Сверх комплекта (Крюковской)/ДО

Сверх комплекта
авторъ Аркадий Федорович Крюковской
Опубл.: 1896. Источникъ: az.lib.ru • Комедия в четырех действиях.
Переделана с немецкого для русской сцены А. Крюковским.
«Для сцены». Сборникъ пьесъ. Томъ девятый. Изданіе Виктора Крылова (Александрова) С.-Петербургъ. 1896.

В. А. Крыловъ (издатель — ред)

править
'Сверхъ комплекта'.
Комедія въ четырехъ дѣйствіяхъ.
Передѣлана съ нѣмецкаго для русской сцены А. Крюковскимъ.
Для сцены.
Сборникъ пьесъ.
Томъ девятый.
Изданіе
Виктора Крылова
(Александрова)
С.-Петербургъ.
Типографія Шредера, Гороховая, 40.
1896.


«Сверхъ комплекта» — веселая комедія въ четырехъ дѣйствіяхъ, передѣлана изъ нѣмецкой пьесы «Mauerblümchen». Главнымъ образомъ въ пьесѣ выдается роль стараго холостяка, задумавшаго жениться на молоденькой дѣвушкѣ. Кромѣ этой главной роли, поставленной весьма сценично, въ пьесѣ есть еще нѣсколько комическихъ старческихъ ролей и четыре молодыхъ. Пьеса написана очень живо и смотрится съ интересомъ. Комедія эта съ большимъ успѣхомъ была неоднократно играна на Императорскихъ С.-Петербургскихъ театрахъ, съ артистомъ Давыдовымъ въ главной роли.

В. К.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Вирилинъ, Петръ Петровичъ, хозяинъ обойной фабрики.

Вирилинъ, Павелъ Васильевичъ, — его племянникъ.

Мотылевъ, Афанасій Ивановичъ.

Софья Аристовна, — его жена.

Варвара, — его дочь.

Кудряшевъ, Михаилъ Семеновичъ — отставной чиновникъ.

Ольга Михайловна, — его дочь.

Окуркинъ, Владиміръ Николаевичъ.

Корневъ, — докторъ.

Маша, Саша, — его дочери.

Губкинъ, Степанъ Александровичъ, — Статскій Совѣтникъ.

Красноперовъ, — купецъ.

Вороновъ, — Мировой Судья.

Петровъ.

Степанида, экономка у Вирилина.

Антонъ, лакей у Вирилина.

Слуга Мотылева.

Дѣйствіе происходитъ въ одной изъ столицъ, въ наши дни.
ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ.
У Вирилина. Жилая комната въ мѣщанскомъ вкусѣ,
Довольство безъ изящества. Въ углу налѣво широкое угловое окно, черезъ которое видна сплошная красная стѣна фабрики. Въ средней стѣнѣ нѣсколько справа входная дверь; слѣва на первомъ планѣ дверь въ контору Вирилина, на второмъ дверь во внутреннія комнаты. Справа дверь на второмъ планѣ въ комнату Павла. Въ глубинѣ между дверью и окномъ каминъ, передъ которымъ столъ и покойныя кресла. У правой боковой стѣны диванъ, надъ нимъ двѣ гравюры въ рамахъ. Передъ диваномъ столъ, два маленькихъ стула и качалка.
Вечернее освѣщеніе яснаго весенняго дня. Съ четвертаго явленія начинаетъ темнѣть.
СТЕПАНИДА, ОКУРКИНЪ.

Окуркинъ. (Со шляпой въ рукѣ.) Такъ значитъ никоимъ образомъ нельзя видѣть господина Вирилина?

Степанида. (Сухо.) Сказано вамъ, что нельзя,

Окуркинъ. Сдѣлайте Божескую милость, хоть доложите только. Я вѣдь вижу, что вы женщина добрая, женщина…

Степанида. (Строго,) Женщина, женщина… Я не женщина, — я дѣвица.

Окуркинъ. Ахъ, виноватъ…

Степанида. Да вы по какому дѣлу? хотите въ булгахтеры что-ли поступить?

Окуркинъ. (Смѣясь.) Нѣтъ, я пріятель Павла Васильевича; не видался съ нимъ ровно шесть мѣсяцевъ… я вотъ пріѣхалъ…

Степанида. (Мягче.) А! такъ вы къ племяннику?

Окуркинъ. Именно, именно… стало быть племяннику-то можно доложить?

Степанида. (Снова строго.) Нѣтъ; и ему нельзя. Намъ строго на строго запрещено докладывать о конъ-бы ни было, пока хозяева на фабрикѣ.

Окуркинъ. Да вѣдь ужъ тамъ работа вѣроятно кончена. (Вынимаетъ часы.) Смотрите, восемь часовъ.

Степанида. У насъ часы свои; двадцать лѣтъ по нимъ живемъ… Фабричный свистокъ свиснетъ, такъ и восемь часовъ, а до того времени… (Слышенъ пронзительный и продолжительный машинный свистокъ.) Вотъ, слышите… вотъ теперь, значитъ, пошабашили… Теперь можно и доложить.

Хочетъ идти.

Окуркинъ. Позвольте еще одинъ вопросъ… Скажите, что въ сущности дѣлаетъ Павелъ Васильевичъ на этой фабрикѣ? вѣдь онъ готовился быть живописцемъ*

Степанида. (Насмѣшливо.) Мало-ли кто къ чему готовился, да ничего не вышло… Однако вы тутъ меня не разспрашивайте, потому я двадцать лѣтъ здѣсь молчу… меня за то и держать и цѣнятъ, что я молчу, не разговариваю.

Входитъ Павелъ.
ТѢ-ЖЕ и ПАВЕЛЪ.

Павелъ. Кого я вижу?! Владиміръ! голубчикъ!..

Степанида. Ну вотъ, Павелъ Васильевичъ самъ пришелъ.

Окуркинъ. Вижу, молчаливая дама; теперь вы можете идти молчать въ другое мѣсто.

Степанида. (Про себя) Грубіянъ какой.

Уходить.

Павелъ. Откуда?

Окуркинъ. Да вотъ ужъ цѣлая недѣля, какъ я тебя разыскиваю. Сперва зашелъ на твою старую квартиру…

Павелъ. (Вздохнувъ). Ахъ, я тамъ уже больше не живу.

Окуркинъ. Оттуда забѣжалъ въ твой любимый ресторанъ.

Павелъ. (Вздохнувъ.) Ахъ! я тамъ больше не обѣдаю.

Окуркинъ. Былъ, наконецъ, въ твоей мастерской.

Павелъ. (Съ комическимъ негодованіемъ.) И нашелъ меня на фабрикѣ.

Окуркинъ. Я глазамъ не вѣрю. Но больше всего я былъ пораженъ сегодня утромъ: ты прислалъ мнѣ пакетъ.

Павелъ. Со включеніемъ трехсотъ рублей.

Окуркинъ. Что-же это значить?

Павелъ. Я тебѣ былъ долженъ триста рублей; я прислалъ мой долгъ,

Окуркинъ. Ты?.. Ты начинаешь уплачивать свои долги?.. Стало-быть, весь міръ пошелъ вверхъ тормашки. Я испугался: ужъ не случилось-ли съ тобою какого несчастья. Павелъ Вирилинъ платитъ свои долги, это чортъ знаетъ что такое! (Съ комическимъ ужасомъ.) Ужъ не продалъ-ли ты, наконецъ, хоть одну изъ твоихъ картинъ?

Павелъ. Ни одной. Я художникъ непродажный.

Окуркинъ. Или? лучше сказать, не покупаемый.

Павелъ. Или непокупаемый… какъ хочешь… Я въ теченіе послѣднихъ шести мѣсяцевъ… (Съ комической стыдливостью я сдѣлался такъ называемымъ порядочнымъ человѣкомъ.

Окуркинъ. Не можетъ быть!

Павелъ. Прилежнымъ фабричнымъ работникомъ,

Окуркинъ. А живопись? совсѣмъ забросилъ?

Павелъ. Не забросилъ, а запечаталъ… и не самъ я, а судебный приставъ, который забралъ все мое имущество… Ну, мои кредиторы моими картинами не разживутся… А между тѣмъ ко мнѣ прикатилъ мой дядюшка и сразу уничтожилъ все мое легкомысліе; далъ мнѣ такіе убѣдительные совѣты…

Окуркинъ. Напримѣръ?

Павелъ. Онъ сказалъ: лучше бытъ хорошимъ рисовальщикомъ, чѣмъ плохимъ художникомъ; лучше ежемѣсячно акуратно получать жалованье, чѣмъ вѣчно не знать на какія деньги будешь завтра обѣдать… Словомъ, теперь я служу на обойной фабрикѣ «Вирилинъ и Мотылевъ» однимъ изъ самыхъ усердныхъ рисовальщиковъ. Вчера я сочинилъ рисунокъ для древнерусской кафели, а сегодня создалъ поразительный узоръ для кожаныхъ обоевъ.

Окуркинъ. Какая страшная превратность судьбы.

Павелъ. Да. По правдѣ сказать, сначала мнѣ было таки трудненько… Въ моемъ житейскомъ обиходѣ я никакъ не могу усвоить философію дядюшки… Но, мало по малу, я обшаркался и примирился съ новымъ положеніемъ. Здѣсь-же все къ этому располагаетъ, вся эта фабричная обстановка: и скромный домъ, и скучная старая мебель…

Окуркинъ. (Оглядывая комнату.) Да, обстановка сѣренькая.

Павелъ. Смотри: вотъ двѣ очень успокоительныя картинки на стѣнѣ… Тамъ пейзажъ съ надписью «Утро», а тутъ тотъ-же пейзажъ «Вечеръ». Все это удивительно усыпляетъ душу, и теперь, если мои былые шашни и кутежи сохраняются въ моей памяти, то единственно въ видѣ какой-нибудь самой неправдоподобной сказки.

Окуркинъ. Стало быть, ты, въ сущности, доволенъ тѣмъ, что такъ сказать, опростился.

Павелъ. Вполнѣ. Вотъ въ этомъ самомъ креслѣ, располагаюсь я ежедневно послѣ обѣда и наживаю себѣ жиръ. По вечерамъ почтительно внимаю разумнымъ совѣтамъ дядюшки и чувствую себя при этомъ такимъ здоровымъ, какъ никогда во всю жизнь.

Окуркинъ. Стало быть, ты начинаешь погружаться въ трясину.

Павелъ. Въ очень тепленькую… Хочешь сигару?

Подаетъ.

Окуркинъ. (Съ недовѣріемъ обнюхивая сигару.) Остзейская?

Павелъ. (Съ гордостью.) За то купленная на заработанныя деньги.

Окуркинъ. Прощай!

Павелъ. Что? Ты тоже боишься попасть въ трясину?

Окуркинъ. Отчасти… Но не совсѣмъ еще. Я вернусь. Мнѣ просто некогда сегодня. Я заѣхалъ на секунду, чтобы тебя провѣдать; у меня есть дѣло сегодня вечеромъ.

Павелъ. Дѣло? у тебя?

Окуркинъ. И очень важное: я предпринялъ охоту на прелестнѣйшаго звѣрька.

Павелъ. На легкокрылую бабочкуѵ

Окуркинъ. Нѣтъ. Она вполнѣ порядочная барышня. Я встрѣтилъ ее только одинъ разъ у знакомыхъ и то мелькомъ, а сегодня я узналъ, что она будетъ въ театрѣ, и ты поймешь…

Павелъ. Я вижу, ты неисправимъ.

Окуркинъ. Это мое единственное занятіе въ жизни: быть неисправимымъ. Долженъ-же человѣкъ что нибудь дѣлать. Впрочемъ, ты обо мнѣ не очень сокрушайся. Со временемъ я непремѣнно исправлюсь; разумѣется, какъ можно позже, въ самыхъ преклонныхъ годахъ. Тогда я раскаюсь. Но, чтобы было въ чемъ раскаяваться, надо сперва побольше нагрѣшить, — вотъ я и стараюсь. До свиданья, голубчикъ, до свиданья.

Уходитъ въ среднюю дверь.

Павелъ. (Провожая его глазами.) Итакъ, все это еще существуетъ на свѣтѣ: и приключенія, и легкомысліе!… и любовь… Надо встряхнуться.

Входятъ Вирилинъ и Мотылевъ.
ПАВЕЛЪ, ВИРИЛИНЪ, МОТЫЛЕВЪ.

Вирилинъ. (Мотылеву, оживленно бесѣдуя и показывая). Вы находите, что хорошо, а по моему нехорошо.

Мотылевъ. Мнѣ нравится.

Вирилинъ. Еще бы!.. На то вы мнѣ и компаньонъ, чтобы вѣчно мнѣ противорѣчить.

Мотылевъ. Нѣтъ-съ, это вы со мной всегда несогласны.

Вирилинъ. (Показывая рисунокъ.) Какъ-же съ вами соглашаться?.. Ну. глядите: развѣ это не пестро? Такъ и рябить въ глазахъ,

Мотылевъ. И прекрасно, что пестро, — это и требуется.

Вирилинъ. Вамъ, можетъ быть, но не мнѣ.

Павелъ. О чемъ вы спорите.

Мотылевъ. Да вотъ объ вашемъ рисункѣ для кожаныхъ обоевъ.

Павелъ (Вирилину.) Вамъ, дядя, не нравится?

Вирилинъ. Ты на меня, Павлуша, не сердись, но я нахожу его не довольно солиднымъ. Это рисунокъ, такъ сказать, не кожаный… Обои предназначаются для кабинета, а кабинетъ долженъ имѣть серьезный, солидный видъ.

Мотылевъ. Нисколько. Кабинетъ, какъ и другія комнаты, долженъ располагать къ веселью.

Вирилинъ. Такъ вы ужъ прямо оклейте его газетными каррикатурами, тогда выйдетъ еще веселѣй.

Павелъ. Господа, господа! — хоть бы по вечерамъ-то вы перестали спорить и ссориться. Вѣдь на это у васъ есть все утро, во время фабричныхъ работъ.

Вирилинъ. Онъ не перестанетъ! онъ никогда не перестанетъ. Вѣришь-ли, Павлуша, онъ 27 лѣтъ все такой несносный. Да-съ, Афанасій Ивановичъ, вы несносный. Я съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе убѣждаюсь, что мы другъ къ другу не подходимъ, что наше товарищество долго продолжаться не можетъ.

Мотылевъ. Однако позвольте, Петръ Петровичъ, вы, кажется, пришли сюда съ намѣреніемъ сообщить вашему племяннику…

Вирилинъ. Пожалуйста; не безпокойтесь напоминать… я все очень хорошо помню и безъ васъ, это вы меня считаете слабоумнымъ, но я совсѣмъ не слабоумный.

Павелъ. Что такое сообщить, дядя?

Вирилинъ. А вотъ сейчасъ. Присядь.

Садится слѣва на диваньчикъ, Павелъ тоже садится подлѣ него.

Мотылевъ. Слава тебѣ Господи.

Садится на стулъ по другую сторону Павла.

Вирилинъ. (Торжественно.) Дорогой Павлуша! Послѣ двадцати семи лѣтъ самаго невыносимаго товарищества съ этимъ господиномъ, сегодня въ первый разъ компаньонъ мой и я — мы сошлись на одной и той-же мысли.

Мотылевъ. Но я первый ее высказалъ.

Вирилинъ. А я согласился… надѣюсь это не маловажное обстоятельство. Мысль эта касается тебя.

Павелъ. (Удивленный). Меня?

Мотылевъ. Да Именно васъ касается,

Вирилинъ. (Сердито Мотылеву.) Вы что-же: сами хотите сказать, такъ говорите, или предоставьте мнѣ?

Мотылевъ. Продолжайте, сдѣлайте милость, продолжайте,

Вирилинъ. (Павлу.) Ты нашу фабрику знаешь. Началась она въ ничтожныхъ размѣрахъ, а теперь достигла блестящаго состоянія.

Мотылевъ. И приноситъ хорошій доходъ.

Вирилинъ. (Мотылеву.) Если я говорю, что фабрика въ блестящемъ состояніи, то уже само собой разумѣется, что она даетъ хорошій доходъ… или можетъ быть вы воображаете. что фабрика тогда бываетъ въ блестящемъ состояній, когда она никакого дохода не даетъ?

Мотылевъ. Я только думалъ…

Вирилинъ. Это было-бы очень любезно съ вашей стороны, еслибъ вы только думали и не высказывали вашихъ думъ. Ты можешь понять, Павлуша, какихъ трудовъ мнѣ стоило, чтобы достичь успѣховъ, вотъ съ подобнымъ компаньономъ. Теперь я состарился и все что имѣю рано или поздно должно достаться тебѣ.

Павелъ. Ахъ, дядя…

Вирилинъ. Этого не избѣжишь. Ну!.. грустно было-бы думать, что въ одинъ прекрасный день весь заработокъ моей жизни перейдетъ въ чужія руки,

Мотылевъ. Въ чужія для насъ обоихъ, особенно, если онъ меня переживетъ.

Павелъ. (Улыбаясь Мотылеву.) Вы разсчитываете умереть раньше дядюшки?

Вирилинъ. Не надѣйся. Отъ него такой деликатности и не дождешься. Во всякомъ случаѣ, Павлуша, такого рода давнишній союзъ желательно съ честью довести до конца, и къ счастію всѣ обстоятельства намъ вполнѣ благопріятствуютъ. У Афанасія Ивановича есть дочь, а у меня ты. Изъ этого, конечно выходитъ… (Немного смущенный.) Что ты… понимаетъ… (Сердито Мотылеву.) Да, говорите-же вы хотъ что нибудь!

Мотылевъ. Нѣтъ, вы уже начали, вы и продолжайте.

Вирилинъ. Всю жизнь мнѣ приходится отдуваться за васъ.

Мотылевъ. (Павлу.) Дѣло ясное, Павелъ Васильевичъ: вашъ дядюшка и я задумали женить васъ на моей дочери.

Павелъ. Позвольте… это такъ неожиданно для меня…

Вирилинъ. Въ жизни надо всегда готовиться къ самому скверному и тогда ничего неожиданнаго не будетъ… ты женишься на Варварѣ Афанасьевнѣ.

Павелъ. (Слегка иронически.) Чтобы обезпечить дальнѣйшее существованіе фирмы?

Вирилинъ. Это мнѣ будетъ очень пріятно.

Мотылевъ. И мнѣ тоже.

Павелъ. А мнѣ? про меня вы не спрашиваете?

Мотылевъ. Вамъ? Помилуйте, разъ я предлагаю вамъ свою дочь… казалось-бы…

Павелъ. (Любезно.) Афанасій Ивановичъ, повѣрьте, я очень цѣню такую честь, но я почти не знаю вашей дочери. Мнѣ такъ мало приходилось встрѣчаться съ ней… я даже и разговаривалъ то съ ней почти только мимоходомъ.

Мотылевъ. Успѣете наговориться.

Вирилинъ. Конечно… если не до свадьбы, такъ послѣ.

Павелъ. Тогда ужъ будетъ поздно… а между тѣмъ рѣшиться на бракъ съ такой прозаической цѣлью…

Мотылевъ. Варя у меня этой вашей поэзіи не понимаетъ, — она вполнѣ современная и разсудительная барышня.

Вирилинъ. То есть такъ-же разсудительна, какъ онъ самъ?.. Но не смотря на всѣ ея недостатки…

Мотылевъ. (Возмущенный.) Недостатки? у моей Вари?

Вирилинъ. Если я могъ вытерпѣть его 27 лѣтъ, то вѣроятно и ты…

Мотылевъ. Вытерпѣть! мою Варю вытерпѣть!.. Еще неизвѣстно кому придется терпѣть…

Вирилинъ. Что вы этимъ хотите сказать?.. Вы унижаете моего племянника. Если онъ вамъ не нравится, — сдѣлайте одолженіе: навязываться мы не намѣрены.

Мотылевъ. Да и я не навязываю своей дочери.

Вирилинъ. Въ такомъ случаѣ безподобно. Оставимъ этотъ разговоръ.

Мотылевъ. Какъ вамъ будетъ угодно.

Вирилинъ. Павлуша, женитьба твоя разстроена. Мы отказываемся.

Павелъ. (Съ комической покорностью.) Погодите, господа, дайте-же и мнѣ вымолвить словечко.

Мотылевъ. Говорите… хотя признаюсь…

Вирилинъ. (Кидаясь въ кресло.) Высказывайся.

Павелъ. Высокоуважаемый Афанасій Ивановичъ, и вы, и дядюшка несказанно меня поразили принятымъ вами сообща рѣшеніемъ. Но, въ виду малаго моего знакомства съ невѣстой, я пока не скажу ни да, ни нѣтъ. Я вамъ искренно благодаренъ за ваше довѣріе и дамъ вамъ отвѣтъ, когда хорошенько все обсужу и посовѣтуюсь съ самимъ собою.

Мотылевъ. Чудесно. Больше этого я и не требую. Сейчасъ видно, что вы умный человѣкъ… не то что… (Вирилину.) Да-съ, онъ вполнѣ разумный человѣкъ. (Беретъ шляпу.) До свиданія, скучнѣйшій изъ всѣхъ ворчуновъ.

Вирилинъ. (Радостно.) Неужели вы уходите?!. благодарю васъ.

Мотылевъ. (Идя къ двери, Павлу.) Съ вами-то мы все таки какъ нибудь сговоримся. По правдѣ сказать, оттого-то мнѣ и хотѣлось бы этой женитьбой удержать васъ на фабрикѣ. (Указывая на Вирилина.) Сами видите, что такое вашъ дядюшка.

Уходитъ.

Вирилинъ. Ушелъ?

Павелъ. Да.

Вирилинъ. Удивляюсь тебѣ, Павлуша: преподносятъ тебѣ чуть не въ полное распоряженіе богатѣйшую фабрику, а ты еще артачишься. Ты хоть-бы немного и обо мнѣ подумалъ… пора тебѣ замѣтить, какая мнѣ помощь отъ моего компаньона. Я старъ становлюсь; а коли ты женишься, вѣдь ты тоже дѣлаешься компаньономъ, хозяиномъ…

Павелъ. Ахъ, да! Ты съ этой точки зрѣнія… Ну что-жъ, я начинаю привыкать къ повиновенію… приказывай. Постараюсь влюбиться въ Варвару Афанасьевну.

Вирилинъ. (Презрительно.) Зачѣмъ влюбиться? Какой вздоръ. Ты долженъ жениться, основать свой домъ… Я понимаю, что это тебя немножко пугаетъ; но право… женитьба тоже имѣетъ свои пріятныя стороны. Напримѣръ, выходишь ты утромъ изъ дому… ну? а вечеромъ возвращаешься, — или — же на оборотъ, выходишь вечеромъ… а возвращаешься только утромъ… да и кромѣ того… гм… гм… однимъ словомъ: бракъ положительно имѣетъ свои пріятности.

Павелъ. Отчего-же ты самъ не женился?

Вирилинъ. Да такъ… не случилось… Сначала у меня было столько дѣла на фабрикѣ, что некогда было объ этомъ подумать… да и было слишкомъ рано…

Павелъ. А потомъ?

Вирилинъ. Потомъ? (Указывая на свою небольшую лысину.) Потомъ было слишкомъ поздно. Впрочемъ, что говорить объ этомъ.

Входитъ Степанида.
ВИРИЛИНЪ, ПАВЕЛЪ и СТЕПАНИДА.

Степанида. (Съ подносомъ, на которомъ стаканъ чаю и графинчикъ съ ромомъ.) Вотъ, Петръ Петровичъ, чай вамъ принесла. Ставитъ подносъ на столикъ налѣво.

Вирилинъ. Развѣ ужъ время?

Степанида. Какже, батюшка, половина девятаго.

Вирилинъ. (Смотритъ на часы.) И то, минута въ минуту.

Степанида. А я вамъ другаго рому купила, вчерашній вамъ не понравился. (Вирилинъ наливаетъ ромъ въ чай.) Этотъ будетъ лучше.

Вирилинъ. (Пробуя.) Дѣйствительно не дуренъ. Ну, что-же вы намъ на ужинъ приготовили?

Степанида. Солонины взяла и къ ней свѣжую спаржу подамъ.

Вирилинъ. Какъ ты меня балуешь.

Степанида. Ахъ, ты, Создатель! чуть не забыла. Докторъ присылалъ къ вамъ фельдшера сказать, что никакъ не можетъ быть сегодня.

Вирилинъ. Жалъ. Стало быть, сегодня и въ картишки не придется сыграть.

Степанида. Отчего-же?.. Не безпокойтесь, Петръ Петровичъ, я и объ этомъ позаботилась: другого нашла, господина Губкина пригласила… Обѣщалъ придти… какъ-же вамъ безъ картъ.

Уходить.

Павелъ. (Указывая послѣ небольшой паузы на дверь, въ которую вышла Степанида.) Теперь понимаю, дядя, почему ты до сихъ поръ не женатъ.

Вирилинъ. Что ты, что ты!!. Ошибаешься, брать… не смѣй и думать.

Павелъ. Ты меня не понялъ, дядя. Я говорю въ томъ смыслѣ, что ея вѣчная заботливость о тебѣ, ея нѣжныя, чисто материнскія попеченія, ея сердечная потребность предупредить всякое твое желаніе…

Вирилинъ. Обязываютъ меня быть благодарнымъ.

Павелъ. Напротивъ, ты все это долженъ проклинать. Для тебя было-бы гораздо лучше, если бы твое хозяйство шло вверхъ дномъ и никто-бы о тебѣ не заботился.

Вирилинъ. Благодарю.

Павелъ. Тогда-бы ты самъ о себѣ позаботился. Ты давно-бы вырвался отсюда и сталъ бы искать себѣ жену. Твоя жизнь освѣтилась-бы яркимъ солнышкомъ. Теперь бы двое или трое ребятишекъ ползали у тебя на колѣняхъ и это внесло-бы въ твой домъ оживленіе, молодость…

Вирилинъ. Да на что мнѣ? Я на мою жизнь не жалуюсь,

Павелъ. Не жалуешься, а всегда всѣмъ недоволенъ и часто ворчишь изъ-за пустяковъ… Закисъ въ этой обстановкѣ и даже не чувствуешь, до какой степени она тебя губить. Стоитъ-ли наживать богатство, трудиться, затѣмъ только, чтобы утромъ читать глупую газету, весь день пересчитывать счеты и вечеромъ играть въ винтъ или зѣвать въ клубѣ?! Вѣдь одурь возьметъ отъ такой жизни… ни себѣ на радость, ни другимъ…

Вирилинъ. У тебя что-ли мнѣ учиться какъ жить?

Павелъ. Немножко не мѣшаетъ… Не все мнѣ выслушивать твои совѣты, выслушай и ты меня хоть разокъ. Рѣзать ножницами купоны штука не мудреная. Лучшіе проценты тѣ, которые обмѣниваются на радости и удовольствія, — и когда человѣкъ объ этомъ забываетъ, то все его состояніе не болѣе какъ куча ненужной бумаги. Вотъ почему, дядя, я тебѣ прямо говорю: время еще не ушло. Лови минуту. Ты человѣкъ добрый, съ любящимъ сердцемъ, ты вправѣ ожидать и сочувствія, и участія. Самъ увидишь, что для тебя теперь хорошая жена куда будетъ лучше и старой экономки, и надоѣдливаго компаньона, и такого безпутнаго племянника, какъ я… Прощай пока. Хорошенько объ этомъ подумай.

Уходить направо
ВИРИЛИНЪ, потомъ СТЕПАНИДА,

Вирилинъ. Вотъ такъ насказалъ… какія глупости… гм… (Усмѣхается.) А вѣдь даже забавно… мнѣ вдругъ… (Усмѣхается.) Вотъ была бы штука… вотъ-бы рты всѣ поразинули… (Ходитъ задумчиво по комнатѣ и случайно останавливается передъ зеркаломъ.) А что, вѣдь я еще не совсѣмъ уродъ… потертъ немного, это правда… но… перемѣна обстановки… новая жизнь… гм… да… (Степанида входитъ съ подносомъ, на которомъ блюда для ужина. Молча ставитъ на столъ. Вирилинъ, содрогаясь, отъ нее отступаетъ.) А скажи-ка ты мнѣ, Степанида, который тебѣ годъ?

Степанида. (Стыдливо.) Мнѣ?.. Ахъ, Петръ Петровичъ, что это вамъ пришло въ голову объ этомъ спрашивать?

Вирилинъ. (Оглядывая ее.) И то, зачѣмъ спрашивать, какъ будто не видно сразу. (Снова тревожно ходитъ по комнатѣ). Что это, какая скука.

Степанида. А вотъ сейчасъ придетъ господинъ Губкинъ, да старый конторщикъ…

Вирилинъ. И засядемъ мы по одной сотой въ винтъ, — прелесть какъ хорошо!.. и просидимъ мы до тѣхъ поръ, дока свѣчи догорятъ до подсвѣчника.

Степанида. (Удивленно.) Какъ всегда.

Вирилинъ. Да, да, какъ еще стулья-то насъ выносятъ. Все только однѣ старыя рожи видишь въ морщинахъ, — да беззубыя улыбки.

Степанида. Я, Петръ Петровичъ, не виновата что не позже родилась… какое Богъ далъ обличье то и есть… за то душой моей я преданный человѣкъ.

Вирилинъ. Душу-то глазами не видишь.

Степанида. Какъ не видишь, Петръ Петровичъ… вы вчера только нахмурились изъ-за рома, а ужъ я сегодня пять погребовъ обѣгала.

Вирилинъ. (Вздыхая.) Да, ты всегда мнѣ угождаешь..

Степанида. Такой вамъ ромъ достала, что ему не меньше пятидесяти шести лѣтъ.

Вирилинъ. Пятидесяти шести! Ровно мои года. Это чортъ знаетъ какъ много.

Степанида. Петръ Петровичъ, да что это съ вами сегодня? Я васъ совсѣмъ не понимаю.

Вирилинъ. Гдѣ тебѣ понять. Ахъ, Степанида, зачѣмъ ты такая аккуратная и заботливая!

Степанида. Помилуйте, Петръ Петровичъ, а вѣдь жила въ лучшихъ домахъ…

Вирилинъ. Зачѣмъ ты жила въ лучшихъ домахъ? Приготовь столъ для винта, привинчивай меня къ этому дурацкому времяпрепровожденію, коли судьба моя такая.

Входитъ Антомъ.
ТѢ-ЖЕ и АНТОНЪ.

Антонъ. (Степанидѣ.) Степанида Савшина, тамъ какая-то барышня спрашиваетъ.

Степанида. Какая барышня? что ей нужно?

Антонъ. Петра Петровича желаетъ видѣть.

Вирилинъ. (Отворачиваясь.) Меня? Кто такая? (Антонъ подаетъ визитную карточку. Вирилинъ читаетъ.) Ольга Михайловна Кудряшева, проситъ Петра Петровича принять ее по важному дѣлу.

Степанида. По вечерамъ Петръ Петровичъ дѣлами не занимаются.

Вирилинъ. Да. да, Скажи, пусть зайдетъ завтра въ контору.

Антонъ. (хочетъ идти.) Слушаю-съ.

Вирилинъ. А впрочемъ, постой… что она… какъ на видъ?.. ничего… молода?..

Антонъ. Молоденькая-съ.

Вирилинъ. И… хороша… то-есть собой?

Антонъ. Не похаешь; такая, можно сказать, въ апетитѣ. У насъ такихъ не бываетъ.

Вирилинъ. (Про себя.) Даже и этотъ дуракъ замѣтилъ, что здѣсь только старыя рожи. (Антону.) Ну, нечего дѣлать, проси.

Антонъ. Слушаю-съ.

Уходить въ среднюю дверь.

Степанида. Зачѣмъ это вы въ такое поздное время, Петръ Петровичъ, за дѣла принимаетесь? Вотъ ужинъ на столѣ, а вы…

Вирилинъ. Не хочу я ужинать; отстань… уйди, пожалуйста.

Степанида. (Про себя.) Что это съ нимъ? все шиворотъ на выворотъ пошло.

Уходитъ съ подносомъ. Входитъ Ольга.
ВИРИЛИНЪ, ОЛЬГА.

Ольга. (Очень скромно.) Извините Петръ Петровичъ, что въ такой поздній часъ я осмѣлилась…

Вирилинъ. (Ласково перебивая.) Помилуйте… Ничего… Присядьте, прошу васъ.

Ольга. Я весь день была такъ занята, что только подъ вечеръ выдалось время.

Вирилинъ. Чѣмъ могу служить?

Ольга. Я слышала, что ваша фирма «Вирилинъ и Мотылевъ» нуждается въ бухгалтерѣ и кореспондентѣ.

Вирилинъ. Да, мы ищемъ бухгалтера.

Ольга. Такъ я вотъ рискнула попытать счастья.

Вирилинъ. А!.. У васъ вѣрно братецъ есть, или женихъ, за котораго вы…

Ольга. О, нѣтъ. Я ищу мѣста собственно для себя.

Вирилинъ. (Непріятно пораженный.) То есть, какъ-же это, для васъ?

Ольга. Такъ вотъ: для меня самой.

Вирилинъ. Вы хотите служить у меня?

Ольга. Что-жъ, Петръ Петровичъ, женщина-бухгалтеръ совсѣмъ не такая рѣдкость но нашимъ временамъ.

Вирилинъ. Такъ-съ. Понимаю. Женская эмансипація, дѣвичій трудъ, равенство обоихъ половъ… Благодарю покорно.

Ольга. Я? Петръ Петровичъ, прошла полный курсъ коммерческихъ наукъ; я имѣю аттестатъ. Если вы пожелаете подвергнутъ меня испытанію…

Вирилинъ. Ничуть не желаю, Моя контора не дѣвичій пансіонъ. Я, сударыня, держусь старины и по мнѣ въ конторѣ должны работать мужчины.

Ольга. А женщины гдѣ?

Вирилинъ. Въ кухнѣ… ихъ дѣло варить и жарить?

Ольга. Согласна. Но… что-же онѣ должны варить и жарить?

Вирилинъ. Какъ что?

Ольга. Я хочу этимъ сказать, что у многихъ женщинъ положительно не на что приготовить обѣдъ, — если онѣ сами ничего не заработаютъ…

Вирилинъ. Ну, въ такомъ случаѣ… пускай выходятъ замужъ.

Ольга. Совершенно вѣрно… но — за кого?

Вирилинъ. Надо думать, что еще не всѣ мужчины перевелись на свѣтѣ.

Ольга. Да, но ихъ недостаточно.

Вирилинъ. Ого!

Ольга. Увѣряю васъ, что такъ. Какъ негоціантъ, вы конечно повѣрите цифрамъ. По послѣднимъ статистическимъ даннымъ доказано, что мужчины и женщины въ Россіи находятся въ самыхъ неправильныхъ отношеніяхъ между собой.

Вирилинъ. (Не понявъ.) Въ неправильныхъ отношеніяхъ? что вы такое говорите?

Ольга. Мужчинъ на цѣлый милліонъ меньше, чѣмъ женщинъ; прибавьте къ этому, что множество мужчинъ не рѣшаются жениться за неимѣніемъ средствъ содержать жену… наконецъ, что есть и такіе дрянные эгоисты, которые предпочитаютъ оставаться холостяками, чтобы не безпокоить себя… Неправда-ли? вѣдь есть и такіе дрянные эгоисты?

Вирилинъ. Да, да… разумѣется есть… (про себя.) И эта тоже говоритъ, что и Павелъ… упреки со всѣхъ сторонъ.

Ольга. (Продолжая.) Итакъ изволите видѣть: комплектъ мужчинъ, желающихъ жениться, далеко не отвѣчаетъ количеству дѣвицъ, желающихъ выйти замужъ, а потому поневолѣ множество женщинъ остаются сверхъ комплекта.

Вирилинъ. Сверхъ комплекта.

Ольга. Это тѣ несчастныя дѣвушки, для которыхъ на балу никогда не хватаетъ кавалеровъ, а въ жизни онѣ напрасно мечтаютъ о томъ, чтобы пристроиться… И такихъ сверхъ комплекта на одинъ милліонъ.

Вирилинъ. Конечно… положеніе ихъ непріятное. Но не могу-же я измѣнить статистики и увеличить комплектъ мужей. Все таки призваніе женщины совсѣмъ не конторская работа, а бракъ.

Ольга. Повѣрьте, Петръ Петровичъ, сами дѣвушки никогда не откажутся отъ этого призванія. Къ несчастію мужчины не большіе охотники просить руки, не имѣющей ничего… (Съ кокетствомъ выставляя руку.) какъ бы красива ни была эта рука. Вотъ и приходится самой пробиваться въ жизни… что я и пытаюсь сдѣлать, обращаясь къ вамъ.

Вирилинъ. Да развѣ у васъ нѣтъ отца, который бы заботился о васъ?

Ольга. О? мой папа, конечно, дѣлаетъ все, что можетъ. Но онъ старъ — и насъ три взрослыхъ дочери у него… Пенсія его такая маленькая, а все такъ дорого… еслибъ вы знали, что стоитъ содержаніе трехъ взрослыхъ дѣвушекъ. Спросите-ка у вашей супруги.

Вирилинъ. У меня супруги нѣтъ.

Ольга. Вы не женаты?

Вирилинъ. Я состою въ числѣ дрянныхъ эгоистовъ.

Ольга. (Испуганная). Ахъ? ты Господи! что-жъ это я наговорила. (Кокетливо). И все таки надо быть правдивой: я своихъ словъ назадъ не беру,

Вирилинъ. И не берите. Вамъ жаловаться на судьбу не придется, Вы ни въ какомъ случаѣ не останетесь сверхъ комплекта. Вы такъ очаровательны во всѣхъ отношеніяхъ, что…

Ольга. Петръ Петровичъ, вы, кажется, начинаете мнѣ говорить любезности. Это совсѣмъ не пристало моему будущему принципалу.

Вирилинъ. Ого! Да вы говорите какъ будто ужъ увѣрены, что я васъ приму на службу.

Ольга. Не увѣрена, а надѣюсь. Это было-бы большимъ счастіемъ и для меня и для моихъ сeстеръ.

Вирилинъ. Вы, вѣроятно, младшая?

Ольга. Нѣтъ, я средняя. Старшая, Соня, устроила швейную мастерскую,

Вирилинъ. А младшая?

Ольга. Поля?.. Ну, той мы не позволяемъ работать. У нее прехорошенькій голосокъ, такъ что мы ее пристроили въ консерваторію и по мѣрѣ силъ, стараемся дать ей хорошее музыкальное образованіе.

Вирилинъ. Это очень и очень похвально. Но, видите-ли, дорогая барышня, дѣло въ томъ, что… если бы даже я и захотѣлъ. Нѣтъ, это положительно невозможно. Что скажутъ мои молодцы въ конторѣ.

Ольга. (Кокетливо). О! они, конечно, всѣ будутъ очень довольны.

Вирилинъ. Въ этомъ-то и бѣда. Сядетъ вотъ такая, какъ вы, рядомъ съ пылкимъ юношей, какая-же ему работа пойдетъ въ голову?.. гдѣ ужъ тутъ думать, что шестью шесть тридцать шесть и шестью восемь сорокъ пять.

Ольга. (Поправляя.) Сорокъ восемь.

Вирилинъ. Вотъ видите, и я даже спутался въ таблицѣ умноженія! А мои молодые конторщики совсѣмъ головы растеряютъ, если будутъ постоянно видѣть передъ собой ваши глазки. Тутъ, пожалуй, все состояніе сквозь пальцы улетучится.

Ольга. Никто моихъ глазъ и не увидитъ. Мои глаза всегда будутъ опущены надъ книгами.

Вирилинъ. Какая вы упорная… ну, хорошо… я подумаю… нельзя-же сразу…

Ольга. Подумайте.

Вирилинъ. Судя по первому впечатлѣнію… вы… пожалуй что будете и потолковѣе мужчины.

Протягиваетъ ей руку.

Ольга. (Пожимая ее.) Значитъ, нѣтъ болѣе причины для отказа. Благодарю васъ. Повѣрьте, Петръ Петровичъ, я съумѣю оправдать ваше довѣріе.

Вирилинъ. Батюшки, да она ужъ благодаритъ меня; точно я уже согласился.

Ольга. Бѣгу обрадовать мамашу и сестеръ.

Вирилинъ. Да вѣдь я… я… я…

Ольга. Вы человѣкъ добрый души и рады помочь нуждающемуся… и я чувствую, что служить у васъ будетъ мнѣ чистое блаженство.

Вирилинъ. Это облава. Давеча Павелъ говорилъ про мою добрую душу, теперь вы… вѣдь этакъ, пожалуй, онъ правъ и я тоже могу…

Ольга. Что?

Вирилинъ. Нѣтъ, ничего… нѣтъ… я такъ…

Ольга. Стало быть до свиданья… до завтра. Вы увидите, Петръ Петровичъ, что останетесь мною довольны.

Уходитъ.

Вирилинъ. Еще-бы! Когда ужъ о ею пору… да этакъ, пожалуй, я и въ самомъ дѣлѣ въ комплектъ попаду.

ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ.
Контора ВИРИЛИНА и ШТЫЛЕВА.
Посреди сцены, перпендикулярно къ рампѣ, стоятъ два большихъ, составленныхъ вмѣстѣ, письменныхъ стола; тамъ что сидящіе за ними приходятся другъ къ другу лицомъ къ лицу. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ столы соединены, стоитъ на нихъ небольшая полочка, а на ней печать для наложенія штемпеля. Съ лѣвой стороны комнаты два кресла и столикъ, — на второмъ планѣ входная дверь. Съ правой стороны на аван-сценѣ дверь въ квартиру Вирилина, на второмъ планѣ денежный несгораемый шкафъ, онъ открытъ. Въ средней стѣнѣ большая обитая кожею, двустворчатая дверь, чрезъ которую, когда она отворена, видна обширная рабочая комната, посреди которой высокая конторка; за ней работаетъ Ольга; рядомъ рабочій столъ Павла.
ВИРИЛИНЪ, МОТЫЛЕВЪ, потомъ ПЕТРОВЪ.

Вирилинъ. (У стола справа.) Да-съ, Афанасій Ивановичъ, сегодняшній день отмѣтимъ мы красными чернилами въ календарѣ!

Мотылевъ. (У стола слѣва.) Надо вамъ отдать справедливость, на этотъ разъ вы прямо таки попали въ точку.

Вирилинъ. Ага! Наконецъ-то и вы начинаете понимать дѣло.

Мотылевъ. Признаюсь, оно съ перваго взгляда мнѣ показалось какъ-то странно: бухгалтеръ — и вдругъ женщина. Къ этому надо привыкнуть.

Вирилинъ. Потому-то я и далъ вамъ шестинедѣльный срокъ на испытаніе.

Мотылевъ. Гм! Дали. Да я бы на меньшій срокъ никогда и не согласился.

Вирилинъ. (Привставая и упираясь обоими руками о конторку.) Ну-съ, Афанасій Ивановичъ, ваше согласіе или несогласіе, тутъ ровно ни причемъ. Довольно того, что это было мое желаніе.

Мотылевъ. Какъ бы тамъ ни было, а я все таки воспользовался этимъ временемъ и зорко наблюдалъ за работой нашей барышни.

Вирилинъ. Въ пику мнѣ? потому что она была нанята мною, а не вами… Что-же вы такое высмотрѣли зоркими глазами?

Мотылевъ. Она барышня толковая… книги ведутся превосходно.

Вирилинъ. (Съ письмомъ въ рукахъ.) А почеркъ-то каковъ у ней? какой розмахъ — и вмѣстѣ съ тѣмъ сколько граціи. Каждая буква точно отчеканена. (Беря въ руки бумагу.) Взгляните вотъ напримѣръ: «Ивану Ивановичу Пузырькову, въ Твери. Милостивый Государь, — такъ какъ судомъ рѣшено взыскать съ васъ въ нашу пользу семьсотъ рублей». Вѣдь это истинное наслажденіе получить такое письмо.

Мотылевъ. Я очень опасался, чтобы присутствіе молодой дѣвицы, не смутило нашихъ юныхъ служащихъ.

Вирилинъ. Напротивъ: пока она въ конторѣ, ни одинъ изъ нихъ съ мѣста не трогается.

Мотылевъ. Стало быть мы сегодня можемъ объявить госпожѣ Кудрышевой, что окончательно принимаемъ ее на службу. Хотите, я сейчасъ ей это сообщу.

Вирлинъ. Нѣтъ, ужъ если позволите, лучше я ей скажу.

Мотылевъ. Какъ угодно. Можемъ и оба сказать.

Вирилинъ. Вотъ-бы вамъ, Афанасій Ивановичъ, всегда такъ слѣдовало соглашаться со мной.

Мотылевъ. На разумномъ дѣлѣ мы всегда сойдемся.

Вирилинъ. Да, со вы не всегда понимаете. что разумно, что нѣтъ.

Мотылевъ. (Смѣясь.) Богъ дастъ, окончательно споемся, когда моя дочь и вашъ племянникъ… А кстати, вѣдь вы вчера еще хотѣли съ нимъ переговорить. Ну, что? высказался онъ наконецъ?

Вирилинъ. Не совсѣмъ еще.

Мотылевъ. Пора. Распоряженіе о признанія его компаньономъ нашей фирмы, уже состоялось. Вотъ и бумага. (Кладетъ бумагу на полочку). На счетъ дѣлежа барышей, мы уже условились; такъ что я, право, не вижу почему-бы.

Вирилинъ. Предоставьте это мнѣ, Афанасій Ивановичъ; если вы только не будете вмѣшиваться, я все улажу.

Мотылевъ. Дай Богъ!

Вирилинъ. Пересмотрите пожалуйста эти письма…

Передаетъ письма, беретъ фабричный штемпель, отмѣчаетъ имъ нѣсколько бумагъ, потомъ снова ставитъ его на палочку.

Мотылевъ. (Пересматривая.) Ха, ха!.. пригласительный билетъ на свадьбу. Представьте, отъ кого… отъ Степана Федоровича Кукина… невѣроятно!.. пятидесятилѣтній холостякъ женится на двадцатитрехлѣтней дѣвушкѣ.

Вирилинъ. Отчего-же это невѣроятно?

Мотылевъ. Оттого что при такихъ бракахъ всегда является ариѳметическая задача.

Вирилинъ. Именно?

Мотылевъ. Если мужу 54 года, а женѣ 23, — спрашивается: сколькихъ лѣтъ долженъ быть, такъ называемый, другъ дома. Какъ видите, самое простое уравненіе съ одной неизвѣстной.

Вирилинъ. Ужъ вы безъ этакихъ вѣтреныхъ идей жить не можете. Я очень хорошо понимаю Степана Федоровича. Надоѣло ему вѣчно киснуть одному, вотъ онъ и хочетъ украсить свои послѣдніе лучшіе годы участіемъ прелестнаго, молодаго существа.

Мотылевъ. Ай, ай, Петръ Петровичъ, этакъ, пожалуй, и вы вздумаете вступить въ подобный союзъ.

Вирилинъ. (Снова привставая и опираясь руками на конторку.) Афанасій Ивановичъ! только въ одинъ союзъ я и вступилъ въ своей жизни, и это былъ союзъ съ вами. Вы легко поймете, что съ меня и этого довольно.

Мотылевъ. И съ меня тоже. (Говоритъ въ среднюю дверь.) Господинъ Петровъ, потрудитесь принять къ исполненію.

Передаетъ Петрову нѣсколько бумагъ.

Петровъ. (Показавшійся въ средней двери.) Слушаю-съ.

Вирилянъ. (Зоветъ.) Ольга Михайловна, пожалуйте сюда на пару словъ.

Мотылевъ. Напрасно трудитесь. Я бы и самъ могъ позвать ее.

Входитъ Ольга.
МОТЫЛЕВЪ, ВИРИЛИНЪ, ОЛЬГА, — потомъ ПАВЕЛЪ.

Ольга. Что прикажете?

Вирилинъ. (Передавая ей бумага.) Тутъ есть нѣсколько бумагъ по вашей части.

Мотылевъ. (Который снова сѣдъ у стола на свое мѣсто.) Между прочимъ отвѣть братьевъ Чернобуровыхъ изъ Москвы…

Вирилинъ. (Перебивая.) Но всего важнѣе заказъ изъ Новгорода.

Ольга. А! очень кстати.

Мотылевъ. Да-съ… и это я устроилъ, по моему предложенію.

Вирилинъ. Пожалуйста же хвастайтесь… подумаешь, какую Америку открылъ! Новгородъ!

Павелъ. (Показавшійся въ средней двери.) Афанасій Ивановичъ! можно васъ просить на минуточку.

Мотылевъ. Сейчасъ.

Она исчезаетъ въ среднюю дверь.

Вирилинъ. А теперь, Ольга Михайловна, я долженъ сообщить вамъ нѣчто важное и пріятное, подойдите поближе.

Ольга. Что такое?

Вирилинъ. Вы, конечно, помните какой сегодня день?

Ольга. Еще-бы! сегодня кончаются мои пробныя шесть недѣль.

Вирилинъ. Значить вы достаточно могли изучить моего компаньона и вполнѣ убѣдиться, какой онъ непріятный и мелочный человѣкъ.

Ольга. (Улыбаясь.) Ахъ, Петръ Петровичъ, развѣ я смѣю судить… о хозяинѣ…

Вирилинъ. Все, чтобы онъ ни сказалъ, даже самое пріятное извѣстіе выходитъ у него какъ-то кисло и грубо… Вотъ почему первое сообщеніе вы услышите отъ меня. (Съ радостнымъ выраженіемъ.) Ольга Михайловна!..

Мотылевъ. (Возвращаясь, быстро подходитъ къ Ольгѣ.) Мѣсто остается за вами.

Вирилинъ. (Недовольный.) Тьфу!!. Именно это-то я и хотѣлъ сказать.

Ольга. (Радостно) Въ самомъ дѣлѣ!… Ахъ, Афанасій Ивановичъ, благодарю васъ отъ всего сердца.

Мотылевъ. Очень радъ — темъ болѣе, что мнѣ было довольно трудно убѣдить моего компаньона.

Идетъ снова въ заднюю комнату.

Вирилинъ. Просто возмутительный человѣкъ!

Ольга. (Улыбаясь; Вирилину.) Я, конечно, нисколько не вѣрю, чтобы вы были противъ меня. Я съ первой минуты знала, что вы меня не прогоните.

Вирилинъ. Какъ? вы ужъ тогда замѣтили, что я…

Ольга. Хоть вы и выказали нѣкоторое недовѣріе.

Вирилинъ. Чѣмъ?

Ольга. Вы велѣли поставить конторку для моихъ занятій около самой двери, чтобы я постоянно была у васъ на глазахъ и чтобъ вы могли слѣдить за каждымъ движеніемъ моихъ пальцевъ.

Вирилинъ. Ахъ, это не изъ недовѣрія, Я, конечно, хотѣлъ чаще и больше васъ видѣть и тоже любоваться вашими пальчиками… но единственно потому, что… что чувствовалъ при этомъ большое удовольствіе… и… и…

Ольга. Петръ Петровичъ, вы любезничаете съ вашимъ бухгалтеромъ?.. Вы всегда такой галантный.

Вирилинъ. Съ бухгалтерами? рѣдко. Да и вообще, признаться, я мало имѣлъ сношеній съ женщинами и никогда не понималъ тѣхъ, кто за нихъ распинался. Но въ послѣднее время, мнѣ какъ-то все чаще приходитъ въ голову, что, пожалуй, и женщины имѣютъ нѣкоторыя права. Вѣдь вотъ, когда я смотрю на васъ, какъ вы тутъ работаете у конторки, мнѣ весь домъ кажется какъ-то свѣтлѣе и уютнѣе… какъ будто въ сосѣдней комнатѣ поставленъ свѣжій и пахучій букетъ цвѣтовъ,

Ольга. (Улыбаясь.) Отъ васъ зависитъ устроить цѣлый цвѣтникъ: стоитъ только принять на службу побольше женщинъ,

Вирилинъ. Нѣтъ, ужъ если очень много пахучихъ цвѣтовъ, то это тоже вредно для здоровья.

Входить Павелъ.
ВИРИЛИНЪ, ОЛЬГА, ПАВЕЛЪ.

Павелъ. (Взволнованный.) Дядя, вообрази, тамъ пріѣхала Варвара Афанасьевна.

Вирилинъ. А! очень пріятно.

Павелъ. Что ей здѣсь надо? она никогда на фабрикѣ не появлялась

Вирилинъ. Ну, а теперь явилась, стало быть идетъ къ намъ на встрѣчу въ нашихъ желаніяхъ. Тебѣ надо сегодня-же съ ней объясниться,

Ольга. Мнѣ прикажете уйти?

Вирилинъ. Я вамъ ничего приказывать не желаю… но правда, тамъ у васъ кажется есть работа… спѣшная… такъ…

Павелъ. Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста, не уходите.

Ольга. Что это, какъ вы взволновались, Павелъ Васильевичъ? я до сихъ поръ не замѣчала, чтобы вы были робки съ барышнями. Вчера вы мнѣ весь день мѣшали работать, не смотря на всѣ мои протесты.

Вирилинъ. Какъ? ты мѣшаешь работать? ты?

Ольга. Или можетъ быть вы храбры только съ тѣми дѣвицами, которыя сверхъ комплекта?

Уходитъ.

Павелъ. Я… я… я…

Вирилинъ. Какъ-же такъ, любезный другъ, ты мѣшаешь моимъ конторщикамъ работать?

Павелъ. Ахъ, дядя… сейчасъ сюда нагрянетъ Варвара Афанасьевна, а ты затѣваешь объясненія по дѣламъ фабрики.

Вирилинъ. Хорошо… я васъ оставлю вдвоемъ и ты сегодня-же долженъ покончить это дѣло. Въ шесть недѣль вы, надѣюсь, познакомились, — пора оборвать эту канитель.

Павелъ. Но, дядя… третьяго дня я почти намекнулъ… она только того и ждетъ, чтобы я сдѣлалъ предложеніе,

Вирилинъ. И прекрасно, Стало быть остается только сказать послѣднее слово.

Павелъ. Но послѣдняго-то слова я больше всего боюсь… я…

Входить Варвара Афанасьевна.
ВИРИЛИНЪ, ПАВЕЛЪ, ВАРВАРА АФАНАСЬЕВНА.

Вирилинъ. (Очень любезно.) Ахъ, Варвара Афанасьевна! какой пріятный сюрпризъ.

Павелъ. (Кланяясь.) Мое почтеніе.

Варя. Здравствуйте… мнѣ папа приказалъ заѣхать за нимъ… Нельзя, ли ему сказать.

Вирилинъ. Сію минуту, подождите пожалуйста…

(Идетъ къ средней двери, гдѣ встрѣчается съ Мотылевымъ. Тихо ему.) Т-съ!… Не входите,

Тащитъ его назадъ и затворяетъ за собой дверь.

Варя. (Улыбается, слѣдя за этой продѣлкой.) А! Вотъ оно что! (Дѣлаетъ нѣсколько шаговъ къ Павлу.) Наконецъ мы одни.

Павелъ. (Смущенный.) Варвара Афанасьевна… я… я такъ… взволнованъ…

Варя. И я тоже… не смотря на то, что это совершенно идетъ въ разрѣзъ съ моими привычками.

Павелъ. Если-бы только я зналъ съ чего начать…

Варя. (Улыбаясь.) Хотите я вамъ помогу?

Павелъ. Будьте такъ великодушны.

Варя. Во-первыхъ, вступительную бесѣду о погодѣ, мы, конечно, отложимъ въ сторону.

Павелъ. Съ величайшимъ удовольствіемъ.

Варя. Мы будемъ говорить прямо.

Павелъ. Чѣмъ прямѣе, тѣмъ лучше.

Варя. Павелъ Васильевичъ, я васъ знаю за человѣка открытаго и честнаго, — зачѣмъ же вамъ играть роль какого-то невиннаго младенца?

Павелъ. Да, вы совершенно правы. Но, признаться, я никогда еще такъ не трусилъ, какъ въ настоящую минуту…. не смотря на то, что вашъ батюшка самымъ сердечнымъ образомъ высказалъ мнѣ свои желанія и цѣли… я не находилъ подходящаго случая…

Варя. Ну, вотъ теперь очень подходящій.

Павелъ. Здѣсь? въ конторѣ?

Варя. Именно здѣсь, въ конторѣ. Вѣдь поэзіи въ нашемъ разговорѣ будетъ очень не много.

Павелъ. Да, больше конторскаго разсчета… Вы опять таки правы: здѣсь мѣсто подходящее.

Варя. (Указывая на мѣсто Вирилина.) Такъ вотъ что: вы сядьте тамъ.

Павелъ. (Садясь.) Представителемъ фирмы: Петра Вирилина.

Варя. А я здѣсь.

Павелъ. Какъ представительница другаго компаньона.

Варя. Между нами двойной столъ съ дѣловыми бумагами.

Павелъ. А передъ глазами общій денежный шкафъ, съ широко раскрытыми дверцами, словно призывающій насъ въ свои объятія. Да, лучшаго мѣста для объясненій мы-бы не могли Найти. (Приподымаясь и говоря Варѣ чрезъ столъ.) Чувствую, Варвара Афанасьевна, что это неизбѣжно. Честь имѣю просить вашей руки,

Варя. (Смѣясь.) Ха, ха, ха!.. Могла-ли я пять лѣтъ тому назадъ думать, что мнѣ вотъ такъ будутъ дѣлать предложеніе?!. правда, я тогда зачитывалась романами и людей совсѣмъ еще не знала.

Павелъ. Теперь вы ихъ знаете?

Варя. И поняла, что любовь совсѣмъ ее играетъ той роли въ жизни, какую ей приписываютъ господа литераторы и поэты. Я очень хорошо видѣла, почему мои подруги выходили замужъ. Одной хотѣлось уплатить долги своего отца, другая рвалась зажить собственнымъ домомъ… и такъ далѣе, и такъ далѣе…

Павелъ. У каждой современной барышни свой маленькій разсчетъ.

Варя. Не судите насъ слишкомъ строго. Что ни говори, а вѣдь скучно вѣчно прогуливаться съ невидимымъ ярлыкомъ невѣсты, ищущей жениха. Обидно быть выставкой на жизненномъ базарѣ и очень понятно, что каждая изъ насъ ликуетъ, когда, наконецъ, вычеркивается изъ списка предлагаемыхъ товаровъ. Это наша главная цѣль Вотъ почему большинство дѣвицы меньше заботятся о мужѣ, чѣмъ о супружествѣ.

Павелъ. Вы говорите, какъ профессоръ,

Варя. Преимущество такихъ браковъ по разуму въ томъ именно и заключается, что въ нихъ есть надежда на дальнѣйшій подъемъ чувствъ. Браки по любви начинаются съ высшихъ градусовъ тепла по термометру, потомъ страсть охлаждается, переходитъ въ тихую привязанность, въ дружбу, а иногда даже замерзаетъ до простаго товарищества. Бракъ по разсчету наоборотъ, начинается хладнокровіемъ и со временемъ дѣлается все теплѣе и теплѣе.

Павелъ. Такимъ образомъ мужъ и жена влюбляются другъ въ друга окончательно ко дню ихъ серебряной свадьбы. Вѣруете-ли вы, что и мы съ вами можемъ надѣяться на такую милую перспективу?

Варя. Отчего-же нѣтъ?..

Павелъ. Въ такомъ случаѣ подчинимся закону необходимости. (Замѣчая бумагу, лежащую передъ нимъ на полочкѣ.) Вотъ здѣсь бумага, по которой я вступаю компаньономъ въ товарищество «Вирилинъ и Мотылевъ». Нашъ союзъ также своего рода коммерческое товарищество. (Указывая сперва на Варю, потомъ на себя.) Мотылевъ и Вирилинъ. Въ сущности, стоитъ только измѣнить имена и контрактъ товарищества могъ-бы служить намъ домашнимъ договоромъ при бракосочетаніи.

Варя. Превосходно.

Павелъ. Позвольте-же обратить ваше вниманіе, что тутъ есть особаго рода параграфъ? именно. (Беретъ бумагу, положенную Мотылевымъ и читаетъ.) "Если кто изъ компаньоновъ пожелаетъ выдти изъ товарищества, то обязанъ извѣстить объ этомъ, по крайней мѣрѣ за шесть мѣсяцевъ впередъ.

Кладетъ бумагу снова на полочку и ставитъ на нее фабричный штемпель.

Варя. Это очень умный параграфъ.

Павелъ. Стало быть…

Варя. Сердце мое вполнѣ свободно, Павелъ Васильевичъ и если въ немъ случится какая перемѣна, вы первый объ этомъ узнаете.

Павелъ. Благодарю васъ.

Варя. Но и отъ васъ я ожидаю того же. Я хорошо понимаю, что пока я не могу требовать отъ васъ горячей страсти, но, по крайней мѣрѣ, сердце ваше такъ же должно быть свободно, какъ и мое.

Павелъ. Мнѣ кажется, что я могу признать…

Варя. Итакъ союзъ? (Протягиваетъ ему руку, черезъ столъ.)

Павелъ. (Пожимая ей руку.) Союзъ.

При пожатіи руки, оба нечаянно ударяютъ по фабричному штемпелю, который приходить въ дѣйствіе, издавая слышный публикѣ звукъ, припечатывая лежащую подъ нимъ бумагу.

Павелъ. (Смѣясь.) Ага! даже фабричный штемпель приложенъ.

Варя. (Тоже смѣясь.) Теперь значить все въ порядкѣ.

Отходитъ. Вбѣгаетъ Окуркинъ.
ТѢ-ЖЕ и ОКУРКИНЪ.

Окуркинъ. (Не замѣчая Вари.) Павлуша! Голубчикъ! прохожу мимо здѣшняго крыльца и вдругъ вижу… (Увидя Варю.) Ахъ, pardon!… я думалъ ты одинъ… извините…

Павелъ. (Рекомендуя.) Мой пріятель, Владиміръ Николаевичъ Окуркинъ. Варвара Афанасьевна Мотылева.

Окуркинъ. Душевно счастливъ… и не знаю какъ благодарить судьбу…

Варя. Вы очень любезны… но я уже собиралась уходить.

Окуркинъ. Я не помѣшалъ, надѣюсь?

Варя. Нисколько. (Павлу, прощаясь.) Итакъ, то; о чемъ мы говорили, рѣшено?

Павелъ. И припечатано.

Окуркинъ. Варвара Афанасьевна… позвольте вамъ напомнить о себѣ: я уже имѣлъ счастье познакомиться…

Варя. Со мной? Не помню… извините… (Павлу.) Какъ мнѣ пройти къ папашѣ?

Павелъ. Сюда пожалуйте!

Варя, поклонившись, уходитъ направо; Окуркинъ отворяетъ ей дверь и отвѣшиваетъ почтительный поклонъ.

Окуркинъ. (Про себя.) не помнить!

Павелъ. Что это ты такъ расшаркался?

Окуркинъ. Павелъ, другъ мой! вотъ выпало-то счастье!

Павелъ. Какое счастье?

Окуркинъ. Да я-же тебѣ разсказывалъ, какъ охотился за прелестной барышней. Вѣдь это она: Варвара Афанасьевна. Стало былъ, теперь мое знакомство съ ней обезпечено.

Павелъ. Какъ нельзя больше.

Окуркинъ. И какая у меня была геніальная мысль заѣхать сюда сегодня.

Павелъ. Мысль, достойная великаго мыслителя.

Окуркинъ. Нѣтъ! Вдохновеннаго поэта… Зачѣмъ бишь я къ тебѣ заѣхалъ?.. сказать что-то, вздоръ какой нибудь! — это просто моя счастливая звѣзда тянула меня сюда, другъ мой, я счастливъ!

Обниметъ его.

Павелъ. Оставь пожалуйста! — ты меня задушишь.

Окуркинъ. Ты введешь меня въ ихъ домъ?

Павелъ. Разумѣется, отъ тебя вѣдь не отвяжешься.

Окуркинъ. Вѣришь-ли, Павелъ: ради этой дѣвицы, я распрощусь со всякими безпутными похожденіями и кутежами.

Павелъ. Какъ это трогательно!

Окуркинъ. И потому прошу тебя: ты уже заранѣ отрекомендуй меня какъ образецъ добродѣтели… Да что это я тутъ съ тобой болтаю, когда представляется такой прекрасный случай посадить ее въ карету. Извини, голубчикъ, не могую

Павелъ. Отъ всей души извиняю.

Окуркинъ. Зачѣмъ я сюда пріѣхалъ, это я когда нибудь вспомню и тогда тебѣ скажу. Бѣгу на крыльцо и буду ждать пока она не появится…

Убѣгаетъ.

Павелъ. (Ему вслѣдъ.) Сколько твоей душѣ угодно,

ПАВЕЛЪ, ВИРИЛИНЪ, потомъ МОТЫЛЕВЪ.

Вирилинъ. (Просовывая голову въ дверь.) Ну, что? Какъ?

Павелъ. Свершилось, дядюшка.

Вирилинъ. (Войдя.) Слава Богу. Поздравляю.

Павелъ. Я какъ вагонъ на желѣзной дороги: качусь по рельсамъ и не свернуть мнѣ съ нихъ въ сторону никакой силой.

Вирилинъ. Радъ, очень радъ… тѣмъ болѣе, что сегодня мнѣ немножко не понравилось, когда Ольга Михайловна сказала, что ты ей вчера все мѣшалъ; мнѣ показалось, что ты относительно Ольги Михайловны…

Павелъ. Ахъ да, Ольга Михайловна прелестная дѣвица, ею можно увлечься и надѣлать много глупостей, но я, къ несчастію, остепенился. Ольга Михайловна цвѣтокъ, который стоитъ въ сторонѣ, а мои рельсы идутъ мимо, прямо въ невылазное болото мѣщанскаго счастья у богатаго домашняго очага. Вчера это была маленькая вспышка прежняго таланта, сегодня я добродѣтеленъ, и вспышка не повторится.

Вирилинъ. Спасибо… Какую-же я тебѣ квартиру отдѣлаю!

Павелъ. Такую, что въ ней можно будетъ задохнуться отъ скуки.

Входить слуга.

Слуга. Къ вамъ господинъ Кудрышевъ, Михаилъ Семеновичъ.

Вирилинъ. Какой это Кудрышевъ?

Павелъ. Вѣрно отецъ Ольги Михайловны.

Вирилинъ. Ахъ, да, да… проси скорѣй.

Павелъ. А я какъ истинно солидный гражданинъ, свершивъ рѣшительный подвигъ на всю мою жизнь, засяду опять за обойные рисунки, какъ будто ни въ чемъ не бывало.

Уходитъ въ среднюю дверь.

Вирилинъ. Прелестная дѣвушка… можно увлечься… еще бы… и даже надѣлать глупостей… ну, да… конечно… отчего-же и не надѣлать глупостей, если это такъ естественно.

Входятъ Кудрышевъ.
ВИРИЛИНЪ и КУДРЫШЕВЪ.

Кудрышевъ. (Очень почтительно.) Извините… можетъ я помѣшалъ. Я имѣю удовольствіе говорить съ Петромъ Петровичемъ Вирилинымъ?

Вирилинъ. Точно такъ, Вы господинъ Кудрышевъ?

Кудрышевъ. Да-съ,

Вирилинъ. Пожалуйте, пожалуйте, милѣйшій, Михаилъ Семеновичъ… такъ, кажется?

Кудрышевъ. Совершенно вѣрно.

Вирилинъ. Очень счастливъ съ вами познакомиться. Не прикажете-ли? (показываетъ на кресло.) Чѣмъ могу служить?

Кудрышевъ. (Медленно опускаясь на диванъ.) Петръ Петровичъ… сегодня срокъ — и такъ сказать заключеніе пробному времени касательно службы моей дочери.

Вирилинъ. А! Вотъ вы о чемъ. Не извольте безпокоиться: все улажено, и Ольгу Михайловну мы оставляемъ при ея должности.

Кудрышевъ. Очень вамъ благодаренъ, но къ величайшему сожалѣнію… вы пожалуйста не извольте на меня сердиться… Я пришелъ вамъ доложить, что моя Ольга больше оставаться у васъ не можетъ.

Вирилинъ. Какъ не можетъ? почему?

Кудрышевъ. Она черезъ недѣлю должна уѣхать въ Ташкентъ.

Вирилинъ. Въ Ташкентъ?

Кудрышевъ. У меня-съ въ Ташкентѣ есть старый пріятель. Онъ управляетъ тамъ большой фабрикой, и вотъ онъ пишетъ, что у него открывается мѣсто.

Вирилинъ. Да развѣ тамъ мѣсто выгоднѣе нашего?

Кудрышевъ. Не только это-съ… но если ужъ позволите сказать откровенно: у моего пріятеля есть сынъ, аттестаціи самой безупречной… Ну-съ, а изволите знать, въ Ташкентѣ общества никакого, со скуки взбѣситься можно, такъ ужъ тутъ одно спасенье: обзавестись семействомъ. Теперь сами посудите: если этотъ сынъ познакомится съ Оличкой… вѣроятіе очень большое, что они понравятся другъ другу и все такое… Я отецъ, Петръ Петровичъ.

Вирилинъ. Дурной отецъ. Изъ-за такихъ разсчетовъ вы готовы чортъ знаетъ куда отослать вашу дочь.

Кудрышевъ. Вамъ, Петръ Петровичъ, трудно войти въ наше положеніе, но мы давно объ этомъ мечтаемъ. Поневолѣ хватаешься за первый подходящій случай.

Вирилинъ. Зачѣмъ-же для этого… непремѣнно ѣхать въ Ташкентъ?

Кудрышевъ. Да изволите видѣть, по, статистическимъ даннымъ… я все люблю основывать на цифрахъ… извѣстно, что на девять дѣвушекъ приходится не болѣе какъ шесть и три четверти мужчинъ; такъ что двѣ съ четвертью дѣвушки всегда остаются сверхъ комплекта.

Вирилинъ. И онъ высчитываетъ комплектъ по статистикѣ! — это у нихъ семейная болѣзнь.

Кудрышевъ. Ахъ, Петръ Петровичъ, одинъ Господь знаетъ, сколько тратится труда и здоровья и всякаго измышленія, чтобы поставить на ноги бѣдныхъ дѣвушекъ… Необходимаго себя лишаешь, чтобы пріодѣть ихъ да пойти погулять въ биржевой скверъ… «Подбодритесь, барышни, подбодритесь, купчики съ биржи идутъ, можетъ кому и приглянетесь»… да туда, да сюда, на вечеръ, въ клубъ, — чего это стоитъ? а вѣдь нельзя безъ этого. Къ намъ на четвертый этажъ никто вѣдь не заглянетъ.

Вирилинъ. Зачѣмъ-же вы живете на четвертомъ этажѣ?

Кудрышевъ. Потому что въ пятомъ всѣ квартиры заняты. Впрочемъ, намъ обѣщано, что съ осени мы можемъ перебраться въ пятый этажъ.

Вирилинъ. Чортъ знаетъ что такое!

Кудрышевъ. Именно, Петръ Петровичъ, чортъ знаетъ… Когда подумаешь, что мои дочери и хорошо воспитаны, и работницы, и красивы, — не можетъ быть, чтобы онѣ остались сверхъ комплекта.

Вирилинъ. Да причемъ-же тутъ Ташкентъ?

Кудрышевъ. Я уже вамъ сказалъ какой подвертывается случай…

Вирилинъ. Вздоръ, пустяки. Развѣ нельзя и здѣсь найти разумнаго человѣка, который-бы понялъ, что молодость и красота также своего рода приданое.

Кудрышевъ. Гдѣ-же вы его найдете? Не могу-же я стать посреди улицы и спрашивать у каждаго прохожаго: (Становится передъ Вирилинымъ.) Милостивый государь, не угодно-ли вамъ жениться на моей дочери?

Вирилинъ. (Не понявъ.) Мнѣ?.. вы это въ какомъ-же смыслѣ?

Кудрышевъ. Такъ, въ фигуральномъ.

Вирилинъ. Да… вообще… Ну, разумѣется, такъ обращаться къ людямъ нельзя. Во всякомъ случаѣ я вамъ долженъ сказать, что я рѣшительно не могу обойтись безъ вашей дочери: ея ласковая улыбка, ея живая бесѣда… и кромѣ этого… (Громко и перемѣняя тонъ.) кромѣ этого, она великолѣпно пишетъ… ну, да… мало ли еще что… Нѣтъ, я ее не отпущу.

Кудрышевъ. Однако, Петръ Петровичъ…

Вирилинъ. (Живо.) Да поймите-же, наконецъ, чортъ побери…

Входитъ Павелъ.
ТѢ-ЖЕ и ПАВЕЛЪ.

Павелъ. Дядя, что ты такъ взволновался?

Вирилинъ. (Сердито.) Да вотъ, невѣроятная исторія тутъ съ господиномъ Кудрышевымъ.

Павелъ. (Кланяясь Кудрышеву.) А! Очень пріятно.

Кудрышевъ. Такъ вы-то и есть племянникъ… знаю, знаю, мнѣ про васъ Ольга много говорила.

Павелъ. Въ самомъ дѣлѣ? — а что именно?

Вирилинъ. (Павлу.) Погоди. Михаилъ Васильевичъ, прежде, чѣмъ на что нибудь рѣшиться, мнѣ необходимо переговорить вотъ съ племянникомъ и съ самой Ольгой Михайловной, такъ позвольте васъ попросить переждать немного.

Кудрышевъ. Съ удовольствіемъ; это мнѣ дѣло привычное… я подожду въ пріемной.

Вирилинъ. Будьте такъ любезны.

Кудрышевъ. Помилуйте.

Уходитъ налѣво.

Павелъ. Что у васъ тутъ?

Вирилинъ. Ахъ, Павлуша, если-бы ты только могъ вообразить!.. (Смущается.) Не хочешь-ли сигару?

Павелъ. Спасибо, — нѣтъ.

Вирилинъ. Это такой тяжелый и неожиданный ударъ. (Съ жаромъ.) Зачѣмъ ты это сдѣлалъ?

Павелъ. Я? что я сдѣлалъ?

Вирилинъ. Помнишь, какимъ ты меня засталъ, когда пріѣхалъ въ этотъ скушный домъ. Я какъ медвѣдь сидѣлъ съ моей берлогѣ. Жилъ, какъ будто съ затворенными ставнями. Но ты пришелъ, открылъ окно и вдругъ повѣяло новой молодой жизнью въ этомъ домѣ. Зачѣмъ ты это сдѣлалъ? — теперь все это снова должно исчезнуть навсегда.

Павелъ. Почему-же такъ?

Вирилинъ. Вотъ этотъ Кудрышевъ требуетъ, чтобы я отпустилъ его дочь.

Павелъ. Такъ что-жъ? найми себѣ другого бухгалтера.

Вирилинъ. Ты просто дуракъ, послѣ этого. Да развѣ ты не видишь, какой огонь горитъ во мнѣ.

Павелъ. Вотъ что!..

Вирилинъ. Да, Павлуша, да… и съ той самой минуты, когда Ольга Михайловна поступила къ намъ, я самъ не свой… я долго не засыпаю ночью, я перепуталъ сегодня красныя обои съ зелеными… Павлуша, ты такой еще молодой, ты долженъ знать, что такое любовь.

Павелъ. Знавалъ когда-то.

Вирилинъ. Скажи мнѣ: у меня это… настоящая или такъ только.

Павелъ. Ужъ если обои перепуталъ, такъ должно быть, что настоящая.

Вирилинъ. И ты не будешь поднимать меня на смѣхъ? (Съ большимъ воодушевленіемъ.) Такъ по твоему еще можно… (Отворачиваясь, какъ-бы стыдясь.) Мнѣ надѣяться?.. можно думать о женитьбѣ?

Павелъ. Отчего-же нѣтъ? Ты еще не такой старикъ.

Вирилинъ. (Досадливо.) Кто говоритъ о старости; до старости еще далеко; но такъ вообще: достаточно-ли я кажусь бодрымъ и сильнымъ?

Павелъ. Ты молодецъ.

Вирилинъ. А?.. ты думаешь?.. неужели я молодецъ?.. Ахъ, другъ мой, чего-бы я не отдалъ, чтобы только вернуться къ твоимъ годамъ… и какъ-бы я боготворилъ свою жену! и какъ-бы она была счастлива со мной. Но при теперешнемъ моемъ… все-таки болѣе — уважаемомъ возрастѣ, смѣю-ли я думать, что… (Снова смущается.) Ольга Михайловна… согласится.

Павелъ. А ты-бы ее спросилъ.

Вирилинъ. Страшно, Павлуша, страшно. Вотъ если-бы ты съ ней поговорилъ.

Павелъ. Я?

Вирилинъ. Сдѣлай это, Павлуша, сдѣлай изъ любви ко мнѣ.

Павелъ. Съ удовольствіемъ.

Вирилинъ. Только этакъ, покраснорѣчивѣе… увѣрь ее, что это будетъ ея счастьемъ… Павлуша, вырви у нея согласіе, — я зацѣлую тебя.

Обнимаетъ его.

Павелъ. (Смѣясь.) Ой, дядя, больно.

Вирилинъ. Да?.. видишь, какой я еще сильный… (Показываетъ руки.) Смотри, какіе мускулы, — желѣзо!

Павелъ. Такъ чтобы не откладывать въ долгій ящикъ… (Говоритъ въ дверь.) Ольга Михайловна.

Вирилинъ. Ты хочешь сейчасъ?.. у меня голова кружится. Бррр… какъ на казнь приговоренный….

Ольга входитъ въ среднюю дверь.
ТѢ-ЖЕ и ОЛЬГА.

Ольга. Вы меня звали?

Павелъ. Точно такъ, Ольга Михайловна. Приготовьтесь услышать кое что совершенно для васъ неожиданное.

Вирилинъ. (Волнуясь.) Отъ моего имени.

Ольга. Отчего-же вы не говорите сами?

Вирилинъ. Нѣтъ, ужъ пускай скажетъ мой племянникъ… Онъ знаетъ мои воззрѣнія… и, конечно, съумѣетъ… (Нетерпѣливо.) Говори, Павлуша.

Павелъ. Ольга Михайловна, вотъ вамъ мой дядюшка, это самый добрый и благороднѣйшій человѣкъ въ мірѣ. Вы можете повѣрить мнѣ на слово; никто не знаетъ его золотаго, сердца такъ, какъ я. Мое безпутное поведеніе стоило ему не мало сѣдыхъ волосъ, но онъ мнѣ все прощалъ.

Вирилинъ. Оставь ты мои волосы въ покоѣ.

Павелъ. Сегодня, наконецъ, я хоть немного могу расплатиться съ нимъ за все, что онъ для меня сдѣлалъ, — и вы, Ольга Михайловна, должны мнѣ въ этомъ помочь.

Ольга. Отъ всей души.

Павелъ. Не торопитесь обѣщать. Отъ васъ мой дядюшка потребуетъ очень многаго, очень многаго.

Вирилинъ. (Со вздохомъ.) Это правда.

Павелъ. Но если вы благоразумны, вы все-таки ему не откажете. Подумайте, что одного вашего слова достаточно, чтобы навѣки изгнать всякую заботу изъ родительскаго дома и вполнѣ обезпечить существованіе ваше и вашего батюшки, и вашихъ сестеръ.

Вирилинъ. (Про себя, потирая руки.) Отлично говоришь… я тебѣ поручу всѣ процессы нашей фирмы.

Павелъ. Словомъ, чтобъ не распространяться далѣе… (Подводитъ въ ней Вирилина.) Дядюшка предлагаетъ вамъ свою руку и сердце.

Вирилинъ. Я… я рѣшаюсь питать надежду…

Ольга. Вашу руку?.. Мнѣ?..

Вирилинъ. (Про себя.) Оборветъ, сразу оборветъ.

Ольга. Извините… право я не могу придти въ себя… это такъ неожиданно…

Павелъ. Переговорите-же съ нимъ самимъ. Я оставлю васъ съ нимъ вдвоемъ.

Хочетъ удалиться.

Вирилинъ. (Удерживая его.) Нѣтъ, нѣтъ, Павлуша, останься.

Ольга. (Тревожно.) Да… прошу васъ, не уходите.

Павелъ. (Вирилину.) Я думаю, что тебѣ было-бы удобнѣе…

Вирилинъ. Нѣтъ, голубчикъ, продолжай. Ты такъ хорошо говоришь. (Сконфуженный, Ольгѣ.) Племянникъ посвященъ во всѣ мои тайны, отвѣтьте ему… а на меня не обращайте никакого вниманія… какъ будто меня нѣтъ.

Ольга. (Павлу.) Петръ Петровичъ настолько выше меня по своему положенію въ обществѣ, что я поневолѣ должна себѣ задать вопросъ: чѣмъ и когда я отплачу ему за то, что онъ такъ великодушно предлагаетъ мнѣ свое имя?

Павелъ. Ну, объ этомъ вы не безпокойтесь. Въ случаѣ вашего согласія вы ему принесете гораздо больше, чѣмъ онъ вамъ. Вашъ здравый смыслъ, ваше любезное обхожденіе, ваша молодость…

Вирилинъ. (Восторженно.) О, да!

Павелъ. И вотъ эта лучезарная улыбка, которая…

Вирилинъ. Мнѣ такъ нравится.

Павелъ. Наконецъ, ваша красота, ваши чудные глаза… они-бы могли меня съ ума свести, если-бы я себѣ далъ волю…

Вирилинъ. (Дергаетъ Павла на платье.) Павлуша, ты бы побольше обо мнѣ говорилъ…

Павелъ. (Какъ-бы пробуждаясь.) Да, вашъ избранникъ… кто-бы онъ ни былъ, долженъ гордиться вашимъ согласіемъ.

Ольга. Ну, а если относительно самаго главнаго, я останусь передъ нимъ въ долгу?

Павелъ. То есть, чего это?

Ольга. (Продолжая обращаться къ Павлу,) То есть… бы это объяснить?.. Когда бывало дома заходила рѣчь о томъ, что, можетъ быть, найдется человѣкъ, которому я буду принадлежать на всю жизнь, — я всегда думала, что насъ соединитъ любовь… самая искренняя, самая прочная… что я за моимъ мужемъ пойду куда ему будетъ утодно, хоть на край свѣта, готова буду жертвовать для него всѣмъ, всѣмъ!.. Правильно-ли я думала, Павелъ Васильевичъ?

Вирилинъ. (Тревожно про себя.) Вотъ онъ, ея отвѣть.

Ольга. (Все къ Павлу.) Что-же вы молчите?

Павелъ. Зачѣмъ вы не спросили меня про это четыре недѣли тому назадъ, когда я еще былъ бѣднякомъ и не умѣлъ подводить всякаго рода разсчеты. Тогда я бы вамъ отвѣтилъ: да, вы совершенно правы, — искреннюю любовь, захватывающую всю душу человѣка, не купишь никакими благами міра.

Ольга. (Взволнованная.) Я была увѣрена, что вы такъ отвѣтите.

Жметъ ему руку.

Вирилинъ. (Про себя.) Пропало мое дѣло.

Потихоньку уходитъ направо.

Павелъ. (Не замѣчая ухода Вирилина.) Но такъ-бы я говорилъ четыре недѣли тому назадъ. Съ тѣхъ поръ я сдѣлался тѣмъ, что принято называться благоразумнымъ человѣкомъ. И вотъ я самъ, въ этой комнатѣ, простился навсегда съ горячими увлеченіями молодости, чтобы обручиться съ богатой дѣвушкой.

Ольга. (Пораженная.) Вы обручились? вы?.. безъ любви? такъ только по разсчету?..

Павелъ. Какъ истинно добродѣтельный гражданинъ.

Ольга. Вы могли рѣшиться?

Павелъ. Что дѣлать? этимъ всѣ должны кончить.

Ольга. (Отвернувшись отъ Павла, съ горькимъ разочарованіемъ.) Всѣ?.. вы думаете?… о, конечно, послѣ такого блистательнаго примѣра…

Павелъ. Ольга Михайловна, что съ вами?

Ольга. (Взволнованная.) Скажите вашему дядюшкѣ… скажите… что я… согласна.

Павелъ. Вы… согласны?

Ольга. (Со вздохомъ.) Да.

Павелъ (Опуская голову.) Дядя, ты слышишь? (Обращаясь въ ту сторону, гдѣ находился Вирилинъ.) Куда-же это онъ дѣвался? (Зоветъ.) Дядя!

Вирилинъ. (Показываясь въ полуоткрытую дверь направо, вполголоса.) Знаю, Павлуша… напередъ знаю… не трудись объяснять.

Павелъ. Ликуй и радуйся: Ольга Михайловна сказала «да».

Вирилинъ. (Входя въ комнату, взволнованный.) Что? Что ты говоришь? ты можетъ быть ослышался? (Ольгѣ.) Неужели вы удостоили?.. согласились?.. Ольга Михайловна… Ольга, Олечка… Я… я долженъ… (Открывая объятія, будто хочетъ притянуть ее къ сердцу, но робѣетъ и быстро обращается къ Павлу.) Павлуша! Дай обнять тебя. (Обнимаетъ и крѣпко цѣлуетъ. Къ Ольгѣ.) Хорошо-ли вы разсудили?.. я только думалъ, что… ахъ, дѣти мои, если-бы вы могли понять, до чего я счастливъ! (Снова дѣлаетъ движеніе, чтобы ее обнять, но сейчасъ-же опускаетъ руку.) Ну; на это еще придетъ свое время.

Входитъ Кудрышевъ.
ТѢ-ЖЕ и КУДРЫШЕВЪ, потомъ СТЕПАНИДА и МОТЫЛЕВЪ.

Кудрышевъ. Надѣюсь, что теперь вы уже переговорили.

Ольга. Ахъ, папа, папа! господинъ Вирилинъ только что просилъ моей руки.

Кудрышевъ. (Радостно.) Что? (Павлу.) Вы? (Протягивая руку.). Очень, чрезвычайно тронутъ. Прекрасная будетъ парочка.

Ольга. (Смущенная.) Нѣтъ, папочка, не онъ… (Указывая на Вирилина.) а вотъ кто: Петръ Петровичъ.

Кудрышевъ. (Пораженный.) Вы?

Степанида. (Быстро входя справа.) Петръ Петровичъ, пожалуйте завтракать.

Вирилинъ. (Обнимая ее.) Дорогая ты моя! если-бы ты знала, какъ я счастливъ!

Мотылевъ. (Въ среднюю дверь.) О! какая компанія!

Вирилинъ. Афанасій Ивановичъ, можете меня поздравить: я женюсь.

Мотылевъ. На Степанидѣ! — поздравляю; давно ждалъ.

Вирилинъ. Убирайтесь вы съ вашей Степанидой, вотъ выдумалъ!..

ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.
У МОТЫЛЕВА.
Изящно убранная гостинная. Въ среднюю дверь, которая сначала отворена, видѣнъ ярко освѣщенный залъ. Впереди налѣво, передъ группою цвѣтущихъ камелій, стоитъ небольшой турецкій диванъ, около котораго двѣ тубаретки и перламутровый столикъ. Впереди направо, второй столъ и разнаго рода мебель.
МОТЫЛЕВЪ, МОТЫЛЕВА, ВАРЯ, ОКУРКИНЪ, докторъ КОРНЕВЪ, его дочери: МАША и САША, ГУБКИНЪ а другіе гости, — потомъ КРАСНОПЕРОВЪ.

Губкинъ. (Слѣва къ Мотылевой.) Я всегда восхищаюсь убранствомъ вашей квартиры; — такая прелесть! столько вкуса, столько изящества…

Саша. И всякій разъ какая нибудь новинка. Напримѣръ, эта группа камелій.

Корневъ. А эти парижскія ширмочки,

Мотылева. Все это причуды моей Вари; ее и расхваливайте.

Мотылевъ. Во всякомъ случаѣ, это очень любезно съ вашей стороны, ваше превосходительство, что вы насъ не забываете. (Немного иронически.) Особенно при вашихъ многочисленныхъ обязанностяхъ.

Губкинъ. О, Софья Аристовна, вы отлично знаете, что нигдѣ я такъ хорошо себя не чувствую, какъ у васъ.

Варя. (Сидя на диванѣ впереди направо, обращаясь къ Окуркину, который стоитъ позади ея.) Замѣтьте, тотъ же самый комплиментъ онъ повторяетъ въ каждомъ домѣ, гдѣ его угощаютъ хорошимъ обѣдомъ. А на обѣды онъ самъ навязывается.

Окуркинъ. Что касается вашего дома, то я вполнѣ готовъ ему вторить. Сегодня я у васъ въ первый разъ, но предупреждаю васъ, Варвара Афанасьевна: вы можете приглашать меня, когда угодно, — никогда не откажусь.

Варя. Такъ вамъ здѣсь нравится?

Окуркинъ. Помилуйте, я провелъ у васъ цѣлый вечеръ и ни разу не попалъ въ просакъ.

Варя. Развѣ это съ вами случается?

Окуркинъ. Безпрестанно. Напримѣръ, я одному старичку на балѣ говорю: смотрите, какая уродина идетъ по залѣ; а онъ мнѣ: это моя дочь… Другому я такъ вскользь замѣтилъ: какую дурацкую піесу я видѣлъ вчера въ театрѣ; а онъ: позвольте, почему-же? — эта піеса моего сочиненія… кажется мнѣ стоитъ только сказать: (Мотылевъ вводитъ Красноперова.) Вотъ идетъ грязный мѣшокъ съ золотомъ, купчина фабрикантъ, обирающій своихъ рабочихъ… какъ…

Красноперовъ подошелъ къ Варѣ.

Варя. Ахъ, здравствуйте, позвольте васъ познакомить! извѣстный фабрикантъ и коммерціи совѣтникъ Антонъ Антоновичъ Красноперовъ, — Владимірь Николаевичъ Окуркинъ.

Окуркинъ. (Немного смущенный.) Ахъ, очень пріятный сюрпризъ. (Кидая взглядъ Варѣ.) Впрочемъ, въ сущности, я это долженъ былъ ожидать,

Красноперовъ. (Удивленный.) Вы меня ожидали?

Окуркинъ. Не васъ, а въ этомъ родѣ… (Варѣ.) Ну и у васъ мнѣ не повезло.

Губкинъ. (Любезно подходя къ Красноперову.) Я вамъ сегодня утромъ написалъ записку…

Продолжаетъ разговаривать съ Красноперовымъ.

Варя. (Окуркину.) Все таки я васъ спасла: не дала вамъ распространяться о грязномъ золотомъ мѣшкѣ.

Красноперовъ. (Губкину.) Значитъ, я могу ожидать ваше превосходительство въ четвергъ къ намъ откушать.

Губкину. Съ удовольствіемъ!.. Вѣдь вамъ извѣстно, что я нигдѣ такъ хорошо себя не чувствую, какъ въ вашемъ домѣ.

Корневъ. (Мотылеву.) Ахъ, батюшки, я было совсѣмъ запамятовалъ. Вѣдь васъ можно поздравить съ счастливымъ событіемъ на фабрикѣ.

Губкинъ. (Подходя.) А что случилось?

Корневъ. Развѣ вы, ваше превосходительство, не знаете? — старый Вирилинъ женится.

Губкинъ. Что вы? — не можетъ быть.,

Корневъ. И на совсѣмъ молоденькой дѣвушкѣ, восемнадцати лѣтъ.

Маша. (Мотылеву.) А сколько лѣтъ вашему компаньону?

Мотылевъ. Пятьдесятъ шесть.

Корневъ. (Съ усмѣшкой.) Самая лучшая пора для женитьбы.

Губкинъ. (Корневу.) Послѣ свадьбы непремѣнно заѣду выразить мое почтеніе новобрачнымъ и увѣренъ, что нигдѣ не буду такъ хорошо себя чувствовать, какъ въ ихъ домѣ.

Окуркинъ. (Красноперову.) Да, старикъ должно быть очень храбраго десятка… Не правда-ли?

Красноперовъ. Въ какомъ-же смыслѣ?

Окуркинъ. Въ томъ смыслѣ что при такого рода бракахъ жена только начинаетъ жить, а мужъ кончаетъ; такъ тутъ всегда является извѣстный диссонансъ.

Красноперовъ. (Обиженно.) Позвольте, однако… я тоже женился въ зрѣлыхъ годахъ и тоже на молоденькой дѣвушкѣ.

Окуркинъ. Ахъ и вы? (Въ сторону.) Такъ и думалъ что влопаюсь.

Красноперовъ. На какомъ-же основаніи вы имѣете подозрѣніе?

Окуркинъ. Я сказалъ вздоръ, я всегда говорю вздоръ… извините.

Отходитъ и садится.

Мотылевъ. (Въ среднюю дверь, женѣ.) Мой другъ,

Петръ Петровичъ пріѣхалъ и съ невѣстой.

Корневъ. Ага! молодая парочка.

Губкинъ. Интересно взглянуть.

Всѣ идутъ въ залу, дверь которой, послѣ нѣсколькихъ ceкундъ, затворяется Лаврентіемъ.
ВАРЯ и ОКУРКИНЪ.

Варя. Что съ вами? опять неудача?

Окуркинъ. Разумѣется. Никакъ не думалъ, что…

Варя. А съ вами это иногда случается?

Окуркинъ. Что?

Варя. Думать

Окуркинъ. Стараюсь по крайней мѣрѣ, да ничего изъ этого не выходитъ.

Варя. Зачѣмъ вы насмѣхаетесь надъ Петромъ Петровичемъ? — онъ такой хорошій человѣкъ.

Окуркинъ. Это изъ зависти. Пятидесяти шести лѣтъ и уже онъ нашелъ себѣ подходящую невѣсту. Въ его годы Богъ знаетъ дойду-ли я еще до этого.

Варя. Все зависитъ отъ васъ самихъ. Чего-же вы ждете?

Окуркинъ. Жду какого нибудь счастливаго приключенія.

Варя. (Смеясь.) Случайнаго случая? — это большая рѣдкость.

Окуркинъ. Однако ещи недавно мнѣ привилось… Позволите разсказать?

Варя. Если позволительно слушать,

Окуркинъ. Вполнѣ. Такъ вотъ-съ: какъ-то недавно я прогуливался по Василеостровской набережной, у памятника Адмирала Крузенштерна и даже подумывалъ о томъ, уже не пуститься-ли и мнѣ отъ нечего дѣлать въ какое нибудь ледовитое путешествіе… вдругъ, въ изящной каретѣ, проѣхала мимо меня нѣкая очаровательная молодая дѣвушка… Мнѣ показалось, будто и самъ адмиралъ сдѣлалъ движеніе, чтобы съ ней раскланяться. Въ крошечной ручкѣ, высунутой изъ окна, она держала небольшой букетъ цвѣтовъ, — и, вообразите, въ тотъ самый моментъ, когда она поровнялась со мной, порывъ вѣтра унесъ одну изъ розъ ея букета прямо къ моимъ ногамъ. Я вскочиль на извощика, полетѣлъ за каретой…

Варя. (Смѣясь.) И догнали?

Окуркинъ. Нѣтъ. На большомъ проспектѣ пришлось обождать проѣзда конокъ и карета скрылась… но розу я сохранилъ.

Варя. Боже, какъ поэтично!

Окуркинъ. Все таки я выслѣдилъ мою незнакомку… Я встрѣтилъ ее въ одной свѣтской гостиной какъ разъ въ то время, когда она уѣзжала… Я видѣлъ ее въ театрѣ… наконецъ, на дняхъ, я увидѣлъ ея карету у крыльца фабрики Вирилина… На дверцѣ кареты была нарисована изящная монограмма В и М.

Варя. Такъ это я ваша фея?

Окуркинъ (Роясь въ боковомъ карманѣ.) А вотъ и ваша роза, я всегда ношу ее на сердцѣ. (Ищетъ въ карманѣ.) Ахъ, Господи, сегодня какъ нарочно, оставилъ ее въ другомъ карманѣ.

Варя. (Смѣясь.) Ну, Владиміръ Николаевичъ, приключеніе ваше, кажется, будетъ имѣть самый печальный оборотъ.

Окуркинъ. Какъ всегда.

Варя. Увы, между вами и мной есть неодолимое препятствіе, поважнѣе проѣзжающихъ конокъ… я почти обручена съ друтимъ.

Отходитъ.

Окуркинъ. (Про себя.) Такъ и зналъ… но позвольте… «почти» — значитъ не окончательно обручена… Отчаяваться еще рано…

Уходитъ въ среднюю дверь.

Варя. (Слѣдя глазами за Окуркинымъ.) Какой онъ однако добродушный и милый.

Входитъ Вирилинъ и Корневъ.
ВИРИЛИНЪ, КОРНЕВЪ, ВАРЯ.

Вирилинъ. Знаю, докторъ, самъ знаю прекрасно.

Корневъ. Не правда-ли, Варвара Афанасьевна, онъ какъ будто помолодѣлъ отъ счастья.

Вирилинъ. Ужъ я это сегодня два раза слышалъ.

Корневъ. Но не отъ врача. Съ недѣлю тому назадъ вы сдѣлали на меня впечатлѣніе шестидесятилѣтняго старца. А съ тѣхъ поръ… ну, честное слово, помолодѣли лѣтъ на десять, по крайней мѣрѣ.

Вирилинъ. То есть имѣю видъ пятидесятилѣтняго. Премного благодаренъ за такой комплиментъ.

Отходитъ. Корневъ уходитъ въ валу.

Вирилинъ. И вотъ такъ впродолженіе всего вечера.

Варя. Васъ кто нибудь разсердилъ?

Вирилинъ. Всѣ. Кругомъ глупыя шутки и зависть. Нѣкоторые такъ удивляются, когда я имъ представляю невѣсту, словно она заморское чудовище. Ну да, я не скрываю: я конечно… не первой молодости… но все таки еще я не потерялъ своего права на счастье и, во всякомъ случаѣ, не обязанъ спрашивать разрѣшенія у всякихъ молокососовъ.

Варя. Да это никого и не коснется, кромѣ васъ и вашей невѣсты.

Вирилинъ. Не правда-ли?.. Ахъ, если бы все устроилось по моему, я-бы втихомолку наслаждался своимъ счастіемъ и не показывалъ бы его постороннимъ. Но въ такого рода дѣлахъ скрываться никакъ невозможно.

Варя. (Смѣясь.) По крайней мѣрѣ тайну сохранить трудно.

Вирилинъ. Молодую женщину необходимо вывозить въ свѣтъ, бывать съ ней на вечерахъ. Вотъ и новый фракъ пришлось заказать… а эти лакированныя ботинки… чортъ знаетъ, какъ отъ нихъ горятъ ноги. Или этотъ накрахмаленный стоячій воротничекъ. (Вертитъ шеей.) Право надо имѣть шею жирафа. Со всѣхъ сторонъ постарались меня разукрасить. Особенно проклятый парикмахеръ; онъ потратилъ столько разныхъ эссенцій на мои волосы. словно живьемъ хотѣлъ меня набальзамировать.

Варя. Зато вы такъ эффектны сегодня.

Вирилинъ. Что можно-бы наклеить на меня надпись: просятъ не прикасаться — заново выкрашенъ. Меня доведетъ до бѣшенства это общественное вниманіе. Знаете-ли, я ужъ умудрился нанести оскорбленіе чиновнику при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей.

Варя. (Смѣясь.) Вы? не можетъ быть.

Вирилинъ. Честное слово. Пошелъ я справиться на счетъ нужныхъ документовъ, такъ чиновникъ меня спрашиваетъ: «Вы серьезно хотите жениться?» Да. «А сколько вамъ лѣтъ?» Пятьдесятъ шесть. «A вашей невѣстѣ?» Девятнадцать. Такъ онъ мнѣ на это: какъ вы говорите: девяносто? — я такъ вспылилъ… Девятнадцать, закричалъ я съ негодованіемъ, а глухому тетереву не слѣдовало-бы занимать казенныхъ мѣстъ, Онъ страшно обидѣлся и притянулъ меня къ мировому; мнѣ пришлось извиняться… чортъ знаетъ…

Входитъ Вороновъ.
ВИРИЛИНЪ, ВАРЯ, ВОРОНОВЪ.

Вороновъ. (Раскланиваясь.) Я, кажется, немного запоздалъ.

Варя. А! Иванъ Ивановичъ!.. Позвольте васъ, господа, познакомить: Иванъ Ивановичъ Вороновъ, — Петръ Петровичъ Вирилинъ.

Вороновъ. (Пожимая Вирилину руку.) Очень пріятно. Я, кажется, имѣлъ удовольствіе видѣть васъ вчера въ театрѣ, съ вашей прелестной дочерью.

Вирилинъ. У меня дочери нѣтъ.

Вороновъ. Нѣтъ?.. А молодая особа, которая сидѣла съ вами въ ложѣ?

Вирилинъ. Это моя невѣста.

Вороновъ. (Пораженный.) Ваша не…

Вирилинъ. (Сердито.) Да-съ, милостивый государь, моя невѣста. А въ скоромъ времени будетъ моей женой. Смѣю надѣяться, что вы ничего противъ этого не имѣете.

Вороновъ. Рѣшительно ничего.

Входитъ Мотылевъ.
ТѢ-ЖЕ и МОТЫЛЕВЪ.

Мотылевъ. Любезнѣйшій Иванъ Ивановичъ, наконецъ-то вы пожаловали.

Вороновъ. (Вполголоса ему,) Вашъ компаньонъ просто невозможный человѣкъ.

Вирилинъ. (Варѣ.) Ну, что? Слышали?.. Моя «дочь»? а!?. Что мнѣ на это отвѣчать?.. А знаете кто больше всѣхъ меня сердитъ?.. вашъ почтеннѣйшій батюшка.

Варя. Вы съ нимъ вѣчно ссоритесь.

Вирилинъ. Да нѣтъ, теперь совсѣмъ другое; съ тѣхъ поръ, какъ я сталъ женихомъ, Афанасій Ивановичъ носится со мной, какъ съ сырымъ яйцомъ. Онъ сталъ остороженъ, внимателенъ, ну, обращается точь въ точь, какъ съ безнадежно больнымъ, отъ котораго отказались всѣ доктора. Поминутно пожимаетъ мнѣ руки съ такимъ грустнымъ выраженіемъ лица, что вся жолчь въ груди поднимается.

Мотылевъ. (Который проводилъ Воронова въ залу и возвращается къ Вирилину съ протянутыми обѣими руками.) Ну-съ, добрѣйшій мой…

Вирилинъ. (Испуганно отступаетъ.) Вотъ изволите видѣть. (Прячетъ руки за спину; сердито.) Но нѣтъ, я не желаю…

Варя. Боченокъ съ порохомъ да и только!

Смѣясь уходитъ въ среднюю дверь.

Мотылевъ. (Съ дружескимъ участіемъ.) Ну-съ, Петръ Петровичъ, хорошо вы сдѣлали, что сюда удалились. Я понимаю, что тамъ вамъ было не по себѣ.

Вирилинъ. Да-съ, не могу сказать, чтобъ приглашенные ваши гости были очень пріятны.

Мотылевъ (Пожимая Вирилину руку.) Почему-же такъ, мой старый другъ?

Вирилинъ. Опять жметъ мнѣ руку. (Быстро отымаетъ руку.) Скажите-же мнѣ, сдѣлайте милость, къ чему это вѣчное пожатіе руки? это хоть кого взбѣситъ!.. и все-то вы ко мнѣ обращаетесь съ такою жалостію, какъ будто хотите сказать: тебѣ предстоитъ опасная операція… (Иронически пожимая руку Мотылева.) но ты благополучно ее перенесешь. (Отталкивая руку Мотылева.) Чортъ васъ побери! вѣдь такой опасности на самомъ дѣлѣ еще нѣтъ.

Мотылевъ. Конечно нѣтъ. Но я все-таки принимаю участіе въ вашей судьбѣ.

Вирилинъ. Только пожалуйста безъ нѣжностей. Двадцать семь лѣтъ сряду, вы постоянно со мной бранились, зачѣмъ-же вдругъ такой слащавый и печальный тонъ, какъ у изголовья умирающаго?… я вѣдь не больной человѣкъ. Я женихъ.

Мотылевъ. (Снисходительно соглашаясь.) Да, да, да!..

Вирилинъ. И ни у кого позволенія просить не намѣренъ. Я славу Богу совершеннолѣтній.

Мотылевъ. О! этого-то никто отрицать не будетъ.

Вирилинъ. Вы невыносимы.

Раздраженный кидается въ кресло.

Мотылевъ. (Становясь за кресломъ Вирилина.) Милый другъ, сердиться вамъ все таки нечего. Вы, можетъ быть, исключеніе… но вообще браки такого рода всегда вызываютъ сомнѣніе и недовѣріе; всякій невольно себя спрашиваетъ: съумѣетъ-ли онъ защитить свое счастье?

Вирилинъ. (Вставая, обиженный.) Отъ кого?

Мотылевъ. Отъ молодости. Таковъ законъ природы. Молодость всегда будетъ притягиваться молодостью, — и объ этомъ, мой другъ, (Пожимая ему руку.) вамъ бы слѣдовало подумать.

Уходитъ въ залу.

Вирилинъ. Я исключеніе… ну, да… очень вѣроятно, что я исключеніе… я это чувствую… я… (Передъ зеркаломъ.) Право, не знаю, можетъ быть, отъ электрическаго освѣщенія, но сегодня какъ-то особенно замѣтны вотъ эти морщины на лбу. (Сердито отходитъ отъ зеркала). Пренепріятное освѣщеніе въ этомъ домѣ.

Садится. Входитъ Кудрышевъ.
ВИРИЛИНЪ и КУДРЫШЕВЪ.

Кудрышевъ. (Слегка навеселѣ, отвѣчаетъ кому-то еще въ залѣ.) Нѣтъ, нѣтъ, не могу больше, не могу, довольно…

Вирилинъ. А! папаша Кудрышевъ.

Кудрышевъ. (Подходя къ Вирилину.) Хочу минутку вздохнуть… Тамъ въ залѣ столько народу… къ тому-же этотъ обходительный лакей то и дѣло обходить всѣхъ съ шампанскимъ… а я къ вину не привыкъ… Кто-же не знаетъ, что безпорочный семейный чиновникъ въ отставкѣ къ шампанскому не пріученъ.

Вирилинъ. (Дружески.) Идите, идите, сядьте подлѣ меня.

Кудрышевъ. (Садясь.) Ахъ, это вы тутъ.

Вирилинъ. Скажите-ка, папаша, который вамъ годъ?

Кудрышевъ. Мнѣ на дняхъ минуло пятьдесятъ пять.

Вирилинъ. Только.

Кудрышевъ. (Улыбаясь.) Да, сынокъ дорогой, я на цѣлый годъ моложе васъ.

Вирилинъ. Моложе? (Съ ироніей къ самому себѣ.) Такъ что почти могли-бы быть моимъ зятемъ.

Кудрышевъ. (Смѣясь.) Да, если-бы вы вовремя женились.

Вирилинъ. Ахъ, это проклятое время, оно такъ и проскользаетъ между пальцами. Михаилъ Семеновичъ, вѣдь и вы сами не замѣтили, какъ превратились въ старика.

Кудрышевъ. И не вспоминайте. Я былъ уже старикомъ и въ первой молодости. Регулярно ходилъ на службу, садился у своего стола, и такъ каждый день впродолженіе многихъ лѣтъ.

Вирилинъ. (Про себя.) Совершенно какъ я.

Кудрышевъ. Все та-же дорога и та-же работа. И прежде, чѣмъ я успѣлъ оглянуться, товарищи уже отпраздновали мой двадцатипятилѣтній юбилей.

Вирилинъ. Тоже было и со мной.

Кудрышевъ. Но я примирился съ своей судьбой.

Вирилинъ. А я вотъ не хочу мириться!.. Со мной молодость еще не попрощалась, да и нескоро это будетъ… (Указывая на входящую Ольгу.) Взгляните, вотъ она идетъ, моя молодость.

Входятъ Ольга и Павелъ.
ТѢ-ЖЕ, ОЛЬГА и ПАВЕЛЪ.

Ольга. (Смѣясь, Павлу.) Нѣтъ! устала, не могу больше танцовать.

Вирилинъ. Какъ она весела, какъ она сіяеть.

Кудрышевъ. Устала, дружокъ?

Ольга. Натанцовалась вдостоль.

Вирилинъ. Гм… съ кѣмъ-же это, моя дорогая?

Ольга. Со всѣми… Первую кадриль съ Павломъ Васильевичемъ… потомъ и польку… и вообще… по три раза онъ меня приглашалъ… и потомъ еще двѣ кадрили тоже съ Павломъ Васильевичемъ… И теперь ужъ я больше не могу.

Кидается въ кресло.

Павелъ. (Упрашивая.) Ну, еще одинъ туръ вальса.

Ольга. Папа, милый, принеси мнѣ чего-нибудь напиться.

Вирилинъ. Позвольте… Это моя обязанность, никому ее не уступлю. (Павлу.) Спасибо, Павлуша, что ты такъ помогаешь твоему дядѣ. А васъ, Михаилъ Семеновичъ, я прошу всѣ ваши подозрѣнія отбросить, — иначе мы поссоримся.

Кудрышевъ. Да я, Петръ Петровичъ, только такъ…

Оба уходятъ.

Павелъ. Ну, безподобная невѣста, какъ вы себя чувствуете?

Ольга. Я еще до сихъ поръ не могу придти въ себя! — да впрочемъ и не желаю. Лучше и не заглядывать ни впередъ, ни назадъ, и вѣчно жить въ какомъ-то туманѣ. Къ счастью, для меня все это такъ неожиданно и ново. Подумайте, вѣдь сегодня я въ первый разъ въ такомъ большомъ собраніи. Какъ тутъ все красиво и роскошно. Воображаю, что вы подумали, когда побывали съ дядюшкой въ нашей несчастной квартиркѣ?

Павелъ. Ахъ, я готовъ-бы былъ тамъ остаться навсегда.

Ольга. На нашемъ четвертомъ этажѣ?

Павелъ. Я самъ на такой-же высотѣ провелъ лучшіе дни моей жизни и ни въ какомъ роскошномъ дворцѣ не забуду своей старой конурки… Знаете, я вамъ покаюсь: въ тотъ день, когда я выходилъ отъ васъ, меня такъ тянуло къ старому моему жилищу, что самъ не знаю какъ я очутился передъ нимъ, — и, вообразите, къ воротамъ былъ приклеенъ билетикъ, квартира была не занята… Я счелъ это за указаніе съ неба и опять нанялъ мою старую комнату.

Ольга. Зачѣмъ она вамъ?

Павелъ. Чтобы отдыхать душой… я буду приходить туда посидѣть на изломанномъ стулѣ, у испачканнаго рабочаго стола, чтобы хоть на время забывать, что я сталъ солиднымъ и благоразумнымъ человѣкомъ… И я буду счастливъ тамъ, Ольга Михайловна, гораздо счастливѣе тѣхъ, которые позволятъ запереть себя въ золотую клѣтку.

Ольга. Это намекъ на меня.

Павелъ. Вы думаете?

Ольга. Но вѣдь вы знаете, Павелъ Васильевичъ, почему я такъ поступаю: я ужъ о себѣ давно не думаю, ради отца, ради сестеръ… Будьте великодушны, — мнѣ и безъ того тяжело.

Павелъ. Клянусь вамъ, что не хотѣлъ васъ обидѣть, да и по какому праву?.. когда я самъ съ Варварой Афанасьевной.

Ольга. Видите, видите…

Павелъ. Не будемъ-же трогать нашихъ ранъ, будемъ лучше другъ другу помогать, какъ два хорошихъ задушевныхъ пріятеля. Не правда-ли.

Цѣлуетъ ея руку.

Ольга. Какъ два товарища?

Павелъ. Два товарища.

Ольга. Отлично.

Павелъ. (Цѣлуя ея руку.) Будемъ стоять другъ за друга.

Ольга. Всегда.

Павелъ. (Снова цѣлуетъ ея руку.) Ну, а на счетъ дядюшки, постарайтесь доставить ему, какъ можно болѣе счастья… онъ такой славный, добрый человѣкъ, и мы оба такъ много ему обязаны.

ОЛЬГА, ПАВЕЛЪ, ВИРИЛИНЪ, ВАРЯ.
Вирилинъ входитъ изъ залы незамѣченный, дѣлаетъ нѣсколько шаговъ впередъ. Варя вошла съ нимъ и, прислушиваясь, остается въ глубинѣ сцены.

Павелъ. (Мы замѣчая вошедшихъ.) Да? да, онъ былъ-бы слѣпымъ, если-бы не замѣтилъ всего, что онъ въ васъ пріобрѣтаетъ, какое вы милое, чудное созданье, и какое счастье любить васъ.

Вирилинъ. (Подходя, удивленный.) Любить?.. Павелъ, однако, что-же ты тутъ такое разводишь?

Павелъ. (Смущенный.) Я… дядя… я… говорилъ о тебѣ… и признавался Ольгѣ Михайловнѣ… въ твоей любви…

Ольга. (Подходя къ Вирилину, беретъ его за руку.) Совершенно вѣрно, — я честно и отъ души буду отвѣчать на такую любовь.

Вирилинъ. (Тронутый, цѣлуя руки Ольги.) Дорогая моя… (Павлу.) Павлуша, благодарю… благодарю…

Уходитъ подъ руку съ Ольгой.

Павелъ. (Про себя, вытирая себѣ лобъ платкомъ). Даже въ жаръ бросило!

Варя. (Наблюдая на Павломъ.) Подозрительно. (Приближаясь.) Такъ что-же, мой другъ, когда-же вы оффиціально будете просить у моихъ родителей моей руки?

Павелъ. Я… я… непремѣнно на дняхъ.

Варя. И послѣ этого все-таки не перестанете признаваться въ любви Ольгѣ Михайловнѣ?.. за вашего дядюшку.

Павелъ. Что за вопросъ?

Варя. А мнѣ-то кто-же будетъ признаваться въ вашей любви?

Павелъ. Развѣ это нужно?

Варя. Вамъ нечего мнѣ сообщить?

Павелъ. О чемъ?

Варя. Помните въ нашемъ коммерческомъ контрактѣ есть такой параграфъ, 7-й: сознаваться другъ другу въ случаѣ какого нибудь увлеченія…

Павелъ. (Послѣ короткой внутренней борьбы.) У меня увлеченья нѣтъ.

Варя. (Пожимая плечами.) Въ такомъ случаѣ, это другое дѣло. Нѣтъ?.. Ну, ужъ я теперь и сама не знаю, должна-ли я говорить или молчать… Смѣшно и глупо. Два разумныхъ существа мучаютъ здѣсь другъ друга и ни у одного не хватаетъ настолько мужества, чтобы ясно высказать свои чувства.

Павелъ. Чьи? Къ кому?

Варя. Вы любите Ольгу Михайловну и она васъ.

Павелъ. Варвара Афанасьевна! ради Создателя…

Варя. Какъ поправить дѣло?

Павелъ. Между нами?

Варя. Нѣтъ… о насъ и разговора быть не можетъ: между нами все, разумѣется, кончено… Я такая легкомысленная, что найду свое счастье и въ другомъ мѣстѣ.

Павелъ. Такъ мы съ вами разстаемся?

Варя. Умнѣе, чѣмъ это дѣлаютъ другіе: не послѣ свадьбы, а раньше.

Павелъ. (Улыбаясь.) Оно и проще.

Варя. Но друзьями, конечно, и я съ интересомъ отношусь къ человѣку, за котораго чуть не вышла замужъ. А потому я васъ спрашиваю: что вы впередъ намѣрены дѣлать?

Павелъ. Ахъ, Варвара Афанасьевна, я кажется, понялъ… Да, вы правы, я долженъ отсюда уѣхать.

Варя. (Насмѣшливо.) Далеко?

Павелъ. Какъ можно дальше и какъ можно скорѣе. Я человѣкъ честный… Но что-же я долженъ дѣлать, какъ честный и порядочный человѣкъ?

Варя. Не разумнѣе-ли было-бы попросить у дядюшки руки его невѣсты?

Павелъ. И отнять у него счастье, которымъ онъ такъ переполненъ? Нѣтъ, этого я на себя не возьму. Лучше все порвать и не теряя времени… (Входящему Вирилину.) А, дядя, очень кстати; мнѣ нужно тебѣ сказать…

ТѢ-ЖЕ, Вирилинъ.

Вирилинъ. Что, Павлуша?

Павелъ. Мое рѣшеніе. Мы только что съ Варварой Афанасьенной окончательно распростились… А съ тобой я прощусь завтра утромъ.

Вирилинъ. Не понимаю.

Павелъ. Я долженъ уѣхать надолго, очень надолго.

Вирилинъ. Куда?

Павелъ. Еще самъ не знаю куда… въ Америку, въ Австралію…

Вирилинъ. (Пораженный.) Здоровъ-ли ты, мой милый?.. Я сейчасъ позову Ольгу, можетъ она растолкуетъ…

Варя. (Про себя.) Вотъ умно!

Павелъ. (Улыбаясь.) Дядя, да открой-же глаза, развѣ ты не видишь, отчего я себя осуждаю на изгнанье? вѣдь это именно изъ-за той-же Ольги Михайловны.

Вирилинъ. Какимъ образомъ?

Павелъ. Если ты этого не сознаешь, тѣмъ лучше. Черезъ три-четыре года я сюда вернусь другъ человѣкомъ и тогда объясню тебѣ все. Мы еще съ тобой посмѣемся надъ этимъ… навѣрно посмѣемся. Чрезъ нѣсколько лѣтъ, когда оба будемъ постарше.

Уходитъ.

Вирилинъ. (Совсѣмъ растерянный.) Когда будемъ постарше, я и такъ… (Поправляясь.) Скажите, Варвара Афанасьевна, что все это значитъ?.. ужъ не влюбился-ли онъ въ Ольгу Михайловну?

Варя. Кажется, что такъ.

Вирилинъ. (Послѣ короткаго раздумья.) Въ такомъ случаѣ хорошо, что онъ уѣзжаетъ… очень хорошо… и очень честно, что онъ самъ мнѣ это сказалъ… я пожалуй, никогда-бы этого и не замѣтилъ.

Варя. А вы хотите его отпустить?

Вирилинъ. Какъ-же иначе?.. Я даже дамъ ему денегъ на дорогу и много дамъ, чтобы онъ ни въ чемъ не нуждался. Чѣмъ дальше онъ будетъ, тѣмъ лучше. Тамъ онъ скорѣе забудетъ объ Ольгѣ, да и она тоже… (Внезапно останавливается, а потомъ съ горечью.) Такъ вы думаете, что и она къ нему неравнодушна? (Варя молчитъ, пожимая плечами.) Ну да, конечно, это можно было предвидѣть… (Пауза.) Не слѣдовало мнѣ соваться… (Сердито.) Но нѣтъ-же, все это сущій вздоръ. Невѣста меня любить. Еслибъ вы знали, какъ она со мной ласкова, предупредительна… съ какимъ участьемъ смотритъ она на меня…

Варя. Любезнѣйшій Петръ Петровичъ, у любви есть сестра, страшно похожая на нее и лицомъ и голосомъ; эта сестра называется благодарностью.

Вирилинъ. Вы думаете?.. что только изъ благодарности?… Ну да, въ сущности, это было-бы натурально… и если хорошенько размыслить, особенной нѣжности она мнѣ еще не оказывала никогда… она даже… ни разу еще не поцѣловала… да… ни разу… ни единаго разу меня…

ТѢ-ЖЕ, ОЛЬГА, МОТЫЛЕВЪ.
Ольга показывается у среднихъ дверей съ Мотылевымъ.

Варя. (Тихо Вирилину.) Хотите, я сдѣлаю, что поцѣлуетъ?

Вирилинъ. Еще-бы не хотѣть… какъ-же вы?..

Варя. Ничего нѣтъ легче. (Громко.) Ольга Михайловна, не встрѣтили-ли вы Павла Васильевича?

Ольга. (Приближаясь.) Нѣтъ; онъ вѣроятно въ залѣ…

Варя. Его надо порадовать…

Ольга. (Тревожно.) Павла Васильевича?

Варя. Да. Вы знаете, что онъ хотѣлъ жениться на мнѣ?

Ольга. Знаю.

Варя. Этотъ бракъ хотѣли устроить мой отецъ и его дядя. Вотъ Петръ Петровичъ непремѣнно этого требовалъ, и Павелъ Васильевичъ противъ желанія долженъ былъ согласиться.

Ольга. Противъ желанья?

Варя. Такъ теперь наша свадьба не состоится.

Ольга. (Радостно.) Нѣтъ?

Варя. Петръ Петровичъ только что рѣшилъ больше не настаивать.

Ольга. (Радостно кидаясь къ Вирилину.) Ты рѣшилъ? Какой ты милый!!

Обнимаетъ его, цѣлуетъ и тотчасъ-же быстро убѣгаетъ.

Вирилинъ. (Послѣ маленькой паузы.) Вотъ онъ мой первый поцѣлуй. И знаете, какимъ онъ мнѣ показался? — будто онъ былъ и послѣднимъ.

Варя. Теперь вы видите?

Вирилинъ. Совершенно ясно. О молодость, молодость!

Мотылевъ. (Который вошелъ вмѣстѣ съ Ольгой и оставался въ глубинѣ сцены, теперь медленными шагами подходитъ въ Вирилину съ распростертыми объятіями и жметъ ему руку.) Мой добрый, мой старый другъ!

Вирилинъ. (Съ комическимъ недоумѣніемъ смотритъ на свою руку). Опять онъ мнѣ пожимаетъ руку.

ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.
Декорація перваго дѣйствія. Свѣтлое, утреннее освѣщеніе. На столѣ направо фотографія въ рамкѣ.
ПАВЕЛЪ, ОКУРКИНЪ, ПЕТРОВЪ.

Павелъ. (Передавая портфель Петрову.) Будьте любезны, передайте это дядюшкѣ.

Петровъ. Непремѣнно-съ.

Павелъ. Всѣ рисунки и замѣтки приведены въ порядокъ. Такъ что моему замѣстителю очень легко будетъ разобраться.

Петровъ. Павелъ Васильевичъ, неужели вы въ самомъ дѣлѣ хотите отъ насъ уѣхать? вы у насъ обжились, привыкли къ работѣ…

Окуркинъ. И я говорю, что онъ глупо дѣлаетъ.

Павелъ. Умно-ли, глупо-ли, но рѣшенія моего не измѣню. Чемоданъ уложенъ, остается только запастись заграничнымъ паспортомъ; мнѣ его сейчасъ доставятъ… Пойдемъ, дружище, можетъ быть уже и принесли.

Уходитъ съ Окуркинымъ направо.

Петровъ. (Провожая Павла глазами.) Жаль, молодца, право жаль.

Входитъ Степанида.
ПЕТРОВЪ и СТЕПАНИДА.

Степанида. (Со свертками бумаги.) Ну, ужъ дѣла! чего только здѣсь не увидишь!

Петровъ. На что вы сердитесь?

Степанида. Какія у насъ новости завелись и мебель, и занавѣски, и ковры, все будетъ новое., Обойщикъ опять притащилъ какую-то новинку… (Кладетъ свертки на столъ.) Нѣтъ, ужъ если въ самомъ дѣлѣ Петръ Петровичъ женится, я такого позора не выдержу, сейчасъ-же попрошу разсчета.

Петровъ. Вы ему объ этомъ докладывали?

Степанида. Нѣшто съ нимъ можно говорить? чумной какой сталъ: по ночамъ не спитъ… сегодня до самаго утра не ложился.

Петровъ. А вы по чемъ знаете?

Степанида. Вчера пришелъ отъ Афанасія Ивановича самъ не свой: ходилъ, ходилъ по комнатѣ, вѣдь мнѣ все слышно изъ моей конурки. Я такъ перепугалась, что вскочила; подкралась на цыпочкахъ, да въ щелочку и поглядѣла. Что-жъ вы думаете я увидѣла? другому вѣдь и во снѣ не приснится… Тутъ вотъ на столѣ портретъ его подъ ручку съ Ольгой Михайловной; вмѣстѣ къ фотографу ходили…

Петровъ. Ну да, какъ и всѣ женихи.

Степанида. Такъ вотъ онъ уставился передъ этимъ портретомъ, все разсматривалъ — долго-предолго; а потомъ какъ расхохочется! просто всю душу мнѣ перевернуло, право слово… Думаю, не съ умали онъ сошелъ, чего добраго.

Петровъ. Стало быть, сегодня тутъ бури не миновать… ой, ой, ой!..

Степанида. Ужъ и не знаю, что дѣлать…

Петровъ. Я думаю, лучше на глаза ее попадаться, отъ грѣха подальше…

Хочетъ уйти. За сценой Вирилинъ, напѣваетъ.

Степанида. Слышите?… идетъ сюда… на-ка, еще напѣваетъ.

Входитъ Вирилинъ напѣвая; изъ глубины.
ТѢ-ЖЕ и Вирилинъ.

Вирилинъ. (Очень благодушно.) Здорово, старушенція. А что? съ тобой она уже простилась?

Степанида. Кто такое простилась?

Вирилинъ. Твоя молодость.

Степанида. (Тихо Петрову.) Слышите; никакъ онъ рехнулся?

Вирилинъ. Да ты не очень сокрушайся. Теперь мы еще дружнѣе съ тобой заживемъ.

Степанида. (Пугливо.) Да что-же это вы? Петръ Петровичъ, ужъ больно со мной ласковы, батюшка?

Вирилинъ. Чего-же чутъ пугаться?

Степанида. Ужъ очень непривычно… поневолѣ страхъ возьметъ…

Вирилинъ. Теперь, бабушка, все пойдетъ по-другому.

Степанида. Охъ, ужъ не говорите, жалко мнѣ васъ. Видѣла я, какъ вы ночь-то провели сегодня.

Вирилинъ. Глазъ не сомкнулъ до разсвѣта, правда… но потомъ заснулъ зато какъ убитый и проспалъ до десяти; давно со мной этого не случалось. А, какъ только всталъ, пошелъ сейчасъ-же прогуляться и вернулся домой такимъ бодрымъ, веселымъ, какъ никогда… (Указывая на принесенный Степанидой свертокъ.) Это что такое?

Степанида. Отъ обойщика. Рисунокъ драпировки надъ вашей новой кроватью.

Вирилинъ. Могу сказать — кстати принесъ.

Степанида. (Объясняя рисунокъ.) Изъ розоваго атласа съ кружевами… а поверхъ всего золотой амуръ будетъ поддерживать занавѣски.

Вирилинъ. И мнѣ, старому дураку, лежать подъ этакимъ балдахиномъ… Можешь ты себѣ представить меня въ такомъ положеніи?

Степанида. (Съ комическою стыдливостью.) Ахъ, Петръ Петровичъ, что вы это?

Вирилинъ. (Смѣясь.) Ха, ха, ха! А вы, Петровъ, что-же съ нами не смѣетесь?

Петровъ. Если позволите? Ха, ха, ха!

Вирилинъ. Я, Петръ Петровичъ Вирилинъ, и вдругъ подъ розовымъ атласомъ!

Степанида. (Смѣясь.) Да еще съ кружевами.

Вирилинъ. И подъ присмотромъ золоченаго амура.

Степанида. (Развернувъ одинъ свертокъ.) Вотъ онъ налицо.

Вирилинъ. (Указывая на амура.) Смотрите, даже самъ толстощекій амуръ смѣется, подтруниваетъ надо мной. Но, нѣтъ-же, голубчикъ, я тебѣ не позволю насмѣхаться надъ собой, надъ старикомъ. Балдахинъ упраздняется.

Степанида. И амура сейчасъ назадъ отошлю.

Уходитъ съ амуромъ съ рисункомъ.

Вирилинъ. А вы, Петровъ, что принесли?

Петровъ. (Показывая на папку.) Павелъ Васильевичъ просили передать… а жалко, что они уѣзжаютъ.

Вирилинъ. Полюбился вамъ? не правда-ли?

Петровъ. Хорошій такой, простой.

Вирилинъ. И я его люблю. Даже гораздо болѣе, чѣмъ онъ думаетъ.

Петровъ. А вотъ еще, Петръ Петровичъ, какъ вы распорядитесь насчетъ замѣны Ольги Михайловны? вѣдь это тоже не легко.

Вирилинъ. Да-съ, такого бухгалтера не скоро найдешь.

Петровъ. Опять-бы какую барышню поискать.

Вирилинъ. Ага! разлакомились!.. нѣтъ, впередъ этого не будетъ. Довольно съ меня и одной пробы. Идемте работать.

Оба уходятъ налѣво. Изъ глубины входятъ Варя и Степанида.
ВАРЯ и СТЕПАНИДА, потомъ ОКУРКИНЪ.

Степанида. (Впуская Варю въ среднюю дверь.) Пожалуйте… (Озираясь.) Да гдѣ-же они? сію минуту были здѣсь… вѣрно въ контору пошли.

Варя. Ничего! Мнѣ не къ спѣху.

Степанида. Я сейчасъ доложу.

Уходитъ налѣво.

Окуркинъ. (Входитъ справа и говоритъ Павлу въ дверь.) До свиданія, Павлуша. Ахъ, Варвара Афанасьевна! вотъ неожиданное счастье. Скажите, правда-ли, что сообщилъ мнѣ Павлуша?

Варя. Я не всевѣдующая. Я не знаю, что онъ вамъ сообщилъ.

Окуркинъ. Будто вы собирались осчастливить его своей рукой, а вчера все это разстроилось,

Варя. Правда.

Окуркинъ. Боже мой, какое счастье!

Варя. (Улыбаясь.) Для кого?

Окуркинъ. Для того, кто удостоится теперь вашего выбора.

Варя. Я не тороплюсь выбирать.

Окуркинъ. Но ужъ это законъ судьбы. Не успѣетъ женихъ разойтись съ невѣстой, какъ сейчасъ ужъ готовъ ему и наслѣдникъ.

Варя. Особенно, если наслѣдство не безъ матеріальныхъ выгодъ.

Окуркинъ. Вы намекаете на ваше приданое. Ахъ, Варвара Афанасьевна, неужели вы думаете, что порядочный человѣкъ захочетъ жениться на васъ только изъ-за вашего состоянія?

Варя. Во всякомъ случаѣ для большинства оно помѣхой не будетъ.

Окуркинъ. Потому что большинство никогда не умѣетъ правильно разсчитывать; а для меня богатое приданое можетъ служить скорѣе помѣхой.

Варя. Какой вы идеалистъ.

Окуркинъ. Это не идеализмъ, а самый сухой, здравый разсчетъ. Позвольте спросить: велико-ли ваше приданое?

Варя. Двѣсти тысячъ.

Окуркинъ. Только-то… Какихъ нибудь 8 тысячъ доходу!.. Сами посудите, далеко-ли съ нимъ уѣдешь, когда берешь невѣсту, привыкшую къ роскоши?.. да проценты съ вашего приданаго уйдутъ на одинъ вашъ туалетъ. Признайтесь, что съ матеріальной точки зрѣнія жениться на васъ было-бы непростительнымъ легкомысліемъ. И если я все таки объ этомъ мечтаю, такъ тутъ явное доказательство, что самоотверженные люди еще не перевелись на бѣломъ свѣтѣ

Варя. (Съ ироніей.) Не знаю, какъ и благодаритъ васъ за такое великодушіе.

Окуркинъ. (Шутливо.) Итакъ смѣю-ли я надѣяться, что мой подвигъ будетъ вами оцѣненъ?

Варя. Дайте подумать… дайте поближе познакомиться съ вами, мѣсяца черезъ три я вамъ скажу.

Окуркинъ. Прекрасно: «Срокомъ на три мѣсяца». Совершенно, какъ въ финансовыхъ биллютеняхъ. Но предупреждаю, что векселя я отсрочить не соглашусь. Настанетъ срокъ, и я потребую вашей руки, — и если вы откажете, то приму всѣ принудительныя мѣры до исполнительнаго листа включительно… А пока до свиданія, у меня есть кое-какія комиссіи… вечеромъ я къ вамъ явлюсь, надо-же начать мой пробный экзаменъ. И когда я его выдержу, тогда, Варвара Афанасьевна, я женюсь на васъ, не смотря на ваши двѣсти тысячъ, и болѣе того, не откажусь отъ васъ даже если у васъ будетъ вдвое болѣе.

Уходитъ въ среднюю дверь. Входитъ Вирилинъ слѣва.
ВАРЯ и ВИРИЛИНЪ.

Варя. А, это вы! дайте-ка на васъ посмотрѣть. Да вы молодцомъ.

Вирилинъ. Что-жъ тутъ удивительнаго?

Варя. Я, признаться, себя немного упрекала за вчерашнее. Такъ безсердечно я раскрыла вамъ истину. Цѣлую ночь не могла заснуть по вашей милости.

Вирилинъ. Значитъ, мы оба не спали.

Варя. Я не ожидала васъ встрѣтить такимъ веселымъ.

Вирилинъ. Какъ мнѣ не веселиться: все идетъ превосходно; — я счастливѣйшій изъ жениховъ на свѣтѣ, Правда, племянникъ влюбленъ въ мою невѣсту, но онъ уѣзжаетъ въ далекія края и безъ всякаго боя уступилъ мнѣ мою Ольгу. Чего-же вамъ больше?

Варя. Да, если вы такъ рѣшаете…

Вирилинъ. А вы и повѣрили. Нѣтъ, дорогая Варвара Афанасьевна, до такой степени я еще не одурѣлъ. Мнѣ, разумѣется, нелегко отказаться отъ такого счастья, но тутъ-то вотъ и загвоздка. Могу-ли я въ сущности быть счастливымъ?.. Положимъ, что Павлуша уѣдетъ и будетъ гдѣ-то тамъ странствовать въ Америкѣ или въ Австраліи, но духъ его не перестанетъ витать въ моемъ домѣ. Онъ невидимо будетъ всегда присутствовать между мной и моей женой, Признайтесь, что это очень неудобно, особенно въ виду его отсутствія. Когда лишній человѣкъ на лицо, его всегда можно выбросить въ окошко, а съ отсутствующимъ… ну? что вы съ немъ подѣлаете? отъ него ничѣмъ не избавишься. Думалъ, думалъ я объ этомъ и наконецъ сказалъ себѣ: ахъ ты старый дуралей! зачѣмъ ты женишься?.. Присѣлъ я передъ этой фотографіей и долго глядѣлъ на нее.

Варя. Бѣдный Петръ Петровичъ!

Вирилинъ. Да, мнѣ и самому себя стало жалко. (Указывая на фотографію.) Я сказалъ себѣ: вотъ цвѣтущая, прелестная дѣвушка, съ беззаботной улыбкой и невиннымъ взглядомъ, — это невѣста… а рядомъ съ ней обрюзглый старикъ, смотрящій на нее заплывшими и масляными глазами, — это женихъ… и знаете, Варвара Афанасьевна, только тогда я и понялъ, почему фотографъ такъ долго не вынималъ головы изъ-подъ чернаго сукна. Онъ, каналья, не могъ удержаться отъ смѣха. Нѣтъ, дорогая, дожилъ я до пятидесятилѣтняго возраста, окруженный всеобщимъ уваженіемъ, не могу-же я позволить, чтобы меня поднимали на смѣхъ. Лучше ужъ самому теперь разсмѣяться. Я такъ и сдѣлалъ, и вотъ этотъ-то смѣхъ меня и поставилъ снова на ноги, возвратилъ мнѣ бодрое и веселое расположеніе духа.

Варя. Прекрасно!

Вирилинъ. А сегодня утромъ я снялъ съ пальца обручальное кольцо, засунулъ его въ жилетный карманъ и чувствую великое облеченіе. Смылъ съ себя всѣ эти глупыя помады, сдѣлался опять старымъ Петромъ Петровичемъ… да, именно старымъ.

Варя. Окончательно отказались отъ званія жениха?

Вирилинъ. Какой я былъ женихъ!.. Женихъ млѣетъ и восторгается, какъ только подумаетъ о днѣ вѣнчанія; а я… я кромѣ ужаса, ничего не испытывалъ…

Варя. А что на это говоритъ Ольга Михайловна?

Вирилинъ. Она еще не подозрѣваетъ о своемъ счастіи… Впрочемъ, я сейчасъ-же…

Входитъ Кудрышевъ въ среднюю дверь.
ТѢ-ЖЕ и КУДРЫШЕВЪ.

Кудрышевъ. Можно войти?

Вирилинъ. (Варѣ вполголоса.) Вотъ и съ нимъ надо переговоритъ. (Кудрышеву.) Входите, входите, Михаилъ Семеновичъ.

Кудрышевъ. Я васъ не безпокою?

Варя. Напротивъ. Большое счастье, что вы пришли, а то-бы я рисковала себя скомпрометироватъ, разсцѣловала-бы Петра Петровича. (Вирилину.) Чтобы подумалъ вашъ будущій тесть. Спасибо, вы меня успокоили, и я ухожу.

Уходитъ.

Вирилинъ. (Кудрышеву.) Хорошо, что вы тутъ: я долженъ сдѣлать вамъ важное сообщеніе.

Кудрышевъ. Я тоже. Ахъ, Петръ Петровичъ, я сегодня неимовѣрно доволенъ. (Садится.) Я, знаете, все время безпокоился, меня преслѣдовала мысль, будетъ-ли счастлива моя дочь? подходите-ли вы вообще къ ней?.. Но съ сегодняшняго утра у меня уже нѣтъ въ этомъ никакого сомнѣнья.

Вирилинъ. (Иронически.) Въ самомъ дѣлѣ?

Кудрышевъ. Теперь я убѣдился, что она искренно васъ любитъ.

Вирилинъ. (Про себя.) Этого только и недоставало

Кудрышовъ. Да, да, любезный сыночекъ. Вчера вы что-то такое сдѣлали, чѣмъ вы окончательно побѣдили ея сердце. Она сегодня такъ горячо объ васъ отзывалась, съ такимъ уваженіемъ, съ такой нѣжностью…

Вирилинъ. Понимаю.

Кудрышевъ. Она сама сейчасъ придетъ. Только на минутку зашла къ садовнику купить букетъ.

Вирилинъ. Для меня?

Кудрышевъ. А то для кого?… И когда я ее при этомъ спросилъ: не правда-ли, Олечка, вѣдь ты довольна своей судьбой? — То она мнѣ отвѣтила со слезами на глазахъ: да, папа, теперь я вполнѣ счастлива.

Вирилинъ. А между тѣмъ я… прямо хотѣлъ объявить вамъ, что… вы меня извините… но жениться на вашей дочери я не могу.

Кудрышевъ. Не можете?.. По… звольте… отчего вы не можете?

Вирилинъ. Оттого, что ее любитъ мой племянникъ.

Кудрышевъ. Ахъ, мой сынокъ дорогой, вы вѣрно ошибаетесь?

Вирилинъ. Да что вы меня все сынкомъ называете! — какой я вамъ сынокъ?

Кудрышевъ. Павелъ Васильевичъ и моя дочь?.. Дитя мое, вы ошибаетесь. Съ чего это вамъ пришло въ голову? — ужъ я-бы навѣрное первый замѣтилъ.

Вирилинъ. А вотъ сейчасъ я вамъ представлю доказательства. (Зоветъ у двери направо.) Павлуша, поди-ка сюда на пару словъ. (Возвращаясь къ Кудрышеву.) Вы увидите, какъ юноша обрадуется.

Входитъ Павелъ.
ТѢ-ЖЕ и ПАВЕЛЪ.

Павелъ. Что тебѣ, дядя?

Вирилинъ. Павлуша, я уступаю тебѣ мою невѣсту.

Павелъ. (Смущенный Вирилину.) Что?

Кудрышевъ. (Павлу.) Петръ Петровичъ увѣряетъ меня, что вы влюблены въ мою дочь?

Вирилинъ. Ты самъ мнѣ это сказалъ вчера вечеромъ.

Павелъ. Ахъ, дядя, развѣ можно вѣрить такому вѣтрогону, какъ я?.. Нѣтъ, дорогой мой, наслаждайся вполнѣ твоимъ счастьемъ безъ всякихъ сомнѣній и тревогъ. Береги ее, люби ее, она этого стоитъ. А затѣмъ, предоставь мнѣ странствовать по свѣту. Ни любовь, ни женитьба мнѣ совсѣмъ не къ лицу; я объ этомъ продумалъ всю ночь, до самаго утра.

Вирилинъ. Значитъ, и ты не спалъ всю ночь?

Павелъ. Рѣшеніе мое безповоротно. Я никогда не женюсь.

Уходитъ направо.

Кудрышевъ. Вотъ видите, дитя мое, въ немъ нѣтъ ни единой капли любви.

Вирилинъ. Ахъ, все это вздоръ, пустяки. Павелъ безсовѣстный обманщикъ. Имъ овладѣлъ демонъ благородства, онъ розыгрываетъ роль равнодушнаго, потому что не хочетъ лишить меня невѣсты.

Кудрышевъ. Неужели онъ такой безчуственный.

Вирилинъ. Но онъ видно не знаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло! — благородствомъ онъ меня не удивитъ. Мной тоже овладѣлъ демонъ благородства: я отказываюсь отъ Ольги Михайловны.

Кудрышевъ. (Жалобно.) Этакъ она изъ-за благородства совсѣмъ останется безъ жениховъ.

Входитъ Петровъ.
ТѢ-ЖЕ и ПЕТРОВЪ.

Петровъ. Извините, Петръ Петровичъ, развѣ вы согласились?

Вирилинъ. На что?

Петровъ. Ваша невѣста сейчасъ пришла въ контору и опять заняла свое прежнее мѣсто.

Вирилинъ. (Удивленный.) Бухгалтера?

Кудрышевъ. Опять хочетъ трудомъ зарабатывать… Петръ Петровичъ…

Вирилинъ. (Петрову.) Пожалуйста, скажите Ольгѣ Михайловнѣ, что я желалъ бы съ ней поговорить. (Петровъ уходитъ.) А вы уйдите пока; мнѣ надо съ ней наединѣ объясниться.

Кудрышевъ. Да ужъ пора бы это кончить. Я совсѣмъ потерялъ голову. Скажите на милость: отецъ выдаетъ дочь замужъ и цѣлую недѣлю послѣ помолвки еще самъ не знаетъ, за кого она выходитъ, — это невыносимо!

Вирилинъ. Успокойтесь, почтеннѣйшій: со мной или съ другимъ, а ваша дочь во всякомъ случаѣ будетъ счастлива. Я объ этомъ позабочусь.

Кудрышевъ. (Уходя въ среднюю дверь.) Позаботьтесь, дитя мое, позаботьтесь, сыночекъ драгоцѣнный…

Вирилинъ. Тьфу ты чортъ! все еще онъ меня сыночкомъ величаетъ.

Входитъ Ольга слѣва.
ВИРИЛИНЪ и ОЛЬГА.

Ольга. (Съ записной книжкой и карандашемъ въ рукѣ. Дѣловой видъ, какъ во второмъ дѣйствіи. На груди у нея маленькій букетъ цвѣтовъ.) Что прикажете, Петръ Петровичъ? Есть для меня какія порученія?

Вирилинъ. (Удивленный.) «Прикажете», «Порученія?».

Ольга. Вы — мой хозяинъ, стало быть…

Вирилинъ. Стало быть, ужъ не женихъ? — это вы хотите сказать?

Ольга. Ахъ, Петръ Петровичъ, я знаю, что я васъ огорчу, но вѣдь вы сами просили меня быть съ вами всегда откровенной,

Вирилинъ. (Грустно.) И теперь прошу.

Ольга. Я сегодняшнюю ночь ни на минуту не могла заснуть.

Вирилинъ. И вы тоже!.. рѣшительно нынче ночью никто не спалъ во всемъ городѣ.

Ольга. И многое кое о чемъ пораздумала, и убѣдилась… Петръ Петровичъ, мы съ вами совсѣмъ не пара.

Вирилинъ. Другими словами, вы не желаете быть моей женой?

Ольга. О, умоляю васъ, не принимайте этого слишкомъ близко къ сердцу… но право… говоря честно, откровенно: я не могу….

Вирилинъ. (Про себя.) Вы не можете?.. Слава тебѣ Господи!..

Ольга. (Удивленная.) Вы этому рады?

Вирилинъ. Да мой дружокъ; потому что пока это дѣло обдумывали вы, обдумывалъ его и я, и мы пришли къ одному результату.

Ольга. (Улыбаясь.) Нѣтъ, это было-бы слишкомъ. Но уважать я васъ никогда не перестану.

Пожимаетъ ему руку.

Вирилинъ. И на томъ спасибо!

Ольга. А! какой вы чудный, благородный человѣкъ… примите-же отъ меня на прощанье этотъ букетъ.

Улыбается и передаетъ ему свой букетъ.

Вирилинъ. Принимаю съ удовольствіемъ… и въ свою очередь тоже… позвольте передать… (Вынимаетъ кольцо изъ кармана жилета.) Вотъ это кольцо. Надѣюсь, что и вы мнѣ вернете мое.

Ольга. (Улыбаясь.) Оно уже въ вашихъ рукахъ.

Вирилинъ. Гдѣ-же?

Ольга. Въ букетѣ.

Вирилинъ (Поискавъ въ букетѣ.) Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, продѣто на вѣточку. Удивительная у васъ любовь къ порядку; всегда-то вы обо всемъ подумаете.

Ольга. Вотъ я и опять сверхъ комплекта.

Вирилинъ. Это мы сейчасъ увидимъ. (Въ дверь.) Павелъ!

Ольга. Нѣтъ, нѣтъ, не думайте, чтобы эта была причина…

Вирилинъ. То есть, какая-же эта?

Ольга. Вы думаете: я оттого отказала, что люблю Павла Васильевича?.. Нѣтъ, нѣтъ, ради Бога, пощадите меня…

Вирилинъ. А вотъ мы васъ сейчасъ выведемъ на свѣжую воду. (Зоветъ.) Павлуша!

Входитъ Степанида.
ТѢ-ЖЕ и СТЕПАНИДА.

Степанида. (Справа.) Павелъ Васильевичъ только что уѣхали.

Вирилинъ. Какъ уѣхалъ?

Степанида. И сказали, что надолго.

Вирилинъ. Зарѣзалъ, злодѣй! совсѣмъ зарѣзалъ…

Входитъ Кудрышевъ и Павелъ.
ТѢ-ЖЕ, КУДРЫШЕВЪ и ПАВЕЛЪ, потомъ МОТЫЛЕВЪ.

Кудрышевъ. (Въ среднюю дверь тащитъ за собой Павла.) Ну, нѣтъ-съ, молодой человѣкъ, пожалуйте, пожалуйте, я васъ не отпущу…

Павелъ. (Сопротивляясь.) Михаилъ Семеновичъ, зачѣмъ это? Прошу васъ…

Кудрышевъ. (Все не выпуская Павла.) Ужь садился на извощика, да еще съ багажемъ. Вотъ гдѣ я его поймалъ. Хотѣлъ удрать въ Америку и ни съ кѣмъ не простившись и безъ всякихъ объясненій. Но я отецъ, милостивый государь, я отецъ… я не могу допустить, чтобы изъ-за вашего благородства моя дочь осталась сверхъ комплекта.

Вирилинъ. Попался, голубчикъ, теперь не улизнешь. Господа, передъ вами два молодыхъ существа, которымъ сама судьба повелѣваетъ броситься другъ другу въ объятія, чтобы успокоить мою старость. Въ ихъ семьѣ я найду уголокъ, гдѣ меня пригрѣетъ бодрая, веселая ихъ молодость… (Къ нему и Ольгѣ.) Ну-съ, и если сейчасъ вы не поцѣлуетесь, какъ женихъ и невѣста, я васъ всѣхъ отсюда прогоню и опять закисну желчнымъ ворчуномъ… ну, долго мнѣ дожидаться?

Ольга. (Радостно обнимаетъ Вирилина.) Ахъ? Петръ Петровичъ!

Павелъ. (Тоже, съ другой стороны.) Дорогой, безцѣнный дядюшка!

Вирилинъ. Что-же это вы меня между собой поставили… Я тутъ лишній затесался…

Освобождается отъ ихъ объятій, такъ что невольно они обнимаютъ другъ друга.

Павелъ. Ольга… моя Ольга…

Ольга. Твоя, мой милый.

Вирилинъ. Ну, гора съ плечъ!

Кудрышевъ. (Вирилину.) Добрѣйшій мой сыночекъ… нѣтъ, теперь не вы мой сыночекъ… кто мой сыночекъ?.. Ахъ, да… (Павлу.) Вы… ну все равно, если вы ее берете въ комплектъ.

Степанида. А мы съ вами, Петръ Петровичъ, опять останемся вдвоемъ?

Вирилинъ. Нѣтъ, ужъ спасибо, теперь вчетверомъ будемъ.

Мотылевъ. (Съ конвертомъ въ рукѣ, быстро входитъ въ среднюю дверь.) Петръ Петровичъ, принесли какую-то бумагу.

Вирилинъ. (Вскрывая конвертъ.) Мнѣ?

Мотылевъ. (Указывая на обнимающихся Павла и Ольгу.) Что такое? Павелъ Васильевичъ обнимаетъ вашу невѣсту?

Вирилинъ. Оставьте, Афанасій Ивановичъ, это съ моего разрѣшенія.

Мотылевъ. А!.. съ вашего разрѣшенья. Благородный другъ, я васъ понимаю.

Пожимаетъ руку Вирилину.

Вирилинъ. Да перестаньте вы мнѣ пожимать руку.

Мотылевъ. (Подходя къ Павлу и Ольгѣ.) Любезнѣйшій Павелъ Васильевичъ!

Вирилинъ. (Просмотрѣвъ бумагу.) Превосходно! Семь дней ареста за оскорбленіе чиновника при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей. (Не то шутливо, не то горестно.) И вотъ все, что мнѣ осталось отъ блаженнаго времени, когда я былъ женихомъ… Что подѣлаешь? — надо смириться. Все-таки я въ выигрышѣ: хоть я и остался опять сверхъ комплекта, но буду утѣшаться комплектомъ нашей семьи.