Рассказы о сибирских золотых приисках (Небольсин)/Версия 2/ДО

Рассказы о сибирских золотых приисках
авторъ Павел Иванович Небольсин

Опубл.: 1847. Источникъ: az.lib.ru • Статья четвертая. (Начало).

РАЗСКАЗЫ О СИБИРСКИХЪ ЗОЛОТЫХЪ ПРІИСКАХЪ.

Статья четвертая. Городъ Томскъ. — Мѣха. — Чай. — Палы. — Ачинскъ. — Минусинскъ. — Карату въ. — Инородцы. — Народы татарскіе. — Преданіе о Якутахъ. — Самоѣды. — Остяки. — Калмыки и ихъ бытъ. — Дзюнгорскіе двоеданцы. — Монголы. — Буряты и ихъ бытъ. — Тунгусы. — Князь Гантимуръ. — Бытъ бродячихъ Тунгусовъ. — Алтайскіе каменьщики. — Шаманъ. — Покореніе инородцевъ, ихъ раздѣленіе и права. — Распространеніе христіанства. — Чудскіе города. — Развалины. — Надписи. — Копи. — Курганы. — Пещеры. — Минеральныя воды.

Городъ Томскъ, основанный, какъ уже замѣчено, въ 1604 году, во времена Петра-Великаго, вмѣщалъ въ себѣ около двухъ съ половиною тысячь жителей^[1]; въ 1840 году въ немъ считалось до 12,000 жителей^[2]; нынѣ же, особенно въ зимнее время, когда въ Томскъ съѣзжаются золотопромышленной, ихъ управляющіе и прикащики и возвращаются ходившіе на пріиски въ работу здѣшніе мѣщане, — общее число жителей города Томска, не исключая городовыхъ казаковъ и войсковыхъ чиновъ, можно положить до 20,000 душъ. Въ Томскѣ есть гимназія съ пансіономъ, три уѣздныя и два приходскія училища. Въ нихъ воспитывается круглымъ числомъ въ годъ до 350 учениковъ^[3]. Впрочемъ, изъ этого не слѣдуетъ заключать, чтобъ просвѣщеніе тихо подвигалось впередъ: это доказываетъ только родительскую слабость, неохоту разстаться съ дѣтищемъ, котораго съ малыхъ лѣтъ пріучаютъ быть практически-полезнымъ отцу на поприщѣ его промышленыхъ занятій. Но вообще говоря, грамотность въ Сибири сильна; даже въ деревняхъ, въ крестьянскомъ сословіи, первая забота отцовъ о томъ, чтобъ ихъ дѣти, особенно мальчики, непремѣнно знали грамоту и цифирь, необходимую при всѣхъ разсчетахъ; въ этомъ отношеніи, Сибиряковъ можно раздѣлить на умѣющихъ читать и писать, на умѣющихъ разбирать только церковную печать и на знающихъ однѣ цифры и незнающихъ грамоты.

Во всей Сибири городъ Томскъ славится своимъ дѣтскимъ пріютомъ, устроеннымъ здѣсь на капиталъ, пожертвованный д. с. с. Ал. Ст. Завилейскою и содержимымъ щедрыми и весьма-значительными приношеніями попечительницы пріюта, кол. сов. Ал. Пав. Асташевой. Пріютъ этотъ, подъ непосредственнымъ распоряженіемъ просвѣщенной смотрительницы Кат. Ив. Рексъ и наблюденіемъ попечительницы, поставленъ на такую степень совершенства, управляется съ такою любовію и заботами объ укорененіи въ сердцахъ юныхъ питомцевъ правилъ строгой нравственности и пріобрѣлъ такое довѣріе отцовъ и матерей семейства, что родители съ весьма-достаточнымъ, даже богатымъ состояніемъ изъ Барнаула, Омска и другихъ городовъ, добиваются изъ всѣхъ силъ чести помѣстить туда дѣтей своихъ.

Томскъ имѣетъ свой банкъ, подъ названіемъ Общественнаго Сибирскаго Банка, и ссужаетъ своими капиталами преимущественно золотопромышлениковъ, которые, по смотря на разлившееся всюду богатство, очень-часто нуждаются въ деньгахъ… Это съ перваго раза должно показаться страннымъ, особенно, когда со всѣхъ сторонъ поминутно слышишь и даже самъ видишь, что въ Сибири деньги ни почемъ, и капиталъ въ-десять тысячь рублей серебромъ по считается деньгами. Деньги дѣйствительно ни почемъ въ Сибири — въ-слѣдствіе всеобщаго направленія золотопромышлениковъ поставить на своемъ и во что бы ни стало пріобрѣсть все необходимое для разработки пріисковъ, приносящихъ двѣсти-триста процентовъ. Но деньги не всегда могутъ быть въ наличности, особенно если взять во вниманіе незапасливость, неразсчетливость и надежду на авось. Золотопромышленикъ сдаетъ свое золото въ концѣ золотопромышленаго года, начинающагося съ перваго числа октября, и сдаетъ его въ Барнаулѣ; естественное дѣло, что онъ не можетъ въ ту же минуту получить за него деньги, выдающіяся изъ Санктпетербургскаго Монетнаго Двора: онъдолженъ необходимождать, пока это золото прійдетъ въ Петербургъ и пока тамъ произведутъ ему контр-пробу для того, чтобъ сдѣлать правильную повѣрку — сколько въ принадлежащемъ промышлевику золотѣ заключается чистаго золота, сколько серебра и сколько другихъ примѣсей и за тѣмъ произвести точный разсчетъ, какая ему слѣдуетъ въ выдачу сумма денегъ, за вычетомъ податей и другихъ расходовъ. Эта операція продолжается нѣсколько недѣль и даже мѣсяцевъ, считая тутъ и дорогу и вспомнивъ, что контр-пробѣ въ Петербургѣ должны подвергнуться нѣсколько сотъ слитковъ, въ которые обращено разсыпное золото еще въ Барнаулѣ. А между-тѣмъ, съ первыхъ чиселъ сентября золотопромышленику крайне нужны деньги: онъ долженъ сдѣлать 10-го сентября окончательный разсчетъ своимъ рабочимъ за ихъ труды, чтобъ ни одному изъ нихъ не! остаться должнымъ ни копейки иначе никто не пойдетъ къ нему въ работу, или, можетъ случиться, обнаружится даже общее неудовольствіе и бунтъ. Послѣ 10-го сентября золотопромышленикъ долженъ раздать задатки тѣмъ, кого онъ найметъ въ работы на будущее лѣто: пропустишь удобное время — останешься безъ рабочихъ. Въ это же время должно закупить провіантъ и фуражъ для будущихъ операцій, раздать часть суммъ и употребить ихъ на прочія закупки. Въ этихъ предварительныхъ занятіяхъ проходитъ вся осень, и зимою все должно быть доставлено на пріиски. Тутъ деньгами нуждается каждый: и беззаботный мѣстный золотопромышленикъ, и управляющій какой-нибудь компаніи, котораго петербургскіе довѣрители не снабдили своевременно денежными средствами. Каждый готовъ дать какіе угодно проценты, чтобъ только совершенно обезпечить себя въ своихъ операціяхъ. Поэтому всѣ и хлопочутъ заблаговременно заложить квитанцію на сплавленное въ Барнаулѣ золото въ Общественномъ Сибирскомъ Банкѣ, чтобъ избѣжать потери времени при пересылкѣ его для залога въ Коммерческомъ Банкѣ въ Санктпетербургѣ, впредь до полной уплаты сумѣть за золото изъ Монетнаго-Двора. Кому деньги слишкомъ къ-спѣху — тотъ по неволѣ долженъ обратиться къ ростовщикамъ, которые удятъ подобныхъ рыбокъ и прославляютъ свое занятіе, а оно, какъ извѣстно, прибыльнѣе всякихъ золотыхъ розсыпей: ни гильдейскихъ повинностей, ни другихъ податей, ни риску — ничего тутъ не нужно; одни только чистые барыши.

Томскъ состоитъ изъ трехъ частей: Татарской-Слободы при въѣздѣ въ городъ: это предмѣстіе Томска; высшій классъ населенія живетъ на той сторонѣ рѣчки Ушайки, на которой господствуетъ возвышенность, носящая названіе Юрточной-Горы. Здѣсь, въ недавнія еще времена, была густая роща, которой слѣды видны понынѣ около мужскаго монастыря съ одного края и противъ зданія присутственныхъ мѣстъ съ другаго. На Юрточной-Горѣ поселился цвѣтъ всего Томска. Квартиры здѣсь очень-дороги и за одну комнату съ приличными перегородками и со службами берутъ по 15 р. с. въ мѣсяцъ. Прочіе жители и торгующее сословіе живутъ на противоположномъ берегу Ушайки, осѣняемомъ высокою Воскресенскою-Горою на выѣздѣ въ Красноярскъ. Въ этой части города помѣщаются два гостиные двора, каменный и деревянный, уцѣлѣвшіе отъ пожара, и нѣсколько площадей. На главной же площади былъ устроенъ олимпійскій циркъ, котораго наѣздники и наѣздницы, въ дни представленій, разъѣзжали по городу въ костюмахъ дикихъ Индійцевъ, при звукахъ двухъ пронзительно-вывшихъ трубъ.

Въ этомъ городѣ сильное вниманіе заѣзжаго человѣка обращаютъ на себя грубые нищіе; цѣлое утро они ходятъ по городу, громко стуча въ окна нижнихъ этажей и съ крупной бранью отходя отъ домовъ, обыватели которыхъ глухи къ прошеніямъ этихъ тунѣядцевъ, сильныхъ и здоровыхъ, но пренебрегающихъ трудами и работой. — Въ Томскѣ много Татаръ и Башкировъ; они разносятъ по домамъ для продажи низкіе сорты чаевъ, дурные халаты, разные ковры, моржанъ или корольки, ожерелья изъ китайскаго мрамора, и продаютъ всѣ эти рѣдкости въ десять разъ дешевле запрошенной сначала цѣпы. — Татарки занимаются исправленіемъ нѣкоторыхъ медицинскихъ операцій и славятся искусствомъ приставлять піявки. — Здѣшнія торговки, исправляющія должность вѣстовщицъ, свахъ и коммиссіонершъ по разнороднымъ порученіямъ, промышляютъ преимущественно промѣномъ чепчиковъ на бѣличьи мѣха и цвѣточнаго чая на башмаки и другія мелочи, « продажею китайскихъ матеріи фанзы, чучунчи и канфы. Фанза и чучунча идутъ иногда на бѣлье охотникамъ до шелковаго бѣлья, что сравнительно стоитъ гораздо-дороже голландскаго полотна, котороо тамъ въ рѣдкость; кинфа же, или китайскій атласъ, изъ куска котораго выходятъ два салопа, далеко уступаетъ въ превосходствѣ хорошему атласу нашихъ фабрикъ и скоро сѣчется. — Томскія мѣщанки-дѣвушки имѣютъ обыкновеніе, идя въ храмъ Божій, распускать волосы по плечамъ, не заплетая ихъ въ косы, и покрывать голову маленькимъ платочкомъ; но вечерамъ въ хорошую погоду онѣ собираются группами у воротъ пріятельскихъ домовъ и безъ умолку ревутъ, или, по-нашему, распѣваютъ разныя пѣсни. — Евреевъ въ Томскѣ довольно; но почти всѣ они заняты постоянными трудами и занимаются ремеслами, изъ которыхъ на первомъ планѣ стоитъ работа дрогъ — общеупотребительнаго по всей Сибири экипажа, въ родѣ нашихъ старинныхъ линеекъ, донынѣ употребляемыхъ въ имѣніяхъ нѣкоторыхъ помѣщиковъ. У него ходъ тарантаса, то есть, двѣ оси, передняя и задняя, соединенныя между собой пятью долгими палчинами, или длинными и толстыми березовыми шестами; на эту связь прикрѣпляется дрожечный кузовъ, продолженный до безконечности, отъ задней оси до передней, аршина на четыре. На этихъ дрогахъ можетъ спокойно умѣститься до двѣнадцати человѣкъ сѣдоковъ. — Здѣшніе обязательные торговцы, по полученіи новыхъ транспортовъ съ ирбитской ярмарки, дарятъ своихъ постоянныхъ и значительныхъ покупателей дорогими въ Томскѣ гостинцами — морожеными яблоками и лимонами, сморщенными и гнилыми грушами, затвердѣлыми московскими сайками и сухарями, а иногда, какъ самою драгоцѣнною рѣдкостію — кислыми апельсинами.-Въ Томскѣ замѣчательны также, въ аристократической части города, лучшая изъ гостиницъ, содержимая старымъ петербургскимъ знакомцемъ, Албиносомъ, и иностранная мангазея Французскихъ винъ изъ Казани, женевскихъ часовъ изъ Петербурга, парижскихъ бронзъ изъ Москвы, англійскихъ пальто изъ Риги, бразильскихъ брильянтовъ изъ Варшавы и разныхъ нѣмецкихъ хитростей — г. Фохта.

Зданія, замѣчательныя въ Томскѣ по своей красотѣ, на Юрточной-Горѣ, новый соборъ, еще не конченный вчернѣ, огромный домъ присутственныхъ мѣстъ, домы съ садами и оранжереями гг. Асташова и Горохова, обладающаго богатою коллекціею китайскихъ рѣдкостей; на противоположной сторонѣ рѣки Ушайки домъ градскаго общества и нѣсколько домовъ наслѣдниковъ купца Неупокоева. Эта часть много пострадала отъ пожара, бывшаго въ Томскѣ въ 1845 году, 17-го іюня, и истребившаго семь кварталовъ по направленію рѣки Томи; но въ томъ же году она начала вновь обстроиваться, когда погорѣлые жители были обрадованы августѣйшею помощію Государя. Посланный отъ Его Величества съ капиталами курьеръ въ двѣ недѣли, если еще не менѣе, явился изъ Петербурга въ Томскъ, проскакавъ четыре тысячи съ половиною верстъ. — На Воскресенской-Горѣ замѣчательны по своей архитектурѣ православная церковь, католическій косцёлъ, въ которомъ священниками въ прежніе годы были іезуиты, и домъ конторы золотопромышленика каммергера и командора Бекетова, обладавшаго въ томскомъ округѣ весьма-большимъ числомъ пріисковъ, пріобрѣтшихъ извѣстность наружнымъ богатствомъ и изяществомъ амбаровъ и жилыхъ домовъ.

Находясь, такъ-сказать, въ сердцѣ Сибири подумаешь, что тутъ очень-легко запастись мѣхами для себя или для знакомыхъ. Однакожь, нѣтъ: въ Томскѣ мѣховъ не достанешь; есть мѣха въ Сибири, но вовсе не такіе, какихъ бы желалось. Яргак''и, нѣчто въ родѣ халата, выдѣлываемые изъ коневой шкуры, привозятся сюда изъ Казани и носятся одними лакеями, и то когда нѣтъ морозовъ. Дах''и, или шубы изъ выдѣланной шкуры дикой козы, лося или сохатаго, какъ ихъ здѣсь называютъ, шерстью вверхъ и безъ подкладки, очень теплы въ самые сильные морозы; но ихъ носитъ только простой народъ, извощики, и притомъ, съ ними должно обращаться очень-бережно: снимать на холоду и прятать подальше отъ сырости и тепла, а не то шерсть вылѣзетъ, и шуба пропадетъ. Бѣличьи мѣха идутъ подъ мужскіе халаты и подъ шубы небогатыхъ людей; мѣхомъ бурундука обшиваютъ женскія кацавейки, которыя въ Сибири не выходятъ изъ моды: но въ этомъ мѣхѣ тепла никакого нѣтъ. Овчинъ, заіічьихъ и волчьихъ мѣховъ, и безъ Сибири вездѣ много; медвѣжьи шубы не красивы, да ихъ мало и видно. Въ тайгѣ медвѣдь часто попадается, но его на пріискахъ не бьютъ: во время похода по лѣсу, дай-Богъ, чтобъ незваный гость самъ не тронулъ, а то гдѣ съ нимъ справиться! Часто ружья нѣтъ у путника, а иногда и есть оно, да черезъ пять человѣкъ у шестаго, и то или вовсе не заряжено, или заряжено дробью, или пистона не надѣто, а еще чаще — храбреца на медвѣдя не найдется сразиться съ нимъ на узенькой таёжной дорогѣ, гдѣ двоимъ рядомъ не проѣхать. Во время пріисковыхъ работъ — пріискателямъ не до медвѣдя. Случается, что онъ и на пріискъ пожалуетъ, и хозяйскую лошадь или рогатую скотину испортитъ въ то время, когда они пасутся не въ дальнемъ отъ пріиска разстояніи, а все-таки хозяинъ пріиска не рѣшится отправить людей для наказанія нарушителя общественнаго спокойствія, потому-что всякій золотопромышленикъ дорожитъ каждымъ рабочимъ не въ-отношеніи какой-нибудь филантропической идеи, а въ томъ разсчетѣ, что рабочіе и на охотѣ, и на работѣ ѣдятъ одинаково сытно, а въ-продолженіе того времени, пока они съищутъ медвѣдя и, Богъ-вѣсть, убьютъ ли еще его, — они наработаются вдоволь и добудутъ столько золота, чего и не стоитъ медвѣдь со всѣми его предками и потомками. Мало теперь Сибиряковъ, которые встарину, съ одной рогатиной, одни, безъ помощниковъ, вступали съ медвѣдемъ въ рукопашную: это ужь не прежній народъ, не храбрые удальцы, а люди положительные, ищущіе чего-нибудь существеннаго! Теперь почти одни инородцы ловятъ пушныхъ звѣрей, преимущественно соболя, бѣлку и лисицу. Но и соболь, и бѣлка, и лисица далеко удалились отъ жилищъ человѣческихъ; лѣсные пожары и шумъ отъ работъ на золотыхъ пріискахъ и поисковыя партіи зологопромышлениковъ годъ-отъ году прогоняютъ звѣря дальше и дальше. Однакожь, пушные звѣри ловятся и теперь ясачными; во этихъ промышлениковъ стерегутъ купцы, которые, съ врожденною Сибирякамъ топкостью, мастерски обдѣлываютъ эти дѣла, скупаютъ мѣха въ однѣ руки и отправляютъ ихъ въ Рассею. Порядочнаго мѣха въ Сибири и не купишь, а если и прійдется по случаю достать то очень-дорого, и несравненно дороже той цѣны, по которой мѣха продаются въ Москвѣ или Петербургѣ; притомъ же, въ Сибири не умѣютъ порядочно ихъ выдѣлывать, исключая однихъ шкуръ сохатаго. Зажиточные люди ходятъ въ енотовыхъ шубахъ, отъ насъ же къ нимъ высылаемыхъ.

Хорошаго чая тоже нѣтъ въ Сибири, преимущественно въ Томскѣ и Красноярскѣ. Высшіе сорты чаевъ только провозятъ по Сибири изъ Кяхты въ Нижній-Повгородъ, и большинству, какъ говорится, не удастся понюхать ханскихъ сортовъ. Охотники выписываютъ чай для своихъ семействъ изъ Иркутска или изъ Кяхты. Въ Томскѣ только одинъ оптовой торговецъ; но онъ не торгуетъ въ разницу, и потому Шелунги, или какого-нибудь особеннаго въ этомъ же родѣ — здѣсь достать невозможно. Чай, здѣсь продаваемый въ ящикахъ китайской укладки, посредственнаго достоинства, носитъ „фамилію Ши-ми-чеи-дзи и стоитъ отъ десяти до двѣнадцати рублей серебромъ за ящикъ въ 2½ фунта вѣса; двойные ящики стоютъ двадцать-пять или тридцать рублей серебромъ, глядя по покупателю: съ богатаго подороже. Тотъ чай, который чайные караванные прикащики продаютъ подъ названіемъ совочнаго и цвѣточнаго, выгоднѣе покупать у нихъ-самихъ или у торговокъ, чѣмъ у купцовъ, которые обыкновенно берутъ рубля два барыша на фунтъ; но этого сорта чай очень-невысокаго-достоинства, очень-простъ, что называется — людской, и если называется цвѣточнымъ, то, вѣроятно, потому только, что продается завернутымъ въ цвѣтной, темно-розовой бумагѣ, не иначе.

Есть еще одинъ родъ чая, который въ Петербургѣ неизвѣстенъ: это кирпичный, преимущественно употребляемый монгольскими племенами; его пьютъ и русскіе крестьяне, но исключительно на золотыхъ пріискахъ. Чай этотъ варятъ въ котлахъ, на водѣ, рѣдко на молокѣ, и прибавляютъ къ нему соли и коровьяго масла. Онъ чрезвычайно-питателенъ. Съ примѣсью поджаренной муки, чай этотъ называется затураномъ. Кирпичнымъ онъ названъ потому, что является въ торговлѣ въ плотномъ видѣ, полуфунтовыми массами, въ плиткахъ, и приготовляется изъ грубыхъ листьевъ чайнаго дерева.

Разсыпной чай началъ входить во всеобщее употребленіе со временъ Петра-Великаго, а до того времени онъ продавался въ аптекахъ какъ лекарство, противодѣйствующее вліянію заразительнаго воздуха и вина. Кирпичный чай былъ издавна извѣстенъ пограничнымъ казакамъ въ Сибири. Въ 1638 году русское посольство, бывшее у Алтыи-Хана на южномъ рубежѣ Западной-Сибири, устыдилось принять поднесенные ему въ подарокъ двѣсти башей чаю, потому-что чай этотъ казался слишкомъ-ничтожнымъ и неуважительнымъ. Изъ такого отзыва заключаютъ, что тогда были уже извѣстны чаи высшихъ сортовъ. Въ 1654 году, боярскій сынъ Байковъ, отправленный во времена царя Алексѣя Михайловича въ Китай, въ дневникѣ своемъ упоминаетъ объ угощеніи его тамъ чаемъ, какъ о вещи весьма-обыкновенной. Въ 1674 году, чай въ московскихъ аптекахъ продавался по 30 копеекъ за фунтъ^[4].

Про совочный чай караванные прикащики разсказываютъ, что онъ берется изъ цѣльныхъ цибиковъ, отъ каждой изъ шести сторонъ, — на совки, для пробы, и пробы эти составляютъ собственность прикащика. Не знаю, правда ли это, а только караванные прикащики, вѣроятно съ большаго барыша, отчаянно кутятъ по дорогѣ. Останавливаясь по деревнямъ, они нарѣзываются простой сивухой, а по городамъ пользуются полною свободой холостаго дикаря, ухарски разъѣзжаютъ съ юными Сибирячками цѣлый день на извощикахъ, которые тамъ очень-дороги, и, въ заключеніе, напиваются до-нельзя шампанскимъ. Особенная, страшная попойка, когда Томь и Обь совершенно очистятся отъ льда. Здѣсь чай, пришедшій изъ Кяхты сухимъ путемъ, нагружается въ особо-устроенныя суда и идетъ водой до Тюмени, перваго отъ Петербурга города Тобольской-Губерніи, а оттуда его везутъ далѣе въ Россію. — Во время нагрузки и приготовленій къ отъѣзду, въ-продолженіе цѣлой недѣли по берегу Томи собирается все городское населеніе; нѣсколько хоровъ, или вѣрнѣе — артелей пѣсенниковъ, изъ числа судорабочихъ, распѣваетъ въ разныхъ мѣстахъ русскія пѣсни (сибирскихъ пѣсень нѣтъ) при выстрѣлахъ изъ ружей или Фальконета, которымъ каждое судно вооружено. Бахусъ, Амуръ, а съ ними и Меркурій, въ своемъ двойственномъ значеніи покровителя торговли и воровства — вотъ три божества, которымъ въ эти дни толпы народа приносятъ постоянныя жертвы. Все дышетъ и сіяетъ весельемъ, хотя не весьма чистымъ; пѣсни, крикъ и гамъ разбушевавшихся гулякъ слышатся далеко за полночь.

Выѣхавъ изъ Томска, я отправился на минусинскій пріискъ по системѣ рѣки Амыла, на который мнѣ надлежало посмотрѣть.

Я ѣхалъ всю дорогу во время паловъ, или огня, который жители пускаютъ по степямъ и лѣсамъ, выжигая такимъ-образомъ старую траву и способствуя лучшему росту новой. Правда тутъ не обходится иногда безъ лѣсныхъ пожаровъ, да на это не слишкомъ смотрятъ; въ Сибири, особенно въ Восточной, въ любомъ округѣ можно встрѣтить огромныя пространства выжженнаго лѣса: полувѣковыя и вѣковыя запрещенія на счетъ сохраненія лѣсовъ давно вышли изъ памяти^[5], и палы до-сихъ-поръ не выходятъ изъ употребленія.

Проѣзжая ночью по горнымъ скатамъ или спускаясь въ пространную долину, не налюбуешься этою естественною иллюминаціею. Струйки огня, какъ свѣтящіеся змѣи, пробираются между травой разнообразными зигзагами. Съ одного конца яркой линіи свѣта, огонь, не находя для себя пищи, мгновенно потухаетъ; съ другаго конца онъ быстро перемѣняетъ направленіе только-что взятое, кидается въ сторону и жадно бѣжитъ впередъ, пожирая новую пищу. Огонь является въ тысячѣ мѣстахъ, чертитъ безтолковые вензели, выбираетъ себѣ мѣстечко, гдѣ бы можно было ему перебѣжать дорогу, часто раздѣляющуюся на нѣсколько вѣтвей, которыя сходятся послѣ въ одинъ путь и, разъигравшись въ сухой травѣ, не щадитъ ничего, все истребляетъ. Но это только ночью. Днемъ ѣхать такими мѣстами очень-непріятно. Запахъ гари довольно отвратителенъ; воздухъ дѣлается спертымъ; синее небо скрывается за тучами дыма; яркое солнышко выглядываетъ какимъ-то рыжимъ пятномъ; мѣстоположенія не красивы и исчерчены черными кругами отъ выгорѣлыхъ травъ.

Проѣхавъ пограничные столбы Томской Губерніи, я вступилъ въ первый городъ Енисейской-Губерніи, Ачинскъ, и очутился на территоріи Восточной-Сибири. Разницы съ Западной Сибирью мало: все, кажется, одинаково, что тамъ, что здѣсь — однѣ вороны не одинаковы. Въ Западной-Сибири вороны, какъ вороны, такія же, какъ и вездѣ, а въ Восточной-Сибири онѣ рѣшительно черныя, самаго густаго чернаго цвѣта и до мертвечины и тому-подобныхъ лакомствъ такъ падки, что почти подъ каждымъ городомъ, и довольно часто, можно встрѣтить ихъ цѣлыми арміями и быть свидѣтелемъ жестокой войны между воронами и галками. Предметомъ битвы бываетъ разная падаль, которую жители стащутъ, или свезутъ съ улицы, да и бросятъ на поле, тутъ же, близехонько, но все таки за городомъ, — хоть въ пятидесяти саженяхъ, да за городомъ. И это дѣлается въ полномъ сознаніи исполненія полицейскихъ распоряженій! Въ ямы не зарываютъ — хлопотъ много; да и къ-чему лишать цѣлое сословіе хищныхъ пернатыхъ куска хлѣба: Поэтому нисколько и не удивительно встрѣтить тутъ бездну череповъ бѣдныхъ Йориковъ конской или свиной породы и вспомнить арію изъ“ Руслана и Людмилы»: «о поле, поле! кто тебя усѣялъ мертвыми костями?…»

Ачинскъ старый городъ; онъ уже лѣтъ двѣсти стоитъ на Чулымѣ, образующемъ здѣсь хорошую пристань. Основаніе его относятъ къ 1641 году, когда здѣсь выстроенъ былъ еще только острогъ. Разоренный Киргизами, онъ возобновленъ былъ въ 1682 году. Мѣстоположеніе его довольно-пріятно. Городъ этотъ, однакожь, не процвѣтаетъ, хотя и имѣетъ къ тому всѣ средства, изъ которыхъ главное — водяное сообщеніе съ Волгою, прерываемое только верстъ на шестьдесятъ волокомъ между рѣками Турою и Чусовбю. Ачинскіе мѣщане прежде занимались исключительно хлѣбопашествомъ, но золотопромышленость переманила къ себѣ всѣ руки — и Ачинцы пошли на пріиски, гдѣ они успѣли избаловаться и усвоить себѣ кой-какія дурныя наклонности, каковы усиленное пьянство, картежничество, непокорность. строптивость и кража золота, за что, однакожь, они рѣдко попадаются въ руки правосудія, частію отъ безпечнаго надзора своихъ начальниковъ, частію отъ дѣлежа барышами съ прочею братіею и отъ искусства совершенно скрывать слѣды преступленія; на частныхъ же золотыхъ пріискахъ постояннаго осмотра рабочихъ не бываетъ, да никто, еслибъ и захотѣлъ, не рѣшится на это, потому-что рабочіе поднимутъ тревогу и если теперь же самовольно не разойдутся, то на будущее время никто не наймется къ этому хозяину.

До-сихъ-поръ отъ самой Казани я ѣхалъ все на востокъ; здѣсь, въ Ачинскѣ, надлежало своротить на югъ и пробираться черезъ Минусинскъ въ Каратузъ.

Минусинскъ — окружный, или, по-нашему, уѣздный городъ Енисейской Губерніи, городъ новый, только съ 1822 года возвышенный на эту степень изъ деревни Большой-Минюсы. Не будь здѣсь золотыхъ пріисковъ — вѣкъ бы ему быть деревней. Но вотъ что значатъ обстоятельства: завелось въ округѣ свое золото — сюда наѣхала цивилизація со всѣми своими принадлежностями, хорошими и худыми; явились потребители высшаго полета — и сюда стали ящиками возить шампанское, подраздѣляя его на три разряда: на клико перваго сорта, просто клико и просто шампанское.

Минусинскъ — городокъ чистенькій, съ небольшимъ народонаселеніемъ около тысячи человѣкъ, занимающихся преимущественно хлѣбопашествомъ, которымъ Минусинскій-Округъ изобилуетъ; картофель разводится здѣсь тоже весьма-усердно. Сбытъ хлѣба на золотые промыслы какъ у себя, такъ и внизъ по Енисею, приноситъ жителямъ большія выгоды. При всемъ томъ жители не такъ испортились отъ близкаго сосѣдства золотыхъ промысловъ; пьянство, развратъ и воровство не развиты еще здѣсь въ той степени, до которой дошли нѣкоторыя другія мѣста, посѣщаемыя людьми, побывавшими на золотыхъ пріискахъ, особенно на богатыхъ.

Городъ этотъ стоитъ на песчаной степи, заросшей полынью, и отъ-того сливки здѣсь прегорькія. Въ немъ одна только церковь, есть домъ полиціи съ каланчей и — роскошь маленькихъ городовъ фонари, никакъ цѣлая дюжина, которые зажигаются только въ самые торжественные дни. Гостинницъ нѣтъ: пріѣзжіе останавливаются, какъ это обыкновенно ведется, начиная еще съ города Перми — на постоялыхъ дворахъ. Прислуживаетъ всегда прекрасный полъ; берутъ отъ двухъ рублей до двухъ съ полтиною ассигнаціями съ человѣка: тутъ и квартира, и приборъ для чая, и обѣдъ, и ужинъ. Во время моего пребыванія въ этомъ городѣ, что продолжалось однажды цѣлый мѣсяцъ, каждый день мнѣ подавали: въ обѣдъ — щи и жареную утку, въ ужинъ — жареную утку и щи; другихъ перемѣнъ ле было.

Каратузъ — крайнее русское селеніе въ этомъ направленіи, между Минусинскомъ и китайской границей. Это казачій Форпостъ, резиденція золотопромышлениковъ, а попросту сказать, деревня. Нѣсколько десятковъ казаковъ, исполняющихъ полицейскую обязанность, не придаютъ особеннаго колорита этой мѣстности; во особенность свою Каратузъ пріобрѣлъ при развитіи въ этомъ краю золотой промышлености. Онъ замѣчателенъ тѣмъ, что золотопромышленики выстроили здѣсь себѣ хорошіе домы, основали складочныя мѣста, завели конторы и исключительно тутъ производятъ свои распорядительныя операціи. Отъ-того всѣ подобныя Каратузу крайнія къ пріискамъ деревни со складочными мѣстами и называются резиденціями, то-есть факторіями, въ какихъ бы округахъ они ни были учреждены. Въ-продолженіе цѣлаго года резиденціи эти кипятъ жизнію: здѣсь происходятся заподряды товаровъ, пріемъ ихъ изъ другихъ деревень, наемка рабочихъ, иногда разсчетъ ихъ, отправка тяжестей на пріиски, зимою въ узенькихъ саняхъ, въ которыя лошади впрягаются гусемъ, одна за другой, а лѣтомъ на вьючныхъ лошадяхъ, — и всѣ другія предуготовительныя распоряженія. Исполнительныя операціи золотопромышлениковъ, то-есть поиски, разработка и добываніе золота производятся на самыхъ пріискахъ, въ мѣстахъ внѣ человѣческихъ жилищъ, въ глубинѣ горъ, въ глуши, въ долинахъ удаленныхъ отъ деревень часто верстъ на двѣсти, на триста, въ тайгѣ, то-есть въ дѣвственныхъ черныхъ лѣсахъ, жилищѣ однихъ бродячихъ инородцевъ, которые, конечно, отсюда удаляются и занимаютъ другія мѣста, гдѣ ничто не можетъ мѣшать ихъ обычнымъ занятіямъ и гдѣ звѣрь еще не разогнанъ постояннымъ присутствіемъ человѣка и безпрестаннымъ шумомъ и грохотомъ, которымъ обыкновенно сопровождаются пріисковыя работы.

Инородцевъ я встрѣтилъ еще въ Минусинскѣ; здѣсь, въ Каратузѣ, я видѣлъ ихъ больше и замѣтилъ, что физіономіи тѣхъ и другихъ весьма-различны и даютъ поводъ къ несомнѣнному заключенію, что въ этомъ краю разсѣяны разныя совершенно-отдѣльныя другъ отъ друга, племена. Живутъ они въ коническихъ урасахъ, шалашахъ изъ тонкихъ жердей, воткнутыхъ подъ угломъ въ землю и соединенныхъ между собою противоположными концами, а сверху обложенныхъ искусно содранною корою. Управленіе инородцами этого края сосредоточено въ трехъ степныхъ думахъ: Койбальской, Бачинской и Сагайской, гдѣ имъ ведутся точные списки.

Я видѣлъ множество кургановъ, уставленныхъ по угламъ высокими каменными плитами ребромъ и расположенныхъ правильными улицами съ замѣтною симметріей), видѣлъ невѣдомыя мнѣ надписи на утесистыхъ берегахъ Енисея и, замѣтивъ между ними русскія слова, обозначавшія фамилію извѣстнаго путешественника г. Щукина, начертавшаго ихъ на неприступной скалѣ, задумалъ-было самъ увѣковѣчить тутъ же свое имя; но, поразсудивъ, что для достиженія желанной высоты въ глазахъ потомства — надо было прежде, кромѣ потери времени, разъ двадцать умереть, разбивъ голову объ окраины береговыхъ камней или погибнуть въ пучинахъ Енисея, — я убѣдился, что потомство не заслужило еще подобной жертвы съ моей стороны, и затѣю свою оставилъ.

Въ бытность мою въ этихъ краяхъ, пріѣхалъ туда же какой-то путешественникъ, которому вдругъ, безъ всякихъ приготовленій, пришла въ голову мысль заняться изслѣдованіями объ инородцахъ. Не зная, съ какой стороны приняться за это дѣло, онъ сталъ разспрашивать о нихъ у здѣшнихъ жителей. Узнавъ отъ нихъ, что это все Татары, все Чудь, путешественникъ нашъ замѣтилъ весьма-основательно, что здѣшніе Татары не похожи на казанскихъ Татаръ, торгующихъ мыломъ и халатами. Чтобъ познакомиться съ ними поближе, онъ рѣшился разговориться съ первымъ полудикимъ, который ему попадется и въ этихъ видахъ встрѣтился съ широкоплечимъ молодцомъ. Голова у него была не бритая и украшена длинными черными волосами; глаза большіе темнокаріе, быстрый взглядъ, бѣлые какъ жемчугъ зубы, довольно красивыя черты лица, смуглая кожа и весьма-рѣдкіе коротенькіе волосы на усахъ и на бородѣ.

— Какъ тебя зовутъ, любезный другъ? спросилъ неприготовленный къ дѣлу путешественникъ.

— А тебѣ зачѣмъ? отвѣчалъ ясачный.

— Развѣ тебя нельзя спросить?

— Да тебѣ, бачка, что въ томъ, какъ меня зовутъ?

— А я хотѣлъ-было дать тебѣ на водку, если ты будешь отвѣчать на мои вопросы, возразилъ тонкій ученый, затронувъ нѣжную струну своего субъекта, котораго онъ непремѣнно хотѣлъ считать за прототипа всѣхъ здѣшнихъ туземцевъ.

— А! если на водку сулишь — спрашивай, бачка! Больше спрашивай!

— Какъ же тебя зовутъ?

— Кулунакъ Наргозѣевъ, бачка.

— Кто жь ты такой?

— А никто!

— Не правда; первое дѣло — ты человѣкъ.

— Ха, ха, бачка! кто жь не человѣкъ? И я человѣкъ! Про это и спрашивать нечего.

— Какой же ты человѣкъ: русскій или не русскій?

— Нѣтъ, бачка, я не русскій; я ясачный; я ясакъ даю.

— Этого мало, вотъ Кузьма Сидоровъ, у котораго я остановился… доведись, что ему велятъ ясакъ платить, а все онъ не будетъ такой ясачный, какъ ты.

— Нѣтъ, бачка, не будетъ.

— Отъ-чего же?

— Онъ крещеный Русскій, а я Чудь, Татаринъ.

— А какъ ты Богу молишься?

— Такъ же, какъ и Кузьма, и я крещеный.

— А прежде кто ты былъ: мухаммеданинъ? спросилъ путешественникъ, увѣренный, что всякій Татаринъ непремѣнно долженъ быть не иначе, какъ мухаымеданиномъ.

— Какой такой?

— Ты вѣрилъ Мухаммеду?

— Не слыхалъ, бачка; мудрено говоришь.

— Прежде чѣмъ тебѣ крестъ надѣли, какъ ты Богу молился?

— Не знаю, бачка; это давно было.

— Какъ ты съ своими ясачными же разговариваешь?

— Такъ же, какъ съ тобой, бачка: я спрошу — они скажутъ, а они спросятъ — я имъ скажу.

— Да нѣтъ, не то! Какой вы народъ — вотъ что мнѣ хочется знать.

— О, мы народъ хорошій!

Недобившись толку отъ ясачнаго, путешественникъ бросилъ свои изслѣдованія и лишилъ науку драгоцѣнныхъ открытій историческихъ и филологическихъ.

А между-тѣмъ о сибирскихъ инородцахъ многое извѣстно, хотя, вообще говоря, до-сихъ-поръ нѣтъ полнаго и удовлетворительнаго ихъ описанія въ одномъ цѣломъ, что для частнаго человѣка весьма-затруднительно. Не будучи посвящены въ тайны Востока, не обладаніями знаніями и средствами, безъ которыхъ нельзя рѣшиться на глубоко-ученыя изслѣдованія о разноплеменныхъ народахъ Сибири, да и не имѣя на то ни малѣйшаго притязанія, мы тѣмъ не менѣе считаемъ долгомъ исчислить здѣсь эти народы и присовокупить о нихъ тѣ отрывочныя, но, можетъ-быть, для иныхъ нелишенныя интереса извѣстія, которыя довелось намъ или самимъ собрать, или вычитать изъ книгъ, бывшихъ подъ рукою, нисколько не ручаясь за достоверность приводимыхъ нами преданій, коль скоро они не подтверждаются оффиціальными документами или другими неопровержимыми источниками.

Начнемъ съ Пермской-Губерніи.

Въ ней инородцевъ считается: Татаръ, Черемисъ и Пермяковъ 24,000 душъ, Башкировъ и Тептерей 40,000 душъ, Вогуловъ до 1500 душъ.

Изъ числа этихъ 65,500 душъ 58,000 мухаммедане и 7500 Вогуловъ и Черемисовъ язычники^[6].

Вогулы, Вотяки, Остяки и Черемиссы извѣстны Русскимъ издавна и еще въ шестнадцатомъ столѣтіи безпокоили наши владѣнія своими набѣгами; такъ въ 1572 году дана была Якову Строгонову граммата о посылкѣ казаковъ, Остяковъ и Вогуличеи для прекращенія опустошеній, произведенныхъ Черемиссами по Камѣ; въ 1581 году даны были двѣ грамматы о посылкѣ ратныхъ людей для охраненія ихъ отъ набѣговъ Вогуличеи, а въ 1582 году велѣно было выслать въ Чердынь атамана Ермака Тимоѳеева и волжскихъ казаковъ, вооружившихъ своими набѣгами Вотяковъ и Вогуличеи^[7]. По писцовой книгѣ Михаила Корсакова, у Татаръ и Остяковъ заводились еще въ 1623 году селенія вмѣстѣ съ выходцами изъ Чердыни, Вятчанами. По повелѣнію царя Михаила Ѳедоровича земля около города Кунгура принадлежала иретскимъ Татарамъ^[8].

Объ инородцахъ по Ишиму есть преданіе, что Калмыки или Буряты, выходцы бухарскіе, имѣли хана Тохтамыша, сына Цадаева. Скитаясь по пустынямъ, они проходили рѣку Ишимъ. Въ то время убѣжалъ у нихъ многочисленный табунъ лошадей; для отъисканія ихъ остались здѣсь тридцать-три табунщика, и при нихъ три женщины. Занявшись отъискиваніемъ лошадей, они такъ отъ сотоварищей своихъ отстали, что нагнать ихъ уже не могли, а потому и расположились жить по рѣкѣ Ишиму, принявъ себѣ прозваніе Хазахъ, что, по словамъ ихъ, означало заблудившихся. Вскорѣ послѣ того, именно въ 1603 году, они безъ сопротивленія были покорены казаками^[9]. Въ Ишимскомъ-Округѣ осѣдлыхъ Татаръ и Ташкентцовъ считается до 700 душъ обоего пола, а кочевыхъ Киргизовъ до 800 душъ^[10].

Барабинцы и тарскіе юртовые подгородные Татары отъ налоговъ и тяготы тарскихъ воеводъ князя Юрья Шаховскаго съ товарищами — учинили возстаніе. Побивъ служилыхъ людей, они ссылались съ Бѣлыми Калмыками и не смотря на шерть, или присягу, которую они дали по своей вѣрѣ на коранѣ, въ 1608 году откочевали на рѣку Чулымъ, да на Карагатъ. Посланный къ нимъ для уговора тобольскій служилый Татаринъ, Кизилбай Капландаевъ, привезъ съ собой князца Кугу Такова, брата Малгутана Кучагова, да Алчугуна Чагирова. Они объявили, что князецъ ихъ Декуту обрадовался зву и милости царской, и всѣ они прикочуютъ назадъ. Изъ шерти и статейнаго списка ихъ видно, что они измѣнили отъ лихихъ насильствъ Шаховскаго съ товарищи, да ротмистра Кротова и боярскаго сына Шахова, которые съ нихъ большія взятки брали и женъ и дочерей къ себѣ отнимали. Въ 1609 году, къ измѣнникамъ Барабинцамъ присоединились и юртовскіе Татары. Они послѣ прикочевали обратно, но не всѣ; въ 1633 году непокорныхъ велѣно было принудить къ тому силою оружія^[11].

Бухарцы поселились въ Сибири съ давнихъ временъ, на покупныхъ земляхъ, въ числѣ 83 человѣкъ. Изъ грамматы царя Михаила Ѳедоровича 1645 года, подтвержденной царями Іоанномъ и Петромъ Алексѣевичами въ 1686 году, видно, что они преимущественно занимались торговлею въ русскихъ городахъ. Въ 1701 году Бухарцы обложены денежною податью^[12].

Башкиры происхожденіе свое ведутъ то отъ Ногаевъ, то отъ Бурятъ, а народныя сказки даютъ имъ въ родоначальники Чингне Хана. По нѣкоторымъ признакамъ ученые заключаютъ, что Башкиры смѣсь племенъ татарскаго, монгольскаго и чудскаго^[13]. На Башкирцевъ было положено сбора 22,758 рублей 78 копеекъ; но они его не платили. Въ табели окладныхъ и неокладныхъ сборовъ противъ этой цифры Петръ-Великій, въ 1724 году, поставилъ крыжъ, крестъ, что означало, чтобъ сборъ этотъ отставить^[14].

О томскихъ Татарахъ или Еутминцахъ мы уже имѣли случай говорить въ прошедшемъ мѣсяцѣ; прибавимъ здѣсь только то, что остатки древней крѣпостцы, на противоположной городу Томску сторонѣ рѣки Томи, по разсказамъ ученаго путешественника, доктора Кастрена, до-сихъ-поръ носятъ названіе городка, который былъ зимнимъ мѣстопребываніемъ князца Тояна^[15].

Кійскге Татары кочевали въ пустынныхъ равнинахъ, орошаемыхъ рѣкою Кіею, въ Томскомъ-Округѣ. Объ нихъ сохранилась одна граммата слѣдующаго содержанія:

«По государеву цареву и великаго князя Михаила Ѳеодоровича всея Россіи указу отъ государевыхъ воеводъ, отъ князя Ивана Ѳедоровича Татева съ товарищи Томскаго Уѣзда Кійской Волости князцу Курчею. — Напредь сего ты великому государю царю и великому князю всея Россіи самодержцу и многихъ государствъ государю и обладателю по своей вѣрѣ далъ въ свою правду шерть, съ тѣмъ, чтобы тебѣ со всею своею кійскою волостію государю царю и великому князю Михаилу Ѳеодоровичу всея Россіи служить, и прямить, и добра хотѣть во всемъ, и быть подъ его государевою царскою рукою и прямомъ холопствѣ навѣки неотступно, и съ людей своихъ давать государю по десяти соболей съ человѣка. — И ты, Курчей, правду свою и шерть на сей великому государю царю и великому князю Михаилу Ѳеодоровичу шертѣ ждалъ государеву къ себѣ мналость и жалованье. А забылъ: въ прошломъ (1624) году великому государю царю и великому князю Михайлу Ѳеодоровичу всея Россіи измѣнилъ, со всею своею кійскою волостію бѣжалъ къ государевымъ измѣнникамъ въ киргизскую землицу невѣдомо отъ чего, отъ тѣсноты ли чьей, или отъ продажи. И по сіе время къ государевой милости не обратился, въ Томскъ городъ не идешь и въ винахъ своихъ государю не бьешь челомъ. А нынѣ прислалъ ты въ Томскъ городъ съ государевымъ ясакомъ брата своего Кашина, а самъ въ городъ не пришелъ. — А ты бы, Курчей, помня свою прежнюю неправду, въ чемъ ты великому государю царю и великому князю Михаилу Ѳеодоровичу всея Россіи шерть далъ, отъ измѣны своей отсталъ и обратился къ великому государю царю и великому князю Михаилу Ѳеодоровичу и ѣхалъ бы въ городъ и далъ шерть на томъ, что тебѣ быть подъ его государевою царскою рукою въ прямомъ холопствѣ навѣки неотступно. А государь царь и великій князь Михаилъ Ѳеодоровичъ всея Россіи тебя, Курчея, пожалуетъ попрежнему, твоихъ винъ вспомянуть не велитъ, а велитъ тебя держать въ своемъ государскомъ милостивомъ призрѣніи и отъ недруговъ твоихъ тебя во всемъ оборонитъ. — Я отъ конго тебѣ и всей твоей кійской волости людямъ были какія насильства и тѣсноты или продажи отъ воеводъ или служилыхъ людей — ты бы на тѣхъ людей принесъ къ государю царю и великому князю Михаилу Ѳеодоровичу всея Россіи объ обидахъ своихъ челобитную. Государь царь и великій князь Михаилъ Ѳеодоровичъ велитъ тебѣ на тѣхъ людей дать оборону безъ пощады и государево жалованье тебѣ будетъ въ Томскомъ городѣ и кормъ довольный и назадъ велитъ тебя государь отпустить въ свою волость безъ задержанія. — А сія тебѣ грамота опасная; и ты бы сей опасной грамотѣ вѣрилъ безъ всякаго опасенія: кромѣ тебѣ государской милости и жалованья — ничего не будетъ. — Къ сей опасной грамотѣ государеву цареву и великаго князя Михайла Ѳеодоровича всея Россіи печать царства Сибирскаго Томскаго города приложилъ воевода князь Иванъ Татевъ, лѣта (7140—1632) декабря кн (28) дня»^[16].

Вѣроятно этотъ Курчей былъ преемникъ князца Умака, о которомъ еуштинскій князекъ Тоянъ упоминалъ въ прошеніи къ царю Борису Ѳедоровичу въ 1604 году, и изслѣдованіе о которомъ наша Академія возложила между прочимъ на ученаго путешественника доктора Кастрена. Умакъ жилъ въ четырнадцати дняхъ пути отъ Еуштинцевъ, слѣдовательно отъ Томска; а отъ Томска до нынѣшняго огромнаго кійскаго села, находящагося между городами Томскомъ и Ачинскомъ, на берегу Кіи, будетъ ровно двѣ недѣли пѣшаго хода, конечно съ растахами.

Черневые Татары сближаются къ городу Кузнецку; живутъ домами; вообще крещены, но придерживаются шаманства; хлѣбопашествомъ занимаются единственно для удовлетворенія собственныхъ только своихъ нуждъ и отличаются допотопнымъ способомъ приготовленія муки въ пищу. — По созрѣніи зерна, они срѣзываютъ простымъ ножомъ солому близь самаго колоса, связываютъ въ небольшіе снопы, просушиваютъ ихъ на жерди, на чистомъ воздухѣ, потомъ каждый снопъ отдѣльно насаживаютъ на шестъ и зажигаютъ. Когда содома перегоритъ, и зерно, все еще въ шелухѣ, отдѣлится, они молотятъ его кривою палкою и собираютъ, какъ говорятъ Сибиряки, въ туясы, или по-нашему бураки изъ бересты; потомъ чистое зерно поджариваютъ на огнѣ въ котлахъ, толкутъ въ ступѣ или трутъ каменными плитками и, наконецъ, муку съ водой употребляютъ въ пищу. Кромѣ этого они ѣдятъ рыбу и птицу, мясо дикихъ животныхъ и лошадей и не гнушаются падалью^[17].

Кумандинскіе Татары. Въ 1810 году ихъ было шесть волостей Нижнекумандинская, Верхнекумандинская, Комляжская, Кузнецкая, Кергежская и Южская; всего душъ 1209; ясаку сбиралось по оцѣнкѣ на 1474 рубля 84 копейки. Жили они по рѣчкѣ Кумандѣ, въ вершинахъ Біи, имѣющей начало изъ озера Телецкаго, или Алтынъ (по-русски, Золотаго), по берегамъ Телецкаго Озера и по рѣкѣ Катуни. — Родъ свой ведутъ отъ подданныхъ бывшаго въ сагайскихъ степяхъ татарскаго князя Мегмета-Кула, брата кучумова. Въ старые годы назывались Телесами. Отъ Калмыковъ разнятся во всемъ и съ ними не смѣшиваются; частію крещены, а болѣе придерживаются шаманства, называя верховнаго Создателя Бурхапомъ. Живутъ зимой въ землянкахъ, а лѣтомъ въ шалашахъ, покрытыхъ берестою и корою, занимаются промысломъ звѣрей и нѣсколько земледѣліемъ. Тѣлосложенія они весьма-слабаго; цвѣтъ лица — какъ у человѣка, изнуреннаго болѣзнями. Они одѣваются въ короткія овчинныя шубы, или въ халаты, толсто настеганные шерстью; рубахи носятъ безъ воротника; ноги обвертываютъ «Теплою Травою», растущею близь озеръ и имѣющею свойство долго не изнашиваться. Женщины наряды свои покупаютъ въ селеніяхъ у Русскихъ. Дѣвки заплетаютъ нѣсколько коси чекъ, привязывая къ нимъ яркаго цвѣта ленточки и лоскутки китайки; носятъ кольца и большія сережки. Умершихъ хоронятъ вдали отъ своихъ жилищъ, дѣлая на четырехъ столбахъ невысокія подмостки; на нихъ кладутъ покойника, завернутаго въ разныя обноски и заваливаютъ лѣсомъ и каменьями^[18].

Ачинскіе Татары. О происхожденіи ихъ нѣтъ никакихъ положительныхъ свѣдѣній. Они обитаютъ въ Ачинскомъ Округѣ Енисейской-Губерніи въ Ужурской Волости; всѣ они осѣдлые; одна половина ихъ, 385 душъ мужескаго пола и 363 души женскаго пола, несутъ обыкновенныя инородческія повинности деньгами, а другая половина, 435 душъ мужескаго пола и 341 душа женскаго пола, платятъ ясакъ натурой. Они болѣе уже ста лѣтъ крещены и слѣдуютъ во всемъ русскимъ обычаямъ; живутъ въ двадцати-пяти селеніяхъ^[19].

Мелетскіе Татары. Названіе мелетскихъ происходитъ отъ бывшаго нѣкогда Мелетскаго-Острога, на мѣстѣ котораго находится нынѣ деревянная церковь и инородческая управа въ Ачинскомъ-Округѣ. — Мелетскихъ Татаръ считается 34 души мужескаго пола и 32 женскаго; они осѣдлы, прилежно занимаются хлѣбопашествомъ и рыболовствомъ; употребляютъ въ разговорѣ татарскій языкъ, но знаютъ и по-русски^[20].

Якуты. По преданіямъ извѣстно, что Якуты отдѣлились отъ жительствовавшихъ по Барабинской-Сгепи Татаръ, называвшихся Саха, которыхъ именемъ и Якуты себя называютъ. Названіе это однозвучно съ монгольскими Сахами, разрушившими около 130 года до Р. Хр. Бактрійское Царство. При разборѣ, въ началѣ нынѣшняго столѣтія, бумагъ въ иркутскомъ архивѣ, найденъ былъ слѣдующій отрывокъ:

«Въ старыхъ запискахъ, безъ означенія времени, видно, что нѣкій князь Онь, поганской породы Татаръ, въ старину у рѣки Ишима живущій, имѣлъ подъ властію своею многихъ иноплеменныхъ (народовъ по Иртышу, Тобблу, Турѣ и другимъ рѣкамъ. Но противъ его возсталъ простой человѣкъ, который побѣдилъ государя сего, взялъ въ плѣнъ и умертвилъ — и потомъ былъ повелитель подданныхъ его. По прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ явился къ нему сынъ умерщвленнаго князя, именемъ Талибуга. Котораго похититель княжеской власти принялъ къ себѣ милостиво и поручилъ ему войско противъ живущихъ у рѣки Оби народовъ. Которыхъ онъ усмирилъ и наложилъ на нихъ дань. По возвращеніи его съ побѣдою и добычею, похитившій власть княжескую сталъ именоваться ханомъ, а побѣдителю позволилъ избрать себѣ жилище; который и построилъ городъ Чингидинъ, въ коемъ жилъ спокойно до смерти своей. И лепеталось наслѣдство дѣтямъ, но не надолго, ибо дѣти его были оттуда изгнаны мятежниками. Одинъ изъ нихъ, называвшійся Онеомъ, пришелъ на устье рѣки Ишима, и построилъ городъ Кизельтуру. По немъ наслѣдовалъ Иртушемъ, по имени котораго и рѣка Иртышъ получила названіе. Но тюменскій ханъ приступилъ нечаянно войною и побѣдилъ его, а по выгнаніи его изъ города оставилъ, вмѣсто владѣльца, нѣкотораго Сарчичика съ принадлежащими ему родовичами, отъ которыхъ и племя татарское прозвано Сарчичикъ. Изгнанникъ прибѣгъ къ князю казачьей орды, гдѣ живучи, имѣлъ сына, князя Мымаха или Маймака, который по смерти отца своего плѣненъ сибирскимъ княземъ Ходаемъ, отъ коего оставшійся наслѣдникъ Марь имѣлъ въ супружествѣ сестру казанскаго „хана Упака. Но былъ весьма несчастливъ, потому что казанскій ханъ зятя своего Марь плѣнилъ войною съ сынами Обдеромъ и Ебалакомъ, нанялъ столицу Чингидинъ, а отъ несчастнаго поколѣнія оставшіяся двѣ младыя отрасли и жизни лишить повелѣлъ. Тогда-то упомянутый Мымахъ или Маймакъ съ родственника мы бѣжалъ къ сильному предводителю татарскихъ родовъ Омого-и-бай, который принялъ его въ покровительство свое, принужденъ былъ изъ родины своей въ Барабійскія Степи переселиться по причинѣ пришествія Россіянъ, коихъ оружіе вездѣ тогда прозвучало славу побѣдъ. — Омого-и-бай съ Мымахомъ пришли къ Монголамъ, но были приняты непріятелями, отъ которыхъ удалились они съ людьми своими внизъ по Ленѣ, — и тамъ покорены Россіянами.“

Омого-и-бай извѣстенъ по преданіямъ какъ первый предводитель Якутовъ. Вмѣстѣ съ подвластными ему племенами, онъ былъ выгнанъ изъ родины своей силою русскаго оружія и удалился сперва къ вершинѣ Лены; но когда Буряты и Тунгусы оттуда его прогнали, то онъ пустился на плотахъ внизъ по рѣкѣ Ленѣ до Гусиныхъ-Горъ, гдѣ Буряты и Тунгусы его нагнали и начали кровопролитное сраженіе. — Мѣсто это и Буряты и Тунгусы и Якуты согласно показываютъ. — Первое извѣстіе о нихъ Русскіе получили въ 1621 году, когда вилюйскіе Тунгусы извѣстили мангазейскихъ казаковъ, что Якуты, со скотомъ своимъ вышедшіе изъ красноярскихъ предѣловъ, — въ многочисленныхъ стеченіяхъ заняли мѣста по Ленѣ, начиная отъ устья впадающей въ нее съ западной стороны, между рѣками Витимомъ и Олекмою, рѣки, называемой Пюи, между Леною и Вилюемъ, по рѣкамъ Оленёку, Алдану, Яну и Индигиркѣ и вытѣснили Тунгусовъ съ природныхъ ихъ мѣстъ^[21].

Нѣсколько Якутовъ, и именно только два рода обитаютъ нынѣ въ туруханскомъ краѣ, на берегахъ Енисея, около селенія Шорохина и по берегамъ Хёты, Боганиды и Хатанги^[22]. Но большинство Якутовъ занимаетъ теперь отдѣльную область, которой они и сообщили свое названіе. Они стоятъ на самой нисшей степени образованія, грамоты не имѣютъ, мало занимаются земледѣліемъ и находятся въ крайней бѣдности. Живутъ они въ деревянныхъ юртахъ, питаются чѣмъ попало, даже падалью, не ѣдятъ только собакъ, которыя, вмѣстѣ съ оленями, рогатымъ скотомъ и лошадьми, составляютъ все ихъ богатство. И лѣтомъ и зимою они носятъ одинъ и тотъ же костюмъ — зипунъ изъ звѣриныхъ кожъ, крытый грубымъ сукномъ. Одни только богатые князцы носятъ рубахи изъ дабы, бумажной матеріи синяго цвѣта, и зипуны, крытые синимъ сукномъ. Якуты замѣчательны своимъ искусствомъ рѣзать изъ кости гребни и шкатулки и шить разноцвѣтные ковры изъ конской колеи. Они отъ языческой вѣры давно уже отстали, но на утвержденіе ихъ въ правилахъ христіанскаго благочестія тѣперь обращено особенно-ревностное вниманіе^[23].

Замѣтимъ въ заключеніе, что о происхожденіи названія Татаръ есть мнѣніе, что это потомки древняго племени Та-та, принадлежавшаго къ обширному и могущественному царству Уйгурскому. котораго столицею былъ городъ Голинъ или Горинъ; въ окрестностяхъ этого города заложенъ былъ нынѣшній Селенгинскъ^[24].

Самоѣды въ древности были сопредѣльны Финнамъ. На томъ основаніи, что Финны называли себя Соумаленъ, а Лапландцы землѣ своей даютъ названіе Самоядна, многіе считаютъ Самоѣдовъ и Лапландцевъ за одинъ народъ. Сибирскіе Самоѣды, занимавшіе мѣсто при Анабарѣ-Рѣкѣ и вдоль Ледовитаго-Моря, вмѣстѣ съ Вогуличами, Остяками и Татарами, отъ Кучумахана предались Русскимъ въ 1611 году^[25]. Въ настоящее время, Самоѣды обитаютъ въ Мезенскомъ-Округѣ Архангельской-Губерніи, въ Березовскомъ-Округѣ Тобольской-Губерніи; къ сѣверу отъ рѣки Сыни, впадающей въ Обь съ лѣвой стороны, при заливѣ Обскомъ и на востокъ отъ Оби, хотя эти послѣднія племена Клапротъ и составитель остяцкаго словаря, тобольскій священникъ Вологодскій, отчисляютъ къ Остякамъ. Самоѣдское же племя занимаетъ мѣста вверхъ по рѣкѣ Тазу, по обоимъ берегамъ этой рѣки и на тундрѣ между Тазомъ и Енисеемъ, по притокамъ Оби: Вагѣ, Тыму и Кети, Парабелу и Чулыму до Томска и близь Васюгана или Васегана. Отъ Нижней-Оби на востокъ до рѣки Хатанги, все пространство обитаемо именно Самоѣдами, или, по-крайней-мѣрѣ, сродными имъ племенами. Наконецъ по берегамъ рѣкъ Хеты, Пясины, Хатанги и Таймура обитаютъ также Самоѣды^[26].

Къ Самоѣдамъ же причисляютъ Маторовъ, Юраковъ или ІОраповъ и Калмажепиловъ, Камышинцовъ, Камасинцовъ или правильнѣе Камачинцовъ.

Маторы весьма немногочисленное племя, не упоминаемое даже въ оффиціальныхъ бумагахъ инородческихъ думъ. Въ минувшемъ десятилѣтіи ихъ считалось не болѣе девяти семействъ^[27].

Юраки — самый сѣверный родъ Самоѣдовъ. Въ дополнительной инструкціи капитан-- командору Берингу 16 марта 1733 года, относительно этихъ племенъ, между-прочимъ, было сказано: между Оби и Енисея рѣкъ кочуютъ такъ-называемые Юрацкая Самоядь, которые въ ясакъ еще не обложены и всегдашнія съ Остяками драки имѣютъ^[28]. Нынѣ племя это бродитъ съ лѣвой стороны Енисея по тундрѣ къ морю.

Камачинцы, кочующіе въ Канскомъ-Округѣ, раздѣляются на три улуса: 1) Абалаковъ, 85 душъ мужескаго пола и 76 женскаго: они бродячіе и занимаютъ мѣста по рѣчкѣ Шимжѣ, по рѣкамъ Канѣ, Манѣ, Пезо и около Бѣлогорья по рѣчкѣ Кулежѣ, Мими, Кирелѣ, Анжѣ, Тукмѣ, Кужѣ, Игилѣ, Идарѣ, Кунгусѣ и Тайбѣ. Пристанище, которое они посѣщаютъ наиболѣе — это мѣсто около деревни Анжи, въ 150 или 200 верстахъ, въ вершинахъ рѣкъ Кана, Маны и Шалки, падшей въ Минусинскомъ-Округѣ въ рѣку Енисей; 2) Угомаковскій-Улусъ, состоящій изъ смѣси съ Татарами, заключаетъ въ себѣ бродячихъ 7 душъ мужескаго пола и 3 женскаго и кочевыхъ 89 душъ мужескаго пола и 63 женскаго. Они кочуютъ по берегамъ рѣки Рыбной въ 156 верстахъ отъ Канска и далѣе по рѣчкѣ Сиверѣ и Селбіѣ, равно какъ и на сосѣднихъ степяхъ; тѣ изъ нихъ, которые не имѣютъ постояннаго пристанища, каждые два года его мѣняютъ, судя по тому, гдѣ находятъ лучшую охоту. Нѣкоторые изъ нихъ даже переселились въ Малорыбинское, Анжинское и Найское или Перовое селенія Канскаго-Округа, и 3) Агульскій или Пантыковъ-Улусъ, состоитъ изъ 42 душъ мужескаго пола и 34 душъ женскаго пола. Они по-большей-части жиутъ разсѣянно въ русскихъ селеніяхъ, между старожилами, то-есть Русскими, съ давнихъ лѣтъ поселившимися въ Сибири; немногіе только обитаютъ въ своихъ юртахъ при рѣчкѣ Агулѣ, во стѣ верстахъ отъ Канска. — Всѣ Камачинцы православнаго вѣроисповѣданія^[29].

Остяки, или Юштяки. Слово это, какъ увѣряютъ, означало у чудскихъ племенъ то же, что у Грековъ Барбарбсъ, а у Русскихъ Нѣмецъ — все не-русское на западъ, или Чудь, Чужь — все не русское на востокъ, то-есть, человѣкъ чуждый, дикій. Они еще въ 1608 году не только покорились Россіи, но оказывали побѣдителямъ, подъ предводительствомъ своихъ князцовъ Урмука и Памака, вспоможеніе къ преодолѣнію восточныхъ порубежныхъ съ ними народовъ. — По собственнымъ ихъ преданіямъ Остяки происходятъ отъ Пермяковъ; тѣ, которые обитали по рѣкамъ Кети и Томи, въ языкѣ своемъ весьма-много сходствовали съ Самоѣдами и въ семнадцатомъ столѣтіи раздѣлялись на слѣдующіе четыре рода». Ариновъ, Катовъ, Койбаловъ и Асановъ. Перешедши отсюда въ 1610 году на рѣку Верхнюю-Тунгузку, они начали не только тѣснить и разорять ясачныхъ Тунгусовъ, но даже сопротивлялись небольшимъ отрядамъ казаковъ; наконецъ дошло до того, что и казаки стали ихъ робѣть, а Тунгусы, совершенно пораженные страхомъ дальнѣйшихъ опасностей, мало-по-малу разошлись въ разныя стороны^[30].

Въ настоящее время, Остяки кочуютъ тамъ же, гдѣ и Самоѣды, вслѣдъ за ними. Рѣка Сыня, впадающая, ниже Березова, съ лѣвой стороны въ рѣку Обь, есть самый сѣверный предѣлъ Остяковъ^[31]. — Далѣе на востокъ, Остяки кочуютъ въ Туруханскомъ-Краѣ: три рода на берегахъ Туруханкн, Таза и Куреики, а два рода на берегахъ Аганы и Нарильски, и, наконецъ, еще далѣе три рода ихъ занимаютъ мѣста около Анцыферовской-Волости и Маковской-Пристани на Кети^[32]. — Кочующіе на Енисеѣ, надъ Туруханскомъ, при Южной-Тунгускѣ, такъ-называемые енисейскіе Остяки, или Енисейцы, имбацкіе Остяки, называвшіеся прежде Этъ, Остяки по Елогую, пумпокольскіе Остяки и вымершія племена Асановъ, Катовъ и Ариновъ относятъ къ совершенно отдѣльному отъ собственно такъ-называемыхъ Остяковъ поколѣнію, сходствующему съ Остяками развѣ только въ томъ, что они также ведутъ кочевую жизнь. Во время пребыванія въ Сибири Миллера, въ 1735 году, Ариновъ оставалось въ Сибири только 9 семействъ, и между ними лишь одинъ старецъ говорилъ аринскимъ языкомъ. Арины покорены были въ 1608 году Русскими подъ начальствомъ кетскаго воеводы Молчанова. Всегдашнее кочевье ихъ было на устьѣ Качи, Енисейской-Губерніи, и владѣніе ихъ называлось Тулкою. Главная отрасль этого народа, подъ именемъ Ари, еще въ XIII столѣтіи переселилась съ береговъ Енисея вмѣстѣ съ Монголами въ страну, лежащую между Казанью и Вяткою и получившую отъ нихъ названіе Арской-Земли^[33].

Койбалы, причисляемые одними къ татарскому племени, другими къ Самоѣдамъ, а третьими къ Остякамъ, кочуютъ въ Минусинскомъ-Округѣ на правомъ берегу Абакана, начиная отъ впаденія въ него Табата внизъ, до впаденія АбакАна въ Енисей, по берегамъ Тубы и рѣчки Салбы. Койбаловъ въ послѣднее время считалось 635 душъ мужескаго и 493 души женскаго пола^[34].

Къ Калхасскому племени причисляютъ существующія нынѣ въ маломъ числѣ семействъ племена Алтыровъ, Бельтировъ и Мрасовъ, всѣ они кочуютъ въ Минусинскомъ-Округѣ и управляются безъ различія въ соединенной Сагайской Степной Думѣ.

Алтыры издревле кочевали по Абакану. Они вмѣстѣ съ Бельтирами добровольно пришли въ русское подданство еще въ 1610 году, въ то время, когда единоплеменники ихъ Киргизы, и именно средняя ихъ орда, явились непокорными русскому владычеству^[35].

Бельтиры кочуютъ между Таштыпомъ и Абаканомъ, влѣво отъ Абакана; если я не ошибаюсь, то въ 1842 году ихъ было только два семейства. Въ прошломъ столѣтіи они содержали караулы на китайской границѣ при урочищѣ Шабин-Дабага и обязанность эту раздѣляли съ сосѣдями своими, Сагайцами^[36].

Мрасы кочуютъ въ Минусинскомъ же Округѣ на берегахъ Мрасы^[37].

О Киргизахъ мы здѣсь не упоминаемъ, потому-что племена ихъ общеизвѣстны изъ спеціальныхъ описаній.

Изъ огромнаго монгольскаго племени, раздѣлившагося на три обширныя отрасли, т. е. собственно такъ-называемыхъ Монголовъ, Бурятовъ и Ойратовъ или Калмыковъ — мы займемся сперва сибирскими Калмыками. Къ нимъ принадлежатъ: собственно такъ-называемые Калмыки, Сагайцы, Качинцы, Сойоты, Телеуты, Теленгуты и Таутелеуты. Послѣдніе три племени именуются у насъ бѣлыми Калмыками.

Калмыки собственно такъ-называемые обитаютъ между Алтайскихъ-Горъ и раздѣляются на шесть дючинъ или волостей: первая — по рѣкамъ Катуни и Илимпея; вторая, пятая и шестая — близь озера Теный и у рѣчекъ Сарасы, семы, Урсула и КарАкола; а третья и четвертая при рѣчкахъ КАнѣ, Эбаганѣ, Песчаной и Чарышу. Въ мѣстахъ ихъ кочевья воздухъ всегда свѣжій и здоровый; большаго снѣга, кромѣ горъ, не бываетъ; растительность сильна, и, по стаяніи, снѣговъ молодая трава появляется на другой, много на третій день. — Постояннаго жительства Калмыки не имѣютъ, а перекочевываютъ съ мѣста на мѣсто съ своими юртами, которыхъ разстановка, равно какъ и сѣдланіе лошадей, лежитъ на обязанности женъ. — Калмыковъ считается 1203 души; ясака сбирается по оцѣнкѣ на 1383 рубля 98 копеекъ.

Калмыки въ совершенное подданство Россіи поступили въ 1740 году^[38]; сами же они ведутъ счисленіе водворенія своего въ этихъ мѣстахъ отъ разоренія Зюнгорскаго-Царства Монголами и Киргиз-Діайсаками^[39]. — Калмыки по преданіямъ стариковъ разсказываютъ, что они прежде назывались Уйреты, Упреты или Элеты и находились въ подданствѣ Золотой-Орды Алтыи-Хана^[40] и переходили въ потомкахъ его до Кипчака. — Въ наружномъ видѣ, въ обрядахъ вѣры, въ языкѣ и въ обращеніи въ домашнемъ быту весьма сходствуютъ съ Зюнгорцами, обитающими по другой сторонѣ кряжа^[41].

Зюнгорцы эти неоднократно порывались большими скопищами перейдти на жительство по сю сторону Алтая^[42], но всякій разъ были задерживаемы пограничными караулами Китайцевъ. Послѣднее покушеніе ихъ было въ 1808 году, но ихъ настигли на Саянскихъ-Горахъ и воротили назадъ, что и было причиною переписки китайскаго правительства съ русскими мѣстными властями.

Калмыкамъ издавна предоставлено право суглановъ или общихъ съѣздовъ лучшихъ людей и родоначальниковъ на извѣстное мѣсто; здѣсь они разсуждаютъ объ общественныхъ дѣлахъ, чинятъ разбирательство тяжебъ между своими; недовольные этимъ рѣшеніемъ приносятъ жалобы исправнику, который совершенно оканчиваетъ дѣло. — Сугланы эти, или мірскія сходки, составляемыя для сдачи ясака, сами собою обращаются въ ярмарки, коль-скоро сюда съѣдутся торговцы^[43].

Ясакъ Калмыки платили сначала въ городѣ Кузнецкѣ, а съ нынѣшняго столѣтія вносятъ его въ Бійскѣ^[44].

Калмыки женятъ сыновей своихъ и выдаютъ замужъ дочерей по собственному своему благоусмотрѣнію, не заботясь о согласіи жениха и невѣсты: главную роль здѣсь играетъ калымъ, или плата за невѣсту. Число женъ не опредѣляется, но ограничивается обыкновенно четырьмя.

Родильницамъ въ родахъ помогаютъ родственницы, которыя въ послѣднія минуты мнутъ и давятъ ей животъ, а посѣтители, кто бы они ни были, ударяютъ больную три раза полою, приговаривая «утуръ-барзынъ», т. е. выходи скорѣй. Новорожденнаго лѣтомъ тотчасъ же купаютъ въ водѣ и сушатъ на солнцѣ, или у огня, а зимой валяютъ въ снѣгу и, отогрѣвъ у огня, мажутъ всего масломъ, саломъ и сметаной. Потомъ даютъ имя, сообразное съ тѣмъ предметомъ, который старшему въ родѣ или съ перваго раза кинется въ глаза, или просто прійдетъ въ голову. — Ребенка до-тѣхъ-поръ, пока онъ не начнетъ ходить, кормятъ обыкновенно соскомъ изъ скотскаго или звѣринаго жира. Матери рѣдко кормятъ грудью. Мальчиковъ съ восьми лѣтъ пріучаютъ ѣздить верхомъ на быкахъ и лошадяхъ, различать свою и чужую скотину, пасти ее, ловить лошадей на всемъ скаку арканами и, наконецъ, когда силы ихъ достаточно укрѣпятся — учатъ ловлѣ звѣрей и стрѣлянію изъ луковъ.

Грамоты у Калмыковъ нѣтъ вовсе.

Физіономія Калмыковъ извѣстная: широкое, смуглое и, вдобавокъ, запачканное сажей лицо; черныя глаза въ узенькихъ щелкахъ; приплюснутый носъ; большой ротъ; синія губы; оттопыренвыя уши; кривыя ноги отъ безпрестанной ѣзды верхомъ съ монгольской посадкой; рѣдкіе волосы на бородѣ, порядочные усы и на бритой головѣ, черная коса, въ которую, для красы, вплетены еще конскіе волосы.

Одежда лѣтомъ и зимою — одна и та же: или шуба съ длинными рукавами, или кожанъ, то-есть, та же шуба, только вовсе безъ шерсти; кожаныя чембары, или штаны; войлочные чулки; красные сапоги безъ каблуковъ съ толстыми подошвами, и плоская круглая шапка изъ желтой канфы, опушенная мѣхомъ и украшенная красною кистью.

Женщины имѣютъ тотъ же обликъ лица и такъ же одѣваются, какъ и мужчины, но сверхъ шубъ носятъ еще чегедекъ или камзолъ изъ канфы безъ рукавовъ. Въ косички, которыя онѣ носятъ въ большомъ количествѣ, онѣ вплетаютъ корольки, бисеръ, серебряныя бляхи и ракушки; на шеѣ — серебряные обручи, моржанъ, корольки и бисеръ; на рукахъ кольца.

Общія черты: крайняя неопрятность, грязь, тупыя способности, праздность. Кромѣ того, у мужчинъ картежная игра и пьянство.

Калмыки держатся шаманства. У нихъ есть смирный богъ — Кутай Каираканъ Эбошъ, и злой чортъ — Казыръ-Шайтанъ. Тому и другому они приносятъ жертвы — лошадь, корову, быка или овцу при содѣйствіи шамановъ, и жертвенное мясо, изжаривъ на угляхъ, ѣдятъ, не допуская женщинъ присутствовать при этомъ. Покланяются солнцу, которое почитаютъ за глазъ Бога — Харахъ-Кутай.

Калмыки превосходно стрѣляютъ изъ луковъ и ружей, которые у нихъ бываютъ съ Фитилемъ и занимаются звѣринымъ промысломъ въ Бѣлкахъ, находящихся во внутренности Алтая, и по краямъ его у Тигирека, у бухтарминскихъ покатей или въ Саянскихъ-Горахъ, примыкающихъ къ Кузнецку^[45]. Снѣгъ на Бѣлкахъ никогда совсѣмъ не таетъ; во случается по временамъ, въ жаркое лѣто, что огромныя массы снѣга, въ нѣсколько саженъ длины и толщины, отрываясь сверху горы, падаютъ на проложенную подлѣ горъ тропу.

Каждою изъ шести дючинъ, на которыя раздѣлены Калмыки, управляетъ зайсангъ; ему подчинены одинъ или два демичея, т. е. сотника^[46]; подъ ними два или три гоуленьги, ниже ихъ арбанаки.

Покойниковъ хоронятъ тремя различными способами: одни сожигаютъ ихъ вмѣстѣ съ лучшею лошадью и съ любимыми вещами, лукомъ, стрѣлами, съ сѣдломъ, плетью и гамзой или трубкой; другіе отвозятъ ихъ въ горы и заваливаютъ каменьями и лѣсомъ; третьи зашиваютъ покойника въ кошму или войлокъ, и вѣшаютъ на сукъ высокаго дерева^[47].

Сагайцы обитаютъ между рѣками Аскызомъ и Эсью, по берегамъ Таштына и Арбата, текущихъ въ Абаканъ, по собственно такъ-называемой Сагайской-Степи. Число ихъ съ точностію нельзя опредѣлить: въ Сагайской Степной Думѣ, которой подчинены вмѣстѣ съ Сагайцами и Алтыры, Бельтяры и Мрасы — подвѣдомственныхъ ей инородцевъ вообще считается 3897 душъ мужскаго и 4011 душъ женскаго пола^[48]. Сагайцы занимаются хлѣбопашествомъ единственно только про себя, засѣвая рожь, ярицу, ячмень и пшеницу. Сверхъ-того, промышляютъ ловлею пушныхъ звѣрей по правому берегу Енисея. Они почти всѣ крещены и только малая часть ихъ придерживается шаманства^[49].

Качинцы, въ древнія времена называвшіеся Каши или Каштаръ, кочевали между Бѣлымъ и Чернымъ Іюсами, и еще въ 1672 году, при князцѣ Конкер-Котечинѣ, платили дань Русскимъ по пяти соболей съ каждаго мужчины. Происхожденіе свое воспѣвали такъ: «Кэйда тугаръ салъ? Кешта тюльбигенъ? Кемчуга изырь? Джиланту кизалжиръ?» Что по-русски означаетъ: «Какого рода? Съ Кемчуга или Енисея? Изъ Змѣинаго или изъ Красноярска?» Городомъ ихъ на Енисеѣ Русскіе дѣйствительно овладѣли еще въ шестнадцатомъ столѣтіи^[50]. Нынѣ они обитаютъ преимущественно на древнихъ своихъ мѣстахъ, въ Минусинскомъ-Округѣ по степи, носящей ихъ названіе, Качинской, на лѣвомъ берегу Енисея и влѣво Абакана по берегамъ Іюса, впадающаго въ Чулымъ. Въ Минусинскомъ-Округѣ ихъ считается 3460 душъ мужскаго и 3119 душъ женскаго пола. Въ Красноярскомъ-Округѣ Качинцевъ считается 241 душа мужскаго и 231 женскаго пола; они имѣютъ около тысячи десятинъ земли, управленіе ихъ находится въ лежащемъ въ пяти верстахъ отъ Красноярска селеніи Торгошинѣ, гдѣ пребываетъ избираемый ими староста. Они живутъ разсѣянно, и трудно ихъ различать отъ Русскихъ, съ которыми они одинаковаго вѣроисповѣданія^[51]. Минусинскіе Качинцы раздѣляются на восемь родовъ: Тубинскіе, Абалтаевскіе, Абалоковскіе, Тинскіе, Яринско-Остинскіе, Татаровскіе, Татьшіевскіе и Казановскіе. Управленіе ихъ сосредоточено въ Качинской Степной Думѣ. Есть преданіе, что они кочевали прежде по берегамъ Качи, у нынѣшняго Красноярска.

Сойоты сдѣлались извѣстны Русскимъ съ 1604 года, обитало въ то время при енисейскихъ порогахъ, по ихъ Ойматуру именуемыхъ, и вели свое происхожденіе отъ предводителя татарскихъ породъ — Пореня. Природное жительство они имѣли по рѣкамъ Оби и Енисею. На тѣхъ мѣстахъ, гдѣ были ихъ улусы, Русскіе, въ началѣ семнадцатаго столѣтія ихъ покорившіе, примѣтили много древнихъ развалинъ, въ видѣ каменныхъ маяковъ, о которыхъ опытомъ дознано, что это могилы неизвѣстныхъ народовъ, необычайно большими каменьями выкладенныя^[52]. — Отдѣльное племя ихъ, извѣстное подъ названіемъ Табунутскихъ Сойотовъ, приняло подданство Россіи въ 1689 году. Предводитель ихъ, Саинъ-Окинъ, съ товарищами и шуленгами обязался вносить ясакъ поголовно соболями, рысями, лисицами, а въ случаѣ нужды и давать подводы^[53]. Они обитаютъ около Тункинска и у юго-западной оконечности Байкальскаго-Озера^[54], но извѣстны и около Минусинска, гдѣ много разсказываютъ про ихъ дикую жизнь въ горахъ Алтайскихъ близъ китайской границы и про ихъ удивительное искусство владѣть лукомъ.

Телеуты извѣстны русскому правительству съ 1601 года, какъ народы бѣдные и малочисленные, обитавшіе между Калмыками при самыхъ вершинахъ рѣки Оби. — Когда они, оставя, въ 1609 году, прежнія свои жилища, добровольно покорились Россіи, то имъ даны были земли близь города Томска между татарскими улусами. Однакожь не; всѣ Телеуты вышли изъ жилищъ своихъ, а большая ихъ часть осталась у Калмыковъ. Они природный свой языкъ позабыли и нынѣ говорятъ по-татарски, а въ приказныхъ дѣлахъ съ давнихъ временъ называются Бѣлыми-Калмыками^[55].

Теленгуты покорены въ 1609 году. Два главные ихъ рода, подъ предводительствомъ князьковъ Манзуя и Бокоя, кочевали между рѣками Анюемъ и Чарышемъ, впадающими въ Обь; прочіе же роды ихъ бродили по рѣчкамъ Албѣ и Кингйри^[56].

Таутелеуты или Дзюнгорскіе Двоеданцы раздѣляются на двѣ волости и управляются двумя родоначальниками, демичами. Кочуютъ они въ глуши Алтайскихъ-Горъ, проѣхавъ замѣчательную по высотѣ и по сѣдлообразному виду гору Эда-Кубу-Туу, за такъ-называемую Студёною-Падью, — гдѣ всегда, даже среди лѣта, бываетъ жестоко-холодно и вѣтрено, — въ вершинахъ рѣкъ Чулышмана, Башкауса, по лѣвой сторонѣ Катуни, между ея вершиною и вершиною Чуи, имѣющихъ начало свое въ границахъ китайскихъ владѣній. Мѣстоположеніе ихъ кочевья похоже на степь; грунтъ земли мелкій голышникъ и дресва; зимами снѣгу весьма-мало; лѣсъ — черемуха, тальникъ и низкій березнякъ; травы по рѣчкамъ достаточно; озеръ много; горы кругомъ отдалены на большое пространство. Таутелеуты исповѣдуютъ буддизмъ, но придерживаются и шаманства. Ростомъ крупны, манерами горды и грубы; знаютъ грамоту; земледѣліемъ не занимаются; скотоводство у нихъ въ хорошемъ состояніи; торгъ ведутъ рогатымъ скотомъ и промѣниваютъ китайскіе товары и серебро на европейскія издѣлія. Судомъ и расправою вѣдаются у Китайцевъ. Число Таутелеутовь неизвѣстно; ясакъ платятъ и Китаю, въ пограничномъ городѣ Уляту, и Россіи — въ Бійскѣ, въ количествѣ по оцѣнкѣ на 200 руб. ассиг. — Языкъ ихъ состоитъ изъ словъ монгольскихъ и калмыцкихъ^[57]. — По другимъ извѣстіямъ, эти идолопоклонники, хотя и составляютъ одно племя съ Китайцами, однакожь говорятъ самымъ испорченнымъ турецкимъ нарѣчіемъ; дань китайскому правительству платятъ въ городѣ Буюнту, въ шести дняхъ пути отъ русской границы въ провинціи Улуссутой^[58].

Селенгинскіе Калмыки, Урянхаи, Мунгалы, Олоты или Соити (въ старинныхъ бумагахъ названія эти употреблялись одно вмѣсто другаго), вышедшіе изъ Китая Монголы, кочевали съ давнихъ временъ по обоимъ берегамъ рѣки Селенги^[59]; подданство Россіи они приняли при тайшѣ Ирки Кантазіи, въ 1689 голу, и выговорили себѣ право не платить поголовнаго ясака, а со всѣхъ пяти кошсуновъ, на которые они были раздѣлены, дѣлать ежегодный сборъ по 50 лошадей, 50 быковъ и 50 барановъ^[60]. Но въ 1696 году «Мунгалы и иные иноземцы въ Даурахъ отъ Нерчинска откочевали „за границу“»^[61]. Въ 1757 году дѣлались большія приготовленія и ожидали перехода къ намъ Монголовъ въ большихъ массахъ, по случаю бывшихъ въ то время въ Китаѣ волненій, произведенныхъ Амурсаною^[62].

(Продолженіе слѣдуетъ.)

"Отечественныя Записки", № 9, 1847

---

1. П. С. З. Р. И. № 3380. Просвѣщенія 1843, № 2.
2. Журналъ Министерства Народнаго Просвѣщенія.
3. Отчеты г. министра народнаго просвѣщенія за 1843, 1844 и 1845 года.
4. Журн. Мин, Внутр. Дѣлъ 1843 года, № 7-й.
5. П. С. 3. Р. И. 8881 и 18334.
6. Журналъ Министерства Внутреннихъ Дѣлъ 1846 года, № 4.
7. Журн. Мин. Нар. Просв. 1843 года, № 10.
8. Г. Лосевъ.
9. Г. Лосевъ.
10. ?. ??????.
11. П. С. 3. Р. И. № 1670.
12. Тамъ же, №№ 1209, 1857 и 4486.
13. Ж. М. Н. П. 1843 № 7.
14. П. С. 3. Р. И. № 4548.
15. Ж. М. H. П. 1846 № 6.
16. Г. Лосевъ, пользовавшійся, какъ онъ самъ говоритъ, дѣлами Иркутскаго Архива.
17. «Записки о народахъ, обитающихъ въ Бійскомъ, Кузнецкомъ и Красноярскомъ Округахъ» — каинскаго землемѣра Дмитренки около 1810 года. Рукопись.
18. "Записки и наблюденія съ 1804 г. о Кумандинскихъ Татарахъ, Таутелеутахъ и Калмыкахъ бійскаго земскаго исправника, обер-берг-гауптмана 6-го класса Александра Горохова 1811. Рукопись.
19. Журналъ Министерства Народнаго Просвѣщенія 184а г. № 8.
20. Тамъ же.
21. Г. Лосевъ.
22. Г. Кеопенъ: Инструкція доктору Кастрену.
23. Ж. М. В. Д. 1844 г. № 11.
24. Тамъ же 1844 г., № 4.
25. Г. Лосевъ.
26. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 4 и 1846 г. №№ 4 и 6; и Енисейская-Губернія г. Степанова 1835.
27. Тамъ же.
28. П. С. З. Р. И. № 6351.
29. Г. Кеппенъ: Дополнительная инструкція доктору Кастрену.
30. Г. Лосевъ.
31. Г. Шёгренъ: Инструкція доктору Кастрену.
32. Г. Кеппенъ.
33. Э. Л. т. III и г. Шегренъ.
34. Г. Кеппенъ.
35. Ж. М. В. Д. 1844 г., № 4, и г. Лосевъ.
36. П. С. 3. P. И. № 5189.
37. Г. Кеппенъ.
38. Видно изъ дѣлъ бывшей Тобольской Воеводской Канцеляріи. Прим. г. Горохова.
39. Кыръ — по-русски степь; гызъ — человѣкъ; кай — кто; сакъ — остороженъ; сами же Киргизы называютъ себя просто Хазакъ, — потерявшійся, заблудившійся, бѣглый, неимѣющій дома, разбойникъ. Прим. г. Горохова.
40. Къ Алтын-Хану было послано въ 1638 году изъ Москвы посольство (Ж. М. В. Д. 1843 г. № 7); а сынъ его Лоджанъ въ 1664 году, при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ принялъ подданство Россіи, получивъ вмѣстѣ съ тѣмъ титулъ Мунгальскаго Царя (П. С. З. P. И. № 367), а отъ царя Ѳедора Алексѣевича получилъ милость царскую: двѣ половины сукна аглецкаго добраго, четыре портища камки и портище атласу добраго (П. С. P. P. И. № 800).
41. Зюнгорскія или джунгарскія племена еще въ XV столѣтіи составились изъ четырехъ калмыцкихъ поколѣній; по присоединеніи этого края въ 1754 году, къ Китайской Имперіи, — на этихъ же мѣстахъ были поселены и наши волжскіе Калмыки, вышедшіе изъ Россіи въ 1771 году (Э. Л. т. XVI).
42. П. С. 3. Р. И. № 11124.
43. Тамъ же, № 29126.
44. Тамъ же, № 19196.
45. Система алтайская съ юга ограничиваетъ обширное углубленіе сибирской почвы; она начинается у Змѣиногорскаго-Рудника, тамъ, гдѣ впадаетъ рѣка Уба въ Иртышъ, и оканчивается у горъ Гурби, у южной оконечности Байкала. Длина всей цѣпи 21 градусъ долготы — 260 географическихъ миль или 4420 верстъ. Гумбольдтъ включаетъ въ эту систему и такъ-называемый Малый-Алтай, или Алтай-Бекли, и цѣпь саянскую и снѣжныя вершины Тангпу и горъ Улангомъ-Ула. Система Алтайскихъ-Горъ окружаетъ источники Иртыша и Енисея; сѣверо-западная ея часть упирается въ Телецкое-Озеро и въ мѣсто соединенія Біи и Катуни. Восточная часть ихъ извѣстна подъ именемъ горъ Саянскихъ, Танглу и Мала, въ За Байкаломъ, у Верхняго Кентля и горъ Дауріи система алтайская соприкасается съ системами Западнаго-Хитана и Яблоннаго-Хребта. Собственно такъ-называемый Алтай почти весь находится въ русскихъ владѣніяхъ и образуетъ рѣшительно одну группу горъ, которая выдастся, какъ огромный мысъ, на западной оконечности цѣпей, входящихъ въ составъ алтайской системы (Ж. М. И. П. 1844 г., № 5).
46. 1247 ст. IX т. Свод. 3.о Сост. изд. 1842 г.
47. Г. Гороховъ.
48. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.
49. Г. Дмитренко.
50. Все это видно изъ дѣла въ иркутскомъ архивѣ подъ № 1899. Прим. г. Лосева.
51. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.
52. Г. Лосевъ.
53. П. С. 3. Р. И. № 1336.
54. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.
55. Г. Лосевъ.
56. Г. Лосевъ.
57. Г. Гороховъ.
58. Ж. М. Н. П. 1843 г., № 1.
59. Г. Лосевъ.
60. Г. Лосевъ.
61. Тамъ же, № 1342.
62. Э. Л. T. Il и XVI.