Римская история от основания города (Ливий; Адрианов)/Книга двадцать первая

1 править

Есть предание, что когда Ганнибалу было приблизительно лет девять, он, по-детски ласкаясь к отцу своему Гамилькару, просил его взять с собою в Испанию, когда тот по окончании африканской войны с наемниками собирался туда увести свое войско; Гамилькар в это время приносил жертву. Тогда он подвел Ганнибала к алтарям и велел, прикоснувшись к святыням, поклясться, что при первой же возможности он станет врагом римскому народу.

3 править

После смерти Газдрубала (преемника Гамилькара) воины по собственному почину понесли молодого Ганнибала в палатку главнокомандующего и провозгласили его полководцем; этот выбор был встречен громкими сочувствующими возгласами присутствующих, и народ впоследствии одобрил его. Еще раньше, когда Газдрубал пригласил его к себе в Испанию, об этом был возбужден вопрос даже в сенате. Ганнон, глава враждебной (Баркидам {Потомки Гамилькара Барки (молнии) - род, к которому принадлежало все семейство Ганнибала.}) партии, сказал: "Требование Газдрубала, на мой взгляд, справедливо; все-таки я полагаю, что исполнять его не следует". Когда эти странные слова возбудили всеобщее удивление и все устремили на него свои взоры, он продолжал: "Газдрубал считает себя вправе требовать той же услуги от сына, какую он сам оказал его отцу. Но мы... или мы боимся, как бы сын Гамилькара не ознакомился слишком поздно с соблазном неограниченной власти, с блеском отцовского царства? боимся, как бы не сделаться слишком поздно рабами того царя, который оставил наши войска в наследство своему зятю? Я требую, чтобы мы удержали этого юношу здесь, чтобы он подчинился законам, учился жить на равных правах с прочими: в противном случае это маленькое пламя сможет зажечь огромный пожар".

4 править

Все же Ганнибал был послан в Испанию. Одним своим появлением он обратил на себя взоры всего войска. Старым воинам показалось, что к ним вернулся Гамилькар, каким он был в свои лучшие годы: то же мощное слово, тот же повелительный взгляд, то же выражение, те же черты лица! Но вскоре он достиг того, что его сходство с отцом сделалось наименее значительным из тех качеств, которые располагали к нему бойцов.

Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим, столь разнородным, обязанностям - повелеванию и повиновению; трудно было поэтому различить, кто им более дорожил, главнокомандующий ли, или войско. Никого Газдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее отваги и стойкости; но и воины ни под чьим начальством не были более уверенны и более храбры. Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же был он осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, при котором он уставал бы телом или падал духом. И зной и холод он переносил с равным терпением; ел и пил столько, сколько требовала природа, а не для удовольствия; распределяя время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь, - он уделял покою те часы, которые у него оставались свободными от работы; притом он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели его, как он, завернувшись в военный плащ, спал среди воинов, стоявших на карауле или в пикете. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставил за собой всех прочих: первым устремлялся в бой, последним после сражения оставлял поле.

Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило даже пресловутое "пуническое" вероломство. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святыни.

Будучи одарен этими хорошими и дурными качествами, он в течение своей трехлетней службы под начальством Газдрубала с величайшим рвением исполнял все, наблюдал над всем, что только могло развить в нем зачатки великого полководца.