Расчётный баланс (Дорошевич)/ДО
| Расчетный балансъ |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 243. |
Это было въ доброе не старое время.
Человѣкъ, собираясь прокатиться по Волгѣ, думалъ въ глубинѣ живота своего:
— Поѣдимъ!
Въ Васильсурскѣ подъ корму подходила косовая лодка — и начинался торгъ, другими словами, ругань.
— Самъ жри! — оралъ пароходный поваръ въ не совсѣмъ чтобы бѣломъ колпакѣ. — Что ты мнѣ маломѣрокъ-то суешь, чортъ, дьяволъ, лѣшманъ?
— Иванъ Ѳедосеевичъ! — мягко и съ укоризной отвѣчалъ, стоя на носу, рыбакъ въ красной рубахѣ, которая надувалась и хлестала на вѣтру, какъ парусъ. — Иванъ Ѳедосеевичъ! Напрасно рыбу обижать изволите! Никогда рыба маломѣркомъ не была. Двѣнадцать вершковъ безъ четверти стерлядь, а вы въ нее такимъ словомъ! Грѣшно вамъ, Иванъ Ѳедосеевичъ!
— Двянадцать вяршковъ! Двянадцать вяршковъ! — дразнился поваръ. — Сказано меньше аршина къ пароходу не подходи! Станетъ первый классъ двѣнадцати вершковую стерлядь ѣсть!
— Господи! — сокрушенно вздыхалъ рыбакъ. — Да что они съ аршиномъ, что ли, ѣдятъ?!
— Народъ торговый! — резонно отвѣчалъ поваръ. — Глазъ наметанный! Его въ полвершкѣ не обмишулишь!
— И-и, Господи! — снова вздыхалъ рыбакъ и сачкомъ доставалъ со дна лодки изъ садка на этотъ разъ ужъ аршинную стерлядь.
А у пассажира при этихъ разговорахъ разыгрывалась «фантазія въ желудкѣ».
— Покажи стерлядей!
Офиціантъ приносилъ въ рѣшетѣ свернувшуюся толстымъ чернымъ кольцомъ стерлядь и спрашивалъ съ готовностью палача, какъ будто она въ чемъ была виновата:
— Какъ съ ей поступить прикажете?
Стерлядь взбрыкивала, извиваясь, летѣла вверхъ и вновь падала въ рѣшето, на этотъ разъ на спину.
Она тяжко и медленно дышала, и при каждомъ дыханіи ходуномъ ходилъ ея словно глазетовый бѣлый съ золотомъ жирный животъ.
— Чисто овчинниковской работы! — вздыхалъ офиціантъ.
Пароходъ шелъ внизъ по рѣкѣ.
Мимо плыли горы, безконечные луга, дремучіе лѣса, урочища, полныя легендъ, раскинувшіяся на версты села съ десятками мельницъ, а въ пароходной кухнѣ, словно въ застѣнкѣ, жарились, варились, бѣлымъ ключомъ кипѣли, шипѣли и ворчали въ маслѣ аршины и аршины стерлядей.
Поваръ самъ приходилъ въ столовую «брать заказы».
— Свари-ка мнѣ, братецъ, пожалуй, ухи! — задумчиво и меланхолически говорилъ объѣвшійся пассажиръ.
— Завтрашняго дня перваго Спаса! — пробуждалъ поваръ благочестивыя воспоминанія. — По этому случаю кулебячки не разрѣшите ли?
— Сдѣлай и кулебячки! Со стерлядочкой!
— Съ чѣмъ же еще?! — пожималъ плечами поваръ.
Кулебяка шла къ столу раскраснѣвшаяся, словно ей стыдно было, что она такъ жирна.
А нижняя, пропитанная жиромъ, корочка шипѣла.
Словно сердилась:
— Этакую жирную особу безпокоятъ, носятъ!
— Не кулебяка, а змѣя! — говорилъ офиціантъ, ставя на столъ шипящую красавицу.
Какъ перлы, разсыпалась по тарелкѣ визига, сѣрѣло въ ней стерляжье мясо, и все это было пропитано золотистымъ растаявшимъ жиромъ.
Когда же поднимали крышку съ миски, тамъ оказывалась не уха, а горячее, расплавленное золото.
Ухи не съѣдалось всей.
— Остуди! — говорилъ пассажиръ. — Ужотка царскій студень будетъ. Поѣмъ на ночь.
Поваръ конфиденціально склонялся къ уху:
— Рака допустить дозволите?
— Допусти! — радостно разрѣшалъ пассажиръ.
Рака допускали къ стерляди, а онъ въ благодарность окрашивалъ застывшую въ студень уху въ нѣжно-красноватый цвѣтъ.
А тамъ шли: солянка изъ стерлядей жидкая, солянка изъ стерлядей московская на сковородкѣ, стерлядка паровая, блюдо изъ блюдъ — стерлядь по-американски.
И пассажиръ сходилъ, спустя четыре дня, въ Царицынѣ, чтобъ цѣлый годъ не притрогиваться къ стерлядямъ!
Теперь не то.
Къ повару надо спускаться внизъ на кухню.
Поваръ не кажетъ глазъ наверхъ. Словно стыдно ему. Словно дѣлаетъ онъ въ кухнѣ какое-то нехорошее дѣло.
— Нѣтъ ли стерлядокъ хорошихъ? — спрашиваетъ пассажиръ на волжскомъ пароходѣ.
— Стерлядями хвалиться не буду! Порціонная стерлядь нынче пошла!
— Что жъ стерлядей, что ли, нѣтъ?
— Стерлядь есть, пассажира нѣтъ! — угрюмо отвѣчаетъ бѣлый меланхоликъ. — Кончили стерлядей ѣсть! «Не по дѣламъ», говорятъ. Порціонную за 55 копеекъ спрашиваютъ. Порціонныя есть. Хорошими служить не могу!
— На пристани взять надо!
Поваръ только безнадежно машетъ рукой:
— Къ намъ, къ пароходу, хорошій рыбникъ и не подъѣзжаетъ! Мелкоту беремъ! Хорошаго товара не ѣдятъ!
— Да что же, дорога, что ли, стерлядь?
Поваръ презрительно усмѣхается:
— Какое тамъ дорога? За три цѣлковыхъ такую подамъ, — въ Москвѣ двадцать пять заплатить надо. А только и три рубля нонѣ всякому тяжко. «Не по дѣламъ — быть, — милый»!
Зато всѣ первоклассные парижскіе рестораторы объявили, что съ этой зимы они будутъ угощать почтенную интернаціональную публику:
— Знаменитыми русскими стерлядями и знаменитыми русскими судаками!
Въ Café de Paris[1] повалитъ паръ отъ янтарной ухи, въ Armenonville’ѣ[2] понесутъ на блюдахъ аршинныхъ стерлядей, облитыхъ краснымъ томатовымъ соусомъ.
Строятся, говорятъ, спеціальные вагоны бассейны, чтобъ возить нашихъ стерлядей въ Парижъ живыми.
И газеты будутъ радоваться и ликовать и славословить:
— Новый предметъ отпускной торговли! Расчетный балансъ будетъ еще лучше!
Странная это радость!
Это все равно, что человѣкъ сегодня продалъ бы съ себя на толкучкѣ сюртукъ, завтра жилетъ, послѣзавтра самыя панталоны, — да еще радовался бы:
— Ахъ, какую я оживленную торговлю веду!
Печалиться, казалось бы, скорѣе слѣдовало, что намъ даже трехрублевая стерлядь самимъ не по карману!
— Ну, — говоритъ опечальный пассажиръ, — дай хоть икры свѣжей, что ли!
Поваръ снова мнется:
— Икрой тоже похвалиться не могу! Настоящей икры нѣту. Платимъ дорого — два, два съ полтиной фунтъ — сами. Но настоящей икры нѣту. Настоящую икру нѣмецъ съ французомъ да англичанинъ ѣдятъ! Вся икра изъ Астрахани на Вѣну идетъ!
Зато въ Парижѣ нѣтъ теперь ресторана, гдѣ бы не было отличной свѣжей «русской икры», и нѣтъ мало-мальски сноснаго парижанина, который не лакомился бы ею передъ завтракомъ.
Тоже въ расчетномъ балансѣ статья!
Да что стерляди, что икра! Предметъ все-таки хоть и не большой, но роскоши.
— Яицъ всмятку дайте! — тоскливо приказываетъ пассажиръ.
Яйца тухлыя.
— Теперь, извините-съ, — говоритъ офиціантъ, — отъ Ярославля до Астрахани нигдѣ хорошихъ яицъ не найдете! Яйца идутъ за границу. Прасолы весь хорошій товаръ для заграничныхъ покупателей скупаютъ. А на мѣстѣ остается бракъ.
— Что ты, братецъ, врешь? Какъ такъ, кромѣ тухлыхъ, яицъ нѣтъ?
Вы на пристани подходите къ бабѣ:
— Хорошій товаръ?
— Гдѣ ужъ хорошу-то быть? — простодушно отвѣчаетъ баба. — Хорошо-то яичко нынче нѣмецъ ѣстъ. Къ нему возятъ. Такъ товаромъ, который залежался, торгуемъ!
И ѣстъ вся Волга «бракъ всмятку».
Если вы будете въ Парижѣ, рекомендуется вамъ зайти въ «Русскую торговую палату».
Она помѣщается на rue de la Paix[3], гдѣ всѣ шикарныя портнихи, гдѣ шныряютъ всѣ самыя шикарныя кокотки.
Это пріятно.
Въ палатѣ засѣдаетъ премилый народъ, который можетъ разсказать вамъ всѣ парижскія новости: кто вчера ужиналъ у Максима, съ кѣмъ такая-то живетъ и почему такой-то такую-то бросилъ.
«Русская торговая палата» получаетъ казенную субсидію и выпускаетъ отчеты о «дѣятельности»:
«Такой-то членъ палаты получилъ почетнаго легіона. Тому-то данъ съ бантомъ, а тому на шею».
Въ торговомъ отдѣлѣ отчета изъ года въ годъ восхваляется все одна и та же заслуга палаты передъ отечествомъ:
«Палата занялась яичнымъ вопросомъ. Благодаря дѣятельности палаты, развился отпускъ яицъ изъ Россіи».
И палата съ гордостью добавляетъ въ концѣ статьи:
«Новый предметъ экспорта отлично отразился на итогахъ нашего расчетнаго баланса».
Каждый годъ, когда публикуются цифры расчетнаго баланса, этотъ день бываетъ днемъ радости и ликованія:
— Цифра вывоза — показатель процвѣтанія страны. Мы все вывозимъ и вывозимъ!
Забывается при этомъ, что вывозится не избытокъ, а послѣднее. Мы молимся этому божеству, которое называется «расчетнымъ балансомъ».
Какихъ-какихъ жертвъ мы не приносимъ! Питаемся тухлыми яйцами, чтобъ свѣжія продать за границу, отказываемся отъ лакомаго куска, чтобъ полакомились иностранцы, ѣдимъ хлѣбъ съ мякиной, чтобъ хорошій хлѣбъ весь продать.
Приносимъ жертвы и еще радуемся.
Что ужъ совсѣмъ забавно!
Мнѣ кажется, что день, когда опубликовываются цифры расчетнаго баланса, справедливѣе долженъ былъ бы быть днемъ всеобщей печали.
Плакать въ такой день приличнѣе, чѣмъ предаваться веселью.
И чѣмъ громче, чѣмъ крупнѣе цифра нашего вывоза, тѣмъ глубже, сильнѣе и искреннѣе должна быть общая печаль.
Это будетъ логичнѣе.
Вѣдь это значитъ:
— Другіе будутъ ѣсть, а не мы!