Литературное попурри. Иллюстрированный альманахъ моды.
Санктпетербургъ. Въ типографіи императорской Академіи Наукъ. 1852 г.
РАШЕЛЬ.
правитьКаждая серьёзная замѣтка о такой великой артисткѣ какъ Рашель, должна интересовать образованную публику, но замѣтки ветерана Французской литературы, извѣстнаго д-ра Верона, безъ всякаго сомнѣнія, пріобрѣтаютъ еще болѣе важности и цѣны. Вотъ что говоритъ о знаменитой актрисѣ г. Веронъ.
"Въ одинъ прекрасный лѣтній вечеръ, 12 іюня 1838 года, ища тѣни и уединенія (стоитъ только поискать, такъ даже въ Парижѣ можно найти и уединеніе и тѣнь), я забрелъ во Французскій театръ. Въ партерѣ сидѣло всего-на-все четыре зрителя, я былъ пятый. Скоро взоры мои были привлечены на сцену странною физіономіею, полною выраженія, съ выпуклымъ лбомъ и черными блестѣвшими огнемъ глазами. Прибавьте къ этому тонкую, сухую фигуру, исполненную однакоже изящества и граціи какъ въ положеніи, такъ равно во всѣхъ жестахъ и движеніяхъ; прибавьте потомъ голосъ — металлически-звучный, симпатическій и съ самымъ счастливымъ діапазономъ. Тогда вы поймете, что несмотря на все мое лѣпивое и безпечное настроеніе духа, я весь превратился во вниманіе. Эта странная и замѣчательная фигура — была г-жа Рашель: она дебютировала въ роли Камиллы (Horace). Живое впечатлѣніе, которое произвела на меня эта молодая актриса, возбудило во мнѣ кой-какія смутныя воспоминанія. Я напрягъ немного свою память и вспомнилъ тогда другую странную фигуру, которая играла роль въ Вандеянкѣ, на театрѣ Гимназіи; я вспомнилъ также физіономію одной дѣвочки, бѣдно-одѣтой и плохо-обутой, которая, находясь въ корридорѣ театра, на вопросъ: что она здѣсь дѣлаетъ? пресерьёзно отвѣчала: «изучаю искусство.» И я нашелъ въ г-жѣ Рашель и физіономію, видѣнную мною на театрѣ Гимназіи, и бѣдную дѣвочку, которая «изучала искусство».
Жалокъ тотъ, кто не умѣетъ съ критическимъ выборомъ наслаждаться произведеніями искусства; не умѣетъ отличить истинно-изящнаго отъ безобразнаго, таланта отъ безталантности. Я не такъ: картина-ли, статуя-ли, пѣвецъ-ли или пѣвица, актеръ-ли или актриса сейчасъ произведутъ на меня извѣстный родъ впечатлѣнія, и я или удивляюсь и восхищаюсь, или отворачиваюсь. Молодая Рашель поразила меня, и я пришелъ въ восторгъ отъ ея таланта. Я тогда же сказалъ моему другу Мерлю: «Когда тысяча или полторы умныхъ головъ, составляющихъ общественное мнѣніе въ Парижѣ, послушаютъ этого ребенка и произнесутъ свой судъ — этотъ ребенокъ составитъ славу и богатство театра Французской комедіи.»
Будучи еще ребенкомъ (однако уже принятая въ Консерваторію), г-жа Рашель обратилась съ просьбою давать ей частные уроки — къ г-ну Провосту, общнику Французской комедіи, артисту весьма уважаемому, съ замѣчательнымъ и серьёзнымъ талантомъ. При видѣ этой бѣдной дѣвочки, худенькой и болѣзненной, г. Провостъ сказалъ: «Иди ты, моя милая, лучше на рынокъ продавать цвѣты.»
Молодая Герміона отмстила потомъ своему товарищу за этотъ презрительный отвѣтъ, но отмстила съ восхитительнымъ умомъ. Г-жа Рашель только-что кончила роль Герміоны. Ей аплодировали съ восторгомъ, ее вызывали безчисленное множество разъ и въ заключеніе ее забросали цвѣтами. Набравъ цѣлую тюпику этихъ цвѣтовъ, она тотчасъ же побѣжала къ плохому отгадчику и ставъ передъ нимъ на колѣни, съ граціозною кокетливостью сказала: "Г-нъ Провостъ! я послѣдовала вашему совѣту, видите — я продаю цвѣты: не хотите ли купить? Знаменитый профессоръ, улыбаясь, приподнялъ молодую артистку и выразилъ ей свое удовольствіе, что онъ ошибся.
Въ октябрѣ 1838 года я жилъ въ улицѣ Тебу, гдѣ занималъ обширную квартиру съ садомъ.. Меня заставили дать балъ для моихъ старыхъ знакомыхъ. На этомъ артистическомъ праздникѣ присутствовали между прочими: г-жи Тальони, Фальконъ, Фанни-Эльснеръ и Марсъ. Одинъ изъ моихъ добрыхъ знакомыхъ, постоянный посѣтитель кулисъ Французскаго театра, взялся пригласить отъ моего имени также г-жу Рашель, г-на Самсона, ея профессора, и г-жу Феликсъ, ея мать. Молодая артистка, — которая, какъ говорятъ, еще первый разъ вступала въ салонъ — при своемъ появленіи пріятно поразила и удивила всѣхъ. Она была одѣта вся въ бѣлое: ни одного цвѣтка, ни одной галантерейной вещи. Маска трагической актрисы замѣнилась въ обществѣ самою натуральною физіономіею женщины, исполненною граціи и любезности. Герміона была удивительна не только по своему уму, но и по такту: она вовсе не танцовала.
Черезъ нѣсколько времени, между аристократическими фамиліями вошло въ моду приглашать въ свои салоны дикую Герміону, и Рашель была осыпаема любезностями и подарками отъ самыхъ извѣстныхъ людей.
Безъ Рашели не обходилось ни одного собранія, ни одного литературнаго праздника въ Аббё-о-Буа, въ салонѣ г-жи Рекамье, этой удивительной женщины, которая безъ богатства, даже безъ блеска молодости, умѣла сохранить искреннюю дружбу къ себѣ всѣхъ знаменитостей и сбирала въ своемъ салонѣ самое избранное общество. — Даже подлѣ этой женщины Рашель умѣла всѣмъ нравиться, всѣхъ очаровать и расположить въ свою пользу.
Рашель заслужила званіе почетной артистки Французской комедіи еще въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ.
Она вступила сначала для изученія музыки въ школу Шоропа, гдѣ весьма скоро обратила на себя вниманіе опытнаго учителя. «Какъ васъ зовутъ, моя милая?» спросилъ Шоронъ. — Елизавета Рашель. — Имя Рашель очень не понравилось Шорону. — «Съ этихъ поръ вы будете называться Елизою.»
Голосъ будущей трагической актрисы уже и тогда былъ контральто. «Для вашего голоса вы найдете себѣ партіи развѣ только въ итальянской музыкѣ» прибавилъ Шоронъ. Скоро она совершенно перестала учиться пѣнію. Отставной актеръ Французскаго театра, никогда не пользовавшійся тамъ особенно-значительнымъ успѣхомъ, г. Сентъ-Олеръ, содержалъ школу декламацій: къ нему поступила г-жа Рашель въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ.
Обыкновенно водится, что воспитанники консерваторіи и другихъ частныхъ школъ наканунѣ ихъ дебюта играютъ избранныя ими самими роли передъ небольшою публикою; другія роли исполняются ихъ классными товарищами, которымъ, если они желаютъ, платится за это но два Франка. — Рашель, но своей бѣдности, постоянно принимала на себя исполненіе этихъ второстепенныхъ ролей, и за жалкіе два Франка въ вечеръ съ усердіемъ и увлеченіемъ играла всякія и всевозможныя роли: женщины и мужчины, первой любовницы и служанки. Подобно Адріеннѣ Лекуврёръ, Рашель съ самыхъ молодыхъ лѣтъ пріобрѣла привычку къ театральнымъ подмосткамъ. Какъ мнѣ разсказывали, она была ангажирована и даже производила фуроръ на театрѣ Моліера — все подъ именемъ Елизы. Г. Пуарсонъ, который для своихъ дебютовъ давалъ на театрѣ Гимназіи Вандёянку, сказалъ ей въ свою очередь: «Это имя Елизы не будетъ имѣть на афишѣ рѣшительно никакого эффекта. Нѣтъ ли у васъ какого-нибудь другого имени?» — Мое полное имя Елизавета Рашель. — «Ну, слава Богу! Рашель — вотъ имя, которое не скоро забудешь и которое не всякому суждено носить. Съ этихъ поръ вы будете позываться Рашелью. Повѣрьте мнѣ, что имя много значитъ для успѣха на театрѣ.» — Онъ совѣтовалъ ей предаться серьёзнымъ занятіямъ и предсказалъ ей огромный успѣхъ въ трагедіи. Съ тѣхъ поръ она ввѣрила себя исключительно руководству г. Сансона, профессора консерваторіи общника Французской комедіи. Трагическія и комическія актрисы всегда пользовались уроками и совѣтами разныхъ знаменитостей, драматическихъ или литературныхъ.
Я часто имѣлъ честь видѣть у себя за столомъ г-жу Рашель въ обществѣ самыхъ избранныхъ людей нашего времени; тутъ; были: графъ Моле, генералъ Шангарнье, Ашиль-Фульдъ, герцогъ Сето-Маноръ, испанскій посланникъ въ Парижѣ, Сенъ-Бёвъ, Евгеній Делакруа, Мейерберъ, Оберъ, Галеви и другіе. Г-жа Рашель держала себя въ этомъ обществѣ съ удивительнымъ умомъ и тактомъ: она была любезна, мила, обворожительна, какъ настоящая свѣтская женщина хорошаго тона.
Подобно Селименѣ, г-жа Рашель приняла себѣ за правило нравиться всѣмъ. Ея милая кокетливость и любезная внимательность обращалась равно ко всѣмъ, безъ всякаго различія званій и состояній. Если, спрятавшись въ углу, сидѣлъ какой-нибудь незнакомецъ, или слишкомъ скромный, или слишкомъ робкій и оставленный всѣми, г-жа Рашель непремѣнно отыскивала его и осыпала ласками, любезностями и вниманіемъ. Объ ней можно было сказать то же, что Сенъ-Симонъ говорилъ о принцѣ Конти: «она старалась всѣмъ понравиться и дѣлала это такъ искренно и натурально, что успѣхъ всегда былъ вѣренъ.»
Много пріятныхъ и веселыхъ часовъ провелъ я въ свое время съ знаменитою артисткою, тогда еще беззаботною и веселою. Бывало при каждой забавной новости, при каждой шуткѣ, она до того увлекалась веселостью, что хохотала неудержимо по пяти минутъ и болѣе. Это былъ настоящій ребенокъ: она едва умѣла отличить добро отъ зла; не придавала большой цѣны ни своему таланту, ни своимъ успѣхамъ; она, казалось, была скорѣе утомлена, нежели увлечена разсыпаемыми ей похвалами и удивленіемъ; и съ какимъ удовольствіемъ обращалась она воспоминаніемъ къ своимъ первымъ, молодымъ годамъ, исполненнымъ нуждъ, лишеній и поэтическихъ надеждъ.
О, какъ интересна была въ то время фигура молодой жидовки. бывшей пиніей, сдѣлавшейся теперь, быстро и почти внезапно, извѣстною и богатою.