Ручка леди Летиціи
правитьI. Какъ искалась рука.
правитьКто искалъ ея, руки этой? Искали многіе, люди степенные и нестепенные, какъ случалось; но глаза леди Летиціи смотрѣли такъ, что затрогивали и самыхъ нечувствительныхъ. Faites votre jeu, messieurs, говорили вѣчно они взглядами краснорѣчивѣе словъ. Faites votre jeu; барыня наша лакомый кусочекъ, — кто возьметъ? И труденъ былъ отвѣтъ на послѣдній вопросъ. Кто побѣдитъ, быстрый ли Меркурій, пламенный ли Купидонъ, холодный ли Маммонъ? А, между тѣмъ, маленькая ручка манила всѣхъ, и на приманку являлись многіе.
Между ними былъ одинъ французскій графъ, написавшій когда-то какую-то книгу и хорошо знакомый королю. Онъ жилъ на счетъ титула и своихъ прежнихъ отношеній къ Бурбонамъ, и потративъ весь свой умъ на книгу, толковавшую, какъ всегда, объ Англичанахъ, сталъ находить свою жизнь невыгодною и непріятною. Наскучивъ однообразнымъ препровожденіемъ времени въ своихъ кое-какъ меблированныхъ комнатахъ, онъ искалъ хорошенькой барыни съ капиталомъ и попалъ въ волшебный кругъ леди Летиціи. Леди Летиція была хороша собой, а графъ де-Дашъ считалъ ее, кромѣ того, богатою. Тутъ же былъ одинъ баронетъ, членъ парламента и либеральный консерваторъ. Сэръ Сло Модледъ принадлежалъ къ числу тѣхъ новыхъ политическихъ людей, которымъ не довѣряютъ ни люди во власти, ни люди въ отставкѣ. Онъ считалъ себѣ пятьдесятъ лѣтъ отъ роду, былъ вдовецъ, пользовался добрымъ здоровьемъ, и не нуждался въ деньгахъ, а нуждался въ женщинѣ способной управлять порядочнымъ домомъ. Онъ принадлежалъ къ числу поклонниковъ леди Летиціи, ибо находилъ ее прекрасною и считалъ образованною. За нимъ слѣдовалъ майоръ Бленгеймъ, конно-гвардеецъ, тотъ самый Бленгеймъ, котораго четырехлѣтній Сезострисъ (рожденный отъ миссъ Китти) два года сряду выигрывалъ золотой кубокъ на Аскотскихъ скачкахъ. Гуляка среднихъ лѣтъ и добраго нрава, майоръ желалъ остепениться. Онъ былъ довольно богатъ, чтобы прнобрѣсти себѣ жену, и искалъ хорошенькой. Леди Летиція была хороша, и онъ находилъ ее «чертовски миленькой». Продолжать ли далѣе нашъ перечень? Упоминать ли о длинновязомъ Сликимикѣ, считавшимъ ее крутою, о пламенномъ Джакѣ Бергонди, считавшемъ ее холодною, о хромомъ юристѣ Девисѣ, считавшемъ ее колкою, о дородномъ мистерѣ Формулусѣ, ректорѣ, считавшемъ ее кроткою, о боязливомъ, юномъ Геръ О’Паррентѣ, считавшемъ ее сумасбродною? Кто еще? Да, леди Летиція была хороша, а Эдвардъ Ванзитарть считалъ ее доброю.
Хороша, богата, образована, крута, холодна, колка, кротка, сумасбродна, добра, — таковъ былъ рядъ разнообразныхъ мнѣній о ней! Впрочемъ, въ нихъ было менѣе противорѣчій чѣмъ въ леди Летиціи самой. Какъ облака мѣнялась она. Она могла говорить съ человѣкомъ серіознымъ и пустымъ, умнымъ и глупымъ, и знала хорошо всѣ ихъ коньки. Она была такъ проницательна, что женщины не знали что дѣлать съ нею, и жалуя ее гораздо менѣе чѣмъ мущинъ, избѣгали ея общества. Ея отрывистыя замѣчанія были бойки и остры, а женскіе пріемы хитрости доведены ею до совершенства. Безсильны были противъ нея жеманно недоступныя барыни; она отталкивала матронъ, пугала вдовъ. Простыя дѣвушки завидывали ей, хорошенькія убѣгали ея, и она оставалась въ обществѣ мущинъ, надъ которыми смѣялась вдоволь и которые считали ее ангеломъ.
Леди Летиція была высока и стройна, и имѣла самую очаровательную ножку въ свѣтѣ. Именно, ногой своею очаровала она въ первый разъ Бленгейма, знатока въ этомъ дѣлѣ и самозваннаго критика балета итальянской оперы. Ея торсъ, отъ головы до могъ былъ удивителенъ. Черные глаза ея блестѣли, какъ огонь; зубки были словно изъ слоновой кости, губки, какъ розовый бутонъ, а профиль прекрасно очерченъ. Поэты увѣряли, что взглядъ ея глазъ стоитъ царствъ; нѣжные юноши клялись, что за поцѣлуй ея губъ мало заплатить состояніемъ; vive Vamourl тянули разбитые старики, съ юношескимъ жаромъ, который щекоталъ на минуту ихъ изсохшіе члены. Но лучшими своими успѣхами, леди Летиція была обязана своей хорошенькой ручкѣ. Никогда еще скульпторъ не передавалъ такой маленькой и миленькой руки. Она такъ берегла свои ручки, что общество даже подсмѣивалось за это надъ ней. Она носила всегда и вездѣ перчатки, какъ при полномъ, такъ и при утреннемъ туалетѣ, какъ въ бальной залѣ, такъ и на прогулкѣ, и никто ни разу не подмѣчалъ еще тонкой бѣлизны ея рукъ.
— Чортъ возьми! ворчалъ Джакъ Боргонди, — я бы не хотѣлъ содержать жену въ вѣчныхъ перчаткахъ. На одни свои пальцы, она должна тратить круглую сумму.
— И стоитъ! басилъ майоръ, съ суровымъ взглядомъ.
— Стоитъ сотень тысячъ! подхватывалъ боязливый Геръ О’Паррентъ.
Дѣло дѣйствительно было странно; въ другой женщинѣ оно показалось бы даже подозрительнымъ, но леди Летиція была шутлива, высказывала часто престранныя мысли и, повидимому, презирала толки общества. Такимъ образомъ, она продолжала очаровывать своихъ поклонниковъ и тѣ сходили по ней съ ума, когда она барабанила своей маленькою ручкой.
Ну, а вѣрны ли были всѣ прилагательныя, даваемыя ей обожателями?
Всѣ единогласно признавали ея красоту, ибо никто не былъ глупъ на столько, чтобы отрицать, что солнце свѣтитъ въ полдень? Богата? Гм! она жила хорошо, и, казалось, не нуждалась въ деньгахъ. Образована, она играла на фортепіано, говорила на разныхъ языкахъ, любила искусства, занималась живописью и даже ловко управляла кіемъ на билліардѣ. Крута? Можетъ быть. Холодна? Боюсь, что нѣтъ. Колка? Она была благоразумна, ручаюсь. Кротка? Иногда. Сумасбродна? Съ нѣкоторыми. Добра? Не знаю, что отвѣчать наконецъ. Она платила по счетамъ, не отказывала бѣднымъ, ходила каждое воскресеніе по разу въ церковь, читала Евангеліе и любила дѣтей и тихихъ животныхъ. Что до послѣдняго, то она держала у себя кота, двухъ крошечныхъ бѣлыхъ собачекъ, канарейку и попугая. Я, право, затрудняюсь рѣшить, была ли она добра, или нѣтъ. Самые непочтенные люди платятъ акуратно слѣдуемое; случается, что даже адвокаты бросятъ пенсъ бѣдному подметающему улицу; Дайвсъ ходилъ въ церковь или синагогу, кровожадная королева Марія читала Евангеліе, мистеръ Сквирсъ любилъ дѣтей, и графъ Фоско обожалъ бѣлыхъ мышей. А потому-то, и всѣ скромныя, названныя мною, гуманныя качества могутъ не имѣть никакого значенія. Никто изъ насъ грѣшныхъ, впрочемъ, не выдержитъ, пожалуй, строгаго суда. Въ общемъ, леди Летиція была не хуже своихъ блажнихъ, и если кое-какія слабости замѣчались въ ней, то ей стоило повести лишь передъ вами своею крошечною ручкой, и вы забывали тотчасъ же ихъ.
Очень понятно, что кругъ въ которомъ царствовала леди Летиція, принадлежа къ числу порядочныхъ, не принадлежалъ, однако, къ числу избранныхъ. Какъ читатель вѣроятно понялъ уже, то былъ кружокъ смѣшанный, составленный изъ прекрасныхъ обломковъ, но, въ общемъ, представлявшій очень не стройный видъ. Сама леди Летиція хорошо понимала, что свѣтское неравенство ея сомнительно, а потому рѣшилась наложить на себя вторично брачныя оковы. Я сказалъ, кажется, вторично? Да; леди Летиція была вдова. Ея первый мужъ, лордъ Августъ Марло скончался таинственно въ Швейцаріи. Это былъ грубый человѣкъ и деспотъ, пятнадцатью годами старше своей молодой жены, съ которою обращался очень безцеремонно. Молодой человѣкъ съ состояніемъ, онъ рано началъ жить, и долго путешествовалъ по Европѣ въ сопровожденіи своего наставника, нѣкоего М. А., потакавшаго его шалостямъ и являвшагося, подчасъ, въ пьяномъ видѣ за table d’hôte. Затѣмъ, онъ натолкнулся на игорный столъ. Его пригласили играть и, какъ бы чудомъ какимъ, сгребли всѣ его деньги. Почти раззоренный, онъ началъ пить, и скоро изъ порядочнаго малаго сталъ какимъ-то звѣремъ. Онъ сталъ держать крупные пари, потерялъ тутъ еще болѣе денегъ, и съ ними, что важнѣе, потерялъ свой кредитъ. Скоро, онъ сдѣлался извѣстенъ за одного изъ самыхъ безнравственныхъ спекуляторовъ въ Европѣ. Сватающія маменьки признали его дурною партіей. Но вдругъ, между объявленіями о рожденіяхъ, бракахъ и кончинахъ, явилось въ Times'ѣ извѣщеніе, что лордъ Августъ Марло сочетался бракомъ съ дѣвицей Летиціей Лудло, отъ роду девятнадцати лѣтъ, дочерью покойнаго Ломлея Лудло, эсквайра. Общество взволновалось. — Чья она такая, эта Летиція Лудло? — Гдѣ, когда и какъ родилась она, и что у нея за родство? Никто ничего не зналъ. Нѣкоторые говорили, что она была балетною танцовщицей, извѣстною прежде своею связью съ однимъ молоденькимъ нѣмецкимъ князькомъ. Другіе утверждали, что она была гувернанткой. Третьи увѣряли, что она была единственною дочерью одного манчестерскаго мыльнаго фабриканта, который бросилъ дѣла съ цѣлью показать людямъ и выдать замужъ свою наслѣдницу. Какъ бы то ни было, дѣвица Летиція Лудло, девятнадцати лѣтъ, сочеталась бракомъ съ лордомъ Августомъ Марло, тридцати четырехъ лѣтъ. Бракъ совершился въ Женевѣ, откуда чета переѣхала скоро въ Германію. Прошло три года, въ которое мало было слышно о ней. Говорили только, что жили они какъ собака съ кошкой. Въ одинъ прекрасный день, Morning Post объявилъ, что лордъ Августъ Марло былъ найденъ мертвымъ въ своей постелѣ, въ Бернѣ, и, несмотря на старанія родственниковъ замять дѣло, въ разныхъ кругахъ распространился слухъ, что лордъ совершилъ самоубійство.
Положительно извѣстно лишь то, что родственники лорда Августа, по разнымъ соображеніямъ, приняли вдову очень холодно. Ей предоставили, со всѣмъ тѣмъ, довольно значительный доходъ, и она нисколько не безпокоилась о расположеніи своихъ родственниковъ. Она смѣялась надъ ними, открыто высказала разъ, что покойный мужъ ея былъ звѣрь, и сильно поразила мистриссъ Гранди своимъ отказомъ носить полный трауръ по немъ. Она уѣхала потомъ въ Италію, и слухъ о ней доходилъ лишь тогда, когда она являлась къ своему венеціанскому банкиру за полученіемъ третнаго дохода. Послѣ двухъ лѣтъ вдовства, она является въ Лондонъ, гдѣ мы и застаемъ ее съ ея маленькою манящею ручкой.
Ей двадцать четыре года теперь, время полнаго развитія красоты. Супружество придало формамъ ея округленность возмужалой женственности. Глаза ея — свѣточи Гименеева храма.
Изъ всѣхъ поклонниковъ леди Летиціи, самымъ безкорыстнымъ былъ Эдвардъ Ванзиттартъ, живописецъ, тотъ самый, котораго Donkey feeding on thistles, заслужилъ такія похвалы отъ мистера Боскина за до-рафаэлевскую строгость рисунка. Удивительный человѣкъ, былъ нашъ Ванзиттартъ. Злѣйшими его врагами были его теоріи, по одной изъ которыхъ Prae-Raphaelitism невозможенъ былъ въ ландшафтахъ. «Видишь ли», объяснялъ онъ, «первый принципъ до-рафаэлистовъ есть вѣрность оригиналу, и они, какъ ты знаешь, примѣняли его на дѣлѣ, срисовывая ландшафты до послѣдней мелочи. Теперь, другъ, я задамъ тебѣ вопросъ. Предположи, что я хочу рисовать прудъ. Могу ли я срисовать весь ландшафтъ въ одинъ день? положимъ, что могу. Но видъ пруда, въ продолженіи дня, измѣнится, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ разъ; могутъ набѣжать тучи, можетъ зайдти въ него корова, утки могутъ взволновать его поверхность! Понимаешь ли ты? Въ то время, какъ я рисую, предметы, которые я рисую, измѣняются, какъ измѣняется природа каждое мгновеніе. Что же выйдетъ изъ этого? Я перемѣшаю все вмѣстѣ, нарисую, положимъ, утку, корову, прудъ, которые будутъ въ разладицѣ между собой и съ общимъ содержаніемъ картины.» Бѣдный Ванзиттартъ! Онъ читалъ слишкомъ много, и работалъ слишкомъ мало; съ нимъ бывали то припадки лѣни, то припадки нечеловѣческой энергіи. Два года не дѣлалъ онъ ничего, и затѣмъ вдругъ, въ двѣ недѣли написалъ свой Distant prospect of a Skylark. Вообще онъ былъ слишкомъ пылокъ, и лучшимъ доказательствомъ этого служитъ то, что напримѣръ черезъ три часа послѣ своего перваго знакомства съ леди Летиціей, онъ предложилъ ей позировать для главной фигуры своей испанской дѣвушки кормящей больнаго козленка. Къ несчастію, для его занятій, у него было много карманныхъ денегъ, и онъ могъ дѣлать что хотѣлъ. Родственники его были богатые люди; самъ онъ также не нуждался въ деньгахъ, занимался сначала искусствомъ просто въ качествѣ любителя и, лишь послѣ долгихъ затрудненій, могъ сдѣлаться художникомъ по профессіи, профессіи, считавшейся пріятелями его крайне-жалкою.
Эдвардъ обожалъ леди Летицію; онъ обожалъ ее за ея красоту, за ея доброту, за ея сочувствіе къ искусству. Онъ считалъ ее совершенствомъ. Что другимъ казалось крутостью или сумасбродствомъ, то казалось ему очаровательною невинностью. Глаза ея стоили для него всѣхъ сокровищъ обѣихъ Индій. Нахмуренный взглядъ ея нагонялъ на него уныніе. Бѣдняжка! его жизнь была сегодня радостною, завтра — мрачною. То онъ хотѣлъ накинуться на майора, за то только что почтенный воинъ хвастался расположеніемъ къ нему леди; то онъ желалъ предложить, не слишкомъ вѣжливо, графу де-Дашу отправиться попутешествовать, за то лишь что любезный Французъ протанцовалъ съ леди Летиціей два раза сряду. Изъ ревности онъ сталъ желченъ, какъ какой-нибудь раджа. «Клянусь, сэръ, декламировалъ онъ, кровь моя волнуется при видѣ этого бѣднаго невиннаго созданія въ кругу разныхъ roués и дурней, да дурней! Зачѣмъ она не выгонитъ ихъ? Она не видитъ ихъ въ ихъ настоящемъ свѣтѣ, бѣдная невинная голубка! и honni soit qui mal y pense!» Эдвардъ въ сущности, побаивался, чтобы нѣкоторые изъ этихъ roués и глупцовъ не завладѣли вожделѣннымъ святилищемъ. Онъ боялся однако сдѣлать предложеніе, чтобы не сойдти съ ума отъ презрительнаго отказа. Впрочемъ тысячи маленькихъ нѣжныхъ услугъ, сопровождаемыхъ полными обожанія взглядами, доказывали Летиціи его преданность. Она замѣчала старанія своего молодаго обожателя.
Я сказалъ выше, что леди Летиція имѣла намѣреніе вступить снова въ брачный союзъ, и прибавлю теперь, что не чисто денежные разчеты заставляли ее жертвовать собою вторично. Потому-то французскій графъ имѣлъ болѣе шансовъ получить ручку леди чѣмъ богатый сэръ Слоу Модлеръ. Леди Летиція была молода, страстна, впечатлительна. Выйдя, однажды, за грубаго деспота, она хотѣла выйдти теперь за истиннаго джентльмена; тогда она искала денегъ, теперь искала любви. Эти вѣтреныя, веселыя, по видимому пустыя женщины, часто глубже думаютъ чѣмъ кажется; онѣ способны часто къ великимъ привязанностямъ. Ихъ любовь, быть можетъ, чувственна, но и чувственна идеально. Она сильна и не знаетъ условій. Кому, изъ своихъ многочисленныхъ почитателей, отдавала леди Летиція преимущество? И кому изъ нихъ, расположена она была, отдать свою маленькую ручку? Трудно сказать; но достойнѣе всѣхъ былъ Ванзиттартъ. Въ немъ было много хорошаго. Физически, онъ былъ красивъ собою: прекрасные русые волосы, хорошо обрисованныя живыя черты лица, свѣтлые сѣрые глаза, темные усы и стройный корпусъ. Нравственно, онъ былъ честенъ, мужествененъ, самоувѣренъ; въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, онъ былъ не безъ эгоизма, но въ эгоизмѣ его не было ничего низкаго и малодушаго. Умственно, онъ былъ очень даровитъ; порывы восторга будили по временамъ заснувшій мозгъ, и дѣлали изъ него генія. Ко всему этому онъ любилъ искренно, безкорыстно. Могла ли леди Летиція не замѣчать его любви и его прекрасныхъ качествъ? Предпочитала ли она искателя приключеній, въ родѣ графа де-Даша? пустаго фата, въ родѣ сэръ-Слоу Модледа? разбитнаго военнаго Донъ-Жуана, въ родѣ майора? тупаго проповѣдника, въ родѣ Формулуса? и пролаза, въ родѣ Боргонди? Жаднаго скупаго скрягу, въ родѣ адвоката Девиса? льстиваго деспота въ зародышѣ, въ родѣ мистера Сликимика? или дурня съ большими надеждами, въ родѣ Геръ О’Паррента? Вѣрно нѣтъ. Ея первое замужство достаточно просвѣтило ее. Но теперь, мы дошли до вопроса, на которомъ основывалось счастіе нѣсколькихъ. Стоила ли эта маленькая ручка исканій? Могла ли она служить дѣйствительною наградой, и для лучшихъ изъ искателей, и для худшихъ изъ нихъ? Заключались ли въ ней, для жениха, задатки честной любви? Или, была ли леди Летиція преступнымъ духомъ, присужденнымъ блуждать, съ восхода солнца, до искупленія своего грѣха? Была ли наконецъ самая ручка стилетомъ, приносившимъ смерть тому, кто станетъ держать ее у подножія алтаря? Мы увидимъ это.
II. Какъ была отдана рука.
править"Изъ дюжины моихъ почитателей, " разсуждала леди Летиція, «умная женщина можетъ уважать только одного. Ванзиттартъ, несмотря на свои странности, человѣкъ честный и хорошо воспитанный. Что мнѣ дѣлать? Положеніе мое съ каждымъ днемъ становится опаснѣе, и мнѣ необходимо покровительство человѣка сильной воли и крѣпкихъ нервовъ. Таковъ ли Ванзиттартъ? Надѣюсь, что да. Однако, человѣкъ не можетъ поклоняться вмѣстѣ и искусству и любви; они враги другъ другу, и оба такъ сильны, что если завяжется битва, оба должны пасть и погибнуть.»
Такъ думала леди Летиція, не зная или не подозрѣвая, что любовь и искусство — одно и то же.
Въ одинъ изъ вечеровъ поздней осени сидѣла она у огня въ своемъ будуарѣ. Одинъ, бѣленькій пудель лежалъ на ея колѣняхъ, другой валялся у ногъ. Гладя рукою шелковыя уши собаки, она всматривалась въ каминный огонь. Что представлялось ей въ измѣнчивыхъ формахъ горящихъ углей? Странныя видѣнія, и въ числѣ ихъ чей-то неизмѣнный отвратительный образъ.
«Оставь меня печаль, говорила она самой себѣ. О! она не уйдетъ, не уйдетъ никогда. Но виновна ли я? Совѣсть отвѣчаетъ: да, гордость говоритъ: нѣтъ. Правда ли, что кровью выкупаются ошибки въ родѣ моихъ? Пусть тѣ, которыя станутъ обвинять меня, вспомнятъ страданія мои, пусть вспомнятъ скотскую жизнь, которую вела жъ этимъ бездушнымъ звѣремъ, который запятналъ мою душу, и пусть будутъ они милосерды! Милосерды! Воплощенный бѣсъ является мнѣ…»
Она ударила рукой по доскѣ камина безъ всякаго признака боли. Это ли наша веселая, бойкая, отважная леди Летиція, такъ твердо увѣренная въ себѣ и такъ охотно бросавшая вызовъ свѣту? Она подняла свою лѣвую руку, повернула ее и посмотрѣла; потомъ, покачала головой и улыбнулась насмѣшливо.
«Вотъ все, что я, толкующая о любви, могу дать. Жалкій подарокъ! Я отдала разъ эту руку, когда въ ней была еще истинная плоть и кровь, и когда сердце мое было не запятнано. Послѣдствія извѣстны свѣту. А теперь! Рука, какъ и сердце, дрябла, жестка, мертва. Для Ванзиттарта, мнѣ хотѣлось бы другаго.»
Крупныя горячія слезы скатились на тонкіе пальцы въ перчаткѣ; она плакала. И сквозь градъ падающихъ слезъ, ей все еще представлялись видѣнія въ огнѣ, и все еще тотъ же образъ насмѣшливо глядѣлъ на нее. Слезы высохли, и она встала блѣдная и прекрасная.
«Я могла бы любить этого человѣка! Пять лѣтъ тому назадъ, я могла пожертвовать для него своею жизнью, и даже теперь я могла бы сдѣлать многое, чтобы быть съ нимъ счастливой. Что я сдѣлала? Никакая исповѣдь не спасетъ меня теперь. Такова была моя судьба, судьба, выйдти за бездушнаго звѣря.»
Вы видите, читатель, что въ почкѣ былъ червячекъ. У нашей дамы, какъ и у большинства ея ближнихъ, была своя забота, и она не была вполнѣ безупречна. Неотступный образъ въ огнѣ былъ ли образъ ея мужа? Безъ сомнѣнія. Они никогда не любили другъ друга, и быть-можетъ, быть-можетъ… Нѣтъ, я увѣренъ, что наша леди была благоразумна. Она была несчастна, но чиста. Брачной постели никогда не измѣняли эти прекрасныя формы.
Она стала всматриваться въ образъ въ огнѣ, который, все еще пугалъ ее. Потомъ, она быстро поднялась и закрылась рукою. Образъ не исчезалъ. Она торопливо заходила по комнатѣ; видно было, что она сильно взволнована. Съ глухимъ шумомъ обрушивался уголь, а видѣніе все не исчезало.
На ней было небрежно накинутое черное шелковое платье, и непричесанные волосы падали длинными локонами вдоль ея щекъ: она была хороша въ своемъ странномъ волненіи. Она овладѣла наконецъ собою и сѣла снова, и снова, рѣшительная, блѣдная, раздраженная, стала всматриваться въ огненный ликъ. Въ немъ не было ничего утѣшительнаго. "Я сумашедшая, " пробормотала она, откидаваясь на спинку кресла и открывая какую-то повѣсть Альфреда Мюссе. Минуть пять она читала спокойно. Но потомъ швырнула съ нетерпѣніемъ книгу, и задумчиво занялась длинными шелковыми ушами своей балованной собачки.
"Есть грѣхи, которыхъ не загладитъ никакая любовь, " проговорила она тихо. — «Я совсѣмъ погубила себя. Проклятъ будь тотъ, кто возьметъ эту безкровную руку въ свою!»
Долгій часъ провела она въ мрачной задумчивости.
Горничная прервала ее, доложивъ, что мистеръ Ванзиттартъ дожидастся внизу въ гостиной. При этихъ словахъ, свѣтлая улыбка озарила ея прекрасное лицо, и леди Летиція забыла свои тревоги.
— Вы бы лучше пригласили его наверхъ, сказала она.
Горничная вышла. Леди Летиція быстро оправила свои волосы передъ большимъ зеркаломъ, висѣвшимъ надъ каминомъ, и стала стоя ожидать гостя.
Черезъ минуту вошелъ Ванзиттартъ. Лицо его горѣло., глаза свѣтились, а въ плотно-сомкнутыхъ губахъ видна была рѣшимость. Онъ готовился къ чему-то.
— Добрый вечеръ, мистеръ Ванзиттартъ, проговорила леди Летиція съ очаровательною улыбкой, одною изъ тѣхъ, впрочемъ, которыми хорошенькія женщины стараются показать свое равнодушіе къ привѣтствуемому лицу.
— Добрый вечеръ, леди Летиція, отвѣтилъ Ванзиттартъ, со взглядомъ, ясно говорившимъ, что улыбка произвела свое дѣйствіе на его чувствительную натуру.
Она сѣла и указала гостю на стулъ. Никогда еще не была она такъ хороша и никогда еще глаза артиста не любовались ею съ большимъ восторгомъ. Леди Летиція не принадлежала къ числу тѣхъ холодныхъ женщинъ, которыя привлекаютъ людей умомъ. Въ ней была магическая сила, исходившая прямо изъ ея горячей плоти и крови. Она овладѣвала чувствами и жгла ихъ до тѣхъ поръ, пока ихъ одуряющій ѳиміамъ, охватывая постепенно мозгъ, не покорялъ мысли силою теплой восхительной прелести ея присутствія.
Нѣсколько времени продолжалось молчаніе. Вліяніе ея усиливалось каждое мгновеніе. Артистъ страдалъ и поддавался очарованію съ томностью человѣка, засыпающаго въ раю гашиша.
— Вы были вчера въ оперѣ, мистеръ Ванзиттартъ? Я видѣла, какъ вы разговаривали съ нашимъ чудакомъ майоромъ.
Удивительная женщина! Въ этихъ нѣсколькихъ словахъ, дважды сказался ея тактъ. Вопервыхъ, введеніемъ оперы, съ ея блестящею, ослѣпительною обстановкой, съ ея свѣтомъ и музыкой, которая, при ея словахъ, воскресила въ памяти художника мягкія аріи и обезсилила его предъ чувствомъ красоты. Вовторыхъ, небрежнымъ словомъ о майорѣ, показавшемъ, что онъ, по крайней мѣрѣ, не имѣлъ шансовъ завладѣть разборчивымъ маленькимъ сердцемъ говорившей. Ванзиттартъ не рѣшился произнести слова, и только кивнулъ головой.
— Madame Aldori милая женщина и обворожительная пѣвица. Я была въ восторгѣ. Новая опера удивительно хороша.
Это самое общее мѣсто изъ всѣхъ общихъ мѣстъ, казалось Ванзиттарту какою-то музыкой свыше.
— Изъ всѣхъ свѣтскихъ развлеченій, продолжала миледи, — опера, я думаю, всего опаснѣе. Въ ней ложь прекрасна, въ ней все искусственно; она разочаровываетъ насъ по отношенію къ серіознымъ занятіямъ жизни. Она забавляетъ насъ много, но не учитъ ничему.
— Тутъ я едвали соглашусь съ вами, замѣтилъ Ванзиттартъ. — Мое любимое убѣжденіе, что художникъ овладѣвающій нашею душой, возвышающій ее надъ дѣйствительностью, по благородству своего дѣла, выше того, кто занимается рѣшеніемъ болѣе практическихъ задачъ. Вы улыбаетесь. Но скажите, не справедливо ли, что мы цѣнимъ красоту изъ красоты, не справляясь на сторонѣ, велико ли ея практическое значеніе? Искусство, переносящее насъ въ другой міръ, — высшее, глубочайшее искусство; лишь отрѣшаясь отъ тысячи житейскихъ дрязгъ, достигаемъ мы высокой сферы, въ которой дышитъ и живетъ художникъ…
— Артистъ! нѣжно проговорила леди Летиція.
— Безъ чистой красоты искусство было бы сухо, жалко и безплодно, продолжалъ Ванзиттартъ, отвѣтивъ наклономъ головы на замѣчаніе леди Летиціи. — Чистая красота — всемогуща, она восторгаетъ зрителя до всезабвенія. Лишь тогда, когда разбиваемъ мы наши земныя оковы, счастливы мы вполнѣ! Что такое любовь, въ ея чистой сущности, какъ не сонъ, какъ не всезабвеніе утомительныхъ обыденныхъ заботъ, дѣлающихъ человѣка такимъ жалкимъ существомъ.
— Вы думаете, значитъ, что любовь сообщаетъ всезабвеніе? спросила чуть слышно леди Летиція.
— Да, леди Летиція.
Они замолчали снова. Ванзиттарту было досадно, что онъ далъ волю своему воображенію. Онъ сдѣлалъ надъ собою усиліе и заговорилъ объ обыкновенныхъ вещахъ.
— Возвращаясь къ нашему первому вопросу, скажу, что новая опера мнѣ очень нравится и что Альдори обѣщаетъ много. Въ игрѣ ея, однако, какъ будто недостаетъ драматизма, а въ ней самой — достоинства.
Леди Летиція не слушала. Разсѣянно сидѣла она, наблюдая неизмѣнный образъ въ огнѣ. Когда онъ кончилъ, она повернула къ нему голову, и глаза ея были полны слезъ.
Этого было довольно; онъ рѣшился высказаться.
— Леди Летиція, есть люди, которымъ, въ дѣлахъ сердца, нужны намеки, но есть и такіе, которые не нуждаются въ нихъ. Я пришелъ къ вамъ сегодня съ однимъ намѣреніемъ, и мое внутреннее чувство говоритъ мнѣ, что вы угадали мою тайну. Я люблю васъ.
Глядя на огненный образъ, она вздрогнула, какъ отъ испуга. Щеки ея покрылись блѣдностью, рука затряслась.
— Я люблю васъ! Вы можете счесть меня дерзкимъ, рѣзкимъ, но я говорю искренно и надѣюсь, что при вашей справедливости и добротѣ, вы не перетолкуете словъ моихъ въ дурную сторону. У меня есть средства, я изъ хорошаго дома, и вѣрьте мнѣ, леди Летиція, что вы дороже для меня всего на свѣтѣ.
— Не говорите! не говорите!..
То былъ тихій умоляющій стонъ; она закрыла лицо руками. Онъ выждалъ минуту и поднялся.
— Скажите мнѣ, что вы меня не любите и я спокойно уйду отсюда. Вы не отвѣчаете. Да или нѣтъ? Говорите?
— Шш! Вы сами не знаете, что спрашиваете.
— Ошибался ли я, думая, что вы замѣчаете меня? Ради моей глубокой любви, леди Летиція, говорите.
— Нѣтъ, нѣтъ! не то!
— Не то! воскликнулъ онъ трепетно. — Что же больше можетъ быть между нами? Что можетъ препятствовать такой сильной любви, какъ моя? Любите ли вы меня? Скажите, любите ли.
— Боже! прости меня; да, да!
Онъ страстно прижалъ ее къ своей груди.
— Моя, моя, шепталъ онъ, въ упоеніи счастія. Но она высвободилась, подняла свое блѣдное заплаканное лицо и посмотрѣла на него испытующимъ взглядомъ.
— Вы не знаете, чего вы просите. Нѣтъ, Ванзиттартъ! Любовь, которой вы ищите, не стоитъ того. Вы не знаете, чего вы просите.
Онъ съ удивленіемъ взглянулъ на нее.
— Ванзиттартъ, не въ первый разъ вижу я, что нравлюсь вамъ, и убѣждена, что любовь ваша чиста и благородна. Но нашъ союзъ не принесетъ счастія ни вамъ, ни мнѣ.
— Гдѣ есть любовь, тамъ…
— Тамъ можетъ быть смерть. Оставимъ другъ друга.
— Никогда! воскликнулъ онъ, снова прижимая ее къ своей груди.
— Послѣ вашего сегодняшняго признанія, ты моя на вѣки.
Она обливалась горячими слезами, восклицая, «Что мнѣ дѣлать? что мнѣ дѣлать?» Она наконецъ уступила, любя дѣйствительно человѣка. Она обѣщала быть его женой.
— Оставь меня! проговорила она наконецъ. — Приходи завтра.
Онъ поцѣловалъ ее, и, держа ея руки въ своихъ, стоя глядѣлъ ей въ лицо. Тутъ, въ первый разъ, замѣтилъ онъ съ удивленіемъ, что правая рука леди Летиціи была горяча какъ огонь, а лѣвая холодна какъ ледъ. Онъ быстро вышелъ.
Леда Летиція снова осталась одна съ своимъ огненнымъ видѣніемъ. Оно не перемѣнилось. То былъ все тотъ же суровый и безпощадный ликъ.
«Всезабвеніе!» проговорила леди. «Правда ли, что любовь приноситъ всезабвеніе? Я грустна, очень грустна, и мнѣ нужно это утѣшеніе. Исповѣди, которой желала и боялась я, не было, а она ужасна. Имѣю ли я право обманывать этого человѣка, такъ глубоко и безкорыстно любящаго меня?»
Она ушла въ спальню, но не могла заснуть. Всю ночь ворочалась она на подушкахъ, разсуждая съ собою, какъ передъ огненнымъ образомъ камина. Не любя темноты, она оставила горѣть всю ночь свою лампу. На разсвѣтѣ она приняла усыпительныхъ капель, но проснулась рано и сошла внизъ вполнѣ спокойная. Пристальный глазъ замѣтилъ бы на ея щекахъ два небольшія чахоточныя пятна; они говорили о болѣзни. Давно уже не чувствовала она себя такою довольной. Она рѣшилась, совѣтуясь съ своимъ счастіемъ, исполнить свое вчерашнее обѣщаніе. Она была горда своею любовью, своимъ другомъ, горда новою надеждой на будущее. Она не будетъ уже несчастна; огненный образъ изгонится навсегда; она забудетъ его; она станетъ жить лишь для одной любви, а когда пройдетъ или погибнетъ любовь, она умретъ! Бѣдная леди Летиція! На зыбкомъ основаніи строила она свои планы, — словно строила замокъ на Гудвинскихъ пескахъ…
Когда, по данному слову, Эдвардъ Ванзиттартъ явился на другой день, леди Летиція сдѣлала ему признаніе. Она была дочь, говорила она, бѣдныхъ честныхъ родителей, получившая, по добротѣ богатаго дяди, хорошее образованіе. Когда она встрѣтила, въ первый разъ, своего покойнаго мужа, лорда Августа, она была жалкою гувернанткой въ одномъ парижскомъ семействѣ. Нашъ молодой другъ восторженно, какъ всегда, объявилъ, что любитъ ее еще сто разъ болѣе за ея откровенность.
— Да и къ тому, прибавилъ онъ съ улыбкой, — лордъ Августъ…
— Не упоминай о. немъ, не упоминай, если ты только любишь меня! воскликнула леди Летиція вздрагивая.
Ванзиттартъ усмѣхнулся, обнялъ, поцѣловалъ, и былъ счастливъ.
Новость скоро распространилась. Слухъ, что Эдвардъ Ванзиттартъ, богатый артистъ, получилъ маленькую ручку леди Летиціи Марло, скоро подтвердился вполнѣ. Когда Ванзиттарта спросили объ этомъ, онъ открыто подтвердилъ истину и пригласилъ спрашивавшаго выпить за свое здоровье. Онъ глядѣлъ побѣдителемъ. Онъ гордился своею побѣдой, — гордился вдвойнѣ, ибо чувствовалъ, что заслужилъ ее. Остальные обожатели приняли дѣло различно; одни горячо, другіе презрительно, третьи спокойно. Графъ де-Дашъ сунулся къ живописцу съ парой заряженныхъ пистолетовъ. Ванзиттартъ не былъ трусъ, но раздѣляя англійское убѣжденіе въ безсмысленности такого рода дуэлей, онъ, послушавъ спокойно графа въ продолженіи десяти минутъ, вытолкалъ его на улицу. Сэръ-Сло Модледъ, считая себя стоикомъ, погребъ свое горе въ кипахъ парламентскихъ синихъ книгъ. Бленгеймъ погрозилъ вызвать Ванзиттарта, но услышавъ о судьбѣ графа, благоразумно остерегся отъ приведенія угрозы въ исполненіе. Кто велъ себя порядочно, такъ это Джакъ Боргонди, который, встрѣтивъ своего соперника въ клубѣ, пожелалъ ему счастія и опорожнилъ съ нимъ бутылку вина. Что до общества, то оно, разумѣется, вознегодовало. Ванзиттартъ былъ свѣтиломъ безчисленныхъ матушекъ, смотрѣвшихъ на него какъ на будущаго мужа своихъ дочерей. Всѣ старыя сказки насчетъ леди Летиціи воскресли снова. Она — лживое, безнравственное созданіе; она — причина смерти перваго мужа; бѣдный лордъ Августъ велъ печальную жизнь съ ней. Въ сознаніи своего достоинства леди Летиція презирала подобныя выходки; онѣ только укрѣпляли ее. Проходя мимо своихъ непріятелей, она уничтожала ихъ своимъ простымъ, безыскусственнымъ превосходствомъ. Она была любима, и, еслибы въ огнѣ не являлось докучливаго образа, она, я думаю, была бы совершенно счастлива. Она была молода еще, и зараза свѣта не охватила вполнѣ ея женскаго сердца.
Родственники Ванзиттарта не противились браку. Они знали его характеръ. Въ немъ было много воли и настойчивости. Этого мало; въ немъ былъ здравый смыслъ и довольно проницательности, чтобъ отличить хорошее отъ дурнаго. Такимъ образомъ, въ первое воскресеніе послѣ Рождества Христова, назначена была свадьба Эдварда Ванзиттарта, эсквайра, съ леди Летиціей, вдовой лорда Августа Марло.
День приближался. Чувство художника не охладилось, но я долженъ сознаться, что Ванзиттартъ становился раздражителенъ и безпокоенъ. Основательныхъ поводовъ къ неудовольствію онъ не имѣлъ, но странность рукъ леди Летиціи разстраивала его. Сжимая ихъ утромъ, онъ чувствовалъ, что одна тепла, другая холодна. То же самое повторялось всегда. Правая рука горѣла, лѣвая была холодна какъ камень. Онъ напрягалъ свой мозгъ, чтобъ объяснить себѣ это, и, совсѣмъ своимъ желаніемъ, не могъ избавиться отъ непріятнаго впечатлѣнія. Другое, замѣченное имъ обстоятельство еще усиливало его безпокойство. Лѣвая рука леди Летиціи была всегда въ перчаткѣ. Странно! Не потребовать ли объясненія? Но это могло бы показаться подозрѣніемъ, а онъ боялся опечалить своего ангела.
Недѣли за двѣ до Рождества, мистрисъ Мортимеръ Мортриксъ давала вечеръ, на которомъ танцовали и пѣли, и ѣли и пили, — всего понемножку. Мистрисъ Мортимеръ Мортриксъ была супругой одного богатаго купца, человѣка простаго, не любившаго церемоній, но любившаго до страсти игру въ лабетъ. Мистрисъ Мортриксъ принадлежала къ числу тѣхъ милыхъ женщинъ, которыя ладятъ со всякимъ обществомъ, ибо смотрятъ всегда съ достоинствомъ, говорятъ и дѣлаютъ мало, и остерегаются всякаго затруднительнаго положенія. Подъ псевдонимомъ «Діаны», она напечатала въ журналѣ Domestic Jew’s Harp рядъ статей о женскихъ занятіяхъ, одна изъ которыхъ «О нравственномъ сходствѣ гренадеровъ и саперовъ», надѣлала шуму въ окрестностяхъ Риджентсъ-парка, гдѣ находятся казармы гвардіи.
Вечеръ удался; хозяйка умѣла загонять прислугу и угодить за то гостямъ. Въ числѣ приглашенныхъ находился и Эдвардъ Ванзиттартъ съ своею невѣстой. Леди Летиція ослѣпляла всѣхъ своею красотой. Сердце жениха, мало танцовавшаго и считавшаго такіе вечера одною помѣхой, сильно билось отъ гордости. Она была такъ мила и внимательна къ нему, такъ суха и холодна къ другимъ. Прежняя живость оставила ее, но вмѣсто нея явился свѣтлый, спокойный видъ, очень похожій на счастіе. Она была царицей вечера. И не удивительно, что одинъ мрачный юноша, съ слабыми глазками и длинными гладкими волосами (воспѣвавшій, какъ узнали послѣ, сновидѣніе и солнце), бросился въ библіотеку, и тамъ, въ мукахъ, похожихъ очень на муки отъ несваренія желудка, написалъ оду въ честь бровей леди Летиціи. Поэма эта, напечатанная вскорѣ послѣ того, обнаружила, что мрачный юноша былъ совершенный враль, хотя прежде принимали его за порядочнаго молодаго человѣка съ большими надеждами.
Въ числѣ гостей былъ одинъ господинъ, представленный леди Летиціи подъ именемъ Монтегю Вернона. Онъ не понравился ей съ первой минуты. Она избѣгала его и блѣднѣла, какъ будто отъ страху, когда его глаза устремлялись на нее. Онъ былъ хорошъ собою. Высокій и не широкій лобъ, темныя брови и проницательные сѣрые глаза, носъ и ротъ тонко и чисто очерченные. Мистеръ Вернонъ носилъ короткіе курчавые черные волоса, большіе длинные усы и широкіе бакенбарды. Онъ былъ высокъ и худъ, но мускулистъ. Ничего особеннаго въ общей его наружности не было. Только глаза смотрѣли холодно и пристально, вторя обычной усмѣшкѣ нижней губы. Глаза эти не сходили съ леди Летиціи ни на минуту, слѣдили за ней изъ комнаты въ комнату и встрѣчали твердо ея глаза, когда, она обращались въ его сторону. Ванзиттартъ замѣтилъ пріемы незнакомца, счелъ ихъ дерзкими и рѣшился обмѣняться съ нимъ словомъ по окончаніи вечера.
Мистеръ Монтегю Вернонъ оставилъ, наконецъ, свое мѣсто и, подумавъ минуту, направился къ леди Летиціи, стоявшей особо въ углу комнаты. Ванзиттартъ, ревнивымъ взглядомъ, слѣдилъ за нимъ издали. Онъ поклонился; она тихо кивнула головой. Глаза ихъ встрѣтились, и она поблѣднѣла. Онъ пришелъ просить миледи быть его дамой въ слѣдующемъ контръ-дансѣ.
— У меня отданъ весь вечеръ.
— Пустяки.
Удивленная тономъ, съ которымъ произнесены были эти слова, она взглянула на него снова, и задрожала. Тотъ слегка улыбнулся.
— Извините меня, я…
— Благодарю васъ; хорошо я согласна… Когда онъ отходилъ, она съ изумленіемъ слѣдила за нимъ. Огненный ликъ опять возсталъ передъ нею, и она почувствовала себя дурно. Тутъ подошелъ ея женихъ, сильно разгоряченный.
— Что это за господинъ? спросилъ онъ. Она рукой показала ему, что не въ состояніи отвѣчать.
— Гм!.. Позволилъ онъ себѣ грубость?
— Нѣтъ… да…
— Негодяй! Я сведу съ нимъ счеты. Не бойтесь, я не сдѣлаю скандала.
Онъ направился было къ нему, но леди Летиція трепетнымъ шепотомъ остановила его.
— Не ходите! не ходите!
Онъ повернулся съ яростною усмѣшкой.
— Ахъ, не ходите! Вы не знаете, что вы дѣлаете. Ради жизни, не трогайте этого человѣка.
— Что!..
— Не дѣлайте вопросовъ, Эдвардъ; все объяснится послѣ. Шш!.. Онъ подходитъ къ намъ.
Видя блѣдное приближающееся лицо, Ванзиттартъ отвернулся въ сторону и отошелъ въ другой конецъ комнаты. Онъ не зналъ на что рѣшиться. Развязно и самоувѣренно подошелъ между тѣмъ Монтегю Вернонъ къ леди Летиціи, и поклонился ей.
— Если позволите, проговорилъ онъ, и затѣмъ быстро провелъ ее къ мѣсту.
Ванзиттартъ хмурился и ждалъ что будетъ далѣе. Онъ не хотѣлъ еще вмѣшиваться, чтобы не стать смѣшнымъ въ глазахъ общества, но ревность сильно мучила его. Отчего она и отвергаетъ, и поощряетъ, въ то же время, дерзкаго незнакомца? Въ ея поведеніи есть какая-то необъяснимая загадочность. Ванзиттартъ былъ обиженъ, потомъ раздраженъ, потомъ далъ волю своему негодованію. Танцы начались въ это время. Ванзиттартъ видѣлъ, что горячій взоръ иностранца былъ устремленъ на лицо его дамы, и что она какъ будто не смѣла воздержать такую наглость.
— Скажите, кто это? спросилъ онъ хозяина, мистера Мортимера Мортрикса, стоявшаго, безъ всякаго дѣла, въ отдаленномъ концѣ залы.
— Гм! Вы говорите о господинѣ, танцующемъ съ леди Летиціей? Его зовутъ Вернономъ, Монтегю Вернономъ, и онъ кажется очень порядочнымъ человѣкомъ. Кто онъ? Не могу, право, сказать вамъ, но, какъ кажется, порядочный человѣкъ. Я знаю только, что онъ пріятель какого-то пріятеля моей жены.
— Благодарю васъ, — и подозрительный женихъ, не слишкомъ много узнавшій, воротился на старое мѣсто, и снова сурово устремилъ глаза на танцующихъ.
— Что это съ Ванзиттартомъ? спрашивалъ мистеръ Геръ О’Парренъ нашего храбраго майора Бленгейма. Оба эти обойденные почитателя находились въ числѣ приглашенныхъ.
— А? не понялъ майоръ, посматривавшій на одну полную вдовушку съ состояніемъ.
— Что съ Ванзиттартомъ? Онъ хмурится все на того черномазаго господина, который танцуетъ съ леди Летиціей. Чтобъ это значило?
— Ревность, чортъ возьми! отвѣтилъ доблестный воинъ: — ревность заѣдаетъ. Не завидую ему нисколько. Увидите, она сыграетъ съ нимъ скоро славную штуку, или я не Бленгеймъ.
Шопотъ носилбя по залѣ. Общество было слишкомъ хорошо воспитано, чтобы смѣяться, но Ванзиттартъ видѣлъ, что его волненіе замѣчается и что ему, въ тайнѣ, радуются. Онъ пересталъ хмуриться, и даже попытался сказать что-то забавное маленькому толстому господину, стоявшему подлѣ, но толстый господинъ принялъ это за насмѣшку надъ собою и повелъ съ нимъ рѣчь съ «милостиваго государя». Не слишкомъ вѣжливое восклицаніе готово было сорваться съ устъ артиста, но тутъ окончился контрадансъ и мистеръ Вернонъ проводилъ леди Летицію до ея мѣста. Она была необыкновенно блѣдна. Когда она садилась, незнакомецъ, на глазахъ Ванзиттарта, пожалъ ей руку, съ выразительнымъ взглядомъ, и отошелъ.
Женихъ сердито направился къ леди Летиціи. Она поднялась при его приближеніи и дрожащею рукой сжала его руку.
— Уѣдемъ, уѣдемъ! прошептала она. Онъ устремилъ на нее пристальный умоляющій взглядъ, но она, прося его не говорить, вывела его изъ залы. Они остановились внизу, въ прихожей.
— Не лучше ли было бы предупредить мистера Мортрикса, что вы уѣзжаете? нетерпѣливо замѣтилъ Ванзиттартъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! я должна ѣхать не теряя минуты. Ахъ, я забыла мой плащъ! Потрудитесь сходитъ за нимъ.
— А карета; она не пріѣхала еще.
— Кто-нибудь изъ людей пусть сходитъ за наемной.
Ванзиттартъ бросился наверхъ. Черезъ минуту трепещущая леди Летиція услыхала позади себя голосъ.
— Извините, миледи; вы спѣшите, кажется, оставить нашъ милый вечеръ?
Дрожа вся, она повернулась и встрѣтила рѣзкій насмѣшливый взглядъ Монтегю Вернона.
— Слушайте, миледи. Черезъ два дня, въ десять часовъ вечера, я буду у васъ. Надѣюсь застать васъ дома, и безъ чужихъ: я долженъ сообщить вамъ нѣчто важное. Теперь, прощайте.
Прежде нежели она могла проговорить что-нибудь, говорившій поднялся наверхъ и исчезъ изъ виду. Черезъ нѣсколько минутъ явился Ванзиттартъ. Приведи карету, и леди Летиція съ своимъ другомъ отправилась домой. По пріѣздѣ, Ванзиттартъ хотѣлъ было войдти къ ней, но она рѣшительно остановила его.
— Не теперь, не теперь, сказала она. — Приходите утромъ. Мнѣ нужно подумать.
Артистъ, уже сильно раздраженный, не сталъ возражать. Онъ вѣжливо пожелалъ ей хорошаго сна и ушелъ. Его не приняли. Волненіе леди Летиція безпокоило его и возбуждало въ немъ подозрѣнія. Тайна руки странно сходилась въ его умѣ съ тайной о дерзкомъ незнакомцѣ. Онъ долженъ потребовать объясненій, и если ихъ не представятъ, разорвать сношенія. Такъ думалъ онъ сначала. Послѣдующія его разсужденія были умѣреннѣе.
Между тѣмъ леди Летиція, достигнувъ своего будуара, была въ страшномъ волненіи. Она ходила изъ угла въ уголъ. Лицо ея то горѣло, то блѣднѣло, и она кусала до крови губы, чтобы сдержать душившія ее слезы. Она изнемогла наконецъ. Бросившись въ кресла, она заплакала страстно и горько, и глядя сквозь слезы, снова увидѣла вѣчный ужасный образъ въ огнѣ.
— Прочь, дьяволъ! прочь! воскликнула она. — Я умру! О, прочь!,
Но ликъ не исчезалъ. Совѣсть, которой боимся всѣ мы, мучила ее. Такъ прошелъ часъ. Она велѣла подать закусить, и успокоилась немного. Прямо въ глаза опасности рѣшилась смотрѣть она, понимая что теперь нужна сила и рѣшимость.
Она старалась убѣдить себя, что ей нечего бояться, что тайна ея ручки останется неизвѣстною, но огненный ликъ говорилъ ей, что онъ извѣстенъ не ей одной. Новая мысль родилась въ ея головѣ. Въ крайности, нельзя ли будетъ предложить условія, заключить сдѣлку? Но чтобы ни случилось, она не покорится безъ борьбы; скорѣе умретъ. Грустно, больно все это, наканунѣ той любви, которая дала бы ей всезабвеніе; грустно, что чаша забвенія отнята отъ ея устъ въ самую рѣшительную минуту.
Ошеломленная, обезсиленная, убитая всѣми этими впечатлѣніями, она заснула наконецъ. Крѣпко спала она эту ночь, какъ спятъ иногда каторжники, но сны ея были ужасны. Утромъ, Ванзиттарту сказали, что леди Летиціи такъ больна, что не можетъ принять его. Онъ ушелъ мучимый опасеніемъ и ревностью. Онъ зашелъ послѣ обѣда, и получилъ небольшую надушенную записку, которую прочелъ на улицѣ.
"Дорогой мой Эдвардъ, не приходи ко мнѣ до послѣзавтра. Мнѣ грозитъ опасность, отъ которой присутствіе твое не можетъ спасти меня. Если опасность минуетъ, все объяснится; если нѣтъ, забудь и прости меня.
Трудно дать понятіе о состояніи нашего друга, тотчасъ по прочтеніи этой записки; въ своей заботѣ о спасеніи любимой женщины, онъ забылъ все окружающее, онъ стократно извинялъ ее за ея загадочное поведеніе, за все что возбуждало въ немъ ревность, и молилъ лишь объ избавленіи ея отъ опасности. Онъ бросился назадъ къ дому, и сталъ настаивать на необходимости видѣть ее. Но приказанія леди Летиціи были положительны; она очень нездорова, видѣть ее невозможно. Онъ покорился наконецъ необходимости и рѣшился ждать назначеннаго въ запискѣ времени.
Минулъ первый день, минулъ и второй. Вечеромъ этого послѣдняго дня, леди Летиція, изящно разодѣтая, сидѣла, передъ огнемъ, въ своей гостиной. Большое кресло ея было обращено спинкой ко входной двери; подлѣ лежалъ небольшой пюпитръ, на которомъ покоилась ея лѣвая раскрытая рука. Правою рукой она ласкала свою собачку. Лицо ея было свѣтло, но пристальный глазъ замѣтилъ бы, что свѣжесть эта искусственна. Она была тиха и покойна, но врачъ узналъ бы, что она находится подъ вліяніемъ опіума. Она. была хороша и въ этомъ холодномъ неестественномъ спокойствіи. Въ ней не было страха; глаза ея свѣтились, какъ бы отъ вдохновенія, а губы были плотно сжаты. Безпрестанно взглядывала она на свои крошечныя золотые часы, и когда стрѣлка дошла до десяти, она нетерпѣливо стала ожидать звонка. Все было тихо. Она стала засыпать и, въ дремотѣ, не замѣтила какъ кто-то вошелъ въ комнату и скользнулъ за тяжелую занавѣсь окна. Надежда, что человѣкъ котораго она страшилась, не будетъ, стала оживлять ее.
— Я сумашедшая, проговорила она. Онъ раскаивается въ своей дерзости; онъ не придетъ.
— Онъ здѣсь!
Монтегю Вернонъ, изящно одѣтый, подошелъ насмѣшливо къ огню и вѣжливо поздоровался съ леди Летиціей. Она вздрогнула, но не измѣнила своего положенія. Они поглядѣли другъ на друга; она все болѣе и болѣе убѣждалась въ ошибкѣ, и стала смѣлѣе.
— Какъ видите, миледи, я очень, замѣтилъ спокойно мистеръ Вернонъ.
Леди Летиція кивнула головой съ возможнымъ хладнокровіемъ.
— Мнѣ некогда, сказала она, глядя на часы, — и я должна попросить васъ передать мнѣ что нужно скорѣе. Въ чемъ дѣло?
— Вы извините меня, миледи, за мою просьбу не спѣшить такъ; осторожность, вы знаете, очень важное дѣло. Вы ловкая женщина, Летиція Лудло, но вы должны быть осторожны, очень осторожны.
Она усмѣхнулась, услышавъ свое прежнее имя.
— Продолжайте сказала она, — теперь вы сильнѣе меня, но знайте, что вы поплатитесь за вашу наглость.
Онъ засмѣялся, и небрежно осматривая картины и вещи, прошелъ въ другой конецъ комнаты. Мысль мелькнула въ его головѣ. Стоя спиной къ леди Летиціи, онъ вынулъ изъ своего кармана длинный обоюду-острый ножикъ и, спрятавъ его позади, снова подошелъ къ ней. Она сидѣла въ томъ же положеніи, держа свою лѣвую руку на пюпитрѣ, и презрительно смотря на него.
— Летиція Лудло, вы слишкомъ важничаете для женщины вашего сорта.
— Да? Въ чемъ же обвиняете вы меня?
— Летиція Лудло, я обвиняю васъ въ умышленномъ убійствѣ лорда Августа Марло! И вотъ мое доказательство…
И прежде нежели успѣла она сдѣлать малѣйшее движеніе, онъ поднялъ свою руку и вонзилъ ножъ въ ладонь ея ручки, крѣпко пригвоздивъ ее къ деревянному пюпитру. Леди Летиція помертвѣла отъ ужаса; но боль, если она чувствовала боль, не дала ей силы освободить руку, на которой не показалось крови!
III. Исторія ручки.
правитьMonsieur и madame Буасси, богатые свѣтскіе люди, проживали въ веселомъ Парижѣ. Буасси былъ искусный журналистъ и одинъ изъ редакторовъ ультрамонтанскаго журнала Le Frappeur; впрочемъ, въ нѣкоторыхъ кружкахъ поговаривали, что будто жена писала за него передовыя статьи. Жена была умная женщина, и ne femme, sans peur et sans reproche, и женщина сильная. Она не держала мужа подѣ башмакомъ, но держала его въ рукахъ.
— Милая Клотильда, замѣтилъ однажды, послѣ завтрака, мужъ женѣ, — нашимъ дѣтямъ пора уже начать учиться.
— Да, правда, отвѣчала жена: — Клотильдѣ уже восемь лѣтъ, а Евгенію шесть. Что ты думаешь сдѣлать съ ними?
Жена сдѣлала этотъ вопросъ примирительнымъ тономъ, показывавшимъ однако полнѣйшее презрѣніе ко всему что бы ни предложилъ ея мужъ.
— Что съ ними сдѣлать, душа моя? Послать ихъ въ школу, куда-нибудь на югъ.
Жена вскрикнула.
— Буасси, это жестоко. Вы разрываете мое сердце. Вы убиваете меня, Буасси. Могу ли я допустить мысль о разлукѣ съ моими дорогими дѣтьми? объ отсылкѣ ихъ къ какой-нибудь толстой сердитой барынѣ, безъ материнскаго сердца? Нѣтъ, нѣтъ; мы должны взять гувернантку.
Жена рѣшила, и слова ея стали закономъ. Мужу пришлось пріискать требуемое. Онъ напечаталъ нѣсколько объявленій. Изъ толпы желавшихъ, многія были найдены не удовлетворяющими требованіямъ. Наконецъ, жена, въ каталогѣ страстей которой, да будетъ извѣстно, не значилась ревность, нашла чего хотѣла. Она была въ восторгѣ. Къ ней явилась блѣдная, прекрасная молодая Англичанка, хорошо воспитанная и (во всѣхъ отношеніяхъ) образованная. Эту просительницу звали Летиціей Лудло, и вскорѣ ей поручено было образованіе милыхъ Евгенія и Клотильды.
Единственною рекомендаціей ея была красота, но дѣвушка была, при этомъ, терпѣлива и настойчива, и могла говорить съ чувствомъ о чувствительныхъ предметахъ, когда хозяйка становилась разговорчива. Итакъ, хороша, образованна, добра, и т. д., какъ значится въ моемъ первомъ опредѣленіи. Дѣти любили ее, ибо она забавляла ихъ, между уроками, разными разказами; хозяйка любила ее, ибо она была прилична, почтительна, достойна; хозяинъ любилъ ее, ибо ее любила жена. Такимъ образомъ, всѣ были довольны Mdlle Letitia, и каждый считалъ ея находкой. Нѣтъ ничего удивительнаго, что ея хорошенькое личико обращало на себя вниманіе какъ гостей, такъ и сосѣдей; Бѣдная англійская дѣвушка увидѣла себя въ свѣтѣ, къ которому не привыкла до того. Она должна выказывать свои достоинства передъ гостями, и нѣкоторыя, заявившіяся при этомъ качества ея, сдѣлали ее еще милѣе и интереснѣе. Многіе французы молокососы стали ухаживать за нею; даже водоносъ объявилъ, что Mdlle Letitia зажгла въ груди его страсть очень похожую на любовь. Этотъ послѣдній принадлежалъ къ числу санкюлотистовъ-республиканцевъ и увѣрялъ нашу молодую барышню въ совершенной необходимости полнаго равенства. Короче, молодая англійская гувернантка мадамъ Буасси сдѣлалась предметомъ всеобщаго вниманія, и сама она не могла конечно не замѣтить своего положенія.
«Не могла не замѣтить?» — Да, у нея были зоркіе глаза. Боюсь, что, въ это время, сердце ея не было уже совершенно безкорыстно, что надежда хорошаго выигрыша въ великой игрѣ замужства имѣлась уже въ виду, и что нѣкоторыя соображенія насчетъ богатства и положенія ходили у ней въ головѣ. Неудивительно, что Летиція, будучи образована и хороша, разчитывала на побѣду надъ какимъ-нибудь странствующимъ рыцаремъ. Вы видите, что она была хорошо приготовлена къ тому. Оставивъ съ юныхъ лѣтъ очистительную семейную сферу и привыкнувъ смотрѣть на жизнь подъ грозными ауспиціями французской дамы, она научилась скрывать свои чувства или побѣждать ихъ. Ее трудно было изумить чѣмъ-нибудь. Развѣ только землетрясеніе могло сильно взволновать ее.
Она была холодна, но холодна снаружи, ибо послѣ оказалось, что подъ ея холодною наружностью тлѣлся сдержанный волканъ самомнѣнія, страстей и чувствъ. Она привыкла разсуждать сама съ собою и разсуждала такъ: «Едва ли полюблю я сама, но я должна проложить себѣ дорогу въ свѣтѣ, и должна жить. Я не раздѣляю глупыхъ воззрѣній на душевныя расположенія. Мнѣ нуженъ господинъ хорошаго нрава, богатый, любящій меня. Любя или не любя, я выйду за него съ твердымъ намѣреніемъ исполнять мои обязанности. Я буду такъ же безкорыстна, какъ большая часть женщинъ нынѣшняго промышленнаго поколѣнія.» Она была убѣждена, что золотой вѣкъ Купидона кончился съ появленіемъ паровыхъ машинъ; съ этихъ поръ осталась только женитьба и выходъ замужъ, рожденіе дѣтей, затѣмъ ѣда и питье. "Смѣю думать, я не лучше ближнихъ, « говорила барышня; но, можетъ-быть, я побойчѣе нѣкоторыхъ. Я и не изъ тѣхъ, которые способны къ нескромностямъ.»
Удобный случай представился скоро. Джентльменъ, соотечественникъ, попалъ въ сѣти молодой гувернантки.
Лордъ Августъ, зайдя однажды вечеромъ поболтать къ Буасси, не засталъ ни хозяина, ни хозяйки дома, и случилось такъ, что онъ проговорилъ цѣлый часъ съ хорошенькою молодою гувернанткой. Дѣвушка разузнала кто онъ. Онъ не былъ ни Парисомъ, ни Аполлономъ, и былъ пятнадцатью годами старше ея; но онъ былъ не дуренъ, хорошо воспитанъ, и, какъ говорили, богатъ. Такъ-то, въ этотъ же вечеръ, этотъ лордъ, не уважавшій ни человѣческихъ ни божескихъ законовъ, а исполнявшій только свои прихоти, пожалъ своими длинными пальцами маленькія ручки Летиціи, сдѣлалъ ей какъ слѣдуетъ предложеніе и тутъ же получилъ согласіе.
Чтобы принять такъ смѣло это блестящее предложеніе, требовалась порядочная доля мужества со стороны моей грѣшной героини. Ясно было, что свѣтъ подниметъ шумъ противъ нея, возстанетъ на нее гордо и отвернется. "Что скажетъ мистеръ Гранди? Что подумаетъ мистриссъ Гранди? Но личныя и общественныя качества лорда Августа перевѣшивали всѣ воображаемыя опасности, и можно было надѣяться, что дѣла повернутся въ пользу смѣлой женщины. Она рѣшилась отдаться ему, къ худшему ли, къ лучшему ли, вопреки всему. Рѣшеніе было торопливо, сумасбродно, но корни сердца Летиціи выросли въ песчаной почвѣ и не боялись переноса въ глинистую. Воспитаніе не развило въ ней цѣпкихъ свойствъ плюща. Необходимость сдѣлала ее искательницей приключеній, и настоящее рѣшеніе было ея первымъ и отважнѣйшимъ шагомъ къ счастію.
Сначала совершенъ былъ бракъ, котораго конечно не пощадили сплетни. Мысль о союзѣ лорда съ гувернанткой оскорбляла общество. Съ мадамъ Буасси сдѣлалась истерика; она набросилась на мужа, и молила небо спасти дорогихъ Евгенія и Клотильду отъ пагубнаго вліянія этой опасной змѣи, Англичанки. Она ходила по городу, распространяя сплетни насчетъ своей потерянной «находки.» Но шумъ скоро сталъ утихать. Бутыль скандала откупорилась съ шумомъ, но скоро осѣла. Въ большихъ приготовленіяхъ къ придворному балу, Летиція Лудло была забыта.
За бракомъ послѣдовало разочарованіе. Судьба не поблагопріятствовала нашей дѣвушкѣ; воздвигнутый ею замокъ стоялъ на зыбкомъ, какъ песокъ, основаніи. Она вышла за пьяницу, почти за банкрота, за героя игорныхъ домовъ, за человѣка безъ положенія и значенія. Она убѣдилась въ истинѣ всего этого изъ нѣсколькихъ случайно попавшихъ въ ея руки писемъ, да изъ поведенія своего мужа. Золотыхъ яицъ, которыя разчитывала она найдти въ насѣдкѣ, не оказалось. Она лишена была и тѣхъ утѣшеній, которыми общество окружаетъ иногда несчастливыхъ; общество было безжалостно къ ней, очень безжалостно. Она никогда не любила человѣка и, по разчету, отдалась ему. И лучше было бы ей остаться простою Летиціей Лудло, любимою воспитательницей дѣтей г-жи Буасси.
Убѣдившись въ своемъ промахѣ, Летиція пришла въ отчаяніе. Она рыдала и ломала руки; въ уединеніи своей комнаты, она принимала сотни отчаянныхъ рѣшеній. Я думаю, что въ первыхъ припадкахъ отчаянія, она была бы способна заколоть мужа. Не грубый ли скотъ, не негодяй ли онъ? Не было ли, съ его стороны, гадко и жестоко обмануть бѣдную дѣвушку ея же собственными фальшивыми картами? Не было ли, съ его стороны, неблагородно и безчеловѣчно жениться въ подобныхъ обстоятельствахъ? Да, было; миліонъ разъ да. Но онъ заплатитъ за это, онъ поквитается!
Какимъ же образомъ, спросятъ, парижскія кумушки не знали ни характера лорда Августа, ни его страшной бѣдности? Дѣло въ томъ, что въ Парижѣ не могли составить себѣ вѣрнаго понятія объ его положеніи. Онъ проживалъ въ дальней Германіи, и пріѣзжалъ наслаждаться удовольствіями французской столицы тогда лишь когда у него были деньги. Ходилъ слухъ, дѣйствительно, что обстоятельства его не очень хороши; но слухъ этотъ не достигъ избраннаго круга, въ которомъ вращалась мадамъ Буасси.
Правда, леди Летиція имѣла нѣкоторое основаніе считать себя обиженною; но не слѣдуетъ забывать, что она была жертвой собственныхъ разчетовъ. Себя, въ этомъ дѣлѣ, она считала однако вполнѣ невинною. Изслѣдуя свое юное сердце, она находила себя открытою, довѣрчивою дѣвушкой, чистою какъ снѣгъ, мягкою и впечатлительною, обольщенною и обманутою негодяемъ. Она измѣняла истину по своему желанію, чтобы смягчить непріятность разочарованія. Она не допускала, что прежде всего собственное ея поведеніе было дурно. Она воображала себя оскорбленною женщиной и ожесточалась отъ своихъ несчастій. Да оно и понятно: пріятнѣе считать себя невинною жертвой, чѣмъ проведенною искательницей приключеній.
Въ первое время, милордъ дѣлалъ все, чего только можно было ожидать. Онъ былъ въ упоеніи отъ своей молодой жены, и, совершенно счастливый, носился съ ней съ мѣста на мѣсто. Но въ три мѣсяца ушли и его наличныя деньги, и его преданность. Онъ сталъ находить, что бракъ бремя, что въ леди Летиціи есть недостатки. Онъ пришелъ къ этому убѣжденію тѣмъ скорѣе, что она старалась сдѣлать себя возможно непріятною. Она говорила ему крайне обидныя вещи; но оказалось, что онъ умѣетъ отплачивать за нихъ чашками и тарелками. Ни мужъ, ни жена не отличались терпѣніемъ. Красота становилась яростью; звѣрь оправдывалъ свои звѣрскія наклонности. Никакой ангелъ мира не могъ утишить бури. Иногда разыгрывались страшныя сцены. Говорили, что лордъ Августъ, страшно пьяный, являлся домой поздно ночью, отыскивалъ жену и начиналъ упрекать ее, понимая, при всемъ своемъ слѣпомъ звѣрствѣ, что она никогда не любила его. При подобныхъ выходкахъ она блѣднѣла; но зловѣщій зеленоватый свѣтъ горѣлъ въ ея глазахъ и, казалось, пожиралъ ее внутренно. Однажды, пьяный, онъ ударилъ ее въ лицо, и она, съ разгорѣвшейся щекой, схватила большой острый столовый ножикъ, и готова была уже вонзить его въ сердце негодяя, когда вмѣшательство Луи Карра помѣшало этому.
Это былъ молодой человѣкъ, полу-французскаго и полу-англійскаго происхожденія, встрѣченный своимъ пріятелемъ Марло, черезъ годъ послѣ свадьбы, въ Римѣ. Отношенія этихъ людей были запутаны; они имѣли общія дѣла и въ многомъ зависѣли другъ отъ друга. Лордъ и леди Марло, вмѣстѣ съ Карромъ, который поселился съ ними, отправились въ Баденъ-Баденъ. Карръ пользовался большимъ вліяніемъ на Марло и старался сохранить приличіе въ домѣ. Хозяйка не любила его, хотя инстинктивно старалась скрыть свое нерасположеніе отъ его проницательныхъ глазъ. Въ физическомъ отношеніи Карръ былъ высокъ ростомъ, не дуренъ собою и отличался какимъ-то особеннымъ выраженіемъ глазъ; въ нравственномъ, онъ былъ золъ, дерзокъ, разчетливъ. Ему было около двадцати восьми лѣтъ, и пріемы его обращали на него вниманіе прекраснаго пола.
Стараніямъ Карра чета была отчасти обязана тѣмъ, что не разъѣхалась. Изъ своихъ собственныхъ видовъ, онъ такъ устраивалъ дѣла, что лордъ и леди Марло продолжали жить вмѣстѣ. Онъ научилъ ихъ скрывать свою нелюбовь другъ къ другу и смотрѣть на него, какъ на полезнаго посредника. Когда онъ довелъ ихъ до этого, они были въ его власти. Онъ такъ умѣлъ запугивать мужа и дѣйствовать на гордость жены, что ихъ унизительныя отношенія продолжались. Онъ разстилалъ подъ ними свои сѣти и готовилъ новыя средства для медленной отравы обоихъ.
Ежедневныя непріятности леди Летиціи нисколько не уменьшали ея красоты. У ней не было дѣтей. Лицо ея, какъ бы въ насмѣшку надъ ея горемъ, было прекрасно какъ всегда. Всѣ восхищались леди Летиціей, и многіе жалѣли ее. Люди со стороны, не видѣвшіе ее никогда раздраженною, считали ее ангеломъ, и мало кто повѣрилъ бы, что она не высокаго происхожденія. Это не много утѣшало бѣдную миледи. Одуряя себя ѳиміамомъ лести, она стала посѣщать балы и вечера, пѣла, танцовала, казалась самою веселою изъ веселыхъ и наслаждалась печальною радостью считаться любезной и умной. Пріятно было видѣть, что ею восхищаются, несмотря на все презрѣніе къ мужу, и пріятно было припоминать, что мужъ, несмотря на всѣ свои пороки, былъ все-таки лордъ. Утопающій хватается за соломинку, и леди Летиція искала утѣшенія въ мелочахъ, и въ самой мысли, что многія, изъ-за нея, завидуютъ лорду Августу. Ея смѣшная гордость была полезна ей въ это время; она сохранила чистыми ея побужденія и мысли. Какъ ни презирала она своего мужа, однако, до извѣстнаго періода, оставалась вѣрна ему даже въ мысляхъ. Она не упала еще совершенно въ своемъ собственномъ мнѣніи, ибо не утратила еще высокаго чувства женской стыдливости.
Но со дня на день и съ часу на часъ, присутствіе Карра отравляло ея душу. Тысячью мелкихъ намековъ и пріемовъ, Карръ внушалъ ей мысль о томъ что могло бы быть, еслибъ она способна была къ сильной любви. Она становилась безпокойна и раздражительна. Онъ старался дать ей почувствовать, что жалѣетъ ее, сочувствуетъ ей, а потомъ возбудить въ ея груди страшную мысль объ отмщеніи мужу. Онъ поддерживалъ заблужденіе ея въ томъ, что она была обманута, завлечена, и внушилъ ей убѣжденіе, что наказать обманщика будетъ простительно. Этимъ въ ней зародилось желаніе грѣха, — грѣха для грѣха; затѣмъ, желаніе рѣшиться на что-нибудь, что разорвало бы навсегда ея связь съ мужемъ. Чувство это возбудило въ ней новыя волненія, и она стала спрашивать себя, возможно ли ей еще любить? Въ глубинѣ своей помраченной души она отыскивала обожающіе глаза Карра, — и содрогалась. Она не любила этого человѣка, но теперь начала бояться. Возможность подчиниться его вліянію ослабляла силу противодѣйствія ему.
Образъ его, какъ непріятенъ онъ ни былъ, зарубался невольно въ ея сознаніи; онъ преслѣдовалъ ее, какъ будто змѣй смутилъ ее. Наконецъ, желаніе грѣха обратилось въ ней въ сумасбродное, страстное желаніе отдаться тому, кого она боялась болѣе всѣхъ; она походила на человѣка, которому послѣ долгаго слѣдованія по темному потоку приходится ринуться въ стремнину бурныхъ водъ.
Далѣе, мужъ, подстрекаемый Карромъ, начинаетъ ревновать. То была пустая, смѣшная ревность, не имѣвшая никакой связи съ любовью и заявлявшаяся въ подслушиваніяхъ и поношеніяхъ. Вопреки себѣ, онъ гордился красотой своей жены и не могъ перенести мысли, чтобы надъ нимъ смѣялись. Карръ служилъ ему шпіономъ жены, о чемъ она узнала отъ того же Карра. Шпіонъ жаловался, что обязанность его тяжела и непріятна, а между тѣмъ на дѣлѣ еще болѣе отдалялъ мужа отъ жены. Марло вѣрилъ лишь Карру, не потому чтобъ онъ не зналъ низости его, но потому что считалъ его связаннымъ съ собою тѣломъ и душой, и полагалъ, что голова его слишкомъ занята деньгами, чтобы думать о любви. Постоянныя сообщенія съ нимъ еще болѣе убѣдили лорда Августа, что Карръ былъ преданъ ему. Въ этомъ онъ, разумѣется, ошибался. Карръ былъ негодяй и глубоко презиралъ его милость. Онъ былъ дерзокъ и хитеръ; леди Летиція нравилась ему, онъ не имѣлъ по части дружбы никакихъ особенныхъ правилъ, которыя могли бы отклонить его отъ исполненія своего желанія. Ссоры съ своимъ товарищемъ онъ не боялся. У лорда Августа не было ни денегъ, ни храбрости, и Карръ выжидалъ только удобнаго случая, чтобы прекратить не очень выгодныя отношенія къ нему.
Съ какою-то болѣзненною радостью принялась леди Марло раздражать ревность мужа, она забавлялась этою ревностью, давшею ей двойное преимущество надъ нимъ. Она нарочно насмѣхалась надъ нимъ и, въ обществѣ, не обращала на него никакого вниманія. Безспорно, все это было очень дурно, но вы знаете уже давно, что леди Летиціи далеко до ангела. Своими шутками, впрочемъ, она хотѣла не болѣе какъ уколоть и посердить мужа. Она вспыхнула бы и сочла бы себя страшно оскорбленною, еслибы кто предположилъ возможность невѣрности съ ея стороны. Она слѣпо полагалась на свой тактъ и свою честность; она слишкомъ опиралась на хрупкую опору личной и общественной гордости. Безумная! Она носилась на краю пропасти, она играла обоюдо-острымъ ножомъ. Не естественно, чтобы подойдя такъ близко къ грѣху, она была бы внѣ всякой опасности. Мало-по-малу, теряла она самоуваженіе, — эту личную защиту добродѣтели. Она не предавалась утонченнымъ объясненіямъ обѣтовъ данныхъ ею предъ алтаремъ; она считала себя связанною лишь грубоматеріальной силой. Любовь не открыла ей, что нравственный долгъ, составляющій сущность физическаго закона, очищаетъ и одухотворяетъ плотскія страсти, въ которыхъ раждается.
Когда, наконецъ, желѣзо стало горячо, Карръ началъ свои подступы. Сначала онъ представлялся обожателемъ издали, но мало-по-малу онъ все ближе и ближе охватывалъ ея женское сердце и въ тишинѣ разставлялъ свои сѣти. Ея горящее лицо показывало, что она чувствуетъ его силу, знаетъ его намѣренія, и въ глазахъ ея показался странный угрожающій взглядъ. Но петля была наброшена слишкомъ искусно; леди Летиція почти утратила силу противодѣйствія. Короткость знакомства и привычка уничтожили понемногу ея нерасположеніе къ Карру, а защита его отъ грубыхъ припадковъ звѣрства мужа, поставила ее въ невольное обязательство къ нему. Въ отчаяніи отъ пустоты своего тоскующаго сердца, она стала спрашивать себя не зародилъ ли въ ней этотъ человѣкъ страсти похожей на любовь? Карръ притворился глубоко преданнымъ, принялъ положеніе рыцаря и взволновалъ ея душу первыми ослѣпительными вспышками страстнаго, неудовлетвореннаго чувства.
Потомъ, когда однажды мужъ былъ особенно грубъ, а кровь жены клокотала отъ ярости и омерзѣнія, Карръ сдѣлалъ ей признаніе въ любви. Онъ говорилъ сильно и восторженно, съ жаромъ влюбленнаго, съ мужествомъ героя. Страстно смотрѣли его глаза, обрывался голосъ, сильный станъ дрожалъ отъ худоскрытаго волненія. Нѣсколько минутъ она слушала его молча, но потомъ, вдругъ, какъ тигрица, бросилась на него, оттолкнула его отъ себя; она выместила на немъ всю злость свою на мужа. Такому хорошему актеру, какъ Карръ, не трудно было принять на себя роль мученика. Печально и покорно склонилъ онъ свою гордую голову, пока наконецъ она сама не почувствовала къ нему сожалѣнія. Онъ оставилъ ее какъ бы съ разбитымъ сердцемъ, но въ сущности, вполнѣ увѣренный, что она все болѣе и болѣе запутывалась въ сѣтяхъ. Въ эту страшную минуту испытанія у нея не было защиты. Она была слишкомъ горда, чтобы сказать обо всемъ мужу; скорѣе она готова была умереть. У нея не было друга, съ которымъ она могла бы подѣлиться своею скорбію, не было друга-женщины, не было хорошаго совѣтника. Бѣдная женщина! что ей дѣлать? Къ сожалѣнію, она до сихъ поръ все еще воображала себя достаточно твердою для противодѣйствія искусителю. Въ своемъ сумасбродствѣ она думала поощрить, до нѣкоторой степени, Карра, чтобы еще болѣе разсердить и унизить мужа. Она не опасалась поддаться очарованію, и пропасть навсегда. Но въ умѣ ея былъ уже хаосъ, въ сердцѣ — буря. Прочная опора гордости рушилась подъ нею. Въ этой ужасной агоніи она обратилась къ средству, которое обѣщало ей временный отдыхъ отъ мучившей тоски и полное забвеніе — къ опіуму. Мало-по-малу она пристрастилась къ нему; онъ овладѣлъ и тѣломъ, и душою ея. Опіумъ то веселилъ ее, то безпокоилъ ее. Въ немъ находила она защиту отъ разражавшейся надъ головой ея бури, въ немъ находила она и всезабвеніе. Она жила во снѣ. Вчера онъ былъ свѣтелъ и пріятенъ, нынче — мраченъ и зловѣщъ. Но въ поросли цвѣтовъ и вредныхъ травъ, ей видѣлась всегда ползущая змѣя, которая подходила къ ней все ближе и ближе и глядѣла на нее страшными, прельщающими глазами Карра.
Онъ подступалъ къ ней все чаще и чаще, а она все болѣе и болѣе поддавалась ему. Ежечасно и ежедневно отравлялъ онъ ея умъ и сердце, и почти убѣдилъ ее, что поступокъ, къ которому велъ онъ ее, будетъ справедливымъ возмездіемъ человѣку погубившему ея юную жизнь. А ядъ, которымъ одуряла она себя, нашептывалъ ей, что дальнѣйшее сопротивленіе безполезно.
Несмотря, однако, на всѣ эти испытанія, леди Летиція измѣнилась, повидимому, немного. Въ глазахъ свѣта она оставалась молодою, цвѣтущею, вѣтреною, хорошенькою и бойкою барыней, которая никакихъ заботъ не знала. Она шутила, танцовала, каталась верхомъ, пѣла, играла, и всѣхъ плѣняла своею красотой. Не будучи ни счастливою, ни особенно доброю, она владѣла тою игривою внѣшнею веселостью, которую такъ часто принимаютъ за невинность и счастіе. Опіумъ, не тронувъ еще пока ея розовыхъ щекъ, сообщилъ между тѣмъ ея глазамъ особую прелесть и придалъ ея рѣчи большую увлекательность.
Такимъ порядкомъ прошли три года. За тѣмъ наступилъ кризисъ.
Лордъ и леди Марло и Карръ проживали въ одномъ изъ бернскихъ отелей. Они прибыли недавно изъ Германіи, гдѣ Карръ какимъ-то таинственнымъ образомъ досталъ порядочный кушъ денегъ. Лордъ Августъ былъ въ очень плохомъ положеніи. Денегъ у него оставалось мало, а долговъ было много. Онъ сердился на жену и бранился, какъ будто она была виною его дурныхъ обстоятельствъ.
— Знаете, Карръ, обратился лордъ Августъ однажды вечеромъ къ нему, — вы должны ссудить мнѣ еще немного денегъ.
— Долженъ? усмѣхнулся Карръ, покуривая сигару.
— Я знаю, что у васъ есть деньги, потому что, кажется, вы порядочно пообобрали того Италіянца. Ну, сколько и вы мнѣ дадите подъ старый залогъ?
— Ничего.
Марло выпучилъ глаза и крупно побожился отъ удивленія.
— Что вы это, съ ума сошли? Хоть убей, не понимаю. Вы любите, я знаю, торговаться.
— Нисколько. Я знаю что говорю. Вы должны уже мнѣ двѣ тысячи фунтовъ, а это порядочный долгъ, когда у должника нѣтъ ничего. Если я стану продолжать давать вамъ денегъ такимъ же порядкомъ, то очень скоро самъ разгорюсь, чего вовсе не желаю.
— Вы плутъ! Кто васъ вывелъ въ люди?
— Полно, не бранитесь какъ дуракъ. Вы безтолковы, и давно уже стали бы нищимъ, еслибы не было меня. Но не стоитъ толковать объ этомъ. Я сказалъ вамъ мое слово, и вы знаете, что я не измѣню своему слову.
— Однако, послушайте, Карръ, куда же къ чорту дѣнусь я?
Карръ пожалъ плечами и презрительно улыбнулся.
— Вы намѣрены, значитъ, продолжалъ лордъ Марло, — разойдтись со мною?
— Именно. Безъ васъ мои дѣла шли бы лучше. Ну такъ отдайте же мнѣ мои двѣ тысячи фунтовъ, и мы разъѣдемся.
— Я вижу, Карръ, вы выпили. Ну, чортъ съ вами; ступайте выспитесь и приходите, когда захотите ссудить мнѣ еще тысячу фунтовъ.
— Не обманывайте себя, Марло. Я говорю серіозно. Ба!.. Пожалуй, я ссужу вамъ денегъ, если они вамъ дѣйствительно нужны, но вотъ съ какимъ условіемъ: я беру вашу жену!
— Чортъ тебя побери, негодяй! закричалъ лордъ Марло, вскакивая и дрожа отъ негодованія: — да какъ ты смѣешь оскорблять меня такимъ образомъ?.. А-а, я вижу, вы пошутили только. Купить мою жену! Ха, ха, ха! Я бы дьявольски обрадовался отдѣлаться отъ нея, право.
— Двѣ тысячи, которые вы должны мнѣ, продолжалъ спокойно Карръ, — и еще тысяча, которую вы просите, составляютъ вмѣстѣ три тысячи фунтовъ, цѣна, кажется, порядочная за такую разбитную барыню какъ Летиція. Вы ее ненавидите и она васъ ненавидитъ, и оба рады были бы разойдтись. Ну, Марло, такъ что ли?
Лордъ Марло не вѣрилъ ни ушамъ, ни глазамъ, ни своимъ чувствамъ. Онъ еще не совсѣмъ утратилъ свою гордость, и кровь забушевала въ немъ отъ этого оскорбленія. Онъ не рѣшился, однако, тутъ же наказать виновника.
— Ступайте вонъ, сэръ; вонъ отсюда, произнесъ онъ, почти задыхаясь: — и приходите, когда раскаетесь въ своей подлой дерзости.
Карръ сначала улыбнулся насмѣшливо, потомъ разразился хохотомъ.
— Я зналъ напередъ это! воскликнулъ онъ. — Я всегда говорилъ, что у васъ есть какая-то тайная привязанность къ ней, что бы вы тамъ ни толковали. Ха! ха! ха! Если я скажу ей это, Марло, она ни за что не повѣритъ. Она думаетъ, что вы ее такъ же не терпите, какъ она не терпитъ и презираетъ васъ, и увѣрена, что вы продали бы ее дьяволу за какихъ-нибудь пять фунтовъ.
Разговоръ ихъ продолжался въ томъ же родѣ еще нѣсколько времени. Лордъ Августъ не понималъ истинныхъ намѣреній Карра и еще болѣе возненавидѣлъ жену. Они помирились, наконецъ, кое-какъ; но что до денегъ, то Карръ требовалъ времени для размышленія. Правду говоря, онъ не думалъ ссужать ни одного пенни. Уже годъ, какъ готовилъ онъ раззореніе своему товарищу, и время его уже приближалось. Онъ только игралъ съ своею жертвой, какъ всегда дѣлаютъ люди подобные Карру. Онъ былъ совершенно увѣренъ, что леди Летиція будетъ его, и онъ выжидалъ лишь дня, чтобы воспользоваться своею дурно-пріобрѣтенною наградой.
Прошло нѣсколько дней, въ которые лордъ Августъ почти не оставлялъ своихъ комнатъ. Онъ сердился на себя, на Карра, за весь свѣтъ. Въ это же время, получилъ онъ извѣстія, показывавшія, что обстоятельства его становятся все хуже и хуже. Его кредиторы стали сначала подозрительны, потомъ настойчивы, потомъ — подняли шумъ. Онъ хотѣлъ было застрѣлиться, но ему и на это не доставало мужества. Онъ думалъ еще, что Карръ дастъ ему тысячу фунтовъ и что этими деньгами онъ какъ-нибудь поправитъ свое положеніе.
Въ то время какъ лордъ Августъ ходилъ да курилъ, Карръ велъ свое дѣло съ женой къ развязкѣ. Черезъ нѣсколько дней, вечеромъ, они вмѣстѣ сидѣли за чаемъ, въ одной изъ залъ отеля. Они говорили долго и горячо, и Карръ приводилъ леди Летицію своими просьбами, въ отчаяніе. Наконецъ, обезсиленная страхомъ и тоскою, бѣдная женщина уступила и согласилась бѣжать съ нимъ.
Черезъ часъ послѣ этого, лордъ Августъ пригласилъ Карра къ себѣ и снова сталъ просить у него денегъ. Карръ рѣшительно отказалъ. Взбѣшенные оба, они разстались, и лордъ Августъ созналъ тогда свое полное раззореніе. Холоденъ и жестокъ, Карръ побѣдителемъ отправился къ женѣ.
Оставшись одинъ, лордъ Августъ позвонилъ и потребовалъ вина. Черезъ какой-нибудь часъ онъ былъ уже пьянъ до того пункта, когда человѣкъ не владѣетъ болѣе своими чувствами, но когда всѣ дурныя страсти его вспыхиваютъ одновременно. Въ этомъ состояніи, ища ссоры съ кѣмъ-нибудь, онъ вздумалъ выместитъ свою злобу на женѣ. Его бѣдной головѣ казалось, что она отчасти виновата въ его раззореніи, и ему хотѣлось затѣять съ ней ссору. Онъ отправился внизъ, въ большую залу, и непредупрежденный, быстро вошелъ въ нее. Diable! что представилось его глазамъ. Блѣдная, какъ полотно, она сидѣла на диванѣ подлѣ Карра, котораго рука охватывала ея станъ. Оба быстро вскочили, и леди Летиція вспыхнула вся. На минуту, лордъ Августъ окаменѣлъ отъ изумленія. Затѣмъ, онъ опомнился, ринулся на свою жену и страшно ударилъ ее по лицу, второй и послѣдній разъ въ своей жизни. Карръ яростно оттолкнулъ его назадъ, и бросился поднимать Летицію, безчувственно упавшую на полъ. Дико глядя и грозя местью, мужъ бросился въ свою комнату. Захлопнувъ за собою дверь, онъ принялъ отчаянное рѣшеніе, — не первое, впрочемъ, съ тѣхъ поръ, какъ узналъ о своемъ раззореніи.
— Игра кончилась; умру же я героемъ. — И онъ потребовалъ себѣ кофею.
Онъ не пришелъ еще въ себя отъ ярости и опъяненія, когда принесли ему кофей. Боясь, въ своей послѣдней агоніи, потерять мужество и потребовать помощи, онъ обрѣзалъ шнурокъ отъ звонка. Большая комната его была старой постройки съ широкими подъемными окнами, которыя поддерживались тонкими желѣзными брусками. Въ смежной комнатѣ стояла его кровать. Марло вынулъ изъ маленькой аптека пачку съ бѣлымъ порошкомъ и высыпалъ его въ свой кофей.
— Теперь, нужно подумать о мести, пробормоталъ онъ.
Комната Летиціи находилась подлѣ комнаты мужа. Поздно она услышала громкій стонъ въ его комнатѣ и наконецъ шумъ отъ паденія тяжелаго тѣла. Она стала прислушиваться, и стонъ повторился. Въ смертельной блѣдности она вскочила съ кровати, на которой лежала одѣтая, и, схвативъ лампу, бросилась въ ту сторону откуда слышенъ былъ шумъ. Комната лорда Марло не была заперта; она вошла осторожно. Все было тихо. Никого не было въ первой комнатѣ, но въ ней горѣла лампа, и на столѣ были разбросаны письменные матеріалы со сложеннымъ листкомъ записной книжки. Инстинктивно, забывъ на минуту свое положеніе, она схватила листокъ и прочла:
«Я, умираю. Меня отравила жена моя. Марло.»
Кто-то зашевелился позади ее, и между ею и дверью, въ которую она вошла, предсталъ ей мужъ, блѣдный какъ смерть и съ пѣной у рта. Съ крикомъ ужаса выронила она листокъ изъ рукъ, и бросилась къ окну.
— Воды, воды! простоналъ мужъ.
Но, въ страхѣ, она отшатнулась отъ него. Не знаю, за тѣмъ ли чтобъ попросить у ней помощи или ударить ее, мужъ шагнулъ къ ней быстро, и упалъ къ ея ногамъ, сжимая края ея платья. Съ крикомъ призывая помощь, хотѣла она поднять тяжелое окно; но рука ея дрогнула, и тяжесть была не по силамъ ей. Мужъ, не оставляя ея платья, катался на полу въ предсмертной агоніи, а между тѣмъ тяжелое окно упало съ шумомъ, прищемивъ подъ собою ея лѣвую руку. Ошеломленная болью и ужасомъ, она лишилась тутъ чувствъ.
Когда она пришла въ память, то увидѣла себя на своей постели; въ сторонѣ слышались голоса. Убитая и слабая, она заснула снова. Такъ прошло нѣсколько дней. Она справилась потомъ и узнала все происшедшее.
Рука ея была отнята, и на мѣсто кисти виднѣлся забинтованный конецъ. Передъ ней лежало письмо на ея имя; она открыла его и прочла:
«Миледи, одно несчастное дѣло, въ которомъ былъ замѣшанъ и лордъ Августъ, принудило меня оставить васъ. Утромъ, послѣ его смерти, меня хотѣли арестовать, но я успѣлъ уйдти. Я скрываюсь теперь, но мы еще встрѣтимся.»
Не будемъ долѣе останавливаться на этомъ времени жизни леди Летиціи. Власти рѣшили, что лордъ Августъ умеръ отъ самоубійства, дѣло было замято, и онъ былъ прилично похороненъ. Черезъ нѣсколько времени послѣ похоронъ, вдова, считая себя, справедливо или нѣтъ, причиной его смерти, и потому убитая сердцемъ, поселилась уединенно въ Италіи.
IV. Конецъ о рукѣ и о Летиціи.
правитьСуровая усмѣшка стягивала губы Монтегю Вернона, когда стоялъ онъ передъ леди Летиціей, опираясь на ножъ въ проколотой ручкѣ ея. Они молчали. Онъ не сводилъ съ нея, своихъ глазъ; съ ужасомъ отклонялась она отъ него, но блѣдное, прекрасное лицо ея не выражало никакой физической боли. Съ выраженіемъ и страха, и ненависти разсматривала она черты стоявшаго предъ нею человѣка. Изъ ея сжатыхъ губъ послышалось:
— Карръ.
Тотъ низко поклонился. Затѣмъ, онъ поднялъ свою голову и медленно высвободилъ руку Летиціи. Она быстро отняла ее и спрятала въ складкахъ своего платья. Карръ закрылъ, между тѣмъ, свой ножикъ и спряталъ его въ карманъ.
— Вы противны мнѣ, продолжала Летиція, — вы, напоминаете мнѣ о страшномъ времени. Я знаю цѣль вашихъ угрозъ.
— Гм! усомнился Карръ.
— Вы хотите денегъ?
— Нѣтъ.
— Нѣтъ?
Летиція утѣшала себя сначала мыслью, что единственная цѣль его посѣщенія — полученіе денегъ. Узнавъ свою ошибку, она терялась въ предположеніяхъ насчетъ его намѣреній. Карръ заговорилъ наконецъ.
— Не въ первый разъ уже вы, миледи, несправедливы ко мнѣ. Я пришелъ просить вашей руки.
Онъ говорилъ съ выраженіемъ человѣка, который могъ бы легко приказывать.
— Жениться на мнѣ, вамъ? воскликнула она вспыльчиво. Вы съ ума сошли. Вы не хотите понять, что я ненавижу, не терплю васъ всѣми силами моей женской природы.
— Я понимаю это; я это всегда понималъ, произнесъ онъ спокойно.
— Зачѣмъ же являться сюда подъ пустымъ предлогомъ, и бросать въ меня оскорбленіе за оскорбленіемъ?
— Предлогъ мой не пустой. Летиція Лудло, будьте осторожнѣе. Я могу заставить васъ быть посговорчивѣе.
До сихъ поръ Карръ стоялъ; тутъ онъ взялъ стулъ, усѣлся, и шутливо сталъ крутить пальцами своей правой руки небольшой листокъ почтовой бумаги.
— Я вполнѣ увѣренъ, что вы, къ сожалѣнію, не расположены къ вашему покорному слугѣ. Не думайте также, что я питаю къ вамъ какую-нибудь безкорыстную привязанность. Но вы можете быть полезны мнѣ въ моихъ дѣлахъ, и я прошу васъ выйдти за меня.
Она указала ему на дверь, но онъ громко захохоталъ. Потомъ его обращеніе, изъ спокойно-насмѣшливаго, перешло въ горячее и грозное.
— Я не кончилъ еще съ вами, леди Летиція Марло. Вашъ мужъ былъ отравленъ арсеникомъ, и ядъ былъ всыпанъ въ его кофей. Я могу доказать, что вы грозили ему этимъ, что вы имѣли доступъ, къ его дорожной аптекѣ, что вы были въ его комнатѣ до принятія яда, что вы…
— Негодяй! перебила его Летиція: — вы знаете, что я невинна.
— Это между нами. Мнѣ важны доказательства вашей невинности. Смотрите!
Карръ развернулъ бывшій въ его рукѣ листокъ, и прочелъ злобныя слова написанныя лордомъ Марло передъ его смертью. Она взглянула на листокъ и откинулась на спинку кресла.
— Сотни людей могутъ присягнуть въ подлинности этой подписи. Слушайте теперь. Когда я, прибывъ на мѣсто, высводобилъ вашу руку изъ-подъ окна, отнесъ васъ въ вашу комнату и поднялъ на ноги домъ, мнѣ попался въ руки этотъ лоскутъ бумаги, и я бережно спряталъ его. Теперь время воспользоваться имъ. Согласны вы на мое предложеніе?
— Нѣтъ! рѣзко отвѣчала Летиція.
— Это послѣднее ваше слово? спросилъ онъ.
— Да, подтвердила она.
— Хорошо. Я обращусь къ правосудію.
Она поднялась.
— Негодяй! воскликнула она. — Я сто разъ умру скорѣе чѣмъ позволю вамъ осквернить меня своимъ прикосновеніемъ. Дѣлайте, если хотите, ваше лживое и безчестное показаніе. Я знаю мою опасность; но знаете ли вы свою? Если вы призовете меня къ суду, я взведу васъ на эшафотъ.
— Какъ такъ?
— Поклявшись, что вы были моимъ сообщникомъ и наушникомъ.
Карръ вздрогнулъ; онъ не ожидалъ этого. Летиція поняла свое преимущество.
— Хорошо, продолжала она, — что вы не станете безпокоить правосудіе. Если бы мнѣ не удалось повѣсить васъ какъ отравителя лорда Марло, то я могла бы отыскать у себя нѣсколько документовъ, которые доказали бы, что вы поддѣльщикъ и шулеръ, и привели бы васъ къ каторгѣ.
Карръ былъ пораженъ. Онъ никогда и не думалъ обращаться къ правосудію и полагалъ, что одной угрозы будетъ довольно. Онъ пришелъ къ убѣжденію въ необходимости полюбовной сдѣлки, и тотчасъ же, безъ малѣйшаго стыда, рѣшился на нее.
— Хорошо; я не стану дѣлать затрудненій, проговорилъ онъ. — Покончимъ дѣло мирно. Дайте мнѣ тысячи двѣ фунтовъ и тѣ документы, о которыхъ вы упоминали.
— Нѣтъ. Я дамъ вамъ, пожалуй, чтобы никогда не видѣть васъ, тысячу фунтовъ, въ обмѣнъ на этотъ клочокъ бумаги.
— На это я не согласенъ.
— Въ такомъ случаѣ, дѣлайте какъ знаете.
— Хорошо.
Онъ взялъ шляпу и направился къ двери. Взявшись за ручку, онъ обернулся.
— Рѣшились вы? спросилъ онъ.
— Вы знаете, что да.
— Ну, давайте деньги, проговорилъ онъ, кусая губы.
Летиція открыла свой письменный столъ, и написала вексель; отдавая его Карру, она взяла у него записку мужа.
— Имѣю честь пожелать вашей милости доброй ночи, насмѣшливо произнесъ онъ, оставляя комнату.
Летиція вздохнула свободнѣе. Она зажгла листокъ, и держала его, пока онъ не догорѣлъ почти до самыхъ пальцевъ. Она бросила остатокъ въ каминъ, и слѣдила за нимъ пока онъ не смѣшался съ золой. Затѣмъ, она подняла свою ручку, посмотрѣла на нее съ странною усмѣшкой и обернула ее платкомъ.
Весело шелъ, между тѣмъ, Карръ, приласкавъ горничную, отворившую ему дверь. Но не успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ два господина странной наружности схватили его и засадили въ карету. Въ этотъ, именно, день собирался онъ въ Германію. Вскорѣ послѣ этого леди Летиція прочла въ одной французской газетѣ, что нѣкто Карръ, за многія мошенничества, былъ приговоренъ къ галерамъ.
Полная побѣда была на сторонѣ Летиціи; но въ борьбѣ ей пришлось заглянуть внутрь себя, и она нашла въ своемъ сердцѣ чувства стыда и грѣха. Она рано ушла въ свою спальню, но не могла заснуть. Мозгъ ея работалъ; горѣло сердце. Ея женихъ, Ванзиттартъ, долженъ былъ придти къ ней завтра, и о немъ-то безпокоилась она. Ей слѣдуетъ отказаться отъ него. Запятнанная жизнію, она не достойна быть его женой. Онъ слишкомъ чистъ, слишкомъ благороденъ для нея. Она любила его истинно, и не хотѣла губить его жизни.
Волненіе страшнаго свиданія помогло ей. Оно освободило ее отчасти отъ мученій совѣсти. Въ самыхъ дурныхъ обстоятельствахъ, она, во имя своихъ обязанностей къ мужу, съ презрѣніемъ отклонила предложенія его врага. Теперь болѣе чѣмъ когда-либо желала она любви, сочувствія, такихъ, какія способенъ былъ дать Ванзиттартъ, еслибы только онъ сталъ любить ее, узнавъ все. "Но это невозможно, " думала она. Узнавъ о ея прошедшемъ, онъ броситъ ее, какъ бросаютъ истасканныя лохмотья, и отвернется отъ нея навсегда.
Ванзиттартъ явился и былъ допущенъ къ леди Летиціи. Онъ хотѣлъ было кинуться къ ней и прижать ее къ своему сердцу, но она холодно остановила, его.
— Тс! не дѣлайте этого, промолвила она. — Мы должны разстаться навсегда.
— Разстаться, Летиція!
— Да; я не могу быть вашею женой.
Онъ отшатнулся; она была холодна и блѣдна, и лишь губы ея подергивались судорожно. Глаза ихъ встрѣтились, и оба, онъ и она, вздрогнули: она — отъ стыда своихъ будущихъ признаній, онъ — отъ страха ихъ.
— Летиція, объяснитесь, прошу васъ. Вы сказали, что не можете быть моею женой. Отчего это?..
— Я не достойна васъ. Я уже сказала вамъ это однажды, а теперь повторяю тоже самое рѣшительнѣе, потому что лучше сознаю свою недостойность. Оставьте меня, Ванзиттартъ; другая женщина, чище и выше меня, можетъ овладѣть вашимъ сердцемъ, хотя ни одна, Богъ свидѣтель, не можетъ любить васъ больше меня.
— Летиція!!.
— Хотите вы объясненія?
— Да!
— Извольте. Эдвардъ, глядите!
Она отняла свою лѣвую руку отъ груди и сдернула съ нея свой платокъ. Ванзиттартъ увидѣлъ прекрасно сдѣланную фальшивую руку, покрытую бѣлою перчаткой. Ножъ раскололъ ее на двое, и только пальцы перчатки стягивали ее.
Онъ вскрикнулъ отъ удивленія и вопросительно взглянулъ на нее; она смотрѣла на руку съ грустною и спокойною усмѣшкой.
— Одинъ художникъ сдѣлалъ ее мнѣ во Флоренціи. Она стоила мнѣ очень дорого. Случай, вы видите, лишилъ меня моего талисмана. Неправда ли, очень искусная вещь?
Она говорила съ натянутою небрежностью, но трепетъ пробѣгалъ по всѣмъ ея членамъ.
— Что же все это значитъ? вскрикнулъ Ванзиттартъ.
Она указала ему на стулъ.
— Слушайте, сказала она, — и я разкажу вамъ все.
И она разказала ему, не щадя себя, всю исторію ручки.
— Теперь же, мистеръ Ванзиттартъ, я должна распрощаться съ вами. Черезъ нѣсколько дней я уѣду изъ Англіи, оставляя тайну мою въ рукахъ человѣка, который столько добръ и честенъ, что не разгласитъ ея.
И несмотря на всѣ ея усилія, горячія слезы брызнули изъ ея глазъ и залили прекрасное лицо… Въ припадкѣ какого-то вдохновенія, Ванзиттартъ забылъ сомнѣнія, злословіе, свѣтъ, все, и (во второй разъ) упалъ къ ногамъ леди Летиціи.
— Выслушай меня, Летиція. Мы не разстанемся! Откровенность, съ которою ты разказала мнѣ всю истину, доказываетъ твою доброту и невинность. Теперь, ты дороже мнѣ чѣмъ когда-нибудь. Я люблю тебя, люблю тебя истинно, за твою прошедшую скорбь и за довѣріе къ тому, кто сдѣлаетъ остальную жизнь твою счастливою.
Онъ поднялся и сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ. У нея не стало болѣе силъ противиться ему, и его высокая любовь сдѣлала ее въ тотъ день чище и лучше.
Они были обручены.
— И клянусь, сэръ, говорилъ мнѣ милый Ванзиттартъ, много лѣтъ послѣ того, — клянусь, сэръ, лучшей женщины не было и не будетъ на свѣтѣ. Она скончалась, при рожденіи моей дочери, черезъ годъ послѣ нашего брака. Бѣдная Летиція! Да вотъ портретъ ея. Этюдъ для Чаусеровской Страдалицы Гризельды…
Въ этомъ году мы еще не успѣли помѣстить у себя ничего переводнаго по части беллетристики. Въ одномъ изъ слѣдующихъ нумеровъ начнемъ мы печатать переводъ новаго романа (No Name) извѣстнаго англійскаго писателя Вильки Коллинса. Это одна изъ самыхъ послѣднихъ новостей въ англійской литературѣ и имѣетъ большой успѣхъ; романъ еще не оконченъ и появляется въ еженедѣльныхъ тетрадкахъ Диккенсова журнала. Пока предлагаемъ читателямъ этотъ разказецъ довольно пустой и незначительный, но читающійся безъ скуки, — чтобы по крайней мѣрѣ доказать, что не одни русскіе журналы принуждены бываютъ иногда печатать плохія беллетристическія вещи. Это еще одинъ изъ самыхъ интересныхъ небольшихъ разказовъ, появившихся въ послѣднихъ книжкахъ разныхъ иностранныхъ беллетристическихъ журналовъ. Онъ взятъ изъ очень распространеннаго англійскаго беллетристическаго журнала Temple Bar, издаваемаго эффектнымъ романистомъ г. Сала, чуть ли эта повѣсть не его пера. Ред.