Св. ВАСИЛІЙ ВЕЛИКІЙ,
правитьПосреди сильныхъ гоненій Аріанскихъ, которымъ въ теченіи полувѣка противоборствовалъ великій архіепископъ Александріи, Аѳанасій, явились два новые подвижника, столпы Церкви и сокрушители Аріанства, Василій и Григорій, оба изъ Каппадокіи, связанные узами нѣжной дружбы. Григорій, сынъ добродѣтельнаго старца Григорія, избраннаго въ послѣдствіи епископомъ Назіанза, былъ одаренъ отъ природы чрезвычайными способностями къ наукамъ словеснымъ, и получивъ начальное образованіе въ обѣихъ Кесаріяхъ и Александріи, отплылъ въ Аѳины; и основался временно въ столицѣ просвѣщенія Греческаго. Тамъ засталъ въ числѣ учащихся будущаго своего противника и гонителя Іуліана, скоро измѣнившаго мантію философовъ за порфиру, когда Константій, испуганный смятеніями Галліи, нарекъ его Кесаремъ, чтобы управлять Западомъ. Видя его отвратительную наружность и явное отступленіе отъ Христіанства, Григорій предчувствовалъ въ немъ будущаго врага Церкви, и часто восклицалъ: «какое зло питаетъ въ нѣдрахъ своихъ имперія Римская! — о если бы а былъ ложнымъ пророкомъ!»
Не много спустя послѣ друга, приплылъ въ Аѳины и Василій, начавшій свое образованіе въ родственной ему Кесаріи и потомъ въ Царьградѣ. — Онъ происходилъ отъ благородныхъ родителей, области Кесарійской, бывшихъ исповѣдниками во дни гоненій; благочестивая бабка его Макрина, воспитавшая отрока при себѣ, сама научилась истинной вѣрѣ отъ учениковъ чудотворца Неокесарійскаго Григорія, и передала во всей чистотѣ вѣру сію внукамъ: Василію, Григорію, Петру, которые всѣ заняли каѳедры епископскія, и Макринѣ, старшей сестрѣ ихъ, посвятившей дѣвство свое Богу. — Степенный умъ Василія, который казался старцемъ въ годахъ юношескихъ, направлялъ всѣ его занятія къ предметамъ болѣе важнымъ, нежели суетныя распри софистовъ Аѳинскихъ, и онъ скоро бы оставилъ сей городъ, для него непріязненный, если бы не удерживала его искренняя дружба Григорія, до окончанія положеннаго круга наукъ.
Василій возвратился однако въ Кесарію прежде друга, и тяжъ, отъ философіи человѣческой, перешелъ къ Божественной, отвергнувъ почести мірскія обративъ всѣ силы духа на усовершенствованіе внутреннее, въ тихомъ уединеніи и вольной нищетѣ. Первою наставницею служила ему старшая сестра, потомъ великіе отшельники Египетскіе и Палестинскіе, которыхъ посѣтилъ съ жаждою внутренняго образованія, когда пробудился отъ сна житейскаго къ свѣту Евангельскому, я болѣе постигъ всю суету временнаго. Отъ нихъ научился онъ побѣждать свою природу воздержаніемъ, бдѣніемъ и молитвою, пренебрегать тѣло для освобожденія духа, и жить какъ бы въ чуждой плоти, являя міру, что значитъ быть здѣсь истиннымъ странникомъ и гражданиномъ неба. Возвратясь изъ Египта, онъ искалъ въ своемъ краю ближайшихъ руководителей, и прилѣпился сперва къ Евстаѳію, епископу Севастійскому, не подозрѣвая въ немъ заблужденій Аріанскихъ, потому что видѣлъ только строгое житіе сего мужа и учениковъ его. Потомъ избралъ себѣ скромное уединеніе на берегахъ рѣки Ириса, въ области Понтійской, куда удалялась сестра его Макрина, по смерти бабки, чтобы успокоить старость матеря своей Эммеліи, и основала у себя въ домѣ жалую женскую обитель, по сосѣдству церкви сорока мучениковъ.
И Григорій поспѣшилъ оставить Аѳины, чтобы насладиться въ отечествѣ обществомъ своего друга, и оставилъ вмѣстѣ съ тьмою язычества, блага житейскія, для занятій духовныхъ. Изъ пріобрѣтенныхъ имъ наукъ, онъ цѣнилъ только одно краснорѣчіе, обращая оное къ назиданію Церкви, и жаждалъ, подобно Василію, посвятить себя житію иноческому: но дряхлость родителей принудила его оставаться еще въ мірѣ, чтобы облегчать имъ заботы домашнія. Однако же, изъ глубины уединенія, непрестанно призывалъ его къ себѣ Василій, и ихъ дружеская переписка, исполненная веселія душевнаго, осталась вѣрнымъ изображеніемъ ихъ образа мыслей и жизни. — Очаровательно описаніе пустыни Василіевой.
«Богъ открылъ мнѣ жилище по сердцу, писалъ онъ, такое, о какомъ мы нѣкогда мечтали на свободѣ: это высокая гора» покрытая темнымъ, густымъ лѣвомъ, орошаемая, съ сѣверной сторожи, свѣтлымъ потокомъ; у подошвы ея пространная долина, изобильная ручьями, лѣсъ ограждаетъ ее отовсюду, какъ крѣпость, и дѣлаетъ изъ нее почти островъ; два глубокіе оврага раздѣляютъ ее на двѣ части; съ одного края низвергается водопадомъ рѣка, съ другой непроходимая гора заграждаетъ путь; одинъ только есть исходъ, и мы имъ владѣемъ. Обитель наша на высотѣ, такъ, что вся долина и рѣка, по ней текущая, — предъ глазами, и отраденъ видъ сей, какъ видъ береговъ Стримона; я не встрѣчалъ нечего прекраснѣе; рѣка питаетъ въ себѣ множество рыбъ, и благодатныя ея испаренія освѣжаютъ воздухъ сего очаровательнаго мѣста. Иной, можетъ быть, восхищался бы разнообразіемъ цвѣтовъ и пѣніемъ птицъ, мнѣ же нѣкогда увлекаться сими временными наслажденіями. Счастливое положеніе края дѣлаетъ его обильнымъ всякими плодами; а для меня самые сладостные — миръ и тишина, по совершенному отдаленію отъ городскаго шума: здѣсь не встрѣтишь даже путника, развѣ иногда какой либо ловчій заглянетъ въ нашу пустыню; но намъ не страшны хищные звѣри, одни только зайцы, козы и олени рѣзвятся по нашей долинѣ. — Могу ли предпочесть иное мѣсто сему очаровательному жилищу? Прости мнѣ желаніе мое здѣсь основаться."
Но въ другомъ письмѣ, болѣе важномъ по своему предмету, Василій описывалъ другу полѣзу уединенія, для усмиренія страстей и утвержденія помысловъ: «выдти изъ міра, писалъ онъ, не то значитъ, чтобы удалиться отъ него тѣломъ, но освободить душу отъ рабства, не имѣть ни дома, ни семьи, ни близкихъ, ни заботъ, ни имѣній, забыть все, чему научился отъ человѣковъ, чтобы приготовить себя къ принятію познаній божественныхъ. Занятіе отшельника есть подражаніе Ангеламъ, въ непрестанной молитвѣ и славословіи: восходитъ ли солнце, и онъ встаетъ для труда, не прерывая умственной молитву; онъ размышляетъ надъ чтеніемъ святыхъ писаній, чтобы пріобрѣсть добродѣтель и направить жизнь свою по примѣру святыхъ; потомъ молитва слѣдуетъ за чтеніемъ, чтобы сдѣлать оное дѣйствительнѣе. Разговоры инока должны быта чужды всякаго суесловія, и спора, скромны, тыхи и привѣтливы, смиреніе же обнаруживается въ осанкѣ, поступи, потупленномъ взорѣ, самой простой одеждѣ, едва достаточной, чтобы прикрыться отъ холода и, жара; въ пищѣ надлежитъ искать только удовлетвореніе голода: довольно: хлѣба и воды съ немногими овощами, но и вкушая ее безъ жадности, надобно размышлять духовно, начиная и оканчивая трапезу молитвою. Изъ двадцати четырехъ часовъ дня, одинъ, только пустъ опредѣлится, для заботъ тѣлесныхъ, сонъ же, да будетъ кротокъ, легокъ, и полночь отшельнику должна быть какъ утро для прочихъ, чтобы въ безмолвіи природы, съ большимъ вниманіемъ, размышлялъ онъ, о средствахъ къ очищенію грѣховъ своихъ и усовершенствованію въ добродѣтели.»
Письмо сіе служитъ какъ бы сокращеніемъ всѣхъ правилъ иноческихъ, которыя самъ Василій соблюдалъ въ точности, изнуряя тѣло постомъ и бдѣніемъ до такой степени, что въ немъ, казалось, не оставалось болѣе жизни; онъ спалъ на голой землѣ, не варилъ себѣ пищи, употреблялъ сухой хлѣбъ и овощи, и отъ чрезвычайнаго воздержанія разстроилъ свое слабое здоровье. Наконецъ присоединился къ нему и другъ его Григорій, тамъ наслаждались они непрестанными лишеніями, молились вмѣстѣ, читали св. писаніе, работали, садили деревья, изсѣкали камни, удобряли землю, и слѣды ихъ тяжкихъ работъ оставались за ихъ нѣжныхъ рукахъ. Домъ ихъ не имѣлъ крыши и дверей, и никогда не подымался изъ него дымъ; оставивъ всѣ свѣтскія книги, какими утѣшались въ молодости, они занялись исключительно истолкователями св. писанія и сами составили книгу подъ именемъ добротолюбія. Жители Неокесарійскіе просили Василія заняться воспитаніемъ ихъ дѣтей, но онъ отказался и не похвалилъ младшаго своего брата Григорія, за то, что принялъ за себя обязанность, отвлекающую отъ созерцанія въ пустынѣ. — Такъ протекла, въ духовныхъ наслажденіяхъ возвышенной дружбы, жизнь великихъ отшельниковъ.
Скоро собралось къ нимъ множество учениковъ, и Василій написалъ для нихъ многія нравоученія о благочестіи, называемыя аскетическими, которыя и донынѣ служатъ зерцаломъ житія иноческаго, для всего Востока; онъ составилъ ихъ, большею частію, изъ назидательныхъ отрывковъ священнаго писанія. Потомъ Изложилъ еще, въ такъ называемыхъ пространныхъ и краткихъ правилахъ, по вопросамъ и отвѣтамъ, полный уставъ иноческій, который, по своему совершенству духовному, можетъ быть приспособленъ къ жизни каждаго благочестиваго Христіанина.
Іуліанъ отступникъ, преслѣдуя Христіанъ въ двухлѣтнее правленіе, не смѣлъ однако коснуться бывшихъ своихъ товарищей, помня ихъ обличенія. Оба уже были, противъ своей воли, посвящены въ пресвитеры, но Григорій оставался при дряхломъ отцѣ, а Василій, избѣгая молвы житейской и зависти своего епископа, укрывался въ своей любимой пустынѣ. Ему предстояло просіять во дни новыхъ Аріанскихъ гоненій Валента, и заступить мѣсто великаго Аѳанасія. Григорій, Другъ его и собесѣдникъ въ пустынѣ, услышавъ о приближеніи Валента къ Кесаріи, вызвалъ отшельника изъ лѣсовъ Понтійскихъ, примирили съ нимъ епископа Евсевія, прямодушнаго, хотя слабаго сердцемъ, и о твердый оплотъ вѣры Василіевой, разбились всѣ льстивыя покушенія Валента, искавшаго склонить именитаго мужа на свою сторону. Аріане бѣжали изъ Кесаріи; пресвитеръ Василій сдѣлался правою рукою и единственнымъ совѣтникомъ своего архипастыря и, подобно Іову, окомъ слѣпыхъ, ногою хромыхъ, ибо всѣ странные и убогіе притекали къ его покрову, и въ тяжкую годину голода онъ самъ разносилъ пищу по стогнамъ и устроилъ богадѣльни для призрѣнія болящихъ. Отецъ иночествующихъ, которыхъ назидалъ своими правилами, онъ сдѣлался свѣтильникомъ и для всего клира, изложивъ на хартіи чинъ божественной литургіи, изустно передаваемый отъ временъ Апостольскихъ, потому что чинъ сей не могъ болѣе оставаться въ одномъ преданіи устномъ, ради крайняго умноженія пресвитеровъ и для соблюденія онаго отъ неправильныхъ приложеній. Такимъ образомъ, Іерусалимская литургія Іакова, брата Господня, съ нѣкоторыми сокращеніями и съ изложеніемъ молитвъ, въ болѣе догматическомъ духѣ, по нуждамъ времени, сохранилась въ чинѣ богослуженія великаго Василія, который донынѣ неизмѣнно совершается во всѣхъ православныхъ церквахъ Востока.
Григорій дружески раздѣлялъ благочестивыя заботы сотрудника своей юности и служилъ ему утѣшеніемъ въ скорьби, когда кончина нѣжно любимой матери повергла Василія на одръ болѣзни, хотя и самъ Григорій посѣщенъ былъ смертію брата Кесарія и сестры Горгоніи; онъ оплакалъ ихъ въ надгробныхъ словахъ, которыя сохранили потомству домашнія добродѣтели его семейства. Но, укрѣпляя Василія, ревностно содѣйствовалъ Григорій и престарѣлому отцу, примиривъ его съ иноками, озлобленными противъ своего пастыря за то, что нѣкогда подписалъ съ прочими исповѣданіе Риминійское. Провидѣніе соблюдало святаго старца, удрученнаго годами и болѣзнію, за великій подвигъ, и въ самый день Пасхи чудесно возставило съ смертнаго одра, когда всѣ отчаивались въ его жизни. Внезапно поднялся онъ и совершилъ молитвы въ своей ложницѣ, сообщаясь духомъ съ паствою, которая торжествовала въ храмѣ свѣтлое Воскресеніе, а на другой день и самъ уже могъ служить литургію, къ утѣшенію вѣрныхъ; — подвигомъ же, для котораго призывался свыше, было избраніе Василія на престолъ Кесарійскій.
Евсевій епископъ умеръ, и въ великой митрополіи возобновляйся смуты, бывшія при его насильственномъ постановленіи: областные епископы не могли согласиться между собою въ избраніи ему преемника, въ такую минуту, когда одинъ неудачный выборъ могъ поколебать все православіе Востока, ибо отъ первенствующаго престола Кесарійскаго зависѣла или принимала примѣръ большая часть церквей Малой Азіи. Григорій чувствовалъ важность мгновенія, и старецъ ожилъ духомъ, дѣйствуя какъ юноша. Посланія его, то увѣщательныя, то укорительныя, ходили по всей области, онъ указывалъ всѣмъ на Василія, какъ на единственную опору православія, и когда нѣкоторые епископы отзывались о его тѣлесной немощи, Григорій обличалъ изъ, что не борецъ, а святитель нуженъ Церкви, и убѣдилъ благочестиваго Евсевія Самосатскаго придти на соборъ Кесарійскій, чтобы дѣйствовать въ пользу Василія. Видя, что еще не достаетъ одного голоса для правильнаго избранія, Григорій самъ поднялся съ одра болѣзненнаго, велѣлъ нести себя въ городъ, чтобы испустить дыханіе для блага Церкви, взошелъ въ собраніе епископовъ, къ общему ихъ изумленію, повелѣвалъ, молилъ, наконецъ рукоположилъ Василія и водворивъ его на кафедрѣ, какъ бы обновленный самъ своимъ подвитомъ, возвратился, съ торжествомъ въ Назіанзъ. И тамъ еще онъ одолѣлъ, кротостію и терпѣніемъ, недовольныхъ епископовъ, которые возстали противъ него и Василія, на избраніе великаго мужа, доколѣ наконецъ общее удивленіе къ добродѣтелямъ избраннаго не заглушило частной зависти. При самомъ началѣ краткаго, осмилѣтняго своего святительства, Василій показалъ уже, чего могла ожидать отъ него вселенская Церковь.
Скорбя духомъ о упадкѣ и раздорахъ церквей Востока, послѣ долгихъ гоненій Аріанскихъ, онъ рѣшился, съ помощію Божіею, водворять въ нихъ миръ, и прежде всего обратился къ великому старцу Аѳанасію, какъ единственной, никогда не колебавшейся опорѣ православія. «Тебѣ, достоуважаемый отецъ, писалъ онъ, подобаетъ оставить по себѣ памятникъ, тебя достойный, и увѣнчать послѣднимъ подвигомъ труды, подъятые за благочестіе; самъ я, неопытный, сокрушаюсь о бѣдствіяхъ Церкви; какова же должна быть печаль твоя, ибо ты нѣкогда видѣлъ союзъ и усердіе вѣрныхъ! Мнѣ кажется, одно намъ средство спасенія съ епископами Запада, если только они примутъ въ насъ участіе, съ тою же ревностію, какую явили у себя; но кто подвигнетъ ихъ на великое дѣло? Пошли на Западъ избранныхъ мужей твоей Церкви, чтобы изобразить епископамъ ваши страданія и научить ихъ какъ помогать Намъ; будь Самуиломъ всѣхъ церквей, вникни въ скорбь плачущаго народа, принеси Господу умиротворительныя молитвы и водвори опять тишину, изцѣли болѣзнь церкви Антіохійской, какъ врачъ искусный, устроивъ въ ней согласіе вѣрныхъ, и отъ сей главы Востока проліется здравіе по всему тѣлу.» Въ такихъ же почтительныхъ выраженіяхъ писалъ Василій и къ епископу Римскому Дамазу.
Возбуждая къ миру епископовъ сосѣднихъ областей, чтобы дѣйствовали съ нимъ общими силами, великій Василій трогательно изображалъ свое тяжкое положеніе: вы знаете, что я выставленъ злобѣ еретиковъ, какъ высокіе утесы ярости волнъ; я удерживаю ихъ бурю и не даю потопитъ того, что за мною. Не къ себѣ отношу такую твердость, но милости Бога, являющаго силу свою въ немощи человѣческой, какъ самъ Онъ выразился устами своего Пророка: «меня ли не убоитесь, оградившаго пескомъ море?» — Ничего нѣтъ слабѣе и ничтожнѣе песка, однакоже Господь удерживаетъ и смиряетъ имъ неизмѣримость пучинъ морскихъ. И поелику я слабѣе песка, вы бы должны были, возлюбленные братія, посѣтить меня въ моей печали и укрѣпить въ начинаніяхъ, или исправить въ погрѣшностяхъ чтобы въ чемъ не заблудился, какъ свойственно слабости человѣческій."
Съ такимъ непритворнымъ смиреніемъ выражался о себѣ Василій, котораго великій Аѳанасій называлъ славою Церкви, Григорій же, другъ его, лучшею искрою въ ней горѣвшею, когда завистники святаго мужа упрекали его за то, что не съ такою будто бы ясностію излагалъ ученіе о Божествѣ Духа Святаго, съ какою гремѣлъ о Божествѣ Сына. Но Василій твердый защитникъ догмата Св. Троицы, подвергся сему нареканію, за снисхожденіе къ послѣдователямъ Македонія, отъ которыхъ требовалъ только пріятія Никейскаго символа, чтобы не возбуждать новой бури посреди распрей Аріанскихъ. Поощряя друга, пресвитера Григорія, богословствовать о Духѣ Святомъ, на кафедрахъ своей области, самъ онъ, какъ епископъ старшей митрополіи, болѣе дѣйствовалъ, чтобы соединять разрозненныхъ и многочисленное собраніе назидательныхъ его писемъ, ко всѣмъ Церквамъ и святителямъ Запада и Востока, свидѣтельствуетъ о его неусыпной ревности.
Когда гоненіе повсюду свирѣпствовало, не избѣжалъ онаго, и на святитѣльскомъ престолѣ, Василій, ибо онъ служилъ опорою и вѣрнымъ представителемъ Церкви вселенской; въ одномъ лицѣ его слились, своими добродѣтелями, инокъ, учитель и епископъ, и гонитель Валентъ не могъ оставаться равнодушнымъ доколѣ сіялъ еще такой свѣтильникъ. Самъ онъ посѣтилъ Кесарію, и великаго мужа потребовали сперва на испытаніе къ епарху царскому Модесту, суровому Аріанину, но Василій отвѣтствовалъ на всѣ его угрозы и ласки: «общеніе съ Богомъ честнѣе, нежели общеніе съ тобою по мѣрѣ разстоянія Творца отъ твари, и такова вѣра Христіанъ; угрозы твои до меня не касаются: ибо что мнѣ и тебѣ? — имѣніе ли мое возьмешь, — не обогатишь себя и я не обнищаю, да и мало тебѣ пользы въ сихъ ветхихъ одеждахъ и въ нѣсколькихъ книгахъ, а въ нихъ все мое богатство. Изгнанія не боюсь, ибо земля сія не моя, а Божія, и отечество мое повсюду; о мукахъ не забочусь, — онѣ только приведутъ меня къ желанной цѣли; ты видишь, на мнѣ почти нѣтъ тѣла; одинъ первый ударъ все окончить, и смерть только ускоритъ отшествіе мое къ Богу.» Изумленный епархъ невольно сознался, что никто еще съ такою смѣлостію съ нимъ не бесѣдовалъ: «можетъ быть, возразилъ Василій, тебѣ не случалось никогда говорить съ епископомъ: мы во всемъ являемъ кротость и смиреніе, но если кто хочетъ лишить насъ Бога и правды Божіей, мы ради ея все пренебрегаемъ.» Видя такую твердость, смягчился епархъ и спросилъ: «пріятно ли будетъ ему видѣть Кесаря въ своей церкви? — надлежитъ только для сего выкинуть одно слово, единосущный, изъ символа?» — «Радуюсь видѣть Кесаря въ церкви ибо радѣю о спасеніи всякой души, но не позволю измѣнить ни одной іоты въ символѣ» отвѣчалъ мужественный святитель. «Размысли до завтра», было послѣднимъ еловомъ Модеста; «нынѣ, какъ и завтра, я тотъ же!» — послѣднимъ словомъ Василія.
На праздникъ Богоявленія, Кесарь, окруженный стражами, взошелъ въ церковь, гдѣ совершалъ литургію Василій, и сталъ въ толпѣ народа. Когда же услышалъ сладкое пѣніе ликовъ и увидѣлъ стройный чинъ божественной службы, священнослужителей болѣе подобныхъ Ангеламъ, нежели человѣкамъ, самаго же Василія неподвижнаго предъ алтаремъ, вперившаго умъ свой горѣ, и со страхомъ обстоявшихъ его пресвитеровъ, — ужаснулся Валентъ, хотѣлъ подойти къ жертвеннику, во пошатнулся и былъ поддержанъ однимъ изъ діаконовъ. Никто однако не смѣлъ принять его простору, не зная, желаетъ ли вступить съ нимъ въ общеніе епископъ. Самъ Василій, сострадая къ немощи человѣческой, принялъ изъ рукъ его принесенный даръ. Въ другой разъ Кесарь пришелъ опять участвовать въ молитвѣ вѣрныхъ, и въ самомъ алтарѣ бесѣдовалъ долго съ Василіемъ, при другѣ его Григоріѣ, который не менѣе Кесаря услажденъ былъ его небесною бесѣдою.
Съ тѣхъ поръ смягчилось повсемѣстно гоненіе, хотя самъ Василій еще дважды ему подвергался. Уже, по проискамъ Аріанъ, испуганныхъ его благимъ вліяніемъ, запряжена была колесница, чтобы везти въ изгнавіе великаго мужа, когда внезапная болѣзнь, постигшая въ ту же ночь младенца царскаго, заставила Валента прибѣгнуть къ мольбамъ осужденнаго. Василій сталъ за молитву и исцѣлилъ, но съ условіемъ, чтобы младенецъ былъ отданъ въ наученіе православнымъ; Кесарь измѣнилъ слову, и сынъ его, окрещенный Аріанами, опять занемогъ и скончался. — Огорченный отецъ хотѣлъ снова подписать приговоръ изгнанія, но перо сокрушилось въ рукахъ его; онъ оставилъ въ мирѣ Василія и удалился изъ Кесаріи. Бывшій гонитель Модестъ самъ получилъ также исцѣленіе молитвами Святителя, и сдѣлался оттолѣ его искреннимъ другомъ. О другаго епарха, дерзнувшаго возстать противъ святаго, за то что укрылъ благородную вдовицу отъ его насилія, смирилъ кротостію своею Василій. Мучитель велѣлъ снять съ него мантію для большаго безчестія, Василій же предложилъ ему я хитонъ свой и, грозившему разтерзать его желѣзными когтьми, спокойно сказалъ: «много мнѣ сдѣлаешь добра, если вырвешь печень мою, которая часто меня безпокоитъ.)» Между тѣмъ граждане, узнавъ объ опасности своего пастыря, вооруженною силою пришли спасти его; тогда въ свою чреду принужденъ былъ смириться епархъ, и Василій спасъ его отъ ярости народной.
Другое, тяжкое огорченіе, постигло великаго Святителя: по зависти подчиненныхъ ему епископовъ и особенно Анѳима Тіанскаго, отняли у него половину анархіи, когда указомъ царскимъ область Каппадокійская раздѣлилась, и Тіана сравнена была съ Кесаріею. Анѳимъ утверждалъ, что управленіе духовное должно соображаться съ гражданскимъ, и сталъ мѣшаться въ дѣла церковныя, присвоивая себѣ права архіепископскія и созывая самовольно на областные соборы обольщенныхъ имъ епископовъ; съ своей стороны Василій, чувствуя какое зло можетъ произвести такое неумѣстное раздѣленіе, посреди общаго колебанія въ вѣрѣ, старался всѣми мѣрами оградиться отъ притязаній Анеима, выборомъ и умноженіемъ епископовъ своей области. Уже младшій братъ его, Св. Григорій, святительствовалъ въ Ниссѣ Каппадокійской; Василію желательно было рукоположить и знаменитаго друга Григорія въ малый городокъ Сазимы, на рубежѣ новой церковной области Анѳима, и съ трудомъ могъ онъ убѣдить его принять епископскій санъ; Григорій отговаривался жаждою уединенія и непріятностію мѣста, спорнаго между двумя епархіями; воля Василія, предпочитавшаго благо общественное частной дружбѣ, и воля престарѣлаго отца превозмогли; но Григорій не могъ вступить въ управленіе своей паствы, по сопротивленію Анеима. Тогда опять, возвратившись въ Назіанзъ, раздѣлилъ онъ бремя правленія съ столѣтнимъ родителемъ до его скорой кончины, которую оплакалъ въ присутствіи друга, краснорѣчиво изобразивъ всѣ пастырскія и домашнія добродѣтели благочестиваго старца, въ надгробномъ словѣ. Утѣшивъ нѣсколько своимъ пребываніемъ церковь Назіанзскую, до избранія новаго пастыря, онъ удалился въ пустыню Изаврійскую, искать въ безмолвіи того душевнаго мира, которымъ не давали ему насладиться люди и заботы; но его отшельничество не продолжилось, ибо ему надлежало возсіять скоро на свѣщникѣ Царяграда.
Расположеніе къ иночеству не оставляло Василія и на каѳедрѣ епископской; онъ собралъ вокругъ себя монашествующихъ, въ Кесаріи и въ окрестностяхъ, чтобы ихъ примѣромъ могла назидаться паства, и строго наблюдалъ за исполненіемъ даннаго имъ устава, предупреждавшаго грѣхопаденія самыми подробностями келейной жизни. Столько же радѣлъ онъ и о клирикахъ обширной эпархіи, и требовалъ отъ хорепископовъ вѣрнаго списка всѣхъ низшихъ служителей церкви, иподіаконовъ, чтецовъ, заклинателей, привратниковъ, запрещая принимать ихъ безъ своего согласія, потому, что священники и діаконы иногда позволяли себѣ избирать ихъ самовольно и тѣмъ вводили въ клиръ людей недостойныхъ. Такая внимательность пастыря очистила нравы его духовенства, и многіе изъ сосѣднихъ епископовъ прибѣгали къ нему просить себѣ пресвитеровъ и даже преемниковъ на свои каѳедры; а нищіе и странные стекались со всѣхъ окрестностей въ обширную богадѣльню, устроенную имъ на подобіе города, въ предмѣстіяхъ Кесаріи; долго послѣ него славилась она подъ именемъ Василіады, гдѣ всякаго рода немощи находили врачеваніе.
Подвизаясь дѣятельно, не оставлялъ Василій назидать и словомъ, не только свою паству, но и сосѣднихъ епископовъ, особенно Св. Амфилохія Иконійскаго, связаннаго съ нимъ и съ Григоріемъ узами дружбы, и противъ собственнаго желанія избраннаго народомъ на каѳедру Иконіи. По его просьбѣ написалъ онъ книгу о Духѣ Святомъ, въ коей ясно излагалъ исхожденіе божественное отъ Отца и прославленіе съ Сыномъ, и говорилъ о важности преданій, противъ тѣхъ, которые полагали, что можно основываться въ догматахъ на одномъ священномъ писаніи.
Для Амфилохія изложилъ онъ также, въ трехъ посланіяхъ, признанныхъ каноническими всею Церковію, многія правила покаянія и разрѣшенія падшихъ въ различные грѣхи, съ опредѣленіемъ срока эпитиміи, судя по степени вины и раскаянія, и заботился о церквахъ, которыя осиротѣли во время гоненій. Услышавъ, что Св. Евсевій сосланъ, онъ написалъ утѣшительное посланіе гражданамъ Самосатскимъ, которые показали столько участія своему пастырю.
Жалуясь на равнодушіе западныхъ, и намекая на неумѣстное превозношеніе Папы Дамаза, великій святитель упрекалъ и восточныхъ за недостатокъ взаимной любви, или за потворство ереси. Обличительныя письма его къ епископамъ поморскимъ и къ церкви Неокесарійской, вмѣстѣ съ собственною апологіею противъ Евстаоія, странствовали съ діаконами его по всей малой Азіи, сохраняя общеніе между православными; надъ нимъ сбывались слова псалма: «падетъ отъ страны твоя тысяча и тма одесную тебѣ, къ тебѣ же не приближится.» Казалось Провидѣніе хранило его только для того, чтобы подъ сѣнію великаго мужа Церкви, дать прейти бурѣ Аріанской, вмѣстѣ съ ея виновникомъ Валентомъ, которому опредѣлена была преждевременная кончина.
Мужественный защитникъ Церкви преставился вскорѣ послѣ Валента, претерпѣвъ до конца тяжкую бурю и управивъ кормило церковное въ тихую пристань. Когда исповѣдники стали возвращаться на свои каѳедры, Василій отошелъ въ небесную родину посреди общаго о немъ плача. Народъ тѣснился къ его останкамъ, больныя искали исцѣлиться прикосновеніемъ къ его одеждѣ, какъ нѣкогда къ Апостольской; рыданія заглушали пѣсни церковныя, язычники и Евреи смѣшались съ вѣрными. Приближенные его утѣшались тѣмъ, что были въ числѣ его присныхъ; нѣкоторые старались подражать ему въ одеждѣ, пищѣ и поступи, въ самой блѣдности его лица и медленномъ произношеніи. Творенія его читались въ домахъ, и церквахъ, къ назиданію духовныхъ и мірянъ; имъ удивлялись и самые язычники. — Три похвальныя слова произнесены были, въ различное время, въ честь великаго Святителя, знаменитыми мужами Церкви: Ефремомъ Сиряниномъ и двумя близкими его сердцу Григоріями, братомъ и другомъ, безутѣшными о его преждевременной кончинѣ. Благодарная же Церковь скоро причла Василія къ лику святыхъ своихъ заступниковъ и стала совершать память его блаженной кончины, ибо онъ былъ и при жизни вселенскимъ учителемъ и залогомъ ея мира.