Распря Церкви и государства в России (Бердяев)

Распря Церкви и государства в России
автор Николай Александрович Бердяев

Из сборника «Духовный кризис интеллигенции». Дата создания: 1907, опубл.: 1908. Источник: Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 221—233. — odinblago.ru • Впервые напечатано в сборнике «Вопросы религии», 1908.

«Горе пастырям Израилевым, которые пасли себя самих! не стадо ли должны пасти пастыри?..

Вот Я на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их.

Ибо так говорит Господь Бог: вот Я сам отыщу овец Моих и осмотрю их… Я буду пасти овец Моих и Я буду покоить их…»

Книга пророка Иезекииля.

Много есть растлевающей лжи в нашей жизни, но нет, кажется, большей лжи, чем та, на которой построено отношение церкви и государства. Нет области, в которой неискренность, условность, посторонние соображения были бы до такой степени возведены в принцип. Христианского государства никогда не было и никогда не будет, а государство выдает себя за христианское, а христианство сделали государственным. Пусть укажут, где предсказано, что власть на земле будет принадлежать христианской вере, что мир подчинится христианской власти? Существуют пророчества, что князь мира сего победит на земле, что верующих, ставших на сторону Агнца, будут преследовать. Победа князя мира, правда, будет религиозно призрачной, но эмпирически очень и очень чувствительной и заметной. Нет никаких религиозных оправданий для насильственного поддержания веры, насильственно, скорее, должно было бы поддерживаться неверие.

Все опыты христианской общественности в истории были до сих пор компромиссом с язычеством, на Западе принявшим форму папоцезаризма, на востоке — цезарепапизма. Так создана была на Западе лже-христианская общественность с властью папы во главе, папы — заместителя Христа на земле, а на византийском Востоке не менее лжехристианская общественность с властью царя во главе, царя — заместителя Христа. Но и в папизме, и в царизме, прикрывавшихся христианством, одинаково жило языческое начало власти, языческий империализм. Компромисс христианства и язычества имел провиденциальную миссию в истории. Но христианство из гонимого превратилось в гонителя, христиане перестали быть мучениками и стали мучителями. Ложь, фальсификация легли в основание религиозного авторитета папизма и теократического империализма. Вспомним хотя бы подделку, известную под именем «дарения Константина». Христианское, теократическое государство потому есть ложь, что христианская теократия есть царство благодати, государство же есть царство закона, царство языческое. Бл. Августин основал средневековую теократию на смешении закона с благодатью. Человечество в процессе своего самосознания почувствовало ложь христианского государства, религиозную фальшь самодержавного папизма и теократического самодержавия, заметило подмену, которая была великим искушением в христианской истории, одним из искушений диавола, отвергнутых Христом в пустыне. Реформация, а затем и прогрессирующее отпадение от христианства и от религии вообще были результатом великого провала в попытке создать христианское государство, организовать религиозную власть над миром. То была ложная, поддельная религиозная антропология, и человечество, как бы временно предоставленное самому себе, ответило на эту ложь и подделку светским, вне-религиозным гуманизмом. Гуманизм стал побеждать бесчеловечную, ложную теократию, папистскую и империалистскую. Вместо человеческого самоутверждения и властолюбия, прикрываемого боговластием, освещаемого авторитетом религиозным, гуманизм стал открыто и честно утверждать человека и чисто человеческую власть. И уж, конечно, правда тут была на стороне гуманизма, но относительная, неполная правда, ныне превращающаяся уже в ложь, в новый обман.

Неверие все более прогрессировало, а ложная связь церкви с государством оставалась как бы нетронутой, отравляла все более и более источник религиозной жизни. Общество сделалось атеистическим, и в огромной своей части не знает даже, кто был Христос; в народной душе померкла религиозная святыня, а условная и насильственная ложь официальной, государственной религии продолжает растлевать человеческие души. Религия стала утилитарным орудием царства этого мира. Тогда лишь применяется насилие в делах веры, когда самой веры уже нет, когда религия бессильна, когда сердце омертвело. Всякое насильственное поддержание церкви и веры государственной властью есть результат неверия в силу Христа. Вера Христова возродится лишь тогда, когда ее будут преследовать, а не она будет преследовать. Позорны те страницы христианской истории, когда христианство пыталось стать принудительной земной властью, соблазнялось искушениями диавола. На стороне преследующих и насилующих никогда не было Духа Святого, а был дух «великого инквизитора». В постоянном смешении Духа Святого с духом инквизиторским, свободного подвига с принуждением — ужас религиозной истории. Христос принес в мир свободу, а не насилие, и Новый Завет человека с Богом был заветом любви. Искупление мира было восстановлением человеческой природы, мистическим актом возвращения человеку свободы, утерянной в грехопадении. Христос освободил мир от рабства диавольских оков, утвердил в мире космическую возможность спасения для человечества, стал путем спасения. Христос не явился в образе царя и властелина, он был унижен, распят, эмпирически как бы побежден злом этого мира. И в христианской истории не было явлено чудесное могущество Христа, завет любви терпел поражение за поражением, неудачу за неудачей. Где сила и слава евангелия царствия? В чем смысл этого бессилия Царства Христова на земле, почему чудеса не открывают человечеству, что Христос — единственный царь и властелин? Почему Сын Божий явился миру в образе Распятого, растерзанного мирской силой? Великий инквизитор понял религиозный смысл этого кажущегося бессилия Христа в мире, когда сказал: «Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобою, прельщенный и плененный Тобой». Инквизитор был врагом свободы и потому не мог не стать врагом Христа. Историческая церковь, отвергшая свободу совести, спасавшая насилием, кесарю воздававшая Божье, а Богу — кесарево, церковь, ставшая официальной, государственной, заражается духом инквизиторским, совершает хулу на Духа Святого. Царственное могущество Христа над миром будет явлено лишь в теократии, в царстве не от мира сего в мире сем (тысячелетнем царстве), в чудесной отмене порядка природы, царств князя этого мира. Христос Грядущий придет в силе и славе, но те лишь войдут в царство Его, кто свободно полюбили Распятого, узрели в растерзанном и униженном — Бога, поверили без чудесного насилия.

Преследование правительством священников, жаждущих религиозного обновления, презрение общества к религиозным исканиям — не есть ли это симптом начинающегося религиозного возрождения? Не совершается ли уже на наших глазах отделение Божьего от кесарева?

Историческая драма христианской церкви в том, что церковь была не земной, не заключала в себе религиозной правды о земной общественности и земной судьбе человечества, а в своих эмпирических отношениях к земле была слишком земной, подпала власти князя мира сего. В католичестве мироотрицание церкви превратилось в миропорабощение, церковь аскетически отрицала все мирское, чтобы тем самым восстановить все мирское, но подчиненное уже своей власти, подчиненное, а не преображенное. Власть католической церкви была не божеская, сверх-мировая власть, а все та же человеческая, мирская. Католичество выработало лже-религиозное учение о человеке и человечестве, папизмом хотело организовать человечество на земле. В православии индифферентизм к земле, неверие в возможность правды на земле привели к лже-религиозному освящению языческо-татарско-византийского абсолютизма. Аскетическое православие начало почему-то охранять языческое государство, поддерживало земные инстинкты самосохранения. В этих антиномиях церкви, в этих антитезах аскетического мироотрицания и государственного мироутверждения был глубокий внутренний смысл. Только тогда христианская церковь не подверглась бы соблазнам господина этого мира и не была бы исторически вынуждена принять языческий закон жизни, вступить в компромисс с языческим обоготворением государства, если бы она имела свой собственный, религиозный идеал общества, если бы в ней заключалась уже сила христиански направить судьбы истории. Но христианский общественный идеал еще не был дан, христианский смысл истории человеческой культуры еще не был раскрыт. Исход из кризиса может быть только в соединении христианства с праведным гуманизмом в преодолении бесчеловечного бога и безбожного человечества, в раскрытии подлинной и полной религиозной антропологии, учения о человечестве как Богочеловечестве, о человеке как образе и подобии Бога, абсолютно осуществленном Богочеловеке. Человеческая стихия, сама по себе, натурально утверждаемая, отвлеченная от абсолютного бытия, — призрачна, ведет к кажущемуся бытию, к действительному небытию. Только мистически реальное воссоединение человеческого с Божеским ведет к спасению и воскресению. Воссоединение это совершилось индивидуально в Богочеловеке, Новом Адаме, должно совершиться соборно в Богочеловечестве, в новом обществе Божьем.

У нас в России в эпоху революции ложь старого союза церкви и государства достигла размеров нестерпимых для совести. Наша революция — мирская, вне-религиозная и во многом антирелигиозная, но она потрясает до самых основ старую ложь «христианского государства» и изобличает незаконную связь христианской церкви с языческим государством, обнаруживает всю несовместимость закона Христова, который не от мира сего, с законом насилия, который от мира сего. Подчиняясь освобождающему напору революции, церковь должна поставить вопрос о христианском обществе, а само мирское освободительное движение ставит вопрос о свободной церкви. Церковь и государство встретятся лицом к лицу, и тогда маски будут сорваны, обе стороны должны будут открыто заявить, по какому закону живут, что больше возлюбили: Христа или князя мира, Бога или безбожную стихию мира.

Власть по-прежнему прикрывается религиозной санкцией, хотя не только не выполняет религиозного призвания, но прямо идет против Заветов Божьих; власть лицемерно делает вид, что поддерживает веру, что охраняет церковь, хотя церковь всего менее нуждается в такой поддержке, так как сказано, что «врата адовы не одолеют ее». Общество наше атеистично, давно отпало от веры Христовой, но обязано лгать, выдавать себя за православное. Христианство не было настоящим образом принято миром, принятие это слишком часто бывало словесным и потому уже не могло быть подлинно христианской власти в мире. Само правительство не имеет ничего общего с Христом, исповедует религию как государственную условность и полезность. Сама церковная иерархия явно отступила от Христа, иерархический принцип, принцип человеческого властолюбия поставила выше Бога и закона Его. Епископы по духу своему ничем не отличаются от губернаторов и директоров департаментов. Давно уже царство перестало подчиняться духовному авторитету священства и направляться религиозным вдохновением пророчества. Священство подчинилось царству, а пророчество иссякло совершенно. В официальной церкви прекратилась творческая жизнь, она как бы не хочет исполнять обетовании. Синод, именующийся святейшим, оправдывает все, что совершает власть во имя свое, и осуждает все, что для власти неудобно; он не может иметь никакого духовного авторитета, вызывает к себе лишь презрение. Вспомним постыдную страницу в истории нашей поместной церкви, или, вернее, деятельности церковной иерархии: 9-е Января и синодское послание. Речи иерархов русской церкви в защиту смертной казни останутся навеки позорными.

Давно уже говорят о Соборе, надеются, что Собор возродит омертвевшую религиозную жизнь, обновит церковь. Но Собор фальсифицируется в интересах князей церкви, верных слуг государства. Государственная власть и церковная иерархия одинаково действуют во имя человеческого властолюбия, самоутверждаются. И «христианскую» иерархию интересует не дело Христово, а дело государственной и церковной власти, дело земного царства, в котором давно уже они царствуют и от которого не хотят отказаться. Религиозное же сознание прогрессивной части духовенства и православных мирян, участвующих в освободительном движении, таково, что не в силах победить отмеченный иерархический принцип, духовно изменить власть. Для религиозной победы над принципом официального иерархического авторитета, принципом человеческого самоутверждения и самообожествления необходима не религиозная реформация даже, а религиозная революция. Только раскрытие подлинной религиозной антропологии, религиозного учения о человеке и человечестве, поведет к победе над изменившей своему назначению духовной и государственной властью, над ложью «христианского» государства. Тогда освободительное движение перестанет казаться народному сознанию отступничеством от веры, а царство перестанет именоваться христианским. Страшно сказать: «христианство» сделалось в наше время условной ложью, закрыло от людей Христа, и во имя Христа стало необходимо преодолеть официальное «христианство», победить человеческую ложь, историческую накипь во имя божественной правды. Языческий быт, человеческое царство были выданы историей за христианское бытие, за Царство Божье, и все революции мира справедливо усомнились в истинности религиозной санкции общественности, увидели подлог^[1]. Христианской, подлинно христианской общественности, Божьего Царства, теократии мир еще не видел. Не западный ведь папизм и не восточный цезаризм — это Царство Божье; Царство это будет свободно, в Царстве этом Божья власть правит миром, а не человеческая. Человечество должно освободиться от сомнительных, подложных теократии, чтобы почва созрела для теократии истинной, подлинной.

Окончательное отделение церкви от государства должно быть неизбежным и повсеместным результатом дифференцирующего процесса новой истории. Это отделение признают благом и искренние друзья церкви и искренние ее враги, так как ни искренняя вера, ни искреннее безверие не могут стоять за лицемерную и лживую связь, унаследованную от старых грехов папоцезаризма и цезарепапизма, коренящуюся в идеях, давно уже потерявших силу. Связь церкви с государством ныне стала противоестественной и с точки зрения церковной, религиозной и с точки зрения государственной, позитивно общественной, так как нельзя служить двум богам. Церковь по религиозной своей сущности не может ни превратиться в государство, как то было в католичестве, ни подчиниться государству, как было в восточном православии, Византии и России; церковь может только сама стать царством, царством не от мира сего в мире сем, когда в ней будет полнота откровений о земной судьбе человечества. Это будет замена государства церковью. Церковь религиозно упразднит государство, преодолеет саму необходимость государственности для тех, которые в ней будут пребывать^[2]. Во Вселенской Церкви Христос не может иметь заместителя ни в человеке-папе, ни в человеке-царе^[3], в Ней Сам Христос-Первосвященник и Царь, в Богочеловечестве будет пребывать Дух Святой^[4].

Ныне завершающееся, окончательное отделение церкви от государства во Франции есть факт первостепенной важности не только общественной, но и религиозной; с отделением этим связаны надежды нового религиозного сознания^[5]. Пусть образуется откровенно атеистическая, антихристианская государственность, пусть господин мира сего открыто, искренно, честно будет тем, что он есть, пусть «царство» его обнаружится, выявится, перестанет выдавать себя за царство христианское, перестанет прикрываться авторитетом религиозным. На древнем Востоке и Риме языческом и Риме католическом, в Византии и России царство, государство всегда было и есть языческое по происхождению и по духу, нехристианское по задачам. Империализм же во всех своих исторических формах противен духу Христову, в нем одно из искушений, отвергнутых Христом.

Всемирно-историческое отделение церкви от государства может стать как бы прообразом грядущего, окончательного отделения в мире тех, что станут на сторону Агнца, от врагов Его, последнего разделения добра и зла. Христос Грядущий, согласно пророчествам, найдет в мире Церковь, Невесту, приготовившуюся к встрече Жениха своего, и царство князя мира, безбожную общественность, обоготворившее себя человечество. Защитники государственной церкви и христианского государства не могут оправдать себя смыслом пророчеств, не могут связать своей идеи с религиозным смыслом истории. Люди эти смотрят исключительно назад, не видят ничего впереди. В России лицемерная связь государства с церковью поддерживается умирающим империализмом во имя самосохранения. В народе живет вера, что царство на земле должно быть Божьим, в нем жива еще надежда, что правда Христова сильна в мире, что правда может быть охранена и осуществлена. Это хилиастическое упование по неполноте религиозного сознания православия связывается с абсолютной властью, представляющей на земле правду Христову, с мечтой, а не действительностью^[6]. Эту религиозную стихию народной души, темную еще по своему сознанию, эксплуатирует власть мирская в свою пользу, и церковная иерархия в своем человеческом самоутверждении и властолюбии освящает эту эксплуатацию. Отнять у русского абсолютизма религиозную санкцию — значит уничтожить последнюю опору в народном сознании, значит изобличить не только исторические грехи власти, но и исторические грехи церковной иерархии, человеческую, слишком человеческую ее ложь. Статическое православие, взятое в исторической своей ограниченности, не в силах произнести этот суд над властью, не может отделить себя от государства, слишком срослось с человеческим царством, чтобы повести мир к Царству Божьему. Но казенное православие дало трещину, религиозный кризис ныне совершается в глубинах жизни, и переход к новому религиозному сознанию неизбежен. Революция производит полный переворот в отношениях церкви и государства, но все революционеры и светские освободители не подозревают даже глубины церковной проблемы, всей важности этой проблемы для судьбы России. Подозревают ли церковные реформаторы, священники-обновленцы и миряне, возвращающиеся к вере отцов? В России отделение церкви от государства не может быть превращением религии в частное дело, отделение это может быть связано только с религиозным возрождением, а не с упадком веры. В церковной революции выявится росток теократии.

Боюсь, что не отдают себе отчета в значении происходящего не только освободители-атеисты, но и освободители-христиане. Нелепо было бы предполагать, что в сфере общественной должен произойти переворот, а в сфере религиозной все может остаться по-старому. На почве этого подогревания старой религиозности новой, безрелигиозной общественностью создается трагическое бессилие нашего прогрессивного духовенства, беспомощность нашего обновленческого движения, духовная немощность и трусость. Слишком ведь очевидно для духовно-зрячих, что общественно-церковный переворот, освобождение церкви от вековых, лживых связей с языческо-мирской государственностью и от гнета человеческой лже-иерархии, что суд церкви над злой волей власти может совершиться лишь путем религиозного переворота, а не только общественного. Лучшая часть нашего духовенства потому так бессильна в борьбе с государственной властью, с Синодом и с князьями церкви, что ей нечего религиозно противопоставить старым силам, что она стоит с ними на одной и той же религиозной почве. С гг. Восторговым и Илиодором прогрессивные священники борются светским оружием — гуманизмом, либерализмом, демократизмом и пр., достаточно же сильного религиозного оружия не имеют, так как черная сотня столь же православна, как и белая сотня русского духовенства. Только новое религиозное сознание может вывести из состояния немощности и беспомощности, может победить невыносимый дуализм, так как реакционному религиозному сознанию будет противопоставлено освобождающее религиозное сознание, огонь религиозный. И лишь то религиозное сознание будет новым, творческим, освобождающим, которое будет заключать в себе самобытный религиозный, а не мирской идеал общества, Града Божьего. Новое религиозное движение стоит на пути осознания и созидания теократии, подлинного Царства Божьего на земле, не царства папы или иного человека, а царства Христова. Церковь на той ступени религиозного сознания, которое именуется «православием», не может еще царствовать в мире; она подчинялась царствам мира, так как не имела своего слова о земной правде. Вот почему на преследования священников, на фальсификации синода, на ложь христианствующей государственной власти следует смотреть с более глубокой точки зрения, чем обыкновенно смотрят. Ставится проблема несоизмеримо более глубокая, чем изменение в организации церкви, чем общественное подновление Столкновение лучших священников с Синодом есть лишь симптом начинающегося разрыва церкви и государства, столкновение жаждущих обновления религиозной жизни с иерархами церкви — симптом крушения ложного иерархического авторитета. Но окончательное освобождение церкви от государства и от человеческой иерархии, выдававшей себя за божескую, может закончиться лишь вхождением во Вселенскую Церковь, сверх-историческую, не «православную» и не «католическую», или, вернее, подлинно православную. В этом религиозно-общественном процессе может быть много ступеней, тут можно вырабатывать тактику борьбы, но постановка задачи должна быть радикальной. На сложном пути религиозного развития много может быть соборов, большего или меньшего значения, но только новый и подлинный Вселенский Собор, вдохновленный Св. Духом, утолит жажду взыскующих Града Божьего, уймет муку религиозных революционеров, прекратит распрю старого и нового религиозного сознания, примирит исторические вероисповедания в полноте вероисповедания сверх-исторического, выработает догмат о Богочеловечестве на земле. Религиозная жизнь была свободна и трагична, так как не было на земле абсолютного авторитета, не было материальной точки, в которой бы соборно воплотился Дух Христов. Страдальческий опыт человечества приведет, наконец, к этому воплощению, Церковь станет, наконец, Вселенской и могущественной, совершится чудо для веры.

Ошибочно было бы думать, что в России может быть Реформация, подобная лютеровской. Религиозная жажда не может уже удовлетвориться протестантизмом, да и чужд протестантизм душе русского народа. В протестантизме был момент великой истины, религиозного утверждения личности и свободы совести, но в дальнейшем своем развитии протестантизм, который был реакцией на ложь католичества, привел к рационализму, к подмене христианской мистики гуманистической моралью, к вырождению самой идеи церкви. Роль протестантизма в истории вполне уже исчерпана, и в нашу эпоху всего менее можно ждать обнаружения Вселенской Церкви от подогревания идей лютеровской Реформации. У нас может быть небольшое протестантско-реформаторское течение, оно уже начинается в рационалистических народных сектах, в части интеллигенции, подверженной влиянию Канта и Л. Толстого, к нему могут примкнуть рационалистически настроенные, трезвые прогрессивные священники, но никогда течение это не станет всенародным и вселенским. Религиозный переворот, который должен вывести ищущее человечество на путь Вселенской Церкви, который зачинается в России, может быть лишь мистическим, а не рационалистическим. Это — переворот космического порядка, в нем раскроется истина о человечестве как центре божественного Космоса, в нем приоткроется тайна творения. Пророком этого переворота был у нас Достоевский. Все ручьи сольются в могучий религиозный поток, поток вселенский, но плохо, когда ручейки выдают себя уже за мировой океан, в этом опасность сектантства. Всего более мы бы желали для русского религиозного брожения, очень разнообразного по своим проявлениям, вселенского сознания, полноты религиозного сознания, так как только в этом полном, вселенском сознании окончательно решится вопрос об отношении церкви к государству, мучительнейший вопрос человеческого бытия. Ложная связь церкви и государства, вместо того чтобы соединить небо и землю, окончательно их разорвала, и соединить их может лишь окончательный разрыв этой старой связи во имя теократии.

Примечания автора

1. Само начало власти было религиозно оправдано в словах апостола Павла. Власть имеет свою миссию, пока мир во зле лежит, она предотвращает анархический распад, борется с хаосом. Но апостол Павел не конструировал «христианского государства», он скорее оправдывал языческую власть как не напрасную.
2. Но этим не упраздняется необходимость государственности для тех, которые не приняли в себя закона Христа. Принудительная власть необходима для мира. Государство — мистично.
3. Это признавал Хомяков, который защищал религиозную свободу так сильно, как никто.
4. Я не думаю отрицать не только исторической, но и религиозной неизбежности существования церковной иерархии. Человечество может идти ко всеобщему священству лишь через иерархическое священство. Но и в религиозно оправданной иерархии есть срыв в сторону обоготворения человеческой воли иерархов, подмена Христа заместителем.
5. Это не мешает нам признавать, что в самих способах отделения было много безобразного и бесстыдного.
6. Хилиастическое упование при темноте религиозного сознания легко также переходит в народе в революционную экзальтацию.