І. править
Кавказско-черноморское побережье мы знаемъ по курортнымъ мѣстамъ и посадамъ Туапсе, Сочи, Гагры и проч., но не знаемъ трудовыхъ центровъ побережья, не знаемъ, какъ живетъ поселенный русскій народъ — и въ чемъ его будущее?
Побережье пережило культуры: греческую, римскую, черкесскую и въ настоящее время переживаетъ русскую. Еще въ глубокой древности побережье считалось лакомымъ кусочкомъ для народовъ, страной не только пріятной по климату и роскошной растительности для дачнаго пребыванія изнѣженныхъ патриціевъ, но и страной богатой и сильной по производительности и всякимъ естественнымъ богатствамъ. Сколько остатковъ прежняго, отжитаго величія, слѣдовъ заселенности и жизни осталось и теперь еще!..
Но приступимъ къ русской общинѣ и культурѣ.
Мѣстная война кончилась. Кавказъ, а вмѣстѣ съ нимъ и побережье покорены русскими. Черкесы ушли въ Турцію, оставшіеся переселены въ кубанскія степи подъ надзоръ казаковъ. Покончили свою культуру горцы, и съ 60-хъ годовъ побережье начало заселяться русскими. Интересны первые шаги поселенцевъ въ странѣ для нихъ новой, въ совершенно незнакомыхъ условіяхъ. Они не имѣли понятія о мѣстахъ, куда ѣхали, одни неволею, другіе охотою, не знали, какъ и тѣ, которые ихъ посылали, какъ не знаютъ до сихъ поръ мѣстъ тѣ, «кому вѣдать надлежитъ». Первые поселенцы были казаки-степняки тогда упраздненнаго шапсугскаго батальона, переведеннаго въ гражданское состояніе. Положеніе 18-го октября 1870 года предоставляло огромныя льготы для поселившихся: при общинномъ земельномъ устройствѣ на каждую душу мужского пола, родившуюся до 1870 г., полагалось въ юрту[1] по 20 десятинъ, кромѣ одной десятины, отведенной въ полную ихъ собственность (§ 55); общинная же земля была отрѣзана на правахъ крестьянъ-собственниковъ. Въ теченіе 15-ти-лѣтняго срока, считая съ 10-го марта 1866 года, поселенцы освобождались отъ воинскаго постоя, отъ всякихъ гербовыхъ и канцелярскихъ пошлинъ, торговать могли по однимъ льготнымъ свидѣтельствамъ безъ платежа пошлинъ, могли устраивать фабрики и заводы, не подвергаясь никакимъ денежнымъ сборамъ въ казну, и наконецъ освобождались отъ платежа податей и отправленія денежной и натуральной повинности.
Вотъ какими льготами пользовались въ новомъ, благодатномъ краѣ первые поселенцы-казаки, которыхъ, если они шли охотою, надѣляли кромѣ всего еще десятидесятинными «потомственными» (въ частную собственность) участками. Но этихъ охотниковъ, какъ видно изъ нарѣзаннаго числа участковъ, было не особенно много — пришлось селить силою, причемъ не пренебрегали порочными по приговорамъ столичныхъ обществъ членами. Такимъ образомъ организовалось 12 большихъ станицъ съ двумя поселками.
Впрочемъ, заселеніе или, вѣрнѣе, раздача земель производилась не только простымъ казакамъ, но и офицерамъ упраздненнаго шапсугскаго батальона, которые получили безплатно въ полную собственность участки земли: штабъ-офицеры по 400, а оберъ-офицеры по 200 десятинъ. Полковники и генералы верстались по 1.000 десятинъ. Но всѣ эти крупные землевладѣльцы рѣшительно никакой сельскохозяйственной дѣятельности не проявили; нѣкоторые продали задешево жалованныя земли, а другіе, повидимому, ждутъ цѣнъ и владѣютъ огромными лѣсными и береговыми площадями земель, не имѣя на нихъ не только какого-нибудь хозяйства, но даже турлучной хаты для сторожа, ибо эти вельможи предоставляютъ охрану своихъ владѣній мѣстнымъ лавочникамъ, платя имъ по 100 и даже по 50 руб. жалованья въ годъ.
Мнѣ приходилось дѣлать десятки верстъ пѣшкомъ по берегу моря. Идешь, идешь — скалы да лѣсъ, и нѣтъ ни жилья, ни человѣка. Потомъ спросишь: — Чьи эти земли? — «Такого-то генерала или князя!» — Отчего же пустуютъ такія прекрасныя береговыя угодья? — «Да такъ, — отвѣчаютъ мѣстные жители: — прежде греки потихоньку табакомъ занимались, а теперь никого нѣтъ!..» Не мало земель принадлежитъ министерству государственныхъ имуществъ: въ горахъ такія земли тоже пустынны, а по берегу нарѣзаны культурные участки въ размѣрѣ около 10 и болѣе десятинъ, сдаваемые на льготныхъ условіяхъ частнымъ лицамъ подъ высшія культуры. Но слабо прививается и двигается эта высшая культура, вслѣдствіе отсутствія дорогъ и, потому, дороговизны на самые необходимые предметы потребленія и строительные и другіе матеріалы. Морской путь почти не эксплоатируется для сельскохозяйственныхъ потребностей, пароходы идутъ мимо селеній и культурныхъ участковъ и, точно издѣваясь надъ несчастными хозяевами, идутъ близко, въ какой-нибудь верстѣ отъ берега! Кромѣ того, дорогъ перпендикулярныхъ новороссійско-сухумскому шоссе нѣтъ, хотя прежде, при черкесахъ, таковыя были и содержались въ прочномъ порядкѣ. Я лично въ горахъ на охотѣ находилъ совершенно сохранившіеся каменные мосты, которые такъ заросли, что нельзя и подозрѣвать было о ихъ существованіи, еслибы не старый, мѣстный охотникъ, который мнѣ указалъ эти мосты въ непроходимой теперь горной глуши. Вообще, черкесы свои многочисленныя горныя дороги содержали хорошо, объ источникахъ заботились чрезвычайно и лѣсоистребленіемъ не занимались. Русскіе первые поселенцы не только не поддержали черкесской культуры, для нихъ полезной и прямо необходимой, но уничтожили даже слѣды жилищъ и дорогъ непріятеля.
Что же дѣлали на первыхъ порахъ поселенцы? Первые четыре года — ничего. Высадили ихъ по береговымъ «щелямъ», указали имъ «рукой» земли и, прибавивъ, что все это — ваше, живите, молъ, работайте и будетъ вамъ хорошо! Ни указаній, ни совѣтовъ, о какихъ бы то ни было инструкторахъ не было ни рѣчи, «ни думки». Съ ними вмѣстѣ поселились священники и фельдшера, да еще начальники изъ бывшихъ офицеровъ. Кругомъ — горы, дремучій лѣсъ и море, все незнакомыя картины для степняковъ. Что имъ дѣлать? Стали они «робить» хаты и балаганы по низменностямъ около рѣчекъ, гдѣ никогда не селились черкесы, занимая жилищами своими возвышенности надъ низинами, въ которыхъ они разводили сады и разрабатывали поля. Русскіе, напротивъ, поставили хаты въ самыхъ низкихъ мѣстахъ, ниже даже уровня моря, и, разумѣется, en masse заболѣли лихорадками. Священники и фельдшера пригодились, дѣйствительно, очень скоро: одни лечили, другіе хоронили, ибо лихорадки при такихъ условіяхъ выражались осложненіями, которыя вели въ могилу. «Много насъ тогда перемерло, охъ, много!» — разсказывали мнѣ оставшіеся въ живыхъ поселенцы. — «Повѣрите ли, бывало, всѣ лежимъ, подняться нѣтъ силъ и воды некому подать… Что дѣтей похоронили, — такъ и валились ребята!.. Послѣ — ничего, обтерпѣлись!»
Но я долженъ прибавить, что и теперь отъ лихорадокъ страдаютъ главнымъ образомъ первые поселенцы, старожилы, которыхъ усадьбы находятся въ ямахъ, между возвышенностями, среди густой, непроходимой чащи фруктовыхъ деревьевъ и непремѣнно около рѣчки. Кое-гдѣ еще оставались черкесы, которые уводили скотъ у переселенцевъ. На первыхъ порахъ бывшимъ казакамъ пришлось обороняться отъ горцевъ, имѣть съ ними враждебныя столкновенія въ горахъ, разыскивать еще существовавшіе аулы. Вотъ во время этихъ экспедицій поселенцы находили нѣкоторые запасы зерна, оставленные невольными эмигрантами-горцами, и цвѣтущіе, великолѣпные фруктовые ихъ сады.
— Что было фруктовъ, — разсказывали мнѣ старожилы, — и, Боже мой! По 25 пудовъ и болѣе яблокъ и бергамотъ съ дерева брали… Некуда фруктовъ было дѣвать!.. Возить стали въ городъ… Это, впрочемъ, послѣ, когда провіантъ перестали выдавать.
Первые поселенцы въ теченіе четырехъ лѣтъ получали солдатскій паекъ по 1 п. 32 ф. муки и по 8 1/2 фунтовъ крупы на человѣка, причемъ полный паекъ считался отъ семилѣтняго возраста, а до тѣхъ поръ дѣти все-таки получали полъ-пая. Для перевозки изъ Кубанской области многочисленнаго провіанта въ построенные склады была организована береговая флотилія на казенныя средства, существующая и понынѣ на ту же субсидію, но рѣшительно ничего для населенія не работающая, а служащая интересамъ богатѣйшаго акціонернаго «Русскаго Общества пароходства и торговли», очень извѣстнаго, какъ въ текущей прессѣ, такъ и мѣстнымъ береговымъ жителямъ Чернаго моря, своими отрицательными отношеніями. Другими словами, это Общество существуетъ исключительно для своихъ акціонеровъ, ихъ интересовъ, но не для развитія края, причемъ оно — монопольное.
Итакъ, поселенцы были обезпечены мукой, крупой, превосходными фруктами и рыбой, въ изобиліи живущей въ морѣ и рѣчкахъ.
— Я былъ грамотный, — разсказывалъ мнѣ казакъ-переселенецъ, завѣдывающій раздачей провіанта въ одной изъ станицъ, и потому былъ назначенъ по выдачѣ пайковъ. Дѣла было много… разные счеты и разсчеты… Бывало, въ семьѣ родится хлопецъ, сейчасъ же его батько бѣжитъ ко мнѣ: «Пиши, — говоритъ, — вноси въ списки ѣдока!» — дня, вѣдь, не пропуститъ, бісовъ сынъ!
— А что, хватало пайковъ? не голодали поселенцы?..
— И, что вы!.. не тільки хватало, оставалось дюже… Скільки тѣхъ пайковъ пропивалось… Квитки можно было мѣнять на что угодно, въ магазинѣ всякаго товара было!.. горілка тоже!!..
— А что, отъ лихорадки въ вашей станицѣ добре помирали?
— Изъ 888 человѣкъ въ нашей станицѣ за два, кажется, года померло около 200 человѣкъ. Это взрослыхъ, а дѣтей — пропасть!..
— Много садовъ оставили черкесы?
— Много… хо-оррошіе сады… Если бы не порубили, и по сіе время фруктовъ хватило бы на всѣхъ!.. Теперь пооставалось мало, которые послѣ запрета…
— Зачѣмъ же было рубить фруктовыя деревья, когда кругомъ лѣса сколько угодно!?
— Зачѣмъ?! — усмѣхаясь, отвѣчалъ мнѣ старожилъ. — А затѣмъ, что не хотѣлось «лѣзти» на дерево, чтобы сымать фрухты; а срубилъ, значитъ и собралъ съ лежачаго дерева прямо на фуру, да и айда!.. Многіе такъ дѣлали!.. Послѣ, когда перестала казна паекъ выдавать, когда на свои средства кормиться стали, вотъ тогда и взялись за умъ, и запретъ положили, и штрафъ…
— Какой запретъ?
— Мірской!.. — приговоръ, значитъ! Всѣ черкесскіе, какіе ближніе, сады по дворамъ надѣльнымъ подѣлили, и кто у кого фрухту чужую сниметъ, съ того 10 р. въ общество штрафъ… Еще бы, когда послѣ казеннаго пайка насъ черкесская фрухта кормить стала, и мы стали ее беречь!
— Какимъ же это образомъ?
— Очень просто! Стали возить, да и теперь возимъ яблоки и бергамоты въ Екатеринодаръ и мѣняемъ на муку, пудъ на пудъ выходитъ… Когда на фрухту урожай, мы всегда съ хлѣбомъ, который у насъ въ лавкахъ продается по 1 р. 60 к. пудъ… А какой хлѣбъ? сами видѣли!..
— Да, мука не важная! — согласился я.
— Вотъ изъ-за хлѣба-то мы и бьемся, и вспоминаемъ наши кубанскія степи. Въ горахъ пшеница если и родитъ, — то мышь ее поѣстъ, то ливнемъ весной снесетъ… Трудно надѣяться на здѣшніе урожаи хлѣба!..
— А хлѣбъ всѣ сѣютъ?
— А какъ же!?.. извѣстно, — всѣ жители…
— А сады не разводятъ?
— Мало кто!.. Почти можно сказать, что этимъ не занимаются.
Считаю нелишнимъ для характеристики первыхъ поселенцевъ-казаковъ привести довольно оригинальный фактъ. Когда наступило время поселенцамъ стать на свои хозяйскія ноги, когда пришла пора окончанія выдачи казенной помощи натурой, то остроумные казаки заявили по начальству, что пшеница на горной землѣ совершенно не родитъ, а имъ безъ хлѣба жить невозможно. Тогда посланъ былъ чиновникъ, при которомъ поселенцы должны были посѣять выданную имъ пшеницу. Что же они сдѣлали?.. Предварительно обварили зерно въ кипяткѣ, а затѣмъ посѣяли. Пшеница, конечно, не родила, что имъ дало возможность еще годъ прожить на казенныхъ хлѣбахъ, хотя ихъ хитроумная продѣлка была узнана властями впослѣдствіи. Съ тѣхъ поръ началась самостоятельная жизнь первыхъ поселенцевъ, жизнь, по правдѣ сказать, трудная, безъ дорогъ, безъ близкихъ рынковъ; выручали одни только черкесскіе фрукты, когда по осени поселенскія фуры изъ новороссійскаго (нынѣшняго) округа тянулись въ Новороссійскъ, а изъ туапсинскаго въ Екатеринодаръ черезъ горные перевалы по труднымъ дорогамъ.
Такъ прошло время до проведенія такъ называемаго голоднаго шоссе (отъ Новороссійска до Сухума) въ 1891 году и до прибытія изъ Россіи новыхъ поселенцевъ, которые извѣстны на побережьѣ подъ именемъ новоселовъ. Еще черноморская губернія не организовалась, и побережье принадлежало къ Кубанской области, какъ черноморскій округъ. Губернія же объявилась только въ 1896 году. Въ то время были назначены попечители, изъ которыхъ проявилъ нѣкоторую дѣятельность М. Ф. Пенчулъ. Онъ разъѣзжалъ по станицамъ, раздавалъ для посадки деревья, но, къ сожалѣнію, изъ этого почти ничего не вышло, — поселяне расчищали лѣсъ и сѣяли пшеницу. Фруктовыя деревья садили немногіе, хотя самые тонкіе французскіе сорта принимались и шли прекрасно безъ всякаго со стороны поселенцевъ ухода.
II. править
Конецъ 80-хъ и начало 90-хъ годовъ ознаменовались приливомъ новыхъ поселенцевъ, которыхъ при самомъ ихъ первомъ появленіи принимали въ свое общество старые жители по приговорамъ, взимая съ каждой семьи по 25 рублей. Затѣмъ мѣстное начальство селило пришлыхъ изъ Россіи людей по приказу, селило въ тѣ же станицы казаковъ-старожиловъ.
Но эти новые поселенцы селились уже на другихъ условіяхъ, а именно на основаніи «Положенія», Высочайше утвержденнаго, 10 марта 1866 года, причемъ надѣлъ производился не на душу, а на дворъ или семью по 30 десятинъ болѣе или менѣе удобной земли, какъ пахотной, такъ и сѣнокосной. Но этихъ подворныхъ надѣловъ новоселамъ не отрѣзали, а они, поступивъ въ общество, получали одну, двѣ десятины подъ расчистку земли изъ-подъ лѣса. Прежде чѣмъ обдѣлать землю подъ пашни, нужно было корчевать лѣсъ, а корчевка въ горахъ — трудная, ибо на побережьѣ крѣпка и почва, и растительность.
Новоселамъ подъ ихъ усадебныя мѣста обществомъ указывалась земля въ количествѣ 800 кв. саженъ около жилищъ староселовъ. Такимъ образомъ росли станицы, застраивались, и старо- и новожилы составляли одно общество, платя одинаковыя мірскія, но различныя казенныя подати. Около этого времени начальникъ черноморскаго округа, грекъ Никифораки, выписывалъ изъ Малой Азіи и селилъ на побережьѣ грековъ, какъ и русскихъ новоселовъ, на основаніи «Положенія» 10 марта 1866 г. Кромѣ грековъ, въ половинѣ 80-хъ годовъ были поселены чехи, поляки и эстонцы. Послѣдніе, надѣленные также тридцатидесятинными надѣлами на семью, были поселены отдѣльно, составляя самостоятельныя земледѣльческія колоніи, но также на условіяхъ общиннаго землевладѣнія.
Чтобы лучше уяснить читателю характеръ русской общины на побережьѣ, я возьму одну изъ большихъ станицъ туапсинскаго округа, которую я изучилъ детально. Тогда легко понять ту земельную неурядицу, которая ведетъ русскую культуру на побережьѣ къ отрицательнымъ результатамъ и при которой немыслимо ждать производительнаго труда и болѣе или менѣе стройнаго хозяйства, согласно мѣстнымъ почвеннымъ и климатическимъ условіямъ.
Станица или селеніе, которое я теперь буду описывать, большое — болѣе 200 дворовъ, — съ населеніемъ вмѣстѣ съ иногородными насчитываетъ болѣе 1.400 душъ обоего пола, причемъ старожиловъ 548 душъ, а новожиловъ 730 душъ, остальное число жителей приходится на посторонній общинѣ элементъ: на дачниковъ, рабочихъ, духовенство, полицію, лавочниковъ и проч. Какъ я уже упоминалъ, старожилы живутъ въ самыхъ низкихъ мѣстахъ станицы, новожилы — ближе къ морю, тоже около рѣчки; лишь нѣкоторые изъ нихъ поставили хаты по возвышеннымъ мѣстамъ, гдѣ сравнительно сухо и видъ на море великолѣпный, чѣмъ, впрочемъ, интересуется развѣ рѣдкій житель селенія. Степняки не любятъ моря и горъ, причемъ расчищенныя въ горахъ мѣста подъ посѣвы они называютъ степью.
— Гдѣ твой батько! — спросишь мальца около хаты.
— На степу! — отвѣчаетъ малый или жена поселянина.
Вокругъ старожильскихъ хатъ растутъ сильныя черкесскія яблони и груши, которыя такъ разрослись, что переплетаются вѣтвями другъ съ другомъ; нѣкоторыя вѣтви засохли, но хозяева не обрѣзаютъ ихъ и фруктовыхъ деревьевъ не окапываютъ. Но удивительно: растутъ и даютъ изобильные урожаи прекрасныхъ плодовъ эти полудикія черкесскія деревья. Изрѣдка встрѣтится груша французскаго происхожденія, тоже урожайная безъ ухода. Откуда? Раздавалъ попечитель Пенчулъ, посадили и растетъ, и «рясно» даетъ плоды! Однимъ словомъ, при самомъ бѣгломъ осмотрѣ совершенно ясно, что сама природа создала это мѣсто для высшихъ культуръ плодоводства и виноградарства, но поселяне совершенно глухи къ этому и многолѣтними культурами не занимаются, сосредоточивъ всѣ свои интересы «въ степи», гдѣ пшеница и ихъ баштаны. Вы не думайте, что это происходитъ отъ невѣжества и ихъ полнаго непониманія собственныхъ интересовъ; нѣтъ, здѣсь другія причины, исключительно земельныя, о которыхъ будетъ рѣчь впереди.
Итакъ, разнородная, разнохарактерная община работаетъ «на степи», высшими культурами не занимается. Какъ же распредѣлены ихъ земли? участками? поровну? по передѣлу? — рѣшительно никакого порядка въ этомъ общинномъ владѣніи нѣтъ, нѣтъ ничего похожаго на великорусское равненіе общинное, и нѣтъ ничего хоть сколько-нибудь похожаго на земельную справедливость.
Старожилы владѣютъ участками большею частью близкими къ селенію, хотя таковые имѣются и у новожиловъ, пришедшихъ раньше: такъ что старо- и новожилы «въ степи» владѣютъ смежно, да и тамъ дальше вмѣстѣ съ новожилами работаютъ и старожилы, однимъ словомъ, владѣніе землей мірской — смѣшанное, безъ раздѣленія старыхъ поселенцевъ отъ новыхъ. Конечно, у всякаго старожила въ юрту имѣется участокъ, у одного по размѣрамъ больше, у другого меньше; владѣетъ каждый тѣмъ количествомъ, которое онъ занялъ и расчистилъ изъ подъ лѣса, когда земли было много вольной и когда новожиловъ было немного или они еще вовсе не приходили. Такимъ образомъ, у одного въ пользованіи 5 десятинъ, у другого — 10 и болѣе, а у третьяго — 3 и даже одна десятина. Это у старожиловъ. А у новожиловъ и того хуже: одни имѣютъ въ пользованіи нѣсколько десятинъ, другіе съ грѣхомъ пополамъ владѣютъ по одной и по полторы десятины, а нѣкоторые, и немало такихъ, не имѣютъ вовсе надѣльной земли, хотя всѣ подати сполна платятъ наравнѣ съ пользующимися землею. Можете себѣ представить мірское согласіе въ такой общинѣ при такихъ земельныхъ условіяхъ, и если къ этому еще прибавить, что община составлялась по времени разноплеменная: членами ея и казаки-кубанцы, и крестьяне-хохлы кіевской, херсонской, черниговской губерній, и великороссы орловской, курской и др., и все это вмѣстѣ, одни съ землей, другіе безъ земли, хотя по «Положенію» всѣмъ полагается. Но что дѣлать, когда болѣе или менѣе удобные участки заняты и остаются горы высокія, да скалы, да земля каменистая (известковая), годная для виноградниковъ, но не для посѣва пшеницы.
Надо помнить, что въ горномъ побережьѣ ведется хозяйство степное, — въ этомъ-то и состоитъ хозяйственная трагикомедія, причемъ такое положеніе вещей до тѣхъ поръ будетъ составлять земельную характеристику побережья, пока будетъ существовать въ горномъ краѣ степная и притомъ смѣшанная община!
Въ общинѣ, которую я взялъ, какъ представительницу остальныхъ русскихъ селеній и притомъ безъ греческаго населенія, — что, конечно, подбавляетъ путаницы и несогласія, — въ этой общинѣ всѣхъ старожиловъ 548 душъ обоего пола и новожиловъ 730 душъ. Старожилы, какъ крестьяне собственники, съ 1881 года платятъ подати: а) земельной государственной подати и b) казеннаго земскаго (земства въ черноморской губ. нѣтъ) по 3 р. 39 к. съ надѣльной души, да мірского сбора 3 р. 49, итого 6 р. 88 к. Новожилы съ каждаго двора мірского сбора — такую же цифру 3 р. 49 к., земскаго и оброчной подати 4 р. 46 к., итого 7 р. 95 к. въ годъ. Въ это же общество входятъ двѣ небольшія колоніи чеховъ и поляковъ, о которыхъ я долженъ, спустя немного, сказать нѣсколько словъ. Колонисты поселены тоже на 30-тидесятинномъ надѣлѣ, какъ и новожилы, но податей платятъ больше: оброчной подати и земскаго сбора съ двора по 7 р. 96 к. и мірского сбора 2 р. 55 к., слѣдовательно, всего въ годъ — 10 р. 51.
Такимъ образомъ, выходитъ, что подати казенныя съ членовъ одного и того же общества берутся неравныя, и какъ это ни странно, — съ тѣхъ меньше, кто пользуется землей больше. Ошибка, конечно, была въ томъ, что старо- и новожиловъ селили въ одну общину, а нужно было ихъ выдѣлять порознь, съ нарѣзомъ на каждую по отдѣльному юрту. Немудрено, что въ такой странной, разнохарактерной общинѣ при земельныхъ притязаніяхъ и притомъ вполнѣ законныхъ, какъ со стороны старо-, такъ и новожиловъ, между ними происходятъ постоянныя несогласія рѣшительно по каждому вопросу, даже не касающемуся земельныхъ надѣловъ, ибо неравенство въ пользованіи послѣднихъ составляетъ тотъ тяжелый кошмаръ, который всегда виситъ надъ русской общиной на побережьѣ. Раздѣлить ихъ теперь на два юрта, разрубить пополамъ это хотя и нелѣпое, но живое тѣло, врядъ ли цѣлесообразно, но дѣлать все-таки что-нибудь нужно: такую общину оставлять на побережьѣ нельзя. Мѣстная администрація, повидимому, пришла къ такому же выводу, ибо въ прошедшемъ (1904) году лѣтомъ были попытки раздѣлить въ земельномъ отношеніи старожиловъ отъ новожиловъ, раздѣлить чертой на правую и лѣвую сторону: по одной сторонѣ будутъ жить и работать старо, а по другой новожилы. Попытки эти въ общемъ потерпѣли неудачу, да и въ самомъ дѣлѣ какой это раздѣлъ, который долженъ повести за собой многочисленные раздѣлы, передѣлы, обмѣны, замѣны земельными участками между всѣми членами общины, короче сказать — коренной передѣлъ всего юрта, всей земли, какъ старо, такъ и новожительской. Однѣ общины отъ такого раздѣла отказались; другія, раздѣлившись направо и налѣво (по рѣчкѣ), вступили въ еще болѣе враждебныя отношенія, нежели были прежде, стали требовать выкупа обработанныхъ участковъ, которые перешли отъ обработавшихъ къ неработавшимъ, причемъ первымъ достались участки дѣвственные, которые нужно корчевать, т. е. тянуть мочалу опять сначала! Прибавьте ко всему, что эти земельные «Монтекки и Капулетти» между собой породнились посредствомъ браковъ, что они составляютъ и будутъ составлять одинъ міръ, одинъ приходъ, что всѣ другіе, кромѣ земельныхъ, интересы у нихъ общіе, и что въ неравныхъ земельныхъ правахъ старо- и новожилы связаны между собою на всю жизнь крѣпкими узами. Не это ли удивительно?
— Какъ же вы теперь раздѣлитесь? — спрашиваю я у члена удивительной общины. — Что же? у васъ выгонъ и прогонъ будутъ общіе?
— Какое!! — отвѣтилъ общинникъ. — Разные выгоны будутъ… начистую надо раздѣлиться, потому — безъ этого нельзя намъ!..
— Какъ же раздѣлиться-то, когда участки ваши перемѣшаны, какъ въ безпорядкѣ шашки, — говорю я. — Вотъ у тебя обработанный участокъ, а ты получишь хмирѣчье[2]!..
— Пускай! — отвѣчаетъ мой собесѣдникъ съ отчаяніемъ. — Пускай, лишь бы мой участокъ былъ, какой онъ ни на есть… Я бы, можетъ, фрукты тамъ посадилъ, или виноградъ, когда земля подъ хлѣбъ не годится… Раздѣлиться надо… Сколько годовъ ждемъ земли своей!..
Это говорилъ мнѣ новожилъ. Теперь послушаемъ, что говоритъ старожилъ.
— У меня участокъ — какъ-разъ для сада… хорошій былъ бы садъ, о, какой хорошій, и я охотникъ заняться бы имъ, не для себя, а для дѣтей выростилъ бы… Какой участокъ! и отъ нордъ-оста защищенный, а вотъ приходится картофель, кукурузу садить!..
— Почему?
— Какъ почему? — отвѣтилъ онъ съ удивленіемъ. — При раздѣлѣ, можетъ, мой участокъ отойдетъ къ другому, которому и садикъ мой достанется… Это не дѣло!.. Еслибы семьѣ моей пошелъ, тогда отчего не постараться!..
— Стало-быть вы желали бы, чтобы вашъ юртовой участокъ поступилъ въ вашу полную собственность, и но смерти вашей перешелъ бы къ дѣтямъ по наслѣдству?..
Старикъ совсѣмъ оживился.
— Еще бы не желать!.. Тогда все, и садикъ, и виноградничекъ, все можно обладить… Пускай десять, хоть пять десятинъ удобной земли, остальная будетъ неудобная, но своя, собственная, тогда — совсѣмъ другое дѣло!..
Другой, третій, четвертый старожители говорятъ то же, однимъ словомъ, такъ: «Пусть отдадутъ намъ по двадцати десятинъ ровной земли, удобной и неудобной вмѣстѣ, пусть нарѣжутъ двадцатидесятинные участки — мы сами раздѣлимъ, сами и подъ выпасъ, и подъ прогоны отведемъ, и больше намъ ничего не нужно!.. А теперь сами знаете, какое можетъ быть хозяйство?!.. Самое невѣрное… Вотъ, еслибы не нагнали къ намъ этихъ новожителей… тогда — еще бы!»… Но уже при послѣднихъ словахъ тонъ благодушнаго мечтателя быстро, при одномъ имени новожителя, переходитъ сразу въ озлобленный.
Что касается новожителей, то они гораздо сговорчивѣе первыхъ. Въ самомъ дѣлѣ, очень многіе изъ нихъ не имѣютъ ни клочка земли въ юрту и живутъ многіе годы въ ожиданіи, прирабатывая на сторонѣ, занимаясь плотничьимъ дѣломъ, пилкой лѣса и проч.
— Отчего же не похлопочешь объ участкѣ въ юрту? — спрашиваю я такого новожителя.
— Удобныхъ, говорятъ, земель нѣтъ; указываютъ, вонъ, на тѣ горы, да что я тамъ буду робить?!..
— Отчего же?.. далеко? земля негодная что-ли?..
— Да нѣтъ, земля хорошая!.. Оно, конечно, не близко… Трудная тамъ раскорчевка!..
— Стало быть и прекрасно!.. Взять и работать!..
— Ничего бы! Вода тамъ родниковая, хату можно поставить… Какой баштанъ будетъ!..
Вы слушаете и дивитесь.
— Въ чемъ же дѣло, наконецъ?!
— Раздѣлъ скоро будетъ, тогда мои труды пропадутъ даромъ… Тамъ хоть и далеко, а раскорчеванную землю всякій возьметъ… Надо правду сказать, добрая земля… и вода хорошая!
Дайте такому новоселу участокъ въ полное владѣніе, — онъ не на такой горѣ возьметъ, не посмотритъ на всю тяжесть разработки земли, онъ рукъ не положитъ, пока не вычиститъ все «хмирѣчье», не повалитъ крѣпкихъ кавказскихъ деревьевъ, пока вполнѣ не устроится на своемъ мѣстѣ. А теперь болтается, прирабатываетъ и ждетъ своего надѣла, своей земли, которая отъ него не отойдетъ и которая никакому передѣлу подлежать не будетъ. Что тогда онъ будетъ робить на своемъ участкѣ — это покажетъ будущее, покажутъ его способности и хозяйственныя соображенія, хотя степняка трудно оторвать отъ зернового хозяйства и поставить на другую культуру, но время и мѣстныя условія сдѣлаютъ свое дѣло, а въ способностяхъ русскаго человѣка природа не обидѣла. Во всякомъ случаѣ будущее крестьянскаго хозяйства на побережьѣ, въ смыслѣ прогресса и устойчивости, никоимъ образомъ не можетъ выразиться при условіи общиннаго землевладѣнія, а тѣмъ болѣе такого, которое роковымъ образомъ создалось на побережьѣ и которое на многіе, многіе годы несомнѣнно будетъ тормозить развитіе края и даже вредно отражаться на его будущемъ, что мы сейчасъ и постараемся доказать.
III. править
Мнѣ возразятъ, что чехи, поляки, эстонцы и вообще колонисты живутъ и устроились на побережьѣ недурно, и ихъ хозяйства, если не процвѣтаютъ, все-таки поставлены хорошо, — а они поселены на томъ же юртовомъ (общинномъ) «Положеніи» 10 марта 1866 года, какъ и русскіе поселенцы-новожилы.
Такъ-то оно такъ, да разница огромная. Начать съ того, что колонисты не внесли съ собой ни малѣйшаго понятія о юртовомъ землепользованіи. Они пришли; положимъ, ихъ было тридцать семей, и они получили, по «Положенію», юртъ — ровно девятьсотъ десятинъ удобной и неудобной земли. Что же они сдѣлали на первыхъ порахъ? Очень просто, — раздѣлили землю подворно, поровну, отвели подъ выпасъ, кое-что оставили подъ Общественнымъ лѣсомъ и начали работать, работать крѣпко, не покладая рукъ своихъ. Развѣ что-либо подобное сдѣлали первые поселенцы, развѣ они подѣлили между собой участки, когда земли было много? Правда, начальство ихъ кормило, о нихъ заботилось, но что изъ этого вышло?! Чехамъ отвели землю и оставили ихъ совершенно въ покоѣ, лишь бы платили подати. Дѣйствительно, за колонистами никогда не бываетъ недоимокъ, и всѣ подати они всегда вносятъ ранѣе срока, а за русскими поселенцами, старо- и новожилами, почти всегда недоимки казенныя, а изъ мірскихъ они никогда не выходятъ, и ничтожное жалованье писарю (20 рублей въ мѣсяцъ) выплачиваютъ съ натугой. Чехи культивировали землю, приноравливаясь къ мѣстнымъ условіямъ, и отлично доказали, что хозяйствовать на побережьѣ можно, да еще какъ, а русскіе устраивались да устраивались и, кромѣ вырубки лѣсовъ на продажу, ровно ни въ чемъ себя не проявили, кромѣ земельныхъ неурядицъ, а вѣдь и тѣ и другіе — въ однихъ и тѣхъ же условіяхъ; а чехи, принадлежащіе, внѣшнимъ образомъ, къ тому селенію, которое я имѣю въ виду въ этомъ очеркѣ, — даже въ худшихъ условіяхъ, ибо ихъ колоніи въ горахъ, далеко отъ моря — и виноградная культура недоступна, да и фруктовая страдаетъ отъ весеннихъ заморозковъ, а у русскихъ этого нѣтъ — все благопріятно и для виноградарства, и плодоводства.
Но послушайте, что говорилъ мнѣ чехъ одной изъ этихъ колоній.
— Мы и нѣсколько польскихъ семей пришли сюда, на побережье, изъ Австріи въ 1884 году, когда трудное житье било здѣсь; шоссе еще не было построено, дороги — плохія, хлѣба достать и за деньги было трудно!.. Пришли мы съ какими достатками?! Капиталовъ никакихъ не было, даже одёжины недоставало; кромѣ крѣпкихъ рабочихъ рукъ, да сильнаго желанія свободно хозяйствовать — ничего у насъ не было… Ну, и бѣдствовали по первоначалу, сильно бѣдствовали!.. Стали расчищать землю, пшеницу посѣяли, скотину завели, траву на сѣмена выписали, ну, дѣла и пошли — и стало теперь хорошо. Вы видѣли мое хозяйство?.. Лошади добрыя, скота довольно, все есть и денегъ сотъ семь, восемь въ запасѣ всегда найдется. Теперь табакомъ почти всѣ занимаемся — дѣло выгодное!..
— Стало-быть, здѣсь выгодно хозяйничать, землей кормиться?..
— Еще бы, — отвѣчалъ колонистъ, — и чѣмъ дальше, тѣмъ выгоднѣе будетъ.
— Отчего же русскіе плохо живутъ?
— Несогласія, земли своей не знаютъ, все дѣлятся, спорятъ… какъ это можно?! При хозяйствѣ спокойствіе нужно, надо думать, много думать! — прибавилъ серьезно колонистъ.
Дѣйствительно, колонисты — прекрасные, разумные и вполнѣ самостоятельные работники. Въ этомъ я убѣдился при подворномъ изслѣдованіи нѣкоторыхъ колоній. Они довольно скоро приспособились къ мѣстнымъ условіямъ, и хозяйство ведутъ разное: гдѣ виноградная культура, тамъ они занимаются винодѣліемъ, гдѣ фрукты родятъ, тамъ плодоводствомъ, а въ лѣсныхъ мѣстахъ — скотоводствомъ и производствомъ молочныхъ продуктовъ. На черноморскомъ побережьѣ лучше чешскаго (вообще колонистовъ, которыхъ называютъ чехами) масла не найти, также молока, сметаны и проч.
Въ селеніи русскомъ трудно найти бутылку хорошаго молока, а масла положительно нѣтъ, и немудрено — скотъ худой, заморенный, безъ всякаго ухода и постоянно на подножномъ корму. У чеховъ — наоборотъ, скотъ содержится не только хорошо, но со вниманіемъ и несомнѣннымъ знаніемъ скотоводства. Помѣщенія — просторныя, свѣтлыя, полъ деревянный — такихъ скотныхъ построекъ не имѣется ни въ одной русской станицѣ даже у самаго богатаго поселянина. Стойловое содержаніе скота въ колоніяхъ продолжается въ теченіе трехъ мѣсяцевъ, и навозъ, накопившійся въ помѣщеніяхъ, увозится на поля. Кормится во время зимняго содержанія скотъ отличнымъ сѣномъ изъ сѣянныхъ травъ клевера, люцерны.
Понятно, молочные продукты превосходны.
Кромѣ того, чехи занимаются культурой табака, который считается лучшимъ и на рынкѣ цѣнится (рубля на два пудъ) выше поселянскаго табака. Но какая разница въ количествѣ производимаго табака колонистами и русскими? Всѣхъ плантаторовъ-поселянъ въ селеніи, которое я описываю, при наличности болѣе 200 дворовъ, 19 человѣкъ, обработывающихъ подъ табакъ земли около 12 десятинъ, а первая колонія при 15 дворахъ и 15 плантаторахъ обработываетъ 11 десятинъ, а вторая колонія при 14 дворахъ и 13-ти плантаторахъ обработываетъ 8 десятинъ и 1.800 кв. саж. Разница огромная, если принять во вниманіе принадлежащія площади земель: русскіе поселенцы имѣютъ во владѣніи болѣе 7.000 десятинъ, а каждая колонія чеховъ 420—450 десятинъ.
Въ этомъ большомъ прибрежномъ русскомъ селеніи, какъ уже по опыту доказано, виноградъ и фрукты родятся самаго тонкаго, высокаго качества. Но, спрашивается, сколько хозяевъ этимъ дѣломъ занимаются, и какое количество земли подъ означенными культурами находится? Виноградниками — 8 человѣкъ, у которыхъ всего заложено виноградными лозами одна десятина 1.400 кв. саж., причемъ культура ведется самымъ примитивнымъ образомъ, такъ какъ крестьяне о виноградарствѣ, а тѣмъ болѣе винодѣліи понятія никакого не имѣютъ и научить ихъ некому. Что касается разныхъ инструкторовъ-чиновниковъ, то, живя въ теченіе двухъ лѣтъ въ этомъ самомъ селеніи, я ни разу не видалъ ни одного, хотя слышалъ, что какой-то спеціалистъ по плодоводству или виноградарству проѣхалъ чрезъ селеніе, черезъ которое, впрочемъ, проходитъ шоссе.
Поселяне отчасти кормятся оставшимися черкесскими садами, которые до сихъ поръ даютъ чудные фрукты, всегда имѣющіе сбытъ въ Новороссійскѣ и Екатеринодарѣ. Прекрасно, но сколько завели эти поселяне въ теченіе сорокалѣтняго хозяйства своихъ собственныхъ садовъ въ описываемомъ мною типичномъ русскомъ селеніи побережья? Всего 15 садовъ, занимающихъ площадь 3 десятины 1.650 кв. саж. Но къ этому надо прибавить, что большинство деревьевъ въ означенныхъ садахъ — старыя черкесскія. Еще прибавлю, что преобладающими фруктами въ садочкахъ (если не черкесское яблоко и груша) являются сливы и притомъ мелкій, плохой сортъ, такъ какъ черкесскія крупныя, сочныя сливы уже вывелись и имѣются два дерева у одного поселянина-старожила.
Но что за виноградники у нѣкоторыхъ старожиловъ?! Покончило свое существованіе столѣтнее дерево орѣха недалеко отъ хаты хозяина, отъ гиганта осталась нижняя часть ствола съ нѣсколькими засохшими вѣтвями, по которымъ пущена «изабелла». Ну, не оригинальный ли виноградникъ?!..
Но чѣмъ же живутъ русскіе поселенцы на побережьѣ? — спроситъ читатель. — Вы говорите, хлѣба у нихъ нѣтъ, а если хватаетъ, то, слава Богу, до новаго года; табакомъ занимаются немногіе, о плодоводствѣ и виноградарствѣ и говорить нечего; остаются черкесскіе фрукты, которые русскіе мѣняютъ на хлѣбъ… Ну, а если эти благодѣтельные фрукты не уродятся, тогда что?
Вотъ на этотъ вопросъ я и постараюсь отвѣтить обстоятельно.
Русскіе поселяне побережья или черноморской губерніи занимаются продажей лѣса, притомъ въ весьма солидныхъ размѣрахъ. Торговля эта въ послѣдніе годы вполнѣ организована и лѣсоистребленіе идетъ, что называется, «во всю». Въ результатѣ горныя рѣки мельчаютъ, а малыя и совсѣмъ пропадаютъ; великолѣпные родники горные, что такъ берегли и чѣмъ гордились черкесы, отходятъ въ область преданія; климатъ, измѣняясь, становится болѣе суровымъ зимой, ибо уничтоженіе лѣсовъ даетъ полный просторъ сѣверо-восточнымъ вѣтрамъ, которые безъ задержки теперь падаютъ въ долины и проч. Истребленіемъ и продажей лѣса поселяне кормятся, уплачиваютъ подати и живутъ сравнительно не дурно, нисколько не думая о разведеніи высшихъ культуръ и вообще о приспособленномъ къ мѣстнымъ условіямъ хозяйствѣ. Что думать?! Лѣса въ горахъ общественнаго много, на нашъ вѣкъ хватитъ, а послѣ… а послѣ хоть трава не расти! Когда-то еще раздѣлятся, да передѣлятся, лѣсъ не принадлежитъ ни Ивану, ни Степану, руби его; изводи и давай наживаться мѣстнымъ своимъ кулакамъ и заѣзжимъ скупщикамъ, которые поселились въ русскихъ станицахъ подъ флагомъ мелочныхъ лавочниковъ.
Мнѣ возразятъ: но какъ же рубятъ въ такомъ количествѣ поселяне общественный лѣсъ и кто имъ на это даетъ разрѣшеніе? Какъ кто? Конечно, мѣстное начальство, къ которому поселяне обращаются со слезными просьбами, что хлѣбъ не уродилъ, что нечѣмъ кормиться и нечѣмъ подати платить. Начальство разрѣшаетъ вырубку лѣса по 1/8 и менѣе десятины на хозяина; что же, въ самомъ дѣлѣ, дѣлать, какъ отказать, когда, дѣйствительно, пшеницу мышь съѣла, когда отъ засухи травы не родились и проч.? Что дѣлать!.. рубите, православные!.. И православные рубятъ, рубятъ и возятъ и день, и ночь, и считаютъ дрова кубическими саженями, продавая каждую по 12 рублей. Все это дровяное богатство, среди котораго, да и по большой части, великолѣпные строевые дубовые экземпляры свозятся на морской берегъ, гдѣ складываются въ штабели и приходящими парусными судами и грузовыми, пароходами грузятся и увозятся въ Керчь, Маріуполь, Бердянскъ и другіе города. Съ тѣхъ поръ, какъ организовалась правильная лѣсная торговля на побережьѣ, нѣкоторые поселяне прибрежныхъ станицъ обзавелись фелюгами[3], посредствомъ которыхъ заработываютъ «добре». Кто же эти лѣсопромышленники и какая почва ихъ создала? Неустойчивость общиннаго хозяйства на побережьѣ и постоянная нужда въ хлѣбѣ, который притомъ дорогъ, такъ какъ пароходы для экономическихъ надобностей селеній въ ихъ бухты не заходятъ, а всѣ жизненные и хозяйственные продукты доставляются гужевымъ способомъ изъ Кубанской области, Екатеринодара, Керчи черезъ Новороссійскъ.
При крайне ограниченныхъ потребностяхъ въ нашемъ селеніи существуютъ три мелочныхъ лавки, которыя между собой не конкуррируютъ и цѣны держатъ высоко. Почему? Да собственно спеціальная ихъ торговля не въ мелочи, а въ лѣсѣ. Для мелочной торговли въ такомъ селеніи совершенно достаточно одной лавки, но ихъ три. Хитрая механика состоитъ въ томъ, что главный предметъ торговли такого мелочнаго торговца — лѣсъ, подъ который лавочникъ отпускаетъ поселянамъ крупу, муку, разные товары въ долгъ. О цѣнѣ и добротности товара при такихъ условіяхъ не можетъ быть рѣчи: во-первыхъ — кредитъ, а во-вторыхъ — нужда. Такимъ образомъ, побережные общинники мало-по-малу очутились въ рукахъ скупщиковъ лѣса. Лѣсъ — вся надежда русскаго поселянина на побережьѣ, лѣсъ — вѣрное средство добыть всегда и муки, и чаю, и сахару, и даже одежину. Конечно, для такого промысла нужно имѣть пару воловъ или лошадей, пилу, топоръ и только. При такомъ положеніи огромное количество лѣса увозится съ побережья. Лѣтомъ сразу по нѣскольку судовъ приходятъ въ каждое береговое селеніе для погрузки лѣса. Поселяне возятъ, возятъ и нѣтъ конца этому лѣсоистребленію.
Рубятъ лѣсъ сплошь, не молодой, но старый, дубовый, рубятъ, оставляя мелочь, пни и кустарникъ, не корчуя, не раздѣлывая землю подъ пашню. Черезъ нѣсколько лѣтъ, а то и на другой годъ, на мѣстѣ величавыхъ дубовъ образовывается сплошная колючка, непролазная, мелкая чаща, черезъ которую ни пройти, ни проѣхать невозможно. Вотъ вамъ и культура!
Но много еще лѣса на побережьѣ: когда-то его еще весь вырубятъ! Постоянной, непрерывной рубкѣ лѣса въ большой степени помогаютъ наслѣдственные, собственные участки, о которыхъ я упоминалъ выше. Когда запрещено рубить общественный лѣсъ на продажу, то возятъ лѣсъ съ потомственныхъ участковъ, а поди разбери, гдѣ срублено дерево? Нужно для этого имѣть особый надзоръ, цѣлый пожалуй штатъ надсмотрщиковъ! Кромѣ того, для своей надобности, для постройки, ремонта, наконецъ для отопленія рубить лѣсъ во всякое время можно… И рубятъ… Рубятъ и возятъ часто не по обыкновенной дорогѣ, но черезъ кусты и рѣчки, вокругъ станицы и притомъ ночью. Нѣкоторое время, и довольно продолжительное, я наблюдалъ за однимъ сравнительно зажиточнымъ поселяниномъ, который вмѣстѣ съ сыномъ, на тройкѣ лошадей при двухъ подводахъ, буквально и день и ночь, возилъ окольными дорогами лѣсъ. Я удивлялся и думалъ, когда же, наконецъ, спятъ эти люди? Станица, неправильно разбросанная по низинамъ и возвышенностямъ, представляетъ любопытную и характерную картину.
Буквально, у каждаго двора хаты близъ воротъ на улицѣ сложены или солидныя бренна, или напиленныя дрова, у одного больше, у другого — меньше, но непремѣнно какой-нибудь лѣсъ да сложенъ, конечно, въ ожиданіи отправки къ морю. Если заглянете во внутрь двора, то увидите тоже спиленныя деревья дуба, ольхи, береста и другія. Пойдемте къ морю. На пространствѣ болѣе версты берега — дрова и дрова, помѣченныя, кому принадлежатъ. Еслибы Калхасъ заглянулъ въ нашу станицу, то сказалъ бы: «Все дрова, дрова!.. слишкомъ много дровъ!»
Но, между тѣмъ, здѣсь все растетъ, и производительность почвы въ высокой степени интенсивна и разнообразна. Какая-нибудь одна десятина безусловно можетъ прокормить цѣлое семейство, но для этого хозяинъ-работникъ долженъ обладать нѣкоторыми сельскохозяйственными знаніями и опытомъ, а побережный поселянинъ, выросшій на административной опекѣ, въ большинствѣ случаевъ вполнѣ безграмотенъ и къ просвѣщенію даже не стремится, несмотря на то, что въ станицѣ два училища: одно двухъ-классное, министерское, другое — церковно-приходское. Въ первомъ учатся мальчики, во второмъ — дѣвочки. Отцы отдаютъ въ школу только маленькихъ, а едва хлопцы подрастаютъ и нѣсколько крѣпнутъ, берутъ въ работы или пасти козъ, овецъ, — вообще, дѣло найдется. Да и на что ему грамота, когда его настоящее и будущее заключаются въ рубкѣ и возкѣ лѣса съ горъ на берегъ моря. Льготы по воинской повинности и тѣ не привлекаютъ: въ нашей станицѣ еще ни одинъ ученикъ не выдержалъ экзамена, дающаго право на такую льготу.
IV. править
Повторяю, производительность и естественное богатство узкой приморской полосы, куда входитъ черноморская губернія, внѣ всякаго сомнѣнія. Но что же дѣлать? Какъ эксплоатировать благородную природу?
Назадъ тому два года, въ нѣсколькихъ верстахъ отъ селенія на берегу моря поселился швейцарецъ М. Онъ взялъ въ аренду у частнаго владѣльца землю и сталъ хозяйничать. Уже черезъ годъ пустынный уголокъ сдѣлался цвѣтущимъ. Опытный садоводъ чего-чего только не развелъ на своемъ участкѣ: лучшіе фруктовые сорта плодовъ, декоративные, до семидесяти видовъ розъ и проч. Разводя школу и, внимательно наблюдая, г. М. пришелъ къ заключенію, что лучшаго мѣста для плодоводства, какъ побережье черноморской губерніи, едва ли можно найти въ южной Европѣ.
— Мои двухлѣтніе опыты блестящи, — говорилъ онъ мнѣ: — посмотрите, какъ все растетъ сильно и крѣпко, безъискусственно, такъ какъ я поливки не допускаю. Я долго работалъ въ южной Франціи и Крыму, но такой сильной почвы, такой производительности не встрѣчалъ еще… Здѣсь пріятно работать!
И дѣйствительно, работаетъ человѣкъ, и люди видятъ это и начинаютъ понимать. За дешевую цѣну у швейцарца можно купить однолѣтнихъ и двухлѣтнихъ фруктовыхъ посадокъ, за совершенные пустяки можно развести роскошный промышленный садъ.
Развелъ небольшой садъ я: всѣ деревья, выдержавъ довольно суровую зиму, принялись превосходно. Какой ростъ и стройность, и сила! Поселяне знали, у кого я пріобрѣлъ посадки, и что же? Они стали покупать деревья, чтобы садить около хатъ, однимъ словомъ, разводить на усадебной садочки.
— Отчего бы вамъ не попробовать заняться садами на надѣльныхъ участкахъ? Я знаю тамъ мѣста прекрасныя…
— Да и мы знаемъ мѣста, — соглашались они, — да Богъ ее знаетъ, разведешь садъ, а земля отъ тебя отойдетъ… земля-то общественная, сегодня моя, завтра — твоя…
— Можно и общественную землю по приговору общества передѣлить участками надолго, на двѣнадцать лѣтъ, напримѣръ.
— Нѣтъ, такое дѣло не подойдетъ… Табакомъ, какурузой еще можно заниматься, да и то трудно, а садами и совсѣмъ невозможно…
— А еслибы юртовой участокъ совсѣмъ не отошелъ бы, если онъ обработанъ подъ садъ, виноградникъ?..
— И тогда намъ не съ руки этимъ дѣломъ заниматься… Около дома можно, можно и присмотрѣть, и оберегать, потому мы живемъ въ станицѣ…
— Отчего же не жить тамъ, если будетъ большой садъ?.. Кстати, у васъ тамъ все хозяйство, и посѣвы, и баштанъ…
— Это на «степу» -то жить?! — замѣтилъ еще молодой хозяинъ. — Ой, было бы хорошо, да начальство не позволяетъ!.. Жить надо въ станицѣ, чтобы повинности справлять разныя!..
— Развѣ нельзя жить на надѣльныхъ участкахъ?
— Воспрещено! А развѣ садъ безъ надзора можно оставить: сколько тамъ всякаго звѣрья, и медвѣдей, и дикихъ козъ… и зиму и лѣто будутъ хозяйствовать по-своему!..
Приходится задуматься надъ такими обстоятельствами, задуматься и придти къ заключенію о полной недостаточности нашего общиннаго землевладѣнія на побережьѣ, совершенно не пригодномъ для зерновыхъ культуръ, которыми уже сорокъ лѣтъ пробавляются русскіе поселенцы. Въ самомъ дѣлѣ, тамъ, гдѣ они по степной привычкѣ колупаютъ одну, двѣ десятины подъ пшеницу, могъ бы расти прекрасный садъ, а тамъ выше, на земляхъ, теперь считающихся безусловно неудобными, развивалась бы тонкая виноградная лоза…
Бѣгло очертивъ русскую общину на побережьѣ, тяжелыя, запутанныя условія, въ которыхъ эта община пребываетъ въ настоящее время, мы невольно приходимъ къ печальному выводу: только слишкомъ поверхностные наблюдатели не могутъ замѣтить, что сами поселяне тяготятся такой формой землевладѣнія и хозяйственный выходъ и свое будущее устойчивое хозяйство видятъ въ подворномъ наслѣдственномъ правѣ владѣнія, притомъ при совершенно свободномъ земледѣльческомъ трудѣ, безъ всякой административной опеки, которая, какъ мы видимъ, до добра не довела и общинное поселянское хозяйство. Во время моего трехлѣтняго пребыванія и скитанія по русскимъ поселеннымъ центрамъ побережья, во время бесѣдъ съ сельскими жителями, я ни отъ одного русскаго не слыхалъ ничего въ защиту общиннаго владѣнія, — рѣшительно всѣ поселяне желаютъ имѣть собственные участки. На такомъ только принципѣ и возможенъ раздѣлъ переселенцевъ. Правда, нѣкоторые поселенцы на первыхъ порахъ продадутъ свои участки и уйдутъ въ Россію. Можетъ быть, что ихъ скупятъ кулаки и земля такихъ участковъ станетъ предметомъ спекуляціи, будетъ продаваться. Но я не думаю, чтобы такая спекуляція имѣла прочную почву среди трудового элемента, вдали отъ морского берега, за которымъ собственно и гонятся дачники и наѣзжіе культурные люди. Напротивъ, намъ кажется, что трудовые поселки привлекутъ въ свою среду свойственные имъ элементы, которые на своей землѣ, при благопріятномъ климатѣ, потрудятся дѣйствительно надъ высшими культурами. Можетъ быть, культурно-трудовое піонерство внесетъ новый духъ, новую струю, освѣжающую атмосферу коснаго поселянскаго хозяйства, создавшагося въ новомъ краѣ, благодаря неблагопріятнымъ условіямъ, вслѣдствіе того, что этотъ край не былъ изученъ не только систематически, но даже и поверхностно.
Указывая на полную непригодность на побережьѣ общиннаго землевладѣнія, я долженъ прибавить, что въ принципѣ я не противникъ этой русской исторической формы землевладѣнія. Я совершенно понимаю такую форму въ степныхъ полосахъ при зерновомъ хозяйствѣ и сравнительно однородной по качеству землѣ. Я прекрасно знаю, насколько приспособились наши крестьяне къ совершенно справедливому, точному и сложному (по клиньямъ) равненію полей и сѣнокосовъ во время передѣловъ, когда принимаются со вниманіе и качество, и отдаленность земель отъ усадебныхъ мѣстъ, и даже топографическія условія надѣловъ. Но попробуйте передѣлить справедливо на основаніи принципа общиннаго землевладѣнія горныя и приморскія земли побережья, гдѣ каждая пядь, каждый кусокъ нѣсколькихъ квадратныхъ саженъ представляетъ собой разницу и весьма часто рѣзкую, — напримѣръ, одна и другая полоса, совершенно равныя по количеству, одинаковыя по качеству почвы, находящіяся подъ равными углами наклона, но первая полоса на югъ, а вторая на сѣверъ, и что же? Первая — дорогое для виноградника мѣсто, а вторая рѣшительно ничего не стоитъ: это безусловно неудобная земля. Съ лѣсомъ — наоборотъ: на сѣверныхъ склонахъ растетъ сильный, могучій лѣсъ, а на южныхъ — слабѣе древесная растительность, кустарники богаче, разростается больше лознякъ, колючка, къ сѣверу же лѣсъ почти чистый.
Вотъ условія для хозяйства, разнообразныя, еще не изслѣдованныя, не изученныя. Въ самомъ дѣлѣ, прошло сорокъ лѣтъ, а мы не имѣемъ даже простого статистическаго изслѣдованія побережья, края сравнительно небольшого, съ населеніемъ сто тысячъ душъ. Не говоря о томъ, что такой статистическій матеріалъ давалъ бы больше возможности оріентироваться въ тѣхъ вопросахъ, которые я затрагиваю, но свѣдѣнія эти были бы важны для исторіи русской культуры на побережьѣ. Вопросъ о статистическомъ изслѣдованіи былъ затронутъ въ текущей прессѣ; въ февралѣ 1903 г. мною въ статистической коммиссіи при «Императорскомъ вольномъ экономическомъ обществѣ» былъ прочитанъ докладъ о необходимости экономическаго изслѣдованія черноморскаго побережья, причемъ была представлена программа работы. Но къ такому изслѣдованію, безусловно необходимому, ни мѣстная, ни общая администрація приступить, повидимому, не желаетъ, а земства, какъ извѣстно, въ молодой черноморской губерніи не имѣется. А между тѣмъ въ такой небольшой, но крайне разнообразной по почвеннымъ и климатическимъ условіямъ губерніи одно только земство и могло бы разрѣшить многочисленные, теперь назрѣвшіе сельскохозяйственные и экономическіе вопросы. Побережье богато, но оно еще не эксплоатировано русскими по недоразумѣнію и невѣжеству, и его будущее впереди, близкомъ или далекомъ — покажутъ обстоятельства, но что это будущее можетъ быть блестящимъ, и губернія (и все побережье) богатой, дающей, слѣдовательно, государству значительный доходъ — въ этомъ я нисколько не сомнѣваюсь. Но теперь спитъ это знаменитое побережье; пустынно и тихо и въ горахъ, и на морѣ; развѣ въ лѣсу стукъ топора да визгъ пилы нарушаютъ покой дремлющаго царства. Сто тысячъ населенія теперь, да и то голодное, а когда разовьются въ этомъ дивномъ краѣ жизнь и культура, тогда будутъ милліоны людей, которымъ не будетъ тѣсно, ибо они всѣ поглотятся работой. Складъ и особенность сельскохозяйственныхъ работъ на побережьѣ оригинальны: каждый хозяинъ участка долженъ быть въ то же время и работникомъ, конечно главнымъ, ибо на немъ лежитъ иниціатива. Эти условія уже начинаютъ мало-по-малу складываться, а при болѣе благопріятныхъ для свободнаго хозяйства условіяхъ и при наличности земскаго самоуправленія, все живое, съ иниціативой, полезной для края, выдвинется на арену общественной дѣятельности. Не бойтесь, и теперь для земства найдутся на побережьѣ люди, а настоящее (не спекулятивное, какъ было до сихъ поръ) оживленіе побережья привлечетъ изъ Россіи настоящихъ культурныхъ работниковъ; откройте, наконецъ, доступъ иностранцамъ, если они знающіе и полезные люди; пусть живутъ и богатѣютъ и показываютъ русскимъ вѣрные пути эксплоатаціи и процвѣтанія побережья, которое не уйдетъ изъ рукъ русскихъ, особенно когда оно будетъ населенное и цвѣтущее.
Задачи земства на черноморскомъ побережьѣ ясны, какъ божій день: всестороннее изслѣдованіе края въ сельскохозяйственномъ и экономическомъ отношеніяхъ. удешевленіе на первыхъ порахъ хлѣба для крестьянъ путемъ устройства земскихъ складовъ для продажи муки (мѣстные лавочники и кулаки продаютъ пудъ муки по 1 р. 60 к., покупая ее въ Екатеринодарѣ 90 к. пудъ). Нужда въ хлѣбѣ такая, что поселяне сами ѣздятъ по непроходимымъ почти горнымъ дорогамъ въ Екатеринодаръ за мукой, теряя при этомъ двѣ недѣли на поѣздку.
По сіе время русскіе поселяне не знаютъ, куда имъ обратиться за сѣменами (травъ) для посѣва, гдѣ купить дешевле и лучше плуги на наличныя деньги. Коммиссіонерами въ нашихъ мѣстахъ являются псаломщики и дьячки, забирая себѣ за коммиссію лихіе проценты. Для разведенія плодовыхъ садовъ и виноградниковъ крестьяне не знаютъ, куда обратиться за саженцами и чубуками (хорошо, что въ нашей округѣ поселился садоводъ-швейцарецъ!). Далѣе, имъ нужно на первыхъ порахъ получить разныя свѣдѣнія и указанія, что можетъ сдѣлать земскій агрономъ, которому работы на побережьѣ будетъ очень много. Далѣе, табачное производство и сбытъ, — который всецѣло теперь находится въ рукахъ скупщиковъ и перекупщиковъ, которые зарабатываютъ болѣе 50 %.
Земство могло бы устроить табачные склады и войти въ непосредственныя сношенія съ фабрикантами, и этотъ огромный % отъ перекупки табака распредѣлился бы между земствомъ и производителями. Земству на побережьѣ много, очень много работы, задачи земства благородныя и крайне реальныя: каждый годъ станетъ показывать результаты, видимые даже для близорукихъ. Въ самомъ дѣлѣ, дороги, необходимость которыхъ сознается ярко и населеніемъ, и администраціей, медицинская помощь, которая поставлена на побережьѣ ниже всякой критики — при одномъ врачѣ на цѣлый округъ. Возможно ли это? Укажите мнѣ такую губернію, гдѣ бы врачъ въ большомъ селеніи (напр., въ нашемъ) могъ бывать одинъ разъ въ годъ, гдѣ нѣтъ ни фельдшерскаго пункта, ни аптеки и гдѣ поселяне сами лечатся, своими средствами!? И это на блестящемъ черноморскомъ побережьѣ, гдѣ чуть не рѣшено было провести страшно дорогую (стоимостью болѣе 200 милліоновъ) желѣзную дорогу, чтобы удовлетворить алчные аппетиты спекуляторовъ! Не напомнила бы эта желѣзная дорога человѣка голоднаго и въ рубищѣ, но въ блестящемъ фракѣ лучшаго петербургскаго портного!?
Дороги (а не дорога!) дѣйствительно нужны только хозяйственныя, перпендикулярныя съ морю и пути по морю. Земство всецѣло можетъ этимъ заняться и освѣтить всѣ нужды края, давая въ то же время средства вырабатывать ту сельскохозяйственную единицу, которая вполнѣ бы подходила къ условіямъ той или другой мѣстности побережья. Я не стану говорить объ артельномъ винодѣліи (подвалахъ и орудіяхъ производства), о сбереженіи фруктовъ и проч., — все придетъ въ свое время, только при всѣхъ этихъ экономическихъ и хозяйственныхъ задачахъ не нужно забывать народной школы, которая въ такомъ оригинальномъ краѣ должна имѣть свою физіономію, должна ближе стоять и выражать жизнь и интересы насущныхъ потребностей населенія. Школа въ высокой степени поможетъ культурѣ побережья, а земство должно выработать ея будущую организацію.
Пора взглянуть на побережье, какъ на богатѣйшую, производительную губернію, при условіяхъ мелкаго культурнаго хозяйства во главѣ съ трудовымъ населеніемъ. Время не ждетъ и Россія должна работать внутри себя и для себя.
с. Архипоосиповка.
1904 г.