Расскажите мне что-нибудь и покажите картинки (Андреевская)/ДО

Расскажите мне что-нибудь и покажите картинки
авторъ Варвара Павловна Андреевская

Опубл.: 1893. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

Разскажите мнѣ что-нибудь
и
покажите картинки

СОСТАВИЛА В. Андреевская.

около 200 рисунковъ въ текстъ. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Книжный Магазинъ П. В. Луковникова, Лештуковъ пѣреулокъ. № 2. 1893.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

«Слава въ вышнихъ къ Богу»!

Дурочка

Легенда о соловьѣ

Завѣтное кольцо

Какъ я выбрался изъ Колорадо

Послѣдній дофинъ

Нечаянная покупка

Американскій царь давно прошедшаго времени

Бижу

Спорь до слезъ, а объ закладъ не бейся

Спящая красавица океана

Забавныя продѣлки слоновъ

Гергосъ

Бѣлые близнецы

Минеткины грезы

Таинственная надпись

Приключеніе маленькаго львенка

Проказы маленькой обезьянки

Пѣсня птички

Король Ѳедоръ абиссинскій

Дѣти всѣхъ странъ

Приключенія слона

Докторъ

Лёва

Разсказъ безъ словъ

Мишины проказы

У цыганъ

Геройская смерть

Трусливые цыплята

Письмо

Лисица въ затрудненіи

На горахъ

Красная юбочка

Въ чужихъ людяхъ

Ты не спишь?

Няня.

На елку нашимъ дѣтямъ

Игры и забавы.

Что изъ этого выйдетъ?

Пляска вѣдьмъ

Нѣсколько игрушечныхъ оптическихъ приборовъ

Ходячая монета

Бабушка Пахомовна

Тѣни

Несокрушимый столбикъ

Одинъ начнетъ, другой кончитъ

Какимъ образомъ можно опустить яйцо въ графинъ

Фокусъ съ вилкою и бутылкою

Самодѣльный фонографъ

Игра въ звѣринецъ

Карликъ и великанъ

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ образомъ рукъ и пальцевъ

Какимъ образомъ два мальчика могутъ представить слона

Потушить свѣчку

Новозеландскій муравьѣдъ

Пугало

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстн. обр. пальцевъ

Жмурки съ палочкой

Носилки

Водорѣзъ

Пушинка

Кто сильнѣе

Фокусъ-покусъ

Слава въ вышнихъ Богу!

(Еванг. Лука. Глава 2. Пѣс. 1—20)

Одѣта сумракомъ долина,

Природа спитъ, кругомъ покой.

И пальма знойной Палестины

Не шелохнетъ своей листвой.

По временамъ мелькнетъ стрѣлою

По небу яркій метеоръ,

Все освѣтивъ передъ собою,

Поля, луга, цѣпь дальнихъ горъ,

Потухнетъ быстро. И мрачнѣе

Окутанъ мглою небосклонъ,

И въ небесахъ горитъ яснѣе

Звѣздъ лучезарныхъ милліонъ.

Порой пѣвунъ въ гнѣздѣ проснется,

Подумавъ — утро настаетъ,

Подыметъ крылья, встрепенется,

Засвищетъ тихо и — уснетъ.

На склонѣ горъ крутыхъ, скалистыхъ,

Потоковъ, гдѣ журчитъ вода,

Подъ сѣнью рощъ густыхъ, вѣтвистыхъ,

Дремали мирныя стада.

Ихъ пастухи не подалеку,

Костра гдѣ виденъ огонекъ,

И вьется розовый дымокъ

Прозрачной струйкою высоко,

Тамъ подъ смоковницы шатромъ

Облитой пурпурнымъ огнемъ,

Они пѣснь тихую привѣта

Поютъ зарѣ, лунамъ разсвѣта.

Но вдругъ зарница! Мракъ исчезъ!

Все освѣтилося въ мгновенье.

Они глядятъ, а къ нимъ съ небесъ,

Спускалось дивное видѣнье.

То ангелъ былъ. Онъ на крылахъ

Летѣлъ въ одеждѣ бѣлоснѣжной;

Небесный ликъ, покой въ очахъ,

И на устахъ съ улыбкой нѣжной.

Въ одной рукѣ онъ крестъ держалъ,

Вѣковъ грядущихъ исцѣленье;

Въ другой, вѣтвь пальмы, возвѣщенье,

Что на землѣ покой насталъ.

Онъ, какъ орелъ въ лазури рѣя,

Спустился тихо къ пастухамъ.

Тѣ передъ нимъ дрожатъ, робѣя,

И пали ницъ къ его ногамъ.

— Не бойтесь! онъ сказалъ. Явился

— Я къ вамъ сюда оповѣстить,

— Что въ этотъ мигъ Христосъ родился,

— Онъ міръ назначенъ исцѣлить.

— Его послалъ къ вамъ Вседержитель, —

Кто создалъ все изъ ничего.

— Христосъ есть сынъ Его, Спаситель,

— Онъ будетъ въ вѣрѣ вашъ учитель,

— И вы увидите Его.

— Вотъ вамъ и знакъ: когда съ разсвѣтомъ —

Лучи свѣтила загорятъ,

— Идите вы въ Давыдовъ градъ,

— И тамъ найдете, въ градѣ этомъ,

— Младенца въ ясляхъ, въ пеленахъ:

— То будетъ Онъ!

Вдругъ въ небесахъ

Ему подобныхъ легіоны

Покрыли всюду небосклоны,

Блистая дивной красотой,

И указуя на дорогу,

Что къ Виѳлеему шла дугой,

Запѣли: "Слава въ вышнихъ Богу!..

"Хвала небесному Творцу!

"Хвала Создателю вселенной,

"И милосердному Отцу!

"Мы славимъ твой престолъ священный:

"Ты на землѣ посѣялъ миръ,

«Въ сердцахъ людей благоволенье!»

И съ пѣсней чудною въ эфиръ

Исчезло дивное видѣнье.

«Скорѣй идемте въ Виѳлеемъ!»

Сказали пастухи вставая:

"Найдемъ Христа, и скажемъ всѣмъ,

"Что возвѣстилъ посланникъ рая.

"Откуда онъ, кѣмъ посланъ онъ,

"Какъ, указуя на дорогу,

"Ему подобныхъ легіонъ

"Здѣсь пѣли: «Слава въ вышнихъ Богу»!

II.

Они пошли, рѣдѣла мгла,

Обрисовались горъ вершины.

Заря пурпуромъ облегла

Верхушки пальмъ, пески долины,

И день насталъ. Изъ-за холмовъ

Лучами солнца обожженныхъ

Открылся длинный рядъ домовъ,

Стѣной высокой окаймленныхъ,

То Виѳлеемъ былъ. Отъ воротъ

Толпы неслися разговоры,

Здѣсь крикъ дѣтей, тамъ шумъ и споры,

На площадяхъ шумѣлъ народъ.

Онъ въ силу Кесаря велѣнья

Изъ городовъ и дальнихъ селъ

Сюда на перепись пришелъ.

И вотъ толпы теперь въ движеньи.

Одни, свершивъ тяжелый путь,

Пріютъ искали отдохнуть.

На паперть храма шли другіе,

Чтобъ ждать тамъ очередь свою,

И, записавъ себя, семью,

Вернуться въ села дорогія.

Высоко солнце, зноемъ жжетъ.

Какой-то силою влекомы,

Шли пастухи съ толпой впередъ,

Чрезъ городъ мало имъ знакомый.

Пройдя рядъ улицъ, площадей,

Въ пустынной части отдаленной,

Подъ кущей пальмовыхъ вѣтвей,

Надъ входомъ въ дворъ уединенный,

Они увидѣли надъ нимъ,

Лучи видѣнія ночного,

Въ сіяньи ангела святого:

— Младенецъ здѣсь! сказалъ онъ имъ.

— Въ этотъ дворъ, сюда идите,

— Когда-жъ увѣритесь, что Онъ,

— Тогда народу возвѣстите,

— Сказавъ ему, что онъ спасенъ. —

И Ангелъ въ выси исчезая,

Летѣлъ съ улыбкой къ небесамъ,

И пѣсней Бога восхваляя,

Спѣшилъ упасть къ Его ногамъ.

Открылись тихо двери входа,

Предъ ними дворъ. Навѣсъ простой

Стоялъ въ углу подъ сѣнью свода

Листвы смоковницы густой.

Подъ тѣмъ навѣсомъ окруженный

Травою въ ясляхъ благовонной,

Въ сіяньѣ, радужныхъ лучахъ,

Лежалъ младенецъ въ пеленахъ;

Его ликъ ангельскій, прелестный,

Красою дивною дышалъ;

Младенецъ тихо, сладко спалъ,

Съ улыбкой кроткою, небесной

Надъ нимъ, надъ яслями склонясь,

Ему прохладу навѣвая,

Нарушить сонъ его боясь,

Стояла мать его святая.

Она, увидѣвъ пастуховъ,

Къ нему еще склонилась ниже;

Тѣ, умѣряя шумъ шаговъ,

Вошли во дворъ, подходятъ ближе;

Съ невольнымъ трепетомъ въ сердцахъ,

Въ груди съ невѣдомымъ волненьемъ,

Съ слезою теплой на глазахъ,

Съ какимъ-то радостнымъ томленьемъ

Вдругъ преклонились передъ Нимъ.

— Вотъ Онъ! младенецъ, нашъ Спаситель!

— Святая мать, гордися имъ!

— Онъ будетъ міра исцѣлитель.

— Хвала Ему! Онъ сынъ Того,

— Кто властенъ нашею судьбою!

— Кто создалъ все изъ ничего!

— Кто правитъ небомъ и землею!

— Да, вѣримъ мы, Спаситель ты!

— Ты будешь намъ всегда защитой.

— Твоимъ сіяньемъ міръ покрытый,

— Взойдетъ на свѣтъ изъ темноты!

— Пойдемте-жъ городъ извѣстить,

— И скажемъ всѣмъ, что мы видали

— Того, кто долженъ исцѣлить

— Насъ отъ. грѣховъ, отъ бѣдъ, печали

— И гдѣ мы только ни пройдемъ,

— Гдѣ мы ни выйдемъ на дорогу,

— Его восхвалимъ, воспоемъ

— Молитвой: «Слава въ вышнихъ Богу!»

Дурочка.

Коля Болотовъ, или какъ его называли въ семьѣ — Ника — учился превосходно. — На шестнадцатомъ году онъ перешелъ въ старшій классъ гимназіи и съ нетерпѣніемъ ждалъ рождественскихъ праздниковъ, такъ какъ отецъ обѣщалъ взять его въ деревню, гдѣ мальчику не приходилось быть два года къ ряду.

Какъ жаждалъ онъ скорѣе увидѣть папу, — маму, сестеръ, которыя за эти два года конечно успѣли очень выроста, — экономку Луизу Карловну, всегда угощавшую его вареньемъ, домашней пастилой, мочеными яблоками, — и наконецъ старушку няню Назарьевну, подъ интересныя сказки которой онъ, бывало, въ счастливые дни ранняго дѣтства, засыпалъ такъ сладко!

Переѣздъ изъ Петербурга до той станціи, куда должны были прибыть лошади, казался мальчику невыносимо длиннымъ; — утомленный продолжительнымъ сидѣньемъ въ душной атмосферѣ вагона, онъ съ наслажденіемъ думалъ о путешествіи въ открытыхъ саняхъ по безконечному простору снѣжныхъ полей и густому лѣсу.

Но вотъ наконецъ поѣздъ остановился, проходившій мимо кондукторъ, настежь отворяя вагоны, выкрикивалъ скороговоркою: «станція Березовка — пять минутъ — буфетъ есть!» Ника полною грудью вдохнулъ въ себя ворвавшуюся черезъ дверь свѣжую струю воздуха, захваталъ портъ-сакъ, проворно выпрыгнулъ на платформу и не успѣлъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ увидалъ стоявшіе около подъѣзда знакомые сани, запряженные въ одиночку.

— Здравствуйте, баринъ, издали раздался голосъ кучера Ивана — пожалуйте! Я васъ давно дожидаюсь; папенька приказали ѣхать Скорѣе, потому ночью, значитъ, — темно, какъ разъ съ дороги собьешся, да и на счетъ волковъ тоже небезопасно.

— Въ самомъ дѣлѣ? — Развѣ они здѣсь водятся? спросилъ Ника, весело усиживаясь въ сани.

— Еще какъ водятся-то! Недавно на цѣлый обозъ напали — насилу отбоярились; вотъ для этого самаго Случая папаша прислалъ заряженный револьверъ и велѣлъ положить въ сани факелъ. Проклятые, говорятъ огня боятся… добавилъ Иванъ съ досадою, и тронулъ возжами лошадь.

Санки быстра понеслись впередъ, но нѣмъ дальше отъѣзжалъ Ника отъ станціи, тѣмъ дорога становилась все болѣе занесенною снѣгомъ; лошадь то и знай спотыкалась и проваливалась въ рыхлые сугробы по самый животъ, фыркала, поводила ушами, и уныло потряхивала головою; привязанные къ дугѣ колокольчики какъ-бы вторили ей такимъ же заунывнымъ, точно надтреснутымъ звяканьемъ, порою совсѣмъ заглушаемымъ неожиданно поднявшимся вѣтромъ. — Ника плотнѣе завернулся въ пледъ, а словоохотливый Иванъ, все время сообщаввіій деревенскія новости, нахлобучилъ свою мѣховую шапку на самыя уши и уже почти не говорилъ ни слова.

Такимъ образомъ прошло около часа; сѣдоки прозябли, какъ говорится, до мозга костей, а вѣтеръ не только не унимался, но напротивъ съ каждою минутою, казалось, дѣлался все сильнѣе и сильнѣе, порывисто поднимая вокругъ цѣлые столбы снѣжной пыли, изъ-за которой едва виднѣлись соломенныя вѣшки, воткнутыя въ снѣгъ заботливою рукою мужичка, для того чтобы добрые люди не сбивались съ пути.

Мало по-малу на дворѣ совершенно стемнѣло, небо покрылось тяжелыми, густыми облаками, изъ которыхъ снѣгъ повалилъ огромными хлопьями; въ двухъ шагахъ нельзя было различить другъ друга.

— Ну, — баринъ, сказалъ Иванъ, осадивъ лошадь, того и гляди заблудишься.

— Нѣтъ-ли тутъ гдѣ-нибудь жилья, чтобъ заѣхать переждать мятель, отозвался Ника, начавшій не на шутку падать духомъ.

— Да жилье-то должно быть недалеко, только попадемъ-ли теперь?

— Во всякомъ случаѣ надо попробовать…

Иванъ тряхнулъ возжами, крикнулъ свое обычное: «ей ты, касатикъ», — и маленькіе санки снова начали нырять по снѣжнымъ сугробамъ.

Болѣе двадцати минутъ продолжалось это нырянье, наконецъ путешественники остановились около какой-то темной неопредѣленной массы, оказавшейся избою.

— Хозяинъ, пусти обогрѣться! — просилъ Иванъ, соскочивъ съ козелъ и припавъ своимъ занесеннымъ снѣгомъ лицомъ къ крошечному оконцу.

— Милости просимъ, отвѣтилъ грубый мужской голосъ; вслѣдъ за тѣмъ покривившаяся дверь избушки заскрипѣла на ржавыхъ петляхъ и рослая фигура старика, окутаннаго въ овчинный тулупъ, показалась на порогѣ.

Избушка была маленькая, тѣсная; въ углу подъ старыми почернѣвшими образами стоялъ простой деревянный столъ безъ скатерти, а вокругъ вдоль стѣнъ тянулись узкія въ одну доску лавки — вотъ все убранство того незатѣйливаго жилища, куда попалъ Ника, очень довольный, что можетъ хотя немного обогрѣть, свои, окоченѣвшіе члены.

— Угостить-то мнѣ васъ нечѣмъ, милый баринъ, заговорилъ хозяинъ, стряхивая снѣгъ со спины и плечъ мальчика.

— Не надо, любезный, я ничего не хочу, позволь переждать непогоду.

Ника началъ съ любопытствомъ оглядывать присутствующихъ: не старая еще крестьянская женщина — должно быть жена хозяина — сидѣла за прялкою, возлѣ нея вертѣлось трое ребятишекъ — а нѣсколько поодаль у самой печки, на грязномъ полу копошилась что-то непонятное — не то собака, не то человѣкъ.

— Чего по-полу валяешься? Словно звѣрь неотёсаный! грубо крикнулъ мужикъ, толкнувъ ногою это что-то.

Раздался жалобный стонъ; что-то приподнялось съ мѣста; Ника къ крайнему своему удивленію увидѣлъ блѣдное, изнуренное личико маленькой дѣвочки. — Весь костюмъ ея состоялъ изъ грязнаго, рванаго сарафана; волосы были обстрижены, какъ называется подъ гребенку, глаза смотрѣли испуганно;: по губамъ скользила улыбка… Но какая улыбка! Чѣмъ-то страшнымъ, холоднымъ, могильнымъ вѣяло отъ этой улыбки. Ника невольно отшатнулся.

— Кто это? спросилъ онъ хозяина.

— Дурочка — отвѣтилъ онъ_: махнувъ рукою.

— Да откуда она, какъ ее зовутъ.

— А Христосъ вѣдаетъ, мы и сами не знаемъ, вмѣшалась хозяйка; нѣтъ у нея ни рода, ни племени. Скитается изъ дому Въ домъ цѣлыми днями. Гдѣ хлѣбца кусочекъ выкинутъ, гдѣ молочкомъ напоятъ; такъ и живетъ людскимъ подаяніемъ… ,

— Дармоѣдовъ на бѣломъ свѣтѣ много, возразилъ хозяинъ; еслибъ не жена, я бы дурь-то изъ нея выколотилъ. Ну, пошла подъ печку, — пригрозилъ онъ несчастной, которая, подпрыгивая на одной Ногѣ и прищелкивая языкомъ, съ громкимъ хохотомъ по прежнему направилась въ уголъ, легла на полъ и свернулась кренделемъ.

Сердце Ники болѣзненно сжалось; ему стало ужасну жаль дурочку.

— Знаешь что, — обратился онъ къ хозяину — подержи ее у себя нѣсколько дней, только пожалуйста не бей и не толкай безъ причины, — я поговорю съ родителями, они придумаютъ какъ нибудь пособить горю.

Хозяинъ согласился; Пика пробылъ въ избушкѣ еще около часа и за тѣмъ, когда вьюга перестала, снова пустился въ дорогу. Всѣ мысли его были исключительно заняты дурочкой. Онъ даже не замѣтилъ какъ, обогнувъ широкую поляну, сани въѣхали въ густой лѣсъ, гдѣ Вдругъ послышалось страшное завываніе волковъ.

— Баринъ, Николай Николаевичъ, окликнулъ его Иванъ — вѣдь это волки въ лощинѣ воютъ.

— Да, кажется. Не вернуться: ли? Какъ ты думаешь?

— Это уже все равно; коли захотятъ, такъ нагонятъ. По моему, лучше идти на проломъ. Зажигайте факелъ, приготовьте пистолетъ и, перекрестившись, ударимъ по лошади.

При свѣтѣ зажженнаго факела, путники съ ужасомъ увидѣли, что они окружены хищными звѣрями.

Лошадь, почуя бѣду, задрожала всѣмъ тѣломъ — заупрямилась. Иванъ стегнулъ ее что было силы — сани донеслись съ быстротою молніи, наѣхали на. камень, чуть-чуть не опрокинулись; отъ сильнаго толчка факелъ выпалъ изъ рукъ Ники, но мальчикъ не потерялъ присутствія духа. — Пистолетъ былъ шестиствольный; онъ сдѣлалъ послѣдовательно нѣсколько выстрѣловъ, благодаря чему спасъ себя, кучера, лошадь (хотя послѣдней впрочемъ досталось порядочно).

Когда же наконецъ добрались они до дому, и Ника вошелъ въ комнаты — на немъ просто лица не было. Бѣдняга не могъ безъ ужаса вспомнить обо всемъ случившемся; не прикоснувшись къ вкусному ужину, который былъ собственно для него приготовленъ заботливою Луизой Карловной, — вслѣдствіе сильной головной боли и лихорадочнаго состоянія, Ника сейчасъ же легд. въ постель.

Ночью у него сдѣлалась горячка и сильнѣйшій бредъ; — то ему мерещилось безсмысленное личико дурочки съ ея страдальческою улыбкою, то стая голодныхъ волковъ, то вдругъ неизвѣстно почему казалось, что эти волки превратились въ цѣлую ватагу дикихъ индѣйцевъ, вооруженныхъ винтовками, и онъ вмѣстѣ съ другимъ незнакомымъ всадникомъ спасается отъ нихъ сидя на высокой вороной лошади; чувствуетъ себя Ника большимъ, сильнымъ — лицо его обросло бакенбардами, усами… Онъ болѣзненно вскрикиваетъ, хочетъ соскочить съ постели…

Отецъ и мать въ отчаяніи; едва дождавшись утра, они посылаютъ въ сосѣдній городъ за докторомъ, который, осмотрѣвъ больнаго, объявляетъ, что у него начинается нервная горячка.

— Опасности я еще пока не вижу, — обратился докторъ къ матери, замѣтивъ ея волненіе, но во всякомъ случаѣ болѣзнь можетъ затянуться и выздоровленіе будетъ медленно.

Карлъ Ивановичъ, такъ звали доктора, — не ошибся; бѣдному мальчику дѣйствительно пришлось проваляться около мѣсяца; тѣмъ не менѣе, благодаря во время поданной помощи и старательному уходу Назарьевны — онъ перенесъ тяжелый недугъ благополучно, и когда пришелъ въ полное сознаніе, то первою заботою его было-просить отца устроить несчастную Дурочку въ богадѣльню.

Отецъ, въ сопровожденіи Ивана, самъ отправился въ ту избушку, гдѣ Ника пережидалъ непогоду, но хозяинъ сказалъ ему, что дурочка вскорѣ послѣ посѣщенія молодаго барина куда-то скрылась. Стали повсюду наводить справки, отыскивать — только, къ сожалѣнію, никакъ не могли напасть на слѣдъ несчастной, и затѣмъ вскорѣ узнали, что ѣхавшіе однажды за дровами мужики нашли ее мертвою подъ деревомъ. По всей вѣроятности, это жалкое созданіе заблудилось въ лѣсу и замерзло.

Легенда о соловьѣ.

Былъ прекрасный лѣтній вечеръ. — По скатамъ высокой обрывистой горы кое-гдѣ лѣпились маленькія деревушки, обитатели которыхъ, не смотря на далеко еще не позднюю пору, невидимому давно уже отошли ко сну. Кругомъ все было тихо: верхушки липъ, окаймляющихъ собою скромныя жилища поселянъ, незамѣтно покачивались изъ стороны въ сторону, какъ будто перешептываясь; — рядомъ неподвижно стояли сосны; — ни одна травка, ни одинъ цвѣтокъ не шевелились! Словомъ, — казалось, не только люди, наработавшіеся за день до усталости, но и сама природа, погрузились въ глубокій сонъ. Только звѣзды развѣ не спали еще на небѣ, да серебристый мѣсяцъ, то скрываясь за облако, то вновь выплывая изъ-за него, молча любовался этою величественною картиною тишины и спокойствія…

Не спалось также маленькой, сѣренькой птичкѣ, которая, пріютившись въ кустѣ боярышника, пѣла долго… долго… безостановочно… Ея пѣснь звучала такъ ясно, и вмѣстѣ съ тѣмъ до того грустно, что случайно проснувшіяся прочія птицы, невольно стали прислушиваться; но, къ сожалѣнію, она была для нихъ мало понятна, потому что ее пѣлъ соловей, прилетающій къ намъ только на лѣто изъ странъ чужихъ, далекихъ; слѣдовательно, рѣчь его, во многомъ, отличалась отъ рѣчей прочихъ крылатыхъ товарищей.

Соловушкѣ же очень хотѣлось подѣлиться мыслями съ кѣмъ-нибудь, и вотъ, замѣтивъ, что величавый мѣсяцъ смотритъ на него пристально — онъ запѣлъ еще громче, еще мелодичнѣе, при чемъ, точно наслаждаясь звуками собственнаго голоса, даже закрылъ глаза, какъ это дѣлаютъ обыкновенно соловьи въ подобномъ случаѣ.

"Много прошло времени съ тѣхъ поръ какъ я покинулъ свое уютное гнѣздышко — заливался онъ безконечною трелью, — покинулъ прекрасную жаркую страну, гдѣ стоитъ постоянное лѣто, гдѣ въ дни моего самаго ранняго дѣтства мать заботливо укачивала меня на листьяхъ статной-красавицы пальмы, и гдѣ, сдѣлавшись постарше, я весело порхалъ между массою банановыхъ деревьевъ. Что за изящныя, разноцвѣтныя перышки были у меня тогда! Какъ жилось хорошо, радостно, беззаботно! Казалось-бы, чего еще желать? Такъ нѣтъ вѣдь, на бѣду однажды залетѣла къ намъ ласточка, возвращавшаяся поздней осенью изъ далекой страны снѣга, холода, мятелей — и давай разсказывать о томъ, какъ восхитительно бываетъ лѣто въ этой самой странѣ, среди ея безконечныхъ долинъ, горъ, величественныхъ дубовыхъ лѣсовъ съ прохладною тѣнью, широкихъ рѣкъ и вѣчно журчащихъ, серебристыхъ ручейковъ… Всѣ птицы будутъ завидовать вашимъ красивымъ перьямъ — а люди придутъ въ восторгъ отъ чудеснаго пѣнія. Летите, летите туда съ первыми весенними днями, не будете раскаиваться!

Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, мы почти забыли о томъ, что говорила ласточка; какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день она явилась снова: весенняя пора наступила, защебетала сизокрылая, летимте же туда, гдѣ гораздо прохладнѣе! Мы согласились и, не откладывая въ долгій ящикъ, немедленно пустились въ путъ, Въ дорогѣ пришлось быть порядочно. Ласточка летѣла почти безъ перерыва — мы слѣдовали за ней, быстро перелетая черезъ моря, рѣки, горы, долины. — Наконецъ путешествіе окончилось. Мы достигли желанной страны, но увы! по прошествіи самаго короткаго срока глубоко раскаялись въ своемъ необдуманномъ поступкѣ, потому что перья наши, которыми мы такъ гордились, изъ разноцвѣтныхъ и яркихъ вдругъ сдѣлались сѣррыіи и совершенно поблекли, такъ что однажды, когда мнѣ пришлось увидѣть отраженіе своей мизерной фигурки въ одномъ изъ ручьевъ, я положительно пришелъ въ отчаяніе; сердце начало болѣзненно ныть, тосковать; меня тянуло на родину; но, къ несчастію, ласточка куда-то улетѣла, а безъ нея немыслимо было отыскать дорогу. Другія птицы неохотно сходились съ нашимъ братомъ, и ко всему этому, говоря откровенно, мнѣ даже совѣстно было вернуться домой въ такомъ неприличномъ костюмѣ — я рѣшилъ остаться!

Съ наступленіемъ осени, слѣдуя примѣру прочихъ перелетныхъ птицъ. и мы — соловьи, отправились въ болѣе теплыя страны.

Тамъ, отъ вліянія солнечныхъ лучей, цвѣтъ нашихъ перышекъ нѣсколько измѣнился къ лучшему, но это продолжалось недолго; съ возвращеніемъ на прежнія мѣста, мы опять. облеклись въ будничную сѣрую одежду, и я съ разу понялъ, что утраченнаго блеска больше не воротишь. Одна весна смѣшалась другою, многіе изъ товарищей поумирали, а тѣ, которые остались въ живыхъ, какъ, напримѣръ, я, большію частію избѣгаютъ людскаго глаза, прячутся въ глуши лѣсовъ и поютъ свою любимую пѣсенку или рано утромъ или поздно вечеромъ!…

Чѣмъ дальше, тѣмъ заунывнѣе дѣлался голосъ соловушки — въ немъ даже чувствовались слезы. Мѣсяцъ слушалъ внимательно.

— Жаль мнѣ тебя, бѣдняжечка, проговорилъ онъ; — хотѣлось-бы горю пособить, да не знаю — какъ? Попробуй подняться съ земли; доберись до меня, авось здѣсь покажется лучше!

Соловей довѣрчиво выпорхнулъ изъ своей засады, расправилъ крылья и съ громкой радостной пѣсней началъ подниматься все выше… выше… выше… Но странное дѣло; чѣмъ болѣе отлеталъ онъ отъ земли, тѣмъ все дальше и дальше казалось разстояніе между нимъ и такъ заманчиво смотрѣвшимъ мѣсяцемъ; въ концѣ-концовъ усталыя крылышки маленькаго пѣвца не выдержали — опустились, и онъ, моментально упавъ въ тотъ-же самый ручеекъ, гдѣ когда-то видѣлъ отраженіе своей фигурки, сейчасъ-же захлебнулся.

Завѣтное кольцо.

Въ одинъ изъ жаркихъ лѣтнихъ дней, когда не только люди, животныя, птицы — но даже сама природа какъ будто томится отъ невыносимаго зноя, по живописнымъ горамъ Швейцаріи пробиралась молодая дѣвушка; она несла за плечами большую плетеную корзину, а другую, нѣсколько поменьше, держала въ загорѣлой рукѣ. Раскраснѣвшееся личико ея явно свидѣтельствовало о сильной усталости, — запыленные башмаки доказывали, что она идетъ издалека.

— Здравствуй, Маріетта, вдругъ послышался гдѣ-то въ кустахъ довольно грубый, мужской голосъ.

Дѣвушка остановилась и увидѣла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя всѣмъ знакомаго пастуха Жака, который, расположившись на травѣ, караулилъ пасущееся по близости стадо.

Жакъ былъ добрый малый, — его любилъ каждый, начиная съ маленькаго ребенка и кончая послѣдней сварливой старухой.

Цѣлый день проводилъ онъ на полѣ, а вечеромъ послѣ ужина выходилъ иногда на лужайку противъ своей хижины и окруженный толпою молодежи, съ трубкою въ зубахъ, принимался разсказывать сказки про колдуновъ, вѣдьмъ, горныхъ духовъ, драконовъ и прочихъ невѣдомыхъ чудовищъ, которыя, поселившись на днѣ горнаго озера, никогда не показываются на свѣтъ Божій, а только шипятъ, да стонутъ передъ бурей или какимъ нибудь несчастіемъ.

Не смотря на утомленіе, дѣвушка свернула въ сторону и подойдя къ пастуху вступила въ разговоръ.

— Ну, Жакъ, сказала она улыбнувшись; ужъ и устала же я сегодня такъ, какъ давно не приходилось.

— Да, по крайней мѣрѣ, хотя сдѣлала ли все, что надобно?

— О, конечно; не только распродала тотъ сыръ, который былъ со много, но даже получила заказъ черезъ недѣлю принести еще.

— Дай вамъ Богъ всего хорошаго, моя голубка, продолжалъ Жакъ, — я знаю, что послѣ смерти отца мамѣ твоей подъ-часъ бываетъ трудно содержать семью; ты одна у нея помощница; братъ еще малъ, на него самого надо работать.

При воспоминаніи объ отцѣ, улыбающееся личико Маріетты вдругъ сдѣлалось серьезно, на глазахъ блеснули слезы… — Ну, вотъ и затуманилась, ласково сказалъ пастухъ, готовый самъ расплакаться при видѣ грусти собесѣдницы; полно, полно, красотка! Прошлаго не воротишь. Надо, конечно, помнить о томъ, кто былъ намъ близокъ и дорогъ — но убиваться не слѣдуетъ; взгляни-ка лучше направо, никакъ это Генрихъ, твой братишка, карабкается на гору. Этакій вѣдь право смѣлый, подумаешь!

Маріетта повернула голову. На самой вершинѣ горы, надъ крутымъ обрывомъ дѣйствительно стоялъ маленькій. босоногій мальчикъ съ палкою въ рукѣ, развѣвающееся блузою и перомъ на круглой соломенной шляпѣ. Кругомъ его толпилось нѣсколько паръ прелестныхъ бѣлыхъ козочекъ, которыхъ ребенокъ очевидно старался завести въ самую глубь лѣса, чтобы хотя немного укрыть отъ невыносимо палящихъ лучей южнаго солнца. Безстрашно остановившись на краю глубокой пропасти, Генрихъ (такъ какъ это былъ онъ) пристально смотрѣлъ на что-то; и сколько ни старалась Маріетта показывать ему знаками, чтобы спустился внизъ — ничего не видѣлъ.

— Сумасшедшій! сказала тогда дѣвушка, — не достаетъ, чтобы еще упалъ, да разшибся до смерти, и, простившись съ Жакомъ, отправилась далѣе.

Генрихъ продолжалъ смотрѣть по тому же направленію. — Онъ завидѣлъ издали поднимающійся на сосѣднюю гору экипажъ какого-то знатнаго путешественника, и слѣдилъ глазами, какъ цѣлая ватага знакомыхъ ему ребятишекъ, сопровождала этотъ экипажъ, вооружившись свѣжими зелеными вѣтвями и полѣньями для того, чтобъ съ помощью первыхъ смахивать докучливыхъ мухъ со спины измученныхъ лошадей, а вторыя — отъ времени до времени подкладывать подъ колеса, давая такимъ образомъ тѣмъ же самымъ животнымъ хотя маленькую возможность перевести духъ.

Онъ зналъ, что подобныя услуги всегда оплачиваются нѣсколькими мелкими монетами и потому — спуститься съ крутаго обрыва, обѣжать кругомъ и очутиться около экипажа было для него дѣломъ одной минуты.

Вмѣшавшись въ веселую толпу мальчугановъ, Генрихъ кричалъ и суетился чуть ли не больше всѣхъ.

Экипажъ поднимался довольно быстро; ѣхавшая въ немъ молодая женщина съ блѣднымъ, болѣзненнымъ лицомъ ласково улыбалась смотрѣвшимъ на нее смуглымъ личикамъ маленькихъ швейцарцевъ; и затѣмъ, когда окончательно поднялась на гору, достала туго набитый кошелекъ, поручивъ другой, сидящей рядомъ, дамѣ разсчитаться какъ слѣдуетъ.

Горсти мелкихъ монетъ посыпались на дорогу. Мальчуганы наперерывъ другъ передъ другомъ бросились поднимать ихъ; Генрихъ, конечно, наравнѣ со всѣми. Но вдругъ онъ Замѣтилъ, что молодая путешественница, взявъ обратно кошелекъ изъ рукъ сосѣдки, вмѣсто того, чтобъ наложить его въ карманъ, нечаянно опустила мимо.

Дверецъ въ экипажѣ, не было — кошелекъ соскользнулъ на дорогу. Увлеченные отыскиваніемъ монетъ мальчики ничего этого не видѣли, такъ что Генрихъ совершенно свободно поднялъ находку и убѣжалъ.

Маріетта тѣмъ временемъ пришла домой, гдѣ первымъ дѣломъ, конечно сообщила матери о результатѣ успѣшнаго сбыта товара и вновь полученномъ заказѣ; затѣмъ отправилась подѣлиться радостью съ одной изъ подругъ, которая занималась продажею молока и творогу при въѣздѣ въ ихъ маленькую деревеньку. Отъ нея она узнала, что Генрихъ и Жоржъ, только что проходившіе мимо, съ жаромъ разсуждали о какой-то находкѣ или кражѣ (навѣрное дѣвушка не могла опредѣлить). потому что они были довольно далеко шли чрезвычайно скоро.

Извѣстіе это заинтересовало Маріетту. Она, не смотря на ощущеніе не успѣвшей еще пройти усталости, направилась въ горы отыскивать брата съ цѣлью подробно разузнать обо всемъ.

Подойдя къ тому мѣсту, гдѣ паслись козы, Маріетта сейчасъ же увидѣла въ густой травѣ знакомую фигурку Генриха.

Облокотившись на локоть, онъ держалъ въ рукѣ одну изъ своихъ любимыхъ деревянныхъ игрушекъ, которыя, уходя на пастбище, иногда бралъ съ собою; но вмѣсто того, чтобы играть ею, распѣвая веселыя пѣсенки, какъ прежде, мальчикъ былъ до того задумчивъ, что даже не замѣтилъ подошедшую совсѣмъ близко сестру.

— Генрихъ! окликнула она его, о какой находкѣ вы толковали съ Жакомъ, проходя мимо Терезы.

Услыхавъ неожиданный звукъ знакомаго голоса, ребенокъ вздрогнулъ, а затѣмъ, передавъ приключеніе съ кошелькомъ, добавилъ, что когда онъ разсказалъ обо всемъ этомъ Жаку, то тотъ объяснилъ ему, насколько былъ низокъ и нечестенъ его поступокъ.

— Это правда; надо было возвратить молодой дамѣ деньги сейчасъ и е, а теперь вышло какъ будто ты укралъ ихъ.

— Вотъ и Жакъ говоритъ то же самое, отвѣчалъ Генрихъ и крупныя слезы раскаянія одна за другой тихо покатились по его красивымъ щекамъ. Онъ молча подалъ сестрѣ туго набитый кошелекъ, въ которомъ кромѣ монетъ оказалось дамское кольцо съ изумрудомъ.

— Одно средство, продолжала Маріетта внимательно разсматривая находку, — какъ нибудь разузнать, по какой дорогѣ направились путешественницы, и во что бы то ни стало догнать ихъ.

— О, да, да, ради Бога! вскричалъ Генрихъ, я не успокоюсь до тѣхъ поръ, пока ты мнѣ не устроишь это!

— Да; но вопросъ въ томъ, какъ устроить?

Долго раздумывали братъ и сестра, долго говорили, — много дѣлали предположеній и все-таки не могли придти ни къ какому результату. Вотъ спустились они съ горы; завернули за уголъ. Вотъ потянулся цѣлый рядъ изящныхъ швейцарскихъ домиковъ съ балкончиками, выступающими навѣсами, съ маленькими окошечками и крышей изъ древесной коры, кое-гдѣ придерживаемой тяжелыми каменьями. Надъ ними высились горныя вершины, покрытыя вѣчнымъ льдомъ и снѣгомъ. Гдѣ-то шумѣлъ быстрый ручеекъ, стремящійся въ сосѣднюю долину, за которой начинался лѣсъ — это были жилища богатыхъ фермеровъ.

Поравнявшись съ самымъ крайнимъ изъ нихъ, Генрихъ вдругъ крѣпко схватилъ руку Маріетты.

— Какое счастіе! проговорилъ онъ вполголоса, экипажъ моихъ путешественницъ еще здѣсь! Вонъ, вонъ, смотри, стоитъ около забора…

Экипажъ, дѣйствительно, находился на томъ мѣстѣ, которое указывалъ мальчикъ; лошади были выпряжены, кучеръ держалъ ихъ за узды; кругомъ происходила страшная суматоха. Самъ фермеръ, жена его, дѣти, прислуга — всѣ бѣгали, толкали одинъ другаго, входили въ комнаты, потомъ снова бросались на улицу.

— Еслибъ ты знала, что за бѣда у насъ приключилась, сказала одна изъ работницъ, обратившись къ подходившей въ эту минуту Міаріеттѣ. Какая-то знатная путешественница дорогою уронила кошелькъ и теперь чуть не умираетъ отъ горя — кошелекъ то, говоритъ, Богъ съ нимъ, а главное въ немъ лежало завѣтное кольцо, которое она сняла, потому что во время болѣзни пальцы похудѣли и она боялась уронить его, считая это дурнымъ предзнаменованіемъ. Всѣхъ насъ подняла на ноги: — кто, говоритъ, найдетъ — получитъ хорошее вознагражденіе, — а сама такъ и заливается!

— Проводите насъ къ ней, милая Луиза, — кошелекъ этотъ у моего брата.

— Неужели? — И Луиза въ сопровожденіи Маріетты и Генриха опрометью вбѣжала въ комнату, гдѣ застала молодую женщину въ полнѣйшемъ отчаяніи. Блѣдныя, исхудалыя щеки ея ввалились еще болѣе; она громко рыдала, утверждая, что потеря завѣтнаго кольца, съ которымъ она не разставалась много лѣтъ — навѣрное предвѣщаетъ ея скорую кончину; говорила, что чувствуетъ себя дурно и просила какъ можно скорѣе послать въ ближайшій городъ за докторомъ.

Спутница ея, болѣе пожилая — старалась успокоить несчастную, но она ничего не принимала во вниманіе.

— Сударыня, сказала нерѣшительно Луиза, обращаясь къ послѣдней — кошелекъ нашелся.

— Какъ, гдѣ, когда, кѣмъ? послышалось со всѣхъ сторонъ. Но вмѣсто отвѣта, маленькій Генрихъ молча положилъ на столъ свою находку.

Увидавъ ее, больная сразу успокоилась; легкій румянецъ заигралъ на за минуту передъ тѣмъ блѣдныхъ, какъ полотно, щекахъ ея; она протянула исхудалую руку, со страхомъ открыла кошелекъ и вынувъ свое завѣтное кольцо набожно перекрестилась.

— Какъ зовутъ тебя, дружокъ, обратилась она къ Генриху.

— Генрихъ, отвѣтилъ мальчикъ, низко поклонившись.

— Ну, вотъ видишь ли, милый Генрихъ, продолжала молодая женщина уже гораздо болѣе твердымъ голосомъ, — съ возвращеніемъ потеряннаго кольца, ты возвратилъ мнѣ жизнь, счастіе, покой. Въ награду за все это, возьми себѣ кошелекъ, въ немъ найдешь ты порядочную сумму.

Отъ такой великой радости, не только Генрихъ, но и сестра его — пришли въ неописанный восторгъ. Крѣпко поцѣловавъ руку путешественницы, пожелавъ ей полнаго благополучія и проводивъ въ дальнѣйшій путь, они поспѣшно отправились домой, чтобъ сообщить матери обо всемъ случившемся.

Какъ я выбрался изъ Колорадо.

Въ одинъ холодный зимній вечеръ, когда на дворѣ завывала вьюга и снѣгъ валилъ густыми хлопьями, въ уютной, обширной комнатѣ передъ ярко пылавшимъ каминомъ сидѣли супруги Мунроэ. Троѣ дѣтей, расположившись тутъ, готовили уроки, по окончаніи которыхъ они придвинулись ближе къ огню и попросили отца разсказать имъ что нибудь.

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Мунроэ, откладывая въ сторону газету; но что же именно я разскажу вамъ?

— Что нибудь про индѣйцевъ, папочка, радостно вскричали дѣти.

— Хорошо, отозвался онъ съ улыбкой и уже приготовился приступить къ дѣлу, какъ вдругъ жена остановила его.

— Мнѣ кажется, другъ мой, замѣтила она, — было бы гораздо интереснѣе, если бы ты разсказалъ о томъ ужасномъ случаѣ, который былъ съ тобою на рѣкѣ Колорадо.

Мунроэ молча посмотрѣлъ сначала на жену, потомъ перевелъ взглядъ на дѣтей и какое-то темное облако, казалось, заволокло всегда оживленное выраженіе лица его. Онъ задумался, но тѣмъ не менѣе по прошествіи нѣсколькихъ минутъ началъ свое повѣствованіе слѣдующимъ образомъ:

— Прежде чѣмъ начать разсказъ объ этомъ ужасномъ случаѣ, милыя дѣти, я нахожу нужнымъ кое-что объяснить вамъ. Вы, конечно, знаете, что рѣка течетъ по ложбинѣ, которая, называется русломъ. Но какъ вы думаете, какой видъ представляетъ она, если русло вдругъ углубится, а количество воды останется прежнее.

— Вода, конечно, должна опуститься и чѣмъ болѣе дно рѣчки понизится, тѣмъ и она уходитъ дальше въ глубину, отвѣчалъ двѣнадцатилѣтній Генрихъ, отлично знавшій весь начальный курсъ географіи.

— Совершенно вѣрно, подтвердилъ отецъ. — Тоже самое случилось и съ рѣкою Колорадо въ Америкѣ. Ея дно понизилось до такой степени, что въ настоящее время поверхность воды находится на тысячи футовъ ниже поверхности скалистыхъ береговъ, которые мѣстами такъ круты, что по нимъ невозможно ни спуститься, ни снова выбраться наверхъ, и вотъ въ такую-то невылазную пропасть я имѣлъ несчастіе попасть однажды, будучи еще очень молодымъ человѣкомъ, когда трое товарищей, такихъ же неопытныхъ какъ вашъ покорнѣйшій слуга, уговорили меня попытать счастія, отправившись отыскивать золотые пріиски туда, гдѣ по всей вѣроятности, еще ни разу не было ни одно живое существо. Полные самыхъ радужныхъ, блестящихъ надеждъ мы въ одно прекрасное утро пустились въ путь, простившись съ друзьямъ смѣщая вернуться въ самомъ скоромъ времени съ нагруженными карманами и привести всѣмъ массу различныхъ подарковъ. У каждаго изъ насъ было по винтовкѣ на случай встрѣчи съ хищными животными или краснокожими, и кромѣ того за нами слѣдовала пара муловъ, навьюченныхъ заступами и сухимъ провіантомъ на нѣсколько недѣль. Странствованіе продолжалось около двухъ мѣсяцевъ; золотые пріиски хотя находились, но въ такомъ ничтожномъ количествѣ, что не представляли никакого интереса. Не теряя надежды напасть на что нибудь лучшее, мы углублялись все дальше и дальше въ страну совершенно неизвѣстную, стараясь по возможности избѣгать столкновеній съ кровожадными индѣйцами, на которыхъ приходилось натыкаться довольно часто.

Однажды послѣ ранняго утренняго завтрака, когда мы только что выбирались изъ долины, гдѣ провели ночь, до нашего слуха долетѣлъ страшный, пронзительный крикъ, въ которомъ мы сейчасъ же узнали грубые голоса этого полудикаго народа и за тѣмъ почти сейчасъ же цѣлый градъ стрѣлъ и камней посыпался на наши головы. Отыскавъ глазами непріятеля, товарищи мои и я, не долго думая, навели на нихъ винтовки. Индѣйцы были видимо поражены, когда по прошествіи нѣсколькихъ секундъ четыре человѣка изъ ихъ передоваго отряда лежали мертвыми; въ первую минуту они даже какъ будто начали отступать, но за то потомъ, вѣроятно, разсмотрѣвъ, что насъ всего четверо, стали дѣйствовать до того энергично, что мы, не видя другаго исхода къ спасенію, рѣшились, пожертвовавъ мулами и захвативъ съ собою только самое необходимое, бѣжать въ противоположную сторону. Замѣтивъ подобный маневръ, индѣйцы, неизвѣстно почему, прекратили свое преслѣдованіе, но мы, уже разъ напуганные ими не на шутку, углублялись все вправо, до тѣхъ поръ пока темнота наступившей ночи не позволила ничего различать на самомъ близкомъ разстояніи и пока вслѣдствіе этого дальнѣйшее путешествіе становилось окончательно невозможнымъ.

Въ ожиданіи разсвѣта мы прилегли на траву, гдѣ, не смотря на боязнь быть настигнутыми индѣйцами, отъ слишкомъ сильнаго утомленія заснули моментально, и затѣмъ, проснувшись на слѣдующее утро, увидѣли къ своему ужасу, что находимся въ одномъ изъ тѣхъ непроходимыхъ мѣстъ, откуда выбраться чрезвычайно трудно. Воротиться на дорогу, по которой пришли, значило снова наткнуться на враговъ, взять направо или налѣво — немыслимо по случаю присутствія гигантскихъ отвѣсныхъ скалъ, идти впередъ тоже нельзя, потому что, кромѣ протекающей глубоко подъ берегами рѣзки, ничего не было видно. "въ двухъ золъ приходилось выбирать меньшее. Мы рѣшились опуститься на рѣку; но у насъ не было лодки, а вода бѣжала быстро и по всей: вѣроятности была глубока. Вспомнивъ о веревкахъ, которыя одинъ изъ товарищей случайно захватилъ съ собою, мы при помощи ихъ и лежащаго кругомъ въ изобиліи сплавнаго лѣса на скоро соорудили плотъ, разсчитывая на немъ какъ нибудь спуститься по высокимъ скалистымъ стѣнамъ. Но въ ту минуту, какъ все уже было готово и намъ оставалось только сѣсть, позади раздалось страшное гиканье, вслѣдъ за которымъ изъ-за опушки лѣса показалась цѣлая ватага вчерашнихъ индѣйцевъ. Они гнали предъ собою оставленныхъ нами муловъ и какъ только замѣтили наше присутствіе начали неистово трясти оружіемъ и плясать свой дикій танецъ, выражая этимъ удовольствіе видѣть насъ, наконецъ, вполнѣ побѣжденными. Дрожа отъ страха, мы продолжали начатую работу еще энергичнѣе, индѣйцы же, къ общему удивленію и великой радости, вмѣсто того, чтобъ подойти ближе, расположились на травѣ въ 50 саженяхъ отъ насъ. Повидимому они хотѣли загородить намъ собою путь и намѣревались проморить гододомъ.

— Плотъ готовъ, садитесь господа, не медлите, сказалъ одинъ изъ товарищей.

Мы моментально прыгнули на доски съ отчаянною рѣшимостью бросились внизъ на поверхность воды и понеслись по теченію съ такою неимовѣрною быстротою, что индѣйцы не успѣли глазомъ моргнуть, какъ отъ насъ не осталось и помину; впрочемъ, они попробовали пустить намъ вслѣдъ нѣсколько стрѣлъ, но ни одна не достигла цѣли. Насъ относило все дальше и дальше… плотъ мчался безостановочно, то и знай ударяясь о скалы и угрожая опасностью разбиться въ дребезги. Цѣлый день мы плыли (по Зеленой рѣкѣ, какъ я потомъ узналъ), а на слѣдующее утро достигли ея устья, т. е. того мѣста, гдѣ она соединяется съ Большой и образуетъ Колорадо. Здѣсь обрывы были еще больше, еще круче и берега до того высоки, что мы почти не видѣли неба.

Захваченный нами провіантъ подходилъ къ концу; положеніе наше съ каждою минутою становилось все хуже. Вѣчно видѣть предъ собою однѣ суровыя скалы да безконечно стремящуюся куда-то воду становилось, наконецъ, нестерпимо.

Я уже началъ терять надежду и сожалѣлъ, что индѣйцы не убили насъ. Товарищи мои тоже упали духомъ; но вотъ, наконецъ, плотъ нашъ, ударившись сильнѣе обыкновеннаго объ одну изъ громадныхъ скалъ, вдругъ ворвался въ какой-то водоворотъ; насъ начало крутить точно вихремъ; я ничего не видѣлъ и не слышалъ, что происходило около, а только, потомъ уже, когда снова понеслись мы прежнимъ порядкомъ, замѣтилъ, что двоихъ товарищей не доставало.

Измученные нравственнымъ страданіемъ и голодомъ мы дошли до того, что принялись грызть бревна собственнаго плота. Способность говорить покинула моего единственнаго, оставшагося въ живыхъ, спутника. Онъ по цѣлымъ часамъ молча смотрѣлъ на темный потокъ воды, выраженіе глазъ его дѣлалось до того непріятнымъ, что невольно наводило на меня ужасъ; чтобы избѣжать его я ложился на спину и въ такомъ положеніи проводилъ большую половину времени, до тѣхъ поръ, пока наконецъ однажды, неожиданный шумъ чего то тяжелаго, упавшаго въ воду, вывелъ меня изъ задумчивости: я обернулся и увидѣлъ плавно расходившіеся на поверхности рѣки круги. Взглянувъ на то мѣсто, гдѣ постоянно сидѣлъ мой несчастный товарищъ — увы! оно было пусто! Страшное чувство одиночества охватило меня; жизнь становилась невыносимою, я въ изнеможеніи опустился на плотъ. Мысли мои начали путаться, силы слабѣть — я потерялъ сознаніе… Долго ли продолжалось мое оцѣпенѣніе не знаю; — не знаю даже, кто и какимъ образомъ вытащилъ меня на берегъ; но отнувшись я увидѣлъ себя въ одной изъ больницъ большаго американскаго города, откуда выѣхалъ на другой же день съ разбитою душою.

Послѣдній дофинъ.

Много, много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ въ одномъ изъ пышныхъ дворцовъ Франціи жилъ маленькій дофинъ (т. е. наслѣдникъ), старшій сынъ Людовика XVI.

Онъ помѣщался въ прелестныхъ комнатахъ, украшенныхъ рѣдкими картинами, роскошной мебелью, зеркалами, статуями. Мѣстомъ прогулокъ служилъ ему тѣнистый садъ, извилистыя! дорожки и безконечно длинныя аллеи котораго вели къ бесѣдкамъ да павильонамъ, гдѣ посреди множества самыхъ разнообразныхъ цвѣтовъ были устроены бѣлые мраморные фонтаны. За тѣмъ нѣсколько поодаль, за изящною чугунною рѣшеткою, находился его собственный садикъ, — тамъ мальчикъ охотнѣе всего проводилъ время въ теплую пору, собственноручно его обрабатывалъ, взрывалъ землю, поливалъ и очень обрадовался, когда въ одинъ прекрасный день, набравъ цѣлую корзинку розъ и жасминовъ, составилъ изъ нихъ хорошенькій букетъ для своей красавицы-матери. Въ дурную погоду или въ зимніе мѣсяцы, когда на воздухѣ играть было невозможно, онъ дома забавлялся игрушками, въ которыхъ, конечно, не было недостатка, и бесѣдовалъ съ сестрою.

Всѣ окружающіе его очень любили, а объ отцѣ и матери нечего и говорить: они, казалось, только и думали о томъ, какъ бы доставить ему какое нибудь удовольствіе. При немъ постоянно находились гувернеры, гувернантки, строго слѣдившіе за его поведеніемъ и науками; — мальчикъ съ своей стороны, вполнѣ понимая, что хорошее образованіе, необходимое каждому порядочному человѣку — ему, какъ сыну французскаго короля, слѣдовательно второму лицу въ государствѣ — нужно болѣе, чѣмъ кому бы то ни было, отличался примѣрнымъ прилежаніемъ. Все шло отлично; года проходили своимъ порядкомъ и окруженнаго роскошью да блескомъ маленькаго Людовика — баловня родителей, любимца боготворившей его сестры, гордость и надежду всего французскаго народа — можно бы, повидимому, безъ сомнѣнія назвать счастливцемъ, еслибъ не существовала извѣстная греческая поговорка, которая говорила, что: «прежде кончины никто не можетъ поручиться за свое счастіе», и еслибы эта поговорка не подходила въ будущемъ къ горькой судьбѣ несчастнаго дофина, начинавшаго примѣчать за послѣднее время, что кругомъ его творится что-то неладное. Кажется, и городъ тотъ же самый, и во дворцѣ все но старому и люди тѣ же — а между тѣмъ въ общемъ есть громадная, страшная перемѣна, не предвѣщающая ничего хорошаго.

Вотъ наступили Рождественскіе праздники; маленькій дофинъ, всегда oжидавшій этого времени съ нетерпѣніемъ, былъ пораженъ, вдругъ наканунѣ новаго года мать призвала его къ себѣ и объявила, что вмѣсто того чтобы тратить деньги на обычную закупку игрушекъ и лакомствъ, было бы гораздо полезнѣе раздать ихъ бѣднымъ, которые нуждаются въ пищѣ и одеждѣ.

Людовикъ не могъ уяснить себѣ, какимъ образомъ можно нуждаться въ такихъ необходимыхъ потребностяхъ, но тѣмъ не менѣе сейчасъ же согласился.

Праздники прошли для него невесело, а окружающая обстановка нисколько не измѣнялась къ лучшему, напротивъ съ каждымъ днемъ становилась все тягостнѣе. Поѣдетъ, бывало, маленькій принцъ кататься съ родителями по многолюднымъ улицамъ Парижа и видитъ, что вмѣсто радостныхъ привѣтствій, которыми народъ обыкновенно встрѣчалъ ихъ прежде — всюду водворяется молчаніе, только изрѣдка нарушаемое двумя-тремя слабыми возгласами, зачастую сейчасъ же заглушенными какими нибудь грубыми криками и даже оскорбительною бранью. Вездѣ, куда ни оглянется, встрѣчаетъ онъ суровыя, недовольныя лица, — и до того болѣзненно все это дѣйствуетъ на впечатлительную натуру мальчика, что онъ проситъ родителей какъ можно скорѣе ѣхать домой, уходитъ въ свой маленькій садикъ и глубоко задумывается. Много разныхъ мыслей — одна другой печальнѣе, одна другой угрюмѣе, проносятся въ его хорошенькой головкѣ и какое-то тяжелое предчувствіе закрадывается въ сердце, вслѣдствіе чего, обыкновенно безпечное, улыбающееся личико принимаетъ такое серьезное выраженіе, что родители начинаютъ не на шутку за него безпокоиться.

— Что съ тобою, дитя мое? спросилъ однажды король, заставъ его по обыкновенію сидящимъ въ одной изъ самыхъ отдаленныхъ аллей сада.

Ребенокъ не хотѣлъ сначала отвѣчать, но потомъ, вслѣдствіе настоятельнаго требованія, проговорилъ едва слышно: «меня удивляетъ, папа, почему народъ, прежде такъ насъ любившій, теперь вдругъ измѣнился; что могли мы ему сдѣлать непріятное?»

Король грустно склонилъ голову, посадилъ на колѣни своего маленькаго сына и въ короткихъ словахъ постарался разъяснить ему причину всего того, что совершалось въ Парижѣ. Дофинъ слушалъ со вниманіемъ рѣчи отца, но сколько ни старался, никакъ не могъ понять, почему именно народъ былъ недоволенъ. Съ колыбели окруженный роскошью и нѣжными заботами приближенныхъ, онъ не допускалъ мысли, чтобы въ томъ самомъ Парижѣ, гдѣ ему жилось такъ хорошо и привольно, существовали тысячи несчастныхъ дѣтей, не знавшихъ, что значитъ поѣсть хорошо и сытно, и спавшихъ просто на голомъ полу подъ грязными лохмотьями. А между тѣмъ оно было такъ на самомъ дѣлѣ! Удивительно ли, что родители несчастныхъ малютокъ, ожесточившись въ постоянной борьбѣ съ нуждою, готовы были проклинать высокую знать, и нисколько не стѣсняясь, ей это выказывали:

Король не могъ не намѣчать этого, помочь же бѣдѣ было не въ его власти. — Вступивъ на престолъ съ самыми благими намѣреніями и не безъ пониманія потребностей общественной жизни, Людовикъ XVI, безспорно, во многомъ былъ лучше большинства своихъ предшественниковъ, заботился о потребностяхъ народа, не растрачивалъ денегъ на свои собственныя удовольствія, но, отъ природы обладая слишкомъ добрымъ сердцемъ, былъ слабъ, нерѣшителенъ и черезчуръ довѣрчивъ. Онъ любилъ народъ, поощряя всякое стремленіе къ полезнымъ реформамъ, но не имѣлъ достаточно твердости воли и даже способности для того, чтобы, не вредя себѣ, одолѣть оппозицію существующаго порядка.

Что изъ этого должно было выйти, то и вышло. Грозныя тучи, долго собиравшіяся на горизонтѣ Франціи, наконецъ разразились страшною бурею.

Цѣлый рядъ притѣсненій, отъ которыхъ страдалъ народъ, съ каждымъ днемъ все сильнѣе и сильнѣе, ожесточалъ его; пока рука твердая еще сдерживала этотъ народъ, пламя всеобщаго неудовольствія тлѣло незамѣтно, втихомолку, но когда ее замѣнила другая — окончательно слабая, то пылкія страсти затаенной ненависти и мщенія разомъ вырвались наружу. Роковое слово было сказано, и въ одинъ прекрасный день толпа въ двѣнадцать тысячъ человѣкъ атаковала Бастилію и освободила всѣхъ заключенныхъ въ ней узниковъ. Съ этихъ поръ дѣла становились все хуже. Положеніе Людовика XVI было невыносимо; дерзость мятежниковъ дошла до того, что они однажды ночью ворвались въ Версальскій дворецъ, гдѣ находилась королевская семья, и страшно перепугали маленькаго дофина, который, видя массы оскорбленій, нанесенныхъ его матери — доброй, прекрасной королевѣ, плакалъ навзрыдъ до тѣхъ поръ, пока она сама, забывъ собственное горе, наконецъ вошла къ нему въ комнату и своимъ всегдашнимъ ласковымъ, задушевнымъ голосомъ принялась утѣшать его.

Шумъ и яростные крики разсвирѣпѣвшей черни мало-по-малу затихли; ребенокъ уснулъ. Но съ наступленіемъ утра, безпорядокъ снова начался; не успѣлъ мальчикъ открыть глазъ, какъ вбѣжавшая въ спальню гувернантка схватила его на руки и унесла на половину отца, гдѣ уже находились едва успѣвшія скрыться отъ угрожающей опасности мать и сестра дофина. Затѣмъ къ подъѣзду подали карету и всѣ они немедленно поѣхали въ Парижъ, подъ конвоемъ обезумѣвшей толпы бунтовщиковъ, которые, со всѣхъ сторонъ оцѣпивъ экипажъ, осыпали сидѣвшихъ въ немъ, самыми грубыми насмѣшками. Маленькій дофинъ почти потерялъ сознаніе; онъ не помнилъ, какъ привезли его во дворецъ, какъ вынесли изъ кареты и какъ онъ очутился въ своихъ раззолоченныхъ палатахъ, гдѣ милѣйшій шелестъ приводилъ его въ волненіе: «мама, повторялъ онъ безпрестанно, бросаясь на шею матери, да, когда же наконецъ мы будемъ жить спокойно?»

— Скоро, скоро, дитя мое! утѣшала королева, думая, конечно, противное.

Впрочемъ, съ переѣздомъ въ Парижъ положеніе королевской семьи нѣсколько улучшилось въ томъ отношеніи, что ее оставили въ покоѣ, арестовавъ въ собственномъ дворцѣ. окруженномъ днемъ и ночью многочисленною стражею. Волей-неволей пришлось повиноваться, но долго переносить подобную жизнь становилось не подъ силу; плѣнники рѣшились бѣжать, но побѣгъ не удался; ихъ догнали и привезли обратно, послѣ чего, конечно, убѣдившисъ въ невозможности исполненія задуманной цѣли, они, будучи заключены въ темницу Темпль, отказались отъ нея навсегда.

Для маленькаго Людовика потянулся цѣлый рядъ скучныхъ, однообразныхъ дней; единственное развлеченіе его заключалось въ томъ, что онъ ежедневно подъ присмотромъ тюремнаго сторожа выходилъ гулять на плоскую крышу Темпля и бросалъ крошки хлѣба прилетавшимъ птицамъ. На помѣщеніе, столъ и обстановку онъ не могъ жаловаться, такъ какъ родители его, по счастію, не были лишены хотя этого комфорта, къ которому привыкли съ колыбели, но за то свободою — лучшимъ благомъ жизни — имъ уже не суждено было пользоваться.

Покорившись горькой долѣ, королевское семейство не жило, а, какъ говорится, прозябало до тѣхъ поръ, пока въ одинъ прекрасный день королю пришли объявить, что онъ долженъ явиться передъ трибуналомъ и дать полный отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ противъ народа.

Прощаясь съ семьею, онъ въ послѣдній разъ обнялъ всѣхъ, благословилъ дѣтей, жену, завѣщавъ имъ положиться на милосердіе Божіе, надѣятѣся на освобожденіе и съ полными слезъ глазами, сѣдъ въ ту самую коляску, которая потомъ черезъ нѣсколько времени подвезла его къ эшафоту, гдѣ несчастный король-мученикъ умеръ съ молитвою на устахъ о разрѣшеніи грѣховъ его врагамъ. Такимъ образомъ печальный фактъ совершился — Людовика XVI не стало!

Любопытныя толпы народа, собравшагося изо всѣхъ кварталовъ поглядѣть на казнь короля, мало-по-малу разбрелись по домамъ и затѣмъ все стихло. Наступила ночь, Парижъ покоился глубокимъ сномъ; только въ комнатѣ королевы долго свѣтился еще огонекъ и раздавались глухія рыданія; но этимъ мученія бѣдной женщины далеко не кончились.

Вскорѣ послѣ казни короля, дворцовая стража вошла къ ней въ комнату и грубо объявила, что должна увезти дофина. Несчастная королева попыталась сопротивляться; она начала съ отчаяніемъ защищать свое дитя, но наконецъ, выбившись изъ силъ, безъ чувствъ упала къ ногамъ нетерпѣливой стражи, послѣ чего дофинъ былъ увезенъ и безжалостно брошенъ въ холодную, сырую тюрьму, гдѣ вслѣдствіе жестокаго обращенія и грубой пищи, онъ въ нѣсколько мѣсяцевъ, до того измѣнился, что глядя на его грязную, маленькую фигурку, никто-бы не узналъ въ ней бывшаго красавчика-принца; исхудалые члены его были прикрыты какимъ-то рубищемъ, завернувшись въ которое онъ по цѣлымъ днямъ молча просиживалъ на охапкѣ соломы, служившей ему и постелью.

Пищу дофинъ получалъ два раза въ день и кромѣ грубаго лица тюремщика не видѣлъ около себя живаго существа.

Но вотъ политическія дѣла приняли другой оборотъ и по прошествіи восемнадцати мѣсяцевъ послѣ паденія Робеспьера, дверь темницы бывшаго дофина растворилась, на порогѣ показалась его старшая сестра, одна оставшаяся въ живыхъ изо всего семейства. Боже мой, какъ страшно, болѣзненно заныло ея изстрадавшееся сердце, когда она увидѣла передъ собою искаженную фигуру принца съ безсмысленно блуждающими глазами.

— Людовикъ! окликнула она его.

Но вмѣсто отвѣта, принцъ дико взглянулъ въ ея сторону. Несчастный не узнавалъ больше когда-то близкое, родное существо — онъ лишился разсудка, и черезъ нѣсколько дней по городу пронеслась вѣсть о его кончинѣ.

Нечаянная покупка.

По одной изъ многолюдныхъ улицъ Петербурга, съ портфелями въ рукахъ и ранцами за плечами шла цѣлая толпа гимназистовъ; классы только что окончились; мальчики, весело болтая, возвращались по домамъ. Въ особенности много говорилъ, шутилъ и смѣялся четырнадцатилѣтній Коля Сазоновъ, который, получивъ наканунѣ въ подарокъ отъ дѣдушки пять рублей намѣревался прямо пройти къ часовщику, чтобъ осуществить давнишнее желаніе, купить серебряную цѣпочку.

Дойдя до перваго перекрестка, Коля пожалъ руки товарищамъ и свернулъ налѣво; но не успѣлъ онъ сдѣлать двухъ шаговъ, какъ его обогналъ очень бѣдно одѣтый мальчикъ, держа подъ мышкой обернутую газетной бумагой картину. Плохенькое дырявое пальтецо съ вытертымъ воротникомъ должно быть мало грѣло прозябшіе члены бѣдняка, потому что онъ безпрестанно ежился, постукивая истоптанными сапогами о мокрый тротуаръ; блѣдное, изнуренное личико выражало столько чего то грустнаго, что Коля невольно почувствовалъ къ нему состраданіе. Онъ хотѣлъ заговорить съ этимъ, по видимому, несчастнымъ ребенкомъ, по не рѣшался первый завести рѣчь, продолжая довольно долго слѣдовать за нимъ.

Наконецъ мальчикъ остановился; замѣтивъ это. Коля подошелъ къ зеркальнымъ стекламъ фруктоваго магазина и совершенно машинально началъ разсматривать разложенные на окнѣ апельсины, груши, яблоки, не спускаясь глазъ сильно заинтересовавшаго его мальчугана, который вдругъ обратился къ проходившему мимо купцу, и дрожащимъ отъ волненія голосомъ предложилъ свою картину.

— Что такое? переспросилъ послѣдній, закутываясь въ лисью шубу.

Ребенокъ повторилъ предложеніе.

— Купить у тебя картину? Нѣтъ, любезный, спасибо. — Знаю я вашего брата, уличныхъ воришекъ! Гдѣ нибудь стащилъ да и продаешь по дешевой цѣнѣ, — а потомъ кто изволь изъ бѣды выпутываться. Чего это, право, полиція смотритъ, допуская подобное безобразіе! — добавилъ онъ съ досадою и грубо оттолкнувъ мальчика перешелъ на другую сторону улицы:.

Мальчикъ молча посмотрѣлъ ему вслѣдъ, грустно опустилъ голову, и слеза за слезой градомъ покатились по его впалымъ, блѣдненькимъ щечкамъ.

Тутъ уже Коля не выдержалъ. Смѣло приблизившись къ бѣдному ребенку, онъ взялъ его за ой; руки и съ самимъ горячимъ, непритворнымъ участіемъ принялся развѣдывать о причинѣ слезъ.

— Да, какъ же мнѣ не плакату милый баринъ, отвѣчалъ мальчикъ, довѣрчиво взглянувъ на Kолю, — вотъ ужо вторая недѣля какъ отецъ лежитъ больной; — бѣдная мама совершенно сбилась съ ногъ; — маленькія сестры сидятъ полу-голодныя! Работать некому, — деньги нужны. Несешь продавать вещи, а тутъ не только отказываются покупать ихъ, но еще тебя же уличнымъ воришкой называютъ!

И мальчикъ залился слезами пуще прежняго.

— Полно, полно, не плачь! — останавливалъ Коля. Вѣдь кромѣ этого противнаго купца никому не можетъ придти въ голову подобная нелѣпость. Скажи, сколько хочешь за картину: если не больше пяти рублей, то я куплю ее сейчасъ же.

— Пять рублей! Что вы, баринъ! Я за три отдамъ съ радостію.

Коля разстегнулъ пальто, досталъ бумажникъ. — Но въ ту, самую минуту какъ готовился отсчитать три рубля, онъ случайно обернулся и увидѣлъ въ нѣсколькихъ шагахъ магазинъ часовщика, къ которому шелъ за цѣпочкой. — Эта цѣпочка была вывѣшена въ витринѣ.

Она такъ свѣтло, такъ заманчиво блестѣла, — и что же?.. Теперь, когда счастье близко и возможно, — приходилось добровольно отъ него отказываться!

Сердце Коли болѣзненно сжалось; но въ то же самое время его охватило какое-то новое, непонятное, хорошее чувство и при этомъ невѣдомый, тайный голосъ нашептывалъ, что цѣпочка — прихоть, безъ которой легко можно обойтись — а тутъ рядомъ стоитъ нужда горькая: оттолкнуть ее, какъ сейчасъ сдѣлалъ купецъ, стыдно, грѣшно, недостойно порядочнаго человѣка….

Коля съ лихорадочнымъ волненіемъ запустилъ пальцы въ кошелекъ, вынулъ всѣ пять рублей, не смотря на отговорки своего собесѣдника, силою сунулъ ему ихъ въ руки, взялъ картину, и скорыми шагами направился домой.

— Спаси и помилуй васъ Господи! — раздался позади надорванный голосъ мальчугана. Но Коля былъ уже далеко, онъ ничего не слышалъ.

Быстро обогнувъ кварталъ, онъ бѣгомъ взобрался на лѣстницу своей квартиры, дернулъ колокольчикъ, опрометью влетѣлъ въ кабинетъ матери и въ короткихъ словахъ разсказалъ обо всемъ случившемся.

— Ты у меня добрый, хорошій, похвалила мама, нѣжно поцѣловавъ его въ лобъ. Коля чувствовалъ, что слезы подступаютъ ему къ горлу, но эти слезы опять таки не походили на обыкновенныя — онѣ наполняли всю душу мальчика какимъ-то особенно отраднымъ спокойствіемъ.

— Давай, мамочка, разсмотримъ картину, сказалъ онъ снимая газетную бумагу — вѣдь я и самъ еще не знаю ея содержанія; постой, постой, тутъ представлена какая то процессія. Да внизу даже есть надпись: «праздникь Матсури въ Японіи», прочелъ Коля, вопросительно взглянувъ на мать.

— Словомъ Матсури вообще называются въ Японіи годовые праздники, установленные въ честь главныхъ коми, т. е. блаженныхъ, безсмертныхъ духовъ, достойныхъ божескихъ почестей, пояснила мама. — Такихъ праздниковъ, конечно, бываетъ нѣсколько въ году; всѣ они болѣе или менѣе схожи между собою, и всѣ почти безъ исключенія сопровождаются различными религіозными процессіями. Здѣсь, напримѣръ, представленъ матсури Міоджино. Во главѣ шествія обыкновенно везется колесница святаго Міоджино, запряженная двумя буйволами и безчисленнымъ множествомъ вѣрныхъ поклонниковъ небывалаго на самомъ дѣлѣ божества — этого на твоей картинѣ не видно, а представлена только сопровождающая ее, довольно искусно сдѣланная колоссальная голова демона, на громадные рога, косматую гриву, налившіеся кровью глаза и страшныя челюсти которой простолюдины смотрятъ съ непритворнымъ ужасомъ. Затѣмъ виднѣется, тоже огромнаго размѣра, сѣкира, которою одинъ изъ святыхъ будто-бы, когда-то, побѣдоносно срубилъ эту самую голову; а по обѣимъ сторонамъ тянутся вереницы бонзъ со своими трубами; публики собирается множество… все это хорошо и вѣрно изображено на картинѣ.

Мама долго любовалась нечаянной покупкой Коли; о немъ же и говорить нечего; онъ самъ собственноручно вбилъ гвоздь надъ своей кроватью, повѣсилъ картину, и глядя на нее каждое утро какъ только просыпался, невольно вспоминалъ о маленькомъ незнакомцѣ, душевно жалѣя объ одномъ, что нигдѣ не могъ его больше встрѣтить.

Прошло два мѣсяца. Наступило 6-е декабря, день св. Николая. Коля былъ именинникъ.

Нарядившись во все новое, онъ отправился къ обѣднѣ, по окончаніи которой, выходя изъ церкви, вдругъ столкнулся съ тѣмъ, кого такъ давно желалъ видѣть.

— Здравствуйте, мой милый, дорогой баринъ, — заговорилъ издали узнавшій его мальчуганъ. — Господи, какъ я счастливъ, что наконецъ имѣю возможность ноблагодарить васъ за доброе дѣло; вѣдь ваши пять рублей спасли отъ смерти моего отца, потому что на нихъ мы пригласили доктора и купили лѣкарства, чего иначе никогда не могли бы сдѣлать; въ настоящее время папа здоровъ, мама успокоилась, сестры сыты, и все это — благодаря вамъ…

Ребенокъ схватилъ руку Коли и хотѣлъ поднести ее къ губамъ, но Коля не позволилъ, — а дружески обнявъ мальчугана, крѣпко поцѣловалъ его, и затѣмъ потащилъ къ себѣ завтракать.

Во время дороги, которая, впрочемъ, была непродолжительна, мальчики успѣли окончательно познакомиться. — Коля узналъ, что новаго пріятеля его зовутъ Гриша, что онъ сынъ сапожника, живетъ неподалеку, занимая двѣ крошечныя комнаты въ подвальномъ этажѣ, и въ свою очередь разсказалъ собственную біографію.

— Вотъ мы и пришли, перебилъ онъ рѣчь, остановившись около одного изъ изящныхъ домовъ; — иди впередъ, я укажу тебѣ нашу дверь.

Увидавъ роскошную лѣстницу, которая вела въ квартиру родителей Коли, Гриша не рѣшался войти въ своемъ болѣе чѣмъ скромномъ костюмѣ и тѣхъ же самыхъ стоптанныхъ сапогахъ, которые были надѣты на немъ въ день ихъ первой встрѣчи, но Коля такъ убѣдительно его уговаривалъ, что въ концѣ концовъ пришлось согласиться.

Сазоновы очень ласково приняли маленькаго гостя; Коля первымъ дѣломъ повелъ его въ комнату гдѣ красовалась картина и спросилъ какимъ образомъ онъ пріобрѣлъ ее.

— Она принадлежала покойному дядѣ, родному брату отца; дядя служилъ матросомъ; нѣсколько разъ ходилъ онъ въ кругосвѣтное плаваніе и бывало разсказывалъ столько интереснаго о своихъ путешествіяхъ, что мы, слушая его по вечерамъ, засиживались до полуночи; въ особенности любилъ покойникъ вспоминать время, проведенное имъ вотъ въ этой самой странѣ.

Мальчикъ указалъ пальцемъ на картину. — Какъ, бишь, она называется-то? забылъ совсѣмъ! Что-то ужъ очень мудрено…

— Японія, подсказалъ Коля.

— Вотъ, вотъ именно; Япо… по…

— Японія, вновь повторилъ Коля разсмѣявшись.

— Японія, Японія, твердилъ Гриша, стараясь выговорить какъ можно отчетливѣе это трудное слово. — Онъ тамъ пробылъ, кажется, два года, и когда, вернувшись въ Петербургъ, однажды увидѣлъ на рынкѣ, гдѣ распродается всякій хламъ, эту картину, то такъ обрадовался, что сейчасъ же купилъ ее, и еще другую, которую позвольте, дорогой баринъ, подарить вамъ сегодня по случаю дня ангела; я сейчасъ сбѣгаю домой, вѣдь недалеко.

И, схвативъ картузъ, Гриша бросился къ двери.

Не прошло десяти минутъ, какъ его мизерная фигурка съ раскраснѣвшимися отъ ходьбы и мороза щеками, снова показалась на порогѣ спальной Коли Сазонова; онъ держалъ въ рукахъ тщательно обернутую пестрымъ платкомъ картину, которую съ низкимъ поклономъ торжественно преподнесъ имениннику.

На ней былъ нарисованъ японскій паланкинъ, т. е. носилки особеннаго устройства, замѣняющія экипажъ, такъ какъ въ Японіи только и существуютъ два способа передвиженія сухимъ путемъ — или верхомъ, или въ этомъ самомъ оригинальномъ экипажѣ, состоящемъ изъ довольно длинной доски, на поверхности которой сдѣлано углубленіе въ видѣ желоба, для помѣщенія различныхъ необходимыхъ предметовъ, покупокъ и прочаго багажа. Къ ней же толстыми ремнями прикрѣплено четыреугольное деревянное сидѣнье, покрытое мягкимъ тюфякомъ, гдѣ помѣащется, поджавъ подъ себя ноги, японецъ-пасажиръ. —Двое рабочихъ на собственныхъ плечахъ переносятъ его иногда на довольно большомъ разстояніи, при чемъ конечно или мѣняются, или отдыхаютъ, опустивъ сидѣнье паланкина до земли и подставивъ подъ верхнюю доску крѣпкія подпорки. Мать Коли хотѣла непремѣнно заплатить и за эту картину, но Гриша положительно отказался, сказавъ, что если она не позволитъ своему сыну принять подарокъ, то причинитъ не только ему (Гришѣ), но и остальной семьѣ, глубоко благодарной за полученные пять рублей — великое огорченіе. Дѣлать было нечего; Коля крѣпко поцѣловалъ мальчика, повѣсилъ паланкинъ рядомъ съ Mamcypu, и съ этого дня еще. больше привязался къ Гришѣ, котораго самъ Сазоновъ устроилъ на казенный счетъ въ одну изъ Петербургскихъ гимназій, гдѣ онъ изъ бывшаго простаго, уличнаго мальчишки сдѣлался прекраснымъ ученикомъ.

Американскій царь давно прошедшаго времени.

Когда испанцы въ 1519 году, подъ предводительствомъ извѣстнаго Кортеца появились въ Мексикѣ, то, къ крайнему своему изумленію застали эту страну населенною народами, во многихъ отношеніяхъ сильно отличавшимися отъ сѣвероамериканскихъ индѣйцевъ. У нихъ были города, дворцы, замки — удивлявшіе европейцевъ своимъ богатствомъ и изяществомъ; — ими управляли монархи, жившіе въ блестящихъ палатахъ, напоминающихъ собою подъ-часъ чисто восточную роскошь. Даже въ отношеніи цивилизаціи туземные жители не только стояли высоко, но до нѣкоторой степени превосходили самихъ испанцевъ: они, напримѣръ, отлично знали астрономію, и Кортецъ нашелъ ихъ методу лѣтосчисленія (опредѣляющую годъ въ 365 дней) болѣе точной, чѣмъ та, которая существовала по христіанскому календарю. Обширныя поля ихъ орошались искусственнымъ способомъ, а прекрасные сады могли служить образцемъ любому европейскому садовнику. На озерахъ около города Мексики красовались плавучіе острова, сдѣланные изъ плотовъ, покрытыхъ богатою растительностію, роскошными цвѣтами и множествомъ тропическихъ плодовъ. — Оружіе мексиканцевъ состояло исключительно изъ стрѣлы, копья и т. п.; они обладали нѣкоторыми свѣдѣніями по стратегіи, такъ что полководцы умѣли отлично управлять громадными арміями; но порохъ и ружья имъ были еще неизвѣстны, равно и приспособленіе лошадинаго труда во время боя.

Вслѣдствіе всего этого, когда испанцы со своей грохочущей артиллеріей, вооруженіемъ, да всадниками, появились въ ихъ владѣніяхъ, то они, не смотря на всю отвагу, принуждены были сдаться, — и вотъ единственная причина, по которой всегда отличавшійся многочисленностію и мужествомъ народъ, былъ немедленно покоренъ ничтожною горстью пришлаго войска, завладѣвшаго такимъ образомъ цѣлою страною, заселенною множествомъ племенъ со стоящимъ во главѣ по высшей степени умственнаго развитія — племенемъ тецкуанновъ.

Столица этихъ тецкукановъ называлась Тецкуко; она лежала на восточномъ берегу озера такого же имени, на западной сторонѣ котораго красовалась Мексика — резиденція Моитезумо, вновь избраннаго императора сосѣдняго племени ацтековъ, находящагося въ дружескихъ отношеніяхъ съ тецкуканами.

Какъ тѣ, такъ и другіе обладали равномѣрными силами; — не даромъ туземцы, глядя на нихъ, говаривали: если-бы эти два славныя племени были совершенно не зависимы, то по всей вѣроятности, соединились-бы въ одну націю и распространили власть свою надъ всѣми остальными племенами.

Но, къ сожалѣнію, подымавшаяся волна мѣстной цивилизаціи была встрѣчена болѣе сильнымъ потокомъ, разливавшимся со стороны стараго свѣта, такъ что воинственный духъ и могущество этого замѣчательнаго народа должны были исчезнуть навсегда; и теперь — глядя на его потомковъ (лѣнивыхъ, мексиканскихъ индѣйцевъ нынѣшняго времени), трудно повѣрить, чтобы они происходили отъ когда-то воинственнаго, трудолюбиваго племени, безжалостно ограбленнаго и вполнѣ порабощеннаго испанцами.

Въ этой-то самой странѣ, почти за сто лѣтъ до появленія Кортеца, жилъ молодой принцъ по имени Неца-хуоль-Койотелъ, исторія котораго чрезвычайно интересна, потому что онъ, по своимъ взглядамъ и понятіямъ, совершенно выходилъ изъ ряда тѣхъ личностей, которыя окружали его съ колыбели. Онъ родился въ эпоху царствованія одного замѣчательно жестокаго монарха, когда всему подвластному народу дышалось крайне тяжело и когда каждый только и думалъ о томъ, какъ-бы спрятаться подальше да избѣжать преслѣдованій.

Наравнѣ съ остальными, молодому принцу неоднократно приходилось переживать цѣлый рядъ мучительныхъ, тревожныхъ дней и зачастую бывать на волосокъ отъ смерти; такъ, напримѣръ, однажды, узнавъ, что царь приказалъ строго наказать его за какой-то ничтожный проступокъ, юноша принужденъ былъ спрятаться въ водосточную трубу и просидѣть тамъ до тѣхъ поръ, пока преслѣдователи его, послѣ напрасныхъ поисковъ, наконецъ, удалились; затѣмъ, не видя другаго исхода, онъ рѣшился бѣжать въ горы, гдѣ цѣлые дни проводилъ въ чащѣ густаго лѣса, а ночи въ мрачныхъ пещерахъ, питаясь исключительно плодами или орѣхами. Иногда, чтобы укрыться отъ непогоды, онъ заходилъ въ жилище какого нибудь бѣдняка, который охотно давалъ ему пріютъ, рискуя за это самъ поплатиться жизнью, или же прибѣгалъ къ работавшимъ въ полѣ крестьянамъ, чтобы скрыться между снопами, а одинъ разъ, такъ съ тою же самою просьбою обратился къ партіи истинно преданныхъ ему солдатъ, которые, недолго думая, спрятали своего возлюбленнаго принца въ огромный барабанъ. Такимъ образомъ проходили года: принцъ становился взрослымъ; народъ съ каждымъ днемъ привязывался къ нему все больше и больше; образовались двѣ партіи — одна стояла за свирѣпаго монарха, — другая за юнаго наслѣдника. Начались безпрестанныя, стычки и въ концѣ концовъ дѣло дошло даже до оффиціальнаго сраженія, во время котораго первый былъ убитъ — а второй торжественно провозглашенъ царемъ на его мѣсто; и вотъ тогда-то для полудикаго необразованнаго племени, привыкшаго къ различнымъ жестокостямъ, настала по истинѣ блаженная пора, потому что первою заботою ихъ новаго правителя, такъ много переиспытавшаго на своемъ вѣку, было немедленное искорененіе искони существующихъ злоупотребленій и изданіе различныхъ мудрыхъ законовъ. Затѣмъ онъ приступилъ къ учрежденію новаго общества поощренія наукъ и искусствъ и давалъ большія награды за литературныя произведенія, которыя, будучи самъ поэтомъ въ душѣ, цѣнилъ въ особенности. Его собственныя поэмы отличались преимущественно религіознымъ характеромъ; въ нихъ постоянно выставлялъ онъ на видъ тщеславіе человѣческаго величія, говорилъ о будущей загробной жизни и о томъ, что обѣщаетъ она дать человѣку, творящему добро въ настоящей. Надо замѣтитъ, что племя тецкукановъ, подобно ацтекамъ, принадлежало къ разряду идолопоклонниковъ и что у нихъ господствовалъ, между многими другими обычаями, обычай приношенія въ жертву вымышленнымъ богамъ человѣка. Доброе сердце Неци-хуоль-Койотель не могло примириться съ подобнымъ варварствомъ. Онъ старался всѣми силами отклонить отъ него свой народъ и втолковать ему, что на небѣ существуетъ другой, невидимый, истинный Богъ, который и безъ этого слушаетъ молитву каждаго.

Отдавая какое-нибудь приказаніе, Неци любилъ провѣритъ — въ точности-ли оно исполнено, для чего неоднократно, переодѣвшисъ въ простое платье, ходилъ инкогнито всюду — что давало ему возможность ближе ознакомиться съ истинною жизнью подданныхъ и скорѣе вникнуть въ ихъ нужды.

Однажды во время подобной экскурсіи, онъ наткнулся на маленькаго мальчика, подбиравшаго съ поля сухіе сучья, щепки и тому подобный мусоръ, которымъ бѣдные люди за недостаткомъ дровъ, отапливаютъ печи.

— Отчего ты не пойдешь въ сосѣдній лѣсъ, спросилъ онъ его; тамъ гораздо больше разнаго хлама; тутъ-же, развѣ кое-гдѣ попадутся щепочка, да и то такая маленькая, что сгоритъ въ одну минуту.

— Что ты, отозвался мальчикъ, развѣ можно идти въ тотъ лѣсъ, вѣдь онъ принадлежитъ царю, и если я попадусь, то меня убьютъ, согласно нашего закона.

— Неужели? Какой однако скверный законъ; не обращай на него вниманія; — иди я посторожу тебя; да и тамъ никто не увидитъ.

— Ни за что въ мірѣ, отвѣчалъ ребенокъ, отрицательно качая головою.

— Да вѣдь ты ничѣмъ не рискуешь, настаивалъ царь, я буду стоять

на часахъ и защищу тебя въ случаѣ надобности. Мальчикъ съ ногъ до головы оглядѣлъ своего собесѣдника и подойдя къ нему ближе, сказалъ громкимъ, твердымъ голосомъ: «вамъ просто хочется завлечь меня сдѣлать дурной: поступокъ; но этого не будетъ, я слишкомъ уважаю законъ, какъ-бы онъ дуренъ ни былъ…»

И взваливъ на плечи только что поставленную на траву корзину, отправился далѣе.

Вдругъ на слѣдующій: день рано по утру, родители его получаютъ приказаніе, немедленно явиться вмѣстѣ съ сыномъ во дворецъ. Мальчикъ былъ пораженъ такою неожиданностію, и когда увидѣлъ передъ собою царя, въ которомъ узналъ сейчасъ-же вчерашняго собесѣдника, то поблѣднѣлъ какъ полотно, задрожалъ, растерялся и съ отчаяньемъ взглянувъ на мать проговорилъ едва слышно: «мы погибли»!

Но царь смотрѣлъ на нихъ ласково.

— Подойдите ко мнѣ, друзья мои. сказалъ онъ улыбнувшись, — не бойтесь, я позвалъ васъ только для того, чтобы, во-первыхъ, сообщить о моей вчерашней встрѣчѣ съ вашимъ сыномъ (вотъ этимъ самымъ мальчуганомъ), котораго мнѣ хотѣлось испытать, и который выказалъ изумительную твердость, такъ что вы вполнѣ можете гордиться имъ; — а во-вторыхъ, желалъ объявить, что съ сегодняшняго дня законъ, слишкомъ преслѣдовавшій бѣдняковъ за посѣщеніе царскаго лѣса — отмѣняется. Безъ всякой опасности можете ходить туда подбирать сухіе сучья, никто не будетъ взыскивать. Мальчикъ и его родители низко поклонились. Царь долго еще разговаривалъ съ ними, наконецъ, надѣливъ деньгами и подарками, отпустилъ домой.

Много подобныхъ анекдотовъ о Неци существуетъ на страницахъ исторіи его царствованія, довольно подробно описанной на испанскомъ языкѣ однимъ изъ его потомковъ, Всѣ они говорятъ въ пользу этого далеко не дюжиннаго человѣка, за исключеніемъ, впрочемъ, единственнаго случая, гдѣ онъ пошелъ въ разрѣзъ своему взгляду на честность и нѣсколько отступился отъ него;, дѣло заключалось въ слѣдующемъ. Увидавъ какъ-то очень красивую дѣвушку, Неци пожелалъ жениться на ней. Сейчасъ-же были наведены справки, кто она такая, откуда? — Дѣвушка оказалась дочерью богатыхъ родителей, принадлежала къ высокому кругу — но увы! давно уже была обручена съ другимъ.

Когда молодому царю сообщили всѣ эти подробности, онъ сначала глубоко задумался; но потомъ, рѣшивъ во что бы то ни стало достигнуть цѣли, немедленно приказалъ назначить жениха своей возлюбленной начальникомъ надъ цѣлымъ отрядомъ арміи и послать въ экспедицію, подкупивъ при этомъ двухъ тецкуканскихъ вождей, которые должны были во время перваго же суженія завести главнокомандующаго туда, гдѣ непріятельская стрѣла непремѣнно задѣла-бы его.

Такимъ образомъ въ продолженіе самаго короткаго срока несчастный женихъ былъ убитъ наповалъ и царь посватался за его осиротѣвшую невѣсту, которая, не зная обо всемъ случившемся, невольно сдѣлалась женою убійцы когда-то нѣжно любимаго человѣка. Вотъ единственное темное пятно на совѣсти Неци, этого храбраго представителя полуобразованнаго племени, обладавшаго добродѣтелями, весьма рѣдкими въ ту отдаленную эпоху, когда казни и жестокости были ни-по-чемъ.

Бижу.

Ярко освѣщало лѣтнее солнце плохо вымощенныя улицы и рыночную площадь одного маленькаго нѣмецкаго городка, гдѣ въ минуту моего разсказа праздновалась ежегодная ярмарка; вся площадь была застроена шалашами, въ которыхъ красовалась разложенная на показъ жестяная и глиняная посуда, игрушки, пирожки, фрукты, лакомства.

Не было также недостатка въ фокусникахъ, акробатахъ, странствующихъ музыкантахъ, дрессированныхъ собакахъ, однимъ словомъ, было все, что въ подобномъ случаѣ встрѣчается вездѣ и всюду. Разодѣтыя по праздничному толпы народа сначала массами переходили съ мѣста на мѣсто, но потомъ всѣ, точно сговорившись, окружили какого-то старика въ поношенномъ бархатномъ костюмѣ и измятомъ киверѣ. — Стоя передъ открытымъ окномъ стариннаго дома, принадлежащаго одному почтенному бюргеру, который въ обществѣ нѣсколькихъ человѣкъ гостей, съ трубкою въ зубахъ любовался оживленнымъ праздникомъ — старикъ держалъ на указательномъ пальцѣ крошечную, желтенькую канарейку: «Бижу, ласково говорилъ онъ ей, ты теперь находишься въ присутствіи важныхъ и почтенныхъ господъ, они о тебѣ много слышали; постарайся же поддержать свою славу и смотри не разочаруй ихъ!»

Канарейка утвердительно кивнула головкою, какъ бы стараясь этимъ выразить: «будь покоенъ, не таковская — лицомъ въ грязь не ударю»!

Тогда хозяинъ, отвѣсивъ низкій поклонъ публикѣ, предложилъ Бижу для начала представленія что нибудь спѣть; она не заставила просить себя, сейчасъ же повиновалась, и защебетала всѣмъ знакомый мотивъ какого-то вальса.

— Браво! Браво! кричали слушатели.

— Слышишь, кинушка, тебя хвалятъ, обратился старикъ къ своей любимицѣ; поблагодари же милыхъ, любезныхъ господъ. Канарейка премило раскланялась на всѣ стороны.

— Теперь сдѣлай реверансъ дамамъ — и канарейка, скрестивъ тоненькія ножки, присѣла съ замѣчательной граціей. Затѣмъ она продѣлала еще нѣсколько весьма интересныхъ штукъ въ родѣ упражненій съ соломеннымъ ружьемъ и въ концѣ оригинальной забавы протанцовала съ такою изумительною ловкостію, что присутствующіе пришли положительно въ восторгъ.

— Спасибо, Бижу, ты вела себя безукоризненно, сказалъ тогда хозяинъ и принялся осторожно гладить рукою своего пернатаго друга; иди, усни немного, ежели хочешь; тебѣ необходимо отдохнуть и успокоиться.

Бижу охотно закрыла глазки, и видимо утомленная продолжительнымъ трудомъ, заснула такъ крѣпко, что даже не слыхала какъ старикъ, тихонько снявъ ее съ пальца, положилъ на подоконникъ, а самъ тѣмъ временемъ продолжалъ занимать любопытныхъ зрителей различными фокусами съ часами, деньгами, носовымъ платкомъ и т. п. Публика восторгалась; кричала браво! просила повторенія. Все шло отлично; каждый веселился отъ души; какъ вдругъ, откуда ни возьмись, на подоконникъ, гдѣ спала канарейка, вскочила огромная черная кошка; старикъ не успѣлъ оглянуться, какъ она уже схватила въ когти несчастную Бижу. Всѣ присутствующіе въ одинъ моментъ бросились спасать бѣдняжку, но увы! противная кошка успѣла задушить ее.

Старикъ пришелъ въ отчаяніе; горе его было такъ велико, что передать невозможно.

— Дорогая, милая Бижу, стоналъ онъ; скучно мнѣ будетъ безъ тебя жить на бѣломъ свѣтѣ; вѣдь въ продолженіе четырехъ лѣтъ мы не разлучались; ты пила и ѣда изъ рукъ моихъ, спала постоянно на моей груди… А теперь?.. Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана маленькій шерстяной платокъ, свернулъ въ видѣ постельки, положилъ на него еще трепещущее тѣло Бижу, и долго, долго плакалъ надъ нею. Да впрочемъ не онъ одинъ, а почти всѣ присутствующіе украдкой отирали навернувшіяся слезы, въ особенности когда осиротѣвшій старикъ, машинально взявъ нѣсколько сѣмечекъ, поднесъ ихъ къ клюву бездыханной Бижу.

При видѣ подобной раздирающей душу сцены, добрый бюргеръ не могъ оставаться равнодушнымъ; онъ вынулъ нѣсколько золотыхъ монетъ, чтобы передать ихъ старику; гости его сдѣлали тоже самое; примѣру ихъ послѣдовали остальные, такъ что въ продолженіе не болѣе какъ десяти минутъ образовалась порядочная сумма.

— Возьми эти деньги, другъ мой, обратился бюргеръ къ бѣдному хозяину маленькой птички, и знай, что если, не дай Богъ, тебѣ пришлось бы въ жизни терпѣть нужду — мой кошелекъ къ твоимъ услугамъ.

Бѣдняга былъ глубоко тронутъ всеобщимъ сочувствіемъ; онъ молча поцѣловалъ протянутую руку, спряталъ щедрое подаяніе, и на всегда скрылся изъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ все напоминало ему его ненаглядную крошку.

Спорь до слезъ, а объ закладъ не бейся.

Есть страны, гдѣ большую половину года стоитъ зима и холодъ. Страны эти называются сѣверными. Въ одной изъ такихъ мѣстностей жилъ, въ числѣ прочихъ звѣрей, Михаилъ Ивановичъ Топтыгинъ.

Онъ былъ проказникъ большой руки; любилъ, грѣшнымъ дѣломъ, полакомиться живою дичинкою и никому спуску не давалъ, кто проходилъ мимо. Всѣ звѣри боялись его, почитали, слушали. Одинъ только красавчикъ — олень со своими вѣтвистыми, нѣсколько отброшенными назадъ рогами да величавой походкой зачастую надъ нимъ подтрунивалъ.

— Ну, ужь, Мишенька, бывало, говаривалъ онъ, какой ты неуклюжій уродился — невзрачный; шерсть на тебѣ косматая, морда вытянута, уши маленькія, хвостъ короткій; — а ужь ноги такъ положительно ни на что не похожи. Ходишь тяжело, лапы двигаешь вкось, отъ того должно быть тебя и прозвали косолапымъ.

— Молчи, грубо отозвался медвѣдь, мнѣ эти шутки давно надоѣли; я терплю вѣдь до поры до времени, а какъ лопнетъ терпѣніе — тогда плохо. Ужь больно ты смѣлъ да хвастливъ сталъ! Слушая твои дерзкія рѣчи, можно подумать, что въ самомъ дѣлѣ ты какая нибудь особенно важная штука.

— Да поважнѣе тебя во всякомъ случаѣ, отвѣтилъ олень, а самъ изъ предосторожности все-таки отошелъ немного въ сторону и принялся щипать траву, искоса поглядывая на суроваго собесѣдника.

— Скажите, пожалуйста, — поважнѣе! Въ чемъ это, смѣю спросить, вы изволите считать себя важнѣе.

— Хотя-бы въ томъ, что для жителя сѣвера нашъ братъ, олень, составляетъ главную необходимость; онъ, т. е. житель сѣвера, питается нашимъ молокомъ, впрягаегъ насъ въ свои легкіе саночки, изъ нашихъ шкуръ дѣлаетъ теплую одежду.

— Моя шкура тоже чего нибудь да стоитъ, заворчалъ медвѣдь, грозно взглянувъ на оленя; а что насъ не принято впрягать въ сани, такъ въ этомъ мы не виноваты; хотя, повѣрь, съумѣли-бы бѣжать можетъ еще побыстрѣе васъ.

— Полно, засмѣялся олень, гдѣ медвѣдямъ съ ихъ неповоротливостью равняться съ нами. Мы однимъ прыжкомъ можемъ перепрыгнуть любую пропасть.

— А мы, назвѣ не можемъ — стоитъ только захотѣть!

— Едва-ли…

— Можемъ, крикнулъ медвѣдь такъ громко, что, какъ говорится — задрожали лѣсъ и горы.

— Не можете, поддразнивалъ его олень, отступая все дальше и дальше.

— Побьемся объ закладъ, сказалъ тогда не на шутку разсердившійся Топтыгинъ.

— Да чего биться. — Навѣрное проиграешь.

— Нѣтъ, побьемся.

— Ну изволь, коли тебѣ такъ хочется.

Въ эту минуту они подходили къ крутому обрыву, гдѣ сидѣлъ другой медвѣдь такого-же бураго цвѣта только гораздо выше и полнѣе перваго. Замѣтивъ товарища въ сопровожденіи оленя, онъ хотѣлъ было броситься на него, но потомъ, разузнавъ въ чемъ дѣло, только оскалилъ зубы и посторонился.

— Кто будетъ начинать? спросилъ Топтыгинъ.

— Я, сказалъ олень — и не дожидаясь возраженія, сдѣлалъ такой быстрый прыжокъ, что медвѣди только ахнули.

— Ну теперь я, повторилъ Михаилъ Ивановичъ. Но не успѣлъ проказникъ нагнуться своимъ грузнымъ тѣломъ впередъ, какъ вдругъ оборвался и кубаремъ покатился въ пропасть.

Спящая красавица океана.

(Сказка).

I.

Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ, жилъ-былъ царь съ царицею; родилась у нихъ дочка, писаная красавица, Астрою называлась. И вотъ вздумалось однажды царю, до страсти любившему всевозможныхъ астрологовъ, колдуновъ и предсказателей, созвать ихъ для того, чтобъ разспросить, какая судьба ожидаетъ маленькую царевну. Начались толки, перетолки; — одни гадали на звѣзды, другіе смотрѣли на линіи крошечной ручки царевны, Первые говорили одно, вторые — другое. Такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока вдругъ, откуда ни возьмись, появился какой-то старичекъ въ дырявомъ, изношенномъ, покрытомъ пылью кафтанѣ; онъ просилъ доложить царю, что желаетъ съ своей стороны сказать нѣсколько словъ маленькой Астрѣ. Царь, конечно, сію же минуту приказалъ принять его, и очень удивился, когда этотъ оригинальный человѣкъ, вмѣсто того, чтобы пуститься въ объясненіе, какъ дѣлали его предшественники, молча передалъ царевнѣ небольшой клочекъ бумаги, на которой крупными буквами было написано слѣдующее: «острегайся собаки на двѣнадцатомъ году жзни».

Царь потребовалъ разъясненія этихъ загадочныхъ словъ, но старикъ по прежнему не открывалъ рта, и на разспросы царя, царицы и придворныхъ только грустно покачивалъ головою.

Не придавая особенной вѣры подобному предсказанію, царь, однако, встревожился, опасаясь, чтобъ въ самомъ дѣлѣ грѣхомъ не произошло какой бѣды, и потому отдалъ приказъ, немедленно прогнать всѣхъ собакъ изъ своего царства. Много горя причинилъ онъ этимъ охотникамъ, не имѣвшимъ больше подъ рукою добраго товарища; лишилъ домъ пріятной забавы, а хозяевъ вѣрнаго сторожа…

— «Великій государь!» заявилъ ему однажды кто-то изъ приближенныхъ, времени будетъ достаточно прогнать собакъ, когда царевнѣ исполнится двѣнадцать лѣтъ; вѣдь если въ предсказаніи старика и заключается правда, то во всякомъ случаѣ до тѣхъ поръ не должно случиться никакого несчастія.

— Вѣрно! согласился царь — и собаки были возвращены изъ ссылки, но во дворецъ все-таки не допускались; когда-же царевна отправлялась гулять, то ихъ или сажали на цѣпь, или запирали'.

Проходили недѣли, мѣсяцы, года — наконецъ Астрѣ исполнилось двѣнадцать лѣтъ. Царь опять сталъ кручиниться.

— Если собаки не могутъ быть удалены отъ насъ, то мы сами уйдемъ отъ нихъ, сказалъ онъ какъ-то женѣ.

— Куда? возразила царица; вѣдь онѣ водятся всюду!

— Да, на землѣ; но не на морѣ. — И царь велѣлъ въ тотъ же день снарядить великолѣпный корабль, на который, кромѣ его семьи, могъ бы помѣститься весь дворъ, прислуга, музыканты и цѣлый полкъ солдатъ.

— Только смотрите, строго наказалъ онъ придворнымъ, — чтобъ на этотъ корабль ни подъ какимъ видомъ не было впущено ни одной собаки! — Придворные низко поклонились. Къ вечеру все оказалось готово и царь съ царицею и царевной перебрались на новоселье.

II.

Прошло нѣсколько мѣсяцевъ; плавучій корабль безостановочно скитался по океану. Вся находящаяся на немъ публика чувствовала себя отлично; ночь проходила спокойно — днемъ веселились., и по видимому никто не помышлялъ объ опасности, не смотря на то, что черезъ двѣ недѣли назначенный старикомъ срокъ приходилъ къ концу (т. е. маленькой царевнѣ должно было исполниться двѣнадцать лѣтъ). Она съ своей стороны тоже оставалась совершенно равнодушною, съ утра до вечера бѣгала по кораблю, любовалась красивыми серебристыми волнами моря, болтала съ матросами, танцовала подъ музыку, выдѣлывая при этомъ такіе пируэты, что самъ царь нѣсколько разъ кричалъ браво и хохоталъ отъ души.

Погода стояла очаровательная, и хотя вотъ уже нѣсколько дней, какъ въ воздухѣ сдѣлалось холоднѣе, солнце продолжало свѣтить по прежнему, а ночью замѣнялось луною, которая въ извѣстные часы величаво показывалась на усѣянномъ множествомъ звѣздъ небосклонѣ.

Астра очень любила эти лунныя ночи, и когда бывало всѣ уже заснутъ, то, надѣвъ мѣховыя туфельки и бѣлую мантилью, тихонько пробиралась на палубу. Матросы, никакъ не ожидавшіе встрѣтить въ такую позднюю пору маленькую царевну, сначала даже пугались, принимая ее за привидѣніе, но потомъ, узнавъ царевну Астру, успокоивались, и только заботливо слѣдили за каждымъ ея шагомъ, для того, чтобъ въ случаѣ какой непредвидѣнной опасности сейчасъ-же явиться на помощь. Долго бродила царевна по палубѣ; наконецъ, нагулявшись вдоволь, прежнею тихою стопою возвращалась въ свою теплую постельку, и засыпала тамъ тихимъ, безмятежнымъ сномъ, какимъ обыкновенно спятъ дѣти. Снилась ей тогда прелестная страна, гдѣ было многое множество всевозможныхъ собакъ. Нужно замѣтить, что Астра чрезвычайно любила собакъ, что ей давно уже хотѣлось имѣть большого мохнатаго товарища — и что она часто, часто тосковала о старомъ Грифѣ (водолазѣ старшаго брата царевича Флоріо, который, отправившись путешествовать въ дальнія страны, подарилъ его кому-то изъ знакомыхъ). Не разъ даже бѣдняжка царевна бредила во снѣ: «о Грифъ, какъ мнѣ скучно! Какъ бы мнѣ хотѣлось поиграть съ тобою»!

Услыхавъ такія рѣчи, царица сейчасъ-же сообщила объ этомъ мужу.

— Хорошо, сказалъ царь, когда ей минетъ тринадцать лѣзть, я прикажу привести Грифа, но раньше — ни за что на свѣтѣ!

III.

— Земля! Земля видна! — раздался однажды голосъ часоваго, и на палубѣ поднялась страшная суматоха.

Испугавшись не на шутку подобнаго извѣстія, царевна принялась разглядывать темное пятно появившееся на горизонтѣ: "это не земля, проговорила она дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — это тоже корабль, только весь бѣлый и гораздо больше нашего!

— Правда, подтвердилъ капитанъ, пристально смотрѣвшій въ подзорную трубу на приближавшійся неясный, голубоватый предметъ; это не земля — но и не корабль, а страшная ледяная гора, которая направляется прямо на насъ — смотрите, вскричалъ онъ въ отчаяніи, и началъ дѣлать различныя распоряженія. Всѣ переполошились, громадная-же ледяная масса тѣмъ временемъ приближалась и приближалась, обдавая находящихся на палубѣ людей своимъ страшнымъ ледянымъ холодомъ.

— Мы погибли! кричали придворные.

Капитанъ молча поднялъ руку, какъ будто собираясь отдать какую-то команду; матросы стояли насторожѣ; даже солдаты подняли ружья, чтобы въ случаѣ надобности храбро отразить врага. Музыканты точно замерли со своими инструментами отъ внезапнаго страха. Царица прижалась къ царю, фрейлины упали на колѣни. Никто не говорилъ ни слова, не смѣлъ даже поднять головы. Одна только Астра, казалось, не чувствовала приближенія опасности и по прежнему внимательно слѣдила за величественно подвигающейся блестящей горой. Еще минута, и эта страшная глыба должна обрушиться на нихъ всей своей тяжестью. Капитану солдаты, матросы вперили взоръ въ незванную гостью. Наступило мертвое молчаніе, среди котораго царевна вдругъ радостно вскрикнула: она увидѣла на одномъ изъ ледяныхъ обломковъ прелестную собаку, которая ловко вскарабкавшись на ту часть палубы, гдѣ стояла дѣвочка, принялась ласкаться къ ней.

— Грифъ! Грифъ! Мой вѣрный другъ! — повторяла царевна, и обхвативъ руками мохнатую шею водолаза, безъ всякой причины унала на полъ и погрузилась въ непробудный сонъ. Въ это время ледяная гора издала страшный трескъ, всѣ съ ужасомъ ожидали ея разрушенія, но однако этого не случилось: она только, распавшись на тысячу частей, медленно расплылась въ разныя стороны; за то всѣ находящіеся на кораблѣ — начиная съ самого царя и кончая послѣднимъ поваренкомъ, подобно маленькой царевнѣ, уснули въ той самой позѣ, въ которой ихъ застала катастрофа — и плавучій дворецъ со своими неподвижными пассажирами со стороны представлялъ чрезвычайно странное зрѣлище.

Не день, не два, а цѣлое столѣтіе оставался онъ въ такомъ положеніи:

Каждое утро солнце вставало,

Вечеромъ шло оно на покой,

А ночью мѣсяцъ всплывалъ — загоралися звѣзды,

Освѣщая воздухъ ночной.

Вокругъ все тихо; корабль чудный

Покоится на морѣ голубомъ,

На немъ прелестный ребенокъ — царевна

Спитъ долгимъ, долгимъ, непробуднымъ сномъ!

Такъ проходили цѣлые годы; волшебный корабль все спалъ, да спалъ, не вѣдая о томъ, что творится около. Ни солнце, ни холодъ, вѣявшій на него, не безпокоилъ спящихъ, одежда которыхъ, не смотря на долгое время, оставалась по прежнему свѣжа, музыкальные инструменты блестѣли какъ новые, солдатскія ружья не покрывались ржавчиной! Кругомъ-же въ синихъ волнахъ океана, точно въ зеркалѣ, отражался розовый, малиновый, янтарный и изумрудный цвѣтъ сверкающаго льда, какъ-бы образуя собою великолѣпную картину ледяныхъ развалинъ.

Корабль за кораблемъ проходилъ мимо, держась въ отдаленіи отъ заколдованнаго мѣста; нѣкоторые смѣльчакк впрочемъ отваживались иногда подходить къ нему ближе на своихъ маленькихъ лодочкахъ, но не въ силахъ были бороться съ волнами, которыя сердито отбрасывали ихъ назадъ, или же разбивали въ щепы объ эти самыя развалины.

IV.

Ровно черезъ сто лѣтъ послѣ всего случившагося, неподалеку отъ того мѣста, гдѣ стоялъ нашъ корабль, — на поверхности моря появилась крошечная лодочка въ которой сидѣлъ юноша лѣтъ восемнадцати. Много, много времени плавалъ онъ по океану, не страшась ни бурь, ни волненій и оставаясь молодымъ и красивымъ; ему хотѣлось причалить къ берегу, но берегъ какъ на зло, не показывался. «Что же это такое наконецъ? — проговорилъ онъ сложивъ весла, я начинаю терять терпѣніе. Неужели кромѣ морей на бѣломъ свѣтѣ ни чего не осталось»? Въ эту самую минуту онъ случайно оглянувшись вдругъ увидѣлъ вблизи, какъ ему показалось, цѣлую группу необычайно красивыхъ хрустальныхъ острововъ. Онъ направилъ на нихъ свой челнъ, но къ крайнему удивленію, челнъ, вмѣсто того чтобы плыть прямо къ цѣли, неожиданно юркнулъ черезъ проливчикъ въ какое-то голубое озеро, гдѣ и остановился въ нѣсколькихъ футахъ отъ заколдованнаго корабля.

Увидѣвъ матросовъ, который былъ не кто иной, какъ братъ маленькой царевны, царевичъ Флоріо, сейчасъ же окликнулъ ихъ; — но ни одинъ не повернулъ головы, и даже самъ капитанъ стоялъ по прежнему безмолвно съ вытянутой впередъ рукою, какъ будто отдавая кому-то приказаніе. Все это чрезвычайно заинтересовало Флоріо; — онъ живо взобрался на корабль по свѣсившейся съ борта веревочной лѣстницѣ. и просто пришелъ въ удивленіе отъ той картины, которая представилась глазамъ его; съ возрастающимъ любопытствомъ переходилъ онъ отъ одной группы къ другой и когда наконецъ наткнулся на царя и царицу, то положительно не могъ дать себѣ отчета во снѣ-ли все происходитъ или на яву: неужели періодъ нимъ дѣйствительно сидятъ отецъ и мать? Да, это они — сомнѣваться нечего. Вотъ и старый другъ-пріятель Грифъ, а вотъ и сестра царевна Астра, прлестная двѣнадцатилѣтняя дѣвочка съ золотистыми волосами. Дальше тянется цѣлая вереница придворныхъ. Все знакомыя лица, знакомые люди! Только какимъ образомъ они попали сюда, и что заставило ихъ спать такимъ крѣпкимъ, непробуднымъ сномъ?

Флоріо попробовалъ опуститься на колѣни возлѣ матери и тихонько взять ея руку.

— Мама, проснись, твой Флоріо вернулся — проговорилъ онъ въ полголоса. Мать не шевелилась.

Юноша подошелъ къ царю съ тѣмъ же привѣтствіемъ, но и тутъ отвѣта не послѣдовало. Тогда онъ направился къ балдахину, подъ которымъ покоилась царевна.

— Астра, сказалъ онъ ей и, вторично вставъ на колѣни, нѣжно поцѣловалъ ее въ пухленькую щечку.

Царевна сію же минуту открыла глаза; посмотрѣла сперва на него, потомъ на Грифа, который въ свою впередъ не спалъ болѣе, и наконецъ, поднявшись съ полу, радостно вскрикнула: «Флоріо, милый, неужели это ты, какъ я рада!» При звукѣ ея голоса, всѣ находившіеся на кораблѣ моментально проснулись. Царь и царица были несказанно обрадованы возвращеніемъ сына.

— Но гдѣ же ледяная гора? спросилъ кто-то изъ придворныхъ.

— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ, подхватили остальные и, обступивъ капитана, засыпали вопросами, на которые онъ только и могъ отвѣчать коротко: «исчезла!»

И дѣйствительно отъ нея не осталось ни малѣйшаго слѣда. Съ этого радостнаго дня на волшебномъ кораблѣ началась прежняя веселая жизнь: музыканты заиграли прерванную сто лѣтъ тому назадъ пьесу; Грифъ запрыгалъ около Флоріо и Астры; повара и поваренки принялись готовить обѣдъ; даже потухшій подъ плитою огонь вспыхнулъ самъ собою. Словомъ, такъ недавно еще безмолвный, погрузившійся въ сонъ корабль совершенно преобразился.

Предсказаніе старика было забыто, и царская семья благополучно вернулась въ свое государство, гдѣ долго тосковавшій объ ея отсутствіи народъ съ радостными криками сбѣгался отовсюду, чтобъ скорѣе привѣтствовать искренно любимаго царя, царицу, маленькую царевну Астру и красавца царевича Флоріо.

Забавныя продѣлки слоновъ.

— Ну, папа, сказалъ однажды маленькій Коля, вбѣжавъ въ кабинетъ отца, если бъ ты зналъ какъ я пріятно сегодня провелъ время въ зоологическомъ саду; всякихъ то разныхъ звѣрей и птицъ пересмотрѣлъ…

— И кто же изъ нихъ тебѣ больше понравился?

— Конечно, слонъ, папочка; онъ такой забавный; выдѣлываетъ множество уморительныхъ штукъ, только ужасно неуклюжъ и неповоротливъ; я думаю, стоило большаго труда его чему нибудь выучить.

— Напротивъ; животное это чрезвычайно умно, понятливо, смышлено и въ то же самое время порою способно разсмѣшить каждаго своими выходками. Никогда не забуду я слѣдующій случай, котораго самъ былъ очевидцемъ. Лѣтъ пять тому назадъ, содержатель зоологическаго сада пріобрѣлъ двухъ молодыхъ слоновъ; оба они походили другъ на друга и отличались только тѣмъ, что одинъ былъ нѣсколько выше ростомъ, другой ниже; перваго звали Коко, втораго Муму.

Хозяинъ помѣстилъ ихъ въ одно стойло; и они жили между собою дружно-предружно, какъ говорится, душа въ душу. Только вотъ разъ какъ-то вожаку вздумалось позабавиться, онъ принесъ ведро и началъ учить Коко черпать воду изъ колодца; послѣ двухъ-трехъ уроковъ, слонъ оказалъ большіе успѣхи. Вожакъ пришелъ въ восхищеніе и, замѣтивъ, что забава эта очень нравится Коко, оставилъ ведро въ полное его распоряженіе, такъ что Коко могъ упражняться въ любимомъ дѣлѣ когда и сколько ему было угодно. — Шуму съ завистью смотрѣлъ на продѣлку товарища. Онъ досадовалъ, зачѣмъ нѣтъ у него ведра, зачѣмъ не умѣетъ онъ выдѣлывать такихъ ловкихъ штукъ, какъ его сожитель, и сталъ со злости, ни съ того, ни съ сего, придираться къ нему: то, бывало, какъ бы невзначай толкнетъ его въ бокъ, то пытается захватить себѣ большую долю корма, то къ ведру подбирается; словомъ, на каждомъ шагу норовитъ учинить что нибудь непріятное. Муму долго терпѣлъ. Наконецъ терпѣніе его лопнуло — онъ задалъ порядочную взбучку товарищу, который, будучи меньше ростомъ и слабѣе, принужденъ былъ сдаться; но тѣмъ не менѣе тутъ же мысленно рѣшилъ — при первомъ удобномъ случаѣ отомстить хорошенько. Случай не замедлилъ представиться. Подкарауливъ моментъ, когда Коко, захвативъ хоботомъ ведро, направился къ своему любимому мѣсту, Муму, не долго думая, стремглавъ налетѣлъ на него сзади, и ловкимъ движеніемъ спихнулъ въ колодезь, гдѣ бѣднягѣ пришлось бы очень плохо, еслибъ не во время подоспѣвшіе рабочіе, которые, при помощи канатовъ, сейчасъ же вытащили его изъ холодной ванны.

Коля хохоталъ отъ души; исторія эта такъ ему понравилась, что онъ сталъ просить папу разсказать что нибудь о слонахъ.

— Да про нихъ тьма анекдотовъ, отозвался отецъ. Помню также, читалъ не очень давно, какъ въ 1810 году въ Англію былъ привезенъ для участія въ различныхъ представленіяхъ огромный слонъ, по имени Пенни, и вотъ въ одну изъ репетицій, когда ему пришлось переходить довольно узкій мостикъ, онъ вдругъ закапризничалъ; вожакъ принялся бить его изо всей силы, но Пенни, не смотря на колотушки, не двигался съ мѣста. Тогда въ толпѣ послышались громкіе крики: одни утверждали, что надо непремѣнно заставить животное сдѣлать по своему, другіе — наоборотъ, совѣтовали оставить его въ покоѣ.

Услыхавъ, что происходитъ что то особенное, господинъ Юмъ (такъ звали хозяина сада, гдѣ жилъ Пенни) немедленно побѣжалъ туда. Онъ знакомъ приказалъ вожаку не трогать. слона, но тотъ, въ порывѣ гнѣва, не видя и не слыша ничего, по прежнему не унимался. — «Оставь же говорю тебѣ, крикнулъ тогда Юмъ, схвативъ вожака за руку, разскажи, что такое случилось?».

Не успѣлъ вожакъ открыть ротъ, какъ Пенни, вдругъ повернувшись своимъ грузнымъ тѣломъ, подошелъ къ хозяину, осторожно взялъ его руку хоботомъ, притянулъ къ окровавленной вслѣдствіе сильныхъ побоевъ спинѣ и, какъ бы прося помощи, взглянулъ на него умоляющимъ взоромъ. — Всѣ присутствующіе, не исключая даже тѣхъ, которые недавно еще кричали: «бей, бей его» — были растроганы до глубины души; одинъ изъ нихъ, думая вѣроятно загладить вину, побѣжалъ купить яблокъ для несчастнаго Пенни, но животное было слишкомъ оскорблено, и потому вмѣсто того чтобы съѣсть принесенный гостинецъ, взявъ нѣсколько штукъ яблокъ, съ досадою сначала принялось топтать ихъ ногами, а потомъ хоботомъ отбросило въ сторону.

Юмъ же этимъ временемъ, желая посмотрѣть что будетъ-съ своей стороны предложилъ слону точно такихъ же яблокъ. И что же? Откусивъ отъ каждаго кусочекъ, Ченни хоботомъ обнялъ за талію хозяина, и такъ пристально взглянулъ на него своими умными, карими глазами, что тотъ сейчасъ же догадался о желаніи слона выразить ему благодарность.

— Какіе же въ самомъ дѣлѣ они умные, сказалъ Коля, слушавшій разсказъ отца съ большимъ вниманіемъ. Не даромъ ихъ дѣлаютъ ручными и учатъ разнымъ фокусамъ.

— Кромѣ фокусовъ, дитя мое, слоновъ часто употребляютъ на дѣло, заставляя исполнять нѣкоторыя работы. Въ Индіи, на островѣ Цейлонѣ и въ Бирмѣ, напримѣръ, они приносятъ громадную пользу при перетаскиваніи бревенъ, вѣсящихъ иногда до 125 пудовъ каждое. Процедура эта чрезвычайно интересна, вскарабкавшись на спину слона, погонщикъ указываетъ ему на одно изъ тѣхъ бревенъ, которое слѣдуетъ поднять, при чемъ сильно сжимаетъ ногами его толстую шею, а иногда даже колетъ копьемъ; и вотъ слонъ, согнувъ переднія ноги, наклоняется, ловко приподнимаетъ бревно на клыки и переноситъ его на указанное мѣсто. Упражняясь часто въ подобной работѣ, слоны иногда достигаютъ въ исполненіи ея полнаго совершенства и даже безъ присмотра за ними трудятся по цѣлымъ пасамъ не хуже человѣка; а когда полѣнница достигнетъ такой высоты, что они не въ состояніи больше до нея добраться, то общими силами приставляютъ два толстыхъ бревна къ срубу въ наклонномъ положеніи и уже по нимъ вкатываютъ остальныя, на самую верхушку. Работаютъ слоны усердно, безостановочно до тѣхъ поръ пока не кончатъ' все, что слѣдуетъ, но за то потомъ сейчасъ же предаются совершенно своеобразнымъ удовольствіямъ, т. е., гуляя по зеленой травѣ, принимаются ее ощипывать и затѣмъ, не торопясь, грузно падаютъ на землю; будучи большими охотниками до тѣни, они умѣютъ извлечь для этого пользу изо всего того, что попадется на глаза. Такъ, въ бытность мою въ Нью-Іоркѣ, я не разъ видалъ какъ слоны, захватывая хоботомъ цѣлыя охапки свѣже — скошенной травы закидываютъ ее за спину до тѣхъ поръ, пока, въ концѣ концовъ всѣ съ ногъ до головы очутятся подъ зеленымъ покрываломъ, которое такимъ образомъ отлично защищаетъ ихъ отъ солнца. Въ Остъ-Индской арміи слоновъ еще употребляютъ для перевозки пушекъ и поѣздокъ на охоту. Въ экипажи слоновъ невпрягаютъ, но обыкновенно садятся въ устроенную на спинѣ ихъ палатку или башенку, вскарабкаться куда слонъ самъ помогаетъ человѣку, выставляя впередъ переднюю ногу и отличаясь при этомъ такой замѣчательной кротостію и послушаніемъ, что индѣйскіе ребятишки безъ всякаго страха кормятъ его прямо изъ рукъ. Слонъ, впрочемъ, вообще характера чрезвычайно мирнаго; онъ никогда не нападаетъ первый, но за то, если его разсердятъ--дѣлается страшенъ въ высшей степени. Говорятъ, однажды четверо охотниковъ, встрѣтившись съ слономъ подъ открытымъ небомъ, вздумали помѣряться съ нимъ силами, и, зарядивъ ружья, одновременно сдѣлали выстрѣлъ, который, къ несчастію, не убилъ, а только слегка ранилъ ихъ противника. Смекнувъ, что дѣло плохо, и что успѣть вновь зарядить ружья--невозможно, охотники рѣшили бѣжать; но убѣдившись въ невозможности спастись бѣгствомъ, принуждены были не теряя времени быстро вскарабкаться на первое попавшееся по пути деревомъ разсчетомъ кое-какъ укрыться отъ страшнаго врага между густыми вѣтвями. Слонъ же между тѣмъ должно быть понялъ ихъ мысль, такъ какъ, остановившись около того же самаго дерева и обхвативъ его хоботомъ, силился склонить, тряся изо всей силы: дерево однако не подавалось, вслѣдствіе чего разъяренное животное придя въ сильное волненіе, начало толкать лежащія по близости бревна, доски, сучья, намѣреваясь съ помощью подобной баррикады скорѣе добраться до спрятавшихся отъ него непріятелей, но и тутъ трудъ его не увѣнчался успѣхомъ. Какъ, только ступилъ онъ на импровизированные подмостки, такъ они и рухнули. Долго однако бился неугомонный; наконецъ, потерявъ должно быть терпѣніе, отошелъ прочь, посмотрѣлъ направо, налѣво и къ большому удовольствію охотниковъ удаляясь мало по малу, черезъ нѣсколько время совершенно скрылся изъ виду.

Съ этими словами отецъ Коли посмотрѣлъ на часы и всталъ съ мѣста.

— Какъ! папа, ты уходишь? Развѣ больше ничего не разскажешь о слонахъ?

— Сегодня не могу, дружокъ — некогда; но когда нибудь въ другой разъ съ большимъ удовольствіемъ.

Гергось.

Маленткій Гергосъ былъ египтянинъ. Родители его принадлежали къ разряду людей болѣе или менѣе зажиточныхъ, а потому онъ не испытывалъ всего того, что приходится испытывать дѣтямъ египтянина бѣдняка, крошечныя хижины которыхъ просто слѣплены изъ глины съ плохо сколоченною бревенчатою крышею. Его же жилище заключало въ себѣ нѣсколько дворовъ и комнатъ; первые предназначались для скота, — вторыя для семейства, состоящаго изъ отца, матери, меньшой сестры и его. При домѣ находился птичникъ и голубятня, такъ какъ египтяне вообще страстные охотники до всевозможныхъ птицъ.

Цѣлый день бывало, возится съ ними Гергосъ, одѣтый въ спущенную до колѣнъ бѣлую рубашку и такую же шапочку, любуясь, какъ въ то время, пока мать, выйдя на улицу, кормитъ изъ большой глиняной чашки козъ да собакъ — голуби подлетаютъ совсѣмъ близко и тоже просятъ подачки.

Года проходили -незамѣтно; Гергосъ подросъ на столько, что отецъ нашелъ нужнымъ занять его чѣмъ нибудь болѣе серьезнымъ, для чего отправилъ въ школу, гдѣ старикъ мусульманинъ обучалъ прочихъ дѣтей грамотѣ.

Мальчику тамъ показалось очень скучно; онъ съ нетерпѣніемъ ждалъ часовъ отдыха, которые обыкновенно проводилъ или въ комнатѣ сестры, занимавшейся большую половину дня рукодѣліемъ, или отправлялся къ сосѣдямъ играть въ разныя игры, но тѣмъ не менѣе продолжалъ учиться довольно порядочно.

Время шло своимъ чередомъ; Гергосъ мало-по-малу сталъ привыкать къ школѣ, родители были довольны; какъ вдругъ въ одинъ прекрасный день, съ нимъ случилась бѣда, да бѣда такая, что, какъ говорится, ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ написать. Однимъ словомъ — онъ пропалъ безъ вѣсти.

Отецъ и мать пришли въ отчаяніе; бросились во всѣ стороны отыскивать его, — но увы! всѣ старанія оказались тщетными.

Теряясь въ догадкахъ, они остановились наконецъ на предположеніи, что сынъ ихъ сдѣлался жертвою какого-нибудь хищнаго звѣря и принялись оплакивать невозвратную потерю; съ нимъ же, между тѣмъ, приключилось совсѣмъ иное: услыхавъ отъ товарищей, что часть французской арміи, воевавшей въ то время противъ египтянъ, расположилась неподалеку отъ деревни, онъ отправился туда, съ цѣлью ближе разсмотрѣть французскихъ солдатъ и офицеровъ. Часовые, замѣтившіе издали бѣлую рубашку мальчика, сначала приняли его за непріятеля и взялись за оружіе; но потомъ, разглядѣвъ ребенка, да еще такого миловиднаго, каковъ былъ Гергосъ, не только охотно пропустили въ лагерь, но сами стали шутить съ нимъ и балагурить.

Гергосъ, конечно, не понималъ ни слова изъ всего того, что слышалъ, но угадывая по лицамъ и ласковому обхожденію, -что ему не сдѣлаютъ вреда, преспокойно разгуливалъ между палатками, угощаясь различными лакомствами, которые предлагали ему офицеры.

Наконецъ наступилъ вечеръ; онъ хотѣлъ вернуться домой. И каково же было его удивленіе, когда часовые, не смотря ни на какія слезы, не соглашались его выпустить. Цѣлыя двѣ недѣли прожилъ мальчикъ, такимъ образомъ, въ непріятельскомъ лагерѣ, надѣясь рано или поздно, вырваться оттуда; но вотъ вдругъ войска получили приказъ, садиться на суда для возвращенія во Францію. Гергосъ узналъ объ этомъ отъ одного изъ солдатъ, который кое-какъ, съ грѣхомъ пополамъ, объяснялся на его родномъ языкѣ. — Ну, теперь вѣрно наконецъ меня выпустятъ, подумалъ маленькій плѣнникъ.

Но ожиданія его не сбылись; Гергосъ былъ увезенъ во Францію и послѣ довольно продолжительнаго путешествія, очутился въ совершенно новой, неизвѣстной странѣ. Родной, легкій свободный костюмъ, пришлось перемѣнить на узкую курточку, во время обѣда и ужина нельзя было брать кушанье руками, какъ онъ привыкъ это дѣлать; ему дали ножъ, вилку, ложку, справляться съ которыми оказалось чрезвычайно трудно — словомъ, вся жизнь пошла на изнанку. Бѣдный Гергосъ окончательно упалъ духомъ; въ теченіе двухъ недѣль онъ молча слѣдовалъ за войскомъ во внутрь страны.

Наконецъ, придя въ большой городъ, войска остановились и Гергосъ поступилъ въ услуженіе къ какому-то банкиру. Городъ этотъ назывался Парижъ. Гергосъ жилъ въ, немъ долго и конечно научился объясняться по-француски; мысль вернуться на родину, увидѣть отца, мать, сестренку, приходила ему въ голову, но онъ не смѣлъ надѣяться на подобное благополучіе и часто глубоко, задумавшись о прошломъ, безцѣльно шатался по многолюднымъ улицамъ въ свободное время.

Въ одну изъ такихъ прогулокъ, когда у него на душѣ было почему-то особенно грустно, онъ до того увлекся размышленіями, что незамѣтно для самого себя, очутился около дворцоваго сада; день клонился къ вечеру; погода была очаровательная. Мальчикъ все подвигался впередъ. Наконецъ, дойдя до небольшаго мостика, ведущаго къ одному изъ подъѣздовъ, онъ спохватился, что должно быть уже поздно и, увидѣвъ стоявшаго у перилъ молодаго офицера, подошелъ узнать который насъ.

— Скоро девять, отвѣчалъ офицеръ улыбнувшись; и взглянувъ мимоходомъ на грустное выраженіе личика ребенка, вступилъ съ нимъ въ разговоръ.

Гергосъ въ короткихъ словахъ передалъ свою печальную исторію, причемъ, вспоминая привольную жизнь въ родительскомъ домѣ, громко разрыдался.

— Бѣдняжка! сказалъ тогда офицеръ, видимо растроганный; значитъ тебя насильно увезли изъ Египта; хочешь, я похлопочу о твоемъ возвращеніи туда обратно?

— Хотѣть-то, конечно, хочу; но только едва ли это возможно; вѣдь надо просить самого императора!

— Такъ что же?

— Развѣ васъ до него допустятъ!.. И ребенокъ, грустно покачавъ головой, сверху до низу оглядѣлъ скромный нарядъ и запыленные сапоги собесѣдника.

— А можетъ быть! возразилъ офицеръ вторично улыбнувшись. Знаешь что? Пойдемъ со мной сейчасъ же, я живу тутъ недалеко.

— Тутъ недалеко дома никакого нѣтъ, кромѣ дворца, отвѣчалъ Гергосъ, насмѣшливо посматривая на офицера.

— Во дворцѣ-то и есть моя квартира!

— Полно сказки разсказывать да балагурить; мнѣ право не до шутокъ. И Гергосъ хотѣлъ удалиться, но офицеръ удержалъ его силою.

— Я говорю совершенно серьезно, дитя мое, началъ онъ такимъ мягкимъ, ласковымъ голосомъ, что Гергосъ невольно почувствовалъ къ нему довѣріе. — Приходи завтра^въ двѣнадцать часовъ утра, прямо во дворецъ; покажи вотъ этотъ конвертъ, добавилъ онъ, вынимая изъ боковаго кармана небольшой конвертъ, и тебя впустятъ въ одно изъ тѣхъ залъ, по которымъ будетъ проходить самъ императоръ. Попробуй попросить его, авось что нибудь и выйдетъ.

Гергосъ машинально протянулъ руку, взялъ конвертъ и, дружески кивнувъ головой офицеру, повернулъ въ обратную сторону.

Придя домой, онъ долго думалъ о своей встрѣчѣ, и когда легъ въ постель, то отъ сильнаго волненія, не могъ сомкнуть глазъ до разсвѣта, ему казалось, что офицеръ просто ради шутки забавляется надъ нимъ, — и Гергосъ рѣшилъ, разорвавъ письмо, не ходить во дворецъ. To вдругъ припоминая ласковый голосъ и полный сочувствія взглядъ офицера, начиналъ какъ будто вѣрить въ возможность будущаго счастья.

Ночь тянулась безконечно долго. Къ утру отяжелѣвшія вѣки маленькаго египтянина сомкнулись сами собою, онъ забылся; и ему начала мерещиться родная страна со всѣми ея прелестями. Наконецъ прислуга закопошилась; Гергосъ проворно соскочилъ съ кровати, на-скоро умылся, одѣлся, прибралъ комнаты, и когда часовая стрѣлка показывала двѣнадцать — вышелъ изъ дому, подъ предлогомъ отнести деньги портному за заказанное платье — вмѣсто чего, конечно, чуть не бѣгомъ, направился прямо ко дворцу.

Какъ только показалъ онъ часовому полученный наканунѣ конвертъ — широкія двери распахнулись и два придворныхъ лакея ввели его въ обширную комнату, гдѣ находилось человѣкъ пятьдесятъ офицеровъ, одѣтыхъ въ роскошные мундиры съ орденами и лентами; а нѣсколько поодаль стоялъ самъ императоръ, въ которомъ Гергосъ узналъ вчерашняго офицера.

— Виноватъ! проговорилъ ребенокъ, боязливо озираясь кругомъ, я… я… я не зналъ, что вы императоръ…

— Ты ни въ чемъ не виноватъ, дружокъ, отвѣчалъ Наполеонъ (такъ звали императора) тѣмъ же ласковымъ тономъ, какимъ говорилъ наканунѣ. — Я хотѣлъ видѣть тебя собственно для того, чтобы предложить съ первымъ отплывающимъ въ Египетъ судномъ вернуться на родину.

Гергосъ упалъ на колѣни, схватилъ руку добраго императора, поднесъ къ губамъ и цѣловалъ долго… долго…

Съ этого радостнаго дня маленькій плѣнникъ совершенно ожилъ; отъѣздъ его былъ назначенъ черезъ двѣ; недѣли. Онъ считалъ не только часы, но даже минуты. Наконецѣ желанная пора наступила и нашъ бѣдный Гергосъ, такъ долго тосковавшій на чужбинѣ, снова очутился дома.

Боже мой, какъ радъ онъ былъ увидѣть родную страну, гдѣ; все приводило его въ неописанный восторгъ. Болѣе, чѣмъ когда нибудь, хороши показались ему величественныя пальмы, со своими высокими стволами и роскошными перистыми листьями, на самой верхушкѣ; все, все казалось ему до нельзя привлекательнымъ, даже цѣлыя группы грязныхъ полунагихъ ребятишекъ, играющихъ съ кошками и собаками между какими нибудь знаменитыми развалинами, которыми такъ изобилуетъ Египетъ — имѣли свою особенную прелесть. Вотъ родная хата… вотъ отецъ… онъ грустно понурилъ голову; вѣрно все еще тоскуетъ о пропавшемъ сынишкѣ. Вотъ мать… какъ состарѣлась бѣдная за это время, а вонъ и сестренка… какъ же она выросла… похорошѣла….

Бѣлые близнецы.

І.

Неудачи.

Въ цѣломъ городѣ Нантѣ трудно было найдти кого-либо счастливѣе молодого Поля Мартинъ и жены его Розы. Когда они обвѣнчались и обзавелись хозяйствомъ, то всѣ знакомые предсказывали имъ самую мирную, хорошую, спокойную будущность.

Поль былъ весьма трудолюбивый парень, — Роза отличалась аккуратностью и бережливостью; взаимно помогая другъ другу, они съ каждымъ днемъ все улучшали и улучшали свое небольшое состояньице, такъ что въ концѣ концовъ даже открыли маленькій магазинъ колоніальныхъ товаровъ. За покупателемъ дѣло не становилось, потому что они всегда отпускали свѣжіе продукты и цѣну назначали самую умѣренную. Все шло отлично; но вдругъ, какъ говорится на бѣду, напротивъ ихъ дома появилась другая колоніальная лавка гораздо большихъ размѣровъ; хозяинъ ея, человѣкъ опытный въ торговомъ дѣлѣ, распоряжался проворнѣе, умѣлъ лучше услужить публикѣ, выставлялъ на показъ множество привлекательныхъ вещей — словомъ, устроилъ такъ, что къ концу года мало-по-малу переманилъ къ себѣ всѣхъ покупателей, и Поль былъ принужденъ объявить своей женѣ, что долѣе оставаться здѣсь имъ не зачѣмъ и что надо, не теряя времени, предпринять какой нибудь другой способъ заработывать деньги — иначе они рискуютъ остаться нищими. Роза горько плакала; ей жаль было проститься съ тою жизнью, съ которою она сроднилась — ее пугала неизвѣстность будущаго. Поль-же съ своей стороны, какъ бывшій воинъ (онъ прежде служилъ въ военной службѣ), стойко переносилъ невзгоду, стараясь всѣми силами успокоить и ободрить дорогую подругу; тѣмъ не менѣе, по прошествіи извѣстнаго срока, квартира ихъ была сдана, товаръ проданъ и на вырученныя за нее деньги, они сняли на окраинѣ города землю, гдѣ намѣревались устроить огородъ. Поль сдѣлался прекраснымъ садовникомъ, вставалъ въ четыре часа утра, работалъ безъ устали, не жалѣя силъ, и за то съ наступленіемъ лѣта имѣлъ такую массу зелени и ягодъ, что обратилъ на себя всеобщее вниманіе, когда пришелъ продавать весь этотъ товаръ на зеленномъ рынкѣ. Роза помогала ему таскать тяжелыя корзины, и кромѣ того еще много зарабатывала шитьемъ, благодаря чему обстоятельства ихъ стали замѣтно поправляться. Но вдругъ, по прошествіи почти двухъ лѣтъ новой жизни, въ Нантѣ случилось страшное наводненіе; дѣло было раннею весною, когда въ парникахъ уже все начинало зеленѣть. И вотъ въ одинъ прекрасный день, заботливо лелѣянные Полемъ молодые всходы овощей моментально были смыты и унесены водою, фруктовыя деревья и кусты испорчены, словомъ, цѣлый огородъ, составлявшій славу и богатство молодыхъ супруговъ, превращенъ въ жалкую пустыню. Тотъ, кому въ жизни не приходилось видѣть подобнаго наводненія, съ трудомъ можетъ составитъ себѣ понятіе о кипящихъ, лѣнящихся волнахъ Луары, которая съ необычайной быстротою несется прямо по теченію, опустошая все, что попадется на пути, распространяя всюду бѣдствіе и отчаяніе, затопляя скотъ, и въ нѣсколько дней уничтожая человѣческій трудъ цѣлыхъ годовъ.

Поль и Роза пришли въ отчаяніе. Они хорошо знали, что для водворенія нарушеннаго порядка надо было вновь удобрять землю, вторично устраивать оранжереи, садить виноградныя лозы, фруктовыя деревья и проч. "У насъ не хватитъ средствъ на это, милая Роза, замѣтилъ Поль; придется кое-какъ перебиться до осени, а затѣмъ я рѣшилъ идти куда нибудь въ поденьщики; скопить хотя немного деньжонокъ, и тогда уже придумать новое занятіе.

Сказано-сдѣлано. Поль немедленно поступилъ въ артель, извощикомъ за хорошее вознагражденіе, а Роза по прежнему продолжала шить бѣлье и платье. Они наняли дешевую квартирку вблизи конюшенъ Поля, который все свое свободное время, конечно, проводилъ съ женою.

Однажды, когда онъ по обыкновенію пришелъ домой завтракать, Роза услыхала, что кто-то сильно дернулъ колокольчикъ,

— Вѣрно заказъ, весело сказала она, — съ наступленіемъ зимы каждый нуждается въ теплой одеждѣ. И, поставивъ на столъ суповую миску, побѣжала отворять дверь, на порогѣ которой показался довольно красивый офицеръ, одѣтый въ голубой гусарскій ментикъ.

— Узнаешь-ли твоего бывшаго начальника къ Алжирѣ? сказалъ онъ, дружески протянувъ руку Полю.

— Ахъ, добрый капитанъ мой, здравствуйте! вскричалъ обрадованный Поль, узнавъ офицера, подъ начальствомъ котораго служилъ въ бытность свою въ Алжирѣ. Прошу покорно садиться и не отказать мнѣ въ чести выкушать стаканъ вина.

— Съ большимъ удовольствіемъ выпью за твое здоровье и за здоровье милой хозяюшки, отвѣчалъ капитанъ, но прежде надо переговорить о дѣлѣ: я завтра уѣзжаю изъ Нанта въ Кохинхину, Богъ вѣсть когда вернусь, — да еще и вернусь-ли? Поэтому, дружище, такъ какъ я до сихъ поръ состою у тебя въ долгу, за то, что ты вылечилъ меня отъ страшной алжирской горячки и окружилъ заботливымъ попеченіемъ въ то время, какъ я былъ на волосокъ отъ смерти — прежде чѣмъ уѣзжать, мнѣ непремѣнно хочется расплатиться съ тобою. Съ этими словами капитанъ протянулъ руку къ окну; супруги оглянулись — у подъѣзда ихъ скромнаго жилища стояла пара прекрасно подобранныхъ арабскихъ лошадей съ шелковисто-бѣлой шерстью.

— Ахъ, какая прелесть! вскричала Роза, никогда не видавшая ничего подобнаго; посмотри на ихъ гривы и хвостъ, Поль, вѣдь это роскошь!

— Да, чистокровная арабская порода, сказалъ Поль подойдя ближе къ открытому окну.

— Я назвалъ ихъ бѣлыми близнецами, началъ капитанъ, и еслибъ вы только знали, какъ они мнѣ дороги. Взять ихъ съ собою — невозможно; оставить тяжело; въ особенности при мысли, что они могутъ попасть въ руки какому нибудь грубому хозяину; вотъ еслибъ ты, Поль… и капитанъ не договорилъ начатой фразы.

Поль и Роза вопросительно взглянули на него.

— Да, продолжалъ онъ не спуская глазъ съ своихъ любимцевъ; это была цѣль сегодняшняго моего пріѣзда сюда. Я слышалъ о твоихъ неудачахъ, Мартинъ, и какъ уже сказалъ раньше, давно хотѣлъ разсчитаться. Вотъ что, другъ мой, — возьми ты этихъ лошадей себѣ. Выйди изъ общей артели, займись самъ извощичьимъ промысломъ; увидишь — съ моей легкой руки дѣла пойдутъ успѣшно. По моемъ возвращеніи изъ Кохинхины, ты заплатишь мнѣ стоимость лошадей, т. е. три тысячи франковъ. Но не бойся, это условіе не обязательно, я знаю — ты честный малый, и тебѣ можно смѣло повѣрить на слово, заплатишь ты мнѣ только въ такомъ случаѣ, если самъ выручишь не менѣе, какъ въ шесть разъ болѣе.

Поль и жена его бросились цѣловать руки добраго капитана.

— Подождите, друзья мой, остановилъ онъ ихъ, я еще не все сказалъ. Главное мое желаніе и просьба заключаются въ томъ, чтобы оба вы, кромѣ самихъ себя, никого не допускали касаться до довѣренныхъ вамъ красотокъ. Повторяю — онѣ мнѣ очень, очень дороги.

— О, будьте покойны, капитанъ, отвѣчалъ Поль, — я съумѣю беречь вашихъ любимцевъ.

— Такъ, значитъ, я вполнѣ могу разсчитывать на тебя, Мартинъ?

— Вполнѣ, мой добрый капитанъ; даю вамъ честное слово, что пока я живъ, здоровъ и силенъ, все будетъ исполнено согласно вашему желанію.

Капитанъ вторично дружески пожалъ руку своего бывшаго солдата, поклонился его женѣ и, выпивъ стаканъ вина, торопливо вышелъ изъ комнаты.

Бѣлые близнецы были приведены въ тотъ же вечеръ; одинъ изъ нихъ назывался Снѣгурочкой, а другой Бѣлянкою. Поль и Роза встрѣтили гостей привѣтливо, лошади, казалось, понимали, что новые хозяева относятся къ нимъ съ непритворною любовью, потому что въ продолженіе самаго короткаго времени совершенно освоились на новомъ жилищѣ и все пошло отлично.

II.

Братская любовь.

Черезъ нѣсколько дней послѣ всего случившагося, Поль вынулъ изъ банка свои послѣдніе деньги, купилъ пару довольно приличныхъ лошадей, карету, шарабанъ, двухмѣстную коляску, отыскалъ подходящее помѣщеніе, нанялъ конюха, и ровно черезъ недѣлю принялся извозничать. Конюхъ постояно выѣзжалъ на купленной парѣ, самъ же онъ правилъ арабскими лошадьми, катаясь по самымъ моднымъ и оживленнымъ кварталамъ Нанта. Жившіе тамъ богачи сейчасъ же обратили на него вниманіе; навели справки кому принадлежатъ бѣлые близнецы, запряженные въ великолѣпный экипажъ, и за тѣмъ, гдѣ бы только ни справлялась пышная свадьба, непремѣнно приглашали ихъ, предлагая за это щедрую плату.

Слава объ арабскихъ лошадяхъ пошла далеко, и дѣйствительно онѣ ее заслуживали. Поль съ Розою были на верху блаженства — предсказаніе добраго капитана исполнилось. Поль черезъ нѣсколько лѣтъ составилъ состояніе на столько, что могъ легко заплатить три тысячи франковъ, и за тѣмъ дѣла его съ каждымъ днемъ все улучшались. Онъ расширилъ помѣщеніе, держалъ уже не двѣ, а двадцать двѣ пары лошадей, множество экипажей, работниковъ, словомъ — сдѣлался вполнѣ богатымъ человѣкомъ. Ко всему этому еще Господь послалъ ему троихъ премиленькихъ дѣтокъ, изъ которыхъ двое были мальчики, съ бѣлокурыми, вьющимися волосами — Роза шутя прозвала одного Снѣгурочкой, а другаго Бѣлянкою въ честь бѣлыхъ близнецовъ, составившихъ ихъ общее счастіе. Мальчики походили на отца, дѣвочка — на мать. Видя, съ какою любовью родители относятся къ арабскимъ лошадямъ, дѣти съ своей стороны дѣлали то же самое. Проходили года, всей семьѣ Поля жилось отлично; вдругъ, въ одинъ прекрасный день Бѣляночки не стало. Болѣзнь ея была такъ неожиданна, и смерть до того внезапна, что поразила всѣхъ; Поль плакалъ точно маленькій ребенокъ, Роза тоже — о дѣтяхъ и говорить нечего; но все это было ничто въ сравненіи съ печалью осиротѣвшаго брата Бѣляночки. Онъ пересталъ сочувственно относиться къ ласкамъ хозяина, отказывался отъ предлагаемыхъ бисквитъ и сахару, до которыхъ былъ большой охотникъ, а когда Поль вздумалъ впречь съ нимъ въ коляску другую лошадь, то онъ, не двигаясь съ мѣста, сначала принялся лягаться, а за тѣмъ, вставъ на дыбы, съ такою яростью дергалъ направо и налѣво, что изломалъ экипажъ и разорвалъ сбрую.

— Постой, сказалъ Поль своему конюху; надо приняться за него иначе. Я сейчасъ пойду на конную площадь и постараюсь подобрать лошадь точно такой же масти, какъ была Бѣляночка, авось она не узнаетъ и смирится, думая. что это ея бывшая подруга. Послѣ продолжительныхъ поисковъ, Полю удалось, наконецъ, найти лошадь, которая по своему прекрасному сложенію, доброму нраву, спокойствію и бѣлому цвѣту шерсти, какъ нельзя больше напоминала Бѣлянку.

Съ помощью конюха, онъ на слѣдующее же утро кое-какъ запрнгъ ее вмѣстѣ со Снѣгурочкой; но едва успѣлъ сѣсть на козлы и махнуть бичемъ, какъ Снѣгурочка снова начала фыркать, вставать на дыбы и капризничать пуще прежняго. Конюхъ хотѣлъ было схватить ее за узду, но она укусила его, быстро рванула впередъ, карета ударилась объ стѣну съ такою силою, что разлетѣлась на щепы, а Поль покатился кубаремъ.

Не смотря на подобныя выходки Снѣгурочки, онъ однако не рѣшался прибѣгнуть къ болѣе строгимъ мѣрамъ, и все еще не терялъ надежды такъ или иначе укротить ее.

— Продай ты эту скверную лошаденку, совѣтовали сосѣди, здѣсь вѣдь много барышниковъ, дадутъ хорошія деньги.

Но Поль не соглашался, и отложивъ всякую попытку запрягать осиротѣвшаго близнеца, оставилъ его покоѣ.

— Ты сослужила намъ вѣрную службу, говорилъ онъ лаская Снѣгурочку, и я скорѣе готовъ умереть съ голоду, чѣмъ разлучиться съ тобою.

Умное животное, казалось, понимало слова хозяина, потому что кромѣ его никого къ себѣ не подпускало. Въ немъ уже больше не проявлялись прежніе бѣшеные порывы, но за то оно начало постепенно чахнуть, перестало ѣсть, пить, большую часть дня проводило лежа, и въ концѣ концовъ, спустя шесть мѣсяцевъ послѣ смерти брата было точно также найдено въ конюшнѣ мертвымъ.

Вся семья Мартина долго оплакивала невозвратную потерю. Поль по прежнему продолжалъ заниматься извозомъ; дѣла его шли успѣшно; онъ даже замѣнилъ Снѣгурочку и Бѣляночку другою парою такихъ же арабскихъ лошадей — но только далеко не могъ любить ихъ такъ, какъ любилъ своихъ милыхъ близнецовъ, составившихъ счастіе, богатство, даже почти, можно сказать, славу всего семейства. Что же касается до подарившаго ему ихъ капитана, то онъ тоже не терялъ напрасно времени и отличившись въ нѣсколькихъ кампаніяхъ, вернулся на родину весь увѣшанныій орденами.

Минеткины грезы.

Насти Абатуровой была прелестная бѣлая кошечка; звали эту кошечку Минеткою.

Она такъ мило мурлыкала, такъ красиво выгибала спину и такъ мастерски виляла пушистымъ упругимъ хвостомъ, что всѣ ею любовались. Когда же у нее появилось три маленькихъ котеночка, то не только Настя, любившая семью Минетки безъ границъ — но даже папа, мама, старушка бабушка, приходили положительно въ восторгъ.

Минетка знала это очень хорошо, и потому зачастую во время граціозныхъ прыжковъ своихъ малютокъ, дѣлая видъ, что занята исключительно котятами, — съ любопытствомъ прислушивалась къ разговору хозяевъ.

— Право же, папа, сказала однажды Настя, усаживаясь на колѣни отца, кажется, въ цѣломъ свѣтѣ нѣтъ животнаго красивѣе нашей Минетки. Посмотри, какъ она ловко подпрыгиваетъ, жмурится, открываетъ свой розовый ротикъ и не кусается, а ты еще вчера говорилъ, что кошкамъ нельзя довѣряться, потому что онѣ недобрыя и злопамятныя.

— Да, дружокъ, это правда. Кошки не отличаются особеннымъ добродушіемъ; онѣ принадлежатъ къ одной породѣ съ самыми хищными звѣрями: тиграми, львами, барсами, и до того на нихъ похожи, что всю эту породу вообще принято называть кошачьей. Посмотри хорошенько на картинку, гдѣ представлена тигрица, играющая съ тремя тигренками, добавилъ онъ раскрывъ большую книгу, — развѣ она не напоминаетъ Минетку? а между тѣмъ тигръ вѣдь самое ужасное, самое злое изъ всѣхъ хищныхъ животныхъ.

И папа принялся описывать тигра, тѣ жаркія страны, гдѣ; онъ водится, ихъ безконечно длинныя пустыни, дремучіе лѣса съ величественными пальмами; онъ говорилъ много, и до того увлекательно, что даже Минетка заслушалась.

Котята тоже притихли, должно быть они или слишкомъ утомились отъ продолжительной возни, или, замѣтивъ съ какимъ вниманіемъ мать ихъ слѣдитъ за ходомъ интереснаго разсказа, не хотѣли мѣшать ей, благодаря чему Минетка совершенно неожиданно для нея самой, крѣпко заснула. И вотъ снится проказницѣ, что она живетъ въ большомъ, дремучемъ, непроходимомъ лѣсу. Лѣсъ этотъ совсѣмъ не похожъ на наши лѣса: нѣтъ въ немъ ни березъ, ни сосенъ, ни орѣшника, а все деревья какія-то необычайныя.

— Это должно быть пальмы, думаетъ Минетка, подъ впечатлѣніемъ только что слышаннаго разсказа, и идетъ впередъ, по узкой, почти сплошь заросшей разными ползучими растеніями и густой травой тропинкѣ. Вся земля кругомъ покрыта огромными папоротниками, мхомъ, травою, валежникомъ, среди котораго очень часто попадаются различныя насѣкомыя — большія и маленькія, а порою даже змѣи! Гдѣ-то по близости съ шумомъ катится по громаднымъ каменнымъ глыбамъ быстрый ручеекъ, на поверхности воды котораго Минетка видитъ отраженіе своей фигуры.

— Что это такое! Она больше уже не кошка! Она преобразилась въ большаго пребольшаго тигра. Шерсть у нея красновато-желтаго цвѣта съ черными полосами; она чувствуетъ въ себѣ силу и увѣренность; дѣлаетъ огромные прыжки, бросается на каждое попадающееся на встрѣчу животное… «Берегись теперь Полканъ, --думаетъ плутовка припоминая косматую собаку, отъ которой не разъ сиживала на заборѣ, не сдобровать тебѣ, коли подвернешься». И гордо закинувъ голову несется по лѣсу. То направо свернетъ, то налѣво, то прямо пустится бѣжать, то остановится. —О Полканѣ и помину нѣтъ.

Вдругъ неизвѣстно откуда раздается громкое рычанье. Минетка останавливается: «Левъ» — мысленно повторяетъ она готовясь помѣриться силами съ грознымъ непріятелемъ, --и что же?.. Открываетъ глаза, просыпается… Исчезло чудное видѣнье! Нѣтъ кругомъ нея лѣса, нѣтъ ручейка — она снова прежняя тщедушная Минеточка, которую всякій можетъ обидѣть. На мѣсто громкаго рычанья слышенъ голосъ ненавистнаго Полкана, у открытаго окна чирикаютъ какія-то птички.

«Хоть на васъ сорву сердце — говоритъ сама себѣ Минетка, неужели все это былъ только сонъ!»

И спрыгнувъ на подоконникъ начинаетъ тихонько подкрадываться къ двумъ маленькимъ жаворонкамъ. которые сидятъ бъ нѣсколькихъ шагахъ. Тотъ она уже совсѣмъ близко, остается сдѣлать одинъ прыжокъ и пташка поймана… По увы? въ тотъ самый моментъ какъ противная Минетка считала цѣль достигнутой, изъ сосѣдняго окна высовывается мохнатая морда Полкана… Испуганныя птички успѣваютъ во время спорхнуть, а кискѣ приходится жутко, такъ какъ Полканъ на вѣрное загрызъ бы ее до смерти, если бы вбѣжавшая въ комнату Настя не вступилась за свою любимицу.

Таинственная надпись.

Маленькой Вальмѣ, единственной, дочери царя карликовъ Гудры, только что исполнилось двѣнадцать лѣтъ. Она жила съ родителями въ горахъ, и кромѣ этого крошечнаго царства никогда ничего не видывала. Мать ея была тоже, очень низенькаго роста. и хотя отъ природы считалась женщиной неглупой но тѣмъ не менѣе, по недостатку образованія, могла научить ее только исключительно рукодѣлію; объ отцѣ и говорить нечего: — кромѣ различныхъ распоряженій по управленію царствомъ карликовъ, онъ ни на что не былъ способенъ, и хотя при этомъ думалъ о себѣ и о своихъ подданныхъ какъ нельзя больше, считая ихъ чуть-ли не самыми могущественными людьми въ цѣломъ мірѣ, не смотря на то, что ростъ этого кукольнаго народца рѣдко превышалъ 3 фута; самъ же Гудра считался великаномъ между ними. Онъ имѣлъ отъ пяти до шести футовъ и при томъ былъ чрезвычайно плотный, широкоплечій.

Гордясь такой величественной осанкой, да высокимъ положеніемъ, онъ никакъ не соглашался на убѣдительныя просьбы Вальмы — помѣстить ее въ одну изъ тѣхъ школъ, гдѣ воспитывались остальныя дѣвочки.

— Но вѣдь надо же дать нашей дочери хоть какое нибудь образованіе, — вмѣшалась однажды мать — это наша обязанность.

— Образованіе? — вскричалъ Гудра. — Пожалуй, я не прочь; — но съ условіемъ не убивать на это цѣлые годы; Вальма дѣвочка смышленая (вся въ меня); не только способностями, но даже ростомъ она на меня похожа; обратила ли ты вниманіе, что она выше большинства здѣшнихъ взрослыхъ женщинъ.

— Это такъ; только вѣдь съ однимъ ростомъ далеко не уѣдешь, учиться все-таки надобно.

— Вотъ я и даю ей недѣлю срока: пускай учится, а дальше не надобно.

— Да въ одну недѣлю она не успѣетъ ничему научиться.

— Успѣетъ! — сердито крикнулъ карликъ топнувъ ногою.

— Нѣтъ, не успѣетъ! — визжала карлица пискливымъ голосенкомъ.

Завязался споръ, который Гудра наконецъ прекратилъ тѣмъ, что сильно зазвонилъ въ колокольчикъ. На зовъ его въ комнату сбѣжалась прислуга.

— Попросить ко мнѣ старшаго сановника, приказалъ царь, разгуливая взадъ и впередъ по комнатѣ.

Сановникъ явился немедленно.

— Коршунъ, сказалъ ему Гудра, ты, который знаешь меня со дня рожденія, скажи откровенно, случалось ли мнѣ въ жизни когда нибудь ошибаться?

— Никогда, могущественный государь, никогда — отвѣчалъ Коршунъ, низко поклонившись.

— Слышишь? — обратился Гудра къ женѣ. Если я ни въ чемъ не ошибался до сихъ поръ, то слѣдовательно не ошибусь и на будущее время.

— Прекрасно, — согласилась карлица, — но скажи по крайней мѣрѣ какимъ образомъ ты думаешь взяться за дѣло.

— Я еще и самъ не знаю; только во всякомъ случаѣ, такъ или иначе — устрою все согласно моему желанію.

И вотъ на другой день Гудра публично объявилъ, что пораздумавъ хорошенько объ образованіи Вальмы, онъ рѣшилъ вести ее туда, гдѣ живутъ люди обыкновеннаго роста, потому что у нихъ учиться и легче и скорѣе чѣмъ у карликовъ.

— Я конечно поѣду вмѣстѣ съ вами? нерѣшительно спросила крошечная царица.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Гудра, чужіе люди не должны знать, что у Вальмы мать такого низенькаго роста; я беру съ собою Коршуна, нѣсколько человѣкъ прислуги и камердинера Любопытнаго, безъ котораго, какъ ты сама знаешь, никакъ не могу обойтись.

— А не будетъ опасно путешествовать съ такой немногочисленной свитой?

— Нисколько, возразилъ Гудра насмѣшливо улыбнувшись.

И на слѣдующій день рано по утру Гудра отправился въ дорогу. Онъ самъ, рядомъ съ дочерью, торжественно открывалъ шествіе, за ними гуськомъ слѣдовали Коршунъ со свитою, и наконецъ въ заключеніе шелъ Любопытный.

Это было маленькое существо, не болѣе какъ трехъ футовъ роста, съ совершенно лысой головой, прикрытою вмѣсто шляпы стекляннымъ колпакомъ (его собственной выдумки, которою онъ очень гордился).

Кромѣ обязанности камердинера, Любопытный исправлялъ еще роль развѣдчика, при чемъ не мѣшаетъ замѣтить, что она ему удавалась на славу. Обладая большими умственными способностями, этотъ человѣкъ-кукла успѣвалъ подслушивать и подсматривать всюду, за что заслужилъ расположеніе Гудры. Вотъ и теперь, во время шествія онъ нарочно поместился сзади, надѣясь такимъ образомъ легче наблюдать за всѣмъ тѣмъ, что будетъ дѣлаться. и говориться въ свѣтѣ.

Нѣсколько дней провели путешественники въ дорогѣ, наконецъ издали замѣтили бѣлые дома какого-то города, и вмѣстѣ съ тѣмъ стали встрѣчать людей обыкновеннаго роста, которые казались имъ великанами.

— Вотъ оно гдѣ должно быть начинается царство гигантовъ-то, сказалъ Гудра обратившись къ дочери; но вѣдь правда, другъ мой, они немногимъ выше меня, добавилъ онъ съ безпокойствомъ.

— О да, папа отвѣчала дѣвочка. Если только это дѣйствительно великаны, то они вовсе не такіе большіе, какъ я думала.

— А между тѣмъ все таки гораздо и гораздо выше насъ, вмѣшался Коршунъ.

— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, продолжалъ царь съ тою насмѣшливой улыбкою, которая всегда появлялась на его губахъ какъ только рѣчь заходила о карликахъ. Но знаешь ли, что я полагалъ бы не лишнимъ — предложить одному изъ подобныхъ гигантовъ быть нашимъ путеводителемъ, такъ какъ мы входимъ въ страну совершенно неизвѣстную.

И обратившись къ первому встрѣчному онъ повторилъ свое предложеніе.

Незнакомецъ съ большимъ удивленіемъ взглянулъ на ватагу карликовъ, конвоировавшихъ короля съ его хорошенькой дочерью; спросилъ, какое послѣдуетъ вознагражденіе за предстоящій трудъ, и затѣмъ — узнавъ, что всѣ условія для него чрезвычайно выгодны — немедленно согласился.

— Прежде чѣмъ вступить въ мою новую обязанность, обратился онъ къ Гудрѣ, позвольте замѣтить, что вамъ и вашей свитѣ неприлично идти пѣшкомъ по городу; это было бы недостойно вашего великаго сана; я сейчасъ приведу верблюдовъ и устрою торжественный въѣздъ какъ слѣдуетъ.

Согласившись вполнѣ со словами проводника, Гудра въ ожиданіи появленія верблюдовъ присѣлъ на траву. Свита окружила его. Незнакомецъ, котораго называли Жоржъ, не заставилъ долго ожидать себя, и не болѣе какъ черезъ полчаса снова возвратился къ карликамъ, ведя съ помощью двухъ товарищей и нѣсколько паръ верблюдовъ.

— Вотъ такъ-то лучше будетъ, сказалъ онъ; и размѣстивъ карликовъ на спины неуклюжихъ животныхъ, предложилъ продолжать путь.

Чѣмъ ближе подъѣзжали они къ городу, тѣмъ все больше и больше собиралось народу. Каждому хотѣлось ближе взглянуть на маленькихъ человѣчковъ; въ особенности бросался въ глаза Любопытный, сидѣвшій на самомъ большомъ верблюдѣ въ своемъ стеклянномъ колпакѣ, ярко свѣтившемся на солнцѣ.

Наконецъ, обогнувъ множество весьма оживленныхъ улицъ, поѣздъ остановился у одной изъ лучшихъ гостинницъ, гдѣ, благодаря заботамъ Жоржа, все уже было готово для пріема дорогихъ гостей.

Гудра дружески пожалъ ему руку, и на другой день утромъ сообщилъ о цѣли своего пріѣзда.

— Вѣроятно, здѣсь есть знаменитые учителя? сказалъ онъ.

— Конечно, отвѣчалъ Жоржъ; здѣсь есть всевозможные профессора и отличныя школы.

— Какая же изъ нихъ считается самою лучшею?:

— Самою лучшею? переспросилъ проводникъ.

— Ну, да, разумѣется.

— Конечно, та, гдѣ воспитывается сынъ царствующаго принца; въ ней преподаютъ наши первые профессора; тамъ же есть отдѣльные классы для спеціальныхъ наукъ. Но молодой принцъ — единственный ученикъ этой школы, кромѣ его никто не посѣщаетъ классы, и всѣ комнаты, аппараты, книги, профессора предназначены исключительно для этого ребенка.

— Вотъ туда-то именно я и желаю опредѣлить мою дочь.

— Едва-ли вамъ это удастся; школа учреждена исключительно для молодаго принца; его отецъ никого въ нее не принимаетъ; многіе изъ нашей знати добивались чести посылать туда своихъ дѣтей, но ихъ желанія остались неисполненными.

— До меня все это нисколько не касается. Сейчасъ же напишу принцу письмо, скажу, кто я такой, и попрошу разрѣшенія.

Не долго думая, Гудра взялъ перо, бумагу, сѣлъ къ письменному столу, настрочилъ длинное посланіе и, вручивъ его Жоржу, отправилъ по назначенію.

Отвѣтъ былъ полученъ немедленно.

Принцъ на-отрѣзъ отказался исполнить желаніе царя карликовъ.

Гудра, никакъ не ожидавшій подобнаго результата, пришелъ положительно въ ярость; онъ кричалъ, сердился, топалъ ногами и, наконецъ, рѣшилъ вернуться домой, собрать всю свою многочисленную армію и съ мечемъ въ рукѣ ввести Вальму въ знаменитую школу. Жоржъ сталъ его отговаривать, представляя совершенно справедливо, что если дѣло приметъ такой серьезный оборотъ, то армія карликовъ никогда не справится съ солдатами принца, Гудра ничего не хотѣлъ принимать во вниманіе и, пославъ за Коршуномъ, сказалъ ему отрывисто: «слушай, дружище, скажи мнѣ еще разъ, замѣчалъ-ли ты когда-нибудь. чтобы я ошибался въ жизни; вѣдь мы знаемъ другъ друга чуть не съ колыбели.

— Да я уже, кажется, докладывалъ вамъ, что ничего подобнаго не было, нѣтъ и не будетъ.

— Въ такомъ случаѣ мы начнемъ дѣйствовать по-своему!

Бѣдная Вальма была до того напугана словами отца, крутой нравъ котораго знала отлично, что начала со слезами упрашивать его позабыть о школѣ и вернуться домой, но онъ не унимался, продолжая кричать по-прежнему, что если не добромъ., такъ силою онъ съумѣетъ поставить на своемъ.

Прошло два дня; онъ не двигался съ мѣста, хотя видимо былъ взволнованъ; маленькая Вальма молча сидѣла но цѣлымъ часамъ у открытаго окна, любуясь красивымъ городомъ, экипажами, нарядною публикою и думая про себя печальную думу — „когда-то и чѣмъ-то все это кончится“?

Любопытный съ утра до ночи рыскалъ по улицамъ и закоулкамъ, ко всему присматривался, прислушивался и, возвращаясь въ гостинницу, приносилъ цѣлый коробъ новостей, сплетенъ и разныхъ вымышленныхъ разсказовъ. Иногда ему приходилось слышать кое-что не совсѣмъ лестное о своей собственной особѣ, но онъ и объ этомъ, но свойственной ему болтливости, тоже не умалчивалъ.

Наконецъ, по прошествіи цѣлой недѣли размышленія, Гудра на общемъ совѣтѣ съ Коршуномъ и Жоржемъ, рѣшилъ попытаться еще разъ просить принца уважить его просьбу и задумалъ сдѣлать это не письменно, а лично, для чего безъ дальнихъ отлагательствъ на слѣдующее же утро всѣ трое, въ сопровожденіи Вальмы, направились во дворецъ. Узнавъ о неожиданномъ посѣщеніи дорогихъ гостей, принцъ приказалъ принять ихъ, и вотъ наши путешественники вдругъ очутились въ великолѣпной залѣ, гдѣ на роскошномъ бархатномъ диванѣ; сидѣлъ самъ принцъ со своимъ маленькимъ сыномъ.

Гудра подошелъ довольно развязно, сдѣлалъ поклонъ и въ короткихъ словахъ объяснилъ цѣль визита; затѣмъ выразилъ неудовольствіе по поводу оскорбленія, нанесеннаго ему отказомъ принять его дочь въ знаменитую школу и, наконецъ, въ заключеніе принялся вторично просить о томъ же самомъ. Коршунъ и Жоржъ, опустившись на колѣна передъ принцемъ, рѣшились тоже вставить словцо и начали до того убѣдительно, краснорѣчиво уговаривать принца, что суровое выраженіе лица его сразу перемѣнилось.

— Хорошо, сказалъ онъ, пристально взглянувъ на Вальму; я подумаю и завтра дамъ отвѣтъ.

Гудра былъ не совсѣмъ доволенъ тѣмъ, что вопросъ остался не разрѣшеннымъ, но дѣлать нечего, пришлось ждать, терпѣть и надѣляться.

Принцъ же съ своей стороны медлилъ отвѣтомъ, потому что ему хотѣлось прежде переговорить съ профессорами, для чего онъ сейчасъ же отправился въ школу.

Войдя въ аудиторію, онъ былъ очень удивленъ, встрѣтивъ тамъ какое-то маленькое, одѣтое во все бѣлое, существо, со стекляннымъ колпакомъ на головѣ, которое ловко пробиралось между скамейками, видимо стараясь спрятаться. Кликнувъ прислугу, принцъ велѣлъ схватить непрошеннаго гостя.

Любопытный (такъ какъ это былъ онъ) въ первую минуту хотѣлъ бѣжать, но, окруженный со всѣхъ сторонъ дворцовой прислугой, не могъ, однако, этого сдѣлать.

Разсмотрѣвъ ближе его уморительную фигурку съ испуганными глазами, принцъ расхохотался.

— Кто ты такой, и что тебѣ здѣсь надобно? — спросилъ онъ карлика.

Любопытный сказалъ, что принадлежитъ къ свитѣ царя карликовъ и даже чистосердечно сознался въ томъ, что прошелъ черезъ дворецъ въ аудиторію съ цѣлью подслушать, какое послѣдуетъ рѣшеніе на просьбу его господина, но, къ несчастью, до сей минуты еще не слыхалъ ничего интереснаго.

— Значитъ ты занимаешься подслушиваньемъ и подсматриваньемъ?

— Совершенно вѣрно, великій государь, — то и другое исполняю отлично! отвѣчалъ Любопытный: съ гордостью.

— Кромѣ того, въ чужія дѣла вмѣшиваешься, когда тебя объ этомъ никто не проситъ.

— Случается, подтвердилъ карликъ, молодецки закинувъ назадъ голову.

— Такъ вотъ что я тебѣ скажу: если ты еще разъ покажешь свой противный носъ сюда, то поплатишься жизнью; и за сегодняшній поступокъ тебя слѣдовало бы посадить въ тюрьму, но на первый разъ я ограничусь болѣе легкимъ наказаніемъ.

Съ этими словами онъ приказалъ одному изъ профессоровъ написать ярко-зеленою краскою какой-нибудь эпиграфъ на плѣшивой головѣ Любопытнаго.

Профессоръ досталъ съ полки маленькую стклянку и, обмакнувъ въ нее кисточку, старательно исполнилъ приказаніе принца, послѣ чего колпакъ былъ надѣтъ ему снова и четко написанный эпиграфъ ясно виднѣлся черезъ тщательно обтертое чистымъ полотенцемъ стекло.

— Господа, обратился тогда принцъ къ остальнымъ присутствующимъ, предлагаю вамъ взглянуть на надпись.

Всѣ подошли и расхохотались.

— Можешь идти, сказалъ принцъ, отпустивъ перепуганнаго не на шутку карлика, но знай, что если вздумаешь вновь заниматься тѣмъ же ремесломъ., то тебѣ не поздоровится.

Очутившись на улицѣ, Любопытный остановилъ перваго прохожаго и попросилъ прочесть надпись. Прохожій исполнилъ его желаніе, но за тѣмъ, расхохотавшись, сейчасъ же отошелъ прочь.

— Да что же тамъ, наконецъ, такое написано? съ досадою спрашивалъ самъ себя Любопытный и снова началъ останавливать прохожихъ; одни говорили ему: здѣсь ничего нѣтъ, другіе просто смѣялись. Сгорая желаніемъ скорѣе узнать таинственный эпиграфъ, онъ побѣжалъ въ гостинницу, надѣясь, что друзья, покрайней мірѣ, разрѣшатъ ему этотъ вопросъ, но и отъ нихъ ничего не добился путнаго, даже маленькая Вальма, засмѣявшись, повторила: „здѣсь ничего нѣтъ!“ — Не можетъ быть, подумалъ Любопытный:, ощущая подъ пальцами присутствіе краски и, побѣжавъ въ свою комнату, онъ схватилъ зеркало, стараясь съ его помощью какъ-нибудь разобрать загадочную надпись.

Что какая-то надпись тамъ была, онъ это ясно видѣлъ, но слова отражались въ зеркалѣ не только справа налѣво, а даже вверхъ ногами, вслѣдствіе чего бѣдняга пришелъ къ тому убѣжденію, что смыслъ ихъ для него навсегда останется тайною, и болѣе чѣмъ когда-либо, хотѣлъ разгадать эту тайну,

Принцъ между тѣмъ, посовѣтовавшись съ профессорами, рѣшился уважить просьбу Гудры въ виду того, что маленькая Вальма намѣревалась посѣщать школу только въ продолженіе одной недѣли. Жакъ, для котораго пребываніе карликовъ въ городѣ было очень выгодно, попробовалъ уговорить паря этого маленькаго народца оставить ее долѣе, но Гудра твердо держался своего мнѣнія, что для такого развитаго ребенка, какимъ была его дочь — одной недѣли совершенно достаточно. Въ назначенный принцемъ и профессорами день онъ привезъ ее въ школу, гдѣ выразилъ желаніе, чтобы каждый учитель прочелъ дѣвочкѣ кое-что о своемъ предметѣ, и такимъ образомъ просилъ поступать во все время ея пребыванія тамъ.

Вальма, какъ всякій ребенокъ ея лѣтъ, относилась къ наукѣ довольно равнодушно; она ходила изъ комнаты въ комнату, разсѣянно слушала объясненія профессоровъ, и больше обращала вниманіе на ходъ занятій молодаго принца, чѣмъ на свои собственныя. Профессора, конечно, были вполнѣ убѣждены, что въ такой короткій срокъ научиться чему-нибудь не только трудно — но невозможно, а потому не приневоливали ее; недѣля прошла незамѣтно, и Гудра объявилъ, что воспитаніе его дочери окончено; поблагодарилъ принца, простился съ нимъ, подарилъ ему на память великолѣпный брилліантъ, и на другой день, сѣвъ со своей свитой на верблюдовъ, отправился въ родныя горы, подъѣзжая къ которымъ, разстался со своимъ добрымъ путеводителемъ Жоржемъ, конечно надѣливъ его щедрою рукою за всѣ заботы, хлопоты и попеченія.

— Вотъ видишь-ли, сказалъ онъ вышедшей на встрѣчу жезлѣ, не говорилъ ли я, что никогда ни въ чемъ не ошибаюсь — такъ оно и вышло. Не смотря на тысячу препятствій, наша дочь попала въ самую лучшую школу и окончила свое образованіе блистательно. Вальма не возражала отцу, но за тѣмъ, оставшись наединѣ съ матерью, созналась, что въ наукахъ она не пріобрѣла никакихъ познаній, потому что въ такой короткій срокъ это немыслимо, но за то, видѣвши какъ учился маленькій принцъ, привезла списокъ книгъ и другихъ вещей, необходимыхъ для образованія, съ тѣмъ разсчетомъ, что ея дорогая мама все это купитъ и будетъ учить ее. Сказано — сдѣлано; книги, тетради и проч. принадлежности явились немедленно. Вальма начала учиться серьезно и благодаря постоянному прилежанію, достигла того, что, сдѣлавшись большою, могла назваться вполнѣ образованной дѣвушкой.

Молодой принцъ навѣщалъ ее ежегодно, и когда она достигла совершеннолѣтія — женился на ней.

Родители навѣщали молодыхъ часто; всякій разъ привозили новую свиту, чтобы такимъ образомъ ознакомить свой кукольный народецъ съ страною и людьми на нихъ не похожими. Что же касается до Любопытнаго, то онъ не могъ успокоиться до тѣхъ поръ, пока, собравъ нѣсколько зеркалъ и расположивъ ихъ въ такомъ порядкѣ, что они давали двоякое, троякое, даже еще большее отраженіе, онъ наконецъ самъ своими глазами прочелъ таинственный эпиграфъ, заключающійся въ слѣдующемъ: „здѣсь ничего и ѣ тѣ“.

— Такъ вотъ оно что, сказалъ тогда улыбнувшись карликъ, значитъ всѣ говорили правду; а я полагалъ, что словами „здѣсь ничего нѣтъ“, меня только хотѣли увѣрить, что ничего не было написано. Теперь остается разгадать значеніе фразы, или, лучше сказать того, подразумѣзвалъ ли профессоръ, надписывая эти слова, отсутствіе моихъ волосъ или мозга?

И Любопытный опять задумался…

Приключеніе маленькаго львенка.

Въ знойную полуденную пору, въ одной изъ тѣхъ жаркихъ странъ, гдѣ солнце палитъ немилосердно и жара доходитъ до безобразія — лѣниво переступая съ ноги на ногу и потряхивая мохнатою гривою, пробирался огромный левъ; выбравъ себѣ на время скромный уголокъ въ довольно помѣстительномъ плоскомъ углубленіи песчаной пустыни, онъ расположился тамъ со своей семьею, которая состояла изъ его подруги, отличавшейся отъ него тѣмъ, что она не имѣла гривы и была нѣсколько ниже ростомъ, да двухъ маленькихъ дѣтокъ.

Расположился онъ тамъ не на всегда, и даже по всей вѣроятности не на долго, — потому что львы обыкновенно не устраиваютъ себѣ постояннаго жилища какъ большинство прочихъ животныхъ, а перекочевываютъ съ мѣста на мѣсто, постепенно истребляя все, что попадется на глаза. Днемъ большею частію лежатъ они въ своемъ логовищѣ, но за то лишь только наступаетъ вечеръ и воздухъ дѣлается прохладнѣе — такъ и начнутъ одинъ за другимъ выходить на ночные поиски. Тутъ-то матери-львицѣ необходимо пришлось почему-то отлучиться утромъ и она поручивъ косматому товарищу присмотрѣть за дѣтьми и строго на строго приказавъ послѣднимъ не двигаться съ мѣста, спокойно пошла по дѣламъ; но товарищу роль няни скоро прискучила, тѣмъ болѣе, что малютки не хотѣли лежать смирно, и вотъ, прикрикнувъ на нихъ громкимъ голосомъ, онъ отправился на расположенный по близости холмикъ, разсчитывая, что и оттуда можетъ достаточно хорошо наблюдать за маленькими шалунами, которые ухитрились какъ то въ тихомолку, ползкомъ, совершенно незамѣтно улизнуть изъ логовища, и мало по малу удаляясь отъ дому, забрели такъ далеко, что потомъ при всемъ желаніи возвратиться, никакъ не могли найти дороги.

Бѣдная мать пришла въ отчаяніе, не найдя по возвращеніи своихъ дѣтей; она напустилась на льва, осыпая его упреками, но въ отвѣтъ услыхала такое грозное рычаніе, что больше не отваживалась рта разинуть, и разсудивъ, что дѣти ея уже достаточно подросли, чтобъ прокормиться безъ родительской помощи — успокоилась. Они же между тѣмъ, грустно опустивъ головы, подвигались все впередъ, а куда — сами не знали. Сначала передъ ними тянулась одна безконечно длинная песчаная пустыня, потомъ показался зеленѣющій лугъ и наконецъ густые кустарники. Вотъ что-то закопошилось тамъ. Львята навострили уши и черезъ нѣсколько минутъ увидали косматую голову огромнаго льва, котораго приняли было за своего родителя и уже готовились съ радостію броситься къ нему, какъ вдругъ, замѣтивъ ошибку, быстро отшатнулись; но левъ не сдѣлалъ имъ вреда; онъ напротивъ обошелся съ ними очень ласково, вслѣдствіе чего маленькіе путешественники даже расположились вмѣстѣ ночевать и узнали, что ихъ новый знакомый скрывается въ этихъ самыхъ кустахъ уже довольно давно, что тутъ по близости живутъ колонисты, къ которымъ онъ дѣлаетъ ночные набѣги и что не далѣе какъ сегодня вновь идетъ туда за поживою. Дѣйствительно, какъ только на дворѣ стемнѣло, левъ, простившись съ гостями, отправился на разбойничій промыселъ — и затѣмъ они сами, собственными ушами слышали страшный, яростный лай собакъ, громкіе голоса людей, даже нѣсколько выстрѣловъ.

— Что-то съ нимъ! не убили-ли его? думали львята, притаившись въ кустарникахъ; но не прошло и часа времени, какъ пріютившій ихъ на ночлегъ хозяинъ воротился домой цѣлъ, здравъ и невредимъ.

— Идите ужинать! — крикнулъ онъ своимъ посѣтителямъ, таща за собою цѣлаго вола.

Гости охотно приняли любезное предложеніе и принялись съ апетитомъ уничтожать вкусное жаркое. Ночь прошла благополучно, но на утро колонисты, должно быть озлобленные частымъ посѣщеніемъ льва, напавъ на слѣдъ его, пробрались цѣлою гурьбою къ самому кустарнику — только проникнуть въ глубину, къ несчастію, имъ оказалось положительно невозможно, потому что какъ онъ, такъ и расположенныя по близости деревья были покрыты колючими иглами, да и кромѣ того все окружающее пространство оказалось поросшимъ густою травою съ различными ползучими растеніями.

Оцѣнивъ неприступную крѣпость, колонисты принялись стрѣлять на-удалую; — испуганные не на шутку всѣмъ случившимся львята бросились конечно бѣжать, но не успѣли они сдѣлать нѣсколько шаговъ какъ сейчасъ же попали въ бѣду: — первый былъ немедленно убитъ на повалъ пулею, — второй, выйдя на открытую степную поляну, свалился въ одну изъ тѣхъ глубокихъ ямъ, которыя арабы имѣютъ обыкновеніе рыть для ловли хищныхъ животныхъ.

Сидитъ бѣдняга тамъ ни живъ ни мертвъ; сидитъ часъ — другой — третій — наконецъ слышитъ кто-то подкрадывается.

Поднимаетъ голову и видитъ заглядывающую на него человѣческую фигуру.

Что послѣдовало дальше. львенокъ не помнилъ. Какъ его вынули изъ ямы. куда повели, что съ нимъ дѣлали. Когда же, поуспокоившись, онъ оглянулся кругомъ болѣе сознательно. то догадался, что находится въ небольшой арабской деревушкѣ, гдѣ по прошествіи нѣсколькихъ недѣль совершенно привыкъ и освоился.

Хозяинъ обращался съ нимъ хорошо, кормилъ до сыта и когда замѣтилъ, что животное окончательно дѣлается ручнымъ — пустился странствовать по бѣлому свѣту, показывая за деньги своего маленькаго найдёныша.

Проказы маленькой обезьянки.

Вѣчно веселая, вѣчно игривая и вѣчно готовая на всевозможные проказы, обезьянка Жако родилась въ одной изъ жаркихъ странъ, которыя лежатъ далеко, далеко отсюда. Жила она, какъ говорится, припѣваючи, никакого горя, ни бѣды не знала, не вѣдала до тѣхъ поръ, пока вдругъ въ одинъ прекрасный день была поймана англійскими матросами, которые, притащивъ ее на корабль, отдали капитану. Капитанъ, очень любившій животныхъ вообще, относился къ Жако ласково; помѣстилъ въ собственной каютѣ, кормилъ хорошо и выучилъ разнымъ забавнымъ штукамъ. Жако со своей стороны видимо привязавшись ко всѣмъ окружающимъ, сдѣлался совершенно ручнымъ. Онъ, кажется, зналъ каждаго матроса, каждый уголокъ на кораблѣ; словомъ, по прошествіи самаго короткаго срока, окончательно освоился; но за то при видѣ кого нибудь посторонняго, выказывалъ подъ часъ страшную злобу, въ особенности ежели замѣчалъ, что его трусили; такъ, однажды, когда корабль, придя на мѣсто, стоялъ въ гавани и жена капитана вздумала посѣтить его — Жако прыгнулъ ей на спину, начавъ теребить за косу; бѣдная женщина конечно сильно испугалась; всѣ матросы бросились на помощь, но съ большимъ трудомъ оттащили звѣрька, который въ порывѣ гнѣва, замѣтивъ лежащую на полу маленькую собаченку, схватилъ се за хвостъ и принялся вертѣть во всѣ; стороны.

Крѣпко не понравилось ему также, когда пришлось съ корабля перебраться на квартиру капитана, гдѣ послѣдній расположился на всю зиму, и гдѣ началась совершенно новая жизнь.

Увидавъ себя среди незнакомой обстановки, Жако бросился куда глаза глядятъ, при немъ конечно опрокидывалъ все, что попадалось на пути. Хозяйка дома и прислуга приходили въ отчаяніе, вслѣдствіе чего, выведенный изъ терпѣнія капитанъ, посадивъ своего любимца на цѣпь, привязалъ его къ ножкѣ кресла въ кабинетѣ, а самъ вмѣстѣ съ женою расположился тамъ же прочесть двѣ весьма нужныя бумаги,

Жако внимательно слѣдилъ глазами за каждымъ движеніемъ хозяина, и за тѣмъ когда остался одинъ въ комнатѣ, то сію-же минуту проворно вскарабкался на кресло, взялъ со стола бумаги, развернулъ ихъ, долго держалъ передъ собою, какъ бы прочитывая, потомъ свернулъ самымъ акуратнымъ образомъ и приложивъ переднюю лапу ко лбу глубоко задумался. Видѣвшіе всю эту процедуру хозяева хохотали отъ души, но смѣхъ ихъ нисколько не смутилъ обезьяну.

Прошло нѣсколько дней, въ продолженіе которыхъ Жако велъ себя безукоризненно, такъ что капитанъ однажды выразилъ желаніе спустить его съ цѣпи и позволить гулять по комнатамъ. Жена его, начинавшая мириться съ присутствіемъ проказница-звѣрька, охотно согласилась — и вотъ нашъ Жако получилъ разрѣшеніе снова разгуливать по всему дому, при чемъ, вѣроятно присмотрѣвшись къ окружающей обстановкѣ, уже больше не кидался, а — или скромно сидѣлъ на бюро (своемъ любимомъ мѣстѣ) или смѣшилъ хозяевъ различными забавными выходками.

Увидавъ одинъ разъ какъ капитанъ брилъ бороду, онъ, схвативъ бритву, хотѣлъ сдѣлать то же самое, но обрѣзавъ себѣ щеку, съ досадою бросилъ бритву на полъ, послѣ чего уже больше никогда къ ней не прикасался; а другой разъ, желая намочить голову о-де-колономъ по примѣру хозяйки, взялъ бутылочку съ крѣпкимъ yксусомъ, который, попавъ ему въ глаза, ротъ и носъ, причинилъ сильную боль.

Съ дѣтьми капитана Жако жилъ въ большой дружбѣ и въ особенности любилъ смотрѣть какъ кормилица купала маленькую Кити.

За обѣдомъ онъ помѣщался обыкновенно въ столовой на окошкѣ, гдѣ терпѣливо выжидалъ свою порцію; но вотъ однажды, когда вся семья вкралась къ завтраку капитанъ замѣтилъ его отсутствіе.

Не успѣлъ онъ заявить объ этомъ женѣ, какъ вдругъ въ дѣтской раздался страшный пронзительный крикъ Маркизы (такъ звали маленькаго котеночка), любимца старшей дочери, которая, конечно, сейчасъ же побѣжала, узнать, что съ нимъ приключилось.

Отворивъ дверь, дѣвочка увидѣла слѣдующую картину: по срединѣ комнаты, на полy, стояла наполненная водою ванна, и Жако, подражая дѣйствіямъ кормилицы, погружалъ въ нее испуганную Маркизу.

— Противный! что ты дѣлаешь? вскричала дѣвочка, выхвативъ испуганную кошку, — и съ той поры входъ въ дѣтскую былъ на всегда запрещенъ обезьянѣ изъ страха, чтобы ей не пришла фантазія когда нибудь продѣлать подобную же штуку съ Кити.

— Вотъ такъ нянька явилась у твоей Маркизы, нечего сказать, отличная, смѣялся капитанъ, глядя на Жако, который, какъ ни въ чемъ не бывало, пришелъ въ столовую и помѣстился на окнѣ, — слава Богу, что она не добралась до Кити, а то могло бы кончиться очень печально.

Съ этими словами капитанъ хотѣлъ было снова посадить Жако на цѣпь, но дѣти сильно возстали, обѣщая присматривать за нимъ общими силами.

Цѣлый мѣсяцъ прошелъ благополучно; Жако не попадался въ шалостяхъ, пока, какъ говорится, на грѣхъ, — случайно забѣжалъ въ кухню. — Старушка кухарка, очень благоволившая къ нему, приголубила дорогаго гостя, посадила на постель, дала нѣсколько сдобныхъ сухариковъ, и пока онъ ихъ прихрустывалъ, занялась своимъ дѣломъ около плиты. Жако съ любопытствомъ смотрѣлъ на ея стряпню, и какъ только замѣтилъ, что она, накинувъ большой платокъ, вышла на лѣстницу, вѣроятно за какою нибудь провизіей — сейчасъ же пододвинулъ стулъ къ плитѣ, вскарабкался — и давай мѣшать во всѣхъ кострюляхъ, потомъ взялъ со стола соль, сахаръ, перецъ и принялся сыпать все это куда и сколько попало.

Наконецъ съ любопытствомъ приподнялъ крышку котелка, въ которомъ жарился цыпленокъ. — Запахъ вкуснаго жаркаго пріятно щекоталъ ему ноздри; онъ не могъ оторваться отъ него и осторожно опустивъ лапу, попробовалъ отщипнуть маленькій кусочекъ; за тѣмъ взялъ другой, третій и въ концѣ концовъ напробовался до того, что въ котелкѣ остались только однѣ кости. — Тутъ ему должно быть пришло на мысль, что кухарка разсердится, потому что, вдругъ соскочивъ со стула, онъ грустно опустилъ голову и забился въ самый уголъ, гдѣ, впрочемъ, оставался не долго, и какъ бы сообразивъ что-то особенно важное, опрометью бросился черезъ плохо затворенную дверь прямо въ сѣни, а оттуда въ маленькій палисадникъ.

По прошествіи не болѣе пяти минутъ, онъ уже снова направлялся въ кухню, держа пойманнаго голубя; и убѣдившись, что кухарка еще не возвращалась, мигомъ сунулъ его въ котелокъ, накрылъ крышкою и, сѣвъ на прежнее мѣсто, принялся доѣдать сухари.

Но вотъ наконецъ дверь скрипнула — старушка, сбросивъ съ себя платокъ, снова подошла къ плитѣ.

— Что это такое, сказала она, попробовавъ бульонъ, который оказался сладкимъ; вотъ чудеса-то! продолжала она, опустивъ ложку въ варившіяся сливы, густой ароматный сиропъ которыхъ былъ совершенно соленый. Господи! Да это колдовство! почти вскрикнула бѣдная женщина приподнявъ крышку котелка; — по потомъ случайно взглянувъ на засаленную мордочку Жако, сразу догадалась, чьи это проказы.

Узнавъ обо всемъ случившемся, хозяева ужасно хохотали; капитанъ при этомъ разсказалъ дѣтямъ нѣсколько забавныхъ по продѣлокъ обезьянъ, и одинъ изъ нихъ имъ въ особенности понравился. Дѣло заключалось въ слѣдующемъ: однажды, въ жаркую полуденную пору, черезъ густую чащу тѣнистаго лѣса, тихо пробирался индѣйскій торговецъ различными мелочами.

День стоялъ довольно знойный, и такъ какъ торговцу торопиться было некуда, то онъ, сбросивъ съ плечъ свою ношу, расположился отдохнуть подъ высокимъ, широколиственнымъ деревомъ. Товаръ его заключался по большей части изъ ночныхъ колпаковъ; и вотъ нашъ торговецъ, полагая, что ему будетъ гораздо прохладнѣе спать съ прикрытою головою, развязалъ тюкъ, досталъ одинъ изъ такихъ колпаковъ, надѣлъ его, легъ и, вслѣдствіе сильной усталости, заснулъ моментально.

Когда же, проснувшись, онъ хотѣлъ снова продолжать путешествіе, то съ ужасомъ замѣтилъ, что ящикъ былъ совершенно пустъ. Рѣшительно не зная чему приписать это явленіе, онъ, услыхавъ на верху между вѣтвями какой-то непонятный шелестъ, поднялъ голову и увидѣлъ цѣлую стаю уморительно кривлявшихся обезьянъ; на каждой изъ нихъ былъ надѣтъ ночной колпакъ, который придавалъ имъ до того забавный видъ, что торговецъ, не смотря на всю досаду, не могъ удержаться отъ смѣха и началъ придумывать, какимъ-бы образомъ отобрать у маленькихъ воришекъ свою собственность. Притворившись, что не замѣчаетъ ихъ продѣлокъ, онъ снялъ свой ночной колпакъ, помахалъ имъ въ воздухѣ, высоко поднявъ руку, и затѣмъ, бросивъ его въ коробъ, скрылся за кустами, выжидая, не послѣдуетъ ли чего интереснаго.

Не болѣе какъ черезъ минуту, обезьяны, одна за другой, по очереди, начали спускаться съ дерева и продѣлывать все то, что было продѣлано торговцемъ.

Дѣти пришли въ восторгъ отъ этого разсказа. Жако находился тутъ же и сидя около капитана, машинально переводилъ взоръ съ предмета на предметъ; потомъ вдругъ соскочивъ съ мѣста, онъ направился на противоположный конецъ комнаты, гдѣ на маленькомъ кругломъ столѣ стояла великолѣпная фарфоровая лампа; желая осмотрѣть ее поближе, проказникъ неосторожно толкнулъ столикъ, лампа полетѣла, конечно, на полъ, задѣвъ мимоходомъ за большое простѣночное зеркало, отъ котораго посыпались одни осколки.

Вся семья пришла въ отчаяніе; да и дѣйствительно, причиненный Жако убытокъ былъ громадный. Капитанъ, несмотря на убѣдительныя просьбы дѣтей простить ему эту проказу, не согласился далѣе держать его у себя и въ тотъ же день отвезъ въ звѣринецъ.

Опять наступила для Жако новая жизнь, опять онъ очутился среди другой обстановки. Сначала бѣднягѣ показалось скучно сидѣть въ клѣткѣ, куда его сейчасъ же заперли, но потомъ, увидѣвъ, что и другіе товарищи помѣщаются точно также, онъ даже остался доволенъ перемѣною и съ большимъ удовольствіемъ смотрѣлъ на своего сосѣда по имени Жоссъ Бобаонъ^[1]. Это было большое безобразное созданіе, фута въ два вышиною, съ короткимъ, неуклюжимъ туловищемъ и длинной головою; на клѣткѣ его красовалась надпись: бѣдовый.

— „Милостивые государи, говаривалъ обыкновенно смотритель звѣринца, обращаясь къ проходившей мимо публикѣ, прогну обратить вниманіе на г-на Жосса; ему только 6 мѣсяцевъ отъ роду и, какъ изволите видѣть, онъ уже отличается громаднымъ ростомъ; когда же выростетъ окончательно, то будетъ въ своемъ родѣ великанъ.“

Каждый невольно останавливался около бѣдоваго, и однажды, въ праздничный день, когда народу собралось особенно много и тѣснота была страшная, кто-то неосторожно надавилъ дверь клѣтки; она отворилась — бѣдовый очутился среди обезумѣвшей отъ ужаса толпы.

— Спасайтесь, спасайтесь, господа! раздался отчаянный голосъ смотрителя, я не отвѣчаю за послѣдствія.

Публика съ громкими криками хлынула къ двери павильона, въ которомъ находились клѣтки обезьянъ и кое-какъ, мало-по-малу, выбравшись на улицу, стала наблюдать черезъ окна за тѣмъ, что происходило внутри. Уродливый бобаонъ грозно озирался кругомъ; смотритель и два его помощника, стояли около двери, не рѣшаясь подойти къ растворенной настежъ клѣткѣ. Болѣе получаса продолжалась эта нѣмая сцена, наконецъ, Жоссъ началъ взбираться на верхушку своего жилища съ видимымъ намѣреніемъ выскочить черезъ крышу павильона. Смотритель съ ужасомъ взглянулъ на своихъ товарищей и, прошептавъ имъ что-то на ухо, съ необыкновенною рѣшимостью вдругъ подошелъ къ стоявшему въ углу большому ящику, неторопливо открылъ крышку, вынулъ корзину съ различными фруктами, раскидалъ часть ихъ по полу, все остальное высыпалъ въ клѣтку и молча отошелъ на прежнее мѣсто. Нѣсколько минутъ продолжалась полнѣйшая, ничѣмъ не нарушаемая тишина; обезьяна пристально смотрѣла внизъ и… наконецъ, начала медленно спускаться; очутившись на полу, она схватила первую попавшуюся грушу, съѣла ее съ наслажденіемъ, потомъ взялась за слѣдующую и такимъ образомъ незамѣтно для самой себя подошла къ клѣткѣ, гдѣ увидѣвъ цѣлую груду еще лучшихъ фруктовъ, не могла устоять противъ искушенія войти въ середину. Смотритель въ одно мгновеніе захлопнулъ дверь и публика снова вошла въ павильонъ, чтобы ближе разсмотрѣть надѣлавшее такого переполоха чудовище.

— Да, господа, заговорилъ опять смотритель, обращаясь къ публикѣ, съ этимъ животнымъ шутить не слѣдуетъ. И онъ началъ подробно описывать образъ жизни на свободѣ различныхъ породъ большихъ обезьянъ, а въ заключеніе разсказалъ нѣсколько интересныхъ случаевъ, которые я вкратцѣ; постараюсь передать здѣсь.

Въ одной маленькой индѣйской деревенькѣ жило бѣдное семейство, состоящее изъ мужа, жены и крошечнаго ребенка.

Мужъ обыкновенно съ утра уходилъ на работу, а жена, занимаясь хозяйствомъ, постоянно сидѣла дома; но однажды ей вдругъ понадобилось отлучиться изъ жилища вслѣдствіе какого-то важнаго не терпѣвшаго отлагательства, дѣла.

Укачавъ ребенка, она отправилась по назначенію и затѣмъ, вернувшись по прошествіи весьма скораго срока, вдругъ замѣтила, что ребенокъ исчезъ.

Не зная, что предпринять, чтобы какъ-нибудь напасть на слѣдъ его, несчастная женщина бросилась бѣжать къ мужу, который, узнавъ обо всемъ случившемся, тоже пришелъ въ отчаяніе и, догадавшись, что, вѣроятно, это продѣлка большихъ обезьянъ, живущихъ въ сосѣднемъ лѣсу, вооружившись винтовкою, прямо направился туда. Не успѣлъ онъ отойти нѣсколькихъ саженъ, какъ вдругъ поровнявшись съ пещерою, когда-то занимавшеюся дровосѣками, а теперь давно уже опустѣвшею, увидалъ сначала маленькую зеленую ванну, которая, по словамъ жены, тоже пропала, а затѣмъ двухъ огромныхъ обезьянъ.

Одна изъ нихъ держала на рукахъ его ребенка, и съ самою забавною важностію мыла его; другая стояла около, держа на-готовѣ рубашечку, чтобы надѣть сейчасъ послѣ купанья. Умныя созданія, должно быть, случайно видѣли, какъ мать мыла и одѣвала своего сынишку и, побуждаемыя страннымъ, врожденнымъ инстинктомъ подражанія, свойственнымъ ихъ природѣ — похитили дитя, чтобы продѣлать надъ нимъ то же самое.

Отецъ украденнаго мальчугана долго не рѣшался вступить въ борьбу съ непріятелемъ, но, наконецъ, увлеченный горячею любовью къ сыну, онъ, позабывъ собственную опасность, сдѣлалъ выстрѣлъ, который заставилъ самозванную мамашу немедленно оставить пріемыша и пуститься въ бѣгство.

Подобный поступокъ со стороны обезьяны, впрочемъ, можно объяснить только тѣмъ, что дѣло касалось не ея собственнаго дѣтеныша; иначе она не отнеслась бы такъ хладнокровно, потому что обезьяны вообще питаютъ удивительную любовь къ своимъ малюткамъ.

Въ подтвержденіе истины моихъ словъ, продолжалъ смотритель звѣринца, передаю разсказъ служившаго въ Индіи англійскаго офицера. Въ окрестностяхъ лагеря жила большая обезьяна, которая ежедневно приносила своего дѣтеныша къ самымъ палаткамъ подбирать различные остатки отъ стола, выбрасываемые прислугою на траву. Черный малютка такъ понравился офицерамъ, что они приказали изловить его. Солдаты немедленно исполнили волю начальства, но плачъ и стонъ маленькаго плѣнника, и жалобный крикъ осиротѣвшей матери до того раздражили ихъ, что ровно черезъ пять дней дѣтенышъ былъ выпущенъ на свободу.

Обрадованная обезьяна схватила его на руки, крѣпко прижала къ груди и потащила въ лѣсъ, гдѣ товарищи, неизвѣстно почему, подняли шумъ, гвалтъ и даже начали кусать ее. Испугавшись не на шутку, обезьяна поспѣшила обратно въ лагерь искать защиты у бывшихъ враговъ своихъ.

Разъяренная стая преслѣдовала ее и искусала до того, что она еле-еле могла добраться до палатокъ, гдѣ, сдавъ на руки офицерамъ дѣтеныша, сейчасъ же упала мертвою. Тутъ разсказчикъ замолчалъ, такъ какъ наступилъ часъ, когда звѣринецъ закрывался и предупрежденная звонками публика должна была разойтись по домамъ.

Пѣсня птички.

(Сказка).

Въ венгерскомъ городѣ, высокій,

Чернѣлся мрачно для людей

Тюремный замокъ. Одинокій

Въ немъ узникъ жилъ, не видя дней.

Тѣхъ свѣтлыхъ дней, когда роняли

На землю теплый свѣтъ лучи,

Тѣхъ дней, когда его ласкали

Всѣ члены любящей семьи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Онъ молодъ былъ. Но пряди бѣлыхъ,

Сѣдыхъ волосъ — уже видны,

И въ голубыхъ, но потускнѣлыхъ,

Глазахъ потухли огоньки.

И на высокомъ лбу морщины

Кривой дорожкою легли —

То страшной немощи — кручины

Видны глубокіе слѣды;

Да поперекъ лица широкій,

Бѣлѣющій проходитъ шрамъ…

О битвѣ жаркой и жестокой

Онъ говоритъ, какъ будто, намъ.

Кто-жъ этотъ узникъ заключенный

(Быть можетъ спроситъ кто меня)

За этой дверью потаенной

Въ углу тюремнаго двора?

Онъ воинъ былъ. Съ врагомъ сражался

За честь родной ему земли

И въ дни покоя наслаждался

Счастливой жизнію семьи.

Да съ рѣдкой вѣрою святою,

Людямъ готовый помогать,

Онъ бралъ того — кто съ нищетою

Не могъ на дѣлѣ совладать.

Но тихо, мирно протекала

Недолго жизнь его въ семьѣ —

Какъ зависть гражданъ показала,

Что онъ виновенъ въ тяжкомъ злѣ.

Синклитъ судей-же безъ разбора

Его въ темницу присудилъ.

Несчастный былъ далекъ отъ спора,

Онъ о пощадѣ лишь просилъ.

Но злые люди не смирились,

Ихъ зависть мучила тогда;

И судьи съ ними согласились,

Что вѣчный домъ его — тюрьма!

Безъ состраданія былъ брошенъ

Несчастный гражданинъ въ тюрьму;

И въ злодѣяньи неиспрошенъ,

Такъ загубили жизнь ему!

И въ цѣпи ржавыя закованъ

Преступникъ мнимый ими былъ,

Къ сырой стѣнѣ на вѣкъ прикованъ,

Какъ будто десять душъ сгубилъ.

Солому жесткую постлали.

Гдѣ онъ сидѣлъ, друзья, было,

Какъ люди алчные желали,

И мрачно, сыро, холодно!…

И вотъ въ сырой тюрьмѣ онъ бѣдный

Теперь груститъ по цѣлымъ днямъ,

И отъ тоски, худой и блѣдный

Всегда онъ плачетъ по ночамъ.

Или, еще съ утра до ночи

Глядитъ онъ въ узкое окно,

Его безцѣльно бродятъ очи —

Онъ видитъ небо лишь одно!

Глядитъ на тучи заключенный

И вспоминаетъ о родныхъ,

Онъ въ эту думу погруженный

Не замѣчаетъ стѣнъ сырыхъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Однажды вечеръ былъ прекрасный,

Блистало солнышко вдали;

Оттѣнокъ пурпурный и красный

Ложился чудно по степи!

Деревья молча нагибались

Подъ тихимъ, теплымъ вѣтеркомъ

И какъ-бы съ солнышкомъ прощались

Плывущимъ въ небѣ голубомъ.

Дѣтей своихъ въ гнѣздо сзывая,

Пернатый царь вблизи леталъ;

Красиво перьями блистая,

Онъ тихо крыльями махалъ.

„Орелъ, орелъ, присядь ко мнѣ!“

Несчастный плѣнникъ закричалъ,

„Ты разскажи мнѣ о землѣ

Про то что видѣлъ, что слыхалъ?“

Ужели ты не знаешь, плѣнный»,

Орелъ могучій отвѣчалъ,

«Что землю я, народъ растлѣнный,

Еще доселѣ не позналъ.

Я только изрѣдка слетаю

Съ вершинъ высокихъ, грозныхъ горъ,

Дѣтей своихъ я покидаю

Когда лечу въ дремучій боръ.

Владѣтель я и царь пернатыхъ

Въ ущельяхъ темныхъ, на горахъ!

Моихъ владѣній всѣхъ богатыхъ

Не знаютъ птицы и въ лѣсахъ.

Но знаю я, что наши предки

Клялися людямъ тяжко мстить

За то, что строили намъ клѣтки

И кровь пытались нашу лить.

И на тебѣ, несчастный, тоже

Лежитъ вина людей земныхъ;

Не сяду я къ тебѣ на ложе,

Не стану тратить словъ своихъ».

И рѣчь закончивши словами:

«Зачѣмъ меня напрасно звалъ!»

Взмахнувъ могучими крылами,

Орелъ во мглѣ изъ глазъ пропалъ

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О Боже, Боже! страшно вспомнить,

Что сгнить придется мнѣ въ тюрьмѣ,

Что душу ядомъ злымъ наполнить

Придется скоро, скоро мнѣ.

«Меня прости, защитникъ сирыхъ!»

Невинный плѣнникъ прошепталъ,

«Дѣтей моихъ, всѣхъ сердцу милыхъ

Ты защити»… онъ зарыдалъ.

И плакалъ долго. Было поздно,

Когда глаза бѣднякъ открылъ.

Тамъ… въ синевѣ и плавно, грозно,

Красиво бѣлый лебедь плылъ.

«Эй, лебедь, лебедь, сядь ко мнѣ!»

Ему нашъ плѣнникъ закричалъ,

Ты разскажи мнѣ о землѣ

Про то, что видѣлъ, что слыхалъ".

«Про что мнѣ пѣть тебѣ, несчастный»,

Красивый лебедь отвѣчалъ,

«Я знаю только людъ опасный

Моихъ собратьевъ пострѣлялъ».

Я на водѣ, при красномъ блескѣ

Зари, по озеру плыву

И при малѣйшемъ хоть бы трескѣ

Назадъ въ гнѣздо къ себѣ лечу.

Но если тихо все — спокойно

Я по водѣ свой путь держу,

И какъ то лебедю пристойно,

Свободно пѣсенки пою.

И долго буду пѣсней зычной

Я на водахъ встрѣчать зарю,

Пока стрѣлокъ рукой привычной

Грудь не пробьетъ насквозь мою!…"

И лебедь взвился надъ горами.

Поднявшись въ воздухъ высоко,

Сверкая бѣлыми крылами,

Онъ улетѣлъ ужъ далеко,

«Воробушки, воробушки,

Ко мнѣ скорѣй, ко мнѣ,

Сердечныя зазнобушки

Пропойте о землѣ!»

«О чемъ намъ пѣть, не знаемъ мы,

Вѣдь свѣтъ великъ, великъ»

Кричатъ всѣ дружно воробьи:

«Чиликъ, чиликъ, чиликъ».

"О, Боже праведный, о Боже!

Я слышу все одинъ отвѣтъ,

Мнѣ все твердятъ одно и то-же,

Что для меня и пѣсни нѣтъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

За что-жь меня судьба такъ гонитъ,

За что-жь, за что? Но ты прости,

Вѣдь за семейство тебя проситъ

Отецъ… мнѣ бремя не снести…

О, тяжко, больно мнѣ подумать,

Какъ дома милыя живутъ;

Я не могу совѣтъ придумать

И безполезно… ихъ убьютъ!

Я слышу стукъ… то дверь ломаютъ,

И плачъ я слышу… Боже., сынъ!

Бѣги ко мнѣ… имъ помогаютъ…

Бѣги скорѣй, вѣдь ты одинъ!

И взоръ его былъ дикъ, ужасенъ,

Огонь безумья въ немъ сверкалъ.

А поздній вечеръ былъ прекрасенъ,

Красу лишь воронъ нарушалъ.

И жертва злыхъ людей упала

На грязный полъ своей тюрьмы,

Она къ себѣ на помощь звала,

Но тщетны были всѣ мольбы.

И страшно узникъ нашъ метался,

Одежду рвалъ онъ на себѣ

И изъ цѣпей желѣзныхъ рвался

Проклятья слалъ своей судьбѣ.

Но вдругъ затихъ и сталъ молиться,

Прося прощенья злымъ людямъ;

Успѣлъ въ молитвѣ онъ забыться,

Заснулъ, отдавшись свѣтлымъ снамъ.

Онъ спалъ, когда въ окно впорхнула

Пѣвунья пташка — соловей,

Она въ лицо ему взглянула

И пѣсней залилась своей.

И полились такіе звуки,

Что бѣдный узникъ нашъ привсталъ,

И вдругъ заплакалъ, не отъ муки,

Но онъ отъ радости рыдалъ.

Ахъ, не лей, родимый,

Ты горючихъ слезъ,

Я тебѣ изъ дома

Вѣсточку принесъ.

Подойди поближе

Ты теперь къ окну,

Я-же, ненаглядный,

Вотъ что пропою:

"Прилетѣвъ однажды

Въ садъ твоей избы,

Я забрался съ пѣсней

Въ темные кусты.

Вечеръ былъ прекрасный,

Громко я свисталъ,

Вдругъ услышалъ, кто-то

Тихо зарыдалъ.

Я вспорхнулъ повыше,

Вижу на крыльцѣ —

Мать твоя старушка

Плачетъ о тебѣ.

Съ нею же невѣстка

Рядышкомъ сидитъ,

Бусами играя,

На свекровь глядитъ.

Видъ ея, голубки,

Чахлый и худой,

Словно пожелтѣлый

Цвѣтикъ полевой.

Косы распустившись,

Плетями висятъ,

На рѣсницахъ черныхъ

Слезыньки блестятъ.

Грудка истрадавшая

Дышетъ тяжело,

Очи темнымъ кругомъ

Сильно подвело.

«Встань, моя касатка»,

Свекровь говоритъ,

«Дитятко въ свѣтелкѣ

Что-то, слышь, кричитъ».

"Охъ, ужь мнѣ ребенокъ,

"Много безъ него

"Горе, силъ, мамуся,

"Отъ меня взяло.

"Вѣришь, аль не вѣришь,

"Няньчиться не въ мочь,

"Заболѣлъ сынишка,

"Плачетъ день и ночь.

"А виновна въ этомъ

"Это же, какъ не я:

"Франца уронила

"На полъ я вчера.

«Невзначай»… тутъ слезы

Не дали сказать,

Она горько, горько

Начала рыдать.

«Ну, Господь съ тобою,

Полно — знать судьба»,

Мать ей говорила,

Крестъ святой творя.

«Успокойся, лучше,

Да скажи-ка мнѣ,

Гдѣ его, касатка,

Ты свалила, гдѣ?»

«Охъ, ты, мать родная!

Страшно говорить,

Долго этой ночи

Мнѣ не позабыть.

Вотъ теперь, какъ помню,

Ночью я вчера

На руки малютку

Покормить взяла

Скоро мой сынишка

На рукахъ заснулъ,

Крѣпко, вижу, крѣпко

Къ груди онъ прильнулъ.

Я его тихонько

Отъ нея взяла

И, благословивши,

Въ люльку понесла.

Только-что хотѣла

Положить его,

Вижу будто смотритъ

Муженекъ въ окно.

Блѣдный, исхудалый,

Какъ мертвецъ живой,

Онъ меня въ окошко,

Слышь, манилъ рукой.

Рученьки, родимая

Мать, его въ цѣпяхъ,

Ноженьки уставшія

Также въ кандалахъ.

Тутъ уже не помню,

Какъ упала я

На полъ, придавивши

Милаго сынка».

И опять голубка

Начала рыдать,

Не могла мать долго

Слезъ ея унять.

Въ это время крики

Снова раздались…

Охая, вздыхая,

Бабы поднялись.

И за дверью скоро

Скрылися онѣ;

Я-же, отдохнувши,

Полетѣлъ къ тебѣ.

Ну, не плачь, родимый.

Дай покончить мнѣ.

Ты послушай лучше,

Что скажу тебѣ:

"Много я на свѣтѣ

Мучениковъ зналъ,

Ихъ всегда несчастныхъ

Богъ одинъ спасалъ.

Подкрѣпись и ты-же

Вѣрою святой,

Прославляя имя

Въ часъ Его ночной.

Онъ твои услышитъ

Кроткія слова

И пошлетъ въ защиту

Ангела тогда.

Подъ его охраной,

Ты въ тюрьмѣ своей

Не замѣтишь длинныхъ

И тоскливыхъ дней.

Быстры ми волнами

Протекутъ они,.

А межь тѣмъ смирятся

Лютые враги.

Посѣтятъ темницу,

Цѣпи прочь возмутъ

И тебя съ поклономъ

Къ двери поведутъ.

Выпустятъ на волю

Къ дорогой семьѣ

И почтенье будутъ

Отдавать тебѣ.

Дома мать съ малюткой,

Да жена твоя,

Будутъ крѣпко, нѣжно

Цѣловать тебя.

И опять спокойно

Заживешь въ семьѣ,

Позабудешь скоро

Ты о прежнемъ злѣ.

Выростишь малютку….

Будетъ онъ большой,

На отца похожій

Доброю душой.

Не забудетъ ласки

Онъ во вѣкъ твои

И тебя прокормитъ

Въ старческіе дни.

Тамъ, глядишь, и женку

За себя возьметъ

И подъ крестъ отцовскій

Робко подойдетъ.

А потомъ внучата

Будутъ вкругъ тебя,

Бѣгать и рѣзвиться

Со смѣхомъ крича:

«Ну-ка, милый дѣдка,

Излови-ка насъ,

Мы тебя за это

Поцѣлуемъ разъ!»

Выростутъ внучата,

Будутъ поумнѣй,

Старика утѣшатъ

На закатѣ дней.

Долго, долго будешь

Въ мирѣ и любви.

Жить со всей семьею

Такъ счастливо ты.

Тамъ и смерть похититъ

У семьи тебя,

Гробъ твой на кладбище

Понесутъ тогда.

Съ тихою молитвой

Предадутъ землѣ

Тѣло дорогое,

Плачущей семьѣ.

И на томъ мѣстечкѣ

Скоро изъ земли

Выростетъ могилка,

И на ней цвѣты.

Въ головахъ поставятъ

Крестъ тебѣ большой,

А его прикроетъ

Ивушка листвой.

Я-же рано утромъ

Буду прилетать,

Чтобъ, на мнѣ сидя,

Пѣсни напѣвать.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И пѣсня вдругъ его замолкла,

Онъ посидѣлъ… но вотъ вспорхнулъ;

На долго пѣсенка умолкла —

Пѣвунъ во мракѣ утонулъ.

Король Ѳеодоръ абиссинскій.

Въ Абиссиніи, очень жаркой полудикой странѣ, недавно умеръ король Ѳеодоръ. Этотъ король очень любилъ окружать себя пышностью и внушать къ себѣ страхъ тѣхъ, которые его посѣщили. Между прочимъ онъ приручилъ нѣсколькихъ львовъ, которыми окружалъ себя, когда къ нему являлись путешественники. Бѣдные путешественники дрожали отъ страха при видѣ этихъ животныхъ, казавшихся имъ очень свирѣпыми, которыя свободно разгуливали вокругъ короля. Король, бывшій довольно жестокимъ человѣкомъ, очень любилъ пугать такимъ образомъ иностранцевъ. Впрочемъ, его львы были такъ-же смирны, какъ собаки, и никогда никого не трогали.

Дѣти всѣхъ странъ.

Испанія и Португалія.

Раньше всякихъ другихъ подарковъ испанскій ребенокъ, едва онъ начинаетъ ходить, получаетъ отъ своихъ родителей плетенную соломенную шапочку, съ полями, свернутыми въ видѣ чалмы. Этотъ соломенный свертокъ предохраняетъ голову ребенка отъ ушибовъ, въ случаѣ паденія, --предосторожность совсѣмъ не лишняя въ странѣ, гдѣ дѣти проводятъ значительную часть дня на вольномъ воздухѣ. Большая часть испанскихъ улицъ и переулковъ не мощены; а потому они бываютъ покрыты толстымъ слоемъ пыли. И тутъ маленькая соломенная чалма приноситъ пользу; не будь на головѣ ребенка эластичной шапочки, заставляющей отскакивать отъ земли, малютка, упавъ лицомъ въ пыль, могъ-бы задохнуться, прежде чѣмъ подоспѣли-бы къ нему на помощь.

Когда ребенокъ подростаетъ, то получаетъ національныя игрушки — зам-бомбу и кастаньеты. Замбомба представляетъ собою родъ барабана, со вставленною въ нее трубочкою, проводя по которой рукою, ребенокъ извлекаетъ изъ игрушки чрезвычайно оригинальные, "хотя не особенно мелодичные звуки. Кастаньеты — это связанные парами вогнутые кусочки дерева или слоновой кости, которые держатъ въ рукахъ, отбивая имъ тактъ во время пляски. Вообще, благодаря замбомбѣ и кастаньетамъ, гитарѣ и мандолинѣ, смѣху и крику, испанское хозяйство не особенно тихо, но испанцы любятъ шумъ и не Пріучаютъ дѣтей сидѣть смирно.

Жилище деревенскихъ ребятишекъ очень просто — одно-этажный домикъ, выкрашенный въ бѣлый цвѣтъ, окна безъ стеколъ, закрывающіяся лишь ставнями; большая дверь, въ теченіе почти всего дня открытая настежь, — вотъ и все жилище. Единственную постель мужчинъ и мальчиковъ составляетъ цыновка или плащъ, разостланный на полу. Женщины-же и дѣвочки спятъ въ маленькой задней комнатѣ на тоненькихъ матрацахъ.

Въ большой комнатѣ, служащей кухней, столовой, мастерской и спальней для мужчинъ, иногда находится очагъ, но обыкновенно огонь разводится на глиняномъ полу, а дымъ выходитъ чрезъ разныя щели въ стѣнахъ или чрезъ дверь. Вся мебель и утварь состоятъ изъ двухъ-трехъ грубыхъ стульевъ, нѣсколькихъ крючковъ, вбитыхъ въ стѣны, мѣшка для провизіи, и другаго для вина, столика и общей чаши для питья.

Таковы самые простые дома; но встрѣчаются и двухъ-этажные, съ болѣе затѣйливою архитектурою, съ балконами и навѣсами. Въ такихъ домахъ и мебели уже побольше въ главной комнатѣ. Надъ очагомъ находится полка для посуды всевозможныхъ родовъ и сосудъ съ масломъ. Подъ нимъ на крючкѣ виситъ большой котелъ для варки національной похлебки. На стѣнахъ висятъ кострюли, часы, деревянныя ложки и проч. Грубый столъ покрытъ сосудами, бутылками, хлѣбомъ и яйцами. Среди всего этого играютъ или спятъ дѣти, надо признаться, не особенно трудолюбивыя.

На югѣ Испаніи еще попадаются старинные мавританскіе дома, съ прекрасными воротами, самой: чудной: рѣзьбы. Внутри нихъ, чрезъ полуоткрытыя ворота можно видѣть дворъ, окруженный мраморными колоннами, и наполненный апельсинными деревьями и олеандрами, между которыми виднѣется красивый фонтанъ. Дворъ этотъ часто бываетъ вымощенъ прелестною мозаикою изъ разноцвѣтнаго мрамора, и тутъ-то собирается все семейство для отдыха и веселья. Всѣмъ тутъ есть мѣсто и никто другъ другу не мѣшаетъ; отецъ семейства спокойно покуриваетъ сигару и разговариваетъ съ женою; а дѣти играютъ или кормятъ золотыхъ и серебряныхъ рыбокъ, плавающихъ въ бассейнѣ фонтана.

Португальскіе дома почти такіе-же, какъ испанскіе, но вмѣсто того, чтобы быть выкрашенными въ бѣлый цвѣтъ, стѣны ихъ покрыты разноцвѣтными изразцами.

По утрамъ, послѣ завтрака, состоящаго обыкновенно изъ куска хлѣба и чашки молока или шоколада, дѣти отправляются въ школу. Если послѣдняя отстоитъ довольно далеко отъ дома, то они ѣздятъ туда на мулахъ, причемъ обыкновенно нѣсколько мальчугановъ взмащиваются на одно и то-же животное. Мулы эти очень послушны, но если попадется имъ ро пути пыльное мѣсто, то они не могутъ устоять противъ искушенія поваляться въ пыли, и тогда дѣти кубаремъ катятся въ разныя стороны. Впрочемъ, когда мулы идутъ по горнымъ тропинкамъ, они не позволяютъ себѣ подобныхъ шалостей, хорошо сознавая всю ихъ опасность въ мѣстности, гдѣ одинъ невѣрный шагъ грозитъ смертью. Тогда они солидно плетутся по пути, нагруженные большими корзинами и ужъ ни за что не оступятся. Они обыкновенно идутъ по наружному краю тропинки, привыкши носить на спинѣ пару большихъ корзинъ и зная, что для нихъ не будетъ мѣста, если они станутъ держаться слишкомъ близко къ крутымъ скаламъ. Погонщики муловъ вполнѣ увѣрены въ своихъ животныхъ, но не такъ-то думаютъ путешественники. Не очень давно одинъ австрійскій принцъ, путешествуя въ испанскихъ горахъ, замѣтилъ, къ своему не малому безпокойству, что мулъ его идетъ по самому краю ужасающей кручи.

«Эй, дружище!» крикнулъ онъ погонщику, «присматривай за своимъ муломъ, не то я вмѣстѣ съ нимъ полечу въ бездну».

«Не безпокойтесь», отвѣтилъ тотъ, не вынимая сигары изо рта, «животное поумнѣе васъ». Замѣчаніе — болѣе выразительное, чѣмъ вѣжливое.

Школы въ Испаніи и Португаліи обыкновенно хороши, хотя и не многочисленны, особенно на югѣ. Многія изъ нихъ помѣщаются въ бывшихъ монастырскихъ зданіяхъ. Занимаются въ нихъ обыкновенно отъ девяти часовъ утра до полудня, затѣмъ дѣтямъ дается два часа на завтракъ и отдыхъ, послѣ чего они снова принимаются за занятія, продолжающіяся до четырехъ часовъ. На обѣдъ они обыкновенно имѣютъ курицу съ рисомъ, сладкій картофель или національное блюдо пульхера. Послѣднее состоитъ изъ куска вареной говядины, съ крыломъ курицы, перца, шпеку, нѣсколькихъ ломтей ветчины и овощей. Все это зашивается лимонадомъ, а къ дессерту подаются апельсины, свѣжіе финики, миндаль, виноградъ и проч.

Послѣ обѣда дѣти играютъ или пляшутъ подъ звуки гитары, прищелкивая кастаньетами. Одна изъ любимыхъ дѣтскихъ игръ есть бой быковъ, подражанія настоящему бою. одинъ изъ играющихъ представляетъ собою быка, другой, возсѣдая на плечахъ третьяго, изображаетъ матадора, остальные, вооружившись палками и цвѣтными платками, представляютъ собою пикадоровъ и чулосовъ, долженствующихъ раздражать быка, помахивая передъ нимъ платками.

Въ Валенціи, жители которой пользуются репутаціею необыкновенной жестокости, недавно мальчики разыграли страшную игру. Они захотѣли, по возможности, ближе подражать настоящему бою быковъ и потому мальчикъ-матадоръ вооружился длиннымъ ножемъ вмѣсто шпаги настоящаго матадора, а быкъ держалъ у своей головы два короткихъ ножа, представлявшихъ собою рога. Эта жестокая игра продолжалось до тѣхъ поръ многіе изъ мальчиковъ были ранены, а одинъ даже былъ убитъ. Если-же дѣти не играютъ или не пляшутъ, то отправляются гулять съ родителями въ садахъ или по болѣе люднымъ улицамъ.

Нищіе въ Испаніи большею частью цыгане.

Кровный испанецъ слишкомъ гордъ, чтобы просить у кого бы то ни было милостыню. Если онъ очень бѣденъ, то онъ впрочемъ иногда позволяетъ своимъ дѣтямъ попрошайничать у чужестранцевъ, которыхъ они очень скоро пріучаются распознавать.

Докторъ.

Лѣтомъ 1768 года въ убогой комнаткѣ подъ крышей стараго дома одного изъ отдаленныхъ кварталовъ Вѣны на кровати лежала больная женщина и стонала отъ страданій. Самая внѣшность дома свидѣтельствовали о крайней бѣдности его обитателей. Сосѣди больной г-жи Вильфордъ были, по большой части, добрые люди, но, трудясь съ утра до ночи, они зарабатывали, все-таки, такъ мало, что имъ едва хватало денегъ, чтобы прокормить себя и, при всемъ желаніи, они не могли пригласить доктора, которой помогъ-бы ихъ больной сосѣдкѣ. У г-жи Вальфордъ былъ сынъ, который горячо любилъ мать, но ему было только двѣнадцать лѣтъ. Что онъ могъ сдѣлать для нея? Между тѣмъ, г-жѣ Вальфордъ съ каждымъ днемъ становилось хуже и хуже. Однажды она сказала своему сыну: «Францъ, я не могу больше выносить своихъ страданій; упроси какого-нибудь доктора прійти ко мнѣ, можетъ бытъ онъ поможетъ мнѣ хотя немного; неужели между ними не найдется ни одного, который согласился-бы прійти къ больному только изъ человѣколюбія.» Съ тяжелымъ чувствомъ и очень слабой надеждой на успѣхъ, Францъ вышелъ изъ дому, чтобы исполнить просьбу матери. Онъ заходилъ къ нѣсколькимъ докторамъ и каждаго изъ нихъ умолялъ прійти къ его матери, но ни одинъ не согласился сдѣлать это безъ вознагражденія. А тогда за каждый визитъ доктору платили не меньше золотаго. Въ отчаяніи, не зная на что рѣшиться, боясь возвратиться домой одинъ, Францъ остановился передъ какимъ-то домомъ, передъ которымъ стояла собственная карета; вдругъ карета подъѣхала къ подъѣзду и въ нее началъ садиться господинъ аристократической наружности. Этотъ господинъ былъ не кто другой, какъ императоръ Іосифъ II, одинъ изъ самыхъ добрыхъ монарховъ, горячо любимый своими подданными. Онъ очень любилъ отъ времени до вpемени, переодѣвшись въ самое обыкновенное статское платье, чтобы нее быть узнаннымъ, гулять по городу и смѣшиваться съ народомъ. Францъ вдругъ приблизился къ каретѣ, приподнялъ шляпу и, обращаясь къ незнакомцу, сказалъ: «Господинъ, будьте такъ добры, одолжите мнѣ золотой». — «А меньше вамъ не хватитъ?» спросилъ незнакомецъ. «Нѣтъ, господинъ», возразилъ Францъ и одобренный ласковымъ тономъ незнакомца онъ объяснилъ, съ какою цѣлью онъ спрашивалъ золотой. Императоръ внимательно выслушанъ его и далъ ему деньги; онъ спросилъ кромѣ того адресъ матери Франца и, отпустивъ мальчика, велѣлъ кучеру ѣхать по этому адресу. Пріѣхавъ, Императоръ завернулся въ свой плащъ, чтобы его не узнали, поднялся по лѣстницѣ на самый верхъ и вошелъ въ комнату больной женщины. Мать Франца, думая, что пришелъ врачъ, присланный ея сыномъ, стала объяснять пришедшему свою болѣзнь и жаловаться на свою бѣдность. Когда она замолчала, императоръ сказалъ: «Я отлично понялъ ваше состояніе и сейчасъ пропишу вамъ кое-что, что, безъ сомнѣнія, облегчитъ нѣсколько ваши страданія.» Императоръ сѣлъ, вынулъ кусокъ бумаги и написалъ на немъ нѣсколько словъ. «Когда вашъ сынъ придетъ домой», прибавилъ онъ, «пошлите его съ этой бумажкой по адресу, который на ней обозначенъ». Сказавъ это, императоръ, осыпаемый словами благодарности больной женщины, ушелъ. Черезъ нѣсколько минутъ послѣ ухода, дверь опять отворилась и въ комнату вошелъ Францъ въ сопровожденіи настоящаго доктора. Г-жа Вальфордъ удивилась и сказала пришедшимъ, что передъ самымъ ихъ приходомъ у нея уже былъ какой-то докторъ и написалъ рецептъ, который оставилъ на столѣ. Докторъ сталъ читать рецептъ, желая узнать, кто былъ и что прописалъ больной, но вдругъ онъ воскликнулъ въ удивленіи: «Знаете, что это за бумажка, сударыня? Это приказъ самого императора выдать вамъ 50 золотыхъ.» «Императоръ!» прошепталъ изумленный Францъ. «Да благословитъ его Богъ!» произнесла г-жа Вальфордъ со слезами на глазахъ.

Но императоръ не ограничился этимъ благодѣяніелъ. Онъ навелъ справки о г-жѣ Вальфордъ и узналъ, что ея мужъ служилъ въ арміи его отца, участвовалъ въ войнѣ и былъ убитъ въ одномъ сраженіи. Узнавъ это, императоръ приказалъ выдавать вскорѣ оправившейся отъ болѣзни г-жѣ Вальфордъ пенсію, а ея сына воспитывать на его счетъ.

Лева.

Въ одинъ изъ тѣхъ пасмурныхъ осеннихъ дней, когда вѣтеръ завываетъ съ особенной силой, и мелкій какъ сквозь сито моросящій дождь не прекращается съ самаго утра — изъ воротъ Обуховской больницы вышелъ очень плохо одѣтый мальчикъ.

По блѣднымъ щекамъ его катились слезы; и столько горя, столько непритворнаго страданія сказывалось въ этомъ жалкомъ существѣ, что, глядя на него, невольно становилось грустно. Постоявъ съ минуту какъ бы въ нерѣшимости около чугунной калитки, мальчикъ наконецъ пустился въ путь, и не разбирая грязи, съ какимъ-то лихорадочнымъ волненіемъ шлепалъ но мокрому тротуару своими стоптанными сапогами, изъ которыхъ выглядывали посинѣвшіе отъ холода пальцы.

Долго шелъ онъ такимъ образомъ не обращая ни на кого вниманія, и только почти послѣ двухчасоваго путешествія очутился на одной изъ отдаленныхъ улицъ Выборгской стороны, гдѣ вмѣсто роскошныхъ петербургскихъ домовъ тянулся цѣлый рядъ ветхихъ деревянныхъ лачужекъ, въ сырыхъ подвалахъ и холодныхъ чердакахъ которыхъ жмется нужда горькая да нищета убогая. Поровнявшись съ однимъ изъ подобныхъ непривѣтливыхъ жилищъ, Лева (такъ звали мальчика) слабою рукою дернулъ обитую полуоборванной рогожей дверь, и вошелъ въ мрачную каморку, стѣны которой были испещрены плесенью, съ низкаго потолка отъ времени до времени падали грязныя каши, а сквозь разбитое стекло назойливо прорывался вѣтеръ, замѣтно колыхавшій пламя сальнаго огарка, при слабомъ освѣщеніи котораго: около маленькаго деревяннаго стола сидѣла молодая женщина.

— Ну, что, Лева, какъ дѣдушка? спросила она вошедшаго, не отрываясь отъ шитья.

— Умеръ! — коротко отвѣчалъ, мальчикъ, и тяжело опустившись на скамейку громко зарыдалъ.

— Очень умно распорядился, послышался гдѣ-то въ углу грубый мужской голосъ, и вслѣдъ за тѣмъ почти сейчасъ же изъ-за печки показалась рослая фигура мастероваго съ чрезвычайно непріятною наружностію.

Это былъ хозяинъ квартиры, или, вѣрнѣе выражаясь, того грязнаго, сыраго угла, гдѣ жилъ нашъ маленькій знакомый.

Лева ничего не возразилъ, только яркій румянецъ негодованія вспыхнулъ на его исхудалыхъ щекахъ; бѣдняжкѣ было больно и обидно, что такой гадкій человѣкъ, какъ постоянно пьяный Миронычъ, смѣетъ говорить о дорогомъ, ему старичкѣ; но онъ заставилъ себя молчать, въ надеждѣ, что этимъ разговоръ кончится. Максимычь же не унимался, видимо желая вывести изъ терпѣнія ребенка своими замѣчаніями.

— Перестань, пожалуйста, съ волненіемъ отозвался наконецъ Лева; вѣдь дѣдушка не сдѣлалъ тебѣ никакого зла; оставь его въ покоѣ.

— Чего оставь въ покоѣ, всякій знаетъ, что онъ вѣчно шатался по улицамъ и навѣрное не разъ бывалъ замѣшанъ въ воровствѣ и мошенничествѣ…

Тутъ уже мальчикъ не выдержалъ. Смѣло выступивъ впередъ, онъ топнулъ ногою, но Миронычь не далъ ему рта разинуть: какъ бѣшеный бросился на мальчика, схватилъ его за волосы и, не смотря на убѣдительныя просьбы жены, началъ безпощадно бить, таская взадъ и впередъ по комнатѣ, а затѣмъ выкинулъ на улицу и крѣпко затворилъ дверь. Почувствовавъ себя совершенно одинокимъ, Лева въ первую минуту ничего не могъ сообразить кромѣ того, что надо уйти куда нибудь подальше; но куда? — онъ самъ не зналъ.

На дворѣ было темно, холодно, сыро. Дождь шелъ еще сильнѣе, вѣтеръ тоже не унимался. Плохенькій сюртучекъ, прикрывавшій его окоченѣлые члены, промокъ, какъ говорится, до нитки; во всемъ тѣлѣ чувствовалась боль отъ только что перенесенныхъ побоевъ, голова кружилась, ноги подкашивались, а между тѣмъ идти было надобно. Вотъ повернулъ онъ направо, въ какую-то улицу, длинную-предлинную; перешелъ мостъ — опять зашагалъ все прямо. — Наконецъ чаще стали попадаться на встрѣчу прохожіе, замелькали экипажи, послышался церковный благовѣстъ. Лева вспомнилъ, что завтра воскресенье. «Должно быть всенощная; дай, зайду въ церковь за дѣдушку помолиться и самъ хотя немного обогрѣюсь».

Живо взобрался онъ по довольно крутой лѣстницѣ, и протолкавшись сквозь густую толпу народа къ ярко топившейся печкѣ. съ видимымъ удовольствіемъ началъ отогрѣвать свои синевато-красныя руки.

— Пошелъ вонъ! Что тутъ толчешься? крикнулъ сторожъ.

— Подѣломъ, братецъ, гони его, одобрилъ кто-то изъ молящихся; знаемъ мы этихъ карманщиковъ. Какъ разъ что нибудь вытащитъ!

— Убирайся, говорятъ, повторилъ сторожъ и уже схватилъ за руку бѣднаго Леву, но проходившая мимо пожилая дама остановила его.

Лева поднялъ голову, посмотрѣлъ на нее съ благодарностію и молча поклонился. Въ продолженіе всей всенощной стояли они рядомъ. Дама молилась очень усердно; молился и Лева, не перестававшій думать о дѣдушкѣ. Наконецъ народъ началъ выходить изъ церкви; дама взялась за пальто.

— А тебѣ далеко до дому? тихо спросила она мальчика.

— У меня нѣтъ дома, отвѣчалъ онъ.

— Какъ нѣтъ? Гдѣ же живутъ твои родители?

— И родителей нѣтъ; былъ одинъ дѣдушка, который очень, очень любилъ меня, но сегодня онъ умеръ въ больницѣ. Съ этими словами Лева разрыдался.

— Бѣдняжка! сказала дама; значитъ у тебя никого нѣтъ! Пойдемъ ко мнѣ, квартира моя отсюда близко, добавила она взявъ мальчика за руку.

Весь дрожа отъ холода и волненія, Лева послѣдовалъ за нею. и хотя идти пришлось дѣйствительно не особенно далеко, успѣлъ во время дороги разсказать свою печальную исторію.

— Вотъ мы и пришли, перебила его дама, повернувъ въ ворота большаго каменнаго дома, и поднявшись въ четвертый этажъ дернула колокольчикъ,.

Старая кухарка Авдотья, отворившая дверь, очень удивилась нежданному гостю и пока онъ тщательно вытиралъ грязные сапоги, успѣла шепнуть барынѣ:

— Охота вамъ, матушка Анна Андреевна, всякую дрянь съ улицы подбирать; того гляди что нибудь стащитъ.

— Полно, Авдотья, не ворчи; развѣ можно оставить ребенка на дворѣ въ такую ужасную погоду и допустить умереть съ голоду. Смотри, какъ онъ одѣтъ, несчастный. Поди-ка лучше завари ему чаю и дай что нибудь поужинать.

Но Лева не въ силахъ былъ ѣсть; онъ чувствовалъ, что голова его горитъ, мысли путаются, и пока кухарка наставляла самоваръ бѣдняжка, вдругъ потерявъ сознаніе, рухнулся на полъ. Испуганная Анна Андреевна сама побѣжала за докторомъ, который, внимательно осмотрѣвъ ребенка, объявилъ, что вслѣдствіе сильной простуды у него начинается горячка. Авдотья предложила сейчасъ же свезти мальчика въ больницу, но Анна Андреевна не согласилась, и приказала устроить для него кровать въ столовой.

Такимъ образомъ прошло три недѣли; Лева никого не узнавалъ и находился постоянно между жизнію и смертію. Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, открывъ глаза послѣ долгаго тяжелаго сна, онъ съ полнымъ сознаніемъ осмотрѣлся вокругъ, и увидѣвъ незнакомую комнату, въ большія свѣтлыя окна которой весело заглядывало солнышко, проговорилъ слабымъ, едва слышнымъ, голосомъ:

— Гдѣ я? Что со мною?

Радостно заблистали глаза сидѣвшей у его изголовья Анны Андреевны. Слава тебѣ, Господи, сказала она, съ вѣрою перекрестившись, очнулся!

Ребенокъ сначала посмотрѣлъ на нее съ удивленіемъ, потомъ повторилъ. вопросъ и немного приподнялъ голову.

— Лежи смирно, голубчикъ, и главное не говори, — добавила добрая женщина, заботливо поправивъ волосы больнаго и осторожно укладывая его на подушку.

— Ахъ да, я былъ нездоровъ, прошепталъ Лева, и кажется довольно долго; но скажите, вѣдь дѣдушка все время оставался со мною, или это мнѣ только такъ казалось.

— Ты бредилъ, дитя мое, дѣдушка не приходилъ.

— Да, онъ умеръ; теперь припоминаю. Вы изъ церкви привели меня сюда…. мнѣ было холодно…. болѣла голова…. — И высвободивъ изъ подъ одѣяла свою исхудалую рученку, мальчикъ поймалъ руку Анны Андреевны, чтобъ со слезами благодарности поднести ее къ губамъ.

Съ этого радостнаго дня Лева началъ замѣтно поправляться, сидѣлъ въ креслѣ, при помощи Авдотьи сталъ ходить по комнатѣ, и наконецъ, черезъ мѣсяцъ совершенно выздоровѣлъ. Анна Андреевна сдѣлала ему прекрасное бѣлье, теплое платье, и предложила навсегда оставить у себя, на что онъ конечно очень охотно согласился.

Прошло еще два мѣсяца; Лева такъ измѣнился, что его рѣшительно нельзя было узнать. Изъ прежняго тщедушнаго оборваннаго мальчика, онъ превратился въ красиваго, румянаго ребенка, охотно ходилъ въ школу, приносилъ домой отмѣтки и на каждомъ шагу старался угодить не только своей бладѣтельницѣ, но даже Авдотьѣ, которая всей душой привязалась къ нему.

— Лева, — сказала однажды Анна Андреевна, когда онъ, по обыкновенію, придя изъ школы поцѣловалъ ея руку, — у меня къ тебѣ будетъ маленькая просьба.

— Говорите, дорогая, съ удовольствіемъ готовъ исполнить.

— Видишь ли, мнѣ что-то нездоровится, а между тѣмъ необходимо сейчасъ же отнести на почту 10 рублей. Сумѣешь это сдѣлать?

— О, конечно, отвѣчалъ мальчикъ, и взявъ со стола письмо и деньги немедленно вышелъ изъ комнаты.

— Славнаго сынишку Богъ послалъ намъ, Авдотьюшка, обратилась Анна Андреевна къ затворившей за нимъ дверь кухаркѣ, а помнишь какъ ты ворчала на меня, когда я привела его голоднаго и полуодѣтаго.

— Да, кажись, парень добрый выйдетъ, коли не испортится, отозвалась Авдотъя, и шлепая туфлями направилась въ кухню, а Анна Андреевна прилегла на кровать. Такъ прошло время до обѣда. Наконецъ пробило четыре часа; Лева не возвращался. Старушка начала тревожиться, и не смотря на доводы кухарки — что выкипитъ супъ и пересушатся котлеты, не соглашалась садиться за столъ безъ своего питомца.

На улицѣ между тѣмъ стемнѣло; стѣнные часы пробили 7, 8, 9, 10 — Лева не приходилъ. Анна Андреевна была внѣ себя; блѣдная, едва держась на ногахъ, ходила она по комнатѣ; то форточку откроетъ и высунетъ въ нее закутанную пуховымъ платкомъ голову, то выбѣжитъ на лѣстницу, то къ Авдотьѣ пойдетъ подѣлиться горемъ; а та еще на бѣду вздумала дѣлать разныя обидныя для Левы предположенія, въ родѣ того, что изъ уличнаго бродяги толку никогда не выйдетъ и что не слѣдовало давать ему деньги въ руки.

— Какъ тебѣ не стыдно подозрѣвать такого милаго мальчика, сердито возразила добрая старушка и снова принялась ходить изъ угла въ уголъ. Тяжело ей было бѣдной, но не легче тоже было и Левѣ.

Не успѣлъ онъ отойти половины дороги, какъ его обогнали два очень неряшливо одѣтые мальчика; одинъ изъ нихъ былъ постарше и казался нѣсколько скромнѣе, другой — наоборотъ, только и дѣлалъ. что задиралъ прохожихъ, толкалъ ногами попадавшихся на глаза собакъ, пугалъ извощичьихъ лошадей, стоявшихъ вдоль тротуара — словомъ, на каждомъ шагу выкидывалъ какую нибудь глупую шутку.

— Гляди-ка, Андрюша, обратился онъ къ товарищу, сколько народу столпилось у окна, пойдемъ посмотрѣть, что они тамъ такое дѣлаютъ.

— Кажется, картину разсматриваютъ, отвѣчалъ Андрюша. И мальчики перебѣжали дорогу.

Обернувъ голову, Лева къ крайнему своему удивленію замѣтилъ, что маленькій шалунъ вмѣсто того чтобы смотрѣть на дѣйствительно выставленную въ окнѣ картину, началъ вдругъ подкрадываться къ какому-то барину, вытащилъ у него изъ кармана кошелекъ, и затѣмъ, подмигнувъ пріятелю, со всѣхъ ногъ пустился бѣжать по тротуару. Скрылся вслѣдъ за нимъ и Андрюша.

Лева только тутъ сообразилъ суть дѣла; вспомнились ему слова покойнаго дѣдушки, который не разъ говаривалъ, что брать чужое стыдно и грѣшно, и что если не узнаютъ о нашемъ дурномъ поступкѣ люди — то узнаетъ о немъ Богъ.

Тоскливо, гадко стало на душѣ добраго мальчика отъ всего видѣннаго и ему сдѣлалось вдругъ такъ страшно, что онъ, самъ не зная для чего, бросился бѣжать за улепетывавшими воришками.

— Лови, лови, держи его! раздался голосъ изъ толпы, и за Левой понеслись цѣлые десятки людей, причемъ даже выскочившіе изъ-за угла оборванцы, чтобъ отвлечь отъ себя подозрѣніе, тоже принялись кричать — «лови, лови» — и присоединились къ бѣгущимъ. Лева совершенно растерялся; какъ вихрь мчался онъ по улицѣ, сшибая съ ногъ прохожихъ, но, наконецъ, почувствовалъ, что его догнали; чья-то сильная рука схватила за воротъ, разорвала шубку и уронила на обледенѣлый тротуаръ.

— Вотъ онъ, воръ-то! Въ часть его надо усадить, въ тюрьму! — слышалось со всѣхъ сторонъ.

— Что такое случилось? спросилъ подбѣжавшій на крикъ городовой.

— Да вонъ, того барина обокрали, пояснила какая-то женщина, указывая рукою на подходившаго въ это время господина.

— Не я, не я! рыдая говорилъ Лева; это сдѣлали два уличныхъ мальчика, я даже могу вамъ указать на нихъ. И онъ началъ отыскивать глазами маленькихъ негодяевъ, которые уже давно успѣли скрыться. Пустите меня домой, ради Бога пустите, обо мнѣ будутъ безпокоиться.

— Васъ что ли обокрали? спросилъ городовой указаннаго женщиною господина, не обращая никакого вниманія на оправданіе Левы,

— Да, у меня вытащили изъ кармана кошелекъ, но я не знаю кто именно, — можетъ и не онъ.

— Бѣдный! Посмотрите какъ у него кровь идетъ изъ носу, сказала опять та же женщина. И дѣйствительно — отъ сильнаго ушиба при паденіи кровь такъ и лила по исцарапанному лицу ребенка.

— Ничего, пройдетъ! грубо отозвался городовой. Пойдемъ-ка, пріятель, къ надзирателю, тамъ разберутъ кто правъ, кто виноватъ, и Леву потащили въ участокъ.

Надзирателя, къ несчастію, не оказалось дома, но тѣмъ не менѣе мальчика все-таки обыскали, кошелька, конечно, не нашли, и кромѣ того еще Лева съ ужасомъ замѣтила чти у него самого пропало письмо и деньги, которыя онъ несъ на почту.

— Боже мой, сказалъ онъ, обливаясь слезами, эти негодные мальчишки не только взвалили свою вину на меня, но еще украли деньги Анны Андреевны, что она теперь обо мнѣ подумаетъ?

— О какой Аннѣ Андреевнѣ ты тамъ толкуешь? — насмѣшливо спросилъ одинъ изъ писарей.

— О моей благодѣтельницѣ, отвѣчалъ Лева, и при этомъ разсказалъ, подробно всѣ свои похожденія. Ради Бога, отпустите меня, умолялъ онъ вставъ на колѣни, я долженъ вернуться къ этой доброй женщинѣ….

— А вотъ погоди; завтра произведутъ дознаніе, и если ты окажешься не виновенъ — выпустятъ,

— Значитъ мнѣ придется ночевать здѣсь?

— Конечно.

Лева былъ въ отчаяніи при мысли, что Анна Андреевна и Авдотья почтутъ его воромъ. Онъ ломалъ себѣ руки, плакалъ, кричалъ, просилъ чтобъ его выпустили, но все оказалось напраснымъ.. Собравшаяся на улицѣ толпа мало по малу разбрелась къ разныя стороны. Шли своей дорогой и оба гадкіе воришки, шли они молча, торопливо, каждую минуту боясь, что ихъ догонятъ и уличатъ въ кражѣ, наконецъ, очутившись въ совершенно пустомъ переулкѣ — остановились, чтобы перевести духъ.

— Умора да и только, сказалъ маленькій забіяка. Этотъ глупый мальчишка и не замѣтилъ какъ я у него вытащилъ изъ кармана кошелекъ и чего это онъ помчался словно сумасшедшій, вотъ его и поймали…. ха, ха, ха!

— Чему хохотать тутъ, отозвался Андрюша, которому вдругъ стало ужасно жаль невинно пострадавшаго за чужія проказы Леву, чай его не скоро выпустятъ.

— Ну, ладно, разохался не кстати, на, бери свою долю. Но Андрюша отказался раздѣлить украденныя деньги и взамѣнъ ихъ пожелалъ оставить у себя только письмо, надѣясь изъ него узнать какія нибудь подробности о бѣдномъ мальчикѣ, чтобъ успокоить его родителей въ томъ, что кошелекъ украденъ не имъ..

— Изволь, изволь, — согласился воришка, для меня это будетъ очень выгодно, и какъ бы боясь, чтобъ пріятель не передумалъ, мальчуганъ быстро сунулъ ему въ руку измятое письмо, а самъ сейчасъ же улизнулъ за уголъ. оставшись одинъ, Андрюша покачалъ головой и задумался. При воспоминаніи о страдальческомъ выраженіи лица Лёвы, идущаго въ участокъ, у него защемило сердце; ему было совѣстно передъ этимъ кроткимъ на видъ ребенкомъ; онъ кажется, готовъ былъ сдѣлать все на свѣтѣ, лишь бы только помочь ему. И вотъ съ твердою рѣшимостью выручить маленькаго арестанта, подходитъ Андрюша къ городовому, краснѣетъ отъ волненія, путается въ словахъ, но тѣмъ не менѣе все таки высказываетъ свою мысль — только, увы! — городовой ничего не хочетъ слушать.

— Стану я вмѣшиваться въ ваши дрязги, говоритъ онъ отрывисто, — убирайся лучше по добру по здорову, а не то и тебѣ не посчастливится!

Опечаленный такимъ неутѣшительнымъ отвѣтомъ. Андрюша отправляется домой, погруженный въ самыя мрачныя мысли и поворачивая изъ улицы въ улицу, приходитъ наконецъ въ какой-то узкій переулокъ, заворачиваетъ во дворъ одного изъ домовъ его и тихонько стучитъ пальцемъ въ окно подвальнаго этажа.

— Кто тамъ, раздается голосъ выглянувшей въ форточку старухи.

— Я, тетушка, пустите!

— Дверь не заперта, говоритъ она очень недовольнымъ тономъ, а за тѣмъ когда мальчикъ входитъ въ комнату, добавляетъ съ еще большею досадою: — куда опять запропастился? Вотъ погоди, вернется мать съ работы, разскажу какъ на мѣсто того, чтобъ за сестренкой приглядѣть, ты цѣлыми днями по улицамъ рыскаешь. Уже я сама дѣвченку и кашей накормила и спать уложила, мое это развѣ дѣло.

Андрюша ничего не отвѣчалъ, онъ вполнѣ признавалъ себя виноватымъ въ томъ, что оставилъ Машутку безъ присмотра, но все-таки эта вина казалась ему ничтожною въ сравненіи съ тою, которую чувствовалъ онъ передъ Левой.

— Теперь никуда не уйдешь? отрывисто спросила старуха, и получивъ удовлетворительный отвѣтъ вышла изъ комнаты.

Андрюша подошелъ къ кровати, гдѣ раскинувшись спала его сестренка, заботливо прикрылъ ее одѣяломъ и сѣвъ на скамейку около печки опять глубоко задумался. «Зачѣмъ это я связался съ этимъ противнымъ мальчишкой», мысленно сказалъ онъ себѣ, припоминая мельчайшія подробности знакомства съ маленькимъ оборвышемъ, который, однажды играя съ нимъ въ бабки, предложилъ научить его воровать съ лотковъ пряники и орѣхи. — Андрюша зналъ, что стыдно брать чужое, но въ то же самое время ему казалось чрезвычайно заманчивымъ подобное занятіе, и такъ какъ остановить его было некому, то онъ съ каждой новой встрѣчей со своимъ уличнымъ товарищемъ все больше и больше дѣлалъ глупостей; но сегодняшній поступокъ раскрылъ ему глаза и не давалъ покоя. Доставъ изъ кармана спички, мальчикъ зажегъ свѣчку и принялся съ большимъ трудомъ разбирать письмо Анны Андреевны, изъ котораго узналъ, что она, посылая 10 р. племяннику, жившему въ провинціи, просила его по пріѣздѣ въ Петербургъ немедленно извѣстить ее, при чемъ конечно прилагала свой адресъ.

Напавъ такимъ образомъ на слѣдъ ведущій къ дому, гдѣ жилъ Лева, Андрюша немного успокоился, и еслибъ только не боязнь, что старуха сосѣдка насплетничаетъ матери, то конечно онъ сію бы минуту побѣжалъ туда; но это было невозможно, приходилось ждать до утра пока мать по обыкновенію опять уйдетъ на работу. Въ самомъ мучительномъ состояніи мальчикъ провелъ еще около часа, наконецъ въ сѣняхъ послышались знакомые шаги, и за тѣмъ голосъ сварливой старухи, жаловавшейся на вѣтреника Андрюшку, по милости котораго ей пришлось почти цѣлый день няньчиться съ Машей.

— Вотъ я задамъ ему потасовку, отвѣчала мать мальчика и войдя въ комнату дѣйствительно порядочно оттаскала за волосы, объявивъ что завтра уходя на работу замкнетъ его на ключъ.

Андрюша молча вынесъ наказаніе и свернувшись въ углу на войлокѣ, замѣнявшемъ ему матрасъ, притворился спящимъ. Самъ же, не на шутку испугавшись мысли быть замкнутымъ, только ожидалъ пока всѣ улягутся, разсчитывая тихонько выйти на дворъ, чтобъ, не смотря на позднюю пору, сегодня же бѣжать къ Аннѣ Андреевнѣ. Какъ на бѣду, мать въ тотъ вечеръ не ложилась дольше обыкновеннаго; но наконецъ желанная минута настала, она погасила огонь, покрылась одѣяломъ, захрапѣла. Не долго думая, Андрюша накинулъ старый кафтанъ, взялъ приготовленную заранѣе шапку и на цыпочкахъ, осторожно вышелъ изъ комнаты.

Не смотря на то, что церковные часы пробили полночь, на улицѣ еще было замѣтно оживленіе, благодаря которому мальчикъ безъ особеннаго страха добрался по адресу.

— Гдѣ квартира № 20? спросилъ онъ сидѣвшаго у воротъ дворника,.

— Чего по ночамъ шляешься? сердито отозвался послѣдній, не вставая съ мѣста, — приходи завтра — скажу, сегодня поздно.

— Да нѣтъ же, настаивалъ Андрюша, у меня спѣшное дѣло, которое нельзя отложить до утра.

Дворникъ нехотя поднялся, и указавъ на одну изъ дверей, сказалъ, что квартира № 20 находится въ четвертомъ этажѣ. По счастію, у Андрюши въ карманѣ нашлось нѣсколько спичекъ, при слабомъ освѣщеніи которыхъ онъ кое-какъ взобрался по незнакомой лѣстницѣ и чтобы не испугать хозяевъ ночнымъ посѣщеніемъ, очень осторожно дернулъ колокольчикъ; но тѣмъ не менѣе дверь сейчасъ же отворилась и на порогѣ показалась, со свѣчкою въ рукѣ Авдотья, а за нею сама Анна Андреевна; обѣ вопросительно взглянули на вошедшаго.

— Сударыня, вѣдь это ваше письмо? спросилъ Андрюша, подавая скомканную бумажку.

— Господи! отвѣчала старушка опускаясь въ изнеможеніи на стоявшій около сундука, — это то самое письмо, которое Лева сегодня взялъ, чтобъ отнести на почту; какими судьбами оно попало къ тебѣ? Гдѣ Лева? Что съ нимъ?

Андрюша въ короткихъ словахъ передалъ обо всемъ случившемся, и хотя совѣстно было ему сознаться въ своемъ дурномъ поступкѣ, но онъ ничего не утаилъ; слезы раскаянія текли по его раскраснѣвшимся отъ волненія щекамъ. Плакали и обѣ женщины. Узнавъ, что Лева сидитъ въ участкѣ, Анна Андреевна, конечно, встревожилась, но въ то же время ей все-таки было легче, чѣмъ прежде, во-первыхъ потому, что значитъ ребенокъ живъ, а во-вторыхъ, что предположеніе Авдотьи оказалось неосновательнымъ, и Лева остается въ глазахъ ихъ тѣмъ же честнымъ, благодарнымъ мальчикомъ, какимъ она привыкла считать его. Отлегло отъ сердца и у Андрюши.

— Куда ты, куда? спросила Анна Андреевна, замѣтивъ, что онъ собирается уходить, оставайся ночевать.

— Не могу, сударыня, и мальчикъ чистосердечно сознался въ томъ, что убѣжалъ тихонько, при чемъ далъ слово больше никогда не сходиться съ такими дурными товарищами, какъ тотъ маленькій воришка, который постоянно научалъ его разнымъ шалостямъ, — оставилъ свой адресъ на случай, еслибъ завтра Леву еще не выпустили и онъ понадобился бы какъ свидѣтель — и отправился домой, щедро награжденный доброю старушкою.

Проводивъ ночнаго гостя, Анна Андреевна долго еще не ложилась, бесѣдуя съ Авдотьей о своемъ маленькомъ питомцѣ, и съ нетерпѣніемъ ожидая слѣдующаго дня. Наконецъ настало утро; одѣвшись на-скоро, безъ чаю собралась она идти въ участокъ, и только что уже совсѣмъ готовая вышла въ переднюю, какъ вдругъ раздался звонокъ. Она сама бросилась къ двери, открыла ее и увидавъ передъ собою знакомую фигурку Левы, съ радостнымъ крикомъ обхватила его за шею, крѣпко прижала къ груди и долго, долго цѣловала.

— Анна Андреевна, добрая моя, дорогая, всхлипывая говорилъ мальчикъ, — видитъ Богъ, я не виноватъ передъ вами, деньги…

— Знаю, все знаю, голубчикъ, и она передала ему подробности сообщенныя Андрюшей, при чемъ показала письмо.

Съ этихъ поръ они еще сильнѣе привязались другъ къ другу и не только Анна Андреевна, безъ границъ любившая Леву, но даже Авдотья не допускала мысли, чтобъ онъ былъ способенъ на что нибудь дурное.

Андрюшѣ урокъ этотъ тоже послужилъ на пользу, такъ какъ онъ разъ на всегда пересталъ дѣлать глупости самъ, и кромѣ того, встрѣчаясь съ маленькимъ оборвышемъ, уговаривалъ и его бросить дурныя привычки.

У цыганъ.

I.

— Мамочка, позволь мнѣ одной отправиться къ Терезѣ; право, я нисколько не боюсь, и приду назадъ очень скоро, говорила хорошенькая, бѣлокурая Гретхенъ, ласкаясь къ матери.

— Нѣтъ, дружекъ, это невозможно, отвѣчала послѣдняя. Марья должна возвратиться сію минуту, тогда и ступай съ Богомъ; одной же идти лѣсомъ рисковано.

— А какъ я люблю этотъ лѣсъ, ежели бъ ты знала!

— Даже не смотря на то, что тамъ расположенъ цѣлый таборъ цыганъ, какъ вчера разсказывалъ дядя?

— Даже не смотря на это, продолжала дѣвочка. — Положимъ, встрѣтиться съ ними глазу на глазъ не должно быть особенно пріятно; но вѣдь я могу обойти какъ нибудь стороною. Видя однако что малъ ни въ какомъ случаѣ ее не отпуститъ до возвращенія горничной, Гретхенъ больше не настаивала и подойдя къ чугунной рѣшеткѣ сада стала пристально смотрѣть куда-то въ даль. Никогда еще не хотѣлось ей такъ сильно скорѣе увидѣть любимую подругу, скорѣе поздравить съ днемъ рожденія, отдать давно приготовленный подарокъ, обнять ее, поцѣловать крѣпко, крѣпко и искренно пожелать счастія; но Марья точно на зло медлила возвращеніемъ; погода между тѣмъ стояла очаровательная, въ воздухѣ чувствовалась какая-то особенная прохлада, птички весело чирикали, вдали раздавались громкая пѣсни работавшихъ въ полѣ крестьянъ… Гретхенъ тихонько отворила калитку и подо вліяніемъ непонятнаго, увлекающаго ощущенія, рѣшила первый разъ въ жизни ослушаться приказанія матери, т. е. не дождавшись прихода Марьи — отправилась одна.

Быстро шагая по пыльной дорогѣ своими миніатюрными ножками, обутыми въ щегольскія туфельки — она менѣе чѣмъ черезъ часъ совершила задуманное путешествіе безъ всякихъ особенныхъ приключеній; Тереза очень обрадовалась дорогой гостьѣ, поблагодарила за подарки и непремѣнно хотѣла угостить ее шоколадомъ, но Гретхенъ не смѣла оставаться долго.

— Не удерживай меня, дорогая, говорила она подругѣ, --мама будетъ безпокоиться; вѣдь я ушла изъ дому тихонько.

— Неужели? съ ужасомъ воскликнула Тереза; зачѣмъ же ты это сдѣлала?

— Затѣмъ что мнѣ надоѣло ожидать Марью, которая отправилась куда-то не надолго и пропала чуть не до вечера. Съ этими словами дѣвочки разстались. Гретхенъ бросилась бѣжать пуще прежняго, но не успѣла она войти въ лѣсъ, какъ вдругъ увидѣла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дороги массу крупныхъ незабудокъ.

«Если приду домой пятью минутами позже, подумала Гретхенъ, то бѣда не велика, а пройти мимо такихъ красивыхъ цвѣтовъ я положительно не въ состояніи». — И вотъ, низко нагнувшись надъ травою, она начала усердно рвать незабудки, и до того увлеклась своимъ занятіемъ, что даже не замѣтила подошедшую къ ней молодую дѣвушку съ выразительнымъ смуглымъ лицомъ и прекрасными черными глазами.

— Дальше въ лѣсу, цвѣты растутъ еще лучше, сказала эта неизвѣстно откуда появившаяся красавица.

Гретхенъ, никакъ не ожидавшая близкаго присутствія живаго существа, до того изумилась, что не могла даже отвѣчать.

— Ну, чего перепугалась, моя золотая, продолжала между тѣмъ незнакомка, подойдя еще ближе, я вѣдь не старая колдунья, не проглочу тебя". Скажи же откровенно, ты очень любишь цвѣтыіѣ

— Да, я люблю ихъ, рѣшилась наконецъ проговорить Гретхенъ, оглядывая собесѣдницу съ ногъ до головы, но скажите мнѣ пожалуйста, откуда вы пришли?

Смуглянка сначала разразилась громкимъ хохотомъ, но потомъ тотчасъ-же снова приняла серьезный видъ.

— Я пришла… да впрочемъ не все-ли тебѣ равно, откуда я пришла.

Что за странная дѣвушка! подумала Гретхенъ и хотѣла удалиться, но черноокая красавица начала такъ убѣдительно уговаривать ее идти въ лѣсъ за цвѣтами, что дѣвочка въ концѣ концовъ согласилась, и уже почти совершенно успокоилась отъ овладѣвшаго ею страха, какъ вдругъ надъ самымъ своимъ ухомъ услыхала грубый мужской голосъ, который напѣвалъ какую-то пѣсенку. Обернувшись она увидѣла неподалеку довольно красиваго рослаго нарня съ точно такимъ же смуглымъ лицомъ и блестящими глазами какъ молодая смуглянка; густыя сросшіяся брови придавали ему суровое выраженіе, костюмъ его состоялъ изъ поношеннаго доходившаго чуть не до пятокъ сюртука, голова была прикрыта круглою шапочкою, а изъ подъ нея выбивались косматыя пряди длинныхъ нечесаныхъ волосъ. Только тутъ Гретхенъ сообразила, что имѣетъ дѣло съ цыганами; голова ея закружилась, она поблѣднѣла какъ полотно и бросилась бѣжать въ противуположную сторону.

— Куда, куда, моя барышня, — и цыганъ грубо схватилъ ее за руку.

Отчаянный крикъ вырвался изъ груди дѣвочки, но никто не слышалъ этого крика, потому что, во время разговора со смуглянкою, она незамѣтнымъ образомъ слишкомъ уклонилась отъ дороги и была далеко отъ всякаго человѣческаго жилья.

Дома между тѣмъ происходила страшная суматоха. Несчастная мать едва не потеряла разсудокъ: всюду разослали гонцовъ, но къ несчастію всѣ поиски остались безполезными. Прошло 3 мучительныхъ мѣсяца съ минуты исчезновенія ея единственной дочери, которая, украденная цыганами, должна была вмѣстѣ съ остальнымъ таборомъ вести кочующую жизнь, не имѣя никакой возможности дать о себѣ вѣсточку.

II.

Въ густой чащѣ одного изъ Богемскихъ лѣсовъ ярко пылалъ только что разведенный костеръ. Сухіе прутья весело трещали, выбрасывая повременамъ тысячи искръ, высоко разлетавшихся въ воздухѣ. Кругомъ костра расположилось нѣсколько цыганокъ — всѣ онѣ пѣли хоромъ, плотно закутываясь въ свои красные плащи. Тутъ же неподалеку лѣниво растянувшись на травѣ лежали и мужчины. Нѣкоторые изъ нихъ спали крѣпкимъ сномъ, но двое оставались какъ будто на сторожѣ: первый былъ еще молодъ и красивъ; онъ искусно насвистывалъ на маленькой флейтѣ въ тактъ поющему хору, — второй напротивъ выглядѣлъ старикомъ и относился совершенно апатично къ окружающему его веселью.

По срединѣ же этихъ двухъ расположившихся такимъ образомъ кружковъ, робко оглядываясь по сторонамъ, танцовала маленькая бѣлокурая дѣвочка, въ которой читатель конечно узнаетъ несчастную Гретхенъ. Ноженки ея вспухли, густые волнистые волосы-, прежде всегда тщательно расчесанные, представляли какую то безпорядочную спутанную массу, чрезъ плечо былъ перевязанъ пестрый шерстяной платокъ. Она танцовала долго, танцовала безъ передышки, но личико ея выражало одно только горе и утомленіе.

— Постой, постой--это у тебя дурно выходитъ, сказалъ молодой цыганъ, бросивъ на траву свою флейту и подойдя къ танцующей.

Гретхенъ взглянула на него испуганно, дрожь пробѣжала по ея маленькому худенькому тѣльцу, но тѣмъ не менѣе она все-таки продолжала танцовать, не переводя духа, хотя видимо уже выбивалась изъ силъ.

— Не такъ, грозно закричалъ цыганъ и схвативъ ее за руку сильно ударилъ по спинѣ. Тутъ же въ нѣсколькихъ шагахъ стояла раскинутая палатка, гдѣ происходила сцена совершенно иного рода. Старая цыганка, мать Текла, какъ ее называли въ таборѣ, лежала на смертномъ одрѣ. Сморщенное точно печеное яблоко лицо ея покрылось блѣдностію, она безсознательно шептала какія-то несвязныя рѣчи и размахивала руками.

Никто не любилъ эту женщину и потому въ ту минуту, когда ей пришлось разставаться съ жизнію, товарищи не нашли нужнымъ даже попрощаться съ нею; одинъ только сынъ ея да невѣстка стояли около умирающей, грустно опустивъ головы и всматриваясь въ искаженныя предсмертными судорогами черты., «Матушка», повторялъ первый трогательно-нѣжнымъ голосъ, «тебѣ худо, очень худо»? Старуха было протянула къ нему худыя руки, но онѣ тотчасъ же какъ плетки снова безпомощно опустились на постель.

— Поѣзжай въ ближайшую деревню за докторомъ, обратился сынъ къ женѣ своей. Можетъ быть еще есть какая нибудь возможность спасти ее. Цыганка поспѣшно выбѣжала на улицу, чтобы передать присутствующимъ просьбу своего мужа.

Послѣдовало всеобщее совѣщаніе относительно того, стоитъ ли посылать за докторомъ. «Надо спросить Бернарда», сказалъ кто-то изъ толпы. «Да, въ самомъ дѣлѣ, отозвались остальные, это будетъ самое лучшее».

Бернардъ — глава табора, утвердительно кивнулъ головой и два часа спустя, деревенскій докторъ уже стоялъ у постели умирающей.

— Никакой надежды — сказалъ онъ наконецъ, осмотрѣвъ больную — противъ старости и смерти нѣтъ лѣкарства.

Услыхавъ, что Теклѣ не суждено больше жить на бѣломъ свѣтѣ, цыганки гурьбою повалили въ шатеръ ея, но на лицахъ ихъ было написано полнѣйшее равнодушіе. Одна только маленькая Гретхенъ подошла къ похолодѣвшему трупу старушки и опустившись на колѣни, съ выраженіемъ искренняго сожалѣнія смотрѣла на нее полными слезъ глазами. «Я помню, ты всегда говорила со мной ласково, шептала дѣвочка, и была единственное существо, относившееся ко мнѣ съ состраданьемъ»…

Въ эту самую минутъ Гретхенъ почувствовала, что кто-то сильно сжимаетъ ея руку. Она обернулась и взоръ ея встрѣтился съ темными глазами доктора, въ которомъ сейчасъ же узнала роднаго дядю. Яркій румянецъ покрылъ похудѣлыя щечки несчастной; дѣвочка хотѣла вскрикнуть, броситься на шею близкому, дорогому человѣку, но онъ снова незамѣтно схватилъ ее за руку и проговорилъ едва слышно: «будь покойна, я спасу тебя, только не показывай виду, что мы знаемъ другъ друга; бѣги скорѣе къ моей телѣжкѣ, спрячься подъ фартукомъ; я приду вслѣдъ за тобою и черезъ нѣсколько часовъ ты снова увидишь маму!»

Гретхенъ незамѣтнымъ образомъ проскользнула между плотною толпою цыганокъ и исполнила приказаніе дяди.

Вся дрожа какъ въ лихорадкѣ, лежитъ бѣдняжка, свернувшись кренделемъ подъ кожанымъ фартукомъ деревенскаго экипажа доктора, лежитъ, какъ говорится, ни жива ни мертва: «а вдругъ увидятъ, думаетъ она, что тогда — бѣда вѣдь!»

Но вотъ раздаются знакомые шаги дяди, слышно какъ онъ садится въ телѣжку, шевелитъ возжами, лошадь трогается, сначала бѣжитъ она ровною рысью, потомъ шагъ ускоряется и наконецъ несетъ въ галопъ украденнаго сѣдока. Ботъ Гретхенъ уже выглянула изъ подъ фартука, вотъ она сидитъ рядомъ съ дядей, а вотъ наконецъ и родное село, давно знакомый садъ, домъ и на балконѣ сидитъ мама. Но, Боже мой, какъ она измѣнилась, постарѣла, осунулась! Сколько горя выражаетъ ея красивое, доброе, благородное лицо! Видно, не легко ей было, сердечной!

— Мама, мама, милая, дорогая, издали кричитъ Гретхенъ, успокойся — я жива, здорова и больше никогда уже съ тобою не разстанусь!

Услыхавъ голосъ дочери, мама въ первую минуту не вѣритъ своему счастію, но затѣмъ убѣдившись, что все это не сонъ, со слезами радости крѣпко прижимаетъ къ наболѣвшей груди свою ненаглядную дѣвочку.

Геройская смерть.

Карлъ Спрингель — звали бѣднаго хромаго мальчика, геройское самопожертвованіе котораго спасло жизнь 100 человѣкъ, и имя котораго знаетъ и помнитъ вся южная Германія. Солдаты, смѣло идущіе въ бой п безтрепетно встрѣчающіеся лицомъ къ лицу со смертью на полѣ битвы, все-таки имѣютъ хотя слабую надежду на то, что смерть ихъ пощадитъ, что они здравы ж и невредимы вернутся къ своей семьѣ. У Карла Спрингеля не было такой надежды и, все-таки, храбро и мужественно пошелъ онъ на встрѣчу смерти, чтобы цѣною своей жизни сохранитъ жизнь другихъ.

19-го ноября 1867 года, надъ южной Германіей разразилась страшная буря. Дождь шелъ безостановочно двадцать часовъ, такъ что, казалось, начинался второй потопъ; маленькіе ручьи обращались въ бурныя рѣки, а рѣки выступали изъ береговъ и заливали окрестность на громадное пространство.

Въ такую ужасную погоду, въ девять часовъ вечера, Карлъ Спрингель вышелъ на костыляхъ изъ своей хижины, чтобы отнести ужинъ своему отцу; отецъ его, Вильгельмъ Спрингель, былъ сторожемъ на южно-германской желѣзной дорогѣ и долженъ былъ смотрѣть за мостомъ черезъ «Чортовъ проходъ». Чортовымъ проходомъ называлась огромная лощина футовъ въ 100 глубины черезъ которую былъ построенъ желѣзный мостъ, считавшійся мѣстными инженерами чрезвычайно крѣпкимъ и устойчивымъ. На днѣ лощины протекалъ ручей, превратившійся теперь въ бурный потокъ, грозныя волны котораго съ шумомъ разбивались о желѣзные устои моста.

Бодро, хоть и медленно, подвигался Карлъ впередъ среди ужасной темноты, и былъ уже ярдахъ въ 100 отъ моста, какъ вдругъ услышалъ страшный трескъ и грохотъ; въ головѣ его сейчасъ-же мелькнула мысль о томъ, что это провалился мостъ, а на мосту былъ его отецъ. Такъ скоро, какъ только ему позволяли его больныя ноги, поспѣшилъ Карлъ впередъ; на рельсахъ стояла дрезина^[2] его отца съ краснымъ фонаремъ, а отъ моста, отъ великолѣпнаго несокрушимаго моста — не осталось ничего; только отдѣльныя бревна и балки неслись по бурнымъ волнамъ потока.

— Отецъ, отецъ, гдѣ ты! --закричалъ несчастный мальчикъ и на одну минуту чуть не лишился чувствъ; но только на одну минуту: ему тотчасъ пришло въ голову, что скоро по этому мосту долженъ пройти курьерскій поѣздъ изъ города, а моста нѣтъ, нѣтъ и сторожа, который могъ бы выставить предупредительный знакъ, и поѣздъ со всѣми пассажирами долженъ неминуемо погибнуть въ пропасти Чортова прохода.

И вотъ мальчикъ, забывъ о собственномъ горѣ, рѣшается замѣтить отца и предупредить поѣздъ о грозящей ему опасности. Но что ему дѣлать? Между тѣмъ время идетъ., поѣздъ приближается, Карлъ, несмотря на ревъ бури, уже слышитъ его шумъ, чувствуетъ сотрясеніе пути — значитъ близко. И вотъ храбрый мальчикъ бросается на дрезину, изъ всѣхъ силъ спѣшитъ на встрѣчу поѣзду, махаетъ краснымъ фонаремъ и какъ можетъ громче кричитъ:

— Мостъ провалился! Мостъ провалился!

Онъ знаетъ, что если и спасетъ поѣздъ, то самъ неминуемо долженъ погибнуть, такъ какъ сразу остановить этого дымящагося коня невозможно, онъ это знаетъ, но не думаетъ объ этомъ: только бы ему предупредить машиниста, только-бы спасти всѣхъ этихъ неподозрѣвающихъ опасности пассажировъ. И онъ достигъ своей цѣли: машинистъ, увидѣвъ его красный фонарь, услышавъ его крики, сталъ мало по малу сдерживать паровозъ, и аршинъ за 12 до пропасти счастливо успѣлъ совсѣмъ остановить его, но дрезина и бывшій на ней Карлъ погибли: поѣздъ отбросилъ ихъ въ сторону, и когда мальчикъ былъ найденъ, тѣло его было уже безжизненно. Но поѣздъ былъ спасенъ.

Черезъ два года я былъ на мирномъ сельскомъ кладбищѣ, гдѣ покоится его прахъ. На простой каменной плитѣ, положенной тѣми, чью жизнь онъ спасъ, стоитъ слѣдующая надпись.

Карлъ Спрингель 14 лѣтъ. Онъ умеръ смертью героя и мученика и спасъ 200 человѣкъ.

Трусливые цыплята,

— Идемъ, идемъ, братцы!.. Что мы тутъ цѣлые дни киснемъ, не видя Божьяго свѣта!.. Нельзя вѣчно прятаться подъ крыломъ матери!.. кричалъ маленькій цыпленокъ-Рѣзвушка, забравшись на пустой цвѣточный горшокъ, попавшій какъ-то въ курятникъ.

— А кошка… а ястребъ… лисица!., такія страсти!.. пищалъ брату испуганно, поднявъ голову, бѣлый малышъ Трусикъ.

— Кошка!.. Ястребъ! . Насъ много, --отъ кошки, отъ ястреба — мы и безъ матери отобьемся… Про лисицу нечего и говорить — ея совсѣмъ нѣтъ… Я увѣренъ — это мама нарочно насъ пугаетъ лисицей, чтобы мы не показывали и нова дальше курятника!.. Лисица — сказки!.. Будемъ смѣлыми цыплятами — погуляемъ по свѣту, посмотримъ, что тамъ творится, --интересно!.. Идемъ!..

— Идемъ!.. запищали одинъ громче другаго цыплята…

Рѣзвушка кувыркомъ-кувыркомъ — свалился съ цвѣточнаго горшка, чуть не сломавъ ногу, — но отправился, важно выставилъ грудь впередъ и, переваливаясь съ ноги на ногу, выплылъ за дверь курятника, — цыплята за нимъ… Цыплятамъ страстно захотѣлось поскорѣе быть дальше-дальше отъ противнаго курятника, изъ котораго они еще ни разу не выглядывали, и который имъ надоѣлъ до-нельзя… Цыплята гордо вытягивали короткія шеи, имъ хотѣлось казаться больше, крупнѣе, --они весело поглядывали по сторонамъ и имъ какъ будто и самыя стѣны курятника, эти всегда молчаливыя, скучныя стѣны, говорили: — «да, да, вы большіе, --пора, пора увидать вамъ свѣтъ!..»

Старая курица-Хохлатка, мать безпокойныхъ цыплятъ, въ это время рылась въ пыли тутъ же за дверью курятника; цыплята ее не замѣтили-- и гдѣ имъ въ эти минуты было ее замѣтить!.. Хохлатка и не подала виду своимъ пискунамъ, что она все слышала и теперь видѣла, какъ ея глупыши торопливо выползли за дверь курятника и шагаютъ себѣ безъ оглядки впередъ… «Клу-клу!.. Пусть-пусть!..» сказала она про себя, когда полдюжины цыплятъ брели довольно далеко по птичьему двору.:. «Клу, — пусть побродятъ--попробуютъ… Клу…»

Яркій свѣтъ ослѣпилъ маленькихъ пискуновъ; но они отправились впередъ… «Га-га!..» кричали какіе-то бѣлые, сѣрые, великаны вытягивая длинныя шеи… «Буль-будь!..» распустивъ вѣеромъ пестрый хвостъ и выбивая нога въ ногу, выступалъ индюкъ, какъ птичій майоръ… «Га-га» подступали гуси… «Буль-будь!..» командовалъ индюкъ, небрежно взбрасывая красный стручекъ на носу, точно командовалъ имъ: "направо… на лѣво! «Буль-буль!..» Цыплята растерялись, ударились въ сторону…

— Вернемся, Рѣзвушка!.. пищалъ Трусикъ…

— Пи-пи-пи, — въ курятникъ!.. пищали цыплята хоромъ…

— Сейчасъ… за мной!.. робко согласился Рѣзвушка и повернулъ вправо, думая, что туда и дорога въ курятникъ, и попалъ не въ ту сторону!..

«Га-га!..» шипѣли гуси… «Кря-кря, — что тутъ бродятъ за уроды!..» крякала утка…

— Ахъ, не туда, — не туда я повернулъ, братцы — забылъ дорогу, — растерялся Рѣзвушка.

— Не знаешь дороги, а взялся вести!.. заклюютъ, — заклюютъ насъ великаны!.. Пи-пи-пи, — мама, мама!.. хоромъ пищали цыплята, собравшись въ кучу.

— Ай-ай-ай! кричала Желтоножка, испугавшись большого сѣраго гусака, который, вытянувъ шею, шелъ прямо на нее.

«Ш-ш-ш!..» шипѣлъ гусакъ, хлопая крыльями. Желтоножка прижалась къ Трусику и закрыла глаза.

— Ай-ай-ай!.. онъ забьетъ насъ… мама!.. подняли пискъ цыплята.

— Глупыши, глупыши!.. сказалъ имъ, подходя, молодой пѣтухъ, — на васъ никто и не думалъ бросаться, — вы просто трусишки… на васъ мало кто и обращаетъ вниманіе — невидаль тоже… цыплята!.. Трусы вы, — ну, и не ходите одни!.. Кк-кареку-у, — трусы-трусы, — маменькины дѣтки!..

«Клу-клу-клу!..» твердо звала въ эту минуту, своихъ глупышей Хохлатка; она шла сзади нихъ не вдали, — она знала, что цыплята ея пока еще храбры въ курятниѣ, но не на птичьемъ дворѣ.

«Клу-клу, — сюда, ко мнѣ…» еще громче раздался голосъ Хохлатки. Цыплята градомъ бросились радостно къ матери и скорѣе забились подъ ея крылья, — первый спряталъ туда голову Рѣзвушка; онъ прижался къ груди матери, молча желая задобрить свою маму, чтобы та не сердилась.

«Клу-клу!.. рано еще выползли безъ матери; малы — у васъ отъ слова до дѣла пока далеко. Узнали теперь сами… Птичій дворъ — не курятникъ… Клу-клу!..»

Письмо.

На дворѣ было холодно, наступили такъ называемые крещенскіе морозы, но не смотря на это по многолюднымъ улицамъ Петербурга быстро перегоняя другъ друга, сновала обычная масса экипажей. да дѣлая толпа пѣшеходовъ. Снѣгъ шелъ крупными хлопьями и, подгоняемый отъ времени до времени сильными порывами пронзительнаго вѣтра, крутился въ воздухѣ, покрывая собою все, что попадалось на пути.

Хорошо жилось тѣмъ, кто имѣлъ теплое платье, обувь, квартиру; онъ не чувствовалъ непогоды, и расположившись въ мягкомъ удобномъ креслѣ около пылающаго камина можетъ быть не захотѣлъ бы повѣрить, что тутъ же, въ этомъ самомъ домѣ, гдѣ нибудь на чердакѣ или въ подвалѣ жмется нужда горькая, да нищета убогая.

Въ минуту моего разсказа, въ одномъ изъ подобныхъ незатѣйливыхъ помѣщеній сидѣло двое маленькихъ дѣтей — дѣвочка и мальчикъ; оба они дрожали отъ холода, и чтобы хотя немножечко согрѣться прижались другъ къ другу совершенно плотно.

Комната была почти совсѣмъ пустая; въ единственномъ окнѣ ея, покрытомъ затѣйливыми узорами намерзшаго снѣга, не доставало нѣсколькихъ стеколъ; на мѣсто нихъ красовались большія комья грязныхъ тряпокъ, сквозь которыя съ воемъ и свистомъ безпрестанно прорывался вѣтеръ, обдавая холодною струею несчастныхъ малютокъ. Мальчика звали Гришей, а крошечную сестренку его Лизой; они были круглые сироты и не имѣли никого, кто бы могъ о нихъ позаботиться. Гриша, какъ старшій, понималъ уже свое тяжелое положеніе; онъ грустно смотрѣлъ на Лизу и по видимому позабывъ о самомъ себѣ старался успокоить ее, прижимая къ груди окоченѣлыми отъ холода рученками.

— Гриша, мнѣ холодно, проговорила дѣвочка сквозь слезы. — Гриша ничего не отвѣчалъ;. бѣдное наболѣвшее сердечко его обливалось кровью. — Гриша, я хочу кушать, продолжала сестренка тѣмъ же плаксивымъ голосомъ.

Мальчикъ нахмурилъ брови и глубоко задумался, но вдругъ лицо его озарилось радостною улыбкою. Быстро выпустилъ онъ изъ рукъ Лизу, еще быстрѣе обѣжалъ всю комнату, нашелъ гдѣ то клочекъ бумажки и остатокъ карандаша и, подойдя къ окну, написалъ слѣдующее: «Милый Боженька, пошли мнѣ хотя три копѣйки, чтобы я могъ на нихъ купить хлѣба мнѣ и Лизочкѣ; кромѣ меня объ ней вѣдь некому позаботиться». — Затѣмъ бережно сложилъ бумажку, снялъ съ гвоздя шапку, и стремглавъ бросился на улицу.

Пробѣжавъ минутъ десять, онъ, весь раскраснѣвшись, съ трудомъ переводя дыханіе, остановился около ближайшей церкви, взошелъ на паперть и увидавъ висѣвшую у входной двери кружку, хотѣлъ опустить въ нее свое письмо, какъ вдругъ чья-то протянувшаяся сзади рука неожиданно взяла у него бумажку.

Гриша съ испугомъ обернулся назадъ. Передъ нимъ стоялъ окутанный въ длинную шубу старичекъ священникъ и читалъ его посланіе.

— Господь Богъ услышалъ твою просьбу, дитя, — сказалъ священникъ, ласково взглянувъ на мальчика, онъ прислалъ меня сюда нарочно въ одно время съ тобою, чтобы дать мнѣ возможность облегчить судьбу твою и твоей Лизочки. Вотъ возьми пока — купи ей хлѣба — продолжалъ онъ передавая Гришѣ; нѣсколько серебряныхъ монетъ — и затѣмъ сегодня же приходите вмѣстѣ ко мнѣ, я живу вотъ въ этомъ домѣ напротивъ…

Мальчикъ крѣпко поцѣловалъ руку добраго старика, прежнимъ бѣглымъ шагомъ отправился въ обратный путь, купилъ по дорогѣ молока, булокъ, даже штучку пирожнаго, накормилъ свою Лизу, закуталъ ее большимъ дырявымъ платкомъ и повелъ къ доброму батюшкѣ, который, узнавъ отъ Гриши печальное положеніе сиротокъ, сначала взялъ ихъ къ себѣ, а потомъ помѣстилъ въ пріютъ. гдѣ нашимъ маленькимъ знакомымъ не пришлось уже больше терпѣть никакой нужды.

Лисица въ затрудненіи.

Разъ кумушка Лиса отправилась поохотиться на куръ — и попала въ петлю Дѣло было такъ: много уже лиса перетаскала куръ изъ одного курятника, пробираясь черезъ конюшню, — вотъ кучеръ и устроилъ веревочную петлю, чтобы изловить ее… Сунулась наша Лиса по знакомой дорожкѣ — и бацъ — ноги ея въ петлѣ. Какъ Лиса не билась, — не могла освободиться…. Что тутъ дѣлать?.. Слышитъ Лиса за досчатой перегородкой кудахчутъ куры, ноетъ пѣтухъ — приподнялась она, собравши силы повыше, заглянула черезъ перегородку…

— Здравствуй, милый пѣтушокъ!.. Выручи, голубчикъ — я въ большомъ затрудненіи… помоги, родной, я буду тебѣ благодарна!.. ласкается Лиса къ пѣтуху.

Пѣтухъ, увидѣвъ Лису, встрепенулся и испуганно крикнулъ:

— Каккареку, — въ чемъ дѣло?..

— Я запуталась въ петлѣ и не могу освободиться, — придетъ кучеръ и убьетъ меня.

— Ты можешь своими острыми зубами нерегрысть веревку и уйти, — тутъ какія-нибудь, ланчатая, штуки!.. сказалъ пѣтухъ.

— Не вѣрь, не вѣрь ей!.. закудахтали со всѣхъ сторонъ куры, убѣгая въ разные углы курятника со своими цыплятами.

— Не могу, милый пѣтушокъ, — право немогу сама выбраться, — плачется Ліюа, — я не лгу… Взлети сюда, распусти узлы на веревкѣ, избавь меня отъ гибели, — поработай минутку своимъ клювомъ!..

— Благодарю покорно, — ты съѣшь меня!.. Ни за что не подойду къ тебѣ близко, — хитришь, кума… Ты ужъ много перетаскала у меня куръ…

— И не взгляну на тебя… Вотъ, видитъ Богъ, никогда не трону и твою семью, --даю тебѣ обѣщаніе: съ голода буду умирать, а въ курятникъ больше ни ногой… Помоги мнѣ выбраться отсюда!..

— Не вѣрю тебѣ!.. моталъ головою пѣтухъ. Я лучше взлечу на насѣстъ, — туда ты ужъ, дѣйствительно, не доберешься до меня!.. И хлопъ-хлопъ крыльями, взлетѣлъ на насѣстъ.

— Идутъ, идутъ, пѣтушекъ… Помоги, голубчикъ, право не лгу!., плакалась Лиса.

«Скрыпъ-скрыпъ!» заскрипѣла вскорѣ дверь въ конюшнѣ — и… вошелъ кучеръ.

— А, желанная, — ты здѣсь!.. наконецъ-то, я терпѣлъ отъ тебя, — попалась, курятница!.. довольно сказалъ онъ… Перестанешь теперь таскать моихъ куръ, — ишь, повадилась!..

И покончилъ съ Лисой.

Пѣтухъ слышалъ со своего насѣста, какъ Лиса, испуская духъ, выла: «Одинъ разъ сказала въ жизни правду и мнѣ пѣтухъ не повѣрилъ, — нѣтъ, вѣрно, хитростью и ложью никому не сносить головы!.. Ввви!…» взвизгнула она — и… затихла.

Да-а, бываетъ — и Лиса говоритъ правду, да никто ей не вѣритъ.

На горахъ.

— Такъ ты положительно не хочешь сводить меня на горы, — сказалъ маленькій Гуно, обращаясь въ третій разъ къ своей нянѣ. — Не то что не хочу, но не могу, мой другъ, мнѣ запрещено это.

Гуно крайне опечалился. Онъ просилъ, даже умолялъ старушку позволить ему влѣзть на высокія вершины, гдѣ виднѣлись цѣлыя глыбы снѣга, но она не соглашались. Видя, что никакія просьбы не могутъ разжалобить Тюліеду, ребенокъ надулъ губки и молча прослѣдовалъ за нею въ отель, гдѣ они помѣщались на нѣсколько времени по случаю болѣзни матери. Онъ много гулялъ все это время, съ любопытствомъ осматривая живописныя мѣста Швейцаріи; былъ вездѣ, гдѣ только можно, за исключеніемъ высокихъ обрывистыхъ утесовъ--туда мать не рѣшалась пускать его безъ себя, — а Гуно какъ нарочно туда то и хотѣлось, тѣмъ болѣе что Генрихъ, сынъ содержателя отеля, подарилъ ему длинную остроконечную палку, при помощи которой туристы обыкновенно взбираются по горамъ очень высоко, и мальчикъ во что бы то ни стало желалъ пустить ее въ дѣло. Но вотъ, они уже подошли къ отелю; Гуно пропустилъ няню впередъ, а самъ, расположившись у низенькаго плетенаго забора, сталъ представлять себѣ всю прелесть прогулки по горамъ, гдѣ, по словамъ Генриха, среди густыхъ слоевъ бѣлаго снѣга, красовались восхитительные пунцовые цвѣты.

— Не пойти ли мнѣ одному, вдругъ мелькнула мысль въ хорошенькой кудрявой головкѣ мальчугана--что я въ самомъ дѣлѣ за баба такая. И дождавшись слѣдующаго утра, Гуно всталъ раньше всѣхъ, на скоро одѣлся, захватилъ съ собою подарокъ Генриха, булку, яблоко, на случай ежели проголодается, и тихонько вышелъ на улицу.

Утро стояло восхитительное, солнце только что взошло, и снѣгъ, лежавшій на виднѣющихся вдали высокихъ вершинахъ, отливалъ какимъ-то красивымъ розовымъ оттѣнкомъ. —Гуно былъ очень доволенъ, что вооружился своею палкою, потому что идти пришлось почти все время по узкой, обрывистой и главное скользкой тропинкѣ. Онъ впрочемъ, не обращалъ на это никакого вниманія; прислушивался къ шумящему гдѣ-то по близости водопаду, съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя холодную струю воздуха и даже нисколько не поморщился, когда довольно рѣзкій вѣтеръ подулъ ему прямо въ лицо. —Цѣлый день въ моемъ распоряженіи, думалъ мальчикъ, могу дѣлать, что хочу. Увижу совершенно новыя мѣста, и по всей вѣроятности побываю тамъ, куда еще не заглядывалъ ни одинъ путешественникъ.

Какіе прелестные цвѣты разсчитывалъ онъ найти тамъ и чего добраго натолкнуться на какое нибудь приключеніе. Кто знаетъ, можетъ придется повстрѣчаться съ великаномъ, людоѣдомъ, волшебницею, колдуньею или даже съ привидѣніемъ! Послѣ довольно продолжительной ходьбы мальчикъ началъ чувствовать сначала сильную усталость, а потомъ голодъ и вотъ, замѣтивъ на дорогѣ обросшій желтоватыми грибками да густымъ мхомъ пень, присѣлъ на него, чтобы достать свой незатѣйливый завтракъ, который тѣмъ не менѣе показался ему чрезвычайно вкуснымъ и послѣ котораго онъ всталъ съ мѣста гораздо бодрѣе. Извилистая тропинка вела все выше и выше. Гуно торопливо шагалъ впередъ: на пути попадалось ему множество различныхъ, цвѣтовъ, растущихъ на склонѣ горы, но такъ какъ ни одинъ изъ нихъ не былъ пунцовый, то онъ не обратилъ особеннаго вниманія.

По мѣрѣ того какъ онъ взбирался, въ воздухѣ становилось холоднѣе: онъ даже началъ сожалѣть, что не захватилъ съ собою пальто и остановившись, взглянулъ внизъ по тому направленію. гдѣ долженъ былъ находиться отель, но къ крайнему удивленію своему вмѣсто отеля и давно знакомой равнины глазамъ его представилось совершенно новое, никогда еще не виданное имъ прежде мѣсто.

Со всѣхъ сторонъ онъ былъ окруженъ высокими горами, которыя, казалось, висѣли въ воздухѣ, глядя на маленькаго путешественника мрачно и угрюмо; ему невольно сдѣлалось страшно, но онъ старался превозмочь себя, перевелъ взоръ на снѣжныя вершины, которыя не смотря на продолжительное путешествіе находились отъ него такъ же далеко, какъ и прежде. — Кажется, Генрихъ говорилъ, что пунцовые цвѣты растутъ на самомъ верху, слѣдовательно мнѣ туда надобно пробраться, мысленно рѣшилъ мальчикъ и съ этими словами снова началъ храбро карабкаться по крутому обрыву.

Дорога была сплошь покрыта снѣгомъ, присѣсть, отдохнуть оказалось невозможно, усталость сильно давала себя чувствовать. По счастію Гуно наконецъ замѣтилъ на поворотѣ нѣчто похожее на маленькую каменную хатку, въ которую онъ направился съ большимъ нетерпѣніемъ. Тамъ на полу лежала разбросанная солома; мальчикъ собралъ ее въ кучу сѣлъ, вытянулъ ноги съ видимымъ наслажденіемъ, досталъ изъ кармана остатокъ провизіи, принялся уничтожать ее съ апетитомъ и за тѣмъ, когда больше ничего не осталось, снова пустился въ путь.

Холодъ между тѣмъ усиливался съ каждою минутою, густой туманъ покрывалъ бѣлою пеленою все окружающее пространство, Гуно началъ падать духомъ и даже терять надежду когда нибудь увидѣть прелестный пунцовый цвѣтокъ, который Генрихъ описывалъ ему такими яркими красками.

— Лучше по добру по здорову вернусь домой, сказалъ онъ самъ себѣ, съ какою-то отчаянною рѣшимостью, а то еще пожалуй заблудишься, да и больно уже холодно становится въ легкомъ костюмѣ. — И повернувъ назадъ, онъ принялся спускаться; но странное дѣло, вмѣсто прежней извилистой тропинки, передъ нимъ тянулась другая — совершенно новая незнакомая. Съ сильно бьющимся отъ волненія сердцемъ, мальчикъ сначала бросился вправо, потомъ влѣво, а въ концѣ концовъ до того запутался, что положительно не могъ дать себѣ отчета, куда идти и что дѣлать. Слезы подступали ему къ горлу; онъ закричалъ изо всей силы, но въ отвѣтъ услыхалъ только издалека доносившійся глухой шумъ водопада, который со страха принялъ за ревъ дикаго звѣря. — Господи, что со мною будетъ, если я до вечера не успѣю добраться домой, повторялъ онъ въ отчаяніи, ломая руки. и попробовалъ вскрикнуть вторично; на этотъ разъ ему показалось, что чей-то невидимый человѣческій голосъ откликнулся издали; — онъ крикнулъ громче цѣлую фразу, голосъ повторилъ ее слово въ слово и опять все затихло, опять наступила мертвая тишина, изрѣдка нарушаемая шумомъ водопада. Бѣдный Гуно шелъ все прямо, куда глаза глядятъ; онъ почти выбился изъ силъ и едва передвигалъ свои усталыя ноги; наконецъ вдали показался небольшой шалашикъ. въ родѣ того, гдѣ онъ нѣсколько часовъ тому назадъ утолялъ голодъ послѣднимъ запасомъ провизіи. Ускоривъ шаги. мальчикъ добрался до него довольно быстро, и по примѣру прошлаго раза. усѣвшись на полъ, вытянулъ ноги съ полнымъ наслажденіемъ; онъ даже хотѣлъ задремать, но страхъ быть настигнутымъ какимъ нибудь хищнымъ животнымъ не давалъ ему покоя, тѣмъ болѣе что на дворѣ уже совершенно стемнѣло. И вотъ бѣдняга — мальчуганъ то забьется въ самый уголъ шалаша, то вдругъ выскочитъ изъ него и примется плакать да кричать о помощи. Невидимый голосъ вторилъ его стонамъ гдѣ то тамъ далеко… далеко… Это должно быть горные духи подсмѣиваются надо мною, думаетъ Гуно, позабывшій о томъ, что еще недавно объясняли ему значеніе эхо. Но вдругъ слышитъ онъ чьи-то шаги около самаго шалаша, начинаетъ всматриваться и… о ужасъ, видитъ огромнаго сѣраго волка съ большой косматой головою. Первою мыслью мальчика было ударить волка палкою; онъ даже собравъ послѣднія силы поднялъ ее, но волкъ не испугался, подошелъ еще ближе и несчастный Гуно, чуть было не лишившійся чувствъ отъ страха, съ радостію замѣтилъ, что передъ нимъ, стоитъ собака хозяина того отеля, гдѣ они остановились. — Медоръ! говоритъ мальчикъ, милый Медоръ, какими судьбами ты здѣсь очутился? — Но къ несчастію Медоръ отвѣчать не можетъ; онъ только виляетъ хвостомъ да лижетъ покраснѣвшія отъ холода рученки Гуно, который, взобравшись на его мохнатую спину, благополучно возвращается домой и съ этого дня уже даетъ себѣ честное слово никогда больше не гулять безъ провожатаго по горамъ Швейцаріи.

Красная юбочка.

— Мама, разскажи что нибудь, просила хорошенькая Клара Чель, сидя у открытаго окна вагона; мнѣ такъ надоѣло смотрѣть на черный дымъ и искры, которыя летятъ изъ локомотива, а больше ничего не видно, поѣздъ мчится быстро, поля, деревни, лѣсъ — все это мелькаетъ передъ глазами; не на чемъ остановиться.

— А вотъ сейчасъ мы будемъ проѣзжать одну маленькую станцію, или полустанокъ, какъ ее обыкновенно называютъ. Твоя няня, будучи еще ребенкомъ, жила на этомъ полустанкѣ; поѣздъ пойдетъ медленно, ты успѣешь разсмотрѣть хорошо ея бывшее жилище, а затѣмъ я разскажу цѣлую исторію.

Дѣйствительно, не прошло двухъ минутъ, какъ раздался пронзительный свистъ локомотива, поѣздъ убавилъ ходъ и совершенно тихо обогнулъ мимо маленькой станціи, которую Клара разглядѣла весьма внимательно.

— Такъ вотъ гдѣ жила наша добрая няня, когда была маленькою, сказала она матери, усаживаясь на колѣни, чтобы лучше разслышать обѣщанную исторію.

— Да, дружокъ, наша Мабель родилась въ одномъ изъ домиковъ вблизи полотна желѣзной дороги и когда ей минуло десять лѣтъ, съ нею случилось именно то, что я хочу тебѣ разсказать.

Желѣзную дорогу въ Брайтонъ въ то время только что успѣли провести, и такъ какъ она еще не была соединена ни съ какой другою вѣтвью, то поѣзда ходили конечно гораздо рѣже, чѣмъ теперь. Отецъ Мабель, умершій вскорѣ послѣ ея рожденія, занималъ мѣсто сторожа близъ полустанка, гдѣ шоссейная дорога пересѣкаетъ полотно; обязанность его состояла въ томъ, чтобы не пропускать экипажи чрезъ полотно передъ проходомъ поѣзда, и въ предупрежденіе могущаго случиться несчастія, во время запирать ворота. Послѣ его смерти, матери Мабель позволили оставить за собой домикъ покойнаго мужа и вмѣстѣ съ тѣмъ дали право исполнять его обязанности за то же самое вознагражденіе. Какъ я уже сказала раньше, поѣзда ходили не часто. Дорога, пересѣкающая рельсы, вела только къ фермѣ, такъ что и по ней иногда приходилось отпирать ворота всего раза три, четыре въ день и поэтому женщинѣ-сторожу работы было немного; да и вообще-то вся ея обязанность заключалась въ томъ, чтобы при проходѣ каждаго поѣзда выходить изъ сторожевой будки и держать въ рукѣ бѣлый флагъ, показывая этимъ машинисту, что путь свободенъ.

Флагъ же краснаго цвѣта служилъ сигналомъ какой нибудь опасности; благодаря Бога, во все время службы какъ отца, такъ и матери Мабель, его еще ни разу не приходилось примѣнять къ дѣлу.

Живя близъ полотна желѣзной дороги и видя ежедневно поѣзда, которые проходили постоянно въ опредѣленное время, Мабель вскорѣ узнала всѣ эти порядки на столько, что могла почти безошибочно сказать въ какіе именно часы ожидались поѣзды, и по прошествіи весьма короткаго срока сдѣлалась, какъ говорится, правой рукой матери. Послѣдней однажды пришлось отлучиться въ городъ по какому-то очень важному дѣлу, вслѣдствіе чего дѣвочка была принуждена большую половину дня оставаться на посту одна; она знала, что мать вернется не ранѣе вечера, очень гордилась оказаннымъ ей довѣріемъ и каждый разъ передъ проходомъ поѣзда аккуратно появлялась на своемъ посту. Вотъ уже прошли три пассажирскихъ, одинъ товарный, — оставался только экстренный, самый быстрый поѣздъ, который долженъ былъ показаться въ половинѣ шестаго.

За четверть часа до его появленія, по дорогѣ, ведущей чрезъ рельсы, показалась телѣга съ нѣсколькими кулями жита. Она повидимому направлялась къ фермѣ и ей нужно было переѣхать рельсы. Мабель предложила крестьянину подождать, пока поѣздъ пройдетъ, но онъ желая скорѣе добраться, просилъ отпереть ворота, говоря, что времени еще слишкомъ достаточно. Дѣвочка побѣжала домой посмотрѣть на часы и видя, что дѣйствительно оставалось болѣе десяти минутъ, исполнила его желаніе. Надо же было случиться, что въ ту минуту какъ возъ въѣхалъ на рельзы, задняя ось сломалась пополамъ, колесо отлетѣло въ сторону, телѣга повалилась на бокъ и ячмень высыпался на дорогу совершенно заваливъ собою путь, по которому долженъ былъ пройти экстренный поѣздъ. Бѣдная Мабель страшно испугалась, она не знала, на что рѣшиться. Мужикъ первымъ дѣломъ началъ выпрягать лошадь, отказавшись положительно отъ опрокинутаго воза, искать посторонней помощи негдѣ, дѣвочка знала, что по близости нѣтъ человѣческаго жилья, а между тѣмъ медлить и не предпринимать ничего для отвращенія бѣды невозможно, время шло своимъ порядкомъ. Каждая минута была на счету, оставался одинъ исходъ — бѣжать по полотну на встрѣчу поѣзду и попробовать остановить его прежде, чѣмъ онъ достигнетъ перекрестка. Мабель быстро взглянула на часы, было двадцать минутъ шестаго; чрезъ десять минутъ поѣздъ долженъ прибыть на мѣсто катастрофы. Быстрѣе молніи бросилась бѣдняжка бѣжать вдоль полотна, разсчитывая привлечь на себя вниманіе машиниста. Она еще не знала, какимъ образомъ приведетъ въ исполненіе задуманный планъ, но чувствовала только то, что ей нужно бѣжать и бѣжать какъ можно быстрѣе. Тропинка оказалась крайне неровная, что значительно замедляло шагъ, но тѣмъ не менѣе дѣвочка напрягала всѣ усилія, зная, какъ дорога была каждая секунда. Отъ слишкомъ ускореннаго шага, и частію вслѣдствіе сильнаго возбужденія сердце ея билось такъ часто, что она противъ желанія должна была остановиться. Но это продолжалось не болѣе минуты; собравъ послѣднія силы, крошечное созданіе снова пускается въ путь и потомъ вдругъ вторично останавливается; смертельная блѣдность покрываетъ разгорѣвшіяся щечки, лицо выражаетъ отчаяніе… Господи! шепчетъ дѣвочка, второпяхъ я забыла захватить красный флагъ; а безъ него не возможно привлечь вниманіе машиниста! И въ воображеніи ея рисуется страшная картина… Чѣмъ бы, чѣмъ бы замѣнить этотъ противный флагъ, думаетъ несчастная, схватившись за голову. — Машинально опускаетъ глаза внизъ и видитъ изъ подъ своего темненькаго ситцеваго платьица, кусокъ рубца красной фланелевой юбочки. Она знаетъ, что красный цвѣтъ есть вообще сигналъ опасности и потому обрадовавшись счастливой находкѣ, въ одинъ моментъ снимаетъ съ себя эту юбочку. надѣваетъ ее на лежавшій случайно въ канавкѣ длинный прутъ и пускается бѣжать дальше. Но вотъ дымъ показывается. Бѣловатая полоса дыма уже предупреждаетъ о приближеніи поѣзда, а Мабель она не отошла отъ сторожки даже и версты. Машинистъ не видѣлъ конечно незапертыхъ воротъ и сломаннаго воза.

Поѣздъ летитъ съ обычною быстротой. Мабель храбро становится между рельсами и изо всей силы машетъ своей красной юбочкой. Сердце ея бьется еще скорѣе, она боится, что машинистъ не обратитъ вниманія; наконецъ, подпустивъ локомотивъ совсѣмъ близко, отскакиваетъ въ сторону и еще выше держитъ прутъ надъ головою. Удивленный такимъ неожиданнымъ появленіемъ, машинистъ сначала положительно не могъ понять, что это такое; но потомъ сообразивъ, вѣроятно, что такъ или иначе дѣло должно быть не совсѣмъ ладно, живо кладетъ руку на регуляторъ; поѣздъ начинаетъ двигаться медленнѣе.

Дѣвочка бѣжитъ вдоль полотна; онъ видитъ, какъ она шевелитъ губами указывая рукою впередъ, но шумъ колесъ не позволяетъ разслышать словъ ея; поѣздъ тѣмъ не менѣе съ каждою минутою ѣдетъ все тише и тише. Мабель начинаетъ оживать — опасность миновала.

— Что такое? что случилось? — спрашиваетъ машинистъ.

Дѣвочка въ короткихъ словахъ объясняетъ суть дѣла. Поѣздъ остановленъ.

Испуганные пассажиры высовываются изъ оконъ и узнавъ, что жизнь ихъ висѣла на волоскѣ и что эта крошечная дѣвочка, которую едва видно въ глубокой канавѣ — ихъ спасительница — осыпаютъ ее похвалами, благодарностями и деньгами. Въ числѣ другихъ, милая Клара, ѣхалъ и твой дѣдушка, къ которому потомъ Мабель поступила въ услуженіе…

— Теперь я понимаю, подхватила Клара, почему бабушка, ты и папа всегда такъ уважаете эту добрую женщину.

— Да, моя родная, она спасла жизнь нашего милаго, дорогаго, незабвеннаго старичка, послѣ смерти котораго была сначала приставлена ко мнѣ просто горничной, а потомъ, какъ тебѣ извѣстно, пожалована въ качествѣ твоей няни. Красная юбочка еще существуетъ и хотя ужъ очень стара и поношена, но няня все-таки хранитъ ее какъ дорогое воспоминаніе.

Въ чужихъ людяхъ.

Параша была простая крестьянская дѣвочка; жила въ деревнѣ съ отцемъ, матерью да тремя братишками, и кромѣ своего роднаго села почти ничего не видывала. Но вдругъ, какъ говорится, на грѣхъ, познакомилась съ дочерью волостнаго писаря сосѣдней деревни, которая, вернувшись изъ Петербурга, насказала ей такихъ чудесъ о городскомъ житьѣ-бытьѣ, что дѣвочка захотѣла, во что бы то ни стало, и сама побывать тамъ, счастія извѣдать.

Сколько ни отговаривалъ отецъ, сколько ни удерживала мать, представляя, что, во-первыхъ, она еще слишкомъ мала, а во-вторыхъ — работа въ деревнѣ и работа въ городѣ, — двѣ вещи совершенно разныя, Параша стояла на своемъ.

— Ну, что же, сказали тогда родители, пусть съ Богомъ ѣдетъ, коли свой хлѣбъ горекъ показался; хочется чужаго испробовать!

Снарядили въ путь-дорогу, благословили, отправили.

И вотъ въ одинъ прекрасный день Параша, никогда не выіѣзжавшая дальше уѣзднаго города, вдругъ очутилась среди многолюдныхъ улицъ Петербурга.

"Ой, батюшки, отцы родные! — заговорила она тогда вслухъ, торопливо шагая по широкому тротуару — народу-то сколько! Каретъ, саней — а дома-то, дома какіе высокіе да пестрые! Гдѣ, смотришь, крендель золотой вывѣшенъ, гдѣ огромная-преогромная ручища красная, гдѣ около дверей нарисованы яблоки да ягоды, гдѣ человѣкъ какой-то съ трубкою — одѣтъ не по-нашему.

И съ увлеченіемъ переходя отъ одного предмета къ другому, долго шла она впередъ безъ всякой цѣли, останавливаясь передъ каждой вывѣской. Наконецъ, почувствовавъ, должно быть, голодъ и усталость, вынула изъ кармана скомканную бумажку, на которой былъ нацарапанъ адресъ тетушки Марѳы, гдѣ ей велѣно пристать, и нерѣшительно спросила перваго прохожаго, какъ-бы поближе да поскорѣе пробраться туда.

Прохожій остановился, съ большимъ трудомъ разобралъ полустертые каракули, очень подробно разсказалъ ближайшій путь и въ заключеніе добавилъ, что въ случаѣ какого-нибудь новаго затрудненія, слѣдуетъ обратиться къ городовому.

Благодаря всѣмъ этимъ наставленіямъ, Параша, безъ особеннаго труда, отыскала сначала улицу, а затѣмъ домъ и квартиру тетки. Марѳа очень обрадовалась нежданной гостьѣ и обѣщала на другой же день доставить ей мѣсто. Съ этой отрадной мыслью дѣвочка крѣпко заснула.

Во снѣ все грезилась ей деревня, родная избушка, отецъ, мать, маленькіе братья; вотъ сидятъ они вокругъ большаго бѣлаго стола за ужиномъ, вспоминаютъ ее, сердечную; гдѣ-то, молъ, теперь наша Парашенька, хорошо-ли ей въ чужихъ людяхъ, не обижаютъ-ли! — Она же между тѣмъ живетъ себѣ припѣваючи и получаетъ такое огромное жалованье, что даже сосчитать трудно; только не тратитъ изъ него ни копѣйки, чтобы собрать побольше, да домой отправить.

Наконецъ наступило утро. Марѳа давно уже встала, самоваръ поставила, принесла свѣжихъ булокъ, и когда все было готово, разбудила племянницу; но Парашѣ не до чаю; ей хочется скорѣе поступить на мѣсто, скорѣе заработать деньги на-яву, отослать ихъ родителямъ.

Умывшись въ одну минуту, она вынула изъ пестрой наволочки, замѣнявшей чемоданъ, свой ситцевый сарафанчикъ, люстриновую ватную кофту, новый шелковый платокъ для головы — и нарядившись такимъ образомъ въ парадную форму, полная надеждъ, въ сопровожденіи Марѳы, вышла на улицу.

Идти на этотъ разъ пришлось недалеко; сейчасъ же завернувъ за уголъ. тетка и племянница юркнули во дворъ, поднялись по черной лѣстницѣ и тихонько постучались, Какая-то старая женщина, шлепая туфлями, отворила дверь.

— Вотъ я привела вамъ прислугу, заговорила Марѳа, — моя родная племянница, дѣвочка смирная, хорошая, доложите барынѣ. А ты, обратилась она къ Парашѣ, смотри не заблудись, когда будешь возвращаться; мнѣ дожидаться тебя некогда.

И съ этими словами снова вышла на лѣстницу.

Оставшись одна въ незнакомой кухнѣ, Параша почувствовала себя чрезвычайно неловко; ей даже стало какъ-то страшно, въ особенности когда она увидѣла передъ собою худощавую фигуру барыни, въ сопровожденіи маленькой, косматой болонки, которая, почуя чужаго человѣка, принялась лаять изъ всѣхъ силъ.

— Я бы охотно наняла тебя, сказала барыня, когда собачонка, наконецъ затихла и спряталась подъ стулъ — лицо твое мнѣ нравится, только трудно съ тобой будетъ много, ко всему пріучать надо.

Параша, слушая ее молча, крутила пальцами кончикъ своего передника и упорно смотрѣла внизъ.

— Да ты дѣлать-то умѣешь что? продолжала барыня.

— Все умѣю, едва слышно проговорила дѣвочка.

Барыня усмѣхнулась.

— Гладить умѣешь?

— Нѣтъ, этого не умѣю.

— Крахмалить?

— Тоже.

— Самоваръ ставить?

— Видать, какъ его ставятъ видала, но самой не приходилось.

— Ну, а жалованья сколько хочешь?

Парашѣ невольно припомнился сегодняшній сонъ.

— Сколько положите, отвѣчала она, а у самой сердце такъ и забилось.

— Да что тебѣ положить? на первый мѣсяцъ больше рубля не дамъ, а тамъ посмотримъ, можетъ быть, и прибавлю.

Параша повѣсила голову; но потомъ, рѣшивъ, что рубль тоже деньги — согласилась и на слѣдующій день уже вступила въ свою обязанность.

— Ну-ка, Пашенька, поставь самоваръ, сказала ей кухарка, уходя за провизіей — сумѣешь вѣдь?

— Съумѣю.

И затворивъ на крюкъ дверь, дѣвочка принялась за дѣло. Осторожно сняла она съ полки самоваръ, положила угольевъ туда, куда слѣдовало воды налить, разожгла ихъ, а затѣмъ, надѣвъ трубу, начала лить въ нее ковшемъ воду, которая, конечно, ручьями побѣжала по всей кухнѣ.

Полагая, что самоваръ, вѣроятно, протекаетъ, Параша схватила тряпку, подтерла полъ и опять-таки принялась наполнять его водою. За этимъ занятіемъ застала ее вернувшаяся изъ лавочки кухарка.

— Ахъ ты, глупая дѣвченка, что натворила, сказала она, но пожалѣвъ не на шутку перепугавшуюся Парашу, ничего не сообщила господамъ про ея продѣлку.

Прошелъ день — другой. Какъ Параша ни старается услужить хорошенько, все у нея дѣло не спорится, особенно бѣда съ посудой — такая скользкая да хрупкая, что не приведи Богъ!

Начнетъ, бывало, тарелку мыть, а она хрусть пополамъ; станетъ чашки на столъ собирать — онѣ, противныя, такъ и раскатятся по подносу. Хозяйка сердится: «я, говоритъ, все это у тебя изъ жалованья вычту».

Плохо, думаетъ Параша, такимъ способомъ денегъ не наживешь — и усѣвшись на сундукъ, заливается горючими слезами.

Въ одну изъ подобныхъ тяжелыхъ минутъ, когда ей какъ-то особенно-тоскливо было на душѣ, проходитъ она чрезъ столовую, гдѣ висятъ старинные часы, замѣчательные тѣмъ, что на мѣсто обыкновеннаго боя, изъ сдѣланнаго наверху циферблата небольшаго отверстія — каждый часъ выскакиваетъ кукушка, и своимъ всегдашнимъ заунывнымъ голосомъ кукуетъ столько разъ, сколько часовъ показываетъ стрѣлка.

Параша давно уже замѣтила эту птичку и зачастую задавала себѣ вопросъ, какъ могли выучить ее такому мудреному дѣлу.

Надо же было случиться, что именно въ то время, когда она вошла въ комнату, надъ самымъ ея ухомъ раздалось знакомое кукованье, и такъ стало ей жаль бѣдную маленькую птичку, залетѣвшую сюда, можетъ быть, издалека, такъ захотѣлось чѣмъ-нибудь оказать ей ласку, что не долго думая, она отворила буфетъ, взяла оставшійся отъ кофе сладкій сухарь, живо растерла его въ рукѣ и, вспрыгнувъ на стулъ, поспѣшно высыпала цѣлую горсть крошекъ въ круглое отверстіе, куда уже успѣла спрятаться кукушечка.

Но вдругъ дверь, ведущая въ прихожую, отворилась — на порогѣ показался самъ баринъ. Параша замерла отъ страха, тѣмъ болѣе, что мѣрный стукъ маятника прекратился — часы остановились.

— Это еще что выдумала? спросилъ хозяинъ, мало тебѣ посуду колотить чуть не каждый день — до часовъ наконецъ добралась. Поди-ка лучше съ Амишкой прогуляться на улицу, да смотри держи крѣпче, не выпусти, — продолжалъ онъ, передавая ей болонку, къ кожаному ошейнику которой былъ привязанъ длинный шелковый снурокъ.

Параша смекнула, что онъ не замѣтилъ, какъ часы остановились; это нѣсколько успокоило ее. Накинувъ на плечи кацавейку, накрывшись платкомъ и захвативъ подъ мышку собачку, она торопливо спустилась съ лѣстницы.

Подобныя прогулки дѣвочка совершала уже не одинъ разъ, и всегда онѣ сходили благополучно, а тутъ, какъ на зло, такая бѣда приключилась, что, какъ говорится, ни въ сказкѣ сказать, ни перомъ написать; едва успѣла она спустить съ рукъ Амишку, который, по обыкновенію, принялся обнюхивать каждую тумбочку, какъ къ ней подошелъ какой-то оборвышъ и вступилъ въ разговоръ.

Очень довольная хоть съ кѣмъ-нибудь подѣлиться горемъ, Параша подробно начала разсказывать о своихъ невзгодахъ; незнакомецъ видимо сочувствовалъ ей, разспрашивая обо всемъ, сожалѣлъ — и въ концѣ концевъ, вынувъ изъ кармана три копѣйки, попросилъ добѣжать до первой булочной купить ему булку, обѣщаясь пока присмотрѣть за собаченкою.

Параша довѣрчиво передала ему въ руки снурокъ и побѣжала. Каково же было ея удивленіе и ужасъ, когда, вернувшись съ булками, она ни Амишки, ни оборвыша не нашла на прежнемъ мѣстѣ.

Во всѣ стороны стала метаться несчастная, спрашивая каждаго попавшаго навстрѣчу человѣка: не видалъ-ли молъ такую маленькую, мохнатую собачку? — Но никто, конечно, не могъ ничего сказать ей въ утѣшеніе. Тогда, обливаясь слезами пуще прежняго, бѣдная дѣвочка пошла домой, гдѣ на нее градомъ посыпались укоры хозяевъ за испорченные часы.

— А что я не вижу Амишки? спросилъ баринъ, замѣтивъ отсутствіе болонки.

Параша съ громкими рыданіями передала обо всемъ случившемся, и господа пришли въ такую неописанную ярость, что въ тотъ же день, не смотря на позднюю пору, безъ гроша денегъ, выгнали ее вонъ. Пришлось опять идти ночевать къ тетушкѣ Марѳѣ, которая съ своей стороны тоже пожурила племянницу. Параша ничего не отвѣчала, не оправдывалась, только все вздыхала да охала, а на слѣдующее утро объявила, что не хочетъ больше жить въ людяхъ и, воспользовавшись неожиданнымъ пріѣздомъ одного изъ земляковъ, уѣхала съ нимъ обратно въ деревню.

Ты не спишь?

Слабо свѣтится лампадка.

Тишина кругомъ.

Въ бѣдной комнаткѣ въ кроваткѣ,

Спитъ малютка тихо, сладко,

Спитъ спокойнымъ сномъ,

Недалеко молодая

Мать, у свѣчки шьетъ.

Глазъ съ работы не спуская.

То и дѣло нить вдѣвая,

Пѣсенку поетъ.

"Спи соколикъ, спи, родимый,

Тихо почивай.

Спи, дружочекъ мой любимый,

Богъ хранитъ, тебя, Незримый,

Баюшки бай-бай,

"Слышитъ Онъ мои моленья,

Укрѣпитъ тебя.

Разумъ дастъ тебѣ, терпѣнье,

Ты учись и для ученья,

Не жалѣй себя.

"Подростешь, тогда всѣ силы

Родинѣ отдай.

Ты люби ее, другъ милый,

Будь ей вѣренъ до могилы,

Баюшки бай-бай.

"Бѣденъ ты и трудъ ужасный

Жизнь тебѣ сулитъ.

Но трудись, сынокъ прекрасный,

Будетъ путь твой свѣтлый, ясный,

Богъ тебя хранитъ.

"Наживешь-ли состоянье,

Помни, дорогой:

Бѣдняковъ смягчай страданья,

Раздавай имъ подаянья,

Щедрою рукой.

«Чтобъ съ тобою ни случилось,

Ты не унывай.

Вспоминай какъ мать трудилась,

Какъ Творцу она молилась,

Баюшки бай-бай».

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночь проходитъ, но рѣсницы

Не смыкаетъ мать.

Ужъ явился лучъ денницы.

И вспорхнувши кой-гдѣ птицы

Стали напѣвать.

Всходитъ солнышко, играетъ,

Бѣлой полосой

По кроваткѣ пробѣгаетъ, у малютки освѣщаетъ

Локонъ золотой.

Мальчикъ, глазки открывая,

Говоритъ сквозь сонъ:

— Ты не спишь еще, родная?

— Слышишь въ церкви дорогая,

Благовѣста звонъ?

«Нѣтъ, я встала ужъ родимый,

Ты же почивай.

Спи соколикъ мой любимый,

Богъ хранитъ тебя, Незримый,

Баюшки бай-бай».

На елку нашимъ дѣтямъ.

Елка.

Зажгли! Зажгли! Горятъ какъ ясно,

На елкѣ тысячи свѣчей.

Она какъ убрана прекрасно,

И сколько сладостей на ней.

Какія яблоки, конфекты:

А куклы! просто чудеса!

И какъ нарядно разодѣты!

Какіе платья, волоса!

Вотъ эти въ шляпкахъ, пелеринкахъ,

Тѣ съ длиннымъ шлейфомъ и въ цвѣтахъ.

А книжекъ сколько! Всѣ въ картинкахъ,

И въ нихъ разсказы все въ стихахъ.

За всѣ подарочки такіе,

За елку чудную для насъ,

Мы, папа, мама дорогіе,

Снимемъ крѣпко, крѣпко васъ.

Няня.

Разгорѣлся камелекъ,

Такъ тепломъ и вѣетъ;

Змѣйкой вьется огонекъ,

И далеко грѣетъ.

Сѣли дѣточки вокругъ

Слушать няни сказки;

Тутъ же съ ними милый другъ

Васька щуритъ глазки.

— Ну-ка, няня, разскажи

Что нибудь смѣшное!

— Да чулокъ-то не вяжи,

И оставь въ покоѣ.

"Уходите, вотъ я васъ….

Что ко мнѣ пристали.

"Спать пора, девятый часъ,

Ночью плохо спали.

"Поздно, дѣтки, гдѣ тутъ смѣхъ,

Раньше надо было;

«Да и сказки, какъ не грѣхъ,

Всѣ перезабыла».

— Что ты, няня, не сердись….

Но старушка встала.

— Полно, милая, садись,

Ты вѣдь обѣщала

Разсказать намъ про кота,

Вспомни хорошенько.

"Эхъ вы, дѣтки, суета!

Ну, сидѣть смирненько.

Няня сѣла и чулокъ

Быстро закачался;

А въ передникѣ клубокъ

Прыгалъ и катался.

Дѣтки съ радости поютъ,

Огонекъ пылаетъ.

Всѣ усѣлись, сказки ждутъ,

Няня начинаетъ.

*  *  *

"Былъ одинъ прекрасный садъ;

Въ немъ росла мочала,

«Не вернуться ли назадъ,

Да начать сначала».

— Что ты, няня, каждый разъ

Говоришь пустое.

"Ладно, ладно, вотъ сейчасъ

Я начну другое.

"Приключилась разъ со мной

Вотъ какая штука.

"Дѣло было то зимой,

Разобрала скука.

"Молодая я была,

Глупая, я знаю.

"Вдругъ такая блажь пришла,

Ну-ка погадаю,

"Кто мой суженый такой,

Знатный ли, богатый?

"Или можетъ звѣрь какой,

Какъ козелъ рогатый.

"Только помню вечеркомъ

То на святкахъ было,

"Два прибора я тайкомъ

У себя накрыла.

"Говорили, вишь ты, мнѣ,

Вѣрила я вздору,

"Что придетъ женихъ во снѣ,

Коль накрыть приборы.

"Ровно въ полночь я легла,

И свѣчу задула.

"Долго спать-то не могла,

Наконецъ уснула.

"Можетъ часъ, другой прошелъ,

Просыпаюсь, слышу,

"Кто-то въ комнату вошелъ,

Точно черезъ крышу.

"Вотъ къ столу подходитъ онъ;

И на стулъ садится,

"Раздается блюда звонъ,

Ножикъ шевелится,

"Страхъ меня забралъ такой.

Просто чуть дышала.

"И забралась съ головой

Я подъ одѣяло.

"Слышу двигается столъ,

Ложка полетѣла:

"Ложка валится на полъ.

Я ужъ не стерпѣла,

"Какъ вскочу давай кричать!

Дворня прибѣжала.

«Ну, ступайте, дѣтки, спать,

Я совсѣмъ устала».

— Нѣтъ, нѣтъ, няня, доскажи!

Дѣти приставали.

— Кто женихъ твой былъ, скажи,

Что же разузнали.

— Что красивъ ли онъ собой.

Знатный ли, богатый?!

«Проболталась…. стыдъ какой:

Котъ былъ полосатый».

Дѣти скачутъ: тра-та-та!

— Вотъ бы удружила,

Еслибъ вышла за кота,

Славно бъ насмѣшила.

ИГРЫ и ЗАБАВЫ.

Что изъ этого выйдетъ?

Число участвующихъ въ этой игрѣ неопредѣленное. Играющимъ раздаются карандаши и продолговатые листки: бумаги. Каждый долженъ нарисовать (наверху) либо человѣческую голову, либо голову какого нибудь животнаго. Потомъ верхняя часть бумаги загибается, такъ чтобы нельзя было видѣть, что нарисовано, и каждый передаетъ свой листокъ сосѣду съ лѣвой руки, для того чтобы онъ нарисовалъ на поданной бумагѣ какое нибудь туловище. Затѣмъ листки опять загибаются, передаются дальше, на нихъ рисуютъ уже двѣ, или даже иногда четыре ноги. Послѣ этого они окончательно открываются и обыкновенно выходитъ фигура въ родѣ тѣхъ, которыя изображены на нашемъ рисункѣ. Точки означаютъ въ какомъ именно мѣстѣ была согнута бумага. Совѣтуемъ ясно обозначать, гдѣ должны начинаться шея и ноги. Иначе можетъ случиться, что туловище не совсѣмъ соединится съ шеею, или ноги съ туловищемъ.

Пляска вѣдьмъ.

Для этой забавы необходимо прежде всего устроить небольшой экранъ слѣдующимъ образомъ: возьмите четырехугольный кусокъ полотна, прибейте его гвоздями къ простой деревянной рамкѣ и затѣмъ, вырѣзавъ изъ черной бумаги силуэтъ вѣдьмы, подвѣсьте его ниткою къ потолку вашей сцены такъ, чтобы онъ приходился противъ середины экрана. Освѣтивши силуэтъ одною свѣчкою, получится одна тѣнь его, проэктированная на экранѣ; если вы будете освѣщать силуэтъ двумя, тремя, четырьмя и т. д. свѣчками, то получите двѣ, три, четыре и т. д. тѣней его на экранѣ. Степень отчетливости тѣней зависитъ отъ разстояній источниковъ свѣта отъ силуэта, а положеніе тѣней на экранѣ зависитъ отъ мѣстъ, занимаемыхъ свѣчами. Слѣдовательно, перемѣщая свѣчи вверхъ и внизъ, направо и влѣво, но всегда такъ, чтобы свѣчи оставались въ одной плоскости, параллельной къ плоскости экрана, вы покажете зрителямъ, сидящимъ по ту сторону экрана, забавную пляску вѣдьмъ. Нашъ рисунокъ служитъ нагляднымъ поясненіемъ текста. Подобнаго рода представленія могутъ быть даваемы съ участіемъ дѣтей и взрослыхъ. При входахъ и выходахъ дѣйствующихъ лицъ на сцену, свѣчки должны быть на полу, а участники представленія появляются на сцену сверху и исчезаютъ со сцены вверхъ. Для того, чтобы разница роста большихъ и маленькихъ дѣтей не была замѣтна зрителями, маленькія дѣти должны стоять дальше отъ экрана и ближе къ свѣту.

Нѣсколько игрушечныхъ оптическихъ приборовъ.

Существенную часть этого остроумнаго прибора, изобрѣтеннаго г. Плото, составляетъ дискъ, который можетъ приводиться въ быстрое вращательное движеніе около своей оси помощью намотаннаго на нее снурка (фиг. № 1). По окружности этого диска, на равныхъ другъ отъ друга разстояніяхъ, располагаютъ изображенія какого либо оживленнаго предмета, находящагося въ различныхъ послѣдовательныхъ моментахъ движенія. Подъ каждымъ такимъ изображеніемъ, по направленію радіусовъ, вырѣзываютъ въ дискѣ продольныя и узкія щели, а черезъ центръ диска пропускаютъ ось, передній конецъ которой прикрѣпляютъ къ диску, задній же конецъ можетъ свободно вращаться въ рукояткѣ. Помощью снурка, наматываемаго на ось между рукояткою и заднею стороною диска, этому послѣднему можно придавать болѣе или менѣе быстрое вращательное движеніе. Нашъ рисунокъ представляетъ двѣнадцать точныхъ копій съ послѣдовательныхъ моментальныхъ фотографій, снятыхъ г. Майбриджемъ съ быстро-бѣгущей лошади. Разсматривая каждое изъ двѣнадцати изображеній, кажется невѣроятнымъ, чтобы лошадь могла принимать тѣ положенія, которыя показаны на рисункѣ; до такой степени эти изображенія лошади разнятся отъ тѣхъ, которыя мы видимъ на картинахъ, писанныхъ художниками, или наблюдаемъ смотря на бѣгущую лошадь. Эта кажущаяся неестественность положеній лошади происходитъ вслѣдствіе неспособности нашего глаза подмѣтить и удержать въ памяти нѣкоторые промежуточные моменты движенія ногъ лошади, не только на быстромъ бѣгу, но и во время ея ходьбы. Благодаря новѣйшимъ успѣхамъ фотографіи, получилась возможность изучать законы движенія четвероногихъ, чего нельзя было достигнуть до самаго послѣдняго времени, не смотря на всѣ старанія естествоиспытателей. Взявши въ лѣвую руку рукоятку стробоскопа, держите его въ полуаршинномъ разстояніи отъ хорошо освѣщеннаго зеркала, такъ чтобы въ немъ отчетливо отразилась лицевая сторона прибора (фиг. № 2). Потянувши съ усиліемъ правою рукою снурокъ, вы приведете дискъ прибора въ быстрое вращательное движеніе.

Теперь смотрите черезъ продольныя щели диска и вы уводите въ зеркалѣ быстро бѣгущую лошадь. Чтобы впечатленіе было полное, нужно, во-первыхъ, что бы движеніе диска происходило по направленію движенія лошади, и во-вторыхъ, чтобы движете диска было непрерывное и равномѣрное въ продолженіе хотя нѣсколькихъ секундъ. Отдѣльное изображеніе лошади, видимое черезъ первую щель. производитъ на глазъ впечатлѣніе, сохраняемое въ продолженіе того времени. когда глазъ будетъ находиться въ промежуткѣ между первою и второю щелями; затѣмъ черезъ вторую щель глазъ увидитъ второе изображеніе, впечатлѣніе котораго сохранится глазомъ въ продолженіе того времени, когда мимо глаза пройдетъ промежутокъ между второю и третьею щелями, и т. д. Если черезъ щели вращающагося диска стробоскопа смотрѣть на быстро вращающееся колесо, то спицы колеса будутъ видимы отдѣльно, потому что тогда, подобно предъидущему, одно впечатлѣніе уединяется отъ другаго.

Другаго вида стробоскопъ, изобрѣтенный г. Рельо, очень легко устроить: куску дерева дается форма четырехгранной пирамиды, стороны основанія которой вдвое больше ея высоты (фиг. № 3). Боковыя плоскости пирамиды составляютъ съ ея основаніемъ двухгранные углы въ 45°. На каждую боковую плоскость такой пирамиды наклеивается соотвѣтственной величины кусокъ зеркала, къ основанію пирамиды прикрѣпляется деревянная ручка, а черезъ вершину пирамиды, по направленію ея высоты, высверливается цилиндрическій узкій каналъ, глубиною около 1½ дюйма. Въ этотъ каналъ вставляется соотвѣтственнаго діаметра желѣзная спица, верхній конецъ которой прикрѣпленъ къ картонному, деревянному, или жестяному диску, какъ то показано на нашемъ рисункѣ. Въ каждой четверти этого диска помѣщается изображеніе одного оживленнаго предмета въ разныхъ послѣдовательныхъ положеніяхъ, напр. прыгающей черезъ веревку дѣвочки. Если дискъ привести въ быстрое вращательное движеніе на оси, то наблюдающіе увидятъ въ зеркалахъ отчетливыя изображенія каждаго изъ 4-хъ моментовъ, но слитыя въ одно общее сложное движеніе. Въ заключеніе даемъ описаніе еще одного прибора, который можетъ быть названъ четырехстороннимъ томатропомъ. Четыре одинаковыхъ куска бѣлаго картона склеиваются такъ, что образуютъ четыре прямыхъ двугранныхъ угла, вершины которыхъ, слегка округленныя, представляютъ узкій цилиндръ (фиг. 4). Въ этотъ дилиндръ пропускается соотвѣтственнаго діаметра деревянная ось, обмазанная свѣжимъ столярнымъ клеемъ, который, по высыханіи, скрѣпивъ ось съ картонами. Въ каждомъ углу укрѣпляется, маленькими проволочными гвоздочками, вырѣзанная изъ картона и раскрашенная фигура въ различныхъ послѣдовательныхъ положеніяхъ, напр. человѣкъ, ѣдущій верхомъ на ослѣ. Если къ нижнему концу оси прикрѣпить плоскій деревянный блокъ, а въ тотъ же конецъ оси вбить проволочный гвоздь такой величины, чтобы отъ него оставался еще свободный колецъ въ два дюйма, то, сточивши шляпку гвоздя и вставивши его въ цилиндрическое отверстіе, высверленное въ деревянной подставкѣ. мы получимъ приборъ, которому легко дать быстро вращательное движеніе помощью снурка, намотаннаго на блокѣ. Такъ какъ фигуры, помѣщаемыя въ углахъ, можно перемѣнять, то приборъ этого устройства даетъ возможность разнообразить впечатлѣнія наблюдателей.

Ходячая монета.

Наши маленькіе друзья конечно не повѣрятъ, если вы скажете, что положенный въ ихъ присутствіи подъ стеклянную рюмку гривенникъ можетъ оттуда выйти, а между тѣмъ сдѣлать это не только не невозможно, но даже очень легко. Накройте столъ скатертью, на которую поставьте опрокинутый стаканъ такъ, чтобы онъ стоялъ на двухъ мѣдныхъ монетахъ, какъ на подставкахъ. Между этими двумя монетами положите третью, положимъ, серебряный гривенникъ.

Ногтемъ указательнаго пальца отрывисто и быстро царапайте по скатерти отъ самаго края стакана по направленію къ себѣ; тогда гривенникъ постепенно будетъ приближаться къ вамъ и выйдетъ изъ подъ стакана. Фиг. № 1 хорошо объясняетъ расположеніе монетъ и стакана и способъ дѣйствія ногтемъ.

Бабушка Пахомовна.

Для того, чтобы изобразить бабушку Пахомовну, надо сжать руку въ кулакъ и красками нарисовать лицо старухи (см. рис. № 1). Нижняя челюсть образуется большимъ пальцемъ. а одинъ глазъ соединеніемъ другихъ пальцевъ. Потомъ надо сдѣлать для руки капоръ или чепчикъ съ капюшономъ (см:. рис. № 2).

Рука всовывается въ головной уборъ. и старуха готова (см. рис. № 3). Теперь долженъ начаться разговоръ между старухою и представляющимъ. Старуха должна говорить тоненькимъ фальцетомъ. двигая въ то же время большимъ пальцемъ, чтобы подражать движенію губъ. Свой же ротъ слѣдуетъ держать какъ можно болђе неподвижнымъ. Если кто хорошо умѣетъ подражать, то у него выйдетъ это представленіе очень смѣшнымъ.

Тѣни.

Повѣсивъ на стѣну простыню, посадить лицомъ къ ней одного изъ играющихъ на низенкое сидѣнье, позади его поставить ярко горящую лампу и потушить остальные огни. Тогда другіе играющіе должны пройти между лампою и сидящимъ (который можетъ глядѣть только передъ собою, на простыню) такъ, чтобы тѣнь падали на простыню. Сидящій долженъ отгадывать кто прошелъ. Играющимъ позволяется принимать какія угодно положенія, чтобы труднѣе было отгадать. Когда сидящій узнаетъ кого нибудь по тѣни, то лицо, которое было узнано, занимаетъ его мѣсто. Можно также протянуть простыню въ дверяхъ и отгадывающаго посадить на другую- сторону, такъ что онъ никакъ не можетъ видѣть ничего кромѣ тѣней.

Несокрушимый столбикъ.

На шахматную доску положите нѣсколько шашекъ такъ, чтобы, лежа одна на другой, онѣ образовали изъ себя столбикъ. Взявши въ правую руку, какъ показано на фиг. № 2, прямую деревянную линейку, ударьте ею быстро по боку какой либо шашки, кромѣ самой нижней. Получившая ударъ шашка, выскочитъ изъ столбика, а всѣ шашки выше ея лежавшія, опустятся на одну шашку, черезъ что столбикъ только понизится. Если же ударъ будетъ медленный, всѣ шашки разсыпятся.

Одинъ начнетъ, другой кончитъ.

Каждому изъ играющихъ дается листокъ бумаги, на которомъ онъ долженъ начертить какую угодно линію или каракулю. Потомъ каждый передаетъ свою бумагу сосѣду, который долженъ нарисовать контуръ, но такъ, чтобы раньше нарисованная линія составляла бы часть контура (см. рис.). Линіи слѣдуетъ чертить потолще, чтобы отличить ихъ отъ остальныхъ частей контура. Если линія слишкомъ замысловата, то можно бумагу повернуть, такъ чтобы линія приняла другое направленіе.

Какимъ образомъ можно опустить яйцо въ графинъ.

Сварите круто яйцо и очистите его отъ скорлупы. Въ пустой графинъ положите нѣсколько небольшихъ кусковъ бумаги, смоченныхъ спиртомъ. Бросивъ въ графинъ зажженную спичку, вы зажжете находящіеся въ графинѣ куски бумаги. Теперь яйцо, узкимъ его концемъ, уприте въ отверстіе шейки графина такъ, чтобы въ графинъ не проходилъ наружный воздухъ (фиг. № 3).

По мѣрѣ сгоранія бумаги, яйцо постепепно удлиняясь и съуживаясь, будетъ проходить черезъ шейку графина, пока наконецъ съ быстротою упадетъ на дно, причемъ вы услышите трескъ, подобный тому, который получается отъ удара ладонью по бумажному мѣтку, надутому воздухомъ. Воздухъ, какъ извѣстно состоитъ изъ кислорода (¼ часть) и азота (¾ части). Бумага, сгорая на счетъ кислорода заключеннаго въ графинѣ воздуха, образуетъ въ графинѣ пустоту, вслѣдствіе чего равновѣсіе между наружнымъ воздухомъ и внутреннимъ пространствомъ въ графинѣ нарушится, и яйцо давленіемъ наружнаго воздуха, будетъ втиснуто въ графинъ. Графинъ долженъ быть не граненый и не шлифованный, иначе онъ лопнетъ во время опыта; внутренняя же сторона шейки графина должна быть гладкая.

Фокусъ съ вилкою и бутылкою.

Центромъ тяжести тѣла называется такая его точка, черезъ которую постоянно, при всѣхъ положеніяхъ этого тѣла, проходитъ равнодѣйствующая всѣхъ силъ тяжести, дѣйствующихъ на частицы этого тѣла. Тѣло находится въ равновѣсіи, когда его центръ тяжести имѣетъ точку опоры. Если точка опоры расположена выше центра тяжести, тѣло будетъ находиться въ равновѣсіи устойчивомъ. если же точка опоры расположена ниже центра, тѣло будетъ находиться въ равновѣсіи неустойчивомъ, Примѣръ устойчиваго равновѣсія тѣла можетъ быть повѣренъ слѣдующимъ опытомъ. Воткнувши въ обыкновенную пробку двѣ вилки, поставьте ее на край горлышка бутылки. Если бутылка была наполнена водою, то вы можете смѣло вылить изъ бутылки всю воду, не уронивши пробки (фиг. № 4), потому что центръ тяжести тѣла, состоящаго изъ пробки и двухъ вилокъ, будетъ расположенъ ниже точки опоры этого тѣла. Къ верхній конецъ той же пробки воткните головку длинноносаго бекаса, а въ нижній конецъ пробки вколите иголку. Если на горлышко бутылки положить монету, то эта пробка съ воткнутыми въ нее вилками и головкою бекаса, будетъ твердо стоять на остріѣ иголки, упертой въ монету. Сообщивши вилкѣ движеніе, вы приведете всю эту систему въ вращеніе на остріѣ иголки. Этотъ забавный опытъ часто устраивается подъ конецъ завтрака или обѣда, причемъ тотъ изъ присутствующихъ, противъ котораго бекасъ вытянетъ свой длинный носъ, уплачиваетъ фантъ.

Самодѣльный Фонографъ.

Для устройства подобнаго фонографа, необходимо первымъ дѣломъ пріобрѣсти простой деревянный ящикъ отъ какихъ нибудь товаровъ; но ящикъ этотъ долженъ быть великъ на столько, чтобы въ немъ могъ свободно помѣститься маленькій мальчикъ въ сидячемъ положеніи.

Крышку слѣдуетъ устроить солиднѣе, двѣ боковыя стороны отнять, — а составленныя изъ трехъ досокъ дверцы скрѣпить планочками. Одна сторона ящика, которую мы на зовемъ, положимъ, буквою А, должна быть особенно тщательно укрѣплена, для чего къ ней слѣдуетъ прибить не менѣе трехъ планокъ. — Другая, подъ буквою В, находящаяся спереди, во время употребленія аппарата прикрѣпляется къ ящику посредствомъ двухъ петель какъ можно туже — и наконецъ третья подъ буквою З снабжается крючкомъ, съ помощью котораго ящикъ запирается. Затѣмъ берутъ довольно толстую палку и придѣлываютъ ее у стороны А, или съ помощью желѣзныхъ прутьевъ или крѣпкаго ремня. Ремень долженъ быть надежный, потому что ему придется поддерживать сидящаго на доскѣ мальчика во все время представленія.

Задняя дверь держится на петляхъ. Двѣ крѣпкія деревянныя жерди прилаживаются къ дну и выходятъ наружу на столько, чтобы при переноскѣ за нихъ можно было свободно взяться двумъ человѣкамъ.

Съ боку торчитъ рукоятка, которая, скажемъ между прочимъ, никогда не приводится въ дѣйствіе.

Въ просверленныя дырочки (каждая около двухъ дюймовъ въ діаметрѣ) вставляется жестяной или картонный рожокъ, изъ которыхъ первый--находящійся на верху долженъ быть меньше, а второй, внизу — больше.

Внутри ящика помѣщаютъ прутъ, вставленный въ сдѣланные на концахъ зарубки такимъ образомъ, чтобы его можно было легко вынимать по мѣрѣ надобности; на прутъ надѣвается жестянка, напоминающая своимъ видомъ цилиндръ и какъ будто содержащая въ себѣ что-то таинственное. На. самомъ же дѣлѣ она не имѣетъ никакого значенія, а поставлена только для вида. Вотъ и все устройство фонографа, за исключеніемъ впрочемъ подставокъ или деревянныхъ козелъ, на которомъ помѣщается ящикъ во время представленія. Объяснивъ такимъ образомъ способъ устройства новоизобрѣтеннаго фонографа, остается сказать нѣсколько словъ объ его употребленіи.

Открывъ заднюю дверь ящика, одинъ изъ играющихъ мальчиковъ, пониже ростомъ, входитъ въ нее. Дверь снова запирается и присутствіе его становится для публики совершенно незамѣтнымъ. Двое товарищей берутся за палки, какъ представлено на одномъ изъ приложенныхъ рисунковъ и несутъ ящикъ въ комнату, гдѣ помѣщаются зрители, — третій же, такъ называемый профессоръ, предупреждаетъ публику, что представленіе начинается, и проситъ внимательно осмотрѣть ящикъ со всѣхъ сторонъ, дабы убѣдиться, что аппаратъ не имѣетъ никакого сообщенія съ внѣшними предметами, за исключеніемъ козелъ, на которые онъ поставленъ, отворяетъ переднюю дверь и показываетъ, что въ ящикѣ ничего нѣтъ кромѣ прута съ цилиндромъ. который кажется присоединеннымъ къ рукояткѣ; но что касается до устройства, механизма этого цилиндра — профессоръ не дѣлаетъ никакихъ поясненій, говоря, что тутъ-то и заключается главный секретъ всего.

За тѣмъ прикладываетъ губы къ одному изъ рожковъ и произноситъ короткія, отрывистыя фразы — вертитъ рукоятку и зрители собственными ушами слышатъ какъ тѣ же самыя фразы повторяются изъ глубины ящика.

Въ заключеніе спектакля, профессоръ можетъ или пропѣть пѣтухомъ, или промяукать, или залаять собакою, — на что сидящій въ ящикѣ мальчикъ конечно отзовется немедленно.

Игра въ звѣринецъ.

Чѣмъ больше участвующихъ въ этой игрѣ, тѣмъ она интереснѣе. Прежде всего, изъ числа играющихъ выбирается одинъ, котораго называютъ смотрителемъ звѣринца. За тѣмъ всѣ остальные садятся въ кругъ и каждый беретъ себѣ названіе какого нибудь звѣря или птицы; тогда смотритель начинаетъ выкликать ихъ. Какъ только назоветъ онъ ту птицу или животное, которое ему вздумается, — взявшій на себя это названіе долженъ подражать ихъ голосу. Если же смотритель упомянетъ сову, то всѣ обязаны спрятать свои руки назадъ и держать тамъ пока онъ не кликнетъ другую птицу; тотъ, кто не успѣетъ сдѣлать этого, платитъ фантъ и занимаетъ мѣсто смотрителя.

Всего забавнѣе бываетъ, когда смотритель скажетъ: «птицы, звѣри — всѣ сюда!» И когда каждый играющій начинаетъ подражать голосу того звѣря или птицы, котораго изображаетъ.

Карликъ и великанъ.

Для устройства этого забавнаго развлеченія нужно посадить маленькаго мальчика на плечи къ взрослому мужчинѣ и покрыть послѣдняго длиннымъ плащемъ или плэдомъ (какъ показано на рисункѣ), голову мальчика можно какъ угодно загримировать, --и получится превосходный великанъ, который медленно прогуливаясь по комнатѣ, вступаетъ въ разговоръ съ заранѣе устроеннымъ карликомъ; карлика же можно представить слѣдующимъ образомъ: одинъ изъ играющихъ становится за столъ, стоя на колѣняхъ на скамейкѣ и вдѣвая въ сапоги руки, ставитъ ихъ на столъ.

Другой играющій, спрятанный за портьерою, высовываетъ изъ-за нея свои руки и кладетъ ихъ на плечи передняго; передникъ или что нибудь въ этомъ родѣ доканчиваетъ нарядъ карлика (подробности изображены на рисункѣ № 1, а общій видъ на рисункѣ № 2). Все это надо, конечно, сдѣлать до прибытія публики въ залъ. Карликъ поетъ или разсказываетъ что нибудь, при чемъ его жесты бываютъ очень курьезные и несообразные; такъ напр., его рука берется за носъ или затыкаетъ ротъ платкомъ, въ то время какъ нога вдругъ дѣлаетъ тоже самое.

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ; образомъ рукъ и пальцевъ. (Рисунокъ № 1).

Какимъ образомъ два мальчика могутъ представить слона.

Для изображенія этого животнаго требуются два исполнителя. Они помѣщаются. какъ показано въ рис. № 1, и на нихъ кладется большая сѣрая шаль или плэдъ и т. п.), къ которой пришиваются два куска такой же матеріи, изображающей уши. Для глазъ употребляютъ бумагу, а для клыковъ — листы бѣлаго картона, свернутые воронкою. Хоботъ дѣлается обыкновенно или изъ свернутаго куска сѣрой матеріи, или изъ согнутой палки, Есть впрочемъ еще третій способъ: передній человѣкъ обматываетъ одну руку во что нибудь сѣрое,; и выставляетъ ее въ видѣ хобота. Хотя это немного утомительно, но за то подобнымъ хоботомъ можно поднимать всевозможныя вещи. Хвостъ дѣлается изъ веревки. Общій видъ слона показанъ на рис. № 2.

Потушить свѣчку.

Эта игра хотя весьма простая, но очень забавная не только для дѣтей, но и для взрослыхъ, потому что многіе, увѣренные въ своей ловкости и способности вѣрно опредѣлить разстояніе, не имѣютъ никогда никакого успѣха. Зажженную свѣчку ставятъ на столъ, а передъ столомъ оставляютъ свободное мѣсто. Одному изъ играющихъ завязываютъ глаза и подводятъ его къ свѣчкѣ. Потомъ онъ долженъ сдѣлать три шага назадъ, трижды повернуться, сдѣлать три шага впередъ и потушить свѣчку. Проще этого, кажется, ничего не можетъ быть — а на дѣлѣ совсѣмъ наоборотъ. Почему — это вы сами увидите, если попробуете.

Новозеландскій муравьѣдъ.

Кто нибудь изъ играющихъ, нарядившись вожакомъ, выводитъ животное и говоритъ нѣчто въ такомъ родѣ: "Господа, представляю вамъ новозеландскаго муравьѣда — это интересное животное, которое рѣдко встрѣчается здѣсь. Его голосъ, какъ вы сами можете посудить (здѣсь муравьѣдъ рычитъ что есть мочи), довольно пріятный, особенно когда его услышите неожиданно и т. д. Муравьѣдъ составляется слѣдующимъ образомъ: на голову играющаго надѣваютъ высокій остроконечный бумажный колпакъ, разрисованный на подобіе головы (см. рис. № 2), а на руки темныя перчатки. Вывороченная шуба доканчиваетъ нарядъ.

Пугало.

Чтобы устроить «пугало», надо, во-первыхъ, достать смѣшную маску, придѣлать затылокъ, волоса и уши, и прикрѣпить эту голову къ концу толстой палки (длиною около полутора аршина). Потомъ сшить длинное узкое платье такъ, чтобы вверху отверстіе было около пяти вершковъ, а внизу около аршина съ четвертью. Платье должно быть длинное, по той причинѣ, что когда представляющій стоитъ съ палкой, приподнятой выше головы, то ноги его должны быть почти покрыты (фиг. № 1). Два обруча (изъ камыша) должны прикрѣпляться одинъ на высотѣ подбородка, а другой на высотѣ колѣнъ. Это для того, чтобы платье не мѣшало движеніямъ. Нижній обручъ слѣдуетъ прикрѣпить четырьмя тесемками къ поясу, чтобы подолъ всегда былъ на одномъ разстояніи отъ полу. Платье лучше всего сдѣлать изъ какой нибудь темной, легкой матеріи, которая пропускала бы воздухъ. Движенія можно продѣлывать самыя смѣшныя. Напримѣръ, постепенно понижая палку можно сдѣлать изъ чудовища карлика. А нагибая ее, заставить чудовище кланяться или описывать кругъ туловищемъ (фиг. № 2).

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ образомъ пальцевъ. (Рис. № 2).

Жмурки съ палочкой.

Одинъ изъ играющихъ съ завязанными глазами и съ палкою въ рукѣ становится посрединѣ комнаты. Остальные становятся въ кругъ, держась за руки, и кружатся подъ музыку. По временамъ музыка вдругъ останавливается, «жмурка» дотрогивается палкою до одного изъ играющихъ. Тотъ долженъ держать палку за другой конецъ до тѣхъ поръ, пока не рѣшится его участь. «Жмурка» начинаетъ пѣть какую нибудь всѣмъ знакомую пѣсенку, а пойманный долженъ повторять ея звуки, стараясь перемѣнить свой голосъ. Если же «жмурка» отгадаетъ, по голосу, кого онъ поймалъ, то они мѣняются мѣстами.

Носилки.

Для исполненія этой забавной штуки выбираются двое; одинъ долженъ быть повыше ростомъ, другой пониже. Обоимъ на плечи кладутъ двѣ легкія, палки, связанныя веревкою, на разстояніи ширины плечъ. Тотъ, который находится позади, закидываетъ голову назадъ на приготовленную подушку.

На палкахъ укладываютъ еще другія подушки и сапоги носками вверхъ; затѣмъ все это покрываютъ простыней или одѣяломъ. Съ перваго взгляда кажется какъ-будто голова задняго (меньшаго ростомъ) носильщика находится подъ носилками. Если же взять палки покороче, то зрителямъ будетъ казаться, что тотъ же самый лежащій на носилкахъ человѣкъ вдругъ сдѣлался меньше. Все это представлено на прилагаемыхъ рисункахъ № 1, 2, 3 и 4.

Водорѣзъ.

Вырѣзавъ небольшой кружокъ изъ жести, надо зазубрить его по окружности и просверлить два отверстія посрединѣ на разстояніи полвершка отъ краевъ. Чрезъ эти отверстія надо продѣть веревочку и завязать концы, и игрушка готова. Концы веревки берутся въ руки такъ, чтобы колесо свободно висѣло. Потомъ оно перебрасывается до тѣхъ поръ, пока веревка не закрутится. Раздвигая руки, веревка раскручивается, а колесо вертится. Потомъ надо опять приблизить руки, и колесо начнетъ вертѣться въ противоположную сторону. Приближая и удаляя руки, веревка будетъ закручиваться и раскручиваться, а колесо вертѣться. Названіе «Водорѣзъ» дано этой игрушкѣ потому, что часто колесо погружаютъ въ воду, при чемъ брызги отъ послѣдней летятъ въ разныя стороны.

Пушинка.

Играющіе садятся въ тѣсный кругъ; одинъ изъ нихъ беретъ перышко (или пушинку). и подбрасываетъ его на воздухъ посреди играющихъ. которые должны дуть на перышко. такъ, чтобы оно не упало. Эта простая игра такъ же забавна для зрителей, какъ и для участвующихъ. Чтобы вполнѣ понять интересъ ея, надо самому играть.

Кто сильнѣе.

Фокусъ-покусъ.

Дѣвочка или мальчикъ, представляюшій фокусника, выходить на середину комнаты и говоритъ, что покажетъ таинственную вещь. которую никто еще не видѣлъ и которую затѣмъ разъ увидѣвъ, никогда больше не увидитъ. Когда же заинтересованное подобнымъ обѣщаніемъ любопытство зрителей будетъ возбуждено, то фокусникъ беретъ орѣхъ раскалываетъ его и. показывая ядро, говоритъ. «Вотъ вещь, которую никто до сихъ поръ не видѣлъ и которую (проглатываетъ орѣхъ) — никто больше не увидитъ».

↑ Бобаонъ или Бабуинъ принадлежитъ къ породѣ большихъ обезьянъ, которыя водятся въ Азіи и Америкѣ.
↑ Дрезиною называется телѣжка, служащая для перевозки по рельсамъ рабочихъ и сторожей, приводимая въ движеніе руками.

[1] Бобаонъ или Бабуинъ принадлежитъ къ породѣ большихъ обезьянъ, которыя водятся въ Азіи и Америкѣ.

[2] Дрезиною называется телѣжка, служащая для перевозки по рельсамъ рабочихъ и сторожей, приводимая въ движеніе руками.

[1]

[2]

Расскажите мне что-нибудь и покажите картинки (Андреевская)/ДО

Разскажите мнѣ что-нибудь и покажите картинки

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Игры и забавы.

Слава въ вышнихъ Богу!

II.

Дурочка.

Легенда о соловьѣ.

Завѣтное кольцо.

Какъ я выбрался изъ Колорадо.

Послѣдній дофинъ.

Нечаянная покупка.

Американскій царь давно прошедшаго времени.

Бижу.

Спорь до слезъ, а объ закладъ не бейся.

Спящая красавица океана.

I.

II.

III.

IV.

Забавныя продѣлки слоновъ.

Гергось.

Бѣлые близнецы.

І.

II.

Минеткины грезы.

Таинственная надпись.

Приключеніе маленькаго львенка.

Проказы маленькой обезьянки.

Пѣсня птички.

Король Ѳеодоръ абиссинскій.

Дѣти всѣхъ странъ.

Докторъ.

Лева.

У цыганъ.

I.

II.

Геройская смерть.

Трусливые цыплята,

Письмо.

Лисица въ затрудненіи.

На горахъ.

Красная юбочка.

Въ чужихъ людяхъ.

Ты не спишь?

На елку нашимъ дѣтямъ.

Няня.

ИГРЫ и ЗАБАВЫ.

Что изъ этого выйдетъ?

Пляска вѣдьмъ.

Нѣсколько игрушечныхъ оптическихъ приборовъ.

Ходячая монета.

Бабушка Пахомовна.

Тѣни.

Несокрушимый столбикъ.

Одинъ начнетъ, другой кончитъ.

Какимъ образомъ можно опустить яйцо въ графинъ.

Фокусъ съ вилкою и бутылкою.

Игра въ звѣринецъ.

Карликъ и великанъ.

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ; образомъ рукъ и пальцевъ. (Рисунокъ № 1).

Какимъ образомъ два мальчика могутъ представить слона.

Потушить свѣчку.

Новозеландскій муравьѣдъ.

Пугало.

Тѣни, получаемыя при помощи сложенныхъ извѣстнымъ образомъ пальцевъ. (Рис. № 2).

Жмурки съ палочкой.

Носилки.

Водорѣзъ.

Пушинка.

Кто сильнѣе.

Фокусъ-покусъ.

Разскажите мнѣ что-нибудь
и
покажите картинки