РАЗСКАЗЫ СВѢТЛЯКА.
(Glow-vorm tales)
править
Джемса Пэна.
правитьI.
Моя дача и ея арендаторы.
править
Я владѣлецъ дачи Уайтропъ-Плэсъ въ Гампширѣ. Дача моя не состоитъ изъ кучи дурацкихъ карточныхъ строеній на манеръ парижскихъ, выстроенныхъ на спѣхъ и кое-какъ, но изъ солиднаго загороднаго дома, и я потому только настаиваю на этомъ обстоятельствѣ, что однажды получилъ отвѣтъ на мое объявленіе съ такимъ адресомъ: «14, Уайтропъ-Плэсъ». Это такая ошибка, повторенія которой я отнюдь не желаю. Моя дача безъ нумера.
Но самъ я никакъ не могу пока на ней жить, потому что у меня есть пивной заводъ, миляхъ въ десяти разстоянія, и онъ требуетъ моего непрестаннаго надзора. А потому естественно мнѣ хочется, чтобы кто-нибудь нанималъ у меня дачу. Мнѣ и не трудно найти арендаторовъ, но очень трудно убѣдить ихъ, что они должны платить мнѣ арендныя деньги. Право, можно подумать по тѣмъ требованіямъ, какія они мнѣ предъявляютъ, и по ихъ отказу выполнять мои требованія, что не они, а я ихъ должникъ.
Въ публикѣ ходитъ разсказъ про одного большаго театральнаго директора, то-есть я хочу сказать про директора одного большаго театра, и про то, какъ онъ поступалъ съ драматическими авторами. Этотъ разсказъ можетъ идти параллелью съ моими отношеніями къ арендаторамъ. Авторъ является по приглашенію директора въ его контору. Его пяти-актная трагедія принята, и онъ сомнѣвается только на счетъ того: спросить ли ему за нее триста или четыреста гиней.
— Ваша піеса, сэръ, очень хороша, соглашается великій человѣкъ; положенія эффектны; злодѣи достаточно черны, добродѣтельные герои такъ безупречны, какъ только можно пожелать, и общія чувства гармонируютъ съ общественнымъ мнѣніемъ. Поэтому я пригласилъ васъ затѣмъ, чтобы спросить: сколько вы мнѣ дадите за то, чтобы я поставилъ ее?
Такъ и меня нисколько не удивило бы, явись ко мнѣ въ одинъ прекрасный день развязный джентльменъ съ заявленіемъ, что онъ находитъ Уайтропъ-Плэсъ удобнымъ вполнѣ жилищемъ для себя и для своего семейства и пришелъ только узнать: сколько я заплачу ему за то, чтобы онъ въ немъ поселился?
Мнѣ приходилось имѣть дѣло съ кучей кандидатовъ на мою дачу, которые несомнѣнно питали такія воззрѣнія — если не выражали ихъ — на отношенія лэндлорда къ арендатору. Эти люди, проживя сезонъ въ модныхъ меблированныхъ городскихъ квартирахъ, лѣниво перелистываютъ осенніе нумера Times, проглядывая объявленія о загородныхъ усадьбахъ и дачахъ, которыя бы пришлись имъ по вкусу. Нельзя сказать, чтобы арендная плата составляла второстепенный вопросъ для этой джентри — большею частію съ «хорошими связями» и того сорта, какой конторы агентовъ считаютъ «порядочнымъ». Этотъ вопросъ для нихъ вовсе не существуетъ. Станутъ они, прости Господи, торговаться изъ-за какихъ-нибудь жалкихъ тридцати гиней, которыя имъ придется уплатить въ теченіи трехъ мѣсяцевъ. Они хотятъ пожить въ деревнѣ на свободѣ, отдохнуть отъ городской пыли и духоты, и все, что имъ требуется — это просторный, хорошій домъ въ красивой мѣстности съ небольшимъ паркомъ и садомъ — gratis.
Читателю ничего не стоитъ сказать: — глупости! человѣкъ не можетъ воображать, чтобы кто-нибудь сталъ даромъ пускать къ себѣ жильцовъ въ домъ. Но, Богу извѣстно, что жильцы такъ безсовѣстно поступали со мной, что никакая жестокость не отпугнетъ меня въ обращеніи съ ними, лишь бы выбить изъ нихъ тѣ деньги, которыя они мнѣ должны. Провалиться мнѣ, еслибы я не прибѣгнулъ относительно ихъ къ пыткѣ, допускай только пытку конституція; но, къ сожалѣнію, это невозможно. Часто, часто прибѣгалъ я къ посредству закона, а мы всѣ знаемъ, чего стоитъ это прибѣжище, но изъ этого никогда ничего не выходило, кромѣ судебныхъ издержекъ. Мои арендаторы обыкновенно уѣзжали заграницу за недѣлю до истеченія срока аренды; они извѣщали меня изъ южной Франціи или изъ сѣверной Италіи, что, по непредвидѣннымъ обстоятельствамъ, должны были ненадолго отлучиться и особенно настаивали на томъ, чтобы имъ по первой же почтѣ выслали начатую канвовую работу, забытую ими на столѣ въ гостиной, или точеный деревянный разрѣзательный ножикъ. Они такъ напыщенно толкуютъ о своихъ дрянныхъ вещахъ, точно онѣ и не вѣсть чего стоятъ и могутъ служить драгоцѣннымъ залогомъ должныхъ ими денегъ.
Одинъ джентльменъ этого сорта написалъ мнѣ изъ моднаго приморскаго мѣстечка, что онъ былъ очень доволенъ Уайтропомъ и непремѣнно будетъ рекомендовать его своимъ пріятелямъ и знакомымъ. Этого молодца мнѣ удалось-таки проучить. Истративъ вдвое больше противъ того, что онъ мнѣ былъ долженъ, я упряталъ его въ тюрьму, когда онъ снова вступилъ на англійскую почву. Вы, можетъ быть, слышали про это; провинціальная радикальная газета напечатала по этому поводу статью, подъ заглавіемъ «Уайтропъ-Плэсъ и его владѣлецъ», въ которой доказывала, во-первыхъ, что всѣ аристократы кровожадны и безсердечны и, во-вторыхъ, что я ни въ какомъ случаѣ не аристократъ; и въ заключеніе очень невыгодно и непочтительно отозвалась о моемъ пивѣ. Кромѣ того, такъ какъ я поставилъ на счетъ моему врагу то время, которое онъ провелъ въ моемъ домѣ, а не только то, которое упомянуто было въ контрактѣ, то навлекъ на себя преслѣдованіе за неправильный искъ и былъ радъ радехонекъ отдѣлаться, заплативъ пятьдесятъ фунтовъ проторей и убытковъ.
Что касается того, чтобы, описывать имущество и накладывать на него секвестръ, то какой толкъ въ этомъ? Я только самого себя подведу этимъ: мнѣ придется описывать свое собственное имущество, да такія сокровища, какъ вышеупомянутыя: начатая канвовая работа, да разрѣзательный ножикъ. Все имущество такихъ арендаторовъ заключается, кажется, въ носильномъ платьѣ, котораго у нихъ очень много, но которое законъ не позволяетъ конфисковать. Во всякомъ случаѣ мнѣ рѣдко удавалось чѣмъ-нибудь поживиться. Только разъ довелось мнѣ получить движимое имущество нѣкоего Тильи Риккетсъ, объявленнаго по суду несостоятельнымъ должникомъ, безъ всякой профессіи и постояннаго мѣстожительства. Его настоящее христіанское имя было Шантильи, но я прозвалъ его Тильи для краткости и потому, что былъ довольно коротокъ съ нимъ. Онъ былъ холостякъ и спортсмэнъ; къ несчастію для меня, Плэсъ понравился ему именно потому, что представлялъ много удобствъ для охоты; для Тильи ничего не стоило проскакать десять миль, отобѣдать съ нами на пивномъ заводѣ и вернуться вечеромъ домой. Онъ умѣлъ также шутя, за дессертомъ, намекнуть, что хорошо было бы, еслибы мы послали въ Плэсъ бочки двѣ нашего прекраснаго крѣпкаго пива, за которое онъ заплатитъ, — говорилъ онъ въ насмѣшку, какъ я теперь убѣжденъ, — уплачивая аренду. Онъ пріѣзжалъ каждый разъ на новой лошади и большею частію съ нѣсколькими собаками. За Тома и Боба, двухъ небольшихъ, но свирѣпыхъ договъ, ему давали, увѣрялъ онъ, тридцать пять гиней, да онъ не продалъ. Я тогда подумалъ: дуракъ же ты! но теперь я другаго мнѣнія о Шантильи Риккетсѣ. У него былъ пони, Лепорелло, по его увѣренію, самый лучшій пони не то что въ Англіи, но и во всемъ мірѣ — кстати, я не знавалъ человѣка, который бы не утверждалъ того же самаго о своемъ пони — и его тщетно убѣждали разстаться съ этимъ животнымъ за какую-то баснословную сумму.
Я съѣздилъ въ Уайтропъ въ послѣднее время его пребыванія тамъ и нашелъ, что домъ превращенъ въ какую-то псарню. Онъ курилъ сигару, сидя въ гостиной вмѣстѣ съ двумя любимыми собаками, готовившимися вступить въ бой съ крысами и все это въ гостиной. Онъ прервалъ мои справедливыя, хотя и мягкія, укоризны, сказавъ добродушно:
— Ну, ну, дорогой сэръ, я полагаю, что билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ уладитъ это дѣло, когда я съ вами разстанусь, если же это вамъ покажется мало, то даю вамъ слово, что вы получите сто фунтовъ, а мое слово такъ же вѣрно, какъ и мои деньги.
Въ послѣднемъ я дѣйствительно имѣлъ случай убѣдиться.
Мясникъ, или бакалейщикъ, или булочникъ, или всѣ они вмѣстѣ, такъ какъ онъ всѣмъ былъ долженъ, упрятали Тильи въ тюрьму безъ моего содѣйствія. Но я, какъ лэндлордъ, понятно, первый имѣлъ право на его имущество. Двѣ лошади, за конфискацію которыхъ мнѣ пришлось вести тяжбу съ ихъ законными владѣльцами, которые дали ихъ лишь на подержаніе м-ру Риккетсу, знаменитый пони и свора удивительныхъ собакъ достались мнѣ. Я показалъ кулакъ этимъ послѣднимъ, причемъ имѣлъ въ виду скорѣе ихъ хозяина, нежели ихъ самихъ, но самый свирѣпый изъ договъ, Томасъ, схватилъ меня за икру и его оттащили отъ меня не безъ труда.
Что касается пони, то онъ разорялъ меня на овесъ впродолженіи нѣсколькихъ недѣль, пока наконецъ не былъ проданъ вмѣстѣ съ собаками за четырнадцать фунтовъ.
Все это время кредиторы Тильи приставали ко мнѣ съ своими претензіями, къ чему побуждалъ ихъ посаженный ими въ тюрьму, самъ м-ръ Риккетсъ. Онъ увѣренъ, что, завладѣвъ его пони Лепорелло, которому не было цѣны, я самъ сталъ его должникомъ и написалъ мнѣ въ этомъ смыслѣ письмо съ такимъ страннымъ постскриптумомъ:
«Р. S. — Считаю себя вправѣ заявить вамъ, сэръ, что смотрю на свои настоящія неудачи какъ на нѣкотораго рода наказаніе за то, что я ѣздилъ къ вамъ обѣдать… на пивной заводъ: никто изъ моей фамиліи, ни одинъ изъ Риккетсовъ съ незапамятныхъ временъ никогда не водился съ купцами.»
И этотъ постскриптумъ очень былъ непріятенъ для моей милой жены, которая, говорю это съ сожалѣніемъ, немного щепетильна на счетъ нашей профессіи. Дача въ Уайтропѣ безъ сомнѣнія непригодна для человѣка моей профессіи; но она была завѣщана мнѣ — а вѣдь извѣстно, что даровому коню въ зубы не смотрятъ — моимъ двоюроднымъ дѣдушкой, который всегда не терпѣлъ меня и — я увѣренъ — и въ этомъ случаѣ поступилъ мнѣ на зло. Злопамятный старикашка, умирая, на одрѣ смерти, сумѣлъ напакостить мнѣ на всю жизнь, завѣщавъ эту дачу. Онъ хорошо зналъ, будучи дѣловымъ человѣкомъ, что мнѣ придется тратить на нее ежегодно не менѣе полутораста фунтовъ въ годъ, и его злобныя ожиданія оправдались.
Конечно, можно найдти добропорядочныхъ жильцовъ, но въ сущности они будутъ стоить еще дороже мнѣ, чѣмъ тѣ, которые не платятъ ни копѣйки. Они ничѣмъ недовольны въ домѣ и, сколько имъ ни угождай, имъ все мало.
— Въ столовой всего только два кресла, жаловался одинъ изъ нихъ, куда же, желалъ бы я знать, я посажу мою тещу?
Другому не хватаетъ столовъ; третій проситъ исправить водопроводъ; четвертый жалуется, что крыша протекаетъ; тому исправь изгородь въ паркѣ; этому коверъ въ гостиной кажется протертымъ; у каждаго жильца свои прихоти; чистое разореніе, да и только.
Съ годъ тому назадъ со мной случился самый обидный пассажъ, какой только я испытывалъ какъ домовладѣлецъ. Я употребилъ всѣ старанія, чтобы найти покладливаго и добросовѣстнаго жильца. Я старательно избѣгалъ аристократовъ и спортсмэновъ и выбралъ жильца изъ почтеннаго, средняго сословія. Онъ былъ дѣльцомъ въ Сити и не умѣлъ бы отличить гончей собаки отъ борзой, и вдобавокъ былъ по профессіи обойный мастеръ, а по имени Стубсъ. Кромѣ того никогда не жилъ на дачѣ и потому не имѣлъ ровно никакихъ претензій. Этотъ образцовый арендаторъ держалъ препочтеннаго коба, котораго я снабжалъ сѣномъ по весьма умѣренной цѣнѣ, потому что я не такой домохозяинъ, чтобы притѣснять хорошаго жильца. Еслибы и могла быть хоть тѣнь сомнѣнія въ честности м-ра Стубса — чего не было — то одного взгляда на его лошадь было достаточно, чтобы разсѣять всякія сомнѣнія. Она казалась воплощенной респектабельностью, и м-ръ Стубсъ былъ избранъ церковнымъ старостой, не проживя и пяти мѣсяцевъ въ моемъ домѣ, только благодаря достоинствамъ его коба.
Но вотъ въ одинъ прекрасный день, мой старшій сынъ, очень смѣтливый юноша, допущенный партнеромъ въ нашу фирму, пріѣхавъ въ Опти по случаю покупки хмѣля, подумалъ, что хорошо было бы взглянуть на обойное заведеніе м-ра Стубса и К°.
Представьте же себѣ его ужасъ, когда онъ увидѣлъ ставни запертыми и на нихъ надпись «Продается» громадными буквами.
— Я подумалъ, папа, говорилъ онъ мнѣ, когда прочиталъ эти слова, что они отчасти касаются и насъ съ вами,
И такъ оно и было въ самомъ дѣлѣ. Наканунѣ своего банкротства въ Лондонѣ, м-ръ Стубсъ и его семья покинули нашу дачу въ Уайтропѣ и скрылись неизвѣстно куда.
Передъ тѣмъ онъ былъ такъ низокъ, что продалъ весь мой запасъ сѣна и уѣхалъ на своемъ респектабельномъ кобѣ и теперь, я увѣренъ, выбранъ въ церковные старосты гдѣ-нибудь въ иномъ мѣстѣ.
Все что я знаю о немъ, это вотъ что:
Я имѣлъ удовольствіе прочитать въ Times отъ послѣдняго сентября, слѣдующее объявленіе, которое, полагаю, при существующихъ обстоятельствахъ, несравненно по своей наглости даже для арендатора: «Въ прошлую пятницу въ По, въ Пиринеяхъ, виконтъ Кавалысантисимо обвѣнчался съ Луизой, дочерью Джозефа Стубса, эсквайра, бывшаго владѣльца Уайтропъ Гаута, въ Уайтропѣ».
II.
Попугай.
править
Всѣхъ насъ въ семействѣ было нѣсколько сыновей и потому не удивительно, что среди насъ нашелся одинъ, который, во что бы то ни стало, захотѣлъ сдѣлаться морякомъ. Отецъ былъ сильно огорченъ тѣмъ, что его любимый сынъ не могъ найдти себѣ подходящихъ занятій дома, на своей родинѣ, но непремѣнно пожелалъ отправиться въ невѣдомыя страны, о которыхъ узнаешь только изъ географіи. Мы жили въ Лондонѣ, вблизи Темзы, къ берегу которой вела наша улица, но брату Дику, во что бы то ни стало, захотѣлось побывать въ Испаніи и видѣть Гвадалквивиръ, одно имя котораго приводитъ въ содраганіе. Въ сущности, Дикъ не былъ вовсе художникомъ, интересующимся ландшафтами, или человѣкомъ, жаждущимъ научныхъ познаній, онъ не былъ знакомъ ни съ однимъ изъ иностранныхъ языковъ (говоря откровенно, онъ плохо писалъ даже на родномъ языкѣ), онъ не былъ особеннымъ почитателемъ ни Колумба, ни капитана Кука, но тѣмъ не менѣе его тянуло къ морю. Чего онъ тамъ искалъ? нетерпѣливо спрашивалъ отецъ, но бѣдный Дикъ ничего не могъ отвѣтить на этотъ вопросъ, такъ какъ и самъ не могъ себѣ хорошенько его уяснить; стоило, однако, ему прожить спокойно дома недѣли три, какъ уже его опять тянуло куда-нибудь въ даль: въ Камчатку, или на берегъ Мозамбикъ, или въ Іерихонъ. Испаніею онъ, разумѣется, не могъ удовлетвориться и сдѣлалъ экскурсію въ Канаду, потомъ въ Гонъ-Конгъ и, наконецъ, въ Индію, откуда нашъ милый, хотя и легкомысленный странникъ, уже никогда больше не возвращался. Желтая лихорадка сразила его въ Берберахъ, и многіе изъ знавшихъ Дика пролили искреннія слезы по немъ, когда вѣсть объ его смерти дошла до насъ. Отца это извѣстіе такъ поразило, что ускорило его смерть. Любопытно, что только тогда, когда Дика уже не стало, всѣ узнали, что въ сущности онъ былъ всеобщій любимецъ, несмотря на всѣ его недостатки. Разумѣется, у него въ карманѣ не водилось ни одного лишняго гроша, такъ какъ онъ служилъ на судахъ простымъ матросомъ, но онъ, проживая на чужбинѣ, не забывалъ своихъ старыхъ друзей и всегда привозилъ съ собою домой какую-нибудь заморскую бездѣлушку, изъ каждаго города, куда бы его ни заносила судьба. Онъ, конечно, не могъ считаться завиднымъ женихомъ при его неисправимой любви къ странствованіямъ, но былъ всегда большимъ любимцемъ женщинъ; дѣти же вообще просто обожали его и называли не иначе, какъ «дядя Дикъ». Послѣднимъ посмертнымъ подаркомъ, привезеннымъ его товарищемъ уже послѣ смерти самаго Дика, былъ громадный черный попугай — самая уродливая изъ всѣхъ когда-либо видѣнныхъ мною птицъ! Жена моя, Люси, однако, привѣтствовала попугая, какъ будто бы то была райская птица, конечно, въ память Дика; отецъ же не соглашался удалить попугая изъ своей комнаты, даже и тогда, когда лежалъ уже на смертномъ одрѣ. Должно сознаться, однако, что птица была вовсе не подходящимъ товарищемъ въ комнатѣ умирающаго, такъ какъ она имѣла обыкновеніе при самыхъ неожиданныхъ случаяхъ, а больше всего среди ночи, браниться самымъ непристойнымъ образомъ. Моя жена увѣряла, что попугай выучился этой ужасной брани отъ матросовъ при переѣздѣ изъ Индіи въ Англію и выгораживала Дика отъ всякаго участія въ репертуарѣ попугая. Попугай вскорѣ сдѣлался тоже общимъ любимцемъ въ нашемъ семействѣ, и когда насъ посѣщало несчастье особаго рода, въ видѣ прибавленія семейства, и безъ того слишкомъ большаго при нашихъ скромныхъ средствахъ, то попугай и его громадная золоченая клѣтка все-таки составляли часть нашего имущества, хотя многіе изъ нашихъ знакомыхъ, болѣе разсудительныхъ, нежели чувствительныхъ, считали непростительною глупостью съ нашей стороны, что мы не хотѣли обратить подарокъ бѣднаго Дика въ презрѣнный металлъ. Единственнымъ послѣдствіемъ приращенія нашей семьи для судьбы попугая было то, что мы, изъ-за тѣсноты въ нашемъ помѣщеніи, часто вывѣшивали его клѣтку у дома на улицѣ, гдѣ ему приходилось, правда, не мало терпѣть отъ словопреній съ уличными мальчишками. Однако онъ самъ не оставался въ долгу и отплачивалъ имъ за обиды отборными выраженіями, какія употребляются моряками; мальчишки перенимали у него эти выраженія и выучивали его взамѣнъ цвѣтамъ краснорѣчія нашей столицы. Въ добавокъ къ этимъ не совсѣмъ привлекательнымъ качествамъ попугая, надо еще причислить его невзрачный видъ съ черными какъ уголь перьями и громаднымъ клювомъ. Но мы любили нашего попугая, а отецъ, съ своей стороны, всегда повторялъ: «Не разставайтесь съ этою птицей, вы увидите, что она, рано или поздно, принесетъ вамъ счастье».
И вотъ случилось, что, долго спустя послѣ того, какъ мой отецъ умеръ, и мои старшія дѣтки уже выросли и начали сами заработывать хлѣбъ, попугай все еще жилъ у насъ бодрымъ и невредимымъ; у него не было даже ни одного сѣдаго перышка, не смотря на его уже почтенный возрастъ.
Однажды, какъ разъ въ то время, когда мы снаряжали одного изъ нашихъ сыновей въ Валлисъ на мѣсто младшаго секретаря одной конторы и были не мало огорчены недостаткомъ денегъ на его экипировку и на путевыя издержки, мы въ первый разъ имѣли случай убѣдиться въ томъ, что присутствіе въ нашемъ домѣ попугая Дика (мы его окрестили этимъ именемъ въ память умершаго брата) дѣйствительно, какъ предвѣщалъ мой покойный отецъ, приноситъ намъ счастье.
— Милый Джоржъ, сказала мнѣ жена однимъ іюньскимъ вечеромъ, какъ только я вернулся домой послѣ моихъ нескончаемыхъ дневныхъ трудовъ, — если ты очень нуждаешься въ пятнадцати гинеяхъ, то я знаю, гдѣ ихъ можно бы раздобыть…
Однако голосъ жены, когда она говорила это, звучалъ не такъ радостно, какъ можно было бы ожидать, судя по смыслу словъ, и я понялъ, что въ ея планѣ есть и загвоздка.
— Прекрасно, Люси, но что же нужно сдѣлать, чтобы получить эти деньги? отвѣчалъ я; — такая сумма была бы, понятное дѣло, какъ нельзя больше кстати въ эту минуту, но…
— Это вѣрно, отвѣчала со вздохомъ жена, но, все-таки, Джоржъ, мы еще не такъ бѣдны, чтобы продать нашу славную птицу даже и за такую солидную сумму. Послушай, милый, мнѣ предложили не менѣе какъ пятнадцать гиней за Дика! Признаюсь откровенно, еслибы который-нибудь изъ нашихъ дѣтей былъ боленъ и необходимо было бы истратиться на дорогія лѣкарства, или перевезти дѣтей куда-нибудь къ морю, или на воды, то я и не задумалась бы объ этомъ, но, Джоржъ, мы всѣми правдами и неправдами ухитрились-таки кое-какъ почти уже снарядить нашего мальчугана въ путь, и мнѣ кажется, что… Что ты объ этомъ думаешь, Джоржъ?
Моя жена смотрѣла на меня нерѣшительно и спрашивала моего совѣта, но я зналъ, что она не простила бы мнѣ, еслибы я сталъ настаивать на продажѣ Дика; поэтому я благоразумно отвѣчалъ, что объ этомъ нечего и думать, что съ Дикомъ мы, конечно, никогда не разстанемся; потомъ я, все-таки, поинтересовался узнать, какимъ образомъ моей женѣ сдѣлали подобное предложеніе?
— Сегодня утромъ, отвѣчала Люси, когда я въ послѣдній разъ просматривала платье и вещи нашего милаго сына, служанка пришла мнѣ сказать, что какая-то дама желаетъ меня видѣть. Войдя въ залу, я увидала особу въ траурѣ; она сидѣла передъ нашимъ попугаемъ, любовалась имъ и восхищалась точно дикарка передъ идоломъ. Оказывается, что она сняла клѣтку съ гвоздя несмотря на то, что Дикъ все время осыпалъ её самою неприличною бранью; онъ не переставалъ браниться и тогда, когда я вошла.
— Сударыня, простите меня! вскричала моя гостья, но эта прелестная птица…
— Молчать, молчать, старая карга, неистово вопилъ Дикъ.
— Его поразительныя умственныя способности, продолжала вдова, превосходятъ всякое вѣроятіе! Нужно вамъ сказать, сударыня, что я обожаю попугаевъ, въ особенности же такихъ черныхъ попугаевъ; къ тому же мой покойный мужъ всегда и во всемъ предпочиталъ черный цвѣтъ, и еслибы, съ вашего согласія я могла бы какъ-нибудь пріобрѣсти эту птицу, то…
— За бортъ! Катай его! Чортъ меня побери! кричалъ Дикъ.
— Я съ радостью заплатила бы за нее солидную сумму. Разумѣется, съ моей стороны это очень безцеремонно; я не имѣю никакого права дѣлать вамъ подобное предложеніе… Я чувствую себя передъ вами въ фальшивомъ положеніи, но, тѣмъ не менѣе, тайный голосъ, изъ-за гроба, шепчетъ мнѣ…
— Топи корабль! кричалъ Дикъ, кувыркаясь на своемъ золоченомъ кольцѣ. Руби мачты! Чортъ возьми! Вотъ такъ штуки!
— Этотъ загробный голосъ, продолжала вдова, спокойно выждавшая, пока Дикъ немного успокоился, шепчетъ мнѣ: «Кули этого попугая; покупай его вмѣстѣ съ его клѣткою! Неси его къ себѣ домой и будь къ нему добра». Скажу вамъ откровенно — я не въ силахъ противиться этому голосу, этому внушенію моего покойнаго мужа! Я рѣшаюсь тотчасъ же привести въ исполненіе желаніе усопшаго друга: предлагаю вамъ пять фунтовъ стерлинговъ за птицу и два фунта за клѣтку; я думаю, что вы найдете это предложеніе недурнымъ, и мы на этомъ покончимъ дѣло.
При этихъ словахъ моя гостья открыла кошелекъ и выложила деньги на столъ.
— Скажу тебѣ по правдѣ, Джоржъ, продолжала жена, золото показалось мнѣ очень соблазнительнымъ, но я только мелькомъ взглянула на него, поблагодарила незнакомку и просила ее положить деньги обратно въ карманъ, заявивъ ей, что мы не разстанемся съ нашимъ попугаемъ, такъ какъ онъ служитъ для насъ памятью объ умершемъ братѣ.
— Послушайте, я вамъ дамъ десять гиней за птицу и пять за клѣтку, сказала посѣтительница, тотчасъ же удвоивая сумму, лежавшую предо мною на столѣ. Одну минуту я колебалась, обольщенная блескомъ золотыхъ монетъ; въ головѣ у меня пронеслась цѣлая вереница вещей, которыя я могла бы на эти деньги купить для тебя, Джоржъ, для дѣтей, и я не знала, что мнѣ дѣлать?
— Ай, ай, ай, бѣдный попка! Вотъ такъ штуки! Прощай, Дикъ! Ай, ай, ай! жалобно кричалъ нашъ старый попугай. За бортъ его! За бортъ дурака!
— Извините меня, сударыня, сказала я рѣшительно, я положительно не могу продать вамъ попугая, и прошу васъ, не искушайте меня больше вашими предложеніями…
— И ты прекрасно поступила, Люси, отвѣчалъ я, цѣлуя ее и стирая губами съ ея щеки скатившуюся изъ глазъ слезинку. Послѣ этого, разумѣется, твоя странная посѣтительница убралась по-добру по-здорову домой?
— Нѣтъ, возразила жена, и не подумала, и мнѣ остается передать тебѣ самую загадочную часть разсказа, которая, можетъ быть, всего ближе касается насъ съ тобою. «Если вы не желаете продать вашего попугая, сказала вдова, повидимому, не особенно смущаясь моимъ отказомъ, то не согласитесь ли одолжить мнѣ его на одну недѣлю въ наступающемъ августѣ мѣсяцѣ? За это любезное одолженіе я вамъ предлагаю десять гиней».
— Одолжить нашего попугая на одну недѣлю, Люси, да это Богъ знаетъ что такое!
— Тѣмъ не менѣе, Джоржъ, она ясно высказала такое желаніе и я отвѣчала, что переговорю объ этомъ съ тобою. За отвѣтомъ она явится къ намъ завтра утромъ въ десять часовъ.
Сначала я подумалъ, что эта вдова не въ своемъ умѣ и что пунктъ ея помѣшательства — это покупка черныхъ попугаевъ; поэтому я рѣшилъ отказать ей и тѣмъ отдѣлаться отъ ея назойливой просьбы. Мнѣ приходили въ голову самыя нелѣпыя мысли, въ родѣ, напр., того, что эта женщина замышляетъ недоброе противъ бѣднаго Дика; можетъ быть, думалъ я, она любитъ ѣсть мясо попугаевъ и намѣревается полакомиться бѣднымъ Дикомъ. Въ такомъ случаѣ мнѣ трудно было бы привлечь эту ужасную женщину къ суду и тѣмъ успокоить свою совѣсть. Обдумавъ, однако, всю эту исторію, я рѣшился лично переговорить съ странною дамою, прежде нежели отказаться отъ выгодной сдѣлки. На другое утро я остался дома долѣе обыкновеннаго съ цѣлью повидаться съ таинственною гостьей. Когда часы пробили десять и она позвонила у нашихъ дверей, я просилъ служанку не отпирать, пока я не успѣю разглядѣть сквозь окно нашей гостиной пришедшую даму.
На вдовѣ былъ надѣтъ чепчикъ, обрамлявшій спокойное рѣшительное лицо; ея синіе холодные глаза и общій видъ говорили въ пользу того, что наша посѣтительница обладала полнымъ разсудкомъ; ея голосъ, когда она говорила со служанкой, звучалъ спокойно и сдержанно; платье и общій видъ обличали порядочность и даже зажиточность этой особы. Если можно вообще сколько-нибудь судить о людяхъ но внѣшности, я нашелъ, что эта женщина отнюдь не съумасшедшая и не бѣдная — два пункта, которые по весьма понятнымъ причинамъ, всего больше интересовали меня.
— Вы г-нъ Вильсонъ, сказала эта дама, входя въ мой салонъ. Очень рада, что могу переговорить съ вами лично. Вѣроятно вамъ уже извѣстно, что я предложила вашей женѣ десять гиней за то, чтобы она мнѣ одолжила на короткое время вашего чернаго попугая; я желаю получитъ его отъ васъ на одну недѣлю отъ 6 до 13 августа. Полагаю, что такой платы довольно за прокатъ какой угодной птицы!
— Сударыня, возразилъ я, вы совершенно правы; тѣмъ не менѣе, однако, сознаюсь, ваше предложеніе такъ необыкновенно, что вы должны извинить мою нерѣшительность.
— Если вы желаете получить какія-либо свѣдѣнія о моей личности, то я могу вамъ сообщить, что моя фамилія — Гёбль; я живу въ Питъ-Стритъ, № 884. Я была экономкою у покойнаго генерала сэра Фидль-Фадля, въ теченіи двадцати лѣтъ; моими банкирами состоитъ фирма Тшальдъ и К°. Если же вы непремѣнно желаете узнать причину, которая вынуждаетъ меня прибѣгнуть къ вамъ съ просьбой на счетъ попугая, то предупреждаю васъ, что въ этомъ вы должны разочароваться, — этого вы не узнаете никогда! Но, послушайте, перестаньте отнѣкиваться! Я вамъ сейчасъ же заплачу впередъ пять гиней въ видѣ задатка и для того, чтобы убѣдить васъ въ томъ, что не шучу. Чего же вамъ больше нужно отъ меня?
— Вы правы, сударыня — тутъ нечего больше толковать, сказалъ я, принимая деньги со стола. Я совершенно удовлетворенъ тѣмъ, что вы сказали. Предположимъ, однако, что до августа нашъ бѣдный попугай околѣетъ…
— Трусъ, трусъ, кричалъ Дикъ. Топи корабль! Всѣ ко дну! Спасайся, кто можетъ!
Я невольно засмѣялся надъ этой остроумной выходкой Дика, но вдова и бровью не повела. Если попугай околѣетъ, сказала она, то оставьте себѣ этотъ задатокъ. Достаточно и того, что бѣдные люди часто бываютъ обмануты въ своихъ ожиданіяхъ, возвратить же задатокъ обратно… — Нѣтъ, это было бы уже несправедливо! Теперь мы, кажется, переговорили обо всемъ. Остается мнѣ только сказать вамъ, что я желаю, чтобы все сказанное здѣсь оставалось между нами. Это можетъ вамъ показаться страннымъ, но я, вѣдь, готова платить деньги за свои странныя фантазіи! Я желала бы также, чтобы вы или ваша жена лично доставили мнѣ попугая и отвезли его обратно домой по истеченіи назначеннаго срока; за этотъ трудъ я прибавлю одну еще лишнюю гинею.
Вслѣдъ за тѣмъ, вдова простилась съ нами и готова была уже удалиться изъ комнаты, какъ вдругъ у самой двери, которую я открылъ для нея, она обернулась ко мнѣ и сказала: «Ахъ, да кстати, мнѣ ужасно не нравится имя Дикъ; это очень вульгарно! Не возьметъ ли кто изъ вашихъ милыхъ дѣтокъ на себя трудъ выучить попугая называть себя „Томми“ и вообще почаще повторять: „Бѣдный Томми! Томми бѣдняжка“! Вѣдь этого не особенно трудно добиться, а вотъ и маленькій подарокъ будущему учителю Томми».
Затѣмъ м-съ Гёбль быстро удалилась, оставивъ въ рукахъ у моей жены полъ-соверена, который былъ завернутъ въ тонкую серебряную бумажку. Когда наша посѣтительница ушла, мною вновь овладѣло сомнѣніе относительно нормальности ея умственныхъ способностей. «Она положительно не въ здравомъ умѣ, разсуждалъ я, чего она хочетъ, бросая золото направо и налѣво и утверждая, что имя „Томми“ аристократичнѣе нежели имя Дикъ»!
Съ практической точки зрѣнія, однако, мы ничего не могли возразить противъ того направленія, которое приняло ея помѣшательство, а потому, узнавъ по справкамъ, наведеннымъ у названныхъ ею солидныхъ лицъ, что она была особа состоятельная, мы рѣшили въ точности исполнить ея желанія. Нашъ младшій сынъ, побужденный щедростью обѣщанной награды, усердно занимался обученіемъ попугая, пока не окончилъ воспитанія несчастной птицы, и Дикъ, хотя — говоря по совѣсти, — и не совсѣмъ забылъ свое старое имя, но научился звать себя также и новымъ вперемежку съ своими обычными прибаутками. Когда же наступилъ назначенный срокъ — 6-ое августа, то я отвезъ попугая въ Питъ-Стритъ и доставилъ его благополучно туда, несмотря на сильный протестъ Дика, полагавшаго, по всей вѣроятности, что его отправляютъ обратно въ Индію. Согласно условію, я поѣхалъ за Дикомъ тринадцатаго числа и привезъ его домой въ вожделѣнномъ здравіи; въ карманѣ же у меня лежало шесть фунтовъ стерлинговъ, не говоря уже о данныхъ за извощика. Ни одно перышко Дика не было повреждено; онъ былъ такъ же безобразенъ, какъ и тогда, когда уѣхалъ отъ насъ, но его безобразіе нисколько не увеличилось — что, впрочемъ, было бы довольно трудно! Что могъ онъ дѣлать въ свое отсутствіе, чтобы окупить заплаченную за него сумму денегъ, — мы однако ни какъ понять не могли? Если же мы обращались прямо къ нему съ разспросами, то онъ неизмѣнно отвѣчалъ однимъ и тѣмъ же двусложнымъ существительнымъ: «Фидль-Фадль», такой отвѣтъ ставилъ насъ окончательно въ тупикъ, пока мы не припомнили, что этимъ именемъ вдова называла того генерала, у котораго служила экономкою, и мы поняли, что это существительное служитъ только новымъ вкладомъ въ словарь нашего Дика.
Послѣ перваго удачнаго дебюта Дика прошло не менѣе пятнадцати лѣтъ, въ теченіе которыхъ я ежегодно отвозилъ попугая въ Питъ-Стритъ и неизмѣнно получалъ за него, изъ прежняго источника, одиннадцать гиней годовой платы. Разумѣется, за все это время мы съ женою не мало страдали отъ неудовлетвореннаго любопытства, но за исключеніемъ этого маленькаго неудобства, могли только благословлять нашего мрачнаго друга. Нужно сказать, однако, что наши денежныя сношенія съ г-жею Гёбль нисколько не сблизили насъ съ этою почтенною особою; она принимала и отпускала меня съ одинаковою ледяною холодностью; если же мнѣ случалось встрѣтиться съ нею на улицѣ, то она неизмѣнно обращалась ко мнѣ съ двумя стереотипными вопросами: сперва она спрашивала о здоровьѣ Томми-Дика, а потомъ уже о здоровьѣ моей жены.
Когда наступилъ шестнадцатый годъ со времени нашего знакомства съ г-жего Гёбль, однимъ лѣтнимъ мѣсяцемъ, насъ неожиданно навѣстили двое незнакомыхъ джентльменовъ, посѣщеніе которыхъ по своимъ послѣдствіямъ было едва-ли не удивительнѣе нежели появленіе у насъ таинственной вдовы. Это случилось въ одинъ изъ субботнихъ вечеровъ, когда я уже возвратился домой, такъ какъ въ этотъ день я кончилъ свои занятія въ конторѣ раньше обыкновеннаго. Моя жена не разъ утверждала, что мое присутствіе дома въ этотъ день было счастливою случайностью, иначе она подумала бы, что все, что произошло, было какимъ-то сномъ.
Пусть самъ читатель разсудитъ, насколько справедливы, при данныхъ обстоятельствахъ, были слова моей жены.
Названные два джентльмена въ безукоризненныхъ черныхъ сюртукахъ, позвонивши у моего параднаго входа, сняли съ обычнаго гвоздя у окна нижняго этажа нашего дома стараго попугая и внесли клѣтку съ собою въ нашу гостиную.
— Прошу извинить нашу безцеремонность, сказалъ старшій изъ двухъ мужчинъ, который носилъ туго накрахмаленный бѣлый галстукъ и имѣлъ видъ адвоката или дѣлопроизводителя, но нужно вамъ объяснить, что Томми нашъ старинный другъ; могу даже безъ преувеличенія сказать, что наше знакомство съ Томми началось еще гораздо раньше вашего.
— Въ такомъ случаѣ, джентльмены, возразилъ я, вы должны были познакомиться съ нимъ еще во время пребыванія Томми на родинѣ — въ Индіи?
— Что до меня касается, сказалъ другой незнакомецъ, внѣшній видъ котораго, съ высоко поднятою головой, обличалъ въ немъ бывшаго военнаго, то я, дѣйствительно, познакомился съ Томми еще въ бытность мою въ Индіи. Генералъ Фидль-Фадль выигралъ Томми въ пикетъ у генералъ губернатора Барбадосса въ суммѣ пятидесяти гиней.
— Я полагаю, однако, что генералъ впослѣдствіи не разстался бы съ Томми и за тысячу фунтовъ стерлинговъ; что вы на это скажете, маіоръ? возразилъ другой джентльменъ.
— Вотъ какъ! воскликнулъ я, думая про себя, что генералъ, вѣроятно, въ концѣ концовъ значительно поубавилъ свою цѣну, иначе попугай никогда не попалъ бы въ руки моего брата Дика; вѣдь не укралъ же онъ попугая у генерала! Эта мысль такъ отвлекла меня отъ дѣйствительности, что я въ теченіе нѣсколькихъ минутъ не могъ хорошенько сообразить, о чемъ говорили мои собесѣдники.
— Джоржъ, джентльмены у тебя спрашиваютъ, отчего Томми забылъ военныя команды, сказала моя жена, толкая меня въ локоть. Потомъ она прибавила шопотомъ: Ради Бога, постарайся ихъ поскорѣе выпроводить отсюда; они положительно оба спятили съ ума!
— Военныя команды! вскричалъ я; но я до сихъ поръ не зналъ, что нашъ попка имѣетъ какое-либо понятіе объ нихъ. — Дикъ! Дикъ, сказалъ я, обращаясь къ попугаю и желая какъ-нибудь замять разговоръ, отчего ты никогда не повторяешь военныя команды?
— Дуракъ, дуракъ, неистово кричалъ Дикъ! Топи корабль! Бей капитана! За бортъ его! За бортъ!
— Вотъ что меня поражаетъ, сказалъ бывшій военный, пожимая плечами; гдѣ Томми могъ выучиться всѣмъ этимъ морскимъ терминамъ, которые онъ, кстати будь сказано, иногда приправляетъ невозможными ни въ одномъ порядочномъ обществѣ выраженіями? Сэръ Фадль былъ очень разборчивъ въ дѣлѣ обученія Томми. Попугай даже никогда не покидалъ каюту генерала во время переѣзда изъ Индіи на родину.
— Вѣроятно, какой-либо изъ юнговъ ради шалости научилъ его этимъ непристойнымъ выраженіямъ тайкомъ отъ всѣхъ, возразилъ другой джентльменъ. Но позвольте узнать, м-ръ Вильсонъ, почему вы называете попугая Дикомъ?
— Потому что это его настоящее имя, отвѣчалъ я просто; другой причины у меня нѣтъ никакой.
— Нѣтъ, вы ошибаетесь, отвѣтилъ авторитетно господинъ въ бѣломъ галстукѣ; его имя Томми; такъ онъ зовется уже слишкомъ сорокъ лѣтъ; онъ обозначенъ подъ именемъ Томми и въ духовномъ завѣщаніи генерала. Я увѣренъ въ томъ, что мой покойный другъ сэръ Фадль былъ бы очень недоволенъ тѣмъ, что попугая зовутъ Дикомъ. Вы положительно не должны поощрять попугая къ безсмысленному вольнодумству. У насъ въ Англіи принято свято исполнять желаніе умершихъ также, какъ еслибы они были въ живыхъ. Однако, въ общемъ, за исключеніемъ этого маленькаго обстоятельства, я долженъ сказать, м-ръ Вильсонъ, что мы ничего не имѣетъ противъ вашего ухода за птицею покойнаго генерала; скажу, даже, наоборотъ, что мы чрезвычайно довольны вашими попеченіями о Томми. Покойная г-жа Гёбль не даромъ утверждала, что она не знаетъ никого другаго, кто бы такъ добросовѣстно сталъ бы ухаживать за старымъ любимцемъ сэра Фидль-Фадль. Не разъ, когда намъ случалось быть у нея въ неурочное время, она намъ говорила, что бѣдный Томми находится на вашемъ попеченіи для возстановленія его здоровья; и надо сознаться, вы всегда его доставляли домой въ вожделѣнномъ здравіи. Теперь же когда г-жи Гёбль уже нѣтъ больше на свѣтѣ… развѣ вы еще ничего не слыхали о ея смерти? Она умерла уже дней десять тому назадъ… Теперь мы не знаемъ никого, кромѣ васъ, кто бы могъ взять на себя попеченіе о старомъ попугаѣ генерала. Мы явились сюда сегодня только съ цѣлью удостовѣренія личности попугая. Теперь мы будемъ имѣть честь явиться къ вамъ, м-ръ Вильсонъ, каждое 12 число августа мѣсяца — вы, вѣроятно, припомните, маіоръ, что это всегда было счастливымъ днемъ для генерала? Затѣмъ, м-ръ Вильсонъ, позвольте вамъ пожелать всего хорошаго и раскланяться съ вами. Позвольте мнѣ также воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобы поздравить васъ съ починомъ, т. е. съ первымъ взносомъ вашего новаго годоваго дохода; дай Богъ, чтобы вамъ еще долго пришлось пользоваться этою доходною статьей. При этомъ джентльменъ сунулъ мнѣ въ руку конвертъ и съ важностью медленно ретировался вмѣстѣ съ своимъ чиннымъ компаньономъ. Я слѣдилъ за ними, когда они медленно удалялись отъ нашего дома. Они очевидно были въ полномъ обладаніи своими умственными способностями; одинъ изъ нихъ подозвалъ извощика и простился съ своимъ товарищемъ церемонно любезнымъ поклономъ, какъ будто-бы они сходились только для какого-либо дѣла, которое временно ихъ сблизило.
Къ тому времени жена моя была доведена уже почти до истеричнаго состоянія. Я вскрылъ конвертъ, отданный мнѣ незнакомцемъ и вынулъ вложенный въ него чекъ на сто гиней звонкою монетою.
Конечно въ однѣхъ только арабскихъ сказкахъ можно встрѣтить нѣчто подобное этому приключенію!
— Который часъ? нетерпѣливо вскричалъ попка, конечно, крайне озадаченный молчаніемъ, въ которое впали его хозяева.
— Умная птица, сказалъ я, сама мудрость глаголетъ твоими устами! Вотъ уже половина третьяго, а контора Тшальда закрывается ровно въ три часа; у меня остается одна минутка времени!
Я пришелъ въ контору какъ разъ во-время, чтобы представить свой чекъ, по которому мнѣ была выдана сполна вышеозначенная сумма денегъ.
Тогда я отправился домой съ такимъ капиталомъ, какой никогда еще не лежалъ въ моемъ карманѣ. Разумѣется, меня немного смущала мысль, что полученныя мною деньги какимъ-то страннымъ образомъ попали мнѣ въ карманъ, но, вѣдь, не даромъ же отецъ всегда утверждалъ, что наслѣдство Дика принесетъ намъ счастье. Я былъ въ такомъ расположеніи духа, что охотно готовъ былъ принять все, что бы только мнѣ ни готовила щедрая судьба, не ломая себѣ голову догадками, откуда мнѣ выпадаетъ на долю вся эта благостыня? Я даже положительно нисколько бы не удивился, еслибы, придя домой, меня тамъ ожидалъ курьеръ отъ королевы, чтобы вручить мнѣ патентъ на званіе лорда! И все это потому, что я, по велѣнію судебъ, оказывался счастливымъ владѣльцемъ несравненнаго чернаго попугая! Счастливый и довольный, я направился домой, но, на самомъ дѣлѣ, оказалось, что вмѣсто королевскаго курьера меня ожидалъ швейцаръ изъ Лондонскаго отеля съ письмомъ; ему было велѣно не уходить отъ меня безъ отвѣта и подождать, въ случаѣ если меня не окажется дома.
Содержаніе записки было слѣдующее:
«Милостивый государь! Я совершенно упустилъ изъ памяти, при моемъ свиданіи съ вами, вмѣстѣ съ маіоромъ Мордаксъ, вручая вамъ первый взносъ годоваго содержанія за попеченія о попугаѣ, попросить вашей подписи къ прилагаемому документу. Прошу васъ теперь исправить эту ошибку и возвратить прилагаемую бумагу съ моимъ посланнымъ. Вашъ покорнѣйшій слуга Натальель Понсе».
Упомянутый документъ гласилъ слѣдующее:
«Я нижеподписавшійся (имя рекъ) получилъ отъ Матью Мордаксъ эсквайръ и Натаньеля Понсе (присяжнаго повѣреннаго) душеприкащиковъ покойнаго генерала сэра Фидль-Фадль, сто гиней, что составляетъ ежегодный взносъ суммы, завѣщанной вышеупомянутымъ генераломъ на содержаніе его чернаго попугая Томми».
Эти ужасныя слова тотчасъ же обнаружили источникъ нашего благополучія, также ясно, какъ фонарь полисмэна бросаетъ свѣтъ на какія-либо орудія насилія во время уличной схватки. Подавленный сознаніемъ, что мнѣ придется волею-неволею разстаться съ моимъ маленькимъ состояніемъ, упавшимъ мнѣ какъ бы прямо съ неба, я тотчасъ же пустился въ путь вмѣстѣ съ швейцаромъ отеля. Мнѣ показалось чрезвычайно несправедливымъ и жестокимъ, что такимъ неожиданнымъ образомъ я лишаюсь законнаго права на эти сто гиней, такъ какъ я уже смотрѣлъ на эти деньги какъ на свою неотъемлемую собственность! При свиданіи съ г-немъ Натаньелемъ Понсе, я, безъ всякой утайки, объяснилъ ему всѣ подробности этой исторіи съ попугаемъ и имѣлъ удовольствіе видѣть, что онъ безусловно повѣрилъ мнѣ и не считалъ меня сообщникомъ въ этомъ подлогѣ.
— Ваше поведеніе безукоризненно во всемъ этомъ дѣлѣ, м-ръ Вильсонъ, сказалъ онъ; еслибы не ваша достойная всякой похвалы высокая честность, то весьма вѣроятно, что мы выплачивали бы вамъ по сто гиней въ теченіе еще многихъ, многихъ лѣтъ. Во всякомъ случаѣ покойная г-жа Гёбль выманила у насъ обманнымъ путемъ весьма значительную сумму въ теченіе этихъ пятнадцати-шестнадцати лѣтъ, съ тѣхъ самыхъ поръ, однимъ словомъ, какъ она брала у васъ на прокатъ вашего попугая, который, очевидно, долженъ былъ служить замѣстителемъ умершаго любимца генерала. Насколько помнится, была даже такая экономка, которая ухитрилась въ теченіе цѣлыхъ полгода скрывать смерть одного англійскаго епископа, съ цѣлью получить ассигнованный ему доходъ; она ухитрилась даже ежедневно вывозить его кататься — т. е. не его, а нѣчто въ родѣ манекена, одѣтаго въ его одѣяніе и похожаго на него! Что же до васъ касается, м-ръ Вильсонъ, то, понятное дѣло, съ васъ мы не потребуемъ возврата тѣхъ денегъ, которыя были уплачены вамъ обманувшей наше довѣріе женщиной, но я долженъ, во всякомъ случаѣ, принять у васъ обратно тѣ сто гиней, которыя я самъ имѣлъ честь вамъ вручить… Обо всемъ этомъ дѣлѣ будетъ доложено наслѣднику генерала, который, разумѣется, будетъ очень доволенъ, что эта неудобная статья расхода уже фактически больше не существуетъ. Насколько мнѣ лично извѣстно, наслѣдникъ генерала Фидль-Фадль благородный человѣкъ и приметъ къ сердцу ваше разочарованье и сумѣетъ оцѣнить благородство вашего поступка.
Въ концѣ-концовъ, хотя мнѣ и не суждено было получать пожизненную пенсію за то, что я содержалъ своего же собственнаго попугая, однако я черезъ нѣсколько дней получилъ обратно чекъ въ сто гиней «въ знакъ признательности и уваженія Фрэнсиса Фадль, эсквайра»; другими словами, меня благодарили за то, что я оказывался менѣе безчестнымъ нежели г-жа Гёбль!
Не мудрено, что она такъ настоятельно заботилась о пребываніи у нея нашего попугая въ теченіе восьми дней въ августѣ мѣсяцѣ! Не мудрено, что ей имя Дикъ казалось вульгарнымъ и что она предпочитала имя Томми! Но кто торжествовалъ при разрѣшеніи этой загадки — такъ это моя жена! Она хвастала тѣмъ, что сумѣла такъ стойко отказаться отъ соблазна разстаться навсегда съ Дикомъ, не смотря на предложенную за него цѣну въ пятнадцать гиней.
— Ты видишь, говорила она, какъ мы вознаграждены за то, что послушались голоса совѣсти и сберегли подарокъ умершаго брата! Еслибы мы поступили иначе, то никогда не получили бы такую солидную сумму въ видѣ процентовъ на нашъ капиталъ!
— Вѣрно, Люси, сказалъ я, еслибы ты продала попугая, то поступила бы не лучше той мудрой хозяйки, которая зарѣзала попугая, чтобы завладѣть его золотыми яйцами…
— То былъ не попугай, а курица, Джоржъ, поправила меня жена.
— Фидль-Фадль, чортъ возьми! Неистово закричалъ, въ заключеніе разговора, нашъ умный черный попугай.
III.
Неудавшійся обѣдъ.
править
Часто слышали мы отъ людей добропорядочныхъ конечно, но не особенно оригинальныхъ, что погода вообще стала гораздо хуже, а зима въ частности гнилѣе сравнительно съ временемъ, когда они были дѣтьми. Дѣло въ томъ, что въ ребяческій періодъ жизни игра въ снѣжки является настоящимъ событіемъ и оставляетъ неизгладимый слѣдъ въ памяти, тогда какъ въ послѣдующее время проходитъ незамѣченной (потому ли, что взрослые больше въ ней не участвуютъ, или потому, что живутъ въ Пель-Мелѣ, гдѣ полиція не дозволяетъ), а потому людямъ кажется, что ея и вовсе не существуетъ.
Другое явленіе, представляющееся имъ безпримѣрнымъ — это туманъ. Прошлый Рождественскій сочельникъ, напримѣръ, былъ совсѣмъ такой, какъ онъ всегда бываетъ въ Лондонѣ, но это не мѣшало цѣлой толпѣ людей восклицать: — ну видано ли и слыхано ли, чтобы была такая погода!
Замѣчаніе, конечно, само по себѣ безвредное, но никакого значенія въ смыслѣ вклада въ науку о метеорологіи оно не представляетъ.
Самъ лично я видѣлъ или, вѣрнѣе сказать, испытывалъ гораздо болѣе густые туманы. Я помню одинъ ноябрьскій день, лѣтъ двадцать тому назадъ, когда мракъ былъ такъ непроницаемъ, что вы бы не увидали своей собственной руки, хотя бы она была облечена въ бѣлую перчатку. Послѣднее сравненіе пришло мнѣ на умъ потому, что я былъ тогда молодъ (притомъ вовсе не суетенъ) и имѣлъ обыкновеніе носить бѣлыя перчатки.
Жена и я только-что обзавелись своимъ домикомъ и какъ разъ на бѣду ждали гостей къ обѣду въ этотъ злополучный вечеръ. Всего, включая насъ двоихъ, должно было сѣсть за столъ четырнадцать персонъ; — для насъ это была цѣлая коммисія, и моя жена (я говорю про мою покойницу, первую жену) была даже въ тревогѣ по этому случаю. Мужчина — себялюбецъ, мужчина — чуждъ этимъ треволненіямъ; онъ по утру отправляется по своимъ дѣламъ, или по крайней мѣрѣ онъ такъ утверждаетъ; среди дня заходитъ въ клубъ и возвращается домой передъ обѣдомъ ровно за столько минутъ, сколько ему нужно, чтобы переодѣться, словно ничего особеннаго не предстоитъ. Но женщина — любящая, хлопотливая женщина — должна обо всемъ позаботиться.
Въ десять часовъ я отправлялся въ Сити, сдѣлавъ все то, чего отъ меня въ правѣ были ожидать дома, а именно распорядившись на счетъ вина: «помри» для дядюшки Мильстона, который могъ пить шампанское только такое-же сухое, какъ и его собственная персона, и даже и тогда ругая его; болѣе крѣпкіе сорта для Тифина, полковника остъ-индской арміи, да могу также прибавить и для его жены, которая съ усердіемъ попивала винцо и только хорошѣла отъ того. Однако наружность обманчива и, быть можетъ, есть основаніе въ слухахъ, указывающихъ на вдову Клико, какъ на одну изъ причинъ преждевременнаго переселенія полковницы Тифинъ въ Елисейскія поля. Имѣлось, помнится мнѣ, въ запасѣ кюрасо для одного юнаго гвардейскаго прапорщика.
Въ 10 ч. 15 м пришла телеграмма отъ дядюшки: «погода и мой бронхитъ никакъ не позволяютъ мнѣ пріѣхать сегодня къ вамъ обѣдать, милая Эленъ».
Ударъ былъ тяжкій, такъ какъ обѣдъ давался въ честь стараго джентльмена, отъ котораго мы ждали великихъ (и вполнѣ законныхъ) милостей; и теперь неизбѣжно было дать другой обѣдъ. Хуже всего въ глазахъ бѣдняжки жены, очень суевѣрной, было однако то, что теперь насъ должно сѣсть за столъ тринадцать человѣкъ.
Положеніе было затруднительно, такъ какъ только пріятеля можно было пригласить въ такой короткій срокъ.
Люди склонны обижаться, считая, что ихъ приглашаютъ «случайно», если приглашеніе послѣдуетъ не заблаговременно.
Въ Парижѣ мы могли бы пригласить четырнадцатаго, т. е. джентльмена, избравшаго своей профессіей эту роль; но мы были не въ Парижѣ (хотя въ такой день этого нельзя было видѣть), а въ Лондонѣ. Человѣкъ, обремененный многочисленнымъ семействомъ, вышелъ бы изъ затрудненія, посадивъ за столъ одного изъ сыновей подростковъ, но у насъ пока было одно дитя, не дожившее еще до двухлѣтняго возраста и вдобавокъ дѣвочка.
Жена моя (хотя она и объявила мнѣ, что совсѣмъ сбилась съ ногъ съ этимъ обѣдомъ) однако нашлась. Она вдругъ вспомнила о существованіи нѣкоего сэра Перси Литтона, котораго обычно игнорировала. То былъ юный джентльменъ безъ особаго положенія въ свѣтѣ и снискивалъ невѣрное пропитаніе литературнымъ трудомъ. Нѣкоторые находили его забавнымъ, жена же моя считала его болтуномъ, и только. Онъ былъ охотникъ до чужихъ обѣдовъ и славился своими анекдотами. Говорили, что онъ записывалъ имена всѣхъ лицъ, съ которыми обѣдалъ, а также и исторіи, которыя онъ имъ разсказывалъ, чтобы не повторяться. Не знаю, такъ ли это было, знаю только, что онъ записывалъ заглавія самыхъ анекдотовъ, такъ какъ однажды онъ забылъ такой списокъ у насъ въ столовой подъ стуломъ. Но при существующихъ обстоятельствахъ лучше было заполучитъ м-ра Литтона, чѣмъ никого; нельзя было оставить пустаго стула, точно для тѣни Банко, да и кто бы повелъ къ столу старуху леди Уаллонъ. Притомъ можно было съ увѣренностью предположить, что онъ никуда не отозванъ.
— Онъ обѣими руками ухватится за приглашеніе, утверждала жена.
И, сѣвъ за столъ, написала пригласительную записку на розовой бумажкѣ и въ соотвѣтствующемъ тонѣ:
«Любезный м-ръ Литтонъ, — я знаю, что вы завалены приглашеніями и что врядъ-ли можно разсчитывать на то, что вы свободны сегодня вечеромъ. Но мы только-что получили телеграмму, что одинъ изъ ожидавшихся нами гостей захворалъ. Я не спрашиваю, можете ли вы занять его мѣсто — потому что нѣтъ такого мѣста, котораго бы вы не могли занять съ блескомъ — но хотите ли оказать намъ большое одолженіе и присоединиться къ нашей маленькой компаніи? Ваша давнишняя дружба съ мужемъ служитъ мнѣ единственнымъ извиненіемъ за такое несвоевременное приглашеніе. Пожалуйста отвѣтьте „да“ съ подателемъ этой записки».
И усердно росписалась «искренно преданная вамъ» и пр.
Какъ моя жена и ожидала, м-ръ Литтонъ съ величайшимъ удовольствіемъ былъ готовъ избавить нашу компанію отъ непріятности сѣсть за столъ въ числѣ тринадцати персонъ, и успокоилась на счетъ судьбы нашего обѣда.
Вернувшись домой, я не счелъ нужнымъ смущать ее перечисленіемъ всѣхъ затрудненій, какія встрѣтилъ на пути, хотя они были и многочисленны, и велики. Во-первыхъ, туманъ въ городѣ былъ подобенъ густой, но отнюдь не бѣлой шерсти. Я дошелъ съ однимъ знакомымъ пѣшкомъ до Чарингъ-Кроса крѣпко обнявшись съ нимъ, и мы изображали изъ себя нѣчто въ родѣ двухглаваго орла при переходѣ черезъ улицы. Одинокій путникъ (если только онъ не былъ косъ) рисковалъ быть раздавленнымъ или даже растоптаннымъ, переходя съ одной стороны улицы на другую.
Прощаніе было трогательно какъ прощаніе друзей, не надѣящихся больше увидѣть другъ друга, да по правдѣ сказать и не видящихъ другъ друга и въ ту минуту. Онъ пропалъ въ «бездонномъ мракѣ» улицы, ведущей на станцію желѣзной дороги и, повидимому, немедленно попалъ подъ колеса призрачной фуры; по крайней мѣрѣ я слышалъ крикъ, но туманъ заглушалъ всѣ звуки.
Что касается меня, то я жилъ около Сен-Джемсъ-Стрита, въ какой-нибудь полумилѣ разстоянія, но идти приходилось рѣшительно «ощупью», и стоило только остановиться, чтобы тотчасъ же почувствовать, какъ съ разбѣга налеталъ какой-нибудь прохожій. Единственнымъ спасеніемъ было нести зонтикъ подъ мышкой и когда его кончикъ упирался въ что-нибудь мягкое, въ родѣ человѣческаго живота, восклицать:
— Ну, ну, потише! куда лѣзете!
И прежде чѣмъ встрѣчный успѣвалъ опомниться, новый прохожій налеталъ на него и на него изливалась ругань жертвы. Но и этотъ способъ представлялъ свои опасности и я радъ былъ, когда меня слегка задѣло (точно кошка лапкой) колесо омнибуса, направлявшагося въ Пикадилли, и я въ него сѣлъ. Хотя я былъ очень щепетиленъ въ тѣ времена, но при существующихъ обстоятельствахъ не боялся, что меня кто-нибудь увидитъ въ этомъ скромномъ экипажѣ, сидѣлъ ли кто еще въ омнибусѣ кромѣ меня — этого я не могъ въ туманѣ видѣть, но когда онъ наѣхалъ на фонарный столбъ, то по числу тяжелыхъ тѣлъ, свалившихся ко мнѣ на колѣни и на ноги, я могъ заключить, что пассажировъ было много. Въ Пикадилли я нашелъ коммисіонера съ фонаремъ, котораго и нанялъ за шиллингъ, и который благополучно доставилъ меня домой.
Стоя у дверей и нащупывая колокольчикъ, я говорилъ себѣ:
— Если кто-нибудь пріѣдетъ къ намъ обѣдать въ такую погоду, то значитъ ему дома ѣсть нёчего.
Но я прошелъ къ себѣ въ уборную, не говоря ни слова и надѣясь на Провидѣніе. Если съ кѣмъ-нибудь изъ гостей на дорогѣ случится бѣда, я буду конечно объ этомъ сожалѣть; но если это неизбѣжно, то, принимая во вниманіе среднюю цифру человѣческой жизни (а также и человѣческаго достоинства) было бы пожалуй всего лучше для міра (и для меня), чтобы бѣда случилась съ дядюшкой Мильстономъ.
Это соображеніе, конечно, улетучилось у меня изъ головы, когда я сошелъ внизъ въ гостиную и нашелъ жену очень довольной своей догадливостью и тѣмъ, что она запаслась м-ръ Литтономъ на мѣсто дядюшки.
— Пора бы уже гостямъ пріѣхать, не правда ли? сказала она; хотя, честное слово, я не могу разглядѣть часовъ. Должно быть большой туманъ на дворѣ, Чарли, если онъ даже пробирается въ комнаты?
— Ну что жъ, сказалъ я шутливо, если часть тумана пробралась въ комнаты, то на улицѣ его стало меньше; но, говоря правду, на улицѣ темненько. Я думаю, что не мудрено, если кто изъ гостей и опоздаетъ.
— Почему такъ? спросила рѣзко жена.
Она была отличная хозяйка и знала это; а потому ничто такъ не досаждало ей, какъ мысль, что обѣдъ можетъ быть испорченъ отъ того, что какіе-нибудь свѣтскіе дураки воображаютъ придать себѣ особую важность тѣмъ, что пріѣдутъ поздно; между тѣмъ какъ чувства, возбуждаемыя ими, выражаются у женщинъ, словами: — Какая наглость! а у мужчинъ: — Вотъ-то скотина!
— Если они знаютъ, что на улицѣ туманъ, Чарли, то имъ слѣдовало бы пораньше выбраться изъ дома. Вотъ и всё. Но вотъ кто-то пришелъ.
Я сомнѣвался, хотя и слышалъ, что позвонили. Однако это оказался Литтонъ. Я узналъ его смѣхъ, который доносился съ лѣстницы; да и кто же, въ самомъ дѣлѣ, кромѣ его, станетъ смѣяться съ буфетчикомъ!
— Господи, сказалъ онъ, поздоровавшись съ нами, какая уютная компанія соберется насъ за обѣдомъ и какая пропасть будетъ ѣды.
— Помилуйте, м-ръ Литтонъ, отвѣчала жена, выпрямляясь во весь ростъ, надѣюсь, что изъ-за моего стола никто и никогда не вставалъ голоднымъ.
— Безъ сомнѣнія, сударыня; но такъ какъ тамъ, гдѣ трое сыты, четырнадцать будутъ голодны, то и троимъ за то не съѣсть того, что приготовлено для четырнадцати. Во всякомъ случаѣ «переборъ» не бѣда, какъ хорошо извѣстно вашему супругу, не даромъ же онъ дѣловой человѣкъ.
Моей женѣ всегда не нравилось, когда меня называли «дѣловымъ человѣкомъ», но еще непріятнѣе было думать, что гость, позволившій себѣ эту невѣжливость, кажется, немного подгулялъ.
— Что вы хотите сказать, м-ръ Литтонъ, спросила она, вашей параллелью между четырнадцатью и тремя?
Онъ разсмѣялся тѣмъ смѣхомъ, какой обыкновенно на сценѣ считается демоническимъ.
— Какъ, сударыня! неужели же вы не знаете, что дѣлается на улицѣ? Еслибы я не жилъ на одной съ вами сторонѣ улицы, такъ что мнѣ не нужно переходить черезъ мостовую, то я бы самъ не пришелъ къ вамъ. Я нащупывалъ дорогу зонтикомъ, какъ слѣпой. Помилуйте, да никто изъ вашихъ гостей сегодня не пріѣдетъ. Ни одинъ извощикъ не возьмется ихъ везти.
— Наши гости почти всѣ ѣздятъ въ собственныхъ каретахъ, съ достоинствомъ замѣтила жена.
— Если такъ, то они и подавно не будутъ. Я знаю, какъ это водится въ подобныхъ случаяхъ. Буфетчикъ приходитъ сказать, что кучеръ желаетъ переговорить съ бариномъ. — Что такое, Джонъ? (Литтонъ былъ изъ тѣхъ нестерпимыхъ людей, которые передразниваютъ голосъ и манеры другихъ лицъ). — Да что, сэръ, лошади вѣдь не мои, какъ вамъ извѣстно; но какъ вамъ угодно, а только я долженъ по истинной правдѣ доложить вамъ, что имъ не сдобровать, если мы на нихъ выѣдемъ сегодня. Они сломаютъ себѣ ноги или шею или, помяните мое слово, завезутъ насъ въ Темзу, какъ пить дадутъ.
— Но, милый Чарли, обратилась ко мнѣ жена, почему ты мнѣ не сказалъ, что сегодня такой туманъ.
— О! туманъ, конечно, довольно густой, весело проговорилъ я, но я не хотѣлъ тебя пугать. Всѣ пріѣдутъ въ свое время, будь спокойна. Если хочешь, подождемъ съ полчаса.
— О! это ни къ чему не поведетъ! вскричалъ Литтонъ (я увѣренъ, что онъ не завтракалъ; когда его зовутъ обѣдать, онъ никогда не завтракаетъ); еслибы ваши гости собирались пріѣхать, то имъ слѣдовало бы уже быть здѣсь, хотя бы даже лошади ѣхали шагомъ, какъ оно впрочемъ иначе и быть не можетъ въ такую погоду; вѣдь кучеру приходится вести ихъ подъ устцы, какъ на дешевыхъ похоронахъ.
Вообще говоря, жена не любитъ (и совершенно основательно) ждать кого бы то ни было; но несмотря на аргументы Литтона, а можетъ быть какъ разъ благодаря имъ (жена, какъ я уже упоминалъ выше, немного суевѣрна и его намекъ на похороны, да еще на дешевые, возстановилъ ее противъ него), она позвонила и приказала отложить обѣдъ.
Литтонъ казался очень не въ духѣ и такъ голоденъ, что я вынужденъ былъ предложить ему утѣшеніе въ видѣ рюмки хереса. Онъ поспѣшно принялъ мое предложеніе.
Чтобы ему не было неловко пить вино, я выпилъ съ нимъ за компанію.
Вино развязало ему языкъ болѣе обыкновеннаго, что было не особенно пріятно: когда человѣкъ напрягаетъ слухъ, (какъ я въ эту минуту) не услышитъ ли звонка, или разсчитываетъ въ умѣ, (какъ моя жена) какое блюдо лучше оставить на завтра, если никто не пріѣдетъ, ему не особенно пріятна болтовня даже болѣе интересныхъ людей, чѣмъ нашъ гость.
Еслибы пріѣхалъ каноникъ Кресиформъ съ женой или хотя бы полковникъ и м-съ Тифинъ, то намъ было бы легче; но подумать только, что мы будемъ угощать обѣдомъ, приготовленнымъ на четырнадцать персонъ, человѣка, приглашеннаго только на затычку! Такое обстоятельство могло разбѣсить хоть кого!
Я конечно старался смѣяться его шуткамъ, помня объ обязанностяхъ гостепріимнаго хозяина, но невольно шелъ, повѣся носъ за нимъ, когда онъ повелъ къ обѣду жену.
Накрытый столъ напоминалъ роскошный table-d’hôte въ гостиницѣ, гдѣ мало пріѣзжающихъ.
— Неужели же, вздохнула жена, глядя съ патетическимъ сожалѣніемъ на цвѣты (дядюшка Мильстонъ любитъ цвѣты, а мы всегда стараемся угодить старому джентльмену, что бы намъ это ни стоило), — неужели же въ самомъ дѣлѣ никто не пріѣдетъ.
— Помилуй, а мы то съ Литтономъ развѣ не идемъ въ счетъ, отвѣтилъ я, толкая ее ногой подъ столомъ, такъ какъ мы всѣ сбились на одинъ конецъ стола, какъ гуси на замерзшемъ пруду, около проруби или овцы въ бурю. Неужто ты насъ считаешь за никого. И еще я увѣренъ въ одномъ: а именно, что мы увидимъ полковника, если только онъ не сломалъ себѣ шею или ногу. Онъ гордится тѣмъ, что всегда держитъ слово и не измѣняетъ своихъ намѣреній. Помнишь ли пикникъ въ Боксъ-Гиллѣ, на который онъ заставилъ поѣхать жену, хотя дождь лилъ какъ изъ ведра и никто кромѣ ихъ съ женой не пріѣхалъ.
— Какъ къ намъ теперь, вздохнула моя бѣдная жена.
Но вдругъ воскликнула:
— Постой, кто-то пріѣхалъ; я надѣюсь, что это каноникъ.
— Похоже на то, отвѣчалъ Литтонъ, если только это не новый сигналъ по случаю тумана.
Есть люди съ такой несчастной организаціей, что они дѣлаютъ шутку изъ всего.
То былъ не каноникъ, но телеграмма отъ него, посланная очевидно изъ Гайдъ-Парка.
«Мы сбились съ дороги, сказано было въ ней, и одному Богу извѣстно, какъ мы доберемся домой. Я отправлю эту депешу съ первой попавшейся телеграфной станціи — это можетъ быть Кенсингтонская или Гольборнъ-Гилль. Надѣюсь, что остальные гости оказались исправнѣе».
— Добрый человѣкъ! воскликнула жена съ паѳосомъ, еслибы онъ зналъ, какъ онъ далекъ отъ истины!
— И какъ онъ къ ней равнодушенъ, лишь бы только ему добраться до дому, замѣтилъ Литтонъ; я нахожу, что все это очень забавно. (Шампанское только-что было обнесено, чтобы поднять немного нашъ духъ). Еслибы кто-нибудь теперь пріѣхалъ, все дѣло было бы испорчено; поздній гость хуже незваннаго.
— Brute! пробормотала жена. Она думала, что говорила про себя, но дѣло вышло не такъ.
— Нѣтъ, душа моя, это не Brut, это Clicquot, поспѣшно свернулъ я рѣчь на шампанское. Полковникъ любитъ этотъ сортъ шампанскаго… да вотъ и онъ самъ, клянусь Юпитеромъ!
Мы услышали повелительный голосъ въ передней, спрашивавшій, есть ли кто у насъ, и слышали также, какъ онъ презрительно воскликнулъ на отвѣтъ, данный прислугой:
— О! только онъ! и больше никого!
Мы знали, что Литтонъ и полковникъ знакомы между собой, но не знали, какъ они сильно ненавидятъ другъ друга.
— Ахъ! какъ я рада, что полковникъ пріѣхалъ! сказала жена.
— Чортъ бы побралъ этого стараго ворчуна! пробормоталъ Литтонъ.
— Вотъ такъ удовольствіе, перешепнулись мы съ женой.
Будь насъ за обѣдомъ четырнадцать персонъ, враждебность двоихъ изъ нихъ прошла бы незамѣченной, но когда насъ всего пятеро а языкъ у Литтона точно осиное жало.
— Я надѣюсь, что вы будете любезны съ каждымъ моимъ гостемъ, м-ръ Литтонъ, нѣжно промолвила жена, въ то время какъ полковникъ входилъ съ женой въ комнату.
— Я надѣлъ ваши туфли, замѣтилъ нашъ воинъ, пожимая мнѣ руку, а м-съ Тифинъ надѣла туфли вашей жены. Мы промочили ноги.
— Неужели же вы шли пѣшкомъ?
— Мы шли пѣшкомъ отъ площади Ватерло. Мнѣ думается, что у бѣдной Джуліи нервы немного разстроены. Дайте ей бокалъ шампанскаго, пожалуйста. Благодарю васъ, да и я также выпью бокалъ, хотя у меня нервы и не разстроены, слава Богу; но дѣло въ томъ, что наша карета и лошади скатились со ступенекъ колонны герцога Іоркскаго. Мы успѣли однако выскочить изъ кареты.
— Господи! а кучеръ-то? вскричала жена.
— О! не безпокойтесь, онъ тоже не убился. Мы оставили его при сломанной каретѣ. Народу тамъ собралось достаточно, и наше присутствіе ни къ чему бы не привело. Къ тому же вы знаете, что я ставлю себѣ за правило никуда не опаздывать.
Литтонъ вынулъ часы изъ кармана жилета и съ аффектаціей поглядѣлъ на нихъ.
— Ладно, ладно, согласился полковникъ, — мы на часъ опоздали.
— Но какъ же случилась такая бѣда? спросилъ я.
— Мы сами не знали, гдѣ мы находились; но кучеръ думалъ, что мы ѣдемъ по Трафальгарскому скверу; было довольно просторно, хотя слышно было, что карета съѣхала съ мостовой, но вдругъ мы ударились обо что-то высокое и крѣпкое, со свѣтомъ наверху, и оказалось, что это не фонарный столбъ, а полисменъ съ фонаремъ. Скажите, полисменъ, куда же мы это заѣхали? спросилъ я. — А! ей-Богу не знаю, сэръ. Я ужь часа два какъ самъ брожу, не вѣдая, гдѣ это меня носитъ. Но подождите здѣсь, а я поищу дорогу, и когда свистну, то вы, кучеръ, можете ѣхать на мой свистокъ… Ну, вотъ, мы подождали минутъ десять, и вотъ послышался свистокъ, и я закричалъ: — ступайте, кучеръ, да поскорѣе, потому что я знаю, что мы опоздаемъ къ обѣду. Не знаю, кто свисталъ, но только не полисменъ, потому что оказалось, что мы находились не въ Трафальгарскомъ скверѣ, а на площади Ватерло и кто-то закричалъ: — скачите! скачите скорѣй! и только-что мы съ Джуліей успѣли выскочить изъ кареты, какъ карета и лошади покатились со ступенекъ.
— Но какъ вы нашли дорогу сюда пѣшкомъ?
— Ахъ! ужь не спрашивайте! Вопросъ теперь въ томъ, какъ мы отсюда выберемся.
— Я не могу подумать о томъ, какъ мы опять очутимся въ туманѣ на улицѣ, сказала м-съ Тифинъ.
— Останьтесь у насъ ночевать, предложила добродушно жена, у насъ есть одна свободная спальная, и я буду очень рада, если вы съ женой переночуете въ ней.
— Меня избавьте, отвѣтилъ храбрый воинъ; я очень вамъ обязанъ, но я поставилъ себѣ за правило никогда не ночевать иначе какъ у себя дома. Но Джулія пусть дѣлаетъ, какъ хочетъ, хотя я знаю, что она до смерти боится спать одна.
— Да, сознаюсь, сегодня вечеромъ у меня нервы очень разстроены, сказала м-съ Тифинъ, и еслибы я могла переночевать въ дѣтской, съ милымъ малюткой…
— Ну не любишь же ты въ самомъ дѣлѣ спать одна, если согласна ночевать въ дѣтской! насмѣшливо вскричалъ полковникъ.
Еслибы жена моя не отличилась уже раньше, обозвавъ Литтона «Brute», то навѣрное угостила бы этимъ эпитетомъ полковника. Но теперь она удовольствовалась замѣчаніемъ, что у мужчинъ нѣтъ сердца, и кивнула головой м-съ Тифинъ въ знакъ того, что пора оставить непрекрасный полъ допивать вино въ столовой.
Послѣ рьяной стычки между полковникомъ и его непріятелемъ, въ которой оба противника не стѣснялись правилами вѣжливости и которая длилась около получаса, мы отправились къ дамамъ въ гостиную.
Было уже около полуночи, но ночь была и не «прекрасная», и не «звѣздная», какъ любили характеризовать ее старинные ночные стражи, возвѣщая о полуночномъ часѣ; мы узнали, что м-съ Тифинъ уже пошла спать.
— Господи, благослови! вскричалъ полковникъ, я поставилъ себѣ за правило ложиться спать ровно въ часъ по полуночи, а потому прощайте.
И ушелъ.
Литтонъ попрощался съ женой и, стоя со мной въ передней, смотрѣлъ вслѣдъ полковнику, нырнувшему въ туманъ, который окуталъ его непроницаемой пеленой.
— Онъ не попадетъ въ постель въ часъ пополуночи сегодня, замѣтилъ нашъ шутникъ пріятель, если только постелью не послужитъ ему фонтанъ въ Сен-Джемскомъ паркѣ. Туманъ еще, кажется, усилился. Знаете ли, я думаю воспользоваться любезнымъ предложеніемъ вашей жены и займу вашу свободную спальную.
Одно дѣло любезно предложить переночевать бездѣтному богатому полковнику и другое — какому-то литературному забулдыгѣ. Но я не рѣшился ему отказать, тѣмъ болѣе, что былъ убѣжденъ, что онъ непремѣнно «опишетъ» насъ, если обидится, какъ это вообще въ обычаѣ у этого сорта людей.
— Запасная спальная къ вашимъ услугамъ, мой другъ, сказалъ я.
— Подумать только, патетически вскричала жена, когда я сообщилъ ей о случившемся, что человѣкъ, котораго мы пригласили къ обѣду только затѣмъ, чтобы насъ не было тринадцать, ночуетъ въ нашемъ домѣ!
И этимъ еще дѣло не кончилось.
Въ половинѣ втораго весь домъ былъ поднятъ на ноги страшнымъ стукомъ въ парадную дверь. Я отворилъ окно, хотя не могъ ничего въ него увидѣть, и спросилъ, кто стучитъ. То былъ полковникъ, который такъ и не могъ выбраться изъ нашей улицы, а бродилъ взадъ и впередъ какъ муха между двумя рамами окна.
— Съ вашего позволенія, дорогой другъ, проговорилъ онъ совсѣмъ смиренно, я воспользуюсь вашимъ позволеніемъ и займу запасную спальную.
Но тутъ я услышалъ, какъ во второмъ этажѣ внезапно заперлась дверь на ключъ и раздался знакомый (и болѣе чѣмъ когда-либо демоническій) смѣхъ.
— Любезный полковникъ, съ сожалѣніемъ произнесъ я, Литтонъ уже занялъ спальную.
Я не повторю восклицанія, послѣдовавшаго затѣмъ; какъ моя жена замѣтила (изъ-за занавѣси кровати), человѣкъ, который способенъ такъ ругаться, недостоинъ, чтобы ему подложили подъ голову подушку. Да онъ, впрочемъ, и остался безъ подушки. Онъ провелъ ночь на диванѣ въ столовой, такъ что хотя и не всѣ гости, которыхъ мы пригласили, пріѣхали къ намъ, за то тѣ, которые пріѣхали, остались гораздо долѣе, чѣмъ мы этого желали.