САЛТЫЧИХА.
правитьДарья Николаевна Салтыкова, извѣстная въ народѣ подъ названіемъ «Салтычиха», была третьей дочерью дворянина Николая Автомоновича Иванова и Анны Ивановны, рожденной Давыдовой, бывшей во второмъ бракѣ за маіоромъ Василіемъ -Семеновичемъ Бредихинымъ. Мать этой послѣдней и бабка Дарьи Салтыковой — Прасковья Карповна Давыдова жила, въ началѣ 1760-хъ годовъ, въ Ивановскомъ дѣвичьемъ монастырѣ. Тетка Дарьи Николаевны — Аграфена Автомоновна въ первомъ бракѣ была за гвардіи капитаномъ Иваномъ Ильичемъ Дмитріевымъ-Мамоновымъ, во второмъ — за генералъ-поручикомъ, кавалеромъ св. Александра Невскаго, Иваномъ Ивановичемъ Бибиковымъ. Старшія сестры ея: Ѳедора Николаевна была замужемъ за генералъ-поручикомъ Аѳонасіемъ Семеновичемъ Жуковымъ, а Татьяна — за Муравьевымъ; двѣ младшія — Агрппина — за Иваномъ Никифоровичемъ Тютчевымъ и Марѳа — за Василіемъ Ивановичемъ Измаиловымъ.
Дарья Николаевна родилась въ мартѣ 1730 года; вышла замужъ за ротмистра лейбъ-гвардіи коннаго полка Глѣба Алексѣевича Салтыкова и имѣла двухъ сыновей Ѳедора и Николая. По мужѣ она находилась въ родствѣ съ Салтыковыми, Строгановыми, Головиными, Толстыми, Лазаревыми, Татищевыми, Шаховскими, Козловскими, Мусиными-Пушкиными, Засѣкиными, Волынскими, Ягужинскими, Голицыными, Нарышкиными, Глѣбовыми и Мельгуновыми.
Овдовѣвъ около 1756 года, Дарья Салтыкова жила съ дѣтьми въ Москвѣ, въ собственномъ домѣ, на Кузнецкой улицѣ, въ приходѣ церкви Введенія пресвятой Богородицы, что на Срѣтенкѣ, а лѣто проводила чаще въ подмосковномъ своемъ селѣ — Троицкомъ. — Отсюда она предпринимала поѣздки на богомолье въ Кіевъ, къ Казанской Богородицѣ — въ селѣ Богородицкомъ — и въ другія мѣста. По смерти мужа, имѣя съ небольшимъ 25 лѣтъ, Дарья Николаевна, дѣлается полноправною распорядительницею своихъ; имѣній и крестьянъ. Съ тѣмъ вмѣстѣ, она начинаетъ терзать своихъ крѣпостныхъ: собственноручно бьетъ ихъ скалкою, валькомъ, палкою, плетью, утюгомъ, полѣньями, палитъ на головѣ волоса, разженными припекательными щипцами беретъ за уши и льетъ на голову и лицо горячую воду. По ея приказу, гайдуки и конюхи наказываютъ ея дворовыхъ, женъ и дѣвокъ, безъ милосердія батожьями, палками, плетьми, кнутьями и комлевыми розгами. Эти изтязанья производились не за какія-либо преступленія или выходящіе изъ ряда проступки, но единственно за нечистое мытье платья и половъ или за недостаточное смотрѣніе за бабами и дѣвками, мывшими полы и платье. Другой вины, а тѣмъ болѣе преступленій со стороны ея крѣпостныхъ, почти не было, но и этой оказывалось достаточно для возбужденія гнѣва жестокой барыни. Она выходила изъ себя и забывала свое человѣчество. «Бейте до смерти!» кричала Салтыкова изъ окна конюхамъ, наказывавшимъ дѣвку Прасковью Ларіонову. «Я сама въ отвѣтѣ и ни кого не боюсь, хотя отъ вотчинъ своихъ отстать готова. Никто ничего сдѣлать мнѣ не можетъ!» И несчастную Ларіонову, вина которой состояла въ нечистомъ мытьѣ половъ, по приказанію бaрыни, забиваютъ до смерти.
Обставленная родствомъ и имѣя въ московскихъ присутственныхъ мѣстахъ за свои подарки милостивцевъ, она, дѣйствительно, никого не боялась, и болѣе шести лѣтъ, во время царствованія императрицы Елисаветы и императора Петра III, тиранила людей. Находились въ числѣ ея жертвъ и такіе смѣльчаки, которые ходили къ начальству жаловаться, но жалобы ихъ оканчивалисъ опять-таки наказаніемъ кнутомъ и ссылкою, или возвращеніемъ, «по наказаніи», къ помѣщицѣ.
— «Вы мнѣ ничего не сдѣлаете», говорила она за обѣдомъ конюху Савелію Мартынову и другимъ людямъ, по возвращеніи, отъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника Молчанова — одного изъ своихъ милостивцевъ. «Сколько вамъ ни доносить, мнѣ они (т. е. начальство) все ничего не сдѣлаютъ и меня на васъ не промѣняютъ». И Салтыкова говорила правду. Доносчица Нефедьева, по наказаніи кнутомъ, отправлена въ ссылку, а доносчики Ѳедоръ Ивановъ Соминъ и Ѳедотъ Михайловъ Богомоловъ послѣ наказанія возвращены, по просьбѣ, ей. Послѣдняго она отправила въ с. Троицкое, гдѣ и держала въ желѣзахъ подъ карауломъ.
— «Когда-бъ», говорилъ про Салтыкову ея дворовый Савелій Мартыновъ, «ей послабленія не было, то-бъ она отъ таковыхъ непорядковъ и смертныхъ людей ея побои унятца могла».
Наконецъ, лѣтомъ 1762 года, Савелію Мартынову и другому его товарищу — Ермолаю Ильину, у котораго барыня убила всѣхъ его трехъ женъ, удалось какъ-то подать императрицѣ Екатеринѣ II жалобу, пересланную изъ Петербурга въ Юстицъ-коллегію для произведенія слѣдствія.[1] Мартыновъ и Ильинъ, описывая звѣрскіе поступки своей барыни съ крѣпостными, просили: «чтобъ отъ таковыхъ смертныхъ губительствъ и немилосердныхъ безчеловѣчныхъ мучительствъ защитить; не отдавая помѣщицѣ ихъ, доносителей, и прочихъ во владѣніе и не допущая до такого губительства и смертнаго убивства, обо всемъ томъ изслѣдовать; при чемъ-де сверхъ того и еще многія смертоубивственныя и весьма не маловажныя креминальныя дѣла, учиненныя ею, помѣщицею, яснѣе оказатца могутъ, яко отъ 1756 году душъ со ста таковымъ же образомъ ею, помѣщицею, погублено, и по изслѣдованіи за тѣ безчеловѣчныя мучительства и смертныя убивства учинить съ нею какъ законы повелѣваютъ».
Слѣдствіе тянулось шесть лѣтъ; имѣнія Салтыковой были взяты въ опеку и опекуномъ назначенъ Сабуровъ. Представляя въ сенатъ донесеніе о всемъ дѣлѣ, коллегія писала: «а сколько человѣкъ убитыми или умершими за сумнительноство почтено, о томъ значитъ въ семъ экстрактѣ, подъ каждымъ именемъ точно; а по послѣднимъ, взятымъ въ деревняхъ ея, Салтыковой, сказскамъ, въ домѣ ея мужеска и женска половъ взятыхъ явилось 138 душъ».[2]
Достойно замѣчанія, что Салтыкова, какъ кажется, не знала грамоты. Въ 1761 году, при продажѣ человѣка Гаврилы Андреева, «вмѣсто ее, руку приложилъ отецъ ея духовный», а по присылкѣ на домъ крѣпостной книги на эту продажу «росписался сынъ ея, лейбъ-гвардіи Измайловскаго полку солдатъ Николай Салтыковъ».
С.-петербургская контора Правительствующаго Сената, во исполненіе опредѣленія послѣдняго, 1-го октября 1762 г. присланъ въ юстицъ-коллегію доносъ на помѣщицу Дарью Салтыкову, и поданный императрицѣ Екатеринѣ II служителями Салтыковой — Савеліемъ Мартыновымъ и Ермолаемъ Ильинымъ. Въ доносѣ этомъ. Мартыновъ и Ильинъ описывали безчеловѣчныя мучительства и неоднократныя смертныя убійства со стороны помѣщицы крестьянъ ея, ихъ женъ и дѣвокъ, начиная съ 1756 года, Коллегія допрашивала Салтыкову и ея людей, и допросы эти представила, 6-го ноября 1763 г., въ контору съ своимъ мнѣніемъ: «что означенную вдову, яко оказавшуюся въ смертныхъ убивствахъ весьма подозрительною, по прописаннымъ въ томъ мнѣніи обстоятельствамъ и законамъ, во изысканіи истины, надлежитъ пытать».
На докладѣ о семъ конторы, послѣдовало высочайшее повелѣніе: «объявить Салтыковой, что всѣ обстоятельства онаго дѣла и многихъ людей свидѣтельства доводятъ ее до пытки, что съ нею дѣйствительно и послѣдуетъ, если она не принесетъ чистосердечнаго признанія.[3] Между тѣмъ опредѣлить къ ней искуснаго, честнаго житія и въ божественномъ писаніи знающаго, священникъ на мѣсяцъ, который бы увѣщевалъ ее къ признанію, и если и отъ его еще не почувствуетъ она въ совѣсти своей угрызенія, то чтобъ онъ приготовилъ ее къ неизбѣжной пыткѣ; а потомъ показать ей жестокость розыска надъ приговореннымъ къ тому преступникомъ, и если еще и тогда чистосердечія отъ нее не будетъ, то представить ея императорскому величеству, не объявляя ей о томъ послѣднемъ представленіи, и ожидать указа».
Сенатъ, по 6 департаменту, передавая коллегіи это повелѣніе, 13-го января 1764 г., предписывалъ объявить оное Салтыковой чрезъ своего члена, «исключая изъ того, что ей объявить не велѣно». Тогда же Сенатъ потребовалъ распоряженія о выборѣ къ Салтыковой священника такого, «какъ означеннымъ ея императорскаго величества указомъ повелѣно», который и обязанъ явиться въ коллегію, а послѣдняя должна познакомить священника съ дѣломъ подсудимой и затѣмъ «велѣть ему для того увѣщанія быть при ней мѣсяцъ».
Къ исполненію указанной Сенатомъ обязанности назначенъ московскою консисторіею священникъ церкви Николая чудотворца Явленнаго, Дмитрій Васильевъ, который 3-го марта 1764 г. донесъ, «что онъ означенную Салтыкову чрезъ мѣсяцъ отъ божественнаго писанія судомъ Божіимъ и Его милосердіемъ увѣщевалъ; но она, Салтыкова, по оному увѣщеванію, чистосердечнаго признанія, въ совѣсти своей не почувствовавъ, не принесла, почему она, Салтыкова, и приготовлена имъ къ неизбѣжной пыткѣ». На слѣдующій день коллегія предписала розыскной экспедиціи при московской губернской канцеляріи донести ей о времени назначенія пытки кому-либо изъ преступниковъ, «которой ему не чиня, дать знать коллегіи, такъ какъ при той пыткѣ, для нѣкоторой надобности, имѣетъ быть юстицъ-коллегіи собраніе». По полученіи о семъ извѣщенія, «помянутая вдова Дарья Салтыкова изъ дому ея взята и привезена была въ розыскную экспедицію за карауломъ и сведена была въ застѣнокъ и въ чинимыхъ ею людямъ своимъ мучительствахъ и оттого смертныхъ убивствахъ, юстицъ-коллегіи присутствующими, что на нее показано и какія на то есть доказательства, довольно была увѣщевана же; послѣ чего, по непризнанію ея ни въ чемъ, показана ей очевидно жестокость розыска надъ приговореннымъ къ тому преступникомъ и посему паки чинено же ей было увѣщеваніе; но она, Салтыкова, по всѣмъ тѣмъ увѣщаніямъ, ни въ чемъ не призналась, съ чѣмъ и изъ застѣнка вжила и отдана по прежнему подъ караулъ». О послѣдствіяхъ священническаго увѣщанія и розыска коллегія представила сенату 12-го марта.
Чрезъ два мѣсяца, 17-го мая 1764 г., 6-й департаментъ, основываясь на высочайшемъ повелѣніи, предписалъ справиться: «естьли къ обличенію Салтыковой довольное свидѣтельство и былъ-ли повальный обыскъ? и ежели онаго не было и еще какое свидѣтельство потребно, то оное и обыскъ учинить, какъ онымъ ея императорскаго величества указомъ повелѣно, не чиня ни людямъ, ни ей пытокъ».
По распоряженію коллегіи, повальный обыскъ въ Москвѣ, «около ея жительства, гдѣ домъ ея состоитъ», производилъ членъ коллегіи — коллежскій совѣтникъ Степанъ Волковъ, а въ московскомъ уѣздѣ, около подмосковнаго Салтыковой села — Троицкаго, другой членъ — надворный совѣтникъ князь Дмитрій Циціановъ. Волковъ опросилъ разнаго званія людей болѣе 100 человѣкъ, изъ коихъ 94 отозвались, «что означенная-де вдова Дарья Салтыкова во время жительства своего въ московскомъ домѣ своемъ, въ какомъ состояніи жизнь свою продолжала — въ добромъ-ли или въ худомъ, о томъ они никто не знаютъ; о мучительствахъ и смертныхъ убивствахъ ею людей ея мужеска и женска полу, они подлинно не вѣдаютъ и отъ домашнихъ ея ни отъ кого извѣстія имъ не было, и сами очевидно того не видали и ни отъ кого не слыхали». Какой-то священникъ показалъ, что одна изъ дворовыхъ женокъ Салтыковой приходила къ нему какъ-то лѣтомъ и передавала, что помѣщица взяла къ себѣ въ домъ дочь 12-ти лѣтъ, бьетъ и мучитъ ее, и будетъ ли жива — неизвѣстно; что другія двѣ женщины въ тоже время разсказывали, что Салтыкова заперла всѣхъ своихъ женщинъ въ пустую избу и моритъ ихъ голодомъ двое сутокъ, а солдатъ Коломенскаго полка Минай Болотовъ говорилъ, что барыня эта убила до смерти жену дядьки дѣтей своихъ. Другой священникъ разсказалъ, что лѣтомъ въ 1762 г. ему довелось быть, по призыву дьякона Введенской церкви и священника церкви Іоанна Бѣлоградскаго, на съѣзжемъ дворѣ 1-й полицейской команды, и видѣть въ телѣгѣ мертвое тѣло женщины, на спинѣ коего были велиція раны; при чемъ дьяконъ и прочіе люди говорили ему, что мертвое тѣло взято изъ Салтыковскаго дома. Изъ 18-ти человѣкъ боярскихъ людей четверо показали, что въ разное время видѣли на дворѣ дома Салтыковой людей ея, бритыхъ и въ колодкахъ, употреблявшихся въ такомъ видѣ въ работу; пятеро — что они сквозь заборъ господскихъ дворовъ часто слышали о происходившихъ, у Салтыковой въ палатахъ побояхъ, при чемъ помѣщица кричала: «бей больше!» но кого били — не знаютъ и когда — не припомнятъ; а девять человѣкъ заявили, что они видѣли на дворѣ у Салтыковой, въ зимнее время, стоявшихъ предъ окнами палатъ босыхъ на морозѣ мущинъ и женщинъ битыхъ, отчего на рубахахъ и на лицахъ ихъ видна была кровь.
Одновременно съ обыскомъ Волкова въ Москвѣ, Циціановъ опрашивалъ окрестныхъ жителей подмосковнаго села Троицкаго. Изъ нихъ 114 человѣкъ отозвались совершеннымъ невѣдѣніемъ того, какъ поступала Салтыкова съ своими крѣпостными; 43 человѣка вотчины коллегіи экономіи показали, что они слышали отъ крестьянъ ея жалобы о томъ, что она бьетъ и мучитъ своихъ людей, но отъ постороннихъ ничего не знаютъ; священникъ и дьяконъ, на основаніи слуховъ многихъ людей, говорили Циціанову, что Салтыкова «жизнь свою продолжала въ худомъ состояніи и къ людямъ своимъ строгость употребляла, наказывая ихъ жестоко, а сами они того не видали и заподлинно не знаютъ»; 22 человѣка помѣщичьихъ крестьянъ показали, что Салтыкова, какъ они слышали отъ крестьянъ ея, жизнь ведетъ непорядочную и людей своихъ бьетъ и мучитъ. «Три года назадъ», говорили они, «лѣтомъ, изъ села Троицкаго везли чрезъ ихъ деревню мертвое тѣло дѣвки, при чемъ провожавшіе разсказывали, что дѣвка та убита помѣщицею, и они видѣли на тѣлѣ ея съ рукъ и съ ногъ кожа и съ головы волосы сошли». Провожавшіе везли тѣло, для объявленія, въ московскую губернскую канцелярію; при нихъ былъ сотскій, который взялъ изъ вотчины ихъ конвой въ 6 человѣкъ. Послѣдніе проводили тѣло до владѣнія Донскаго монастыря, деревни Семеновской. Потомъ по слѣдствію оказалось, что убитая была — Ѳекла Герасимова. Лѣтомъ 1762 г., она, вмѣстѣ съ другими дѣвками, за нечистоту въ мытьѣ платья и половъ, была сѣчена, по приказу помѣщицы, розгами, послѣ чего ее заставляли опять мыть полы. Хотя Герасимова «отъ сѣченія уже и ходить на ногахъ не могла, но помѣщица била ее еще скалкою». «Послѣ побой тѣхъ Герасююва находилась чуть жива: и волосы были у ней выдоаны, и голова проломлена, и спина гнила». Староста села Троицкаго, Иванъ Михаиловъ, который прежде скрывалъ преступленія своей барыни, рѣшился везти мертвое тѣло Герасимовой въ Москву, въ губернскую канцелярію. Тамъ тѣло осматривалъ лекарь Ѳедоръ Смирновъ, причемъ «явились на томъ тѣлѣ — на плечахъ и спинѣ — синіе знаки и опухоль, на поясницѣ и крестцѣ раны, голова и лѣвый високъ и глазъ въ разныхъ мѣстахъ пробиты и сини».
Повальный обыскъ Циціанова продолжался довольно долго. При этомъ вотчинъ коллегіи-экономіи деревни Саларевой и села Орлова — дьячекъ, двое старостъ, сотскій и 77 человѣкъ крестьянъ разсказали, что Салтыкова «жизнь свою продолжаетъ въ худомъ состояніи, потому что крестьянъ своихъ посылаетъ на работу, не давая имъ никакого пропитанія, и тѣ крестьяне ея ходятъ и кормятся мірскимъ подаяніемъ; отъ людей же ея и крестьянъ слышали жалобы, что она ихъ бьетъ и мучитъ, а o смертныхъ ею убійствахъ людей ея они не вѣдаютъ и очевидно того не видали». «Только третій годъ», продолжали они, «какъ близъ вотчины своей копали прудъ, тогда пришелъ къ нимъ староста салтыковской Иванъ Михайловъ, извѣщая, что оная помѣщица его убила дѣвку свою до смерти, а имя ея не объявилъ, и требовалъ, чтобы ту дѣвку осмотрѣть, куда отъ нихъ міромъ посланъ былъ крестьянинъ Петръ Куракинъ, и возвратясь объявилъ, что онъ съ прочими окольными сторонними людьми ту дѣвку, избитую, всю въ крови, видѣлъ, и мертвое ея тѣло повезено въ Москву, которое и онъ съ прочими провожалъ». Вѣдомства коллегіи-экономіи, села Семеновскаго, староста и 11 человѣкъ крестьянъ' показали, что третій годъ тому назадъ, лѣтомъ, староста и крестьяне Салтыковой привезли въ ихъ село мертвое тѣло дѣвки и передали стоящимъ въ селѣ «на бекетѣ» солдатамъ, причемъ староста говорилъ, что она убита помѣщицею, и они видѣли на томъ мертвомъ тѣлѣ струпъ: кожа сошла и видно, что обварена". Часовые отвезли тѣло въ Москву, въ сыскную команду, гдѣ оно и было принято.
Собранныя Волковымъ и Циціановымъ свѣдѣнія, съ обширнимъ извлеченіемъ изъ нихъ, коллегія, 25-го апрѣля 1765 г. представила Сенату, который, 20-го октября того же года, предписалъ: повѣрить экстрактъ съ подлинными дѣлами, для чего вытребовать ихъ изъ Сыскнаго приказа и губернской полиціймейстерской канцеляріи, и разсмотрѣть, правильно-ли дѣла произведены, нѣтъ-ли въ нихъ какого упущенія или кому понаровки, чѣмъ рѣшены или остались безъ рѣшенія, законно-ли были истязаны доносители; «при чемъ и о показанныхъ на судей и канцелярскихъ служителей и другихъ чиновъ подаркахъ, противъ доносительскаго объявленія, тѣми, на кого оные написаны и кто оные принималъ, собравъ ихъ всѣхъ, на-крѣпко изслѣдовать же и, по окончаніи всего вышеписаннаго, учиня обстоятельные и краткіе экстракты пунктами, о каждой матеріи порознь, такъ чтобъ на всѣ показанія ясныя и приличныя изъ слѣдствія и изъ обстоятельства дѣлъ по порядку, какъ происходило, были очистки, и къ тому подписавъ приличные указы, а подъ тѣхъ, какъ о Салтыковой, въ чемъ она точно винною состоитъ, описать, такъ-й о другихъ приличившихся противъ того-жъ показать; равно и люди Салтыковой, кто правъ и кто въ чемъ виноватъ, росписать же и о всѣхъ винныхъ и кто чему за свои преступленія, а невинные, какому награжденію подлежатъ по точной силѣ законовъ, приложить свое мнѣніе и со оными экстрактами представить правительствующаго сената въ 6-й департаментъ».
Съ этого только времени, т. е. съ конца октября 1765 года, началось производство настоящаго слѣдствія о преступленіяхъ Салтыковой, хотя коллегія три года раньше, въ 1762 г., могла бы изъ доносовъ Мартынова и Ильина видѣть, что дѣла объ этой помѣщицѣ производились въ московскихъ присутственныхъ мѣстахъ уже съ 1756 г. Коллегія теперь только вытребовала къ себѣ дѣла, въ количествѣ 21, и, разсматривая ихъ, нашла, что доносовъ на Салтыкову было много, изъ коихъ нѣкоторыми обвинялись члены и чиновники: полиціймейстерской канцеляріи — дѣйствительный статскій совѣтникъ Андрей Ивановъ Молчановъ, Сыскнаго приказа — надворный совѣтникъ Петръ Михайловскій (умершій въ началѣ 1765 г.), надворный совѣтникъ Левъ Вельяминовъ-Зерновъ, прокуроръ Ѳедоръ Хвощинскій, актуаріусъ Иванъ Пафнутьевъ, и тайной конторы — секретарь Иванъ Яровъ, — въ полученіи отъ Салтыковой подарковъ; вслѣдствіе этихъ взятокъ, дѣла о жестокостяхъ ея оканчивались всегда въ пользу помѣщицы, а доносители, по наказаніи кнутомъ, или отсылались въ ссылку или отдавались въ распоряженіе помѣщицы, по ея о томъ просьбѣ.
По полученіи дѣлъ, коллегія начала производить слѣдствіе о каждомъ убитомъ или умершемъ отъ побоевъ лицѣ, выписывая жалобы Мартынова и Илыша и прочихъ доносителей по пунктамъ, подвергая, затѣмъ, допросу какъ Салтыкову, такъ и другихъ участниковъ ея преступленій и всѣхъ знавшихъ и слышавшихъ о томъ или другомъ случаѣ убійства или смерти отъ ранъ; допрашивала священника села Троицкаго, Степана Петрова, если дѣло касалось погребенія убитаго или умершаго отъ побоевъ при церкви того села; собирала справки отъ вотчинъ: кто и когда изъ крестьянскихъ женъ и дочерей были взяты помѣщицею въ домъ и куда потомъ дѣвались, и затѣмъ подъ каждымъ обвиненіемъ дѣлала свое заключеніе о положительной виновности Салтыковой въ преступленіи, или оставляя въ большемъ или меньшемъ подозрѣніи, не приписывала ей смерти кого либо, и даже, по нѣкоторымъ, фактически недоказаннымъ) убійствамъ ее оправдывала.
Убійство трехъ женъ конюха Ермолая Ильина: Аксиньи Яковлевой, Катерины Семеновой и Ѳедосьи Артамоновой.
"Въ поданномъ ея императорскому величеству оной Салтыковой отъ людей ея доносителей — Савелія Мартынова и Ермолая Ильина — на нее, Салтыкову, доношеній показано: изъ нихъ, доносителей, Ермолай Ильинъ былъ женатъ на 3-хъ женахъ, изъ коихъ помѣщица третью его жену убила скалкою и полѣномъ до смерти, а при томъ убивствѣ были люди ея Михайла Мартыновъ, да Петръ Ульяновъ; которую приказала снести сверху и заднюю палату и сама (Салтыкова) за ней сошла съ кормилицею Василисою и съ дѣвкою Аксиньею, и въ той задней палатѣ отливали ее виномъ, чтобъ она хотя мало промолвила; а потомъ посылала за приходскимъ священниковъ Иваномъ Ивановымъ, который и пришелъ, но оной жены его уже живой не засталъ и пошелъ обратно, и ту его, Ильина, жену хоронить не сталъ; а оная помѣщица убитое жены его мертвое тѣло, ночнымъ временемъ, съ крестьяниномъ Романомъ Ивановымъ и съ дѣвкою Аксиньею послала въ свое село Троицкое, которые, привезя то мертвое тѣло, отдали старостѣ Ивану Михайлову, а его, Ильина, послѣ того отвозу послала въ то-жъ село ея схоронить, и при томъ сказала ему:
— «Ты хотя и въ доносъ пойдешь, только ничего не сыщешь, развѣ хочешь, какъ и прежніе доносители, кнутомъ (быть) высѣченъ».
«Онъ, убоясь того, что и прежде того по разнымъ убивствамъ доносители высѣчены кнутомъ и сосланы въ ссылку, а другіе съ наказаніемъ кнутомъ отданы для жесточайшаго ея мученія къ ней въ домъ, затѣмъ и не доносилъ».
«Объ убитіи онаго Ильина жены, которую звали Аксиньею, Яковлева дочь, оною Салтыковою, въ 1762 г., въ московской полиціи и въ бывшей правительствующаго сената конторѣ на оную Салтыкову доносили ея-жъ Салтыковой люди: Мелентій Некрасовъ, Володиміръ и Иванъ Шавкуновы, Артемій Тарнохинъ и Игнатій Угрюмовъ, и показывали, что та женка бита ею, помѣщицею, самою, смертно скалкою и полѣньями, отъ которыхъ побои и умре скоропостижно и отвезена въ село Троицкое крестьяниномъ Романомъ Ивановымъ съ дѣвкою Аксиньею и погребена попомъ Петровымъ, и при погребеніи для прощанія былъ и мужъ ея Ермолай Ильинъ за карауломъ, дабы не ушелъ и объ убивствѣ не объявилъ. А o томъ слышали они отъ онаго мужа ея Ильина. А при томъ же показывали, что показанный Ермолай Ильинъ женатъ былъ на 3-хъ женахъ: на первой — Катеринѣ Семеновой, на второй — Ѳедосьѣ Артамоновой, а на третьей — вышеписанной Аксиньѣ Яковлевой, и тѣхъ первыхъ его двухъ женъ она же, помѣщица, била разными побоями, сама, полѣномъ и палкою, а мужъ ихъ Ильинъ попрекалъ, будто бы, за нечистое мытье половъ, — и съ прочими людьми сѣкалъ батожьемъ и плетьми, отъ которыхъ побои и тѣ его двѣ жены въ разныя времена померли, а во сколько времени послѣ побой, — о томъ не упомнятъ; и мертвыя ихъ тѣла — Катерины Семеновой погребено въ Москвѣ, у приходской церкви попомъ Иваномъ Ивановымъ, а Ѳедосьи Артамоновой и Аксиньи Яковлевой — отосланы въ село Троицкое съ крестьянами Давыдомъ и Романомъ Ивановыми, гдѣ попомъ Степаномъ Петровымъ и погребены».
«И по тѣмъ ихъ показаніямъ, по указу изъ оной сенатской конторы, какъ объ оныхъ, такъ и о другихъ, показанныхъ въ убійствѣ отъ нихъ на оную помѣщицу, изслѣдовать велѣно сыскному приказу, для чего изъ того ихъ показанія въ сыскной приказъ послана выписка; но въ томъ сыскномъ приказѣ, по присылкѣ въ оный тѣхъ показателей, мая съ 13-го 1762 г., до взятія того дѣла въ юстицъ-коллегію октября до 18-е число того-жъ году, кромѣ какъ справка съ дѣлами, отъ кого на оную Салтыкову были доносы и о комъ именно и какъ рѣшены, да изъ указовъ выписки, производства никакого не имѣлось».
Объ убійствѣ трехъ женъ Ильина Салтыковою показывала, въ іюлѣ 1762 г., въ московской губернской канцеляріи, мать его вдова Дарья Абрамова во время привоза ею, со старостою Иваномъ Михайловымъ, изъ села Троицкаго, мертваго тѣла дворовой дѣвки Ѳеклы Герасимовой (о которой упомянуто выше); то же самое, въ отношеніи Катерины Семеновой и Ѳедосьи Артамоновой, показалъ Василій Антоновъ, говоря, что «тѣ Ильина двѣ жены померли подлинно отъ побои ея, Салтыковой».
Помѣщица Дарья Салтыкова, по поводу этого обвиненія, въ 1762 г., говорила:
— «Оныхъ женокъ до смерти не убивала и изъ нихъ къ Аксинъѣ Яковлевой приходскаго попа (приводить) исповѣдывать не приказывала, и ту женку хотя за вины и приказывала людямъ, а кому — не упомню, въ разныя времена наказывать розгами, точно умѣренно, а смертныхъ побой ей чинимо не было и сама ее ничѣмъ никогда не бивала. А въ 1761 г., лѣтомъ, а въ которомъ мѣсяцѣ и числѣ — не упомню, въ бытность мою въ селѣ Троицкомъ, оная.женка Аксинья, съ прочими бабами, пришла пѣшкомъ въ то село и жила при мнѣ съ мужемъ своимъ; а какъ я въ осень изъ того села поѣхала въ Москву, то оная женка осталась здоровая. А мужъ ея Ермолай Ильинъ пріѣхалъ со мной въ Москву; и въ томъ же году, зимою, а котораго мѣсяца и числа — не упомню, оный мужъ ея просилъ меня, чтобы отпустить его въ село Троицкое къ ней, женѣ, объявляя, что она больна при смерти, и исповѣдывана, и причащена. Для чего онъ и былъ отпущенъ; а приѣхавъ оттуда, объявилъ, что она умерла и погребена въ томъ селѣ попомъ Петровымъ при немъ, Ильинѣ, при чемъ была и мать его, Илыша, женка Дарья Абрамова».
Въ ноябрѣ 1766 г. Салтыкова къ этому показанію прибавила:
— «Женка Катерина Семенова взята мною была и при мнѣ имѣлась; но во время произвожденія обо мнѣ слѣдствія въ юстицъ-коллегіи, будучи больна долгое время, умре и погребена в*ь Москвѣ; а Ѳелосья Артамонова взята-ль и замужемъ за онымъ Ильинымъ была-ль — за моею болѣзнію и великимъ безпамятствомъ не упомню, но я тѣхъ его женъ никогда, ничѣмъ не бивала и бить никому не приказывала, и померли не отъ моихъ побой».
Убійство Аксиньи Ильиной подтвердили Михаилъ Мартьяновъ, Петръ Ульяновъ, кормилица Василиса Матвѣева и дѣвка Аксинья Степанова. Они говорили, «что помѣщица ихъ — Ермолая Ильина жену, Аксинью, яко бы за нечистое мытье половъ, скалкою и полѣномъ била до смерти, и они все то видѣли; и послѣдъ побои ту жену сверху въ заднюю палату велѣла снести мужу ея, которую и снесъ, куда и она, помѣщица, съ ними, кормилицею и дѣвкою Аксиньею, пришла. И въ той палатѣ ту женку отливали виномъ, чтобы хотя мало промолвила. Тогда помѣщица ихъ за попомъ Иваномъ Ивановымъ посылала-ль — они, Мартьяновъ, Ульяновъ и кормилица, не знаютъ, затѣмъ, что были въ другихъ покояхъ». А дѣвка Аксинья показала, «что оная помѣщица за помянутымъ попомъ посылала, но онъ той женки уже живой не засталъ и сказалъ, что-де мертвую исповѣдывать и пріобщать не можно, и для того она, помѣщица, ту мертвую женку съ нею, Аксиньею, и съ крестьяниномъ Романомъ Ивановымъ отослала въ село Троицкое, которую она и отвезла и отдала старостѣ Ивану Михайлову».
Крестьянинъ Романъ Ивановъ подтвердилъ отвозъ съ Аксиньею въ село. Троицкое мертваго тѣла послѣдней жены Ильина, которое онъ со старостою Михайловымъ и попомъ Петровымъ, при Аксиньѣ, схоронилъ, а Михайловъ подтвердилъ принятіе тѣла и погребеніе его попомъ при Аксиньѣ и самомъ Ильинѣ.
Священникъ московскій, Иванъ Ивановъ, въ 1762 году, показалъ, «что онъ въ домъ къ оной Салтыковой призыванъ былъ, только оной женки живой уже не засталъ и затѣмъ погребать не сталъ; а отчего*га женка умерла и убита-ли или нѣтъ, — не знаетъ и ни отъ кого не слыхалъ»; а сельскій священникъ Петровъ отозвался, что дѣйствительно хоронилъ Ильину при означенныхъ лицахъ и при мужѣ убитой, который передавалъ ему, что жена его умерла отъ побоевъ госпожи. Что же касается смерти другихъ женъ Ильина, то Петровъ отозвался, «что Ѳедосью Артамонову похоронилъ-ли, за множествомъ ихъ не упомнитъ», а относительно Катерины Семеновой коллегія оговорила, что «попъ Ивановъ, во время производства слѣдствія прежними производителями, былъ не спрошенъ, а нынѣ объявлено, что онъ умеръ въ декабрѣ 1763 года».
Юстицъ-коллегія заключила обвиненіе Салтыковой въ убійствѣ трехъ женъ Ильина слѣдующимъ мнѣніемъ: «женки Аксиньи Яковлевой смерть, что отъ побои оной, Салтыковой, послѣдовала, обстоятельства дѣла довольно доказываютъ слѣдующее: 1) она показала, что та женка умерла отъ болѣзни въ деревнѣ и при ней не жила, а приходскій попъ свидѣтельствуетъ, что призванъ (былъ въ Москвѣ) для исповѣди и ее не засталъ живою; слѣдовательно, она жила при ней въ Москвѣ; 2) объ отвозѣ ея мертвой въ село Троицкое и о погребеніи свидѣтельствуютъ: попъ сельскій, крестьянинъ Романъ Ивановъ и дѣвка Аксинья Степанова, которые, по частому въ Такихъ дѣлахъ употребленію ею, Салтыко вою, какъ ниже сего значитъ, соучастники и согласники были, почему и свидѣтельство ихъ сильнѣе почитать должно, ибо оно больше признаніемъ есть, нежели свидѣтельствомъ; 3) когда означенная Салтыкова, уже не одной видѣла отъ побои смерть, какъ изъ послѣдующаго ясно окажется, приключаемую, но нѣсколькимъ, то и случайно совсѣмъ происшедшимъ почитать не можно, понеже она оттого не воздерживалась; да къ тому-жъ, 4) она, Салтыкова въ побояхъ Аксиньи хотя и не призналась, но что сѣчена была — объявила; смерть же двухъ прочихъ женъ Ильина — Семеновой и Артамоновой ей же, Салтыковой, за недоказомъ по обстоятельствамъ дѣла, а паче безъ допросу приходскаго попа, за смертію его, о погребеніи Семеновой, и за отрицаніемъ сельскаго попа въ погребеніи-жъ Артамоновой, приписать сумнительно. Слѣдовательно, и доносителей, такъ какъ бы за недоказъ, винить, за неимѣніемъ способа дойти до точной истины, не можно-жъ. Дѣвка Аксинья, въ отвозѣ мертваго тѣла, вѣдая, какъ и сама показала, что отъ поб#и умерла, равно и попъ за погребеніе того мертваго тѣла, не имѣя никакого виду о исповѣди и причастіи и чѣмъ умерла она, женка, признаются виновными-жъ».
Убійство крестьянина Хрисанфа Андреева.
«Зимою, въ Филиповъ постъ, вечеромъ», показывалъ дворовый человѣкъ Сергѣй Леонтьевъ, «помѣщица била Андреева сама ѣзжалымъ кнутомъ, яко бы за несмотрѣніе его за бабами и дѣвками въ мытьѣ половъ, а потомъ, призвавъ дядю его гайдука Ѳедота Михайлова Богомолова, приказала того Хрисанфа бить тѣмъ же кнутомъ нагова, и онъ, гайдукъ, его билъ, и отъ тѣхъ побои тотъ человѣкъ и на ногахъ стоять не могъ и, поднявъ его, оный гайдукъ отдалъ подъ караулъ, а кому крестьянамъ — тому не упомнитъ затѣмъ, что они были изъ разныхъ вотчинъ для караулу. И тотъ Хрисанфъ во всю ночь стоялъ на морозѣ, а послѣ того введенъ онъ былъ въ палаты, и она, Салтыкова, втайнѣ у себя сама еще била его палкою и при томъ велѣла ему (Леонтьеву) принесть разженные припекательные щипцы, кой онъ, Леонтьевъ, и принесъ, и она, Салтыкова, тѣми разженными щипцами сама брала Хрисанфа за уши и лила горячую воду ему на голову и на лицо изъ чайника и еще палкою била, и какъ упалъ, то и пинками била, отъ котораго бою онъ чуть живъ. Изъ палаты его вынесъ тотъ гайдукъ, и того-жъ дня она, Салтыкова, того битаго человѣка, едва только живаго, въ саняхъ на дву лошадяхъ, со онымъ гайдукомъ Богомоловымъ, послала, а куда — не знаетъ, а потомъ извѣстился онъ, Леонтьевъ, что тотъ Хрисанфъ умре».
Доносители Мартыновъ и Ильинъ писали, «что помѣщица убила Хрисанфа до смерти при себѣ, изъ своихъ рукъ, и велѣла принесть Леонтьеву разженные припекательные щипцы и тѣми щипцами разженными она, помѣщица ихъ, за уши его брала, и оный Хрисанфъ да томъ мѣстѣ умеръ, и то мертвое тѣло гайдукомъ Ѳедотомъ Михайловымъ въ то-жъ село Троицкое свезено. и тамъ онымъ спрятано было въ поварнѣ подъ очагъ». Потомъ Богомоловъ отправился въ Москву доносить объ этомъ преступленіи Салтыковой, но, по случаю «задаренія ею въ Сыскномъ Приказѣ», онъ былъ высѣченъ кнутомъ и возвращенъ помѣщицѣ, которая отослала его въ Троицкое и тамъ держала въ желѣзахъ подъ крѣпкимъ карауломъ.
Богомоловъ — дядя убитаго — показалъ: «что помѣщица била Хрисанфа Андреева ѣзжалою плетью сама, а потомъ, по приказу ее, билъ онъ, Богомоловъ, и отъ тѣхъ побои тотъ человѣкъ былъ безгласенъ и только одно дыханіе имѣлъ, о чемъ онъ объявилъ ей, что умираетъ, и она приказала: „ежели-де онъ будетъ говорить, то бы онъ, Богомоловъ, священникомъ его исповѣдалъ, а ежели говорить не будетъ или умретъ, свезъ (бы) его въ село Троицкое и схоронилъ въ лѣсу или хотя въ воду бросилъ“. Послѣдствія доноса легли всею тяжестію на Богомолова потому, что троицкій староста Иванъ Михайловъ, на котораго гайдукъ ссылался, отъ всего отперся, а Салтыкова въ челобитной увѣряла, что Андреевъ, сосланный въ то село, на скотный дворъ, „за продерзности“, бѣжалъ, „и хотя тѣло его потомъ нашли, занесенное снѣгомъ, близъ Троицкаго, но, по осмотру, на немъ боевыхъ знаковъ не оказалось, окромя того, что видно только у правой руки персты и повыше колѣновъ оклевано птицами“.
Въ дѣйствительности дѣло было такъ: Богомоловъ повезъ Андреева по назначенію, ночью, но на дорогѣ послѣдній умеръ. По пріѣздѣ въ Троицкое, Богомоловъ поставилъ тѣло съ санями въ хлѣвѣ, а потомъ объявилъ старостѣ, что Андреева убила помѣщица, приказывая ему, гайдуку, съ нимъ, Михайловымъ, похоронить тѣло въ лѣсу или въ другомъ мѣстѣ. Богомоловъ даже предлагалъ старостѣ зарыть тѣло на дворѣ, но послѣдній „на то хороненіе“ не согласился и объявилъ ему, „что онаго учинить не можно затѣмъ, что на тотъ дворъ приходятъ къ нему, старостѣ, многіе сторонніе люди и какъ то тѣло усмотрятъ, то ему, старостѣ, можетъ быть послѣдовать истязаніе и онъ въ томъ имѣетъ опасность. А когда-де помѣщица приказала ему то мертвое тѣло въ томъ селѣ схоронить, то, чтобъ онъ, гайдукъ, гдѣ усмотритъ, тамъ бы и схоронилъ“. Тогда Богомоловъ взялъ изъ хлѣва тѣло племянника и при старостѣ снесъ въ поварню, и бросилъ въ подпольѣ. „При томъ, кромѣ ихъ, другихъ не было, а о томъ мертвомъ тѣлѣ онъ, староста, тогда нигдѣ не доносилъ, и онаго тѣла не предъявлялъ затѣмъ, что и прежніе доносители на помѣщицу его за такіе доносы наказаны и въ ссылку посланы“. Когда Богомоловъ объявилъ объ убійствѣ Андреева, то Салтыкова, вытребовавъ къ себѣ Михайлова, добивалась узнать, „гдѣ оное тѣло оный гайдукъ дѣвалъ?“ на что староста отозвался незнаніемъ. Она отправила Михайлова обратно въ Троицкое съ Романомъ Ивановымъ съ тѣмъ, чтобы они отыскали тѣло и схоронили его. По возвращеніи къ помѣщицѣ, староста объявилъ ей, что тѣла не нашли, и объявилъ онъ такъ для того, „что оной гайдукъ на нее о убійствѣ онаго человѣка, Хрисанфа Андреева, уже доноситъ въ Московской полиціи, и буде о томъ мертвомъ тѣлѣ объявить ей, помѣщицѣ, то она можетъ принудить его, старосту, то тѣло куда схоронить. А какъ, по показанію онаго гайдука, оное тѣло станутъ на немъ, старостѣ, взыскивать, то ему и взять его будетъ негдѣ; чего убоясь, такъ ей и объявилъ, а при томъ того опасаясь, что тотъ гайдукъ сказывалъ ему, что того человѣка убила помѣщица и въ томъ бы ему непринять за то какого напраснаго истязанія“.
Какъ ни отзывался Михайловъ совершеннымъ незнаніемъ о мѣстѣ нахожденія тѣла Хрисанфа Андреева, Салтыкова опять послала его съ крестьяниномъ Давыдомъ Ивановымъ искать тѣло, вывезти и бросить гдѣ-нибудь на дорогѣ, а чтобы Михайловъ не помѣшалъ этому, то приказала ему отправиться изъ Троицкаго въ Вокшино. Староста, правда, показалъ Иванову тѣло Андреева, но предупредилъ, чтобы онъ не бралъ его изъ поварни и никуда не бросалъ, представляя ему, что если тѣло будутъ требовать, то онъ, Ивановъ, обязанъ будетъ представить его. Въ отсутствіе Мйхайлова изъ Троицкаго, пріѣзжалъ туда командированный губернскою канцеляріею подпоручикъ Суковъ, „но мертваго тѣла и старосты въ томъ селѣ, по объявленію крестьянъ, не явилось“, при чемъ трое изъ нихъ „объявили Сукову, что такова мертваго въ привозѣ онымъ доносителемъ (Богомоловымъ) не бывало и о томъ мертвомъ тѣлѣ они не слыхали“.
Изъ Вокшина Михайловъ прибылъ, по требованію помѣщицы, въ Москву и въ покояхъ ея видѣлъ чиновника Ивана Никитина Ярова, при которомъ Салтыкова учила старосту, какъ отвѣчать по доносу Богомолова; потомъ она отправила его съ Яровымъ въ домъ послѣдняго, въ Преображенской слободѣ, гдѣ Михайловъ и жилъ трое сутокъ. По истеченіи этого времени, Яровъ призвалъ старосту въ горницу и разспрашивалъ объ Андреевѣ, и когда тотъ разсказалъ все чистосердечно, то Яровъ училъ его не показывать о привозѣ тѣла въ Троицкое и не бояться Богомолова. Послѣ этого наставленія, Яровъ повезъ Михайлова въ губернскую канцелярію; въ Кремлѣ онъ оставилъ старосту на паперти церкви Николая чудотворца Галстунскаго, а самъ пошелъ въ канцелярію. Чрезъ полчаса Яровъ вышелъ на крыльцо съ повытчикомъ Иваномъ Григорьевымъ Толстымъ, который и повелъ Михайлова въ канцелярію, гдѣ показалъ доносъ Богомолова. Согласно наставленія Салтыковой и Ярова, Михайловъ показалъ, что никакого мертваго тѣла Богомоловъ въ Троицкое не привозилъ, ни отъ кого онъ такого не принималъ, гдѣ оно находится — не знаетъ, и не знаетъ ни о томъ, что такой человѣкъ убитъ, ни о томъ, что онъ былъ даже въ домѣ его помѣщицы.
— „Правда“, продолжалъ Михайловъ, „пріѣзжалъ въ Тронцкое какъ-то Богомоловъ, но только затѣмъ, чтобы объявить ему, , что изъ Салтыковскаго дома бѣжалъ дворовый Николай, котораго староста, по приказу помѣщицы, обязанъ былъ доставить въ Москву, въ случаѣ, если онъ покажется въ Троицкомъ“.
Черезъ двѣ недѣли староста отозвался незнаніемъ по этому дѣлу и на допросѣ секретаря Ѳедора Готовцова. Послѣ такого объявленія Михайлова и челобитной Салтыковой о побѣгѣ Андреева, Богомоловъ, за неосновательный доносъ, получилъ 25 ударовъ кнутомъ и возвращенъ помѣщицѣ.
Пока Михайловъ жилъ въ Вокшинѣ, затѣмъ въ Москвѣ у барыни и у Ярова, а потомъ содержался при губернской канцеляріи, Салтыкова узнала, отъ Давыда Иванова. о мѣстѣ нахожденія тѣла Андреева и составила у себя совѣтъ изъ актуаріуса Пафнутьева и Ярова, на которомъ рѣшено было: тѣло Андреева изъ подполья взять и бросить въ полѣ; а когда Ивановъ на то не согласился, то они убѣдили его привезти тѣло въ Москву, на загородной Салтыковской дворъ, для объявленія въ Сыскномъ приказѣ, что Ивановъ и сдѣлалъ вмѣстѣ съ Иваномъ Артамоновымъ. Оттуда тѣло, по приказанію Пафнутьева, было доставлено въ Сыскному приказу; тутъ на дворѣ его осматривали, „въ самыя сумерки“, Пафнутьевъ съ незнакомымъ Иванову и Артамонову человѣкомъ, „повидимому секретаремъ“, и хотя привезшіе тѣло указывали, „что на вискахъ волосы выщипаны и голова вся проломлена“, но Пафнутьевъ отослалъ ихъ за то прочь. Послѣ осмотра, послѣдній приказалъ крестьянину Салтыковой, Ивану Абрамову, росписаться въ пріемѣ тѣла, но тѣло передалъ не ему, а Иванову и Артамонову, которымъ поручилъ везти обратно на загородный дворъ, куда на другой день прислалъ съ гробомъ солдата, „который въ Сыскномъ приказѣ старостою и запираетъ казармы“.
Посланный съ Артамоновымъ свезли тѣло Андреева въ Троицкое, гдѣ оно, послѣ столькихъ мытарствъ, было наконецъ нохоронено священникомъ Петровымъ.
Въ юстицъ-коллегіи Салтыкова по этому дѣлу показала:
— „Назадъ тому года четыре или болѣе, а котораго году, мѣсяца и числа — не упомню, объявленный человѣкъ Хрисанфъ Андреевъ, изъ московскаго моего дому, за продерзности, по приказу моему, отосланъ былъ въ село Троицкое, на скотный дворъ, съ показаннымъ гайдукомъ Ѳедотомъ Михайловымъ. Я въ то время была больна. Тотъ гайдукъ, возвратясь, объявилъ, что онъ, Хрисанфъ, туда отвезенъ и на скотный дворъ отданъ. А послѣ того, дней чрезъ пять, оный же гайдукъ, Ѳедотъ, посланъ же вторично въ то село Троицкое для взятія въ Москву копченой ветчины, и какъ возвратился, то я его и о показанномъ Хрисанфѣ спрашивала, что онъ на скотномъ-ли дворѣ живетъ и ходитъ-ди за.скотиною? На оное объявилъ, что тотъ человѣкъ сбѣжалъ, а потомъ и гайдукъ, побывъ въ домѣ дней близъ десяти или меньше. бѣжалъ же и доносилъ въ московской полиціи, яко бы оный человѣкъ, Хрисанфъ, умеръ отъ побои моихъ; а я его ничѣмъ не била и бить его никому не приказывала, и припекательными щипцами за уши не брала, и на голову горячую воду не лила, и о томъ и отъ означеннаго гайдука и въ показаніи тогда не было и нынѣ показано ложно“.
Затѣмъ, Юстицъ-коллегія подвергла допросу Пафнутьева, Ярова и Толстаго, но они отъ всего отперлись, Всѣ эти лица показывали, что они между собою незнакомы, у Салтыковой не бывали и совѣтовъ не давали; Михайлова, Иванова и Артамонова не видали; староста у Ярова не жилъ и послѣдній его въ Еремлъ не возилъ и Толстому не представлялъ; Пафнутьевъ на загородной дворъ не ѣздилъ, мертваго тѣла къ Сыскному приказу не привозилъ, осмотра ему не дѣлалъ и обратно привозчикамъ не возвращалъ, солдата съ гробомъ не посылалъ, а Толстой Ярова, какъ показываетъ Михайловъ, не видѣлъ. Солдатъ сыскнаго приказа, Михаилъ Алексѣевъ, тоже не подтвердилъ ссылку на него Иванова и Артамонова. По его словамъ, получивъ отъ секретаря Донскаго (уже умершаго) бумагу о погребеніи тѣла Андреева, „онъ въ то село, нанявъ своимъ коштомъ извощика, и поѣхалъ; а какъ пріѣхалъ, то означенное мертвое тѣло стояло у церкви на паперти, положенное въ гробѣ, а кѣмъ положено — того онъ не знаетъ, и ту память (бумагу) оному попу объявилъ, который то тѣло съ крестьянами оной Салтыковой, а съ кѣмъ, имянъ не знаетъ, и погребъ; и послѣ того онъ, Алексѣевъ, возвратился и оному секретарю Донскому объявилъ“.
Весьма интересно мнѣніе коллегіи по дѣлу Андреева: оно много дополняетъ собою разсказанное здѣсь объ убійствѣ этого несчастнаго и о порядкѣ дѣлопроизводства въ 1759—1762 годахъ въ московскихъ присутственныхъ мѣстахъ. Коллегія писала: „хотя часто помянутая Салтыкова въ показанномъ бою и мученіи человѣку своему Хрисанфу Андрееву, какъ и во всемъ прочемъ, запиралась, но всѣ обстоятельства дѣла, а наипаче села ея подмосковнаго Троицкаго старосты Ивана Михайлова, при послѣднемъ ему нынѣ допросѣ, въ сходственности всѣхъ тогда доносителей показанныхъ окрестностей, признанія, ея причиною смерти онаго Андреева доказываютъ, особливо когда уже ея безчеловѣчная въ поступкахъ съ рабами и съ рабынями жестокость явна оказалась. Не токмо мѣры наказанія обыкновеннаго съ нимъ, Андреевымъ, преступила, но нѣкоторый родъ мученія, христіянамъ неизвѣстнаго, употребила: разженными щипцами припекательными тянувше за уши и обливая голову горячею изъ чайника водою. Явочная челобитная въ побѣгѣ записана ноября 22-го (1759 г.), а доносъ уже былъ 19-го числа, а потому отъ нея самой мертвое тѣло въ Сыскномъ приказѣ объявлено безъ обстоятельствъ, отъ кого она объ немъ извѣстилась и кѣмъ сыскано. Мертвое тѣло объявлено отъ Салтыковой ноября 27-го (1759 г.) въ Сыскной приказъ, а уже 26-го ноября изъ губернской (канцеляріи) офицеръ посланъ былъ для взятія того тѣла, о чемъ и ей не знать не можно. На челобитной оной, при которой мертвое тѣло объявлено, нумера нѣтъ по входящему. Въ осмотрѣ выговорено, что на тѣлѣ, въ разныхъ мѣстахъ, повидимому, птицами оклевано, которая догадка — подозрительная и съ чего то написано, — трудно познать. Всѣ дѣла объ, ономъ Хрисанфѣ Андреевѣ производствомъ непорядочны и къ подозрѣнію въ томъ, что ей, Салтыковой, помогали производители оныхъ къ прикрытію сего поступка, сумнѣніе довольное подаютъ, а именно: изъ губернской Московской канцеляріи въ Сыскной приказъ дѣло и колодники почему посланы февраля 12-го (1760 г.), какъ въ доношеніи значитъ, а въ Сыскной приказъ получено и помѣчено апрѣлемъ 3-мъ и тѣмъ числомъ въ томъ Пафнутьевъ канцеляристъ за протоколиста и росписался; а по тому дѣлу рапортъ, отъ поручика Сукова, посланнаго отъ московской губернской канцеляріи для осмотру въ село Троицкое, помѣченъ 2-мъ ноябремъ; рапортъ писанъ ноября 29-го, а онъ и посланъ былъ 26-го ноября, что совсѣмъ невозможно быть кажется. Въ Судной приказъ запросъ о Богомоловѣ посланъ, а отъ онаго отвѣтствовано о Андреевѣ, съ чего видно: запросъ къ протоколу Сыскнаго приказу посланъ отъ дѣла объ осмотрѣ мертваго тѣла онаго Андреева за рукою Пафнутьева; (имъ же) отвѣтствовано и сообщена челобитная Салтыковой; а объ осмотрѣ, изъ чего запросъ посланъ и въ немъ именно и мѣсяцъ упомянутъ, по дѣлу ни слѣдовъ нѣтъ, да и опредѣленію-жъ на то нѣтъ. Мертвое тѣло отдано тѣмъ, кто оное привезъ, а росписался другой крестьянинъ, и другія, въ экстрактѣ изъясненныя, неисправности оказались Пафнутьева и другихъ, по которымъ всѣмъ резонамъ Коллегія: 1) причиною смерти признаетъ Салтыкову; 2) причиною того, что доноситель, яко бы за ложный доносъ высѣченъ кнутомъ, между прочимъ признаетъ первѣйшаго тогдашняго лжесвидѣтеля старосту Ивана Михайлова, который нынѣ во всемъ противъ показанія доносителя признался, чѣмъ онъ жестокое и заслужилъ наказаніе; 3) Пафнутьевъ за непорядочное дѣлопроизводство не меньше заслуживаетъ наказанія, о чемъ о всемъ во мнѣніи прописано ниже сего; 4) Яровъ отъ подозрѣнія на него, безъ точнаго въ показуемомъ на него доказательствѣ, присягою очистился; 5) хотя по напрасному претерпѣнію наказанія Ѳедотъ Михайловъ (Богомоловъ) и могъ, по разсужденію коллегіи, въ награжденіе свободу получить, но по винѣ, которая на третій пунктъ въ разсужденіи изъяснена, самъ себя лишилъ того награжденія“. Въ этомъ 3-мъ пунктѣ, дѣло идетъ объ убійствѣ Аксиньи, Анны Васильевой, Акулины Андреевой, Аграфены Михайловой, Аграфены Алексѣевой и Ирины Харламовой Унженской, при чемъ сказано, что доноситель крестьянинъ Ивановъ, тотъ самый, который ѣздилъ искать тѣло Андреева, по фамиліи Осоминъ (Соминъ), былъ наказанъ за неосновательный доносъ, медаду прочимъ, по свидѣтельству Ѳедота Богомолова, „которое онъ, потомъ отмѣня, повергъ себя винѣ немалой“,
Убійство дворовой дѣвушки Марьи Петровой.
Въ 1759 году, Дарья Салтыкова ѣздила на богомолье въ Кіевъ. Она отправилась туда въ началѣ весны и, возвращаясь въ Москву, на пути въ Троицкое, остановилась на нѣсколько времени въ имѣніи своемъ — сельцѣ Вокшинѣ (Оксино тожъ). Тотчасъ же по прибытіи, въ октябрѣ мѣсяцѣ, убила дѣвку свою Марью Петрову.
Дѣло было такъ: сначала Салтыкова била Петрову скалкою за нечистое мытье половъ. Натѣшившись, она приказала Богомолову бить ее ѣзжалымъ кнутомъ, „который и билъ; и послѣ побой, онъ же, Богомоловъ, по приказу же ея, Салтыковой, гонялъ ту дѣвку тѣмъ же кнутомъ въ прудъ, которая, бывъ въ прудѣ по горло, изъ того пруда выгнана, и потомъ паки заставляли мыть полъ, но отъ такихъ побои и мученья мыть уже не могла; и тогда-жъ она, помѣщица, била ту дѣвку падкою, а оной гайдукъ билъ (ту дѣвку) съ нею, по перемѣнамъ, за то, будто-бъ она ругается и полъ мыть не хочетъ; и отъ тѣхъ побои та дѣвка Марья въ тѣхъ же хоромахъ, того-жъ дня, въ вечеру, умерла, и изъ хоромъ тотъ гайдукъ мертвое оной дѣвки тѣло вытащилъ въ сѣни“.
Убитая пробыла въ прудѣ съ четверть часа, и когда одинъ изъ дворовыхъ — Семенъ Фшшиповъ пожелалъ взглянуть на, это зрѣлище, то Салтыкова отослала его прочь, говоря, „что-де ему того смотрѣть дурно“, почему Филипповъ и ушелъ въ поварню. Кромѣ доносителей — Мартынова и Ильина, убійство Петровой, перевозъ тѣла ея и зарытіе въ землю, удостовѣрили своими показаніями: дѣвка Аксинья Степанова, кормилица Василиса Матвѣева, Андрей Алфимовъ, Николай Артемъевъ, Сергѣй Леонтьевъ, Семенъ Филипповъ, Алексѣй Савельевъ, Ульянъ Андреевъ и староста Иванъ Михайловъ.
Позднимъ вечеромъ того же дня, Богомоловъ и Аксинья Степанова повезли тѣло убитой въ Троицкое на двухъ парахъ лошадей, которыхъ запрягалъ Богомоловъ и, по прибытіи, передали тѣло старостѣ Михайлову, поставя тѣло въ банѣ. Богомоловъ, вѣроятно по приказанію Салтыковой, уговаривалъ священника Степана Петрова похоронить убитую, приписывая ея смерть болѣзни, но тотъ требовалъ удостовѣренія отъ духовнаго отца умершей въ ея исповѣди и причащеніи. Салтыкова выѣхала изъ Вокшина въ тотъ же день, ночевала въ другомъ своемъ имѣніи — Бѣгичевѣ, и, по пріѣздѣ въ Троицкое, велѣла Богомолову снести мертвое тѣло въ лкъ и зарыть въ землю; „сама же во всю ночь ходила по хоромамъ со свѣчею смотрѣть: не ушелъ-ли кто подглядѣть, гдѣ похоронятъ въ лѣсу“.
Богомоловъ со старостою исполнилъ приказъ: они вывезли тѣло въ телѣгѣ и зарыли. На другой день Салтыкова послала въ Москву, къ человѣку своему Мартьяну Зотову, письмо, приказывая, чтобъ онъ подалъ челобитье о томъ, что Петрова бѣжала изъ Вокшина; что тотъ и сдѣлалъ.
На допросъ коллегіи Салтыкова отвѣчала:
— „Въ 1759 г., въ октябрѣ мѣсяцѣ, я оную дѣвку, которая изъ Ветлужской вотчины, а которой деревни — не упомню, Марью Петрону, сама не бивала и никому бить ничѣмъ не приказывала; а въ бытность мою въ селѣ Вокшинѣ, оная дѣвка, по приказу моему, послана была въ село Троицкое съ гайдукомъ Ѳедотомъ Михайловымъ (Богомоловъ) и съ крестьянами, а съ кѣмъ — не знаю; а по пріѣздѣ моемъ въ то село Троицкое, того-жъ дня, оной гайдукъ объявилъ мнѣ, что та дѣвка съ дороги отъ него бѣжала, за что тотъ гайдукъ отъ меня и наказанъ былъ того-жъ числа, и о побѣгѣ той дѣвки приказала словесно, а чрезъ кого — не помню, чтобъ человѣкъ мой, Мартьянъ Зотовъ, записалъ явочное челобитье; и гдѣ та дѣвка — я неизвѣстна, а o убійствѣ ея показано на меня напрасно“.
Коллегія постановила слѣдующее заключеніе: „и сей дѣвкѣ Марьѣ Петровой смерть дѣйствительно ей, Салтыковой, по ея явившимся въ другихъ случаяхъ свирѣпостямъ, причитается, потому что: 1) явилась взята въ домъ ея изъ Унженской деревни; 2) всѣ люди, а наипаче сообщница ея въ такихъ худыхъ дѣлахъ, дѣвка Аксинья, сходственно съ доносомъ показала; 3) по многимъ вышепрописаннымъ ея, Салтыковой, поступкамъ, явилось, что она безчеловѣчныя наказанія употреблять обычай имѣла; какъ по сему дѣлу битую жесточайше вогнать, почти въ зимнее время, то есть въ октябрѣ мѣсяцѣ, приказала въ воду, а потомъ заставляла опять мыть полъ и называетъ ея изнеможеніе въ томъ нехотѣніемъ, и за то опять бить велѣла, а сія жестокость не инако, какъ смерть приключить и могла, къ которому беззаконію и то приложила, что безъ исповѣди и причастія въ лѣсу зарыть велѣла. По ея прочимъ поступкамъ, Коллегія и по сему дѣлу далѣе слѣдовать за ненужное почитаетъ, особливо, чтобъ продолженія большаго произойти не могло, но какъ наискорѣе правосудіемъ дѣло было окончено“.
Убійство жены двороваго — Анисьи Григорьевой.
Въ декабрѣ 1757 г. Салтыкова била скалкою и валькомъ женку Григорьеву, а потомъ конюхи Богомоловъ и Ильинъ сѣкли ту женку розгами и батожьемъ. Во время битья, Григорьева выкинула мертваго младенца, котораго жена Ильина — Катерина Семенова (убитая послѣ см. о ней выше) зарыла въ землю у церкви. Салтыкова послала за священникомъ Введенской церкви Иваномъ Ивановымъ, но онъ живой ея не засталъ, „и оная умерла безъ исповѣди и причастія“. Когда Ивановъ отказался хоронить „требуя объявленія похоронной“, помѣщица послала за капитаномъ съѣзжей команды Николаемъ Телѣжкинымъ для осмотра тѣла. При этомъ осмотрѣ явилось, „что на тѣлѣ той женки оказались видны рубцы отъ сѣченья и противъ сердца на спинѣ немалая рана и спина вся посинѣла“, при чемъ мужъ объявилъ Телѣжкину, что жена его была бита помѣщицею валькомъ и палкою, отъ чего и умерла.
По распоряженію полиціймейстерской канцеляріи, тѣло отвезли въ сухопутный госпиталь „для анатоміи“, при чемъ явилось по всей спинѣ и по обоимъ бокамъ кожа и мясо, даже до самыхъ внутренностей согнили; по вскрытіи же живота, на желудкѣ и на печени была инфламмація». Тѣло Григорьевой было отдано на другой день человѣку Салтыковой, Алексѣю Степанову, съ мнѣніемъ конторы госпиталя, «что отъ вышеписанныхъ причинъ умре». Степановъ привезъ тѣло съ этимъ мнѣніемъ въ церковь къ священнику Иванову, который и похоронилъ Григорьеву наканунѣ Рождества. Мужъ умершей, Трофимъ Степановъ, объявилъ о такой смерти своей жены въ полиціи, а Салтыкова, чрезъ Мартьяна Зотова, подала челобитную о побѣгѣ Степанова, прося показанію его не вѣрить, «а учиня ему за побѣгъ наказаніе кошками, отдать ей». Такъ какъ, по доносу Трофима Степанова, жена конюха Катерина Ильина и дворовый Ѳедоръ Ивановъ Соминъ отозвались незнаніемъ того, что помѣщица и конюхи били Анисью, увѣряя, что объ этомъ они не слышали отъ умершей, что она отъ родовъ лежала въ болѣзни недѣли съ двѣ и при смерти была исповѣдана и пріобщена, то полиціймейстерская канцелярія заключила дѣло тѣмъ, что отдала Степанова въ распоряженіе помѣщицы.[4]
Салтыкова показывала:
— «Оная женка была больна и по исповѣди и причастіи умерла; а для похоронъ у приходской церкви не допущена мужемъ ея, который доносилъ въ полицію, яко бы оная умерла отъ побой, и во свидѣтельствѣ была Ермолая Илъина жена Катерина, а убійства не показывала, а утверждала, что она во болѣзни умерла, и отослана была изъ полиціи въ госпиталь и оттуда съ письмомъ прислана къ приходской церкви, гдѣ и погребена». На дополнительномъ допросѣ, въ ноябрѣ 1766 г., Салтыкова говорила: «женка Анисья Григорьева, которая была въ анатоміи, когда была больна, просила я доктора Гевита, чтобъ ее осмотря, отчего она больна, попользовалъ; на что тотъ докторъ мнѣ объявилъ, что у той женки былъ сперва чирей. но потомъ отъ простыхъ лекарствъ прикинулось и сдѣлался ракъ, зачѣмъ и лечить не взялся. Да та женка тому доктору и сама сказывала, что у ней былъ чирей и она лечила простымъ лекарствомъ и тѣмъ растравила».
Разсматривая это дѣло, Коллегія нашла, что полиція, имѣя рапортъ капитана Телѣжкина, заявленіе мужа Григорьевой о смерти ея отъ побоевъ и медицинскій осмотръ, «по которому явилось на всей спинѣ и по обѣимъ бокамъ кожа и мясо до самыхъ внутренностей согнило, а по вскрытіи живота, на желудкѣ и на печени была инфламація, отъ каковыхъ-де причинъ и умре, — никакой предосторожности ко изысканію истины не употребила и оставила въ молчаніи»; что и послѣ доноса мужа умершей и показанія Катерины Ильиной о зарытіи тѣла мертваго младенца, «полиція ко изысканію самой истины не приступила и никакой въ томъ строгости не употребила»: она не допрашивала ни Богомолова, ни Ильина, истязывавшихъ Григорьеву, не подвергла допросу священника Иванова, который, по показанію Катерины Ильиной, будто бы, исповѣдывалъ и причащалъ ее; что въ протоколѣ полиціи написано, что будто бы Ивановъ, исповѣдывая Григорьеву, не слышалъ отъ нея объявленія, чтобы она была кѣмъ бита и не видѣлъ никакихъ отъ побоевъ знаковъ, но ни въ дѣлѣ, ни въ протоколѣ никакого подобнаго показанія Иванова не заключается; что наказывали Григорьеву Богомоловъ и Ильинъ, а полиція спрашивала о наказаніи у Ѳедора Сомина. Коллегія поэтому подвергла допросу дѣйствительнаго статскаго совѣтника Молчанова и заключила дѣло слѣдующимъ мнѣніемъ: «женки Анисьи Григорьевой смерть, по самой справедливости, по точному свидѣтельству попа, отъ съѣзжей офицеровъ и самой анатоміи приписывается побоямъ отъ Салтыковой. Упущенія по сему дѣлу московской полиціи хотя, по большей части, и до производителей принадлежатъ, но и присутствующіе не безвинны.
Однако, какъ оное происходило до состоянія имянныхъ ея императорскаго величества всемилостивѣйшихъ 1762 года, сентября 22-го и октября 25-го указовъ; къ тому-жъ во взяткахъ, по недоказу, Молчановъ и присягою очистился, то и осужденію (его) точно, по винѣ, въ силу законовъ, Коллегія не можетъ приступить».
Убійство двороваго человѣка Лукьяна Михѣева.
Осенью 1761 года, въ селѣ Троицкомъ, Салтыкова, взявъ за волосы племянника Ульяна Андреева — Лукьяна Михѣева, «била его головою объ стѣну сама, приговаривая, чтобъ онѣ ей не ругался»; отчего Михѣевъ «и на ногахъ стоять не могъ и обставленъ былъ стульями». Андреевъ вынесъ племянника «въ заднюю», позвалъ священника Степана Петрова, который исповѣдывалъ Михѣева «глухою исповѣдью» и причастилъ.
Люди Салтыковой Алексѣй Степановъ и Алексѣй Савельевъ показали, «что онаго человѣка помѣщица сама объ стѣну головою подлинно била смертно, а потомъ били они — свидѣтели». Рано утромъ на другой день, послѣ исповѣди и причастія, Михѣевъ умеръ и. похороненъ священникомъ Петровымъ въ селѣ Троицкомъ. Этотъ священникъ показывалъ, что Михѣева онъ исповѣдывалъ «глухою исповѣдью» и причастилъ, который въ раннія обѣдни и умеръ, но что при исповѣди Михѣевъ «ему, попу, сказывалъ, что онъ битъ, по приказу помѣщицы, людьми ея».
Салтыкова на допросѣ отвѣчала:
— «Въ прошломъ 1761 году, въ осень, въ сентябрѣ мѣсяцѣ, въ подмосковной вотчинѣ, селѣ Троицкомъ, двороваго человѣка Лукьяна Михѣева за волосы и головою объ стѣну я не бивала. А въ томъ селѣ въ то время была, и въ ту мою бытность онъ, Михѣевъ, въ томъ селѣ былъ и имѣлся болѣнъ, за которымъ ходилъ дядя его родной Ульянъ Андреевъ, и въ той болѣзни онъ. Михѣевъ, по исповѣди и причастіи того-жъ села (священникомъ) Степаномъ Петровымъ, умре и погребенъ въ томъ селѣ при церкви; а сколько времени былъ болѣнъ — того не упомню».
Коллегія въ заключеніи своемъ по этому дѣлу полагала: «что хотя показаніе священника и содержитъ въ себѣ разнорѣчіе въ томъ, что (первоначально) показалъ, что глухою исповѣдью исповѣдывалъ, а потомъ, что тотъ умирающій сказалъ, что битъ людьми, но, по жестокосердію ея, Салтыковой, и смерть его, Лукьяна Михѣева, а особливо потому, что, по битіи, на другой день умеръ, приписывается, между прочимъ, ей же, Салтыковой».
Убійство шести дворовыхъ дѣвицъ.
Одинъ изъ дворовыхъ, Родіонъ Тимоѳеевъ, обвинялъ Салтыкову въ смерти отъ побоевъ ея дѣвокъ: Авдотьи Ерофѣевой, Татьяны Антиповой, Лукерьи Васильевой, Надежды Васильевой, Настасьи Гавриловой и Аграфены Тимоѳеевой.
Справками отъ вотчинъ доказано, что дѣвки эти были взяты въ разное время въ господскій домъ; конюхъ Давидъ Ивановъ удостовѣрялъ также, «что онѣ всѣ имѣлись при ней въ томъ домѣ, о чемъ онъ заподлинно знаетъ, потому что ихъ всѣхъ въ томъ домѣ видѣлъ, и изъ нихъ дѣвку Аграфену, тому лѣтъ семь, оная помѣщица, призвавъ его, Давида, къ себѣ въ покой, приказала съ отцомъ ея отвезть въ село Троицкое; почему онъ, съ тѣмъ ея отцомъ, въ то село и отвезъ, и дорогою видѣлъ у той дѣвки оба уха разбиты, при чемъ та дѣвка ему, Давиду, и отцу ея сказывала, что ее била помѣщица; и, не доѣхавъ до того села, дорогою, та дѣвка отъ того бою умре и мертвое тѣло въ ономъ селѣ отдали старостѣ Ерофѣю Архипову (который въ бѣгахъ), которое и похоронили съ попомъ Петровымъ».
Мать Аграфены — Варвара Тимоѳеева показывала, по слухамъ другихъ, что дочь ея умерла отъ побоевъ помѣщицы. Крестьяшитъ Романъ Ивановъ отвѣчалъ на допросѣ, «что таковыя по именамъ дѣвки къ помѣщицѣ въ дворовыя взяты-ль были и у нея имѣлись-ли, и куда выбыли или оныя ею побиты и имъ, Романомъ, въ село Троицкое отвезены были-ль, — о томъ, за много прошедшимъ временемъ, не упомнитъ». Староста Иванъ Михайловъ говорилъ, что дѣвка Авдотья Ерофѣева была привезена въ Троицкое мертвая, но кѣмъ и когда — сказать не могъ; что же касается другихъ, «то имѣлись-ли и куда дѣвались, или померли, и отъ побой-ли помѣщицыныхъ, или сами собою, и гдѣ погребены, — онъ, Михайловъ, за многимъ къ нему битыхъ, живыхъ и мертвыхъ, привозомъ, о именахъ оныхъ упомнить и точно показать не можетъ». Запамятованіемъ объ этихъ лицахъ, исключая Ерофѣевой, отозвался и священникъ Степанъ Петровъ.
Дарья Салтыкова на это обвиненіе показала: — «Подмосковной ея вотчины, изъ деревни Телячковой, крестьянскія дочери, дѣвки: Авдотья Васильева, Надежда Васильева-жъ, Настасъя Гаврилова, Аграфена Михайлова (Тимоѳеева), въ домъ взяты были-ль — о томъ я, за всегдашнею моею головною болѣзнію и отъ того безпамятствомъ, не упомню, и тѣ дѣвки нынѣ гдѣ имѣются и въ живыхъ-ли — о томъ я сказать и показать не могу; но тѣхъ дѣвокъ я не бивала и бить никому не приказывала».
По дѣлу объ убійствѣ поименованныхъ шести дѣвокъ Коллегія заключила, что «хотя ея, Салтыковой, показаніе, по запирательству во всемъ, особливо и въ томъ, въ чемъ уже всѣ обстоятельства ее винною быть обличаютъ и малаго увѣренія не дѣлаетъ, наипаче когда и предписанныя отъ всевысочайшаго ея императорскаго величества всемилостивѣйшей государыни милосердія и человѣколюбія способы, то есть чрезъ священника нѣсколько недѣль увѣщаніе и показаніе надъ виновнымъ пытки, не подѣйствовали, въ чаяніи, можетъ Богъ, не хотя ея вѣчной погибели, сердце ея окаменѣнное, умягчивши, и склонитъ къ раскаянію столь сихъ злыхъ дѣлъ, — нынѣ она, Салтыкова, какъ и о прочихъ допрашивана, но куда онѣ дѣвались — вѣроятнаго отводу учинить не могла, да и попъ объ одной дѣвкѣ, равно и крестьянинъ Давидъ Ивановъ о другой дѣвкѣ-жъ, показали сходственно съ доносомъ; но, не имѣя, кромѣ того, о смерти ихъ отъ побоевъ-доказательствъ, — приписать ей, Салтыковой, смерть оныхъ Коллегія почитаетъ за сумнительное»;
Убійство вдовы Ирины Алексѣевой.
Крестьянинъ Василій Антоновъ обвинялъ также Салтыкову въ смерти отъ побоевъ вдовы Ирины Алексѣевой, отъ которыхъ она, будто бы, умерла безъ исповѣди.
Дарья Салтыкова на допросѣ показала: «въ сельцѣ Бѣгичевѣ крестьянская женка Алексѣева не токмо, чтобъ, много тому лѣтъ съ восемь, въ помѣщичій въ той деревнѣ домъ взята или-бъ, по приказу моему, кѣмъ людьми моими бита была; но я ее, Ирину, не знаю и о имени ея никогда не слыхивала, и была-ль такая именемъ у меня въ крестьянствѣ въ той деревнѣ — не знаю». Говоря это, Салтыкова была совершенно права, потому что Ермолай Ильинъ и Николай Артемьевъ показали въ коллегіи, что они и прочіе конюхи Алексѣевой не били и бить имъ ее помѣщица не приказывала. «Но тому лѣтъ съ 15 или болѣе (около 1750 г.), а точно показать не могутъ, оной помѣщицы ихъ мужъ ротмистръ Глѣбъ Алексѣевъ, сынъ Салтыковъ, какъ случился тогда быть въ объявленномъ сельцѣ Бѣгичевѣ, тогда той вотчины отъ старосты, да и отъ сына ея — Давида Иванова (конюха, который, какъ Романъ Ивановъ и Аксинья Степанова, занимался, по приказу помѣщицы, вывозомъ мертвыхъ и битыхъ въ село Троицкое), донесено было тому помѣщику, что оная женка производитъ непристойныя дѣла и незнаемо какъ портитъ свадьбы; почему тотъ помѣщикъ оную женку взялъ передъ себя и ее спрашивалъ, и тогда-жъ ту женку имъ Ильину и Артемьеву, да конюхамъ Алексѣеву и Артамонову, сѣчь батожьемъ (велѣлъ); которую, по тому его приказу, и сѣкли очень больно. Потомъ ту женку отдалъ старостѣ Степану Григорьеву (умершему) и велѣлъ ее сковать, а самъ съ ними уѣхалъ въ Москву, и та женка осталась въ томъ сельцѣ здорова; но послѣ того слышали они, что она умре, а въ какое именно время и отъ тѣхъ-ли побои — они не знаютъ и ни отъ кого не слыхали».
Показаніе Ильина и Артемьева подтвердилъ самъ Давидъ Ивановъ, прибавя къ тому, что послѣ отъѣзда Глѣба Салтыкова, по приказу его, староста еще сѣкъ его, Давида, мать и та въ тотъ же день умерла, «и мертвое ея тѣло онъ, Давидъ, съ братьями погребли сами, безъ попа, Боровскаго уѣзду въ селѣ Покровскомъ, затѣмъ, что того села попъ Михайла Алексѣевъ безъ похоронной мертваго матери его тѣла погребать не сталъ. А o томъ онъ, Давидъ, нигдѣ не доносилъ, убоясь помѣщика; да и оному помѣщику онъ, Давидъ, на оную мать свою ни о чемъ не доносилъ».
Коллегія нашла, что этотъ доносъ на Салтыкову ложный, а потому «оной смерти ей, Салтыковой, приписать не можно, а виновенъ остается доноситель».
Истязанные и умерщвленные.
По вотчиннымъ сказкамъ, оказались взятыми изъ деревень Салтыковой, для услугъ въ домѣ, всего 138 женщинъ и дѣвокъ. Изъ этого количества коллегія производила слѣдствіе о 50-ти лицахъ; показаны умершими отъ болѣзней, въ бѣгахъ, находящимися въ замужествѣ и при домѣ — 16 лицъ; безвѣстно отсутствующими — 72 лица.
Люди Салтыковой обвиняли ее въ убійствѣ или въ смерти 75-ти лицъ обоего пола; изъ этого числа помѣщица Дарья Салтыкова Коллегіею положительно обвинена въ убійствѣ 38 человѣкъ, оставлена въ подозрѣніи въ убійствѣ 26-ти человѣкъ, оправдана по 1-му случаю, не приписана ей смерть 10-ти лицъ.
Вотъ перечень тѣхъ ея крѣпостныхъ людей, которые, по показаніямъ ея людей, оставшихся въ живыхъ, истязаны и замучены до смерти помѣщицей ихъ Дарьей Салтыковой (противъ признанныхъ коллегіею убитыми ею или умершими отъ побоевъ стоитъ крестъ):
1. Дѣвки: Аграфена Потапова,
2. " Аксинья.
3. " Анна Васильева.
4. " Акулина Андреева.
5. " Аграфена Михайлова.
6. " Аграфена Алексѣева.
7. " Ирина Харламова.
8. Жены конюха Ильина: Аксинья Яковлева. ум.
9. " " " Катерина Семенова.
10. " " " Ѳедосья Артамонова.
11. Дѣвка Ѳекла Герасимова. ум.
12. Дворовой Хрисанфъ Андреевъ.
13. Дѣвка Марья Петрова. ум.
14. Женка Анисья Григорьева Степанова. ум.
15. Дѣвка Анна Михайлова.
16. " Пелагея Петрова. ум.
17. Женка Катерина Тимоѳеева Дементьева. ум.
18. " Анна Петрова. ум.
19. Дѣвка Дарья Дементьева. ум.
20. Дворовый Лукьянъ Михѣевъ. ум.
21. Дѣвка Акулина Петрова. ум.
22. Женка Степанида Тарасова Шавкунова, ум.
23. Староста Никифоръ Григорьевъ. ум.
24. Дѣвка Прасковья Родіонова. ум.
25. " Ѳеона Иванова. ум.
26. " Анна Филимонова. ум.
27. Женка Мавра Исаева. ум.
28. " Прасковья Иванова. ум.
29. " Ѳекла Алексѣева. ум.
30. Дѣвка Ненила Михѣева. ум.
31. " Марина (Анна) Егорова. ум.
32. " Марина Аѳонасьева.
33. " Марина Ѳедорова.
34. Женка Акулина Максимова. ум.
35. " Прасковья Ларіонова. ум.
36. Дѣвка Марья Алексѣева. ум.
37. " Марья (прозваніе неизвѣстно). ум.
38. Дѣвочка Прасковья Никитина (12-ти лѣтъ). ум.
39. Дѣвка Авдотья Артамонова. ум.
40. " Авдотья Осипова. ум.
41. " Пелагея Иванова. ум.
42. " Агафья Карпова.
43. " Агафья (Аграфена) Нефедьева. ум.
44. Женка Устинья Филиппова. ум.
45. Дѣвка Анна Матвѣева. ум.
46. " Катерина Иванова. ум.
47. " Елена Тимоѳеева. ум.
48. " Анна Васильева. ум.
49. " Анна Васильева.
50. Дѣвка Афимья. ум.
51. " Наталья Алексѣева. ум.
52. " Ирина. ум.
53. " Марѳа Тимоѳеева.
54. " Авдотья Ерофѣева.
55. " Татьяна Антипова.
56. " Лукерья Васильева.
57. " Надежда Васильева.
58. " Настасья Гаврилова.
59. " Аграфена Тимоѳеева.
60. Вдова прина Алексѣева.
61. Дѣвка Анна Иванова.
62. " Прасковья Андреева.
63. " Аграфена Агафонова.
64. " Акулина Агафонова.
65. " Марья Ѳедорова.
66. Жены конюха Шавкунова: Екатерина Устинова.
67. " " " Наталья Прокофьева.
68. Дѣвка Марья Михайлова.
69. " Акулина Васильева.
70. " Акулина Ѳедорова.
71. " Пелагея Вакулова.
72. " Агафья Михайлова.
73. Дѣвочка Елена Васильева Антонова (11-ти лѣтъ).
74. Жены конюха Юдина: Матрена Иванова Юдина.
75. " " « Устинья Никитина Юдина.
Особыя истязанія. — Излюбленныя жертвы.
Нѣтъ надобности излагать подробности слѣдствія по всѣмъ злодѣйствамъ Дарьи Салтыковой, такъ какъ подробности эти весьма однообразны; наиболѣе характеристическіе эпизоды изложены въ первыхъ восьми главахъ нашего очерка. Въ настоящей главѣ мы ограничимся показаніями доносителей объ убійствѣ еще нѣсколькихъ женщинъ и дѣвокъ.
Аграфену Агафонову (№ 63), взятую въ домъ около 1750 г., Салтыкова била сама катальною скалкою, „а конюхи били смертно палками и батожьемъ, отчего руки и ноги у нея были переломаны“.
Акулинѣ Максимовой (№ 34) послѣ битья, безъ всякаго милосердія, скалкою и валькомъ по головѣ, жгла волосы. Она велѣла человѣку своему Алсксѣю Степанову „принести пукъ лучины и, взявъ сама оную лучину и на свѣчкѣ зажгла, и тѣмъ огнемъ у той женки волосы сожгла“.
Прасковью Ларіонову (№ 35) била собственноручно палкою и полѣномъ, а конюхи — батожьемъ, при чемъ Салтыкова кричала въ окно:
— „Бейте до смерти: я сама въ отвѣтѣ, и никого не боюсь, хотя отъ вотчинъ своихъ отстать готова. Никто ничего сдѣлать мнѣ не можетъ“.
Ларіонову забили до смерти. Конюхъ Романъ Ивановъ и дѣвка Аксинья Степанова повезли тѣло въ Троицкое, а на тѣло посадили груднаго ребенка убитой, который, не доѣзжая села, умеръ отъ мороза на трупѣ матери.
Лѣтомъ и осенью 1762 г., конюхи сѣкли розгами дѣвокъ Марью (№ 37), Ѳеклу Герасимову (№ 11), Авдотью Артамонову (№ 39), Авдотью Осипову (№ 40) и двѣнадцатилѣтнюю дѣвочку Прасковью Никитину (№ 38), а послѣ сѣченія барыня заставила ихъ опять мыть полы. Хотя дѣвки эти „и ходить на ногахъ не могли, но Салтыкова била ихъ еще скалкою“. Ѳекла Герасимова была едва жива: „и волосы у ней были выдраны, и голова проломлена, и спина отъ побои гнила“. Это та самая Герасимова, которую, въ началѣ разсказа, староста Михайловъ везъ въ Москву для объявленія полиціи. Авдотью Артамонову послѣ сѣченія Салтыкова била еще скалкою, а когда она упала, то приказала вынести вонъ и поставить въ саду, гдѣ Артамонова стояла въ одной рубахѣ (въ октябрѣ мѣсяцѣ). Салтыкова вышла сама въ садъ бить ее скалкою, а потомъ приказала привести ее въ сѣни и поставить въ уголъ. Здѣсь Артамонова упала и умерла. Дѣвку Агафью Нефедьеву (№ 43) въ своей спальнѣ помѣщица била скалкою, а потомъ головою объ схѣну. Конюхъ Давидъ Ивановъ, отвозя тѣло Катерины Ивановой (№ 46), „видѣлъ отъ бою ноги опухлыя и изъ сѣдалища текла кровь“; а у Елены Тимоѳеевой (№ 47) носъ былъ разшибленъ и голова проломлена. Женъ конюха Артамона Шавкунова — Екатерину и Наталью (№№ 66 и 67) Салтыкова била утюгомъ желѣзнымъ, а потомъ, по приказанію ея, билъ мужъ батожьемъ и плетью. Дочь двороваго Антонова, Елену Васильеву (№ 73), 11-ти лѣтъ, помѣщица била катальною скалкою по головѣ, а потомъ съ каменнаго крыльца столкнула. Одна изъ дѣвокъ — Марина Ѳедорова, въ ноябрѣ 1762 г., когда Салтыкова находилась уже подъ надзоромъ, разсказывала караульнымъ, что помѣщица ихъ бьетъ и мучитъ, моритъ голодомъ, заставляетъ въ зимнее время въ холодномъ покоѣ, гдѣ оконницы подняты, мыть полы и отряхивать изъ оконницъ голыми руками изъ платья пыль. Дворовый Мелентій Некрасовъ показывалъ, „что тѣхъ дѣвокъ иныхъ, въ разныя времена, ставливали на дворѣ босыхъ“. Дѣвки Афимья (№ 50) и Ирина (№ 52) на исповѣди разсказывали священнику Степану Петрону, „что больны отъ побои помѣщицы ихъ и отъ гладу таковаго, что помѣщица давала имъ по однажды только въ сутки ѣсть“.
Конюхамъ приходилось наказывать своихъ женъ и другихъ родственниковъ. Одинъ изъ нихъ, Ильинъ, вдовецъ послѣ трехъ женъ, показывалъ, „что онъ, по приказу помѣщицы, многихъ, взятыхъ изъ разныхъ деревень во дворъ, дѣвокъ и женокъ, бивалъ, во время чего и сама она, помѣщица, сверхъ ихъ побой, тѣхъ же бивала, которыя отъ тѣхъ побои вскорѣ и умирали, но всѣхъ по имянно, которая тогда бита, и послѣ того въ какое время умерла и гдѣ каждая похоронена — того точно показать не можетъ. А что она, помѣщица, ему, Ильину, такъ часто приказывала многихъ дѣвокъ и женокъ бить и при томъ и сама ихъ смертно бивала, и тѣ дѣвки и женки отъ такихъ ея смертнихъ побои помирали, — о томъ онъ. Ильинъ, нигдѣ не объявлялъ и не доносилъ, убоясь оной помѣщицы своей, а болѣе того, что и прежніе доносители: женка Василиса Нефедьева, Ѳедоръ Ивановъ Соминъ и Ѳедотъ Михайловъ Богомоловъ наказаны кнутомъ; то ежели-бъ и онъ, Ильинъ, сталъ доносить, также-жъ былъ истязанъ или еще и въ ссылку посланъ, чего опасаясь и не доносилъ“. Ильинъ молчалъ до вступленія на престолъ императрицы Екатерины II, несмотря на убійство его трехъ женъ.
Убитыхъ, или забитыхъ до смерти, хоронили или въ Москвѣ, если удавалось согласить на то священника Иванова, или отвозили въ Троицкое. Въ послѣднемъ случаѣ тѣла отправляли преимущественно по ночамъ, прикрывая ихъ сѣномъ или чѣмъ другимъ, зимою — въ саняхъ, а лѣтомъ въ телѣгѣ. Сопровождали тѣла конюхи Давидъ Ивановъ, Романъ Ивановъ, иногда другіе. но почти всегда была при этомъ дѣвка Аксинья Степанова. Если сельскій священникъ, Степанъ Петровъ, не соглашался хоронить. то Салтыкова приглашала его къ себѣ и тогда дѣло чаще всего улаживалось; если же нѣтъ, то не стѣснялись хоронить внѣ кладбища.
На всѣ допросы юстицъ-коллегіи Салтыкова, какъ мы видѣли выше, показывала почти одно и тоже. Она отвѣчала: „такая-то женка или дѣвка не токмо, чтобъ ею, Салтыковою, тому лѣтъ (столько-то), въ помѣщичій дворъ взята, или-бъ, по приказу ея, кѣмъ людьми ея бита была, но она такую-то женку или дѣвку и не знаетъ и объ имени ея никогда не слыхивала, и была-ль такая у нея въ крестьянствѣ въ той деревнѣ, она не знаетъ“. Или: „такая-то женка или дѣвка была-ль въ ея домѣ, о томъ она — за всегдашнею головною болѣзнію и отъ того безпамятствомъ — не упомнитъ, и гдѣ тѣ бабы или дѣвки нынѣ имѣются и въ живыхъ-ли, — о томъ она сказать и показать не можетъ, и тѣхъ дѣвокъ и женокъ она не бивала и бить никому не приказывала“. Или: „и тѣ женки и дѣвки живы-ль или померли, — она не вѣдаетъ; а хотя, можетъ быть, и померли, но по волѣ Божіей; а она, Салтыкова, ихъ никогда не бивала и людямъ своимъ бить не приказывала и отъ ея побои онѣ не умирали“. Или: „такая-то женка или дѣвка вдругъ занемогла и пришла въ безпамятство и была уже безъ языка, отчего попъ не исповѣдывалъ, а послѣ умерла“.
Служитель Дарьи Николаевой Салтыковой, Мартьянъ Зотовъ, послѣ смерти битыхъ и когда московскій священникъ отказывался хоронить, подавалъ обыкновенно объявленія въ полицію такого содержанія: „что въ домѣ-де его помѣщицы такая-то женка или дѣвка безъ покаянія умре, которая имѣлась больна и лежала въ той болѣзни (горячкѣ, колотьи, рожѣ и проч.) столько-то времени и умерла“. Или: „такая-то женка или дѣвка тогда-то занемогла и для исповѣди ея званъ былъ приходскій домъ, но приходомъ своимъ умедлилъ; а у означенной женки или дѣвки языкъ притупе, и онъ-де, священникъ, исповѣдовать и причащать не сталъ, и она безъ исповѣди умерла“. Иногда Зотовъ объявлялъ въ полиціи, что такая-то женка или дѣвка бѣжала и гдѣ находится — неизвѣстно. Такъ онъ сдѣлалъ, по приказу барыни, послѣ убійства Марьи Петровой (№ 13). О дѣвочкѣ Еленѣ Васильевой (№ 73) Зотовъ объявилъ, „что она шла изъ палатъ въ переднія сѣни, и невѣмъ какимъ случаемъ съ крыльца упала, и разшибла лобъ до крови и въ скорости умре“.
Если кто изъ дворовыхъ доносилъ объ убійствѣ или смерти отъ побоевъ своихъ родственницъ и прочихъ страдалицъ, то Салтыкова, которая имѣла въ присутственныхъ мѣстахъ милостивцевъ, или, по приказанію ея, Мартьянъ Зотовъ, подавалъ челобитныя о побѣгѣ доносителя, который, послѣ битья кнутомъ, или ссылался, какъ Нефедьева, объявившая неудачно о смерти Аграфены Потаповои (№ 1), или были возвращаемы къ Салтыковой на новыя истязанія, какъ Ѳедоръ Соминъ и Ѳедотъ Богомоловъ, доносившіе объ убійствѣ Аксиньи, Васильевой, Андреевой, Михайловой, Алексѣевой, Харламовой и Хрисанфа Андреева (№№ 2, 3, 4, 5, 6, 7 и 12).
Изъ разсказа о жестокостяхъ Салтыковой, оказывается, что она, при расправѣ съ дворовыми и ихъ женами и дѣвками, употребляла собственноручно: скалку, которою платье и бѣлье катаютъ, валекъ, полѣнья, палку, ѣзжалую плеть, утюгъ; палила волоса на головѣ лучинами; разженными „припекательными“ щипцами брала за уши; била пинками; лила на голову и лицо горячую воду. Конюхи, по ея приказу, наказывали батожьемъ, плетьми, кнутьями, палками, комлевыми розгами. Наказывали не за какія — нибудь, выходящія изъ ряда, преступленія или проступки, но преимущественно за нечистое мытье половъ и платья, и рѣдко за несмотрѣніе за бабами и дѣвками въ отношеніи мытья половъ и платья. За такую вину замученъ Хрисанфъ Андреевъ (№ 12). Но во всемъ дѣлѣ нѣтъ ни указанія, ни намека на то, чтобы Салтыкова употребляла, какъ лакомство, тѣло своихъ жертвъ, какъ упорно гласила про нее народная молва. Дворовые близко знали свою барыню, и если бы подобное обвиненіе могло имѣть мѣсто, то они не забыли бы приписать ей и людоѣдство.
Любовь, ревность и месть.
Конюхи Ильинъ и Мартыновъ доносили, что барыня ихъ „жила беззаконно съ обрѣтающимся у межеванія земель капитаномъ Николаемъ Андреевичемъ Тютчевымъ“, производившимъ межеваніе подъ Москвою, на калужской дорогѣ, въ той мѣстности, гдѣ находились ея имѣнія. Передъ великимъ постомъ 1762 г., любовники разошлись, и Тютчевъ началъ сватать дѣвицу Панютину, жившую за Пречистенскими воротами, у Землянаго города, близъ бывшихъ Левшинскихъ бань. Салтыкова, которой было въ это время 32 года, задумала отомстить бывшему своему любезному. а кстати и его невѣстѣ. По приказанію ея, конюхъ Савельевъ, 12-го и 13-го февраля 1762 г., купилъ, въ главной конторѣ артиллеріи и фортификаціи, 5 фунтовъ пороху, изъ котораго, съ примѣсью сѣры, сдѣлали составъ, завернули все это въ пеньку, и нажгли изъ тряпки труту, „чтобъ подоткнуть подъ застрѣху“. Съ этимъ составомъ помѣщйца послала конюха Романа Иванова поджечь домъ такъ, „чтобъ оной капитанъ Тготчевъ и съ тою невѣстою въ томъ домѣ сгорѣли“. Ивановъ испугался отвѣтственности и не исполнилъ приказанія, за что былъ битъ. На другую ночь она опять послала его съ Леонтьевымъ, „наказывая непремѣнно сожечъ домъ, и чтобъ Тютчевъ съ Панютиной сгорѣли“.
— Если же вы того не сдѣлаете, то убью до смерти, а ее на васъ не промѣняю».
Ивановъ съ Леонтьевымъ отправились; первый хотѣлъ-было уже поджечь составъ, но его остановилъ Леонтьевъ. По возвращеніи къ Салтыковой, они объявили, «что сдѣлать того никакъ невозможно», за что были биты батожьемъ; а послѣ битья батожьемъ Ильинъ и Артамоновъ били еще Иванова въ двѣ палки.
Послѣ описанной неудачи, Салтыкова не покушалась уже на поджогъ дома: но, узнавъ, что Панютина отправляется въ Брянскій уѣздъ, что Тютчевъ будетъ провожать ее, и имъ придется ѣхать по тому тракту, гдѣ находятся ея имѣнія, — она послала Ильина, Давида и Романа Ивановыхъ съ другими дворовыми въ деревню свою Теплые-Стани. Здѣсь они, съ мужиками другихъ деревень, вооруженные дубьемъ, должны были ожидать проѣзда Тютчева съ его невѣстой Панютиной, «и какъ онъ проѣдетъ изъ деревни въ поле, нагнатъ съ мужиками, разбить и убить до смерти».
О томъ умыслѣ узнали сторонніе люди и передали Тютчеву, избавившемуся такимъ образомъ отъ вѣрной смерти; онъ подалъ въ Судный приказъ объявленіе, «о выѣздѣ за нимъ, наряднымъ дѣломъ, на четырехъ саняхъ, съ дубьемъ».
Салтыкова въ коллегіи показала:
— «Крестьянина Романа Иванова и человѣка Леонтьева для зажиганія двора оной Панютиной не посылала, и ежели того они не учинятъ, убить до смерти ихъ — не говаривала, и за то сѣчь никому не приказывала; да и въ то время крестьянина Иванова въ Москвѣ не было, а былъ въ деревнѣ или въ бѣгахъ, — не упомню; да и я въ то время была больна и исповѣдана, а человѣкъ Леонтьевъ находился при московскомъ домѣ».
Юстицъ-коллегія заключила это дѣло слѣдующимъ мнѣніемъ: «хотя блудное ея, Салтыковой, житіе съ капитаномъ Николаемъ Тютчевымъ остается по слѣдствію безъ доказательства, но о разбитіи ея приказаніе по справкѣ оказавшіяся отъ помянутаго Тютчева въ Судномъ приказѣ явочная челобитная, а o зажиганіи справка, взятая отъ пороховаго коммисарства, которою показано, что въ самое то время, какъ сіе происходило, пороху въ покупкѣ ея человѣкомъ явилось по запискѣ, — явно доказываютъ, и въ сихъ законопреступныхъ страстяхъ ея, Салтыковой, участіе; почему Коллегія ее, Салтыкову, вѣроятнымъ образомъ находитъ и въ сихъ преступленіяхъ виновною».
Доносъ! — Взятки. — Слѣдователи и судьи.
Въ мартѣ 1762 г., дворовые Мелентій Некрасовъ, Владиміръ и Иванъ Шавкуновы, Артемій Тарнахинъ, Игнатій Угрюмовъ и Семенъ Алексѣевъ, которымъ сдѣлались невыносимыми тиранства Салтыковой, отправились доносить на нее въ сенатскую контору въ Москвѣ. Помѣщица узнала объ этомъ и послала за ними въ погоню «крестьянъ съ десять», но Некрасовъ и прочіе «скорѣй добѣжали до будки, и у будки кричали караулъ». Ихъ взяли полицейскіе и отвели въ съѣзжій дворъ, гдѣ и держали трое сутокъ, а потомъ отправили въ полиціймейстерскую канцелярію. Здѣсь Некрасовъ съ товарищами пробыли двѣ недѣли и ночью, на Святой недѣлѣ, повели ихъ, будто бы, въ Сенатскую контору; но когда арестанты догадались, что ихъ ведутъ въ домъ Салтыковой, то начали показывать за собою «дѣло государево». Провожавшіе били ихъ по шеямъ, но въ концѣ концовъ принуждены были вести на съѣзжій дворъ.
Салтыкова, между тѣмъ, покушалась взять своихъ людей, посылала Зотова и Ѳедота Семенова и съ ними пятерыхъ крестьянъ, на трехъ парахъ, съ тѣмъ, чтобы Некрасова и прочихъ отправить въ колодкахъ на загородные дворы. Но доносчиковъ не отдали, а переслали въ полицейскую канцелярію, гдѣ не давали имъ, будто бы, ни пить, ни ѣсть въ продолженіи трехъ сутокъ и добивались узнать сущность доноса,[5] и наконецъ, отправили въ Сенатскую контору, которая передала ихъ потомъ въ распоряженіе юстицъ-коллегіи.
Бѣгство этихъ лицъ надѣлало Салтыковой много хлопотъ. Она участила свои поѣздки къ начальнику полиціймейстерской канцеляріи д. ст. сои. Молчанову, навѣщая его рано утромъ и поздно вечеромъ; была у него и въ страстную пятницу. Ѣздила она къ нему только въ подобныхъ случаяхъ начатія объ ней въ полиціи дѣлъ; *какъ же который доносъ минуется, то она и ѣздить къ нему перестанетъ; а какъ скоро еще сдѣлается доносъ. то такъ и начнетъ къ нему ѣздить".
Въ одну изъ поѣздокъ Салтыкова свезла Молчанову 120 руб; на дорогѣ и обратно ни къ кому не заѣзжала, а по возвращеніи домой, приказала Мартынову, у котораго взяла деньги, записать. ихъ «въ учиненную на то тетрадь». Потомъ она послала къ Молчанову 20 возовъ сѣна. Савельевъ, Андреевъ и 18 человѣкъ другихъ крестьянъ повезли его къ Молчанову, жившему, по словамъ перваго, за Москвою-рѣкою, близъ церкви Спаса, что въ Наливкахъ, когда хозяинъ былъ у ранней обѣдни. По возвращеніи оттуда, въ каретѣ, Молчановъ приказалъ принять сѣно, а Савельеву поднести чарку вина. Привозъ сѣна Молчанову подтвердили Данила Сергѣевъ и Ѳедоръ Петровъ. Молчановъ, по ихъ словамъ, жилъ «за Москвою-рѣкою, не доѣзжая острогу, въ переулкѣ.» Укоряя людей и гнѣваясь на нихъ, Салтыкова говорила Мартынову и прочимъ, «что-де на нее доносы происходятъ по общему ихъ всѣхъ согласію, и по тѣмъ-де доносамъ заставили ее ѣздить и просить судей, и тѣмъ-де ее безпокоятъ и убытчатъ».
— «Радуйтеся», продолжала она, «что я дарю, а вы мнѣ ничего не сдѣлаете. Сколько вамъ ни доносить, мнѣ они все ничего не сдѣлаютъ и меня на васъ не промѣняютъ».
Молчановъ отперся; онъ показывалъ, что Салтыкова къ нему не ѣздила, денегъ не привозила и сѣна не присылала. Ложность доноса на него онъ доказывалъ слѣдующимъ: «живетъ онъ въ приходѣ церкви Казанской Богородицы, что у Казанскихъ воротъ, а не у Спаса»; люди не могли знать мыслей барыни, что она пріѣзжала къ нему просить о полощи противъ доносителей; Салтыкова въ великой постъ и страстную пятницу не была у него, «да и быть ей въ то время было невозможно, ибо онъ, Молчановъ, обыкновенно Страстную недѣлю, по долгу христіанскому, гавливалъ; чего ради, убѣгая суетъ, никого къ себѣ въ домъ не пускалъ»; Мартыновъ могъ внести въ тетрадь расходъ 120 руб. изъ злобы къ нему; ему не для чего ѣздить въ церковь въ каретѣ, такъ какъ, поблизости ея, «онъ неѣзжалъ, а хаживалъ пѣшъ»; сѣно онъ покупалъ часто и могъ случайно купить у крестьянъ Салтыковой, а Савельевъ принялъ эту покупку за подарокъ оть барыни.
Салтыкова показывала:
— «Во время доносу на меня вдовы Василисы Нефедьевой, яко бы о смертныхъ убивствахъ, а котораго мѣсяца и числа — не упомню, у служителя Савелія Мартынова денегъ 120 руб. не брала и никому не отдавала, да и его, Савелія, въ то время въ московскомъ моемъ домѣ не было, а сосланъ прежде того въ подмосковное мое сельцо Вокшино за продерзость такую, что въ пьянствѣ порѣзалъ себя по горлу ножомъ и имѣлъ намѣреніе чрезъ то себя умертвить, и содержался въ то время въ ономъ селѣ за то подъ карауломъ. А денегъ у него, Савелія Мартынова, вышеписаннаго числа 120 рублевъ, но и ничего тогда на рукахъ не было. И' къ полицейскому совѣтнику Молчанову въ то время не ѣздила. Въ 1762 году, въ апрѣлѣ мѣсяцѣ, во время доносу служителя Ивана Артамонова съ товарищи на меня-жъ, яко бы въ смертныхъ убивствахъ, оному-жъ совѣтнику Молчанову, по приказу моему, человѣкомъ Алексѣемъ Савельевымъ и со крестьяны ни съ кѣмъ сѣна двадцати возовъ не отсылала».
Юстицъ-коллегія заключила: «доносъ на статскаго дѣйствительнаго совѣтника Молчанова, по неимѣнію довольнаго основанія къ доказательству, остается уничтоженнымъ; но по нѣкоторымъ неисправностямъ и упущеніямъ по дѣламъ, производимымъ по доносамъ на нее, Салтыкову, въ московской полиціи (кой всѣ происходили до всемилостивѣйшихъ указовъ 22-го сентября и 25 октября 1762 г.), поставленъ въ полуподозрѣніе; однако, какъ онъ, Молчановъ, въ томъ присягою очистился, то коллегія его виновнымъ во взяткахъ почитать и не можетъ».
Вмѣстѣ съ Молчановымъ къ допросу были привлечены Яровъ, Пафнутьевъ, Левъ Вельяминовъ-Зерновъ и прокуроръ Ѳедоръ Хвощинскій. Про Ярова люди говорили, что оцъ бывалъ у Салтыковой часто и имѣлъ «хожденіе» по всѣмъ ея дѣламъ. Какъ только кто либо изъ людей подавалъ на барыню доносъ въ убійствѣ или смерти отъ побоевъ, она посылала за Яровымъ, который и бывалъ тогда у нея безвыходно; совѣтовалась она съ нимъ, дарила деньгами и продуктами: свиными тушами, масломъ коровьимъ, гусями, утками, поросятами, ржаной мукой, овсомъ, баранами, сѣномъ; все это отвозили къ нему Сергѣй Леонтьевъ, Романъ Ивановъ и Сергѣй Ивановъ. По приказанію барыни, крестьяне ея — Степанъ Устиновъ, Степанъ Васильевъ, Максимъ Гавриловъ и Данила Петровъ — строили для Ярова дворъ безденежно, въ Москвѣ, въ Преображенской слободѣ.
Яровъ показывалъ, что по дѣламъ у Салтыковой не бывалъ, а если иногда въ торжественные дни заѣзжалъ къ ней, «то единственно для отданія поклона по давнишнему знакомству съ матерью ея», у которой онъ въ малолѣтствѣ жилъ. Во время доносовъ Дарья Николаевна Салтыкова за нимъ не посылала, онъ у нея не живалъ, совѣтовъ не давалъ, по дѣламъ ея не ѣздилъ и о таковыхъ не былъ извѣстенъ, и денегъ отъ нея и подарковъ не получалъ. Въ 1758 г., во время постройки двора, онъ просилъ Зотова, "чтобъ по означенному знакомству прислалъ къ нему изъ крестьянъ помѣщицы его, кой плотничью работу умѣютъ, нѣсколько въ домъ его поработать; почему онъ, Зотовъ, и прислалъ къ нему 3-хъ человѣкъ, которые съ прочими нанятыми имъ плотниками, плотничью работу и работали но не безденежно, а за плату отъ него ".
Салтыкова, «какъ въ допросѣ, такъ и по увѣщаніи ея въ дачѣ оному Ярову подарковъ, и чтобъ онъ по дѣламъ ея хожденіе имѣлъ, во всемъ заперлась и на него ничего не показала»; а юстицъ-коллегія закончила дѣло Ярова тѣмъ, что, «по недоказанному доносу отъ доносителей и очистившись присягою, остается свободнымъ отъ сужденія».
Тоже самое показывали доносители и на Пафнутьева, который оправдывался: «Онъ безпрестанно и почти ежедневно въ домъ ко оной, Салтыковой, ни по какой просьбѣ не ѣзживалъ, а пріѣзжалъ раза съ два и то не по зову отъ нея, но самъ собою, по давнему его, Пафнутьева, знакомству съ матерью ея, Салтыковой, маіоршею Анною Ивановою дочерью Васильевоюу женою Бредихина, и когда онъ, Пафнутьевъ, у ней, Бредихиной, случался, тогда и она, Салтыкова, у ней бывала и его видѣла. И по тому знакомству случалось ему, Пафнутьеву, ѣхать куда мимо двора ея, Салтыковой, то и къ ней въ домъ самъ собою заѣзжалъ и съ нею въ палатахъ сиживалъ, токмо не одинъ на одинъ, но при ней всегда бывали дѣти и люди ея безвыходно»"При этомъ", объяснялъ Пафнутьевъ: «людей ея изъ комнатъ не высылалъ, да и высылать ему въ чужомъ домѣ и чужихъ людей не можно; совѣтовъ не давалъ, подарковъ не получалъ; человѣка своего Гаврилу Андреева Дарья Салтыкова ему не дарила, а таковой принадлежитъ теткѣ жены его, вдовѣ Агафьѣ Леонтьевой, живущей въ Егорьевскомъ дѣвичьемъ монастырѣ».
Спрошенная по поводу этой ссылки на нее, Леонтьева объяснила, что дѣйствительно, у Салтыковой, съ которой они встрѣчалась у бабки ея, Прасковьи Карповны Давыдовой, купила означеннаго Андреева за 10 рублей, при посредствѣ бабки, на котораго| купчая совершена въ 1761 г.; что потомъ, когда игуменья монастыря его держать при себѣ не велѣла, то она отдала его къ теткѣ своей, вдовѣ Анисьѣ Смирновой, которая, «по свойству своему» (она была двоюродной бабкой женѣ Пафнутьева), жила у Пафнутьева, и что когда Андреевъ, въ 1765 г., бѣжалъ, укравъ у Смирновой 200 рублей, то она, Леонтьева, и явочное прошеніе подавала.
Справкою изъ московской крѣпостной конторы подтвердилась покупка Леонтьевой у Салтыковой означеннаго Андреева за 10 рублей.
Салтыкова, по обвиненію въ дачѣ взятокъ Пафнутьеву, отозвалась:
— «Я съ Пафнутьевымъ ни по какимъ дѣламъ ни о чемъ не совѣтывалась и его ничѣмъ никогда не даривала, и къ нему въ домъ ничего изъ столоваго запасу ни съ кѣмъ съ людьми своими не посылывала. И онъ мнѣ по дѣламъ моимъ ничего въ пользу не дѣлалъ; да и крестьянскаго сына Гаврилу Андреева я ему не даривала, а того человѣка продала я вдовѣ Агафьѣ Васильевой, дочери протоколиста, Алексѣевской женѣ Леонтьева, на котораго и крѣпость дала ей, Леонтьевой».
Коллегія сдѣлала слѣдующее заключеніе о Пафнутьевѣ: «о немъ въ разсужденіи коллежскомъ — въ семъ дѣлѣ противъ 4-го пункта довольно изъяснено». Изъясненіе это приведено нами выше по дѣлу объ убійствѣ Хрисанфа Андреева.
Чиновника Михайловскаго подсудимая снабжала въ разное время овсомъ, сѣномъ, мукой, птицами, гусями и утками и деньгами. Вельяминову-Зернову посылала въ домъ его, на Ордынкѣ, овса — восемь четвертей, а прокурору Ѳедору Хвощинскому — муку, сѣна — 15 возовъ и деньги. Ѳедоръ Ивановъ, отвозившій къ Михайловскому, Вельяминову-Зернову и Хвощинскому эти предметы, не зналъ адреса послѣдняго, а потому Салтыкова приказала ему «заѣхать для указанія его двора» къ Пафнутьеву, куда онъ и заѣзжалъ; «и онъ, Пафнутьевъ, того Хвощинскаго дворъ указать послалъ человѣка своего, который и указалъ близъ калужскихъ воротъ, на шабаловкѣ».
Михайловскій умеръ въ 1765 году. Вельяминовъ-Зерновъ объяснялъ въ коллегіи, что Ивановъ никогда ничего къ нему не привозилъ; да и на Ордынкѣ онъ не только двора своего, но и квартиры никогда не имѣлъ, «а какъ прежде сего домъ свой имѣлъ, такъ и нынѣ имѣетъ въ Татарской улицѣ, и тѣмъ оной крестьянинъ поклепалъ его напрасно».[6] Хвощинскій отозвался, что показаніе на него ложно, основано на чьемъ-либо наущеніи или по злости; никогда и никто отъ Салтыковой ему подарковъ не привозилъ, «ничего онъ не принималъ и людямъ своимъ принимать не великалъ». Пафнутьевъ показывалъ, что Ивановъ никогда къ нему за адресомъ Хвопцшскаго не заѣзжалъ и онъ, Пафнутьевъ, не посылалъ съ нимъ человѣка своего указывать дворъ Хвощинскаго.
Салтыкова, на допросѣ о подкупѣ всѣхъ этихъ чиновниковъ, отвѣчала Юстицъ-Коллегіи:
— «Во время производства въ Сыскномъ приказѣ, по доносамъ на меня отъ людей моихъ, женки Василисы Нефедьевой и гайдуковъ Ѳедора Иванова и Ѳедота Михайлова, Сыскнаго приказу къ присутствующимъ: Петру Михайловскому, ассесору (что нынѣ надворный совѣтникъ) Льву Вельяминову-Зернову и прокурору Хвощинскому, съ крестьяниномъ своимъ Романомъ Ивановымъ и ни съ кѣмъ, какъ денегъ, такъ хлѣба и изъ запаса ничего, ни за что въ подарки не посылывала и ихъ ничѣмъ не даривала; да и дарить ей было ихъ не за что».
Коллегія постановила: «прокурора Сыскнаго приказу Хвощинскаго и присутствующаго Вельяминова-Зернова не токмо по недоказу отъ доносителей, но и по разностямъ показаніевъ доносителя и на кого онъ ссылался, коллегія во всемъ невинными признаетъ».
Этимъ заключеніемъ Юстицъ-Коллегія окончила слѣдствіе о преступленіяхъ Салтыковой, и представила его въ VI департаментъ Сената.
Приговоръ и казнъ.
Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что тѣже «присутствовавшіе» Сыскнаго Приказа, да чиновники Полиціймейстерской канцеляріи, столь многіе годы лакомившіеся дарами помѣщицы Салтыковой, надоумили ее во всемъ упорно запираться. Дѣло о мучительствахъ людей ея тянулось шесть лѣтъ; надзоръ за подсудимой, по крайней мѣрѣ въ первые годы ея дѣла былъ не строгій, связи Салтыковой были велики, средства достаточны, а слѣдовательно и сношенія съ чиновникъ приказнымъ людомъ вполнѣ возможны. И вотъ ея радѣльцы — Молчановъ, Пафнутьевъ, Яровъ и др., оберегая себя, не оставили и ее въ бѣдѣ: они, безъ сомнѣнія, были вдохновителями ея упорныхъ, и стойкихъ отвѣтовъ на тему: «знать не знаю, вѣдать не вѣдаю».
Тѣмъ не менѣе однако виновность злодѣйки была слишкомъ очевидна. Кровь многочисленныхъ истязанныхъ и умерщвленныхъ ею жертвъ слишкомъ громко вопіяла о казни преступницы, и вотъ Юстицъ-Коллегія, а затѣмъ Правительствующій Сенатъ изрекаютъ правдивый приговоръ о ея виновности.
Императрица Екатерина приняла живое участіе въ томъ, чтобы дѣло правосудія было отправлено неукоснительно; но окончательное его рѣшеніе не представлялось легкимъ: если съ одной стороны надо было справедливымъ возмездіемъ преступницы наложить узду на животные инстинкты нѣкоторыхъ другихъ душевладѣльцевъ, то за то для новой государыни, опиравшейся, главнымъ образомъ, на дворянство, нельзя было оставить безъ вниманія, что виновная есть представительница самаго родовитаго дворянства, а многочисленные ея родичи стоятъ на высшихъ ступеняхъ дворянскаго сословія…
До какой степени представлялось это дѣло затруднительнымъ для окончательнаго рѣшенія, это видно изъ цѣлаго ряда проектовъ резолюцій еще въ самомъ началѣ дѣла. Проекты эти сохранились въ бумагахъ Екатерины II за 1768 г., и напечатаны Императорскимъ Русскимъ Историческимъ Обществомъ.[7] Вотъ они:
I.[8] "Объявить оной Салтыковой, что всѣ обстоятельства дѣла и ашогихъ людей свидѣтельства доводятъ ее къ пыткѣ, что дѣйствительно съ нею и послѣдуетъ, естьли она не принесетъ чистосердечнаго признанія. Между тѣмъ, опредѣлить къ ней искуснаго, честнаго и въ божественномъ писаніи знающаго священника на мѣсяцъ, который бы увѣщевалъ ее къ признанію, и есть-ли и отъ него еще непочувствуетъ она въ совѣсти своей угрызенія, то чтобъ онъ, исповѣдавъ ее, приготовилъ къ пыткѣ; а потомъ показать ей розыскъ къ тому приговореннаго преступника, а естьли и тогда еще чистосердечія отъ нея не будетъ, то представить намъ, не объявляя о томъ послѣднемъ представленіи ей
II.[9] "Сожалѣю, что оная Салтыкова въ показуемыхъ на нея злодѣяніяхъ по явнымъ, какъ юстиція признаетъ, подозрѣніямъ, ни достовѣрнаго оправданія не представила, ни чистосердечной признанности и покаянія не оказываетъ, и мое стараніе, чтобъ она безъ истязанія то учинила; ее не склонило. Повелѣваю еще, по особливому нашему снисхожденію, отсрочить ее на покаяніе. И во все это время прилежно ее увѣщевать способнымъ къ тому людямъ. Буде же и затѣмъ въ упрямствѣ останется, поступать съ нею, Салтыковою, по законамъ; но при томъ прилежно наблюдать, чтобы напраснаго крови пролитія учинено не было, а по окончаніи сего дѣла, какому кто за вины наказанію или казни подлежать будетъ, представить намъ со мнѣніемъ.
III.[10]) «Когда оная Салтыкова въ показуемыхъ на нея злодѣяніяхъ но явнымъ, какъ юстиція признаетъ, подозрѣніямъ, ни достовѣрнаго оправданія не представила, ни чистосердечной признанности и покаянія не оказываетъ, и мое стараніе, чтобы она то безъ истязанія учинила, ее не склонило….».
IV. "Рукою Екатерины II: «Естьли оная Салтыкова, по свидѣтельству и по повальному обыску, довольно обличена по признанію Юстицъ-Коллегіи, а пытка только для того по законамъ слѣдуетъ, чтобъ она призналась въ тѣхъ смертныхъ убійствахъ; то, не чиня ни людямъ, ни ей пытокъ, признавъ за винную оную Салтыкову, приговорить сентенцію».[11]
Дѣло окончилось слѣдующимъ высочайшимъ указомъ, даннымъ Сенату 2-го октября 1768 года.
"Указъ нашему сенату. Разсмотрѣвъ поданный вамъ отъ сената докладъ о уголовныхъ дѣлахъ извѣстной безчеловѣчной вдовы Дарьи Николаевой дочери, нашли мы, что сей уродъ рода человѣческаго не могъ воспричинствовать въ столь разныя времена и такого великаго числа душегубства надъ своими собственными слугами обоего пола, однимъ первымъ движеніемъ ярости, свойственнымъ развращеннымъ сердцамъ, но надлежитъ полагать, хотя къ горшему оскорбленію человѣчества, что она, особливо предъ многими другими убійцами въ свѣтѣ, имѣетъ душу совершенно богоотступную и крайне мучительскую. Чего ради повелѣваемъ нашему сенату: 1) Лишить ее дворянскаго названія и запретить во всей нашей имперіи, чтобъ она ни отъ кого никогда, ни въ какихъ судебныхъ мѣстахъ и ни по какимъ дѣламъ впредь, такъ какъ и нынѣ въ семъ нашемъ указѣ, именована не была названіемъ рода ни отца своего, ни мужа. 2) Приказать въ Москвѣ, гдѣ она нынѣ подъ карауломъ содержится, въ нарочно къ тому назначенный и во всемъ городѣ обнародованный день, вывести ее на первую площадь и, поставя на эшафотъ, прочесть предъ всѣмъ народомъ заключенную надъ нею въ Юстицъ-Коллегіи сентенцію, съ исключеніемъ изъ оной, какъ выше сказано, родовъ ея мужа и отца, съ присовокупленіемъ къ тому сего нашего указа, а потомъ приковать ее стоячую на томъ же эшафотѣ къ столбу, и прицѣпить на шею листъ, съ надписью большими словами: Мучительница и душегубица. 3) Когда она выстоитъ цѣлый часъ на семъ поносительномъ зрѣлищѣ, то чтобъ лишить злую ея душу въ сеи жизни всякаго человѣческаго сообщества, а отъ крови человѣческой смердящее ея тѣло предать Промыслу Творца всѣхъ тварей, приказать, заключа въ желѣзы, отвести оттуда ее въ одинъ изъ женскихъ монастырей, находящійся въ Бѣломъ или Земляномъ городѣ, и тамъ, подлѣ которой ни есть церкви, посадить въ нарочно сдѣланную подземельную тюрьму, въ которой по смерть ея содержать такимъ образомъ, чтобы она ни откуда въ ней свѣта не имѣла. Пищу ей обыкновенную старческую подавать туда со свѣчею, которую опять у ней гасить, какъ скоро она наѣстся, а изъ сего заключенія выводить ее во время каждаго церковнаго служенія въ такое мѣсто, откуда бы она могла оное слышать, не входя въ церковь.
«Для исполненія сего нашего указа, сенатъ имѣетъ учинить отъ себя всѣ надлежащія къ тому распоряженія. Имѣнія оставить за ея несчастными дѣтьми, а съ людьми ея, приличившимися въ семъ дѣлѣ, и въ прочемъ во всемъ поступить и исполнить такъ, какъ въ вышепомянутомъ, возвращаемомъ при семъ, сенатскомъ докладѣ намъ представлено». Екатерина.[12].
Указъ о Салтычихѣ состоялся въ Петербургѣ. Казнь совершена въ Москвѣ.
17-го октября 1768 г., въ субботу, посреди Красной площади выстроили высокій эшафотъ, на который вело множество ступеней; посреди эшафота воздвигнутъ былъ столбъ, а въ него были вбиты три цѣпи. Приготовленія эти подняли всю Москву на ноги. Слухи о жестокостяхъ Салтыковой ходили уже нѣсколько лѣтъ и всѣ желали посмотрѣть на «людоѣдку». Между тѣмъ Государыня, движимая добрымъ чувствомъ устрашить душегубцевъ и злодѣевъ, повелѣла казнь Салтыковой произвести съ наибольшею огласкою, а потому въ тотъ же день, 17-го октября, по всей Москвѣ о предстоящемъ на другой день «позорищѣ» сдѣлана была «особая публикація, а по знатнымъ домамъ — повѣстка».
18-го октября 1768 г. снѣгъ шелъ хлопьями, то былъ первый день когда въ тотъ годъ устанавливалась въ Москвѣ зима. Съ ранняго утра народъ несмѣтными толпами валилъ по всѣмъ улицамъ, ведущимъ на Красную площадь. Въ началѣ 12-го часа, предъ полуднемъ, началось «позорище»…. Вотъ какъ его описываетъ очевидецъ:
…."Прежде шла гусаръ команда, потомъ везена была на роспускахъ (въ саванѣ) Дарья Николаева Салтыкова, во вдовствѣ, людей мучительница, по сторонамъ которой сидѣли съ обнаженными шпагами гренадеры. И какъ привезена была къ эшафоту, то, снявъ съ роспусковъ, взвели и привязали цѣпьми ее къ столбу, гдѣ стояла она около часу; потомъ, посадя паки на роспуски, отвезли въ Ивановскій дѣвичій монастырь, въ сдѣланную для ней, глубиною въ земли аршина слишкомъ въ три, покаянную, коя вся въ землѣ, и ни откуда свѣта нѣтъ. Оная въ желѣзахъ, и никого къ ней, кромѣ одной монахини и караульнаго, допускать не велѣно; да и имъ тогда только ходить къ ней, когда ѣсть принесть должно будетъ, и то при свѣтѣ, а какъ отъѣстъ, то опять огонь погасить и во тьмѣ оставить; а когда будетъ церковное пѣніе, то допускать ее къ церковному окну, къ коему по обыкновеннымъ у ходовъ ступенямъ всходить должна; и быть ей велѣно до смерти".
«А во время ея у столба привязи надѣтъ былъ на шеи листъ съ напечатанными большими литерами: Мучительница и душегубица. А какъ ее повезли, то послѣ ея биты были кнутомъ и клеймены люди ея и попъ: попъ — за то, для чего онъ мученныхъ ею хоронилъ, а людей — дворецкаго, который въ особливой милости былъ, и кучера что убитыхъ валилъ, и другихъ, — чѣмъ и кончилось сіе позорище. Что-жъ принадлежитъ до народу, то не можно повѣрить, сколько было онаго: почти ни одного мѣста не осталось на всѣхъ лавочкахъ, на площади, крышахъ, гдѣ бы людей ни было, а каретъ и другихъ возковъ, — несказанное множество, такъ что многихъ передавили, и каретъ переломали довольно. Пищу-жъ ей велѣно давать обыкновенную монашескую, и лишена имени, дворянства и отцовской и мужеской фамиліи….[13]».
Ивановскій монастырь, подъ соборною церковью котораго отведена была покаянная знаменитой душегубицѣ Салтычихѣ, основанъ около конца XV или начала XVI столѣтія, «въ старыхъ садѣхъ, подъ боромъ, что на Кулишкахъ». Достойно замѣчанія, что онъ, какъ полагаютъ, основанъ въ честь рожденія Іоанна Грознаго… и вотъ подъ сводами храма этой обители довелось каяться душегубицѣ……. Возобновленная, послѣ нѣсколькихъ пожаровъ, щедротами императрицы Елисаветы Петровны, въ 1761 г., обитель эта, какъ видно изъ указа 20-го іюня 1761 г., была предназначена для призрѣнія вдовъ и сиротъ заслуженныхъ людей. Въ 1763 г. монастыремъ управляла игуменья, получавшая годоваго жалованья монетою 3 р. 45 коп.; монахинь въ немъ было 43, каждой выдавалось въ годъ по 1 р. 72 1/2 к.
Монастырь этотъ, какъ свидѣтельствуетъ П. М. Снегиревъ[14] былъ не только усыпальницею для умершихъ, и въ немъ уединялись не одни умершіе для міра, но въ его стѣнахъ издавна были заключаемы и опальные, жившіе подъ строгимъ надзоромъ… Здѣсь неволею была пострижена и заключена подъ началъ разлученная съ супругомъ своимъ въ 1610 г., царица Марія Петровна Шуйская. Сюда прислана была изъ Владиміра постриженная также насильно на Бѣлѣ озерѣ, вторая супруга несчастнаго царевича Іоанна Іоанновича, царевна Прасковья Михайловна, изъ роду Соловыхъ; здѣсь она и умерла въ 1620 г. Сюда присылались, подъ видомъ сумасшедшихъ и секретныхъ, женщины изъ Сыскнаго приказа, изъ Тайной розыскныхъ дѣлъ канцеляріи, раскольницы изъ Раскольничьей конторы и замѣшанныя въ политическихъ и уголовныхъ дѣлахъ; въ числѣ ихъ бывали вытерпѣвшія жестокія истязанія въ застѣнкахъ и, какъ говорилось, «очистившіеся кровью». Ихъ содержали настоятельницы подъ строгимъ надзоромъ, въ особенныхъ кельяхъ, подвалахъ и застѣнкахъ, что давало этой обители видъ таинственный и мрачный…
Въ склепъ подъ соборную церковь этого монастыря, 18-го октября 1768 г., перевезена была Салтычиха прямо съ «позорища» на Красной площади. Въ этой подземной темницѣ провела она одинадцать лѣтъ. Въ 1779 г. ее перевели въ каменный застѣнокъ, пристроенный къ горней сторонѣ храма. Насущную скудную пищу подавалъ ей солдатъ сперва въ окно, потомъ въ дверь. Въ тюрьмѣ родила она отъ своего караульнаго…. Молва народная, преувеличивая истязанія, которымъ она подвергала своихъ крѣпостныхъ людей, обвиняла злодѣйку въ людоѣдствѣ; увѣряли, что Салтычиха употребляла себѣ на жаркое, вмѣсто сладкаго мяса, женскія груди… Любопытные зачастую толпились у желѣзной рѣшетки окошечка ея застѣнка. Салтычиха ругалась, плевала и совала палку сквозь рѣшетку въ открытое, въ лѣтнюю пору, окошечко, обнаруживая тѣмъ свое закоренѣлое звѣрство, которое не погасило въ ней ни раскаяніе въ злодѣйствахъ, ни истома долговременнаго заключенія въ мрачномъ заклепѣ.[15] Видѣвшій Салтычиху въ концѣ прошлаго столѣтія покойный статскій совѣтникъ Рудинъ разсказывалъ П. Г. Кичееву, что она была собою полна и уже въ преклонныхъ лѣтахъ, а по движеніямъ ея казалось, что она не въ полномъ разсудкѣ….
27-го ноября 1801 г. Дарья Николаевна Салтыкова скончалась и похоронена въ Донскомъ монастырѣ, гдѣ погребались ея родственники. Злая память о ней сохранилась въ народѣ. Указъ Екатерины II, 2-го октября 1768 г., ходилъ по рукамъ въ печатныхъ экземплярахъ и во множествѣ рукописныхъ списковъ. Олицетвореніе позорной ея казни перешло даже на лубочныя картинки.[16] Слово «Салтычиха» обратилось въ ругательство.
Примѣчаніе. Дѣло о Салтычихѣ нѣсколько разъ останавливало на себѣ вниманіе изслѣдователей, но все, что до сихъ поръ печаталось были небольшія отрывочныя замѣтки. Такъ см. въ «Русскихъ достопамятностяхъ» М., 1862 г., вып. V, стр. 17; въ журналѣ «Зритель» 1863 г., №№ 35 и 36: начало изложенія экстракта изъ дѣла о Салтыковой; «Р. А.» 1865 г., тетр. 2, стр. 247—256; въ «Восемнадцатомъ вѣкѣ», т IV, стр. 94—96; въ «Чтеніяхъ Москов. Общ. Исторіи и Древностей» 1872 г., кн. I, смѣсь, стр. 38—44. Сообщеніемъ настоящей статьи мы обязаны Г. И. Студенкину, уже нѣсколько разъ обязывавшему «Русскую Старику» своими интересными сообщеніями.
Прилагаемый при этой книгѣ рисунокъ заимствованъ изъ «Русск. достонамятвостей» и изображаетъ соборную церковь Ивановскаго женскаго монастыря (упраздненный въ 1812 г., онъ возобновлевъ въ 1861 г.). Церковь эта (нынѣ перестроенная) была замѣчательна по своеобразности своего зодчества. Вотъ какъ описываетъ ее Снегиревъ: «Она образовала квадратъ съ выдавшимися на внѣшнихъ стѣнахъ лопатками и съ четырьмя фронтонами, въ видѣ трехъугольниковъ, надъ коими возвышалась глава на трибунѣ, обитая вызолоченною жестью, а кровля листовымъ желѣзомъ. Съ востока къ церкви примыкали три шестигранныя полукружія алтаря, съ завала — обширная трапеза представляла квадратную палату съ придѣлами. Въ ней, по срединѣ, на четырехгранномъ, величиною въ кубическую сажень, крѣпостномъ столпѣ опирались со всѣхъ сторонъ коробовые своды. Въ стѣнахъ связи были деревянныя; окна малыя и узкія, въ послѣдствіи расширенныя; толстыя стѣны сложены изъ крѣпостныхъ кирпичей; цоколь изъ бѣлаго камня низкій; на внѣшнихъ стѣнахъ не было никакихъ орнаментовъ. Простота, прочность и низменность давали поводъ предполагать, что эта древняя церковь-трапеза, при первоначальной своей постройкѣ, составляла нижній (зимній) этажъ храма, на коемъ существовалъ верхній съ лѣтнею церковью. По всѣмъ признакамъ стариннаго сооруженія кирпичныхъ зданій въ Москвѣ, въ этомъ остаткѣ древняго храмоваго зодчества видна работа русскихъ мастеровъ конца XVI столѣтія. На южной и сѣверной сторонѣ у крыльца желѣзныя двери вели въ подвалъ подъ церковью. На той же сторонѣ къ трапезѣ пристроенъ былъ каменный застѣнокъ, впослѣдствіи обращенный въ ризничную палатку…».
Въ 1861 г. церковь, вмѣстѣ съ застѣнкомъ Салтычихи, разобраны; точное изображеніе его передано въ приложенномъ рисункѣ. Ред.
- ↑ По словамъ доносителей, они бѣжали изъ Москвы въ концѣ апрѣля 1762 года тайно въ Петербургъ.
- ↑ Въ 32-мъ пунктѣ донесенія коллегіи, гдѣ перечисляются взятыя изъ деревень люди, число 138 отнесено къ одному женскому полу. Г. С.
- ↑ См. „Сборникъ Русскаго Историческаго Общ.“, т. X, стр. 311 и 312, и также: „Записки кн. Я. П. Шаховскаго“, изд. „Русской Старины“, стр. 248 и 249.
- ↑ Степанова отдали Салтыковой безъ наказанія по болѣзни. Г. С.
- ↑ Изъ другихъ мѣстъ слѣдственнаго дѣла видно, что Некрасовъ и прочіе обвиняли барыню во многихъ убійствахъ.
- ↑ Въ другомъ мѣстѣ слѣдственнаго дѣла Романъ Ивановъ говорилъ: «въ домъ его, состоящій за Москвою рѣкою, который имѣетъ прошедъ по Пятницкой улицѣ, и повернувъ въ Кузнецкую улицу, на лѣвой сторонѣ»; показаніе же свое о жительствѣ Вельяминова-Зернова на Ордынкѣ, онъ призналъ ошибочнымъ. Г. С.
- ↑ Сборникъ, изд. Императорскимъ Русскимъ Историческимъ Обществомъ, т. X, стр. 311—312.
- ↑ Рукою Ив. Перфил. Елагина съ собственноручными приписками Екатерины II; приписки эти набраны здѣсь разрядкой.
- ↑ Рукою кн. Якова Петровича Шаховскаго, того самаго, весьма интересныя записки котораго изданы нами отдѣльною книгою. Спб., 1872 г., въ 8-ю д., 325 стр.
- ↑ Рукою кн. Я. П. Шаховскаго.
- ↑ Затѣмъ отмѣчено рукою Теплова, что резолюція подписана императрицею (въ 1768 г.), и притомъ его же надпись: «Резолюція на поднесенный докладъ отъ шестаго Сенатскаго департамента Московскаго, о Салтыковой, дочери Николаевой, Глѣба Салтыкова женѣ, состоявшаяся».
- ↑ См. Архивъ Прав. Сената: книга 125.
- ↑ Это описаніе, въ частномъ письмѣ, найдено Л. Н. Майковымъ въ одномъ старинномъ сборникѣ, очевидно, что въ свое время оно ходило по рукамъ. См. „XVIII в.“, кн. IV, стр. 94—95.
- ↑ «Русскія достопамятности». Выпускъ V: Ивановскій монастырь въ Москвѣ. М., 1862 г., стр. 3, 11—13.
- ↑ Такъ разсказываетъ П. М. Снегиревъ въ указанной выше брошюрѣ, со словъ П. Ѳ. Карабанова, извѣстнаго читателямъ «Русской Старины» весьма интересными историческими разсказами и анекдотами, напечатанными въ «Русской Старинѣ» изд. 1871 г., т. IV, стр. 583 и 635; изд. 1872 г., т. V, стр. 129, 457, 670 и 767; т. VI, стр. 87 и 284.
- ↑ «Лубочныя картинки русскаго народа въ Московскомъ мірѣ». Соч. И. Снегирева, М., 1861 г., стр. 67.