Русскія Письма о счастливой жизни по ея возрастамъ. Сочиненіе Иродіона Вѣтринскаго. Санктпетербургъ. Изданіе книгопродавцевъ братьевъ Ильи и Степана Лоскутовыхъ 1848. Въ тип. И. Фишона. Въ 16-ю д.л. 173 стр.
Г. Вѣтринскій очень-удачно избралъ эпиграфомъ для своего сочиненія неудачный переводъ оды Горація (кн. II, Ода XIII):
Счастливъ и малымъ тотъ, при чьей трапезѣ скромной,
Солонка свѣтлая, отцовская блеститъ,
Чей сонъ и легкій, и спокойный,
Отъ низкой прихоти и страха не бѣжитъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Будь настоящимъ ты доволенъ, а что будетъ,
Заботами о томъ себя но сокрушай,
И горесть радостной улыбкой умѣряй.
Эпиграфъ очень-удачный, говоримъ мы: потому-что вслѣдъ за нимъ, въ предисловіи, авторъ высказываетъ искреннее убѣжденіе, совершенно противное поэтической скромности Горація;
«Кто дорожитъ своимъ и близкимъ къ своему сердцу (свое не близко…) счастьемъ, тотъ, надѣюсь прочтетъ мои письма и согласится съ моимъ образомъ мыслей»!..
Такимъ образомъ человѣкъ, рѣшившій ея вкусить плода наблюденій г-на Вѣтринскаго надъ жизнью (такъ называетъ самъ авторъ свое произведеніе), на первыхъ страницахъ, сличивъ эпиграфъ съ предисловіемъ, узнаёть, что отъ этого плода онъ сытъ не будетъ… сообразитъ и еще кое-что на счетъ дерева, на которомъ растутъ такіе разнородные плоды… но объ этомъ послѣ.
Дѣйствительно, насытиться, удовлетвориться плодомъ наблюдательности автора «Русскихъ Писемъ» невозможно и тому, кто прежде, независимо отъ внушеній г. Вѣтринскаго, въ-слѣдствіе другихъ какихъ-нибудь благопріятныхъ обстоятельствъ, привыкъ довольствоваться даже меньшимъ, нежели скромная трапеза, свѣтлая отцовская солонка, сонъ невозмутимый ни низкою прихотью, ни страхомъ, — невозможно: во первыхъ, потому-что факты, собранные авторомъ, ничего не доказываютъ, или по-крайней-мѣрѣ не имѣютъ никакого отношенія къ тѣмъ сужденіямъ, въ подтвержденіе которыхъ они приводятся; во-вторыхъ, потому-что въ самыхъ сужденіяхъ автора о счастливой жизни господствуетъ такое разногласіе, что самый находчивы и читатель едва-ли успѣетъ выбрать изъ нихъ два или три такія, которыя бы не исключали другъ друга, не противоречили одно другому…
«Генрихъ III, побѣдитель при Жарнанѣ (говоритъ г. Вѣтринскій), не могъ оставаться къ комнатѣ, гдѣ была кошка; храбрый герцогъ Эпернонъ трепеталъ при видѣ кролика; славный канцлеръ Баконъ падалъ въ обморокъ при лунномъ затмѣнія; ученый Іосифъ Скалигеръ приходилъ въ ужасъ, когда подавали крессалатъ; королева Марія Медичи, въ цвѣтѣ лѣтъ своихъ, и вопреки склонностямъ своего пола, не могла терпѣть запаха розъ» и т. д.
Изъ такихъ фактовъ, очевидно, можно вывести одно заключеніе — что кошки, кролики, лунное затмѣніе, крессалатъ и розы не имѣютъ никакого отношенія къ вопросу о счастливой жизни. Но авторъ «Писемъ» надѣется, что всѣ согласятся съ его мнѣніемъ, будто изъ приведенныхъ примѣровъ и видно, какъ непрочно здѣсь наше счастье, и съ какою внимательною осторожностью должно беречь здоровье «дѣтей»… и что, слѣдовательно, если бы кто доказалъ, что Генрихъ III оставался въ комнатѣ съ кошкой, герцогъ Эпернонъ не трепеталъ при видѣ кролика, Бэкоеъ не падалъ въ обморокъ при лунномъ затмѣніи, а Скалигеръ не приходилъ въ ужасъ отъ крессалата, то и непрочность счастья на землѣ, и необходимость беречь здоровье дѣтей подверглись бы сомнѣнію…
Чтобъ доказать, какъ необходимо доставлять дѣтямъ пользоваться весеннимъ и лѣтнимъ воздухомъ, при благотворномъ сіяніи солнца", авторъ съ свойственною ему находчивостью, разсказываетъ, для невѣрующихъ, слѣдующій несомнѣнный фактъ:
«Проведши нѣсколько лѣтъ въ пріятномъ, тепломъ климатѣ Новороссійскаго края, я (говоритъ онъ) имѣлъ случай испытать надъ собою и моею подругою удивительное вліяніе солнечной теплоты на поправленіе здоровья. Подверженный въ С. Петербургѣ частымъ припадкамъ лихорадки, которая съ самаго дѣтства оставили во мнѣ глубоко свой корень (!), равно и припадкамъ геморроидальнымъ, я очень рѣдко чувствовалъ возобновленіе сихъ припадковъ въ новороссійскомъ климатѣ; а жена моя исцѣлилась отъ своихъ недуговъ единственно прогулкою въ ясную, теплую погоду, весною и лѣтомъ, совсѣмъ не прибѣгая къ пособіямъ медицины.»
Такое всегда и вездѣ благодѣтельное вліяніе имѣетъ на дѣтей благотворное сіяніе солнца!.. Впрочемъ, въ-отношеніи этого вліянія многіе, можетъ быть, повѣрили бы автору на? слово, безъ доказательствъ. Гораздо важнѣе постороннее руководство при рѣшеніи вопроса, напр. о томъ, всѣ ли люди способны сдѣлаться добрыми или родятся и такіе, которымъ, что-называется, на роду на писано быть злыми, и какое въ этомъ отношенія имѣютъ значеніе воспитаніе и образованіе? Г. Вѣтринскій надѣется, что каждый, желающій быть счастливымъ, согласится съ нимъ, что «добродѣтель или добрый характеръ, также какъ и геній наукою отнюдь не пріобрѣтается, но есть чистый даръ природы: что этотъ талантъ можно только у множить двумя, пятью или даже десятью (но не болѣе?) талантами, при тщательномъ воздѣлываніи духовнаго нашего вертограда. Но ежели грунтъ этого сада безплоденъ, то всѣ заботы о его воздѣланіи останутся напрасными, и онъ, рано или поздно, вмѣсто плодовъ, принесетъ одно терніе и волчецъ».
«Доказательствомъ сему (говоритъ г. Вѣтринскій), Исторія всего человѣчества и въ особенности (?) Исторія древняго Рима. Сколько было во времена римской республики и Имперіи обманутыхъ надеждъ на притворныя доблести ея властителей и слѣдовательно на счастіе Римскаго народа, повелѣвавшаго вселенной! Силла, Тиверій, Каллигула и Неронъ, державшіе міръ въ оковахъ нестерпимаго рабства, и несдержанный гербъ свой (!) запятнавшіе клеймомъ вѣчнаго позора на нетлѣнныхъ страницахъ Исторіи, ясно доказали потомству, что ни царственное происхожденіе, ни высокіе примѣры предковъ, ни мудрые уроки воспитанія, во могутъ сдѣлать человѣкомъ того, кто родился чудовищемъ…»
Авторъ не объясняетъ, какимъ образомъ дошелъ онъ до заключенія, что Сила, Тиверій, Кали гула и Неронъ родились именно чудовищами, а не въ-слѣдствіи другихъ какихъ причинъ сдѣлались чудовищами. Да и самое удачное объясненіе закона безполезности воспитанія въ-отношеніи не одаренныхъ талантомъ добродѣтели, привело бы насъ… развѣ къ тому же выводу, до котораго мы дошли чрезъ сличеніе эпиграфа книги съ предисловіемъ, т. е. къ заключенію, что древо нѣкоторыхъ наблюденій г. Вѣтринскаго надъ жизнью приноситъ самые разнородные идолы — потому-что приведенныя нами съ 18 страницы «Русскихъ Писемъ» слова автора прямо противоречатъ тому, что говоритъ онъ о воспитаніи на 17 страницѣ:
«Утвердить добрый характеръ дитяти въ добрѣ, а дурной и наклонный ко злу направить и расположить къ правиламъ добродѣтели, сообразно призванію питомца, — вотъ великая тайна воспитанія.»
Конечно, всмотрѣвшись ближе въ эту фразу, и въ ней вы замѣтите противорѣчіе или недоразумѣніе: какимъ образомъ слѣдуетъ направлять къ правиламъ добродѣтели наклонный отъ природы ко злу характеръ дитяти, сообразно призванію, питомца?.. Но это уже подробности; можетъ-быть, г. Вѣтринскій имѣлъ въ виду какого-нибудь извѣстнаго ему образцоваго питомца; можетъ-быть, это не до разумѣніе грамматическое, на которое не слѣдуетъ обращать вниманіе тамъ, гдѣ дѣло идетъ о счастіи человѣческаго рода…
А счастіе человѣческаго рода состоитъ… Но къ которой именно страницѣ «Русскихъ Писемъ» обратиться за рѣшеніемъ этого вопроса?.. Чаще всего г. Вѣтринскій говоритъ объ умѣренности, о золотой срединѣ между двумя крайностями, и, однакожь, счастьемъ называетъ только довольство. «Всѣми любимъ, доволенъ самъ собою, и слѣдовательно, счастливъ» (стр. 15); а кто доволенъ, тотъ счастливъ (стр. 21) и т. п. Главный врагъ людскаго счастья, по мнѣнію г. Вѣтринскаго — шумъ свѣта, мірская суета, "особливо въ нашъ просвѣщенный "вѣкъ, такъ жадно гоняющійся за «суетнымъ блескомъ, роскошью и шумными увеселеніями» (стр. Впрочемъ, справедливость требуетъ сказать, что для всѣхъ этихъ противорѣчащихъ одно другому мнѣній нѣсколько внимательный читатель найдетъ въ тѣхъ же «Русскихъ Письмахъ» самое рѣзкое опроверженіе, часто даже не перевертывая страницы. Намъ остается отъ искать исходный пунктъ, начальную причину такаго необыкновеннаго сочетанія идей, объяснить этотъ странный психологическій фактъ, разсмотрѣть корень дерева, о плодахъ котораго говоритъ г. Вѣтринскій въ предисловіи.
Но въ томъ же предисловіи сочинитель объясняетъ, что «побужденіемъ къ Русскимъ письмамъ было-истинное желаніе добра всѣмъ и каждому», и чувство признательности обязываетъ насъ ограничиться скромнымъ вопросомъ: что было бы, если бъ всѣ желающіе общаго блага, слѣдуя примѣру г. Вѣтринскаго, начали писать письма о счастіи?.. Вопросъ о счастіи совсѣмъ но такъ простъ, чтобъ его можно было рѣшить на основаніи нѣкоторыхъ наблюденій надъ жизнію, почерпнутыхъ на-удачу изъ «Исторіи Фридриха Великаго», «Записокъ Крекшина», «Курса Всеобщей Исторіи Кайданова» и т. п. Это вопросъ мудренный, обширный — вопросъ той науки, которая, послѣ паденія Гегеля, еще не имѣла достойныхъ представителей. И если г. Вѣтринскій хотѣлъ «Русскими Письмами» выполнить ощутительный въ нашей литературѣ недостатокъ философскихъ сочиненіи, то едва-ли не ошибся: съ его запасомъ философскихъ данныхъ можно было писать обыкновенныя письма къ родственникамъ, испытаннымъ друзьямъ и знакомымъ, которые, можетъ-быть, нашли бы удовольствіе въ объясненіяхъ съ нимъ насчетъ разнаго рода недоразумѣній.