Родерик Рендон (Смоллет)/ДО

Родерик Рендон
авторъ Тобайас Смоллет, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Adventures of Roderick Random, опубл.: 1748. — Источникъ: az.lib.ru • Приложеніе къ журналу «Библіотека для Чтенія» № 2, 1860.

РОДЕРИКЪ РЕНДОНЪ

РОМАНЪ
Тобіаса Смолетта Переводъ съ англійскаго. САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1860. Приложеніе къ журналу «Библіотека для Чтенія» № 2, 1860

I.

Родился я на сѣверѣ соединеннаго королевства, въ домѣ дѣда, — джентльмена, пользующагося значительнымъ доходомъ и вліяніемъ. Онъ уже нѣсколько разъ находился на службѣ отечеству; и отличался на судейскомъ поприщѣ, особенно въ дѣлѣ преслѣдованія нищихъ, къ которымъ питалъ особенное отвращеніе.

Отецъ мой (младшій сынъ его), влюбившись въ бѣдную родственницу, жившую у дѣда въ качествѣ домоправительницы, женился на ней тайно. Первымъ плодомъ брака былъ я. Ко время ея беременности она до того была встревожена однимъ сновидѣніемъ, что отецъ мой, по неотступнымъ просьбамъ ея, призвалъ знахаря, требуя, чтобы тотъ, за извѣстную сумму, истолковалъ этотъ сонъ въ хорошую сторону.

Приснилось же моей матери, что она разрѣшилась отъ бремени мячомъ, и чортъ (къ ея удивленію исполнявшій при ней обязанность повивальной бабки) такъ поддалъ этотъ мячъ лаптой, что онъ исчезъ изъ виду. Эта потеря очень огорчила родильницу, какъ вдругъ мячъ, воротясь съ той же скоростію, съ какою скрылся, ушелъ у ногъ ея въ землю, откуда вслѣдъ за тѣмъ выросло цвѣтущее дерево. Запахъ цвѣтовъ разбудилъ матушку.

Знахарь, выслушавъ такой разсказъ и подумавъ немного, сталъ увѣрять моихъ родителей, что ихъ первенецъ будетъ великимъ путешественникомъ, что ему предстоитъ много опасностей и затрудненій, но что онъ, наконецъ, вернется въ отечество счастливымъ и окруженнымъ всеобщимъ уваженіемъ. Но сколько въ этомъ предсказаніи было правды — окажется въ послѣдствіи. Не задолго до этого кто-то изъ домашнихъ доброжелателей сообщилъ дѣду о связи моего отца съ домоправительницею. Встревоженный дѣдъ объявилъ моему отцу, что ему пора жениться и что онъ нашелъ уже для него невѣсту. Отецъ, увидя, что скрываться невозможно, откровенно объявилъ дѣду о своемъ поступкѣ, говоря, что ежели онъ не спрашивалъ родительскаго согласія, то единственно потому, что увѣренъ былъ въ отказѣ и зналъ, что были бы приняты мѣры, чтобы воспрепятствовать удовлетворенію его страсти. Что же касается до его жены, то ничего нельзя было сказать противъ ея красоты, добродѣтели и ума; объ состояніи же ея онъ не заботился.

Старикъ, привыкшій удерживать порывы страстей, довольно спокойно спросилъ сына, какими средствами онъ будетъ содержать себя и жену? Отецъ мой отвѣчалъ, что пока при немъ останется любовь родителя, которую онъ съ женою будутъ стараться всѣми средствами оправдать, то они ни въ чемъ не будутъ нуждаться; и что онъ увѣренъ, что содержаніе, которое онъ ему дастъ, будетъ сообразно достоинству ихъ фамиліи, а равно части братьевъ и сестеръ, женатыхъ съ отцовскаго разрѣшенія.

— Братья твои и сестры, — сказалъ дѣдъ, — не думали, что унизятъ себя, испросивъ мое согласіе на бракъ; да, я думаю, и ты бы не преступилъ этого долга, ежели бы у тебя не было особенныхъ денегъ въ запасѣ. Предоставляю тебѣ пользоваться этими деньгами и объявляю мое желаніе, чтобы ты въ эту ночь выѣхалъ изъ моего дома. Вы теперь самостоятельный человѣкъ, джентльменъ, — съ чѣмъ я и поздравляю васъ, и имѣю честь откланяться. — Съ этими словами онъ вышелъ, оставивъ отца въ затруднительномъ положеніи. Медлить, однако, было нечего. Зная нравъ дѣда, который никогда не измѣнялъ разъ принятыхъ намѣреніи, отецъ мой уѣхалъ и поселился съ женою на фермѣ, содержимой старымъ слугою его матери. Тутъ они прожили, въ положеніи не совсѣмъ соотвѣтствующемъ ихъ желаніямъ. Но мой отецъ рѣшился скорѣе все вытерпѣть, чѣмъ обратиться съ просьбою о помощи къ непреклонному и суровому отцу. Но мать моя, предвидя угрожавшія ей при родахъ затрудненія, такъ какъ беременность ея уже приближалась къ концу, не говоря ничего мужу, отправилась скрытно въ домъ дѣда. Она надѣялась слезами и мольбами примирить его съ сыномъ.

Обманувъ слугъ, она, подъ видомъ несчастной женщины, пришедшей жаловаться къ судьѣ на супружескія непріятности, была допущена къ дѣду. Тутъ она упала къ его ногамъ, стала просить прощенія, умоляла сжалиться надъ нею и невиннымъ младенцемъ, котораго она готовилась произвести на свѣтъ.

Дѣдъ выразилъ сожалѣніе, что проступокъ сына поставилъ его въ необходимость дать клятву не помогать имъ. Онъ прибавилъ, что уже сообщилъ ея мужу свой образъ мыслей, и что его удивляетъ то безстыдство, съ которымъ они безпокоятъ его.

Сказавъ это, онъ удалился.

Горесть такъ подѣйствовала на мою мать, что она тутъ же почувствовала припадокъ. болей. И еслибы надъ нею не сжалилась старая служанка, рисковавшая навлечь на себя гнѣвъ своего господина, то мать моя и невинный ребенокъ погибли бы жертвою суровости и безчеловѣчія дѣда.

Благодаря усердію служанки, мать мою отнесли на чердакъ, гдѣ она тотчасъ же произвела на свѣтъ мальчика, разсказывающаго теперь о своемъ несчастномъ рожденіи.

Получивъ извѣстіе о родахъ, отецъ мой бросился въ объятія нѣжно любимой жены. Но, обнимая дитя, не могъ не плакать, видя дорогое существо лежащимъ на соломѣ, въ сырой и холодной комнатѣ.

Дѣдъ, узнавъ объ этомъ происшествіи на третій день поелѣ родовъ, приказалъ матери выбраться изъ дому, и выгналъ служанку, спасшую ей жизнь. Этотъ поступокъ привелъ отца моего въ такое поступленіе, что онъ на колѣняхъ далъ клятву никогда не простить своему отцу такого варварскаго поступка.

Всѣ эти обстоятельства ввергли мать мою въ изнурительную болѣзнь, которая скоро прекратила ея существованіе. Отецъ, любившій ее страстно, въ продолженіи шести недѣль былъ какъ сумасшедшій. Во время его болѣзни, мальчика отнесли къ дѣду. Онъ, выслушавъ трогательный разсказъ о смерти невѣстки и о жалкомъ состояніи своего сына, не только раскаялся, но велѣлъ отдать ребенка кормилицѣ, а сына перевести къ себѣ въ домъ. Тамъ отецъ мой пришелъ въ себя. Раскаялся ли дѣдъ въ жестокости къ сыну, или (что вѣроятнѣе) онъ боялся, чтобы не пострадала его репутація, но онъ выразилъ сожалѣніе о своемъ прежнемъ поведеніи. — Между тѣмъ бѣшеный бредъ отца перешелъ въ меланхолію, а скоро онъ и самъ исчезъ изъ дому. — Всѣ поиски были тщетны и что утвердило всѣхъ въ мысли, что отецъ мой съ отчаянія лишилъ себя жизни. Какимъ же образомъ я узналъ подробности моего рожденія, увидимъ дальше.

II.

Многіе изъ нашихъ знакомыхъ приписывали вліянію моихъ дядей несчастную участь моего отца. Подозрѣніе это было тѣмъ болѣе правдоподобно, что со смертію его они надѣялись наслѣдовать слѣдовавшую ему часть отцовскаго имѣнія; кромѣ того, оно потверждалось еще ихъ постояннымъ отказомъ помочь ему въ его несчастіяхъ. Они всѣми силами старались вооружать старика и поддерживали его рѣшимость оставить сына въ нуждѣ и горѣ.

Но здравомыслящіе люди считали эту мысль химерою — говоря, что ежели мои родственники дѣйствительно были такими злодѣями, то вѣроятно и меня постигла бы такая же участь.

Между тѣмъ я росъ, и такъ какъ былъ чрезвычайно похожъ на отца, то всѣ слуги любили меня, и каждый изъ нихъ старался помогать мнѣ по мѣрѣ силъ: но ихъ привязанность худо защищала меня отъ непріязни моихъ двоюродныхъ братьевъ и сестеръ, ненависть которыхъ возрастала съ каждымъ годомъ,

Вскорѣ я былъ отправленъ въ ближайшую деревенскую школу. Дѣдъ былъ съ незапамятныхъ временъ диктаторомъ околотка и не считалъ нужнымъ платитъ за меня; а въ слѣдствіе этого учитель хотя и училъ меня даромъ, но весьма мало заботился о моихъ успѣхахъ. Дѣдъ же, но только не снабжалъ меня книгами и другими принадлежностями школьника, но даже не шилъ мнѣ платья, и я ходилъ одѣтый не лучше нищаго.

Не смотря на это, я скоро выучился латинскому языку, и какъ только выучился порядочно писать, то началъ заваливать дѣда письмами, и до того надоѣлъ ему, что онъ послалъ за учителемъ, сдѣлалъ, ему выговоръ за мои успѣхи, говоря, что онъ будетъ виноватъ, ежели когда-нибудь меня повѣсятъ за фальшивую подпись.

Учитель, страшившійся навлечь на себя гнѣвъ своего патрона, обѣщалъ положить конецъ моимъ успѣхамъ. Не находя лучшаго способа уничтожить пріобрѣтенныя уже мною познанія, онъ, подъ предлогомъ, что я писалъ дерзкія письма, положилъ мои пальцы въ отверстія, сдѣланныя въ доскѣ, и привязалъ ее плотно къ рукѣ моей. Но отъ этого стѣсненія освободила меня ссора съ одними товарищемъ, который вздумалъ упрекнуть меня моимъ нищенскимъ положеніемъ. Взбѣшенный, я однимъ ударомъ моей машины раскроилъ ему голову, къ величайшему страху моихъ товарищей.

Вѣкъ не забуду страшнаго наказанія, послѣдовавшаго за этимъ поступкомъ. Презрѣніе, внушаемое моею наружностью, постоянный недостатокъ въ необходимомъ, моя заносчивость и щекотливость такъ часто вводили меня въ затрудненія, что я очерствѣлъ въ несчастіяхъ и дошелъ до величайшей дерзости въ поступкахъ. Часто меня сѣкли жестоко и совершенно невинно, на томъ только основаніи, что всякая шалость въ околоткѣ приписывалась мнѣ, какъ величайшему негодяю.

Меня обвиняли часто: въ обкрадываніи огородовъ, къ которымъ я и не подходилъ, въ избіеніи кошекъ, которыхъ я не трогалъ, въ покражѣ пряниковъ, къ которымъ и не касался, въ оскорбленіи старухъ, которыхъ и не видѣлъ. Однажды меня высѣкли за то, что я едва не утонулъ, переѣзжая черезъ рѣку въ лодкѣ. Другой разъ, — за то, что меня сшибла съ ногъ бѣшеная лошадь. Третій разъ за то, что меня укусила собака.

Подобное обращеніе не только не забило меня, но еще болѣе усилило негодованіе на учителя; и чѣмъ болѣе расширялся кругъ моихъ познаній, тѣмъ яснѣе представлялись мнѣ его несправедливость и варварство. Благодаря не совсѣмъ дюжиннымъ способностямъ и совѣтамъ школьнаго дядьки, служившаго прежде отцу во время его вояжей, я изучалъ съ успѣхомъ классиковъ, научился писать и ариѳметикѣ. Въ двѣнадцать лѣтъ я считался уже лучшимъ ученикомъ въ школѣ. Это обстоятельство, вмѣстѣ съ смѣлостію и крѣпостію моего сложенія, пріобрѣло мнѣ такое вліяніе надъ товарищами, что я вступилъ въ заговоръ противъ учителя и въ скоромъ времени надѣялся отмстить ему. Но мнѣ хотѣлось знать, въ какой мѣрѣ я могъ надѣяться на тридцать моихъ соучастниковъ. Съ этою цѣлію я предложилъ имъ напасть на партію мальчиковъ — ремесленниковъ, произвольно занявшихъ для игры участокъ, отведенный намъ для рекреацій. Но это предпріятіе разочаровало меня: всѣ мои приверженцы были разсѣяны въ немъ; одному изъ нихъ даже переломили ногу палкою, брошенною вслѣдъ бѣглецамъ.

Однако это пораженіе не обезкуражило насъ. Только нападенія на непріязненную партію мы уже дѣлали издалека каменьями, отъ которыхъ доставалось и мнѣ, какъ о томъ свидѣтельствуютъ оставшіеся на мнѣ рубцы. Непріятели же наши, наскучивъ постоянными нападеніями, а слѣдовательно частыми тревогами, оставили наконецъ поле въ нашемъ владѣніи.

Нѣтъ возможности исчислить всѣ подвиги, совершенные нашею конфедераціею, сдѣлавшеюся предметомъ ужаса всей деревни, и распространившею кругъ своихъ дѣйствій до того, что ежели одна партія жителей желала застращать другую, то склоняла на свою сторону Родерика Рендома (такъ звали меня). Между тѣмъ всякій праздникъ я старался пробраться къ дѣду, но это рѣдко удавалось мнѣ, онъ постоянно держался въ блокадѣ многочисленною толпою внучатъ, которыхъ соединяла въ одно ненависть ко мнѣ. Наслѣдникъ дѣда, молодой человѣкъ лѣтъ восемнадцати, проводилъ все время на охотѣ. При немъ постоянно былъ наставникъ, исправлявшій вмѣстѣ съ тѣмъ должность приходскаго дьячка. Этотъ молодой Актеонъ, наслѣдовавшій отъ дѣда ненависть ко всему несчастному, при встрѣчѣ со мною, бросался и гонялся за мною изъ хижины въ хижину, гдѣ я искалъ отъ него убѣжища. Къ этому христіанскому занятію подстрекалъ его наставникъ, стараясь, безъ сомнѣнія, прислужиться восходящему свѣтилу. Онъ очень хорошо видѣлъ, что старику дѣду немного оставалось жить. Ему было уже около 80 лѣтъ. Поведѣніе этого негодяя довело меня до такого изступленія, что однажды, будучи осажденъ его собаками въ моемъ убѣжищѣ (домѣ фермера) я, брошеннымъ мѣтко камнемъ, выбилъ ему четыре зуба и тѣмъ лишилъ его возможности исполнять обязанность приходскаго дьячка.

III.

Въ это время воротился въ отечество братъ моей матери, служившій лейтенантомъ на линейномъ кораблѣ. Увидѣвъ мое бѣдственное положеніе, онъ не только снабдилъ меня всѣмъ необходимымъ, но рѣшился не уѣзжать, не уговоривъ дѣда обезпечить меня. Но образованіе, полученное имъ на кораблѣ, дѣлало его совершенно неспособнымъ къ подобному подвигу, тѣмъ болѣе, что онъ не имѣлъ никакого понятія о характерѣ дѣда, да и вообще мало былъ знакомъ съ образомъ жизни нашего общества.

Наружность его также мало располагала въ его пользу: сложенъ онъ былъ геркулесовски, съ бычачьею шеею и оглоблеобразными ногами. Одежда его состояла изъ солдатскаго сюртука, перешитаго корабельнымъ портнымъ, красныхъ брюкъ, выпачканныхъ смолою, сѣрыхъ чулковъ и башмаковъ, три четверти которыхъ закрывали серебряныя пряжки. Обшитая галуномъ шляпа его была такого устройства, что дно ея возвышалось на полтора вершка надъ полями. На шеѣ мотался шелковый платокъ, а на почернѣвшей галунной портупеѣ, висѣла сабля съ мѣднымъ эфесомъ. Въ рукахъ онъ носилъ дубовую палку. Въ такомъ нарядѣ отправились мы къ дому дѣда. Тутъ насъ встрѣтили сабаки моего кузена, Джовлеръ и Цезарь. Зная ихъ ненависть ко мнѣ, я было пустился бѣжать, но дядя, ухвативъ меня одной рукою, нанесъ палкою такой ловкій ударъ Цезарю, что тотъ палъ мертвый къ нашимъ ногамъ. Потомъ, почувствовавъ нападеніе Джовлера сзаду, дядя обнажилъ саблю и однимъ взмахомъ отрубилъ ему голову. Такимъ образомъ, когда мой кузенъ и вся дворня, вооруженные дубьемъ и дрекольемъ, прибѣжали на помощь собакамъ, то увидѣли сраженіе оконченнымъ.

Взбѣшенный кузенъ, ругаясь и бранясь, приказывалъ дворнѣ напасть на убійцу, но мой неустрашимый дядя, выступивъ впередъ, (при чемъ всѣ его противники заблагоразсудили убраться), началъ пероговоры:

— Послушай, братецъ, — сказалъ онъ, — твои собаки первыя напали на меня, и если я ихъ убилъ то потому, что защищался. Совѣтую же тебѣ быть учтивымъ и не останавливать меня.

Кузенъ мой, недослышалъ ли онъ мирныхъ предложеній дяди или потеря собакъ довела его до сумашествія, только онъ схватилъ молотильный цѣпъ и бросился на дядю. Ахъ ты каналья! — закричалъ дядя, — подойди только, и конецъ тебѣ.

Это восклицаніе, сопровождавшееся знаменательнымъ взмахомъ сабли, охладило гнѣвъ молодчика; тѣмъ болѣе что, оглянувшись, онъ увидѣлъ, что его помощники убрались въ домъ, и заперевъ за собою ворота, предоставили ему самому оканчивать споръ.

Начались переговоры.

— Кто ты такой? — спросилъ мой кузенъ, — какого чорта тебѣ нужно? вѣроятно какой-нибудь бродяга матросъ, сбѣжавшій съ корабля и занимающійся разбоемъ. Но ты у меня не вырвешься, я доведу тебя до висилицы; ты кровью заплатишь мнѣ за смерть собакъ, — чтобы спасти цѣлое поколѣніе такихъ оборвышей отъ висилицы, я бы не пожертвовалъ одною собакою!

— Молчать, молокососъ! молчать! — закричалъ дядя, — молчать! или я тебѣ вздую спину и утру тебя дубовымъ полотенцемъ.

Съ этими словами онъ вложилъ въ ножны саблю и схватилъ палку. Въ это время одна изъ моихъ кузинъ, услыхавъ крикъ на дворѣ и отворивъ окно, спросила, что это все значитъ?

— Ничего особеннаго, — отвѣчалъ дядя, — ничего особеннаго, мнѣ надо видѣть стараго джентльмена; а эта выскочка какъ кажется, хочетъ остановить меня, — вотъ и все. Черезъ нѣсколько минутъ насъ впустили и мы прошли въ комнату дѣда. Тутъ дядя отвѣсилъ нѣсколько морскихъ поклоновъ и началъ говорить. — Вашъ слуга, вашъ покорный слуга, сэръ! Что хорошаго, дѣдушка, что хорошаго? Я думаю ты не узнаешь меня, — вѣроятно нѣтъ? Меня зовутъ Томъ Бовлингъ. А этотъ мальчикъ мой племянникъ, какъ видишь, Родрикъ Рендомъ, твоя кровь и плоть, старикъ. Не отставать, щенокъ, прибавилъ дядя, и съ этимъ словомъ онъ вытащилъ меня впередъ.

Дѣдъ (страдая подагрою) принялъ свояка, съ ему свойственною холодною учтивостію; увѣрялъ, что радъ его видѣть и просилъ садиться.

— Спасибо, спасибо, сэръ, — отвѣчалъ дядя, — я и постою. Мнѣ отъ тебя ничего не надо; но если у тебя осталось хоть сколько нибудь совѣсти, то сдѣлай что нибудь въ пользу этого мальчика. До сихъ поръ съ нимъ обходились не по христіански. Что я говорю по христіански! — Да и Мавры на столько человѣколюбивы, что не бросаютъ своихъ дѣтей. Мнѣ бы хотѣлось знать, отчего сынъ моей сестры заброшенъ, а эта выскочка (онъ указалъ на вошедшаго съ нами кузена) взлелѣяна. Развѣ онъ не такой же внукъ тебѣ? Онъ же гораздо красивѣе и лучше сложенъ, чѣмъ эта пустая голова. Подумай, старикъ, что тебѣ скоро придется дать отчетъ въ твоихъ дѣлахъ на землѣ; подумай о несчастномъ отцѣ его котораго ты уморилъ, — и, по крайней мѣрѣ, отдай мальчику отцовскую часть наслѣдства.

Дѣдъ хладнокровно выслушалъ эту рѣчь и сталъ выговаривать дядѣ за его неучтивые упреки. Потомъ началъ объяснять ему, что онъ заботился о мальчикѣ, держалъ его восемь лѣтъ въ училищѣ, гдѣ однако онъ заслужилъ репутацію лѣнтяя, съ порочнымъ направленіемъ. Но все-таки, — продолжалъ дѣдъ, — я еще испытаю, къ чему годится этотъ мальчуганъ и отдамъ его въ ученіе какому нибудь ремеслу: конечно, въ такомъ только случаѣ, ежели онъ исправится и будетъ вести себя прилично. Честный морякъ, кипя негодованіемъ, отвѣчалъ дѣду, что хотя онъ и держалъ меня въ школѣ, но такъ какъ на меня не было истрачено тамъ ни одного шиллинга, то было бы мудрено, еслибъ я оказалъ блестящіе успѣхи.

— Но тотъ, — прибавилъ дядя, кто скажетъ что этотъ мальчикъ лѣнтяй — тотъ негодяй и лгунъ, по крайней мѣрѣ, я слышалъ отъ всего околотка, что Рори былъ лучшимъ ученикомъ въ школѣ. Худыхъ же наклонностей за Рори также не имѣется; только твоимъ невниманіемъ, старый джентльменъ, онъ оставленъ, какъ разбитый корабль, на произволъ моря и вѣтра. Благодарю тебя, старина, за намѣреніе отдать этого мальчугана въ ученье ремеслу. Ты бы сдѣлалъ его портнымъ — а! не такъ ли? А по моему, лучше повѣсь его. Пойдемъ Рори, — я вижу откуда дуетъ вѣтеръ, — собирайся, пока у меня будетъ шиллингъ, ты не будешь нуждаться. А ты, старый джентльменъ, хотя уже собираешься отправиться въ дальній вояжъ на тотъ свѣтъ, но, по моему мнѣнію, ты плохо запасся на дорогу.

Этимъ окончилось наше посѣщеніе; мы воротились въ деревню и дядя всю дорогу ворчалъ и проклиналъ.

IV.

Спустя нѣсколько недѣль послѣ нашего визита, насъ извѣстили, что старый судья, послѣ трехъ-дневнаго припадка меланхоліи, послалъ за нотаріусомъ, желая написать завѣщаніе. Болѣзнь его перешла изъ ноги на желудокъ. Видя близкій конецъ, онъ пожелалъ видѣть всѣхъ своихъ потомковъ, безъ исключенія. Повинуясь приглашенію, дядя опять взялъ меня съ собою, чтобы дѣдъ благословилъ меня передъ смертію. Всю дорогу дядя ворчалъ про себя: ага, наконецъ-то старый подается, — вотъ увидишь, увидишь какія будутъ послѣдствія моихъ увѣщаній.

Войдя въ комнату, набитую биткомъ родственниками, мы подошли къ постели умирающаго. Онъ быль въ агоніи. Его поддерживали съ обоихъ сторонъ внучки. Онѣ плакали на вздрывъ, вытирали пѣну, бившую изо рта умирающаго, и лобызали холодныя уста, со всѣми признаками величайшаго горя.

Дядя подошелъ къ нему съ словами: «Какъ! такъ онъ еще живъ — каково тебѣ? — каково тебѣ, старина? Господь помилуй его грѣшную душу.» Тутъ умирающій обратилъ на насъ потухшій свой взоръ, а мистеръ Бовлингъ продолжалъ: «Вотъ Рори ожидаетъ твоего благословенія. Полно! не отчаивайся, ты былъ великій грѣшникъ, правда! — ну чтожъ? Развѣ на небесахъ нѣтъ праведнаго судьи? — Но онъ уже меня не слушаетъ. Да, да, онъ уже отходитъ. Я вижу что для него уже все кончено, его якорь заброшенъ.» Эта надгробная рѣчь до того скандализировала всѣхъ, особенно пастора, вообразившаго, что дядя мѣшается въ его дѣло, что насъ принудили выйти въ другую комнату. Здѣсь поднявшійся въ комнатѣ умирающаго плачъ извѣстилъ насъ, что дѣдъ испустилъ духъ. Мы возвратились туда. Заплаканный, съ опухшимъ лицомъ, наслѣдникъ дѣда спрашивалъ, дѣйствительно ли старикъ умеръ. «Умеръ ли (вскричалъ дядя, смотря на тѣло) да, да, ручаюсь тебѣ, что онъ мертвъ какъ селедка. Странное дѣло! такъ вотъ разгадка моему сну. Снилось мнѣ, что стою я на носу корабля и вижу стаю воронъ, облѣпившихъ мертвую акулу, плавающую подлѣ корабля: чортъ же, сидѣвшій въ видѣ синяго медвѣдя на реѣ — вдругъ бросился на мертвечину и утащилъ на дно.»

— Ахъ ты еретикъ! ахъ ты богохульникъ, — закричалъ пасторъ. Не думаешь ли ты, что чортъ завладѣлъ душею покойника?

Поднялся крикъ и всѣ принялись толкать дядю; но онъ пріосанился и поклялся, что не выдетъ изъ комнаты до тѣхъ поръ, пока не узнаетъ того, кто по закону будетъ имѣть право приказать ему отчаливать. Безъ разговоровъ! вскричалъ онъ; можетъ быть старикъ назначилъ своимъ наслѣдникомъ моего племянника: а если такъ, то тѣмъ лучше его грѣшной душѣ. Чортъ возьми! тогда ручаюсь вамъ, что я скоро очищу корабль.

Для предупрежденія дальнѣйшихъ безпорядковъ, одинъ изъ душеприкащиковъ увѣрилъ мистера Бовлинга, что всякая справедливость будетъ оказана его племяннику; что въ назначенный день послѣ похоронъ, въ присутствіи всѣхъ родственниковъ, будетъ прочтено завѣщаніе. А до того — всѣ ящики и кабинетъ дѣда будутъ опечатаны въ его присутствіи. Что и было совершено тотчасъ же, къ вящему удовольствію дяди. Всѣмъ родственникамъ розданъ былъ трауръ, а также и мнѣ: но дядя не позволилъ мнѣ его надѣвать, не увѣрившись еще въ томъ, что я имѣлъ основаніе чтить память дѣда.

Много было догадокъ на счетъ завѣщанія: такъ какъ состояніе дѣда состояло изъ помѣстья, приносящаго до 700 фун. стер. годоваго дохода и 6,000 или 7,000 фун. стер. капитала, то нѣкоторые полагали, что помѣстье (значительно имъ исправленное) достанется моему кузену, котораго дѣдъ называлъ своимъ наслѣдникомъ; а что деньги раздѣлятся по ровну между моими кузинами (числомъ пять) и мною. Мнѣніе другихъ было что, такъ какъ другія его дѣти уже пристроены, то, выдавъ фунтовъ по 200 моимъ кузинамъ, дѣдъ завѣщаетъ остальной капиталъ мнѣ, какъ бы въ вознагражденіе за звѣрскій его поступокъ съ моимъ отцомъ. Наконецъ насталъ торжественный часъ, и завѣщаніе вынуто въ присутствіи нетерпѣливо ожидающей толпы. Но врядъ ли бы могъ читатель вообразить себѣ удивленіе и разочарованіе всѣхъ, когда адвокатъ объявилъ, что единственнымъ наслѣдникомъ всему движимому и недвижимому имуществу назначенъ молодой мой кузенъ. Дядя мой, до того внимательно слушавшій и кусавшій набалдашникъ палки, выпучилъ глаза и такъ свиснулъ, что всѣ вздрогнули.

Старшая же и самая сварливая моя кузина, болѣе всѣхъ ухаживавшая за дѣдомъ, трепещущимъ голосомъ, съ лицомъ желтымъ какъ апельсинъ, спросила:

— Нѣтъ ли какого особаго дополненія къ завѣщанію и при отвѣтѣ, — нѣтъ! упала въ обморокъ.

Остальныя же, вѣроятно не такъ сильно надѣявшіяся, перенесли свои обманутыя ожиданія съ большимъ присутствіемъ духа, хотя не безъ признаковъ негодованія.

— Маршъ! Рори — оборачивай корабль, кажется надо направиться въ другую сторону.

V.

На возвратномъ пути дядя но сказалъ ни одного слова, и только громко насвистывалъ пѣсню: «за чѣмъ ссориться изъ-за богатства etc.» Лобъ его все время былъ сердито нахмуренъ. Наконецъ онъ зашагалъ до того скоро, что я значительно отсталъ; подождавъ меня, онъ подалъ мнѣ руку, закричавъ: — чортъ тебя возьми, не останавливаться же мнѣ для тебя, всякую минуту, лѣнтяй. И схвативъ за руку, тащилъ меня до тѣхъ поръ, пока доброта его и разсудокъ не побѣдили бѣшенства. Обратившись ко мнѣ съ ласкою, онъ сказалъ: — Ну, мальчуганъ, не печалься, — старая каналья въ аду, и то утѣшеніе; — тебя же я возьму съ собой въ море. И какъ говорится въ пѣснѣ: легкая совѣсть и пара тонкихъ брюкъ пройдутъ вселенную.

Хотя предложеніе его не совсѣмъ мнѣ понравилось, но я боялся потерять единственнаго друга, выказавъ ему отвращеніе мое къ морю; а онъ былъ на столько морякъ, что и воображать но могъ о моемъ отказѣ. А потому онъ и не почелъ за нужное требовать моего согласія. Но по совѣту школьнаго дядьки, этотъ проектъ былъ оставленъ. Дядька увѣрилъ дядю, что грѣшно губить мой талантъ, который, развившись образованіемъ, доставитъ мнѣ хорошій кусокъ хлѣба и на сушѣ. Согласясь съ этимъ, великодушный морякъ рѣшился (хотя это ему было и трудно) дать мнѣ университетское образованіе. Вскорѣ мы отправились въ ближній городъ, славившійся своими учебными заведеніями.

Но до моего отправленія, учитель, которому уже нечего было бояться дѣда, безъ зазрѣнія совѣсти принялся ругать меня, называя негодяемъ, развратникомъ, глупымъ и нищимъ, учившимся у него изъ милости. Не удовольствовавшись этимъ, онъ поносилъ память дѣда, доказывая, что душа старика будетъ проклята, за то что онъ не платилъ за мое ученіе. Это звѣрское обхожденіе и воспоминаніе о прежнихъ обидахъ навели меня на мысль, что давно пора отомстить дерзкому педагогу. Посовѣтовавшись съ товарищами, и видя ихъ готовыми поддержать меня, я остановился на слѣдующемъ планѣ: наканунѣ моего отъѣзда я рѣшился воспользоваться уходомъ дядьки и заперевъ за нимъ двери на замокъ, чтобы помѣшать ему прійти на помощь своему начальнику, — сдѣлать нападеніе на учителя. Начало атаки долженъ былъ сдѣлать я, подойти къ нему и плюнуть ему въ лицо. Двое сильнѣйшихъ и преданнѣйшихъ мнѣ мальчиковъ должны были помочь мнѣ стащить учителя къ скамьѣ, на которой разложить его и высѣчь его же розгами. Въ случаѣ же, ежели мы сами не могли бы справиться, другіе должны были поспѣшить на помощь. Одинъ изъ моихъ главныхъ помощниковъ, по имени Еремій Гауки, былъ сынъ и наслѣдникъ богатаго сосѣдняго помѣщика. Другаго звали Гугъ Страпъ, это былъ младшій членъ фамиліи, съ незапамятныхъ временъ снабжавшій весь околотокъ сапожниками. Гауки быль многимъ обязанъ мнѣ: однажды я спасъ его въ то время, какъ онъ уже тонулъ въ рѣкѣ; потомъ не разъ вырывалъ его изъ когтей противниковъ, которыхъ раздражала его непомѣрная заносчивость; часто также, исполняя за него заданные уроки, я избавлялъ его отъ жестокаго наказанія. Послѣ этого нѣтъ ничего удивительнаго, что онъ готовъ былъ идти за мной въ огонь и въ воду. Привязанность Страпа происходила изъ другаго источника. Однажды онъ оказалъ мнѣ такую же услугу, какую я оказалъ Гауки, и не разъ, прикрывая собой мои проказы, подвергался за меня наказанію. Оба они намѣревались оставить училище въ одно время со мною. Первому отецъ приказывалъ воротиться домой; а втораго отдавали въ ученіе цирульнику въ ближайшемъ городѣ.

Между тѣмъ дядя, услыхавъ, какъ обходился со мной учитель, поклялся отмстить ему. — Это побудило меня сообщить дядѣ нашъ планъ, онъ слушалъ его и, въ знакъ удовольствія, то и дѣло выплевывалъ слюну, смѣшанную съ табакомъ. Наконецъ, поднявшись и подергивая штаны, онъ вскричалъ:

— Нѣтъ, твой планъ но годится; — хоть я согласенъ, что это очень смѣлая штука; но послушай! — положимъ, что она и удастся вамъ, такъ неужели ты думаешь, что непріятель не будетъ тебя преслѣдовать. Какъ же! Вѣрь мнѣ, что онъ подниметъ на ноги весь околотокъ. Нѣтъ! Рори, — у тебя больше парусовъ, чѣмъ балласта. Положись лучше на меня, я ему покажу, гдѣ раки зимуютъ! Только бы твои товарищи не выдали, а то увидишь… я съиграю съ нимъ морскую штуку — я его подтяну къ лафету и выглажу шестихвостною кошечкою. Мы ему влѣпимъ дюжины двѣ и оставимъ мечтать о суетѣ міра сего.

Пріобрѣтеніе подобнаго союзника много льстило нашему самолюбію. Дядя съ необыкновенною ловкостію и быстротою приготовилъ орудіе мести; отправилъ наши вещи наканунѣ казни и велѣлъ лошадямъ быть готовымъ тотчасъ же по окончаніи нашего подвига.

Наконецъ, въ назначенный часъ, пользуясь отсутствіемъ дядьки, нашъ союзникъ вбѣжалъ въ комнату учителя и, заперевъ предварительно дверь, схватилъ педанта за шиворотъ. Учитель принялся кричать голосомъ стентора: «воры, разбой.» Я хотя и дрожалъ какъ осиновый листъ, но помня, что время дорого, сталъ звать на помощь заговорщиковъ. Страпъ тотчасъ же явился и видя, что я вскочилъ на спину учителя, схватилъ его за ногу. Общими усиліями страшный врагъ нашъ былъ поваленъ. Гауки, сперва неподвижный отъ страха, видя нашу побѣду, привѣтствовалъ ее громкимъ «ура!»; къ нему присоединились и остальные школьники. Эти крики встревожили дядьку. Онъ, видя что двери заперты, то стращая, то прося, умолялъ впустить ого. Дядя приказалъ ему вооружиться терпѣніемъ, обѣщая скоро впустить его и прибавилъ, что, ежели онъ вдумаетъ пошевелиться, то его начальнику достанется еще больше. Между тѣмъ мы притащили преступника къ столбу, къ которому Бовлингъ, раздѣвъ и скрутивъ ему руки, привязалъ его. Въ такомъ положеніи стоялъ онъ, на потѣху ребятишекъ, прыгавшихъ и плясавшихъ въ восторгѣ отъ небывалаго зрѣлища. Тогда впустили дядьку и дядя обратился къ нему съ слѣдующею рѣчью:

— Слушай, мистеръ Синтаксъ, я знаю, что ты человѣкъ порядочный — и уважаю тебя. — Но для общей нашей безопасности, надо связать и тебя на короткое время. Съ этими словами дядя вытащилъ изъ кармана веревку; увидѣвъ ее, бѣдный дядька сталъ протестовать противъ насилія и обвинять меня въ предательствѣ и неблагодарности. Но Бовлингъ увѣрялъ его, что сопротивленіе напрасно и что ему не будетъ сдѣлано никого оскорбленія; а вяжетъ же онъ его для того, чтобы отнять у него возможность призвать на помощь сосѣдей. И такъ дядьку привязали къ скамьѣ, съ которой онъ могъ быть зрителемъ наказанія своего начальника. Дядя, упрекнувъ сначала учителя за его варварство, сообщилъ ему свое намѣреніе: подвергнуть его, для блага его же души, небольшому наказанію, и затѣмъ принялся за дѣло съ стараніемъ и жестокостію. Педантъ ревѣлъ какъ бѣшеный быкъ, вертѣлся, проклиналъ и богохульствовалъ, какъ сумасшедшій. Удовольствовавшись наказаніемъ, лейтенантъ оставилъ его, съ слѣдующими словами:

— Теперь ты будешь помнить меня до конца жизни; я далъ тебѣ случай познакомиться съ розгами и думаю, что ты будешь впередъ милосерднѣе и осторожнѣе въ употребленіи ихъ. Ну, ребята, кричите ура!

Окончивъ эту церемонію, дядя пригласилъ всѣхъ въ ближайшую пивную лавочку, чтобы выпить за счастливый мой отъѣздъ. Дядя приглашалъ и дядьку, но тотъ съ презрѣніемъ отказался.

— Ладно, хорошо! старый ворчунъ, говорилъ дядя, пожимая ему руку, ты честный малый, и ежели мнѣ случится когда-нибудь командовать кораблемъ, то ты будешь нашимъ школьнымъ учителемъ, Сказавъ это, онъ распустилъ мальчиковъ и заперъ двери, предоставивъ двумъ нашимъ наставникамъ утѣшать другъ друга. Мы же отправились впередъ въ сопровожденіи многочисленной толпы, которую я угостилъ по обѣщанію дяди.

Здѣсь разстались мы со слезами и слѣдующую ночь провели уже въ гостинницѣ, находившейся въ десяти верстахъ отъ города, который долженъ былъ съ этихъ поръ сдѣлаться моимъ мѣстопребываніемъ. Туда мы пріѣхали на другой день. Я поселился у аптекаря, женатаго на дальней родственницѣ моей матери; тутъ дядя имѣлъ и столь. Вообще я не могъ жаловаться на помѣщеніе. Черезъ нѣсколько дней дядя, заплативъ за меня впередъ, возвратился на корабль.

VI.

Будучи уже въ состояніи разсуждать, я принялся всматриваться въ мое положеніе. Оставленный людьми, которые обязаны были заботиться обо мнѣ, я всю надежду возлагалъ теперь на человѣка, уже по самому роду своихъ занятій подвергающагося безпрерывнымъ опасеніямъ. Каждую минуту я могъ лишиться его помощи, къ тому же онъ былъ именно такого характера, на который сильнѣе всего дѣйствуютъ перемѣна положенія и ближайшее знакомство съ свѣтомъ, а благотворительность его я именно приписывалъ сердцу, еще неизвращенному столкновеніемъ съ людьми. Встревоженный подобными мыслями, я принялся учиться съ большимъ стараніемъ, рѣшившись извлечь какъ можно больше пользы изъ настоящихъ обстоятельствъ. Это мнѣ на столько удалось, что въ три года я выучился порядочно по гречески, далеко ушелъ въ математикѣ и познакомился съ нравственной философіею. О логикѣ я и не заботился, болѣе всего я старался развить въ себѣ любовь къ изящной литературѣ и поэтическій талантъ, въ слѣдствіе этого я даже написалъ нѣсколько стихотвореній, которыя уже были приняты съ одобреніемъ. Этимъ преимуществамъ, а также красивой наружности, я обязанъ знакомствомъ съ самыми почетными жителями города, и что еще болѣе льстило моему самолюбію, пріобрѣлъ расположеніе дамъ, которое я поддерживалъ, потворствуя ихъ страсти къ сплетнямъ, и написавъ нѣсколько пасквилей на ихъ соперницъ.

Въ томъ же городѣ жили съ матерью двѣ мои кузины; онѣ переѣхали сюда по смерти ихъ отца, раздѣлившаго имъ поровну значительное состояніе; такъ что не будучи самыми красивыми, онѣ были далеко богаче всѣхъ невѣстъ въ городѣ. На ними ухаживали всѣ молодые люди. До сихъ поръ онѣ смотрѣли на меня съ презрѣніемъ; теперь же моя репутація обратила на меня ихъ вниманіе и мнѣ было дано знать, что я могу удостоиться чести быть съ ними знакомымъ.

Читатель вѣроятно пойметъ, что цѣль ихъ была — сдѣлать изъ поэтическихъ моихъ наклонностей орудіе своей злобы, или, по крайней мѣрѣ, оградить себя отъ моего мщенія. Я торжествовалъ и не только съ негодованіемъ отвергъ ихъ предложеніе, но даже ни разу не упомянулъ ихъ, ни въ моихъ сатирахъ, ни въ панегирикахъ, между тѣмъ какъ часто расхваливалъ ихъ друзей.

Такая невнимательность до того раздражала ихъ, что онѣ поклялись заставить меня раскаяться. Первая попытка ихъ была неудачна. Они уговорили какого-то бѣдняка-студента написать на меня сатиру. Предметомъ ея была моя бѣдность и катастрофа моихъ несчастныхъ родителей. Но не говоря уже о томъ, что стихи вышли черезчуръ плохи, для моихъ кузинъ было бы очень невыгодно упрекать меня несчастіями, которыхъ онѣ сами и ихъ родня были причиною. И эта сатира скорѣе бы повредила имъ, нежели мнѣ, невинной жертвѣ ихъ жестокости и алчности.

Видя неудачу, онѣ вооружили противъ меня одного молодаго человѣка, увѣривъ его, что я написалъ пасквиль на его любовницу.

Въ этомъ онѣ успѣли на столько, что взбѣшенный любовникъ рѣшился напасть на меня ночью, въ то время, какъ я возвращался домой отъ товарища. Съ этимъ намѣреніемъ онъ поджидалъ меня съ двумя пріятелями на улицѣ, согласившись схватить меня и выкупать въ рѣкѣ, не смотря на декабрьскую холодную ночь. Но они ошиблись въ разсчетѣ.

Извѣщенный заранѣе объ этой засадѣ, я возвратился домой другой дорогой. И съ помощію ученика моего хозяина, изъ слуховаго окна сдѣлалъ на нихъ нападеніе, причинившее имъ много вреда, и давшее на другой день поводъ къ такимъ насмѣшкамъ, что они должны были выѣхать на время изъ города.

Не смотря на двойной неуспѣхъ, мои кузины не переставали искать случая отомстить мнѣ. Послѣ долгаго обдумыванія, эти добродѣтельныя особы прибѣгли, наконецъ, къ слѣдующему плану: онѣ уговорили моего пріятеля и повѣреннаго моихъ тайнъ выдать имъ нѣкоторыя тайны, касавшіяся моихъ любовныхъ похожденій. Слухи были распущены съ такими преувеличеніями, что я много потерялъ въ мнѣніи всѣхъ, особенно во мнѣній тѣхъ дорогихъ для меня лицъ, имена которыхъ были замѣшаны здѣсь.

Взбѣшенный этимъ, я началъ разыскивать виновника этой исторіи, поклявшись отмстить ему и оправдать себя въ глазахъ моихъ знакомыхъ. Однажды, воротясь домой къ обѣду, я замѣтилъ перемѣну въ обхожденіи моей хозяйки и когда спросилъ о причинѣ, то хозяйка, сжавъ губы и смотря въ землю, объявила мнѣ, что мужъ ея получилъ отъ мистера Бовлинга письмо, въ которомъ есть приписка и ко мнѣ. Въ это время вошелъ ея мужъ и, не говоря ни слова, подалъ мнѣ оба письма. Со страхомъ я взялъ ихъ и прочелъ слѣдующее;

Мистеру Роджеру Пошону
"Сэръ,

"Извѣщаю васъ, что я принужденъ былъ бѣжать съ корабля "Громоносець, " потому что убилъ своего капитана. Дѣло это происходило по всѣмъ правиламъ чести, на берегу мыса Таберуна, на островѣ Тиспаніоллѣ. Я выдержалъ его выстрѣлъ и возвратилъ его, прострѣливъ капитана на вылетъ. Я бы сдѣлалъ тоже со всякимъ кто бы ударилъ меня, какъ капитанъ Окумъ. Я въ безопасности (благодаря Бога) у французовъ. Они весьма учтивы, но я не понимаю ихъ болтовни. Я надѣюсь скоро возвратиться, не смотря на друзей и связи капитана въ парламентѣ. Я послалъ къ своему хозяину въ Дилѣ описаніе дѣла, со всѣми подробностями, съ просьбою доставить его величеству, который (да хранитъ его Господь) вѣрно не дастъ въ обиду стараго моряка.

Любящій васъ и готовый къ услугамъ — другъ

Томасъ Бовлингъ."

Родрику Рендому.

"Любезный Рори.

"Не горюй о моемъ несчастіи, но занимайся. У меня нѣтъ денегъ для присылки тебѣ, — но что же дѣлать? Мистеръ Пошонъ позаботится о тебѣ изъ привязанности ко мнѣ и не допуститъ до нужды: когда нибудь я уплачу ему. Пока больше мнѣ нечего сказать тебѣ.

Твой любящій до гроба дядя
Т. Б."

Когда я прочелъ письма, аптекарь, покачавъ головою, началъ: «Конечно я очень уважаю мистера Бовлинга; и постарался бы исполнить его желаніе, но времена тяжелыя. Денегъ достать нельзя; мнѣ кажется, что онѣ исчезли съ лица земли. Я израсходовался, не получая за тебя съ перваго числа ни гроша, да и Богъ знаетъ, получу ли когда, потому что дядѣ твоему не сдобровать. Къ тому же я давно собирался предупредить тебя, что мнѣ нужна твоя комната. Я со дня на день жду изъ провинціи новаго ученика. А потому прошу очистить квартиру чрезъ недѣлю.»

Негодованіе, вызванное этою рѣчью, дало мнѣ силу перенести мое несчастіе и сказать ему, что я до того презираю его эгоизмъ, что готовъ лучше умереть съ голоду, чѣмъ быть ему обязаннымъ. Изъ послѣднихъ моихъ денегъ я заплатилъ ему долгъ и вышелъ, рѣшивши не оставаться ни минуты больше въ его домѣ.

Я вышелъ ошеломленный гнѣвомъ и горестію, не зная гдѣ найти мнѣ убѣжище. У меня не было друзей, которые бы могли помочь мнѣ, а въ карманѣ оставалось только три шиллинга. Успокоившись, я нанялъ себѣ комнату за полтора шиллинга въ недѣлю, которые долженъ быть заплатить впередъ. Сюда перетащилъ я все свое имущество. На другой день я отправился просить совѣта и помощи у хорошаго моего знакомаго, принимавшаго меня всегда съ отверстыми объятіями и, пока я не нуждался, предлагавшаго мнѣ дружбу и помощь. Онъ принялъ меня по прежнему, пригласилъ съ собой завтракать, но когда я ему сообщилъ причину моего прихода, онъ измѣнился въ лицѣ. Приписывая это впечатлѣнію, произведенному на него моимъ несчастіемъ, я готовъ уже былъ признать его самымъ чувствительнымъ, великодушнымъ человѣкомъ, но онъ скоро вывелъ меня изъ заблужденія. Оправившись, онъ разспросилъ меня, какъ я разошелся съ хозяиномъ, и когда я разсказалъ ему все, то онъ сталъ мнѣ выговаривать за мою неблагодарность къ человѣку, такъ долго пекшемуся обо мнѣ.

Удивленію моему не было конца, и я съ жаромъ замѣтилъ моему пріятелю, что я никогда не воображалъ, чтобы онъ могъ защищать подлеца, котораго слѣдуетъ изгнать изъ общества людей благородныхъ. Разгорячившись, я далъ ему преимущество надо мною; и нашъ разговоръ (послѣ долгаго спора) кончился тѣмъ, что мнѣ отказано было отъ дома.

На возвратномъ пути домой, я встрѣтилъ товарища своего, сквайра Гауки, присланнаго нѣсколько времени тому назадъ отцемъ своимъ въ нашъ городъ для усовершенствованія въ танцахъ, фехтованіи и другихъ модныхъ занятіяхъ. Съ нимъ я былъ въ прежнихъ товарищескихъ отношеніяхъ, а потому не посовѣстился сообщить о моей нуждѣ и попросить его снабдить меня на время деньгами. Но онъ, вынувъ горсть мелкихъ монетъ, клялся, что это всѣ его наличныя деньги, оставшіеся отъ вчерашняго проигрыша. Онъ, можетъ быть, и говорилъ правду, но меня оскорбило его равнодушіе къ моему несчастію, и я разошелся съ нимъ, не сказавъ ему ни слова.

Но узнавъ въ послѣдствіи, что это по его милости кузины узнали мои задушевныя тайны, я рѣшился потребовать отъ него отчета, и послалъ ему письмо, требуя дуэли, прося его назначить время и мѣсто. Онъ принялъ вызовъ. Отправляясь на мѣсто поединка, я невольно чувствовалъ отвращеніе отъ него. Меня бросало то въ жаръ, то въ холодъ; но желаніе отомстить, стыдъ отступить и, наконецъ, надежда на побѣду разогнали страхъ. Я явился на мѣсто съ спокойною наружностію. Прошло болѣе часа, мой противникъ не являлся; это мнѣ доставило большое удовольствіе. Теперь я имѣлъ право обнаружить при всѣхъ его трусость, и показать свою храбрость; а также при первой встрѣчѣ порядочно поколотить его, и все это безъ всякой для себя опасности.

Эти размышленія изгнали на время изъ моей головы мысль о моемъ жалкомъ положеніи. Я отправился на квартиру Гауки, гдѣ мнѣ объявили, что онъ выѣхалъ изъ города чрезъ часъ по полученіи моей записки.

У меня хватило тщеславія напечатать всю эту исторію въ газетахъ, хотя, для покрытія издержекъ, я долженъ былъ продать за полцѣны свою шляпу.

VII.

Когда простылъ первый жаръ моего негодованія, я снова увидѣлъ себя обреченнымъ всѣмъ ужасамъ нужды, и отчаяніе совершенно подавило меня. Однажды присланный изъ одной извѣстной гостнііницы объявилъ мнѣ, что меня хочетъ видѣть какой-то господинъ. Я отправился и, войдя въ гостинницу, засталъ тамъ мистера Ланцелота Краба, наслаждавшагося съ пріятелями потягиваніемъ смѣси водки и пива. Но я думаю, для читателя любопытно будетъ познакомиться ближе съ этимъ господиномъ, а потому опишу сперва его наружность и нѣкоторыя черты его характера.

Этому члену медицинскаго факультета было лѣтъ около пятидесяти. Онъ быль футовъ пяти росту и десяти толщины. Лице его, полное, какъ полная луна, было цвѣта тутовой ягоды: носъ, ужасающаго размѣра, украшенъ карбункулами; маленькіе сѣрые глаза смотрѣли изъ подлобья.

Онъ уже данію питалъ неумолимую ненависть къ доктору Пошону за то, что готъ, хотя и моложе его, но имѣлъ лучшую практику въ городѣ, и даже имѣлъ дерзость вылечить одного больнаго, котораго онъ, Крабъ, обрекъ смерти. Эта вражда, которую потушили было старанія друзой, снова запылала еще съ большимъ жаромъ изъ-за женъ противниковъ, которыя, сойдясь гдѣ-то на крестинахъ, завели ссору изъ-за первенства. Ссора началась бранью, а окончилось дракою, которая едва не превратила веселое торжество въ печальную церемонію.

Этотъ раздоръ соперниковъ былъ въ самомъ разгарѣ въ то время, какъ я получилъ приглашеніе Краба. Онъ принялъ меня съ учтивостію, на какую только былъ способенъ, и, попросивъ меня сѣсть, сталъ разспрашивать меня о причинахъ выѣзда моего отъ Пошона. По окончаніи моего разсказа, онъ вскричалъ съ злою улыбкою:

— Эка пресмыкающаяся гадина! по моему, это животное безъ сердца, чортъ его возьми! Хитрая каналья, нечего сказать! Онъ вѣдь и практику пріобрѣлъ только лукавствомъ и ползаніемъ въ ногахъ.

Послѣ итого введенія Крабъ обратился ко мнѣ и сказалъ:

— Ну, молодецъ, я имѣю о тебѣ хорошее мнѣніе и помогу тебѣ. Можешь поселиться у меня, когда хочешь. Я уже распорядился о твоемъ помѣщеніи. Ну, какого чорта ты выпучилъ глаза? Не хочешь, такъ убирайся къ чорту.

Я увѣрилъ его, что принимаю съ радостію его предложеніе, но желаю знать условія.

— Условія, вскричалъ онъ, да не воображаешь ли ты, что я найму для тебя лакея и пару лошадей, а?

— Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ я, мои желанія гораздо ограниченнѣе. Я бы съ удовольствіемъ занялся у васъ въ аптекѣ и замѣнилъ бы вамъ помощника или, по крайней мѣрѣ, разнощика лекаретвъ. Я имѣю понятіе въ фармаціи, потому что занимался ею въ свободное время у мистера Пошона. Я даже знакомъ съ хирургіею, которую изучилъ съ любовію и прилежаніемъ.

— А! воскликнулъ Крабъ, такъ ты изучилъ хирургію. Господа, да это настоящій артистъ! Занимался хирургіею! вѣроятно по книгамъ? Пожалуй ты отобьешь у меня всю практику! Нѣтъ, братъ, ты слишкомъ ученъ для меня. Но довольно толковать о подобномъ вздорѣ. Умѣешь ли ты пускать кровь, мазать пластырь и приготовить питье? На мой утвердительный отвѣтъ онъ покачали, головою, выражая сомнѣніе дождаться чего нибудь путнаго отъ меня и сказалъ, что беретъ меня только изъ милости. Я перебрался къ нему въ тотъ же вечоръ, въ отведенную мнѣ на чердакѣ коморку, съ которою я скоро помирился, не смотря на униженное мое самолюбіе.

Скоро я понялъ причину, заставившую Краба принять меня. Во первыхъ онъ этимъ удовлетворялъ своей ненависти къ своему сопернику, обнаруживая его эгоизмъ; во вторыхъ онъ нуждался человѣкѣ, знающемъ дѣла и способномъ замѣнить умершаго его ученика, смерть котораго приписывали отчасти его обращенію. Знаніе этого послѣдняго обстоятельства и обхожденіе Краба съ женой и ученикомъ дѣлало не совсѣмъ пріятнымъ мое положеніе. Но не видя исхода, я рѣшился изучить характеръ моего хозяина и стараться сообразоваться съ нимъ. Скоро я понялъ, что смиреніемъ и покорностію у него ничего не возмешь, и что въ минуты гнѣва его еще болѣе раздражала уступчивость. Я рѣшился слѣдовать противному плану. Однажды, вспыливъ, онъ принялся бранить меня, называя меня лѣнтяемъ и оборвышемъ. Я смѣло отвѣчалъ ему, что доказательствомъ того, что я не невѣжа и не лѣнтяй служитъ то, что я исполняю свою обязанность не хуже его самаго; а что я не оборвышъ, это доказываетъ цѣлость моей одежды.

Выраженіе мое озадачило его и онъ замахнулся на меня палкою. Испуганный его угрожающимъ видомъ, я, однако, сообразилъ, что отступать не время, и что этотъ моментъ долженъ обезпечить мое будущее положеніе. А потому, схвативъ пестикъ, я клялся, что если онъ только дотронется до меня, его голова испытаетъ крѣпость моего оружія.

Мистеръ Крабъ помолчалъ съ минуту, и потомъ разразился восклицаніями: «хорошъ слуга! хорошъ! чортъ возьми! Но ты мнѣ еще заплатишь за это, собака. Я тебя обработаю, — я научу тебя поднимать руку на меня.» Сказавъ это, онъ ушелъ въ свою комнату, оставивъ меня въ величайшемъ безпокойствѣ. Но мои опасенія совершенно разсѣялись, когда, на другой день, онъ обошелся со мной чрезвычайно любезно, и даже угостилъ меня послѣ обѣда стаканомъ пунша.

Съ этого времени я имѣлъ на него большое вліяніе, и сдѣлался ему необходимымъ, завѣдывая его дѣлами, въ то время, какъ онъ былъ занятъ бутылкою. Счастіе, кажется, стало повертываться ко мнѣ лицомъ. Пріобрѣтеніе новыхъ познаній, и добросовѣстное исполненіе моихъ обязанностей утѣшали меня въ потерѣ прежнихъ знакомствъ.

Съ женою моего хозяина я былъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Я снискалъ ея уваженіе моими сатирами на г-жу Пошонъ, а также оказывая ей христіанскую помощь послѣ черезъ-чуръ долгой бесѣды ея съ бутылкою, къ которой прибѣгала она довольно часто, желая утопить въ винѣ огорченія, перенесенныя отъ мужа.

Въ продолженіи слѣдующихъ двухъ лѣтъ, я не получалъ извѣстія о дядѣ. Въ это время я почти ни съ кѣмъ не знакомился, не имѣя къ тому ни желанія, ни средствъ. Хозяинъ не давалъ мнѣ жалованья; а небольшихъ доходовъ едва доставало на необходимое. Я уже не былъ капризный щеголь, отуманенный похвалами и увлекающійся несбыточными мечтами. Мое несчастіе показало мнѣ не надежность людей на привязанность и необходимость снискать себѣ независимость. Я мало заботился о своей наружности, и единственно занялся пріобрѣтеніемъ познаній, которыя должны были оградить меня отъ ударовъ судьбы.

Я сдѣлался такимъ неряхою, и казался всегда столь угрюмымъ, что всѣ воображали, что я совершенно упалъ духомъ. Гаука возвратился въ городъ, убѣжденный въ своей безопасности. И дѣйствительно, гнѣвъ мой значительно уже охладѣлъ, да и размышленіе указало мнѣ неосновательность требованія отъ него удовлетвореній.

Какъ только я убѣдился, что пріобрѣлъ достаточно познаній, то началъ искать случая устроиться такимъ образомъ, чтобы вознаградить себя за прежнія лишенія. Но безъ денегъ нечего было и думать начать что бы то ни было. И изыскивать средства добыть ихъ во что бы то ни стало. Просить Краба было безполезно. Онъ, ради собственныхъ выгодъ, не рѣшился бы дать мнѣ средство оставить его. Но небольшое происшествіе, случившееся около этого времени, склонило его въ мою пользу. Дѣло состояло вотъ въ чемъ: служанка моего хозяина открылась мнѣ, что она беременна, обвиняя меня въ своемъ несчастіи.

Хоть я и не сомнѣвался въ истинѣ ея показаній, но зная очень хорошо, что, кромѣ меня, она была еще въ связи съ хозяиномъ, я объяснилъ ей безполезность сваливать вину на меня и пользу, какую она можетъ извлечь, объявивъ отцомъ ребенка мистера Краба.

Она послушалась моего совѣта и, на другой день, объявила хозяину о послѣдствіяхъ его расположенія къ ней. Крабъ, конечно, не очень обрадовался этому доказательству его производительной способности, такъ какъ понималъ, что это доставитъ ему много непріятностей. Домашнихъ ссоръ и упрековъ жены онъ не боялся; но зналъ, что это доставитъ случай его сопернику Пошону погубить его репутацію, потому что въ мнѣніи жителей Шотландіи развратъ казнится безпощадно. Въ слѣдствіе этого, онъ началъ увѣрять дѣвушку, что она вовсе не беременна, а просто страдаетъ недугомъ, часто посѣщающимъ молодыхъ женщинъ, и что онъ ее скоро вылечитъ; и дѣйствительно, прописалъ ей средство, долженствовавшее произвесть выкидышъ. Но онъ обманулся въ ожиданіи, потому что дѣвушка, предупрежденная мною, оказалась на отрѣзъ слѣдовать его совѣтамъ и грозила огласкою. Вскорѣ изъ его словъ я отгадалъ результатъ этихъ переговоровъ. Однажды онъ обратился ко мнѣ съ слѣдующими словами: — Удивляюсь, что такой молодой человѣкъ какъ ты, не испытываетъ желанія посмотрѣть свѣтъ и поискать счастія. Въ твои лѣта я уже рылся на Гвинейскомъ берегу. И, чортъ возьми! — чтожъ тебѣ мѣшаетъ воспользоваться случаемъ. Теперь война съ Испаніей. Тебѣ легко попасть медикомъ на военный корабль. Практика тамъ хороша, да и заработаешь призовыя деньги.

Я ухватился за давно ожидаемый случай и увѣрялъ его, будь только малѣйшая возможность, что съ радостно послѣдовалъ бы его совѣту. Но, къ несчастію, мнѣ не у кого было занять денегъ на покупку необходимаго и на дорожныя издержки до Лондона. Хозяинъ объяснилъ мнѣ, что мнѣ многаго не нужно, а денегъ онъ мнѣ дастъ, не только на дорогу, но и на житье въ Лондонѣ, до полученія мѣста на кораблѣ.

Я поблагодарилъ его за милостивое его предложеніе, хотя очень хорошо понималъ, что онъ дѣлалъ это только для того, чтобы имѣть возможность объявить меня, въ моемъ отсутствіи, отцомъ ребенка, — и чрезъ нѣсколько недѣль былъ уже на пути къ Лондону. Все мое имущество состояло изъ пары платья, полудюжины крахмаленыхъ рубашекъ, столькихъ же простыхъ, двухъ паръ шерстяныхъ и двухъ паръ нитяныхъ чулковъ, карманнаго набора инструментовъ, стереотипнаго изданія Горація, хирургіи Вайдмана, и восьми гиней денегъ. Послѣднія Крабъ далъ мнѣ подъ росписку по пяти процентовъ. Онъ же далъ мнѣ письмо къ парламентскому депутату нашего города, увѣряя, что этотъ человѣкъ употребить всѣ усилія, чтобы помочь мнѣ.

VIII.

Въ то время въ нашей странѣ не существовало дилижансовъ, а нанять лошадь не позволяли мнѣ мои финансы. Поэтому я рѣшился совершить путь съ помощію извощиковъ, перевозящихъ товары на вьюкахъ. Перваго сентября 1739 года я возсѣдалъ уже на лошади между двухъ корзинъ, въ одной изъ которыхъ помѣщался мой багажъ.

Но не доѣхавъ еще до Ньюкастля, я такъ усталъ отъ ѣзды и до того окоченѣлъ отъ холода, что рѣшился остальной путь совершить пѣшкомъ.

Слуга гостинницы, въ которой мы остановились, узнавъ, что я отправляюсь въ Лондонъ совѣтовалъ мнѣ доѣхать туда на угольномъ суднѣ, представляя, что тамъ взяли бы не дорого и что добраться такимъ образомъ можно гораздо скорѣе и легче, чѣмъ совершая переходъ верстъ въ триста зимой и по тяжелымъ дорогамъ. Я уже почти убѣдился его доводами, но одно обстоятельство разрушило этотъ плана, Желая выбриться, я зашелъ въ цирульню, гдѣ молодой человѣкъ намыливъ мнѣ физіономію, обратился ко мнѣ съ словами:

— Сэръ, вы навѣрное шотландецъ! и при моемъ утвердительномъ отвѣтѣ, спросилъ, изъ какихъ я мѣстъ. Услыхавъ же названіе нашего мѣстечка, она, до того растерялся, что выпачкалъ мнѣ мыломъ не только подбородокъ и верхнюю губу, но и все лицо.

Оскорбленный подобною выходкою, я спросилъ, не съ ума ли онъ спятилъ? Извиняясь и конфузясь отъ смѣха своихъ товарищей, цирюльникъ просилъ сообщить ему мое имя. Не успѣлъ я назвать себя, какъ онъ въ восторгѣ вскричалъ:

— Какъ! Рори Рендомъ! Рори Рендомъ?

— Онъ самый, — отвѣчалъ я, смотря на него съ изумленіемъ.

— Какъ! продолжалъ онъ, — ты не узнаешь школьнаго товарища Гуга Страпа?

Дѣйствительно, это былъ онъ. Я съ восторгомъ бросился въ его объятія, при чемъ оставилъ на лицѣ его половину мыла, которымъ она, такъ щедро намазалъ меня; потомъ я снова усѣлся. Но бѣднякъ до того былъ взволнованъ, что не въ состояніи былъ держать бритвы, и хозяинъ, видя это, приказалъ другому занять его мѣсто; а его самаго, по окончаніи операціи, отпустилъ со мною на весь день.

Мы тотчасъ возвратились въ мою квартиру, гдѣ, спросивъ пива, я началъ разспрашивать объ его жизни. Оказалось, что по смерти его хозяина, умершаго ранѣе окончанія срока ученія, товарищъ мой пришелъ въ Ньюкастль съ тремя знакомыми молодыми людьми, и нанялся, къ счастію, къ доброму хозяину. Онъ намѣревался остаться у него до весны, а тамъ отправиться въ Лондонъ, въ надеждѣ найти себѣ занятіе. Когда же я ему сообщилъ мое положеніе и намѣренія, то онъ не одобрилъ моего путешествія моремъ, говоря, что такія путешествія, въ это время года, опасны и что я могу быть задержанъ вѣтрами на долгое время, къ ущербу моего кармана. Ежели же я рѣшусь совершить путь пѣшкомъ, то онъ готовъ сопутствовать и даже нести мой багажъ. Въ случаѣ же усталости, мы навѣрно найдемъ или обратныхъ верховыхъ лошадей или какую-нибудь телѣгу, которыя за безцѣнокъ довезутъ насъ.

Я до того обрадовался его предложенію, что, обнимая его, предложилъ ему раздѣлить съ нимъ мой капиталъ. Но онъ далъ мнѣ понять, что успѣлъ уже скопить достаточно денегъ для своихъ нуждъ; и что у него есть пріятель въ Лондонѣ, который поможетъ ему найти работу; а можетъ быть найдетъ средство быть полезнымъ и мнѣ.

Остановившись на этомъ планѣ и окончивъ свои дѣла, мы вышли на другой день утромъ изъ города, вооруженные палками. Деньги мы зашили въ поясь брюкъ, оставивъ нѣсколько монетъ на дорожныя издержки.

Мы шли довольно быстро, но не зная гдѣ останавливаться, прошли постоялый дворъ, такъ что должны были ночевать въ шинкѣ, въ полумилѣ отъ большой дороги. Тугъ мы застали соотечественника, разнощика, и подсѣвъ втроемъ къ очагу, потребовали ветчины, яицъ и добраго элю. Разговоръ оживился участіемъ хозяина и его дочери, здоровой красивой дѣвки, занимавшей насъ своимъ юморомъ, и на сердце которой, какъ мнѣ казалось, я сдѣлалъ благопріятное впечатлѣніе. Въ восемь часовъ мы отправились въ отведенную намъ спальню, снабженную двумя кроватями. На одной изъ нихъ помѣстился я съ Страпомъ, другую же занялъ разнощикъ. Но прежде чѣмъ лечь, онъ долго молился, обошелъ всѣ углы и затворивъ дверь, укрѣпилъ ее здоровымъ винтомъ, который онъ постоянно носилъ съ собою.

До полуночи я спалъ крѣпко; въ полночь меня разбудило движеніе кровати, которая сильно дрожала подо мною. Въ испугѣ я толкнулъ товарища. Оказалось, что онъ былъ весь въ поту и трясся всѣми членами. Шепотомъ разсказалъ онъ мнѣ, что мы погибли; что въ сосѣдней комнатѣ сидѣлъ разбойникъ съ заряженными пистолетами. При этомъ онъ указалъ на трещину въ перегородкѣ, чрезъ которую я увидѣлъ широкоплечаго сильнаго мужчину, съ звѣрской физіономіей, бесѣдующаго съ нашею хозяйкой. На столѣ предъ нимъ стояла бутылка пива и лежала пара пистолетовъ.

Я сталъ прислушиваться къ разговору.

— Чортъ бы побралъ этого проклятаго кучера Смака, — говорилъ мужчина; — съигралъ же онъ со мной штуку, — но, чортъ возьми, я его заставлю раскаяться! я его выучу, какъ извѣщать другихъ, когда онъ мнѣ долженъ.

Хозяйка старалась успокоить разбойника, замѣтивъ ему, что кучеръ Смакъ, можетъ быть, вовсе и не имѣлъ никакой сдѣлки съ людьми, ограбившими почтовую карету. Наконецъ, если сегодня случилась неудача, то скоро можно найти случай, который и вознаградитъ его за потерянные труды. — Нѣтъ, Бетти, отвѣчалъ онъ; никогда еще не представлялось такого случая, какъ сегодня, да врядъ ли и впередъ представится. Не будь мое имя Райдэль, ежели я не потерялъ до 100 фун. стерл., назначенныхъ для найма рекрутъ въ армію. А сколько еще тамъ было брилліантовъ, часовъ, денегъ. Ну, завладѣй я этимъ всѣмъ! я бы купилъ себѣ чинъ въ арміи и сдѣлалъ бы тебя, клячу, офицерской женой.

— Это все хорошо, и будемъ уповать на провидѣніе, — возразила Бетти. Но развѣ тебѣ ничего не досталось изъ оставленнаго этими героями большихъ дороги?

— Немного, отвѣчалъ любовникъ, только вотъ эти выложенные серебромъ пистолеты; я ихъ отнялъ вмѣстѣ съ часами у капитана, которому поручены были деньги. Часы онъ было спряталъ въ штаны, а десять португальскихъ золотыхъ я нашелъ въ башмакѣ квакера. Но самое дорогое пріобрѣтеніе. — вотъ эта золотая табакерка съ портретомъ; ее я вынулъ изъ узла хорошенькой леди.

Въ эту минуту нашъ разнощикъ такъ захрапѣлъ, что разбойникъ, схвативъ пистолеты, вскочилъ съ крикомъ:

— Проклятіе! измѣна! кто въ этой комнатѣ? Мистриссъ Бетти успокоила его, разсказавъ, что тамъ спали уже давно трое усталые путешественника; сбившіеся съ пути. Какіе путешественники, — спросилъ разбойникъ; — это шпіоны, чортѣ меня возьми! Но все равно, я ихъ тотчасъ отправлю къ чорту и онъ бросился къ нашимъ дверямъ. Но его любовница, ставь передъ дверьми, увѣрила его, что двое изъ постояльцевъ еще мальчики и Шотландцы, слѣдовательно не могутъ вредить ему; а третій разнощикъ, пресвитеріанецъ, часто останавливавшійся здѣсь.

Это объясненіе удовлетворило разбойника и онъ принялся пить и любезничать съ Бетти. Пока разговоръ шелъ о насъ, Страпъ отъ страха забрался подъ кровать, и я съ большимъ трудомъ заставилъ его выйти оттуда. Потомъ мы начали будить разнощика, чтобъ разсказать ему о слышанномъ.

Разнощикъ почувствовалъ, что кто-то возится около него, и закричалъ съ просонья что было силъ: Караулъ, воры! — Господи помилуй насъ! Райфль же, вообразивъ, что онъ окруженъ, схватилъ пистолеты и бросился къ дверямъ, съ намѣреніемъ убить перваго входящаго человѣка. Наконецъ его дульцинея, нахохотавши съ досыта, разсказала ему, что всю тревогу произвелъ разнощикъ, вѣроятно бредившій ворами и закричавшій со сна.

Между тѣмъ Страпъ успѣлъ привести въ себя собесѣдника и разсказалъ ему причины, побудившія насъ потревожить его. Вставъ безъ шума, разнощикъ заглянулъ въ щель, и зрѣлище, представившееся ему, до того его испугало, что бросившись на колѣни, онъ сталъ молить небо избавить его отъ рукъ злодѣя; при чемъ давалъ обѣтъ никогда не обманывать покупателя, въ случаѣ этого избавленія.

Но знаю, успокоила ли его эта молитва, но онъ снова улегся въ постель и лежалъ смирно до того времени, пока разбойникъ и его возлюбленная не захрапѣли. Тогда, отвязавъ отъ своего узла веревку, онъ одинъ конецъ ея привязалъ къ растворенному окну, а на другомъ спустилъ свою поклажу на улицу. Потомъ, подойдя къ намъ, простился, говоря, что намъ нечего бояться и что мы можемъ спать спокойно. — Наконецъ, взявъ насъ за руки и пожелавъ намъ всякаго успѣха, онъ спустился изъ окна безъ всякихъ затрудненій.

Хотя я и не думал и бѣжать вслѣдъ за разнощикомъ, но все-таки былъ въ страхѣ, предвидя гнѣвъ разбойника, изъ рукъ котораго ускользнула добыча. Товарищъ мой, еще болѣе меня струсивши, убѣждалъ послѣдовать за разнощикомъ и тѣмъ избѣгнуть бѣшенства разбойника, который вѣроятно на насъ, какъ на сообщникахъ бѣглеца, вымоститъ неудачу.

Но я представилъ ему опасность показать разбойнику, что мы знаемъ объ его ремеслѣ, говорилъ, что къ такомъ случаѣ, онъ, безъ сомнѣнія, при первой встрѣчѣ съ нами, постарается отдѣлаться отъ опасныхъ свидѣтелей. Я выставилъ ему также на видъ доброту Бетти, и товарищъ согласился со мной. Остатокъ ночи мы провели въ совѣщаніи о способѣ отклонить отъ насъ подозрѣніе.

Съ разсвѣтомъ Бетти вошла въ нашу комнату, и увидѣвъ открытое окно, вскричала: — Это, да у васъ Шотландцы видно горячая кровь, что вы отворили окно.

Я притворился только что проснувшимся, и закричалъ, что тамъ такое? А когда она мнѣ указала на окно, то, скорчивъ удивленную рожу, я пробормоталъ.

— Господи! да окно вчера было заперто.

— Повѣсь меня чортъ! вскричала она, если это не разнощикъ Сауней Вадль растворилъ его во снѣ, — я слышала, что онъ ворочался и шумѣлъ.

Съ этими словами она подошла къ кровати, но видя ее незанятою, вскричала: — Вотъ-те на, плутъ-то убрался!

— Ушелъ! воскликнулъ я, — Господи помилуй! — Да не обокралъ ли онъ насъ? Вскочивъ, я бросился къ штанамъ и высыпавъ деньги, сосчиталъ ихъ. Слава Богу всѣ! Страпъ, посмотри котомку! Въ ней тоже все оказалось въ цѣлости. Мы съ участіемъ распрашивали, не пропало ли чего хозяйскаго,

— Нѣтъ, отвѣчала она, онъ только укралъ то, что ему слѣдовало уплатить по расчету.

Чрезъ нѣсколько минутъ она разбудила Райфля. Услышавъ о бѣгствѣ Водля, онъ выскочилъ изъ постели и одѣлся, проклиная Водля, и грозясь убить его при первой встрѣчѣ. Каналья, кричалъ онъ, уже вѣрно поднялъ весь околодокъ на меня.

Наскоро одѣвшись и осѣдлавъ лошадь, онъ избавилъ насъ на время отъ своего сообщества и страха.

Во время завтрака, Бетти старалась вывѣдать отъ насъ, не подозрѣваемъ ли мы ремесла только что уѣхавшаго постояльца. Но мы держали ухо остро и отвѣчали ей какъ можно проще. Вдругъ послышался топотъ копытъ у воротъ, это такъ испугало Страпа, что онъ, растерявшись, закричалъ: «Господи! разбойникъ-то воротился!»

При этихъ словахъ хозяйка, вздрогнувъ, спросила: — Какой разбойникъ, или ты воображаешь, что мы укрываемъ разбойниковъ?

Хотя меня очень сконфузила нескромность Страпа, но я имѣлъ на столько присутствія духа, что разсказалъ ей цѣлую исторію о вчерашней нашей встрѣчѣ съ однимъ человѣкомъ, который ѣхалъ верхомъ и котораго Страпъ принялъ за разбойника, на томъ только основаніи, что у него была пара пистолетовъ. Но хозяйка недовѣрчиво улыбнулась, и я, съ большимъ страхомъ, увидѣлъ, что мой разсказъ не удовлетворилъ ее.

IX.

Расплатившись за ночлегъ и пищу и простившись съ хозяйкою, мы отправились въ путь, благословляя судьбу, что отдѣлались такъ дешево.

Не успѣли мы пройти еще и пяти верстъ, какъ насъ остановилъ топотъ скачущей лошади, и чрезъ нѣсколько минутъ передъ нами былъ герой прошедшей ночи, надѣлавшій намъ столько тревоги. Остановившись подлѣ меня, онъ спросилъ, знаю ли я, кто онъ? Удивленіе и нечаянность меня до того озадачили, что я даже но слышалъ его вопроса. Съ клятвами и ругательствами повторилъ онъ его; но я былъ нѣмъ по прежнему.

Страпъ, видя, что я растерялся, бросился на колѣни въ грязь и вскричалъ:

— Ради Христа, мистеръ Райфль, смилуйся надъ нами! мы знаемъ тебя очень хорошо!

— Ага! закричалъ воръ, — знаете! Такъ по крайней мѣрѣ въ этомъ мірѣ вы не будете свидѣтельствовать противъ меня! и съ этими словами онъ выстрѣлилъ въ Страпа, который, молча, упалъ на землю.

Участь моего товарища приковала меня къ землѣ, такъ что я и не подумалъ ни спасаться бѣгствомъ, ни умолять о жизни. Разбойникъ прицѣлился и въ меня, но въ это время вдали показалось нѣсколько всадниковъ, и мой врагъ ускакалъ. Я все еще оставался на одномъ мѣстѣ, совершенно безъ движенія и мысли, и въ этомъ положеніи меня окружили тѣ, чье присутствіе спасло меня. Партія эта состояла изъ трехъ человѣкъ въ лакейской ливреѣ, хорошо вооруженныхъ, и офицера, у котораго (какъ я узналъ послѣ) Райфль отнялъ пистолеты.

Подскакавъ ко мнѣ, капитанъ спросилъ, кто стрѣлялъ изъ пистолета.

Не успѣлъ я еще отвѣтить, какъ онъ, увидѣвъ тѣло, лежащее на землѣ, поблѣднѣли и сказалъ:

— Господа! здѣсь совершено убійство! надо посмотрѣть.

— Нѣтъ, сказалъ одинъ изъ слугъ, — погонимся за убійцею. Въ которую сторону онъ ускакалъ, молодой человѣкъ?

Въ это время я уже собрался съ мыслями, сказалъ что разбойникъ не могъ проѣхать еще и четверть версты, просилъ ихъ помочь мнѣ перенести тѣло Страпа въ ближайшій домъ. Капитанъ, предвидя, что; при встрѣчѣ съ разбойникомъ, ему придется подвергнуться опасности, началъ дергать свою лошадь. Та, не привыкшая къ подобнымъ продѣлкамъ, стала на дыбы: а капитанъ принялся кричать, что его лошадь испугалась и не хочетъ идти впередъ. Онъ вертѣлъ ее во всѣ стороны, гладилъ по шеѣ, приговаривая: «шть! шть! тише, тише», и т. д.

— Чортъ знаетъ, сказала, одинъ изъ слугъ, что это сдѣлалось съ Соррелемъ, что онъ не стоитъ!

Съ этими словами онъ такъ ударилъ его кнутомъ, что Соррель, не смотря на мундштукъ, бросился съ капитаномъ впередъ съ такою быстротою, что вѣрно бы догналъ разбойника, но подпруга лопнула и капитанъ полетѣлъ въ грязь; двое же изъ его послѣдователей проскакали мимо, не обращая на него никакого вниманія. Третій слуга, оставшійся по моей просьбѣ, желая видѣть рану, убившую Страпа, перевернулъ его и нашелъ, что онъ еще дышетъ; я бросилъ ему кровь изъ руки и чрезъ нѣсколько минутъ Страпъ очнулся. Раны же у него никакой и не было. Поднявъ его, я довелъ его до постоялаго двора, стоявшаго отъ насъ въ полуверстѣ. Тамъ мы уложили еще не совершенно оправившагося Страпа въ постель; туда чрезъ нѣсколько минутъ пришолэ и лакей съ капитанскою лошадью и сѣдломъ, оставивъ капитана выбираться изъ грязи, какъ знаетъ.

Этотъ джентльменъ, добравшись кое-какъ до постоялаго двора, жаловался на ушибъ; по рекомендаціи слуги, ручавшагося за мое искуство, я сдѣлалъ ему кровопусканіе и за эту услугу получилъ отъ него полкроны.

Время до обѣда провелъ я, любуясь игрою въ карты двухъ фермеровъ, таможеннаго чиновника и человѣка, одѣтаго въ потертый пасторскій костюмъ (какъ я послѣ узналъ это былъ священникъ сосѣдняго прихода). Видно было, что игра неровная. Фермеры, игравшіе вмѣстѣ, имѣли дѣло съ шулерами, которые скоро облегчили ихъ карманы.

Меня не удивляло нисколько мошенничество духовной особы, что часто случается въ Шотландіи, но меня скандализировало неприличное его поведеніе, проявлявшееся въ ругательствахъ, непристойныхъ пѣсняхъ. Наконецъ, желая вознаградить хоть чѣмъ-нибудь объигранныхъ мужиковъ, онъ обѣщалъ угостить ихъ обѣдомъ; при чемъ, схвативъ скрипку, началъ играть и пѣть съ большимъ искуствомъ. Это веселое расположеніе пастора скоро заразило всю честную компанію; фермеры, позабывъ проигрышъ, пустикись плясать по двору.

Пока мы были заняты такимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени, нашъ музыкантъ, увидя приближающагося къ постоялому двору всадника, вдругъ остановился со словами: Извините, господа! Но вотъ ѣдетъ нашъ собака докторъ^[1]. Онъ тотчасъ же спряталъ свой инструментъ и выбѣжалъ къ воротамъ, гдѣ, помогая викарію слѣзть съ лошади, началъ распрашивать объ его здоровьѣ.

Этотъ краснощекій сынъ церкви (ему было около пятидесяти лѣтъ), сойдя съ лошади и ввѣривъ ее пастору, торжественно ввалился въ кухню и, сѣвъ у огня, спросилъ элю и трубку, которымъ и принялся наслаждаться, едва отвѣчая на скромные вопросы окружающихъ о здоровьѣ его семейства.

Пока онъ наслаждался своимъ положеніемъ при всеобщемъ молчаніи, вошелъ пасторъ и съ подобострастіемъ просилъ его удостоить насъ своимъ присутствіемъ за обѣденнымъ столомъ. Но отъ этого викарій отказался, отговариваясь обѣщаніемъ побывать у сквайра Пумкинса, упившагося до горячки при послѣднихъ выборахъ, и тѣмъ, что отправляясь изъ дому, онъ заказалъ своей ключницѣ Бетти обѣдъ. Осушивъ бутылку, онъ съ медленностію, приличною прелату, тронулся къ дворямъ, гдѣ уже ждалъ съ лошадью его помощникъ.

По его отъѣздѣ, возвратившійся пасторъ закричалъ:

"Уѣхалъ, старый мошенникъ: — ну и чортъ съ нимъ! Этой скотинѣ не слѣдовало бы жить, а онъ имѣетъ два прихода, приносящіе ему до 400 ф. ст. А я, несчастный пасторъ, долженъ исполнять его обязанности и ѣздить служить каждое воскресенье верстъ за двадцать. И за что? за 20 ф. ст. въ годъ. Я не хвастаюсь, — но между нами не можетъ быть и сравненія. — Любопытно мнѣ было бы знать, за что этотъ пузатый докторъ наслаждается большимъ довольствомъ, чѣмъ я. За что на его долю досталось валяться дома въ мягкомъ креслѣ, наслаждаться лучшею пищею, виномъ и разговоромъ съ Бетти, его ключницею? — Вы понимаете меня, господа? — Бетти приходится родственницей доктору. Она прехорошенькая, — но это не къ дѣлу; — къ родителямъ же своимъ она очень привязана и каждый годъ посѣщаетъ ихъ. — Но я долженъ сознаться, что не могъ добиться, въ какомъ графствѣ Англіи они живутъ. — Вашъ покорный слуга, господа!

Къ этому времени поспѣлъ обѣдъ и разбудивъ товарища, мы пообѣдали всѣ вмѣстѣ. По окончаніи стола, когда стали приступать къ разсчету, пасторъ вышелъ подъ предлогомъ необходимости и, вскочивъ на лошадь, оставилъ фермеровъ расплачиваться какъ знаютъ.

Когда намъ сообщили объ этой продѣлкѣ, таможенный, молчавшій до того, съ злобною улыбкою замѣтилъ: «Это старая штука Шуфля; какъ только онъ заговорилъ объ угощеніи, я понялъ въ немъ дѣло. Это хитрая лиса. Онъ выучилея кой-чему, еще бывши слугою лорда Трайфля, въ бытность его въ университетѣ. Никто не знаетъ лучше меня талантовъ Шуфля, потому что я былъ камердинеромъ сквайра Татля, пріятеля лорда Трайфля. Шуфль въ это время былъ выгнанъ изъ службы, за то что заложилъ одежду барина; по такъ какъ Шуфль зналъ много секретовъ своего господина, то тотъ, боясь довести его до отчаянія, помогъ ему получить пасторскій дипломъ и рекомендовать его на настоящее мѣсто. Во всякомъ случаѣ нельзя не удивляться ловкости, съ какою онъ съ умѣлъ изъ такого недоходнаго мѣста, доставить себѣ всѣ средства къ жизни. Что же касается до картъ, то во всемъ Соединенномъ Королевствѣ не найдется достойнаго ему соперника. Правда, онъ чистый шулеръ; но съумѣетъ такъ передернуть карту, что нѣтъ возможности поймать его.»

Тутъ одинъ изъ фермеровъ обратился къ нему съ вопросомъ, почему онъ не предупредилъ ихъ объ этомъ до игры…. Таможенный прехладнокровно отвѣчалъ, что не имѣетъ привычки мѣшаться въ чужія дѣла. Да притомъ почему было ему знать, что они незнакомы съ искуствомъ Шуфля, извѣстнаго всѣмъ и каждому. Этимъ фермеръ не удовлетворился и, упрекая его въ прикрытіи и участіи въ мошенничествѣ Шуфля, требовалъ назадъ часть его выигрыша. Но этого никакъ не хотѣлъ сдѣлать таможенный, увѣряя, что въ настоящемъ случаѣ Шуфль игралъ честно и что онъ и готовъ защищать предъ какимъ угодно судомъ въ христіанскомъ мірѣ… и съ этими словами, заплативъ по счету, вышелъ.

Хозяинъ, взглянувъ въ переднюю и видя, что таможенный ушелъ, началъ ругатт его.

— А! Господь помилуй насъ грѣшныхъ, — сказалъ онъ, — еслибы всякому воздавалось по заслугамъ! — Но мы, содержатели дворовъ, не можемъ ссориться съ таможенными. По крайней мѣрѣ скажу вамъ, что поставь на вѣсы пастора Шуфля и этого молодца, то соломенка заставитъ опрокинуться коромысло. Но, господа, это между нами, прибавилъ онъ шепотомъ.

X.

Мы съ Страпомъ уже собирались идти, когда увидѣли на дорогѣ шумную толпу, приближавшуюся къ намъ. Скоро мы разглядѣли среди ея человѣка, верхомъ на лошади, со связанными назадъ руками, и тотчасъ узнали въ немъ Райфля. Лошадь его была гораздо хуже лошадей гнавшихся за нимъ слугъ, и онъ былъ скоро настигнутъ. Промахнувшись изъ обоихъ пистолетовъ, онъ былъ стащенъ съ лошади и связанъ почти безъ сопротивленія. Его вели среди торжествующей толпы, къ живущему по близости мирному судьѣ и остановились у постоялаго двора, чтобы утолить жажду.

Райфля сняли съ лошади и помѣстили на дворѣ, среди собравшихся поселянъ, вооруженныхъ вилами. Къ моему удивленію, этотъ человѣкъ, такъ еще недавно внушавшій намъ столько страха, вызывалъ всеобщее презрѣніе упадкомъ духа и отчаяніемъ.

Мой товарищъ, видя его въ такомъ положенія, до того расхрабрился, что, держа кулакъ у него подъ носомъ, объявилъ, что онъ готовъ за гинею подраться съ плѣнникомъ, на кулакахъ или палкахъ, и началъ уже снимать сюртукъ. Но я остановилъ его, давъ ему понять, что разбойникъ теперь въ рукахъ правосудія, которое отмститъ ему за всѣхъ.

Но непріятнымъ слѣдствіемъ нашего любопытства было то, что насъ задержали, какъ свидѣтелей противъ преступника.

Дѣлать было нечего, надо было покориться. Мы присоединились къ толпѣ, по счастію шедшей тою же дорогой, по которой намъ слѣдовало идти.

Уже вечерѣло, когда мы подошли къ мѣсту нашего назначенія, и такъ какъ судья гостилъ у сосѣдняго джентльмена, гдѣ онъ рѣшился ночевать, то Райфля заперли въ пустой чуланъ въ третьемъ этажѣ, въ полной увѣренности, что уйти ему нѣтъ возможности. Но случилось противное. Когда, на другое утро, вошли въ чуланъ, то оказалось, что птичка улетѣла.

Онъ выбрался имъ окна на крышу, оттуда на сосѣдній домъ, гдѣ въ слуховое окно пробрался на чердакъ, и выждавъ тамъ до тѣхъ поръ, пока всѣ уснули, сошелъ внизъ и вышелъ на улицу изъ наружныхъ дверей, найденныхъ на другое утро отворенными.

Это происшествіе опечалило схватившихъ его. Ихъ надежда на награду рушилась. Я же остался очень доволенъ возможностью продолжать путь безъ замедленія. Чтобы вознаградить потерянное время, мы прошли въ этотъ день очень большое пространство и достигли города, отстоящаго на 20 в. отъ мѣста нашего ночлега. Здѣсь, остановившись въ постояломъ дворѣ, я до того почувствовалъ себя утомленнымъ, что, отчаиваясь дойти пѣшкомъ до Лондона, я послалъ Страпа узнать, нѣтъ ли какихъ-нибудь обратныхъ телѣгъ или лошадей, отправляющихся въ Лондонъ на другой день. Ему сообщили, что двѣ ночи тому назадъ ночевалъ тутъ фургонъ, отправляющійся изъ Ньюкастля въ Лондонъ и что его легко нагнать завтра или послѣ завтра.

Извѣстіе это насъ обрадовало и, поужинавъ бараниной, мы отправились въ указанную намъ комнату. Въ ней было двѣ кровати, одну заняли мы, а другая была назначена господину, еще пившему внизу. Мы были очень рады и такому помѣщенію, потому что въ трактирѣ всѣ комнаты были заняты, и улеглись спать, спрятавъ нашъ багажъ подъ головную подушку. Въ два часа меня разбудилъ необыкновенный шумъ въ моей комнатѣ. Проснувшись, я разслушалъ, что кто-то кричалъ громкимъ голосомъ; «Проткни его шпагою, а я ужъ раскрою другому голову.»

Услышавъ эти восклицанія, Страпъ вскочилъ съ постели и, бросившись бѣжать, наткнулся въ темнотѣ на кого-то и принялся кричать во все горло: «пожаръ! бьютъ! рѣжутъ!» Крикъ его переполошилъ весь домъ и въ минуту наша комната наполнилась полунагими посѣтителями. Но какъ только внесли свѣчи, то мы увидѣли, что причиною всей тревоги былъ спавшій съ нами господинъ.

Онъ лежалъ на полу полунагой, почесывая себѣ голову и чрезвычайно удивленный собраніемъ столькихъ гостей въ его спальнѣ въ такихъ костюмахъ.

Оказалось, что этому джентльмену, набирающему рекрутовъ для арміи, приснилось, что двое изъ вчера завербованныхъ рекрутовъ взбунтовались и угрожали смертію ему и бывшему съ нимъ барабанщику, и что ихъ-то онъ собирался убить во снѣ.

Какъ только разсѣялись опасенія слушателей, то всѣмъ бросилась въ глаза костюмировка присутствующихъ. Болѣе всѣхъ обратила на себя вниманіе наша хозяйка въ рубашкѣ и широкихъ кожаныхъ штанахъ, надѣтыхъ задомъ напередъ; мужъ же ея въ попыхахъ накинулъ на плеча ея юбки: одинъ былъ въ байковомъ одѣялѣ, другой въ простынѣ; а упомянутый барабанщикъ, отдавъ съ вечера въ мытье свою единственную рубашку, явился голый, опоясавшись только подушкой.

Посмѣявшись досыта, всѣ разошлись по своимъ комнатамъ. Мы спокойно проспали до утра, и, на другой день, позавтракавъ и расплатившись за все, пошли быстрѣе обыкновеннаго, въ надеждѣ нагнать фургонъ; но на этотъ разъ обманулись въ ожиданіяхъ. Къ вечеру мы вошли въ небольшую деревню и, отыскавъ харчевню, рѣшились въ ней переночевать. Хозяинъ заведенія, почтенный сѣдой старичокъ, вставь изъ-за стола, стоящаго въ чистенькой кухнѣ передъ очагомъ, привѣтствовалъ насъ словами: — «Salvelo puori, ingredimmi». Я съ удовольствіемъ увидѣлъ, что хозяинъ знакомь съ классиками, и, желая поддѣлаться къ нему, отвѣтилъ ему на томъ же языкѣ: «Disolve frigos, ligna supor foco — large rеponеns». Не успѣлъ я окончить моей рѣчи, какъ старикъ подбѣжалъ ко мнѣ и сталъ жать руку: "Fili mi dilelessime! onde venos? а superis — ne fallor.

Видя, что мы оба знаемъ по-латынѣ, онъ не зналъ, какъ принимать насъ, и приказалъ своей дочери, хорошенькой краснощекой дѣвушкѣ, принести бутылку quadrimum, повторяя при этомъ случаѣ стихи Горація: Deprome quadrimum Sabina, о Fhaliarche merum diola. Пресловутый quadrillion! былъ отличный эль его собственнаго приготовленія, котораго, какъ онъ говорилъ, у него всегда хранится четырохгодовалая амфора.

Мы поняли изъ его разговора, перемѣшаннаго латинскими цитатами, что онъ прежде былъ школьнымъ учителемъ. Но такъ какъ доходъ его былъ очень незначителенъ, то онъ принужденъ былъ заняться угощеніемъ путешественниковъ и тѣмъ сводить концы съ концами. Теперь я счастливѣйшій смертный во владѣніяхъ Его Величества, — говорилъ онъ намъ, — жена моя покоится вѣчнымъ сномъ. Дочь выходитъ замужъ. Самое же большое наслажденіе мнѣ доставляютъ два предмета, при этомъ онъ указалъ на бутылку и на большое изданіе Горація, лежавшаго на столѣ. Правда, я старъ, — ну такъ что же? Тѣмъ болѣе слѣдуетъ мнѣ наслаждаться въ короткій срокъ времени, оставшійся мнѣ жить, какъ говоритъ любезный Флаккъ.

Онъ очень любопытствовалъ узнать наши обстоятельства и мы безъ всякаго опасенія сообщили ему свои намѣренія. Онъ подалъ намъ множество совѣтовъ и предупреждалъ насъ о подлости людей. Дочери же своей велѣлъ приготовить намъ къ ужину курицу, рѣшившись, какъ онъ говорилъ, угостить себя и своихъ пріятелей peimillcus hivis coelora. Пока готовился ужинъ, хозяинъ разсказалъ намъ собственную свою жизнь, а потомъ поужинавъ плотно и выпивъ достаточное количество его quadrimum, мы пошли спать, не смотря на сопротивленіе хозяина, не желавшаго разстаться съ дорогими гостями. Онъ насъ увѣрилъ, что мы завтра навѣрно догонимъ фургонъ и найденъ тамъ только четыре мѣста занятыми.

На другой день утромъ, позавтракавъ съ хозяиномъ и его дочькою пуддингомъ и элемъ, я потребовалъ счетъ.

— Бидди вамъ подастъ его, господа, — отвѣчалъ трактирщикъ, — я не мѣшаюсь въ эти дѣла. Деньги не должны занимать человѣка, живущаго по совѣтамъ Горація. Въ это время Бидди сосчитавъ на висящей въ углу доскѣ, подала намъ счетъ въ 8 шилл. 7 пенс.

— Восемь шиллинговъ и семь пенсовъ — вскричалъ старикъ, — но это невозможно, вѣрно тутъ ошибка. Сосчитай снова, — сказалъ старикъ, можетъ быть ты дѣйствительно ошиблась.

— Нѣтъ, батюшка, ошибки нѣтъ. Я свое дѣло знаю, — отвѣчала дѣвушка. Меня взбѣсила эта увѣренность и я потребовалъ подробный счетъ. Тогда старикъ написалъ мнѣ слѣдующее:

За хлѣбъ и пиво — Шилл. 6 Пен.

— курицу и сосиски 2 6

— четыре бутылки quadrimum. 2 —

— табакъ и свѣчи — 7

— ночлегъ 2 —

— завтракъ 1 —

Итого. 8 Шилл. 7 Пен.

Такъ какъ нашъ хозяинъ не походилъ на обыкновеннаго трактирщика, да и вчерашнее его обращеніе внушило мнѣ нѣкоторое уваженіе, то я не имѣлъ духа выругать его, какъ слѣдовало, а ограничился замѣчаніемъ, что вѣрно Горацій не училъ его быть грабителемъ. На это онъ мнѣ отвѣтилъ, что я молокососъ, не знакомый съ свѣтомъ; а иначе я бы не назвалъ грабителемъ человѣка, живущаго такъ, чтобы быть contentas parvo и старающаго отвратить importuna paupentatem. Товарищъ же мой не могъ успокоиться, крича, что больше одной трети этой суммы онъ ему не заплатитъ. Въ это время дочь трактирщика вышла; я понялъ ея намѣренія и поспѣшилъ расплатиться, — и хорошо сдѣлалъ, потому что тутъ же въ комнату вошли два здоровыхъ поселянина, подъ предлогомъ закусить; а на самомъ дѣлѣ, чтобы силою заставить насъ покончить споръ. Передъ уходомъ Страпъ подошелъ къ трактирщику и улыбаясь сказалъ съ значительнымъ выраженіемъ: Semper evrus egit, а тотъ съ злобною улыбкою отвѣтилъ: Animum rege, nisi paret, imperat.

XI.

Молча прошли мы первыя полъ-версты; я былъ погруженъ въ размышленія о плутняхъ людей, и о состояніи моихъ финансовъ, ежедневно уменьшавшихся. Наконецъ Страпъ не вытерпѣлъ и заговорилъ:

— Глупцы легко разстаются съ деньгами. Если бы ты послушался меня, то будь я подлецъ, если бы эта каналья получилъ больше трети денегъ, ему отданныхъ. Видно тебѣ онѣ легко достались, что ты такъ ихъ бросаешь. Господи! сколько подбородковъ пришлось бы мнѣ обрить, чтобы заработать четыре шиллинга 3 пенса, брошенныхъ теперь на вѣтеръ. Сколько бы дней сидѣлъ я изъ-за нихъ, сплетая волосы, окоченѣвъ отъ холода, и чего ты испугался? Я прозакладываю гинею, что побилъ бы любаго изъ вошедшихъ. Я колотилъ и не такихъ.

И дѣйствительно, мой товарищъ могъ бы подраться со всякимъ, не подвергая жизнь опасности; но онъ имѣлъ непреодолимый страхъ къ оружію всякаго рода. Чтобы успокоить его, я ему сказалъ, что лишній расходъ падетъ на мою долю. Но этимъ я еще болѣе его обидѣлъ, и онъ мнѣ отвѣтилъ, что хотя онъ бѣдный цирюльникъ, но съумѣетъ тратить деньги не хуже сквайра.

Цѣлый день мы шли безъ отдыха и вечеромъ, къ величайшей нашей радости, увидѣли давно ожидаемую колесницу, въ нѣсколькихъ саженяхъ впереди насъ. Нагнавъ ее, подрядились съ возницею, котораго знали Джое, доѣхать до слѣдующей станціи за шиллингъ, надѣясь тамъ уговориться съ самимъ хозяиномъ о дальнѣйшемъ переѣздѣ. Джое подставилъ намъ лѣстницу и Страпъ, нагруженный нашими пожитками, полѣзъ впередъ. Но только что онъ вошелъ туда, какъ его привѣтствовалъ кто-то громкимъ крикомъ: Нѣтъ, чортъ возьми! сюда болѣе никто не войдетъ. Страпъ, блѣдный какъ полотно, бросился внизъ. Джое, видя наше изумленіе, заговорилъ съ хитрою улыбкою. — Какъ, капитанъ! неужели ты помѣшаешь бѣдному извощику заработать шиллингъ?

— Но бойся, молодой человѣкъ, не бойся, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Страпу, — полѣзай и не хлопочи о капитанѣ: не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ.

Но это не ободрило Страпа, такъ что я долженъ былъ лѣзть первый, хотя съ стѣсненнымъ сердцемъ, слыша ворчаніе того же голоса: «Сатана и адъ проглоти меня, если я тебѣ не удружу за это». Но я влѣзь внутрь и отыскалъ порожнее мѣсто въ соломѣ, забрался туда, не видя за темнотою лица моихъ спутниковъ. Слѣдовавшій за мною Страпъ занялъ мѣсто противъ меня и подкинутый толчкомъ фургона, упалъ прямо на брюхо капитана, который страшно закричалъ: «громъ и молнія! гдѣ моя сабля?» При этихъ словахъ Страпъ, обезумѣвъ отъ страха, кинулся на меня съ ужасною силою, а въ другомъ концѣ фургона послышался женскій голосъ: «Что такое случилось, душа, моя»? — «Что случилось, отвѣчалъ капитанъ, этотъ проклятый шотландецъ сдавилъ мои кишки въ лепешки.» Страпъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, извинялся тряскою экипажа. Женщина же, въ свою очередь, продолжала: «Да! да! другъ мой эта наша вина; мы должны благодарить самихъ себя за всѣ непріятности. Слава Богу, я еще впервые такъ путешествую. Я увѣрена, что знай миледи или сэръ Джонъ о нашемъ положеніи, они не спали бы всю ночь отъ досады. И отчего мы не выписали карету: я знаю, что они намъ не простятъ этого.»

— Полно, полно, отвѣчалъ капитанъ, раскаяніе теперь поздно; мы послѣ посмѣемся надъ этимъ, какъ надъ шалостью: надѣюсь, что твое здоровье не пострадаетъ. Я потѣшу милорда разсказами о приключеніяхъ въ «дилижансѣ».

Этотъ разговоръ далъ мнѣ такое понятіе о разговаривающихъ, что я не смѣлъ вмѣшиваться въ ихъ разговоръ; но другой женскій голосъ пропищалъ: «нѣкоторые люди слишкомъ важничаютъ, а болѣе достойные довольствуются настоящимъ способомъ переѣзда. Люди, ѣздящіе въ каретахъ съ ливрейными лакеями, тѣ не подымаютъ такого шума. И къ чему это? Но такъ какъ мы теперь находимся въ одинаковомъ положеніи, то слѣдуетъ быть любезнымъ и сообщительнымъ. Что ты объ этомъ скажешь, Исаакъ? Ну, говори, старый собиратель процентовъ. О какомъ рискованномъ займѣ ты думаешь? Ну, Исаакъ, навѣрное тебѣ не дождаться отъ меня любезности до тѣхъ поръ, пока ты не перевернешь страницы, не сдѣлаешься честнымъ и не будешь жить, какъ джентльменъ. А пока поцѣлуй меня, старый кротъ. Эти слова, сопровождаемыя громкимъ чмоканьемъ, до того разшевелили того, къ кому они относились, что онъ въ восторгѣ дрожащимъ голосомъ вскричалъ: „ахъ ты щеголиха… клинусь честью, что ты славная дѣвушка — ха, ха, ха!“ Этотъ смѣхъ возбудилъ сильный кашель, почти задушившій ростовщика (таково, какъ оказалось, было ремесло нашего спутника).

Тутъ я заснулъ и выспался порядочно прежде, чѣмъ мы доѣхали до постоялаго двора. Вышедши первымъ изъ экипажа, я имѣлъ случай осмотрѣть своихъ спутниковъ по мѣрѣ ихъ выгрузки. Первая вышла бойкая дѣвушка лѣтъ двадцати. На головѣ у нея была, вмѣсто чепца, мужская шляпа, убранная галуномъ. На ней была надѣта синяя шелковая амазонка также обшитая серебрянымъ галуномъ и порядочно запачканная; въ рукахъ она держала хлыстъ. За нею вышелъ, хромая, старикъ, въ шерстяномъ колпакѣ, застегнутымъ подъ подбородкомъ; сверхъ колпака, надѣта была шляпа съ широкими полями. На плечахъ у него былъ накинутъ старый, синій салопъ, подъ которымъ виднѣлся коричневый сюртукъ, закрывавшій (какъ мы послѣ увидимъ) вытертый жилетъ и грязную фуфайку. Глаза его были впавшіе и слезящіеся, лице покрытое морщинами, ротъ безъ зубовъ, а носъ и подбородокъ, казалось, желали сойтись вмѣстѣ.

Онъ опирался на палку съ набалдашникомъ изъ слоновой кости. Вся его фигура представляла эмблему зимы, голода и скупости.

Но болѣе всего меня удивилъ страшный капитанъ, явившійся маленькимъ, тощимъ, сорока-лѣтнимъ существомъ, съ морщиноватистымъ лицомъ, очень смахивающимъ на орангутанга. Подъ бровями у него сверкали два маленькихъ сѣрыхъ глаза.

Волосы его сзади были заплетены въ косу, которая достигала до поясницы.

Ростомъ онъ былъ пяти футъ трехъ вершковъ, изъ которыхъ 16 вершковъ занимало его лицо и тощая шея. Бедры его были длиною шесть вершковъ, голени, напоминающіе веретена или барабанныя палки, были длиною въ два фута съ половиною. Туловище же, изображавшее собою протяженіе безъ субстанціи, занимало остальное: вообще онъ былъ похожъ на стоящихъ паука или сверчка. На немъ былъ сюртукъ, фалды котораго были въ полъ-фута длиною, гусарскій жилетъ, красныя штаны, достигавшія до половины икры, шерстяные чулки, поднятые почти до паховъ, и бантами съ деревянными каблуками, въ два вершка вышиною. Одною рукою онъ несъ саблю почти такой же длины какъ онъ самъ; а другою велъ свою супругу, женщину однихъ съ нимъ лѣтъ, сохранившую остатки красоты, но съ такими ужимками, что я хотя и новичокъ въ свѣтѣ, но увидѣлъ въ ней тщеславіе и надутость горничной.

Мы всѣ собрались въ кухнѣ, а капитанъ Визичь (его имя), потребовавъ себѣ особое помѣщеніе, объявилъ хозяину, что они будутъ ужинать одни. Тотъ отвѣчалъ ему, что перваго требованія онъ удовлетворить не можетъ, а что касается до ужина, то онъ приготовленъ для всѣхъ пассажировъ вообще и, что если капитанъ уговорить другихъ позволить ему отобрать себѣ блюда, то онъ, хозяинъ, не станетъ спорить. Противъ этого мы возстали общимъ голосомъ; и миссъ Дженни (другая наша спутница) объявила напрямикъ, что ежели капитану хочется ужинать отдѣльно, то пусть онъ дожидается конца нашего ужина.

Капитанъ пріосанился и нахмурился, по его дорогая половина, скорчивъ презрительную мину, проворчала: „животное“. Услышавъ это, миссъ Дженни подскочила къ ней, съ словами: „Не ругаться: г-жа горничная — животное, но не такое, какъ ты, — не ползающее изъ за десяти фунтовъ, — не прикидывающееся знатью.“ Тутъ уже вступился капитанъ: „Чортъ возьми, мадамъ, это что значитъ?“ — „Чортъ тебя возьми самаго; кто ты такой? отвѣчала миссъ Дженни, — и кто это сдѣлалъ капитаномъ, такого паршиваго лизоблюда. Ты думаешь, что я не знаю, кто ты и твоя жена. Славная парочка! брошенная содержанка и лысый камердинеръ“.

— Громъ и проклятія! закричалъ капитанъ, — ты сомнѣваешься въ чести моой жены? Никто въ Англіи не осмѣлится сказать этого, — я его убью, — растерзаю! Адъ и проклятіе! я сжарю его къ ужину». Съ этими словами онъ замахалъ саблею къ величайшему страху Страпа. А миссъ Дженни, щелкнувъ у него подъ носомъ пальцами, увѣряла, что не боится его гнѣва.

Въ самомъ разгарѣ ссоры хозяинъ фургона вошелъ въ кухню и, опасаясь, чтобы оскорбленный капитанъ не отказался ѣхать въ его экипажѣ, принялся унимать всѣхъ, что, наконецъ, ему и удалось; и мы усѣлись ужинать всѣ вмѣстѣ. Ночевать намъ указали комнату, въ которой помѣстили меня, Страпа и стараго ростовщика. Капитанъ съ женой и миссъ Дженни расположились въ другой.

Товарищъ мой, почувствовавъ ночью боль въ животѣ, вышелъ; но, возвращаясь назадъ, ошибся дворью и вошелъ въ комнату Визеля и безъ церемоніи улегся въ постель подлѣ спавшей жены капитана. Послѣдній же въ это время шарилъ по комнатѣ, отыскивая чего-то.

Возвратясь послѣ удачныхъ поисковъ къ своей кровати, онъ ощупалъ чью-то голову въ ночномъ колпакѣ. Вообразивъ, что онъ ошибся кроватью и что это какой нибудь любезникъ, воспользовавшійся приглашеніемъ миссъ Дженни, рѣшился наказать виновныхъ въ такомъ безстыдствѣ, и схвативъ стоявшій въ комнатѣ сосудъ, окатилъ спящихъ находившеюся въ немъ жидкостію.

Мадамъ Визель проснулась и стала кричать и жаловаться, что но только озадачило мужа, но испугало и Страпа. Особенно когда взбѣшенный капитанъ, схвативъ его за горло, сталъ душить, спрашивая, какъ онъ осмѣлился посягнуть на цѣломудріе его жены.

Бѣдный Страпъ едва могъ выговорить: «Призываю въ свидѣтели Бога, что я не знаю, мужчина она или женщина.»

Мистриссъ Визель, вымоченная съ головы до ногъ, схватила стоящій у кровати башмакъ и стала такъ колотить по лысинѣ мужа, что онъ закричалъ «караулъ».

— Я тебя выучу, приговаривала она, обливать меня всякою дрянью; а! ты приревновалъ меня. Такъ это-то благодарность за то, что я приняла въ свое ложе такое несчастное, поджарое и безобразное существо?

На шумъ прибѣжали я и хозяинъ фургона, и опять были испуганы новымъ крикомъ миссъ Дженни: «помогите! разбой! помогите! Ахъ ты старый разбойникъ, ты хотѣлъ обезчестить меня? Но я тебѣ отомщу, — старый козелъ! Помогите! ради Бога помогите! меня насилуютъ! я погибаю! помогите!» — Нѣкоторые слуги постоялаго двора, разбуженные этимъ возгласомъ, вооружившись чѣмъ попало, со свѣчами въ рукахъ, вошли въ комнату; и глазамъ нашимъ представилось странное зрѣлище. Въ одномъ углу комнаты стоялъ, дрожа отъ холода капитанъ въ изорванной рубашкѣ, съ жалкою миною и исцарапаннымъ лицемъ; жена его, закутавшись въ одѣяло, сидѣла въ слезахъ на кровати. Въ другомъ углу, на кровати миссъ Дженни лежалъ растянувшись старый ростовщикъ въ фуфайкѣ, выставивъ на показъ свои тощія ноги. За уши его держала миссъ Дженни, кричавшая на него что было силы. На вопросъ нашъ о случившемся, она съ плачемъ стала говорить, что старикъ обезчестилъ ее въ то время, какъ она спала глубокимъ сномъ, и просила насъ быть свидѣтелями противъ него въ судѣ. Несчастный старикъ, полумертвый отъ страха, просилъ отпустить его, и получивъ свободу, увѣрялъ, что она не женщина, а воплощенный дьяволъ, — что она сама соблазнила его и сама выдала. Да, ты устроила мнѣ ловушку, сказалъ онъ: — но тебѣ не удастся — я скорѣе повѣшусь, а не дамъ тебѣ ни одного шиллинга, — съ этимъ словомъ онъ убрался въ свою постель, ворча и охая. Тогда мы приступили съ распросами къ капитану.

— Господа, — сказалъ онъ, тутъ вышла проклятая ошибка, но я отомщу виновнику ея. Этотъ проклятый шотландецъ съ котомкой не проживетъ и дня, но будь мое имя Визель. Душа моя, ты знаешь, что у меня не было намѣренія оскорбить тебя.

— Твоихъ намѣреній я не знаю; но знаю только то, что мнѣ досталось довольно, и что я могла простудиться до смерти, отвѣчала она. Мировая однако скоро была заключена. Женѣ предложили мѣсто въ кровати миссъ Дженни, а хозяинъ фургона пригласилъ Визеля раздѣлить съ нимъ его постель. Я же отправился въ свою комнату, гдѣ нашелъ Страпа, ускользнувшаго во время битвы капитана съ женою.

XII.

На другое утро я уговорился съ хозяиномъ фургона доставить меня въ Лондонъ за одинъ шиллингъ, съ тѣмъ, чтобы Страпъ могъ занять мое мѣсто, когда мнѣ вздумается пройтись. Притомъ я убѣдилъ его успокоить капитана, вошедшаго въ кухню съ саблею на голо и грозившаго убить мерзавца, намѣрившагося осквернить его ложе. Но труды извощика, клявшагося въ невинности юноши, стоявшаго въ страхѣ за мною, были напрасны. Чѣмъ трусливѣе казался Страпъ, тѣмъ настоятельнѣе капитанъ требовалъ дуэли или смерти его. Взбѣшенный его настойчивостью, я даль ему понять, что невозможно же бѣдному цирульнику сражаться съ нимъ оружіемъ, къ которому капитанъ, какъ солдатъ, привыкъ. Но что, ежели онъ желаетъ, — то Страпъ готовъ драться съ нимъ на кулакахз, или палкахъ. Это подтвердилъ и самъ Страпъ. Визель съ презрѣніемъ отвѣчалъ, что джентльмену неприлично драться какъ дворнику, или даже становиться на одну доску съ такимъ человѣкомъ, какъ Страпъ. — Полно, капитанъ, вскричалъ Джое, неужели тебѣ хочется быть убійцею? — молодой человѣкъ готовь извиниться предъ тобою или, ежели тебѣ это не нравится, онъ будетъ драться съ тобою. Не хочется тебѣ драться на кулакахъ, ну такъ пожалуй, выбирай палки! — Такъ ли, молодецъ?

— Да, да, отвѣчалъ, замявшись, Страпъ, — на палкахъ я готовъ. Но это предложеніе было отвергнуто капитаномъ. Понявъ характеръ этого человѣка и мигнувъ Страру, я сообщилъ честной компаніи, что вызванный по всѣмъ правиламъ избираетъ оружіе, а потому я обѣщалъ отъ имени Страпа, что онъ будетъ драться острыми оружіемъ, но тѣмъ, къ которому болѣе привыкъ, т. е. бритвою.

При словѣ бритва, капитанъ поблѣднѣлъ. Страпъ же, дергая меня за рукавъ просилъ ради Бога не заключать такого условія.

Наконецъ Визель, оправившись, обратился ко мнѣ съ угрожающимъ видомъ: — а ты кто такой? развѣ тебѣ тоже хочется драться со мной? — съ этимъ словомъ онъ сталъ въ позицію. Увидя конецъ его шпаги на футъ отъ моей груди, я отскочилъ въ сторону и, схвативъ ухватъ, стоявшій въ углу, напалъ на своего противника. Онъ сталь дѣлать, въ свою очередь, скачки то въ одну, то въ другую сторону. Наконецъ я приперъ его въ уголъ, къ немалому удовольствію окружающихъ. Въ этомъ положеніи застала его жена и, видя его опасность, подняла жалобный крикъ. Въ такой крайности Визель началъ просить о прекращеніи непріязненныхъ дѣйствій и обѣщалъ удовольствоваться извиненіемъ Страра, который, на колѣняхъ передъ нимъ, объявилъ невинность своихъ намѣреній и просилъ прощенія въ ошибкѣ. Окончивши это дѣло безъ кровопролитія, мы принялись за завтракъ, при которомъ отсутствовали только миссъ Дженни и ростовщикъ. Мистриссъ Визель объявила намъ, что миссъ Дженни, охая всю ночь, не давала ей спать; утромъ же она чувствовала себя до того нездоровою, что не могла продолжать пути. Въ это время служанка пришла просить нашего извощика въ комнату миссъ Дженни. Онъ отправился, сопутствуемый всѣми нами. При нашемъ появленіи, она объявила, что испуганная вчера наглостію стараго ростовщика, боится выкинуть, и просила задержать его для представленія въ судъ, въ случаѣ несчастія. Въ слѣдствіе этого, стараго Тарквинія, забравшагося послѣ вчерашней огласки въ фургонъ, привели въ присутствіе обвиняющей. Увидавъ его, она принялась плакать, вздыхать, говорить намъ, что въ случаѣ несчастія, смерть ея падетъ на его голову.

Бѣдный Исаакъ, поднявъ къ верху глаза и руки, просилъ небо избавить его отъ этой вѣдьмы и со слезами на глазахъ увѣрялъ, что пошелъ къ ней по ея же приглашенію. Извощикъ, понявъ въ чемъ дѣло, совѣтывалъ Исааку кончить полюбовною сдѣлкою, заплатить ей.

— Дать ей денегъ, вскричалъ ростовщикъ; — висѣлицу ей, потаскушкѣ!

— А! хорошо же! я вижу, что добромъ съ этимъ кремнемъ ничего не сдѣлаешь, возразила миссъ Дженни. Джое, сходи къ мирному судьѣ и скажи, что больная особа желаетъ съ нимъ говорить о весьма важномъ дѣлѣ. При словѣ судья, Исаакъ остановилъ Джое и дрожащимъ голосомъ спросилъ ее: сколько она хочетъ? Она объявила ему, что, такъ какъ ему не удалось исполнить своего гадкаго намѣренія, то она удовольствуется малымъ. И хотя здоровье ея потерпѣло неисправимый вредъ, но она готова отпустить его за сто гиней.

— Сто гиней! — вскричалъ онъ въ ужасѣ, и гдѣ же ихъ взять несчастному старику! Если бы я ихъ имѣлъ, то вѣрно бы не ѣздилъ, въ это время года, въ фургонѣ.

— Нечего притворяться несчастнымъ, прервала Дженни, — я очень хорошо знаю Исаака Ропина, ростовщика, старый мошенникъ! У тебя еще много моихъ невыкупленныхъ закладовъ. Исаакъ, видя себя узнаннымъ, предложилъ двадцать шиллинговъ; но Дженни не соглашалась взять менѣе 50 фунт. Наконецъ, послѣ обоюдныхъ уступокъ, Исаакъ согласился заплатить лучше пять гиней, чѣмъ отправиться въ судъ.

По заключеніи мировой, больная кое-какъ взобралась въ фургонъ и мы отправились впередъ. Страпъ занялъ мѣсто Джое, пожелавшаго пройтись пѣшкомъ. Утро и полдень прошли въ разсказахъ Визеля о своихъ подвигахъ. — Однажды онъ сшибъ съ ногъ солдата, смѣявшагося надъ нимъ; — свернулъ носъ буфотчику за неумѣстное замѣчаніе о неприличіи ковырять вилкою въ зубахъ; — вызвалъ на дуэль продавца сыра за то, что тотъ осмѣлился быть его соперникомъ, при этомъ онъ приводилъ жену въ свидѣтельницы истины своихъ разсказовъ.

Такимъ образомъ мы ѣхали пять дней безъ всякихъ приключеній. Оправившаяся миссъ Джонни занимала насъ пѣснями, и подтрунивала надъ своимъ старымъ прелестникомъ, не хотѣвшимъ съ ней мириться.

На шестой день мы уже садились обѣдать, когда содержатель постоялаго двора объявилъ намъ, что трое вновь прибывшихъ путешественниковъ потребовали весь обѣдъ, приготовленный для пассажировъ фургона, говоря: «чортъ побралъ бы ихъ! сегодня путешествующіе въ фургонахъ могутъ пообѣдать хлѣбомъ и сыромъ.» Это извѣстіе не мало огорчило насъ и мы стали раздумывать, какъ бы пособить горю. Миссъ Джонни уговаривала капитана, какъ воина, вступиться за насъ и защитить отъ обиды. Но капитанъ отговаривался нежеланіемъ открывать своего инкогнито; клянясь, что во всякомъ другомъ случаѣ онъ бы заставилъ дерзкихъ скорѣе проглотить его шпагу, чѣмъ его обѣдъ.

При этомъ отказѣ миссъ Фанни, схвативъ его шпагу, бросилась въ кухню и угрожала повару убить его, ежели онъ тотчасъ не отпуститъ кушаній въ нашу комнату.

На крикъ ея сошли внизъ вновь прибывшіе. Одинъ изъ нихъ, увидѣвъ Дженни, вскричалъ — А! Дженни Рамперъ, откуда чортъ тебя принесъ? — Дорогой мой Жакъ Раттль, ты ли это? — отвѣчала она, бросаясь ему на шею. Ну, Визель можетъ отправляться хоть въ адъ за обѣдомъ, а я обѣдаю съ тобою. Пріѣзжіе съ удовольствіемъ согласились на ея предложеніе, а мы были въ опасности остаться при сырѣ и хлѣбѣ. Но Джое, войдя въ кухню и услыхавъ въ чемъ дѣло, схватилъ вилу и грозилъ убить перваго, кто дотронется до обѣда, назначеннаго его пассажирамъ. Эта угроза чуть не произвела пагубныхъ послѣдствій. Три господина, поддерживаемые своими слугами, обнажили шпаги; мы же приняли сторону Джое. Къ счастію трактирщикъ, для предупрежденія кровопролитія, рѣшился пожертвовать собственнымъ обѣдомъ. Это помирило враждующихъ и мы, безъ новыхъ затрудненій, усѣлись за столъ. Послѣ обѣда Страпъ занялъ мое мѣсто въ фургонѣ, я же шелъ возлѣ Джое, съ которымъ скоро вступилъ въ разговоръ. Онъ показался мнѣ веселымъ, услужливымъ, добрымъ малымъ, хотя очень лукавымъ. Онъ разсказалъ мнѣ, что мисъ Дженни просто прелестница, завезенная однимъ офицеромъ изъ Лондона въ Имокастль.

Офицеръ раззорился и былъ за долги посаженъ въ тюрьму, а она возвращалась теперь къ прежнему образу жизни. Онъ разсказалъ мнѣ также исторію жизни Визелей, слышанную имъ отъ одного изъ господскихъ слугъ, только что оставленныхъ нами на постояломъ дворѣ. Этотъ слуга, увидавъ Визеля, тотчасъ узналъ его и разсказалъ Джое его прошлую жизнь. Визель былъ нѣсколько лѣтъ камердинеромъ у лорда Фризля, въ то время, когда лордъ не жилъ съ женой. Помирившись же, онъ, по настоянію ея, долженъ былъ прогнать какъ Визеля, такъ и свою любовницу.

Чтобы прикрыть свой отказъ сколько нибудь благовиднымъ предлогомъ, лордъ предложилъ Визелю жениться на этой любовницѣ и доставить ему мѣсто въ арміи. Предложеніе было принято и Визель теперь, по милости лорда, прапорщикъ въ *** полку. О храбрости же Визеля Джое былъ одинаковаго со мною мнѣнія и мы рѣшились испытать ее.

Дѣйствительно, въ сумерки, завидѣвъ ѣхавшаго намъ на встрѣчу всадника, Джое сообщилъ пассажирами, что это, должно быть, разбойникъ, и тѣмъ произвелъ въ фургонѣ всеобщій ужасъ. Страпъ, при первомъ же словѣ выскочилъ изъ экипажа и скрылся за окраиной дороги. Ростовщикъ, испуская жалобные стоны, принялся зарывать что-то въ солому. Мистриссъ Визель плакала и вздыхала; а мужъ ея, къ нашему удивленію, захрапѣлъ; но эта хитрость ему не удалась, потому что Джонни принялась его толкать, со словами: «капитанъ, теперь не время спать, когда насъ грабятъ! вставайте и защищайтесь, какъ прилично солдату и дворянину!» Визель прикинулся разсерженнымъ за то, что его разбудили, и клялся, что онъ выспится, не смотря на всѣхъ разбойниковъ Англіи. «Громъ и молнія! чего вы испугались?» продолжалъ онъ, дрожа всѣми членами. Это поведеніе раздражало миссъ Рамперъ. «Проклятіе, закричала она, на первую жалкую душу трусишки, котораго бы розгами слѣдовало выгнать изъ полка. Остановите фургонъ, я выйду и клянусь, что уговорю разбойника не только выбить изъ тебя всѣ деньги, но и тебя самаго изъ твоей собственной кожи.» И она выскочила изъ фургона съ необыкновенною легкостію. Въ это время всадникъ подъѣхалъ къ намъ и Джое узналъ въ немъ знакомаго ему лакея. Тогда извощикъ попросилъ его продлить шутку и принять на себя назначенную ему нами роль. Тотъ съ удовольствіемъ согласился и подъѣхавъ къ фургону, закричалъ: — «Кто тутъ?» Исаакъ, голосомъ едва слышнымъ отъ страха, отвѣчалъ, что онъ несчастный грѣшникъ, обремененный малолѣтнимъ семействомъ, для прокормленія котораго у него было за душей пятнадцать шиллинговъ. «А к то это тамъ забился въ уголъ?» спросилъ мнимый разбойникъ. — Бѣдная женщина, надъ которой, ради Христа, я прошу тебя сжалиться, « пропищала мистриссъ Визель. „Замужняя ты или нѣтъ?“ Замужняя. — „Гдѣ же твой мужъ?“ — Мужъ мой, офицеръ, служащій въ арміи, остался больной на постояломъ дворѣ, гдѣ мы обѣдали. — Должно быть ты ошибаешься, — продолжалъ разбойникъ, я самъ видѣлъ, какъ онъ влѣзалъ въ фургонъ сегодня послѣ обѣда. Но что это за вонь? Вѣроятно это какая нибудь собачонка, дайте-ка и проучу ее.» Съ этимъ словомъ, схвативъ за ногу Визеля, онъ вытащилъ его изъ-подъ юбокъ его дражайшей половины.

Несчастный, дрожащій капитанъ, пойманный въ такомъ безчестномъ положеніи, сталъ протирать глаза, представляясь только что проснувшимся, и спрашивалъ въ чемъ дѣло. — А дѣло въ томъ, что я хотѣлъ тебѣ засвидѣтельствовать свое почтеніе, капитанъ, отвѣчалъ всадникъ, — а за тѣмъ прощай. И давъ шпоры лошади, онъ ускакалъ.

Долго Визель не могъ прійти въ себя, но, успокоившись, онъ снова принялъ важный видъ и сказалъ: чортъ побери дурака, и зачѣмъ онъ ускакалъ, не давъ мнѣ времени справиться о здоровьѣ милорда и леди? Развѣ ты не помнишь Тома, душа моя? прибавилъ онъ, обращаясь къ женѣ? — Да! да! мнѣ показался онъ знакомымъ, отвѣчала жена, но вѣдь ты знаешь, что я не обращаю вниманія на людей его званія. — Вотъ-то на, вскричалъ Джое, развѣ ты знаешь этого молодца, капитанъ? — Знаю ли я его? да, онъ не разъ наливалъ мнѣ бургонское за столомъ лорда Триплета. — Ну, а какъ его зовутъ? спросилъ Джое. — Какъ зовутъ? да его зовутъ Томъ Райнзеръ. — Ого! вскричалъ Джое, такъ онъ перемѣнилъ имя, потому что я бьюсъ объ закладъ объ чемъ хочешь, что его крестили Джоноли Троттеромъ. Это подняло на смѣхъ капитана. Но Исаакъ прервалъ смѣхъ словами: — Мнѣ все равно, Джонъ ли онъ, или Томъ, я за одно только благодарю Бога, что она, не оказался грабителемъ. — Благодаритъ Бога, а за что? вскричалъ Визель. — Да будь онъ разбойникомъ, я бы съѣлъ его живьемъ съ кишками, прежде чѣмъ онъ ограбилъ бы кого нибудь изъ нашего общества? — Ха! ха! ха! вскричала миссъ Дженни, что правда, то правда. Я увѣрена, что капитанъ въ состояніи съѣсть всѣхъ тѣхъ, кого онъ убьетъ. Ростовщикъ же замѣтилъ, что Визель настоящій христіанинъ, вооружившійся не смертоноснымъ оружіемъ, а терпѣніемъ и покорностію, и искавшій спасенія въ страхѣ и ужасѣ. Эта рѣчь произвела новый взрывъ смѣха. Капитанъ, клянясь и ручаясь, угрожалъ перерѣзать ростовщику горло. Этотъ же, ухватясь за выраженія капитана, призывалъ насъ быть свидѣтелями, что жизнь его находится въ опасности отъ этого кровожаднаго офицера; и что онъ намѣренъ подать жалобу. Эта вторичная насмѣшка окончательно уничтожила Визеля и онъ молчалъ во всю дорогу.

XIII.

Пріѣхавъ на постоялый дворъ и поужинавъ, мы отправились спать. Въ полночь Страпъ, страдая все еще разстройствомъ желудка, съ зажженною свѣчою, сошелъ внизъ. Но не прошло и трехъ секундъ, какъ онъ снова вбѣжалъ въ комнату съ блѣднымъ, какъ полотно, лицомъ и съ стоящимъ дыбомъ волосами. Не говоря ни слова, вскочилъ онъ въ постель и сталъ прятаться за меня, дрожа и щелкая зубами. Я сталъ его разспрашивать и онъ, едва придя въ себя, отвѣчала,: — Господи помилуй насъ грѣшныхъ! я видѣлъ чорта! Не столь суевѣрный какъ онъ, я, однако, тоже испугался, особенно когда услышалъ приближающійся звонъ колокольчика и молитвы моего товарища, шептавшаго про себя: «Господи помилуй! вотъ онъ идетъ!» Въ это время въ отворенную дверь вошелъ огромный воронъ съ колокольчиками на ногахъ и направился прямо къ нашей кровати. По вѣрованію шотландцевъ, черти и вѣдьмы всегда совершаютъ свои праздники въ видѣ ворона, поэтому я дѣйствительно вообразилъ, что насъ преслѣдуетъ одинъ изъ нихъ; и въ величайшемъ страхѣ укутался въ одѣяло. А страшное привидѣніе, вскочивъ на кровать и сильно ущипнувъ насъ нѣсколько разъ, ускакало изъ комнаты. Не успѣли мы прійти въ себя и оглядѣться, какъ новое видѣніе послѣдовало за первымъ. Это былъ старикъ съ бѣлою бородою, достигавшею до пояса; глядѣлъ онъ дико, безсмысленно; одежда его состояла изъ коричневаго сюртука, застегнутаго на спинѣ. На головѣ у него была шапка изъ той же матеріи.

Я былъ въ такомъ страхѣ, что не могъ отвести глазъ отъ этого существа и, видя его приближеніе, не могъ тронуться съ мѣста: подошедши къ кровати, онъ поднялъ къ верху руки и закричалъ нечеловѣческимъ голосомъ: «Гдѣ Ралфъ?» Я оставался нѣмъ. «Гдѣ Ралфъ?» снова возопилъ онъ, но въ эту минуту вдали послышался звонъ колокольчиковъ, и старикъ, услыхавъ его, убѣжалъ. Долго я не могъ прійти въ себя, потомъ обратился къ Страпу, котораго нашелъ въ обморокѣ, впрочемъ скоро онъ очнулся.

Тогда я сталъ спрашивать, что онъ думаетъ о случившемся. Онъ увѣрялъ, что привидѣніе съ цѣпями на ногахъ, (колокольчики онъ принялъ за тяжелыя цѣпи) — какая нибудь проклятая душа. Подъ видомъ же старика, по мнѣнію Страпа, разгуливала душа кого нибудь давно убитаго въ этой комнатѣ, преслѣдовавшая душу своего убійцы, которая являлась въ видѣ ворона. Убійцу же вѣроятно звали Ралфомъ. Хотя я и не очень вѣрилъ въ это объясненіе, но не могъ уже уснуть отъ внутренней тревоги.

Утромъ Страпъ сообщилъ всю исторію Джое, который, посмѣявшись вдоволь, объяснилъ ему, что старикъ былъ отецъ хозяина, помѣшавшійся уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Воронъ же быль его забавою, и въ эту ночь, погнавшись за нимъ, онъ вошелъ въ нашу комнату и звалъ его именемъ Ралфа.

Въ продолженіе дальнѣйшаго, шестидневнаго нашего путешествія не случилось ничего особеннаго. Наконецъ мы въѣхади въ великій городъ и ночевали на постояломъ дворѣ, гдѣ всегда останавливался фургонъ. На утро всѣ пассажиры разошлись, а я съ товарищемъ пустился отыскивать квартиру депутата, къ которому у меня было письмо отъ Краба. Расплатившись за ночлегъ на постояломъ дворѣ, Страпь забралъ наши пожитки и пошелъ, по обыкновенію, сзади меня съ котомкою на плечахъ, такъ что мы представляли собою двѣ, довольно уморительныя фигуры. Прибавьте къ этому еще нашъ нарядъ, и вы поймете, что мы дѣйствительно могли обратить на себя вниманіе. Я одѣлся въ самое лучшее платье свое. На мнѣ была крахмаленая рубашка и лучшіе нитяные чулки. Волосы мои (темно-рыжаго цвѣта) были примазаны и лежали на плечахъ какъ мочалки. Полы моего сюртука хватали до икръ; брюки и жилетъ, изъ одного куска съ сюртукомъ, сшиты были съ тѣмъ же вкусомъ; а шляпа моя, по низости тульи и узкости полей, походила на тазъ цирульника Страпъ одѣтъ былъ не такъ оригинально. Но его короткій, общипанный парикъ и котомка за плечами, при замѣчательной его физіономіи, отличавшейся длиннымъ подбородкомъ, крючковатымъ носомъ, выдавшимися скулы, дѣлали его предметомъ смѣха прохожихъ. На улицѣ Страпъ, по моему приказанію, спросилъ у извощика, гдѣ живетъ мистеръ Кринжеръ. Тотъ вытаращилъ на него глаза и проговорилъ: «что такое»? Видя, что они не понимаютъ другъ друга, я повторилъ вопросъ, но не съ большимъ успѣхомъ, такъ что извощикъ, выведенный изъ терпѣнія, назвалъ насъ паршивыми шотландцами, ударилъ по лошадямъ и съ крикомъ «берегись» исчезъ изъ виду. Это взбѣсило меня и Страпа, который увѣрялъ, что далъ бы полшиллинга за возможность побить извощика.

Пока мы разсуждали, стоя подлѣ одной лужи, къ намъ подъѣхалъ другой извощикъ и съ вопросомъ: «прикажите подать», такъ ловко повернулъ лошадей, что обдалъ меня грязью съ ногъ до головы, къ величайшему смѣху проходящихъ, а къ моему огорченію. Одинъ изъ собравшихся вокругъ насъ зрителей, сочувствуя нашему несчастію и видя въ насъ чужестранцевъ, посовѣтовалъ войти въ ближнюю пивную лавочку осушиться. Я тотчасъ же согласился на это и, потребовавъ себѣ элю, усѣлся у огня.

Противъ меня сидѣлъ какой-то франтъ. Угадавъ по нашему разговору, что мы шотландцы, онъ подошелъ ко мнѣ и съ серьезною физіономіею спросилъ: давно ли я пойманъ? Но понимая этого вопроса, я ничего но отвѣчалъ на него. Ободренный моимъ молчаніемъ, онъ продолжалъ: что должно быть недавно, потому что хвостъ у меня еще не обрѣзанъ; при этомъ онъ взялъ меня за волосы, мигая присутствующимъ, къ общему ихъ удовольствію.

Хотя я и былъ взбѣшенъ безцеремонностію его обхожденія, но видя, что онъ здоровый и сильный малый, но захотѣлъ затѣвать ссоры въ чужомъ мѣстѣ.

Но Страпъ не могъ перенесть обиды и сказалъ ему со злостію, что онъ дерзкій негодяй, слишкомъ много себѣ позволяющій.

Острякъ же, обратясь къ нему и указывая на котомку, спросилъ что у меня тамъ: «овсяная мука или сѣра Сауней»?^[2] и схвативъ его за подбородокъ, протрясъ его въ величайшей радости слушателей. Товарищъ мой, вспыхнувъ и мгновенно сбросивъ котомку, наносъ ему такой ударъ по уху, что тотъ, качаясь, отлетѣлъ въ сторону. Тотчасъ составился кружокъ около сражающихся. Только я увидѣлъ, что Страпъ раздѣвается, какъ кровь во мнѣ закипѣла и забывъ осторожность, я сбросилъ съ себя сюртукъ и объявилъ, что такъ какъ ссора началась изъ-за меня, то я самъ съумѣю отмстить за насмѣшку! "Ай да храбрый шотландецъ, " закричали всѣ, «мы не дадимъ его въ обиду». Эти слова придали мнѣ духу, и я, подойдя къ своому сопернику, неохотно выступавшему противъ меня, нанесъ ему такой ударъ въ животъ, что онъ перелетѣлъ чрезъ скамейку и растянулся на полу. Желая воспользоваться своею побѣдою, я бросился на него: но былъ остановленъ окружающими. Одинъ изъ нихъ поднялъ побѣжденнаго и уговаривалъ продолжать бой, но напрасно. Онъ отказался, отговариваясь недавнимъ выздоровленіемъ отъ тяжкой болѣзни.

Я былъ очень доволенъ его отказомъ и тотчасъ же одѣлся, пріобрѣтя такъ легко, за мое искусгво, уваженіе всего общества. Страпъ, пожимая мнѣ руку, поздравилъ меня съ побѣдой. Выпивъ кружку пива и высушившись, мы спросили у хозяина адресъ мистера Кринжера и ужасно удивились, когда услыхали, что онъ не знаетъ ого. Мы думали, что Крнижоръ долженъ быть извѣстенъ здѣсь также, какъ я въ родномъ своемъ городѣ. Выйдя на улицу и видя стоящаго у дверей лакея, мы обратились къ нему съ тѣмъ же вопросомъ. Осмотрѣвъ насъ внимательно, онъ сказалъ, что знаетъ мѣсто жительства г-на Кринжера и приказалъ намъ повернуть при первомъ порекросткѣ на лѣво, потомъ на право, далѣе опять на лѣво; послѣ чего идти вдоль улицы до аллеи, въ концѣ которой увидимъ вывѣску гостинницы «Репейника и трехъ разнощиковъ»: тутъ-то и живетъ Кринжеръ. Мы поблагодарили за эти свѣденія и отправились по указанному направленію. Но вмѣсто аллеи, подошли къ рѣкѣ, что немало насъ озадачило, а товарищъ мой увѣрялъ, что вѣрно мы ошиблись. Мы были утомлены до крайности и не знали куда идти. Въ это время я увидалъ вывѣску табачной лавочки, изображавшую горнаго шотландца, вошелъ въ нее и, къ немалому удовольствію, въ хозяинѣ ея встрѣтилъ соотечественника. Онъ, выслушавъ разсказъ о нашемъ хожденіи по городу и о направленіи, намъ указанномъ, объяснилъ намъ, что это была насмѣшка надъ нами и что мистеръ Кринжеръ живетъ совершенно въ противуположной части города. Идти же къ нему сегодня новый нашъ знакомый не совѣтовалъ, такъ какъ Кринжеръ, по его словамъ, долженъ былъ въ это время быть въ парламентѣ. Я просилъ его рекомендовать намъ квартиру и онъ съ готовностію далъ намъ записку къ знакомому его содержателю свѣчной лавочки, недалеко отъ улицы Св. Мартина. У него мы наняли въ З-мъ этажѣ комнату по 2 шил. въ недѣлю. Она была такъ мала, что постель, занимавшая почти все ея пространство, служила намъ вмѣсто стульевъ.

Во время обѣда нашъ хозяинъ сталъ распрашивать насъ, какъ мы намѣрены были жить. Вмѣсто отвѣта, мы просили его совѣта. «Дѣло вотъ въ чемъ, сказалъ онъ, въ этомъ городѣ есть два способа питаться: первый болѣе дорогой, — это обѣдать и ужинать, за общимъ столомъ, гдѣ собираются только модные и хорошаго тона люди. Другимъ же способомъ, называемымъ: нырять, пользуются люди, принужденные жить скромно». Я далъ понять своему новому хозяину, что второй способъ болѣе удобенъ для насъ, ежели онъ только приличенъ и не безчестенъ. «Безчестнаго тутъ ничего быть не можетъ», прибавилъ онъ, "я видѣлъ такимъ образомъ обѣдающими людей очень порядочныхъ, богатыхъ — и даже важныхъ. Многіе изъ нихъ одѣты по послѣдней модѣ. Пообѣдавъ за 3 пенса, они отправляются потомъ въ кофейню, въ сообществѣ богатѣйшаго лорда; но вы сами увидите — я сегодня самъ отправлюсь съ вами и представлю васъ.

Онъ свелъ насъ въ извѣстную ему улицу, гдѣ, остановившись и приказавъ намъ во всемъ слѣдовать его примѣру, прошелъ еще нѣсколько шаговъ и исчезъ въ какомъ-то подвалѣ. Я послѣдовалъ за нимъ и, спустившись довольно удачно, очутился среди обширной кухни, наполненной многочисленнымъ обществомъ кучеровъ, носильщиковъ, лакеевъ и т. п. Всѣ они сидѣли и ѣли говядину, рубцы, студень, за особенными столами, покрытыми такими салфетками, что при одномъ взглядѣ на нихъ меня чуть но вырвало.

Пока я стоялъ среди комнаты, не зная сѣсть или возвратиться вспять, Страпъ, оступившись на лѣстницѣ, ввалился въ эту подземную кухню, и, встрѣтивъ на своемъ пути кухарку, несущую полную миску похлебки въ рукахъ, сшибъ ее съ ногъ. Въ паденіи она вылила всю горячую похлѣбку на ноги обѣдовавшаго тутъ барабанщика и такъ сильно обварила его, что онъ съ страшнымъ крикомъ ругательствомъ, пустился прыгать и скакать по комнатѣ.

Виновникъ же всей этой суматохи лежалъ подъ столомъ, почесываясь. Кухарка, снявъ съ страждущаго барабанщика чулки вмѣстѣ съ его кожей, втерла ему въ обваренное мѣсто полную горсть соли. Эта присыпка произвела такое дѣйствіе, что несчастный, скрежеща зубами и испуская дикія звуки, смялъ въ блинъ мѣдную кружку, которую держалъ въ рукахъ. Угадывая причину этихъ страданій, я приказалъ смыть соль и приложить къ ранѣ ветошку съ масломъ, что тотчасъ облегчило страдальца.

Но тутъ явилось новое затрудненіе, — хозяйка потребовала уплаты за испорченную кружку. Онъ же клялся, что заплатитъ только за обѣдъ, и что она должна быть благодарна за его умѣренность, и за то, что онъ потребуетъ вознагражденія за свое физическое поврежденіе.

Страпъ, предвидя бурю, готовую разразиться надъ нимъ предложилъ удовлетворить хозяйку и попотчивалъ барабанщика рюмкою водки. Это совершенно успокоило его.

Послѣ этого мы сѣли за столъ съ нашимъ хозяиномъ, пообѣдали съ аппетитомъ, заплативъ каждый по два съ половиною пенса, включая въ эту сумму и пиво.

XIV.

Послѣ обѣда мы отправились къ пріятелю Страпа, жившему, какъ оказалось, въ сосѣдствѣ. Намъ посчастливилось застать его дома.

Этотъ господинъ, выѣхавшій изъ Шотландіи за четыре года до настоящаго времени, содержалъ въ городѣ школу для обученія латинскому, французскому и итальянскому языкамъ; но особенно онъ хвалился необыкновеннымъ и новымъ методомъ для изученія англійскаго произношенія. И надо отдать ему справедливость: ежели его ученики выговаривали слова такъ какъ онъ, то методъ его дѣйствительно былъ необыкновененъ. До сихъ поръ я очень хорошо понималъ всѣхъ встрѣчавшихся мнѣ англичанъ, но изъ его разговора я могъ разобрать только пятое слово.

Онъ былъ средняго роста, весьма сгорбленный человѣкъ, хотя ему было не болѣе сорока лѣтъ. Лицо его было изуродовано оспою; ротъ простирался отъ уха до уха.

Одѣть онъ былъ въ пестрый халатъ подпоясанный портупеею. На головѣ у него былъ парикъ съ хохломъ вершка въ два. Онъ принялъ Страпа (своего родственника) очень любезно, спросивъ обо мнѣ, и узнавъ, кто я такой, сказалъ, что онъ учился вмѣстѣ съ моимъ отцомъ и что готовъ сдѣлать для меня все возможное и даже больше, чѣмъ возможно. При этомъ, оглядывая меня со всѣхъ сторонъ, онъ ворчалъ про себя: «вотъ фигура-то». Понявъ причину его восклицаній, я замѣтилъ ему, что онъ вѣроятно недоволенъ моею одеждою. — «Одеждою, „ воскликнулъ онъ, можетъ быть въ Шотландіи это и зовется одеждой; а здѣсь это маскарадный костюмъ. Никто не впуститъ въ домъ такую фигуру. Удивляюсь, какъ васъ не преслѣдуютъ собаки. И въ такомъ видѣ ты проходилъ чрезъ рынокъ св. Якова? Господь помилуй мои глаза. Да ты съ родни орангутанту!“

Такъ какъ мнѣ не очень нравилось его обращеніе со мною, то я спросилъ его: увижу ли я завтра, мистера Кринжера, на котораго возлагаю всю надежду получить какое нибудь мѣсто?..

— Мистеръ Кринжеръ, мистеръ Кринжеръ, отвѣчалъ онъ, почесывая щеку, — онъ, можетъ быть, и хорошій человѣкъ — я его не знаю хорошенько, — но развѣ только на него ты и надѣешься? И кто рекомендовалъ тебя ему? При этомъ я вытащилъ письмо Краба и разсказалъ основанія моихъ надеждъ. Уставивъ на меня глаза, онъ бормоталъ: Господи. Выраженіе его лица не обѣщало мнѣ ничего добраго, я попросилъ его совѣта. На это онъ съ готовностію согласился и на первыхъ же порахъ отправилъ меня къ парикмахеру, настаивая на томъ, чтобы я уничтожилъ мои пряди волосъ, вселявшія, по его увѣренію, антипатію всему человѣчеству. Въ дверяхъ онъ воротилъ насъ, совѣтуя отдать письмо мистеру Кринжеру лично.

Страпъ былъ въ восторгѣ отъ пріема своего пріятеля, обѣщавшаго чрезъ нѣсколько дней пристроить его. „Теперь же я выберу тебѣ парикъ“, сказалъ онъ. Ужъ меня не надуютъ и не подсунутъ гнилаго волоса.» И дѣйствительно, онъ до того спорилъ съ парикмахеромъ, что его раза три посылали искать болѣе дешеваго парика.

Наконецъ, выбравъ парикъ покрасивѣе и заплативъ за него десять шиллинговъ, мы воротились на квартиру, гдѣ Страпъ въ минуту освободилъ меня отъ волосъ, такъ сильно оскорблявшихъ взоры школьнаго учителя.

На другой день мы поднялись очень рано, зная, что мистеръ Кринжеръ принимаетъ просителей при свѣчахъ. Ему необходимо было быть на разсвѣтѣ у лорда Террира, обязаннаго въ свою очередь быть у министра въ 9 часовъ.

Подойдя къ дому мистера Кринжера, Страпъ сталъ стучать въ дверь съ такою силою, что переполошилъ всю улицу, и кто-то, отворивъ окно во второмъ этажѣ, такъ удачно опорожнилъ одинъ сосудъ, что бѣдный цирюльникъ былъ вымоченъ до костей; я же, по счастію, стоявшій въ отдаленіи, избѣгъ непріятнаго наводненія. Между тѣмъ дверь, въ которую мы стучали, отворилась и вышедшій лакей, не видя на улицѣ никого кромѣ насъ, спросилъ: не мы ли стучали съ такимъ усердіемъ и что намъ надобно. Я сказалъ ему о своемъ желаніи видѣть его господина, чтобы поговорить съ нимъ о дѣлѣ. Но лакей, отвѣтивъ, что мнѣ надо прежде выучиться порядочному обращенію, захлопнулъ дверь у меня подъ самымъ носомъ.

Взбѣшенный неудачею, я принялся бранить Страпа за его дерзость; но онъ, но отвѣчая на мои возраженія, выжалъ свой мокрый парикъ и схвативъ огромный камень, съ такою силою бросилъ его въ дверь того дома, изъ котораго его облили, что сорвалъ ее съ петель. Самъ же бросился бѣжать изо всѣхъ силъ, а я тотчасъ же за нимъ послѣдовалъ. Къ разсвѣту мы очутились въ незнакомой намъ улицѣ. Пока мы ходили и зѣвали по сторонамъ, желая выбраться изъ этого лабиринта, къ намъ подошелъ порядочно одѣтый человѣкъ и поровнявшись со мною, поднялъ что-то съ земли. Повертѣвъ найденное въ рукахъ, онъ подалъ мнѣ полъкроны говоря: «сэръ, вы потеряли деньги». Немало удивленный такою честностью, я отвѣчалъ ему, что онъ ошибается. Но онъ просилъ меня подумать и пересчитать мои деньги. Я, вынувъ кошелекъ и пересчитавъ свой капиталъ, теперь уже уменьшившій до 5½ гиней, доказалъ ему, что всѣ мои деньги цѣлы. "Тѣмъ лучше ежели я ошибся, прибавилъ онъ, но такъ какъ вы были свидѣтелемъ моей находки, то справедливость требуетъ подѣлиться ею съ вами. Въ случаѣ же вашего отказа, позвольте предложить вамъ выпить со мною элю, что очень не мѣшаетъ въ такое холодное утро.

Я было хотѣлъ отказаться отъ этого, но Страпъ уговорилъ меня.

— Куда же мы пойдемъ? сказалъ нашъ новый знакомый; я совершенно не знаю города; и узнавъ, что и мы находимся въ такомъ же положеніи, онъ рѣшился зайти въ первую, открытую пивную лавку. По вашему разговору, господа, я вижу что вы шотландцы, сказалъ онъ. Мой дѣдъ со стороны матери тоже изъ вашей земли и я такъ расположенъ къ ней, что при встрѣчѣ съ шотландцемъ сердце мое наполняется восторгомъ.

Эта похвала моей родинѣ расположила меня въ пользу говорившаго, такъ что я былъ готовъ идти за него въ огонь и въ воду. Страпъ же до того расчувствовался, что плакалъ какъ дитя.

Проходя темною и узкою улицею, мы увидѣли харчевню и зашли въ нее. У очага сидѣлъ какой-то господинъ съ трубкою въ зубахъ и кружкою пива на столѣ. Нашъ новый знакомецъ спросилъ насъ, пивали ли мы флипъ съ яицами^[3] и при нашемъ отрицательномъ отвѣтѣ, потребовалъ кружку этого напитка, а также трубокъ и табаку. Намъ понравилась эта смѣсь и мы пили съ большимъ аппетитомъ. Разговоръ обратился на различнаго рода обманы, которымъ подвергаются неопытные юноши и новички въ этомъ городѣ. Новый знакомецъ совѣтовалъ не довѣрять никому и въ поученіе разсказалъ множество примѣровъ хитрости лондонскихъ мошенниковъ, съ такою искренностію и добродушіемъ, что мы благословляли небо, пославшее его намъ. Когда нѣсколько кружекъ было опорожнено, нашъ пріятель сталъ зѣвать, извиняясь тѣмъ, что почти всю предшествовавшую ночь провелъ у кровати больнаго. Чтобы сколько нибудь разсѣять напавшую на него дремоту, онъ предложилъ чѣмъ нибудь заняться. «Не сыграть ли намъ въ вистъ»; сказалъ онъ; «но нѣтъ, это негодится, насъ только трое; а я ни во что больше не играю. Да и въ вистъ очень рѣдко, и то только, чтобы доставить кому нибудь удовольствіе или когда меня одолѣваетъ сонъ».

Хотя я никогда не чувствовалъ влеченія къ игрѣ, но не рѣшился отказать пріятелю, и зная, что Страпъ на столько же свѣдущъ, въ этомъ дѣлѣ, какъ и я, изъявилъ сожалѣніе, что нѣтъ четвертаго.

Наконецъ, сидѣвшій у очага, услышавъ о нашемъ затрудненіи, подошелъ къ намъ и, выбивая свою трубку, сказалъ: "господа, я кончилъ курить и, не желая чтобы ваша партія разстроилась, готовъ услужить вамъ, ежели вы будете играть по маленькой. Его предложеніе было принято съ удовольствіемъ. По картамъ мнѣ пришлось играть съ нимъ противъ Страпа и нашего пріятеля. Сѣли мы по одному пенсу фишку. Мы играли такъ счастливо, что чрезъ полчаса я быль въ выигрышѣ до полукроны. Пріятель нашъ, говоря, что онъ очень несчастливъ сегодня, предложилъ или бросить игру или помѣняться партнерами. Увлеченный игрою и видя, что нѣсколько лицъ играютъ плохо, я предложилъ ему реваншъ. Пришлось играть мнѣ со Страпомъ. Счастіе мнѣ благопріятствовало и мы выиграли до тридцати шиллинговъ. Наконецъ измѣнчивая богиня, послѣ долгихъ колебаній, перешла на сторону противниковъ и мы не только проиграли выигранное, но на насъ написали до сорока шиллинговъ. Эта потеря сильно огорчила меня и вытянула физіономію Страпа. Но наши же антагонисты дали намъ случай не только отыграться, но еще и порядочно выиграть. Товарищъ мой благоразумно замѣтилъ мнѣ, что пора идти. При этомъ, присоединившійся къ намъ человѣкъ, началъ ругать карты, ворча, что мы обязаны выигрышемъ не умѣнію, а счастію.

Это замѣчаніе до того меня обидѣло, что я предложилъ ему съиграть въ пикетъ по полу-гинеѣ; и съ трудомъ заставилъ его согласиться.

Новая борьба продолжалась не болѣе часа и я, къ величайшему моему прискорбію, проигралъ всѣ мои наличныя деньги. Страпъ же рѣшительно отказался снабдить меня шиллингомъ. Тогда пріятель нашъ, видя мое смущеніе и горесть, принялся, по уходѣ незнакомца, съ глубокимъ участіемъ читать мнѣ наставленія: «я очень жалѣю о твоемъ несчастіи, сказалъ онъ, „и съ удовольстіемъ помогъ бы тебѣ, но это не въ моей власти, и что заставляло тебя испытывать судьбу такъ долго? Обыкновенное правило игроковъ играть до перемѣны счастія. Ты же молодъ, съ сильными страстями; ты долженъ обуздывать ихъ. Ворочемъ, самый лучшій опытъ тотъ, который купленъ за деньги, и ты будешь пользоваться этимъ во всю твою жизнь. Что же касается до господина, обыгравшаго тебя, то онъ мнѣ вовсе не нравится. Развѣ ты не видѣлъ, что я мигалъ тебѣ кончить игру?“ — Нѣтъ, отвѣчалъ я. „То-то нѣтъ! ты такъ увлекся, что ничего не видалъ. — Хозяинъ, что тебѣ слѣдуетъ?“

Счетъ простирался до восемьнадцати пенсовъ. Заплативъ ихъ и взявъ насъ за руки, нашъ новый другъ простился съ нами, говоря, что очень радъ былъ бы встрѣтиться съ нами еще разъ.

XV.

На возвратномъ пути, Страпъ, молчавшій долгое время, съ ужаснымъ вздохомъ замѣтилъ, что славнаго убилъ онъ бобра. Не получая отъ меня отвѣта, онъ продолжалъ:

— Унеси насъ Господь изъ этого города; не успѣли мы побывать въ немъ и сорока восьми часовъ, какъ уже подверглись сорока восьми тысячамъ непріятностей. Насъ осмѣяли, были облиты чортъ знаетъ чѣмъ и наконецъ рассорились совершенно; остается только оставить тутъ свои шкуры, да и за этимъ дѣло не станетъ. Деньги же мы потеряли по своей глупости. Правду говорить Соломонъ: толки дурака хоть въ ступкѣ, а все-таки умнымъ не сдѣлаешь.

Будучи не въ духѣ и сердясь на него за отказъ въ шиллингѣ, я вдругъ обратился къ нему и съ сердцемъ спросилъ: кого онъ называетъ дуракомъ? Страпъ смутился, повторилъ нѣсколькихъ разъ: — дуракъ, — и оправившись прибавилъ: — конечно себя, сующагося въ чужое дѣло.

Молча приблизились мы къ своей квартирѣ. Я бросился въ отчаяніи на кровать, и рѣшился лучше погибнуть, чѣмъ просить денегъ у моего товарища или у кого нибудь другаго. Но Страпъ, который зналъ меня хорошо, сердце котораго обливалось кровью при видѣ моего горя, — чрезъ нѣсколько времени подошелъ къ кровати, положилъ мнѣ въ руку кожаный кошелекъ и со слезами сказалъ: „Вотъ все, что я имѣю; можетъ быть мнѣ удастся еще заработать для тебя, прежде чѣмъ ты истратишь это. Ежели же мнѣ не удастся, стану просить милостину, стану воровать для тебя. Съ тобою я я готовъ на край свѣта и умереть съ голоду. Хотя я и сынъ бѣднаго сапожника, но не безчувственное животное.“ Этотъ поступокъ такъ меня тронулъ, что я не могъ удержаться отъ слезъ и, бросившись другу на шею, зарыдалъ какъ ребенокъ.

Въ кошелькѣ были двѣ полу-гинеи и полукрона. Сначала я не хотѣлъ ихъ принять, говоря, что онъ лучше съумѣетъ ими распорядиться; но Страпъ настоялъ на своемъ, отвѣтивъ, что мнѣ, какъ джентльмену, неприлично быть у него подъ контролемъ.

Окончивъ этотъ спорь и успокоившись, мы разсказали хозяину о нашемъ несчастіи, скрывъ, конечно, крайность нашего положенія. Выслушавъ насъ, онъ объяснилъ намъ, что мы попались въ руки мошенниковъ, и что нашъ ласковый и честный пріятель только и занимается тѣмъ, что заманиваетъ неопытныхъ юношей въ вертепы, гдѣ у него всегда есть сообщники, помогающіе ему очищать карманы жертвъ.

Потомъ хозяинъ, желая знать, какъ насъ принялъ мистеръ Кринжеръ, началъ распрашивать о подробностяхъ свиданія. Узнавъ же о нашей неудачѣ, онъ покачалъ головою и сказалъ, что съ членомъ парламента, а слѣдовательно, и съ его прислугой, ничего не сдѣлаешь безъ взятки. Поэтому онъ совѣтовалъ намъ въ слѣдующій разъ дать лакею шиллингъ. На другое утро, едва только отворилась дверь мистера Кринжера, я всунулъ лакею въ руку шиллингъ, сказавъ ему, что у меня есть письмо къ его господину.

Щедрость моя тотчасъ же принесла хорошіе плоды, лакей взялъ мое письмо, попросивъ меня подождать отвѣта въ передней. Тутъ я стоялъ, по крайней мѣрѣ, три четверти часа.

Наконецъ мистеръ Кринжеръ вышелъ, провожая молодаго, хорошо одѣтаго джентльмена. Взглянувъ на него, я узналъ сквайра Гауки. Прощаясь съ нимъ, мистеръ Кринжеръ пожалъ ему руку и выразилъ надежду на удовольствіе видѣть его у себя за обѣдомъ, потомъ, оборотившись ко мнѣ, спросилъ, что мнѣ надо, и, узнавъ, что я привезъ ему письмо отъ Краба, притворился, что не помнитъ моего имени. Я ему сказалъ, что меня зовутъ Рендомъ.

— Да! да! Рендомъ, теперь я припоминаю; сказалъ мистеръ Кринжеръ, что, впрочемъ, было не трудно для него, потому что онъ часто ѣздилъ за каретою моего дѣда. „Да, продолжалъ онъ, такъ вы желаете попасть на военный корабль помощникомъ врача?“ Я отвѣчалъ поклономъ. „Но это довольно трудно, замѣтилъ онъ, цѣлый рой шотландскихъ хирурговъ наводнилъ морской департаментъ просьбами на первую вакансію. Но, вѣроятно, скоро какой нибудь корабль будетъ назначенъ въ экспедицію и тогда увидимъ.“ Съ этими словами онъ оставилъ меня оскорбленнаго, разницею въ пріемѣ, оказанномъ Гауки и мнѣ, этимъ гордымъ и низкимъ выскочкою, который, но моему соображенію, долженъ бы былъ обрадоваться случаю отблагодарить, въ лицѣ моемъ, за оказанныя ему нашимъ семействомъ благодѣянія.

Возвратясь домой, я былъ пріятно удивленъ, узнавъ, что Страпъ, по рекомендаціи своего пріятеля, школьнаго учителя, получилъ мѣсто у парикмахера, съ платою по пяти шиллинговъ въ недѣлю съ полнымъ содержаніемъ.

Что касается до меня, то я продолжалъ являться каждый день въ передней мистера Кринжера. Такъ прошли двѣ недѣли. Я познакомился съ однимъ молодымъ соотечественникомъ, который хотя также являлся къ мистеру Кринжеру, но былъ принимаемъ лучше моего. Его допускали въ теплый залъ, назначенный для порядочныхъ посѣтителей, между тѣмъ какъ я долженъ былъ ждать на холодѣ въ передней. Однажды, во время разговора съ моимъ патрономъ, вошелъ незнакомый мнѣ человѣкъ. Увидѣвъ его, мистеръ Кринжеръ раскланялся очень низко и, схвативъ за руку, сталъ распрашивать о здоровьи г-жи Стэтанъ и дочерей ея. Пошептавшись нѣсколько времени, онъ представилъ меня незнакомцу, какъ особѣ, на которой я долженъ впередъ основывать всѣ мои надежды. За тѣмъ, проводивъ меня до дверей, онъ объявилъ, что мнѣ не зачѣмъ болѣе являться къ нему, такъ какъ мистеръ Стэтанъ позаботится обо мнѣ. Въ это время одинъ изъ подобныхъ мнѣ просителей, проходя мимо, услышалъ нашъ разговоръ и, догнавъ меня на улицѣ, очень учтиво заговорилъ со мною. Онъ былъ въ красивомъ голубомъ кафтанѣ съ золотыми пуговицами, шолковомъ зеленомъ жилетѣ, черныхъ бархатныхъ брюкахъ, бѣлыхъ шелковыхъ чулкахъ, серебряныхъ пряжкахъ, обшитой галуномъ шляпѣ, при шпагѣ съ серебряннымъ зфесомъ и съ красивою палкою въ рукахъ. „Я вижу“, сказали онъ, „что вы недавно изъ Шотландіи. Скажите, пожалуйста, какое у васъ дѣло къ Кринжеру? Вѣроятно, это не секретъ, и я могу дать вамъ полезный совѣть. Я самъ былъ помощникомъ врача на семидесяти пушечномъ кораблѣ и знаю людей?“

Я сейчасъ же описалъ ему мое положеніе.

Выслушавъ меня, онъ сказалъ: „Съ годъ тому назадъ я самъ былъ въ такихъ обстоятельствахъ, ждалъ выполненія обѣщаній Кринжера до того, что совершенно истратился, а написавъ домой просьбу о высылкѣ денегъ, получилъ, вмѣсто ихъ, одни упреки и названія лѣнтяя и развратника. Наконецъ, я принужденъ быль заложить нѣкоторыя вещи и, собравъ такимъ образомъ небольшую сумму денегъ, подкупилъ секретаря, и скоро получилъ мѣсто. Я поступилъ на корабль и пробылъ на немъ 9 мѣсяцевъ, т. е. до возвращенія его изъ экспедиціи. Родственники мои, примирившись со мною, просили меня оказывать всевозможное уваженіе мистеру Кринжеру, писавшему имъ, что только его рекомендація доставила мнѣ это назначеніе. И потому, хотя я и считаю Кринжера подлецомъ, но являюсь къ нему, какъ вы могли замѣтить, ежедневно.“ Въ заключеніе своего разсказа, новый знакомецъ мой спросилъ меня: — былъ ли я въ совѣтѣ врачей. Я отвѣчалъ, что я не думалъ, чтобъ это было необходимо. „Какъ по необходимо, — вскричалъ онъ, о, я вижу, что васъ многому надо учить. Пойдемте со мною и я вамъ разскажу въ чемъ дѣло.“ Съ этими словами онъ завелъ меня въ пивную лавку, потребовалъ пива, хлѣба и сыру, которыми мы и позавтракали. Тутъ онъ сообщилъ мнѣ, что надо: во первыхъ идти въ морской департаментъ и подать прошеніе о выдачѣ мнѣ ордера въ медицинскій совѣтъ о допущеніи меня къ экзамену; — а во вторыхъ, отъэкзаменовавшись, получить свидѣтельство, которое я долженъ представить запечатаннымъ секретарю того же морскаго департамента, секретарь-же прочтетъ его въ моемъ присутствіи и тогда уже мнѣ слѣдуетъ употребить всѣ усилія достать себѣ мѣсто.

Расходы для полученія мѣста втораго помощника третьяго класса,^[4] должны были по его словамъ, простираться до тридцати шиллинговъ, не считая подарка секретарю въ три съ половиною фунта. Это исчисленіе было громовымъ ударомъ для меня, обладавшаго только двѣнадцатью шиллингами. Я объявилъ моему новому знакомому о жалкомъ состояніи моихъ финансовъ; но онъ сталъ утѣшать меня, совѣтовалъ не отчаиваться, обѣщая мнѣ свою дружбу и свое покровительство, и говоря, что теперь онъ самъ нуждается; но что завтра или черезъ день онъ долженъ получить значительную сумму, изъ которой удѣлитъ мнѣ необходимое для меня.

Это чистосердечное участіе до того меня обрадовало, что я, вынувъ кошелекъ, предложилъ ему взять, хоть немного, на первый случай. Послѣ долгаго принужденія, онъ взялъ пять шиллинговъ, говоря, что ему стоитъ сходить только въ Сити, и онъ достанетъ денегъ, сколько ему угодно. Онъ обѣщалъ вмѣстѣ со мною отправиться туда и дать мнѣ средства дѣйствовать, не прибѣгая къ покровительству этой низкой твари Кринжера или паршиваго портного, которому этотъ послѣдній рекомендовалъ меня.

— Какъ, развѣ мистеръ Стэтанъ портной? вскричалъ я.

— Ни больше, ни меньше, увѣряю васъ, отвѣчалъ мой пріятель. Но, признаюсь, этотъ человѣкъ способенъ помочь вамъ болѣе, чѣмъ членъ парламента: только съумѣйте занять его разсказами о политики и сплетнями, и онъ повѣритъ вамъ въ долгъ платья, на сколько хотите. Поведеніе Кринжера до того разсердило меня, что я рѣшился никогда болѣе къ нему не являться. Долго еще мы разсуждали; наконецъ мой новый знакомый, назначивъ мнѣ свиданіе здѣсь же на другой день, ушелъ. Я отправился тотчасъ же къ Страпу, чтобы разсказать ему о всемъ происходившемъ. Но онъ, упрекнувъ меня въ необдуманности и готовности давать деньги всякому встрѣчному послѣ всѣхъ продѣлокъ, бывшихъ съ нами, прибавилъ: „но ежели правда то, что онъ шотландецъ, то деньги не пропадутъ.“

XVI.

На другой день утромъ, я отправился на мѣсто свиданія, гдѣ прождалъ часа два, но напрасно. Взбѣшенный обманомъ, я отправился одинъ въ Сити, съ намѣреніемъ отыскать моего новаго пріятеля и потребовать отчета въ его безстыдствѣ. Проходя мимо морскаго департамента, я вошелъ въ переднюю, гдѣ увидѣлъ множество ходящихъ взадъ и впередъ юношей, одѣтыхъ не лучше меня. Всмотрѣвшись въ ихъ физіономію, я подошелъ къ одному изъ нихъ, болѣе располагающему къ себѣ, и просилъ его указать мнѣ форму прошенія о допущеніи къ экзамену. Онъ, на чистомъ шотландскомъ нарѣчіи, тотчасъ же изъявилъ готовность показать мнѣ копію своего прошенія, написаннаго подъ руководствомъ человѣка знающаго. И дѣйствительно, вынувъ изъ кармана бумагу, подалъ ее мнѣ, прибавивъ, что ежели я потороплюсь, то могу подать прошеніе сегодня же до обѣда, такъ какъ послѣ обѣда присутствія не бываетъ. Мы съ нимъ отправились въ сосѣднюю кофейню, гдѣ я, написавъ бумагу, тотчасъ же отдалъ ее докладчику, объявившему мнѣ приказаніе явиться завтра въ это же время за отвѣтомъ.

Окончивъ это дѣло, я успокоился и, встрѣтивъ столько услужливости въ чужомъ для меня человѣкѣ, пожелалъ съ нимъ познакомиться ближе, съ твердымъ, однако, намѣреніемъ не попадаться больше въ просакъ. Онъ согласился идти обѣдать вмѣстѣ со мною, и по дорогѣ завелъ меня на биржу, гдѣ я надѣялся встрѣтить мистера Джаксона (такъ звали надувшаго меня франта). Поискавъ его тутъ безъ успѣха, я разсказалъ своему спутнику о его продѣлкѣ. Онъ мнѣ сообщилъ, что хотя лично и не знаетъ мистера Джаксона, но слышалъ о красавчикѣ (какъ его называли въ морскомъ департаментѣ). „Этотъ господинъ, — говорилъ мой новый знакомый, — имѣетъ репутацію добраго, беззаботнаго малаго, занимающаго деньги у перваго встрѣчнаго. Всѣ знающіе его говорятъ, что онъ хорошихъ правилъ, но, запутавшись въ долгахъ, онъ не въ состояніи уже съ честію выйти изъ затрудненія“.

Сообщивъ мнѣ эти свѣденія, спутникъ, мой, котораго звали Томсономъ, разсказалъ мнѣ, что четыре мѣсяца тому назадъ онъ служилъ третьимъ помощникомъ третьяго класса; а съ этого времени постоянно посѣщаетъ морской департаментъ, въ, надеждѣ получить назначеніе на первую вакансію. И эти надежды возлагаетъ, на вновь пріѣхавшаго родственника своего, обѣщающаго снабдить его деньгами для взятки секретарю. Томсонъ чрезвычайно понравился мнѣ, вѣроятно въ слѣдствіе сходства нашего положенія. Мы провели весь день вмѣстѣ, и такъ какъ онъ жилъ въ Ваппингѣ, то я предложилъ, ему переночевать у меня.

На другой день мы возвратились въ морской департаментъ. Тутъ, меня спросили о мѣстѣ моего рожденія и воспитанія и за тѣмъ дали мнѣ предписаніе въ совѣтъ врачей. — Заплативъ за него полъ-кроны писарю, я отнесъ предписаніе туда, вмѣстѣ съ шиллингомъ, даннымъ другому писарю за внесеніе меня въ книгу. Къ, этому времени мой капиталъ уменьшился до двухъ шиллинговъ, и у меня не только не было средствъ заплатить пошлину за экзаменъ, въ совѣтѣ врачей, но просто нечѣмъ было существовать. Страпъ объявилъ мнѣ, что онъ заложитъ все, что имѣетъ, даже бритвы, но не допуститъ меня до нужды. На эту крайность я не рѣшился, говоря, что лучше наймусь въ солдаты, о чемъ я уже не разъ думалъ, чѣмъ буду въ тягость ему.

При словѣ, солдатъ, Страпъ поблѣднѣлъ какъ смерть и на колѣняхъ просилъ меня выкинуть изъ головы эту мысль. Онъ такъ убѣдительно говорилъ и былъ такъ взволнованъ, что я обѣщалъ ничего не предпринимать, безъ, его совѣта и содѣйствія. Это обѣщаніе успокоило его; онъ, мнѣ сообщилъ, что скоро получитъ недѣльное свое жалованье; а мнѣ посовѣтовалъ, поискать Джаксона и вытребовать у него долгъ. Въ продолженіи нѣсколькихъ, дней я шлялся по городу, отыскивая его, но напрасно. Однажды, проголодавшись и привлеченный парами, выходящими изъ извѣстнаго читателю подвала, я зашелъ въ него, съ намѣреніемъ, утолить голодъ вареною говядиной на два пенни. Тутъ, къ крайнему моему удивленію, я засталъ Джаксона, обѣдающаго съ какимъ-то лакеемъ. Увидѣвъ меня, онъ вскочилъ и, схвативъ за руку, увѣрялъ, что радъ меня видѣть, и думалъ послѣ обѣда зайти ко мнѣ. Я былъ такъ доволенъ этою встрѣчею и извиненіями въ его неакуратности, что, забывъ свою досаду, сѣлъ за обѣдъ въ пріятномъ ожиданіи не только воротить свое, но и выманить у него обѣщанную имъ сумму на расходы но экзамену.

Окончивъ обѣдъ, онъ простился со своимъ собесѣдникомъ и затащилъ меня въ ближайшую кофейню, гдѣ, пожимая руку, снова принялся извиняться.; „Вѣроятно я вамъ кажусь порядочной скотиной, мистеръ Рендомъ, сказалъ онъ. И признаюсь, я виноватъ; но вы, вѣроятно, извините меня, если я вамъ скажу, что причиною моего поступка было письмо отъ леди, на которой (что пока еще секретъ) я намѣренъ жениться. Это вамъ, можетъ быть, покажется страннымъ, но это совершенная истина. — У ней тысячъ пять фунт. cтеp. капитала. Что же до меня касается, то, право, не знаю, что во мнѣ можетъ нравиться женщинѣ, но, вы знаете, капризъ — въ такомъ случаѣ зачѣмъ упускать свое счастіе. Я познакомился съ нею чрезъ лакея, обѣдавшаго съ нами. Теперь дѣло идетъ къ концу. Я…. но отойдемъ въ сторону…. я сдѣлалъ предложеніе, и день уже назначенъ — она очаровательное созданіе! — Пишетъ какъ ангелъ. Она знаетъ всѣ англійскія трагедіи не хуже актеровъ Дрюриленскаго театра! и такъ любитъ спектакль, что наняла квартиру подлѣ театра. Но вотъ ея послѣднее письмо.“ Съ этими словами онъ всунулъ мнѣ въ руки записку, показавшуюся мнѣ, по прочтеніи, образцомъ безграмотности и невѣжества:

„Милое созданіе!“

„Такъ какъ ты составляешь милый предметъ для моихъ взоровъ, то моя химерическая фантазія безпрестанно рисуетъ идею о тебѣ, тогда когда Морфей посылаетъ своихъ сыновъ на глаза спящихъ смертныхъ, и когда Фобъ сіяетъ съ своего полуночнаго трона.“

„И до тѣхъ поръ, пока ты не будешь наслаждаться въ страдающихъ отъ любви объятіяхъ, мнѣ будетъ казаться, что старикъ-время потеряло свои крылья и купидонъ свои стрѣлы.“

"Непомнящая о себѣ
Клэрендеръ."

Винчаръ-Ярдъ, Дрюрилэнъ.

Января 12-го.

Пока я читалъ, пріятель мой былъ въ какомъ-то экстазѣ, потиралъ руки, смѣялся и, наконецъ, схвативъ меня за руку, вскричалъ: „Вотъ стиль-то! — Дивное созданіе! — она боготворитъ меня. — Но знаешь ли, какое употребленіе я сдѣлаю изъ ея денегъ, какъ только онѣ попадутъ ко мнѣ въ руки? Во первыхъ, я отдамъ вамъ; но какъ вы посовѣтуете? Купить ли мнѣ какое нибудь мѣсто, на которомъ бы я могъ подняться или помѣстье?“ Я, безъ размышленія, посовѣтовалъ купить помѣстье и поселиться въ немъ, тѣмъ болѣе, что онъ уже видѣлъ свѣтъ. „Я согласенъ съ вами, отвѣчалъ онъ, — только недостатокъ небольшого наличнаго капитала затрудняетъ меня“. — Знакомый мой въ Сити уѣхалъ за городъ недѣли на двѣ, а за жалованіемъ я опоздалъ сходить, замѣшкавъ у моей возлюбленной. Но на будущей недѣлѣ будетъ перекличка въ Чатомѣ, куда посланы корабельныя книги, и и просилъ одного пріятеля получить за меня деньги.» — «Ежели за этимъ дѣло стало, то подождать нѣсколько дней, небольшая важность», сказалъ я. "Вамъ кажется небольшая важность, " прибавилъ онъ, «потому что вамъ неизвѣстно сколько у меня соперниковъ, готовыхъ воспользоваться моею оплошностію. Я низачто не буду испытывать ея терпѣнія — малѣйшее ея сомнѣніе въ моемъ равнодушіи погубитъ все, а такія случаи не встрѣчаются каждый день.»

Я согласился съ этимъ замѣчаніемъ и спросилъ его, что же онъ намѣренъ дѣлать. На этотъ вопросъ онъ, потирая подбородокъ, отвѣчалъ: "Вся моя надежда на какого нибудь добраго пріятеля. Не знаете ли вы кого нибудь, кто бы далъ мнѣ въ займы денегъ дня на два? Я увѣрил и его, что у меня нѣтъ никого знакомаго въ Лондонѣ, и что, погибай я завтра, никто не дастъ гинеи, чтобы спасти меня. — "Несчастіе, просто несчастій, — воскликнулъ онъ. — Если бы было что заложить…. Да послушайте вотъ что — у васъ прекрасное бѣлье, — прибавилъ онъ, ощупывая мою рубашку; и сколько ихъ у васъ? — я отвѣчалъ, что шесть съ манишками и шесть безъ нихъ. При этомъ онъ выразилъ удивленіе и сталъ клясться, что джентельмену не слѣдуетъ имѣть болѣе четырехъ. "Сколько вы думаете ихъ у меня? — вскричалъ онъ, клянусь вамъ, что только двѣ. Заложивъ же вашъ излишекъ, даже за полцѣны, мы соберемъ порядочную сумму. Эти рубашки стоять шиллинговъ шестнадцать. Слѣдовательно, заложивъ восемь, мы будемъ имѣть три фунта стерл. Это и довольно — такъ по рукамъ! — "Тише, тише, мистеръ Джаксонъ, возразилъ я, не распоряжайтесь моимъ бѣльемъ безъ моего согласія: вы отдайте мнѣ лучше сперва полкроны; а тамъ мы уже поговоримъ о другомъ. — Онъ божился, что у него нѣтъ и шиллинга, но что онъ заплатитъ мнѣ изъ денегъ, вырученныхъ закладомъ моихъ рубашекъ.

Это безстыдство взбѣсило меня. «Вы разсказываете все время о закладѣ моихъ рубашекъ, — сказалъ я, а почему же не заложить вашу шпагу мистеръ Джаксонъ? Мы и кажется, что за нее дадутъ порядочную сумму». — "Нельзя, чортъ возьми: отвѣчалъ онъ, мнѣ невозможно безъ нея никуда показаться. Но видя мою непреклонность касательно рубашекъ, онъ отстегнулъ шпагу и, указавъ мнѣ на вывѣску трехъ шаровъ, просилъ заложить ее тамъ за два гинеи. Но всякое другое время я бы отказался отъ подобнаго порученія, но, сообразивъ, что, это единственный случай получить мои пять шиллинговъ, вошелъ въ лавку ростовщика и потребовалъ, именемъ Томаса Вильямса двухъ гиней подъ залогъ шпаги. "Не разъ она была уже у насъ, говорилъ ростовщикъ, да не за днѣ гинеи, а за тридцати шиллинговъ; но такъ какъ я увѣренъ въ выкупѣ, то, пожалуй, я дамъ требуемую сумму. — Получивъ деньги, а размѣнялъ ихъ и взявъ себѣ пять шиллинговъ, отдалъ остальные тридцать семь Джаксону. Пересчитавъ деньги, онъ воскликнулъ: — Нѣтъ, чортъ возьми! съ этимъ ничего не сдѣлаешь, а потому возьмите еще себѣ гинею. — Я поблагодарилъ его и отказался отъ предложенія, не надѣясь скоро возвратить занятое. При этомъ онъ, выпучивъ на меня глаза, замѣтилъ мнѣ, что я еще новичокъ, а потому такъ и разсуждаю. Я же, прибавилъ онъ, имѣю весьма дурное мнѣніе о человѣкѣ, отказывающемся при нуждѣ занять у пріятеля. — Это признакъ подлаго характера

— Полно дурачиться, Рендомъ, отдайте мнѣ пять шиллинговъ и возьмите гинею, я увѣренъ, что при первой возможности вы мнѣ заплатите. Ежели же будете не въ состояніи — то я и спрашивать не стану.

Подумавъ о моемъ настоящемъ затруднительномъ положеніи, я согласился взять предлагаемое и, поблагодаривъ мистера Джексона, тащившаго меня въ театръ, отправился домой.

На другой день я сообщилъ обо всемъ Страпу. — Я вѣдь говорилъ тебѣ, отвѣчалъ онъ, что ежели онъ шотландецъ, то бояться нечего; что же касается до его свадьбы, то можетъ быть по только ему, но и намъ удастся устроить свои дѣла такимъ же средствомъ. Ты вѣроятно слышалъ, какъ нашъ соотечественникъ, булочникъ, увезъ знатную леди и теперь держитъ собственную карсту. Между нами сказать, вчера утромъ я брилъ на дому одного богатаго джентльмена. Въ комнатѣ была и дочь его, дѣвушка бойкая, до того строившая мнѣ глазки, что сердце у меня стучало какъ вѣтреная мельница, а рука тряслась такъ, что я вырѣзалъ у старика кусокъ мяса. Онъ принялся ругаться и замахнулся на меня бичомъ, но она вступилась и усмирила отца. И чѣмъ же цирульникъ хуже булочника? При этомъ, вытащивъ кусокъ фабры, онъ принялся охорашиваться. Это заставило меня обратить на него вниманіе, и я съ удивленіемъ увидѣлъ, что, одѣвшись порядочно, онъ казался ловкимъ малымъ. Я поздравилъ его съ успѣхомъ, но онъ, замѣтивъ мою улыбку, назвалъ меня невѣрующимъ ни во что.

XVII.

При помощи этого вѣрнаго друга, отдававшаго мнѣ всѣ свои заработки, я сохранилъ въ цѣлости полгинеи до дня, назначеннаго къ экзамену. Съ бьющимся сердцемъ вошелъ и въ собраніе врачей, гдѣ долженъ былъ подвергнуться этой церемоніи. Въ толпѣ ожидающихъ я увидѣлъ и Джжксона, и подошедши къ нему, сталъ разспрашивать о его любовныхъ дѣлахъ. Онъ отвѣчалъ, что не подвинулся еще ни на шагъ впередъ, благодаря отсутствію своего знакомаго и неполученію денегъ изъ Чатама. Я спросилъ о причинѣ его присутствія въ этомъ залѣ и узналъ, что онъ имѣетъ двѣ цѣли, такъ что ежели первая не удастся, то онъ воспользуется другой, а съ этимъ намѣреніемъ онъ хочетъ держать экзаменъ на высшую степень. Въ эту минуту сторожъ провозгласилъ мое имя и голосъ его заставилъ меня вздрогнуть, какъ будто труба страшнаго суда. Но дѣлать было нечего, меня ввели въ огромный залъ, гдѣ я увидѣлъ, сидящихъ около стола, двѣнадцать суровыхъ лицъ. Одинъ изъ нихъ далъ мнѣ знакъ приблизиться.

Первый вопросъ, предложенный мнѣ, быль: — Гдѣ я родился? На него я отвѣтилъ: — Въ Шотландіи. — Это мы уже знаемъ, отвѣчали мнѣ, намъ до сихъ поръ только и приходилось экзаменовать шотландскихъ врачей, напавшихъ на насъ какъ саранча. Я спрашиваю, въ какой части Шотландія? — Я назвалъ мѣсто моего рожденія. Оказалось, что о такомъ онъ и не слыхивалъ. Потомъ онъ продолжалъ свои вопросы о моихъ лѣтахъ, о городѣ, гдѣ я воспитывался, о времени моего ученія.

Услыхавъ, что я былъ въ ученьи три года, онъ ужасно разсердился, увѣряя, что это срамъ и скандалъ для искуства выпускать врачами такихъ мальчиковъ.

Эти слова довели меня до того, что я едва устоялъ на ногахъ. Но толстый господинъ, сидѣвшій противъ меня, видя мое смущеніе, замѣтилъ, что мистеръ Спарлеръ уже слишкомъ нападаетъ на молодаго человѣка, и обращаясь ко мнѣ, сказалъ, что мнѣ нечего бояться и что онъ не допустить меня до обиды. Потомъ далъ мнѣ время собраться съ духомъ, сталъ спрашивать изъ терапіи и остался очень доволенъ моими отвѣтами. Слѣдующій за нимъ экзаменаторъ, какъ видно, шутникъ, спросилъ меня, видѣлъ ли я производство ампутаціи и при утвердительномъ отвѣтѣ, вскричалъ: «вѣрно на мертвомъ? Но чтобы ты сталъ дѣлать, ежели бы къ тебѣ, послѣ сраженія, принесли человѣка съ отстрѣленною головою?»

Я отвѣчалъ, что подобные случаи мнѣ не встрѣчались на практикѣ, и что ни въ одномъ руководствѣ хирургіи нѣтъ на этотъ случай никакихъ правилъ. Простота ли моего отвѣта или острота вопроса заставила всѣхъ улыбнуться, не знаю; но всѣ, исключая Спарлера, засмѣялись. Шутливый членъ присутствія, ободренный первою своею шуткою, предложилъ новый вопросъ: «Положимъ, что тебя призвали къ плеторическому субъэкту съ сильнымъ ушибомъ, то какъ ты поступишь?» Я отвѣчалъ, что прежде всего пущу кровь. «Какъ, вскричалъ онъ, прежде чѣмъ сдѣлаешь перевязку руки?» Но видя, что эта острота не удалась, передалъ меня слѣдующему, спросившему меня съ презрѣніемъ о методѣ леченія ранъ внутренностей. Я повторилъ ему методъ, описанный въ лучшихъ руководствахъ. Выслушавъ до конца, онъ съ усмѣшкою спросилъ меня: «И неужели ты думаешь, что при этомъ леченіи твой паціентъ выздоровѣетъ?» Я отвѣчалъ ему, что не вижу причины къ противному. «Это все такъ, сказалъ онъ, но видѣлъ ли ты выздоровленіе хотя одного изъ раненыхъ подобнымъ образомъ?» Сказавъ "нѣтъ, « я хотѣлъ прибавить, что никогда не видѣлъ ранъ внутренностей, но онъ остановилъ меня восклицаніемъ: „да и не увидишь. Я утверждаю, что раны внутренностей большія или малыя всѣ смертельны.“

Тутъ экзаменаторы, раздѣлившись на партіи, подняли такой шумъ, что президентъ заставилъ ихъ замолчать и выгналъ меня вонъ. По прошествіи четверти часа, и снова былъ введенъ и получилъ свой дипломъ съ требованіемъ уплатить пять шиллинговъ. Я отдалъ полгиніею, и сталъ у стола, въ ожиданіи сдачи. На приказаніе же выйти отвѣчалъ, что уйду, когда получу ее. При этомъ одинъ изъ нихъ, бросивъ мнѣ пять съ половиною шиллинговъ, замѣтилъ, что я не былъ бы истымъ шотландцемъ, ежели бы не потребовалъ сдачи. Послѣ этого я долженъ былъ дать три шиллинга съ половиной сторожу и шиллингъ старухѣ, метущей залъ.

Эта раздача понизила мои финансы до трехъ съ половиною пенсовъ, съ которыми я уже собирался улизнуть, какъ увидѣвшій меня Джаксонъ, подошелъ ко мнѣ, прося подождать его и отправиться, по окончаніи его экзамена, съ нимъ въ городъ. Отказать человѣку, оказавшему мнѣ услугу, я не могъ. Но меня удивила перемѣна, происшедшая въ эти полчаса въ его костюмѣ. Изъ порядочно одѣтаго джентльмена онъ преобразился въ чучело. На немъ былъ старый съ просѣдью парикъ и выпачканная шляпа, приличная только трубочисту. На шеѣ у него красовался кусокъ чернаго крепа, концы котораго онъ ввернулъ въ петли затасканнаго сюртука; шелковые бѣлые чулки преобразились въ черные шерстяные; и его молодая физіономія въ старческую, посредствомъ морщинъ и бороды, имъ самимъ нарисованныхъ. При выраженіи моего удивленія, онъ засмѣялся, говоря, что это превращеніе сдѣлано по совѣту и съ помощію пріятеля, жившаго по близости и что конечно оно должно доставить ему большія выгоды, придавая ему болѣе почтенный видъ.

Наконецъ и его вызвали. Уродливость ли его фигуры возбудила всеобщее вниманіе, или его поведеніе и жесты, не свойственные его наружности, открыли глаза экзаменаторамъ, но его узнали и передали сторожу, для отвода въ Бридвелль^[5], такъ что вмѣсто того, чтобы видѣть его торжествующимъ съ дипломомъ хирурга въ рукахъ, я увидѣлъ его проходящаго передній залъ, какъ пойманнаго преступника. Подойдя къ намъ, онъ умолялъ насъ засвидѣтельствовать, что онъ Джонъ Джаксонъ, служившій вторымъ помощникомъ врача на кораблѣ Елизавета. Въ случаѣ же нашего отказа, ему придется идти въ Бридвелль.

Самому строгому анахорету невозможно было бы не разсмѣяться надъ его наружностію и плаксивымъ видомъ. Но насмѣявшись вдоволь, мы такъ успѣшно вступились за него, что сторожъ, получивъ полкроны, отпустилъ его. Чрезъ нѣсколько минутъ онъ съ прежнею веселостію клялся, что такъ какъ совѣтъ врачей отказался отъ его денегъ, то онъ угоститъ на нихъ своихъ друзей; и тутъ же пригласилъ насъ доставить ему удовольствіе своимъ сообществомъ. Было уже десять часовъ вечера, и такъ какъ мнѣ приходилось идти далеко по совершенно незнакомымъ улицамъ, то я присоединился къ ихъ компаніи, въ надеждѣ, что. Джаксонъ, по обѣщанію, отправится, послѣ пирушки, ко мнѣ. Онъ свелъ насъ къ своему пріятелю трактирщику, гдѣ мы пили пуншъ до того, что начали затѣвать разныя дурачества. Я почувствовалъ чрезвычайное стремленіе къ женскому обществу и сообщилъ мое желаніе Джаксону, который чрезвычайно обрадовался возможности продлить нашъ кутежъ.

Заплативъ но счету, мы вышли на улицу съ крикомъ и пѣснями, и тотчасъ направились за нашимъ предводителемъ къ близь живущимъ прелестницамъ. Тутъ, выбравъ по своему вкусу, я предложилъ ей провести остатокъ ночи вмѣстѣ; она изъявила желаніе получить впередъ вознагражденіе, не соотвѣтствовавшее моему карману. Поэтому мы разошлись къ немалому моему неудовольствію.

Между тѣмъ костюмъ Джаксона обратилъ на себя вниманіе двухъ прелестницъ и онѣ, подсѣвъ къ нему, оказывали ему всѣ возможные знаки любезности въ благодарность за пуншъ изъ арака, которымъ онъ угостилъ ихъ. Наконецъ, не смотря на остроты и смѣхъ этихъ созданій, сонъ сталъ одолѣвать насъ и нашъ предводитель потребовалъ разсчета. Желая уплатить по счету, простиравшемуся до двѣнадцати шиллинговъ, онъ полѣзъ въ карманъ за деньгами, но напрасно искалъ ихъ, кошелекъ исчезъ. Это сперва его озадачило, но потомъ, схвативъ обѣихъ подлѣ его сидящихъ дульциней, онъ клялся, что ежели ему не будутъ возвращены деньги, то онъ передастъ ихъ полицейскому. Хозяйка шепнула что-то лакею, и когда онъ вышелъ, спокойно спросила: — что такое случилось? Джаксонъ объявилъ ей, что его обокрали, и клялся, что если его не удовлетворятъ, то онъ ее и ея женщинъ отправитъ въ Бридвель. — Ограбили! вскричала она, ограбили! и въ этомъ домѣ. Господа, призываю васъ въ свидѣтели, что этотъ человѣкъ обезчестилъ меня и мое семейство! Въ это время вошелъ констабль. Ты не только мараешь мою репутацію, продолжала хозяйка, но дѣлаешь насиліе моему семейству! Констабль, я требую взять подъ стражу этого господина, виновнаго въ буйствѣ. Я еще потребую удовлетворенія съ него въ судѣ за безчестіе!

Пока я думалъ объ этомъ печальномъ окончаніи нашей пирушки, повздорившая со мной женщина сказала констаблю, что мы всѣ одной шайки, и требовала нашего общаго ареста, — что и было исполнено, ко всеобщему нашему горю. Джаксонъ же, часто бывавшій въ подобныхъ продѣлкахъ, и въ усъ но дулъ. Онъ въ свою очередь заставлялъ констабля арестовать хозяйку и ея сообщницъ. Насъ всѣхъ отвели въ тюрьму, гдѣ Джаксонъ, ободряя насъ, сообщилъ констаблю о покражѣ, обѣщая завтра принесть присягу въ справедливости этого предъ судьею. — Увидимъ! увидимъ! — закричала старуха, — чьей присягѣ повѣрятъ. Констабль, выводя насъ въ другую комнату, сказалъ ему: Я вижу, что вы всѣ новички въ этомъ дѣлѣ, и жалѣю, что запутались въ такое скверное дѣло. Эту женщину я знаю ужъ давно. На нее было уже много жалобъ, но она каждый разъ увертывалась, пользуясь покровительствомъ судьи, которому даетъ каждую треть порядочную взятку. Такъ какъ она первая жаловалась; то ее первую и выслушаютъ, и она найдетъ людей, готовыхъ присягнуть, въ чемъ ей только вздумается обвинить васъ. Такимъ образомъ, ежели вы не покончите съ ней миромъ, то вамъ придется поплатиться мѣсячнымъ заключеніемъ въ Бридвеллѣ. А если ей еще придетъ въ голову мысль обвинять насъ въ разбоѣ и грабежѣ, то вы просидите въ Ньюгетѣ, до будущаго засѣданія, и тогда васъ будутъ судить въ Олдъ-Бэлли^[6] за уголовное преступленіе. Это послѣднее замѣчаніе подѣйствовало и на Джаксона, рѣшившагося помириться.

Коистабль вывелъ нашу противницу въ другую комнату для переговоровъ, и скоро убѣдилъ ее дать ему полномочіе. Онъ предложилъ полюбовную сдѣлку, на которую мы всѣ согласились. Собравъ съ каждой партіи по три шиллинга, онъ заказалъ миску пунша, въ которомъ и мы утопили всѣ враждебныя намѣренія, къ величайшей радости моей и двоихъ моихъ товарищей, бывшихъ въ ужаснѣйшемъ страхѣ при словахъ: Бридвелль и Ньюгетъ.

Уже разсвѣло, когда мы окончили нашъ пуншъ, (на который пошелъ послѣдній мой шиллингъ), и собрались идти по домамъ; но коистабль далъ намъ замѣтить, что не можетъ отпустить насъ безъ разрѣшенія судьи.

Это возобновило мою горесть и я проклялъ часъ, въ который уступилъ приглашенію Джексона. Къ девяти часами насъ свели въ домъ судьи, неподалеку отъ Ковентъ-Гардена. Судья, увидѣвъ констабля съ ватагою плѣнниковъ, привѣтствовалъ его словами: — А, мистеръ констабль, вы сегодня исправны. Откуда это скопище мошенниковъ? Потомъ, посмотрѣвъ на насъ, онъ продолжалъ: — Да всѣ эти воры, я вижу, старые грѣшники. — Вашъ покорный слуга, мистриссъ Гарриданъ! вѣроятно эти-молодцы грабили васъ? И вотъ старый мой знакомый, — ты, братецъ, поторопился, сказалъ онъ мнѣ: — воротиться изъ ссылки, — но впередъ мы избавимъ тебя отъ издержекъ. Въ этотъ разъ хирурги уже перевезутъ тебя на свой счетъ. На мои увѣренія, что онъ видитъ меня въ первый разъ, онъ закричалъ: — Ахъ ты дерзкая каналья, и ты смѣешь увѣрять меня въ этомъ? Ты вздумалъ меня надувать своимъ сѣверными выговоромъ? Ей, писарь, напиши этому молодцу Mittimus. Его зовутъ Патрикъ Гахагонъ.

Тутъ Джаксонъ вступился за меня, доказывая, что я недавно изъ Шотландіи и принадлежу къ очень хорошей фамиліи и что меня зовутъ Рендомъ. Судья принялъ это за обиду, за насмѣшку надъ его памятью, которою онъ хвастался. И подойдя къ Джаксону, съ подпертыми въ бока руками, напалъ на него. А ты кто такой? Такъ я вру? Господа, замѣтьте, что этотъ молодецъ оскорбляетъ меня при исполненіи моей обязанности; но я тебя свяжу, потому что, не смотря на твою франтовскую одежду, ты просто мошенникъ.

Пріятель мои такъ былъ озадаченъ этою угрозою, что, поблѣднѣлъ, замолчалъ, а почтенный судья продолжалъ: — Теперь я вижу, что ты воръ — твое лице обвиняетъ тебя, ты весь дрожишь, совѣсть у тебя неспокойна: — тебя повѣсятъ, и гораздо было бы лучше и для свѣта и для тебя, ежели бы съ самаго начала была прервана преступная жизнь твоя. — Писарь, подойди и пиши сознаніе этого молодца!

Я страдалъ все это время, какъ подъ пыткою. Констабль же, попросивъ судью въ другую комнату, объяснилъ ему все дѣло. Выслушавъ его, судья воротился къ намъ съ улыбающеюся физіономіей и сказалъ намъ, что онъ имѣетъ привычку всегда застращать молодыхъ людей, въ надеждѣ сдѣлать сильнѣйшее впечатлѣніе на ихъ умы, и тѣмъ заставить ихъ удаляться отъ распутства и шума. Такимъ образомъ, прикрывъ свою ошибку, какъ бы отеческою заботливостію, онъ отпустилъ насъ.

XVIII.

Мнѣ ужасно хотѣлось спать, но товарищъ мой объявилъ, что намъ надо наши свидѣтельства представить въ морской департаментъ къ первому часу. Мы всѣ отправились туда, отдали свидѣтельства секретарю. По прочтеніи ихъ въ слухъ, я съ удовольствіемъ узналъ, что былъ удостоенъ званія втораго помощника третьяго класса. Мы всѣ обступили секретаря съ вопросами, есть ли вакансіи. — Онъ отвѣчалъ: — нѣтъ. Я же спросилъ его, не назначенъ ли какой нибудь корабль въ походъ? Посмотрѣвъ на меня съ презрѣніемъ, онъ, не говоря ни слова, вытолкалъ меня изъ присутствія и заперъ за собою дверь. Сошедши внизъ, мы стали толковать о нашихъ надеждахъ. Тутъ я узналъ, что каждый имѣлъ рекомендацію, и каждому была обѣщана первая вакансія. Но всѣ они мало надѣялись на эти обѣщанія, и вѣрнѣйшимъ средствомъ считали взятку, которую предполагали дать секретарю, дѣлившемуся ею съ старшими. Для этого каждый изъ претендентовъ былъ вооруженъ небольшимъ кошелькомъ. Меня также спросили, что я намѣренъ дать? Я отвѣчалъ, что еще не рѣшился, и отправился домой, проклиная судьбу, кляня жестокость дѣда и алчность родственниковъ, бросившихъ меня на жертву презрѣнію и бѣдности.

Занятый подобными черными мыслями, я отправился домой, къ удовольствію моего хозяина, безпокоившагося обо мнѣ и воображавшаго, что со мною случилось какое нибудь несчастье. Страпъ же, заходившій навѣстить меня поутру, узнавъ, что я не ночевалъ дома, сходилъ съ ума отъ безпокойства. И, выпросившись у своего хозяина, пустился искать меня по городу, который онъ зналъ еще хуже меня. Не желая объявлять хозяину истину, я сказалъ ему, что, встрѣтивъ вчера пріятеля, провелъ вечеръ и ночь у него; но спавши очень мало, по милости насѣкомыхъ, я намѣренъ былъ заснуть теперь, что я и сдѣлалъ, приказавъ разбудить себя, если вернется Страпъ. Это случилось около четырехъ часовъ пополудни. Но Страпь былъ въ такомъ видѣ, что я едва узналъ его. Этотъ привязанный ко мнѣ брадобрѣй, отправившись въ собраніе врачей, искалъ меня тамъ безъ успѣха; оттуда зашелъ въ морской департаментъ, гдѣ сторожъ., не зная меня, не могъ дать ему никакихъ свѣденій. Думая меня встрѣтить на Шотландской аллеѣ, онъ отправился къ биржѣ; но и тутъ меня по оказалось. Наконецъ, онъ прибѣгнулъ къ крайнему, по его мнѣнію, средству: спрашивать всякаго встрѣчнаго обо мнѣ, перенося терпѣливо получаемыя въ отвѣтъ ругательства и толчки.

Не смотря на эти непріятности, онъ до того обрадовался мнѣ, что едва не задушилъ въ своихъ объятіяхъ. Я разсказалъ ему мои ночныя похожденія, при чемъ онъ безпрестанно повторялъ любимую свою фразу: „Лондонъ — это пріемная чорта?“ Но мы еще не обѣдали, а потому онъ, сошедши внизъ, купилъ молока и булку, которыми мы и утолили свой голодъ. Онъ подѣлился со мною своими 18 пенсами и отправился.

По уходѣ его, я принялся раздумывать о своемъ положеніи, пріискивая способъ добывать себѣ пропитаніе. — Я почувствовалъ нестерпимыя муки, при вспоминаніи о несчастной моей зависимости, и о томъ, что я проживаю деньги бѣднаго цирульника. Мое самолюбіе было сильно оскорблено. Не видя успѣха въ морскомъ департаментѣ, я рѣшился вступить солдатомъ въ пѣшую гвардію. Это намѣреніе льстило моему самолюбію, и я уже мысленно нападалъ на непріятеля въ главѣ командуемаго мною полка, когда воротился Страпъ и прорвалъ мои мечты. Онъ обратился ко мнѣ съ слѣдующею рѣчью: — Конечно, мистеръ Рендомъ, ты рожденъ джентльменомъ, и обладаешь большою ученостью — и съ виду, ты джентльменъ не хуже другихъ. Съ другой же стороны я сынъ бѣднаго, но честнаго сапожника — мать моя была трудолюбивая женщина до того времени, пока не принялась пить — но у всякаго есть свои ошибки — errare humanium est. Самъ же я цирульникъ, порядочно сложенъ, знаю по латынѣ, немного по гречески — но чтожъ изъ того? я могу даже сказать, что видѣлъ свѣтъ. — Но и это не къ дѣлу. Хотя ты и благородный, а я простаго происхожденія, но изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы я не могъ услужить тебѣ. Дѣло вотъ въ чемъ: — Мой родственникъ, школьный учитель, — узнавъ о твоемъ положеніи… само собой разумѣется, что я уже расхвалилъ тебя… между прочимъ обѣщалъ учить тебя даромъ англійскому произношенію, безъ котораго тебѣ невозможно обойтись въ этой странѣ… и такъ, мой родственникъ говорилъ о тебѣ французу аптекарю, нуждающемуся въ помощникѣ. И по этой рекомендаціи ты можешь получить, когда тебѣ угодно, пятнадцать фунтовъ въ годъ, со всѣмъ содержаніемъ.

Эта новость до того меня обрадовала, что, вскочивъ съ мѣста, я настаивалъ, чтобы мы тотчасъ же отправились къ моему будущему хозяину.

Аптекарь былъ маленькій, сухой и сморщенный человѣкъ. Лобъ его былъ вышиною въ дюймъ, носъ задранный къ верху, съ обѣихъ сторонъ его лица висѣло по мѣшку морщинистой кожи, какъ у обезьяны. Ротъ его такъ привыкъ къ улыбкѣ, что онъ не могъ сказать слова, безъ того, чтобы не показать остатковъ зубовъ, состоящихъ изъ четырехъ желтыхъ клыковъ. — Этотъ господинъ, осмотрѣвъ меня съ головы до ногъ, сказалъ, перемѣшивая англійскую рѣчь французскими словами: — Ага! очень хорошо, молодой человѣкъ, желаю тебѣ счастія: выпейте стаканъ пива и приходите ко мнѣ завтра. Я поклонился ему и вышелъ изъ комнаты. Уходя, я слышалъ, какъ онъ сказалъ. „Ma foi! c’est un beau gargon, c’est un qaillard.“

Во время моего пребыванія у Краба, я выучился французскому языку и могъ не только читать французскихъ авторовъ, но и понималъ разговоръ.

Поступая же въ аптекарю, я рѣшился скрыть свои познанія отъ него и его семейства, въ надеждѣ, что, стѣсняясь моимъ присутствіемъ, они выскажутъ что-нибудь, могущее мнѣ послужить въ пользу или на забаву.

На другой дань пріятель Страпа отвезъ меня къ аптекарю. Но до вступленія въ должность, новый мой хозяинъ рекомендовалъ меня своему портному, обѣщавшему сшить мнѣ платье, съ тѣмъ, чтобы я уплатилъ за него, по полученіи жалованья. Страпъ перенесъ мое имущество въ назначенную мнѣ комнату. Это было нѣчто въ родѣ чулана въ третьемъ этажѣ, снабженнаго кроватью, стуломъ безъ спинки, глинянымъ безъ ручки кувшиномъ, бутылкою вмѣсто подсвѣчника, и трехугольнымъ кусочкомъ зеркала.

XIX.

На другой день, во время моей работы, въ аптеку вошла хорошо одѣтая, бойкая дѣвушка, подъ предлогомъ взять понадобившуюся ей стклянку; въ самомъ же дѣлѣ чтобы посмотрѣть на меня. Осмотрѣвъ маня украдкою, она вышла съ выраженіемъ презрѣнія на губахъ. Я легко угадалъ ея мысли и рѣшился отвѣчать ей невниманіемъ. За обѣдомъ, служанки, съ которыми я обѣдалъ, сообщили мнѣ; что это единственная дочь моего хозяина, богатая невѣста, въ слѣдствіе чего за нею многіе ухаживаютъ. Два раза она уже была помолвлена, но свадьба расходилась, благодаря скупости отца, не желавшаго пожертвовать шиллингомъ на свадьбу. — За то, говорили слуги, дочь на него очень сердится и обходится съ нимъ не съ должнымъ уваженіемъ. Особенно она ненавидитъ его соотечественниковъ, въ чемъ, впрочемъ, подражаетъ матери. Изъ этихъ и другихъ намековъ я понялъ, что хозяинъ подъ башмакомъ у жены, что она женщина съ сильнымъ характеромъ, — любящая развлеченія, и смотрящая на дочь, какъ на соперницу.

Кромѣ этихъ свѣденій я и самъ скоро сдѣлалъ множество открытій. Многозначащія улыбки М. Лавмана за спиною жены доказывали, что и онъ не очень доволенъ своею участью; а поведеніе его при капитанѣ, квартировавшемъ у нихъ, ясно выражало его ревность. На меня всѣ смотрѣли какъ на слугу и въ продолженіи пяти дней я не слыхалъ ни одного слова ни отъ матери, ни отъ дочери. Послѣдняя (какъ мнѣ сказала служанка) выразила даже за столомъ удивленіе, что ея отецъ нанялъ такого неловкаго помощника. Это меня задѣло за живое, и въ слѣдующее воскресенье я одѣлся въ новое мое платье, которое до того меня преобразило, что изъ меня вышелъ очень порядочный молодой человѣкъ.

Проведя большую часть дня въ обществѣ Страпа и другихъ знакомыхъ, я послѣ обѣда воротился домой. Дверь мнѣ отворила сама миссъ и, не узнавъ меня, поклонилась мнѣ. На ея привѣтствіе я отвѣчалъ низкимъ поклономъ и заперъ за собою дверь. Узнавъ меня, она покраснѣла, но не сходила съ мѣста. И такъ какъ, по узкости передней, я не могъ миновать, не задѣвъ ее, то долженъ былъ остаться на мѣстѣ, при чемъ краснѣлъ и потупилъ глаза въ землю. Наконецъ, она опомнилась, побѣжала прочь и, смѣясь, сказала: „животное!“ — Съ этого дня она забѣгала въ аптеку подъ различными предлогомъ разъ по пятидесяти. Я ясно видѣлъ, что она перемѣнила мнѣніе обо мнѣ и уже смотрѣла на меня какъ на человѣка, достойнаго ея вниманія.

Но гнѣвъ и гордость сдѣлали меня нечувствительнымъ къ ея прелестямъ и, не смотря на ея старанія, я оставался совершенно хладнокровнымъ. Это невниманіе скоро уничтожило ея благосклонность и, видя себя отвергнутою, она затаила въ сердцѣ злобу на меня. Это чувство проявлялось въ ней при всякомъ удобномъ случаѣ, то въ наговорахъ на меня отцу, то въ приказаніяхъ, унижавшихъ мое самолюбіе.

Такъ, однажды, она приказала мнѣ вычистить сюртукъ ея отца и, при моемъ отказѣ, мы посчитались словами. Эта сцена кончилась слезами и крикомъ, на которые прибѣжала мать, вступившаяся за меня. Этимъ я былъ болѣе обязанъ ея желанію оскорбить дочь, чѣмъ справедливости. Во время ссоры дочь съ колкостію замѣтила, что въ глазахъ нѣкоторыхъ она всегда виновата; на что, конечно, есть причины, которыя хотя она и знаетъ, но презираетъ ихъ.

Эти намеки заставили меня обратить вниманіе на поведеніе моей хозяйки и скоро я замѣтилъ, что она ревнуетъ дочь къ капитану О’Донеллю, жившему въ домѣ. Мое же стараніе и знаніе дѣла расположили ко мнѣ моего хозяина, и онъ часто говорилъ: „Pardi, c’estun bon garèon!“

Дѣла у него было очень много; но такъ какъ у него покупали большою частію свои же собраты эмигранты, то доходы его были очень невелики. Впрочемъ, и расходы на матеріалъ соотвѣтствовали приходу. Не разъ удивлялся я его способности составлять лекарство по рецепту, не имѣя въ аптекѣ не одного изъ входящихъ туда средствъ. Онъ, безъ зазрѣнія совѣсти, обращалъ устричныя раковины въ раковыя жерновки; простое деревянное масло въ миндальное; сахарный сиропъ въ бальзамическій; скапидарь въ копайскій бальзамъ и т. д.

Mr. Лавманъ уже нѣсколько разъ порывался ввести у себя за столомъ растительную діэту и, для этого, часто говорилъ похвальное слово кореньямъ и зелени, нападая на мясо. Но всѣ старанія не могли привлечь на его сторону даже жены его. Эта дама вообще очень мало обращала вниманіе на увѣщанія мужа. Будучи весьма пылкаго темперамента, она часто рѣшительно не думала о томъ, что дѣлала, такъ что, однажды приказавъ мнѣ нанять извощика, уѣхала съ капитаномъ въ Ковентъ-Гарденъ, — мужъ ея въ это время не быль дома. Дочь, пришедши изъ гостей, поужинала и легла, по обыкновенію, спать въ урочный часъ. Часу въ двѣнадцатомъ воротился домой хозяинъ, спрашивая, спитъ ли жена. Я ему разсказалъ — что она уѣхала вскорѣ послѣ обѣда и еще не вернулась. Это подѣйствовало на него какъ ударь грома и онъ, отскочивъ назадъ, вскричалъ: „mort de ma vie! Что ты мнѣ говоришь? — жены нѣтъ дома!“ Въ это время пришли отъ больнаго съ рецептомъ. Взявъ его, онъ самъ сталъ составлять лекарство, распрашивая меня какъ, когда и съ кѣмъ она уѣхала. Услыхавъ, что съ капитаномъ, онъ однимъ ударомъ раздробилъ въ куски ступку и скрежеща зубами, закричалъ: „Ah Irailresse!“

Я готовъ былъ разразиться смѣхомъ, когда стукъ въ наружную дверь спасъ меня. Отворивъ ее, я впустилъ хозяйку, которая тотчасъ-же обратилась къ мужу съ словами: „Ты уже вѣрно воображала, другъ мой, что я пропала, — капитанъ О’Донелль былъ такъ добра, что свезъ меня въ театръ.“

— Въ театръ! — а такъ ты была въ театрѣ, — вскричалъ мужъ. — Я думаю, славный былъ спектакль.

— Господи! чтоже такое случилось? — спросила она.

— Что случилось, — а вотъ что, ты просто дрянь; — я тебѣ покажу, какъ наставлять мнѣ рога! Pardieu! Этотъ капитанъ О’Донелль не больше ни меньше, какъ…

Въ, это время капитанъ, расплачивавшійся у дверей съ извощикомъ, вошелъ въ комнату и съ грознымъ видомъ спросила,: „Кто я такой?“

М-r. Лавманъ тотчасъ же перемѣнила, тонъ и съ улыбкой сказала,: „О! Serviteur! Monsieur te capitaine, vous ôtes un galant homme. — Ma femme est fort obligée“ И, оборотившись ко мнѣ, проворчалъ: „et diablement obligeante sans doute.“

— Послушайте, M-r. Лавманъ, — сказалъ капитанъ, я честный человѣкъ и думаю, что вы на столько образованы, чтобы не обижаться услугами, которыя оказываю вашей женѣ.»

Эти слова совершенно успокоили аптекаря и онъ со всею французскою любезностію, сталъ увѣрять капитана въ своей благодарности за честь, оказанную женѣ. Послѣ такаго миролюбиваго окончанія этого происшествія, всѣ улеглись спать. На другой день я, занимаясь въ аптекѣ, чрезъ открытую дверь, увидѣлъ разговаривающихъ въ гостиной дочь аптекаря и капитана. На лицѣ миссъ выражались досада и презрѣніе, но капитанъ скоро нашелъ средство уничтожить ихъ и заключилъ мировую поцѣлуемъ. Это дало мнѣ понятіе о причинѣ ссоры. Но, не смотря на всю мою бдительность, я не могъ открыть между ними никакой преступной связи. Между тѣмъ мнѣ показалось, что я сдѣлалъ побѣду надъ одной изъ служанокъ, и, однажды ночью, желая воспользоваться отсутствіемъ дѣвушки, спавшей вмѣстѣ съ нею и уѣхавшей еще съ вечера въ Ричмондъ къ родственникамъ, я отправился въ ея комнату. Подошедши къ дверямъ, я, къ величайшей радости, нашелъ ихъ отпертыми и прокрался къ кровати. Но, представьте мое бѣшенство — я нашелъ ее крѣпко спящею въ объятіяхъ капитанскаго слуги! Я уже готовъ былъ надѣлать тысячу глупостей, но шумъ грызущей гдѣ-то крысы испугалъ меня и я отправился въ обратный путь.

По разсѣянію ли моему, или уже это было предопредѣленіе судьбы, но, сходя внизъ, я, вмѣсто того, чтобы повернуть налѣво въ свою комнату, вошелъ въ дверь направо, т. е. въ комнату дочери хозяина. И тогда только опомнился, когда наткнулся на кровать.

Отступленіе было невозможно, потому что красавица не спала и, услыхавъ шаги, шептала, чтобы я не шумѣлъ и не разбудилъ бы шотландскаго дурака, спавшаго напротивъ.

Этотъ намекъ далъ мнѣ понять, кого она ждала; но я не смутился и подошелъ ближе.

Тутъ я встрѣтилъ самый благосклонный пріемъ. Разговоръ нашъ поддерживала она, я же молчалъ; она смѣялась надъ глупымъ шотландцемъ и до того бранила меня, что я нѣсколько разъ порывался открыться.

Но меня утѣшала мысль о легкомъ мщеніи и о томъ, что репутація ея была въ моихъ рукахъ. Она мнѣ объявила, что пора уже подумать о спасеніи ея чести бракомъ, такъ какъ она уже скоро не въ состояніи будетъ скрывать слѣдствія ихъ связи. Въ это время меня испугалъ шумъ въ моей комнатѣ; я бросился туда и замѣтилъ силуетъ мужчины, крадущагося вонъ. Ставъ въ сторонѣ, я пропустилъ его и видѣлъ, какъ онъ сбѣжалъ внизъ. Легко было догадаться, что это былъ капитанъ, заспавшійся и опоздавшій на свиданіе. Найдя дверь мою отпертою онъ пошелъ въ мою комнату и, испуганный паденіемъ опрокинутаго имъ стула, убрался въ свою комнату, отложивъ свиданіе до будущаго времени. Теперь я уже не думалъ возвращаться въ комнату миссъ, и замкнувъ свою дверь, заснулъ, поздравляя себя съ неожиданнымъ счастіемъ. На другой день жалобы капитана на свое несчастіе и извиненія за произведенный имъ шумъ открыли глаза моей молодой хозяйкѣ. Легко представить себѣ ихъ обоюдное огорченіе. Ее очень безпокоила откровенность, съ которою она высказалась мнѣ о своемъ положеніи и страхъ моего мщенія, за слишкомъ рѣзкія ея выраженія обо мнѣ. Онъ же бѣсился отъ ревности, воображая, что ея горесть поддѣльная и что я былъ у нея съ ея согласія. Въ этотъ же день, она, заставъ меня одного въ аптекѣ, устремила на меня глаза, полныя слезъ, и начала вздыхать самымъ трогательнымъ образомъ. Но я, помня данные мнѣ ночью эпитеты и понимая, что пріемъ, мнѣ сдѣланный, былъ назначенъ другому, не обращалъ на нее вниманія и она ушла, оскорбленная моимъ презрѣніемъ. Однако съ этого времени она стала обходиться со мною гораздо лучше, понимая, что я легко могу погубить ее. Жизнь моя сдѣлалась привольнѣе, но я никакъ не могъ рѣшиться повторить моего ночнаго визита.

XX.

Однажды, возвращаясь отъ паціента изъ Чельша часу въ первомъ ночи, я вдругъ получилъ отъ невидимой руки ударъ по головѣ и три раны шпагою, повергнувшій меня безъ сознанія на землю. Придя въ себя, я стонами встревожилъ посѣтителей сосѣдней пивной лавки. Они, найдя меня плавающимъ въ крови, внесли въ комнату и послали за врачемъ, который, перевязавъ мои раны, увѣрилъ меня, что онѣ не смертельны. Раздумывая объ этомъ нападеніи, я пришелъ къ заключенію, что оно совершено не уличнымъ грабителемъ, потому, что, во первыхъ, эти люди не имѣютъ обыкновенія убивать, если не встрѣчаютъ сопротивленія, а во вторыхъ, деньги и вещи мои остались цѣлы. Слѣдовательно, нападеніе было сдѣлано или по ошибкѣ, или по чьей нибудь тайной злобѣ. Но такъ какъ я не имѣлъ въ городѣ другихъ враговъ, кромѣ капитана и дочери моего хозяина, то естественно заподозрилъ ихъ; однако не рѣшился выказывать такого подозрѣнія, желая прежде убѣдиться.

Домой я воротился въ носилкахъ часовъ въ 10 утра и, проходя переднюю съ помощію носильщика, встрѣтилъ капитана. Увидѣвъ меня, онъ отскочилъ назадъ, въ большомъ замѣшательствѣ: конечно, оно могло произойти и отъ удивленія его при видѣ меня въ такомъ положеніи. Хозяинъ мой, узнавъ о происшедшемъ, выказалъ мнѣ много сочувствія и, видя, что мои раны не опасны, велѣлъ отнести меня въ мою комнату; не безъ сопротивленія, впрочемъ, со стороны жены, увѣрявшей, что въ больницѣ мнѣ будетъ лучше. Всѣ мои мысли были заняты идеей о мщеніи О’Донеллю и его возлюбленной, которыхъ я считалъ виновниками моихъ страданій. Миссъ (не бывшая до сего времени дома) вошла ко мнѣ въ комнату, и, пожалѣвъ о случившемся, спросила: не подозрѣваю ли я кого. Устремивъ на нее пристально взоръ, я отвѣчалъ: «Да, подозрѣваю.»

Но она, нисколько не смутившись, тотчасъ же прибавила: «такъ требуй же уполномочія арестовать подозрѣваемаго, расходы тутъ пустые, и если у тебя нѣтъ денегъ, то я готова себѣ дать въ долгъ». Эти слова не только поколебали мою увѣренность въ ея участіи, но даже въ виновности капитана. Поблагодаривъ ее за предложеніе, я объявилъ ей, что не намѣренъ начинать дѣла, не имѣя явныхъ доказательствъ; что хотя я и видѣлъ человѣка, напавшаго на меня, и хотя онъ и показался мнѣ знакомымъ, но присягнуть по чистой совѣсти не могу.

Эту нерѣшимость я показалъ съ тѣмъ, чтобы капитанъ, узнавъ о моемъ подозрѣніи, не скрылся бы до моего выздоровленія.

Чрезъ два дня я уже былъ на ногахъ и занимался въ аптекѣ, такъ что хозяину не приходилось нанимать другаго на время моей болѣзни.

При первомъ удобномъ случаѣ, во время отсутствія капитана, я забрался къ нему въ комнату, и приложивъ конецъ клинка, найденнаго въ моей ранѣ, къ сломанной шпагѣ его, нашелъ, что они сходятся какъ нельзя плотнѣе. Теперь сомнѣваться было нечего; надо было найти планъ мщеніи. Это меня занимало дней девять. Сперва я хотѣлъ послѣдовать примѣру моего врага и убить его, по противъ этого возстала честь моя. Потомъ я думалъ вызвать его на поединокъ, но меня остановила мысль о неувѣренности въ побѣдѣ.

Наконецъ, я остановился на слѣдующемъ предположеніи: сговорившись съ Страпомъ и двумя другими пріятелями и добывъ себѣ костюмъ, я отправилъ съ наряженнымъ сообщникомъ къ капитану, въ воскресенье вечеромъ, письмо слѣдующаго содержанія.

"Сэръ!

"Вамъ вѣроятно будетъ пріятно узнать, что мужъ мой уѣхалъ сегодня въ Багшотъ и не вернется до завтрашняго утра. Поэтому, ежели вы имѣете что-нибудь передать мнѣ, то я надѣюсь, вы воспользуетесь настоящимъ случаемъ.

Готовая къ услугамъ" и т. д.

Письмо было подписано именемъ жены аптекаря, жившаго въ Чильшѣ, за которою, какъ я слышалъ, О’Донелль ухаживалъ. Все намъ удалось какъ нельзя лучше.

Влюбленный поспѣшилъ на свиданіе и встрѣтилъ насъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ ранилъ меня. Мы разомъ бросились на него, отняли шпагу и, содравъ съ него платье, принялись сѣчь его крапивой. Покрытый пузырями съ головы до ногъ, онъ просилъ и плакалъ, но все напраснр. Удовлетворивъ своему мщенію и спрятавъ подъ заборомъ его одежду, мы отпустили его отыскивать дорогу домой, куда я поспѣшилъ прійти прежде его.

Послѣ я узналъ, что, пробираясь къ неподалеку жившему пріятелю, онъ встрѣченъ былъ ночнымъ патрулемъ и отведенъ въ тюрьму. Отсюда онъ послалъ къ себѣ на квартиру за платьемъ, но воротился домой, укатавшись въ байковое одѣяло, потому что былъ не въ состояніи вытерпѣть прикосновенія платья. За нимъ ухаживали съ величайшею заботою мать и дочь; старикъ же аптекарь не могъ скрыть своей радости, подмигивая мнѣ и улыбаясь при составленіи для паціента мази. Мое удовольствіе было постоянно поддерживаемо ежедневнымъ видомъ страданія соперника отъ образовавшихся на немх язвъ, — и мое ѣщеніе было удовлетворено, не только этимъ наружнымъ его страданіемъ, но и моральнымъ, котораго я не предвидѣлъ. Разсказъ о его несчастіяхъ, напечатанный въ газетахъ, помогъ людямъ, нашедшимъ его платье, узнать кому оно принадлежитъ. На другой день платье это было принесено къ хозяину въ цѣлости, недоставало только нѣсколькихъ писемъ, въ числѣ которыхъ было и мною писанное. Всѣ они были любовнаго содержанія, и попали въ руки извѣстной сплетнями писательницы. Она, слегка украсивъ ихъ, пустила въ печать.

Я долго упрекалъ себя за опрометчивость, при мысли, что необдуманно написаннымъ письмомъ могу разстроить семейное счастіе порядочнаго человѣка, но успокоился, узнавъ, что Чельтнейскій аптекарь началъ процессъ съ типографщикомъ, за безчестіе, считая письмо поддѣлкою скрывшагося автора. Наши же дамы были другаго мнѣнія объ этомъ, и я увидѣлъ, что ихъ заботы о больномъ сперва значительно уменьшились, а потомъ и совершенно прекратились. Ему нельзя было не замѣтить этой перемѣны, и по обновленіи на немъ кожи, онъ заблагоразсудилъ убраться. Въ одну ночь онъ дѣйствительно скрылся, обокравъ своего слугу и оставивъ ему только то, что было на немъ надѣто.

Чрезъ нѣсколько дней, послѣ его бѣгства, м. Лавманъ взялъ подъ свое сохраненіе оставшійся послѣ него сундукъ, воображая по его тяжести, что содержащееся внутри его достаточно вознаградитъ за неуплаченное капитаномъ за квартиру. Не получая цѣлый мѣсяцъ свѣдѣній о бѣглецѣ, онъ приказалъ мнѣ взломать сундукъ, но, къ огорченію и удивленію моего хозяина, мы нашли тамъ груду камней.

Вскорѣ послѣ этого, Страпъ сообщилъ мнѣ о сдѣланномъ ему предложеніи ѣхать за границу съ какимъ-то джентльменомъ въ качествѣ камердинера. Но не смотря на всѣ выгоды, предстоявшія ему, онъ не соглашался разстаться со мною.

Въ это время я, по свойственной людямъ неблагодарности, тяготился уже его дружбою и, пріобрѣтая новыя болѣе почетныя знакомства, даже стыдился безцеремонности и пріятельскаго расположенія цирульника. Поэтому, подъ предлогомъ желанія ему добра, я уговорилъ его, послѣ долгаго сопротивленія, ѣхать. Черезъ нѣсколько дней, онъ простился со мною, проливая потоки слезъ, которыхъ и я не могъ видѣть безъ волненія. Теперь я уже считалъ себя совершеннымъ джентльменомъ. Выучился танцовать у одного француза, посѣщалъ театры и сдѣлался оракуломъ ближней кофейни, гдѣ всякій спорь отдавался на мое разрѣшеніе. Я познакомился съ дамой, заставлявшей меня влюбиться въ себя, и послѣ долгихъ исканій вымолилъ у нея согласіе на бракъ. Ее считали за богатую наслѣдницу, и я, благославляя судьбу, уже готовился довершить свои желанія женитьбою. Но однажды утромъ я зашелъ къ ней на квартиру и, не видя служанки, по праву жениха пробрался въ спальню, гдѣ, къ величайшему моему смущенію, нашелъ ее въ объятіяхъ мущины. Небо спасло меня отъ необдуманнаго поступка. Я вышелъ тихонько на улицу, благословя Бога, открывшаго мнѣ глаза, и твердо рѣшившись избѣгать брачныхъ узъ на будущее время.

XXI.

Въ это время, хозяинъ отдалъ квартиру въ наемъ моему соотечественнику и знакомому сквайру Гаука. Онъ уже былъ лейтенантъ арміи и принялъ такую воинственную осанку, что, при встрѣчѣ съ нимъ, я боялся, чтобы онъ, вспомнивъ о своемъ бѣгствѣ изъ города не вызвалъ бы меня въ свою очередь. Но забывъ ли въ самомъ дѣлѣ мою физіономію или желая непризнавать меня, но онъ не обращалъ на меня вниманія, и я скоро избавился отъ своихъ опасеній.

Скоро послѣ его переѣзда къ намъ, я имѣлъ случай убѣдиться, что, не смотря на внѣшнюю перемѣну, онъ остался тѣмъ же Гаука. Возвращаясь однажды поздно ночью отъ паціента, я услыхалъ шумъ на улицѣ и, подойдя ближе, увидѣлъ двухъ джентльменовъ подъ стражею троихъ полицейскихъ. Плѣнники, обезображенные грязью, горько жаловались на потерю шляпъ и париковъ. Одинъ изъ нихъ, шотландецъ по разговору, предлагалъ гинею за освобожденіе, но полицейскій, говоря, что одинъ изъ его товарищей сильно раненъ, не соглашался отпустить его.

Привязанность моя къ родинѣ была такъ велика, что я не могъ видѣть безъ сожалѣнія страждущаго шотландца, а потому сшибъ палкою съ ногъ полицейскаго, державшаго заинтересовавшую меня особу. Освободившись, онъ бросился бѣжать, оставивъ меня раздѣлываться съ полицейскими, что я и сдѣлалъ, но не безъ урона, получивъ отъ одного изъ нихъ ударъ, едва не лишившій меня употребленія одного глаза. Кое-какъ я добрался домой, гдѣ я узналъ, что капитанъ Гаука, былъ избитъ и ограбленъ толпою мошенниковъ. Хозяинъ, приказавъ мнѣ приготовить мягчительное промывательное и успокоительное питье для паціента, выпустилъ изъ него унцевъ одиннадцать крови. Разспросивъ его слугу о случившемся, я узналъ, что Гаука воротился только что передо мной безъ шляпы и парика, — и тотъ-часъ же сообразилъ, что его-то я и спасалъ отъ полицейскихъ. Между тѣмъ, глазъ мой сильно распухъ. Проклиная свою горячность, я рѣшился разсказать все дѣло въ отмщеніе трусу, за котораго я пострадалъ. На другой же день, когда онъ, въ присутствіи обѣихъ моихъ хозяекъ, сталъ хвастать своими вчерашними подвигами, я разсказалъ, какъ все происходило, приведя въ доказательство подбитый мой глазъ и упрекая его въ трусости и неблагодарности. Это такъ озадачило Гаука, что онъ нѣсколько времени не зналъ что говорить, а остальные посматривали другъ на друга; но моя хозяйка, пожуривъ меня за дерзкое обращеніе, обѣщала выгнать за вмѣшательство въ ихъ разговоръ. При этомъ Гаука, оправившись, возразилъ, что, можетъ быть, я принялъ кого-нибудь другаго за него, и что онъ прощаетъ мою ошибку тѣмъ болѣе, что я пострадалъ за свое вмѣшательство; но что онъ совѣтуетъ мнѣ впередъ быть осмотрительнѣе, и не обижать невинныхъ людей. Миссъ выхваляла великодушіе капитана, прощающаго человѣка, старавшагося унизить его, и я началъ подозрѣвать, что ея похвалы были не безъ особенной цѣли. Дѣйствительно, скоро я убѣдился, что эта интересная особа, видя, что слѣдствія ея связи съ О’Донелломъ становились замѣтнѣе, съ каждымъ днемъ, такъ ловко поддѣлывалась къ новому жильцу, что менѣе чѣмъ черезъ двѣ недѣли они, сказавши, что ѣдутъ въ театръ, отправились во Флитъ и обвѣнчались, а на утро пріѣхали домой испрашивать благословенія отца и матери.

Предусмотрительные родители не заставили себя долго просить. Аптекарь былъ очень доволенъ замужествомъ своей дочери, съ человѣкомъ состоятельнымъ, не требовавшимъ приданаго; а жена его рада была отдѣлаться отъ соперницы, отбивавшей у ней поклонинка, и отъ шпіона, мѣшавшаго всемъ ея удовольствіямъ. Я тоже былъ доволенъ этимъ мысленно наслаждаясь моимъ нечаяннымъ торжествомъ, надъ непріятелемъ которому я наставилъ рога еще задолго до его свадьбы. Но я не предвидѣлъ бури, собиравшейся надъ моею головою. Гаука, хотя и не показывалъ вида, но былъ жестоко оскорбленъ моимъ разсказомъ, о его трусости и упреками, и, затаивъ злобу до поры до времени, теперь передалъ свое негодованіе женѣ которая, въ свою очередь, имѣла достаточно причинъ ненавидѣть меня. Она съ радостью вступила въ заговоръ противъ, меня, и супруги начали придумывать планъ, долженствовавшій довести меня, ежели бы онъ удался, до постыдной смерти.

Мой хозяинъ уже давно замѣчалъ, что медикаменты пропадаютъ у него изъ аптеки, и будучи не въ состояніи добиться отъ меня отчета въ ихъ расходѣ, наконецъ вышелъ изъ себя и прямо обвинялъ меня въ ихъ покражѣ.

— Чортъ возьми! — закричалъ онъ однажды — надо обыскать тебя, pardonne moi, надо искать, и я требую la clef de voire collie.

Я такъ былъ огорченъ этимъ, подозрѣніемъ, что слезы выступили у маня на глазахъ. Вытащивъ ключи, я сказалъ ему, что онъ можетъ удостовѣриться сейчасъ же въ моей невинности, но что ему трудно будетъ, потомъ, удовлетворить меня за неосновательное подозрѣніе.

Онъ взялъ ключъ и, сопровождаемый всѣмъ семействомъ, вошелъ, въ, мою комнату, бормоча про себя «he! bien! nous verrons, — nous verrons!» Но представьте мой ужасъ, и удивленіе, когда, открывъ, мой сундукъ, онъ вытащилъ горсть пропавшихъ, медикаментовъ! «Ah, he! vous êtes bien venu вскричалъ аптекарь, pardieu, mon Roderique, vous êles lort innocent!»

У меня нехватило духа выговорить ни одного слова въ мое оправданіе, и я стоялъ, безъ мысли и движенія, слушавъ, замѣчанія присутствующихъ. Слуга сожалѣлъ, о моемъ несчастіи, говоря: «кто бы подумалъ объ этомъ?» хозяйка, воспользовавшись случаемъ, представляла безразсудство довѣряться постороннему; а мистриссъ Гаука говорила, что никогда не имѣла довѣрія ко мнѣ и предлагала тотчасъ же арестовать меня и отправить въ Ньюгетъ. Мужъ, ея уже пошелъ за констэблемъ, но м. Ловманъ, предвидя издержки и боясь, чтобы при слѣдствіи не открылись нѣкоторыя его продѣлки, остановилъ его, говоря: «Restez, mon fils, restez. Правда, что этотъ молодой человѣкъ совершилъ преступленіе — но Господь милосердъ и пошлетъ ему раскаяніе; я же не хочу, чтобы кровь его была на моихъ рукахъ…» Лейтенантъ и его жена употребляли всѣ возможныя старанія убѣдить его арестовать меня, выставляли ему на видъ, что онъ вредитъ обществу, отпуская безнаказанно такого злодѣя, который, отдѣлавшись теперь такъ, легко, надѣлаетъ еще большихъ бѣдъ. Но, ко всѣмъ ихъ, доводамъ, онъ оставался глухъ, и, обращаясь ко мнѣ, сказалъ: «ступай, несчастный, и сейчасъ, же оставь мой домъ, и постарайся загладить свой поступокъ.»

Къ этому времени негодованіе вывело меня изъ оцѣпененіи и я въ свою очередь сталъ говорить:

«Сэръ, сознаюсь, что я кажусь виноватымъ; но вы на столько же обмануты, на сколько а оскорбленъ. Я сдѣлался жертвою ненависти вотъ этого бездѣльника, (указавъ на Гаука) успѣвшаго вложить вашъ товаръ въ мой сундукъ, съ тѣмъ, чтобы обвинить и погубить мою репутацію. Причина его ненависти есть его собственное сознаніе въ оскорбленіи меня еще въ моемъ отечествѣ и въ своей трусости при отказѣ дать мнѣ за обиду удовлетвореніе; далѣе, видя во мнѣ свидѣтеля его безчестнаго поступка въ этомъ городѣ, онъ естественно хочетъ стереть съ лица земли улику его трусости и подлости. И это-то все заставляло его хлопотать о моей погибели. Да и вы, прибавилъ я, обращаясь къ мистриссъ Гаука, и вы, сударыня, приняли слишкомъ горячо къ сердцу, чувства вашего мужа. Я часто встрѣчалъ непріязнь вашу ко мнѣ, причину которой, хотя и очень хорошо знаю, но не намѣренъ объявлять теперь. Но берегитесь довести меня до крайности.»

Это ее взбѣсило до такой степени, что, съ пылающимъ лицомъ, глазами на выкатѣ, она подбѣжала ко мнѣ и плюнула мнѣ въ лицо, ругая меня подлецомъ и клянясь, что не останется жить въ домѣ, ежели отецъ ея не отправитъ меня въ тюрьму. Гаука же, пріосанившись, говорилъ, что онъ презираетъ сказки, сочиненныя мною на его счетъ; по что ежели я буду безчестить его жену, то онъ убьетъ меня. На эту угрозу я отвѣчалъ: "Я бы благодарилъ небо, еслибы оно послало мнѣ случай встрѣтить тебя гдѣ нибудь въ уединенномъ мѣстѣ; я бы съумѣлъ наказать подлеца и избавилъ бы свѣтъ отъ негодяя. Да и теперь мнѣ ничто не мѣшаетъ это сдѣлать, " сказалъ я, схвативъ пустую бутылку.

При этомъ движеніи, Гаука и его тесть такъ поторопились отступить, что, столкнувшись другъ о друга, полетѣли внизъ по лѣстницѣ кубаремъ, хозяйка упала въ обморокъ, а дочь ея спрашивала меня, не хочу ли я убить ее. Я увѣрилъ ее, что и не помышляю о томъ, а оставляю ее на терзанія собственной ея совѣсти, но твердо рѣшился раздвоить при первомъ удобномъ случаѣ носъ ея мужа.

Въ слѣдъ за этимъ, я спустился внизъ и встрѣтилъ трепещущаго аптекаря съ пестикомъ въ рукахъ; сзади его шелъ Гаука съ обнаженною шпагой. Я потребовалъ перемирія, выказывая при этомъ мирныя мои намѣренія. Гаука вскричалъ: "разбойникъ ты убилъ мою жену, " а аптекарь вторилъ ему крикомъ: «Ah coquin! гдѣ моя дочь.» "Мистриссъ наверху, отвѣчалъ я, совершенно невредима и вѣроятно чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ наградить васъ за заботливость. Въ это время она закричала имъ, чтобы они отпустили меня, на что отецъ ея и согласился. Видя, что невозможно доказать мою невинность, я тотчасъ же отправился къ школьному учителю, съ намѣреніемъ оправдаться предъ нимъ; но онъ выѣхалъ изъ города дня на три. Я обратился за совѣтомъ къ знакомымъ; но они, услыхавъ уже прежде о моемъ приключеніи, не захотѣли даже видѣть меня. Теперь я находился въ худшемъ, нежели когда либо, положеніи. Прежде, хотя я былъ и бѣденъ, но по крайней мѣрѣ съ добрымъ именемъ и крѣпкимъ здоровьемъ.

Теперь репутація моя была замарана, деньги растрачены, друзья отказались отъ меня, здоровье пострадало, и единственный человѣкъ, къ которому я бы могъ прибѣгнуть за помощію, вѣрный Страпъ, былъ въ отсутствіи.

Въ этихъ тяжелыхъ для меня обстоятельствахъ я рѣшился перебраться на мою старую квартиру, гдѣ прожилъ дня два въ ожиданіи пріѣзда мистеръ Конкорданса (школьнаго учителя). Я надѣялся, оправдавшись предъ нимъ, получить при его помощи другое мѣсто; но ошибся въ разсчетѣ. М. Ламанъ предупредилъ меня. Едва я явился къ старику, какъ онъ, но давая мнѣ времени выговорить своего оправданія, закричалъ: «Нѣтъ! этимъ ты меня не проведешь. Сожалѣю, что я замѣшанъ въ этомъ дѣлѣ; и впередъ буду осторожнѣе. Съ этихъ поръ я никому ни вѣрю — ни отцу, зачавшему меня, ни единоутробному брату! Воскресни самъ Давидъ, я его приму за обманщика. И явись самъ Геній правды, я усумнюсь и въ немъ.» Я отвѣчалъ ему, что когда нибудь онъ убѣдится въ моей невинности и раскается въ своей поспѣшности. «Случись это, отвѣчалъ онъ, и всѣ мои внутренности возрадуются. А до того времени я попрошу васъ прекратить со мной всякія сношенія. Тутъ страдаетъ моя добрая слава. О Господи! меня примутъ за вашего сообщника и укрывателя, уличные мальчишки будутъ гонятся за мной.»

Я былъ не въ духѣ наслаждатся его замысловатыми выраженіями и безъ церемоній ушелъ, оглушенный страшною перспективою будущности. Однако я сообразилъ, что мнѣ надо соразмѣрить расходы съ моимъ печальнымъ положеніемъ, и нанялъ комнату въ Сентджильскомъ предмѣстья, за девять пенсовъ въ недѣлю. Тутъ я рѣшился вылечится, заложивъ три рубашки на покупку лекарствъ и пищи на первый случай.

Однажды я былъ выведенъ изъ моей задумчивости стонами въ сосѣдней комнатѣ, и вошедши туда, нашелъ молодую женщину, лежавшую безъ признака жизни на бѣдной кровати. Я далъ ей понюхать амміаку, и у ней сперва показалась краска въ лицѣ, а затѣмъ она открыла глаза.

Но представьте мое удивленіе, когда я узналъ въ ней предметъ моей прежней страсти, съ которою я едва не соединился неразрывными узами. Ея жалкое положеніе наполнило мое сердце сожалѣніемъ и я бросился обнимать ее. Она меня тотчасъ же узнала, и сжимая меня въ слабыхъ своихъ рукахъ, проговорила: «мистеръ Рендомъ. Я не заслуживаю жтихъ заботь, я низкое существо — оставьте меня, пусть я заглажу смертію какъ это, такъ и другія преступленія.» Я ободрялъ ее какъ могъ, прощалъ ее за все, до меня касавшееся, и обѣщалъ, не смотря на свою бѣдность, раздѣлить съ нею послѣдній грошъ. Она казалась чрезвычайно тронутою моею заботливостію и, цѣлуя мои руки говорила: «Вы слишкомъ великодушны! я бы желала жизнію моею выразить вамъ благодарность, но погибаю отъ голода.» Тутъ она снова потеряла сознаніе.

Эта ужасная крайность, тронувшая бы самого черстваго человѣка, произвела на меня, обладавшаго сильною чувствительностію, потрясающее дѣйствіе. Я сбѣжалъ внизъ и послалъ хозяйку въ аптеку за лекарствомъ. Самъ же, воротясь къ больной, началъ употреблять всевозможныя усилія, чтобъ привести ее въ чувство. Съ большимъ трудомъ я достигъ цѣли, давъ ей выпить возбуждающее средство; потомъ, согрѣвъ немного вина съ поджаренымъ хлѣбомъ, заставилъ ее проглотить нѣсколько глотковъ. Тутъ она совершенно оправилась и объявила мнѣ, что въ продолженіи сорока восьми часовъ у нея во рту не было куска хлѣба. На мои нетерпѣливые вопросы о причинахъ ея настоящаго положенія, она объявила мнѣ, что сильно заболѣла и, лишенная всякихъ средствъ, должна была поселиться въ этой квартирѣ. Тутъ, отдавшись въ руки публиковавшему о себѣ врачу, она должна была, проживъ всѣ наличныя деньги, продать все свое имущество, чтобы удовлетворить алчности этого шарлатана и уплатить хозяйкѣ. Три дня тому назадъ, онъ бросилъ ее въ худшемъ, нежели когда нибудь, состояніи, и теперь у нея ничего не остается, кромѣ платья, въ которое она одѣта.

Поговоривъ объ ея жалкомъ положеніи, я предложилъ ей перебраться въ мою комнату, что значительно сократило наши расходы. Я взялся вылечить ее. Она съ радостію согласилась и стала тотчасъ приводить намѣреніе въ исполненіе. Въ ной я нашелъ не только пріятную собесѣдницу, разсѣявшую мою печаль, но и заботливую и вѣрную няньку.

Однажды выразивъ удивленіе, что женщина съ ея образованіемъ, умомъ и красотою спустилась такъ низко, я услыхалъ отъ нея, что именно эти-то преимущества и были причиною ея паденія. Это меня такъ удивило, что я просилъ ее передать мнѣ исторію своей жизни.

XXII.

"Мой отецъ, начала она — былъ богатый купецъ въ Сити; но, потерпѣвъ значительныя потери, удалился подъ старость съ женою въ небольшое имѣніе, купленное имъ на оставшіяся деньги.

Я же, въ это время лѣтъ восьми, была оставлена въ городѣ для воспитанія, жила у тетки строгой пресветиріанки, до того надоѣвшей мнѣ поученіями о долгѣ человѣчества, что я возненавидѣла ея вѣроисповѣданіе. Выростая, я познакомилась со многими молодыми дѣвицами, изъ которыхъ одна, пожалѣвъ о моемъ строгомъ заточеніи, внушила мнѣ, чтобы я, сбросивъ навязанныя мнѣ понятія, училась бы думать сама за себя и для этого совѣтовала мнѣ читать Шафебюра, Тиндали, Гоббеса и вообще всѣ сочиненія, отступившія отъ стараго образа мышленія. Я послѣдовала ея совѣтамъ и, въ короткое время, стала извѣстною либералкою. Гордая своими познаніями, я вызывала людей на споръ во всѣхъ собраніяхъ и пріобрѣла названіе философа. Немногіе рѣшались спорить со мною.

Тщеславіе вскружило мнѣ голову и я вздумала обратить тетку къ моему образу мыслей; но она, замѣтивъ мое отступничество, испугалась и написала отцу о моей ереси, умоляя его, ради спасенія души моей, взять меня изъ города, гдѣ я пріобрѣла такія грѣшныя начала. Въ слѣдствіе этого отецъ потребовалъ меня въ деревню.

Долго я не могла привыкнуть къ уединенію и находить удовольствіе въ моемъ новомъ положеніи. Но, наконецъ, свыкшись съ нимъ, я вознаграждала себя въ свободныя отъ домашнихъ занятій минуты чтеніемъ (мать моя умерла три года тому назадъ).

Обладая сильнымъ воображеніемъ, я предалась поэзіи и романамъ, такъ что сосѣди смотрѣли на меня, какъ на оригинальное существо. Однажды вечеромъ, блуждая съ книгою въ рукахъ по сосѣднему лѣсу, я услышала недалеко отъ себя восклицаніе: «Чортъ возьми! что за дивное существо!» и въ тоже время увидѣла себя въ рукахъ извѣстнаго пьяницы сквайра. Я закричала и сопротивлялась ему съ силою, удвоенною бѣшенствомъ и гнѣвомъ. Во время нашей борьбы подъѣхалъ другой всадникъ и, видя даму въ такомъ положеніи, кинулся мнѣ на помощь. Мой же противникъ, взбѣшенный вмѣшательствомъ или раздраженный упреками вновь прибывшаго, бросился къ своей лошади и вытащивъ изъ сѣдла пистолетъ, выстрѣлила, въ моего избавителя, но промахнулся. Этотъ же ударомъ рукоятки своего кнута распростеръ его у своихъ ногъ, и наступивъ ему на грудь, грозилъ смертію. Тутъ я вступилась и требовала ему пощады. Избавитель мой отпустилъ его, заставивъ его попросить прощеніе.

Потомъ услужливый незнакомецъ довелъ меня до дому. Отецъ мой, узнавъ объ оказанной мнѣ услугѣ, обласкалъ его, и требовалъ, чтобы онъ остался у него до слѣдующаго утра. Естественно, что мое спасеніе внушило мнѣ благодарность къ моему избавителю, но его наружность и разговоръ пробудили во мнѣ другое чувство. Ему было около двадцати двухъ лѣтъ, росту онъ былъ выше средняго, волосы его, завязанные лентою, были каштановаго цвѣта; лобъ его гладкій и высокій; орлиный носъ, ясные голубые глаза, розовыя губы, бѣлые какъ снѣгъ зубы и открытая физіономія.

— Но къ чему описывать эти подробности? Безъ комплимента, онъ былъ чрезвычайно похожъ на тебя. И не знай я хорошо его семейства, я бы поклялась, что вы братья. Говорилъ онъ мало, но не изъ ложной стыдливости, и все имъ сказанное было умно и необыкновенно. Однимъ словомъ, онъ была, рожденъ на погибель нашего пола. Онъ велъ себя очень скромно; но изъ его значительныхъ взоровъ, я видѣла, что онъ благословлялъ судьбу, познакомившую насъ.

Всю ночь воображеніе рисовало мнѣ сумазбродныя картины. Въ моемъ спасеніи и въ удачной помощи незнакомца, влюбившагося тотчасъ же въ освобожденную отъ опасности дѣвушку, было столько романическаго, что все читанное мною о любви и рыцарствѣ живо представилось моей фантазіи. Я воображала себя какою-то сказочною Принцессою, освобожденною отъ звѣрскаго гиганта, или сатира, храбростію героя, и изъ благодарности, равно какъ и по склонности, отдающею ему свою любовь. Напрасно я разгоняла эти видѣнія болѣе строгимъ размышленіемъ; обворожительные образы появлялись снова, и даже сновидѣнія представляли моего героя страдающимъ у ногъ моихъ.

На другой день, послѣ завтрака, онъ простился съ нами, и на просьбу отца продолжать знакомство, отвѣчалъ очень любезною благодарностію; меня же подарилъ такимъ краснорѣчивымъ и нѣжнымъ взоромъ, что у меня сильно забилось сердце. Чрезъ короткое время, онъ возобновилъ свой визитъ. Не стану разсказывать о постепенныхъ стараніяхъ его — погубить меня. Скажу только, что онъ старался пріобрѣсти мое уваженіе, выказывая свой умъ и льстя моему самолюбію, хитро противорѣча мнѣ и затѣмъ давая мнѣ случай убѣдить его.

Утвердивъ за собой мое уваженіе, онъ сталъ выказывать мнѣ признаки болѣе сильнаго чувства, внушеннаго будто бы моимъ умомъ.

Наконецъ, увѣренный въ успѣхѣ, онъ избралъ время и сдѣлалъ мнѣ признаніе въ такихъ страстныхъ выраженіяхъ, что я не могла скрыть своего взаимнаго расположенія.

Послѣ этого объясненія, мы стали пріискивать всѣ возможные случаи видаться тайкомъ. Онъ постоянно увѣрялъ меня въ своихъ благородныхъ намѣреніяхъ; но проклиналъ скупость отца, назначавшаго его другой, и клялся мнѣ въ вѣчной привязанности и вѣрности; такъ что я, обманутая его обѣщаніями и увлеченная страстью, отдалась ему совершенно.

Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, мы предавались преступной страсти, поглотившей все наше существованіе. Наконецъ его посѣщенія стали болѣе рѣдки, его страсть охладѣла. Замѣтивъ это, я испугалась — упрекала его со слезами, и требовала исполненія обѣщаній жениться на мнѣ и спасти мое доброе имя.

Онъ показывалъ видъ, что соглашается со мной и подъ предлогомъ отысканія священника для нашего вѣнчанія удалился. Но увы! обманщикъ и не думалъ возвращаться. Я ждала его съ нетерпѣніемъ цѣлую недѣлю, то сомнѣваясь, то изобрѣтая предлоги къ его оправданію. и обвиняя себя напрасно въ подозрительности. Наконецъ, отъ обѣдавшаго у насъ джентльмена, я узнала, что мой возлюбленный отправился въ Лондонъ, съ своею невѣстою, для закупки приданаго. Это извѣстіе, едва не свело меня съ ума; тѣмъ болѣе, что я была уже нѣсколько мѣсяцовъ беременною. Бѣшенство овладѣло мною. Я составляла тысячу плановъ отмстить чудовищу, погубившему меня! По временамъ, мой гнѣвъ переходилъ въ тихую грусть: я вспоминала потерянное спокойствіе, плакала надъ своимъ безчестіемъ, и иногда, освѣщенная лучомъ надежды, ободрялась на мгновеніе. Но напрасны были мои ожиданія. Чрезъ нѣсколько дней, вѣсть о женидьбѣ его разнеслась по околодку.

Отецъ мой, понимавшій причину моего отчаянія, употреблялъ всѣ усилія казаться незнающимъ, и съ отеческою нѣжностію старался облегчить мое горе. Я видѣла его заботы, и это еще болѣе усилило мни страданія и развило во мнѣ жажду мщенія до высшей степени. Собравъ нѣсколько денегъ, я ночью убѣжала отъ моего несчастнаго отца, и къ разсвѣту пришла въ небольшой городокъ, откуда въ почтовой каретѣ пріѣхала, на другое утро, въ Лондонъ. Первымъ моимъ дѣломъ было нанять квартиру; тутъ я перемѣнила фамилію, чтобы скрыть отъ всѣхъ мои слѣды. Скоро я отыскала квартиру моего обольстителя, и тотчасъ же отправилась къ нему, рѣшившись не отступать ни отъ какой крайности.

Когда я объявила слугѣ желаніе видѣть Лотаріо (такъ я буду его называть), меня просили сказать мою фамилію и объяснить дѣло, за которымъ я пришла, но я отказала, говоря, что имѣю необходимость передать ему лично нѣкоторыя важныя обстоятельства. Чрезъ четверть часа, слуга воротился, говоря, что у барина гости, и что онъ не можетъ принять меня. Я не выдержала и, выхвативъ изъ-за платья кинжалъ, бросилась вверхъ по лѣстницѣ, крича какъ Фурія. «Гдѣ этотъ злодѣй!» Еслибы мнѣ удалось вонзить этотъ кинжалъ въ его сердце, то я умерла бы спокойно.

Шумъ, произведенный мною, встревожилъ не только всѣхъ слугъ, но и гостей, которые, подойдя къ лѣстницѣ, спрашивали, что случилось? Двое лакеевъ схватили меня и обезоружили; въ это время показался Лотаріо съ женою: я не могла вынести этого зрѣлища и упала безъ чувствъ. Очнувшись, я увидѣла себя на кровати, въ жалкой комнатѣ. За мною ухаживала какая-то старуха, мучившая меня нескромными вопросами о моемъ положеніи. Она разсказала мнѣ, что мое поведеніе произвело ужасъ во всемъ семействѣ и что Лотаріо, увѣряя, что я сумасшедшая, хотѣлъ тотчасъ же отослать меня въ Бедламъ^[7]; но миледи, понимая, что тутъ кроется тайна, которую онъ не хочетъ объявить своему семейству, слегла въ постѣль, приказавъ предварительно опросить меня.

Выслушавъ молча, я попросила ее привести мнѣ носилки и отправилась къ себѣ на квартиру въ сильномъ разстройствѣ.

Волненіе мое перешло въ горячку, во время которой я выкинула. Благодарю Бога, что онъ такимъ образомъ избавилъ меня отъ новаго преступленія; потому что, признаюсь тебѣ, родись у меня живое дитя, я бы уничтожила его изъ ненависти къ его невѣрному отцу.

Однажды моя хозяйка объявила мнѣ, что внизу дожидается какой-то джентльменъ, желающій меня видѣть и имѣющій сообщить мнѣ нѣчто важное. Я чрезвычайно смѣшалась при этомъ извѣстіи, стараясь предугадать предметъ его разговора, и не успѣла еще ни на что рѣшится, какъ онъ уже вошелъ въ комнату, извиняясь, что обезпокоить меня, не получивъ на то моего согласія.

Видя совершенно незнакомое лице, я нетвердымъ голосомъ спросила: что ему угодно? Онъ просилъ позволенія — переговорить со мною наединѣ, прибавивъ, что онъ увѣренъ, что то, что онъ имѣетъ сообщить мнѣ, послужить къ моему успокоенію, и удовольствію. Я исполнила его просьбу, и выслала женщину.

Незнакомецъ, подойдя ко мнѣ, даль мнѣ понять, что онъ хорошо знакомь съ моимъ прошедшимъ, услыхавъ о немъ отъ самаго Лотаріо, и что съ того уже вре.мони, онъ ненавидитъ виновника моихъ несчастій; теперь же, обиженный имъ, онъ рѣшается отмстить ему. Услыхавъ о моемъ несчастномъ положеніи, онъ пришелъ съ предложеніемъ своихъ услугъ и помощи; объявилъ, что даже борется отмстить за меня моему соблазнителю, ежели только я сдѣлаю ему одну уступку.

Это извѣстіе очень обрадовало меня, я сама но знала, что дѣлаю. Я бросилась ему на шею, и клялась, что исполни онъ только свое обѣщаніе — и я его, тѣломъ и душою.

Условіе было заключено; онъ обѣщалъ быть орудіемъ моей мести, убить Лотаріо въ эту же ночь, и принести мнѣ извѣстіе на другое утро. И дѣйствительно, часа въ два утра, его ввели ко мнѣ въ комнату. Онъ мнѣ сказалъ, что мой коварный любовникъ уже не существуетъ, что поединокъ прекратилъ дни его.

Мои страданія до того ожесточили меня, что я съ наслажденіемъ слушала его разсказъ, заставляла его повторять нѣсколько разъ подробности, съ жадностью смотрѣла на кровь, оставшуюся на его шпагѣ и платьѣ, и отдала себя ему въ награду за услугу..

Но, на другой день, когда мой сообщникъ ушелъ узнавать о послѣдствіяхъ поединка, я болѣе, нежели когда либо, почувствовала, весь стыдъ и ужасъ моего положенія. До сихъ поръ, всѣ мои несчастія происходили отъ моей легковѣрности и слабости; моя совѣсть не упрекала меня въ подломъ преступленіи. Теперь же я видѣла въ себѣ убійцу. Преслѣдуемая постоянно образомъ убитаго, я выстрадала адскія муки, которымъ не видѣла конца. Наконецъ, воротился Гораціо (такъ звали моего новаго друга) и, сказавъ, что мнѣ нечего боятся, подалъ мнѣ слѣдующую записку:

"Миссъ.

«Узнавъ, что для нашего спокойствія необходимы свѣденія о моемъ здоровьѣ, я спѣшу сказать вамъ, что раны, полученныя мною отъ Гораціо, несмертельны.

Лотаріо."

Зная хорошо его руку, я не могла подозрѣвать въ этомъ письмѣ подлога. Я читала его нѣсколько разъ и такъ ласкала Гораціо, что онъ считалъ себя счастливѣйшими, человѣкомъ въ мірѣ. Но моя радость продолжалась недолго. Письмо Лотаріо напомнило мнѣ мое прежнее счастіе, и наполняло мою душу бѣшенствомъ и печалью. Гораціо, видя состояніе моей души, старался развлечь меня зрѣлищами и увеселеніями. Всѣ мои желанія были удовлетворяемы. Меня ввели въ общество другихъ женщинъ, смотрѣвшихъ на меня съ уваженіемъ. Я уже начинала забывать, о прежнемъ моемъ положеніи, каки, нечаянное обстоятельство привело мнѣ его на память. Читая старую газету, я остановилась на слѣдующемъ объявленіи:

„Объявляется симъ, что въ концѣ сего сентября молодая женщина исчезла изъ родительскаго дома въ графствѣ ***, какъ полагаютъ подъ вліяніемъ умственнаго разстройства. До сихъ поръ о ней нѣтъ никакого извѣстія; кто сообщитъ свѣдѣнія о ней мистеру *** въ Грей-инъ, тому дано будетъ приличное вознагражденіе. Если же она захочетъ вернутся въ родительскій домъ, тогда будетъ ей извѣстно, что ее примутъ съ надлежащею нѣжностію. Возвращеніемъ своимъ она продлитъ жизнь неутѣшнаго отца, уже клонящагося къ смерти подъ тяжестью лѣтъ и горя.“

Это трогательное объявленіе Такъ на меня подѣйствовало, что я рѣшилась, какъ блудный сынъ, воротиться въ домъ отца моего и просить у него прощенія. Но увы! я узнала, что съ мѣсяцъ тому назадъ онъ умеръ, скорбя о моемъ отсутствіи и завѣщавъ свое имѣніе постороннему, въ знакъ своего гнѣва на нечувствительную и непослушную дочѣ.

Это извѣстіе породило во мнѣ угрызеніе совѣсти; я сдѣлалась задумчивою, не находила удовольствія въ обществѣ, — да и мои знакомые, видя мою задумчивость, покинули меня. Гораціо, оскорбленный моею нечувствительностью или (что вѣроятнѣе) пресыщенный обладаніемъ, становился холоднѣе съ каждымъ днемъ и наконецъ бросилъ меня совершенно. Онъ даже не потрудился объявить мнѣ о нашемъ разрывѣ, но обезпечилъ меня отъ нужды, какъ бы слѣдовало сдѣлать честному человѣку. Послѣ я уже узнала, что ссора его съ Лотаріо была ихъ изобрѣтеніемъ, съ цѣлію избавить одного отъ моей докучливости и дать другому случай воспользоваться моимъ положеніемъ. Гораціо увидѣлъ меня въ домѣ моего соблазнителя и, пораженный моею красотою, искалъ слуная обладать мною.

Доведенная до крайности, я проклинала спою простоту и подлость Гораціо; но, свыкшись уже съ мыслею о потерѣ моей репутаціи, рѣшила ей въ свою очерель мстить всему мужскому полу, дѣйствуя хитростью и обманомъ. Въ это время меня посѣтила одна старая дама, и подъ предлогомъ сожалѣнія, предлагала свою дружбу. Она разсыпалась въ похвалахъ моей красотѣ и въ проклятіяхъ злодѣю, бросившему меня, намекая мнѣ, что я сама буду виновата, ежели не воспользуюсь качествами, щедро данными мнѣ судьбою. Я скоро поняла ее и мы заключили условіе. Она взялась знакомить меня съ мужчинами, и первую продѣлку такого рода, мы съ играли надъ старымъ судьею, которому я была представлена моею наставницею, какъ невинное созданіе, только что пріѣхавшее изъ провинціи. Онъ былъ такъ восхищенъ моею наружностію и ложною простотою, что подарилъ мнѣ сто гиней.»

ХХIII.

Разсказъ моей собесѣдницы былъ прерванъ стукомъ въ дверь, которая, отворившись, пропустила троихъ людей звѣрскаго вида. Одинъ изъ нихъ, именно полицейскій приставъ, обратился къ Миссъ Вилліамъ съ слѣдующими словами:

«Вашъ покорный слуга, сударыня — не угодно ли вамъ будетъ пожаловать со мною — у меня есть приказаніе арестовать васъ.» Тутъ подчиненные пристава окружили плѣнницу и начали грубо обращаться съ него. Видя это, я пришелъ въ такое негодованіе, что схватилъ кочергу и непременно пустилъ бы ее въ дѣло, еслибы арестованная не упросила меня не прибѣгать къ насилію, безъ пользы для нея, а къ моему вреду. Ея спокойствіе удивило меня. Обратившись къ приставу, она попросила взглянуть на арестный листъ и, прочитать его, сказала: «я не та особа, которая поименована здѣсь; впрочемъ, арестуй меня, только не пеняй послѣ, на себя.» «Хорошо, хорошо сударыня, отвѣчалъ онъ: мы докажемъ послѣ, что вы и здѣсь поименованная особа одно и тоже лицо; а пока рѣшайте куда васъ вести: въ мой ли домъ^[8] или въ тюрьму?» — «Ежели заключеніе необходимо, замѣтила она, то, конечно, я лучше соглашусь быть у васъ на квартирѣ, чѣмъ въ общей тюрьмѣ.» — «Что дѣло, то дѣло и если, у васъ есть деньги, то вы будете жить какъ принцесса.»

Но узнавъ, что у ней нѣтъ ни копѣйки, приставъ клялся, что въ долгъ онъ но повѣрить никому и приказалъ своему помощнику привесть экипажъ, чтобы отвезти плѣнницу прямо въ тюрьму.

Пока мы ожидали экипажа, она, отведя меня въ сторону, просила не безпокоиться о ней, говоря, что знаетъ какъ выпутаться изъ этихъ непріятностей и даже надѣется пріобрѣсти кое что. Хотя ея слова были для меня загадкою, но я былъ очень доволенъ ея. увѣренностью и предложилъ проводить ее, на что она, хотя неохотно, согласилась. По пріѣздѣ въ тюрьму, нашъ проводникъ слѣзъ съ экипажа и, потребовавъ дозволенія войти, вручилъ арестный листъ тюремщику. Этотъ, увидѣвъ въ немъ имя Елизаветы Кари, закричалъ, смѣясь: «А! старая знакомая, Петтъ! Отъ всего сердца радъ тебя видѣть.» Съ этими словами онъ отворилъ дворцы кареты и помогъ ей выйти. Но, увидѣвъ ея лице, отскочилъ назадъ съ удивленіемъ. «Это кто такой? Что за дьяволщина?» Приставъ, встревоженный его восклицаніемъ проговорилъ съ замѣшательствомъ: «кому же быть? какъ не арестованной Елизаветѣ Каря.»

«Это Елизатета Кари! — Ну братъ это столько же Елизавета Кари, какъ и моя бабушка. Я знаю Елизавету Кари такъ хорошо, какъ будто она дочь моя.»

«Однако, возразилъ приставъ, мнѣ надобны еще другія доказательства.»

Мы всѣ; вошли въ комнату тюремщика и потребовали бутылку вина. Моя же пріятельница, написавъ записку къ двумъ своимъ знакомымъ, просила меня отнести ее и просить ихъ пріѣхать къ ней тотчасъ же. Эти женщины, узнавъ о случившемся, безъ всякихъ отговорокъ отправились со мною, заранѣе радуясь, что поддѣнутъ пристава.

Вошедши въ комнату, онѣ обняли плѣнницу, называя ее Нанси Вильямсъ, и спрашивали, давно ли ее схватили и за что? Выслушавъ подробности, онѣ изъявили потомъ готовность присягнуть передъ мирнымъ судьею, что она ее особа поименованная въ листѣ. Но приставь, видя свою ошибку, сказалъ имъ, что онъ не будетъ ихъ болѣе тревожить. «Леди, прибавилъ онъ, вы мнѣ позвольте предложить другую бутылку и разстанемся друзьями.»

Но это предложеніе не совсѣмъ понравилось пріятельницамъ; и миссъ Вильямсъ отвѣтила ему, что она не такъ глупа, чтобы довольствоваться стаканомъ кислаго вина.

Тутъ ее прервалъ тюремщикъ, утверждая, что лучшаго вина она и нк пробовала.

— Пусть будетъ такъ, — продолжала она, но будь это даже лучшее шампанское, то оно все таки не вознаградитъ меня за вредъ, нанесенный моей репутаціи и здоровью. И если всякій приставъ, изъ-за частной вражды, или по ошибкѣ, — будетъ безнаказанно угнетать жителей, то ни одна женщина не будетъ находится въ безопасности. Но, благодаря Бога, я живу подъ защитою законовъ, которые не допустятъ обидамъ пройти безнаказанно и я очень хорошо знаю, какъ получить удовлетвореніе.

Мистеръ Вультуръ, — такъ звали пристава, — видя, что ее не проведетъ, надулся и, облокотясь на руку, задумался, потомъ разразился проклятіями на нашу хозяйку, по его словамъ обманувшую его. Дѣло было отдано на судъ тюремщика, который, потребовавъ еще бутылку, приговорилъ пристава заплатить за вино, за наемъ кареты и выдать обиженной двѣ гинеи.

Деньги были тотчасъ же выданы. Миссъ Вильямсъ, отблагодаривъ свидѣтельницъ половиною полученнаго и положивъ другую въ карманъ, уѣхала со мною. Приставъ еще долго ворчалъ и ругался, жалѣя о потерѣ, хотя въ душѣ онъ былъ радъ, что отдѣлался такъ дешево отъ ошибки, которая могла бы ему стоить въ десятеро больше. Для насъ же эта гинея пришлась очень кстати; мы были безъ гроша. Шесть моихъ рубашекъ и все мое платье, исключая того, что было на мнѣ, были или заложены, или проданы для нашего существованія. Негодуя на поступокъ нашей хозяйки, мы отыскали другую квартиру; и, перебравшись туда на другой день, рѣшились никуда не выходить до окончанія нашего леченія. Я просилъ ее кончить свой разсказъ, и она продолжала въ слѣдующихъ словахъ:

"Сыгравъ эту шутку съ судьею, мы рѣшились попробовать ее и надъ другими, но эта жатва не долго продолжалась; я сдѣлалась извѣстною, и моя покровительница бросила меня. Тогда поселившись близь Чаринкроса, съ платою двухъ гиней въ недѣлю за квартиру, я стала публично принимать гостей, но такъ какъ мой приходъ не покрывалъ расходовъ, то я спустилась еще ниже. Я заключала сдѣлки съ прислужниками извѣстныхъ гостинницъ, которые за извѣстную долю моей добычи взялись доставлять мнѣ занятіе. Въ слѣдствіе этого, я почти каждый вечеръ была въ обществѣ пьяныхъ и грубыхъ людей, подвергаясь всякаго рода опасностямъ.

Но мои чувства еще не совсѣмъ огрубѣли. Я но могла преодолѣть отвращенія къ моему образу жизни, что выражалось только на моемъ лицѣ, и это до того надоѣло сынамъ разврата и безпорядковъ, что они обращались со мною ужаснымъ образомъ, даже сбрасывали съ лѣстницы; а приводившіе меня, видя, что я не нравлюсь ихъ патронамъ, рѣдко ходили за мною, а наконецъ и совершенно забыли обо мнѣ. Для поддержанія себя я продавала часы, кольца, драгоцѣнности и даже платья.

Однажды призвали меня къ джентльмену, одѣтому въ форменное платье, съ нимъ я, роскошно поужинавъ и распивъ бутылку шампанскаго, легла спать. По утру, когда я проснулась, моего собесѣдника уже не было въ комнатѣ. Воображая, что онъ вышелъ за чѣмъ-нибудь, я ждала его около часа. Но видя, что онъ не является, позвонила. На звонъ явился слуга и, найдя дверь запертою изнутри, просилъ отворить ее. Тутъ я съ удивленіемъ замѣтила, что ключь былъ въ замкѣ. Впустивъ слугу, я спросила гдѣ капитанъ?

— Какъ сударыня, развѣ его нѣтъ здѣсь? — За тѣмъ онъ бросился въ смежный съ комнатою чуланъ, гдѣ и нашелъ окно открытымъ. Въ него-то и вылѣзъ мошенникъ на ближнюю стѣну, а оттуда, соскочивъ на дворъ, ушелъ, оставивъ меня платить, не только что слѣдовало но счету, но и за большой серебряный стаканъ и пивную кружку, захваченные имъ съ собою.

Не возможно описать моего отчаянія, когда я видѣла себя задержанною, какъ сообщницу вора. Меня отвели къ судьѣ, который, принявъ мое замѣшательство за признакъ вины, отправилъ меня въ Бридвелль, совѣтуя мнѣ выдать вора. Я уже воображала, что мѣра моимъ преступленіямъ переполнилась, и что мнѣ скоро придется умереть постыдною смертію. Эта мысль до того мучила меня, что я стала забываться и воображала себя въ аду. Впрочемъ, подобная идея могла представиться человѣку и не одаренному сильнымъ воображеніемъ, потому что Бридвелль сущая преисподняя, тутъ я только и видѣла, что бѣшенство, терзанія совѣсти и несчастіе. Слухъ мой поражали стоны, проклятія и богохульство. Среди этого адскаго сборища я подвергалась своеволію варвара, возложившаго на меня трудъ не по моимъ силамъ и наказывавшаго меня безчеловѣчно за мою неспособность. Часто меня били до обморока, и потомъ снова продолжали бить до прихода въ чувство. Заключенные обкрадывали меня. Я лишилась чепчика, чулковъ и башмаковъ. Мнѣ не доставало даже пищи. Изъ знакомыхъ никто не хотѣлъ знать меня, хозяинъ моей квартиры не выдавалъ мнѣ одежды, подъ предлогомъ неуплаты за квартиру.

Убитая этимъ лишеніемъ, я пришла въ отчаяніе и рѣшилась окончить жизнь и страданія. Ночью, во время сна прочихъ преступниковъ, я прикрѣпила конецъ моего платья къ крючку въ потолкѣ, а на другомъ сдѣлавъ петлю, накинула ее себѣ на шею. Но едва я успѣла затянуть узелъ, какъ была схвачена двумя женщинами, не спавшими все время и подозрѣвавшими мое намѣреніе.

На утро всѣ узнали о моей попыткѣ, и я была наказана тридцатью ударами плети. Терзаемая болью, обманутою надеждою и стыдомъ, я какъ бы рехнулась и въ бѣшенствѣ грызла себѣ руки, билась объ стѣну головою, такъ что принуждены были стеречь меня. Этотъ припадокъ продолжался три дня, послѣ того я сдѣлалась спокойнѣе, но мысль о самоубійствѣ еще не оставляла меня, и я рѣшилась уморить себя голодомъ, Въ это критическое время приведена была въ тюрьму женщина, съ которою я познакомилась еще во время моего пребыванія у Гораціо. Она была тогда въ одинаковомъ со мной положеніи. Разсорившись съ своимъ любовникомъ и не находя другаго, она открыла кофейню на Друралень, гдѣ угощала молодыхъ людей виномъ, аракомъ и красавицами, жившими у нея. Эта услужливая дама, не давъ взятки судьѣ, была арестована и заключена въ Бридвелль. Она скоро узнала о моемъ несчастіи и, подойдя ко мнѣ, съ участіемъ стала меня разспрашивать. Во время нашего разговора, вошелъ начальникъ тюрьмы и объявилъ мнѣ, что негодяй, по милости котораго я арестована, пойманъ и, сознавшись въ покражѣ, оправдалъ меня, въ слѣдствіе чего, я имѣю право выйти на свободу.

Эта новость уничтожила мысль о смерти и такъ оживила мое лицо, что мистриссъ Куплеръ, (такъ звали даму) надѣясь извлечь изъ меня выгоду, предложила снабдить меня всѣмъ необходимымъ и взять къ себѣ въ домъ по окончаніи ея дѣла съ судьями. Ея условія были, — чтобы я платила ей три гинеи въ недѣлю за содержаніе; а въ вознагражденіе себя за платья и украшенія, которыми она снабдитъ меня, будетъ вычитаться изъ моихъ доходовъ. Хотя эти требованія были очень тягостны, но отказаться отъ нихъ мнѣ, выпущенной изъ тюрьмы, чуть не гнилою, безъ друзей и денегъ было невозможно. Я согласилась; и по окончаніи ея процесса (что случилось чрезъ нѣсколько часовъ), мы отправились къ ней въ каретѣ. Зная, что прежнимъ своимъ поведеніемъ я отталкивала своихъ поклонниковъ, теперь я употребляла всѣ усилія побѣдить свое отвращеніе, чему еще способствовала радость отъ перемѣны моихъ обстоятельствъ. Обладая хорошимъ голосомъ и порядочнымъ образованіемъ, я выставляла свои преимущества съ такимъ успѣхомъ, что сдѣлалась фавориткою посѣщавшихъ насъ. Но мои успѣхи оскорбили самолюбіе мистриссъ Куплеръ и пробудили ея ревность. Она видѣла, что становится на второмъ планѣ, и начала распускать про меня самыя неблагопріятные слухи. Всѣ стали избѣгать меня и обращаться со мною съ презрѣніемъ. Недостатокъ въ поклонникахъ повлекъ за собою недостатокъ въ средствахъ уплатить моей хозяйкѣ. Она, съ намѣреніемъ открывъ мнѣ кредитъ, на одинадцать фунтовъ подъ росписку, потребовала уплаты и арестовала меня за долгъ.

Въ ту минуту, какъ приставь готовъ уже былъ взять меня, въ комнату вошелъ морской лейтенантъ и, видя мое горе, сталь распрашивать о моемъ несчастіи. Узнавъ всѣ подробности, онъ вытащилъ кошелекъ, заплатилъ мой долгъ, раздѣлался съ приставомъ и, сказавъ мнѣ, что я зашла не въ надлежащій портъ, совѣтовалъ искать приличной гавани и лечь въ докъ. — Рѣчь свою онъ заключилъ, подаривъ мнѣ пять гиней. Это великодушіе такъ меня тронуло, что я долго не могла благодарить его. Наконецъ, оправившись, я просила его сдѣлать мнѣ еще благодѣяніе: пойти со мною въ гостинницу и дать мнѣ случай разсказать ему мое несчастіе и оправдать себя въ ложныхъ обвиненіяхъ. Тамъ я съ такимъ жаромъ защищалась, что съ этой минуты онъ привязался ко мнѣ и мы жили вмѣстѣ до его отплытія въ море, гдѣ онъ и погибъ во время бури.

Потерявъ моего благодѣтеля и истративъ почти все имъ оставленное, я видѣла себя въ опасности снова впасть въ прежнюю бѣдность. Уже мнѣ видѣлись въ перспективѣ приставъ и тюрьма. Въ это время одна изъ знакомыхъ мнѣ прелестницъ посовѣтовала нанять квартиру въ незнакомой части города, выдать себя за богатую наслѣдницу. Дѣйствуя такъ, я имѣла шансъ поддѣть себѣ мужа, который или бы былъ въ состояніи содержать меня, или бы защитилъ бы меня отъ тюрьмы, принявъ на себя мои долги.

Мнѣ понравился этотъ планъ, и моя пріятельница, отдавъ мнѣ свой гардеробъ, взялась служить мнѣ въ качествѣ служанки, конечно съ условіемъ получить вознагражденіе при успѣхѣ нашихъ предпріятій. Она тотчасъ отправилась искать приличное помѣщеніе и наняла квартиру въ Паркъ-стритѣ, куда я переѣхала въ каретѣ, нагруженной ея и моимъ имуществомъ. Первый мой выходъ былъ въ голубомъ, обшитомъ серебромъ костюмѣ; моя же служанка такъ хорошо распорядилась, что чрезъ два дня весь околодокъ зналъ, что я богатая дѣвушка, пріѣхавшая изъ провинціи. Это извѣстіе быстро окружило меня толпою молодыхъ людей: но скоро я увидѣла, что она также бѣдны, какъ и я, и что они слетѣлись на мое мнимое богатство, какъ вороны на падаль. Я поддерживала свою репутацію, въ надеждѣ найти человѣка по нашему разсчету, и наконецъ нашли совершенно соотвѣтствующаго своему желанію. Я повела дѣло съ такимъ успѣхомъ, что вскорѣ былъ назначенъ день нашей свадьбы. Между тѣмъ будущій мужъ мой просилъ позволенія представить мнѣ своего искренняго пріятеля. Не имѣя возможности отказать ему въ этомъ, я согласились и, къ моему ужасу и удивленію, на другой день узнала въ этомъ другѣ, бывшаго моего возлюбленнаго Гораціо. Увидѣвъ меня, онъ поблѣднѣлъ; но имѣлъ довольно присутствія духа, чтобы подойти и раскланяться со мною, при чемъ шепнулъ мнѣ, чтобы я не боялась, и что онъ не намѣренъ обличать меня. Не смотря на это убѣжденіе, я не могла оставаться спокойною и, объяснивъ все дѣло моей пріятельницѣ, рѣшила вмѣстѣ съ нею, что намъ пора убираться. Такъ, какъ мы задолжали не только хозяйкѣ дома, но и всѣмъ торговцамъ въ сосѣдствѣ, то наше бѣгство совершилось тайно.

Скоро послѣ этого я познакомилась съ тобой; я знала, что у тебя ничего нѣтъ, но я надѣялась свалить на тебя бремя моихъ настоящихъ и будущихъ долговъ. Провидѣніе, однако, спасло тебя отъ моихъ козней.

Въ разсказѣ моей сожительницы было столько откровенности, что я не имѣлъ причины сомнѣваться въ истинѣ его, и удивлялся разнообразію несчастій, претерпѣнныхъ ею въ короткій двухъ годичный срокъ. Сравнивая ея положеніе съ своимъ, и находилъ его въ тысячу разъ худшимъ.

Я смотрѣлъ на нее болѣе какъ на несчастную, чѣмъ на виновную женщину. Я лечилъ ее съ такою заботливостію и стараніемъ, что менѣе чѣмъ черезъ два мѣсяца ея здоровье, а также и мое, совершенно востановилось. Мы часто разговаривали о нашихъ обстоятельствахъ, и о будущемъ образѣ жизни; но всѣ наши планы были неисполнимы. Мы бы съ радостію пошли въ услуженіе; но кто взялъ бы насъ безъ рекомендаціи? Наконецъ, она рѣшилась на первыя заработанныя деньги купить деревенскій костюмъ и, выйдя за городъ на порядочное разстояніе, воротиться назадъ въ фургонѣ, какъ желающая служить только-что пріѣхавшая изъ провинціи дѣвушка. Этимъ способомъ она могла найти себѣ образъ жизни болѣе соотвѣтствующій ея намѣреніямъ.

XXIV.

Я одобрилъ рѣшимость миссъ Вильямсъ. Черезъ нѣсколько дней, она нанялась сидѣть за стойкою у одной изъ женщинъ, которая, если читатель помнить, защитила ее въ Моршелійской тюрьмѣ. Эта леди, будучи фавориткою одного купца, заняла у него деньги и открыла общественное заведеніе. Туда-то перебралась моя сожительница, проливая при прощаніи потоки слезъ и клянясь мнѣ въ вѣчной благодарности. Она дала мнѣ слово, что останется на этомъ мѣстѣ только до того времени, пока не соберетъ достаточной суммы денегъ, для приведенія въ исполненіе прежняго своего плана.

Я же не видѣлъ другихъ средствъ къ жизни, какъ поступить въ армію или флотъ, и, колеблясь между этими рѣшеніями, дожилъ до того, что мнѣ нечего было ѣсть… Однажды, когда я проходилъ по гавани Тауера, ко мнѣ подошелъ широкоплечій, смуглый молодецъ съ саблею при бедрѣ. «А! братецъ! сказалъ онъ, потрудись-ка слѣдовать за мной.» Физіономія его мнѣ не понравилась, и я, не отвѣчая, прибавилъ шагу, въ надеждѣ уйти отъ него, но онъ свиснуль, и предо мною явился другой матросъ, который, схвативъ меня за шиворотъ, потащилъ съ собою. Негодуя на такую безцеремонность, я вырвался отъ него и ударомъ палки сшибъ его съ ногъ. Въ эту минуту меня окружили десять, или двѣнадцать его товарищей. Послѣ долгаго сопротивленія, получивъ тесакомъ въ голову рану, и былъ обезоруженъ и отвезенъ на транспортное судно. Тутъ меня связали какъ разбойника и бросили въ трюмъ, гдѣ уже лежало нѣсколько другихъ жалкихъ существъ, одинъ видъ которыхъ едва не свелъ меня съ ума.

Такъ какъ начальствующій офицеръ не приказалъ осмотрѣть мои раны а у самаго меня руки были связаны, то я просилъ сосѣда моего вынуть изъ моего кармана платокъ и перевязать мнѣ голову. Онъ вынулъ платокъ; но вмѣсто того, чтобы сдѣлать изъ него указанное употребленіе, преспокойно пошелъ на палубу и продалъ его пріѣхавшей на корабль торговкѣ за кварту джину, которую и роспилъ съ товарищами, не смотря на мои жалобы.

Я горько жаловался на эту покражу мичману, говоря ему, что ежели моя рана не будетъ перевязана, то я истеку кровью. Но состраданіе не было качествомъ этого господина. Онъ прыснулъ на меня слюной, напитанной табакомъ, и сказалъ: «Ты бунтовщикъ и можешь умереть, если тебѣ этого хочется.» Видя, что тутъ ничего не сдѣлаешь, я рѣшился терпѣть.

Между тѣмъ потеря крови, досада, голодъ и духота лишили меня чувствъ. Я былъ приведенъ въ себя сторожившимъ насъ матросомъ. Онъ ущипнулъ меня за носъ и, попотчивавъ послѣ глоткомъ пива, утѣшалъ меня обѣщаніемъ, что, на слѣдующій день, меня перевезутъ на корабль Громовержецъ, гдѣ съ меня снимутъ оковы и гдѣ докторъ осмотритъ мои раны.

Услыхавъ названіе Громовержца, я спросилъ его, не на немъ-ли онъ служитъ и, узнавъ отъ него, что онъ на Громовержцѣ уже пять лѣтъ, снова спросилъ: не знавалъ ли онъ лейтенанта Бовлинга. — Знавалъ ли я лейтенанта Бовлинга! — вскричалъ онъ; — чортъ возми! Да еще какъ, славный былъ малый, лучшаго моряка и не бывало на кораблѣ, да и храбрѣе его не скоро найдешь; это не то, что ваши теперешнія Гвинейскія свинки.

Я былъ такъ тронутъ этимъ панегирикомъ, что но утерпѣлъ и сказалъ матросу, что я родственникъ лейтенанта Бовлинга.

Въ слѣдствіе этого онъ выразилъ желаніе помочь мнѣ и, смѣнившись, принесъ мнѣ на лоткѣ кусокъ вареной говядины и сухарь. Мы утолили свой голодъ, запивъ обѣдъ кружкою пива. Во время этого занятія онъ разсказалъ мнѣ много подвиговъ моего дяди, любимца, какъ я послѣ узналъ, всего экипажа, сожалѣвшаго о его несчастіи.

На другой день, я былъ перевезенъ на Громовержца. Когда мы приблизились къ кораблю, то лейтенантъ, провожавшій насъ, приказалъ снять съ моихъ рукъ оковы, чтобы мнѣ легче было взобраться на палубу. Это обстоятельство было замѣчено стоявшими на верхней палубѣ, и одинъ изъ нихъ, видя, что Джекъ Раттлинъ, возится около меня, закричалъ ему: Послушай, Джакъ! Гдѣ это ты поймалъ Пьюгетскую птицу? Развѣ мало у насъ воровъ? — Другой, видя мою зіяющую рану кричалъ, что у меня разсохлись пазы, что меня надо чинить. Третій, замѣтивъ, что мои волосы сбиты въ космы запекшеюся кровью, говорилъ, что я оснащенъ красными веревками. Четвертый спрашивалъ, умѣю ли я держать прямо мои реи безъ браслетъ?

И тысячи подобныхъ остротъ сыпались на меня, прежде нежели я вступилъ на корабль. Когда насъ записали въ корабельные списки, я сталъ искать врача, чтобы онъ перевязалъ мои раны, — и, въ этихъ поискахъ, добрался до средней палубы. Тутъ я встрѣтилъ мичмана, столь жестоко обошедшагося со мною въ транспортномъ суднѣ. Онъ, видя меня нескованнымъ, грубо спросилъ: кто меня освободилъ? На этотъ вопросъ я безразсудно отвѣчалъ: «Кто бы ни отпустилъ, но я увѣренъ, что онъ не спрашивалъ у тебя позволенія.» Едва я выговорилъ эти слова, какъ онъ вскричалъ: "Ахъ ты дерзкая скотина, я тебя выучу грубить офицеру, " и съ этимъ словомъ влѣпилъ мнѣ въ спину нѣсколько ударовъ палкой. Неудовольствовавшись этимъ, онъ пожаловался капитану и насказалъ на меня такихъ небылицъ, что меня тотчасъ же снова заковали и приставили ко мнѣ часоваго. Честный Раттлинъ, услышавъ о моемъ приключеніи, пришелъ ко мнѣ и утѣшалъ меня какъ могъ. Онъ упросилъ врача послать но мнѣ своего помощника для перевязки моихъ ранъ. Въ этомъ помощникѣ я узналъ стараго моего пріятеля Томсона, съ которымъ я познакомился еще въ морскомъ министерствѣ. Ему же труднѣе было узнать меня, обезображеннаго кровью и грязью и исхудавшаго отъ страданій. Но окончаніи перевязки, я спросилъ, неужели мои несчастія до того меня измѣнили, что онъ не можетъ узнать меня?

При этомъ вопросѣ онъ пристально посмотрѣлъ на меня и все таки не могъ найти ни одной знакомой черты. Замѣтивъ его замѣшательство, я назвался по имени, и теперь онъ обнялъ меня и изъявилъ сожалѣніе о моемъ положеніи. Я разсказалъ ему о случившемся со мною. Узнавъ объ обхожденіи со мной на транспортномъ суднѣ, онъ вдругъ ушелъ отъ меня, сказавъ, что скоро воротится. Я еще удивлялся его внезапному уходу, какъ ко мнѣ вошелъ матросъ и велѣлъ мнѣ слѣдовать за собою на палубу. Тутъ, поставивъ меня на очную ставку съ моимъ пріятелемъ мичманомъ, первый лейтенантъ, командовавшій кораблемъ за отсутствіемъ капитана, сталъ меня допрашивать относительно обхожденія со мной на транспортномъ суднѣ.

Я разсказалъ подробно о поведеніи мичмана не только на транспортномъ суднѣ, но и на кораблѣ, приводя въ свидѣтели Джака Раттлина и нѣкоторыхъ другихъ матросовъ. Они, не очень уважая моего гонителя, засвидѣтельствовали мое показаніе. Въ слѣдствіе этого меня выпустили изъ заключенія, посадивъ вмѣсто меня мичмана. По просьбѣ врача, я былъ назначенъ въ младшіе помощники при приготовленіи и раздачѣ лекарствъ. Этимъ я обязанъ дружбѣ Томсона, давшаго такой обо мнѣ отзывъ врачу, что тотъ потребовалъ меня для замѣщенія недавно умершаго третьяго помощника. По окончаніи переговоровъ, Томсонъ отвелъ меня въ трюмъ, гдѣ помѣщались помощники врача. Увидѣвъ ихъ, я не скоро могъ прійти въ себя отъ удивленія и ужаса.

По нѣсколькимъ лѣстницамъ мы спустились въ пространство, темное, какъ тюрьма, и которое было ниже уровня моря нѣсколько футовъ. Едва я вошелъ въ эту пропасть, какъ мое обоняніе было поражено сильнымъ запахомъ сгнившаго сыра и прогорькаго масла. Запахъ этотъ распространялся изъ чулана подъ лѣстницею. Тутъ при дрожащемъ свѣтѣ свѣчи я увидѣлъ сидящаго за столомъ блѣднаго, худаго человѣка съ очками на носу и съ перомъ въ рукахъ. Это былъ (какъ я узналъ отъ Томсона) корабельный ключникъ, раздававшій провизію и отмѣчавшій, что получилъ каждый. Томсонъ представилъ меня ему и просилъ зачислить въ свою каюту. Это было четырехъугольное, шестифутовое пространство, окруженное съ одной стороны двумя аптечными шкапами, а съ другой парусомъ, прибитымъ къ корабельнымъ брусьямъ. Этотъ парусъ служилъ и защитою отъ холода и перегородкою, отдѣлявшею насъ отъ жилья квартирмейстера и мичманова, жившихъ по обѣимъ сторонамъ. Посреди этого-то пространства находилась прибитая горизонтально доска, замѣнявшая столъ. Въ этомъ печальномъ убѣжищѣ Томсонъ меня угостилъ холодной соленой свининой и послалъ прислуживавшаго ему мальчика за кружкою пива, которою мы и завершили нашъ пиръ.

Послѣ этого я нѣсколько ободрился, и сталъ разспрашивать о его житьѣ съ того времени, какъ мы разстались. Онъ разсказалъ, что, обманувшись въ ожиданіи получитъ деньги на удовлетвореніе жаднаго секретаря и не имѣя средствъ жить въ городѣ, нанялся было помощникомъ врача на купеческомъ суднѣ, отправляющемся въ Гвинею для торга невольниками.

Но тутъ одинъ изъ его пріятелей сообщилъ ему, что въ тоже утро онъ видѣлъ въ морскомъ департаментѣ бумагу о назначеніи его на корабль въ качествѣ втораго помощника третьяго класса.

Принявъ присягу, онъ на другой день уже былъ на Громовержцѣ, стоявшемъ въ Чагамской гавани. Съ тѣхъ поръ, говорили онъ, я нахожусь на кораблѣ, и привыкнувъ къ подобной жизни, не могу жаловаться на свое положеніе. Старшій врачъ человѣкъ добрый, но немного лѣнивый. Первый его помощникъ (находящійся теперь на службѣ по берегу) правда горячъ, какъ и всѣ валлійцы, но на самомъ дѣлѣ дружелюбный и честный малый. До лейтенанта мнѣ нѣтъ дѣла; а капитанъ такая важная особа, что и въ лицо не видѣлъ меня.

XXV.

Во время нашего разговора мы услыхали на лѣстницѣ крикъ на странномъ нарѣчіи: «Повѣсь меня чертъ и его свита, ежели я пойду къ нему прежде, чѣмъ перекушу чего-нибудь; пожелтѣй его лицо, какъ шафранъ, и посинѣй носъ, какъ пилюля, или позеленѣй, какъ трава, я все таки мало буду хлопотать объ этомъ.» На это отвѣчалъ другой голосъ: «Такъ, видно, моему товарищу придется перерѣзать канатъ изъ-за того только что ему не подана будетъ помощь… уже передовой его парусь и безъ того ослабъ; а докторъ приказалъ вамъ его перетянуть — но я вижу, что вы не слушаетесь приказаній своего господина.» На что первый заревѣлъ: "Ахъ ты паршивая собака, кого ты зовешь моими господиномъ? убирайся къ доктору и скажи ему, что я по рожденію, по воспитанію и по способностямъ, а еще болѣе по исполненію обязанности, не уступаю не только ему, но кому бы то ни было. Не воображаетъ ли онъ, что я лошадь или оселъ что буду таскаться взадъ и впередъ сверху внизъ и моремъ и землей по его приказаніямъ и желанію? Отправляйся каналья къ доктору Аткинсу и скажи ему, что я прошу его посмотрѣть на умирающаго и назначить что-нибудь ему живому или мертвому; а я, утоливъ свой голодъ, приготовлю лекарство слышишь, " — Томсонъ объявилъ мнѣ что кричавшій былъ мистеръ Моргонъ первый помощникъ, пріѣхавшій съ берега, гдѣ онъ дѣлалъ въ госпиталѣ утренній осмотръ больнымъ. Въ это время мистеръ Моргонъ вошелъ въ свое жилье — это былъ толстый, низкаго роста человѣкъ, курносый, съ лицомъ, украшеннымъ угрями, съ огромнымъ ртомъ и съ сѣрыми блестящими глазами. Пріятель мой познакомилъ его со мною и съ моими обстоятельствами. Посмотрѣвъ на меня внимательно, Моргонъ положилъ бывшій у него узелъ и подошелъ къ шкапу, который открывъ съ запальчивостью, вскричалъ: «Клянусь Христомъ! вся свинина исчезла!» Томсонъ далъ ему понять, что такъ какъ я переведенъ былъ на корабль почти умирающимъ отъ голода, то онъ мнѣ и отдалъ все, что было въ шкапу, тѣмъ болѣе, что я приписанъ къ ихъ мессу. Раздосадованный обманутою надеждою, мистеръ Моргонъ, помолчавъ, началъ такъ: «Мистеръ Томсонъ, вы мнѣ не оказываете должной деликатности и уваженія, слышите ли? тѣмъ, что по посовѣтовались со мною. Въ былое время, слышите ли, я былъ человѣкъ съ вѣсомъ и съ деньгами, жилъ своимъ домомъ, платилъ королевскія пошлины, и ко всему этому содержалъ семейство. Теперь же я старше и годами и должностью, и опытнѣе васъ, мистеръ Томсонъ.» "Допускаю, что вы старше меня во всѣхъ отношеніяхъ, но не опытнѣе, " сказалъ съ жаромъ Томсонъ. «Богъ свидѣтель, вскричалъ первый, что я старше васъ; а слѣдовательно многими годами опытнѣе.» Боясь, чтобы этотъ споръ не принесъ дурныхъ послѣдствій, я сказалъ мистеру Моргону, что, желая избавить ихъ отъ ссоры между собою, буду продовольствоваться или одинъ, или въ какомъ-нибудь другомъ мессѣ. Но Томсонъ требовалъ, чтобы я оставался куда онъ меня приписалъ, говоря, что ни одинъ человѣкъ, надѣленный отъ природы добродушіемъ и состраданіемъ, не воспротивится этому, особенно если вспомнитъ о моемъ происхожденіи, о моихъ познаніяхъ, и если приметъ въ соображенія мои несчастія.

Этимъ онъ затронули мистера Моргона за чувствительную струну, и тотъ тотчасъ же объявилъ, что противъ поступленія моего въ ихъ мессъ онъ не имѣетъ ничего, но что ему досадно только, что не спросили его согласія. Затѣмъ, взявъ меня за руку, онъ прибавилъ: «Всякаго джентльмена въ несчастій я люблю не меньше самаго себя; и Богъ свидѣтель, что у меня на шеѣ сидитъ ихъ немалое количество.» Послѣ я узналъ, что онъ сказалъ сущую правду. Окончивъ всѣ споры, мистеръ Моргонъ развязалъ принесенный узелокъ, содержавшій въ себѣ нѣсколько луковицъ и кусокъ честерскаго сыру, и принялся ѣсть съ большимъ аппетитомъ, приглашая и насъ послѣдовать его примѣру. Закусивъ, онъ наполнилъ порядочную кокосовую чашку водкой и выпилъ ее, приговаривая: «Водка, господа, есть лучшее menstruum луку и сыру.» Тутъ онъ развеселился и сталъ разспрашивать меня о моемъ происхожденіи. Узнавъ, что я происхожу отъ хорошей фамиліи, онъ сдѣлался еще болѣе ласковъ, и видя мой недостатокъ въ бѣльѣ, подарилъ мнѣ пару крахмаленыхъ рубахъ.

Въ это время раздался свистокъ боцмана къ обѣду. Мальчикъ, прислуживавшій намъ, схвативъ огромную деревянную миску, убѣжалъ и чрезъ минуту вернулся съ мискою, наполненною варенымъ горохомъ.

Тотчасъ же разостлали, вмѣсто скатерти, кусокъ стараго паруса и поставили на него три металлическія тарелки, снабдивъ насъ ложками того же металла, изъ которыхъ у двухъ были помяты ручки, а у одной по хватало носка. Моргонъ обогатилъ этотъ обѣдъ кускомъ соленаго масла и горстью изрѣзанныхъ луковицъ, перемѣшавъ ихъ съ толченымъ перцемъ. Меня не слишкомъ-то соблазнялъ видъ этого блюда, глотаемаго моими товарищами съ аппетитомъ. Они приглашали и меня сдѣлать тоже, говоря, что сегодня Банайскій день и что намъ не дадутъ мяса до завтрашняго дня. Но я уже былъ сытъ и просилъ только объяснить значеніе Банайскаго дня. Товарищи сказали мнѣ, что по понедѣльникамъ, средамъ и пятницамъ экипажу не давали мяса, и эти-то постные дни назывались Банайскими; а почему — они не знали. Но впослѣдствіи я узналъ, что это названіе произошло отъ секты, живущей въ Ост-Индіи и никогда мяса не употребляющей.

Послѣ обѣда, Томсонъ обвелъ меня по всему кораблю, указывая различныя его части и употребленіе ихъ и объяснилъ, по своимъ понятіямъ, дисциплину и хозяйство на кораблѣ.

Онъ потребовалъ отъ боцмана для меня койку, которую очень удобно повѣсилъ Джакъ Раттлинъ: и такъ какъ, у меня не было постельнаго бѣлья, то уговорилъ эконома дать мнѣ въ долгъ матрацъ и два байковыхъ одѣяла. Въ семь часовъ вечера Моргонъ обошелъ больныхъ и назначилъ локарства; я помогъ Томсону въ составленіи ихъ; но, сойдя съ нимъ въ лазаретъ, удивлялся, какъ здѣсь выздоравливаютъ люди. Тугъ, я увидалъ около пятидесяти несчастныхъ существъ, висящихъ рядами и такъ тѣсно, что на каждаго приходилось дюймовъ по четырнадцати. Къ нимъ не имѣли доступа ни свѣтъ, ни чистый воздухъ. Они были покрыты насѣкомыми и лишены всѣхъ удобствъ, необходимыхъ больному человѣку.

XXVI.

Въ то время, какъ я и Томсонъ занимались уходомъ за больными, подошелъ врачъ и, увидѣвъ мой способъ перевязки, похвалилъ его; потомъ, пославъ за мною, проэкзаменовалъ меня въ хирургіи и разспросилъ о моихъ обстоятельствахъ. Онъ принялъ такое во мнѣ участіе, что обѣщалъ выхлопотать мнѣ назначеніе, такъ какъ я по экзамену въ совѣтѣ врачей оказался достойнымъ занимать настоящее мое мѣсто.

Узнавъ же, что я племянникъ лейтенанта Бовлинга, очень уважаемаго имъ, онъ еще болѣе полюбили меня. Изъ его разговора я понялъ, что онъ не имѣлъ намѣренія идти съ капитаномъ Окумомъ въ походъ, потому что былъ оскорбленъ имъ въ предшествовавшемъ плаваніи.

Съ этихъ поръ я жилъ довольно спокойно, въ ожиданіи повышенія. Правда, я не избѣгалъ непріятностей не только отъ грубаго обхожденія матросовъ и нижнихъ офицеровъ, называвшихъ меня «овсянымъ мальчишкой», но также и отъ безпокойнаго нрава Моргона, хотя и добраго вообще, но часто несноснаго по своей гордости.

Чрезъ шесть недѣль по вступленіи моемъ на корабль, врачъ, позвавъ меня въ свою комнату, подалъ мнѣ форменное назначеніе меня въ помощники третьяго класса на Громовержцѣ. Своими связями въ морскомъ департаментѣ, онъ доставилъ мнѣ это мѣсто, а себѣ выхлопоталъ переводъ во вторые классные врачи.

Я поблагодарилъ его за его доброту и сожалѣлъ о потерѣ такого покровителя. Передъ отъѣздомъ онъ подарилъ мнѣ сундукъ и нѣсколько одежды, доставившей мнѣ возможность прилично поддержать себя въ новомъ моемъ званіи.

Съ перемѣною обстоятельствѣ, я окрѣпъ духомъ и такъ какъ сдѣлался теперь офицеромъ, то рѣшился требовать къ себѣ уваженія; и скоро нашелъ случай доказать мою рѣшимость.

Старый мой врагъ, мичманъ, (его звали Крамплей), питавшій ко мнѣ смертельную ненависть за униженіе, которымъ онъ былъ обязанъ мнѣ, не упускалъ съ того времени случая унизить и осмѣять меня. Но въ то время я не имѣлъ права потребовать отъ него отчета. По занесеніи же меня въ спискѣ помощникомъ врача, онъ не почелѣ. за нужное уняться и однажды, заставь меня за перевязкою больныхъ, онъ началъ пѣть пѣсню, весьма обидную для моей родины. Раздосадованный, я замѣтилъ ему, что шотландцы находятъ себѣ порицателей только между невѣждами и ничтожными людьми. Это его такъ взбѣсило, что онъ ударилъ меня по лицу съ такою силою, что едва не разбилъ мнѣ скулы. Я недолго оставался въ накладѣ и отплатилъ ему съ лихвою.

Дѣло начинало принимать серьезный оборотъ, когда пришедшіе случайно Моргонъ и другіе офицеры розняли насъ и, узнавъ причину ссоры, старались примирить. Но видя наше ожесточеніе, они совѣтовали, выждавъ благопріятнаго случая, окончить дѣло на берегу, какъ прилично джентльменамъ, или, выбравъ удобное мѣсто, рѣшить борьбу кулачнымъ боемъ. Мы рѣшились на послѣднее и сейчасъ-же вступили въ битву. — Но я скоро увидѣлъ, что уступлю противнику не только въ силѣ и ловкости, но и въ искуствѣ, которое онъ пріобрѣлъ, будучи еще въ школѣ. Я выдержалъ много ударовъ по ногамъ и животу, но, замѣтивъ, что задыхаюсь и ослабѣваю, собралъ остатокъ силѣ, и пустилъ въ дѣло руки, ноги и голову съ такою быстротою, что осадилъ противника къ люку, въ который онъ и полетѣлъ. Упавъ на голову и плечо, онъ оставался тамъ неподвиженъ. Моргонь, увидѣвъ его въ такомъ положеніи, вскричалъ: «Клянусь честью и Христомъ, что ему уже болѣе не драться; но будьте всѣ свидѣтелями, что тутъ не было измѣны и что онъ пострадалъ по случайности». Сказавъ это, онъ сошелъ внизъ, чтобы осмотрѣть моего противника. Я оставался на верху, не очень довольный моею побѣдою, потому что я не только былъ избитъ, но и находился въ опасности подвергнуться суду за смерть Крамплея. Но этотъ страхъ скоро исчезъ. Мой товарищъ, пустивъ ему кровь объявилъ, что мичманъ отдѣлался только ушибомъ и самымъ любопытнымъ вывихомъ opes humeri. При этомъ извѣстіи я сошелъ въ трюмъ и объявилъ Томсону о происшествіи. Онъ, взявъ съ собою перевязку, отправился помогать Моргону вправить вывихъ. Окончивъ это удачно, они поздравили мени съ побѣдой, а валліецъ, замѣтивъ, что вѣроятно валлійцы и скоты нѣкогда составляли одинъ народъ, совѣтовалъ мнѣ благодарить Бога, давшаго мнѣ силу и храбрость выдержать битву. Это происшествіе доставило мнѣ уваженіе всѣхъ; Крамплей же съ повязанной рукой клялся, что онъ воспользуется первымъ случаемъ загладить свое пораженіе, которымъ онъ, впрочемъ, обязанъ случайности.

Вскорѣ послѣ этого, капитанъ, получивъ приказанія къ отплытію, воротился на корабль и привезъ съ собою врача, своего соотечественника, скоро давшаго намъ почувствовать потерю Аткинса. Новый врачъ былъ грубымъ невѣждою, заносчивымъ и мстительнымъ.

На другое утро по пріѣздѣ капитана, М. Моргонъ по обыкновенію представилъ ему списокъ больныхъ. Прочитавъ его, нашъ строгій командиръ вскричалъ: «Чортъ возьми! шестьдесятъ одинъ больной на кораблѣ! это ужасно! — Клянусь Богомъ, сэръ, что у меня не будетъ больныхъ.» Валліецъ отвѣчалъ, что онъ этому будетъ очень радъ, а теперь исполняетъ свою обязанность, предоставляя ему списокъ. «Убирайся къ чорту съ твоимъ спискомъ!» вскричалъ капитанъ, бросивъ ему его. «Я говорю, что не будетъ больныхъ на кораблѣ и будетъ по моему.» Мистеръ Моргонъ, обидѣвшись такимъ обхожденіемъ, отвѣчалъ ему, что гнѣвъ его долженъ быть обращенъ въ этомъ случаѣ на всемогущаго Бога, посылающаго людямъ болѣзни, а не на него, всѣми силами старающаго ихъ полечивать. Тиранъ, не привыкшій къ подобнымъ отвѣтамъ отъ своихъ офицеровъ, былъ разсерженъ до бѣшенства этимъ сатирическимъ замѣчаніемъ. Онъ застучалъ ногами и, называя Моргона бездѣльникомъ, грозилъ пригвоздить его къ палубѣ, ежели онъ еще выговоритъ слово. Тутъ кровь Моргона закипѣла, и онъ разразился словами: «Капитанъ Окумъ, я джентльменъ по происхожденію и, можетъ быть, болѣе.» Но рѣчь его была прервана капитанскимъ слугою, который, будучи землякомъ Моргону, вытолкалъ его изъ каюты, для предупрежденія послѣдствій отъ бѣшенства капитана. И вѣроятно этимъ онъ спасъ своего пріятеля и земляка, едва удержавъ отъ вторичнаго входа къ капитану, съ намѣреніемъ наговорить ему грубостей. Наконецъ, онъ нѣсколько успокоился и пришелъ къ намъ въ каюту. Увидѣвъ, что мы съ Томсономъ составляемъ лекарство, онъ приказалъ намъ перестать, говоря, что капитанъ своимъ словомъ, властію и приказаніемъ отправилъ болѣзни къ чорту, и что теперь на кораблѣ всѣ здоровы.

Выпивъ рюмку водки и повторивъ нѣсколько разъ восклицаніе: «Господи помилуй меня, мое сердце, легкія и печень», онъ принялся пѣть валлійскую пѣсню съ сильнымъ выраженіемъ въ лицѣ, голосѣ и жестахъ. Я не могъ понять этого явленія и по лицу Томсона, качавшаго мнѣ голового, вообразилъ, что нашъ бѣдный пріятель рехнулся. Видя наше удивленіе, онъ обѣщалъ разъяснить намъ загадку, но въ это время получилъ отъ врача приказаніе принести списокъ больнымъ на палубу, куда капитанъ уже приказалъ привести всѣхъ больныхъ.

Насъ поразило это безчеловѣчное приказаніе. Мы знали очень хорошо, что нѣкоторыхъ изъ нихъ невозможно было тревожить безъ опасности для ихъ жизни; но возраженія были безполезны и мы отправились на палубу для присутствія при этомъ странномъ парадѣ. Тогда капитанъ приказалъ доктору, стоявшему слѣва подлѣ него, осмотрѣть этихъ лѣнивыхъ мерзавцевъ, только уничтожающихъ казенный хлѣбъ и подающихъ примѣръ лѣности другимъ. Докторъ, взявъ списокъ, началъ опрашивать всѣхъ по мѣрѣ ихъ приближенія.

Первый подошелъ бѣдняга, только что оправившійся отъ лихорадки и едва бывшій въ состояніи стоять на ногахъ. Мистеръ Макшэнъ (имя врача), ощупавъ его пульсъ, объявилъ его совершенно здоровымъ и капитанъ, передавъ его боцманскому помощнику, приказалъ отпустить бѣдняку дюжину линьковъ за притворство. Но едва приступили къ исполненію этого приказанія, какъ больной упалъ безъ чувствъ, и едва не умеръ. Слѣдующій паціентъ страдалъ четырехдневною лихорадкою, и день смотра былъ днемъ ея анорексіи; а потому въ немъ, кромѣ исхуданія и слабости, не видно было ничего болѣзненнаго. Его объявили здоровымъ и возвратили къ занятіямъ; но, къ стыду и ужасу врача, онъ на другой же день въ періодѣ озноба умеръ на часахъ. Третій жаловался на колотье въ боку и кровохарканіе. Ему д. Макшэнъ назначилъ движеніе при помпахъ, чтобы вызвать испарину; но отъ неумѣстности ли средства, или отъ черезъ-чуръ сильнаго напряженія, онъ былъ задушенъ кровавымъ потокомъ изъ легкихъ. Четвертый, пораженный водянкою живота, едва выползъ на палубу, задыхаясь отъ стѣсненія въ груди. Болѣзнь его объяснили ожиреніемъ, отъ слишкомъ большаго количества пищи и недѣятельности, въ слѣдствіе чего ему, съ цѣлію разширенія груди, приказано было лѣзть на мачту. Напрасно несчастный представлялъ свою неспособность, его заставляли лѣзть плетью. Боль дѣйствительно дала ему силы добраться до первой реи; но тутъ будучи не въ состояніи поддерживать тяжести своего распухшаго тѣла ослабѣвшими руками, онъ оборвался и упалъ въ море, и вѣроятно бы утонулъ, еслибы его не удержалъ на поверхности бывшій въ лодкѣ матросъ.

Непріятно и тяжело было бы описывать отдѣльно судьбу каждаго изъ пострадавшихъ отъ звѣрства и невѣжества капитана и врача, съ такою легкостію игравшихъ жизнію ближнихъ. Многіе были вынесены на палубу въ горячкѣ и возвратились въ сильнѣйшемъ бреду. Нѣкоторые испустили духъ, въ глазахъ инспектирующихъ; а другіе, возвращенные къ служебнымъ занятіямъ, пострадавъ недѣлю-другую, умирали. Вообще число больныхъ было уменьшено до двѣнадцати. Виновники этого хвастались своими услугами отечеству. Въ это время боцманъ объявилъ капитану, что внизу еще оставался не осмотреннымъ больной, связанный въ постелѣ, по приказанію помощника врача. Онъ просилъ, чтобы его освободили, и увѣрялъ, что Мортонъ связалъ его какъ сумасшедшаго, только по недоброжелательству къ нему. Капитанъ бросилъ грозный взоръ на валлійца, приказалъ привести связаннаго. Мортонъ съ твердостію говорилъ, что этотъ человѣкъ сумашедшій, и просилъ его не трогать, или по крайней мѣрѣ не развязывать ему рукъ; а иначе онъ не ручался за послѣдствія. Эта послѣдняя просьба была уважена командиромъ, изъ страха за свою особу. Связанный паціентъ былъ приведенъ на верхъ, и съ такимъ хладнокровіемъ и благоразуміемъ защищалъ себя, что всѣ сочли его за совершенно здороваго человѣка. Моргонъ же увѣрялъ въ противномъ, потверждая свои слова тѣмъ, что два дня тому назадъ, онъ и самъ былъ обманутъ кажущимся здравомысліемъ паціента и, развязавъ его, едва не поплатился жизнію. Это же самое подтвердилъ и служитель, оттащившій безумнаго отъ Моргона. На это сумашедшій отвѣчалъ, что Мортонъ сердится на него за то, что онъ объявилъ всѣмъ на кораблѣ, что его жена содержитъ кабакъ въ Рагфэрѣ, а служитель повторяетъ слова Моргона изъ страха къ своему начальнику и изъ-за денегъ. Капитанъ Окумъ приказалъ тотчасъ же развязать матроса, но Моргонъ, услыхавъ такое рѣшеніе, влѣзъ на мачту, приглашая Томсона и меня послѣдовать его примѣру. Мы воспользовались его совѣтомъ и ушли на корму, откуда увидѣли, что сумашедшій едва его развязали, съ бѣшенствомъ бросился на капитана и, крича: «я тебѣ покажу бездѣльникъ, что я здѣсь начальникъ;» билъ капитана безъ милосердія. Врачъ, желавшій помочь капитану, встрѣтилъ туже участь. Наконецъ, съ большимъ трудомъ, удалось унять бѣснующаго.

XXVII.

Капитана отнесли въ каюту, куда онъ приказалъ привести сумашедшаго съ намѣреніемъ застрѣлить его собственною рукою; и вѣроятно привелъ бы это въ исполненіе, ежели бы лейтенантъ не уговорилъ его перемѣнить намѣреніе, доказывая, что преступникъ, вовсе не сумашедшій, а просто отчаянный злодѣй, подкупленный врагами капитана, въ слѣдствіе чего его слѣдуетъ подвергнуть военному суду, который, изслѣдовавъ дѣло, (при чемъ, вѣроятно, откроются важныя обстоятельства) приговоритъ его къ смерти. Этотъ совѣтъ, не смотря на его безсмысленность, пришелся по вкусу капитана и успокоилъ его; онъ даже не могъ скрыть улыбки удовольствія въ надеждѣ на отмщеніе. Докторъ Макшэнъ подтвердилъ мнѣніе лейтенанта, чтобы оправдать свое показаніе о здравомъ умѣ преступника. Морганъ, думая, что дѣло кончилось побоями капитану и доктору, не могъ скрыть своего удовольствія и, обмывая лице Макшэна, спросилъ его: не правда ли что на кораблѣ больше дураковъ чѣмъ сумашедшихъ? Но гораздо было бы лучше удержаться отъ этой остроты, поставленной ему послѣ въ обвиненіе.

Между тѣмъ, мы подняли якорь; и на пути къ Довису сумашедшій, успѣвъ обмануть бдительность часоваго, прыгнулъ за бортъ, и темъ предупредилъ капитана. Подъ Девисомъ мы стояли недолго; и воспользовавшись восточнымъ вѣтромъ, обошли къ Спигиду. Тутъ мы запаслись провизіею на шесть мѣсяцевъ, и поплыли къ порту св. Елены, для присоединенія къ флоту, назначенному въ Вестъ-Индію, для незабвенной экспедиціи противъ Картогена.

Съ сильнымъ огорченіемъ я видѣлъ себя обязаннымъ плыть, въ эту отдаленную и нездоровую сторону, лишенный всѣхъ возможныхъ удобствъ, для перенесенія этого вояжа и находясь подъ властію почти всемогущаго тирана. Но видя, что эта же участь распространяется на многихъ, я рѣшился терпѣть и довольствоваться своимъ положеніемъ. Изъ канала мы вышли благополучно при попутномъ вѣтрѣ, который, однако, упалъ, такъ что мы принуждены были остановиться въ 50 миляхъ къ Западу отъ Лизарда. Но это бездѣйствіе не долго продолжалось, къ утру нашъ верхній парусъ лопнулъ отъ урагана. Я былъ разбуженъ ужаснѣйшимъ шумомъ. Рокотъ движущихся орудій, трескъ въ каютахъ, завываніе вѣтра въ проходахъ, смѣшанный крикъ экипажа, свистки боцмана и его помощниковъ, рупоръ лейтенанта и звонъ цѣпей у помпъ, составляли такую гармонію, что волосъ становился дыбомъ. Мортонъ, никогда не бывавшій въ морѣ, вскочилъ съ необыкновенною быстротою крича. «Господи помилуй насъ! Кажется, мы попали въ предѣлы Луцифера и всѣхъ проклятыхъ!» Бѣдный же Томсонъ дрожалъ въ постелѣ, молясь о спасеніи. Я всталъ и присоединился къ валлійцу, съ которымъ мы отправились на верхи. Глазамъ моимъ представилась ужасающая картина. Море подымалось горами, съ которыхъ корабль, казалось, низвергался въ бездну. Каждую минуту, съ обѣихъ сторонъ его волны подымались выше мачты и угрожали намъ затопленіемъ. Изъ всего флота, состоявшаго изъ 150 кораблей, видны были едва двѣнадцать, безъ нарусовъ и гонимые вѣтромъ съ ужасною быстротою. У одного изъ нихъ вдругъ лопнула мачта и съ страшнымъ трескомъ упала за бортъ; на нашемъ кораблѣ было немного лучше. Офицеры и матросы бѣгали взадъ и впередъ, приказывая другъ другу и не зная за что взяться. Нѣкоторые, уцѣпившись на реяхъ, старались завернуть хлопающіе по вѣтру обрывки лопнувшаго паруса, другіе закрѣпляли еще цѣлые. Мачты гнулись при каждомъ порывѣ вѣтра, какъ тростинки, угрожая раздробиться въ щепки! Пока я смотрѣлъ съ ужасомъ и удивленіемъ на эту картину, лопнулъ шкотъ, и отъ этого сотрясенія, два бывшихъ на реѣ матроса, упавъ въ море, погибли; а Джонъ Раттлинъ сбитый на палубу, сломалъ ногу. Мы съ Моргономъ подбѣжали къ нему и нашли, что осколокъ кости проткнулъ кожу. Такъ какъ въ этомъ случаѣ необходимо было посовѣтоваться съ врачомъ, то я и пошелъ за нимъ, захвативъ по дорогѣ перевязочный снарядъ. Я вошелъ безъ церемоніи въ каюту и при мерцаніи лампы увидѣлъ его на колѣняхъ, передъ чѣмъ-то похожимъ на распятіе. Онъ всталъ съ смущеннымъ видомъ и поспѣшно спряталъ предметъ моего наблюденія.

Извинившись въ моемъ внезапномъ приходѣ, я сообщилъ ему о положеніи Раттлина; но не могъ уговорить его освидѣтельствовать несчастнаго на палубѣ. Онъ приказалъ мнѣ просить боцмана дать нѣсколькихъ человѣка, для переноски больнаго въ трюмъ. «А между тѣмъ» прибавилъ онъ, «я дамъ Томсону наставленія.» Боцманъ съ бранью отказалъ мнѣ, говоря, что ему нельзя дать ни одного человѣка, потому что онъ ежеминутно ожидаетъ паденія мачты. Это извѣстіе только увеличило мой страхъ. Но видя, что пріятель мой Раттлинъ сильно жалуется, я съ помощію Моргона снесъ его на нижній докъ; куда явился и Макшэнъ, сопровождаемый Томсономъ и своимъ слугою, несшимъ цѣлый арсеналъ инструментовъ. Осмотрѣвъ рану и переломъ и, заключая по темному цвѣту кожи, что должна развиться гангрена, онъ назначилъ тотчасъ же отнятіе ноги. Это рѣшеніе привело въ ужасъ паціента и онъ, вложивъ въ рогъ новый кусокъ табаку, произнесъ жалобно: «Какъ докторъ! развѣ нѣтъ другаго средства? неужели мнѣ необходимо быть калѣкою? нельзя ли иначе?» «Послушайте докторъ, сказалъ первый помощникъ, не смѣю противорѣчить вамъ, но думаю что нѣтъ необходимости дѣлать эту ампутацію.» «Благослови тебя Богъ, любезный валліецъ! вскричалъ Раттлинъ, да будетъ тебѣ всегда попутный вѣтеръ, куда бы ты ни плылъ, и дай Богъ тебѣ стать на якорь, на пути къ небу, когда придетъ время!» Макшэнъ, взбѣшенный замѣчаніемъ помощника, отвѣчалъ, что онъ не обязанъ давать младшему отчета и приказалъ наложить турникетъ. Но Джакъ приподнялся и закричалъ: «постой! постой — будь я проклятъ, ежели я позволю зажать себя въ твои клещи, не зная зачѣмъ! мистеръ Рендомъ не поможете ли вы спасти мою ногу? Чортъ возьми! Ежели бы лейтенантъ Бовлингъ былъ здѣсь, то вѣрно не далъ бы рѣзать, ногу Джака Раттлина, какъ старый канатъ!»

Это трогательное возваніе, а также желаніе услужить моему пріятелю заставило меня согласится съ мнѣніемъ моего товарища, тѣмъ болѣе, что я не видѣла, опасности отложить ампутацію. Темный цвѣтъ кожи я объяснила, начинающимся воспаленіемъ отъ ушиба, весьма обыкновеннымъ въ этихъ случахъ и вовсе не угрожавшимъ гангреною. Моргонъ, имѣвшій весьма хорошее понятіе о моемъ искуствѣ, съ жаромъ поддерживалъ меня и требовалъ мнѣнія Томсона, надѣясь, что онъ приметъ нашу сторону.

Но Томсонъ, будучи мягкаго характера и но желая ссорится съ врачомъ, согласился съ Макшэномъ. Этотъ же, подумавъ, рѣшился дѣйствовать такъ, чтобы сложить съ себя отвѣтственность и отмстить намъ за нашу самонадѣянность. Съ этимъ намѣреніемъ онъ спросила, насъ: «возьмемъ ли мы больнаго на свой страхъ, то есть будемъ ли отвѣчать за послѣдствія.» На этотъ вопросъ Моргонъ отвѣчалъ, что было бы дерзко ручаться за исходъ болѣзни, зависящей отъ воли Создателя, но что ежели паціентъ рѣшится отдаться въ наши руки, то мы употребимъ всѣ, усилія привести болѣзнь къ хорошему исходу.

Я изъявилъ также свое согласіе и обрадованный Раттлинъ, сжимая намъ руки, божился, что никто къ нему не дотронется, исключая насъ, и что ожели онъ умретъ, то принимаетъ на себя свою смерть. Мистеръ Макшэнъ, льстя себя надеждою на нашъ неуспѣхъ, ушелъ, оставивъ насъ свободными въ своихъ дѣйствіяхъ. Мы отпилили торчавшую изъ раны кость, вправили переломъ, наложили повязку и увязали ногу въ лубки.

Успѣхъ превзошелъ наши ожиданія и мы имѣли удовольствіе нетолько сохранить ногу бѣдняку, но заставили этимъ весь экипажъ презирать доктора. Выздоровленіе совершилось чрезъ шесть недѣль, въ глазахъ всѣхъ ожидавшихъ результата нашего медицинскаго спора.

XXVIII.

Между тѣмъ буря стихла и смѣнилась довольно сильнымъ попутнымъ вѣтромъ, быстро перенесшимъ насъ въ жаркій климатъ. Жаръ былъ нестерпимый и экипажъ заболѣвалъ. Врачъ изъискиваалъ всевозможные случаи отомстить намъ. Онъ обходилъ больныхъ, распрашивая, нѣтъ ли какихъ жалобъ на насъ; но ошибся въ разсчетѣ. Мы своимъ усердіемъ и ласковымъ обхожденіемъ успѣли снискать разсположеніе всѣхъ. Наконецъ, онъ рѣшился подслушивать нашъ разговоръ, спрятавшись за парусъ, окружавшій нашу комнату; но тутъ его засталъ прислуживающій намъ мальчикъ и сообщилъ объ этомъ. Однажды, вечеромъ когда мы очищали за ужиномъ огромную кость солонины, Моргонъ замѣтилъ движеніе за нашею занавѣскою и, думая, что это нашъ начальникъ, подмигнулъ мнѣ. Я схватилъ кость, и намѣтившись, бросилъ ее изо всѣхъ силъ приговаривая: «Кто бы ты ни былъ, но вотъ тебѣ за твое любопытство.» Мое посланіе произвело желаемое дѣйствіе, потому что мы сперва услышали паденіе стоявшаго за парусомъ, а потомъ бѣгство его къ себѣ въ комнату. Я радовался своему подвигу, но онъ сильно повредилъ мнѣ. Докторъ Макшэнъ рѣшился съ этого времени погубить меня.

Чрезъ недѣлю послѣ моей выходки, во время визитацій больныхъ я быль арестованъ и отведенъ на корму, гдѣ на меня наложили оковы и привязали на время на палубѣ: это было сдѣлано подъ предлогомъ, что я шпіонъ и замышлялъ на жизнь капитана. Какъ ни смѣшно было подобное обвиненіе; но я выстрадалъ терзанія, которыхъ не испытывалъ и злѣйшій преступникъ. Въ продолженіи двѣнадцати сутокъ я безъ всякаго суда подвергался днемъ вліянію палящихъ лучей солнца, а ночью холодной росѣ. Вышедши изъ оцѣпененія произведеннаго нечаянностію наказанія, я послалъ за Томсономъ. Онъ, утѣшая меня далъ мнѣ понять, что настоящимъ своимъ положеніемъ я обязанъ ненависти доктора, наговорившаго на меня капитану; въ слѣдствіе чего я и былъ арестованъ и всѣ мои бумаги захвачены. Пока я проклиналъ свою капризную судьбу, на корму вошелъ Моргонъ въ сопровожденіи двухъ капраловъ, усадившихъ его подлѣ меня и привязавшихъ его къ той же машинѣ. Не смотря на непріятность моего положенія, и едва не расхохотался, взглянувъ на физіономію моего товарища. Онъ, не говоря ни слова, дозволилъ вложить ноги въ кольца, для того приготовленныя; но когда его хотѣли повалить и привязать спиною къ палубѣ, то онъ, выхвативъ ножъ, клялся, что распоретъ брюхо порвохму, кто будетъ принуждать его къ подобному безчестію. Солдаты уже готовились связать его силою, но лейтенантъ, бывшій на декѣ, приказалъ оставить такъ, какъ онъ есть.

Моргонъ подползъ ко мнѣ и, взявъ меня за руку, сказалъ: «Положись на милосердіе Бога» потомъ, обратившись къ стоявшему подлѣ насъ блѣдному и со слезами на глазахъ Томсону, прибавилъ, что есть еще два свободныя кольца и что онъ очень былъ бы радъ видѣть его подлѣ себя. Но нашему врагу нуженъ человѣкъ, на которомъ онъ могъ бы выѣзжать въ леченіи больныхъ, и онъ надѣялся найти въ Томсонѣ свидѣтеля противъ насъ. Съ этою цѣлію онъ старался вывѣдать мысли Томсона и, видя неподкупность его, мучилъ до того своими требованіями и привязчивостію, что несчастному молодому человѣку опостыла жизнь.

Для насъ съ товарищемъ время проходило въ утѣшеніи другъ друга. Однажды адмиралъ, увидѣвъ четыре судна за вѣтромъ, далъ сигналъ четыремъ кораблямъ, а въ томъ числѣ и нашему, пуститься за нимъ въ погоню. Всѣ готовились къ битвѣ, и мистеръ Макшэнъ, предвидя нужду въ помощникѣ, выхлопопоталъ свободу Моргону, оставивъ меня на жертву случайностямъ сраженія.

Уже стемнѣло, когда мы приблизились къ заднему караблю и окликнули его, спрашивая кто они.

Намъ дали знать, что это были французскіе линейные корабли, и на требованіе капитана Окума прислать лодку, отвѣчали, что если у насъ есть до нихъ дѣло, то не угодно ли самимъ пожаловать къ нимъ. Капитанъ стращалъ ихъ, что будетъ стрѣлять; они отвѣчали, что возвратятъ ему съ лихвою. Обѣ стороны исполнили свое обѣщаніе и битва началась съ остервѣненіемъ. Читатель можетъ вообразить, каково было мнѣ, лежащему въ безпомощномъ состояніи, среди ужаса морскаго сраженія. Я ожидалъ каждую секунду быть разорваннымъ непріятельскимъ ядромъ, но сохранялъ все-таки нѣкоторую бодрость до тѣхъ поръ, пока стоявшему подлѣ меня начальнику морскихъ солдатъ не оторвало голову и мозгъ его не залѣпилъ мнѣ глазъ. Долѣе я по могъ воздержаться и закричалъ изо всѣхъ силъ. На крикъ мой подошелъ барабанщикъ и спрашивалъ, но раненъ ли я. Но я не успѣлъ еще отвѣтить, какъ ядро разорвало ему животъ и онъ упалъ ко мнѣ на грудь. Въ испугѣ я удвоилъ свои крики, заглушаемые шумомъ битвы, и видя, что на меня никто но обращаетъ вниманія, пришелъ въ бѣшенство, и кричалъ, и богохульствовалъ до того, что силы меня совершенно оставили и я погрузился въ оцѣпенѣніе.

Битва продолжалась до разсвѣта, и капитанъ Окумъ, видя, что ему нѣтъ удачи, окрикнувъ непріятельскій корабль и, прекративъ битву, приказалъ спустить шлюбку въ море и отправился на командирскій французскій корабль. Потеря наша простиралась до десяти убитыми и восемнадцати ранеными, изъ которыхъ большая часть умерла. Товарищи мои, окончивъ свои обязанности, пришли навѣстить меня.

Моргонъ, увидѣвъ мое лицо, покрытое кровью и мозгомъ, заключилъ, что я убитъ, и въ сильномъ волненіи сталъ звать Томсона, крича ему, чтобы онъ шелъ простится съ товарищемъ и соотечественникомъ, отправляющимся въ лучшій міръ, гдѣ не будетъ Макшэновъ и Окумовъ, чтобы терзать его. «Да, сказалъ онъ, взявши меня за руку, ты отправляешься въ страну, гдѣ болѣе почитаютъ джентльменовъ и гдѣ ты увидишь своихъ враговъ, ворочающихъ руками глыбы горящей сѣры.» Томсонъ, испуганный этой катастрофой, со слезами на глазахъ усѣлся подлѣ меня и сталъ отыскивать мои раны. Но въ это время я совершенно пришелъ въ себя и, къ большой радости своихъ друзей, разогналъ ихъ опасенія.

Освободившись отъ лежавшаго на мнѣ трупа и крови, я подкрѣпилъ силы принесенною моими товарищами закускою. Мы разговорились о трудностяхъ нашего положенія. Разговоръ нашъ былъ подслушанъ часовымъ, который по смѣнѣ передалъ его, вслѣдствіе даннаго ему приказанія, капитану. Слѣдствіемъ этого показанія было появленіе хранителя оружія. Онъ снова заковалъ Моргона, а Томсону посовѣтовали, держать языкъ на привязи, если онъ не желаетъ участвовать въ нашемъ обществѣ. Томсонъ, видя, что вся тяжесть ухода за больными и недоброжелательства Макшэна, падетъ на его плечи, пришелъ въ отчаяніе. И хотя я прежде никогда не слышалъ отъ него ругательствъ, но теперь онъ призывалъ ужаснѣйшія проклятія на голову своихъ гонителей и объявилъ, что скорѣе разстанется съ жизнію, чѣмъ будетъ терпѣть ихъ притѣсненія. Я былъ удивленъ его раздражительностію, старался успокоить его, приводя въ примѣръ мою твердость и покорность, и просилъ его терпѣливо подождать удобнаго случая облегчить свои страданія. Случай же этотъ долженъ скоро представиться; потому что чрезъ три дня мы должны были войти въ гавань, гдѣ могли представить наши жалобы адмиралу. Валліецъ присоединилъ свои убѣжденія и старался доказать, что обязанность всякаго человѣка покоряться волѣ Творца. Томсонъ слушалъ насъ со вниманіемъ; наконецъ, обливаясь слезами и покачивая головою, ушелъ отъ насъ, не говоря ни слова. Часовъ въ одиннадцать онъ снова пришелъ къ намъ съ мрачною физіономіею и объявилъ, что онъ замученъ работою и въ благодарность обиженъ докторомъ, упрекавшимъ его въ заговорѣ съ нами на жизнь капитана. Чрезъ нѣсколько часовъ, проведенныхъ въ общемъ разговорѣ, онъ всталъ и, пожимая съ жаромъ мнѣ руку, сказалъ: «Благослови васъ Богъ обоихъ!» Это прощаніе немало насъ удивило и произвело глубокое впечатлѣніе.

На другое утро, въ часъ осмотра больныхь, замѣтили отсутствіе этого несчастнаго молодаго человѣка. Послѣ продолжительнаго обыска всѣ рѣшили, что онъ ночью упалъ въ море. Это дѣйствительно была правда.

XXIX.

Извѣстіе объ этомъ сильно подѣйствовало на Моргона и меня, потому что мы отъ души полюбили нашего несчастнаго товарища за его ласковость и тихій характеръ. Но чѣмъ болѣе мы сожалѣли о потерѣ его, тѣмъ сильнѣе становилось отвращеніе къ злодѣю, погубившему его. Этотъ отъявленный негодяй, не смотря на то, что очень хорошо понималъ причину смерти Томсона, не показали, ни малѣйшаго вида раскаянія и просилъ капитана освободить Моргона для присмотра за больными. Въ слѣдствіе этого одинъ изъ капраловъ были, послано, снять съ него оковы, но Моргонъ но допустилъ его до этого, говоря, что не хочетъ быть освобожденнымъ, не узнавъ сперва, за что его заковали, и не желаетъ быть мячомъ или пешкою ни для какого капитана въ мірѣ. Окумъ, видя его упрямство и понимая, что нельзя болѣе терзать людей безъ вины, рѣшился придать дѣлу видъ законности. Насъ обоихъ потребовали на палубу, гдѣ засѣдалъ капитанъ. Съ одной стороны около него находился писецъ, а съ другой совѣтникъ его Макшэнъ. При нашемъ приближеніи онъ насъ почтилъ слѣдующимъ восклицаніемъ: «И такъ джентльмены, чортъ возьми! другой на моемъ мѣстѣ, за ваши преступленія, велѣлъ бы просто васъ вздернуть на рею безъ суда и расправы; но я слишкомъ добръ и позволяю такимъ собакамъ защищаться.» На это товарищъ мой отвѣчалъ: «Капитанъ Окумь, конечно въ вашей власти (съ позволенія Всевышняго), вздернуть насъ на рею. И, можетъ быть, это было бы лучше для насъ, нежели выстрадать все, что мы перенесли. Но вѣдь есть судъ, ежели не на землѣ, то на небесахъ; и, слышите ли, онъ наказываетъ огнемъ всѣхъ отнимающихъ изъ звѣрства или хвастовства жизнь невинныхъ. Теперь же я желалъ бы узнать, въ чемъ состоятъ мои преступленія?» «Это ты сейчасъ узнаешь!.. Докторъ, что вы имѣете сказать противъ его?» Докторъ Макшэнъ вышелъ впередъ и, собираясь говорить, откашлялся нѣсколько разъ. Но Моргонъ прервалъ его словами: «Докторъ Макшэнъ, посмотри мнѣ въ лицо — въ лицо честнаго человѣка, ненавидящаго лжесвидѣтеля, какъ чорта, и суди насъ съ тобою Богъ.» Докторъ, не обращая вниманія на эти слова, сказалъ: «Я скажу, мистеръ Моргонъ, что ваши слова относительно честнаго человѣка справедливы, и, я вамъ говорю, если окажется, что вы честный человѣкъ, то, по моему мнѣнію, вы должны быть оправданы по этому дѣлу: потому что я вамъ говорю, капитанъ Окумъ будетъ справедливъ во всемъ. Что же касается до меня, то все, что могу сказать, это — что мнѣ донесли о вашихъ неприличныхъ выраженіяхъ на счетъ капитана, самого великодушнаго командира въ королевской службѣ.»

По окончаніи этой изящной рѣчи, Моргонъ отвѣчалъ: «Я частію вижу, отгадываю и понимаю вашу мысль и желалъ бы, чтобы она была выражена яснѣе. Не думаю, чтобы можно было осуждать меня по слухамъ, и даже еслибы доказали, что я говорилъ неприлично о капитанѣ, то и тутъ я не вижу измѣны.» «Но это бунтъ, чортъ возьми! закричали» Окумъ, а за бунтъ законъ назначаетъ смерть! А пока позвать свидѣтелей." Тутъ ввели слугу Макшэна и прислуживавшаго намъ мальчика, заранѣе подкупленнаго. Первый объявилъ, что онъ однажды слышалъ, какъ Моргонъ проклиналъ капитана, называя его дикимъ звѣремъ, котораго надо убить, какъ злодѣя. Это показаніе подтвердилъ и нашъ мальчикъ, сказавъ, что онъ слышалъ, какъ Моргонъ выразился однажды, что у капитана медвѣжье сердце, а у доктора ослиная голова. Въ заключеніе, приведенъ былъ часовой, показавшій, что Моргонъ увѣрялъ меня, что капитанъ и докторъ будутъ горѣть въ аду за ихъ безчеловѣчіе.

Писецъ объявилъ, что тутъ ясное подтвержденіе прежнихъ подозрѣній въ замыслѣ на жизнь Окума, потому что только въ такомъ случаѣ и могъ Моргонъ такъ положительно утверждать о будущемъ пребываніи въ аду капитана и доктора, ежели составилъ планъ убить ихъ, не давъ имъ времени раскаяться въ грѣхахъ. Моргонъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобы отказатся отъ своихъ словъ, но не признавалъ справедливымъ заключенія. При этомъ капитанъ подбѣжалъ къ нему и съ звѣрскою гримасою сказалъ: «А такъ ты, бестія, сознаешься, что называлъ меня медвѣдемъ и звѣремъ и проклиналъ меня! Чортъ возьми! Да я тебя предамъ военному суду и повѣшу, собака!»

Но докторъ Макшэнъ, имѣя нужду въ помощникѣ, вступился и просилъ капитана, но обычной его добротѣ, простить Моргона, съ условіемъ, что тотъ будетъ просить извиненія. Но мой пріятель, вѣроятно не уступившій бы въ этомъ случаѣ самому великому Моголу, окруженному войскомъ, поблагодарили, доктора за его заступничество, и обвинялъ себя только въ томъ, что сравнилъ подобіе Божіе съ животнымъ. «Но въ свок оправданіе я скажу, прибавилъ онъ, что говорилъ метофорами, и такъ какъ мы выражаемъ смиреніе — агнцемъ, трусость — козою, хитрость — лисицею; то такъ же только глупость мы изображаемъ осломъ, звѣрство — медвѣдемъ, а остервененіе — тигромъ. Въ этомъ же смыслѣ и я употребилъ эти уподобленія; и, слышите ли, отъ того, что я сказалъ предъ Богомъ не откажусь повторить ни предъ какимъ живымъ существомъ.»

Окумъ такъ былъ взбѣшенъ его дерзостью, что приказалъ отвести его на мѣсто заключенія, а писцу опросить меня. Первый вопросъ былъ о мѣстѣ моего рожденія, потомъ о моемъ вѣроисповѣданіи; и, наконецъ, о моемъ участіи въ заговорѣ. Тутъ мой допросчикъ объявилъ мнѣ, что есть много причинъ подозрѣвать во мнѣ шпіона и въ томъ, что я составилъ заговоръ съ Томсономъ и другими противъ жизни капитана Окума. Это обвиненіе они основывали на разсказахъ нашего слуги, какъ будто часто слышавшаго нашъ шопотъ съ Томсономъ и слова: «Окумъ подлецъ, ядъ и пистолетъ.» Изъ этихъ-то выраженій и видны были наши преступныя намѣренія. Смерть Томсона подтверждала, какъ кажется, эту догадку. Онъ вѣроятно прервалъ свою жизнь или отъ раскаянія, что приняли" участіе въ такомъ отвратительномъ намѣреніи, или изъ страха быть открытьемъ и погибнуть постыдною смертію. Но болѣе всего подтверждаетъ это, книга исписанная цифрами, найденная у меня, и точно такая же въ сундукѣ Томсона. Онѣ составляютъ почти положительную улику, по которой всякій судъ въ христіанскомъ мірѣ объявитъ меня виновнымъ. Въ доказательство, что я не былъ шпіономъ, я приводилъ насильственную свою вербовку, которую засвидѣтельствуютъ многіе; а во вторыхъ — отсутствіе съ тѣхъ поръ всякой корреспонденціи, могущей подать подозрѣніе. Что же касается до заговора противъ капитана, то я приводилъ всю нелѣпость, подобнаго обвиненія, говоря, что никто не подумаетъ этого сдѣлать, чтобы не подвергать себя мучительной и безславной смерти. Я доказывалъ также, что судьба Томсона ничего не прибавляетъ къ моему обвиненію, потому что у меня въ карманѣ письмо, объясняющее причину его смерти. Съ этими словами я представилъ письмо Томсона, переданное мнѣ Раттлиномъ въ день исчезновенія моего товарища. Раттлинъ сказалъ мнѣ, что погибшій, отдавая ему письмо, просилъ не передавать мнѣ его раньше его смерти. Писецъ, взявъ письмо, прочелъ слѣдующее:

"Любезный другъ,

"Я такъ измученъ трудами, и варварскими поступками доктора Макшэна, стремящагося къ своей и моей погибели, что рѣшился освободиться отъ этого жалкого существованія; когда, ты получишь эту записку, то меня уже небудетъ. Я желалъ бы умереть, не теряя твоего добраго мнѣнія о себѣ; но ежели ты и не можешь совершенно оправдать моего поступка, то, по крайней мѣрѣ, не забывай несчастнаго юноши, любившаго тебя. Я предостерегаю тебя, берегись Макшэна! ненависть его неумолима… Желаю всего лучшаго Моргону, которому передай мое послѣднее желаніе, чтобъ и онъ не забылъ твоего несчастнаго друга и соотечественника

Вильяма Томсона."

По окончаніи чтенія, докторъ Макшэпъ выхватилъ изъ рукъ писца письмо и, разорвавъ его въ клочки, увѣрялъ, что я самъ написалъ его, поддѣлавшись подъ руку Томсона. Капитанъ и писецъ держались его же мнѣнія, не смотря на мое требованіе сравнить остатки письма съ другими бумагами Томсона, находившимися въ ихъ рукахъ. Но мнѣ приказали отвѣчать на послѣдній вопросъ и именно объяснить значеніе цифръ въ найденной у меня книгѣ: "Въ этомъ легко дать отчетъ, « отвѣчалъ я, „то, что вамъ угодно называть цифрами — греческія буквы, которыми я для своего удовольствіи велъ дневникъ всему случившемуся отъ начала нашего плаванія, до заключенія меня въ цѣпи. Тоже самое дѣлалъ и Томсонъ.“ — „Вотъ выдумалъ правдоподобный разсказъ, вскричалъ Макшэнъ; но къ чему же было тебѣ писать по гречески, ежели бы ты не боялся огласки? Да что я говорю по гречески? Неужели ты думаешь, что я на столько невѣжда въ этомъ языкѣ, что не отличу его буквъ отъ этихъ на столько же греческихъ, какъ и китайскихъ? Не безспокойся, я но откажусь изъ-за тебя отъ своихъ познаній.“ Съ этими словами, онъ проговорилъ съ бестыдствомъ какую-то дичь, показавшуюся мнѣ ирландскимъ нарѣчіомъ. А капитанъ, посмотрѣвъ на меня съ презрительною улыбкою и принявъ сказанное докторомъ за чистую монету, сказалъ: „ага! попался?“ Я не могъ не улыбнуться безстыдству этого ирландца и предложилъ споръ, на судъ того, кто знаетъ греческую азбуку. Привели назадъ Моргона. Выслушавъ въ чемъ дѣло, онъ взялъ книгу и безъ замѣшательства прочелъ цѣлую страницу. Но докторъ не былъ убѣжденъ этимъ доказательствомъъ и говорилъ, что Моргонъ, будучи со мной заодно, выдумалъ все то, что ни говорилъ. „Да, да! сказалъ Окумъ, я вижу, что они за одно“ и приказалъ отвести назадъ Моргона. Хотя я и предлагалъ дать перевести намъ обоимъ отдѣльно какую угодно главу изъ греческой библіи, бывшей у капитана, и сравнить переводы; но не успѣвъ убѣдить капитана, что въ этомъ случаѣ уже не можетъ быть никакого фокуса, я просилъ, по крайней мѣрѣ, быть проэкзаменованнымъ какою нибудь безспристрастною особою на кораблѣ. Въ слѣдствіе этого созвали весь экипажъ и офицеровъ на палубу, объявивъ имъ, что кто знаетъ по гречески, тотъ пусть подойдетъ къ моимъ судьямъ.

Чрезъ нѣсколько времени выступили впередъ два матроса и объявили претензію на знаніе греческаго языка, которому они, по ихъ разсказамъ, выучились во время своихъ плаваній въ Левантъ. Обрадованный капитанъ подалъ имъ мою книгу, но они оба объявили, что не умѣютъ ни читать, ни писать, а только говоритъ по гречески. Обратясь ко мнѣ, онъ проговорилъ нѣсколько фразъ, на варварски исковерканномъ языкѣ, которыхъ, конечно, я не понялъ. Я утверждалъ, что ново-греческій языкъ много отличается отъ древняго, точно также какъ нынѣшній англійскій отъ древняго саксонскаго. И такъ какъ я учился только коренному языку, на которомъ писали Гомеръ, Пиндаръ, Евангелисты и др., то невозможно, чтобы я понималъ исковерканный готскій діалектъ, образовавшійся на развалинахъ перваго и почти не имѣющій ничего общаго съ древнимъ нарѣчіемъ. Къ этому я прибавилъ, что ежели докторъ Макшэнь, знающій, какъ онъ увѣряетъ, по гречески, будетъ въ состояніи вести разговоръ съ этими матросами, то я готовъ подвергнуться какому угодно наказанію. Не успѣлъ я окончить моей рѣчи, какъ докторъ, узнавъ въ одномъ изъ нихъ своего соотечественника, заговорилъ по ирландски и получилъ отвѣтъ на томъ же языкѣ. Капитанъ Окумъ съ радостію вскричалъ: „Довольно, я вижу, что ему придется болтаться на веревкѣ — обмана“ открытъ.» Не видя пользы въ дальнѣйшей защитѣ себя предъ пристрастными и невѣжественными судьями, я спокойно дозволилъ отвести себя назадъ къ моему товарищу. Онъ, выслушавъ подробности моего вопроса, поднялъ къ небу руки и, испустивъ страшный стонъ, снова затянулъ валлійскую пѣснь, сопровождая пѣніе гримасами и движеніями рукъ.

XXX.

Между тѣмъ упомянутые два ново-грека поссорились между собою. Одинъ изъ нихъ, въ отмщеніе другому, пришелъ къ намъ и объяснилъ сопретъ разговора Макшэна съ его товарищемъ. Услыхавъ объ этомъ открытіи, докторъ Макшэнъ, понимая, что мы оправдаемся предъ судомъ и обнаружимъ его невѣжество и злыя намѣренія, выпросилъ у капитана — освободить насъ, и приказалъ возвратиться къ обязанностямъ. Для меня это было большимъ счастіемъ. Тѣло мое было покрыто пузырями отъ солнечнаго жара, а члены окоченѣли отъ недостатка движенія. Но товарища моего я едва успѣлъ уговорить принять свободу. Онъ не хотѣлъ снять оковъ, намѣреваясь дождатся военнаго суда, который не только долженъ былъ оправдать его, но и наказать притеснителей. Наконецъ, я выставилъ ему на видъ неизвѣстность слѣдствія, силы и связи нашихъ враговъ, и польстилъ его жаждѣ мстительности надеждою отомстить Макшэну своею рукою, по пріѣздѣ въ Англію. Послѣдній аргументъ болѣе всего на него подѣйствовалъ и онъ сошелъ со мною въ трюмъ. Мы прогнали отъ себя мальчишку, не смотря на его просьбы, слезы и увѣренія въ раскаяніи. Но до того еще онъ намъ сообщилъ, что докторъ подкупилъ его, давъ ему пару чулковъ и столько же клѣтчатыхъ рубашекъ, отнятыхъ потомъ у него докторскимъ слугою.

Ключи отъ нашихъ сундуковъ были присланы докторомъ; и мы для удостовѣренія въ цѣлости нашего имущества сдѣлали ему осмотръ въ присутствіи посланнаго. Товарищъ мои, видя, что исчезъ его сыръ и водка, вышелъ изъ себя и изливалъ свой гнѣвъ на слугу Макшэна.

Тотъ же клялся, что только сейчасъ получилъ ключи отъ своего господина.

«Призываю Бога въ свидѣтели, кричалъ Морганъ, что тотъ, кто уничтожилъ мой запасъ, паршивая, нищая каналья. И клянусь душою моего дѣда, что знай я, кто онъ, я бы уличилъ его и преслѣдовалъ, какъ вора, судомъ.»

Чрезъ нѣсколько минутъ къ намъ вошелъ врачъ, подъ предлогомъ составленія лекарства. Онъ, улыбаясь, поздравилъ насъ съ освобожденіемъ, на которое будто бы съ трудомъ согласился оскорбленный капитанъ но его просьбѣ. Онъ, конечно, ждалъ изъявленій благодарности за оказанную будто бы услугу и воображалъ, что мы забудемъ прежнее. Но онъ имѣлъ дѣло съ людьми не такъ легко прощающими обиды, понимавшими, что ежели они настоящею свободою обязаны его заступничеству, то его же злобѣ одолжены своими мученіями. Поэтому я молчалъ; а мой товарищъ отвѣчалъ ему: «Теперь дѣло кончено; но Богъ видитъ сердце всѣхъ… Всему есть время, какъ сказалъ мудрецъ: есть время бросать камни, и время собирать ихъ.» Эти слова видимо не понравились нашему начальнику и, проворчавъ что-то про неблагодарность, онъ ушелъ.

Нашъ флотъ, соединившись съ другимъ, ждавшимъ насъ, простоялъ около мѣсяца у порта Рояля въ Ямайкѣ, вѣроятно въ слѣдствіе какихъ нибудь важныхъ соображеній. На десятый день послѣ нашего отплытія оттуда, подошелъ къ острову Вансъ съ намѣреніемъ, какъ говорили, истребить стоявшій тутъ французскій флотъ. Но еще до нашего прихода онъ ушелъ въ Европу, давъ знать въ Картагену о нашемъ присутствіи въ этихъ моряхъ и о нашей силѣ и назначеніи. Здѣсь мы провели нѣсколько дней, запасаясь дровами и скверной водой, употребленіе которой адмиралъ, вѣроятно заботясь о здоровьѣ людей, ограничилъ квартою въ сутки.

Наконецъ, поднявъ паруса, мы чрезъ два дня вошли въ заливъ. И пробыли тутъ дней десять. Потомъ подошли ближе къ гавани и высадили на берегъ солдатъ, не смотря на огонь непріятелей, оторвавшій многимъ головы. Подобная высадка, пода, стѣнами непріятельскихъ укрѣпленій, сдѣлана была, вѣроятно, съ намѣреніемъ пріучить солдата къ огню. Большая часть изъ нихъ не знала дисциплины, потому что они взяты были отъ плуга за нѣсколько мѣсяцевъ до нашего отплытія. Этотъ поступокъ заставилъ многихъ изъ насъ осуждать министерство, пославшее въ важное предпріятіе рекрутъ, между тѣмъ какъ ветераны оставались дома въ бездѣйствіи. Но, конечно, министерство имѣло основаніе такъ дѣйствовать. Вѣроятно, имъ не хотѣлось рисковать лучшимъ войскомъ для такого смѣлаго предпріятія, а можетъ быть и то, что полковники и генералы старыхъ войскъ, пользовавшіеся своимъ назначеніемъ какъ арендою, отказались плыть на такую опасную службу, за что, конечно, они подлежатъ нареканію.

XXXI.

Наши войска, высадившись, какъ сказано, начали выводить земляную баттарею для обстрѣливанія главнаго непріятельскаго форта и съ небольшимъ въ три недѣли она уже была готова. На военномъ совѣтѣ рѣшили сдѣлать честь испанцамъ и обстрѣливать крѣпость съ одной стороны пятью громаднѣйшими кораблями; а съ другой баттареею, вооруженною двумя мортирами и двадцатью четырьмя единорогами.

Нашему кораблю данъ былъ сигналъ начать дѣло. Еще наканунѣ насъ предупредили объ этомъ и отданы были приказанія очистить палубы отъ постороннихъ вещей. Тутъ произошелъ споръ между капитаномъ Окумомъ и его кузэномъ и совѣтникомъ Макшэномъ, едва не окончившійся совершеннымъ разрывомъ между ними. Докторъ, воображавшій, что, во время битвы, онъ будетъ совершенно безопасенъ въ трюмѣ, услыхалъ въ этотъ день, что недавно помощника, врача былъ убитъ въ немъ ядромъ, пущеннымъ изъ одного ничтожнаго редута, уничтоженнаго еще до высадки нашихъ войскъ; а потому требовалъ постройки платформы тамъ, гдѣ находятся корабельные припасы, говоря, что это необходимо для безопасности и удобства раненыхъ. Капитанъ, выслушавъ эту странную просьбу, упрекнулх доктора въ трусости и объявилъ ему, что для постройки этой платформы на кораблѣ нѣтъ мѣста, да еслибы и было, то ему нельзя отдавать преимущество предъ прочими врачами флота, занимавшими трюмъ. Страхъ удвоилъ упрямство Макшэна и онъ показалъ инструкціи, по которымъ имѣлъ право на исполненіе его требованій. Капитанъ клялся, что эти инструкціи были составлены шайкою лѣнтяевъ и трусовъ, однако принужденъ былъ послать плотниковъ, для исполненія требованія Макшэна. Но прежде нежели приступили къ работѣ, поданъ былъ сигналъ, и Макшэнъ долженъ былъ ввѣрить свое тѣло трюму, въ которомъ Моргонъ и я готовили инструменты. Нашъ корабль тотчасъ поднялъ якорь и черезъ часъ бросилъ его предъ фортомъ Баккъ-Чика. Началась ужасная канонада. Докторъ, перекрестившись, растянулся на полу. Его примѣру послѣдовали стоявшіе подлѣ насъ для помощи священникъ и экономъ. Валліецъ же и я сидѣли другъ противъ друга тоже въ большомъ безпокойствѣ и едва не поступили также, какъ и нашъ начальникъ, потому что битва, дѣйствительно, была страшная.

Вскорѣ послѣ начала сраженія одинъ матросъ принесъ въ трюмъ другаго и бросилъ его на полъ, какъ мѣшокъ съ овсомъ. Моргонъ тотчасъ же осмотрѣлъ принесеннаго и вскричалъ: «Да онъ мертвъ, какъ мой прадѣдъ!» «Мертвъ, отвѣчалъ матросъ, можетъ быть теперь и мертвъ, но будь я проклятъ, если онъ не былъ живъ, когда я его поднялъ.» И онъ готовился уйти, когда я приказалъ ему взять съ собою тѣло и бросить его за бортъ, "Чортъ его возьми, " отвѣчалъ матросъ «довольно и того, что я позабочусь о своемъ.» Товарищъ мой бросился на него съ ампутаціоннымъ ножомъ, крича ему вслѣдъ: «Ахъ ты паршивый негодяй! да развѣ тутъ кладбище? или склепъ?» но въ эту минуту къ намъ вошелъ Джакъ Раттлинъ и послѣ длиннаго предисловія объявилъ, что онъ попался наконецъ подъ ножъ, при чемъ показалъ остатокъ руки, оторванной картечью.

Съ неподдѣльною горестью смотрѣлъ я на этого несчастнаго, переносившаго свои страданія съ геройскимъ спокойствіемъ. «Всякому ядру свое назначеніе, говорилъ онъ, и хорошо еще, что меня ударило не въ голову… да еслибы и такъ, то я бы съ честію умеръ, сражаясь за свое отечество: вѣдь намъ надо же когда нибудь умереть.»

Я былъ очень разстроганъ разсужденіемъ этого моряка-философа, перенесшаго ампутацію лѣвой руки, не поморщись. Операцію дѣлалъ я, заставивъ сперва Макшэна подняться и объявить, что операція необходима.

Во время перевязки, я спросилъ Джака, что онъ думаетъ о сраженіи. Покачавъ сомнительно головою, онъ замѣтилъ, что тутъ выйдетъ мало хорошаго. «И вотъ почему, прибавилъ онъ: вмѣсто того, чтобы кораблямъ стать возлѣ самаго берега, гдѣ бы мы имѣли дѣло только съ однимъ угломъ Бокка-Чика, мы стали противъ гавани и выдерживали огонь и съ ихъ судовъ и съ форта св. Іосифъ. Стоя слишкомъ далеко отъ нея, мы не можемъ много вредить ея укрѣпленіямъ и три четверти нашихъ зарядовъ, падаютъ, не долетая до крѣпости; потому что на корабляхъ не было людей, умѣющихъ наводить орудія. Господи! ежели бы здѣсь былъ твой дядя, лейтенантъ Бовлингъ, то дѣло пошло бы иначе.» Въ это время раненыхъ накопилось столько, что мы не знали, съ котораго начать перевязку; Моргонъ прямо объявилъ врачу, что ежели онъ не встанетъ и не будетъ исполнять своей обязанности, то онъ будетъ жаловаться адмиралу и просить его мѣста. Эта угроза подѣйствовала на Макшэна и, чтобы придать себѣ смѣлости, онъ началъ часто прибѣгать къ бутылкѣ рома, угощая при этомъ священника и эконома. Ободрившись, онъ принялся за дѣло, и ноги и руки рѣзались безъ милосердія. Винные пары и неспокойное состояніе духа совершенно лишили разсудка священника. Раздѣвшись до нога и выпачкавшись кровью, онъ едва не убѣжалъ въ такомъ костюмѣ на палубу, не смотря на всѣ наши усилія удержать его. Джакъ Раттлинъ старался убѣдить его; но видя, что убѣжденія не дѣйствуютъ, сшибъ его съ ногъ правою здоровою рукою и держалъ его въ этомъ положеніи. Но на эконома не подѣйствовалъ и ромъ. Онъ, сидя на полу и ломая руки, проклиналъ часъ, въ который промѣнялъ мирное ремесло пивовара въ Рочестерѣ, на эту жизнь, полную ужаса и тревоги.

Пока мы забавлялись страхомъ этого несчастнаго, ядро, пробивъ судно, на уровнѣ воды, и перебивъ чашки и бутылки, произвело такой шумъ, что Макшэнь, бросивъ скальпель, упалъ на колѣни, читая громко pater noster. Экономъ упалъ навзничь безъ чувствъ, а священникъ пришелъ въ изступленіе, и такъ какъ Раттлинъ уже не могъ его удерживать, то мы заперли его въ каюту врача. Скоро вошелъ къ намъ старый мой противникъ Крамплей и приказалъ мнѣ идти на верхнюю палубу и перевязать легкую рану капитана. Я сейчасъ же захватилъ перевязочный снарядъ и послѣдовалъ за нимъ.

Капитанъ Окумъ стоялъ прислонившись къ средней мачтѣ и, увидя меня, выказалъ свое неудовольствіе гримасою и спросилъ, отчего не явился самъ докторъ? Я отвѣтилъ, что Крамплей вытребовалъ меня, за что именно капитанъ обѣщалъ наказать мичмана, послѣ сраженія. Меня же онъ отослалъ назадъ, приказавъ тотчасъ же послать Макшэна. Я счастливо пробрался въ трюмъ и передалъ приказаніе врачу. Но онъ напрямикъ отказался оставить постъ, назначенный ему въ инструкціяхъ. Моргонъ же, вѣроятно, изъ соревнованія со мною въ храбрости, пошелъ съ замѣчательною твердостію.

XXXII.

Послѣ двухчасовой канонады форта намъ, было приказано отойти; но на другой день бой возобновился и продолжался съ утра до полудня. Въ это время огонь ослабѣлъ, а къ вечеру совершенно замолкъ. Земляная же баттарея, съ другой стороны пробила въ стѣнѣ укрѣпленія брешь. Нашъ генералъ предположилъ сдѣлать въ эту же ночь штурмъ и назначилъ отрядъ войскъ для исполненія этого намѣренія. Только одному Провидѣнію обязаны мы успѣхомъ, Провидѣнію, вложившему въ сердце испанцевъ мысль оставить фортъ, который они, не смотря на всѣ наши усилія, могли бы долго удерживать храбрыми войсками. Въ тоже самое время, счастіе благопріятствовало матросамъ. Они заняли фортъ св. Іосифа, земляныя баттареи и одинъ испанскій линейный корабль; а три другихъ еще ранѣе были сожжены или затоплены испанцами, пожелавшими, чтобъ они достались намъ. Взятіе этихъ фортовъ, на которые болѣе всего надѣялись испанцы, доставило намъ обладаніе гаванью. Въ своемъ торжествѣ мы уже видѣли городъ въ нашихъ рукахъ, безъ всякаго почти сопротивленія. И дѣйствительно, ежели бы прежде чѣмъ непріятель успѣлъ опомниться отъ нашего успѣха, нѣсколько кораблей подошли бы къ городу, то, вѣроятно, онъ былъ бы взятъ безъ большаго кровопролитія. Но наши герои, считая варварствомъ воспользоваться бѣдствіемъ врага, дала ему время оправиться.

Между тѣмъ Макшэнъ, воспользовавшись этимъ торжествомъ, подошелъ къ капитану и съ такимъ успѣхомъ защищался, что возвратилъ себѣ его расположеніе. О Крамплеѣ капитанъ даже и не вспомнилъ. Но самымъ лучшимъ слѣдствіемъ побѣды было обиліе свѣжей воды, особенно благодѣтельное для экипажа, довольствовавшагося въ продолженіе пяти недѣль, подъ палящими вертикальными лучами солнца, квартою въ день, между тѣмъ какъ пища наша состояла изъ загнившей солонины, называемой матросами ирландскою лошадью, и соленой свинины новой Англіи, которая, не будучи ни рыбой, ни говядиной, имѣла вкусъ той и другой. Хлѣбъ нашъ, привезенный изъ той же стороны, состоялъ изъ сухарей, въ которыхъ роились миріады насѣкомыхъ. Масло, выдаваемое въ самомъ маломъ количествѣ, казалось ворванью, смѣшанною съ солью. Вмѣсто легкаго пива каждому выдавалось по три чарки водки или рому, разведенныхъ извѣстнымъ количествомъ воды, но безъ сахару и фруктовъ для подслащенія напитка; въ слѣдствіе чего эта смѣсь называлась матросами необходимостью. Ограниченіе же въ выдачѣ воды вовсе не зависѣло отъ недостатка, потому что на корабляхъ было такое количество ея, что хватило бы на полгода: но я думаю, что это воздержаніе было наложено на экипажъ, въ видѣ поста, за грѣхи его, или съ цѣлію сдѣлать ему жизнь презрѣнною и тѣмъ придать ему рѣшительность и презрѣніе къ опасностямъ.

Но возвратимся къ разсказу. Снабдивъ гарнизономъ занятыя нами укрѣпленія и посадивъ артиллерію и войска на корабли, мы попытались войти въ ворота внутренней гавани. Ихъ защищали съ одной стороны большое укрѣпленіе, а съ другой малый редутъ, оставленные еще до нашего прихода. Входъ же въ гавань была заваленъ нѣсколькими затопленными галіотами и двумя линейными кораблями. Намъ удалось, однако, открыть проходъ для нашихъ кораблей, прикрывавшихъ высадку войска подъ укрѣпленіемъ, называемымъ Ла Квинта; гдѣ, послѣ слабаго сопротивленія испанцевъ, оно расположилось лагеремъ для осады цитадели Св. Лазаря, господствовавшей надъ городомъ. По неимѣнію ли людей, способныхъ вести правильную осаду, или довѣряясь славѣ своего оружія, нашъ генералъ на военномъ совѣтѣ рѣшилъ аттаковать цитадель только мелкимъ оружіемъ. Это рѣшеніе приведено было въ, исполненіе и результатъ былъ совершенно сообразенъ плану. Непріятель встрѣтилъ ихъ такимъ огнемъ, что большая часть войскъ нашла себѣ тутъ вѣчный покой.

Нашъ вождь, недовольный такимъ угощеніемъ испанцевъ, образумился и поспѣшилъ посадить оставшіяся войска на суда. Изъ восьмитысячнаго корпуса, высаженнаго на берегъ у Ваккъ-Чика, осталось только полторы тысячи людей способныхъ носить оружіе. Больныхъ и раненыхъ помѣстили на суда, получившія названіе госпиталей, хотя они вовсе не заслуживали такого почетнаго названія, потому что многіе изъ нихъ не имѣли ни врачей, ни прислуги, ни поваровъ. Палуба на нихъ была такъ низка, что несчастные не могли прямо сидѣть въ постелѣ. Ихъ раны отъ недосмотра и нечистоты омертвѣвали и миріады червей зараждались въ этихъ язвахъ. Эта безчеловѣчная непредусмотрительность приписывалась недостатку врачей. Но всѣмъ было извѣстно, что всякій большой корабль легко могъ снабдить ихъ, по крайней мѣрѣ, однимъ, чего бы очень было достаточно для присмотра за этими несчастными. Но, можетъ быть, генералъ считалъ себя слишкомъ важнымъ джентльменомъ, чтобы снизойти до просьбы своего товарища адмирала; а этотъ въ свою очередь не хотѣлъ унижать своего достоинства предложеніемъ своихъ услугъ. И, дѣйствительно, въ это время демонъ раздора царствовалъ въ нашемъ военномъ совѣтѣ. О вождяхъ же нашихъ можно было сказать (да извинятъ они мое сравненіе) тоже, что о Цезарѣ и Помпеѣ. Одинъ немогъ перенесть первенства другаго, — такъ что отъ гордости одного и заносчивости другаго наше предпріятіе рушилось.

Чрезъ день или два послѣ нашей неудачной попытки, адмиралъ приказалъ взятому у испанцевъ шестнадцати-пушечному кораблю, снабженному людьми съ нашихъ кораблей, обстрѣливать городъ. Въ слѣдствіе этого онъ былъ введенъ ночью во внутреннюю гавань и поставленъ на якорь въ полуверстѣ отъ стѣнъ. Съ разсвѣтомъ онъ открылъ огонь, продолжавшійся шесть часовъ, подвергаясь выстрѣламъ, по крайней мѣрѣ, тридцати орудій, заставившихъ наконецъ нашихъ людой зажечь его и удалиться, какъ попало, въ лодкахъ.

Эта неудача произвела общій упадокъ духа, поддерживаемый зрѣлищемъ, бывшимъ ежеминутно передъ нашими глазами, и перспективою нашей будущности въ случаѣ промедленія стоянки. Капитаны нѣкоторыхъ кораблей, вмѣсто того, чтобы зарывать трупы умершихъ, приказывали выбрасывать ихъ за бортъ, часто безъ мѣшковъ и тяжестей, такъ что множество труповъ плавало по гавани до того времени, пока ихъ не пожирали шарки и вороны. Конечно, это не могло быть утѣшительнымъ зрѣлищемъ для оставшихся въ живыхъ. Въ это же время начались дожди, падавшіе безпрерывно съ утра до ночи и сопровождавшіеся громомъ и ослѣпительными молніями.

XXXIII.

Перемѣна произведенная этимъ явленіемъ въ атмосферѣ, соединившись съ смрадомъ, насъ окружающимъ, съ жаромъ, а также съ ослабленіемъ нашихъ силъ худою пищею и уныніемъ, произвела въ войскахъ и экипажахъ желчную горячку, свирѣпствовавшую съ такой силой, что умирали три четверти заболѣвавшихъ и трупы ихъ покрывались, какъ бы сажею, отъ быстраго разложенія.

Наши вожди, видя такое жалкое положеніе дѣлъ, рѣшились бросить занятыя нами укрѣпленія, заклепали орудіе, а стѣны взорвали на воздухъ.

По отплытіи нашемъ къ Ямайкѣ, я почувствовалъ въ себѣ предвѣстника этой болѣзни и зная, что мнѣ не вылечиться въ зараженной и тяжелой атмосферѣ трюма, написалъ прошеніе къ капитану, выставилъ на видъ мое мучительное положеніе, прося позволенія помѣститься между солдатами на средней палубѣ. Но я напрасно трудился писать. Капитанъ приказалъ мнѣ или оставаться въ каютѣ, намъ назначенной, или лечь въ госпиталь, который былъ, между прочимъ, въ трое хуже и удушливѣе нашей каюты. Другой на моемъ мѣстѣ, вѣроятно бы, покорился судьбѣ; но мнѣ была невыносима мысль умереть такимъ жалкимъ образомъ, и послѣ перенесенія столько несчастій. Потому, не обращая вниманія на приказанія Окума, я уговорилъ солдатъ пустить меня къ себѣ и уже поздравлялъ себя съ успѣхомъ, когда узнавшій объ этомъ Крамплей донесъ капитану о моемъ поступкѣ и былъ уполномоченъ выгнать меня въ мое прежнее жилище.

Эта звѣрская месть до того взбѣсила меня, что я поклялся потребовать въ послѣдствіи отъ него отчета; гнѣвъ усилилъ мою горячку. Пока я лежалъ, задыхаясь отъ недостатка воздуха въ нашемъ жалкомъ помѣщеніи, меня посѣтилъ сержантъ, которому я вправилъ и перевязалъ, послѣ послѣдней битвы, переломъ костей носа. Узнавъ о моемъ положеніи, онъ предложилъ мнѣ свою собственную каюту, обвѣшенную полотномъ и хорошо провѣтриваемую чрезъ открытое отверстіе для пушки. Я съ радостію принялъ его предложеніе и перебрался къ нему, гдѣ благодарный рубака обходился со мною съ нѣжностію и заботливостію няньки; самъ же онъ спалъ на сѣнѣ. Тутъ я лежалъ, наслаждаясь свѣжимъ воздухомъ; но болѣзнь моя дѣлала страшные успѣхи и всѣ уже отчаивались въ моемъ выздоровленіи. Я же не терялъ надежды остаться въ живыхъ, и увѣренъ, что это убѣжденіе спасло мнѣ жизнь, также какъ и принятое мною рѣшеніе непринимать лекарствъ, которыя, по моему мнѣнію, усиливали болѣзнь, разлагая кровь, вмѣсто того что бы исправлять ея составъ. Въ слѣдствіе этого, когда пріятель мой Моргонъ приносилъ мнѣ свои потогонныя пилюли то, правда, я ихъ клалъ въ рогъ, но по уходѣ его выплевывалъ и полоскалъ рогъ. Это я дѣлалъ для того, чтобы не раздражить горячую кровь моего пріятеля отказомъ и не показать недовѣрія къ его искуству. Морганъ былъ моимъ постояннымъ врачомъ. Докторъ же Макшэнъ тоже не позаботился узнать, гдѣ я. Во время сильнѣйшаго развитія моей болѣзни, Моргонъ, видя мое отчаянное положеніе и налѣпивъ мнѣ на затылокъ мушку, пожалъ, мнѣ руку, уговаривая меня поручить себя Богу Спасителю. Потомъ, оставивъ меня, попросилъ священника дать мнѣ духовную помощь и утѣшеніе. Но до его прихода я снялъ съ шеи безпокоющій меня пластырь. Пасторъ, ощупавъ мой пульсъ, спросилъ меня о моихъ страданіяхъ и сказалъ: «Мистеръ Рендомъ, Господь, въ безпредѣльномъ своемъ милосердіи, посѣтилъ васъ болѣзнію, которой исхода невозможно предвидѣть, — можетъ быть, онъ допуститъ васъ къ выздоровленію и долговременной жизни на землѣ; а можетъ быть также, что и вѣроятнѣе, вы умрете въ цвѣтѣ лѣтъ. А потому необходимо породъ этимъ великимъ часомъ раскаяться искренно въ вашихъ грѣхахъ, чему самымъ лучшимъ доказательствомъ послужить исповѣдь, къ которой я и умоляю васъ прибѣгнуть безъ замедленія и скрытности. Увѣрившись въ вашей искренности, я дамъ вамъ возможное утѣшеніе. Безъ сомнѣнія, вы подверглись грѣхамъ, свойственнымъ всѣмъ молодымъ людямъ, какъ-то брани, пьянству и прелюбодѣянію. И такъ, скажите мнѣ подробно о каждомъ изъ нихъ, особенно о послѣднемъ, чтобы я могъ видѣть состояніе вашей совѣсти. Вѣдь ни одинъ врачъ но прописываетъ, не узнавъ подробностей болѣзни.»

Не видя необходимости въ гласной исповѣди для моего спасенія, я отказался отъ нея. Этотъ отвѣтъ сконфузилъ пастора; но оправившись, онъ объяснялъ иначе свое требованіе. Онъ привелъ ученое разсужденіе о различіи между тѣмъ, что необходимо должно и что можно дѣлать. За тѣмъ спросилъ, какого я вѣроисповѣданія. Я ему отвѣчалъ, что до сей поры я не знаю различія въ вѣроисповѣданіяхъ, а потому не рѣшился еще которое предпочесть; но что воспитанъ я въ пресвитеріанскомъ. При этомъ пасторъ выразилъ удивленіе и говорилъ, что не можетъ понять, какимъ образомъ пресвитеріанецъ можетъ занимать должность въ англійской администраціи. Онъ спросилъ меня, принималъ ли я причастіе и давалъ ли присягу, и, получивъ отрицательный отвѣтъ, сказалъ, что не можетъ услужить мнѣ. Бесѣду эту онъ заключилъ желаніемъ, чтобы я вышелъ изъ положенія отступника и возвратился къ своимъ пріятелямъ, веселящимся за столомъ, уставленнымъ стаканами бумбо^[9] и виномъ.

Этотъ разговора, не столь сильно подѣйствовалъ на меня, какъ припадокъ горячки, усилившейся послѣ его ухода. Мнѣ стали представляться различныя видѣнія и явился бѣшеный бредъ; такъ что, задыхаясь, я вскочилъ съ намѣреніемъ броситься въ море, и такъ какъ пріятеля моего сержанта не было при мнѣ, то, вѣроятно, я бы и совершилъ этотъ подвигъ, если бы не замѣтилъ на ногахъ испарины. Появленіе ея оживило мои надежды, и я имѣлъ присутствіе духа воспользоваться этимъ хорошимъ симптомомъ. Я сорвалъ съ себя рубашку и простыню съ постели, и завернулся въ толстое байковое одѣяло. Въ этой одеждѣ я испыталъ адскія мученія; но вскорѣ былъ вознагражденъ за свои страданія обильнымъ потомъ, выступившимъ на всей поверхности моего тѣла. Чрезъ два часа я избавился отъ всѣхъ болѣзненныхъ припадковъ, исключая слабости. Кромѣ того, я почувствовалъ страшный голодъ. Спокойный сонъ освѣжилъ меня, и я наслаждался надеждою на выздоровленіе. Въ это время я услышалъ, что Моргонъ за занавѣской спрашивалъ сержанта: живъ ли я? «Сохрани его Боже отъ смерти! возразилъ тотъ, вотъ уже пять часовъ, какъ онъ лежитъ смирно и я не тревожилъ его, боясь разбудить, и думая, что сонъ доставитъ ему облегченіе.» "Да, да, " прибавилъ мой товарищъ, «онъ уснулъ такъ крѣпко, что не проснется до трубы архангела. Господи, храни его душу. Онъ исполнилъ свой долгъ какъ честный человѣкъ — и теперь успокоился отъ гоненій, которыхъ досталось таки довольно на его долю. — Горе! горе! онъ много обѣщалъ въ будущемъ.» При этомъ онъ такъ горько заплакалъ, что убѣдилъ меня въ искренней привязанности ко мнѣ. Сержантъ, испуганный его словами, вбѣжалъ въ нашу комнату и когда наклонился, чтобы осмотрѣть меня, я улыбнулся и мигнулъ ему. Онъ тотчасъ понялъ мое намѣреніе и замолчалъ. Моргонъ, увѣренный въ моей смерти, подошелъ ко мнѣ со слезами на глазахъ, съ намѣреніемъ выплакать свое горе надъ усопшимъ. Я такъ удачно прикинулся мертвымъ, уставивъ неподвижно глаза и опустивъ челюсть, что онъ вскричалъ: — «Господи помилуй! Вотъ онъ лежитъ теперь какъ глыба земли.»

Долѣе я не могъ удержаться, особенно, когда онъ, желая отдать мнѣ послѣдній долгъ, закрылъ мнѣ глаза и ротъ. Тутъ я вдругъ прикусилъ ему пальцы, чѣмъ такъ озадачилъ его, что онъ, отскочивъ отъ меня, поблѣднѣлъ, какъ полотно, и вытаращилъ глаза.

Посмѣявшись вдоволь, я протянулъ ему руку, говоря, что намѣренъ еще пожить.

Въ это время мы уже были въ Ямайкѣ и я, пользуясь свѣжимъ воздухомъ и припасами, быстро поправлялся и скоро возвратился къ своимъ обязанностямъ.

Вставь съ постели, я едва могъ ползать по палубѣ съ палкою въ рукахъ. Однажды я встрѣтилъ Макшэна, но онъ прошелъ мимо, бросивъ на меня презрительный взглядъ и но сказавъ ни слова. За нимъ шелъ Крамплей, и подойдя ко мнѣ съ угрожающимъ видомъ, закричалъ: «что это за порядокъ на кораблѣ, когда позволяютъ такимъ лѣнтяямъ и бездѣльникамъ, какъ ты, подъ предлогомъ болѣзни, таскаться по палубамъ, ничего не дѣлая, между тѣмъ какъ другіе, въ сто разъ лучше, по горло заняты службою!» Видъ и поведеніе этого злаго подлеца такъ взволновали меня, что я едва удержался, чтобы не ударить его костылемъ, но, вспомнивъ свою слабость и ненависть моихъ враговъ, искавшихъ только случая погубить меня, я успокоился, сказавъ ему только, что я помню его злобу и дерзость и надѣюсь встрѣтиться съ нимъ на берегу. При этомъ онъ злобно улыбнулся, погрозилъ мнѣ кулакомъ и клялся, что только и ждетъ благопріятнаго случая.

Между тѣмъ нашему кораблю дано было приказаніе запастись водой и провизіей и быть готовымъ къ отплытію въ Англію. Капитанъ Окумъ, не желая по чему-то возвратиться туда помѣнялся кораблемъ съ какимъ-то джентльменомъ, ждавшимъ случая избавиться отъ тропическаго климата.

Къ моему крайнему удовольствію, нашъ тиранъ оставилъ корабль, взявъ съ собою доктора Макшэна. Новый нашъ командиръ пріѣхалъ на корабль въ десятивесельномъ катерѣ, покрытомъ обширномъ зонтикомъ. Онъ во всѣхъ отношеніяхъ не походилъ на Окума. Это былъ высокій, худой молодой человѣкъ, одѣтый слѣдующимъ образомъ: бѣлая шляпа съ краснымъ перомъ украшала его голову, съ которой падали на плечи завитые волоса, связанные сзади лентою. Его красный, шелковый, подбитый бѣлымъ, кафтанъ былъ срѣзанъ съ переди и выказывалъ бѣлый атласный жилетъ, обшитый золотомъ. Гранатовая запонка блестѣла на его батистовой рубашкѣ. Красные бархатные брюки едва доходили до колѣнъ, гдѣ и покрывались шелковыми чулками безукоризненной бѣлизны. Синіе сафьянные башмаки украшены были ярко-блиставинши алмазными пряжками. Шпага съ стальнымъ эфесомъ, выложеннымъ золотомъ, и украшенная бантомъ изъ лентъ, висѣла у него съ боку; а въ рукахъ онъ держалъ палку съ янтарнымъ набалдашникомъ. Но самая замѣчательная часть его костюма была маска и бѣлыя перчатки, которыя, какъ видно, не часто снимались, будучи укрѣплены на мизинцѣ золотыми кольцами.

Въ такомъ костюмѣ капитанъ Воффлей пошелъ на корабль, окруженный толпою людей, какъ видно, бывшихъ у него въ услуженіи. Мой товарищъ, не видя въ свитѣ капитана врача, счелъ долгомъ воспользоваться этимъ случаемъ и, помня прсловицу «куй желѣзо пока горячо», рѣшился заичкать расположеніе капитана, прежде нежели будетъ назначенъ другой врачъ. Съ этою цѣлью онъ отправился въ капитанскую каюту, въ своемъ обыкновенномъ костюмѣ, состоящемъ изъ клѣтчатой рубашки и штановъ, коричневаго холщоваго жилета и ночнаго колпака на головѣ. Все это одѣяніе не очень чистое было еще, къ несчастію, пропитано табачнымъ запахомъ. Войдя безъ всякой церемоніи, онъ нашелъ капитана, лежащаго на кушеткѣ въ шелковомъ халатѣ и кисейномъ обшитомъ кружевомъ колпакѣ; поклонившись ему нѣсколько разъ, онъ началъ: «Надѣюсь, сэръ, что ты простите смѣлость незнакомаго вамъ человѣка, но джентльмена по рожденію и воспитанію; тѣмъ болѣе, что онъ испыталъ много несчастій на этомъ свѣтѣ.»

Не успѣлъ онъ выговорить этихъ словъ, какъ капитанъ вскочилъ съ мѣста и, бросивъ на него взглядъ, полный любопытства и презрѣнія, вскричалъ:. «Ты кто такой»? «Я первый помощникъ врача на этомъ кораблѣ, отвѣчалъ Моргонъ, почтительнѣйше прошу васъ удостоить меня вашего вниманія и, узнавъ мое поведеніе и заслуги, исходатайствовать мнѣ вакантное мѣсто врача.» Говоря это, онъ приблизился къ капитану и едва только носъ послѣдняго познакомился съ ароматнымъ запахомъ, пропитавшимъ моего товарища, какъ онъ закричалъ въ сильномъ волненіи: «Сохрани меня небо! Я задыхаюсь! — Ей ты, убирайся прочь! Будь ты проклятъ! пошелъ вонъ! Этотъ запахъ убьетъ меня!» — На крикъ его сбѣжались люди, на которыхъ онъ въ свою очередь принялся кричать: «Разбойники! Злодѣи! предатели! — Гоните вонъ это чудовище, но то я погибну отъ вони! охъ! охъ!» Съ этими восклицаніями онъ упалъ на кушетку въ обморокѣ. Камердинеръ сталъ приводить его въ чувство, подставляя ему подъ носъ амміакъ. Одинъ лакей теръ ему виски спиртомъ, второй опрыскивалъ комнату духами; а третій вытолкалъ вонъ Мортона. Онъ воротился ко мнѣ съ угрюмымъ видомъ и, по своему обыкновенію, запѣлъ валлійскую пѣсню.

Я угадывалъ, что съ нимъ что нибудь случилось и сталъ его распрашивать; но онъ, вмѣсто того, чтобы прямо отвѣтить мнѣ, спросилъ съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства, считаю ли я его за чудовище и вонючку?

— Что такое, вскричалъ я, развѣ тебя кто нибудь такъ назвалъ?

— Богъ свидѣтель, что капитанъ Воффль удостоилъ меня этимъ названіемъ, и вся вода Темзы не смоетъ этого съ моей памяти. Я утверждаю, и клянусь моею душою, тѣломъ и кровью, что не ношу съ собою никакого вреднаго запаха, кромѣ дыма табака, травы ароматной и пахучей. И кто будетъ утверждать противное, тотъ просто горный козелъ. Что же касается до того, что бы я былъ чудовищемъ, то я таковъ, какимъ сотворилъ меня Богъ; а этого нельзя сказать о человѣкѣ, назвавшемъ меня такъ: я предъ цѣлымъ свѣтомъ готовъ утверждать, что онъ обезображенъ и метаморфозированъ своими причудами и капризами и что онъ болѣе походитъ на обезьяну, чѣмъ на человѣка.

XXXIV.

Моргонъ долго еще продолжалъ высчитывать достоинства капитана, когда я получилъ приказаніе, вымывшись и вычистившись, явиться въ капитанскую каюту. Я надушился розовою водою изъ нашей аптеки и отправился. При входѣ моемъ въ комнату, меня остановили у дверей; капитанъ же осмотрѣлъ меня въ лорнетъ. Успокоивши одно свое чувство, онъ приказалъ мнѣ приближаться понемногу, чтобы не вдругъ поразить его обоняніе. Я сталъ медленно подходить къ нему и съ удовольствіемъ услыхалъ слѣдующую фразу. «Ну, это еще сносное существо». Онъ лежалъ на кушеткѣ съ болѣзненнымъ видомъ: голову его поддерживалъ камердинеръ, подставляя ему по временамъ подъ носъ пузырекъ съ амміакомъ. «Берестъ! пропищалъ онъ, такъ ты думаешь, что это животное (т. е. я: не сдѣлаетъ мнѣ вреда? Можно ли ему довѣрить мою руку?» «Честное слово сэръ, отвѣчалъ камердинеръ, мнѣ кажется, что вамъ слѣдуетъ пустить немного крови и у этого молодаго человѣка есть quelque chose сіе bonne mine». «Въ такомъ случаѣ я рѣшусь! сказалъ капитанъ и обращаясь ко мнѣ прибавилъ, пускалъ ли ты когда нибудь кровь порядочнымъ людямъ. Впрочемъ нечего тебя и спрашивать, ты вѣрно соврешь.» "Нѣтъ, сэръ, я неумѣю лечить животныхъ, " говорилъ я, снимая съ него перчатку съ тѣмъ, чтобы ощупать пульсъ. «Но что ты дѣлаешь, вскричалъ онъ, ты отвернешь мнѣ руку! Чортъ возьми, У меня рука онѣмѣла до плеча! Господи! неужели мнѣ придется погибнуть отъ этихъ дикихъ? Что за несчастіе, что я не догадался взять съ собою моего врача мистера Симпера!» Я извинился за мои слишкомъ грубые пріемы и со всевозможною осторожностію перевязалъ ему руку шелковою тесьмою. Пока я ощупывалъ вену, онъ спросилъ сколько крови я намѣренъ выпустить и при отвѣтѣ: "не болѣе двѣнадцати унцій, " вскочилъ въ ужасѣ и, гоня меня вонъ, кричалъ, что я замышлялъ на жизнь его. Вероттъ едва его успокоилъ и, открывъ бюро, вынулъ пару вѣсковъ и небольшую чашку и подалъ ихъ мнѣ. Онъ говорилъ, что капитанъ никогда не терялъ за разъ болѣе унца и трехъ драхмъ крови.

Въ это время какъ я готовился къ этому важному дѣлу, въ каюту вошелъ щегольски одѣтый молодой человѣкъ болѣзненнаго вида съ томною улыбкою на губахъ, которая казалась у него привычною отъ продолжительнаго притворства. Увидѣвъ его, капитанъ, вскочилъ и бросился къ нему на шею: «Любезный мой Симперъ, кричалъ онъ, я ужасно разстроенъ! меня предали, испугали и едва не убили по нерадѣнію моихъ слугъ, впустившихъ ко мнѣ кого-то въ родѣ лошака или медвѣдя, едва не задушившаго меня табачнымъ запахомъ; со мною сдѣлались конвульсіи.» Симперъ, принявъ на себя видъ нѣжнаго участія, сталъ сожалѣть о случившемся и, ощупавъ пульсъ чрезъ перчатку, объявилъ его болѣзнь нервнымъ разстройствомъ и прописалъ нѣсколько капель настойки бобровой струи съ опіемъ. Онъ утверждалъ, что это ему принесетъ болѣе пользы, чѣмъ кровопусканіе, успокоивъ чрезмѣрную впечатлительность его характера и уничтоживъ, броженіе желчи. Я отправился приготовлять это лекарство; данное капитану въ стаканѣ малаги, послѣ чего докторъ уложилъ его въ постель и приказалъ офицерамъ непускать никого въ ту сторону, гдѣ лежалъ капитанъ.

Пока онъ спалъ, докторъ сидѣлъ подлѣ него и такъ сдѣлался необходимымъ больному, что для него была сдѣлана особая каюта подлѣ спальни Воффля, т. е. подлѣ каюты совѣта, для предупрежденія могущихъ случиться ночью несчастій.

На другой день выздоровѣвшій капитанъ отдалъ приказъ, чтобы никто изъ офицеровъ не показывался на палубу безъ шляпы, шпаги и манишекъ: и чтобы мичмана и другіе мелкіе чины не являлись бы въ пестрыхъ рубашкахъ и въ грязномъ бѣльѣ. Также онъ запретилъ всѣмъ, кромѣ Симпера и своей прислуги, входить въ его каюту, не испросивъ предварительно разрѣшенія. Эти нововведенія не расположили къ нему экипажъ, а, напротивъ, подали поводъ къ насмѣшкамъ.

Чрезъ нѣсколько недѣль, нашъ корабль получилъ приказаніе отплыть, и я ласкалъ себя надеждою увидѣть скоро отечество, но пріѣздъ врача съ адмиральскаго корабля разрушилъ мои мечты. Позвавъ меня и Моргона на верхній декъ, онъ объявилъ намъ, что по недостатку медиковъ въ Вестъ-Индіи ему приказано задержать по одному медику съ каждаго линейнаго корабля, отправляющагося въ Англію, и онъ приказалъ намъ, чтобы мы къ слѣдующему утру рѣшили между собою, кому оставаться и кому ѣхать. Это предложеніе поразило насъ какъ громомъ и мы долго смотрѣли другъ на друга, молча. Наконецъ валліецъ объявилъ, что онъ останется въ Вестъ-Индіи, ежели адмиралъ дастъ ему мѣсто старшаго врача на кораблѣ. На это ему сказали, что въ старшихъ врачахъ нѣтъ недостатка, и что онъ долженъ довольствоваться званіемъ помощника до производства по ваканціи. Тутъ Моргонъ прямо отказался перейти съ корабля куда его назначило морское министерство. Адмиральскій же врачъ объявилъ ему, что въ такомъ случаѣ пусть онъ броситъ со мной жребій и рѣшитъ дѣло случайностію.

Вспомнивъ о всѣхъ лишеніяхъ, испытанныхъ много въ Англіи, и о томъ, что у меня тамъ не было друзой и знакомыхъ, которые бы похлопотали о моемъ повышеніи во флотѣ, я рѣшился остаться въ Вестъ-Индіи. Тутъ, по крайней мѣрѣ, я могъ надѣяться на успѣхъ, благодаря недостатку врачей и нездоровому климату, ежедневно уменьшавшему ихъ число. На другой день, когда мы собирались бросить жребій, я прямо объявилъ Моргону, чтобы онъ не трудился напрасно, такъ какъ я добровольно соглашаюсь на приказаніе адмирала. Это рѣшеніе понравилось адмиральскому врачу и онъ далъ мнѣ слово, что я много этимъ выиграю. Въ тотъ же самый день я былъ назначенъ помощникомъ на бригѣ Лизардъ и тѣмъ сталъ на одну ступень съ первыми помощниками врачей во флотѣ.

Представившись капитану Лизарда, я отправился къ доктору, въ которомъ тотчасъ узналъ молодаго человѣка, пировавшаго съ Джаксономъ и попавшаго вмѣстѣ со мною въ тюрьму. Онъ меня принялъ очень любезно и, при моемъ намекѣ на наше старое знакомство, очень обрадовался и представилъ меня въ лучшій мессъ, состоявшій изъ начальника бомбардировъ и помощника штурмана. Такъ какъ на кораблѣ не было больныхъ, то на другой день я получилъ позволеніе ѣхать на берегъ вмѣстѣ съ начальникомъ бомбардировъ. Онъ познакомилъ меня съ евреемъ, который и купилъ у меня разсчетную мою записку съ 40 процент. дисконта. Закупивъ все необходимое, я воротился вечеромъ на корабль, гдѣ, къ удивленію, встрѣтилъ своего стараго антагониста Крамплея. Хотя я не боялся его непріязни, но его появленіе поразило меня. Я сообщилъ мои мысли объ этомъ врачу мистеру Томлинсу. Онъ передалъ мнѣ, что Крамплей чрезъ протекцію выпросилъ себѣ повышеніе и былъ сдѣланъ лейтенантомъ на Лизардѣ, и совѣтовалъ мнѣ быть учтивымъ съ нимъ, какъ съ начальникомъ, а иначе онъ найдетъ много случаевъ вредитъ мнѣ. Это была горькая чаша для меня, не хотѣвшаго изъ гордости не только смириться передъ нимъ, но даже подавить выраженія своей ненависти къ злодѣю, во многихъ случаяхъ поступавшему со мною безчеловѣчно. Однако, я рѣшился какъ можно меньше имѣть съ нимъ столкновеній и заслужить уваженіе и любовь прочихъ офицеровъ и тѣмъ положить преграду его преслѣдованіямъ.

Чрезъ нѣсколько дней мы отправились на крейсировку. Обогнувъ восточный берегъ острова, намъ посчастливилось захватить испанское судно съ призомъ. Всѣхъ здоровыхъ плѣнниковъ мы высадили на берегъ на сѣверной сторонѣ острова. Экипажъ призовъ былъ составленъ изъ англичанъ, а начальство надъ взятымъ судномъ было поручено моему пріятелю, помощнику штурмана, съ приказаніемъ, доставить ихъ въ портъ Морантъ, оставаться тамъ Въ ожиданіи прибытія Лизарда, куда онъ зайдетъ по пути къ порту Рояль. Я быль посланъ пользовать раненыхъ испанцевъ и англичанъ и нанять для нихъ домъ подъ лазаретъ, по прибытіи въ портъ Морантъ.

Я былъ очень доволенъ этимъ назначеніемъ: оно избавляло меня отъ встрѣчи и дерзостей Крамплея, уже нѣсколько разъ выказывавшаго свою ненависть ко мнѣ со времени своего производства. Помощникъ штурмана, очень походившій и фигурою и манерами на моего дядю, обходился со мною очень дружелюбно и довѣрчиво. Онъ подарилъ мнѣ доставшіеся ему послѣ битвы оправленные серебромъ кинжалъ и пару пистолетовъ. Мы счастливо добрались до порта Моранта и, сойдя на берегъ, наняли порожній сарай для больныхъ, куда перенесли ихъ на другой день, снабдивъ кроватями и другими необходимостями. Въ прислугу мнѣ даны были четыре матроса.

XXXV.

Когда мои больные стали поправляться, томой пріятель и начальникъ, мистеръ Брейль, взялъ меня съ собою къ знакомому ему богатому плантатору. Погостивъ у него и пообѣдавъ роскошно, мы собрались вечеромъ назадъ; но неуспѣли отойти еще и двухъ верстъ, какъ насъ нагналъ всадникъ и, пожелавъ намъ добраго вечера, спросилъ, куда мы идемъ? Услыхавъ его голосъ, показавшійся мнѣ очень знакомымъ, я почему-то затрясся всѣмъ тѣломъ и волосы мои стали дыбомъ. Замѣтивъ это и не понимая причины моего страха, мистеръ Брейль сталъ увѣрять меня, что нечего бояться; а я обратился къ всаднику и сказалъ: «по вашему голосу, я бы поклялся, что вы дорогой мой пріятель, ежели бы я не былъ увѣренъ въ его смерти.» На это онъ, помолчавъ, отвѣтилъ, что какъ лицъ, такъ и голосовъ много есть весьма схожихъ, и спросилъ какъ звали моего друга? Я удовлетворилъ его любопытству и разсказалъ, вздыхая и со слезами, о печальномъ концѣ Томсона. Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, мы всѣ молчали; потомъ разговоръ переходилъ на различные предметы и мы незамѣтно подошли къ стоящему при дорогѣ дому. Тутъ всадникъ слѣзъ съ лошади, и сталъ такъ убѣдительно просить насъ зайти и выпить стаканъ пуншу, что мы не могли отказаться.

Но ежели я испугался голоса, то каково же было мое удивленіе, когда, при свѣтѣ свѣчи, я увидѣли, предъ собою самаго Томсона! Видя мое замѣшательство, онъ обнялъ меня и омочилъ мое лице слезами. Долго я не могъ прійти въ себя, озадаченный этимъ происшествіемъ, и еще болѣе прошло времени, прежде чѣмъ я могъ говорить. Мистеръ же Бройль, смотря на это свиданіе, не могъ удержаться отъ слезъ и выражалъ свою радость тѣмъ, что душилъ насъ обоихъ въ объятіяхъ и прыгали, по комнатѣ, какъ сумасшедшій, наконецъ, совершенно оправившись, я вскричалъ: «Можетъ ли это быть! Ты ли это Томсонъ? нѣтъ онъ утонулъ и я брежу!» Томсону стоило большаго труда разувѣрить меня. Усадивъ насъ, онъ разсказалъ слѣдующее: "Рѣшившись умереть, онъ ночью пробрался на носъ корабля и тихонько спустился въ море по веревкѣ. Окунувшись нѣсколько разъ, они, сталъ раскаиваться въ своей поспѣшности и, умѣя хорошо плавать, держался на водѣ въ надеждѣ встрѣтить какой нибудь корабль. Въ этомъ положеніи онъ окликнулъ приближавшійся къ нему корабль и просилъ взять его; но ему отвѣчали что невозможно было остановить тяжело нагруженное судно и, бросивъ ему старый сундукъ, утѣшали его тѣмъ, что онъ вѣроятно встрѣтитъ другой корабль. Въ продолженіи трехъ часовъ, онъ имѣлъ огорченіе видѣть себя одинокимъ на океанѣ, поддерживаемый только нѣсколькими досками. Наконецъ, онъ увидѣлъ плывущую въ его направленіи небольшую шлюбку, закричалъ во все горло, его услыхали и взяли на лодку.

"Взошедши на корабль, продолжалъ онъ, я лишился чувствъ и пришелъ въ себя уже въ постелѣ. Обоняніе мое поразилъ страшный запахъ лука и сыра, такъ что я вообразилъ, что случившееся со мной было сномъ и что я лежу въ старой моей каютѣ, подлѣ честнаго Мортона.

«При разспросахъ я узналъ, что лежу на шкунѣ св. Родъ Айланда, плывущей въ Ямайку съ грузомъ свиней, гусей, лука и сыра. Шкипера звали Робертсонъ, родомъ онъ былъ шотландецъ. Увидѣвъ его, я узналъ въ немъ моего школьнаго товарища. Онъ былъ крайне обрадованъ, узнавъ меня, и желалъ узнать причину моего несчастія; но зная его строгія правила и религіозность, я почелъ за лучшее умолчать о ней. А потому ограничился тѣмъ, что сказалъ ему, что случайно упалъ въ море; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, я разсказалъ о моемъ жалкомъ положеніи на Громовержцѣ, и о своемъ намѣреніи никогда туда не возвращаться. Въ этомъ онъ со мной долго не соглашался, убѣждая меня воротиться и говоря, что въ противномъ случаѣ я потеряю оставшееся тамъ имущество и слѣдуемое мнѣ жалованье. Но когда я ему сообщилъ объ адской жизни, проводимой мною на кораблѣ подъ тиранническимъ поведеніемъ Окума и Макшэна, то онъ измѣнилъ свои убѣжденія, умоляя меня съ жаромъ бросить всѣ мысли о томъ, чтобы проложить себѣ дорогу во флотѣ. Чтобы показать свое участіе ко мнѣ, онъ брался доставить мнѣ какое нибудь занятіе, прежде своего отъѣзда изъ Ямайки, и исполнилъ это къ полному моему удовольствію, рекомендовавъ меня богатому джентльмену, у котораго я съ тѣхъ поръ и живу въ качествѣ врача и надзирателя за его колоніями. Онъ теперь съ женою въ Кингстонѣ, такъ что въ настоящее время я полный хозяинъ въ этомъ домѣ, гдѣ и прошу васъ провести остатокъ ночи.»

Я тотчасъ же принялъ приглашеніе, но мистеръ Брейль, точный и исполнительный морякъ, никакъ не соглашался провести ночь не на кораблѣ. Онъ, однако, поужиналъ съ нами и, выпивъ порядочное количество вина, отправился къ кораблю, стоявшему верстахъ въ четырехъ. Я и Томсонъ были совершенно счастливы, разговаривая другъ съ другомъ. Я разсказалъ ему о нашемъ нападеніи на Картагену, о которомъ онъ имѣлъ неясное понятіе, и услышалъ отъ него разсказъ о его житьѣ. Онъ увѣрялъ меня, что ему стоило большаго труда удержаться и не ѣхать въ портъ Рояль для свиданія со мною и Мортономъ, но страхъ быть задержаннымъ, какъ дезертиръ, помогъ ему побѣдить это намѣреніе. Потомъ онъ объявилъ мнѣ о своей страсти къ дочери своего хозяина, по его разсказамъ, очень милой дѣвицѣ, не отвергавшей его привязанности.

Родители же ея очень любили его, такъ что онъ не имѣлъ причинъ отчаиваться въ ихъ отказѣ на его свадьбу. Я поздравилъ его съ счастливымъ ходомъ его обстоятельствъ и къ утру мы улеглись спать.

На другой день онъ проводилъ меня на корабль, гдѣ м. Брейль угостилъ насъ обѣдомъ. Вечеръ провелъ Томсонъ у насъ и ночью уже простился съ нами, насильно всунувъ мнѣ въ карманъ десять пистолей въ знакъ своего расположенія. Пока корабль стоялъ тутъ, мы видались ежедневно, обѣдали за однимъ столомъ, который онъ щедро снабжалъ курами, говядиной, апельсинами, лимонами и ананасами, мадерою, и превосходнымъ ромомъ; такъ что о тотъ десятидневный промежутокъ времени былъ счастливѣйшимъ въ моей жизни.

Наконецъ пришелъ шлюбъ Лизардъ, и такъ какъ мои больные всѣ были въ состояніи продолжать службу, то намъ велѣно было перебраться на корабль. Увидѣвъ Томлинса, я изъ его словъ понялъ, что у него съ лейтенантомъ была ссора изъ-за меня. Этотъ мстительный злодѣй, воспользовавшись моимъ отсутствіемъ, наговорилъ капитану на меня Богъ знаетъ что, и между прочимъ, что я однажды былъ въ ссылкѣ за воровство и на Громовержцѣ былъ наказанъ плетьми за тоже преступленіе. Томлинсъ же, слышавшій отъ меня всю исторію моей жизни, съ жаромъ вступился и при этомъ разсказалъ капитану о ненависти ко мнѣ Крамплея и о его мерзкихъ поступкахъ со мною на томъ кораблѣ. Это объявленіе, правда, примирило со мною капитана, но за то сдѣлало Крамплея врагомъ моего защитника. Это поведеніе лейтенанта до того взбѣсило меня, что часто я просто сходилъ съ ума отъ жажды мщенія и хотѣлъ убить его изъ пистолета, но смотря на ожидавшую меня за это постыдную смерть. Но Томлинсъ убѣдилъ меня въ безразсудствѣ этого поступка и я, затаивъ злобу, сталъ выжидать благопріятнаго случая. Между тѣмъ, чтобы еще болѣе оправдать себя въ глазахъ врага, я попросилъ его посѣтить Томсона и справиться у него о моемъ прежнемъ поведеніи. На это онъ съ удовольствіемъ согласился, но болѣе изъ любопытства видѣть этого человѣка, чѣмъ съ цѣлію утвердиться въ хорошемъ мнѣніи обо мнѣ, которое онъ давно уже себѣ составилъ. Онъ отправился въ домъ моего пріятеля съ рекомендательнымъ письмомъ отъ меня и воротился на корабль въ восхищеніи не только отъ отзыва, даннаго ему Томсономъ обо мнѣ, но и отъ любезности этого послѣдняго, который одарилъ его свѣжею провизіею, плодами и винами. Такъ какъ Томсонъ не хотѣлъ посѣтить меня на кораблѣ, боясь быть узнаннымъ Крамплеемъ, то, передъ нашимъ отплытіемъ, я получилъ позволеніе сойти на берегъ и проститься съ нимъ. Послѣ долгихъ клятвъ въ дружбѣ и получивъ отъ него, противъ моего желанія, въ подарокъ кошелекъ съ четырьмя дублонами, я возвратился на корабль, гдѣ Томлинсъ вручилъ мнѣ письмо и небольшой ящикъ, адресованные на мое имя. Узнавъ почеркъ Томсона, и съ любопытствомъ сорвалъ печать и узналъ, что этотъ щедрый пріятель, кромѣ упомянутыхъ подарковъ, прислалъ мнѣ еще шесть тонкихъ рубахъ, столько же холщевыхъ жилетовъ и ночныхъ колпаковъ, и дюжину чулковъ. Запасшись такимъ образомъ деньгами и другими необходимыми вещами, я уже сталъ считать себя значительною особою, и мое самолюбіе увеличилось.

На другой день мы отплыли къ порту Роялю, куда и прибыли благополучно съ нашими призами.

Не имѣя занятій на кораблѣ, я сошелъ на берегъ и, купивъ себѣ кружевной жилетъ и другія части одежды, франтилъ по тавернамъ, гдѣ даже, пустившись въ игру, выигралъ пятьдесятъ пистолей, съ которыми и уѣхалъ на корабль.

Между тѣмъ нашъ капитанъ, получивъ повышеніе, былъ переведенъ на двадцати-пушечный корабль. Начальство же надъ Лизардомъ было ввѣрено человѣку лѣтъ восьмидесяти, бывшему лейтенантомъ еще при королѣ Вильгельмѣ. Пріятель мой Бройль также былъ произведенъ въ офицеры, прослуживъ мичманомъ и помощникомъ шкипера лѣтъ двадцать пять. Вскорѣ послѣ этихъ перемѣнъ адмиралъ выбралъ нашъ корабль для отвоза депешъ въ Англію. Выскобливъ дно судна и налившись водою, мы отправились въ отечество.

XXXVI.

Имѣя теперь средства къ возвращенію въ общество съ достоинствомъ, я былъ радъ удалиться отъ этого роковаго острова, ставшаго могилою столькихъ европейцевъ. Такъ какъ теперь я ни въ чемъ не имѣлъ недостатка, то рѣшился наслаждаться во время дороги на столько, на сколько позволяла мнѣ дерзость Крамплея. Этотъ хитрый сплетникъ уже успѣлъ поселить раздоръ между врачемъ и нашимъ новымъ капитаномъ, и безъ того капризнымъ отъ старости и отъ частыхъ разочарованій. Новый начальникъ нашъ ненавидѣлъ молодежь, а особенно врачей, считая ихъ совершенно лишними животными на кораблѣ. Въ слѣдствіе этого, онъ никогда не спрашивалъ ихъ совѣта, хотя и страдалъ подагрою. Обыкновеннымъ его лекарствомъ былъ боченокь джину. Слишкомъ ли мало его употреблялъ онъ въ настоящее время, или чрезъ чуръ увеличилъ дозу, но дѣло въ томъ, что онъ отправился въ елисейскія поля въ ночь. На другой день онъ былъ найденъ мертвымъ къ немалому удовольствію Крамплея, принявшаго начальство надъ кораблемъ. За то этотъ случай очень огорчилъ меня и Томлинса, видѣвшихъ, что теперь притѣсненія новаго начальника будутъ также неограничены, какъ и его власть. Въ первый же день онъ оправдалъ наши опасенія. Подъ предлогомъ тѣсноты на палубѣ, онъ приказалъ сбросить въ море всѣхъ куръ доктора, и запретилъ какъ ему, такъ и мнѣ, ходить на верхнюю палубу.

Мистеръ Томлинсъ сталь жаловаться на эти притѣсненія и въ жару разговора проронилъ нѣсколько грубыхъ словъ, за которыя и ухватился Крамплей. Онъ арестовалъ его въ каютѣ, гдѣ, по недостатку свѣжаго воздуха, Томлинсъ заболѣлъ горячкою, прервавшею скоро его жизнь. Онъ завѣщалъ все свое движимое и недвижимое имущество сестрѣ, а мнѣ на память отдали свои часы и инструменты. Смерть его сильно меня огорчила, тѣмъ болѣе, что мнѣ не съ кѣмъ было раздѣлить свою печаль и посовѣтоваться. На Крамплея же нисколько не подѣйствовало извѣстіе о смерти врача. Онъ еще поносилъ умершаго, увѣряя, что онъ просто отравился изъ боязни подвергнуться военному суду за возмущеніе, и, въ слѣдствіе этого, клялся, что не позволить прочесть молитвъ надъ усопшими.

Только надежда на скорое избавленіе дала мнѣ силы перенесть дерзость и надмѣнность этого тирана, который, чтобы сдѣлать мнѣ жизнь болѣе ненавистною, просилъ офицеровъ изгнать меня изъ своего месса. Для этого достаточно было одного намека его, и я долженъ была, до окончанія плаванія обѣдать одинъ.

На седьмой недѣлѣ нашего плаванія, штурманъ даль знать Крамплею, что мы, по его разсчетамъ, приближаемся къ мелямъ и просили спустить лотъ. Крамплей закричалъ на него, что онъ не умѣетъ править кораблемъ, говорилъ, что мы еще за сто милъ отъ нихъ, а потому нечего трудиться бросать лотъ. На этомъ основаніи, мы плыли весь этотъ вечеръ и ночь, не сбавляя парусовъ; хотя штурманъ и я говорили, что видимъ суиллійскій маякъ. На другое утро онъ форменно протестовалъ противъ поведенія капитана, за что и былъ арестованъ. Въ три часа утра корабль тронулъ дна и остановился на песчаной банкѣ. Это происшествіе перепугало весь экипажъ; тотчасъ же была спущена лодка, но, не зная, въ которой сторонѣ земля, мы принуждены были дожидатся разсвѣта. Въ это время поднялся вѣтеръ, и волны съ такою силою били въ шлюбъ, что мы съ минуты на минуту ожидали его разрушенія.

Я сошелъ въ свою каюту, одѣлся въ лучшее платье, подцѣпилъ шпагу, заткнулъ за поясъ заряженные пистолеты и, спрятавъ по карманамъ болѣе дорогія вещи, вышелъ на палубу съ рѣшимостью воспользоваться удобнымъ случаемъ переѣхать на берегъ, который виднѣлся миляхъ въ трехъ отъ насъ. Крамплей, потерявъ надежду, снять съ мели корабль, искалъ только собственнаго спасенія. Сойдя въ лодку, въ мигъ наполнившуюся бросившимися за нимъ матросами, онъ вѣроятно бы пошелъ ко дну, ежели бы кто-то поумнѣе, перерѣзавъ веревку, не отчалилъ. Но до этого я нѣсколько разъ пытался попасть въ лодку и всякій разъ встрѣчалъ сопротивленіе со стороны Крамплея, который съ такимъ вниманіемъ наблюдалъ за мною, что не видѣлъ происходившаго вокругъ себя. Взбѣшенный этимъ безчоловѣчнымъ поступкомъ и видя веревку обрѣзанною, я вытащилъ изъ-за пояса пистолетъ и, взводя курокъ, клялся застрѣлить всякаго, противящагося моему входу въ лодку. Съ этими словами я вскочилъ въ нее, содравъ при паденіи кожу съ голеней. Падая, я случайно сшибъ съ ногъ Крамилея, который, вставъ на ноги, ударилъ меня нѣсколько разъ саблей и приказалъ выбросить въ море за бортъ. Но матросы были слишкомъ заняты своимъ спасеніемъ и не обращали на него никакого вниманія. Хотя лодка была сильно загружена и море очень волновалось, но намъ удалось добраться до берега чрезъ часъ по отплытіи отъ шлюпа. Едва только почувствовалъ я подъ ногами землю, какъ кипѣвшая во мнѣ злоба разрѣшилась вызовомъ Крамплея на поединокъ. Я подалъ ему пистолеты. Онъ взялъ одинъ изъ нихъ и прежде, чѣмъ я успѣлъ взвести курокъ, выстрѣлилъ въ меня. Почувствовавъ ударъ въ голову и воображая, что мой черепъ пробитъ, я рѣшился, по крайней мѣрѣ, умереть отомщеннымъ и выстрѣлилъ съ поспѣшностью. Потомъ, бросившись на моего противника, вышибъ ему нѣсколько зубовъ прикладомъ пистолета. Я бы его убилъ этимъ оружіемъ, еслибы онъ не выхватилъ своей сабли. Видя его съ этимъ оружіемъ, я бросилъ пистолетъ ему въ лицо и, схвативъ шпагу, кинулся на него и воткнулъ со ему въ ротъ, расширивъ его до уха. Боль ли отъ этой раны, или неровность мѣста, заставила его податься назадъ; преслѣдуя его, я ударомъ шпаги перерѣзалъ ему сухожилья съ внутренней стороны руки; причемъ выпала у него изъ рукъ сабля и онъ остался беззащитенъ. Не знаю, къ какимъ жестокостямъ повело бы меня мое остервененіе, еслибы въ эту минуту я не упалъ, оглушенный ударомъ по головѣ сзади, и не лишился чувствъ. Очнувшись, я увидѣлъ себя лежащимъ въ пустынномъ мѣстѣ. Сюртукъ, деньги, часы, пряжка, однимъ словомъ, все, кромѣ рубашки, штановъ и башмаковъ, исчезло. Каково же было мое огорченіе, когда я вспомнилъ, что за часъ до сего я имѣлъ 60 гиней денегъ. Я проклиналъ часъ моего рожденія, родителей, произведшихъ меня, море, не поглотившее меня, кинжалъ врага, не нашедшаго дороги къ моему сердцу, и мошенничество оставившихъ меня въ этомъ жалкомъ положеніи. Въ порывѣ своей горести я рѣшился оставаться на мѣстѣ и погибнуть.

XXXVII.

Когда первый пылъ моего горя прошелъ и я спокойнѣе обдумалъ свое положеніе, — мнѣ представилось оно въ совершенно иномъ свѣтѣ, чѣмъ прежде, и результатомъ моихъ разсужденій было намѣреніе добраться до ближайшаго жилья и искать помощи. Съ трудомъ поднялся я на ноги и ощупалъ на себѣ только двѣ раны, одну на передней, а другую на задней части моей головы, произведенныя однимъ и тѣмъ же орудіемъ, а именно прикладомъ пистолета. Посмотрѣвъ на море, я не видѣлъ тамъ корабля и заключилъ, что онъ развалился и всѣ оставшіеся на немъ погибли. Но послѣ я узналъ, что штурманъ, знавшій дѣло лучше Крамплея, видя, что корабль сѣлъ на мель при отливѣ, не старался спасаться, надѣясь, при высокой водѣ и въ отсутствіе командира, ввести его въ гавань и получить за это награжденіе.

Этотъ планъ онъ дѣйствительно выполнилъ и получилъ отъ адмиралтейства благодарность и множество обѣщаній за спасеніе корабля; но я никогда не слышалъ, чтобы онъ получилъ какое-либо вознагражденіе.

Я же направилъ свой путь къ стоявшей не вдалекѣ небольшой избушкѣ и, поднявъ съ дороги старую матроскую куртку, вѣроятно брошенную воромъ, воспользовавшимся моею одеждою, надѣлъ ее. Но едва я немного согрѣлся, какъ изъ моихъ ранъ стала снова точиться кровь; чувствуя уже сильное истощеніе, я хотѣлъ снова лечь на поле; но, замѣтивъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня пустой амбаръ и найдя дворъ его отворенною, вошелъ въ него. Я бросился на солому, съ надеждою, что кто-нибудь войдетъ и подастъ мнѣ помощь. Чрезъ нѣсколько времени дѣйствительно вошелъ поселянинъ съ вилою, которою онъ уже готовился воткнуть въ солому, скрывавшую меня, но въ эту минуту я громко застоналъ. Этотъ звукъ испугалъ мужика. Когда же онъ увидѣлъ лежавшее на соломѣ окровавленное тѣло, то задрожалъ и, выставивъ впередъ виду, остановился, съ опустившимися волосами, съ широко раскрытыми глазами и ноздрями и разинутымъ ртомъ. Въ другое время меня бы очень забавляла эта фигура, теперь же я не могъ издать другаго звука, кромѣ стоновъ. Наконецъ, въ амбаръ вошелъ старикъ и, увидя перваго въ такомъ положеніи, вскричалъ: «Господи помилуй! что это сдѣлалось съ молодцомъ! Да ты никакъ съ ума сошелъ, Дикъ!» Но Дикъ, не сводя съ меня глазъ, отвѣчалъ: «Батюшка! тутъ у насъ или чортъ или мертвый человѣкъ: но знаю, кто изъ нихъ, но онъ стонетъ страшно.» Старикъ надѣлъ очки и чрезъ плечо сына посмотрѣлъ на меня; но сталъ трястись больше Дика и приговаривать: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа заклинаю тебя, ежели ты сатана, отправиться во свояси; ежели же убитый человѣкъ, то говори, и мы похоронимъ тебя по христіански.»

Я не могъ дать требуемаго отвѣта, и старикъ продолжалъ приговаривать, дрожа всѣмъ тѣломъ. Наконецъ, онъ предложилъ своему сыну подойти ближе и осмотрѣть привидѣніе; но Дикъ былъ того мнѣнія, что старику, какъ отжившему свой вѣкъ и безполезному, слѣдовало скорѣе пожертвовать собою. Но это разумное убѣжденіе не подѣйствовало на старика. Между тѣмъ я вздумалъ поднять руку, но у меня хватило силы только пошевелить солому, что до того испугало молодца, что онъ бросился изъ дверей, сбивъ съ ногъ отца. Старикъ, задомъ на четверенькахъ, выбрался изъ дверей, бормоча заклинанія. Я былъ ужасно огорченъ мыслію, что мнѣ придется умереть изъ-за трусости и невѣжества этихъ мужиковъ и сталъ упадать духомъ. Но въ это время вошла въ амбаръ старуха съ двумя бѣглецами и безъ страха подошла ко мнѣ съ слѣдующими словами: «Если это чортъ, то я его не боюсь, а мертвый не сдѣлаетъ намъ вреда.» Увидѣвъ меня, она закричала: «Вамъ, дуракамъ, вездѣ мерещется чортъ. Тутъ просто какой-то несчастный истекаетъ кровью и умри онъ — намъ придется хоронить его. Дикъ; пойди, привези сюда телѣгу и свези его къ заднимъ воротамъ сосѣда Ходжа; у него больше денегъ, такъ пусть онъ его и хоронитъ.» Ея совѣтъ былъ принятъ и приведенъ въ исполненіе. Меня отвезли къ воротамъ фермера и вывалили какъ кучу навоза. Тутъ я бы непремѣнно былъ растерзанъ свиньями, ежели бы не вышелъ хозяинъ дома, встревоженный моими стонами. Но Ходжъ болѣе походилъ на Іудея, чѣмъ на благочестиваго Самаритянина, и приказалъ отнести меня къ пастору, обязанному помогать ближнему, не только на словахъ, но и на дѣлѣ. Увидѣвъ меня у своихъ дверей, викарій пришелъ въ страшное негодованіе, угрожая отрѣшить отъ церкви перенесшихъ меня, ежели они тотчасъ же не отправятъ меня куда-нибудь въ другое мѣсто, въ это время я лишился чувствъ отъ истомленія и уже послѣ узналъ, что меня таскали по всей деревнѣ отъ дома къ дому, до тѣхъ поръ, пока какая-то старуха, обвиняемая въ колдовствѣ, не приняла меня къ себѣ. Она перевязала мои раны и привела въ себя своими лекарствами.

Она обходилась со мною съ большою заботливостію и участіемъ; когда же силы мои возстановились, то она пожелала узнать подробности моего послѣдняго бѣдствія.

Въ этомъ я не могъ отказать моей спасительницѣ и разсказали, ей все безъ утайки. Она удивлялась множеству перемѣнъ въ моей жизни и предсказывала мнѣ счастливую будущность. Она съ такимъ жаромъ и благоразуміемъ читала похвальное слово несчастію, что я невольно подумалъ, что и она видѣла лучшіе дни и желалъ узнать ея прошедшее. Она тотчасъ поняла мои мысли и, улыбаясь, сказала, что въ ея жизни мало интереснаго и необыкновеннаго; но что она готова удовлетворить моему любопытству, въ отплату за мою откровенность. "Не для чего, говорила она, называть по имени моихъ родителей, довольно, если я скажу, что они были богаты и что я была ихъ единственною дочерью. Я считалась богатою невѣстою, а потому и имѣла неудовольствіе быть преслѣдуемой искателями. Въ числѣ моихъ обожателей былъ молодой человѣкъ безъ состоянія, служившій лейтенантомъ въ арміи. Я полюбила его страстно и вышла за него замужъ. Мы обвѣнчались тайно, но недолго наслаждались вмѣстѣ. Его полкъ получилъ приказаніе отправиться въ Фландрію. До его отправленія мы рѣшились открыться моему отцу письмомъ и просить его прошенія за поступокъ, совершенный безъ его согласія. Письмо было послано во время моего пребыванія въ гостяхъ за нѣсколько верстъ отъ дому. Я уже собиралась возвратиться, какъ получила письмо отъ отца. Въ немъ онъ писалъ, чтобы я не возвращалась въ его домъ, что такъ какъ я поступила низко, выйдя замужъ за нищаго, противъ желанія отца, къ посрамленію всего семейства, то онъ и предоставляетъ меня избранной мною участи.

"Убитая горемъ, я взяла карету и отправилась къ мужу, ожидавшему послѣдствій своего письма. Хотя уже, по моему лицу, онъ могъ видѣть непріятную новость, но съ большимъ присутствіемъ духа прочелъ письмо моего отца. По окончаніи чтенія, онъ улыбнулся съ нѣжностію (этой улыбки и никогда не забуду) и, обнявъ меня, просилъ покориться нашей участи. Его твердость дала мнѣ силы перенести мое горе и усилила мою привязанность къ мужу, доказавъ его безкорыстіе. На другой день, я поселилась съ женою пріятеля моего мужа, въ деревнѣ, не подалеку отъ Лондона. Тутъ мы разстались съ мужьями, уѣхавшими во Фландрію, гдѣ они и были убиты въ виду другъ друга въ Вудской битвѣ.

«Къ чему утомлять васъ описаніемъ нашей печали, при полученіи извѣстія объ этомъ несчастій, воспоминаніе о которомъ наполняетъ мои глаза слезами. Едва утихла наша горесть, какъ мы увидѣли себя одинокими въ мірѣ и въ опасности погибнуть отъ нужды. Мы подали прошеніе о пенсіи, и намъ ее выдали. Поклявшись другъ другу въ вѣчной дружбѣ и продавъ все лишнее, мы удалились сюда (въ графство Суссекъ.) Купивъ этотъ домъ, мы много лѣтъ прожили уединенно, оплакивая наши потери. Два года тому назадъ, небу угодно было отозвать мою подругу. Съ тѣхъ поръ, я влачу жалкую жизнь одна, съ надеждою на скорую смерть, въ которой вижу вознагражденіе за мои бѣдствія. Между тѣмъ, — здѣшніе жители, видя, что я говорю не ихъ грубымъ языкомъ, мое уединеніе и искуство, пріобрѣтенное мною изъ чтенія книгъ лечить болѣзни, а наконецъ и мою старость, вообразили, что я колдунья. Пасторъ этого прихода, обиженный моимъ невниманіемъ, также не мало способствовалъ этому слуху, дѣлая темные намеки при народѣ, который сильно негодуетъ на то, что я держу вотъ эту бѣдную кошку съ ошейникомъ, принадлежавшую моей подругѣ.»

Разсказъ этой почтенной старушки такъ очаровалъ меня, что я почувствовалъ къ ней сыновнее расположеніе и просилъ ее дать мнѣ совѣтъ, какъ поступить въ моемъ настоящемъ положеніи. Она была такого мнѣнія, что мнѣ не слѣдовало ѣхать, какъ я хотѣлъ, въ Лондонъ, чтобы вытребовать мое имущество и слѣдуемое жалованье. «Ты подвергнешься — говорила она, — опасности быть осужденнымъ не только, какъ дезертиръ, оставившій корабль; но и какъ возмутитель, напавшій на своего начальника.» Она обѣщала доставить мнѣ мѣсто слуги у знакомой ей незамужней дамы, жившей по сосѣдству у своего племянника, занимающагося только охотою и очень богатаго человѣка. Моя покровительница говорила, что тутъ я могу жить очень счастливо, ежели примѣнюсь къ капризному и странному характеру будущей моей госпожи. Но она мнѣ совѣтовала не разглашать моего прежняго положенія; потому что у людей съ состояніемъ есть предразсудокъ, заставляющій ихъ не принимать въ услуженіе обѣднѣвшаго джентльмена, изъ боязни, что онъ сдѣлается заносчивымъ, лѣнивымъ и дерзкимъ.

Я былъ вынужденъ принять это предложеніе, и чрезъ нѣсколько дней нанялся къ этой лэди въ должность лакея. Моя покровительница представила меня, какъ юношу, отосланнаго родственниками въ морскую службу, противъ моей воли и потерпѣвшею крушеніе, усилившее мое отвращеніе къ морю до того, что я рѣшился скорѣе поступить въ услуженіе на сушѣ, нежели быть морякомъ. Но до вступленія моего въ мои новыя обязанности, она описала мнѣ характеръ моей госпожи, чтобы я могъ сообразоваться съ ея требованіями.

— Ваша госпожа, — сказала она, — дѣвица лѣтъ сорока, замѣчательная не столько красотою, сколько ученостью и любовью къ литературѣ. Она съ такимъ рвеніемъ старается о пріобрѣтеніи познаній, что въ одеждѣ допустила даже неряшество. Презрѣніе ея къ мужскому полу мало безпокоитъ ея племянника; напротивъ даетъ ему надежду воспользоваться ея довольно значительнымъ имѣніемъ. Онъ даетъ ей полную свободу жить по своему и исполнять ея прихоти. Ея половина отдалена отъ прочаго строенія и состоитъ изъ столовой, спальни и кабинета. Она держитъ особыхъ кухарку, горничную и лакея и рѣдко обѣдаетъ и говоритъ съ прочими членами семейства. Исключеніе составляетъ ея племянница, очень милое созданіе, во вредъ своему здоровью просиживающая иногда ночи съ теткою, которая, какъ истинная философка, не стѣсняясь правилами свѣта, и спитъ и ѣстъ не такъ, какъ другіе люди. Одна изъ ея странностей есть вѣра въ теорію Розикруціуса. Она воображаетъ землю, воздухъ и море населенными невидимыми существами, съ которыми человѣческій родъ можетъ имѣть сношенія, но съ условіемъ цѣломудренной жизни. И такъ какъ она надѣется со временемъ имѣть подобное знакомство, то, услыхавъ обо мнѣ и моей кошкѣ, сдѣлала мнѣ визитъ съ намѣреніемъ быть представленной моему невидимому пріятелю. Будучи занята этою химерою, она е обращаетъ вниманія на мелкія случайности жизни; а потому исполнена странностей, которымъ вы должны удовлетворять по возможности.

XXXVIII.

Снабженный этими полезными наставленіями, я отправился къ жилищу моей госпожи и былъ введенъ служанкою въ присутствіе леди. Она сидѣла въ кабинетѣ, одну ногу опустивъ на полъ, а другую поставивъ на стулъ; ея песчанаго цвѣта волосы были распущены, нельзя сказать, чтобы въ пролестномъ безпорядкѣ. На головѣ у нея ничего не было надѣто и она почесывала ее одною рукою, а другою держала обгрызанное перо. У нея былъ высокій лобъ, покрытый морщинами, и выдающіеся большіе глаза сѣраго цвѣта, носа, орлиный, длинный и острый. На верхней губѣ ея лежало большое количество испанскаго табаку, который, падая на ея и безъ того не очень бѣлую шею, разрисовывалъ ее, какъ кружево. Широкое платье сидѣло на ней въ поэтическомъ безпорядкѣ, выказывая весьма тонкое и довольно грязное бѣлье. Вокругъ нея было навалено множество книгъ, глобусовъ, квадратовъ, телескоповъ и разныхъ другихъ ученыхъ принадлежностей. Съ лѣвой стороны лежалъ запачканный носовой платокъ, а у ногъ стояла плевальница. Когда мы вошли, она сидѣла въ задумчивости, а служанка не почла за нужное тревожить ее. Мы стояли въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ молча.

Въ это время она кусала перо, перемѣняла положеніе, дѣлала страшныя гримасы и, наконецъ, съ торжествующимъ видомъ вскричала:

«И безсмертные боги не смѣли противиться моему гнѣву.»

Набросивъ на бумагу эти слова, она повернулась къ дверямъ и, увидя насъ, спросила: — что случилось?

— Пришелъ молодой человѣкъ, — отвѣчала моя проводница, — присланный къ вамъ въ лакеи госпожою Соджели.

Леди смотрѣла долго мнѣ въ лицо и потомъ спросила, какъ меня зовутъ; я назвался Джономъ Броуномъ. Оглядѣвъ меня со всѣхъ сторонъ съ любопытствомъ, она прибавила: «Ахъ да, я помню, вѣдь ты потерпѣлъ кораблекрушеніе… чтожъ какъ ты выплылъ — на китѣ или дельфинѣ?» На это я отвѣчалъ, что выплылъ на берегъ безъ всякой помощи. За тѣмъ она спросила: не была, ли я въ Геллеспонтѣ и не переплывалъ ли я отъ Сестоса къ Авидосу. Получивъ отрицательный отвѣтъ, она приказала горничной заказать мнѣ новую ливрею и дать мнѣ наставленія по исполненію моей обязанности. Затѣма, плюнула въ табакерку и вытерла носъ вмѣсто платка, лежавшимъ подлѣ нея ночнымъ чепцомъ.

По возвращеніи на кухню, гдѣ горничная и кухарка, наперерывъ старались угостить меня, я узналъ, что моя обязанность состояла въ томъ, чтобы чистить ножи и вилки, накрывать на столъ и прислуживать за нимъ, быть на посылкахъ и сопровождать миледи во время ея выѣздовъ. Въ домѣ нашлась почти новая ливрея умершаго моего предмѣстника, оказавшаяся, какъ разъ, мнѣ въ пору; такъ что не было необходимости прибѣгать къ портному. Едва только я успѣлъ нарядиться въ нее, какъ раздался звонокъ моей госпожи. Я вбѣжалъ къ ней и, видя ее ходящею по комнатѣ въ рубашкѣ и юпкѣ, хотѣлъ было уйти, но она, подозвавъ меня, велѣла согрѣть себѣ рубашку. Исполнивъ это порученіе съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, я подалъ ей рубашку, которую она, нимало не стѣсняясь моимъ присутствіемъ, надѣла на себя. Часа въ четыре по полудни мнѣ приказали накрыть столъ на два прибора, какъ я понялъ, для моей госпожи и ея племянницы. Хотя я не очень ловко принялся за дѣло, но окончивъ его удовлетворительно для начинающаго и подавъ кушанье, увидѣлъ входящую госпожу въ сопровожденіи дѣвицы, которую пока назовемъ Нарциссою.

Въ лицѣ и манерахъ этой дѣвушки было столько прелести, что она съ перваго же разу плѣнила мое сердце и во все продолженіе обѣда я не спускала, съ нея глазъ. Ей было лѣтъ семнадцать. Росту она была высокаго и удивительно хорошо сложена. Черные, какъ смоль, волосы падали локонами на ея, какъ бы выточенную изъ слоновой кости, шею. Брови были одного цвѣта съ волосами. Проницательные черные глаза, алый и пухленькій, какъ вишня, ротика, цвѣтъ лица нѣжный, но здоровый; выраженіе благородное, спокойное, — все это дѣлало ее восхитительнымъ созданіемъ. Я сталъ уже проклинать мое новое званіе, такъ отдалявшее меня отъ предмета моего обожанія. Но вскорѣ я благословлялъ судьбу, доставившую мнѣ случай ежедневно наслаждаться видомъ такого совершенства! Я съ удовольствіемъ прислушивался къ ея голосу; но когда она обратилась ко мнѣ, то я не помнила, себя отъ радости! Я былъ даже такъ счастливъ, что удостоился быть предметомъ ихъ разговора. Нарцисса, увидѣвъ меня, сказала теткѣ: «я вижу, что вашъ новый лакей явился» и, обратясь ко мнѣ, спросила: тотъ ли я самый, котораго съ такою жестокостью ограбили мошенники? Получивъ утвердительный отвѣтъ, она захотѣла узнать о всемъ бывшемъ со мною до крушенія и послѣ него. Помня совѣтъ мистриссъ Соджели, я ей сказалъ, что, будучи противъ воли отданъ въ ученики шкиперу, я едва не потонулъ при гибели корабля, но что я и четверо другихъ, бывшихъ со мною на палубѣ, успѣли доплыть до берега. Тутъ товарищи напали на меня и, ограбивъ, удалились, оставивъ меня едва живаго отъ полученныхъ мною ранъ. Потомъ я описалъ пребываніе мое въ амбарѣ, безчеловѣчіе поселянъ и пастора, и тутъ я замѣтилъ слезы въ глазахъ восхитительнаго созданія. По окончаніи его моя госпожа сказала: «Ma foi! le garèon est bien fait.» Но еще болѣе польстилъ моему самолюбію комплиментъ, сказанный моему уму Нарциссою.

Разговоръ ихъ, переходя отъ одного предмета къ другому, коснулся и молодого сквайра, котораго миледи называла дикимъ. Племянница отвѣчала ей, что онъ еще спитъ, вознаграждая себя за вчерашній кутежъ и возстановляя силы для назначенной завтра утромъ охоты за лисицами, на которую онъ пригласилъ сэра Тимоти Тикета, сквайра Вумпера и другихъ такихъ же сорванцевъ, что заставляло предполагать страшный шумъ въ домѣ. Это извѣстіе сильно не понравилось моей госпожѣ, увѣрявшей, что она заткнетъ уши ватой и приметъ порядочную порцію опіума, чтобы спать и не слышать криковъ этихъ дикихъ животныхъ.

По окончаніи ихъ обѣда, я вмѣстѣ съ другою прислугою принялись въ кухнѣ за свой. Тутъ изъ ихъ разговоровъ я узналъ, что сэръ Тимоти былъ богатый сосѣдній помѣщикъ. Братъ Нарциссы обѣщалъ выдать ее за него, а самъ хотѣлъ жениться на его сестрѣ. Но обѣ дѣвицы не соглашались на планъ братьевъ; такъ какъ каждая изъ нихъ отъ души презирали человѣка, назначаемаго имъ въ супруги. Свѣдѣнія эти внушили мнѣ смертельную ненависть къ сэру Тимоти, какъ къ сопернику, и я отъ всего сердца проклиналъ его.

На другое утро шумъ охоты разбудилъ меня; выскочивъ, я увидѣлъ своего соперника. Оказалось, что его достоинства не должны были бы слишкомъ безпокоить меня въ отношеніи къ Нарциссѣ, которая, какъ мнѣ казалось, не могла прельститься ни его физическими, ни умственными качествами.

Моя госпожа, не смотря на ея предосторожности, была до того встревожена криками охотниковъ, что не вставала часовъ до пяти. И я имѣлъ время осмотрѣть ея кабинетъ, что мнѣ давно уже хотѣлось сдѣлать. Тутъ я нашелъ множество стихотворныхъ отрывковъ и отрывовъ изъ неоконченныхъ трагедій подъ заглавіемъ: «Суровый философъ. — Двойное убійство. — Богохульствующій измѣнникъ. — Паденіе Луцифера и — Послѣдній день.» Все это доказывало мрачное расположеніе духа и наклонность къ трагическимъ ужасамъ.

Библіотека ея состояла изъ сочиненій лучшихъ англійскихъ историковъ, поэтовъ и философовъ, изъ произведеній лучшихъ французскихъ поэтовъ и критиковъ и нѣсколькихъ итальянскихъ книгъ большею частію поэтическихъ, во главѣ которыхъ стояли порядочно истертыя творенія Тасса и Аріоста. Были тутъ и переводы классиковъ на французскій языкъ. Но не было ни одной книги на латинскомъ и греческомъ языкахъ, что показывало ея незнаніе этихъ языковъ.

Осмотрѣвъ все, я вышелъ и въ извѣстное время сталъ накрывать на столъ, но горничная мнѣ сообщила, что ея госпожа еще въ постелѣ. Лай собакъ по утру такъ ее испугалъ, что она вообразила себя зайцемъ, преслѣдуемымъ охотниками, и попросила къ затраку травы.

Видя мое удивленіе, горничная увѣдомила меня, что это часто случается съ нашею госпожею. Она то вообразитъ себя животнымъ, то какою нибудь мебелью и въ это время опасно подходить къ ней. Такъ вообразивши себя кошкой, она разъ бросилась на служанку и изцарапала ей все лице. Разсказывая мнѣ это, служанка прибавила, что самымъ лучшимъ средствомъ противъ ея припадковъ была игра на какомъ нибудь инструментѣ, и что къ этому всегда прибѣгала Нарцисса, отлично игравшая на фортепіано.

По уходѣ служанки, раздался колокольчикъ миледи. Войдя въ ея спальню, я нашелъ ее сидящею на полу на корточкахъ, въ томъ положеніи, въ какомъ сидитъ заяцъ, прислушивающійся къ крику преслѣдователей.

При моемъ появленіи, она оглянулась и со страхомъ отскочила въ уголь, безъ сомнѣнія принявъ меня за гончую собаку, жаждущую ея смерти. Видя ея страхъ, я удалился и встрѣтивъ на лѣстницѣ Нарциссу, передалъ ей то, чему былъ свидѣтелемъ. Она не сказала ни слова, но, улыбнувшись, вошла въ комнату своей тетки и вскорѣ я могъ насладиться ея музыкальнымъ искусствомъ. Она такъ удивительно пѣла, акомпанируя себѣ на фортепіано, что я вовсе не удивлялся перемѣнѣ, скоро происшедшей въ образѣ мыслей моей госпожи.

Къ семи часамъ воротились охотники, везя передъ собою, какъ трофеи, шкуры двухъ лисицъ и одного сурка. Садясь за обѣдъ, сэръ Тимоти Тикетъ просилъ, чтобы Нарцисса осчастливила ихъ своимъ присутствіемъ; но, не смотря на просьбы и угрозы брата, она отказалась, извиняясь нездоровьемъ тетки. Я съ удовольствіемъ увидѣлъ огорченіе моего соперника; но онъ недолго горевалъ и утѣшился бутылками, съ которыми такъ усердно бесѣдовало все общество, что послѣ ужаснаго смѣха, пѣнія, ругательствъ и пляски ихъ отнесли по постелямъ въ безчувственномъ состояніи.

Будучи совершенно независимъ отъ сквайра, я спокойно проводилъ время, упиваясь чарующими прелестями Нарциссы, развивавшимися со дня на день. Не смотря на низкое свое положеніе, я совершенно забывался и даже надѣялся со временемъ обладать этимъ прелестнымъ созданіемъ. Учтивое же ея обращеніе поддерживало мои дерзкія надежды.

XXXIX.

Муза моя, долго дремавшая, проснулась въ этотъ періодъ любви и спокойствія и я сочинилъ нѣсколько посланій къ предмету моей страсти. Но такъ какъ мнѣ необходимо было скрывать свое званіе и чувства, то я, по необходимости, долженъ быль довольствоваться собственною критикою и похвалами. Между тѣмъ я старался внушить обѣимъ леди хорошее мнѣніе о себѣ и моимъ стараніемъ и исполнительностію снискалъ себѣ предпочтеніе предъ прочими слугами. Часто я имѣлъ наслажденіе слышать похвалы на французскомъ и итальянскомъ языкахъ изъ устъ самаго дорогаго для меня существа въ мірѣ. Она говорила, что въ моей наружности и манерахъ было столько благородства, что она никакъ не могла обращаться со мною, какъ со слугою; при подобныхъ комплиментахъ я не всегда могъ удержаться. Однажды за столомъ у нихъ зашелъ разговоръ объ одномъ запутанномъ выраженіи Тассова освобожденнаго Іерусалима, котораго обѣ онѣ не могли объяснить. Послѣ долгихъ неудачныхъ попытокъ къ истолкованію, моя госпожа, вынувъ изъ кармана книгу и открывъ ее на спорныхъ стихахъ, перечитывала ихъ нѣсколько разъ, и, отчаяваясь найти смыслъ въ прочитанномъ, вскричала, обратившись ко мнѣ: «Поди сюда, Бруно; посмотримъ, не рѣшишь ли наше затрудненіе; слушай: я переведу тебѣ и предъидущее и слѣдующее за этою темною строкою; а также и значеніе словъ, ее составляющихъ такъ что ты, сравня то и другое, не угадаешь ли смысла ея». Я былъ слишкомъ тщеславенъ, чтобы упустить этотъ случай выказать свои знанія; а потому, къ ихъ великому удивленію, объяснилъ имъ безъ замедленія затруднявшее ихъ выраженіе. Лицо и плечи Нарциссы покрылись яркимъ румянцемъ, тетка же ея, уставивъ на меня глаза, съ сильнымъ волненіемъ вскричала: «Во имя Божіе, кто ты такой?» Я сказалъ ей, что научился итальянскому языку во время плаванія въ проливахъ Италіи. Но онѣ покачали головой, говоря, что ни одинъ самоучка не прочтетъ такъ, какъ я. Потомъ она пожелала узнать, понималъ ли я по французски и, узнавъ, что понимаю, спросила знаю ли я латинскій и греческій языки? Я отвѣтилъ «немного». «Ого» продолжала она, «и вѣрно ты учился математикѣ и философіи?» Я сознался, что имѣю понятіе въ той и другой. Тутъ она повторила свой первой вопросъ, подозрительно глядя на меня. Я сталъ раскаяваться въ моей хвастливости и, чтобы загладить ошибку, сказалъ что нѣтъ ничего удивительнаго въ моихъ познаніяхъ, потому что въ моемъ отечествѣ образованіе обходится такъ дешево, что всякій поселянинъ — ученый. Я выразилъ надежду, что мое образованіе не повредитъ мнѣ въ ихъ мнѣніи. Она отвѣчала: «Нѣтъ! нѣтъ! Боже сохрани!» Но остальное время обѣда сдѣлалась замѣтно молчаливѣе.

Эта перемѣна очень безпокоила меня и я провелъ ночь безъ сна, проклиная свою хвастливость. Но на другой же день, вмѣсто того, чтобы воспользоваться вчерашнимъ урокомъ, я еще болѣе увлекся, и не покровительствуй мнѣ мое счастіе — я бы непремѣнно долженъ былъ встрѣтить заслуженное презрѣніе. Послѣ завтрака миледи позвала меня къ себѣ въ кабинетъ и сказала мнѣ съ авторскимъ самолюбіемъ: «Такъ какъ ты получилъ такое образованіе, что въ тебѣ не можетъ быть недостатка вкуса, а потому и желаю выслушать твое мнѣніе о небольшомъ поэтическомъ произведеніи, недавно мной написанномъ. Надо тебѣ сказать, что я составила планъ трагедіи, сюжетомъ, которой убійство властителя у алтаря во время его молитвы. По совершеніи этого, убійца возмущаетъ народъ съ окровавленнымъ кинжаломъ въ рукѣ и говоритъ слѣдующую рѣчь.» Тутъ она взяла лоскутокъ бумаги и, съ жаромъ и сильными жестами, прочла стихи, исполненные самой страшной реторики.

Я принялся безсовѣстно хвалить наборъ словъ, говорилъ, что это — безсмертное произведеніе и умолялъ миледи осчастливить міръ произведеніями своего генія. Она самодовольно улыбнулась и, поощряемая моими похвалами, передала мнѣ почти всѣ свои поэтическія произведенія, которыя получили отъ меня такую же оцѣнку. Насыщенная моею лестью, она, по совѣсти, не могла отказать мнѣ въ случаѣ блеснуть въ свою очередь. Поэтому, похваливъ мой изящный вкуси, она замѣтила, что, вѣроятно, и я произвелъ что нибудь подобное и пожелала видѣть мое сочиненіе. Противъ этого соблазна я не могъ устоять и сознался, что во время моего пребыванія въ университетѣ писалъ кое что по желанію влюбленнаго пріятеля, и, побуждаемый настоятельнымъ требованіемъ моей собесѣдницы, повторилъ стихи, внушенные мнѣ любовью къ Нарциссѣ.

Госпожа моя довольно похвалила мое сочиненіе, говоря, что стихи довольно плавны, но сюжетъ не достоинъ пера истиннаго поэта. Это равнодушіе задѣло меня за живое. Я ожидалъ одобренія Нарциссы, подошедшей къ намъ въ это время, но она не высказала своего мнѣнія, увѣряя, что она плохой судья въ этомъ дѣлѣ, и я долженъ былъ удалиться, обманувшись въ моихъ черезъ чуръ смѣлыхъ ожиданіяхъ. Однако, послѣ обѣда горничная клялась мнѣ, что Нарцисса очень хвалила мои стихи и просила достать ихъ копіи: это извѣстіе вскружило мнѣ голову. Переписавъ какъ только могъ красивѣе мою оду, я отдалъ ее горничной вмѣстѣ съ другими, новыми стихами, написанными въ томъ же духѣ.

Поняла ли Нарцисса мою страсть или нѣтъ, я не могъ открыть, — но съ этихъ поръ она начала держаться болѣе въ отдаленіи отъ меня и казалась менѣе веселою. Пока всѣ мои мысли были обращены на это существо, я невольно произвелъ впечатлѣніе на сердца кухарки и молочницы, до того начавшихъ ревновать меня другъ къ другу, что будь онѣ болѣе образованы, — то непремѣнно прибѣгнули бы къ помощи яда или кинжала для отмщенія. Но въ настоящемъ случаѣ воспользовались оружіемъ болѣе приличнымъ ихъ сферѣ. Онѣ изливали свой гнѣнъ бранью, кулачнымъ боемъ, и дѣлали это явно и часто, не скрывая своихъ чувствъ.

Это встревожило кучера и садовника, ухаживавшихъ за моими обожательницами, и заставило ихъ принять мѣры къ отмщенію. Первый изъ нихъ, получившій образованіе въ академіи при Тотенгамъ-куртѣ, объявилъ, что вызоветъ меня на кулачный бой: и, дѣйствительно, осыпавъ меня всевозможными ругательствами, онъ предложилъ мнѣ драться съ нимъ, съ тѣмъ, чтобы побѣжденный уплатилъ побѣдителю двадцать гиней. Я ему отвѣчалъ, что, хотя и въ этомъ искуствѣ я не уступлю ему, но не унижу достоинства джентльмена, вступивъ въ драку, приличную только дворнику; если же онъ желаетъ отъ меня удовлетворенія, то пусть избираетъ огнестрѣльное или холодное оружіе: ружье, пистолетъ, или саблю, топоръ, вилу и даже иголку… При этомъ я клялся, что зажму ему ротъ и обрублю уши, ежели онъ еще позволитъ себѣ говорить что нибудь про меня. Эта угроза подѣйствовала на моего антагониста. Онъ смиренно удалился и передалъ своему пріятелю результатъ вызова.

Слуги, узнавъ объ этомъ происшествіи, дали мнѣ названіе джентльмена Джона, которымъ иногда стали меня величать моя госпожа и Нарцисса, увѣдомленныя обо всемъ горничною. Между тѣмъ соперницы, всѣми возможными средствами, старались выразить мнѣ свою страсть. Кухарка угощала меня лакомымъ блюдомъ; а молочница — сливками. Первая, чтобы придать мнѣ смѣлости для объясненія, часто расхваливала мою храбрость и ученость, говоря, что будь у нея такой мужъ — она бы нажила много денегъ, устроивъ въ Лондонѣ обѣденный столъ для господской прислуги. Молочница же доказывала собственное достоинство, давъ мнѣ понять, что многіе богатые фермеры съ радостью женились бы на ней; но что она въ этомъ случаѣ рѣшилась отдать свою руку только тому, кто ей понравится. За тѣмъ она пускалась хвалить меня, высказывая при этомъ увѣренность, что я долженъ составить счастіе женщины. Эти любовныя преслѣдованія начали безпокоить меня. Во всякое другое время я бы не прочь былъ отъ такой интрижки, но теперь всѣ мои мысли были заняты Нарциссою и я ни за что бы не рѣшился осквернить мою страсть.

XL.

По временамъ, честолюбіе мое подымало голосъ; я презиралъ себя за смиренную покорность моей участи и перебиралъ тысячу плановъ явиться джентльменомъ, какимъ я и быль но рожденію и воспитанію. Время уходило въ этихъ безплодныхъ соображеніяхъ и такъ прошло восемь мѣсяцевъ со времени вступленія моего въ должность лакея. Непредвидѣнное обстоятельство положило конецъ какъ моей службѣ, такъ и моимъ любовнымъ надеждамъ.

Однажды Нарцисса отправилась посѣтить миссъ Тикетъ, жившую съ братомъ за полторы версты отъ нашего дома. Вечеромъ ее уговорили возвратиться домой пѣшкомъ въ сопровожденіи сэра Тимоти. Этотъ человѣкъ, пользуясь уединенностью проходимаго ими ноля, позволилъ себѣ неумѣстную фамильярность съ нею. Раздосадованная этимъ поведеніемъ, Нарцисса съ такимъ жаромь упрекала его что онъ, презирая всѣ условія приличія, сталъ употреблять насиліе. Но небо не допустило его оскорбить такое чистое существо. Проходя случайно близь этого мѣста и встревоженный криками, я прибѣжалъ на помощь. Невозможно представить моего волненія, при видѣ Нарциссы, уже готовой уступить звѣрству этого сатира. Я бросился къ нему съ быстротою молніи и вышибъ у него изъ рукъ шпагу, которую онъ обнажилъ, и такъ успѣшно дѣйствовалъ палкою, что онъ вскорѣ упалъ безъ чувствъ къ моимъ ногамъ. Тутъ я занялся Нарциссою, лежавшею въ обморокѣ: сѣвъ подлѣ нея, я поднялъ ея голову, прислонилъ ее къ моей груди и поддерживалъ за талью рукою. Моя душа блаженствовала, чувствуя предметъ моей страсти въ моихъ рукахъ, и я не могъ удержаться, чтобы не прильнуть къ ея щекѣ и не сорвать поцѣлуя. Вскорѣ лицо ея стало принимать обычный цвѣтъ; открывъ глаза и припоминая случившееся, она, съ взглядомъ полнымъ благодарности, сказала: «Любезный Джонъ, я буду тебѣ вѣчно благодарна!» Съ этими словами она встала и, опираясь на мою руку, мы пошли къ дому. Тысячу разъ я порывался открыться въ моей страсти; но страхъ оскорбить ее удерживала, меня. Но успѣли мы отойти и ста шаговъ, какъ сэръ Тимоти поднялся и пошелъ домой — обстоятельство съ одной стороны обрадовавшее меня, уничтоживъ мои опасенія за его жизнь; съ другой же — сильно обезпокоившее меня, потому что я зналъ, что сдѣлаюсь съ этихъ поръ предметомъ его ненависти.

Подойдя къ дому, Нарцисса увѣряла меня, что употребитъ все свое вліяніе на защиту меня отъ Тикета, и расположитъ въ мою пользу тетку, и въ то же время вынувъ кошелекъ, предложила его мнѣ какъ слабое вознагражденіе за услугу. Но любовь сдѣлала меня щекотливымъ. Я отказался отъ подарка и сказалъ, что только выполнилъ свой долгъ. Это безкорыстіе, казалось, удивило ее; по крайней мѣрѣ, она покраснѣла; у меня тоже кровь бросилась въ голову. Дрожащими. голосомъ и опустивъ глаза въ землю, я просилъ у нея только одной милости, которая могла бы вознаградить меня за вѣкъ мученій. При этихъ словахъ она измѣнилась въ лицѣ и, сконфузившись, приказала мнѣ высказать мое желаніе. Ставъ на колѣни, я попросилъ позволенія поцѣловать ея руку. Она мнѣ тотчасъ ее протянула, отворотившись въ сторону, а я, напечатлѣвъ на этой рукѣ горячій поцѣлуй и обливая ее слезами, вскричалъ. «Миссъ, я несчастный джентльменъ и люблю васъ до безумія. Адскія муки не вырвали бы у меня этого признанія при настоящемъ моемъ положеніи, но я рѣшился бѣжать отъ вашего чарующаго присутствія, и схоронить мою дерзкую страсть въ вѣчномъ молчаніи.» Съ этими словами я всталъ и ушелъ прежде, чѣмъ она успѣла собраться съ мыслями.

Первымъ моимъ дѣломъ, было спросить совѣта у мистриссъ Саджели, съ которою я имѣлъ постоянныя дружескія сношенія съ того времени, какъ ушелъ отъ нея. Вникнувъ въ мои обстоятельства, добрая старушка съ участіемъ оплакивала мою несчастную участь и одобрила мою рѣшимость уѣхать. Она очень хорошо знала звѣрскій нравъ моего соперника и не видѣла никакихъ средствъ избавиться отъ его мщенія. «Въ этомъ краю, говорила она — онъ исполняетъ обязанность мирнаго судьи и тотчасъ отдастъ приказаніе поймать васъ, и если ему это удастся, то вы будете отправлены въ тюрьму.»

Наставленія ея были прерваны сильнымъ стукомъ въ дверь, крѣпко испугавшимъ насъ, потому, что, вѣроятно, онъ былъ произведенъ моими преслѣдователями. Великодушная старушка, всунувъ мнѣ въ руку двѣ гинеи, со слезами на глазахъ просила меня, ради Бога, прокрасться въ заднія двери и искать спасенія въ бѣгствѣ. Я послушалъ ея совѣта и, пользуясь темнотой ночи, добрался до морскаго берега, гдѣ и началъ раздумывать о дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ. Но въ эту минуту, меня окружили какіе-то вооруженные люди и. грозя мнѣ смертію въ случаѣ крика, отвезли на корабль, въ которомъ я, съ перваго же взгляда, узналъ контрабандную яхту. Это открытіе сперва меня обрадовало, потому что теперь я видѣлъ безопасность отъ гнѣва сэра Тимоти. Но когда злодѣи стали грозить смертію, доказывая, что я шпіонъ, то радость моя сильно уменьшилась. Напрасны были мои увѣренія въ невинности. Я никакъ не могъ ихъ убѣдить, что зашелъ въ ихъ трущобу и въ такую ночь по собственному своему капризу; настоящей же причины я не хотѣлъ объявлять, думая, что они захотятъ помириться съ правосудіемъ и выдадутъ меня. Появленіе таможенной яхты, гнавшейся за ними и едва не захватившей ихъ, подало еще болѣе поводовъ подозрѣвать меня. Ихъ спасъ только туманъ, подъ покровомъ котораго контрабандисты вошли въ Булоньскую гавань: тутъ они составили совѣтъ, чтобы судить меня. Самые жестокіе изъ нихъ приговорили — выбросить меня, какъ предателя, въ море. Другіе же болѣе здравомыслящіе говорили, что, убивъ меня, они не получатъ помилованія, если когда нибудь попадутся въ руки правосудія.

Наконецъ, большинствомъ голосовъ, они приговорили высадить меня на берегъ Франціи и бросить тамъ.

Это рѣшеніе доставило мнѣ большое удовольствіе, но страхъ быть ограбленнымъ не давалъ мнѣ покоя. Чтобы предупредить это несчастіе, я (едва только развязали мнѣ руки) прорвалъ въ чулкѣ отверстіе и запряталъ туда бывшія при мнѣ шесть гиней. Въ карманѣ же я оставилъ мелкое серебро полгинеи, съ тѣмъ, чтобы, найдя ихъ, они бы не дѣлали дальнѣйшихъ поисковъ.

Предосторожность эта оказалась не напрасною. Въ виду берега одинъ изъ контрабандистовъ потребовалъ денегъ за переѣздъ. На это я ему отвѣчалъ, что я не просилъ ихъ перевозить меня, а слѣдовательно и не видѣлъ основанія — платить. «Ну тебя къ чорту, съ твоими разсужденіями!» вскричалъ разбойникъ. — Вотъ я посмотрю сколько у тебя денегъ. Съ этими словами онъ запустилъ руку въ мой карманъ и вытащилъ то, что было гамъ. Потомъ, посмотрѣвъ на мою шляпу и парикъ, понравившіеся ему, онъ схватилъ ихъ, а мнѣ на голову надѣлъ свои, увѣряя, что мѣна не есть грабежъ. Я долженъ былъ согласиться на его доводы, и вскорѣ мы вышли на берегъ.

Войдя въ верхній городъ, я вошелъ въ трактиръ съ намѣреніемъ утолить голодъ. Въ кухнѣ пять голландскихъ матросовъ сидѣли за завтракомъ, состоявшимъ изъ огромнаго хлѣба, масла и бутыли водки, къ которой они часто прикладывались. Въ отдаленіи отъ нихъ сидѣлъ одиноко и въ раздумьи человѣкъ въ костюмѣ голландскаго матроса, и курилъ изъ коротенькаго закопченнаго чубука. Несчастіе всегда возбуждало во мнѣ сочувствіе, — и я подошелъ къ одинокому моряку съ цѣлію предложить ему мои услуги. Но представьте мое волненіе, когда, не смотря на бороду и одежду, я узналъ въ немъ давно пропавшаго и оплакиваемаго дядю и благодѣтеля, лейтенанта Бовлинга!

Я долго не могъ выговоритъ ни слова, наконецъ вскричалъ: — милосердный Боже! мистеръ Бовлингъ! Услыхавъ свое имя, онъ вскочилъ и, съ удивленіемъ посмотрѣвъ на меня, сказалъ:

— Ere! такъ ты меня знаешь, братецъ? Я просилъ его выйти въ другую комнату, чтобы передать нѣчто весьма важное, но онъ никакъ не соглашался. «Постой пріятель, не надуешь; — говорилъ онъ, ежели ты хочешь что нибудь сказать мнѣ, то говори на палубѣ; — тебѣ нечего бояться, что насъ у слышатъ; — тутъ никто не понимаетъ нашего языка.» Хотя мнѣ было и непріятно открыться въ обществѣ чужихъ, но я не могъ утерпѣть, чтобы не сказать ему, что я его родной племянникъ Родерикъ Рендомъ.

Онъ долго смотрѣлъ на меня и, припомнивъ наконецъ мои черты, подошелъ и, съ жаромъ схвативъ меня за руку, радовался, что видитъ меня здоровымъ. Помолчавъ немного, онъ прибавилъ: « — жалко, другъ мой, что мнѣ приходится видѣть тебя подъ такимъ флагомъ, тѣмъ болѣе, что не могу помочь тебѣ. Теперь тяжелое для меня время.» При этихъ словахъ, замѣтивъ слезу, катящуюся по морщинистой щекѣ его, я не выдержалъ и залился слезами.

Воображая, что я плачу о собственныхъ своихъ бѣдствіяхъ, онъ сталъ утѣшать меня, говоря, что жизнь есть длинный вояжъ, въ которомъ мы должны ожидать всякую погоду: иногда бываетъ штиль, а другой разъ волненіе; часто попутный вѣтеръ смѣняется бурею, и вѣтеръ не всегда дуетъ въ одну сторону. Отчаяніемъ ни чему не поможешь; а рѣшительность и искуство лучше новаго корабля.

Я утеръ слезы, увѣряя его, что проливалъ ихъ о его несчастіяхъ и просилъ выйти въ другую комнату, чтобы поговорить на свободѣ. Тутъ я ему разсказалъ о неблагородномъ поступкѣ Пошона. Выслушавъ меня, онъ вскочилъ и, шагая по комнатѣ, схватилъ свою палку и закричалъ: «ахъ, еслибы я могъ подплыть къ нему!» За тѣмъ, передавъ ему о моихъ страданіяхъ и приключеніяхъ, сильно его огорчившихъ, я сообщилъ ему, что капитанъ Окумъ живъ и что ему (т. е. дядѣ) можно возвратиться въ Англію, не боясь никакихъ преслѣдованій. Это его чрезвычайно обрадовало, но онъ говорилъ, что въ настоящее время не можетъ воспользоваться этимъ случаемъ, не имѣя денегъ на переѣздъ въ Лондонъ. Я уничтожилъ это препятствіе, предложивъ ему пять гиней, но съ трудомъ могъ убѣдить его взять изъ нихъ двѣ, которыхъ, какъ онъ говорилъ, было весьма достаточно на необходимыя издержки.

Послѣ этого дружескаго спора онъ предложилъ мнѣ закусить чего нибудь. "Потому что, " говорилъ онъ, «я давно уже провожу Банайскіе дни. Надо тебѣ сказать, что я претерпѣлъ кораблекрушеніе пять дней тому назадъ, не подалеку отъ Лисье, въ сообществѣ пьющихъ внизу голландцевъ. Небольшое количество денегъ бывшихъ со мною, скоро было истрачено; потому что я угощалъ товарищей, пока деньги у меня были. Но въ этомъ случаѣ я забылъ старую пословицу: каждая свинья, ѣшь свое яблоко. Видя мой запасъ истощеннымъ, они всѣ отправились просить милостыни, и такъ какъ я не согласился имъ сопутствовать, то они отказались помогать мнѣ. И вотъ уже два дня какъ у меня не было куска хлѣба во рту.» Меня ужаснула его крайность и я приказали тотчасъ же подать намъ курицу, хлѣба, сыра и вина для утоленія его голода. Давъ ему время подкрѣпиться этою простою пищею, я сталъ его распрашивать о его жизни послѣ дуэли. Въ нѣсколькихъ словахъ онъ пересказалъ свои приключенія. Проживъ всѣ свои деньги въ портѣ «Людовикъ», онъ увидѣлъ, что пріязнь и гостепріимство французовъ значительно охладились.

Онъ долженъ былъ нанятся простымъ матросомъ на военный французскій корабль для спасенія себя отъ голодной смерти, пробылъ тутъ два года и пріобрѣлъ репутацію хорошаго моряка. Въ это время корабль былъ посланъ во Францію и оказался негоднымъ къ плаванію. Послѣ того поступилъ квартирмистромъ на корабль, состоявшій въ эскадрѣ адмирала д`Антони. Въ этой должности онъ совершилъ вояжъ въ Вестъ-Индію и былъ въ сраженіи съ нашимъ кораблемъ. Но, почувствовавъ угрызенія совѣсти за службу врагамъ своего отечества, онъ оставилъ корабль. Оттуда онъ перебрался въ Курацоа на голландскомъ суднѣ. Въ этомъ городѣ онъ уговорился съ шкиперомъ, отправлявшимся въ Европу, заплатить за перевозъ въ Голландію, своею службою на суднѣ. Но на французскомъ берегу судно погибло и онъ былъ приведенъ къ необходимости или, прося по дорогѣ милостыни, идти пѣшкомъ въ Голландію, или, подъ страхомъ быть арестованнымъ какъ бѣглецъ, вступить снова во французскій флотъ. «А теперь, другъ мой, продолжалъ онъ, я думаю направиться прямо въ Лондонъ, гдѣ безъ сомнѣнія получу мѣсто. Ежели мнѣ удастся, то у меня найдется чѣмъ помочь тебѣ. При моемъ бѣгствѣ съ корабля мнѣ слѣдовало получить жалованья за два года; а потому мнѣ хочется, знать куда ты отправляется. А можетъ быть я найду случай добыть и тебѣ назначеніе помощникомъ врача на томъ кораблѣ, на которомъ буду служить. Докладчикъ въ адмиралтействѣ мнѣ пріятель, онъ закадычный другъ одному изъ младшихъ писарей; тотъ же нмѣетъ общіе интересы со старшимъ писаремъ, хорошо извѣстнымъ помощнику секретаря; а этотъ послѣдній, по рекомендаціи его, вѣроятно доложить обо мнѣ первому секретарю, который, вѣроятно, поговорить обо мнѣ съ какимъ нибудь лордомъ адмиралтейства. Ты видишь, что у меня нѣтъ недостатка въ протекціи.»

Слушая описаніе ступеней, по которымъ дядя думалъ добраться до вниманія адмиралтейскаго совѣта, я невольно улыбнулся; но не высказалъ своого сомнѣнія, не желая его обезкураживать. Я спросилъ его, есть ли у него въ Лондонѣ знакомый, который бы ссудилъ его небольшою суммою денегъ на одежду и на подарокъ помощнику секретаря, чтобы тѣмъ заставить его скорѣе окончить дѣло. Онъ почесалъ въ затылкѣ и, подумавъ, сказалъ: «Да, есть, — Даніель Винкордь, корабельный поставщикъ въ Ваппингѣ, — онъ, вѣроятно, но откажетъ мнѣ въ такой бсздѣдицѣ. Я знаю, что могу получить въ кредитъ квартиру, вино и одежду. Что же касается до денегъ, то я въ этомъ не увѣренъ. Будь живъ честный Блокъ то я бы не нуждался!»

Окончивъ свой обѣдъ, мы вышли въ гавань. Тугъ, найдя яхту отправляющуюся въ Англію, дядя мой уговорился со шкиперомъ о своемъ переѣздѣ въ Англію. Въ ожиданіи этого мы пустились осматривать городъ, разговаривая о моихъ будущихъ намѣреніяхъ. Я былъ въ большомъ безпокойствѣ, видя себя въ крайней бѣдности среди чуждаго мнѣ народа, не имѣя ни знакомыхъ ни пріятелей, у которыхъ бы могъ спросить совѣта. Понимая мое непріятное положеніе, дядя звалъ меня съ собою въ Англію, гдѣ онъ надѣялся вскорѣ найти мнѣ занятіе. Но въ числѣ многихъ причинъ, заставлявшихъ меня избѣгать этой страны, главною была та, что я считалъ Англію мѣстомъ, въ которомъ труднѣе всего существовать бѣдному и честному человѣку. Поэтому я рѣшился идти въ Парижъ.

Въ этомъ намѣреніи утвердилъ меня одинъ почтенный священникъ. Онъ проходилъ мимо насъ и, слыша, что мы говоримъ по англійски, вступилъ съ нами въ разговоръ. Объявивъ себя шотландцемъ, онъ предложилъ намъ свои услуги. Мы поблагодарили этого почтеннаго человѣка и пригласили выпить вмѣстѣ стаканъ вина; отъ чего онъ не счелъ за нужное отказаться, и мы вошли въ харчевню.

Выпивъ за наше здоровье стаканъ добраго Бургонскаго, священникъ сталъ распрашивать о нашемъ положеніи и особенно о мѣстѣ нашего рожденія. Услыхавъ же имя мѣстечка, онъ вскочилъ въ сильномъ волненіи и, ломая руки, заплакалъ, говоря: «Вѣдь и я изъ того же графства, и, можетъ быть, мы родственники.» Но не смотря на его ласкательства и подозрительныя увѣренія въ пріязни, я держалъ ухо остро, вспомнивъ мое приключеніе въ Лондонѣ. Не выказывая, однако, недовѣрчивости, я спросилъ его, что такъ какъ онъ жилъ въ нашемъ сосѣдствѣ въ Шотландіи, то не слыхалъ ли онъ о нашемъ семействѣ! Тутъ я назвалъ себя по имени, и дѣйствительно онъ очень хорошо зналъ моихъ родственниковъ. Дѣда же онъ зналъ лично; и несмотря на пятидесити-лѣтнюю отлучку изъ отечества, пересказалъ столько подробностей о сосѣднихъ помѣщикахъ. что уничтожилъ мои сомнѣнія и я отъ души радовался его знакомству. Въ разговорѣ я открылъ ему свое положеніе, свое воспитаніе и планы. Честный старикъ удивлялся моимъ познаніямъ и увѣрялъ меня, что ежоли я останусь во Франціи и послушаюсь его совѣтовъ, то навѣрное проложу себѣ дорогу, — въ чемъ онъ обѣщалъ помогать мнѣ изо всѣхъ силъ.

Дядя же мой, слушавшій съ постояннымъ вниманіемъ намеки священника, внезапно объявилъ, что ежели я только перемѣню вѣроисповѣданіе, то онъ откажется отъ родства и сношеній со мною, По его мнѣнію, честный человѣкъ не долженъ отрываться отъ религіозныхъ правилъ, въ которыхъ онъ воспитанъ: будь они магометанскія, протестанскія или римско-католическія. Духовный отецъ, негодуя на эти слова, произнесъ съ большимъ жаромъ длинную рѣчь объ опасности упрямства и о грѣхѣ съ умысломъ закрывать глаза отъ истиннаго свѣта. Текстами изъ священнаго писанія и цитатами изъ св. отцовъ онъ старался доказать, что св. Петръ былъ намѣстникъ и викарій Іисуса Христа; и что Римская церковь есть истинная и святая церковь, что протестанское вѣроисповѣданіе проклятая ересь, которою милліоны людей увлеклись въ вѣчную гибель.

Окончивъ свою проповѣдь, онъ обратился къ дядѣ и спросилъ его, не имѣетъ ли онъ какихъ возраженій противъ сказаннаго? лейтенантъ же, занятый своими дѣлами, ничего не слыхалъ, но при этомъ вопросѣ, вынувъ изо рта трубку, отвѣчалъ: «Я не имѣю никакого возраженія на твои слова, пріятель; они могутъ быть и истинной и ложью — мнѣ право все равно. Я не мѣшаюсь ни въ чьи дѣла, по пословицѣ: артиллеристъ долженъ знать свой фитиль, а кормчій руль. Я имѣю вѣру только въ компасъ и поступаю съ людьми такъ, какъ желалъ бы, чтобы со мною поступали. Я презираю папу, чорта и претендента, и все таки надѣюсь попасть въ рай, такъ какъ и другіе.» Эти слова сильно оскорбили монаха, увѣрявшаго въ своемъ гнѣвѣ, что не будь мистеръ Бовлингъ его соотечественникомъ, онъ бы взялъ его подъ стражу за дерзость. Я поспѣшилъ пожурить дядю за его безразсудство и успокоилъ стараго монаха, сказавъ, что дядя не думалъ обижать его. Родственникъ же мой, видя свою ошибку и пожимая руку обиженному, просилъ извиненія за слишкомъ рѣзкія выраженія. Окончивъ спорь полюбовно и попросивъ насъ навѣстить его въ монастырѣ, монахъ простился съ нами; по его уходѣ, дядя сильно настаивалъ на томъ, чтобы я не мѣнялъ вѣроисповѣданія своихъ предковъ, не смотря на всѣ выгоды, которыя могутъ мнѣ представить. Онъ говорилъ, что этимъ я обезчещу себя и осрамлю свое семейство. Я увѣрилъ его, что ничто не заставитъ меня потерять его расположеніе и доброе мнѣніе обо мнѣ. Восхищенный этими словами, онъ напомнилъ мнѣ объ обѣдѣ, и мы скоро сѣли за столъ. Между тѣмъ, я сообразилъ, что, дѣйствуя искусно, я могу извлечь большую пользу изъ знакомства съ шотландскимъ монахомъ, и потому и рѣшился поддержать это знакомство. Съ этою цѣлію мы посѣтили его въ монастырѣ; угостивъ насъ виномъ и сластями, онъ показалъ намъ всѣ достопримѣчательности монастыря, а уходя, я обѣщалъ посѣтить его на другое утро. Такъ какъ дядѣ моему уже было время идти на корабль, то я проводилъ его до гавани, гдѣ мы простились не безъ слезъ, и, пожелавъ другъ другу всего лучшаго, онъ просилъ меня писать чаще, адресуя письма: лейтенанту Бовлингу, въ гостинницу Соединеннаго флага, подлѣ эрмитажа въ Лондонѣ.

Я возвратился въ тотъ же трактиръ, гдѣ съ нимъ встрѣтился и провелъ вечеръ весьма скучно, думая о жестокости моей участи и составляя планы на будущее время. Но моя изобрѣтательность отказалась служить мнѣ. Я вездѣ видѣлъ непреодолимыя препятствія и уже приходилъ въ отчаяніе. На другое утро я отправился за совѣтомъ къ монаху. Онъ принялъ меня очень любезно и далъ мнѣ понять, что для достиженія успѣха мнѣ предстоитъ только одна дорога. Понимая, на что онъ намекалъ, я прямо объявилъ ему, что не рѣшусь на перемѣну вѣроисповѣданія, а потому, ежели онъ думаетъ объ этомъ, то не стоитъ ему и трудиться. Покачавъ головою, онъ вздохнулъ, говоря: «Сынъ мой, отъ какой славной будущности удерживаетъ тебя твое предубѣжденіе! Позволь себя убѣдить ради твоего земнаго счастія и безсмертія твоей души. Я могу дать тебѣ случай вступить въ послушники въ этотъ монастырь, гдѣ я буду наблюдать за тобою и поучать съ отеческою заботливостію.» Тутъ онъ пустился въ похвалы монастырской жизни, не тревожимой ни шумомъ свѣта, ни заботами, ни бѣдствіями, жизни, въ которой сердце отвлечено отъ плотскихъ привязанностей, грубыя страсти подавляются и душа на крыльяхъ глубокаго созерцанія паритъ въ божественныя области философіи и истины. Но я былъ глухъ къ этому краснорѣчію, и два обстоятельства удерживали меня отъ соблазнительныхъ его обѣщаній: во первыхъ — обѣщаніе, данное дядѣ и во вторыхъ — отвращеніе отъ монашеской жизни. Что же касается до различія въ вѣроисповѣданіяхъ, то я считалъ это бездѣлицею, не долженствовавшею удерживать человѣка. Видя меня твердыми въ своемъ рѣшеніи, монахъ сказалъ мнѣ, что онъ не столько обиженъ, сколько огорченъ моимъ отказомъ и что готовъ услужить мнѣ чѣмъ можетъ. «Тѣ же заблужденія, сказалъ онъ, которыя затрудняютъ вступленіе твое на лоно церкви, не дадутъ тебѣ хода въ арміи. Но ежели ты согласишься идти въ услуженіе, то я, зная нѣкоторыхъ вельможъ въ Версали, могу дать тебѣ рекомендательное письмо, и ты можешь получить у кого-нибудь изъ нихъ мѣсто метр-д’отеля. Я же не сомнѣваюсь, что твои качества дадутъ тебѣ потомъ случай найти болѣе почетныя занятія.» Я съ радостію принялъ его предложеніе, и онъ назначилъ мнѣ прійти къ нему на другой день послѣ обѣда. Онъ обѣщалъ мнѣ не только дать письма, но и познакомить меня съ капуциномъ, отправлявшимся въ Парижъ, говоря, что въ его сообществѣ дорога мнѣ не будетъ стоить и одного ливра. Обрадованный этимъ обстоятельствомъ, я въ самыхъ жаркихъ выраженіяхъ благодарилъ благодѣтельнаго старца. Онъ съ точностію исполнилъ свои обѣщанія, давъ мнѣ письма и представивъ меня капуцину, съ которымъ мы на другое утро отправились въ дорогу.

Вскорѣ я замѣтилъ, что мой спутникъ былъ веселый и хитрый малый, любившій, не смотря на обѣтъ воздержанія, поѣсть и попить и болѣе обожавшій хорошенькихъ дѣвушекъ, чѣмъ пречистую дѣву Марію или Св. Женевьеву. Это былъ полный, широкоплечій молодой человѣкъ съ рыжими рѣсницами, горбатымъ носомъ и лицомъ, покрытымъ веснушками. Звали его братъ Бальтазаръ. Статутъ его ордена запрещалъ употребленіе бѣлья, а потому, не имѣя надобность раздѣваться, онъ имѣлъ крайне грязный видъ, и испарина его имѣла такой ароматъ, что я всю дорогу старался быть по ту сторону его, съ которой дулъ вѣтеръ. Его хорошо знали вездѣ, потому принимали съ большимъ почетомъ и угощали на славу.

XLI.

Третью ночь нашего странствованія мы провели въ домѣ не подалеку отъ Аміона. Тутъ Бальтазаръ не былъ знакомъ съ хозяиномъ, въ слѣдствіе чего мы поужинали довольно худо и пили кислое вино. Спали же мы гдѣ-то на чердакѣ, на старыхъ матрацахъ, гдѣ съ незапамятныхъ временъ поселились миріады блохъ; мы дерзко осмѣлились занять ихъ территорію и онѣ мгновенно атаковали насъ, но не смотря на это, я, истомившись ходьбою, заснулъ и проспалъ до утра. Проснувшись, я увидѣлъ, что товарищъ мой исчезъ. Вскочивъ въ страхѣ, я схватился за карманъ и увидѣлъ, что предчувствія мои сбылись. Мой спутникъ захватилъ мои деньги и оставилъ меня одного. Тотчасъ сбѣжалъ я внизъ и съ сильнымъ смущеніемъ спрашивалъ о монахѣ. Мнѣ сказали, что онъ ушелъ четыре часа тому назадъ, сказавъ хозяину, что мнѣ нездоровится, и просилъ не тревожить меня теперь; а когда я проснусь, то сказать мнѣ, что онъ пошелъ по дорогѣ къ Нойюну и будетъ ждать меня въ гостинницѣ Золотаго Пѣтуха. Не говоря ни слова, я отправился туда съ стѣсненнымъ сердцемъ и къ полудню, едва передвигая ноги отъ голода и усталости, добрался до этого города, гдѣ и узналъ, къ моему жестокому огорченію, что капуцина тутъ и не бывало! Кипя негодованіемъ, я пересказалъ хозяину гостинницы о случившемся: онъ пожалъ плечами и, скорчивъ гримасу, сказалъ, что сожалѣетъ о моемъ несчастіи, и совѣтуетъ вооружиться терпѣніемъ. Въ это время пріѣхали новые посѣтители и онъ побѣжалъ предлагать имъ услуги.

Пока я стоялъ одинокій и въ раздумьѣ подъ навѣсомъ гостинницы, проклиная и вора, обокравшаго меня, и монаха, рекомендовавшаго его, къ гостинницѣ подъѣхалъ богато одѣтый, сопровождаемый камердинеромъ, молодой человѣкъ. Его физіономія поразила меня выраженіемъ доброты, и потому, едва только онъ слѣзъ съ лошади, какъ я, подойдя къ нему, въ короткихъ словахъ объяснилъ свое положеніе. Онъ выслушалъ меня очень учтиво и, по окончаніи разсказа, сказалъ: — Хорошо! но чего же вамъ хочется отъ меня? — Этотъ вопросъ, котораго бы, какъ мнѣ казалось, не сдѣлалъ бы ни одинъ добрый и великодушный человѣкъ, совершенно меня сконфузилъ, и я отвѣтилъ ему только низкимъ поклономъ.

Онъ отвѣсилъ мнѣ поклонъ еще ниже и убѣжалъ въ гостинницу, хозяинъ которой просилъ меня небезпокоить пріѣзжающихъ, такъ какъ подобныя вещи имъ не нравятся; а отъ этого онъ много теряетъ. Я не заставилъ его повторить эту просьбу, тотчасъ же отошелъ отъ гостинницы, и до того былъ взволнованъ горемъ, гнѣвомъ и презрѣніемъ, что кровь ручьемъ хлынула у меня изъ носу. Въ этомъ состояніи я вышелъ изъ Нойона на поле и блуждалъ по немъ, какъ сумасшедшій до совершеннаго изнеможенія. Наконецъ, я бросился подъ дерево, чтобы дать отдыхъ онѣмѣвшимъ отъ усталости членамъ. Тутъ моо бѣшенство совершенно разсѣялось, и я, почувствовавъ голодъ, впалъ въ тихую горесть и придумывалъ какъ бы помочь горю Я перебиралъ всѣ мои преступленія и, находя ихъ слишкомъ ничтожными, сомнѣвался въ справедливости провидѣнія. Я не понималъ, за что оно, проведя меня чрезъ столько испытаній и опасностей, бросило наконецъ въ жертву голоду на чужой землѣ, гдѣ у меня не было ни пріятеля, ни знакомаго, который бы закрылъ мнѣ глаза и отдалъ бы послѣдній долгъ моему несчастному тѣлу. Тысячу разъ я желалъ быть хоть медвѣдемъ, чтобы имѣть возможность скрыться въ лѣсахъ и пустыняхъ, вдали отъ негостепріимныхъ жилищъ людей, гдѣ бы я могъ жить собственными средствами, независимо отъ предателей-друзей и ихъ оскорбительныхъ насмѣшекъ. Пока я лежалъ и стоналъ о моей злощастной судьбѣ, раздались звуки скрипки. Приподнявшись, я увидѣлъ толпу мущинъ и женщинъ, пляшущихъ на травѣ не въ далекомъ отъ меня разстояніи. Я сообразилъ, что несчастіе должно привлечь сочувствіе въ подобную минуту, когда всѣ эгоистическія чувства умолкаютъ, и сердце человѣческое разширяется весельемъ. Ставъ и подойдя къ этимъ счастливцамъ, я узналъ въ нихъ толпу солдатъ съ ихъ женами и дѣтьми. Въ жизнь свою я не видалъ такого множества чучелъ, собранныхъ вмѣстѣ, и не могъ согласовать ихъ худобы и оборванныхъ костюмомъ съ этимъ весельемъ и радостію. Я поздоровался съ ними, и былъ принять съ большою любезностію; образовавъ около меня кругъ, они продолжали плясать. Это веселье удивительно подѣйствовало на состояніе моего духа. Я заразился ихъ веселостію и, забывъ всѣ заботы, присоединился къ ихъ обществу. Наплясавшись вдоволь, дамы разостлали свои салопы на землѣ и выложили на нихъ изъ котомокъ нѣсколько луковицъ, черствый хлѣбъ и нѣсколько бутылокъ жалкаго вина. Приглашенный раздѣлитъ ихъ угощеніе, я усѣлся, и во всю мою жизнь не ѣлъ съ большимъ аппетитомъ. Закусивъ, мы снова принялись за танцы, а я, подкрѣпившись, такъ расходился, что привелъ всѣхъ въ изумленіе. Меня осыпали комплиментами и увѣреніями въ дружбѣ. Мужчины хвалили мою наружность и ловкость, — дамы же превозносили мою грацію. Сержантъ особенно оказывалъ мнѣ вниманіе, сталъ хвалить солдатскую жизнь и предложилъ мнѣ записаться въ службу. Взвѣсивъ всѣ обстоятельства pro и contra, я далъ свое согласіе и былъ назначенъ въ пикардійскій полкъ, древнѣйшій, какъ говорили, во всей Европѣ. Рота, къ которой принадлежалъ сержантъ, квартировала въ ближайшей деревнѣ, куда мы на другой день и отправились: я былъ представленъ капитану, оставшемуся очень довольнымъ моею наружностію. Онъ далъ мнѣ на водку крону, приказавъ выдать мнѣ одежду, оружіе и аммуницію, а я продалъ свою ливрею и купилъ бѣлья. Занимаясь прилежно ученіемъ, я вскорѣ сдѣлался исправнымъ солдатомъ.

Скоро мы получили приказаніе соединиться съ другими полками и идти въ Германію на подкрѣпленіе маршалу герцогу Ноальскому, стоявшему лагеремъ по сю сторону рѣки Майна, для наблюденій за движеніями англичанъ, ганноверцевъ, австрійцевъ, гессенцевъ, состоявшихъ подъ начальствомъ графа Стара. Въ слѣдствіе этого мы поднялись въ походъ. Нѣтъ возможности описать мученій, мною претерпѣнныхъ отъ голода, жажды и усталости. У меня до того опрѣли ноги, отъ жара и движенія, что внутренняя сторона бедръ и ногъ обнажилась отъ кожи и движеніе было сопряжено съ величайшею пыткою.

Однажды, во время дневки, всѣ солдаты съ женами вышли по обыкновенію развлечься танцами, мой же товарищъ остался дома, подъ предлогомъ дружбы ко мнѣ и началъ обижать меня, своими сожалѣніями и утѣшеніями. Онъ говорилъ, что, хотя я въ настоящее время молодъ и нѣженъ, но современемъ втянусь въ службу и, безъ сомнѣнія, отличусь къ славѣ нашего короля, — «Ободрись дитя мое, — сказалъ онъ, — и проси Бora даровать тебѣ такое же счастіе, какъ мнѣ, служившему великому Людовику и получившему столько ранъ, для прославленія его имени.» При этихъ словахъ я не могъ удержаться чтобы не выразить презрѣнія къ моему собесѣднику, воображавшему, что ему же дѣлаютъ честь, заставляя его подвергаться нищетѣ, угнетенію, голоду, болѣзнями, увѣчью и даже вѣрной смерти, — и все это для того только, чтобы удовлетворить порочному славолюбію властителя, не обращающаго вниманія на его страданія и даже не знающаго его имени. Солдатъ, разговаривавшій со мною, сильно оскорбился вольностью моихъ выраженій о его королѣ, которыя, по его мнѣнію, можно было извинить моимъ невѣжествомъ. Онъ утверждалъ, что особа королей священна и не должна быть осуждаема подданными; своею присягою обязаны мы повиноваться ихъ приказаніямъ безъ разсужденій и отговорокъ. Онъ совѣтовалъ мнѣ измѣнить мой возмутительный образъ мыслей, внушаемый мнѣ англичанами, извѣстными всему свѣту дерзостью и неуваженіемъ къ королямъ и вошедшими даже въ пословицу.

Чтобы защитить своихъ соотечественниковъ я повторилъ всѣ обыкновенные доводы о правѣ человѣка на свободу. Выведенный изъ терпѣнья, французъ сталъ меня упрекать въ такихъ выраженіяхъ, что я взбѣсился и занесъ на него кулакъ. Онъ отскочилъ и, сказавъ, что французъ никогда не прощаетъ удара, предложилъ мнѣ скрестить съ нимъ шпагу, какъ прилично порядочнымъ людямъ. Я согласился и вышелъ съ нимъ въ поле. Приступая къ поединку, я даже стыдился моего противника маленькаго, худаго человѣка, криваго на одинъ глазъ; но скоро удостовѣрился, что глупо судить по наружности. Онъ ранилъ меня въ правую руку и въ слѣдъ за этимъ обезоружилъ такимъ ударомъ, что мнѣ показалось, что у меня вмѣстѣ съ шпагой отлетѣла рука. Я былъ очень раздосадованъ этимъ; а еще болѣе тѣмъ, что мой противникъ требовалъ извиненія въ оскорбленіи короля и его самого. На подобныя условія я никакъ не соглашался и сказалъ ему, что если онъ захочетъ упорствовать въ своихъ неделикатныхъ требованіяхъ, то я, въ свою очередь, потребую у него удовлетворенія на пистолетахъ, гдѣ шансы будутъ равнѣе для насъ.

ХLIІ.

Эти слова, какъ видно, очень не понравились ему; не отвѣтивъ мнѣ ни слова, онъ пошелъ къ танцующимъ и разсказалъ имъ о своей побѣдѣ съ разными прибавленіями; а я, поднявъ шпагу, ушелъ на квартиру для осмотра своей раны, оказавшейся незначительною. Въ тотъ же день меня посѣтилъ барабанщикъ родомъ ирландецъ и, пожалѣвъ о моемъ несчастій, сказалъ мнѣ, что онъ отлично фехтуетъ и въ короткое время выучитъ меня этому благородному искуству; и что тогда я буду въ состояніи наказать стараго гасконца за его хвастовство. Эту дружескую услугу онъ предложилъ мнѣ подъ предлогомъ уваженія къ своимъ соотечественникамъ. Но я послѣ узналъ, что его намѣреніе было посредствомъ меня отмстить французу, волочившемуся за его женою. Какъ бы то ни было, я принялъ его предложеніе и съ такимъ стараніемъ занялся дѣломъ, что вскорѣ почувствовалъ себя въ состояніи биться съ своимъ старымъ противникомъ. Между тѣмъ мы продолжали идти походомъ и прибыли въ лагерь маршала Ноальскаго, въ ночь передъ Детингскою битвою.

Не смотря на усталость, нашему полку, вмѣстѣ съ другими, было назначено, подъ начальствомъ герцога де Граммона, переправиться черезъ рѣку и занять узкій проходъ, чрезъ который необходимо было пройти непріятелю, еслибы онъ не захотѣлъ остаться на мѣстѣ или сдаться на капитуляцію. Какимъ образомъ они попались въ эту западню, я не въ состояніи разсказать. Замѣчу только, что, занявъ нашу позицію, я слышалъ, какъ одинъ изъ старыхъ офицеровъ выразилъ удивленіе на счетъ поведенія лорда Стара, считавшагося хорошимъ генераломъ. Кажется, однако, что, въ этомъ случаѣ, старый вельможа уже не имѣлъ полной власти и дѣйствовалъ какъ подчиненный, такъ что нельзя было обвинять его. Но, не смотря на оплошность въ распоряженіяхъ, провидѣніе сдѣлало чудо въ ихъ пользу. Герцогъ де Граммонъ, оставивъ свой постъ, прошелъ дефиле и аттаковалъ англичанъ, выстроившихся въ боевомъ порядкѣ на равнинѣ. Но мы получили такой отпоръ, что, потерявъ множество людей, побѣжали назадъ въ такомъ безпорядкѣ, что сотни нашихъ погибли въ рѣкѣ единственно отъ замѣшательства, такъ какъ великодушный врагъ не гнался за нами и мы могли бы отступить въ отличномъ порядкѣ. Наша потеря простиралась до 5,000 человѣкъ, считая въ томъ числѣ множество отличныхъ офицеровъ. Эта неудача открыла непріятелю дорогу на Ганау, куда онъ и потянулся, оставивъ своихъ больныхъ и раненыхъ на попеченіе французовъ, тотчасъ же занявшихъ поле битвы. Это обстоятельство утѣшило нашихъ, и увлекло ихъ до того, что они стали присвоивать себѣ побѣду. Теперь-то духъ французской націи проявился въ безстыдномъ хвастовствѣ; каждый солдатъ разсказывалъ о своей храбрости и человѣколюбіи; каждый говорилъ, что совершилъ подвиги, предъ которыми ничтожны всѣ дѣла героевъ древности. Одинъ сравнивалъ себя со львомъ, спокойно уходящимъ отъ трусливыхъ преслѣдователей, безпокоющихъ его издали стрѣлами. Другой — съ медвѣдемъ, отступающимъ лицемъ къ непріятелю. Третій говорилъ, что онъ, какъ окруженный собаками олень, удерживалъ враговъ въ почтительномъ отдаленіи. Каждый простой солдатъ (по ихъ словамъ), уничтожилъ цѣлый взводъ пѣхоты или обратилъ въ бѣгство эскадронъ конницы. Въ числѣ другихъ и старый гасконецъ превозносилъ себя такъ, что предъ нимъ темнѣла слава Геркулеса и Карла Великаго. Я еще сердился на него за мое послѣднее пораженіе и искалъ случая востановить свою честь. Съ этимъ намѣреніемъ я сталъ превозносить доблесть англичанъ, смѣялся надъ трусостью французовъ, сравнивая ихъ съ зайцами, бѣгущими отъ борзыхъ, и мышами, преслѣдуемыми кошкой, и наконецъ, съ ироніею замѣтилъ о быстротѣ бѣга моего противника, выказанной имъ въ бѣгствѣ и замѣчательной въ его лѣта и при его болѣзняхъ.

Этотъ сарказмъ ужалилъ его до глубины сердца. Съ угрожающимъ видомъ онъ совѣтовалъ мнѣ оставить подобныя шутки и вспомнить недавно данный мнѣ урокъ, — и прибавилъ, что не всегда бываетъ въ расположеніи щадить неблагодарное животное. На это замѣчаніе я отвѣтилъ пинкомъ и сшибъ его съ ногъ. Онъ вскочилъ съ удивительною быстротою и, обнаживъ шпагу, напалъ на меня съ остервененіемъ. Окружающіе вступились было, но, узнавъ, что это дѣло чести, отошли, и между нами начался поединокъ. Я выдерживалъ нападенія противника почти безъ вреда для себя и получилъ только царапину въ правое плечо. Но, замѣтивъ, что онъ запыхался отъ быстроты движенія и утомился, я напалъ на него въ свою очередь, вышибъ у него изъ рукъ шпагу и заставлялъ его просить о помилованіи; но онъ, не говоря ни слова, поднялъ плечи до ушей, раставилъ руки и сморщилъ кожу на лбу и около рта, представивъ изъ себя такую жалкую фигуру, что я едва не расхохотался. Но чтобы сбавить съ него спѣси, я воткнулъ его шпагу до эфеса въ нѣчто (только не въ траву) лежавшее въ полѣ, и присоединился къ прочимъ солдатамъ, съ видомъ спокойствія и равнодушія.

Обѣ арміи не предпринимали ничего важнаго въ остальное время компаніи, по окончаніи которой англичане удалились въ Нидерланды. Часть же нашихъ войскъ отправлена была въ Фландрію; а нашему полку назначена была зимовка въ Шампани. Гренадерской ротѣ, къ которой я принадлежалъ, пришлось занять городъ Реймсъ, гдѣ я почувствовалъ нужду во всемъ необходимомъ. Моего жалованья, т. е. пяти су въ день не только не хватало на закупку вещей, но едва доставало на насущный хлѣбъ. Изъ трехъ хорошихъ рубахъ у меня остались двѣ пары рукавовъ и воротовъ, прочее же давно было употреблено на обертки (онучи). Но все таки я находился еще въ лучшемъ состояніи, нежели прочіе солдаты. Въ этой крайности я написалъ къ дядѣ въ Англію, хотя мало надѣялся на помощь отъ него; и, въ ожиданіи лучшаго, запасся терпѣніемъ.

Однажды, стоя на часахъ у дверей генерала, я увидѣлъ подходящаго къ дверямъ извѣстнаго вельможу въ сопровожденіи господина въ траурѣ, которому первый сказалъ: «Ты можешь надѣяться на мое расположеніе.» Отвѣтомъ на это выраженіе былъ поклонъ господина въ траурѣ, который, повернувшись, чтобы идти прочь, показалъ мнѣ физіономію моего друга Страпа. Видъ его такъ поразилъ меня, что я не могъ выговорить ни слова и прежде, чѣмъ собрался съ мыслями, онъ уже ушелъ. Да и оставайся онъ на мѣстѣ, я врядъ ли бы заговорилъ съ нимъ, Потому что хотя я узналъ его лицо, но вся его фигура такъ измѣнилась, что я боялся ошибиться. Чтобы однако не оставаться въ недоумѣніи, я спросилъ швейцара, не знаетъ ли онъ господина, съ которымъ говорилъ маркизъ? Швейцаръ отвѣчалъ, что его зовутъ м. д’Эстрапъ, что онъ былъ камердинеромъ англійскаго джентльмена, бывшаго пріятелемъ маркизу; и этотъ послѣдній очень полюбилъ д’Эстрапа за его вѣрность къ умершему господину. Это извѣстіе очень меня обрадовало. Смѣнясь съ часовъ, я отправился по данному мнѣ швейцаромъ адресу, и къ счастію засталъ Страпа дома. Чтобы сдѣлать ему сюрпризъ, я не объявилъ своего имени, а просилъ слугу доложить, что желаю поговорить съ г. Страпомъ.

Пріятель мой растерялся и испугался этой просьбы, особенно когда узналъ, что его ждетъ солдатъ; хотя онъ не чувствовалъ за собою никакого преступленія, но все имъ слышанное о Бастиліи представилось его воображенію. Въ слѣдствіе этого, мнѣ пришлось долго ждать позволенія взойти къ нему на верхъ.

При моемъ входѣ въ комнату, онъ низко и учтиво отвѣтилъ на мой поклонъ и старался принужденною любезностью скрыть свой страхъ, проявлявшійся въ блѣдности лица, въ неспокойныхъ взорахъ и дрожаніи рукъ. Я забавлялся его страхомъ, еще болѣе усилившимся, когда я, объявивъ ему по французски, что имѣю до него важное дѣло, просилъ позволенія переговорить съ нимъ наединѣ. По уходѣ слуги, я на томъ же языкѣ спросилъ, зовутъ ли его Страпъ? На это онъ дрожащимъ голосомъ отвѣчалъ. «Такъ точно, къ вашимъ услугамъ.» «Вы французъ?» спросилъ я. «Нѣтъ, я не имѣю чести быть французомъ; но имѣю безпредѣльное уваженіе къ этой націи.» Тутъ я попросилъ его сдѣлать мнѣ честь и посмотрѣть мнѣ въ лицо. Взглянувъ на меня и пораженный моею наружностью, онъ вскричалъ по англійски: «Боже! не можетъ быть — но нѣтъ, это невозможно!» Я улыбнулся на его восклицаніе и прибавилъ: «Я думаю, вы уже теперь слишкомъ важный джентльменъ и не захотите признать своихъ пріятелей въ нуждѣ?» Услыхавъ эти слова, произнесенныя на родномъ языкѣ, онъ бросился ко мнѣ на шею, цѣловалъ меня и ревѣлъ, какъ только что высѣченный школьникъ. Потомъ, замѣтивъ мой костюмъ, онъ вскричалъ: «Господи! Господи! до чего я дожилъ — видѣть самого дорогаго мнѣ человѣка въ мундирѣ пѣхотнаго французскаго солдата! Зачѣмъ ты согласился на мой отъѣздъ?… Но я знаю причину. — Пріобрѣтя болѣе почетное знакомство, ты стыдился моей дружбы. Боже мой, Боже! и вотъ до чего дошли мы.»

Меня обидѣли эти, хотя и справедливые, упреки, и я съ рѣзкостью сказала, ему, что, будь его сомнѣнія справедливы или неосновательны, во всякомъ случаѣ онъ могъ бы выбрать другое время выказать ихъ, а теперь дѣло состояло въ томъ — намѣренъ ли онъ или нѣтъ помочь мнѣ.

— Намѣренъ ли! вскричалъ Страпъ съ волненіемъ, — я думалъ, что ты меня знаешь на столько, что могъ быть увѣренъ, не спрашивая, А, между тѣмъ, ты обѣдаешь со мной и я тебѣ разскажу, нѣчто для тебя пріятное. Потомъ, схвативъ меня за руку, онъ прибавилъ: «Сердце мое обливается кровью при видѣ тебя въ этой одежды.» Я поблагодарилъ его за приглашеніе, которое, какъ я замѣтилъ ему, не могло не доставить удовольствія человѣку, уже семь мѣсяцевъ невидавитему порядочнаго обѣда. Но прежде всего, я просилъ его снабдить меня рубашкою, потому что хотя моя спина долго не чувствовала подобной роскоши, но моя кожа еще не свыклась съ этимъ недостаткомъ. Онъ уставилъ на меня глаза, какъ будто не вѣря такой нищетѣ; но я убѣдилъ его, разстегнувъ мундиръ и показавъ голое тѣло. Это обстоятельство растрогало чувствительнаго Страпа до слезъ и онъ, подбѣжавъ къ комоду и вытащивъ оттуда шесть тонкихъ рубашекъ и батистовый шейный платокъ, отдалъ мнѣ говоря, что у него еще три дюжины такихъ же къ моимъ услугамъ.

Я обрадовался этому счастливому извѣстію и, переодѣвшись, обнялъ моего благодѣтеля и объявилъ ему мое удовольствіе, что нашелъ его неиспорченнымъ. Онъ заказалъ къ обѣду супъ, пару жареныхъ пулярокъ и блюдо спаржи, — а въ ожиданіи этого угостилъ меня бургундскимъ и бисквитами. Послѣ завтрака она, просилъ удовлетворить его любопытству и разсказать мои похожденіи со времени его отъѣзда изъ Лондонѣ. Я исполнилъ его желаніе, начавъ съ приключенія Гаука и окончивъ настоящимъ.

Послѣ обѣда я въ свою очередь пожелалъ узнать его обстоятельства, и онъ удовлетворилъ моему желанію въ немногихъ словахъ. Онъ прожилъ съ своимъ господиномъ около года въ Парижѣ, гдѣ тотъ выучившись языку и модному образу жизни, объѣхалъ Францію и Голландію. Въ этомъ путешествіи онъ встрѣтилъ своихъ соотечественниковъ, и въ ихъ обществѣ предавался такимъ крайностямъ, что его здоровье разрушилось и онъ впалъ въ чахотку. По совѣту врачей, онъ переѣхалъ въ Монпелье, чтобы пользоваться хорошимъ климатомъ. Тутъ онъ вскорѣ такъ оправился, что чрезъ шесть недѣль возвратился въ Реймсъ. Проживъ тутъ съ мѣсяцъ, онъ заболѣлъ изнурительною лихорадкою, убившею его въ десять дней, къ великой горести всѣхъ знавшихъ его и особенно Страпа. На этомъ мѣстѣ Страпъ считалъ себя совершенно счастливымъ и за усердіе такъ дорого былъ цѣнимъ своимъ господиномъ, что тотъ, умирая, рекомендовалъ его многимъ важнымъ особамъ и завѣщалъ ему свой гардеробъ, золотые часы, шпагу, кольца, наличныя деньги и всю движимость, бывшую съ нимъ — всего на триста фунтовъ стерлинговъ. «И все это, продолжалъ Страпъ, я, въ глазахъ Бога и людей, передаю въ твое распоряженіе: вотъ ключи отъ всего; умоляю тебя взять ихъ и да пошлетъ тебѣ Богъ счастья.» Я едва не рехнулся отъ этой перемѣны счастія, и едва вѣрилъ въ дѣйствительность ея. Но, конечно, я отказался отъ великодушнаго предложенія моего друга и напомнилъ ему, что я солдатъ. «Да, это правда, вскричалъ онъ, но надо добыть тебѣ увольненіе отъ службы. Я знаю одного вельможу, который не откажется сдѣлать мнѣ это одолженіе.»

Мы долго разсуждали объ этомъ дѣлѣ и рѣшили, чтобы Страпъ отправился на другой день къ маркизу и, сказавъ ему, что онъ случайно нашелъ брата солдатомъ въ пикардійскомъ полку, просилъ бы этого вельможу употребить свое вліяніе къ увольненію его отъ службы. Между тѣмъ мы провели вечеръ за бутылкою добраго бургонскаго, составляя планы будущаго житья, въ случаѣ ежели мнѣ удастся выдти изъ полка. Мы хлопотали о томъ, какъ бы съ помощію этого наслѣдства прожить свой вѣкъ, не нуждаясь.

Задача была чрезвычайно трудная и, при обыкновенныхъ способахъ употребленія денегъ, невозможная; поэтому, поломавъ напрасно головы, мы ничѣмъ не рѣшили въ этотъ вечеръ; но при разставаніи условились другъ съ другомъ не забывать этого вопроса.

Рано по утру я отправился на квартиру моего друга и нашелъ его въ восхищеніи отъ счастливой выдумки. Не успѣлъ я войти въ комнату, какъ онъ встрѣтилъ меня слѣдующими словами, произнесенными съ самодовольною улыбкою: «Ну, мистеръ Рендомъ, иногда счастливая мысль приходить и въ глупую голову. — Я нашелъ ее — и ручаюсь, что она лучше твоей, не смотря на всю твою ученость — но, такъ какъ я во всемъ уступаю тебѣ первенство, то начинай ты; а за тѣмъ и я сообщу сваи простыя идеи.» Я сказалъ ему, что мнѣ неудалось найти ни одного плана, стоющаго вниманія, и выразилъ свое нетерпѣніе узнать его рѣшеніе.. "Такъ какъ у насъ слишкомъ мало денегъ, " сказалъ онъ, «то слѣдуетъ подняться на смѣлую штуку. Самое лучшее, по моему, тебѣ сыграть роль джентльмена (какъ тебѣ и слѣдуетъ быть) и приволокнуться за какою нибудь богатою наслѣдницей, которая могла бы вдругъ сдѣлать тебя независимымъ. Не удивляйся! — Я утверждаю, что этотъ планъ и разсудителенъ и благороденъ… Я не говорю, чтобы ты пожертвовалъ собою какой нибудь старой беззубой красавицѣ, которой вонючее дыханіе загнало бы тебя въ чахотку въ теченіе трехъ недѣль. Я не совѣтую тебѣ также играть роль богатаго сквайра. Нѣтъ, я знаю, что твоя душа неспособна на обманъ и плутни; но ты обладаешь такими качествами, которыя сами по себѣ доставятъ тебѣ богатую партію. У меня есть платье, котораго не постыдился бы князь — я думаю, оно будетъ тебѣ въ пору, а если нѣтъ, то развѣ мало во Франціи портныхъ. Мы прогуляемся въ Парижъ и, закупивъ тамъ необходимое, отправимся въ Англію, куда я буду имѣть честь сопровождать васъ въ качествѣ камердинера. Это избавитъ тебя отъ расхода держать слугу и платить за бритье; и я не сомнѣваюсь, что съ Божіею помощію мы будемъ имѣть успѣхъ.» Несмотря на всю неосновательность подобнаго разсужденія, я выслушалъ его съ удовольствіемъ, потому что оно льстило моему самолюбію и убаюкивало меня смѣтною надеждою внушить Нарциссѣ взаимную страсть.

Послѣ завтрака Страпъ отправился къ маркизу, и такъ успѣшно ходатайствовалъ у него, что я чрезъ нѣсколько дней получилъ увольненіе изъ полка. Въ слѣдъ тѣмъ мы отправились въ Парижъ. Тутъ я имѣлъ время одуматься и поздравить себя съ этою внезапною перемѣною участи. Теперь мой гардеробъ состоялъ изъ пяти полныхъ паръ платья, изъ которыхъ двѣ были простыя, одна бархатная, одна окаймленная золотомъ, и пятая серебромъ. У меня были: два халата, одинъ изъ бѣлаго сукна съ огромными металлическими пуговицами, другой голубой съ золотыми шнурками, одинъ жилетъ изъ золотой парчи, другой вышитый серебромъ; третій зеленый шелковый, окаймленный широкимъ золотымъ кружевомъ, четвертый черный шелковый, пятый бѣлый, шестой изъ чернаго сукна и седьмой изо, алаго; шесть паръ суконныхъ брюкъ: пара изъ алаго и пара изъ чернаго бархата; дюжина шелковыхъ бѣлыхъ чулковъ, столько же черныхъ и такое же число бѣлыхъ нитяныхъ; одна шляпа, убранная золотымъ испанскимъ кружевомъ, другая съ серебряною кружевной оборкой, третья съ золотыми шнурками и четвертая простая. Три дюжины тонкихъ съ манишками рубахъ, столько же галстуховъ. Дюжина батистовыхъ платковъ и столько же шелковыхъ дополняли это богатство. Добрый, великодушный мой другъ снабдилъ меня золотыми часами съ гравированными досками, парою дорогихъ брилліантовыхъ перстней, парою отличныхъ шпагъ, одною съ серебрянымъ эфесомъ и другою съ стальнымъ, выложеннымъ золотомъ, алмазиню запонкою, и пряжками изъ дорогихъ камней на колѣни и башмаки, парою пистолетовъ въ серебряной оправѣ, палкою съ золотымъ набалдашникомъ, черепаховою табакеркою, выложенною золотомъ. Прежній господинъ Страпа оставилъ еще многія другія цѣнныя вещи, обращенныя моимъ другомъ въ деньги еще до нашей встрѣчи, такъ что, кромѣ исчисленныхъ мной вещей, нашъ капиталъ простирался до 200 ф. стер, одѣтый въ одинъ изъ моихъ костюмовъ, я посѣтилъ, въ сопровожденіи моего слуги Страпа, "Дувръ, осмотрѣлъ люксембургскую галлерею и явился въ Версаль, гдѣ я имѣлъ честь видѣть какъ его христіанское величество уничтожило порядочное количество оливокъ. Въ продолженіи мѣсяца, проведеннаго въ Парижѣ, я нѣсколько разъ былъ при дворѣ, въ итальянской оперѣ и въ другихъ театрахъ; танцовалъ въ маскарадѣ и однимъ словомъ видѣлъ все достопримѣчательное въ столицѣ и въ окружности ея. За тѣмъ мы отправились въ Англію чрезъ Фландрію, проѣхали чрезъ Брюссель, Гентъ, Брюжь и въ Остенде сѣли на корабль. Чрезъ двѣнадцать часовъ мы были уже въ Лондонѣ, пославъ туда тяжелый свой багажъ въ фургонѣ.

XLIII.

Тотчасъ же по пріѣздѣ въ Лондонъ, я отправилъ Страпа въ гостинницу Соединеннаго флага въ Ваппингѣ спросить о дядѣ; онъ скоро воротился съ извѣстіемъ, что мистеръ Бовлингъ ушелъ въ море въ качествѣ помощника шкипера на купеческомъ кораблѣ.

На другой день я нанялъ хорошенькую квартиру, не далеко отъ Чарингъ-Кросса, и, одѣвшись въ платье настоящаго парижскаго короля, явился въ одной изъ лучшихъ ложъ театра и имѣлъ тщеславіе воображать, что обратилъ на себя лестное вниманіе окружающихъ. Эта глупая спѣсь совершенно сбила меня съ толку и вѣроятно я дѣлалъ тысячу уморительныхъ кривляній. Я то вставалъ, то садился, двадцать разъ снималъ шляпу во время антрактовь, вынималъ часы прикладывалъ ихъ къ уху, заводилъ ихъ и переставлялъ, вынималъ табакерку, подносилъ къ носу руку съ табакомъ съ цѣлію показать свои кольца и утиралъ носъ надушеннымъ платкомъ; игралъ палкою и оправлялъ неловко висѣвшую шпагу.

По окончаніи спектакля, я выжидалъ случая проводить какую нибудь даму до ея кареты; но каждая изъ нихъ была окружена толпою любезниковъ, и я долгое время не имѣлъ успѣха. Наконецъ, я замѣтилъ въ сосѣдней ложѣ хорошенькое созданіе безъ кавалера и, подойдя къ ней, предложилъ свои услуги. Она казалась сконфуженною, благодарила за предложеніе и смотрѣла на свои часы, выражая удивленіе въ неакуратности своего лакея, получившаго приказаніе приготовить носилки къ этому времени. Я повторилъ мое предложеніе со всѣмъ краснорѣчіемъ, на которое былъ способенъ, и убѣдилъ ее согласиться. Тогда я послалъ Страпа нанять ей носилки или карету; но онъ возвратился безъ успѣха. Къ этому времени театръ опустѣлъ, и намъ пришлось выйти изъ ложи. Провожая ее по корридору, я замѣтилъ, что одинъ изъ пяти стоявшихъ въ углу щеголей мигнулъ моей дамѣ, и затѣмъ за нами раздался громкій смѣхъ. Это обстоятельство пробудило во мнѣ подозрѣніе и я рѣшился удостовѣриться въ поведеніи моей дамы преждѣ, чѣмъ короче съ ней познакомиться. Такъ какъ у подъѣзда не было никакого экипажа, то я предложилъ ей зайти на нѣсколько минуть въ трактиръ и подождать тамъ, пока мой слуга приведетъ карету. Она долго не рѣшалась войти въ трактиръ съ незнакомцемъ, и наконецъ рѣшилась лучше согласиться на мое предложеніе, чѣмъ подвергать себя опасности простудиться, стоя на сквозномъ вѣтру. Успѣвъ въ этомъ, я спросилъ какого вина ей угодно будетъ выпить; но она выразила отвращеніе отъ всѣхъ напитковъ, и я съ трудомъ убѣдилъ ее съѣсть небольшое количество желе.

Между тѣмъ я старался успокоить ее всѣми возможными доводами, и наговорилъ ей кучу любезностей, при чемъ она вздыхала и строила мнѣ глазки, вообще ея манеры весьма смахивали на манеры развратной женщины. Это открытіе прибавило пищи моему подозрѣнію и, заставивъ меня быть осторожнымъ, освободило отъ скромности; такъ что я сталъ позволять себѣ нѣкоторыя вольности. Я просилъ у нея позволенія имѣть честь представиться ей на другой день, въ чемъ она отказала, сказавъ, что не желаетъ давать повода къ подозрѣнію серу Джону, ревнивому мужу ея. Это извѣстіе, которымъ она давала мнѣ понять, что ея мужъ человѣкъ съ вѣсомъ не остановило моего волокитства и я даже осмѣлился сорвать поцѣлуй съ губъ ея. Но, о Боже! вмѣсто обѣщаемой ея наружностью амврозіи, меня едва не задушилъ запахъ спирта! Такія испаренія, выходившія изъ устъ, выражавшихъ еще недавно отвращеніе отъ вина, превратило мои подозрѣнія въ увѣренность. Въ это время возвратился Страпъ съ каретой. Я подалъ руку моей дамѣ, пустившей теперь въ дѣло весь запасъ своей артиллеріи. Она бросала на меня изъ коса томные взгляды, вздыхала и жалась ко мнѣ съ такою нескромностію, что Страпъ замѣтилъ ея расположеніе и потиралъ руки отъ радости, провожая насъ къ двери. Но на меня не дѣйствовали подобныя продѣлки и я усаживалъ ее въ карету съ намѣреніемъ тотчасъ же проститься съ нею. Она угадала это и приглашала меня къ себѣ, шепча, что теперь сэръ Джонъ уже въ постелѣ, и что она можетъ удѣлить мнѣ полчаса времени, не боясь помѣхи. Я отвѣчалъ, что лучше соглашусь на всѣ возможныя непріятности, чѣмъ подвергну опасности ея спокойствіе, — и затѣмъ приказалъ кучеру ѣхать. Видя мое равнодушіе, она вышла изъ себя и, остановивъ экипажъ, высунулась изъ окна, закричавъ голосомъ торговки: «Будь ты проклятъ, собака, развѣ ты не заплатишь за карету?» Я не отвѣчалъ, а она продолжала изливать на меня свой гнѣвъ съ свойственнымъ ей краснорѣчіемъ — называя меня подлецомъ, мошенникомъ и пр.

Изливъ свой гнѣвъ въ ругательствахъ, она велѣла кучеру ѣхать, а я возвратился въ трактиръ и приказалъ подать мнѣ чего нибудь поужинать. Я отпустилъ трактирнаго слугу подъ тѣмъ предлогомъ, что мой собственный будетъ мнѣ прислуживать, и, оставшись наединѣ со Страпомъ, спросилъ его: «Ну, какъ тебѣ понравилась дама?» Мой другъ, съ самого ея отъѣзда бывшій не въ состояніи говорить, произнесъ: «Нравиться!» голосомъ дрожащимъ отъ волненія. Изумленный этимъ, я взглянулъ ему въ лицо и, видя безпокойство въ его взорахъ, спросилъ чего онъ испугался, какъ будто увидѣлъ тѣнь своего дѣда?.. «Тѣнь!» вскричалъ онъ, «нѣтъ, но по крайней мѣрѣ воплощеннаго дьявола, и кто бы могъ воображать, что подъ этой прекрасной наружностію и скромными манерами гнѣздилось столько мерзости и разврата? Господи помилуй насъ! мы должны на колѣняхь благодарить Бога за спасеніе!» Я совершенно былъ согласенъ съ мыслями Страпа и твердо рѣшился на будущее время быть осмотрительнѣе и избѣгать подобнаго рода связей, гибельныхъ, какъ для кармана, такъ и для здоровья.

Слѣдующею моею заботою было завестись хорошимъ знакомствомъ. Съ этою цѣлію я началъ посѣщать извѣстную кофейню, отличавшуюся присутствіемъ хорошаго общества, состоявшаго изъ англичанъ и изъ иностранцевъ. И такъ какъ въ томъ же домѣ былъ table d’hote, то я вмѣстѣ съ прочими посѣтителями отправлялся на верхъ обѣдать. Однажды за столомъ сидѣло человѣкъ тринадцать; и всѣ были одѣты лучше меня. Разговоръ шелъ на французскомъ языкѣ и имѣлъ политическое направленіе. Я скоро замѣтилъ, что почти всѣ гости принимали сторону Франціи, кромѣ меня и раздражительнаго стараго джентльмена, опровергавшаго съ истинно британскою грубостію все сказанное въ защиту и похвалу его христіанскому величеству. Потомъ, разговоръ зашелъ о прагматической санкціи; тутъ на сцену выступилъ молодой человѣкъ, одѣтый въ бархатный зеленый кафтанъ, обшитый золотомъ.

Они съ жаромъ оправдывалъ французскаго короля въ уничтоженіи этого трактата, говоря, что онъ не могъ бы исполнить его, не повредивъ славѣ своего царствованія. Послѣ этого старый джентльменъ воинственной наружности завелъ разговоръ о прошедшей компаніи и говорили о битвѣ при Деттнигенѣ съ такою похвалою французамъ и упреками союзникамъ, что я началъ сомнѣваться въ собственномъ его присутствіи въ этомъ сраженіи и позволилъ себѣ сдѣлать нѣсколько возраженій разскащику. Это вызвало спорь, который долго продолжался и, наконецъ, предложенъ былъ на рѣшеніе почтенному господину, котораго они величали докторомъ. Онъ рѣшилъ его противъ меня съ такимъ невниманіемъ къ истинѣ, что я въ довольно жесткихъ выраженіяхъ упрекнулъ его въ пристрастіи. Мои слова очень понравились старому англійскому патріоту.

Мой первый противникъ, довольный своимъ торжествомъ, сказал и, что онъ потому только спорили съ такой неуступчивостію, что съ большимъ усиліемъ старался собирать всѣ мелчайшія подробности дѣла.

— Да и я увѣренъ, — продолжалъ онъ, — что иначе и быть не могло, смотря по предшествовавшимъ обстоятельствамъ.

Затѣмъ онъ началъ осуждать каждый поступокъ начальствовавшихъ союзниками. Отсюда перешелъ къ министерству, бранилъ его за выборъ людей безъ опытности и способностей, и за пренебреженіе къ старымъ отличившимся воинамъ; сдѣлалъ нѣсколько намековъ на себя и заключилъ свою рѣчь замѣчаніемъ, что французы и испанцы умѣютъ лучше выбирать людей и цѣнить ихъ.

Эти замѣчанія дали случай зеленому джентльмену пуститься къ похвалы французскому управленію, какъ гражданскому, такъ и военному. Всѣ почти согласились съ его замѣчаніями и докторъ объявилъ, что, по его мнѣнію, французскій народъ самый счастливый въ мірѣ. Я былъ такъ озадаченъ ихъ пристрастіемъ и дерзостью, что былъ не въ силахъ выговорить ни одного слова въ защиту моого отечества. Но мой суровый союзникъ не могъ долѣе сносить поношенія старой Англіи и, съ насмѣшливою улыбкою обратившись къ генералу, сказалъ: «Сэръ, сэръ я часто слышалъ пословицу: дрянная та птица, которая пачкаетъ свое гнѣздо. Я не обращаю вниманія на слова этихъ господъ иностранцевъ. Вы же, рожденные и получившіе средства къ жизни въ Англіи, должны были хотя изъ благодарности. ежели уже не изъ-за истины, менѣе хулить эту страну. Ежели министерство и отставило васъ, то, безъ сомнѣнія, имѣло на то особенныя причины; но вамъ все таки не должно забывать, что вы и теперь живете милостію англійской націи. Что же касается до этихъ господъ, хулящихъ наши законы, правленіе и духъ народа, то мнѣ кажется, что имъ бы слѣдовало болѣе уважать ихъ благодѣтелей, достойныхъ порицаній только за то, что укрываютъ и защищаютъ такихъ неблагодарныхъ бродягъ.» При этихъ словахъ кавалеръ въ зеленомъ костюмѣ вскочилъ въ бѣшенствѣ и, схватившись за эфесъ шпаги, вскричалъ: «Ah! Canaille!» Англичанинъ же съ своей стороны сжалъ въ рукахъ палку и сказалъ: «Попробуй еще повторить это слово и клянусь Богомъ, что я сшибу тебя съ ногъ.» Все общество вступилось, французъ усѣлся; а его противникъ продолжалъ: «Послушай, monsieur, тебѣ очень хорошо извѣстно, что, осмѣлься ты говорить съ такою свободою о своемъ правительствѣ въ Парижѣ, тебѣ бы не миновать Бастиліи, гдѣ бы ты сгнилъ въ подземельи. У насъ же, хотя наше правительство и избавило насъ отъ подобнаго угнетенія; но все таки существуютъ законы, которые наказываютъ за возмутительныя рѣчи. И даю вамъ честное слово, что ежели я услышу еще одно слово, сказанное въ ущербъ славѣ моей націи, то докажу вамъ справедливость сказаннаго мною.» Эти слова произвели внезапное и удивительное дѣйствіе. Молодой князь сдѣлался мягкимъ, какъ шелкъ; посланникъ дрожалъ; генералъ сидѣлъ молча и въ смущеніи; докторъ, который, казалось, испыталъ вліяніе власти, поблѣднѣлъ какъ полотно, увѣряя, что не имѣлъ желанія оскорбить кого бы то ни было. "Ваши убѣжденія, докторъ, « снова заговорилъ старикъ, „всѣмъ, извѣстны и я не имѣю ничего сказать противъ нихъ; но меня удивляетъ одно, что человѣкъ такъ сильно насъ презирающій, какъ вы, живетъ между нами, не имѣя къ тому побудительныхъ причинъ. И къ чему же вы не поселитесь въ вашей любезной Франціи, гдѣ вы можете бранить Англію безъ всякаго опасенія?“ На это докторъ не почелъ за нужное отвѣчать и между собесѣдниками воцарилось совершенное молчаніе. Выразивъ свое сожалѣніе о томъ, что подобный споръ, поддерживаемый часто только по капризу или для препровожденія времени, произвелъ недоразуменіе между умными людьми, я предложилъ запить вражду бутылкою вина.

Это предложеніе было принято всѣми. Раскупоривъ бутылку, защитникъ Англіи сказалъ, что не сердится ни на кого, не сходящагося съ нимъ въ мнѣніяхъ, и выпилъ за здоровье всѣхъ присутствующихъ., Ему отплатили привѣтствіемъ и разговоръ снова оживился, сдѣлавшись болѣе общимъ.

Послѣ обѣда, уплативъ по счету, мы сошли въ кофейню, гдѣ защитникъ Англіи предложилъ мнѣ чашку кофе, давъ мнѣ понять, что я пріобрѣлъ его уваженіе за мои убѣжденія и умъ. Я поблагодарилъ за комплиментъ и, сознавшись, что совершенно незнакомъ въ этомъ мѣстѣ, просилъ его описать мнѣ людей, обѣдавшихъ съ нами. Эта просьба пришлась ему по сердцу. Онъ съ удовольствіемъ принялся разсказывать и я съ удивленіемъ узналъ, что воображаемый мною князь былъ просто танцоромъ на одномъ изъ театровъ; а посланникъ — скрипачъ изъ опернаго оркестра. Докторъ же, говорилъ онъ, католическій священникъ, иногда являющійся офицеромъ и тогда слывущій подъ названіемъ капитана; но чаще всего онъ принимаетъ одежду, имя и манеры врача. Въ этомъ видѣ онъ втирается въ довѣренность къ слабымъ людямъ, и ложными софистическими доводами отвращаетъ ихъ отъ ихъ вѣроисповѣданія и присяги. Онъ уже много разъ попадался въ руки правосудія, но онъ хитрая собака и ведетъ свои дѣла съ такимъ умѣньемъ, что до сихъ поръ отдѣлывался кратковременнымъ заключеніемъ. Что же касается до генерала, то вы сами можете понять, что онъ своимъ производствомъ въ этотъ чинъ болѣе обязанъ протекціи, чѣмъ способностямъ. Но въ настоящее время, вѣроятно, министерство открыло глаза, а его друзья перешли въ вѣчность или ничтожность; поэтому онъ исключенъ изъ списковъ и долженъ довольствоваться одною пенсіею. Въ слѣдствіе этого онъ сдѣлался недовольнымъ и ругаетъ во всякомъ обществѣ правительство съ такою смѣлостію, что я удивляюсь снисхожденію правительствующихъ лицъ, не обращающихъ вниманія на его слова. Но въ дѣйствительности онъ обязанъ безопасностію своимъ слабоумію и ничтожеству. Онъ очень мало участвовалъ въ дѣйствительной службѣ; а послушать его, — такъ со времени революцій ни одно важное дѣло не обошлось безъ него.

Удовлетворивъ моему любопытству; старый джентльменъ сталъ выказывать свое, задавая мнѣ вопросы, на которые я почелъ за лучшее отвѣчать уклончиво. Въ это время въ комнату вошелъ молодой человѣкъ, одѣтый весь въ черное бархатное платье и съ огромнымъ парикомъ на головѣ. Въ немъ такъ перемѣшивалась врожденная веселость съ натянутою серьезностію, что онъ представлялъ собою пародію на приличіе.

Это смѣшное существо подскочило къ столу, за которымъ мы сидѣли, и, скорча безчисленное множество гримасъ, спросило у моего собесѣдника, назвавъ его г. Медлеромъ: но занятъ ли онъ дѣломъ? Мой сосѣдь, сдѣлавъ кислую мину, отвѣчалъ: „Дѣло неважное, докторъ — но во всякомъ случаѣ….“ А такъ, вскричалъ врачъ, я попрошу васъ сдѣлать мнѣ одолженіе: извините меня, сэръ, продолжалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, вашъ покорный слуга, — надѣюсь, что вы извините меня, сэръ — я попрошу позволенія сѣсть — сэръ, мнѣ надо передать нѣчто важное моему другу Медлеру, сэръ. Надѣюсь, что вы извините меня, сэръ, что я пошепчусь въ вашемъ присутствіи.» Но не успѣлъ я еще выразить своего согласія, какъ г. Медлеръ закричалъ: «Что за шептаніе, не надо — ежели вы имѣете что-нибудь сказать мнѣ, то говорите громко.» Докторъ, сконфузясь немного, откашлялся раза три и началъ: «Надо вамъ сказать, сэръ, что я сейчасъ съ обѣда отъ леди Флорейтъ, дамы, замѣтилъ онъ, обращаясь ко мнѣ — съ большимъ вѣсомъ, у которой я имѣю честь иногда обѣдать. Тамъ была леди Стэтсли, леди Дарумъ, мистриссъ Денти и миссъ Биддъ Динглеръ, — клянусь вамъ, добрѣйшая дѣвица и съ хорошимъ состояніемъ, сэръ. Былъ тамъ также лордъ Страддль, сэръ Джонъ Шругъ и мистеръ Билле Чагтеръ, веселый молодой джентльменъ. И такъ, сэръ, леди Флорейтъ, видя меня очень уставшимъ, потому что она была пятнадцатая изъ паціентовъ, которыхъ я посѣтилъ сегодня утромъ, (всѣ люди извѣстные, сэръ) настояла на томъ, чтобы я оставался у ней обѣдать; уступивъ ея желанію, сэръ, я сѣлъ за столъ, хотя, честное слово, вовсе не чувствовалъ аппетита. Во время разговора мистеръ Чаттеръ, съ участіемъ спрашивалъ меня, давно ли я видѣлъ м-ра Медлера! Я сказалъ, что не видѣлъ васъ уже девятнадцать часовъ съ половиною: кажется, что такъ, сэръ, хотя я не буду утверждать. Онъ меня просилъ отправиться тотчасъ же послѣ обѣда къ вамъ на квартиру и узнать, не случилось ли чего съ вами, такъ какъ вы вчера съѣли страшное количество устрицъ.» При этихъ словахъ сердитый джентльменъ, ожидавшій услыхать дѣйствительно что-нибудь важное отъ доктора, вскочилъ, съ крикомъ: «Чортъ бы взялъ твои устрицы» и отошелъ, поклонившись мнѣ. Докторъ также всталъ и бормоча: "Честное слово, это просто удивительно, " и послѣдовалъ за мистеромъ Медлеромъ къ буфету, гдѣ тотъ расплачивался за кофе. Тутъ онъ спросилъ Медлера: «Скажите, пожалуйста, кто такой этотъ джентльменъ?» «Не знаю, рѣзко отвѣчалъ Медлеръ, и только благодаря вашему дерзкому вмѣшательству, я не узналъ этого.» Послѣ этого онъ ушелъ въ сильномъ негодованіи.

Врачъ тотчасъ же возвратился и, сѣвъ подлѣ меня, извинялся въ томъ, что оставилъ меня одного. Онъ потребовалъ кофе и пустился въ похвалы этому растенію, говорилъ, что кофе было совершенно неизвѣстно древнимъ и получилъ названіе отъ арабскаго слова, какъ легко можно заключить изъ звука и окончанія. Отъ этого онъ перешелъ къ слову пить, по его мнѣнію, не справедливо присоединяемому къ кофе, потому что люди не пьютъ, а такъ сказать, потягиваютъ его. Настоящее значеніе слову пить, объяснялъ онъ — есть утолять жажду или глотать въ большомъ количествѣ вино; ту же идею выражаютъ латинскія: bibere et potare и греческія pinein или poteein. Я не могъ не улыбнуться его ученому разсужденію и, понявъ хорошо моего новаго знакомца, для внушенія большаго къ себѣ уваженія, замѣтилъ, что сколько я помню, то сказанное имъ не замѣчается въ твореніяхъ древнихъ, и что Горацій употребляетъ слова bibo el poto безразлично, какъ видно изъ двадцатой оды первой его книги. Что мнѣ никогда не встрѣчалисъ слово poteeein; но что potamos, potenta и potos производятся отъ pino, poso, рeроka; въ слѣдствіе чего греческіе поэты при описаніи пировъ не употребляютъ другаго слова, и т. д. — Докторъ, вѣроятно желавшій своею ученостію пустить пустому щеголю въ глаза пыль, былъ сильно озадаченъ даннымъ ему урокомъ и, помолчавъ немного, вскричалъ: «Честное слово, сэръ, вы правы — я не подумалъ объ этомъ предметѣ съ обычною моею внимательностію.» Потомъ онъ заговорилъ со мною по латыни и велъ разговоръ о различныхъ предметахъ на этомъ языкѣ въ продолженіи двухъ часовъ. Я убѣдился, что онъ, не смотря на странную наружность и мелочность, былъ человѣкомъ очень свѣдущимъ. На меня же онъ смотрѣлъ, какъ мнѣ послѣ передалъ мистеръ Медлоръ, какъ на чудо учености. Въ этотъ же вечеръ онъ предложилъ, если я нигдѣ не занятъ, представить меня нѣкоторымъ молодымъ, богатымъ и свѣтскимъ людямъ, которымъ назначилъ свиданіе въ бетфордской кофейнѣ.

XLIV.

Я принялъ его предложеніе съ удовольствіемъ и отправился въ наемной каретѣ. Въ кофейной я встрѣтилъ толпу веселой молодежи, большая часть которой обращалась съ докторомъ безъ церемоніи. Въ числѣ другихъ у камина стояла группа тѣхъ же самыхъ молодцовъ, которые своимъ смѣхомъ внушили мнѣ вчера подозрѣніе къ провожаемой мною дамѣ. Они, увидѣвъ меня съ Вачтелемъ, (такъ звали доктора) принялись шептать и подсмѣиваться, а докторъ подвелъ меня къ нимъ и спросилъ, подъ какимъ именемъ представить меня.

Получивъ отвѣтъ, онъ съ чрезвычайною важностью произнесъ: «Господа, вашъ покорный слуга — позвольте представить вамъ мистера Рендома.» Потомъ, обратясь ко мнѣ, прибавилъ: «м-ръ Рендомъ, рекомендую, это мистеръ Брадвелль — мистеръ Вантеръ — мистеръ Чаттеръ — другъ мой Слайбутъ и мистеръ Райтеръ.» Я поклонился каждому изъ нихъ, и когда взялъ за руку мистера Слайбута, то замѣтилъ, что онъ выпятивъ щеку языкомъ, кивнулъ товарищамъ къ немалому ихъ удовольствію. Но я не почелъ за нужное, обращать вниманіе на это въ настоящее время. Мистеръ Гантеръ (послѣ я узналъ, что онъ былъ актеръ) также показалъ свое искуство. Отвѣчая на мое привѣтствіе, онъ старался перенять мой голосъ, мину и манеры. Я бы этого и не замѣтилъ, ежели бы не видѣлъ его продѣлки съ Ваятелемъ, поздоровавшимся съ нимъ прежде. На этотъ разъ я далъ ему случай наслаждаться плодами своего искуства, не требуя отчета и рѣшившись въ другой разъ наказать его за наглость. Мистеръ Слайбутъ, видя, что я совершенно не знакомъ съ обществомъ, спросилъ меня, былъ ли я недавно во Франціи? и, получивъ утвердительный отвѣтъ, спрашивалъ, видѣлъ ли Люксамбургскую галлерею? Я отвѣчалъ, что очень внимательно осмотрѣлъ ее, и тутъ между нами завязался разговоръ, изъ котораго я понялъ, что мой собесѣдникъ — живописецъ.

Пока мы разсуждали о живописи, и услыхалъ, что Вантеръ спросилъ Вачтеля, гдѣ онъ поддѣлъ мистера Рендома? На это врачъ отвѣчалъ: «Честное слово, господа, онъ настоящій джентльменъ и съ состояніемъ, сэръ — онъ путешествовалъ и былъ въ лучшемъ обществѣ Европы, сэръ.» «Вѣрно онъ самъ тебѣ это разсказывалъ, продолжалъ тотъ, а я такъ считаю его ни болѣе ни менѣе, какъ камердинеромъ.» «О варварство! варварство! вскричалъ докторъ. Это, честное слово, непостижимо. Я знаю очень хорошо его семейство, сэръ, онъ принадлежитъ къ Рендомамъ съ Сѣвера; древній домъ, сэръ — и онъ дальній мой родственникъ.» Меня оскорбила догадка Вантера, но такъ какъ я чрезъ это общество надѣялся пріобрѣсти болѣе многочисленное и пріятное знакомство, то я рѣшилъ переносить эти небольшія огорченія на столько, на сколько могло позволить мое собственное достоинство. Поговоривъ нѣкоторое время о погодѣ, спектакляхъ и политикѣ и вообще о подобныхъ предметахъ, общество предложило провести вечеръ въ извѣстномъ трактирѣ по сосѣдству, куда мы и отправились.

Занявъ комнату, потребовавъ вина и заказавъ ужинъ, мы принялись пить; и тутъ еще рѣзче стали выказываться характеры моихъ собесѣдниковъ. Оказалось, что докторъ служилъ предметомъ насмѣшекъ актера и живописца, къ забавѣ всего общества. Мистеръ Рантеръ началъ упрашивать врача посовѣтовать ему что-нибудь противъ хриплости, упадка духа и растройства желудка, которымъ онъ сильно страдаетъ. Вачтель тотчасъ же сталъ объяснять ему свойство его болѣзни. «Вздоръ, вскричалъ Рантеръ. Это леченіе хуже болѣзни. — Вотъ еслибы я зналъ, гдѣ достать воды изъ пережженнаго трута.» «Трутной воды, сказалъ врачъ, я право васъ не понимаю, мистеръ Рантеръ.» «Что жъ тутъ непонятнаго? сказалъ тотъ. Вода, полученная при перегонкѣ жженныхъ тряпокъ, есть универсальное средство отъ всѣхъ человѣческихъ болѣзней. Она была изобрѣтена ученымъ нѣмецкимъ монахомъ, передавшимъ свой секретъ за большія деньги Парацельсу.» «Извините меня, прервали, его живописецъ, въ первые она была употреблена Соломономъ, какъ видно изъ греческаго манускрипта, самимъ имъ писаннаго и найденнаго недавно при подошвѣ Леванта поселяниномъ, копавшимъ картофель.»

«Ну, сказалъ Вачтель, при всей моей начитанности, мнѣ никогда не встрѣчался такой препаратъ и до сей минуты я не зналъ, что Соломонъ зналъ по гречески, и что картофель растетъ въ Палестинѣ.»

Тутъ вступился Вантеръ, говоря, что удивляется, какъ докторъ можетъ сомнѣваться въ томъ, что Соломонъ зналъ по гречески, когда онъ считается самымъ умнымъ и воспитаннымъ властителемъ. Что же касается до картофеля, то онъ былъ занесенъ въ Палестину изъ Ирландіи рыцарями во время крестовыхъ походовъ. «Дѣйствительно, сказалъ врачъ, это очень вѣроятно — и я бы далъ большую сумму денегъ, чтобы прочитать этотъ неоцѣненный манускриптъ; и ежели бы зналъ процессъ приготовленія этого лекарства, то тотчасъ бы занялся имъ.» Актеръ увѣрялъ его, что процессъ самый простой: набивъ въ стеклянную реторту сто фунтовъ сухаго жженаго труту и перегоняя его животною теплотою, можно получить полскрупула безвкусной воды, которой одна капля составляетъ полный пріемъ. «Клянусь своимъ безкорыстіемъ! вскричалъ довѣрчивый врачъ, что это удивительно! Чудесный способъ, и я скоро же приведу его въ исполненіе.»

Простота врача долго забавляла честную компанію, поочередно осыпавшую его ироническими комплиментами, которые онъ принималъ за чистую монету. Мистеръ Чаттеръ, соскучившись долгимъ молчаніемъ, занялъ насъ перечисленіемъ людей, танцовавшихъ въ послѣднемъ Гампсъ-Стидскомъ собраніи. Онъ передалъ намъ точный отчетъ въ костюмахъ и украшеніяхъ гостей, начинаясь юпокъ женщинъ и пряжокъ на башмакахъ у мужчинъ. Въ заключеніе онъ передалъ Брадвеллю извѣстіе, что его любовница Мелинда также была тамъ и, не видя его, просила быть въ слѣдующій разъ.

«Нѣтъ чортъ возьми, сказалъ Брадвелль, у меня есть дѣла поважнѣе, чѣмъ ухаживать за вѣтренными дѣвчонками. Притомъ, ты вѣдь знаешь, у меня такой бѣшеный характеръ, что я съ дамою вѣчно попаду въ непріятность. Послѣдній разъ, что я былъ тамъ, у меня вышла дуэль съ Томомъ Типистомъ.» «А! это-то я помню! замѣтилъ Вантеръ, ты храбрился передъ дамами, за что я тебя и хвалю, потому что въ этомъ случаѣ ты могъ выказать свою храбрость ничѣмъ не рискуя.» «Рисковать! вскричалъ Брадвелль. Проклятіе на меня! ежели я боюсь рисковать — я не побоюсь никого, чортъ возьми! Всѣмъ извѣстно, что я не разъ выпускалъ кровь противника и терялъ свою.»

Актеръ просилъ взять его въ секунданты въ слѣдующій разъ, какъ онъ будетъ убивать человѣка; потому что ему ужасно хочется видѣть человѣка, умирающаго отъ шпаги, чтобы потомъ натуральнѣе съиграть свою роль на сценѣ."

Шутки подобнаго рода слѣдовали одна за другой, вино лилось и, поужинавъ съ аппетитомъ, мы снова принялись за бутылки. Брадвелль сдѣлался сварливымъ и привязчивымъ, Вантеръ серьезнымъ, Рантеръ декламировалъ, Слайбутъ корчилъ всѣмъ рожи, я пѣлъ французскія пѣсни, Чаттеръ цѣловалъ меня; а докторъ сидѣлъ съ жалкою миною и молчалъ, какъ ученикъ Пиѳагора. Наконецъ Брадвелль предложилъ переполошить весь кварталъ, заставить попотѣть констаблей, разбить патруль и разойтиться по домамъ.

Пока мы обдумывали эту экспедицію, въ комнату вошелъ служитель и сказалъ доктору Вачтелю, что его спрашиваетъ внизу дама. Врачь смѣшался и увѣрялъ компанію, что это должно быть ошибка; потому что ни съ какой дамой онъ не имѣетъ сношеній, и приказалъ слугѣ передать спрашивающей его слова.

— Стыдитесь! вскричалъ Вантеръ, неужели вы будете такъ неучтивы, что откажете дамѣ? можетъ быть, она пришла за совѣтомъ. Должно быть что нибудь необыкновенное привело ее въ трактиръ ночью. Мистеръ Рантеръ, пожалуйста, поцѣлуй ей руку за доктора и попроси ее сюда.

Актеръ, шатаясь, вышелъ и скоро ввелъ высокую, здоровую дѣвку, наружность которой объясняла родъ ея занятій. Мы приняли ее торжественно и упросили сѣсть. Настала мертвая тишина, въ продолженіе которой пришедшая сидѣла, устремивъ глаза на доктора, озадаченнаго ея поведеніемъ; потомъ, послѣ множества вздоховъ, она утерла глаза и наконецъ начала:

— Что жъ! ни одного слова въ утѣшеніе. Развѣ ничто не смягчитъ твоего каменнаго сердца? ни мои слезы, ни горесть, ни неисходная гибель, въ которую ты меня ввергнулъ! Гдѣ же твои клятвы измѣнникъ? Или у тебя нѣтъ ни чести, ни совѣсти, ни раскаянія? Отвѣчай мнѣ, удовлетворишь ли ты моимъ требованіямъ или я должна обратиться къ небу или аду за отмщеніемъ! — Пораженный ея появленіемъ Вачтель совершенно растерялся.

— Клянусь честью и своимъ спасеніемъ, сказалъ онъ, вы ошиблись, сударыня, и приняли меня за кого нибудь другаго. Я питаю величайшее уваженіе къ вашему полу, и не въ состояніи никого обидѣть; да къ тому же я не помню, чтобы я когда нибудь встрѣчалъ васъ, — клянусь честію!

— Какъ предатель! вскричала она, — такъ ты отказываешься отъ меня? Вотъ что выдумалъ, ошиблась! Нѣтъ, я слишкомъ хорошо помню это обворожительное лицо! и этотъ лживый, чарующій голосъ! Увы, господа! такъ какъ злодѣй заставляетъ меня высказаться, то знайте, что этотъ предатель, плѣнивъ меня обѣщаніями жениться, воспользовался моею слабостію, лишилъ меня невинности и бросилъ меня! И теперь уже четыре мѣсяца, какъ я беременна, выгнана изъ дому родителями и погибаю отъ нищеты! — Да, варваръ! продолжала она, обращаясь снова къ доктору, — тигръ! тебѣ очень хорошо извѣстно мое положеніе. Но я вырву это невѣрное сердце и избавлю свѣтъ отъ такого чудовища. Съ этими словами она кинулась на доктора; но онъ съ удивительною ловкостью перескочилъ черезъ столъ и спрятался за Брадвелля. Мы же старались успокоить бѣснующуюся героиню, и представлялись изумленными, — хотя ясно было, что это была продѣлка, устроенная съ цѣлію позабавиться на счетъ доктора. Я наслаждался вмѣстѣ съ другими безпокойствомъ Вачтеля, просившаго со слезами на глазахъ защитить его. Онъ клялся, что онъ невиненъ въ преступленіи, взводимомъ на него, и намекалъ даже, что природа лишила его возможности совершить подобнаго рода поступокъ. «Природа», вскричала женщина. «Да тутъ и не было природы; а онъ просто приворожилъ меня какими-то чарами; а иначе развѣ какая нибудь женщина влюбилась бы въ такое чучело? Развѣ эти совиные глаза могутъ прельщать, развѣ этотъ цвѣтъ лица, подобный падали, можно обожать, и этотъ ротъ, какъ подкова, цѣловать? Нѣтъ, нѣтъ, твоимъ успѣхамъ ты обязанъ твоимъ зельямъ и наговорамъ; а не твоимъ естественнымъ, подлымъ и презрѣннымъ качествамъ.»

Доктору показалось необходимымъ оправдать себя въ этомъ, и, попросивъ свою обвинительницу успокоиться на полчаса, онъ началъ доказывать безразсудство вѣрованія въ заговоры, придуманные невѣжествомъ и суевѣріемъ. Онъ произнесъ ученую рѣчь о свойствѣ идей, о силѣ и независимости ума, о свойствѣ возбуждающихъ средствъ, о различіи между половымъ влеченіемъ, которое можетъ быть произведено лекарствомъ, и страстью къ одному существу, зависящею отъ чувствъ и разсудка; и окончилъ патетическимъ воззваніемъ къ намъ. Онъ говорилъ, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, умственныя способности этой женщины разстроены, и былъ въ отчаяніи, что совершенно невинный человѣкъ подвергается опасности потерять свое доброе имя. Едва только онъ пересталъ говорить, какъ покинутая принцесса возобновила свои стенанія и жалобы, предостерегая всѣхъ противъ его опаснаго краснорѣчія, говоря, что онъ въ состояніи увлечь самыхъ безпристрастныхъ судей въ христіанскомъ мірѣ. Вантеръ совѣтовалъ ему тотчасъ же на ней жениться и тѣмъ спасти свою репутацію. Но Слайбутъ увѣрялъ, что лучше купить отца ребенку и положить значительное вознагражденіе матери. Рантеръ предложилъ усыновить ребенка gratis. Вачтель готовъ былъ боготворить его за великодушіе и хотя упорствовалъ въ своей невинности, но соглашался на все, боясь запятнать свою репутацію. Леди же отвергала всѣ возможныя предложенія, упорно требуя женитьбы. Тутъ Брадвелль вступился за доктора и взялся избавить его отъ докучливой бабы за полгинеи. Вачтель съ радостію вынулъ кошелекъ и передалъ ее своему защитнику, который, вынувъ изъ него полгинеи, отдалъ бѣдной жертвѣ, велѣвъ ей благодарить Бога за счастіе. Получивъ деньги, она плача говорила, что ужъ если врачъ отказывается отъ нея, то пусть дастъ ей хотя прощальный поцѣлуй. Вачтеля заставили согласиться на э то; но едва онъ успѣлъ протянуть свою физіономію, какъ она вцѣпилась зубами въ его щеку. Докторъ ревѣлъ, какъ бѣшеный, къ великому удовольствію окружающихъ; но наконецъ она отпустила его и, поклонившись низко обществу, вышла. Докторъ еще долго не могъ прійти въ себя отъ ужаса, внушеннаго не болью, но опасеніемъ за послѣдствія укушенія, будучи увѣренъ, что укусившая его было одержима водобоязнію.

Вантеръ предложилъ употребить прижиганіе и сталъ нагрѣвать въ каминѣ кочергу. Актеръ былъ того мнѣнія, чтобы попросить Брадвелля вырѣзать зараженную часть шпагою. Но живописецъ, предупреждая эти страшныя операціи, рекомендовалъ бывшій у него въ карманѣ бальзамъ, всегда излечивающій укушеніе бѣшеной собаки. Съ этими словами онъ вытащилъ изъ кармана пузырь съ черной краской, которою и вымазалъ не только рану, но всю половину лица страждущаго врача. Однимъ словомъ, Вачтель былъ въ такомъ несчастномъ положеніи отъ страха и досады, что, жалѣя, его, я, противъ желанія всѣхъ, отправилъ его домой въ носилкахъ.

Эта вольность раздосадовала Брадвелля, выразившаго свое неудовольствіе нѣсколькими проклятіями, которыхъ, однако, онъ не адресовалъ прямо ни къ кому. Слайбутъ, сидѣвшій подлѣ меня съ намѣреніемъ завести между нами, ссору, нашептывалъ мнѣ, что, по его мнѣнію, Брадвелль неприлично обходится со мною. Я отвѣчалъ ему громко, что не позволю ни Брадвеллю, ни кому другому обращаться неприлично со мною и что не требую его совѣтовъ въ томъ, какъ я долженъ поступать. Онъ почелъ за лучшее извиниться, увѣряя, что нисколько не хотѣлъ обидѣть меня. Брадвелль же представился спящимъ, чтобы имѣть предлогъ не замѣчать происходящаго. Но актеръ, не желая, чтобы дѣло такъ окончилось, растолкалъ Брадвелля, говоря ему на ухо, что я ругалъ его и обѣщалъ поколотить. Это я понялъ изъ того, что тотъ вскочилъ и закричалъ: «Проклятіе! ты врешь! никто не смѣетъ сказать этого. Мистеръ Рендомъ ругали ли вы меня и обѣщали ли побить?» Я отвѣчалъ отрицательно и предложилъ наказать бездѣльника, возмущающаго дружественное расположеніе общества. Брадвелль одобрилъ мои слова и вынулъ изъ ноженъ шпагу, я сдѣлалъ тоже и приступилъ къ актеру съ слѣдующими словами:

— Послушайте м-ръ Рантеръ, я знаю, что вы обладаете способностями обезьяны передразнивать и надоѣдать всѣмъ; теперь же я хочу знать, одарены ли вы ея ловкостью, а потому прошу васъ безъ отлагательства перескочить черезъ эту шпагу. При этомъ я протянулъ ее горизонтально фута на три отъ пола и закричалъ: «разъ-два-три — впередъ.» Но вмѣсто того, чтобы исполнить мое приказаніе, онъ, схвативъ свою шпагу и шляпу, разразился слѣдующимъ восклицаніемъ:

— Какъ! неужели я обязанъ сдѣлать постыдный прыжекъ, подобно сильвану, обезьянѣ, пойманной въ горныхъ лѣсахъ! Смерть, убаюкай меня, прерви мои жалкіе дни и уложи мою голову на колѣни фуріи.

Но это шутовство не помогло ему. Все общество настаивало на томъ, чтобы видѣть его въ новой роли, а м-ръ Вантеръ просилъ поднять шпагу фута на два выше, чтобы дать ему случай еще болѣе отличиться. Живописецъ обѣщалъ ему, ежели онъ перескочитъ, рекомендовать его содержателямъ Садлеръ-Вельскаго цирка, какъ отличнаго волтижера. Брадвелль же съ крикомъ: «Скачекъ для короля!» такъ сильно воткнулъ конецъ своей шпаги въ самую мягкую часть тѣла актера, что тотъ въ мгновеніе перескочилъ и, видя дверь свободною, исчезъ изъ трактира, довольный, что такъ дешево расплатился за ужинъ и вино.

Было уже около двухъ часовъ утра, когда мы расплатились по счету и вышли на улицу. Живописецъ улизнулъ, ни съ кѣмъ не простившись. Билль Чаттеръ, бывшій не въ состояніи ни говорить, ни стоять, былъ отправленъ въ баню. А Вантеръ и я довели Брадвелля до Моллькингской кофейни, гдѣ онъ, растолкавъ полдюжины голодныхъ дѣвокъ, заснулъ на лавкѣ. Мы же отправились къ Чарнигъ-кроссу, гдѣ оба жили.

Вино разсѣяло природную сухость обращенія моего спутника и, онъ по дорогѣ дѣлалъ мнѣ множество комплиментовъ и увѣрялъ въ своей дружбѣ. Поблагодаривъ его, я выразилъ ему свое удовольствіе, что онъ перемѣнилъ мнѣніе обо мнѣ. Онъ удивился этимъ словамъ и просилъ объясненія. Я сообщилъ ему, что слышалъ его разговоръ съ Вачтелемъ обо мнѣ въ кофейнѣ. Онъ, смѣясь и извиняясь за свою вольность, увѣрялъ меня, что моя наружность понравилась ему съ перваго раза, и что сказанное имъ доктору была только шутка надъ торжественной рекомендаціей этого послѣдняго. Мнѣ очень польстило это объясненіе и я не мало гордился хорошимъ мнѣніемъ этого остряка, пожавшаго мнѣ на прощаніе руку и обѣщавшаго встрѣтить меня за общимъ столомъ.

XLV.

На другой день не успѣлъ я еще встать съ постели, какъ ко мнѣ вошелъ Страпъ и, кашляя и почесывая себѣ голову съ глупымъ выраженіемъ лица, далъ мнѣ понять, что имѣетъ что-то сообщить мнѣ. — «По твоей физіономіи — я вижу — сказалъ я, что ты хочешь передать мнѣ добрыя вѣсти.»

— Ну пока еще не совсѣмъ, отвѣчалъ онъ, смѣясь, а послѣ увидимъ. Надо тебѣ знать, что я хочу перемѣнить свой образъ жизни.

— Какъ! вскричалъ я въ удивленіи, ты намѣреваешься жениться? О чудный Страпъ, такъ ты все таки перегналъ меня.

— Ни болѣе ни менѣе, отвѣчалъ онъ и разразился самодовольнымъ смѣхомъ: вдова продавца сальныхъ свѣчей, живущая по сосѣдству влюбилась въ меня — славная веселая бабенка, полная какъ куропатка. У нея есть хорошо отдѣланный домъ, добрая торговля и порядочное количество наличныхъ денегъ. Мнѣ стоитъ только сдѣлать предложеніе. Она сказала моему пріятелю лакею, что возьметъ меня даже изъ помойной ямы. Но я отказался дать рѣшительный отвѣтъ, по узнавъ напередъ твоего мнѣнія.

Я поздравилъ его съ побѣдою и одобрялъ его намѣренія, если у вдовы дѣйствительно есть состояніе; но совѣтовалъ ему не торопиться и дать мнѣ случай увидѣть ее прежде окончательнаго рѣшенія. Онъ увѣрялъ, что безъ моего согласія и одобренія ничего не сдѣлаетъ, и въ тоже утро, во время моего завтрака, представилъ мнѣ свою возлюбленную.

Она была не высокаго роста, полная женщина, лѣтъ тридцати пяти и съ выдающимся впередъ животомъ, замѣченнымъ мною съ перваго взгляда и подавшимъ поводъ къ подозрѣнію.

Я попросилъ однако ее сѣсть и предложилъ чашку чаю. Разговоръ зашелъ о хорошихъ качествахъ Страпа, котораго я рекомендовалъ за чудо трезвости, дѣятельности и добродѣтели. При ея уходѣ онъ провелъ ее до дверей и воротился, облизываясь и спрашивая меня, не нахожу ли я ее лакомымъ кускомъ? Я не скрылъ своихъ опасеній и безъ утайки высказалъ свое мнѣніе. Страпъ нисколько не казался удивленнымъ и сказали, мнѣ, что и самъ это же замѣтилъ; но что его пріятель сообщилъ ему, что у ней увеличена печень и чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ у ней будетъ прежняя талія.

— Да и нѣсколькихъ недѣль, по моему, достаточно для этого преобразованія, — замѣтилъ: я, однимъ словомъ, Страпъ, мое мнѣніе таково: этотъ мошенникъ, твой пріятель, хочетъ навязать тебѣ спою наложницу, съ тѣмъ, чтобы разомъ освободиться и отъ докучливости бабы, и отъ издержекъ на ея ребенка. Я тебѣ совѣтую не вѣрить безотчетно въ его разсказы объ ея богатствѣ, и не лѣзть головой въ петлю которую, пожалуй, ты промѣняешь послѣ на петлю повѣшеннаго!!

Мои замѣчанія, повидимому, сильно обезпокоили Страпа, и онъ обѣщалъ ближе присмотрѣться къ ея образу жизни: «О! сказалъ онъ, да узнай я только, что онъ вздумалъ надувать меня, то я ему покажу кто изъ насъ глупѣе.»

Мои предсказанія оправдались: чрезъ двѣ недѣли, возлюбленная Страпа разрѣшилась ребенкомъ, а пріятель его исчезъ.

Между тѣмъ я, встрѣтивъ моего пріятеля Вантера за общимъ столомъ, вечеромъ отправился съ нимъ и Чаттеромъ въ оперу. Чаттеръ указалъ мнѣ въ одной изъ ложь Мелинду и предложилъ отрекомендовать меня ей, давъ мнѣ понять, между прочимъ, что въ настоящее время она царица баловъ и имѣетъ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ капитала.

Это извѣстіе заставило сильнѣе биться мое сердце и я съ радостію поспѣшилъ принять его предложеніе. Онъ увѣрилъ меня, что употребитъ все свое вліяніе, чтобы дать мнѣ случай танцовать съ нею на будущемъ балѣ; онъ подошелъ къ ной и, поговоривъ нѣсколько минутъ и, какъ мнѣ казалось, указавъ на меня, воротился и сказалъ, къ величайшему моему удовольствію, что она соглашается быть моей дамой въ собраніи. Вантеръ же шепотомъ замѣтилъ мнѣ, что она неисправимая кокетка, готовая оказать гоже вниманіе всякому молодому, порядочно одѣтому человѣку, лишь-бы увеличить толпу своихъ обожателей. Онъ говорилъ, что она холодная, нечувствительная женщина, не способная къ увлеченію и такъ невнимательна къ истинно хорошимъ качествамъ человѣка, что онъ готовъ держать пари на сколько угодно, что всякій богатой дуракъ будетъ у нея имѣть большій успѣхъ. Большую часть его замѣчаній я приписалъ сатирическому образу мыслей моего пріятеля и даже негодованію за неудавшееся волокитство за этою леди. Я былъ такъ увѣрена, въ своихъ преимуществахъ, что воображалъ, что ни одна женщина не въ состояніи противиться моему ухаживанію. Съ этою увѣренностію, я отправился въ Гамстибъ вмѣстѣ съ Билли Чаттеромъ, лордомъ Гобблемъ и докторомъ Вачтелемъ. Тутъ я имѣлъ честь, въ виду блестящаго собранія, танцовать менуэтъ съ Мелиндой, очаровавшею меня своею наивностію и свободою обращенія. Передъ кадрилью я получилъ чрезъ неизвѣстнаго мнѣ человѣка извѣстіе отъ Брадвелля: онъ мнѣ сообщилъ, что въ его присутствіи никто изъ знавшихъ его не дерзалъ танцовать съ Мелиндой и что я хорошо сдѣлаю, если уступлю ее ему безъ шума. Это странное требованіе, высказанное передъ моею дамою, не сконфузило меня, понявшаго хорошо характеръ моего соперника. Я хладнокровно просилъ передать Брадвеллю, что такъ какъ мнѣ посчастливилось получить согласіе леди, то я вовсе не забочусь о его позволеніи, и вмѣстѣ съ тѣмъ посовѣтовалъ посланному не передавать мнѣ въ другой разъ такихъ дерзкихъ предложеній. Мелинда притворилась смущенною и удивлялась нахальству Брадвелля, позволявшаго себѣ такія вольности въ отношеніи къ ней, не имѣвшей съ нимъ никакихъ сношеній. Я воспользовался случаемъ выказать свою храбрость и просилъ позволенія вызвать его. Она наотрѣзъ отказала мнѣ подъ предлогомъ опасенія за мою жизнь, но по ея глазамъ я видѣлъ, что она бы не обидѣлась, ежели бы изъ за нея затѣялась дуэль. Это открытіе оскорбило меня. Но во мнѣ постоянно мерещилось ея богатство и я рѣшился польстить ея гордости, и затѣять публичную ссору съ Брадвеллемъ, зная очень хорошо, что она не поведетъ къ слишкомъ серьезнымъ послѣдствіямъ.

Во время танцевъ я увидѣлъ моего грознаго соперника, окруженнаго толпою щеголей. Онъ съ жаромъ разсказывалъ имъ что-то, бросая на меня яростные взгляды. Я угадалъ предметъ его разговора: усадивъ свою даму, я подошелъ къ нему, спрашивая громко, не имѣетъ ли онъ чего передать мнѣ.

— Въ настоящее время ничего, сэръ, отвѣчалъ онъ сурово.

— Во всякомъ случаѣ вы знаете, гдѣ найти меня, сказалъ я. Его товарищи переглянулись; а я возвратился къ моей дамѣ, улыбнувшейся при моемъ возвращеніи. Тотчасъ по всему залу пробѣжалъ шопотъ и, къ величайшему моему смущенію, глаза всѣхъ обратились на меня. По окончаніи бала, я довелъ мою даму до ея кареты и, по примѣру французскихъ волокитъ, хотѣлъ стать на запятки, чтобы защищать ее отъ непріятностей, могущихъ встрѣтиться на дорогѣ. Но она рѣшительно отвергла мое предложеніе, изъявивъ сожалѣніе, что въ каретѣ не было порожняго мѣста для меня.

На другой день послѣ обѣда, я посѣтилъ ее вмѣстѣ съ Чаттеромъ и былъ принятъ очень учтиво какъ самою хозяйкою, такъ и жившею съ нею ея матерью. Въ комнатѣ было много молодыхъ, свѣтскихъ людей.

Тотчасъ послѣ чаю были приготовлены столы для картъ, за однимъ изъ которыхъ я имѣлъ счастіе играть съ Мелиндой, выигравшей у меня, менѣе чѣмъ въ полчаса, 8 гиней. Я былъ никакъ не прочь проиграть ничтожную сумму, тѣмъ болѣе, что имѣлъ при этомъ случай нашептывать любезности, которыя принимались еще съ большимъ удовольствіемъ при выигрышѣ; но я вовсе не былъ доволенъ способомъ ея игры. Это обстоятельство сильно меня поразило и разрушило мои мечты о ея деликатности и безкорыстіи. Во всякомъ случаѣ я рѣшился воспользоваться этимъ поступкомъ ея и обращаться съ ней съ меньшею церемоніею. Въ слѣдствіе этого я круто осадилъ ее и, видя, что не внушаю отвращенія своего грубою настойчивостію, въ этотъ же вечеръ объяснился въ любви. Она обратила мое признаніе въ шутку и отсмѣивалась; но въ тоже время такъ завлекала меня, что я вообразилъ ее побѣжденною и считалъ себя счастливѣйшимъ смертнымъ. Восхищенный этою мыслію, я послѣ ужина снова усѣлся за карты и далъ случай обыграть себя еще на 10 гиней.

Поздно вечеромъ я возвратился домой, получивъ приглашеніе бывать чаще; но воспоминанія о случившемся не давали мнѣ уснуть. То я предавался надеждѣ обладать чудной женщиной и ея десятью тысячами капитала; то разсуждалъ о ея недостаткахъ, которые описалъ мнѣ Вантеръ и которые оправдывались ея поведеніемъ со мною. Это повело меня къ печальнымъ разсужденіямъ о моихъ расходахъ и незначительности моего капитала на поддержаніе ихъ, тѣмъ болѣе, что этотъ капиталъ былъ чужой.

Утромъ, когда Страпъ вошелъ ко мнѣ съ бритвеннымъ приборомъ, я спросилъ его мнѣнія о женщинѣ, которую провожалъ въ Гамстибѣ до кареты.

— Чудо! отвѣчалъ онъ, — прелестнѣйшее созданіе въ мірѣ, и, какъ я слышалъ, съ большимъ состояніемъ: я жалѣлъ, что ты не поѣхалъ съ ней въ домъ: я увѣренъ, что она бы приняла тебя; она, кажется, такая добрая.

— Всему есть время Страпъ, отвѣчалъ я — надо тебѣ сказать, что я былъ у ней вчера до часу ночи.

Едва я произнесъ эти слова, какъ Страпъ принялся скакать по комнатѣ, крича въ восторгѣ. «Дѣло кончено! дѣло конечно!» Я далъ ему понять, что его радость еще слишкомъ преждевременна и что мнѣ предстоитъ еще много затрудненій; затѣмъ я передалъ ему слова Вантера.

Тутъ онъ покачалъ головою и пробормоталъ что-то о невѣрности женщинъ. Я сказалъ ему, что я во всякомъ случаѣ рискну на смѣлый шагъ, хотя это, конечно, поведетъ къ расходамъ; и наконецъ просилъ его отгадать сколько я проигралъ вчера. Страпъ почесалъ подбородокъ, вспомнивъ нашъ проигрышъ въ пивной лавкѣ.

— Но вѣдь теперь ты имѣешь дѣло не съ подобными людьми сказалъ онъ, и я думаю, что ты проигралъ, ежели уже зарвался, шиллинговъ двѣнадцать. Меня огорчала эта простота, казавшаяся мнѣ искуственною. Я съ жаромъ замѣтилъ ему, что такія суммы можно проигрывать только въ погребѣ, играя съ носильщиками и кучерами, и въ гоже время сказалъ сколько я проигралъ.

Только Гогартъ въ состояніи былъ бы выразить удивленіе и ужасъ Страпа при этомъ извѣстіи. Онъ выронилъ изъ рукъ мыльницу и долго стоялъ неподвижно съ открытымъ ртомъ, съ закатившимися глазами, но, вспомнивъ мой щекотливый и вспыльчивый нравъ, подавилъ свою горесть и собрался съ мыслями.

Онъ попробовалъ смѣяться, но издалъ какой-то визгъ и, взявъ въ руки мыло и мыльницу, сталъ тереть первымъ мнѣ бороду, а изъ второй вылилъ мнѣ на лице воду. Я не обращалъ вниманія на его замѣшательство, но послѣ, когда онъ совершенно оправился, я напомнилъ ему о его правахъ, изъявляя готовность возвратить всѣ его вещи, когда ему угодно. Онъ оскорбился моими словами, основанными, по его мнѣнію на недовѣрчивости къ его дружбѣ, и умолялъ никогда не говорить съ нимъ въ этомъ тонѣ.

Неизмѣнная дружба этого добраго существа сильно меня тронула и послужила новымъ побужденіемъ — пріобрѣсть состояніе, чтобы получить возможность въ свою очередь выказать ему свое расположеніе: съ этою цѣлію я рѣшился, какъ можно скорѣе, покончить съ Мелиндою, зная очень хорошо, что нѣсколько вечеровъ, подобныхъ вчерашнему, уничтожатъ мои средства къ веденію какъ этой, такъ и другихъ выгодныхъ интригъ.

Я еще обдумывалъ мое будущее поведеніе, когда въ комнату вошелъ Вантеръ. Позавтракавъ со мною, онъ спросилъ, какъ я провелъ вчерашній вечеръ. Я ему отвѣтилъ, что провелъ время очень пріятно въ знакомомъ домѣ. «Да, замѣтилъ онъ съ саркастическою улыбкою, за ваши деньги и слѣдовало веселиться необыкновеннымъ образомъ.» Я удивился его замѣчанію и показалъ видъ, что не понимаю его. "Полно, полно Рендомъ, продолжалъ онъ, нечего скрываться предо мною: весь городъ знаетъ объ этомъ. Я бы желалъ, чтобы это глупое дѣло между вами и Брадвеллемъ не произошло такъ публично. Оно пустило всѣхъ сплетниковъ въ поиски за открытіемъ вашего происхожденія и состоянія, и вы не можете вообразить всѣхъ догадокъ, пущенныхъ въ ходъ на вашъ счетъ. Одинъ подозрѣваетъ въ васъ переряженнаго іезуита; другой — агента претендента; третій — выскочку игрока на томъ основаніи, что никому неизвѣстны ни ваше семейство, ни состояніе; четвертый того мнѣнія, что вы ирландскій искатель невѣстъ съ приданымъ. Эта послѣдняя гипотеза затронула меня за живое и я, чтобы скрыть свое смущеніе, прервалъ его, проклиная свѣтъ за его завистливое вмѣшательство, не позволяющее джентльмену наслаждаться жизнію по своему разумѣнію. Вантеръ не обратилъ вниманія на мои слова и продолжалъ: «Что касается до меня, то я не знаю, да и знать не хочу кто вы такой. Въ одномъ только я убѣжденъ, что немногіе будутъ скрывать свое происхожденіе и состояніе, ежели они могутъ извлечь пользу изъ того и другаго. Мое мнѣніе объ этомъ то, что вы своимъ умѣньемъ поднялись изъ ничего на занимаемое вами мѣсто въ обществѣ и желаете поддержать его женитьбою.» Тутъ, устремивъ на меня взглядъ и замѣтивъ, что кровь бросилась мнѣ въ голову, онъ сказалъ, что теперь утвердился въ своемъ мнѣніи. "Послушайте, Рендомъ, прибавилъ онъ, я угадалъ ваши намѣренія и увѣренъ, что вы не будете имѣть успѣха. Вы слишкомъ честны и неопытны, чтобы разстроивать заговоры и ловушку, направленные противъ васъ, кромѣ того вы слишкомъ застѣнчивы, и что за чертовщина! пуститься на ловлю приданаго, не уничтоживъ въ себѣ чувства стыда! Можетъ быть ваши достоинства, какъ я и увѣренъ, должны доставить вамъ невѣсту и лучше Мелинды; но даю честное слово, что вамъ ее не поддѣть; да ежели вамъ и удастся, то, между нами сказать, вамъ придется воскликнуть также какъ и Титу: Клянусь душею, я пріобрѣлъ потерю! Она растратитъ въ мигъ свое приданое и вгонитъ васъ въ гробъ своею расточительностію.

Я ужаснулся, выслушавъ эти слова и, съ гнѣвомъ замѣтивъ моему собесѣднику, что онъ ошибается въ моихъ намѣреніяхъ, просилъ его позволить мнѣ вести свои дѣла по своему крайнему уразумѣнію. Онъ извинился въ своихъ словахъ, объяснивъ ихъ дружескимъ расположеніемъ ко мнѣ, въ доказательство чего попросилъ снабдить его пятью гинеями, увѣряя меня, что ни отъ кого въ мірѣ не принялъ бы подобной услуги. «Я хотѣлъ было попросить десять гиней, сказалъ онъ, но услыхавъ, что васъ вчера надули, подумалъ, что у васъ нѣтъ денегъ въ настоящее время и умѣрилъ свои требованія.» Я не могъ не удивляться поведенію этого франта и спросилъ его, изъ чего онъ заключаетъ, что меня надули. Онъ мнѣ разсказалъ, что заходилъ сегодня къ Тому Тоселю, бывшему на вечерѣ у Мелинды, который и разсказалъ о моемъ проигрышѣ и между прочимъ увѣрялъ, что моя любезная такъ неискусно меня обыгрывала, что только новичокъ могъ не замѣтить ея плутовства. Мысль сдѣлаться предметомъ насмѣшекъ города и за свои же деньги, оскорбила меня до глубины души; но и клялся, что убью того, кто осмѣлится запятнать имя Мелинды и обратитъ мое поведеніе въ насмѣшку. Вантеръ довольно сухо замѣтилъ, что наказывать всѣхъ, насмѣхающихся надо мною, былабы Геркулесовскимъ подвигомъ. «Да при томъ — прибавилъ онъ — я не вижу тутъ никакого вреда для добраго имени Мелинды, потому что, по свѣтскимъ понятіямъ, обманъ въ картахъ считается за доказательство таланта и искуства. Но оставимъ этотъ разговоръ и пойдемъ въ кофейню обѣдать.»

XLVI.

Одобривъ это предложеніе, я послѣдовалъ за Вантеромъ въ кофейню, гдѣ мы застали Медлэра и доктора Вачтеля, спорившихъ изъ-за слова cusfard (яичница). Врачъ утверждалъ, что его надо писать черезъ букву G на томъ основаніи, что оно происходитъ отъ латинскаго слова gustare «пробовать на вкусъ.» Модлэръ же защищалъ букву C, объясняя это правописаніе обычаемъ и замѣчая, что, по правилу врача, надо бы было измѣнить слово pudding на budding, потому что корень его есть французское слово boudin. Этотъ споръ былъ представленъ на наше рѣшеніе, и Вантеръ, не смотря на свое убѣжденіе въ противномъ, объявилъ правымъ Вачтеля. Тогда капризный спорщикъ пересѣлъ къ другому столу.

А мы стали распрашивать доктора, какъ идетъ его опытъ добыванія воды изъ жженной тряпки. Онъ жаловался, что, обойдя всѣ стеклянныя заводы, не могъ найти человѣка, который бы взялся выдумать ему реторту, способную вмѣстить даже треть назначеннаго количества матеріала, но что онъ рѣшился испытать этотъ процессъ на количествѣ, могущемъ ему доставить пять капель жидкости, достаточныхъ для доказательства специфическаго ея дѣйствія. Онъ сказалъ намъ также, что уже закупилъ порядочное количество тряпокъ и, при обращеніи ихъ въ уголь, испыталъ несчастье, заставившее его съ-ѣхать съ квартиры. Несчастіе состояло въ томъ, что докторъ, сложивъ ихъ въ кучу на полу, поджегъ ихъ свѣчою въ томъ убѣжденіи, что доска не загорится, по свойству пламени подыматься къ верху; но по какому-то не понятному для него обстоятельству полъ сталь горѣть съ страшною быстротою и это такъ озадачило его, что онъ не нашелся позвать на помощь жившихъ въ домѣ и вѣроятно сгорѣлъ бы вмѣстѣ съ домомъ, ежели бы выбивавшійся изъ оконъ дымъ не испугалъ сосѣдей и но заставилъ ихъ идти къ нему на выручку. Въ попыхахъ онъ потерялъ пару бархатныхъ штановъ и парикъ, не считая расходовъ на тряпки, испорченныя водою, затушившею огонь, и на починку пола. Хозяинъ же дома, воображая его сумасшедшимъ, заставилъ его выбраться тотчасъ изъ квартиры и тѣмъ поставилъ его въ ужаснѣйшее затрудненіе. Теперь онъ поселился въ очень удобной квартирѣ, гдѣ имѣетъ большой мощенный дворъ для производства своихъ опытовъ, и въ скоромъ времени надѣялся пожать плоды своихъ трудовъ.

Пожелавъ доктору успѣха въ его предпріятіи и почитавъ газеты, мы отправились на аукціонъ картинъ, откуда, пробывъ тамъ часа два, пошли прогуляться въ Молль и затѣмъ возвратились къ обѣду. Вантеръ предупредилъ меня, что намѣренъ за общимъ столомъ поднять на смѣхъ Медлэра. Дѣйствительно, усѣвшись за столъ, этотъ школьникъ началъ съ того, что сказалъ старому джентльмену, что, не смотря на его короткій сонъ, онъ, кажется, очень свѣжимъ сегодня. На этотъ комплиментъ старикъ отвѣчалъ значительно, улыбкою, а Вантеръ продолжалъ: «Клянусь честію, не знаю чему болѣе удивляться, м-ръ Медлэръ, вашей ли добродѣтели или крѣпости вашего сложенія, вы выказываете свое великодушіе и благодѣянія съ большею разборчивостію, нежели кто нибудь! Вы распространяете свое участіе на истинно нуждающихся въ немъ, требуя взамѣнъ только того, что они могутъ дать. Надо вамъ сказать, господа, продолжалъ онъ обращаясь къ обществу что, проведя большую часть ночи у больнаго пріятеля, и возвращаясь домой, я проходилъ мимо открытаго кабака, изъ котораго раздавались крики и смѣхъ. Заглянувъ въ него, я увидѣлъ м-ра Медлэра съ непокрытою головой, пляшущаго между десятью или двадцатью оборванными дѣвками, гулявшими на его счетъ. Но, право, м-ръ Медлэръ, вамъ не слѣдуетъ жертвовать вашимъ здоровьемъ благотворительности. Подумайте, вѣдь вы становитесь стары и вамъ надо, поберечь силы, безъ сомнѣнія истощающіяся отъ этихъ ночныхъ похожденій.» Капризный старикъ не могъ долѣе выдержать и съ гнѣвомъ замѣтилъ: «Ну, ужъ всѣ знаютъ, какой у васъ языкъ.»

— А мнѣ кажется, возразилъ Вантеръ, — что вамъ не слѣдовало бы хулить мой языкъ, оказывавшій вамъ такъ часто важныя услуги. Вспомните, что во время вашего ухаживанія за толстой вдовой, содержавшей харчевню въ Ислингтонѣ, когда еще пронослись про васъ слухи обидные для мущины и лишившіе васъ благосклонности вдовушки, я же помирилъ васъ, увѣривъ ее, что у васъ было уже трое дѣтей.

Этотъ анекдотъ, отъ начала до конца выдуманный Вантеромъ, разсмѣшилъ все общество и окончательно вывелъ Медлэра изъ терпѣнія.

Забывъ, что у него ротъ полонъ кушанья, онъ вскочилъ въ бѣшенствѣ и, желая говорить, облѣпилъ своихъ сосѣдей кусками говядины. Наконецъ, онъ разразился тучею проклятій, называя Вантера мальчишкой, дерзкой обезьяной, и т. п.

Онъ объявилъ обществу, что Вантеръ сочинилъ эту сказку въ отмщеніе за то, что онъ не далъ ему въ долгъ денегъ на игру. Волненіе лишило его аппетита и онъ въ продолженіе всего обѣда сидѣлъ молча, будучи не въ состояніи проглотить кусокъ. А мучитель его наслаждался его смущеніемъ и продолжалъ острить на его счетъ.

По окончаніи обѣда мы сошли въ кофейню. Вантеръ, изъявивъ надежду видѣть меня и Вачтеля вечеромъ въ Бедфордской кофойнѣ, ушелъ на свиданіе. По уходѣ его, старый джентльменъ, отведя меня въ сторону, сказалъ, что очень жалѣетъ о моихъ дружественныхъ отношеніяхъ къ этому человѣку, одному изъ развратнѣйшихъ людей въ городѣ, разстроившему свое состояніе и здоровье связями съ развратницами. По словамъ Медлэра, онъ погубилъ множество молодыхъ лгодой, введя ихъ въ безпутное общество и подавая имъ примѣрь во всевозможныхъ подлостяхъ. Старикъ предостерегалъ меня, чтобы я избѣгалъ его, а иначе онъ выманить всѣ мои деньги. Я поблагодарилъ за предостереженіе и обѣщалъ вести себя осмотрительно, невольно пожалѣвъ, что это извѣстіе я не получилъ нѣсколькими часами раньше, потому что въ такомъ случаѣ сохранилъ бы свои пять гиней. Но, не смотря на все, я не могъ вполнѣ повѣрить всѣмъ обвиненіямъ Медлэра; а потому, отойдя отъ него, обратился къ Вачтелю и спрашивалъ его мнѣнія о Вантерѣ.

Докторъ увѣрялъ меня, что Вантеръ джентльменъ съ хорошимъ состояніемъ, человѣкъ ученый, острякъ и критикъ, хорошо знакомый со свѣтомъ, что онъ пользуется репутаціей благороднаго и храбраго человѣка, хотя нѣсколько сдѣланныхъ имъ шалостей и его наклонность къ насмѣшкамъ доставили ему враговъ и заставили нѣкоторыхъ удаляться знакомства съ нимъ.

Вечеромъ я зашелъ въ Бедфордскую кофейню и встрѣтилъ тамъ моихъ пріятелей. Оттуда мы отправились въ театръ, а по окончаніи спектакля ко мнѣ на квартиру, гдѣ и поужинали довольно весело.

XLVII.

На другой день, передъ моимъ уходомъ изъ дому, Страпъ подалъ мнѣ письмо, адресованное на мое имя. Распечатавъ его, я прочелъ слѣдующее:

"Сэръ,

Такъ какъ я слышу, что вы ухаживаете за миссъ Мелиндой Густрапъ, то считаю нужнымъ увѣдомить васъ, что она обѣщана мнѣ, и что я въ настоящее время нахожусь за Монтань Раузомъ съ парою пистолетовъ въ рукахъ. Ежели вы явитесь на мѣсто свиданія, то я заставлю васъ сознаться (послѣ того какъ изъ вашего тѣла вылетитъ душа), что вы не столь ея достойны, какъ

Вашъ покорнѣйшій слуга
Рукъ Ореганъ."

Отвергать вызовъ было невозможно, тѣмъ болѣе, что успѣхъ въ моемъ волокитствѣ долженъ былъ въ сильной мѣрѣ зависѣть отъ моего поведенія въ этомъ дѣлѣ. Въ слѣдствіе этого, зарядивъ свои пистолеты и нанявъ карету, я отправился къ мѣсту поединка, гдѣ и засталъ высокаго, широкоплечаго мущину, съ рѣзкими чертами лица и черною бородою. На немъ былъ потертый плащъ, голова его была покрыта измятой шляпой, обшитой грязнымъ испанскимъ кружевомъ. Увидавъ меня, онъ вытащилъ изъ за пазухи пистолетъ и, не говоря ни слова, выстрѣлилъ въ меня. Озадаченный этимъ нецеремоннымъ привѣтствіемъ, я остановился и выстрѣлилъ въ него, но далъ промахъ. Въ это время онъ уже прицѣлился въ меня изъ другаго пистолета; но порохъ вспыхнулъ только на полкѣ. Тутъ онъ, закричавъ мнѣ: «стрѣляй!» принялся околачивать кремень у пистолета.

Но я рѣшился воспользоваться своимъ положеніемъ и, подойдя къ нему, сказалъ, чтобы онъ просилъ помилованія или готовился отправиться въ лучшій міръ. Храбрый ирландецъ не соглашался на это, жаловался, что я сошель съ мѣста, и говорилъ, что мнѣ слѣдуетъ возвратиться на него и дать ему одинаковый со мною шансъ. Я было пустился доказывать ему, что уже два раза предоставлялъ ему случай убить меня и что мнѣ, по всѣмъ правиламъ, слѣдуетъ предупредить третій. Теперь же, имѣя въ рукахъ его жизнь, я требовалъ мирныхъ переговоровъ и просилъ его сказать мнѣ кто онъ такой и почему вызывалъ на дуэль меня, который не только никогда не оскорблялъ его, но до сего времени и никогда не видѣлъ. Тогда противникъ мой объявилъ мнѣ, что онъ былъ нѣкогда человѣкъ съ состояніемъ, которое совершенно разстроилъ, и услыхавъ, что за Мелиндой есть десять тысячъ стер., онъ рѣшился овладѣть этими деньгами, женившись на ней, и благороднымъ образомъ рѣзать горло всѣмъ, мѣшающимъ исполненію его надеждъ.

Я спросилъ его объ основаніяхъ, на которыя онъ возлагаетъ свои надежды. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что вся надежда была на свое собственное достоинство и свое происхожденіе; что онъ часто писалъ къ Мелиндѣ, давая знать о своихъ намѣреніяхъ, но что она никогда ему не отвѣчала и не принимала его. Что же касается до обѣщанія, упомянутаго въ письмѣ, то оно было сдѣлано его другомъ м-мъ Гахаганомъ, увѣрявшимъ его, что никакая женщина не будетъ въ состояніи противустоять его наружности. Я расхохотался при этой простотѣ моего соперника, чѣмъ онъ остался очень недоволенъ, но я успокоилъ его, сказавъ, что не только не поврежу ему въ глазахъ его возлюбленной, но представлю его съ самой выгодной стороны. Я увѣрилъ впрочемъ его, что ему не слѣдуетъ удивляться, ежели она останется къ нему невнимательна; потому что нѣтъ ничего непостояннѣе женщинъ, и, чтобы придать болѣе эффекта моимъ словамъ, всунулъ ему въ руку двѣ гинеи, выражая сожалѣніе, что вижу джентльмена въ его положеніи. При видѣ, ихъ онъ бросилъ пистолеты и, обнимая меня, вскричалъ: «Клянусь Христомъ, что въ тебѣ я встрѣчаю лучшаго пріятеля въ эти долгія семь лѣтъ!» Потомъ, подержавъ меня въ объятіяхъ нѣсколько секундъ, онъ сталъ подбирать свое заржавленное оружіе, говоря, что да сожжетъ его дьяволъ, ежели онъ побезпокоитъ меня когда нибудь изъ за женщины.

Мы отправились съ мѣста дуэли вмѣстѣ и шли, разговаривая очень дружелюбно и спокойно, какъ вдругъ насъ окружила толпа солдатъ, во главѣ которыхъ шелъ Страпъ, кричавши во все горло: «берите ихъ — ради Бога, хватайте ихъ!» Въ слѣдствіе этого я и былъ арестованъ капраломъ; но капитанъ Ореганъ вырвался отъ нихъ и побѣжалъ съ такою быстротою по дорогѣ къ Тотламъ Курту, что въ мигъ исчезъ изъ виду. Отобравъ отъ меня оружіе, Страпъ успокоился и извинялся въ своемъ поступкѣ, проистекавшемъ отъ излишней его привязанности ко мнѣ. Онъ разсказывалъ, что, подозрѣвая содержаніе письма (принесеннаго самимъ авторомъ), онъ сталъ за мной присматривать и увидѣлъ въ замочную скважину, какъ я заряжалъ пистолеты. Тутъ онъ побѣжалъ въ Вайтгелль и попросилъ караульнаго офицера арестовать меня. Но, вернувшись, онъ не засталъ меня и, узнавъ, что обыкновеннымъ мѣстомъ дуэлей была площадка за Мангань Раузомъ, повелъ туда патруль. Я далъ ему понять, что на этотъ разъ прощаю ему, но предостерегалъ его довольно серьезно отъ глупости дѣлать меня впередъ предметомъ разговора цѣлаго города. Обратясь къ капралу, я поблагодарилъ его за труды и, давъ ему полкроны на водку, увѣрилъ, что дѣло было окончено задолго до его прихода, и что изъ нашего поведенія онъ могъ видѣть, что мы уже болѣе не враги; капралъ принялъ мой подарокъ съ низкимъ поклономъ и отпустилъ меня.

Не успѣлъ онъ отойти еще и ста шаговъ, какъ ко мнѣ на выручку явился мой пріятель Ореганъ съ двумя оборванцами, найденными имъ въ окрестностяхъ Сентъ-Джиля. Одинъ изъ нихъ быль вооруженъ ружьемъ безъ замка, другой заржавленною шпагой; но ихъ одежда превосходила всякое описаніе. Увидѣвъ меня свободнымъ, онъ извинился въ своемъ неожиданномъ уходѣ и представилъ меня своимъ друзьямъ: сперва адвокату Фитцъ-Клабберу, занимавшемуся компиляціей исторіи Мюнстерскихъ королей по ирландскимъ манускриптамъ, а потомъ м-ру Гахагану, глубокому политику и философу, издавшему множество проэктовъ для блага своей родины.

Но видно эти литераторы не слишкомъ-то щедро были вознаграждаемы за свои произведенія, потому что на обоихъ ихъ было всего одна рубашка и полпары штановъ. Я поблагодарилъ ихъ за ихъ готовность помочь мнѣ и, предложивъ свои услуги, простился съ ними. Орегана же я попросилъ идти за мною и снабдилъ его платьемъ изъ моего гардероба, чѣмъ такъ восхитилъ его, что онъ поклялся мнѣ въ вѣчной благодарности и дружбѣ, и, по моему желанію, разсказалъ мнѣ, всѣ свои похожденія.

Послѣ обѣда я посѣтилъ Мелинду, принявшую меня любезно и довольно фамильярно. Она отъ души смѣялась надъ моимъ приключеніемъ съ ирландцемъ, отъ котораго получила двѣнадцать писемъ, содержавшихъ въ себѣ увѣренія въ любви и которыя она дала мнѣ прочесть. Посмѣявшись надъ ея обожателемъ, я воспользовался отсутствіемъ ея матери и сдѣлалъ ей признаніе въ любви со всѣмъ краснорѣчіемъ, на какое только былъ способенъ. Я льстилъ, вздыхалъ, клялся, стращалъ и дѣлалъ тысячу глупостей въ надеждѣ тронуть ее; но она выслушала меня съ величайшимъ хладнокровіемъ. Приходъ гостей помѣшалъ ей дать рѣшительный отвѣтъ. Послѣ чаю мы снова сѣли за карты, мнѣ посчастливилось играть опять съ Мелиндой и я, вмѣсто того, чтобы проиграть, ушелъ съ пятью гинеями чистаго барыша.

Скоро я познакомился со многими хорошо воспитанными людьми и проводилъ время въ свѣтскихъ удовольствіяхъ: въ операхъ, маскарадахъ, собраніяхъ и театрахъ, и чаще всего въ сообществѣ Мелинды, за которой я ухаживалъ очень усердно. Я не щадилъ ни своей личности, ни кошелька, чтобы польстить ея тщеславію; всѣ мои соперники были устранены или запуганы. Наконецъ, видя, что мнѣ невозможно поддерживать расходовъ при этомъ положеніи дѣлъ, я рѣшился покончить. Однажды вечеромъ, сидя съ нею наединѣ и жалуясь на ея равнодушіе, описывая терзанія страдающаго отъ любви сердца, съ такимъ жаромъ требовалъ отъ нея рѣшенія своей участи, что она, при всемъ своемъ искуствѣ, должна была дать мнѣ отвѣтѣ. Съ беззаботнымъ видомъ она замѣтила мнѣ, что не имѣетъ ничего сказать противъ моей личности и что если я не противенъ ея матери, то она согласна на бракъ, потому что въ этомъ важномъ дѣлѣ она ни на что не рѣшится безъ ея согласія. Дѣлать было нечего: я отправился къ ея матери и сдѣлалъ формальное предложеніе. Старушка, женщина съ тактомъ, выслушала меня очень учтиво и любезно, благодарила за честь, говоря, что, безъ сомнѣнія, я во всѣхъ отношеніяхъ могу составить счастье женщины; но ей, какъ матери, заботящейся о судьбѣ своей дочери, необходимо должно вникнуть подробно въ мои обстоятельства и узнать сколько я могу проживать въ годъ. На этотъ вопросъ, который, еслибы я не ожидалъ его, сильно бы меня сконфузилъ, я отвѣчалъ, что хотя мое состояніе очень не велико, но что я джентльменъ по рожденію и воспитанію и буду содержать ея дочь въ этой же сферѣ, отдавъ ей и ея наслѣдникамъ все приданое. Осторожной дамѣ, кажется, не очень понравился мой отвѣтъ, и она съ суровымъ видомъ замѣтила, что нечего отдавать ея дочери того, что уже и безъ того принадлежитъ ей, и что ежели я желаю, то ея стряпчій поговоритъ съ моимъ объ этомъ дѣлѣ; а пока просила меня дать ей отчетъ о доходѣ съ моихъ имѣній. Не смотря на досаду, я едва не расхохотался ей въ лицо при словѣ: мои имѣнія, откровенно сознаваясь, что у меня нѣтъ недвижимаго имущества и что въ настоящее время я не могу даже съ точностію опредѣлить суммы моихъ наличныхъ денегъ, но, что въ непродолжительномъ времени, сведя всѣ свои счеты, я удовлетворю ее въ этомъ.

Вскорѣ послѣ этого разговора я простился и возвратился домой въ скучномъ расположеніи духа, увѣренный, что мнѣ нечего болѣе искать въ этомъ домѣ. На другой день подтвердились мои опасенія; отправившись къ нимъ для дальнѣйшихъ объясненій съ старухою, я получилъ отъ лакея отвѣтъ, что господь нѣтъ дома, хотя я видѣлъ Мелинду, выглядывавшую изъ-за спущенной шторы.

Эта неудача безпокоила меня болѣе при мысли о Страпѣ, нежели въ отношеніи собственно меня, такъ какъ я вовсе не находился въ опасности умереть отъ любви къ Мелиндѣ. Напротивъ того, воспоминаніе о Нарциссѣ было постояннымъ упрекомъ моей совѣсти и, можетъ быть, было причиною неудачи моего волокитства, умѣряя жаръ моихъ объясненій.

Между тѣмъ необходимо было увѣдомить моего друга обо всемъ случившемся, что и сдѣлалъ я, представившись сильно взбѣшеннымъ, клянясь, что не хочу быть болѣе вьючною лошадью и прося его взять свои вещи въ его собственное распоряженіе. Это произвело ожидаемый эффектъ. Встревоженный Страпъ умолялъ меня, ради Бога, успокоиться, говоря, что хотя я многое потерялъ, но что можно еще поправить дѣло и что ежели сегодня хмурится счастье, то, можетъ быть, завтра улыбнется. Онъ казался совершенно довольнымъ моимъ поведеніемъ и заклиналъ продолжать жить по моему собственному усмотрѣнію; но, не смотря на всѣ его слова, я видѣлъ его скрытую печаль. Его лицо съ этого дня значительно вытянулось.

XLVIII.

Теперь всѣ мои мысли устремились на отысканіе другой невѣсты и на жажду отмстить Мелиндѣ. Въ обоихъ случаяхъ мнѣ много помогъ Билли Чаттеръ. Я обратился къ нему съ просьбою доставить мнѣ хорошенькую даму для танцевъ на слѣдующемъ вечерѣ, говоря, что это мнѣ необходимо для выполненія небольшой шалости, о которой я послѣ ему разскажу. Билли, зная, что между мной и Мелиндой существуетъ несогласіе, смекнулъ отчасти въ чемъ дѣло и обѣщали, доставить мнѣ даму — дѣвицу съ тридцатью тысячами фун. стер. приданаго. Распросивъ о ней, я узналъ, что ее зовутъ миссъ Бидди Граннвелль, что отецъ ея бывшій ростовщикъ умеръ, не оставивъ завѣщанія и наслѣдство досталось его дочери. Отецъ такъ но любилъ ея, что будь онъ въ состояніи побѣдить свою алчность для того, чтобы истратить деньги на изготовленіе завѣщанія, то ей бы недосталось и шестой доли его капитала. Во время же его жизни она не только не получила сообразнаго ея богатству воспитанія, но принуждена была жить какъ служанка, исполняя самыя грубыя хозяйственныя занятія. Похоронивъ отца, она тотчасъ же приняла на себя роль знатной дамы. Видя множество людей обоего пола, льстящихъ и ласкающихся къ ней, и не имѣя ни умѣнія держать себя, ни разборчивости въ людяхъ, сдѣлалась невыносимо тщеславна и заносчива и въ настоящее время думаетъ выйти замужъ не иначе, какъ за герцога или князя. Далѣе онъ разсказалъ мнѣ, что англійская знать не хочетъ на нее смотрѣть; но что одинъ шотландскій лордъ старается поддѣлаться къ ней. Между тѣмъ, она попала въ руки извѣстной дамѣ, которая уже распорядилась ею въ пользу своего родственника, лейтенанта въ пѣхотѣ, хотя миссъ еще и не подозрѣваетъ этого. Наконецъ пріятель мой объявилъ мнѣ, что ежели я хочу танцовать съ нею, то долженъ дать ему позволеніе представить меня какъ лорда или, по крайней мѣрѣ, какъ иностраннаго графа. Я съ восторгомъ принялъ его предложеніе и согласился на одинъ вечеръ быть французскимъ маркизомъ.

Назначивъ Чаттеру мѣсто встрѣчи, я отправился на квартиру къ Вантеру, разсказалъ ему о моей ссорѣ съ Мелиндою и о составленномъ мною планѣ для отмщенія бездушной кокеткѣ, прося его дополнить этотъ планъ и помочь при его исполненіи. Вантеръ одобрилъ мое намѣреніе и совѣтовалъ мнѣ, въ дополненіе его, навязать Мелиндѣ такого кавалера, который обратилъ бы на нее насмѣшки всѣхъ знакомыхъ. Для этой цѣли онъ рекомендовалъ своего цирульника, страшнаго фанфарона, только что пріѣхавшаго изъ Парижа. Его аффектацію и гримасы Мелинда легко могла принять за утонченность обращенія, пріобрѣтенную недавнимъ вояжемъ. Я обнялъ Вантера за эту выдумку, а онъ тутъ же послалъ за своимъ парижаниномъ и такими красками описалъ его будущее счастье, что несчастный брадобрѣй едва не сошелъ съ ума отъ радости. Вантеръ снабдилъ его щегольскою парою платья и рекомендовалъ Чаттеру какъ славнаго малаго, только что воротившагося изъ путешествія. Билли обѣщалъ поговорить съ Мелиндой въ его пользу. Однимъ словомъ, все исполнялось сообразно нашему желанію.

Въ назначенное время, одѣвшись какъ можно лучше, я имѣлъ удовольствіе, въ качествѣ маркиза, открыть балъ съ богатою наслѣдницей, обращавшею на себя вниманіе общества страшнымъ количествомъ украшавшихъ ее брилліантовъ. Тутъ я имѣлъ удовольствіе видѣть, что Мелинда едва сдерживала выраженіе своей зависти и удивленія къ моимъ успѣхамъ. Любопытство ея было тѣмъ болѣе мучительно, что она до сего времени еще ни разу не видѣла миссъ Граннвелль. Чаттеръ же, который одинъ могъ бы удовольствовать ея любопытству, былъ занятъ разговоромъ на другомъ концѣ комнаты. Я замѣтилъ ея нетерпѣніе, радовался ея горю и, усадивъ свою даму, прошелъ мимо нея, слегка поклонившись и тѣмъ усиливъ ея негодованіе и свое торжество. Она измѣнилась въ лицѣ, выразивъ презрѣніе ко мнѣ и съ такою силою замахала вѣеромъ, что онъ разлетѣлся въ мелкіе куски, къ не малой забавѣ ея сосѣдей.

Наконецъ преобразованный брадобрѣй ангажировалъ ее, и такъ глупо велъ себя, что возбудилъ смѣхъ всего общества. Его дама едва не упала отъ стыда въ обморокъ и до начала кадрили удалилась въ сильномъ смущеніи, извиняясь внезапнымъ нездоровьемъ. Новый обожатель ея послѣдовалъ за нею, вѣроятно объясняя ея нездоровье страстію, и воспользовался случаемъ на пути ея домой, утѣшать ее, увѣряя въ взаимности. Въ слѣдъ за ихъ уходомъ отовсюду послышались вопросы: «кто онъ такой?» Но Чаттеръ не могъ сказать ничего другаго, какъ только, что онъ человѣкъ съ состояніемъ, только что воротившійся изъ вояжа. Я же, одинъ изъ всѣхъ знавшій его настоящее званіе, молчалъ.

Между тѣмъ, соблазняясь богатствомъ миссъ Граннвелль, я сдѣлалъ попытку завладѣть сердцемъ ея, но нашелъ его слишкомъ хоpomo укрѣпленнымъ гордостью и тщеславіемъ противъ всѣхъ попытокъ подобныхъ мнѣ людей; занятымъ же титуломъ маркиза я не могъ пользоваться долѣе этого вечера. Цирульникъ въ простотѣ своего сердца, открылъ свое званіе Мелиндѣ, объявивъ ей, на чемъ онъ основывалъ свои надежды. Это открытіе до того ее поразило, что она, въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль, не смѣла показаться въ обществѣ. Несчастный Чаттеръ не находилъ средствъ къ своему оправданію. Въ добавокъ онъ попалъ еще въ немилость у миссъ Граннвелль за то, что представилъ меня, какъ вельможу.

Видя уменьшеніе на половину моего капитала и неуспѣхъ въ моихъ предпріятіяхъ, я началъ отчаяваться и впалъ въ меланхолію. Чтобы разогнать черныя мысли, я сталъ прибѣгать къ вину и болѣе чѣмъ когда нибудь сталъ искать общества. Я привязался къ театрамъ, разговаривалъ за кулисами съ актерами, познакомился съ обществомъ студентовъ и въ короткое время пріобрѣлъ репутацію остряка.

Но то было съ Страпомъ: онъ старался скрыть отъ меня свое безпокойство, но печаль такъ подѣйствовала на него, что онъ сталъ худъ какъ скелетъ.

Въ это время, я однажды утромъ получилъ по городской почтѣ письмо, писанное женскою рукою. Оно содержало напыщенные комплименты, увѣренія въ любви, облеченныя въ поэтическія формы, и неотступную просьбу увѣдомить писавшую, занято ли мое сердце. Отвѣтъ просили адресовать въ назначенное мѣсто подъ буквами В. В. Письмо было подписано «твоя неизвѣстная». Я былъ въ восхищеніи отъ этого billet-doux, показавшагося мнѣ образцомъ нѣжности и хорошаго вкуса: я уже былъ по уши влюбленъ въ писавшую его, воображая ее женщиною, цвѣтущею молодостью и красотою. Вдохновенный этою мечтою, я принялся писать, истощая мою изобрѣтательность, чтобы составить посланіе сообразное высотѣ ея стиля и пылкости ея чувствъ. Я выразилъ удивленіе ея уму въ выраженіяхъ самыхъ напыщенныхъ и, признавая себя недостойнымъ ея вниманія, увѣрялъ ее, что влюбленъ въ ея прелестный умъ, и съ нетерпѣніемъ просилъ ее назначить мнѣ свиданіе. Окончивъ это великое дѣло и передавъ содержаніе письма Страпу, я послалъ его съ отвѣтомъ въ назначенное мѣсто, т. е. въ модный магазинъ близь Бондъ Стрита, прося его покараулить у дверей и замѣтить особу, котарая придетъ за письмомъ. Черезъ полчаса онъ воротился съ лицомъ блистающимъ радостью и разсказалъ мнѣ, что вскорѣ послѣ отдачи письма, былъ позванъ носильщикъ, которому оно было отдано съ приказаніемъ отнести въ домъ богатаго джентльмена по сосѣдству. Страпъ послѣдовалъ за нимъ и видѣлъ, что письмо приняла служанка, заплатившая посланному и запершая дверь. Справившись же въ сосѣдней пивной лавкѣ, онъ узналъ, что у хозяина этого дома была только одна дочь, единственная наслѣдница его; Страпъ былъ увѣренъ, что письмо, полученное мною было отъ нея. Я былъ того же мнѣнія, и, поздравляя себя съ счастливымъ обстоятельствомъ, тотчасъ же одѣлся и прошелъ мимо дома, заключавшаго въ себѣ мою неизвѣстную обожательницу. Мое тщеславіе не было обмануто, потому что у окна столовой стояло прелестное, юное существо, смотрѣвшее, какъ мнѣ казалось, на меня съ необыкновеннымъ любопытствомъ. Чтобы показать себя и самому лучше разсмотрѣть ее, я остановился противъ окна, какъ будто отдавая приказанія Страпу. Этимъ способомъ я имѣлъ случай разглядѣть ее и поздравилъ себя съ побѣдою надъ очаровательною дѣвушкою — чрезъ нѣсколько минутъ она удалилась, а я отправился къ общему столу, въ восхищеніи отъ надежды, лишившей меня аппетита и заставившей уйти домой, чтобы наслаждаться мечтами о моемъ счастіи.

Рано утромъ я быль осчастливленъ новымъ посланіемъ отъ моей очароватолыищы, описывавшей ея радость при полученіи моего письма. Болѣе всего ее обрадовало мои похвалы ея уму, которыя, льстя ея самолюбію, указали ей достоинство моего ума. Что же касается до свиданія, то она его желала еще болѣе чѣмъ я; но что ей не только надо было соблюсти нѣкоторыя условія свѣта, но и быть увѣренной въ моихъ благородныхъ намѣреніяхъ, прежде чѣмъ исполнить мою просьбу. Она дала мнѣ понять, между прочимъ, что хотя она дорожитъ мнѣніемъ нѣкоторыхъ особъ, но что въ дѣлѣ, касавшемся ея счастія, рѣшилась дѣйствовать по своему собственному убѣжденію, а не но совѣтамъ другихъ; тѣмъ болѣе, что ее не стѣсняютъ никакія обстоятельства, касающіяся ея приданаго, и что все, чѣмъ она пользуется, составляетъ ея непосредственную собственность. Обрадованный особенно тѣмъ, что ея богатство не было ни подъ чьимъ контролемъ, я снова взялся за перо и принялся составлять панегирикъ ея чувствамъ, жаловался на ея суровость, заставляющую меня страдать изъ-за свѣтскихъ приличій, и клялся въ чистотѣ моихъ намѣреній. Запечатавъ свое посланіе, я отправилъ его со Страпомъ въ указанный имъ домъ. Онъ принесъ тѣже извѣстія съ добавленіемъ, что миссъ Спаркль (имя моего корреспондента) стоявшая у открытаго окна, завидѣвъ прибытіе посланнаго, закрыла въ смущеніи окно и исчезла, вѣроятно желая скорѣе имѣть извѣстіе отъ предмета своей любви.

Мои сомнѣнія исчезли; давно ожидаемая гавань виднѣлась мнѣ, и я видѣлъ уже себя обладателемъ давно искомаго счастія. Послѣ обѣда я вышелъ съ Вачтелемъ гулять въ ту часть города, гдѣ жила моя возлюбленная, и такъ какъ онъ былъ ходячая справочная книга, то я спрашивалъ у него имя, званіе и состояніе владѣльца каждаго встрѣчавшагося намъ порядочнаго дома. Когда же дошла очередь до сэра Джона Спаркля, то онъ описалъ его чрезвычайно богатымъ, не очень умнымъ джентльменомъ, скрывавшимъ единственную свою дочь отъ общества людей подъ строгимъ присмотромъ старой ключницы. По словамъ его, никому изъ многочисленныхъ охотниковъ не удавалось еще подкупить дуэнью и добраться до ея плѣнницы, въ слѣдствіе ли честности, зависти или ненасытности старухи. За молодой дѣвушкой ухаживали не столько въ ожиданіи приданаго отъ вдовца отца, имѣющаго возможность снова жениться, сколько изъ желанія прибрать къ рукамъ оставленные ей дядею двѣнадцать тысячь фунт. стер., которыхъ лишить ее никто не въ состояніи. Это извѣстіе, согласовавшееся съ окончаніемъ полученнаго мною письма, произвело на меня такое дѣйствіе, что еслибы Вачтель не былъ занятъ созерцаніемъ собственнаго своего достоинства, онъ непремѣнно замѣтилъ бы мое волненіе.

Отдѣлавшись отъ него, я воротился домой и передалъ Страпу плоды моихъ розысканій. Этотъ вѣрный слуга едва не задохся отъ радости и плакалъ, какъ ребенокъ, не знаю за себя или за меня. На другой день пришло третье посланіе, содержавшее множество увѣреній въ любви, перемѣшанныхъ съ намеками на коварство мущинъ, непостоянство юношества и ревность, сопровождающую истинную страсть. Письмо оканчивалось просьбою писавшей — извинить ее, ежели она почтетъ за нужное подвергнуть меня еще небольшому испытанію. Эти сомнѣнія только подливали масло въ огонь моей страсти и раздражали нетерпѣніе. Я возобновилъ мои жалобы на ея равнодушіе и требовалъ свиданія такъ настойчиво, что она обѣщала встрѣтить меня чрезъ нѣсколько дней въ модномъ магазинѣ.

Въ промежутокъ времени между ея обѣщаніемъ и исполненіемъ онаго, моя гордость возрасла непомѣрно. Я совершенно забылъ о Нарциссѣ, я только и думалъ о своемъ торжествѣ надъ недоброжелательствомъ и презрѣніемъ свѣта.

Наконецъ наступила давно ожидаемая минута, и я полетѣлъ на свиданіе. Меня отвели въ особенную комнату; подождавъ тутъ нѣсколько минутъ, я услыхалъ шелестъ шелковаго платья и шаги на лѣстницѣ. Сердце мое сильно забилось; лице горѣло, и колѣни дрожали отъ волненія! Наконецъ дверь отворилась; шелковое платье зашумѣло ближе, — и я бросился впередъ, чтобы обнять мою обворожительницу, но, о небо! какъ описать мое положеніе, когда, вмѣсто миссъ Спаркль, предстала предо мною безобразная вѣдьма лѣтъ семидесяти! Я онѣмѣлъ отъ нечаянности и приросъ къ полу отъ ужаса! Эта древняя Ургонда, видя мое смущеніе, подошла ко мнѣ съ томнымъ выраженіемъ лица, схватила за руку и спросила крикливымъ голосомъ: здоровъ ли я? — Жеманство ея еще болѣе усилило мое отвращеніе и долго я не могъ принудить себя даже къ простой учтивости. Наконецъ, опомнившись, я извинился въ своемъ поведеніи внезапною дурнотою. Моя старая дульцинея, сначала испугавшаяся моего смущенія, теперь услыхавъ мое извиненіе, выразила свою радость разными кокетливыми выходками и выраженіями приличными только шестнадцати-лѣтней дѣвушкѣ. Она то строила мнѣ глазки, то, будто стыдясь своего поступка, опускала глаза въ землю, краснѣла и играла вѣеромъ, то поднимала вдругъ голову съ тѣмъ, чтобы я не замѣтилъ, что она трясется отъ старости, и обращалась ко мнѣ съ какимъ нибудь ребяческимъ вопросомъ, смѣялась и улыбалась, не раскрывая рта, чтобы не показать опустошенія, произведеннаго въ немъ временемъ. Она жалобно вздыхала, вертѣлась на стулѣ, желая показать свою живость, и однимъ словомъ дѣлала тысячу глупостей, извиняемыхъ только молодостью и красотою. Не смотря на все огорченіе, я не могъ, по своей природной добротѣ, оскорбить существо любящее меня, и рѣшился покориться въ настоящее время обстоятельствамъ съ намѣреніемъ, по ея уходѣ, прекратить съ нею всякія сношенія. Съ этою цѣлію я сказалъ нѣсколько учтивыхъ выраженій и выразилъ желаніе узнать имя леди, почтившей меня такимъ довѣріемъ. Она мнѣ сообщила, что ее зовутъ мистриссъ Витерсъ, что живетъ она гувернанткою при дочери сэра Джона Спаркля; что она успѣла скопить капиталъ, достаточный для того, чтобы жить независимо, и что меня она имѣла удовольствіе видѣть въ церкви. Далѣе она говорила, что очарованная моею наружностью она не знала покоя и, освѣдомившись о моей репутаціи, рѣшилась объявить мнѣ свою страсть и, можетъ быть, поступила въ этомъ случаѣ не совсѣмъ осторожно. Я думаю, что ни одинъ отцвѣтшій развратникъ не глоталъ пилюлю съ большимъ отвращеніемъ, чѣмъ я, говоря ей приличный комплиментъ и видя предъ собою, вмѣсто алмаза, разрушающуюся оправу его. Но мои надежды оживились нѣсколько мыслію, что, поддерживая интригу съ этою дуэньею, я могу имѣть случай добраться до ея воспитанницы. Поддерживаемый этою идеею, я развеселился, сталъ говорить и даже ухаживать за этою древнею кокеткою, осчастливленною моими ласками, и старавшуюся всѣми способами укрѣпить за собою свою воображаемую побѣду. Хозяйка дома, подавъ намъ чай и сласти и будучи опытною женщиной, удалилась.

Оставшись наединѣ, миссъ Витерсъ (она еще была дѣвица) стала заговаривать о бракѣ съ такимъ нетерпѣніемъ, что будь она пятьюдесятью годами моложе, то я бы удовлетворилъ ея страсти, не прибѣгая къ помощи церкви, но отъ этого меня удерживали какъ отвращеніе, такъ и собственный интересъ. Влюбленная въ молодаго человѣка старуха и безъ того всегда надоѣдаетъ своими преслѣдованіями; но дай ей, хотя однажды, доказательство своей любви, то на вѣкъ не раздѣлаешься отъ ея упрековъ. Я старался только оттянуть эту церемонію на неопредѣленное время, чтобы имѣть возможность познакомиться съ миссъ Спаркль; и не отчаявался въ успѣхѣ, воображая, что во время моего ухаживанія за гувернанткою, я непремѣнно буду приглашенъ къ ней; а слѣдовательно и буду имѣть случай говорить съ ея воспитанницей. Эта перспектива произвела во мнѣ такую радость, что я говорилъ увядшей красавицѣ всякій вздоръ и цѣловалъ ея морщинистую руку. Она же, видя восторгъ, не въ состояніи была долго удерживать своего влеченія, и, бросившись на меня какъ тигрица, прижалась своими губами къ моимъ. Но тугъ я услыхалъ такой страшный запахъ чеснока, что никакая человѣческая натура, находящаяся въ моемъ положеніи, не выдержала бы. Меня же это обстоятельство лишило всякаго соображенія. Я оттолкнулъ ее и, схвативъ шляпу и палку, сбѣжалъ внизъ, какъ будто за мной гнались черти. Страпъ, ждавшій съ нетерпѣніемъ моего возвращенія, видя меня въ такомъ отчаяніи, стоялъ, какъ вкопанный отъ удивленія, не смѣя предложить мнѣ вопроса.

Умывъ нѣсколько разъ губы и подкрѣпившись рюмкою вина, я передалъ ему подробно о случившемся. Долго онъ ничего не говорилъ и только, поднявъ къ верху свои глаза и руки, глухо стоналъ. Наконецъ печальнымъ голосомъ замѣтилъ, что очень сожалѣетъ о деликатности моего органа, не выносящаго духу чеснока. «А по мнѣ, прибавилъ онъ, не только чеснокъ, но даже еще худшій запахъ нисколько не безпокоилъ бы меня — вотъ что значитъ быть сыномъ сапожника!» На это я съ сердцемъ отвѣчалъ: «Ну, такъ ступай и исправь мою неудачу.» При этомъ предложеніи онъ вздрогнулъ, принужденно улыбнулся и, покачавъ головою, вышелъ изъ комнаты. Не знаю, разсердилась ли моя старая прелестница на мой внезапный уходъ или ей уже стыдно было показаться мнѣ на глаза послѣ ея несчастія, но она меня болѣе не безпокоила.

XLIX.

Испытавъ столько неудачъ въ своихъ брачныхъ предположеніяхъ, я усомнился въ своемъ искуствѣ ловить богатыхъ невѣстъ и задумалъ искать себѣ мѣсто въ государственной службѣ. Съ этою цѣлью я познакомился съ лордами Стрэддломъ и Спиллпотомъ, которыхъ отцы имѣли сильный вѣсъ при дворѣ. У этихъ молодыхъ лордовъ я встрѣтилъ весьма любезный пріемъ. Я сопутствовалъ имъ въ ихъ ночныхъ похожденіяхъ и часто обѣдалъ съ ними за общимъ столомъ, при чемъ имѣлъ чость платить за нихъ.

Однажды, слушая ихъ увѣренія въ дружбѣ, я воспользовался случаемъ и, изъявивъ желаніе получить какую-нибудь должность, просилъ ихъ ходатайства. Свиллпотъ, пожавъ мнѣ руку, увѣрялъ меня, что я могу на него надѣяться, а другой клялся, что онъ будетъ гордиться этою услугою. Ободренный этими выраженіями дружбы, я просилъ ихъ представить меня ихъ отцамъ, которые бы могли скоро выполнить мое желаніе. Но Свиллпотъ прямо сказалъ мнѣ, что онъ уже три года, какъ не говорилъ съ отцомъ, а Страддль объявилъ, что его отецъ поссорился съ министромъ, подписавъ протестъ въ верхнемъ парламентѣ, а потому не можетъ въ настоящее время никому оказать услуги. Но онъ взялся рекомендовать меня графу Струтвелю, бывшему въ близкихъ сношеніяхъ съ извѣстною особою, управлявшею всѣмъ министерствомъ. Это предложеніе я съ благодарностью принялъ и такъ настойчиво прослѣдовалъ, его просьбами, что онъ, не смотря на всю свою уклончивость, долженъ былъ исполнить свое обѣщаніе. Онъ свелъ меня на выходъ къ этой важной особѣ и, оставивъ меня въ толпѣ просителей, вошелъ въ особый кабинетъ, откуда чрезъ нѣсколько минутъ возвратился съ лордомъ. Этотъ послѣдній, взявъ меня за руку и обѣщая сдѣлать для меня все, что можетъ, просилъ бывать у него чаще. Я былъ восхищенъ этимъ пріемомъ, и хотя зналъ, что на обѣщаніе придворнаго нельзя надѣяться, но въ лицѣ графа было столько добродушія и откровенности, что я получилъ увѣренность въ его покровительствѣ. Я рѣшился воспользоваться его позволеніемъ и явился къ нему въ слѣдующій пріемный день. Графъ встрѣтилъ меня съ значительною улыбкою и, пожавъ руку, шепнулъ мнѣ, что ему надо поговорить со мною наединѣ, для чего и просилъ меня зайти къ нему завтра утромъ на чашку шоколата.

Я постарался воспользоваться этимъ лестнымъ приглашеніемъ и явился въ назначенный часъ. Лордъ, одѣтый въ халатъ и туфли, принялъ меня чрезвычайно ласково. Послѣ завтрака онъ распрашивалъ меня о моихъ путешествіяхъ, о замѣчаніяхъ, сдѣланныхъ мною за границею, и вообще проэкзаменовалъ меня въ моихъ свѣдѣніяхъ. Мои отвѣты, казалось, понравились ему; онъ часто жалъ мнѣ руку и, смотря на меня съ страннымъ выраженіемъ, увѣрялъ, что будетъ ходатайствовать у министра. «Молодые люди съ вашими качествами, говорилъ онъ, должны быть поощряемы правительствомъ. Что же касается до меня, то я такъ мало видѣлъ достойныхъ людей, что стараюсь дать ходъ малѣйшему проявленію таланта и добродѣтели. У васъ есть то и другое въ избыткѣ и вы со временемъ будете играть немаловажную роль; но вамъ надо запастись терпѣніемъ. Римъ былъ выстроенъ не въ одинъ день. Не желаете ли вы ѣхать за море въ качествѣ секретаря при посольствѣ, такъ какъ вамъ извѣстны иностранные языки?» Я увѣрилъ его, что для меня это было бы величайшимъ счастіемъ, на что онъ замѣтилъ мнѣ, что, въ такомъ случаѣ, это дѣло рѣшенное, потому что у него есть въ виду такое мѣсто. Эта доброта такъ меня растрогала, что я долгое время не могъ говорить и заплакалъ. При видѣ моихъ слезъ, лордъ обнялъ меня и цѣловалъ, какъ мнѣ казалось, съ отеческою нѣжностью. Пораженный этимъ необыкновеннымъ проявленіемъ любви къ постороннему человѣку, я нѣсколько минутъ стоялъ молча и въ смущеніи. Потомъ, вставъ, простился съ моимъ благодѣтелемъ, увѣрявшимъ меня, что сегодня же поговоритъ съ министромъ. Онъ просилъ меня не трудиться впередъ приходить къ нему на выходъ, но являться въ этотъ же часъ утромъ въ его свободные дни, т. е. три раза въ недѣлю.

Хотя я имѣлъ въ настоящее время сильную надежду поправить свои обстоятельства, но рѣшился скрыть ее даже отъ Страпа до того времени, когда увѣрюсь въ успѣхѣ, а между тѣмъ не давать моему новому патрону отдыха. По возобновленіи моего посѣщенія, наружныя двери отворились предо мной тотчасъ же, но проходя въ кабинетъ хозяина, я встрѣтилъ его камердинера, бросавшаго на меня яростные взгляды, которыхъ значенія я не могъ понять. Графъ встрѣтилъ меня нѣжными объятіями и поздравилъ меня съ своимъ успѣхомъ у перваго министра, давшаго предпочтеніе ему, не смотря на просьбы двухъ другихъ вельможъ, хлопотавшихъ о своихъ друзьяхъ. Онъ говорилъ, что первый министра, обѣщалъ назначить меня секретаремъ при уполномоченномъ посланникѣ, отправлявшемся по весьма важному государственному дѣлу. Я былъ пораженъ своимъ счастіемъ и, ставъ на колѣна, хотѣлъ поцѣловать руку моего благодѣтеля, но онъ, не допустивъ меня до этого, прижалъ къ своей груди съ страннымъ волненіемъ говоря, что позаботится о моей будущности. Послѣ этого онъ перемѣнилъ предметъ разговора.

Между прочимъ, онъ завелъ рѣчь о литературѣ и, разсуждая съ большимъ вкусомъ и познаніями, выказалъ свое короткое знакомство съ авторами древнихъ временъ. «Вотъ книга, говорилъ онъ, вынимая ее изъ-за пазухи, написанная съ большимъ вкусомъ и умомъ, и хотя она оскорбляетъ людей посредственнаго ума, но всегда доставитъ автору уваженіе ученаго и умнаго человѣка». Съ этими словами онъ подалъ мнѣ сочиненія Петронія Арбитра, спрашивая моого мнѣнія о его образѣ мыслей. Я сказалъ ему, что, по моему понятію, Петроній писалъ съ большою легкостью и быстротою; но былъ такъ неприличенъ и развратенъ, что не стоилъ вниманія людей, одаренныхъ моральнымъ чувствомъ и вкусомъ.

— Соглашаюсь, сказалъ графъ, что его родъ любви обыкновенно порицается и даже осуждается нашими законами; но можетъ быть болѣе по предубѣжденію и недоразумѣнію, чѣмъ на основаніи истиннаго разума. Говорятъ, что лучшій человѣкъ древности былъ преданъ этой страсти; одинъ изъ ихъ лучшихъ законодателей дозволилъ наслаждаться ею республикѣ; лучшіе поэты не затруднялись сознаться въ ней. Въ настоящее время она не только господствуетъ на всемъ востокѣ, но и въ большей части Европы. Въ нашемъ отечествѣ она также развивается и, вѣроятно, въ короткое время будетъ моднымъ порокомъ.

Изъ этихъ словъ я понялъ, что мой благодѣтель, зная что я путешествовалъ за границей, опасался, чтобы я не оказался зараженнымъ этимъ постыднымъ порокомъ, и потому употреблялъ въ настоящее время хитрость, чтобы вывѣдать мое объ этомъ мнѣніе. Вспыхнувъ при этомъ воображаемомъ подозрѣніи, я съ жаромъ сталъ порицать эту страсть, какъ неестественное, глупое и вредное стремленіе.

Графъ улыбнулся и, видя мое негодованіе, сказалъ мнѣ, что радъ видѣть въ моихъ понятіяхъ подтвержденіе своего мнѣнія и что все имъ сказанное служило къ тому, чтобы вызвать мой отвѣтъ, которымъ онъ очень доволенъ.

Во время этой продолжительной ауденціи я посмотрѣлъ на свои часы, думая, что черезь чуръ долго задержала, моего милостиваго покровителя. Замѣтивъ гравированныя доски ихъ, она, просилъ позволить посмотрѣть девизъ, вырѣзанный на нихъ, и полюбовавшись часами, сталъ ихъ хвалить и восхищаться ими. Я тотчасъ разсудилъ, что могу возпользоваться случаемъ и выразить лорду свою благодарность за его услуги. А потому и просилъ его сдѣлать мнѣ честь принять отъ меня часы, какъ ничтожный знакъ моего къ нему уваженія. Онъ отказывался обиженнымъ тономъ, говорила, что ему горько видѣть, что я воображаю его корыстолюбивымъ, но въ тоже время замѣчалъ, что ему не удавалось еще никогда видѣть такой отдѣлки часовъ, и спрашивалъ гдѣ онъ можетъ купить подобныя. Я извинялся въ своей смѣлости, умоляя приписать мой поступокъ уваженію ка, его особѣ — и сказала, ему, что такъ какъ часы достались мнѣ по случаю во Франціи, то я не могу назвать ему фабриканта ихъ и еще разъ просилъ, чтобы взялъ ихъ въ знакъ памяти отъ меня. Но онъ все еще отказывался, поблагодаривъ меня за предложеніе и прибавивъ, что принять подобный подарокъ не стыдно никакому вельможѣ. Онъ говорилъ, что въ отношеніи ко мнѣ онъ хочетъ показать, что дѣйствуетъ безъ всякаго интереса, полюбилъ меня отъ души; но просилъ, что ужь ежели я желаю разстаться съ часами, назначить имъ цѣну, чтобы онъ могъ мнѣ заплатить. Съ другой стороны я увѣрялъ его, что сочту за величайшее одолженіе, если онъ возметъ ихъ безъ дальнѣйшихъ разговоровъ. Не желая огорчать меня, онъ, къ моему крайнему удовольствію, положилъ ихъ въ карманъ и я тотчасъ же съ нимъ простился. Обрадованный этимъ свиданіемъ, я бросилъ гинею провожавшимъ меня до дверей лакеямъ и зашелъ на квартиру лорда Страдделя, которому, въ знакъ своей благодарности за его рекомендацію, подарилъ бриліантовый перстень. Оттуда я возвратился домой, чтобы подѣлится со Страпомъ моею радостію.

Слезы полились изъ глазъ моего друга при этомъ извѣстіи. Въ своемъ восторгѣ онъ называлъ лорда Струтвелля алмазомъ, фениксомъ, и благодарилъ Бога, что между знатью еще существуютъ честные люди. Окончивь взаимныя поздравленія, мы пустились мечтать о своихъ будущихъ успѣхахъ на дипломатическомъ поприщѣ и остановились уже тогда, когда я сдѣлаюсь первымъ министромъ, а Страпъ моимъ первымъ секретаремъ.

Подъ вліяніемъ этихъ идей я отправился обѣдать и, встрѣтивъ Вантера, сообщилъ ему о моемъ счастіи, заключая свой разсказъ обѣщаніемъ сдѣлать для него все, что могу. Онъ терпѣливо выслушалъ меня до конца и, посмотрѣвъ на меня съ презрѣніемъ, произнесъ: «И такъ ты думаешь что твое дѣло кончено?» — «Почти кончено» отвѣчалъ я. «Ну такъ, я тебѣ скажу, что еще вѣрнѣе всего исполнить это — висѣлица! — чортъ возьми, будь я такимъ дуракомъ, чтобы дать себя одурачить подлецамъ Страддлю и Струтвеллю, то я бы, не говоря ни слова, вздернулъ себя на веревкѣ.» Озадаченный его восклицаніемъ, я просилъ его объясниться. Онъ разсказалъ мнѣ, что Страддель былъ жалкимъ существомъ, которое существовало только тѣмъ, что занимало деньги у другихъ лордовъ, услуживая имъ, и что, вѣроятно, онъ съ послѣднимъ намѣреніемъ ввелъ меня къ Струтвеллю, человѣку столь извѣстному постыдною страстью къ своему полу, что удивился, какъ я никогда не слышалъ о немъ. По словамъ Вантера, этотъ графа, не только не въ состояніи доставить мнѣ обѣщаннаго мѣста, но своимъ вліяніемъ врядъ ли можетъ доставить мѣсто даже лакея въ таможнѣ; онъ имѣетъ обыкновеніе попавшихся ему въ руки незнакомцевъ обласкать и надавать тысячу обѣщаній до тѣхъ, поръ, пока не вытянетъ изъ нихъ всѣхъ драгоцѣнностей и денегъ. Онъ никогда не платитъ своимъ слугамъ жалованья, предоставляя имъ право пользоваться чѣмъ только могутъ.

Представляю читателю судить о моемъ положеніи при этомъ извѣстіи. Я не могъ сомнѣваться въ словахъ Вантера, припоминая всѣ обстоятельства поведенія Струтвелля. Его объятія, пожатія руки и странные взгляды объяснились точно также, какъ его защита Петронія и яростные взоры его камердинера, бывшего, какъ казалось, фаворитомъ своего барина.

L.

Я былъ такъ пораженъ, что не въ состояніи былъ отвѣчать Вантеру, упрекавшему меня съ сильнымъ негодованіемъ за то, что я отдалъ подлецамъ то, что, будучи обращеннымъ въ деньги, могло бы поддержать меня очень прилично цѣлый мѣсяцъ, доставивъ притомъ мнѣ средство услужить друзьямъ. Не смотря на свое смущеніе, я понялъ, на что онъ намекаетъ и, не говоря ни слова, вышелъ, придумывая средства возвратить свою движимость. Возвращеніе ихъ силою я бы не счелъ за разбой, ежели бы я могъ это сдѣлать безъ опасности. Но не имѣя къ этому случая, я рѣшился дѣйствовать хитростью и, отправившись на квартиру Страддля, сказалъ ему: «Милордъ, я вспомнилъ, что въ отданномъ вамъ перстнѣ камень сидитъ очень слабо и зная только что пріѣхавшаго изъ Парижа ювелира, пришелъ за тѣмъ, чтобы съ вашего позволенія дать ему оправить его, какъ слѣдуетъ.» Но лордъ не попался на мою довольно незатѣйливую хитрость и отвѣчалъ, что, замѣтивъ это, онъ уже отправилъ перстень къ своему ювелиру.

Испытавъ тутъ неудачу, я проклялъ свою глупость и рѣшился дѣйствовать хитрѣе съ графомъ. Я не сомнѣвался, что буду опять допущенъ къ нему, какъ прежде, и надѣялся какимъ нибудь способомъ взять въ руки часы и, вертя ихъ, уронить какъ бы нечаянно. Паденіе, думалъ я, вѣроятно остановитъ ходъ ихъ, и тогда я настою на томъ, чтобы отдать ихъ въ починку. Но этотъ замысловатый планъ не могъ быть приведенъ въ исполненіе. Сдѣлавъ визитъ лорду, я, правда, былъ допущенъ въ его кабинетъ; но чрезъ нѣсколько минутъ лакей извѣстилъ меня, что милордъ по болѣзни не можетъ принять меня и проситъ прійти къ завтрашнему выходу. Я принялъ это за худое предзнаменованіе и ушелъ, проклиная учтивость лорда и готовый разорвать себя за то, что позволилъ такъ себя надуть. Но чтобы чѣмъ нибудь вознаградить себя за потерю, я осаждалъ его на выходахъ съ ожесточеніемъ и надоѣдалъ своими просьбами не безъ надежды получить что нибудь существенное. Я уже не могъ добиться отъ него частной аудіенціи во все время моихъ посѣщеній и не имѣлъ духа разочаровать Страпа, который съ такимъ нетерпѣніемъ ожидалъ добрыхъ вѣстей, что, при каждомъ моемъ возвращеніи домой, пожиралъ меня глазами.

Видя наконецъ, что у меня остается только одна гинея, я долженъ былъ сознаться ему въ моихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, хотя и старался подсластить пилюлю, повторяя ему увѣренія моего патрона. Но эти обѣщанія не имѣли силы поддержать духъ моего друга, который, узнавъ о жалкомъ положеніи моихъ финансовъ, вскричалъ въ ужасѣ: «Что же мы будемъ дѣлать, Боже мой.» Чтобы утѣшить его, я говорилъ, что многіе изъ моихъ знакомыхъ, находясь еще въ худшихъ обстоятельствахъ, живутъ джентльменами, что, благодаря Бога, мы еще не надѣлали долговъ, и предложилъ ему заложить шпагу, выложенную золотомъ и положиться на меня. Это предложеніе было, какъ острый ножъ, бѣдному Сграпу, хотя и питавшему ко мнѣ неограниченную привязанность, но все таки не забывшему своихъ экономическихъ убѣжденій, сообразныхъ его образованію; однако онъ тотчасъ повиновался и добылъ за шпагу семь гиней. Это вспомоществованіе обрадовало меня такъ, какъ будто у меня было въ банкѣ пятьсотъ фунт. стерл., потому что въ это время я уже такъ привыкъ отгонять всякую заботу, что не думалъ о завтрашнемъ днѣ. Теперь же нужда была ко мнѣ ближе, чѣмъ я воображалъ. Мой хозяинъ, имѣя нужду въ деньгахъ, напомнилъ мнѣ, что я ему долженъ пять гиней за квартиру; хотя мнѣ трудно было выдать такую сумму денегъ, но гордость заставила меня уплатить ихъ. Я это сдѣлалъ съ приличною важностью, говоря съ презрѣніемъ, что вѣроятно ему хочется, чтобы я съѣхалъ съ квартиры. Страпъ же, зная мои обстоятельства, ломалъ въ тихомолку руки, кусалъ губы и пожелтѣлъ отъ отчаянія. Не смотря на выказываемое мнѣ равнодушіе, требованіе хозяина сильно огорчило меня и, удовлетворивъ его, я поспѣшилъ забыться въ обществѣ и заглушить мою горесть виномъ и разговорами.

Послѣ обѣда мы, по обыкновенію, собрались въ кофейнѣ, откуда отправились въ трактиръ, гдѣ, вмѣсто того, чтобы раздѣлять веселье моихъ товарищей, я обижался ихъ смѣхомъ, какъ окаянная душа въ аду раздражается видомъ неба. Напрасно я глоталъ вино стаканъ за стаканомъ; оно потеряло свое вліяніе на меня и не только не развеселило меня, но даже не придавало наклонности ко сну. Вантеръ замѣтилъ мое безпокойство и при выходѣ упрекалъ меня въ томъ, что я упалъ духомъ отъ неудачи у такого подлеца, какъ Струтвелль. Я говорилъ ему, что отъ того, что Струтвелль подлецъ, мнѣ ничуть не легче, и что скучаю я потому, что мои финансы истощились и что у меня всего за душой двѣ гинеи. «Только то?» вскричалъ онъ, и увѣрилъ меня, что въ этомъ городѣ легко можно жить безъ денегъ. Я изъявилъ желаніе узнать этотъ способъ. Тогда онъ безъ всякихъ объясненій, просилъ, меня слѣдовать за нимъ, и повелъ меня въ домъ стоявшій на Ковенгардской площади. Войдя туда, мы отдали свои шпаги суровому малому, потребовавшему ихъ при входѣ и, поднявшись во второй этажъ, очутились въ комнатѣ, наполненной народомъ. Всѣ они стояли вокругъ игорныхъ столовъ, заваленныхъ золотомъ и серебромъ.

Мой товарищъ объявилъ мнѣ, что это зданіе принадлежитъ шотландскому лорду, воспользовавшемуся своимъ званіемъ пера и открывшему игорный домъ, съ котораго онъ получаетъ порядочный доходъ. Онъ тутже объяснилъ мнѣ разницу между банкометомъ и понтирующими, описавъ первыхъ старыми плутами, а вторыхъ ихъ жертвою. Далѣе онъ мнѣ совѣтовалъ испытать счастье за столомъ, гдѣ лежало серебро, ставя по одной кронѣ на карту. Но прежде чѣмъ приняться за игру я осмотрѣлъ присутствующихъ и мнѣ представилась такая группа разбойничьихъ физіономій, что у меня всталъ волосъ дыбомъ! Я сообщилъ свои замѣчанія Вантеру, намекнувшему мнѣ, что большая часть изъ нихъ были воры, герои большихъ дорогъ и ученики ремесленниковъ, растратившихъ деньги хозяина и надѣящихся здѣсь однимъ ударомъ пополнить недостатокъ. Этотъ отчетъ не доставилъ мнѣ храбрости рискнуть чѣмъ нибудь изъ изъ моего ничтожнаго капитала. Но наконецъ, но настоянію моего пріятеля, увѣрявшаго, что тутъ нѣтъ никакой опасности и что въ комнатѣ находятся люди нанятые съ цѣлію рѣшить всѣ споры между играющими, я рискнулъ шиллингомъ и менѣе чѣмъ въ часъ пріобрѣлъ тридцать. Увлеченный успѣхомъ, я уже не требовалъ понужденій. Я далъ въ долгъ Вантеру гинею (у него никогда не бывало денегъ) и онъ, поставивъ ее, тотчасъ же проигралъ. Онъ хотѣлъ занять у меня другую, но, найдя меня глухимъ къ его просьбамъ, ушелъ, разсердившись. Между тѣмъ я былъ въ выигрышѣ семь гиней, и моя алчность возрастала. Я перешелъ къ другому столу и сперва поставилъ полгинеи, но при благопріятствующемъ счастьи сталъ самъ метать банкъ и, просидѣвъ тутъ до утра, выигралъ, послѣ всѣхъ перемѣнъ счастья, 150 гиней.

Считая, что пора удалиться съ моею добычею, я спросилъ неугодно ли кому занять мое мѣсто и готовился уйти, но сидѣвшій противъ меня старый гасконецъ, проигравшій мнѣ бездѣлицу, вскочилъ крича: «Restez, restez! if faut donner moi mon revanche!» Въ это же время сидѣвшій подлѣ него еврей намекнулъ, что я обязанъ выигрышемъ болѣе искуству, чѣмъ счастію, и что онъ часто видѣлъ, какъ я чистилъ столъ и что моя запись неясна. Это произвело страшный крикъ, особенно между проигравшими. Они стращали меня, что арестуютъ, какъ шулера, ежели я не отдамъ назадъ моего выигрыша. Хотя я былъ далекъ отъ спокойствія при этомъ обвиненіи, но, зная свою невинность, стращалъ жида позвать въ судъ за безчестіе и смѣло предлагалъ дѣло на обсужденіе засѣданія въ Вестминстерѣ. Но они всѣ, чувствуя за собою кой какіе грѣхи, не захотѣли подвергать себя этой опасности, и видя, что меня угрозами не принудишь къ уступкѣ, оставили свои требованія и очистили мнѣ дорогу.

Выходя съ моимъ пріобрѣтеніемъ, я случайно наступилъ на ноту высокому, широкоплечему молодцу съ горбатымъ носомъ, звѣрскими. глазами, широкими черными бровями, въ черномъ парикѣ и съ надвинутою на глаза шляпою. Онъ стоялъ въ толпѣ, кусая ногти; почувствовавъ же давленіе моей ноги, вскричалъ громкимъ голосомъ: «Чортъ возьми! бестія, это за что?» Я извинялся, говоря, что я не имѣлъ намѣренія ушибить его; но чѣмъ болѣе я оказывалъ смиренія, тѣмъ болѣе онъ шумѣлъ и требовалъ удовлетворенія, осыпая меня всевозможными ругательствами. Взбѣшенный, я отплатилъ ему тѣмъ же, вызывая его сойти на площадь и драться. Но онъ отказался отъ моего предложенія, говоря, что самъ выберетъ время, и отошелъ къ столу, бормоча угрозы, которыхъ я не имѣлъ охоты слушать. Сойдя внизъ, взявъ шпагу и наградивъ привратника, по обычаю этого заведенія, гинеею, я возвратился домой въ восторгѣ.

Меня встрѣтилъ мой вѣрный слуга, не спавшій всю ночь, съ лицомъ, распухшимъ отъ слезъ. Пойдя за мною въ спальню, онъ остановился, какъ осужденный преступникъ, ожидая услышать, что я растратилъ все до послѣдняго шиллинга. Я понялъ его мысли и сердито приказалъ ему принести воды умываться. Онъ, не поднимая глазъ, отвѣчалъ: «Но моому мнѣнію, тебѣ надо отдохнуть, такъ какъ ты, вѣроятно, не спалъ всю ночь.» «Принеси воды!» закричалъ я на него. Онъ исчезъ, пожимая плечами. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ вернуться, я разложилъ на столѣ мой выигрышъ, такъ что при его входѣ золото бросилось ему въ глаза. Онъ остановился, какъ вкопанный, и, протирая глаза нѣсколько разъ, все еще воображалъ, что онъ бредитъ. Наконецъ онъ вскричалъ: «Господи, помилуй насъ, откуда это сокровище!» «Все это наше, сказалъ я ему, возьми сколько надобно и выкупи шпагу.» Онъ приблизился къ столу, останавливаясь и подозрительно поглядывая то на меня, то на деньги и наконецъ спросилъ: «Вѣдь ты пріобрѣлъ его честнымъ образомъ?» Чтобы уничтожить его сомнѣнія, я разсказалъ ему о способѣ, доставившемъ мнѣ ихъ и онъ, выслушавъ меня, въ восторгѣ принялся прыгать по комнатѣ крича: «Слава Богу! Слава Богу!» Я уже начиналъ опасаться, не рехнулся ли онъ отъ быстраго перехода отъ горя къ радости, и попытался его уговаривать, но безъ успѣха; онъ продолжалъ скакать, не слушая меня. Наконецъ я силою усадилъ его на диванъ и привелъ въ себя.

Не имѣя желанія спать, я заперъ деньги въ ящикъ и, позавтракавъ, собирался уже выйти, когда служанка хозяина извѣстила, что меня дожидаетъ внизу какая-то госпожа. Удивленный такимъ извѣстіемъ, я приказалъ Страпу попросить ее ко мнѣ, и чрезъ минуту увидѣлъ бѣдно и грязно одѣтую молодую женщину. Поклонившись мнѣ разъ десять, она зарыдала, объявивъ мнѣ, что ее зовутъ Гаука. Тутъ только я припомнилъ черты лица бывшей миссъ Лавманъ, первой причины моихъ несчастій. Но смотря на то, что за ея прежнее поведеніе я долженъ бы былъ негодовать на нее, но ея наружность внушила мнѣ жалость. Выразивъ ей свое сожалѣніе, я попросилъ ее сѣсть и разсказать, чѣмъ я могу быть ей полезнымъ. Она бросилась на колѣни, умоляя меня о прощеніи за ея предательство, едва не стоившее мнѣ жизни, и увѣряя, что была участницей въ этомъ адскомъ заговорѣ по требованію мужа. Она разсказала мнѣ, что мужъ ея, отвергнутый своимъ отцомъ за женитьбу на ней, и не имѣя средствъ содержать семейство своимъ жалованьемъ, оставилъ жену въ домѣ ея отца и отправился съ войсками въ Германію. Тамъ, за трусость въ битвѣ подъ Деттингеномъ, его выгнали изъ службы и съ тѣхъ поръ о немъ нѣтъ ни слуху, ни духу. Далѣе она дала мнѣ понять, что, разсердивъ родителей тѣмъ, что родила черезъ четыре мѣсяца послѣ свадьбы, она была выгнана изъ отеческаго дома съ ребенкомъ, вскорѣ умершимъ, и до сихъ поръ существовала самымъ жалкимъ образомъ, помощію нѣкоторыхъ знакомыхъ, которью теперь тоже отказались отъ нея. Въ настоящее время, не имѣя куска хлѣба, она обратилась ко мнѣ, менѣе всѣхъ имѣющему причины сожалѣть о ней, надѣясь на мое великодушіе. Меня сильно тронулъ ея разсказъ и, не имѣя причины сомнѣваться въ истинѣ его, я поднялъ ее, охотно простилъ въ прежнихъ преступленіяхъ и обѣщалъ помочь ей по мѣрѣ возможности.

Со времени моего пріѣзда въ Лондонъ я не былъ у аптекаря, зная, что мнѣ не было возможности оправдать себя. Правда, Страпъ старался доказать мою невинность своему пріятелю, школьному учителю, но не имѣлъ успѣха въ своемъ предпріятіи; мистеръ Конкордансъ отказалъ даже ему отъ своего дома за то, что онъ не хотѣлъ разстаться со мною. Въ такомъ положеніи дѣлъ я сообразилъ, что теперь мнѣ представляется случай доказать свою невинность; а потому потребовалъ отъ мистриссъ Гаука, чтобы она прежде оправдала меня, объяснивъ, въ присутствіи судьи и подъ присягою, свой злодѣйскій заговоръ противъ меня; и тогда уже я соглашался оказать ей помощь, а не ранѣе. По исполненіи ею требуемаго, я далъ ей пять гиней; получивъ ихъ, она едва вѣрила своимъ глазамъ и готова была боготворить меня. Это объясненіе, подписанное ея рукой, я отослалъ запечатаннымъ къ ея отцу, и онъ, обдумывая и припоминая обстоятельства моего обвиненія, убѣдился въ моей невинности. На другой день онъ явился ко мнѣ въ сопровожденіи своего пріятеля мистера Конкорданса, которому уже сообщилъ о моей невинности. Послѣ долгаго привѣтствія мистеръ Лавманъ началъ длинное извиненіе; но я скоро прервалъ его, говоря, что, напротивъ, я ему обязанъ за его снисхожденіе ко мнѣ, въ то время, когда всѣ улики были противъ меня. Мистеръ Конкордансъ, воображая, что теперь настала его очередь говорить, замѣтилъ, что, вѣроятно, мистеръ Рендомъ слишкомъ уменъ, чтобы сердиться за ихъ поступки, которью въ то время были приличны всякому честному и благородному человѣку. «Увѣряю васъ, мистеръ Рендомъ, сказалъ онъ, что никто не радуется болѣе меня вашему оправданію; и также, какъ извѣстіе о вашемъ несчастіи поразило мои внутренности, точно такъ теперь ваше оправданіе заставляетъ дрожать отъ радости мою грудь.»

Я поблагодарилъ ихъ за участіе, прося разувѣрить также нѣкоторыхъ знакомыхъ, слишкомъ строго меня осуждавшихъ, и, угостивъ ихъ виномъ, описалъ мистеру Лавмаеу жалкое положеніе его дочери. Я съ такимъ жаромъ убѣждалъ его помочь ей, что онъ рѣшился положить ей небольшое годовое содержаніе; но взять ее къ себѣ въ домъ никакъ не согласился, говоря, что раздраженная мать ея не хочетъ ее видѣть.

LI.

Окончивъ это дѣло къ своему удовольствію, я успокоился, и, смотря на игорный домъ, какъ на вѣрный источникъ джентльмена въ нуждѣ, развеселился совершенно. Но смотря на то, что мое платье было еще совершенно ново, я рѣшился купить другое, воображая, что всѣ уже знакомы съ моимъ гардеробомъ. Съ этою цѣлью я продалъ большую часть моей одежды покупщику стараго платья изъ Монмутстрита за полцѣны и купилъ на полученныя деньги двѣ новыя пары. Не надѣясь возвратить часовъ, такъ глупо отданныхъ Струтвеллю, я купилъ простенькія золотыя. Однако я продолжалъ посѣщать выходы Струтвелля до тѣхъ поръ, пока не уѣхалъ посланникъ, самъ выбравшій себѣ секретаря. Тутъ я уже считалъ себя въ правѣ ругать моего покровителя и написалъ ему дерзкое письмо, въ которомъ упрекалъ его въ безстыдствѣ. Съ Страддлемъ я еще менѣе церемонился и бранилъ его за рекомендацію Струтвеллю, человѣку безчестному во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ притворился взбѣшеннымъ моею дерзостью, толковалъ о своемъ званіи и чести и сталъ дѣлать сравненія, которыя показались мнѣ такъ обидными, что я потребовалъ объясненія. Онъ же быль на столько низокъ, что извинился въ своей необдуманности. Однимъ словомъ, поведеніе его внушило мнѣ такое омерзеніе, что я не хотѣлъ имѣть съ нимъ дѣла.

Въ это время Вантеръ, замѣтивъ удивительную перемѣну въ моей наружности и расположеніи духа, сталъ вывѣдывать причину ея. Я не почелъ за нужное сказать ему правды, опасаясь, чтобы онъ не потребовалъ отъ меня денегъ, подъ предлогомъ, что доставилъ мнѣ средства о, ихъ пріобрѣтенію. Я сообщилъ ему, что получилъ небольшое вспомоществованіе отъ родственника, живущаго въ провинціи и обѣщавшаго похлопотать о доставленіи мнѣ мѣста, которое бы доставило мнѣ средства жить.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ Вантеръ, не хочешь ли ты немного пожертвовать своимъ самолюбіемъ, и испытать другое средство къ пріобрѣтенію капитала. У меня есть родственница, отправляющаяся на будущей недѣлѣ въ Батъ съ дочерью, которая, будучи хворою и слабаго сложенія, хочетъ пить воды. Ея отецъ богатый турецкій купецъ, съ годъ тому назадъ уморъ, оставивъ ей капиталъ въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ подъ опекою ея матери, моей родственницы. Я бы и самъ былъ не прочь жениться на дѣвушкѣ; но между мною и старухой произошла ссора. Надо тебѣ сказать, что, нѣсколько времени тому назадъ, я занялъ у ней небольшую сумму денегъ, и какъ видно, съ обѣщаніемъ уплатить въ срокъ. Но не получая ожидаемыхъ изъ провинціи денегъ, я пропустилъ его; она же написала мнѣ грубое письмо, стращая меня арестомъ въ случаѣ неуплаты. Задѣтый за живое этимъ поступкомъ, я отвѣтилъ ей довольно дерзко и такъ ее взбѣсилъ этимъ, что она дѣйствительно выхлопотала позволеніе посадить меня въ тюрьму. Видя, что дѣло плохо, я занялъ у пріятеля и, уплативъ долгъ, отправился къ ней на квартиру и обругалъ ее порядочно. Она, въ свою очередь, не уступила мнѣ. За нее вступился ея маленькій уродецъ и съ такою ядовитостью и быстротою въ языкѣ, что я поспѣшилъ убраться, сопровождаемый потоками эпитетовъ, изъ которыхъ ясно увидѣлъ, что мнѣ нечего отъ нихъ ожидать. Такъ какъ онѣ обѣ совершенно незнакомы съ жизнію, то дѣвчонка, вѣроятно, попадетъ въ руки какому-нибудь подлецу въ Батѣ, ежели я не позабочусь о ней. Ты же обладаешь порядочною наружностію и можешь прикинуться настоящимъ квакеромъ. И ежели ты дашь мнѣ вексель въ пять сотъ фунт. стерл. съ обязательствомъ уплатить чрезъ шесть мѣсяцевъ послѣ свадьбы, то я дамъ тебѣ сродства прибрать къ рукамъ мою родственницу, не смотря ни на какую оппозицію.

Это предложеніе было слишкомъ выгоднымъ, чтобы отказаться отъ него. Мы тотчасъ же написали вексель и заявили его у нотаріуса. Вантеръ далъ мнѣ знать въ какое время и въ какой каретѣ поѣдутъ дамы; я, занявъ мѣсто въ ней же и нанявъ Страпу, восхищенному нашимъ планомъ, лошадь, поѣхалъ въ Батъ.

Когда мы выѣхали, то было еще темно, и я не могъ видѣть лица миссъ Снапперъ (такъ звали мою суженую) и числа своихъ спутниковъ; но, судя по затрудненію, съ которымъ я отыскалъ себѣ мѣсто, карета должна была быть полна. — Первыя пять минутъ царствовало глубокое молчаніе, но вдругъ карета покачнулась на одну сторону и кто-то громкимъ голосомъ закричалъ: «направо, налѣво, смыкай ряды! штъ!» По восклицанію и по тону, съ которыми, оно было произнесено, я тотчасъ призналъ говорившаго за питомца Марса. Мой vis-à-vis также высказалъ свою профессію не менѣе характеристическою рѣчью, говоря, что намъ надлежало увѣриться въ своей безопасности прежде, нежели мы были введены во владѣніе движимостію. Эти двѣ плоскія остроты не имѣли однако желаемаго дѣйствія. Мы молчали по прежнему. Наконецъ рубака, соскучившись молчаніемъ, сдѣлалъ новую попытку завязать разговоръ, клянясь, что попалъ въ митингъ квакеровъ^[10]. «И мнѣ кажется, что такъ, пропищалъ женскій голосъ съ лѣвой отъ меня стороны, потому что вдохновеніе глупости начинаетъ проявляться.» «Ну такъ пусть оно и покажется на свѣтъ, сударыня.»

"Въ этомъ случаѣ вы не нуждаетесь въ помощи повивальной бабки, " продолжала леди. «Чортъ возьми! мужчинѣ нельзя и поговорить съ женщиною, безъ того, чтобъ она ни приплела въ разговоръ бабку» воскликнулъ военный. «Правда, сэръ, замѣтила дама, мнѣ ужасно хочется скорѣе освободиться отъ бремени.» «Отъ какого сударыня бремени, отъ мыши развѣ?» «Нѣтъ, сэръ, хочу освободиться отъ дурака.» «А давно ли вы его носите?» «Съ полчаса.» «Клянусь Богомъ, сударыня; вы острите!» «Я бы желала отплатить вамъ такимъ же комплиментомъ; но, право, не могу.» «Чортъ возьми! я перестаю» сказалъ онъ. «Скоро же вы истощились.» Рубака не нашелся, что отвѣчать на это; адвокатъ совѣтовалъ ему окончить тяжбу, а серьезная дама, сидѣвшая подлѣ острившей, выговаривала ей за разговоръ съ чужими людьми. Этотъ выговоръ, въ которомъ я услыхалъ слова: "мое дитя, " убѣдилъ меня, что острившая была миссъ Снапперъ и я рѣшился вести себя сообразно полученному о ней понятію. Рубака же, испытавъ неудачу въ первой попыткѣ, перемѣнялъ предметъ разговора и началъ хвастать своими подвигами. "Да, сударыня, " говорилъ онъ, «я въ свое время наградилъ многихъ свинцомъ и самъ часто получалъ его — я быль раненъ подъ Деттингеномъ въ плечо изъ пистолета; гдѣ — но что объ этомъ говорить — гдѣ, клянусь Богомъ: не будь меня — но зачѣмъ говорить объ этомъ, терпѣть не могу хвастаться, чортъ возьми!» Съ этимъ словомъ онъ принялся насвистывать какую-то арію и, затѣмъ, обратясь къ адвокату, сказалъ: "не правда ли, что вы бы сочли за сущую несправедливость, еслибы не получили никакого повышенія за то, что съ опасностью для вашей жизни вы воротили бы знамя, потерянное въ битвѣ полкомъ? Я не хочу называть никого по имени! но скажу вотъ что — мушкатеръ французской гвардіи отнял и знамя у корнета извѣстнаго полка и уже летѣлъ съ нимъ во весь духъ на своей лошади; но видя это, чортъ возьми! я схватилъ ружье убитаго и будь проклятъ! убилъ подъ мушкатеромъ лошадь…. онъ, выбравшись изъ подъ нея, напалъ на меня, но я его проткнулъ штыкомъ, ей-Богу! Къ нему на помощь прибѣжалъ его товарищъ и выстрѣлилъ мнѣ въ плечо, а другой ударилъ меня по головѣ прикладомъ карабина; но чортъ возьми! это ничего не значило. Я убилъ одного, обратилъ другаго въ бѣгство и отнесъ знамя къ своимъ. Но лучше всего было то, что подлецъ корнетъ, по трусости потерявшій знамя, увидѣвъ его у меня, потребовалъ его передъ всѣмъ фронтомъ. «Ей ты, чортовъ сынъ! гдѣ ты взялъ мое знамя?» кричалъ онъ. «А гдѣ ты его потерялъ, чортъ тебя возьми?» отвѣчалъ я. «Это не твое дѣло, гдѣ я его потерялъ, а теперь я возьму его, клянусь Богомъ!» «Будь я проклятъ! ежели ты его получишь прежде, чѣмъ я сдамъ генералу» и дѣйствительно послѣ сраженія я отнесъ его въ главную квартиру и сдалъ его лорду Стэру, обѣщавшему наградить меня; но не смотря на то, я все еще лейтенантъ, будь я проклятъ!"

По окончаніи его разсказа адвокатъ сказалъ, что его слѣдовало бы наградить по заслугамъ, и замѣтилъ, что за трудъ должна быть всегда соразмѣрная плата; потомъ онъ спросилъ: при свидѣтелѣ ли было дано обѣщаніе, потому что въ такомъ случаѣ по закону можно принудить генерала къ исполненію онаго.

Но смотря на эти попытки поддержать разговоръ, онъ вѣроятно снова прекратился бы, еслибы лейтенантъ не предложилъ обществу спѣть пѣсню. Принявъ нашо молчаніе за согласіе, онъ началъ коверкать пѣсню, бывшую тогда въ модѣ. Но окончаніи ея, онъ спросилъ у миссъ Снапперъ, какъ ей нравится пѣніе? «Пѣніе и слова одинаковаго достоинства», отвѣчала она. «Когда такъ, замѣтилъ военный, то я буду это считать великою похвалою, чортъ возьми! потому что всѣ говорятъ, что слова очень хороши» «Можетъ быть это и правда; но они выше моего понятія.» «Я не обязанъ, сударыня, снабжать васъ способностію понимать, будь я проклятъ! Нѣтъ, и не обязанъ даже говорить съ толкомъ. Да будутъ прокляты мои глаза! Я буду говорить такъ, какъ хочу….» Этимъ споръ окончился.

LII.

Между тѣмъ поднявшееся солнце освѣтило лица моихъ спутниковъ и я съ удовольствіемъ замѣтилъ, что моя суженая не такъ была безобразна, какъ ее описывалъ Вантеръ. Ея голова походила на топоръ, а лицо на лезвее, но она была свѣжа и въ черныхъ глазахъ ея было много живости. Правда, спина ея украшалась горбомъ, но я не обращалъ на это вниманія и почелъ бы себя счастливымъ взять двадцать тысячъ фунт. стерл. съ придачею такой жены. Въ слѣдствіе этого я принялся разсуждать о средствахъ одержать побѣду надъ нею и такъ увлокся своими мечтами, что забылъ о существованіи своихъ спутниковъ. Между тѣмъ разговоръ продолжался между сыномъ Марса, законникомъ и предметомъ моихъ надеждъ. Наконецъ завелся споръ, окончившійся закладомъ; споръ этотъ былъ представленъ мнѣ на разрѣшеніе; но я не слыхалъ ни спора, ни вопросовъ спорившихся. Обиженный моимъ невниманіемъ, рубака клялся, что я или глухъ или нѣмъ и что я не въ состояніи сказать: Bo to a goose^[11]. Очнувшись при этомъ замѣчаніи, я уставилъ на него глаза и машинально произнесь слово: bo! При этомъ онъ сдвинулъ шляпу на бокъ и закричалъ на меня: «чортъ возьми, сэръ, что вы подъ этимъ подразумѣваете?» Отвѣтъ мой предупредила миссъ, объяснившая капитану, что я этимъ хотѣлъ доказать, что съумѣю сказать бо гусю и отъ души смѣялась моей лаконической остротѣ. Но ея объясненіе и веселость не успокоили его гнѣва, разразразившагося многими солдатскими выраженіями, какъ-то: «Будь я проклятъ! не понимаю этихъ вольностей — я джентльменъ и имѣю почетное званіе — чортъ возьми! слѣдовало бы натянуть носъ кой кому за дерзость.» Признавъ его давно, уже по его хвастливости, за осла во львиной шкурѣ, я думалъ смирить его, нахмуривъ брови; но это не оправдало моихъ ожиданій, онъ еще болѣе обидѣлся, говоря, что считаетъ ни во что мои грозные взгляды и увѣрялъ, что не боится никого. Миссъ Снапперъ выразила свое удовольствіе, что находится въ обществѣ человѣка, способнаго защитить насъ отъ нападенія разбойниковъ во время пути. "Въ этомъ отношеніи вы можете быть совершенно спокойны, сударыня, отвѣчалъ офицеръ, у меня есть съ собою пара пистолетовъ (вотъ они), взятые отъ убитаго мною офицера въ Деттингенской битвѣ. Они заряжены двойнымъ зарядомъ и если кто нибудь вздумаетъ васъ ограбить при мнѣ, то «чортъ возьми!» При словѣ пистолеты, сидѣвшая въ углу и молчавшая до сего времени чопорная дама выразила удивленіе, что встрѣчаетъ такихъ грубыхъ людей, которые рѣшаются показывать оружіе при дамахъ. «Послушайте, сударыня, продолжалъ рубака, ежели видъ пистолетовъ такъ васъ пугаетъ, то каково же вамъ будетъ при выстрѣлахъ?» Она ему отвѣтила, что если бы она была увѣрена, что онъ будетъ на столько неучтивъ, что начнетъ стрѣлять въ ея присутствіи, даже въ случаѣ опасности, то она вышла бы изъ кареты и пѣшкомъ дошла бы до первой деревни. Но тутъ вступилась моя Дульцинея, говоря, что не только не видитъ причины обижаться, но что весьма довольна обществомъ человѣка, который въ состояніи защитить ее отъ грабительства. Чопорная дама, бросивъ на миссъ взглядъ полный презрѣнія, замѣтила, что почти всегда тѣ боятся быть ограбленнымъ, которые ничего не имѣютъ. Но этимъ намекомъ она задѣла старую леди, которая отвѣчала, что не худо бы людямъ сперва хорошенько справиться о состояніи другихъ и потомъ уже говорить; а иначе они могутъ попастся въ просакъ и быть смѣшными. Дочь же ея объявила, что о богатствѣ она спорить не хочетъ, но что ежели леди, настаивающая на томъ, чтобы не оказать сопротивленія разбойнику, согласится уплатить всѣмъ за потерю имущества, то она первая будетъ просить джентльменовъ не сопротивляться въ случаѣ нападенія. На это предложеніе деликатная леди отвѣтила только презрительною миною. Я былъ очень доволенъ характеромъ моей суженой и желалъ имѣть случай выказать передъ нею свою храбрость, которая могла бы заинтересовать меня въ ея глазахъ. Въ это время Страпъ вдругъ подскакалъ къ дверцамъ кареты и съ ужасомъ объявилъ, что изъ кустовъ выѣхали два всадника, и они ѣдутъ на насъ.

При этомъ извѣстіи, мистриссъ Снпперъ начала кричать; дочь ея поблѣднѣла, чопорная дама приготовила уже кошелекъ; а адвокатъ стучалъ отъ страха зубами, бормоча: «Это ничего — мы потянемъ въ судъ все графство и получимъ вознагражденіе.» Капитанъ явно смѣшался, — а я, приказавъ кучеру остановиться, выскочилъ изъ кареты и приглашалъ воина слѣдовать за мною. Но, видя что онъ не рѣшался, я взялъ его пистолеты и, передавъ ихъ смутившемуся и дрожащему Страпу, сѣлъ на лошадь. Вынувъ изъ чушекъ свои пистолеты, (какъ болѣе надежные) я взвелъ курки, и поѣхалъ на встрѣчу приближавшимся разбойникамъ. Они же, видя двухъ вооруженныхъ людей, одного на лошади, другаго пѣшкомъ готовыми имъ сопротивляться, остановились; потомъ, объѣхавъ вокругъ насъ два раза, пустились галопомъ въ обратный путь.

Въ это время подъѣхалъ верхомъ слуга какого то барина. Я предложилъ ему крону, ежели онъ поможетъ мнѣ преслѣдовать грабителей. Онъ съ радостью согласился и, тогда вручивъ ему пистолеты офицера, я пустился въ погоню за хищниками, которые, надѣясь на своихъ лошадей, остановились и, выстрѣливъ по насъ, продолжали бѣгство. Мы гнались за ними, но такъ какъ ихъ лошади были лучше нашихъ, то, вѣроятно, мы не имѣли бы успѣха, еслибы у одного изъ нихъ лошадь но оступилась, перебросивъ своего всадника черезъ голову. Паденіе лишило его чувствъ, и мы связали его безъ сопротивленія, а товарищъ его спасся бѣгствомъ, не обращая вниманія на несчастіе своего сообщника.

Мы едва успѣли отнять у него оружіе и связать ему руки, какъ онъ очнулся и, видя себя связаннымъ, прикинулся удивленнымъ, спрашивая, по какому праву мы обходимся такъ съ джентльменомъ и стращалъ насъ судомъ за грабительство. Между тѣмъ къ намъ подошелъ Страпъ съ толпою людей, вооруженныхъ дубьемъ и дрекольемъ. Между ними находился фермеръ, который, увидѣвъ пора, закричалъ:

— Вотъ этотъ молодецъ отнялъ съ часъ тому назадъ у меня двадцать фунт. стер.

Разбойника тотчасъ же обыскали, и нашли упомянутыя деньги. Послѣ этого его сдали на руки констаблю, который отвелъ его въ Гунсловъ. Отдавъ лакею обѣщанное, я и Страпъ возвратились къ каретѣ, гдѣ нашли офицера и адвоката оттирающими виски и подставляющими спиртъ подъ носъ чопорной дамы, упавшей въ обморокъ при выстрѣлахъ.

Миссъ Снапперъ, видѣвшая все изъ кареты, хвалила мое поведеніе и выразила свое удовольствіе, что я воротился невредимъ. Мать ея также благодарила меня; адвокатъ увѣрялъ меня, что я имѣю право требовать сорока. фунт. стор. въ награду за поимку вора. Рубака съ замѣшательствомъ, происходившемъ отъ борьбы нахальства, съ стыдомъ, замѣтилъ, что не спѣши я такъ выйти изъ кареты, онъ бы захватилъ обоихъ разбойниковъ безъ шума.

— Я въ этихъ случаяхъ всегда хладнокровенъ, сказалъ онъ,

— Это и видно было по вашей дрожи, — замѣтила миссъ.

— Смерть и проклятіе! — вскричалъ храбреца., — вашъ полъ защищаетъ васъ сударыня, а скажи мнѣ это мущина, ему не долго пришлось бы жить. Тутъ, устремивъ глаза на меня, онъ спросилъ, видѣлъ ли я, что онъ дрожалъ?

— Видѣлъ, — отвѣчалъ я.

— Чортъ возьми! — не сомнѣваетесь ли вы, сэръ, въ моей храбрости?

— И очень!

Этотъ отвѣтъ совершенно сбилъ его съ толку. Онъ грозно посмотрѣлъ на меня бормоча: «Ого! хорошо — я найду время.» Я выразилъ ему свое презрѣніе, оттопыривъ щеку языкомъ, и это его такъ сконфузило, что онъ молчалъ во всю остальную дорогу.

Чувствительная дама, придя въ себя и подкрѣпившись виномъ, начала жаловаться, говоря, что она не можетъ понять какъ благородный джентльменъ, изъ за нѣсколькихъ жалкихъ монетъ, можетъ подвергать порядочныхъ людей такимъ непріятностямъ, и удивлялась, что находятся женщины, отзывающіяся съ похвалою о подобномъ грубомъ и звѣрскомъ поступкѣ. Она также клялась, что никогда болѣе не рѣшится ѣздить въ почтовой каретѣ, ежели только будетъ имѣть возможность нанять частный экипажъ.

Послѣ этого, и заговорилъ съ своею суженою, которая тѣмъ охотнѣе отвѣчала мнѣ, что первое впечатлѣніе, произведенное на нее моей разсѣяностью, было не очень выгодно. Я бы остался доволенъ живостью ея ума, еслибы она болѣе подчиняла свое воображеніе разсудку; но она имѣла такую способность говорить безъ умолка, что я ужасался при мысли имѣть ежеминутно подлѣ себя такую трещотку! Но съ другой стороны обладаніе двадцатью тысячами капитала представляло такую прелесть, что я забылъ ея несовершенства и старался всѣми силами ей понравиться. Заботливая ея мать однако зорко слѣдила за нею и, не смотря на всю свою любезность ко мнѣ, часто останавливала нашъ разговоръ, журя свою дочь за свободу обращенія съ незнакомыми людьми и уговаривая ее меньше говорить и больше думать. Не имѣя возможность болѣе говорить, мы стали передавать мысли глазами и я нашолъ, что молодая миссъ была очень искусна въ этомъ. Одними, словомъ, я видѣлъ, что ей надоѣла опека матери и что мнѣ легко будетъ ниспровергнуть авторитетъ этой послѣдней.

Когда мы остановились для завтрака, то я помогъ выйти изъ кареты какъ дочери, такъ и матери. Онѣ потребовали въ гостинницѣ особенную комнату и пили чай однѣ. При ихъ уходѣ, я замѣтилъ у миссъ еще новый недостатокъ. Она была кривобокая; фигура ея походила на латинскую букву S такъ что ея походка напоминала мнѣ ползущаго рака. Чопорная дама избрала себѣ въ собесѣдники капитана и заказала завтракъ на двоихъ, также отдѣльно. Мнѣ же пришлось наслаждаться обществомъ адвоката. Меня огорчила нелюбезность мистрисъ Снапперъ и мнѣ казалось, что она не оказываетъ мнѣ должнаго вниманія, а мой собесѣдникъ увѣрялъ, что уже двадцать лѣтъ ѣздитъ въ общественныхъ каретахъ и не разу не видѣлъ такого нарушенія обычая. Но болѣе всего меня занимала любезность чопорной дамы съ капитаномъ и я спросилъ моего спутника, не знаетъ ли онъ какое изъ качествъ воина обворожило ее? Онъ съ насмѣшкою отвѣчалъ: «Я думаю, что леди считаетъ его за законника и желаетъ, чтобы онъ ей сдѣлалъ дарственную запись.» Посмѣявшись его остротѣ, мы продолжали разговаривать о нашихъ спутникахъ, онъ долго забавлялъ меня шутками на ихъ счетъ и между прочимъ сожалѣлъ, что молодая дѣвушка навьючена такимъ неблаговиднымъ грузомъ.

Позавтракавъ и расплатившись по счету, мы сѣли въ карету и, давъ кучеру пол-шиллинга, заставили его отомстить за насъ прочимъ пассажирамъ тѣмъ, что онъ сталъ ихъ торопить, не давая имъ окончить завтрака. Первыми явились мать и дочь, которыя, подойдя къ каретѣ, должны были просить кучера помочь имъ влѣзть, потому что мы согласились съ адвокатомъ не трогаться съ мѣста. Вскорѣ явился и капитанъ, раскраснѣвшійся и вспотѣвшій, какъ будто онъ бѣжалъ отъ непріятеля верстъ двѣнадцать; въ слѣдъ за нимъ явилась и чопорная дама также съ признаками безпорядка въ одеждѣ. Подсадивъ ее, онъ вошелъ въ карету, бормоча проклятія на кучера за его торопливость. Адвокатъ утѣшалъ его, говоря, что ежели онъ не успѣлъ окончить своего процесса изъ-за вмѣшательства возницы, то онъ можетъ довести его до счастливаго исхода на слѣдующей станціи.

Это послѣднее выраженіе обидѣло даму и она сказала: «что будь она мужчиной, то заставила бы его раскаяться въ его дерзости.» При этомъ замѣчаніи капитанъ счелъ за нужное вступиться за леди и обѣщалъ обрубить адвокату уши, ежели онъ позволитъ себѣ; впередъ такую вольность. Бѣдный законникъ попросилъ извиненія, и замолчалъ.

LIII.

Между тѣмъ во мнѣ происходила жестокая борьба гордости и корыстолюбія. Первая представляла миссъ Снапперъ нестоющею моего вниманія; а второе заставляло меня ухаживать за нею; воображеніе мое поперемѣнно рисовало мнѣ то хорошую, то худую сторону этого брака. Но, наконецъ, разсудокъ убѣдилъ меня стремиться къ достиженію его всѣми возможными средствами. Мнѣ показалось, что миссъ безпокоило мое молчаніе и что она объясняла его моимъ неудовольствіемъ на поступки ея матери; да и эта послѣдняя не могла не замѣтить этого. Я рѣшился оказывать свое невниманіе старухѣ, давъ понять дочери мое расположеніе къ ней. На мои взгляды она отвѣчала взорами сочувствія и одобренія, но, подумавъ, что весь мой будущій успѣха, будетъ зависѣть отъ моихъ съ нею свиданій, которыя могутъ представиться только съ позволенія ея матери, я разсудилъ за лучшее поддѣлаться къ ней съ тѣмъ, чтобы получить приглашеніе посѣщать ихъ въ Батѣ. Случай помогъ мнѣ оказать ей услугу, такъ что она изъ учтивости не могла не пригласить меня.

Остановившись въ гостинницѣ для обѣда, мы узнали, что всѣ припасы употреблены были содержателемъ ея на приготовленіе обѣда проѣзжавшему вельможѣ и что намъ нельзя ничего достать. Однако я, угостивъ трактирщика виномъ, уговорилъ его уступить мнѣ пару курицъ и кусокъ ветчины, которыя и послалъ отъ себя дамамъ. Они приняли съ благодарностію мою посылку, прося меня доставить имъ удовольствіе отобѣдать съ ними. За обѣдомъ я такъ заинтересовалъ старуху, что она просила меня извѣщать ее въ Батѣ. Пока мы обѣдали, чопорная дама отыскала своего мужа въ камердинерѣ пріѣхавшаго вельможи. Она представила ему капитана, какъ человѣка заботившагося о ней во время вояжа, и мужъ пригласилъ его къ обѣду. Бѣдный же адвокатъ обратился съ просьбою ко мнѣ и чрезъ мое посредничество присоединился къ нашему обществу. Пообѣдавъ и потолковавъ о жеманной дамѣ, капитанѣ и снисходительномъ ея мужѣ, я заплатилъ за обѣдъ, и мы снова усѣлись въ карету.

Все остальное время дороги съ нами не случилось ничего особеннаго. Мы прибыли въ Батъ на другой день. Я проводилъ дамъ до дому ихъ родственницы, гдѣ онѣ думали остановиться, переночевалъ въ гостинницѣ, а на другой день нанялъ себѣ квартиру.

Утро я провелъ, осматривая всѣ достопримѣчательности города въ сообществѣ джентльмена, къ которому я имѣлъ письмо отъ Вантера. Вечеромъ я зашелъ къ своимъ вчерашнимъ спутницамъ и нашелъ миссъ разстроенною отъ дороги. Онѣ, предвидя, что имъ понадобится какой нибудь знакомый мужчина, чтобы сопровождать ихъ при ихъ выѣздахъ, приняли меня очень ласково, и съ позволенія матери я предложилъ сопровождать ихъ завтра въ Лонгорумъ.

Но едва только мы вошли туда, какъ взоры всѣхъ обратились на насъ, а за тѣмъ послышался шопотъ, сопровождаемый такими презрительными взглядами, что я совершенно растерялся. Я постарался не вести моихъ дамъ, а просто слѣдовалъ за ними къ незанятымъ стульямъ, гдѣ моя суженая, усадивъ мать, сѣла сама съ величайшимъ спокойствіемъ, не смотря на неучтивыя насмѣшки окружающихъ. Знаменитый щеголь мистеръ Нашъ, постоянный посѣтитель и распорядитель всѣхъ увеселеній на этихъ водахъ, видя расположеніе умовъ общества, вздумалъ угодить ему и поднять на смѣхъ мою суженую. Съ этою цѣлію, подойдя къ намъ съ разными ужимками, онъ спросилъ мою даму, не знаетъ ли она, какъ звали собаку Товита. Меня до того взбѣсила эта дерзость, что я уже готовился поподчивать его пинкомъ, какъ меня предупредила миссъ Снапперъ, отвѣтивъ ему: «Ее звали Нашъ, и она была предерзкая собака.» Этотъ отвѣтъ, такъ кстати сказанный, обратилъ всеобщій смѣхъ на дерзкаго и совершенно сбилъ его съ толку, такъ что, не зная куда дѣваться, онъ нюхалъ табакъ и, принужденно улыбаясь, исчезъ. Всѣ стали превозносить до небесъ остроту моей дамы и искали ея знакомства.

Это обстоятельство, доставившее мнѣ сначала большое удовольствіе, сильно потомъ обезпокоило меня, Я понималъ, что чѣмъ болѣе будетъ за ней ухаживать людей порядочныхъ, тѣмъ труднѣе мнѣ будетъ добиться цѣла. И мои опасенія были основательны. Въ этотъ же вечеръ я замѣтилъ, что она увлеклась всеобщими похвалами, и хотя ея обращеніе со мною не измѣнилось, но я предвидѣлъ, что какъ скоро ея состояніе сдѣлается извѣстнымъ, то ее окружитъ рой обожателей, изъ которыхъ болѣе ловкій и болѣе богатый можетъ затмить меня. Въ слѣдствіе этого, я рѣшила, не терять времени и однажды вечеромъ, пользуясь отсутствіемъ матери, объяснился ей въ любви. Миссъ покраснѣла и съ благосклоннымъ видомъ упрекала меня въ моемъ поступкѣ, говоря, что мы еще такъ недавно знакомы, и просила меня не давать болѣе подобнаго повода къ прекращенію нашего знакомства. Это нѣсколько охладило мой жарэ; но упрекъ, былъ сдѣланъ съ такою добротою, что я не могъ сердиться. Приходъ ея матери вывелъ меня изъ затруднительнаго положенія; но я уже не могъ вести разговора съ прежнею живостію; что касается до миссъ, то она совершенно молчала, такъ что мать ея, чтобы какъ нибудь занять насъ предложила партію виста.

Во время игры она мнѣ сообщила, что завтра будетъ балъ, и я тотчасъ же попросиъ, позволенія танцевать съ миссъ. Но она, увѣривъ меня, что никогда не танцуетъ, изъявила желаніе быть на балѣ и приняла мое предложеніе сопровождать ее. Я былъ очень доволенъ отказомъ ея на первое мое предложеніе, вовсе не желая подвергать себя непріятному положенію явиться съ нею въ танцахъ.

Послѣ ужина мы продолжали играть до того времени, пока зѣвота старухи не напомнила мнѣ, что пора расходиться. Придя домой, я обрадовалъ Страпа своими успѣхами. На другой день, одѣвшись въ самое лучшее платье, я отправился по уговору на чай къ мистриссъ Снапперъ и, къ своему удовольствію, узналъ, что мать ея страдаетъ зубною болью и рѣшилась отпустить миссъ со мною. Мы отправились на балъ довольно рано и заняли самыя удобныя мѣста. Не успѣли мы посидѣть тутъ и четверти часа, какъ вошелъ въ залъ господинъ въ зеленомъ костюмѣ, ведя подъ руку молодую даму, въ которой я тотчасъ узналъ обожаемую Нарциссу. Господи! что сдѣлалось со мною въ эту минуту. Я совершенно забылся; сердце мое билось съ ужасною скоростію, туманъ застилалъ мои глаза, въ ушахъ страшно гудѣло, я едва не задохся! — Но успокоившись отъ перваго впечатлѣнія, я началъ рисовать себѣ тысячу восхитительныхъ плановъ. Я вспоминалъ о ея кротости, добротѣ и представлялъ въ самомъ яркомъ свѣтѣ свои собственныя достоинства. Но мое восхищеніе не долго продолжалось. Страхъ, что она уже принадлежитъ кому нибудь другому, уничтожилъ всѣ мои мечты. Я уже представлялъ ее въ объятіяхъ другаго и на вѣкъ для меня потерянною. Но представьте мою невыразимую радость, когда въ сопровождавшемъ ея мужчинѣ я узналъ ея брата,

Въ это время она увидала меня, смѣшалась и вздрогнула. Румянецъ, на мгновеніе покинувшій ея щеки, снова разлился по ея лицу и шеѣ; грудь высоко подымалась отъ внутренняго волненія. Я съ жадностію слѣдилъ за этими благопріятными для меня признаками и, поймавъ ея взоръ, старался въ моемъ выразить всю силу своей страсти. — Мнѣ показалось, что она одобряла мое чувство, и эта мысль такъ меня обрадовала, что я нѣсколько разъ порывался броситься къ ней и объясниться, но меня удерживало глубокое уваженіе, которое я всегда питалъ къ ней. Занятый ею, я не могъ поддерживать разговора съ миссъ Снапперъ. Я отвѣчалъ не въ попадъ на ея вопросы, такъ что она невольно замѣтила мою разсѣянность и, обладая способностью наблюдать и слѣдить за моими взорами, скоро открыла причину моего невниманія. Чтобы удостовѣриться въ своихъ догадокъ, она завела разговоръ о Нарциссѣ и, не смотря на мое стараніе скрыть мои чувства, она отгадала ихъ по моему смущенію: тутъ она приняла болѣе серьезную мину и не говорила ни слова по весь вечеръ. Во всякое другое время это бы испугало меня. Но теперь страсть заставляла меня забыть всѣ заботы. По уходѣ царицы души моей, я выражалъ такое нетерпѣніе, что миссъ Снапперъ предложила ѣхать домой и, въ то время какъ я провожалъ ее къ носилкамъ, сказала мнѣ, что она на столько расположена ко мнѣ, что не хочетъ долѣе меня мучить.

Я представился непонимающимъ ея намека и, доведя ее до дома, простился съ нею. Возвратясь домой, я передалъ свою радость Страпу, который не очень былъ ею доволенъ, говоря, что синица въ рукѣ лучше лебедя въ морѣ. — Но во всякомъ случаѣ, продолжалъ онъ, ты знаешь лучше меня какъ поступать.

На другой день, при моемъ выходѣ къ колодцу, я встрѣтился съ какою то дамой, которая, посмотрѣвъ на меня пристально, вскричала «Господи Боже мой, м-ръ Рендомъ». Всмотрѣвшись ей въ лицо, я узналъ прежнюю мою любовницу и подругу въ несчастіяхъ, миссъ Вильямсъ.

Я былъ очень обрадованъ, видя эту несчастную женщину въ такихъ, повидимому, хорошихъ обстоятельствахъ и просилъ ее сказать мнѣ, гдѣ бы я могъ съ нею поговорить. Она съ своей стороны была не менѣе довольна увидѣвъ меня джентльменомъ и сказала, что не имѣетъ квартиры, которую могла бы назвать своею, но соглашается идти туда, куда я ей назначу. Узнавъ, что она въ настоящую минуту свободна, я повелъ ея къ себѣ и тутъ она сообщила мнѣ, что живетъ очень счастливо въ услуженіи у одной дѣвицы, что къ ней она попала по рекомендаціи и послѣ смерти своей прежней госпожи, къ которой нанялась, благодаря плану, составленному ею еще тогда, какъ мы жили вмѣстѣ въ Лондонѣ. Она просила меня передать ей обстоятельства моей жизни послѣ нашей разлуки. Я удовлетворилъ ея любопытству.

По окончаніи моего разсказа, казалось, сильно на нее подѣйствовавшаго, она съ улыбкою сказала мнѣ, что вѣроятно теперь пришелъ конецъ моимъ бѣдствіямъ и что она служитъ именно у Нарциссы, питающей къ ней довѣріе, и не разъ передавала ей съ большимъ увлеченіемъ исторію Джона Броуна. Миссъ Вильямсъ увѣряла, что Нарцисса съ удовольствіемъ вспоминала черты его характера и не скрывала своего одобренія его страсти. Я сходилъ съ ума отъ радости при этихъ словахъ, обнималъ миссъ Вильямсъ, называя ее моимъ ангеломъ спасителемъ, сдѣлалъ столько дурачествъ, что даже если бы она не знала меня прежде, то не могла бы сомнѣваться въ моей искренности. Какъ только я успокоился, она сообщила мнѣ, что госпожа ея едва только пришла вчера домой, какъ, запершись съ нею въ спальнѣ, съ восторгомъ разсказала ей, что встрѣтила меня на балѣ. Она говорила, что моя внѣшность до того измѣнилась къ лучшему, что не будь мой образъ напечатлѣвъ въ ея сердцѣ, она никакъ не узнала бы во мнѣ человѣка, носившаго ливрею ея тетки. И что, судя по выраженію моихъ глазъ, она была увѣрена, что я еще люблю ее и слѣдовательно свободенъ.

Моя пріятельница сообщила также мнѣ, что Нарцисса послала ее узнать мое имя и званіе; хотя и была увѣрена, что я найду случай быть ей представленнымъ. Давно я не испытывалъ подобной радости. Мои умственныя способности были совершенно подавлены ею и я долго не могъ открыть рта. Наконецъ я сталъ умолять миссъ Вильямсъ вести меня къ обожаемому существу, но она остановила мое нетерпѣніе, объяснивъ мнѣ всю опасность подобнаго поступка. — «Какъ ни была благосклонна къ вамъ моя госпожа, но она ни за что не преступитъ законовъ приличія и не только не выкажетъ вамъ своего расположенія, но не допуститъ васъ до объясненія. Я открыла вамъ сообщенное мнѣ, какъ тайну, только потому, что очень уважаю васъ. Но узнай она объ этомъ, и я не только лишусь мѣста, но и вамъ не удастся видѣть ее болѣе». Я согласился съ справедливостью ея доводовъ, прося ее помогать мнѣ и дать совѣтъ какъ поступать въ этомъ случаѣ. Мы рѣшили, что на первый случаи она передастъ Нарциссѣ мое настоящее имя. Ежели дня черезъ два я не найду случая быть ей представленнымъ, то она передастъ ей отъ меня письмо, сказавъ, что, встрѣтивъ ее, т. е. Вильямсъ, на улицѣ, я упросилъ ее оказать мнѣ эту услугу и что она согласилась, желая доставить удовольствіе своей госпожѣ.

Я уговорилъ свою старую знакомую остаться завтракать, и тутъ она передала мнѣ, что мой старый соперникъ сэръ Тимоти спился до того, что былъ пораженъ аппоплсксическимъ ударомъ и умеръ мѣсяцевъ пять тому назадъ; что братъ Нарциссы еще не женатъ; и что ея тетка вздумала, на досаду своему племяннику, выйти замужъ за приходскаго учителя, но что супружеская жизнь ей не посчастливилось. Она заболѣла изнурительною лихорадкою, за которою послѣдовала водяная, и для излеченія отъ своего недуга она пріѣхала въ Батъ пользоваться минеральными водами. Племянница сопровождаетъ ее и ухаживаетъ за нею съ прежнею заботливостью, а племянникъ явился въ Батъ вовсе не изъ привязанности къ теткѣ, по чтобы наблюдать за сестрою.

Позавтракавъ и назначивъ миссъ Вильямсъ свиданіе на другой день въ назначеномъ мѣстѣ, я простился съ нею и увѣдомилъ Страпа обо всемъ ею сказанномъ, къ крайнему его удовольствію.

LIV.

Послѣ обѣда я пилъ чай у м-ра Фримана, которому былъ рекомендованъ Вантеромъ; но успѣлъ я у него просидѣть и пяти минутъ, какъ явился туда преслѣдователь лисицъ, братъ Нарциссы, который, какъ оказалось, въ дружескихъ сношеніяхъ съ моимъ пріятелемъ. Сперва я боялся, чтобы онъ не вспомнилъ меня, но опасенія мои скоро разсѣялись, и я благословлялъ судьбу, давшую намъ случай встрѣтиться. Я надѣялся, познакомившись съ нимъ, быть приглашеннымъ къ нему въ домъ, и не ошибся въ моихъ ожиданіяхъ. Поговоривъ съ нимъ, я ему очень понравился и онъ сталъ предлагать мнѣ множество ребяческихъ вопросовъ о Франціи и о другихъ странахъ. Потомъ, выпивъ нѣсколько стакановъ вина, онъ часто пожималъ мнѣ руку, называлъ меня славнымъ малымъ и пригласилъ меня и Фримана на другой день къ обѣду. Возвратившись домой, я всю ночь не могъ сомкнуть глазъ, воображая себѣ блаженство, предстоявшее мнѣ завтра. На другой день я отправился на мѣсто свиданія cъ миссъ Вильямсъ и передалъ ей о своей дружбѣ съ сквайромъ, что очень обрадовало ее. Это извѣстіе, говорила она, будетъ весьма пріятно Нарциссѣ, выразившей, не смотря на свое расположеніе къ вамъ, нѣкоторыя сомнѣнія на счетъ вашего настоящаго положенія и надѣявшейся, что вы разсѣете ихъ какимъ нибудь образомъ. Меня обезпокоили эти намеки, потому что я чувствовалъ, что мнѣ трудно будетъ оправдать нѣкоторые свои поступки. Хотя я никогда не имѣлъ намѣренія обманывать женщину, а тѣмъ болѣе Нарциссу, выдавая себя за джентльмена съ состояніемъ, но я имѣлъ претензію на знаніе джентльмена по своему образованію, рожденію и поступкамъ. Миссъ Вильямсъ, утѣшая меня, говорила, что любящая женщина всегда смотритъ пристрастно на предметъ своей любви. Она прибавляла, что хотя я стоялъ иногда на весьма низкой ступени общества, но никогда не былъ обезчещенъ; что моею бѣдностію я обязанъ не себѣ, а судьбѣ; и что несчастья и страданія, протерпѣнныя мною, изостривъ мои способности и утвердивъ мои правила, тѣмъ болѣе даютъ мнѣ право на болѣе высокое положеніе въ свѣтѣ. Въ слѣдствіе всего этого, она совѣтовала мнѣ быть откровеннымъ съ ея госпожою и, не открывая ей безъ необходимости моего бывшаго низкаго положенія, ввѣриться силѣ ея любви и ума.

Мнѣнія этой умной женщины совершенно согласовались съ моимъ образомъ мыслей. Я поблагодарилъ ее за ея старанія въ мою пользу, обѣщая поступать по ея совѣту, и отпустилъ ее. Уходя, она говорила, что употребитъ все свое вліяніе на свою госпожу въ мою пользу и обѣщала по временамъ доставлять мнѣ извѣстія о моей возлюбленной.

Одѣвшись, какъ можно лучше, я съ нетерпѣніемъ ждалъ обѣденнаго часа. При приближеніи его, сердце мое стало биться съ такою скоростію, что я страшно смутился. Наконецъ м-ръ Фриманъ зашелъ за мною и мы отправились въ домъ, заключавшій все мое счастье.

Насъ очень любезно принялъ сквайръ курившій въ гостиной трубку, и просилъ выпить чего нибудь до обѣда; хотя мнѣ надо было бы подкрѣпить себя, но я совѣстился принять его предложеніе, отъ котораго отказался и мой пріятель. Мы усѣлись и провели полчаса въ разговорѣ о пустякахъ, давшемъ однако мнѣ время оправиться. Я ужъ начиналъ (такъ непостоянны были мои желанія) надѣяться, что Нарцисса не выйдетъ къ намъ. — Но вдругъ лакей, отворивъ обѣ половинки дверей, доложилъ, что кушанье подано и мое смущеніе возвратилось съ такою силою, что я едва скрылъ его отъ общества. При входѣ въ столовую, первый предметъ, поразившій мои взоры, была Нарцисса зарумянившаяся, какъ аврора, во всемъ блескѣ ея невинности и красоты. Голова у меня закружилась, колѣни дрожали и я едва имѣлъ силы поклониться ей. Братъ же ея, ударивъ меня по плечу, вскричалъ: «мистеръ Рендомъ, рекомендую мою сестру.» Я подошелъ къ ней въ смущеньи и страхѣ; но пожатіе ея руки привело меня въ восторгъ! И хорошо было для насъ обоихъ, что ея брать не былъ одаренъ проницательностію, потому что наше замѣшательство было такъ явно, что мистеръ Фриманъ, замѣтивъ его, поздравилъ меня при нашемъ возвращеніи домой съ побѣдой.

Но сквайръ былъ такъ далекъ отъ подозрѣній, что самъ подалъ мнѣ поводъ говорить съ нею на непонятномъ ему языкѣ, сказавъ ей, что привелъ джентльмена, съ которымъ она можетъ болтать по французски и на другихъ языкахъ, сколько ей хочется. Въ тоже время, обратясь ко мнѣ, онъ сказалъ «поговорите съ ней по французски и итальянски и скажите мнѣ, такъ ли она хорошо знаетъ эти языки, какъ хвастаетъ — вотъ онѣ съ теткой цѣлый день щебечутъ на этихъ языкахъ, и я за деньги не могу добиться отъ нихъ англійскаго слова.» Но Нарцисса отказалась отъ подобнаго разговора, сказавъ, что не рѣшится быть невнимательною къ тѣмъ, которые не понимаютъ этихъ языковъ. Такъ какъ мнѣ посчастливилось сидѣть противъ нея, то я болѣе наслаждался ея лицезрѣніемъ, чѣмъ обѣдомъ. Весь мой аппетитъ былъ поглощенъ силою моей страсти. По окончаніи обѣда, сквайромъ овладѣла дремота и онъ, зѣвнувъ нѣсколько разъ и пройдясь по комнатѣ, просилъ у насъ позволенія немного заснуть, и требуя, чтобъ сестра не отпускала насъ, ушелъ безъ дальнѣйшихъ церемоній. Фриманъ же, видя, что окажетъ мнѣ услугу своимъ отсутствіемъ, притворился встревоженнымъ и, говоря, что забылъ было о весьма важномъ дѣлѣ, вышелъ, съ извиненіями, обѣщаясь вскорѣ вернуться, и оставилъ меня и Нарциссу въ сильномъ смущеніи.

Но теперь, когда мнѣ представлялся этотъ удобный случай къ объясненіямъ, я не могъ имъ воспользоваться. Я составлялъ множество страстныхъ выраженій; но не могъ произнести ни одного: языкъ мой не ворочался, она же сидѣла молча и тяжело дыша. Наконецъ я рѣшился положить конецъ этому затруднительному молчанію и началъ: «Странно и удивительно, сударыня» — но тутъ у меня опять замеръ голосъ; а Нарцисса, покраснѣвъ, какъ бы проснувшись отъ сна, съ боязнію освѣтила: «сэръ!» смущенный этимъ голосами, я съ усиліемъ произнесъ въ свою очередь «сударыня?» «Извините, сказала она, и думала, что вы что-то сказали.» За тѣмъ мы оба замолчали. Но, сдѣлавъ усиліе, я, хотя и дрожащимъ голосомъ, заговорилъ наконецъ. «Я говорю, сударыня, что странно какъ неосновательно дѣйствуетъ любовь на своихъ жрецовъ, лишая ихъ возможности употреблять ихъ способности въ то время, когда онѣ болѣе всего имъ нужны. Съ той счастливой минуты, какъ мы остались одни, я дѣлалъ тысячу безполезныхъ усилій высказать вамъ мою страсть — страсть, овладѣвшую мною еще тогда, какъ жестокая судьба заставила меня играть роль слуги, несообразную съ моимъ происхожденіемъ, моими чувствами и, позвольте прибавить, съ моимъ достоинствомъ. Но въ одномъ только случаѣ судьба благопріятствовала мнѣ въ то время: она дала мнѣ возможность видѣть и обожать ваши совершенства, — Да, сударыня, еще тогда вашъ образъ запечатлѣлся въ моемъ сердцѣ, и его не изгладили никакіе заботы и несчастія, постигшія меня.»

Пока я говорилъ, она закрывала свое лице вѣеромъ и затѣмъ, оправившись отъ смущенія, благодарила меня за мое хорошее о ней мнѣніе и сожалѣла о моихъ несчастіяхъ Одобренный этими словами, я продолжалъ говорить, что ея вниманіе вознаградило меня за всѣ мои страданіи, и объявилъ, что мое будущее счастіе въ ея рукахъ. "Сэръ, сказала она, я была бы неблагодарною, еслибы послѣ вашей услуги отказала вамъ въ благоразумномъ снисхожденіи, " Приведенный въ восторгъ этимъ сознаніемъ я бросился къ ея ногамъ, умоляя ее отвѣчать благосклонностію на мою любовь. Этотъ поступокъ испугалъ ее и она просила меня встать и не давать брату ея случая застать меня въ этомъ положеніи. Вмѣстѣ съ тѣмъ она умоляла избавить ея въ настоящую минуту отъ разговора, къ которому она совершенно не приготовилась. Я всталъ, увѣряя, что скорѣе рѣшусь на всевозможныя мученія, чѣмъ оскорблю ее сопротивленіемъ, но въ тоже время просилъ ее подумать о томъ, что минуты дороги, и о томъ какихъ усилій мнѣ стоило повиноваться ея желаніямъ. Она улыбнулась съ невыразимою прелестью, сказавъ, что я не буду имѣть недостатка въ случаяхъ говорить съ нею, ежели поддержу расположеніе къ себѣ ея брата. Въ восторгѣ отъ этихъ словъ я пожиралъ ея руку поцѣлуями. Но она остановила мою смѣлость, строго взглянувъ на меня и прося не уменьшать ея уваженія ко мнѣ своею забывчивостію. Она напомнила мнѣ, что мы почти чужіе другъ другу и что ей надо хорошо узнать меня прежде, чѣмъ рѣшиться на что нибудь въ мою пользу; однимъ словомъ, она говорила такъ увлекательно, что я, очарованный столько же ея умомь, сколько прежде былъ восхищенъ ея красотою, просилъ извиненія въ моей дерзости. Она простила меня съ своею обычною добротою, наградивъ меня такимъ нѣжнымъ взглядомъ, что я совершенно растерялся. Я старался держать себя сообразно ея желанію и обращалъ разговоръ на посторонніе предметы; но ея присутствіе было для меня неодолимымъ къ тому препятствіемъ. Видя такое совершенство, я помогъ отвести съ нея глазъ. Я выходилъ изъ себя и наконецъ воскликнулъ: "Мое положеніе невыносимо! я просто схожу съ ума отъ любви; о, зачѣмъ вы такъ прекрасны? Зачѣмъ вы такъ очаровательно добры? а зачѣмъ природа наградила васъ прелестями выше всѣхъ женщинъ? а я, жалкое созданіе, смѣю еще думать объ обладаніи такимъ совершенствомъ! "

Испуганная моимъ бредомъ, она уговорила меня своимъ увлекательнымъ краснорѣчіемъ; довела мою душу до состоянія счастливаго спокойствія и чтобы не дать мнѣ случая подвергнуться такому же припадку, завела разговоръ о различныхъ предметахъ. Она упрекнула меня за забывчивость о ея теткѣ, которая (какъ она увѣряла) не смотря на свою разсѣянность, часто говорила обо мнѣ съ участіемъ.

Я выразилъ свое уваженіе къ ней, извинялъ свою забывчивость любовью, поглотившею всѣ мои мысли и спросилъ объ ея здоровьѣ. Нарцисса повторила уже извѣстное мнѣ обстоятельство о ея замужествѣ, со всею деликатностію, которую допускалъ этотъ предметъ, и сообщила мнѣ, что она живетъ съ мужемъ возлѣ нихъ, но до того истощена водянкою и чахоткою, что нѣтъ надежды на ея выздоровленіе. Изъявивъ сожалѣніе о ея состояніи, я спросилъ о моей благодѣтельницѣ, мистриссъ Сэджемъ, и узналъ, что она пользуется хорошимъ здоровьемъ и что по моемъ отъѣздѣ говорила обо мнѣ съ такой похвалой, что усилила впечатлѣніе, которое и произвелъ на сердце Нарциссы. Это повело къ вопросу о сэрѣ Тимоти Такотѣ, который (какъ она сообщила мнѣ) нашелъ средство такъ вооружить противъ меня ея брата, что ей не было возможности разувѣрить его, и заставилъ ея репутацію пострадать отъ разныхъ скандальныхъ намековъ. Онъ заставилъ весь приходъ пуститься за мною въ погоню, такъ что она долго страшилась за меня, зная какъ мало мои невинность и ея свидѣтельство будутъ имѣть вѣса противъ невѣжества и звѣрства, тѣхъ, которые будутъ судить меня. Но сэръ Тимоти быль пораженъ аппоплексическимъ ударомъ и едва мотъ быть приведенъ въ чувство. Боясь смерти и желая приготовиться къ ней, онъ послала, за ея братомъ и сознался ему въ своемъ дерзкомъ посягательствѣ на нее, а слѣдовательно уничтожилъ обвиненіе противъ меня въ грабительствѣ и посягательствѣ на его жизнь, а также въ связи съ Нарциссою. Послѣ своей исповѣди онъ страдалъ еще съ мѣсяца, и умеръ отъ вторичнаго удара.

Всякое слово ея скрѣпляло узы, связывавшіе меня съ ней! Мое воображеніе начало снова разыгрываться и бурная страсть снова овладѣла мною, но приходъ Фримана далъ мнѣ средства успокоиться. Чрезъ нѣсколько времени ввалился въ комнату сквайръ, потирая глаза и требуя чаю, который она, выпилъ съ ромомъ. Нарцисса ушла къ теткѣ. Фримань тоже собирался уходить, но сквайръ съ такою настойчивостію требовалъ чтобы онъ провелъ у него вечеръ, что не было возможности отказаться. Я былъ отчасти доволенъ этимъ обстоятельствомъ, дававшимъ мнѣ случай еще разъ видѣть мою любезную, но съ другой стороны боялся упасть въ ея мнѣніи, участвуя въ кутежѣ сквайра. Однако дѣлать было нечего, и я принужденъ былъ возложить всю надежду на крѣпость своего сложенія и на доброту Нарциссы.

Нашъ хозяинъ думая начать съ позаранку, приказалъ уставить столъ виномъ и стаканами тотчасъ же; но мы рѣшительно отказались пить такъ рано и предложили сыграть партію виста, за который и усѣлись по возвращеніи Нарциссы. Мнѣ пришлось быть партнеромъ дикаря и такъ какъ я былъ занятъ совсѣмъ другимъ, то игралъ такъ худо, что онъ, выходя изъ себя клялся, что прикажетъ подавать вино, ежели ему не перемѣнять партнера. Желаніе его было удовлетворено; мнѣ пришлось играть съ Нарциссою и онъ сталъ выигрывать по той же причинѣ, по которой прежде проигрывала. Я былъ доволенъ, моя партнерка также не жаловалась и время шло довольно пріятно до тѣхъ поръ, пока не позвали насъ къ ужину.

Сквайръ бѣсился, что потерялъ напрасно столько времени, ругалъ карты, рвалъ ихъ въ клочки и бросалъ въ огонь, обѣщая вознаградить себя большими стаканами и частымъ опорожненіемъ ихъ. И дѣйствительно, по окончаніи ужина и уходѣ Нарциссы, онъ приступилъ къ исполненію своего обѣщанія. Передъ нами поставили три бутылки портвейну (другаго вина онъ не пилъ) и столько же стакановъ. Наполнивъ ихъ, мы по его примѣру, начали пить, хотя я проглотилъ два слѣдущіе стакана быстро одинъ за другимъ и безъ сопротивленія; но чувствовалъ, что моя голова не устоитъ противъ подобной попойки, и, опасаясь за крѣпость своего противника, начавшаго пить съ такою храбростію, рѣшился помочь дѣлу хитростію, которую привелъ въ исполненіе по возобновленіи бутылокъ. Я уже чувствовалъ вліяніе этого крѣпкаго вина. У Фримана глаза посоловѣли, а нашъ медвѣдь затянулъ какую-то пѣсню. Едва откупорили вторыя бутылки, какъ я началъ пѣть французскую пѣснь въ похвалу вина, очень понравившуюся сквайру, хотя онъ не понималъ ни слова. Въ слѣдъ за тѣмъ, сказавъ ему, что въ Парижѣ диллетанты не пьютъ изъ стакановъ, потребовалъ какую нибудь вазу, которая могла бы вмѣстить до кварты вина. "Ахъ, чортъ возьми! у меня есть серебряная ваза такого объема, принеси ее сюда, Пумисъ, " вскричалъ сквайръ. Я вылилъ въ нее полную бутылку вина и, поднося ее сквайру, просилъ его выпить.

"Какъ, выпить это, не переводя духъ? спросилъ онъ, посмотрѣвъ на меня съ изумленіемъ. «Конечно, отвѣчалъ я — вѣдь вы не молокососъ — а за вами и мы выпьемъ за ваше здоровье.» «А! ну въ такомъ случаѣ я опорожню ее до дна, воскликнулъ онъ, въ честь нашего знакомства съ м-мъ Рендомъ!» Съ этимъ словамъ онъ приложился къ чашѣ и вытянулъ вино. Я зналъ, что дѣйствіе его будетъ почти мгновенно, а потому, взявъ отъ него вазу, сталъ медленно наливать въ нее вино, говоря ему, что теперь онъ получилъ право пить съ самимъ татарскимъ ханомъ. Онъ обидѣлся моими словами и, отхаркнувши раза три, едва могъ выговорить «что мнѣ вашъ татарскій ханъ… я природный свободный англичанинъ… получаю три тысячи ежегоднаго дохода и никого въ грошъ не ставлю!» Далѣе онъ не могъ продолжать, его нижняя челюсть опустилась, глаза стали неподвижны и, икнувъ раза два, онъ упалъ со стула. М-ръ Фриманъ, обрадованный этимъ случаемъ, помогъ мнѣ отнести его въ постель и мы, оставивъ его на попеченіе слугъ, ушли домой, радуясь, что ему не удалось напоить насъ.

LV.

На другое утро я увидѣлся съ миссъ Вильямсъ, которая обрадовала меня, сказавъ мнѣ, что я сдѣлалъ большіе успѣхи въ мнѣніи ея госпожи, и передавъ вчерашній ея разговоръ обо мнѣ. Я едва вѣрилъ своимъ ушамъ, когда моя пріятельница передавала выраженія Нарциссы обо мнѣ, которыя превосходили мои самыя страстныя надежды. Болѣе же всего доставило мнѣ удовольствіе ея одобреніе моего вчерашняго поведенія. Въ восхищеніи отъ этого извѣстія я подарилъ посланницѣ свое кольцо въ знакъ благодарности; но она, обидѣвшись, отказалась принять его, жалуясь, что я такого дурнаго мнѣнія о ней. Я оправдывался сколько могъ, представляя въ доказательство своего уваженія, готовность слѣдовать ея совѣтамъ въ дѣлѣ, отъ котораго зависѣло все мое счастіе.

Разставшись съ ней, я сталъ придумывать средство помириться съ сквайромъ, вѣроятно оскорбившимся сыгранной съ нимъ шуткою; я посовѣтовался съ Фриманомъ, который, зная сквайра, увѣрялъ меня, что лучше всего пожертвовать однимъ вечеромъ и напиться вмѣстѣ съ нимъ. Я видѣлъ необходимость согласиться и потому рѣшился произвести этотъ подвигъ у себя, чтобы не попадаться на глаза Нарциссы въ пьяномъ видѣ. М-ръ Фриманъ согласился составить намъ компанію и отправился приглашать сквайра; а я сталъ запасаться всѣмъ нужнымъ къ ихъ пріему. Приглашеніе мое было принято сквайромъ и оба они явились вечеромъ. Тутъ нашъ медвѣдь далъ мнѣ понять, что онъ выпилъ на своемъ вѣку не одну бочку вина; но что такихъ продѣлокъ, какая была наканунѣ, съ нимъ еще не случалось. Я обѣщалъ доставить ему удовлетвореніе за мой проступокъ и, поставивъ предъ гостями по бутылкѣ, началъ бой, выпивъ стаканъ за здоровье Нарциссы. Тостъ былъ принятъ съ восторгомъ и вино полилось рѣкою, но такъ какъ Фриманъ и я пили легкое французское вино, то дикарь совершенно опьянѣлъ прежде, чѣмъ мы почувствовали дѣйствіе вина; онъ былъ отправленъ домой въ безчувственномъ состояніи.

На слѣдующее утро меня, по обыкновенію, посѣтила моя добрая и точная повѣренная и сообщила мнѣ, что она уполномочена своею госпожою принимать отъ меня письма. Я тотчасъ же написалъ слѣдующую записку:

"Еслибы была возможность выразить одними словами состояніе моей души, мое безпокойство, теплую надежду, страхъ, заставляющій содрогаться меня, то я бы довольствовался этимъ письмомъ, какъ доказательствомъ чистоты и силы страсти, пылающей въ моемъ сердцѣ. Но, къ сожалѣнію! выраженія не соотвѣтствуютъ моей любви! мнѣ бы хотѣлось передать вамъ чувства, которыхъ невозможно выразить ни на какомъ языкѣ! Ваша красота поражаетъ меня удивленіемъ, вашъ умъ восторгомъ, а ваша доброта заставляетъ боготворить себя. Я схожу съ ума отъ желанія и сомнѣній, и терзаюсь нетерпѣніемъ.

"Позвольте же мнѣ, прекрасная моя повелительница приблизиться къ вамъ и прошептать слова любви, принесть вамъ въ жертву сердце, переполненное истинною и безкорыстною любовью, смотрѣть въ восторгѣ на неземной предметъ моихъ желаній, слышать обворожительный звукъ его голоса и съ восхищеніемъ ловить улыбку одобренія, которая одна только въ состояніи снять невыносимую тяжесть съ груди.

"Вами порабощенный"
"Р.— Р.—"

Окончивъ письмо, я передалъ его моей повѣренной, прося со постараться о выполненіи моего желанія. Потомъ одѣлся и отправился къ мистриссъ Снапперъ, которую я совершенно забылъ было съ тѣхъ поръ, какъ увидѣлъ Нарциссу. Старуха приняла меня очень любезно, а миссъ старалась казаться веселою, хотя это не совсѣмъ удавалось ей. Между прочимъ, она посмѣивалась надъ моею страстію къ Нарциссѣ, которая, какъ она говорила, ни для кого уже не тайна, и спрашивала, буду ли я танцевать съ нею на слѣдующемъ балѣ. Меня сильно обезпокоила мысль, что моя любовь сдѣлалась предметомъ сплетенъ города, и я опасался, чтобы сквайръ, услышавъ о ней, не прервалъ бы со мною знакомства и тѣмъ не уничтожилъ бы возможности видѣться съ Нарциссою. Но я рѣшился пользоваться его расположеніемъ, пока оно существовало и, встрѣтивъ его въ тотъ же вечеръ, просилъ позволенія сопровождать его сестру на балѣ. Онъ согласился, къ моему крайнему восхищенію.

Всю ночь я провелъ безъ сна, мечтая о своемъ счастіи. Поднявшись рано утромъ, я поспѣшилъ на свиданіе съ миссъ Вильямсъ и вскорѣ увидѣлъ ее подходившею ко мнѣ съ улыбкою на устахъ, что я счелъ за благопріятное предзнаменованіе. Я не ошибся. Она подала мнѣ письмо отъ моего божества. Поцѣловавъ посланіе нѣсколько разъ, я прочелъ слѣдующее:

"Сэръ,

"Сказать, что я къ вамъ равнодушна, было бы притворствомъ, неоправдываемымъ ни скромностью, ни обычаями свѣта. И такъ какъ мое сердце никогда не чувствовало того, чего бы не рѣшился выговорить мой языкъ, то я скажу вамъ прямо, что ваша любовь доставила мнѣ большое удовольствіе. Увѣренная въ вашемъ благородствѣ и твердая въ своихъ убѣжденіяхъ, я бы не отказала въ желаемомъ вамъ свиданіи; но опасаюсь злыхъ языковъ, которыхъ сплетни могутъ много вредить репутаціи

"Вашей Нарциссы."

Никакой пустынникъ не прикладывался съ такимъ жаромъ къ мощамъ святаго, съ какимъ я цѣловала, это доказательство откровенности, великодушія и привязанности моей обворожительницы! Я перечитывалъ его тысячу разъ, восхищаясь началомъ письма, по слова вашей Нарциссы доставили мнѣ неиспытанное еще мною наслажденіе! Мое счастье усилилось еще болѣе, когда миссъ Вильямсъ передала мнѣ нѣжныя выраженія, вырывавшіяся у ея госпожи при чтеніи моего письма.

Я сообщилъ миссъ Вильямсъ о согласіи сквайра на то, чтобы я танцовалъ съ его сестрой на слѣдующемъ балѣ, и просилъ ее передать своей госпожѣ, что я буду имѣть честь посѣтить ее вечеромъ въ надеждѣ, что она будетъ столь же добра, какъ братъ ея, и не откажетъ мнѣ въ своемъ согласіи. Миссъ Вильямсъ радовалась моимъ успѣхамъ въ дружбѣ сквайра и увѣряла, что ея госпожа будетъ тѣмъ болѣе довольна моимъ визитомъ, что медвѣдь не будетъ дома. Нечего говорить, что это извѣстіе доставило мнѣ немалое удовольствіе. Я тотчасъ же отправился въ Лонгорумъ и, встрѣтивъ сквайра, сказалъ ему, что буду имѣть удовольствіе зайти къ нему сегодня вечеромъ и доставить его сестрѣ билетъ на балъ. Онъ пожалъ мнѣ, по обыкновенію, руку и, сказавъ, что обѣдаетъ въ гостяхъ, просилъ меня прійти пить чай съ Нарциссою.

Такимъ образомъ, все удавалось мнѣ какъ нельзя лучше и я съ нетерпѣніемъ ждалъ времени, когда могъ отправиться. Я засталъ мою обворожительницу въ обществѣ миссъ Вильямсъ, которая, подъ предлогомъ какихъ-то распоряженій, вышла при моемъ приходѣ. Это благопріятное обстоятельство привело меня и ее въ смущеніе. Я приблизился къ ней съ неодолимымъ влеченіемъ. Пользуясь ея замѣшательствомъ, я схватилъ ее въ объятія и напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на ея устахъ, болѣе мягкихъ и благоуханныхъ, чѣмъ распустившаяся роза! Лицо Нарциссы тотчасъ же покрылось яркимъ румянцемъ, и глаза запылали гнѣвомъ. Я бросился къ ея ногамъ, прося прошенія. Но ея любовь была моимъ защитникомъ. Гнѣвное выраженіе глазъ смягчилось и, поднявъ меня съ колѣни, она стала упрекать меня съ такою нѣжностію, что я готовь былъ повторить свое преступленіе, ежели бы по помѣшалъ вошедшій съ чаемъ слуга. Пока я видѣлъ возможность помѣхи, мы разговоривали о предстоящемъ балѣ, на которомъ она обѣщала быть моею дамою. Но какъ скоро убрали чай, то я съ такимъ увлеченіемъ и жаромъ началъ выражать свою любовь, что моя возлюбленная, для предупрежденія новаго моего проступка, позвала въ комнату свою горничную. Я не сожалѣлъ объ этомъ, потому что присутствіе миссъ Вильямсъ нисколько не мѣшало моимъ объясненіямъ. Въ слѣдствіе этого, я далъ волю своему языку и такъ успѣшно подѣйствовалъ на Нарциссу, что она съ увлеченіемъ созналась въ своей любви ко мнѣ! Тутъ уже я былъ не въ состояніи удержаться, и она уже не избѣгала болѣе моихъ объятій. Мы провели вечеръ въ восторженномъ состояніи, мѣняясь клятвами въ вѣчной любви, и миссъ Вильямсъ такъ была тронута нашими цѣломудренными ласками, напоминавшими ей ея прошедшее, что не могла удержаться отъ слезъ.

Уже поздно вечеромъ я съ трудомъ оторвался отъ предмета моей страсти, наградившаго меня на прощаніе нѣжнымъ поцѣлуемъ и, возвратясь домой, пересказалъ Страпу о своемъ блаженствѣ. Онъ заплакалъ отъ радости и жарко молился, чтобы какой нибудь завистливый демонъ не отнялъ отъ моихъ губъ чаши блаженства. Думая о слоемъ будущемъ счастіи, я не могъ не удивляться тому, что Нарцисса не спрашивала меня о моемъ образѣ жизни и состояніи. Меня безпокоило состояніе ея финансовъ, потому что я зналъ, что сдѣлаю чрезвычайный вредъ существу, которое было для меня дороже всего на свѣтѣ, — ежели женюсь на ней, не имѣя средствъ поддержать ее на той степени, на которой ей слѣдуетъ быть. Служа у ея тетки, я слышалъ, что отецъ ея оставилъ ей порядочную сумму денегъ, что она должна наслѣдовать большей части состоянія своей тетки, но я не зналъ, имѣла ли она право безотчетно пользоваться отцовскими деньгами. Мнѣ же хорошо быль извѣстенъ недавній поступокъ ея родственницы и я понималъ, что на нее нечего надѣяться. Но я довѣрялся уму и распорядительности моей возлюбленной, которая, какъ быль я увѣренъ, не соединяла бы своей судьбы съ моею, не позаботясь о средствахъ къ жизни.

Наконецъ насталъ вечеръ бала. Я одѣлся въ приготовленное мною для важныхъ случаевъ платье и, напившись чаю съ Нарциссою и ея братомъ, повелъ моего ангела на балъ, гдѣ она затмила красотою всѣхъ женщинъ и обратила на себя вниманіе всего общества. Гордости моей при этомъ случаѣ не было предѣловъ, особенно когда послѣ перваго танца къ намъ подошелъ извѣстный вельможа, отличавшійся своего наружностію и вліяніемъ въ высшемъ кругу, и во всеуслышаніе сдѣлалъ намъ комплиментъ на счетъ нашего искуства и наружности. Но мое восхищеніе скоро исчезло, когда я увидѣлъ съ какой настойчивостію лордъ сталъ ухаживать за моею дамою и говорить ей любезности, отзывавшіяся страстью. Я почувствовалъ мученія ревности, тѣмъ болѣе, что боялся ловкости и искуства своего соперника. Его разговоръ выводилъ меня изъ себя; когда Нарцисса раскрывала ротъ, чтобы отвѣчать ему, у меня замирало сердце; когда же она улыбалась, я терпѣлъ адскія мученія! Меня бѣсила его дерзость и я проклиналъ ея любезность. Наконецъ я отошелъ отъ нея на другой конецъ залы. Послѣ ухода его, Нарцисса, не подозрѣвая моего бѣшенства, обратилась ко мнѣ съ какимъ-то вопросомъ; но я, не отвѣчая, взглянулъ на нее такъ сердито, что она совершенно смѣшалась. Замѣтивъ мое волненіе, она поблѣднѣла и спросила, что со мной случилось? Но прежде нежели я успѣлъ ей отвѣтить, братъ ея, дернувъ меня за рукавъ, указалъ на сидящую противъ насъ даму. Къ своему величайшему удивленію, я узналъ въ ней Мелинду въ сопровожденіи матери и какого-то пожилаго человѣка. «Чортъ возьми, м-ръ Рендомъ, вскричалъ сквайръ, — не правда ли лакомый кусочекъ?. Право, — знай я только что она незамужняя»… Я понялъ, что присутствіе этой женщины можетъ повредить мнѣ. Она, думалъ я, навѣрное рѣшится отмстить мнѣ, за обиду и станетъ распространять на мой счетъ ложные слухи. Потому-то меня и встревожили восклицанія сквайра и нѣсколько времени я не зналъ, что отвѣчать на его вопросы; но наконецъ рѣшился. Я сказалъ сквайру, что ее зовутъ Мелиндой, что у нея есть десять тысячъ стер. капитала и что она уже обручена съ извѣстнымъ лордомь, отложивишмъ свадьбу до ея совершеннолѣтія. Я воображалъ, что этою выдумкой заставлю его не обращать вниманія на Мелинду, но жестоко ошибся. Мой дикарь обладалъ такимъ огромнымъ самолюбіемъ, что воображалъ себя выше всѣхъ соперниковъ и не допускалъ идеи о возможности неуспѣха. А потому, не обращая вниманія на то, что она (какъ я ему сказалъ) была уже сосватана, онъ, улыбаясь, сказалъ: «Можетъ быть, она и откажется отъ этого брака, вѣдь не велика еще штука, что онъ лордъ? — Я считаю себя не хуже лорда — и посмотрю, не промѣняетъ ли она лорда, на помѣщика съ тремя тысячами ф. ст. годоваго дохода.» Это рѣшеніе меня немного сконфузило. Я зналъ, что онъ скоро убѣдится въ несправедливости сказаннаго мною и что Мелинда охотно будетъ слушать его любезности и, безъ сомнѣнія, будотъ всѣми силами вредитъ мнѣ въ его мнѣніи. Эта мысль еще болѣе огорчила меня и я былъ не въ силахъ скрывать своего безпокойства. Нарцисса настаивала на своемъ желаніи возвратиться домой и въ то время, какъ я провожалъ ее къ дверямъ, ея знатный обожатель поклонился ей съ такимъ огорченнымъ видомъ, что я задрожалъ отъ ревности. Входя въ носилки, она съ заботливостію спросила меня, что со мной сдѣлалось? а я могъ отвѣтить ей только: «Клянусь небомъ, я сойду съ ума.»

LVI.

Простившись съ нею, я воротился домой въ совершенномъ бѣшенствѣ, и найдя у себя огонь почти потухшимъ, излилъ свой гнѣвъ на бѣднаго Страпа. Я съ такою жестокостью ущипнулъ его за ухо, что онъ заревѣлъ отъ боли и долго ещн потомъ стоялъ съ такимъ глупымъ выраженіемъ, что всякій посторонній человѣкъ не могъ бы не разсмѣяться, увидѣвъ его. Но я вскорѣ раскаялся въ этомъ поступкѣ и просилъ прощенія у Страпа. Мой вѣрный слуга покачалъ головою и сказалъ: «Я тебя прощаю, и да проститъ тебя Богъ.» Но при этомъ онъ не могъ удержаться отъ слезъ. Я чувствовалъ невыносимыя угрызенія совѣсти, проклиналъ свою неблагодарность, видя въ его слезахъ нѣмой упрекъ, котораго не могло вынесть разлаженное и безъ того состояніе моего духа. Всѣ мои страсти пришли въ броженіе, я проклиналъ все и всѣхъ, богохульствовалъ, пѣна била у меня изо рта и я ломалъ все, что ни попадалось мнѣ подъ руки. Страпъ едва не сошелъ съ ума отъ страха. Но наконецъ мое бѣшенство перешло въ тихую грусть и я плакалъ, самъ не замѣчая того.

Въ этомъ состояніи застала меня миссъ Вильямсъ, которую ревущій Страпъ ввелъ въ комнату, не предупредивъ меня. Ее очень огорчило мое положеніе, и узнавъ отъ Страпа о происходившемъ, она просила умѣрить мои порывы и послѣдовать за нею къ Нарциссѣ, сейчасъ желавшей меня видѣть. Это имя подѣйствовало на меня, какъ талисманъ. Я вскочилъ и, не говоря ни слова, послѣдовалъ за своею повѣренною. Я засталъ прелестное созданіе въ слезахъ; долгое время никто изъ насъ не говорилъ ни слова, сердце мое было переполнено, и я не могъ произнесть ни одного звука. Ея снѣжная грудь поднималась отъ негодованія; наконецъ она вскричала, рыдая: «Чѣмъ я огорчила васъ?» Этотъ упрекъ пронзилъ мое сердце. Я подошелъ къ ней съ величайшимъ благоговѣніемъ и, упавъ на колѣни, цѣловалъ ея руки, говоря: «Ты олицетворенная доброта и совершенство! Я самъ гублю себя своими недостатками. Я не достоинъ обладать твоими прелестями, предназначенными судьбою болѣе достойному человѣку.» Нарцисса отгадала причину моего безпокойства, стала нѣжно упрекать за мою подозрительность и съ такимъ жаромъ увѣряла меня въ своей вѣрности, что всѣ мои сомнѣнія исчезли. Въ моей груди поселились миръ и спокойствіе. Я разстался съ моею любезною въ полночь, и выпущенный изъ садовой калитки моею пріятельницею миссъ Вильямсъ, я сталъ пробираться домой, какъ вдругъ услышалъ за собою звукъ, похожій на щелканіе зубовъ обезьяны. Оглянувшись, я разглядѣлъ въ темнотѣ движущуюся фигуру и вообразилъ, что это подосланный кѣмъ-нибудь шпіонъ. Встревоженный этою догадкою и опасаясь за репутацію Нарциссы, я выхватилъ шпагу и вѣроятно бы пожертвовалъ этимъ человѣкомъ доброй славѣ Нарциссы, ежели бы голосъ Страпа не остановилъ меня. Бѣднякъ съ трудомъ могъ произнести: «У-бей м-м-меня, ежели тебѣ этого хочется.» Холодъ такъ подѣйствовалъ на его челюсти, что губы его стучали какъ кастаньеты. Видя свою ошибку, я обрадовался и, смѣясь надъ его страхомъ, спрашивалъ, зачѣмъ онъ тутъ? Онъ отвѣчалъ, что, безпокоясь обо мнѣ, послѣдовалъ за много сюда и ждалъ до этого времени по той же причинѣ. Онъ откровенно сознавался, что, не смотря на свое уваженіе къ миссъ Вильямсъ, сталъ сомнѣваться въ моей безопасности и что еслибы я оставался тамъ еще съ полчаса, то онъ бы переполошилъ всѣхъ сосѣдей. Я выставилъ ему на видъ всю несообразность его поступковъ, предупреждая, что ежели онъ на будущее время вздумаетъ привести въ исполненіе подобныя намѣренія, то я убью его. «Потерпи еще немного, вскричалъ онъ, и твой гнѣвъ будетъ причиною моей смерти, такъ что тебѣ не придется прибѣгнуть къ оружію.» Меня разстрогалъ этотъ упрекъ, придя домой, я утѣшилъ его, разсказавъ ему причину моего бѣшенства.

На другой день, когда я вошелъ въ Лонгрумъ, между присутствующими пронесся шопотъ, изъ котораго я заключилъ, что Мелинда уже успѣла запачкать мою репутацію. Подойдя къ игорному столу, я поставилъ карту, и выигралаъ нѣсколько золотыхъ моего мнимаго соперника, который съ вѣжливою предупредительностію заговорилъ, со мною и пригласилъ меня выпить съ нимъ чашку чаю или шоколата. Его любезность напомнила мнѣ Струтвелля, и я держалъ ухо остро, и мои подозрѣнія оправдались. Онъ ловко навелъ разговоръ на Нарциссу и, намекнувъ мнѣ на свою интригу съ другою дамою, старался вывѣдать мои отношенія къ Нарциссѣ. Но ему не удалось одурачить меня. Понимая его цѣль, я отдѣлывался общими выраженіями, такъ что онъ поневолѣ заговорилъ о другомъ.

Пока мы разговаривали, къ намъ подошелъ сквайръ въ сопровожденіи другаго джентльмена, который представилъ его лорду. Мой собесѣдникъ принялъ его съ особенною любезностію, доказавшею мнѣ, что онъ имѣлъ цѣль воспользоваться этимъ знакомствомъ. Это не предвѣщало мнѣ ничего добраго; но на другой день я былъ еще болѣе поражена, увидя сквайра въ обществѣ Мелинды и ея матери, бросавшихъ на меня презрительные взгляды, когда, послѣ этого, я снова встрѣтился съ нимъ, онъ, вмѣсто того, чтобы пожать мнѣ руку, холодно поклонился, проговоривъ: «вашъ покорный слуга, сэръ.» Эти слова она, произнесъ съ такимъ равнодушіемъ, или, лучше сказать, прозрѣніемъ, что не будь он братъ Нарциссы, я бы нанесъ ему публичное оскорбленіе.

Всѣ эти обстоятельства немало меня безпокоили; я видѣлъ собиравшуюся надъ моею головою тучу и приготовился встрѣтить ее. Но зная, что предметомъ борьбы была Нарцисса, не хотѣлъ покоряться обстоятельствамъ. Всякое другое лишеніе я переносъ бы безъ ропота, но мысль о возможности потерять ее, сбивала мои размышленія и приводила меня въ бѣшенство.

На другое утро миссъ Вильямсъ застала меня погруженнымъ въ эти черныя думы, которыя еще усилились извѣстіемъ, что лордъ Квесвервит объявила, брагу Нарциссы свои намѣренія и былъ представленъ ей, и что сквайръ, основываясь на полученыхъ имъ отъ Мелинды свѣдѣніяхъ, отзывался обо мнѣ, какъ объ ирландскомъ искателѣ богатыхъ невѣстъ, у котораго не было гроша за душою. Онъ прибавилъ, что я поддерживаю роль джентльмена шулерствомъ и тому подобными занятіями и что мое происхожденіе такъ темно, что я и самъ не знаю своихъ родителей. Хотя я и ожидалъ чего-нибудь подобнаго, но не могъ хладнокровно выслушать этого пасквиля, въ которомъ истина была такъ перемѣшана съ ложью, что мнѣ трудно было отдѣлить одну отъ другой. Но въ настоящее время я не говорилъ объ этомъ ни слова, желая съ нетерпѣніемъ узнать образъ мыслей Нарциссы объ этомъ открытіи. Это благородное созданіе не только не вѣрило этимъ сплетнямъ, но, удалившись въ свою комнату съ миссъ Вильямсъ, стала жаловаться на злобу людей, которой она приписывала сказанное во вредъ мнѣ. Припоминая мои поступки въ отношеніи къ ней, она находила въ нихъ только знаніе свѣтскихъ приличій, благородство и безкорыстіе, такъ что не могла сомнѣваться въ моемъ званіи. "И я, говорила она, именно съ тою цѣлію не распрашивала о его жизни, чтобы разсказомъ о его несчастіяхъ не растравить зажившихъ ранъ. Что же касается до его состоянія, то сознаюсь, что я столько же боюсь распрашивать его, какъ и объявлять о своемъ, опасаясь, чтобы намъ не прійти къ печальному открытію; потому что къ несчастію мое состояніе будетъ только въ такомъ случаѣ принадлежать мнѣ, ежели я выйду замужъ съ согласія брата.

Это извѣстіе поразило меня какъ громовъ, въ глазахъ моихъ потемнѣло, кровь бросилась въ носъ и я дрожалъ какъ листъ! Моя пріятельница, видя такое разстройство, старалась ободрить меня, увѣряя въ постоянствѣ Нарциссы и утѣшая надеждою на какое-нибудь неожиданное событіе, благопріятное нашей любви. Для большаго утѣшенія она сказала мнѣ, что ознакомила съ моею прошедшею жизнію Нарциссу, которая хотя и знала настоящее положеніе моихъ финансовъ, но нисколько не уменьшила своего уваженія, а, напротивъ, еще сильнѣе полюбила меня, узнавъ о моемъ затруднительномъ положеніи. Эти слова очень ободрили меня.

Такъ какъ я былъ увѣренъ, что сплетни, выпущенныя злобою Мелинды, распространились уже по всему городу, то и рѣшился собраться съ силами, чтобы восторжествовать надъ ними и пустить въ свою очередь въ ходъ ея приключеніе съ французскимъ брадобрѣемъ. Между тѣмъ миссъ Вильямсъ, обѣщавъ меня ждать ночью у калитки, простилась со мной, убѣждая полагаться во всемъ на расположеніе Нарциссы. Вскорѣ меня посѣтилъ Фриманъ и передалъ мнѣ толки, ходящіе на мой счетъ по городу. Я хладнокровно выслушалъ его и съ своей стороны разсказалъ ему о моихъ отношеніяхъ къ Мелиндѣ и, между прочимъ, о приключеніи ея съ Цирульникомъ. Фриманъ взялъ на себя трудъ показать несправедливость сплетни и раздѣлаться съ моими клеветниками. Онъ, однако, совѣтовалъ мнѣ не являться въ общество, до тѣхъ поръ, пока предубѣжденіе противъ меня не исчезнетъ, чтобы не подвергаться оскорбленію съ его дурными послѣдствіями.

LVII.

Я поблагодарилъ его на совѣтъ, которому не позволяло мнѣ слѣдовать мое самолюбіе и гнѣвъ. Едва только онъ ушелъ отъ меня, какъ я отправился прямо въ Лонгрумъ. У дверей меня остановилъ слуга, подавъ мнѣ записку, извѣщавшую меня, что мое присутствіе непріятно обществу, и потому совѣтовавшую мнѣ безъ шума искать другаго мѣста для своего развлеченія. Это меня взбѣсило. Я схватилъ его за шиворотъ въ присутствіи всего общества и, стращая убить его въ случаѣ неповиновенія, требовалъ указать мнѣ мерзавца, давшаго ему подобную коммиссію. Посланный, испугавшись моихъ угрозъ, упалъ на колѣна и сообщилъ мнѣ, что ему приказалъ передать мнѣ письмо братъ Нарциссы, стоявшій въ это время на другомъ концѣ залы и разговаривавшій съ Мелиндою. Я тотчасъ же подошелъ къ нему и при его возлюбленной сказалъ ему: «Послушайте, сквайръ, не защищай васъ одно обстоятельство отъ моего гнѣва, я бы отколотилъ васъ палкою на этомъ же мѣстѣ за посланную вами записку.» Тутъ я, разорвавъ ее, бросилъ ему въ лице, и, въ то же время взглянувъ грозно на его любезную, выговорилъ ей свое сожалѣніе, что не могу безъ ущерба ея добротѣ и правдивости похвалить ея изобрѣтательность. Ея обожатель, храбрый только послѣ нѣсколькихъ бутылокъ вина, вмѣсто того, чтобы потребовать отъ меня удовлетворенія приличнаго джентльмену, стращалъ меня судомъ за нападеніе на него и сталъ собирать свидѣтелей. Мелинда же, видя его трусость и негодуя на мой сарказмъ, вздумала привлечь къ себѣ сочувствіе присутствующихъ и рыдала отъ злости и досады. Слезы дамы естественно обратили на себя вниманіе и заботливость зрителей, которымъ она жаловалась на мои грубости, говоря, что будь она мущиною, то я бы не осмѣлился такъ съ нею обходиться. Судя по взглядамъ, большая часть мущинъ оскорбились моимъ поступкомъ, тѣмъ болѣе, что еще до него были предубѣждены противъ меня, но никто не выказывалъ своихъ негодованій, исключая лорда Квинорвита, который съ насмѣшкою сказалъ, что я оправдываю свое званіе, въ которомъ онъ теперь но имѣетъ причины сомнѣваться. Уязвленный этимъ намекомъ, доставившимъ случай присутствовавшимъ посмѣяться надо мною, я съ жаромъ отвѣчалъ, что я горжусь тѣмъ, что въ этомъ отношеніи имѣю преимущество предъ нимъ. Онъ ничего не отвѣчалъ мнѣ; но ушелъ съ презрительной улыбкой на губахъ, оставивъ меня въ довольно непріятномъ положеніи. Напрасно подходилъ я къ своимъ знакомымъ, чтобы разговоромъ скрыть свое замѣшательство; всѣ избѣгали меня, какъ прокаженнаго, и только мысль о Нарциссѣ дала мнѣ силы перенести мое затруднительное положеніе. Я вышелъ изъ Лонгрума и, блуждая по городу, очнулся отъ задумчивости предъ лавкою ювелира. Войдя туда, я купилъ кольцо съ рубиномъ въ видѣ сердца, окруженнаго брилліантами, заплатилъ десять гиней и назначилх его вх подарокъ владѣтельницѣ души моей.

Въ назначенный часъ я былъ введенъ къ моей возлюбленной, которая, не смотря на то, что слышала о моемъ оскорбленіи, приняла меня съ величайшею нѣжностію. Зная уже отъ миссъ Вильямсъ главные случаи моей жизни, она просила передать ей подробности, которыя я сообщилъ ей съ откровенностію, выпуская только то, что могло оскорбить ея цѣломудріе. Такъ какъ моя жизнь была рядомъ несчастій, то слезы не переставали литься изъ ея глазъ при моемъ разсказѣ. По окончаніи его, она наградила меня самыми нѣжными увѣреніями въ своей вѣчной любви. Она сожалѣла, что не могла распоряжаться своимъ состояніемъ, отъ котораго зависѣло наше счастіе, и сообщила мнѣ, что въ этотъ же вечоръ лордъ Кинвервитъ, съ позволенія ея брата, пилъ съ нею чай и сдѣлалъ ей предложеніе. Увидѣвъ, что меня сильно огорчило это извѣстіе, она рѣшилась доказать свою любовь и обвѣнчаться со мною тайно. Но меня такъ растрогало это предложеніе, что я, не желая уступить ея великодушію, воспротивился этому соблазнительному предложенію, потому что заботился о ея доброй славѣ и благосостояніи. Въ то же время я подалъ ей кольцо, въ память моой любви. Она приняла мой подарокъ и въ замѣнъ его подарила мнѣ свой миніатюрный портретъ, оправленный въ золото, при чемъ призывала Бога въ свидѣтели своей любви. Обмѣнявшись этими клятвами, мы ободрились надеждою и предались своей любви на столько, на сколько допускала ея скромность. Время летѣло незамѣтно для насъ и уже разсвѣло, когда я ушелъ отъ ней. Мой добрый геній предвидѣлъ будущее и далъ мнѣ случай воспользоваться настоящимъ, чтобы вознаградить меня за предстоявшую разлуку.

Придя домой, я улегся въ постель и проспалъ часа два. Меня разбудилъ Страпъ, говоря, что меня дожидается внизу лакей съ письмомъ, которое онъ хочетъ отдать мнѣ лично. Удивленный этою настойчивостію, я приказалъ позвать его и прочелъ слѣдующее:

"Сэръ,

"Когда оскорбляютъ мою честь, то, не смотря на званіе оскорбителя, я имѣю обыкновеніе требовать отъ него благороднымъ образомъ удовлетворенія. Я бы не обратилъ вниманія на вашъ дерзкій отвѣть въ Лонгрумѣ; но вашъ нахальный поступокъ въ домѣ болѣе для меня важномъ, открытый мною сегодня, заставляетъ меня наказать васъ шпагою. А потому ежели у васъ хватить духу поддержать принятую вами на себя роль джентльмена, то прошу слѣдовать за подателемъ этой записки на мѣсто, гдѣ васъ встрѣтитъ

Квивервитъ."

Никогда я почувствовалъ большей неохоты драться, какъ теперь; не знаю, оттого ли что любовь убавила у меня смѣлости или отъ уваженія къ высокому положенію въ свѣтѣ моего антагониста. Но видя необходимость защитить репутацію моей возлюбленной и собственно свою честь, я всталъ и, одѣвшись, приказалъ Страпу идти за мною. Я шелъ за своимъ провожатымъ, проклиная свое несчастіе, которому я обязанъ быль тѣмъ, что меня видѣли возвращающагося отъ Нарциссы: такъ, по крайней мѣрѣ, понималъ я намекъ Милорда.

Не доходя до мѣста, гдѣ дожидался меня мой соперникъ, лакей объявилъ, что ему приказано здѣсь остановиться. Я велѣлъ Страпу сдѣлать тоже самое; а самъ пошелъ впередъ, рѣшившись прежде поединка потребовать у своего противника объясненія его словамъ. Но въ моемъ требованіи не было и нужды; потому что едва я успѣлъ подойти къ нему, какъ онъ съ грознымъ видомъ спросилъ меня, зачѣмъ я ходилъ сегодня утррмъ въ садъ мистера Топиголля?

— Милордъ, отвѣчалъ я — я не могу отвѣчать на вопросъ, предложенный мнѣ такимъ заносчивымъ тономъ: — угрозами вамъ не удастся исторгнуть у меня сознаніе.

— Но вамъ невозможно запираться, отвѣчалъ онъ, я самъ видѣлъ, какъ вы выходили изъ саду.

— Но видѣлъ ли меня кто нибудь другой? спросилъ я.

— Не знаю, да и знать не хочу: довольно того, что я самъ видѣлъ.

Обрадованный тѣмъ, что, кромѣ его, никто но видѣлъ меня, я, чтобы утѣшить его ревность, сказалъ ему, что у меня есть интрига съ горничною; но онъ не повѣрилъ этому, говоря, что лучшимъ доказательствомъ въ истинѣ моихъ словъ, будетъ клятвенное отреченіе отъ всѣхъ правъ на Нарциссу и обѣщаніе но говорить съ него впередъ ни одного слова. Взбѣшенный этимъ предложеніемъ, я обнажилъ шпагу и сказалъ: «Милордъ, ни вы, никто другой не можете требовать отъ меня подобныхъ условій!»

Онъ послѣдовалъ моему примѣру и, подходя ко мнѣ назвалъ меня злодѣемъ, обезчестившимъ Нарциссу.

— Нѣтъ! — вскричалъ я, — тотъ злодѣй и клеветникъ, кто клеймитъ меня подобнымъ обвиненіемъ. Она въ тысячу разъ невиннѣе родившей васъ матери, и я буду защищать ея честь до послѣдней капли крови! Съ этими словами я бросился на него съ бѣшенствомъ и, стараясь отбить его ударъ, получилъ въ шею рану, остервѣнившую меня.

Противникъ мой имѣлъ предо мной преимущество хладнокровія и искуства, и, видя меня утомившимся, въ свою очередь напалъ на меня. Но, не ожидая встрѣченнаго имъ сопротивленія, онъ рѣшился окончить дѣло однимъ ударомъ и дѣйствительно его шпага уперлась мнѣ въ грудную кость и, скользнувъ по ней, вышла надъ плечомъ. Я же, воображая, что его оружіе прошло чрезъ мое легкое и что рана смертельна, рѣшился умереть отмщеннымъ, схватился лѣвою рукою за эфесъ, его шпаги и, удерживая его, укоротилъ свою шпагу правою рукою, въ намѣреніи проткнуть его насквозь, но онъ успѣлъ подставить руку, которую я прорѣзалъ до лопатки. Видя свою неудачу и боясь, что скоро умру отъ раны, я схватилъ его и бросивъ на землю, вырвалъ изъ рукъ его шпагу. Но мое замѣшательство было таково, что вмѣсто того, чтобы поразить его остріемъ шпаги, я вышибъ ему эфесомъ три передніе зуба. Между тѣмъ наши слуги, видя наше паденіе подбѣжали, чтобы рознять насъ; но до ихъ прихода я былъ уже на ногахъ и замѣтилъ что воображаемая страшная моя рана оказалась царапинкою. Сознаніе собственной безопасности успокоило мои гнѣвъ и я съ участіемъ сталъ осматривать раны своего противника, лежавшаго на землѣ, кровь лилась у него изо рта и изъ руки. Я помогъ его слугѣ поднять его и, перевязавъ рану своимъ платкомъ, увѣрилъ его, что нѣтъ опасности. Я возвратилъ ему шпагу и предложилъ довести до дому. Онъ съ угрюмымъ видомъ поблагодарилъ меня и, прошептавъ мнѣ, что я скоро услышу о немъ, ушелъ, опираясь на своего слугу.

Меня удивило подобное обѣщаніе, принятое мною за угрозу, и я рѣшился поступать иначе, ежели судьба поблагопріятствуетъ мнѣ. Между тѣмъ, взглянувъ на Страпа, я увидѣлъ, что онъ совершенно обезумѣлъ отъ страха. Я утѣшилъ его, говоря, что не потерпѣлъ никакого вреда и объяснилъ ему дѣло по дорогѣ домой. Но, добравшись до своей комнаты, я почувствовалъ боль въ ранѣ и, видя, что большое количество крови запеклось на рубашкѣ, раздѣлся чтобы перевязать рану. Мой другъ, увидѣвъ меня всего въ крови и воображая, что у меня по крайней мѣрѣ ранъ тридцать, вскричалъ: «Господи!» и упалъ безъ чувствъ на полъ. Я остановилъ кровотеченіе трутомъ, залѣпивъ сверху его рану пластыремъ, умылся и вновь одѣлся во время его обморока, такъ что, очнувшись и видя меня совершенно здоровымъ, онъ счолъ все прежнее за сонь. Теперь, по минованіи опасности, я былъ очень доволенъ этою дуэлью, надѣясь, что она сдѣлается извѣстною въ городѣ; а слѣдовательно востановитъ мою честь. Я также гордился мыслію, что показалъ себя въ этомъ случаѣ достойнымъ любви Нарциссы.

LVIII.

Пока я былъ погруженъ въ эти соображенія, слухи о дуэли разнеслись по городу, ко мнѣ зашелъ Фриманъ и удивился, застань меня дома. Ему сказали, что лордъ умираетъ отъ рань, а я скрылся отъ преслѣдованія законовъ. Я спросилъ его, чему приписываютъ нашу дуэль и, къ своему удовольствію, узналъ, что причиною ея считаютъ негодованіе лорда за мой отпѣтъ въ Лонгрумѣ. Меня обрадовало извѣстіе, что въ этой исторіи не замѣшано имя Нарциссы. Мой пріятель, узнавъ, что мой соперникъ не подвергался никакой опасности, поздравилъ меня съ успѣхомъ, говоря, что это происшествіе подтвердить его слова о моемъ благородствѣ.

Основываясь на этомъ увѣреніи, я отправился съ нимъ въ кофейню, гдѣ меня приняли ласково тѣ же люди, которые вчера избѣгали меня, — и всѣ хохотали надъ Мелиндой и ея французскимъ кавалеромъ. Тутъ же я получилъ отъ лорда Квивервита приглашеніе зайти къ нему, ежели я свободенъ.

Я тотчасъ же отправился и засталъ его въ постелѣ. Оставшись наединѣ, онъ благодарилъ меня за мое снисхожденіе въ то время, какъ судьба отдавала жизнь его въ мои руки и просилъ извиненія, ежели чѣмъ нибудь о скорби я ъ меня въ своемъ негодованіи. «Я бы съ удовольствіемъ, говорилъ онъ, предложилъ вамъ свою дружбу; но такъ какъ я не могу побѣдить своей любви къ Нарциссѣ и совершенно увѣренъ въ вашихъ чувствахъ, то намъ нѣтъ никакой возможности сойтись. Я взялъ на себя смѣлость послать за вами, именно съ тѣмъ, чтобы объявить вамъ откровенно, что не могу не препятствовать вашимъ успѣхамъ, хотя и обѣщаю поступать открыто и благородно. А также считаю нужнымъ увѣдомить васъ, что состояніе ее зависитъ отъ брата. Слѣдовательно, въ случаѣ даже успѣха, вы будете имѣть огорченіе видѣть ее въ нуждѣ; развѣ вы сами имѣете достаточно средствъ… но я имѣю довольно вѣрныя доказательства въ противномъ, — а потому сознаюсь, что, безпокоясь за нее, я увѣдомилъ ея брата о вашихъ успѣхахъ, прося его предпринять мѣры къ ея обезпеченію.» Испуганный и разсерженный этимъ извѣстіемъ, я сказалъ милорду, что не вижу въ этомъ открытаго и благороднаго поступка, и ушелъ отъ него въ бѣшенствѣ.

Идя домой и ободряя себя надеждою услышать о своей возлюбленной чрезъ миссъ Вильямсъ, я былъ удивленъ маханіемъ платка изъ окна промчавшейся мимо меня кареты, запряженной шестернею. Далѣе я замѣтилъ скакавшаго за нею лакея въ ливреѣ сквайра. Я тотчасъ же догадался о моемъ новомъ бѣдствіи, понявъ, что платокъ принадлежалъ Нарциссѣ, увозимой въ деревню въ слѣдствіе письма лорда Квивервита. Вѣроятно она воспользовалась этимъ средствомъ, чтобы дать мнѣ знать о своемъ положеніи и требовать моей помощи. Эта догадка едва не свела меня съ ума, я бросился домой, схватилъ пистолеты и послалъ Страпа за лошадьми. Но безпокойство мое привело меня въ такое положеніе, что мой бѣдный слуга, вмѣсто того чтобы идти на почту, побѣжалъ къ Фриману. Этотъ послѣдній, узнавъ о моемъ поведеніи, тотчасъ же пришелъ ко мнѣ я съ такимъ участіемъ просилъ меня разсказать ему свое горе, что я невольно высказалъ ему объ отъѣздѣ Нарциссы и о необходимости нагнать ее. Онъ выставилъ мнѣ на видъ безразсудство подобнаго предпріятія и старался всею силою своей дружбы и ума отвратить меня отъ него. Но всѣ его доводы не имѣли бы успѣха, ежели бы онъ не напомнилъ мнѣ, что мнѣ слѣдовало быть увѣреннымъ въ Нарциссѣ и что она, вѣроятно, найдетъ средство увѣдомить меня о себѣ. Въ то же время онъ далъ мнѣ понять, что я своимъ поспѣшнымъ отъѣздомъ навлеку подозрѣніе на репутацію Нарциссы.

Эти возраженія убѣдили и успокоили меня. Я явился въ общество совершенно спокойный и былъ ласково принять всѣми лучшими людьми города, узнавшими о моемъ несчастій и выразившими свое сожалѣніе. Я также имѣлъ удовольствіе видѣть Мелинду оставленною всѣми и принужденною удалиться въ Лондонъ, чтобы избѣжать насмѣшекъ. Нѣкоторое время мое спокойствіе поддерживалось надеждою получить извѣстіе о миломъ мнѣ существѣ; но скоро я сталъ скучать, не получая вѣстей. Я впалъ въ меланхолію и отчаяніе и, жалуясь на провидѣніе, бывшее мнѣ мачихою, рѣшился поставить на карту все, что имѣлъ, съ тѣмъ чтобы или составить себѣ состояніе или ввергнуть себя въ такое безвыходное состояніе, которое бы убило всѣ надежды, терзавшія мою душу.

Въ слѣдствіе этой рѣшимости, я втянулся въ игру и послѣ разнообразныхъ перемѣнъ, въ три дня пріобрѣлъ тысячу фун. стер. Но я не хотѣлъ остановиться на этомъ и, не говоря ничего Страпу о моемъ выигрышѣ, продолжалъ играть до того, что у меня осталось только пять гиней, которыя я бы также спустилъ, ежели бы меня не удержалъ стыдъ ставить ихъ, послѣ ставки въ двѣсти фун. стер.

Достигнувъ своей цѣли, я отправился домой, самъ удивляясь своему спокойствію и съ такимъ хладнокровіемъ объявилъ Страпу о своей потерѣ, что онъ не хотѣлъ ей вѣрить, принимая мои слова за шутку. Но скоро онъ и я увидѣли свою ошибку. Я принималъ свою глупость за благоразумную покорность судьбѣ; а онъ долженъ былъ повѣрить моимъ словамъ, когда на другой день увидѣлъ меня въ страшномъ отчаяніи и старался всѣми силами утѣшить меня.

Я попросилъ его занять мѣсто въ почтовой каретѣ и, уплативъ долги, сдѣланные мною въ Батѣ, и, не простившись ни съ кѣмъ, уѣхалъ въ Лондонъ. Страпу же посчастливилось нанять обратную верховую лошадь. Мы оба добрались до Лондона безъ всякихъ приключеній.

Я нашелъ мою прежнюю квартиру незанятою и поселился въ ней. На другой день я пошелъ къ Вантеру, принявшему меня съ отверстыми объятіями, такъ какъ онъ думалъ, что я заплачу ему по данному мною векселю. Но, узнавъ о случившемся, онъ нахмурился и съ свойственною ему рѣзкостью сказалъ мнѣ, что будь онъ на моемъ мѣстѣ, онъ не давалъ бы впередъ случая судьбѣ насмѣхаться надъ собою и съ разу бы раздѣлался съ своимъ безразсудствомъ. Когда же я просилъ его объясниться, то онъ, указавъ себѣ на шею и поднявшись на носки, собрался безъ церемоніи уходить; но я напомнилъ ему о своей бѣдности и просилъ возвратить занятыя имъ у меня пять гиней. «Пять гиней, чортъ возьми! вскричалъ онъ, — да веди ты себя, какъ слѣдуетъ, и у тебя было бы по пять, а двадцать тысячъ въ карманѣ — и я надѣялся на тебя съ такою увѣренностью, что воображалъ, что пятьсотъ фунт. стер. лежатъ у меня въ карманѣ; и по настоящему ты мнѣ ихъ долженъ.» Но меня не убѣдили эти слова и я съ такою настойчивостью требовалъ денегъ, что онъ перемѣнилъ тонъ, говоря, что у него нѣтъ теперь и шиллинга. Общее несчастіе обыкновенно заставляетъ одуматься людей. Изъ кредитора я сдѣлался паціентомъ и просилъ его дать мнѣ совѣтъ для поправленія моихъ обстоятельствъ. Онъ предложилъ мнѣ снова возвратиться къ игорному столу и для того, чтобъ было съ чѣмъ играть, продать часы. Я послѣдовалъ его совѣту и, отправившись въ игорный домъ, оставилъ тамъ все до послѣдняго шиллинга.

Возвратившись домой съ отчаяніемъ въ душѣ и разсказавъ Страпу о моемъ несчастіи, я приказалъ ему заложить шпагу, чтобы получить средства къ новой попыткѣ.

Выслушавъ меня и сожалѣя о моемъ жалкомъ будущемъ, онъ заплакалъ, спрашивая, что я буду дѣлать, если и эти послѣднія деньги будутъ проиграны. "О себѣ я не забочусь, " продолжалъ онъ, «пока Богъ даетъ мнѣ здоровья, то я этими руками достану себѣ средство къ пропитанію вездѣ; но что будетъ съ тобою, неспособному кланяться никому и привыкшему къ роскошной жизни?» Я перебилъ его, сказавъ, что у меня всегда будетъ средство избѣгнуть нищеты, пока я буду владѣть заряженнымъ пистолетомъ. Пораженный ужасомъ, онъ долго стоялъ молча и наконецъ вскричалъ: «Господь по благости своей не допустить тебя увлечься соблазнами дьявола — подумай о твоей безсмертной душѣ — за гробомъ нѣтъ уже раскаянія! Господи! до чего мы дожили! — Развѣ намъ не слѣдуетъ покоряться волѣ Всевышняго? Гдѣ же твое терпѣніе? — Durum рotientia frango — ты еще молодъ можетъ быть, тебя ожидаетъ счастливая будущность accidit in puncto quid non speratus in anno — вспомни о своемъ дядѣ м-рѣ Бовлингѣ; можетъ быть, онъ теперь возвращается въ отечество въ надеждѣ увидѣть и помочь тебѣ — и даже, можетъ быть, онъ пріѣхалъ, потому что корабль ожидали около этого времени.» При этихъ словахъ душу мою освѣтилъ лучъ надежды. Я поблагодарилъ своего друга за совѣтъ и, обѣщаясь до его возвращенія ничего но предпринимать, послалъ справиться.

Во время его отсутствія ко мнѣ, зашелъ Вантеръ и, узнавъ о моей неудачѣ въ игрѣ, говорилъ мнѣ, что когда нибудь да перестанетъ же судьба меня преслѣдовать. «А между тѣмъ — сказалъ онъ — вотъ тебѣ письмо, полученное мною отъ Фримана для передачи тебѣ.» Я схватилъ письмо и, узнавъ почеркъ Нарциссы, поцѣловалъ посланіе и прочелъ слѣдующее:

"Съ большимъ трудомъ удалось мнѣ избѣгнуть бдительности моихъ стражей и дать вамъ знать, что меня неожиданно увезъ изъ Бата брать, которому лордъ Квивервитъ сказалъ о нашихъ отношеніяхъ. Я недавно узнала, что вы дрались съ нимъ и ранили его изъ за меня, но, будучи увѣрена въ вашей честной любви, прошу васъ не доставлять мнѣ впередъ подобныхъ доказательства, вашей любви ко мнѣ. Меня такъ стерегутъ здѣсь, что вамъ невозможно меня увидѣть ранѣе того времени, когда успокоится подозрительность моего брата, или если небо но доставить намъ какой нибудь счастливый случай, а между тѣмъ вы можете быть увѣрены въ постоянствѣ любви

"Вашей
Нарциссы."

«P. S. Миссъ Вильямсъ, находившаяся также подъ надзоромъ, кланяется вамъ. Мы обѣ здоровы, но страдаемъ за васъ; тѣмъ болѣе, что вамъ невозможно писать къ намъ. Я даже прошу васъ не дѣлать никакой къ тому попытки, чтобы письмо не попалось въ руки брата.»

Это письмо значительно утѣшило меня, я передалъ его содержаніе Вантеру и показалъ ему ея портретъ, онъ восхищался ея красотою и умомъ, говоря, что теперь понимаетъ мое невниманіе къ миссъ Снапперъ.

Я помирился съ судьбою и думалъ, что если мнѣ удастся добыть средство къ существованію до пріѣзда дяди, то онъ навѣрное поможетъ мнѣ. Я просилъ Вантера дать мнѣ средства къ пріобрѣтенію денегъ въ настоящее время и онъ, узнавъ, что я имѣю кредитъ у портнаго, совѣтовалъ, взявши у него пары двѣ новаго платья, обратить ихъ въ деньги, продавъ за полцѣны продавцу стараго платья. Я было посовѣстился подобной продѣлки, смахивавшей на надувательство; но онъ убѣдилъ меня, говоря, что чрезъ нѣсколько времени я буду въ состояніи удовлетворить своихъ кредиторовъ; а между тѣмъ я могу успокоить свою совѣсть честностью своихъ намѣреній; я допустилъ, наконецъ, убѣдить себя этимъ софизмомъ, побуждаемый къ тому необходимостію, — и потомъ, узнавъ, что о кораблѣ, на которомъ служилъ дядя, не было никакихъ извѣстій, пустилъ іи, дѣло этотъ планъ и выручилъ двадцать пять гиней, изъ которыхъ пять отдалъ Вантеру за совѣтъ.

LIX.

Но эта продѣлка имѣла непредвиденныя мною послѣдствія. Актеръ, купившій одинъ изъ проданныхъ мною костюмовъ, явился однажды въ немъ на сценѣ. Къ несчастію, мой портной былъ въ это время въ театрѣ. Узнавъ свое произведеніе, онъ навелъ справки, объяснившія ему мой подвигъ. На другой день онъ явился ко мнѣ со счетомъ въ 50 ф. cтеp., требуя денегъ. Я обошелся съ нимъ довольно дерзко, спрашивая, не сомнѣвается ли онъ въ моей честности и, сказавъ ему, что впередъ не буду ему заказывать, приказалъ прійти чрезъ три дня. Онъ въ точности исполнилъ мое приказаніе но, видя, что я отдѣлываюсь обѣщаніями, арестовалъ меня въ тотъ же день на улицѣ. Меня не слишкомъ поразило это обстоятельство, положившее конецъ мучительнымъ ожиданіямъ. Но я отказался идти въ частную тюрьму, зная, что тамъ просто грабятъ заключенныхъ. Въ слѣдствіе этого меня отвезли въ каретѣ въ Маршалсійскую тюрьму, въ сопровожденіи пристава и его помощника.

Тюремщикъ, отгадывая по моей наружности, что у меня есть деньги, встрѣтилъ меня латинскимъ словомъ: «depone», давая мнѣ тѣмъ знать, чтобы я впередъ заплатилъ за особенное помѣщеніе. Но я захотѣлъ прежде видѣть его и нанялъ за тѣмъ у него за полторы кроны грязную комнату, которая въ другомъ мѣстѣ не стоила бы и половины этихъ денегъ. Поселившись въ этомъ убѣжищѣ, я послалъ за Страпомъ и сталъ придумывать средства къ утѣшенію этого вѣрнаго друга; но мои размышленія были прерваны сперва стукомъ въ дверь, а потомъ появленіемъ какого-то молодаго человѣка, жалко одѣтаго и въ чрезвычайно грязномъ бѣльѣ. Поклонившись мнѣ, онъ назвалъ меня по имени, спрашивая не забылъ ли я его. Голосъ его помогъ мнѣ припомнить черты моего стараго знакомаго Джаксона. Я съ участіемъ поздоровался съ нимъ, выразилъ удовольствіе видѣть его въ живыхъ и сожалѣлъ о присутствіи его въ этомъ зданіи. Но, кажется, онъ не очень заботился о своей участи, отъ души смѣясь нашей нечаянной встрѣчѣ въ тюрьмѣ. Я сталъ его распрашивать о его связи съ богатою леди, связи, которая, казалось, была такъ близка къ счастливому окончанію въ то время, какъ я имѣлъ удовольствіе видѣть его въ послѣдній разъ. Посмѣявшись вдоволь, онъ сообщилъ мнѣ, что тутъ-то онъ и попался. «Надо вамъ сказать, говорилъ онъ, что вскорѣ послѣ нашего приключенія съ публичными женщинами, я женился на упомянутой вами леди и провелъ съ нею ночь у нея на квартирѣ. Но на другой же день, плача и стеная, она объявила мнѣ, что она вовсе не богатая наслѣдница, а просто публичная женщина, увлекшая меня къ женитьбѣ на ней съ тою цѣлію, чтобы пользоваться преимуществами замужней женщины. Она совѣтовала мнѣ тотчасъ же скрыться, ежели я не хочу попасть въ руки уже подговоренныхъ приставовъ и быть посаженнымъ въ тюрьму за ея долги. Испуганный этимъ извѣстіемъ, я мигомъ вскочилъ и, простясь съ своею супругою нѣсколькими проклятіями, скрывался до того времени, пока не получилъ назначеніе лекарскаго помощника на военномъ кораблѣ. Я отправился въ Портсмутъ въ воскресенье и, войдя на корабль, отплылъ въ Средиземное море. Тутъ мнѣ посчастливилось получить мѣсто врача на шлюпѣ, который, по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, воротился въ отечество и былъ разснащенъ. Думая, что обо мнѣ уже забыли, я воротился въ Лондонъ; но не пробылъ въ немъ и недѣли, какъ меня арестовали за долгъ жены въ 20 ф. стер. я усадили въ эту тюрьму, въ которой я сижу еще и за другія продѣлки… Но вы знаете мой характеръ; я не имѣю привычки заботиться и убиваться. Получая половинное жалованіе изъ морскаго вѣдомства, я живу здѣсь кой-какъ.» Я поздравилъ его съ хладнокровнымъ взглядомъ на вещи и, вспомнивъ, что я ему еще долженъ, уплатилъ ему занятую у него сумму, которая пришлась ему какъ нельзя болѣе кстати. Я распросилъ его о способахъ нашего продовольствія и согласился обѣдать за однимъ столомъ съ нимъ. Онъ только что хотѣлъ заказывать обѣдъ, какъ пришелъ Страпъ.

Меня поразило горестное выраженіе лица моего друга, которое, казалось, было создано только для того, чтобы выражать подобныя чувства.

Оставшись наединѣ, я сообщилъ ему о моемъ несчастіи и старался утѣшить его же словами, выставляя ему на видъ скорое возвращеніе дяди, а слѣдовательно и мое освобожденіе. Но его горесть не позволяла ему слушать моихъ убѣжденій: не обращая на меня вниманія, онъ ломалъ руки, не говоря ни слова и едва не заразилъ меня своимъ отчаяніемъ. Въ это время воротился Джаксонъ и, видя мое дружеское обхожденіе со Страпомъ, не смотря на его ливрею, сталъ съ такимъ весельемъ и беззаботностію утѣшать его, что черты лица моего друга мало по малу оживились, и онъ сталъ мириться съ моимъ положеніемъ. Мы пообѣдали вмѣстѣ вареной говядиной съ зеленью, принесенною изъ ближайшей кухмистерской, и хотя это блюдо было подано не въ такомъ видѣ, къ какому я въ послѣднее время привыкъ, но я, покоряясь необходимости, ѣлъ съ аппетитомъ и угостилъ моихъ гостей бутылкою вина. Оно усилило веселость Джаксона и разогнало горе Страпа, начавшаго даже шутить надъ моимъ несчастіемъ.

Послѣ обѣда Джаксонъ оставилъ насъ однихъ. Я просилъ моего вѣрнаго пріятеля собрать наши вещи и перенести ихъ на другую болѣе дешевую квартиру въ сосѣдствѣ съ тюрьмою и далъ ему денегъ на уплату за прежнюю квартиру. Вмѣстѣ съ тѣмъ я сказалъ ему, чтобы онъ скрылъ мое настоящее пребываніе, увѣривъ моего хозяина и всѣхъ моихъ знакомыхъ, что я уѣхалъ изъ города на нѣсколько недѣль. Я ему приказалъ также справляться у Вангера, нѣтъ ли вѣстей отъ Нарциссы и оставить свой адресъ на квартирѣ дяди въ Ваппингѣ, чтобы дать ему возможность отыскать меня по его пріѣздѣ.

По уходѣ Страпа я почувствовалъ такое отвращеніе къ уединенію, что, желая отдѣлаться отъ черныхъ мыслей, пошелъ къ Джаксону. Онъ обѣщалъ дать мнѣ урокъ въ изящномъ вкусѣ и повелъ меня въ общественное отдѣленіе тюрьмы, гдѣ моимъ взорамъ представилась толпа полунагихъ и жалкихъ существъ. Чрезъ нѣсколько минутъ отдѣлилась отъ толпы фигура, повязанная около тальи грязнымъ ковромъ, поддерживаемымъ двумя разноцвѣтными тесемками. Она обладала густою черною бородою и носила на головѣ огромную массу порыжѣвшаго парика, украденнаго, кажется, съ вороньяго пугала. Это явленіе вошло съ низкимъ поклономъ ко всѣмъ присутствующимъ, встрѣтившимъ его съ общимъ восклицаніемъ: «Какъ поживаете, докторъ?» Обратясь къ намъ, онъ почтилъ Джаксона особеннымъ привѣтствіемъ, при чемъ мой пріятель представилъ мнѣ его подъ именемъ м-ра Мелопіона. По окончаніи этой церемоніи, онъ вошелъ въ средину собравшихся вокругъ него заключенныхъ и, прокашлявшись раза три, къ моему крайнему удивленію, произнесъ съ приличною интонаціею и жестами весьма изящное и умное разсужденіе о различіи между талантомъ и вкусомъ, поясная его ловко примѣненными цитатами изъ новыхъ и древнихъ писателей. По окончаніи своей рѣчи, длившейся цѣлый часъ, онъ снова поклонился своимъ слушателямъ, изъ которыхъ (какъ мнѣ сообщили) ни одинъ не понялъ ни слова изъ сказаннаго. Но они выразили свое удивленіе и уваженіе добровольнымъ приношеніемъ, простиравшимся, какъ говорилъ Джаксонъ, до 18 пенсовъ въ недѣлю. Этотъ умѣренный доходъ, вмѣстѣ съ перепадающими ему иногда наградами за рѣшеніе споровъ между заключенными, поддерживалъ его жизнь. Я узналъ, что онъ отличный поэтъ, написавшій трагедію, которая признавалась всѣми читавшими ее за геніальное произведеніе; что онъ обладалъ необыкновенною ученостію, безукоризненною нравственностію и почти несоотвѣтственнымъ смиреніемъ. Подобный характеръ сильно заинтересовалъ меня и, желая узнать его ближе, я просилъ Джаксона привести его ко мнѣ. Мое желаніе было исполнено. Мистеръ Мелопіонъ почтилъ насъ своимъ присутствіемъ и, замѣтивъ, что я имѣю страсть къ литературѣ, говорилъ о ней съ такимъ знаніемъ дѣла и жаромъ, что я пожелалъ видѣть его произведенія. Онъ обѣщалъ удовлетворить меня и принесть на другой день свою трагедію, а между тѣмъ прочиталъ мнѣ нѣсколько своихъ мелкихъ стихотвореній, давшихъ мнѣ высокое мнѣніе его талантѣ.

LX.

На другой день за завтракомъ я передалъ Страпу нѣкоторыя черты изъ характера поэта, который принесъ мнѣ свою трагедію, но, видя что мы заняты, онъ не хотѣлъ посидѣть съ нами; а оставивъ свое сочиненіе, ушелъ.

Чувствительное сердце моего друга сильно страдало при видѣ джентльмена и христіанина въ такомъ положеніи, и онъ съ радостію согласился на мое предложеніе подѣлиться съ нимъ нашею излишнею одеждою, — и тотчасъ же отправился за платьемъ.

По уходѣ его, я заперъ дверь и занялся чтеніемъ трагедіи, которую съ большимъ удовольствіемъ прочелъ до конца. Завязка этого произведенія была очень удачно выбрана и ведена съ большимъ искуствомъ; характеры рѣзко очерчены и хорошо выдержаны; стихи поэтическіе и вѣрные; единство драмы выдержано съ безукоризненною точностію. Перипитіи удивительныя и катастрофы чрезвычайно трогательны.

Чтеніе этого произведенія внушило мнѣ большое уваженіе къ таланту автора и я сильно любопытствовалъ узнать исторію его жизни. Но въ это время воротился Страпъ съ одеждою, которую я и послалъ къ м-ру Мелопіону, какъ ничтожный знакъ моего къ нему уваженія, прося его сдѣлать намъ удовольствіе отобѣдать съ нами. Онъ принялъ мой подарокъ и чрезъ полчаса, явившись порядочно одѣтымъ, казался совершенно другимъ человѣкомъ. По его физіономіи я замѣтилъ, что онъ желаетъ выразить свою благодарность и для предупрежденій этого, просилъ у него извиненія въ моей смѣлости. Онъ не отвѣчалъ ни слова; но поклонился чуть не до земли со слезами на глазахъ.

Тронутый этимъ, я перемѣнилъ разговоръ, хвалилъ его произведеніе и увѣрялъ, что оно доставило мнѣ чрезвычайное наслажденіе. Его оскорбило мое одобреніе. Обѣдъ былъ уже поданъ и когда пришелъ Джаксонъ, я просилъ позволенія посадить Страпа за однимъ столомъ съ нами, говоря, что я ему многимъ обязанъ; онъ согласился, и мы пообѣдали съ большимъ аппетитомъ.

По окончаніи обѣда, я выразилъ свое удивленіе, что м-ръ Мелопіонъ, не имѣлъ успѣха въ свѣтѣ, и просилъ его разсказать мнѣ исторію своей жизни.

"Въ моей жизни мало интереснаго, отвѣчалъ онъ, и я увѣренъ, что разсказъ не вознаградитъ васъ за ваше вниманіе; но такъ какъ вы желаете узнать ее, то я но могу вамъ отказать.

"Отецъ мой священникъ въ провинціи, не могъ по недостатку средствъ дать мнѣ университетскаго образованія, а самъ замѣнилъ мнѣ наставниковъ: онъ трудился надъ этимъ съ такою заботливостію и знаніемъ дѣла, что мнѣ нечего было завидовать воспитывавшимся въ университетѣ. Онъ долго старался открыть во мнѣ влеченіе къ какой нибудь отрасли наукъ и, замѣтивъ мое поэтическое направленіе, заставилъ меня изучать классиковъ и помогалъ мнѣ съ отеческимъ терпѣніемъ и рѣдкою ученостію. Познакомивъ меня съ древними авторами, онъ перешелъ къ новѣйшимъ французскимъ, итальянскимъ и англійскимъ авторамъ и требовалъ отъ меня основательнаго изученія отечественнаго языка.

"На девятнадцатомъ году моей жизни я уже чувствовалъ желаніе написать что-нибудь дѣльное и съ одобренія отца составилъ планъ читанной вами трагедіи; но не успѣлъ я еще окончить четвертаго акта, какъ умеръ этотъ добрый отецъ, оставивъ меня съ матерью въ величайшей бѣдности. Близкій нашъ родственникъ, сжалившись надъ нами, принялъ насъ къ себѣ въ домъ, гдѣ я окончилъ свою трагедію и похоронилъ мать. Успокоившись отъ горести, я сообщилъ моему родственнику (онъ былъ фермеръ), что, такъ какъ, со смертію моей матери, меня ничто не удерживало въ провинціи, то я рѣшаюсь идти въ Лондонъ и отдать мою трагедію на сцену, и что я не сомнѣваюсь пріобрѣсть въ скоромъ времени и славу, и состояніе, и въ такомъ случаѣ не забуду моихъ друзей и благодѣтелей. Мой родственникъ былъ въ восхищеніи отъ моего будущаго счастія и охотно снабдилъ меня всѣмъ нужнымъ на дорогу.

"Я взялъ мѣсто въ фургонѣ и, пріѣхавъ въ городъ, нанялъ квартиру на чердакѣ, желая жить какъ можно экономнѣе до того времени, пока не получу денегъ отъ содержателя театра за мою трагедію. Я былъ увѣренъ въ хорошемъ пріемѣ, воображая, что мое произведеніе также охотно купятъ, какъ я желалъ его продать. Меня безпокоила только мысль, что не условились ли они съ другими авторами, что, конечно, остановило бы на время мой успѣхъ. Поэтому я рѣшился поторопиться и въ тотъ же день представился одному изъ содержателей театра. Я распросилъ у моего хозяина, не знаетъ ли онъ, гдѣ живутъ они. Онъ же, узнавъ мои намѣренія и будучи добрымъ и честнымъ человѣкомъ, сообщилъ мнѣ, что я не такъ повелъ дѣло и что вовсе не такъ легко представиться къ содержателю театра, какъ я думаю, и что если я отдамъ ему свое произведеніе безъ особенной рекомендаціи, то на него не обратятъ вниманія. «Послушайте моего совѣта, прибавилъ онъ, и тогда ваше дѣло будетъ имѣть успѣхъ. Одинъ изъ содержателей такой же католикъ, какъ и я; у насъ одинъ и тотъ же духовникъ. Я васъ познакомлю съ этимъ господиномъ, человѣкомъ весьма ученымъ, и если онъ одобритъ ваше произведеніе, то его рекомендація заставитъ мистера Супиля поставить его на сцену.» Я одобрилъ его мнѣніе и былъ представленъ монаху, который, прочитавъ трагедію, хвалилъ ее особенно за то, что я не касался въ ней религіи. Онъ обѣщалъ употребить все свое вліяніе на мистера Супиля и въ тотъ же день узнать, когда мнѣ лучше представиться къ нему съ моимъ произведеніемъ. Онъ въ точности исполнилъ оное обѣщаніе и на другой день увѣдомилъ меня, что онъ говорилъ съ содержателемъ и что мнѣ болѣе ничего не оставалось дѣлать, какъ въ какой угодно день до обѣда идти къ нему и просить отъ имени монаха аудіенціи. Положивъ въ карманъ свое произведеніе, я отправился къ мистеру Супилю. Онъ принялъ меня очень ласково и обѣщалъ прочесть мое произведеніе при первой возможности. По его назначенію, я зашелъ къ нему опять чрезъ недѣлю, но его не было дома. Я снова явился чрезъ недѣлю, но бѣдный джентльменъ, будучи очень боленъ, не могъ принять меня. Я повторилъ визитъ чрезъ двѣ недѣли послѣ того и онъ увѣрялъ меня, что такъ утомленъ дѣломъ, что не могъ еще прочесть моей трагедіи до конца, но что скоро окончитъ, прибавивъ, что то, что онъ успѣлъ прочесть, показалось ему очень занимательнымъ. Этотъ отвѣтъ удовлетворилъ меня еще на нѣсколько недѣль, по прошествіи которыхъ я нашелъ его страдающимъ подагрою. Увидѣвъ меня, онъ съ видомъ жестокаго страданія сказалъ мнѣ: «Мистеръ Мелопіонъ, я чрезвычайно сожалѣю о несчастіи, случившемся съ вашимъ произведеніемъ во время моей болѣзни. Дѣло вотъ въ чемъ: мой старшій сынъ, найдя ваше сочиненіе на столѣ въ столовой, гдѣ я обыкновенно читаю, отнесъ его въ кухню; глупая же кухарка, воображая, что это ненужныя бумаги, истребила его на опаливаніе куръ. Но я надѣюсь, что несчастіе исправимо и что у васъ есть копія вашего произведенія.»

"Надо сознаться, мистеръ Рендомъ, что меня поразило это извѣстіе; но добродѣтельный джентльменъ казался такъ тронутымъ моимъ несчастіемъ, что я подавилъ свое негодованіе и отвѣтилъ, что хотя у меня нѣтъ копіи, но я легко напишу ее наизустъ. Вы не можете себѣ вообразить, какъ обрадовался этому мистеръ Супиль. Онъ умолялъ, чтобы я началъ какъ можно скорѣе и, ободренный этими словами, показывавшими его участіе, я въ три недѣли написалъ точную копію моей трагедіи и послалъ ее ему чрезъ отца О’Варниша, который сообщилъ мнѣ, что мистеръ Супиль пробѣжитъ ее слегка, чтобы увѣриться въ тожествѣ ея съ прежнею и дастъ окончательный отвѣтъ. Прождавъ еще недѣлю, и въ полной увѣренности, что она явится скоро на сценѣ, я потребовалъ аудіенціи у содержателя театра. Но увы! сезонъ уже прошелъ. Мистеръ Супиль увѣрялъ меня, что ежели онъ дастъ теперь мою трагедію для разученія ролей, то она не будетъ готова къ марту, т. е. ко времени бенефисовъ; а слѣдовательно помѣшаетъ интересамъ актеровъ, которыхъ доброе расположеніе я долженъ заискивать.

"Я по неволѣ долженъ былъ довольствоваться этими убѣжденіями и ожидать слѣдующаго сезона. Однако это сильно огорчило меня, потому что я уже начиналъ нуждаться въ деньгахъ.

"Я откровенно объявилъ своему хозяину, очень доброму человѣку, о своемъ положеніи и просилъ его совѣта. Онъ охотно взялся поговорить обо мнѣ съ своимъ духовникомъ и предложилъ мнѣ питаться и жить у него до того времени, когда счастье дастъ мнѣ случай уплатить ему.

"Мистеръ О’Варишъ, узнавъ о моихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, предложилъ рекомендовать меня редактору еженедѣльной газеты, который, по его мнѣнію, долженъ былъ дать мнѣ какія-нибудь занятія. Но, распросивъ его подробнѣе, я узналъ, что эта газета выпускалась съ цѣлію поселить раздоры въ народѣ, въ слѣдствіе чего я и отказался участвовать въ ней. Тогда монахъ предложилъ мнѣ писать стихи и продавать ихъ книгопродавцамъ, говоря, что этимъ я могу пріобрѣсти и деньги, и извѣстность. Этотъ планъ мнѣ очень понравился, я принялся за работу и въ шесть недѣль написалъ шесть эклогъ. Я отдалъ ихъ книгопродавцу, попросившему оставить ихъ дня на два для разсмотрѣнія, по прошествіи этого времени я зашелъ къ нему и получилъ мои сочиненія обратно на томъ основаніи, что они не соотвѣтствали требованіямъ времени. Я обратился къ другому издателю, который объявилъ мнѣ, что въ настоящее время городъ заваленъ эклогами, и совѣтовалъ, ежели я хочу извлекать пользу изъ своего таланта, писать что-нибудь въ сатирическомъ или тривіальномъ родѣ, какъ напр. Пуговичная петля, Шокей и Товзеръ, Треснувшій соборъ и т. п. Я отказался отъ этого и отнесъ мое произведеніе третьему, увѣрившему меня, что онъ не издаетъ поэтическихъ произведеній, и предлагавшему мнѣ написать какой-нибудь скандальный разсказъ, въ письмахъ или томъ приключеній, въ родѣ Робинзона Крузо, полковника Джака или собранія остротъ и анекдотовъ, для отсылки въ колоніи. Не имѣя въ запасѣ ничего подобнаго, я обратился къ четвертому, но съ тѣмъ же успѣхомъ.

"Послѣ этого мнѣ посовѣтовали предложить мои услуги господину, занимающемуся переводами, который многимъ давалъ работу. Но онъ сказалъ мнѣ, что у него и безъ того много переводовъ, которыхъ онъ не знаетъ, куда дѣвать, и при чемъ, однако спросилъ, почемъ я беру съ листа за переводъ латинскихъ классиковъ на англійскій языкъ? Чтобы придать цѣну своему труду, я рѣшился требовать довольно высокую цѣну и спросилъ полгинеи за листъ. «Полгинеи!» вскричалъ онъ, уставивъ на меня глаза, но, помолчавъ немного, прибавилъ, что въ настоящее время не нуждается въ моихъ услугахъ. Замѣтивъ свою ошибку, я убавилъ цѣну на половину; но онъ, снова посмотрѣвъ на меня, отвѣтилъ, что у него и безъ того множество переводчиковъ.

"Съ такимъ же успѣхомъ я обращался къ другимъ, и мнѣ уже представлялась безотрадная будущность, когда я вспомнилъ, что могу предложить свое перо издателямъ пятикопѣешныхъ балладъ, продающихся по улицамъ. Съ этою цѣлію я обратился къ громче всѣхъ кричавшему продавцу ихъ, который меня свелъ къ человѣку, угощавшему огромную толпу разнощиковъ водкой, сыромъ и хлѣбомъ. Этотъ господинъ отвелъ меня въ чисто убранную гостиную и, узнавъ мое желаніе записаться къ нему авторомъ, спросилъ, въ какомъ родѣ пишу я. Узнавъ же, что я занимаюсь поэзіей, онъ очень обрадовался, говоря, что одинъ изъ его поэтовъ сошелъ съ ума и заключенъ въ Бедламъ; а другой спился совершенно и уже недѣли съ двѣ не написалъ ничего порядочнаго. Когда же я потребовалъ отъ него заключить со мной условіе, то онъ далъ мнѣ замѣтить, что онъ платитъ авторамъ смотря по расходу ихъ сочиненій.

"Уговорившись съ нимъ очень невыгодно для меня и получивъ отъ него сюжетъ для баллады, которую я долженъ былъ написать въ два часа, я отправился въ свой чердакъ исполнить порученіе. Тема понравилась мнѣ, и я, окончивъ сочиненіе въ назначенное время, принесъ къ нему въ надеждѣ на вознагражденіе. Онъ мигомъ прочелъ его и, къ моему удивленію, сказалъ мнѣ, что оно не годится, не смотря на правильное правописаніе и прекрасный почеркъ. По его мнѣнію, мой языкъ былъ слишкомъ высокъ и слѣдовательно не по способностямъ и вкусу покупателей. Я обѣщалъ исправить эту ошибку и черезъ полчаса понизилъ мой пылъ до уровня необразованныхъ читателей. Тогда мой новый патронъ одобрилъ мое произведеніе, и чтобы поощрить меня, онъ рѣшался израсходоваться на печать и бумагу, предупредивъ меня, что, по распродажѣ сочиненія, мнѣ придется получить четыре съ половиною пенса.

"Съ этого дня, я сталъ прилежно изучать вкусы Грезбстритскихъ читателей и наконецъ достигъ такого совершенства, что мои произведенія быстро раскупались болѣе образованными лакеями, носильщиками, извощиками и т. п. Я имѣлъ удовольствіе видѣть свои сочиненія, украшенныя гравюрами на стѣнахъ пивныхъ лавокъ и сапожныхъ магазиновъ; слышалъ, какъ ихъ пѣли въ клубахъ ремесленниковъ — но пустыя похвалы, какъ вы сами знаете, не удовлетворяютъ требованіямъ человѣческой натуры. Я находился въ опасности умереть съ голоду; потому что изъ десяти составленныхъ мною пѣсенъ едва двѣ поступили въ печать. Въ слѣдствіе этого я обратился къ прозѣ и во время сырой погоды издалъ сочиненіе, продажею котораго я существовал и цѣлый мѣсяцъ. Описаніе какого-нибудь чудовища доставляло мнѣ не одинъ добрый обѣдъ; разсказъ о грабительствѣ часто доставлялъ мнѣ довольство, повѣсть объ убійствѣ выпущенная во время, была моимъ никогда неизсякаемымъ источникомъ. Но и это не къ чему не повело. Я былъ просто каторжникомъ у моихъ издателей, требовавшихъ отъ меня то прозы, то стиховъ, не давая мнѣ времени одуматься, и откровенно говорю вамъ, м-ръ Рендомъ, что жизнь мнѣ опротивѣла.

LXI.

"Кое-какъ я прожилъ до начала слѣдующей зимы, и возобновивъ свои визиты къ моему пріятелю Супилю, былъ каждый разъ принимаемъ съ величайшею любезностію. «Я уже думалъ о вашемъ дѣлѣ м-ръ Мелопіонъ, говорилъ онъ, и чтобы вамъ показать какое я принимаю въ васъ участіе, я отрекомендую васъ знакомому мнѣ молодому вельможѣ, большому знатоку въ драматическихъ сочиненіяхъ. Притомъ онъ пользуется такимъ вліяніемъ, что ежели одобритъ ваше произведеніе, то его покровительство защититъ насъ отъ зависти и невѣжества. Я уже говорилъ лорду о вашей трагедіи и если вы зайдете ко мнѣ дня чрезъ два, то получите рекомендательное письмо къ нему.»

"Чтобъ не утомлять васъ подробностями, скажу, что я отнесъ свою трагедію на квартиру лорда и, передавъ ее вмѣстѣ съ письмомъ м-ра Супиля слугѣ, получилъ приказаніе зайти чрезъ недѣлю. По прошествіи ея, я былъ принятъ очень учтиво самимъ лордомъ, который сообщилъ мнѣ, что, прочитавъ всю трагедію, онъ считаетъ ее лучшимъ coup d’essai, какой только удавалось ему видѣть и отмѣтилъ нѣкоторыя мѣста, требующія, по его мнѣнію, исправленія. Меня очаровалъ подобный пріемъ, и я съ благодарностію обѣщалъ слѣдовать только его совѣтамъ. «Въ такомъ случаѣ — сказалъ онъ, — перепишите ваше произведеніе съ предложенными мною измѣненіями, какъ можно скорѣе, и принесите ко мнѣ; потому что я хочу поставить ее на сцену нынѣшней зимою.» Вы можете себѣ вообразить, съ какою поспѣшностію я принялся за переписку. И хотя замѣчанія милорда показались мнѣ неважными и довольно многочисленными; но я не хотѣлъ спорить изъ-за пустяковъ съ моимъ патрономъ. А потому передѣлалъ свое сочиненіе менѣе, чѣмъ въ мѣсяцъ.

"Когда я принесъ ему мою рукопись, то засталъ его за завтракомъ съ актеромъ, которому онъ тотчасъ и рекомендовалъ меня, прося его прочесть нѣсколько сценъ изъ моей трагедіи. Тотъ исполнилъ это, но почти на каждой страницѣ съ презрѣніемъ отзывался о нѣкоторыхъ попадавшихся ему выраженіяхъ. Я было попытался защищать ихъ, но лордъ Раттль съ грознымъ видомъ замѣтилъ, что мнѣ не слѣдуетъ спорить съ человѣкомъ, уже двадцать лѣтъ не сходившимъ со сцены, а слѣдовательно лучше всѣхъ понимавшемъ требованія сценическаго искусства. Я принужденъ былъ покориться. Милордъ предложилъ этому же актеру прочитать всю трагедію нѣкоторымъ джентльменамъ, которыхъ онъ пригласить къ себѣ вечеромъ.

"Я также присутствовалъ при чтеніи и увѣряю васъ, мой дорогой пріятель, что во всю мою жизнь не испытывалъ такой пытки. Этотъ актеръ, можетъ быть человѣкъ честныхъ правилъ и хорошій трагикъ, но быль совершенно необразованный и нахалъ, онъ дѣлалъ такія замѣчанія, что я не могъ не понять ихъ ничтожества. Однако, вообще всѣ одобрили мое произведеніе и обѣщали мнѣ поддержать его по мѣрѣ силъ своихъ. Лордъ Раттль далъ слово позаботиться о моей трагедіи и просилъ, переправивши ее, принести къ нему. Поневолѣ пришлось мнѣ снова переписывать свое произведеніе. Но въ это время мой пріятель Супиль передалъ свое право и имущество другому антрепренеру м-ру Брайеру, такъ что мнѣ надо было снова искать покровительства у него. Это взялъ на себя лордъ Раттль, который былъ съ нимъ нѣсколько знакомъ, и съ такимъ жаромъ рекомендовалъ меня, что мое сочиненіе было принято.

"Теперь я уже считалъ себя совершенно обезпеченнымъ. Нѣсколько дней я ожидалъ появленія моего произведенія на сценѣ; но, удивляясь замедленію, снова обратился къ моему патрону. Онъ извинялъ м-ра Брайера многочисленностію его занятій, и совѣтовалъ не докучать ему.

"Я выждалъ это три недѣли, по минованіи которыхъ милордъ сообщилъ мнѣ, что м-ръ Брайеръ прочиталъ мою трагедію и нашелъ ее совершенно удовлетворительною; но, бѣдняга, заключивъ уже прежде условіе съ другимъ авторомъ, не можетъ поставить ее на сцену въ этомъ году.

"Убитый горемъ, я не могъ выговорить ни слова. Наконецъ, я сталъ горько жаловаться на безстыдство содержателя театра, водившаго меня за носъ столько времени. Но милордъ пожурилъ меня за мою вольность, и защищая благородство правилъ м-ра Брайера, приписывалъ его поступокъ забывчивости. И дѣйствительно, въ послѣдствіи я убѣдился въ дурной памяти м-ра Брайера и, не смотря на кажущееся его недоброжелательство, я не могу ничѣмъ инымъ объяснить его поведенія.

"Лордъ Раттль, видя мое огорченіе, предложилъ мнѣ употребить свое вліяніе и поставить мою трагедію на другомъ театрѣ. Я съ радостію принялъ его предложеніе и получилъ отъ него рекомендательное письмо къ м-ру Беллаверу, актеру и главному распорядителю на театрѣ м-ра Вандаля. Я поспѣшилъ къ нему и, прождавъ съ часъ въ передней, былъ наконецъ допущенъ къ нему. Онъ съ важностію принялъ мое сочиненіе и, сказавъ мнѣ, что теперь очень занятъ и что послѣ, на досугѣ, прочтетъ его, онъ приказалъ мнѣ зайти на недѣлѣ. Уходя отъ него, я удивлялся невнимательности и грубости этого актера, не удостоившаго меня даже обыкновенною учтивостію. Но это еще было ничего въ сравненіи съ сдѣланнымъ мною въ послѣдствіи замѣчаніямъ.

"Въ назначенное время я пришелъ къ мистеру Беллаверу, получивъ отвѣтъ, что онъ занятъ и не можетъ принять меня. Я повторилъ мой визитъ черезъ нѣсколько дней и, подождавъ въ передней часа два, былъ наконецъ принятъ имъ. Онъ объявилъ мнѣ, что еще не прочелъ моей трагедіи. Оскорбленный этимъ невниманіемъ, я не выдержалъ и, сказавъ ему, что онъ, по моему мнѣнію, не оказываетъ должнаго уваженія лорду Раттлю, потребовалъ назадъ свою рукопись въ довольно дерзкихъ выраженіяхъ. "Съ большимъ удовольствіемъ, " возразилъ она, принимая театральную позу, и, выдвинувъ ящикъ изъ стоящаго передъ нимъ бюро, выкинулъ на столъ большую связку бумагъ, произнеся съ презрѣніемъ слова: «вотъ возьмите». Я выбралъ свою трагедію и, выйдя отъ содержателя, пошелъ къ моему патрону и сталъ жаловаться ему. Но онъ, сверхъ моего ожиданія, вовсе не обидѣлся поступкомъ Беллавера, а напротивъ, упрекалъ меня вх горячности и далъ мнѣ понять, что если я хочу писать для сцены, то долженъ покоряться капризамъ акторовъ. «Въ настоящее время вамъ не остается другаго средства, сказалъ онъ, какъ предложить вашу трагедію мистеру Брайеру въ будущемъ году; лѣто же вы можете употребить на исправленіе ее, сообразно съ его замѣчаніями.» И такъ мнѣ пришлось выбирать одно изъ двухъ, или отказаться отъ всѣхъ надеждъ на успѣхъ моего произведенія, на которомъ я основывалъ все мое благосостояніе и славу, или терпѣть нужду въ продолженіи восьми мѣсяцевъ, въ ожиданіи поставки его на сцену. Но, не смотря на всѣ затрудненія, я выбралъ послѣднее и рѣшился подвергнуться всѣмъ ужасамъ нужды.

"Къ чему утомлять васъ ничтожными потребностями? Кое-какъ и въ страшной нищетѣ я дожилъ до конца лѣта. Зайдя къ лорду Раттлю, я узналъ, къ своему ужасу, что милордъ отправляется за границу и что мистеръ Брайеръ живетъ въ провинціи, такъ что мой великодушный патронъ, не имѣя возможности выполнить своего обѣщанія лично, оставилъ мнѣ письмо къ содержателю театра, напоминая о данномъ имъ обѣщаніи въ пользу моей трагедіи.

"Узнавъ о возвращеніи мистера Брайера, я отправился къ нему съ письмомъ, но не засталъ его дома. На другой день утромъ я получилъ тотъ же отвѣтъ; но меня просили сказать свое имя и объяснить, что мнѣ нужно. Исполнивъ требуемое, я зашелъ на другой день и слуга снова увѣрялъ меня, что господинъ его уѣхалъ, хотя я видѣлъ его смотрящимъ въ окно. Взбѣшенный этимъ поступкомъ, я зашелъ въ ближайшую кофейню, и запечатавъ письмо милорда съ своимъ, въ которомъ вмѣстѣ требовалъ положительнаго отвѣта, послалъ его съ привратникомъ, который, воротившись, сказалъ мнѣ, что мистеръ Брайеръ желаетъ меня видѣть. Я пошелъ къ нему и былъ принятъ съ такими извиненіями и комплиментами, что гнѣвъ мой совершенно исчезъ. Онъ съ подобострастіемъ говорилъ о своемъ пріятелѣ лордѣ Раттлѣ, которому всегда готовъ былъ услужить, обѣщалъ прочесть мою трагедію и сообщить мнѣ свое мнѣніе. Въ доказательство же своего ко мнѣ уваженія, далъ мнѣ позволеніе бывать безплатно на всѣхъ представленіяхъ. Это доставило мнѣ не малое удовольствіе и я часто пользовался своимъ правомъ. Такъ какъ я могъ бывать за кулисами, когда мнѣ вздумается, и имѣлъ случай говорить съ мистеромъ Брайеромъ, то я часто спрашивалъ его, когда онъ намѣренъ поставить на сцену мою пьесу; но онъ всегда отговаривался бездной занятій. Я уже начиналъ безпокоится, тѣмъ болѣе, что сезонъ уже приближался къ концу, какъ вдругъ я прочелъ въ газетахъ объявленіе о новой пьесѣ, которая была написана, принята и разыграна въ теченіе трехъ мѣсяцевъ. Вы можете себі; вообразить, какъ это меня поразило! Въ первый моментъ моего гнѣва я подозрѣвалъ мистера Брайера въ подлости въ отношеніи ко мнѣ и съ радостію видѣлъ неудачный ходъ предпочтенной имъ пьесы, упавшей совершенно, едва выдержавъ три представленія.

"Около этого времени я познакомился съ одною дамою, которая, узнавъ, что я написалъ трагедію, сказала мнѣ, что она знаетъ одну леди хорошо знакомую съ особою, имѣющею большое вліяніе на rpaфа Свирвита. Она обѣщала, если я пожелаю, похлопотать за меня, такъ какъ этотъ вельможа считался меценатомъ въ Англіи и могъ своимъ одобреніемъ, дать цѣну всякому сочиненію, то я съ радостью принялъ ея предложеніе. Я взялъ свой манускриптъ отъ Брайера и передалъ его моей знакомой, которая дѣйствительно хлопотала съ такимъ рвеніемъ, что менѣе чѣмъ чрезъ мѣсяцъ я былъ представленъ графу и вскорѣ имѣлъ удовольствіе слышать, что онъ очень хвалилъ мое произведеніе. Я льстилъ себя надеждою, что милордъ приметъ во мнѣ участіе, но прошли еще три мѣсяца и я не получалъ никакого извѣстія. Мнѣ уже становилось подозрительною искренность особы, передавшей мнѣ послѣднее извѣстіе. Но вскорѣ я увидѣлъ несправедливость своего подозрѣнія.

"Надо вамъ сказать что, основываясь на расположеніи, оказываемомъ мнѣ лордомъ Раттлемъ, и на его участіи къ моему успѣху, я написалъ ему о своей неудачѣ. Желая помочь мнѣ, онъ писалъ къ своему пріятелю, весьма богатому сквайру, прося его принять меня подъ свое покровительство и познакомить съ м-ромъ Мармозетомъ, знаменитымъ актеромъ, недавно явившемся на сценѣ съ необыкновеннымъ успѣхомъ и имѣвшимъ такое вліяніе на антрепренера, что тотъ ни въ чемъ не смѣлъ отказать ему. Сквайръ, не надѣясь на свой авторитетъ у м-ра Мармозета, прибѣгнулъ къ знакомому лорду, который, по его просьбѣ, представилъ меня знаменитому актеру.

"Разговоръ зашелъ о моемъ произведеніи и я съ удовольствіемъ узналъ, что Ерль Свирвитъ отзывался обо мнѣ очень хорошо и даже послалъ копію съ моей трагедіи мистеру Мармозоту съ просьбою, играть въ ней въ слѣдующій сезонъ. Любимецъ публики также восхищался моимъ сочиненіемъ и обѣщалъ поставить ее на сцену, ежели только будетъ ангажированъ на слѣдующій годъ. Онъ просилъ меня дать ему прочесть мою трагедію въ провинціи, куда онъ намѣренъ отправиться на другой день, чтобы на досугѣ разобрать ее и сдѣлать нѣкоторыя необходимыя измѣненія. Онъ записалъ мой адресъ, обѣщая написать мнѣ свои будущія замѣчанія. Теперь уже я надѣялся видѣть свое сочиненіе на сценѣ въ самомъ лучшемъ видѣ и получить вознагражденіе за всѣ перенесенныя лишенія. Но прошли шесть недѣль и я но получалъ извѣстія отъ Мармозета, не смотря на то, что онъ обѣщалъ написать мнѣ черезъ десять дней послѣ своего отъѣзда. Наконецъ пришло отъ него письмо. Извѣщая меня, что онъ сдѣлалъ нѣсколько замѣчаній, которыя передастъ мнѣ при встрѣчѣ онъ, а между тѣмъ совѣтовалъ отдать рукопись кому-нибудь изъ содержателей театровъ, такъ какъ онъ самъ еще не увѣренъ, будетъ ли играть въ слѣдующемъ сезонѣ. Меня огорчило заключеніе его письма. Я прочелъ его одному изъ своихъ пріятелей, тутъ же объявившему мнѣ, что это только предлогъ отдѣлаться отъ меня; потому что ему очень хорошо извѣстно, что мистеръ Мармозетъ ангажированъ на прекрасныхъ условіяхъ, мистеромъ Вандалемъ; но что онъ отказываетъ мнѣ потому, что купилъ отъ другаго автора комедію, которую и желаетъ поставить на сцену.

По возвращеніи въ, городъ, мистеръ Мармозетъ принялъ меня очень ласково, пригласилъ меня къ себѣ и передалъ мнѣ множество замѣчаній, которыя, сверхъ моего ожиданія, были не совсѣмъ справедливыми. Я однако доказывалъ ему его ошибку и, какъ кажется, совершенно убѣдилъ его; потому что вообще онъ очень лестно отзывался о моемъ произведеніи.

"Во время нашего спора меня удивила его забывчивость. Онъ отказывался отъ того, что говорилъ мнѣ передъ своимъ отъѣздомъ изъ города; а именно отъ упомянутаго имъ мнѣнія графа Свирвита о моемъ сочиненіи. Затѣмъ онъ объявилъ мнѣ, что не имѣетъ никакого вліянія на мистера Вандаля, а слѣдовательно не можетъ оказать мнѣ требуемой услуги. Я просилъ его, чтобы онъ подалъ мнѣ по крайней мѣрѣ совѣтъ, какъ дѣйствовать, и онъ указалъ мнѣ на графа Свирвита, говоря, чтобы я досталъ рекомендательное письмо отъ него къ содержателю, который не рѣшиться отказать такому вельможѣ. Я снова обратился къ знакомой мнѣ дамѣ и она такъ успѣшно повела дѣло, что чрезъ нѣсколько дней я узналъ, что могу получить письмо тотчасъ же, ежели доставлю лорду доказательство, что содержатель театра не имѣетъ сдѣлки съ другимъ авторомъ, потому что милордъ рѣшался только въ такомъ случаѣ на подобное снисхожденіе, ежели ему не представлялось возможности отказа. При этомъ же мнѣ объявили, что мистеръ Мармозетъ еще прежде, нежели совѣтовалъ мнѣ обратиться къ графу, сказалъ ему, что читалъ мою трагедію и нашелъ ее неудобною для театра. Не имѣя возможности сомнѣваться въ этомъ извѣстіи, я однако подозрѣвалъ тутъ какое нибудь недоразумѣніе и, не обращая на него вниманія, передалъ полученный мною отвѣтъ Мармозегу, обѣщавшему спросить м-ра Вандаля, не ангажировалъ ли онъ другаго автора. Дня черезъ два, я зашелъ къ актеру и онъ сообщилъ мнѣ что, узнавъ объ отсутствіи всякаго условія между Вандалемъ и другими авторами, вручилъ ему мою рукопись, прибавивъ, что она одобрена графомъ Свирвитомъ, отъ котораго онъ получитъ вскорѣ письмо. Въ заключеніе онъ приказалъ мнѣ зайти за отвѣтомъ къ м-ру Вандалю дня черезъ три. Въ назначенное время я явился къ м-ру Вандалю, объявившему мнѣ, что хотя онъ и получилъ отъ Мармозета трагедію; но о графѣ Свирвитѣ не слыхалъ отъ него ни слова. Я разсказалъ ему какъ было дѣло, и онъ далъ мнѣ понять, что дѣйствительно еще не заключалъ условія ни съ какимъ писателемъ, что съ удовольствіемъ прочтетъ мою трагедію, надѣясь, что не разойдется въ мнѣніи съ графомъ, котораго уважаетъ безъ мѣры, и вскорѣ поставитъ ее на сцену. Меня такъ обрадовали его слова, что я совершенно забылъ о непонятномъ поведеніи Мармозета; но, явившись въ извѣстное время къ м-ру Вандалю получилъ обратно свое произведеніе съ отвѣтомъ, что оно негодится для сцены. Опомнившись отъ этого удара, я просилъ его сказать мнѣ его возраженія противъ моей трагедіи и они оказались такъ неосновательными и неясными, что я тотчасъ убѣдился въ томъ, что онъ вовсе не читалъ моей рукописи и говорилъ только по наущенію другихъ. Въ послѣдствіи я узналъ, что этотъ бѣдняга съ ограниченными способностями былъ запутанъ суевѣріемъ и страдалъ подъ игомъ своей жены.

"Низвергнутый съ высоты моихъ мечтаній я уже былъ готовъ погибнуть отъ горя. Я не могъ сомнѣваться въ подлости Мармозета, припоминая всѣ его поступки. И это мнѣніе подтверждали слова графа Свирвита, выразившагося съ презрѣніемъ о поведеніи Мармозета, дерзнувшаго высказать мнѣніе противное литературному вкусу милорда. Пока я раздумывалъ о своемъ жалкомъ положеніи, ко мнѣ зашелъ мой пріятель и, узнавъ въ чемъ дѣло, не могъ удержаться отъ негодованія и сталъ ругать Мармозета, какъ главнаго виновника моего несчастія. Онъ говорилъ, что актеръ съ самаго начала дѣйствовалъ подло, водя меня за носъ и наговаривая невѣждѣ содержателю театра небылицы на мое сочиненіе, что его предательство равняется его алчности, которая побуждаетъ его ко всякимъ подлостямъ: такъ онъ воспользовался моею неопытностію и уничтожилъ авторитетъ другаго уже пользующаго извѣстностію автора, также написавшаго трагедію, которая, по его мнѣнію, могла помѣшать успѣху имъ покровительствуемой комедіи.

"Встрѣчая неудачу вездѣ, я уже отчаявался видѣть свое сочиненіе на сценѣ и рѣшился избрать для себя новый родъ занятій, который бы далъ мнѣ средства къ спокойному существованію. Но мой хозяинъ, которому я уже порядочно задолжалъ и который надѣялся получить свои деньги изъ вознагражденія за мою трагедію, не могъ хладнокровно перенесть своего разочарованія. Онъ рѣшился сдѣлать еще попытку и досталъ письмо отъ одной знатной дамы къ м-ру Брайеру, къ которой этотъ послѣдній питалъ всегда большое уваженіе. Она просила его принять мою трагедію, обѣщая поддержать ее своимъ вліяніемъ. Чтобы усилить свою протекцію, она уговорила въ мою пользу всѣхъ лучшихъ актеровъ, однимъ словомъ она заставила снова принять мое сочиненіе и оживила мои надежды. Но честный м-ръ Брайеръ такъ былъ занятъ дѣлами (хотя, повидимому, ему нечего было дѣлать,) что не имѣлъ времени прочесть моей рукописи, а безъ этого онъ не могъ принять ее и хотя онъ и читалъ ее прежде, но ничего не помнилъ изъ нея.

"Наконецъ, онъ просмотрѣлъ ее и, сдѣлавъ небольшія измѣненія, послалъ къ покровительствующей ей леди, давая честное слово поставить мою трагедію на сцену будущею зимою, ежели ее исправятъ и представятъ ему въ концѣ апрѣля. Съ стѣсненнымъ сердцемъ я принялся за работу и окончилъ ее во время. Но тутъ судьба готовила мнѣ новое огорченіе. Лѣтомъ м-ръ Мармозетъ вступилъ въ товарищество съ м-ромъ Брайеромъ, такъ что когда я потребовалъ исполненія обѣщаній у м-ра Брайера, то онъ отвѣтилъ мнѣ, что безъ товарища ничего сдѣлать не можетъ; а тотъ уже заключилъ условіе съ другимъ авторомъ.

«Мое положеніе сдѣлалось еще хуже со смертію моего хозяина, наслѣдники котораго забрали все мнѣ принадлежавшее и выгнали меня изъ квартиры чуть что не нагаго. Тутъ меня арестовалъ портной и посадилъ въ эту тюрьму, гдѣ я живу милостынею моихъ товарищей по заключенію.»

LXII.

Таковъ былъ разсказъ бѣднаго поэта. Не смотря на мои собственныя страданія, происшедшія отъ низости и подлости людей, я былъ удивленъ жалкимъ равнодушіемъ человѣчества, допустившаго человѣка съ истиннымъ дарованіемъ до нищеты и до всѣхъ бѣдствій, сопряженныхъ съ заключеніемъ въ тюрьмѣ. Я готовъ былъ благословлять судьбу, отдѣлившую меня отъ коварнаго свѣта, еслибы моя привязанность къ Нарциссѣ не привязала меня къ обществу. Портретъ ея былъ постояннымъ собесѣдникомъ въ моемъ уединеніи. Какъ часто я смотрѣлъ на эти очаровательныя черты, плѣнившія мое сердце! какъ часто я плакалъ, вспоминая о счастливыхъ минутахъ, проведенныхъ съ нею, проклиналъ жестокую судьбу, разлучившую насъ! Напрасно воображеніе рисовало мнѣ счастливую будущность; неумолимый разсудокъ разочаровывалъ меня и въ минуту ниспровергалъ мои воздушные замки, представляя безвыходное настоящее. Напрасно я прибѣгалъ къ развлеченіямъ, играя съ Джаксономъ въ карты, на билліардѣ и т. п., грустныя мысли овладѣвали мною, и ихъ не развлекалъ даже разговоръ съ Мелопіономъ. Я приказалъ Страпу каждый день заходить къ Вантеру въ ожиданіи найти тамъ извѣстія отъ моей возлюбленной, но постоянное разочарованіе въ этомъ только усиливало мою горесть. Мой вѣрный слуга также заразился моею печалью и по цѣлымъ часамъ сидѣлъ молча, проливая слезы. Его присутствіе только разстроивало насъ. Онъ сдѣлался неспособнымъ къ работѣ и хозяинъ отказалъ ему. Я же, видя, что мои деньги уходятъ и не имѣя надежды на освобожденіе, не дорожилъ жизнію, потерялъ апетитъ и преобразовался въ неряху. Въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ я не умывался, не перемѣнялъ бѣлья и не брился. Мое лицо, похудѣвшее отъ горя и недостатка пищи, покрылось грязью и заросло волосами и вообще вся моя наружность внушала отвращеніе. Однажды пришедшій ко мнѣ Страпъ объявилъ мнѣ, что внизу меня дожидается какой-то человѣкъ. Выведенный изъ задумчивости этимъ словомъ и въ надеждѣ получить извѣстіе о моей возлюбленной, я сбѣжалъ внизъ и, къ моему крайнему удивленію, увидѣлъ моего великодушнаго дядю, м-ра Бовлинга! Обрадованный этою неожиданностію, я кинулся обнимать его. Но онъ, отскочивъ въ сторону, обнажилъ свою шпагу, говоря: «Постой братецъ постой! отчаливай дальше. — Ей сторожъ! чего ты смотришь? Тутъ, кажется, одинъ изъ твоихъ сумасшедшихъ узниковъ вырвался изъ своей комнаты.» Я не могъ удержаться отъ смѣха при его словахъ; и онъ, узнавъ мой голосъ, съ участіемъ пожалъ мнѣ руку, изъявивъ сожалѣніе, что видитъ меня въ такомъ положеніи.

Я отвелъ его въ свою комнату и представилъ ему Страпа, какъ моего самаго лучшаго друга. Усѣвшись, дядя разсказалъ намъ, что воротился изъ вояжа къ гвинейскимъ берегамъ, что онъ служилъ на кораблѣ помощникомъ шкипера, до того времени, пока на нихъ не напалъ французскій корабль. Во время боя капитанъ былъ убитъ и дядя принялъ начальство надъ кораблемъ. Ему посчастливилось потопить француза и въ слѣдъ за тѣмъ онъ встрѣтился съ купеческимъ судномъ, шедшимъ изъ Мартиники съ грузомъ сахара, индиго и серебра. Имѣя патентъ на каперство, онъ овладѣлъ имъ и привелъ благополучно въ Кингсэль въ Ирландію, гдѣ оно было объявлено законнымъ призомъ; этимъ подвигомъ онъ не только зашибъ себѣ добрую копѣйку, но и пріобрѣлъ довѣріе владѣльца корабля, вручившаго ему команду надъ кораблемъ, вооруженнымъ двадцатью девяти фунтовымъ орудіемъ и готовомъ отплыть по чрезвычайно выгодному предпріятію, котораго объявить онъ въ настоящее время не имѣлъ права.

Я безъ мѣры обрадовался его счастливымъ обстоятельствамъ и, по его просьбѣ, разсказалъ о всемъ случившемся со мною послѣ нашей встрѣчи. Узнавъ о поступкахъ Страпа со мною, онъ отъ чистаго сердца благодарилъ его и пожалъ ему руку, обѣщаясь вывести его въ люди. Снабдивъ меня десятью гинеями и узнавъ адресъ портнаго, арестовавшаго меня, дядя ушелъ, чтобы расплатиться съ нимъ, сказавъ мнѣ на прощаніе, что онъ скоро смоетъ грязь съ меня мокрымъ парусомъ. — Умывишсь и одѣвшись въ лучшее платье, я сталъ ожидать прихода дяди и пріятно изумилъ его своимъ преобразованіемъ.

Добрый мой родственникъ, уплативъ мой долгъ, выхлопоталъ приказаніе освободить меня. Желая проститься съ моими друзьями въ несчастіи и уговоривъ м-ра Бовлинга провесть вечеръ у меня, я пригласилъ къ себѣ въ комнату м-ра Мелопіона и Джаксона. Угостивъ ихъ хорошимъ ужиномъ и виномъ, я объявилъ имъ о своемъ освобожденіи. Они, не смотря на то, что теряли члена своего общества, отъ души поздравляли меня.

Правда, о Джаксонѣ я не могъ очень сожалѣть, потому что его несчастіе едва было ощутительно ему самому при его вѣтреномъ и легкомысленномъ характерѣ; но я чувствовалъ уваженіе и дружбу къ поэту, во всѣхъ отношеніяхъ болѣе достойному лучшей участи. По уходѣ моихъ гостей и дяди, обѣщавшаго зайти за мной завтра утромъ, я собралъ нѣсколько бѣлья и другихъ необходимыхъ вещей и приказалъ Страпу несть въ слѣдъ за мною въ комнату Мелопіона.

Я съ трудомъ заставилъ его принять это отъ меня вмѣстѣ съ пятью гинеями. Онъ долго не хотѣлъ взять ихъ, говоря, что никогда не будетъ въ состояніи возвратить нхъ мнѣ. За тѣмъ я спросилъ его, не могу ли я чѣмъ еще помочь ему; но онъ отвѣчалъ только: «вы и безъ того чрезчуръ много сдѣлали для меня» и, будучи не въ состояніи удержаться залился слезами. Я ушелъ отъ него сильно растроганнымъ и по приходѣ дяди съ такимъ жаромъ описалъ ему несчастное положеніе Мелопіона, что честный морякъ разстроенный до глубины души, рѣшился послѣдовать моему примѣру и подарилъ ему еще пять гиней, которыя по моему совѣту были отданы ему Страпомъ запечатанными въ письмѣ.

Я простился со всѣми знакомыми въ тюрьмѣ и уже хотѣлъ садится въ карету, какъ ко мнѣ подошелъ Джаксонъ и шопотомъ просилъ дать ему въ долгъ шиллингъ. Я удивился умѣренности его просьбы и думая, что уже вѣроятно мнѣ не придется болѣе слышать ее отъ него, всунулъ ему въ руку гинею. Увидавъ ее, онъ съ изумленіемъ поглядѣлъ на меня и вскричалъ: «о Боже, гинея!» и, схвативъ меня за пуговицу, разразился смѣхомъ. По окончаніи своего конульсивнаго движенія, онъ отпустилъ меня, называя добрымъ малымъ. Пріѣхавъ на квартиру, м-ръ Бовлингъ сталъ разсуждать о моемъ положеніи и предложилъ отправиться съ нимъ въ море въ качествѣ корабельнаго врача, обѣщая мнѣ въ такомъ случаѣ дать средство составить себѣ порядочное состояніе въ нѣсколько лѣтъ собственными трудами; а послѣ своей смерти оставить мнѣ все, что имѣетъ. Хотя меня сильно разстрогало его великодушіе; но я не вдругъ рѣшился принять предложеніе, долженствовавшее послужить преградою въ моей любви, о чемъ я и сказалъ ему. Но ему очень не понравилось мое возраженіе, онъ говорилъ, что любовь есть плодъ праздности и что будь я занять дѣломъ имѣя мои мысли устремлеными на пріобрѣтеніе независимаго состоянія, то мнѣ бы и въ голову не пришла подобная идея, которая прилична празднымъ лѣнтяямъ, только заботящимся объ удовольствіяхъ.

Эти намеки задѣли меня за живое; я счелъ ихъ за упреки и, не давъ себѣ времени одуматься, принялъ его предложеніе. Обрадованный моимъ согласіомъ, дядя тотчасъ же свелъ меня къ владѣльцу корабля и заключилъ за меня условія, такъ что теперь я уже не могъ отказаться отъ вояжа. Чтобы не дать времени остынуть моему рвенію, онъ заставилъ меня составить каталогъ медикаментамъ на пятьсотъ человѣкъ, долженствовавшихъ провести 18 мѣсяцевъ въ жаркомъ климатѣ, и отнести его къ дрогисту. Во время моего занятія, вошелъ Страпъ, и узнавъ мое намѣреніе, задумался. Помолчавъ минутъ съ пять, онъ объявилъ мнѣ свое желаніе сопровождать меня въ путешествіи. По моей просьбѣ капитанъ Бовлингъ принялъ его на корабль экономомъ, обѣщая снабдить его всѣмъ нужнымъ и дать взаймы десять фун. стер. на покупку товара.

Дядя мой объявилъ мнѣ, что въ послѣднемъ своемъ вояжѣ онъ успѣлъ заработать 3000 фун. стер., и обѣщалъ дать мнѣ тотчасъ же треть этого капитала; кромѣ того доставить мнѣ въ кредитъ на столько же товару, который могъ быть съ выгодою проданъ въ тѣхъ странахъ, куда мы отправляемся. Онъ прибавилъ, что хотя и смотритъ на мой интересъ, какъ на свой собственный, но удерживаетъ остальныя свои деньги какъ для собственной независимости, такъ и съ цѣлію имѣть въ рукахъ средство наказать меня, ежели я не позабочусь о томъ, чѣмъ пользуюсь.

Не обременяя читателя отчетомъ о чувствахъ, занимавшихъ мою душу при этомъ великодушномъ обѣщаніи, я скажу только, что дядя тотчасъ же привелъ ихъ въ исполненіе: мнѣ данъ былъ выборъ необходимыхъ товаровъ и приказаніе тотчасъ же нагрузить ихъ. Но не смотря на эти хлопоты, образъ Нарциссы безпрестанно представлялся мнѣ и заставлялъ меня ужасно страдать. Меня сводила съ ума мысль, что я, можетъ быть, потеряю ее навсегда. Надежда увидѣть ее опять поддержала бы меня въ разлукѣ; но я не могъ безъ горести вспомнить о ея печали во время моего отсутствія. День и ночь меня тревожила мысль о пріисканіи средства къ смягченію этого удара и оправданію себя въ мнѣніи этого дорогаго созданія. Наконецъ я составилъ планъ, успокоившій меня нѣсколько, о которомъ читатель узнаетъ въ послѣдствіи.

Окончивъ свои дѣла и приготовившись къ отплытію, я рѣшился показаться своимъ прежнимъ знакомымъ, въ кругу которыхъ я не былъ со времени моего заключенія. Такъ какъ я, по совѣту дяди, купилъ для продажи множество богатаго платья, то, одѣвшись въ лучшее, я отправился въ знакомую кофейню. Тамъ я засталъ своего пріятеля Вантера. Его такъ озадачило мое великолѣпіе, что онъ долго не могъ выговорить ни слова и потомъ, отведя меня въ сторону, спросилъ: «послушай, Рендомъ, откуда ты? — что значитъ это франтовство! — Ага! понимаю — ты только что изъ провинціи! — Чтожъ хороши ли дороги? — Ну, Рендомъ, смѣльчакъ же ты и счастливецъ; — но берегись; — повадился кувшинъ по воду ходить, тамъ ему и голову сломить.» Съ этими словами онъ указалъ себѣ на шею. Изъ его жестовъ и намековъ я понялъ, что онъ подозрѣваетъ меня въ грабительствѣ на большихъ дорогахъ, и отъ души посмѣялся его заблужденію. Не объясняя подробностей, я сообщилъ ему, что все это время былъ у своего родственника въ провинціи, о которомъ я упоминалъ ему, и что теперь, желая вояжировать, пришелъ проститься съ пріятелями. Я просилъ его возвратить мнѣ должныя деньги, которыя мнѣ понадобятся за границей. Онъ сперва немного сконфузился, но, опомнившись, прикинулся обиженнымъ, говоря, что никогда не проститъ мнѣ того, что я, не предупредивъ его, поставилъ въ невозможность уплатить мнѣ долгъ. Улыбнувшись его мнимой деликатности, я сказалъ, что оставлю ему адресъ купца, которому онъ можетъ уплатить деньги. Онъ прикинулся обрадованнымъ, записалъ адресъ и имя купца, клянясь, что скоро удовлетворитъ меня. Окончивъ это дѣло и зная очень хорошо, что онъ и не вспомнитъ объ немъ, я разослалъ всѣмъ своимъ знакомымъ записки, приглашая ихъ провесть со мною вечеръ въ трактирѣ. Я угостилъ ихъ отличнымъ ужиномъ и виномъ. Простился съ ними около полуночи и едва не былъ задушенъ дружескими объятіями. На другое утро я съ Страпомъ выѣхалъ въ почтовой каретѣ въ Гревсьендъ. Тамъ мы вошли на корабль и при попутномъ вѣтрѣ снялись съ якоря. Мы благополучно добрались до Довиса; но тутъ намъ пришлось ждать на якорѣ восточнаго вѣтра, чтобы пройти каналъ.

LXIII.

Послѣ нѣсколькихъ дней плаванія, я увидѣлъ возможность привести въ исполненіе задуманное много въ Лондонѣ предпріятіе. Я выпросилъ у капитана позволеніе себѣ и Страпу сойти на берегъ. Онъ согласился, потому что ждалъ еще чрезъ недѣлю депешъ изъ Лондона, безъ которыхъ не могъ отправиться. Сообщивъ свое намѣреніе вѣрному моему слугѣ, отговаривавшему меня отъ этого безразсуднаго предпріятія, но но хотѣвшему отставать отъ меня, я нанялъ лошадей и поскакалъ въ ту часть Суссекса, гдѣ жила моя возлюбленная. Ея жилище отстояло отъ Диля, гдѣ мы сѣли на лошадей, на сорокъ верстъ. Зная хорошо границы владѣнія сквайра, я остановился, не доѣзжая пяти верстъ до его дома, гдѣ и выждалъ сумерекъ. Отсюда, подъ покровомъ темной ночи, мы добрались до небольніаго лѣса. Въ полуверстѣ отъ хижины мистриссъ Сэджели, привязавъ лошадей къ дереву, мы отправились къ моей старой благодѣтельницѣ. Такъ какъ ея хижина стояла въ отдаленіи, то мы добрались до нея, не бывъ никѣмъ замѣчены. Тутъ я приказалъ Страпу идти къ ней одному и ежели у ней будутъ гости, то передать ей письмо, какъ будто порученное ему знакомымъ въ Лондонѣ. На его стукъ старушка, сама подойдя къ двери, но не отворяя ее и извиняясь своимъ уединеніемъ, просила его сказать, что ему нужно и какъ его зовутъ. Страпъ отвѣчалъ ей, что его имя ей неизвѣстно; но что онъ подастъ ей письмо въ дверную щель. Прочитавъ его и узнавъ, что я самъ нахожусь тутъ же, она сказала: «Если тотъ, кто писалъ это письмо, здѣсь, то пусть заговоритъ, чтобъ я, убѣжденная его голосомъ могла, не подвергая себя опасности, отворить дверь.» Я приложилъ губы къ замочной скважинѣ и проговорилъ: «добрая матушка, вамъ нечего бояться, это я, столько уже вами обязанный, прошу гостепріимства.» Она узнала мой голосъ и, отворивъ двери, съ истинно материнской любовью приняла меня. Я ей объявилъ цѣль моего пріѣзда, которая состояла въ томъ, чтобы до моего отплытія увидѣть Нарциссу, убѣдить въ необходимости моего путешествія, повторить ей обѣтъ въ вѣрности и имѣть печальное удовольствіе обнять ее на прощаніе. Добрая старушка объявила мнѣ, что, по возвращеніи изъ Бата, Нарцисса находилась въ самомъ строгомъ заключеніи и къ ней никого не допускали, кромѣ слугъ преданныхъ ея брату; но что потомъ она получила большую свободу и была у миссъ Сэджели; но, въ слѣдствіе сознанія слуги, объявившаго, что онъ послалъ на почту письмо отъ Нарциссы на мое имя, она снова подвергнулась чуть что не тюремному заключенію. Мистрисъ Сэджели увѣряла также, что мнѣ нѣтъ ни малѣйшей возможности видѣть Нарциссу, развѣ забравшись въ садъ, въ которомъ ой дозволено ежедневно гулять, и спрятавшись тамъ дождаться ея прихода. Но это было бы совершеннымъ безразсудствомъ. Не смотря на то, я рѣшился испытать это средство. Не обращая вниманія ни на мольбы и убѣжденія мистриссъ Сэджели, ни на то, что Страпъ на колѣняхъ просилъ меня не подвергать себя и его опасности, я стоялъ на своемъ. И приказалъ Страпу отвести лошадей на постоялый дворъ, гдѣ мы впервые остановились, и дожидаться моего возвращенія. Онъ было отказался, но, убѣжденный тѣмъ, что ежели лошади будутъ оставаться въ лѣсу, то навѣрное наводутъ на нашъ слѣдъ, онъ собрался въ путь, цѣлуя мнѣ руку и бормоча: «Богъ знаетъ, увижу ли я тебя опять.» Моя добрая хозяйка, видя мое упрямство, дала мнѣ совѣтъ, какъ дѣйствовать, и, уговоривъ меня подкрѣпиться пищею, уложила спать. Рано утромъ, вооружившись парою заряженныхъ пистолетовъ и шпагою, я перелѣзъ чрезъ заборъ сада сквайра и, по совѣту мистриссъ Сэджели, спрятался въ чащѣ подлѣ бесѣдки, далеко отстоящей отъ дому, и которую (какъ мнѣ сказали) Нарцисса чаще всего посѣщала. Я сидѣлъ тутъ съ пяти часовъ утра до шести вечера, не видя никого. Но наконецъ я замѣтилъ подходящихъ ко мнѣ двухъ женщинъ, въ которыхъ я узналъ Нарциссу и миссъ Вильямсъ. Угадывая, что онѣ зайдутъ въ бесѣдку, я прокрался туда и положилъ на виду свой миніатюрный портретъ, назначаемый еще прежде въ подарокъ Нарциссѣ. Это я сдѣлалъ для того, чтобы хотя нѣсколько приготовить ее къ моему появленію, которое безъ того могло бы слишкомъ сильно поразить нѣжное существо. Я снова спрятался въ чащу деревьевъ и выжидалъ ихъ приближенія. Я замѣтилъ печаль Нарциссы и едва могъ удержаться, чтобы не утереть поцѣлуемъ перлы, капавшіе у ней изъ глазъ. Она вошла въ бесѣдку, такъ какъ я ожидалъ, и увидя лежавшій на столѣ портретъ, взяла его. Но взглянувъ на него, не могла удержаться отъ восклицанія: «Боже мой?» и смертельная блѣдность покрыла ея щеки. Ея повѣренная, испуганная ея восклицаніемъ, посмотрѣла на портретъ и въ свою очередь вскричала: «Господи, да это мистеръ Рендомъ!» Опомнившись немного, Нарцисса прибавила: «кто бы ты ни былъ принесшій этотъ портретъ, благодарю тебя и даю слово беречь его, какъ святыню.» Съ этими словами она съ жаромъ поцѣловала его и спрятала на грудь. Я уже готовъ былъ броситься къ ея ногамъ, какъ миссъ Вильямсъ, не столько занятая страстью, какъ ея госпожа, замѣтила, что не могъ же самъ портретъ явиться въ бесѣдкѣ и что вѣроятно я гдѣ нибудь близко. Но Нарцисса, вздрогнувъ при этой догадкѣ, вскричала: «Избави Боже! и хотя я бы готова была пожертвовать многимъ за одну минуту разговора съ нимъ въ безопасномъ мѣстѣ; но скорѣе готова была бы отказаться отъ него навсегда, нежели видѣть его здѣсь, гдѣ его жизнь подвергается такой опасности.» Далѣе я не могъ выдержать и, выскочивъ изъ своей засады, явился предъ нею. Она испустила страшный крикъ и упала въ обморокъ на руки своей подруги. Я кинулся къ моему сокровищу и своими поцѣлуями привелъ ее въ чувство. Зачѣмъ я не владѣлъ искуствомъ Рафаэля, граціею Гвидо и магическою кистью Тиціана, чтобы быть въ состояніи изобразить выраженіе нѣжной заботливости, цѣломудреннаго восхищенія и наивнаго румянца, появившагося на ея лицѣ, когда она пришла въ себя и произнесла: «О небо! ты ли это?»

По прошествіи часа, проведеннаго въ оплакиваніи нашей судьбы, и въ обмѣнѣ обѣтовъ, миссъ Вильямсъ напомнила о необходимости разлуки и я увѣренъ, что никогда любовники не разлучались съ большимъ сожалѣніемъ. Но словами невозможно выразить нашихъ чувствъ; а потому умолчу о нихъ. Я возвратился вечеромъ въ хижину мистрисъ Сэджели, обрадованной моимъ успѣхомъ. Она своими убѣжденіями успокоила мою горесть. Заставивъ принять добрую старушку кошелекъ съ двадцатью гинеями въ знакъ моего уваженія, я въ эту же ночь простился съ нею и пошелъ пѣшкомъ въ харчевню, гдѣ своимъ появленіемъ избавилъ Страпа отъ безпокойства и опасенія за меня.

Мы тотчасъ же сѣли на лошадей и на другое утро рано прибыли въ Диль. Дядю сильно безпокоило мое отсутствіе, потому что, получивъ депеши, онъ выжидалъ только попутнаго вѣтра, чтобы сняться съ якоря. На другой день подулъ свѣжій восточный вѣтеръ, и мы въ сорокъ восемь часовъ прошли каналъ Ла-Маншъ. Отплывъ миль двѣсти на западъ отъ Ландсъ-Энда, капитанъ попросилъ меня въ каюту и сказалъ мнѣ, что теперь настала минута объявить мнѣ о цѣли нашего плаванія. Кораблю — сказалъ онъ, снаряженному съ большими издержками, назначено идти къ Гвинейскому берегу и, вымѣнявъ часть своихъ товаровъ на негровъ и золотой песокъ, отправиться въ Буеносъ Айресъ въ Новую Испанію. Тамъ мы, имѣя паспорты отъ англійскаго и испанскаго правительства, должны съ помощію нашего агента, знакомаго съ страною и языкомъ ея, вымѣнять новый нашъ грузъ и остатки стараго на серебро. Узнавъ про это назначеніе, я взялъ у нашего агента испанскій лексиконъ, грамматику и нѣсколько другихъ книгъ, и занялся ими съ такимъ прилежаніемъ, что къ приходу нашему въ Новую Испанію, могъ уже говорить на испанскомъ языкѣ. Для предупрежденія лихорадокъ, которымъ подвержены люди сѣверныхъ странъ въ жаркомъ климатѣ, я при наступленіи жаровъ велѣлъ пустить всему экипажу кровь и дать слабительное, и мнѣ кажется, что эта предосторожность послужила намъ въ пользу; потому что на кораблѣ умеръ только одинъ матросъ.

Однажды, уже на шестой недѣлѣ нашего плаванія, мы замѣтили подъ вѣтромъ у насъ большое судно, несущееся на насъ на всѣхъ парусахъ. Дядя приказалъ прибавить парусовъ и приготовиться къ битвѣ, но видя; что корабль, поднявшій французскій флягъ, догоняетъ насъ, онъ приказалъ убрать лишніе паруса, вынуть втулки изъ пушекъ и людямъ быть на мѣстахъ. Пока исполнялись эти приказанія, вышелъ на верхъ Страпъ, блѣдный какъ полотно, и голосомъ, подавляемымъ страхомъ, спрашивалъ меня, справимся ли мы съ преслѣдующимъ насъ кораблемъ.

Въ это время мы могли уже различать два ряда пушекъ непріятельскаго корабля, бывшаго отъ насъ въ двухъ миляхъ. Это открытіе смутило матросовъ, говорившихъ, что, при битвѣ съ такимъ противникомъ, онъ насъ разобьетъ въ щепки и что намъ вовсе невыгодно драться; потому что въ случаѣ потери руки или ноги имъ придется быть нищими, такъ какъ купцы не заботятся объ изувѣченныхъ на ихъ службѣ матросахъ. Услыхавъ это, капитанъ приказалъ собрать экипажъ и сказалъ имъ: «Ребята говорятъ, что вы повѣсили носъ. — Вотъ уже тридцать лѣтъ какъ я служу на морѣ и ни разу еще не видѣлъ, чтобы англійскій матросъ трусилъ. — Можетъ быть, вы думаете, что я подвергаю васъ опасности изъ за алчности къ барышамъ. — Но это ложь, мой грузъ весь застрахованъ и при взятіи корабля непріятелемъ я очень мало теряю. Непріятель сильнѣе насъ, это правда: — но чтожъ изъ того? Развѣ мы не можемъ сбить у него мачты и тѣмъ отъ него отдѣлаться? — А ежели намъ будетъ неудача, то мы всегда успѣемъ сдаться. — И ежели кто нибудь изъ экипажа будетъ тяжело раненъ, то клянусь, что вознагражу его изъ собственныхъ средствъ по мѣрѣ возможности. И такъ всѣ лѣнтяи и трусы убирайтесь въ трюмъ; а вы храбрые ребята со мной и хватимъ всѣмъ бортомъ въ честь старой Англіи.» Эта рѣчь была такъ счастливо приспособлена къ духу его слушателей, что всѣ до одного сняли шляпы и, махая ими, закричали: «ура.» Пославъ слугу за водкой, дядя угостилъ каждаго чаркою ея и отпустилъ по мѣстамъ, гдѣ они весело стояли въ ожиданіи команды. Надо отдать честь дядѣ: онъ дѣлалъ всѣ распоряженія отчетливо, хладнокровно и безъ малѣйшаго признака страха. По приближеніи непріятеля, онъ, приказавъ мнѣ идти къ своему мѣсту, уже готовился поднять флагъ и дать сигналъ къ пальбѣ, какъ вдругъ предполагаемый французъ спустилъ французскій флагъ и поднялъ англійскій, сдѣлавъ одинъ холостой выстрѣлъ. Это обстоятельство сильно обрадовало м-ра Бовлинга, онъ тотчасъ же выкинулъ англійскій флагъ и далъ отвѣтный выстрѣлъ. Подойдя ближе, нашъ преслѣдователь окликнулъ насъ и, объявивъ, что онъ сорока пушечный военный корабль, потребовалъ къ себѣ нашего капитана. Дядя поспѣшилъ повиноваться, тѣмъ болѣе, что въ командирѣ его узналъ своего стараго товарища. Тотъ былъ очень радъ его видѣть и, оставивъ у себя обѣдать, послалъ за агентомъ и мной свой катеръ и принялъ насъ очень любезно. Такъ какъ это судно имѣло приказаніе крейсировать на широтѣ острова Мартиника, то его носъ и корму украсили бѣлыми лиліями. И вообще все судно, для удобнѣйшаго обмана непріятеля, получило такое преобразованіе, что дядя не узналъ его, но смотря на то, что служилъ на немъ нѣсколько лѣтъ. Мы плавали вмѣстѣ дня четыре, въ продолженіи которыхъ капитаны были постоянно вмѣстѣ; но наконецъ, имѣя различное назначеніе, разстались.

Недѣли черезъ двѣ послѣ этого мы, уже высадились на гвинейскомъ берегу въ устьѣ Гамбіи. Продавая наши товары на всемъ протяженіи берега отъ Анголы до Бенчула, мы въ шесть мѣсяцевъ сбыли нашъ грузъ, купивъ 400 негровъ. Свои же товары я вымѣнялъ на золотой песокъ.

Нагрузившись, мы вышли отъ мыса Негро и черезъ шесть недѣль вошли въ устье Ла-Платы, не встрѣтивъ на пути ничего замѣчательнаго. Только между неграми открылась горячка въ родѣ той, которая появляется въ тюрьмахъ, и похитившая многихъ изъ экипажа. Одинъ изъ моихъ помощниковъ умеръ; а Страпъ едва не испустилъ духъ. Представивъ паспорты испанскому губернатору, мы встрѣтили ласковый пріемъ и въ нѣсколько дней распродали негровъ и могли бы продать ихъ въ пятеро болѣе.

LXIV.

Мы посѣщали испанскихъ молодыхъ людей, ласково принимавшихъ насъ и составлявшихъ для насъ пикники на своихъ виллахъ, далеко отстоящихъ отъ берега. Изъ числа прочихъ джентльменовъ особенно ласкалъ насъ донъ Антоніо де Рибери, весьма образованный молодой человѣкъ, съ которымъ я коротко сошелся. Однажды онъ пригласилъ насъ на свою виллу и, для большаго нашего удовольствія, обѣщалъ познакомить насъ съ Сингеромъ, англичаниномъ, уже нѣсколько лѣтъ жившимъ въ этихъ мѣстахъ и своимъ обхожденіемъ, умомъ и благородными поступками заслужившимъ любовь и уваженіе всѣхъ.

Принявъ это приглашеніе, мы отправились на виллу, куда черезъ часъ послѣ насъ пріѣхалъ и рекомендованный намъ джентльменъ. Онъ былъ высокаго роста и прекрасно сложенъ. Выраженіе его лица и наружности внушало уваженіе; лѣтъ ему было подъ сорокъ. Черты лица его носили на себѣ отпечатокъ задумчивости и печали, который въ другихъ странахъ считался бы признакомъ меланхоліи, но здѣсь его приписывали частому столкновенію съ испанцами, замѣчательными суровымъ выраженіемъ лица. Узнавъ отъ дона Антоніо, что мы его соотечественники, онъ ласково поздоровался съ нами и, устремивъ взоръ на меня, глубоко вздохнулъ. При первомъ его появленіи я почувствовалъ къ нему глубокое уваженіе; но, видя зараженіе его печали, такъ сказать направленное на меня, я почувствовалъ къ нему влеченіе и по сочувствію также вздохнулъ. Съ дозволенія хозяина, онъ заговорилъ съ нами по англійски, увѣряя насъ, что встрѣча съ столькими соотечественниками въ отдаленномъ краю крайне его обрадовала. Онъ спросилъ капитана, принявшаго названіе Синвера Тома, изъ какого онъ графства Англіи и куда отправлялся. Дядя объявилъ ему, что мы вышли изъ Темзы и туда же возвратимся, зайдя на пути въ Ямайку, чтобы нагрузиться сахаромъ.

Получивъ эти свѣдѣнія, онъ разсказалъ намъ, что, имѣя желаніе перебраться въ свое отечество, онъ часть своего состоянія отправилъ въ Европу на нейтральныхъ судахъ, и прибавилъ, что ежели капитанъ согласится, то онъ съ охотою нагрузилъ бы остальное имущество на нашъ корабль и самъ бы взялъ мѣсто пассажира. Дальновидный м-ръ Бовлингъ отвѣтилъ, что ежели нашъ новый знакомецъ получитъ позволеніе отъ губернатора выѣхать, то онъ съ удовольствіемъ приметъ его къ себѣ на корабль. Англичанинъ, одобривъ предосторожность дяди, обѣщалъ достать позволеніе отъ своего пріятеля губернатора и перемѣнилъ предметъ разговора.

Меня очень обрадовало его намѣреніе и я такъ заинтересовался имъ, что не удайся ему его планъ, то я чувствовалъ бы сильное огорченіе. Во все время нашего разговора онъ необыкновенно пристально всматривался въ меня. Я же чувствовалъ къ нему неодолимое влеченіе и съ почтеніемъ слушалъ его разсказы. Его осанка и наружность внушали мнѣ уваженіе. Однимъ словомъ, въ присутствіи его, я чувствовалъ сильное и безотчетное волненіе.

Проведя съ нами весь день, онъ уѣхалъ вечеромъ, сказавъ капитану, что скоро дастъ ему о себѣ извѣстіе. По его уходѣ, я сталъ разспрашивать объ немъ дона Антоніо, но узналъ очень немногое. Звали нашего новаго знакомца донъ Родриго. Въ этихъ мѣстахъ онъ поселился лѣтъ пятнадцать или шестнадцать тому назадъ и пріобрѣлъ огромное богатство. Но съ самаго своего появленія здѣсь, онъ всегда казался угрюмымъ и печальнымъ, такъ что, по всѣмъ предположеніямъ, онъ вѣроятно въ молодости претерпѣлъ какое нибудь несчастіе; но никто не хотѣлъ его разспрашивать, боясь растравить его зажившія раны.

Мнѣ ужасно хотѣлось знать исторію этого человѣка и я не могъ заснуть всю ночь отъ неудовлетвореннаго любопытства. На слѣдующее утро, во время нашего завтрака, въѣхали на двора, три богато осѣдланные мула. Погоньщикъ же подалъ намъ записку отъ дона Родриго, въ которой онъ просилъ насъ и дона Антоніо пріѣхать къ нему на виллу, бывшую въ десяти верстахъ отъ нашего настоящаго мѣстопребыванія. Это приглашеніе доставило мнѣ большое удовольствіе и, сѣвъ на муловъ, мы еще до обѣда добрались до его жилища. Щедрый нашъ знакомецъ угостилъ насъ великолѣпно. Онъ продолжалъ оказывать мнѣ особенное участіе и послѣ обѣда подарилъ мнѣ превосходный аметистовый перстень, говоря, что имѣлъ нѣкогда сына, который ежели не умеръ, то былъ бы однихъ со мною лѣтъ. Эти слова, сопровождаемыя глубокимъ вздохомъ; заставили сильно забиться мое сердце и привели мои мысли въ такой порядокъ, что я долго не могъ опомниться. Дядя же мой, видя мою задумчивость ударила, меня по плечу, сказавъ: «Ей! что ты спишь что ли, Рори?» Но мой отвѣтъ предупредилъ дона. Родриго, воскликнувъ съ нсобюкновеннымэ, жаромъ: «Скажите, пожалуйста, капитанъ, какъ зовутъ этого молодаго человѣка?» — «Зовутъ его Родерикъ Рендомъ» отвѣчалъ дядя. — «Боже праведный — а какъ знали его мать?» — «Его мать называлась Шарлоттою Бовлингъ.» — «Милосердый Боже», вскричалъ донъ Родриго, перескочивъ черезъ столъ и схвативъ меня въ объятія: «мой сынъ! мой сынъ! я опять нашелъ тебя?» Съ этими словами онъ прилегъ головою къ моему плечу и плакалъ отъ радости; во мнѣ тоже заговорило чувство и изъ глазъ невольно выступили слезы.

Долго не могъ онъ говорить отъ волненія; наконецъ ему удалось выговорить: «Таинственное провидѣніе! — О дорогая моя Шарлотта, такъ еще существуетъ залогъ нашей любви! и какой залогъ; — такъ дивно найденный!.. О неисчерпаемое милосердіе, позволь мнѣ обожать твои неисповѣдимые пути.» Съ этими словами онъ сталъ на колѣни и молча нѣсколько минутъ благодарилъ Бога. Я сдѣлалъ тоже и внутренно благодарилъ Творца; затѣмъ, ставъ на колѣни предъ отцемъ, просилъ его благословенія. Онъ снова обнялъ меня, призывая на мою голову защиту неба и поднявъ меня, представилъ, какъ сына, разстроганному этою сценою обществу. Въ числѣ прочихъ и мой дядя не могъ скрыть ни своей радости, ни нѣжности своего сердца.

Хотя онъ и не привыкъ къ нѣжнымъ выраженіемъ чувствъ, однако прослезился и, пожимая руку моего отца, сказалъ: «Я отъ души радъ видѣть тебя, братъ, Рендомъ. Благодарю Бога за эту счастливую встрѣчу.» Донъ Родриго, узнавъ въ немъ своего зятя, обнялъ его говоря: «Такъ ты братъ моей Шарлотты? Увы! несчастная Шарлотта! но къ чему отчаиваться? — Мы скоро встрѣтимся, чтобы болѣе не разставаться! Дай тебѣ Богъ счастья, братъ — милый мой сынъ, я схожу съ ума отъ радости! — Этотъ день да будетъ днемъ празднества, пусть мои друзья и слуги раздѣлятъ мою радость.»

Пока онъ отправлялъ гонцовъ къ сосѣднимъ джентльменамъ и раздавалъ приказанія для приготовленія къ празднику, я почувствовалъ себя совершенно разбитымъ отъ разнообразія поражавшихъ меня ощущеній; а къ вечеру появилась лихорадка и бредъ, такъ что приготовленія къ празднеству были остановлены и радость семейства превратилась въ горе и отчаяніе.

Позвали врачей, пустившихъ мнѣ изъ ноги кровь и назначившихъ ножную ванну изъ цѣлебныхъ травъ. Чрезъ десять часовъ у меня выступилъ критическій потъ, а на другое утро я не чувствовалъ ничего болѣзненнаго, исключая пріятной слабости, не помѣшавшей мнѣ однако одѣться. Во все продолженіе этой лихорадки, отецъ не отходилъ отъ меня, съ точностію исполняя назначеніе врачей; а капитанъ Бовлингъ съ заботливостью помогалъ ему. Вылечившись отъ болѣзни, я вспомнилъ о Страпѣ и, желая осчастливить его перемѣною въ моихъ обстоятельствахъ, объяснилъ отцу, что, будучи обязанъ многимъ этому вѣрному слугѣ, хотѣлъ-бы послать за нимъ и дать ему случай раздѣлить мою радость.

Моя просьба была тотчасъ же исполнена и гонецъ съ осѣдланнымъ муломъ былъ отправленъ къ кораблю съ приказаніемъ отъ капитана привести ключника на виллу. Между тѣмъ я совершенно укрѣпился въ силахъ и наслаждался довольствіемъ, окружавшимъ меня, и мечтами о счастіи обладать Нарциссою, не выводя ее изъ того круга, въ которомъ ей предназначено было блистать по своему происхожденію, образованію. Слыша часто это имя, повторяемое въ моемъ бреду, отецъ мой понялъ, что между ей и мною должна быть связь и, видя на моей груди портретъ, заключилъ, что это черты моей возлюбленной. Въ этомъ мнѣніи утвердилъ его мой дядя, сказавъ ему, что я обѣщалъ на ней жениться.

Встревоженный этимъ извѣстіемъ, отецъ, по моемъ выздоровленіи, съ участіемъ распросилъ меня и, выслушавъ, одобрилъ мою страсть, обѣщая всѣми силами помогать мнѣ. Хотя я и не сомнѣвался въ его добротѣ, но, не смотря на то, я былъ восхищенъ его словами и, бросившись къ его ногамъ, говорилъ ему, что теперь онъ доставилъ мнѣ полное блаженство; потому что безъ Нарциссы я былъ бы несчастливъ, не смотря на всѣ возможныя средства къ удовольствіямъ въ этой жизни. Онъ поднялъ меня съ нѣжною улыбкою, зная что такое любовь, и замѣтилъ мнѣ, что будь онъ самъ также любимъ своимъ отцемъ, какъ онъ любитъ меня, то ему бы не пришлось… Но тутъ слова его прервалъ вздохъ и глаза наполнились слезами. Однако, подавивъ выраженіе своей горести, онъ при этомъ удобномъ случаѣ просилъ разсказать ему о моихъ приключеніяхъ, которыя, по словамъ Бовлинга, были удивительны и многочисленны. Я передалъ ему краткій очеркъ моей жизни. Онъ слушалъ меня съ удивленіемъ и глубокимъ вниманіемъ и, по окончаніи разсказа, онъ благословлялъ Бога за все претерпѣнное мною, говоря, что несчастія расширяютъ кругъ человѣческихъ понятій, очищаютъ сердце и укрѣпляютъ тѣло и дѣлаютъ человѣка способнымъ ко всѣмъ обязанностямъ жизни болѣе, нежели всякое образованіе, доставляемое богатствомъ.

Удовлетворивъ его желанію, я въ свою очередь просилъ его разсказать мнѣ подробности его жизни. Онъ съ удовольствіемъ исполнилъ мою просьбу. И начавъ съ своей женитьбы разсказалъ мнѣ все, происходившее до его изчезновенія и уже извѣстное читателямъ. «Не дорожа жизнію», продолжалъ онъ, — и будучи не въ состояніи жить тамъ, гдѣ все напоминало мнѣ милую мою Шарлотту, убитую жестокостью моего отца, я оставилъ тебя, тогда еще ребенка, съ невыразимымъ горемъ въ душѣ, не подозрѣвая, что гнѣвъ моего отца отразится на моемъ невинномъ сынѣ. Выбравшись изъ дому ночью, я къ утру добрался до приморскаго города и вошелъ на корабль, шедшій во Францію; тамъ, сторговавшись съ шкиперомъ за переѣздъ, я простился съ отечествомъ и отплылъ съ попутнымъ вѣтромъ. Кораблю назначено было идти въ Гранвиллъ; но по несчастію мы попали на подводные камни близь острова Алдернея, на которыхъ бушующее море разбило корабль и опущенную лодку; такъ что изъ всѣхъ бывшихъ на кораблѣ я одинъ спасся съ помощію мачты и добрался до нормандскаго берега.

«Я дошелъ до Каена, гдѣ мнѣ посчастливилось встрѣтить одного графа, съ которымъ я познакомился еще во время моего прежняго вояжа. Съ нимъ я отправился въ Парижъ, гдѣ, по рекомендаціи его и другихъ знакомыхъ, получилъ мѣсто воспитателя при молодомъ вельможѣ, съ которымъ уѣхалъ въ Испанію. Тамъ мы жили цѣлый годъ, по окончаніи котораго, мой воспитанникъ былъ отозванъ назадъ своимъ отцемъ; а я остался въ Испаніи по совѣту одного испанскаго гранда, покровительствовавшаго мнѣ, и познакомился съ другимъ вельможею, назначеннымъ намѣстникомъ въ Перу. Этотъ настоялъ на томъ, чтобы я сопутствовалъ ему туда, но будучи не въ состояніи, по причинѣ моего вѣроисповѣданія, дать мнѣ ходъ въ государственной службѣ, заставилъ меня пуститься въ торговлю. Но скоро онъ умеръ и я остался одинокимъ, безъ покровительства, среди людей совершенно мнѣ чуждыхъ. Я распродалъ свое имущество и переселился въ эту часть государства, въ которой губернаторомъ былъ мой пріятель, назначенный на эту должность еще покойнымъ намѣстникомъ. Тутъ Небо благословляло мой трудъ лѣтъ шестнадцать и я жилъ въ совершенномъ спокойствіи, терзаемый только воспоминаніемъ о твоей матери и мыслями о тебѣ. Не смотря на старанія моихъ друзей во Франціи, я не имѣлъ о тебѣ никакихъ извѣстій исключая только того, что шесть лѣтъ тому назадъ ты покинулъ отечество и что о тебѣ не было до сихъ поръ ни слуха ни духа. Но эти недостаточныя свѣдѣнія не давали мнѣ покоя и, не смотря на мою слабую надежду, я рѣшился самъ тебя отыскивать. Съ этою цѣлію я перевелъ въ Голландію до двадцати тысячъ фун. стер., а остальныя пятнадцать думалъ везти съ собою на кораблѣ капитана Бовлинга. Но судьба устроила иначе; однако ты можешь быть увѣренъ, что мои намѣренія посѣтить Европу не измѣнились.»

Окончивъ свой разсказъ, отецъ мой ушелъ, чтобы освободить дона Антоніо, принимавшаго гостей вмѣсто отсутствовавшаго хозяина и я только что успѣлъ одѣться, чтобъ выйти къ гостямъ, какъ пріѣхалъ Страпъ.

Пойдя въ богато убранную мою спальню и видя на мнѣ блестящій костюмъ, онъ, отъ удивленія, потерялъ употребленіе языка и зѣвалъ по сторонамъ, разсматривая окружавшіе его предметы. Взявъ его за руку, я объявилъ ему, что послалъ за нимъ, чтобы раздѣлить мою радость въ томъ, что я нашелъ отца. При этихъ словахъ онъ вытаращилъ глаза и, помолчавъ немного, вскричалъ:

— Ага! — понимаю! — бѣдная Нарцисса въ сторону, а также и кое что еще…. — Господи! вотъ что значить любовь! — Помоги намъ Боже! такъ вотъ къ чему повели всѣ наши бѣшеныя продѣлки? и ты рѣшился жить въ этомъ отдаленномъ краѣ. Дай тебѣ Боже счастья — видно, наконецъ намъ надо разстаться, потому что за всѣ богатства въ мірѣ я не захочу умереть вдали отъ отечества.

Окончивъ свои восклицанія, онъ принялся плакать и корчить гримасы; но я скоро его разувѣрилъ въ его ошибкѣ касательно Нарциссы и моего жительства въ Парагваѣ, объяснивъ ему въ короткихъ словахъ о происходившемъ. Невозможно себѣ вообразить болѣе смѣшнаго выраженія радости, какъ то, съ которымъ онъ выслушалъ меня. Онъ плакалъ, смѣялся, свисталъ, пѣлъ и плясалъ поочередно. И едва онъ успѣлъ успокоиться, какъ вошелъ мой отецъ, который, узнавъ, что это Страпъ, взялъ его за руки, говоря:

— Такъ вотъ человѣкъ, помогавшій столько тебѣ? Съ радостью вижу васъ въ моемъ домѣ и вскорѣ дамъ сыну моему средства выразить его благодарность; а между тѣмъ прошу раздѣлить съ нами завтракъ. Но, не смотря на свою радость, Страпъ ни за что не соглашался принять предлагаемую ему честь, повторяя:

— Да сохранитъ меня Богъ отъ подобнаго поступка — я знаю свое мѣсто — и прошу извиненія у вашей свѣтлости. Донъ Родриго, видя его упрямство, отдалъ его на попеченіе своего маіорьдома, приказавъ оказывать ему всевозможное вниманіе. Меня же онъ повелъ въ пріемныя комнаты и представилъ многочисленному обществу, которое приняло меня съ величайшею ласкою.

Не разсказываю подробности праздника, довольно сказать, что онъ былъ роскошенъ и продолжался два дня. Послѣ того Родриго, окончивъ свои дѣла и превративъ свое состояніе въ золото и серебро, простился съ своими знакомыми, надѣлившими меня многочисленными подарками, и вошелъ на корабль. При первомъ попутномъ вѣтрѣ мы снялись съ якоря и чрезъ два мѣсяца остановились въ Кингстонѣ на островѣ Ямайкѣ.

LXV.

Выйдя на берегъ, я тотчасъ же справился о своемъ пріятелѣ Томсонѣ и узналъ, что онъ живетъ богато въ имѣніи, доставшемся ему за женою, по смерти ея отца, умершаго уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Съ позволенія моего отца, часто слышавшаго отъ меня о Томсонѣ, я отправился къ нему верхомъ и въ нѣсколько часовъ достигъ до его жилища.

Я бы оскорбилъ нѣжность чувствъ Томсона, ежели бы сказалъ, что онъ только обрадовался мнѣ; онъ выразилъ при нашей встрѣчѣ такія чувства, которыя можетъ внушить только искренняя и безкорыстная дружба. Представивъ меня своей женѣ, очень милой леди, подарившей ему уже двухъ дѣтей, онъ, не зная еще перемѣнъ моихъ обстоятельствъ, предложилъ мнѣ свой кошелекъ и покровительство. Поблагодаривъ его за великодушіе, я разсказали, ему о настоящемъ положеніи моихъ дѣлъ. Онъ съ участіемъ поздравлялъ меня и, удержавъ у себя болѣе сутокъ, поѣхалъ со мною въ Кингстонъ, чтобы представиться моему отцу и попросить его къ себѣ.

Донъ Родриго исполнилъ его просьбу и, проживъ у него недѣлю, возвратился въ восхищеніи отъ моего друга и его жены, подаривъ ей при прощаніи — дорогой алмазный перстень, въ знакъ своего уваженія. Томсонъ между прочимъ сообщилъ мнѣ, что старый нашъ командиръ капитанъ Окумъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ умеръ, и вскорѣ послѣ его смерти открылось, что онъ съ помощію Макшэна скрылъ плутовскимъ образомъ нѣкоторую часть богатствъ изъ взятаго имъ приза. Докторъ находился по этому дѣлу въ тюрьмѣ и, не имѣя друзей, существовалъ только великодушною помощію моего друга, котораго, не смотря на то что заставилъ искать насильственной смерти, онъ самымъ низкимъ образомъ умолялъ о пособіи. Я одобрилъ поведеніе Томсона и, сжалившись надъ бѣдствіемъ доктора, послалъ ему десять пистолей такимъ образомъ, чтобы онъ не могъ узнать своего благодѣтеля.

Пока мы съ отцомъ наслаждались расположеніемъ жившихъ на берегу джентльменовъ, дядя написалъ своему хозяину о своемъ счастливомъ до сихъ поръ плаваніи, прося его застраховать грузъ и корабль на время его обратнаго плаванія. Послѣ того онъ съ такимъ усердіемъ занялся нагрузкою товара, что съ помощію Томсона наполнилъ корабль въ шесть недѣль. Добрый мой пріятель вымѣнялъ серебро и золото дона Родриго на векселя, на лондонскіе банки, такъ что деньги отца не могли пропасть въ случаѣ нападенія непріятеля. До нашего отъѣзда онъ снабдилъ насъ такимъ количествомъ свѣжихъ припасовъ, что не только мы, но и экипажъ наслаждался имъ во весь вояжъ.

Окончивъ свои дѣла, мы простились съ своими друзьями и, взойдя на корабль въ порть Ройялѣ, отплыли изъ Ямайки перваго іюня. Мы шли чрезвычайно счастливо при попутномъ вѣтрѣ и остановились не подалеку отъ мыса Тиборуна съ намѣреніемъ на утро налиться водою и запастись дровами, Въ это время одинъ матросъ, выпившій болѣе рома чѣмъ слѣдовало, упалъ за бортъ и, не смотря на всѣ предпринятыя мѣры, поплылъ ко дну. Часа черезъ два послѣ этого, сидя на палубѣ, я наслаждался, прохладою вечера, какъ вдругъ услышали, крикъ, выходящій какъ бы изъ моря: «Ей, корабль, слышишь!» Одинъ изъ матросовъ, услышавъ это, вскричалъ: "будь я проклятъ, если это не упавшій за бортъ Джонъ Марлинспайкъ, " Удивленный этимъ обстоятельствомъ, я вспрыгнулъ съ четырьмя Матросами въ спущенную лодку и, подъѣхавъ къ тому мѣсту, откуда, какъ казалось, выходили, голосъ, я увидѣлъ что-то на водѣ. Подплывъ ближо, мы разсмотрѣли человѣка, сидящаго на курятникѣ. Увидя насъ, онъ вскричалъ хриплымъ голосомъ: «Чортъ васъ возьми! отчего вы не отвѣчали, когда я кричалъ?» Помощникъ шкипера, бывшій съ нами, истый морякъ, услышавъ это привѣтствіе, сказалъ: «Клянусь Богомъ, братцы, это не нашъ. — Это чортъ — греби назадъ.» Матросы тотчасъ же исполнили его приказаніе и я едва могъ ихъ уговорить воротиться. Подъѣхавъ снова къ плывущему, мы хотѣли взять его въ лодку, но онъ, не торопясь, говорилъ: «Постойте, братцы, какой это корабль?» и, получивъ отвѣтъ, вскричалъ: «Будь онъ проклятъ! Я думалъ, что это нашъ. Куда вы плывото?» Получивъ отъ насъ отвѣтъ, онъ перешелъ въ лодку и, выпивъ водки, разсказалъ, что онъ двадцать четыре часа тому назадъ упалъ съ военнаго корабля Везувій, шедшаго въ Испаньолу, — и такъ какъ корабль былъ на ходу, то его не захотѣли останавливать и бросили утопавшему деревянный курятникъ, на которомъ онъ надѣялся добраться къ утру до мыса Тиберуна. Но онъ считалъ себя счастливымъ, что попалъ къ намъ, потому что имѣлъ теперь надежду встрѣтиться съ своимъ кораблемъ; а ежели бы онъ вышелъ на берегъ, то могъ попасть въ плѣнъ къ французамъ. Дядя и отецъ долго забавлялись беззаботностію этаго молодца и чрезъ два дня, встрѣтивъ корабль Везувій, сдали его туда.

Поднявшись счастливо противъ пассатныхъ вѣтровъ, мы пошли къ сѣверу и при попутномъ западномъ вѣтрѣ подошли къ мелямъ въ шесть недѣль, а чрезъ два дня были у Лизарда. Невозможно описать всей радости, которую я почувствовалъ при видѣ родныхъ береговъ! Донъ Родриго былъ взволнованъ и Страпъ проливалъ слезы восхищенія. Матросы много выиграли отъ нашего удовольствія и прибитая къ мачтѣ кружка наполнилась отъ нашихъ щедротъ. Дядя хотѣлъ плыть прямо въ Довисъ; но перемѣнившійся близь острова Вайта вѣтеръ заставилъ его войти въ Сентъ-Еленскую гавань и остановиться въ Спитгедѣ, къ величайшему огорченію матросовъ, изъ которыхъ тридцать были тотчасъ же взяты на военный корабль.

Мы съ отцомъ вышли на берегъ въ Портсмутѣ, оставивъ Страпа съ капитаномъ, хотѣвшимъ объѣхать берегъ на кораблѣ. Замѣтивъ мое нетерпѣніе видѣть Нарциссу, отецъ позволилъ мнѣ отправиться къ ея брату, а самъ поѣхалъ на почтовыхъ въ Лондонъ, гдѣ намѣревался ждать меня въ рекомендованной мною гостинницѣ.

Подстрекаемый страстью, я ѣхалъ всю ночь и къ утру остановился на постояломъ дворѣ, верстахъ въ пяти отъ дома сквайра. Тутъ я пробылъ до слѣдующаго утра, съ восхищеніемъ мечтая о встрѣчѣ съ дорогимъ мнѣ существомъ послѣ восемнадцати мѣсячной разлуки, усилившей только мою любовь. Но я также почувствовалъ нѣкоторый страхъ, представляя себѣ, что Нарцисса уступила требованіямъ брата и составила счастіе моего соперника. Я даже приходилъ въ бѣшенство при мысли о возможности и, подойдя къ дому мистриссъ Сэджели, долго былъ не въ силахъ постучаться. Наконецъ я рѣшился. И какъ только она узнала мой голосъ, то отворила дворъ и приняла меня съ отверстыми объятіями и слезами радости. «Ради Бога, добрая матушка», вскричалъ я, «скажите мнѣ, что Нарцисса? — Такая ли она, какою я ее оставилъ?» — «Она по прежнему прекрасна, здорова и принадлежитъ тебѣ», отвѣчала старушка. Обрадованный этими словами, я было въ тотъ же вечеръ хотѣлъ отправится къ ней, но разсудительная старушка сообщила мнѣ, что моя возлюбленная теперь въ Лондонѣ, и что со времени моего отъѣзда произошло много перемѣнъ въ домѣ сквайра, уже съ годъ женатаго на Мелиндѣ. Она отвлекла его вниманіе отъ Нарциссы, такъ что онъ пересталъ о ней заботиться, довольствуясь мыслію, что, въ случаѣ выхода ея замужъ безъ его согласія, ея приданое достанется ему; а Нарцисса, видя нерасположеніе къ себѣ своей невѣстки, уѣхала въ Лондонъ и поселилась у миссъ Вильямсъ. Тутъ лордъ Квиворвистъ преслѣдовалъ ее своею любовью, но видя, что ея сердце занято, старался увѣрить ее въ моей смерти и наконецъ, будучи не въ состояніи добиться ея согласія, женился на другой леди, которая чрезъ нѣсколько недѣль разошлась съ нимъ по семейнымъ непріятностямъ. Кромѣ того, мистрисъ Сэджели сказала мнѣ, что между сквайромъ и его женой было мало согласія и что онъ, негодуя на множество ея поклонниковъ, ухаживавшихъ за нею послѣ ея замужества, увезъ ее въ провинцію противъ ея желанія. Но что въ настоящее время они до того надоѣли другъ другу, что, безъ всякаго приличія, бранятся при постороннихъ и даже въ присутствіи своихъ слугъ.

Добрая старушка, въ доказательство неизмѣнившейся ко мнѣ привязанности Нарциссы, дала мнѣ прочесть ея послѣднее письмо, въ которомъ съ такою любовью и заботливостію упоминалось обо мнѣ, что я въ восхищеніи рѣшился ѣхать въ ту же ночь, чтобы какъ можно скорѣе осчастливить мою возлюбленную.

Но мистриссъ Сэджели, раздѣлившая свою материнскую привязанность между мною и Нарциссою, предостерегала меня, чтобы я излишнею поспѣшностію не повредилъ моей возлюбленной, лишивъ ее женитьбою ея состоянія и будучи самъ не въ состояніи доставить ей средствъ къ жизни. Поблагодаривъ ее за участіе, я въ немногихъ словахъ объяснилъ мое настоящее положеніе, что доставило этой добродѣтельной особѣ истинное удовольствіе. Я также предложилъ ей для успокоенія въ ея старости жить со мной и Нарциссою.

Это предложеніе такъ тронуло старушку, что она со слезами на глазахъ благодарила небо, что я оправдалъ то доброе мнѣніе, которое она составила обо мнѣ при первомъ нашемъ знакомствѣ, и благодарила меня за мое, какъ она называла, великодушіе; но жить со мною отказалась, извиняясь своею привязанностію къ мѣсту, гдѣ она провела свое вдовство, видя ея упорство, я заставилъ ее принять тридцать гиней, обѣщая ежегодно давать ей столько же, чтобы она могла доставить себѣ всевозможный комфортъ, необходимый ея старымъ лѣтамъ.

Проѣхавъ всю ночь, я на утро былъ уже въ Кантербюри, гдѣ намѣревался взять свѣжихъ лошадей. Проходя по улицѣ къ постоялому двору, я увидѣлъ на другой сторонѣ ея аптечную вывѣску съ имонемъ Моргана. Это имя напомнило мнѣ моего прежняго товарища и по распросамъ оказалось, что это дѣйствительно его аптека, которую онъ открылъ послѣ женитьбы на вдовѣ, доставившей ему три тысячи фун. стер приданаго. Обрадованный этою вѣстію, я зашолъ въ аптеку и засталъ своого пріятеля за приготовленіемъ промывательнаго. Поклонившись ему, я привѣтствовалъ его словами: «Какъ пожинаете, м-ръ Морганъ.» Онъ, посмотрѣвъ на меня, отвѣтилъ: «Вашъ покорный слуга, сэръ». «Какъ Морганъ, спросилъ и неужели ты забыли своего прежняго товарища?» При этихъ словахъ онъ вскочилъ и, снова взглянувъ на меня, вскричалъ: «клянусь небомъ! клянусь моимъ спасеніемъ, что это мой старый пріятель м-ръ Рендомъ.» — Удостовѣрившись въ этомъ, онъ бросилъ пестикъ, опрокинулъ ступку и сталъ душить въ своихъ объятіяхъ, вымазавъ меня всего скипидаромъ и яичнымъ желткомъ, которые онъ смѣшивалъ въ ступкѣ. Окончивъ привѣтствіе, онъ разсказалъ мнѣ, что по пріѣздѣ его изъ Вестъ-Индіи, онъ увидѣлъ себя вдовцомъ, и что добился мѣсто врача на военномъ кораблѣ, на которомъ и служилъ нѣсколько лѣтъ. Наконецъ женился на вдовѣ аптекаря, за которою взялъ порядочную сумму денегъ и живетъ спокойно, имѣя очень порядочную торговлю. Ему ужасно хотѣлось знать обо всемъ со мною случившемся послѣ его отъѣзда, но я увѣрилъ его, что теперь мнѣ некогда, а что когда-нибудь, въ свободное время, я съ удовольствіемъ удовлетворю его. Но онъ настоялъ на томъ, чтобы я остался у него завтракать, и представилъ меня своей женѣ, весьма почтенной женщинѣ. Онъ показалъ мнѣ запонки, данныя ему мною при нашемъ разставаніи и былъ очень доволенъ, узнавъ, что я также сохранилъ подаренныя имъ. Узнавъ о положеніи Макшэна, онъ сначала было обрадовался, но потомъ сказалъ: «Я прощаю ему, и да проститъ его Богъ.» Они выразилъ сожалѣніе о душѣ капитана Окума, говоря, что теперь она скрежещетъ зубами въ аду. Я долго не могъ убѣдить его въ томъ, что Томсонъ живетъ, но убѣдившись, онъ радовался за его счастливое состояніе.

Возобновивъ свои увѣренія въ взаимномъ расположеніи, я простился съ валлійцемъ и его женой, и, взявъ почтовыхъ лошадей, въ этотъ же вечеръ пріѣхалъ въ Лондонъ. Я передалъ отцу свѣдѣнія, полученныя мною о Нарциссѣ. Снисходительный отецъ мой одобрилъ мой планъ жениться на ней, даже еслибы ея братъ не согласился на бракъ, и обѣщалъ черезъ нѣсколько дней передать мнѣ достаточную сумму денегъ, чтобы содержать прилично жену. Онъ изъявилъ также желаніе видѣть существо, очаровавшее меня. Но не спавъ всю предпрошлую и прошедшую ночи, я по необходимости легъ отдохнуть; и на другой день, часовъ въ десять отправился по данному мистриссъ Сэджели адресу на квартиру моей возлюбленной. Я вызвалъ миссъ Вильямсъ и чрезъ минуту она явилась. Увидѣвъ меня, она вскрикнула и пустилась бѣжать назадъ, но, преградивъ ей дорогу, я обнялъ ее и заставилъ опомниться. «Праведное небо, говорила она, вы ли это, мистеръ Рендомъ? Но вѣдь моя госпожа сойдетъ съ ума отъ радости.» Я объявилъ ей, что, боясь внезапностью повредить Нарциссѣ, нарочно вызвалъ ее, желая приготовить ея госпожу къ моему присутствію. Она согласилась со мною и ушла, оставивъ меня въ нетерпѣніи обнять предметъ моей любви. Вскорѣ я услышалъ шаги на лѣстницѣ и раздавшійся голосъ моего ангела: «О Боже! возможно ли это! Гдѣ онъ?» Какъ забилось мое сердце при этихъ знакомыхъ звукахъ! и какъ моя душа занѣмѣла, когда она представилась моимъ глазамъ, блистая своею юностію и красотою! Въ ея походкѣ выражалась грація, небо въ ея глазахъ, и въ каждомъ движеніи достоинство и любовь. Вы, чьи души способны къ нѣжнымъ ощущеніямъ, вы поймете мои настоящія чувства и восхищеніе въ то время, когда мы кинулись другъ къ другу въ объятія! Говорить мы не имѣли силъ и долго обнимались въ нѣмой радости. «Очаровательная Нарцисса, произнесъ наконецъ я, чудо красоты, любви и искренности! Наконецъ ты въ моихъ объятіяхъ! И я могу назвать тебя моею! Ревнивый братъ не будетъ больше препятствовать нашему счастію. Судьба наградила наконецъ меня за всѣ мои страданія и дала возможность удовлетворить моей любви.» Дорогое созданіе улыбнулось съ невыразимою прелестью и съ милымъ взглядомъ спросила меня: «И мы съ тобой никогда уже не разстанемся?» «Никогда, воскликнулъ я, никогда, пока смерть не разъединитъ насъ! Клянусь этимъ поцѣлуемъ, болѣе благовоннымъ, чѣмъ эѳиръ, дующій изъ апельсиннаго куста, что никогда не разстанусь съ тобою!»

По прошествіи первыхъ порывовъ радости, страсть моя приняла бурный и безпокойный характеръ. Голова моя кружилась и все мое цѣломудріе и разсудительность едва были бы въ силахъ обуздать мои страсти. Нарцисса же, видя эту внутреннюю борьбу, отвлекла мое воображеніе отъ предмета, волновавшаго его, начавши распрашивать меня о подробностяхъ моего вояжа. Я удовлетворилъ ея любопытству, разсказавъ обо всемъ случившемся до настоящаго времени. Она чрезвычайно изумлялась случаю, возвратившему мнѣ отца, и плакала отъ радости, узнавъ, что онъ одобряетъ мою любовь. Она выражала нетерпѣніе быть ему представленной, поздравляла себя и меня съ счастливымъ для насъ оборотомъ обстоятельствъ, замѣтивъ, что въ немъ ясно видна воля привидѣнія. Проговоривъ нѣсколько часовъ, я получилъ ея согласіе увѣнчать мое счастіе тогда, когда мой отецъ пожелаетъ этого, и надѣвъ ей на шею ожерелье, составленное изъ алмазовъ и аметистовъ и подаренное мнѣ въ Парагваѣ старою испанскою дамою, я ушелъ, обѣщая возвратиться послѣ обѣда съ донъ Родриго. По возвращеніи моемъ домой, отецъ съ участіемъ разспрашивалъ о здоровьѣ Нарциссы и подалъ мнѣ актъ, которымъ передавалъ въ мое владѣніе 15,000 ф. ст., такъ что, вмѣстѣ съ моими барышами отъ распродажи товаровъ, я въ настоящее время обладалъ восемнадцатью тысячами фун. ст. Послѣ обѣда мы вмѣстѣ отправились къ моей возлюбленной. Я замѣтилъ, что отца моего сильно поразила ея наружность. Онъ нѣжно обнялъ ее, говоря, что онъ гордится сыномъ, успѣвшимъ своими качествами пріобрѣсти расположеніе такой прекрасной леди. Покраснѣвъ отъ этого комплимента, она посмотрѣла съ нѣжностью на меня, и отвѣтила, что была бы недостойною вниманія мистера Рендома, ежели бы не замѣчала его достоинствъ. Вздохнувъ глубоко, мой отецъ прибавилъ: «Такова была моя Шарлотта!» и слеза скатилась съ его рѣсницы. Не вдаваясь въ подробности нашего разговора, скажу только, что отецъ быль столько же очарованъ ея умомъ, какъ и наружностью. Она же въ свою очередь не могла не сознаться, что ей рѣдко приходилось видѣть болѣе образованнаго и разсудительнаго мужчину. Мы рѣшили, что отецъ мой напишетъ къ сквайру, что онъ одобряетъ мою любовь, при чемъ обозначить содержаніе, назначенное имъ мнѣ; если же онъ, сквайръ, не дастъ своего согласія на нашъ бракъ, то заключитъ его безъ согласія сквайра.

LXVI.

Проводя вечеръ въ безмятежной радости, мой отецъ обратился къ Нарциссѣ, слѣдующими словами: «Сударыня, позвольте мнѣ съ этого дня считать васъ своею дочерью и по праву отца предложить вамъ вотъ это, какъ первый знакъ моей отцовской любви.» Съ этими словами онъ подалъ ей вексель въ 500 фунт. стерл., Нарцисса, принявъ его, отвѣтила: «Сэръ, хотя я въ настоящее время вовсе не нуждаюсь въ этомъ пособіи; но мое къ вамъ уваженіе такъ велико, что по могу отказаться отъ этого доказательства вашей любви, которое тѣмъ свободнѣе принимаю, что считаю интересы мистера Рондома нераздѣльными съ моими.» Ему очень понравился ея откровенный и умный отвѣтъ, и поцѣловавъ ее, онъ простился съ нею. По моему желанію, письмо въ Суссексъ было отправлено по эстафетѣ, а между тѣмъ донъ Родриго къ моей свадьбѣ нанялъ меблированный домъ и купилъ экипажи.

Хотя большую часть дня я проводилъ съ милымъ мнѣ существомъ, но иногда удавалось мнѣ посѣщать своихъ пріятелей, изумлявшихся моему богатому костюму. Особенно Вантеръ былъ пораженъ необыкновенными перемѣнами въ моей судьбѣ, которыхъ причины онъ напрасно старался разгадать. Но чтобы предупредить неблагопріятныя догадки и предположенія, дѣлаемыя на мой счетъ, я рѣшился дать всѣмъ имъ отчетъ въ моемъ послѣднемъ вояжѣ. Онъ выразилъ большое удовольствіе при моемъ разсказѣ и я увѣренъ былъ въ его искренности, зная, что онъ теперь будетъ считать себя въ правѣ не платить мнѣ долга и надѣяться на дальнѣйшій кредитъ. Я пригласилъ его обѣдать къ моему отцу, которому онъ такъ понравился, что, узнавъ о его затруднительномъ положеніи, онъ приказалъ мнѣ помочь ему въ настоящее время и спросилъ его, не хочетъ ли онъ купить себѣ мѣсто въ арміи, на что отецъ мой обѣщалъ дать ему взаймы денегъ. Въ слѣдствіе этого я сообщилъ ему о желаніи отца; но онъ, такъ какъ я и ожидалъ, отказался. Онъ сказалъ мнѣ, что онъ теперь мирится съ своимъ богатымъ дядею, которому онъ долженъ наслѣдовать; но что для настоящихъ издержекъ ему необходимо нѣсколько золотыхъ монетъ, которыя и просилъ дать ему заимообразно и взять съ него росписку за весь его долгъ. Онъ просилъ только десять гиней. Когда же я далъ ему двадцать, то онъ, посмотрѣвъ на меня съ изумленіемъ, сказалъ: «Ну все равно — я тебѣ возвращу все чрезъ короткое время.» Взявь съ него росписку, я выразилъ ему свое удивленіе, что такой молодецъ, какъ онъ, проводитъ праздное время и не ищетъ случая проложить себѣ дорогу въ военной службѣ. «Что! чтобъ я бросилъ, деньги на покупку чина субалтернаго офицера и былъ подъ командою мерзавцевъ, вышедшихъ въ люди различнаго рода подлыми продѣлками! Нѣтъ, я слишкомъ люблю независимость, чтобы изъ за такого жалкаго содержанія жертвовать своею жизнію, здоровьемъ и удовольствіемъ.»

Видя его отвращеніе отъ этого образа жизни, я перемѣнилъ разговоръ и возвратился къ дону Родриго, только что получившему слѣдующее письмо отъ сквайра:

"Сэръ,

"Вотъ отвѣтъ на письмо, полученное мною и подписанное Р. Рендомъ — что касается до васъ, то я васъ совершенно не знаю. — Вашего же сына, или такъ называемаго сына, я видѣлъ. — Ежели онъ женится на моей сестрѣ, то пусть дѣлаетъ это на свою погибель; потому что я объявляю, что онъ не получитъ гроша изъ ея приданаго, переходящаго въ мою собственность, ежели она выдетъ замужъ безъ моего согласія; — что же касается до содержанія, назначаемаго вами ему, то я думаю, что это враки; да и васъ считаю за ничего неимѣющаго человѣка; но ежели бы вы обладали всѣми сокровищами Индіи, то и тогда вамъ не получить согласія

"Орсона Топпенгалля."

Это грубое и безграмотное письмо не удивило моего отца, знавшаго автора его по наслышкѣ, я же чувствовалъ даже удовольствіе при этомъ отказѣ, имѣя случай доказать безкорыстіе моей любви. Съ позволенія дона Родриго я отнесъ Нарциссѣ это письмо, которое, не смотря на мои уваженія и ласки, заставило ее горько плакать. Свадьба наша была назначена чрезъ два дня. Въ этотъ промежутокъ времени Нарцисса пробовала примирить нѣкоторыхъ своихъ родныхъ въ городѣ съ своимъ бракомъ. Но, видя ихъ. непреклонными, сквозь слезы говорилъ мнѣ: «Теперь по крайней мѣрѣ свѣтъ не усомнится въ твоемъ безкорыстіи, видя, что ты женился на покинутой всѣми нищей!» Растроганный ея горестью, прижимая ее къ груди, я клялся, что она теперь стала для меня еще дороже, пожертвовавъ своими родственниками и состояніемъ изъ любви ко мнѣ.

Въ это время дядя мой, къ которому она питала сильное уваженіе, воротился въ Лондонъ и я представилъ его своей невѣстѣ. Хотя онъ вообще ничему не удивлялся, но и его поразила наружность моей невѣсты; поцѣловавъ ее и осмотрѣвъ съ ногъ до головы, онъ обратился ко мнѣ съ словами: «Ай да Рори! славный призъ, отлично выстроенный и оснащенный! И если онъ не будетъ хорошо плавать, когда ты примешь его въ руки, то ты будешь стоить того, чтобы тебѣ плавать въ морѣ въ яичной скорлупѣ. — Надѣюсь племянница, что ты не обидишься на слова стараго моряка». Она приняла его съ большимъ участіемъ, говоря, что обязана ему многимъ за его благодѣянія къ м-ру Рендому, просила позволенія называть его не иначе какъ дядею, и вѣрить, что его слова никогда не могутъ оскорбить ее. Честный морякъ былъ такъ доволенъ ея рѣчью, что настаивалъ на томъ, чтобы быть у ной посаженнымъ отцомъ, клянясь, что любитъ ее, какъ свою дочь, и дастъ двѣ тысячи гиней первому ея ребенку.

Наконецъ наступилъ счастливый день нашей свадьбы, которая должна была совершиться очень скромно въ домѣ моего отца. Въ назначенный часъ донъ Родриго и дядя отправились за невѣстой, оставивъ меня съ пасторомъ, Вантеромъ и Страпомъ, изъ которыхъ никто еще не видѣлъ ее. Мой вѣрный слуга, съ нетерпѣніемъ желая видѣть леди, о которой слышалъ такъ много, и узнавъ, что карета съ ней пріѣхала, выглянулъ въ окно, чтобы посмотрѣть на нее. Увидѣвъ Нарциссу, онъ всплеснулъ руками, закатилъ глаза и долго ничего не могъ сказать отъ изумленія; наконецъ вскричалъ: «О Dіа certe! — quales in Eurotae ripes, aut perfida Cynihi exercet Diana choras!» Пасторъ и Вантеръ были не мало изумлены услышавъ, что мой слуга говоритъ по латынѣ, но когда отецъ ввелъ Нарциссу въ комнату, то они перенесли на нее свое удивленіе, что можно было замѣтить по выраженію ихъ лицъ. И дѣйствительно, надо было быть совершенно безчувственнымъ, чтобы видѣть подобное существо безъ внутренняго волненія. Она была одѣта въ бѣлое атласное платье, вышитое на груди золотомъ. Голова ея была покрыта небольшимъ кружевнымъ чепчикомъ, изъ подъ котораго падали къ ней на плеча роскошныя локоны. На лицѣ игралъ румянецъ стыдливости и грудь ея, покрытая газомъ, высоко поднималась.

Во время вѣнчанія Нарциссу поддерживалъ дядя, заступавшій ей мѣсто отца. Но она такъ дрожала, что едва имѣла силы выстоять при церемоніи. По окончаніи вѣнчанія, я напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на губахъ ея. Отецъ нѣжно обнялъ ее, дядя тоже цѣловалъ со съ отеческою любовью. Я представилъ ее Вантеру, поздравившему ее съ величайшею любезностію. Миссъ Вильямсъ со слезами повисла у ней на шеѣ; а Страпъ на колѣняхъ просилъ позволенія поцѣловать ея руку. Но буду описывать своихъ чувствъ въ это время; скажу только, что, поужинавъ и посидѣвъ до десяти часовъ, я совѣтовалъ Нарциссѣ беречь себя и не сидѣть поздно и тѣмъ заставилъ ее удалиться съ ея горничной на назначенную намъ половину. Уходя изъ комнаты, она такъ покраснѣла, что вскипятила мою кровь и удесятерила біеніе моего пульса. У ней хватило жестокости продержать меня въ этомъ положеніи цѣлыхъ полчаса; такъ что наконецъ, не будучи въ состояніи ждать долѣе, я, оставивъ общество, ворвался въ ея спальню и, вытолкавъ служанку, заперъ дверь на ключъ.

По утру меня разбудилъ громъ четырехъ барабановъ, помѣщенныхъ Вантеромъ подъ моими окнами.

Между тѣмъ дядя также сталъ стучать ко мнѣ въ дверь, говоря, что пора вставать и что я и такъ долго спалъ. Вставши, я послалъ миссъ Вильямсъ къ ея госпожѣ и, сойдя внизъ, принялъ поздравленіе капитана Бовлинга, подтрунивавшаго надо мной своимъ морскимъ нарѣчіемъ; черезъ часъ донъ Родриго привелъ къ завтраку мою жену и такъ какъ ея слухъ не былъ оскорбленъ никакими плоскими шутками, такъ часто отпускаемыми въ подобныхъ случаяхъ, то она держала себя съ достоинствомъ и скромностію. Въ присутствіи всѣхъ я вручилъ ей актъ, доставлявшій ея потомству все мое состояніе. Она приняла его со взглядомъ полнымъ любви, говоря, что я не удивлю ее ничѣмъ, потому что отъ меня она ожидаетъ всего благороднаго.

Такъ какъ намъ не приходилось дѣлать визитовъ, то мы провели короткое время своего пребыванія въ Лондонѣ, посѣщая театры и тому подобнаго рода мѣста для общественнаго развлеченія, въ которыхъ я съ гордостію замѣтилъ, что Нарцисса затмѣвала всѣхъ красотою. Въ одинъ вечеръ, взявъ ложу въ театрѣ, мы едва только вошли въ нее, какъ увидѣли въ противуположной намъ ложѣ сквайра съ женой, удивленныхъ нашимъ появленіемъ. Я былъ очень доволенъ этою встрѣчею, тѣмъ болѣе, что присутствіе моей жены лишило Мелинду всѣхъ ея обожателей. Ее задѣло за живое торжество Нарциссы. Она махала своимъ вѣеромъ, бросала на насъ презрительные взгляды, шепталась съ мужемъ и наконецъ засмѣялась принужденнымъ смѣхомъ; но всѣ ея усилія не могли ни сконфузить мистриссъ Рендомъ, ни скрыть собственнаго ея огорченія; такъ что она скоро ушла изъ театра. Это злое созданіе распустило множество слуховъ, невыгодныхъ для насъ, и тѣмъ заставила людей занимающихся сплетнями, разузнавать о моемъ состояніи. Но, узнавъ истину, она стала заискивать нашего знакомства съ такимъ же рвеніемъ, съ какимъ прежде презирала насъ. Но гордость Нарциссы была оскорблена прежнимъ поведеніемъ ея родственниковъ, такъ что она рѣшилась ни посѣщать, ни принимать ихъ, особенно послѣ злонамѣренныхъ слуховъ, распущенныхъ про насъ.

LXVII.

Такъ какъ отецъ мой изъявилъ желаніе посѣтить свою родину и увидѣть гробъ моей матери, то я съ Нарциссой рѣшились сопровождать его и мы приготовились къ этому вояжу. Дядя же отказался, намѣреваясь снова испытать счастіе на морѣ. Между тѣмъ онъ возобновилъ свое завѣщаніе въ пользу мою и жены моей и отдалъ его въ руки своего зятя; я же потребовалъ, чтобъ сквайръ представилъ завѣщаніе его отца въ судъ и нанялъ стряпчаго слѣдить за производствомъ дѣла во время моего отсутствія.

Окончивъ свои дѣла, мы простились съ своими знакомыми и отправились въ Шотландію: донъ Родриго, Нарцисса, миссъ Вильямсъ и я въ каретѣ; Страпъ же и двое другихъ слугъ верхами. Мы не дѣлали длинныхъ переѣздовъ и моя жена легко перенесла усталость отъ вояжа. Пріѣхавъ въ Единбургъ, мы рѣшились прожить тутъ нѣсколько недѣль.

Въ это время мой отецъ, узнавъ, что мой охотникъ кузенъ, промоталъ все свое состояніе и что имѣніе его продается съ молотка, вознамѣрился купить его.

Онъ окончилъ это дѣло въ нѣсколько дней, и мы выѣхали изъ Единбурга, чтобы войти во владѣніе своимъ имѣніемъ; но по пути мы провели ночь въ томъ городѣ, гдѣ я воспитывался. По изслѣдованіямъ оказалось, что м-ръ Крабъ уже умеръ, но пославъ за его душеприкащикомъ, я уплатилъ ему по заемному письму. М-ръ Пошонъ и его жена, услыхавъ о нашемъ пріѣздѣ, имѣли смѣлость прійти въ гостинницу, гдѣ мы остановились, и просили позволенія засвидѣтельствовать свое почтеніе отцу и мнѣ. Но ихъ прежніе грязные поступки со мной слишкомъ сильно врѣзались мнѣ въ памяти, въ слѣдствіе чего я приказалъ Страпу сказать имъ, что ни отецъ, ни я не желаемъ имѣть никакихъ сношеній съ подобными низкими тварями.

Чрезъ полчаса послѣ нихъ въ комнату, гдѣ я сидѣлъ, вошла какая-то женщина и, обращаясь къ отцу, произнесла: «дядюшка какъ вы поживаете? какъ я рада васъ видѣть.» Это была одна изъ моихъ кузинъ, о которой я упоминалъ въ моихъ запискахъ. Удивленный донъ Родриго спросилъ ее: «Да кто вы такія, сударыня?» «О! Богъ мой, кузенъ Рори знаетъ меня очень хорошо, отвѣчала она, вѣдь ты помнишь меня Рори?» «Да, сударыня», замѣтил и я, «я никогда васъ не забуду. Сэръ, это одна изъ тѣхъ дѣвицъ, которыя (какъ я уже говорилъ вамъ) съ такимъ человѣколюбіемъ обходились со мною въ моемъ младенчествѣ!» Едва я произнесъ эти слова, какъ лицо моего отца вспыхнуло отъ гнѣва, и онъ такимъ голосомъ приказалъ ей убираться, что она въ страхѣ сбѣжала съ лѣстницы, проклиная насъ. Въ послѣдствіи мы узнали, что она замужемъ за прапорщикомъ, промотавшимъ ея состояніе, и что сестра ея вышла за своего лакея замужъ и держитъ пивную лавку.

Слухъ о нашемъ богатствѣ быстро распространился и намъ дали знать, что старшины города намѣревались предложить намъ быть депутатами ихъ города. Но отецъ мой, понимая причину ихъ любезности, приказалъ запрягать лошадей рано утромъ.

Мы продолжали путь къ нашему имѣнію и не доѣзжая до него съ версту увидѣли огромную толпу бѣдныхъ поселянъ, мужчинъ и женщинъ, встрѣчавшихъ насъ криками радости и бѣжавшихъ за каретой. И такъ какъ нигдѣ поселянинъ не бываетъ такъ привязанъ къ помѣщику, какъ въ Шотландіи, то они едва не задушили насъ выраженіемъ своей привязанности. Мой отецъ всегда былъ ихъ любимцемъ; теперь же, послѣ того, какъ его считали уже мертвымъ, онъ становился ихъ помѣщикомъ; и радости ихъ не было конца. Когда мы вошли на дворъ, то сдѣлалась такая давка, что многіе едва не погибли; бывшіе же возлѣ отца цѣловали его руки и полы его сюртука, громко молясь о его благоденствіи. Другіе же встрѣчали меня и Нарциссу cъ тѣми же знаками любви. Остальные издали хлопали руками, призывая благословеніе неба на наши головы. Однимъ словомъ, вся эта сцена, не смотря на ея грубость, была такъ трогательна, что моя жена плакала и даже отецъ не могъ удержаться отъ слезъ.

Поздравивъ меня и дочь съ пріѣздомъ въ его домъ, онъ приказалъ заколоть нѣсколько быковъ и выкатить нѣсколько бочекъ пива, чтобы дать праздника, честнымъ поселянамъ, но не видѣвшимъ уже давно такого угощенія.

На другой день насъ посѣтили сосѣдніе джентльмены, большею частію наши родственники. Одинъ изъ нихъ привелъ съ собою жившаго у него моего кузена. Отецъ мой принялъ его очень любезно и обѣщалъ ему купить чинъ въ арміи, за что онъ благодарилъ его со слезами.

Всѣ полюбили Нарциссу за ея красоту, ласковость и умъ; да и ей такъ понравилось помѣстье и окружающее ея общество, что она не показывала ни малѣйшаго желанія перемѣнить мѣсто своего пребыванія.

Чрезъ нѣсколько дней послѣ нашего пріѣзда, я уговорилъ отца посѣтить со мною деревню, гдѣ я учился въ школѣ. Насъ приняли богатѣйшіе ея жители, показавшіе намъ церковь; а м-ръ Синтаксъ (мой мучитель уже не существовалъ) произнесъ рѣчь въ честь нашего семейства. Но болѣе всѣхъ старались угодить намъ отецъ и родственники Страпа, считавшіе моего слугу за перваго джентльмена въ ихъ семействѣ. Поблагодаривъ за привѣтствіе, мы возвратились домой, оставивъ 40 фун. стерл. въ пользу бѣдныхъ этого прихода. Въ этотъ же вечеръ Страпъ, восхищенный всеобщимъ къ нему уваженіемъ, открылся мнѣ, что чувствуетъ расположеніе къ миссъ Вильямсъ и просилъ меня и Нарциссу уговорить ее принять его предложеніе. Удивленный его просьбою, я спросилъ его, знаетъ ли онъ ея прошлую жизнь. «Да, да, отвѣчалъ онъ — я знаю о чемъ ты говоришь — она была несчастна, но чтожъ изъ этого? я увѣренъ въ ея раскаяніи; а иначе бы ни ты, ни миледи не оказывали бы ой такого уваженія. Что же касается до мнѣнія свѣта, то я его ставлю ни во что — да, кромѣ того, свѣтъ и не знаетъ ничего объ этомъ.» Я похвалилъ его образъ мыслей и уговорилъ Нарциссу принять участіе въ его желаніи. Она дѣйствовала съ такимъ успѣхомъ, что миссъ Вильямъ дала свое согласіе. Они обвѣнчались съ одобренія дона Родриго, подарившаго Страпу пять сотъ фун. стерл. для покупки фермы и сдѣлавшаго его управляющимъ своимъ имѣніемъ. Моя жена дала такую же сумму своей горничной, такъ что они живутъ въ довольствѣ въ верстѣ отъ насъ, возсылая мольбы Богу о нашемъ счастіи.

И ежели существуетъ счастіе на землѣ, то я наслаждаюсь имъ. Бѣшеные мои восторги теперь успокоились и перешли въ тихую любовь и уваженіе, укрѣпленное связями, которыя существуютъ только въ цѣломудренномъ бракѣ. Кажется, судьба рѣшилась щедро вознаградить меня за прежнія страданія. Мой стряпчій пишетъ, что, не смотря на статью въ завѣщаніи моего тестя, на которой сквайръ основываетъ свои права, я непремѣнно получу приданое моей жены въ слѣдствіе особаго добавленія, объясняющаго эту статью и ограничивающаго зависимость Нарциссы отъ брата только до девятнадцати-лѣтняго ея возраста. Съ полученіемъ этого извѣстія я тотчасъ же хотѣлъ ѣхать въ Лондонъ; но моя подруга въ послѣднее время сдѣлалась прихотливою и талія ея значительно округляется; такъ что я не рѣшаюсь оставить ее въ такомъ интересномъ положеніи, ожидая отъ нея новаго счастія.

КОНЕЦЪ.

---

1. Т. е. докторъ богословія.
2. Sawney — прозваніо шотландцовъ.
3. Напитокъ изъ элю, водки, сахару и битыхъ яицъ.
4. Въ Англіи три разряда младшихъ врачей на корабляхъ. И каждый разрядъ раздѣляется, смотря по кораблю, еще на три класса, т. е. на линейномъ кораблѣ, фрегатѣ и шлюпѣ.
5. Бридвелль — исправительный домъ въ Лондонѣ.
6. Old Bailey — уголовный судъ.
7. Бедламъ — домъ умалишенныхъ въ Лондонѣ.
8. Въ Англіи пристава имѣютъ право держать арестованныхъ за долги, получая за содержаніе плату отъ заключенныхъ.
9. Бумбо — напитокъ, составленный изъ рома, сахара, и воды, съ прибавленіемъ мускатнаго орѣха.
10. Квакеры на митингахъ сидятъ не говоря ни слова до тѣхъ поръ, пока, какъ они говорятъ, кого нибудь изъ нихъ не заставитъ говорить накое-то вдохновеніе свыше, т. е. spirit moves hein.
11. Т. е. неумѣющій сказать умнаго слова; и слово въ слово: сказать гусю бо или звать гусей съ крикомъ бо.