Жил-был в одном селе поп, толоконный лоб; у него была дочка, да такая уродилась прекрасная, что любо-дорого посмотреть. Вот и нанял поп себе батрака: детина ухарской! Живёт у попа месяц, и другой, и третий. На ту пору у богатого мужика на деревне родила баба; приехал мужик и зовёт попа крестить младенца:
— Да милости просим, батюшка, пожалуйте вместе с матушкою, не оставьте!
А поповская порода на чужое добро лакома, за чужим угощеньем обосраться рада. Вот поп запряг кобылу и уехал с попадьёй на крестины, а батрак остался дома вместе с поповною. Захотелось батраку есть, а в печи-то у попадьи было припасено два жареных поросёнка.
— Послушай, что я скажу, — стал говорить он поповне, — давай съедим этих поросят, вить попа с попадьёй дома нету!
— И то, давай!
Он сейчас достал одного поросёнка, и съели его вдвоем.
— А другого, — говорит он поповне, — давай я запрячу тебе под подол, чтоб наши не нашли, да после сами и съедим! А когда поп с попадьёй спросят про поросят — заодно скажем, что кошка съела!
— Да как же ты под подол спрячешь?
— Уж не твоё дело. Я знаю как.
— Ну, хорошо, спрячь!
Он велел ей нагнуться (встать раком), поднял подол да и давай прятать своего сырого ей в пизду.
— Ах, как хорошо ты прячешь! — говорит поповна. — Да как же я его оттуда выну?
— Ничего, помани только овсом, он и сам выйдет!
Таким манером уважил её батрак так славно, что она сразу и сделалась беременною. Стало у ней брюхо расти, стала она поминутно на двор бегать: у ней в брюхе шевелится-то ребёнок, а она думает — поросёнок. Выбежит на крыльцо, поднимет ногу, а сама сыплет на пол овёс да и манит:
— Чух, чух, чух! — авось выйдет.
Раз как-то и увидал это поп и стали с попадьёй думать.
— Ведь непременно дочь-то брюхата; давай-ка спросим у неё, с кем её лукавой стрёс?
Призвали дочку:
— Аннушка, подь сюда! Что это с тобой, отчего ты очижелела (отяжелела)?
Она смотрит в оба и молчит: что такое, думает, меня спрашивают.
— Ну, скажи же, отчего ты забрюхатела?
Поповна молчит.
— Да говори же, глупая! Отчего у тебя пузо велико?
— Ах, маменька, ведь у меня в животе поросёночек, мне его батрак засадил!
Тут поп ударил себя в лоб, кинулся за батраком, а того и след давно простыл[1].
Примечания
править- ↑ Вариант: У того попа была большая свинья. Только поп с попадьёй уехали, она и опоросилась и принесла одиннадцать поросёночков. Поповна и говорит:
— Ведь наша свинья распросталась; ах, как мне поросятинки-то захотелось!
А батрак:
— Ну, что же! Возьмём одного, заколем да и зажарим.
— Отец узнает!
— Чёрта с два! Что он поп, так и узнает! Вить свинья не равно поросится: иной раз принесёт 6, а то и 10 поросят и больше!
Вот взяли они одного поросёнка, закололи, ошпарили, положили на противень и поставили в печь да и начадили на всю избу. Только сжарился поросёнок, смотрят — а чёрт попа несёт! Что делать? Куда девать поросёнка?
— Просунь голову в окно, — говорит поповне батрак, — да смотри, далеко ли отец, а я стану прятать поросёнка.
Она высунулась в окно, а батрак бросил поросёнка под рогожу, сам скинул портки и заворотил поповне платье.
— Что ты делаешь?
— Я туда поросёнка схороню. Никто не найдёт.
Да как запихнул ей, ажно она заохала:
— Ах, как больно! Никак до крови?
— Терпи, уж как-нибудь я его спрячу!
Приехал поп.
— Что у вас чад в избе-то?
— Должно быть, в печи была головёшка, — говорит батрак, — ишь, и дочка-то ваша угорела, вся из лица переменилась.
С того самого часа забрюхатела поповна. Стал шевелиться у ней в брюхе ребёнок, она и говорит батраку:
— Знаешь что? Ведь тот поросёнок, что тогда ты схоронил во мне, у меня в брюхе ожил!
— И впрямь?
— Ей-Богу! Так и шевелится.
— Ну, его пирогом можно вымануть.
Вот поповна взяла конец пирога, пошла в сарай к телеге, подняла левую ногу на колесо и кричит:
— Чух, чух, чух!..