Реформаторскія потуги.
правитьНо, — какъ это всегда бываетъ съ реакціонной политикой, идущей въ разрѣзъ съ самыми основными потребностями общественно-экономическаго развитія, — кратковременное укрѣпленіе позицій абсолютизма покупалось цѣною усиленія того самаго недовольства, той омуты и «крамолы», сокрушенія которой съ такой настойчивостью и прямолинейностью добивались. И это тѣмъ болѣе, что, ставя одною рукою преграды рвавшему путы крѣпостного уклада развитію капиталистическаго общества, правительство, — въ силу требованій финансоваго хозяйства и необходимости искать благосклонности вліятельныхъ элементовъ, — другою рукою всячески содѣйствовало росту капиталистической промышленности. А капитализмъ и самъ по себѣ не можетъ надолго примириться съ гнетомъ самодержавно-феодальныхъ порядковъ и — что еще важнѣе — въ лицѣ пролетаріата создаетъ непримѣримаго противника всѣхъ устоевъ россійской самобытности. Въ этомъ же фактѣ капиталистическаго преобразованія Россія черпали все новыя и новыя силы и тѣ слои противниковъ абсолютизма, оппозиція которыхъ до тѣхъ поръ не находила достаточной поддержки въ сколько-нибудь широкихъ массахъ.
При такихъ условіяхъ создался для абсолютизма своеобразный «порочный кругъ», въ которомъ каждое новое реакціонное мѣропріятіе съ удвоенной силой будило чувство протеста, накопляло элементъ глубокаго недовольства и все болѣе и болѣе отрѣзывало всякую возможность мирнаго, «реформаторскаго» развитія государственныхъ порядковъ въ сторону болѣе свободныхъ формъ общежитія. Если еще возможно было октроированіе Лорисъ-Меликовской конституціи въ 1881 году, то эпоха реакціи, крайне обострившая антагонизмъ всѣхъ развивающихся слоевъ общества къ режиму и въ то же время выдвинувшая и пробудившая къ политической жизни новые соціальные слои, сдѣлала такое разрѣшеніе «назрѣвшаго» вопроса «сверху» немыслимымъ. Если вначалѣ 80-хъ годовъ передъ правительствомъ стояла вполнѣ посильная для него задача удовлетворить скромныя конституціонныя мечтанія верховъ «образованнаго» общества, то теперь не только эти «мечтанія» приняли болѣе обширный характеръ, но всякая попытка прикоснуться въ фундаменту обветшалаго государственнаго зданія неминуемо повела бы къ предъявленію своихъ политическихъ требованій и такими общественными элементами, которыхъ «сверху» удовлетворить во всякомъ случаѣ невозможно, потому что ихъ позиція принципіально враждебна самому существованію «верха».
Александръ III сошелъ въ могилу, когда, казалось, реакція восторжествовала по всей линіи, и всѣ опасныя для абсолютизма революціонныя и оппозиціонныя силы какъ бы притаились. Но это только казалось, и первые же годы царствованія его преемника обнаружили явные признаки надвигающейся ликвидаціи, передъ лицомъ которой абсолютизма оказался совершенно безпомощнымъ. Реакція исчерпала себя, и дальше въ томъ же направленіи много идти было нельзя. Можно было усилить полицейскій сыскъ и гнетъ; можно было попытаться укрѣпить административную власть и расправу; можно было еще нѣсколько стѣснить земскую «самодѣятельность». Но все это были не новыя мѣры; это былъ лишь количественный ростъ тѣхъ же самыхъ мѣропріятій, начало которымъ было положено въ 80-ые годы, а при крайне обострившемся нервномъ напряженіи всѣхъ прогрессивныхъ общественныхъ силъ, эта политика не окупалась уже больше даже тѣмъ временнымъ ослабленіемъ революціоннаго и оппозиціоннаго натиска, котораго удавалось добиваться правительству въ предшествующую эпоху: одинъ за другимъ открыто выступали противъ него тѣ оппозиціонные слои русскаго общества, и правительство оказалось не въ силахъ, хотя бы на время, справиться съ ними. Въ силу указанныхъ выше причинъ, о сколько нибудь серьезныхъ попыткахъ «реформами» направить весь революціонный и оппозиціонный протестъ въ русло мирнаго и постепеннаго развитія не могло быть и рѣчи. Вокругъ каждаго, вновь выступившаго на сцену, общественнаго движенія правительство безпомощно суетилось, не рѣшаясь сколько нибудь серьезно прикоснуться къ шаткому зданію русскаго государственнаго порядка. Своей возней, своей противорѣчивой политикой оно только обостряло и ускоряло развитіе оформленнаго протеста. Первыя же крупныя стачки рабочихъ заставили правительство усиленно захлопотать вокругъ «рабочаго вопроса» — и въ концѣ семилѣтнихъ хлопотъ мы видимъ колоссальный итогъ въ видѣ ряда демонстрацій и всеобщей стачки на югѣ. Правительство хлопотало вокругъ студенческаго движенія, — и за два года это движеніе изъ академическаго превратилось въ ярко политическое и вызвало на сцену всѣ тѣ отраженныя явленія, которыя сказались во временномъ возрожденіи террористическихъ стремленій. Правительство продолжало свои неустанныя хлопоты вокругъ земства, — и добилось консолидаціи и обособленія «третьяго элемента», появленія «освобожденства» и пр. и пр. Памятные петербургскіе съѣзды, техническій и пироговскій, подвели балансъ этой сторонѣ правительственныхъ хлопотъ.
Наконецъ зашевелился и послѣдній изъ тѣхъ китовъ, на которыхъ еще опирался абсолютизмъ. Политика непрерывно усиливаемой государственной и дворянской «опеки», политика выкачиванія денежныхъ рессурсовъ деревни и стѣсненія свободнаго развитія ея хозяйственной и культурной жизни — получила страшный отвѣтъ въ видѣ крестьянскаго возстанія въ черноземныхъ губерніяхъ. «Крестьянскій вопросъ» такъ же властно выдвинулся на авансцену государственной жизни, такъ же настоятельно требовалъ вниманія къ себѣ, какъ это уже раньше случилось съ вопросомъ рабочимъ, вопросомъ студенческимъ, вопросамъ земскимъ. Можно было заранѣе предсказать, что и въ разрѣшеніи «крестьянскаго вопроса» правительство проявитъ не болѣе твор ческой силы, не болѣе смѣлости и рѣшительности, чѣмъ во всѣхъ другихъ безчисленныхъ «вопросахъ» русской жизни. Притронуться сколько нибудь серьезно въ крестьянскому и неразрывно съ нимъ связанному аграрному вопросу вообще, выдернуть хоть одно звено изъ этой безконечно сложной и запутанной цѣпи общественныхъ отношеній — значило бы для «режима» рисковать дать толчокъ паденію той лавины революціи и оппозиціи, которая нависла надъ нимъ.
Достаточно вспомнить, что даже такой «реформы», какъ отмѣна тѣлеснаго наказанія, правительство до сихъ поръ не можетъ рѣшиться произвести, хотя «вопросъ» о розгѣ стоитъ «на очереди», и самой острой «очереди», уже добрый десятокъ лѣтъ. Но правило — quieta non movere (не тронь существующаго) такъ прочно внѣдрилось въ психологію абсолютизма, что и до сихъ поръ розга въ качествѣ «законнаго» орудія правительственнаго воздѣйствія (о «незаконномъ» нечего и говорить) не отмѣнена. «Розга» стала чуть ли не символомъ «существующей формы правленія», и для робкихъ либеральныхъ душъ явилась возможность облекать свои конституціонные порывы въ форму «ходатайствъ объ отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія».
Немудрено, что и тогда, когда крестьянскій «бунтъ» поставилъ остро вопросъ о деревнѣ, растерявшееся правительство на это требованіе новыхъ отвѣтовъ могло лишь повторить собравшимся въ Курскѣ волостнымъ старшинамъ все тѣ же слова Александра III. Можно ли было лучше обнаружить все безсиліе правительства бороться съ начинающейся ликвидаціей, обостренной тѣми самыми «старыми средствами», какія съ такимъ рвеніемъ примѣняли въ 80-ые годы? Не было новыхъ отвѣтовъ, не было новыхъ средствъ, а старыя вели къ крушенію. И все же правительству не оставалось ничего иного, какъ безпомощно топтаться на одномъ мѣстѣ, стараясь лишь возможно точнѣе попадать въ слѣды, оставленные стопами предшественниковъ; наводненіе деревни «сельскими стражниками» — вотъ все, что можно было придумать «новаго».
Манифестъ 26 февраля 1903 г. наряду съ другими потугами на якобы реформы возвѣщалъ и «пересмотръ законодательства о сель» сномъ состояніи". Извѣстно, что всѣ предполагавшіяся «реформы» въ области государственнаго и земскаго управленія, въ области церковной, школьной и т. д. сводились ни къ чему иному, какъ къ попыткамъ усилить реакцію, сдобривъ эти угрюмъ-бурчеевскіе проекты легкой примѣсью сантиментально-либеральнаго постнаго масла. При постепенномъ же осуществленіи ихъ и эта примѣсь все болѣе и болѣе испарялась.
Не было, разумѣется, ни малѣйшаго основанія ожидать, что съ «крестьянскимъ вопросомъ» будетъ иначе. Тѣмъ болѣе, что уже въ самомъ манифестѣ повелѣвалось «въ основу сихъ трудовъ положить неприкосновенность общиннаго строя крестьянскаго землевладѣнія, изыскавъ одновременно способы къ облегченію отдѣльнымъ крестьянамъ выхода Изъ общины». Уже въ этой формулировкѣ и въ этой заботѣ объ «облегченіи выхода» ясно, что не «уравнительныя», «справедливыя» тенденціи общины интересовали правительство, не объ ихъ охраненіи оно заботилось, а объ охраненіи и укрѣпленіи той крестьянской сословной обособленности, того крестьянскаго закрѣпощенія и безправія, которыя составляютъ существенное содержаніе пресловутаго общиннаго строя и всею тяжестью своею падаютъ главнымъ образомъ на «деревенскую бѣдноту». Еще разъ подтвердилось, что правительство не рѣшается затронуть «вѣковые устои», и отмѣна круговой поруки, проектированная манифестомъ и выполненная 12 марта 1903 года, могла осуществиться только потому, что самое значеніе ея въ общей системѣ крестьянскаго закрѣпощенія упало до нуля. Въ остальномъ все должно было остаться по старому, только, конечно, — такова судьба всѣхъ «благихъ начинаній» умирающаго режима — съ новыми попытками усиленія той самой политики бюрократически — дворянско — поповской опеки, крушеніе которой и выдвинуло на очередь старые вопросы въ новой, острой формѣ.
«Пересмотръ законодательства о крестьянахъ» былъ прежде всего порученъ «редакціонной комиссіи» при министерствѣ внутреннихъ дѣлъ, и теперь «очеркъ» ея работъ обсуждается въ «губернскихъ совѣщаніяхъ». Комиссія съ самаго начала исключила изъ своего разсмотрѣнія всѣ вопросы о порядкѣ управленія и правительственномъ надзорѣ за крестьянами, объ ихъ правахъ, личныхъ и имущественныхъ, о казенныхъ сборахъ и земскихъ повинностяхъ, т. е. исключила всѣ дѣйствительно основные вопросы крестьянской жизни и ограничилась лишь «пересмотромъ» тѣхъ законовъ, которые относятся къ ея «внутреннимъ распорядкамъ». Нечего и говорить, что содержаніе «проекта» сводится цѣликомъ къ сохраненію прежняго закрѣпощенія крестьянъ съ нѣкоторыми лишь ухудшеніями, главнымъ образомъ въ области судебной. Сохраняя волостной, сословный судъ для крестьянъ и рекомендуя выработку особыхъ уголовнаго и гражданскаго кодексовъ для нихъ, «проектъ», съ одной стороны, создаетъ новую «сословную» апелляціонную инстанцію для крестьянъ подъ предсѣдательствомъ земскаго начальника (до сихъ поръ апелляціи на приговоры волостного суда приносились въ уѣздные съѣзды), съ другой — неимовѣрно сокращаетъ самое право апелляціи, якобы «въ цѣляхъ сокращенія неосновательныхъ жалобъ». Для этого приговоры волостныхъ судовъ по нѣкоторымъ дѣламъ «подлежатъ приведенію въ исполненіе независимо отъ обжалованія или необжалованія ихъ», а, съ другой стороны, самое право жалобы обусловливается внесеніемъ денежнаго залога, «подлежащаго возврату лишь въ случаѣ признанія жалобы заслуживающей уваженія». Разумѣется, этотъ чудовищный налогъ на правосудіе, главнымъ образомъ, обезправитъ наиболѣе бѣдные слои деревенскаго населенія. Но и вообще, какъ ни мало склонны мы восторгаться россійскимъ правосудіемъ, въ которомъ такъ совершенно переплетается классовая юриспруденція съ административной нагайкой, на усиленіе «сословнаго» характера крестьянскаго суда мы не можемъ смотрѣть иначе, какъ за попытку еще болѣе усилить то безправіе и произволъ, которые тяготѣютъ надъ деревней, и еще болѣе обособить крестьянъ отъ общегражданскихъ интересовъ страны.
Въ остальномъ всѣ «предположенія» комиссіи не заслуживаютъ разбора, такъ какъ рѣшительно ничего новаго не даютъ. Интересно лишь то явное безсиліе, съ которымъ комиссія подходитъ къ каждому вопросу въ отдѣльности, пытается уяснить себѣ источники недовольства и раздраженія, заключающіеся въ «особенностяхъ» крестьянскаго законодательства и ихъ несоотвѣтствіи потребностямъ развивающейся жизни, намѣчаетъ тѣ пункты, въ которые слѣдуетъ внести измѣненія, и, въ концѣ концовъ, походивши кругомъ да около и убѣдившись въ невозможности вынуть хоть одинъ камень изъ зданія, не снесши его цѣликомъ, безнадежно машетъ рукою и ограничивается внесеніемъ какой нибудь новой реакціонной «поправки». Передъ нашими глазами проходить рядъ тщетныхъ попытокъ абсолютизма приспособиться къ новымъ условіямъ соціально-экономической жизни. Выясняется съ очевидностью, какъ немыслимо для него такое «приспособленіе». Ему остается только продолжать свои безумныя попытки «приспособить» все развитіе народной жизни къ себѣ. Абсолютизмъ и прогрессивное развитіе общества — несовмѣстимы. Или абсолютизмъ или жизнь — такъ ставится вопросъ, и можно ли сомнѣваться, какой будетъ отвѣтъ, какъ бы ни старалось правительство дать его въ свою пользу!
Совершенно не понимая сущности развивающагося передъ его глазами общественно-экономическаго процесса, не давая себѣ яснаго отчета въ причинахъ полнаго банкротства традиціонной политики, въ тѣхъ колоссальныхъ измѣненіяхъ, которыя внесъ процессъ капиталистическаго развитія страны въ соціальную структуру и психологію всѣхъ слоевъ русскаго народа, въ томъ числѣ и крестьянства, абсолютизмъ — устами редакціонной комиссіи — продолжаетъ бормотать все тѣ же, давно опровергнутыя жизнью слова, все тѣ же «безсмысленныя мечтанія». «Воспитанные въ неустанномъ, упорномъ трудѣ, привыкшіе съ исконной однообразной обстановкѣ жизни, пріученные измѣнчивымъ успѣхомъ земледѣльческихъ работъ въ сознанію своей зависимости отъ внѣшнихъ силъ природы и, слѣдовательно, отъ началъ высшаго порядка, крестьяне, болѣе, чѣмъ представители какой-либо другой части населенія, стоятъ на сторонѣ созидающихъ и положительныхъ основъ общественности и государственности и такимъ образомъ силой вещей являются оплотомъ исторической преемственности въ народной жизни противъ всякихъ разлагающихъ силъ и безпочвенныхъ теченій». Вотъ тѣ «старыя пѣсни», которыя продолжаетъ пѣть абсолютизмъ, вотъ то «старое» credo, которое онъ не устаетъ повторять: на «неустанномъ трудѣ», не дающемъ досуга и простора для мысли, на «однообразной -обстановкѣ», суживающей умственный кругозоръ, на вѣрѣ въ «начала высшаго порядка», отвлекающей вниманіе отъ порядка общественнаго — на этихъ трехъ камняхъ зиждется церковь «режима». И онъ ее хочетъ видѣть, какъ неустанно, какъ неумолимо перемалываетъ ясязнь эти камня: снъ не хочетъ слышать и видѣть ни «разлагающихъ» новыхъ пѣсенъ, ни «безпочвенныхъ» новыхъ птицъ. А новыя времена несутъ съ собой и этихъ птицъ я эти пѣсни…
«Проектъ» комиссіи переданъ на разсмотрѣніе губернскихъ совѣщаній. Совѣщанія эти, конечно, не внесутъ никакихъ существенныхъ "измѣненій въ проектъ, развѣ только еще усилятъ такъ громко звучащія въ немъ реакціонныя ноты. За это ручается уже самый составъ совѣщаній, въ которыя входятъ чиновники всѣхъ вѣдомствъ, съ усиленнымъ участіемъ земскихъ начальниковъ, и представители отъ дворянства. Члены отъ земства приглашаются по выбору губернатора изъ числа уѣздныхъ земскихъ гласныхъ по одному на уѣздъ. Затѣмъ губернаторъ, предсѣдательствующій въ «совѣщаніи», можетъ приглашать еще «свѣдущихъ» лицъ по своему усмотрѣнію.
Цѣль устройства такихъ совѣщаній изъ лицъ, якобы «довѣріемъ общественнымъ облеченныхъ», не требуетъ поясненій. Это — попытка не только эскамотировать общественное мнѣніе, но еще и употребить эти, по внѣшности «мѣстныя», «общественныя» силы для санкціонированія и усиленія своихъ реакціонныхъ затѣй. Несомнѣнно, для приданія хотя бы нѣкотораго «приличія» всей этой реакціонно-бюрократической комедіи, кое-гдѣ губернаторы будутъ приглашать въ «совѣщанія» и пару-другую самыхъ наиумѣреннѣйшихъ «либераловъ». Хотѣлось бы думать, что хотя бы въ этомъ случаѣ у всѣхъ мудрыхъ птицъ либерализма хватитъ политическаго такта (его немного нужно для этого), чтобы отказаться прикрывать своимъ участіемъ позорную игру.
Итакъ, «пересмотръ» законовъ о крестьянахъ свелся къ простому констатированію дальнѣйшаго существованія той крѣпостной кабалы, изъ которой не выходила деревня оо времени пресловутаго «освобожденія», и констатированію безсилія режима въ попыткахъ «реформъ». Quieta non movere — не трогать существующаго, таковъ законъ его самосохраненія. Онъ не можетъ уже медленно, постепенно самоупраздняться путемъ реформъ сверху; онъ должно быть упраздненъ снизу.
И если абсолютизмъ такъ опасается всего «новаго», такъ боится притронуться къ тому, что существуетъ, такъ дрожитъ предъ всякимъ рѣшительнымъ толчкомъ, то можно себѣ представить ту роль, которую сыграетъ въ его судьбахъ колоссальная встряска всѣхъ устоевъ русской жизни войной на Дальнемъ Востокѣ!