РАЗСМОТРѢНІЕ НОВОЙ ДРАМЫ Г. ГАНИНА: ВАЛЕРІАНЪ.
правитьПризнаюсь, что прочитавъ IV нумеръ журнала Благонамѣренный, въ которомъ достойно и справедливо прославлена Драма Г. Ганина: Любимъ, я досадовалъ на сего несравненнаго писателя за его лѣность! — Какъ, говорилъ я самъ себѣ, съ такими дарованіями такъ мало писать! Да я бы пера изъ рукъ не выпустилъ! — Но досада моя продолжалась не далѣе, какъ до прошедшей Святой недѣли. Едва успѣлъ я придти въ перьвый день отъ обѣдни, какъ приносятъ мнѣ отъ пріятеля моего пакетъ, на которомъ написано было вмѣсто краснаго яичка … Съ нетерпѣніемъ распечатываю и нахожу книжку подъ заглавіемъ: Валеріанъ, или мужъ двухъ женъ. Драма въ пяти дѣйствіяхъ Егора Ганина. 1820 года.-- Я такъ обрадовался, что заперъ двери и цѣлые два дни самъ никуда не ходилъ и къ себѣ никого не пускалъ: все читалъ да перечитывалъ моего любезнѣйшаго Автора — и подлинно не попусту провелъ время. Драма Валеріанъ есть такое произведеніе, которое, ежели не совершенно затмитъ славу всѣхъ иностранныхъ и нашихъ Драматическихъ писателей, то по крайней мѣрѣ весьма порядочно ее помрачитъ. — Не подумайте, почтеннѣйшіе читатели, чтобъ я отъ пристрастія хотѣлъ польстить Г. Ганину! Нѣтъ, я привыкъ говоришь правду и въ доказательство словъ моихъ разберу оригинальнаго Валеріана сколь возможно подробнѣе. Начнемъ съ того, что Г. Ганинъ, руководимый необыкновеннымъ, единственнымъ своимъ Геніемъ, не захотѣлъ быть слѣпымъ подражателемъ ни древнихъ, ни новыхъ Драматическихъ писателей: онъ съ неустрашимостію отвергъ столь долгое время мучившія насъ правила единства.-- И почему же не такъ? Не уже ли вѣчно мы должны быть подъ указомъ у Еврипида и Софокла, у Расина и Озерова? — Описываемое Г. Ганинымъ происшествіе начинается въ городѣ, завязка дѣлается на дачѣ въ двадцати верстахъ; окончаніе, или развязка происходитъ въ дальней деревнѣ гдѣ-то около Казани, и еще маленькая частичка этой развязки принадлежитъ находящемуся неподалеку монастырю. Дѣйствіе продолжается около полугода… Но приступимъ скорѣе къ постепенному разсмотрѣнію содержанія и хода сего драгоцѣннаго творенія!
Валеріанѣ, прежде еще начала Драмы, женился на Зинаидѣ и имѣетъ отъ нея сына Митюшу. Театръ открывается темъ, что отецъ и мать любуются своимъ дитятею, играютъ съ нимъ и увѣряютъ другъ друга во взаимной любви и вѣрности. Въ этомъ явленіи находятся прекрасныя философическія изрѣченія. Валеріанъ говоритъ Зинаидѣ: «я ничего никогда отъ тебя не требовалъ по должности, но по любви.» — А Зинаида отвѣчаетъ: «принужденіе и любовь не могутъ быть вмѣстѣ, забавы не любятъ власти.» (стр. 6) — Это совершенныя Пиѳагоровы Апоѳегмы!
Вотъ приѣзжаетъ Вѣтрогонъ, или, какъ вездѣ напечатано Ветрогонъ[1] — упрашиваетъ Валеріана ѣхать на дачу, гдѣ будетъ музыка, гулянье и фейерверкъ. — И при семъ то случаѣ Зинаида произноситъ слова, долженствующія быть начертаны златыми буквами: «перемѣнное утѣшеніе могутъ только имѣть Ветрогоны, тѣ кои свободны ничемъ не занятыя, тѣ кои обращаютъ алчно свои взоры на блестящіе металлы, до котораго когда коснется пробной камень увидятъ медь.» (стр. 99.).
Однакожь Зинаида, хотя и, почувствовала при входѣ Вѣтрогона потрясеніе всего ея тѣла (с. 10), но отпускаетъ Валеріана, прощается со всею чувствительностію нѣжной супруги, остается съ своимъ малюткою, уходитъ и симъ оканчиваетъ явленіе четвертое.
Итакъ мы разстались съ Валеріаномъ на цѣлую ночь? Кажется и нельзя быть иначе, ибо сверьхъ времени, потребнаго на гулянье, онъ долженъ проскакать съ обратнымъ путемъ сорокъ верстъ. Ничего не бывало. Онъ дѣйствительно ѣздилъ на дачу, гулялъ тамъ цѣлую ночь, возвратился домой въ четыре часа поутру; а появился на сцену черезъ минуту и началъ пятое явленіе. Вотъ какъ должно очаровывать зрителей! Въ семъ случаѣ Г. Ганинъ съ прозаическою Драмою своею умѣлъ неподражаемо соединить беспорядокъ, отступленія и такъ называемые перескоки, свойственные одной только Поэзіи Лирической! Должной полагать, что сочиняя эту разительную сцену, онъ былъ въ ужасномъ энтузіасмѣ.
Съ возвращеніемъ Валеріана съ дачи начинается завязка. Онъ тамъ влюбился въ Софію; Зинаида примѣчаетъ его равнодушіе; открываетъ горесть подругѣ своей Олимпіадѣ — и обѣ не знаютъ еще, къ чему приписать такую перемѣну. Можетъ быть онъ считаетъ себя чемъ нибудь отъ тебя оскорбленнымъ, а ты того и не примѣтила? говоритъ ей Олимпіада. — Нѣтъ, отвѣчаетъ Зинаида, развѣ погасла его любовь отъ того, что владѣетъ онъ тѣмъ чего желалъ онъ столъ много, или обратился къ другому предмѣту… (стр. 21.) — Такимъ образомъ поговоривъ между собою подружески, онѣ простились и разошлись; мѣсто ихъ заступили Вѣтрогонъ, и Валеріанъ. — Валеріанъ открывается своему другу въ страсти къ Софіи Дѣлаемое имъ описаніе прелестей сей новой Армиды превосходитъ все выдуманное Торкватомъ. Я никогда не видывалъ (такъ разсказываетъ онъ Вѣтрогону) красоты подъ чертами столъ привлекательными (22) — и нѣсколько подалѣе: въ ней быстрота Французская, простота Англинская и красота всѣхъ земель (26).
Остановимся на послѣднемъ выраженіи т. е. на красотѣ всѣхъ земель! Какъ — скажутъ наши умники, наши ученые критики — какъ можетъ въ одномъ человѣкѣ быть совокуплена красота универсальная, красота всѣхъ земель; красота, плѣняющая и Китайца, и Рускаго, Италіанца и Татарина? Это не возможно! — Нѣтъ, Милостивые Государи, это возможно и очень возможно. Вопервыхъ это значитъ, что Г. Ганинъ подражалъ изящной Природѣ, а во вторыхъ развѣ не можете вы вообразить, что у Софіи глаза Китайскіе; носъ Римской, или, ежели вамъ угодно, Татарской; зубы чорные, какъ у Руской купчихи, или даже бѣлые, какъ у Цыганки, и пр и пр. — всего понемногу изъ красоты каждаго народа? Вообразимъ такую красавицу, вы согласитесь, что каждый народъ найдетъ въ ней свои прелести; слѣдовательно она понравится каждому народу, то есть, каждой землѣ; слѣдовательно въ ней красота всѣхъ земель.-- Я люблю всегда доказывать логически.
Для чего ты Ветрогонъ, говоритъ Валеріанъ (стр. 22.), не видалъ сего новаго дива, этого мало, чтобъ ее видѣть, надобно ее слушать, а я ее слушалъ и самъ говорилъ съ нею о любви — и вотъ какъ слово въ слово: Ахъ, сударыня помните ли вы тотъ день въ которой я съ вами, повстречался въ саду у Богачева. Сія встрѣча и любовь провели меня до васъ, горю огнемъ, вы его зажгли и не въ вашей уже власти угасить его… (стр. 23.)
Сей разсказъ, сверхъ неизъяснимыхъ прелестей слога, показываетъ, что уже нѣсколько дней прошло, какъ началось дѣйствіе Драмы — но послушаемъ чемъ кончилось его объясненіе? Софія, узнавши, что онъ женатъ, закричала и въ мгновеніе ока она вскочила въ ужасномъ видѣ; побранила его злодѣемъ и сама убѣжала (26), а онъ съ сердцовъ приѣхавши домой, побранился немного съ женою, чемъ и кончилось перьвое дѣйствіе,
Начала втораго дѣйствія не возможно ни читать, ни слушать безъ ужаса и состраданія. Валеріанъ объявилъ уже Зинаидѣ, что имъ должно разойтися. Зинаида въ отчаяніи, становится на колѣни. Ахъ! слезы градомъ лились у меня, когда читалъ я слѣдующія слова ея: Ежели я тебѣ перестала нравиться и здѣлалась ничемъ, но не лишай меня твоего взора, терпи меня… (31.) … видно дни моей славы прошли уже, гордость не приличествуетъ толикому нещастію, никакое употребленіе не будетъ мнѣ казаться презрительнымъ ... (32.)
Неумолимый Валеріанъ не хочетъ дѣлать изъ нея никакого употребленія: онъ приказываетъ ей садиться въ карету и ѣхать въ деревню за пять верстъ. Зинаида прощается съ сыномъ и опуская его съ рукъ дѣлается понемногу сумасшедшею, оглядывается во всё стороны, вскоча съ креселъ кричитъ и уходитъ опираясь о стѣну (стр. 35). — Вѣтрогонъ, хотя и Вѣтрогонъ, однакожь пораженный симъ происшествіемъ, такъ упрекаетъ Валеріану: ты ни одной добродѣтели неимѣетъ меньше какъ я, а сдѣлаешь въ годъ всегда сто глупостей болѣе (37) … Но ничто не помогаетъ! между тѣмъ посланный съ Зинаидою и возвратившійся служитель Давыдъ доноситъ Валеріану, что госпожа его чрезвычайно занемогла. Валеріанъ отправляетъ его обратно и проситъ Зинаиду употребитъ усиліе представитъ себя умершею и удалиться въ дальнюю деревню подъ другимъ имянелѣ и хранитъ сію тайну, не желая однакожъ ей смерти (42.)
Можно сказать, что все сіе дѣйствіе написано мастерски: содержаніе потрясаетъ душу, слогъ плѣняетъ; зрители въ недоумѣніи: Валеріанъ выгналъ Зинаиду для Софіи, Софія выгнала Валеріана… Чемъ же все это кончится? Вотъ высочайшая степень драматическаго искуства! Всегда должно держать зрителей въ такомъ безпокойномъ любопытствѣ.
Третіе дѣйствіе начинается маленькою, но весьма замысловатою побранкой Софіи съ Валеріаномъ. Софія называетъ его подлымъ прелестиникомъ, наглымъ обманщикомъ. За то и Валеріанъ на страницѣ 46 отплатилъ ей прекраснымъ каламбуромъ: «что я слышу, говоритъ онъ, твои ли уста адскія слова произносятъ?» Безъ всякаго сомнѣнія почтеннѣйшій Авторъ нашъ съ умысломъ поставилъ здѣсь прилагательное: адскія между двумя существительными: чего хочешь, того просишь! но прелестная Софія, кажется, не догадалась; она сердится единственно за то, что Валеріанъ не свободный. Послѣ сего они оба уходятъ и немедлѣнно опять возвращаются. Однакожъ и за кулисами не помирились; ссора все еще продолжается. Валеріанъ прибѣгаетъ къ послѣднему средству: онъ объявляетъ, что жена его умерла. Софія говоритъ ему: вы теперь свободны, вы теперь можете проситъ меня въ супружество, но знайте то, что вы должны, были предвидѣть, что не хочу больше, что я недолжна больше на то согласиться. Свободою вашею преступленіе любви вашей заглаждено, но незаглаждено воспоминовеніе вашей обиды … А притомъ знай, что я уѣзжаю, оставляя сіи мѣста навсегда, (стр. 50 и сл.)
Валеріанъ: что я слышу? ты ѣдешь отсюда? ѣдешь на всегда. Софія, вы оставляете здѣшнія мѣста … вы хотите оставить меня на расхищеніе всѣхъ ужасностей (стран. 51).
Замѣтьте, съ какимъ удивительнымъ искуствомъ соединяетъ Авторъ два личныя мѣстоименія: дружественное ты и политичное вы, эту фигуру употребилъ и Княжнинъ въ стихахъ, начинающихся такъ: О прежня Лиза ты, вы барыня ужъ нынѣ…. Однакожъ она здѣсь гораздо приличнѣе.
Валеріанъ упрашиваетъ наконецъ тетку Софіи Любимову помочь ему. Сударыня, говоритъ онъ (54), удостоитъ вспомоществованіемъ меня упросить ее, придите, соединитесь со мною, соедините прозбы ваши съ моими, упадемъ вмѣстѣ къ ногамъ ея — какое безподобное изступленіе! — Но Любимова не соглашается стать на колѣни. Безжалостная! Она очень хладнокровно приказываетъ лакею заложить лошадей въ четверть часа, и прощается съ Валеріаномъ навсегда.
За симъ то слѣдуетъ та превосходнѣйшая Перипетія, которая между прочими красотами сей Драмы обращаетъ на себя особенное вниманіе.
Софія въ то время, какъ Любимова прощается съ Валеріаномъ, мятется, блѣднѣетъ и хочетъ упасть. Валеріанъ поддерживаетъ оную и говоритъ: Ахъ, сударыня, посмотриme на Софію! вы сами видите… сердце ея… скорѣй помогите ей. Любимова, за минуту предъ симъ видѣвшая ненависть Софіи къ Валеріану и желавшая освободить ее отъ его любви и мучительства, отъ его упорственнаго гоненія, вдругъ начинаетъ уговаривать ее такимъ образомъ: дочь моя, простимъ преступленіе столь давно учиненное! Естѣли бы ты посмотрѣла на Валеріана одно мгновеніе… его уже больше на немъ не видно. Дай руку, взгляни Софія… не далеко отъ твоей руки до его; немного бодрости и ваши руки будутъ вмѣстѣ (55). Кратко сказать, на другой день назначена свадьба.
Четвертое дѣйствіе начинается изображеніемъ всеобщей радости. Любимова поздравляетъ Софію и Валеріана съ совершеніемъ давно желаемаго брака, и будучи, такъ сказать, внѣ себя отъ удовольствія, безпрестанно уходитъ и возвращается. Въ 3 явленіи, начавшемся ея приходомъ, спрашиваетъ она соединенныхъ любовниковъ; что мои любезные, не помѣшала ли я вашимъ разговорамъ? Нѣтъ, сударыня, отвѣчаютъ вмѣстѣ Валеріанъ и Софія, и уходятъ. Тутъ, кажется, опамятовалась она, что попустому расходилась, и сказавъ сама про себя съ приличною прекрасному полу скромностію: не надо мѣшать новобрачнымъ, они много теперь имѣютъ у себя дѣла (стр. 65), удаляется, а Валеріанъ и Софія возвращаются, и только что разговорились о взаимной своей нѣжности, какъ вдругъ опять входитъ Любимова, держа письмо распечатанное"
Да позволено мнѣ будетъ спросить теперь моихъ читателей: сколько, полагаютъ они, прошло времени послѣ бракосочетанія Софіи съ Валеріаномъ? Постарайтесь, Милостивые Государи, для собственнаго вашего удовольствія сдѣлать вычисленіе со всею математическою точностію! — Слышу, слышу отвѣты ваши: «три, четыре часа, но, не болѣе пяти, судя по обыкновенному теченію времени; пріютомъ же, если бы сей бракъ давно уже совершился, зачемъ бы Любимовой поздравлять блаженную чешу въ началѣ сего акта? Послѣ же ея поздравленія до того мѣста, гдѣ вы остановились, прошло не болѣе пяти минутъ; слѣдовательно…» — Нѣтъ, Милостивые Государи, никакое слѣдовательно здѣсь ничего не докажетъ. Въ вашемъ вычисленіи нѣтъ не только истины, ниже правдоподобія. Г. Ганинъ умѣлъ разрушить всѣ правила Математики, подобно какъ одинъ изъ нашихъ ученыхъ разрушилъ недавно систему Коперника. Я скажу вамъ откровенно, что послѣ свадьбы Валеріана и Софіи прошло по крайней мѣрѣ пять недѣль. Извольте выслушать: Любимова въ пятомъ явленіи приходитъ, какъ сказано выше, держа письмо распечатанное; это письмо отъ двоюроднаго ея брата; оно заключаетъ въ себѣ отвѣтъ на ея увѣдомленіе о бракѣ племянницы; и хотя прислано съ нарочнымъ, но изъ дальняго разстоянія (64), и сверьхъ того, этотъ нарочный ѣхалъ не на почтовыхъ, а на своихъ (65); его задерживали рѣки и особенно въ одномъ мѣстѣ (65); ѣхалъ же онъ не порожнякомъ, а везъ ящикъ, въ которомъ для новобрачныхъ, присланы
Сибирскіе соболи на шубы. Высчитавъ все это, увидите, едва ли не мало недѣль я назначилъ…
Такую-то магическую власть употребляетъ Г. Ганинъ надъ временемъ! черкнетъ волшебнымъ перомъ своимъ — и цѣлые мѣсяцы пролетаютъ непривѣтно! Одно только обстоятельство показалось мнѣ заслуживающимъ нѣкотораго объясненія: въ Драмѣ не сказано, перемѣняютъ ли дѣйствующія лица платье. Въ продолженіи всего дѣйствія Драмы не могутъ они, кажется, обойтися безъ такой перемѣны: иное зачернится, иное поизносится… Но и въ семъ опущеніи заключается немалое достоинство сего творенія! Оно приближаетъ его къ Поэмамъ Эпическимъ, въ которыхъ еще болѣе проходитъ времени, чемъ въ Драмѣ Г. Ганина, однакожь никогда не говорится о перемѣнѣ платья.
Обратимся къ нашему главному предмету! — Сибирскіе соболи дорого стоятъ бѣдному Валеріану! Нарочный разсказываетъ, что въ томъ мѣстѣ, гдѣ остановила его рѣка, живетъ какая-то несчастная госпожа, молодая, пригожая, тихая, милостивая, за которою всегда присматриваетъ управитель, примѣчаетъ разговоры ея, съ кемъ бы то ни было. Да и сама она говоритъ остерегаясь. По сей причинѣ надо думать, что есть тутъ какая нибудь тайна, которую притѣсняютъ и которую даже держатъ въ заперти. (67.) — Валеріанъ догадывается, что дѣло идетъ о его прежней женѣ: встаетъ скоропостижно съ креселъ и уходитъ, а за нимъ и всѣ ушли, и кончили явленіе шестое, между которымъ и началомъ 7 го прошла цѣлая ночь! —
Отъ разсказа нарочнаго Валеріанъ сдѣлался ужасно беспокоенъ, чемъ беспокоитъ и Софію. Но желая доставить читателямъ полное удовольствіе видѣть прекраснѣйшее описаніе рождающагося въ Любимовой и Софіи сомнѣнія — описаніе, преисполненное мыслей совершенно піитическихъ, выписываю здѣсь собственныя ихъ слова:
Сегодняшную ночь Валеріанъ мой худо спалъ, онъ нѣсколько разъ пробуждалъ меня; иногда я слышала тяжкіе его вздохи, а иногда разговаривалъ онъ невнятно съ собою.
Кажется вчерашній день онъ былъ веселъ, не сказала ли ты ему чего противнаго, или, не показала ли ты ему прежней твоей суровости?
Нѣтъ. Онъ меня любитъ, я то вижу, можетъ быть, что онъ никогда столько не имѣлъ ко мнѣ, любви. Онъ только что удвоиваетъ старанія и снисхожденіе для меня, онъ безпрестанно любитъ меня; и я буду довольно виновною, естьли одно мгновеніе усумнюсь въ томъ.
Не примѣтила ли ты какой нибудь въ немъ болѣзни?
Я его; спрашивала о томъ; но онъ мнѣ сказалъ: болѣзни я никакой не имѣю, но при всемъ томъ когда возбуждала его къ разговору, уста его остаются безмолвствующими.
Другъ мой Софія, не сострадай о томъ много, можетъ быть онъ имѣетъ какіе предразсудки, дай время изчезнуть имъ (уходитъ.)
Въ послѣдующихъ четырехъ явленіяхъ беспокойство Валеріана часъ отъ часу усиливается; жена и тетка не знаютъ что дѣлать, Любимова наконецъ уговариваетъ его съѣздить въ деревню: «желаніе наше, говоритъ она (стр. 76) видѣть въ цѣлости ваше здоровье, соединяется съ прозбами дружбы; сверхъ того вы тамъ увидите гульбища, тихія воды, сады, огороды и крестьянское хлѣбопашество.[2] — Можетъ быть вояжъ, перемѣна мѣста подѣйствуютъ и на перемѣну мыслей вашихъ и на сложеніе вашего тѣла.»
Валеріанъ соглашается. — При семъ случаѣ, быть можетъ, спросятъ меня: уже ли не зналъ Валеріанъ, что везутъ его въ ту деревню, отъ которой недалеко живетъ Зинаида? Зналъ, или не зналъ, это тайна: я не осмѣливаюсь проникать въ тѣ мысли, которыя не изложены на бумагу. — Впрочемъ, что же было дѣлать Автору? Уже время подумать о развязкѣ; онъ подумалъ и выдумалъ самое лучшее: отправилъ всѣхъ за нею въ деревню.
Дѣйствіе V. Театръ представляетъ, господскій домъ и большое зало, а изъ залы сквозь очки виденъ въ далекѣ лѣсъ и большая прямая дорога къ дому, Валеріанъ и Софья разсматриваютъ залу, потомъ пошли прогуляться; но душевное беспокойство Валеріана не проходитъ. Софія въ 4 явленіи, оставшись одна, говоритъ: «я лишаюся надежды привести его въ первое состояніе. Я думала изцѣлить его вояжемъ, перемѣннымъ воздухомъ, природою натуры, восхитить разогнать мрачныя мысли деревенскою жизнію, но все бесполезно.»
Замѣтимъ мимоходомъ какое новое, смѣлое, стихотворческое выраженіе: природа натуры! Очевидно, что природа не поскупилась одарить натуру Г. Автора естествомъ такихъ и подобныхъ изобрѣтеній!
Входитъ Валеріанъ. Софія спрашиваетъ у него: (стр. 82), а каковы показались тебѣ хлѣбопашсцы которые въ поту съ растегнутымъ на рубашкѣ воротомъ пахали брозды на поляхъ своимъ плугомъ, поворачивая онымъ по своему произволу идущую безъ узды лошадь? — Работники хороши, отвѣчаетъ Валеріанъ, но я пойду отдыхать." — Такимъ образомъ прошла въ деревнѣ цѣлая недѣля (82)! Наконецъ и развязка начинается. «Слышится громкой крикъ многихъ голосовъ вотъ она; вотъ она! держите ее смотри, она убѣгаетъ. Выстрелъ вверхъ изъ пистолета и умолкаетъ…. Вбѣгаетъ женщина, бросается къ ногамъ Софіи, проситъ защиты и Софія, узнавъ, что она несчастлива, невинна и что ее кто-то хотѣлъ похитить, бросается въ объятія этой незнакомки и говоритъ: вы невинны, несомнѣваюсь я о вашей добродѣтели, останьтесь у меня если вы находите меня достойную имѣть васъ (85)». Незнакомка остается и можетъ быть долго бы не узнали ея тайны, какъ вдругъ откуда не возмись Митюша; онъ узналъ Зинаиду и закричалъ: маминька, маминька! Зинаида закричала: Митюша, сынъ мой Митюша!-- и отворотилась; Валеріанъ, вошедшій вмѣстѣ съ Митюшей, вопіетъ страшнымъ голосомъ: что я вижу Зинаида! и упадаетъ, какъ громомъ пораженный въ кресла Зинаида бѣжитъ къ нему, бросается къ ногамъ его и простирая руки, говоритъ между прочимъ: я не заслуживаю твоей ненависти, умираю у ногъ твоихъ…. Однакожъ не умерла, а Валеріанъ поднимаетъ прискорбна руки свои опуская ихъ на нее закрывая глаза и безмолиствуя (87)…."
Вотъ совершенно Шекспировская сцена! Одно только, кажется, нѣсколько не ясно: кому Валеріанъ закрылъ глаза, себѣ, или Зинаидѣ? — Я утверждаю, что Зинаидѣ, вопервыхъ потому что опуская руки на нее нечемъ ему было закрывать своихъ глазъ, а во вторыхъ такой поступокъ его, неожидаемый, необычайный, единственный, придаетъ болѣе эффекта всей сценѣ, которая, смѣло можно сказать, безъ жалости раздираетъ души зрителей.
Потомъ Валеріанъ, пришедъ въ себя (должно полагать, что онъ былъ въ безпамятствѣ) встаетъ и поднимаетъ Зинаиду, разкаявается, проситъ прощенія у обѣихъ несчастныхъ жертвъ. Ахъ, говоритъ онъ на стр. 88: почто небо даровало мнѣ пылкое сердце, которое нечувствовало иначе любви какъ съ бѣшенствомъ — и уходитъ, неизвѣстно куда. Вдругъ является монастырской привратникъ и разсказываетъ, что Валеріанъ затворилъ себя въ темной кельѣ на весь вѣкъ (92). Софія и Зинаида заплакали, закричали, обнялись и опустили руки, мало по малу приходя въ себя. — Ужасное, трагическое зрѣлище! — Наконецъ отдохнули; Софія уговорила Зинаиду остаться съ нею и жить вмѣстѣ, чемъ и заключается конецъ V и послѣдняго дѣйствія.
Чемъ же мнѣ кончить мой разборъ? Какую мнѣ сдѣлать развязку? — Не могу ничего лучше придумать, какъ попросить читателей моихъ не почитать меня слишкомъ пристрастнымъ къ произведенію Г. Ганина: истинно говорю, что я не нашелъ въ его Валеріанѣ такихъ мѣстъ, изъ которыхъ бы одно было хуже другаго, вездѣ одинакая сила, вездѣ слогъ одинакой! Вотъ одно только замѣчаніе осмѣливаюсь я сдѣлать моему почтеннѣйшему автору: напрасно не помѣстилъ онѣ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ своего сочиненія приличныхъ хоровъ, по образцу Греческихъ Драматическихъ писателей, или по крайней мѣрѣ небольшихъ балетцовъ по примѣру нѣкоторыхъ нашихъ писателей! Такая разнообразность придала бы Драмѣ его еще болѣе пріятности. Впрочемъ у всякаго свой вкусъ. — Пожелаемъ отъ искренняго сердца, что бы Г. Ганинъ чаще дарилъ насъ подобными произведеніями!!
10 Апр. 1820. Бугорки