Россія подъ перомъ замѣчательнаго человѣка.
правитьСОВРЕМЕННЫЯ ПИСЬМА.
правитьПРЕДИСЛОВІЕ.
правитьГрафъ Прокопій Александровичъ Ессентукскій родился въ одинъ изъ годовъ нынѣшняго столѣтія и родился благополучно. Родившись, кушалъ молоко отъ кормилицы, кричалъ много и очень рано сталъ подавать великія надежды.
Впрочемъ до двѣнадцатилѣтняго возраста ничего особеннаго не происходило съ молодымъ графомъ Прокопіемъ. Перебывало много гувернантокъ, а потомъ гувернеровъ, и къ началу тринадцатаго года, вслѣдствіе всего этого, юный графъ умѣлъ читать по-французски очень хорошо, по-нѣмецки отлично, по-русски съ грѣхомъ пополамъ, думать же умѣлъ онъ только по-французски.
Потомъ началось серіозное воспитаніе. Оно продолжалось до семнадцати лѣтъ, въ стѣнахъ какого-то корпуса, лотомъ какого-то лицея, потомъ опять какого-то корпуса. Перемѣны эти происходили отъ вопроса, долго не разрѣшавшагося авторами дней графа Прокопія: къ чему онъ призванъ, къ военной или гражданской службѣ? Военная однакожь перетянула, нему много способствовалъ весьма убѣдительный аргументъ одного изъ дядей графа Прокопія, разсуждавшаго такъ: "военные люди на все способны, а штафирки дрянь, « и вотъ семнадцати лѣтъ графъ Прокопій, окончивъ свое воспитаніе, былъ офицеромъ гвардіи и слѣдовательно полноправнымъ гражданиномъ. Тутъ опять началась жизнь въ которой ничего особеннаго не происходило, за исключеніемъ великихъ надеждъ, которыя продолжалъ подавать графъ, не только старому графу-отцу, не только танцевавшимъ съ нимъ дамамъ, но даже самому себѣ.
Графъ читалъ книги иногда даже съ удовольствіемъ, но съ толкомъ рѣдко, говорилъ по-русски съ товарищами по полку и, несмотря на корнетскій чинъ, сиживалъ въ театрѣ въ первомъ ряду креселъ, гдѣ въ антрактахъ балета или оперы, подъ впечатлѣніемъ спектакля и болѣе или менѣе оживленныхъ разговоровъ о предметахъ серіозныхъ, смутно подумывалъ и о Россіи и какъ будто представлялъ себя въ довольно интимныхъ съ нею отношеніяхъ.
Затѣмъ нашедши, и быть-можетъ не безъ основаній, что военная служба не представляетъ собою ничего особеннаго въ мирное время, и что не довольно скоро осуществлялись надежды, которыя онъ подавать сталъ отъ груди кормилицы» графъ Прокопій взглянулъ снисходительно на службу штатскую, и въ галстукѣ съ воткнутою въ оный красивою булавкой находилъ прелести почти столько же, сколько въ гвардейскомъ мундирѣ.
Это обстоятельство болѣе другихъ побудило его къ переходу въ гражданскую службу. Переходъ состоялся. Галстуки и булавки были куплены, рубашки сидѣли отлично, фракъ былъ идеаленъ, а служба министерства была такъ же легка какъ куреніе хорошихъ сигаръ. Тутъ Россія стала къ графу Прокопію въ отношенія еще болѣе фамиліарныя, а камеръ-юнкерскій мундиръ придалъ этой фамиліарности то что Французы называютъ beaucoup d’applomb.
Кстати подоспѣла крестьянская реформа. Графъ поѣхалъ въ деревню, и окунулся въ міръ о которомъ зналъ только по слухамъ что живутъ тамъ какіе-то мужики, а мужики эти des крѣпостные и не совсѣмъ счастливы. Изъ деревни онъ поѣхалъ въ губернскій городъ: тамъ узналъ что такое губернаторъ и что такое губернскій крестьянскій комитетъ; съ тѣмъ и другимъ познакомился за обѣдами. Губернаторская власть ему поправилась, въ особенности потому что губернаторъ вездѣ предсѣдалъ, имѣлъ жандарма въ передней, и могъ говорить все что хотѣлъ, съ полнымъ убѣжденіемъ что говоритъ хорошо и что всѣ его слушаютъ.
Все это вмѣстѣ побудило его сказать себѣ: mon cher Proсоре, ты долженъ быть губернаторомъ! И вотъ, о удивленіе, графъ Прокопій толкуетъ о крестьянскомъ вопросѣ ничуть не застѣнчивѣе самого губернатора; слова: надѣлъ, усадьба, огородъ, тягло такъ и льются изъ него безъ зацѣпки одно о другое; онъ управляется съ ними съ такою же легкостью съ какою три года назадъ опредѣлялъ различіе между абиссинскимъ и пата* гонскимъ на въ балетѣ, только послѣднее онъ мило и сладострастно подпѣвалъ на ухо разнымъ тайнымъ совѣтникамъ, а первыя онъ выливалъ съ достоинствомъ и важностью предъ членами крестьянскаго комитета На пути въ Петербургъ, графъ Прокопій рѣшилъ важный вопросъ: онъ созналъ себя эмансипаторомъ и довольно либеральнымъ.
Затѣмъ на первой по возвращеніи мазуркѣ графъ Прокопій сѣлъ такъ что за нимъ двѣ вліятельныя дамы могли слушать его рѣчи, и пока дама съ которою онъ танцовалъ выслушивала съ безмолвнымъ пораженіемъ всѣ провинціальные очерки графа Прокопія, сзади сидѣвшія вліятельныя дамы слушали en connaissance de cause, ничему не удивлялись по принципу, а къ концу мазурки рѣшили что графъ Прокопій Подаетъ великія надежды, и что такого человѣка надо и пуссировать и муссировать.
Черезъ три дня, графъ Прокопій сидѣлъ въ гостиной этихъ двухъ дамъ, и ораторствовалъ, между тремя и четырьмя часами, о судьбахъ Россіи, о помѣщикѣ каковъ онъ былъ во дни оны, объ администраціи вообще, и о министрѣ своемъ въ особенности. Отвѣчалъ онъ на всѣ вопросы съ изумительною полнотой, и доказавъ этимъ дамамъ что эмансипація давно уже имъ вся передумана и рѣшена во всѣхъ подробностяхъ и что après tout le «выкупъ» единственное средство выйти изъ нея съ честью и славой, графъ Прокопій всталъ и уходя понялъ что великія надежды имъ поданныя начинаютъ оправдываться съ быстротой молніи.
Черезъ семь дней послѣ этого, графу Прокопію предложили быть вице-директоромъ гдѣ-то. Онъ задалъ себѣ вопросъ: не слишкомъ ли это мало? но все-таки принялъ и вступилъ въ должность съ тѣмъ неглиже въ отвагѣ и рѣшимости которое даже на директора произвело впечатлѣніе весьма пріятное.
Пріятное это впечатлѣніе директора продолжалось не долго. Директоръ испыталъ непріятное впечатлѣніе смерти, а графъ Прокопій получилъ пакетъ, изъ котораго узналъ о своемъ повышеніи. Онъ улыбнулся и принялъ это повышеніе съ тѣмъ же чувствомъ съ какимъ Юрій Цезарь принялъ титулъ императора! Когда же ему сказали что въ какой-то гостиной, кто-то скептически отнесся къ его способностямъ, графъ Прокопій улыбнулся презрительно и сказалъ: «les jugements des. hommes sont comme eux, toujours injustes et toujours malveillants»[1], а въ другой разъ пожалъ плечами и произнесъ: «errare hum an um est.»
Графъ Прокопій женился, кругъ дѣятельности его расширился, онъ сталъ особой. И вотъ однажды, въ разговорѣ въ одной изъ петербургскихъ гостиныхъ большаго свѣта, онъ сообщилъ что отлично знаетъ Россію, ибо изучилъ ее во время сдѣланнаго имъ объѣзда въ теченіе семнадцати дней. Какъ подобаетъ интеллектуальному человѣку, графъ писалъ свои путевыя замѣтки, и писалъ ихъ въ формѣ писемъ своему полупріятелю и полуподчиненному.[2] Счастливый случай сдѣлалъ насъ обладателями этихъ писемъ. Убѣдивши графа въ томъ что это сокровище бросаетъ новый свѣтъ на Россію, напоминаетъ собою замѣтки Токвиля объ Америкѣ, и безъ сомнѣнія будетъ способствовать къ развитію науки отечествовѣдѣнія, мы получили позволеніе эту переписку предать гласности.
I.
правитьИ такъ я уѣхалъ? Но зачѣмъ? Ma foi je me suie laissé dire что въ Россіи что-то произошло новаго и что après tout надо составить себѣ о ней цѣльное и единое представленіе! Итакъ я призванъ взглянуть sur ce pays, которому (pays муж. рода) судьба дала названіе Россіи. Закрываю глаза и вижу сію страну развалинъ и опустошенія, о которой нѣсколько журналистовъ и нѣсколько Русскихъ, никогда не видѣвшихъ вблизи цивилизаціи въ Европѣ, говорятъ какъ о народѣ перерождающемся для великаго будущаго. Странная фикція, грустная иллюзія. Не будь я ce que je suis, я бы могъ, не выходя изъ моего кабинета, написать все что увижу, и сочинить цѣлый трактатъ о государствѣ Россійскомъ и о его судьбахъ! Но я ѣду, и если новаго ничего не увижу, виноватъ буду не я!
Проводивъ меня, задали ли вы себѣ вопросъ который мнѣ пришелъ въ голову въ ту минуту когда поѣздъ трогался: множество народа, толпившееся на дебаркадерѣ, публика ли, или просто толпа? Публика въ Европѣ вѣдь единица, иногда пассивная, иногда активная; но у насъ? Qu’en pensez vous? У насъ, сколько мнѣ кажется, эта толпа вездѣ и всегда весьма не кстати; въ дорогѣ вообще еще болѣе чѣмъ гдѣ-либо, ибо мѣшаетъ думать, наблюдать и сосредоточиваться; вотъ почему, да извинитъ мнѣ русская публика, я сѣлъ въ особо приготовленное для меня отдѣленіе! Какъ люди наивны! Встрѣтилъ на дебаркадерѣ А. Н., который узнавъ зачѣмъ я ѣду и куда я ѣду, предложилъ мнѣ свои услуги, увѣряя что имѣетъ много свѣдѣній о Россіи. Я улыбнулся въ отвѣтъ на такое предложеніе, но такъ чтобъ онъ могъ понять что есть люди которые въ этихъ услугахъ могутъ и не нуждаться. Но чтобъ его не обидѣть и pour sauver les apparences, я обѣщался его выслушать и даже прибавилъ что эти свѣдѣнія для меня — неоцѣнимое сокровище. И сдержалъ слово.
Между двумя большими станціями, пригласилъ въ свой вагонъ А. Н. для разговора. Нашелъ его, какъ многихъ — полнымъ иллюзуарныхъ свѣдѣній о Россіи! "Вы, подъ вліяніемъ всего что видите и слышите, живя въ Россіи, составили себѣ пристрастныя убѣжденія, « сказалъ я ему. Бѣдные такіе люди! какъ легка надъ ними побѣда мысли! Vale! Пишите и пишите!
II.
правитьЯ въ Москвѣ, но Москва не во мнѣ. Знаете что сіе значитъ? Что я смѣю не любить Москвы: тамъ черезчуръ силенъ запахъ тулупа, а отъ него до Азіи не далеко. Въ то же время я нашелъ что есть что-то претендующее на дикую свободу, что мнѣ не нравится въ движеніяхъ людей, въ ихъ образѣ мыслей и въ ихъ рѣчахъ…. Удивлялись тому что я въ Москвѣ, но еще болѣе удивились тому что я призналъ нужнымъ поѣхать по Россіи, съ тѣмъ чтобъ ее изучить. Тѣмъ которые удивлялись, я далъ понять что дѣлаю это изъ снисхожденія къ нѣкоторымъ нуждамъ которыя у насъ находятъ своевременнымъ призвать общественными. Люди офиціальные показались мнѣ corrects, люди не офиціальные или слишкомъ красными или слишкомъ мало Европейцами; слово Россія и Русскій у нихъ черезчуръ часто нау языкѣ! Это признакъ несомнѣнный того что главное вмѣстилище болѣзни носящей имя — національная политика — есть Москва. Нѣмецъ въ Москвѣ se sent mal à son aise, тогда какъ у насъ въ Петербургѣ онъ и всякій представитель образованнаго Запада чувствуютъ что имъ воздаютъ должное. Пора Москвѣ испытывать благодѣтельное гуманитарное и гуманизирующее вліяніе желѣзныхъ дорогъ. Мнѣ сказали впрочемъ что ожидать этого трудно ибо движеніе къ Москвѣ изъ Россіи сильнѣе чѣмъ изъ Москвы въ Петербургъ. Жаль что не наоборотъ.
Обѣдалъ въ клубѣ. Обѣдъ хорошъ. Отклонилъ всякое чествованіе моего присутствія, какъ гостя. Признаюсь что недовѣріе къ языку Москвичей было причиной сего отказа. Москва слиткомъ живетъ нараспашку, а потому не сознаетъ отчетливо что можно и чего нельзя сказать.
Ея старички ѣдятъ много, надѣваютъ на себя салфетки съ подбородка; слышатъ дурно, похожи на крѣпостниковъ, хотя въ сущности замерзли въ дорогѣ, кто между 30мъ и 40мъ, кто между 40мь и 50мъ годомъ нашего вѣка. Они всегда отдѣльно обѣдаютъ отъ людей средняго возраста и тщательно осматриваются чтобы какъ можно дальше быть отъ людей молодыхъ. Они ищутъ робко лукаваго взгляда крѣпостнаго слуги кругомъ себя и грустятъ о томъ что его нѣтъ.
Средніе возрастомъ люди не имѣютъ ни нашей умѣренности, ни нашего умѣнья лавировать между двумя крайними точками — либерализмомъ и консерватизмомъ; это неумѣнье я приписываю тому что они въ Москвѣ, куда звуки нашего камертона доходятъ гораздо слабѣе. Есть люди серіозно говорящіе о земствѣ: ils en sont encore là! эти люди не читали, разумѣется, ни Маколея, ни Токвиля, и не видали вблизи ни Франціи, ни Англіи! Они мечтаютъ о политической роли какого-то сословія именуемаго образованнымъ; другіе называютъ это сословіе — землевладѣльцами. Эти люди выпытывали отъ меня мои взгляды. Я далъ имъ понять себя настолько чтобы не было большой рѣзкости между ихъ фикціями и моими убѣжденіями. Они очень удивлены были, поражены даже тѣмъ что въ иныхъ вопросахъ я очень либераленъ, и держусь принципа laissez-faire; но сказалъ имъ прямо и ясно что внѣ аристократическаго элемента не признаю никакого передоваго движенія прочнымъ. Я особенно желалъ высказать это краеугольное мое воззрѣніе, такъ какъ обращался къ слушавшимъ меня двумъ, тремъ руссофиламъ или славянофиламъ, которые изъ народа дѣлаютъ основу и сущность соціальнаго положенія Россіи.
Молодыхъ людей мнѣ было жаль; они готовятъ себѣ грустные дни въ будущемъ. Для нихъ не существуетъ ни срока службы, ни почтенной личности, ни авторитета мыслителей исторіи всемірной цивилизаціи; они считаютъ себя равными намъ съ вами и какъ будто анализируютъ то что мы говоримъ. Все это не обѣщаетъ много хорошаго. Если отъ меня зависѣло, я все бы сдѣлалъ чтобы отвлечь молодежь отъ политики, даже поощрялъ бы долга и кутежъ. Лучше видѣть ихъ въ похмѣльѣ отъ вина, чѣмъ въ опьяненіи отъ собственныхъ рѣчей и бредней. Въ Москвѣ есть купцы съ образованіемъ, во безъ цивилизаціи! Они тоже тянутъ національную ноту. Явленіе это ново! Намотайте его себѣ на усъ. Vale!
III.
правитьВчера и пыльче имѣлъ удовольствіе получить ваши два дорогія письма, отъ 17го и 18го мая, на которыя спѣшу отвѣтить.
Поистинѣ вы совершаете хорошее дѣло! Всѣ ѣдутъ отдыхать по дачамъ и за границу, а вы ѣздите по Россіи съ тѣмъ чтобъ ее изучать, когда притомъ такъ Хорошо ее знаете!
На вашъ вопросъ о публикѣ не знаю что сказать? Единства у насъ вообще мало между людьми; оттого-то, какъ вы изволили замѣтить, у насъ много людей иногда собирается въ извѣстномъ мѣстѣ, во это множество не есть публика. И слава тебѣ Господи что такъ!
Прелодитично изволили поступить съ А. Н.; ужь гдѣ ему соваться со свѣдѣніями о Россіи!
Въ Москвѣ я никогда не былъ, но думаю, какъ вы, что она ничѣмъ особенно не замѣчательна, и что Нѣмцамъ тамъ дѣйствительно не такъ хорошо какъ у насъ. Но дастъ Богъ желѣзныя дороги помогутъ желанію вашего сіятельства насчетъ Москвы осуществиться.
Гдѣ ей читать какого-нибудь Маколея или Токвиля, помилуйте, когда еле-еле можетъ справиться съ своимъ земствомъ. Воображаю какое удивленіе, скажу больше, благоговѣніе возбудили взгляды ваши: уже это одно такая значительная польза! Да! нельзя не жалѣть молодыхъ людей; вотъ и здѣсь подчасъ вижу такихъ которые осмѣливаются разсуждать насчетъ самыхъ почтенныхъ Лицъ; ужь видно вѣкъ такой. Какъ вѣрны послѣднія ваши отроки, насчетъ того что лучше видѣть молодежь въ похмѣльѣ отъ вина, чѣмъ въ опьяненіи отъ собственныхъ мыслей. Я всегда говорю что всякія собственныя мысли, у молодыхъ въ особенности, не что иное какъ вино, которое или опьяняетъ, или одуряетъ, и въ обоихъ случаяхъ вредно и опасно.
Что сказать вамъ о насъ грѣшныхъ? Какъ ваше сіятельство уѣхали, стало грустно, но можете быть увѣрены что духъ вашъ вездѣ и во всемъ пребываетъ съ нами. Вездѣ кругомъ, слава Богу, тихо, толковъ какихъ-нибудь особенныхъ не слыхать. Вчера встрѣтилъ лишь князя II., но особеннаго ничего они не сказали. Если будутъ дѣда деликатныя или такія которыя требуютъ общихъ политическихъ соображеній, отложу ихъ до пріѣзда вашего сіятельства.
Вы спрашиваете меня что говорятъ о вашей поѣздкѣ? Кромѣ отзывовъ уважительныхъ и слѣдовательно хорошихъ, ничего не слышно; газеты пока молчатъ. Впрочемъ оказывали мнѣ что въ клубѣ были разныя шуточки насчетъ этого: такъ напримѣръ В. увѣрялъ что будто бы цѣль вашей поѣздки — узнать не говоритъ ли кто-нибудь лучше васъ въ Россіи. Но вѣрьте, ваше сіятельство, это только одна зависть: всѣмъ не угодишь.
Жена, дѣти, всѣ чтущіе ваше сіятельство и я первый изъ нихъ кланяемся съ преданностью.
IV.
правитьБылъ на обѣдѣ у Г. Цѣль этого обѣда была доказать мнѣ что есть дѣятели земства. Ихъ было, кажется, четыре; и другъ на друга удивительно хмурились. Наивность во всемъ и изумительная самоувѣренность — ихъ отличительныя черты. Они говорятъ о хлѣбныхъ магазинахъ, о земскихъ школахъ, о земскихъ банкахъ, какъ говорятъ у насъ въ Петербургѣ о вопросахъ изъ области всемірнаго интереса; они думаютъ что всякій изъ насъ ничѣмъ другимъ не озабоченъ какъ пустяками изъ земскаго хлама, и что нельзя быть Русскимъ, не зная что въ Подольскѣ магазины въ порядкѣ, а въ Вереѣ земство нуждается въ банкѣ! Въ этомъ ихъ наивность. Мнѣ было ихъ жаль! Они въ полномъ убѣжденіи что открыли Америку, повозившись три года въ своихъ управахъ и собраніяхъ. Слова: народное благо, общественный интересъ начинаютъ и кончаютъ каждую фразу. Въ этомъ ихъ изумительная самоувѣренность. Us ont l’air de nous avoir pris ce que noos leur avons donné, c’est le plus grand de leur ridicule[3].
Въ отвѣтъ на ихъ краснорѣчіе о школахъ, о потребностяхъ въ кредитѣ, объ улучшеніи крестьянскаго быта, я поставилъ вопросъ прямо и точно, и такъ точно что очевидно ихъ озадачилъ и отвѣта не получилъ. Изъ этого заключилъ что узнавать Россію с’st presque de la uaiveté (почти наивность): надо прежде еще ее учить понимать тѣ вопросы которые мы ей задаемъ и изъ которыхъ слагается наука ея управленія. Вопросъ былъ слѣдующій: Гдѣ кончается фикція и начинается фактъ въ области земства& Другими словами: гдѣ земство дѣлаетъ и гдѣ оно думаетъ что дѣлаетъ? Когда маѣ говорятъ про сельскую шкоду, я спрашиваю про кабакъ, и когда узнаю что кабакъ есть, я спокоенъ, ибо знаю что школой завершается фикція, а кабакомъ начинается фактъ. Вотъ какъ à la rigueur изучаютъ государственную жизнь народа, оказалъ я имъ въ заключеніе.
Въ концѣ обѣда, я задалъ другой вопросъ тѣмъ которые показались мнѣ умнѣе; Крестьянское сословіе, есть ли оно активное или пассивное орудіе той тенденціозности въ оспариваніи у администраціи ея моральнаго и матеріальнаго авторитета которая есть отличительная черта корпоративнаго единенія всякаго земства? Вопросъ сей раздѣлилъ призванныхъ къ отвѣту на два лагеря: одни очень наивно отвергли присутствіе всякой будто бы тенденціозности въ земствѣ и сдѣлали намъ честь назвать себя помощниками и сотрудниками правительства; другіе, вѣроятно не понявъ вопроса, ont fait volte face (свернули внезапно) и начали мнѣ повѣствовать о какомъ-то политическомъ тактѣ мужиковъ и умѣньи ихъ обсуждать земскіе вопросы въ средѣ земства. Само собою разумѣется что 19е февраля и все что съ этимъ datum immortale связано, играло главную роль въ апологіи крестьянъ, какъ политическихъ дѣятелей. Болѣе и такъ-сказать глубже я окунулся въ Москву за этимъ обѣдомъ. Люди говорившіе, казалось мнѣ, живутъ въ счастливомъ забвеніи и того что мы въ Петербургѣ наживаемъ сѣдину заботами о благѣ Россіи, но Россіи не какъ, а какъ государства Европы, и того что всѣ эти вопросы перебывала во всѣхъ умахъ европейскихъ мыслителей а народовъ. Они рѣшаютъ вопросы и не любопытствуютъ знать рѣшали ли мы ихъ, рѣшила ли ихъ Европа. Каждый говорунъ за интересы земства считаетъ себя или маленькимъ Петромъ Великимъ или, какъ я сказалъ, маленькимъ Колумбомъ.
Москва представляется мнѣ средоточіемъ всѣхъ умственныхъ шалостей Россіи. C’est l’enfant chéri et l’enfant terrible des gens de la province, qui abusant de leur ignorance, s’est arrogé le droit de parler politique en leurs nome.[4]
Впрочемъ пускай себѣ шалитъ она на здоровье, лишь бы намъ съ вами не мѣшала!
Вообще все то что я въ Москвѣ слышалъ отъ такъ-называемыхъ „умныхъ русскихъ людей“ раздѣлилось въ умѣ моемъ на двѣ категоріи. Въ первую входитъ то что въ своей сущности я уже зналъ, но зналъ съ большимъ безпристрастіемъ и большею многосторонностью чѣмъ знаютъ они въ Москвѣ, грѣша всегда пристрастіемъ къ тому что они называютъ интересами края, а что au fond есть не что иное какъ непомѣрныя требованія среды не достаточно озаренной лучами западнаго солнца. Ко второй категоріи я отношу то чего я не зналъ и что мнѣ говорено было съ цѣлью чтобъ я узналъ. Вотъ здѣсь-то я нашелъ умы этихъ народныхъ дѣятелей бѣдными, Жиденькими, болѣзненно раздражительными и черезчуръ крикливыми. Я кое-что узналъ, но ничему не научился; ничто не поколебало моего политическаго катехизиса, ничто не измѣнило ни на іоту моихъ познаній о Россіи. Я имъ доказываю абсолютную несостоятельность волостнаго суда, какъ учрежденія дисгармонирующаго съ общимъ настроеніемъ государственнаго правосудія, а они мнѣ разказываютъ какія-то чудеса про такой-то или другой волостной судъ. Я требую отмѣны этого учрежденія, съ точки зрѣнія государственной необходимости, то-есть государственнаго разума, а они говорятъ о какихъ-то заявленіяхъ сдѣланныхъ крестьянами въ пользу предоставленія имъ права на судъ мировой, etc. etc.
Что изъ такихъ примѣровъ вывести? Одно лишь: вторая категорія того что мнѣ было говорено не есть что-либо для меня новое въ существѣ своемъ: это только видоизмѣненныя формы давно извѣстнаго, робкіе приступы къ предметамъ съ которыми мы обращаемся смѣло, это проявленія неумѣнья подходить къ вопросамъ и представлять ихъ въ надлежащемъ свѣтѣ, однимъ словомъ, это дѣтство и отрочество того человѣка который достигаетъ совершеннолѣтія и зрѣлости, когда изъ узкой рамки національнаго дѣятеля выступаетъ на широкое поприще всемірнаго мыслителя.
волость, община, крестьянское самоуправленіе, и т. д.!
Переходъ, повидимому, рѣзкій отъ Москвы къ деревнѣ, во всей ея неблаговидной наготѣ, навелъ на меня грусть, потому что я съ усиліями искалъ этой рѣзкости и не нашелъ ее!
Русская деревня вообще показалась мнѣ картиной втораго акта той комедіи которой первый актъ я видѣлъ въ Москвѣ. Тамъ завязка, тамъ группа дѣйствующихъ лицъ, говорящихъ и дѣйствующихъ для того чтобы подготовить зрителя къ необходимости признать жизнь въ картинѣ втораго дѣйствія, и въ тѣхъ лицахъ которыя, подъ новымъ именемъ „крестьянъ“ имѣютъ значеніе общественной силы не въ себѣ, но въ томъ что имъ приписываютъ Москва и Москвичи.
Занавѣсъ втораго акта поднялся на той станціи желѣзной дороги гдѣ я вышелъ чтобы навѣстить графа NN. и исполнить одну изъ важнѣйшихъ задачъ моего труда, взглянуть на крестьянскій бытъ, рѣшить самому на чьей сторонѣ правда, на той ли которая признаетъ крестьянскій бытъ быстро иду» щамъ внизъ, или на той которая съ умиленіемъ видитъ его восходящимъ вверхъ.
Увидѣлъ исправника, увидѣлъ посредниковъ, увидѣлъ и человѣкъ пятъ молодцовъ, въ которыхъ узналъ волостныхъ старшинъ, по медалямъ на груди, но не по выраженію благороднаго сознанія своего достоинства, присутствіе коего признаю атрибутомъ всякаго Образованнаго представителя власти. Эти пассивные агенты власти, съ азіатскимъ поклономъ ниже пояса, поднесли мнѣ хлѣбъ-соль. Я принялъ его въ руки, и поднявъ, спросилъ ихъ: "какъ по вашему, хлѣбъ этотъ, испеченный вольными руками, изъ вольной муки, вкуснѣе того хлѣба который пекли вы десять лѣтъ назадъ? Ихъ «какъ можно» показалось мнѣ такъ же натянутымъ какъ титулъ «ваша свѣтлость», которымъ они меня величали!
Исправникъ показался мнѣ представителемъ значительнаго прогресса въ мірѣ нашей внутренней администраціи. Въ любомъ городѣ Германіи, Франціи и даже Англіи, фигура его была бы на мѣстѣ въ этомъ званіи.
Посредники показались мнѣ тѣмъ что они есть — лишними!
Въ былое время они были дѣйствительностью, когда они разрѣшали матеріальную задачу на нихъ возложенную. Теперь они фикція, представители какой-то принудительной опеки, съ нравственнымъ вліяніемъ на крестьянъ какъ предлогомъ, и съ жалованьемъ какъ причиной! То и другое обращаетъ ихъ въ защитниковъ quand même идеи возрожденія крестьянъ.
Они начали было меня въ томъ увѣрять, но я съ перваго же слова далъ имъ понять что изслѣдованіе вопроса что такое русскій крестьянинъ послѣ десяти лѣтъ свободы — произвожу самъ, и въ подсказываніи и внушеніяхъ не нуждаюсь.
Послѣ посредниковъ очередь дошла до старшинъ. Сперва я призналъ нужнымъ поговорить съ ними en maese. Я задалъ имъ три вопроса: 1) чѣмъ отличается нынѣшняя власть надъ крестьянами отъ помѣщичьей? 2) признаютъ ли они, старшины, въ себѣ двойственность власти — власть физическую и нравственную? и 3) сознаютъ ли они различіе между общественнымъ и административнымъ началами?
На всѣ три вопроса, я получилъ отвѣты изъ которыхъ заключилъ что или они меня не поняли или, что вѣроятнѣе, не хотѣли понять. Въ особенности понравился мнѣ отвѣтъ одного изъ старшинъ на первый вопросъ: «какая власть, батюшка; класть власти розъ», et rien de pins. Старшины не развиты для своей должности, вотъ фактъ несомнѣнный.
Три другіе вопроса я отнесъ къ матеріальному быту крестьянъ вообще. «Улучшился ли бытъ крестьянина?» спросилъ я; Отвѣтъ былъ: "какъ же, батюшка; у хорошаго крестьянина и «хозяйство хорошее.» — «А у дурнаго?» спросилъ я. "Ну, а у «дурнаго и хозяйство послабѣе.» — "Сколько крестьянинъ «имѣлъ годоваго дохода до 1861 года и сколько теперь?» былъ второй мой вопросъ. Отвѣтъ простъ: «А не ровно, батюшка, какъ у кого.» — «Какую роль играютъ деньга въ экономіи „крестьянина?“ — третій вопросъ. Бѣднягамъ онъ показался такъ докъ, что отвѣта уже не послѣдовало никакого.
Такъ какъ степень матеріальнаго благосостоянія измѣряется всего вѣрнѣе степенью умственнаго развитія, то изъ жалкихъ и жидкихъ отвѣтовъ старшинъ я не могъ не заключить что хозяйство и экономическій бытъ крестьянъ laissent beaucoup à désirer (заставляютъ еще многаго желать). Если таковы старшины, власть самоизбранная этимъ бытомъ, то каковы же должны быть ихъ избиратели, la masse, le peuple или „народъ“, говоря языкомъ нашихъ національны» политиковъ?
Замѣчательна отличительная черта народа — попрошайничество. Едва я кончилъ мои вопросы, и этимъ, такъ-сказать, устроилъ фактическую связь между сими жалкими представителями народа и мною, какъ трое изъ нихъ подошли ко мнѣ поближе, приняли традиціонную позу просителей и начали излагать предо мною свою покорнѣйшую просьбу о томъ чтобы по случаю неурожая въ какихъ-то деревняхъ, съ нихъ не брали платежей за это полугодіе. "Je t’ai bien reconnu là, mon cher peuple Russe, "[5] подумалъ я, и воспользовался этимъ случаемъ чтобы оказать имъ приблизительно слѣдующее: «Господа старшины! Какъ ступень той власти которая управляетъ всею Россіей, вы должны понять что всякая просьба съ вашей стороны пріобрѣтаетъ въ глазахъ массы значеніе правительственнаго дѣйствія. Сила правительства зиждется на повсемѣстномъ единообразіи въ осуществленіи его видовъ и примѣненіи его мѣропріятій; деревни суть ничтожные атомы цѣлаго именуемаго государствомъ, но въ то же время суть винты имѣющіе цѣлію скрѣплять тотъ или другой рычагъ всего механизма; ослабить малѣйшій винтъ, значитъ произвести безпорядокъ, а безпорядокъ въ малѣйшей части государственнаго механизма производитъ нарушеніе порядка и гармоніи въ цѣломъ. Неурожай печальное событіе, я это признаю вмѣстѣ съ вами; но что же дѣлать? изъ-за него нарушать порядокъ управленія нѣтъ возможности; обратите производительныя ваши силы съ земли, когда она неблагодарна, къ такимъ источникамъ которыхъ доходъ менѣе зависитъ отъ Зевеса и Феба! Идите къ своимъ очагамъ, живите благополучно, управляйте строго и мудро, и прежде всего ломайте что гарантировать исправность платежей — есть первая а главная ваша обязанность, какъ представителей власти.» Слово: «слушаемъ, батюшка», и низкій поклонъ отвѣтили маѣ на мои слова. Посредникъ подошелъ ко мнѣ поближе и началъ было излагать мнѣ свои соображенія о неудобствѣ сроковъ платежей, о затрудненіяхъ ко взысканію недоимокъ и проч. Еще немного, и дошелъ бы до того что сталъ бы мнѣ доказывать что крестьянинъ слишкомъ много платитъ, а мы платимъ слишкомъ мало, во я остановилъ его на дорогѣ и сказалъ ему: "Почтеннѣйшій, знаете какой главный недостатокъ, не васъ лично, во вашего корпоративнаго индивидума? это то что вы гораздо болѣе защитникъ крестьянъ чѣмъ агентъ правительства; вотъ почему не удивляйтесь тому и не сердитесь на насъ, когда узнаете что мы, Петербуржцы, подаемъ голосъ за безусловное ваше уничтоженіе. Согласитесь что если должны быть защитники крестьянъ въ лицѣ правительственныхъ агентовъ, то простая справедливость требуетъ чтобы были ipso jure и — защитники дворянъ. Затѣмъ, судите сами чѣмъ бы сдѣлалось правительство, еслибы въ каждомъ агентѣ своемъ оно находило не своего защитника, а защитника той или другой части государства. Но оставимте безплодную почву мѣстныхъ соображеній, « сказалъ я, „и перейдемъ къ вопросамъ болѣе практически государственнымъ. Что вы думаете насчетъ переселенія крестьянъ?“ спросилъ я ихъ, настолько вопросительно чтобы показать имъ видъ человѣка нуждающагося въ ихъ свѣдѣніяхъ. Каково было мое удивленіе когда одинъ изъ нихъ, тотъ самый который такъ бойко и много рѣчисто я оказывалъ мнѣ» что наши законы о платежахъ и податяхъ законы драконовскіе, отвѣчалъ мнѣ eans la moindre vergogne: "Да ничего мы не думаемъ; это вопросъ кабинетный, а не практическій. — «Такъ вы отвергаете фактическое значеніе вопросовъ кабинетныхъ?» спросилъ я. Другой, поощренный неприличною выходкой перваго посредника, поспѣшно отвѣтилъ: «Совершенно.» — "Напрасно, « сказалъ я имъ, „кабинетъ относится къ практикѣ какъ солнце къ землѣ и другимъ планетамъ: какъ солнце концентрируетъ и децентрируетъ свѣтъ и теплоту, безъ которыхъ жизнь земли немыслима, такъ и кабинетъ; не отъ земли приходитъ первоначальный лучъ къ солнцу, а отъ солнца къ землѣ; такъ точно и во взаимныхъ отношеніяхъ кабинета и практики: изъ кабинета исходитъ первоначальная мысль на практическую почву, и уже отъ практической почвы возвращается къ кабинету, какъ къ центру; вотъ почему когда я васъ спрашиваю о переселеніи, это доказываетъ что такой вопросъ есть, а если онъ есть, то объ немъ надо имѣть то или другое мнѣніе.“
По лицу и» я увидѣлъ que j’ai touché juste. Изъ всего что они мнѣ сказали объ этомъ вопросѣ я узналъ не много: мысль что переселеніе никогда не должно быть вопросомъ государственнымъ въ его цѣльности, а должно разрѣшаться на мѣстѣ съ помощью извѣстнаго ассигнованнаго каждой губерніи кредита — невѣрна. Прежде всего необходимы общія соображенія, общія мѣры и общія законоположенія, дабы случайностей, пробѣловъ и непредвидѣнныхъ затрудненій не было.
На мой вопросъ: отчего есть недоимки, оттого ли что исправники дурно взыскиваютъ платежи, или оттого что крестьяне дурно платятъ? господа посредники пропѣли мнѣ длинную пѣсню опять же о разныхъ мѣстныхъ будто бы причинахъ мѣшающихъ платить исправно; изъ этой пѣсни, со множествомъ арій и варіантовъ, я понялъ одно: что, какъ всегда, виноваты мы, чиновники, а не бѣдные эти крестьяне; такъ что, почти выведенный изъ терпѣнія, я не могъ не сказать имъ: да оставьте господа, прошу васъ, наигрываніе на одну и ту же тему мѣстныхъ условій, причинъ и явленій; изучать вопросы государственные на мѣстѣ, вовсе не значитъ узнавать какъ живется Сидору или Карлу, какой армякъ носитъ Семенъ, какой Кондратій: синій или сѣрый, а напротивъ, это значитъ мѣстныя соображенія приводитъ къ общимъ. Дѣло не въ томъ какъ бы поменьше платить Карлу или Антону, а въ томъ какъ бы Карла и Антона заставить непремѣнно платить. Дѣло не въ томъ хорошо ли живется тому же Карлу, а въ томъ какими общими чертами, безошибочно вѣрными, ознаменовался новый крестьянскій бытъ.
Потомъ мы перешли къ вопросу объ общинѣ и круговой порукѣ. Какъ я и ожидалъ, j’ai trouvé dans ces gens l’expression fidèle de leur couleur.[6] Они готовы стоять за общину, подъ предлогомъ что это учрежденіе народное и историческое, а въ сущности потому что въ ихъ воображеніи община является какою-то силой независящею отъ Петербурга, а въ то же время осуждаютъ круговую поруку, подъ предлогомъ что она разорительна для хорошихъ хозяевъ и несправедлива, а въ сущности потому что она обезпечиваетъ интересы казны! Старую лису, какъ меня, не обманешь; я вижу насквозь не то что говорятъ мнѣ, а то что скрывается подъ обманчивыми формами кругло складываемыхъ рѣчей.
На ихъ разглагольствованія я отвѣтилъ: «нѣтъ, господа, я мнѣнія совершенно противоположнаго, и желалъ бы очень, чтобы вы имъ прониклись. Что до общины, то это одряхлѣвшая форма соціальной безиндивидуальности, сожитія безсознательнаго въ массѣ, дисгармонирующаго вполнѣ съ задачей времени индивидуальнаго развитія. Круговую же поруку, какъ мѣру обезпечивающую исправное поступленіе платежей, я признаю необходимою. Киргизская степь и плательщики на Руси — одно и то же; на сознаніе долга платить разчитывать мы не можемъ ни здѣсь, ни тамъ, слѣдовательно должны себя обезпечивать мѣрами въ принципѣ несправедливыми, но въ силу государственной необходимости безусловно нужными.»
На первый разъ наблюденій бы довольно: я слегка утомился.
Какое счастье, подумалъ я, что я не министръ, всѣ эти народы m’auraient foit cent fois mourir d’une maladie de foie[7]. Въ коляскѣ возлѣ графа NN, хотя и среди полей, все же чувствовалъ себя какъ бы ближе къ Европѣ, ибо графа NN знаю за человѣка вполнѣ образованнаго. Куря хорошія сигары, мы говорили очень оживленно о томъ что такое нынѣшнее хозяйство помѣщика.
Мысли графа показались мнѣ остроумными и вѣрными. По его мнѣнію, всѣ хозяйства можно раздѣлить на три главныя категоріи. Первая категорія идеальныхъ хозяйствъ: это тѣ гдѣ преданіе розогъ и другихъ почтенныхъ по своей вразумительности средствъ не утратили свою впечатлительную силу, и гдѣ съ хорошимъ Нѣмцемъ-управляющимъ, à la rigueur, можно вести дѣло удовлетворительно.
Вторую категорію хозяйствъ составляютъ тѣ мѣстности гдѣ народъ начинаетъ образовываться. Кому сія истина не вѣдома? Образованіе народа — это экономическое бѣдствіе для помѣщика. Наконецъ третью категорію составляютъ имѣнія гдѣ доселѣ остались, Богъ знаетъ какъ и почему, мировые посредники перваго призыва, дѣти той большой когорты Робеспьеровъ, безъ которыхъ будто бы улучшеніе мужицкаго быта не могло совершиться.
Мы ѣхали между полями. Знаете что я испытываю, оказалъ я графу, когда гляжу на эти поля, что-то въ родѣ тоски, fangaisse de Pimpuissance à faire de tout ce qui m’entoure un terrain fertile et digne du beau nom de terre Européenne.[8]
Изъ полей мы въѣхали въ паркъ графа: ощущеніе тѣни деревъ мнѣ было особенно пріятно; мнѣ показалось что это было дыханіе чего-то болѣе цивилизованнаго.
« Замѣтили ли вы одно?» спросилъ меня графъ. «Есть мукики которые смотрятъ въ глаза и не снимаютъ тапокъ?» оказалъ я, угадавъ мысль графа. «Замѣтилъ, какъ видите», оказалъ я смѣясь, «это доказываетъ что у васъ имѣніе второй или третьей категоріи!» Мы засмѣялись оба.
Подъѣзжая къ подъѣзду дома, графъ шепнулъ мнѣ какъ бы въ отвѣтъ: «Какъ сдѣлать чтобъ избавиться отъ моего посредника? Становой циркулярно велѣлъ мужикамъ снимать шапки, при встрѣчѣ со мной; представьте себѣ что этотъ скотина, посредникъ, осмѣлился жаловаться на такое распоряженіе мировому съѣзду. J’avones, прибавилъ графъ, que le становой était bête, maie en revanche, le посредникъ a fait cela par ce que c’est un….»[9]
Я прервалъ и кончилъ: «rouge». Мы были уже на террасѣ.
VI.
правитьДва достопочтенныя письма ваши имѣлъ счастіе получить. Читаю ихъ и перечитываю и не знаю какъ ими вдоволь насладиться жаль что нельзя печатать столь по истинѣ замѣчательное во всѣхъ рѣшительно отношеніяхъ описаніе Россіи. Въ письмѣ изъ Москвы, какая государственная всеобъемлющая мудрость вопросовъ, а возлѣ какая мутная водица въ от вѣтахъ; надо вамъ быть министромъ; какъ хотите, а надо.
Москву такъ и видишь озадаченную вами, а вели Москвѣ не понимать политическія соображенія вашего сіятельства, то гдѣ же несчастной Россіи съ ними справиться? Шутки въ сторону; появленіе въ печати вашихъ писемъ открыло бы цѣлый міръ, научило бы какъ думать и смотрѣть вообще на Россію. Въ наше время, кто не мудрствуетъ, кто не пишетъ, но бѣда въ томъ что всѣ пишущіе лукаво мудрствуютъ. Читалъ Ивану Петровичу ваши письма: прочтемъ страницу и скажемъ вмѣстѣ: такъ и чувствуется что не выходя изъ кабинета насквозь ее видятъ. Что о второмъ письмѣ думаю и сказать не могу: и посредники, и старшины волостные, и помѣщики, и община и круговая порука, чего только не окинулъ вашъ гигантскій, такъ-сказать взглядъ; перо, мысль, взглядъ, проницательность, дальновидность, такъ все съ быстротой молніи вырѣзаютъ на бумагѣ, всю жизнь какъ она есть!
Мнѣ ли не быть согласнымъ со всѣмъ что ваше сіятельство пишете?
У насъ, слава Богу, все благополучно. Не полагаете ли нужнымъ, въ виду того что газеты молчатъ, тиснуть гдѣ-нибудь слѣдующее: «Мы узнали изъ достовѣрнаго источника, что графъ X. отправился въ путешествіе по Россіи, для изученія ее въ величайшихъ подробностяхъ.» Я полагаю даже прибавить: « Замѣчательно что это первый примѣръ между русскими людьми у насъ въ Россіи.»
Дѣлъ деликатныхъ не было, но озадачиваетъ насъ одно: въ X. губерніи что-то много учреждается коммиссій по всѣмъ возможнымъ вопросамъ; говорятъ, даже учредилась коммиссія объ овцахъ, другая о свиньяхъ, третья объ уменьшеніи способности къ дѣторожденію въ женщинахъ.
Кто-то предложилъ, чуть ли не Иванъ Ивановичъ составить, по поводу столь значительнаго числа коммиссій, коммиссію у насъ. Какъ думаете, ваше сіятельство о семъ?
VII.
правитьПослѣ сутокъ проведенныхъ въ деревнѣ, пришелъ къ убѣжденію что: primo, есть люди съ рожденія созданные неспособными къ какой бы то ни было деревенщинѣ, и secundo, что я къ этой категоріи людей долженъ отнести самого себя.
Впрочемъ entendons noos, деревня деревнѣ рознь; давая мыслямъ, плѣненнымъ здѣсь къ какой-то полуазіатской атмосферѣ, свободу стремиться на западъ, подобно лучамъ солнца, проходящимъ сквозь темныя о густыя тучи чтобы пасть на зеленый дугъ или цвѣтущую гряду, я какъ бы предчувствовалъ и прозрѣвалъ что есть благодатные уголки на землѣ гдѣ слово деревня является средоточіемъ многихъ прелестей: такъ напримѣръ, я видѣлъ предъ собою благорастворенную Туренъ, или прелестную природу графства Вельскаго, гдѣ фермеръ и графъ, его палата общинъ и палата лордовъ, подъ сѣнью Бога и природы, представляютъ собою то же мудрое согласіе какъ въ парламентѣ, подъ сѣнью закона и интересовъ края.
А здѣсь, гдѣ согласіе, гдѣ боги правды, мудрости, уваженія къ закону? Я вижу только образованнаго человѣка, помѣщика, зѣвающаго отъ скуки и скучающаго отъ зѣвоты, толпу людей которыхъ во что бы то ни стало хотятъ сдѣлать интересными, а на самомъ дѣлѣ, не имѣющихъ ничего общаго съ уровнемъ человѣчества, полуграмотныхъ волостныхъ старшинъ, сельскаго пола, существо особенное, и мировыхъ посредниковъ — дурныхъ, когда они хороши, и хорошихъ, когда они дурны. И это называютъ у насъ деревней. Довольно я въ ней пробылъ чтобъ имѣть право сказать: довольно я ее понялъ.
Впрочемъ нѣтъ худа безъ добра Въ эти двадцать четыре часа я узналъ и увидѣлъ кое-что:
1. Я узналъ что есть быкъ и есть волъ, и что каждое изъ сихъ названій не есть одно и то же.
2. Я узналъ что иныя изъ натуральныхъ повинностей распредѣляются весьма неравномѣрно, и что есть цѣлыя деревни отступающіяся или отстраненныя отъ нихъ вовсе. Записалъ и приму къ свѣдѣнію. Вспомнилъ что наканунѣ моего отъѣзда, гдѣ-то въ комитетѣ, кто-то объ этомъ вопросѣ что-то сказалъ.
3. Узналъ по разчету, мною самимъ сдѣланному, что крестьяне платятъ больше чѣмъ я думалъ; и что это большее составляютъ какіе-то мірскіе сборы, о которыхъ я не подозрѣвалъ. Что значитъ съѣсть собаку на математикѣ: считаешь безъ опытовъ и безъ утомленія, и не для себя только, но и для тѣхъ бѣдныхъ стадъ которыхъ оптимисты наши имѣютъ наивность называть меньшею братіей.
4. Я понялъ яснѣе то что понималъ смутно: смыслъ словъ усадьба, огородъ а палевой надѣлъ, я даже дошелъ такъ далеко что просилъ доказать себѣ владѣніе пріуроченное къ однимъ мѣстамъ, выраженіе которое слышалъ не разъ въ нашихъ комитетскихъ дѣлахъ.
5. Наконецъ я увидѣлъ что такое десятина, признаться сказать, я ее воображалъ себѣ то очень маленькою, то очень большою, это зависило отъ настроенія духа жъ которомъ я былъ когда слушалъ дѣло, и отъ степени моего участія къ помѣщику у котораго ее отбирало.
За то узналъ я тоже много такого что меня еще болѣе разочаровало насчетъ быта объ улучшеніи котораго иные изъ нашихъ хлопочутъ, не вѣдая сами зачѣмъ?
Я былъ въ деревенской избѣ, dans tout ce qu’il y a de plue изба, а узналъ въ ней что это даже не изба, а… забылъ какъ зовутъ это жилище временъ Рюрика, въ которомъ люди живутъ безъ малѣйшаго понятія о томъ что можно жить иначе. Изба, какъ венѣ сказали, есть жилище крестьянина степенью выше, строющееся въ губерніяхъ болѣе близкихъ къ Москвѣ и за Москвой къ сѣверу.
Я вошелъ въ это жилище рано утромъ одинъ и, слѣдовательно, incognito, чтобы не вліять на отвѣты крестьянъ на мои вопросы. Живутъ они всѣ вмѣстѣ въ одной комнатѣ" именуемой свѣтлицей или свѣтелкой; дѣти и женщины босыя, мущины и мальчика болѣе взрослые въ лаптяхъ, познакомился съ лаптями покороче, они некрасивы и неудобны. На мой вопросъ: «улучшился ли ихъ бытъ?» сперва семья, а лотомъ подошедшіе крестьяне отвѣчали маѣ: «какъ же, батюшка, какъ не стать намъ лучше»; а на другой мой вопросъ: «вѣдь и прежде хорошо было?» Они же отвѣчали: «и прежде, батюшка, хорошо было.» Одинъ только молодой крестьянинъ, на видъ черезчуръ бойкій, хотѣлъ было что-то сказать и пролѣзть чрезъ толпу, во я увидѣлъ что другіе его удержали и тотчасъ убѣдился что былъ узнанъ, тѣмъ болѣе что въ избѣ уже очутились и исправникъ и посредникъ. Incognito не удалось. Пришлось говорить авторитетна
Я потребовалъ себѣ menu крестьянскаго обѣда, въ видѣ разказа о томъ что ѣдятъ крестьяне: богатство мало измѣняетъ крестьянскій столь. Вообще деньги не вліяютъ на физіономію быта крестьянина; ни бульйонъ, ни изба, ни платье, ни наряды, ни образованіе, ничего не отзывается улучшеніемъ; съ деньгами, ила безъ денегъ, это все тотъ же русскій крестьянинъ, безъ мнѣнія о себѣ, безъ мнѣнія о другихъ.
Я спросилъ крестьянъ разговариваютъ ли они между собою, и о чемъ они говорятъ когда разговариваютъ. Молодой крестьянинъ, тотъ же бойкій малый, очень развязно отвѣчалъ: «да обо воемъ что придется къ слову, или что у кого на душѣ ляжетъ, то и скажешь». Другой, тоже изъ молодыхъ (я замѣтилъ что молодые говорятъ охотнѣе старыхъ), оказалъ между прочимъ что вчера она толковала о новыхъ подушныхъ. Дальнѣйшихъ объясненій я получить не могъ; посредникъ сказалъ мнѣ что на нѣсколько копѣекъ увеличила окладъ податей и земскахъ сборовъ. Полчаса спустя, когда я остался одамъ, я задумался надъ тѣмъ какое вліяніе можетъ имѣть на политическія судьбы Россія крестьянскій разговоръ; ихъ отзывы о податяхъ не могутъ быть благопріятны намъ, а если такъ, то хорошо ли мы дѣлаемъ что торопимся ихъ образовывать. Впрочемъ, какъ они мнѣ сказали, газетъ еще они не чихаютъ; и то еще хорошо; а послѣ насъ — хоть будь потопъ, не все ли равно. Когда я говорю о будущности Россіи, это значитъ что я въ духѣ и обращаюсь съ нею какъ съ дитятей, котораго любятъ ласкать и баловать; а по правдѣ оказать, думать о будущности Россіи дальше завтрашняго дня — дѣло рискованное. Вѣдь въ концѣ концовъ Россія не мы, и мы не Россія.
Чтобы судить объ успѣхахъ образованія, я спросилъ: есть ли школа и есть ли въ ней ученики? мнѣ отвѣтила что школа есть, во учениковъ нѣтъ; на мой вопросъ: почему? мнѣ оказали что началась рабочая пора въ полѣ; на мой вопросъ: бываютъ ли въ шкодѣ экзамены? крестьяне вытаращили глаза, и одинъ только посредникъ умѣлъ отвѣтить: нѣтъ. Я подозвалъ къ себѣ мальчика, написалъ три слова на клочкѣ бумажки и велѣлъ ему прочесть и объяснитъ мнѣ ихъ смыслъ; мальчикъ, къ немалому изумленію, прочелъ очень скоро эти три слова; подозвалъ втораго, и тотъ прочелъ, но уже не три, а цѣлыхъ десять. На мой вопросъ: что это значитъ? посредникъ объяснилъ мнѣ что у нихъ, благодаря священнику, школа существуетъ съ 1861 года, содержится на счетъ крестьянъ и идетъ отлично. Но разумѣется такая аттестація не обошлась безъ колкости; посредникъ прибавилъ что три раза онъ хлопоталъ объ экстраординарной наградѣ священнику, но напрасно. Я улыбнулся а оказалъ ему: «досмотрамъ, удастся ли мнѣ, болѣе чѣмъ вамъ, похлопотать о наградѣ», а запасалъ себѣ имя этого оригинальнаго священника. Невольно я припомнилъ что гдѣ-то читалъ что такъ дѣлала Екатерина II.
Вообще люди, какъ этотъ священникъ, живущіе въ глуши, куда никакой чортъ не заглядываетъ, и работающіе для такъ-называемой общественной пользы, меня удивляютъ: pourquoi diable se donnent-ils tant de peine?[10] Ну, хорошо я пріѣхалъ; а не пріѣзжай я, вѣдь такъ бы и умеръ этотъ ревнитель общественнаго блага, оцѣненный только двумя, тремя босоногими мальчишками.
Я собралъ мальчиковъ и оказалъ имъ нѣсколько ободрительныхъ словъ въ пользу необходимости ученія; «помните, оказалъ я кончая, что вы призваны быть тѣмъ поколѣніемъ которое должно засвидѣтельствовать предъ лицомъ всего міра великія прерогативы свободнаго гражданина. А вы, ихъ отцы и дѣды, заключилъ я обращаясь къ крестьянамъ, пользуйтесь природнымъ вашимъ авторитетомъ чтобы дѣтей своихъ посылать въ школу, гдѣ подъ благородною сѣнью неизмѣнныхъ началъ правды и науки, они должны воспринимать крещеніе гражданина.»
Двумъ, тремъ крестьянамъ я задалъ вопросъ о томъ какъ понимаютъ они земство. Изъ ихъ отвѣта я могъ заключитъ что иные не понимаютъ его вовсе, а другіе понимаютъ его смутно. Это напомнило мнѣ нашъ разговоръ съ княземъ N, когда вопросъ о земствѣ стоялъ еще на очереди имѣющихъ быть разрѣшенными. Мы слишкомъ много трудимся и хлопочемъ изъ-за этого вопроса, сказалъ я; повѣрьте, наши добрые соотечественники не доймутъ и перваго слова того что мы обрабатываемъ для нихъ такъ тщательно.
По моему, нынѣшняя эпоха, наряду со многими несомнѣнными достоинствами, имѣетъ одинъ существенно важный недостатокъ: nous antres, les administrateurs — noue faisons trop de cas des administrés.[11] Невольно вспомнилъ я эти слова теперь, когда въ мрачной глубинѣ крестьянской избы, лицомъ къ лицу съ дѣйствительностью, увидалъ земскихъ людей игнорирующими политическій смыслъ этого званія и этого учрежденія. Надо ли радоваться этому, или плакать надъ этомъ? Я еще недостаточно государственный человѣкъ чтобъ этотъ вопросъ рѣшить положительно.
Посредникъ сказалъ мнѣ что въ его участкѣ есть крестьяне очень толково будто знающіе земское дѣло, и что двое изъ нихъ даже въ должности членовъ уѣздной управы оказались весьма способными и дѣльными людьми: но я уполномоченъ этому не вѣрить; посредники суть живыя рекламы крестьянскихъ совершенствъ и добродѣтелей! Это тѣмъ болѣе справедливо что сегодня за обѣдомъ мой почтенный хозяинъ, графъ N, жаловался очень энергично именно на крестьянъ въ дѣлѣ земства, и въ карманъ не полѣзъ за доказательствами справедливости своей жалобы. Впрочемъ я буду имѣть случай взглянуть поближе на земское дѣло, намѣреваясь посвятить ему цѣлый день.
Итакъ, цѣлое утро я отдалъ на изученіе крестьянскаго быта. Еслибы пришлось Богу писать донесеніе и отчетъ въ томъ что я видѣлъ, я бы сказалъ: ma foi, не стоило портить столько крови для эмансипаціи; но такъ какъ въ качествѣ государственнаго человѣка, я призванъ буду когда-нибудь отвѣчать государству и давать матеріалы изъ которыхъ наши бѣдные историки-писаки могли бы созидать разныя краснорѣчивыя картины времени, то я скажу такъ: à la rigueur, par ci, par là, Témancipation а donné au бытъ du moujik, quelques améliorations.[12] Le moujik хорошій малый, но нѣтъ нужды на него смотрѣть серіозно.
Графъ N показался мнѣ жителемъ необитаемаго острова. Онъ любитъ крестьянъ какъ разъ въ мѣру, безъ платоническихъ экзальтацій и безъ горькихъ воспоминаній объ утраченной надъ ними власти. Онъ не признаетъ потребности въ народномъ образованіи массъ и находитъ даже въ этой заботѣ правительства экзажерацію могущую имѣть вредныя послѣдствія. Я немного его мнѣнія, но мнѣ, какъ чиновному человѣку, не дано говорить такъ же свободно какъ помѣщику.
Сосѣдей помѣщиковъ графъ N не принимаетъ въ интимную жизнь, увѣряя что они всѣ или des goujats (неучи), или красные; когда кто-нибудь является, онъ отсылаетъ его къ управляющему. На этотъ счетъ я позволилъ ему сдѣлать маленькую мораль, указавъ на то что при его состояніи и способностяхъ, онъ бы могъ изъ всѣхъ этихъ goujats и красныхъ сдѣлать себѣ политическую партію избирателей и хвалителей. То и другое въ нашъ вѣкъ полезно, ибо популярность играетъ, къ сожалѣнію, свою политическую роль даже у васъ!
Завтра утромъ двигаюсь дальше.
Въ сущности нельзя сказать чтобъ я былъ недоволенъ. Вездѣ on est bon enfant, за исключеніемъ вопроса о платежахъ, гдѣ всѣ точно сговорились мнѣ жужжать на ухо про непомѣрные и неравномѣрные платежи. Графъ N жалуется на то что его разоряетъ земство, крестьяне жалуются на бремя всѣхъ своихъ платежей вмѣстѣ, красные кричатъ о необходимости раздѣлить подати между всѣми сословіями поровну. Желалъ бы я чтобъ это жужжаніе было случайность, но боюсь чтобы въ этомъ сліяніи Колосовъ не было что-то похожее на предвзятое намѣреніе заявлять себя недовольными. Messieurs, говорю я всѣмъ этимъ господамъ поющимъ ту же арію, каждый платитъ много, даже слишкомъ много, ибо платитъ съ того что онъ имѣетъ: вы съ земли, я и мы всѣ петербургскіе люди — съ нашего спокойствія, здоровья и способностей; мы не жалуемся, и вы слѣдуйте нашему примѣру.
Кланяйтесь Петербургу отъ меня и отъ Россіи. Elle et moi nous sommes bons amis pour le moment! Vale!
VIII.
правитьМногообильное письмо ваше изъ села Воскреснаго прибыло сегодня. Опять же скажу, но если можно еще съ большимъ убѣжденіемъ: такія письма читаешь съ какимъ-то упоеніемъ удовольствія, съ какимъ-то высоко-нравственнымъ наслажденіемъ. Не могу судить насколько вы способны любить деревню, во вижу ясно что понять ее для вашего ума и описать ее для вашего пера все равно что мнѣ выйти изъ одной комнаты въ другую. Гдѣ намъ до Турени или до княжества Вельсскаго и вообще до тѣхъ мѣстъ гдѣ, какъ изволите говорить, имѣютъ пребываніе разные боги! Не могу представить себѣ ваше сіятельство въ деревнѣ; я же самъ въ ней никогда не бывалъ и думаю, по правдѣ сказать, что въ ней только и могутъ жить люди бездѣльные, и что вообще чиновному человѣку тамъ не мѣсто.
Открытія вашего сіятельства насчетъ быка и вола, насчетъ крестьянскихъ платежей, усадьбы и десятины и для меня оказались таковыми. Всегда слышалъ не совсѣмъ лестные отзывы насчетъ крестьянской избы и кушанья которое крестьяне употребляютъ, но никогда не думалъ чтобъ ужь было такъ плохо какъ вы изволите находить'. Нельзя не радоваться тому что газетъ крестьянинъ не читаетъ: чѣмъ дальше отъ зла, тѣмъ лучше. Разговоръ вашъ съ крестьянами и то что вы припомнили насчетъ разговора съ княземъ N. весьма интересенъ. Что же касается посредниковъ, то я вообще не очень довѣряю людямъ такого сорта: сколько кажется, въ нихъ нѣтъ достоинствъ дѣловыхъ людей и вообще правильныхъ служебныхъ воззрѣній. Думаю также, согласно мнѣнію вашего сіятельства, что слишкомъ заботиться о всѣхъ вообще въ Россіи — излишнее дѣло; хлопотъ служебныхъ и безъ нихъ достаточно. Очень радуюсь что вообще вы довольны всѣмъ что видите; дай Богъ чтобъ это всегда такъ было.
Русскіе вообще народъ хорошій, но баловать ихъ не нужно, а ужь что до такъ-называемой «свободы» относится, то безъ нея легко обойдешься. Вѣдь вы меня знаете. Ваше сіятельство, ужь менѣе охотника до всякихъ нововведеній и реформъ не найдешь. Что говорить, онѣ вещь хорошая, но все-таки для чего онѣ? Только то и дѣлаютъ что переписку усложняютъ, да претензіи разныя увеличиваютъ такихъ людей которымъ что ни давай, а все мала
У насъ слава Богу все благополучно, имѣлъ счастіе передать вашей супругѣ ваши письма. Погода какъ нарочно съ вашего отъѣзда предурная.
Какъ слышно, у графа N. N. сильный насморкъ, такъ что никого не принимаютъ. Деликатныхъ дѣлъ по случаю лѣтняго затишья еще не было; былъ маленькій только казусъ по дѣлу о спорѣ русскихъ купцовъ съ Нѣмцами въ городѣ N.; первые написали жалобу и явились сюда; полагаю что ограничатся внушеніемъ (Русскимъ) быть умѣреннѣе и благоразумнѣе.
Примите благодарность, ваше сіятельство, за поклонъ вашъ и Россіи намъ грѣшнымъ.
IX.
правитьКакое огромное событіе по всѣмъ своимъ послѣдствіямъ — желѣзныя дороги въ Россіи!
Со вчерашняго дня утромъ по нынѣшнюю минуту, сколько я перевидѣлъ людей, нравовъ, мѣстностей, центровъ дѣятельности; сколько я пережилъ пріемовъ, пріятныхъ и непріятныхъ впечатлѣній, сколько переслушалъ и произнесъ рѣчей, сколько мыслей мимоходомъ коснулся, сколько моихъ мыслей оставилъ за собою тѣмъ которые меня слушали и сумѣли меня понять, сколько наконецъ утомленія, и все это въ теченіе полутора сутокъ!
Изъ Воскреснаго выѣхалъ рано утромъ. Графъ хозяинъ провожалъ меня до желѣзной дороги. Исправникъ хотѣлъ угодить, уѣхалъ впереди и угощалъ насъ пылью. Мы выѣхали въ открытой коляскѣ; опять паркъ, опять поле, опять свободные крестьянскіе полупоклоны, на станціи опять нѣсколько рекомендательныхъ и тенденціозныхъ фразъ посредника въ пользу крестьянъ. Въ заключеніе коснулся вопроса о переселеніи, о которомъ позабылъ было разспросить исправника. «Переселяются,.но мало», сказалъ мнѣ исправникъ: съ посредниками я уже говорилъ объ этомъ. «Иные даже возвращаются назадъ», прибавилъ онъ. Онъ захотѣлъ повидимому узнать мое мнѣніе объ этомъ предметѣ. Я отвѣчалъ коротко и ясно: я допускаю переселеніе какъ фактъ, но дезапробирую его какъ принципъ.
Затѣмъ уѣхалъ и въ теченіе дня до вечера проѣхалъ цѣлыхъ двѣ губерніи.
Въ вагонѣ занятіемъ моимъ были размышленія. Думалъ о томъ что говорятъ современники про мое путешествіе, думалъ и о томъ что скажутъ про него поколѣнія грядущія. Одни меня судятъ, другія меня будутъ судить, но какъ? вотъ вопросъ. Современному суду не достаетъ безпристрастія и дальновидности; отъ суда потомства ускользнутъ оттѣнки, ускользнетъ психическая часть моего дѣла.
На одной изъ станцій встрѣтилъ князя П., крупнаго землевладѣльца въ той губерніи по которой мы летѣли тридцать верстъ въ часъ. Пригласилъ его сѣсть со мною. Онъ небыль удивленъ меня встрѣтить, ибо узналъ гдѣ-то что я ѣду. Я воспользовался случаемъ чтобы поразспросить его о губерніи. Впрочемъ, сказалъ я ему, я эту губернію знаю, земство безпокойное и съ претензіями на витіеватость! Суды еще болѣе безпокойные, воюющіе съ администраціей, губернаторъ умѣренный и порядочный, и пенька одна изъ главныхъ статей землевоздѣлыванія. Мой князь былъ слегка озадаченъ этимъ знаніемъ губерніи и, какъ часто уже случалось, все что онъ говорилъ показалось мнѣ мутною водицей, сравнительно съ тѣмъ что я уже зналъ.
Князь началъ было жаловаться на полицію своего уѣзда. Я ему сказалъ: жалобы на полицію приносите не людямъ, а Богу, ибо главный коммиссаръ ея для нашего милаго края — Богъ! Надо жить съ увѣренностію что она въ хорошихъ рукахъ.
Остановился для ночлега въ городѣ Бр. въ полнѣйшемъ инкогнито, на станціи желѣзной дорога. Мои люди на бѣду sont indiscrets; cette indiscrétion привела мнѣ утромъ разныхъ властей и съ ними предложеніе осмотрѣть городъ и его примѣчательности. Убѣдился что Хлестаковъ вездѣ еще жить можетъ.
Изъ многаго что мнѣ предлагали я выбралъ училище. Обошелъ оба класса, вошелъ предубѣжденный противъ учителей: представляю ихъ себѣ проповѣдниками нигилизма и тому подобныхъ разрушительныхъ ученій; первое впечатлѣніе однако было благопріятно: учитель добрый толстячокъ, очень усердно кланявшійся и очень старательно* объяснявшій географію Океаніи. Въ какой я губерніи? спросилъ я мальчика передней скамейки. Онъ отвѣчалъ мнѣ скоро и бойко, и признаюсь, меня озадачилъ; я думалъ что я еще въ той губерніи откуда выѣхалъ, оказалось что я уже успѣлъ проѣхать двѣ губерніи.
На урокѣ исторіи втораго класса я засталъ исторію Персовъ, повѣствуемую какимъ-то молодымъ учителемъ. «Что такое исторія цивилизаціи?» спросилъ я одного ученика, показавшагося мнѣ болѣе другихъ развитымъ. Но здѣсь еще болѣе озадачило меня замѣчаніе, довольно рѣзкимъ тономъ высказанное учителемъ, о томъ что мальчики этого слова не знаютъ, а понятіе о цивилизаціи имѣютъ по слову образованіе. Учитель, какъ показали мнѣ его физіономія и дезинвольтура, оказался національной партіи. Я на него посмотрѣлъ съ удивленіемъ и думаю что онъ взглядъ мой понялъ. «Есть слова въ исторіи міра», сказалъ я, «которыя не имѣютъ отечества, не имѣютъ и языка которому бы принадлежали исключительно: таково слово цивилизація. Дитя, какого бы положенія оно ни было, къ какой бы націи ни принадлежало, дитя хижины и дитя вельможи должно съ колыбели съ этими словами сродниться, какъ со звуками: отецъ и мать. Оно должно учиться чтобы любить свое отечество, да, но должно учиться и я ли того чтобы врѣзать въ себя убѣжденіе что оно въ то же время гражданинъ того всемірнаго отечества которое называютъ цивилизаціей.»
Затѣмъ я ушелъ, вернулся на станцію, въ 11 часовъ уѣхалъ, въ вагонѣ припоминалъ главнѣйшіе фазисы исторія цивилизаціи Россіи. Бѣдная исторія! оказалъ я къ вечеру, кончая мои размышленія въ ту минуту когда прибылъ сюда. Встрѣча, усталость, обмѣнъ безцвѣтныхъ рѣчей и въ заключеніе мое намѣреніе назавтра изучить городъ и земство губерніи.
То что вы въ концѣ письма мнѣ говорите объ отзывахъ оппозиціи насчетъ моей поѣздки, высказанныхъ въ клубѣ, меня не только не сердитъ, но заставляетъ улыбаться не безъ самодовольствія. Всякая эпиграмма скрываетъ на днѣ своей мысли sa raison d'être et qui est le contraire de ce que Ton veut dire. А mon avis — надо быть quelque chose de plus qu’un simple mortel, чтобы заслужить честь эпиграммы. Vale.
X.
правитьНе успѣлъ я, такъ-сказать, вдоволь насладиться вашимъ почтеннѣйшимъ письмомъ изъ села Воскреснаго, какъ принесла мнѣ почта многоуважамеое письмо ваше изъ города К. Да-съ! Желѣзныя дороги въ Россіи — событіе огромное; но еще болѣе удивительна не знающая отдыха дѣятельность вашего сіятельства: тамъ, здѣсь, опять тамъ и опять здѣсь, вездѣ вашъ взглядъ и ваши мысли! Боюсь, не утомляютъ ли васъ слишкомъ пріемы и изученіе; положеніе ваше трудное: откажешь — обидишь, а не откажешь — устанешь. Наконецъ-то заговорили газеты о вашемъ путешествіи. Тщательно собираю все что пишутъ; къ сожалѣнію, все больше критически относятся. Читаешь и все кажется какъ будто что-то насмѣшливое. Ужь не люблю я эту печать, скажу по откровенности вашему сіятельству; такъ и чешется рука ваши письма напечатать, пусть научатся какъ писать-то надо.
Вы изводили размышлять насчетъ того какъ современника а потомство посмотрятъ на ваше путешествіе а выражаете насчетъ того а другаго опасенія. Что касается современниковъ, то позвольте сообщать вашему сіятельству извѣстіе успокоительнаго свойства; не далѣе какъ вчера я узналъ это навѣрно. Въ гостиной князя Ф. была рѣчь о вашемъ сіятельствѣ; самъ князь, графъ Е, и H. II. Д. говорили съ восхищеніемъ, какъ объ особѣ вашей вообще, такъ въ особенности о замѣчательномъ вашемъ путешествіи, имѣющемъ огромное политическое значеніе. При этомъ графъ £. замѣтилъ что весьма легко можетъ быть что матеріалы вами имѣющіе быть собранными лосдузкать основаніемъ къ новымъ великимъ реформамъ въ будущемъ. Тогда поймутъ васъ всѣ, ваше сіятельство, а что газеты и разные необразованные люди говорятъ, такъ Богъ съ ними, на то вы и будете государственный человѣкъ чтобы на все плевать. Что же касается потомства, то повѣрьте, ваше сіятельство, оно не такъ легкомысленно будетъ, какъ нѣкоторые изъ современниковъ.
Даже инкогнито не гнушаетесь; что же можно больше сдѣлать? Инкогнито хорошая вещь, но если по правдѣ сказать, оно мнѣ кажется всегда лучше какъ дашь о себѣ знать; вѣдь неравно услышишь что-нибудь такаго что не совсѣмъ для уха образованнаго человѣка пріятно, или наткнешься на неблагонадежнаго человѣка; лучше подальше отъ того и другаго.
Рѣчь вашего сіятельства въ училищѣ всѣхъ насъ привела въ восторгъ. И гдѣ же, подумаешь, такія слова раздавались? Въ глуши какого-то уѣзднаго города!
Да, ужь нечего сказать; какіе бы тамъ фазисы ни были въ исторіи цивилизаціи Россіи, а пребѣдная она.
Престранные у насъ бываютъ казусы: представьте, что по дѣлу о чрезвычайномъ размноженіи коммиссій въ X. губерніи оказалось что всѣ онѣ учреждены на основаніи какого-то циркуляра. Что дѣлать теперь? Издать ли новый циркуляръ въ отмѣну прежняго или закрыть коммиссіи? Всѣ въ тупикъ стали.
XI.
правитьСегодня провелъ одинъ изъ тѣхъ дней которые называютъ une jouynée bien employée! Еще два, три такихъ дня, и я пожалуй сдѣлаюсь ультра-Русскимъ: такъ много слышалъ я и видѣлъ людей кормящихъ на убой, говорящихъ любезныя вещи и серіозно задумывающихся надъ общественными интересами въ захолустьѣ провинціальнаго города.
Нѣтъ, рѣшительно я начинаю вѣрить въ цивилизацію Россіи. Ба;)онъ N и князь В. однажды въ какомъ-то комитетѣ спорили со мною на эту тему, увѣряя что дальше цивилизаціи палки мы, то-есть Россія, еще не ушла; я протестовалъ по долгу совѣсти, хотя не чувствовалъ для своихъ аргументовъ солидной подъ собою почвы, но теперь, ma foi, je serai ferré à grâce[13], чтобы защищать столь прекрасную тему.
Но усталъ, глаза въ особенности.
Не сознаю отчетливо чѣмъ въ особенности восхищаться, земскимъ ли собраніемъ которое я видѣлъ, городомъ или завтракомъ и обѣдомъ которые мнѣ давали. Ко всѣмъ одинаково подходилъ съ недовѣріемъ. Но черезъ всѣ одинаково прошелъ съ удовольствіемъ. D’où diable берутъ они поваровъ и людей стряпающихъ на кухняхъ столь трудныхъ какъ земская, городская и обыкновенная Житейская.
Намъ ставятъ всегда въ упрекъ что мы въ Петербургѣ беремъ себѣ лучшихъ людей изъ Россіи, и опустошаемъ ее до гола, приманивая ихъ нашими фаворами. Очень радъ видѣть и убѣдиться что это одна изъ тысячей клеветъ на насъ возводимыхъ. Въ провинціи есть люди, какъ есть хорошіе обѣды. Жду свиданія сѣмоими оппонентами на эту тему въ Петербургѣ, чтобъ имъ это объявить какъ фактъ не подлежащій сомнѣнію.
Городъ въ смыслѣ пункта концентрирующаго общественную жизнь не существуетъ. Городъ въ смыслѣ мѣста удобнаго для жилья существуетъ еще меньше. Что говорила Екатерина II при проѣздѣ чрезъ такую мостовую какъ та которою меня угощали съ утра до вечера — не знаю: исторія и всѣ наши архивы и сборники, болтающіе много, объ этомъ не говорятъ ни слова; но я знаю и помню что я сказалъ: Боже, какое варварство! Мнѣ сказали что недавно ее для кого-то исправили. Злая иронія! Чѣмъ же она должна была быть до этого «кого-то» и чѣмъ же будетъ послѣ меня? Гдѣ-то я читалъ что Петръ Великій кого-то изъ своихъ приближенныхъ, за дурной мостъ, собственноручно побилъ палкой; желалъ бы я быть имъ на все время моего пребыванія въ городѣ Сл. чтобъ имѣть право бить всякаго кто не чувствуетъ какъ я что мостовая черезчуръ дурна.
Городской голова счелъ долгомъ, неизвѣстно почему, явиться ко мнѣ въ мундирѣ съ депутаціей. Онъ — мужикъ, но умный и дѣльный мужикъ, сумѣвшій настолько потереться объ людей чтобы составить себѣ свой міръ принциповъ общежитія и умѣнья жить. Онъ хорошо говоритъ, и въ крайнемъ случаѣ можетъ быть тѣмъ идеаломъ для котораго не сегодня, такъ завтра будутъ у насъ писать либеральную реформу городскаго управленія. По его словамъ, городъ имѣетъ источники дохода въ будущемъ; тѣмъ лучше! Мы только этого и просимъ. Я спросилъ его: давитъ ли масса демократическая и бездомная городскаго общества (подъ нею я разумѣю мѣщанъ) на элементъ порядка, закона и уваженія къ собственности? онъ отвѣчалъ мнѣ: давитъ-съ, но не всегда-съ! Депутація говорила не много; лица у нихъ — общій гостинодворскій типъ, среди котораго, какъ рѣдкость, блуждаютъ фигуры получиновническія и полудворянскія. Изучать болѣе было нечего. Въ извѣстныхъ случаяхъ, умный человѣкъ чувствуетъ инстинктивно что онъ всему научился.
Земское собраніе мнѣ понравилось. Зала большая, хорошій воздухъ, резонансъ очень удовлетворительный. Есть ораторы, есть правая, есть и лѣвая сторона. Предсѣдатель, мой товарищъ по полку во дни оны, дирижируетъ гурьбу съ умѣньемъ; есть люди говорящіе съ толкомъ, есть люди говорящіе для того чтобъ ихъ не упрекнули въ молчаніи. Послѣдніе никогда не становятся первыми, къ чести собранія; а это много значитъ для такихъ юныхъ общественныхъ учрежденій. Дѣла о которыхъ шла рѣчь были мнѣ знакомы: говорили объ уравненіи повинностей; дворянамъ досталось отъ Іудъ Искаріотскихъ своей среды, ищущихъ популярности на счетъ своихъ собственныхъ и чужихъ кармановъ. Въ итогѣ я доволенъ былъ общимъ ходомъ дѣла и дисциплиной собранія, болѣе чѣмъ въ правѣ былъ ожидать.
Изъ собранія поѣхалъ въ губернскую управу, гдѣ меня ждали in corpore всѣ члены. Они угощали меня книгами, планами, отчетами и толкованіями на нихъ. Изъ любезности долженъ былъ принимать видъ живаго интереса. Было слишкомъ Жарко чтобъ оцѣнивать прелесть усовершенствованной бухгалтеріи. Былъ въ тюрьмѣ. Несчастныхъ болѣе чѣмъ тюрьма можетъ вмѣстить; это подтвердило меня въ убѣжденіи что преступленія растутъ количествомъ не по днямъ, а по часамъ. Прокуроръ, коего главный недостатокъ показался мнѣ тотъ что онъ ѣстъ разные соусы ножомъ, оспаривалъ за обѣдомъ у губернатора этотъ фактъ; но я уполномочиваю себя его оспариванію не вѣрить.
Губернаторъ человѣкъ умный и современный. Онъ grand seigneur и обращается въ то же время съ chose publique съ тактомъ и пониманіемъ государственнаго человѣка. Онъ прочелъ мнѣ свою краткую записку о нынѣшнемъ состояніи губернаторской власти, которая, по его мнѣнію, довольно дѣльному и оригинальному, страдаетъ тремя недугами: trop de responsabilité, trop de devoirs directe, et trop peu de prestige.[14] Я раздѣляю и одобряю en gros его мнѣніе. Хотя онъ еще молодъ и иногда увлекается, но все же въ немъ есть задатки для будущаго восхожденія. Съ судомъ онъ не уживается; съ земствомъ живетъ мирно. Я расположенъ думать что онъ умѣетъ земству импозировать свое вліяніе грандъ-сеньйора; въ наше время умѣть это дѣлать — не бездѣлица. Son seul defaut est d'écrire: волостная старшина и городская голова!
Предводитель съ большею любовью говоритъ о своихъ прежнихъ суксесахъ въ гвардіи и свѣтѣ чѣмъ о своей политической роли въ губерніи. J’aime cela! это добрякъ въ полномъ смыслѣ слова. Насколько я его понялъ, il en a assez du земство. Онъ мечтаетъ о губернаторствѣ.
Предсѣдатель окружнаго суда человѣкъ степенный по сану, но мальчишка по виду. Это одинъ изъ той толпы правовѣдовъ которые уже со школьной скамьи мечтаютъ о справедливости, равноправности и въ каждомъ изъ насъ хотятъ видѣть враговъ легальности.
Всѣхъ этихъ великихъ людей провинціи я видѣлъ въ два пріема: за завтракомъ у головы и за обѣдомъ у губернатора. Я испытываю удовольствіе, повторяя что тотъ и другой были отличны; слава провинціи!
Съ неменьшимъ удовольствіемъ повторяю и подчеркиваю для потомства, которое прочтетъ эти строки, это повтореніе; я достаточно близко видѣлъ городъ и земство Сл. губерніи чтобы сказать: оба превзошли мои ожиданія!
Посмотрю что будетъ дальше, а пока пора спать. Vale!
XII.
правитьПользуясь хорошею погодой, я пересѣлъ въ общій вагонъ перваго класса. Одному сидѣть надоѣло, а въ общемъ вагонѣ не такъ душно. Засталъ общество людей, на видъ порядочныхъ, но для которыхъ я былъ незнакомецъ. Это инкогнито доставило мнѣ большое удовольствіе; въ особенности я оцѣнилъ его тогда когда прислушавшись къ разговору узналъ въ чемъ дѣло. Толковали двое молодыхъ, двое пожилыхъ и одинъ старый человѣкъ о Петербургѣ и о томъ что принято называть общимъ терминомъ — политикой. Однимъ словомъ, насъ грѣшныхъ судили. При входѣ моемъ, я засталъ вопросъ о печати и литературѣ въ полномъ ходу. Двое молодыхъ, старичокъ и одинъ изъ среднихъ лѣтъ бранили насъ за то что мы, Петербуржцы, будто не любимъ патріотовъ. Sapristi, подумалъ я, они въ карманъ за словомъ не лѣзутъ; представители трехъ поколѣній въ вагонѣ перваго класса, гдѣ-то въ центрѣ Россіи, проводятъ время въ томъ что обсу;иваютъ вопросъ о патріотизмѣ съ точки зрѣнія политической. Я понадѣялся на втораго среднихъ лѣтъ собесѣдника, который, казалось мнѣ, позволялъ говорить, не придавая никакого значенія словамъ своихъ собесѣдниковъ, и казался мнѣ по физіономіи скорѣе изъ нашихъ чѣмъ изъ Русскихъ pur sang. Но «въ тихомъ омутѣ черти водятся», говоритъ пословица. Ни съ того, ни съ сего, когда казалось истощили они арсеналъ оружій противъ нашего бѣднаго Петербурга, за его нѣжную любовь ко всему что не дышетъ ультра-патріотизмомъ, молчаливый собесѣдникъ улыбнулся иронически и сказалъ приблизительно слѣдующее (я это запомнилъ, чтобы все цѣликомъ передать моему другу Павлу, какъ признакъ времени, и отчасти, отчего же нѣтъ? настроенія Россіи): «Знаете отчего», сказалъ тотъ кто показался мнѣ сфинксомъ: «причина очень простая и старая, даже нигилисты и разные исты пользуются сравнительно съ нами терпимостью извѣстной части общества, потому что они хитрятъ, а мы съ вами хитрить не умѣемъ». Одинъ изъ собесѣдниковъ сказалъ на это: «ну нѣтъ». Я взглянулъ на сфинкса съ удивленіемъ, и въ этомъ удивленіи заключался вопросъ: что это значитъ? Вѣроятно онъ меня понялъ, и поспѣшилъ развить свою странную мысль цѣлою диссертаціей, о которой не стоило бы вспоминать, еслибы въ ней, какъ на днѣ каждой мысли, даже глупѣйшей, не нашлось атома достойнаго анализа. Этотъ атомъ заключался въ той мысли что нигилисты имѣютъ выгоду хладнокровія невѣжества, а патріоты и вообще честные люди — невыгоду увлеченія, и пылкій жаръ убѣжденій. Въ сущности это правда, хотя, между нами будь сказано, если нигилисты и вся эта сволочь имѣютъ какія-либо привилегіи, то это потому что они насъ оставляютъ въ покоѣ, et font leur petite besogne d’empoisonnement moral à doses qui ne nous effraient pas.[15] Это все des miserables, безъ таланта въ головѣ и безъ крышъ надъ головой! Если намъ съ вами чего-либо бояться, то это тѣхъ qui savent quelque chose.[16] Государство гдѣ было бы въ одно и то же время много Шекспировъ по чувству и по геніальности, неминуемо очутилось бы на краю пропасти и погибло; не такъ ли? Мы, чиновные люди, обречены были бы быть первыми жертвами слишкомъ честнаго и талантливаго направленія литературы. Къ счастью мы далеки отъ этого, и сквозь презрѣніе, которое питаю къ нигилистамъ, говорю имъ, когда въ духѣ, merci, messieurs.
Господа эти говорили также объ отсутствіи у насъ великихъ людей въ настоящее время. Когда объ этомъ заговорили, я позволилъ себѣ спросить одного изъ собесѣдниковъ: «что такое великіе люди»? — «Геніальные», отвѣчалъ онъ мнѣ. «Кто знаетъ», сказалъ другой, «можетъ быть они есть гдѣ-нибудь на Руси, да ихъ затираютъ люди, да и обстоятельства». Не трудно было понять что это разсужденіе опять было направлено на счетъ насъ Петербуржцевъ. Я имъ сказалъ: «повѣрьте, господа, что для современниковъ нѣтъ великихъ людей: людей производятъ въ это званіе потомки». Я свелъ очень искусно разговоръ на общія мысли чтобъ избѣгнуть весьма вѣроятныхъ колкостей на нашъ счетъ. И въ самомъ дѣлѣ, кто можетъ сказать чѣмъ буду я или другой въ глазахъ потомства?
Пересѣлъ послѣ этой станціи въ свой вагонъ. Мы еще не дожили до того времени когда порядочные люди вообще могутъ безъ опасенія составлять частъ того цѣлаго что въ образованномъ государствѣ называютъ обществомъ; у насъ еще находишься подъ выстрѣломъ всякаго негодяя, болѣе или менѣе прилично одѣтаго.
Сегодняшній день превзошелъ всѣ остальные усталостью. Я напалъ на губернатора изъ особенно дѣятельныхъ, холерическаго темперамента, который безпощадно меня угощалъ всѣми прелестями и замѣчательностями своего пашалыка.
Завтракъ и обѣдъ были изобильны, но не особенно вкусны. Тюрьма меня поразила своими ужасами. Арестанты, какъ мнѣ сказали, бѣгаютъ изъ нея черезчуръ безцеремонно и часто. Я приписываю это тому что смотритель, съ одной стороны, говоритъ слишкомъ литературно, изъ чего я заключилъ что онъ вѣроятно читаетъ журналы и газеты, а съ дрогой стороны, какъ мнѣ показалось, на одномъ глазѣ у него бѣльмо и что-то тугъ на ухо.
Мостовая немного лучше чѣмъ въ К., но все же варварски дурна. Губернія, повидимому, правится хорошо. Исправники показались мнѣ джентльменами: одинъ изъ нихъ говоритъ по англійски, какъ сказывалъ мнѣ губернаторъ. Предсѣдатель управы на нихъ мнѣ жаловался, но я успѣлъ убѣдиться что у господъ земскихъ коноводовъ это принципъ — жаловаться на полицію, даже тогда когда виноваты они, а не полиція. Этотъ предсѣдатель отставной морякъ, много говоритъ и съ губернаторомъ обходится слиткомъ по-товарищески. Онъ предложилъ мнѣ поѣхать осматривать богоугодныя заведенія. Я не могъ не согласиться, но пригласилъ съ собою вице-губернатора, чтобы не быть въ фальшивомъ положеніи одинокаго обожателя земскихъ подвиговъ. Зданія хороши, постели больныхъ опрятны, воздухъ чистъ, но фигура главнаго врача мнѣ не поправилась. Разумѣется, все хорошее эти господа приписываютъ земству, то-есть себѣ, а все дурное — администраціи. Главный врачъ былъ въ сюртучкѣ, говоритъ всѣмъ безразлично: "господинъ такой-то, " и со всѣми слиткомъ развязенъ и слишкомъ боекъ. Нашелъ весьма неумѣстнымъ тотъ способъ рекомендаціи этого франта мнѣ который употребилъ предсѣдатель. "Это нашъ земскій другъ и благодѣтель, " сказалъ онъ, указывая мнѣ на доктора, и затѣмъ этотъ докторъ ни съ того, ни съ сего, протягиваетъ мнѣ руку. Нравы мѣняются, подумалъ я, и далъ доктору настолько руки чтобъ онъ понялъ неумѣстность своей выходки; но онъ не понялъ и началъ объяснятъ мнѣ какія-то чудеса про экономію дровъ, пищи и чистоту воздуха.
Приглашеніе поѣхать въ земскую управу я не принялъ. Довольно было и одного раза этого удовольствія, тѣмъ болѣе что фигуры членовъ управы, съ которыми познакомился, показались мнѣ весьма не заманчивыми. Первый показался мнѣ либераломъ; остальные такъ себѣ, ни то ни се, хотя впрочемъ губернаторъ отозвался о нихъ очень хорошо. Я былъ бы довольнѣе, еслибы могъ находить въ этихъ управахъ себѣ равныхъ, des hommes de notre hord (людей нашего круга), съ этими господами надо изъ своего міра нисходить въ ихъ узкій міръ мелочныхъ интересовъ, внѣ которыхъ никакое общеніе мысли невозможно.
Я былъ заваленъ просьбами, подъ предлогомъ что меня принимаютъ за какого-то всемогущаго по всѣмъ вѣдомствамъ ревизора; въ особенности много было крестьянскихъ просьбъ, откуда я заключилъ что мировые посредники этой губерніи ничего не дѣлаютъ. Просьбы отдалъ губернатору.
Женщины въ городѣ показались мнѣ красивыми и весьма нарядными: много костюмовъ европейскихъ; на одной изъ улицъ завидѣлъ вывѣску: «Coiffeur de Paris». На главной площади мальчишки продаютъ газеты: я. нашелъ этотъ признакъ прогресса излишнимъ.
Вообще губернаторъ кажется слабымъ и слишкомъ прининимаетъ въ соображеніе то что для государственнаго человѣка не существуетъ — общественное мнѣніе.
Въ губерніи разводятъ много свекловицы, много сахарныхъ заводовъ; помѣщики народъ кутящій.
На губерніи много недоимокъ. Причины я добиться не могъ. Предводитель сидѣлъ слѣва отъ меня за обѣдомъ; онъ богатый человѣкъ, но молчаливый и безъ роли въ губерніи. Жена его красавица; губернаторъ, какъ мнѣ показалось, для нея болѣе чѣмъ губернаторъ.
XIII.
правитьПреисполненныя высочайшаго интереса письма ваши отъ 25го и 26го мая имѣлъ удовольствіе получить. Давно ли мы разстались, а ужь чуть ли не половина Россіи изъѣзжена и изучена вами. Опасеніе которое изволите выражатъ насчетъ того что можете сдѣлаться слишкомъ русскимъ человѣкомъ, врядъ ли серіозно: не такимъ людямъ какъ вы этого бояться. Нельзя не радоваться, подобно вашему сіятельству, тому что есть въ Россіи люди, но еще болѣе слѣдуетъ радоваться тому что есть люди, какъ вы, умѣющіе ихъ отыскивать. Въ этомъ отношеніи позволяю себѣ думать что ваше путешествіе не многимъ отличается отъ поѣздки Екатерины II, относительно любознательности. Выносить, и притомъ терпѣливо, мостовыя какъ тѣ о которыхъ изволите писать и всякія другія непріятности, заслуга государственная не маловажная. Утѣшаю себя мыслію что по крайней мѣрѣ повара въ городахъ, гдѣ вы обѣдаете и завтракаете, заслуживаютъ одобренія. Что же касается земства, то по правдѣ сказать, я смѣю полагать что вы изволите судить о немъ со снисходительностію; трудно привыкнуть къ мысли что могутъ быть у насъ люди внѣ администраціи.
Мысли губернатора насчетъ реформы этого учрежденія дѣйствительно замѣчательны. Дай Богъ такимъ людямъ, когда перестанутъ быть молоды, возвышенія на службѣ; особенно хорошо то что губернаторъ этотъ, какъ вы его изволите называть, гранъ-сеньйоръ.
Какъ не грѣшно было вашему сіятельству опять инкогнито сидѣть въ общемъ вагонѣ: время теперь не такое чтобы можно было на каждый языкъ рзачитывать. Любуюсь вами и «вашею ловкою политичностію. Вы разговариваете какъ будто ни въ чемъ не бывало, съ людьми повидимому не совсѣмъ благонадежными, позволяете имъ высказывать сужденія болѣе чѣмъ странныя и даже находите въ ихъ мысляхъ что-то заслуживающее вниманія. Разговоръ, повидимому, былъ изъ мудреныхъ. Мысль о множествѣ Шекспировъ въ государствѣ, какъ о значительномъ для него бѣдствіи, Замѣчательно вѣрна: люди черезчуръ уже геніальные, когда они не на службѣ, больно безпокойны. Вообще литература вещь хотя и хорошая, но по моему лучше было бы, еслибы она не касалась вовсе политики. Что же относится до великихъ людей, то всякій порядочный человѣкъ знаетъ что ихъ у насъ, слава Богу, довольно; не всѣхъ, правда, цѣнятъ одинаково, но придетъ время, повѣрьте, когда такимъ людямъ, какъ вы, сумѣютъ отдать справедливость. Хотя бы памятную книжку у насъ почаще посматривали; увидѣли бы тамъ что у насъ великихъ людей чуть ли не больше, чѣмъ во всѣхъ другихъ государствахъ Европы. Эпизодъ съ докторомъ земской больницы есть послѣдствіе того что земство вообще черезчуръ безцеремонно. Помните ли, ваше сіятельство, что я въ прошломъ году имѣлъ честь представить записку о распространеніи на всѣхъ служащихъ въ земствѣ обязанности носить мундиръ. Будь у него мундиръ, земскій врачъ не могъ бы явиться въ- сюртукѣ. Вообще мундиръ полезная вещь; для людей онъ тоже что хомутъ для лошади!
У насъ, благодаря милости Божіей, все тихо и спокойно. У графа N. N. насморкъ прошелъ и они изволятъ уже заниматься дѣлами и принимать; за то у князя Б., какъ сказывали, сильнѣйшій флюсъ; все причиной дурная погода. Въ Россіи все благополучно. Графъ X. очень озабоченъ убійствами и грабежами, о чемъ сказывали они мнѣ вчера на pointe. По ихъ мнѣнію, слѣдовало бы въ каждой губерніи учредить комитетъ для изслѣдованія этого вопроса, затѣмъ составить особую коммиссію здѣсь и, независимо отъ сего, циркуляромъ датъ знать всѣмъ кому вѣдать надлежитъ чтобы принимали мѣры къ уменьшенію таковыхъ преступленій и внушали народу что таковые, убійства и грабежи — великій грѣхъ. Впрочемъ Илья Павловичъ думаетъ что вѣроятно столь поразительное увеличеніе числа убійствъ происходитъ отъ того что 9/10 каторжныхъ возвращаются въ Россію съ мѣста ссылки, безъ вѣдома правительства. Можетъ ли это быть?
Жена, дѣти и всѣ преданные вашему сіятельству кланяются, изъ нихъ же первый азъ.
XIV.
правитьЯ въ Старгородѣ! Онъ впечатлѣлъ на меня своимъ величіемъ; я въ немъ нашелъ un ensemble d’antiquités plus imposant et plus riant,[17] чѣмъ въ Москвѣ.
Я спрашивалъ себя зачѣмъ сіе впечатлѣніе?
Я же отвѣтилъ себѣ: затѣмъ что на сихъ камняхъ, холмахъ, Драмахъ и монументахъ печальная татарщина не оставила своей ржавчины. Древняя Россія, хотя и религіозная, врѣзала здѣсь привѣтливый, свободный и самобытный слѣдъ дѣвственности.
На каждомъ шагу мнѣ здѣсь говорятъ про Поляковъ. J’aime mieux les Polonais que les Tartares, отвѣчалъ я всѣю: полонизмъ имѣетъ свои невыгодныя стороны, я согласенъ, но съ ними вмѣстѣ il marque dans les annales de ce pays des pages[18] посвященные успѣхахъ цивилизаціи; J’aime bien mieux èa, чѣмъ все то что вездѣ на Руси мнѣ говоритъ про тяжелые дни, когда мы были les vils esclaves de nos mai très les Tartares[19].
D’ailleurs еще упрекъ. Я не люблю политику и національную въ особенности, quand il s’agit de saluer un passé aussi monumental que celui d’une ville comme Старгородъ[20]. Я хочу знать что говоритъ мнѣ сей древній храмъ или читать его лѣтописи, но не хочу знать гдѣ были тайки тѣхъ или другихъ инсургентовъ. Довольно съ ними имѣть дѣло въ нашихъ бумагахъ. Я хочу чувствовать себя гражданиномъ великой Европы, свободнымъ какъ туристъ Альбіона, мечтающимъ, рисующимъ, курящимъ и вопрошающимъ надъ каждымъ мѣстомъ, достойнымъ быть вопрошаемымъ.
Старгородъ стоитъ на трехъ холмахъ, на высшемъ изъ нихъ стоитъ святыня города и Россіи — монастырь, а подъ сѣнію ея множество домовъ, гдѣ разсажены большіе и малые двигатели центральной администраціи.
На одномъ изъ холмовъ есть памятникъ, болѣе другихъ замѣчательный по мысли. У подножія этого памятника я остановился и мечталъ. Возлѣ меня никого не было живыхъ, но кругомъ-толпилось много умершихъ. Я говорилъ имъ: messieurs, parlez moi du passé, le présent m’accable trop.[21] Они сжалились надо мною и стали говорить про все чего были свидѣтелями и подвижниками. О, рокъ! Даже въ тишинѣ вечера и отходившаго ко сну города, мнѣ показалось что я слышалъ патріотическія созвучья съ злобными аккордами противъ Поляковъ. Я сказалъ мертвымъ что сказалъ живымъ, и нашелъ что у первыхъ Гогеіне est moine dure чѣмъ у послѣднихъ. Они были благовоспитаннѣе, подумалъ я и принялся бесѣдовать съ ними про все то гдѣ національная ненависть не играла роковой роли. Тѣни которыя я вызывалъ я сталъ вопрошать о будущности сего града и сей страны. „Силы наши велики“, отвѣчали они, „но строя и гармоніи въ нихъ нѣтъ, мы всѣ воздвигали, мы всѣ боролись за великія цѣли, но умирая, даже среди побѣды, мы говорили прощаясь съ жизнью: друзья и братья il noue manque quelque chose (намъ не достаетъ чего-то)!“
Но среди е тихъ голосовъ, отдававшихъ справедливость своей слабости и унесшихъ съ собою въ могилу критическій умъ самосознанія, я будто слышалъ голоса другіе, менѣе скромные и eo ipso менѣе безпристрастные. Эти требовали отъ будущаго des choses extraordinaires et réclamaient pour leur pauvre moi les grandes prérogatives d’une capitale.[22] Я сдѣлалъ будто не слышалъ, ибо не люблю даже съ мертвыми затрогивать вопросовъ гдѣ Петербургу приходится быть sur la sellette. Наконецъ, не безъ непріятнаго чувства, услышалъ я такіе голоса гдѣ звучали звуки дикіе и мнѣ чуждые. При этомъ предо мною возставали лица въ одѣяніяхъ гдѣ le cosaque se dessinait dans ses contours difformes.[23]
Странная вещь! Отошедши отъ памятника, я сошелъ внизъ и вышелъ въ міръ живыхъ. Мнѣ показалось что мертвые, съ которыми я бесѣдовалъ, не умирали: до такой степени многіе изъ живыхъ походили на нихъ мыслями и рѣчами.
Всѣ живые сей веси и сего града распадаются на множество группъ. Разумѣется les deux grands groupes étant l’administration et les administrés. Послѣ этого идутъ тѣ разныя категоріи лицъ о которыхъ я упомянулъ.
Прежде всего я нашелъ здѣсь чего не находилъ нигдѣ кромѣ Петербурга; au sein même du groupe grandiose администраціи, я не безъ грусти констатировалъ если не расколъ, то все же раздвоеніе главныхъ образовъ мыслей на два лагеря.
Офиціальные grands-faiseurs думаютъ такъ; непризнанные, но фактически сильные grands-faiseurs думаютъ иначе.
Это иное въ образѣ мыслей составляетъ то что и у насъ дѣлать вашъ сонмъ служителей государства: l’art de comprendre Pèlement rysse et la maniéré de s’en servir![24] Первые благоразумнѣе вторыхъ. Я выскажу по этому поводу, съ вашего позволенія, замѣтку, которая вамъ покажется можетъ-бытъ странною a puérile, но она вѣрна, ибо взята изъ міра практическихъ наблюденій. Вотъ она:
Элегантныя формы обращенія и большое умѣнье владѣть французскомъ языкомъ служатъ у насъ признакомъ d’une appréciation correcte des grandes questions politiques à bouche béante[25].
Вотъ почему на ряду съ прелюбезнымъ обращеніемъ avec messieurs les Polonais, я нашелъ въ людяхъ первой категоріи признаки здраваго и хладнокровнаго обращенія съ ихъ causa. Наоборотъ въ тѣхъ которые говорятъ только по-русски, въ людяхъ съ бородами и длинными волосами, въ людяхъ которыхъ здѣсь Панургово стадо патріотовъ называетъ замѣчательными, въ людяхъ дѣйствительно умныхъ, но одностороннихъ и узкихъ, я нашелъ съ прискорбіемъ всѣ увлеченія и уклоненія инспирированныя фанатическою ненавистью ко всему что похоже на великую добродѣтель цивилизаціи — терпимость.
Крестьянское дѣло особенно этомъ фанатизмомъ страдаетъ. Поляки жалуются на это, но они настолько любезны и цивилизованы что умѣютъ жаловаться le sourire sur les lèvres.
Quant aux administrés, il me serait difficile пересчитать всѣ категоріи. Вопервыхъ il y a le parti des vieux croyants, то-еотъ старовѣровъ. Они косятся на администрацію и боятся каждаго ея поклона любому Поляку, по той простой причинѣ что любой Полякъ для ихъ раздраженнаго воображенія является во образѣ вѣроломнаго инсургента. De ceux là je n’en veux point pour constituer cet élément appelé a devenir fraichement atothone[26] и извѣстнаго подъ именемъ усиленія русскаго элемента въ краѣ. Есть между ними люди образованные, люди говорящіе по-французски, но мало.
Затѣмъ есть равнодушные или умѣренные. J’aime mieux ceux là. Они водятся и дружатся съ Поляками и имѣютъ съ ними общаго — ненависть къ мировымъ посредникамъ вообще и къ своему въ особенности. Эти умѣренные суть землевладѣльцы, иные изъ чиновниковъ и люди торгующіе, въ жизни которыхъ le debet et credit не позволяютъ заниматься политикой. Первымъ я говорилъ въ духѣ примирительнаго, но все же нѣсколько авторитетнаго увѣщанія не забывать что иныя требованія правительства должны быть ими уважаемы, quand même ils leur paraîtraient un peu trop доморощеннаго направленія.
Наконецъ есть Поляки. О нихъ что сказать вамъ? Они достойны своей участи, ибо шалятъ. Я имъ сказалъ за обѣдомъ у K. H.: „Messieurs les Polonais, je tous aime beaucoup, tous êtes de Trais gentilhommes, mais tous avez eu tort d’avoir oublié dans vos prières à Dieu celle de tous donner un peu plus де благоразуміе!“[27] Въ настоящую минуту они ведутъ себя хорошо, et me font de la peine (и мнѣ ихъ жаль). Они говорили мнѣ обо многомъ, и это многое se résume, въ словахъ: on nous ruine (насъ разоряютъ), но я отвѣчалъ четырьмя: un peu de patience (немного терпѣнья).
Труднѣе мнѣ было справиться съ русскими союзниками Поляковъ: и эти завалили меня, какъ проѣзжаго изъ Петербурга, вопросами. Я разрѣшалъ ихъ un peu en Alexandre de Macédoine, и признаюсь позавидовалъ вамъ всѣмъ въ эти минуты, зная какъ перомъ легче это дѣло дѣлать чѣмъ на словахъ. Мое правило всегда улыбаться, даже когда говорить непріятности, мнѣ пригодилось: тѣ которымъ я говорилъ вещи въ существѣ своемъ désagréables улыбались тоже, и кто знаетъ, si un peu de ce sourire n’allait pas se loger plus loin que les lêvres?[28]
Русскіе фанатики также осадили меня вопросами. Ils ont l’air de ne pas avoir assez de leur métier de bourreau[29], Этимъ я съ тою же улыбкой говорилъ то что могъ говорить, не компрометтируя ни достоинства Европейца, ни сана петербургскаго чиновника. En somme, всѣ, какъ мнѣ показалось, остались довольны, и кончая день, я сказалъ какъ Титъ, mon „слава Богу“.
Ба два вопроса ваши отвѣчу просто и ясно:
На первый, относительно напечатанія въ газетахъ замѣтки обо мнѣ, вотъ мой отвѣтъ: дать согласіе на напечатаніе того что вы предлагаете, значило бы насиловать общественное мнѣніе, надо наоборотъ, чтобы общественное мнѣніе приведено было къ тому чтобы найти насиліе въ себѣ самомъ, въ самостоятельной оцѣнкѣ моихъ соприкосновеній, какъ каждаго порядочнаго человѣка, съ государственною жизнью, въ особенности когда этотъ порядочный человѣкъ становится послѣдователемъ Россіи.
На второй, отвѣтъ столь же простой. Множество коммиссій въ X. губерніи служитъ по моему лучшимъ выраженіемъ прогрессивнаго развѣтвленія мѣстной самодѣятельности: c’est le selfhelp de monsieur le gouverneur et compagnie[30]; и еслибы отъ меня зависѣло, я бы офиціально одобрилъ такой симптомъ движенія впередъ провинціальной государственной жизни. Впрочемъ у каждаго свой взглядъ! Россія и я шлемъ вамъ поклонъ, она по своему, а я по своему. Vale!
XV.
правитьНачну письмо съ почтительнаго извиненія. Письмо ваше изъ Старгорода такъ замѣчательно хорошо во всѣхъ отношеніяхъ что я безъ вашего позволенія рѣшился снять съ него нѣсколько копій для лицъ которыя меня объ этомъ просили. Какое краснорѣчіе, какая глубина чувства, какое прелестное сочетаніе поэзіи съ тонкими политическими наблюденіями!
Да-съ, смѣю думать, что еслибъ искони много было такихъ людей на Руси какъ ваше сіятельство, татарщины не былобы и слѣда.
Умѣть быть въ одно и то же время и чиновникомъ а, какъ вы изволили выразиться, туристомъ Альбіона, могу сказать вещь не легкая.
Что же касается тѣней которыя вы изволили вызывать для бесѣды на одномъ изъ холмовъ Старгорода, то я нахожу во всемъ томъ что они говорили много правды, за исключеніемъ вопроса о столицѣ. Какъ можно себѣ представить иную столицу чѣмъ въ Петербургѣ, Гдѣ всѣ мы съ малолѣтства привыкли жить и справлять каждый свою службу! Вѣдь вотъ и Москва столица, и Старгородъ, какъ видно изъ письма вашего сіятельства, большой городъ, а все не то что Петербургъ. Тамъ разныя мысли бродятъ въ безпорядкѣ и люди-то безпокоятся разными стремленіями, еще какъ будто не установившимися, словомъ, точно нѣтъ правильнаго порядка въ жизни, а ужь здѣсь у насъ все на своемъ мѣстѣ, все прибрано, все идетъ такъ какъ слѣдуетъ.
Насчетъ мертвыхъ вообще — богъ съ ними, а вотъ что изволите говорить про живыхъ въ городѣ Старгородѣ, не совсѣмъ утѣшительно. По моему, въ образѣ мыслей между служащими всякое разъединеніе вредно, а тѣмъ паче въ столь важномъ вопросѣ какъ вопросъ о Полякахъ въ этомъ краѣ. Не знаю какъ вы, ваше сіятельство, но я полагаю что вообще такъ-называемый патріотизмъ въ политикѣ вещица предурная, изобрѣтенная газетами въ послѣднее время. Вѣдь какъ ни говори, а если мы дозволимъ увлекаться такъ-называемыми русскими чувствами въ одну сторону, то должны будемъ допустить увлеченіе въ другія стороны. Какъ хорошо что ваше сіятельство сами были тамъ, такъ-сказать на мѣстѣ преступленія и могли каждаго патріотическаго вольнодумца или пристыдить, или разубѣдить. Какъ ни говори, а петербургскій чиновникъ много значитъ въ провинціи, и слѣдовательно много можетъ сдѣлать своимъ значеніемъ.
Да-съ, какъ не согласиться съ тѣмъ что самые лучшіе для насъ люди суть равнодушные. Вѣдь, кто этого не знаетъ, всѣ революціи происходятъ отъ патріотизма и чувствительности вообще.
Извините за философствованіе, но вы видите, ваше сіятельство, какъ сильно дѣйствіе вашихъ писемъ, даже и я разсуждать сталъ какъ-то свободнѣе.
Думаю что дѣйствительно положеніе ваше ничуть не было легче Александра Македонскаго, среди столькихъ лицъ, обращавшихся къ вамъ съ разными вопросами.
Графъ П. сегодня прочелъ ваше письмо и возвращая его изволилъ написать мнѣ! „Боюсь чтобы нашъ милый князь не сдѣлался полонофобомъ.“
По вопросу объ убійствахъ вообще мнѣ пришла слѣдующая мысль: хорошо было бы сравнить съ отцеубійствомъ, относительно строгости наказаній, убійства надъ особами первыхъ трехъ классовъ, съ тѣмъ чтобы виновные посылались не въ каторжную работу, откуда они бѣгутъ, а въ особую тюрьму, которую слѣдовало бы для этого выстроить на земскія деньги. Какъ вы изволите взглянуть на такую мысль?
Общая семья всѣхъ помнящихъ ваше сіятельство приноситъ вамъ поклонъ и желаніе всякаго блага.
XVI.
правитьНа этотъ разъ лишу вамъ не въ позднюю ночь, но по мѣрѣ силъ, съ помощью заходящаго солнца, слѣдовательно днемъ, а если хотите и вечеромъ. Le набожный народъ молится въ это время Богу — наканунѣ Троицына дня, et moi, пользуясь тѣмъ что люди заняты Богомъ, а не нами, спѣшу бесѣдовать съ моимъ вѣрнымъ другомъ.
Прежде всего спасибо за ваше длинное письмо, въ которомъ нашелъ васъ, какъ всегда, скромнымъ, но интереснымъ. Спасибо за поклонъ отъ нашей общей семьи; скажите имъ что несмотря на жару, я настолько бодръ, что вспоминаю о всякомъ, и не забываю никого.
Не только не сержусь, но доволенъ тѣмъ что мое послѣднее письмо гуляло по рукамъ. Чѣмъ больше знаютъ что я дѣлаю, тѣмъ лучше для меня; on aura soin malgré tout, de me rendre justice un jour.[31] Радуюсь что графъ П… читалъ мое письмо, но удивляюсь почему онъ нашелъ меня слишкомъ полонофобомъ. Скажите ему слѣдующее: s’il s’agissait de reconstituer le pays que nous gouvernons, en assistant au premier jour de за creation,[32] я бы попросилъ Господа Бога первое мѣсто дать чему-либо солидному en fait de, peuple, похожему на Англичанъ или Прусаковъ; это что-то составило бы le fond: второе мѣсто — бѣднымъ Полякамъ. Ça aurait fait l'élément charmant et plein de[33] даровитость, которой намъ не достаетъ! и уже третье я бы выпросилъ намъ грѣшнымъ Русскимъ, — какъ элементу лѣни, удали и интеллектуальной неподвижности!
Но такъ какъ такая перетасовка невозможна, и восемь лѣтъ назадъ мы праздновали уже тысячелѣтіе нашего государства, то я, во время пребыванія моего въ Старгородѣ, долженъ былъ, въ качествѣ чиновника, приладить les государственные интересы прежде общечеловѣческихъ, и давалъ руку русскому медвѣдю прежде чѣмъ протянуть ее au gentleman Polonais, qui par parenthèse est charmant.[34]
Сегодня былъ въ честь князя С. обѣдъ, обильный блюдами и элементами его составлявшими.
Тостовъ и рѣчей было много. Намъ сказаны были любезности на всѣхъ тонахъ и изъ всѣхъ лагерей. Мое русское имя фигурировало тоже; les Moscovites ont bien voulu изъ него сдѣлать знаменіе чего-то имъ симпатизирующаго. Я отвѣчалъ два раза. Вотъ приблизительно что я сказалъ на первый тостъ за меня: «Господа Старогородцы (èa a fait de l’effet) я приношу вамъ поклонъ отъ многихъ губерній, вамъ родныхъ по крови и вамъ близкихъ по сердцу; это одно даетъ мнѣ право надѣяться на добрый привѣтъ между вами. Я ихъ видѣлъ эти губерніи цвѣтущими и счастливыми, цвѣтущими потому что видѣлъ ихъ весной, счастливыми потому что все что въ нихъ носитъ названіе общественной силы — цвѣтетъ какъ природа въ эту пору, и озаренная лучами яркаго восхода, дышетъ отъ всей груди подъ безпредѣльнымъ небомъ свободы, свободы разума, но не свободы страсти, свободы гражданина, но не свободы бродяги. Здѣсь застаю ту же благодатную весну, во на небѣ среди лазури ходятъ еще легкія тучки, отъ этихъ тучекъ ложатся тѣни, а эти тѣни, увы, мѣшаютъ вамъ слитъ ваши общественныя силы съ потоками жизни, кипящей отъ льдинъ сѣвернаго полюса до волнъ Евксинскихъ, отъ Тихаго океана до Балтики. Вотъ почему, вдохновляясь вашими интересами, государственными болѣе чѣмъ личными, я льщу себя надеждой что вы оцѣните это вдохновеніе, какъ радушный отвѣтъ на радушный привѣтъ, и примете вашимъ сердцемъ желаніе моего: за здравіе и процвѣтаніе веси и града Старгорода въ лицѣ вашемъ. Д да исчезнетъ отъ общихъ вашихъ усилій съ его неба послѣдняя тучка, какъ таетъ воскъ отъ лица огня!» Beaucoup de bravos, суксессъ и т. д.
На другой тостъ, не помню какой, сказалъ: «Между нами, господа, не устрашусь сего высказать, есть Поляки. Еслибъ ихъ не было, я спросилъ бы: гдѣ же они? твердо вѣря что на сей зовъ откликнутся только друзья цивилизаціи и Россіи. Прогрессъ учитъ забывать изъ исторіи то что не столько поучительно, сколько грустно. Какъ гражданинъ государства, я претендую прежде всего на званіе бойца во имя прогресса и осѣняю себя этимъ славнымъ именемъ чтобы предложить вамъ, господа, выпить со мною за единеніе всѣхъ племенъ на почвѣ сего богатаго жизнью края.» Тостъ этотъ не совсѣмъ понравился, но я именно въ виду этого «не совсѣмъ» и сказалъ его. Envoyez le коллегу П., чтобы онъ на мой счетъ сталъ не невѣренъ, а вѣренъ.
Какъ видите, мнѣ пришлось на долю говорить болѣе другихъ. Сколько я уже сказалъ съ тѣхъ поръ что разстался съ вами! Вы Жалѣете что не имѣете полнаго собранія моихъ рѣчей — и я тоже; но справьтесь не печатаются ли онѣ въ мѣстныхъ вѣдомостяхъ тѣхъ губерній гдѣ я былъ. Иногда это дѣлается.
Утро отдалъ занятію которое очень люблю, но на которое, увы, въ Петербургѣ не хватаетъ времени — разбору здѣшней флоры. Посвятилъ ему три часа; между нами будь сказано, съ цвѣтами иногда пріятнѣе имѣть дѣло чѣмъ съ людьми: вопервыхъ, знаешь тотчасъ чѣмъ они пахнутъ; вовторыхъ; s’ils ne sentent pas toujours bon, въ дурномъ даже запахѣ нѣтъ примѣси тенденціозности; втретьихъ, знаешь навѣрное что они. ни о чемъ просить не будутъ. Давно не былъ вслѣдствіе такого занятія такъ въ духѣ желалъ бы и вамъ найти три часа для вашей любимой piscicultura, но зная что не найдете, не желаю вамъ этого.
Нахожу что рѣшеніе по дѣлу о жалобѣ русскихъ купцовъ на нѣмецкихъ гражданъ — вполнѣ основательно. Надо чтобы мало-по-малу первые пріучились понимать что любой городъ остзейскій — не Пенза и не Тамбовъ, ни до правамъ, ни по кулачному бою. Посовѣтуйте графу N. сальную свѣчу, какъ лѣченіе отъ насморка.
Насчетъ же убійствъ и вашихъ соображеній имѣю много что сказать pro et contra. Правда что убійство особъ первыхъ трехъ классовъ лишаетъ не только общество, во и государство большаго чѣмъ простое убійство; во не предвидите ли, въ случаѣ легальнаго призванія такого различія, поводовъ къ насмѣшкамъ и сарказмамъ. Литература, газетная въ особенности, можетъ возбудить вопросъ: непремѣнно ли общество теряетъ многое при убійствѣ всякаго третьяго класса? Вѣдь, между нами говоря, не всѣ они одного калибра и одного роста. Но объ этомъ до свиданія. Vale.
XVII.
правитьПриношу благодарность за ваше письмо отъ 29го минувшаго мѣсяца и за то что одобрили мой поступокъ относительно послѣдняго вашего письма.
Предполагаю что графъ П. изволили шутить, приписывая вашему сіятельству неблагопріятное расположеніе къ Полякамъ. Съ письмомъ вашимъ въ, карманѣ, отправился сегодня же вечеромъ на Елагинскую стрѣлку, въ нfдеждѣ увидѣть графа и исполнить ваше порученіе, въ каковомъ предположеніи не ошибся. Прочиталъ его сіятельству ваше почтенное письмо. Графъ засмѣялся, прослушалъ строки къ нему адресованныя и поручилъ мнѣ передать вашему сіятельству что еслибъ они были Господь Богъ, они бы вовсе не создали Россію, какъ народность не нужную на земномъ шарѣ и съ рожденія зараженную разными недугами, изъ которыхъ главнѣйшій Политическая неспособность. Надѣюсь что газеты передадутъ рѣчи вашего сіятельства за старгородскимъ обѣдомъ. Судя по тому что вы изводили оказать въ письмѣ вашемъ, представляю себѣ эти рѣчи прекрасными. За то воображаю какъ пришлось утомлять вамъ ваше ухо рѣчами патріотическими! Особенно хороша должна быть ваша первая рѣчь, но спрашиваю себя: многіе ли изъ сидѣвшихъ за столомъ поняли ее настолько чтобъ оцѣнить ее?
Въ письмѣ вашемъ вы именно предугадали насколько искренно я жалѣю что не могу собрать всѣхъ вашихъ рѣчей. Перебралъ всѣ газеты, рылся повсюду, но повидимому не все что было ваши сказано было напечатано. Газеты ограничиваются или краткомъ отчетомъ, или даже просто ничего не говорятъ. То и другое вѣроятно не безъ умысла, точно будто люди говорящіе кокъ вы у насъ не рѣдкость. Отрадно было прочитать въ письмѣ вашего сіятельства что вы нашли время для занятій старгородскою флорой и въ этомъ занятіи — успокоительный отдыхъ, въ которомъ болѣе чѣмъ кто-либо нуждаетесь. Графъ П. много смѣялись когда я имъ прочиталъ остроумныя строки вашего сіятельства насчетъ предпочтенія которое вы даете цвѣтамъ предъ людьми вообще. Благодарю васъ что вспомнили о моей охотѣ удить рыбу; къ сожалѣнію, какъ вы справедливо сказали, не могу найти время для столь невиннаго и пріятнаго занятія. Вчера, напримѣръ, едва только стала клевать первая рыба мою удочку, какъ пріѣхалъ курьеръ съ значительнымъ количествомъ бумагъ.
Прочиталъ съ большимъ вниманіемъ соображеніе вашего сіятельства въ отвѣть на мою мысль объ устройствѣ тюрьмы для убійцъ знатныхъ особъ. Нельзя не согласиться съ ними, но я все-таки полагаю что коммиссія изъ свѣдущихъ лицъ могла бы заняться обсужденіемъ сего вопроса. Вѣдь какъ ни говори, даже юридически, убійца какой-нибудь кухарки не все равно что убійца какой-либо особы 2го или зго класса.
Вчера встрѣтилъ барона Н., который поручилъ мнѣ вашему сіятельству передать свой поклонъ. Онъ жалуется на то что вблизи его имѣнія устраивается православная церковь, чѣмъ оскорбляется достоинство господствующей въ краѣ вѣры лютеранской и слишкомъ облегчается возможность для народа соблазняться внѣшними обрядами православія. Онъ жалуется также на то что русскіе священники обучаютъ крестьянскихъ мальчиковъ русскому языку. Насчетъ перваго я сказалъ барону что было бы неловко запретить вовсе постройку русскихъ церквей, такъ какъ все же Остзейскій край часть Россіи, но что во всякомъ случаѣ онъ можетъ быть увѣренъ что за всякое обращеніе въ православіе будетъ строго взыскано съ виновныхъ. Насчетъ втораго я совѣтовалъ ему подать офиціальную записку кому слѣдуетъ, въ увѣренности что приняты будутъ мѣры къ прекращенію немедленно такого злоупотребленія со стороны священниковъ.
Съ радостью думаю о томъ что сіе письмо мое вѣроятно предпослѣднее. Послѣднее адресую въ Москву. Вся духовная семья вашего сіятельства со мною приноситъ сердечный и почтительный поклонъ вмѣстѣ съ пожеланіемъ вамъ благополучнаго возвращенія.
XVIII.
правитьпомѣщика графа Н., 31го мая.
Если вы передали содержаніе моихъ рѣчей, а въ особенности тостъ за соединеніе Поляковъ съ Русскими графу П., то вѣроятно вы ему сказали что таковая передача имѣла цѣлью сдѣлать его не невѣренъ, но вѣренъ à l’article de mes convictions quant au polonisme![35]
Теперь прошу васъ передать ему что я гощу въ великолѣпномъ имѣніи графа Н., Поляка въ полномъ смыслѣ слова, bieu entendu не politiquemen parlant, но по гармоническому сочетанію въ немъ des charmes de l’homme du monde et de la culture d’un homme véritablement civilisé![36]
Но если П. будетъ мною доволенъ, я предвижу что Москва и московская партія, если узнаютъ объ этомъ, скажуть мнѣ что я отдался вліянію Поляковъ. Les bons Moscovites, они вѣдь думаютъ что непремѣнно надо быть подъ чьимъ-нибудь вліяніемъ, и никакъ не хотятъ допустить чтобъ элементомъ вліяющимъ былъ тотъ кто гоститъ, а не тотъ у котораго гостятъ.
Какъ бы то ни было, но мнѣ предстояло выбрать между пребываніемъ въ Старгородѣ, съ перспективой заниматься скучнымъ выслушиваніемъ разныхъ крестьянскихъ вопросовъ, или une petite partie de plaisir въ замкѣ d’un homme charmant.
Вы меня знаете: personne n’а plus que moi le courage de ses opinions. Я выбралъ второе; но съ двумя условіями, сказалъ я любезному хозяину: 1) qu’il ne soit pas question de politiqae[37] и 2) чтобы послѣ васъ я имѣлъ время провести нѣсколько часовъ у помѣщика русскаго, afin de pouvoir m’instruire путемъ сравненія..
Графъ мнѣ на это возразилъ: «Извините, но такъ какъ я ручаюсь что вы у меня почувствуете себя лучше чѣмъ у моего русскаго сосѣда, то я бы васъ просилъ начатъ съ него, pour me garder, moi, pour la bonne bouche.»[38]
Какъ сказано, такъ и сдѣлано. Я пробылъ нѣсколько часовъ у русскаго помѣщика Д., а теперь нахожусь у польскаго графа N., и вотъ à peu près l’esquisse exacte de mes впечатлѣнія.
Русскій помѣщикъ и польскій, оба имѣли незавидную долю подпасть подъ истребительное начало русскихъ мировыхъ посредниковъ муравьевскаго закала; другими, словами, они разорены насколько раззореніе было возможно, безъ опасенія поднять противъ насъ Европу, la quelle après tout aujrait eu le droit de lever l’etendard de la révolte, au nom de l’humanité, du principe de la propriété et de la civilisation.[39] Оба, несмотря на то, настолько добряки что не проклинаютъ насъ съ вами чиновниковъ, но напротивъ, какъ видите, принимаютъ меня "очень радушно. Крестьяне у обоихъ благоденствуютъ, и къ чести помѣщиковъ будь сказано, оба не слишкомъ отъ этого не въ духѣ. Посредника я встрѣтилъ на почтовой станціи и сказалъ ему: "не хочу васъ судить ни pro, ни contra и ставать на очную ставку съ вашими жертвами, а потому освобождаю себя отъ удовольствія имѣть васъ своимъ спутникомъ, но даю вамъ rendez vous въ волостномъ правленіи, гдѣ я буду туристомъ не сегодня, такъ завтра.
Русскій помѣщикъ показался мнѣ порядочнымъ человѣкомъ: онъ выписываетъ Московскія Вѣдомости pour se donner du mau tais sang (чтобы портить себѣ кровь) и Вѣсть pour se calmer (чтобы себя успокоивать)! Это дѣлаютъ здѣсь многіе; впрочемъ нашелъ у него и Débats, и Illustration, и Revue des deux Mondes, и Punch, ergo — c’est un homme civilisé. Онъ говоритъ безъ страсти, безъ желчи и безъ подобострастія, умѣетъ слушать (русскіе помѣщики рѣдко это умѣютъ), задаетъ вопросы самостоятельные, отвѣчаетъ съ признаками того что понимаетъ вопросъ (и этимъ наши бѣдные Русскіе не всегда отличаются). Жена его порядочная женщина, хотѣлось бы сказать Русская, во не могу, ибо оказалось что она Полька, дѣти одѣты по-шотландски, съ голенькими ножками. Voila pour le moral. Quant au comfort matiriel,[40] онъ изряденъ; меня угощали завтракомъ, на которомъ все было въ изобиліи, но не особенно вкусно. Домъ большой, но содержится un peu à la grâce de Dieu, садъ маленькій, страдаетъ отсутствіемъ щегольства и нарядности.
Вы спросите: почему я былъ у этого помѣщика? отвѣтъ простой: потому что онъ изъ всѣхъ показался мнѣ самымъ приданнымъ, и Г. рекомендовалъ его тѣ какъ человѣка который менѣе другихъ надоѣдаетъ администраціи. Онъ купилъ имѣніе тому два года. Ультра-Русскіе въ Старгородѣ, узнавъ что я хочу взглянуть на деревню, попытались было тѣ посовѣтовать съѣздить къ помѣщику Б., подъ предлогомъ что онъ давнишній помѣщикъ и знаетъ край; я имъ отвѣтилъ: "господа, je me défie un peu[41] людей вообще знающихъ край; онъ мнѣ слишкомъ много пожалуй скажетъ такого съ чѣмъ я согласиться не могу.
Моему же русскому помѣщику я задалъ три вопроса: первый: «испытываете ли вы чувство внутренняго спокойствія и удовольствія, сознавая себя въ своемъ имѣніи?» Начало отвѣта было: «то-есть какъ?» изъ чего я заключилъ что отвѣтъ былъ «нѣтъ»; c’est le ton qui fait la musique.[42]
Второй вопросъ: думаете ли вы что земство сольетъ здѣсь сословія и національные элементы въ одну гармоническую единицу? Начало отвѣта: «это зависитъ»…. и т. д. Я не далъ докончить, ибо по началу догадался что «нѣтъ» и «да» вмѣстѣ n’augurent rien de bon.[43]
Третій вопросъ: дѣйствительно ли крестьянское населеніе этого края отличается тѣми особенными качествами и достоинствами которыя имъ приписываютъ нѣкоторые народолюбцы? Начало отвѣта было: «признаться сказать, ваше сіятельство». Довольно, сказалъ я, еслибы это было «да», вы бы не начали, со словъ «признаться сказать».
Итакъ вы видите что я разспрашиваю, и не ограничиваюсь тѣмъ что уже знаю, но судьбѣ не угодно меня просвѣщать такъ какъ псевдо просвѣщаются наши ультра-поклонники du vох et virtus populli..
Quand à mon grand seigneur Polonais онъ меня принялъ съ тою любезностію которая есть одна изъ отличительныхъ чертъ de cette pauvre nation.
Его домъ — дворецъ, жена — красавица, въ польскомъ значеніи этого слова; одно что хромаетъ — это прислуга, ее слиткомъ много, а опрятности слишкомъ мало. Дворецъ стоитъ въ саду, а садъ великолѣпенъ. Гуляя по саду, я спросилъ графа: служилъ ли этотъ садъ убѣжищемъ для инсургентовъ? онъ отвѣчалъ «нѣтъ», но для посредниковъ «да». J’ai trouvé la réponse spirituelle.[44]
Обѣдъ, къ немалому моему удовольствію, былъ сервированъ à la Parisienne, благодаря хозяйкѣ, которая въ Парижѣ воспитывалась. Она и онъ добрые люди, рекомендуютъ какъ нельзя лучше свою національность. Послѣ обѣда прелестная графиня изволила бранить русскихъ чиновниковъ вообще, я ей сказалъ: Comtesse n’oubliez pas que je suis aussi un чиновникъ Russe.[45] — «Européen», ласково отвѣтила она. Мужъ же находитъ что всѣ чиновники хороши, кромѣ мироваго. Я его успокоилъ обѣщаніемъ что они скоро получатъ мировыхъ судей galants hommes et dignes des jolies femmes Polonaises.[46] Впрочемъ здѣсь не мечтаютъ ни о земствѣ, ни о судебной ремормѣ; о нихъ, сколько я замѣтилъ, хлопочутъ Русскіе консерваторы, разчитывающіе на первое въ особенности, какъ на орудіе вліянія, и русскіе демагоги, ласкающіе себя надеждой что фаланга новыхъ дѣятелей будетъ, какъ прежде, ватагой sans culottes.
Вообще я вынесъ впечатлѣніе очень пріятное; между русскимъ и польскимъ помѣщикомъ, кромѣ разницы матеріальной, есть различіе нравственныхъ такъ-сказать оттѣнковъ, тамъ гдѣ идетъ дѣло объ отношеніяхъ къ окружающей жизни. Гдѣ мой Русскій задумывается и задаетъ себѣ вопросъ: что дѣлать? польскій панъ уже додумалъ и дѣлаетъ; ils me font l’effet d’une nation, qui ne sait pas ce que la timidité.[47] Отчасти я это приписываю тому что они чаще васъ имѣютъ дѣло съ Европейцами. Не мѣшало бы намъ ставить себѣ народною педагогическою задачей — быть и вращаться какъ можно болѣе между сынами Альбіона и пожалуй даже между легкомысленными. Французами.
Вечеромъ былъ въ волостномъ правленіи. Заговорилъ съ волостнымъ старшиной по-польски, думая что онъ меня пойметъ. Онъ меня не понялъ вполнѣ, за что я его похвалилъ. Сей агентъ правительства казался мнѣ толковымъ, глаза у него умные, но нарядностію наши великорусскіе старшины перещеголяли хохловъ. Комната чистая запахомъ и отсутствіемъ домашнихъ элементовъ грязи, книги въ исправности, платежи тоже, за что сказалъ старшинѣ спасибо; вышедши на улицу, сказалъ собравшимся крестьянамъ: «Теперь что вы свободны и счастливы, и улеглась буря національности, помните что вашъ долгъ взирать на помѣщика съ тою довѣрчивостію въ отношеніяхъ, безъ которой не мыслима гражданская жизнь и экономическое благосостояніе.» Посредникъ напомнилъ мнѣ своею физіономіей любовника, героя современныхъ комедій Александринскаго театра, говорящаго прекрасныя вещи, но не знающаго зачѣмъ и кому. Вечеромъ поздно былъ уже въ Старгородѣ. Желаю здравія вамъ, вашимъ и моимъ.
XIX.
правитьСъ радостнымъ чувствомъ, въ надеждѣ васъ увидѣть черезъ два дня, лишу сіе письмо въ Москву. Пишу оное, какъ всегда, по полученіи вашего почтеннаго письма, изъ имѣнія помѣщика графа Н.
Повторяю то что не разъ уже говорилъ: не могу надивиться вашей изумительной дѣятельности и подвижности. Какъ Юлій Цезарь, вы вездѣ являетесь, все окидываете взглядомъ и одерживаете самую славную изъ побѣдъ — побѣду всевѣдѣнія.
Вы изволите опасаться московской партіи и толкованія ею вашего пребыванія въ имѣніи польскаго помѣщика графа Н. Вы всегда надъ нею смѣялись, а тѣмъ паче теперь, когда вы увидѣли цѣлую Россію, во очію которой вы собою явили образъ человѣка презирающаго всѣ мелочи жизни и стоящаго выше всѣхъ партій и интересовъ. Какъ не понять того что соскучившись все тѣми же пріемами, дѣлами, все русскими помѣщиками, вѣроятно повсюду одинаковыми, ваше сіятельство сочли за благо дать предпочтеніе удовольствію гостить у польскаго графа Н. предъ утомительными разными крестьянскими вопросами. Поляки, сколько я думаю и понимаю ихъ, люди деликатно образованные: удивительно ли послѣ этого что ваше сіятельство даете имъ преимущество предъ Русскими? но всегда вмѣстѣ съ тѣмъ остаетесь безпристрастны, великодушны и справедливы и принимаете приглашеніе и отъ русскаго помѣщика.
Не разъ, перечитывая ваши почтенныя письма, думалъ себѣ, что бы я сдѣлалъ еслибы былъ на вашемъ мѣстѣ? Не могу себѣ представить откуда взялъ бы хоть сотую часть той утонченной дипломатики которую на каждомъ шагу вы проявляете въ столь громадныхъ размѣрахъ и разнообразныхъ видахъ.
Ѣздитъ какъ вы, говорить какъ вы и людей понимать какъ вы — цѣлая наука! Думаю что не я одинъ, а всѣ затруднились бы подобно мнѣ, будучи на вашемъ мѣстѣ.
Вчера получилъ извѣстіе о непріятномъ недоразумѣніи, случившемся по поводу газетныхъ статей о путешествіи вашего сіятельства.
Печать во всемъ, какъ не разъ уже говорилъ вашему сіятельству, является недоброжелателемъ всякаго поистинѣ прекраснаго дѣла. Случилось слѣдующее: газета N. напечатала престранную корреспонденцію изъ одного изъ городовъ гдѣ ваше сіятельство изволили быть, двѣ другія газеты перепечатали сіе: между прочимъ въ сей странной корреспонденціи курсивомъ напечатано было слѣдующее: «У насъ много говорятъ про проѣздъ какого-то чиновника туриста, пробывшаго въ нашемъ городѣ нѣсколько часовъ, въ теченіе которыхъ онъ отлично поѣлъ, много, мало слушалъ и ничего не видѣлъ.»
Я было хотѣлъ хлопотать о взысканіи за такую неприличность, но сообразилъ что это значило бы вашему сіятельству оказать услугу медвѣдя. Угождай послѣ этого людямъ!
Кромѣ этого эпизода, все слава Богу благополучно. Въ Россіи все смирно; у князя Н. флюсъ лопнулъ.
XX.
правитьПолучилъ здѣсь ваше письмо адресованное въ Старгородъ, mon cher ami. Что сказать вамъ? Большое ууфъ! Усталъ. Россія, которую я изъѣздилъ, меня слегка утомила. Не такъ легко какъ кажется, даже при желѣзныхъ дорогахъ, ее изучить, на этотъ разъ, хотя нѣсколько часовъ только раздѣляетъ меня отъ васъ, но я in vestra persona хочу вообразить себѣ Россію и сказать ей le gros de ce que j’en pense. Этого письма велите снять копію къ моему возвращенію, оно пригодится сыну когда подростетъ.
Въ каждомъ письмѣ моемъ вы могли видѣть что я не испытывалъ вліянія среды, гдѣ находился. Съ гордостью могу сказать что я изучалъ Россію, sans subir son influence. Болѣе чѣмъ когда-либо, я пришелъ къ убѣжденію что Россіи въ извѣстномъ смыслѣ нѣтъ: c’est une figure oratoire que nous voulons bien employer en politique.[48] Наши балтійскіе друзья болѣе представляютъ собою Германію, чѣмъ все то что я видѣлъ представляетъ собою Россію, въ смыслѣ политически-психически и логически конституцированнаго государства.
Столь положительно констатированный фактъ вамъ можетъ показаться или страннымъ или грустнымъ, если маменька и папенька васъ увѣрили въ томъ что Россія есть нѣчто столь же не фиктивное какъ Франція, Англія или Пруссія.
Каждая губернія есть фабрика, производящая свой товаръ по заказу, но далеко не есть составная часть какого-нибудь цѣлаго, того цѣлаго которое мы съ вами себѣ представляемъ, сидя въ нашихъ кабинетахъ. Требуйте отъ этихъ фабрикъ тф что имъ заказано сдѣлать, но не ожидайте отъ нихъ объединительной солидарности въ политическихъ интересахъ.
Любой государственный человѣкъ Англіи былъ бы очень озадаченъ, еслибы пришлось ему въ Тамбовѣ или Пензѣ, созвавши митингъ, проводить какую-либо политическую идею: ему пришлось бы имѣть дѣло съ тысячами крестьянъ, не знающихъ даже что такое государство и нѣсколькими дворянами, воображающими что за чертой Тамбовской или Пензенской губерніи начинается луна или восходитъ Венера. Чѣмъ болѣе я живу, тѣмъ болѣе я убѣждаюсь что не будь запросовъ національности въ Россіи, ее бы не было. Газеты доказывающія Нѣмцамъ, Полякамъ и Финляндцамъ что она есть, похожи на тѣхъ престижитаторовъ которые оставляютъ публику подъ обаяніемъ прелести таинственнаго, тогда какъ здравый смыслъ, несмотря на эту прелесть, говоритъ; эта таинственность — вздоръ.
Фабрики или губерніи которыя я видѣлъ очень усердно занимаются то земскими, то судебными продуктами; впрочемъ не вездѣ одинаково: я слышалъ Жалобы, гдѣ именно не помню, на то что въ иныхъ губерніяхъ земство успѣло надоѣсть. Пожалуй правительству придется опять браться за мѣстныя хозяйства, à défaut d’amateurs.
Всѣ совершившіяся реформы прекрасныя вещи, но между вами буди сказано, болѣе чѣмъ когда-либо я того мнѣнія que nos braves gens les administrés n’en avaient pas besoin.[49] Впрочемъ если это ихъ веселитъ, то Богъ съ ними.
Вообще моя поѣздка дала мнѣ много успокоительныхъ элементовъ: мы можемъ, какъ говорится, слать sur les deux oreiles, тѣ которые говорятъ объ общественномъ мнѣніи какъ будто хотятъ этимъ намъ угрожать революціей; общественнаго мнѣнія нѣтъ, ergo революція невозможна. Пугачевъ était un gros moujik inventé par Catherine pour avoir le plaisir de dire à Voltaire: mon cher ami, vous voyez comme j’envoie au diable les révolutionaires.[50]
Въ семнадцать дней я объѣхалъ Россію! Est-ce trop ou trop peu?[51] Какъ вы думаете? Я думаю que c’est trop, ибо видѣвши только то что вижу всегда, не выходя изъ своего кабинета, и слышавши то что уже зналъ, или то чему не вѣрю, я ничему не научился; а между тѣмъ въ эти семнадцать дней каждый изъ насъ, сидя предъ столомъ, могъ бы Тобольскую губернію перевести въ Харьковскую, а Архангельскую въ Бессарабскую, sans que personne des messieurs et mesdames qui les habitent s’en doutent le moins du monde![52]
Вотъ исповѣдь моего послѣдняго впечатлѣнія. Болѣе чѣмъ когда-либо, я буду любить Россію какъ фикцію, то-есть сердцемъ чиновника, но не московскаго, а съ береговъ Невы en face d’une Europe civilisée qui nous regarde.[53]
Москва въ эти нѣсколько часовъ показалась мнѣ доброю старушкой пріятельницей, которая опять позабывъ что меня уже видѣла, начала болтать про старыя любимыя сплетни; эту Москву я видѣлъ за обѣдомъ у Г.
Какъ всегда, былъ разговоръ о томъ какъ хорошо было бы столицу леревесть въ Бѣлокаменную: on n’en sort pas du хорошо, но le pourquoi этого «хорошо» Москвичи объясняютъ большимъ присутствіемъ русскаго духа или что то же, не объясняютъ вовсе.
Петербургъ есть столица и долженъ быть столицей, это лучшее мѣсто для него какъ политической академіи Россіи, тогда какъ Москва, n’aurait eu que pour elle les souvenirs d’un passé barbare et les incertitudes d’un avenir aussi douteux qu’elle-même![54]
Завтра или послѣзавтра свидимся. Надѣюсь что вы не слишкомъ много приберегли мнѣ дѣдъ деликатныхъ и требующихъ соображеній, а проглотили за меня все что могли.
Вы мнѣ пишете въ послѣднемъ письмѣ о вашихъ опасеніяхъ насчетъ Нѣмцевъ, которые будто бы вошли въ періодъ лѣтняго пароксизма, лихорадочнаго возбужденія къ сепаратизму. Скажу только: бѣдные Нѣмцы, сочувствуя ихъ горю, жалѣлъ бы и о себѣ, если бы въ роли русскаго чиновника долженъ былъ avoir le front уговаривать примиряться съ мыслію когда-нибудь обратиться въ Коломенца или Пошехонца. Вообще triste rôle que celui d’un homme d'état en Russie quand il doit по дѣламъ службы забыть qu’il eet homme civilisé avant tout[55].
Нельзя было лучше и умнѣе отвѣтить моему другу барону N. Прибавлю только отъ себя еще слѣдующее: Moi qui suis Russe, я скорѣе согласился бы дать разныя привилегіи Ламаитамъ и Буддистамъ, еслибъ они возымѣли фантазію селиться въ Остзейскомъ краѣ, чѣмъ à nos chers pravosïavnoi, по той простой причинѣ что они, то-есть Русскіе, sont les plus forts, и что притомъ я уважаю принципъ Евангелія, въ силу котораго послѣдніе должны быть первыми, а первыми послѣдними. Vale, amice!
Прощай Россія, здравствуй Петербургъ!
4го іюня, въ 9 часовъ безъ трехъ минутъ утра, почтенный графъ, сидя въ своемъ отдѣленіи вагона, улыбнулся прощальною улыбкой Россіи. Въ 9 часовъ ровно поѣздъ остановился у платформы Петербургской. станціи. Человѣкъ получавшій письма графа Прокопія стоялъ на этой платформѣ и съ легкимъ трепетомъ въ сердцѣ ждалъ торжественной минуты свиданія съ путешественникомъ Въ девять часовъ и одна минута дверцы отдѣленія открылись; графъ вышелъ и твердою ногой стадъ на петербургскую почву. Въ этотъ мигъ графъ показался себѣ и человѣку который его встрѣтилъ чуть не Петромъ Великимъ! Почтительный корреспондентъ кинулся къ графу, и губы ихъ слились въ одинъ долгій и нѣжный поцѣлуй, которому, за отсутствіемъ пѣсни соловья, откликнулся громко и рѣзко свистокъ паровоза.
- ↑ Сужденія людей, подобно имъ самихъ, всегда несправедливы и всегда злы!
- ↑ Въ петербургскомъ чиновничьемъ мірѣ есть категорія людей которые къ каждому мало-мальски значущему графу или князю относятся полупріятельски и подуподчиненно, въ силу подчиненія не іерархическаго, а добровольнаго, неизвѣстно чѣмъ вызываемаго. Обыкновенно это бываетъ вслѣдствіе робости и смиренія, одного, и ничѣмъ не стѣсняемой безцеремонности другаго. Графъ же Прокопій, когда писалъ эти письма, давно уже ничѣмъ не стѣснялся.
- ↑ Они какъ будто взяли у насъ силой то чтр мы имъ дали; въ этомъ главная смѣшная ихъ сторона.
- ↑ Это въ одно время и шальное, и возлюбленное дитя русскихъ провинціаловъ, которое, пользуясь ихъ невѣжествомъ, присвоило себѣ право говорить о политикѣ и злоупотреблять этимъ мнимымъ уполномочіемъ.
- ↑ Я тебя въ этомъ узналъ, мой милый Русскій народъ!
- ↑ Я нашелъ въ этихъ людяхъ вѣрное выраженіе ихъ цвѣта.
- ↑ Сто разъ бы сгубили меня отъ болѣзни печени.
- ↑ Тоска безсилія вдѣлать изъ всего что насъ окружаетъ плодородную почву, достойную великолѣпнаго имени европейской земли.
- ↑ Я сознаю что становой сдѣлалъ глупость, но за то посредникъ баловался потому что онъ — красный.
- ↑ Изъ-за какого дьявола они такъ бьются?
- ↑ Мы администраторы, слишкомъ носимся съ тѣми кого администрируемъ.
- ↑ Впрочемъ, нельзя не сознаться что эмансипація произвела въ бытѣ мужика нѣсколько улучшеній.
- ↑ Я буду плотно вооруженъ доводами.
- ↑ Слишкомъ много отвѣтственности, слишкомъ много прямыхъ обязанностей и слиткомъ мало обаянія.
- ↑ И совершаютъ свое дѣльце отравленія нравственнаго въ пріемахъ, которые насъ не пугаютъ.
- ↑ Которые что нибудь знаютъ.
- ↑ Сочетаніе древностей болѣе величественное и свѣтлое.
- ↑ Онъ оставилъ по себѣ слѣды на страницахъ лѣтописей.
- ↑ Презрѣнными рабами нашихъ властелиновъ Татаръ.
- ↑ Когда дѣло идетъ о поклоненіи столь богатому воспоминаніями прошедшему, каково прошедшее Старгорода!
- ↑ Господа, говорите мнѣ про прошедшее, настоящее черезчуръ тяготитъ меня.
- ↑ …вещей необычайныхъ и просили для своего бѣднаго „а“ великія прерогативы столицы.
- ↑ Гдѣ обрисовывался казакъ въ своихъ уродливыхъ очертаніяхъ.
- ↑ Искусство понимать русскій элементъ и способъ его употребленія.
- ↑ Вѣрной оцѣнки важныхъ политическихъ вопросовъ еще не разрѣшенныхъ.
- ↑ Такихъ я не хочу для составленія элемента призваннаго сдѣлаться туземнымъ.
- ↑ Господа Поляки, я васъ очень люблю, вы настоящіе джентльмены, но вы виновны въ томъ что забывали просить у Бога немного болѣе благоразумія.
- ↑ Быть-можетъ что-нибудь отъ этой улыбки проникло дальше губъ.
- ↑ Точно они не насытились ремесломъ палача.
- ↑ Въ этомъ а вижу самодѣятельность господина губернатора и Ко.
- ↑ Нехотя воздадутъ маѣ когда-нибудь должное.
- ↑ Еслибы надо было пересоздать управляемое нами государство» присутствуя при первомъ днѣ его сотворенія.
- ↑ Онѣ представили бы собою элементъ полный прелести и даровитости.
- ↑ Который, сказать въ скобкахъ, прелестенъ.
- ↑ Касательно моихъ мыслей о полонизмѣ.
- ↑ Прелестей свѣтскаго и культуры истинно образованнаго человѣка.
- ↑ Съ тѣмъ чтобъ о политикѣ не было рѣчи.
- ↑ Чтобъ меня сберечь на послѣдокъ.
- ↑ Которая въ сущности имѣла бы право поднять противъ насъ знамя возстанія, во имя человѣчества, началъ собственности и цивилизаціи.
- ↑ Вотъ все что относится до нравственной стороны быта, что же касается матеріальной….
- ↑ Я нѣсколько остерегаюсь….
- ↑ Вѣдь въ тонѣ заключается музыка.
- ↑ Не предвѣщаютъ ничего хорошаго.
- ↑ Я нашелъ отвѣтъ остроумнымъ.
- ↑ Графиня, не забудьте что я то же русскій чиновникъ.
- ↑ Джентльменовъ и достойныхъ польскихъ красавицъ.
- ↑ Они мнѣ кажутся націей не знающею что такое застѣнчивость.
- ↑ Это ораторская фигура къ которой мы добровольно прибѣгаемъ въ политикѣ.
- ↑ Что наши добрые управляемые въ нихъ не нуждались.
- ↑ Не болѣе какъ мужикъ выдуманный Екатериной съ цѣлью доставить себѣ удовольствіе сказать Вольтеру: мой другъ, вы видите какъ я оправляюсь съ революціонерами.
- ↑ Слишкомъ ли много или слишкомъ мало?
- ↑ И никто бы изъ господъ жителей не догадался.
- ↑ Лицомъ къ лицу съ цивилизованною Европой, которая на насъ смотритъ.
- ↑ Имѣла бы за себя лишь воспоминанія варварскаго прошедшаго о неизвѣстность будущаго, столько же сомнительнаго, какъ она сама.
- ↑ Грустная роль русскаго государственнаго чиновника, когда онъ долженъ по дѣламъ службы забыть что прежде всего онъ человѣкъ цивилизованный.