РИЧАРДЪ ОСТЛЕРЪ «КОРОЛЬ ФАБРИЧНЫХЪ ДѢТЕЙ».
править- ) Матеріаломъ для настоящей статьи послужили: Alfred: «History of the Factory-Movement»; Cooke-Taylor: «The modem Factory System» и Gibbins: «English Social Reformers» (Univ. Ext. Series).
I.
править«Въ началѣ этого столѣтія, въ самый разгаръ великой борьбы между Франціей и Англіей, когда англійскіе промышленники обратились къ Питту съ жалобой, что повышеніе заработной платы препятствуетъ имъ уплачивать налоги, первый министръ произнесъ жестокія слова: „возьмите дѣтей“. Эти слова тяжелымъ проклятіемъ легли на Англію». Такъ объясняетъ знаменитый французскій историкъ Мишле возникновеніе дѣтскаго труда на англійскихъ фабрикахъ. Новѣйшіе англійскіе историки доказали, что Мишле былъ не правъ, приписывая данное изреченіе Питту; но, кѣмъ"бы ни были сказаны эти «жестокія» слова, важно то, что они оказались пророческими, и что англійскіе промышленники, дѣйствительно, «взяли дѣтей» на фабричную работу.
Фабричная промышленность начала развиваться въ Англіи въ концѣ прошлаго столѣтія, со времени изобрѣтенія машинъ. Около ста лѣтъ тому назадъ, земледѣліе составляло еще главное занятіе англійскаго населенія, а производство тканей и другихъ предметовъ необходимости велось на ряду съ сельскимъ хозяйствомъ, подобно тому, какъ это и до сихъ поръ практикуется у нашихъ кустарей Но изобрѣтеніе машинъ произвело цѣлый переворотъ въ народномъ хозяйствѣ Англіи. Ткани, изготовлявшіяся крестьянами съ помощью ручныхъ прялокъ, не могли конкурировать съ машинными издѣліями, которыя отличались и лучшимъ качествомъ, и болѣе дешевой цѣной. На ряду съ прежними домашними мастерскими, теперь стали возникать большія фабрики, которыя, мало-по-малу, распространились по всей странѣ.
Такъ какъ рабочія руки были дороги, то фабриканты, какъ уже сказано, рѣшились эксплуатировать дѣтскій трудъ. Однако, въ началѣ этого столѣтія не легко было найти дѣтей для фабричной работы. Новоизобрѣтенныя машины приводились въ движеніе, главнымъ образомъ, водою, на подобіе водяныхъ мельницъ, и первыя фабрики строились, обыкновенно, вдали отъ городовъ, на берегу рѣчекъ или горныхъ потоковъ. Въ то время, когда появились эти фабрики, сельское населеніе Англіи было еще довольно зажиточно, благодаря тому, что машины еще не успѣли вытѣснить домашняго производства, которое служило крестьянамъ крупной поддержкой въ хозяйствѣ. Поэтому, родители ни за что не соглашались посылать своихъ дѣтей на фабрику. Они считали для себя позоромъ заставлять дѣтей цѣлые дни работать въ душныхъ фабричныхъ помѣщеніяхъ, въ томъ возрастѣ, когда они должны набираться силъ и здоровья для будущей трудовой жизни. Отецъ, отдавшій своего ребенка на фабрику, дѣлался басней всего околотка.
Не имѣя возможности завербовать себѣ дѣтей окрестныхъ крестьянъ, фабриканты нерѣдко обращались къ пасторамъ и другимъ приходскимъ властямъ, завѣдующимъ рабочими домами для бѣдныхъ, и просили присылать имъ нищихъ дѣтей, содержимыхъ тамъ на счетъ общественной благотворительности. Эта комбинація оказалась очень выгодной для обѣихъ сторонъ. Администрація рабочихъ домовъ рада была освободиться отъ дѣтей, такъ какъ для нея это было нѣкоторымъ сокращеніемъ расходовъ, а фабриканты получали самую дешевую рабочую силу, какую только можно было достать въ то время: они обязывались только содержать на свой счетъ этихъ «приходскихъ подмастерій», не платя имъ никакого жалованья. Содержаніе-же ихъ, какъ увидимъ ниже, не было особенно обременительнымъ для хозяйскаго кармана. Въ назначенный день фабриканты являлись въ рабочіе дома и производили смотръ своимъ будущимъ рабочимъ. Иногда же дѣти увозились изъ рабочихъ домовъ особыми коммиссіонерами, которые препровождали свой живой товаръ въ какой-нибудь крупный промышленный центръ, и затѣмъ раздавали его по рукамъ разнымъ фабрикантамъ.
Надсмотрщики рабочихъ домовъ самыми радужными красками рисовали дѣтямъ ихъ будущую жизнь на фабрикахъ: имъ разсказывали, что тамъ они сдѣлаются важными господами, будутъ ѣсть ростбифъ и сладкіе пирожки, жить въ прекрасныхъ домахъ, носить серебряные часы, и т. д. Поэтому, дѣти съ нетерпѣніемъ ожидали пріѣзда фабриканта и наперерывъ стремились попасть въ число избранниковъ. Но горькое разочарованіе ожидало ихъ уже при самомъ вступленіи въ новую жизнь. Вмѣсто обѣщаннаго рая" они попадали на фабрику, построенную гдѣ-нибудь въ глухомъ мѣстѣ, вдали отъ человѣческаго жилья. Ихъ заставляли, не разгибаясь, работать по 16 часовъ въ сутки, въ душныхъ, вонючихъ помѣщеніяхъ, среди оглушающаго шума тысячи вертящихся станковъ. Работа на фабрикѣ производилась и днемъ, и ночью: когда одна партія отправлялась на отдыхъ, другая принималась за работу. И такой каторжный трудъ выпадалъ на долю совсѣмъ маленькихъ ребятишекъ, начиная съ 5-лѣтняго возраста. Когда, изнемогая отъ усталости, дѣти на минутку отрывались отъ работы, чтобы отдохнуть, ихъ тотчасъ же побоями заставляли снова приниматься за нее. Случалось, что, выбившись изъ силъ, они начинали дремать надъ машиной, продолжая работу машинально. Можно себѣ представить, какъ часто при такихъ обстоятельствахъ происходили разные несчастные случаи, и дѣтямъ то и дѣло приходилось расплачиваться потерей или изуродованіемъ руки за свою несвоевременную сонливость.
О томъ, какую жизнь дѣтямъ приходилось вести на фабрикахъ и какъ съ ними обращались, можно составить себѣ понятіе по подлинному разсказу одного изъ рабочихъ, Роберта Блинко, который съ дѣтства работалъ на фабрикахъ и на себѣ испыталъ все то, о чемъ онъ говоритъ. Разсказъ этотъ, появившійся въ одномъ изъ журналовъ въ 1828 г. и затѣмъ изданный отдѣльно, былъ провѣренъ, и оказалось, что въ немъ нѣтъ никакого преувеличенія, хотя факты, разсказываемые Блинко о жестокости обращенія съ дѣтьми, намъ теперь кажутся просто невѣроятными.
Робертъ Блинко былъ сиротой и съ четырехъ лѣтъ жилъ въ рабочемъ домѣ; 7-ми лѣтъ, его, вмѣстѣ съ 80-ью другими дѣтьми, отправили на хлопчатобумажную фабрику близъ Ноттингэма. На этой первой фабрикѣ, по словамъ Блинко, жилось лучше, чѣмъ на всѣхъ остальныхъ, на которыхъ ему пришлось перебывать. Тѣмъ не менѣе, и здѣсь его постоянно били, таскали за волосы и бранили. Будучи маленькаго роста и слабымъ, онъ никакъ не могъ поспѣвать за машиной, и надсмотрщикъ колотилъ его за это, несмотря на всѣ увѣренія ребенка, что онъ не можетъ скорѣе работать. Домъ, въ которомъ помѣщались дѣти, ихъ пища и одежда — все это было въ самомъ ужасномъ видѣ, во, сравнительно, было еще сносно. Блинко работалъ на этой фабрикѣ 4 года, затѣмъ она прекратила свое существованіе, и его, вмѣстѣ съ остальными дѣтьми, перевели на другую фабрику. Тутъ начинается настоящій мартирологъ несчастнаго ребенка. Надзиратели на этой фабрикѣ изощрялись въ жестокомъ обращеніи съ дѣтьми. Такъ, Блинко разсказываетъ, что однимъ изъ наиболѣе частыхъ наказаній было бросаніе въ голову дѣтямъ деревянныхъ цилиндровъ, составляющихъ одну изъ частей ткацкаго станка. Цилиндры эти нерѣдко разбивали дѣтямъ голову до крови, что доставляло надзирателямъ величайшее удовольствіе. Прежде чѣмъ одна рана успѣвала зажить, они уже заботились о томъ, чтобы еще разъ расшибить ребенку голову такимъ же способомъ, и Блинко говоритъ, что у него нерѣдко вся голова бывала въ ранахъ, причинявшихъ такую ужасную боль, что онъ совсѣмъ не могъ спать, несмотря на страшное утомленіе отъ дневной работы. Иногда дѣтямъ удавалось залѣплять раны на головѣ пластыремъ, и одинъ изъ надзирателей, котораго называли «страшнымъ докторомъ», забавлялся тѣмъ, что сдиралъ эти пластыри съ незажившихъ еще ранъ. Одной изъ часто примѣнявшихся исправительныхъ мѣръ было слѣдующее истязаніе: дѣтямъ связывали за спиной обѣ руки, привязывали къ рукамъ одну изъ ногъ и заставляли ихъ прыгать на другой, свободной ногѣ. Если они при этомъ двигались съ недостаточной быстротой, то надзиратели, для поощренія, закатывали имъ въ спину удары кулакомъ, или бросали въ голову деревянные цилиндры. Остальныя наказанія были въ такомъ же родѣ: имъ до крови щипали уши, сжимали носъ и уши ручными тисками и заставляли работать съ такими украшеніями, и били, нещадно били всѣми возможными способами. До какой невѣроятной жестокости доходило на этой фабрикѣ обращеніе съ дѣтьми, можно судить по слѣдующему факту: при фабрикѣ жилъ спеціальный кузнецъ, обязанность котораго состояла въ томъ, чтобы, въ случаѣ надобности, заковывать въ кандалы подмастерій, пытавшихся бѣжать (а такіе случаи бывали нерѣдко). Надо думать, что человѣкъ, избравшій себѣ подобную спеціальность, не могъ обладать особенно чувствительными нервами, а между тѣмъ, даже онъ не могъ вынести постоянныхъ криковъ и стоновъ истязуемыхъ дѣтей и, сидя въ своей мастерской, помѣщавшейся въ подвальномъ этажѣ, принимался иногда изо всей силы стучать въ потолокъ, чтобы заглушить по возможности «эти дьявольскіе звуки».
Нечего и говорить, что условія жизни фабричныхъ подмастерій были самыя негигіеничныя, какія только можно небѣ вообразить: они жили въ тѣсныхъ, грязныхъ помѣщеніяхъ и постоянно голодали. Завтракъ, состоящій изъ мучной похлебки, назначался въ 8 ч. утра; но такъ-какъ работы въ это время не останавливались, то завтракъ иногда отодвигался до 11 и даже 12 часовъ, и дѣти все это время, съ 5 час. утра, оставались безъ пищи. На обѣдъ отводилось 40 мня., причемъ половина этого времени уходила на чистку машинъ. Иногда же, во время очень спѣшной работы, дѣтей задерживали на фабрикѣ и въ обѣденное время. Въ такомъ случаѣ они оставались безъ пищи и отдыха втеченіи 16 часовъ. По субботамъ работа, обыкновенно, продолжалась до полуночи, а иногда и до 6 ч. слѣдующаго утра. Обѣдъ состоялъ изъ вареной свинины самаго низшаго сорта; воду, въ которой она варилась, подправляли мукой и подавали дѣтямъ на ужинъ и на слѣдующей день на завтракъ. Блинко говоритъ, что эта похлебка издавала такой отвратительный запахъ, что противно было подойти близко къ мискѣ, но голодъ заставлялъ пересиливать отвращеніе. Дѣти, въ буквальномъ смыслѣ слова, питались хуже, чѣмъ свиньи. Пища откармливаемыхъ свиней служила для нихъ предметомъ страшной зависти. Помѣщеніе дѣтей соприкасалось со свинымъ хлѣвомъ, и они зорко слѣдили за тѣмъ, что дѣлалось у ихъ сосѣдей. Какъ только они замѣчали, что пастухъ куда-нибудь выходилъ, одинъ изъ мальчиковъ прокрадывался въ хлѣвъ, и старался забрать елико возможно больше мучныхъ колобковъ, которыми откармливали свиней. Эта добыча дѣлилась затѣмъ между голодными ребятишками. Но свиньи, несмотря на всю свою глупость, вскорѣ научились оберегать свою пищу отъ этихъ непрошенныхъ конкуррентовъ. Какъ только кто-нибудь изъ дѣтей появлялся въ хлѣву, тамъ поднималось такое оглушительное хрюканье, что оно достигало ушей пастуха, и онъ съ кнутомъ въ рукѣ спѣшилъ на защиту своихъ питомцевъ.
Естественно, что при такихъ условіяхъ фабрики представляли чрезвычайно благопріятную почву для всякихъ болѣзней и эпидемій. Ухода за больными никакого не было, и смертность среди дѣтскаго персонала фабричныхъ рабочихъ бывала такъ велика, что, напримѣръ, на той фабрикѣ, гдѣ работалъ Блинко, дѣтей часто хоронили ночью, тайкомъ, безъ всякихъ церковныхъ обрядовъ, чтобы не обращать вниманія окружающихъ на огромное количество умиравшихъ.
Разумѣется, не на всѣхъ фабрикахъ съ дѣтьми обращались съ такой изысканной жестокостью, но уже одно то, что 8—9-лѣтнихъ дѣтей заставляли работать безъ перерыва по 16 ч. въ сутки, — достаточно доказываетъ весь ужасъ и всю ненормальность фабричныхъ порядковъ того времени. А такая непосильная продолжительная работа несомнѣнно была тогда общимъ правиломъ.
Фабрика, на которой работалъ Блинко, конечно, принадлежала къ числу худшихъ. Возьмемъ-же теперь фабрику, гдѣ условія труда были лучшими для своего времени, и посмотримъ, какъ тамъ жилось дѣтямъ. Одной изъ такихъ фабрикъ является Нью-Ланаркская, принадлежавшая м-ру Дэлю въ Шотландіи. М-ръ Дэль былъ человѣкъ образованный и гуманный, хорошо относившійся къ своимъ рабочимъ, и вовсе не желавшій ихъ эксплуатировать. На его фабрикѣ работало нѣсколько сотъ дѣтей, взятыхъ изъ рабочихъ домовъ, и дѣти эти были поставлены въ сравнительно очень благопріятныя условія: они жили въ хорошихъ помѣщеніяхъ, каждый день, втеченіи опредѣленнаго времени, пользовались отдыхомъ и гуляли въ полѣ; наконецъ, они получали элементарное образованіе. Самъ м-ръ Дэль былъ очень добръ къ своимъ малолѣтнимъ рабочимъ и, посѣщая фабрику, нерѣдко привозилъ имъ въ подарокъ разныя бездѣлушки. Современники м-ра Дэля считали его фабрику образцовымъ учрежденіемъ и осыпали похвалами ея владѣльца. И, тѣмъ не менѣе, даже у этого образцоваго фабриканта, выдѣлявшагося изъ среды прочихъ своимъ исключительно хорошимъ отношеніемъ къ рабочимъ, пятилѣтнія дѣти работали по 13 часовъ въ сутки!
По мѣрѣ развитія крупной промышленности, постепенно измѣнялись и. условія фабричнаго труда. Примѣненіе парового двигателя избавило фабрикантовъ отъ необходимости устраивать свои фабрики вблизи рѣкъ, и они перенесли ихъ въ города, гдѣ гораздо легче было найти рабочихъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ исчезла и необходимость брать на фабрики сиротъ изъ рабочихъ домовъ. Среди городского населенія было достаточно неимущихъ людей, которыхъ нужда заставляла жертвовать здоровьемъ дѣтей и которые въ изобиліи поставляли фабрикантамъ дешевыя рабочія руки. Эти дѣти уже не жили на фабрикѣ и не содержались на счетъ фабриканта, какъ «приходскіе подмастерья». Они жили у своихъ родителей и, также какъ и взрослые рабочіе, получали за свой трудъ извѣстное вознагражденіе. Но положеніе ихъ было нисколько не лучше положенія «приходскихъ подмастерій» и въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ даже хуже, такъ какъ они находились уже совершенно «внѣ закона». Нужно замѣтить, что «приходскіе подмастерья», хотя и номинально, все-жъ таки ограждались закономъ 1802 г. Законъ этотъ представлялъ слабую попытку защитить интересы дѣтей, работающихъ на фабрикахъ: онъ ограничивалъ рабочій день для дѣтей 12-ю часами и установлялъ обязательность элементарнаго обученія. Но онъ не устанавливалъ никакого предѣльнаго возраста для поступленія на фабрику и, главное, не установлялъ никакого надзора за исполненіемъ указанныхъ предписаній, которыя (какъ видно изъ всего сказаннаго выше) оставались на дѣлѣ мертвой буквой. Съ переходомъ же фабрикъ въ города, законъ 1802 г. утратилъ всякое значеніе, такъ какъ онъ относился только къ «приходскимъ подмастеріямъ», къ живущимъ на фабрикахъ, и не распространялся на всѣхъ дѣтей вообще, занятыхъ въ фабричномъ производствѣ. Такимъ образомъ, эти дѣти совершенно не ограждались отъ произвола фабрикантовъ и были всецѣло предоставлены во власть своихъ хозяевъ.
Первымъ, кто выступилъ на защиту фабричныхъ дѣтей, былъ знаменитый общественный дѣятель и писатель Робертъ Овэнъ. Онъ былъ женатъ на дочери фабриканта (того самаго м-ра Даля, о которомъ уже была рѣчь выше) и, перекупивъ фабрику у своего тестя, втеченіе нѣсколькихъ лѣтъ лично управлялъ ею. Фабрика тогда пришла въ цвѣтущее состояніе, и положеніе рабочихъ, дѣйствительно, очень измѣнилось къ лучшему. Но Овэнъ не ограничился филантропической дѣятельностью среди подвѣдомственныхъ ему рабочихъ: присмотрѣвшись ближе къ фабричнымъ порядкамъ, онъ убѣдился, что они требуютъ коренной реформы. Особенное вниманіе онъ обратилъ на положеніе «фабричныхъ дѣтей» и составилъ даже проектъ объ ограниченіи дѣтской "работы на фабрикахъ. Проектъ этотъ, который онъ въ 1815 г. представилъ сэру Роберту Пилю-старшему, бывшему тогда первымъ министромъ Англіи, заключался въ слѣдующемъ: дѣтямъ, моложе 10-ти лѣтъ, совсѣмъ запрещалась работа на фабрикахъ, а подростки отъ 10—18 лѣтъ должны были работать не болѣе 10 ч. въ сутки.
Если бы проектъ Овэна былъ принятъ, то охрана дѣтей, проведенная въ настоящее время англійскомъ фабричнымъ законодательствомъ, была бы осуществлена на 30 лѣтъ раньше. Но чтобы добиться отъ парламента такой охраны, понадобилось 30 лѣтъ упорной и ожесточенной борьбы.
Сэръ Робертъ Пиль, сочувственно отнесшійся къ проекту Овэна, не рѣшился даже внести его въ парламентъ, изъ боязни возбудить недовольство засѣдавшихъ тамъ фабрикантовъ. Онъ ограничился тѣмъ, что поднялъ въ одномъ изъ парламентскихъ засѣданій вопросъ о положеніи дѣтей на фабрикахъ, и парламентъ назначилъ особую коммиссію для изслѣдованія вопроса. Коммиссія обратилась къ фабрикантамъ и другимъ лицамъ, прикосновеннымъ къ фабричному дѣлу, и спрашивала ихъ, какъ живется дѣтямъ на фабрикахъ. Въ качествѣ представителей науки спрашивались также и доктора, которые должны были рѣшить вопросъ, не имѣетъ ли фабричный трудъ вреднаго вліянія на здоровье дѣтей. Большинство фабрикантовъ, разумѣется, заявило, что дѣтямъ на фабрикахъ живется прекрасно, и что правительственное вмѣшательство въ это дѣло можетъ только повредить, такъ какъ оно возбудитъ недовольство среди ихъ родителей и внесетъ несогласіе въ семьи. Фабриканты изъ графствъ Ноттингэма и Дерби представили даже свидѣтельства, подписанныя мѣстными властями и священниками, въ которыхъ удостовѣрялось, что на всѣхъ фабрикахъ въ ихъ краю дѣтскій трудъ обставленъ наилучшимъ образомъ. (Въ окрестностяхъ Ноттингэма находилась, между прочимъ, и та образцовая фабрика, гдѣ работалъ Блинко). Но особенно любопытны показанія докторовъ. Одинъ изъ нихъ на вопросъ: «считаетъ ли онъ необходимымъ для дѣтей имѣть небольшой отдыхъ въ теченіи дня?» — рѣшительно отвѣтилъ: «Я не считаю этого необходимымъ». Другой медикъ пошелъ еще дальше: опираясь на опытъ 24-хъ-лѣтней медицинской практики, онъ заявилъ, что, по его мнѣнію, дѣти могутъ безъ ущерба для себя работать безъ перерыва втеченіи 23-хъ часовъ. Когда же его спросили, можетъ ли онъ сказать то же самое про 24-хъ-часовую работу, онъ замѣтилъ, что «не въ состояніи указать никакой границы». Наконецъ, третій докторъ утверждалъ, что постоянное вдыханіе пыли и хлопковыхъ волоконъ нисколько не вредно для дѣтскихъ легкихъ. Попадались, правда, и показанія совершенно другого характера. Нѣкоторые доктора указывали на огромную смертность среди фабричнаго населенія, на большой процентъ золотушныхъ и болѣзненныхъ дѣтей среди работающихъ на фабрикахъ. Упоминалось также, что при настоящихъ условіяхъ фабричной работы дѣти совершенно лишены возможности получать даже самое первоначальное образованіе. Но всѣ эти свидѣтельства не произвели особеннаго впечатлѣнія на парламентъ, среди членовъ котораго было много фабрикантовъ и промышленниковъ, естественно возстававшихъ противъ всякаго заступничества правительства за рабочихъ. Тѣмъ не менѣе, въ 1819 г. былъ издавъ законъ, запрещающій работу на фабрикахъ дѣтямъ моложе 9 лѣтъ, и ограничивающій работу дѣтей старше этого возраста 12-ю часами въ сутки. Но законъ этотъ относился только къ хлопчатобумажной промышленности, такъ что на всѣхъ остальныхъ фабрикахъ попрежнему могли приниматься 5-ти-лѣтнія дѣти. Кромѣ того, правительство опять-таки не установило никакого надзора за исполненіемъ новаго закона, который, поэтому, опять остался мертвой буквой; фактически на фабрикахъ продолжали царствовать совершенно такіе же порядки, какъ и раньше, и дѣти попрежнему были беззащитны.
Только въ 30-хъ годахъ вопросъ этотъ снова всплываетъ, изъ за него начинается многолѣтняя и ожесточенная борьба, въ исторіи которой выступаетъ на первый планъ благородная, трогательная въ своей простой добротѣ личность Ричарда Остлера, про, званнаго «королемъ рабочихъ дѣтей».
II.
правитьОстлеръ былъ управляющимъ одного большого имѣнья, находившагося въ центрѣ промышленнаго графства Іоркшира. Онъ былъ извѣстенъ, какъ очень добрый и искренно религіозный человѣкъ, готовый помочь всякому; отъ политики онъ стоялъ въ сторонѣ, и занимался сельскимъ хозяйствомъ и воспитаніемъ своихъ дѣтей. У него уже были взрослые сыновья, когда онъ сдѣлался однимъ изъ вождей общественнаго движенія въ защиту фабричныхъ дѣтей. На этотъ новый путь онъ вступилъ совершенно случайно — сама жизнь толкнула его туда.
Въ качествѣ управляющаго имѣніемъ, Остлеру почти не приходилось сталкиваться съ фабричными рабочими, хотя имѣніе, въ которомъ онъ былъ управляющимъ, находилось вблизи промышленнаго городка Гуддерсфильда, гдѣ было очень много фабрикъ. Но по самому роду своихъ занятій Остлеру приходилось имѣть дѣло преимущественно съ крестьянскимъ населеніемъ, и только совершенно случайно узналъ онъ отъ одного своего знакомаго, фабриканта м-ра Куда, о томъ ужасномъ положеніи, въ какомъ находятся фабричные рабочіе и, въ особенности, фабричныя дѣтя. М-ръ Вудъ разсказалъ ему, какой непосильный трудъ несутъ на себѣ дѣти, въ какихъ ужасныхъ условіяхъ они живутъ и какъ жестоко съ ними обращаются. Остлеръ былъ чрезвычайно пораженъ разсказомъ своего друга и захотѣлъ поближе познакомиться съ этимъ вопросомъ.
Онъ отправился осматривать находящіяся по сосѣдству фабрики и убѣдился во-очію, что въ словахъ Куда не только не было никакого преувеличенія, но что дѣйствительность даже превосходила его описанія. Все это произвело сильное впечатлѣніе на добраго старика, и онъ рѣшился во что-бы то ни стало добиться улучшенія участи фабричныхъ дѣтей и всю свою остальную жизнь посвятилъ этому дѣлу. Личность Остлера интересна именно тѣмъ, что онъ раньше никогда не думалъ объ общественной дѣятельности и не готовился къ ней, а выступилъ на этотъ путь уже старикомъ, движимый исключительно христіанскимъ чувствомъ состраданія и любви къ дѣтямъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ не пошелъ избитой дорогой частной благотворительности, а избралъ болѣе трудный, но зато и болѣе плодотворный путь коренной законодательной реформы и послѣ многихъ лѣтъ неустаннаго труда и борьбы, дѣйствительно, достигъ намѣченной цѣли. О томъ, какимъ образомъ онъ сдѣлался защитникомъ фабричныхъ дѣтей, самъ Остлеръ разсказываетъ слѣдующее:
«Однажды, когда я былъ въ гостяхъ у моего друга, м-ра Куда, онъ, къ моему великому удивленію, сообщилъ мнѣ, что я живу невдалекѣ отъ города, гдѣ человѣческія существа — маленькія дѣвочки и мальчики — ежедневно приносятся въ жертву за деньги. Я не берусь описать вамъ, съ какими чувствами я ложился спать въ этотъ вечеръ. Я велѣлъ слугѣ разбудить себя въ 4 часа утра на другой день, такъ какъ мнѣ нужно было ѣхать довольно далеко по дѣлу. Когда слуга разбудилъ меня, онъ сказалъ: „м-ръ Вудъ желаетъ еще повидаться съ вами, прежде чѣмъ вы уѣдете“, и провелъ меня въ спальню своего барина. Другъ мой былъ въ постели, но не спалъ, а сидѣлъ, облокотившись на столикъ, стоявшій около его кровати. На этомъ столикѣ стояли двѣ свѣчи и между ними лежала библія. Когда я подошелъ къ нему, онъ протянулъ мнѣ руку и, крѣпко пожавъ ее, сказалъ: „Я не могъ спать эту ночь. Я читалъ эту книгу и на каждой страницѣ ея видѣлъ обвинительный приговоръ себѣ. Я не могу разстаться съ вами, прежде чѣмъ вы не дадите мнѣ клятвы, что употребите всѣ свои силы на то, чтобы искоренить изъ нашихъ фабрикъ тѣ жестокости, которыя теперь тамъ практикуются…“ Я обѣщалъ своему другу, что сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ, и чувствовалъ въ эту минуту, что мы оба находимся въ присутствіи Небеснаго Отца, и что клятва моя услышана въ небесахъ. И я не измѣнилъ этой клятвѣ…»
' Первымъ шагомъ къ борьбѣ была статья Остлера «Рабство въ Іоркширѣ», появившаяся въ одной изъ мѣстныхъ газетъ въ сентябрѣ 1830 г. Въ это время въ англійскомъ обществѣ существовало сильное движеніе противъ рабства въ Вестъ-Индіи. Вопросъ этотъ обсуждался въ парламентѣ и очень волновалъ общественное мнѣніе. Остлеръ, который раньше тоже былъ захваченъ этимъ движеніемъ и горячо ратовалъ противъ вестъ-индскихъ рабовладѣльцевъ, воспользовался злобой дня для своей новой цѣли. Въ статьѣ «Рабство въ Іоркширѣ» онъ говорилъ, что вмѣсто того, чтобы распинаться за рабовъ въ далекой Вестъ-Индіи, англичанамъ не мѣшало бы повнимательнѣе присмотрѣться къ тому, что происходитъ у нихъ передъ глазами: въ самой Англіи существуютъ многія тысячи рабовъ, положеніе которыхъ нисколько не легче, чѣмъ положеніе вестъ-индскихъ рабовъ, и рабы эти — фабричные рабочіе и ихъ дѣти.
Появленіе статьи Остлера было важнымъ событіемъ въ исторіи англійскаго фабричнаго законодательства. До этого времени движеніе въ пользу огражденія рабочихъ и ихъ дѣтей отъ произвола фабрикантовъ имѣло случайный характеръ и представителями его были, по большей части, люди, чуждые народной массѣ; теперь же, подъ вліяніемъ статей Остлера и его неутомимой дѣятельности въ качествѣ оратора, выросло крупное общественное движеніе, поставившее-задачей — добиться отмѣны дѣтскаго труда на фабрикахъ. Первая же статья Остлера обратила на себя общее вниманіе и вызвала оживленную полемику въ газетахъ, изъ которой Остлеръ вышелъ полнымъ побѣдителемъ. Всѣ факты, приводимые имъ, оказались совершенно вѣрными, и вслѣдъ за тѣмъ въ газетахъ начали появляться многочисленныя корреспонденціи, сообщавшія все новыя и новыя данныя о положеніи дѣтей на фабрикахъ.
Особенно заинтересовались статьями Остлера рабочіе, которые на своихъ митингахъ постановляли нерѣдко выразить благодарность Остлеру за то, что онъ возбудилъ въ обществѣ интересъ къ положенію дѣтей на фабрикахъ. Гуддерсфильдскіе рабочіе отправили къ Остлеру депутацію, чтобы переговорить съ нимъ о фабричныхъ дѣлахъ и предложить ему свою помощь въ борьбѣ, которую онъ предполагалъ начать. Вотъ какъ самъ Остлеръ разсказываетъ объ этой депутаціи:
«Въ одно воскресное утро, когда я со своей семьей собирался идти въ церковь, ко мнѣ пришли нѣсколько человѣкъ рабочихъ изъ Гуддерсфильда. Они сказали мнѣ, что прочли мои газетныя статьи о „іоркширскомъ рабствѣ“ и желаютъ поговорить со мной о нихъ, передать мнѣ отъ имени товарищей благодарность и предложить мнѣ свою помощь. Я сказалъ, что иду теперь въ церковь, но что во всякій другой день радъ буду поговорить съ ними. Они отвѣтили: „Воскресенье, сэръ, единственный день, когда мы можемъ придти къ вамъ. Всѣ остальные дни мы заняты на фабрикѣ съ ранняго утра и до поздней ночи“. Я посовѣтовался съ моей женой, и мы оба рѣшили, что мнѣ слѣдуетъ остаться и поговорить съ ними; семья моя безъ меня отправилась въ церковь. Рабочіе сообщили мнѣ много очень интересныхъ и полезныхъ свѣдѣній. Я съ большимъ интересомъ слушалъ все, что они мнѣ разсказывали, и былъ пораженъ ихъ интеллигентностью и учтивостью. Мнѣ часто приходилось видѣть бѣдняковъ въ болѣзни и несчастьи, въ ихъ собственныхъ домахъ, или въ богадѣльняхъ и больницахъ, но до этого дня мнѣ никогда не случалось говорить съ рабочими о дѣлахъ, касающихся ихъ самихъ, какъ съ представителями извѣстнаго класса. Мнѣ показалось, что передо мной открываются новые горизонты: эти рабочіе поразили меня своими званіями и осмысленностью, съ какою они излагали мнѣ эти знанія. Но все-таки мнѣ казалось, что намъ трудно будетъ работать вмѣстѣ, такъ какъ они принадлежали къ радикаламъ, а я былъ тори (консерваторомъ) и приверженцемъ церкви. Они думали иначе. Послѣ продолжительныхъ разговоровъ, мы рѣшили соединиться для общей работы, съ тѣмъ, чтобы никогда не касаться политическихъ и религіозныхъ вопросовъ».
Союзъ съ рабочими имѣлъ для Остлера большое значеніе. Въ то время среди іоркширскихъ рабочихъ существовала сплоченная организація, которая могла быть очень полезна при парламентскихъ выборахъ и вообще при агитаціи въ пользу проведенія извѣстной мѣры въ парламентѣ. Такимъ образомъ, дѣло, которое задумалъ Остлеръ, получило извѣстную почву и изъ области благородныхъ мечтаній могло перейти въ жизнь. Въ своихъ дальнѣйшихъ статьяхъ, обращенныхъ уже прямо къ рабочимъ, Остлеръ писалъ, что имъ слѣдуетъ добиваться отъ парламента трехъ вещей:
1) запрещенія дѣтямъ, моложе 9 лѣтъ, работать на фабрикахъ;
2) ограниченія работы подростковъ отъ 9 до 18 лѣтъ 10-го часами въ сутки;
3) запрещенія ночной работы лицамъ, не достигшимъ 21-го года.
Наиболѣе существеннымъ изъ этихъ 3-хъ пунктовъ, былъ 2-й, ограничивающій работу подростковъ 10-го часами въ сутки. Онъ имѣлъ огромное значеніе потому, что если бы удалось добиться этой мѣры по отношенію къ подросткамъ, то этимъ самымъ сократился бы и рабочій день для взрослыхъ рабочихъ, такъ какъ безъ подростковъ фабрика не въ состояніи работать. «Десяти-часовой рабочій день для подростковъ» означалъ въ сущности 10-ти-часовой рабочій день для всѣхъ, работающихъ на фабрикахъ. Естественно, поэтому, что англійскіе рабочіе тотчасъ же откликнулись на воззваніе Остлера, и поднятое имъ движеніе получило названіе «движенія въ пользу 10-ти-часоваго рабочаго дня» (Ten-hours bill mouvement).
Остлеръ, при содѣйствіи своихъ новыхъ союзниковъ, взялся руководить внѣ-парламентской агитаціей и обсуждать этотъ вопросъ въ литературѣ. Но этого было недостаточно: нужно было найти среди парламентскихъ депутатовъ человѣка, который согласился бы защищать требованія рабочихъ въ парламентѣ, гдѣ въ то время не было еще ни одного представителя отъ самихъ рабочихъ. Такой человѣкъ нашелся. Это былъ консервативный ирландскій депутатъ Сэдлеръ, согласившійся внести въ парламентъ билль о десяти-часовомъ рабочемъ днѣ.
Сэдлеру пришлось выступить въ очень неблагопріятный для дѣла моментъ. Тридцатые годы были періодомъ блестящаго расцвѣта англійской промышленности. Фабриканты и промышленники сдѣлались тогда крупной общественной. силой и оказывали огромное вліяніе на общество и на правительство. За ними было обезпечено большинство въ парламентѣ, и они вовсе не склонны были проводить такія мѣры, которыя были имъ прямо убыточны. Поэтому, они всѣми силами противились фабричному законодательству. Они взывали къ патріотическому чувству англичанъ, доказывая, что если только будетъ запрещена работа дѣтей на фабрикахъ, то англійскіе фабриканты разорятся, Англія не будетъ въ состояніи конкуррировать съ другими странами на международномъ рынкѣ,]и все богатство и могущество Англіи пойдетъ прахомъ. Всѣ наиболѣе выдающіеся представители экономической науки того времени открыто стали на ихъ сторону. Ученые утверждали, что правительство не имѣетъ права вмѣшиваться въ отношенія между предпринимателями и рабочими, и что промышленность только тогда будетъ развиваться нормально, когда она будетъ совершенно предоставлена самой себѣ и освобождена отъ всякихъ стѣсненій. Охрана дѣтей и законодательное ограниченіе рабочаго дня считалось однимъ изъ самыхъ опасныхъ и вредныхъ стѣсненій. Самый вліятельный экономическій журналъ того времени — «The Economist» — все время велъ ожесточенную борьбу противъ фабричнаго законодательства. Газеты ссыпали насмѣшками Остлера и его друзей, которые рѣшились выступить на такую неравную борьбу. И дѣйствительно, борьба была неравная; съ одной стороны стояли аильные, богатые, сплоченные представители промышленности (фабриканты, желѣзнодорожники, банкиры я пр.), поддерживаемые наукой и печатью; съ другой — небольшой кружокъ совершенно невліятельныхъ частныхъ лицъ и фабричные рабочіе. Но иниціаторы движенія твердо вѣрили въ правоту своего дѣла и смѣло выступили на борьбу.
Начиная отъ промышленныхъ центровъ и кончая самыми глухими, отдаленными деревушками — вездѣ, усиленно ратовали за 10-тичасовой рабочій день. Въ газетахъ постоянно помѣщались статьи и корреспонденціи, посвященныя этому вопросу. Повсюду происходили митинги, куда стекались тысячи народа и гдѣ говорили вожаки движенія — Остлеръ, Сэдлеръ, Вудъ и др. Остлеръ сразу пріобрѣлъ себѣ громадную популярность на этихъ митингахъ. Рѣчи его не отличались блестящимъ остроуміемъ или изысканнымъ краснорѣчіемъ, которое создаетъ успѣхъ ораторамъ, но онъ умѣлъ говоритъ необыкновенно просто, убѣдительно и тепло, и слова его находили себѣ откликъ въ сердцахъ рабочихъ, ремесленниковъ и крестьянъ, составлявшихъ его аудиторію. Рѣчь, его
Не блистала красотой,
Но обладалъ онъ тайной слова,
Доступнаго душѣ простой.
Онъ не прибѣгалъ ни къ какимъ ораторскимъ эффектамъ, а попросту разговаривалъ со своими слушателями о томъ, что у каждаго изъ нихъ давно наболѣло на душѣ, и всѣ съ жадностью прислушивались къ его словамъ. Массы народа стекались на митинги, гдѣ онъ говорилъ, и вскорѣ за нимъ установились прозвища: «короля рабочихъ дѣтей», «фабричнаго короля» и даже просто «короля Ричарда». Остлеръ разсказываетъ, что этотъ высокій титулъ достался ему слѣдующимъ образомъ: «Когда маленькіе школьники за что-нибудь разсердятся на большихъ, они отплачиваютъ ямъ тѣмъ, что даютъ имъ прозвища. Совершенно также поступали моя богатые и могущественные враги — они давали мнѣ прозвище за прозвищемъ и въ концѣ концовъ окрестили меня „королемъ“. Я, съ своей стороны, тотчасъ же присваивалъ себѣ всякое прозвище и, такимъ образомъ, обезоруживалъ ихъ. Они называли меня „глупцомъ“, — я соглашался съ ними и говорилъ: „пусть я глупецъ, но все-таки ваша тиранія скоро прекратится“. Они называли меня „сумасшедшимъ“, — я опять соглашался и говорилъ: „пусть будетъ такъ, но все-таки побѣда останется за нами“. Однажды они въ насмѣшку назвали меня „королемъ“. Я, по обыкновенію, принялъ и эту кличку, но она такъ и осталась за мной. Рабочіе схватились за это прозвище, данное мнѣ врагами, и съ тѣхъ поръ, когда я появляюсь среди нихъ, меня привѣтствуютъ не иначе, какъ „короля Ричарда“. Такимъ образомъ, теперь я сдѣлался „королемъ“ и для друзей, и для враговъ».
Митинги, на которыхъ обсуждался вопросъ о 10-тичасовомъ рабочемъ днѣ, имѣли совершенно особый характеръ и не были похожи на обыкновенные политическіе митинги:, на нихъ; вмѣстѣ съ рабочими, присутствовали и ихъ жены съ грудными младенцами, и старухи-матери, и дѣти, сами работающія на фабрикѣ. Рѣчи постоянно прерывались восклицаніями негодованія или сочувствія со стороны присутствующихъ, многіе плакали. По окончаніи рѣчей пѣлись хоромъ пѣсни, сочиненныя спеціально для этого случая, и общее одушевленіе охватывало всѣхъ.
На публичныхъ лекціяхъ для интеллигентной публики сообщались свѣдѣнія изъ анатоміи и физіологіи человѣка и указывалось на разрушающее вліяніе непосильной работы на человѣческій организмъ. При этомъ показывались фотографіи искалѣченныхъ рабочихъ и т. д. Словомъ, Остлеръ и его сообщники пользовались всѣми возможными средствами, чтобы возбудить въ обществѣ состраданіе къ фабричнымъ рабочимъ, и "такая дѣятельность, конечно, создала имъ массу ожесточенныхъ враговъ среди фабрикантовъ.
Самый большой изъ іоркширскихъ митинговъ по поводу «билля о десяти-часовомъ рабочемъ днѣ» былъ грандіозный митингъ въ Іоркѣ 24 апр. 1832 г., имѣвшій цѣлью доказать парламенту, какъ горячо сочувствуетъ іоркширское населеніе этому биллю. На митингѣ собрались представители не только всѣхъ главнѣйшихъ городовъ. Іоркшира, но также и представители различныхъ деревень. Тысячи народа, въ томъ числѣ и женщинъ, и работающихъ на фабрикахъ дѣтей, стекались со всѣхъ концовъ Іоркшира.
Приготовленія къ нему чрезвычайно взволновали мѣстное общество. Возникли опасенія, что рабочіе на своемъ пути будутъ раззорять дома фермеровъ, что произойдутъ всевозможные поджоги, кражи и т. д. Но эти опасенія оказались совершенно неосновательными: митингъ прошелъ въ образцовомъ порядкѣ, имущество окрестныхъ жителей осталось неприкосновеннымъ, и манифестація удалась вполнѣ.
Въ деревняхъ и фабричныхъ мѣстечкахъ дѣлались сборы для доставленія пилигримамъ съѣстныхъ припасовъ во время пути. Главное затрудненіе состояло въ томъ, что ни у кого не было подходящей обуви для предстоящаго долгаго путешествія. Нѣкоторые на прокатъ брали сапоги у сосѣдей, а другіе, болѣе энергичные и болѣе бѣдные, просто обертывали себѣ ноги кусками смазной кожи и безстрашно пускались въ путь въ такихъ незатѣйливыхъ ботинкахъ.
Огромныя массы народа въ большомъ порядкѣ двигались по направленію къ Іорку, распѣвая свои пѣсни про «маленькихъ фабричныхъ дѣтей». Первая остановка была въ Лидсѣ. Отдохнувъ тамъ нѣсколько часовъ, вся толпа къ вечеру опять двинулась въ путь. Ночь была очень темная. Нѣкоторые изъ путниковъ запаслись своеобразными свѣтильниками въ видѣ пучка старыхъ веревокъ, привязанныхъ къ палкѣ. Освѣщая себѣ путь такими факелами, процессія съ пѣснями двигалась впередъ и къ утру достигла Іорка. Но тутъ случилось одно непріятное обстоятельство: въ Іоркѣ для путниковъ долженъ былъ быть приготовленъ завтракъ изъ хлѣба, сыра и пива, но, по ошибкѣ распорядителей, хлѣбъ и сыръ были отправлены въ другое мѣсто, и усталымъ проголодавшимся пилигримамъ пришлось довольствоваться однимъ пивомъ. Въ толпѣ поднялся ропотъ, но какъ только появился Остлеръ, недовольные голоса сразу стихли, и всѣ, какъ одинъ человѣкъ, восторженно привѣтствовали его криками: «да здравствуетъ король Ричардъ!».
Старый городъ Іоркъ никогда еще не видалъ въ своихъ стѣнахъ такого страннаго собранія: явившіеся сюда со всѣхъ концовъ Іоркшира гости были почти исключительно оборванные, нищенски одѣтые люди, измученные голодомъ и усталостью, съ трудомъ выбравшіеся изъ своего захолустья, чтобы послушать Остлера, Сэдлера, и др. Особенный энтузіазмъ вызвала рѣчь Остлера. Приведемъ изъ нея нѣсколько выдержекъ, чтобы дать понятіе о немъ, какъ о народномъ ораторѣ.
«Не будемъ касаться вопросовъ политики, — говорилъ онъ между прочимъ. — Если во многихъ вопросахъ мы съ вами не сходимся, то относительно одного мы съ вами согласны: нужно освободить нашихъ дѣтей отъ рабства, подъ бременемъ котораго они теперь изнываютъ. Забудемъ всѣ наши распри: пусть тори, виги и радикалы подадутъ другъ другу руки и общими силами стремятся къ освобожденію дѣтей… Я помню еще время, когда въ Англіи были тысячи домашнихъ мастерскихъ, хозяева которыхъ дома выдѣлывали сукно и потомъ продавали его на рынкѣ. Они зарабатывали 50, 100 и даже 200 ф. стерл. и жили въ довольствѣ; теперь же всѣ они доведены до нищеты или превратились въ наемныхъ рабочихъ. Я помню время, когда дѣти весело рѣзвились на лугахъ и были беззаботны и здоровы, какъ и подобаетъ быть дѣтямъ, — теперь это время прошло. Теперешнія дѣти цѣлые дни просиживаютъ за станками, въ душной фабрикѣ. Я чувствую, что повинуюсь голосу Бога, когда требую, чтобы дѣти снова были выпущены на волю… Законы нашей страны требуютъ, чтобы каждый гражданинъ зналъ законы своего государства. Но какимъ образомъ можно разъяснить какіе-бы то ни было законы подростку, который съ утра идетъ на работу, и къ ночи возвращается домой съ болью во всѣхъ суставахъ? Подумайте, что этимъ дѣтямъ предстоитъ еще цѣлая жизнь. Чему могутъ они научиться, какъ будутъ они смотрѣть на міръ, проведя все свое дѣтство въ четырехъ стѣнахъ фабрики? Когда я смотрю на жизнь фабричнаго ребенка, сердце мое переполняется ужасомъ при мысли, до какого эгоизма и черствости дошли люди, разъ они могутъ спокойно сидѣть, сложа руки, выая, что рядомъ съ ними такъ страдаютъ маленькія, беззащитныя существа», и т. д.
Манифестаціи, подобныя іоркскому митингу, имѣли большое значеніе: онѣ распространяли и поддерживали интересъ къ фабричнымъ дѣтямъ въ разныхъ слояхъ общества. Появилась цѣлая литература объ этомъ вопросѣ, и въ позднѣйшее время въ числѣ сторонниковъ фабричнаго законодательства были такіе люди, какъ Броунингъ, Рёскинъ, Карлейль, Диккенсъ и др. Но несмотря на это, билль о 10-тичасовомъ рабочемъ днѣ, внесенный Сэдлеромъ въ парламентъ въ 1832 г., былъ отвергнутъ, и Сэдлеру удалось только добиться назначенія парламентской коммиссіи для изслѣдованія вопроса. Коммиссія, подъ предсѣдательствомъ самого Сэдлера, опросила 89 человѣкъ, среди которыхъ было много фабричныхъ рабочихъ, собранныхъ со всей Англіи. Ихъ показанія даютъ вѣрную картину жизни рабочихъ дѣтей того времени.
Одинъ суконщикъ, которому постоянно приходилось бывать на фабрикахъ, гдѣ онъ скупалъ сукно, разсказывалъ:
"По близости отъ меня находится около 30—40 большихъ шерстяныхъ фабрикъ, и я въ теченіи 20 лѣтъ имѣю возможность наблюдать за тѣмъ, что тамъ дѣлается. На всѣхъ этихъ фабрикахъ работаютъ дѣти, начиная съ 6-лѣтняго возраста. Лѣтомъ я часто видѣлъ дѣтей, отправляющихся на фабрику въ 5 или 6 ч. утра. Зимой дѣтямъ тоже приходится вставать очень рано, чтобы во-время поспѣть на фабрику. Одна женщина разсказывала мнѣ, что ея дѣвочка ходила на фабрику за двѣ версты, и такъ какъ у нихъ не было въ домѣ часовъ, то она вставала ночью около 2-хъ часовъ, боясь опоздать, и приходила на фабрику, когда тамъ все еще было заперто. Домой же дѣвочка возвращалась въ 11 ч. вечера. Работа ихъ продолжается до 10 час. вечера… Я бывалъ на фабрикахъ во всякіе часы дня и ни разу не видалъ, чтобы машины останавливались во время завтрака. Дѣти завтракаютъ во время работы. Отсутствіе свободнаго времени для завтрака является общимъ правиломъ. Обращаются съ дѣтьми на фабрикахъ. очень жестоко. Въ какое бы время ни придти на фабрику, непремѣнно услышишь плачъ дѣтей, которыхъ бьютъ. Бьютъ ихъ, обыкновенно, длинными плетками съ желѣзными пластинками на концѣ. Я видѣлъ, какъ дѣтей били этими плетками по головѣ и какъ многія изъ нихъ падали на земь подъ тяжестью этихъ ударовъ, и когда я сказалъ: «о Боже мой, я бы не допустилъ, чтобы съ моимъ ребенкомъ такъ обращались», — мнѣ отвѣтили: «а почемъ вы знаете, что онъ этого не заслужилъ».
Рабочій Іосифъ Габергамъ сообщилъ:
«Мнѣ было семь лѣтъ, когда я началъ работать на фабрикѣ. Работа продолжалась отъ 5 ч. утра до 8 ч. вечера (14½ часовъ), причемъ въ 12 ч. полагалось полчаса на отдыхъ и на завтракъ. Перерыва для обѣда не было: мы обѣдали во время работы, стараясь выискать свободную минуту. На этой фабрикѣ было около 50 дѣтей такого-же возраста, какъ и я. Дѣти очень часто хворали и многія отъ чрезмѣрной работы. Сама по себѣ работа была не очень трудна, но трудно было работать такъ много часовъ подъ-рядъ. Къ тремъ часамъ мы уже начинали чувствовать усталость и сонливость, а потомъ дѣлалось все хуже и хуже, и къ 6—7 часамъ мы совсѣмъ изнемогало. У насъ было три надсмотрщика:: одинъ былъ главнымъ, другой смотрѣлъ за чисткой машинъ, а третій назначался спеціально для того, чтобы бить дѣтей. Дѣтей били, чтобы побуждать ихъ къ непосильной работѣ, какъ бьютъ старую лошадь, которая упала и не можетъ подняться. Такъ у насъ шло изо дня въ день. Надзиратель непрерывно ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ съ хлыстомъ въ рукѣ, пуская его въ ходъ, какъ только кто изъ дѣтей переставалъ работать. Если бы не эти удары хлыстомъ, дѣтей невозможно было бы заставить такъ долго работать… Однимъ изъ требованій фабричной дисциплины было полное молчаніе. Дѣтямъ запрещалось говорить другъ съ другомъ, и если надзиратель замѣчалъ, что они разговариваютъ между собой, онъ тотчасъ же наказывалъ ихъ хлыстомъ».
По показанію другого свидѣтеля, на нѣкоторыхъ фабрикахъ практиковался еще слѣдующій способъ «подбадриванія» утомленныхъ дѣтей: ихъ, не раздѣвая, съ головой окунали въ чанъ съ холодной водой и затѣмъ въ мокрыхъ одѣяніяхъ отправляли опять на работу.
Наконецъ, одинъ изъ надсмотрщиковъ разсказалъ слѣдующую исторію объ одной маленькой фабричной работницѣ:
«Я зналъ одного бѣднаго человѣка, маленькая дочь котораго работала на нашей фабрикѣ. Она хворала и нѣкоторое время не ходила на фабрику. Потомъ она опять принялась за работу. Вотъ однажды приходитъ ко мнѣ ея отецъ и на глазахъ у него слезы. „Что случилось, Томасъ?“ спрашиваю я. Онъ говоритъ: „Моя маленькая дочка умерла“. Я спросилъ: „Когда же она умерла?“ Онъ отвѣтилъ: „Сегодня ночью, и сердце мое надрывается, когда я подумаю, что утромъ она еще ходила на фабрику. Она не могла сама справиться со своей работой, и одинъ маленькій мальчикъ обѣщалъ помочь ей, если она дастъ ему полъ-пенни въ субботу. Я сказалъ, что дамъ ему пенни“. — По ночью, когда дѣвочка возвращалась домой, она нѣсколько разъ падала по дорогѣ отъ изнеможенія, и когда она, наконецъ, добрела до дому, то уже совсѣмъ не могла говорить. Въ эту ночь она и умерла. У дѣвочки не было никакой особенной болѣзни: она умерла просто отъ слабости и чрезмѣрнаго напряженія. Хотя она и не моя дочь, — заключилъ надсмотрщикъ, — но я не могу безъ жалости подумать, что ей пришлось такъ работать въ послѣдній день своей жизни».
Показанія докторовъ на этотъ разъ были совсѣмъ въ другомъ родѣ, чѣмъ вышеприведенныя заявленія ихъ коллегъ въ первой коммиссіи. Всѣ опрошенные доктора единогласно признали, что фабрики, въ ихъ настоящемъ видѣ, являются разсадниками болѣзней и обезсиленія дѣтей, и что для ребенка, даже и старше 12 лѣтъ, вредно работать болѣе 10-ти часовъ въ сутки.
Такимъ образомъ, всѣ показанія свидѣтелей, опрошенныхъ коммиссіей 1832 г., несомнѣнно говорили въ пользу фабричнаго законодательства. Но Сэдлеру, тѣмъ не менѣе, не удалось провести своего билля, потому что, вскорѣ по окончаніи работъ коммиссіи, парламентъ былъ распущенъ и предстояли новые выборы.
III.
правитьНа выборахъ Сэдлеръ былъ забаллотированъ, благодаря дружной оппозиціи мѣстныхъ фабрикантовъ, видѣвшихъ въ немъ опаснаго врага. Провалъ Сэдлера былъ тяжелымъ ударомъ для молодой и не успѣвшей еще окрѣпнуть партіи сторонниковъ фабричнаго законодательства, которая лишалась, такимъ образомъ, своего представителя въ парламентѣ. Нѣкоторые изъ болѣе передовыхъ и гуманныхъ членовъ парламента чрезвычайно сочувствовали биллю въ пользу десяти часоваго рабочаго дня и готовы были всячески поддерживать его, но они были еще слишкомъ молоды и слишкомъ невліятельны, чтобы взять на себя проведеніе такого сложнаго и труднаго дѣла. Поэтому, послѣ долгихъ колебаній и размышленій, Остлеръ и его друзья рѣшились обратиться къ одному изъ видныхъ представителей консервативной партіи — лорду Ашлею, съ просьбой взять на себя внесеніе и защиту билля о десяти-часовомъ рабочемъ днѣ. Лордъ Ашлей согласился стать во главѣ этого движенія и сдѣлался парламентскимъ вожакомъ партіи. Тотчасъ же послѣ открытія сессіи онъ внесъ въ палату билль о десяти-часовомъ рабочемъ днѣ. Билль этотъ снова былъ отвергнутъ, и правительство назначило отъ себя коммиссаровъ, которые должны были на мѣстѣ изслѣдовать положеніе дѣтей на фабрикахъ. Главная цѣль назначенія коммиссаровъ заключалась въ томъ, чтобы на время отсрочить рѣшеніе вопроса. Предшествовавшая коммиссія собрала уже такой обильный матеріалъ, что въ новыхъ фактахъ никакой нужды не было. При этомъ надѣялись, что коммиссары соберутъ свѣдѣнія нѣсколько другого характера, чѣмъ коммиссія Сэдлера, выводы которой, по мнѣнію большинства членовъ парламента, были «чрезвычайно односторонни». Рабочіе прекрасно поняли, что парламентъ желаетъ только затянуть и затормозить дѣло, и поэтому назначеніе коммиссіи вызвало общее неудовольствіе, среди фабричнаго населенія. Общественное мнѣніе склонялось къ тому, что назначеніе коммиссаровъ есть дѣло фабрикантовъ и что показаніямъ ихъ нельзя довѣрять. Во многихъ мѣстностяхъ рабочіе рѣшились протестовать и отказывались давать показаніи коммиссарамъ. Коммиссары были непріятно поражены общимъ недовѣріемъ и недоброжелательствомъ, съ какимъ ихъ всюду встрѣчали. Одинъ изъ нихъ обратился къ Остлеру и просилъ помочь имъ получить нужныя свѣдѣнія. Но Остлеръ отказался, сказавъ, что считаетъ назначеніе этой коммиссіи — продѣлкою враговъ рабочихъ. «Свѣдѣній уже собрано совершенно достаточно, — замѣтилъ онъ, — и всякая старая прачка можетъ засвидѣтельствовать вамъ, что для ребенка слишкомъ много работать даже и по 10 часовъ въ день».
Недовольство увеличивалось еще тѣмъ, что коммиссары почти вездѣ пользовались гостепріимствомъ фабрикантовъ и, видимо, были съ ними въ наилучшихъ отношеніяхъ. Всѣ были убѣждены, что отчетъ коммиссаровъ будетъ въ пользу фабрикантовъ, но ожиданія эти не оправдались. Отчетъ коммиссаровъ въ общихъ чертахъ подтвердилъ свѣдѣнія, полученныя коммиссіей Сэдлера.
Однако, несмотря на признаніе существующаго зла даже королевскими коммиссарами, билль лорда Ашлея, читанный во второй разъ въ парламентѣ, въ іюнѣ 1833 г., опять-таки былъ отвергнутъ. Воспользовавшись проваломъ билля, правительство внесло въ парламентъ новый проектъ фабричнаго закона, который относился только къ тѣмъ фабрикамъ, гдѣ выдѣлывались ткани, и на этихъ фабрикахъ ограничивалъ работу дѣтей и подростковъ до 18 лѣтъ — 9 и 12 часами въ сутки. Для наблюденія за исполненіемъ закона впервые были назначены фабричные инспектора. Законъ этотъ, извѣстный подъ именемъ «закона лорда Альтропа», былъ принять парламентомъ и вступилъ въ дѣйствіе въ августѣ 1833 г. Но онъ оказался очень неудачной попыткой помочь рабочимъ. Прежде всего, онъ распространялся не на всѣхъ, а только на тѣхъ, которые работали на фабрикахъ, занимающихся выдѣлкой тканей; вся же остальная масса рабочихъ, занятыхъ въ копяхъ и во всѣхъ другихъ производствахъ, по прежнему оставалась безъ всякой защиты. Вовторыхъ, норма рабочаго дня была на 2 часа выше той, которую требовали рабочіе. Наконецъ, весь законъ въ сущности сводился къ нулю, потому что наказанія, налагаемыя за нарушеніе его, были такъ ничтожны, что фабриканты съ большой выгодой для себя, могли обходить его. Такъ, напр., если фабрикантъ заставлялъ работать сверхъ срока какое угодно число дѣтей, то это считалось такимъ же проступкомъ, какъ еслибъ онъ принуждалъ къ лишней работѣ одного ребенка, и наказывалось одинаково — незначительнымъ денежнымъ штрафомъ. Понятно, фабриканты воспользовались этой слабостью закона, вносили штрафы и продолжали по прежнему морить дѣтей и подростковъ за работой. Уже при самомъ началѣ дѣйствія новаго закона отступленія отъ него были такъ многочисленны, что это давало сильное орудіе въ руки противникамъ всякаго правительственнаго вмѣшательства въ дѣла фабрикантовъ съ рабочими. «Вотъ къ чему приводитъ ваше вмѣшательство», говорили они парламенту. «Никто не слушается новаго закона, и онъ ведетъ только къ смутамъ и безпорядкамъ».
Рабочіе, съ своей стороны, были очень недовольны новымъ закономъ, и въ ихъ средѣ продолжалось прежнее движеніе въ пользу десяти-часового рабочаго дня. Остлеру удалось сгруппировать вокругъ себя кружокъ энергичныхъ и преданныхъ дѣлу лицъ, которыя работали вмѣстѣ съ нимъ и подготовляли почву для будущей реформы. Изъ нихъ наибольшимъ вліяніемъ на народъ пользовались священникѣ Булль и методистскій проповѣдникъ Райнаръ Стефенсъ.
Булль былъ сыномъ сельскаго священника, выросъ въ патріархальной, религіозной семьѣ и съ дѣтства готовился къ священническому сану. Окончивъ свое образованіе, онъ дѣйствительно сдѣлался священникомъ въ одномъ изъ промышленныхъ городковъ Іоркшира, гдѣ ему постоянно приходилось сталкиваться съ жизнью фабричнаго люда. Между нимъ и его прихожанами установились самыя дружескія, простыя отношенія, и когда въ Іоркширѣ началось движеніе въ защиту фабричныхъ дѣтей и въ пользу ограниченія рабочаго дня, Булль рѣшительно перешелъ на сторону рабочихъ и сдѣлался однимъ изъ. самыхъ энергичныхъ дѣятелей. Онъ пользовался большой популярностью и издавалъ газету для рабочихъ, имѣвшую много подписчиковъ.
Стефенсъ былъ въ молодости методистскимъ проповѣдникомъ, но потомъ порвалъ сношенія со своей сектой и, оставаясь проповѣдникомъ, избиралъ для своихъ проповѣдей не религіозныя, а темы общаго характера. Онъ странствовалъ по селамъ и городкамъ Англіи и вездѣ проповѣдывалъ подъ открытымъ небомъ, собирая вокругъ себя тысячи слушателей. Небольшого роста и невзрачной наружности, онъ обладалъ выдающимся краснорѣчіемъ, и проповѣди его были проникнуты рѣдкимъ одушевленіемъ и дышали негодованіемъ противъ безсердечнаго отношенія къ фабричнымъ дѣтямъ. Онъ былъ очень друженъ съ Буллемъ и Остлеромъ, хотя расходился съ ними въ политическихъ взглядахъ.
Стефенсъ, Буллъ, Остлеръ и молодой членъ парламента Фильденъ составляли ядро партіи сторонниковъ фабричнаго законодательства. Къ нимъ примыкали, съ одной стороны, рабочіе, съ другой — люди различныхъ общественныхъ классовъ: священники, доктора, и даже нѣкоторые фабриканты. Въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ, слѣдовавшихъ за проведеніемъ закона лорда Альтропа, въ парламентѣ наступило затишье по вопросу о фабричномъ законодательствѣ. Наконецъ, въ 1840 г., послѣ 6-ти-лѣтняго перерыва, лордъ Ашлей снова выступилъ въ парламентѣ съ предложеніемъ объ ограниченіи дѣтскаго труда. Онъ предложилъ назначить коммиссію, которая занялась бы изслѣдованіемъ положенія дѣтей, въ тѣхъ промышленныхъ заведеніяхъ, на которыя не распространялось дѣйствіе закона лорда Альтропа, т.-е. въ копяхъ, на металлическихъ, машиностроительныхъ, стекляныхъ и тому подобныхъ заводахъ. Работы этой коммиссіи продолжались болѣе двухъ лѣтъ и результатами явилось обширное изслѣдованіе, въ которомъ подробно описывалось положеніе дѣтей въ англійской промышленности. Собранные факты показали, какія ужасныя вещи все еще творятся тамъ и какъ ничтожно все, что до сихъ поръ было сдѣлано законодательствомъ, въ сравненіи съ громадностью существующаго зла. Оказалось, что во всѣхъ неурегулированныхъ закономъ отрасляхъ производства продолжаютъ существовать тѣ самые порядки, о которыхъ уже столько говорилось и писалось въ теченіи послѣднихъ 10-ти лѣтъ. Въ производствѣ машинныхъ кружевъ дѣти, начиная съ 6-ти лѣтъ, работали по 15 часовъ въ день; въ отчетѣ указывается даже одинъ случай, когда двухъ-лѣтній ребенокъ тоже имѣлъ какое-то занятіе въ одной изъ такихъ мастерскихъ. На стекляныхъ и ситцепечатныхъ фабрикахъ шла ночная работа, въ другихъ заведеніяхъ рабочій день продолжался 18 и болѣе часовъ, и т. д. Но самые ужасные факты сообщались отчетомъ относительно работы дѣтей въ копяхъ. Большая часть дѣтей, работавшихъ тамъ, была 8-мни 9-ти-лѣтняго возраста, но попадались и шести, пяти и даже четырехлѣтнія. Работа этихъ несчастныхъ дѣтей сама по себѣ была несложна и нетрудна: она заключалась въ томъ, чтобы открывать и закрывать двери при проѣздѣ тачекъ съ углемъ, но она продолжалась все время, пока въ шахтахъ шла работа. При этомъ дѣти весь день сидѣли въ темнотѣ и въ полномъ одиночествѣ. Однообразіе нарушалось только проѣзжающими взадъ и впередъ тачками съ углемъ. Зимой эти дѣти по цѣлымъ недѣлямъ не видятъ дневного свѣта, потому что они спускаются въ шахту рано утромъ, пока еще темно, и выходятъ изъ нея вечеромъ. Дѣти постарше, начиная съ 6 лѣтъ, должны были возить тачки съ углемъ отъ мѣста работы до выхода шахты; по отзывамъ всѣхъ свидѣтелей, эта работа превышала силы дѣтей и была для нихъ очень тяжела. Въ нѣкоторыхъ шахтахъ дѣти на спинѣ таскали вязанки угля вверхъ по лѣстницѣ. Въ огромномъ большинствѣ шахтъ ночная работа являлась общимъ правиломъ. Коммиссія обратила вниманіе также на то, что работающія на фабрикахъ и въ копяхъ дѣти, обыкновенно, не получаютъ никакого образованія, и что умственный уровень ихъ крайне низокъ. Такъ, нѣкоторыя дѣти, работающія на фабрикахъ въ Вольфергамптонѣ, давали слѣдующія опредѣленія личности Іисуса Христа. Одна дѣвочка заявила: «Я знаю, кто былъ Іисусъ Христосъ. Онъ умеръ на крестѣ и пролилъ свою кровь, чтобы спасти Сына Божьяго». Другой юноша 16 -ти лѣтъ полагалъ, что Іисусъ Христосъ много лѣтъ тому назадъ былъ королемъ Лондона. Одинъ 14-лѣтній юноша сказалъ: «Я слышалъ, что Богъ сотворилъ міръ и потомъ утопилъ всѣхъ людей, кромѣ одного. Этотъ одинъ былъ маленькой птичкой». Другой признался, что, по его мнѣнію, «чортъ — славный малый, гдѣ онъ живетъ — не знаю». Объ историческихъ герояхъ дѣти никогда и не слыхивали, но зато они во всѣхъ подробностяхъ были знакомы съ исторіей, извѣстнаго въ то время мошенника Дика Турпина и другихъ подобныхъ дѣятелей. Относительно всѣхъ другихъ вопросовъ дѣти имѣли такія же смутныя понятія, какъ и объ религіи. Многія дѣти не могли даже отвѣтить на вопросъ, въ какой странѣ они живутъ. Одинъ 12-лѣтній мальчикъ сознался, что онъ никогда даже не слыщалъ, что есть на свѣтѣ страна, называемая Англіей. Король, по мнѣнію дѣтей, «это человѣкъ, которому принадлежатъ всѣ деньги и все золото».
Въ отчетѣ обращается также вниманіе на то, что большинство работающихъ на фабрикѣ дѣтей точно лишены всякихъ нравственныхъ понятій. «Нельзя сказать, чтобы эти дѣти были особенно злы и порочны, — замѣчаетъ одинъ изъ составителей отчета м-ръ Горнъ, — но у нихъ совершенно отсутствуетъ нравственное чувство. Я приписываю это, главнымъ образомъ, тому, что они въ столь раннемъ возрастѣ уже посылаются на работу, и родители ихъ заботятся, главнымъ образомъ, объ ихъ заработкѣ. Дѣти инстинктивно чувствуютъ, что они представляютъ собою не болѣе, какъ одну изъ составныхъ частей машины. Вслѣдствіе постоянной работы и пребыванія внѣ дома, любовь ихъ къ семьѣ мало-по-малу слабѣетъ и, наконецъ, совсѣмъ исчезаетъ». Предоставленныя самимъ себѣ, дѣти дичаютъ и тупѣютъ, лишенныя всякихъ развивающихъ вліяній и нравственной поддержки. «Многія изъ дѣтей, — продолжаетъ тотъ же м-ръ Горнъ, — сами сообщали мнѣ, что они ежедневно работаютъ по 12—14 часовъ въ сутки и всѣмъ этимъ трудомъ вырабатываютъ 1½ шил. (75 к.) въ недѣлю, причемъ сами они не пользуются ни единой полушкой изъ своего заработка; одѣты они были въ лохмотья и, по ихъ собственнымъ словамъ, постоянно не доѣдали, не досыпали и часто претерпѣвали побои. Тѣмъ не менѣе, многія изъ этихъ бѣдныхъ дѣтей нисколько не жаловались и отвѣчали на предлагаемые вопросы, что они „работаютъ съ удовольствіемъ“ и „бываютъ наказываемы, когда заслуживаютъ этого“. Они, очевидно, и не представляли себѣ, что можетъ быть какая-нибудь другая жизнь, и считали вполнѣ нормальнымъ — изо дня въ день, тотчасъ послѣ вставанія, отправляться на работу и работать до тѣхъ поръ, пока имъ не прикажутъ перестать. Раньше ихъ никогда не спрашивали; не устали ли они? — и многія изъ нихъ были совершенно не въ состояніи понять смыслъ такого» вопроса".
Факты, собранные коммиссіей, снова подняли въ обществѣ интересъ къ участи рабочихъ дѣтей и доказали ему, что агитація Остлера и его друзей оправдывалась дѣйствительнымъ положеніемъ вещей. Но въ это время сторонниковъ реформы постигъ неожиданный ударъ: ихъ дѣятельный и вліятельный вождь, «король Ричардъ», былъ заключенъ въ тюрьму за долги. Случилось это такъ: Остлеръ нѣсколько разъ занималъ довольно крупныя суммы у помѣщика м-ра Торнгилля, у котораго онъ служилъ управляющимъ, и разсчитывалъ погасить этотъ долгъ вычетами изъ своего жалованья. Но когда Остлеръ сталъ во главѣ движенія въ пользу 10-тичасового дня, у него начались по этому поводу разногласія съ его хозяиномъ, и въ концѣ концовъ тотъ лишилъ его мѣста. Остлеръ очутился, такимъ образомъ, на старости лѣтъ безъ всякихъ средствъ къ существованію и вдобавокъ еще съ порядочнымъ долгомъ на шеѣ. Онъ надѣялся, что такой богатый человѣкъ, какъ его бывшій хозяинъ, не станетъ особенно прижимать его этимъ долгомъ, тѣмъ болѣе, что ихъ связывали старинныя дружескія отношенія, такъ какъ еще отецъ Остлера служилъ управляющимъ у отца нынѣшняго помѣщика, и самъ Остлеръ получилъ эту должность какъ-бы по наслѣдству. Но надежды его не сбылись: политическая вражда до такой степени обострила ихъ отношенія, что м-ръ Торнгилль возбудилъ противъ него искъ, взыскивая слѣдуемую ему сумму. Остлеръ, конечно, не въ состояніи былъ заплатить долга, и его заключили въ долговую тюрьму, — въ ту самую которая описана Диккенсомъ въ его «Пикни кекомъ клубѣ».
Въ тюрьмѣ Остлеръ провелъ 4 года. Онъ пользовался тамъ, сравнительно, большой свободой и продолжалъ работать для дорогого ему дѣла, издавая еженедѣльную «Тюремную газету», въ которой печатались статьи по вопросу о положеніи рабочихъ и о необходимости фабричнаго законодательства. Онъ постоянно видѣлся съ друзьями, сообщавшими ему послѣднія новости, и, кромѣ того, принималъ многочисленныхъ посѣтителей изъ иностранцевъ.
Одинъ изъ друзей Остлера слѣдующимъ образомъ описываетъ свой визитъ къ старому «королю въ изгнаніи»: «Я нашелъ м-ра Остлера бодрымъ и здоровымъ, но нѣсколько похудѣвшимъ, потому что, благодаря постоянной работѣ по изданію журнала, чтенію и обширной корреспонденціи, онъ никакъ не можетъ установить для самого себя 10-тичасового рабочаго дня. За завтракомъ у „его величества“ насъ собралось 8 человѣкъ; между прочимъ, было два польскихъ графа, одинъ французскій офицеръ, два издателя -журналовъ и пр. Комната его не велика; вмѣсто трона, монарху пришлось сидѣть на своей постели, предоставивъ намъ стулья; угощеніе состояло изъ кофе съ буттербродами, и, несмотря на все это, мнѣ рѣдко приходилось присутствовать на болѣе оживленномъ и пріятномъ завтракѣ».
Примирившись со своимъ заключеніемъ, Остлеръ мирно жилъ и работалъ въ тюрьмѣ. Но годы все-таки начинали сказываться, и тюремное заключеніе не могло не отозваться на его здоровьи. Силы его замѣтно слабѣли, что внушало серьезныя опасенія его друзьямъ. Они открыли общественную подписку и вскорѣ собрали требуемую сумму, которую вручили м-ру Торигиллю. Остлеръ былъ освобожденъ изъ тюрьмы и вернулся въ Гуддерсфильдъ. Возвращеніе на родину было настоящимъ тріумфомъ для «фабричнаго короля». Тысячныя толпы народа восторженно привѣтствовали своего стараго вождя, который вернулся изъ тюрьмы значительно измѣнившимся и постарѣвшимъ, но попрежнему полнымъ молодой силы и энергіи.
Вскорѣ послѣ этого Остлеру удалось, наконецъ, увидѣть осуществленіе той задачи, ради которой онъ 20 лѣтъ работалъ и боролся: въ 1847 году радикалъ Фильденъ снова внесъ въ парламентъ билль о десятичасовомъ рабочемъ днѣ, въ общихъ чертахъ совершенно схожій съ биллемъ Овэна, составленнымъ 32 года тому назадъ. Биллъ этотъ, наконецъ, прошелъ въ парламентѣ.
Такимъ образомъ, Остлеръ исполнилъ клятву, которую онъ далъ себѣ 20 лѣтъ назадъ. Теперь ему оставалось только отдыхать отъ трудовъ. Но борьба въ защиту фабричныхъ дѣтей обошлась ему очень дорого: онъ лишился мѣста, потерялъ всѣ свои средства и долженъ былъ теперь доживать свои дни на счетъ общественной благотворительности. Но помощь, которая ему оказывалась, не могла тяготить его: онъ сознавалъ, что вполнѣ заслужилъ ее, и, кромѣ того, видѣлъ кругомъ себя столько любви и признательности, что это служило ему лучшимъ вознагражденіемъ. Приведемъ отрывки изъ одного письма къ нему гуддерсфильдскихъ рабочихъ. Письмо было адресовано:
«Ричарду Фетлеру, королю фабричныхъ дѣтей».
«Дорогой старый другъ! Вы не забыты. Гуддерсфильдскіе рабочіе никогда не перестанутъ вспоминать васъ — своего друга, короля фабричныхъ дѣтей. Мы знаемъ, что ваша дѣятельность, бывшая такой плодотворной цли насъ, сдѣлала васъ бѣднымъ и, зная это, мы увѣрены, что вы не отвергнете прилагаемаго при семъ подарка — пиджачную пару, пальто, и шляпу. Все это самаго лучшаго качества и работы и куплено на деньги, собранныя у людей, которыя не могутъ дать многаго, но хотятъ все-таки выразить вамъ свою благодарность и свою сердечную любовь. Этимъ они хотятъ вернуть вамъ хоть малую часть того, чѣмъ они и дѣти ихъ обязаны вамъ. Мы не сомнѣваемся, что тѣ жертвы, которыя вы принесли въ борьбѣ за 10-тичасовой рабочій день, сражаясь со слабыми противъ сильныхъ, хотя и лишили васъ довольства и комфорта, даютъ вамъ нравственное удовлетвореніе, которое нельзя купить за деньги. Мы знаемъ — вы, навѣрное, чувствуете, что прожили не даромъ… Мы отъ души просимъ васъ принять нашъ небольшой подарокъ и убѣждены, что онъ не понравится вамъ менѣе отъ того, что онъ подносится вамъ простыми рабочими. Чтобы все было сшито какъ слѣдуетъ, мы заказали пиджакъ у вашего прежняго портного».
Въ припискѣ къ письму говорится; «Въ одномъ изъ кармановъ жилетки вы найдете два соверена, которые оказались лишними, потому что въ магазинѣ съ насъ не взяли денегъ за сукно, узнавъ, что оно предназначается на подарокъ вамъ».
Старый король съ благодарностью принялъ отъ своихъ бывшихъ подданныхъ подарокъ и 2 соверена, и написалъ имъ въ отвѣтъ письмо, подробно описывая свою жизнь «на покоѣ», — письмо очень характерное для Остлера.
«Представьте себѣ, — пишетъ онъ имъ, — старика, вполнѣ удовлетвореннаго тѣмъ участіемъ, которое онъ когда-то принималъ въ жизненной борьбѣ, съ хорошими воспоминаніями въ прошломъ и свѣтлыми надеждами на будущее. Онъ живетъ въ хорошенькомъ маленькомъ коттеджѣ, окруженномъ садомъ, Коттеджъ стоитъ на небольшомъ холмѣ, съ котораго открывается видъ на старый городъ, отдѣленный отъ коттеджа садами и лугомъ. Прямыя линіи городскихъ зданій неясно виднѣются сквозь зелень садовыхъ деревьевъ. Огарикъ часто подолгу сидитъ у порога своего домика и смотритъ вдаль, на растилающіяся кругомъ поля, тропинки, лѣски и кустарники, на фермы и коттеджи, виднѣющіеся среди зелени. Мимо него проносятся поѣзда, которые напоминаютъ ему о неустанной торговой дѣятельности людей, но онъ предпочитаетъ сельскія картины, окружающія его. Онъ проводитъ много времени въ своемъ саду, занимается разведеніемъ цвѣтовъ и огородничествомъ. Семья старика не велика, но очень счастлива: съ нимъ живетъ его жена, бывшая ему всегда вѣрнымъ и дорогимъ другомъ въ счастьи и несчастьи, и старая служанка, которую они любятъ какъ родную.
По мнѣнію многихъ людей, этотъ старикъ можетъ быть названъ бѣднымъ, но самъ онъ считаетъ себя очень богатымъ. Онъ получаетъ деньги со всѣхъ сторонъ — отъ священниковъ, фермеровъ, членовъ парламента, купцовъ, фабрикантовъ и изъ благодарныхъ ручекъ маленькихъ фабричныхъ дѣтей. Скажите же, мои старые друзья, развѣ этотъ человѣкъ не богатъ? Онъ открылъ истинную тайну счастія и живетъ теперь изъ года въ годъ, въ мирѣ и покоѣ».
Билль 1847 г. не устранилъ всѣхъ злоупотребленій и несправедливостей въ современномъ положеніи фабричной промышленности. Это былъ только первый шагъ въ борьбѣ съ существующимъ зломъ. Но билль о 10-ти часовомъ рабочемъ днѣ замѣчателенъ тѣмъ, что онъ былъ первой крупной побѣдой рабочаго сословія въ его борьбѣ съ фабрикантами, и побѣда эта навсегда связана съ именемъ неутомимаго «фабричнаго короля» — Ричарда Остлера.