Печатные сведения о предках Гоголя до сих пор не точны, потому что единственным их источником служит показание деда Гоголя, Афанасия, о своем происхождении, представленное им в Киевское дворянское депутатское собрание в 1788 г. и сохранившееся в «деле» о дворянстве Гоголей, хранящемся в Полтавском дворянском архиве. На основании данных этого «дела» мы когда-то напечатали (Русск. Арх. 1875 г., I, 451) краткое родословие Гоголей, с пояснениями к нему, взятыми из показаний Афанасия Гоголя. В этом кратком родословии значится, что родоначальником Гоголей был козацкий[1] Могилевский полковник Евстафий Гоголь, получивший в 1674 г. за свою службу от польского короля с. Ольховец; что у Евстафия был сын Прокофий, а у Прокофия — Ян, которые оба были «польскими шляхтичами», и что, наконец, у Яна был сын Демьян, священник Лубенского села Кононовки, и от этого Демьяна и родился сам «показатель» — Афанасий Гоголь. Новейший биограф Гоголя, В. И. Шенрок («Ученические годы Гоголя») это краткое родословие распространяет более подробными сведениями. Он говорит, что «род Гоголей, подобно многим другим, подчинился чуждому влиянию и в лице двух своих представителей (разумеются Прокофий и Ян) вступил было в ряды польского шляхетства, но вскоре возвратился к православной вере и родной Украйне. Временное уклонение в католицизм (!), очевидно, было вызвано щедрым королевским даром Остапу (т. е. Евстафию) Гоголю, которым предоставлялось ему право наследственного владения над поместьем Ольховцами с женой и сыном»[2]. Г. Шенрок не указывает особого источника для своего категорического известия о католичестве предков Гоголя, но так как на той же странице[3], где говорится о «временном уклонены в католицизм» Прокофия и Ивана Гоголей, упоминается о деде и прадеде Гоголя и сделана ссылка на «Русск. Арх. 1875 г., стр. 439»[4], то мы, по-видимому, безошибочно можем заключить, что наше коротенькое известие о «польском шляхетстве» Прокофия и Яна Гоголей было единственным для г. Шенрока источником для известия об их католичестве. Интересно, что тут же г. Шенрок приводит и мотив для последнего: «щедрый дар» короля отцу Прокофия, полковнику Евстафию Гоголю, «поместья» Ольховца...[5]
Разумеется, эта догадка почтенного биографа Гоголя — о католичестве его передков — не имеет ни малейшего исторического вероятия.
Тенденция производить себя из польского шляхетства явилась у малорусской козацкой старшины в начале второй половины XVIII в., когда эта старшина вспомнила о старом шляхетстве Украины, уничтоженном порядками Хмельницкого. До Хмельницкого существовала наряду со шляхтою польскою и шляхта русская, т. е. русские люди православной веры, получившие шляхетство (нобилитацию) от польских королей. Остатки этой русской шляхты существовали еще в XVIII в., в лице Сулим, Пироцких, Бакуринских...[6] Предки их были русскими шляхтичами, что доказывалось юридическими актами. Как же было не вспомнить об этом шляхетстве тому классу малорусского общества, который, по своим достаткам и по своему образованию, давно выделился из народа... А тут подоспела Екатерининская Комиссия 1767 г., для которой в Малороссии требовался особый наказ от «благородного шляхетства и рыцарства». Кто же мог явиться представителем этого сословия, как не козацкая старшина, давно уже получившая среди народа название «панов», т. е. людей высшего положения. Этому нарождавшемуся сословию очень естественно было отождествлять себя со старинною шляхтою.
Введение в Малороссии общерусских учреждений в 1782 г. вело за собою установление здесь уже настоящего, юридического дворянства. Но для получения патента на это дворянство козацкая старшина должна была доказать свое «благородное происхождение», а последнее доказывалось как разного рода юридическими актами, так и «свидетельством двенадцати дворян о благородной жизни отца и деда» лица, искавшего дворянства. Юридические акты, доказывавшие «благородное происхождение», были только у ближайших наследников чиновной старшины, генер. урядников, полковников, бунчуковых товарищей и проч. Лицам, происходившим от худородных отцов и дедов, приходилось обращаться к «свидетельству 12-ти дворян». Но и здесь нужно было связать себя с «благородными» предками, нужно было хотя голословно указать по крайней мере отца и деда, «службу, жизнь и состояние благородно продолжавших». Вот тогда-то и явилась на подмогу память о старинном шляхетства, т. е. найдено было приличнее всего и правдоподобнее указывать на шляхетство своих предков. Но малорусское общество привыкло связывать шляхетство с Польшею, потому что оттуда шел этот общий титул «благородного состояния». Словами «польское шляхетство», «польский шляхтич» козацкая старшина определяла то «благородное состояние», которое она так сильно желала себе присвоить. Но при этом с понятием о польском шляхетстве вовсе не связывалось католичество; «польское» шляхетство могло быть приобретено человеком и православного вероисповедания. Поэтому малорусская козацкая старшина, присвоивая себе «польское» шляхетство, разумеется, не отождествляла последнего с католичеством. Это лучше всего видно из показаний лиц, искавших дворянства, когда они, называя какого-нибудь своего предка «польским шляхтичем», тут же добавляли, что он должен был оставить Польшу (собственно правобережную Малороссию, теперешний «Юго-Западный край») и переселиться в «Российские пределы» вследствие-де тамошних гонений на православие...
Вот такими «польскими шляхтичами» были и два указанные в родословии Прокофий и Иван Гоголи. Ни на какое католичество их Афанасий Гоголь указывать, разумеется, не мог, а хотел только сказать, что это были люди не простые, а шляхтичи, получившие это шляхетство в Польше и от Польши. Доказывать свое «дворянство» происхождением от польского шляхетства Афанасию Гоголю собственно не представлялось и надобности, так как на это дворянство он имел и без того неоспоримое право, как по своему майорскому чину, так и по рангу своего прапрадеда, Могилевского полковника Гоголя, который кроме того был еще и владельцем пожалованной ему королем маетности. Документ о полковничестве Гоголя был на лицо [7]. Поэтому упоминание о польском шляхетстве Прокофия и Ивана являлось в показании Афанасия Гоголя, так сказать, уже роскошью.
О представленной при «доказательстве» дворянства королевской грамоте скажем несколько слов, потому что она служит единственным юридическим доказательством происхождения Полтавских Гоголей от козацкого полковника Гоголя. Этот документ требует некоторого обследования в виду того, что, при доказательствах дворянства, таких документов было представлено козацкою старшиною множество подложных. Но документ Гоголей несомненно подлинный. Во-первых, для подлога этого документа не было особой нужды, потому что у Афанасия Гоголя и без него было несомненное право на дворянство по его чину. А затем и по своему содержанию королевская грамота 1674 г. не может возбуждать никаких сомнений. По этой грамоте король жалует в 1674 г. Гоголю, полковнику Могилевскому, «wieś» Ольховец за то, что тот, во-первых, снова вернулся к нему на службу, и во-вторых, за то, что он, Гоголь, сдал полякам Могилевскую крепость (Могилев здесь разумеется Подольский). Эти факты исторически безусловно верны, так как известно, что этот самый Гоголь, перед тем именуясь полковником Подольским, присягал, в числе прочей правобережной старшины, в марте 1674 г. (в Переяславе) на верность царю, а в июне того же года Самойлович доносил в Москву уже о «злых поступках» Гоголя, заключавшихся в том, что он, «оставя к царскому величеству свои склонности, на тех днях вдался и ввел к себе в Могилев на заставу (т. е. дозволил занять Могилев польскому отряду) некоторого Александра Совецкого, городничего Киевского»[8]. Вот за эту отдачу Могилевской «фортецы» король и наградил Гоголя селом Ольховцем, в котором следует видеть теперешнее местечко Ушицкого уезда; оно действительно могло быть жалуемо королем в 1674 г., потому что в это время значится в числе королевских имений[9]. В виду этих данных, представленная Афанасием Гоголем королевская грамота 1674 г. и должна быть признана достоверным актом[10]. Потому же верно в ней указание и на сына полковника— Прокофия, о котором других упоминаний, кроме королевской грамоты, мы не знаем[11]. Да вероятно о Прокофии Гоголе и не было никаких других письменных сведений и у его правнука Афанасия Гоголя: иначе он бы не преминул их представить туда же, в депутатское собрание. Афанасий Гоголь говорит, что Прокофий умер в «Польше» (т. е. в Подолии) и что только по смерти Прокофия сын его Ян Гоголь, «оставя в Польше имения свои, вышел в Российскую сторону» и оселился в Лубенщине, в с. Кононовке, «считаясь шляхтичем». О выходе деда и Яна из правобережной Малороссии в Лубенщину Афанасий Гоголь конечно мог помнить (Афанасий род. в 1738 г., а «Ян» умер не позже 1723 г.) и потому показание его об этом «Яне» следовало бы считать точными. Но другие данные заставляют предполагать, что Афанасий Гоголь о своем деде сообщает сведения неточные. Неточность заключается в том, что Афанасий Г. называет «Яна» сыном Прокофия и что он, называя «Яна» шляхтичем, не говорить о том, что этот дед его был таким же священником с. Кононовки, как и отец. (На священство последнего Афанасий Г. точно указывает в своем «доказательстве»). Случайно встретились нам юридически акты, свидетельствующие, что Ян Гоголь по отцу назывался не Прокофьевичем, а Яковлевичем, и что он же, Ян, в 1697 г. был викарием Лубенской Троицкой церкви, а в 1723 г. священником с. Кононовки. Эти данные находятся в трех «ставленных» грамотах, хранящихся у священника с. Олефировки, Миргородского уезда, о. Владимира Яновского[12]. На основании этих грамот родословие Гоголей, напечатанное в Русск. Арх. 1875 г., изменяется и пополняется таким образом:
1. Иван («Ян») — не сын Прокофия, как было сказано на основании показания Афанасия Г., а сын Якова, и не «польский шляхтич», а священник — сначала викарий Лубенской Троицкой церкви в 1697 г., а позже — священник с. Кононовки в 1723 г.
2. Демьян Иванович (по ставленной грамоте — Яновский), сын Ивана Яковлевича и священник того же с. Кононовки в 1731 г.
3. Кирилл Яновский, священник с. Кононовки, сын Демьяна.
4. Афанасий, дед Н. В. Гоголя, второй сын Демьяна.
5. Меркурий Яновский, священник с. Кононовки, сын Кирилла.
6. Савва Яновский, священник с. Олефировки, второй сын Кирилла.
7. Василий, сын Афанасия и отец Н. В. Гоголя.
Отсюда мы видим, что дед Афанасия Г. жил и священствовал еще в 1723 г.; этого факта Афанасий Г. едва ли мог не знать. Мог он не знать, что дед его был сыном не Прокофия, а какого-то Якова, но почти несомненно, что знал он о его священничестве в том же селе, где священствовал и отец Афанасия — Демьян. Можно думать, что Афанасий Г. умышленно скрыл факт священничества своего деда Ивана, потому что не любила перерождавшаяся в дворянство козацкая старшина связывать свое происхождение с лицами духовного и посполитого состояния. Поэтому, священники превращались в «польских шляхтичей», а какие-нибудь бургомистры — в сотников. Это обычное явление в старинных родословиях.
На основании приведенных данных мы видим, что родоначальником Гоголей должен считаться Евстафий Гоголь, полковник сначала Подольской, а потом Могилевский. Он был жив еще и в 1674 г. имел в это время уже взрослого сына Прокофия. Затем в конце XVII в. является священник Иван Яковлевич, которого связывает с полковником Гоголем только семейное предание, предание не совсем точное уже и потому, что оно отцом этого Ивана называет сына полковника — Прокофия, а не Якова, указываемого в «ставленной» грамоте. Был ли этот Яков сыном или братом Прокофия — остается неизвестным. Следует полагать, что Иван Яковлевич должен был происходить от полковника Гоголя, потому что у него, по-видимому, сохранилась королевская грамота на Ольховец, представленная затем внуком его в депутатское собрание. Иван Яковлевич имел одного сына Демьяна, а у Демьяна, именовавшегося уже не Гоголем, а Яновским, было два сына, Кирилл и Афанасий. Первый из них, Кирилл, унаследовал от отца Кононовский приход, а второй, Афанасий, пошел по другой дороге. Афанасий рассказывает о себе, что родился он в 1738 г. (этот год виден из показания возраста Афанасия в 1788 г.), учился в Киевской академии, после которой поступил в 1757 г, в гетманскую канцелярию; в той же канцелярии оставался он и при Румянцеве (П. А.), наградившем Афанасия Г., по его словами в 1782 г. (год введения в Малороссии общерусских учреждений), чином полкового писаря. Все это факты обычные для того времени, но необычным фактом была женитьба «поповича» Афанасия Г. на дочери бунч. тов. Семена Семеновича Лизогуба, человека, принадлежавшего к «высшему» местному обществу. С. С. Лизогуб был, во-первых, родной внук гетмана Скоропадского, получивший богатые дедовские маетности (сс. Буровку, Выхвостов, Невклю, Ловинь...), а во-вторых, это был зять Переяславского полковника Василия Танского; на дочери этого Лизогуба, Татьяне Семеновне, и женат был Афанасий Гоголь. Так как в 1788 г. сын от этого брака, Василий, имел уже чин корнета, то Афанасий Г. женился на Лизогубовне приблизительно в 1770 г., т. е. тогда, когда он, Афанасий, был совсем еще незаметными человеком среди Глуховских канцеляристов... Во всяком случае, брак Афанасия Г. с дочерью Лизогуба был фактом необычным. За женою Аф. Г. в «посаг» получил, по его собственным словам, несколько десятков крестьянских дворов (из материнского имения) в с. Келеберде и Купчине, в которых, по ведомости 1782 г., считалось 268 крестьян, м. и ж.[13] Как видим, «посаг» был не малый для ничем незаметного канцеляриста. Быть может, эта женитьба и дала возможность Афанасию Г. подняться выше прежней среды: получив в 1782 г. чин полкового писаря, он через шесть лет был уже секунд-майором. Правда, Румянцев не скупился на чины при раздаче их малороссиянам, желая тем скорее заменить козацкую старину великорусскими порядками, но все-таки чинопроизводство Афан. Г. прошло быстро. Единственный сын последнего — Василий, родился в то время, когда отец его еще не вышел из серой массы Глуховских чиновников, но вырастал уже в обстановке состоятельного «пана», а после смерти отца имел уже полную панскую обстановку, с достаточным количеством земли и крестьянских «душ»... В такой же обстановке родился и автор «Мертвых душ».
14 октября, 1901 г.
Ал. Лазаревский.