РАТМИРЪ и ВСЕМИЛА.
правитьНа берегу быстраго Днѣпра, въ предмѣстіяхъ Кіева, существовалъ нѣкогда замокъ грознаго Витязя Гремислава, уважаемаго по Испытанной вѣрности его къ престолу и по любви къ народу Русскому. Великій Князь Владиміръ II. находилъ ву немъ подданнаго — всегда покорнаго волѣ Государя, воина — презирающаго всѣ опасности, совѣтника мудраго и надежнаго, друга — безъ лести преданнаго. Ему ввѣрено было воспитаніе Ярополка и Георгія, сыновней Владиміра, и опытнность его содѣлала юныхъ Князей достойными управлять мужественнымъ народомъ. Гремиславъ всегда съ честію и славою ратовалъ подъ хоругвіями Владиміра съ Ярополкомъ и Георгіемъ, ужасный мечь его всегда поражалъ дерзскихъ Яшвяговъ, свирѣпыхъ Половцевъ и возмущавшихся Болгаръ; дѣла его гремѣли далеко по Дунаю; непріятели Царства Русскаго трепетали при одномъ имени Гремислава — и области Кіевскіе оставались на долго спокойными. Въ преклонныхъ лѣтахъ своихъ Гремиславъ, любимый Государемъ, почитаемый Вельможами и Боярами двора Княжескаго и, превозносимый Кіевлянами, лишась Супруги, удалился въ замокъ съ дочерью своею и Ратмиромъ, сыномъ вѣрнаго друга, падшаго въ битвѣ съ Половцами.
Юная Всемила разцвѣтала какъ весенній цвѣтокъ, сберегаемый, благодѣтельною Природою подъ яснымъ всегда Небомъ. Прелестное милое лице ея казалось живымъ изображеніемъ души, которая подобна была тихому прозрачному источнику, ни чѣмъ не возмущаемому; большіе голубые глаза, исполненные нѣжности и состраданья, были несомнительнымъ залогомъ любви и вѣрности; черные волосы небрежно развѣвались по лилейной груди ея. Ратмиръ, будучи также одаренъ пріятною наружностію, отличался предъ всѣми юношами величественнымъ стройнымъ станомъ, кротостію, добрымъ сердцемъ и привлекательнымъ обхожденіемъ.
Мирно протекали лѣта ихъ юношества; скромныя утѣхи и невинныя игры укрѣпляли узы взаимной довѣренности, узы пріязни и дружбы. Всемила занималась своею прялкою, или шитьемъ, -а Рашмиръ упражнялся въ мѣшаніи изъ пращи и управленіемъ меча, обращался съ юношами въ ристалищахъ и играхъ рыцарскихъ. Одни только сіи занятія разлучали ихъ. —
Не рѣдко самъ Гремиславъ, забывая старость и болѣзни, участвовалъ въ упражненіяхъ дѣтей своихъ, и улыбка удовольствія разглаживала морщины лица его; слезы радости катились изъ глазъ, Когда они съ дѣтскою безпечностію, возвращаясь съ прогулки, расказывали ему, что добрые поселяне, въ окрестностяхъ замка живущіе, претерпѣвають нищету; что они роздали имъ всѣ свои деньги и въ благодарность за то слышали отъ старѣйшинъ повѣствованія о набѣгахъ и раззореніи непріятелей, о славныхъ дѣяніяхъ Князей Кіевскихъ, о подвигахъ народа Русскаго, о неустрашимой храбрости мудраго, всѣми прославляемаго Гремислава. Тогда лице, юнаго Ратмира мгновенно покрывалось, живѣйшимъ румянцемъ, глаза блистали огнемъ мужества и съ твердостію воина клялся онъ, что не попуститъ врагу лютому помрачить славу Отечества; оскорбить старость родителя и лишить его Всемилы кроткія. Счастливый старецъ мысленно переносился тогда во времена протекшія и одушевясь жаромъ юношества, объяснялъ питомцу своему обязанности истиннаго сына Отечества.
Между тѣмъ Всемилѣ исполнилось пятнадцать, а Ратмиру девятнадцать лѣтъ. Гремиславъ, заботясь о щастіи своего воспитанника, помышлялъ уже о представленіи его Великому Князю Ярополку, достойному преемнику престола Кіевскаго по смерти Владиміра. Ратмиръ узнавъ, что скоро долженъ будетъ оставить мирный кровь своего юношества, оставить нѣжно-любимую сестру и родителя, въ первый разъ не понималъ своихъ чувствованій; хладный трепетъ объялъ его и слезы пролились по блѣдному лицу его. Съ сердечною горестію идетъ онъ къ Всемилѣ, но робость доселѣ имъ непостигаемая останавливаетъ его при первомъ вступленіи въ теремъ прекрасныя; онъ не смѣетъ обратить на нее взоры; румянецъ заступилъ мѣсто прежней блѣдности; вздохи тѣснятся въ груди его; наконецъ — роковое слово — прости излетѣло изъ устъ юноши. Теперь только Гремиславъ, поспѣшившій пріуготовить дочь свою къ разълукѣ, сообщилъ ей страшную тайну, что Ратмиръ не братъ ей, и обратясь къ нему, вѣщалъ такъ: добрый юноша! ты не обязанъ мнѣ рожденіемъ своимъ; одно только воспитаніе даетъ тебѣ право называть меня отцемъ, и да сохранится навсегда имя сіе въ душѣ твоей. Пятнадцать лѣтъ уже покоится въ сырой землѣ прахъ твоего родителя; по смерти его, на пятомъ году ты былъ принятъ мною въ домъ и воспитываемъ вмѣсто сына; въ другое время сообщу тебѣ подробности о твоихъ кровныхъ; теперь не хочу растравлять новою горестію юнаго сердца твоего, не привыкшаго еще къ печалямъ. Отнынѣ, любезный сынъ, ты долженъ вступить на новое поприще; разумъ твой сдѣлался образованнѣе, мышцы возмужали, грудь твоя укрѣпилась духомъ храбрыхъ соотечественниковъ; не разъ уже замѣчалъ я въ тебѣ стремленіе къ славѣ стороны родимой. Вотъ панцырь и шлемъ отца твоего, въ которыхъ онъ никогда не преставалъ быть достойнымъ сыномъ Отечества; вотъ щитъ, отражавшій нечестивые удары противниковъ; вотъ мечь его, которымъ онъ наказывалъ враговъ земли Русскія за гордыню ихъ; облекись въ сіи доспѣхи и пріими изъ рукъ моихъ сей мечь, послѣднее наслѣдіе твоего родителя. Иди юноша, будь достоинъ отеческой любви моей и мужественнымъ подданнымъ добраго Царя. Но знай, что вѣчный стыдъ покроетъ сѣдую главу сію, естьли измѣнишь моимъ ожиданіямъ — и отеческіе мои объятія никогда уже для тебя не будутъ отверзты.
Въ неизъяснимомъ смущеніи пребывала робкая дѣва, когда старецъ оставилъ ихъ; новое Чувствованіе подобно молніи пролетѣло по всему составу ея когда узнала она, что Ратмиръ уже болѣе не брать ей. Грудь ея трепетала, въ первый разъ слезы горести показались въ голубыхъ очахъ; дѣвическій стыдъ покрылъ прелестное лице; во всѣхъ движеніяхъ ея примѣтна была сильная борьба сердца съ разумомъ — она желала сообщить сокровенныя ощущенія кроткой души своей, но слова замирали на устахъ. Милая сестра! сказалъ Ратмиръ, прижавъ руку ея къ трепещущему сердцу, если позволено мнѣ еще называть тебя симъ священнымъ именемъ — я счастливъ и клянусь, что доколѣ глаза мои не сомкнутся на вѣки, прелестный образъ твой не изтребится изъ души моей и будетъ бесѣдовать со мною въ тихіе часы уединенія; онъ будетъ сопровождать меня и въ совѣтъ храбрыхъ Русскихъ Витязей и на поле битвы; онъ будетъ носиться надо мною среди всѣхъ опасностей и охранять меня отъ злобы, клеветы и самой смерти. Я не постигаю, что со мною сдѣлалось съ той минуты, какъ узналъ, что родитель твой есть только, воспитатель, призрившій мое одиночество! Я не братъ тебѣ по рожденію; но чувствую, что теперь люблю тебя болѣе, нежели когда либо; чувствую, что все блаженство мое заключается въ тебѣ одной. Скажи же мнѣ, милая сестра, будешь ли и ты меня всегда любишь, подобно какъ въ протекшіе дни нашего дѣтства? Скоро настанешь день разлуки съ почтеннымъ твоимъ родителемъ, заботившимся о сиротствѣ моемъ; скоро настанетъ часъ прощанія съ тобою, прекрасная Всемила! — и одно сладостное воспоминаніе, пламенная любовь моя къ тебѣ и пріятная надежда останутся со мною; но горе бѣдному Ратмиру, если воспоминаніе сіе будетъ отравляемо мученіями — если любовь моя останется забытою, отверженною: тогда и пріятная надежда, подобно лазоревому васильку, перенесенному въ страну чуждую, неразцвѣтно увянетъ! — Здѣсь рыданія Всемилы прервали гласъ юноши; слезы ихъ смѣщались, невинные поцѣлуи были нѣжными истолкователями сердечныхъ чувствъ и взаимное признаніе въ любви излилось изъ стѣсненной груди ихъ.
Теперь казалось юнымъ любовникамъ, что время пролетало быстрѣе обыкновеннаго; они всегда были вмѣстѣ, півер. дили безпрестанно о любви своей; одна только темная ночь разлучала ихъ. Съ каждыми утромъ они были уже на высокой башнѣ замка, прямо по дорогѣ къ Кіеву; любовались восходящимъ краснымъ солнышкомъ, которое представлялось глазамъ ихъ и свѣтлѣе и величественнѣе прежняго. Съ каждымъ полднемъ поспѣшали они подъ тѣнь древней дубравы, окружавшей замокъ: тамъ все мечталось имъ переродившимся, — и птички пѣли согласнѣе, и вѣтерокъ повѣвалъ пріятнѣе, и зелень была свѣжее, и цвѣты благовоннѣе. Съ каждымъ вечеромъ посѣщеніи они мирныя хижины добродушныхъ поселянъ и всегда находили тамъ новое удовольствіе, новое изобиліе и новое щастіе — тамъ, гдѣ добродѣтельныя сердца ихъ всегда изглаживали слѣды опустошенія враговъ Отечества. Съ улыбкою на лицѣ возвращались они къ почтенному родителю; но взоры его становились мрачны: Старецъ угадывалъ нѣжную страсть, таимую отъ него — и поспѣшалъ удалить Ратмира. Онъ любилъ его, но былъ гордъ, привязанъ къ предразсудкамъ и никогда бы не согласился отдать дочь свою, послѣднюю надежду, за юношу неизвѣстнаго въ свѣтѣ своими подвигами.
Уже наступилъ день отъѣзда Ратмира и неутѣшная Всемила взирала на приближающуюся минуту разлуки, какъ на послѣдній мигъ своего блаженства. Мертвая тишина, казалось, окружала ихъ; но страшная буря свирѣпствовала въ сердцѣ; тайное предчувствіе вѣчныхъ горестей изображалось на блѣдномъ лицѣ. Весь замокъ былъ въ движеніи; служители и старые воины Гремислава, уважавшіе добраго юношу, спѣшили проститься съ нимъ; слезы и рыданія были свидѣтелями искренней любви. Бѣлый конь Ратмира стоялъ уже осѣдланный и отъ нетерпѣнія билъ копытомъ въ крыльцо чугунное; но примѣтя печаль всадника, встрепенулся, какъ будто предчувствуя, что нѣжныя руки Всемилы не будутъ уже подносить ему бѣлую пшеницу и ласкать его. Ратмиръ въ послѣдній разъ возрѣлъ на прекрасную, послѣдній поцѣлуй напечатлѣлъ на помертвѣлыхъ устахъ и, отеревъ бѣлымъ платкомъ слезы, катившіяся изъ голубыхъ глазъ ея, вѣщалъ: «доколѣ платокъ сей, сохраняющій драгоцѣнный залогъ любви, твоей будетъ сберегаемъ здѣсь на груди моей; доколѣ хладъ смерти не разольется въ крови и сердце мое не престанетъ чувствовать, что залогъ сей еще съ нимъ, еще согрѣваетъ его; — дотолѣ любовь сія будетъ единственнымъ благомъ дней моихъ.», — Со скрипомъ растворились желѣзныя врата замка и Ратмиръ, провождаемый Гремиславомъ, былъ уже на дорогѣ къ Кіеву.
Отчаянная Всемила смотрѣла на удаляющихся; еще слышался ей топотъ конскій, бѣлѣлся въ рукахъ Ратмира платокъ по крытый поцѣлуями, и наконецъ туманная отдаленность сокрыла отъ взоровъ ея милаго друга. Медлѣнно возвращается она въ уединенное свое жилище; тамъ предъ святою иконою возсылаетъ моленія свои о счастіи возлюбленнаго.
По прибытіи въ Кіевъ, Ратмиръ представленъ былъ Гремиславомъ Великому Князю Ярополку и принятъ въ Княжескую дружину. Въ честь мудраго воспитателя сыновей Владиміра давались нѣсколько дней празднества въ палатахъ Княжескихъ; на площади Кіева собравшійся. народъ съ рукоплесканіемъ переносилъ отъ одного конца до другаго славное имя Гремислава; храбрые воины въ блестящихъ доспѣхахъ, на гордыхъ коняхъ, тѣснили другъ друга въ ристалищахъ, и въ стройныхъ рядахъ проѣзжая мимо Ярополка и Гремислава, преклоняли предъ ними мечи булатные; пылкіе юноши быстро стремились къ поставленной мѣтѣ и, ударяя крѣпкими копьями въ мѣдныя кольца, сшибали ихъ. Посреди сихъ отличался Ратмиръ величавостію и проворствомъ — и счастливый Гремиславъ, поручивъ его милостямъ Княжескимъ, возвратился въ свой Замокъ.
Уныніе поселилось въ душѣ Ратмира, когда онъ остался одинъ среди многолюднаго града; мысли его блуждали по окрестностямъ замка, гдѣ прелестная Всемила въ мрачномъ уединеніи и скукѣ проводила дни свои; но юное сердце Героя Русскаго, и въ самыя отдаленныя времена любившее искренно и пламенно, всегда способно было и къ пренесенію горестей; слава и любовь къ отчизнѣ всегда были удѣломъ народа Русскаго. Ратмиръ, занимаясь воинскими подвигами, скоро забылъ печаль свою; воспоминаніе о Всемилѣ уже болѣе не тяготило его, но было пріятно, и сладкая надежда всегда оживляла духъ его новою бодростію. — Ярополкъ, вступя по смерти брата своего Мстислава на родительскій престолъ и видя повсюду собираемыя войска Россійскими Князьями, нетерпѣвшими покоя, а болѣе страшившимися власти его, премѣнилъ храбрость свою и пылкую склонность къ войнѣ на миролюбіе и управлялъ въ Кіевѣ кротко и спокойно. Но премѣна сія и въ самомъ началѣ не принесла ожидаемой пользы: междоусобія Россійскихъ Князей и нападенія непріятелей на ихъ области возмущали мирное Ярополково царствованіе. Онъ принуждаемъ былъ посылать храбрую дружину или для водворенія мира и тишины, или для вспомоществованія сосѣдственнымъ Князьямъ къ отраженію ударовъ непріятельскихъ. Сею дружиною предводительствовалъ пылкій Ратмиръ, начинавшій уже пріобрѣтать воинскую славу. Таковыя упражненія усовершенствовали его и доставили случай оказать свою храбрость и благоразуміе. Безстрашно сражался онъ съ противиками, смѣло летѣлъ на всѣ опасности; вездѣ, куда ни обращался, смертоносный мечь его открывалъ пространный путь воинству — побѣда предшествовала. Ратники были ему преданы, Бояре и Вельможи Кіевскіе уважали его мужество и благородство души; самъ Великій Князь любилъ его и отдавалъ всѣ почести.
Такимъ образомъ протекли три, года пребыванія Ратмира при Велико-Княжескомъ Дворѣ. Въ теченіи сего времени не рѣдко посѣщалъ онъ замокъ Гремислава. Вѣрная Всемила всегда знала день его пріѣзда и съ высоты башни простирала къ нему издали свои объятія. Каждый разъ находили они другъ въ другѣ новыя совершенства; любовь ихъ была краснорѣчива, пламенна; но святая невинность осѣняла ихъ крыломъ своимъ. Въ присутствіи честолюбиваго старца они были скромны и молчаливы, за то выразительные ихъ взоры сообщали другъ другу взаимныя чувствованія. Ратмиръ всегда возвращался въ Кіевъ съ пріятнѣйшею увѣренностію, что Гремиславъ, непрестававшій изъявлять ему родительскія ласки, согласится наконецъ на бракъ его съ своею дочерью.
Между тѣмъ приготовлялись при Дворѣ особенныя празднества, по случаю одержанной Ярополкомъ знаменитой побѣды — побѣды, не пролитіемъ крови пріобрѣтенной, но утвержденной согласіемъ Князей и мудрыми Дѣяніями Ярополка. Изъ всѣхъ удѣловъ съѣзжались Россійскіе Князья и Бояре; граждане и воины толпились на стогнахъ Кіевскихъ; разставлены были столы дубовые на площади Градской — и Отецъ народа Русскаго угощалъ вѣрныхъ дѣтей своихъ. Тамъ сребренные кубки, наполненные пѣнистымъ винамъ и медомъ, звучали ударяясь край объ край, переходя изъ рукъ въ руки; тамъ радостные плески, сопровождаемые народнымъ пѣніемъ, волновали воздухъ и громогласныя восклицанія перелѣтали изъ конца въ конецъ.. Къ сему времени прибылъ и Гремиславъ съ дочерью. Прекрасная Всемила явилась въ палатахъ Княжескихъ какъ новое солнце, никогда еще не озарявшее землю Русскую, явилась во всемъ блескѣ красоты своей — и милою скромностію обратила на себя взоры каждаго. Сердце Ратмира трепетало отъ чрезвычайной радости; онъ видѣлъ и слышалъ одну только ее, и былъ съ нею неразлучно. Не одна нѣжная матъ говорила. тогда своей дочери, что желала бы видѣть въ ней Совертсиства Всемилы; не одинъ чадолюбивый отецъ непрестанно повторялъ своему сыну, что желалъ бы найти въ немъ любезныя и благородный качества Рашмира. Всю недѣлю продолжались различныя веселости при Дворѣ и всякій разъ Всемила и Ратмиръ одни только были душею многочисленнаго собранія. Они почитали себя счастливыми и казалось, ничего не доставало къ ихъ блаженству; но грозныя тучи собирались уже надъ главами ихъ. Въ числѣ гостей Княжескихъ находился гордый, ужасный Витязь Громвалъ, ближній родственникъ Ярополка. Ростъ его былъ гигантскій; пламенные взоры изображали непримиримый гнѣвъ; всклокоченные власы и смуглое безобразное лице поселяли отвращеніе въ каждомъ; грубый сиповатый голосъ порождалъ смертный хладъ въ сердцѣ того, къ кому онъ обращался. Душа его была неприступна; ни одно человѣколюбивое чувство не было ему извѣстно; ни стоны несчастныхъ, ни улыбка младенцевъ не трогали его; дружба не довѣряла ему, а любовь трепешала его суровости. Черные латы изъ стали вороненыя никогда не оставляли широкихъ, могучихъ плечь его. Онъ былъ страшенъ въ бояхъ и неукротимъ во мщеніи. Гдѣ присутствовалъ Черный Витязь (такъ называли его по доспѣхамъ и чернымъ перьямъ, развѣвавшимся на шлемѣ:) — щамъ, казалось, и самая смерть ужасалась его. — Свѣтлые взоры невинной Всемилы, обращавшіеся всегда къ одному Рашмиру, скользнули только по твердой груди Чернаго Витязя и вдругъ потемнѣли; но взоры сіи уже коснулись неприступнаго его сердца. Въ первый еще разъ Громвалъ почувствовалъ дѣйствіе любви и чѣмъ далѣе взиралъ на прекрасную, чѣмъ болѣе вслушивался въ нѣжный ея голосъ, тѣмъ сильнѣе и порывистѣе становилась страсть его. Будучи твердъ въ своихъ начинаніяхъ и быстръ въ исполненіи, тогда же открылъ онъ Ярополку желаніе обладать рукою Всемилы, и честолюбивый Гремиславъ, убѣждаемый Государемъ, изъявилъ Громвалу согласіе.
Всемила, оставляя Кіевъ, еще не знала, что уже рѣшена участь ея. Возвратясь въ замокъ съ прежнимъ спокойствіемъ и веселіемъ, принялась она опять за свои упражненія; блескъ Двора Княжескаго и шумныя удовольствія не возмущали ея духа. Одно только пріятное воспоминаніе, что видѣла тамъ своего Рашмира, одна только сладостная надежда, что скоро онъ посѣтитъ ее, занимали всѣ часы ея досуга: въ старину невинныя, дѣвы Царства Русскаго болѣе всего предпочитали домашнее хозяйство и рукодѣлія; преданы были вѣрѣ предковъ своихъ, и только по вечерамъ съ подругами, собравшись въ теремъ къ почтеннымъ старцамъ, рѣзвились, подобно дѣтямъ, не зная, что есть скука и разсѣяніе.
Громвалъ, мучимый любовію, часто пріѣзжалъ въ замокъ. Всякій разъ настоящего у Гремислава о бракѣ съ его дочерью становились рѣшительнѣе. Оставалось только снискать взаимную склонность Всемилы, и по совѣту гордаго старца, отклонявшаго еще до времени родительскую власть свою, суровый женихъ напрасно истощалъ хладныя убѣжденія, принужденныя ласки, напрасно увѣрялъ ее, что союзъ сей одобряется и самимъ Государемъ, что любовь его никогда не измѣнится, что будущая жизнь ея будетъ самая счастливая и блистательная и что новыя удовольствія и почести ожидаютъ ее при дворѣ Великаго Князя. Робкая дѣва съ ужасомъ внимала его предложеніямъ; отклоняла всѣ изобрѣтаемыя имъ нѣжности.
Она надѣялась, что просьбы и слезы ея подвигнуть на жалость жестокое сердце; но когда узнала, что намѣреніе его непремѣнно, что воля родителя изрѣкла`уже жребій ея, презрѣніе было отвѣтомъ на всѣ слова ненавистнаго для нея Витязя. Томно склонилась глава ея на трепещущую грудь и смертное онѣменіе распространилось уже по составамъ ея; но вдругъ загремѣлъ грозный гласъ родителя, проклятія готовы были посыпаться на несчастную; чувствованія ея оживились для того, чтобы услышать приговоръ раздраженнаго отца, повелѣвающаго покорствовать его закону. Съ послѣднимъ усиліемъ желала она открыть признаніе въ любви своей къ Ратмиру, но тяжкія стѣнанія поглощали слова — и бракъ съ Громваломъ назначенъ былъ чрезъ три дня.
Ратмиръ, удерживаемый при Дворѣ Великокняжескомъ различными дѣлами, порученными отъ Государя, въ продолженіи двухъ недѣль не имѣлъ возможности быть въ замкѣ Гремислава. Наконецъ, по совершеніи своихъ обязанностей, поспѣшаетъ туда, уже онъ на дворѣ замка, — но все тихо и никто нейдетъ принять отъ него усталаго коня; онъ въ длинныхъ переходахъ бѣлокаменныхъ палашъ Гремиславовыхъ, — но и тамъ все безмолвствуешь; ему слышится только звукъ доспѣховъ его, повторяемый глухими отголосками въ мрачныхъ сводахъ замка; уже достигаетъ онъ отдѣленія Всемилы и одни стоны и рыданія привѣтствуютъ его; съ трепетомъ отворяетъ онъ дверь въ ея теремъ, но какое зрѣлище поражаетъ Ратмира? Блѣдная, изнемогающая Всемила разпростерта на ложѣ своемъ, а подлѣ въ мрачной задумчивости суровый отецъ ея. Отчаянный юноша преклоняется къ охладѣвшей рукѣ ея, покрываетъ ее пламенными поцѣлуями и румянецъ озарилъ помертвѣлое лице. Всемилы. Прелестная! вѣщаетъ Ратмиръ, въ какомъ состояніи нахожу я тебя? ясныя очи твои померкли, свѣжесть лица увяла, алая кровь, кажется, стынетъ въ жилахъ твоихъ; не ужели лютая смерть жаждетъ отъять тебя такъ рано отъ моего сердца? Нѣтъ! вѣчная любовь моя удержитъ занесенную надъ главою твоею косу смерти, или да поразитъ она единымъ ударомъ обоихъ насъ. Такъ, мой возлюбленный, отвѣтствуетъ слабымъ голосомъ Всемила, ты еще не поздо прибылъ сюда, чтобы принять послѣдній вздохъ мой; все перемѣнилось: я чувствую, что должна разлучишься съ тобою навѣки; лунь надежды угасъ въ душѣ моей, осталась одна только любовь, и ту понесу я съ собою въ хладную могилу; но умоляю тебя, когда меня не станетъ, почти прахъ, мой слезою и священнымъ обѣтомъ щадить жизнь свою для блага Отечества и для утѣшенія почитаемаго мною родителя.
Ужасно было положеніе Ратмира, но еще ужаснѣе казались сердечныя мученія Гремислава. Онъ лишался дочери, единой отрады въ старости, и вопіющая, совѣсть не преставала укорять, что жестокосердіе его разрываетъ узы родства и любви. Безотрадный старецъ повѣдалъ Ратмиру о любви Громвала къ его дочери и что рука ея уже обрѣчена ему; но, добрый юноша, продолжалъ онъ, и ты милая, любезная дочь, простите слабаго отца, коего честолюбіе влекло васъ къ вѣчной разлукѣ. Ахъ! я не зналъ еще, что законъ любви, питаемой съ юныхъ лѣтъ, сильнѣе власти родительской, сильнѣе всѣхъ законовъ человѣческихъ; не зналъ, сколь мучительна потеря дочери, которая одна только подкрѣпляетъ ослабѣвающія мои силы. Несчастный Старецъ! что было бы съ тобою тогда, когда бы ты, безотрадный, остался одинокъ въ мірѣ семъ? Чья рука поддержала бы сѣдую главу твою въ послѣдній мигъ жизни?.. Кто закрылъ бы угасающія твои очи и съ миромъ опустилъ бы хладное тѣло твое въ сырую землю? никто можетъ; быть, не оросилъ бы могилы твоей слезою признательности; вѣчныя проклятія носились бы надъ нею и странникъ трепеталъ бы предъ обителью чадоубійцы. Да изчезнетъ страшная мысль сія въ самомъ ея рожденіи! Пусть лучше, стыдъ помрачитъ остатокъ дней моихъ, какъ нарушителя даннаго Громвалу слова, но да не коснется никогда сердецъ вашихъ и самая тѣнь злополучія. Будьте счастливы милые дѣти; любите другъ друга искренно, вѣрно, доколѣ тихій ангелъ смерти не воззоветъ васъ къ другой жизни и дѣтскою любовію подоите и услаждайте старость мою.
Послѣднія слова нѣжнаго отца и присутствіе Ратмира оживили умирающую Всемилу.; Надежда, неоцѣненный даръ неба, искра Божества, снова блеснула въ душѣ ея и опасность миновалась. Между тѣмъ Гремиславъ отправилъ нарочнаго съ извѣстіемъ къ Громвалу, что дочь его, будучи не въ состояніи противиться строгому велѣнію раздраженнаго отца и терзаема мыслію о ненавистномъ ей бракѣ, впала въ жестокую болѣзнь; что онъ принужденъ отложить бракъ сей до выздоровленія ея и просить Громвала не посѣщать замка до того времени, пока дочь его совершенно не успокоится.
Всемила медлѣнно возвращалась къ жизни; Ратмиръ не разлучался съ нею; нѣжныя ласки его и увѣренія отца, что скоро они будутъ соединены навѣки, разсѣяли и послѣднія облака печали. Она уже не чувствовала болѣе ни малѣйшей слабости; пріятнѣйшія воспоминанія протекшихъ счастливыхъ дней ихъ дѣтства, тогдашнія занятія и удовольствія; очаровательныя мечты юности — все въ растроганномъ живомъ воображеніи ихъ представляло отдаленную будущность въ прелестнѣйшихъ картинахъ. Но вдругъ тихая радость ихъ нарушена была прибытіемъ гонца отъ Великаго Князя къ Ратмиру съ повелѣніемъ, немедлѣнно возвратиться въ Кіевъ, по причинѣ важныхъ произшествій. Въ тотъ же день встревоженный юноша долженъ былъ оставить Всемилу, обѣщавъ скоро увидѣться съ нею.
Болеславъ; Король Польскій, извѣстившись тайно о пріуготовленіяхъ Ярополка съ прочими Россійскими Князьями къ войнѣ противу него и бывъ ослабленъ въ сіе время двумя кровавыми войнами съ Венграми и Богемцами, собравъ своихъ Сенаторовъ, открылъ имъ угрожавшія отечеству ихъ опасности. Польскій Вельможа Графъ Влостовичь, участвовавшій тогда въ совѣщаніяхъ, предложилъ Собранію, что зло сіе надлежитъ предупредить плѣненіемъ самаго Ярополка, и что исполненіе сего принимаетъ онъ на себя. Тотчасъ отправленъ онъ былъ съ полною властію, въ Кіевъ. По прибытіи туда, хитрый Влостовичь умѣлъ снискать довѣренность любимцевъ Ярополковыхъ и пользуясь отличными ласками и почестями Великаго Князя, притворною печалію успѣлъ обратишь на себя особенное вниманіе добродушнаго Государя. Въ присутствіи всѣхъ Бояръ Россійскихъ живо описалъ онъ свои несчастій, услуги оказанныя Польшѣ, неблагодарность Болеслава, отнятіе у него всего имѣнія, изгнаніе изъ отечества, тайный побѣгъ въ Россію и единственное желаніе быть вѣрнымъ Подданнымъ справедливаго Ярополка. Великій Князь, не подозрѣвая въ поступкѣ Влостовича никакой измѣны, обѣщалъ ему свое покровительство и чтобы болѣе увѣрить въ гномъ соучастіи, какое принимаетъ онъ въ бѣдствіяхъ его, Графъ Влостовичь допущенъ былъ даже въ тайные совѣты Княжескіе. Тогда рѣшительно положено было, не упуская времени собрать Россійское войско, для чего и Ратмиръ призванъ въ Кіевъ. Ярополкъ, устроивъ все къ начатію войны, выступилъ въ походъ. Влостовичь, будучи при немъ не отлучно, по достиженіи границъ Польскихъ, убѣдилъ Ярополка отлучиться на нѣкоторое разстояніе отъ стана, подъ предлогомъ важныхъ тайнъ, касающихся до безопасности его особы, которыя сообщить ему при лицѣ Бояръ онъ опасался. Князь, довѣряя словамъ новаго своего любимца, приказалъ всѣмъ Боярамъ остаться въ станѣ, а самъ, сѣвъ на коня, поѣхалъ съ Влостовичемъ. Сей лукавый человѣкъ старался занять Ярополка то различными сомнѣніями о согласіи союзныхъ Князей Россійскихъ, то вычисленіемъ способовъ нападенія, и когда достигли они кустовъ, прикрывавшихъ рощу конныхъ Поляковъ съ заводными лошадьми, Графъ подалъ знакъ — и Ярополкъ захваченъ: и отвезенъ былъ въ Краковъ.
Союзные Князья Россійскіе, тщетно ожидая возвращенія Ярополкова и наконецъ узнавъ хитрый обманъ Влостовича, долго пребывали въ нерѣшимости, что начать; но безчестный поступокъ со стороны непріятелей подвигъ сердца ихъ къ мщенію. Подобно свирѣпой, быстрой рѣкѣ, разрушающей твердѣйшіе оплоты, воинство Россійское ринулось, за рубежи своего отечества. Справедливая мѣстъ храбрыхъ воиновъ загремѣла въ странѣ чуждой; пролились рѣки кровавыя и ужасная вѣсть опустошенія промчалась въ столицу Болеслава, уже нѣкоторыя мѣста захвачены были Русскими, уже многія тысячи Поляковъ легли на мѣстѣ и трепещущій Болеславъ прибѣгнулъ къ послѣднему средству освободить Ярополка отъ плѣна, взявъ съ него обѣщаніе съ миромъ возвратиться въ свою отчизну. Появленіе Великаго Князя предъ воинствомъ было новымъ знакомъ къ побѣдѣ. Радостно воскликнула рать ему преданная, съ нетерпѣніемъ ожидала его рѣшенія — и Ярополкъ, презирая обѣтъ изторгнутый коварнымъ непріятелемъ, указалъ карательнымъ мечемъ своимъ на области иноплеменныхъ. Съ вѣрною дружиною устремился. онъ къ строямъ непріятельскимъ, сражавшимся подъ предводительствомъ Короля своего. Черный Витязь — могучій Громвалъ и пылкій неустрашимый юноша Ратмиръ ударили съ другой стороны. Возгорѣлась битва ужасная. Зазвучали мечи булатные — и сокрушились щиты противниковъ; полетѣли копья острыя прямо въ сердца вражія, засвистѣли калены стрѣлы — и затмили небесный сводъ; застонала тутъ сыра земля. Побѣда была уже на сторонѣ Ярополка, но вдругъ новыя силы Польскія подоспѣли на помощь къ ратующимъ. Съ неизъяснимою-быстротою оба воинства соединились и производили страшную сѣчу; хоругви Россійскія переходили изъ рукъ въ руки. Поляки тѣснили и врубались въ ряды мужественныхъ враговъ своихъ. Громвалъ какъ лютая смерть носился полетомъ молніи; то здѣсь поражалъ онъ новыя приспѣвшія полчища; то тамъ всесокрушительный мечь его указывалъ свободный путь своимъ ратникамъ; онъ горитъ геройскимъ нетерпѣніемъ; необузданный, быстрый конь его порывисто разсѣкаетъ воздухъ, топчетъ груды непріятелей; Громвалъ наноситъ сильные удары; еще сбирается съ исполинскими силами; еще заноситъ губительную десницу свою — и Чернаго Витязя уже не стало. Мгновенно пролетѣла молва по дружинамъ соотечественниковъ, что безстрашнаго Громвала уже нѣтъ съ ними: смутились воины Русскіе и въ безпорядкѣ, утомленные отступать начали. Трупъ его принесенъ былъ въ ставку и кругъ преданныхъ ему оруженосцевъ, оберегавшихъ окровавленные остатки славнаго Герол, мало по малу увеличивался; но юный Ратмиръ, сподвижникъ славы его, видя отчаяніе отступающихъ Россіянъ, торжествующихъ Поляковъ и опасность Государя, окруженнаго непріятелемъ, обращается къ убіенному Громвалу, совлекаетъ съ него доспѣхи и облекшись въ оные, дерзостно стремится подъ хоругви Ярополка и восклицаетъ: "Храбрые соотчичи! Черный Витязь жива! еще, чтобы вести васъ къ рѣшительной побѣдѣ. За мною друзья мои! Поставимъ твердую грудь свою щитомъ любезному нашему отечеству; отразимъ гибельный ударъ, или падемъ съ честію; славная смерть лучше постыдной жизни. Едва произнесъ онъ слова сіи, какъ Русскіе орлы съ невѣроятною быстротою встрепенулись и полетѣли, съ шумомъ разстилая вдаль крыле свои. Содрогнулись Поляки чудесной силѣ противниковъ. Полки Россійскіе изстребляли тысячи и сокрушали все, что встрѣчалось имъ. Черный Витязь, какъ мрачная ночь, повсюду разносилъ страхъ и ужасъ; казалось, что самъ богъ брани мещетъ громы свои. Трепещущіе враги падали подобно листвіямъ, бурею съ древесъ срываемымъ. Наконецъ воинство Ярополково подобно кремнистой скалѣ обрушилось и подавило поборниковъ Болеслава — и Русскіе одержали совершенную побѣду надъ Поляками.
Въ продолженій битвы вѣстники изъ стана Россійскаго увѣдомляли Гремислава о всѣхъ произшествіяхъ. Съ какимъ восторгомъ внималъ почтенный старецъ повѣствованію о геройскихъ подвигахъ своего воспитанника и прочихъ начальниковъ дружины; съ какимъ ужаснымъ ожиданіемъ встрѣчала всегда робкая Всемила вѣстника и узнавъ, что милый Другъ ея сражается мужественно, возсылала съ благоговѣніемъ молитвы ко престолу Вездѣсущаго о сохраненіи его жизни. Въ самую рѣшительную минуту сраженія, когда храбрый Громвалъ палъ подъ ударами непріятеля и когда Ратмиръ, отдѣлясь отъ дружины своей, въ образѣ Чернаго Витязя отмщалъ смерть убіеннаго Героя, воины его, не срѣтая нигдѣ своего начальника, обманулись въ видѣ переодѣвшагося латника и полагали, что Ратмиръ уже убитъ. Вѣрный оруженосецъ его, не сомнѣваясь въ смерти юнаго витязя, израненый съ поля сраженія едва успѣлъ достигнуть замка Гремиславова съ симъ извѣстіемъ и палъ мертвъ къ ногамъ отчаяннаго старца. Безъ чувствъ поверглась несчастная Всемила въ объятія отца; долго не примѣтно было ни малѣйшихъ признаковъ жизни; ударъ казался быть послѣднимъ, но попеченія окружавшихъ спасли дни ея для новыхъ бѣдствій.
Солнце склонялось къ Западу, сизыя облака неслись отъ Востока и скоплялись въ грозныя тучи; яркій лучь блисталъ на небѣ; слышны были отдаленные раскаты грома и порывистый вѣтръ завывалъ по сводамъ замка. Унылая Всемила тихо оставляетъ свой теремъ, удаляется на крутый берегъ шумящаго Днѣпра; тамъ, склонясь на дрожащую руку, предается жестокой своей горести. Чувствованія души ея согласовались съ ужасными явленіями природы; ни одна слеза не канула изъ очей; стѣнанія волновали бѣлую грудь и бурный вѣтръ разносилъ ея жалобы на судьбу неумолимую. Здѣсь — пѣнистые валы свирѣпаго Днѣпра, воздымаясь изъ клокочущей пучины, съ шумомъ ударялись о высокій берегъ и разсыпались въ бѣлыхъ брызгахъ; тамъ — столѣтніе дубы и сосны преклоняли кудрявыя вершины и съ трескомъ, раздробленные ударомъ грома, повергались къ своему корню; а тамъ на гладкой равнинѣ сыпучій песокъ, холмовъ. Кіевскихъ крушился вихремъ и составляя туманныя облака, разстилался по воздуху. Страшно было все вокругъ Всемилы, но несчастная содрагалась только своего сердца. Блеснула молнія, — и дикимъ взорамъ отчаянной дѣвы предстала тѣнь ея друга, парящаго надъ волнующимся Днѣпромъ; кровавая рана въ сердцѣ, улыбка на устахъ, распростертыя объятія призывали Всемилу; она произноситъ любезное ей имя Ратмира и готова уже низринуться въ ярящіяся волны, но грозный ударъ загремѣлъ и разсыпался надъ ея главою; трепещущая останавливается, внимаетъ со стороны самка смѣшенные голоса и зритъ, отца своего поспѣшающаго къ ней. Жестокая! что ты дѣлаетъ? произнесъ Гремиславъ, одинъ мигъ — и осиротѣвшій родитель твой не возвратился бы уже никогда въ жилище свое. Въ ужасную бурю, одна, здѣсь на краю гибели, тогда какъ грустное сердце мое тщетно искало тебя повсюду! Я слышалъ пронзительный голосъ твой — и дряхлыя стопы мои едва поддерживали бренное тѣло, я видѣлъ тебя при блескѣ молніи стремящуюся погрузиться въ пучину водную — и душа моя замерла отъ ужаса. Но очи твои померкли; власы извиваются въ безпорядкѣ, грудь твоя волнуется; невѣріе, порожденіе ада, гнѣздится въ преступномъ сердцѣ твоемъ. О, не взирай такъ страшно на несчастнаго отца; не обвиняй его въ жестокости; ни одного упрека не услышишь ты отъ слабаго старца; успокойся милый, единственный другъ, здѣсь на біющейся груди въ моихъ объятіяхъ.
Ужасное изступленіе примѣтно было во всѣхъ движеніяхъ Всемилы; медлѣнно удалялась она отъ береговъ Днѣпровскихъ; то прижимаясь къ страждущему сердцу отца, казалось, хотѣла вдохнуть въ него свои чувствованія; то снова отторгаясь, произносила имя Громвала и какъ будто преслѣдуема его тѣнію, страшными заклинаніями умоляла оставишь несчастную; то повергаясь снова, въ объятія Гремислава, призывала милаго своего Ратмира принять излетающую ея душу и погружалась въ безчувственность. уже приближались они къ замку, вдругъ раздается топотъ и ржаніе конское; Всемила содрагается, обращаетъ робкій взоръ на дорогу Кіевскую; изъ за-древней рощи показывается всадникъ; онъ подъѣзжаетъ ближе, и отчаянная дѣва трепещетъ; еще ближе, и Всемила узнаетъ Чернаго Витязя, вскрикиваешь и падаетъ на хладную землю. То былъ Ратмиръ, утомленный, въ пыли и потѣ, поспѣшавшій съ поля битвы въ замокъ Гремислава. Юноша стремится къ возлюбленной и находитъ ее умирающею; прижимаетъ къ груди своей; пламенныя уста его касаются хладнымъ устамъ. Всемилы; слезы ліются на помертвѣлыя ея щеки, онъ произноситъ любезное ему имя, и померкшія очи ея на минуту открываются; въ образѣ Чернаго Витязя она узнаетъ своего друга. Ангельская улыбка появилась на лицѣ ея, но смертный хладъ и небесная радость разлились по жиламъ несчастной, крѣпко сжимаетъ она руку Ратмира, глава ея склоняется къ сердцу юноши и — Всемила навѣки заснула.
На семъ мѣстѣ предано было землѣ тѣло злополучной Всемилы. Простая ограда, небольшой холмъ и могильный крестъ — были памятникомъ крошкой, ея жизни. Не долго осиротѣвшій Гремиславъ оплакивалъ смерть своей дочери; старость и печаль въ видѣ мирнаго Ангела возвѣстили и ему послѣдній часъ. Одна могила соединила трупы отца и дочери. Неутѣшный Ратмиръ безпрестанно боролся, съ отчаяніемъ; сколько разъ орудіе смерти вращала десница его, но святая вѣра приводила къ раскаянію. Вдругъ безвѣстно скрылся онъ и никто изъ старыхъ служителей замка никогда не встрѣчался съ нимъ. Окрестные жители разсказывали, что всякій день при возхожденіи и захожденіи солнца видали они человѣка въ одеждѣ пустынно-жителя, бесѣдующаго на могильномъ холмѣ Всемилы и отца ея, или съ благоговѣніемъ молящагося; они догадывались, что пустынникъ сей былъ Ратмирѣ, ибо никто и при дворѣ Великокняжескомъ не зналъ объ его участи; догадывались, что жилищемъ несчастнаго юноши была въ древней рощѣ, прилегавшей къ замку Гремислава, часовня, нѣкогда обитаемая спасавшимся отшельникомъ; но никто не дерзалъ посѣщать его и нарушать спокойствія. Воины Кіевскіе увѣряли, что всегда при нападеніи враговъ на землю Русскую, появлялся между ими Черный Витязь, производилъ чудеса храбрости, и послѣ одержанной побѣды, мгновенно скрывался. Долго потомъ не видно уже было ни Чернаго Витязя въ строяхъ храбрыхъ воиновъ, ни пустынника на могилѣ Гремиславовой. Жители Кіевскіе, не срѣтая нигдѣ почитаемаго ими Рашмира, рѣшились проникнуть въ таинства древней рощи, и въ вѣтхой часовнѣ нашли трупъ юноши, въ одеждѣ старца. Слезы признательности оросили прахъ его, заключенный вмѣстѣ съ прахомъ Всемилы. Замокъ Гремислава никѣмъ не былъ обитаемъ; всесокрушительная рука времени и нападенія непріятелей на области Кіевскія наконецъ изгладили и самые слѣды его существованія.