Салонъ г-жи Рекамье.
правитьПри имени Рекамье вспоминается «божественная Жюльета», звѣзда періода консульства и первой имперіи во Франціи. Знаменитой сдѣлали ее обворожительная красота вкупѣ съ недюжиннымъ умомъ и съ строгой нравственностью, которая казалась непонятной ея легкомысленнымъ современникамъ. Менѣе извѣстны болѣе поздніе годы ея жизни, когда, лишившись значительной части своего состоянія, она соотвѣтственно ограничила всю свою обстановку. Однако, чары ея личности остались столь же привлекательны, какъ и въ дни ея богатства и блеска. Довольствуясь двумя невзрачными комнатками, которыя она нанимала у монахинь Abbaye-aubois, она украсила ихъ книгами, картинами и арфой, всѣми дорогими воспоминаніями своей молодости, и въ теченіе послѣднихъ 30 лѣтъ эти комнатки служили сборнымъ пунктомъ для кружка, все еще вполнѣ соблюдавшаго давнія традиціи французскихъ салоновъ.
Интересныя подробности объ этомъ салонѣ г-жи Рекамье разсказаны покойной Моль, женой знаменитаго парижскаго оріенталиста въ ея книгѣ «М-me Récamier», изданной въ Лондонѣ. Г-жа Моль была долгое время ближайшей подругой «божественной Жюльеты». Эта выдающаяся женщина, какъ очевидица, повѣствуетъ объ ежедневныхъ собраніяхъ въ помянутомъ салонѣ. Собирались тамъ отъ 4 до 6 часовъ пополудни. Эти часы назначались ради знаменитаго поклонника и друга г-жи Рекамье, Шатобріана. Они для него были удобны. Шатобріанъ нѣкогда пылалъ бурной страстью въ Жюльетѣ. Онъ былъ женатъ и потому страсть эта осталась безъ отвѣта со стороны Рекамье. Теперь же, подъ старость, страсть его превратилась въ тѣснѣйшую дружбу. Жюльета была для него «звѣздой, озарявшей его стезю»; онъ ежедневно, раньше, чѣмъ собирались гости, сообщалъ ей о своихъ работахъ. Когда умъ Шатобріана сталъ помрачаться, его, разбитаго параличемъ, приносили въ креслѣ къ ней, ослѣпшей, и она старалась скрыть отъ другихъ умственное помраченіе дорогого ей старца. Въ тѣ часы, когда не было Шатобріана, въ знаменитый салонъ собиралось все, что въ Парижѣ блистало умомъ и положеніемъ, хотя тутъ никто не могъ надѣяться получить даже чашку чаю. Указывая на упадокъ общественнаго тона въ позднѣйшія времена, г-жа Моль даетъ слѣдующее описаніе салона Рекамье:
"Обыкновенно бывало вмѣстѣ отъ 6 до 12 лицъ. M-me Рекамье сидѣла у топившагося камина, другіе занимали мѣста полукругомъ по обѣ стороны. Двое или трое стояли передъ каминомъ и разговаривали настолько громко, что всѣмъ было слышно. Кто имѣлъ сдѣлать какое нибудь замѣчаніе, тотъ, конечно, дѣлалъ его, внося свою лепту въ общую бесѣду. Разговоры tête-à-tête не одобрялись. Если какой нибудь изъ малознакомыхъ посѣтителей салона позволялъ себѣ эту вольность, онъ получалъ любезную головомойку въ настоящемъ tète-à-tête, когда другіе расходились по домамъ. Сама М-me Рекамье говорила немного. Она только случайно вставляла свое слово. Если являлась какая-нибудь новая личность, знавшая нѣчто о только что обсуждавшемся предметѣ, то хозяйка салона спрашивала гостя такъ, что всѣ внимали ему. Если она предполагала въ комъ-нибудь особыя спеціальныя познанія по извѣстному дѣлу, то она адресовалась въ его мнѣнію почтительнымъ тономъ. Разные господа, которые до регулярнаго посѣщенія салона могли разговаривать лишь вдвоемъ или втроемъ, тутъ скоро научались придавать своимъ мыслямъ форму, пригодную для болѣе обширной аудиторіи. Возможно большій кругъ людей, привлекавшихся къ общей бесѣдѣ, представлялъ ту выгоду, что разговоры о погодѣ, о физическомъ состояніи или на иныя подобныя эгоистическія темы допускались не долго. Иногда бывало, что являлась какая нибудь случайная посѣтительница, усаживалась около г-жи Рекамье и тихо разсказывала ей что-нибудь неважное, тогда какъ общая бесѣда продолжалась своимъ чередомъ и хозяйка не могла ее слушать. Въ подобномъ случаѣ, когда дама уходила, хозяйка жаловалась на то, что совершенно потеряла нить бесѣды. Кто нибудь въ извиненіе шептуньи говорилъ:
" — Навѣрное это вслѣдствіе застѣнчивости!
" — Если люди слишкомъ застѣнчивы для разговоровъ, то они должны быть и скромны настолько, чтобы слушать! — обыкновенно отвѣчала на это г-жа Рекамье.
«Если кто нибудь въ своемъ разсказѣ бралъ невѣрный тонъ или становился скучнымъ, то изъ кружка вылетало чье нибудь остроумное замѣчаніе, за которымъ, какъ ракета, быстро слѣдовало возраженіе другого, и кружокъ могъ вздохнуть свободно. Но разъ кто нибудь произносилъ мѣткое слово, хозяйка салона подхватывала его, показывала всему кружку, какъ знатокъ показываетъ хорошую картину. Сама она разсказывала превосходно, но охотнѣе предоставляла это другимъ, такъ какъ она испытывала въ своемъ родѣ эстетическое наслажденіе представлять каждаго съ его наилучшей стороны».
Подобными качествами г-жи Рекамье объясняется то, что очаровательность своей личности она сохраняла до старости. Этому способствовалъ и живѣйшій интересъ, проявлявшійся ею во всѣмъ крупнымъ политическимъ и духовнымъ вопросамъ. Она скончалась въ 1849 г. отъ холеры, которой такъ страшилась всегда. Кружокъ ея потомъ собирался у г-жи Моль.
Г-жу Рекамье, какъ при жизни ея, такъ и по смерти, многіе считали въ сущности холодной натурой. Любопытно, что классическая красота ея, воспламенявшая страсть самихъ выдающихся людей, начиная отъ Люсьена Бонапарта и кончая Монморанси и Шатобріаномъ, не досталась никому, причемъ и бракъ ея съ банкиромъ Рекамье, который былъ значительно старше ея, заключенъ былъ только для виду. Мужъ ея считался любовникомъ ея матери и въ періодъ террора не нашелъ иного средства для обезпеченія за своей 13-ти-лѣтней дочерью Жюльетой своего огромнаго состоянія, какъ жениться на ней. Но подъ очаровательной внѣшностью Жюльеты скрывалась душа въ высокой степени разсудительная. Г-жа Рекамье, питавшая отвращеніе ко всякой преувеличенности и фразѣ, обыкновенно говаривала:
— Только разсудокъ не утомляетъ надолго.
И она находила вполнѣ естественнымъ только улыбкой награждать своихъ обожателей и все-таки поклонники оставались ей вѣрными.