РИНГИЛЬДА
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ ТРИНАДЦАТАГО СТОЛѢТІЯ.
править
Въ тринадцатомъ столѣтіи въ Голштиніи, въ трехъ мафіяхъ отъ деревни Борнговедъ, возвышался женскій монастырь, построенный въ готическомъ стилѣ.
Игуменьей этого монастыря недавно была назначена и посвящена въ этотъ духовный санъ герцогиня фонъ-Люнебургъ, племянница датскаго короля Вольдемара II-го.
Герцогиня была молодая тридцати-двухлѣтняя красавица.
Въ продолженіи трехъ лѣтъ до поступленія въ монастырь, она была фрейлиною супруги короля Вольдемара II-го, королевы Дагмары, и послѣ ея смерти сдѣлалась настоятельницей монастыря.
Живая умная дѣвушка вскорѣ понравилась всѣмъ монахинямъ. Гордая и повелительная женщина съумѣла подчинить себѣ весь монастырь. Ея красота, знатное происхожденіе, образованіе импонировало скромнымъ монахинямъ. Это была женщина съ желѣзною волею. Она любила только тѣхъ монахинь, которыя ей вполнѣ подчинялись. Она не терпѣла возраженій. Если кто-либо сталъ на ея пути, то она-бы не задумалась удалить его, обезоружить, стереть съ лица земли. И съ средства казались для нея годными. Она держалсь девиза — цѣль оправдываетъ средства. Весь этотъ характеръ предъугадывали монахини и потому трепетали передъ ней.
Въ день ея посвѣщенія, на большую площадь передъ ратгаузомъ собралась вся знать, духовенство, рыцарство, совѣтъ и граждане.
Молодая красавица явилась въ золотомъ парчевомъ платьѣ и вступила на высокую, приготовленную для этого празднества эстраду. Герцоги, рыцари, архіепископъ Андреасъ съ духовенствомъ помѣстились на эстрадѣ противъ нея. Бургомистръ выступилъ передъ собравшимися на торжество гостями и началъ читать вѣрноподданическую клятву. Послѣ присяги всѣ подошли по старшинству званія, къ новой настоятельницѣ монастыря и принесли поздравленія съ принятіемъ священнаго сана. Въ числѣ другихъ подошелъ къ ней ея братъ, герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ, и, предложивъ сестрѣ руку, повелъ ее въ ратгаузъ, гдѣ для пріѣзжихъ гостей былъ сервированъ роскошный обѣдъ.
Когда братъ и сестра направлялись къ ратгаузу, пронеслась волна одобренія. Всѣ восхищались прекрасною величественною парою. Герцогиня гордо шла впередъ, никого, казалось, не замѣчая. Среди гостей, идя съ ними рядомъ и оживленно разговаривая съ архіепископомъ, выдѣлялся воинъ мужественной и величественной осанки, закованный въ бронѣ. Поверхъ красной шелковой рубашки, на немъ была надѣта кольчуга изъ миланской стали.
Свой шлемъ онъ снялъ съ головы и несъ его въ рукѣ. Его прекрасные, длинные, вьющіеся волосы разсыпались по плечамъ. Глаза его выражали доброту, мужество и отвагу.
— Кто этотъ рыцарь? спросила герцогиня своего брата. — Я его вижу въ первый разъ.
— Это мой близкій другъ, отвѣтилъ онъ ей. — Мы съ нимъ недавно сражались противъ жителей острова Эзеля. Никто изъ нашихъ воиновъ не можетъ съ нимъ сравниться въ храбрости. Король теперь ничего не предпринимаетъ безъ его совѣта.
— Почему его здѣсь никто не знаетъ? снова спросила герцогиня.
— Онъ выходецъ изъ Вестфаліи и живетъ въ Эстляндіи.
— Скажи, какъ его фамилія?
— Я тебѣ ея не скажу, смѣясь сказалъ герцогъ. — Если онъ тебя интересуетъ, то сама узнай, кто онъ такой.
— Представь мнѣ его въ ратгаузѣ передъ обѣдомъ, продолжала герцогиня. — Я хочу сидѣть за столомъ рядомъ съ нимъ и попрошу его быть покровителемъ нашего монастыря.
— Онъ живетъ слишкомъ далеко, потому и не можетъ быть вашимъ покровителемъ. При томъ-же, на дняхъ мы поѣдемъ съ своими войсками на совѣтъ къ королю. Нашъ врагъ, графъ Генрихъ Шверинскій, не даетъ намъ покоя, и въ скоромъ времени предвидится съ нимъ ожесточенная схватка.
За обѣдомъ, герцогиня фонъ-Люнебургъ сидѣла рядомъ съ рыцаремъ. Онъ много говорилъ съ ней, разсказывая ей о крестовыхъ походахъ, въ которыхъ участвовалъ.
Онъ видимо былъ плѣненъ красотою герцогини. Она съ восхищеніемъ смотрѣла на любимца короля, рыцаря героя. Тѣсная дружба связывала его съ ея братомъ. Она видѣла, что произвела сильное впечатлѣніе на рыцаря и она себѣ сказала: «Этотъ человѣкъ будетъ моимъ мужемъ. Я его никому не уступлю».
Послѣ торжества, прощаясь съ гостями, она взяла клятву съ рыцаря, что онъ пріѣдетъ въ монастырь, послѣ сраженія съ графомъ Генрихомъ Шверинскимъ, и рыцарь dominus Эйлардъ обѣщалъ ей это. Герцогиня отпустила гостей по домамъ и сіяющая возвратилась во внутренніе покои своего монастыря.
На другой день послѣ посвященія герцогини, по лѣснымъ дебрямъ, вблизи деревни Борнговедъ, шелъ монахъ. На спинѣ у него была котомка съ хлѣбомъ, въ рукѣ онъ держалъ костыль и, опираясь на него, монахъ часто останавливался и вытиралъ потъ съ лица. Рядомъ съ нимъ шла красивая дѣвочка лѣтъ двѣнадцати. Ея бѣлокурые, длинно отпущенные волосы падали ей на плечи, и свѣжее лицо ея зардѣлось отъ палящихъ лучей солнца.
— Жарко сегодня, дитя? спросилъ монахъ ребенка.
— Да, жарко, отвѣтила ему Рингильда, — и идти не весело, страшно какъ-то, жаль дома и Эльзы!
Монахъ промолчалъ, потомъ взглянулъ на дѣвочку и промолвилъ:
— Видишь, какъ разгорѣлась, да и солнце палитъ сильно. Сядемъ, переждемъ немного здѣсь и кстати перехватимъ что-нибудь, а я омою себѣ голову и руки свѣжею водою. Сядемъ здѣсь, подъ тѣнью дерева, на берегу оврага.
Монахъ остановился, снялъ свою шапку съ головы, доложилъ палку, на землю и сталъ умываться, а дѣвочка присѣла на колѣни, взяла цвѣточекъ въ ротъ и задумчиво стала грызть его зубами. Монахъ обернулся и спросилъ ее.
— О чемъ ты задумалась, Рингильда?
— Я вспомнила о домѣ нашемъ. Какъ радостно гуляла я въ лѣсу въ прошлое воскресенье. Тамъ въ деревнѣ Борнговедъ осталась старая Эльза и всѣ мои дорогіе друзья!
— Какіе друзья? спросилъ ее монахъ. — Вѣдь вы съ сестрой Эльзою жили въ полномъ одиночествѣ!
— Въ лѣсу у меня было много друзей, отецъ.
— Ты мнѣ о нихъ никогда ничего не говорила, Рингильда.
— Ахъ, Хрисанфъ, ты бы сталъ смѣяться надо мною!
— Нисколько, ты ошибаешься, дитя.
— Съ тобою только я могу вспоминать о прошломъ счастливомъ времени моего дѣтства, поэтому я разскажу тебѣ, что я дѣлала въ лѣсу.
Ребенокъ усѣлся на траву и, хлебнувъ нѣсколько глотковъ молока изъ глиняной кружки, продолжалъ:
— По воскресеньямъ Эльза позволяла мнѣ ходить въ лѣсъ. Тамъ было весело и привольно. Тамъ я собирала снопы полевыхъ цвѣтовъ и клала ихъ къ ногамъ статуи Божіей Матери, которая стояла въ чащѣ лѣса. Когда я уставала бѣгать, я ложилась на спину, на влажный мохъ и, глядя на небо, мечтала, что ношусь въ голубомъ воздухѣ, что маленькіе эльфы тоже летаютъ надъ моей головой и машутъ своими большими бѣлыми крыльями.
Воздухъ какъ будто отъ этого дѣлался свѣжѣе и свѣжѣе. Я засыпала и мнѣ, слышался ихъ голосъ: «Рингильда, — говорили они мнѣ, — иди къ намъ; у насъ тутъ лучше, чѣмъ у васъ на землѣ. У насъ никто не умираетъ! Когда по вечерамъ свѣтятся на небѣ яркія звѣзды и одна изъ нихъ падетъ на землю, то паденіе ея возвѣщаетъ людямъ, что одинъ изъ нихъ покинулъ міръ».
Я была еще совсѣмъ маленькой дѣвочкой, Эльза разсказывала мнѣ, что эльфы живутъ вблизи старыхъ деревьевъ, что они носятъ зеленыя воздушныя одѣянія, какъ листья, и что не всѣ люди ихъ видятъ. Лѣтомъ эти маленькіе духи живутъ подъ землей и выходятъ на поверхность ея только въ лунныя ночи, тогда они летаютъ около насъ и вѣятъ на насъ прохладный воздухъ тихой лѣтней ночи.
У нихъ есть своя королева, у которой много власти. Люди, которыхъ она не любитъ, погибаютъ отъ отчаянія, жизнь ихъ не весела. Эти люди никогда не видятъ эльфовъ. Въ день Всѣхъ Святыхъ эльфы покидаютъ свои земныя жилища и улетаютъ въ далекія страны, гдѣ солнце свѣтитъ ярко, и гдѣ имъ тепло и привольно.
Я имъ отвѣчала: «Маленькіе эльфы, я еще земли не знаю; хочу еще пожить и видѣть все прекрасное на землѣ; хочу видѣть своего брата рыцаремъ, и ѣздить къ нему въ гости въ рыцарскій замокъ». Потомъ мнѣ снилось, что эльфы исчезали и что въ вѣтвяхъ стараго дуба рыцарь сидитъ на конѣ въ шлемѣ и латахъ, что его сынъ везетъ ему навстрѣчу свою невѣсту. И одинъ и другой окружены ратью. Все это ясно видно въ качающихся вѣтвяхъ деревьевъ, а вдали на песчаной горкѣ стоитъ хрустальный гробъ Зигфрида, окруженный сосновыми деревьями. Не правда-ли тамъ было хорошо? спросилъ ребенокъ.
— Да, конечно, отвѣтилъ, смѣясь, отецъ Хрисанфъ.
— Какъ-бы мнѣ хотѣлось когда-нибудь видѣть рыцарскій замокъ и жить въ немъ, мечтала Рингильда. — Разскажи мнѣ отецъ, что дѣлаетъ тамъ мой Альбертъ?
Отецъ Хрисанфъ улыбнулся и, желая разсѣять грустныя мысли ребенка, принялся занимать его разсказомъ.
— Когда твоя мать умерла, я помѣстилъ тебя у своей сестры Эльзы, а брата твоего свезъ въ замокъ. Рыцарь, хозяинъ этого замка, замѣнилъ ему отца. Твой братъ живетъ въ этомъ замкѣ съ семилѣтняго возраста. Его учили тамъ чтенію, письму, языкамъ латинскому и другимъ. Теперь Альберту шестнадцать лѣтъ. Его обучаютъ верховой ѣздѣ, плаванью, стрѣльбѣ изъ лука и военнымъ упражненіямъ съ мечомъ, щитомъ и пикой. Онъ также изучаетъ искусство благородной охоты съ гончими собаками, участвуетъ въ турнирахъ и, въ случаѣ войны, долженъ слѣдовать за своимъ рыцаремъ. Если на войнѣ онъ окажется вѣренъ своей службѣ, то его посвятятъ въ санъ рыцаря.
— А какъ посвящаютъ въ рыцари? спросила Рингильда.
— Это большая церемонія, отвѣчалъ отецъ Хрисанфъ. — Сперва совершается краткое богослуженіе, во время котораго священникъ освящаетъ мечъ у алтаря; юноша приноситъ присягу, что онъ будетъ вѣренъ законамъ рыцарскаго званія, будетъ служить Богу и церкви, будетъ послушнымъ подчиненнымъ своего господина, уважительнымъ съ благородными женщинами, опорою вдовъ и сиротъ и справедливымъ во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ. Послѣ этой присяги юноша становится на колѣни съ опущенною головою передъ своимъ господиномъ, который ударяетъ его по шеѣ мечемъ въ память усвоенныхъ имъ правилъ чести, мужества и отваги. Тогда знатнѣйшій изъ князей края опоясываетъ вновь посвящаемаго мечемъ. Это-то и есть главный знакъ посвященія въ рыцарское званіе. Празднество оканчивается турниромъ, въ которомъ новопосвященный долженъ показать свою ловкость и отвагу.
— Счастливый Альбертъ! сказала Рингильда. — А монастырь, въ который ты меня ведешь, похожъ на рыцарскій замокъ?
— Монастырь также замокъ, но не рыцарскій. Тамъ обучаютъ дѣтей молитвамъ, пѣнію, музыкѣ и изящнымъ работамъ.
— Ты мнѣ говорилъ, что игуменья монастыря герцогиня?
— Да, Рингильда, она племянница нашего короля; тамъ ты увидишь весь дворъ, архіепископа, герцоговъ, рыцарей и герцогинь, которые часто навѣщаютъ игуменью.
— Неужели, сказала дѣвочка, — я увижу этихъ герцогинь, которымъ Эльза и я вышивала такія богатыя платья.
Отдохнувъ два часа подъ тѣнью вѣтвистой липы, монахъ и ребенокъ снова отправились въ путь. Солнце садилось за лѣсъ и воздухъ сталъ свѣжѣе.. Вскорѣ показалась башня монастырской церкви съ ея высокой остроконечной крышей. Видъ этой каменной глыбы не особенно хорошо подѣйствовалъ на ребенка.
«Крѣпкія стѣны, думала дѣвочка, — отсюда не убѣжишь!»
— Присядемъ еще немного на травку, просила монаха Рингильда. — Дай отдохнуть! Платьице мое смялось, и рубашка уже не такъ свѣжа. Какъ же я буду представляться герцогинѣ?
— Какъ, только мы прійдемъ въ монастырь, я тебя сведу къ канониссѣ Кунигундѣ. Тамъ тебѣ принесутъ монастырское платье, а это я снесу домой и отдамъ Эльзѣ.
— Я боюсь герцогини! сказала Рингильда.
— Она очень добрая и образованная женщина. "Ея не надо бояться.
— А если я буду очень скучать по тебѣ и Эльзѣ, ты меня возьмешь домой? спросилъ ребенокъ.
— Конечно, отвѣтилъ ей отецъ Хрисанфъ.
— Ну, такъ пойдемъ, если идти надо, сказала Рингильда и гораздо бодрѣе стала идти рядомъ, съ отцомъ Хрисанфомъ.
Приближаясь къ монастырю, монахъ, въ свою очередь, испытывалъ душевное волненіе и не могъ выговорить ни слова. Ему жаль было разстаться съ дѣвушкой.
— Я обѣщалъ ея матери, что она будетъ образованною, и теперь долженъ исполнить ея волю, плохо утѣшалъ себя отецъ Хрисанфъ.
Монастырь, въ который отецъ Хрисанфъ привелъ Рингильду, казался скорѣе маленькимъ дворомъ, находящимся въ постоянномъ сообщеніи съ дворомъ короля, а равно съ Германіею и Римомъ. Всѣ вельможи, возвратившіеся изъ далекихъ странъ, навѣщали герцогиню. Дѣти, находящіяся въ монастырѣ, постоянно слышали разсказы о тѣхъ геройскихъ подвигахъ, которые рыцари совершали во время крестовыхъ походовъ, и въ ихъ воображеніи носились образы этихъ героевъ, которыхъ всѣ уважали за храбрость и отвагу. Временно находившіяся въ монастырѣ дочери сановниковъ и герцогини королевской крови собирались по вечерамъ на паперти церкви, которая выходила въ садъ, и разсказывали другъ другу героическія германскія саги. Рингильда незамѣтно пробиралась къ нимъ и, прислонившись къ колоннѣ, жадно слушала ихъ разсказы.
Каждый день по утрамъ монахини обучали дѣтей чтенію и письму латинскими буквами, по азбукѣ, введенной въ Даніи королемъ Вольдемаромъ II (runenalphabet)
По вечерамъ монахини читали имъ разсказы о святыхъ отцахъ, дѣянія апостоловъ, легенды о святыхъ; изъ нихъ самыми поэтичными были легенда о святомъ Себастіанѣ и сочиненія скальда Эйнара Скуласона. Данія отличалась своими медицинскими знаніями, и въ то время женщины должны были имѣть понятіе о врачебной наукѣ (онѣ ухаживали за больными и ранеными) и собирать въ лѣсахъ врачебныя травы.
Дѣвушки, воспитывавшіяся въ монастырѣ, обучались рукодѣліямъ, изготовляли изящныя одежды для двора и вышивали знамена для войскъ и церковные орнаменты. Рингильда, привыкшая къ этимъ работамъ съ дѣтства, стала вскорѣ одною изъ самыхъ лучшихъ золотошвеекъ. Самолюбивая дѣвушка рѣдко рѣзвилась въ обществѣ, своихъ подругъ, да и вообще воспитанницъ рѣдко выпускали на свѣжій воздухъ. Имъ позволялось гулять въ саду, окруженномъ высокою каменною стѣною. Рингильда, вспоминая привольную жизнь въ деревнѣ, гдѣ глазамъ ея представлялся обширный небесный сводъ, на которомъ ночью горѣли миріады ясныхъ огней, не могла примириться съ каменною стѣною, окружавшею маленькое пространство монастырскаго сада.
Такъ прошло пять лѣтъ и изъ ребенка образовалась красивая семнадцатилѣтняя дѣвушка, — съ прежнимъ дѣтскимъ выраженіемъ лица, только станъ ея вполнѣ развился. Она была выше средняго роста и стройна, какъ пальма. Въ это время пріѣхалъ въ монастырь герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ и, замѣтивъ молодую дѣвушку, спросилъ сестру, кто она такая.
— Это сирота, деревенская дѣвушка. Не стоитъ обращать на нее вниманія! сказала герцогиня.
— Неужели! воскликнулъ герцогъ, — а я принялъ ее за аристократку. Я думаю, эта дѣвушка очень развита и образована. По выраженію ея лица видно, что она живетъ какимъ-то духовнымъ міромъ. Кто бы она ни была, но она самая интересная изъ всѣхъ твоихъ воспитанницъ.
— Я ее хорошо знаю: это самая обыкновенная деревенская дѣвушка, которая скучаетъ у насъ по своимъ нивамъ и лѣсамъ. Одно, что въ ней есть хорошаго, это — ея золотыя руки. Она самая лучшая моя золотошвейка.
— Кстати, сестра, вспомнилъ герцогъ. — Я пріѣхалъ тебя просить приготовить знамя для самаго храбраго изъ нашихъ рыцарей. Ты вѣдь знаешь, что мы готовимся къ сраженію.
— Когда тебѣ нужно приготовить знамя? спросила его герцогиня.
— Я думаю, мы выступимъ въ походъ въ іюлѣ мѣсяцѣ.
— О! тогда у насъ еще много времени, и я обѣщаю тебѣ сготовить его и ручаюсь въ томъ, что оно будетъ изящно и красиво.
Лицо герцогини покрылось блѣдно-розовою краскою. Она предугадывала, кому предназначалось это знамя, именно, для того самаго воина, котораго она видѣла въ ратгаузѣ, въ день принесенія королю присяги на вѣрность, и съ тѣхъ поръ не могла забыть.
— Кто же можетъ быть мужественнѣе и отважнѣе его, кто же болѣе, чѣмъ онъ, достоинъ этого знамени? думала она. — Съ нимъ ни въ красотѣ, ни въ благородствѣ, ни въ храбрости не можетъ никто сравниться!
Какъ только герцогъ уѣхалъ вечеромъ домой, настоятельница заперлась въ своей кельѣ и долго ходила взадъ и впередъ по комнатѣ. На другой день она послѣ обѣдни позвала къ себѣ Рингильду и велѣла ей распустить свои волосы. Подойдя къ молодой дѣвушкѣ, она принялась сама расчесывать ихъ гребенкой и, любуясь ими, сказала: "Рингильда, мой братъ заказалъ намъ знамя для самаго храбраго изъ воиновъ короля и мы будетъ имѣть счастье увѣнчать нашимъ подаркомъ побѣдителя. Надѣюсь, мы сдѣлаемъ все возможное, чтобы содѣйствовать славѣ нашего монастыря!
— Что же я должна сдѣлать для этого? смутясь спросила Рингильда.
— Тебѣ надо остричь свои бѣлокурые волосы и вышить ими цѣлую картину святаго Георгія Побѣдоносца, поражающаго дракона. — И, взявъ одну прядь волосъ въ руку, добавила: изъ твоихъ волосъ войдутъ такія тонкія чудныя нитки!
— Когда я должна это сдѣлать? — спросила Рингильда.
— Завтра. Твои волосы выростутъ скоро и будутъ ровнѣе и красивѣе прежнихъ, а знамя выйдетъ необыкновенно изящно! Вся слава выпадетъ на твою долю. Я тебя представлю королю, какъ самую лучшую свою художницу.
— Нѣтъ я не могу пожертвовать своими волосами, простите меня герцогиня, возразила Рингильда въ испугѣ.
— Развѣ ты смѣешь мнѣ отвѣчать и ослушаться!
— Не браните меня герцогиня, отвѣтила ей Рингильда, — я скажу вамъ всю правду. Въ моей родной странѣ преданіе гласитъ, что дѣвушка изъ деревни Борнговедъ съ бѣлокурыми волосами по имени Рингильда должна спасти народъ свой. Если же она лишится своихъ волосъ, то она умретъ. Ворожея сказала мнѣ, что эта дѣвушка я…
Герцогиня гнѣвно смотрѣла въ глаза Рингильды. Она жалѣла, что не могла ее уничтожить въ эту минуту.
— Какая дерзость, — сказала герцогиня тяжело дыша и трудно владѣя собой. — Какъ ты высоко мнишь о себѣ, вѣдь ты еще ребенокъ, ничто, бѣдная дѣвушка, которую я пріютила въ своемъ монастырѣ изъ жалости и состраданія. Какое самомнѣніе. Мы даже не знаемъ, чья ты родомъ? Я тебя приняла въ свой монастырь въ угоду отцу Хрисанфу, котораго я уважаю; и вотъ чѣмъ ты мнѣ отплатила. Видно, что не научилась ты смиренію въ нашемъ монастырѣ. Иди спать, теперь уже поздно. Завтра мы переговоримъ съ тобою серьезно объ этомъ дѣлѣ. Кто не хочетъ смириться, тому прійдется страдать, сказала герцогиня. — Завтра послѣ обѣдни я снова позову тебя къ себѣ.
Съ этими словами гордая настоятельница повернула спину Рингильдѣ и медленнымъ шагомъ пошла въ свои покои.
Рингильда, послѣ исчезновенія герцогини, долго еще стояла въ корридорѣ, ведущемъ въ кельи монахинь. Она тряслась всѣмъ тѣломъ и нѣсколько разъ молясь, спрашивала себя: «Что дѣлать?»
«Бѣжать!» отвѣтилъ ей внутренній голосъ, бѣжать безъ оглядки. «Дай Богъ, чтобы это мнѣ удалось. Матерь Божія спаси меня, помоги мнѣ», шептала дѣвушка-ребенокъ. Съ этимъ намѣреніемъ она ускорила шагъ и направилась въ свою келью.
Монастырь находился въ трехъ миляхъ отъ деревни Борнговедъ, въ которомъ родилась Рингильда. Она хорошо знала туда дорогу. Какъ только монахини улеглись спать, Рингильда вышла изъ своей кельи. Луна сіяла своимъ зеленоватымъ свѣтомъ черезъ желѣзныя рѣшетки оконъ на каменный полъ длиннаго большаго корридора, ведущаго въ церковь. Это были большія окна въ готическомъ стилѣ; черезъ нихъ освѣщался длинный каменный лабиринтъ, по которому пробиралась Рингильда къ церкви. «А вдругъ поймаютъ меня!»; думала молодая дѣвушка. «Тогда Кунигунда поставитъ меня на колѣни въ церкви на цѣлую ночь, а завтра навѣрное обрѣжутъ мои волосы и оставятъ меня здѣсь на годъ, если не больше». Съ замираніемъ сердца продолжала она свой путь. Каменныя статуи, изображенія святыхъ, стоявшія въ нишахъ вдоль стѣнъ, бросали тѣни на долъ. Рингильда подошла къ образу Божіей Матери и молча просила Ея покровительства. Вотъ уже половина корридора пройдена. «Ахъ, лишь бы добраться до церкви!» — и молодая дѣвушка бѣгомъ пробѣжала другую половину корридора и очутилась близь церковной двери, которая никогда не запиралась. Въ церкви теплились лампады у образовъ. Рингильда оглянулась; въ ней не было ни единой живой души, что ее также немного успокоило. Часы на башнѣ монастыря пробили два. Рингильда знала, что въ четыре часа утра монахини идутъ, въ церковь къ заутрени и что ей необходимо быть подальше отъ монастыря въ это время. Она тихонько прошла церковь и думала: «слава Богу, лишь бы дверь на кладбище была открыта, а тамъ я перелѣзу какъ-нибудь ограду. За нею идетъ широкое поле, а сзади его лѣсъ. Дорогу въ Борнговедъ я хорошо знаю». Она открыла дверь церкви. На нее пахнуло свѣжимъ ночнымъ вѣтромъ.
«Какъ тутъ хорошо!» думала Рингильда и стала спускаться по ступенямъ все ниже, и ниже, пока глазамъ ея представились монументы, плиты и кресты, воздвигнутые въ память усопшихъ. Поверхъ чернаго платья на ней была надѣта пелеринка съ чернымъ капюшономъ, который она себѣ надвинула на лобъ.
Посреди кладбища стояла часовня, воздвигнутая въ память прежней игуменьи. Передъ образомъ горѣла лампада, у дверей часовни стояли два кипариса, еще съ зимы укутанные рогожками и перевитые двумя веревками. Рингильда осторожно развязала одну изъ нихъ и обвила ею свой станъ. «Теперь, думала она, — я скоро достигну своей цѣли».
Близь рва, у самой стѣны, стояло одно высокое вѣтвистое дерево. Рингильда ребенкомъ часто взбиралась на деревья, поэтому поднялась на него какъ бѣлка и, привязавъ веревку къ одному сучку, стала спускаться по ней съ дерева, стараясь встать на ограду. Держась одной рукой за веревку, а другой опираясь на стѣну, она скоро очутилась на землѣ и пустилась бѣжать по направленію къ первой деревушкѣ, гдѣ жила Іоганна, сестра Эльзы. Уже начало смеркаться. Звѣзды покрывали небо. Рингильда вдыхала полною грудью животворный воздухъ полей. Миновавъ поля, она начала подходить къ лѣсу, который показался ей страшнымъ. Смеркалось, и издали каждый пень казался ей старой монахиней, слѣдящей за ней и ожидающей ея приближенія. Ей слышался конскій топотъ. «Это герцогиня послала за мною», думала Рингильда. Въ лѣсу запѣли птицы; рога засеребрилась подъ лучами восходящаго солнца. Рингильда сняла свои башмаки и несла ихъ на плечѣ. Ножки ея холодѣли, отъ мокрой росы. Рингильда этого не замѣчала и все быстрѣе и быстрѣе шла впередъ, лишь бы миновать этотъ страшный лѣсъ съ его таинственными привидѣніями. Вотъ, наконецъ, показался свѣтъ съ поля, и издали завидѣлись избушки. Рингильда стала ускорять шаги, иногда неслась бѣгомъ. Ей страшно было одной и хотѣлось имѣть вблизи себя другую человѣческую душу, съ которой она могла-бы подѣлиться и мыслью, и словомъ.
Наконецъ, она вошла въ деревню, показавшуюся ей обѣтованною землею. Тихонько постучалась она въ двери хижины, въ окнѣ которой видѣнъ былъ яркій огонь горѣвшей печи. Какая-то женщина вынимала изъ нея горячіе хлѣбы. Глядя на нихъ, Рингильда почувствовала, что она голодна. Она постучала сильнѣе, и голова тетки Іоганны показалась въ дверяхъ. Сначала она не узнала Рингильду, но когда дѣвушка еще разъ окликнула ее, то старуха впустила ее въ домъ.
Іоганна была сестра Эльзы, въ домѣ которой воспитывалась Рингильда. Глядя на нее, старуха восхищалась красотой молодой дѣвушки, но не вполнѣ ее узнавала.
— Тетя, неужели ты меня не узнаешь? воскликнула Рингильда.
Тогда старуха взявъ молодую дѣвушку за обѣ руки, притянула ее къ горящей лучинѣ и, оглядѣвъ съ головы до ногъ, воскликнула:
— Это ты, Рингильда! Какъ ты выросла! Ну, садись за столъ. — Она, вынувъ изъ печи горячій отваръ изъ крупъ и овощей, поставила его не столъ передъ Рингильдой съ большимъ ломтемъ хлѣба.
— Кушай, дитя мое! говорила старуха. — Разскажи скорѣе, что съ тобою случилось, куда ты идешь?
— Ты знаешь, тетя, что я четыре года жила въ монастырѣ. Я иду оттуда. Герцогиня хотѣла обрѣзать мои волосы и обратить ихъ въ нитки, чтобы вышить изъ нихъ кому-то знамя.
— Ну, а потомъ?
— Разумѣется, я оттуда убѣжала.
— Ахъ, Боже мой! въ такой поздній часъ!
— Да что же тутъ особеннаго, тетя? Вѣдь меня отецъ Хрисанфъ отдалъ только на четыре года. Я въ правѣ была уйти.
— Да я тебя не порицаю, Рингильда. Только боюсь, чтобы герцогиня не отомстила тебѣ за твой побѣгъ.
— Теперь я не въ ея власти и очень рада, что нахожусь у тебя и что скоро увижу Хрисанфа и Эльзу.
— Лягъ на мою постель и отдохни, а я тѣмъ временемъ пошлю въ Борнговедъ за братомъ.
Іоганна боялась погони за Рингильдой изъ монастыря и не желала отпустить ее одну. На другой день вечеромъ явился и отецъ Хрисанфъ. Онъ радъ былъ видѣть Рингильду, любовался ею и, гладя ее по головкѣ, промолвилъ: «какое святотатство со стороны герцогини посягать на этотъ золотой уборъ, которымъ украсила тебя природа!»
— Ты не сердишься на меня, Хрисанфъ? сказала Рингильда. — Теперь спалъ камень съ моей груди. Я боялась твоего порицанія за мой поступокъ.
— Въ монастырѣ никто не имѣетъ права отдавать такія приказанія. Ты была права, мое дитя, что не хотѣла подчиниться требованіямъ герцогини, жаль только, что ты меня не предупредила о своемъ намѣреніи уйти оттуда. Будемъ надѣяться, что герцогиня тебя проститъ; какъ умная женщина, не станетъ преслѣдовать тебя за твой побѣгъ, когда узнаетъ объ этомъ, не станетъ затѣвать дѣла, тѣмъ болѣе, что ты была весьма полезна въ монастырѣ и срокъ твоего обученія кончился.
— Я рада, что возвращаюсь домой къ тебѣ и Эльзѣ, промолвила Рингильда.
Простившись съ теткой Іоганной, отецъ Хрисанфъ и дѣвушка отправились въ путь.
Идя съ отцомъ Хрисанфомъ, Рингильда вспоминала, какъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ ребенкомъ она съ тяжелымъ сердцемъ шла по той же самой дорогѣ въ монастырь. Молодая дѣвушка была въ веселомъ и радостномъ настроеніи духа, и мысли ея перенеслись во времена ея дѣтства, когда въ лѣсу ея родной деревни разные духи и сказочные герои представлялись ея воображенію. Ей казалось, что хотя она и вышла изъ дѣтскаго возраста, но все же будетъ испытывать тѣ сладко-таинственные ужасы, которые волновали ея дѣтское сердце. Она горѣла отъ нетерпѣнія увидѣть Эльзу и свой домъ, гдѣ она пользовалась такой свободой и гдѣ ей казалось въ дѣтствѣ, что она королева міра.
Поздно вечеромъ отецъ Хрисанфъ и молодая дѣвушка вступили въ деревню Борнговедъ, гдѣ всѣ поселяне спали крѣпкимъ сномъ и, кругомъ царила мертвая тишина.
Въ Эстляндіи, на берегу моря, въ нѣсколькихъ миляхъ, отъ крѣпости Ревель, возвышался замокъ. Готическая архитектура постройки замка выдѣлялась среди первобытныхъ построекъ этой мѣстности. Онъ былъ выстроенъ на подобіе германскихъ замковъ. Хозяинъ его былъ выходецъ изъ Вестфаліи и поселился въ Эстляндіи послѣ покоренія ея датскимъ королемъ Вольдемаромъ II.
На балконѣ замка стояли шесть пажей отъ шестнадцати до двадцати лѣтняго возраста. Они были въ праздничной одеждѣ и, повидимому, кого-то ждали. Пятеро изъ нихъ весело разговаривали между собою, а шестой стоялъ поодаль отъ своихъ товарищей и наигрывалъ на лютнѣ какую-то грустную пѣсню.
Слуги замка разстилали по полу и развѣшивали, до стѣнамъ ковры. Шамбелланъ ходилъ съ связкою: ключей вокругъ стола, уставленнаго рубками и приборами для гостей. Садовники срѣзали въ клумбахъ живые цвѣты и клади ихъ въ корзины.
Пажи разсуждали о томъ, удостоятся ли они чести сопровождать своего рыцаря въ предстоящемъ сраженіи, и удивлялись, что ихъ товарищъ, Альбертъ, сидитъ безмолвный и, казалось, ничего не слышитъ. Другъ его, Генрихъ, отошелъ отъ группы товарищей и, подойдя къ Альберту, спросилъ его, почему онъ сегодня такъ молчаливъ и грустенъ.
— Надоѣло мнѣ ждать его, — отвѣтилъ ему Альбертъ.
— Если капелланъ тебя бы услышалъ, то, навѣрное, наказалъ бы тебя, Альбертъ.
— Я говорю, что мнѣ скучно безъ нашего рыцаря. Этотъ замокъ точно остовъ человѣка безъ души въ его отсутствіи.
— Ахъ, это такъ! — сказалъ Генрихъ. — Прости, я тебя не понялъ!
— Генрихъ, я, вѣдь, сирота и на всемъ свѣтѣ имѣю только двухъ близкихъ мнѣ людей: его и мою сестру Риргильду, которую я хотѣлъ навѣстить въ монастырѣ. Нашъ господинъ хотѣлъ меня взять съ собою, но эта поѣздка не состоялась, такъ какъ король внезапно вызвалъ моего властелина въ замокъ Вордингборгъ.
— Тебѣ скучно, потому что ты давно не видалъ своей сестры? — спросилъ Генрихъ.
— Да отчасти и отъ этого; затѣмъ, я не увѣренъ, возьмутъ ли меня на войну. У насъ, вѣдь, идутъ здѣсь интриги, какъ при дворѣ. У меня есть враги среди этихъ мальчиковъ, нашихъ товарищей. А мнѣ такъ бы хотѣлось отличиться на войнѣ и даже быть его тѣлохранителемъ!
— Генрихъ, послушай, что я тебѣ скажу, добавилъ Альбертъ шопотомъ. — Я видѣлъ вчера ночью привидѣніе въ этомъ замкѣ! Ахъ, какъ я его испугался! Боюсь, не предвѣщаетъ ли это чего-нибудь недобраго. Пойдемъ въ садъ, я тебѣ разскажу тамъ, какъ было дѣло.
Взявъ за руку товарища, Альбертъ потащилъ его за собою по лѣстницѣ. Сойдя съ нея, мальчики усѣлись на скамейкѣ подъ тѣнью вѣтвистой липы, стоящей на дворѣ чести.
— Ну, говори же скорѣе! — торопилъ заинтересованный Генрихъ.
— Ты знаешь нашего стараго звонаря Гаммерштедта. Его вывезъ нашъ dominus изъ Вестфаліи. Онъ мнѣ какъ-то разсказывалъ, что въ старинномъ замкѣ предковъ рыцаря показывалось привидѣніе Норвежскаго короля, святого Олафа, съ которымъ предки нашего господина сражались за Бѣлаго Бога и Его вѣру. Съ тѣхъ поръ духъ короля появлялся въ замкѣ ихъ передъ каждою грозящею имъ опасностью. Такъ вотъ его-то я видѣлъ въ прошлую ночь!
Глядя другъ-другу въ глаза, мальчики поблѣднѣли отъ страха.
— Гдѣ же ты его видѣлъ? — спросилъ испуганный Генрихъ.
— Тѣнь его медленно прошла мимо балкона изъ одной башни въ другую.
— Ахъ! какъ страшно. Что это видѣніе предвѣщаетъ?
— Не знаю, но что-либо да предвѣщаетъ. Звонарь Гаммерштедтъ это знаетъ, продолжалъ Альбертъ.
— Какая одежда была на немъ?
— Онъ былъ, кажется, въ рыцарскомъ одѣяніи, въ шлемѣ и латахъ. Я видѣлъ бѣлый плащъ и замеръ отъ страха, когда онъ, освѣщенный свѣтомъ луны, остановился на балконѣ. Я видѣлъ какъ бы кровь на его рукѣ.
— Ахъ, какъ страшно! — промолвилъ Генрихъ. — Ты, конечно, убѣжалъ?
— Нѣтъ, я остался на мѣстѣ, какъ вкопанный.
— Что-бы означало это? — спросилъ Генрихъ.
— Я думаю, что нашъ dominus будетъ раненъ въ сраженіи. Какъ бы я хотѣлъ быть его тѣлохранителемъ, чтобы предотвратить грозящую ему опасность!
— Сегодня мы болѣе свободны, чѣмъ когда либо. Не прійдешь ли ты, Альбертъ, ночью въ садъ, чтобы поговорить объ этомъ на свободѣ?
Порѣшивъ встрѣтиться въ саду въ двѣнадцать часовъ ночи, оба друга разстались. Альбертъ отправился на берегъ моря, находящійся въ нѣсколькихъ шагахъ отъ замка, а Генрихъ присоединился къ группѣ товарищей, которые на дворѣ чести стрѣляли изъ лука, чтобы упражняться въ ловкости.
Громъ прозвучалъ въ отдаленіи и небо затянулось тучами; сверкнула молнія, и пошелъ сильный дождь. Молодые люди должны были укрыться въ замкѣ. Цѣлый день они напрасно ожидали хозяина. Послѣ обѣда гроза стихла, и молодежь опять вышла на дворъ замка, для того чтобы заняться фехтованіемъ и военными играми на свѣжемъ воздухѣ. Прошелъ вечеръ, и послѣ молитвы въ капеллѣ замка, всѣ пажи разошлись по своимъ комнатамъ. Когда все стихло въ замкѣ и всѣ спали крѣпкимъ сномъ, двѣ фигуры тихонько пробрались за вѣтвистую липу, стоящую противъ замка. Они стояли подъ деревомъ, какъ вдругъ на балконѣ вновь показалось привидѣніе. Дыша отъ страха, мальчики смотрѣли на него, пока оно не скрылось.
— Ты видѣлъ тѣнь Святого Олафа? — обратился Альбертъ къ Генриху.
— Да; я замѣтилъ кровь на его рукѣ; въ ней онъ держалъ вѣнокъ. Но кто стоитъ за нами?.. Это ты Гаммерштедтъ!
— Это я, дѣти. Да защититъ Господь нашего властелина рыцаря Эйларда, ему грозитъ бѣда! отвѣтилъ Гаммерштедтъ.
— Неужели бѣда неотвратима? воскликнули въ испугѣ Альбертъ и Генрихъ.
— Боюсь я, что бѣда близка, отвѣтилъ имъ звонарь.
— Почему ты это знаешь Гаммерштедтъ? — спросили его мальчики. — Умоляемъ, повѣдай о чемъ гласитъ преданіе.
— Мы безсильны. Его можетъ спасти только одна дѣвушка, сказалъ звонарь.
— Это эта дѣвушка? — спросилъ его со страхомъ Альбертъ.
Звонарь ничего не отвѣтилъ. Мальчики тихонько вышли изъ сада, прошли галлерею предковъ, капеллу замка и очутились въ своей комнатѣ. Они были сильно взволнованы, похолодѣли отъ страха и, дрожа какъ въ лихорадкѣ, запрятались подъ свои одѣяла. Вскорѣ они уснули, какъ и всѣ въ замкѣ; только часовые прохаживались на валу въ своихъ тяжелыхъ броняхъ; ночной караулъ совершалъ свой обходъ; подъемный мостъ былъ поднятъ, и ворота замка были заперты.
Лѣтняя ночь коротка. Солнце выкатилось на горизонтъ, освѣщая своимъ золотымъ блескомъ зубчатыя башни, бельведеръ, крѣпость и стѣны замка. Вдали послышался конскій топотъ. Часовой встрепенулся и увидѣлъ всадниковъ, вооруженныхъ пиками.
— Кто ѣдетъ? — окликнулъ часовой.
Въ это время всадникъ, держа высоко щитъ съ гербомъ, остановился и крикнулъ часовому: — Что ты спишь или пьянъ, что не узнаешь меня и гербъ нашего владѣльца!.. Онъ ѣдетъ за нами. Отворяй ворота!
— Ахъ, это ты, Рудольфъ! а я тебя и не узналъ, — проговорилъ заспанный часовой.
Одинъ изъ воиновъ, ѣхавшій за первымъ слѣдомъ, ударилъ лошадь шпорами. Она поднялась на дыбы и понесла его впередъ. Въ одно мгновенье онъ очутился у стѣны перваго укрѣпленія и началъ трубить въ охотничій рогъ. Всѣ люди въ замкѣ встрепенулись, и пошла страшная суета. Пажи соскочили съ своихъ постелей, наскоро одѣлись и становились по обѣимъ сторонамъ лѣстницы.
Среди блестящей свиты, имѣя по правую сторону герцога Эриха, по лѣвую герцога Оттона фонъ-Люнебургъ, въѣзжалъ въ свой замокъ dominus Эйлардъ. За нимъ слѣдовали графъ Галландъ, герцоги, рыцари и рать изъ тысячи двухсотъ датчанъ, которая собралась въ замокъ для приготовленія къ предстоящему сраженію.
Въ этой свитѣ было много красивыхъ и блестящихъ молодыхъ людей, но всѣ они блѣднѣли въ сравненіи съ рыцаремъ, несшимся среди нихъ на ворономъ конѣ въ кольчугѣ изъ миланской стали. На его головѣ красовался шлемъ, окованный золотомъ, изъ подъ котораго падали на плечи бѣлокурые локоны. Тонкія аристократическія черты его выражали благородство, мужество и отвагу. Видно было, что качества ума и сердца сочетались въ немъ въ совершенствѣ, составляя его духовную красоту, къ которой присоединялась и привлекательная наружность.
Каждый маленькій пажъ, котораго приводили къ нему на обученіе въ замокъ, спрашивалъ своего товарища:
— Замѣтилъ-ли ты его лицо? Оно запечатлѣлось въ моей памяти; къ нему влечетъ какая-то притягательная сила. Въ его чертахъ сквозитъ его рѣдкая душа, его духовная красота, и среди самой блестящей знати онъ кажется мѣсяцемъ среди звѣздъ, разсѣянныхъ по небу въ темную ночь.
Пажи сравнивали его съ Богомъ свѣта, Бальдеромъ, о красотѣ и добротѣ котораго повѣствовали древне-германскія саги.
При въѣздѣ именитыхъ гостей въ замокъ началась суета; нѣкоторые слуги спускались бѣгомъ съ лѣстницы замка и начали снимать съ гостей оружіе, а также взяли и ихъ лошадей.
Владѣлецъ замка первый слѣзъ съ лошади и предложилъ руку герцогу Эриху, который оперся правою рукою на его руку. Остальные графы и герцоги слѣдовали за ними. Хозяинъ дома ввелъ гостей въ залъ чести, на каменномъ полу котораго красовался коверъ; на немъ были разсѣяны живые цвѣты и зеленыя вѣтки. Двери, ниши и стѣны были завѣшаны коврами; запахъ цвѣтовъ распространялся по всѣмъ комнатамъ.
Изящно выпиленныя канделябры, въ которыхъ горѣли восковыя свѣчи, освѣщали залъ. Посрединѣ стоялъ большой дубовый столъ, а вокругъ него скамейки, покрытыя коврами, и одно шелковое кресло съ балдахиномъ для хозяина дома или самаго почетнаго его гостя.
Столъ былъ покрытъ узорчатою скатертью! Передъ почетнымъ мѣстомъ былъ поставленъ серебряный сосудъ для питья, имѣющій форму корабля и наполненный виномъ. Снасти его были сдѣланы такъ, что передъ питьемъ снимались.
У каждаго прибора лежали ножъ и ложка; вилки совсѣмъ отсутствовали въ то время.
На столѣ были разставлены металлическіе кувшины съ виномъ, чаши съ крышками, солонки, на которыхъ находились латинскія надписи, напоминающія пирующимъ, что «сытый не долженъ забывать голоднаго» и другія. Когда всѣ гости усѣлись за столь, вошли пажи и внесли кувшины съ водой. На шеяхъ ихъ были накинуты полотенца, и когда всѣ умыли себѣ руки, слуги внесли жаренаго оленя; вторымъ блюдомъ слѣдовалъ жаренный кабанъ и птицы.
Альбертъ и Генрихъ обходила гостей и наливали имъ въ кубки вино. Вмѣсто десерта были поданы яблоки, гранаты и финики.
Во время пиршества играла музыка, состоящая изъ десяти музыкантовъ на гусляхъ, лютнѣ и арфахъ.
Въ концѣ обѣда каждый изъ присутствующихъ пропѣлъ пѣснь.
Пиршество закончилось играми и турнирами молодежи, на свѣжемъ воздухѣ.
Герцогъ Эрихъ и его приближенные собрались на совѣтъ въ сосѣднюю съ залой комнату и, сидя за столомъ, начали составлять планъ новаго сраженія.
Герцогъ обратился ко всѣмъ вельможамъ съ рѣчью, въ которой сказалъ, что непріятельское войско превосходитъ ихъ своею численностью и что союзниками графа Генриха Шверинскаго состоять герцогъ Альбертъ Саксонскій со всѣми землями, взятыми имъ въ ленъ, и городъ Любекъ, который отдалъ свои права герцогу Альберту.
— Но мы надѣемся на лучшій составъ своей рати, продолжалъ онъ, — и на предводителей ея, которые всѣ герои.
Поднявъ кубокъ вина, герцогъ провозгласилъ тостъ за своихъ храбрыхъ воиновъ, на что всѣ присутствующіе на совѣтѣ отвѣтили громкимъ и не умолкаемымъ: «Hoch! да здравствуетъ Данія и ея король»!
Когда всѣ гости вновь усѣлись за столъ, герцогъ Эрихъ продолжалъ: — Послѣ завтра мы двинемся въ Голштинію. Я думаю, что сраженіе должно произойти близь деревни Борнговедъ; тамъ расположится наше войско; непріятель, вѣроятно, остановится тамъ же.
Я буду командовать правымъ крыломъ, продолжалъ онъ: — въ центрѣ нашего войска выступитъ мой отецъ, Вольдемаръ II Побѣдитель. Предводителемъ лѣваго крыла долженъ быть герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ. Рыцарь dominus Эйлардъ примкнетъ со своею ратью къ войску стараго короля. Ему я ввѣряю жизнь моего дорогого родителя.
Всѣ вельможи изъявили герцогу свою готовность выступить въ бой въ означенное имъ время.
Когда совѣщаніе кончилось и былъ составленъ планъ сраженія, хозяинъ дома снова пригласилъ своихъ гостей въ ужину. Осушивъ съ ними послѣдній кубокъ вина, онъ проводилъ герцога.
Замокъ, въ которомъ только что окончился пиръ, снова затихъ. Загремѣли цѣпи, сняли подъемные мосты, караулъ обошелъ стѣну, прозвучали сигнальныя трубы, шамбеланъ вышелъ въ залу и хозяину дома передалъ связку большихъ ключей.
Всѣ живущіе въ замкѣ разошлись по своимъ комнатамъ. Одинъ владѣлецъ его не могъ и думать о снѣ.
Когда всѣ стихло, онъ вышелъ въ галлерею своихъ предковъ близь капеллы замка. Тамъ пустыя рыцарскія латы и шлемы изображали давно умершихъ героевъ; каждый стоялъ прислоненный къ стѣнѣ съ пикой въ рукѣ, одинъ на лошади, другой пѣшій, съ саблей на боку или сѣкирой, прикрѣпленной сзади къ сѣдлу. Всѣ эти рыцари занимали свои мѣста, были безмолвны и не подавали никакихъ признаковъ жизни. Это было родословное древо, собраніе сфинксовъ, окончившихъ свое земное существованіе, призраки давно минувшихъ дней.
За галлереей стеклянная дверь часовни пропускала свѣтъ, исходящій изъ алтаря, передъ иконой котораго горѣла серебряная лампада. Это былъ чудотворный образъ, вывезенный изъ заграницы. Вельможа преклонилъ передъ нимъ колѣни и молился въ ней Богу.
Послѣ молитвы онъ вышелъ изъ часовни и спустился по гранитнымъ ступенькамъ лѣстницы, находившейся близь его спальня. Миновавъ садъ, открылъ ключемъ потаенную дверь ограды и очутился на большой дорогѣ. Онъ шелъ по направленію къ морю, которое находилось вблизи его замка; оттуда доносился гулъ бушевавшихъ волнъ. Рыцарь сѣлъ на скалу, прислушиваясь къ шуму волнъ и, глядя на море, вспомнилъ о своей женѣ, которую схоронилъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, и о своемъ маленькомъ сынѣ, находящемся въ Вестфаліи, далеко за этимъ синимъ моремъ. Глубокая тоска напала на его сердце.
Небо было ясно; всѣ звѣзды выступили на небесный горизонта; виднѣлись семь звѣздъ Большой Медвѣдицы, Левъ, Дѣва и Регулъ.
Полярная звѣзда показывала безспорную точку небеснаго свода. Луна выступила на горизонтъ съ своимъ краснымъ дискомъ, Марсъ сіялъ между Поллуксомъ и Регуломъ, Сатурнъ на юго-западѣ.
Вельможа задумчиво смотрѣлъ на эти миріады свѣтилъ и думалъ: "которая изъ нихъ звѣзда моей судьбы? Она не можетъ считаться изъ самыхъ счастливыхъ! Какая-то зловѣщая волшебница надѣлила меня жребіемъ страданія, и вотъ я всю жизнь страдаю, не смотря на почести и славу, которыя меня окружаютъ.
«Какъ бы хотѣлось мнѣ, размышлялъ рыцарь, вернуть моему Королю-Побѣдителю все то, чѣмъ владѣлъ онъ еще такъ недавно на верху своей славы и чего лишился съ того времени, когда графъ Генрихъ Шверинскій коварствомъ захватилъ его въ плѣнъ во время охоты. Голштинія отпала отъ Даніи, и въ теченіи двухлѣтняго плѣна короля все пришло въ броженіе а хаосъ. Мельнское пораженіе еще памятно намъ! Мой другѣ, герцогъ Альбертъ фонъ-Орламюнде, предпринялъ походъ для освобожденія короля, попавшагося въ плѣнъ; тогда мы также потеряли Гамбургъ и Любекъ. Теперь король собирается смыть это безчестіе и отомстить графу Генриху Шверинскому за свое оскорбленіе». Рыцарь не замѣчая времени, погрузился въ крѣпкую думу; онъ размышлялъ о шансахъ новаго сраженія и, зная мѣстоположеніе Борнговеда, составлялъ планъ аттаки.
Утомленный двумя безсонными ночами онъ уснулъ къ утру. Небо заволоклось тучами, и громъ слышался въ отдаленіи, а вельможа, сидя на скалѣ, продолжалъ спать крѣпкимъ сномъ. Ему снилось, что облака покрываютъ небо и что они смѣняютъ свои сѣрыя тѣни на болѣе розовыя, а средина одного облака ярче выступаетъ на горизонтѣ. Изъ него начала выясняться яркая, какъ огонь, фигура воина въ рыцарскомъ одѣяніи, съ мечемъ въ рукѣ. На головѣ его виднѣлся шлемъ, у ногъ его лежали растоптанными змѣя и жаба.
— Святой Олафъ! воскликнулъ рыцарь сквозь сонъ, и видѣніе ему отвѣтило:
— Ты меня узналъ, храбрый воинъ. Я норвежскій король Святой Олафъ. Твоя судьба знаменательна. Ты будешь родоначальникомъ славнаго и храбраго рода. Въ предстоящемъ сраженіи тебѣ предназначено спасти жизнь твоего короля.
Все умолкло. Рыцарь проснулся подъ впечатлѣніемъ видѣннаго имъ сна и воскликнулъ, протянувъ руку къ небу:
— Святой Олафъ! я чувствую въ себѣ силу и мощь исполнить твое предсказаніе. Осѣненный твоимъ святымъ знаменіемъ, я готовъ вступить въ бой съ сильнымъ и мощнымъ непріятелемь, погружаясь въ огонь, плавая и покоряя морскія стихіи, восходя на высокія горы, куда орелъ одинъ дерзалъ подыматься.
Видя, что солнце уже высоко выкатилось на горизонтѣ, онъ удивился, что спалъ такъ долго, и, вспомнивъ о своемъ снѣ, перекрестился, мысленно прося покровительства высокочтимаго святого въ предстоящемъ сраженіи. Затѣмъ рыцарь покинулъ берегъ моря и отправился въ свой замокъ, гдѣ пожелалъ сдѣлать смотръ своимъ войскамъ передъ выходомъ въ походъ.
Когда онъ завтракалъ съ своимъ капелланомъ, послѣдній спросилъ: поѣдутъ-ли съ нимъ въ сраженіе пажи?
— Пусть ѣдутъ въ моей свитѣ, отвѣтилъ рыцарь; — ихъ нужно пріучать къ этимъ зрѣлищамъ.
— Завтра мы выступимъ въ походъ, сообщилъ Альбертъ Генриху. Я слышалъ, что моя сестра находится въ деревнѣ Борнговедъ, гдѣ мы родились. Тамъ я жилъ ребенкомъ; а увижу стараго монаха, отца Хрисанфа, который свезъ меня въ дѣтствѣ въ этотъ замокъ.
— А лютню я непремѣнно возьму съ собою, продолжалъ Альбертъ, собираясь въ походъ, — я ни одного дня не могу жить безъ нея.
— Оставь ее здѣсь, возразилъ Генрихъ. — Куда же ты ее дѣнешь?
— Нѣтъ, ни за что! я ее привяжу къ сѣдлу.
— И кому ты тамъ будешь пѣть?
— Самому себѣ, а можетъ быть и королю.
— А для меня ты пѣть не хочешь? — спросилъ Генрихъ. — Я нахожу, что у тебя прекрасный голосъ, да, кстати, ты поэтъ, умѣешь сочинять стихи; я думаю, изъ тебя выйдетъ со временемъ прекрасный мейстерзингеръ. Но все это хорошо дома, не на войнѣ. Впрочемъ, дѣлай, какъ хочешь, а теперь пойдемъ собираться въ походъ. Завтра съ зарей мы отсюда выѣдемъ.
Оба мальчика побѣжали въ свои комнаты, гдѣ шла большая суета. Каждый приготовлялъ свою военную амнуницію и чистилъ оружіе.
На другой день на зарѣ dominus Эйлардъ стоялъ въ часовнѣ, гдѣ капелланъ замка читалъ мессу. Рыцарь былъ во всемъ военномъ вооруженіи: шлемъ покрывалъ его голову, на немъ была надѣта черная броня, рука его покоилась на мечѣ. Онъ внимательно слушалъ молитвы, читаемыя священникомъ, и задумчиво смотрѣлъ на стараго капеллана. Неподвижно стоя передъ алтаремъ, онъ походилъ теперь на одного изъ своихъ предковъ, стоящихъ въ галлереѣ замка.
По окончаніи мессы, священникъ благословилъ рыцаря и далъ ему поцѣловать крестъ, и вдругъ неподвижная фигура пошла, бряцая своей тяжелой броней. Другіе рыцари и пажи послѣдовали за нимъ.
Выйдя изъ своего замка, онъ крикнулъ своей свитѣ: «на лошадей!» И всѣ дружно, въ одно мгновеніе, очутились въ сѣдлахъ.
Трубы, рога и литавры прозвучали, и предводитель со свитой пажей выѣхалъ изъ замка на большую дорогу.
Чрезъ нѣсколько дней войско рыцаря dominus Эйларда соединилось въ Голштиніи съ королевскимъ войскомъ; они пришли въ деревню Борнговедъ за два дня до праздника Маріи Магдалины и остановились на берегу ручья.
Тамъ всѣ поселяне ожидали войско. Всѣ вышли изъ своихъ жилищъ. Рингильда, надѣясь увидѣть своего брата, пріискала себѣ мѣсто на высокомъ холмѣ близь дороги.
Она надѣла свое праздничное одѣяніе. Голубой бархатный спенсеръ, затканный серебромъ, и голубая шерстяная юбка плотно облегали ея станъ. Она смотрѣла на воиновъ, проѣзжавшихъ мимо нея передъ сраженіемъ.
Когда рыцарь dominus Эйлардъ поравнялся съ холмомъ, на которомъ стояла Рингильда, онъ пристально взглянулъ на нее и поблѣднѣлъ. Казалось, что вся кровь прихлынула ему къ сердцу. Что-то необыкновенно близкое, сродное сказалось ей въ проницательномъ взглядѣ этого героя, такъ спокойно приближавшагося въ полю сраженія, какъ будто онъ входилъ въ храмъ для прославленія Бога.
Альбертъ, ѣхавшій сзади его и узнавшій сестру, подъѣхалъ къ Рингильдѣ и сказалъ ей:
— Здравствуй, Рингидьда! Неужели ты меня не узнаешь? или не рада меня видѣть?
— Мой милый братъ Альбертъ! воскликнула Рингидьда, — прости, но мой взоръ былъ ослѣпленъ свѣтиломъ, только что сіявшимъ близь меня. Я не знала, что ты такъ близко за нимъ слѣдуешь!
Протянувъ ему руку, дѣвушка крѣпко сжала его руку въ своей.
— Какъ только будешь свободенъ, приходи къ Эльзѣ! радостно воскликнула Рингидьда.
Мальчикъ, кивнувъ ей головой, проѣхалъ дальше, а она снова впала въ раздумье.
Когда началось сраженіе, Рингидьда недвижимо стояла на холмѣ и молилась, сама того не сознавая, за жизнь прекраснаго незнакомца, чрезъ котораго проникъ въ ея душу спѣтъ, теплота, радость и счастіе. Онъ прекрасенъ, какъ архангелъ Божій, ликъ его свѣтелъ и ясенъ, какъ лики святыхъ. Рингильда перебирала свои четки, шепча молитву и прося Бога, чтобы это сраженіе пришло бы скорѣе къ концу и чтобы смертъ пощадила войско короля и рыцаря, за котораго она такъ горячо молилась.
«Его я должна спасти», шептало сердце Рингильдѣ. «Я знаю, что это мой рокъ, моя судьба. Я умру не ропща, лишь бы онъ жилъ!»
Яркое солнце освѣщало горизонтъ, вѣтеръ развѣвалъ знамена, раздавались звуки трубъ, лошади ржали, толпа солдатъ шумѣла. Старый король стоялъ со своимъ войскомъ на берегу ручья. Герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ находился на лѣвомъ крылѣ, на правомъ молодой герцогъ Эрихъ.
По ту сторону ручья расположилось непріятельское войско. Въ центрѣ, противъ стараго короля, помѣщались Бременцы, на лѣвомъ крылѣ герцогъ Альбертъ Саксонскій, на правомъ графъ Генрихъ Шверинскій и Любекскій бургомистръ.
Отецъ Хрисанфъ, стоящій за Рингильдой съ крестомъ въ рукахъ, подошелъ къ ней и указалъ ей на кавалькаду, которая ѣхала по ту сторону зеленой поляны, на которой находился его монастырь. Это были женщины, ѣхавшія верхомъ, въ длинныхъ черныхъ платьяхъ. За ними слѣдовалъ одинъ рыцарь.
— Кто это? спросила монаха молодая дѣвушка.
— Неужели ты не узнаешь герцогиню, канониссу Кунигунду и графиню Галландъ? Видишь и графъ Галландь ихъ сопровождаетъ.
— Боже милостивый! куда это онѣ ѣдутъ?
— Въ нашъ монастырь. Смотри, за ними обозъ: онѣ везутъ лекарства для раненыхъ. Мнѣ нужно идти въ монастырь, чтобы ихъ принять, — продолжалъ монахъ, — но надѣюсь скоро опять вернусь сюда.
— А гдѣ же архіепископъ? спросила Рингильда.
— Развѣ ты его не видишь? Вонъ онъ такъ стоитъ въ толпѣ въ своей бѣлой митрѣ. Пойдемъ лучше домой, дитя, сказалъ монахъ молодой дѣвушкѣ. — Ты готовишь себѣ тяжелое зрѣлище.
— Нѣтъ, я останусь здѣсь. Войско меня защищаетъ, и я стою здѣсь внѣ опасности.
Архіепископъ подалъ знакъ къ сраженію. Облако пыли закрыло отъ глазъ Рингильды оба войска: только слышно было бряцаніе оружія и крики побѣды или пораженія. У большого монастырскаго окна стояла герцогиня съ двумя монахинями.
— Я больше ничего не вижу, говорила герцогиня, перебирая четки. — Молитесь Св. Олафу! — сказала она, обращаясь къ женщинамъ, стоящимъ за нею. — Святой Олафъ! спаси наше войско, молилась она.
— Но что это тамъ происходитъ? воскликнула герцогиня снова. — Предатели, предатели! — Смотрите, въ войскѣ короля одинъ бросается на другого, и наши воины сражаются другъ противъ друга.
Отецъ Хрисанфъ, стоящій въ рефекторіумѣ за герцогиней, сказалъ ей: — Это должно быть Дитмарцы. Они были въ центрѣ за королемъ. Я видѣлъ, какъ они повернули свои щиты остріями кверху. Это должно быть былъ условный знакъ изъ измѣны королю, который сейчасъ же поняли въ непріятельскомъ войскѣ.
— Боже милосердый! Они убиваютъ своихъ!… Молю тебя, святой Олафъ, прекрати эту рѣзню!
Вспомнивъ, что рыцарь dominus Эйлардъ находился въ центрѣ войска со старымъ королемъ, что ея братъ былъ также близко и что они, навѣрное, погибнутъ, герцогиня лишилась чувствъ и, какъ снопъ, повалилась на землю. Монахи подняли и понесли ее въ лазаретъ, гдѣ канонисса Кунигунда начала приводить ее въ чувство.
Отецъ Хрисанфъ, вспомнивъ о Рингильдѣ, вышелъ изъ монастыря и бросился въ толпу. Онъ вспомнилъ, что оставилъ Рингильду на холмѣ среди народа и очень о ней безпокоился.
Рѣзня въ войскѣ продолжалась. Тысяча двѣсти датчанъ, славные ратники рыцаря dominus Эйларда, пали на полѣ сраженія. Непріятельское войско окружило короля. Все предвѣщало гибель его, и никто, казалось, болѣе не могъ его спасти. Вдругъ Рингильда издали увидѣла всадника на ворономъ конѣ, влетѣвшаго въ непріятельское войско.
Рингильда, узнавъ издали этого воина, вся затряслась, какъ въ лихорадкѣ, и лицо ея покрылось смертною блѣдностью. Она опустилась на землю на колѣни.
— Что за слабость! — сказала она.
Подбѣжавъ въ толпѣ, Рингильда начала прислушиваться къ тому, что въ ней говорили.
— Король спасенъ! пронеслось въ толпѣ, но рыцарь, спасшій ему жизнь, раненъ.
Сердце Рингильды болѣзненно сжалось. Она угадала, кто былъ этотъ рыцарь.
Въ отчаянномъ состояніи, не сознавая сама того, что дѣлаетъ, протѣснилась она сквозь толпу и, задыхаясь отъ сердечной боли, съ ужаснымъ предчувствіемъ приблизилась къ мѣсту, куда перенесли раненаго, и узнала незабвенныя, дорогія ей черты.
Отецъ Хрисанфъ стоялъ близь нея, думая сначала, что она лишилась разума, но, взглянувъ ей въ глаза, овладѣлъ ея тайной и все понялъ. Онъ рѣшилъ помочь ей въ ея намѣреніи, которое онъ также угадалъ.
Архіепископъ Андреасъ приблизился къ раненому и, замѣтивъ отца Хрисанфа, спросилъ у него, куда его можно помѣстить.
Отецъ Хрисанфъ отвѣтилъ, что больной теряетъ много крови; поэтому его нужно перенести въ ближайшую избу и сдѣлать ему перевязку; потомъ можно будетъ, когда ему станетъ лучше, перенести его въ монастырь. Эта ближайшая изба оказалась жилищемъ Эльзы, сестры монаха.
Рингильда, не вникая въ разговоръ отца Хрисанфа съ архіепископомъ, подъ вліяніемъ душевной боли, бросилась передъ архіепископомъ на колѣни, прося его довѣрить ея попеченіямъ раненаго.
Архіепископъ въ недоумѣніи смотрѣлъ на красивую молодую дѣвушку.
Она продолжала: — Я племянница отца Хрисанфа, живу въ ближайшей отсюда избушкѣ, въ которую вы велѣли внести раненаго. Я вышиваю ризы и облаченія въ монастыри. Монахи дали мнѣ цѣлебныя травы, я умѣю врачевать и увѣрена, что спасу его.
— Эта молодая дѣвушка твоя племянница? обратился архіепископъ къ отцу Хрисанфу.
— Да, ваше высокопреосвященство.
— Благословляю тебя, Рингильда! сказалъ архіепископъ, — иди и ухаживай за больнымъ, а когда онъ выздоровѣетъ, приходи ко мнѣ въ монастырь вмѣстѣ съ Хрисанфомъ, и я закажу тебѣ богатую ризу.
Поселяне принесли носилки и понесли раненаго по дорогѣ, ведущей въ жилищу тетки Эльзы.
Народъ, завидя издали шествіе, выступилъ навстрѣчу. Въ окнахъ и на крышахъ доновъ толпились любопытные. Всѣ хотѣли видѣть героя, спасшаго жизнь короля.
Матери подымали своихъ дѣтей, показывая имъ больного и крестились.
Всѣ поселяне побѣжали открывать двери жилищъ, надѣясь, что раненаго внесутъ одному изъ нихъ въ домъ. Каждый хотѣлъ почтить его за его геройскій поступокъ. На него всѣ смотрѣли, какъ на святого, который принесетъ имъ счастіе.
Сраженіе прекратилось; непріятельское войско удалилось въ лѣсъ, гдѣ солдаты разбили свой лагерь для ночлега.
Королю выкололи глазъ, и онъ сидѣлъ въ своей палаткѣ и страшно страдалъ. Какой-то монахъ, стоя на колѣняхъ, готовилъ ему теплыя припарки. Альбертъ и Генрихъ находились въ палаткѣ короля. Они спаслись какимъ-то чудомъ. Остальные пажи погибли на полѣ сраженія. Графъ Галландъ находился также въ палаткѣ короля и прислуживалъ ему. Боль въ глазу стала утихать, и король легъ въ постель.
«Несчастная Данія! думалъ король, — въ сраженіи я едва избѣжалъ смерти. О, горе мнѣ! Съ той поры, когда я, всего четыре года тому назадъ, счастливый и гордый своими завоеваніями, возвратившись въ Данію, собрался съ сыномъ своимъ на охоту, счастье покинуло меня. Вернулся я изъ плѣна послѣ двухъ лѣтъ страданія. Вездѣ нахожу упадокъ и разгромъ. Унизительныя условія моего освобожденія не давали мнѣ ни день, ни ночь покоя. Его святѣйшество папа отрѣшилъ меня отъ клятвы, данной врагамъ. Я взялся за оружіе, чтобы смыть позорь свой и отомстить врагамъ за униженіе свое и плѣнъ, но судьба опять противъ меня! Но я живъ еще! Графъ Генрихъ, ты узнаешь на дѣлѣ, что не напрасно ношу я прозваніе Короля-Побѣдителя!»
Король лежалъ, погружась въ воспоминанія о своемъ славномъ прошломъ. Онъ вспоминалъ своего отца, Вольдемара I Великаго, свое вступленіе на престолъ, когда Любекъ, Гамбургъ, Голштинія, Лауэнбургъ, Померанія, Рюгенъ и Мекленбургъ принесли ему присягу на вѣрность. О, оружіе его было счастливо въ войнахъ на сѣверѣ Германіи! Все побережье Балтійскаго моря перешло въ руки Даніи, сѣверная часть Пруссіи и Эстляндія были покорены. Нѣмецкіе князья составили союзъ противъ него. Жестокая это была битва, но они разбиты на голову и Гамбургъ наказанъ строго за свою измѣну. — «Да, все было счастливо, все было хорошо до этого 1223 года; съ тѣхъ поръ моя звѣзда померкла».
— Кто же спасъ меня въ сраженіи? спросилъ король, прервавъ молчаніе. — Я желаю знать, кто спасъ мнѣ жизнь. Какъ жаль, что въ войскѣ нѣтъ ни одного мейстерзингера, который бы пропѣлъ мнѣ про героя пѣснь.
Альбертъ, забывъ свою природную застѣнчивость и скромность, выступилъ впередъ и, становясь на колѣни передъ королемъ, сказалъ ему, что онъ хотя и не мейстерзингеръ, но можетъ ему пропѣть пѣснь и разсказать о томъ славномъ рыцарѣ, который спасъ ему жизнь, такъ какъ былъ очевидцемъ всего, близь него происходившаго.
Генрихъ выбѣжалъ изъ палатки, чтобы достать лютню для своего товарища; найдя лошадь Альберта, отвязалъ отъ сѣдла лютню и черезъ нѣсколько минутъ очутился въ палаткѣ короля.
Взявъ въ руки лютню и настроивъ ее, Альбертъ запѣлъ импровизованную имъ пѣсню:
Пораженные наши подались бойцы,
Лишь король остается на мѣстѣ.
Поскорѣе сомкните ряды, храбрецы,
И ударьте на недруга вмѣстѣ!
Подъ властителемъ взвился вдругъ бѣшенный конь:
Въ благороднаго пуля вонзилась.
Видно, гибеленъ, мѣтокъ былъ вражій огонь!
Конь за землю навзничь повалился.
Вдругъ смятенье! На черномъ конѣ боевомъ
Рыцарь въ жаркую битву влетаетъ.
Онъ сражался, закованный въ черной бронѣ,
Съ страшной силой рубился мечемъ.
Неподвижно, подобно гранитной стѣнѣ,
Онъ стоялъ надъ своимъ королемъ.
И безстрашно глядятъ на толпу онъ враговъ,
И безтрепетно ихъ поджидаетъ.
Онъ стоялъ, словно черная мгла облаковъ,
Когда небо кругомъ все пылаетъ.
Двадцать ранъ получилъ онъ въ жестокомъ бою,
И изъ нихъ кровь потокомъ струилась.
Но попрежнему грудь подставлялъ онъ свою.
Пока помощь къ нему не явилась.
— Кто же этотъ рыцарь? — спросилъ король, очень довольный импровизаціею юноши.
— Мой господинъ, рыцарь dominus Эйлардъ! — отвѣчалъ Альбертъ.
— Это самый храбрый мой воинъ, защита нашего народа. Ты его, должно быть, скоро увидишь. Скажи ему, что я ему обязанъ своею жизнью и этого никогда не забуду.
Альбертъ всталъ на колѣни, поцѣловалъ руку короля и заплакалъ.
— О чемъ ты плачешь, мальчикъ? — спросилъ его король.
— Отъ радости!
— Ступай и ухаживай за нимъ, — сказалъ король и, положивъ руку на голову мальчика, сказалъ: — смотри, привези мнѣ его здоровымъ въ замокъ Вордингборгъ. Мы васъ будемъ ждать обоихъ.
— А когда онъ меня спросить, гдѣ ваше величество находитесь, что мнѣ ему отвѣтить? — спросилъ уже смѣлѣе Альбертъ.
— Скажи ему, что мы ѣдемъ въ Киль и съ нетерпѣніемъ будемъ ожидать своего друга и избавителя!
Мальчики, которымъ теперь надобно было разстаться, бросились въ объятія одинъ другого. — Прощай Альбертъ! Прощай Генрихъ! Когда то мы съ тобой увидимся! — говорили они сквозь слезы.
Лицо Графа Галланда, присутствовавшаго при этой сценѣ, сдѣлалось мрачнымъ.
— Довольно! — крикнулъ онъ на Альберта. — Какъ вы худо воспитаны; король боленъ, а вы смѣете его такъ долго безпокоить.
Онъ разсердился на мальчика за то, что тотъ смѣлъ напомнить королю о рыцарѣ dominus Эйлардѣ.
Онъ посмотрѣлъ вслѣдъ выходившему изъ палатки мальчику и подумалъ: «ты-то что вмѣшиваешься не въ свое дѣло? Вѣдь я могу раздавить тебя, какъ муху. Ты и не знаешь, кто я такой: я внукъ короля! Во мнѣ течетъ королевская кровь, и я во всякомъ случаѣ стою ближе къ нашему монарху, чѣмъ твой рыцарь, спасшій ему сегодня жизнь!»
— Зачѣмъ ты кричалъ на этого мальчика? — спросилъ его король.
— Потому что онъ этого заслуживаетъ. Онъ очень дурно воспитанъ, какъ и всѣ пажи рыцаря dominus Эйларда. Какая смѣлость такъ свободно говорить съ вашимъ величествомъ и пѣть еще пѣсни!
— А мы находимъ, что эти мальчики прекрасно воспитаны. Въ нихъ видна правдивость, чистосердечіе, любовь и благодарность къ тѣмъ людямъ, которые старались развить въ нихъ сердечный качества. Въ этомъ и должна заключаться вся задача воспитанія юношей.
Затѣмъ король сказалъ графу: — Ты будешь сопровождать насъ въ Киль. Тамъ мы будемъ внѣ опасности. Гдѣ же герцогъ Отгонъ фонъ-Люнебургъ. Мы и на него разсчитывали.
— Ваше Величество, онъ взять въ плѣнъ графомъ Генрихомъ Шверинскимъ.
— Опять несчастье! — сказалъ король и опечалился. — Нашъ благородный племянникъ въ плѣну. Сегодня мы лишились двухъ близкихъ намъ людей, которые изъ за насъ подвергнуты столь сильнымъ страданіямъ! — Поднялъ руку къ небу, онъ воскликнулъ: — Но мы отомстимъ!
Генрихъ чувствовалъ себя весьма несчастнымъ въ обществѣ графа Галланда, столь враждебно отнесшагося сперва въ его господину и потомъ къ его другу Альберту, но нечего было дѣлать. Нужно было ѣхать въ Киль, и онъ утѣшилъ себя мыслью, что и тамъ можетъ быть полезнымъ своимъ друзьямъ.
Шествіе медленно подвигалось впередъ; всѣ поселяне берегли рыцаря Эйларда, какъ святыню. Воины, несшіе его, боялись причинить ему неумышленно страданія. Рингильда тихо, молча слѣдовала за ними.
На зеленой травѣ передъ ея домомъ воины поставили шатеръ, въ который они внесли раненаго.
Небо казалось краснымъ, какъ будто зарево пожара освѣщало его своимъ багровымъ свѣтомъ.
Тамъ вдали изъ лѣса доносился до пустынной теперь деревни говоръ отдыхающихъ и готовящихся къ ночлегу воиновъ и бряцаніе ихъ оружія, повторяемое эхомъ лѣсовъ.
Ночь наступила тихая, полная нѣги. Рингильда сидѣла у ногъ раненаго и съ нетерпѣніемъ ожидала отца Хрисанфа, который долженъ былъ ей принести лекарство изъ монастыря. Своего брата, Альберта, Рингильда уложила спать въ комнатѣ тетки Эльзы и теперь она осталась съ раненымъ.
Больной былъ въ безпамятствѣ и девять дней находился между жизнью и смертью.
Каждый день на зарѣ двери монастыря открывались и отецъ Хрисанфъ выходилъ оттуда, медленно шелъ по мягкому, покрытому росою, зеленому лугу, боясь пролить каплю благотворнаго зелья. Онъ направлялся къ избушкѣ Эльзы, бережно неся въ глиняной посудѣ отваръ цѣлебныхъ травъ для больного. Рингильда ждала его съ нетерпѣніемъ и, глядя въ окно, думала, что онъ идетъ слишкомъ медленно.
«Еще одна минута терпѣнія, и онъ прійдетъ сюда! Вотъ онъ ужъ недалеко, вотъ и совсѣмъ близко», думала Рингильда.
— Ахъ! какъ ты медленно шелъ сюда! воскликнула молодая дѣвушка. — Я жаждала тебя видѣть, какъ умирающій солдатъ жаждетъ капли воды передъ смертью.
Монахъ, прійдя въ шатеръ, молча поставилъ горячій отваръ на траву. Онъ не отвѣтилъ Рингильдѣ, потому что сперва нужно было осмотрѣть раны больного. Альбертъ, стоя близь него, помогалъ ему дѣлать перевязку.
Осмотрѣвъ раны больного, отецъ Хрисанфъ сказалъ: — «Слава Богу, раны заживаютъ;, завтра девятый день; если онъ прійдетъ въ себя, лихорадка спадетъ, то останется живъ». Потомъ отецъ Хрисанфъ принялся обмывать раны больного, который все еще находился въ безсознательномъ состояніи. Но по выраженію его лица было видно, что онъ не страдаетъ болѣе въ той же степени. Запекшаяся въ его ранахъ кровь была удалена и не жгла болѣе его наболѣвшаго тѣла. Спокойный сонъ смѣнилъ тревожный, болѣзненный.
— Останься съ нами сегодня здѣсь, молила монаха Рингильда.
— Мнѣ нужно идти въ монастырь за свѣжими травами и къ вечеру составить новую примочку. Теперь эта уже не годится. Будьте спокойны, дѣти: онъ теперь крѣпко спитъ, и этотъ сонъ долженъ его вернуть въ здоровью и жизни.
Онъ взглянулъ на Альберта и сказалъ Рингильдѣ: — я бы желалъ взять съ собою и Альберта: онъ мнѣ нуженъ; а сегодня вечеромъ мы оба вернемся къ тебѣ. Согласна ли ты его отпустить со мною, Рингильда?
— Я тебѣ ни въ чемъ отказать не могу; бери его съ собой, Хрисанфъ.
Монахъ, перекрестивъ молодую дѣвушку, взялъ въ рука пустую глиняную посуду и пошелъ по лужайкѣ, по направленію къ монастырю. Альбертъ послѣдовалъ за старикомъ. Обѣ фигуры, по мѣрѣ ихъ отдаленія, дѣлались все меньше и меньше, наконецъ, стали видны только однѣ ихъ головы, и Рингильда, глядя имъ вслѣдъ, потеряла ихъ изъ виду.
Теперь она осталась наединѣ со своимъ дорогимъ больнымъ. Она придвинула скамейку къ его постели и стала пристально смотрѣть на это незабвенно Дорогое для нея лицо.
Когда-то онъ откроетъ глаза? Она молила Бога, чтобы это было въ настоящую минуту, когда она одна была въ его комнатѣ. Ей хотѣлось слышать первыя его слова. Она одна хотѣла видѣть, послѣ долгаго его сна, этотъ сознательный любимый ею взглядъ.
Не успѣла она этого пожелать, какъ онъ открылъ глаза и взглянулъ на нее долгимъ проницательнымъ взглядомъ.
— Неужели это не сонъ и ты здѣсь со мною? Съ тѣхъ поръ, какъ я тебя видѣлъ передъ сраженіемъ, я не могъ тебя забыть. Твои глаза сіяли предо мною и вдохновляли меня въ бою я, если бы меня не ранили, то я бы искалъ тебя. Я полюбилъ тебя съ перваго взгляда. Какое счастіе, что тебѣ я обязанъ своею жизнью. Боже мой! я благословляю свои раны я страданія. Онѣ меня приблизили къ тебѣ. Но скажи мнѣ, зачѣмъ ты здѣсь?
— Я здѣсь, — отвѣчала ему смутясь Рингильда, — потому что здѣсь моя жизнь, моя отрада, весь мой міръ счастья и любви.
— Скажи мнѣ, въ комъ ты нашла здѣсь твой міръ счастья и любви?
— Въ самомъ лучшемъ, въ самомъ прекрасномъ человѣкѣ, котораго мои глаза когда либо видѣли.
Онъ привсталъ со своего ложа и пристально смотрѣлъ ей въ глаза.
Въ это время кто-то постучалъ у дверей; раненый откинулся на подушки и впалъ опять въ безпамятство.
Рингильда, вся зардѣвшаяся отъ душевнаго волненія, опрометью бросилась отворять дверь.
Это былъ отецъ Хрисанфъ и Альбертъ, которые возвращались домой.
Впустивъ въ шатеръ двухъ друзей своихъ, Рингилъда, щеки которой горѣли какъ въ огнѣ, приложила палецъ ко рту и указала на лежащаго въ безпамятствѣ больного, желая этимъ знакомъ дать понять своимъ друзьямъ, чтобы они не разбудили его.
Всѣ трое вышли изъ шатра и сѣли за скамейку близь него.
Отецъ Хрисанфъ спросилъ Рингильду:
— Странно, какъ я могъ такъ ошибиться! Видно я еще дурной лекарь. Я былъ увѣренъ, что застану нашего больного въ полномъ сознаніи.
Рингильда смутилась, покраснѣла больше прежняго и ничего не отвѣчала монаху.
Альбертъ также смотрѣлъ на сестру съ удивленіемъ.
— Что съ тобою? — спросилъ старецъ молодую, дѣвушку.
— Ничего!
Она боролась съ собой, потому что никогда въ жизни не говорила неправды отцу Хрисанфу, а между тѣмъ, теперь она ни съ кѣмъ не хотѣла подѣлиться своимъ счастіемъ, своей тайной и, подумавъ еще немного о томъ, что ему отвѣтить, она сказала:
— Нашъ больной приходилъ въ память въ твое отсутствіе и говорилъ со мною. Я боюсь, не я ли виновата, что онъ лежитъ опять безъ памяти! Не слишкомъ ли много я съ нимъ говорила?
Слезы полились изъ глазъ ея.
Серьезно глядя въ лицо молодой дѣвушки, отецъ Хрисанфъ сказалъ:
— Не о чемъ тебѣ такъ сильно волноваться, дитя мое. Я сейчасъ осмотрю нашего больного и увѣренъ, что его разговоръ съ тобой не причинилъ ему вреда.
Съ этими словами отецъ Хрисанфъ вошелъ въ палатку больного. Осторожно ощупавъ его пульсъ и ослушавъ его, онъ убѣдился, что дыханіе больного ровное, и вполнѣ успокоился. Все шло къ его выздоровленію. Онъ поспѣшно вышелъ изъ шатра и, обращаясь къ Альберту и Рингильдѣ, которые поджидали его, сидя на скамейкѣ, сказалъ:
— Это кризисъ! Нашъ больной спитъ въ первый разъ крѣпкимъ здоровымъ сномъ, который продлится нѣсколько часовъ. Онъ его вернетъ къ здоровью и жизни. Теперь я не буду тревожить его перевязкою ранъ, а ночую здѣсь у Эльзы, и сдѣлаю это на зарѣ. Альбертъ сегодня ночью побудетъ у больного.
— Съ великимъ счастіемъ! радостно воскликнулъ мальчикъ и бросился въ объятія сестры, а потомъ и отца Хрисанфа. — Отецъ нашъ, тебѣ мы обязаны всѣмъ хорошимъ и добрымъ, которое видѣли съ рожденія. Ты насъ спасъ отъ смерти, когда мы были дѣтьми. Ты всю жизнь о насъ заботился. Ты душу нашу утѣшалъ любовью, когда мы были сиротами и никому не было дѣла до васъ, когда равнодушные люди проходили мимо насъ и только надъ нами смѣялись. Ты одинъ насъ поддерживалъ. Какъ намъ это тебѣ воздать, отецъ! Теперь опять ты помогъ намъ возстановить здоровье дорогого намъ человѣка, перваго вельможи нашего отечества, спасшаго жизнь короля.
Онъ крѣпко поцѣловалъ отца Хрисанфа, и слезы навернулись у него на глаза.
— Теперь мнѣ хочется плавать отъ радости, сказалъ, улыбаясь, отецъ Хрисанфъ; — ваши чувства ко мнѣ лучшая для меня награда; хотя Рингильда и молчитъ, но я знаю, что она меня также любитъ.
— Конечно, весело отвѣтила ему Рингильда и поцѣловала старика въ щеку.
— А теперь, дѣти мои, мы слишкомъ долго заговорились и пора намъ приготовлять лекарство.
— Я принесъ цѣлую корзину цвѣтовъ и растеній. Нужно отдѣлить негодныя травы и листья отъ годныхъ. Надѣюсь, что вы мнѣ поможете въ этой работѣ.
Рингильда взяла въ руки корзину и, любуясь цвѣтами, воскликнула:
— Сколько ты принесъ прекрасныхъ свѣжихъ листьевъ и цвѣтовъ. Какое разнообразіе! Гдѣ ты ихъ набралъ?
— Земля мать природы, отвѣтилъ ей монахъ, — Эти травы ея дѣти. Посмотрите, одна не походить на другую. Вотъ и простенькая ромашка (camomilla vulgaris), растущая по полямъ и нивамъ, на опушкахъ лѣсовъ. Она утоляетъ и живитъ раны и соединена съ этимъ большимъ мохнатымъ листомъ (plantago major). Вотъ эта травка съ длиннымъ цвѣточнымъ колоскомъ растущая въ быстро текущихъ или стоячихъ водахъ, имѣетъ прохладительную силу. Въ соединеніи ихъ можно составить прекрасное зелье.
Очистивъ листья отъ стеблей и наполнивъ корзину нужными для лекарства травами и цвѣтами, отецъ Хрисанфъ, сопровождаемый Рингильдою, отправился въ избушку тетки Эльзы для приготовленія цѣлительнаго взвара. А Альбертъ вошелъ въ палатку, гдѣ спалъ его рыцарь.
— Посмотри, Рингильда, какую прекрасную митру я начала вышивать архіерею! Не хочешь ли мнѣ помочь? спросила тетка Эльза.
— Нѣтъ, тетя, теперь мнѣ не до вашей митры. Я хочу выучиться у Хрисанфа лечить больныхъ я потому ты меня за пяльцы не засадишь.
Эльза посмотрѣла въ глаза Рингильдѣ и сказала ей:
— Я тебя въ этомъ не неволю; дѣлай, какъ знаешь. Работа отъ насъ не уйдетъ. Когда это смутное время пройдетъ и мы останемся одни, то опять будемъ работать вмѣстѣ.
Альбертъ вошелъ въ палатку, гдѣ спалъ его рыцарь dominus Эйлардъ, и тихонько сѣлъ на скамейку.
Въ углу мерцала лампада.
Больной открылъ глаза и спросилъ: — Кто здѣсь со мною?
Альбертъ приблизился къ кровати больного.
— Кто это? Мой пажъ Альбертъ?
— Да, милостивый господинъ мой.
— Сперва дай мнѣ кубокъ, наполненный виномъ. Я чувствую, что возрождаюсь къ жизни. Потомъ разсказывай мнѣ, какъ ты очутился здѣсь; вѣдь войско короля уже давно покинуло Борнговедъ.
Альбертъ разсказалъ въ короткихъ словахъ о всемъ, что произошло послѣ сраженія, что король Ѣхалъ въ Киль, что перемиріе заключено на весьма продолжительное время и что вскорѣ вѣроятно опять вспыхнетъ война. Мальчикъ, говоря о текущихъ событіяхъ, не упомянулъ о томъ, что герцогъ Отто фонъ-Люнебургъ взятъ въ плѣнъ графомъ Шверинскимъ, онъ зналъ, какая тѣсная дружба связывала обоихъ вельможъ. Онъ умолчалъ также и о томъ, что графъ Галландъ долженъ былъ вести короля въ Киль.
— А ты почему остался здѣсь со мною?
— Король самъ назначилъ меня вашимъ тѣлохранителемъ, отвѣтилъ ему мальчикъ.
— И ты охотно со иной здѣсь остался?.
— Я готовъ бы пролить свою кровь за жизнь моего господина.
— Спасибо тебѣ, юноша, и онъ протянулъ ему руку.
Вольной пристально смотрѣлъ въ лицо своего воспитанника, и оно напоминало ему черты лица дѣвушки, которую, казалось, онъ видѣлъ у своей постели въ прошлую ночь. Это была его тайна и потому онъ не хотѣлъ разспрашивать о ней мальчика.
«Вѣдь не сонъ же это? Я видѣлъ ее на холмѣ, когда проѣзжалъ мимо нея со своимъ войскомъ, видѣлъ и говорилъ съ нею здѣсь!» Онъ припоминалъ, на яву или во снѣ призналась она ему въ любви. «Да, это былъ не призракъ, это все дѣйствительно было, но кто эта незнакомка, которую я полюбилъ, не зная даже ея имени?»
Пришелъ отецъ Хрисанфъ и сдѣлалъ больному перевязку.
Больной долго говорилъ съ монахомъ, благодарилъ его за уходъ и полезное лекарство. Онъ ни однимъ словомъ не обмолвился съ монахомъ о томъ, что такъ пламенно желалъ узнать.
Не успѣлъ отецъ Хрисанфъ сдѣлать перевязку и напоить больного крѣпкимъ отваромъ изъ мяса, какъ былъ вызванъ Альбертомъ на зеленую лужайку.
— Иди въ монастырь, отецъ: я видѣлъ, что въ тебѣ пріѣхали гости, сказалъ мальчикъ старику.
— Кто же это? — спросилъ монахъ.
— Кажется, самъ архіепископъ и многіе другіе. Я видѣлъ также и женщинъ.
— Иди туда скорѣе, Хрисанфъ, сказала Рингильда. — Я думаю, что и герцогиня пріѣхала также въ монастырь съ архіепископомъ.
Рингильда поблѣднѣла отъ страха, и дурное предчувствіе томило ея сердце.
Отецъ Хрисанфъ, въ качествѣ старшаго инфирмера, которому былъ порученъ уходъ за больнымъ, долженъ былъ спѣшить имъ навстрѣчу, потому сейчасъ же направился въ путь. Ему нужно было пройти полъ-мили до своего монастыря по большой зеленой полянѣ. Альбертъ и Рингильда скоро потеряли его изъ виду.
Рингильда страдала. Она предчувствовала, что раненаго, который сдѣлался ея свѣтомъ, ея сокровищемъ, единственною отрадою ея жизни, увезутъ отсюда эти злые люди. Она никогда больше его не увидитъ.
Желаніе увидѣть его еще разъ такъ сильно овладѣло ея сердцемъ, что она, не помня себя, вбѣжала въ палатку, чтобы еще одинъ разъ взглянуть на эти дорогія, любимыя ею черты. Альбертъ, стоявшій въ углу палатки, при ея входѣ, приложилъ палецъ ко рту и, указывая на больного, сказалъ Рингильдѣ шепотомъ:
— Онъ спитъ.
Рингильда остановилась въ палаткѣ и не спускала глазъ съ больного.
«Милый, родной, ты не знаешь, какъ я люблю тебя», — думала молодая дѣвушка.
Она стояла, какъ статуя, рядомъ со своимъ братомъ, боясь пошевельнуться, боясь даже дышать, чтобы не разбудить его; но она ни за что не хотѣла выйти изъ палатки, пока не услышитъ зловѣщаго стука повозки, приближающейся съ ея врагами къ счастливому убѣжищу этихъ трехъ людей, которыхъ соединяла любовь и тѣсная дружба и которымъ теперь грозила неминуемая разлука.
Прійдя въ монастырь, отецъ Хрисанфъ узналъ, что всѣ пріѣхавшіе гости сидятъ въ залѣ у настоятеля монастыря. Онъ вошелъ въ свою келью, чтобы смѣнить свое платье и наединѣ дать себѣ отчетъ о томъ, что онъ скажетъ архіепископу о состояніи здоровья больного.
Въ монастырѣ, въ залѣ игумена Уффо, который былъ въ отсутствіи и не за долго до прибытія гостей уѣхалъ съ миссіей въ Римъ къ папѣ Григорію IX, гости сидѣли одни безъ хозяина. Это были герцогиня фонъ-Люнебургъ, архіепископъ Андреасъ, канонисса Кунигунда и молодая графиня Галландъ. На столѣ передъ ними стоялъ серебрянный сосудъ, наполненный венгерскимъ виномъ, и серебрянные кубки и чарки. На блюдѣ были поданы бисквиты и марципаны.
Архіепископъ, шестидесятипяти-лѣтній старикъ, не утратившій еще прежнихъ слѣдовъ своей красоты, сидѣлъ рядомъ съ герцогиней и любовался ею.
— Какъ вы могли допустить, ваше высокопреосвященство, чтобы вельможа, равный герцогамъ Рюгена съ королевскими привилегіями, спасшій жизнь нашего монарха, находился больной въ какой-нибудь избушкѣ, брошенный на руки какихъ-то крестьянъ? — промолвила герцогиня.
— Вы ошибаетесь, высокочтимая герцогиня. Нашего больного лечить одинъ монахъ изъ братіи этого монастыря. Мнѣ кажется, что и вы его хорошо знаете. Это отецъ Хрисанфъ. Я на себѣ испробовалъ его искусство врачеванія, а потому и довѣрилъ ему раненаго.
Въ это время въ залъ вошелъ отецъ Хрисанфъ, и, низко поклонясь архіепископу, остановился посреди комнаты.
Архіепископъ спросилъ его о здоровіи больного.
Отецъ Хрисанфъ ему отвѣчалъ, что здоровье больного возстановляется.
— Можно-ли его теперь перенести въ монастырь? спросилъ архіепископъ.
— Это вполнѣ возможно, отвѣтилъ монахъ, — хотя я нахожу, что и тамъ ему хорошо. Онъ не лежитъ въ душной избѣ, а въ шатрѣ на свѣжемъ воздухѣ.
— Но теперь скоро наступитъ осень, и пойдутъ дожди. Я приказываю тебѣ сегодня же перенести его въ монастырь. Я хочу его видѣть и самому убѣдиться въ состояніи его здоровья.
— Теперь я съ вами примирилась, сказала архіепископу герцогиня и протянула ему руку. Мой братъ, герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ, просилъ меня не забывать его друга dominus Эйларда и лечить его, если онъ будетъ раненъ.
— А знаете ли вы, гдѣ вашъ братъ герцогъ фонъ-Люнебургъ?
— Не знаю, отвѣтила ему герцогиня. — Говорятъ, что онъ пропалъ безъ вѣсти, но я надѣюсь на мечъ моего отважнаго брата. Онъ не можетъ быть въ плѣну, а, навѣрное, уѣхалъ въ Киль съ королемъ.
На это архіепископъ ей ничего не отвѣтилъ, не желая потревожить ея покоя. Онъ зналъ, что герцогъ фонъ-Люнебургъ былъ взятъ въ плѣнъ, но не желалъ быть тѣмъ человѣкомъ, который первый оповѣстилъ бы объ этомъ герцогиню, потому и не сообщилъ ей этого.
— Хрисанфъ, собери всю братію! Возьмите съ собой носилки и доставьте раненаго въ монастырь, я самъ хочу его видѣть, чтобы донести королю о состояніи его здоровья.
— Я пойду въ раненому, чтобы предупредить его, что сейчасъ же придутъ за нимъ монахи изъ монастыря.
Съ этими словами отецъ Хрисанфъ вышелъ на зеленую поляну и скорыми шагами направился къ шатру, въ которомъ лежалъ раненый.
Рингильда и Альбертъ съ нетерпѣніемъ ожидали отца Хрисанфа и когда онъ подошелъ ближе къ нимъ, то оба въ одинъ голосъ спросили монаха:
— Что новаго?
— Все новое, сказалъ онъ имъ. — Архіепископъ приказалъ нести больного въ монастырь. Сейчасъ пріидутъ сюда монахи и унесутъ его отсюда.
Рингильда поблѣднѣла, какъ полотно, и ноги у нея подкосились; сердце сильно билось въ груди ея.
Альбертъ первый вошелъ въ палатку больного, который лежалъ съ открытыми глазами и смотрѣлъ на входящихъ къ нему отца Хрисанфа и Рингильду.
«Мой сонъ, мое видѣніе», думалъ рыцарь, и обратясь въ Альберту, который стоялъ у его постели, онъ спросилъ его: — кто эта молодая дѣвушка?
— Моя сестра Рингильда, отвѣтилъ ему молодой человѣкъ.
— Твоя сестра! воскликнулъ съ удивленіемъ рыцарь.
Въ это время Хрисанфъ подошелъ въ постели больного и сказалъ ему, что архіепископъ приказалъ нести его въ монастырь.
— Никто, кромѣ короля, не имѣетъ права давать мнѣ какихъ-либо приказаніе. Мнѣ здѣсь такъ хорошо, вы съ такою любовью ходили за мною, что я теперь разлуку съ вами считалъ бы большимъ горемъ. Я отсюда не уйду, если вамъ не надоѣлъ!
Такъ говорилъ онъ, нѣжно глядя въ глаза Рингильдѣ, лицо которой такъ и просіяло отъ радости. Она улыбнулась ему.
«Теперь мы всесильны», думала молодая дѣдушка и больше не боялась ни архіепископа, ни герцогини.
— Иди, Хрисанфъ, продолжалъ больной, — и скажи архіепископу, что мнѣ и здѣсь хорошо, что тутъ свѣжій воздухъ, ароматъ полей и лѣсовъ, что моя молодая сестра милосердія будетъ приносить мнѣ большіе букеты полевыхъ цвѣтовъ и вмѣстѣ съ ней мы будемъ выбирать тѣ цвѣты или травы, которыя необходимы для моего исцѣленія. Неправда-ли, Рингильда? — обратился онъ къ молодой дѣвушкѣ, протянувъ ей руку и притягивая ее къ своей постели. — Ты это все съ любовью сдѣлаешь для меня. Неужели такое сокровище я долженъ промѣнять на сѣрыя монастырскія стѣны и въ довершеніе всего лишиться ухода за мною любящихъ меня людей? Нѣтъ, этого не будетъ! Пусть архіепископъ успокоится. Скажи ему, что я вскорѣ самъ пріѣду въ Ольдеслое благодарить его за его вниманіе. Скажи ему еще, что я никогда такъ не чувствовалъ себя бодрымъ и счастливымъ, а это явный признакъ моего возрожденія къ жизни!
Рингильда торжествовала.
— Но мой дорогой вельможа, архіепископъ и герцогиня фонъ-Люнебургъ хотѣли васъ видѣть.
— Пусть прійдутъ сюда, если желаютъ меня навѣстить, — отвѣтилъ ему больной.
— Герцогиня хотѣла сама быть вашей сестрой милосердія, — продолжалъ монахъ.
— Она этого не умѣетъ: ей нужно сто помощницъ съ ея аристократическими руками; я въ первый разъ послѣ столь долгаго одиночества почувствовалъ сердечную теплоту, высокую любовь, которой былъ лишенъ и потому былъ несчастливъ среди блеска, почестей и славы. Сердце мое страдало. Теперь я знаю, что меня любятъ, какъ никогда смертный не былъ еще любимъ. Настоящее счастіе, котораго я такъ долго искалъ, я нашелъ во всей полнотѣ, глубинѣ, самоотверженіи. Неужели промѣнять это сокровище на монастырскія стѣны и уходъ за мною герцогини? Нѣтъ, никогда!… Иди, иди скорѣе, Хрисанфъ! и онъ гналъ монаха, говоря ему: — скажи архіепископу и герцогинѣ, чтобы онѣ оставили меня въ покоѣ. Я счастливъ, очень счастливъ!
— Не уходи отсюда, не покидай меня! Ты одна можешь даровать мнѣ жизнь!
Рингильда съ нимъ осталась, съ нѣжностью ухаживая за нимъ, предупреждая всѣ его желанія, давая ему лекарство и питье. Когда она выходила, онъ тревожно провожалъ ее глазами и скучалъ, когда она не находилась близь него.
Отецъ Хрисанфъ вернулся изъ монастыря и оповѣстилъ Рингидьду, что герцогиня и архіепископъ сейчасъ сами прибудутъ къ раненому.
— Я уйду къ Эльзѣ, — сказала Рингильда, — я не хочу видѣть герцогиню.
Отецъ Хрисанфъ и Альбертъ также предупредили больного, что архіепископъ и герцогиня навѣстятъ его.
Это извѣстіе привело больного въ дурное расположеніе духа, но нечего было дѣлать; нельзя было отказать гостямъ, желавшимъ его видѣть.
Вскорѣ повозка архіепископа подъѣхала къ шатру; въ ней сидѣли архіепископъ и герцогиня фонъ-Люнебургъ; Кунигунда и графиня Таиландъ остались въ монастырѣ.
Отецъ Хрисанфъ вышелъ изъ палатки и проводилъ гостей къ больному. Рыцарь dominns Эйлардъ приподнялся на своей постели и, облокотись на локоть, поздоровался съ гостями.
— Какъ ваше здоровье, мой храбрый вельможа? спросилъ рыцаря архіепископъ.
— Я выздоравливаю и скоро опять сяду на коня, отвѣтилъ ему dominns Эйлардъ, протягивая руку обоимъ гостямъ.
Отецъ Хрисанфъ поставилъ скамейку герцогинѣ и стулъ архіепископу, на которые они сѣли.
— Благодарю васъ, герцогиня, что вы не забыли друга вашего брата и извѣстили его больного. Это слишкомъ большая для меня честь! сказалъ ей рыцарь.
— Я привезла вамъ отрадную вѣсть, возразила ему герцогиня. — Король передъ своимъ отъѣздомъ говорилъ мнѣ, что желаетъ васъ видѣть герцогомъ Рюгена.
Это извѣстіе доставило удовольствіе больному.
— Надѣюсь оправдать довѣріе короля! воскликнулъ dominus Эйлардъ. — Какъ его здоровье? Не имѣете-ли извѣстій о немъ?
— Я слышалъ, сказалъ архіепископъ, что онъ вскорѣ долженъ вернуться въ Вордингборгъ, но вы, должно быть, уже знаете, что онъ лишился глаза.
— Да, это ужасно! воскликнулъ рыцарь dominus Эйлардъ.
— Мы хотѣли перенести васъ въ монастырь, сказалъ рыцарю архіепископъ Андреасъ. — Тамъ за вами будетъ иной уходъ, чѣмъ здѣсь. Герцогиня сама вызвалась быть вашей сестрой милосердія и привезла вамъ святое масло изъ Рина. Оно должно вскорѣ залечить ваши раны.
— Я недостоинъ такого милостиваго вниманія герцогини, возразилъ больной. Я — воинъ, привыкшій жить на свѣжемъ воздухѣ, и потому мнѣ здѣсь гораздо привольнѣе и здоровѣе, чѣмъ въ монастырѣ. Я останусь здѣсь.
Гордая герцогиня прикусила себѣ губы.
— На рукахъ отца Хрисанфа? спросила она.
— Да, онъ очень хорошій лекарь.
— Не только Хрисанфа, но еще и на рукахъ красивой молодой дѣвушки, которая бросилась передо мною на колѣни и просила меня довѣрить ей раненаго, сказалъ смѣясь архіепископъ.
— Гдѣ же твоя сестра милосердія, Хрисанфъ? приведи ее сюда; скажи ей, что архіепископъ желаетъ ее видѣть.
— Какая сестра милосердія? гдѣ она находится? спросила съ удивленіемъ герцогиня.
— Она живетъ въ избушкѣ моей сестры, отвѣтилъ ей отецъ Хрисанфъ.
«Вотъ кого мнѣ предпочитаютъ! думала герцогиня. — Крестьянскую дѣвушку, которая умѣетъ лучше лѣчить больныхъ, чѣмъ я!»
— Альбертъ, сказалъ отецъ Хрисанфъ, — приведи Рингильду.
— А это кто такой? спросила герцогиня монаха, указывая на Альберта.
— Это мой пажъ, сказалъ больной, которому вся эта сцена не нравилась и начинала его тяготить.
Альбертъ вышелъ изъ палатки и пошелъ звать Рингильду.
— Меня зоветъ архіепископъ и герцогиня? Ну, что-же! Пойдемъ! Моя совѣсть чиста передъ ними, и я ихъ не боюсь, отвѣтила брату Рингильда и направилась съ нимъ въ шатру.
Рингильда вошла въ палатку. На ней было одѣто простое бѣлое льняное платье, напоминающее древнегреческія одѣянія. Оно плотно облегало ея станъ. Ноги ея были обуты въ бѣлыя чулки и туфли, сдѣланныя дома изъ желтой соломы. Бѣлый шелковый кушакъ, вышитый ею самой серебромъ гладью, опоясывалъ ея талію.
Рыцарь dominus Эйлардъ не спускалъ съ нея глазъ. Архіепископъ также смотрѣлъ на нее.
Она поклонилась съ достоинствомъ обоимъ гостямъ и остановилась, ожидая вопроса архіепископа.
Герцогиня съ трудомъ скрывала свою досаду. Опять эта дѣвушка становилась поперекъ ея дороги.
— Поздравляю тебя, Рингильда! Ты достигла полнаго успѣха въ твоей заботѣ о нашемъ дорогомъ больномъ. Скоро ты поставишь его на ноги, сказалъ архіепископъ молодой дѣвушкѣ.
— Благодарю васъ, ваше высокопреосвященство, за ваше милостивое слово, отвѣтила ему Рингильда. — Но не я, а отецъ Хрисанфъ лечилъ нашего больного. Я же только отъ искренняго сердца желала ему полнаго выздоровленія и молилась Богу за него.
— Скоро ты постигла науку сердца. Наука послушанія тебѣ совсѣмъ чужда, сказала герцогиня.
— Какъ это? — воскликнулъ архіепископъ.
— Вѣдь, мы съ этой дѣвушкой давно знакомы, — продолжала герцогиня. — Она воспитывалась въ нашемъ монастырѣ и убѣжала оттуда!
Рыцарь dominus Эйдардъ продолжалъ смотрѣть прямо въ глаза Рингильдѣ. Онъ былъ увѣренъ въ томъ, что эта дѣвушка невинна и, если ушла изъ монастыря, то имѣла на это какое-либо право.
Рингильда покраснѣла и опустила глаза.
— Наши монастырскія правила строги, и тебя нужно заключить въ какой-нибудь отдаленный монастырь, чтобы твое наказаніе послужило примѣромъ для другихъ моихъ воспитанницъ.
— Но, вѣдь высокочтимая герцогиня хотѣла остричь ее, какъ солдата, и вышить кому-то знамя ея волосами, — вмѣшался отецъ Хрисанфъ. Рингильда хорошо сдѣлала, что ушла изъ монастыря. Я бы тоже самое сдѣлалъ на ея мѣстѣ.
— Къ воспитанницамъ нельзя примѣнять правилъ, годныхъ для монахинь, — вмѣшался въ разговоръ рыцарь dominus Эйлардъ.
— Гладьте ее по головкѣ, если вамъ это доставляетъ удовольствіе — сказала герцогиня рыцарю. — Но я буду требовать законнаго наказанія за ея побѣгъ.
Она поднялась со своего сидѣнія и сказала архіепископу — Уйдемте отсюда! Намъ нечего тутъ дѣлать.
Архіепископъ Андреасъ простился съ раненымъ и, проходя мимо Рингильды, смѣясь и не злобно погрозилъ ей пальцемъ.
Вскорѣ повозка архіепископа скрылась изъ глазъ встревоженныхъ ея появленіемъ счастливыхъ людей этого мирнаго сельскаго уголка.
Видя, что и архіепископъ взялъ сторону Рингильды, герцогиня ни слова съ нимъ не говорила до своего монастыря. Онъ высадилъ ее тамъ и поѣхалъ дальше. Кунигунда и графиня Таиландъ слѣдовали за ними.
Прошла еще недѣля и рыцарь dominus Эйлардъ всталъ съ постели. Какъ ясно для него свѣтило солнце, какъ хорошо ему пѣли пѣсни птицы; какъ радостно было у него на душѣ въ обществѣ Рингильды, которая такъ искренно и самоотверженно любила его.
Августъ и Сентябрь мѣсяцы стояли теплыми, какъ Іюль.
Онъ, опираясь на руку Рингильды, совершалъ сперва маленькія, а потомъ и болѣе отдаленныя прогулки. Обоимъ казалось, что вся природа воспѣвала ихъ любовь и осень стояла такая необыкновенно теплая, какъ лѣто, потому что вся природа праздновала великое для нихъ событіе.
Ни одинъ изъ нихъ не заикнулся о своей будущности, которая ихъ страшила.
Рингильда знала, что ея любовь къ нему безнадежна, но все же въ сокровенныхъ тайникахъ своего сердца чувствовала, что этотъ человѣкъ принадлежитъ ей и что никто не властенъ отнять у нея его сердца, которое онъ самъ ей отдалъ.
Когда они вмѣстѣ совершали маленькія прогулки. Рингильда ему говорила:
— Быть твоей рабой во сто кратъ для меня цѣннѣе, чѣмъ быть богатой и жить въ роскоши а славѣ съ другими.
Они шли рука объ руку по большой зеленой полянѣ; солнце въ этотъ разъ уже близилось къ своему закату.
Обширный пейзажъ, окаймленный со стороны ручья густымъ сосновымъ лѣсомъ, разстилался передъ ихъ глазами. Стоялъ теплый осенній вечеръ. Воздухъ былъ наполненъ смолистымъ ароматомъ высокихъ сосенъ.
Надъ свѣже-запаханной землею полей подымался легкій паръ; среди зелени деревьевъ пробивалась кое-гдѣ красноватая зелень. На всемъ царило полное спокойствіе. Они шли молча, прислушиваясь ко всѣмъ мелодіямъ наступающаго вечера, и имъ казалось, что вся природа радуется ихъ счастію.
Онъ ей говорилъ теперь:
— Я чувствую себя болѣе здоровымъ и довольнымъ, чѣмъ когда-либо. Моя душа возродилась къ счастью, потому что ты со мною. Я больше не одинокій человѣкъ, до котораго никому нѣтъ дѣла.
Въ лѣсу у камня протекалъ ручеекъ чисто!) воды, а по берегамъ его росли темноголубыя большія незабудки.
Они сѣли на скамейку. Рыцарь dominus Эйлардъ взялъ руку молодой дѣвушки въ свою руку и поцѣловалъ ее.
— Моя дорогая Рингильда, сказалъ онъ ей, и положилъ свою голову на ея плечо.
Рингильда покраснѣла, встала со своей скамейки и пошла къ ручью, гдѣ она начала собирать незабудка. Онъ не спускалъ глазъ съ нея. Набравъ большой букетъ этихъ цвѣточковъ, она связала его травкой, помочивъ его въ водѣ, стряхнула сочившуюся воду, и принесла его рыцарю, говора: — Посмотри, какъ эти цвѣты свѣжи! Я ихъ собрала для тебя.
Онъ серьезно и пристально посмотрѣлъ въ глаза молодой дѣвушки и сказалъ ей:
— Ты кажется меня боишься, Рингильда! Я теперь въ раю. Ты меня любишь; я вполнѣ счастливъ твоею близостью, твоимъ ко мнѣ глубокимъ чувствомъ, которое свѣтится въ твоихъ глазахъ. Ты храмъ, въ которомъ живетъ моя душа. Мнѣ и этого счастія довольно. Скоро назову тебя своей невѣстой передъ Богомъ и людьми. Скоро, очень скоро. Я съ нетерпѣніемъ жду этого дня. День и ночь, вблизи или въ отдаленіи, ты одна стоишь передъ моими глазами. Мое сердце твое; я тебя люблю больше себя и своей жизни, я не могу тебя забыть, потому что никто не любилъ меня такъ, какъ ты меня полюбила.
Они встали со скамейки и пошли далѣе. Они шли медленно и незамѣтно приблизились въ монастырю, гдѣ жилъ отецъ Хрисанфъ.
— Какъ бы мнѣ тебѣ яснѣе выразить то, что я чувствую, воскликнула Рингильда. — Слушай.
Они оба стали другъ противъ друга, прислонившись къ дереву.
— Когда я въ первый разъ увидѣла тебя и ты пристально взглянулъ мнѣ въ лицо, я сознала, что ты обладаешь душевными качествами, которыя мнѣ нравятся. Я вычитала въ твоемъ взглядѣ, какая у тебя чувствительная душа, какою добротою наполнено твое сердце. Вотъ почему я тебя люблю. Ты мой идеалъ, алтарь, которому я буду преклоняться до послѣдняго своего вздоха. Если я не буду твоей женой, то буду послѣдней слугой въ твоемъ домѣ, лишь бы тебя слышать. Каждое твое слово, движеніе, походка, тѣнь твоя дѣйствуетъ на меня, какъ появленіе чего-то прекраснаго, гармонически-цѣльнаго, достойнаго любви!
Они находились близь монастыря.
— Ахъ! лишь бы насъ алые люди не разлучили! промолвила Рингильда.
— Пойдемъ въ монастырь. Я хочу извѣстить отца Хрисанфа въ самый счастливый день моей жизни.
Солнце садилось уже за лѣсъ, освѣщая своимъ красноватымъ свѣтомъ монастырскія арки, полныя мрака и таинственности.
Послышался колокольный звонъ, созывающій монаховъ къ вечерней молитвѣ.
Рыцарь dominus Эйлардъ вошелъ въ церковь, гдѣ всѣ монахи молились Богу. Отецъ Хрисанфъ находился между ними; онъ велѣлъ послушнику поставить скамейку для рыцаря и Рингильды.
Они молились, прислушиваясь къ церковному пѣнію, исходившему-изъ алтаря. Огни мерцали надъ алтаремъ, надъ которымъ висѣла икона Рождества Спасителя міра. Старый монахъ, стоя на колѣняхъ, читалъ вечернія молитвы, и цѣлый хоръ ему вторилъ, отвѣчая за молящихся.
Рыцарь dominus Эйлардъ сидѣлъ на скамейкѣ, а Рингильда, стоя близь него на колѣняхъ, благодарила Бога за его исцѣленіе. Среди молитвы она не могла не мечтать о томъ, что въ скоромъ времени будетъ стоять съ нимъ у алтаря и отецъ Хрисанфъ будетъ вѣнчать ихъ.
Когда вечерня окончилась, они вышли изъ церкви и, пройдя галлерею, окружающую дворъ, прошли въ монастырскій садикъ. Въ немъ монахи сажали цвѣты и травы, нужныя имъ для лекарствъ.
Въ болѣе отдаленной половинѣ его они хоронили своихъ усопшихъ братьевъ.
Вскорѣ отецъ Хрисанфъ присоединился къ молодымъ людямъ, и всѣ трое сѣли на скамейку въ саду.
— Какое спокойствіе, какое счастіе наполняетъ мою душу, отецъ Хрисанфъ! — началъ рыцарь. — Я никогда не забуду, что вамъ обязанъ своимъ исцѣленіемъ.
— Не я тутъ имѣю какую-либо заслугу, а одинъ Богъ. Онъ этого желалъ для блага и славы нашей родины, — отвѣтилъ ему монахъ.
— Я такъ полюбилъ Борнговедъ и твою воспитанницу, что намѣреваюсь скоро увезти се отсюда. Вѣдь, она родная сестра моего Альберта?
— Да, — отвѣтилъ ему отецъ Хрисанфъ, — и она дворянка такой же крови, какъ и вы. Она потомокъ графа фонъ-Штаде, котораго покорилъ Генрихъ Левъ и отнялъ у него его графство. Отецъ ея былъ также рыцаремъ и погибъ въ послѣднемъ крестовомъ походѣ, а мать пріѣхала сюда совсѣмъ больная въ чахоткѣ и поручила дѣтей святому Висцелину, который построилъ нашу церковь и мощи котораго находятся у насъ въ алтарѣ. Святой Висцелинъ послалъ одного изъ, своихъ монаховъ къ одру умирающей женщины и призрѣлъ сиротъ. Вотъ и все, что я могу сказать о нихъ.
— Этого мнѣ вполнѣ довольно, — отвѣтилъ ему рыцарь. — Документы и бумаги я достану, если они мнѣ понадобятся.
— Но что же я такъ стою и ничѣмъ васъ не угощаю! Нужно выпить чарку вина за ваше здоровье. Жать, что Альберта нѣтъ здѣсь!
— Гдѣ онъ? спросилъ монахъ Рингильду.
— Я его послалъ въ Зеландію узнать, не вернулся ли король изъ Киля, отвѣтилъ ему рыцарь.
— Мы выпьемъ и за здоровье отсутствующаго, сказалъ отецъ Хрисанфъ.
Онъ отправился въ монастырскій погребъ и досталъ изъ него бутылку ликера, составленнаго монахами изъ травъ, на подобіе бенедиктинскаго. Два монаха принесли столикъ, накрыли его бѣлою скатертью и поставили на него кружку молока, бѣлый хлѣбъ, испеченный безъ дрожжей, за подобіе просфоры, медъ изъ монастырскихъ сотъ и сушеныя фиги.
— Пью за ваше здоровье, за ваше счастіе! воскликнулъ отецъ Хрисанфъ. — Ваша любовь прекрасна, какъ надежда! День насталъ въ вашихъ сердцахъ, продолжительный, безоблачный, сіяющій теплотой и жизнью. Я знаю Рингильду съ дѣтства. На моихъ глазахъ она стала ходить, я училъ ее первымъ молитвамъ. Пусть она никогда не перестанетъ носить твой любимый образъ въ своемъ сердцѣ. Твоя любовь ей необходима, какъ воздухъ для дыханія. На твои руки отдаю я дитя свое, которое я холилъ, развивалъ и воспитывалъ.
Онъ снялъ крестъ со своей шеи и, перекрестивъ ихъ, сказалъ: — благословляю васъ на вѣрный счастливый, долгій жизненный путь.
Оба поцѣловали крестъ и перекрестились.
— Сегодня счастливый день, сказалъ монахъ, подавляя свои слезы, — поэтому пойдемте со мной. Я покажу вамъ съ колокольня видъ на поле, гдѣ происходило сраженіе. Оттуда видны наши поля и лѣса.
Они поднялись по крутой лѣстницѣ на колокольню, и глазамъ ихъ представился обширный горизонтъ, большое поле, на которомъ еще такъ недавно происходило- Борнговедское сраженіе. Посреди поля возвышался большой холмъ съ крестомъ. Тамъ похоронили всѣхъ воиновъ, павшихъ въ послѣднемъ сраженіи. Съ другой стороны монастыря тянулись сады монаховъ, отдѣленные одинъ отъ другого составленными изъ жердей оградами. За ними возвышался высокій сосновый лѣсъ, ростущій за скалистой горѣ; среди высокихъ зеленыхъ сосенъ спускались ручейки, которые, пѣнясь и шумя, падали съ горной вершины въ протекающую рѣку. Воздухъ былъ столь чистъ на этой высотѣ, что рыцарь dominus Эйлардъ и Рингильда полною грудью вдыхали его, одушевленные своею любовью. Имъ казалось, что они носится въ голубомъ эфирѣ и что сейчасъ они полетятъ на крыльяхъ туда далеко, въ невидимые міры, освѣщавшіе ихъ своимъ свѣтомъ. Все небо было покрыто звѣздами. Луна сіяла на немъ, освѣщая своимъ матовымъ зеленоватымъ свѣтомъ бѣлое платье и серебрянный кушакъ дѣвушки. Головка послѣдней выдѣлялась такъ рельефно на голубомъ сводѣ неба, что она казалась статуей, изваянной изъ мрамора и стоящей на крышѣ монастыря. Рингиньда была такъ счастлива, что не хотѣла уйти отсюда Она смотрѣла на dominus Эйларда и восхищалась его красотой, благородной головой, воодушевленіемъ и счастіемъ.
Отецъ Хрисанфъ долженъ былъ нѣсколько разъ напомнить Рингильдѣ, что пора идти внизъ, чтобы ей не простудиться, стоя въ одномъ легкомъ платьѣ.
Наконецъ, они спустились по витой лѣстницѣ въ садъ отца Хрисанфа. У оконъ его кельи тянулся близь стѣны бѣлый каприфолій и наполнялъ воздухъ своимъ благоуханіемъ.
Въ саду всѣ цвѣты и травы росли въ одной куртинѣ, вмѣстѣ съ огородными растеніями. Въ цвѣточномъ отдѣленіи монахъ составилъ изъ мелкихъ каменьевъ ограду для клумбъ и наполнилъ ихъ черною землею. Здѣсь росли розы, лиліи и другіе цвѣты яркихъ и прекрасныхъ красокъ. Не много поодаль стояла бесѣдка съ большимъ столомъ, сдѣланнымъ изъ березоваго дерева, не очищеннаго отъ воры. Тамъ монахъ приготовлялъ собранныя имъ въ саду травы для лекарствъ.
Гости его такъ долго гуляли въ саду, что не замѣтили, какъ наступала ночь.
Игуменъ Уффо былъ въ отсутствіи, и отецъ Хрисанфъ оставался вмѣсто него хозяиномъ монастыря, потому и могъ допустить, чтобы гости остались у него до поздней ночи.
— А теперь пойдемте въ ризницу, — сказалъ монахъ, — тамъ всѣ церковные орнаменты работы Рингильды и моей сестры Эльзы.
— Нѣтъ, Хрисанфъ, послѣ природы и такого чуднаго воздуха мы не пойдемъ въ ризницу. Тамъ пахнетъ затхлостью, и мои работы очень ничтожны, въ сравненіи съ природой, которой мы здѣсь наслаждались. Мы прійдемъ смотрѣть твою ризницу въ другой разъ. Сегодня ты вознесъ насъ на небеса, а потомъ предлагаешь идти въ каменныя стѣны, запереться большою желѣзною дверью и рѣшетчатымъ окномъ, похожимъ на окно темницы. Намъ пора идти домой, добрый Хрисанфъ. Эльза тамъ безпокоятся обо мнѣ.
Монахъ ударилъ разъ въ колоколъ, созывающій монаховъ къ трапезѣ.
Одинъ послушникъ вышелъ изъ монастыря, и отецъ Хрисанфъ приказалъ ему сготовить носилки и убрать ихъ цвѣтами, а мальчикамъ, прислужникамъ алтаря, одѣться въ праздничное одѣяніе и принести зажженные факелы. Рыцарь dominus Эйлардъ и Рингильда сѣли на носилки, и дѣти ихъ подняли высоко и понесли по большой зеленой полянѣ къ ихъ дому.
— Теперь я королева міра, — сказала Рингильда, — и насъ несутъ въ Мюнстеръ, гдѣ мы будемъ вѣнчаться.
Рыцарь dominus Эйлардъ обвилъ талью молодой дѣвушки своей рукой. Она откинулась назадъ и прислонилась къ его плечу. Красный огонь горящихъ и дымящихся факеловъ освѣщалъ ихъ лица, такъ что они могли видѣть другъ друга.
Отецъ Хрисанфъ, простившись съ Рингильдой у ограды монастыря, выложилъ ей на колѣни цѣлую корзину чайныхъ желтыхъ и красныхъ розъ.
— Ахъ! какой счастливый день выпалъ на долю моей Рингильды, — думалъ старикъ, глядя издали на шествіе, и ушелъ со своего обсерваціоннаго пункта только тогда, когда потерялъ ихъ изъ виду.
На другой день Рингильда долго не выходила изъ избушки тетки Эльзы. День, проведенный ею наканунѣ въ обществѣ рыцаря dominus Эйларда, въ который она такъ близко сошлась съ нимъ, наполнилъ ея сердце тревогой.
Она въ первый разъ задумалась о томъ, что, исцѣлившись отъ своихъ ранъ, онъ уѣдетъ изъ деревни Борнговедъ; вѣдь онъ уже послалъ Альберта въ Зеландію узнать, не вернулся ли король въ свой замокъ Вордингборгъ. Онъ воинъ, привыкшій къ войнѣ.
«Онъ никогда не удовлетворится мирною и покойною жизнью со мною, думала Рингильда, — я предчувствую, что онъ скоро отсюда уѣдетъ. Возьметъ- ли онъ меня съ собою?»
Рыцарь также сидѣлъ одинъ въ своей палаткѣ и думать о своей будущности.
Онъ узналъ, что король потребуетъ его вскорѣ въ свой замокъ Ворднигборгъ и что ему прійдется разстаться съ Рингильдой, но утѣшалъ себя мыслью, что эта разлука будетъ непродолжительна, что онъ скоро опять вернется въ деревню Борнговедъ, чтобы съ нею повѣнчаться и увезти ее съ собою въ Эстляндію. Жизнь воина была подвержена въ это смутное время тысячѣ опасностей, и никто не могъ достовѣрно обѣщать что-либо и быть увѣреннымъ въ своей жизни.
Онъ тревожно ожидалъ Альберта, стараясь не думать о днѣ разлуки. Родной уголокъ земли, на которомъ жила Рингильда, былъ слишкомъ ему дорогъ. Уѣхать отсюда ему казалось равносильнымъ покончить съ жизнью и начать ея прозябаніе.
— Ахъ! хоть-бы она пришла. — Онъ страстно желалъ ее видѣть.
Рыцарь тревожно прислушивался къ каждому шуму, слышанному имъ извнѣ палатки, думая, что это шаги молодой дѣвушки и, наконецъ, выйдя изъ терпѣнія, вышелъ изъ своего шатра и пошелъ въ раздумьѣ по большой дорогѣ. Не успѣлъ онъ пройти и одной мили, какъ издали послышался конскій топотъ и черезъ нѣсколько минутъ онъ увидѣлъ двухъ всадниковъ. Рыцарь присѣлъ на камень близь дороги, а сердце такъ и билось въ его груди.
«Кто это можетъ быть? — думать рыцарь. — Неужели это Альбертъ? Я не ожидалъ его такъ скоро! Другой всадникъ, должно быть, гонецъ отъ короля».
Онъ остался ждать ихъ. Вскорѣ показалась красная шапочка съ бѣлымъ перомъ, изъ подъ которой падали на плеча длинные бѣлокурые локоны. Другой всадникъ имѣлъ на головѣ шлемъ; кольчуга покрывала его плечи и грудь.
Альбертъ, подъѣзжая къ мѣсту, гдѣ сидѣлъ его господинъ, сейчасъ же узналъ его и, сойдя съ лошади, приблизился къ нему. Приложивъ руку къ фуражкѣ, онъ отрапортовалъ своему вельможѣ, что онъ не доѣхать до Вордингборга, потому что на полъ-дороги встрѣтилъ всадника; который ѣхалъ къ его господину съ бумагой отъ короля.
Въ это время всадникъ сошелъ съ коня и, подойдя близко къ рыцарю, протянулъ. ему бумагу, о которой только что сообщилъ Альбертъ.
Первый разъ въ жизни рука рыцаря dominus Эйларда дрожала, когда онъ протянулъ ее, чтобы взять бумагу изъ рукъ королевскаго гонца.
Онъ прочиталъ: — «Приказываю Вамъ немедленно явиться въ Вордингборгь. Намъ нужна ваша помощь для дѣлъ государственныхъ. Вольдемаръ II».
Рыцарь dominus Эйлардъ любилъ Рингильду, но еще больше онъ любилъ свое отечество.
Онъ былъ воинъ, который своею храбростью и своими умными совѣтами могъ противодѣйствовать злымъ замысламъ графа Генриха Шверинскаго. Онъ узналъ также, что герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ сидитъ въ темницѣ, закованный въ цѣпи, что міръ не былъ заключенъ и вскорѣ должна вспыхнуть новая война. Онъ рѣшилъ сегодня же собраться въ путь и до вечера Добраться до Киля, чтобы не разстравлять своего сердца продолжительной разлукой съ Рингильдой и долгимъ съ ней прощаніемъ. Онъ рѣшилъ объявить ей твердо свое намѣреніе и остаться непреклоннымъ, если-бы даже это рѣшеніе и стоило ему большого сердечнаго усилія и горя.
Опустивъ голову, онъ задумчиво пошелъ обратно въ Борнговедъ въ обществѣ Альберта и рыцаря Лильенфельда, родственника графа Галланда.
Подойдя къ деревнѣ Борнговедъ со своими двумя спутниками, онъ увидѣлъ издали Рингильду. Она шла отъ ключа и несла на своемъ плечѣ большой кувшинъ, наполненный свѣжею ключевой водою.
Она сейчасъ же увидала двухъ молодыхъ людей, изъ которыхъ одинъ былъ ея братъ, Альбертъ,
Дурное предчувствіе сжало ея сердце. Она поблѣднѣла, какъ полотно, и выронила изъ своихъ рукъ кувшинъ, наполненный водой. Вода пролилась, и кувшинъ разбился въ дребезги. Она посмотрѣла на него и, стряхнувъ съ себя воду, которая вымочила ея платье, поспѣшно вбѣжала въ избушку тетки Эльзы.
— А гдѣ же вода, которую ты несла сюда? — спросила ее старуха.
— Мнѣ не до твоей воды! — сказала она теткѣ Эльзѣ. — Смотри, тамъ на лужайкѣ, не далеко отъ шатра, лежитъ твой разбитый кувшинъ, тамъ и вода.
Старуха начала ворчать на молодую дѣвушку.
— Ты совсѣмъ измѣнилась, Рингильда, въ послѣднее время: работать не хочешь, роняешь и разбиваешь кувшины съ водой.
— Да, это правда, Эльза, сказала Рингильда; — а стала совсѣмъ иная теперь, чѣмъ прежде. Прости меня, тетя. Ты скоро все узнаешь. Сегодня я очень несчастлива. Не брани меня за этотъ разбитый кувшинъ.
Она заплакала и, не переставая плакать, смачивала слезами одинъ платокъ за другимъ. Тетка Эльза не на шутку испугалась, видя Рингильду въ такомъ состояніи.
— Что съ тобой? — спрашивала она молодую дѣвушку и теперь цѣловала ее, уже забывъ о своемъ разбитомъ кувшинѣ.
Рингильда вдругъ перестала плавать и, осушивъ свои красные отъ слезъ глаза платкомъ, сказала:
— Тетя, Альбертъ сегодня вернулся изъ Вордингборга. Позови его сюда, я хочу его видѣть, ни сама боюсь выйти на улицу. У меня красные глаза, и я не хочу, чтобы видѣли, что я плавала.
— Хорошо, сейчасъ пойду, отвѣтила ей старуха, — но ты больше не плачь.
Тетка Эльза накинула на свою голову платокъ и вышла изъ доху.
Черезъ четверть часа вошелъ въ избушку Альбертъ. Рингильда бросилась къ нему на шею.
— Мой дорогой братъ, — говорила она, — откуда ты пріѣхалъ; неужели въ столь короткое время успѣлъ доѣхать до Зеландія?
— Нѣтъ, я встрѣтилъ на дорогѣ гонца отъ короля, требующаго моего dominus въ замокъ Вордингборгь.
— Онъ уѣзжаетъ? — сирое ила Рингильда, тревожно глядя на брата.
— Да, онъ уѣзжаетъ сегодня.
— Сегодня! — воскликнула Рингильда. — Ты съ нимъ ѣдешь? спросила она его вновь.
— Да, конечно, мое мѣсто при немъ.
— Счастливый Альбертъ! Зачѣмъ я не могу взять твое платье и ѣхать съ нимъ!
Этими словами молодая дѣвушка выдала себя, и Альбертъ и тетка Эльза переглянулись.
— А меня ты совсѣмъ не жалѣешь, — сказалъ ей Альбертъ.
— Не за что тебя жалѣть; ты такой счастливый, Альбертъ: живешь со своимъ господиномъ въ рыцарскомъ замкѣ, можешь его видѣть и слышать ежедневно и совсѣмъ не дорожишь этимъ счастіемъ. Я должна сидѣть здѣсь въ деревнѣ, когда душа моя стремится къ вамъ со всею своею мощью, должна сознавать, что все это напрасно, и томиться здѣсь, сгорая отъ собственнаго пламени.
Альбертъ и Рингильда остались одни въ комнатѣ, тетка Эльза куда-то скрылась.
— Ты его любишь, Рингильда? спросилъ ее братъ.
— Да, я его люблю.
Мальчикъ въ свою очередь поблѣднѣлъ отъ страха.
— А онъ это знаетъ? спросилъ онъ сестру.
— Знаетъ, отвѣтила ему Рингильда.
— Ты будешь его женою?
— Не знаю этого, сказала ему Молодая дѣвушка.
— Теперь я понимаю, почему ты плачешь и скучаешь, моя бѣдная Рингильда, сказалъ ей добрый мальчикъ.
— Вѣдь и я его люблю, моя сестра, продолжалъ Альбертъ. — Я бы былъ несказанно счастливъ, если бы могъ вложить твою руку въ его и благословить тебя на новую жизнь близь него въ его замкѣ. Молись Богу! Если Онъ этого пожелаетъ, то все для Него возможно. Я также буду молиться Богу за тебя.
— Мой добрый, славный Альбертъ, промолвила Рингильда, — хотя бы ты со мной остался здѣсь!
— Онъ еще слабъ, Рингильда, я долженъ съ нимъ ѣхать.
— Да, конечно, поѣзжай съ Богомъ! Люби и храни его, какъ бы я сама его хранила.
Тетка Эльза имъ накрыла столъ, они сѣли завтракать, а рыцарь dominus Эйлардъ потребовалъ] завтракъ въ палатку, гдѣ угощалъ своего гостя.
Послѣ завтрака гонецъ короля и Альбертъ легли отдохнуть. Рингильда стояла близь палатки. Она предчувствовала, что сейчасъ его увидитъ.
Онъ искалъ ее и, завидя другъ друга, они радостно встрѣтились.
— Мнѣ мой братъ сказалъ, что ты уѣзжаешь сегодня, промолвила она, еле дыша.
Они вышли тихонько, не замѣченные Эльзой, и пошли къ тому мѣсту, гдѣ Рингильда еще такъ недавно собирала ему букетъ незабудокъ. Былъ опять прекрасный осенній день и опять солнце близилось къ закату.
Природа вся какъ будто затихла, только маленькія птички, родившіяся лѣтомъ, щебетали въ своихъ гнѣздахъ и насѣкомыя иногда, жужжа, пролетали мимо нихъ.
— Король боленъ, сказалъ тихо и не глядя на Рингильду рыцарь. — Я долженъ къ нему ѣхать. Онъ пашетъ мнѣ, что дѣла королевства требуютъ немедленно моего присутствія въ Вордингборгѣ. Необходимость заставляетъ меня ѣхать, но сердце мое остается здѣсь съ тобой! Я вернусь сюда, какъ только король мнѣ дастъ на это позволеніе. Отецъ Хрисанфъ повѣнчаетъ насъ въ этомъ монастырѣ.
— Ты меня забудешь, найдешь другихъ людей, которые тебя будутъ любить и будутъ лучше и выше меня своей красотой, богатствомъ и знатностью. Возьми меня съ собою. Я буду твоей рабой, буду слышать твой голосъ, жить твоею жизнью, буду свидѣтельницей всѣхъ событій, въ ней происходящихъ. Хочу имѣть возможность наслаждаться твоимъ совершенствомъ и, если твои люди будутъ обижать и оскорблять меня, то все это я забуду, когда услышу твой голосъ, когда издали увижу тебя. Ты мое божество, моя жизнь, весь мой міръ любви и счастья! Возьми меня съ собою!
— Я этого не могу теперь, Рингильда.
— Ахъ, ты этого не можешь!
Рыцарь молчалъ. Рингильда зашаталась и, какъ снопъ, повалилась на землю.
Рыцарь dominus Эйлардъ кинулся въ монастырь къ отцу Хрисанфу.
Когда Рингильда открыла глаза, отецъ Хрисанфъ стоялъ близь нея на колѣняхъ и держалъ ея голову на своихъ рукахъ.
— Ахъ! опять ты, мой милый, добрый Хрисанфъ, спасаешь меня отъ смерти. А онъ уѣхалъ? Дай поплакать на твоей груди. Легче будетъ. Тутъ болитъ, сказала она, показывая на свое сердце: больно, очень больно!
Слезы градомъ лились изъ глазъ ея, а монахъ все продолжалъ ее держать въ своихъ объятіяхъ, цѣловалъ ея лицо и глаза и гладилъ ея волосы.
Когда стемнѣло, онъ ее снесъ на своихъ рукахъ въ избушку тетки Эльзы.
Герцогиня фонъ Люнебургъ сидѣла въ своей гостинной въ праздничномъ нарядѣ. Она собиралась ѣхать въ Вордингборгъ къ королю; но была задержана дома гостемъ, только что пріѣхавшимъ изъ Киля.
Гость этотъ былъ графъ Галландъ, двадцативосьми-лѣтній красивый мужчина. Въ годы своего юношества, при жизни королевы Дагмары, онъ находился при датскомъ дворѣ и давно уже любилъ герцогиню. Она считала этотъ бракъ для себя неподходящимъ, потому что была выше его по своему происхожденію. Графъ Галландъ былъ внукъ короля по боковой линіи; его отецъ былъ незаконнорожденнымъ сыномъ короля Вольдемара II.
Герцогиня цѣнила въ немъ умъ, энергію, его уязвленное самолюбіе и, зная, что онъ ею очарованъ, часто приглашала его къ себѣ, надѣясь воспользоваться его умомъ и хитростью, если это будетъ необходимо для ея личныхъ цѣлей. Теперь случай къ этому представился и герцогиня рѣшила имъ воспользоваться. Пока графъ сидѣлъ и любовался ея красотой, она придумывала интригу, чтобы очернить рыцаря dominus Эйларда въ глазахъ короля. Она знала, что человѣкъ, сидящій противъ нея, также его ненавидитъ.
Герцогиня въ этотъ день была особенно красива. Ея свѣтло-голубое платье плотно облегало вокругъ ея стана, открытые рукава котораго, подбитые бѣлымъ шелкомъ, спускались съ плечъ до полу. Узкіе рукава въ буффахъ изъ желтаго атласа обтягивали ея руки. На груди висѣлъ крестъ игуменьи на золотой цѣпи; талью затягивалъ золотой кушакъ, унизанный жемчугомъ и драгоцѣнными камнями.
— Меня обидѣлъ рыцарь dominus Эйлардъ, сказала герцогиня графу, — и я желаю мести.
— Это меня удивляетъ, — возразилъ графъ Галландъ. — Я думалъ, что вы и dominus Эйлардъ друзья: вы, если не ошибаюсь, просили его быть покровителемъ вашего монастыря.
— Да, но онъ отказался отъ этой чести, — возразила ему герцогиня.
— Мнѣ Кунигунда разсказывала, что вы извѣстили его въ Борнговедѣ, когда онъ лежалъ раненымъ, и привезли ему святое масло изъ Рима.
— Онъ и это отвергъ.
— Да, это обидно, — сказалъ графъ, — заслужить неблагодарность за всѣ доказательства любви и милости. Какъ вы желаете, чтобы я ему отомстилъ за васъ, герцогиня? — спросилъ ее графъ.
— Я еще не прошу вашей мести, а только вашего совѣта. Герцогиню фонъ-Люнебургъ безнаказанно не обижаютъ.
— Да, конечно и самымъ пламеннымъ моимъ желаніемъ будетъ заставить рыцаря dominus Эйларда почувствовать свою вину противъ васъ, — сказалъ ей графъ.
— Нужно его наказать, — злобно воскликнулъ графъ Галландъ, — все зависитъ отъ вашего слова.
— Помните, герцогиня, что я предлагаю вамъ свои услуги ко всему, что вамъ благоугодно будетъ совершить. Рыцарь dominus Эйлардъ стоитъ намъ обоимъ поперегъ дороги. Онъ, навѣрное, будетъ провозглашенъ герцогомъ Рюгена, но я этого ни за что не допущу и, къ довершенію всего, вижу, что вы его любите! Это ужасно!
— Забудьте его, онъ не стоитъ вашего вниманія; тутъ близь васъ бьется сердце, которое никогда не переставало принадлежать вамъ.
— Если-бы у васъ было бы достаточно храбрости желать, то я бы знать на что рѣшиться!
— Я просила вашего совѣта, — возразила ему герцогиня, — а не заключала съ вами союза на какія-нибудь пагубныя дѣла противъ рыцаря dominus Эйларда. Я только желаю, чтобы онъ почувствовалъ, что я герцогиня фонъ-Люнебургъ и что меня безнаказанно обижать нельзя. Жизни его я у васъ не прошу.
— Что-же вы желаете? — спросилъ ее графъ.
— Это уже мое дѣло. Если вы мнѣ будете нужны, то я пришлю за вами; можетъ быть, и безъ вашей помощи съумѣю справиться со своими врагами. А теперь прощайте, графъ, мнѣ нужно скоро ѣхать, и не смѣю больше васъ задерживать.
Она встала, протягивая руку графу Галланду, который взялъ ее въ свою и поцѣловалъ.
— Если вы меня когда-либо позовете, то я прійду, — сказалъ онъ ей.
— Я этого не забуду, графъ, — возразила ему герцогиня.
Графъ вышелъ изъ монастыря и думалъ съ досадою:
«Я слышалъ, что dominus Эйлардъ любитъ Рингильду фонъ-Штаде, которая за нимъ ходила во время его болѣзни, и вся месть герцогини направлена противъ этой молодой дѣвушки. Она любитъ dominus Эйларда, потому и не желаетъ его гибели. Если рыцарь dominus Эйлардъ женится на Рингильдѣ, то не будетъ провозглашенъ герцогомъ Рюгена. Убѣдившись въ томъ, что рыцарь ее никогда не выберетъ подругой жизни, герцогиня вложитъ свою руку въ мою, а когда это случится, то можно будетъ отправить къ праотцамъ рыцаря Эйларда, чтобы не видѣть этого мнѣ ненавистнаго человѣка при дворѣ моего дѣда».
Съ этими мрачными мыслями графъ Галландъ сѣдъ на свою лошадь и уѣхалъ изъ монастыря.
Вскорѣ повозка герцогини выѣхала изъ ея обители.
«Нужно взглянуть на то, что дѣлается у насъ при дворѣ, думала герцогиня».
Когда она подъѣхала къ замку Вордингборгъ, то часовой, стоявшій на башнѣ, затрубилъ въ рогъ. Это означало, что въ замокъ прибылъ гость герцогскаго ранга. Замокъ короля стоялъ на высокомъ скалистомъ возвышеніи; у подножья его лѣнилось и бушевало море. Онъ былъ выстроенъ въ готическомъ стилѣ, какъ всѣ постройки того времени, съ многочисленными башнями, остроконечными крышами и подъемными мостами.
Шамбелланъ замка провелъ герцогиню въ залъ; такъ находилась вся блестящая свита короля и его четыре сына Эрихъ, Абель, Кнудъ и Кристофъ, архіепископъ Андреасъ, графъ Галландъ, dominus Эйлардъ и другіе.
Старый король находился одинъ въ своей пріемной комнатѣ и давалъ аудіенцію одному монаху доминиканскаго ордена. Гости ожидали выхода короля въ залъ.
Король сидѣлъ въ своемъ креслѣ; передъ нимъ стоялъ астрологъ Эльгеръ фонъ-Гонштейнъ. Это былъ хитрый и умный монахъ, пріѣхавшій изъ Германіи въ датскому двору пилигримомъ. Онъ, казалось, стоялъ на сторонѣ нѣмецкаго короля Оттока-ребенка, союзника короля Вольдемара II-го въ послѣдней войнѣ. Въ дѣйствительности же, своимъ вѣроломствомъ и интригами былъ весьма полезенъ графу Генриху Шверинскому и служилъ его интересамъ. Герцогиня фонъ-Люнебургъ знала, на что онъ способенъ. Онъ былъ монахомъ, Она игуменьей, оба видѣлись въ Римѣ, и красота герцогини производила обаятельное впечатлѣніе на стараго грѣшника. Этотъ человѣкъ не прочь былъ оказать ей какую либо услугу.
— Звѣзда моей судьбы измѣнилась, — сказалъ монаху король Вольдемаръ II-й. Роковое Борнговедское сраженіе отняло у меня много власти. Освобожденіе Любека, уступка герцогства Лауенбургъ Альбрехту Саксонскому, освобожденіе Гамбурга, основаніе демократическихъ свободныхъ Дитмарскихъ штатовъ, коварству которыхъ мы обязаны своимъ пораженіемъ, вотъ результаты его. Они были нашими союзниками, но съ тылу бросились на насъ и перерѣзали намъ все войско. Что говорятъ звѣзды, Эльгеръ?
Умное лицо монаха приняло сосредоточенный и задумчивый видъ. Взглядъ его кошачьихъ глазъ сталъ острымъ и проницательнымъ, что придавало дикій и странный характеръ его физіономіи. Румянецъ игралъ на его старческихъ щекахъ и, хотя онъ былъ весьма почтителенъ съ королемъ, но все же казался развязнымъ.
— Не можешь-ли мнѣ сказать, каково здоровье одного интересующаго меня человѣка?
— Если бы я зналъ имя этого человѣка, — возразилъ Эльгеръ королю, — то, конечно, могъ бы дать вашему величеству болѣе вѣрные отвѣты.
— Я слышалъ, что онъ боленъ. Скажи мнѣ, останется ли онъ живъ или упретъ?
— Я наблюдалъ вчера за звѣздани, отвѣчалъ ему монахъ, — и, изучая гороскопъ, который вы мнѣ предложили, увидѣлъ въ немъ, что Сатурнъ вытѣсненъ изъ дома жизни, что предвѣщаетъ смерть.
— Ты думаешь, Эльгеръ? — проговорилъ задумчиво король. В, какова карта моей дальнѣйшей судьбы? — спроситъ король, показывая Эльгеру разосланный на его столѣ пергаментъ, исписанный разными планетными знаками и исчисленіями. Монахъ, лукаво улыбаясь, взглянулъ на него.
— Ваша звѣзда была преобладающей на горизонтѣ, но между блестящими лучами этой звѣзды находится одна угрожающая вамъ тѣнь.
— Не можешь ли ты сказать, откуда мнѣ грозитъ опасность.
— Опасность грозить вамъ на сѣверѣ, въ вашемъ собственномъ королевствѣ.
— Черезъ врага? — спросилъ король.
— Нѣтъ, врагъ вашъ скоро умретъ, ваше величество, — сказалъ монахъ, зная, что графъ Генрихъ Шверинскій опасно занемогъ. Этого врага вамъ нечего бояться. Тѣнь на вашей звѣздѣ указываетъ на семейныя смуты и распри между близкими особами вашего величества.
— Пока я живъ, никогда этого не допущу! Мой гороскопъ могъ бы показаться мнѣ опаснымъ передъ сраженіемъ, но никакъ не теперь, когда все кончено и и остался живъ, благодаря мужеству моего друга, Эйларда, съ которымъ я тебя кстати познакомлю.
Король сложилъ карту своего гороскопа и запряталъ ее въ ящикъ подъ ключъ.
— Мой любезный Эльгеръ, продолжалъ король, — я своихъ кровныхъ враговъ не боюсь, лишь бы внѣшніе врага дали бы намъ время отдохнуть и пополнить порѣдѣвшіе ряды нашихъ славныхъ солдатъ новымъ наборомъ ополченцевъ.
Съ этими словами король вышелъ изъ своего кабинета и направился въ залъ, гдѣ его привѣтствовали гости и приближенные громкимъ и неумолкаемыхъ «hoch».
Король въ первый разъ послѣ своей болѣзни вышелъ къ общему столу.
Поблагодаривъ гостей и приближенныхъ за ихъ привѣтствіе и пожеланіе ему здоровья, король замѣтилъ герцогиню фонъ-Люнебургъ, подошелъ въ ней и сказалъ, что онъ очень сожалѣетъ, что такой вѣрный союзникъ, какъ герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ, въ плѣну и что онъ уже ведетъ съ папою переговоры о его освобожденіи. Онъ пригласилъ герцогиню сѣсть рядомъ съ пилъ за столомъ по правую его сторону, по лѣвую посадилъ рыцаря dominus Эйларда. За столомъ сидѣли герцоги: Эрихъ, Абель, Кнудъ и Кристофъ, архіепископъ Андреасъ рядомъ съ наслѣдникомъ престола. Графъ Галландъ сѣлъ рядомъ съ доминиканскимъ монахомъ Эльгеромъ Гонштейномъ.
Альберту и Генриху, которые также находились здѣсь, позволили прислуживать у стола вмѣстѣ съ пажами двора. Всѣ они были одинаково одѣты въ бѣлыя атласныя куртки съ рукавами изъ буфъ бѣлаго атласа и серебряной парчи. Маленькіе ментики изъ голубого бархата, окаймленные двумя рядами узкаго серебрянаго галуна, висѣли на ихъ плечахъ, придерживаемые серебряными шнурами. Ноги были обуты въ бѣлые шелковые чулки, поверхъ которыхъ красовались туфли изъ голубого бархата съ серебряными пряжками.
Высокій воротникъ ментика закрывалъ шею съ затылка и оканчивался фрезой, которая обрамляла шею.
Герцогиня фонъ-Люнебургъ не спускала глазъ съ Альберта. Она вглядывалась въ его черты, желая проникнуть въ душу мальчика.
Альбертъ это замѣтилъ, смутился и, сдѣлавъ знавъ Генриху, чтобы онъ къ нему подошелъ, помѣнялся съ нимъ мѣстомъ и всталъ за сидѣніемъ герцогини.
Онъ былъ такъ простъ, что не могъ понять, почему обратилъ на себя вниманіе герцогини.
Во время обѣда герцогъ Эрихъ провозгласилъ тостъ за здоровье короля, всѣ гости подняли свои чарки, наполненныя виномъ, и прогремѣло громкое «hoch».
Король благодарилъ всѣхъ присутствующихъ за ихъ добрыя пожеланія, отпилъ глотокъ вина и воскликнулъ:
— Сыновья мои, Эрихъ, Абель, Кристофъ я Кнудъ, а также и вы, высокочтимый архіепископъ Андреасъ и всѣ именитые гости, пріѣхавшіе изъявить свою радость по случаю моего выздоровленія, сообщаю вамъ, что провозглашаю герцогомъ Рюгена рыцаря Роберта dominus Эйларда.
— Выпьемъ за его здоровье!
Всѣ гости приняли предложенный королемъ тостъ и осушили свои кубки.
Послѣ этого герцогъ Абель попросилъ слова.
— Ваше величество, — сказалъ онъ, — здѣсь иного людей, столь же достойныхъ этого герцогскаго титула, какъ dominus Эйлардъ, и если вашему величеству угодно будетъ его назначить вашимъ намѣстникомъ на островѣ Рюгенѣ, то выборъ его долженъ быть рѣшенъ голосованіемъ.
Тогда графъ Галландъ, поощренный примѣромъ герцога Абеля, въ пароксизмѣ зависти не могъ сдержать своего характера и воскликнулъ:
— Я былъ близь вашего величества, когда васъ окружило непріятельское войско, и видѣлъ, что dominus Эйлардъ бѣжалъ съ поля сраженія и что Дитмарцы, преслѣдуя его, нанесли ему эти двадцать ранъ, отъ которыхъ и не осталось теперь слѣда, потому что онѣ были ничтожны. Васъ спасъ простой солдатъ, нынѣ умершій.
Dominus Эйлардъ поблѣднѣлъ, какъ полотно, и стиснулъ зубы. Онъ всталъ и, стараясь владѣть собой, просилъ слова.
Герцогиня фонъ-Люнебургь также поблѣднѣла отъ страха.
Альбертъ и Генрихъ съ ужасомъ смотрѣли на графа. Они готовы были броситься на графа и истерзать его при первомъ словѣ своего господина.
Эльгеръ и архіепископъ Андреасъ съ улыбкою смотрѣли на двухъ противниковъ и ожидали интереснаго зрѣлища.
— Вотъ моя перчатка, графъ Галландъ, — воскликнулъ рыцарь dominus Эйлардъ, бросая ее къ ногамъ графа. — Это мой вызовъ. Такія оскорбленія смываются только кровью!
Король, возмущенный всею этою сценою, въ Сильновъ гнѣвѣ поднялся со своего мѣста и сказалъ: — Вы, герцогъ Абель, позволили себѣ большую дерзость, осмѣливаясь оспаривать наше рѣшеніе. Вы внесли смуту въ это общество и понесете отъ насъ должное наказаніе. Мы подвергаемъ васъ домашнему аресту на двѣ недѣли. Подайте ваше оружіе. Графъ Галландъ, мы назначимъ судебное слѣдствіе относительно вашихъ показаній. — Dominus Эйлардъ, возьмите обратно свою перчатку.
Рыцарь преклонилъ колѣни передъ королемъ и возразилъ: Ваше величество, моя жизнь принадлежитъ вамъ, но честь будетъ жить и послѣ моей жизни. Это оскорбленіе должно быть смыто кровью.
— Пусть будетъ такъ! — сказалъ король. — Если вы желаете Божьяго суда, то мы дозволяемъ вамъ имѣть турниръ на нашихъ глазахъ, во дворѣ чести, а поединокъ послѣ моего окончательнаго выздоровленія. Мы хотимъ на немъ присутствовать и видѣть, кого покараетъ Божій Судъ.
— Подчиняюсь волѣ вашего величества, — сказалъ dominus Эйлардъ.
— Извольте, — отвѣтилъ королю графъ Галландъ. — Я сказалъ правду, не чувствую себя виноватымъ и готовъ съ оружіемъ въ рукахъ подтвердить, какъ умѣю выразительнѣе, истину своихъ словъ.
Король приказалъ осѣдлать двухъ коней и принести пики, латы, перчатки и шлемы. Оба противника спустились по лѣстницѣ на дворъ чести. Король съ сыновьями и гостями вышелъ на балконъ. Герцогиня фонъ-Люнебургъ съ интересомъ слѣдила за каждымъ движеніемъ сражавшійся.
Dominus Эйлардъ сломалъ нѣсколько пикъ своего противника; тогда графъ Таиландъ въ бѣшенствѣ налетѣлъ на своего врага. Рыцарь dominus Эйлардъ бросился на него и однимъ взмахомъ еврей пики въ середину щита бросилъ графа Таиланда на землю.
Крики одобренія послышались отовсюду. Король, забывъ свое нездоровье, громко привѣтствовалъ рыцаря-побѣдителя, а графъ Галландъ стоялъ уничтоженный и покрытый пылью. Вскорѣ на дворѣ онъ скрылся изъ глазъ королевскаго семейства, велѣлъ осѣдлать свою лошадь и поспѣшно уѣхалъ изъ Вордингборга, шипя со злости и приговаривая: «ты отъ меня не уйдешь! Не всегда тебѣ быть побѣдителемъ! Я не успокоюсь, пока не уничтожу тебя».
Когда dominus Эйлардъ вошелъ опять въ залъ королевскаго замка, герцогиня фонъ-Люнебургъ поздравила его съ побѣдой и шепнула ему: «А жаль, что золотошвейка деревни Борнговедъ не могла присутствовать здѣсь при вашемъ турнирѣ съ графомъ. Зачѣмъ вы не привезли ее сюда и не представили ко двору?» Она при этомъ улыбнулась.
Рыцарь dominus Эйлардъ, отвѣчая на насмѣшку, сказалъ:
— Тутъ сегодня нѣтъ ни одной дѣвицы высшаго общества, потому и Рингильда не можетъ быть сегодня во дворцѣ. Вы составляете исключеніе въ качествѣ игуменьи монастыря, съ которымъ Рингильда давно уже покончила свои счеты. Вотъ почему я и не привезъ ее сюда сегодня.
Герцогиня злобно прикусила губы и промолвила:
— Да ей здѣсь и не мѣсто.
Отойдя отъ рыцаря, она подошла къ амбразурѣ окна, сѣла близь монаха Эльгера Гонштейна и вступила съ нимъ въ разговоръ о первосвященникѣ, о Римѣ и незамѣтно шепнула ему на ухо, чтобы онъ вышелъ изъ залы въ садъ, потому что она должна ему сообщить нѣчто весьма интересное и не желаетъ, чтобы кто-либо ихъ услышалъ.
— Что же вы такъ безучастно отнеслись къ герою дня и не поздравили его съ герцогствомъ? — спросила герцогиня фонъ-Люнебургъ.
— Это было бы преждевременнымъ, — отвѣтилъ ей Эльгеръ. Онъ никогда не будетъ герцогомъ Рюгена.
— Почему же? Король этого желаетъ.
— Да, это вѣрно, но король такъ слабъ, что я ему не даю и года жизни.
— Но, вѣдь герцогъ Эрихъ, наслѣдникъ престола, исполнить волю своего отца.
— Меня удивляетъ, что вы это говорите, герцогиня! Развѣ вамъ неизвѣстна слабохарактерность этого герцога. Герцогъ Абель будетъ наслѣдникомъ престола! Помните слова Эльгера Гонштейна.
— Куда же мы дѣнемъ герцога Эриха?
— Объ этомъ звѣзды еще ничего не повѣствуютъ, — отвѣтилъ ей монахъ.
— А графъ Генрихъ Шверинскій?
— Онъ былъ боленъ, но теперь выздоравливаетъ.
— Мой братъ томится у него въ плѣну. Что желаешь за его выкупъ, Эльгеръ? Придумай что-нибудь, чтобы освободить его изъ плѣна.
— Я желаю денегъ, — отвѣтилъ ей монахъ.
— Зачѣмъ же не земель, которыя дадутъ тебѣ иное положеніе при дворѣ Фридриха II?
Эльгеръ покачалъ головой и сказалъ:
— Но нужно мнѣ земель. Все поколѣніе, какъ здѣсь, такъ и въ Германіи, должно скоро погибнуть. Тамъ теперь такъ же, какъ и здѣсь, одинъ владѣетъ землей, а другой ее у него отнимаетъ. Отъ земли никуда не уйдешь, а деньги легки, ихъ можно снести всюду.
— Сколько же ты съ меня требуешь за его освобожденіе?
— Двадцать тысячъ золотомъ.
— Завтра же я пошлю тебѣ половину, а по возвращеніи герцога на родину ты получишь и другую половину суммы.
— Теперь я требую отъ тебя еще другой услуги, продолжала герцогиня. — Замѣтилъ-ли ты двухъ красивыхъ мальчиковъ, которые прислуживали сегодня у королевскаго стола? Одинъ изъ нихъ блондинъ Альбертъ фонъ-Штаде, другой Генрихъ фонъ-Боденштедтъ. Въ первомъ сраженіи при жизни короля Вольдемара ІІ-го или послѣ его смерти, въ правленіе королевствомъ одного изъ его сыновей, нужно, чтобы эти два мальчика перешли бы волей или неволей къ непріятелю и чтобы ихъ обвинили въ измѣнѣ королю и отечеству.
— А это для чего вамъ нужно? — спросилъ ее монахъ.
— Нужно, Эльгеръ; отъ этого зависитъ моя жизнь, мое счастіе.
— Боже меня упаси посягать на жизнь самой красивой герцогини всей Европы! — воскликнулъ Эльгеръ.
— Что же вы отъ меня требуете?
— Эти мальчики должны пропасть во время сраженія изъ рядовъ войска; ты ихъ куда-нибудь запрячь и распространи слухъ, что они бѣжали къ непріятелю.
— Зачѣмъ это вамъ нужно, герцогиня? Въ первый разъ не могу постичь, какая у васъ тутъ цѣль, кого вы хотите покарать этимъ поступкомъ?
— Не спрашивай меня объ этомъ, Элагеръ, а обѣщай мнѣ это исполнить. Вотъ тебѣ моя рука въ знакъ дружбы. Можетъ быть, и я могу быть тебѣ полезной.
Монахъ нагнулся и поцѣловалъ руку герцогини.
— Слушаю! Постараюсь исполнить вашу волю; эта новая съ вами дружба, герцогиня, дастъ мнѣ возможность васъ видѣть чаще. Мое слово вѣрно; вы можете на него надѣяться. Прощайте; я пойду теперь въ залъ замка, вы же оставайтесь здѣсь, чтобы никто не могъ знать, что мы такъ долго здѣсь съ вами бесѣдовали.
— Освободите брата какъ можно скорѣе изъ плѣна, Эльгеръ. Я никогда вамъ этого не забуду.
Герцогиня удалилась отъ него, подошла къ замку и начала подыматься по ступенькамъ лѣстницы въ залъ.
Король удалился во внутренніе свои покои, рыцарь dominus Эйлардъ также за нимъ послѣдовалъ; архіепископъ Андреасъ уѣхать. Въ залѣ сидѣли только Альбертъ и Генрихъ; оба мальчика играли въ шахматы.
Герцогиня фонъ-Люнебургъ подошла къ столу и попросила Генриха принести ей кубовъ вина пополамъ съ водой. Она пристально смотрѣла въ лицо Альберта. «Тѣ-же самые черты лица, что его сестры; только крупнѣе», думала герцогиня.
Мальчикъ покраснѣлъ, смутился и хотѣть уйти.
— Я сейчасъ уѣду, Альбертъ, — сказала герцогиня, — и не помѣшаю вашей игрѣ; я только аду воды, которую обѣщалъ мнѣ принести твой товарищъ. Гдѣ же Рингильда?
— Она живетъ въ деревнѣ Борнговедъ — отвѣчалъ ей просто мальчикъ.
— Кланяйся ей отъ меня и скажи, что я больше не сержусь на нее и прошу ее навѣщать монастырь, въ которомъ она воспитывалась. Скажи ей также, что я никогда не забуду ея прекрасныхъ, художественныхъ рукъ и рада буду поручать ей новыя работы. Вѣдь она была славою нашего монастыря!
Лицо Альберта просіяло отъ радости. Бѣдный мальчикъ повѣрилъ ей на слово.
Онъ поклонился ей и сказалъ:
— Какъ я радъ, герцогиня, что вы больше не сердитесь на Рингильду. Завтра же напишу ей объ этомъ. Какъ она рада будетъ узнать, что вы возвратили ей свое прежнее расположеніе! Какъ утѣшительно сознавать, что никто въ мірѣ на васъ не сердится, что сами вы никому зла не сдѣлали и потому съ чистою совѣстью можете смотрѣть всѣмъ въ глаза. Сколько радости вселили вы сегодня въ мое сердце, герцогиня. Вѣдь, Рингильда моя сестра, единственная моя радость. Она замѣняетъ маѣ отца, мать, все, что у меня есть близкаго и дорогого на свѣтѣ, и потому вы не можете себѣ представить, какъ вы меня сегодня утѣшила и какъ я вамъ благодаренъ за это.
Онъ нагнулся и поцѣловалъ ей руку, которую "на молча ему протянула, улыбаясь и выпивъ воды съ виномъ, поднесеннымъ ей Генрихомъ, кивнула головой обоимъ мальчикамъ и вышла изъ залы.
«О, онъ очень простъ, думала герцогиня, онъ вѣритъ каждому и провести его не трудно. Птичка скоро попадетъ въ силокъ. Онъ думаетъ, что весь міръ состоитъ только изъ такихъ людей, какъ отецъ Хрисанфъ и рыцарь dominus Эйлардь, которые подставляли имъ всюду перины, чтобы имъ не такъ жестко было падать; а теперь мы тебя проучимъ! Надѣюсь, что послѣ даннаго тебѣ урока, ты будешь смотрѣть на міръ Божій совсѣмъ иными глазами, что впрочемъ послужитъ тебѣ на пользу.
Какой глупый мальчикъ! вѣрить въ то, что герцогиня фонъ-Люнебургъ будетъ заботится о какой то Рингильдѣ, убѣжавшей изъ ея монастыря и которая должна себѣ накалывать пальцы иголкой съ утра до вечера, чтобы достать кусокъ насущнаго хлѣба.
Мой милый другъ, мнѣ ее нужно только устранить со своей дороги, а что съ ней будетъ послѣ, до того мнѣ нѣтъ никакого дѣла!»
Мысли и сердце рыцаря dominus Эйларда стремились въ Борнговедъ, но наложенныя на него обязанности не позволяли ему отлучиться изъ королевскаго замка. Цѣлый годъ томился рыцарь въ Вордингборгѣ, и король не отпустилъ его отъ себя, дѣлая разныя распоряженія касательно своихъ наслѣдниковъ, такъ какъ предчувствовалъ свою близкую кончину.
Цѣлый годъ хворалъ король Вольдемаръ II-й побѣдитель и, наконецъ, скончался въ зеленый четвергъ семидесяти одного года отъ роду.
Послѣ его смерти вступилъ на престолъ сынъ его, Эрихъ, но второй сынъ короля, Абель, имѣлъ большія преимущества передъ своимъ братомъ. Онъ имѣлъ наслѣдника сына, у Эриха были только дочери. Еще при жизни отца герцогъ Абель владѣлъ Шлезвигомъ, замками Свенборгь и Аресковъ; въ Зеландіи ему принадлежалъ Скильфордть, въ Ютландіи былъ въ ленной зависимости отъ него Кольдингь, и во время болѣзни отца онъ управлялъ еще Голиггиніею. Рыцарь Эйлардъ предвидѣлъ, что Данія будетъ ослаблена враждою двухъ братьевъ. Дѣйствительно, не успѣлъ король Вольдемаръ закрыть глаза, какъ Эрихъ и Абель начали враждовать между собою. Положеніе рыцаря Эйларда было весьма тягостное. Эрихъ былъ провозглашенъ наслѣдникомъ престола. Такова была воля усопшаго монарха, котораго dominus Эйлардъ любилъ и уважалъ. Онъ подъ присягой далъ слово признать за законнаго наслѣдника герцога Эриха и потому долженъ былъ держать его сторону. Между тѣмъ, характеръ герцога не внушалъ довѣрія, и рыцарь предчувствовалъ, что рано или поздно Абель возьметъ верхъ надъ братокъ а что это не совершится безъ многихъ жертвъ и кровопролитныхъ войнъ. Поэтому рыцарь Эйлардъ ходилъ мрачнымъ.
На сторонѣ Эриха стоялъ его тесть, Альбертъ Саксонскій, герцогъ Оітонъ фонъ-Брауншвейгъ, Мекленбургскіе князья и архіепископъ Шлезвига. Рыцарь Эйлардъ, не смотря на то, что характеръ Эриха не внушалъ ему довѣрія, остался вѣренъ своей клятвѣ и присоединился со своею ратью къ законному наслѣднику престола. Многіе рыцари примкнули къ Абелю; съ симъ послѣднимъ находились и братья его, Кристофъ и Кнудъ.
Нужно было готовиться къ отчаянной, кровопролитной войнѣ между родственниками.
Сыновья Вольдемара II расшатывали прочно организованное королевство ихъ отца. Распри въ государствѣ должны были привести къ его ослабленію. Все это сознавалъ рыцарь Эйлардъ, но помочь бѣдѣ не было возможности.
Нѣмецкіе герцоги употребили много усилій, чтобы примирить братьевъ-враговъ, во это удалось имъ только на время. Черезъ годъ опять возобновились непріязненныя отношенія между ними, разразившіяся Нордъютландскимъ сраженіемъ.
Рыцарь Эйлардъ часто думалъ о Рингильдѣ, онъ даже посылалъ о себѣ вѣсти въ деревню Борнговедъ съ пилигримами. Въ такое тяжкое время, когда дѣло шло о спасеніи или гибели королевства, ни одинъ воинъ того времени не сталъ бы сидѣть у веретена дѣвушки, въ то время, какъ другіе находилась въ бою; поэтому рыцарь былъ болѣе занятъ мыслью о предстоящемъ сраженіи, и ему самому казалось въ настоящую минуту, что онъ обреченъ на смерть и никогда болѣе не увидитъ Рингильды. Сердце его болѣзненно ныло.
Черезъ нѣсколько дней началось Нордъютландское сраженіе. Рыцарь dominus Эйлардъ находился со своими датчанами близь короля Эриха, который очень любилъ монаховъ я потому дозволилъ имъ присутствовать при новомъ сраженіи. Между ними находился и Эльтеръ Голштейнъ.
Въ первые дни этого сраженія, благодаря храбрости рыцаря dominus Эйларда, перевѣсъ былъ на сторонѣ короля Эриха.
Тогда герцогъ Абель пришелъ въ ярость и началъ жечь всѣ города, которые попадались ему на пути. Онъ превратилъ въ пепелъ Кольдингъ и Анденраде.
Тогда король Эрихъ вдругъ испугался и началъ отступать.
Рыцарь dominus Эйлардъ, выслушавъ приказаніе короля объ отступленіи, воскликнулъ:
— Ваше величество, умоляю васъ въ сраженіи спросить еще разъ судьбу, благопріятствуеть-ли она нашимъ начинаніямъ. До сихъ поръ мы еще не имѣемъ права отчаиваться. Наши войска имѣютъ молодецкій видъ и желаютъ сраженія. Посмотрите, на эту стальную стѣну, которая стоитъ теперь, преграждая дорогу непріятелю къ захватамъ незаконнымъ и несправедливымъ. Сознаніе правоты дѣла, за которое они будутъ умирать, увеличиваетъ мужество и рѣшимость нашихъ воиновъ.
Получивъ согласіе короля, dominus Эйлардъ, воодушевленный и увѣренный въ побѣдѣ, держатъ рѣчь въ войску и повелъ его на приступъ къ Шлезвигу, гдѣ засѣлъ непріятель.
Шлезвигъ былъ завоеванъ.
Послѣ сраженія Эйлардъ началъ искать своихъ двухъ пажей и нашелъ только одного, Генриха.
— Гдѣ-же Альбертъ? спросилъ его рыцарь.
— Не знаю, мой господинъ, куда объ дѣвался; можетъ быть, онъ раненъ и лежитъ гдѣ-нибудь въ полѣ. Я пойду, поищу его, сказалъ Генрихъ, со слезами на глазахъ.
— Я пойду съ тобой, мой бѣдный мальчикъ, сказалъ рыцарь.
Они цѣлый день проискали Альберта, переворачивая трупы на полѣ сраженія, посылали солдатъ въ окрестныя деревни, искали его въ лѣсахъ, гдѣ трубили въ рогъ; но нигдѣ не могли найти его и грустные возвращались въ свой лагерь. Эйлардъ утѣшалъ Генриха, говоря ему: «успокойся, мой другъ; Альбертъ живъ, иначе бы мы нашли его тѣло». Генрихъ повѣрилъ вельможѣ и утеръ свои слезы.
Въ жизни часто бываетъ такъ, что какъ только человѣкъ успѣетъ успокоиться и сердце его перестанетъ страдать, новая бѣда опять надъ нимъ стрясется, какъ будто злой рокъ даетъ короткій отдыхъ, чтобы оправиться для новаго страданія.
Такъ было и тутъ. Не успѣлъ рыцарь Эйлардъ возвратиться къ своему шатру, какъ встрѣтилъ Генриха Энельторна, другого предводителя короля Эриха, командовавшаго на лѣвомъ крылѣ въ послѣднемъ сраженіи.
Dominus Эйлардъ разсказалъ ему, что его лажъ Альбертъ фонъ-Штаде пропалъ безъ вѣсти.
— Да я его видѣлъ въ непріятельскомъ войскѣ, отвѣтилъ ему Генрихъ Эмельторнъ. — Это красивый, бѣтокурый мальчикъ на бѣлой лошади? мнѣ указалъ на него какой-то монахъ, говоря, что онъ перебѣжчшсъ изъ нашего лагеря и что его зовутъ Альбертъ фонъ-Штаде.
Эта вѣсть была для рыцаря равносильна удару ножа въ сердце.
— Вы сани это видѣли? спросилъ онъ его блѣднѣя.
— Да, своими глазами видѣлъ, отвѣтилъ ему Генрихъ Эмельторнъ.
— Если бы не вы мнѣ это сказали, то я бы никогда этому не повѣрилъ. Благодарю васъ за вѣсть о немъ; теперь мы больше его искать не будемъ.
Рыцарь dominus Эйлардъ не сказалъ объ этомъ ни слова Генриху, чтобы не растравлять сердца мальчика, такъ какъ самъ въ эту минуту невыносимо страдалъ.
Рыцарь ушелъ въ отведенное ему помѣщенье въ городѣ и, утомленный тревогами дня, бросился на стулъ. Онъ сидѣлъ, предаваясь мрачнымъ мыслямъ, которыя нахлынули ему на душу послѣ извѣстія объ измѣнѣ Альберта. «Рингильда, думалъ онъ, моя отрада, утѣшенье, прощай на вѣкъ. Я вырву изъ души эту любовь, такъ какъ не могу назвать своею женою сестру измѣнника, который теперь въ лагерѣ непріятеля передаетъ секреты нашего войска. Измѣна!… Откуда она взялась, въ этомъ мальчикѣ, который краснѣлъ отъ всякаго слова? Нѣтъ, я былъ слѣпъ. Измѣна въ немъ коренилась, только я не могъ ея замѣтить. Онъ иногда задумывался и отвѣчалъ на мой вопросъ „о чемъ?“ — что скучаетъ по сестрѣ. Должно быть его мучила зависть и, желая скорѣе разбогатѣть и выйти въ люди, онъ помыслы свои направилъ на дурныя дѣла. Теперь безчестный путь, на который онъ вступилъ, омрачаетъ чистое имя Рингильды и тѣ воспоминанія о ней и о немъ, которыя я ношу въ душѣ. Какъ я любилъ его! Какая неблагодарность! Графъ Таиландъ будетъ торжествовать… Онъ будетъ всюду распространять, что пажи мои могутъ быть измѣнниками. Весь лагерь веселится по случаю побѣды. Всѣ ликуютъ и кричатъ, говоря обо мнѣ, называютъ меня героемъ сраженія. Лишь я одинъ мраченъ и не наложу отрадныхъ мыслей, на которыхъ могъ бы успокоиться».
Онъ мысленно представилъ себѣ положеніе дѣлъ и видѣлъ вокругъ себя только одинъ мракъ. Тому, кто сражался подъ знаменами короля Вольдемара-Побѣдителя, на слово и лѣто котораго можно было положиться, было ужасно быть союзникомъ короля Эриха, малодушіе котораго такъ явно сказалось въ послѣднемъ сраженіи. Абеля онъ также не любилъ. «Сынъ мой меня замѣнитъ здѣсь, когда для Даніи начнется новая эра», думалъ рыцарь.
Всѣ эти обстоятельства, только что нанесенная ему душевная рана и сознаніе, что Рингильда для него потеряна на вѣки, заставляли его желать смерти, и онъ вспоминалъ о поединкѣ съ графомъ Таиландомъ, котораго онъ имѣлъ право требовать. Тяжелою поступью рыцарь прошелся по комнатѣ и, снявъ свое оружіе, грузно опустился на свою койку, утомленный физически и духовно, желая во снѣ забыть хотя на нѣсколько часовъ свое горе.
На другой день утромъ онъ послалъ одного солдата въ лагерь герцога Абеля, чтобы вызвать на поединокъ графа Галланда, который тамъ находился. Герцогъ Абель увидалъ гонца и спросилъ его, что это означаетъ? На это графъ Галландъ ему отвѣтилъ: «dominus Эйлардъ вызываетъ меня за поединокъ; но я не хочу ему сдѣлать- этой чести».
— Напрасно, графъ, — отвѣтилъ ему герцогъ Абель. — Онъ очень для насъ опасенъ и главный виновникъ того, что мы потеряли Шлезвигъ въ послѣднемъ сраженіи. Если ты его убьешь, то я сдѣлаю тебя герцогомъ Рюгена.
— Я принимаю вызовъ, — промолвилъ графъ и, обратясь къ посланному добавилъ: — скажи твоему господину, что я сейчасъ выѣду къ межѣ, которая раздѣляетъ оба войска. Пусть и онъ туда пріѣдетъ.
Посланный вернулся въ лагерь съ извѣстіемъ отъ графа, и черезъ полчаса рыцарь dominus Эйлардъ выѣхалъ въ полномъ вооруженіи за ворономъ конѣ.
Они встрѣтились у межи. Солдаты обоихъ лагерей и герцогъ смотрѣли на поединокъ. Генрихъ стоялъ близь своего дорогого рыцаря. Иногда онъ поглядывалъ въ непріятельскій лагерь, надѣясь, что кто-либо, можетъ быть, дастъ ему вѣсть о его пропавшемъ другѣ.
Всѣ съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдили за сражавшимися. Многіе желали, чтобы рыцарь Эйлардъ остался побѣдителемъ. Протрубили въ рогъ и оба противника наскочили другъ за друга; лошади ихъ, вставъ за дыбы, подняли густое облако ныли и скрыли ихъ отъ глазъ людей, наблюдавшихъ за поединкомъ. Слышны были удары пикъ; затѣмъ наступила полная тишина. Присутствующіе; поспѣшно подошли въ сражавшимся. Графъ Галландъ свалился съ лошади; онъ былъ убитъ; dominus Эйлардъ былъ раненъ въ бокъ.
Не желая, чтобы послѣ короткаго перемирія этотъ поединокъ былъ причиной новаго кровопролитія, король Эрихъ велѣлъ принести носилки и, положивъ на нихъ раненаго, приказалъ его снести на корабль и сейчасъ же отправить въ Эстляндію. Генрихъ поѣхалъ съ нимъ, а также многіе изъ его солдатъ.
Когда больной узналъ, куда его везутъ, то обрадовался, что наконецъ, будетъ имѣть возможность, никѣмъ не замѣченный, предаться наединѣ своему горю въ своемъ замкѣ и спрятаться отъ людей, чтобы они не могли видѣть его сердечной раны и глумиться надъ его горемъ.
Послѣ отъѣзда рыцаря dominus Эйларда изъ деревни Борнговедъ, отецъ Хрисанфъ принесъ Рингильду на ея постель. Она отпустила старика и всю ночь лежала съ открытыми глазами. Всѣ слезы свои она выплакала я теперь больше плакать не могла. Солнце стало восходить на горизонтѣ; она открыла окно въ своей комнатѣ. Птицы, которымъ она сыпала кормъ, садились на подоконникъ ея окна и, не видя корма, жалобно чирикали. Она открыла свой шкафъ. Ея вечерній ужинъ стоилъ въ немъ нетронутымъ. Она раскрошила имъ свой хлѣбъ и шепнула: "пойте ему пѣеци, милые друзья мои! Ахъ! Боже мой, какъ я страдаю. Я предчувствую, что я его больше никогда не увижу; между тѣмъ, король, солдаты, его знакомые, всѣ равнодушно и холодно относящіеся къ нему люди имѣютъ яраго его видѣть каждый день? Я не имѣю этого права. За что же, любя другъ друга, мы должны тосковать вдали одинъ отъ другого? Я не могу его забыть, буду его ждать, буду жить въ надеждѣ его увидѣть хотя еще одинъ разъ, буду работать, прославляя его!
А любить-ли онъ меня такъ же возвышенно и правдиво, какъ я его люблю? Да, и онъ меня любятъ, иначе его взглядъ не говорилъ бы: «Я хочу унести въ своей памяти и сердцѣ дорогія, любимыя черты твои!»
Моя жизнь въ немъ. Ожидая его, я буду для него работать. Я обрѣжу свои волосы и вышью, ему знамя. Онѣ мнѣ теперь дороги только потому, что изъ нихъ выйдутъ чудныя золотыя нитки, которыми я могу ему вышитъ знамя.
Она немного успокоилась на этой мысли и стаи: прилежно работать, давая себѣ только вечерній отдыхъ, и каждый день навѣщала тѣ мѣста, гдѣ они вмѣстѣ гуляли. Единственнымъ ея утѣшеніемъ являлась ея работа. «Онъ увидитъ въ ней, что ея мысли неустанно витали вокругъ него». Эта работа была единственнымъ стимуломъ ея жизни; безъ нея жизнь бы эта въ ней давно угасла. Такъ проходилъ день за днемъ, недѣля за недѣлей и мѣсяцъ за мѣсяцемъ. Черезъ годъ знамя было готово.
Въ то время, когда dominns Эйлардъ такъ сильно страдалъ, Рингильдѣ приснился сонъ, что будто два ангела возносили его къ небу и она услышала какое-то грустное пѣніе, исходящее съ земли. Какъ будто весь міръ скорбѣлъ о томъ, что онъ его покинулъ. Земля покрылась мракомъ, птицы перестали нѣтъ въ кустахъ, соловей замолкъ, деревья какъ будто повяли, на землю посыпался градъ, и всѣмъ стало холодно. Зачѣмъ это все такъ случилось? снилось Рингильдѣ — душа моя холодѣетъ; то, что я чувствую теперь, должны чувствовать умирающіе, когда ихъ тѣло разстается съ душой. А тамъ какъ свѣтло, тамъ какое небесное сіяніе и какое чарующее душу пѣніе доносится до меня! Она во снѣ протянула къ нему руки и воскрикнула. Ея собственный голосъ разбудилъ ее.
— Что за тяжелый сонъ! — сказала Рингильда, просыпаясь.
Она старалась припомнить всѣ подробности видѣнія, быстро встала со своей постели, поспѣшно одѣлась и, боясь пробужденія тетки Эльзы, вышла тихонько изъ дому, сказавъ: «Прощай Эльза, жаль мнѣ съ тобою разстаться, но страшное предчувствіе томитъ меня, и я больше не могу здѣсь остаться. Я хочу знать, живъ ли онъ или мертвъ, я найду туда дорогу, если бы даже Нордъютландъ былъ въ другой части свѣта, если бы море и океанъ насъ отдѣляли другъ отъ друга». Она упала на колѣни и съ полными отъ слезъ глазами смотрѣла на небо съ мольбою. Она протягивала руки къ небу; небо было ясно я горѣло миріадами огней; въ отчаяніи она смотрѣла на него я ей казалось, что одна звѣзда манить ее къ себѣ. Рингильда воскликнула: «Небесная звѣздочка, ты болѣе вѣрный спутникъ, чѣмъ люди. Сопровождай меня въ моей печальной дорогѣ!» Съ этими словами молодая дѣвушка вышла изъ избы и отправилась въ путь. Ея звѣздочка казалась ей еще ярче. Днемъ она отдыхала въ лѣсу на мягкомъ мху, а вечеромъ звѣздочка опять сіяла за небѣ, и дѣвушкѣ казалось, что она ведетъ ее къ желанной дѣти. Она вѣрила въ то, что эта неземная ея покровительница не дастъ умереть ея любви, сотворитъ какое-нибудь чудо и рыцарь останется живъ.
Такъ она путешествовала цѣлую недѣлю и, наконецъ, остановилась у небольшой бухты Остзейскаго моря. Тутъ сидѣлъ рыбакъ на берегу и чинилъ свою сѣть. Онъ спросилъ молодую дѣвушку, о чемъ она плачетъ и какое у нея горе.
Она ему отвѣтила, что желаетъ идти въ Эстляндію и больше идти не можетъ.
Рыбакъ предложилъ ей свои услуги и отыскалъ судно. Три дня ѣхала Рингильда по морю и, наконецъ, прибыла въ желанную землю.
Рингильда вышла на берегъ и, поблагодаривъ хозяина рыбака, пустилась пѣшкомъ дальше въ путь. Звѣздочка опять засіяла на небѣ.
Какой-то крестьянинъ прошелъ мимо нея, и она спросила, гдѣ замокъ рыцаря dominus Эйдарда. Крестьянинъ указалъ ей большой замокъ на скалѣ. Рингильда поблагодарила его и пошла дальше.
Сердце билось въ ея груди; она каждую минуту должна была останавливаться, чтобы перевести дыханіе. Ей приходилось подняться на гору. Черезъ нѣсколько минутъ должна была рѣшиться ея судьба: или она сдѣлается наисчастливѣйшей изъ смертныхъ, или будетъ въ полномъ отчаяніи! Чувствуя, что слабѣетъ, не имѣя мужества продолжать путь, она сѣла на камень и тяжело дышала, такъ что сама слышала біеніе своего сердца; ей было страшно. Она взглянула на небо; звѣздочка ея сіяла теперь надъ каменной часовней съ крестомъ въ саду замка. «Это дурное предзнаменованіе», подумала Ринтильда и большая слабость овладѣла ея тѣломъ; холодный потъ выступилъ у нея на лбу; но нужно было идти впередъ и, наконецъ, узнать все. У ней были съ собою ломоть хлѣба и бутылочка ликера, который изготовлялъ отецъ Хрисанфъ. Она выпила ликеру, съѣла бѣлаго хлѣба и почувствовала, какъ подкрѣпившая ее влага распространила теплоту по всѣмъ жиламъ и согрѣла ей руки и ноги. Она пошла бодрѣе и вошла въ садъ, передъ которымъ стоялъ замокъ, освѣщенный огнями. «Онъ здѣсь, думала Рингильда, иначе этотъ замокъ не былъ-бы освѣщенъ». Она довѣряла своей звѣздѣ и потому направилась сперва въ садъ къ фамильному склепу, тихонько открыла двери склепа и увидѣла въ немъ гробъ съ забитой крышкой; вокругъ стѣнъ стояли большіе образа, знамена и хоругви; посрединѣ склепа горѣла лампада.
Видно было, что гробъ былъ привезенъ сюда недавно, и Рингильда не сомнѣвалась больше въ томъ, что рыцарь dominus Эйлардъ умеръ и что она видитъ его гробъ передъ своими глазами.
Въ отчаяніи бросилась она на колѣни и зарыдала, потомъ поднялась на ноги, желая открыть крышку гроба. Усилія ея оказались тщетными; тогда она опять упала на колѣни и воскликнула:
— Неужели ты здѣсь? Нѣтъ, Богъ милосерденъ, Онъ пощадить пеня. Это не ты! Dominus Эйлардъ не можетъ умереть. Dominus Эйлардъ живъ. Онъ живъ! воскликнула она въ отчаяніи.
Рингильда встала, опять напрягла, всѣ свои силы, чтобы открыть крышку гроба, и вдругъ услышала сзади себя шумъ. Кто-то открылъ дверь часовни и вошелъ въ нее.
Рингильда узнала рыцаря dominus Эйларда. Сильное горе, которое она ощущала еще нѣсколько минуть тому назадъ, смѣнившееся вдругъ неожиданной радостью, ее обезумило. Она хотѣла броситься къ нему; но онъ холодно отстранялъ ее рукой.
— Что я тебѣ сдѣлала? вскричала Рингильда, блѣднѣя и трясясь всѣмъ тѣломъ, — Ты меня больше не любишь! это еще хуже смерти. Нѣтъ, этого быть не можетъ, молила она его издали. — Я лишилась разума и вижу это во снѣ, это мнѣ представляетъ помраченный умъ. Прости, что я повѣрила твоему взгляду, твоимъ словамъ и обѣщаніямъ. Теперь мнѣ остается только уйти отсюда, чтобы ты никогда я нигдѣ меня не встрѣтилъ.
Рыцарь поднялъ глаза къ небу и промолвилъ:
— Въ твоихъ жилахъ течетъ таже самая кровь, какъ въ жилахъ твоего брата. Она предаетъ, это кровь измѣнниковъ!
— О, довольно. Прошу тебя, пощади! Больно, страшно больно! Ты долженъ быть доволенъ собою; ты заставилъ меня сильно страдать, въ одно мгновеніе превратилъ счастливаго человѣка въ несчастнаго, отнялъ у меня способность мысли и дѣйствія, оставивъ на землѣ только одинъ ходящій трупъ, бѣднаго идіота! Ты убилъ мою душу!
Рингильда опрометью бросилась бѣжать изъ усыпальницы, не взглянувъ даже въ лицо того, который еще такъ недавно былъ ея идеаломъ.
Поспѣшно миновавъ ограду кладбища, она остановилась, чтобы перевести духъ и отереть холодный вотъ, выступившій у нея на лбу, еще разъ взглянула на это кладбище, гдѣ она схоронила свое счастье. Ей еще не вѣрилось, что оно разрушилось такъ скоро. Она еще разъ остановилась, взглянувъ издали на этотъ садъ, на этотъ замокъ, къ которому она приближалась съ такимъ сильнымъ сердцебіеніемъ и въ стѣнахъ котораго она ожидала жизни или смерти. Природа замолкла, на всемъ царила тишина. Рингильда стояла, какъ будто ожидая чего-то; никто не заботился больше о ней; никому не было дѣла до того, что она такъ сильно страдала. Она устыдилась своего неугасшаго луча надежды и поспѣшно стала удаляться изъ этого мѣста, гдѣ она схоронила всѣ свои мечты.
Она шла безъ оглядки, шатаясь и едва переводя духъ, прислушиваясь въ собственнымъ шагамъ и не понимая даже, куда она идетъ. Она шла долго, безъ устали нѣсколько верстъ, наконецъ, пришла въ большому озеру, окаймленному густымъ лѣсомъ, изнеможенная, неспособная что либо мыслить, и сѣла здѣсь на камень. Она съ ночи ничего не ѣла, но ей и ѣсть не хотѣлось; ей приходили въ голову мысли о смерти, какъ о желанной гостьѣ и избавительницѣ отъ страданій.
Іюнь мѣсяцъ стоялъ въ своемъ исходѣ. Рингильдѣ вспомнилось, что годъ тому назадъ dominus Эйлардь въ это время уѣхалъ изъ деревни Борнговедъ, исцѣленный отъ своихъ ранъ ея стараніями, вспомнила ихъ горячее прощаніе, слезы, обѣщанія, разлуку и, наконецъ, зловѣщій сонъ.
«Вотъ что онъ мнѣ сулилъ, думала молодая дѣвушка. — Боже мой! воскликнула она въ отчаяніи, я не могу больше жить, я не хочу жить».
Она упала на колѣни, ломая себѣ руки и засмѣялась отчаяннымъ смѣхомъ.
«Мой милый, дорогой Альбертъ, измѣнникъ своего благодѣтеля? можетъ-ли это быть? Нѣтъ, это не правда». Рингильда залилась слезами. «Хрисанфъ, ты никогда въ насъ не сомнѣвался! Прощай, Хрисанфъ, мой второй отецъ, ты больше не увидишь меня! Мнѣ не вернуться въ Борнговедъ. Я не хочу, чтобы кто либо зналъ, что произошло между мною и имъ. Останусь здѣсь, ожидая смерти». Съ этими словами она опустилась на колѣни и горько заплакала.
Какой-то нищій проходилъ съ котомкой, наполненной корками хлѣба; онъ бросилъ ей ломоть хлѣба, думая, что она умираетъ отъ голода. Она поблагодарила бѣдняка за его милостыню.
Съ жгучею болью въ сердцѣ продолжала она сидѣть на берегу озера, вглядываясь въ группу деревьевъ всѣхъ оттѣнковъ, окаймляющихъ это красивое озеро. О ночлегѣ она не заботилась. Мать сыра-земля, къ которой она теперь стремилась, пріютитъ ее на своей поверхности. Вѣдь, спала-же она на мягкомъ мху, когда звѣзда на горизонтѣ показывала ей путь въ Эстляндію? Рингильда, какъ статуя, сидѣла на берегу озера и считала себя совсѣмъ одинокой. Хотя у нея явилось отвращеніе къ жизни, но о самоубійствѣ она не могла думать, ибо отецъ Хрисанфъ, вѣрующій монахъ, былъ ея руководителемъ и вселилъ въ нее свою вѣру.
Она будто умерла для всего, что ее окружало и только сознавала одно, что сердце у нея очень болитъ и что, когда цѣлый день она ходитъ безъ устали съ одного мѣста на другое, ея душевная боль притупляется. Иногда она садилась въ лѣсу на камень и слушала пѣніе птицъ. Ей было тамъ привольнѣе; никто не смотрѣлъ на нее съ сожалѣніемъ, не видѣлъ ея горя, и это ее успокаивало.
Крестьяне, жалѣя ее, подавали ей иногда кружку молока; дѣти давали ей ягодъ, когда она попадалась имъ навстрѣчу. Никто не причинялъ ей вреда. «Не троньте ея, говорили крестьяне; она не здѣшняя, должно быть, благороднаго званія; за ней сюда пріидутъ, и вы отвѣтите за нее». Одинъ крестьянинъ пріютилъ ее у себя, надѣясь, что какой-нибудь богатый вельможа прійдетъ за ней и дастъ ему денегъ за то, что онъ ее кормилъ. «Скоро я буду спать сномъ вѣчнымъ, непробуднымъ, говорила про себя Рингильда, — зароютъ меня въ землю и поставятъ деревянный крестъ. Пройдетъ прохожій и спроситъ: кто здѣсь лежитъ? Надписи мнѣ не поставятъ; некому ее ставить; никто меня больше не помнитъ, и даже Хрисанфъ, который такъ любилъ меня, теперь забылъ».
Деревня, въ которой находилась теперь Рингильда, отстояла въ недалекомъ разстояніи отъ замка. Этого Рингильда не знала; страшно было вспомнить ей объ этомъ замкѣ, изъ котораго она вышла съ истерзаннымъ сердцемъ.
Она не подозрѣвала, что ея душевное состояніе можетъ когда-либо измѣниться, и не знала, что въ этомъ замкѣ теперь происходитъ.
Лѣто миновало. Въ одинъ изъ сентябрьскихъ дней, послѣ полуночи, на дорогѣ по направленію къ замку dominus Эйларда шелъ молодой человѣкъ лѣтъ восемнадцати. Одежда его была разорвана, вѣтеръ развѣвалъ его красивые, бѣлокурые волосы, шляпа его была измята. Онъ подошелъ къ замку, гдѣ нѣкогда былъ однимъ изъ первыхъ пажей.
— Кто идетъ? — окликнулъ его часовой.
— Развѣ ты меня не узнаешь, Рудольфъ — сказалъ мальчику. — Я Альбертъ фонъ-Штаде, бывшій пажъ нашего dominus; пусти меня, мнѣ нужно видѣть нашего господина.
— Да, не узналъ. Гдѣ вы это такъ долго пропадали! Идите съ Богомъ; кажется, рыцарь еще не спитъ. Огни еще свѣтятся. Ваше счастье, что я сегодня на посту. Я одинъ изъ немногихъ старыхъ солдатъ, оставшихся въ живыхъ. Почти всѣ остальные погибли въ послѣднемъ сраженіи. Если-бы на моемъ мѣстѣ былъ кто-либо изъ новобранцевъ, то, конечно, васъ бы не пустилъ, потому что, глядя на васъ, никто не повѣрилъ бы, что вы были пажемъ.
Альбертъ ничего ему не отвѣтилъ, поклонился и прошелъ дальше.
Онъ подошелъ къ крыльцу замка и опять просилъ другого часового пропустить его въ замокъ. Часовой сталъ гнать его, говоря, что рыцарь нездоровъ и потому не можетъ принять его. Тогда Альбертъ попросилъ, чтобы ему вызвали Генриха, который вскорѣ прибѣжалъ на вызовъ своего прежняго товарища и бросился ему на шею.
— Ахъ, Альбертъ! Наконецъ-то я тебя вижу. Гдѣ это ты пропадалъ такъ долго?
Альбертъ ему ничего не отвѣтилъ, но у него скатились двѣ крупныя слезы.
— Пойдемъ въ переднюю; присядемъ здѣсь на скамейкѣ, а я доложу нашему dominus, что ты вернулся домой.
Мальчикъ побѣжалъ наверхъ къ рыцарю. Онъ долженъ былъ исполнить тяжелую, миссію, зная неудовольствіе своего господина на Альберта.
Когда Генрихъ вошелъ въ кабинетъ его и объявилъ ему, что Альбертъ вернулся домой, рыцарь не давалъ ему нѣсколько минутъ отвѣта, какъ бы соображая, что онъ долженъ теперь дѣлать и, наконецъ, далъ приказаніе ввести въ кабинетъ бѣглеца. Когда Альбертъ, стыдясь своего изорваннаго платья и жалкаго вида, предсталъ передъ его глазами, то рыцарь dominus Эйлардъ изумился его виду. Онъ съ ужасомъ смотрѣлъ на него. Онъ сѣлъ въ кресло, а мальчикъ всталъ невдалекѣ отъ него.
— Гдѣ ты пропадалъ до сихъ поръ? — опросилъ онъ его.
— Я находился въ лагерѣ герцога Абеля и оттуда бѣжалъ.
— Какимъ образомъ ты очутился въ лагерѣ герцога Абеля?
— Во время сраженія меня ранили въ руку и я упалъ съ лошади; взглянувъ на васъ, увидѣлъ, что вы далеко уѣхали впередъ; меня стали топтать всадники, ѣхавшіе за вами. Я тогда, навѣрное, умеръ бы, если бы меня не спасъ одинъ доминиканскій монахъ, котораго я видѣлъ во дворцѣ короля Вольдемара II. Я забылъ его фамилію.
— Эльгеръ Гонштейнъ, подсказалъ ему рыцарь.
— Впослѣдствіи я понялъ, что этотъ монахъ желалъ мнѣ не добра, а зла; но въ то время я ему вѣрилъ. Этотъ монахъ, вынесшій меня изъ сраженія, сказалъ мнѣ, что я, будучи раненымъ, не могу больше быть полезнымъ въ строю.
— Какъ-же ты очутился въ лагерѣ герцога Абеля?
— Эльгеръ сдалъ меня на руки одного монаха, который провелъ меня туда. Вскорѣ я понялъ, что Эльгеръ обманулъ меня, и что я нахожусь въ непріятельскомъ лагерѣ.
— Разсказывай скорѣе послѣдствія твоего приключенія, нетерпѣливо допрашивалъ рыцарь.
— Не успѣлъ я туда прійти, какъ сопровождавшій меня монахъ скрылся, передавъ меня на руки цѣлой инквизиторской шайки монаховъ, которые начали меня пытать. Меня подымали на дыбу и жгли пятки горячими угольями, потомъ давали передохнуть нѣсколько дней и опять принимались за пытки.
— За что же тебя пытали? — спросилъ съ мягкостью вельможа.
— За то, что я ни единымъ словомъ не хотѣлъ выдать своихъ и датъ имъ нѣкоторыя свѣдѣнія о нашемъ лагерѣ. Наконецъ, я имъ надоѣлъ, и они заключили меня въ башню. Тамъ кормили меня хлѣбомъ съ водою. Впослѣдствіи, навѣрное, меня повѣсили бы.
— Кто тебѣ далъ свободу?
— Герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ, только что вернувшійся изъ плѣна и ничего не знавшій о непріязненныхъ отношеніяхъ между двумя герцогами. Эта темница, несмотря на скудную пищу, которой меня кормили, способствовала моему исцѣленію. Меня, по крайней мѣрѣ, перестали пытать, и раны " мои начали заживать. Птицы прилетали ко мнѣ, садились на окно, чирикали и пѣли. У меня тоже явилось желаніе пѣть. Я пѣлъ отъ грусти и отчаянія, думая о всѣхъ своихъ друзьяхъ, о моей сестрѣ, которую, мнѣ казалось, болѣе не суждено было видѣть. Герцогъ узналъ мой голосъ, ночью пробрался въ тюрьму, подкупилъ моего сторожа и спустилъ меня по веревкѣ въ садъ. Ему удалось довести меня до, берега моря. Онъ посадилъ меня въ лодку и, давъ денегъ хозяину судна, приказалъ меня везти въ Эстляндію. Герцогъ фонъ-Люнебургъ велѣлъ мнѣ передать вамъ, что графъ Генрихъ Шверинскій умеръ и что онъ вышелъ изъ плѣна, благодаря его супругѣ, очень набожной дамѣ и послѣдовательницы святаго Франциска Ассизскаго. Онъ велѣлъ вамъ кланяться и сказалъ, что скоро пріѣдетъ въ Эстляндію.
— Да, много бѣдъ ты надѣлалъ, да и самъ себѣ оказался злѣйшимъ врагомъ, возразилъ ему рыцарь. — Я прощаю тебѣ! Ты оказался не столь виноватымъ, какъ я думалъ.
Альбертъ упалъ на колѣни передъ своимъ господиномъ, горько заплакалъ и поцѣловалъ его руку.
— Вставай, — сказалъ рыцарь. — Да послужитъ это тебѣ урокомъ! На свѣтѣ люди неодинаковы. Многимъ изъ нихъ всѣ средства- годны для достиженія своей цѣли. Ты могъ бы погибнуть, и я до твоей сегодняшней исповѣди считалъ тебя измѣнникомъ. Твоя сестра Рингильда также пострадала отъ твоего поступка; но Богъ не захотѣлъ, чтобы несправедливость восторжествовала, и послалъ тебѣ избавителя.
Альбертъ ничего не понималъ изъ его словъ; онъ не могъ догадаться, почему герцогиня фонъЛюнебургъ была причиной постигшаго его несчастья.
— Иди спать, — сказалъ ему рыцарь. — Генрихъ проведетъ тебя въ твою комнату, и завтра рано утромъ вставай, и мы вмѣстѣ пойдемъ искать Рилгильду.
Это вновь изумило мальчика, но онъ такъ усталъ, что покорно послѣдовалъ за Генрихомъ, не проронивъ ни слова.!
Когда въ замкѣ все стихло, dominus Эйлардъ долго ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ.
«Бѣдная Рингильда! думалъ онъ въ отчаяніи. — Какъ я ее обидилъ! Проститъ ли она мнѣ?»
Пославъ своихъ людей въ окрестныя деревни узнать, — нѣтъ ли въ одной изъ нихъ молодой дѣвушки, по имени Рингильда, онъ не спалъ всю ночь, поминутно подходилъ къ окну и смотрѣлъ, не ѣдетъ ли кто-нибудь изъ посланныхъ обратно.
Въ пять часовъ утра взмыленная лошадь въѣхала съ посланнымъ въ замокъ. Dominus Эйлардъ увидѣлъ его и приказалъ сейчасъ позвать гонца къ себѣ.
— Что, нашелъ? — спросилъ онъ его съ замираніемъ сердца.
— Да, нашелъ, ваша свѣтлость; какая-то незнакомая крестьянамъ дѣвушка живетъ здѣсь въ ближней деревнѣ у одного старика крестьянина. Говорятъ, что она цѣлый день ходитъ въ лѣсу и только на ночлегъ является въ избу.
— Въ какомъ лѣсу? — спросилъ его рыцарь dominus Эйлардъ.
— Вотъ въ томъ, что тянется противъ оконъ замка вашей свѣтлости.
— Спасибо, — сказалъ ему рыцарь. — Теперь можешь отдохнуть.
Въ шесть часовъ утра рыцарь сталъ одѣваться и вскорѣ выѣхалъ съ Альбертомъ изъ своего замка.
Его сердце сильно билось. Онъ не могъ дождаться свиданія съ Рингильдой. Пріѣхавъ къ опушкѣ лѣса, онъ привязалъ свою лошадь къ дереву и, оставивъ съ нею Альберта, пошелъ пѣшкомъ, розыскивая молодую дѣвушку.
Рингильда была въ лѣсу; она сидѣла на камнѣ близь ручья, въ которомъ росли водяные бѣлые цвѣты, и плела изъ нихъ вѣнокъ, приговаривая: «Мнѣ надѣнутъ этотъ вѣнокъ на голову, когда меня понесутъ хоронить; когда онъ это узнаетъ, то, можетъ быть, будетъ обо мнѣ жалѣть, но это будетъ слишкомъ поздно».
Не успѣла она сказать этихъ словъ, какъ почувствовала, что кто-то подошелъ къ ней сзади и положилъ свои руки ей на плечи.
Она обернулась и, увидѣвъ того человѣка, который заставилъ ее страдать, испугалась и хотѣла бѣжать отъ него. Онъ остановилъ ее и взялъ за обѣ руки. Потомъ охватилъ ее крѣпко руками.
— Рингильда, сказалъ онъ, — прости меня. Теперь все выяснилось; твой братъ совсѣмъ не такъ виноватъ, какъ мнѣ это казалось прежде. Я пришелъ къ тебѣ, чтобы всегда жить съ тобой. Хочешь быть моей женой? Все это горе причинила мнѣ герцогиня фонъ-Люнебургъ; теперь все стало мнѣ понятно. Любишь-ли ты меня, Рингильда? Вѣришь-ли ты мнѣ? шепталъ онъ ей. — Какія холодныя руки!
— Въ нихъ кровь уже застывала, когда ты пришелъ, и я плела себѣ вѣнокъ на гробъ.
— Можешь-ли ты еще меня любить, Рингильда?
При этихъ словахъ Рингильда оживилась, какъ будто жизнь опять хлынула ей въ сердце.
— Пойдемъ въ мой замокъ; я помѣщу тебя въ отдѣльной башнѣ, близь библіотеки, гдѣ живетъ нашъ капелланъ. Черезъ нѣсколько дней, когда ты отдохнешь, мы уѣдемъ на островъ Рюгенъ, гдѣ будемъ вѣнчаться. Я получилъ предписаніе короля Эриха немедленно ѣхать на островъ Рюгенъ, съ званіемъ герцога этого острова. Мятежное время междоусобной войны заставляетъ меня спѣшить отъѣздомъ. Здѣсь герцогиня фонъ-Люнебургъ не дастъ намъ покоя; пока не узнаетъ, что мы повѣнчаны. Да и клевета, которую она пустила про Альберта, надѣлала много шума.
Рингильда ничего ему не отвѣчала, а только горько плакала.
— Бѣдная Рингильда, какъ ты много страдала, и все это изъ за меня! Какъ тебѣ худо было, шепталъ онъ ей. — Зачѣмъ ты не пошла къ отцу Хрисанфу, когда я причинилъ тебѣ такое горе?
— Я не хотѣла, чтобы отецъ Хрисанфъ зналъ, что произошло между тобою и мною, потому и рѣшилась умереть здѣсь.
— Хочешь-ли жить въ моемъ замкѣ со мною?
— Я давно отдала тебѣ свое сердце. Жизнь моя тоже принадлежитъ одному тебѣ.
Онъ смотрѣлъ ей прямо въ глаза.
Рингильда поднялась со своего камня, какъ человѣкъ воскресшій къ жизни послѣ тяжкой болѣзни.
— Неужели жизнь опять меня манитъ къ себѣ? Все чаруетъ душу, какъ будто и солнце свѣтитъ ярче и птицы опять запѣли. Боже мой, благодарю тебя! сказала Рингильда, поднявъ глаза къ небу; — я воскресла и понимаю все, что онъ мнѣ говоритъ, и все это правда.
Идя вмѣстѣ съ Рингильдой, рыцарь замѣтилъ, что она идетъ съ трудомъ. Онъ взялъ ее на руки и понесъ въ замокъ. Она этому не противилась, а обвила его шею обѣими руками и крѣпко прижалась къ его лицу. Онъ былъ счастливъ, что принесъ ее къ себѣ. Онъ приказалъ ей дать умыться. Ей принесли свѣжее бѣлье и уложили въ постель.
Онъ видѣлъ, что она очень ослабѣла отъ этихъ душевныхъ потрясеній. Все пережитое ею раньше и внезапный переходъ отъ отчаянія къ радости надломили ея силы.
Она уже два мѣсяца не спала на мягкой постели и очень мало ѣла, потому страшно исхудала.
Утомленная нравственно и физически, она скоро уснула крѣпкимъ сномъ. Она такъ давно хорошо не ѣла, и нужно было ее кормить осторожно, чтобы не причинить ей вреда. Рыцарь самъ ухаживалъ за ней, какъ она когда-то ходила за нимъ во время его болѣзни. Онъ приносилъ ей живыхъ цвѣтовъ, ставилъ ихъ на столикъ близь кровати и съ удовольствіемъ видѣлъ, что краска появилась опять на ея лицѣ.
На другой день Рингильда просила рыцаря послать въ деревню Борнговедъ за отцомъ Хрисанфомъ. — Напиши ему, сказала она, чтобы онъ привезъ знамя, которое я для тебя вышивала.
Онъ сейчасъ-же исполнилъ ея просьбу.
Альбертъ также навѣщалъ сестру и былъ несказанно счастливъ въ кругу друзей своихъ. Онъ съ ужасомъ вспоминалъ время, которое онъ проводилъ въ лагерѣ герцога Абеля. Теперь онъ былъ опять въ тепломъ гнѣздышкѣ своего дорогого господина.
Черезъ нѣсколько дней пріѣхалъ и отецъ Хрисанфъ.
— Какъ вы оба измѣнились, сказалъ онъ своимъ воспитанникамъ. — Что съ вами случилось?
Альбертъ разсказалъ ему о своихъ приключеніяхъ, Рингильда въ первый разъ скрыла отъ него, что была такъ несчастлива. Это знала только она и тотъ, который сталъ ей ближе всѣхъ на свѣтѣ. Она просто сказала монаху, что заблудилась и долго находилась въ лѣсу, не зная, гдѣ находится замокъ рыцаря.
— Никогда путешествіе такъ не утомляло тебя.
Знамя, изготовленное Рингильдой, стояло въ ея комнатѣ; оно было вышито серебромъ, золотомъ, шелкомъ и ея волосами. Когда dominus Эйлардъ вошелъ въ ея комнату, она передала ему знамя и сказала: — Я вышивала это знамя въ долгіе часы своего одиночества. Сколько утѣшенія приносила мнѣ эта работа: каждый листикъ лавроваго вѣнка его заключаетъ столько мыслей о тебѣ! Я очень любила эту работу и потому приношу тебѣ ее въ даръ. Сколько разъ спасала она меня отъ отчаянія и, благодаря ей, я могла смиренно переносить свое одиночество. Теперь эта работа мнѣ больше не нужна, потому что я могу видѣть тебя каждый день и жить съ тобой.
Онъ разсматривалъ это знамя и говорилъ:
— Да, дѣйствительно, въ немъ много работы. Каждый цвѣточекъ въ немъ мнѣ дорогъ и говоритъ мнѣ, что память обо мнѣ жила въ твоемъ сердцѣ и не было дня, въ который ты обо мнѣ бы не думала.
Въ кругу любящихъ ее людей Рингильда стала быстро поправляться, и щеки ея опять порозовѣли. Всѣ люди, которые были близки ея сердцу, были въ сборѣ вокругъ нея. Только бѣдная Эльза оставалась въ деревнѣ Борнговедъ; Рингильда хотѣла взять ее къ себѣ, но послѣ, по возвращеніи съ Рюгена.
Всѣ были наконецъ счастливы и судьба начала имъ улыбаться, послѣ столькихъ страданій. Они простили всѣмъ людямъ сдѣлавшимъ имъ столько зла.
Въ монастырѣ происходило совсѣмъ иное. Герцогиня фонъ-Люнебургъ ходила въ своей кельѣ какъ лютый звѣрь. Союзникъ ея графъ Галландъ былъ убитъ рыцаремъ Эйдардомъ. Герцогъ фонъ-Люнебургъ разсказалъ ей, что освободилъ Альберта изъ плѣна и что невинность его извѣстна рыцарю. Что дѣлать? — спрашивала себя герцогиня.
«Рингильда должна умереть! Ты не уйдешь отъ меня, герцогиня фонъ-Люнебургъ не можетъ быть побѣжденной». На этомъ рѣшеніи злая женщина какъ будто успокоилась и бросившись въ кресло задремала. На другой день съ разсвѣтомъ герцогиня поспѣшно одѣлась и рано утромъ выѣхала изъ своего монастыря, вмѣстѣ съ канониссой Кунигундой, и направилась въ Эстляндію, въ замокъ рыцаря Эйларда. По дорогѣ она заѣхала къ архіепископу Андреасу, который былъ очень радъ ее видѣть и приготовилъ ей для отдыха богатыя комнаты.
— Какъ я хорошо у васъ отдохну, ваше преосвященство, сказала герцогиня. — Вы всегда такъ милостивы ко мнѣ, добавила она, усаживаясь за богато накрытый столъ, гдѣ былъ поданъ роскошный завтракъ.
На столѣ стояли большіе кувшины съ венгерскимъ виномъ.
— Какъ я васъ долго не видалъ, высокочтимая герцогиня. Сколько событій свершилось послѣ нашего свиданія въ королевствѣ, сказалъ архіепископъ. — Нашъ король скончался. Смуты ослабляютъ нашъ народъ. Теперь я скоро утрачу свою власть. Архіепископъ Риги со своимъ орденомъ уже занялъ часть Эстляндіи. Бывшій канцлеръ короля Вольдемара вскорѣ не нуженъ будетъ здѣсь, продолжалъ съ грустью архіепископъ.
— Но теперь онъ еще у власти, возразила ему герцогиня. — Ваше преосвященство знаете-ли, что та самая Рингильда, которую вы защищали въ Борнговедѣ, смущаетъ народъ своимъ колдовствомъ? Вы помните монаха отца Хрисанфа, онъ колдуетъ лекарственными травами. Крестьяне вѣрятъ въ него какъ въ святого, Рингильда слѣдуетъ его примѣру и также смущаетъ народъ. Если-бы было иначе; то народъ не стадъ бы кормить ее цѣлый годъ даромъ. Она бродитъ по лѣсамъ и разыгрываетъ изъ себя юродивую. Народъ вѣритъ въ то, что, если кто либо прикоснется къ ея платью, то будетъ исцѣленъ. А между тѣмъ она виновата въ смерти графа Галланда внука короля. Ея братъ Альбертъ измѣнникъ. Онъ долгое время находился въ лагерѣ герцога Абеля шпіономъ. Теперь она будетъ герцогиней Рюгена. Эта крестьянка стоитъ поперекъ моей дороги. Я не могу ее терпѣть и прошу васъ ее примѣрно наказать за смуты, которыя она производитъ въ королевствѣ.
— Для испытанія Рингильды, я предлагаю вамъ пробу огня. Пусть Богъ скажетъ свое слово. Поступая такъ, я остаюсь правъ, законы наши это допускаютъ. Если Рингильда выдержитъ пробу огня, и докажетъ этимъ свое знатное происхожденіе, и то, что она не колдунья, то она можетъ быть избрана герцогинею Рюгена. Если же нѣтъ, то она погибнетъ. Вотъ все, что я могу сдѣлать для вашего удовлетворенія и для своего спокойствія. Ея колдовство еще не доказано и потому ее нельзя пытать или заключить въ монастырь на продолжительное время безъ суда. Я препоручу это дѣло духовенству.
— Я и этимъ довольна ваше высокопреосвященство. Я знаю, что Рингильда, никогда не выдержитъ пробу огня.
— Тѣмъ лучше для васъ, высокочтимая герцогиня отвѣтилъ ей архіепископъ. — Я желаю, чтобы вы были герцогиней Рюгена, это вамъ больше къ лицу чѣмъ Рингильдѣ, добавилъ архіепископъ. — Если это сбудется, то и я переселюсь къ вамъ и буду вашимъ архіепископомъ. Вы видите, высокочтимая герцогиня, что я стою на вашей сторонѣ и желаю васъ видѣть у власти.
— На все воля Божья, сказала герцогиня. — Нужно много мужества, чтобы вынести это испытаніе. Не думаю, чтобы у Рингильды было столько самообладанія. Мать одна можетъ вынести такую пытку ради своего сына, но не молодая дѣвушка привыкшая къ свободѣ, не могшая вынести монастырскихъ правилъ смиренія.
— Да вы правы!..
— Завтра рано утромъ я поѣду въ Эстляндію, сказала герцогиня, — и на обратномъ пути заѣду къ вамъ. А теперь позвольте проститься съ вами. Я спѣшу въ путь.
Поцѣловавъ руку архіепископу, герцогиня вышла изъ его покоевъ и направилась къ выходной двери, велѣвъ подать свою повозку. Вскорѣ она выѣхала изъ замка архіепископа и скрылась изъ его вида.
Проводивъ герцогиню, архіепископъ сѣлъ къ столу, вынулъ изъ ящика пергаментъ и написалъ на немъ слѣдующее приказаніе:
«Предписываю въ четвергъ черезъ недѣлю священникамъ, монахамъ и монастырской братіи собраться въ церковь св. Вицелина, въ деревню Борнговедъ, дабы присутствовать на пробѣ огня крестьянки деревни Борнговедъ, по имени Рингильда.
Позвонивъ келейника, архіепископъ велѣлъ ему снести написанную имъ бумагу къ его секретарю съ приказаніемъ завтра же разослать гонцевъ съ новою вѣстью во всѣ монастыри и церковные приходы, дабы все духовенство могло собраться черезъ недѣлю въ означенное мѣсто.
Герцогиня фонъ-Люнебургъ, пропутешествовавъ три дня, пріѣхала въ замокъ рыцаря Эйларда. Когда солнце уже садилось за лѣсъ, Рингильда стояла у большого дубоваго стола и связывала гирлянды изъ бѣлыхъ ромашекъ, которыя перемѣшивала съ зеленью длинныхъ травокъ, какъ перья, для украшенія своего подвѣнечнаго платья. На креслѣ лежалъ ея бѣлый воздушный нарядъ изъ тонкаго какъ шелкъ батиста. Завтра вечеромъ она должна была вѣнчаться въ церкви замка, гдѣ она теперь жила. Отецъ Хрисанфъ и Эльза должны были пріѣхать на другой день утромъ изъ Борнговеда и привезти ей образъ Пресвятой Богородицы, которымъ благословила ее умирающая мать. Она теперь была совсѣмъ спокойна за свою судьбу. Жизнь ей казалась прекрасной, сколько надеждъ было въ ея дѣвичьемъ сердцѣ! Она воздастъ въ сто кратъ любовью, за ту любовь, которую она вселила наилучшему изъ всѣхъ людей, тому, котораго она сама такъ полюбила. Теперь никто не посмѣетъ ее обидѣть. Она стоитъ за каменной стѣной, которая будетъ оберегать и охранять ее отъ дурныхъ людей! Теперь она счастлива. Кто посмѣетъ ей сдѣлать что либо дурное, когда она пойдетъ подъ руку со своимъ мужемъ и покровителемъ?
— Теперь я внѣ власти злой герцогини, думала Рингильда. — Здѣсь, въ замкѣ моего жениха, я могу указать ей дверь. Я имѣю право ей сказать: „зачѣмъ вы сюда пришли омрачать наше счастіе? Что вамъ здѣсь нужно?“ Какъ злой духъ вы всюду насъ преслѣдуете». Нѣтъ, она не посмѣетъ пріѣхать сюда. Я никогда не увижу этой злой женщины!
И припѣвая, Рингильда продолжала связывать маленькіе букеты изъ ромашки. Вдругъ послышался звонъ колокольчиковъ и колоколъ замка загудѣлъ въ отвѣтъ на нихъ, яко бы привѣтствуя посѣтителя. Повозка герцогини остановилась у крыльца замка. Рингильда поблѣднѣла. Ей защемило сердце отъ страха. Она выронила изъ двоихъ рукъ цвѣты и стояла на мѣстѣ какъ вкопанная.
Кто это можетъ быть въ сей поздній часъ, думала молодая дѣвушка. — Это отецъ Хрисанфъ и Эльза, которые поспѣшили пріфхать сегодня вечеромъ, чтобы отдохнуть у насъ передъ торжествомъ. Да, это навѣрное они. Рингильда не трогалась съ мѣста дурное предчувствіе томило ее сердце.
— Гдѣ же онъ мой рыцарь?
Она дернула за вышитый звонокъ въ ея комнатѣ.
Черезъ нѣсколько минутъ у двери ея появился братъ Альбертъ.
— Гдѣ нашъ dominus, мой женихъ? спросила брата Рингильда.
— Онъ въ церкви, послѣ всенощной вмѣстѣ съ капелланомъ совѣщается какъ убрать церковь къ вашему вѣнчанію. Теперь мнѣ прійдется потревожить его. Къ намъ пріѣхала въ гости особа королевскаго ранга. Ты слышала звонъ колокола?
— Да, слышала. Кто эта особа Альбертъ, говори скорѣе. Неужели это та женщина, которая желаетъ намъ зла?
— Она самая.
Рингильда упала на колѣни и протянула свои руки къ брату.
— Спаси меня, мой братъ, мой Альбертъ. Я ее боюсь, я не хочу ее видѣть; не покидай меня, мнѣ страшно оставаться съ нею! Запри дверь на ключъ, чтобы никто не могъ сюда проникнуть.
— Я сегодня дежурный и долженъ оповѣстить рыцаря о ея пріѣздѣ.
— Кто нибудь изъ слугъ донесетъ рыцарю, что она здѣсь.
— Хорошо, сестра, я останусь здѣсь съ тобой.
— Спусти занавѣси, зажги свѣчи, продолжала Рингильда.
Братъ исполнилъ ея приказанія.
— Такъ хорошо; а теперь дай мнѣ мои четки. Тамъ на гвоздѣ у образа Божіей Матери. Будемъ молиться. А мама будетъ тамъ за насъ молиться! — сказала молодая дѣвушка указывая на небо. — Она насъ видитъ, знаетъ все, что здѣсь происходитъ. Знаетъ также, что мы думаемъ и каково Наше сердце!
Рингильда начала тесать молитву. Альбертъ стоялъ за ней и также крестился.
— Теперь сядь здѣсь на стулѣ, говорилъ онъ сестрѣ: — и будь спокойна! чего ты боишься? Вѣдь мы находимся въ замкѣ, гдѣ много солдатъ и мы у себя дома. Она должна скорѣе насъ бояться, чѣмъ мы ее. Ты еще не сплела гирлянды изъ миртъ на голову. Садись и работай, а я буду подавать тебѣ листочки для вѣнка, выбирая изъ нихъ самыя зеленыя вѣтви.
Другая сцена происходила въ пріемной комнатѣ рыцарскаго замка.
Эйлардъ стоялъ противъ герцогини, которой указалъ кресло:
Она тяжело въ него опустилась и сказала, съ ненавистью глядя на него:
— Я терять словъ съ тобой не буду, скорѣе къ дѣлу. Я знаю, что Рингильда здѣсь у тебя и что ты будешь вѣнчаться съ нею на дняхъ въ этомъ замкѣ. Ты забылъ меня! Возможно-ли, что ты меня не любишь? Ты любишь другую — дерзкую Рингильду! Довольно оскорбленій, я желаю мести и крови. Она омоетъ мой позоръ.
Герцогиня тяжело дышала, глаза ее метали искры злости.
— Я давно люблю Рингильду и не воленъ въ своемъ чувствѣ, возразилъ ей спокойно рыцарь.
Герцогиня стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ молча, какъ лютый звѣрь въ своей клѣткѣ. Ея любовь къ рыцарю Эйларду превратилась въ ненависть. Если бы это было возможно, то она убила бы его на мѣстѣ. Она остановилась передъ рыцаремъ и сказала ему.
— Рингильда никогда не будетъ женой рыцаря Эйларда. Герцогиня фонъ-Люнебургъ довольно мощна и вліятельна въ совѣтѣ королей и духовенства чтобы этого не допустить. — Кивнувъ ему головой, она добавила. Ты не подозрѣваешь, что мы скоро съ тобою увидимся. Можетъ быть счастіе тебѣ измѣнитъ и побѣда не всегда будетъ на твоей сторонѣ.
— Господь спасалъ меня не разъ въ сраженіяхъ. Онъ спасетъ меня и нынѣ. Высокочтимая герцогиня, я не боюсь вашего гнѣва! возразилъ ей Эйлардъ и проводивъ ее за дверь, заперъ ее на ключъ, боясь ея возвращенія!
«Я завтра же уѣду въ Рюгенъ съ Альбертомъ и Рингильдой, — думалъ рыцарь. — тамъ я поставлю вооруженную рать на берегу и на этомъ островѣ мы можемъ быть спокойны.
Онъ направился на половину Рингильды и тихонько постучался у ея двери.
Рингильда знала его походку, она подошла къ двери и спросила его кто тамъ?
— Твой другъ, отвѣтилъ ей, мощный, знакомый голосъ.
Рингильда отворила дверь и бросилась ему на встрѣчу.
Она прильнула къ его груди и все ужасное и горькое, что накипѣло въ ея сердцѣ, облегчилось слезами.
Онъ обнялъ ее и сказалъ: — Не бойся, нашъ врагъ уѣхалъ изъ моего замка. Спи спокойно, завтра мы уѣдемъ въ Рюгенъ. Вѣнчаніе наше отмѣнено здѣсь. Мы будемъ вѣнчаться на островѣ. Какъ только приготовленія наши будутъ сдѣланы мы выѣдемъ отсюда.
Рингильда обняла его и, поцѣловавъ, сказала:
— Будемъ молиться вмѣстѣ, чтобы Богъ насъ спасъ и былъ бы всюду съ нами.
Совершивъ краткую молитву на колѣняхъ и крестное знаменіе, всѣ трое присутствующихъ встали.
— Я буду готовиться къ исповѣди, сказала Рингильда, — дай знать капеллану, что я хочу пріобщиться Св. Таинъ завтра утромъ; а теперь прощай, сказала Рингильда, перекрестивъ и поцѣловавъ жениха. — Отдохни, да ниспошлетъ на тебя Ангелъ Хранитель сладкій сонъ! Когда я устану молиться, то также вздремну немного! До свиданія, милые мои друзья! Покойной ночи!
Когда молодая дѣвушка заперла за нимъ двери и осталась одна въ своей комнатѣ, ей опять стало страшно.
— Я предчувствую, что герцогиня меня не выпуститъ изъ своихъ рукъ, такая коварная и злая женщина можетъ мнѣ надѣлать много зла!
Рыцарь dominus Эйлардъ казался только спокойнымъ; но и онъ опасался герцогини.
Ночью все было тихо въ замкѣ, бѣлыя постройки освященныя луной бросали тѣни на землю. Всѣ люди въ немъ уснули, какъ подъ магическимъ жезломъ волшебницы. Одинъ солдатъ на караулѣ ходилъ взадъ и впередъ по валу, другой вооруженный стоялъ на башнѣ и глядѣлъ на своего собесѣдника — единственное живое существо, которое вмѣстѣ съ нимъ охраняло спокойствіе своихъ хозяевъ.
Солнце начало выкатываться на горизонтъ и освятило фундаментъ и нижнія окна зданій. „Черезъ нѣсколько минутъ караулъ прійдетъ мнѣ на смѣну“ думалъ часовой. Онъ началъ прислушиваться, ему показалось, что издали онъ услышалъ конскій топотъ. Онъ приложилъ ухо къ землѣ. Дѣйствительно, это были всадники, которые приближались къ нашему замку. Наконецъ, онъ различилъ издали вооруженныхъ всадниковъ и между ними монаховъ. Часовой ударилъ въ набатъ и все въ замкѣ вдругъ начало оживать, и черезъ четверть часа вся рать рыцаря Эйларда и пажи были уже въ сѣдлахъ. На конѣ несся самъ властелинъ замка.
Эйлардъ увидѣлъ издали солдатъ архіепископа, и за нимъ толпу народа.
Рыцарь велѣлъ спустить подъемный мостъ и выѣхалъ навстрѣчу вооруженныхъ всадниковъ. Одинъ монахъ выдѣлился изъ толпы и подалъ ему сложенный пергаментъ. Онъ развернулъ бумагу и прочелъ въ ней, что Рингильда обвиняется въ колдовствѣ и потому сперва приговорена къ пробѣ огня, а если ее выдержитъ, то будетъ освобождена.
— Я не выдамъ своей невѣсты, пока хотя одинъ еще человѣкъ живъ останется въ этомъ замкѣ, возразилъ рыцарь Эйлардъ.
И началось цѣлое сраженіе на дворѣ передъ замкомъ.
Рингильда видѣла все это смятеніе изъ оконъ часовни. Она спустилась тихонько по ступенямъ лѣстницы и, сопровождаемая своимъ братомъ, подошла къ сражавшимися воинамъ и сказала: „ — Я знаю, что меня ищутъ, предсказаніе должно сбыться. Мой часъ пришелъ“. Съ этими словами она подошла къ одному изъ монаховъ и просила его показать ей ея приговоръ. Прочитавъ его, она обратилась къ своему жениху и сказала ему:
— Напрасно вы проливаете здѣсь кровь. Я не боюсь пробы огня и выдержу ее, если ты, Хрисанфъ и Альбертъ будете со мною. Куда я должна ѣхать? обратилась она къ воинамъ.
— Въ деревню Борнговедъ.
— Я готова за вами слѣдовать.
— Умоляю тебя, Рингильда, сказалъ Эйлардъ, — не уходи отсюда!
— Преданіе гласитъ, что я должна тебя спасти. Я не дозволяю кровопролитія и, обратясь къ воинамъ, она сказала: — я добровольно за вами послѣдую.
— Я, Альбертъ и вся моя рать будутъ сопровождать тебя. Господи спаси насъ! Святой Олафъ молись за насъ!
— Ты также молись за насъ, Эйлардъ. Побѣда или пораженіе. Не бойся за меня, предо мною сіяетъ свѣтъ и въ душѣ моей воцарится міръ.
— Боже мой, что за ужасъ! сказалъ рыцарь. — Теперь я немощнѣе малаго ребенка! Если ты погибнешь, то и мнѣ не для чего жить! добавилъ Эйлардъ и опустился передъ Рингильдой на колѣни.
— Не бойся, другъ мой, для тебя я готова умереть.
— Я ничего не боюсь, потому что ты со мною!
Черезъ часъ Рингильда со свитой выѣзжала изъ замка рыцаря по дорогѣ на свою родину.
Ея короткая жизнь казалась ей сномъ. Она теперь сама была увѣрена, что ѣдетъ на смерть, и что если она не умретъ, то герцогиня убьетъ рыцаря Эйларда. Преданіе гласило, что она должна его спасти. Рингильда таила это убѣжденіе въ своемъ сердцѣ, и старалась быть веселой передъ глазами рыцаря:
Зачѣмъ тревожить его покой; имъ обоимъ осталось только два или три счастливыхъ дня жизни!
Черезъ два дня послѣ отъѣзда Рингильды, Борнговедъ залился солнцемъ». Стоялъ теплый день, въ первыхъ числахъ сентября, напоминающій лѣтній день. На площади передъ церковью Св. Висцелина стояла сплошная толпа народа, голова къ головѣ, такъ что нельзя-бы было еще одному человѣку въ нее пройти. Рыцарь Эйлардъ стоялъ у самой церкви. Издали слышенъ былъ похоронный маршъ. Всѣ завидѣли процессію, духовенство съ архіепископомъ Андреасомъ во главѣ, герцогиню въ монашескомъ одѣяніи, брата ея герцога фонъ-Люнебургъ. Рингильду вели монахини. Она была вся въ бѣломъ, на головѣ у нея было надѣто покрывало, въ рукахъ свѣча изъ раскаленнаго желѣза. Отецъ Хрисанфъ шелъ рядомъ съ ней, у него былъ крестъ въ рукѣ. Рингильда была блѣдна, какъ смерть, но увидавъ Эйларда улыбнулась ему.
Процессія взошла въ церковь. Эйлардъ, измученный страданіями, бросился ей на встрѣчу; но монахи заперли передъ нимъ дверь и онъ почти безъ чувствъ опустился на землю у портала. Герцогиня смотрѣла на него съ ненавистью.
Вдали все время слышно было пѣніе монахинь.
Въ церкви Рингильда безтрепетной рукой держала раскаленное желѣзо; но, свѣча вдругъ сломалась и обожгла ей грудь.
Она закричала. Это былъ предсмертный крикъ.
— Пустите меня въ церковь, молилъ монаховъ Эйлардъ. — Я слышу крикъ, Рингильда умираетъ!
Но вдругъ дверь въ церковь отворилась, Рингильда выбѣжала оттуда и бездыханная упала въ объятія Эйларда.
Народъ толпою подошелъ къ нимъ и окружилъ ихъ.
— Уснула на вѣки, дитя мое! Мертва, безжизненна, безгласна! стоналъ Эйлардъ. — Рингильды больше нѣтъ, Рингильда умерла!
Онъ подошелъ къ архіепископу и сказалъ ему:
— Прошу оставить меня здѣсь на единѣ съ тѣломъ моей невѣсты. Зрѣлище кончилось, прикажите толпѣ разойтись. Имъ больше нечего здѣсь дѣлать!
Герцогиня съ улыбкой на устахъ гордо прошла мимо Эйларда, не глядя на безжизненное тѣло своей жертвы.
Музыка органа еще слышалась въ отдаленіи и народъ мало-по-малу сталъ покидать площадь.
Dominus Эйлардъ не проронилъ ни одной слезы. Видно было, что онъ рѣшили; вскорѣ послѣдовать за Рингильдой, такъ или иначе. Онъ простеръ руку къ небу и сказалъ:
— Прощай дорогое солнце, звѣзды небесныя. Прощайте лѣса, поля и нивы. Прощайте всѣ Божія созданія, я сердцемъ уже покинулъ вашъ міръ и стремлюсь туда, гдѣ живетъ теперь моя Рингильда.
Dominus Эйлардъ отошелъ отъ трупа, своей невѣсты и позвонилъ въ монастырскій колоколъ.
Нѣсколько монаховъ вышли изъ келіи.
— Гдѣ-же Хрисанфъ?
— Развѣ ты не видишь, что онъ плачетъ надъ мертвой.
— Хрисанфъ, снесемъ ее въ твой садъ, храни, ходи ея могилу! Пусть изъ тѣла ее выростутъ чудныя душистыя фіалки, которыхъ она такъ любила.
Монахи и Хрисанфъ принесли носилки и положили на нихъ тѣло Рингильды. Рыцарь поцѣловалъ Хрисанфа и сказалъ ему: не забывай Альберта и моего сына.
Герцогъ Оттонъ фонъ Люнебургъ давно наблюдалъ, не замѣченный, за группою людей, стоявшихъ близь тѣла Рингильды.
Видя, что Эйлардъ собирается уходить, онъ тихонько приблизился къ нему и положилъ ему руку на плечо, молча и съ грустью глядя ему въ глаза.
— Ахъ! Оттонъ это ты! Я хотѣлъ послать за тобой. Окажи мнѣ послѣднюю услугу! Намъ нужно драться! За твою сестру я долженъ вызвать тебя на поединокъ!
— Я сознаю, что это для тебя необходимо. Я къ твоимъ услугамъ.
Оба встали въ позицію и сразились на шпагахъ.
Видно было, что герцогъ фонъ-Люнебургъ щадилъ своего друга; Эйлардъ хотѣлъ самъ разстаться съ жизнью, потому не парировалъ ударовъ своего друга; а ожидалъ съ нетерпѣніемъ, когда герцогъ вонзитъ ему шпагу въ грудь.
Поединокъ продолжался долго.
— Однако ты не особенно ловокъ, сказалъ Эйлардъ. — Я это узнаю только теперь. Смѣлѣе, другъ Оттонъ, я усталъ.
И наскочивъ на шпагу своего противника, сказалъ.
— Послѣднимъ твоимъ ударомъ я доволенъ! Прощай, благодарю тебя за дружбу, милый неизмѣнный товарищъ. Скажи Хрисанфу, чтобы похоронилъ меня въ монастырѣ св. Вицелина. Какъ хорошо, что сердце не будетъ больше страдать! Такъ хорошо на душѣ и мирно. Моя невѣста ушла отсюда и женихъ, долженъ за ней слѣдовать! Скажи твоей сестрѣ, что я простилъ ей смерть моей невѣсты!
Эйлардъ испустилъ свой духъ.
Герцогъ фонъ-Люнебургъ зарыдалъ. Онъ долго стоялъ на колѣняхъ передъ тѣломъ своего друга, вспоминая ихъ обоюдную жизнь, его благородное и доблестное сердце.
Онъ такъ или иначе хотѣлъ уйдти отъ жизни. Герцогъ Оттонъ воскликнулъ: «Я велю передать ей твой слова, но она мнѣ больше не сестра. Я ее никогда не увижу».
Отецъ Хрисанфъ стоялъ надъ тѣлами своихъ друзей и молился, перебирая четки. Ему казалось, что Рингильда не могла умереть полная жизни и силы. Все прошлое этой молодой дѣвушки принадлежала ему. Онъ ее воспитывалъ и, цвѣтя близь него, она и на него распространяла благоуханіе своей молодости, своей свѣжести, своей живости, съ ея серебристымъ какъ колокольчикъ голосомъ, съ ея поэзіею и наивностью. И жизнь этой дѣвушки вдругъ прекратилась. «Господи! зачѣмъ Ты меня не взялъ къ себѣ, вмѣсто нея! Я знаю зачѣмъ, потому что я долженъ еще страдать на землѣ! Я еще не достоинъ вѣчнаго блаженства!»
И онъ цѣловалъ и утѣшалъ мальчика, говоря ему:
— Рингильда теперь счастливѣе насъ. Смерть не страшна. Она есть избавленіе людей отъ страданій, она освящаетъ усопшихъ. Они покончили свои разсчеты съ міромъ скорби и печали. Какое величіе въ ихъ ликѣ, какое спокойствіе. Тѣло разсталось съ душой которая освященная присутствіемъ Бога, вознеслась въ міръ тихій, блаженный и небесный. Ихъ путъ пройденъ, мой милый Альбертъ! Одному путешественнику суждено долго скитаться землѣ, другому данъ Богомъ короткій срокъ жизни. Наши дорогіе усопшіе могли назваться счастливѣйшими изъ смертныхъ. Они оставили по себѣ слѣдъ сердцахъ людей. Мы всѣ ихъ жалѣемъ и замѣчаемъ ихъ отсутствіе, Рингильда была ребенкомъ. Дѣти угоднѣе Богу чѣмъ взрослые люди, потому они святы! Рыцарь Эйлардъ извѣстенъ всей Даніи какъ герой и избавитель своего отечества. Мы ихъ похоронимъ вмѣстѣ на кладбищѣ нашего монастыря. Когда я умру, я поручу тебѣ ихъ дорогую могилу, мой бѣдный сынъ! Поживи со мной, отдохни въ монастырѣ, а потомъ иди, сражайся въ крестовомъ походѣ за вѣру христіанскую. Тамъ твоя душа найдетъ спокойствіе и забвеніе своего горя. Герцогинѣ фонъ-Люнеебургъ я не завидую. Злые люди очень несчастливы. Они могутъ творить зло, но уйдти отъ себя не могутъ. Ихъ совѣсть будетъ имъ всегда напоминать, что онѣ презрѣнны, и потому они должны быть глубоко несчастны. Господь посылаетъ имъ долгую жизнь для мученія на землѣ! Около могилы Рингильды и посажу чудные цвѣты, такихъ невиданныхъ красокъ и оттѣнковъ, что люди будутъ удивляться, кто ихъ вывелъ изъ земли и всхолилъ, а я буду имъ отвѣчать: «Рингильда, дочь моя». Мнѣ поручилъ Эйлардъ своего ребенка. Я буду его воспитывать и научу его украшать и заботиться объ этомъ нынѣ намъ столь дорогомъ клочкѣ земли. Старикъ бросился на шею мальчика и горько заплакалъ.
— Пойдемъ дружокъ, — сказалъ онъ вдругъ, — пойдемъ, они насъ ждутъ, пора молиться.