ЧАСТЬ ТРЕТИЯ
правитьСодержащая историю государствования Чингис-Ханова от рождения до самые его смерти.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
правитьО рождении Чингис-Хана и его первых летах по смерть его отца, также и о его восшествии на Могуллской престол.
Чингис-Хан родился в так называемой земле Блун-Юлдук, в лето 559 (Лето благод. 1164), которое названо Тонгус, то есть, свинья на Могуллском языке 78. Когда [206] он вышел из чрева матернего, то держал в руке кусок спекшиеся крови, о чем бабка уведомила его отца. Сей рассуждал с главными своими Офицерами о сем чрезвычайном случае при рождении своего сына, между коими нашелся один, которой уверил Хана, что сие предзнаменует новорожденному Принцу, что он покорит много провинций и народов своему государству, сие случилося действительно потом. По рождении назвал его отец Тамучин, но когда он был объявлен Ханом, то назвался Чингис. Хотя я выше и говорил о его начале, однако я изъявлю здесь его родословие подробно. [207]
Иессуги-Баядур-Хан был отец Чингис-Ханов, а сего был отец Бортан-Хан. Бортан-Хану был отец Кабулл-Хан, которому был отец Тумен-Хан, а сему Бассикар-Хан, Бассикар же Хану был отец Дутумин-Хан. Надлежит примечать здесь, что Турки и Тацики имеют обычай невосходить, щитая свое родословие, выше седьмого колена. Могуллы называют отца первого колена: Ичка; Деда или отца второго колена, Улуган; третьего, Атинзек; четвертого, Буду-Тур; пятого, Бада-Кур; шестого, Мурки; а седьмого, Дутакар. Но возвратимся к родословию Чингис-Ханову. Отец Дутумин Ханов был Тоха-Хан, а его отец был Буденджир-Могак, которой родился от вдовы Аланку, внуки Юлдус Хановой, воспитанной в доме деда своего, потому что ее отец, которому мы имени не знаем, и которой был сын Юлдус-Ханов, умер очень молод. Отец Юлдус-Ханов был Менгли-Ходжа-Хан. Сего отец был Темираш-Хан, Темираш-Хану отец был Каймачу-Хан, Каймачу-Хану Симчаучи-Хан, Симчаучи-Хану Букбенду-Хан, Букбенду-Хану Мекоачин-Борелл-Хан, Борел-Хану [208] Кипчи-Мерген-Хан, сему Кав-Идилл-Хан, которому отец был Бертезене-Хай. Между государствованием сего Бертезене-Хана, и бегством Каяновым, которой пошел жить в так называемую землю Иргана-Кон, по всеконечном разбитии его отца, есть пресечение родословия на 450 лет, которое точно содержит все то время, как Могуллы жили между горами Иргана-Конскими, и так всеконечно неведом порядок наследствия, также и имена Принцов, которые государствовали над Могуллами чрез все сие время, хотя и весьма известно, что они все были от потомства Каянова. И понеже ни малого ненаходится подлинного известия в Могулдских книгах о том; того ради и я также принужден оставить пустое тут место. Отец Каянов был Илл-Хан, и сей родился от Тиниис Хана. Тиниис-Хан от Менгли-Хана, сей паки от Юлдус-Хана, которой наследство получил после Ай-Ханов, и которой не был ни брат, ни сын Ай-Ханов или Киун-Ханов, но только сродник. Ай-Хан наследником был брату своему Киун-Хану, которого отец был Огус-Хан; а Огус-Хан родился от Кара-Хана, сей от Мунгл-Хана; [209] Мунгл-Хан от Аленча-Хана, Аленча-Хан от Каюк-Хана, Каюк-Хан от Диббакуи-Хана, а сей от Иелче-Хана, сей паки от Таунак-Хана, Таунак-Хану отец был Турк, Турку Иафис, Иафису Нуи, Нуиу Чамех, Чамеху Матушлаг, а сему пророк Идрисс, которой назван Юнанским языком Ахнух. Ахнуху отец был Берди, Бердиу Мелагил, Мелагилу Шинан, Шинану Анус, Анусу пророк Шисс, а сему Адам, по прозванию Сафи Юла.
При смерти Иессуги-Баядур-Хана, сын его Чингис-Хан только тринатцати лет был, а братья его еще были меньше. По законам, Могуллов, все подданные долженствуют давать повсягодно Хану десятину со всего их скота, каковаб он звания нибыл 79, [210] и хотя Хан по смерти своей оставит пять или шесть сынов, однако всегда большой сын наследствует, а другие должны ему служить, ни больше, ни меньше, как и другие подданные, кроме того, что они ему дают повсягодно по одной только от всякого рода скотине. Однако сие изъятие не распространяется далее их особ, дети их [211] и потомки принуждены платить обыкновенную десятину, так как и все другие подданные 80. Когда [212] Иессуги-Баядур-Хак умер, тогда было под его державою от 30000 до 40000 фамилии платящих десятину, и которые все произошли от одного рода, были кроме сего многие соседние поколения, которых начальствующие платили ему дани, в числе коих был некоторой Хан именем Бучандер. Понеже Чингис-Хан был очень молод но смерти своего отца; то многие из сих фамилий, презирая молодость сего Принца, не хотели быть ему послушны и платить десятины, и отошли в отдаленные места. Поколения Тайчеутов, которое было всех богатее, и всех многолюднее и знатнее, прежде всех отделилось от Чингис-Хана, и покорилось некоторому Бурганай-Карилтуку, которого другие линеи, отложившиеся от державы Чингис-Хановой, признали также потом за своего начальника. Отец Бурганай Карилтуков назывался Аралл, Аралла Кадун-Тайши. Кадун-Таншиев Муранк-Дукочине, [213] которому отец был Гурмаланкум, и сему Кайду-Хан. Изо всего великого сего числа фамилий, которые были под державою Иессуги-Баядур-Хана, по смерти его, только одна третия часть осталася верна Чингис-Хану; две прочие трети совершенно отложились от него. Треть, верная ему, состояла из потомков прадеда его которые жили неподвижимо все под его державою, также из целые половины поколения Манкаттов, и различных других поколений, из которых осталося при нем от иных 50 от иных 100 и 200, а от некоторых только 5, и десять фамилий. Поколение Манкаттов, хотя не весьма многолюдно, однако имело особливого над собою начальника именем Коюлдара. А Чингис-Хан был над ними верьховым государем. Теперь предложу я имена тех поколений, которые отошли от Чингис-Хана с Бурганай-Карилтуком, а имянно: поколение Катагунов, поколение Чилчутов, и Джоигеретов, также и Миронов, из которых не осталося ни одной фамилии под державою Чингис-Хановою. Поколение Маркеттов, которое никогда не хотевши поддаться отцу Чингис-Ханову, [214] также пристало к Бурнай-Карилтуку, когда оно уведомилось, что он отстал от Чингис-Хана, и что толикое множество людей от него отвел. Но Чингис-Хан учинивши войну против сих противников, опять их привел к должности, одних после других.
ГЛАВА ВТОРАЯ
правитьО некоторых случаях бывших в первые лета государствования Чингис-Ханова.
Мать Чингис-Ханова называлася Улун, по прозванию Ига; что значит на Могуллском языке великая. Она имела еще другое прозванье, то есть, Кучин; сие значит по Китайски престарелая женщина, по Тацийски престарелая женщина называлася Бану; а по Усбекски Байбиза, что все значит управительница. Она произошла породою от поколения Аллакнутов, и была безмерно разумна. По смерти отца Чингис-Ханова, вышепомянутой Менглик-Ичка взял за себя сию Улун вторым браком. И понеже он происшел от поколения Кунахмаров; и имел довольную власть [215] между народом сего поколения, то учинил он помощию сих обстоятельств, что все сие поколение поддалося Чингис-Хану.
Я сперва имел намерение писать пространнее о Империи разных Могуллских линий; но великая немощь, которая на меня напала, принудила меня опасаться по многим знакам, что бы не умереть, прежде нежели окончу и исправлю сию книгу; того ради я был принужден сократить мой труд, чтоб не оставить оной не совершен по смерти. Я продолжал в том трудиться чрез все время моей болезни, употребляя для сего четырех человек писцов, которым я все сказывал смотря потому, как моя немощь мне позволила 81. Чтож касается до [216] сей части моего труда, которой идет от Адама до Шеибани-Хана, то я взял некоторую его часть из авторов, которые писали о сей материи, а некоторую из особливых записок разных Могуллских поколений. Но что принадлежит до другие части сей истории, которая начинается от государствования Шеибани-Хана, и продолжается до моего времени, то я не имел нужды справляться со многими книгами, чтоб сию в совершенство привесть, потому что я исправно знал еще прежде, главные случаи бывшие чрез все сие время. Чтоже касается до знатных дел, и до имен владельцев, также и до различных поколений, то я старался оные исправно хранить, и ни одного не позабыть. Но о делах не весьма славных, и о других околичностях не очень важных, я умолчал, чтоб не была без нужды велика сия книга.
Когда Бурганай-Карилтук отвел Тайзеутов, Ниронов, и другие вышепомянутые поколения от подданства природному их Государю; тогда у него осталось очень мало фамилий от поколения Ниронов. Правда, что Чингис-Хан всячески старался отвратить в [217] самом начале сие зло, и для сего вышел, едва еще имея 13 лет полных, в поле противу сих взбунтовавшихся, и учинил с ними кровопролитную баталию; но понеже оная с обеих стороне равна была, то нуждно ему стало быть, что бы продлить время до самого лета называемого Барс, или Тигр. И уже ему исполнился сороковой год от рождения, когда некоторой человек из взбунтовавшихся поколений прибыл к нему с известием, что Тайзеуты и Нироны совокупились с Баизутами, Маркеттами и Татарами 82, чтоб нечаянно на него напасть. [218] По силе сей ведомости, Чингис-Хан, которой уже знатным числом умножил свое войско, и получил великое [219] искуство в войне назначив общее место, где съежжаться 13 поколениям, которые были под его державою, сам [220] туда прибыл прежде всех, и определил всякому поколению, когда которое прибыло на место, на котором ему [221] быть; потом распорядил так, что пожитки и скот были в средине лагеря, а сам стал командовать всем [222] войском, и в таком состоянии дожидался неприятелей не сходя с места. Но когда оные приближились; то [223] поставил он свои 30000 человек в одну линею, чтоб закрыть чрез толь великой фрунт пожитки свои и скотину, [224] и таким образом вступавши с ними в баталию, получил полную и совершенную победу. Неприятелей лехко от [225] 5 до 6000 человек на том поле, кроме многого числа пленников, которые попались в руки Чингис-Хану, велел поставить 70 больших котлов с [226] водою на огонь, и бросить в оные главных из взбунтовавшихся головою, когда вода белым ключем кипела. Потом пошел к жилищам оных бунтовщиков, и разоривши там все, взял людей и скот, и словом, все что ни показалося ему быть потребно. Осудил детей наизнатнейших из сих поколений в неволю, а оставшихся разделил на свое войско, чтоб они в нем были за рекрутов; сие гораздо умножило число его войска. [227]
ГЛАВА ТРЕТИЯ
правитьО войне Чингис Хановой против Аунек-Хана Караитского, и о совершенной его над ним победе.
Был некоторой человек от поколения Цоигеретов именем Чамука-Чичен. Слово Чичен, на Могуллском языке значит человек красноречивый. По Арапски такой человек называется Акилл, а по Персидски бахират. Сей человек прибыл к Сунгуну большому сыну Аунек-Хана караитского, и говорил ему следующее: вы думаете, ты и твой отец, что Чингис-Хан наилучшей вам друг; но я могу вас уверить, что он послал просить Таян-Хана Наиманнского и Баирак-Хана, чтоб с ним совокупно начать войну против вас. Никто о сем лучше не может знать как я, потому что я был воспитан вместе с ним, к томуж мы и от одного поколения. Я уведомился о сем, что тебе теперь сообщил, не токмо из собственных уст Чингис-Хана, но еще и от тех, которые в союзе с ним вступили противу вас, у которых я был несколько времени мимоездом. [228] Аунек-Хан вспомнивши, что наиманнский имел на него еще старое сердце, рассудил, что сей ведомости не надлежало со всем презирать; однако думая о том с сыном своим Сунгуном, которой ему доказал что почти не возможно было совсем поверить тому, что предложил Чамука-Чичен, ради постоянные дружбы, которую к ним Чингис-Хан пред сим всегда показывал; и следовательно не прилично бы было, ежели бы они наперед разорвали сию дружбу, и еще по уведомлению одного человека, которой мог и солгать; однако надлежит смотреть на поступки Чингис-Хановы, и быть в готовности ко всякому случаю, дабы, будеб он конечно захотел войну против их восприять, хула зато ему причтена была. В тож время припомнил он своему сыну великие благодеяния, которыми он одолжен дому Чингис-Ханову от того времени, как он воевал противу своих братов. Ибо надлежит ведать, что Маргус Или, принц от караитского поколения, оставил по смерти своей двух сынов, из которых старший назывался Корзакур, а младший Кавер. Сии оба [229] брата согласились между собою, чтоб разделить наследство своего отца. Корзакур потом имел пять сынов, из которых первый назывался Аунек, или Таирелл; 2, Якакаре; 3, Байтимут; 4, Нумиссаи; 5, Зукамбу; все они были люди смелые, и храбрости чрезвычайные, которые, по смерти своего отца, поссорившись между собою за наследство, а большой с меншим совокупившись противу прочих трех, и возеимевши над ним верьх, принудили брата своего Якакаре, которой был главным с стороны оных трех братов, бежать к Наиманнам, которые его своею помощию в такую привели силу, что он опять стал быть и состоянии возвратиться, и прогнать также брата своего Аунека, которой убежал к отцу Чингис-Ханову. Сей учинивши ему вспоможение в состояние привел его дела, и опять выгнал Якакаре, и поставил владетелем Аунека над всею Караитскою землею. Якакаре убежавши к своему дяде Кавер-Хану, к тому его привел своим прошением, что он стал действовать властию своею над Аунек-Ханом, дабы его принудить помириться с своими братьями, и разделить отеческое [230] наследство с ними. Но когда Аунек-Хан не очень смотрел на представления дяди своего, то Кавер-Хан вошел с войском в его земли, и принудил его вторично убежать к отцу Чингис-Ханову, потому что наибольшая часть его подданных не захотела стоять против оружия дяди его, которой пришел только для того чтоб помирить его собратьями. Тогда Иессуги-Баядур-Хан опять пришедши на помощь Аунеку, и умертвивши уже тогда брата его Якакаре, которой ему попался в руки, учинил его вторично владетелем над своею землею, не имея никакова себе прибытка от сего похода кроме славы, что он основал богатство и силу, которыми потом Аунек-Хан владел. Не могло статься, чтоб воспоминовение сих благодеяний не принуждало Аунек-Хана великое иметь почтение к особе Чингис-Хановой. Но как с другой стороны он его весьма опасался, ведая в нем разум очень бодрый, положил со своим сыном, чтоб к нему послов послать, которые в засвидетельствование того, что толикие благодеяния не загладились в их памяти, просилиб его о продолжений к ним дружбы, и в тож бы самое время [231] предложили ему о твердейшем союзе между его домоми и Аунек-Хановым чрез посредство брака сына его Чучи, си дочерью Аунек-Хановою; а для заключения сего дела, старались бы его склонить к тому, чтоб он сам своею особою их посетил. Но когда бы он ко ним прибыл, то бы они его убили без всякого вступления для сего в войну, по сему намерению, Аунек-Хан послал одного наипервейшего из: своих Офицеров именем Букадаи-Канзат, что бы он вышепомянутое все предложил Чингис-Хану которой принявши благосклонно сего посла, и не ведая нимало о ложном уведомлении, которое Чамука-Чичен учинил о нем Аунек-Хану, поехал к нему в провождении токмо двух из своих людей, дабы его посетить; но встретившись на дороге с вотчимом своим Менглик-Ичкою, уведомился от него о злом умышлении Аунек-Хановом на его особу, возвратился нимало не медлив, угостивши всячески помянутого посла, отпустил его с сим ответом, что он бы желал в своей то иметь силе, чтоб равное воздать учтивству его государя прошением его к себе; но понеже скотина ныне так [232] худа, что он его не может довольно угостить у себя; то откладывает сие до того времени, как скот будет сытяе, и тогда, буде Аунек-Хан благоволит ему учинить честь к нему приехать, то и он непреминет к нему также поехать 83. Пять или шесть дней спустя, по отбытии сего посла, некто именем Баду и брат его Кишлик пришли к Чингис-Хану, и потребовав с ним поговорить наедине, сказали ему следующее: мы пасли [233] оба лошедей у одного из первых Офицеров двора Аунек-Ханова, и я Баду идучи вчера в дом моего господина с молоком, которое я копил уже несколько дней, услышало по случаю за дверьми, что мой господин говорил своей жене, наш де посол возвратился, и понеже Хан видит, что ему в том неудалося, то намерился нечаянно напасть на Чингис Хана, и прежде нежели он может о том подозрение возыметь, да и думает отправиться в поход завтра ввечеру, чтоб туда прибыть по утру рано, потому ведает, что он привык долго спать по утру. Испужавшись толь злого умышления, не замедлил я ни мало, отдав молоко в поварню моего господина, к тебе пойти, и уведомить тебя о сем, дабы ты мог остеречься. По силе сего известия, Чингис-Хан немедленно послал указы к наиближайшим из своих людей, чтоб прибыли к нему вскоре, а жен, детей, скот, также и другие вещи, которые каждой мог иметь, отослали в некоторое отдаленное место называемое Балчуна-Балак, говоря, ежели бог даст нам победить, то можно все тотчас возвратить. Но сам [234] он своею особою имея при себе около 2500 человек, в чем состояло все, что он ни мог собрать в толь кратком времени, стал в самом том месте, на котором тогда был, приказав своим, чтоб каждый лошадь свою ночью держал за узду, дабы всегда быть в готовности к баталии. Аунек-Хан караитской приближился при восхождении солнца с 12000 человек; тогда Чингис-Хан по совету одного разумного человека, от поколения Манкаттов, именем Коюлдар Чичена, разделил своих людей на две части, и спрятался с немногими неподалеку в потаенное место, а другая часть ожидала храбро неприятеля на том месте, чрез которое надлежало ему приходить. Таким способом неприятельская Авангардия, будучи с переди и с зади окружена, тотчас была разбита. И хотя Аунек-Хан прибежал сам особою своею с сыном своим Сунгуном при великом числе людей из своего войска, чтоб помощи Авангардии, но не только не могли ее справить, да и сами толь жестоко были охвачены, что Сунгун получил великую рану копьем в лице, а прочие все принуждены были разбежаться. [235] Чингис-Хан будучи доволен честию, что победил неприятелей толь с малым числом людей, заблаго рассудил отойти прочь, прежде нежели вся сила неприятельская метла на него напасть, и пошедши прямо к Балчуна-Балаку, куда он отослал в прошлой вечер жене и все пожитки своих людей нашел он, по прибытии, толь мало воды, что стал быть принужден съехать оттуда, и пойти к реке Калассуи 84. И как поколение [236] Кункуратов жило тогда на берегах сей реки, [237] и имело над собою главного властелина [238] именем Турк-Илли, которой был из [239] сродников Чингис-Хану, то он к [240] нему послал одного из своих Офицеров [241] с сим предложением, что будучи его друг и союзник, хочет приехав с ним видеться; и ежели он желает пребывать в старой дружбе, которая была между ними, то найдет его всегда готова к отправлению с своей стороны всех дружеских должностей со всякою исправностию; но буде намерился отстать от сей дружбы, и поступать противу его пользы; то пусть только объявит, а они уже знает что в таком случае делать. Сие выслушав Турк-Илли, рассудил за благо покориться Чингис-Хану, также и присовокупиться к нему со всем поколением Кункуратов. Оттуда пошли они совокупно к реке Коллануаеру 85, [242] которые на берегах несколько времени пробыли. Потом Чингис-Хан [243] послал некоторого человека из поколения Бадургинов, именем [244] Аркаизун-Баядура к Аунек-Хану Караитскому с сим выговором, что коль великую [245] он показал неблагодарность, чрез то, что нападение на него чинит без [246] всякие причины, будучи дважды посажден на свое владение оружием отца его, и получивши от него самого, в пять или шесть случаев, достоверные знаки дружбы; и, что он, никогда не поползнулся отнять у него подданных, или завладеть землями, но всегда искал случая услужить ему без всякие себе корысти, и думал, что он долженствовал его почитать, купно и с сыном Сунгуном за две тележные оглобли, и памятовать, что когда одна переломится, то не возможно, чтоб телега [247] больше была действительна, как бы та одна оглобля ни была крепка 86. [248] Аунек выслушав сей выговор со стыдом признался, что нет ни чего в нем неправедного, и что начинает сию войну по совету сына своего Сунгуна, послал сего посланника к своему сыну, чтоб от него получить последний ответ на сии представления; но он желая мстить за свою рану, не хотел слышать никакого примирения. Чингис-Хан употребив еще многие способы, чтоб их к примирению преклонить, и видя что только труд свой теряет всуе, пошел со всем своим войском искать их, и тот час встретившись с Аунек-Ханом, и его сыном, которые и сами, шли ему на встречу со многолюдною армиею, начали между собою кровопролитную битву, на которой послужило щастие Чингис-Хану; Аунек-Хан и сын его Сунгун принуждены были [249] бегством спастися, и оставить все свои земли, и всех своих подданных, которые питалися земными плодами и скотом, в волю победителю. После сего разорения, Аунек-Хан рассудил заблаго убежать к Таян-Хану Наиманскому; но на дороге попался в руки двум Наиманским мурзам, называемым Куримазу и Тамика, которые знали, что непрестанная бывала с ним ссора у их Хана, для того убили его со всеми людьми; потом ободравши с мертвых их тел все, что могло быть потребно, отрезали голову Аунек-Хану и принесли к своему Хану; но он весьма их бранил за то, говоря, что сей был знатной Принц, и старости почитаемые, то пристойнее бы было им быть его проводниками, нежели убийцами. В честь же памяти толь знатного Принца, велел вделать оную голову в серебро, и поставить на собственном своем стуле лицем к дверям. Сказывают, будто примечено было в один день, что в сей голове уже высохшей, языке поворотился, и выставливался трижды изо рта, что подало причину ко многим рассуждениям тем, которые думали [250] в том быть некоторому предзнаменованию. Сунгун, сын Аунек-Ханов укрывался чрез некоторое время у своих подданных; но узнавши, что они его хотели убить, ушел в город именем Хатеен 87, которым владел [251] некий вельможа из так называемого поколения Каллач, именем Кализогара. Но сей, вместо чтоб принять в свое защищение, умертвил его, и послал голову с его женою, с детьми, и со всем найденным у него богатством, к Чингис-Хану.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
правитьЧингис-Хан признан за Могуллского Хана.
После сего случая, все не большие соседние поколения поддалися Чингис-Хану. Тогда он начал становиться всем страшен; но другие поколения, которые видели себя в состоянии, что могут противиться, не хотели того слышать, чтоб ему поддаться. В лето 559 (Лет. благ. 1202.) называемое у Могуллов Тонгус, то есть, свинья, когда Чингис-Хану минуло 40 лет, все Могуллские поколения, которые у него были в подданстве, признали его за своего Хана, в земле называемой Науманкура, в которой он тогда жил. При сем случае учинил он великой пир для всех своих подданных. [252] Особливого же сие случилося при оном торжеств, что некто именем Какча, по прозванию образ Божий, сын от первого брака Менглик-Ички, происшедшего от поколения Кунахмаров, вотчима Чингис-Ханова, пришед к сему Принцу, которой тогда назывался Тамузин, объявил ему, что прислан к нему от Бога предложить, чтоб впредь назывался Чингис, и чтобы всем своим подданным приказал вскоре называть себя отныне Чингис-Ханом. В тож самое время учинил он ему пророчество, что все его потомки будут Ханы от рода в род. Слово Чин, по Могуллски значит великий, а окончание Гис, превосходительную степень. И так Чингис значит наивеличайший 88. [253] Помянутой Кокча, которой ему сие объявил, имел обычай ходить среди зимы бос, и в платье очень тонком, однако весьма здоров был, хотя в сем случае другому тотчас бы вред мог учиниться. Сему дано прозвание, образ Божий. Сказывал он и сам часто, что белой конь приходил к нему в разные времена, и как скоро он на сего садился, то подымал его к небу, где они беседовал с богом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
правитьО брани Чингис-Хановой с Таян-Ханом Наиманским, и о покорении поколения Наиманского Чингис-Хану.
Между тем Таян-Хан Наиманский послал посланника к некоторому именем Алакусу, главному [254] над поколением Унгуттов, и велел ему объявишь, что Чингис-Хан день от дня страшнее становится, и что он поступал с крайнею жестокостию со всеми теми, которых под свою приводил область, убивая до смерти начальных из них, а оставляя токмо простой народ, дабы умножить тем число своих невольников. Таким образом поступил с поколением Караитов, не смотря на то, что сие поколение наизнатнейшее было из Турского народа; и что убил Аунек-Хана со всеми знатными из его подданных, завладев всеми землями, страх мучительства уже принудил некоторые небольшие соседственные поколения поддаться сему Принцу. Чтож до него Таян-Хана, то не сомневался, чтоб Чингис-Хан не хотел и с ними тож учинить, рассудил за потребно напасть совокупленными силами, прежде нежели оной вооружится, и что он просит Алакуса, благоволить вступить в сей союз. Но Алакус не удоволившись тем, что отказался, еще послал и уведомить Чингис-Хана о предложении учиненном ему с стороны Таян-Хана. Тогда Чингис-Хан собрал всех [255] главных над поколениями своей державы на совет, которые единодушно говорили, что они не в состоянии предприять толь важного дела, пока их кони утружденные в последнем поход несколько не отдохнут. Но Даритлаи-Олчинган, или Даритлаи-Булаи, дядя с отцовской стороны Чингис-Хану, не хваля всякого замедления, в сем случае предложил им: буде вы не имеете другие причины, чтоб отложить поход толь важной на толикое время, как токмо худое состояние ваших коней; то я вам дам своих, которые очень в хорошем состоянии, и которых у меня станет на всю армею. Сие слыша предложение, все приговорили войну против Наиманнов, а Чингис-Хан собрал с поспешением свое войско, чтоб быть в состоянии предупредить своего неприятеля. Сие было в 600 лето (Лет. благ. 1203) называемое по Могулски Чичкан то есть, мышь, когда война противу Наиманнов началася. Но прежде похода, Чингис-Хан послал верного человека именем Чена-ноян, взять языков у неприятелей, и купно уведомиться, что имеют ли Наиманны какое движение к нападению на него. Ченаноян поимав [256] одного Наиманнца, привел к Чингис-Хану, которой спрашивая его сам о движениях его поколения, уведомился от сего человека, что Таян-Хан совокупившись с Маркаттами, Уиратами и Цоигератами перешел реку Алтаи 89, и поспешает с великою скоростию, чтоб его застать в неготовности. По силе сего известия, Чингис-Хан тотчас пошел в поход со своим войском навстречу Таян-Хану. Будучи уже многие дни в походе, когда от людей на отводных караулах стоявших объявлено ему было, что передовое неприятельское войско показалось. Сие [257] услышав, дал комманду над правым крылом своей армеи брату своему Чучикару; а над левым большому своему сыну Чучи: сам стал в средин. В сем расположении напал он на неприятелей. С самого начала баталии по нещастию Наиманнов учинилось, что их Хан жестоко был поранен, что его принудило оставить бой, и удалиться на некоторый ближний холм. Главные над его войском уразумели чрез его молчание на все их вопросы, что толь он был слаб, что уже весьма не много ему времени осталось к житию. Все они намерились единодушно защищаться до последнего издыхания, дабы не быть подверженым жестокости Чингис-Хана, ежелиб они живы в его руки попалися. С сим намерением возвратилися на баталию, а Хана своего оставили умирающего на том месте. Когда с обеих сторон побито было уже множество людей; тогда Таян-Хан послал объявить всем начальствующим в его войске, приказав просить, дабы сдалися Чингис-Хану, и объявить что они уже совершенно исполнили свою должность, и что он весьма доволен верною их себе службою по сие время; а видно, что напрасно идут на [258] смерть противяся щастливой звезде Чингис-Хана, то увещавает, что бы подумали о своем спасении. Но они единогласно сказали, что не хотят приступить ни к каковому примирению, и стали биться до последнего человека, как то они и учинили действительно. Хан раненый видя, что ничто не могло их отвратить от намерения толь отчаянного, покусился было спасаться бегством с сыном своим, и с не многими людьми которые были при его особе; но на дороге бегучи и умер. Однако сын его Кутшлук щастливо убежал к Баирак-Хану, которой был большой брат его отцу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
правитьО приведении поколения Маркаттов под власть Чингис-Ханову, и о взятии города Тангута, также и о завоевании всего Тангутского государства.
Как время уже тогда гораздо к зиме поиближалося, когда Чингис-Хан ходил против Таян-Хана; то нимало незамедлив после баталии, пошел совсем своим войском в зимние квартиры в земли своего владения. [259] Следующею весною вступил в землю Маркаттов. Хан сего поколения именем Тохтабеги, объявил себя явно при многих случаях противным пользе Чингис-Хановой; еще он и сам присутствовал на той баталии, которую Чингис-Хан имел прошедшею осенью с Таян-Ханом. Но увидевши с самого начала, что Таян-Хан проиграет оную, так хитро и осторожно поступил, что отлучившись с своими людьми с сражения, ушел к Баираку другому Хану Наиманскому. Чингис-Хан победивши Маркаттов, и приведши под свою власть, выбрал из них великое число людей для умножения своего войска, и пошел оттуда к столичному городу, так называемые земли Тангут. Уведомившись о сем походе Хан сей земли который был Принц глубокие старости, заперся в своем столичном городе, которого именем все оное государство называется, с таким всеконечно намереньем, чтоб защищаться там до самые смерти. Чингис-Хан пришед под сей город у принуждал Хана сдаться; но когда он не хотел сего учинить и осадил город формально; и взяв, после продолжившиеся осады чрез [260] многие недели, генеральным приступом, велел умертвить Хана, и разломать градские стены. Потом еще несколько городов около тех мест стоящих взял, и возвратился в свое владение оставивши крепкие гарнизоны во всех сих городех.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
правитьО смерти Баирак-Хана Наиманнского, и Тохтабеги Хана Маркатского
Чингис-Хан возвратившись из похода Тангутского, и проживши зиму в провинциях своего владения, пошел следующею весною на Баирак-Хана; но прибывши к месту обыкновенного его пребывания, уведомился, что оной поехал на охоту, уже тому несколько дней прошло. По сему известию пошел он за ним в след со всевозможным поспешением, и поимавши, велел отсечь голову. Но один из людей Баирак-Хановых ушедши из Могуллских рук, прибежал к Кутшлуку сыну Таян-Ханову, и к Тохтабеги-Хану Маркаттскому, также и к его детям, которые думали о себе, что в безопасности пребывали, [261] и уведомил их о нещастии случившемся Баирак-Хану. По силе сего уведомления все они побежали, и ушли на берега реки Иртыша. Чингис-Хан, с своей стороны, возвратился в свое владение, взявши жен, детей, и вообще все то, что Баирак-Ханово было. Препроводил он следующую зиму в своем доме, а около весны пошел в поход с многолюдным войском искать Кутшлука и Тохтабеги, поселившихся на берегах реки Иртыша. Приближаяся к сей реке, прибыл близко жилища Цоигератов и Карликов, из которых первые имели над собою главного именем Канакабеги, а последние Хана именем Арссан. Сии оба Принца не видя себя в состоянии противиться силами своими Чингис-Хановой силе, покорилися ему, и повели его к тем местам, где жили Кутшлук и Тохтабеги, которые уведомившись заблаговременно, что близко от них был Чингис-Хан, в самой скорости побежали; но он с такою горячностию за ними погнался, что когда Тохтабеги попался ему в руки, то тотчас велел его умертвить. Кутшлук и в то время спасся еще благополучно, и убежал в Туркестан к Кавер-Хану [262] Кара-Китайскому, которой тогда владел Туркестаном. Кавер-Хан принял сего неблагополучного Принца со всевозможною отменою, и неудоволившийся, чтоб только взять его в свое защищение, отдал еще и дочь свою за него, и почитал его как собственного своего сына. Чингис-Хан не имея больше дела в тех местах, возвратился в свою землю.
ГЛАВА ОСЬМАЯ
правитьО приведении Кергисов под власть Чингис-Ханову, и о смерти Чамука-Чиченовой.
Чингис-Хан возвратившись из похода противу Тохтабеги, послал двух послов именем Алтаи, и Тарамиш к Кергисам с предложением, чтобы они покорились его власти. Главной над Кергисами именем Урусс-Иналл видя, что не в состоянии без своего вреда противиться толь сильному Принцу, согласился на то, и послал некоего из своих первых Офицеров к Чингис-Хану, чтоб уверить его о своей к нему верности, и чтоб поднесть ему от себя, между [263] прочими богатыми подарками, некую очень редкую птицу называемую у Турков Шунгар, а у Россиан кречет. Сия птица вся бела, кроме ног, носа и глаз, которые весьма красны 90. После смерти Аунек-Хана Караитского, Чамука-Чичен прибыл к Таян-Хану Наиманнскому; а несколько времени спустя по смерти сего последнего, возвратился в свое поколение, которое было оное Джоигератское. Но Джоигераты рассудивши, что Чингис-Хан не только был тогда их государь, но еще и от одной крови с ними [264] происшел, и что сей самый Чамука-Чичен был причиною погибели Аунек-Хана Караитского, и Таян-Хана Наиманского, их прежних государей, положили между собою отвести его, связав ему руки и ноги, к Чингис-Хану, которой велел его умертвить отрывая у него все члены один по другом. Сей в наижесточайшем своем страдании признался, что ежели бы когда Чингис-Хан попался ему в руки, то он намерен был умертвить его такою же смертию, которую сам тогда претерпевал 91. [265]
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
правитьО добровольном покорении Уигуров власти Чингис-Хановой.
Уигуры жили под защищением Кавер-Хана Туркестанского, и посылали к нему ежегодно богатые подарки, хотя они и имели особливого у себя Принца, именем Идукут-Хана. Но когда Кавер-Хан запотребно рассудил, послать к ним одного из придворных своих господ именем Шуваком, в так называемом чине Даруга, то есть главной над полициею 92, дабы он [266] подлинно уведомился о состоянии их земли; то Уигуры приняли сие за важную новость. И как с другой стороны сей человек силу свою с великою к ним жестокостию употреблял; то восприяли намерение свободиться от Ига Кавер-Ханова. Того ради уведомившися, что Чингис-Хан был Принц весьма сильный, и благоприятно принимал всех поддающихся ему добровольно, привели Идикут-Хана на то, чтоб убить помянутого Даругу, которого Кавер-Хан к ним прислал. Потом послал он послов к Чингис-Хану с сим предложением, что слышавши толь много славы о его особе, и о его правлении, желает поддаться ему со всем своим народом, только бы мог быть обнадежен о защищени от гнева Кавер-Ханова. Чингис-Хан принял сие предложение с радостию, и послал с сими послами [267] одного из первых своих придворных Офицеров, чтоб обнадежить Идикут-Хана о своем защищении. После сего, Хан сей намерился и сам поехать к Чингис-Хану с богатыми подарками. Чингис-Хан его принял толь благосклонно, что Идикут-Хан стал его просить покорно, дабы благоволил принять его в число своих сынов, Чингис-Хан исполнив прошение, выдал и дочь свою за него, и являл к нему всегда потом великую благосклонность. Я выше уже объявил, что слово Идикут, значит человек вольной, которой никому не поддан.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
правитьО войне Чингис-Хановой против Алтан-Хана Китайского.
Чингис-Хан покоривши себе весь Могуллской народ, восприял намерение мстить за все обиды, учиненные от Алтан-Хана Китайского в разные времена, как его отцу и ему самому, так и его предкам. Когда он предложил о сем своем намерении главным над различными поколениями своего владения; то оное все согласно [268] приговорили, чтоб послать некоторого из своих Офицеров, именем Чахиджера, послом ко двору сего Хана. Сей Министр прибывши к Алтан-Хану, объявил ему; что Бог учинил Чингис-Хана владетелем над толь пространною Империею, то он ему напоминает, что бы покорился, и признал Чингис-Хана за самодержца и государя своего. Притом имеет он повеление, и требовать от него на сие точного ответа без всякого замедления; и ежелиб он захотел противиться, то бы готовился к войне, чрез которую можно будет вскоре увидеть, кто из них двух имеет быть главою. Алтан-Хан выслушав сие предложение разгневался жестоко, как на Чингис-Хана, так и на его Министра, говоря: вы думаете знатно, что и моя область такова же, каковы ваши маленькие Турецкие поколения. Но когда твой Хан толикую имеет охоту переведаться со мною, то пусть идете противу меня: я постараюся для него приготовить все вскоре. Сей посол возвращаяся с таковым ответом, прилежно приметил все реки, дороги и приходы к Китайским границам, дабы то употребить в свою пользу, когда [269] будет время и случай. Чингис-Хан получив оной ответ чрез своего Министра, тотчас вышел в поле с превеликою силою. Алтан-Хан, со всей стороны, собравши также многочисленное войско, пошел против своего неприятеля, и стал весьма на выгодном месте близко границ своей Империи. Между тем Чингис-Хан вступивши в Китай 93, взял многие городы, [270] как ни противно было Алтан-Хану, из которых он некоторые [271] пожег, а из жителей большую часть порубил. Алтан-Хан для отвращения [272] больших разорений послал одного из своих Генералов с великим [273] войском против его. Сей Генерал уведомившися от одного беглеца, что [274] Чингис-Хан и еще недавно взял один из самых больших Китайских [275] городов, и что жителей оного всех порубил, то нимало немедля пошел [276] туда, уповая застать Могуллов, [277] прежде нежели можно бы им было [278] уведомиться о его походе; ибо сей [279] человек уверил его, что он убежал [280] от них в самое то время, [281] когда делили добычу, полученную при [282] сем случае; но Чингис-Хан, [283] полагая всю свою надежду на Бога 94 напал на него устремительно в то [284] время, в которое про него думано, что был далеко оттуда; и разбивши совсем, завладел многими около того места стоящими городами. После сего нечаянно нападши на всю армею Алтан-Ханову, побил из оные 30000 человек, и принудил самого Принца запереться в городе Ханбалике 95. После толь великие победы, [285] Чингис-Хан взял без всякого почитай сопротивления, многие знатные Китайские городы. Между тем Алтан-Хан видя, что Чингис-Хан день от дня далее вступал в его Империю, и что уже приближался к городу Ханбалику, созвал на совет всех главных [286] придворных господ, и спрашивал их чтоб ему надлежало чинить в толь печальном случае, и лучше ли бы им казалося продолжать войну, которые начало толь было неблагополучно, или бы помириться с Чингис-Ханом. Тогда один из первых господ его двора именем Джинг-Джанг предлагал, чтоб помириться, говоря, что как скоро мир будет заключен, то тотчас Чингис-Хан возвратится в свои земли; а в то время можно будет свободно собрать все государственные чины, и рассуждать, что надлежит делать при таком трудном обстоятельстве. Сей совет подтвердил Алтан-Хан, и отправивши вскорости посла к Чингис-Хану и просил [287] его о мире, и отдавал за него свою дочь в брачное сочетание. Чингис-Хан согласившись на предложения, взял за себя дочь Алтан-Ханову; а по заключений мира возвратился в наследные свои провинции. Алтан-Хан видя, по отшествии Могуллов, что все северные провинции его Империи были разорены, вручил правление города Ханбалика своему сыну, а сам поехал жить в город Нанкин, которой еще от отца его весьма укреплен был. Сей город имел трои стены, из которых последняя содержала 40 миль в окружности. Оной был построен на берегу некоторые великие реки, и толь широкие, что ехать в судне на гребле с одной стороны на другую, надлежало целый день 96. Алтан-Хан [288] прежде нежели прибыл в Нанкин, велел отсечь головы нескольким Кара-китайским господам за некоторые преступления весьма легкие. Сие в великую досаду привело Кара-Китайцов, и некоторых побудило взять по отбытии Алтан-Хановом, все что ни [289] могли захватить из вещей и из скота, надлежащего сыну их Самодержца, и отъехать потом в земли владения Чингис-Ханова. Еще некто из вельмож Кара-Китайских нападши нечаянно, и разоривши несколько городов державы Алтан-Хановой, послал одного из своих людей к Чингис-Хану наведаться, что нравноль бы ему то было, ежелиб он прибыл к нему; и получивши приятный ответ, отправился туда. И как он был принят честно от сего принца; то многие вельможи и другие люди последовали его примеру под видом самого малого неудовольствия. Спустя пять или шесть месяцов по отбытии Алтан-Хановом, сын его, которому отъежжая отдал в правление северные провинции своей Империи, вручивши правительство города Ханбалика некоторым надежным [290] господам, поехал и сам к отцу своему в Нанкин, дабы его уведомить о худом состоянии их дел на границах. Между тем Чингис-Хан уведомляяся со всех сторон, что Империя Алтан-Ханова весьма растерзана бунтами, не захотел пропустить толь приятного случая к завладению преизрядною сею землею. Для сего послал он двух своих Генералов, из который один назывался Чамука-Баядур, а другой Мескан-Баядур, с многочисленным войском, приказав, чтоб они опять напали на Китай, и старалися взять город Ханбалик. Когда сия армея пришла на границы, то знатно умножилася великим числом беглых Кара-Китайцов. Алтан-Хан уведомившись о сем походе, и зная, что была великая дороговизна в городе Ханбалик, и в лежащих около его местах, послал туда несколько тысяч верблюдов с хлебом под охранением великие армеи, которая была под командою двух наилучших его Генералов. Но полки Чингис-Хановы вышедши противу их, всех и совсем порубили, обоих оных Генералов взяли в полон и отняли всех тех верблюдов с хлебом. Ведомость о сем нещастии толь [291] в великую привела печаль Алтан-Хана, что он сам себя отравил. Когда приближались Генералы Чингис-Хановы; то город Ханбалик сдался без всякого сопротивления 97. Чингис-Хан [292] уведомившись о сем, послал из своих первых Офицеров, именем Кутулку-Ноян, с двумя другими своими Министрами в Ханбалик, для взятья сокровища Алтан-Ханова, и для привезения оного туда, где он обыкновенно сам пребывал. Потом и сам прибыл в Ханбалик, и всячески старался, чтоб утвердить и распространить отчасу больше силу свою в Китае. Для сего взял он многие городы в сей Империи, из которых в знатнейшие посадил крепкие гарнизоны, и определил надежных Губернаторов. Препроводивши пять лет в [293] сих упражнениях, возвратился в наследные свои провинции.
ГЛАВА ОДИНАТЦАТАЯ
правитьО приведении в подданство города Акашина, о утишении некоторых начатий бунта, и о смерти Кутшлуковой.
Чингис-Хан возвратившись из похода, осадил город Акашин 98 в Тангутской земле, и взявши оной, также и все около его лежащие места, намерился всеконечно завоевать весь Китай, чрез приведение в свое подданство городов, которые еще остались не взяты в сей Империи. Но от исполнения сего намерения отвратили его ведомости, которые ему у чинены, что поколения, которые по сие время не [294] хотели его признать за своего Государя, покорились Кутшлуку сыну Таян-Ханову, и признали его за своего Хана, и что потом Кутшлук видя себя, что он в состоянии содержать себя своими силами, по совету Султана Магомета Шаха Харассмского, и по некоторому подложному, и весьма неосновательному не удовольствию, напал нечаянно на Кавер-Хана вотчима своего, и отнял у него больше половины земель. К сей ведомости прибавилась еще и другая, то есть, что брат Тохтабеги-Хана над Маркаттами, именем Кудат, прибыл с двумя своими племянниками, детьми Тохта-Беги-Хановыми к Наиманнам, и начал оттуда обеспокоивать подданных Чингис-Хановых, тем что Наиманны поддавшися недавно, немогли еще привыкнуть к правлению Чингис-Ханову. По силе сих ведомостей, Чингис-Хан переменив намерение, положил, чтоб не отлучаться от наследственных своих областей в толь опасном случае. В тож самое время, послал он двух из своих Генералов называемых Суида-Баядур, и Каму-Тушазар с знатным числом войска противу Кудата и его союзников. Оные заставши его на [295] берегах реки Цуммурана 99, побили многих из его людей; а оставшихся в полон побрали. Сия баталия совершенный конец учинила самовластию Маркаттов, что случилося в лето 613 (Лет. благ. 1217). Понеже Туматы также показали некоторые неприятельские действия на землях Чингис-Хановых в то время, как он имел дело в Хине; того ради он также отправил одного из своих Генералов, которой назывался Бургу-Наян с нескольким числом войска, чтоб их усмирить; что он исполнил с великою жестокостию, побив из них многое число людей, а с [296] прочими сурово поступая 100. Против Кутшлука, которого неприятельств казалось, что надлежало больше [297] опасаться, послал он весьма искусного Генерала, которой назывался Чена-Наян с великим войском, приказав ему [298] везде на него нападать, где он его ни может найти. Кутшлук вместо, чтоб от него укрываться, и сам пошел [299] против оного Чена-Наян еще с большим войском онако Могуллского. Но Чена-Наян так на него напал с [300] жестоким устремлением, что хотя у тго и многолюднейшая была армея, однако принужден был бежать с малым [301] числом своих людей: потому что вся его армея была порублена. Чена-Наян не удоволившись толь великою победою, и хотя достать самого Кутшлука, с толикою за ним горячестию погнался, что и тех у него людей побил всех, которые с ним бежали, так что только он сам четверт прибежал в землю называемую Сареколл близко города Бадагшана. Оный Чена-Ноян, которой не переставая заним гнался, встретившись с пахатным мужиком, которой держался за соху, спросил у него, что невидал ли он каких здесь новоприежжих; тот мужик ему сказал, что тут недавно четверо проехали, и пробирались прямо к Бадагшану. Чена-Наян еще скоряе [302] погнался; и достигши наконец Кутшлука в оной земле Сареколл, прежде нежели он мог убежать в Бадагшан, велел тотчас убить. Потом возвратил свою армею в область своего государя, которой так был доволен его службою присем случае, что его богато наградил по возвращении.
ГЛАВА ДВЕНАТЦАТАЯ
правитьО женах и детях Чингис-Хановых.
Чингис-Хан имел толь великое число жен и наложниц, что щитали у него оных больше 500 101. Все [303] законные его жены были дочери Ханские и Княжеские, между которыми было [304] пять, которых он любил больше, нежели всех других. Первая называлася Борта Кучин, от которой он имел четырех сынов; вторая Кичу, была дочь Алтан-Хана Китайского; третия Каризу, вдова после Таян-Хана; четвертая Милу; а пятая Чинган. Об сии последние произошли от Татарские породы, и были между собою родные сестры, из которых он взял последнюю после смерти первыя 102. Четыре [305] сына, которых Чингис-Хан имел от жены Борта-Кучин, назывались так: первому было имя Чучи, второму Чагатай, третьему Угадаи; а четвертому Таулаи. Я уже выше сего объявил, что слово Чучи значит, гость. Из сих четырех сынов каждой имел собственное себе дело: Чучи управлял придворную экономию у своего отца; Бугатаи ведал суд и расправу, и принимал прошения от всех подданных; Угадаи смотрел казенные сборы, и принимал щоты из провинций; а Таулаи старался о всем том, что принадлежало к военным делам. Сверьх сих четырех сынов, которым мы имена объявили, Чингис-Хан еще имел пятерых от других жен. Сим последним, и прочим ближним [306] своим сродственникам разделил главные губернаторства в Китае, когда завладел сею Империею до земли называемые Алмак 103; но верьховную державу наследных своих провинций, и вообще всех завоеванных земель, поручил четырем своим первым сынам, увещевая, чтоб они жили между собою всегда в добром согласии, как надлежит родным братьям; и собравши всех четырех при сем случае, вручил им пук стрел с повелением, чтоб оной переломили. Но когда никто из них немог того учинить; то стал их каждому по одной подавать. И как они легко тогда могли переломать все стрелы; то он им сказал, что также и с ними может учиниться; ибо коль долго будут жить вместе и в согласии, то никакая соседняя [307] держава не посмеет им коснуться; когда же разделятся на розно, то способно опровержены быть могут. Однако он хочет, чтоб они еще при нем выбрали между собою, комуб наследовать по его смерти верховную власть Империи над всеми прочими; только не с тем, чтоб прочим не быть главными владельцами в удельных им областям.
Комментарии
править78. Хотя Магометанские Татары щитают свои лета от Гегиры; однако хранят они еще и Могуллской Календарь, которой из давных лет был собственный Турецкому народу, и которой еще и ныне только один находится у Калмык и Мунгальцов. Состоит оной из двенатцати лунных лет, из которых каждое собственное свое имя имеет по следующему порядку: первый год называется Мыш; второй Корова; третий барс или Тигр; четвертый Заяц; пятый Крокодил; шестой Змий; седьмой Конь; осьмой Овца; девятый Обезьяна; десятый Курица; одиннатцатый Собака двенатцатый Свинья.
79. Татары долженствуют давать десятину совсех своих пожитков Ханам. Сия десятина распространяется у Магометанских Татар нетокмо до скота и жита, но и до Невольников и других добыч, которые они получают хотя оружием, хотя купечеством. Однако довольствуются обыкновенно десятиною со скота, с жита, и с невольников. И понеже Калмыки и западные Мунгалы не имеют употребления пахать землю. Того ради сия десятина у них дается только со скота из добычи, которую они получат у неприятелей во время войны. Когда Хан возмет с них свою десятину, то долженствуют они еще другую платить десятину с остаточного Мурзе их поколения, так что всякая фамилия Татарская долженствует платить по всягодно две десятины, которые гораздо сходны с двойною десятиною, что крестьяне, по большой части в Европе, долженствуют платить церкви, и приходскому священнику; но однако тут знатная находится разность, для того что Татары заплативши две свои десятины, уже больше ничего неплатят; а нашим крестьянам кроме оных двух десятин, надлежит еще платить подати, оклады, и великое число других тягл, которые очень стоят трех или других четырех десятин на меньшой конец.
80. Обыкновение весьма изрядно установило у Татар состояние Принцов, братий и сродников Хану: ибо как с одной стороны оное безопасным чинит некоторым способом установленное правление чрез бессилие, в которое оно приводит Принцов дому Ханского, чтоб умышлять бунты и производить несогласия в государстве; так, с другой стороны, в безопасность приводит жизнь и пожитки сих же самих Принцов от зависти правительства. Для сего то невидно никогда, чтоб у них случилися действия варварские политики, которые толь часто бывают при других восточных дворах, где Государь как скоро взойдет на престол, то тотчас начинает жестокой предавать смерти братов своих и других сродников, дабы безопасну учинить свою особу, и государствование. Однако как у Татар, так и у всех других народов, как бы ни назывались они учтивыми, нет закона и толь святого обычая, которой бы мог удержать от насильства и чрезмерного желания к царствованию. Мы можем видеть часто в последствовании сей истории, что один брат свергает другого с престола во гроб, также и дети тоже чинят со своими отцами, чтоб только самим на престол взойти, не смотря на уставы, и на святейшую должность.
81. От сей самые болезни автор наш Абулгачи-Баядур-Хан, бывши болен около пяти месяцов, умер 1074 года Гегиры, что сходно с летом 1663 эры Христианские, прежде нежели он исправил совершенно сию книгу. Сын его Ануши-Магамет-Баядур-Хан в совершенство ее привел, два года спустя после смерти своего отца, как мы объявили еще в начале сей книги.
82. Земля, на которой Татарское поколение, и различные его линии прежде сего жили, есть точно сия часть великие Татарий, которую мы ныне знаем под именем Мунгалские земли. Сия земля в нынешнем состоянии граничит с Оста с Восточным морем с Зюйда, с Хиною; с Веста, с Калмыцкими землями и с Норда, с Сибирью. Положение ее между 40 и 50 градусом широты, а 110 и 150 градусом долготы. Границы начинаются около 42 градуса широты на берегу Восточного моря в Норд от Кореи, а оттуда на Вест идут подле гор, которые разделяют сей полуостров, и провинцию Леаотун от великие Татарии; потом сходятся с великою Хинскою стеною около 142 градуса долготы, и следуют за нею непрерывно до самого того места, где великая река Гоанг пошла в Хину чрез великую стену около 38 градуса широты. Оттуда поворотяся на Норд-Вест идут подле Калмыцких земель, и продолжаются до вершины реки Енисеи; идут также и за сею рекою по Западному берегу до 3 градуса широты, и возвратяся потом на Ост, приходят к реке Селенге выше Селенгинска. Отсюда продолжаяся на Ост, идут с сей стороны подле земель принадлежащим Сибири, до самого полуденого берега реки Амура блиска того места, где река Албассин впала в нее с Вест-Зюйд-Веста. Потом следуют за берегами сей великие реки, до самого ее устья, которым она впала в Восточное море, так что Мунгальская земля, не меньше 400 немецких миль имеет в наибольшей своей долготе, а около 150 миль в наибольшей своей ширине. И как сия земля составляет знатную часть великие Татарии, так она и участие имеет во всех выгодах и недостатках, которые собственно находятся в сей пространной части мира. Однако как в ней больше есть гор, нежели в Калмыцкой земле; то не такой в ней недостаток есть воды и лесу, как в той, хотя и много в ней таких мест, где не можно жить за оскудением воды. Мунгалы, которые ныне живут в сей земле, произошли от тех Могуллов, которые владевши больше целого века Хиною, выгнаны были чрез Хинцов около из 1368 лета. И как одна часть сих бегущих удаляся на Вест, поселилася около источников рек Енисеи и Селенги, а другая ушедши на Ост, и чрез провинцию Леаотун, пошла жить между Хиною, и рекою Амуром около Восточного моря; то и ныне находятся два рода Мунгалов, которые очень различны между собою, как в языке и в законе, так в обычаях и поступках. Первые называются Западные Мунгалы, также и Калха-Мунгалы, и живут от самые реки Енисеи, почитай до 134 градуса долготы; а другие называются Восточные Мунгаллы, и Ниошо-Мунгалы, и живут от 134 градуса долготы, до берегов Восточного моря. Мунгалы вообще стан имеют возраста посредственного, не очень крепкой; окружение их лица весьма широкое и плоское; цвет смуглой; нос раздавленной; глаза черные и продолговатые. Волосы у них черные, и так жески, как грива у лошадей; стригут они очень близко к голове, а оставляют только один хохолок на верьху головы, которому дают рости до самые природные долготы своих волосов. Весьма мало имеют бороды, и носят рубахи и штаны гораздо широкие из бумажного полотна. Кафтаны себе шьют длиною по самую лодышку, которые обыкновенно бывают из бумажного полотна, или из каких других лехких штофов, подбивают овчинами. Западные Мунгалы иногда носят и прямые шубы из сих овчин. Подпоясывают они вой кафтаны на пояснице широкими ремнями. Сапоги у них весьма широкие, и сшиты обыкновенно из Российские кожи. Шапки их маленькие и круглые с опушною широкою на 4 перста. Женское платье почти у них такое же кроме того, что кафтаны еще долее; сапоги обычайно красные, а шапки плоские с некоторыми малыми украшениями. Оружие Мунгальское состоит в копье, луке, стрелах и сабле, которую они носят так как Хинцы. Пехотою никогда они на войну не ходят, все конницею, слово в слово как и Калмыки их соседы, но весьма не столь они храбры, как Калмыки. Западные Мунгалы живут в кибитках, и в движимых домиках; питаются только своим скотом. Сей скот состоит из лошадей, верблюдов, коров, овец, и которой обще гораздо хорош; однако не льзя его сравнить с Калмыцким скотом ни видом ни добротою, кроме того, что их овцы превосходят Калмыцких, у которых сие есть особливое, что хвосты на две четверти длиною, и на столькож почти кругом, весом обыкновенно от 10 до 12 фунтов, которой состоит почти из одной штуки сала очень вкусного, для того, что кости в нем не больше хвостовых костей, что у наших Овец. Водят они только ту скотину, которая траву ест, наипаче всего свиней ненавидят. Малых Хинских купцов приежжает к ним множество с пшеном Сорочинским, с черным чаем, которой они называют Кара-чай, с табаком, с бумажным полотном, и с другими не дорогими штофами, также со всяким мелочным товаром, а наконец со всем тем, в чем им нужда, что они меняют на скотину, потому что не знают употребления в деньгах. Закон они содержат Далаи-Лам, хотя и особливого великого священноначальника имеют именем Кутухта, словом: вовсем самая малая разность находится между ими и Калмыками. Послушны они все одному Хану, которой был прежде как великий Хан всех Мунгаллов; но от того времени, как Восточные Мунгаллы завладели Хиною, много потерял первые своей великости, однако и ныне еще очень силен, и может легко в поле вывесть от 50 до 60000 конницы. Принц, которой государствует ныне над Западными Мунгаллами, называется Тушидту-Хан; живет он около 47 градуса широты, на берегах реки Орхон; а место, где он обыкновено кочует, называется Урса, расстоянием на двенатцать дней езды в Зюйд-Ост от Селенгинска. Многие не большие Мунгаллские Ханы, которые живут около источников реки Иенисеи, и так называемых степей Гоби, платят ему дань. И хотя он сам добровольно поддался под защищение Хинское, чтоб тем больше в состоянии быть против Калмыков; но в самой вещи сие подданство у него выпрошенное, и честное к которому отца его привели разные коварства их Лам; ибо не только он не платит ни самой малой дани Хинскому Императору, но нет того года, в которой бы Император Хинский не посылал ему богатых подарков; а Пекинской двор, которой обыкновенно поступает жестоко с поддавшимися ему народами, с ним при всяком случае так обходится, что довольно видеть можно, что оной его больше всех соседов боится. Сие и не без причины; ибо ежели ему когда вздумается согласиться с Калмыками Против Хины; то дому, которой ныне государствует над сею Империею, трудно будет держаться на престоле. Мунгаллы, которые под державою Тушидту-Хановою, произошли собственно от поколения Татар, и других многих Турецких поколений, поселившихся в тех местах, которые Мунгаллы себе покорили во время Чингис-Ханово, и которые уже тем славятся, что получили себе имя Могуллов, которых сей Государь учинил славными. К сим потом присовокупились оные из Могуллов что побежали из Хины, и которые нашли способ укрыться на Вест. Но как сии последние не столь были многолюдны; то стали быть принуждены восприять опять способ жития своих предков, которой они со всем покинули живучи в роскошах Хинских, и которой другие Могуллы, или Мунгалы прежде поселившиеся, всегда со старанием соблюдали, большая часть из Восточных Мунгаллов лишается земледельством, и во всем они подобны Западным Мунгалам, кроме того, что белее, а наибольше женщины их, между которыми находятся многие, которые могут называться пригожими во всей той земле. Многие из Восточных Мунгаллов имеют неподвижные домы, также городы и деревни, и во всем учтивее, нежели прочие Мунгаллы и Калмыки. Мало у них, или и ничего нет закона; не следуют они в том ни Далаи-Ламе, ни Хинцам; но нечто их закона кажется быть смешенное из оных двух, которой у них состоит почти в отправляющихся токмо ночью обрядах, которые больше походят на волхвование, нежели на закон. Они произошли почти все от тех убегших Могуллов из Хины, которые спаслись чрез провинцию Леаотун, и которые нашедши сей край их отечества почти пуст, охотно там поселились, чтоб в близости можно им было способнее видеть, что будет чиниться в Хине. И как роскошное Хинское житие, к которому они от толь долгого времени привыкли, очень их ослабило и привело в то, что не возможно стало восприять предков своих простого и убогого жития; того ради стали они строить городы и деревни, к томуж и землю пахать по примеру Хинцов, словом: не оставили ничего того, что бы могло дать способ, дабы позабыть утрату, которая им случилась, пока время и щастие подаст им случай, чтоб опять за владеть толь изрядною Империею. Наконец сей случай им дался; ибо то точно теж самые Восточные Мунгаллы, которых обще называют Ниошо-Мунгаллы, которые ныне вторично владеют Хиною, и которые нашли способ так твердо в ней основаться, уже тому со сто лет, можно видеть, что Хинцы не могут их выгнать от себя толь лехко, как в первой раз. Три наизнатнейшие города, которыми они владели пред сею последнею переменою, называются Кирин, Ула, и Нинкрита; стоят они все три на Западном берегу реки Сонгоро, которая впала в большую реку Амур, за 12 дней езды от ее устья. Город Ула стоит под 44 градусом, 20 минутами широты, и был столичным всея Ниошовские земли, также и резиденциею наисильнейшего Хана Восточных Мунгаллов. Имели они кроме сего различных других небольших Ханов, которые хотя гораздо нестоль были велики; однако умели себя так содержать, что нимало от оного великого не зависели. Но от того времени, как Ханам города Улы пощастилось завладеть Хиною; то всех они восточных Мунгалл привели под свою державу. И хотя еще находятся из потомков и сих малых князьков, которые называются Ханами; но сие уже ничто иное больше, как токмо некоторое малое у довольствование, которое Пекинской двор им оставляет: ибо в самой вещи они подлинные невольники воли Императора Хинского; да и всегда то бывает, что задерживаются из них наизнатнейшие с их фамилиями при дворе, под видом почтения, которое будто надлежит отдавать как Принцам крови. От того времени, как восточные Мунгаллы стали владеть Хиною, построили они много других городов, сел и деревень близко границе, и распространяются отчасу далее с сей стороны. Язык их есть некоторое смешение с хинским и с старым могуллским языком, которой почти никакова не имеет сходства с языком западных Мунгалл.
83. Автор наш разбивается в сем месте с тем писателями, которым господин Пети дела Кроа последовал в своей Истории о Чингис-Хане, которым он поверя предлагает, что Чингис-Хан принужден был убежать ко двору Аунек-Ханову, и жить там как скитающийся Принц, и что имел он также в сем дворе любовь с дочерью Аунек-Хановою, ктомуж и сильных противников в любви и в славе. Но понеже сии обстоятельства походят весьма на басни наших сказок, и что наш автор пишучи Историю своих предков, мог о том больше быть ведом, нежели чужестранной Историк; того ради без всякако сомнения верю я больше присем случае ему, нежели, кому другому.
84. Сия река ныне называется Орхон, имеет она свой источник в земле Мунгальской около 45 градуса 40 минут широты. Течет с Зюйд-Зюйд-Оста в Норд-Норд-Вест, а потом впала в Селенгу поде 50 градусом широты. Сей то реки на берегах Хан Калха-Мунгальский обыкновенное свое имеет пребывание. Также около сей реки и Кутухта священноначальник западных Мунгалов ныне живет. Он имел прежде сего обычай, и кочевать летом около Нерчинска и берегов реки Амура; но от того времени, как Россияне основались поселениями своими в сих местах далее Селенгинска уже не ходит. Кутухта прежде сего был наместником от Далаи-Ламы у Мунгаллов, и у северных Калмыков, для отправления священных обрядов по их закону, как гораздо у отдаленных людей от обыкновенного его пребывания; но вкусивши сладость духовного правительства, не захотел быть подчиненным Далаи-Ламе, и рассудил заблагопотребно, чтоб себя богом и бессмертным учинить, в ущерб чести древнему своему господину. Сие он толь хитро сделал, что уж ныне почти Мунгаллы и не смотрят на Далай-Ламу, а Кутухтина власть и сила так утвердилась в сем народе, что кто бы ни дерзнул в нынешние времена сомневаться о его божестве или по последней мере о его бессмертии, тот бы от всего народа за мерзского почтен быть имел. Правда, что политика Хинского двора много имела участия в сем новомышленном боготворении: ибо восприявши тогда намерение, всеконечно и так поссорить Мунгаллов с Калмыками, чтоб никакие не осталось надежды к взаимному согласию сим народам, увидел оной, что коль долго оба сии народа будут послушны одному священноначальнику, то трудно ему будет намерение свое исполнить, толь наипаче, что сей священноначальник всегда имеет стараться, для собственные своей пользы, чтоб их помирить: того ради помянутой двор хотя тайным образом, но с радостию стал помогать Кутухте против Далай-Ламы, дабы сей род раскола пресек всеконечио все общество между сими двумя народами, что и действительно так збылося. Кутухта не имеет неподвижного жилища, как Далай-Лама; но переежжает с места на место, однако больше уже не ездит на Калмыцкие земли по разделении своем с Далай-Ламою, а пребывает ныне наибольше близ рек Орхона и Селенги, но нечасто же кочует он и в Урге при Тушидту-Хане. Всегда его окружает великое число Лам, и вооруженных Мунгаллов. Когда переменяет свое кочевье, то Мунгальцы со всех сторон сбегаются к нему с своими фамилиями для восприятия от него благословения за некоторую плату. Одни только главные над поколениями, и другие знатные особы между ими смеют приближаться к нему, и дает он им благословение полагая на их чело сжатую свою руку, в которой держит четки сделанные также как и у Лам. Все Мунгальцы верят, что он стареется вместе с луною, а на новомесячие обновляется его юность, в чем благочестивые подлоги неоставляют того, чтоб не играть обыкновенными своими обманами. Когда он показывается народу в великие дни священных их обрядов, то выходит при звуке некоторых инструментов, которые много походят на наши трубы и литавры, под богатой шатер покрытый самым лучшим бархатом Хинским, у которого передняя сторона вся открыта. Садится под сим шатром на возвышенном месте, на великую бархатную четвероугольную подушку, ноги поджавши по Татарски, имея на обеих сторонах двух идолов, которые изображают божество; а другие знатные Ламы садятся по обеим сторонам на земле на четвероугольных же подушках от того места, где он сам сидит, до входа в шатер, имея каждой книгу в руках, которые они читают потихоньку. Когда Кутухта сядет, то замолчат инструменты, а весь собравшийся народ падает на землю, чиня некоторые восклицания в славу божества, и в похвалу Кутухтину. Потом несколько Лам выходят с кадилами, в которые они кладут благовонные травы, и кадят во первых идолов, потом самого Кутухту, а по нем и весь народ. После сего положивши кадила пред ногами Кутухтиными, берут многие фарфоровые чаши наполненные жидкою материею, и сахарными заедками, из которых они ставят пред идолов семь, а другие семь пред Кутухту, которой несколько из них прикушавши остаток повелевает разделять главным над поколениями, которые тут присудствуют, и потом отходит при звуке вышепомянутых инструментов в обыкновенные свои палатки. И как с одной стороны Кутухта имеет нужду в защищении Хинского Императора, чтоб всегда быть неподчиненным Далай-Ламе; то он всячески старается, задобрить любимых сему Монарху богатыми подарками. Ведаяж и сие, что отцы Пекинские Езуиты великую ныне силу имеют при сем дворе; то повсягодно он им посылает многие дорогие мехи, дабы мог надеяться на их предстательство. А понеже, взаимно и Хинской двор имеет нужду в Кутухте, и в его Ламах, чтоб удержать западных Мунгаллов в должности, то оной его почитает при всяком случае с великою отменою о от прочих. Сей отмены учинен ему знак весьма особливой, уже тому несколько лет прошло: ибо покойной Хинской Император отправляя великое торжество по случаю того дня, в которой ему минуло 60 лет, как он получил Империю, при котором все подчиненные сей Империи присутствовали, куда также и Кутухта был призван, которой в рассуждении высочайшего своего достоинства однажды токмо пал на землю пред Императором, которая отмена есть без примера, толь наипаче, что по силе отправляемые церемонии при сем дворе, всяк должен кланяться Императору, падая трижды на землю пред ним, что чинят Принцы дети его, и Принцы крови, также Послы, и чужестранные Министры без всякого изъятия. Кутухта старается, чтоб в дружбе пребыть и с Россианами; того ради, когда господин Измайлов проежжал, уже тому несколько лет, в близости от Кутухтина жилища, едучи к Хинскому двору в характере чрезвычайного Посланника, то он выслал к нему нескольких из своих Лам для поздравления о его проезде, и для принесения нескольких от него подарков. Сверьх сего, при всяком случае приятствует подданным Российским во время небольших ссор, которые у них случаются с Мунгалами на границах. Около сей то реки Орхона, также и близ Селенги с стороны Селенгинска находится много ревеню, и все то оного множество, которое из Россий вывозят в чужестранные земли у выходит из лежащих мест около Селенгинска. А понеже сей корень очень надобен в Европе, то сибирские казны сбор не опустил того, чтоб не завладеть сим купечеством, в котором бы могла быть великая прибыль Россий, ежели бы в нем верно и исправно поступали: ибо я не знаю, чтоб из другова места кроме что из Россий, оному был ныне вывоз. И хотя прежде сего вывозили из Хины: однако тот ревень в Хину приходил от Мунгальцов, потому что Сибирские караваны в прошедшие времена некоторой оным имели торг в Пекине. Но ныне, как Европейцы вывозят его прямо из Россий, то больше уже ему нет продажи в Хине. Толь много растет ревеню в лежащих местах около Селенгинска, что сбор Сибирские казны продает оного в друг до 25000 фунтов; то есть, до 625 пуд.
85. Сия река называется ныне Тола. Течет с Ост-Зюйд-Оста, и впала в реку Орхон около 49 градуса ширины. И понеже переежжая чрез сию реку Сибирские караваны ходят в Хину; того ради я в кратце объявляю читателю о состоянии сего купечества, в каком оное было не задолго до смерти блаженные памяти Императора Всероссийского. Как все народы пространные сей земли, которую мы называем Сибирью, платят свои подати звериными кожами, и что все наилучшие звери долженствуют продаваться от жителей надзирателям государственного сбора за некоторую определенную цену, имея позволение торговать свободно только самым малым числом зверей; то можно легко понять, что превеликое множество дорогих зверей приходит повсягодно в магазины Российского двора, толь наипаче, что росход оным в Европе не так велик бывает, чтоб их можно было совсем вывести. Сверьх того, еще много оных вдруг и не выпускают, бояся, чтоб с них цены несбавилось в чужестранных землях. Смежность земель Российских с Хинскими, учинившаяся от того времени, как восточные Мунгалы завладели Хиною, подало притчину мыслить о учреждении купечества в пользу сей Империи привозом зверей, которых весьма охотно покупают в Хине. Тотчас соглашенося с Хинским двором, что повсягодно один Сибирской караван может приходить в Пекине со зверями и прочими тоя земли товарами; что сей караван будет иметь полную вольность в купечестве во все время своего пребывания в Хине, и что позволено ему быть имеет вывозить возвращался столько Хинских товаров, сколько оной заблагопотребно рассудит; что сей караван совсем будет на коште Хинского двора от самого того времени, как приидет на земли его владения, до того, пока из оных не выедет, и что подданные той и другой стороны будут совсем уволены от всякого платежа пошлин с привоза и вывоза, также и других платежей касающихся до них самих, и до их товаров. В таком состоянии купечество отправлялося чрез многие годы между Сибирью и Хиною с знатною прибылью Российскому двору. Но после случившиеся ссоры между Россиею и Хиною по причине города Албасина, Хинцы весьма начали обижать Российской караван. И как им ныне не столь много нужды в Сибирских зверях от того времени, как восточные Мунгалы распространили свое владение по берегам реки Амура, где много находится соболей и других зверей, хотя они и не так хороши как Сибирские, то они мало по малу не только весьма уменьшили купечество каравану, но и всеконечно въезд ему запретили в свои земли за самую малую причину жалобы, которую они за правильную почитали, что учинило много убытку купечеству Сибирскому. Правда, что Российской двор посылал в 1719 году господина Измайлова в Пекине в характере чрезвычайного посланника, которой нашел способ примирить некоторым образом все ссоры касающиеся до купечества, и еще к тому привесть Хинского Императора, что он позволил жить одному Агенту поверенному от Российского двора в Пекине, для смотрения того, чтоб непрерывная была дружба между обеими сими Империями. Но в 1722 году Хинцы и сего Агента выслали вдруг совсем по притчине некоторого нового неудовольствия. Российской двор весьма намерен был паки разорвать дружбу с Хиною; однако смерть Хинского Императора случившаяся в Сентябре месяце, тогож 1722 года, сперва остановила на некоторое время исполнение того намерения, а смерть блаженные памяти Императора Всероссийского и совсем оное потом уничтожила, так что дела и поныне почти пребывают в прежнем состоянии; толькож с 1722 года не было Российских караванов в Пекине. Сии караваны управляет один комисар, которой принимает на щот Сибирского сбора всяких рук зверей, также и Сибирские товары по цене, какову целовальники или ценовщики при том сборе захотят поставить, и которая бывает высока или ниска, потому как он с ними обойдется. Должен он заплатить поставленную цену по возвращении своем, или Хинскими товарами, или наличными деньгами. Но чтоб караван мог отправить свое купечество с большею прибылью; то запрещено под смертною казнию всем подданным Российским торговать сими товарами с Хинскими подданными. Однако много сего чинится будто бы чрез неусмотрение Воевод и Губернаторов в пограничных городах, которые от того прибыль себе получают; к чему трактат между Россиею и Хиною подает им весьма способный случай, потому что в нем положено, что Российские подданные могут приежжать свободно, с некоторыми небольшими товарами, а особливо с юфтью Российскою, торговать с Мунгаллами в Урге; то под сим подлогом привозят они туда наилучших Сибирских зверей, которых Хинцы толь много закупили, что последние караваны прибывшие из Сибири в Пекине насилу за свою цену сбыли с рук свои товары; столь много Хинцы имели у себя Сибирских зверей, которые вывезены были помянутым способом. Но чтоб отдать справедливость всем; то надобно прямо сказать, что худые поступки многих из комисаров при Сибирских караванах то учинили, что Хинцы не стали смотреть на сие купечество: ибо, вместо чтоб приказывать сих караванов управление умным и верным людям, то обыкновенно поручалося сие в прошедшие времена по пристрастиям, таким людям, которые более свою нежели государственную наблюдали прибыль, и тем учинив многие беспорядки, подали причину Хинцам со всем не любить караванов.
86. Чтоб лучше сие место выразуметь, то надобно знать, что Татары имеют по две оглобли при всех своих телегах, которые не толь толсты и долги, как наши дышла, и которые делаются из гибкого и лехкого дерева. Укрепляют они сии оглобли к передней оси загнутыми их концами, и кладут между станком и колесом, привязывая к ним еще и веревку, которую на переднем конце оглобли надевают на спицу, а задним концом привязывают ее к той части оси, которая вне ступицы, так что колеса, которые очень не велики, вертятся по обеим сторонам между оглоблями и тою веревкою, которую Россияне называют тяжем. Между сими двумя оглоблями лошадь, которая тянет телегу, идет точно как наши лошади ходят запряженные в сани между двемяж оглоблями, но только с такою разностию, что они еще перекидывают чрез шею лошадиную очень гибкое дерево наподобие полукружия, которое Россияне называют дугою, у которой оба конца прикрепляются к хомутным ремням называемым от Россиан гужами, и держат оглобли. Сказывают они, что таким способом тянуть очень лехко лошади; и правда, что их лошади хотя и не весьма сильны кажутся, токмо одна лошадь везет тяжелой воз близко ста миль. Однако надобно сказать, что их телеги не очень велики. Когда они хотят больше лошадей впрячь в телегу, то привязывают их к задней оси, или иногда и перед коренною лошадью, Россииане и Козаки в сем имеют почти такое же обыкновение.
87. Город Хатеен стоит в государстве Кашгар, которое называется ныне малою Бухариею на Восток от города Иеркена под 42 градусом широты. Владеет им Контаиш великой Хан Калмыцкой, и находится еще ныне в цветущем состоянии, ради великого купечества, которое отравляется между Бухарцами градскими обывателями, Калмыками, и купцами Индийскими и Тангутскими, которых много туда приежжает. Из жителей большая часть Магометанского закона; однако толь мало там ревности к закону, что все языческие законы имеют там полную вольность, и никогда никому в том беспокойства не чинится. Город построен из кирпича, а лежащие около его места очень плодоносны. Платит он повсягодно некоторую подать Контаишу, за которую он его защищает, так что Калмыки нимало его не обеспокоивают. Сей самый тот город, которой от некоторых Восточных историков называется Хотан.
88. Понеже наш Автор в сем месте дает исправное произведение имени Чингис-Ханова; то кажется мне, что не надлежит больше сомневаться, чтоб все те, которые пишут сие имя другим образом, не портили оного. Однако для вящшего известия надобно знать, что Марко-Поло, которой объявляет о себе, что он жил чрез многие годы в великом почтении при дворе Каплаи-Хана, внука Чингис-Ханова, пишет имя сего победителя также как и наш Автор. Сегож ради произведения и Калмыки, которые и поныне прямым Могулским языком говорят, называют море, Чингис, чтоб изъявить чрез то пространство чрезвычайные величины.
89. Река Алтаи называется ныне Сиба, и имеет свой источник около Калмыцких границ в горе Кавказе, про которую мы объявили, что называется от Татар Ускун-Лук-Тугра, около 43 градуса широты в Зюйд от Источников реки Енисеи; а оттуда текучи на Ост-Норд-Ост пропадает близ севера в степях называемых Гоби в Зюйд-Зюйд-Ост от источника реки Орхона. На берегах реки Сибы ныне живут западные Мунгаллы; есть также и Хан не большой, которой обыкновенно живет около сей реки, и которой ныне под Хинскою протеуциею.
90. Находится великое множество птиц особливые красоты на пространных степях великие Татарии. Птица, о которой на сем месте объявлено, может быть некоторой род цапли, которую находят в Мунгаллской земле около Хинских границ, и которая вся бела, кроме носа, крыл и хвоста, которые весьма красны. Сия птица очень вкусна; вкус ее некоторым образом походит на наших молодых куриц. Может статься, что и о Циконии наш Автор говорит, потому что их весьма мало во всей России, Сибире, и великой Татарии; однако находятся иногда в Мунгаллской земле близь Хины, из которых большая часть все белые.
91. Сей Замука-Чичен, есть самый тот, о котором сказывают, что был противник Чингис-Хану при дочере Аунек-Хановой во время подложного его ухода ко двору Хана Караитского, и которой будучи возбужден досадою, что был презрен от сей Принцессы для любви к Чингис-Хану, долженствовал всеми силами стараться, чтоб погубить сего противника толь щастливого. Но понеже наш А втор нимало не упоминает о сем басне подобном случае, а объявляет просто о всех сих обстоятельствах; то лучше можно верить ему в сем случае, толь наипаче, что точно предлагает, что Аунек-Хан старался поимать Чингис-Хана чрез предложения о браке своей дочери с большим сыном сего последнего, и что он не причитает дочери Аунек-Хановой, до которой вся сия любовь касалася, в число жен Чингис-Хановых, как то можно видеть во 12 главе сеяж самые части.
92. Сей чин содержится еще и поныне в Персии: ибо во всяком городе есть один Даруга, которой главную команду имеет как в городе, так и над тем всем, что до города касается. Вся расправа, и дела полицейские под его ведением. Сбирает и принимает он государственные деньги, также и управляет все государственные земли во всем своем пределе. Должен он давать отчет в деньгах Калантеру провинциальному. Кто его судом будет не доволен, тот может битчелом Хану, которой губернатором во всей провинции: один только Испаганской Даруга, непосредственно зависит от двора.
93. Империя Китайская, или Хинская уже толь много известна стала быть ныне, что я не имею нужды здесь описывать оную. И так я сие токмо объявлю, что Хинцы почти все имеют цвет и окружность лица почти подобную Европейцам; но глаза на подобие Калмыцких, и такие же плоские носы, каковы и у Калмыков. Однако многие из них находятся, у которых сего различия очень мало. Некто из моих приятелей мне объявил, что он знал одного человека от потомства Конфуциева, которой имел так хорошие глаза, и нос толь пропорциональный, что хотя бы и у наилучшего Европейца были таковы. В прочем я думаю, что мне можно учинить на сем месте некоторые рассуждения о владеющем ныне дворе в Хине, и о средствиях, каковые он употребил, чтоб взойти на престол пространные сей Империи, и чтоб так на нем укрепиться, что уже Хинцы никогда не могут избавиться от Ига, разве чрез особливый некоторый промысл божий. Я не удивляюся, что Чингис-Хан толь ревностно возжелал покорить себе Хину, и то в такое время, когда он имел многие войска, великое богатство, и сильных союзников в своей воле; но что не большой Хан из Улы, которой насилу мог вывесть в поле и 15000 человек, дерзнул вознамериться, и исполнять свое намерение самым делом, чтоб завладеть толь сильною Империею, сие превосходит всякое понятие; одно только сие надобно сказать о Принце, которой предприял с толиким искусством, и толь с малыми силами так великое намерение, что он несравненно больше наших Александров и Цесарей. Хинская Империя пребывала тогда в совершенном спокойствие, и еще принудила восточных Мунгаллов платить себе ежегодную дань, когда Чугнт-Ги, дед покойного Хинского Императора, учинившись наследником, после своего отца Манчур-Хана, в достоинстве Хана Уланского, восприял намерение избавить свой народ от Хинского Ига, и перенесть театр войны в подданные провинции сей Империи, дабы чрез то учинить опыт, коль далеко щастие и собственное искусство могут его повести. Но понеже его сила к толь великому предприятию не довольна была, то учинил он тайную дружбу с некоторыми большими Мандариджами сосланными в провинцию Леаотун помощию которых напал он на сию провинцию с 15000 человек конницы, взял многие знатные городы, и начале страшен быть Хинцам. Правда, что Хинской двор послал сильную армею против его; но Чундж-Ги весьма особливым искусством нашед способ привращать чрез благоприятность, и чрез великую свою милость сердца всех тех, которых он разорял, восприятое свое дело далее производил непрерывно, и наконец взял столичный город тоя провинции. Сие токмо Хинская армия, которая была выслана против его, могла учинить, когда видела, что ему все жители тоя провинции помогают, то есть, что недопустила его прейти великую стену, и войти в самую средину Империи. Но когда оной пошел к Востоку; тогда превеликие смятения чинились в западных провинциях. Многие воровские артели, которые прежде разоряли сии провинции, совокупивщися все вместе, около 1630 года, под командою называемого Лукундж, побрали многие городы и провинции, а наконец с бесчисленными пришед силами осадили самого Императора в Пекине. Сия осада скончалась тем, что город был взят, Таимингской дом низвержен, а Ликунгдж похитил престол: но видя, что один Усангвеи, которой командовал Хинскою армеею против Татар, мог быть впредь в состоянии спороваться с ним об империи, то не оставил он ничего, чем бы его на свою сторону склонить. Но Усангвеи, которой и сам желал себе того же престола, не принял никаких его предложений. Тогда оной похититель увидел, что ему надобно против его пойти. Усангвеи видя свое бессилие, что неможет противиться вдруг толь сильным двум неприятелям, помирился ни мало немедля с Чунгт-Ги, и просил его, чтоб он пришел к нему на помощь противу похитителя. Чунгт-Ги смотря на сей призыв, как на такой случай, которой впредь может ему быть весьма полезен, согласился на прошение, и оставив 5000 человек Татар в провинции Леаотун, которая вся была его стороны, пошел к Хинскому Генералу с 10000 человек Татар, и с 20000 человек Леаотунцов; потом пошли оба против оного Ликунгдж. Приближался к армеи оных взбунтовавшихся людей, Чунгт-Ги предложил Усангвеи, что понеже Хинцы полуденных и западных провинции, из которых почти вся неприятельская состоит сила, весьма боятся Татар; то бы он их мог в великое привести затруднение, ежели бы велел всем своим остричься по Татарски, потому что на сие смотря, моглиб его люди все приняты быть за Татар. У-Сангвеи послушавши сего совета, совсем разбил бунтовщиков, и принудил их убегать в Пекин. Победившее войско погналося за ними; а Хинской Генерал по совету Чунгт-Ги, велел публиковать, чтобы все те, которые не были в согласии с бунтовщиками, остриглись по Татарски, дабы их можно было распознать при случае. Ликунгдж оставил Пекин, чтоб Чунгдж-Ги с своею силою остался при том город; а Усангвеибы с своею армеею непрестанно гнался за бунтовщиками, пока их всех не разгонит. Но в отсутствие оного Усангвеи, Чундж-Ги употребя теж самые способы, которые ему толь много помогли в завоевании провинции Леаотун, умел в толикую притти дружбу со всеми первыми Мандаринами в Империи, и со всеми градскими обывателями, что не нашел никакие трудности объявить себя Хинским Императором, и завладеть престолом с подтверждением наибольшие части народа. После сего нимало не замедлил уведомить о сем великом случае других Принцов своего народа, и призывать оных к их собственному участию в толь преславном приобретении; что они и учинили, надеясь, что и им можно будет также в сих сомнительных обстоятельствах пользу себе получить. Но когда они вошли в Хину с своими силами; то Чундж-Ги так хитро умел их разлучить друг от друга, что они совсем стали в его воле, и принуждены были нечувствительно покориться. Сей великий основатель Татарского дому называемого Таичинг, которой ныне государствует в Хине, недолго пользовался плодом своих трудов: ибо он умер в 1644 году, и оставил по себе наследником сына своего именем Хункт-Ги, которой имел тогда еще только 6 лет от рождения, и которой также умер в цвете своей жизни 1662 года, в то самое время, как еще его сын Канг-Ги, которой после его был наследником Империи, не имел больше осьми лет от рождения. Сии оба долгие малолетствия казались, что всеконечно могут опровергнуть иностранное владение, которое насилу еще могло иметь время утвердиться в Хине; но предосторожность, которую Чундж-Ги учинил при животе своем, чтоб утвердить Хинской престол своей фамилии, так хорошо была в действо произведена по смерти его, что немогло ничто поныне поколебать толь благополучного похищения престола. Однако надобно сказать, что он имел щастие оставить сыну своему Хундж-ги, в особе брата своего именем Амаванг, приставника и оберегателя, человека весьма великого разума и особливые верности, и ныне в самом своем сыне, также и внуке два превосходные разума, которые с особливою похвалою могли твердо содержать все то, что от него толь благополучно начато было. Наипаче внук его Канг-Ги, которой как умер еще тому три года, так в том изрядно поступил, когда он дошел до совершенных своих лет, покоряя многие провинции противящиеся явно Татарскому государствованию, и всеконечно иссекая самый корень для будущих времен при случае равных сему волнований, что сия Империя пребывает ныне, уже тому 50 лет, в совершенном спокойствии и толь, что будто бы она всегда была подвержена силе иностранных Государей. Правда, что не можно было получить тишины толь постоянные инако, как токмо чрез источники крови, которую надлежало проливать во многих провинциях, и чрез великую жестокость, сказыванную всем причитавшимся несколько к дому Таимингскому, также и другим, имевшим право быть Хинскими Императорами: но сей Принц, которой тогда еще был хотя и очень молод, однако при сем случае толь хитро поступал, что казалось, будто бы он всех таких особ оставлял обыкновенному гражданскому суду, и для того не можно его было уличить никаковою несправедливостию, и явным насильством в рассуждении оных; только между тем нещадил никого из тех, которые были ему подозрительны. В тож самое время, чтоб не было никакие внешние разности между Татарами и Хинцами велел впредь, Татарам носить Хинское платье, а Хинцам всем обще, по примеру северных провинций, стричься по Татарски, дабы чрез то изъявить могли, что они любят его державу, притом же и объявил, что все те, которые не будут послушны сему указу, имеют быть казнены смертию без всякие милости, как возмутители общего покоя. Сей указ был исполняем с толикою строгостию, что лишилися многие тысячи из полуденных Хинцов жизни, которые захотели лучше умереть, нежели потерять волосы. Сверьх того переменил все суды в Империи, [которые Чундж-Ги оставил в таком состоянии в каком он их застал, кроме того, что вместе велел заседать нескольким Татарам] выдав указ, чтоб им также, как и прежде было, состоять из равного числа Хинских и Татарских Ассессоров, токмо что никто не может получить достоинства Президентского, или Вице-Президентского ни в каком суде, буде не учинит себя Татарином. После как сею нуждною жестокостию ввел спокойство во все провинции своей Империи, и вложил толь великий страх в сердца всех Хинцов, что никто не смел и подумать только потом, чтоб злые умыслы чинить на его правление, приказал тотчас перестать проливать кровь, и начал токмо о том стараться, чтоб в славу привести свои области, и управлять оные тишиною и правдою маловедомою во всех других восточных Империях. Сего ради приказал всем Губернаторам исправной иметь суд во всех врученных им провинциях; но в рассуждении преступлений, которыми достойны бывают смерти, описываться ко двору, а виноватых не казнить, под каким бы то видом ни могло быть, прежде нежели получат указ о том за собственною его рукою, что так и чинилось до самые его смерти. После сего позволил всем ездить в свою Империю без изъятия, и дал совершенною вольность в законе, как своим подданным, так и всем чужестранцам, поселившимся такожде в его областях. Привел он в состояние опять многие Хинские городы, которые разорены бывшею тогда войною, а другие и вновь построил на границах, в которых велел жить подданным своим Мунгаллам; украсил лежащие около Пекина места многими преизрядными замками, богатыми зверинцами и садами, в которых сам обыкновенно пребывал чрез все приятное в году время. Не упустил такожде ничего того, что бы могло служить к приращению наук, в своей области, и защищал ученых людей при всяком случае. Для умножения Татар в Хине, велел, чтоб дети, которые будут родиться от отца Татарина, а от матери Хинки, или от отца Хинца, а от матери Татарки, воспитание такое имели, каково бывает у Татар, и ученыб были от своих родителей Татарскому языку; и чтоб сих детей признавать за прямых Татар, как и прочих, и за таких, каковым можно получить великие чины в Империи. Сие есть все то вкратце, что он учредил внутрь своей Империи. Но в рассуждении того, что было вне его Империи, то нетокмо, что покорил своей державе всех восточных Мунгаллов, а западных принудил прибегать под свое защищение, но еще с одной стороны старался и воспрепятствовать, чтобы безмерное умножение Российские силы на границах своих земель, не было вредительно Мунгаллам подданным его, что он и самым делом исполнил благополучно, положив границы между обеими Империями на твердом основании и полезном своим землям, чрез разрушение города Албассинска; а с другой стороны, сгонил всех Калмык со своих границ, и вшедши также в их земли, завладел так называемыми Хамилл и Турфан, которые служат ныне вместо защиты Хине с сей стороны. Наконец, он был по всему великой Принц, которой казалося, что представлял себе в образец Цесаря Августа во всех своих действиях; имел щастие еще и превзойти оного числом лет своего государствования, потому что умер в 1722 годе, государствовав 62 года лунных. Не можно отнять славы у отцов и Езуитов, Миссионариев в Хине, что они великое имели участие в славном государствовании сего Монарха, ибо оные были у него в таком почтении, что ничего не делал без их совета. Думают, что бы принял и закон Католической Римской явно, ежели бы некоторые государственные причины не помешали ему в том. Однако любил сей закон так нескрытно, что все дети главных Мандаринов в Империи, которые училися у Езуитов в Пекине, принуждены были по его указу ходить по всякое воскресение, и в празничные дни в их церкви, и слушать службу божию; а в большие праздники всегда посылал к ним придворных своих музыкантов, для играния во время мши. Впрочем сей монарх ничего не имел во внешнем своем виде, и во всех своих движениях тела, которое бы походило на его народ, разве только что по скулам, которые у него были весьма плоски и широки близь глаз, можно было признать, что он был Татарские породы. Имел он совершенное знание о Европейских державах, о Азии, также и о их интересах. Память у него была чрезвычайно твердая, а рассуждение ясности удивительные. Хотя как он ни показывал себя осторожна при своих подданных, однако умел благосклонно принимать иностранных. В самый первый случай, как господин Измайлов был трактован при Хинском дворе, сей Монарх уведомившись, что блаженные памяти Российский Император, обычай имел иногда сам подносить полный стакан питья тем особам, которых он хотел от прочих отменить, приказал приближиться к трону сему министру, и трем человекам главнейшим из его свиты, и поднес им также из своих рук каждому в золотой чаше некоторой род меда. Он имел 17 сынов, из которых трое присутствовали на аудиэнции господина Измайлова и казалося, что они все трое были пригожи, белы и стройны, и не имели никакова безобразия, каково видится на прочих Татарах. За несколько лет пред своею смертию, посадил он под крепкой караул двух своих больших сынов, по причине некоторого начинаемого от них возмущения, и в тож самое время отрешил их от наследства Империи; но третий его сын учинился по нем наследником, которой еще и при животе его имел команду над государственными армеями. Все думают обще, что отцы Езуиты много имели участия в сем учреждении. Когда новый Император, которому и доныне мы не знаем имени, стал владеть Империею, то тотчас освободил старших своих братьев, прибавил им годовых доходов, и показал многие другие знаки весьма добрые своей природы; время нам покажет, пройдет ли сия перемена без ссоры. Надобно здесь объявить, что покойной Хинской Император, которой называется Канг-Ги, титуловался Богды-Ханом. Восточные Мунгаллы, поселившиеся в Хине обще называются Манджюры от Хинцов, потому что они наложили себе сие имя незадолго пред нашествием в Хину для засвидетельствования любви, которую они имели к Манджюр-Хану отцу Чиндт-Гиеву, и сие очень в употреблении у всех Татар.
Я позабыл выше предложить, что У-Сангвеи, которой с горячестию гнался за бунтовщиками до самые так называемые провинции Юнан, уведомившись о том, что делалось в Пекине, возвратился в скорости назад, с великим намерением не потерпеть, чтоб иностранному Принцу быть в предосуждение себе на престоле, про которой он думал, что весьма сам заслужил. Но приближавшись к Пекину, увидел нового того Императора толь крепко утвердившегося, а новых его подданных толь мало склонных к перемене государя, что был принужден довольствоваться частию, которую ему Чундж-Ги пожаловал из общего их приобретения. По смерти Чундж-Гиевой и сына его Хунгш-Гиа, У-Сангвеи видя способной случай мстить за учиненную ему обиду, восприял оружие противу Татар, и уже едва не завладел всею полуденною Хиною, как умер, будучи в совершенной старости. Смерть его переменила вид в делах его стороны; а покойной Император Канг-Ги нашел опять мало помалу средство, привести все взбунтовавшиеся провинции к должности, и не позабыл умертвить двух сынов, и обще всех из фамилии У-Сангвеиовой к безопасности своего правления, приводя в причину великую жестокость Хинских законов за возмущение.
94. Закон в Чингис-Хане кажется весьма сомнителен: ибо ежели с одной стороны не возможно, чтоб подданные не были идолопоклонники, то с другой весьма известно, что сколько до него касается, то показал при многих случаях, что имел мнение в том гораздо высочайшее. Однако не можно ничего точного о сем объявить. Но кажется сходнее с правдою, что уподобляяся другим великим победителям, мало или ничего не имели закона. Отсюда то происходит оная равномерность, с каковою он рассуждал о всех законах, между которыми не полагал другие разности, как токмо сию, какову собственная польза принуждала его полагать. Подлинно, что он имел разум толь просвещенный, что мог видеть грубые заблуждении в законе, которой имели подданные его идолопоклонники; но больше в нем было высокомысленные гордости и склонности к телесным роскошам; для того не мог он дать места в своем сердце чистейшим мнениям о совершеннейшем божием существе, и о должностях твари: ибо не можно было согласиться в нем сим двум страстям, которые самодержавно царствовали в его душе. В заключение токмо сие предложить имею, что буде он имел ясное понятие о истинном божестве, то оное в нем не превзошло меру некоторого простого и обыкновенного познания.
95. Сие о городе Пекине стоящем под 40 градусом широты, о котором на сем месте есть слово. Имя Хан-Балик, значит государев город. Понеже в сем городе ныне пребывает Хинский Император; то можно надеяться, что оной есть самой большой город, и многолюднейший из всея Хинские Империи. Все что Европа, и весь Восток ни имеют преизрядного, привозится туда в великом множестве со всех сторон. Многие думают, что сей город превосходит ныне все прочие городы в свете богатством и числом обывателей; однако сие не мешало быть там толь великому порядку во время покойного Хинского Императора: ибо некто из отцов Езуитов, любимый сему Монарху, уверил некоторого моего приятеля, бывшего в Пекине 1720 года, что уже от трех лет никто смертию неказнен публично. Сие можно причесть некоторым способом великой жестокости, которую сей Принц употребил в первые лета своего государствования. После как покойной Император положил конец покорению Хинского народа под Татарское иго, велено всем Хинцам, которые прежде жили во внутренней части города Пекина, оттуда вытти, и жить во внешнем окружении города, так что в самом городе никто ныне больше не живет кроме Татар, и тех Хинцов, которые в действительной придворной обретаются службе. Римляне имеют ныне три публичные церкви в сем городе, а Россияне токмо одну Греческого закона. Можно видеть пространное описание города Пекина dans les Voiages de Nieuhoff, & du S. le Comte, то есть в путешествиях Ниогофовых, и отца Леконта.
96. В городе Нанкине живали прежде сего Хинские Императоры. Стоит он под 32 градусом широты за 6 ли от полуденного берега великие реки Кианг. Сей город был в старину необъятно велик; но ныне, как уже Императоры переселились в Пекине, город Нанкин много потерял первого своего великолепия; однако сказывают, что он еще и ныне имеет больше 12 миль немецких в окружности, и несколько милионов жителей. Ни что не может быть лучше великих улиц сего города, для того что они все сделаны по перспективе, и вымощены великими четвероугольными синими камнями; имеют оные везде великую ширину, и украшены на многих местах богатыми триумфальными воротами из белого мармора. На каждых сто саженях построены в них ворота, которые запираются ночью для воров; дворы, которые в сих улицах поставлены по обеим сторонам, весьма приятного между собою подобия, хотя и нет в них больше одного жилья. Город Нанкин четвероугольную имеет фигуру, как почитай и все Хинские городы, даром что чрез сие оной несколько отдался от реки Кианг. Сделаны во многих местах каналы, посредством которых моглиб суда ходить в город. Вицерой Хинских полуденных провинций живет в сем городе ныне, и содержится в нем издавна хорошей хорошей корпус Татар, чтоб быть им всегда готовым, ежели бы в сих местах какое замешательство стало подыматься. В сем то городе стоит славная оная фарфоровая башня, о которой можно видеть пространные описания в Хинских путешествиях.
97. Писатели весьма между собою различествуют в способе, каковым Пекин достался в руки Чингис-Хану. Наш Автор говорит, что сие учинилось без всякого сопротивления; но другие Восточные писатели свидетельствуют, что сие сделалось после жестокие осады, и после того, как осажденные вытерпели безмерной голод, когда сила Чингис-Ханова взяла город. Монах Карпин, которой был послан в 1246 годе от Папы Инокентия IV в великую Татарию объявляет, что то осаждающие, которые страшной имели голод, и что они были принуждены десятого между собою есть, дабы можно им было продержаться до того времени, как к ним припасы привезены будут, и что наконец взяли они город посредством подземные дороги, которую они провели из своих шанцов в средину города, и по которой вшедши ночью в город, без всякого труда взяли оной. Смотри о том историю о Чингис-Хане господина Пети Дела Кроа. Можно причесть взятье города Пекина к лету 607 Гегиры, что сходится с летом 1210 Эры Христианские. От сего можно видеть, что Морери, и те писатели, которым он последовал, весьма обманулись, что будто Татары Ниуше, или Северные, учинили первое нашествие на Хину в 1206 годе, и что они были оттуда выгнаны от Татар Самаркантских, или Западных в 1278 годе, которые опять завладели всею оною землею. Ибо то было точно около 1206 года когда Чингис-Хан в первой раз напал на Хину; а в 1210 годе взял он Пекин, и завладел всею северною Хиною. Но около 1268 года внук его Каплаи-Хан завоевал всю Хину, в которой его потомки государствовали по нем почти чрез целой век. Смот. о сем выше в описании о Мунгаллах.
98. Сей город долженствовало стоять негде в Тангутском государстве около Индийских границ но мы не знаем ныне никакова города таким именем называемого в тех местах. Сие мне подает причину думать, что может быть переменено имя сего города от того времени, как Калмыки начали владеть сим государством.
99. Сия река имеет свой источник в горах которые идучи чрез так называемые степи Гоби, около 43 градуса ширины. Течет она с Норд-Норд-Веста в Зюйд-Зюйд-Ост, и впала в большую реку Гоанг при границах Тибета, около 39 градуса ширины. Ныне западные Мунгаллы живут на берегах сей реки. Есть и два небольшие Хана из сего народа, которые обыкновенно пребывают, около ее берегов; они оба под защищением Хины.
100. Туматы, которые произошли от Виратов, жили тогда между реками Селенгою и Аргуном в Норде от поколения Куннахмаров, и распространялись до Туркакских границ. Река Аргун имеет свей источник в Мунгальской земле около 45 градуса широты, а 127 долготы, из некоторого озера, которое Мунгалы называют Аргуне-Далаи: течение ее почти на Ост-Норд-Ост; а перетекши больше ста миль, совокупляется c рекою Амуром около 51 градуса широты, а 135 долготы. Город Аргунской стоит на Северном берегу сей реки под 50 градусом широты. Сей наидальнейший есть город на границах восточных Мунгалов, которым ныне Россиане владеют, и для того всегда в нем содержится доброй гарнизон со всем тем, что надобно иметь в пограничном городе. Оный очень многолюден, а около его лежащие места весьма плодоносны. Отправляется в нем великое купечество с пограничными Мунгалами, чего ради много туда людей из Сибири приежжает. В нескольком расстоянии от сего города, некоторая небольшая река, которую Россиане называют Серебренка, идучи с Норд-Веста впала в Аргун; около сей то малые речки найдена серебреная руда, где Россиане начали работать уже тому с 10 или с 12 лет; но поныне много там по правде выходит железа, а серебра весьма мало. Река Аргун имеет свое течение в реку Амур, и как сия великая река весьма мало ведома поныне, то я некоторое краткое учиню на сем месте о ней описание. В горах, которые идут между реками Селенгою и Аргуном, около 50 градуса ширины, две реки имеют свои источники, из которых наиближайшая к Селенге называется Ингода, а другая Онон. Сии обе реки идучи чрез долгое время разно с Зюйд-Зюйд-Веста на Норд-Норд-Ост, потом сходятся вместо около 52 градуса 30 минут широты, и называются тогда об одним именем Шилка. Сия река текучи оттуда на Ост-Зюйд-Ост принимает в себя, около 135 градуса долготы, реку Аргун, и переменивши себе опять имя, называется Амур, которое она имеет до самого своего устья, которым впала в Камчатской Залив около 44 градуса широты, и 152 градуса долготы. От самого того места, где сия река называется Шилка, до самого устья, течение ее почти все на Ост-Зюйд-Ост. Река Амур имеет с 400 миль долготы щитая от ее источников; и как многие знатные реки впали со всех сторон в великую сию реку, то она неменьше шести миль имеет в ширине близ устья. Берега ее очень высоки, и по обеим сторонам украшены великим порядком гор, которой в иных местах перерывается долинами отменного плодородия. Вода ее очень бела, свежа и изобильна всяким родом преизрядных рыб; везде она весьма глубока, а под Нерчинским, где река Нерча в нее впала с Норд-Норд-Оста, толь уже она широка коль Рен широк под так называемым городом Арнгейм в Гелдернской земле. Сия река ныне есть границею между Мунгаллами подданными Хине, и восточною частию Сибири, которою Россияне владеют. По силе последнего трактата между обеими Империями, оба береги сей реки от самых ее источников, до самого того места, где она называется Амуром, осталися за Россиянами; а река Аргун определяет границы на полуденном берегу, так как и река Горбица определяет оные на северном берегу. Но от реки Аргуна, до устья реки Амура весь полуденной берег великие сей реки остался за Мунгалами подданными Хине; а в рассуждении Северного берега соглашенось, чтоб Россианам на нем не строить городов на Восток от реки Горбицы. Правда, что прежде сего построен был от Россиан один город, которой мог в себе содержать 500 дворов, именем Албасинской на полуденном берегу реки Амура в самом том месте, где река Албасень в нее впала с Вест-Зюйд-Веста; но Мунгалы видя с завистию, что Россияне мало помалу захватывают берега сей реки, осадили оной в 1715 годе с помощию Хинцов. И понеже тогда Россия много имела упражнения в войне против Шведов, чтоб ей надлежащее о том возыметь старание в толь отдаленной земле; то наконец, взяли они тот город после двулетной осады, и разломали оной до подошвы по указу покойного Хинского Императора. Потом с обеих сторон согласились, чтоб ни Россиянам ни Мунгалам не строить впредь городов на Полуденном берегу реки Амура между реками Аргуном и Албасенью, и чтоб сей части остаться в таком состоянии, в каком она ныне находится, то есть: общею границею между обеими Империями. Земля лежащая около того места, где прежде был город Албасинской, так плодоносна, что однолетнее собрание плодов довольно было на пропитание жителям чрез три года. Сказывают, что 1721 года росло там жито само собою, которое было посеяно в 1716 годе в последние от Россиан. И так один токмо есть Нерчинск, которой ныне Россиане имеют около реки Амура. Сей город стоит на берегу реки Нерчи за 500 сажен от ее устья в Амур, около 52 градуса 10 минут широты, и 128 градуса долготы. Оной гораздо велик, и многолюден имеет в себе крепкой гарнизон, и довольно пушек, чтоб в состоянии быть защищаться во время осады, которые не надлежит и бояться в рассуждении великого числа рек, и пространных степей, которые Мунгалам и Хинцам надлежит перейти, прежде нежели они могут к тому подойти. Лежащие около сего города места очень гористы; однако весьма плодоносны. Сии горы, которые идут от озера Баикала по обоим берегам реки Амура, на Северном ее берегу много имеют медные и серебреные руды, но поныне еще невозможно было там работать. В местах около реки Амура много находится зверей; но оны, которые ловятся к Зюйду от сей реки, весьма хуже тех кои попадаются к Норду от тояж реки. От самого того времени, как Восточные Мунгалы стали владеть Хиною, жители провинции называемые Кореи, приежжают рекою Амуром, едучи в верьх по рекам Сонгоро и Шингал, с купечеством к Мунгалам; а ныне ездят они и в город Наун, которой Мунгалы и Хинцы построили уже тому несколько лет на реке Наунда под 46 градусом долготы.
101. Я уже объявил, что многоженство в употреблении у всех Татар, так Магометанцов, как язычников. В сем Татары язычники следуют просто естественному разуму, которой им сказывает, что муж и жена сделаны для умножения рода человеческого, и потому кажется, что можно иметь больше детей со многими женами, нежели токмо с одною. Но Татары Магометанцы принуждены некоторым способом, к многоженству своим законом, которой поставляет наиглавнейшую должность человека в рождении детей, к прославлению Творца; от него всеконечно следует, что чем больше может человек родить детей, тем больше исправляет ту должность, для которые сотворен, что прямо ведет ко многоженству. Однако кажется, что сии причины, которым бы наибольше надлежало побуждать ко многоженству обыкновено в том наименьшее имеют участие; безмерная роскошь и телесные страсти токмо утвердили сие употребление у многих восточных народов. Татары идолопоклонники находят сие преимущество в многоженстве, вместо того, что повсюду на Востоке содержание жен наиглавнейшею бывает причиною ко множеству домовых росходов, тем что держатся взаперти, и никогда не имеют случая ни в наименьших вещах упражняться, а у них великую подают помощь, и очень мало на содержание идет расходов: ибо молодые служат к рождению детей, а старые к правлению дому, и к присмотру за скотиною; словом ко всему тому, чем можно содержать фомилию, так что муж никакого не имеет другова дела кроме того, что думать, как бы ему наилучшим образом веселить себя.
102. Свойство непрепятствует сочетаниям брачным у Татар идолопреклонников, ибо они не имеют другого предводителя во всех своих делах, кроме одного естества; но что я на ином месте объявил, что они не совокупляются с родными своими матерями, то думаю, что сие бывает наипаче от того, что они уже тогда находятся в старости, когда их дети думают жениться, а не от запрещения каким законом, или противным тому употреблением. Причину мне подало к сему мнению сие, что то не чрезвычайно у Калмык и Мунгаллцов, чтоб отцу взять за себя родную свою дочь, буде она ему покажется, хотя сие и не всегда случается; следовательно я не вижу ничего, что бы могло препятствовать, сыну женится на своей матери, кроме ее старости. Сие за велико почитается у всех Татар, которые так ищут молодости в своих женах, что когда оные приближаются к сороку лет, то уже больше не спят с ними, держат только за хозяек, кормят для того только, чтоб они в доме порядок вели, и чтоб служили молодым женам, которые возмутся на их места.
103. Чрез землю Алмак, Автор наш разумеет полуденную Хину, которая содержит все провинции пространные сей Империи, лежащие к Зюйду от великие реки Кианг, и которыми завладели Могуллы уже после смерти Чингис-Хановой. Другие писатели называют сию часть Хины, Манчи.