Викитека

Русская аграрная политика прошлого столетия (Милюков)/ДО

Русская аграрная политика прошлого столетия
авторъ Павел Николаевич Милюков
Опубл.: 1890. Источникъ: az.lib.ru • Очерки по истории русской поземельной политики в XVIII и XIX в. Соч. В. Е. Якушина. Выпуск первый. XVIII в. Москва, 1890 г.

Русская аграрная политика прошлаго столѣтія *)

править
*) Очерки по исторіи русской поземельной политики въ XVIII и XIX в. Соч. В. Е. Якушина. Выпускъ первый. XVIII в. Москва, 1890 г.

Вопросъ о вмѣшательствѣ государства въ сферу частнаго права и хозяйства все болѣе и болѣе выдвигается впередъ современною жизнью: die Volkswirthschaft muss wieder mehr Staatswirthscliaft werden, какъ выражается Родбертусъ. Если въ государствахъ промышленныхъ европейскаго Запада теоріи государственнаго вмѣшательства, главнымъ образомъ, вращаются около вопроса объ отношеніяхъ труда и капитала, то въ государствахъ по преимуществу земледѣльческихъ, какими нельзя не признать штаты Сѣверной Америки и нашу Россію, та же тема, естественно, приводитъ къ теоріи націонализаціи земли. Особенности соціальнаго строя нашего отечества привели къ тому, что у насъ этотъ вопросъ сталъ предметомъ практическаго законодательства гораздо раньше, чѣмъ онъ сдѣлался предметомъ экономической теоріи на Западѣ. Въ виду этого обстоятельства, исторія аграрной политики въ Россіи имѣетъ животрепещущій интересъ далеко не для одного только узкаго круга спеціалистовъ. Вотъ почему мы считаемъ нелишнимъ обратить вниманіе читателей Русской Мысли на только что появившуюся книгу В. Е. Якушкина, посвященную этой въ высшей степени интересной темѣ. Какъ видно будетъ изъ дальнѣйшаго изложенія, мы не можемъ согласиться съ авторомъ въ самыхъ основныхъ его выводахъ, и думаемъ воспользоваться этимъ разногласіемъ, чтобы обновить въ памяти читателей нѣкоторые факты, ускользающіе иногда даже отъ вниманія изслѣдователя, спеціально посвятившаго себя ихъ изученію.

Въ результатѣ своей работы В. Е. Якушкинъ пришелъ къ слѣдующему выводу о значеніи нашей поземельной политики прошлаго вѣка: «Русская поземельная политика въ XVIII в. выражается, главнымъ образомъ, въ двухъ направленіяхъ: во-первыхъ, правительство постоянно ограничиваетъ право частнаго землевладѣнія ради общественныхъ-интересовъ; во-вторыхъ, оно внимательно заботится о поземельномъ надѣлѣ крестьянина»[1].

Соотвѣтственно этому выводу и самая книга В. Е. Якушкина дѣлится на двѣ половины, имѣющія въ глазахъ самого автора далеко не одинаковыя достоинства. Содержаніе первой половины, касающееся ограниченій права частнаго землевладѣнія, уже исчерпано въ классическомъ сочиненіи Неволина, насколько его можно было исчерпать по Полному Собранію Законовъ, остающемуся и у В. Е. Якушкина единственнымъ источникомъ. Этой первой части книги мы совсѣмъ не будемъ касаться, тѣмъ болѣе, что проявленія «поземельной политики», въ ней изложенныя, не имѣютъ никакого отношенія къ «аграрной (т.-е. земледѣльческой) политикѣ», въ собственномъ смыслѣ. Авторъ, правда, употребляетъ оба термина безразлично (стр. 3, 195), но, — какъ самъ онъ призналъ на диспутѣ, — это есть слѣдствіе простой небрежности. Аграрной политикѣ въ собственномъ смыслѣ посвящена вторая половина книги: центральнымъ вопросомъ этой половины является вопросъ о поземельномъ надѣлѣ, который представляется у автора и главною задачей русской аграрной политики. На этой-то второй части мы и остановимся исключительно въ настоящей статьѣ; но, прежде всего, отмѣтимъ одну черту, свойственную обѣимъ частямъ, и составляющую, по нашему мнѣнію, главный недостатокъ разсматриваемаго сочиненія. Врядъ ли можно спорить противъ того, что — въ любой странѣ, въ любое время — изучать «поземельную политику» вообще значитъ изучать нѣчто несуществующее: предметы поземельной политики (категорій земельной собственности-лѣсъ, ископаемыя богатства, дороги и рѣки, городская земля, сельская земля — настолько разнообразны, что каждый изъ нихъ всегда требовалъ особой политики; обобщая эти разные виды поземельной политики, мы останемся, въ концѣ-концовъ, только съ тѣмъ содержаніемъ, которое заключается въ самомъ понятіи «поземельной политики», т.-е. съ одною идеей государственнаго вмѣшательства. Естественно, что при этомъ условіи изученіе поземельной политики вообще — не ведетъ ни къ чему другому, кромѣ безпрестаннаго повторенія одной и той же основной мысли при каждомъ конкретномъ случаѣ, примѣрно по слѣдующей схемѣ: «въ инструкціи оберъ-вальдмейстеру… мы находимъ такое постановленіе: въ которыхъ губерніяхъ лѣсу не обрѣтается… то велѣть заводить вновь и сѣять помѣщикамъ…; такимъ образомъ, тутъ на частныхъ землевладѣльцевъ возлагается новая обязанность: разводить лѣса — новое стѣсненіе правъ частнаго землевладѣнія, но имя государственныхъ, общихъ интересовъ» (стр. 18—19); иди: «не мало распоряженій встрѣчается объ обязательномъ устройствѣ по рѣкамъ бечевниковъ (слѣдуетъ перечисленіе)…; подобные случаи опять-таки представляютъ примѣненіе того же основнаго принципа: государство во имя того или другаго общественнаго интереса ограничиваетъ права частнаго землевладѣнія» (стр. 52—53); или: «обязательное поселеніе и постройка домовъ въ Петербургѣ… для насъ интересны еще тѣмъ, что тутъ государство налагаетъ. извѣстную повинность… т.-е. тутъ опять допущено въ нѣкоторомъ отношеніи стѣсненіе правъ частнаго землевладѣнія для государственныхъ цѣлей» (стр. 63 и passim). Правда, авторъ пытается иногда ввести въ характеристику поземельной политики и болѣе конкретныя черты, но тутъ и оказывается неудобство его постановки вопроса: несомнѣнно, наприм., что въ. горномъ и лѣсномъ законодательствѣ государственное вмѣшательство ослаблялось къ концу вѣка; но удобно ли, имѣя въ виду эти факты, утверждать вслѣдъ за авторомъ, что при Петрѣ I государство яснѣе сознавало свои государственныя задачи, чѣмъ при Екатеринѣ II? Мы увидимъ, напротивъ, что при Екатеринѣ совершился такой прогрессъ въ развитіи государственнаго вмѣшательства въ аграрную политику, что отмѣна лѣсныхъ и горныхъ законовъ Петра, и безъ того недѣйствительныхъ, теряетъ при сравненіи всякое значеніе.

Такое же обезличеніе, какое мы видимъ относительно понятія «поземельной политики», производитъ авторъ во второй части книги и съ понятіемъ поземельнаго надѣла". Подъ надѣломъ онъ не разумѣетъ надѣла однихъ помѣщичьихъ крестьянъ, даже вообще не разумѣетъ одного только крестьянскаго надѣла, а уподобляетъ надѣлъ крестьянскій XVIII в. надѣлу служилому XVII в. и устанавливаетъ даже между ними извѣстное преемство: именно, въ XVII в. государство платило войску землей, а въ XVIII в. стало платить деньгами, почему земля и понадобилась для обезпеченія уже не службы, а денежныхъ средствъ: отсюда забота о надѣлѣ служиломъ замѣнилась заботой о надѣлѣ крестьянскомъ. Достаточно небольшаго размышленія, чтобъ понять неудобства этой схемы. Земля, розданная служилому сословію въ предъидущіе вѣка, не вернулась къ государству и не могла быть употреблена имъ для другихъ надобностей; напротивъ, правительство роздало въ XVIII в. тому же классу вновь огромное количество земель, когда въ этомъ не было никакой государственной надобности. Съ другой стороны, государство и въ XVII в. столько же нуждалось въ службѣ, сколько въ деньгахъ, и эти деньги платилъ тотъ же «главный плательщикъ — крестьянинъ-земледѣлецъ» (стр. 171); было бы неправильно думать, что стараніе «возможно полнѣе обезпечить себѣ исправное поступленіе денежныхъ средствъ» явилось только въ XVIII в. (стр. 81). Земли, обезпечивавшія содержаніе служилаго сословія, не избавлялись этимъ отъ уплаты государственныхъ податей; населеніе служилыхъ земель было вмѣстѣ и тяглымъ; снявши съ служилыхъ людей обязанность службы, правительство не замѣнило ея никакимъ новымъ источникомъ дохода спеціально съ помѣщичьихъ крестьянъ.. Такимъ образомъ, между распоряженіями землей съ цѣлью обезпечить службу и распоряженіями ею же съ цѣлью обезпечить доходы нельзя установить никакого реальнаго преемства: и въ XVII, и въ XVIII вв. извѣстный процентъ земель одинаково остается въ рукахъ служилаго сословія (и даже увеличивается); и въ XVII, и въ XVIII вв. эти земли одинаково несутъ государственные налоги; и въ XVII, и въ XVIII вв. одинаково эти налогиидутъ на покрытіе военныхъ расходовъ; военные расходы, конечно, увеличиваются въ XVIII в., но отнюдь не потому, чтобы правительство перестало обезпечивать служилое сословіе землей.

И такъ, распространеніе понятія «надѣла» на служилое помѣстье XVII в. отнюдь не способствуетъ уясненію той роли, которая принадлежитъ «надѣлу» въ аграрной политикѣ XVIII в. Напротивъ, это обобщеніе понятія «надѣла» ведетъ къ такому же неудобству, какое, какъ мы видѣли выше, связано съ понятіемъ «поземельной политики»: авторъ остается съ тѣмъ только содержаніемъ, которое даетъ самое понятіе «надѣла», на этотъ разъ, впрочемъ, въ томъ конкретномъ смыслѣ, который оно имѣетъ въ Положеніи 19 февраля, именно въ смыслѣ количества земли, необходимаго для обезпеченія быта и исправной уплаты повинностей. Всѣ отдѣльные факты опять являются при этомъ условіи простою иллюстраціей общаго понятія и, нисколько не объясняемые имъ, ничего къ нему не прибавляютъ.

Въ результатѣ, В. Е. Якушинъ оказывается совершенно безсильнымъ объяснить, въ чемъ состояло развитіе вопроса о надѣлѣ въ теченіе XVIII в. «Съ Петра I выдвигается вопросъ о надѣлѣ крестьянина», «значительно выясняются самыя существенныя стороны дѣла» (стр. 198); затѣмъ, этотъ «вопросъ о поземельномъ надѣлѣ продолжалъ развиваться, и въ межевой инструкціи 1754 г. мы уже находимъ самыя существенныя черты его достаточно выясненными» (стр. 199); наконецъ, и при Екатеринѣ, хотя «это было непослѣдовательно» (стр. 201), «но, все-таки, въ общемъ, вопросъ объ этомъ надѣлѣ продолжалъ послѣдовательно и успѣшно развиваться и въ принципахъ, и на практикѣ»; и «царствованіе Павла… продолжаетъ существенное развитіе принципа крестьянскаго надѣла»; и, по правдѣ сказать, несмотря на это послѣдовательное развитіе и выясненіе, мы очень недалеко ушли съ этими опредѣленіями отъ исходнаго пункта. Въ одномъ мѣстѣ, правда, мы неожиданно узнаемъ, что «вопросъ этотъ (о надѣленіи сидящихъ на мѣстѣ государственныхъ крестьянъ) ясно и опредѣленно выступаетъ въ нашемъ законодательствѣ только въ срединѣ столѣтія» (стр. 141); но этотъ случайный проблескъ свѣта сейчасъ же снова заволакивается общимъ шаблономъ.

Съ своей стороны, вполнѣ признавая, что вопросъ о поземельномъ надѣлѣ «ни въ какомъ другомъ сочиненіи не разсматривается въ такихъ сопоставленіяхъ и съ такой точки зрѣнія, какъ это дѣлается» въ разбираемой книгѣ (стр. VII), мы склонны именно эту постановку вопроса считать самымъ существеннымъ недостаткомъ книги В. Е. Якушкина. Въ XVIII в., дѣйствительно, вопросъ о надѣлѣ получаетъ широкое и новое значеніе; но, чтобы уяснить это значеніе, необходимо точно опредѣлить, когда, гдѣ и почему является этотъ новый смыслъ идеи надѣла. Отвѣтить на первый и послѣдній вопросъ: послѣ и вслѣдствіе паденія помѣстной системы, — и обходить вовсе второй вопросъ, совершенно отождествляя смыслъ хлопотъ о надѣлѣ во всѣхъ отдѣлахъ землевладѣнія, государственнаго и частнаго, по нашему мнѣнію, значитъ не понять всей дѣйствительной важности вопроса о надѣлѣ для XVIII в. Мы полагаемъ, дѣйствительно, что не только нельзя говорить о «поземельномъ надѣлѣ вообще» (стр. 80), но даже и въ «крестьянскомъ» надѣлѣ надо различать надѣлъ крестьянъ помѣщичьихъ и государственныхъ; отношеніе къ каждому изъ нихъ правительства совершенно неодинаково, и, сливая ихъ вмѣстѣ, авторъ заразъ и преувеличилъ, и не оцѣнилъ достаточно значенія аграрной политики XVIII в. Государство XVIII в. еще не настолько сознало свои государственныя задачи, чтобы можно было ожидать отъ него послѣдовательнаго проведенія идеи общественнаго интереса и послѣдовательнаго вмѣшательства во имя этой идеи въ помѣщичье землевладѣніе; но оно быстро приближалось къ сознанію своихъ задачъ, расширяя на новыя области сферу своихъ владѣльческихъ отношеній. Это-то послѣднее явленіе, широкое проведеніе вотчинныхъ правъ государства въ сферѣ казеннаго хозяйства, и составляетъ, по нашему мнѣнію, истинный смыслъ аграрной политики XVIII в.

Разсматриваемое съ этой точки зрѣнія, развитіе вопроса о надѣлѣ повело къ осуществленію права собственности государства на крестьянскую землю, не находившуюся въ собственности помѣщиковъ, и къ уничтоженію свободной крестьянской собственности. Въ самомъ дѣлѣ, «надѣлъ» предполагаетъ принадлежность земли надѣляющему, въ данномъ случаѣ государству, — слѣдовательно, отсутствіе собственности на эту землю; гдѣ есть только собственники, не можетъ быть рѣчи объ ихъ «надѣленіи», а развѣ только о «раздѣлѣ» ихъ между собой, или объ ихъ коллективной собственности, о «долѣ» или «жеребьѣ»[2].

Естественно поэтому, что «надѣлъ» появляется впервые (задолго до XVIII в.) по отношенію къ крестьянамъ, сидящимъ на чужой землѣ, въ сферѣ вотчиннаго землевладѣнія, свѣтскаго и духовнаго, а также и въ тѣхъ областяхъ казеннаго землевладѣнія, которыя устраиваются по типу вотчиннаго хозяйства. Въ началѣ XVIII в. такъ были устроены отношенія казны къ крестьянамъ дворцовымъ и затѣмъ экономическимъ, переходившимъ, впрочемъ, въ теченіе всей первой половины вѣка то въ духовное, то въ казенное вѣдомство. Въ теченіе вѣка къ этимъ разрядамъ прибавились новые, образовавшіе вмѣстѣ съ ними званіе «государственныхъ крестьянъ».

Распространеніе вотчинныхъ правъ государства на эти новые разряды собственно и приводитъ впервые къ созданію самой этой общественной группы. Къ началу XVIII в. различные элементы, которыми она осложнилась, — черносошные, однодворцы, старыхъ служебъ служилые люди и др., — существуютъ еще отдѣльно; а въ межевой инструкціи 1766 г. уже находимъ распоряженіе о томъ, чтобы, въ случаѣ сожительства въ однихъ и тѣхъ же селеніяхъ дворцовыхъ и экономическихъ крестьянъ съ однодворцами и служилыми, переводить безразлично, смотря по господствующему характеру селенія, изъ однодворцевъ въ казенные крестьяне и изъ казенныхъ крестьянъ въ однодворцы: «какъ они всѣ состоятъ въ вѣдомствѣ казенномъ и положены въ единственный окладъ»[3]. Дѣйствительно, впервые объединяетъ эти элементы подушная подать, но одновременно съ ней является и другой окладъ, спеціально связывающій ихъ въ одно цѣлое, какъ «состоящихъ въ вѣдомствѣ казенномъ»: это именно оброчная подать. Уже 5 февраля 1722 г. находимъ распоряженіе: «половниковъ и посошныхъ крестьянъ» обложить «сверхъ осмигривенныхъ денегъ (первоначальный размѣръ подушной) постольку, какъ помѣщики получать будутъ съ своихъ крестьянъ»[4]; 7 мая того же года и однодворцы были обложены особымъ сборомъ на ландмилицію, кромѣ подушнаго, и сборъ этотъ тоже уподобленъ оброку, который «крестьяне дворцовые во дворецъ, а прочіе своимъ вотчинникамъ платятъ»[5]. Дальнѣйшими распоряженіями сборъ этотъ былъ фиксированъ въ размѣрѣ четырехъ гривенъ и распространенъ на всѣ разряды государственныхъ крестьянъ, «которые не за помѣщиками и положены въ подушный окладъ». Такъ явилась оброчная подать, поставившая государственныхъ крестьянъ въ то же отношеніе къ правительству, въ которомъ стояли относительно своихъ господъ помѣщичьи крестьяне, т.-е. въ отношеніе пользователя къ собственнику[6].

Признанное, такимъ образомъ, право казны на землю государственныхъ крестьянъ соотвѣтствовало всегдашней теоріи Московскаго государства, но стало въ рѣзкое противорѣчіе съ существовавшею дѣйствительностью. И черносошные, и однодворцы въ дѣйствительности владѣли землей на правахъ полной собственности. Правда, попытки ограничить распоряженіе ею были еще въ XVII в., но само правительство признавало существующія отношенія, по которымъ продажа, залогъ etc. этихъ земель совершались вполнѣ свободно какъ между собою, такъ и членамъ другихъ сословій. Относительно однодворцевъ, въ такомъ вполнѣ личномъ характерѣ владѣнія нѣтъ возможности усомниться; относительно черносошныхъ, при несомнѣнности факта, существуетъ еще колебаніе въ терминологіи. Работы г-жи А. Я. Ефименко[7] и В. И. Семевскаго[8] показали достаточно ясно, что общины современнаго типа не существовало среди черносошныхъ до начала нынѣшняго столѣтія; но г-жа Ефименко не считаетъ ихъ владѣнія и владѣніемъ подворнымъ и предлагаетъ терминъ «долеваго»; а В. И. Семевскій продолжаетъ называть эту форму землевладѣнія — общиной особаго типа. Несомнѣнно, во всякомъ случаѣ, что это — чрезполосное владѣніе на правахъ полной собственности и безъ передѣловъ[9].

Результатомъ свободы отчужденія явилось и среди черносошныхъ, и среди однодворцевъ крайнее неравенство участковъ: «одинъ имѣетъ земли со излишествомъ, а другой съ недостаткомъ»[10]. Кулаческіе элементы проникли въ деревню, скупили крестьянскіе и служилые жеребьи, обезземеливъ массу однодворцевъ на югѣ и превративъ массу черносошныхъ крестьянъ въ своихъ половниковъ на сѣверѣ; пользуясь своею силой, они переложили при этомъ непропорціональную часть государственныхъ платежей на малоземельныхъ, этимъ подвергли опасности исправную уплату податей и привели крестьянское владѣніе въ состояніе крайней задолженности, разрѣшавшееся опять-таки потерей земли. Подушная подать нисколько не обезпечивала равенства платежа; напротивъ, тамъ, гдѣ она, дѣйствительно, платилась съ ревизскихъ душъ (въ томъ числѣ умершихъ и неспособныхъ къ работѣ), она мѣшала уравненію платежа соотвѣтственно дѣйствительной хозяйственной силѣ семей; и естественно, что при режимѣ частной собственности оставался только одинъ способъ уравненія платежа: продажа земли съ цѣлью отъ него избавиться. Каргопольскимъ крестьянамъ казалось совершенно естественнымъ при этихъ условіяхъ, чтобы тѣ крестьяне, «которые несостоятельны ко владѣнію земельными своими участками, а, слѣдовательно, и къ платежу подушныхъ денегъ», продавали свои участки болѣе состоятельнымъ съ переводомъ на нихъ и подушной[11]; и хорошо еще, если можно было продать участокъ, а то приходилось просто броситъ его[12]. Конечно, эта невозможность удержать землю въ своихъ рукахъ не означаетъ ненадобности въ ней; тотъ же продавецъ садится на землю, уже чужую, и становится половникомъ. Велико-устюжскій депутатъ Андрей Плотниковъ, типъ умнаго кулака, съ наивнымъ цинизмомъ раскрываетъ, эту сторону дѣла: "Говорятъ, что мы, купцы, отняли у половниковъ земли и покосы; что имъ нечѣмъ существовать; но для кого же накупили мы такое «множество земли?» — очевидно, не для того, чтобъ сдавать на оброкъ за ничтожную плату; все для тѣхъ же половниковъ, чтобъ они не имѣли ни въ чемъ недостатка; принявъ ихъ на свои земли, мы тѣмъ «показали о нихъ сожалѣніе, желая тѣмъ прославить свое отечество»[13]. Такія же явленія видимъ и среди однодворцевъ[14].

Тамъ, гдѣ казна хозяйничала совершенно на положеніи вотчинника, на дворцовыхъ и экономическихъ земляхъ, она, конечно, должна была найти другой исходъ изъ этого положенія. Въ массѣ случаевъ, даже разверстка по ревизскимъ душамъ была уже «уравненіемъ»; но казна не остановилась на душевой разверсткѣ: «наставленіе экономическимъ правленіямъ» 1771 г. уже распорядилось, именно въ виду возможности подобныхъ послѣдствій неравномѣрности обложенія, «раздѣленіе земель и взысканіе податей дѣлать уже не съ душъ, а съ тяглъ»[15], и распоряженіе это, несомнѣнно, приводилось въ исполненіе[16]. Воронежскій депутатъ отъ дворянства, Титовъ, предлагалъ тотъ же порядокъ раскладки примѣнять во всѣхъ селеніяхъ черносошныхъ и ясачныхъ крестьянъ; то же предлагалъ въ 1765 г. Екатеринѣ и Козьминъ, совѣтовавшій предписать черносошнымъ «дѣлить имъ земли и раздавать въ волостяхъ недостаточнымъ равномѣрно, такъ какъ и помѣщики своихъ крестьянъ по числу людей, кто что снести можетъ, уравниваютъ[17]. Наконецъ, въ коммиссіи 1767 г. курскій директоръ экономіи предлагалъ распространить тотъ же порядокъ передѣла и на однодворцевъ: „настоитъ не малая надобность, — заявлялъ онъ, — чтобы между людьми сего рода послѣдовало во владѣніи земель уравненіе, на подобіе дворцовыхъ, экономическихъ и прочихъ всѣхъ государственныхъ крестьянъ, дѣлящихъ земли въ дачахъ селеній своихъ, въ каждомъ особо, поровну“[18].

Такимъ образомъ, выходъ изъ описаннаго положенія подсказывался существующими вотчинными порядками: на этой-то почвѣ помѣщичьяго, дворцоваго и экономическаго хозяйства давно уже сложился типъ современнаго общиннаго землевладѣнія съ его передѣлами и тягловою или, по крайней мѣрѣ, душевою раскладкой; и теперь перенести этотъ типъ съ земель, завѣдывавшихся казной на вотчинномъ началѣ, на земли, сохранявшія еще пока порядки частной собственности — такъ опредѣляется основная задача аграрной политики, выяснившаяся къ серединѣ XVIII в. Коммиссія, посланная для усмиренія волненій олонецкихъ черносошныхъ, приписанныхъ къ заводамъ, формулировала эту задачу вполнѣ сознательно: „между крестьяны земли и всѣ угодья, смѣшавъ, раздѣлить порядочно на тяглы по душамъ и но имуществу, и съ того уже быть… раскладомъ подушнаго платежа…“; прирѣзки и отрѣзки тяголъ и участковъ „предоставить на общее самихъ же ихъ мірское уравненіе…“; „родословія и наслѣдства ихъ отрѣшить; продажи, заклады, мѣны и покупки уничтожить“[19].

Первый шагъ на этомъ пути, дѣйствительно, долженъ былъ состоять въ запрещеніи мобилизаціи крестьянской и мелкой служилой собственности. Но, несмотря на всѣ указы (1727, 1751 гг.) и распоряженія межевыхъ инструкцій, и этого перваго шага не удалось вполнѣ осуществить въ XVIII в.[20]. Однако же, правительство постоянно имѣло въ виду и послѣднюю цѣль — уравнительный передѣлъ, и не разъ высказывало ее[21]; но окончательно достигнута эта цѣль была уже въ XIX в.: на сѣверѣ не ранѣе 1830 г., а среди однодворцевъ — мало-по-малу, или по добровольному рѣшенію однодворческихъ селеній, или по судебному приговору, при случаѣ возникавшихъ среди нихъ споровъ о земляхъ, причемъ приговоръ всегда былъ одинъ и тотъ же: „помѣстныя земли разверстать уравнительно по числу душъ“. Особенно многочисленны были передѣлы послѣ учрежденія мин. госуд. имуществъ въ 1839—40 гг. и далѣе до 1850 г. Къ 1851 году 452,508 сохраняли еще частное („четвертное“) владѣніе, а 533,201 душа перешли уже отъ частнаго владѣнія къ общинному»[22].

И такъ, вотъ та основная тенденція нашей аграрной политики XVIII в., которая кажется намъ самымъ существеннымъ ея содержаніемъ: она состоитъ сперва въ невольномъ, а затѣмъ и въ намѣренномъ перенесеніи на свободную земельную собственность плательщиковъ подушной подати того взгляда, который сложился въ сферѣ ближе знакомаго правительству вотчиннаго землевладѣнія центральной Россіи. Самое яркое проявленіе этого взгляда — оброчная подать; самое важное его послѣдствіе — постепенное установленіе среди государственныхъ крестьянъ типа современной общины съ передѣлами и съ уравнительнымъ надѣломъ. Какъ же смотритъ на дѣло В. Е. Якушкинъ?

Объ оброчной подати онъ не упоминаетъ вовсе; происхожденіе крестьянской общины (вообще) изъ аграрной политики онъ отвергаетъ мимоходомъ въ примѣчаніи (стр. 158), но тутъ же выражаетъ согласіе съ взглядомъ г-жи Ефименко («другое дѣло признать, что фискальныя распоряженія правительства въ XVIII в. распространили и укрѣпили сельскую общину, примѣръ чего ясно описанъ въ статьяхъ г-жи А. Я. Ефименко»); а г-жа Ефименко именно и доказала происхожденіе современной общины у черносошныхъ крестьянъ изъ аграрной политики прошлаго вѣка; статьи В. И. Семевскаго также ему извѣстны, но не оказали никакого вліянія на его изложеніе; кромѣ сказаннаго примѣчанія, онъ хранитъ полное молчаніе объ изложенныхъ задачахъ аграрной политики. Вмѣсто того, онъ изучаетъ историческую постановку вопроса о надѣлѣ; но, какъ мы видѣли, вопросъ о надѣлѣ выросъ, получилъ общее значеніе на этой, незатронутой имъ почвѣ: хлопоты о надѣлѣ есть, съ одной стороны, одно изъ послѣдствій разсмотрѣннаго направленія аграрной политики, а съ другой стороны — главная цѣль ея; но и какъ цѣль, и какъ послѣдствіе, ихъ нельзя разсматривать внѣ связи съ этою политикой въ ея совокупности безъ риска потерять представленіе объ ихъ смыслѣ. Что В. Е. Якушкинъ испыталъ на себѣ опасныя послѣдствія такой отвлеченной постановки темы, видно уже изъ того, что въ вопросѣ о надѣлѣ его интересуетъ преимущественно размѣръ надѣла, имѣвшій совершенно частное значеніе для прошлаго вѣка. Это направленіе интереса автора вскрываетъ намъ ту почву, на которой онъ заинтересовался вопросомъ о надѣлѣ и на которой, дѣйствительно, вопросъ о размѣрѣ надѣла имѣлъ первостепенное значеніе: на почвѣ освобожденія помѣщичьихъ крестьянъ. В. Е. Якушкинъ не разъ предостерегаетъ изслѣдователей противъ съуженія понятія надѣла до его значенія во время эмансипаціи; но, вводя самъ, какъ мы видѣли, особое, спеціально ему свойственное и отвлеченное понятіе надѣла, онъ забываетъ его освободить отъ нѣкоторыхъ конкретныхъ чертъ, имѣющихъ значеніе только относительно надѣла помѣщичьихъ крестьянъ. Такъ, онъ полагаетъ, что теоретическое обсужденіе крестьянскаго вопроса въ XVIII в., имѣвшее въ виду, по его собственному признанію, почти исключительно помѣщичьихъ крестьянъ, тѣмъ не менѣе, вполнѣ гармонировало съ основными задачами аграрной политики XVIII в.; между тѣмъ, главный результатъ этого обсужденія, признаніе необходимости крестьянской собственности, прямо противорѣчитъ основной задачѣ аграрной политики XVIII в., — уничтоженію крестьянской собственности. Такъ и вопросъ о размѣрахъ надѣла имѣетъ первостепенную важность по отношенію къ помѣщичьимъ крестьянамъ: понятно, что тутъ было необходимо опредѣлить minimum надѣла въ виду предстоящаго дѣлежа; но на землѣ казенной, гдѣ достаточное обезпеченіе землей было одинаково въ интересѣ казны и крестьянина, вопросъ о размѣрѣ надѣла былъ рѣшенъ, какъ только казнѣ удалось превратить наслѣдственный участокъ въ общественный надѣлъ; въ массѣ случаевъ этотъ вопросъ долженъ былъ рѣшиться уравнительнымъ передѣломъ земли и, слѣдовательно, не было нужды ставить его особо. Самостоятельное значеніе онъ получалъ тогда, когда и послѣ уравненія надѣлъ оказывался или слишкомъ малъ, или слишкомъ великъ. Если надѣлъ былъ слишкомъ малъ, казна пускала свои оброчныя земли въ прирѣзку. Роль ихъ не ограничивалась тѣмъ, что изъ нихъ дополнялась недостающая до нормы надѣла земля[23]; прирѣзка ихъ въ качествѣ общественныхъ земель къ деревенскимъ землямъ, находившимся въ частной собственности, не мало содѣйствовала укрѣпленію среди самаго населенія мысли объ обращеніи и послѣднихъ въ общественное пользованіе[24]. Не уяснивъ себѣ, что принципъ надѣла былъ принципомъ революціоннымъ по отношенію къ дѣйствительному положенію свободной крестьянской собственности, В. Е. Якушкинъ не замѣчаетъ и этого значенія оброчныхъ земель. Но еще болѣе грѣшитъ авторъ тѣмъ, что законодательство о надѣлѣ постоянно толкуетъ исключительно въ этомъ первомъ смыслѣ обезпеченія недостаточныхъ. На дѣлѣ это далеко не такъ. Любопытно, что законодательство особенно тщательно регулируетъ размѣръ нормальнаго надѣла, какъ скоро дѣло касается юга, т.-е. однодворцевъ, пахотныхъ солдатъ и т. д.; когда же рѣчь заходитъ о сѣверѣ, законодательство большею частью молчитъ о нормѣ надѣла. Почему это? Полагаемъ, потому, что на югѣ вопросъ о размѣрахъ надѣла гораздо непосредственнѣе затрогиваетъ казенные интересы и имѣетъ совсѣмъ другое значеніе, чѣмъ на сѣверѣ. На сѣверѣ удобныхъ земель для пашни очень мало и новыя приходится добывать путемъ расчистки лѣса подъ пашню; и теперь, и въ XVIII в. сѣверный крестьянинъ очень неохотно шелъ на эту расчистку: «у него, — говоритъ уже извѣстный намъ Андрей Плотниковъ, — ежели до тридцати душъ умножится, то онъ живетъ на прежней своей пашнѣ и претерпѣваетъ недостатокъ въ хлѣбѣ; но ежели голодъ его терпѣніе уже преодолѣвать начнетъ, тогда распускаетъ онъ свою семью по разнымъ мѣстамъ на работы; но чтобы приступить къ трудамъ, дабы сдѣлать изъ лѣсныхъ или болотистыхъ мѣстъ пашню, на сіе устремиться никогда онъ не восхощетъ»[25]. При этихъ условіяхъ, несмотря на обиліе казенной земли, которая и теперь составляетъ 99,6 % всей площади Арх. губ., надѣлять было не изъ чего, кромѣ многоземельныхъ крестьянскихъ и отошедшихъ къ купечеству участковъ, пущенныхъ въ передѣлъ, или же изъ оброчныхъ земель; при этихъ условіяхъ и настаивать на общей нормѣ надѣла для сѣвера было не совсѣмъ удобно[26]. Другое дѣло на югѣ, въ странѣ «дикаго поля» и «порозжихъ земель»: тамъ, во-первыхъ, недостаточности надѣла легко было помочь путемъ прирѣзки или переселенія; по тамъ, при опредѣленіи нормы надѣла, дѣло шло совсѣмъ не о его недостаточности: рядомъ съ безземельными однодворцами видимъ пустыя земли, на которыя правительство радо посадить однодворцевъ, если только они захотятъ[27]. Опредѣляя по 15 дес. на душу (или 60 на дворъ), правительство заботилось не столько о томъ, чтобъ однодворцы имѣли не менѣе этого, сколько о томъ, чтобъ они не захватывали болѣе. При первоначальномъ поселеніи служилыхъ людей на окраинѣ, дѣйствительно, ихъ владѣнія опредѣлялись очень широкими и неопредѣленными указаніями: какая-нибудь рѣка, со всѣми рѣчками, которыя въ нее впали, отъ верховья до вершины — вотъ зачастую и все опредѣленіе. Позднѣе, по мѣрѣ появленія новаго населенія, имъ отмѣриваются болѣе точныя дачи; «примѣрныя», то-есть оказавшіяся по измѣренію лишними, земли пока оставляются за старыми владѣльцами, но придетъ время, когда и онѣ понадобятся. Если однодворцы, — говорилъ въ коммиссіи 1767 г. извѣстный историкъ кн. Щербатовъ, — считаютъ правомъ своимъ глазомѣрный отводъ, то право это не имѣетъ никакого основанія, ибо поселяющимся на пустыхъ мѣстахъ людямъ дается земля безъ мѣры; но при умноженіи народонаселенія количество это должно ограничиваться, что нынѣ и дѣлается"[28]. И дѣйствительно, въ межевой инструкціи 1766 г. находимъ совершенно тѣ же соображенія[29]: «Какъ по древнимъ писцовымъ книгамъ на основаніи тогдашняго въ имперіи нашей многихъ пустыхъ и незаселенныхъ мѣстъ положенія нѣкоторымъ помѣщикамъ въ дачи пріурочены и въ мѣрѣ владѣнія ихъ написаны бортныя ухожья, бобровые гоны, всякія звѣриныя, рыбныя ловли» etc… «таковые промыслы подлежатъ каждому изъ нихъ… до тѣхъ поръ только, пока по полезнѣйшему государственному положенію таковыя земли востребуются на настоящее ихъ заселеніе». Какъ извѣстно, межевая инструкція 1766 г. не задается цѣлями редукціи; но она и не упускаетъ случаевъ къ такой редукціи. Цѣль нарѣзки 15-ти десятиннаго надѣла, отводимаго, впрочемъ, только тогда, когда нѣтъ опредѣленной мѣры владѣнія или документовъ на него, высказана въ инструкціи ясно: «оставя имъ сію только пропорцію, затѣмъ всю излишнюю землю изъ ихъ владѣнія отрѣзать къ государственнымъ землямъ»[30]. Такъ понимаютъ дѣло и подвергающіеся операціи надѣленія. Они не только не чувствуютъ удовольствія по поводу надѣленія ихъ установленною нормой, но прямо жалуются. «Такое количество, — заявляютъ пахотные солдаты гор. Сызрани, — они считаютъ недостаточнымъ (т.-е. 60 дес. на дворъ), ибо въ прежнее время предкамъ ихъ за ихъ службы пожаловано было земли на человѣка по 20 и по 30 четв. въ каждомъ полѣ»[31]. Черносошные крестьяне гор. Петровска (Симбир. пров.) жалуются также на недостаточность этой нормы, доказывая, что 15 дес. на душу имъ совершенно недостаточно при переложной системѣ[32]. Тотъ же протестъ слышимъ отъ однодворцевъ Одоевскаго уѣзда, отъ однодворцевъ Тамбовской провинціи; депутатъ тамбовскихъ однодворцевъ пытался въ коммиссіи даже перетолковать относящуюся къ надѣленію статью межевой инструкціи[33].

Такимъ образомъ, аграрная политика XVIII в. искала земельнаго обезпеченія крестьянства не столько въ установленіи нормы надѣла, сколько въ уравнительномъ передѣлѣ. Установленіе же нормы надѣла въ 15 дес. имѣло въ виду не minimum, а maximum, болѣе котораго правительство не считало нужнымъ отдавать изъ казенныхъ земель; излишекъ оно обращало въ казну, осуществляя, такимъ образомъ, притязанія казны на земли, доселѣ считавшіяся частною собственностью. Въ этомъ смыслѣ можно сказать, что и опредѣленіе (максимальнаго) размѣра надѣла было дальнѣйшимъ развитіемъ того же основнаго принципа, въ силу котораго верховнымъ собственникомъ земли было государство.

Но, говорятъ намъ, правительство заботилось о размѣрѣ надѣла и тамъ, гдѣ оно не было собственникомъ, именно на помѣщичьихъ земляхъ. Дѣйствительно, если бы можно было доказать это, тогда все наше представленіе объ аграрной политикѣ XVIII в., о ея мотивахъ и цѣляхъ должно было бы существенно измѣниться. Но доказать это невозможно, тогда какъ противуположное ясно а priori. Прежде всего, приступая къ разбору аргументовъ В. Е. Якушкина, замѣтимъ нѣкоторую неясность въ самой постановкѣ вопроса. Разсматриваетъ ли онъ, говоря о надѣлѣ помѣщичьихъ крестьянъ, вопросъ юридическій или экономическій? Το-есть: слѣдитъ ли онъ за выдѣленіемъ среди помѣщичьихъ земель части, которая бы находилась въ неотъемлемомъ пользованіи крестьянина? Но такой части юридически не существовало даже въ моментъ освобожденія. А, между тѣмъ, В. Е. Якушкинъ начинаетъ главу о надѣлѣ помѣщичьихъ крестьянъ именно доказательствами, что такое выдѣленіе въ законѣ существовало. Доказательства приводятся слѣдующія (стр. 171): 1) при отдачѣ доносителю утаенныхъ владѣльцемъ душъ, первому отдается и часть земли, "что на нихъ принадлежитъ: ". Процитируемъ самый текстъ указа, отмѣчая курсивомъ мѣста, у В. Е. Якушкина опущенныя: «ка оныхъ (т.-е. утаенныхъ) противъ ихъ числа выдѣля всей той деревни, въ которой явится утайка, изъ дачъ земли равную часть, что на нихъ принадлежитъ по размѣру» и т. д., отдать доносителю; такимъ образомъ, ясно, что выдѣляемая часть земли не состояла въ неотъемлемомъ пользованіи утаенныхъ крестьянъ, а вновь выдѣляется на основаніи ариѳметическаго разсчета, именно пропорціонально числу душъ и общему количеству деревенскихъ дачъ; 2) «въ межевой инструкціи 1754 г. крѣпостная земля однодворцевъ представляется неотъемлемою отъ ихъ половниковъ». Дѣйствительно, межевая инструкція опредѣляетъ, что, при продажѣ однодворческихъ половниковъ, земля должна отходить вмѣстѣ съ ними къ покупателю; но надо знать, что такое эти однодворческіе половники: это крестьяне, пріобрѣтенные однодворцами еще въ то время, когда послѣдніе были служилыми людьми, и поселенные въ ихъ старыхъ «вотчинахъ»; теперь, когда однодворцы попали въ крестьянство, а ихъ земли перестали быть вотчинами и превратились въ глазахъ правительства въ казенную собственность, понятно, что владѣть населенными имѣніями имъ не приходилось: «впредь имъ, однодворцамъ, земель и крестьянъ не покупать, кромѣ собственныхъ ихъ однодворческихъ земель, въ разсужденіи таковомъ, что они по (т.-е. пропорціонально) владѣнію своей земли и по достатку и подушныя деньги должны будутъ платить равномѣрно, какъ и государственные крестьяне». На этихъ основаніяхъ межевая инструкція попыталась создать изъ оставшихся у однодворцевъ крестьянъ особый разрядъ «однодворческихъ половниковъ», обложивъ ихъ тѣмъ же окладомъ, какъ и самихъ однодворцевъ, и обязавъ однодворцевъ уплачивать этотъ окладъ подъ угрозой отнятія у нихъ крестьянъ въ случаѣ неаккуратной уплаты. Какъ видимъ, положеніе этихъ крестьянъ оказалось исключительнымъ и, притомъ, не по отношенію къ своихъ землямъ, а по отношенію къ хозяевамъ: законъ не создавалъ неотчуждаемаго надѣла для половниковъ, а уничтожалъ собственность однодворцевъ на населенныя половниками земли; 3) въ эстляндскихъ[34] мызахъ въ 1765 г. велѣно крестьянъ описывать отдѣльно. Но извѣстно, что въ Лифляндіи и Эстляндіи это раздѣленіе земель на барскую (Hofsland) и крестьянскую (Gehorchsland, Bauerpachtland), дѣйствительно, существовало; только этотъ фактъ не относится къ исторіи русскаго крестьянства; 4) то же слѣдуетъ сказать и относительно правилъ о командорскихъ имѣніяхъ 1797 г., вводившихъ къ намъ нерусскіе порядки и, притомъ, относящихся ко времени Павла, когда появляются первыя попытки фиксировать надѣлъ и повинности. Остальныя доказательства, уже не имѣющія въ виду юридическаго значенія крестьянскаго надѣла, также, какъ мы полагаемъ, основаны на недоразумѣніи. Сюда относятся: во-первыхъ, случаи пожалованія земель для заселенія (или продажа уже заселенной самовольно порозжей земли), когда, дѣйствительно, иначе какъ извѣстнымъ размѣромъ надѣла на душу нельзя было опредѣлить величины отводимаго подъ поселеніе участка; «указная препорція» была необходима для того, чтобъ «излишняго не продавать». Указывая, наприм., чтобъ на 100 четвертяхъ было поселено 10 дворовъ, правительство желало обезпечить себя отъ того, чтобы дворяне не потребовали подъ 10 дворовъ 200 четвертей; бояться же, чтобы они не посадили на 100 четв. больше десяти дворовъ и чтобы, такимъ образомъ, помѣщики сами не обдѣлили своихъ крестьянъ, т.-е. себя, землею, было, конечно, нечего[35]. Во-вторыхъ, сюда же относятся распоряженія межевыхъ инструкцій о томъ, какъ опредѣлять размѣры прирѣзки «примѣрныхъ земель»: именно, лишнія земли, обнаружившіяся при межеваніи, а также недѣленный лѣсъ распредѣлялись между сосѣдними помѣщиками пропорціонально числу ихъ душъ; В. Е. Якушкинъ и здѣсь видитъ «важный принципъ — надѣла на душу»; но, очевидно, это былъ только способъ опредѣлить размѣръ имѣнія, причемъ о дѣйствительныхъ размѣрахъ крестьянскихъ надѣловъ у сосѣдей правительство и не думало справляться; такимъ образомъ, утверждать, что эта прирѣзка дѣлалась «для пополненія душевой пропорціи» (стр. 176), нѣтъ никакихъ основаній. Межевая инструкція 1766 года сохранила этотъ способъ опредѣленія только для тѣхъ случаевъ, когда неизвѣстно было количество земли сосѣднихъ владѣльцевъ; въ противномъ случаѣ, лишнія земли дѣлились пропорціонально размѣру имѣнія, и этимъ еще разъ подтверждается, что число душъ имѣло тутъ исключительно значеніе счетной единицы. Приведенные далѣе авторомъ случаи 15-ти десятиннаго надѣла имѣютъ то же максимальное значеніе, о которомъ мы говорили выше; правительство отрѣзываетъ у владѣльцевъ захваченныя сверхъ максимума земли[36]. Исключеніе составляютъ только два случая (стр. 182), относящіеся къ 1798 и 1801 гг., т.-е. опять къ періоду новыхъ вѣяній.

Такимъ образомъ, мы не находимъ возможнымъ согласиться съ выводомъ автора, что «правительство наше въ ΧΥΊΙΙ в. внимательно заботилось о достаточномъ земельномъ надѣлѣ помѣщичьихъ крестьянъ, наравнѣ съ государственными поселянами, и въ этой заботѣ оно приносило немаловажныя матеріальныя жертвы». Единственною политикой правительства относительно надѣла помѣщичьихъ крестьянъ, исключая, можетъ быть, послѣдніе годы столѣтія, была, какъ мы думаемъ, политика полнѣйшаго невмѣшательства.

Разобранными выше частями книги и исчерпывается все то, что самъ авторъ считаетъ оригинальнымъ въ своей работѣ. Въ общемъ результатѣ работы В. Е. Якушкинъ приходитъ къ заключенію, что «XVIII вѣкъ уже ясно и сознательно выработалъ всѣ тѣ основные принципы, которые опредѣляютъ направленіе нашей поземельной политики въ XIX в.». Сведя аграрную политику XVIII в. (въ ея собственномъ смыслѣ и въ ея типичныхъ для того вѣка проявленіяхъ) къ мѣропріятіямъ относительно государственныхъ крестьянъ, мы должны спеціализировать и это заключеніе автора.

Дѣйствительно, то, что выработала аграрная политика XVIII в. для государственныхъ крестьянъ, не пропало даромъ для нашего времени. Не говоримъ уже о частностяхъ аграрнаго законодательства XVIII в., сохранявшихся еще въ Киселевскомъ уставѣ о благоустройствѣ въ казенныхъ селеніяхъ; но, самое главное, идея принадлежности крестьянской земли казнѣ до сихъ поръ связываетъ развитіе тѣхъ идей о выкупѣ и о крестьянской личной собственности, которыя руководили освобожденіемъ помѣщичьихъ крестьянъ и въ значительной степени испортили результаты освобожденія; съ одной стороны, эта идея продолжаетъ вліять на переходъ подворнаго владѣнія въ общинное; съ другой стороны, если послѣ закона 1866 г. о владѣнныхъ записяхъ[37] сохраняется общинное владѣніе государственныхъ крестьянъ, если даже послѣ закона 12 іюня 1886 г., переведшаго государственныхъ крестьянъ на выкупъ, остается еще неопредѣленнымъ, выкупаютъ ли они самую землю въ собственность, или только оброчную подать, и сохраняется возможность послѣдняго толкованія, если, наконецъ, среди самихъ государственныхъ крестьянъ идея и практика передѣловъ сохраняется гораздо живѣе, чѣмъ у выкупающихъ свои участки помѣщичьихъ крестьянъ, — то все это есть только продолженіе традицій и дальнѣйшее осуществленіе идей аграрной политики XVIII в., ставшей, инстинктивно, можетъ быть, на вѣрный путь націонализаціи крестьянской земли.

П. Милюковъ.
"Русская Мысль", кн.V, 1890


  1. ↑ Первый изъ тезисовъ, представленныхъ при защитѣ диссертаціи въ Московскомъ, университетѣ. Ср. также стр. 3.
  2. ↑ Смѣшеніе понятія «надѣла» съ понятіемъ «собственности» въ современномъ популярномъ словоупотребленіи вызвано, очевидно, настоящимъ состояніемъ выкупной операціи: «пріобрѣтеніемъ крестьянами въ собственность ихъ надѣла» (общее положеніе о кр., § 12; полож. о выкупѣ, §§ 1, 4, 30—38, 156).
  3. ↑ П. С., № 12,669, XIX, 13.
  4. ↑ П. С., 3,894.
  5. ↑ П. С., 3,994.
  6. ↑ Дальнѣйшую исторію оброчной подати до нашего времени см. въ очень интересныхъ статьяхъ Л. В. Ходскаго: Очеркъ развитія поземельныхъ отношеній бывшихъ государственныхъ крестьянъ (Русская Мысль 1889 г., кн. XI и XII).
  7. ↑ Крестьянское землевладѣніе на крайнемъ сѣверѣ, сперва печатавшееся въ Русск. Мысли, потомъ перепечатанное въ Изслѣдованіяхъ народной жизни. Москва, 1884 г.
  8. ↑ См. Русск. Стар. 1879 г., январь — іюнь, весьма богатыя содержаніемъ статьи В. И. Семевскаго: О казенныхъ крестьянахъ при Екатеринѣ II, составленныя на основаніи крестьянскихъ наказовъ въ коммиссію уложенія, хранящихся въ архивѣ II отд. Собственной Его Величества канцеляріи. Весьма немногія изъ нихъ, которыя были читаны на первыхъ засѣданіяхъ коммиссіи, изложены въ Сб. Ист. Общ., т. IV. Далѣе, при ссылкахъ на статьи В. И. Семевскаго, мы будемъ цитировать только No Русск. Стар. 1879 г. (I—VI) и страницу.
  9. ↑ Выводя долевое владѣніе изъ семейнаго, г-жа Ефименко считаетъ передѣлы его естественною принадлежностью; но и по ея мнѣнію, къ XVIII в. передѣловъ уже не существовало. Въ этомъ видѣ форма землевладѣнія, описываемая г-жей Ефименко, ничѣмъ не отличается отъ порядковъ «четвертнаго» владѣнія, сохранившихся донынѣ и много разъ описывавшихся въ работахъ нашихъ земскихъ статистиковъ; послѣдніе никогда не смѣшиваютъ ее съ общинной.
  10. ↑ Докладъ Козьмина императрицѣ 1765 г., Сем. I, 17.
  11. ↑ Сб. И. Общ., IV, 72; Сем. I, 19, 20.
  12. ↑ П. С., 13,590, 6.
  13. ↑ Сб. Ист. Общ., VIII, 384—391.
  14. ↑ Сем., IV, 633—638; V, 43.
  15. ↑ П. С., 13,590, 6.
  16. ↑ См. Сем. II, 249: Предписаніе директора экономіи Арханг. намѣстничества. Случаи разверстки по душамъ см. у В. Е. Якушкина, приложеніе XXV. О преобладаніи у помѣщичьихъ крестьянъ тягловой разверстки см. Семевскій: «Крестьяне въ царствованіе Екатерины II», стр. 95 и сл.
  17. ↑ Сб. Ист. Общ., IV, 85; Сем. I, 18; см. еще Сем. I, 15.
  18. ↑ Сем. V, 42.
  19. ↑ Сем. I, 21.
  20. ↑ Сем. I, 18—19; III, 380—381; IV, 630; Ефименко, 335—342; утвержденіе г-жи Ефименко, что удалось отобрать, по крайней мѣрѣ, черносошныя земли у скупившихъ ихъ посадскихъ, опровергается фактами. Ср. Сем. III, 394.
  21. ↑ Наприм., въ межев. инстр. 1754 г., XXIII, 1, не имѣвшей, впрочемъ, никакого дѣйствія, предписывается однодворцамъ — „дѣлить имъ землю для содержанія себя по пропорціи“; по всему видно, что въ это время имѣли еще весьма смутныя представленія о дѣйствительномъ положеніи дѣлъ и о препятствіяхъ, съ которыми придется |встрѣтиться. Въ инструкціи 1766 г. та же цѣль высказывается уже только косвенно, — отмежеваніемъ земель однодворцевъ одного селенія въ одну общую межу (XIX, 1, 2), прирѣзкой оброчныхъ земель ко всему селенію (XXI, 5) и т. п.
  22. ↑ Я. Соловьевъ: «О поземельномъ владѣніи въ Россіи», ст. 2-я, Отеч. Зап. 1858 г., № 2, 623—4. Сборн. стат. свѣд. по Обоян. у. II, 1—3; по Самар. губ. (Ставропол. у.) II, 60; по Курск. губ. I (Кур. у.), 60; въ Сб. по Тамбов. губ. II (Козл. у.), 46, находимъ слѣдующее сообщеніе: «Крестьяне говорятъ, что перешли къ душевому владѣнію отъ четвертнаго еще въ прошломъ столѣтіи, въ эпоху генеральнаго межеванія, или въ двадцатыхъ годахъ нынѣшняго столѣтія, когда тоже было у нихъ по такому случаю особое межеваніе земель». Не смѣшалось ли тутъ въ памяти крестьянъ генеральное межеваніе конца прошлаго вѣка съ полюбовнымъ спеціальнымъ межеваніемъ (послѣ 1836 г.)?
  23. ↑ Ср. межев. инстр. 1766 г., XXXII, 9.
  24. ↑ Ср. А. Я. Ефименко, стр. 320—324.
  25. ↑ Сб. П. С., VIII, 394. Этотъ враждебный крестьянству отзывъ совершенно подтверждается тѣмъ, что говоритъ знакомая съ настоящимъ положеніемъ мѣстности г-жа Ефименко, стр. 199—202.
  26. ↑ О неудачной попыткѣ директора экономіи заставить крестьянъ «общими силами расчистить такое земли количество, какое по измѣренію нужно будетъ для снабженія какъ недостаточныхъ, такъ и вовсе не имѣющихъ земли крестьянъ полною всѣхъ угодій пропорціей», — см. у А. Я. Ефименко стр. 333—4.
  27. ↑ См. въ книгѣ В. Е. Якушина стр. 104.
  28. ↑ Сб. П. С., IV, 96.
  29. ↑ XXV, 6; cp. XXXII, 5.
  30. ↑ XIII, 4-6; XIV, 10, 12; XIX, 2; XXII, 14; XXV, 3; XXXI, 4-5. Ср. также Сб. стат. свѣд. по Обоян. у. II, 6.
  31. ↑ Сб. Ист. Общ., IV, 94.
  32. ↑ Сем. I, 27. О распространенности въ Московской украйнѣ переложнаго хозяйства см. статью А. Бѣлевскаго въ Юрид. Вѣстн. 1888 г., сент., стр. 87—90. Выводъ о значительности размѣровъ украинскаго землевладѣнія основанъ здѣсь, однако, на невѣрномъ переводѣ «четвертной» мѣры на десятинную, причемъ четверть приравнена двумъ десятинамъ, тогда какъ равняется ½ дес. въ одномъ полѣ.
  33. ↑ Сем. VI, 35—36; Сб. Ист. Общ., IV, 98.
  34. ↑ Собств. эзельскихъ, т.-е. лифляндскихъ; см. П. С., 12,333.
  35. ↑ П. С., № 4923, 9471. Ср. слѣд. прим.
  36. ↑ П. С., № 9441: «кому на 50 дворовъ, тотъ захватилъ земель и людей больше^ нежели на 100 дворовъ, и по сіе время владѣли неправедно».
  37. ↑ Какъ видно изъ земско-статистическихъ работъ, владѣнныя записи содѣйствовали увеличенію мобилизаціи крестьянской собственности.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Русская_аграрная_политика_прошлого_столетия_(Милюков)/ДО&oldid=5171258