На случай, который я расскажу ниже, могут существовать только две точки зрения: автору можно поверить или не верить.
Автору очень хочется, чтобы ему поверили. Автор думает, что читателя тронет это желание, потому что обыкновенно всякому автору в глубокой степени безразлично — верит ему читатель или нет. Писатель палец о палец не ударит, чтобы заслужить безусловное доверие читателя.
Автор же нижеописанного в отдельном абзаце постарается привести некоторые доказательства тому, что весь рассказ не выдумка, а действительный случай.
Именно — автор даёт честное слово.
Глава I
правитьОднажды, в конце великого поста, в наш город привезли новый медный колокол и повесили его на самом почётном месте в соборной колокольне.
О колоколе говорили, что он невелик, но звучит так прекрасно, что всякий слышавший умиляется душой и плачет от раскаяния, если совершил что-нибудь скверное.
Впрочем, и неудивительно, что про колокол ходили такие слухи: он был отлит на заводе по предсмертному завещанию и на средства одного маститого верующего беллетриста, весь век писавшего пасхальные и рождественские рассказы, герои которых раскаивались в своих преступлениях при первом звуке праздничных колоколов.
Таким образом писатель как бы воздвиг памятник своему кормильцу и поильцу — и отблагодарил его.
Глава II
правитьЕдва запели певчие в Великую ночь: «Христос воскресе из мёртвых…», как колокол, управляемый опытной рукой пономаря, вздрогнул и залился негромким радостным звоном.
Семейство инспектора страхового общества Холмушина сидело в столовой в ожидании свячёного кулича, потому что погода была дождливая и никто, кроме прислуги, не рискнул пойти в церковь.
Услышав звук колокола, инспектор поднял голову и сказал, обращаясь к жене:
— Да! Забыл совсем тебе сказать: ведь я нахожусь в незаконной связи с гувернанткой наших детей, девицей Верой Кознаковой. Ты уж извини меня, пожалуйста!
Сидевшая тут же гувернантка прислушалась к звону колокола, вспыхнула до корней волос и возразила:
— Хотя это, конечно, и правда, но я должна сознаться, что, в сущности, не люблю вас, потому что вы старый и ваши уши поросли противным мохом. А вступила с вами в близкие отношения благодаря деньгам. Должна сознаться, что мне больше нравится ваш делопроизводитель Облаков, Василий Петрович. О, пощадите меня!
— Могу ли я вас обвинять, — пожала плечами жена Холмушина, — когда мой средний сын Петечка не мужний, а от доктора Верхоносова, с которым я встречалась во время оно в Москве.
— Очевидно, доктор Верхоносов был большой мошенник? — прислушиваясь к звуку колокола и покачивая головой, прошептал Петенька, гимназист четвёртого класса.
— Почему?
— Вероятно, я в него удался: можете представить, в третьей четверти у меня поставлены две единицы, а я переправил их на четыре да и показал отцу.
— Дитё! — снисходительно улыбнулась старая нянька. — Сколько я у вас, господа вы мои, сахару перетаскала за всё время, так это и пудами не сосчитать. А надысь банку с вареньем выела, а потом разбила да на Анюточку и свалила: будто она разбила.
— Ничего! — махнула рукой маленькая Аня. — За банку мне только два подзатыльника и попало, а того, что я вчера в папином кабинете фарфорового медведя разбила, — никто и не знает.
Инспектор встал, потянулся и сказал:
— Пойти разве в кабинете написать в правление нашего общества заявление, что я третьего дня застраховал безнадёжно чахоточного, подсунув вместо него доктору для осмотра здоровяка, кондуктора конки.
— Как же вы пошлёте это заявление, — возразила горничная Нюша, — если я вчера из коробки на вашем письменном столе все почтовые марки покрала.
— Жаль, — сказал инспектор. — Ну, всё равно — поеду к полицейскому, заявлю ему, потому что это дело — уголовное.
Глава III
правитьИнспектор оделся и вышел на улицу. Колокол звонил…
Нищий подошёл к нему и укоризненно сказал:
— Вы мне уже третий год даёте то две, то три копейки при каждой встрече. Где у вас глаза-то были?
— А что?
— Да я в сто раз, может быть, богаче вас: у меня есть два дома на Московской улице.
Какой-то запыхавшийся человек с размаху налетел на них и торопливо спросил:
— Где тут принимают заявления о побеге с каторги?
— Пойдём вместе, — сказал инспектор. — Мне нужно заявить тоже об уголовном дельце.
— И я с вами, — привязался нищий. — Ведь я один-то дом нажил неправильным путём — обошёл сиротку одну. Лет двадцать, как это было — да уж теперь заодно заявить, что ли?
Все трое зашагали по оживлённой многолюдной улице, по которой сновала одинаково настроенная публика. Кто шёл в участок, кто к прокурору, а один спешил даже к любовнице, чтобы признаться ей, что любит жену больше, чем её.
Все старательно обходили купца, стоявшего на коленях без шапки посреди улицы. Купец вопил:
— Покупатели! Ничего нет настоящего у меня в магазине — всё фальшивое! Мыло, масло, табак, икра — даже хлеб! Как это вы терпели до сих пор — удивляюсь.
— Каяться вы все мастера, — возразил шедший мимо покупатель, — а того, что я тебе вчера фальшивую сторублёвку подсунул, этого ты небось не знаешь. Эй, господин, не знаете, какой адрес прокурора?
Глава IV
правитьВ участке было шумно и людно.
Пристав и несколько околоточных сортировали посетителей по группам — мошенников отдельно, грабителей отдельно, а мелких жуликов просто отпускали.
— Вы что? Ограбление? Что? Вексель подделали! Так чего же вы лезете? Ступайте домой, и без вас есть много поважнее. Это кто? Убийца? Ты, может, врёшь! Свидетели есть? Господа! Ради Бога, не все сразу — всем будет место. Сударыня, куда вы лезете с вашим тайным притоном разврата?! Не держите его больше — и конец. Ты кто? Конокрад, говоришь? Паспорт! Вы что? Я сказал вам уже — уходите!
— Господин пристав! Как же так — уходите? А что у меня два года фабрика фальшивых полтинников работает — это, по-вашему, пустяки?
— Ах ты, Господи! Сейчас только гравёра со сторублёвками выгнал, а тут с вашими полтинниками буду возиться.
— Да ведь то бумага, дрянь — вы сами рассудите. А тут металл! Работа по металлу! Уважьте!
— Ступайте, ступайте. Это что? Что это такое в конвертике? Больше не беру. Ни-ни!
Полицмейстер вышел из своего кабинета и крикнул:
— Это ещё что за шум! Вы мешаете работать. Я как раз подсчитывал полученные от… Эй, гм! Кто там есть! Ковальченко, Седых! Это, наконец, невозможно! Бегите скорее к собору, возьмите товарищей, остановите звонаря и снимите этот несносный колокол. Да остерегайтесь, чтобы он не звякнул как-нибудь нечаянно.
Глава V
правитьКолокол сняли…
Он долго лежал у задней стены соборной ограды; дожди его мочили, и от собственной тяжести он уже наполовину ушёл в землю. Изредка мальчишки, ученики приходского училища, собирались около него поиграть, тщетно совали внутрь колокола ручонки с целью найти язык — язык давно уже, по распоряжению полицмейстера, был снят и употреблён на гнёт для одной из бочек с кислой капустой, которую полицмейстер ежегодно изготовлял хозяйственным способом для надобностей нижних чинов пожарной команды.
Долго бы пришлось колоколу лежать в бездействии, уходя постепенно в мягкую землю, но приехали однажды какие-то люди, взвалили его на ломовика, увезли и продали на завод, выделывавший медные пуговицы для форменных мундиров.
Теперь, если вы увидите чиновничий или полицейский мундир, плотно застёгнутый на пуговицы, — блестящие серебряные пуговицы, — знайте, что под тонким слоем серебра скрывается медь.
Пуговицы хорошие, никогда сами собою не расстёгиваются, а если об одну из них нечаянно звякнет орденок на груди, то звук получается такой тихий, что его даже владелец ордена не расслышит.