Ревекка и ее дочери (Дилвин)/ДО

Ревекка и ее дочери
авторъ Эми Дилвин, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Rebecca Rioter, опубл.: 1880. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: Приложеніе къ «Отечественнымъ Запискамъ», т. 253, 1880.

РЕВЕККА И ЕЯ ДОЧЕРИ*.
РОМАНЪ

Е. А. Дильвинъ. ПРЕДИСЛОВІЕ ИЗДАТЕЛЯ.

Настоящая автобіографія разсказана мнѣ человѣкомъ, по имени Эванъ Вильямсъ. Записывая ее, я принуждёнъ былъ выпустить чисто мѣстныя валійскія выраженія и немного исправить его грубый языкъ. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ разсказъ этотъ представляется публикѣ въ томъ самомъ видѣ, въ какомъ я его слышалъ.

Morganveg.

• Представляемый читателямъ романъ новаго автора, миссъ Дильвинъ, встрѣченъ всей англійской печатью очень сочувственно. По словамъ «Atheneums’а», это глубоко интересное во всѣхъ отношеніяхъ произведеніе. Одинъ изъ критиковъ въ «Daily News» идетъ далѣе: «Авторъ, говоритъ онъ: — подарилъ свѣту могучій и любопытный разсказъ, обратившись къ природѣ за своимъ сюжетомъ и взявъ на себя трудъ глубоко его изучить и представить безъ малѣйшей натяжки или искуственной сентиментальности. Миссъ Дильвинъ не старается смягчить грубую натуру описываемыхъ ею валійскихъ поселянъ и въ ея разсказѣ нѣтъ и тѣни той сентиментальности, которая такъ часто проглядывала у Диккенса, когда онъ брался описывать смиренную жизнь низшихъ классовъ. Причина этого явленія лежитъ глубже, нежели въ простомъ артистическомъ чутьѣ. Диккенсъ недостаточно питалъ уваженія и сочувствія къ бѣднымъ людямъ, чтобъ описывать ихъ вполнѣ правдиво. Онъ полагалъ необходимымъ прибавлять къ подобнымъ описаніямъ такія деликатныя черты, которыя онъ явно сочинялъ. Онъ недостаточно вѣрилъ въ выводимыя имъ личности, чтобъ предоставить ихъ самимъ себѣ. Конечно, его нѣсколько оправдываетъ то, что бѣдные обитатели большихъ городовъ, съ которыхъ онъ списывалъ большинство своихъ типовъ, не отличаются простотою сельскаго населенія. Добро и зло одинаково растутъ и тамъ и тутъ, но сельскіе всходы душистѣе. Миссъ Дильвинъ, въ изученіи сельскаго работника Южнаго Валлиса, выказала полное, осмысленное къ нему сочувствіе и всестороннее сознаніе нетолько заключающихся въ немъ добра и зла, но и причинъ, дѣлающихъ его именно такимъ, какимъ онъ представляется въ дѣйствительной жизни. Рѣдкіе авторы приступаютъ къ своему сюжету съ такимъ безпристрастіемъ и такой туманностью. Исторія Эвана Вильямса, разсказанная отъ его имени въ видѣ автобіографіи, дышетъ юморомъ, простотой, естественностью, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ неподдѣльнымъ паѳосомъ, и всякій читающій ее, испытывая сначала боязнь, чтобы она не кончилась сентиментальной развязкой, убѣждается, чѣмъ ближе подходитъ къ концу, что онъ находится въ рукахъ автора, хорошо понимающаго что онъ пишетъ и основательно знающаго описываемый имъ міръ».

Что касается до сюжета романа миссъ Дильвинъ, такъ называемаго возстанія Ревекки и ея дочерей въ Южномъ Валлисѣ въ 1843 году, то вотъ какъ описываетъ этотъ любопытный и малоизвѣстный эпизодъ современной англійской исторіи Мак-Карти въ его «Исторіи нашего времени» («А history of our own times», by Justin M’Carthy, Vol. I, p. 312—313): «Странной чертой времени было возстаніе Ревекки въ Валлисѣ. Возбуждено оно было нетерпѣніемъ и негодованіемъ народа на чрезмѣрные сборы на безчисленныхъ заставахъ по дорогамъ. Кто-то нашелъ въ Библіи текстъ, говорившій ясно объ этихъ претерпѣваемыхъ бѣдными несправедливостяхъ: „И они благословили Ревекку и сказали ей: пусть твое сѣмя обладаетъ вратами тѣхъ, которые его ненавидятъ“, Согласно этому тексту, народъ и началъ брать въ свое владѣніе ворота или заставы тѣхъ, которые ихъ ненавидѣли. Каждую ночь, толпа уничтожала ту или другую заставу. Въ продолженіи нѣкотораго времени имъ не выказывали почти никакого сопротивленія. Во главѣ толпы обыкновенно являлся человѣкъ, переодѣтый женщиной, изображая собою Ревекку, но потомъ, и большинство лицъ, принимавшихъ участіе въ возстаніи, прибѣгало къ этому маскараду. Мѣсяцы за мѣсяцами продолжались эти волненія во всемъ Южномъ Валлисѣ, кромѣ графства Брекнокъ; восемьдесятъ заставъ были уничтожены въ Кармартенѣ и ни одна застава не осталась на мѣстѣ въ Пемброкѣ и Кардиганѣ. Ревекка и ея дочери сдѣлались грозой всей страны. Вмѣстѣ съ успѣхомъ начала рости ихъ смѣлость и пошли кровавыя столкновенія съ полиціей и солдатами, въ которыхъ мужчины и женщины платили жизнью за свою преданность Ревеккѣ. Наконецъ, правительство положило конецъ безпорядкамъ и было достаточно мудро, чтобъ назначить для изслѣдованія ихъ причинъ особую комиссію, которая нашла, что въ основѣ народнаго волненія лежали невыносимыя и несправедливыя тяготы. Правительство обошлось довольно милостиво съ арестованными бунтовщиками и приняло мѣры къ уничтоженію зла, которое возбуждало народное волпеніе. Ревекка и ея дочери исчезли. Нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, бунтовщиковъ разстрѣляли бы, а зло, угнетавпіее бѣдный народъ, осталось бы неизмѣненнымъ. Исторія Ревекки и ея дочерей ясно обнаруживаетъ громадный шагъ впередъ въ политическомъ и общественномъ развитіи Англіи». Переводчикъ.

I.

Не отражается ли на натурѣ человѣка, въ большей или меньшей мѣрѣ, та мѣстность, въ которой онъ родился и провелъ свою жизнь? Не бываетъ ли человѣкъ болѣе грубымъ и дикимъ существомъ, если онъ взросъ въ хижинѣ, стѣны которой дрожатъ отъ всякаго порыва вѣтра, чѣмъ еслибы онъ жилъ въ мирномъ жилищѣ, среди прекрасной долины, окруженной горами и деревьями, гдѣ онъ имѣлъ бы знакомство съ непогодой только случайное, только внѣ дома, а не всегда чувствовалъ на себѣ ея роковое вліяніе? Если эта мысль справедлива, то ею можно объяснить, почему народъ въ Верхнемъ Киллеѣ такой грубый. Дѣйствительно, Верхній Киллей находится на самомъ краю Фервудской вересковой степи, гдѣ вы вполнѣ осязаете всю силу вѣтра, откуда бы онъ ни дулъ, гдѣ всегда вѣтряно, хотя въ другихъ мѣстахъ штиль, и гдѣ градъ бьетъ человѣка съ такой грозной мощью, словно хочетъ пробить въ немъ отверстіе, чтобъ выйти съ другой стороны.

Чтобы судить о силѣ града въ этой мѣстности, вамъ надо было бы видѣть, въ какомъ положеніи сынъ пастора въ селеніи Три Креста явился однажды домой; лицо его было покрыто ранами, а одинъ глазъ совершенно закрытъ.

Самъ пасторъ былъ бѣдный, слабый, маленькій человѣчекъ, который никогда не протестовалъ противъ пьянства и даже любилъ выпить стаканчикъ не менѣе своей паствы, но питалъ удивительную ненависть къ дракѣ. Онъ постоянно проповѣдовалъ противъ кулачнаго боя и всячески старался уничтожить этотъ народный обычай, увѣряя, что всякій, кто дрался, унижалъ себя до положенія животнаго. Конечно, онъ никогда не позволялъ своимъ дѣтямъ предаваться такому грѣшному препровожденію времени и, увидавъ своего сына въ такомъ ужасномъ видѣ, просто сошелъ съ ума отъ гнѣва, вполнѣ убѣжденный, что онъ ослушался родительскихъ приказаній. Онъ выпилъ въ то утро болѣе, чѣмъ могъ вмѣстить и находился не въ очень хорошемъ настроеніи духа, а потому его сыну досталась бы знатная порка, еслибы онъ не поклялся, что ни на кого не поднималъ руки, и что градъ такъ отдѣлалъ не одного его, а также Дженкина Томаса, съ которымъ онъ шелъ тихо черезъ вересковую степь. Дѣйствительно, Дженкинъ Томасъ былъ на лицо и доказывалъ воочію справедливость его словъ. Я очень хорошо помню, что это обстоятельство заставило меня впервые обратить вниманіе на то, что погода была въ Фервудѣ всегда хуже, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, такъ какъ нигдѣ въ окрестностяхъ въ этотъ день не было такой бури и такого града. Меня также очень удивляло, почему пасторъ считалъ кулачный бой хуже пьянства, тогда какъ, насколько я видѣлъ, пьяный гораздо болѣе походилъ на животное, чѣмъ человѣкъ, который немного поразмялъ себѣ руки въ честномъ бою съ сосѣдомъ. Впрочемъ, вѣроятно, такой слабый человѣчекъ, какъ пасторъ, никогда не могъ испытать этого удовольствія, потому что при малѣйшей попыткѣ онъ былъ бы, конечно, избитъ.

Но вернемся къ тому, что я говорилъ. Верхній Биллей такъ расположенъ, что его жители естественно должны были имѣть стремленія къ дикости, и когда я былъ ребенкомъ, то никто ничего не дѣлалъ для ограниченія этой природной наклонности. Въ тѣ времена люди не старались такъ, какъ теперь, развивать другъ друга и всѣ полагали, что человѣкъ долженъ во всю жизнь остаться тѣмъ, чѣмъ онъ родился. Если родители черные, то и дѣти не могли быть бѣлыми, если родители были необразованными, то и дѣти должны были оставаться необразованными во всю свою жизнь, такъ что тщетны были всѣ усилія ихъ развить. Съ тѣхъ поръ, идеи измѣнились и теперь вошло въ моду интересоваться просвѣщеніемъ низшихъ классовъ. Многіе въ настоящее время утверждаютъ, что всѣ должны читать, писать и понимать поэзію, исторію, географію и естественныя науки, что человѣкъ безъ этого не можетъ быть здоровъ, силенъ и счастливъ, и что школы, церкви и часовни начинали покрывать всю страну. Но въ мое время никто еще не изобрѣлъ этихъ идей и часовня въ селеніи Три Креста была единственнымъ «цивилизующимъ элементомъ», какъ теперь говорятъ. Никто изъ дѣтей въ Киллеѣ не зналъ, что такое школа и мы весь день съ утра до ночи бѣгали, дурачились и дѣлали всевозможныя проказы.

Особенное удовольствіе намъ, дѣтямъ, доставляли экипажи. Какъ только раздавался шумъ колесъ, мы бросались на экипажъ и окружали его; одни бѣжали впереди, другіе сзади, третьи по сторонамъ и всѣ кричали, ревѣли какъ сумасшедшіе. Впрочемъ, мы это дѣлали, если насъ не останавливали, но знатные господа не любили подобнаго кавардака и приказывали своимъ кучерамъ отгонять насъ бичами. Мы такъ привыкли къ подобному обращенію, что считали не настоящими господами тѣхъ, которые дозволяли намъ озорничать. Мы всего болѣе любили торговцевъ изъ Сванси, которые ѣздили гулять въ Гауэръ черезъ Биллей; они намъ бросали мѣдныя монеты и не обращали вниманія на то, сколько мы соскоблимъ краски съ экипажей. Впрочемъ, это было и понятно, такъ какъ экипажи были не ихъ собственные, а наемные. Мы всегда старались бѣжать какъ можно ближе къ экипажу, такъ что, повидимому, подвергались большой опасности, хотя въ сущности не было и тѣни ея; тогда чувствительныя дамы въ экипажахъ закрывали лицо руками и поднимали крикъ: «Колеса раздавятъ ихъ! Бѣдныя дѣти погибнутъ! О, остановите экипажъ! Бога ради, отгоните этихъ крошекъ!» А любезные кавалеры, чтобы успокоить своихъ дамъ, бросали намъ мѣдныя монеты, чтобы отъ насъ отдѣлаться.

Однако, несмотря на деликатныя чувства, никому изъ дамъ не приходило въ голову выйти изъ экипажей и взойти пѣшкомъ на крутую Киллейскую гору, чтобы облегчить бремя бѣднымъ лошадямъ; имъ не казалось безчеловѣчнымъ наполнять до верху тяжелый, громадный дилижансъ и заставлять двухъ несчастныхъ, голодныхъ клячь тащить эту махину рысью двадцать или тридцать миль въ гору и подъ гору на солнечномъ припекѣ.

II.

Мнѣ было пятнадцать лѣтъ съ небольшимъ, когда я впервые увидать миссъ Гвенліану Тюдоръ, и этимъ знакомствомъ я былъ обязанъ только что описанному обычаю Киллейскихъ дѣтей набрасываться на проѣзжающіе экипажи. Конечно, въ то время, я уже считалъ недостойнымъ моего возраста бѣгать за экипажами, но охотно подбивалъ на такіе подвиги дѣтей и поддерживалъ своимъ басомъ ихъ визгливые голоса. Поэтому, не было ничего удивительнаго, что однажды, услыхавъ крикъ и шумъ колесъ, я бросилъ лопату въ саду, гдѣ работалъ, и выбѣжалъ на улицу. Однако, на этотъ разъ я тотчасъ замѣтилъ, что дѣло было не ладно. На козлахъ не видно было кучера, возжи волочились по землѣ, а лошади, удивленныя своей свободѣ и не зная, какъ воспользоваться ею, мотали головой и бѣжали крупной рысью.

Въ каретѣ сидѣли двѣ дамы, одна молодая, а другая старая. Послѣдняя была внѣ себя отъ испуга и кричала во все горло, стараясь открыть дверцу и выскочить на дорогу. Напротивъ, молодая дѣвушка сидѣла спокойно и всячески пыталась успокоить старуху.

Онѣ ѣхали изъ Фервуда въ Сванси и только-что начали спускаться съ перваго покатаго ската длинной Киллейской горы. Немного далѣе ихъ ожидала болѣе крутая часть горы, гдѣ тяжесть экипажа, напирая на лошадей, могла ихъ разжечь, а еслибы они понесли, то, конечно, опрокинули бы карету. Впрочемъ, это до меня не касалось и я охотно побѣжалъ бы за ними, чтобы посмотрѣть, какъ случится съ ними несчастіе, еслибы въ ту самую минуту, когда поравнялась со мною карета, молодая дѣвушка не взглянула на меня.

На мгновеніе наши глаза встрѣтились, и ея взглядъ, казалось, умолялъ меня о помощи. Тогда во мнѣ произошла странная перемѣна; мнѣ стало ее очень жаль, и я захотѣлъ во что бы то ни стало оградить ее отъ всякой опасности. Я бросился черезъ дорогу, нагнулся, чтобы схватить возжи, но оступился, упалъ и едва не былъ раздавленъ колесами; черезъ минуту я вскочилъ, догналъ карету и на этотъ разъ поймалъ возжи. Держа ихъ крѣпко въ рукахъ, я продолжалъ бѣжать рядомъ съ каретой, дергая за возжи изо всей силы. Почувствовавъ задерживающую силу, лошади уменьшили шагъ и совершенно остановились бы, еслибы я не наткнулся на большой камень и не покатился по дорогѣ. Возжи подтянули меня подъ карету и колесо переѣхало черезъ правую руку. Я слышалъ, какъ кость у меня лопнула и почувствовалъ острую боль во всемъ тѣлѣ, но не выпустилъ возжей изъ лѣвой руки, хотя лошади продолжали бѣжать, волоча меня по землѣ. Черезъ нѣсколько минутъ, мы поравнялись съ таверной Бѣлый Лебедь, гдѣ двое или трое поселянъ пили пиво. Тутъ я помню только одно: что одинъ изъ нихъ бросился къ лошадямъ и я успокоился насчетъ молодой дѣвушки: затѣмъ я потерялъ сознаніе.

Когда я очнулся, то лежалъ на краю дороги, вдали отъ кареты и молодая дѣвушка, стоя подлѣ меня на колѣнахъ, обтирала мнѣ лицо мокрымъ платкомъ. На головѣ у меня было нѣсколько ранъ отъ каменьевъ и я былъ весь въ крови, такъ что трудно было опредѣлить, что со мною. Въ первое мгновеніе я не могъ отдать себѣ отчета, и тихо лежалъ съ закрытыми глазами, стараясь припомнить, какъ я тутъ очутился, и удивляясь какъ человѣческое существо могло такъ нѣжно прикасаться. Ея пальцы дотрогивались до моего лица, какъ лѣтній теплый вѣтерокъ, и я никогда въ жизни не чувствовалъ еще ничего подобнаго. Но когда я все хорошо припомнилъ, то подумалъ, что глупо лежать какъ бревно и не помочь себѣ; поэтому я сказалъ по англійски (моя мать была англичанка).

— Могу я встать, миссъ, или вы хотите меня еще почистить'?

— Присядьте, отвѣчала она съ улыбкой: — я очень рада, что вы не такъ сильно пострадали, какъ я боялась.

Мнѣ было очень больно, но я не желалъ показаться ей ребенкомъ и дѣлать возню изъ всякаго пустяка. Я молча присѣлъ и сталъ смотрѣть по сторонамъ.

Старуха только что перестала кричать и вышла изъ экипажа. Она была очень блѣдна и испуганна, но, стряхнувшись и чувствуя, что всѣ кости у нея цѣлы, немного успокоилась и подошла къ намъ. Надѣвъ на носъ два стеклышка, висѣвшія у нея на шеѣ, она посмотрѣла съ удивленіемъ на меня, а потомъ сказала рѣзко молодой дѣвушкѣ:

— Я право удивляюсь тебѣ, Гвенліана! Ты оставила меня одну въ каретѣ и я должна была сама безъ всякой помощи выйти изъ нея, а ты вертишься здѣсь съ какимъ-то мальчишкой, котораго мы никогда прежде не видали. Ты, кажется, могла бы подумать, что родная сестра твоего отца имѣетъ болѣе правъ на твои заботы, чѣмъ какой-то чужой, и тебѣ слѣдовало вспомнить, что мнѣ некому помочь, кромѣ тебя, такъ какъ мы не взяли съ собою лакея. Какъ я сожалѣю, что его нѣтъ съ нами; это страшное несчастіе съ нами бы не случилось. Но я знаю, что провидѣніе все устраиваетъ къ лучшему и не ропщу.

— Я пришла бы къ вамъ, тетя, черезъ минуту, но вы не хотѣли меня подождать, отвѣчала миссъ Гвенліана, съ улыбкой смотря на старуху: — я должна была заняться прежде мальчикомъ, который спасъ насъ; я боялась, не убился ли онъ, а вы были здравы и невредимы.

— Какъ бы не такъ, воскликнула съ негодованіемъ тетка: — развѣ я могу быть здравой и невредимой послѣ такой опасности и такого нервнаго потрясенія. Я вся избита, но не могу сказать, гдѣ именно у меня главная боль. О! О! О! Вездѣ колетъ!.. Ну, нечего сказать! теперешняя молодежь никогда не сочувствуетъ страданіямъ старыхъ людей. Подумать только, что такой случай приключился со мною, несмотря на всю мою осторожность. Конечно, провидѣніе всегда устраиваетъ все къ лучшему и я не ропщу; но я никогда болѣе не выѣду въ каретѣ безъ лакея.

Въ эту минуту кучеръ подбѣжалъ къ экипажу въ большомъ испугѣ. Вся исторія случилась оттого, что одна изъ лошадей захромала и онъ соскочилъ съ козелъ, чтобы вынуть камешекъ, попавшій ей въ ногу, а пока онъ искалъ другой камень для этой простой операціи, лошади испугались и побѣжали, прежде чѣмъ онъ успѣлъ ихъ остановить. Теперь, явившись на сцену происшествія, онъ бросился къ экипажу и къ лошадямъ, ни мало не заботясь о господахъ. Прежде всего онъ осмотрѣлъ лошадей, потомъ хомуты до послѣдней пряжки и, наконецъ, экипажъ отъ кузова до колесъ. Убѣдившись, что все въ порядкѣ, онъ свободно перевелъ дыханіе, снялъ шляпу и. вынувъ изъ нея пестрый платокъ, обтеръ себѣ лобъ.

— Слава Богу, это большое счастіе, пробормоталъ онъ: — еслибы случилось что-нибудь съ лошадьми и экипажемъ, то какими глазами я посмотрѣлъ бы на сквайра?

Тутъ онъ неожиданно вспомнилъ о двухъ дамахъ и посмотрѣлъ въ ихъ сторону. Увидавъ, что онѣ были невредимы, онъ поднялъ съ земли возжи, взлѣзъ на козлы и сталъ ждать приказаній.

Между тѣмъ, дѣти со всего селенія собрались вокругъ насъ и вели себя такъ, что мнѣ было стыдно за нихъ. Взрослые валійцы обыкновенно отличаются лучшими манерами, чѣмъ англійскіе поселяне. Я тоже начиналъ понимать приличія, я поэтому мнѣ было досадно, что всѣ эти мальчишки и дѣвчонки толкались, дрались, глазѣли на насъ, какъ на какихъ-нибудь диковинъ и громко критиковали обѣихъ дамъ, словно онѣ не слышали ихъ словъ. Конечно, онѣ не могли ничего понять, потому что дѣти говорили по валійски, но я объ этомъ тогда не подумалъ и очень разсердился; еслибы у меня не была сломана рука, то я надавалъ бы имъ колотушекъ.

— Какъ васъ зовутъ? вдругъ спросила меня миссъ Гвенліана.

— Эванъ Вильямсъ, миссъ, отвѣчалъ я.

— А вы живете далеко?

— Нѣтъ, миссъ, на вершинѣ горы.

— Ну, Эванъ, сказала она: — если вы можете ходить, то пойдемте; я хочу васъ сама проводить домой и передать на попеченіе кому-нибудь.

Старуха тутъ опять вмѣшалась.

— Я не могу тебѣ этого дозволить, Гвенліана, воскликнула она: — если ты не думаешь о себѣ, то должна вспомнить обо мнѣ, о твоемъ добромъ отцѣ и нашихъ слугахъ. Почемъ ты знаешь, что въ этой бѣдной хижинѣ нѣтъ тифа, оспы, кори, скарлатины или какой другой болѣзни. Конечно, Провидѣніе все устраиваетъ къ лучшему, но все-таки надо быть осторожнымъ.

Молодая дѣвушка только засмѣялась и покачала головой.

— Если ты хочешь рисковать, то тебя не удержишь, продолжала старуха: — но, по крайней мѣрѣ, спроси у этого мальчика, былъ онъ или кто-либо изъ его семейства въ рукахъ медика за послѣднее время.

Услыхавъ это, я не вытерпѣлъ, чтобъ ей не отвѣтить. Я не понималъ, что значитъ медикъ, но изъ сопоставленія этого слова со словами быть въ рукахъ, я заключилъ, что это, вѣроятно, было другое названіе полисмена. Меня очень оскорбила эта готовность подозрѣвать насъ въ какихъ-то проступкахъ, когда я очень хорошо зналъ, что ни противъ кого изъ насъ нельзя было сказать ни слова, да, наконецъ, еслибъ что-нибудь подобное и существовало, то неужели она думала, что я признаюсь въ этомъ и еще при молодой дѣвушкѣ. Поэтому, я отвѣчалъ довольно рѣзко:

— Мы не были ни въ чьихъ рукахъ, съ тѣхъ поръ, какъ, три мѣсяца тому назадъ, лѣсникъ сквайра остановилъ отца изъ-за двухъ кроликовъ, но и тогда противъ отца не могли представить никакихъ доказательствъ, и его тотчасъ выпустили. Если этотъ лѣсникъ будетъ такъ поступать и впредь, то ему не сдобровать.

Миссъ Гвенліана весело разсмѣялась и я еще болѣе разсердился, думая, что она мнѣ не вѣритъ. Я всталъ и, надувшись, пошелъ домой, но миссъ Гвенліана догнала меня и успокоила, объяснивъ, что ея тетка только хотѣла знать, были ли у насъ въ домѣ больные. На это я далъ вполнѣ удовлетворительный отвѣтъ и старуха, не возражая болѣе, послѣдовала за мною и своей племянницей.

Матери не оказалось дома и мы должны были подождать ее нѣсколько времени, такъ какъ миссъ Гвенліана объявила, что не уйдетъ не повидавшись съ нею. Старуха между тѣмъ спрашивала меня очень покровительственнымъ тономъ, сколько мнѣ лѣтъ, хожу ли я въ школу, какой работой я занимаюсь, хорошо ли веду себя и т. д. Большая часть такъ называемыхъ господъ полагаютъ, что они вправѣ предлагать подобные вопросы бѣднякамъ, которыхъ они удостаиваютъ своимъ посѣщеніемъ. Я часто думалъ, что бы сказали знатные люди, еслибъ бѣднякъ, зайдя въ богатый замокъ, сталъ бы такимъ образомъ обращаться съ его обитателями.

— Представьте себѣ, разсказывала бы потомъ почтенная лэди, мотая головой: — я никогда бы этому не повѣрила, еслибъ не слышала своими ушами. Простой поселянинъ вошелъ въ мой будуаръ, даже не постучавъ въ дверь, и спросилъ меня, хорошо ли учатся мои дѣти, какъ обращается со мною мой мужъ, отложила ли я что на черный день и, наконецъ, замѣтилъ, что въ корридорахъ и на лѣстницахъ не довольно чисто! Я бы желала знать, какое ему до этого дѣло!

— Я едва не упала въ обморокъ, прибавила бы старшая дочь: — онъ спросилъ меня, сколько мнѣ лѣтъ, совѣтовалъ не одѣваться съ такой излишней роскошью и предупреждалъ, что я раскаюсь въ расходованіи столько денегъ на ненужныя прихоти. Это просто дерзкій негодяй!

— Еще бы, поддакнулъ бы самъ лордъ: — онъ мнѣ сказалъ, что я глупо дѣлаю, занимая деньги, пожалѣлъ, что я слишкомъ много пью вина и выразилъ желаніе, чтобъ я одумался. Я велѣлъ лакеямъ выгнать его въ шею.

— И по дѣломъ, воскликнулъ бы наслѣдникъ лорда: — этотъ разбойникъ вздумалъ мнѣ читать мораль, сожалѣлъ, что я рѣдко хожу въ церковь и рекомендовалъ мнѣ прочесть назидательную брошюру противъ моей привычки клясться.

И все семейство признало бы въ одинъ голосъ, что, допустивъ подобное вмѣшательство въ чужія дѣла, нельзя будетъ жить на свѣтѣ и что низшіе классы не должны смотрѣть выше своего носа. Такимъ образомъ, то, что въ богатомъ человѣкѣ называется милостивымъ вниманіемъ — въ бѣдномъ принимаетъ характеръ дерзости. Бѣдный человѣкъ долженъ съ благодарностью привѣтствовать посѣщеніе богатаго или знатнаго во всякое время и смиренно отвѣчать на всѣ его вопросы, хотя бы они предлагались каждый разъ одни и тѣ же и предлагающій ихъ вовсе не интересовался бы отвѣтами. Впрочемъ, миссъ Гвенліана не принадлежала къ этому разряду людей и ее съ радостью встрѣчали въ каждой хижинѣ; но она была одна изъ тысячи и я никогда не встрѣчалъ другого человѣка, богатаго или знатнаго, который бы умѣлъ прилично обращаться съ бѣднымъ человѣкомъ въ его жилищѣ.

Но возвратимся къ моему разсказу. Дожидаясь моей матери, старуха осыпала меня вопросами и давала мнѣ добрые совѣты, какъ вдругъ странное поведеніе моего брата Билля положило конецъ ея краснорѣчію. Онъ и моя сестра. Пегги, послѣдовали за нами въ домъ, засунувъ пальцы въ ротъ, какъ всегда дѣлаютъ дѣти, приведенныя въ тупикъ. Маленькій Билль, никогда не видавшій роскошнаго туалета, очень заинтересовался бархатной кофтой, надѣтой на теткѣ миссъ Гвенліаны. Сначала онъ только глазѣлъ на бархатъ, но потомъ сталъ гладить его своими грязными руками и дергать за концы кофты. Онъ стоялъ за спиной старухи, такъ что она не могла видѣть, что онъ дѣлалъ; но даже еслибъ она повернулась и взглянула на него, то его пальцы съ быстротою молніи всовывались въ ротъ и все обстояло благополучно. Однако, ей не нравилось, что онъ находится за нею и она, мало по малу, пододвинула свой стулъ въ плотную къ стѣнѣ, такъ что видѣла всѣ его дѣйствія. Тутъ внезапно геніальная мысль осѣнила его голову. У насъ былъ котенокъ, котораго Билль очень любилъ, и, полагая, что его четвероногому другу доставитъ такое же удовольствіе, какъ ему, поиграть съ странной гладкой матеріей, онъ пошелъ за котенкомъ, принесъ его и, молча, бросилъ на кофту старухи. Конечно, бѣдный котенокъ очень перепугался, сунулъ свои когти въ бахраму и съ громкимъ мяуканьемъ обратился въ бѣгство, очень недовольный Биллемъ. Старуха перепугалась еще болѣе котенка, вскочила со стула и стала кричать во все горло; но потомъ она, мало по малу, успокоилась и замолчала, когда Пегги положила конецъ продѣлкамъ брата, ударивъ его по головѣ и прогнавъ на улицу, гдѣ онъ могъ на свободѣ ревѣть или играть съ другими дѣтьми.

Наконецъ, мать вернулась и миссъ Гвенліана объяснила ей, что со мной случилось, просила позволенія прислать доктора и обѣщала сама навѣщать меня. Потомъ она и ея тетка сѣли въ карету и уѣхали. Мнѣ очень было жаль, что она уѣхала и я долго сидѣлъ, молча припоминая ея наружность и каждое ея слово.

— Очень нужно доктора, произнесъ съ неудовольствіемъ отецъ, возвратясь домой и узнавъ въ чемъ дѣло: — гдѣ она найдетъ доктора, который бы зналъ столько, сколько старая Бетти Перкинсъ изъ Пенклодда? Я убѣжденъ, что одно ея слово или одинъ взглядъ сдѣлаютъ болѣе пользы больному, чѣмъ всѣ доктора и лекарства на свѣтѣ. Впрочемъ, если она пришлетъ доктора, то значитъ она ему и заплатитъ; пусть его приходитъ.

Доктора до меня допустили, хотя всѣ въ селеніи считали, что грѣхъ было обращаться за помощью къ человѣку, который получалъ деньги, тогда какъ Бетти Перкинсъ не брала ни гроша, если ей не удавалось вылечить больного. Я и самъ сомнѣвался, полезны ли будутъ моей рукѣ попеченія доктора, но этого желала миссъ Гвенліана и я не хотѣлъ ей перечить. Она меня такъ околдовала, что ея желаніе было для меня закономъ. Поэтому, ради нея, я былъ очень учтивъ съ докторомъ и вообще дѣлалъ все, что онъ приказывалъ, за исключеніемъ очевидныхъ нелѣпостей, какъ, напримѣръ, приказанія постоянно держать окно открытымъ въ комнатѣ, гдѣ я спалъ. Онъ очень настаивалъ на этомъ, увѣряя, что у насъ въ комнатѣ былъ такой спертый воздухъ, что могъ развиться тифъ, и мы, изъ любезности, отворяли окно при немъ, но какъ только онъ уходилъ, мы тотчасъ его снова запирали на глухо. Мы не были такіе дураки, чтобъ вѣрить всѣмъ его бреднямъ и простудиться, по его милости. Холодный, свѣжій воздухъ дѣло хорошее на улицѣ, но не въ спальнѣ. Въ такомъ случаѣ уже лучше и спать на открытомъ воздухѣ. Спальни только для того и существуютъ, чтобъ избѣгать холоднаго воздуха. Моя мать говорила, что нелѣпо расхолаживать теплый, пріятный воздухъ, стоявшій въ комнатѣ впродолженіи нѣсколькихъ дней. Только человѣкъ, которому должны были заплатить тѣмъ больше, чѣмъ дольше я болѣлъ, могъ требовать подобныхъ глупостей, но мы не были дураки и его не слушались.

III.

Благодаря ли искусству доктора или нѣтъ, но во всякомъ случаѣ моя рука, наконецъ, поправилась. Пока я былъ боленъ, миссъ Гвенліана навѣщала меня постоянно, читала мнѣ книги и приносила такіе вкусные супы, желе, пудинги и пр., что я удивлялся, какъ можно было изъ обыкновенныхъ яицъ, муки и мяса приготовить такую прелесть. Я помню, что Пегги, однажды, попробовавъ моего желе, воскликнула, что еслибы у нея былъ поваръ, умѣвшій такъ прекрасно стряпать, то она ѣла бы цѣлый день не останавливаясь. Признаюсь, и я былъ одинакого съ нею мнѣнія.

Разсказы, которые мнѣ читала миссъ Гвенліана, были также удивительные. Въ нихъ не говорилось о добрыхъ дѣтяхъ, которые дѣлались лордами и лэди, и о дурныхъ, кончившихъ жизнь въ тюрьмѣ, но это были разсказы о людяхъ, которые сражались со львами, медвѣдями, волками и змѣями, а также о волшебницахъ, которыя могли дѣлать все, что угодно своимъ жезломъ, походившимъ, въ моихъ глазахъ, на жезлъ Моисея. Всѣ ея разсказы были очень интересны, но я предпочиталъ волшебныя сказки, потому что волшебницы были страшныя и никогда нельзя было предугадать, что онѣ сдѣлаютъ.

Однако, надо сознаться, что о самой миссъ Гвенліанѣ я думалъ болѣе, чѣмъ о всѣхъ сказкахъ и волшебницахъ. Я находился совершенно подъ ея чарами и готовъ былъ все сдѣлать для нея; ея малѣйшее желаніе было для меня закономъ. Мнѣ кажется, что ея глаза дѣйствовали на меня всего болѣе и придавали ей ту страшную силу, которую она имѣла надо мною; и совсѣмъ тѣмъ, чувствуя себя вполнѣ связаннымъ по рукамъ и по ногамъ ея волей, я ни мало не желалъ освободиться изъ подъ этого ярма. Напротивъ, чѣмъ болѣе я ее видѣлъ, тѣмъ болѣе желалъ видѣть.

Узнавъ, что я не умѣю ни читать, ни писать, она начала понемногу учить меня граматѣ, а когда я выздоровѣлъ, то предложила продолжать эти уроки, съ тѣмъ чтобъ я приходилъ въ Пепфоръ, помѣстье ея отца. Конечно, я былъ очень радъ случаю видѣть ее и было рѣшено, что я буду ходить на урокъ каждое воскресенье послѣ обѣдни.

Пепфоръ находился не вдалекѣ отъ Сванси и въ четырехъ миляхъ отъ насъ. Это было прекрасное помѣстье, богатое всякаго рода животными и дичью, потому что сквайръ Тюдоръ былъ страстный охотникъ, зорко оберегалъ свои лѣса и считалъ всякаго охотившагося безъ позволенія самымъ преступнымъ и ненавистнымъ человѣкомъ. Я никогда не былъ въ Пепфорѣ и потому съ любопытствомъ отправился туда въ первое воскресенье по моемъ выздоровленіи. День былъ прекрасный и я достигъ до Пепфора гораздо позже, чѣмъ думалъ, потому что застрялъ на дорогѣ, любуясь прекрасными видами. Съ вершины Киллейской горы виднѣлось голубое море у Сванси, Маргамскіе лѣса и Парткомскіе пески. Потомъ съ холма у старой Гендрефойланской фермы открывалась живописная панорама Илейнскаго лѣса лежавшаго у ногъ съ своей зеленой, бурой листвой, Мумбльской бухты, съ маленькими бѣлыми парусами на зеркальной поверхности и Девонширомъ, туманно обрисовывавшейся на противоположномъ берегу. Все это было такъ прекрасно, залитое яркимъ солнцемъ, что я естественно часто останавливался въ восхищеніи. Увы! мнѣ никогда болѣе не придется взглянуть на эти чудныя, родныя картины, хотя душа моя такъ и рвется къ нимъ.

Наконецъ, я очутился въ Пепфорѣ и медленно пошелъ по дорогѣ къ большему дому сквайра. Но какъ я уже сказалъ, сквайръ Тюдоръ очень заботливо охранялъ свои лѣса, а они изобиловали кроликами и фазанами. Одни прыгали вокругъ меня среди зеленыхъ кустовъ, другіе кричали въ густой листвѣ деревьевъ, представляя большой соблазнъ для такого живого мальчика, какъ я. Въ природѣ всякаго ребенка и взрослаго, богатаго или бѣднаго, поймать и убитъ всякое живое существо, а потому естественно, что мнѣ очень хотѣлось поохотиться за кроликомъ или фазаномъ. Сначала я мужественно противостоялъ соблазну, но вдругъ увидалъ на травѣ стараго большого фазана, который шелъ, лѣниво передвигая лапы, очевидно, не имѣя возможности летать, по случаю какого-нибудь несчастія. Я не вытерпѣть и послѣдовалъ за нимъ: онъ заковылялъ быстрѣе, я уже протянулъ руку, чтобы схватить его. какъ онъ съ громкимъ крикомъ улетѣлъ въ чащу, оставивъ въ моихъ пальцахъ одно длинное перо изъ хвоста. Я остался какъ дуракъ съ открытомъ ртомъ. Что сталось бы со мною, еслибы на шумъ явился лѣсникъ и увидалъ бы у меня въ рукѣ перо фазана? Я поспѣшно вернулся на дорогу и ускорилъ шаги, рѣшившись не обращать болѣе вниманія на соблазнительныхъ птицъ. Но я не закалилъ себя противъ другого рода соблазна, именно противъ кроликовъ, и когда одинъ глупый кроликъ выскочилъ изъ-за куста подъ самыми моими ногами, я инстинктивно, безъ всякаго дурного намѣренія, бросилъ въ него палкой, бывшей у меня въ рукахъ. Маленькое животное, сшибленное съ ногъ сильнымъ ударомъ палки, покатилось по землѣ, я прыгнулъ къ нему, чтобы съ нимъ покончить, но прежде, чѣмъ мнѣ удалось это, кроликъ огласилъ воздухъ раздирающимъ визгомъ. Черезъ минуту, онъ уже спокойно лежалъ въ моемъ карманѣ; но не успѣлъ я сдѣлать двухъ шаговъ, какъ передо мною возсталъ какъ бы изъ подъ земли самъ сквайръ Тюдоръ. Я старался побороть свое смущеніе, но все-таки покраснѣлъ, какъ піонъ. Сквайръ взглянулъ на меня подозрительно.

— Слышали ли вы визгъ кролика? спросилъ онъ.

Я только могъ пробормотать сквозь зубы:

— Не знаю.

— Не знаю! повторилъ онъ рѣзко: — не говорите вздора. Я вижу, что вы здѣшній, и, конечно, знаете, что такое визгъ кролика. И я бы желалъ знать, зачѣмъ вы шляетесь въ моемъ паркѣ съ такой большой палкой въ рукахъ?

Я былъ такъ смущенъ, что не съумѣлъ сказать, что я шелъ въ его домъ по приглашенію миссъ Гвенліаны, а пробормотать:

— Я всегда, сэръ, гуляю съ этой палкой.

— Гм! произнесъ онъ: — а что это на кончикѣ палки. Дайте ее сюда.

Я взглянулъ на палку, и что же я увидѣлъ? На ея кончикѣ торчалъ маленькій кусокъ шкурки кролика. Нечего сказать, пренепріятный это былъ кроликъ; во-первыхъ, зачѣмъ онъ сунулся мнѣ подъ ноги, когда я объ немъ и не думалъ, во-вторыхъ, зачѣмъ онъ своимъ визгомъ направилъ на меня сквайра и, наконецъ, зачѣмъ оставилъ на моей палкѣ кусокъ своей шкуры, какъ улику противъ меня? Я подалъ, молча, палку и хотѣлъ убѣжать, но сквайръ схватилъ меня за горло.

— Ахъ, разбойникъ! воскликнулъ онъ, встряхивая меня изо всей силы: — ты мнѣ, пожалуй, скажешь, что всегда натыкаешь на свою палку кусочки кроличьей шкуры! Я теперь понимаю, въ чемъ дѣло. Отдай мнѣ сейчасъ кролика.

Говоря это, онъ обшарилъ мои карманы и вытащилъ кролика, еще теплаго.

— Мошенникъ! Лжецъ! Обманщикъ! воскликнулъ онъ внѣ себя отъ злобы: — а! вотъ какъ ты проводишь воскресенія! Гуляешь, какъ господинъ, по моему парку и убиваешь моихъ кроликовъ у меня подъ носомъ. Но я тебя научу разбойничать!

Онъ старался вырвать у меня изъ рукъ палку, конецъ которой я не выпускалъ; но я не хотѣлъ позволить ему меня побить, и мы стали съ нимъ бороться. Въ эту минуту на дорогѣ показалась миссъ Гвенліана. Мы были такъ близко отъ дома, что она услышала въ своей комнатѣ гнѣвный крикъ отца и поспѣшно выбѣжала въ садъ, чтобъ узнать о случившемся.

— О, папа, что это? воскликнула она: — что онъ сдѣлалъ дурного? Это Эванъ Вильямсъ, который остановилъ нашихъ лошадей, когда они понесли въ Фервудѣ. Онъ долженъ былъ прійти сегодня ко мнѣ на урокъ и вотъ уже полчаса, какъ я его жду.

До появленія молодой дѣвушки, я совершенно забылъ, съ кѣмъ я дрался, но теперь, увидавъ и вспомнивъ, что сквайръ — ея отецъ, устыдился за самого себя. Что онъ подумаетъ обо мнѣ? Я быстро опустилъ руки и остановился, какъ вкопанный. Сквайръ также тотчасъ успокоился.

— О! такъ это Эванъ Вильямсъ, сказалъ онъ, не выпуская меня, однако, изъ своихъ рукъ: — ну, такъ вотъ что. Идя къ тебѣ, онъ по дорогѣ воровалъ моихъ кроликовъ. Что это за манеры? Еслибъ онъ меня попросилъ, то я бы ему далъ съ удовольствіемъ не одного, а сто кроликовъ за твое спасеніе; но, клянусь небомъ, я ему не позволю воровать моихъ кроликовъ, хотя бы онъ тебя спасъ сто разъ.

— Извините, возразилъ я: — я не такъ низокъ, чтобъ воровать вашихъ кроликовъ. Онъ самъ сунулся мнѣ подъ ноги и я его убилъ безъ всякаго намѣренія. Да, наконецъ, вотъ онъ, возьмите. Значитъ, я его не укралъ.

— А еслибъ я васъ не накрылъ, то, конечно, не получилъ бы кролика, произнесъ съ улыбкой сквайръ. — Ну, такъ и быть. Я вамъ прощаю на этотъ разъ, если вы мнѣ обѣщаете никогда ничего не трогать въ моихъ лѣсахъ и никому не говорить, что я освободилъ безъ должной кары такого крупнаго преступника. Подобный безнравственный поступокъ противорѣчитъ всѣмъ моимъ правиламъ.

Я охотно далъ слово и этимъ окончилось мое первое столкновеніе съ сквайромъ.

Съ тѣхъ поръ я никогда не дотрогивался ни до птицъ, ни до животныхъ Пепфорскихъ лѣсовъ, но это не мѣшаетъ мнѣ быть того мнѣнія, что никто не имѣетъ исключительнаго права собственности на кроликовъ и зайцевъ. Когда Богъ создалъ землю, то онъ покрылъ ее ягодами и грибами, а также населилъ зайцами и кроликами для общаго блага; поэтому, я рѣшительно не вижу причины, почему одинъ человѣкъ имѣетъ право назвать ихъ своей собственностью. Нѣтъ, они общее достояніе, какъ вересковыя степи и луговины — общее достояніе всѣхъ сосѣдей, выгоняющихъ туда на пастбище лошадей, коровъ, свиней и барановъ, причемъ никто не имѣетъ права ихъ огораживать заборами и признавать за свои. Какое право имѣетъ человѣкъ назвать кроликовъ и зайцевъ своими только потому, что они случайно находятся на его землѣ? На этомъ основаніи, я никогда не считалъ воровствомъ поймать кролика на чужой землѣ, и этого мнѣнія держались всѣ въ Верхнемъ Киллеѣ, даже самъ пасторъ. Его паства платила ему столько же натурой, сколько деньгами, и если кто приносилъ ему фазана, то онъ отказывался принять говоря, что не пріемщикъ ворованныхъ вещей, но зайцевъ и кроликовъ онъ всегда бралъ съ удовольствіемъ.

IV.

Я еще не сказалъ вамъ, изъ кого состояла семья сквайра Тюдора. У него не было братьевъ, и только одна сестра, миссъ Елизабета. Онъ женился на англичанкѣ и имѣлъ двухъ дѣтей — мальчика и дѣвочку. Послѣдняя была миссъ Гвенліана, а мальчикъ, Овенъ, два года ея моложе, погибъ очень трагичнымъ образомъ, когда ему былъ только годъ. Однажды утромъ, нянька пошла съ нимъ гулять и не вернулась домой къ обѣду. Мистрисъ Тюдоръ стала очень безпокоиться и только-что хотѣла послать людей на поиски няньки съ ребенкомъ, какъ эта женщина явилась, но вся мокрая и безъ ребенка. Она разсказала, горько всхлипывая, что она гуляла, держа на рукахъ маленькаго Овена, по песчаному морскому берегу и зашла очень далеко, такъ какъ отливъ былъ въ этотъ день необыкновенно сильный. Она не замѣтила, когда начался вдругъ приливъ и въ нѣсколько минутъ вода окружила ее со всѣхъ сторонъ. Она кричала о помощи, но никого вблизи не было и она побѣжала къ берегу, высоко держа надъ головою ребенка. Но вода была очень глубока и неожиданно поднялись такія волны, что ей трудно было держаться на ногахъ. На половинѣ дороги она оступилась о камень и упала. Волной выбило у нея изъ рукъ ребенка и унесло въ открытое море, а она сама едва добралась до берега.

Вотъ какъ разсказала нянька о случившемся, и никто такъ не убивался о потерѣ ребенка, какъ она. Ожидая, что море выброситъ на берегъ тѣло бѣднаго ребенка, сквайръ посылалъ нѣсколько дней сряду толпу людей на поиски вдоль всего берега между Мумбльсомъ и Сванси. Но все было тщетно. Вѣроятно, ребенка унесло въ океанъ, такъ что даже не нашли бывшихъ на немъ маленькаго платьица и шляпки съ лентами.

Бѣдная мистрисъ Тюдоръ, которая никогда не отличалась крѣпкимъ здоровьемъ, не могла перенести этого рокового удара, начала чахнуть и, наконецъ, умерла, когда Гвенліанѣ было восемь лѣтъ. Съ тѣхъ поръ сестра сквайра, миссъ Елизабета, поселилась въ его домѣ и приняла все хозяйство въ свои руки.

Это была добросердечная старая дѣва, но у нея были очень странныя идеи по многимъ вопросамъ и я никакъ не могъ съ ней ладить, что, впрочемъ, быть можетъ, происходило отъ ея видимой антипатіи ко мнѣ. Она никакъ не могла понять, что бѣдные люди созданы изъ той же плоти и крови, какъ и она. Она готова была помочь бѣднымъ, но дѣлала это съ такимъ гордымъ пренебреженіемъ, словно они были кошки или собаки, а не существа, думавшія, говорившія и чувствовавшія такъ же, какъ она.

Одной изъ самыхъ любопытныхъ чертъ ея характера была ужасная осторожность, побуждавшая ее принимать мѣры противъ всѣхъ могущихъ встрѣтиться опасностей, хотя она всегда говорила, что Провидѣніе все устроиваетъ къ лучшему. Она такъ часто повторяла эту фразу, что, вѣроятно, вѣрила въ нее, но все-таки полагала, что и сама можетъ помочь Провидѣнію въ наилучшемъ устройствѣ вещей.

Я очень хорошо помню, какъ въ одно воскресеніе миссъ Гвенліана была нездорова и просила тетку дать мнѣ урокъ вмѣсто нея; и смѣшной же это былъ урокъ. По правдѣ сказать, мнѣ далеко не нравилась эта замѣна, такъ какъ я учился только изъ угожденія миссъ Гвенліанѣ; но, не желая ее разсердить, я смиренно принялся за работу подъ надзоромъ миссъ Елизабеты, которая никогда никого не учила, кромѣ приличныхъ дѣвочекъ, посѣщавшихъ воскресную школу близь Пепфора и принадлежавшихъ къ англиканской церкви. Диссентеровъ же она ненавидѣла и считала даже грѣхомъ говорить о нихъ. Поэтому, невѣденіе мною всего того, что, по ея мнѣнію, я долженъ былъ знать, привело ее въ неописанное изумленіе.

Прежде всего, она стала задавать мнѣ вопросы изъ англиканскаго катехизиса и, видя, что я никогда объ немъ не слыхалъ, разсердилась и, давъ мнѣ книжку, велѣла выучить наизусть первую страницу. Я повиновался и вскорѣ повторилъ ей безъ ошибки весь урокъ. Она немного смилостивилась.

— Ну, теперь посмотримъ, понимаешь ли ты то, что училъ, сказала она: — куда тебя носили, чтобы крестить?

— Никуда, произнесъ я, не понимая, какого отвѣта она отъ меня ждала.

— Такъ тебя крестили на дому?

— Нѣтъ, отвѣчалъ я: — нигдѣ.

Она вздрогнула и отшатнулась отъ меня, словно я былъ змѣей или какимъ-нибудь другимъ ядовитымъ животнымъ.

— Ты… некрещеный! воскликнула она: — Стало быть, Гвенліана имѣетъ дѣло съ язычниками! Некрещеный и не знаетъ катехизиса! И моя родная племянница интересуется такимъ существомъ и взяла его себѣ въ ученики!

Она съ такимъ презрѣніемъ смотрѣла на меня и такъ долго продолжала восклицать «о! о! о!» что я, наконецъ, подумалъ: «вѣроятно я какое-нибудь чудовище». Потомъ она вдругъ рѣшилась разомъ обратить меня на путь истины и произнесла цѣлую проповѣдь. Но что это была за проповѣдь! Я сначала старался ее слушать, хотя рѣшительно не понималъ ни одного слова; но вскорѣ ея строгій, монотонный голосъ усыпилъ меня и я задремалъ. Она разбудила меня пощечиной и съ сердцемъ объяснила, что не желаетъ болѣе имѣть дѣла съ такимъ гадкимъ мальчикомъ. Съ тѣхъ поръ она никогда уже не пыталась меня учить чему бы то ни было.

Лакей сквайра, съ которымъ я былъ очень друженъ, разсказалъ мнѣ потомъ, что миссъ Елизабета просила племянницу бросить знакомство со мною, но молодая дѣвушка съ улыбкой сказала, что если я былъ такимъ гадкимъ мальчикомъ, какимъ старая дѣва меня считала, то тѣмъ болѣе надо постараться меня исправить.

Еще я узналъ отъ моего пріятеля лакея, что когда я сломалъ себѣ руку, то сквайръ былъ не доволенъ частыми посѣщеніями нашего дома его дочерью, и говорилъ, что ей вовсе не мѣсто среди грубыхъ, безнравственныхъ жителей Верхняго Киллея, которые, по слухамъ, часто грабили на Фервудской вересковой степи фермеровъ изъ Гауэра, возвращавшихся пьяными съ рынка въ Сванси. Хотя эти слухи не были подтверждены никакими фактами, но дѣйствительно Верхній Киллей пользовался очень дурной славой во всемъ околодкѣ. Однако, миссъ Гвенліана, сама ничего не боявшаяся, съумѣла урезонить отца и выпросила у него позволеніе нетолько посѣщать нашъ домъ, но и принимать меня въ Пепфорѣ.

Мало по малу, она сдѣлала изъ меня очень порядочнаго ученика, такъ какъ большинство валійцевъ отличаются способностью быстро воспринимать то, что хотятъ, а я хотѣлъ дѣлать все, что ей доставляло удовольствіе. Она научила меня нетолько читать и писать, но познакомила и съ основами религіи, при чемъ я узналъ, къ большому моему удивленію, что люди, ходившіе въ церковь, читали туже библію, какъ и прихожане диссентерской часовни. Впрочемъ, я не очень развился въ религіозномъ отношеніи, такъ какъ мнѣ было все равно, чему она меня ни учила, и я съ одинаковой готовностью принялъ бы на вѣру самыя нечестивыя теоріи, еслибы ей пришло въ голову ихъ проповѣдовать. Поэтому она могла бы сберечь много времени, не выбиваясь изъ силъ, чтобы объяснить мнѣ разницу между добромъ и зломъ, потому что ей было достаточно сказать: это добро, а это зло, и я не сталъ бы требовать никакихъ разъясненій. Я не знаю, вѣрила ли она въ разсказы о грабежѣ Гауэрскихъ фермеровъ, но очень настаивала на томъ, что воровство большой грѣхъ, вѣроятно, желая предостеречь меня отъ воровства. Повторяю: все это было напрасно; ей стоило только сказать, что воровство ей не нравилось, и я никогда не позволилъ бы себѣ сдѣлать то, что могло ее огорчить.

Время шло; я съ удовольствіемъ учился у нея и былъ бы счастливъ, еслибы эти уроки продолжались вѣчно. Но имъ наступилъ конецъ черезъ два года, такъ какъ миссъ Гвенліана уѣхала съ отцомъ за-границу на нѣсколько лѣтъ, по причинѣ своего разстроеннаго здоровья.

V.

Всякое описаніе Верхняго Киллея было бы не полно безъ характеристики Филиппа Дженкинса, хозяина единственной въ селеніи таверны «Бѣлый Лебедь». Это былъ здоровенный, сильный дѣтина, никогда не смотрѣвшій ни на кого прямо, но обыкновенно державшій глаза опущенными внизъ. Онъ жилъ одинъ съ женою и дочерью Джени въ этой тавернѣ; у нихъ не было прислуги и они сами исполняли всю работу; но бѣдная Джени не была хорошей помощницей, такъ какъ была почти идіотка, вслѣдствіе того, что упала въ дѣтствѣ и страдала вѣчнымъ ревматизмомъ. Всѣ сожалѣли это несчастное, больное существо, за исключеніемъ отца, который постоянно сердился на ея безпомощность и въ пьяномъ видѣ жестоко обходился съ нею.

Онъ пилъ не часто, но когда начиналъ пить, то запоемъ, и въ продолженіи недѣли или двухъ до того накачивался пивомъ, что доходилъ до бѣшенства. Я помню, что, однажды, доведя, себя до такого состоянія, онъ взялъ свѣчу, пошелъ на верхъ въ комнату, гдѣ спала его жена, и поджегъ надѣтый на ней ночной чепчикъ. Она выскочила изъ постели, сорвала съ себя горящій чепчикъ и выбѣжала на улицу, обезумѣвъ отъ испуга. Дженкинсъ слѣдовалъ за нею, держа въ рукахъ свѣчу. Онъ сдѣлалъ это только для забавы, потому что никогда серьёзно съ нею не ссорился. Другой разъ онъ такъ же съ пьяна выгналъ ночью жену и дочь на снѣгъ, и имъ пришлось бы спать на морозѣ, еслибъ сосѣди ихъ не пріютили. Въ третій разъ, мы уже всѣ спали, какъ вдругъ послышался громкій стукъ въ дверь, и бѣдная Джени, босая, въ одной рубашкѣ и вся въ крови, просила укрыть ее отъ отца, который вытащилъ ее изъ постели и сталъ наносить ей такіе безчеловѣчные побои, что навѣрное убилъ бы, еслибъ мать не выпустила ея въ заднюю дверь.

Одинъ только сынъ его, Джимъ, умѣлъ справляться съ Дженкинсомъ, когда онъ входилъ въ азартъ. Часто посылали за нимъ для приведенія въ порядокъ отца, и, бросивъ работу, онъ являлся и задавалъ отцу такую встряску, что тотъ приходилъ въ себя.

Эта характеристика хозяина нашей таверны даетъ вамъ понятіе о томъ, что за народъ были всѣ мы, обитатели Верхняго Киллея. Если онъ былъ таковъ, то люди, находившіеся въ дружескихъ съ нимъ отношеніяхъ и пившіе ежедневно у него въ тавернѣ, не многимъ отъ него отличались. Но пора продолжать мой разсказъ.

Однажды, въ субботу утромъ, послѣ отъѣзда Тюдоровъ за-границу, я стоялъ на дорогѣ подлѣ нашей хижины, какъ мимо проѣхалъ въ Сванси человѣкъ на сѣрой лошади, держа въ поводу другую лошадь. Я зналъ его потому, что онъ обыкновенно проѣзжалъ мимо насъ въ базарные дни; его звали Джонъ Смитъ и онъ имѣлъ ферму въ Росилли, близь Гауэра. Это былъ угрюмый, надутый, сердитый человѣкъ, вѣчно готовый обругать или ударить попавшагося ему подъ руку ребенка или животное; притомъ онъ почти никогда не возвращался съ рынка въ Сванси трезвымъ. Въ эту минуту Томъ Девисъ, сынъ стараго Джо Девиса, жившаго прямо противъ насъ, работалъ въ саду, спиною къ дорогѣ и я слышалъ, какъ онъ спросилъ у Гью Риза, стоявшаго въ томъ же саду у самой изгороди:

— Что это за лошади?

— Это Джонъ Смитъ ѣдетъ на рынокъ, отвѣчалъ Гью: — и ведетъ въ поводу другую лошадь, вѣроятно, для продажи.

— На что такому человѣку деньги? произнесъ со смѣхомъ Томъ: — онъ во всей своей жизни ни на что не израсходовалъ шести пенсовъ, кромѣ пива. Вотъ еслибъ онъ мнѣ далъ вырученныя за лошадь деньги, то я купилъ бы что-нибудь хорошенькое для красотки Марты Вильямсъ.

Томъ очень ухаживалъ за моей старшей сестрой Мартой, всегда приглашалъ ее съ собою гулять по воскресеніямъ и когда только могъ, дѣлалъ ей подарки; но это случалось не часто, такъ какъ онъ былъ очень лѣнивъ и едва вырабатывалъ достаточно, чтобъ заплатить отцу за харчи и въ таверну за выпитое въ кредитъ пиво. Марта едва обращала вниманіе на всѣ его любезности, хотя мнѣ казалось, что она въ глубинѣ своего сердца предпочитала его всѣмъ остальнымъ молодцамъ, но только не хотѣла этого выказать.

— Ну, сказалъ Гью Гизъ небрежно, но не спуская глазъ съ Тома и наблюдая, какъ тотъ приметъ его слова: — не трудно отнять у Смита деньги, если онъ сегодня вечеромъ будетъ такъ пьянъ, какъ въ прошлую субботу. Что ты скажешь, Томъ, еслибъ мы съ тобой обдѣлали это дѣльце и подѣлили деньги пополамъ? Мнѣ такъ же очень нужны гроши.

— Странно было бы, еслибъ тебѣ не нужны были деньги, отвѣчалъ Томъ, смѣясь, потому что Гью пропивалъ каждый пенсъ, который онъ выработывалъ, и постоянно бралъ у всѣхъ деньги въ займы: — но мнѣ серьёзно надо денегъ для подарка хорошенькой Мартѣ Вильямсъ.

Тутъ я вмѣшался въ ихъ разговоръ.

— Этотъ подарокъ, Томъ, сказалъ я: — будетъ для Марты или для кошки? Въ послѣдній разъ, когда ты принесъ Мартѣ ленту, то она отдала ее кошкѣ Вилля.

Я не могъ удержаться, чтобъ не поддразнить Тома, хотя и боялся очень разсердить его, такъ какъ онъ былъ старше на четыре или пять лѣтъ и могъ легко отколотить меня. Какъ онъ, такъ и Гью, были очень удивлены моимъ вмѣшательствомъ въ ихъ разговоръ, потому что не подозрѣвали моего присутствія. Томъ весь вспыхнулъ и воскликнулъ, грозя кулакомъ.

— Эй, ты, Эванъ, не мѣшайся въ чужія дѣла и держи языкъ за зубами. Еслибъ ты не былъ братъ Марты, я бы тебя тотчасъ знатно отколотилъ. Тебѣ какое дѣло давать совѣты молодымъ людямъ или подсматривать, куда дѣваютъ молодыя дѣвушки полученные ими подарки, проклятый мальчишка!

Послѣ этого я отправился на работу и не слыхалъ дальнѣйшаго разговора между Гью и Томомъ. Я не обратилъ особаго вниманія на слышанныя слова и только удивлялся, что Марта не отвѣчала взаимностью на ухаживаніе Тома. Онъ былъ высокаго роста, очень красивъ и добрый малый, несмотря на его лѣнь; по всей вѣроятности, онъ обходился бы хорошо съ своей женой и не угощалъ бы ее побоями, какъ почти всѣ мужья въ Верхнемъ Киллеѣ. Вотъ дѣло иное, еслибъ за нею ухаживалъ Гью Ризъ, потому что это былъ человѣкъ очень непріятный, сердитый, сварливый. Онъ выходилъ изъ себя отъ всякаго вздора и готовъ былъ тогда драться со всѣми; эти вспышки случались съ нимъ такъ часто, что онъ почти не имѣлъ времени остывать въ промежутки.

Вечеромъ, въ эту самую субботу, мнѣ случилось пойти въ таверну «Бѣлый Лебедь» за джиномъ для отца, который обыкновенно выпивалъ свою порцію дома въ базарные дни, потому что не любилъ встрѣчаться въ тавернѣ съ толпой незнакомыхъ лицъ, проходившихъ и проѣзжавшихъ мимо Верхняго Киллея. Онъ любилъ за стаканомъ и трубкой высказывать свои мнѣнія и ненавидѣлъ, когда его перебивали или производили шумъ вокругъ него. Онъ говорилъ тихо, часто останавливался, чтобъ перевести дыханіе и молча посматривалъ на своихъ слушателей. Все это было немыслимо, когда каждую минуту входили въ таверну шумные посѣтители, возвращавшіеся съ рынка уже въ нетрезвомъ видѣ, требовали въ торопяхъ пива или водки и тотчасъ удалялись. На этомъ основаніи, отецъ рѣдко ходилъ въ таверну по субботамъ, и тихо, смирно пилъ свой джинъ дома, покуривая трубку.

Придя въ таверну, я засталъ тамъ много народа и долженъ былъ дожидаться, пока отпустятъ прежде пришедшихъ покупателей. Пока я ждалъ, явился Джонъ Смитъ, очень пьяный. Онъ потребовалъ горячей воды и водки, чтобъ согрѣть желудокъ прежде, чѣмъ отправится черезъ «проклятый, холодный Фервудъ», какъ онъ называлъ нашу вересковую степь. Винные пары сдѣлали его словоохотливымъ и онъ сталъ похваляться, что продалъ свою лошадь за очень хорошую цѣну, и что ему дали въ Сванси для жены нѣчто, повидимому, очень драгоцѣнное, судя по пламеннымъ просьбамъ не потерять, а вѣрно передать въ собственныя ея руки.

Кромѣ него, тутъ былъ еще другой фермеръ изъ Гауэра, почти совершенно трезвый и онъ всячески удерживалъ Смита отъ вина, уговаривая уѣхать пораньше. Но всѣ его усилія были тщетны, Смитъ не обращалъ на него ни малѣйшаго вниманія и онъ, наконецъ, уѣхалъ, оставивъ Смита напиваться сколько угодно. Когда я, взявъ джинъ, вышелъ изъ таверны, онъ еще оставался тамъ, громко хвастаясь, что вскорѣ сдѣлается богатымъ человѣкомъ. благодаря своей смекалкѣ и счастливой звѣздѣ его жены, которой посылали въ подарокъ таинственныя сокровища.

Спустя часъ послѣ моего возвращенія домой, мать вспомнила, что нашъ оселъ не вернулся на ночь изъ Фервуда, гдѣ онъ всегда пасся, и послала меня за нимъ. Было очень темно и трудно было распознать одного осла отъ другого, но нашъ оселъ меня хорошо зналъ и на мой зовъ прибѣжалъ бы, какъ собака. Къ тому же, луна уже всходила и мнѣ не предстояло большого труда при исполненіи приказа матери. Я надѣлъ шапку и пошелъ на окраину Фервуда, гдѣ нашъ оселъ обыкновенно щипалъ верескъ; но его тамъ не было. Дѣлать было нечего, приходилось искать его по всему Фервуду, довольно обширной мѣстности, изрѣзанной болотами, въ которыя въ темнотѣ было легко попасть.

Я полагалъ, что нашъ оселъ вѣроятнѣе всего находился на небольшой полянкѣ, гдѣ была хорошая трава; она отстояла на нѣсколько сотъ ярдовъ отъ перваго указательнаго столба, на окраинѣ Фервуда со стороны Сванси. Поэтому, я туда и направился по краю дороги, боясь взять болѣе короткій путь черезъ болота. Не успѣлъ я пройти столбъ, какъ услыхалъ шумъ лошадиныхъ копытъ на дорогѣ и остановился. Въ темнотѣ я только могъ разсмотрѣть, что лошадь была сѣрая, и что всадникъ былъ или очень боленъ, или очень пьянъ, потому что онъ сидѣлъ въ сѣдлѣ, согнувшись дугою, и такъ перекачивался со стороны на сторону, что малѣйшій толчокъ долженъ былъ сбросить его на землю. Очевидно, лошадь берегла человѣка, а не человѣкъ управлялъ ею. Мнѣ показалось, что эта лошадь походила на ту, на которой утромъ проѣхалъ Смитъ, да и всадникъ очень смахивалъ на него; но было слишкомъ темно, чтобы ясно разсмотрѣть ихъ обоихъ.

Лошадь, какъ бы сознавала безпомощность своего господина и шла шагомъ. Она миновала меня, но, на разстояніи тридцати или сорока сажень, вдругъ выскочили на дорогу изъ-за кустовъ двѣ черныя фигуры. Я прилегъ на землю и, скрытый верескомъ, могъ видѣть все, что онѣ дѣлали, не замѣченный ими.

Одинъ изъ этихъ людей схватилъ лошадь подъ уздцы и остановилъ ее, а другой стащилъ всадника на дорогу и сталъ шарить въ его карманахъ. Все это случилось такъ быстро и неожиданно, что я сначала подумалъ, не вижу ли это во снѣ. Но я протеръ глаза и дѣйствительно на яву, у меня на глазахъ, совершался грабежъ.

Если вы думаете, что это зрѣлище возбудило во мнѣ ужасъ и отвращеніе, то вы ошибаетесь. Въ Верхнемъ Киллеѣ, гдѣ я провелъ всю мою жизнь, понятія о добрѣ и злѣ были очень смутны и мы вообще полагали, что сила всегда права. Слѣдовательно, мнѣ не показалось очень возмутительнымъ, что двое людей вытащили деньги изъ кармановъ третьяго, когорый былъ до того глупъ, что довелъ себя до безпомощнаго положенія. Очнувшись отъ первой минуты изумленія, я даже хотѣлъ подойти къ нимъ и попросить, чтобы мнѣ позволили поѣздить немного верхомъ на лошади прежде, чѣмъ она понадобится ея собственнику, потому что я страстно любилъ верховую ѣзду. Но вдругъ я вспомнилъ о миссъ Гвенліанѣ и о томъ, чему она меня учила. Не разсердится ли она, если я приму какое бы то ни было участіе въ грабежѣ? Конечно, она, по всей вѣроятности, ничего не услышитъ объ этой исторіи, но я чувствовалъ, что мнѣ не слѣдуетъ дѣлать то, что ей не правится, даже и въ томъ случаѣ, если она объ этомъ не узнаетъ. Еслибы она была со мною въ эту минуту, то что бы она мнѣ присовѣтовала? Нашла ли бы она необходимымъ мое вмѣшательство съ цѣлью помѣшать грабителямъ совершить свое дѣло? Нѣтъ, она, конечно, не потребовала бы отъ меня невозможнаго, а невозможно было такому юношѣ, какъ мнѣ, остановить двухъ взрослыхъ людей. Къ тому же, если она меня учила не воровать, то никогда не говорила, что я обязанъ другимъ мѣшать въ совершеніи кражи. Поэтому я рѣшился быть безмолвнымъ зрителемъ происходившей передо мною сцены и еще болѣе притаился.

Они вынули изъ кармана бѣдняка кошелекъ, и потомъ оттолкнули его отъ себя. При этомъ онъ откатился на нѣсколько шаговъ и голова его случайно попала въ канавку съ водой. Холодная влажность немного протрезвила его и онъ открылъ глаза. Потомъ онъ схватился руками за грудь, словно тамъ было скрыто что-то очень драгоцѣнное и промолвилъ глухимъ, полусознательнымъ тономъ, пристально смотря на того изъ грабителей, который былъ ближе къ нему.

— Оставь меня, разбойникъ, или я тебѣ это припомню. Будешь знать Джона Смита.

Эти слова были очень глупы, такъ какъ врядъ ли Смитъ, протрезвившись совершенно, узналъ бы лицо грабителя; но послѣдній не подумалъ объ этомъ или не хотѣлъ рисковать возможностью своего отождествленія. Какъ бы то ни было, онъ громко поклялся, что Смитъ его никогда не признаетъ и нанесъ ему два или три страшныхъ удара но головѣ толстой палкой, находившейся въ его рукахъ. Я вздрогнулъ; дѣло становилось серьёзное; это не былъ простой грабежъ. По голосу человѣка, нанесшаго эти удары бѣдному Смиту, я узналъ въ немъ Гью Риза. Теперь заговорилъ и его товарищъ; это оказался Томъ Девисъ.

— Что ты надѣлалъ? воскликнулъ онъ съ испугомъ: — ты убилъ его. Что намъ теперь дѣлать? Вѣдь ты мнѣ обѣщалъ не трогать его, иначе я не согласился бы на это дѣло.

Гью нагнулся къ бѣдному Смиту, лежавшему неподвижно и приложилъ руку къ сердцу.

— Я не думаю, что онъ умеръ, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: — но если онъ и умеръ, то тѣмъ лучше. Иначе, онъ предалъ бы насъ суду. Во всякомъ случаѣ его деньги у насъ.

— Ну, если мы достали чего хотѣли, то уйдемъ отсюда поскорѣе, произнесъ Томъ, боязливо озираясь по сторонамъ.

— Возьми сѣдло и уздечку, жаль ихъ оставить, отвѣчалъ Гью: — а я посмотрю, нѣтъ ли у него часовъ. Если ужь намъ повезло счастье, то надо всѣмъ воспользоваться.

Пока Томъ отстегивалъ сѣдло и снималъ уздечку, Гью обыскалъ Смита и, взявъ ножикъ, разрѣзалъ его сюртукъ на груди, на томъ самомъ мѣстѣ, за которое онъ хватался. Изъ отверстія онъ вытащилъ что-то показавшееся мнѣ книжкой, ящичкомъ или конвертомъ. Я тогда вспомнилъ, что Смитъ говорилъ вечеромъ въ тавернѣ о какомъ-то сокровищѣ, которое онъ везъ женѣ. Я такъ же припомнилъ, что въ Бѣломъ Лебедѣ былъ въ то время Гью Ризъ и догадался, что вещь, взятая имъ теперь, была именно этимъ сокровищемъ. Гью быстро обернулся, чтобы посмотрѣть, слѣдитъ ли за нимъ Томъ. Но послѣдній стоялъ но другую сторону лошади и былъ занятъ отстегиваніемъ сѣдла, а потому Гью поспѣшно спряталъ таинственную вещь въ карманъ и громко сказалъ, что ничего не нашелъ, причемъ еще грубо обругалъ Смита за неимѣніе при себѣ часовъ. Лошадь взять было не безопасно и ее пустили на волю. Потомъ грабители бросили послѣдній взглядъ на свою жертву.

— Я увѣренъ, что онъ убитъ, сказалъ Томъ съ безпокойствомъ: — насъ могутъ найти и, конечно, повѣсятъ. И, однако, я не дотронулся до него пальцемъ. Не только я, но и ты можешь въ этомъ присягнуть.

— А если я не захочу присягать, отвѣчалъ съ грубымъ смѣхомъ Гью: — что тогда будетъ съ тобою? Почему тебѣ скорѣе повѣрятъ, чѣмъ мнѣ, если я подъ присягой покажу, что ты убилъ Смита, а я тебя еще удерживалъ? Но полно, не будь дуракомъ, не пугайся по пусту. Мы спрячемъ сѣдло и уздечку до времени, когда объ этой исторіи забудется и никто не вздумаетъ насъ подозрѣвать. Зачѣмъ насъ подозрѣвать болѣе, чѣмъ другихъ, если на насъ не найдется вещей Смита?

— Но, мы кажется, говорили о своемъ намѣреніи сегодня утромъ при Эвансѣ Вильямсѣ? воскликнулъ Томъ.

— Да, ты правъ, я объ этомъ забылъ, отвѣчалъ Гью: — но ему не сдобровать, если онъ посмѣетъ сказать хоть словечко. Впрочемъ, не вѣроятно, чтобы его сталъ кто-нибудь разспрашивать о Смитѣ, а самому ему не придетъ и въ голову болтать объ этомъ. Наконецъ, онъ, вѣроятно, ничего и не разслышалъ изъ нашего разговора; онъ вѣчно бредитъ о дочери сквайра. Ну, пойдемъ, пора уйти отсюда.

И они удалились, пройдя мимо меня такъ близко, что я боялся, какъ бы они меня не замѣтили. Дѣло въ томъ, что я боялся Смита съ самаго дѣтства, а то, что я сейчасъ видѣлъ, только усиливало во мнѣ этотъ страхъ. Поэтому, я затаилъ дыханіе и только тогда вышелъ изъ засады, когда они исчезли въ темнотѣ.

Что мнѣ было дѣлать? Былъ ли Смитъ мертвъ или нѣтъ? Я боялся подойти къ нему. Если онъ дѣйствительно убитъ, то лучше мнѣ этого не знать, потому что страшно было оставаться съ мертвецомъ на большой дорогѣ, да еще и ночью. Я хотѣлъ было даже догнать Гью и Тома, такъ какъ общество живыхъ людей, все равно какихъ, казалось мнѣ предпочтительнѣе. Но меня остановила мысль, что, съ одной стороны, можетъ быть онъ и живъ, а съ другой — Гью, увидавъ меня и подозрѣвая, что я все знаю, поступилъ бы со мною такъ же, какъ съ бѣднымъ Смитомъ. И я отказался отъ этого намѣренія.

Я снова посмотрѣлъ на неподвижное тѣло Смита, освѣщенное только-что взошедшей луной. Лицо его было страшно блѣдно и только волоса его слегка колыхались отъ вѣтра. Изъ подъ головы и черезъ дорогу шла какая-то черная полоса. Это, вѣроятно, была кровь и я пересталъ сомнѣваться въ смерти несчастнаго.

Я никогда еще не видывалъ мертвеца и на меня напалъ невообразимый страхъ. Какъ ужасно было, что живое, дышащее, разумное существо превращалось въ прахъ земной, не теряя своей человѣческой формы. И эта роковая перемѣна произошла съ нимъ на моихъ глазахъ, и я ничего не замѣтилъ! Нѣчто находилось въ этомъ человѣкѣ и заставляло его жить, и это нѣчто могло выйти изъ него незамѣтно! Во всякомъ случаѣ, оно должно было, теперь гдѣ-нибудь находиться не очень далеко, потому что, вѣроятно, ему хотѣлось видѣть, что станется съ тѣломъ, въ которомъ оно обитало. Но гдѣ оно? Быть можетъ, оно имѣло страшную форму и было близко отъ меня… При одной мысли объ этомъ, я дрожалъ какъ въ лихорадкѣ. Я не смѣлъ оборачиваться, не смѣлъ глядѣть по сторонамъ. Мнѣ было страшно увидѣть это невѣдомое нѣчто. Я не смѣлъ тронуться съ мѣста и боялся оставаться на мѣстѣ. Глаза же мои все это время не отрывались ни на секунду отъ черной лужи, которая, все увеличиваясь, текла изъ подъ головы убитаго. Все остальное было неподвижно и я тоже замеръ. Страхъ меня сковалъ такъ же, какъ смерть сковывала бѣднаго Смита, и мы оба находились неподвижно другъ противъ друга, онъ лежа, я стоя.

Наконецъ, едва слышный стонъ вырвался изъ груди страшной жертвы, и въ ту же минуту она перестала быть для меня страшной. Если онъ стоналъ, значитъ онъ былъ еще человѣкомъ и невѣдомое нѣчто, такъ напугавшее меня, находилось въ немъ. Я собрался съ силами и подошелъ къ нему. Я поднялъ ему голову съ земли и его вѣки приподнялись. Но глаза его безсознательно взглянули на небо и снова закрылись. Я не зналъ что дѣлать.

Я не хотѣлъ ни идти за помощью, ни дожидаться прихода кого-нибудь, такъ какъ боялся, что меня заподозрятъ въ убійствѣ и мнѣ придется въ самозащиту показать на Тома Девиса и Гью Риза, чего я никакъ не желалъ. Выдать сосѣдей считалось въ Верхнемъ Киллеѣ вполнѣ безнравственнымъ дѣломъ; къ тому же, я любилъ Тома и боялся мести Гью. Однако, мнѣ претила мысль уйти, оставивъ бѣднаго Смита одного, хотя я, оставаясь, и не могъ принести ему никакой пользы. Однимъ словомъ, я не видѣлъ исхода изъ своего затруднительнаго положенія, какъ вдругъ услыхалъ шумъ колесъ. По всей вѣроятности, это возвращались изъ Сванси поселяне, которые могли подобрать Смита и оказать ему помощь. Я снова спрятался въ верескъ, окаймлявшій дорогу и сталъ смотрѣть, что произойдетъ.

Проѣзжая мимо Смита, телега остановилась, двое людей вышли изъ нея, подняли несчастнаго, положили его въ телегу и поѣхали по направленію въ Гауэръ. Послѣ этого мнѣ, нечего было вмѣшиваться въ это страшное дѣло и я бросился искать нашего осла, боясь, чтобы мои родители не стали безпокоиться обо мнѣ.

Я вскорѣ нашелъ осла; онъ смиренно пасся на полянѣ, вмѣстѣ съ однимъ изъ своихъ друзей, и я отвелъ его поспѣшно домой. Отецъ спросилъ меня, отчего я такъ долго пропадалъ и я объяснилъ, что оселъ очень далеко зашелъ и мнѣ пришлось его искать по всему Фервуду. Отецъ былъ совершенно заспанный и повѣрилъ мнѣ на слово, замѣтивъ, что надо будетъ спутать ноги ослу, если онъ такъ далеко заходитъ.

Я былъ очень радъ, что отецъ былъ заспанный, а то, онъ непремѣнно замѣтилъ бы, по моему волненію и блѣдному лицу, что случилось нѣчто необыкновенное. Во всю ночь я почти не смыкалъ глазъ и все думалъ о видѣнномъ мною страшномъ зрѣлищѣ. Глухой ударъ палки о черепъ Смита раздавался въ моихъ ушахъ; его блѣдное лицо и лужа крови носились передъ моими глазами. Тысячи мыслей тѣснились въ моей головѣ. Я спрашивалъ себя, поймаютъ ли грабителей, что они сдѣлаютъ съ сѣдломъ и уздечкой, что заключалось въ таинственномъ пакетѣ, взятомъ Гью, и что купитъ Томъ на деньги, которыя достанутся на его долю. Я надѣялся, что Марта не возьметъ отъ него подарковъ, которые были бы обагрены кровью Смита; однако, я не могъ предупредить ее объ этомъ. Потомъ я вспоминалъ о миссъ Гвенліанѣ, сомнѣвался, поступилъ ли я въ эту ночь такъ, какъ она бы хотѣла, чтобы я поступилъ. Она мнѣ лично запрещала убивать или грабить, но не научила, какъ поступить, когда при мнѣ грабили и убивали человѣка, и я не имѣлъ физической возможности этому помѣшать. Во всякомъ случаѣ, я намѣренно ничего не сдѣлалъ противъ ея желаній, и это было большимъ для меня утѣшеніемъ.

VI.

На слѣдующій день, я не зналъ ни минуты покоя; такъ хотѣлось мнѣ узнать, что сталось съ Смитомъ, умеръ ли онъ или былъ живъ; но въ тѣ времена вѣсти не скоро распространялись, и до насъ дошли слухи о Смитѣ только черезъ три дня.

Разсказывали, что въ воскресенье утромъ пришла къ нему въ домъ его сѣрая лошадь безъ сѣдока, сѣдла и уздечки; это обстоятельство, вмѣстѣ съ невозвращеніемъ Смита наканунѣ ночью, возбудили безпокойство его жены и она начала розъиски о пропавшемъ мужѣ. Наконецъ, она узнала, что старый Вильямъ Робертсъ и его жена, жившіе на Гопфрской сторонѣ Фервуда, возвращались поздно ночью домой въ субботу и, увидавъ, что на дорогѣ лежалъ раненый, окровавленный человѣкъ, подняли его и привезли домой, гдѣ онъ и лежалъ теперь. Мистрисъ Смитъ отправилась къ нимъ и оказалось то, чего она боялась: раненый человѣкъ былъ ея мужъ.

Потомъ до насъ дошло извѣстіе, что мистрисъ Смитъ рѣшилась, какъ только ея мужъ будетъ въ состояніи говорить, обратиться къ полиціи и къ суду о розъискѣ и наказаніи виновныхъ. Но черезъ день было узнано, что Смитъ умеръ, не очнувшись отъ своего забытья и не сказавъ ни слова. Затѣмъ явился коронеръ, произведено было дознаніе и полиція стала рыскать повсюду, отъискивая грабителей и убійцъ.

Одинъ изъ констаблей прибылъ въ Верхній Киллей. Прежде всего, онъ отправился въ таверну «Бѣлый Лебедь», гдѣ не было никого, кромѣ Джени, которая только вытаращила на него глаза и ничего не отвѣчала на всѣ его разспросы. Но вскорѣ пришелъ хозяинъ Филь и отъ него полицейскій узналъ, что Смитъ былъ въ тавернѣ въ ту самую ночь, когда его убили и уѣхалъ оттуда довольно поздно, но Филь никакъ не хотѣлъ признать, чтобы онъ былъ очень пьянъ, хотя этотъ фактъ удостовѣрили посѣтители «Бѣлаго Лебедя», по словамъ которыхъ Смитъ былъ такъ пьянъ, что едва держался въ сѣдлѣ.

Потомъ констабль, одинъ видъ котораго, какъ агента полиціи, былъ ненавистенъ всему селенію, пошелъ по хижинамъ, предлагая ихъ обитателямъ различные вопросы. Но онъ ничего отъ этого не выигралъ, потому что никто изъ лицъ, къ которымъ онъ обращался, ничего не зналъ о таинственномъ убійствѣ; но еслибы они что-нибудь и знали, то не сказали бы ни слова представителю полиціи. Послѣ всѣхъ, онъ пришелъ къ намъ и спросилъ у матери, не было ли ей извѣстно, чтобы кто-нибудь ходилъ поздно вечеромъ въ Фервудъ въ прошедшую субботу.

— Нѣтъ, отвѣчала сердито мать, которая ненавидѣла полицію, можетъ быть, болѣе всѣхъ сосѣдей: — никто не ходилъ въ степь послѣ Эвана, который привелъ домой осла.

— Такъ Эванъ ходилъ въ Фервудъ? въ какое время ночи? спросилъ полицейскій.

— Въ какое время ночи? повторила моя мать, мывшая бѣлье и желавшая какъ можно скорѣе отдѣлаться отъ непріятнаго гостя: — кто вамъ сказалъ, что это было ночью? Мальчикъ ходилъ вечеромъ, но когда именно, я не помню, кажется, какъ только начало смеркаться.

Конечно, это было несправедливо, но, по всей вѣроятности, она сама не замѣтила, что было поздно, когда она меня посылала за осломъ. Полицейскій не удовлетворился этимъ отвѣтомъ и, вмѣсто того, чтобы уйдти, началъ разспрашивать меня, въ какомъ именно часу я ушелъ изъ дому и вернулся назадъ. Я очень боялся, чтобы онъ, по моимъ отвѣтамъ, не догадался, что я знаю болѣе другихъ и потому, не говоря ни слова о моихъ странствіяхъ по Фервуду, старался указать ему съ точностью ту минуту, когда я вышелъ изъ дому. Сначала я сказалъ ему, сколько было минутъ, когда я въ послѣдній разъ посмотрѣлъ на часы прежде, чѣмъ выйдти изъ дому, потомъ распространился о томъ, что наши часы отставали на прошедшей недѣлѣ, а четыре дня тому назадъ, они стали идти впередъ. Соображаясь съ этимъ, я опредѣлилъ время, когда я посмотрѣлъ на часы, но при этомъ сослался на мнѣніе посторонняго лица, который со мною не соглашался. Затѣмъ я сталъ вспоминать, сколько прошло времени отъ той минуты, когда я посмотрѣлъ на часы и когда вышелъ изъ дому. Наконецъ, я спохватился и торжественно заявилъ, что, можетъ быть, я совершенно ошибался и смотрѣлъ на часы не въ субботу, а въ пятницу или въ четвергъ. Все это я объяснялъ такъ долго, неясно и сложно, что полицейскій вышелъ изъ терпѣнія и, полагая, что отъ такого дурака не добьешься никакого толка, ушелъ среди моего разсказа, гнѣвно воскликнувъ:

— Какое мнѣ дѣло до вашихъ часовъ! Отстаютъ ли они или идутъ впередъ. Твой языкъ мотается, какъ маятникъ и болтаетъ безъ умолку чертовщину. Право, я никогда не видывалъ такого Дурака! Ты мнѣ толкуешь о часахъ, а я тебя спрашиваю объ убійствѣ.

Мать проводила его до дверей бранью, жалуясь на то, что всякій полицейскій суетъ носъ, куда его не просятъ и осмѣливается подозрѣвать честную семью въ разныхъ преступленіяхъ.

— Большой, должно быть, оселъ этотъ полицейскій, сказалъ мой отецъ, когда мы ему разсказали о посѣщеніи: — если онъ думалъ, что ему кто-нибудь скажетъ правду. Ему платятъ деньги за розъиски, значитъ самъ все и розъискивай, а если онъ только будетъ повторять то, что., ему другіе скажутъ, то не за что ему и деньги платить, а слѣдуетъ ихъ отдать тому, отъ кого онъ все узналъ.

Я вполнѣ соглашался съ справедливостью этого взгляда и, дѣйствительно, полагалъ, что, еслибы я разсказалъ полицейскому все, что зналъ о таинственномъ убійствѣ, то самовольно исполнилъ бы его обязанность и ему не осталось бы ничего дѣлать. Къ тому же, если было жаль смерти одного человѣка, то еще болѣе пришлось бы сожалѣть о смерти трехъ человѣкъ, такъ какъ Тома и Гью навѣрное повѣсили бы, еслибы ихъ преступленіе было открыто, хотя этимъ ни мало не воскресили бы Смита. Поэтому, я упорно держалъ языкъ за зубами и надѣялся, что, благодаря моему молчанію, это дѣло канетъ въ воду. Меня только безпокоила мысль о сѣдлѣ и уздечкѣ. Что сталось съ ними? Но когда, наконецъ, они были отъисканы въ старомъ гумнѣ близь селенія Три Креста, то подозрѣніе пало скорѣе на обитателей этой деревни, чѣмъ жителей Верхняго Киллея. Такимъ образомъ, послѣ долгихъ розъисковъ, хлопотъ и усилій, полицейскія и судебныя власти должны были бросить это дѣло и сознаться, что они не имѣли ни малѣйшаго ключа къ открытію убійцы или убійцъ Смита.

Достовѣрными фактами въ этомъ дѣлѣ было только то, что Смитъ продалъ лошадь въ Сванси и получилъ за нее деньги, что онъ заѣзжалъ въ каждую таверну по дорогѣ изъ Сванси въ Киллей и пилъ тамъ здорово, что, выѣзжая изъ «Бѣлаго Лебедя», онъ былъ совершенно пьянъ и что, наконецъ, его подобрали на дорогѣ Вильямъ Робертсъ и его жена, которые и привезли его ограбленнаго и въ безчувственномъ состояніи въ свой домъ, гдѣ онъ и умеръ. Одно обстоятельство, выяснившееся на слѣдствіи коронера, однако, заставило меня задуматься; именно, мистрисъ Смитъ объявила, что у ея мужа въ день его убійства не было при себѣ ни часовъ, никакой драгоцѣнной вещи, кромѣ денегъ. Ясно было, что она ничего не знала о таинственномъ сокровищѣ, которое онъ ей везъ, судя но его собственнымъ словамъ. Я былъ убѣжденъ, что оно заключалось въ ящичкѣ или пакетѣ, который Гью тайно вытащилъ изъ сюртука Смита и скрылъ его отъ Тома. Мнѣ очень хотѣлось узнать, что это было за сокровище, и я терялся въ догадкахъ, но не смѣлъ спросить объясненія у Гью, который одинъ могъ бы удовлетворить моему любопытству.

Вообще, я очень сожалѣлъ, что былъ невольнымъ зрителемъ этой роковой драмы, такъ какъ она не выходила у меня изъ головы ни днемъ, ни ночью. Конечно, большимъ утѣшеніемъ мнѣ было бы поговорить съ кѣмъ-нибудь обо всемъ этомъ и я завидывалъ Гью и Тому, которые могли говорить другъ другу о томъ, что ихъ мучило, хотя и радовался, что не имѣю такого тяжелаго гнета на своей совѣсти, какъ они. Впрочемъ, мало по малу, я сталъ думать менѣе объ убійствѣ Смита, и мнѣ въ этомъ много помогла дружба съ мальчикомъ, котораго я подобралъ самымъ страннымъ образомъ въ Сванси.

Однажды, мать послала меня купить кое-что на рынкѣ и я стоялъ на базарной площади, какъ вдругъ замѣтилъ невдалекѣ мальчика, лицо котораго почему-то мнѣ напомнило миссъ Гвенліану. Онъ былъ очень блѣденъ и худощавъ; казалось, онъ давно не ѣлъ и одежда его была вся въ лохмотьяхъ. Онъ ничего не дѣлалъ, не покупалъ, не продавалъ, не просилъ милостыни, не лазилъ по карманамъ, насколько я видѣлъ; онъ только нервно переминался съ ноги на ногу и съ безпокойствомъ смотрѣлъ по сторонамъ, словно чего-то опасался. Онъ меня заинтересовалъ и я сталъ съ любопытствомъ слѣдить за нимъ. Неожиданно онъ задрожалъ и, бросившись на землю, подползъ къ тележкѣ съ овощами, за которую и спрятался. Онъ мнѣ понравился съ первой минуты и, подойдя къ нему, я сказалъ шепотомъ:

— Ты хочешь отъ кого-то укрыться, помочь тебѣ, что ли?

Онъ взглянулъ на меня съ изумленіемъ, но кивнулъ головой и указалъ знакомъ, чтобы я всталъ передъ тележкой. Я исполнилъ его желаніе; но черезъ нѣсколько минутъ онъ поднялся съ земли, словно опасность миновала, и поблагодарилъ меня. Я тотчасъ спросилъ, кого онъ боялся и онъ мнѣ разсказалъ, что служилъ на кораблѣ, гдѣ съ нимъ обращались очень дурно и потому онъ убѣжалъ съ корабля нѣсколько дней тому назадъ. Испугался же онъ оттого, что увидѣлъ на площади одного изъ матросовъ съ корабля. Онъ старался все это время найдти себѣ работу и на рынокъ пришелъ съ этой цѣлью, но доселѣ всѣ его усилія были тщетны. Вспомнивъ, что одинъ фермеръ близь Верхняго Киллея искалъ мальчика, чтобы пасти стадо овецъ, я сказалъ объ этомъ моему новому пріятелю и обѣщалъ отвести его къ фермеру послѣ того, какъ окончу свои дѣла въ Сванси.

Онъ желалъ тотчасъ отправиться изъ города, боясь встрѣчи съ матросомъ, но я не могъ еще идти и онъ долженъ былъ дожидаться. Сначала онъ, повидимому, мнѣ не довѣрялъ и подозрительно смотрѣлъ на меня изъ-подлобья, какъ бы ожидая, что я его выдамъ и потому готовый всякую минуту искать спасенія въ бѣгствѣ. Но мало по малу его довѣріе ко мнѣ увеличилось, особенно послѣ того, какъ я подѣлился съ нимъ моимъ обѣдомъ, такъ какъ никто истощенный голодомъ не можетъ сомнѣваться въ человѣкѣ, накормившемъ его, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока эта пища не переварится въ его желудкѣ.

Наконецъ, я кончилъ всѣ свои дѣла и уже хотѣлъ отправиться домой съ новымъ пріятелемъ, какъ вдругъ онъ схватилъ меня за руку и, указывая на шедшаго но площади мужчину въ морской курткѣ, произнесъ съ испугомъ:

— Вотъ мой шкиперъ! Я пропалъ, если онъ меня увидитъ. Посмотрите, куда онъ пойдетъ, а я снова спрячусь.

Шкиперъ прошелъ мимо всѣхъ ларей, но не смотрѣлъ на выставленный товаръ, а озирался по сторонамъ, словно искалъ кого-то. Я началъ подозрѣвать, что моему пріятелю грозила бѣда, въ чемъ я совершенно убѣдился, когда матросъ подошелъ къ полисмэну и началъ что-то говорить ему.

У самой стѣны, подлѣ которой мы находились, была большая куча мусора; я сказалъ мальчику, чтобы онъ подползъ, какъ можно ближе къ этой кучѣ и набросилъ на него валявшійся тутъ мѣшокъ. Я же самъ направился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ морякъ и полисмэнъ, чтобы подслушать ихъ, разговоръ.

— Вашъ матросъ правъ, говоря, что онъ видѣлъ здѣсь мальчишку, сказалъ полисмэнъ въ ту самую минуту, какъ я подошелъ къ нимъ: — не болѣе четверти часа тому назадъ, я видѣлъ мальчика въ родѣ того, котораго вы отъискиваете у ларя Джона Джонса. Пойдемте и посмотримте, нѣтъ ли его тамъ.

Ларь Джона Джонса находился вблизи мусорной кучи и я, быстро пробравшись въ толпѣ, сѣлъ на мѣшокъ, подъ которымъ скрывался мой новый пріятель и сталъ грызть рѣпу, какъ ни въ чемъ не бывало. Черезъ минуту шкиперъ съ полисмэномъ подошли ко мнѣ и послѣдній спросилъ, не видалъ ли я стоявшаго тутъ недавно мальчика въ лохмотьяхъ. Я отвѣчалъ, что никогда не обращаю вниманія на оборванцевъ, а предоставляю это тѣмъ, до кого это касается. Такимъ образомъ, я вторично привелъ полицію въ недоумѣніе и это мнѣ доставило большое удовольствіе. Поискавъ всюду исчезнувшаго мальчика, рѣшили, что онъ, вѣроятно, ушелъ съ площади незамѣтнымъ образомъ, но полисмэнъ не былъ вполнѣ въ этомъ увѣренъ и обѣщалъ шкиперу держать ухо востро и сообщить о томъ же другимъ полисмэнамъ.

Послѣ этого шкиперъ удалился, а полисмэнъ всталъ не подалеку отъ ларя Джона Джонса и подозрительно осматривалъ всѣхъ проходящихъ. Въ виду такой неусыпной бдительности полиціи, намъ невозможно было искать спасенія въ бѣгствѣ, и я возненавидѣлъ полицію болѣе, чѣмъ когда-либо. Окончивъ свою рѣпу, я не смѣлъ двинуться съ мѣста и прикинулся, что заснулъ, изъ боязни, чтобъ полисмэнъ не прогналъ меня. Я, однако, шепнулъ своему пріятелю, чтобъ онъ лежалъ тихо, такъ какъ опасность все еще не миновала и въ этомъ непріятномъ положеніи мы оставались болѣе часа. Наконецъ, полисмэна отозвали въ сосѣднюю улицу, гдѣ произошелъ шумъ, и какъ только онъ повернулся къ намъ спиною, я вытащилъ мальчика изъ подъ мѣшка и мы оба пустились бѣгомъ по противоположному направленію. Черезъ нѣсколько минутъ, мы очутились внѣ Сванси и свободно перевели дыханіе. Потомъ мы, веселые и довольные, отправились въ Верхній Киллей.

По дорогѣ, мальчикъ разсказалъ мнѣ, что его зовутъ Вильямомъ Джонсомъ и что ему около пятнадцати лѣтъ. Въ дѣтствѣ, онъ сначала жилъ съ матерью въ Нитѣ, потомъ она переѣхала въ Сванси и отдала его юнгой на коммерческій корабль Нанси-Джонсъ, ходившій въ Гавръ. Послѣ двухъ лѣтъ морской жизни, которая ему была ненавистна, онъ бросилъ корабль и вернулся домой. Но онъ не могъ найти работы и, преслѣдуемый матерью, которая все ворчала, что не въ состояніи его содержать, снова поступилъ на корабль. Шкиперъ корабля, жестокій тиранъ, такъ дурно обращался съ нимъ, что онъ убѣжалъ отъ него, какъ только они вернулись въ Сванси. Матери своей онъ не нашелъ въ прежнемъ ея жилищѣ и, послѣ многихъ розысковъ, узналъ въ этотъ самый день, что она умерла шесть мѣсяцевъ тому назадъ. Тогда, не имѣя ни гроша, ни крова, онъ пошелъ искать работы на рынокъ, гдѣ встрѣтилъ меня.

На слѣдующій день я свелъ Вильяма Джонса къ фермеру, который нуждался въ пастухѣ, и онъ тотчасъ его взялъ, не очень заботясь о нравственныхъ качествахъ мальчика, который будетъ пасти его овецъ. Но это еще было не все; мальчику надо было еще пріискать квартиру и я предложилъ ему жить у насъ. Мать не представила никакихъ возраженій и Биль Джонсъ поселился въ нашемъ домѣ, словно членъ нашей семьи.

Чѣмъ ближе я его узнавалъ, тѣмъ болѣе привязывался къ нему и черезъ полгода онъ занялъ въ моемъ сердцѣ первое мѣсто послѣ миссъ Гвенліаны. Онъ нисколько не походилъ на меня. Я былъ живой, горячій, вспыльчивый юноша, а онъ тихій, спокойный. Любовь его ко мнѣ была стойкая, преданная, но не отличалась страстнымъ, ревнивымъ характеромъ моей любви къ нему. Я никогда не вѣрилъ, чтобъ тихій, разсудительный человѣкъ, никогда не увлекающійся и не выходящій изъ себя, а, напротивъ, могущій дремать, занимаясь своимъ любимымъ дѣломъ, такъ же глубоко чувствовалъ, какъ пламенный человѣкъ, въ которомъ любовь и ненависть кипятъ ключемъ. Конечно, бываютъ люди, которые умѣютъ сдерживать свои чувства и потому кажутся спокойными, но такихъ людей мало и, я полагаю, что большинство ихъ не отличается глубокими чувствами и слишкомъ эгоистично, равнодушно или лѣниво, чтобъ принимать вещи къ сердцу. Если человѣку ничто въ мірѣ не дорого, если онъ ни о чемъ не заботится, то его спокойствіе не заслуга.

Биль Джонсъ былъ одинъ изъ этихъ спокойныхъ, тихихъ людей, которые кажутся кусками льда, и часто выводилъ меня изъ терпѣнія своимъ равнодушіемъ. Однако, въ сущности, у него были глубокія чувства, только до нихъ трудно было добраться.

Вскорѣ всѣ сосѣди его полюбили, но что было всего страннѣе, это расположеніе къ нему Гью Риза, который, по своей грубой, жестокой натурѣ, казалось, могъ думать только о самомъ себѣ. Какъ бы то ни было, Гью, даже пьяный и въ припадкѣ бѣшенства, былъ всегда любезенъ съ Билемъ; кромѣ того, онъ очень любилъ общество Биля и хотѣлъ быть постоянно съ нимъ. Я протестовалъ противъ этого. Вѣдь я нашелъ Биля, привелъ его въ Верхній Киллей, нашелъ ему мѣсто и пріютилъ его, значитъ, онъ былъ моимъ другомъ, почти моей собственностью. Поэтому, естественно я питалъ ревность ко всякому, кто хотѣлъ отбить его отъ меня. Кромѣ того, я не считалъ Гью полезнымъ товарищемъ для Биля и боялся, что онъ, пріобрѣтя надъ мальчикомъ вліяніе, могъ его научить многому дурному, такъ какъ я не забылъ, что онъ увлекъ Тома Девиса и сдѣлалъ его своимъ сообщникомъ въ дѣлѣ убійства Смита.

Единственнымъ результатомъ этого убійства былъ успѣхъ ухаживанія Тома за Мартой. Онъ подарилъ ей шаль и брошку, которыя она приняла съ удовольствіемъ, говоря, что значитъ онъ началъ хорошо работать и накопилъ денегъ, ибо иначе онъ не могъ бы позволить себѣ такого крупнаго расхода. Я полагаю, что она всегда питала къ нему маленькую слабость, но, зная, какой онъ лѣнивый и легкомысленный человѣкъ, боялась выйти замужъ за такого человѣка и изъ благоразумія удерживала себя отъ серьёзной привязанности. Но неожиданное появленіе денегъ обмануло ее; она повѣрила, что онъ измѣнился, сдѣлался работящимъ и бережливымъ, а потому позволила ему чаще видѣться съ нею, ходила съ нимъ гулять и, мало по малу, дѣло дошло до того, что ихъ бракъ сдѣлался только вопросомъ времени. Наблюдая за ними со стороны и зная источникъ, откуда Томъ пріобрѣлъ свои деньги, я молчалъ, хотя мнѣ было больно видѣть, какъ она заблуждалась. Но я не могъ открыть страшной тайны и долженъ былъ оставить ихъ въ покоѣ. Всѣмъ было извѣстно, что Тому стоило только накопить еще немного денегъ и завести свою хижину, чтобъ жениться на Мартѣ. Когда, однажды, объ этомъ заговорили при Гью Ризѣ, онъ засмѣялся, и сказалъ, что Тому легко накопить денегъ. Эти слова меня непріятно поразили; Томъ постоянно хороводился съ Гью, и я боялся, чтобъ онъ не вовлекъ его въ новую бѣду, которая могла окончиться не такъ благополучно, какъ дѣло Смита. Поэтому, я хотѣлъ удостовѣриться, насколько Томъ былъ привязанъ къ Гью, и не было ли возможности ихъ разлучить.

— Ты, кажется, Томъ, такъ любишь Гью Риза, сказалъ я ему однажды полушутя: — точно онъ, а не Марта твоя невѣста. Или ты хочешь научиться у него, какъ выходить изъ терпѣнія и сердиться? Но я слыхалъ, что для этого лучше всего жениться; жена разомъ всему научитъ.

Тому не понравились мои шутки надъ его дружбой съ Гью и онъ отвѣчалъ съ сердцемъ:

— Да, я его люблю, а тебѣ какое до этого дѣло? Онъ не хуже другихъ, и все это вздоръ, что разсказываютъ объ его гнѣвныхъ вспышкахъ.

Я долженъ былъ замолчать и вскорѣ послѣ этого Томъ и Гью неожиданно удалились на время изъ селенія. Никто не зналъ объ ихъ уходѣ, пока Томъ не пришелъ проститься съ Мартой. Ея не было дома и онъ хотѣлъ ее дождаться, но сопровождавшій его Гью такъ торопилъ его, что онъ долженъ былъ отправиться, приказавъ сказать Мартѣ, что уходитъ съ Гью на очень выгодную работу, съ которой не вернется ранѣе недѣли.

Прошла недѣля, потомъ вторая, и они все-таки не являлись. Тогда Марта начала безпокоиться о своемъ женихѣ, хотя никто другой въ Верхнемъ Киллѣ не думалъ о томъ, чтобы съ ними что-нибудь случилось. Такъ мало имѣетъ значенія на свѣтѣ жизнь или смерть бѣднаго человѣка, неимѣющаго семейства.

Спустя нѣсколько недѣль, я былъ случайно въ Сванси и слышалъ тамъ толки о недавнемъ разбоѣ въ Нитѣ. Ночью грабители взломали дверь въ одиноко стоящемъ домѣ, похитили большую сумму денегъ и все сдѣлали такъ ловко, что до утра никто не хватился о кражѣ. Несмотря на всѣ поиски, полиція еще не напала на слѣдъ воровъ, хотя, вѣроятно, это были цыгане, такъ какъ въ то время цыганскій таборъ останавливался вблизи отъ Нита.

Я никому не разсказалъ объ этой исторіи, кромѣ Биля Джонса, такъ что извѣстіе о ней первый принесъ въ Верхній Киллей, черезъ два дня, Томасъ Дженкинсъ и передалъ ее всѣмъ въ тавернѣ Бѣлый Лебедь. Я не разъ замѣтилъ, что первому разсказчику какой бы то ни было исторіи всегда вѣрятъ болѣе всѣхъ послѣдующихъ и если кто-нибудь оспариваетъ его свѣдѣнія, то его поднимаютъ на смѣхъ. Поэтому, слыша отъ Томаса Дженкинса, что воровство въ Нитѣ произведено человѣкомъ въ очкахъ, съ длинной бородой и съ русыми волосами, который, за нѣсколько времени передъ тѣмъ, сновалъ вокругъ дома, я сожалѣлъ, что не разсказалъ ранѣе своего варіанта, по которому воры были цыгане, а кто же видалъ когда-нибудь цыгана въ очкахъ и съ длинными русыми волосами? Я сказалъ Дженкинсу, что онъ ошибался и что я зналъ лучше его, такъ какъ слышалъ объ этомъ воровствѣ два дня ранѣе его. Но онъ настаивалъ на своемъ и мы стали горячо спорить, какъ вдругъ въ таверну вошелъ Гью Ризъ и всѣ тотчасъ забыли исторію о воровствѣ. Гью тотчасъ забросали вопросами, когда онъ вернулся, гдѣ Томъ, какъ имъ удалась работа и т. д. Гью никогда не любилъ много говорить но тутъ онъ удостоилъ насъ отвѣтомъ и сообщилъ, что они только-что вернулись, что Томъ, вѣроятно, пошелъ къ своей милой и что работа оказалась очень выгодной.

Вскорѣ послѣ этого я вернулся домой и засталъ въ кухнѣ Тома, который смотрѣлъ съ любовью на Марту, приготовлявшую ему ужинъ. Онъ не передалъ намъ никакихъ подробностей о работѣ, и только сказалъ, что это была спѣшная земляная работа и что за нее заплатили очень хорошо. Онъ былъ въ прекрасномъ расположеніи духа, и сказалъ Мартѣ, что у него вскорѣ будетъ достаточно денегъ для ихъ свадьбы.

VII.

Томъ Девисъ не одинъ ухаживалъ за Мартой. У нея былъ еще другой поклонникъ, Погъ Морганъ, жившій въ Нижнемъ Киллеѣ, некрасивый, рыжій, маленькій человѣчекъ, съ такимъ страннымъ визгливымъ голосомъ, что однажды услыхавъ, вы никогда его не забывали. Онъ былъ сапожникъ, но мало занимался своимъ ремесломъ и рѣдко сидѣлъ дома; онъ постоянно находился въ отлучкахъ и его часто видали на ярмаркахъ и аукціонныхъ продажахъ, потому что онъ отличался такимъ вѣрнымъ глазомъ при покупкѣ лошадей и скота, что многіе фермеры поручали ему дѣлать для нихъ различныя покупки. Что касается до меня, то я его не очень долюбливалъ, особенно съ тѣхъ поръ, какъ онъ меня обманулъ сапогами. Марта же никогда не обращала на него вниманія, а съ тѣхъ поръ, какъ она сошлась съ Томомъ, то перестала и смотрѣть на него, вслѣдствіе чего Погъ возненавидѣлъ Тома и очень дурно выражался о немъ.

Однако, онъ не настолько былъ мнѣ противенъ, чтобъ избѣгать его общества и однажды, въ концѣ 1842 года, я отправился съ нимъ вмѣстѣ на ярмарку въ Кармартенъ. Въ то время прошло болѣе двухъ лѣтъ послѣ отъѣзда миссъ Гвенліаны изъ Пепфора, и я былъ здоровеннымъ, рослымъ двадцатилѣтнимъ юношей.

На ярмарки обыкновенно стекаются люди со всѣхъ сторонъ и пока я разговаривалъ съ встрѣтившимися мнѣ знакомыми, къ Погу подошелъ человѣкъ, котораго я никогда прежде не видалъ. Онъ заговорилъ съ нимъ и они вмѣстѣ куда-то ушли. Потомъ я случайно ихъ снова встрѣтилъ; они выходили изъ маленькой таверны и я слышалъ, какъ незнакомецъ спросилъ у Тома, кто я; тогда онъ пристально посмотрѣлъ на меня. Черезъ нѣсколько часовъ, Погъ отыскалъ меня и предложилъ пойти вечеромъ на митингъ, гдѣ первоклассный ораторъ, по имени Томасъ Бейнонъ произнесетъ рѣчь объ очень важномъ для насъ всѣхъ вопросѣ. Я спросилъ, что это за человѣкъ Бейнонъ и о чемъ онъ будетъ говорить? Погъ отвѣчалъ, что Бейнонъ былъ тотъ незнакомецъ, съ которымъ я его видѣлъ днемъ, что моя наружность ему очень понравилась и онъ просилъ его привести меня на митингъ, если я дамъ слово никому не говорить о всемъ, что услышу, такъ какъ Бейнонъ хотѣлъ говорить о вопіющей несправедливости, оказываемой бѣдному народу правительствомъ. А потому, еслибъ власти узнали объ его рѣчахъ, то навѣрное заперли бы его въ тюрьму. То обстоятельство, что власти были противъ этого митинга, нисколько не отняло у меня охоты быть на немъ, потому что большинство бѣднаго народа смотрѣло на властей какъ на богатыхъ людей, имѣвшихъ силу, издававшихъ законы въ свою пользу и запиравшихъ въ тюрьму всякаго, кто нарушалъ сочиненные ими законы. Въ нашихъ глазахъ власти были люди, которые дозволяли намъ, бѣднякамъ, рождаться, жить, страдать и умирать, и затѣмъ не обращали на насъ никакого вниманія, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда мы похищали кроликовъ, которыхъ они считали своей собственностью; или инымъ образомъ мѣшали ихъ забавамъ. Поэтому, ихъ несочувствіе къ чему-нибудь, конечно, не могло меня, отъ этого удержать и, отличаясь, какъ всѣ валійцы, страстью къ краснорѣчію, я охотно далъ требуемую клятву и отправился на митингъ съ Погомъ Морганомъ.

Мы вошли съ нимъ въ маленькую таверну и сѣли въ кухнѣ къ огню. Вскорѣ хозяинъ подошелъ къ намъ и спросилъ, не видали ли мы на дорогѣ куртки? Погъ отвѣчалъ, что видѣли куртку, вывороченную на изнанку. Это, вѣроятно, былъ пароль, потому что хозяинъ тотчасъ повелъ насъ чрезъ корридоръ въ комнату, гдѣ сидѣло за столомъ около пятнадцати или двадцати человѣкъ, въ числѣ которыхъ я узналъ Тома Девиса и Гью Риза. Бейнонъ сидѣлъ во главѣ стола и, какъ только мы вошли въ дверь, онъ спросилъ у Пога:

— Вашъ другъ поклялся никому не говорить о томъ, что онъ услышитъ здѣсь сегодня?

— Да, отвѣчалъ Погъ: — иначе я не привелъ бы его сюда.

— Ну, такъ я начну, потому что сегодня не жду болѣе никого, произнесъ Бейнонъ и началъ длинную рѣчь на Балтійскомъ нарѣчіи.

Съ первыхъ словъ я понялъ, что вопіющую несправедливостью, противъ которой онъ возставалъ, были неправильные, гнетущіе бѣдный народъ налоги. Сдѣлавъ нѣсколько общихъ замѣчаній, онъ продолжалъ:

— Какое право имѣетъ правительство облагать налогами такіе предметы, которые необходимы бѣдному народу, безъ которыхъ онъ не можетъ жить? И что оно дѣлаетъ съ этими деньгами? Эти люди утопаютъ въ роскоши и богатствѣ, они съѣдаютъ и выпиваютъ въ одинъ обѣдъ столько, что хватило бы на мѣсяцъ для прокормленія цѣлаго семейства бѣднаго рабочаго, они одѣваются въ самыя дорогія матеріи, мѣстныя и иностранныя. И эти-то люди не брезгаютъ послѣднимъ грошомъ бѣдняка и, не стыдясь, прибавляютъ его къ своему богатству, которое они безумно расточаютъ на себя, своихъ дѣтей и знакомыхъ. Словно нельзя найти лучшаго употребленія для нашихъ шиллинговъ и пенсовъ, выработанныхъ въ потѣ лица! Вѣроятно, знатные господа полагаютъ, что деньги, взятыя у насъ, лучше употребить на клубнику и зеленый горошекъ на Рождествѣ, чѣмъ на спасеніе бѣдствующихъ семействъ честныхъ работниковъ, но терпѣть подобную вопіющую несправедливость, друзья мои, стыдъ и позоръ!

Тутъ Бейнонъ остановился и среди его слушателей пробѣжалъ ропотъ одобренія.

Затѣмъ, онъ обтеръ лицо рукой, выпилъ глотокъ воды, и возобновилъ рѣчь. Онъ говорилъ такъ прекрасно и такъ искренно, что увлекъ всѣхъ своихъ слушателей. Мы знали, что относительно насъ онъ говорилъ правду и вѣрили, что все остальное столь же справедливо. Безспорно, что мы платили налоги, и никогда не видали обратно изъ уплаченныхъ денегъ ни одного пенса, исключая тѣхъ случаевъ, когда кончали жизнь въ богадѣльнѣ.

— Посмотрите на заставы! воскликнулъ Бейнонъ: — и тутъ, и тамъ, и вездѣ заставы, и у каждой заставы собираютъ деньги за проѣздъ! Идутъ эти деньги на исправленіе дорогъ? Пустяки. На заставахъ собираютъ столько денегъ, что дороги должны бы быть отличныя, еслибъ на ихъ исправленіе шли деньги, но онѣ отвратительныя; значитъ, деньги употребляются не на это. Заставочный налогъ просто одинъ изъ способовъ выжимать изъ насъ деньги, но справедливый ли это налогъ, и ложится ли онъ равномѣрно на всѣхъ? Нѣтъ, ни мало. Онъ не ложится на городскихъ жителей, а гнететъ всей своей тяжестью васъ, жителей деревень, которые должны возить на рынки произведенія своихъ фермъ и покупать тамъ необходимые для себя предметы, а по дорогѣ на рынокъ вы столько платите денегъ на заставахъ, что теряете половину барыша. И эти несправедливо взыскиваемыя деньги умножаютъ доходы правительства, увеличиваютъ богатства тѣхъ, которые уже и такъ не знаютъ, куда бросать деньги. Англія, несчастная, рабская, согбенная подъ игомъ Англія можетъ терпѣть это, если хочетъ, но она намъ не указчикъ. Въ нашихъ жилахъ течетъ не холодная кровь англичанъ. Мы сыны Валлиса, того дикаго Валлиса, который, въ старыя времена, не хотѣлъ повиноваться никому другому, кромѣ своихъ туземныхъ князей, и долго отбивалъ всѣ попытки англійскаго тирана подчинить его своему игу. Развѣ мы переродились? Нѣтъ, никогда про насъ не скажутъ, что мы недостойные потомки достойныхъ предковъ! Довольно терпѣть несправедливости и оскорбленія! Тѣни нашихъ праотцевъ поведутъ насъ къ побѣдѣ. Возстанемъ всѣ, какъ одинъ человѣкъ, и сломаемъ всѣ заставы. Пусть наши дѣйствія говорятъ за насъ, пусть они громко заявятъ, что мы не хотимъ болѣе терпѣть подобныхъ несправедливостей. Помните нашъ древній великой лозунгъ: лучше смерть, чѣмъ стыдъ, и да будетъ стыдно всякому, кто откажется помочь своей родинѣ свергнуть съ себя позорныя оковы!

Слыша эти пламенныя слова, мы всѣ вошли въ азартъ и готовы были броситься на ближайшую заставу и разнести ее въ щепы. Но время для этого еще не пришло.

— Подождите немного, сказалъ Бейнонъ: — пока я подговорю другихъ присоединиться къ вамъ. Много народа въ Пемброкшайрѣ и въ другихъ мѣстахъ клятвенно обязались возстать противъ этой вопіющей несправедливости, но мы должны еще болѣе увеличить наши ряды прежде, чѣмъ начать дѣло. А если мы возстанемъ слишкомъ рано, то можемъ все погубить. Будьте готовы, какъ только я вамъ скажу или пришлю сказать, что время настало, и когда всѣ заставы въ странѣ загорятся, то наши тираны увидятъ, что они зашли слишкомъ далеко и что впредь надо осторожно обращаться съ Кимврами.

Эта отсрочка борьбы намъ очень не понравилась, потому что мы жаждали поскорѣе дать исходъ накипѣвшему въ нашемъ сердцѣ воинственному пылу. Но Бейнону удалось немного успокоить насъ увѣреніемъ, что промедленіе только увеличивало шансы нашего успѣха, и что намъ не придется долго ждать.

— Нѣсколько мѣсяцевъ пройдетъ быстро, замѣтилъ онъ: — и, пріобрѣтя за это время большую силу, мы нанесемъ врагамъ болѣе чувствительный ударъ.

Потомъ онъ объяснилъ намъ, что странствовалъ по всему Южному Валлису, возбуждая народъ противъ заставъ и подготовляя общее возстаніе всей страны. Для этого дѣла онъ нуждается въ помощникѣ и спросилъ, не хочетъ ли кто изъ насъ сопровождать его, бросивъ на время свой домъ и семью ради общаго блага. Что же касается до остальныхъ, то онъ обѣщалъ, что они будутъ получать по возможности извѣстія о немъ, хотя необходимость соблюдать величайшую тайну въ этомъ дѣлѣ дѣлаетъ очень трудными подобныя сообщенія.

Не успѣлъ онъ окончить своей рѣчи, какъ я вскочилъ и выразилъ желаніе отправиться съ нимъ. Двое другихъ сдѣлали тоже: то были Гью Ризъ и Погъ Морганъ.

Бейнонъ ничего не отвѣтилъ, но пристально посмотрѣлъ на каждаго изъ насъ. Потомъ, обращаясь къ Гью, сказалъ:

— Судя по вашему лицу, я полагаю, что вы были бы вѣрнымъ товарищемъ, но я васъ вижу теперь впервые и не могу рѣшить сразу, такой ли вы человѣкъ, какого мнѣ надо.

— Я могу вамъ сказать, что это за человѣкъ, воскликнулъ одинъ изъ присутствовавшихъ: — онъ только разъ въ полгода бываетъ добръ, но и въ этотъ промежутокъ времени забываетъ, какъ выражается доброта. Если вамъ надо такого человѣка, то берите его.

Раздался общій смѣхъ. Гью злобно взглянулъ на говорившаго и намъ едва удалось удержать ихъ отъ ссоры. Когда порядокъ былъ водворенъ, Бейнонъ уже болѣе не говорилъ о Гью, а обернулся ко мнѣ.

— Я сомнѣваюсь, чтобы вы мнѣ пригодились, сказалъ онъ: — вы слишкомъ молоды, смѣлы и горячи для такой дѣятельности. Я не желалъ бы лучшаго товарища въ минуту открытой борьбы, но теперь мнѣ надо человѣка постарше, хладнокровнѣе и стойче. И такъ, прибавилъ онъ, указывая рукой на Пога: — остаетесь вы одинъ. Я васъ не много знаю, но убѣжденъ, что вы будете въ настоящее время полезнѣе двухъ остальныхъ.

Однако, онъ прибавилъ какъ бы про себя и такъ тихо, что, вѣроятно, никто не слыхалъ его словъ, кромѣ сидѣвшихъ рядомъ съ нимъ:

— Хотя я не могу сказать, чтобы ваше лицо мнѣ нравилось болѣе другихъ.

На этомъ окончился митингъ и, на слѣдующее утро, Бейнонъ и Погъ отправились изъ Кармартена такъ рано, что я ихъ болѣе не видалъ.

Что касается до меня, то я вернулся домой съ Томомъ Девисомъ. Мы были такъ возбуждены пламенной рѣчью Бейнона, что я съ ненавистью смотрѣлъ на всѣ заставы, надѣясь, что скоро придетъ время поджечь ихъ.

Въ продолженіи двухъ недѣль, мы не имѣли никакихъ извѣстій и ничего не случилось важнаго. Я сгоралъ отъ нетерпѣнія и глубоко сожалѣлъ, что не могъ сообщить Билю Джонсу, какую вопіющую несправедливость составляли заставы, которыя мы собирались уничтожить. Но клятва обязывала меня молчать и большимъ утѣшеніемъ для меня было говорить объ этомъ съ Томомъ и Гью, которые относились къ дѣлу далеко не съ такимъ энтузіазмомъ, какъ я, потому что Гью былъ старше и сдержаннѣе, а Томъ былъ поглощенъ своей любовью къ Мартѣ.

Наконецъ, Гью встрѣтилъ въ Сванси одного изъ людей, бывшихъ на митингѣ въ Кармартенѣ, и этотъ человѣкъ сказалъ ему, что наши враги были на сторожѣ, и что намъ не слѣдовало упоминать о своемъ знакомствѣ съ Бейнономъ, котораго полиція старалась поймать. Гью передалъ это извѣстіе мнѣ и Тому. Спустя два дня, пришелъ къ намъ въ домъ какой-то незнакомецъ и спросилъ, не знали ли мы Томаса Бейнона, и не произносилъ ли онъ рѣчей въ околодкѣ. Незнакомецъ объяснялъ свой вопросъ тѣмъ, что онъ слышалъ чудеса о краснорѣчіи Бейнона и желалъ бы послушать оратора, который говорилъ, повидимому, такъ хорошо и разумно. Искренность и добродушіе этого человѣка такъ пришлись мнѣ по сердцу, что я непремѣнно подружился бы съ нимъ, еслибы не вспомнилъ предостереженія Гью, и потому держалъ языкъ за зубами, а мои родители вполнѣ справедливо объяснили, что Бейнонъ никогда не бывалъ въ Кинлеѣ, и что они даже не слыхивали его имени.

Видя, что онъ ничего не узнаетъ отъ насъ, незнакомецъ пошелъ въ другія хижины и между прочимъ къ Гью. Я зналъ, что въ его домѣ никого не было, кромѣ старой матери Гью, глухой и не говорившей по-англійски, а потому не полагалъ, чтобъ это посѣщеніе могло принести какой-нибудь вредъ. Но я сильно ошибался, хотя происшедшее отъ того зло вовсе не касалось Бейнона и начатого имъ дѣла.

Вечеромъ Гьго Ризъ явился въ таверну «Бѣлый Лебедь» очень сердитый и спросилъ у всѣхъ присутствовавшихъ, кто осмѣлился войти въ его хижину и шарить въ его вещахъ, когда его не было дома, а мать его сидѣла въ саду? Я объяснилъ ему, что, вѣроятно, безпорядокъ въ его вещахъ произвелъ незнакомецъ, спрашивавшій у насъ о Бейнонѣ, потому что я видѣлъ, какъ онъ вошелъ въ его хижину.

Гью мрачно насупилъ брови и тотчасъ удалился изъ таверны, даже не выпивъ стакана пива, что вовсе на него не походило.

Въ эту самую ночь онъ и Томъ Девисъ исчезли, не сказавъ никому, куда они пошли, зачѣмъ, и когда вернутся. Конечно, Томъ забѣжалъ проститься съ Мартой, которая была очень огорчена этимъ неожиданнымъ уходомъ и просила его остаться. Но всѣ ея слезы и мольбы были тщетны: онъ былъ очень взволнованъ и только могъ промолвить, что ему необходимо уйти изъ Верхняго Киллея, и что онъ если не вернется, то она должна пріѣхать къ нему по мѣсту его новаго жительства. Онъ объяснилъ, что самъ еще не знаетъ, гдѣ поселится, но во всякомъ случаѣ увѣдомитъ ее, и вмѣстѣ съ тѣмъ умолялъ не разлюбить его и не вѣрить, если о немъ станутъ дурно говорить.

На слѣдующій день выяснилась причина внезапнаго бѣгства Гью и Тома. Незнакомецъ, посѣтившій насъ наканунѣ, снова явился, но уже съ двумя полисмэнами, и хотѣлъ арестовать Гью. Они очень разсердились, узнавъ объ его исчезновеніи и стали наводить справки по хижинамъ о Гью. Мало по малу, они узнали, когда онъ отлучался изъ Верхняго Киллея на земляныя работы, сколько времени оставался въ отлучкѣ; а равно и о томъ, что Томъ сопровождалъ его. Собравъ эти свѣденія, они объявили, что Гью и Томъ навѣрное совершили кражу со взломомъ въ Нитѣ, надѣлавшую столько шума, и что ихъ арестуютъ какъ только найдутъ.

Потомъ обнаружилось, что посѣтившій насъ незнакомецъ былъ переодѣтый полисмэнъ. Я всегда считалъ ремесло переодѣтыхъ сыщиковъ самымъ гнуснымъ. Когда полицейскій, естественный врагъ всякаго человѣка, ходитъ въ своей оффиціальной, извѣстной всѣмъ одеждѣ, то всякій знаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло и во всякомъ случаѣ онъ борется честнымъ оружіемъ. Но переодѣться частнымъ человѣкомъ и заставить васъ проболтаться, а затѣмъ арестовать васъ или вашихъ друзей — это непостижимая низость, и я не понимаю, какъ находятся люди для такого грязнаго ремесла.

Какъ бы то ни было, но переодѣтый полицейскій, войдя въ домъ Гью для собранія справокъ о Бейнонѣ, не нашелъ тамъ никого, потому что мать Гью на время отлучилась изъ хижины. Тогда, въ надеждѣ найти письма или брошюры Бейнона, онъ сталъ шарить въ столахъ и комодахъ, причемъ нашелъ нѣчто, наполнившее радостью его полицейскую душу. Это былъ мѣшокъ съ очками, русымъ парикомъ и таковой же фальшивой бородой. Означенный полицейскій производилъ и розыски по дѣлу о кражѣ со взломомъ въ Нитѣ, и такъ какъ сильное подозрѣніе пало тогда на неизвѣстнаго человѣка въ очкахъ, длинной бородѣ и съ бѣлокурыми волосами, то онъ тотчасъ сообразилъ, что напалъ на слѣдъ преступника. Онъ поспѣшно отправился въ Сванси за помощью и исполнительнымъ листомъ судьи объ арестѣ Гью, но когда вернулся на слѣдующій день, то Гью и Томъ уже исчезли.

Вечеромъ въ «Бѣломъ Лебедѣ» поднялся горячій споръ о томъ, куда бѣжали Гью и Томъ: одни увѣряли, что они отправились въ Сѣверный Валлисъ, другіе — въ Девонширъ, а третьи полагали, что они скрывались въ окрестностяхъ Киллея. Но я, въ глубинѣ своего сердца, полагалъ, что они постараются примкнуть къ Бейнону и его друзьямъ, съ цѣлью принять участіе въ борьбѣ противъ заставъ. Конечно, я не могъ никому сообщить эту мысль, потому что одинъ былъ посвященъ въ тайну подготовлявшагося возстанія.

Вернувшись домой, я засталъ бѣдную Марту въ отчаяніи, и это было не удивительно. Полагая, что Томъ, дѣйствительно, сталъ работящимъ и бережливымъ человѣкомъ, она дозволила своей наклонности къ нему развиться въ горячую любовь, и теперь не могла уже разлюбить его, хотя онъ оказался далеко не тѣмъ работящимъ и бережливымъ человѣкомъ, какимъ она его считала. Къ виду его бѣгства и преслѣдованія полиціей, всякая надежда на счастье исчезла и бѣдная Марта всю ночь горько рыдала. Мы съ Билемъ (я спалъ съ нимъ въ одной комнатѣ) слышали ея рыданія черезъ перегородку и, паконецъ, Биль промолвилъ мнѣ шепотомъ:

— Ты не спишь, Эванъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ я: — а что?

— Я все думаю о Томѣ. Ему, конечно, слѣдовало бы не показываться сюда, но онъ, вѣроятно, захочетъ повидаться съ Мартой и въ одинъ прекрасный день вернется! Вѣдь онъ будетъ въ большой опасности, не правда ли?

— Да, ты правъ, отвѣчалъ я: — но мы не можемъ этому помѣшать.

— Конечно, возразилъ онъ: — но я хотѣлъ тебѣ сказать объ этомъ, чтобы ты былъ на сторожѣ. Какъ я радъ, Эванъ, что не ты былъ принужденъ бѣжать.

Онъ очень рѣдко выражалъ свои чувства и эти слова меня удивили.

— Неужели ты радъ, что бѣда обрушилась на Гью, а не на меня? спросилъ я, все еще питая нѣкоторую ревность къ Гью.

— Онъ выкарабкается изъ всякой бѣды, а ты не съумѣлъ бы. Но неужели ты думаешь, что онъ дороже мнѣ тебя, Эванъ?

VIII.

Митингъ въ Кармартенѣ произвелъ громадную перемѣну въ моей жизни. До тѣхъ поръ я жилъ спокойно, но теперь я пылалъ нетерпѣніемъ вступить въ борьбу. Просвѣщенный краснорѣчивой рѣчью Бейнона я такъ жаждалъ вступить въ открытый бой съ тиранами, что съ искреннимъ горемъ видѣлъ, какъ проходила зима и отъ Бейнона не получался обѣщанный сигналъ къ возстанію. Мнѣ часто казалось, что я былъ бы гораздо счастливѣе, еслибъ отличался такой же апатіей, какъ Биль Джонсъ, который никогда не волновался и поднималъ на смѣхъ мою горячность. Бѣдной Мартѣ было бы также лучше, еслибъ у нея была холодная натура, потому что она очень безпокоилась о Томѣ и стала видимо чахнуть, когда недѣли проходили за недѣлями безъ извѣстій о немъ.

Наконецъ, въ концѣ марта 1841 года, начали доходить до Верхняго Киллея слухи, что въ предъидущемъ мѣсяцѣ произошло возстаніе въ Пемброкширѣ съ цѣлью уничтоженія заставъ. Разсказывали, что люди, переодѣтые женщинами и съ запачканными сажей лицами, сломали и сожгли много заставъ. При этомъ извѣстіи, кровь у меня еще болѣе закипѣла и я никакъ не могъ понять, почему Бейнонъ не подавалъ сигнала, чтобъ Гламорганширъ послѣдовалъ примѣру Пемброкшира.

Но если я и не могъ бороться открыто, то, во всякомъ случаѣ, отъ меня зависѣло пріобрѣтать новыхъ сторонниковъ Бейнону, и когда въ «Бѣломъ Лебедѣ» стали разсуждать о возстаніи Ревекки (это названіе противники заставъ взяли изъ Библіи, гдѣ говорится: «пусть твое, т. е. Ревекки, сѣмя овладѣетъ вратами тѣхъ, которые его ненавидятъ»), я началъ смѣло повторять все слышанное отъ Бейнона, выдавая, однакожъ, его мысли за свои, изъ боязни нарушить данную клятву или подвергнуть его опасности разоблаченіемъ ввѣренной мнѣ тайны. Многіе изъ моихъ слушателей соглашались со мною и прибавляли, что мы слишкомъ долго терпѣли несправедливые налоги и заставы, а потому давно пора кому-нибудь возстать противъ такого вопіющаго зла. Но двое особенно горячились, принимая сторону Ревекки. Это были Дженкинъ Томасъ изъ селенія Три Креста и Джимъ Дженкинсъ. Они приходили ко мнѣ нѣсколько разъ на домъ и предлагали, составивъ отрядъ дочерей Ревекки, уничтожить ближайшую заставу. Однакожь, хорошо помня совѣтъ Бейнона, я проповѣдывалъ имъ терпѣніе, увѣряя, что вскорѣ Ревекка возстанетъ и въ Гламорганширѣ и что необходимо подождать, пока все будетъ готово къ начатію борьбы. Все, что мы могли теперь дѣлать, это, но возможности, увеличивать число сторонниковъ Ревекки, и мы такъ энергично занялись этимъ, что вскорѣ почти все наше селеніе сочувствовало возстанію, такъ что, еслибъ Бейнонъ тогда явился въ Киллеѣ, то всѣ его жители пошли бы за нимъ.

Отецъ мой очень оригинально смотрѣлъ на это движеніе. Онъ, въ сущности, былъ не противъ Ревекки, но не хотѣлъ примкнуть открыто къ ея сторонникамъ изъ зависти ко мнѣ, ибо я пріобрѣлъ важность тѣмъ, что первый сталъ развивать новыя идеи. Онъ никакъ не могъ понять, откуда я вдругъ почерпнулъ такія разумныя мысли, и ему было даже обидно, что онъ самъ не догадался, что заставы — вопіющая несправедливость, пока его не научилъ этому его собственный сынъ.

— Откуда тебѣ, мальчишкѣ, знать, какъ слѣдуетъ поступать? говорилъ онъ съ сердцемъ каждый разъ, когда я начиналъ съ нимъ рѣчь о Ревеккѣ.

Дженкинъ Томасъ, Джимъ Дженкинсъ, я и еще двое или трое сосѣдей добыли себѣ даже женское платье и были, такимъ образомъ, совершенно готовы къ борьбѣ, хотя старательно скрывали это отъ другихъ. Наконецъ, до насъ стали доходить слухи, что возстаніе распространяется по Кармартенширу и приближается къ намъ.

Во все это время Погъ Морганъ ни разу не возвращался домой, и потому я былъ очень удивленъ, увидавъ его въ одно прекрасное іюньское утро у дверей своей хижины.

— Ну, что новаго, Погъ? воскликнулъ я, подбѣгая къ нему: — когда придетъ наша очередь возстать противъ проклятыхъ заставъ?

Онъ съ безпокойствомъ оглянулся, боясь, чтобъ насъ кто-нибудь не подслушалъ, и отвѣчалъ шепотомъ:

— Чего ты кричишь, какъ дуракъ, иди хочешь, чтобъ насъ арестовали? Я могу тебѣ передать отъ Бейнона только то, что онъ проситъ всѣхъ друзей дѣла еще немного подождать и быть, наготовѣ. По его словамъ, никакъ не позже августа Гламорганширъ узнаетъ, что такое Ревекка.

— А гдѣ теперь Бейнонъ? спросилъ я: — и ты долго здѣсь останешься?

— Я навѣрно не знаю, гдѣ онъ, отвѣчалъ Погъ: — а я здѣсь не намѣренъ долго оставаться. Онъ прислалъ меня по дѣлу и я по дорогѣ зашелъ домой, но тотчасъ отправлюсь снова въ путь.

Мнѣ очень хотѣлось вывѣдать отъ него всѣ подробности о томъ, что они дѣлали, но онъ избѣгалъ разговора о Ревеккѣ и былъ вообще въ большомъ волненіи. Видя, что онъ старался какъ можно скорѣе отъ меня отдѣлаться, я оставилъ его въ покоѣ, а когда прошелъ мимо его хижины, черезъ нѣсколько часовъ, то она снова была пустой.

Только въ іюлѣ мѣсяцѣ увидалъ я его вторично, когда онъ явился вечеромъ въ воскресенье въ таверну. Его такъ давно не видали въ «Бѣломъ Лебедѣ», что всѣ вскрикнули отъ удивленія.

— Э, Погъ Морганъ, произнесъ одинъ изъ присутствующихъ: — неужели это вы? Гдѣ вы пропадали?

— Онъ такъ долго странствовалъ, замѣтилъ другой: — что износилъ болѣе сапоговъ, чѣмъ можетъ наработать въ цѣлый годъ.

— Погъ не такой дуракъ, чтобы ходить пѣшкомъ, прибавилъ третій: — онъ все ѣздилъ и все-таки принесъ много денегъ домой; не даромъ онъ мастеръ дешево покупать и дорого продавать скотину.

— Можетъ быть, онъ помогалъ Ревеккѣ, сказалъ четвертый со смѣхомъ: — покупалъ лошадей у ея враговъ и перепродавалъ ихъ ея друзьямъ.

— Нѣтъ, воскликнулъ Джимъ Дженкинсъ: — онъ, вѣроятно, поставлялъ коровъ для солдатъ, которые преслѣдуютъ Ревекку. Впрочемъ, довольно болтать, послушаемъ, что онъ скажетъ самъ.

Всѣ эти вопросы не очень понравились Погу, особенно когда рѣчь зашла о Ревеккѣ, но онъ отвѣчалъ шутя и не выражая прямого порицанія этому народному движенію. Впрочемъ, онъ оставался въ тавернѣ недолго и когда вышелъ, то я послѣдовалъ за нимъ, чтобы узнать, какія вѣсти онъ принесъ лично для меня. Эти вѣсти были, поистинѣ, радостныя. Ревекка имѣла большой успѣхъ въ Пемброкширѣ и Кармартенширѣ, а теперь настало время перейдти ей и въ Гламорганширъ. Всѣ ея друзья должны были собраться въ слѣдующую среду ночью у Патардюлеса съ запачканными сажей лицами, въ женской одеждѣ и съ наивозможно большимъ количествомъ оружія въ рукахъ. Тамъ они найдутъ Бейнона и другого предводителя, которые поведутъ ихъ противъ ближайшей заставы. Конечно, все это надо было сохранять въ самой строжайшей тайнѣ.

Я объяснилъ Погу, какіе ревностные сторонники Ревекки были Джимъ Дженкинсъ и Дженкинъ Томасъ, и что я обѣщалъ имъ, что они примутъ участіе въ уничтоженіи первой заставы близь Киллея. Поэтому, я заявилъ желаніе взять ихъ съ собою въ Понтардюлесъ. Но Погъ возсталъ противъ этого, увѣряя, что лучше не вербовать новыхъ сторонниковъ, а первый успѣхъ привлечетъ самъ собою бойцевъ со всѣхъ сторонъ. Такъ, по его словамъ, было вездѣ. Онъ находился въ какомъ-то лихорадочномъ волненіи и боялся всякаго новаго сообщника. Но, найдя, что эти люди никогда не измѣнятъ нашему дѣлу, и что они оскорбятся, если я ихъ обману, я настаивалъ на своемъ и, наконецъ, послѣ долгихъ преній, Погъ согласился, чтобы я привелъ ихъ съ собою. Потомъ онъ передалъ мнѣ пароль, и спросилъ, гдѣ ему найдти Гью Риза и Тома Девиса для передачи имъ того же извѣстія. Когда я разсказалъ ему о случившемся, то онъ очень удивился и на лицѣ его ясно выразилась радость, что съ Томомъ случилась бѣда и что онъ не можетъ вернуться въ Верхній Киллей.

— Это прекрасно, произнесъ онъ, потирая руки отъ удовольствія: — Томъ попался и долженъ теперь бросить всякую мысль о первой красавицѣ Киллея. Можетъ быть, и Марта, не видя его, перестанетъ о немъ думать и милостиво взглянетъ на честнаго человѣка.

Эти слова меня взорвали, потому что я любилъ Тома гораздо болѣе, чѣмъ маленькаго хитраго Пога Моргана.

— Марта никогда не забудетъ стараго друга, отвѣчалъ я съ сердцемъ: — да и почему мы можемъ знать, что она болѣе съ нимъ не видается?

— О! о! произнесъ онъ, насупивъ брови: — значитъ, Томъ приходитъ тайкомъ къ своей красавицѣ или она ходитъ къ нему? Но берегитесь, Эванъ, чтобы полиція не узнала объ этихъ свиданіяхъ и тогда Марта пожалѣетъ объ нихъ.

Мнѣ стало досадно, что я далъ ему мысль о возможности свиданій и старался его увѣрить, что я только смѣялся, и что въ дѣйствительности мы нетолько не видали Тома, но и не знаемъ, гдѣ онъ. Однако, хотя Погъ и замолчалъ, но я видѣлъ ясно, по выраженію его лица, что онъ мнѣ не вѣрилъ и былъ убѣжденъ, что мы знали, гдѣ скрывался Томъ.

На слѣдующій день, Погъ снова ушелъ изъ Верхняго Киллея, чтобы оповѣстить еще нѣкоторыхъ друзей Ревекки объ ея появленіи въ нашемъ околодкѣ. Черезъ два дня, т. е. во вторникъ, Биль Джонсъ, вернувшись изъ Сванси, привезъ еще очень важную новость для меня. Тюдоры должны были вернуться въ Пепфоръ въ этотъ день или на другой. Я былъ очень взволнованъ извѣстіемъ о пріѣздѣ миссъ Гвенліаны, потому что, несмотря на нетерпѣливое желаніе принять участіе въ возстаніи Ревекки, я все-таки былъ, по прежнему, горячо преданъ миссъ Гвенліанѣ, жаждалъ ее увидѣть, услышать ея голосъ и посмотрѣть, перемѣнилась ли она. Я часто думалъ о возможности ея возвращенія и рѣшилъ въ глубинѣ души, что если она не перемѣнилась, то я поговорю съ ней объ всемъ, что меня мучило, о Томѣ, о Мартѣ, о несправедливости заставъ и о необходимости ихъ уничтожить, такъ какъ мнѣ не входило и въ голову, что она могла считать возстаніе дѣломъ дурнымъ.

А если она меня забыла? Если она не захочетъ меня видѣть и слушать мои разсказы? Дѣйствительно, къ чему ей было помнить грубаго деревенскаго мальчика, къ которому она когда-то была добра? Что было во мнѣ необыкновеннаго и достойнаго памяти? Безъ сомнѣнія, она видѣла множество людей, которые были во всѣхъ отношеніяхъ достойнѣе меня и могли совершенно изгладить изъ ея памяти воспоминаніе обо мнѣ. Однако, какъ бы богаты, красивы и образованы ни были всѣ эти люди, но въ одномъ отношеніи я отъ нихъ не отставалъ: я отдалъ бы за нее съ радостью свою жизнь, и никто изъ нихъ не могъ сдѣлать большаго ради нея. Человѣкъ, хотя низшаго класса, можетъ любить искренно, и если онъ любитъ искренно, то можетъ въ нѣкоторомъ отношеніи подняться до уровня любимой женщины. Во всякомъ случаѣ, моя любовь къ миссъ Гвенліанѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ развитіемъ, которымъ я былъ ей обязанъ, значительно возвысила меня надъ уровнемъ обитателей Верхняго Киллея. Впрочемъ, былъ ли я только грубый деревенскій дѣтина или изъ меня вышелъ человѣкъ болѣе или менѣе мыслящій, во всякомъ случаѣ, я принадлежалъ всецѣло ей и глубоко сознавалъ, что не могъ ни къ кому другому питать той же пламенной преданности и глубокой любви, какъ къ ней.

Повидимому, мнѣ суждено было въ эти дни переходить отъ одного волненія къ другому. Въ этотъ самый вторникъ ночью, ложась спать вмѣстѣ съ Билемъ, я вдругъ услыхалъ странный шумъ. Кто-то бросилъ маленькій камешекъ въ наше окно. Мы посмотрѣли другъ на друга съ удивленіемъ и, послѣ минутнаго молчанія, я произнесъ:

— А если это Томъ?

— Пойди и посмотри, отвѣчалъ Биль: — но не шуми; если это, дѣйствительно, онъ, то не надо никого будить въ домѣ.

Я тихонько спустился съ лѣстницы и отворилъ дверь. Это, дѣйствительно, былъ Томъ. Я отвелъ его подалѣе отъ нашей хижины и спросилъ, что онъ дѣлалъ все это время. Онъ отвѣчалъ, что отправился вмѣстѣ съ Гью прямо въ Пемброкширъ, гдѣ ихъ никто не зналъ, и поступилъ въ дочери Ревекки. Съ тѣхъ поръ они оба принимали участіе во всѣхъ дѣйствіяхъ Ревекки, какъ тамъ, такъ и въ Кармартенширѣ; а теперь, узнавъ, что Ревекка переходитъ въ Гламорганширъ и желая, во что бы то ни стало, увидать Марту, онъ рѣшился побывать въ Верхнемъ Киллеѣ, несмотря на полицію. Объяснивъ, такимъ образомъ, свое неожиданное появленіе, онъ умолялъ меня устроить ему тотчасъ свиданіе съ Мартой.

Я вернулся домой и тихонько вызвалъ Марту, такъ что никто этого не замѣтилъ, и повелъ ее къ тому мѣсту, гдѣ находился Томъ. Увидавъ его, она такъ удивилась, что едва не закричала, хотя я предупреждалъ ее о необходимости молчанія; но, по счастью, я былъ тутъ и въ ту же секунду закрылъ ей ротъ рукой. Послѣ этого она была совершенно тиха и я оставилъ ихъ вдвоемъ; но черезъ нѣсколько времени снова подошелъ къ нимъ и сказалъ, что имъ пора разстаться, такъ какъ Тому надо было отдохнуть въ виду предстоящей на слѣдующую ночь работы въ Понтардюлесѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я далъ Тому хлѣба и холоднаго мяса, такъ какъ ему, вѣроятно, трудно было найдти себѣ пропитаніе. Влюбленные разстались очень грустные, мрачные, да и неудивительно: послѣ дѣла въ Нитѣ Тому было не безопасно оставаться въ Англіи, а теперь его участіе въ возстаніи Ревекки еще увеличило грозившую ему опасность. Все это совершенно уничтожало планы Марты, которая всегда разсчитывала выйдти замужъ за всѣми уважаемаго, работящаго и бережливаго молодого человѣка. Она дозволила себѣ полюбить Тома только тогда, когда ей показалось, что онъ именно такой человѣкъ, какого она желала, но теперь, хотя она и видѣла свою ошибку, было уже поздно. Она такъ пламенно его любила, что скорѣе согласилась бы просить милостыню, чѣмъ жить безъ него.

На слѣдующій день я отправился въ Пепфоръ, чтобы повидаться съ миссъ Гвенліаной; но ее ждали только вечеромъ, а такъ какъ мнѣ надо было отправиться заранѣе въ Понтардюлесъ, то я и не могъ дожидаться ея. Вернувшись домой, я зашелъ за Джимомъ Дженкинсомъ и мы оба отправились въ Понтардюлесъ.

Вечеръ былъ прекрасный и солнце какъ бы не хотя разставалось съ природой. Пройдя нѣсколько шаговъ по Фервуду, мы встрѣтили Тома и остановились вмѣстѣ съ нимъ, чтобы вымазать себѣ сажей лица и надѣть женскія платья. Нечего сказать, мы были страшными женщинами съ черными лицами и бакенбардами, торчавшими изъ подъ бѣлыхъ чепцовъ. Намъ не очень нравилась эта женская одежда и мы были благодарны судьбѣ, что не навсегда осуждены носить такой неловкій костюмъ. Мы поймали три лошади, которыя паслись на вересковой степи и, вскочивъ на нихъ, продолжали верхомъ свой путь. Вскорѣ присоединился къ намъ Дженкинъ Томасъ изъ селенія Три Креста. Онъ былъ также верхомъ и одѣтъ по женски, но такъ какъ онъ всегда отличался любовью къ франтовству, то съумѣлъ придать платью и шали кокетливый видъ.

— Вы, навѣрное, самая красивая изъ дочерей Ревекки, воскликнулъ я со смѣхомъ: — такъ и кажется, что вы родились женщиной!

— Неужели? зато вы уже вовсе не походите на женщину, отвѣчалъ онъ: — неужели вы никогда не видали близко женщины, что не умѣете надѣть прилично шаль.

Съ этими словами онъ сдернулъ шаль, которую я закрутилъ какъ веревку вокругъ своей шеи и прилично надѣлъ мнѣ ее частью на голову, частью на плечи. Не удивительно было, что я не зналъ, какъ одѣваются женщины: я никогда не обращалъ вниманія ни на одну женщину, кромѣ миссъ Гвенліаны, а она не носила ни такихъ платьевъ, ни такихъ шалей.

Мы доѣхали почти до Понтардюлеса безъ всякихъ приключеній, какъ неожиданно, въ разстояніи одной мили до сборнаго пункта, увидали женщину, сидѣвшую на краю дороги. Она окликнула насъ, выразивъ удивленіе, что молодыя дѣвушки разъѣзжаютъ такъ поздно, и спросила, куда мы ѣдемъ. Я зналъ отъ Моргана, что это былъ пароль и отвѣчалъ, какъ онъ меня научилъ, что мы ѣхали къ нашей матери.

— Ее зовутъ Ревекка? спросила она.

— Да, конечно, отвѣчалъ я.

— Ладно, воскликнула она, вскакивая съ мѣста: — она и моя мать. Все обстоитъ благополучно. Вы ѣдете изъ Верхняго Киллея и я васъ караулю.

И этотъ человѣкъ, который былъ такой же женщиной, какъ и мы, бросился въ кусты, привелъ оттуда лошадь и присоединился къ намъ. Онъ былъ одинъ изъ дочерей Ревекки, досланныхъ на рекогносцировку и сказалъ, что о врагахъ не было ни слуху, ни духу, а потому, по всей вѣроятности, никто не помѣшаетъ исполненію нашего плана.

Прибывъ на сборный пунктъ, мы застали тамъ человѣкъ двадцать. Они всѣ были замаскированы, какъ мы, и вооружены дубинами, копьями, лопатами, кольями, топорами, старыми саблями, однимъ словомъ, всякимъ оружіемъ, какое только попало подъ руку. Слишкомъ было темно, чтобы узнать другъ друга и я только узналъ но голосу Пога Моргана и Бейнона. Вскорѣ къ намъ присоединились еще нѣсколько товарищей и тогда человѣкъ, который явился съ цѣлью предводительствовать нами, произнесъ краткую рѣчь. Онъ напомнилъ намъ, какую вопіющую несправедливость составляли заставы, объяснилъ, что до сихъ поръ Ревекка вездѣ имѣла блестящій успѣхъ, и пригласилъ насъ слѣдовать за нимъ къ ближайшей заставѣ, участь которой была рѣшена!

— Вы сломаете заставу и сожжете домъ сторожа, воскликнулъ онъ: — это будетъ справедливымъ протестомъ противъ тираніи и яснымъ доказательствомъ, что мы умѣемъ постоять за свои права, если никто не хочетъ насъ защитить. Слѣдуйте за мной и, главное — молчаніе.

Раздался тихій ропотъ одобренія и мы только-что собрались въ путь, какъ мнѣ вошла въ голову мысль, что уничтожить заставу было совершенно справедливо, но сжечь домъ и имущество сторожа было слишкомъ жестоко. Поэтому, я подошелъ къ нашему предводителю и сказалъ смиреннымъ тономъ.

— Извините меня, но развѣ справедливо сжечь домъ сторожа вмѣстѣ съ заставой? И что намъ дѣлать, если сторожъ будетъ защищать свое имущество? Надо и его сжечь?

— А вы кто? воскликнулъ предводитель, взглянувъ на меня съ нетерпѣніемъ: — какъ вы смѣете разсуждать, когда ваше дѣло молча исполнять свое дѣло?

Многіе изъ окружавшихъ насъ стали ворчать на меня и я думаю, что не отдѣлался бы легко за свою выходку, еслибы Бейнонъ не шепнулъ что-то на ухо предводителю. Я только разслышалъ, что онъ два раза повторилъ:

— Надо поддержать между нами миръ и единодушіе.

Тогда предводитель обратился ко мнѣ:

— На этотъ разъ, сказалъ онъ: — я вамъ объясню ваше заблужденіе. Знайте, что Ревекка, заклятой врагъ всякой несправедливости, сама никогда не можетъ сдѣлать столь ненавистной жестокости. Если застава, при проѣздѣ черезъ которую берутъ. деньги съ бѣднаго народа, есть вопіющая несправедливость, то сторожъ, приставленный къ заставѣ, конечно, помогаетъ осуществленію этой несправедливости. Еслибы никто не шелъ въ сторожа, то и заставы исчезли бы сами собою. Но находятся люди, которые ради денегъ берутъ на себя исполненіе этой несправедливости и получаютъ жалованье изъ тѣхъ самыхъ денегъ, которыя вырываются у бѣднаго народа. Значитъ эти люди вполнѣ заслуживаютъ наказанія. Если они не сопротивляются, то мы имъ не дѣлаемъ никакого вреда, но если они осмѣливаются намъ мѣшать, то пусть несутъ за это отвѣтственность.

Я удовлетворился этими объясненіями и молча послѣдовалъ за другими. Вскорѣ мы достигли до заставы.

— Вотъ нашъ врагъ! воскликнулъ предводитель, указывая рукой на заставу: — чтобы черезъ пять минутъ не осталось и слѣда отъ него. Мы дружно бросились впередъ. Въ одно мгновеніе шлахбаумъ былъ снятъ съ петлей и сломанъ на мелкія части. Потомъ мы уничтожили столбы и, наконецъ, приступили къ дому сторожа. Нѣкоторые изъ насъ зажгли лучины, нарубленныя изъ остатковъ заставы, и при свѣтѣ этихъ мерцающихъ факеловъ увидали въ окнѣ домика испуганное лицо сторожа, который съ ужасомъ слѣдилъ за нашей работой.

— Выходи вонъ, дуракъ, если не хочешь сгорѣть вмѣстѣ съ домомъ! воскликнулъ Бейнонъ.

— Мой домъ! Мой домъ! воскликнулъ сторожъ: — я бѣдный человѣкъ и все мое имущество въ этомъ домѣ. Развѣ вы несжалитесь надъ бѣднымъ человѣкомъ?

Но никто не слушалъ его.

— Выходи, выходи! крикнулъ ему одинъ изъ насъ и поднесъ горящую лучину къ соломенной крышѣ деревяннаго дома.

Сторожъ словно ждалъ только этого и въ тоже мгновеніе выскочилъ изъ окна и пустился бѣжать черезъ сосѣднія поля, оглашая воздухъ неистовыми криками. Онъ хорошо сдѣлалъ, что не медлилъ, потому что еще минута и его домъ загорѣлся, какъ свѣчка. Я, кажется, никогда не забуду этой странной, необыкновенной сцены; домъ пылалъ среди бѣшеной толпы съ черными лицами и въ женскихъ платьяхъ, которая съ дикой радостью бросала въ огонь обломки заставы.

Однако, мы не смѣли оставаться долго на мѣстѣ своего торжества. Огонь былъ видимъ издалека и сторожъ своими криками поднялъ бы на ноги весь околодокъ; поэтому, чѣмъ скорѣе мы разошлись бы по домамъ, тѣмъ было лучше. Предводитель снова произнесъ краткую рѣчь, поздравилъ насъ съ первой побѣдой, просилъ быть готовыми снова явиться по первому кличу Ревекки и указалъ на необходимость скрывать наши дѣйствія въ строжайшей тайнѣ. Затѣмъ мы всѣ разошлись, а Томъ Девисъ отправился съ Бейнономъ въ болѣе безопасную для него мѣстность, чѣмъ Верхній Киллей.

Какъ мы были счастливы и какъ гордились своимъ подвигомъ! Ложась спать на разсвѣтѣ въ своей скромной комнатѣ, я всѣмъ сердцемъ радовался, что борьба противъ ненавистныхъ заставъ была, наконецъ, начата въ Гламорганширѣ и что мнѣ удалось участвовать въ первомъ открытомъ бою съ тиранами.

IX.

Въ пятницу вечеромъ, послѣ сожженія Понтардюлесской заставы, собралось много народа въ Бѣломъ Лебедѣ и всѣ сочувственно обсуждали появленіе Ревекки въ окрестностяхъ Верхняго Киллея. Многіе сожалѣли о томъ, что не приняли участія въ первомъ ея подвигѣ, а одинъ, порѣшительнѣе, воскликнулъ:

— Зачѣмъ попусту болтать? Пойдемте-ка прямо на ближайшую заставу и уничтожимъ ее.

Это смѣлое предложеніе такъ поразило присутствующихъ, что наступило минутное молчаніе, но потомъ раздалось общее громкое одобреніе и мы всѣ стали обсуждать немедленное исполненіе этого плана.

На противоположной сторонѣ Фервуда, не вдалекѣ отъ Кильврога, находилась маленькая застава, въ очень уединенномъ мѣстѣ, вдали отъ всякаго жилища, и мы рѣшили сдѣлать нападеніе на эту заставу. Потомъ былъ возбужденъ вопросъ, когда произвести атаку. Я предлагалъ съ мѣста отправиться туда, такъ чтобъ никто не могъ ранѣе узнать о нашемъ намѣреніи, но двое или трое предлагали отложить экспедицію до слѣдующей ночи и заручиться помощью друзей, которые также были сторонниками Ревекки. Я доказывалъ, что, въ виду уединеннаго положенія заставы, никто не явится на помощь сторожу и что насъ было совершенно довольно для успѣшнаго выполненія нашего плана. Но другіе, въ томъ числѣ Погъ Морганъ, полагали, что благоразумнѣе отложить дѣло и одержали верхъ. Было рѣшено, по большинству голосовъ, уничтожить заставу на слѣдующую ночь. Сборнымъ пунктомъ выбрали извѣстную всѣмъ мѣстность въ Фервудѣ; тамъ должны были всѣ собраться къ одиннадцати часамъ ночи и уже оттуда двинуться на обреченную къ погибели заставу. Мнѣ и Погу Моргану очень не нравилось, что такъ открыто обсуждали опасное предпріятіе и мы старались убѣдить остальныхъ товарищей въ необходимости тайны, такъ какъ на свѣтѣ могли найтись люди, и не сочувствовавшіе Ревеккѣ, о чемъ, повидимому, они забыли.

На слѣдующій день кто-то принесъ извѣстіе изъ Сванси, что мѣстныя власти были очень разгнѣваны появленіемъ въ околодкѣ Ревекки и поклялись усмирить бунтовщиковъ, для чего хотѣли потребовать на помощь солдатъ, стоявшихъ въ Сванси. Но это насъ ни мало не испугало, такъ какъ власти уже клялись отомстить бунтовщикамъ въ Пемброкширѣ и Кармартенширѣ, но не могли ничего сдѣлать.

Погъ Морганъ вернулся съ нами въ Верхній Киллей послѣ сожженія Понтардюлесской заставы; впродолженіи слѣдующихъ трехъ дней, онъ постоянно сновалъ вокругъ нашего дома, появляясь въ различные, самые неподобные часы, такъ что я заподозрилъ въ немъ намѣреніе убѣдиться, приходилъ ли Томъ къ Мартѣ. Я былъ очень счастливъ, что Томъ находился гдѣ-то въ безопасномъ мѣстѣ съ Бейнопомъ, потому что, хотя я и не полагалъ Пога способнымъ выдать Тома полиціи, тѣмъ болѣе, что Томъ, въ свою очередь, могъ указать на его участіе въ возстаніи Ревекки, но, очевидно, Погъ имѣлъ зубокъ противъ Тома и мнѣ не хотѣлось, чтобъ онъ такъ или иначе находился въ его рукахъ.

Всякій разъ, какъ Погъ являлся въ нашъ домъ, онъ открыто ухаживалъ за Мартой, но она не могла его выносить и, ни мало этого не скрывая, постоянно удаляла его подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ. Одинъ разъ, когда онъ надоѣдалъ ей своими любезностями, она встала и пошла за углемъ въ сарай, но такъ какъ онъ послѣдовалъ за нею, то она случайно уронила ему на ногу тяжелый совокъ, что заставило его уйти, прихрамывая. Въ другой разъ онъ сталъ ей разсказывать какія-то сказки, которыя нарочно для нея выучилъ, но она вдругъ бросила свое шитье и начала мести полъ, отодвигая мёбель и поднимая такой шумъ, что онъ долженъ былъ остановиться на полусловѣ и ушелъ въ сильномъ негодованіи. Наконецъ, онъ засталъ ее въ кухнѣ, гдѣ она мѣсила тѣсто и, усѣвшись на любимое мѣсто Тома, сталъ бросать на нее взгляды, полные любви; она долго не обращала на него никакого вниманія, словно его не было въ кухнѣ, но, видя, что онъ не унимается, вышла изъ себя и, протянувъ руку на полку, словно доставая что-то, опрокинула ему на голову чашку съ помоями, которую не успѣли еще снести свиньямъ въ хлѣвъ. При видѣ Пога, залитого помоями, я не могъ удержаться отъ смѣха. Но онъ вскочилъ, внѣ себя отъ гнѣва, и рѣзко воскликнулъ:

— Вы, Марта Вильямсъ, полагаете, что со мною не стоитъ учтиво обходиться? Хорошо, хорошо, мы увидимъ! Никто не станетъ ухаживать за вами, если вы обливаете помоями своихъ дружковъ.

— А кто смѣетъ себя называть моимъ дружкомъ безъ моего позволенія? произнесла съ сердцемъ Марта.

— А! мы хотимъ имѣть только одного дружка? замѣтилъ иронически Погъ: — что же мы сдѣлаемъ, когда этого дружка повѣсятъ или сошлютъ въ Ботани-Бей? а это непремѣнно случится, какъ только онъ попадется въ руки полиціи. Тогда, можетъ быть, мы и пожалѣемъ, что не были учтивы съ честными людьми, какъ Погъ Морганъ, а любезничали только съ лѣнивымъ негодяемъ и воромъ, не смѣющимъ показать носа на свою родину!

Эти оскорбительныя слова окончательно взорвали Марту.

— Что? воскликнула она: — вы думаете, что такую уродливую, рыжую, подлую дрянь, какъ васъ, можно сравнить съ Томомъ! Пора вамъ догадаться, что ни одна женщина не захочетъ и взглянуть на васъ рядомъ съ Томомъ! Что же касается меня, то, еслибъ кромѣ васъ не было на свѣтѣ ни одного мужчины, я и тогда не вышла бы за васъ замужъ. Ступайте вонъ, или я ошпарю васъ кипяткомъ.

Она схватила со стола большую кострюлю съ варившимся картофелемъ и, еслибъ Погъ остался еще одну минуту, то былъ бы дѣйствительно облитъ кипяткомъ. Но онъ выскочилъ въ дверь съ быстротою молніи и уже съ порога крикнулъ:

— Хорошо, Марта Вильямсъ, хорошо. Я вамъ этого не забуду и отплачу при случаѣ обоимъ!

Съ этими словами онъ удалился и болѣе въ этотъ день не безпокоилъ Марту.

Но какъ только онъ исчезъ, бѣдная дѣвушка упала на стулъ и, закрывъ лицо передникомъ, начала рыдать. Въ то время, кромѣ меня, не было никого въ хижинѣ, и я не зналъ, какъ ее успокоить. Посидѣвъ молча впродолженіи нѣсколькихъ минутъ, я сталъ вытирать полъ, залитый помоями, но она продолжала плакать, не обращая на меня ни малѣйшаго вниманія. Тогда я подошелъ къ кадкѣ, въ которой она передъ тѣмъ мѣсила тѣсто и, засучивъ рукава, сказалъ:

— Ну, надо кому-нибудь спечь хлѣбъ за тебя. Попробую-ка я свое искуство въ первый разъ въ жизни.

Тутъ она очнулась отъ своего горя, потому что гордилась своимъ умѣньемъ печь хлѣбъ и увѣряла, что никто, даже мать, не могла съ нею въ этомъ сравниться. Она вскочила со стула, подбѣжала къ кадкѣ и, оттолкнувъ меня, промолвила:

— Кто будетъ ѣсть твой хлѣбъ, Эванъ? Ты на эти вещи хуже всякаго ребенка.

И она принялась молча мѣсить хлѣбъ, но черезъ нѣсколько минутъ, стала громко выражать безпокойство, чтобъ Погъ не исполнилъ своей угрозы относительно Тома. Чтобъ хоть нѣсколько успокоить ее, я обѣщалъ принять всѣ мѣры, чтобъ Погъ не могъ узнать, гдѣ скрывается Томъ.

Окончивъ свою работу въ субботу къ шести часамъ вечера, я находился въ такомъ волненіи, что не зналъ, какъ убить остававшіеся до назначеннаго срока пять часовъ. Я отправился бродить по вересковой степи и очутился въ сумерки на дорогѣ, соединявшей Фервудъ съ Клайнскомъ выгономъ. Я присѣлъ, чтобъ отдохнуть, какъ вдругъ услышалъ какіе-то шаги; не желая, чтобъ меня видѣли въ этой мѣстности, я спрятался за изгородь. Вскорѣ на дорогѣ показались три человѣка; они шли очень скоро и, достигнувъ Фервуда, повернули на западъ, къ той именно заставѣ, которую мы намѣревались уничтожить въ эту ночь. Они были мнѣ незнакомы и, повидимому, не принадлежали къ нашему околодку. Пока я недоумѣвалъ, кто бы они могли быть, вдали по дорогѣ прошли еще два человѣка и повернули въ туже сторону. Ихъ наружность показалась мнѣ очень подозрительной и я сталъ опасаться, не извѣстно ли было наше предпріятіе полиціи и не встрѣтимъ ли мы стойкаго отпора въ нашей экспедиціи. Мнѣ надо было вернуться домой за женской одеждой и по дорогѣ я встрѣтилъ еще пять человѣкъ, поспѣшно направлявшихся все по одному направленію. Тогда мои подозрѣнія совершенно окрѣпли и, явившись на сборное мѣсто, я разсказалъ товарищамъ о всемъ, что видѣлъ. Оказалось, что въ 9 часовъ Биль Джонсъ встрѣтилъ одного изъ сосѣднихъ представителей мѣстной власти и многіе другіе также видѣли, какъ къ заставѣ, обреченной на погибель, направлялись неизвѣстныя лица по два и по три за разъ. Изъ всего этого было ясно, что мы встрѣтимъ сопротивленіе, и что намъ неудастся уничтожить заставы безъ борьбы. Поэтому, возникъ вопросъ, вступить ли въ открытый бой съ врагами или вернуться спокойно домой, отложивъ экспедицію на другое болѣе удобное время. Я не хотѣлъ отступать, а Погъ Морганъ предлагалъ разойтись. По его словамъ, мы не знали числа нашихъ враговъ, а насъ было всего пятнадцать человѣкъ. Я возразилъ на это, что враговъ могло оказаться менѣе насъ и что вообще подло отступать въ рѣшительную минуту. Но Погъ заявилъ, что Бейнонъ всегда считалъ наилучшимъ избѣгать открытой борьбы, если только сторонники Ревекки не были въ громадномъ количествѣ. Послѣ долгихъ обсужденій, Погъ одержалъ верхъ; мы рѣшили оставить въ покоѣ заставу и спокойно разбрелись во всѣ стороны, очень недовольные своимъ разочарованіемъ.

Я пошелъ вмѣстѣ съ Погомъ, Джимомъ Дженкинсомъ и Билемъ Джонсомъ. По дорогѣ Джимъ спросилъ меня:

— Ты видѣлъ Тома Девиса съ среды?

— Такъ Томъ былъ съ нами въ среду къ Пантардюлесѣ? воскликнулъ Погъ, прежде чѣмъ я успѣлъ отвѣтить: — я этого и не зналъ. Откуда онъ явился?

— Неудивительно, что вы его не узнали, замѣтилъ Джимъ: — я полагаю, что даже жена не узнаетъ мужа въ темнотѣ и въ женской одеждѣ съ запачканнымъ сажею лицомъ.

Я не хотѣлъ говорить о Томѣ при Погѣ и сказалъ, что не видалъ Тома со среды и ничего о немъ не слыхалъ. Потомъ, я старался перемѣнить разговоръ, но всѣ мои усилія были тщетны. Погъ продолжалъ разспрашивать Джима и только тогда успокоился, когда узналъ, что Томъ явился въ Понтардюлесъ съ нами изъ Верхняго Киллея, и по уничтоженіи заставы отправился неизвѣстно куда, съ Бейнономъ, но, по всей вѣроятности, приметъ участіе во всѣхъ дѣйствіяхъ Ревекки въ нашемъ околодкѣ.

Разставшись съ Погомъ и Джимомъ, я предложилъ Билю отправиться къ заставѣ и убѣдиться во очію, тамъ ли наши враги. Конечно, это была опасная рекогносцировка, но важно было знать, основательно ли мы отказались отъ своего предпріятія и дѣйствительно ли были власти предупреждены о немъ. Биль согласился и мы, переодѣвшись дома, отправились поспѣшно черезъ Фервудъ.

Достигнувъ противоположнаго его конца, мы свернули съ дороги въ поле и тихонько, ползкомъ добрались до заставы, боясь каждую минуту наткнуться на враговъ. Наконецъ, мы спрятались за изгородь противъ самой заставы и стали дожидаться разсвѣта, ибо въ темнотѣ мы не могли ничего не разобрать. Спустя не болѣе получаса, начало свѣтать и, мало по малу, окружающіе предметы стали рельефно выступать на сѣромъ фонѣ. Въ тридцати шагахъ отъ насъ, въ небольшой ямѣ, лежало пять человѣкъ; но хотя это зрѣлище вполнѣ подтвердило наши подозрѣнія, мы остались въ своей засадѣ пока совершенно разсвѣло.

Тогда наши враги поднялись, и со всѣхъ сторонъ стали къ нимъ подходить товарищи, спрятанные вокругъ заставы. Всѣ они очень устали и жаловались на холодъ и росу; потомъ они говорили, что, вѣроятно, ихъ выслали туда по ложному извѣстію, что все было спокойно, что, кажется, Ревекка не имѣла ни малѣйшаго намѣренія коснуться этой заставы и что не досадно ли было провести цѣлую ночь въ полѣ, безъ всякой пользы. Напротивъ, все, что мы слышали, очень позабавило насъ. Они не подозрѣвали, что такъ близко отъ нихъ находились два бунтовщика и что судьба заставы была рѣшена въ эту ночь, еслибъ они не явились на ея защиту. Наконецъ, они удалились и мы пошли домой, утѣшая себя мыслью, что вскорѣ насъ, вѣроятно, пригласитъ Бейнонъ къ уничтоженію если не этой, то какой-либо другой заставы.

Мы легли спать, когда уже солнце высоко взошло, но на другой день было воскресеніе и мы могли спать сколько хотѣли. Однако, вставъ очень поздно, я уже не имѣлъ времени пойти въ Пепфоръ, какъ намѣревался, что повидать миссъ Гвенліану.

Вечеромъ Бейнонъ лично явился въ домъ Пога Моргана, и, узнавъ о его прибытіи, мы всѣ, бывшіе съ нимъ въ Понтардюлесѣ, собрались туда. Онъ объяснилъ намъ, что дѣла шли отлично, и что, уничтоживъ еще нѣсколько заставъ, мы заставимъ отмѣнить несправедливый подорожный налогъ. Онъ прибавилъ, что Ревекка должна снести всѣ заставы вокругъ Понтардюлеса и что наше содѣйствіе потребуется для уничтоженія другой заставы, невдалекѣ отъ той, которую мы уже снесли. Мы должны были собраться въ слѣдующую среду въ указанномъ имъ мѣстѣ близь Понтардюлеса и ждать тамъ сигнала — ракеты, послѣ чего уже могли идти далѣе. Я спросилъ, можемъ ли мы привести съ собою людей, хотѣвшихъ снести Кальврогскую заставу наканунѣ ночью и онъ охотно согласился на это, только просилъ хранить въ тайнѣ планъ дѣйствія, изъ боязни, чтобъ снова наши намѣренія не были узнаны врагами.

На слѣдующее утро, очень рано, Бейнонъ удалился изъ Верхняго Киллея, но такъ какъ онъ провелъ ночь у Пога, то мнѣ пришла въ голову мысль, что Погъ, вѣроятно, узналъ отъ него, гдѣ и что дѣлаетъ Томъ. Еслибъ я подумалъ объ этомъ ранѣе, то могъ бы предупредить Бейнона, но теперь было уже поздно. Въ этотъ день и на слѣдующій, несмотря на все мое желаніе, я не могъ отправиться въ Пепфоръ, такъ какъ меня задерживало то то, то другое.

Во вторникъ, Погъ пришелъ къ намъ въ домъ, впервые послѣ того, какъ Марта облила его помоями, и просилъ извиненія за то, что въ послѣдній разъ вышелъ изъ себя. Марта охотно съ нимъ помирилась, потому что она никогда не была злопамятна, и потомъ надѣялась, что этимъ путемъ отвратитъ опасность отъ Тома. Погъ остался у насъ довольно долго, какъ бы все не рѣшаясь сказать что-то важное. Какъ бы то ни было, онъ такъ и ушелъ ничего не сказавъ и только на другое утро, въ тотъ самый день когда мы должны были уничтожить вторую заставу, онъ объяснилъ, хотя и съ большимъ трудомъ, въ чемъ дѣло. Онъ просто предложилъ свою руку Мартѣ, прося забыть Тома и выйти за него замужъ. Онъ логично доказалъ, что, по всей вѣроятности, ей никогда не обвѣнчаться съ Томомъ, которому будетъ необходимо скрываться до той минуты, пока онъ найдетъ средство покинуть навсегда страну, а, слѣдовательно, при такихъ обстоятельствахъ жена была бы ему только обузой. Погъ давалъ клятву, что если она согласится быть его женою, то онъ всегда будетъ хорошимъ мужемъ и станетъ всячески баловать ее, совершенно забывъ, что она когда-то любила другого. Онъ былъ увѣренъ, что она, мало по малу, его полюбитъ, какъ онъ уже любилъ ее, и согласенъ былъ ждать свадьбы, прося теперь только позволенія надѣяться на ея благопріятный отвѣтъ.

Меня не было въ это время дома и Марта мнѣ потомъ разсказала объ его посѣщеніи, смѣясь надъ его дерзостью.

— Какъ онъ смѣлъ вообразить, что я флюгарка и буду мѣнять свои чувства со дня на день, сказала она: — но я его такъ проводила, что онъ не вернется болѣе. Я ему прямо сказала, чтобъ отложилъ всякое попеченіе обо мнѣ, что я никогда не выйду за него замужъ, какъ бы богатъ онъ ни былъ, а буду во всю жизнь вѣрна Тому. Еслибъ ты видѣлъ, какъ онъ разсердился! его лицо стало такое кислое, что я боялась, чтобъ наше молоко, стоявшее въ кухнѣ, не скислось.

Конечно, со стороны Пога было очень глупо предположить, что Марта могла вдругъ забыть свою любовь къ Тому и согласиться выйдти за него замужъ, но я полагаю, что онъ въ то время такъ былъ влюбленъ въ нее, что почти рехнулся. Однако, я съ безпокойствомъ подумалъ, что отказъ Марты, вѣроятно, еще болѣе усилитъ его ненависть къ Тому и что было неосторожно приводить въ отчаяніе Пога, прежде чѣмъ Томъ благополучно оставитъ нашъ околодокъ. Но я не сказалъ объ этомъ ни слова бѣдной Мартѣ, не желая ее тревожить. Дѣло было сдѣлано и сожалѣніемъ ничего нельзя было поправить. Къ тому же, я утѣшалъ себя мыслью, что, въ сущности, Погъ не могъ сдѣлать много вреда Тому, такъ какъ обнаруженіе участія послѣдняго въ бунтѣ могло скомпрометировать и его самого. Поэтому, я пересталъ на время объ этомъ думать и пошелъ собирать товарищей, которыхъ впервые долженъ былъ въ эту ночь привести на сборный пунктъ Ревекки.

X.

Передъ обѣдомъ, въ тотъ день, когда мы хотѣли уничтожить вторую Понтардюлесскую заставу, мистеръ Вайтъ, начальникъ полиціи въ Сванси, сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ, когда ему доложили, что его желаетъ видѣть какой-то человѣкъ, не желавшій сказать свое имя. Введенный въ кабинетъ, онъ казался очень смущеннымъ; его нервно подергивало, и на вопросъ мистера Вайта, что ему было нужно, онъ не хотѣлъ отвѣчать, прежде чѣмъ затворилъ дверь, и, подойдя къ начальнику полиціи, сказалъ вполголоса:

— Говорятъ, что вы и другіе джентльмэны желаютъ знать, гдѣ скрываются дочери Ревекки.

— Да, конечно, отвѣчалъ мистеръ Вайтъ: — можете вы намъ помочь въ этомъ?

— Не я самъ, но одинъ мой знакомый.

— Такъ отчего вы не привели его съ собою?

— Сказать правду, отвѣчалъ незнакомецъ послѣ минутнаго колебанія: — онъ, кажется, самъ принималъ участіе въ возстаніи Ревекки, но я въ этомъ не увѣренъ, а только полагаю. Обѣщаете ли вы, что ему простятъ за все прежнее, если онъ явится къ вамъ и разскажетъ все, что ему извѣстно о Ревеккѣ?

— Да, сказалъ мистеръ Вайтъ: — я могу ему обѣщать полное прощеніе, если онъ дастъ намъ вѣрныя свѣдѣнія о Ревеккѣ и поможетъ захватить бунтовщиковъ.

Но незнакомецъ все еще не рѣшался нойти за своимъ пріятелемъ безъ торжественнаго обѣщанія хранить въ тайнѣ все, что онъ разскажетъ. Мистеръ Вайтъ и это обѣщалъ, прося поскорѣе привести своего пріятеля.

Незнакомецъ направился къ дверямъ, но не вышелъ изъ комнаты, а, убѣдившись, что никто ихъ не подслушиваетъ, вернулся къ мистеру Вайту:

— Я самъ тотъ человѣкъ, который можетъ вамъ разсказать все, что вы желаете узнать, произнесъ онъ почти шепотомъ: — Ревекка нападетъ сегодня ночью на вторую Понтардюлесскую заставу; ихъ будетъ много, человѣкъ пятьдесятъ и болѣе, въ томъ числѣ Томъ Девисъ, который, говорятъ, недавно ограбилъ домъ въ Нитѣ. Онъ теперь всюду слѣдуетъ за Ревеккой. Ну, теперь я вамъ все сказалъ, и если они узнаютъ объ этомъ, то меня убьютъ. Такъ не проговоритесь никому, а теперь прощайте.

— Нѣтъ, погодите, воскликнулъ мистеръ Вайтъ, схвативъ незнакомца за руку: — я не могу васъ отпустить, прежде чѣмъ окажется, что ваши слова справедливы. Можетъ быть, вы хотите нарочно насъ сбить съ толку и направить на фальшивый слѣдъ, чтобъ дать возможность Ревеккѣ дѣйствовать на свободѣ. Я васъ арестую, и если вы мнѣ сказали правду, то завтра я васъ выпущу.

Незнакомецъ этого не предчувствовалъ и произнесъ въ испугѣ:

— Они догадаются, что я ихъ выдалъ, и убьютъ. Отпустите меня, я пойду къ нимъ и они ничего не заподозрятъ. Я вамъ сказалъ чистую правду. И если я сегодня пойду вмѣстѣ съ Ревеккой противъ васъ, то это будетъ только комедія. Отпустите меня, пожалуйста. Вы не можете себѣ представить, что они сдѣлаютъ со мною, узнавъ, что я былъ у васъ.

Но мистеръ Вайтъ былъ неумолимъ. Онъ обѣщалъ не вызывать его въ судъ, какъ свидѣтеля противъ его недавнихъ товарищей и вторично подтвердилъ, что отпуститъ его на слѣдующее утро, если его слова оправдаются. Потомъ онъ спросилъ о мѣстѣ и часѣ сбора бунтовщиковъ, а также нѣсколько другихъ подробностей. Наконецъ, онъ велѣлъ отвести подъ арестъ незнакомца, а самъ отправился, чтобъ посовѣтоваться съ властями и принять необходимыя мѣры.

День былъ прекрасный, теплый и въ Сванси происходила игра въ крикетъ. Желая поговорить съ нѣкоторыми изъ мѣстныхъ судей и зная, что онъ ихъ найдетъ если не въ числѣ играющихъ въ крикетъ, то въ публикѣ, мистеръ Вайтъ отправился прямо на лужайку, кишѣвшую зрителями. Одинъ изъ судей, съ которыми онъ желалъ посовѣтоваться, мистеръ Вильямсонъ, только-что окончилъ игру и разговаривалъ съ сквайромъ Тюдоромъ и другимъ джентльмэномъ, по имени мистеръ Поуэль. Полицейскій незамѣтно отвелъ ихъ въ сторону и сообщилъ только-что полученныя имъ свѣдѣнія, прося ихъ совѣта, какъ поступить, и указывая на то, что нельзя было терять времени, такъ какъ атака на Понтардюлесскую заставу должна была произойти черезъ нѣсколько часовъ.

— Если это правда, то мы дадимъ хорошій урокъ Ревеккѣ, воскликнулъ Вильямсонъ: — какъ вы полагаете, онъ лгалъ или нѣтъ?

— Право, не знаю, онъ на взглядъ довольно хитрый человѣкъ, отвѣчалъ Вайтъ: — но онъ не кажется достаточно храбрымъ, чтобъ придти ко мнѣ съ ложной исторіей, и потому я думаю, что онъ сказалъ правду.

— Необходимо, чтобъ Ревекка не подозрѣвала, что мы знаемъ объ ея намѣреніяхъ, замѣтилъ мистеръ Поуэль: — а то она останется дома. Наша попытка накрыть ее у Кильврогской заставы въ прошедшую субботу была совершенно неудачна и Ревекка не показала своего носа, если и намѣревалась.

— Да, сказалъ сквайръ Тюдоръ: — не слѣдуетъ посылать тотчасъ людей въ Понтардюлессъ; у Ревекки множество лазутчиковъ и мы должны сохранить въ тайнѣ наши приготовленія. Я бы полагалъ, что достаточно будетъ, если мы четверо съ семью или восьмью полисменами отправимся въ Понтардюлессъ, когда совершенно стемнѣетъ. Мы направимся въ Лангафелахъ, чтобъ обмануть Ревекку, если ее встрѣтимъ, а потомъ повернемъ назадъ и кратчайшимъ путемъ, черезъ поля, явимся къ заставѣ прежде, чѣмъ они окончатъ свое дьявольское дѣло.

— Хорошо, произнесъ мистеръ Вайтъ: — но если этотъ человѣкъ сказалъ правду, то бунтовщиковъ будетъ столько, что двадцати человѣкамъ не справиться съ ними.

— Но вѣдь въ Сванси стоятъ драгуны, сказалъ мистеръ Вильямсонъ: — они могли бы слѣдовать за нами въ разстояніи нѣсколькихъ часовъ. Они не обратили бы на себя вниманіе раннимъ появленіемъ на сцену, а все-таки помогли бы переловить бунтовщиковъ.

— Да, я думаю, что это было бы хорошо, отвѣчалъ мистеръ Вайтъ: — я скажу капитану, чтобъ онъ привелъ своихъ солдатъ въ Понтардюлессъ часомъ позже срока, назначеннаго бунтовщиками на атаку заставы.

Такимъ образомъ, все было устроено, и какъ только стемнѣло, семь полисмэновъ, имѣя во главѣ Вайта, Тюдора, Вильямсона и Поуэля, отправились верхами изъ Сванси по Кармартенской дорогѣ, а часа черезъ два послѣ нихъ выступили драгуны.

Всѣ эти подробности я узналъ уже впослѣдствіи, но привожу ихъ здѣсь для ясности моего разсказа и теперь снова возвращаюсь къ собственнымъ воспоминаніямъ.

Въ то время, когда гнусный измѣнникъ предавалъ Ревекку въ руки ея враговъ въ Сванси, Дженкинъ Томасъ, Джимъ Дженкинсъ и я честно служили нашему дѣлу въ Верхнемъ Киллеѣ. Строго исполняя приказаніе Бейнона, мы до самаго вечера не сказали никому ни слова о предстоящей экспедиціи, и только когда стемнѣло, собрали всѣхъ друзей Ревекки и спросили ихъ, хотятъ ли они тотчасъ идти на Понтардюлесскую заставу. Всѣ, участвовавшіе въ субботней экспедиціи, съ удовольствіемъ вызвались идти на новую опасность, кромѣ одного Биля Джонса, который былъ посланъ хозяиномъ въ Сванси и не возвратился еще домой, а потому ничего не зналъ о подготовлявшемся предпріятіи. Я очень сожалѣлъ объ его отсутствіи и дожидался его до послѣдней минуты, но, наконецъ, настало время отравляться въ путь, всѣ сгорали отъ нетерпѣнія, и мы выступили изъ Верхняго Киллея безъ него.

Всѣ мы были замаскированы, по обыкновенію, и вооружены какъ кто могъ. У меня было ружье, которымъ я до того гордился, что велѣлъ вырѣзать на мѣдной оправѣ мое имя; у двухъ или трехъ были также ружья, у одного пистолетъ, у другого сабля, у третьяго коса, а у остальныхъ тяжелыя дубины. Не успѣли мы отъѣхать на двѣ мили, какъ Дженкинъ Томасъ неожиданно воскликнулъ:

— А гдѣ Погъ Морганъ? Отчего его нѣтъ между нами?

— Онъ былъ у насъ въ домѣ сегодня утромъ, отвѣчалъ я: — а потомъ я его не видалъ. Можетъ быть, онъ отправился заранѣе къ Бейнону и мы, конечно, встрѣтимъ его у заставы.

— Вы говорите о Погѣ Морганѣ? спросилъ одинъ изъ сосѣдей: — я видѣлъ, какъ онъ пошелъ въ два часа пополудни въ Сванси.

Этимъ разговоръ о Морганѣ прекратился и мы болѣе о немъ не думали, но впослѣдствіи припомнили, что онъ не принялъ участія въ экспедиціи, несмотря на свое обѣщаніе, и что его видѣли по дорогѣ въ Сванси въ два часа дня.

Мы продолжали свой путь и достигли безъ всякихъ затрудненій мѣста, гдѣ должны были ждать сигнальной ракеты, которая объявила бы, что нѣтъ опасности и что намъ слѣдуетъ идти впередъ для атаки заставы. Въ этомъ сборномъ пунктѣ мы нашли другихъ дочерей Ревекки и вскорѣ къ намъ присоединились еще новые товарищи. Одинъ изъ послѣднихъ, явившійся изъ окрестностей Комберла, разсказалъ намъ, что видѣлъ на Кармартенской дорогѣ многочисленныхъ всадниковъ, ѣхавшихъ изъ Сванси, и это извѣстіе насъ обезпокоило. Мы боялись, чтобъ это не были наши враги, увѣдомленные о нашемъ предпріятіи. Впрочемъ, насъ скоро успокоила мысль, что у Ревекки было столько лазутчиковъ, что они, конечно, предупредятъ насъ объ опасности, если таковая представится. Поэтому мы, шутя и тихо разговаривая, стали дожидаться ракеты.

Время шло и назначенный срокъ для сбора миновалъ, но мы тщетно искали глазами сигнала. Еще прошло полчаса и многіе изъ насъ начали жаловаться, что, вѣроятно, Ревекка забыла подать намъ сигналъ или, въ виду опасности, отложила атаку. Одни предлагали разойтись по домамъ, другіе совѣтовали атаковать заставу безъ посторонней помощи, а третьи находили необходимымъ подождать еще немного.

— Я боюсь, что дѣло неладно, сказалъ мнѣ Джимъ: — наше предпріятіе окончится ни чѣмъ, какъ въ субботу.

— Чтобы не кончилось еще хуже, отвѣчалъ я: — насъ теперь болѣе и мы зашли далѣе. Насъ, кажется, довольно народа, чтобы сжечь весь Понтардюлесъ, а не одну несчастную заставу, а мы какъ дураки сидимъ здѣсь сложа руки болѣе часа.

Не успѣлъ я окончить этихъ словъ, какъ давно ожидаемая ракета взвилась на воздухъ. Мы поспѣшно направились впередъ и вскорѣ были встрѣчены Бейнономъ и быстро сбѣгавшимися это всюду людьми, такъ что всего насъ оказалось болѣе ста человѣкъ. Признавъ въ толпѣ Тома Дэвиса и зная, что онъ былъ при Бейнонѣ, который на этотъ разъ предводительствовалъ, я подъѣхалъ къ нему и спросилъ, почему мы такъ долго ждали сигнала, а также слышалъ ли онъ о всадникахъ, скакавшихъ по дорогѣ въ Понтардюлесъ.

— Да, конечно, отвѣчалъ онъ со смѣхомъ: — это полиція, но она теперь далеко. Наши лазутчики слѣдили за ними и они, вмѣсто того, чтобы повернуть въ Пантардюлесъ, отправились въ Тавгафелахъ. Тогда лазутчики вернулись къ Бейнону и объявили, что всякая опасность миновала. Но онъ все-таки полагалъ, что лучше подождать, пока они удалятся и потомъ уже поджечь заставу. Вотъ причина вашихъ долгихъ ожиданій. Въ настоящее время, полиція, вѣроятно, достигла Лангафелаха, и старый сторожъ, пожалуй, перепугался до смерти, принявъ ихъ за враговъ. Онъ, можетъ быть, даже стрѣлялъ въ нихъ по ошибкѣ!

Мы засмѣялись при этой мысли и порадовались, что враги такъ далеко отъ насъ благодаря этой ошибкѣ.

Между тѣмъ, мы уже достигли заставы, и сторожъ обратился въ бѣгство, не обнаруживъ никакого желанія защищаться, а мы, вполнѣ увѣренные въ своей безопасности, сложили на землю оружіе, которое могло бы стѣснить насъ, и бросились на заставу, чернѣвшую передъ нами.

Вскорѣ мы разломали ее на мелкіе куски и сложили всѣ обломки подлѣ дома, съ цѣлью устроить одинъ громадный костеръ. При этомъ мы смѣялись и шутили, а нѣкоторые оглашали воздухъ проклятіями. Наконецъ, все было готово и костеръ зажгли. Вдругъ я услыхалъ чей-то громкій голосъ:

— Спасайтесь! Полиція!

Я поднялъ голову и увидалъ, что нѣсколько всадниковъ врѣзалось въ нашу толпу. Въ ту же минуту я вспомнилъ, что оставилъ свое ружье въ канавѣ у дороги и побѣжалъ за нимъ. Но многіе другіе такъ растерялись отъ внезапнаго нападенія, что забыли о своемъ оружіи и искали спасенія въ бѣгствѣ. Конечно, я не отрицаю, что наши враги выказали много мужества, нападая въ числѣ одиннадцати человѣкъ на сотенную толпу, но они имѣли за себя три преимущества. Во-первыхъ, они были приготовлены къ бою, а мы были застигнуты въ расплохъ, во-вторыхъ, они были хорошо вооружены, тогда какъ только нѣкоторые изъ насъ имѣли при себѣ оружіе и, въ-третьихъ, они представляли собой сомкнутую, дружную силу, а мы совершенно не знали, что такое дисциплина.

Впрочемъ, хотя большинство дочерей Ревекки опозорило себя бѣгствомъ, но нѣкоторые изъ насъ, несмотря на устрашенную толпу, увлекавшую съ собою всѣхъ и каждаго, стойко, мужественно дали отпоръ врагамъ. Доставъ изъ канавы ружье, я бросился туда, гдѣ свалка была сильнѣе. Луна и ярко горѣвшій домъ сторожа съ остатками заставы блестяще освѣщали всю сцену.

Первый, кого я различилъ въ общей свалкѣ, былъ Гью Ризъ, который, выхвативъ большую жердь изъ изгороди, наносилъ ею страшные удары одному изъ враговъ. Они схватились между собою и упали въ канаву, но такъ какъ я зналъ, что Гью сильнѣе многихъ, то предоставилъ ему окончить какъ знаетъ свое единоборство и обратился на полисмэна, который схватилъ одного изъ нашихъ за горло. Выхвативъ изъ кармана ножикъ, я глубоко поранилъ въ ногу лошадь, на которой сидѣлъ полисмэнъ. Животное грохнулось на землю, а сѣдокъ хотѣлъ спрыгнуть, но я ударилъ его по головѣ прикладомъ ружья и онъ упалъ на землю безъ чувствъ.

Затѣмъ я увидалъ, что Дженкинъ Томасъ отбивался отъ двухъ враговъ, одного на лошади и одного пѣшаго, которые хотѣли взять его въ плѣнъ. Онъ сражался, какъ левъ, но всадникъ, находившійся ко мнѣ спиною, такъ крѣпко схватилъ его за правую руку, что онъ не могъ болѣе отбиваться отъ своего другого противника.

— Помоги, Эванъ, или меня заберутъ, воскликнулъ онъ въ отчаяніи, увидѣвъ меня.

Конечно, я не могъ потерпѣть такого несправедливаго боя, двухъ противъ одного, не могъ дозволить, чтобы моего товарища арестовали. Въ тоже мгновеніе я поднялъ къ плечу ружье, прицѣлился въ всадника и спустилъ курокъ. Прежде чѣмъ раздался выстрѣлъ, онъ обернулся ко мнѣ и лицо его показалось мнѣ знакомымъ, но тутъ не было времени вспоминать, гдѣ я его видѣлъ. Черезъ секунду онъ вскинулъ руками къ небу и упалъ съ лошади. Освобожденный отъ этого врага, Дженкинъ легко справился съ другимъ.

На нашей сторонѣ было слишкомъ мало бойцовъ и нѣкоторые уже были арестованы. Тогда Бейнонъ, дравшійся все время съ необычайнымъ мужествомъ, громко воскликнулъ:

— Не стоитъ болѣе сопротивляться! Мы побѣждены. Спасайтесь, какъ кто умѣетъ.

Дѣйствительно, только онъ, Дженкинъ и я оставались на свободѣ и не арестованными, но и мы были такъ окружены врагами, что не могли бы спастись, еслибы они не были загромождены большимъ числомъ плѣнниковъ. Поэтому, какъ ни было горько бѣжать передъ врагомъ, намъ ничего не оставалось, какъ искать спасенія въ скорости своихъ ногъ и мы дали тягу, причемъ я бросилъ свое ружье, чтобы освободиться отъ лишней обузы.

Двое конныхъ полисмэновъ пустились за нами въ погоню и Бейнонъ закричалъ намъ, чтобы мы слѣдовали за нимъ, такъ какъ онъ зналъ эту мѣстность лучше всѣхъ насъ. Онъ указалъ намъ дорогу черезъ изгороди и рвы, представлявшіе не малую преграду лошадямъ, такъ что вскорѣ мы освободились отъ нашей погони. Боясь очень далеко отойти отъ главной силы своего отряда, полисмэны бросили эту скачку съ препятствіями и вернулись вспять.

Мы продолжали бѣжать еще нѣсколько времени, и къ намъ присоединились по дорогѣ еще двое или трое изъ товарищей, принявшихъ участіе въ борьбѣ. Наконецъ, мы достигли небольшой поляны, гдѣ собралась большая часть бунтовщиковъ, разбѣжавшихся въ первую минуту опасности. Они были очень смущены и не знали что дѣлать.

Видя, что мы въ порядочномъ числѣ, Бейнонъ захотѣлъ повести насъ снова въ бой, и если возможно, отбить взятыхъ въ плѣнъ товарищей.

— Стыдитесь! воскликнулъ онъ, обращаясь къ бѣглецамъ, не вступившимъ даже въ борьбу со врагомъ: — вы разбѣжались, какъ испуганное стадо овецъ, не постоявъ ни одной минуты за право и справедливость. Развѣ вы забыли претерпѣваемыя нами тягости? Или вы хотите впредь переносить безпрекословно всѣ тяжелые и несправедливые налоги, которыми вздумаютъ васъ обложить? Нѣтъ, я этому не вѣрю! Вы бѣжали только потому, что были застигнуты врасплохъ и теперь еще время доказать нашимъ врагамъ, что побѣда останется не на ихъ сторонѣ, что Ревекку не такъ легко побороть, какъ они думаютъ. Подумайте только о нашихъ друзьяхъ, попавшихъ въ руки враговъ; неужели мы ихъ не отобьемъ? Нѣтъ, вернемся обратно, освободимъ товарищей и смоемъ пятно пораженія! Насъ теперь много, кто идетъ за мною?

— Я иду! воскликнулъ я. Дженкинъ Томасъ и еще человѣкъ двадцать, но остальные были слишкомъ перепуганы, чтобы къ намъ присоединиться и спокойно разошлись по домамъ.

Мы же отправились съ Бейнономъ къ заставѣ, пылая жаждой отомстить своимъ врагамъ за позоръ вынужденнаго бѣгства. Мы шли молча до изгороди, отстоявшей отъ заставы на шестьсотъ ярдовъ и тамъ остановились, чтобы произвести рекогносцировку.

Костеръ теперь тлѣлъ, по временамъ только загораясь снова на минуту яркимъ пламенемъ. Вокругъ невидно было никого и нельзя было сказать, удалилась ли въ Сванси полиція съ взятыми въ плѣнъ бунтовщиками или они еще находились близь той мѣстности, гдѣ мы ихъ оставили. Это обстоятельство было необходимо опредѣлить вполнѣ точно и потому Бейнонъ со мною вызвался пойдти впередъ и навести справку. Приблизившись къ огню, мы услыхали голоса и подползли какъ можно ближе къ говорившимъ, но такъ что изгородь все-таки скрывала насъ. Оказалось, что это полиція караулила на небольшомъ полѣ своихъ плѣнныхъ, которыхъ она забила подъ находившійся тутъ навѣсъ, откуда доносились болѣзненные стоны раненыхъ. Но если мы пострадали, то и наши враги понесли потери, потому что нѣкоторые изъ нихъ лежали на землѣ, очевидно, тяжело раненые. Все это мы ясно разглядѣли при свѣтѣ луны.

— Странно, что они здѣсь остаются, промолвилъ шепотомъ Бейнонъ: — можетъ быть, они ждутъ разсвѣта. Подвинемся еще ближе и послушаемъ, что они говорятъ.

Мы сдѣлали еще нѣсколько шаговъ на четверенькахъ и припали снова къ изгороди. Теперь передъ нами виднѣлся еще одинъ предметъ, доказывавшій всего краснорѣчивѣе, что, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ насъ дали стойкій отпоръ полиціи. Подлѣ самаго навѣса лежала безмолвно и неподвижно какая-то фигура; она не стонала, не металась и никто не ухаживалъ за нею, не давалъ ей пить, какъ другимъ раненымъ. Лицо убитаго было покрыто платкомъ и его положили въ сторонѣ, словно живымъ было противно на него смотрѣть, Судя но одеждѣ, это не была дочь Ревекки и Бейнонъ шепнулъ мнѣ:

— Это человѣкъ, въ котораго ты выстрѣлилъ. Я видѣлъ, какъ ты прицѣлился. Чисто вышло, нечего сказать.

И, смотря на кровавое дѣло моихъ рукъ, я почувствовалъ дикую радость, что помѣшалъ, по крайней мѣрѣ, одному изъ нашихъ враговъ хвастаться, что онъ обратилъ въ бѣгство Ревекку. Что бы потомъ ни случилось, я могъ утѣшать себя всегда мыслью, что избавилъ свѣтъ отъ одного изъ тѣхъ, которые поддерживали вопіющія несправедливости, и если я вынужденъ былъ бѣжать, какъ трусъ, то, по крайней мѣрѣ, отомстилъ хоть одному за такой позоръ.

Бейнонъ указалъ мнѣ изгородь, подходившую къ самому навѣсу и шепнулъ мнѣ:

— Мы можемъ подкрасться незамѣтнымъ образомъ къ самому навѣсу со всѣми нашими людьми. Одни могутъ тогда броситься внутрь навѣса и освободить плѣнныхъ, а пока будутъ бороться съ врагами. Мы въ одинаковомъ числѣ, а освобожденные товарищи тотчасъ увеличатъ наши ряды. Пойдемъ за другими.

Мы только-что хотѣли отправиться въ обратный путь, какъ я произнесъ такъ же шепотомъ:

— Что это за странный шумъ? вы слышите?

— Это вѣтеръ свиститъ въ кустахъ, отвѣчалъ Бейнонъ: — идемъ скорѣе, нельзя терять ни минуты.

— Нѣтъ, это конскій топотъ. Слышите? произнесъ я снова.

Мы прислушались и, черезъ минуту, дѣйствительно, раздался на дорогѣ конскій топотъ. Наши враги, повидимому, кого-то ожидали, потому что они немедленно вскочили съ земли. Еще нѣсколько мгновеній, и въ средѣ ихъ появился конный полисмэнъ.

— Все обстоитъ благополучно! воскликнулъ онъ: — солдаты ждали приказаній въ Понтардюлесѣ. Они слѣдуютъ за мною.

Мы съ Бейнономъ переглянулись въ ужасѣ. Солдаты! Это окончательно разсѣевало всѣ наши надежды на спасеніе товарищей. Мы, конечно, подождали, чтобъ убѣдиться въ справедливости грустнаго извѣстія. Дѣйствительно, черезъ двѣ или три минуты, показался при лунномъ свѣтѣ отрядъ драгунъ, шумя оружіемъ и шпорами.

— Чортъ возьми, пробормоталъ Бейнонъ: — дѣло сегодня проиграно. Намъ надо бѣжать какъ можно скорѣе, а то они, пожалуй, начнутъ повсюду розыскивать запоздавшихъ дочерей Ревекки.

Мы незамѣтно удалились, и какъ только достигли товарищей, то, молча, увели ихъ на почтительное разстояніе и тамъ разсказали, въ чемъ дѣло. Всѣ они были мужественные, храбрые люди и жаждали отомстить врагамъ; поэтому, лица ихъ вытянулись при извѣстіи, что всякая борьба въ эту ночь была немыслима.

— Но какимъ образомъ солдаты очутились въ Понтардюлесѣ въ данную минуту? воскликнулъ одинъ изъ насъ.

— Я могу это объяснить только измѣной, отвѣчалъ Бейнонъ, сдѣлавшійся вдругъ чернѣе громовой тучи: — кто-нибудь имъ, вѣрно, сказалъ, что Ревекка въ большемъ числѣ намѣрена произвести экспедицію въ эту ночь, иначе солдаты не были бы заранѣе присланы на мѣсто.

— Да, навѣрное, кто-нибудь донесъ на Ревекку, но кто?

— Кто бы онъ ни былъ, я желалъ бы его имѣть теперь въ своихъ рукахъ! воскликнулъ одинъ голосъ въ толпѣ и общій зловѣщій ропотъ не на шутку испугалъ бы измѣнника, еслибъ онъ тутъ находился.

— Если насъ выдали, то измѣнникъ долженъ быть одинъ изъ тѣхъ, которымъ я слѣпо довѣряю, продолжалъ Бейнонъ. — Никто, кромѣ самыхъ вѣрныхъ людей, не зналъ о нашемъ планѣ до послѣдней минуты, а тогда уже было бы поздно предувѣдомлять враговъ. Я посвятилъ въ эту тайну не болѣе двѣнадцати человѣкъ и поручилъ имъ собрать васъ въ назначенное время и привести къ сборному пункту. Каждый изъ нихъ уже послужилъ Ревеккѣ, и если одинъ изъ этихъ людей измѣнилъ намъ, то онъ заслуживаетъ…

— Смерти, произнесли всѣ присутствующіе съ пламенной ненавистью, и тутъ же всѣ торжественно поклялись, что если когда-нибудь откроется, кто именно выдалъ насъ въ эту ночь, то мы отомстимъ ему, хотя бы онъ былъ самый сердечный другъ нашъ.

Усталые, разочарованные неудачей, грустные при мысли, что между нами былъ измѣнникъ, и сожалѣя о взятыхъ въ плѣнъ товарищахъ, мы разошлись по домамъ, всякій въ свою сторону. Но наше возвратное странствіе обошлось не очень благополучно; солдаты были посланы ловить бѣглецовъ по всѣмъ направленіямъ, и мы нѣсколько разъ едва не попались въ ихъ руки. Однажды въ особенности мы были близки къ погибели. Услыхавъ ихъ приближеніе, мы съ Дженкиномъ Томасомъ спрятались, какъ кролики, въ терновыхъ кустахъ, окаймлявшихъ дорогу. Одинъ изъ солдатъ, замѣтивъ эти кусты, воскликнулъ, что онъ направитъ на нихъ свою лошадь и раздавитъ бунтовщиковъ, которые вздумали бы тамъ спрятаться. Товарищи стали надъ нимъ смѣяться, говоря, что даже Ревекка и ея дочери не вздумаютъ залѣзть въ терновникъ, какъ бы онѣ ни боялись солдатъ. Но онъ настаивалъ на своемъ и пришпорилъ лошадь, но та, уколовъ себѣ ноги о первые шипы, не захотѣла идти далѣе, и солдатъ, хвативъ по кустамъ саблей, которая едва не разсѣкла колѣнко Дженкина, удалился.

Освободившись отъ опасности быть пойманнымъ солдатами, я сталъ разспрашивать людей, шедшихъ по одной дорогѣ съ нами, что сталось съ Томомъ Девисомъ и Гью Ризомъ, но никто не могъ мнѣ сказать болѣе того, что я самъ зналъ, т. е., что они съ самаго начала не обратились въ бѣгство, а дали стойкій отпоръ врагамъ. Я также спросилъ, что сталось съ Погомъ Морганомъ, но его никто не видалъ, и я подумалъ, что, вѣроятно, онъ былъ однимъ изъ первыхъ бѣглецовъ, такъ какъ я не имѣлъ большого довѣрія къ его храбрости.

Единственнымъ утѣшеніемъ во время этого долгаго странствія мнѣ служила мысль, что Биль Джонсъ не былъ съ нами, потому что я былъ бы еще вдвое несчастнѣе, еслибъ онъ попалъ въ руки полиціи, а это могло очень легко случиться, потому что онъ не убѣжалъ бы, а былъ моложе и слабѣе всѣхъ насъ. Наконецъ, я очутился дома, совершенно изнеможенный отъ усталости.

Биль очень обрадовался, увидавъ меня. По его словамъ, онъ очень безпокоился обо мнѣ, не зная, куда я дѣвался, и не вѣря, чтобъ я пошелъ помогать Ревеккѣ, не взявъ его съ собою. Несмотря на мою усталость, я разсказалъ ему обо всемъ, что случилось — о нашемъ пораженіи и о вѣроятномъ нахожденіи среди насъ измѣнника. Онъ выслушалъ меня очень внимательно и потомъ спросилъ:

— А гдѣ твое ружье, выстрѣломъ изъ котораго ты убилъ человѣка?

— Я его бросилъ во время бѣгства, отвѣчалъ я: — мнѣ не было времени его снова зарядить и оно мнѣ только мѣшало.

— Но его не слѣдовало тамъ оставлять, произнесъ Биль съ безпокойствомъ: — вѣдь на немъ вырѣзана надпись: «Эванъ Вильямсъ, Верхній Киллей». Развѣ ты не помнишь, какъ мы заказали сдѣлать эту надпись въ Сванси и какъ ты ею утѣшался?

Я вздрогнулъ; онъ былъ правъ, но въ жару борьбы я объ этомъ забылъ.

— Какой я дуракъ! промолвилъ я: — что я надѣлалъ? Мнѣ теперь здѣсь нельзя оставаться. Они увидятъ, что въ ружьѣ заряда нѣтъ и прочтутъ мое имя. Всѣ улики на лицо.

— Вѣроятно, тамъ были и другія ружья, такъ что они не могутъ рѣшить, изъ котораго ружья вылетѣлъ роковой выстрѣлъ, замѣтилъ Биль.

— Нѣтъ, я въ этомъ не увѣренъ. Я не слыхалъ ружейныхъ выстрѣловъ, кромѣ моего. Другіе стрѣляли изъ пистолетовъ, но не изъ ружей. Нѣтъ, нѣтъ, если они меня поймаютъ, то непремѣнно повѣсятъ.

— Что намъ дѣлать, Эванъ? воскликнулъ съ ужасомъ Биль: — тебѣ, кажется, лучше тотчасъ уйти отсюда какъ можно далѣе, прежде чѣмъ они начали тебя искать.

Но я былъ слишкомъ истощенъ, чтобъ сдѣлать еще одинъ шагъ, даже еслибъ отъ этого зависѣла моя жизнь.

— Такого спѣха нѣтъ, отвѣчалъ я, ложась на кровать: — они, можетъ быть, не сразу поднимутъ ружье и, во всякомъ случаѣ, я не могу двинуться отсюда, прежде чѣмъ хорошенько не отдохну. Мнѣ необходимо прежде всего уснуть.

И, не думая ни о чемъ другомъ, кромѣ отдыха, я повернулся и заснулъ крѣпкимъ, безмятежнымъ сномъ. Уже свѣтало и Биль вышелъ на улицу, чтобъ предупредить меня о приближеніи враговъ.

XI.

Уставъ до изнеможенія, человѣкъ перестаетъ быть самимъ собою. Жизнь и смерть ему ни почемъ; онъ не можетъ ни дѣйствовать, ни говорить, ни думать, ни понимать; дайте ему только спокойствіе и забвеніе; все остальное для него не существуетъ. Но, какъ только онъ выспался и возстановилъ свои силы, прежняя жизнь въ немъ бьетъ ключемъ и онъ начинаетъ заботиться объ всемъ, что ему дорого. Въ такомъ именно положеніи находился я послѣ несчастной экспедиціи въ Понтардюлесъ. Я такъ изнемогалъ отъ усталости, что заснулъ, ни мало не заботясь о своей безопасности, но въ два часа дня я проснулся въ совершенно иномъ настроеніи. Я чувствовалъ вполнѣ необходимость какъ можно скорѣе бѣжать изъ Верхняго Киллея. Кромѣ того, я былъ очень голоденъ и, сойдя внизъ, чтобы позавтракать, я съ удивленіемъ увидѣлъ въ кухнѣ Тома Девиса. Онъ сидѣлъ съ моей матерью и Мартою. Всѣ трое казались очень грустными. Марта плакала, и Томъ, повидимому, былъ готовъ послѣдовать ея примѣру.

— Какъ я радъ, что вижу тебя, Томъ, здравымъ и невредимымъ, воскликнулъ я: — что сталось съ тобою послѣ паники вчера ночью? Разскажи мнѣ все подробно, пока я позавтракаю.

Биль Джонсъ стоялъ снаружи на часахъ и, зная, что онъ предупредитъ меня въ случаѣ опасности, я довольно спокойно поѣлъ и выслушалъ разсказъ Тома.

Онъ мужественно исполнялъ свой долгъ во время побоища, пока былъ мыслимъ отпоръ, но когда уже намъ оставалась одно спасеніе въ бѣгствѣ, то онъ также пустился со всѣхъ ногъ черезъ поле. Но вдругъ онъ увидалъ двухъ полисмэновъ, которые вели одного изъ нашихъ, взятаго въ плѣнъ. Онъ инстинктивно остановился и, никѣмъ не замѣченный, скрылся подъ навѣсомъ, стоявшимъ среди поля. Но въ сараѣ было опасно оставаться и онъ взлѣзъ на крышу и закопался въ старой, полусгнившей соломѣ.

Случайно полиція избрала этотъ самый навѣсъ для содержанія своихъ плѣнныхъ, такъ что Тому пришлось пробыть въ соломѣ долѣе, чѣмъ онъ ожидалъ, и каждую минуту онъ боялся, чтобы старая крыша не подалась подъ его тяжестью. Изъ этой засады онъ подслушалъ разговоры полицейскихъ агентовъ и ясно вывелъ изъ ихъ словъ, что всѣ планы дѣйствія Ревекки на эту ночь были заранѣе извѣстны одному изъ ея враговъ. Двое полицейскихъ со смѣхомъ упоминали о военной хитрости, употребленной властями, именно о воображаемой посылкѣ полиціи въ Лангафелахъ, что такъ обмануло насъ, вселивъ въ насъ полную увѣренность въ успѣхѣ пашего предпріятія. Солдаты также были приведены заранѣе и находились подъ рукою. Наконецъ, Тома очень удивило, что одинъ джентльмэнъ, повидимому, власть имѣющій, упомянулъ его имя и выразилъ неудовольствіе, не найдя его въ числѣ плѣнныхъ, такъ какъ ему было хорошо извѣстно, что Томъ долженъ былъ находиться въ числѣ бунтовщиковъ и онъ разсчитывалъ, наконецъ, поймать его.

— Я едва могъ удержаться отъ смѣха, прибавилъ Томъ, разсказывая намъ свои похожденія: — несмотря на весь мой страхъ. Онъ заботился обо мнѣ внизу, а я лежалъ надъ самой его головой. Но почему онъ искалъ именно меня? Откуда онъ зналъ, что я буду среди дочерей Ревекки? Этого я рѣшительно не могу понять.

Мнѣ также это было непонятно и я только замѣтилъ, что если насъ кто-нибудь выдалъ, то, вѣроятно, тотъ же самый измѣнникъ, изъ личной злобы къ Тому, упомянулъ его имя. Послѣ этого маленькаго отступленія, онъ продолжалъ свой разсказъ. Въ числѣ плѣнныхъ онъ узналъ голосъ Гью Риза и ему казалось, что онъ былъ очень тяжело раненъ. Только, когда полиція и солдаты совершенно удалились, Томъ выползъ изъ своей засады и пришелъ къ намъ, чтобы сказать Мартѣ о своихъ дальнѣйшихъ намѣреніяхъ.

Онъ былъ твердо убѣжденъ, что ему нельзя было безопасно оставаться въ Англіи и онъ рѣшился бѣжать въ Америку, а, устроившись тамъ, вызвать къ себѣ Марту и жениться на ней.

Теперь наступила моя очередь разсказать, какъ я убилъ человѣка и оставилъ въ рукахъ враговъ ружье, помѣченное моимъ именемъ. Такимъ образомъ, и мнѣ необходимо было спасать бѣгствомъ свою жизнь. Планъ Тома мнѣ очень понравился и я объявилъ, что отправлюсь съ нимъ въ Америку, куда впослѣдствіи къ намъ пріѣдутъ отецъ, мать, Марта и остальные члены моей семьи. Томъ былъ въ восторгѣ, найдя такого товарища и мы поспѣшно стали готовиться въ путь, такъ какъ не могли терять ни минуты. Конечно, намъ слѣдовало взять съ собою какъ можно менѣе вещей, но въ то же время лучше было не показываться въ лавкахъ, гдѣ насъ могли узнать; поэтому, мы взяли съ собою сколько могли денегъ и съѣстныхъ припасовъ столько, чтобы на первое время не нуждаться въ покупкѣ чего бы то ни было.

Помогая матери снаряжать насъ въ дорогу, Марта была очень задумчива, словно она размышляла о чемъ-то очень важномъ. Вдругъ она воскликнула:

— А что, Погъ Морганъ зналъ о вчерашней экспедиціи и о томъ, что Томъ въ ней участвуетъ?

— Конечно, отвѣтилъ я: — Погъ зналъ обо всемъ.

— Онъ также былъ въ числѣ дочерей Ревекки? спросила еще Марта.

— Да; только вчера я его не видѣлъ; а ты, Томъ?

— Нѣтъ и я вчера его не замѣтилъ, сказалъ Томъ послѣ минутнаго размышленія: — но вѣдь нельзя всѣхъ видѣть въ такой толпѣ. Но отчего вы, Марта, вдругъ стали такъ интересоваться Погомъ Морганомъ?

— Я убѣждена, что онъ измѣнникъ, отвѣчала Марта: — онъ донесъ на Ревекку въ полицію и сказалъ, что вы, Томъ, будете въ числѣ бунтовщиковъ.

— Погъ Морганъ! воскликнулъ Томъ: — отчего вамъ въ голову вошла такая странная мысль! Я никогда въ жизни ничего не сдѣлалъ ему дурного. Зачѣмъ бы ему желать мнѣ зла?

Тогда Марта разсказала ему, что Погъ Мортонъ преслѣдовалъ ее своей любовью и вчера еще утромъ, когда она ему сказала, что никогда не выйдетъ за него замужъ, онъ поклялся отомстить ей и Тому. Къ этому я прибавилъ, что мы всѣ замѣтили отсутствіе Пога при началѣ экспедиціи, хотя онъ обѣщалъ прійдти во-время, и что одинъ изъ насъ видѣлъ, какъ онъ торопливо шагалъ по дорогѣ въ Сванси. Сообразивъ все это, мы не могли не прійдти къ убѣжденію, что догадка Марты была очень правдоподобна. Но врядъ ли мнѣ самому пришла бы когда-нибудь эта мысль безъ помощи Марты. Странно, какъ женщины дальнозорки, когда дѣло идетъ о любимомъ человѣкѣ.

Давъ наканунѣ клятвенное обѣщаніе стараться всѣми силами открыть измѣнника, предавшаго Ревекку и не имѣя возможности лично оставаться въ Киллеѣ, я просилъ Марту передать все, что она знала Дженкину Томасу, который уже знаетъ, что ему дѣлать. Хотя я самъ былъ лишенъ удовольствія принять участіе въ достойной карѣ злодѣя, но былъ спокоенъ, что оставалось достаточно людей, которые не оставятъ камня на камнѣ, чтобы отъискать его и подвергнуть заслуженному наказанію.

Какъ только были окончены наши сборы, мы простились съ матерью и Мартой, и пустились въ путь. Мы еще не рѣшили, куда направить свои шаги, но вышли изъ Верхняго Киллея на дорогѣ въ Сванси, чтобы сосѣди могли сказать объ этомъ полицейскимъ агентамъ. На границѣ селенія насъ встрѣтилъ Билы Джонсъ, который караулилъ тамъ прибытіе нашихъ враговъ и мы простились съ нимъ.

Бѣдный Биль! Онъ очень любилъ насъ обоихъ, хотя съ обычнымъ своимъ спокойствіемъ, и почти такъ же горевалъ, какъ и я, при разставаніи. Узнавъ, что я намѣревался бѣжать въ Америку, онъ объявилъ, что также переселится туда, какъ только узнаетъ, гдѣ я водворюсь на житье. Прощаясь съ нимъ, я далъ ему порученіе, которое онъ обязался свято исполнить. Я просилъ его пойдти въ Пепфоръ, поговорить съ самой миссъ Гвенліаной и разсказать ей, почему я былъ вынужденъ бѣжать. Главное, онъ долженъ былъ объяснить ей, противъ какого вопіющаго зла боролась Ревекка, такъ какъ я не хотѣлъ, чтобы она была дурного мнѣнія о моемъ участіи въ возстаніи. По всей вѣроятности, окруженная нашими врагами, она не знала, какъ мѣстныя власти поддерживали несправедливые налоги, угнетающіе народъ и старались уничтожить силой всякую попытку добиться справедливости, а потому могла считать насъ шайкой безпокойныхъ бунтовщиковъ, не имѣвшихъ за себя ни нравственнаго права, ни разумнаго основанія.

— И потомъ, ты скажи ей, Биль, прибавилъ я: — что я всегда ее помнилъ, и никогда не забуду; что я постоянно старался, по мѣрѣ своихъ силъ, исполнять ея желанія. Если она, Биль, приметъ тебя любезно и станетъ охотно слушать твои разсказы обо мнѣ, то скажи, что величайшимъ для меня счастьемъ и гордостью было бы, еслибы она, по временамъ, вспоминала обо мнѣ. бѣдномъ мальчикѣ, къ которому была такъ добра. Скажи ей, что я не знаю другого способа отплатить ей за ея доброту, какъ покупать всегда въ жизни согласно ея наставленіямъ, и что намѣренъ никогда не отступать отъ этого правила. Скажи ей еще, что она всегда будетъ жива въ моей памяти, хотя бы я никогда болѣе не увидалъ ея, и что бы со иной ни случилось, это воспоминаніе будетъ лучшимъ, драгоцѣннѣйшимъ украшеніемъ моей жизни.

Быть можетъ, вамъ покажется страннымъ, что я такъ говорилъ послѣ того, какъ наканунѣ убилъ человѣка, вопреки всѣмъ наставленіямъ миссъ Гвенліаны. Но мнѣ эти слова не казались странными; я былъ такъ убѣжденъ въ справедливости того дѣла, которое я защищалъ, что такъ же мало думалъ объ убитомъ мною человѣкѣ, какъ мало думаетъ солдатъ о врагахъ, случайно убитыхъ имъ въ битвѣ.

И такъ, мы простились съ Билемъ и покинули навсегда Верхній Киллей.

XII.

Какъ только мы очутились внѣ домовъ и человѣческихъ взоровъ, мы повернули направо съ большой дороги и углубились въ Клайнскій лѣсъ, гдѣ на свободѣ могли рѣшить, что намъ дѣлать. Хотя мы уже рѣшили бѣжать въ Америку, по не имѣли ни малѣйшаго понятія о томъ, какъ исполнить этотъ планъ, и знали только, что переселенцы отправлялись въ Америку изъ Ливерпуля. Какъ бы то ни было, прежде всего намъ слѣдовало удалиться изъ окрестностей Киллея, гдѣ насъ всѣ знали, и намъ пришла въ голову мысль, что всего удобнѣе было это сдѣлать моремъ. Изъ Момбльса и Оксвича отходили суда въ различныя мѣстности, а намъ было все равно, куда бы насъ ни отвезли, только бы подальше. Что же касается до конечнаго отплытія въ Америку, то это можно было совершить отовсюду.

Порѣшивъ, такимъ образомъ, общій планъ дѣйствія, мы остановились на вопросѣ, куда направить шаги, въ Момбльсъ или Оксвичъ. Первый городокъ находился въ трехъ миляхъ, а второй въ девяти миляхъ отъ насъ. Конечно, намъ ближе было до Момбльса, но зато туда было ближе и изъ Сванси, а потому нашъ выборъ палъ на Оксвичъ, гдѣ была менѣе вѣроятность встрѣтить враговъ. Кромѣ того, мы рѣшились идти только ночью, а днемъ скрываться, чтобъ никто не зналъ о нашемъ бѣгствѣ. Намъ не было извѣстно, началась ли за нами погоня, но предосторожности были необходимы, потому что погоня должна была начаться, какъ только найдутъ мое имя на ружьѣ. Мы не покинули Клайнскаго лѣса до сумерекъ, но съ опушки его видѣли, какъ два полисмэна переходили черезъ Илайнскіе луга по направленію къ Фервуду, куда и мы хотѣли направиться. Конечно, они могли идти и по другому дѣлу, но одинъ ихъ видъ насъ встревожилъ и мы рѣшили уклониться отъ нихъ какъ можно далѣе и взять самую далекую дорогу въ Оксвичъ черезъ Картеръ-Фордъ и Кефи-Бринскую гору, вмѣсто того, чтобъ идти прямо черезъ Паркъ и Пенмэнъ.

Какъ только наступила ночь, мы пересѣкли Фервудъ въ Картеръ-Фордѣ и, мало-по-малу, достигли Килибимской фермы, находящейся на лѣвой сторонѣ горы Кефи-Бринъ. Такъ какъ Оксвитчъ лежитъ въ двухъ или трехъ миляхъ на южномъ склонѣ этой горы, то намъ стоило только перейти чрезъ ея длинный кряжъ и спуститься въ бухту, гдѣ мы надѣялись найти судно. Но уже начинало свѣтать и мы забрались въ старый навѣсъ близь фермы, гдѣ и провели спокойно весь день. Хотя наша провизія быстро уменьшалась, но все-таки у насъ оставалось еще довольно и мы не имѣли еще надобности покупать что бы то ни было.

По наступленіи ночи, мы съ новыми силами стали взбираться на Кефи-Бринъ, въ полномъ убѣжденіи, что къ разсвѣту достигнемъ Оксвитча. Ни одинъ изъ насъ не бывалъ тамъ, но мы знали, что разстояніе до бухты было такъ невелико, что, даже взявъ самую дальнюю дорогу, мы могли добраться до нея, пока еще было темно.

Когда мы вышли изъ-подъ навѣса, шелъ мелкій дождь, на что мы ни мало не сердились, такъ какъ избѣгали свѣта даже лунной ночи. Но туманъ хуже дождя, и едва мы успѣли добраться до половины горы, какъ густой туманъ окружилъ насъ, такъ что нельзя было ничего видѣть на два шага. Однако, мы продолжали идти впередъ, зная, что слѣдовало все подниматься въ гору, пока не достигнемъ вершины. Но горный склонъ былъ до того усѣянъ обломками утесовъ, что трудно было сказать, поднимались ли мы или опускались. Тутъ также было много горныхъ потоковъ и проваловъ, наполненныхъ водою; мы слышали вокругъ себя журчаніе и плескъ воды, но попрежнему подвигались въ темнотѣ, не зная, куда именно мы шли.

Вдругъ Томъ, шедшій рядомъ со мною, хотя я его не видалъ, громко вскрикнулъ и въ ту же минуту я услыхалъ сильный плескъ воды.

— Что съ тобой, Томъ? воскликнулъ я.

Отвѣта не было. Я простеръ руки, надѣясь его найти, но тщетно. Я тогда подумалъ, что онъ вѣрно упалъ въ одинъ изъ проваловъ, наполненныхъ водою. Эта мысль меня обдала холодомъ, ибо я зналъ, что онъ не умѣлъ плавать. Но какъ мнѣ было ему помочь, когда я не видалъ далѣе своего носа и не могъ даже сказать, гдѣ онъ былъ? Я снова окликнулъ его, надѣясь, что онъ подастъ голосъ и тѣмъ укажетъ, въ какомъ онъ находится направленіи. Но окружающая тишина не прерывалась ни чѣмъ, кромѣ свиста вѣтра и журчанія воды. И такъ, мой другъ утопалъ въ двухъ шагахъ отъ меня, и я, отличный пловецъ, не могъ ничего сдѣлать для его спасенія. Мое положеніе было невыносимо! Трудно себѣ представить что-нибудь ужаснѣе'

Въ отчаяніи я сдѣлалъ два шага по направленію, гдѣ мнѣ казалось раздался плескъ воды, и, бросившись на землю, сталъ ощупывать края бездны. Она оказалась рядомъ со мною и подъ моими руками плескалась вода. Въ эту самую минуту я услышалъ подлѣ себя слабый вздохъ. Я простеръ руку наудачу и — о, счастье! — въ моихъ пальцахъ очутились волосы. Томъ всплылъ на поверхность и снова опустился бы на дно, еслибъ я не схватилъ его за голову. Еще минута, и онъ уже лежалъ на берегу бездны. Хотя я не могъ его видѣть, благодаря мраку, но я его чувствовалъ и былъ совершенно счастливъ. Я забылъ всѣ грозившія мнѣ опасности и отъ избытка радости громко разсмѣялся. Я настолько любилъ Тома и смотрѣлъ на него, какъ на будущаго своего зятя, что при мысли, что я его лишился, мнѣ стало страшно. Я остался бы одинъ-одинехонекъ въ изгнаніи, безъ товарища, отъ котораго я не имѣлъ тайнъ.

Томъ вскорѣ пришелъ въ себя, и единственнымъ послѣдствіемъ этой неожиданной ванны было то, что онъ промокъ до костей. Впрочемъ, было еще очень непріятное для насъ послѣдствіе: почти вся оставшаяся у насъ провизія находилась въ его карманахъ и выпала въ воду, когда я его вытаскивалъ, такъ что у насъ двоихъ остался только небольшой бутербродъ съ мясомъ..

Послѣ этого мы продолжали еще нѣсколько времени нашъ путь, но вскорѣ рѣшили, что не стоило идти далѣе наугадъ и, опустившись на землю, стали ждать, чтобъ туманъ разсѣялся. Это желанное событіе произошло долго послѣ разсвѣта и мы увидали, что намъ оставалось еще довольно далеко до вершины горы.

Очутившись, наконецъ, на вершинѣ, мы бросили нетерпѣливый взглядъ на Оксвичъ, лежавшій у нашихъ ногъ въ разстояніи четырехъ миль. Была суббота и, значитъ, базарный день, а такъ какъ было уже около полудня, то мы боялись отправиться прямо къ цѣли нашихъ стремленій, а нашли болѣе осторожнымъ отложить наше появленіе въ Оксвичѣ до слѣдующаго утра, когда на разсвѣтѣ тамъ будетъ менѣе народа. Однако, невозможно было найти сокровеннаго убѣжища на обнаженномъ склонѣ Кефи-Брина и потому мы поспѣшно опустились въ равнину, гдѣ полуразрушенныя отъ времени стѣны стараго замка Пенрисъ могли прекрасно укрыть бѣглецовъ. Намъ было очень непріятно оставаться еще день въ бездѣйствіи. Къ тому же, мы были голодны, такъ какъ вскорѣ покончили съ послѣднимъ бутербродомъ, и одежда у насъ была вся мокрая: солнце, какъ на зло, не показывалось изъ-за тучъ. Такимъ образомъ, мы провели весь день, лежа за старинными стѣнами замка, холодные, мокрые, голодные, раздумывая съ безпокойствомъ, отыскали ли мое ружье, началась ли погоня за нами и найдемъ ли на слѣдующее утро въ бухтѣ судно, которое согласилось бы взять насъ.

«Что я сдѣлалъ? думалъ я въ отчаяніи: — за что я теперь очутился въ положеніи бѣглеца, обязаннаго скрываться отъ людей? Я ничего не сдѣлалъ постыднаго, ничего, чѣмъ бы я не могъ гордиться? Всѣ несчастія посыпались на мою голову потому, что я посмѣлъ поднять руку противъ вопіющаго зла и несправедливости! Если такъ со мною будутъ всегда обходиться въ Англіи, то лучше искать мнѣ новаго отечества въ Америкѣ, гдѣ, какъ я слышалъ, всѣ имѣютъ одинаковый голосъ въ дѣлѣ изданія законовъ, которымъ всѣ должны повиноваться».

Подобныя горькія мысли наполняли мою голову впродолженіи того долгаго дня, когда я, лежа на сырой травѣ, жаждалъ тепла, пищи, спокойствія. Единственнымъ нашимъ развлеченіемъ было дремать и, отъ времени до времени, смотрѣть черезъ щели въ стѣнѣ на новый сосѣдній домъ, обитатели котораго и не подозрѣвали, что такъ близко находились отъ нихъ двое изъ страшныхъ дѣтей Ревекки.

Однако, всему есть конецъ, и этотъ ужасный день прошелъ. Ночью мы отправились черезъ поляну на берегъ Оксвитчской бухты. Намъ теперь было необходимо вступить въ сношенія съ людьми для того, чтобъ навести справки о судахъ, выходившихъ въ море, и также, чтобъ достать пищи. Однако, не было никакой надобности показываться намъ обоимъ, и Томъ остался на берегу, а я одинъ, какъ только разсвѣло, отправился къ селенію, гдѣ уже жители начали показываться на улицѣ. Принявъ на себя самый небрежный, равнодушный видъ, я спросилъ у перваго попавшагося мнѣ человѣка, скоро ли ждутъ какія-нибудь суда, такъ какъ въ это время въ бухтѣ не было ни одного. Онъ отвѣчалъ, что въ Оксвитчѣ стоянка не безопасная, а потому суда рѣдко стояли тамъ болѣе одного прилива и что ранѣе нѣсколькихъ дней не ожидали никакого судна. Это извѣстіе непріятно поразило меня, такъ какъ мы не могли ждать нѣсколько дней, но еще было досаднѣе, что, по словамъ этого человѣка, наканунѣ ушло въ Девонширъ судно, нагруженное известнякомъ, и шкиперъ нуждался въ работникахъ. Такимъ образомъ, мы могли бы отправиться на этомъ суднѣ и теперь уже находиться въ мѣстѣ сравнительно безопасномъ, еслибъ не вынуждены были, благодаря туману, отложить на сутки свое прибытіе въ Оксвичъ. Но дѣлать было нечего; я сказалъ, что пришелъ издалека искать работы и просилъ указать мнѣ, гдѣ можно было купить пищи. Но этотъ человѣкъ и другіе, къ которымъ я обратился, смотрѣли на меня съ удивленіемъ, какъ бы не понимая, зачѣмъ я хочу покупать съѣстные припасы, и не довѣряли моему разсказу, такъ что я нашелъ всего благоразумнѣе намъ поскорѣе убраться изъ окрестностей Оксвича.

Возвратясь къ Тому, я передалъ ему неутѣшительныя вѣсти.

— Такъ мы даромъ потеряли столько времени, сказалъ онъ нахмуривъ брови: — и если мы желаемъ бѣжать моремъ, то намъ надо вернуться въ Момбльсъ, хотя онъ такъ страшно близокъ отъ Сванси. Какъ ты думаешь Эванъ, у насъ нѣтъ другого выбора?

— Да, я съ тобою согласенъ, отвѣчалъ я: — и полагаю, что намъ безопаснѣе идти берегомъ; тамъ, кромѣ птицъ и барановъ, насъ никто не увидитъ.

— Подождать намъ до ночи или тотчасъ пуститься въ путь? Здѣсь на берегу не очень ловко спрятаться.

— Какъ только всѣ обитатели селенія пойдутъ въ церковь, мы и отправимся въ путь. А теперь поѣдимъ; смотри, что я принесъ.

Я разложилъ на пескѣ купленную мною провизію и мы тотчасъ принялись за ѣду. День былъ прекрасный и, позавтракавъ, мы наслаждались, легка на спинѣ, солнечнымъ припекомъ, пока не заблаговѣстили въ Оксвитчской церкви. Тогда мы поспѣшно встали и, повернувъ на востокъ, вскорѣ достигли бухты Трехъ Утесовъ. Но тамъ, на берегу расположилось два семейства, выѣхавшіе пикникомъ на море. Конечно, мы могли бы пройти мимо нихъ, но мы такъ боялись, чтобы кто-нибудь не навелъ полицію на нашъ слѣдъ, что рѣшились обождать ихъ удаленія, скрываясь за утесами.

— Дураки! промолвилъ Томъ: — неужели они не могли расположиться нигдѣ иначе, какъ въ этомъ мѣстѣ. У Сванси также есть море и песчаный берегъ; нѣтъ, надо имъ ѣхать такую даль!

— Можетъ быть, они хотятъ посидѣть на утесахъ, а близь Сванси нѣтъ утесовъ.

— Очень нужны утесы. У нихъ есть въ Сванси домики для купанья и на ступенькахъ можно сидѣть удобнѣе, чѣмъ на утесахъ. Право, лучше имъ было бы оставаться дома и не мѣшать намъ.

Наконецъ, веселыя общества удалились, но они насъ такъ долго задержали, что, не надѣясь застать въ Момбльсѣ какое-нибудь судно, выходившее въ море вечеромъ, мы рѣшили отложить наше появленіе въ Момбльсъ до утра, когда мы могли сразу отправиться въ море, избѣгая долгаго пребыванія въ этой опасной мѣстности. Поэтому, пройдя бухту Трехъ Утесовъ, мы стали искать пещеры, гдѣ бы провести ночь, такъ какъ я слышалъ, что на этомъ берегу есть въ утесахъ нѣсколько большихъ пещеръ, а искать иного убѣжища мы не могли, изъ боязни встрѣтить кого-нибудь.

Послѣ долгихъ поисковъ, мы нашли среди двухъ большихъ, утесовъ маленькое отверстіе, въ которое едва могло проникнуть человѣческое тѣло.

— Я посмотрю, что это за убѣжище, сказалъ я и съ большимъ трудомъ на четверенькахъ вползъ въ отверстіе.

Очутившись въ темнотѣ, я въ первую минуту ничего не видѣлъ вокругъ себя, но ощупалъ утесы по сторонамъ и убѣдился, что пещера была довольно большая. Потомъ я, мало-по-малу, поднялся и оказалось, что можно было стоять тутъ во весь ростъ. Я позвалъ Тома и гляза мои, привыкнувъ къ темнотѣ, теперь ясно разобрали, гдѣ я. Въ этой пещерѣ можно было помѣстить на землѣ около двадцати человѣкъ; высота же ея терялась во мракѣ. Каменныя стѣны блестѣли и съ нихъ тихо сочилась вода, которая, собираясь на землѣ, образовала нѣчто въ родѣ цистерны.

— Ну, намъ придется здѣсь ночевать, сказалъ Томъ: — но, признаюсь, это должно быть очень сырое, и вредное для здоровья мѣсто.

Конечно, это убѣжище было не очень привлекательное и мы выползли снова на свѣтъ Божій, расположившись, однако, близь самаго отверстія пещеры, такъ чтобъ, при малѣйшей опасности, можно было тотчасъ въ ней скрыться.

Судя по свѣту, было около семи или восьми часовъ вечера. Я вскорѣ задремалъ и видѣлъ во снѣ миссъ Гвенліану, Марту и Верхній Киллей, какъ вдругъ Томъ разбудилъ меня, одной рукой тряхнувъ за плечо, а другой закрывъ мнѣ ротъ, чтобъ я не закричалъ.

— Какіе-то люди ходятъ на верху, промолвилъ онъ шепотомъ: — я ихъ не видѣлъ, но слышалъ голоса. Не лучше ли намъ спрятаться?

Я согласился, и мы черезъ минуту были въ глубинѣ пещеры.

— Какъ ты думаешь, они меня искали, Томъ? спросилъ я.

— Не знаю; я не слышалъ ни слова изъ ихъ разговора, отвѣчалъ Томъ: — но тутъ безопаснѣе. По счастью, снаружи все камни, а то на пескѣ были бы видны слѣды нашихъ ногъ.

Привыкнувъ снова къ темнотѣ, мы осмотрѣли стѣны пещеры и замѣтили, что онѣ шли уступами, такъ что, въ случаѣ появленія нашихъ враговъ въ пещерѣ, мы могли скрыться отъ нихъ, вскарабкавшись на высокіе выдающіеся камни.

Вскорѣ голоса раздались у самаго отверстія и мы даже могли разслышать ихъ слова. Мало-по-малу, оказалось, что это былъ отрядъ полиціи, посланный для поимки меня. Но они очень утомились и, повидимому, недоумѣвали, не сбились ли они съ моего слѣда.

— Я не думаю, чтобъ онъ былъ гдѣ-либо здѣсь, говорилъ грубый голосъ: — онъ ушелъ изъ Оксвича въ одиннадцать или двѣнадцать часовъ утра, значитъ, теперь уже далеко. Къ тому же, почемъ мы знаемъ, что онъ отправился въ эту сторону? Онъ можетъ быть углубился въ материкъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ другой голосъ: — онъ хотѣлъ выйти въ море и искалъ отходящаго судна, значитъ онъ долженъ держаться берега.

— Человѣкъ, который говорилъ намъ о немъ въ Оксвичѣ, замѣтилъ третій голосъ: — видѣлъ, что двое, а не одинъ перешли черезъ песчаный берегъ бухты.

— Вотъ почему я и полагаю, что онъ видѣлъ не того, котораго мы ищемъ, отвѣчалъ первый голосъ: — это просто безуміе охотиться за бѣглецомъ, не зная его слѣда; лучше вернемся и донесемъ, что не могли его найти.

— Посмотрите, какое здѣсь странное отверстіе въ утесахъ, воскликнулъ четвертый голосъ: — ужь не спрятался ли онъ въ этой пещерѣ?

Затѣмъ началось длинное разсужденіе о томъ, могъ ли я находиться въ этомъ убѣжищѣ и, повидимому, никто не хотѣлъ проникнуть въ пещеру. Наконецъ, одинъ изъ полицейскихъ вызвался заглянуть въ отверстіе, и мы съ Томомъ тотчасъ вскарабкались на выдающіеся изъ стѣнъ камни.

Прошло нѣсколько минутъ, и въ отверстіи показались голова, шея и плечи какого-то человѣка. Мы, привыкшіе къ темнотѣ, хорошо его видѣли, но онъ не могъ ничего разобрать.

— Здѣсь такъ темно, что ничего не разберешь безъ факела! крикнулъ онъ во все горло: — и какъ тутъ сыро! вѣроятно, много змѣй и ящерицъ. Я исцарапалъ себѣ всѣ руки и далѣе не пойду.

И онъ медленно попятился назадъ, громко пыхтя, почему мы догадались, что, вѣроятно, это былъ плотный мужчина.

Нѣсколько времени голоса еще раздавались и полицейскіе рѣшили, что не стоило дѣлать обыска пещеры, что, во всякомъ случаѣ, безъ факеловъ не было возможности въ нее проникнуть и что теперь была пора разойтись по домамъ. Потомъ голоса стали удаляться и мы были спасены до слѣдующаго утра.

XIII.

Послѣ нѣсколькихъ часовъ тревожнаго сна на каменному полу пещеры, мы покинули это убѣжище и, миновавъ бухты Казыль и Лангландъ, достигли на разсвѣтѣ Момбльской горы. Было совершенно безполезно спуститься тотчасъ въ лежавшее у нашихъ ногъ селеніе, такъ какъ его жители еще спали; поэтому, усѣвшись на вершинѣ горы, мы стали любоваться моремъ, которое блестѣло подъ лучами восходящаго солнца, золотившаго одно за другимъ суда съ ихъ мокрымъ такелажемъ. Въ Момбльсѣ приливъ заливаетъ берегъ, по крайней мѣрѣ, на милю и въ эту минуту вода была на убыли, такъ что флотилія маленькихъ судовъ или барказовъ, занимающихся ловлей устрицъ, находилась на сухомъ пескѣ, на разстояніи полу мили между селеніямъ и моремъ. Видъ этихъ барказовъ возбудилъ новую мысль въ умѣ Тома.

— Знаешь что, сказалъ онъ: — если намъ и удастся выйти въ море на одномъ изъ большихъ судовъ, то врядъ ли оно тотчасъ снимется съ якоря. По всей вѣроятности, намъ придется прождать нѣсколько часовъ, или, быть можетъ, цѣлый день, а въ этотъ промежутокъ времени полиція можетъ нагрянуть на насъ. Я думаю, что мы можемъ выкинуть штуку половчѣе. Наймемъ одинъ изъ устричныхъ барказовъ на цѣлый день, какъ бы для прогулки по морю, а когда будемъ далеко отъ берега, то вдругъ перемѣнимъ наше намѣреніе и прикажемъ матросамъ переправить насъ въ Девонширъ. Такимъ образомъ, никто не узнаетъ, куда мы дѣлись до возвращенія барказа.

Я вполнѣ одобрилъ этотъ планъ, хотя для его исполненія потребовалась бы сильно порастрясти нашъ кошелекъ; но мы теперь знали, что погоня за нами началась и намъ было необходимо какъ можно скорѣе убраться изъ окрестностей Момбльса. Не успѣли мы подняться, чтобы идти къ селенію, какъ двѣ сороки пролетѣли мимо насъ и сѣли на обнаженныя вѣтви высохшаго дерева. Томъ остановился въ испугѣ и, указывая на этихъ птицъ, воскликнулъ:

— Посмотри, Эванъ!

— Ну, такъ что же? Это сороки.

— Развѣ ты не знаешь, что увидать двухъ сорокъ, значитъ быть бѣдѣ. Онѣ, конечно, намъ предсказываютъ несчастье.

— Пустяки, отвѣчалъ я со смѣхомъ, потому что не вѣрилъ всѣмъ этимъ суевѣріямъ: — онѣ случайно пролетѣли мимо насъ и безуміе предполагать, что онѣ знаютъ или предвѣщаютъ наше будущее. Насъ окружаетъ достаточно настоящихъ опасностей, чтобы стоило заниматься мнимыми. Оставимъ въ покоѣ этихъ безвредныхъ птицъ.

Но мой смѣхъ не могъ успокоить Тома, онъ совершено упалъ духомъ, словно двери тюрьмы уже затворились за нимъ, и объявилъ, что безъ всякаго сомнѣнія одного изъ насъ или обоихъ ждала вѣрная погибель.

Было около пяти часовъ, такъ что, войдя въ селеніе, мы увидали нѣсколькихъ людей, уже принимавшихся за работу. Одинъ изъ нихъ въ морской курткѣ смотрѣлъ въ телескопъ на море; мы подошли къ нему и спросили, можетъ ли онъ указать намъ человѣка, у котораго можно было бы нанять барказъ для прогулки по морю на цѣлый день. Онъ посмотрѣлъ съ любопытствомъ на нашу запыленную отъ долгаго пути одежду и отвѣчалъ, презрительно улыбаясь:

— Однако, странный вы народъ! хотите кататься по морю! Не такіе молодцы обыкновенно нанимаютъ суда для прогулокъ. Вѣдь на это надо много денегъ, а у васъ, кажется, нѣтъ избытка.

— Почемъ вы знаете, сколько у насъ денегъ, произнесъ съ сердцемъ Томъ: — развѣ честные работники съ нѣсколькими фунтами въ карманѣ не могутъ кое-когда доставить себѣ праздникъ и покататься, какъ господа? Наши деньги не хуже. Вотъ посмотрите, развѣ это не золото? прибавилъ Томъ, вынимая кошелекъ и подбрасывая его на ладони: — не вмѣшивайтесь никогда въ чужія дѣла, пріятель, и на учтивый вопросъ отвѣчайте учтиво.

Увидавъ деньги, онъ тотчасъ перемѣнилъ тонъ и объяснилъ, что ни мало не желалъ оскорбить насъ, а напротивъ, готовъ былъ покатать насъ въ своемъ барказѣ. Мы тотчасъ съ нимъ поладили, не имѣя времени торговаться. Я только спросилъ у него, попутный ли вѣтеръ для переправы на противоположный берегъ.

— Если вѣтеръ не перемѣнится, отвѣчалъ онъ, смотря на небо: — то всего лучше намъ пойти вдоль канала; но, по моему, погода ненадежна и я не удивлюсь если поднимется буря. Вы не боитесь качки?

— О не безпокойтесь объ насъ, сказалъ я: — мы привыкли къ морю и не станемъ жаловаться на качку. Но не будемъ терять времени на берегу.

— Хорошо, хорошо, отвѣчалъ онъ: — мы выйдемъ въ море, какъ только возможно; но не стоитъ торопиться, пока приливъ не дойдетъ до моего барказа, который лежитъ вонъ тамъ съ другими на сухомъ пескѣ. Я пойду и сыщу своего работника.

Онъ удалился и мы съ Томомъ стали ходить взадъ и впередъ по дорогѣ, съ нетерпѣніемъ слѣдя за медленно набѣгавшимъ приливомъ. Намъ казалось, что никогда прежде вода такъ тихо не покрывала песчанаго берега. Наша тревога еще увеличилась, когда Томъ замѣтилъ, что онъ забылъ свой галстухъ въ пещерѣ, такъ что если полиція осмотритъ пещеру съ факелами, какъ она намѣревалась, то найдетъ слѣдъ нашего тамъ пребыванія и погоня за нами приметъ болѣе энергичный характеръ.

Какъ только вернулся нашъ шкиперъ съ своимъ работникомъ, мы заявили, что хотимъ тотчасъ отправиться на барказъ и въ немъ ждать прилива. Черезъ нѣсколько минутъ, мы всѣ четверо помѣстились въ барказѣ и матросы начали приготовлять паруса, такъ чтобы мы могли выйти въ море при первой возможности. Мы теперь чувствовали себя безопаснѣе. Вода мало по малу начала окружать барказъ и мы съ удовольствіемъ замѣчали, какъ приливъ усиливался. Но вдругъ наше вниманіе было отвлечено отъ моря. На вершинѣ горы показалось пять или шесть человѣкъ. Мы были убѣждены, что это полисмэны, хотя издали и не были видны мундиры. Несмотря на это, мы еще не погибли; отъ вершины горы до селенія было далеко, а нашъ барказъ отстоялъ отъ селенія на четверть мили и уже небольшія волны разбивались объ его борта.

— Ну, теперь скоро выйдемъ въ море, сказалъ шкиперъ, который хлопоталъ вокругъ парусовъ и такелажа, а потому не замѣчалъ странныхъ фигуръ, спускавшихся съ горы, и сосредоточивавшихъ на себѣ все наше вниманіе. — Эй, Джэкъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ своему работнику: — а гдѣ же весла? Я тебѣ велѣлъ ихъ захватить изъ дома.

— Я ихъ забылъ, отвѣчалъ Джэкъ: — но погодите, я ихъ живо принесу.

Томъ и я вздрогнули; всякое промедленіе могло быть намъ гибельно.

— Жаль терять столько времени, произнесъ я какъ можно спокойнѣе: — развѣ вы не можете обойтись безъ веселъ?

— Нѣтъ, отвѣчалъ шкиперъ: — я безъ нихъ не пойду; что мы станемъ дѣлать безъ веселъ въ штиль. Правда, этого опасаться сегодня нельзя, но все-таки весла необходимы. Джэкъ ихъ мигомъ принесетъ. Ну, Джэкъ, живѣе.

Работникъ побѣжалъ домой, а мы должны были спокойно дожидаться его возвращенія.

— Сороки это знали, я былъ правъ, бормоталъ про себя Томъ, а я молчалъ отъ испуга.

Между тѣмъ, наши враги спустились съ горы и вошли въ селеніе въ ту самую минуту, какъ Джэкъ явился съ веслами. Они, конечно, узнаютъ объ насъ отъ какого-нибудь зѣваки, вѣчно сующагося не въ свое дѣло, и прямо направятъ свои шаги къ нашему барказу, потому что тогда не было время ловли устрицъ и на одномъ нашемъ барказѣ видно было движеніе; остальные же спокойно лежали на пескѣ. Но въ нашу пользу были два обстоятельства; приливъ уже колыхалъ насъ и вѣтеръ дулъ такой сильный, что голоса полисмэновъ не долетѣли бы до насъ.

Черезъ минуту, парусъ былъ поднятъ, шкиперъ взялся за руль и мы быстро понеслись го водѣ, лавируя между многочисленными устричными барказами и большими судами, стоявшими на якорѣ далѣе въ гавани. Мы уже миновали послѣднія изъ нихъ, каю. на берегу, только что покинутомъ нами, показалась группа людей, неистово махавшихъ руками.

— Что это тамъ происходитъ? произнесъ шкиперъ, замѣтивъ это движеніе на берегу.

— Не знаю, отвѣчалъ Джэкъ: — въ селеніи все было спокойно, когда я ходилъ за веслами. Можетъ быть, шкиперъ одного изъ большихъ судовъ провелъ ночь на берегу и теперь требуетъ съ судна лодку, а пріятели ему помогаютъ кричать.

— Да, это вѣроятно, замѣтилъ небрежно шкиперъ: — бьюсь объ закладъ, что это шкиперъ французскаго корабля, пришедшаго сюда въ пятницу; французы всегда поднимаютъ шумъ изъ всякаго пустяка. Ну, Джэкъ, смотри въ оба, мы поднимемъ марсель, если вѣтеръ не будетъ слишкомъ силенъ.

И къ нашей искренней радости, оба моряка занялись своимъ судномъ, не обращая болѣе вниманія на то, что дѣлалось на берегу. Мы избѣгли большой опасности. Еще нѣсколько минутъ, и насъ арестовали бы, а арестъ велъ меня, по крайней мѣрѣ, прямо на висѣлицу.

Вѣтеръ свѣжѣлъ, нашъ ботъ былъ быстрый и рѣзалъ воду съ необыкновенной скоростью. Волны были значительныя, но качка, по счастью, не дѣйствовала ни на меня, ни на Тома, хотя мы оба впервые были въ морѣ.

Мы весело стали говорить о тѣхъ мѣстахъ, которыя желали бы видѣть, и Томъ вдругъ, какъ бы озаренный неожиданной мыслью, заявилъ, что всего лучше намъ было бы переправиться въ Девонширъ.

— Это было бы отлично, воскликнулъ я, словно и мнѣ въ первые нредставилась мысль: — у насъ два дня праздника. А можно намъ туда отправиться, шкиперъ?

— Я думаю, что это возможно, взявъ другое направленіе, отвѣчалъ онъ, сомнительно качая головою: — но съ этимъ вѣтромъ лучше всего идти вдоль капала. Я боюсь, что вскорѣ завернетъ буря и всего благоразумнѣе было бы вскорѣ вернуться въ Момбльсъ.

Мы съ Томомъ гнѣвно протестовали и до того приставали къ шкинеру, что онъ, наконецъ, взялъ другое направленіе и пошелъ на Девонширъ, хотя видимо неохотно.

Мы стали теперь подвигаться очень медленно, а погода все болѣе и болѣе портилась. Небо покрылось тучами, вѣтеръ крѣпчалъ и два или три раза дождь шелъ ливнемъ. Моряки боязливо оглядывались и совѣтовали вернуться, но мы съ Томомъ смѣялись надъ ихъ страхомъ и обѣщали имъ увеличить плату, если они насъ доставятъ въ Девонширъ. Шкиперъ объяснилъ намъ, что если мы будемъ упорствовать въ своемъ намѣреніи, то намъ придется провести всю ночь въ морѣ, но намъ снова удалось уговорить его исполнить наше желаніе, несмотря на его опасенія и черныя тучи, грозно заволакивавшія небо.

Мало по малу, вѣтеръ и дождь усиливались и, наконецъ, поднялась такая непогода, что нельзя было ничего видѣть за сто ярдовъ. Дѣло принимало серьёзный оборотъ; моряки стали тревожно совѣщаться между собою и, невидимому, не знали вѣрно, гдѣ мы находились. Они перемѣняли курсъ нѣсколько разъ, видимо колеблясь. Наконецъ, когда темнота ночи увеличила мракъ бури, шкиперъ прямо объявилъ намъ, что онъ рѣшительно не знаетъ, гдѣ мы, и что мы носимся на удачу по Бристольскому каналу.

— Впрочемъ, это все равно, прибавилъ онъ мрачно: — мой барказъ недолго выдержитъ такой штормъ и мы всѣ пойдемъ ко дну, если непогода не стихнетъ.

Услыхавъ эти слова шкипера, Томъ взглянулъ на меня и тихо промолвилъ:

— Вспомни, Эванъ, сорокъ. Онѣ это знали.

Мы долѣе не могли разговаривать; голоса заглушалась ревомъ вѣтра и скрипомъ досокъ нашего барказа. Насъ такъ перебрасывало со стороны на сторону, что мы должны были ухватиться обѣими руками за бортъ, изъ боязни, чтобъ насъ не смыли набѣгавшіе каждую минуту бѣшенные валы. Барказъ то нырялъ въ воду, то снова приподнимался на хребетъ волны, и мы съ Томомъ, непривыкшіе къ этому, совершенно теряли сознаніе, тѣмъ болѣе, что страшный гулъ моря и ревъ бури оглушалъ насъ. Всѣ мы, въ томъ числѣ и оба опытные моряка, ежеминутно ожидали смерти. Я, по крайней мѣрѣ, нисколько не сожалѣлъ, что мы вышли въ море, потому что, какъ бы печально ни кончилась эта прогулка, на берегу мнѣ было бы хуже. Меня тамъ арестовали бы и повѣсили. Такимъ образомъ, весь вопросъ заключался для меня только въ томъ, какая смерть лучше, и я рѣшительно предпочиталъ потонуть, чѣмъ доставить своей казнью торжество моимъ врагамъ.

Долго мы боролись съ дождемъ, волнами и мракомъ. Наконецъ, наступила послѣдняя минута. Нашъ барказъ набѣжалъ на песчаную отмель, разъяренные валы въ ту же минуту разбили его въ щепы и я очутился въ волнахъ, которыя выбросили меня на берегъ. Какъ только я ощупалъ землю, я напрягъ всѣ свои силы и очутился внѣ района волны, которая могла меня снова унести въ открытое море.

Придя въ себя, я закричалъ во все горло, въ надеждѣ, что Томъ или кто-нибудь изъ моряковъ откликнется; но ревъ моря и вѣтра заглушилъ мой голосъ и я долженъ былъ ждать разсвѣта, чтобъ узнать объ участи моихъ товарищей. Къ восходу солнца буря стихла. Сначала, я видѣлъ передъ собою только необозримое море, а позади песчаный берегъ; но когда совершенно разсвѣло, то увидалъ вдали на пескѣ фигуру человѣка и, подойдя, узналъ въ ней Тома, котораго также выбросило волпами на берегъ.

Другихъ нашихъ товарищей не видно было ни слѣда и мы рѣшительно не знали, гдѣ мы, въ Англіи, въ Балисѣ или на островѣ Лонди. Однако, это кораблекрушеніе было намъ на руку, потому что мы были теперь далеко отъ Киллея и нашъ слѣдъ исчезъ.

— Ты видишь, что твои старыя сороки не накликали на насъ большой бѣды, сказалъ я, смѣясь: — вчера дѣло приняло плохой оборотъ, по ты видишь, все кончилось къ лучшему.

— Ты напрасно смѣешься надъ сороками, отвѣчалъ Томъ, качая головой: — если сороки не накликиваютъ несчастье, то зачѣмъ бы народъ въ это вѣрилъ?

XIV.

Какъ мы ни смотрѣли во всѣ стороны, но кромѣ воды и песку не было ничего видно. Наши товарищи, конечно, или потонули, или отыскали еще ночью какое-нибудь убѣжище, а потому, не заботясь о нихъ, мы отправились внутрь страны, желая поскорѣе узнать, гдѣ мы находились.

Песчаный берегъ, повидимому, тянулся безъ конца и мы думали, что никогда его не покинемъ. Какъ только мы взбирались на одинъ песчаный валунъ, нашимъ глазамъ представлялся другой и такъ далѣе, и всѣ они такъ походили другъ на друга, что мы вскорѣ перестали распознавать, съ которой стороны море и съ которой земля. Намъ казалось, что мы кружимся все на одномъ мѣстѣ и нами овладѣло отчаяніе. Мы промокли до костей, не спали двѣ ночи и страдали отъ изнеможенія и голода; кромѣ того, по сыпучему песку было очень трудно идти. По дорогѣ намъ не попадалось ни одного живого существа, кромѣ кроликовъ, которыхъ было множество, по мы не могли ни поймать ихъ, ни изжарить, а слѣдовательно, они были совершенно безполезны. Но они напомнили мнѣ о моемъ первомъ посѣщеніи Пепфора, когда сквайръ Тюдоръ нашелъ кролика у меня въ карманѣ, и я разсказалъ объ этомъ Тому, который весело разсмѣялся. Послѣ долгихъ странствій, мы, однако, дошли до предѣловъ песчаныхъ валуновъ и очутились на большой дорогѣ, на которой мы вскорѣ встрѣтили мальчика, который намъ сказалъ, что мы находились въ четырехъ миляхъ отъ города Бридженда и указалъ, въ какую сторону намъ идти.

Узнавъ достовѣрно, въ какую мѣстность насъ забросила судьба, мы составили новый планъ дѣйствія. Конечно, теперь не было и мысли о Девонширѣ. Но мы слышали, что не вдалекѣ отъ Бридженда находилась дикая горная страна, гдѣ мы могли бы скрываться, пока не нашли бы способа достичь до Ливерпуля и Америки. Намъ теперь нечего было бояться — по крайней мѣрѣ, на время — преслѣдованія, такъ какъ враги потеряли нашъ слѣдъ. Имъ было извѣстно только, что мы отправились изъ Момбльса въ открытое море и если до нихъ дойдетъ слухъ о крушеніи барказа, то, вѣроятно, они подумаютъ, что и мы утонули. Поэтому, кораблекрушеніе послужило намъ на большую пользу и, благодаря ему, мы выиграли время, что для насъ было очень важно.

Прежде всего, намъ необходимо было достать пищи, а потомъ узнать дорогу въ горы. На этомъ основаніи, войдя въ Бриджендъ, мы направились въ ближайшую таверну и потребовали ѣсть и пить. Сначала тамъ не было никого, кромѣ хозяина, но мало по малу набралось довольно посѣтителей, требовавшихъ пива и хлѣба съ сыромъ, такъ какъ было время завтрака.

Утоливъ голодъ и чувствуя полное изнеможеніе отъ усталости, мы съ Томомъ остались сидѣть въ тавернѣ. Многіе изъ посѣтителей спрашивали, входя, о Грифитѣ и очень удивлялись, что его еще не было. Я, наконецъ, полюбопытствовалъ узнать, что это за важная личность. Мнѣ объяснили, что Грифитъ былъ граматѣй, который прекрасно читалъ и писалъ; онъ обыкновенно въ это время приходилъ въ таверну съ цѣлью читать и писать письма для неграматныхъ. Съ особеннымъ же интересомъ его ждали въ этотъ день, потому что былъ вторникъ, а по вторникамъ выходила мѣстная еженедѣльная газета «Бриджендскій Вѣстникъ». Грифитъ же всегда читалъ газету въ тавернѣ и сообщалъ новости всѣмъ окружающимъ.

Вскорѣ явился и самъ великій грамотѣй, привѣтствуемый съ большимъ уваженіемъ всѣми посѣтителями. Онъ держалъ въ рукѣ газету и, помѣнявшись нѣсколькими словами съ хозяиномъ и двумя или тремя наиболѣе именитыми гражданами, сѣлъ въ покойное кресло, потребовалъ пива, закурилъ трубку и, поправивъ на носу очки, сталъ читать про себя газету. По выраженію его лица и манерамъ, было ясно видно, что онъ сознаетъ все свое умственное превосходство и считаетъ вполнѣ заслуженнымъ общее уваженіе, которымъ онъ пользовался. Всѣ присутствующіе прекратили свои разговоры и, молча, ждали, пока онъ найдетъ возможнымъ подѣлиться съ ними плодами своего знанія и сообщитъ имъ всѣ новости. Любопытство ихъ было вскорѣ удовлетворено и онъ началъ читать отрывочныя извѣстія, которыя находилъ интересными, и прибавлялъ къ нимъ свои комментаріи.

— Въ Кардижѣ говядина поднялась въ цѣнѣ до пяти пенсовъ за фунтъ; я считаю большимъ грѣхомъ поднимать цѣну на говядину до того, что бѣдному человѣку придется отказывать себѣ въ мясѣ. Въ саду мистера Джонса выведенъ гигантскій крыжовникъ въ двѣ унціи вѣса. Признаюсь, это удивительная ягода. Въ среду ея величество ѣздила верхомъ въ паркѣ; я слыхалъ отъ людей знающихъ, что она много ѣздитъ верхомъ.

Тутъ онъ перевернулъ листъ и продолжалъ читать слѣдующую страницу.

— А, что это напечатано крупными буквами. «Бунтъ въ сосѣдствѣ Сванси». Что это такое? А, это Ревекка, о которой мы столько слышали.

Грифитъ умолкъ, набилъ съизнова трубку, отпилъ пива и сталъ про себя читать интересное извѣстіе. Онъ, вѣроятно, сдѣлалъ это, чтобы возбудить въ публикѣ еще болѣе интереса и вызвать просьбы объ удовлетвореніи общаго любопытства. Дѣйствительно, онъ не ошибся въ разсчетѣ и со всѣхъ сторонъ посыпались на него мольбы, которыя онъ милостиво исполнилъ.

— Ну, слушайте, сказалъ онъ, протягивая ноги и снова поправляя очки: — это важныя извѣстія; слава Богу, что у насъ недѣлается ничего подобнаго. Отчетъ о бунтѣ перепечатанъ изъ «Ласточки Сванси».

И онъ началъ читать длинное описаніе бунта въ Понтардюлесѣ. Однако, мы съ Томомъ могли бы сообщить гораздо болѣе подробностей, чѣмъ авторъ этой статьи, который, очевидно, не былъ самъ въ дѣлѣ и не понялъ даже того, что ему разсказывали, потому что онъ писалъ много глупостей. Но жители Бридженда вѣрили каждому слову и насъ это очень забавляло. Наконецъ, Грифитъ дошелъ до того, что и для насъ было новостью.

— Одинъ изъ плѣнныхъ, по имени Гью Ризъ, такъ серьёзно раненъ, что находится въ больницѣ и его выздоровленіе очень сомнительно. Никто изъ чиновъ полиціи не погибъ, но съ величайшимъ прискорбіемъ мы должны повѣдать нашимъ читателямъ, что нашъ старый и всѣми уважаемый сосѣдъ, владѣлецъ Пепфора, убитъ на мѣстѣ. Онъ непремѣнно хотѣлъ принять участіе въ экспедиціи противъ бунтовщиковъ и выказалъ необыкновенную храбрость до той минуты, какъ упалъ съ лошади, убитый ружейной пулей.

У меня потемнѣло въ глазахъ и я хотѣлъ вскочить, не понимая, что я дѣлалъ, но Томъ удержалъ меня. Онъ не понялъ причины моего волненія, но приписалъ это моей усталости и разстроеннымъ нервамъ.

Я былъ въ ужасномъ положеніи. Какъ я, который скорѣе наложилъ бы руку на себя, чѣмъ причинить малѣйшій вредъ кому-нибудь изъ близкихъ миссъ Гвенліаны лицъ — я убилъ ея отца! Я навлекъ горе и несчастіе на голову той, которая была мнѣ дороже всего на свѣтѣ. Это было невозможно! Убить ея отца могъ только злѣйшій ея врагъ, а какой же я былъ ея врагъ? Какъ могъ я это сдѣлать! Я ничего не понималъ. Ради миссъ Гвенліаны я пожертвовалъ бы всѣмъ: здоровьемъ, счастьемъ, жизнью — какъ же я могъ сдѣлать ее несчастной! Увы, если я дѣйствительно лишилъ ее отца, котораго она любила, то мнѣ этого грѣха никогда не загладить, никогда, никогда.

Однако, мало-по-малу, мысли мои пришли въ порядокъ и я сталъ понимать, что говорилось вокругъ меня.

— Ну, ну, говорилъ одинъ изъ присутствующихъ: — любопытно, поймаютъ ли они убійцу сквайра.

— Конечно, поймаютъ, воскликнулъ Грифитъ: — и уже, вѣроятно, теперь поймали. Неужели вы думаете, что мироваго судью убьютъ и злодѣй, совершившій это преступленіе, останется не наказаннымъ? Я не удивлюсь, если даже повѣсятъ всѣхъ арестованныхъ бунтовщиковъ, чтобы не избѣгнулъ должной кары убійца.

— Посмотрите, Грифитъ, нѣтъ ли еще въ газетахъ какого-нибудь извѣстія объ этомъ интересномъ дѣлѣ, замѣтилъ хозяинъ таверны.

Грифитъ снова взялъ газету и снова сталъ ее изучать.

— Вотъ есть еще свѣдѣнія, воскликнулъ онъ: — я вамъ говорилъ, что поймаютъ убійцу. Уже узнано, кто именно убилъ сквайра и гдѣ онъ живетъ, такъ-что теперь злодѣй безъ сомнѣнія сидитъ въ тюрьмѣ. Вотъ послушайте.

И онъ прочиталъ слѣдующій отрывокъ изъ «Бриджендскаго Вѣстника»:

«Дознаніемъ удостовѣрено, что мистера Тюдора убилъ молодой человѣкъ, по имени Эванъ Вильямсъ, живущій въ Верхнемъ Киллеѣ. Близъ того мѣста, гдѣ происходила схватка, нашли разряженное ружье съ надписью: Э. Вильямсъ, а такъ какъ никто не слыхалъ во время схватки другого ружейнаго выстрѣла, то это должно быть орудіе смерти мистера Тюдора. Полиція тотчасъ отправилась въ жилище Эвана Вильямса, но онъ уже бѣжалъ, хотя, конечно, вскорѣ попадетъ въ руки дѣятельной и энергичной полиціи. Года три тому назадъ, до отъѣзда семьи Тюдоровъ за-границу, убійца, повидимому, пользовался милостивымъ вниманіемъ миссъ Тюдоръ и другихъ членовъ ея семьи, которымъ онъ такъ вѣроломно заплатилъ за ихъ доброту. Оказывается, что онъ совершилъ убійство преднамѣренно, а не случайно въ общей свалкѣ. Два полицейскихъ агента, бывшіе въ дѣлѣ, свидѣтельствуютъ, что убійца хладнокровно прицѣлился въ свою жертву, которую онъ не могъ не узнать при свѣтѣ горѣвшей заставы. По неизвѣстнымъ причинамъ, Вильямсъ нарочно избралъ своей жертвой прежняго своего благодѣтеля, вмѣсто того, чтобы излить свою кровожадную злобу на перваго попавшагося противника. Предполагаютъ, что онъ воспользовался удобнымъ случаемъ, чтобы удовлетворить своей жаждѣ мести въ отношеніи мистера Тюдора. Мы можемъ только прибавить къ этому, что выказанныя въ этомъ ужасномъ преступленіи черная неблагодарность и звѣрская месть, поистинѣ, изумительны, а…»

Я не могъ далѣе слушать, и, вскочивъ съ мѣста, выбѣжалъ изъ таверны. Томъ заплатилъ за насъ обоихъ и объяснилъ мое неожиданное исчезновеніе тѣмъ, что я вдругъ занемогъ. По счастію, всѣ посѣтители были такъ заняты Грифитомъ и газетой, что не могли обратить вниманія ни на что иное.

Когда Томъ присоединился ко мнѣ, я молча вышелъ изъ города и, пройдя около мили, остановился.

— Прощай, Томъ, сказалъ я съ твердой рѣшимостью: — ступай одинъ въ горы, какъ мы предполагали. Я съ тобой не пойду.

— Ты не пойдешь! воскликнулъ Томъ, внѣ себя отъ удивленія: — что съ тобой сталось и что ты хочешь дѣлать?

— Я вернусь въ Сванси, отвѣчалъ я.

— Въ Сванси? произнесъ Томъ: — да ты съ ума сошелъ. Вѣдь тебя схватятъ и повѣсятъ.

— Пусть ихъ дѣлаютъ, что знаютъ. Я долженъ во что бы то ни стало повидать миссъ Гвенліану и сказать ей, что я не намѣренно убилъ ея отца, что я не зналъ, въ кого я стрѣлялъ и что газеты лгутъ.

Томъ пристально взглянулъ на меня, полагая, что я бредилъ. Потомъ онъ старался меня уговорить отказаться отъ моего намѣренія, поднималъ меня на смѣхъ, бранилъ меня; но все тщетно. Никакая сила на землѣ не могла отвратить меня отъ того, что я считалъ единственнымъ средствомъ очистить себя въ глазахъ миссъ Гвенліаны, убѣдивъ ее, что если я убилъ ея отца, то это произошло совершенно случайно. Видя, что я добровольно вернулся только для того, чтобы ей сказать это, она, конечно, повѣритъ справедливости моихъ словъ, повѣритъ моему горю и проститъ меня.

Убѣдившись, что невозможно поколебать моей рѣшимости, Томъ хотѣлъ пойти со мной, но я объяснилъ ему, что это было бы очень глупо съ его стороны, напомнилъ о Мартѣ и указалъ ему, что его прямой долгъ заботиться объ ея счастьѣ. Такимъ образомъ, мнѣ удалось уговорить его предоставить меня моей судьбѣ и скрыться самому въ горахъ.

Мы находились съ нимъ въ совершенно различномъ положеніи. Онъ былъ обязанъ беречь себя ради женщины, которую онъ любилъ и которая его любила; но меня не любила никакая женщина, и мнѣ слѣдовало пойти къ той, которая была для меня дороже всего на свѣтѣ, и вымолить у нея не любовь, а прощеніе. О томъ же, что будетъ со мною послѣ свиданія съ миссъ Гвенліаной, я и не думалъ и мнѣ было въ сущности все равно.

Еслибы меня поймали, то, по всей вѣроятности, повѣсили, но, право, въ ту минуту мнѣ и въ голову не входила мысль о себѣ.

XV.

Около полудня на слѣдующій день, я снова былъ въ окрестностяхъ Сванси, не останавливаясь ни разу, кромѣ нѣсколькихъ часовъ, которые проспалъ подъ стогомъ сѣна. Несмотря на объявшее мой умъ тупое оцѣпенѣніе, я все-таки понималъ, что если меня арестуютъ прежде, чѣмъ я увижусь съ миссъ Гвенліаной, то цѣль моего странствія не будетъ достигнута. Поэтому я миновалъ городъ Сванси и вообще избѣгалъ по всему пути человѣческихъ жилищъ и большія дороги. Наконецъ, я очутился на границѣ Пепфорскихъ владѣній, неузнанный ни однимъ человѣкомъ. Я перелѣзъ черезъ изгородь и побѣжалъ черезъ поля и луга прямо къ дому сквайра Тюдора.

Съ тѣхъ поръ, какъ я наканунѣ услыхалъ страшный разсказъ газеты въ Бриджендѣ, я двигался какъ лунатикъ во снѣ и сознавалъ только одно: что я долженъ во что бы то ни стало увидать миссъ Гвенліану, сказать ей, что я выстрѣлилъ въ ея отца, не узнавъ его и вымолить ея прощеніе. Эта мысль такъ всецѣло овладѣла мною, что мнѣ и не приходило въ голову, что мое намѣреніе можетъ не исполниться. Но теперь, находясь уже такъ близко къ цѣли моихъ странствій, я подумалъ, что миссъ Гвенліана, узнавъ о моемъ приходѣ, не захочетъ меня видѣть. Теряясь въ соображеніяхъ, я вдругъ остановился. Передо мною стоялъ одинъ изъ пепфорскихъ лѣсниковъ. Хотя это былъ совершенно новый, невѣдомый мнѣ человѣкъ, но онъ видѣлъ какъ я перескочилъ черезъ изгородь и, подозрительно взглянувъ на мою невзрачную запыленную наружность, спросилъ, что я тутъ дѣлалъ.

Эта неожиданная встрѣча меня очень смутила и я не зналъ, что отвѣтить.

— Я не имѣю никакого злого умысла, сказалъ я, наконецъ: — я иду только въ домъ сквайра; мнѣ надо поговорить о важномъ дѣлѣ съ молодой миссъ.

Вѣроятно, мой внѣшній видъ и смущеніе говорили противъ меня, потому что подозрѣніе лѣсника еще болѣе усилилось.

— Нечего сказать, правдоподобная сказка, произнесъ онъ: — люди, которые хотятъ войти въ домъ сквайра и поговорить съ молодой миссъ, идутъ большой дорогой, а не бѣгаютъ по полямъ и не ломаютъ изгородей. Гораздо вѣроятнѣе, что у тебя, голубчика, на умѣ кролики. Погоди, я посмотрю, сколько у тебя въ карманахъ ловушекъ.

Онъ схватилъ меня за шиворотъ и сталъ выворачивать мнѣ карманы. Я терпѣливо поддался этому обыску, въ надеждѣ, что убѣдившись въ неосновательности своихъ подозрѣній, онъ позволитъ мнѣ продолжать мой путь. Однако, къ величайшему моему изумленію, онъ не хотѣлъ пустить меня въ домъ сквайра и послѣ неудовлетворительнаго результата обыска.

— Я не вѣрю, что у тебя есть дѣло до молодой миссъ, сказалъ онъ: — пойдемъ съ мною и я тебя выпровожу за наши владѣнія. Я не хочу, чтобы всѣ бродяги свободно прогуливались по землѣ сквайра, только потому, что онъ умеръ. Ну, убирайся и не показывай болѣе сюда своего носа.

— Нѣтъ, увѣряю васъ, мнѣ необходимо видѣть молодую миссъ, отвѣчалъ я съ жаромъ: — я нарочно пришелъ издалека по важному для нея дѣлу. Я виноватъ только въ томъ, что сбился съ дороги и побѣжалъ по полю.

Лѣсникъ задумался, почесывая себѣ затылокъ. Онъ мнѣ не вѣрилъ и моя наружность, очевидно, ему не нравилась, но такъ какъ, въ сущности, я не просилъ ничего необыкновеннаго и не было причины меня прогнать въ шею, онъ, наконецъ, сказалъ, насупивъ брови:

— Хорошо, если тебѣ необходимо видѣть молодую миссъ, то я тебя провожу до дома. Но если ты мнѣ солгалъ, то тебѣ, голубчикъ, не поздоровится.

И онъ пошелъ рядомъ со мною до Пепфоръ-гауза, пристально слѣдя за каждымъ моимъ движеніемъ. Войдя въ людскую, онъ послалъ сказать миссъ Гвенліанѣ, что какай-то человѣкъ желаетъ ее видѣть по важному дѣлу, и я сталъ дожидаться, пока меня позовутъ наверхъ.

Теперь, когда давно желанная минута свиданія настала, меня объялъ неописанный страхъ; я не зналъ, что ей сказать, не зналъ, какъ взглянуть ей въ глаза. Но вотъ дверь отворилась и она вошла въ комнату.

Я сразу увидѣлъ, что она меня не узнала, и хотя, во всю дорогу, я только и желалъ этого, но теперь слова замерли у меня на устахъ и мнѣ стало еще страшнѣе. Конечно, я очень измѣнился съ того времени, какъ она меня видѣла въ послѣдній разъ, и не могла же она постоянно думать обо мнѣ, какъ я объ ней. Я совершенно забылъ это маленькое различіе между нами и сердце у меня болѣзненно сжалось при мысли, что она меня не узнала. Что же касается до нея, то прекрасные каріе ея глаза блестѣли такъ же, какъ въ ту минуту, когда я остановилъ ея экипажъ на Киллейской дорогѣ и я всегда узналъ бы ее, хотя она выросла и похорошѣла. Она была очень блѣдна и грустна въ своемъ черномъ траурномъ платьѣ и на щекахъ ея виднѣлись слѣды недавнихъ слезъ; но она, повидимому, не хотѣла этого обнаруживать и, взглянувъ поспѣшно на меня при входѣ въ комнату, опустила голову.

— Вы желаете меня видѣть? спросила она своимъ прежнимъ добродушнымъ голосомъ, который для меня былъ прелестнѣе всякой музыки.

— Да, миссъ, отвѣчалъ я заикаясь: — я, желаю…

Голосъ мой оборвался. Я забылъ все, что хотѣлъ ей сказать и мысли путались въ головѣ моей. Она терпѣливо ждала, пока я я оправлюсь отъ своего смущенія.

— Неужели вы меня не узнали, миссъ? пробормоталъ я, наконецъ, самъ не зная, что говорилъ.

Она подняла свои глаза и посмотрѣла на меня пристально.

— Нѣтъ, отвѣчала она: — но голосъ вашъ мнѣ знакомъ и я, вѣроятно, васъ припомню, если вы мнѣ скажете ваше имя и откуда вы.

Я до того отупѣлъ, что счелъ необходимымъ отвѣтить на ея вопросъ:

— Я Эванъ Вильямсъ изъ Верхняго Киллея и пришелъ, чтобы…

Она вздрогнула и отскочила отъ меня.

— Убійца моего отца! воскликнула она: — тише, ради Бога! Зачѣмъ вы пришли? Я не желаю васъ видѣть. Я не могу васъ выдать полиціи, но вы понимаете, что послѣ вашего преступленія между нами не можетъ быть ничего общаго.

Она повернулась и хотѣла уйти. Но какъ могъ я отпустить ее, не сказавъ ей того, для чего я пришелъ. Я бросился къ ней и схватилъ ее за платье, умоляя выслушать меня. Но она подумала, что я хочу прибѣгнуть къ насилію и закричала во все горло. Въ туже минуту въ дверяхъ появились лѣсникъ и лакей.

Отчаяніе теперь развязало мнѣ языкъ.

— Я не зналъ, что это онъ, когда выстрѣлилъ, воскликнулъ я, но слова мои были заглушены криками лѣсника и лакея, которые оттащили меня отъ миссъ Гвенліаны.

Она ихъ не разслышала и ей показалось, что я ей угрожаю. Поэтому, она произнесла грустнымъ тономъ:

— Такъ вы хотѣли поступить со мною такъ же, какъ съ моимъ бѣднымъ отцомъ. О, Эванъ! Я этого отъ васъ не ожидала!

Тутъ на сцену явилась миссъ Элизабета Тюдоръ.

— Гвенліана! Гвендіана! воскликнула она: — гдѣ ты? Не бойся, голубушка; но, говорятъ, злодѣй Эванъ Вильямсъ бродитъ вокругъ дома…

Она вдругъ умолкла, увидавъ меня среди двухъ слугъ.

— Боже мой, неужели это онъ? прибавила она, и когда миссъ Гвенліана въ отвѣтъ кивнула головой, то продолжала: — что онъ тутъ дѣлалъ? Пойдемъ отсюда поскорѣе, а то онъ, пожалуй, убьетъ и насъ. Какой онъ ужасный негодяй! Но Провидѣніе устраиваетъ все къ лучшему! Мы спасены, хотя все-таки лучше уйдемъ. Чарльсъ! воскликнула она, обращаясь къ лакею: — держите его крѣпче, полиція сейчасъ явится. Не бойся, милая Гвенліана, продолжала она, снова повертываясь къ молодой дѣвушкѣ: — какой-то человѣкъ, знавшій злодѣя, увидѣлъ его недавно въ паркѣ и предупредилъ о томъ полицію. Она ищетъ его повсюду и тотчасъ придетъ сюда. Этотъ человѣкъ поступилъ очень любезно, пославъ за полиціей и я его, конечно, вознагражу за это.

(Вѣроятно, старая дѣва забыла среди своего волненія, что была предложена награда за мою поимку и, конечно, желаніе заработать круглую сумму денегъ, а не сдѣлать ей любезность, руководило доносчикомъ).

— Нельзя ли узнать, зачѣмъ онъ сюда явился, продолжала съ неудержимой быстротой миссъ Элизабетъ: — но я убѣждена, что онъ хотѣлъ поджечь домъ и убить всѣхъ. По счастью, онъ не успѣлъ въ своемъ намѣреніи. Ты видишь, Провидѣніе, устраиваетъ все къ лучшему. Ты помнишь, Гвенліана, какъ я всегда тебя предупреждала противъ него. Я съ перваго раза видѣла, что изъ него хорошаго ничего не выйдетъ, да какъ и могло выйти, когда онъ не хотѣлъ учиться катехизису, не былъ крещенъ, никогда не ходилъ въ церковь и… и… Вонъ прошелъ мимо окна полисмэнъ. Да, сто разъ повторю, что Провидѣніе все устраиваетъ къ лучшему.

Она поспѣшно отворила окно и позвала полисмэна. Потомъ ушла изъ комнаты вмѣстѣ своей племянницей, а я остался въ рукахъ слугъ и полиціи.

Я былъ до того пораженъ всѣмъ случившимся, что находился въ совершенномъ оцѣпенѣніи и почти не замѣтилъ, когда полицейскіе надѣли мнѣ колодки на руки. Я былъ словно во снѣ и видѣлъ страшный кошмаръ, не имѣя силы проснуться.

Итакъ, я даромъ пожертвовалъ возможностью спасти себя бѣгствомъ. Я вернулся въ среду своихъ враговъ только для того, чтобы очиститься въ глазахъ миссъ Гвенліаны, и вотъ что изъ этого вышло. Она не слышала моихъ словъ и вообразила, что я хотѣлъ убить ее! Она ушла съ этой мыслью и я никогда ее болѣе не увижу. Я былъ арестованъ и, конечно, меня повѣсятъ. Тяжелая была моя судьба, очень тяжелая.

Еслибъ она только слышала мои слова и простила меня, то мнѣ не было бы такъ тяжело. Но теперь я долженъ былъ умереть на висѣлицѣ, и она никогда не узнаетъ правды.

Безъ сомнѣнія, это была не ея вина, и я могъ сердиться только на свою глупость и на свое нервное разстройство. Какой я былъ дуракъ! Но теперь этому уже нельзя было помочь! Послѣднія слова миссъ Элизабетъ Тюдоръ: «Провидѣніе все устроиваетъ къ лучшему», звенѣли въ моихъ ушахъ. Сотни разъ повторялъ я себѣ эти слова, и какъ-то тупо, безсознательно сталъ размышлять, справедливы ли они.

Дѣйствительно ли Провидѣніе все устроиваетъ? Конечно, не я и не мои друзья устроивали мою судьбу, потому что ничего не случилось такъ, какъ я надѣялся или желалъ. Быть можетъ, все это случалось именно такъ, а не иначе, потому что, какъ увѣряла старая дѣва, Провидѣніе все устроиваетъ. Но, значитъ. Провидѣніе не другъ мнѣ. Провидѣніе! Что значило это слово? И что имѣло противъ меня Провидѣніе? Но самое утѣшительное было то, что Провидѣніе, доведя меня до висѣлицы, уже теряло всякую власть на меня. Этимъ все кончалось. А было совершенно ясно, что Провидѣніе желало моей погибели и нарочно устроило такъ, что миссъ Гвенліана меня возненавидѣла, и что меня повѣсятъ. Но Провидѣніе было сильнѣе меня, слѣдовательно, напрасно было ворчать на него и лучше было бы думать о чемъ либо другомъ.

Но думать о чемъ либо другомъ, въ то время, было для меня невозможно и я повторялъ снова и снова: Провидѣніе устроиваетъ все къ лучшему. Неужели было къ лучшему, что я убилъ сквайра Тюдора, что миссъ Гвенліана меня ненавидѣла и что меня повѣсятъ? Для кого же это было къ лучшему? Не для меня, не для стараго сквайра и не для его дочери. Такъ это было, вѣроятно, къ лучшему для самого Провидѣнія. Иначе бы не говорили, что Провидѣніе устроиваетъ все къ лучшему.

Эти слова не выходили изъ моей головы и подъ тактъ ихъ я шагалъ по дорогѣ изъ Пепфора въ Сванси, подъ присмотромъ полиціи. Каждому слову соотвѣтствовалъ шагъ и, хотя я старался перемѣнить нѣсколько разъ темпъ и сбиться съ такта, но слова были сильнѣе меня и заставляли мои шаги сообразоваться съ ними.

Очутившись въ тюрьмѣ, и запертый въ одиночную келію, я думалъ, что эти страшныя слова оставятъ меня въ покоѣ. Но нѣтъ. Извнѣ, въ корридорѣ, находились большіе стѣнные часы и ихъ мѣрные удары повторяли упорно, безостановочно: «Провидѣніе устроиваетъ все къ лучшему».

Эти ужасныя слова до того овладѣли мною, что я не могъ ихъ забыть, не могъ отъ нихъ отдѣлаться. Верхній Киллей, Ревекка, Биль Джонсъ, миссъ Гвенліана, Томъ Девисъ — все исчезло изъ моей головы. Я забылъ все, кромѣ словъ миссъ Элизабеты. Наступила ночь и я жаждалъ сна: такъ изнемогъ я нравственно и физически. Но я не могъ заснуть, пока проклятые часы повторяли эти роковыя слова. Я горѣлъ, какъ въ огнѣ и бѣшено метался на кровати. Вдругъ мнѣ вошло въ голову, что еслибъ я сталъ говорить эти слова въ слухъ, то заглушилъ бы часы. Я сдѣлалъ опытъ, но тогда, къ величайшему моему ужасу, я не могъ остановиться и долженъ былъ громко произносить эти слова въ тактъ ударовъ маятника. Я уже не думалъ болѣе объ ихъ смыслѣ, а механически произносилъ ихъ, желая только одного, поскорѣе кончить этотъ урокъ и отдохнуть.

Но тщетно жаждалъ я отдыха. Я не могъ остановиться и созналъ это. Пока часы продолжали идти и мой языкъ долженъ былъ шевелиться, произнося все тѣже слова. Лежа говорить безъ устали было тяжело и, чтобъ не задохнуться, я сѣлъ, и въ этомъ положеніи всю ночь безостановочно повторялъ, вытаращивъ глаза и не останавливаясь ни на минуту: «Провидѣніе… устроиваетъ… все… къ… лучшему».

Наконецъ, мрачные часы ночи исчезли и разсвѣло. Но свѣтъ не освободилъ меня отъ ужасной работы; судьба моя была рѣшена и я сознавалъ что никогда не перестану произносить эти слова, если кто-нибудь не убьетъ часы и не помилуетъ меня. Отчего же никто не хотѣлъ надо мною сжалиться? Вѣдь я просилъ не многаго, а эта милость дозволила бы мнѣ умереть и успокоиться. Я такъ усталъ, такъ умаялся отъ этой работы и, однако, она не могла кончиться безъ вмѣшательства какого-нибудь добраго человѣка.

А если никто не явится мнѣ на помощь? Это было бы ужасно! Мнѣ пришлось бы вѣчно произносить эти слова и я никогда не успокоился бы въ могилѣ, какъ всѣ другіе. И какъ на зло, удара маятника стали все чаще и чаще, а вмѣстѣ съ ними и я долженъ былъ все быстрѣе и быстрѣе произносить свои слова, чтобъ не отстать отъ часовъ. Это было ужасно трудно и я едва не сходилъ съ ума.

Когда первые лучи солнца проникли въ мою келью, я увидалъ, почему часы такъ быстро бѣжали. Сквозь стѣну теперь ясно были видны часы, стоявшіе въ корридорѣ и на нихъ двѣ сороки каркали безъ умолка въ тактъ маятника. Я нетолько видѣлъ внѣшность часовъ, но ихъ внутренность. Однимъ изъ колесъ былъ Смитъ, съ блѣднымъ, окровавленнымъ лицомъ, какъ я его видѣлъ на землѣ въ Фервудѣ, и онъ бѣжалъ все вокругъ, спасаясь отъ другого колеса. Этимъ другимъ колесомъ былъ Гью Ризъ, который гонялся за Смитомъ, стараясь нанести ему ударъ. Чѣмъ быстрѣе бѣжало колесо Смита, тѣмъ быстрѣе слѣдовало за нимъ колесо Гью, и теперь было ясно, почему удары маятника были такъ часты. Оба колеса казались такими смѣшными, что я громко бы захохоталъ, еслибъ имѣлъ на это время. Я не могъ перевести дыханія, такъ быстро надо было повторять мои слова.

Гоняясь другъ за другомъ, Смитъ и Ризъ все время что-то кричали. Сороки также произносили явственно слова. И, мало по малу, я разслушалъ ясно, что Смитъ съ Гью и сороки повторяли тоже самое, что я и часы: «Провидѣніе устроиваетъ все къ лучшему».

И мы всѣ повторяли эти слова, не останавливаясь ни на минуту и все скорѣе, скорѣе, потому что Смитъ и Гью бѣжали ужасно скоро, а это заставляло сорокъ, часы и меня выбиваться изъ силъ, чтобъ поспѣть за ними.

XVI.

Прошло нѣсколько недѣль прежде, чѣмъ я пришелъ въ себя, и когда я открылъ глаза, то увидѣлъ, что лежу въ постели, въ тюремномъ лазаретѣ.

У меня было воспаленіе въ мозгу и я находился въ большой опасности. Войдя въ мою келью, на слѣдующее утро послѣ моего прибытія въ тюрьму, сторожъ нашелъ, что я сижу на постели, уставившись глазами въ стѣну и громко повторяю какія-то слова, но такъ шибко, что онъ не могъ ихъ разобрать. Видя, что я не обращалъ на него никакого вниманія, онъ пошелъ за докторомъ я тотъ перевелъ меня въ лазаретъ, гдѣ я долго былъ между жизнью и смертью.

Очнувшись, я былъ такъ слабъ, что не могъ ничего сообразить, но потомъ, мало по малу, силы ко мнѣ возвратились, и я началъ припоминать все, что случилось до моей болѣзни. Я спрашивалъ себя, знали ли мои родственники и Биль Джонсъ, гдѣ я и, если знали, то отчего они меня не навѣстили. Но когда я объ этомъ сказалъ доктору, то онъ отвѣчалъ, что я недостаточно силенъ для пріема посѣтителей. Поэтому, я терпѣливо ждалъ; впрочемъ, я былъ слишкомъ слабъ, чтобъ даже выразить нетерпѣніе и къ тому же всякое чувство было во мнѣ заглушено сознаніемъ, что я не оправдалъ себя въ глазахъ миссъ Гвенліаны. и что она меня считаетъ преднамѣреннымъ убійцей ея отца.

Потомъ я припомнилъ, что меня навѣрное приговорятъ къ смертной казни и мнѣ показалось, что было жестоко вылечить меня отъ болѣзни и посылать ко мнѣ доктора только для того, чтобъ въ концѣ-концевъ меня повѣсить. Я предпочелъ бы умереть въ постели отъ воспаленія.

Все это меня тревожило, но очень смутно, и я находился въ такомъ изнеможеніи, что ничего не принималъ близко къ сердцу, и не смотрѣлъ впередъ далѣе сегодняшняго дня.

Наконецъ, я настолько поправился, что ко мнѣ допустили отца, мать и Марту. Но Биль Джонсъ все-таки не приходилъ меня навѣстить, и на мой вопросъ, что съ нимъ, они неохотно отвѣчали, что онъ здоровъ и поспѣшно перемѣнили разговоръ. Однако, впослѣдствіи, какъ только я собрался съ силами, мнѣ разсказали, что сдѣлалось съ Билемъ Джонсомъ. Удивительная эта была исторія. Оказалось, что нашъ Биль Джонсъ, котораго я подобралъ на рынкѣ въ Сванси, былъ не кто иной, какъ сынъ сквайра Тюдора, Овенъ, котораго всѣ считали потонувшимъ. Значитъ, онъ былъ братомъ миссъ Гвенліаны и законнымъ наслѣдникомъ Пепфорскаго помѣстья, которое иначе переходило, какъ мужской ленъ, къ дальнему родственнику сквайра.

Но мнѣ надо разсказать эту любопытную исторію сначала.

Въ то время, когда родился Овенъ Тюдоръ, жила въ Сванси женщина, по фамиліи Джонсъ. Она была по ремеслу воровка, но также собирала и милостыню; она подружилась съ нянькой Овена, убѣдила ее стащить нѣсколько мелкихъ предметовъ, принадлежавшихъ ея госпожѣ, и этимъ держала ее въ своихъ рукахъ.

Овена всегда водили въ шелку и кружевахъ, а на шеѣ у него постоянно висѣлъ массивный золотой медальонъ сердечкомъ, украшенный изумрудами. Этотъ медальонъ переходилъ въ родѣ Тюдоровъ изъ поколѣнія въ поколѣніе и въ старину его считали талисманомъ, приносившимъ счастье его обладателю; поэтому, мистрисъ Тюдоръ не позволяла никогда снимать его съ своего ребенка.

Нуждаясь въ деньгахъ, Джонсъ съ завистью смотрѣла на великолѣпную одежду ребенка, и на его драгоцѣнный медальонъ. Наконецъ, она предложила нянькѣ украсть ребенка; его вещи онѣ продали бы, а ребенка она взяла бы себѣ. Въ дѣтствѣ онъ помогалъ бы ей просить милостыню, а потомъ она съумѣла бы сдѣлать изъ него полезнаго сообщника. Сначала, нянька ни за что не хотѣла согласиться, но Джонсъ стала грозить ей, что она откроетъ мистрисъ Тюдоръ ея кражи, и нянька поддалась соблазну.

Дѣйствительно, въ одно прекрасное утро, она передала ребенка Джонсъ, а сама, окунувшись съ головы до ногъ въ ручьѣ, вернулась въ Пепфоръ и разсказала, что ребенка унесла морская волна.

Взявъ ребенка, Джонсъ потребовала, чтобъ нянька, которая была граматная, написала бы на лоскуткѣ бумаги все, что случилось, и настоящее имя ребенка. Этотъ документъ она всегда хранила при себѣ, вѣроятно, съ цѣлью возвратить за дорогую цѣну ребенка его родителямъ, когда онъ выростетъ. Она продала одежду ребенка и отдала часть вырученныхъ денегъ нянькѣ, но медальонъ остался у нея на рукахъ, потому что лавочникъ, обыкновенно покупавшій у нея ворованныя вещи, давалъ ей слишкомъ незначительную цѣну, а она боялась показать его порядочному ювелиру, который, конечно, спросилъ бы, какъ медальонъ попалъ къ ней.

Послѣ этого, нянька оставалась еще нѣсколько лѣтъ въ услуженіи и затѣмъ вышла замужъ за фермера Смита, убійство котораго въ Фервудѣ, я уже разсказалъ въ началѣ моей повѣсти.

Украденный мальчикъ взросъ у мистрисъ Джонсъ, которая назвала его Билемъ и выдавала за своего сына; но съ теченіемъ времени она почему-то его не взлюбила и отправила въ море на Нанси Джонсъ, вмѣсто того, чтобъ оставить его при себѣ, какъ она намѣревалась. На вопросы своего друга, мистрисъ Смитъ, зачѣмъ она такъ поступила, она отвѣчала:

— Я просто не могу видѣть этого мальчишку, онъ мнѣ противенъ. Можетъ быть, я его полюблю, когда онъ вернется и привезетъ мнѣ много денегъ. Я люблю только тѣхъ, которые мнѣ полезны.

Затѣмъ, въ продолженіи долгаго времени, мистрисъ Смитъ не видала Джонсъ; но вдругъ въ одно прекрасное утро, возница изъ Гауэра, бившій въ Свапси, привезъ ей вѣсточку отъ ея старой подруги, которая была очень больна и просила ее навѣстить. На слѣдующій день, мистрисъ Смитъ не могла сама поѣхать въ Сванси, а просила мужа, отправлявшагося въ городъ для продажи лошади, заглянуть къ Джопсъ и узнать, что ей надо. Онъ исполнилъ это порученіе и зашелъ къ Джонсъ, которая жила въ несчастномъ, полуразвалившемся домикѣ, въ одной изъ самыхъ бѣдныхъ улицъ Сванси. Но она уже умирала. Однако, передъ своей смертью, она передала ему маленькій ящичекъ, который онъ долженъ былъ передать своей женѣ, знавшей, какое сокровище тутъ заключалось.

Очень странно, что Джонсъ такъ бережно сохраняла доказательства тождественности украденнаго ею мальчика; быть можетъ, на смертномъ одрѣ совѣсть ее мучила и она думала этимъ путемъ нѣсколько загладить свою вину. Однако, это только предположеніе и никто не можетъ сказать какими именно побужденіями она руководилась.

Но, несмотря на всѣ ея старанія, маленькій ящичекъ не достигъ до ея друга, потому что вечеромъ въ этотъ самый день Смитъ былъ ограбленъ и смертельно раненъ въ Фервудѣ Томомъ Девисомъ и Гью Ризомъ. Послѣдній слышалъ, какъ Смитъ хвастался въ тавернѣ, что везетъ сокровище, и похитилъ ящичекъ, который дала Смиту мистрисъ Джонсъ. Полагая, что въ немъ заключалось сокровище, онъ скрылъ эту находку отъ Тома Девиса. Открывъ его наединѣ, онъ былъ очень разочарованъ, увидавъ въ немъ только двѣ исписанныя бумажки и кусокъ металла, въ формѣ сердечка, но до того грязный, что трудно было сказать, какой это металлъ. Не умѣя читать, онъ не могъ разобрать того, что было написано на бумажкахъ и сначала хотѣлъ ихъ сжечь, но потомъ рѣшилъ ихъ сохранить, правильно разсуждая, что еслибъ онѣ не имѣли для кого-нибудь важнаго значенія, то не стали бы ихъ такъ бережно хранить въ ящичкѣ и поднимать такой шумъ? А если онѣ имѣли важность, то лучше ихъ сберечь, и съ теченіемъ времени постараться извлечь изъ нихъ пользу. Ящичекъ былъ очень маленькій и, для большей сохранности, онъ всегда носилъ его на себѣ. Раненый во время схватки при Понтардюлесѣ и взятый въ плѣнъ, онъ вспомнилъ объ этомъ ящичкѣ и, не желая, чтобъ онъ попалъ въ чужія руки, закопалъ его въ землю въ углу навѣса, гдѣ держали полисмэны плѣнныхъ до прибытія солдатъ.

Полученная имъ рана была очень серьёзная, и онъ вскорѣ умеръ, но передъ смертью пожелалъ видѣть Биля Джонса, котораго онъ всегда какъ-то странно любилъ. Онъ сообщилъ ему о спрятанномъ въ навѣсѣ ящичкѣ и передалъ ему въ собственность находившееся тамъ сокровище.

Послѣ смерти Гью, Биль въ первую свободную минуту отправился въ Понтардюлесъ и нашелъ ящичекъ. Онъ также былъ не гранатный и потому снесъ эти обѣ записки къ пастору въ селеніе Три Креста, который и прочелъ ихъ.

Одна изъ записокъ заключала въ себѣ разсказъ о похищеніи Овена Тюдора, а въ другой стояло только: "Мальчикъ теперь въ морѣ на «Гордости Тоби». Эти слова были написаны какимъ-то сосѣдомъ мистриссъ Джонсъ по ея просьбѣ и не за долго до ея смерти.

Услыхавъ имена судовъ, Биль наострилъ уши, ибо хорошо помнилъ, что служилъ на «Нанси Джонсъ» и былъ въ морѣ на «Гордости Тови», когда, по его предположенію, умерла его мать. Видя важность этихъ бумагъ для семейства Тюдоръ, пасторъ снесъ ихъ вмѣстѣ съ ящичкомъ въ Пепфоръ и тамъ миссъ Элизабета тотчасъ признала медальонъ за тотъ, который былъ на шеѣ Овена Тюдора въ тотъ день, когда онъ исчезъ.

Все это дѣло было отдано въ руки семейнаго стряпчаго. Онъ отправился въ Гауэръ къ вдовѣ Смитъ, которая сначала не хотѣла ничего говорить, подтверждая старую сказку о томъ, какъ ребенка унесла волна, но когда ей показали разсказъ объ его похищеніи, написанный ея собственной рукой, она во всемъ чистосердечно созналась. Такимъ образомъ, было совершенно ясно доказано, что Овенъ Тюдоръ и Биль Джонсъ составляли одно и тоже лицо. Его собственныя воспоминанія вполнѣ подтвердились показаніями многихъ обитателей Нита и Сванси, которые знали, что мистриссъ Джонсъ всегда выдавала его за своего сына, и что онъ находился въ морѣ на «Гордости Тоби», когда она умерла.

Эта удивительная исторія меня такъ поразила, что я долго не могъ ее вполнѣ усвоить. Странно было подумать, что нашъ Биль Джонсъ сдѣлался джентльмэномъ, богачемъ и еще въ придачу братомъ миссъ Гвенліаны! Какія необыкновенныя послѣдствія имѣла схватка въ Понтардюлесѣ! Она лишила Пепфора, одного владѣльца и дала ему другого, открыла Билю, кто былъ его отецъ и въ тоже время унесла въ могилу этого отца, заставила миссъ Гвенліану оплакивать отца и радоваться возвращенію брата, отомстила за убійство Смита смертью Гью Риза, и въ тоже время обнаружила преступленіе жены Смита.

Самымъ большимъ утѣшеніемъ для меня въ этой исторіи было то обстоятельство, что Овенъ Тюдоръ зналъ, что мнѣ не было извѣстно, кого я убилъ въ Понтардюлесѣ, а потому онъ могъ объяснить это сестрѣ. Дѣйствительно, онъ не только это сдѣлалъ и привезъ ко мнѣ въ тюрьму миссъ Гвенліану, но досталъ мнѣ ловкаго адвоката для защиты на судѣ и старался вмѣстѣ съ нею оказать мнѣ всякую помощь. Благодаря ихъ стараніямъ, меня не повѣсили, а сослали на всю жизнь сюда.

Я провелъ здѣсь пятнадцать лѣтъ, пятнадцать долгихъ, мрачныхъ лѣтъ, и во все это время былъ лишенъ свободы, которая составляетъ наслѣдіе всякаго человѣка и придаетъ жизни такую сладость, какую не можетъ дать ничто иное; во все это время, я былъ оторванъ отъ людей и мѣстъ, дорогихъ моему сердцу. Но я не долженъ жаловаться, такъ какъ во всемъ самъ виноватъ. Еслибы я не вздумалъ отправиться въ Пепфоръ для личнаго объясненія съ миссъ Гвенліаной, то мнѣ, вѣроятно, удалось бы бѣжать въ Америку.

Въ эти пятнадцать лѣтъ я имѣлъ довольно времени передумать и хладнокровно обсудить всю прежнюю свою жизнь, а тюрьма научила меня терпѣнію. Быть можетъ, миссъ Элизабета, въ концѣ-концевъ, права и дѣйствительпо Правидѣніе все устроиваетъ къ лучшему, такъ какъ иначе я, вѣроятно, не пріобрѣлъ бы этой необходимой добродѣтели. Впрочемъ, теперь и это мнѣ лишнее, такъ какъ вы, докторъ, говорите, что мнѣ не долго жить, и я самъ это чувствую.

Мнѣ очень хотѣлось бы видѣть передъ смертью хоть одинъ разъ миссъ Гвенліану. Но такъ какъ это немыслимо, то прошу васъ, докторъ, возвратясь въ Англію, розыщите ее и разскажите ей мою исторію, такъ какъ я вамъ ее разсказалъ. Передайте ей, что, хотя я ее давно не видалъ, но воспоминаніе о ней такъ свѣжо, какъ будто я разстался съ нею вчера.

Я ей благодаренъ нетолько за ея доброту ко мнѣ, но и за все, что она сдѣлала для моего семейства. Послѣ моей ссылки, она и ея братъ много заботились о моихъ родныхъ, которыхъ они отправили на свой счетъ въ Америку, гдѣ Марта вышла замужъ за Тома Девиса. Что касается до Тома, то онъ благополучно добрался до Ливерпуля и тамъ сѣлъ на корабль, отходившій въ Америку. Тамъ они всѣ процвѣтаютъ, судя по ихъ письмамъ, которыя я постоянно получаю.

Старые друзья также иногда присылали мнѣ вѣсточки и изъ ихъ писемъ, а также изъ газетъ я узналъ печальную судьбу Пога Моргана.

Вы, можетъ быть, не забыли, что Мартѣ вошла въ голову мысль, что Погъ Морганъ выдалъ насъ изъ ревности къ Тому. Она сказала объ этомъ, по моему совѣту, Дженкину Томасу, а онъ, въ свою очередь, передалъ товарищамъ. Они навели справки и оказалось, что Погъ Морганъ дѣйствительно былъ въ Сванси въ день схватки у Понтардюлеса, и что въ тотъ же день человѣкъ, походившій на него по всѣмъ примѣтамъ, особливо по голосу, долго бесѣдовалъ съ начальникомъ полиціи и вышелъ изъ его дома только на слѣдующее утро. Эти свѣдѣнія порѣшили судьбу Моргана.

Хотя отъ него сохраняли въ тайнѣ всѣ подозрѣнія и справки, но онъ, сознавая свою вину, находился въ постоянной тревогѣ и началъ дѣлать приготовленія къ отъѣзду изъ Верхняго Киллея. Онъ уже продалъ свой домъ и только любовь къ Мартѣ удерживала его отъ окончательнаго переселенія въ Англію, такъ какъ онъ все еще не терялъ надежды уговорить ее выйти за него замужъ. Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, онъ исчезъ и съ тѣхъ поръ никто его болѣе не видалъ. Сосѣди полагали, что онъ уѣхалъ въ Англію, какъ собирался, но находили страннымъ, что онъ не взялъ съ собою всѣхъ своихъ вещей. Впрочемъ, онъ всегда любилъ таинственность и потому въ Верхнемъ Киллеѣ вскорѣ перестали о немъ думать. Но черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, случилось событіе, снова напомнившее о немъ.

Я уже упоминалъ о Клайнскомъ лѣсѣ, который находится подлѣ Киллея и доходитъ до самаго моря. Въ немъ много угольныхъ коней, разработанныхъ поселянами. Въ одной изъ такихъ заброшенпыхъ копей былъ найденъ трупъ человѣка, съ завязанными руками и ногами: очевидно, онъ не самъ туда упалъ, но его бросили; лицо несчастнаго было такъ изъѣдено крысами, что нельзя было его признать, но подлѣ него нашли жестяную коробочку, съ именемъ Пога Моргана и ножикъ, который принадлежалъ ему. Какъ онъ попалъ въ эту яму, да еще связанный, никто не зналъ, но я могу это очень легко объяснить. Люди, которыхъ предалъ Погъ Морганъ поклялись отомстить ему и, убѣдившись въ дѣйствительности своихъ подозрѣній, они, вѣроятно, подкараулили его гдѣ-нибудь въ уединенномъ мѣстѣ, а можетъ быть, взяли его ночью изъ дома, завязали ему ротъ, связали руки и ноги, снесли въ Клайнскій лѣсъ и бросили въ яму, гдѣ онъ умеръ отъ голода — достойная кара за его измѣну. Такъ ли именно это все случилось я положительно не знаю, но никто болѣе не видалъ, и не слыхалъ о Погѣ Морганѣ, а человѣкъ, предавшій своихъ товарищей на смерть и каторгу, не можетъ разсчитывать на спокойную жизнь и тихую смерть.

---

Исторія моей жизни окончена и я надѣюсь, что вы ее передадите миссъ Гвенліанѣ, если къ тому представится возможность. А также, если вы когда-нибудь посѣтите Сванси и, взобравшись на одну изъ окружающихъ ея горъ, бросите взглядъ на голубое море, простирающееся до Девоншира, на островъ Ланди, виднѣющійся вдали, на горныя вершины Пемброкшира, Кармартен.

ПОСЛѢСЛОВІЕ ИЗДАТЕЛЯ.

Я былъ докторомъ въ одной изъ пенитенціарныхъ колоній, когда познакомился съ героемъ этого разсказа; онъ страдалъ неизлечимымъ недугомъ и умеръ вскорѣ послѣ того, какъ продиктовалъ мнѣ предъидущія страницы.

Конецъ.

Приложеніе къ "Отечественнымъ Запискамъ", т. 253, 1880