Религия и коммунизм (Красиков)

Религия и коммунизм
автор Пётр Ананьевич Красиков

Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 33—45. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Религия и коммунизм // Революция и церковь : журнал. — 1919. — № 3.; • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 69—81..

Коммунистическая революция есть
самый решительный разрыв с уна­следованными
от прошлого отно­шениями
собственности; неудиви­тельно,
что в ходе своего развития
она самым решительным обра­зом
порывает с идеями,
унаследо­ванными от прошлого.

К. Маркс, Ф. Энгельс

Религия, вера в божество, ангелы, демоны, мощи — ка­кие ветхие понятия! Как будто странно в XX столетии, в эпоху мировой революции, когда рабочие и бедняки всех стран подняли знамя восстания против всего бур­жуазного мира, против всех его богов и дьяволов, на­блюдать горячий, а иногда и страстный интерес к ре­лигиозным вопросам среди широких трудящихся масс в Советской Красной Республике, этом передовом отряде мировой социальной революции.

Как будто несвоевременно писать и говорить об этих старых вещах, дебатировать на страницах наших партийных органов вопрос, может ли коммунист, член партии, ходить в церковь или целовать туфлю римско­му папе, или совершать десяток омовений по Корану или Талмуду. Но факт налицо. Интерес к этим вопро­сам огромный.

Положительный это факт или отрицательный?..

Признак ли это реакции среди масс, задетых в своих чувствах, признак ли движения вперед? Желают ли эти массы трудящегося люда только подчистить, нарядить в новое, более приличное платье своих старых богов или сдать их в археологический музей?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо припомнить, чем являлась религия для широких масс трудящихся, и определить, есть ли сейчас силы, толкающие массы к религиозности, или наоборот...

Религия в течение многих тысячелетий исторической жизни человечества обнимала собой всю совокупность знаний, освящала систему навыков, обычаев в трудовом жизненном процессе рода, общины, племени, орды. Она включала в себя кодексы норм, правил и рецептов об­щественного поддержания и воспроизводства жизни и освящала собой все основанные на них общественные взаимоотношения.

Но под религиозной оболочкой в основе всех этих норм, правил, рецептов, понятий даже в ту эпоху, когда человек больше собирал готовые плоды, чем произво­дил их нарочитым трудовым процессом, как и всегда, лежали: практическая борьба с природой, практическое знание, действительный опыт, подмеченная и утилизи­руемая закономерность и причинная связь явлений, от­носящихся к промышленным и распределительным про­цессам, составляющим главнейшее содержание жизнен­ной борьбы общественного человека с природой.

Все эти сведения, и организационные, и технические, накапливались и передавались из рода в род, от поко­ления к поколению в виде заветов предков или богов, обладали непререкаемым авторитетом до того момен­та, когда промышленная революция, т. е. изменения в способах производства и обмена в данном обществе, не заставляли произвести соответствующие изменения или переработку в эти заветы предков или богов; религиоз­ная одежда была логически необходима, ибо весь опыт, все знания облекались в нее, в сущности лишь форму­лировали в ней эмпирические законы, добытые практи­кой человечества, более или менее удачно устанавли­вающие связь между причиной и следствием, между спо­собом общественной работы и результатом ее.

Но внутренняя связь явлений, необходимая, объек­тивная, естественная, причинная связь явлений как в тех­нике, так и в общественной механике была еще слиш­ком недоступна во всех своих звеньях сознанию трудя­щихся, и воля божества или божеств, заветы предков — словом, религиозное долженствование и божественное вмешательство играли роль современных научных тео­рий или гипотез, систематизировали все имеющиеся знания, заполняли все пробелы между ними, что в высшей степени было необходимо для всякой общественно организованной человеческой деятельности, для органи­зации общественного поведения.

Однако область явлений, доступных ясному понима­нию в процессе повседневной технической борьбы и тео­ретической деятельности, постепенно расширялась, объ­ективная логика мало-помалу завоевывала звенья их цепи, лишая их всякой таинственности, но всюду, где обрывалась эта цепь ясной причинности и объективной, независимой от чьего-либо каприза закономерности, усвоенной человеком как обычная натуральная связь причины и следствия — работы и ее результата — логически, психологически и практически необходимо было трудящемуся человеку заполнить недостающие непонятные звенья этой цепи вмешательством воли того или иного грозного, злого, доброго, руководящего человечеством и преследующего те или иные определенные цели существа, духа, бога и т. д., с каковыми целями и нуж­но согласовать свое поведение, чтобы достичь желанных результатов.

Поясним эти мысли двумя примерами.

Современный крестьянин совершенно спокойно и хладнокровно закуривает свою трубку от шведской спички или кремневой машинки и не подозревает даже, какое количество его религиозных воззрений когда-то было основано на этом некогда божественном акте за­жигания огня, теперь ставшем столь обыденным и зна­комым.

Разрыхление почвы, пахота, засев, бороньба и т. д. производятся религиозным крестьянином при соблюде­нии известных как технических правил, так и религиоз­ных обрядов, своего рода заклинаний, молебнов, при­мет и т. д., и хотя окраска его действий при этом рели­гиозна, но религиозность его не имеет в виду уже са­мые эти знакомые и ставшие давно обыденными про­цессы (хотя научно и до сих пор ему непонятные), как пахота и бороньба, а окрашены они религиозно, глав­ным образом, в силу еще царящей случайности, произ­вольности и неуверенности в общем результате всех этих отдельных действий, т. е. в жатве, получении хле­ба в закрома.

Религиозность, т. е. вера во вмешательство воли по­стороннего самому натуральному процессу существа или существ, основывается на необходимости целесооб­разно и активно воздействовать своим поведением как на эти неуловимые еще действительным опытом, зна­нием, техникой звенья производственного процесса, с одной стороны, так и на весь процесс в целом, так как при отсутствии точного учета роли отдельных звеньев уму трудящегося неясно, какой из факторов, звеньев повлиял или может повлиять на общий результат тру­дового процесса.

Необходимо признать, что вера в божественное вме­шательство, призывание помощи в труде, моление бо­жеству являются не только пережитком старины, на­пример, у сельского массового труженика, но все еще и логически объединяют и практически дополняют приме­нение им способов производства и обмена, при которых он живет и действует, обобщают весь процесс его жизни, всю организацию классового подчинения его пра­вящим.

Конечно, молебен, водосвятие, заклинание, заговор фактически нисколько не влияют на выпадение дождя, на количество влаги в воздухе, на цены на хлеб и т. д... Молебны св. Георгию нисколько не предотвратят моро­вого поветрия на скот, тем не менее при существующей у крестьянина земледельческой технике и уровне знания они являются экстренной практической мерой со сторо­ны лица или трудовой группы, имеющей в виду преду­предить, исправить расстройство или неудачу в произ­водственном механизме. Невежество, в котором содер­жался царизмом русский крестьянин, было сознательно поддерживаемо всей системой монархии с помощью 100 000 агентов культа (жрецы), которые обязаны были всяческую неурядицу, разруху, всякое так называемое народное бедствие ставить в зависимость от высшей воли, карающей трудящихся за неисполнение ими пред­писаний господствующих классов (чем и отвращать умы от действительных причин этих бедствий).

Таким образом, мы приходам к заключению, что крестьянин, пользуясь по мере своего опыта силами природы, принужден рассматривать их как подчинен­ные другим, высшим демоническим силам, которые вме­шательством своим производят те изменения в природ­ных факторах, какие предвидеть или произвести непо­средственно недоступно при данном уровне и знании техники самому трудящемуся на основе точного знания.

То же самое происходит и в сфере общественно-по­литических отношений.

Поскольку крестьянину и мелкому собственнику во­обще неясны отношения общественного обмена, распре­деления, международной политики, внешней и граждан­ской войны и т. д., поскольку человечество или класс трудящихся не является хозяином всего общественного процесса жизни в целом, поскольку судьба и благосо­стояние отдельного мелкого производителя и целого об­щества захватывается время от времени и даже прямо разрушается водоворотом непонятных ему экономических процессов, общественных событий и классовых конфликтов, постольку противодействие этим гибельным событиям, предотвращение их, смягчение зла, объясне­ние его также логически требует дополнительного сур­рогата знания, умения воздействовать на свою судьбу, с помощью непосредственного воздействия на высшую божественную силу. Это знание и это умение предла­гает та или иная религия, используемая правящими классами. Но здесь кончается аналогия.

В самой технике производства роль религии скорее пассивная: там она является оболочкой, окутывающей несовершенную технику и техническую организацию трудящихся, и является в сущности алхимией или аст­рологией, т. е. смесью научных, опытных знаний и на­выков с фантастическими обобщениями и колдовскими рецептами, дополняющими в представлении трудящихся систему их понимания и применения производственного процесса. Это одна из баз всякой крестьянской религии, в том числе и российского православия, представ­ляющего смесь колдовства и христианства.

В сфере же общественно-политических отношений в современном классовом обществе роль религии актив­на, ибо претендует на руководство трудящимися и в са­мых важных и сложных вопросах общественной жизни, в классовых отношениях и в их поведении, причем это религиозное понимание всегда навязывается правящи­ми классами с помощью жреческого или церковного аппарата и используется в выгодную и нужную для правящих сторону. И так как в головах мелких производителей как в деревне, так и в городе отсутствует еще ясное понимание всего общественного процесса в целом и своих в нем действительных интересов, а глав­ное, еще отсутствует ясное сознание необходимости, возможности взять в свои руки все общественное хозяй­ство, то дополняющее или заменяющее его религиозное представление о божественном промысле и руководстве божьей волей конкурирует с революционным влиянием передового класса и его науки на отсталые и тормозит развитие их классового сознания, следовательно, и всю борьбу трудящихся и отдает их в распоряжение господ­ствующих классов, лишает их инициативы или во вся­ком случае сохраняет их пассивными, неустойчивыми участниками современной мировой классовой войны и отдаляет победу восставших уже работников, поставляя известные кадры для шейдемановских, деникинских, колчаковских, меньшевистских и иных душителей или предателей рабочего класса. Положение трудящихся остается безнадежным, пока класс не находит в себе сил и решимости руководить общественным производ­ством.

Самое появление христианства как социальной рели­гии было обусловлено классовой борьбой, националь­ным угнетением со стороны Рима, и оно никогда не оставалось пассивным в борьбе классов на всем протя­жении своей истории. Но роль его была различна в за­висимости от того, кому выгодно было использовать те или иные его элементы.

В первые века под знамя его призывались обездо­ленные элементы разлагающейся Римской империи. На знамени его, несомненно, было написано: социальный переворот в пользу бедняков. Сим победиши. Но как восторжествуют бедняки?! Реальных производственных предпосылок для коммунизма не было. Городской про­летариат представлял собой скорее класс паразитарный, чем производящий, крепкий крестьянин был заменен купленным или пленным рабом, из которого выжима­лись в латифундиях соки с помощью бича, голода и са­мых грубых орудий производства. Из колоний высасывались все соки и богатства с помощью грабежа свире­пых сатрапов, армии откупщиков, ростовщиков, нало­гов, контрибуций и т. д. Восстания отдельных наций и рабов усмирялись с ужасающей жестокостью. Правя­щие классы представляли собой толпу бандитов, опи­рающихся на насилие, не способных уже руководить общественным производством. Со всех сторон ломились в империю варвары. Выход был найден по тому време­ни вполне логический и естественный, т. е. религиозный (ведь верили искренно).

Человечество спасет мессия. Этот царь, герой и бог явится с миллионами ангелов, уничтожит царство эксплуататоров и насильников. Бедных посадит к себе за стол для вечной радости, а богатых посадит в геен­ну огненную. Бедные, пируя за столом царя-избавителя, будут наслаждаться зрелищем поджариваемых богачей. Зачем сеять и жать, трудиться и заполнять житницы? Продавайте имущество, несите все в общую кассу. Все­могущему герою, произведшему переворот, одинаково легко решить чудесным образом и продовольственный, и всякий другой вопрос. А пока будем тратить, что есть у каждого. Производственный момент просто отброшен в сторону.

Искренняя наивная вера христиан первых веков в их массе не подлежит сомнению. Переворот ожидался со дня на день. Учение их совершенно не интересова­лось производственным процессом. Позднейшее христи­анство переработало свое мировоззрение, приспособило его к повседневной жизни, втянуло в себя колдовской элемент, примирилось и с государством как организа­цией эксплуатации и угнетения и даже встало во главе угнетательского государства; но это случилось уже то­гда, когда кризис в тогдашнем обществе миновал, рас­сосался (христианство Павла помогло изжить этот кри­зис), когда эти самые варвары, от которых, казалось, грозила гибель, влили новую кровь в дряхлые жилы Римской империи, усвоили вместе с обрывками римской культуры и христианство, переработанное для потребно­стей нового феодального общества, народившегося на теле старой империи.

Но всякий раз на протяжении веков вплоть до XVIII столетия в эпохи, когда крестьянство и городская беднота поднимали знамя восстания против угнетателей или вовлекались буржуазными классами в борьбу с по­пами или помещиками, некоторые библейские пророки и христианство в первоначальном его значении как про­возглашение социального переворота неизменно фигури­ровали как божественное его оправдание и обоснова­ние.

И каждый раз именно потому, что производственные элементы для коммунизма отсутствовали, дело трудя­щихся было проиграно, и потоки пролетарской и кресть­янской крови давали в результате полный крах или жалкий соглашательский компромисс, т. е. выигрывали только правящие или буржуазные классы, и религиоз­ная форма восстания всякий раз служила показателем, что трудящиеся и обездоленные не могут, не способны взять в свои руки свою судьбу. Французский буржу­азный переворот был настоящей революцией, он был чужд религиозной подоплеки, ибо класс, стоящий во главе его, верил в свои собственные силы, в собствен­ную способность «стать всем» и чувствовал себя в си­лах взять в свои руки командование общественным хо­зяйством. Теоретически опирался он уже на науку, на человеческий разум. Французская буржуазия скоро на опыте Бабефа убедилась, что за ней стоит и жаждет своего места за столом природы новый класс, ею же порождаемый и ею эксплуатируемый. Буржуазии при­шлось похерить царство Разума и восстановить царя не­бесного (а потом и земного) в его правах на устройст­во миропорядка, а равенство снова отложить до второ­го пришествия (и то на небе, а не на земле). Благой господь пусть пока помогает по-прежнему каждому доб­рому христианину в его конкуренции с другими христи­анами, dieu pour tous!^[1]

Сельская буржуазия, крепко зажав землицу в свои лапы, сильно затосковала по «добром» кюре (священ­нике), католической славной мессе и добродетельной проповеди о том, как господь бог любит бедных и беззе­мельных, если они смиренно работают до седьмого по­та на виноградниках и нивах буржуа.

Как стоит религиозный вопрос в нашей революции? Кто и как заинтересован в религиозном вопросе? Прежде всего заинтересован в сохранении и укрепле­нии старых религиозных предрассудков деревенский ку­лак. Для него религия независимо от того, что он неве­жествен сам и искренно верит во вмешательство сверхъ­естественных сил не только в процессы труда и в жизнь общества, а и в процесс околпачивания односельчан, есть прежде всего возврат к буржуазному строю, к свобод­ной конкуренции и эксплуатации, к возможности сосать кровь своих земляков — словом, для него религия есть прежде всего реставрация вплоть до помещика и царя, ибо при них кулаку жилось не только недурно, но и самое его существование как кулака несовместимо с но­вым развивающимся строем. Он чутьем понимает, что христианская, как и всякая религия в современном об­ществе, есть прежде всего отрицание революции, отрица­ние необходимости для трудящихся взять в свои руки все общественное производство и распределение, следо­вательно, отрицание победы пролетариата в граждан­ской войне с наседающими на Советскую Россию со всех сторон эксплуататорами. Он поэтому поддерживает образование приходских советов, состоит там членом, хлопочет о водворении священников на старые наси­женные места как нужных ему интеллигентов-союзни­ков, он друг архиерея и игуменьи, он хлопочет о благо­лепии храма и о восстановлении старых порядков на Руси. Исподтишка он пускает слух, что в Советы засели евреи, и поэтому религия в советском строе преследует­ся. При случае он не прочь от еврейского погрома и черносотенного восстания. К антирелигиозной пропаган­де он глух, ибо религия позволяет грешить (даже лю­бит грешников), т. е. облапошивать ближнего, комму­низм же не позволяет.

Мелкий производитель: хлебопашец, кустарь, ремес­ленник, т. е. незаинтересованный экономически в экс­плуатации чужого труда, по религиозной традиции, в силу отсталости своей техники, отсутствия научных све­дений и коллективности в трудовых процессах, высту­пающий на рынке как продавец своего индивидуального товара, благодаря чему ему кажется, что миром этих товаров, а следовательно, и им управляет какая-то выс­шая сила, чрезвычайно интересуется религиозным вопросом. Он недоволен буржуазным порядком, но и не понимает еще своего кровного интереса, связующего его с рабочим классом и с революцией, и потому стремится примирить справедливые, по его мнению, требования социализма с «правильной» религией, т. е., другими сло­вами, с буржуазным строем. Он склонен к реформации, к соглашательству, к очищению поповства и монашества. Поп ему нужен, чтобы похоронить покойника, окрестить ребенка, вести счетоводство в кооперативе, напомнить ему его земледельческий календарь, словом, священник ему нужен более как колдун и сельский ин­теллигент, он не понимает еще его как проводника мо­нархических и буржуазных влияний, интересов и созна­тельного невежества.

Опыт показал, что на эти трудовые элементы кре­стьянства и городской бедноты антирелигиозная пропа­ганда действует первоначально как будто отрицательно. Они не понимают, почему бы не совместить коммунизм с христианством, ведь Христос, по их мнению, был ком­мунист. И вся беда лишь в том, что попы и монахи «Христа» забыли; искренняя и более всего обрядовая вера этих людей обижается первоначально разоблаче­нием тайн религиозной механики, раскрытием мощей, заменяющих им докторов, изгнанием закона божия из школ, отдачей здоровеннейших дьяконов и причетников в тыловое ополчение. Они обижаются именно потому, что искренно верят. Но было бы глубочайшей ошибкой бояться разрушить эту хотя бы искреннюю веру. Имен­но потому, что она была искренна, эти люди, убедив­шись в обмане и самообмане, делаются рьяными иска­телями научной истины и активными борцами против религиозной эксплуатации.

Вера эта в сущности представляла непрочную бро­невую оболочку для мелкобуржуазного миросозерцания целых миллионов крестьян, в значительной степени искусственно поддерживаемую, которые должны и спо­собны усвоить точку зрения пролетариата, а разбитие ее открывает путь для этого нового понимания жизни, служит сигналом к необходимому пересмотру всего их когда-то цельного мировоззрения.

Из сказанного выше можно судить, что элемент суеверий, связанный с низким уровнем земледельческой техники, знахарство и колдовство, волшебное влияние богов на производственные и торговые процессы со­ставляют для крестьянства главнейший элемент их ре­лигиозности, и поскольку православие, принесенное к нам, уже приспособившимся к роли религии, выгодной для князей и бояр, из Византии, впитало в себя все элементы славянского язычества, — оно более всего именно этим сроднилось с земледельческим населением Руси; этой своей стороной оно еще и теперь имеет опо­ру в отсталой психике крестьянства, но по мере про­никновения в деревню положительных знаний, улучшен­ных способов производства, советских показательных хозяйств, школ и т. д. значение его с каждым днем па­дает и никаких шансов при дальнейшей культурной ра­боте и классовой войне оно не имеет.

Другая социальная сторона религиозных учений, вера в бога, то, что именуется фетишизмом мелкого ин­дивидуального товаропроизводителя, благодаря которо­му ему кажется, что миром, его судьбой управляет ка­кая-то высшая воля, которую нужно уметь к себе рас­положить, чтобы успешно конкурировать с другими та­кими же товаропроизводителями, тем или иным маги­ческим общением с ней и тем устроить себя в этом и другом мире, во-первых, не так сильна в русском кре­стьянстве благодаря предшествовавшему слабому раз­витию чисто буржуазно-капиталистических отношений в деревне и неизжитым еще общинным навыкам, весьма благоприятным для прививки настоящего коммунизма; во-вторых, при отсутствии возможности эксплуатировать капиталистически своих собратьев, быть мироедом и выжимателем прибавочной стоимости в современной Советской России, хищнические» мелкобуржуазные инстинкты не находят для себя благоприятной почвы для развития, и христианская обрядовая мораль героев Островского, чрезвычайно удобная для мироедов, ку­лаков и других эксплуататоров, не имеет уже шансов обмануть и увлечь обрядовым благочестием даже са­мых отсталых из крестьян, не говоря уже о том, что гре­хи, которые русский мироед, кулак, ростовщик любил замаливать пудовыми свечками и сорокоустами и даяни­ями попам и монахам, по справедливому убеждению ра­бочих и беднейших крестьян, доступны каре не только на том свете господом богом, которому кающиеся греш­ники приятнее 10 праведников, а раньше всего на этом как противные уничтожающим помещичью и капитали­стическую эксплуатацию советским законам; и в-треть­их, все объективные условия, в каких очутилось мелкое хозяйство в эту эпоху мировой разрухи и гражданской войны с наседающими со всех сторон помещиками и ка­питалистами, влекут его к кооперации, к коллективному снабжению деревенских и кустарных промыслов пред­метами первой необходимости, усовершенствованными орудиями труда, мастерскими, семенами, инструктиро­ванием, мелиоративными работами и т. д., к коллектив­ному сбыту своих произведений; в-четвертых, та высо­кая форма самоуправления трудящихся, какой являют­ся Советы, дает полный простор крестьянам осознать себя участниками в мировом строительстве, хозяевами своей жизни, вопреки всем эксплуататорам и их религи­озным программам. Опыт показал, что после толкового разъяснения религиозного вопроса интерес к религии падает, но зато крестьянство и рабочие жадно начи­нают впитывать положительные научные сведения о ми­ре и обществе.

Городской, фабричный и заводской пролетариат всей жизненной обстановкой подготовлен к восприятию мате­риалистического понимания жизни. Свои революционные стремления он должен облечь в новое могучее марксист­ское мировоззрение, он должен иметь свою теорию, свое боевое орудие взамен чужого, старого.

Сильный интерес его к религиозному вопросу объяс­няется, как показывает наблюдение, еще следующим. Во-первых, среди нашего пролетариата есть значитель­ный элемент лиц, недавно пришедших из деревни, к ним значительною частью относится все, что сказано о кре­стьянах, а, во-вторых, масса сознательных рабочих идет на лекции и митинги по религиозным вопросам, будучи сами уже неверующими людьми, с целью получить опыт и знания для умения просвещать своих еще темных братьев; узнать литературу по вопросу и т. д., а кроме того, уметь опровергать сторонников культа.

Буржуазная молодежь и интеллигенция тоже инте­ресуются религией. Но здесь вое в прошлом. Они ищут бога. Они готовы его выдумать. Они призывают сверхъ­естественные силы на головы восставших рабочих и кре­стьян, ибо под тем или иным соусом они хотят восста­новить рабское их послушание божьей воле, а с ним и свои привилегии. Это выгодно, ибо божья воля обычно всегда говорила то, что надо правящим классам.

Резюмируя все сказанное, следует прийти к выводу, что интерес, обнаруживаемый широкими трудящимися массами за последнее время к религиозному вопросу, есть явление в высокой степени положительное.

Это значит, что глубочайшие вопросы индивидуаль­ной и общественной психики трудящихся находятся в брожении, требуют пересмотра, что явилась настоятель­ная потребность в выработке нового, цельного мировоз­зрения, соответствующего великому перевороту, проис­ходящему в строении общества, и могучему порыву ра­бочего класса и крестьянства, призванных разрешить задачу этого строительства.

Итак как религия претендовала всегда на разреше­ние самых важных, самых коренных вопросов жизни, так как рабочий класс и трудовое крестьянство ясно видят, что старые формулы и старые идеологии совершенно не соответствуют его задачам и интересам, так как все но­вые и новые кадры поднимаются к сознательной клас­совой деятельности и нуждаются в своей боевой теории, то ясно, что в пересмотре массами вопросов веры и в отрицании ими религиозности — огромный сдвиг в их психике в сторону новой промышленной революции, к настоящему коммунизму. Антирелигиозная пропаганда и агитация чаще всего дает резкий толчок трудящему­ся заняться переработкой всего мировоззрения: после каждой лекции по религии в районах замечается приток новых и новых членов, возрастает спрос на книги по астрономии, естествознанию, истории и т. д.

Это не реакция, а жажда, нужно скорее ее напоить.

Примечания

1. «Бог за всех» (лат.) Составитель