Рукавица
Коза лупленая
Котъ и пѣтухъ
Старая хлѣбъ-соль забывается
Зимовье звѣрей
Лисица и волкъ
Медвѣдь, собака и кошка
РУКАВИЦА
правитьѢхалъ мужикъ и потерялъ рукавицу. Въ это время мимо летѣла муха-царица, увидавъ рукавицу, она подлетѣла къ ней — и прыгъ въ нее. Бѣжитъ мышь-пискарица и останавливается у рукавицы.
— Кто въ рукавицѣ? — спрашиваетъ мышь-пискарица.
— Я, муха-царица. А ты кто такой?
— Я, мышь-пискарица.
— Ну, такъ полѣзай въ рукавицу.
Мышь-пискарица влѣзла въ рукавицу. Подбѣгаетъ заяцъ косой.
— Кто въ рукавицѣ? — спрашиваетъ онъ.
— Я, муха-царица.
— Я, мышь-пискарица. А ты кто такой?
— Я, заяцъ косой.
— Полѣзай въ рукавицу.
Заяцъ влѣзъ въ рукавицу.
Бѣжитъ волкъ сѣдой.
— Кто въ рукавицѣ? — спрашиваетъ онъ.
— Я, муха-царица.
Я, мышь-пискарица.
— Я, заяцъ косой. А ты кто такой?
— Я, волкъ сѣдой.
— Полѣзай въ рукавицу.
Волкъ влѣзъ. Идетъ медвѣдь страшной.
— Кто въ рукавицѣ? — спрашиваетъ онъ.
— Я, муха-царица.
— Я, мышь-пискарица.
— Я, заяцъ косой.
— Я, волкъ сѣдой. А ты кто такой?
— Я, медвѣдь шарстной.
— Полѣзай въ рукавицу.
Медвѣдь влѣзъ. Въ это время проходилъ пѣтухъ и запѣлъ кукуреку!
— Что онъ кричитъ? — со страхомъ спросилъ струсившій заяцъ. — Кажется, онъ кричитъ, что земля горитъ! земля горитъ!
— Земля горитъ! — закричали всѣ звѣри.
Со страхомъ всѣ они выскочили изъ рукавицы и разбѣжались въ разныя стороны.
Ѣхалъ мужикъ обратно, увидалъ свою рукавицу и поднялъ ее.
КОЗА ЛУПЛЕНАЯ.
правитьУ одного мужика жилъ зайчикъ, который всегда ходилъ съ нимъ. Пошелъ разъ мужикъ въ поле и увидалъ козу, лежитъ бѣдняга: одинъ бокъ лупленъ, а другой нѣтъ. Жалко стало мужику козы, принесъ онъ ее къ себѣ во дворъ и положилъ подъ сарай. Пошелъ онъ послѣ обѣда отдохнуть на огородъ и зайчикъ съ нимъ. А тѣмъ временемъ коза-то изъ-подъ сарая забралась въ избу да тамъ крючкомъ и заперлась.
Захотѣлось зайчику поѣсть побѣжалъ онъ въ избу, а дверь-то заперта.
— Кто тамъ? — кричитъ заяцъ.
«Я коза рухлена,
Половина бока луплена.
Топу, топу ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
Хвостикомъ замету».
Зайчикъ испугался, отъ дверей отскочилъ, на улицу выбѣжалъ и слезами залился. Навстрѣчу ему идетъ волкъ.
— Что, заинька, плачешь? — спрашиваетъ волкъ.
— Какъ же мнѣ не плакать, — отвѣчаетъ заяцъ: — я къ себѣ въ избу попасть не могу. Тамъ кто-то есть.
— Пойдемъ, я выгоню, — говоритъ ему волкъ.
Пришли къ дверямъ.
— Кто тутъ? — спрашиваетъ волкъ.
Коза въ избѣ затопала ногами и закричала:
«Я коза рухлена,
Половина бока луплена.
Топу, топу ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
Хвостикомъ замету».
Волкъ испугался и вонъ со двора, а зайчикъ опять вышелъ на улицу и заплакалъ. Встрѣчается ему кочетъ.
— Что плачешь, заинька? — спрашиваетъ его кочетъ.
— Да какъ же мнѣ не плакать, — отвѣчаетъ заяцъ: — я къ себѣ въ избу попасть не могу. Тамъ кто-то есть.
Кочетъ пошелъ съ нимъ выгонять. Зайчикъ, чтобы испугать козу, началъ кричать:
«Идетъ кочетъ на пятахъ,
Несетъ саблю на плечахъ,
Идетъ душу губить,
Козѣ голову рубить».
А коза на это въ отвѣтъ затопала ногами и закричала:
«Я коза рухлена,
Половина бока луплена.
Топу, топу ногами,
Заколю тебя рогами,
Ножками затопчу,
Хвостикомъ замету».
Кочетъ испугался и поскорѣе вонъ со двора, а зайчикъ вышелъ на улицу и заплакалъ.
— О чемъ плачешь, заинька? — спрашиваетъ у него подлетѣвшая пчелка.
— Да какъ же мнѣ, пчела, не плакать, — отвѣчаетъ заинька: — я къ себѣ въ избу попасть не могу. Тамъ кто-то есть.
Пчелка полетѣла къ избѣ, а коза затопала ногами и закричала, какъ прежде. Но пчелка не испугалась, а разсердилась и стала летать кругомъ избы да жужжать. Летала она, летала, нашла дыру, влѣзла въ нее да въ голый-то бокъ козу и ужалила.
Коза отъ боли свѣта не взвидѣла, стала бросаться во всѣ стороны, выбила дверь и выскочила.
А заяцъ вошелъ наѣлся, напился и спать повалился.
КОТЪ И ПЕТУШОКЪ.
правитьВъ хорошенькой зеленой рощѣ стоялъ маленькій красивенькій домикъ. Въ этомъ домикѣ съ яркой зеленой крышей жили два братца: котикъ и пѣтушокъ. Жили они очень дружно, и котикъ очень берегъ своего меньшого братика, пѣтушка.
— Смотри, пѣтушокъ, никому, никому не отворяй окошечка. А если я вернусь, то пропою тебѣ такую пѣсенку:
«Петя, Петя, пѣтушокъ,
Масляна головка,
Сметанный лобокъ!
Выгляни въ окошечко:
Твои курочки На завалинкѣ
Пшеничку клюютъ,
Тебя, пѣтушка, зовутъ».
Котикъ ушелъ въ лѣсъ на охоту, а пѣтушокъ заперся на задвижку.
Въ этой же рощѣ жила въ своей избушкѣ лиса, она давно скалила зубы на пѣтушка. Только что ушелъ котикъ на охоту, какъ она подобралась къ окошечку и стала стучать и кричать:
— Пѣтушокъ, пѣтушокъ! Пусти меня!
Но пѣтушокъ не отворилъ окошечка: онъ зналъ, что стучится къ нему не братъ.
«Э! — думаетъ лиса. — Дай-ка я подслушаю, какъ котикъ стучится домой». Сѣла она за уголъ и услыхала, какую котикъ пропѣлъ пѣтушку пѣсенку.
На слѣдующій день, когда котикъ ушелъ на охоту, я ка подождала немного, а потомъ подошла къ окошку, да и запѣла тоненькимъ голоскомъ:
«Петя, Петя, пѣтушокъ,
Масляна головка,
Сметанный лобокъ!
Выгляни въ окошечко:
Твои курочки На завалинкѣ
Пшеничку клюютъ,
Тебя, пѣтушка, зовутъ».
Пѣтушокъ сейчасъ же подбѣжалъ къ окошку и распахнулъ его. А лисицѣ только того и надо было. Она — цапъ-царапъ пѣтушка и понесла его къ себѣ. А пѣтушокъ-то кричитъ:
«Ой, несетъ меня лиса
За далекіе лѣса,
За крутыя горы, за синія моря.
Котикъ, котикъ! Спаси меня!»
Котикъ былъ далеко и крика своего брата не слыхалъ. Вскорѣ онъ пришелъ домой и, какъ увидалъ, что окошко раскрыто, такъ со страху и обмеръ. Вбѣжалъ онъ въ избушку и началъ кричать и искать своего братишку, а какъ увидалъ, что его нѣтъ, такъ упалъ среди пола и горько зарыдалъ. Но вѣдь слезами горю не поможешь. Котикъ вскочилъ и пересталъ плакать. Привѣсилъ онъ себѣ саблю, надѣлъ черезъ плечо сумку, взялъ гусли и пошелъ къ лисьей норѣ, не теряя надежды, что братецъ его живъ.
Когда лиса принесла пѣтушка домой, онъ такъ понравился ея дочерямъ, что онѣ стали просить мать подарить имъ пѣтушка
Мать на это согласилась и принялась печь блины. Въ это время была масленица.
Котикъ подошелъ къ ея избушкѣ, ударилъ по струнамъ и громкимъ голосомъ запѣлъ:
«Стрень-брень, гусельки
Да золотыя струнушки.
Да какъ жила-была лиса
Во своемъ златомъ гнѣздѣ.
Было у ней четыре дочки:
Одна Чучелка,
Другая Мачучелка,
Третья Подай-Челнокъ,
Четвертая Подмети-Шестокъ».
— Боже мой! Какой чудный музыкантъ! — вскричала лиса. — На-ка, Чучелка, снеси ему блинокъ!
Чучелка взяла блинокъ и побѣжала къ пѣвцу.
Котикъ блинъ-то взялъ въ ротъ, а ее щелкнулъ въ лобъ, да и въ сумку. Самъ же ударилъ по струнамъ и снова запѣлъ:
«Стрень-брень, гусельки
Да золотыя струнушки.
Да какъ жила-была лиса
Во своемъ златомъ гнѣздѣ.
Было у ней четыре дочки:
Одна Чучелка,
Другая Мачучелка,
Третья Подай-Челнокъ,
Четвертая Подмети-Шестокъ».
— Боже мой! Какой чудный пѣвецъ! — вскричала лиса. — Чучелка, видно, заслушалась его. На-ка ты, Мачучелка, снеси ему блинокъ.
Мачучелка ухватила блинъ и выбѣжала съ нимъ къ котику. Котикъ блинъ-то схватилъ въ ротъ, а ее-то стукнулъ въ лобъ, да и въ сумку. Самъ же ударилъ по струнамъ и запѣлъ снова:
«Стрень-брень, гусельки
Да золотыя струнушки.
Да какъ жила-была лиса
Во своемъ златомъ гнѣздѣ.
Было у ней четыре дочки:
Одна Чучелка,
Другая Мачучелка,
Третья Подай-Челнокъ,
Четвертая Подмети-Шестокъ».
— Ахъ, какой удивительный музыкантъ! — восхищалась лисица. — Видно, дочки-то заслушались. Пойди-ка, Подай-Челнокъ, снеси ему блинокъ!
Подай-Челнокъ выскочила съ блиномъ. Котъ блинъ-то въ ротъ, а ее-то въ лобъ, да и въ сумку и снова запѣлъ.
Выслала лисица и четвертую дочь, за ней и сама пошла.
Только она показалась, какъ котикъ бросилъ гусли, выхватилъ саблю и накинулся на лису. Бои завязался отчаянный, по котикъ взялъ верхъ и зарубилъ лису.
Послѣ этого вбѣжалъ онъ въ избушку и сталъ искать брата:
— Петя, Петя! Гдѣ ты?
— Кукуреку! — крикнулъ ему изъ чуланъ пѣтушокъ.
Котикъ ухватилъ братишку и убѣжалъ съ нимъ домой, гдѣ они и доселѣ счастливо живутъ.
Старая хлѣбъ-соль забывается.
правитьВолкъ бирюкъ попался было въ капканъ, да какъ-то вырвался и бросился бѣжать въ лѣсъ, а охотники завидѣли его и побѣжали за нимъ слѣдомъ. Изъ лѣса онъ повернулъ на дорогу, гдѣ и встрѣтилъ мужика съ мѣшкомъ и цѣпомъ. Волкъ прямо къ нему и проситъ: — Батюшка мужичокъ. Сдѣлай такую милость, спрячь меня въ мѣшокъ: за мной гонятся охотники. Не загуби!
Мужикъ сжалился надъ волкомъ, спряталъ его въ мѣшокъ, завязалъ, взвалилъ на плечи и пошелъ дальше. Вотъ попадаются ему охотники.
— Не видалъ ли ты, мужичокъ, волка? — спрашиваютъ они.
— Не видалъ, — отвѣчаетъ имъ мужикъ. Охотники повѣрили и поскакали дальше.
— Что, не видать уже больше моихъ злодѣевъ? — спрашиваетъ волкъ у мужика.
— Не видать, — отвѣчаетъ мужикъ.
— Такъ выпусти меня.
Мужикъ развязалъ мѣшокъ и выпустилъ волка на волю.
— А что, мужичокъ, — сказалъ волкъ, — вѣдь я тебя съѣмъ!
— Что ты, бирюкъ! Изъ такой бѣды выручилъ я тебя, а ты меня съѣсть хочешь!
— Что тутъ толковать! Старая хлѣбъ-соль забывается! — отвѣчалъ волкъ.
Видитъ мужикъ, что дѣло дрянь, онъ и поднялся на хитрости, да и говоритъ:
— Ну, ужъ если такъ, то пойдемъ дальше. Если первый встрѣчный скажетъ по-твоему, что старая хлѣбъ-соль забывается, то ужъ нечего дѣлать — ѣшь меня.
Согласились и пошли дальше. Попадается имъ навстрѣчу старая-престарая кобыла.
— Кобылушка-матушка! — обратился къ ней мужикъ. — Сдѣлай такую милость, разсуди ты насъ. Вотъ я выручилъ волка изъ большой бѣды, отъ смерти спасъ, а онъ хочетъ меня съѣсть: говоритъ, что старая хлѣбъ-соль забывается. Какъ ты полагаешь?
Кобыла думала-думала, да и говоритъ:
— Двѣнадцать лѣтъ жила я у хозяина и принесла ему двѣнадцать жеребятъ, работать на него старалась, что было силы, а теперь, какъ не стало моей мочи работать, онъ и согналъ меня въ оврагъ да тамъ и бросилъ. Ужъ я лѣзла оттуда, лѣзла, едва вылѣзла, и вотъ теперь иду, куда глаза глядятъ. Поистинѣ — старая хлѣбъ-соль забывается!
— Видишь, моя правда, — сказалъ волкъ.
Закручинился мужикъ и сталъ просить волка не ѣсть его, а пойти еще кому-нибудь навстрѣчу и спросить. Волкъ согласился, и они пошли дальше. Встрѣчается имъ старая собака.
Мужикъ обратился къ ней съ тѣмъ же вопросомъ и разсказалъ ей все, какъ было дѣло.
Собака долго думала и, наконецъ, сказала:
— Двадцать лѣтъ служила я хозяину, оберегала ему и домъ и скотину, а какъ потеряла силы и стала стара, и глуха, и лаять больше не могу, онъ и выгналъ меня изъ дома. И вотъ иду я, куда глаза глядятъ. Это вѣрно, что старая хлѣбъ-соль забывается!
— Видишь, моя правда! — сказалъ волкъ.
Мужикъ совсѣмъ голову повѣсилъ, и сталъ онъ просить волка оставить его до третьей встрѣчи. Волкъ согласился, и пошли они дальше съ тѣмъ, что это будетъ въ послѣдній разъ, и что затѣмъ волкъ съѣстъ мужика.
Встрѣтили они на этотъ разъ лису. Мужикъ все разсказалъ ей и спросилъ, точно ли старая хлѣбъ-соль забывается.
— Такъ ты говоришь, что спряталъ волка въ мѣшокъ? — спросила она.
— Спряталъ, — отвѣчалъ мужикъ.
— Вотъ вздоръ какой! Никогда этому не повѣрю, чтобы такого крупнаго звѣря можно было помѣстить въ такой мѣшокъ!
И волкъ и мужикъ стали божиться, но лиса и слышать не хотѣла и не вѣрила имъ.
— Повѣрю только тогда, когда ты мнѣ покажешь, какъ садилъ волка въ мѣшокъ!
Мужикъ растопырилъ мѣшокъ, а волкъ засунулъ туда голову.
— Развѣ ты одну голову пряталъ въ мѣшокъ? — крикнула лиса.
Волкъ совсѣмъ влѣзъ въ мѣшокъ.
А теперь, мужичокъ, — продолжала лиса, — ты покажи мнѣ, какъ ты его завязывалъ.
Мужикъ завязалъ.
— А теперь, мужичокъ, — продолжала лиса, — покажи, какъ ты хлѣбъ въ полѣ молотилъ.
Мужикъ началъ бить цѣпомъ по мѣшку.
— А теперь, мужичокъ, — продолжала лиса, — покажи, какъ ты отворачивалъ?
Мужикъ началъ отворачивать и задѣлъ лису по головѣ, да такъ, что на мѣстѣ положилъ ее.
— Старая хлѣбъ-соль забывается! — проговорилъ онъ.
Зимовье звѣрей.
правитьИдетъ лѣсомъ быкъ. Попадается ему навстрѣчу баранъ.
— Куда идешь, баранъ? — спрашиваетъ его быкъ.
— Отъ зимы лѣта ищу, — отвѣчаетъ баранъ.
— Ну, пойдемъ со мной!
Пошли вмѣстѣ, и встрѣчается имъ свинья. — Куда идешь, свинья? — спрашиваетъ быкъ.
— Отъ зимы лѣта ищу, — отвѣчаетъ свинья.
— Ну, идемъ съ нами.
Пошла свинья съ ними. Вотъ идутъ, и попадается имъ навстрѣчу гусь.
— Куда идешь, гусь? — спрашиваетъ быкъ.
— Отъ зимы лѣта ищу, — отвѣчаетъ гусь. — Идемъ съ нами.
Гусь пошелъ. Идутъ и встрѣчаютъ пѣтуха.
— Куда идешь, пѣтухъ? — спрашиваетъ быкъ.
— Отъ зимы лѣта искать, — отвѣчаетъ пѣтухъ.
— Идемъ съ нами.
Пѣтухъ пошелъ. Ботъ идутъ они, долго идутъ, а лѣта все не находитъ, и началъ быкъ такую рѣчь:
— А что, братцы, вѣдь холодно. Не найти намъ тепла и лѣта, Не лучше ли построить избушку, а то вѣдь зимою, пожалуй, и замерзнемъ?
— Я не замерзну, — говоритъ баранъ: — у меня такая шуба, что не пройметъ никакой морозъ.
— И меня никакой морозъ не пройметъ, — говоритъ свинья: — я зароюсь въ землю, и никакой мнѣ избы не надо. Перезимую отлично.
— А я, — говоритъ гусь, — еще того лучше: забьюсь въ ель, одно крыло подъ себя, а другимъ закроюсь и такъ проведу зиму.
— И мнѣ морозъ нипочемъ, — гордо прибавляетъ пѣтухъ. — Никогда его не боялся, да и бояться не буду.
Видитъ быкъ, что съ товарищами каши не сваришь, и говоритъ:
— Ну, вы тамъ какъ хотите, а я себѣ избушку строить стану.
Принялся быкъ за работу, поставилъ избушку и поселился въ ней. А морозы наступили трескучіе. Первымъ приходитъ баранъ.
— Пусти, родненькій, погрѣться, — говоритъ онъ быку.
— Нѣтъ, не пущу, — отвѣчаетъ быкъ: — у тебя шуба теплая, не пройметъ никакой морозъ. Ты и такъ перезимуешь.
— А коли не пустишь, — кричитъ баранъ, — такъ я разбѣгусь и лбомъ вышибу твою дверь. Тебѣ же холоднѣе будетъ.
Пустилъ быкъ барана, а вслѣдъ за бараномъ притащилась и свинья.
— Пусти, родненькій, погрѣться, — взмолилась она.
— Нѣтъ, не пущу, ты и такъ прозимуешь! Только стоитъ тебѣ въ землю зарыться.
— А не пустишь, — зарычала свинья, — такъ я рыломъ столбы твои подрою и избу повалю.
«Плохо дѣло, — думаетъ быкъ. — Надо пустить».
Пустилъ быкъ и свинью. А вслѣдъ за свиньей пришли и гусь съ пѣтухомъ.
— Пусти, родненькій, погрѣться! — кричатъ они. — Пусти.
— Нѣтъ, не пущу, — отвѣчаетъ быкъ: вамъ и такъ тепло: у васъ по два крыла, одно подстелете, а другимъ закроетесь. Вотъ вамъ и будетъ тепло.
— Коли ты не пустишь, — закричалъ ему гусь, — такъ я весь мохъ изъ твоей избы повыщиплю. Тебѣ же будетъ холоднѣе.
— А я взлечу на чердакъ, — кричитъ пѣтухъ, — и всю землю съ потолка разрою и напущу холода. Тебѣ же хуже будетъ.
Думалъ-думалъ быкъ, нечего дѣлать, пустилъ и гуся съ пѣтухомъ.
Вотъ зажили о ни въ теплой избушкѣ.
Отогрѣвшись, пѣтухъ сталъ весело пѣть. На бѣду мимо избушки пробѣгала лиса. Услыхала она крикъ пѣтуха и задумала полакомиться имъ. Но какъ попасть въ избу? Живо все она обдумала, сообразила и прямо пошла къ медвѣдю и волку.
— Здравствуйте, куманьки! — начала она.
— Что скажешь, кума? — спрашиваетъ медвѣдь.
— Я нашла вамъ поживу. Для тебя, медвѣдь, быка, для тебя, волкъ, барана, а для себя пѣтушка.
— Ну, и отлично, — отвѣчаютъ ей кумовья. — Мы, кумушка, твоихъ услугъ никогда не забудемъ. Идемте же, будемъ пировать.
Лиса привела ихъ къ избушкѣ.
— Ну, Михаилъ Ивановичъ, — говоритъ она, — отворяй двери. Я пойду впередъ и съѣмъ пѣтуха.
Медвѣдь навалился на дверь и отворилъ ее, лиса живо проскочила въ избу. Быкъ какъ увидалъ ее, тотчасъ же и прижалъ рогами къ стѣнѣ, а баранъ боднулъ въ бока да такъ, что изъ лисы и духъ вонъ.
— Что это она такъ долго возится тамъ съ пѣтухомъ? — говоритъ волкъ. — Отвори-ка мнѣ дверь, братъ Михаилъ Ивановичъ, я пойду туда.
Медвѣдь навалился на дверь, и волкъ вскочилъ въ избу. Быкъ тотчасъ же посадилъ его на рога и приперъ къ стѣнѣ, а баранъ давай бить его по бокамъ, и забилъ до того, что изъ волка и духъ вонъ.
Медвѣдь ждалъ-ждалъ, да и соскучился.
— Неужели волкъ съ бараномъ не можетъ управиться? Пойду-ка я самъ къ нимъ,
Только что медвѣдь вошелъ въ избу, какъ быкъ съ бараномъ накинулись на него, да и принялись бодать. Баранъ такъ наскочилъ, что съ ногъ сбилъ, а свинья рветъ въ клочки. Гусь же подлетѣлъ да сталъ глаза выщипывать, а пѣтухъ сидитъ на брусу да кричитъ:
— Подайте сюда! Подайте сюда!
Медвѣдь вскочилъ да къ двери. Едва-едва убѣжалъ. И самымъ страшнымъ показался ему пѣтухъ.
Лисица и волкъ.
правитьВъ темномъ лѣсу бѣжала лисица и искала чего-нибудь поѣсть. Вдругъ она остановилась и стала обнюхивать кругомъ себя. Да, да, она не ошиблась! До нея донесся запахъ рыбы и какой вкусной рыбы — салаки! Лиса, тотчасъ бросилась въ ту сторону, откуда несся запахъ, и увидала, что по дорогѣ ѣхалъ мужикъ съ возомъ, закрытымъ рогожей.
Лиса живо сообразила, что ей сдѣлать; забѣжала впередъ, легла посреди дороги и вытянула ноги. Въ эту минуту мужикъ выѣхалъ изъ-за поворота и тотчасъ же увидалъ, что на дорогѣ лежитъ ярко-желтая пушистая лисанька. Мужикъ остановилъ лошадь, сошелъ съ саней и поднялъ лису.
— Еще теплая, — проговорилъ онъ. — Вотъ такъ мѣхъ! цѣлый воротникъ бабѣ!
Онъ бросилъ лисицу на возъ, сѣлъ и поѣхалъ. Дорога была дальняя и скучная, мужнкъ сначала задремалъ, а потомъ и вовсе заснулъ. Этого только и дожидалась лиса. Она тихонько приподняла голову, посмотрѣла на мужика и вцѣпилась зубами за рогожу. Очень скоро въ рогожѣ оказалась большая дыра, въ которую могла пролѣзть вся Лисицына голова. И стала лисица спускать на дорогу одну рыбу за другой, пока не опорожнила всего воза, а затѣмъ и сама съѣхала потихоньку. А мужикъ спалъ себѣ спокойно и проснулся только тогда, когда лошадь остановилась у его избы.
— Баба! баба! — крикнулъ онъ. — Выходи взять рыбу да воротникъ.
Баба выскочила, но ни рыбы ни воротника не оказалось.
— Ну, ловко же надула меня лисица! — проговорилъ мужикъ, а баба ну его ругать.
Лисица между тѣмъ подобрала рыбу и зарыла ее въ снѣгъ.
Въ это время мимо бѣжалъ волкъ.
— А, Лизавета Патрикѣевна! какъ поживаешь? — кричитъ волкъ.
— Ничего, живу, рыбу жую.
— Угости рыбкой-то, кумушка.
— Ишь, ловкій какой! Самъ налови.
— Не умѣю.
— А я научу, коли хочешь.
— Научи, пожалуйста.
— Сядь у проруби да хвостъ-то въ воду и спусти, на хвостъ рыба и нанижется.
Лиса доѣла рыбу и пошла съ волкомъ къ рѣкѣ. Волкъ усѣлся у проруби и спустилъ хвостъ въ воду. Ночь была ясная, морозная. Лиса сѣла около него на берегу и запѣла тоненькимъ голоскомъ:
«Ясни, ясни на небѣ звѣзды,
Мерзни, мерзни, волчій хвостъ».
— Что это ты, кума, поешь? — спрашиваетъ у ней волкъ.
— Да пою, чтобы на хвостъ твой набиралось побольше рыбъ, — отвѣчала лиса и снова тоненькимъ голоскомъ затянула:
«Ясни, ясни на небѣ звѣзды,
Мерзни, мерзни, волчій хвостъ».
Такъ-то просидѣли они всю ночь, и всякій разъ, какъ только волкъ хотѣлъ тащить хвостъ, лиса увѣряла его, что рано и что надо погодить еще немного.
Утромъ изъ деревни показались бабы съ бѣльемъ и вальками, шли окѣ къ проруби бѣлье полоскать. Лиса какъ завидѣла ихъ, такъ сейчасъ и шмыгнула по задворкамъ пробралась въ самую богатую избу и нашла тамъ квашню съ тѣстомъ.
Тѣста она наѣлась вволю, да еще всю голову вымазала, такъ что съ головы у нея текло, и побѣжала въ лѣсъ.
А волкъ, завидѣвъ бабъ, рѣшилъ, что ему надо скорѣе бѣжать и сталъ подыматься, а хвостъ-то и не пускаетъ — примерзъ. Бабы бросились на него съ вальками и ну его лупить, били до того, что проломили голову. Волкъ рвался-рвался и, наконецъ, убѣжалъ, оторвавъ хвостъ.
Въ лѣсу онъ встрѣтился съ лисой.
— Охъ! охъ! охъ! — кричала лиса.
— Что съ тобой, кумушка? — спросилъ избитый волкъ.
— Развѣ не видишь, какъ я избита? даже мозги текутъ. Бабы меня били.
— Ну и меня избили хорошо, голову проломили и хвостъ оборвали, — сказалъ волкъ.
— Охъ! охъ! охъ! хоть бы медку гдѣ-нибудь поѣсть!
— Ужъ коли тебѣ очень хочется, такъ пойду попрошу у медвѣдя. У него на чердакѣ стоитъ цѣлая кадушка.
— Охъ, куманекъ, не дойти мнѣ! Никакъ не дойти.
— Ну, садись, я довезу.
Лиса взобралась на спину къ волку, и тотъ повезъ ее къ берлогѣ. Лисица сидитъ на спинѣ да поетъ:
«Битый небитаго везетъ,
Битый небитаго везетъ!»
Что это ты поешь, кума? — спрашиваетъ у нея волкъ.
— Пою я, что битый битаго везетъ, — отвѣчаетъ лиса.
Волкъ подвезъ лису къ дому Михаила Ивановича и, спустивъ ее, ушелъ въ лѣсъ.
Лиса постучалась къ Михаилу Ивановичу Топтыгину и, войдя въ избу, попросилась ночевать.
— Да ночуй, пожалуй, — отвѣчалъ косолапый и завалился спать на печь.
— Только вѣдь, Михаилъ Ивановичъ, — продолжала лисица, — знаешь, я знахарка и потому за мной могутъ прійти ночью, такъ ты ужъ, пожалуйста, разбуди меня, коли будутъ стучать.
— Коли услышу, такъ разбужу, — отвѣчалъ Михаилъ Ивановичъ.
Легли спать, и Мишка скоро сталъ прихрапывать. Лиса подняла голову и начала стучать хвостомъ.
— Кума! кума! — крикнулъ медвѣдь. — Иди скорѣе, за тобой пришли.
— Иду! иду! — отвѣчала лисица, соскакивая съ лавки.
Выбѣжала она въ сѣни, хлопнула наружной дверью, какъ будто вышла, а сама тихохонько-тихохонько пробралась на чердакъ, да и почала кадушку съ медомъ. На зарѣ, только что стало свѣтать, она опять хлопнула дверью и вошла въ избу.
— Ну, кого, кумушка, Богъ далъ? — спросилъ ее хозяинъ.
— Почадушку, Михаилъ Ивановичъ, почадушку, — отвѣчала лиса.
Лисица завалилась спать и проспала до ночи, а Михаилъ Ивановичъ, придя изъ лѣса, залѣзъ на печь и тоже скоро захрапѣлъ. Лисица продѣлала все, какъ наканунѣ, и, съѣвъ всю середину, къ утру вернулась въ избу.
— Ну, что, кумушка, — спросилъ хозяинъ, — кого Богъ далъ?
— Посредушку, батюшка, — отвѣчала лисица, — посредушку.
Сказавъ это, лисица завалилась спать и проспала до вечера. Пришелъ медвѣдь, залѣзъ на печь и началъ храпѣть. Лисица сильно постучала хвостомъ и разбудила Михаила Ивановича.
— Кума! кума! — крикнулъ онъ. — За тобой пришли.
— Слышу! слышу! — откликнулась кума, выскакивая въ сѣни. Она, какъ и наканунѣ, хлопнула выходной дверью и, вмѣсто того, чтобы выйти, пробралась наверхъ и доѣла весь медъ.
Къ утру лиса пришла въ избу.
— Ну, что, кумушка, кого Богъ далъ? — спрашиваетъ медвѣдь.
— Поскребушку, батюшка, поскребушку, — отвѣчаетъ лиса.
Посидѣвъ немного, она и говоритъ:
— Ну, теперь мнѣ пора домой. Довольно я у тебя нагостилась.
— Постой, кума, безъ угощенія я тебя не пущу, — отвѣчаетъ ей медвѣдь и, спустившись съ печи, направился на чердакъ за медомъ. Но съ чердака онъ чуть что не скатился кубаремъ и рыча вошелъ въ избу.
— Такъ ты вотъ какая, кума! Ты за хлѣбъ за соль вотъ какъ мнѣ отплатила!
— Что такое? Что ты взъѣлся-то? Ты говори мнѣ толкомъ! — съ самымъ скромнымъ видомъ отвѣчала лиса.
— А кто у меня съѣлъ медъ? — спросилъ медвѣдь.
— Ужъ, конечно, не я, — отвѣчала лиса и съ обидой отвернулась.
— Больше некому, какъ ты!
— А я думаю, что ты самъ съѣлъ.
— Еще что выдумала!
— Ну вотъ, что я скажу тебѣ, — строгимъ голосомъ сказала лиса: — мы сейчасъ можемъ узнать, кто съѣлъ медъ: ты или я.
— А какъ же?
— А вотъ затопляй печь и ляжемъ передъ печкой. Старые люди говорятъ, что медъ сейчасъ же и вытопится.
Такъ и сдѣлали. Печка растопилась, и медвѣдь съ лисой улеглись передъ жаромъ. Какъ медвѣдя пригрѣло, онъ сейчасъ же и заснулъ, а изъ лисицы медъ сталъ капать, она сейчасъ же все собрала и вымазала медвѣдя, а себя чисто-начисто облизала.
— Михаилъ Ивановичъ! Михаилъ Ивановичъ! — толкая медвѣдя, закричала лиса. — Проснись, проснись!
Медвѣдь только что успѣлъ открыть глаза, какъ лиса набросилась на него
— Хорошъ! хорошъ! нечего сказать! Меня, дѣвицу, легко обидѣть. Самъ съѣлъ медъ, а на меня сказалъ. Осмотрись-ка хорошенько! Медъ-то изъ тебя идетъ.
Медвѣдь въ недоумѣніи смотрѣлъ на свою шерсть и съ виноватымъ видомъ моталъ головой. Онъ никакъ не могъ понять, когда это онъ съѣлъ медъ.
А лиса тѣмъ временемъ, какъ обиженная, вышла въ сѣни и была такова.
Медвѣдь, собака и кошка.
правитьЖилъ мужикъ въ деревнѣ и была у него собака, хорошая собака, оберегавшая его домъ, дворъ и амбары. Но вотъ собака состарѣлась и залѣнилась такъ, что и лаять перестала. Досадно стало мужику, что онъ даромъ кормитъ собаку, и онъ прогналъ ее со двора. Собака пошла въ лѣсъ и легла подъ дерево, думаетъ, что пришла ей пора издыхать.
Въ это время по лѣсу идетъ медвѣдь и какъ разъ мимо собаки.
— Что это ты, песъ, улегся здѣсь? — спрашиваетъ собаку медвѣдь.
— Да вотъ, Михаилъ Ивановичъ, — отвѣчаетъ песъ, — пришелъ сюда околѣвать съ голода. Видишь, нынче нѣтъ правды у людей. Пока у собаки сила есть, ее и кормятъ и поятъ, а какъ стала стара, такъ и пошла со двора!
И ѣсть же тебѣ, должно-быть, хочется?
Да еще какъ, Михаилъ Ивановичъ, хочется-то.
Ну, пойдемъ со мной, я тебя угощу.
Пошли они и попадается имъ навстрѣчу конь.
— Теперь, песъ, гляди на меня. — сказалъ медвѣдь и сталъ рыть лапами землю. — Песъ! песъ! глядишь ли?
— Да что такое? Гляжу.
— Посмотри, красны ли у меня глаза?
— Красны, Михаилъ Ивановичъ.
Медвѣдь еще сердитѣе сталъ рыть землю.
— Посмотри-ка, песъ, взъерошилась ли у меня шерсть?
— Взъерошилась, Михаилъ Ивановичъ.
— Посмотри-ка, песъ, поднялся ли хвостъ?
— Поднялся, Михаилъ Ивановичъ.
Медвѣдь бросился на коня, повалилъ его, разорвалъ его на куски и говоритъ:
— Ну, теперь, песъ, наѣдайся досыта. А какъ все съѣшь, такъ приходи ко мнѣ.
Живетъ себѣ песъ припѣваючи, а какъ съѣлъ всего коня да проголодался, такъ и отправился къ Мишкѣ.
— Развѣ ужъ съѣлъ? — спросилъ его медвѣдь.
— Съѣлъ, Михаилъ Ивановичъ.
— И опять голоденъ?
— Голоденъ.
— Ну, голодать не надо. А знаешь ли ты, гдѣ ваши бабы жнутъ?
— Какъ не знать.
— Ну, такъ идемъ туда. Я подкрадусь къ твоей хозяйкѣ, да и унесу у нея изъ люльки ребенка, а ты догони меня, да и отними. Какъ отнимешь и неси къ хозяйкѣ. Она тебя полюбитъ пуще прежняго и снова станетъ кормить.
Такъ все и сдѣлали: медвѣдь подкрался и унесъ изъ люльки ребенка. Ребенокъ закричалъ, бабы бросились за медвѣдемъ, догоняли его, догоняли, но догнать не могли. Мать плачетъ, а бабы кричатъ. Вдругъ откуда ни взялась собака, догнала медвѣдя, отняла ребенка и принесла его къ матери.
— Глядите-ка! глядите-ка! старый-то песъ! вѣдь отнялъ ребенка-то!
Мать ужъ такъ рада, такъ рада, что и сказать нельзя.
— Теперь-то ужъ я никогда тебя не выгоню, — говоритъ она.
Дома она ему налила молока, накрошила хлѣбца и дала поѣсть.
— Нѣтъ, муженекъ, — говоритъ она, — собаку эту намъ надо держать до смерти. Она вѣдь нашего ребенка отъ медвѣдя отняла. А ты говорилъ, что она стара и никуда не годится.
Собака зажила припѣваючи.
Пошли, Господи, здоровья медвѣдю, — говорила она, — не далъ мнѣ пропасть съ голоду.
Медвѣдь сталъ ея первымъ другомъ.
Вотъ разъ мужикъ задалъ вечеринку, и какъ разъ въ этотъ день медвѣдь пришелъ къ собакѣ въ гости.
— Ну, что, Песъ Ивановичъ, какъ поживаешь?
— Отлично, — отвѣчаетъ несъ, — такъ хорошо, что не житье, а просто масленица. Чѣмъ же мнѣ тебя потчевать? чѣмъ угощать? Идемъ въ избу. Хозяева-то у меня загуляли, такъ ты забейся подъ печь. А я тебѣ и буду туда подавать все, что подъ лапу попадется.
Друзья забрались въ избу, а песъ, видя, что всѣ перепились, поскорѣе накормилъ и напоилъ своего гостя. Медвѣдь-то какъ выпилъ водки и охмелѣлъ. Гости-то тѣмъ временемъ пѣсни затянули, и медвѣдь ну имъ подтягивать, — ужъ собака-то уговаривала, уговаривала.
— Сиди смирно! молчи, — говорила она: — быть бѣдѣ, — но ничего сдѣлать не могла, медвѣдь такъ и реветъ.
Гости услыхали ревъ, поскорѣе подхватили колья да ну медвѣдя бить. Насилу медвѣдь вырвался да еле-еле убѣжалъ.
У этихъ же самыхъ хозяевъ жила еще кошка. Состарѣлась она, перестала мышей ловить и съ голоду начала блудить: то кринку съ молокомъ прольетъ, то сметану слижетъ. Разсердился на нее мужикъ и прогналъ ее со двора. Собака видитъ, какая бѣда приключилась съ кошкой, и пожалѣла ее. Начала она потихоньку носить ей и хлѣба и говядины и кормила ее. Хозяйка какъ-то и подкараулила ее да такъ прибила, что у собаки кости затрещали. Била, она ее, била да приговаривала:
— Не носи кошкѣ говядины, не таскай кошкѣ хлѣба!
Дня черезъ три вышла собака за ворота, а кошка лежитъ тамъ и отъ голода еле-еле шевелится.
Что съ тобой? — спрашиваетъ ее собака.
— Видишь, съ голоду околѣваю: пока кормила ты меня, тогда и сыта была.
— Я твоему горю помогу. Пойдемъ со мной.
Пошли собака съ кошкой. Приходятъ къ табуну и песъ принялся рыть землю.
— Кошка, а кошка! — спрашиваетъ собака. — Посмотри: красны у меня глаза?
— И совсѣмъ не красны.
— Ты говори, что красны.
— Ну, красны, — говоритъ кошка.
— Кошка, а кошка! посмотри-ка, шерсть на мнѣ взъерошилась?
— И вовсе не взъерошилась?
— Глупая, говори, что взъерошилась.
— Ну, взъерошилась.
— Кошка, а кошка! посмотри, поднялся хвостъ?
— Нисколько не поднялся.
— Дура, говори, что поднялся.
— Ну, поднялся!
Собака бросилась на лошадь, а лошадь ударила ее задомъ такъ, что изъ собаки и духъ вонъ.
— Вотъ теперь, — говоритъ кошка, — и глаза покраснѣли, и шерсть взъерошилась, и хвостъ поднялся. Прощай, милый песъ, видно, и мнѣ надо итти помирать.
