(*) Bellum Iugurthinum. Сар. 85. «Посылаю, Рѣчь, переведенную мною изъ Саллустія;» пишетъ ко мнѣ одинъ почтенный мой приятель: «я почитаю ее образцомъ Латинскаго краснорѣчія. Часто съ прискорбіемъ думаю, для чего языкъ Цицероновъ у насъ въ пренебреженіи. Надобно знакомиться съ Римлянами на первой случай хотя посредствомъ Русскихъ переводовъ, и проч.» Читатель долженъ знать предварительно, что Марій былъ человѣкъ безпокойнаго нрава, ненавидѣвшій Дворянство, грубый въ обхожденіи, необразованный науками. Онъ презиралъ тѣ преимущества, которыхъ не имѣлъ — просвѣщеніе разума и знатности рода. Саллустій влагаетъ ему въ уста рѣчь, приличную его характеру. Издъ.
Знаю, Римляне, что многіе бываютъ не похожи сами на себя, когда просятъ у васъ начальства, и когда уже получили оное; въ ничтожествѣ своемъ они дѣятельны, скромны, умѣренны; въ могуществѣ посвещаютъ всѣ дни свои бездѣйствію и гордости. Я неимѣю подобныхъ правилъ. Я думаю, что чѣмъ благосостояніе республики дороже Консульской или Преторской власти, тѣмъ съ большею ревностію служить должно первой, нежели добиваться послѣднимъ, Римляне. Понимаю во всемъ пространствѣ труды, которыми обязанъ я платить за ваше благодѣяніе, мнѣ оказанное. Дѣлать приготовленія къ войнѣ такъ чтобы сбережена была казна государственная, принуждать гражданъ ко вступленію къ Военную Службу, такъ чтобы они не превратились въ моихъ неприятелей; приводить въ порядокъ всѣ дѣла внутреннія и въ тоже время помышляти о томъ, что ожидаетъ меня за предѣлами республики; наконецъ, исполнять все сіе среди зависти, ропота и противныхъ мнѣній: Римляне! Ето весьма трудно. Притомъ еслибы кто нибудь другой сдѣлалъ ошибку въ подобномъ случаѣ; знатное происхожденіе, заслуги предковъ, родственники и друзья, многочисленная толпа искателей — все ему служитъ щитомъ; а мои надежды заключаются во мнѣ одномъ, и основаны только на моихъ доблестяхъ и непорочной жизни. Я неимѣю другой подпоры и другихъ средствъ для моего оправданія и славы. Знаю, Римляне! что на меня устремлены взоры всѣхъ гражданъ: добрые желаютъ мнѣ счастія, ибо они видятъ, что дѣла республики въ моихъ рукахъ идутъ съ успѣхомъ; но дворяне хотятъ воспользоваться первымъ случаемъ, чтобы помрачить мое имя и мои дѣла. Римляне! тѣмъ болѣе должно мнѣ стараться, чтобы они не обольстили васъ, чтобы замыслы ихъ осталися тщетными. Я такъ велъ себя съ дѣтскихъ лѣтъ, что всѣ труды и опасности сдѣлались для меня сносными. И ежели я не щадилъ себя для славы отечества, когда еще неимѣлъ въ виду и не получалъ вашихъ благодѣяній; то могу ли поступать иначе теперь, когда вы награждаете мои усилія. На верху знаменитости кружится голова только у тѣхъ, кои съ лукавымъ, честолюбивымъ намѣреніемъ покрываютъ себя добродѣтелями, которыхъ сердце ихъ неимѣетъ; что касается до меня, то я провелъ всю жизнь въ строгомъ исполненіи должностей, и оно обратилось мнѣ въ привычку и натуру. Римляне! вы поручили мнѣ вести войну противъ Югурты. Ваша довѣренность произвела въ дворянахъ негодованіе. Но подумайте, имѣете ли причину жалѣть о семъ выборѣ, и лучше ли было бы въ семъ или въ другомъ случаѣ обратишься къ толпѣ дворянъ и положиться на человѣка, который можетъ сказать много о древности своего происхожденія, о великихъ своихъ предкахъ, — и ничего о своихъ собственныхъ заслугахъ, — и который, неимѣя понятія о столь важномъ порученіи и ни о какихъ дѣлахъ, переходилъ бы изъ замѣшательства въ замѣшательство, прибѣгалъ бы къ разнымъ средствамъ, и наконецъ — взялъ бы учителя своей должности изъ простаго же народа? уже не одинъ разъ случалось, что тотъ, кому вы даете всю власть, принужденъ бываетъ дѣлать начальникомъ надъ собою другаго. Я знаю, Римляне, многихъ знатныхъ гражданъ, которые не прежде вазъ сдѣлавшись Консулами начинали читать Исторію предковъ и военныя правила Грековъ. Непостижимые люди! они смѣшиваютъ порядокъ времени и вещей! Прежде должно доказать опытами свои права на начальство, а потомъ требовать и принимать его. Римляне! сравните меня у незнатнаго породою, съ сими гордыми дворянами. Я или видѣлъ или дѣлалъ то, что они только слышали или читали; я научился тому на поляхъ сраженія, что они знаютъ только изъ книгѣ. Судите сами, что лучше для васъ, ихъ слова, ила мои подвиги? Они презираютъ мое низкое происхожденіе, а я могу презирать ихъ лѣность; они упрекаютъ меня случайностію фортуны, а я могу упрекать ихъ порочною жизнію. Хотя, по моему мнѣнію, всѣ люди равны для отечества; однакожъ истинно благороднымъ почитаю только того, кто ознаменовалъ себя заслугами и добродѣтелью Спросите, Римляне, у отца Албинова, спросите у Бесціи, не лучше ли хотѣли бы они меня имѣть въ числѣ дѣтей своихъ, нежели тѣхъ, кои теперь носятъ на себѣ ихъ имя? Какого ожидаете отвѣта? Не далиль бы они сего нѣжнаго названія тому изъ насъ, кто имѣетъ болѣе достоинствъ? Но если люди сіи имѣютъ право презирать меня, то сіе презрѣніе неменѣе падаетъ и на ихъ предковъ, которые, подобно мнѣ, возвысились одними доблестями. Они завидуютъ моимъ почестямъ; для чего же незавидуютъ моей дѣятельности, непорочной жизни и всѣмъ опасностямъ, которыми приобрѣлъ я тѣ почести? Ослѣпленное гордостію, они ведутъ такую жизнь, какъ будто считаютъ за ничто ваше мнѣніе и награды, а требуютъ ихъ отъ васъ съ такимъ безстыдствомъ, какъ будто они сіяютъ доблестями. О! они очень обманываются, желая соединить двѣ вещи столь противныя одна другой — приятность бездѣйствія съ наградою за добродѣтель. Говоря передъ вами или въ Сенатѣ, они истощаютъ всѣ силы да похвалы своимъ предкамъ; они думаютъ, что чужія дѣла и слава дадутъ имъ нѣкоторый блескѣ. Напротивъ, ихъ праздность тѣмъ болѣе подлежитъ осужденію, что предки оставили имъ примѣры безсмертныхъ подвиговъ. Такъ! слава предковъ есть свѣтильникъ, равно озаряющій и добродѣтели и пороки потомковъ! Я не могу ссылаться на предковъ; но не лучше ли для меня, что могу говорить о своихъ собственныхъ подвигахъ? Послушайте, Римляне, до какой степени они несправедливы; они отнимаютъ у меня такія права, которыя заслужены мною) и присвоиваютъ себѣ то, что принадлежитъ отдаленнымъ ихъ предкамъ, и вся моя вина состоитъ въ томъ, что немогу тщеславиться изображеніями предковъ[1], и что мое благородство съ меня самого начинается. Римляне! не лучше ли самому быть родоначальникомъ знатнаго потомства, нежели получивши благородство унизить его праздностію и пороками? Знаю, Римляне, что дворяне могутъ заглушить меня своимъ витійствомъ, если только захотятъ отвѣчать на мое слово. Не смотря на то, я не хотѣлъ болѣе молчать, ибо они при всякомъ случаѣ поносятъ, васъ и меня, осыпаннаго вашими благодѣяніями, не хотѣлъ единственно потому, чтобы не сочли моей скромности за слабость и признаніе. Впрочемъ я не боюсь ихъ, и они не могутъ повредить мнѣ со всѣмъ своимъ краснорѣчіемъ. Если они будутъ говорить правду; то противъ воли должны хвалить меня: а клевета ихъ не можетъ устоять противъ моихъ дѣлъ и правилъ. Но они не перестаютъ кричать противъ вашихъ благодѣяній и вашей довѣренности ко мнѣ; подумайте, Римляне, подумайте, должны ли вы въ томѣ раскаеваться? Я не могу оправдывать вашего выбора знаменитостію предковъ, не могу ослѣпить васъ ихъ побѣдами; но, если нужно, покажу вамъ непріятельскія знамена и добычи, которыя были наградою моего мужества, и сочту вамъ раны на груди, которыми она покрыта. Таковы мои права на знаменитость; таково мое благородство, не предками мнѣ оставленное, но пріобрѣтенное множествомъ трудовъ и преодолѣніемъ опасностей!
Признаюсь, Римляне, что я худой ораторъ! и не жалѣю обѣ этомъ: добродѣтели говорятъ сами за себя; краснорѣчіе нужно людямъ такимъ какъ дворяне, которые хотятъ скрывать подъ нимъ свои слабости и пороки. Я не учился Греческой словесности, и не желалъ учиться ей, ибо она и самимъ Грекамъ не была полезною для преуспѣянія въ добродѣтели. Предметъ моихъ стараній былъ другой, полезный для отечества: поражать неприятеля, отводить его удары отъ солдатѣ моихъ, не бояться ничего, кромѣ безчестныхъ поступковъ, не чувствовать разности между стужею и зноемъ, почитать сырую землю за лучшую постелю, переносишь всѣ труды среди голода и жажды — вотъ краснорѣчіе, которымъ постараюсь убѣждать своихъ воиновъ. Никогда не скажутъ они, что я предаваясь роскоши заставлялъ ихъ терпѣть нужду, и что моя слава куплена одними ихъ трудами и кровію. Таковъ долженъ быть полководецъ, который повелѣваетъ своими согражданами, и который желаетъ успѣха своему оружію. Таковъ былъ образъ жизни, и таковы дѣла нашихъ предковъ, которыми они возвысили себя и свое отечество. А дворяне, украшенные ихъ славою и столь не похожіе на нихъ душею, презираютъ меня и всѣхъ, кто подражаетъ симъ мужамъ безсмертнымъ! Они не хотятъ приобрѣтать почестей заслугами, но требуютъ ихъ себѣ, какъ будто имѣютъ всѣ права на оныя! Въ какомъ заблужденіи сіи гордые люди! Предки оставили имъ все, что остается послѣ человѣка, — богатство, знатное имя, великіе примѣры; но не оставили въ наслѣдство добродѣтелей, потому что ето не возможно, потому что никто не въ силахъ дашь другому сихъ качествѣ, и никто не въ состояніи получить ихъ отъ другаго. Дворяне называютъ меня грубымъ и невоспитаннымъ, — безъ сомнѣнія потому, что не могу дашь блистательнаго ужина, не имѣю шутовъ, и. что довольствуюсь услугами дешеваго повара, которой получаетъ отъ меня то же что и деревенскій прикащикъ. Охотно признаюсь въ этомъ. Но я слышалъ отъ моего отца и отъ другихъ мужей почтенныхъ, что роскошь прилична слабому полу, а наше дѣло — труды; что всякой истинной сынѣ отечества долженъ искать славы, а не богатства, гордиться оружіемъ, а не платьемъ и домашнимъ приборомъ. Римляне! оставимъ етимъ людямъ то, что они цѣнятъ столь дорого, — приятности женскихъ обществъ и пышныхъ столовъ, пусть они, упоенные ложнымъ блаженствомъ, проводятъ въ семъ упоеніи лѣта своей старости, равно какъ провели свою шумную молодость! а намъ пусть оставятъ другія удовольствія, лучшія, благороднѣйшія, — нашъ удѣлъ потъ и пыль военныхъ подвиговъ! Но ихъ дерзость не останавливается. Сіи люди, покрытые всѣми пороками, стараются похищать награды у гражданъ добрыхъ, ужасная несправедливость! роскошь и бездѣйствіе, слабости столь пагубныя, не имѣютъ вредныхъ. слѣдствій для тѣхъ, кои онымъ предаются; напротивъ того наносятъ величающій вредъ невинному отечеству!
Давъ дворянамъ отвѣтъ, не такой какого должны бы ожидать ихъ пороки, не какого требовали мои правила, я присовокуплю нѣсколько словѣ о дѣлахъ республики. Во первыхъ, Римляне, будьте, спокойны въ разсужденіи Нумидіи, Вашъ выборѣ уже разрушилъ планы корыстолюбія, невѣжества и гордости, которыя до сихъ порѣ дѣлали Югурту непобѣдимымъ. Во вторыхъ, скажу вамъ, что тамъ уже находится войско, которому извѣстна вся страна, хотя къ сожалѣнію оно болѣе ознаменовало себя храбростію, нежели успѣхами, и претерпѣло великую потерю отъ корыстолюбія или невѣжества своихъ полководцовъ. Наконецъ обращаюсь къ вамъ, Римскіе юноши, для которыхъ оружіе легко и любезно; собирайтесь подѣ мои знамена, спѣшите защитишь отечество, и не бойтесь несчастія, которое постигло. вашихъ друзей, ни гордости начальниковъ, которой не найдете уже болѣе. Я самъ буду и вашимъ учителемъ и вашимъ товарищемъ во всѣхъ опасностяхъ похода и сраженій; вы не увидите ни въ чемъ разности между собою и мною. Надѣясь на помощь боговъ, ручаюсь вамъ за побѣду, добычу и славу. Но если бы онѣ были сомнительны, или въ ощущеніи не дѣйствовали на ваше сердце; то каждый добрый гражданинъ почтетъ своимъ долгомъ повиноваться гласу, призывающаго отечество. Никто не сдѣлался безсмертнымъ въ объятіяхъ праздности; ни одинъ отецъ не желаетъ, чтобы его дѣти не умирали, но чтобы умерли добрыми и храбрыми гражданами. Римляне! я могъ бы говорить болѣе; но слова не дѣлаютъ героями, а для храбрыхъ я сказалъ довольно.
- ↑ У Римлянъ, знатныхъ породою стояли въ домахъ изображенія предковъ (imagines). Сіи изображенія были носимы при похоронахъ, для пышности обряда. Изд.