В известном отношении она была очень верующим человеком. Так, например, она была убеждена, что ликер «бенедиктин» приготовляется монахами, известными под тем же именем. Она нисколько не сомневалась в том, что можно присвоить вещь, найденную на улице. Точно так же она ни одной минуты не сомневалась в подлинности письма за подписью: «Опытная мать», помещенного в таком-то номере такой-то газеты (См. в «Почтовом ящике» заметку под заглавием: «Почему непослушны грудные дети?»). Всю жизнь, не имея на то определенных оснований, она была убеждена в том, что всякий художник — безнравственный и бесстыдный человек, а всякий член парламента — достоин всяческого уважения. Принцип этот она готова была отстаивать с пеной у рта.
Её муж, подобно всем нехорошим, но умным мужчинам, никогда не пытался изменить те убеждения, которые были ей дороги. В супружеской жизни крайне ценно взаимное доверие и вера одной половины в другую. Эту веру необходимо всеми мерами холить и оберегать. Её муж это прекрасно понимал. Весьма возможно, что он понимал и нечто другое. Надо думать, что он на опыте убедился в том, что единственная вещь, не производящая на его супругу никакого ровно воздействия, есть явная и бесспорная очевидность. В очевидности нет поэтических элементов, и вот почему ее не любят неизменно поэтически-настроенные женщины.
Нельзя отрицать то, что совесть мужа была переутомлена: как-никак приходилось неоднократно вступать в сделки с нею. В этом отношении всего больше беспокойства доставляла ему домашняя аптечка Агнессы. Возможно, что тут одновременно подавали голос и эгоизм, и совесть. Отчасти и трусость. Безусловно, грубое обращение с Бимби было бы не меньшим подвигом, чем вмешательство в домашнюю аптечку. Бимби был чудесный, но крайне обжорливый персидский кот[ВТ 1], который отличался весьма неуравновешенным характером и безнравственным образом жизни. Он, муж, не любил кота. Брать под свое покровительство мужа не имела[ВТ 2] ни намерения, ни права. Причины этого выяснятся из дальнейшего моего повествования.
Возникает следующий вопрос. Раз он считал домашнюю аптечку крайне опасной для Агнессы, для её детей, для её друзей, для всего дома, почему он не вмешался в самом начале, т. е. тогда, когда страсть эта еще не всецело овладела Агнессой? Это началось несколько лет назад, в мирный, солнечный, июльский день, когда Агнесса готова была признать, что у неё болит голова. Её приятельница, очаровательная и милая миссис Манстон, имела еще около полубутылки того замечательного средства, которое излечило ее от лихорадки. Она дала это лекарство Агнессе, которая в продолжении каких-нибудь трех минут совершенно оправилась от недомогания. Она тут же на месте заявила, что никогда ничего подобного не видела. Агнесса дала немного лекарства горничной,— и в тот же день девушка отказалась от места. Вот когда следовало вмешаться мужу! Либо тогда, либо никогда! Но, вместо того, он усмехнулся и не прервал естественного течения событий. Настоящий мужчина так не поступил бы!
С тех самых пор Агнесса полюбила снадобья, которые слывут под названием «шарлатанских средств». К объявлениям об этих средствах она относилась с полным доверием. Она с увлечением читала о том, как унтер-офицер Кук (неопределенный адрес!) в течение одной недели вылечился от мучительного ревматизма тем, что стал принимать внутрь Тимсоновские таблетки. Еще до захода солнца её аптечка обогатилась Тимсоновскими таблетками. Благодаря всевозможным объявлениям, она получила множество весьма ценных физиологических и терапевтических сведений.
Через некоторое время аптекарские магазины получили для неё такую же притягательную силу, какую трактир имеет для пьяницы. Даже находясь на пути к модистке (а известно, как в таких случаях дорожишь временем!) она не могла отказать себе в удовольствии останавливаться у аптекарских витрин и любоваться видом выставленных стклянок и таблеток. Иногда она делала несколько шагов вперед, останавливалась, видимо, боролась с собой, возвращалась и покупала… Такие вещи полезно и прямо-таки необходимо иметь дома! Бог знает, что может случиться!
К несчастью мужа, Агнесса проведала про то, что такой же манией заболела всеми уважаемая миссис Уэлльс, и этого было вполне достаточно для того, чтобы она удвоила свое рвение. Желая выдержать конкуренцию, Агнесса решила не останавливаться ни пред чем. Её коллекция занимала уже целый шкаф, который получил ответственное название «домашней аптеки».
Обе дамы придерживались одного и того же метода. Самым радикальным средством неизменно являлось последнее средство. К чести их надо сказать, что соревнование носило до того дружественный характер, что обе часто сходились и подолгу беседовали относительно разных пилюль, таблеток, настоек, припарок и т. д. Иногда происходила мена. За известное количество хлористокислых лепешек отпускалось несколько ментоловых палочек. Вера в рекламируемые снадобья росла с каждым днем, распускалась пышным, многообещающим цветом. Агнесса с течением времени приобрела столько медицинских сведений, что с одинаковой уверенностью вызывалась снять прыщик с лица и вылечить страждущую от ревматизма. Нечего говорить про то, что лечила она только из любви к искусству. Никакие материальные расчеты ею не руководили. Тем не менее, муж выражал всё больше и больше беспокойства.
Однажды утром он настолько увлекся представлением того… как будет выглядеть его жена на скамье подсудимых, что забыл положить в карман свой портсигар. Он. заметил это упущение в передней, положил шляпу на подзеркальный столик и пошел за портсигаром. Вернувшись в переднюю, он заметил, что Бимби сбросил его шляпу на пол и прилагал героические усилия к тому, чтобы засесть внутрь шляпы. Он поспешил освободить шляпу, причем кот только единственный раз поцарапал его. По его словам, кот по собственной неосторожности свалился с лестницы. Такое заявление мне лично кажется мало вероятным.
Вечером, в то время, как Агнесса подавала Бимби сливки, муж её с кротким и меланхолическим выражением в глазах заметил, что, по его мнению, кот не вполне здоров. Было предложено дать объяснение этим странным словам.
Муж сказал:
— Сегодня утром он весьма странно и подозрительно вел себя в передней. Мне он казался не в меру возбужденным.
Агнесса ответила:
— Вообще персидские коты страшно нервны. Вот почему я настаиваю, чтобы ты никогда не обращался грубо с Бимби. Не забывай, пожалуйста, что он — не собака, с которой можно себе позволить всё, что угодно.
Муж обещал никогда не забывать это. Он добавил:
— Нет ли чего-нибудь подходящего в твоей аптечке? Я думаю, что Бимби не помешала бы какая-нибудь пилюля!
— Конечно, есть! По тому, как у него дергаются уши, я вижу, что он находится в крайне нервном состоянии. Полагаю, что немного брому ему не повредит. Он проглотит его вместе с молоком и даже не заметит этого. Я сейчас же дам ему. Подожди здесь. Я схожу за бромом.
Не успела она выйти из комнаты, как изверг, именовавшийся её супругом, вынул из кармана маленькую склянку и вылил из неё несколько капель в миску со сливками. После того он сказал:
— Прощай, Бимби!
Тем временем жена его переменила решение и вместо брома принесла порошок антипирина и какое-то слабительное. Опустив всё это в миску, она предложила Бимби выпить. Тот с деланной неохотой, невозможно жеманясь, принялся за сливки. Он несомненно прикончил бы всю порцию, если бы ему не пришлось прекратить пиршество для того, чтобы… умереть. Он скончался чрезвычайно быстро и легко.
— Бимби!— воскликнула несчастная женщина.— Бимби! Я убила Бимби!
— Да, похоже на то,— сказал тот изверг и убийца, которого Агнесса называла своим мужем.— Право, я удивляюсь твоей неосторожности! Я не понимаю, как ты можешь пользоваться этими шарлатанскими снадобьями. Чего доброго, ты отравишь всех нас, в том числе и себя самое! Ну, представь себе, что дала бы это лекарство кому-нибудь из детей! Ах, Агнесса!
В этот день она немного опоздала к обеду. Она была занята тем, что уничтожала содержимое домашней аптечки.
На следующий день за завтраком этот трусишка заявил:
— Знаешь, дорогая Агнесса, я думаю купить тебе какого-нибудь зверька вместо Бимби!
— Нет, нет!— воскликнула Агнесса.— Ни одно животное на свете не сможет мне заменить Бимби!
Читатель, разреши мне быть справедливым к негодяю, поступки которого мне так тяжело описывать. И вот в защиту его я должен сказать, что в тот же день он дал полную свободу Агнессе, которая в утешение свое купила бронзового Будду, длинный кулон с бирюзой и пестрые цыновки для людской. Всем известно, каким утешением являются подобные вещи в тяжелые минуты безысходного горя.
А он бросил склянку с каплями в. канал и на вопрос знакомого, чем объяснить его столь радостное выражение лица, ответил, что одним ударом убил двух зайцев. Что можно сказать в защиту подобного человека? Конечно, ничего! А потому, читатель, разреши мне закончить сие грустное повествование…