Б. И. Бентовинъ.
правитьРоковыя галоши.
правитьЧто за исторія!.. Неужели это правда?!..
Максимъ Дмитріевичъ казался очень смущеннымъ и взволнованнымъ… Онъ уже нѣсколько разъ, къ немалому удивленію старика-лакея, выбѣгалъ въ переднюю, хваталъ тамъ свои галоши и направлялся съ ними въ кабинетъ. Здѣсь онъ таинственно затворялъ двери и начиналъ тщательно разсматривать и примѣрять галоши.
Да, безусловно онѣ не ему принадлежали. Хотя на ихъ внутренности красовалась то-же буква С, но шерстяная подкладка была сбита и стерта, да и на ногѣ онѣ сидѣли немного свободно…
Итакъ, нѣтъ сомнѣнія галоши были обмѣнены!..
Едва-ли, однако, изъ-за это то пустого обстоятельства слѣдовало такъ волноваться, какъ волновался Максимъ Дмитріевичъ… Но у него были на это особыя причины довольно деликатнаго свойства.
Несмотря на то, что Максимъ Дмитріевичъ Сотовъ былъ женатъ и имѣлъ даже приличное, потомство, онъ былъ человѣкъ очень мягкой души, и безъ трепета не могъ видѣть ни одной смазливой рожицы. Послѣднее увлеченіе его было даже довольно прочнымъ. Уже цѣлый годъ онъ состоялъ счастливымъ обладателемъ фрейленъ Клерхенъ бывшей бонны его младшей дочери.
Это была еще очень юная, но уже достаточно пышная, златокудрая и голубоглазая нѣмочка. Съ береговъ Шпрее, гдѣ она родилась, она привезла съ собой большой запасъ наивности, соединенной съ практическимъ тактомъ. Благодаря первому качеству, она долго не могла понять, чего отъ нея хочетъ «der gnädiger Herr». Когда же послѣдній растолковалъ ей это, выступило на сцену второе качество бонны: она потребовала небольшую меблированную квартиру и «ассюрированныхъ» 150 руб., въ мѣсяцъ. Тои другое ока получила, и Максимъ Дмитріевичъ впродолженіи года чувствовалъ себя снистливѣйшимъ изъ смертныхъ…
Клерхенъ была прекрасная хозяйка, и въ ея уютной квартиркѣ Сотовъ находилъ тотъ комфортъ и покой, которыхъ ему недоставало дома. Притомъ, златокудрая нѣмочка его такъ любила, выказывала ему столько наивнаго поклоненія, что Максимъ Дмитріевичъ, стоя передъ зеркаломъ и поглаживая лысѣющіе виски — начиналъ мнить себя Аполлономъ Бельведерскимъ…
Одно было непріятно Максиму Дмитріевичу. Клорхенъ, кромѣ слова «шортъ», которое произносила съ большою выразительностью, почти ничего не знала по-русски, а Сотовъ хотя и понималъ по-нѣмецки, по самъ толкомъ изъяснить на этомъ языкѣ свои чувства и желанія никакъ не могъ. Приходилось прибѣгать къ мимикѣ и чуткой не эквилибристикѣ. Это было очень неудобно. Максимъ Дмитріевичъ рѣшилъ обучить фрейленъ Клерхенъ русскому языку. Пробовалъ самъ съ нею заниматься, но, благодаря нетерпѣнію Максима Дмитріевича ничего изъ этого не выходило. Тогда рѣшили взять учители. Но, конечно, надо было сдѣлать это съ большою осторожностью и осмотрительностью.
Въ газетахъ онъ напечаталъ объявленіе, что ищутъ студента для обученія нѣмца русской у языку. Студенты начали толпами ходить къ Сотову въ правленіе; онъ ихъ всѣхъ принималъ въ своемъ директорскомъ кабинетѣ и всѣхъ браковалъ. Одни были слишкомъ прилизаны и изящны, другіе нахальны, третьи — юны и красивы. Максимъ Дмитріевичъ начиналъ уже отчаиваться… Но вотъ въ его кабинетъ ввалился субъекта, напомнившій Сотову далекіе дни студенчества. Неряшливый, съ конной нечесаныхъ волосъ, скуластой физіономіей и мозолистыми руками. Фамилія у посѣтителя оказалась самая плебейская — Сидоровъ и отрекомендовался онъ студентомъ филологическаго факультета. Говорилъ г. Сидоровъ по-семинарски, ударяя на о, часто сплевывалъ, и всей пятерней почесывалъ затылокъ, Максимъ Дмитріевичъ еле удерживался отъ смѣха, но нашелъ, что такой учитель вполнѣ подходитъ для его Клорхенъ…
Уроки звѣреподобнаго Сидорова съ нѣжной Клерхенъ начались съ слѣдующаго-же дня… И какъ по вечерамъ забавлялся Максимъ Дмитріевичъ, когда Клерхенъ пробовала лепетать по русски, желая показать свои успѣхи!.. И какъ они хохотали вмѣстѣ, когда Клерхенъ начинала передразнивать Сидорова «diesen Ungethum, diese Affe» — подражая его интонаціямъ и удареніямъ на о…
Иногда Максимъ Дмитріевичъ со службы заѣзжалъ на часикъ къ Клерхенъ и присутствовалъ на урокахъ русскаго языка. Студентъ держался удивительно строго и дѣловито… Никакихъ постороннихъ разговоровъ или замѣчаній: спросилъ что слѣдуетъ, продиктовали, задалъ урокъ и ушелъ… Благодаря такому серьезному отношенію къ дѣлу, Клерхенъ начала дѣлать замѣтные успѣхи. Она читала Максиму Дмитріевичу вслухъ газету и переписывала иногда его черновыя бумаги. Максимъ Дмитріевичъ высказывалъ по-русски свои желанія и Клерхенъ отлично его понимала… Вообще, они продолжали жить какъ голубки, и Сотовъ прибавилъ даже Клерхенъ, «на булавки» еще 25 рублей въ мѣсяцъ.
И вдругъ… Вдругъ — эти галоши!..
Какъ-то дномъ, возвращаясь ранѣе обыкновеннаго со службы, Максимъ Дмитріевичъ вздумалъ экспромптомъ обрадовать Клерхенъ. Купивъ фунтъ тянушекъ, которыя нѣмочка обожала, онъ на крыльяхъ любви понесся къ убѣжищу своей феи. Но у дверей этого убѣжища ему пришлось простоять довольно долго. Только послѣ третьяго звонка послышались торопливые, шаги и сама Клерхенъ осторожно открыла двери. Увидавъ Максима Дмитріевича, она отступила въ изумленіи. Какого рода было это изумленіе — радостное или горестное — Maксимъ Дмитріевичъ тогда не замѣтилъ. Но его вниманіе обратила на себя неряшливая фигура Клерхенъ: волосы ея разсыпались въ безпорядкѣ, капотъ былъ одѣтъ кое-какъ и полузастегнутъ…
Нее это такъ не походило на обычно аккуратную и манерную нѣмочку…
Дѣло, однако, скоро объяснилось. Прислугу Клерхенъ отпустила «со двора», а сама прилегла, такъ какъ чувствовала «немножко Kopfschmerzen», и заснула… И вдругъ рѣзкій звонокъ Максима Дмитріевича испугалъ ее.
Послѣ этого объясненія Клерхенъ убѣжала въ спальню немного пріодѣться, и ни за что не пускала туда Сотова, такъ какъ, по ея выраженію, въ спальнѣ былъ настоящій хаосъ — «ein wahrer Chaos»,
Затѣмъ Клерхенъ просила еще Максима Дмитріевича непремѣнно отвернуться къ окну, такъ какъ ей необходимо пронести изъ передней въ спальню какую-то принадлежность дамскаго туалета…
— Не то я буду фактически сердитъ… — пролепетала она.
— Надо сказать «серьезно сердиться», поправилъ Максимъ Дмитріевичъ, и послушно отвернулся лицомъ къ окну, такъ какъ очень цѣнилъ въ своей нѣмочкѣ ея почти дѣтскую застѣнчивость…
Когда нѣмочка сказала: «можно», и Максимъ Дмитріевичъ повернулся, Клерхенъ была уже одѣта и причесана, — розовенькая, свѣженькая и хорошенькая, какъ всегда… Сотовъ посадилъ ее къ себѣ на колѣни и принялся класть ей въ ротъ одну тянушку за другой… (Всякія бываютъ у влюбленныхъ фантазіи!..). Вдругъ въ кухнѣ раздался какой-то стукъ и трескъ и какъ-бы паденіе чего-то тяжелаго… Клерхенъ вскрикнула: «ach, der Unglükliche», и бросилась въ кухню… «Der Unglükliche» оказался котъ Васька, который, прыгая по кухнѣ, задѣлъ за сковородку и уронилъ ее на полъ…
Далѣе пребываніе Максима Дмитріевича у Клерхенъ ничѣмъ не омрачалось.
Онъ очень мило провелъ время въ «своемъ уголкѣ» до 6 часовъ, а къ обѣду сидѣлъ уже, солидный и важный, у своего семейнаго стола…
Теперь Максимъ Дмитріевичъ, глядя на галоши, припоминалъ всѣ эти подробности… Неужто въ этихъ самыхъ галошахъ скрывалась цѣлая трагедія!.. Неужто котъ Васька, уронившій, будто бы, сковороду, былъ котомъ… въ галошахъ?!. И кто же былъ ихъ обладателемъ?.. Роковая буква С, и обтрепанные края внушали Максиму Дмитріевичу довольно сильное подозрѣніе, которое вскорѣ перешло почти въ увѣренность…
Сотовъ рѣшилъ запастись терпѣніемъ, вывести вѣроломную Клерхенъ на свѣжую воду и затѣмъ порвать съ лей окончательно… На слѣдующій день онъ отправился къ Клерхенъ какъ разъ къ тому часу, когда Сидоровъ поучалъ нѣмочку тонкостямъ русскаго языка. Лишь только Максимъ Дмитріевичъ вошелъ въ переднюю, какъ устремилъ пытливый взоръ на полъ подъ вѣшалкой… Увы, тамъ дѣйствительно красовались уже его собственныя галоши, въ которыхъ, очевидно, пришелъ Сидоровъ… Конечно, Максимъ Дмитріевичъ могъ поднять сейчасъ шумъ и скандалъ. Но это не было въ его правилахъ. Поболтавъ нѣсколько минутъ, онъ, сдержанный и корректный, какъ всегда, вышелъ въ переднюю, и здѣсь, надѣвая уже собственныя галоши, громко сказалъ провожавшей его нѣмочкѣ:
— Милая Клерхевъ, передайте, пожалуйста, г. Сидорову мою искреннюю благодарность за то, что онъ принесъ галоши, которыя вчера обмѣнилъ, когда былъ у васъ… Вамъ-же, Клерхенъ, совѣтую быть осторожнѣе при своихъ дальнѣйшихъ похожденіяхъ, которыхъ у васъ, конечно, будетъ не мало… Прощайте!..
— Was?!. Что?!. Русски швейнъ!.. успѣла только крикнуть фрейленъ Клерхенъ.
Но Максимъ Дмитріевичъ быстро спускался по лѣстницѣ, не слушая ужъ дальнѣйшихъ напутственныхъ словъ, которыя выкрикивала ему вслѣдъ раздраженная нѣмка.
Придя домой, Максимъ Дмитріевичъ заперся въ кабинетѣ и долго думалъ о женщинахъ вообще, женщинахъ въ частности, и нѣмецкихъ боннахъ въ особенности… Потомъ изодралъ свои «мокроступы», и велѣлъ выбросить ихъ въ помойное ведро, не желая, чтобы эта пара галошъ напоминала о великолѣпной парѣ, наставленныхъ ему роговъ…