Распространеніе идеи
правитьI.
правитьВъ своей статьѣ, посвященной генезису идей[1], мы занимались изслѣдованіемъ источниковъ, изъ которыхъ происходятъ въ исторіи новыя идеи и вообще новыя стремленія. Мы задались вопросомъ, почему идеи въ общественномъ развитіи появляются въ извѣстномъ порядкѣ и почему въ данное историческое время онѣ имѣютъ такое, но не другое содержаніе. Происхожденіе новыхъ идей было поставлено вами въ причинную, непосредственную связь съ матеріальными условіями общественнаго быта, среди которыхъ возникаютъ новыя стремленія. Мы показали, что въ динамикѣ общественнаго развитія идея представляетъ вторичное, производное явленіе, т. е. появляется на историческомъ поприщѣ, какъ выраженіе, въ членораздѣльной формѣ, новыхъ фактовъ жизни. Факты эти возникли въ общественной жизни механически, стихійно, подъ вліяніемъ сознанія, задающагося лишь частными вопросами и не задумывающагося надъ соціальными послѣдствіями, происходящими съ теченіемъ времени, когда мелкія измѣненія въ матеріальныхъ вещественныхъ условіяхъ общественной жизни, накопившись въ достаточномъ количествѣ, передвинуть центръ общественной тяжести. Мы занимались анализомъ развитія производительныхъ силъ общества: элементы эти, подъ вліяніемъ частныхъ интересовъ и частныхъ стремленій, подлежать медленному измѣненію. Мелкія, иногда очень медленно происходящія перемѣны вызываютъ къ жизни со временемъ новый строй вещественныхъ условій общественнаго быта, и вмѣстѣ съ тѣмъ новыя общественныя потребности и новыя соціальныя стремленія. Механически и стихійно, но органически созрѣваетъ въ данномъ обществѣ новая общественная задача, съ своимъ возникновеніемъ накопляющая орудія для своего разрѣшенія: соотвѣтственный классъ. Идея ничто иное, какъ формулировка такой задачи и одновременно указаніе направленія, въ какомъ, сообразно съ интересомъ даннаго класса, слѣдуетъ разрѣшить эту задачу.
Мы доказывали, что идея эта лишь отраженіе новыхъ вещественныхъ, по своему существу относительныхъ, фактовъ въ сознаніи членовъ даннаго общества, склонныхъ свои идеалы считать послѣднимъ словомъ развитія.
Но въ своемъ анализѣ мы разсмотрѣли вопросъ не во всей его полнотѣ. Стремясь лишь къ одному, именно къ познанію источниковъ идеи, къ уразумѣнію ея происхожденія, мы ограничили кругъ нашего изслѣдованія и не выходили за предѣлы той среды, непосредственнымъ твореніемъ которой является разбираемая идея. Мы оставили совершенно въ сторонѣ всѣ вопросы о томъ, какъ она, т.-е. новая идея, дѣйствуетъ, если проникнетъ изъ родной среды въ другія страны, въ которыхъ соотвѣтствующіе вещественные элементы еще не созрѣли достаточнымъ образомъ и еще не въ состояніи самостоятельно произвести на свѣтъ данную задачу. Въ обществѣ, въ которомъ данная историческая идея приняла практическую форму, т. е. существуетъ не какъ произведеніе чьей-то взбалмошенной фантазіи, или исключительно впечатлительнаго ума, но какъ достояніе цѣлыхъ группъ народа, въ такомъ обществѣ задача, подготовленная жизнью и сформулированная въ идеѣ, достигла уже такой степени развитія, что появляется вопросъ о наиболѣе соотвѣтственномъ разрѣшеніи возникшей задачи. Иначе бываетъ въ странѣ, въ которой едва начали накопляться вещественныя условія, гдѣ-то вызвавшія къ жизни разсматриваемую идею, какъ формулировку своихъ стремленій. Но идея все-таки проникаетъ и въ такія общества и начинаетъ тамъ дѣйствовать на умы и сердца людей. Она приноситъ съ собой результаты чужого историческаго опыта и, разумѣется, не можетъ остаться безъ воздѣйствія, особенно если въ другой странѣ дождалась полнаго или хотя бы даже частичнаго осуществленія и на дѣлѣ доказала свою пользу, или если въ данномъ обществѣ, въ которое проникла, существуютъ уже соотвѣтственные матеріальные элементы, не успѣвшіе лишь еще высказать свои стремленія.
Въ вашей статьѣ мы займемся изслѣдованіемъ такого воздѣйствія идеи, возникшей изъ фактовъ жизни въ одной странѣ и проникшей въ другія, въ которыхъ развитіе матеріальныхъ условій общественнаго быта не подвинулось настолько, чтобы дать самостоятельно начало данной идеи.
II.
правитьИсторія средневѣковой Европы доставляетъ намъ очень наглядный и характерный примѣръ вліянія, какое можетъ имѣть на ходъ событій извѣстная идея, возникшая въ совершенно другомъ мѣстѣ.
Мы имѣемъ въ виду распространеніе памятниковъ римскаго права и популяризацію юридическихъ понятій, содержащихся въ этихъ произведеніяхъ античнаго міра. Мы уже касались этого вопроса въ нашей предъидущей статьѣ. Теперь намъ придется повторитъ приведенные тамъ факты, давъ имъ другое освѣщеніе.
Мы знаемъ уже, что средневѣковые бурги возникли изъ общиннаго строя, изъ котораго медленно образовались муниципальныя, т. е. городскія учрежденія. Старый обычай тяготѣлъ надъ личной иниціативой жителей первоначальнаго бурга, налагая ограниченія на свободную дѣятельность гражданъ: онъ не позволялъ имъ распоряжаться самовольно своей собственностью и подчинялъ интересы отдѣльной личности интересамъ возникающей городской общи мы.
Нельзя было продавать земли, не получивъ на то согласія сосѣдей или, по крайней мѣрѣ, всѣхъ членовъ рода. И даже продажа продуктовъ собственнаго труда не была свободна: гончаръ, колесникъ и другіе не могли высылать произведенныхъ предметовъ изъ предѣловъ общины, пока сосѣди не заявили, что данный продуктъ имъ не нуженъ. Случалось, что даже когда предметъ былъ уже проданъ и удовлетворены всѣ требованія общинныхъ устоевъ, даже тогда какой-нибудь общинникъ могъ догнать покупщика и, возвративъ уплаченныя деньги, отобрать проданный продуктъ — въ предѣлахъ общинной территоріи. Движимая собственность была незначительна и состояла исключительно изъоружія, домашней утвари, одежды и украшеній. Обычай опредѣлялъ, сколько каждый изъ наслѣдниковъ долженъ получить изъ имѣнія, оставшагося отъ родителей или родственниковъ. Существовала мужская и женская собственность, и состояла каждая изъ разныхъ предметовъ. Дѣвушки не имѣли доли въ имѣніи, которое могло переходить въ мужской линіи; мужчины же ничего не получали изъ того, что подлежало женскому вѣдомству.
Однимъ словомъ, правовой строй, свойственный германскимъ народамъ, почти каждой мелочью разнился отъ среды, въ которой мы рождаемся и живемъ теперь. Отношенія и понятія, родственныя нашимъ воззрѣніямъ, возникаютъ лишь съ появленіемъ бурговъ и развитіемъ правильныхъ и систематическихъ торговъ, подъ прикрытіемъ городскихъ стѣнъ. Новый юридическій режимъ въ началѣ не выходитъ за предѣлы бурговъ и лишь въ позднѣйшее время распространяется дальше и дальше, по мѣрѣ того, какъ обмѣнъ продуктовъ начинаетъ соединять между собой отдѣльные города. «Право купеческое» становится мало-по-малу всеобщимъ учрежденіемъ. Земля въ городахъ и тѣмъ паче движимые продукты освобождаются отъ стѣсненій, которымъ когда-то подлежали, когда авторитетъ общинныхъ устоевъ еще былъ во всемъ своемъ могуществѣ. Появляется личная свобода. По мѣрѣ возникновенія движимой собственности и все болѣе возрастающаго ея значенія по отношенію въ недвижимой, не древній обычай, но воля умирающаго опредѣляетъ, кому изъ дѣтей и сколько достается наслѣдства, дѣвушки получаютъ одинаковое право съ сыновьями въ наслѣдствѣ, оставшемся послѣ смерти отца, вмѣсто отчужденія собственности мужа и жены возникаетъ общность ея. Мало-по-малу созрѣваетъ новый строй правовыхъ понятій и учрежденій, отражающій въ себѣ требованія и послѣдствія свободной купли-продажи. Изо дня въ день, подъ безпрестаннымъ дѣйствіемъ новыхъ вещественныхъ отношеній, жители бурговъ убѣждались въ несоотвѣтствіи и даже противорѣчіи, которыя существовали между древнимъ правовымъ режимомъ и возникающими потребностями повседневной жизни и, замѣтивъ этотъ диссонансъ, искали средствъ разрѣшить его и устранить. Слѣдуя указаніямъ будничной жизни и руководясь эмпирическимъ опытомъ, города формулируютъ свои правовыя потребности и стараются запастись покровительствомъ верховной власти, т. е. получить подтвержденіе монарховъ и князей для новаго юридическаго строя. Грамоты уже въ XII и XIII вѣкахъ служатъ опорой для городскихъ правовыхъ учрежденій противъ притязаній общинныхъ устоевъ. Онѣ относятся къ самымъ разнообразнымъ сторонамъ будничной жизни: признаютъ свободную куплю-продажу, т. е. jus utendi et abutendi собственностью, право составлять завѣщанія и т. д. Прогрессивное течете жизни создаётъ антагонизмы между обычаями отцовъ и дѣдовъ и воззрѣніями дѣтей и внуковъ, живущихъ въ средѣ новыхъ производительныхъ силъ. Появляется сначала грубое и неловкое, затѣмъ все болѣе и болѣе утонченное умѣніе оперировать понятіями о движимомъ и недвижимомъ имуществѣ, объ имѣніи, добытомъ собственнымъ трудомъ или по наслѣдству, возникаетъ учрежденіе опеки надъ несовершеннолѣтними и право женщинъ наслѣдовать, совершенствуется право личное и новое семейное, вещественное и наслѣдственное.
Города мало-по-малу пробиваютъ дорогу не только для новыхъ запросовъ жизни, но и для новыхъ правовыхъ воззрѣній, и ищутъ формулировки и кодификаціи возникшихъ потребностей. Но воплощеніе въ жизни новыхъ понятій происходитъ слишкомъ медленно. Нравственные инстинкты, воспитанные въ атмосферѣ древнихъ германскихъ, общинныхъ устоевъ, ропщутъ противъ новыхъ стремленій, не признаютъ ростовщичества легальнымъ и нравственнымъ учрежденіемъ, требуютъ, чтобы правамъ родственниковъ или сосѣдей были подчинены интересы отдѣльной освобождающейся отъ всякой солидарности со своими личности, и чтобы произволу личнаго хищничества была поставлена преграда.
Открытіе памятниковъ римскаго права (распространяется оно въ Германіи въ XV и XVI вѣкахъ) (сильно способствуетъ окончательной побѣдѣ новыхъ стремленій и новыхъ воззрѣній. Являясь произведеніемъ обмѣна и возникши изъ свободной купли-продажи, римское право формулировало вразумительнымъ, краткимъ, но сильнымъ языкомъ и разработало какъ разъ тѣ же самыя правовыя положенія, по направленію которыхъ все развитіе средневѣковыхъ городовъ подвигалось, при посредствѣ рефлективнаго, стихійнаго, не координированнаго опыта будничной жизни. Все то, что слѣдовало шагъ за шагомъ высказывать и защищать, исправлять и измѣнять, все это ужъ было изложено систематически и заключалось въ кодексѣ. Средневѣковые города какъ будто получали безплатный подарокъ, освобождающій существующее поколѣніе отъ поисковъ за наиболѣе подходящимъ разрѣшеніемъ мелкихъ, независящихъ одинъ отъ другого запросовъ жизни и одновременно отъ хлопотъ искать оплота и защиты для пріобрѣтенныхъ результатовъ. Развитіе правовыхъ учрежденій можетъ теперь подвигаться свободнѣе, такъ какъ дорога уже указана и очищена. Римскій кодексъ пользуется авторитетомъ вѣковой премудрости и величія Рима. Благодаря. этому, онъ способствуетъ скорѣйшей побѣдѣ новаго строя, противоставляя германской старинѣ другую, еще болѣе древнюю и славную. Находя поддержку среди заинтересованныхъ группъ городского населенія, римское право распространяется не только тамъ, гдѣ вещественныя условія благопріятствовали возникновенію такого рода правовыхъ понятій, но завоевываетъ и дальнѣйшія полосы феодальнаго строя. Германскіе консерватисты жалуются, что римскій кодексъ уничтожилъ повсемѣстно древніе германскіе обычаи. Дѣйствительно, мы видимъ наглядно, что опытъ минувшихъ дней, разработанный и координированный въ сводѣ правъ, выступаетъ какъ вліятельный историческій факторъ, и, уничтожая общинные устои, сразу пробиваетъ дорогу для развитія новыхъ правовыхъ учрежденій. Онъ разрушаетъ не только существующія, но и будущія преграды, иными словами — ускоряетъ возникновеніе новыхъ вещественныхъ условій и съ ними новыхъ потребностей.
Если бы средневѣковая Европа не нашла источниковъ римскаго права, ея развитіе, быть можетъ, запоздало бы на нѣсколько вѣковъ и, запоздавши, пошло бы отчасти иначе.
Римскій кодексъ осуществилъ въ себѣ и воплотилъ извѣстную идею, которая во времена античныя появилась, какъ формулировка требованій будничной жизни, возникшихъ вполнѣ стихійнымъ образомъ. Но оторвавная отъ родной почвы, на которой выросла, и пересаженная въ совершенно другую среду, эта идея принимаетъ соотвѣтственно другой характеръ. На мѣстѣ своего возникновенія она была произведеніемъ фактовъ и только фактовъ, т. е. отразила въ своемъ содержаніи запросы тогдашней жизни, разрѣшила задачу, созрѣвшую стихійно. По отношенію къ этимъ фактамъ она была тамъ вторичнымъ, производнымъ явленіемъ. Послѣ молчанія въ теченіе многихъ столѣтій, она снова появляется какъ историческій факторъ, но уже какъ самостоятельный, первичный факторъ, который предупредилъ своимъ появленіемъ факты жизни, по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ нихъ, и ускорилъ ихъ возникновеніе.
Такимъ же точно образомъ дѣйствуетъ всякая другая идея, возникшая въ данномъ мѣстѣ и распространившаяся отсюда въ другія общества. Разумѣется, подчеркивая такое ея вліяніе, мы вовсе не желаемъ сказать, чтобы она была всесильна и могла создать новыя общественныя формы изъ ничего. Мы стремимся показать, что такая, пришедшая изъ чужбины идея способствуетъ скорѣйшему сознанію того, что существуетъ, еще не сознавая себя, хотя матеріальныя условія уже достаточно зрѣлы; что стремленіямъ еще разрозненнымъ и не развившимся она указываетъ способы дѣйствія; словомъ, что такъ или иначе она вліяетъ на ходъ событій, которыя безъ ея дѣйствія, можетъ быть, потекли бы по другому руслу.
Извѣстная идея можетъ проникнуть иногда въ страны, въ которыхъ соотвѣтственныя, матеріальныя отношенія находятся еще въ очень неразвитомъ состояніи. Тамъ она вызываетъ къ жизни движенія, заслуживающія вниманія по своему характеру.
Общественныя стремленія, бывшія гдѣ-то произведеніемъ фактовъ, т. е. выраженіемъ широко распространенныхъ потребностей, привлекаютъ къ себѣ, въ такомъ неразвитомъ обществѣ, впечатлительныя, нервныя натуры, которыя алчно поглощаютъ «заморскую» правду и, поглотивъ скоро, еще скорѣе бросаютъ, чтобы поискать другое идейное блюдо, болѣе модное и новое. Движеніемъ руководитъ тамъ не общественная необходимость, которая домогается въ извѣстномъ духѣ реформъ, не реальная жизнь требуетъ разрѣшенія созрѣвшей и настоятельной задачи, но какой-то инстинктъ заставляетъ людей волноваться — инстинктъ поглощенія чего-то новаго, наркотическаго. Движеніе, которое гдѣ-то охватываетъ широкія группы народа, переиначивается и становится просто своего рода забавой. Появляются типы «рыцарей на часъ» — сегодня человѣкъ прислушивается къ броженію умовъ на Западѣ и думаетъ основывать фаланстеры, завтра ѣдетъ освобождать Болгарію отъ ига турковъ, зато вскорѣ же, гдѣ-нибудь на окраинѣ, начинаетъ насаждать культуру кулака. По крайней мѣрѣ, такіе типы составляютъ громадный процентъ среди умовъ, воспринявшихъ идею, которая проникла изъ мѣста нормальнаго своего появленія въ менѣе развитую страну.
Разумѣется, есть тамъ и солидные представители: небольшая кучка дѣйствительныхъ идеологовъ. Ихъ впечатлительный умъ, познакомившись съ извѣстной идеей, остается ей вѣренъ. Идеологи эти, умно направляя свои силы, составляютъ авангардъ арміи, которая въ будущемъ возникнетъ, по мѣрѣ созрѣванія соотвѣтственныхъ вещественныхъ отношеній, или, если такія отношенія уже существуютъ, по мѣрѣ сознанія ими своей роли. Въ передовыхъ странахъ, въ которыхъ идея возникла самостоятельно, какъ отраженіе фактовъ тамошней жизни, какъ формулировка выдвинутыхъ мѣстнымъ развитіемъ задачъ, такой штабъ руководителей выходить изъ среды соотвѣтственнаго класса; онъ сознаетъ свое происхожденіе и задачи, равно какъ и связь своихъ идейныхъ стремленій съ запросами реальной жизни. Ихъ дѣятельность представляетъ идейную работу въ самыхъ широкихъ размѣрахъ, но работу, которая имѣетъ корни въ дѣйствительности. При случаѣ, они открыто заявятъ, какъ сдѣлали англійскіе чартисты, что для нихъ идейный вопросъ это вопросъ ложки и вилки. Иначе въ запоздалой странѣ. Идеологи, появившись подъ вліяніемъ идеи, пришедшей извнѣ, черпаютъ силу своихъ убѣжденій не въ сознаніи обидъ и несправедливостей, которыя перенесли они сами или ихъ близкіе, но въ соціальныхъ инстинктахъ своей души и въ рвеніи, которымъ ихъ сердце проникнуто. Они склонны смотрѣть на идею, которая внѣдрилась въ ихъ умъ, какъ на продуктъ, не зависящій отъ матеріальныхъ условій, и съ пренебреженіемъ относятся къ суровой, окружающей дѣйствительности, иногда противорѣчащей ихъ честнѣйшимъ стремленіямъ. Они переносятъ свой собственный душевный опытъ на весь общественный строй: они сами вѣдь сдѣлались апостолами данной идеи вопреки собственному матеріальному интересу, равно какъ и интересу соціальной группы, къ какой принадлежатъ по рожденію. Точно также могутъ и должны поступить всѣ другіе, — необходимы лишь пророки, которые умѣли бы «глаголомъ жечь сердца людей». Подъ ихъ легкой, оторванной отъ дѣйствительности рукой, идея утрачиваетъ свой классовой гхарактеръ, въ какомъ появилась въ міръ божій въ родной странѣ, перестаетъ быть выраженіемъ чьихъ-то реальныхъ, будничныхъ интересовъ, и лишается всего историческаго мяса. Она становится какъ бы безтѣлеснымъ, эфирнымъ произведеніемъ, созданіемъ «критической мысли» и провозглашеніемъ «абсолютной» справедливости. Идеологъ, лишенный реальной почвы подъ ногами, отъ фактовъ жизни обращается къ этикѣ и логикѣ, отъ жизни къ идеѣ, отъ дѣйствительности къ утопіи. Вмѣсто того, чтобы изслѣдовать объективныя условія развитія общества, онъ чинитъ судъ надъ прошедшимъ и настоящимъ: раздираетъ ризы свои, когда говоритъ о «несправедливости», и проливаетъ слезы умиленія, нашедши честныя дѣла, иначе — аршиномъ своихъ симпатій мѣрить факты. Появляется «субъективная соціологія» — соціологія честныхъ порывовъ, хорошихъ пожеланій, трепетовъ самоотверженія, но не очень глубокаго пониманія пружинъ исторической жизни.
Такое состояніе длится короче или дольше, до тѣхъ поръ, пока жизнь не произведетъ соотвѣтственныхъ и матеріальныхъ условій и не дастъ идеологамъ практической работы, отвѣчающей ихъ стремленіямъ, и изъ поднебесья метафизики не низведетъ ихъ на землю.
Чаще, однако, жизнь горько подшучиваетъ надъ ними.
Передовому авангарду въ запоздалой странѣ предстоитъ великая задача — очистки среды отъ историческихъ предразсудковъ. Работа эта, по существу своему, отрицательная. Но идеологъ этимъ не довольствуется, онъ жаждетъ положительныхъ результатовъ и стремится къ воплощенію своихъ идеаловъ. Онъ не замѣчаетъ, какъ постепенно становится представителемъ стремленій и защитникомъ классовъ, несущихъ совсѣмъ другое будущее, нежели то, о какомъ онъ мечталъ. Изъ борца за «народъ», напр., онъ дѣлается подчасъ просто идеологомъ мелкой буржуазіи.
III.
правитьСмотря по времени, идеи распространяются неодинаково. Есть эпохи, когда онѣ обречены на жизнь въ узкомъ кругу родной среды, въ которой возникли.
Сфера ихъ дѣйствія зависитъ отъ историческихъ условій.
Разберемъ еще разъ средніе вѣка.
Мѣстная автономія составляетъ отличительную черту вѣковъ XI—XIII и даже XIV и XV. Обмѣнъ продуктовъ соединилъ города между собою уже въ болѣе поздній періодъ средневѣковой исторіи. Вначалѣ каждый бургъ вполнѣ самостоятеленъ экономически и удовлетворяетъ потребностямъ горожанъ мѣстными продуктами. И его общественная жизнь представляетъ замкнутое цѣлое: стремленія, волнующія въ немъ умы, отличаются мѣстнымъ характеромъ, задачи, требующія разрѣшенія, не выходятъ за предѣлы родного уголка. Общественное развитіе бурговъ вездѣ подвигается въ томъ же самомъ направленіи и вездѣ вызываетъ къ жизни тѣ же запросы: пришельцы, по отношенію къ представителямъ первоначальной сельской общины, вездѣ становятся все многочисленнѣе и зажиточнѣе, въ ихъ рукахъ сосредоточивается ремесло и богатство, между тѣмъ какъ муниципальными дѣлами завѣдываютъ роды патриціевъ и самовольно распоряжаются городской казной. Возникаетъ антагонизмъ, который, какъ мы уже знаемъ, составляетъ суть средневѣковой муниципальной исторіи: плебеи, организованные въ цехи, борются противъ привилегій патриціевъ. Въ каждомъ изъ городовъ, который возвышается надъ другими благодаря торговлѣ, появляются тѣ же движенія, требующія введенія болѣе соотвѣтственнаго правового режима, чѣмъ древне-германскій обычай. Горожане разрѣшаютъ появляющіяся задачи, пользуясь вездѣ тѣми же самыми учрежденіями, какъ орудіями борьбы. Но вслѣдствіе взаимной отчужденности такихъ центровъ прогрессивнаго развитія, антагонизмъ и вся общественная эволюція идутъ въ каждомъ городѣ самостоятельно. Нѣтъ взаимной зависимости и взаимнаго воздѣйствія. Тотъ фактъ, что въ какомъ-то бургѣ разрѣшили уже извѣстную задачу и пріобрѣли историческій опытъ, не вліяетъ на событія въ другомъ мѣстѣ.
Разрѣшеніе возникшихъ стремленій происходитъ самостоятельно во многихъ пунктахъ, и люди дѣйствуютъ очень часто, не пользуясь опытомъ жителей другого города.
Разумѣется, мы вовсе не намѣрены утверждать, чтобы каждый городъ довольствовался и жилъ лишь собственнымъ умомъ. Нѣтъ!
Даже въ вѣкахъ XIII и XIV, не смотря на всю автономію тогдашнихъ центровъ ремесленной продукціи, идея, возникшая въ одномъ бургѣ, оказываетъ дѣйствіе на жителей сосѣднихъ городовъ. Плебеи какого-нибудь бурга, убѣдившись на опытѣ въ значеніи цехового строя и создавши идею равноправности всѣхъ горожанъ, указываютъ товарищамъ, проживающимъ въ другомъ промышленномъ центрѣ, наиболѣе соотвѣтственные способы дѣйствія, и наиболѣе пригодныя орудія борьбы. Города, основанные въ болѣе позднее время или развивающіеся медленнѣе, получаютъ уже напередъ готовую схему стремленій и требованій, средствъ и способовъ дѣйствія. Идеи эти, проникши въ городъ, въ которомъ уже, въ стихійномъ, механическомъ воздѣйствіи личныхъ интересовъ, накопились соотвѣтственныя вещественныя условія, еще не сознающія своей исторической задачи, — пробуждаютъ сознательное отношеніе къ запросамъ жизни и ускоряютъ появленіе новыхъ общественныхъ учрежденій. Тотъ же историческій опытъ, сдѣлавшись достояніемъ патриціевъ, учитъ ихъ, какъ слѣдуетъ противодѣйствовать пробужденію сознательнаго классоваго интереса среди плебеевъ… Во всякомъ случаѣ, въ самостоятельный центръ прогрессивнаго развитія врываются указанія эмпиріи, добытыя гдѣ-то на чужбинѣ; проникнувъ сюда, онѣ выступаютъ какъ самостоятельный историческій факторъ, вліяющій на дальнѣйшій ходъ событій, — факторъ первичный. Данная группа борющихся интересовъ получаетъ результаты чужого опыта. Все дѣло въ томъ, что такое воздѣйствіе болѣе развитыхъ центровъ жизни на запоздалые было въ теченіе среднихъ вѣковъ очень незначительно и случалось рѣдко, вслѣдствіе недостатка путей сообщенія и излишка автономіи отдѣльныхъ городовъ. Это правда. Но вліяніе это не было велико и сильно, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока обмѣнъ между городами продуктовъ не принялъ достаточно большихъ размѣровъ. Соотвѣтственно съ такимъ мѣстнымъ характеромъ жизни, и сфера историческаго вліянія, доступная отдѣльной личности, была узка и тѣсна. Кто-то въ данномъ городѣ высказалъ новую идею, готовый сложить свою буйную голову, защищая и распространяя свои убѣжденія. Не смотря на то, что, можетъ быть, онъ обладалъ громаднѣйшими умственными способностями и отличался силой духа, энергіей и умѣньемъ вліять на людей, все-таки жизнь его проходила безслѣдно, убитая мелкими уколами враговъ и среди незначительныхъ надъ ними побѣдъ, въ кругу нѣсколькихъ тысячъ гражданъ. Имя его было неизвѣстно внѣ предѣловъ родного города и память о немъ вскорѣ исчезала. Онъ сгоралъ, какъ свѣча въ тѣсномъ уголку, не способная разсѣять мрака на болѣе далекомъ пространствѣ. И кругъ вліянія, и значеніе самоотверженныхъ поступковъ, и дѣйствіе, которое могли оказать творческіе умы, стремящіеся найти разрѣшеніе для запросовъ жизни, наконецъ, широта пользованія чужимъ опытомъ, — все это было такъ же узко и замкнуто, какъ домики бурговъ, поднимающіеся на высоту трехъ и четырехъ этажей, но шириной всего въ одно или два окна.
Раздробленіе и разрозненность человѣческихъ стремленій и самостоятельная постановка задачъ въ отдѣльныхъ центрахъ жизни происходили вслѣдствіе взаимной экономической независимости бурговъ.
Такое воздѣйствіе одного историческаго центра, прогрессивнаго, на другіе, запоздавшіе въ своемъ развитіи, увеличивается по мѣрѣ того, какъ обмѣнъ товаровъ распространяется въ обществѣ. Между городами, нѣкогда вполнѣ самостоятельными въ экономическомъ и, слѣдовательно, историческомъ отношеніи, возникаетъ все болѣе густая и многочисленная сѣть путей сообщенія, обмѣнъ товаровъ обнимаетъ все болѣе широкія пространства, и, параллельно съ этимъ развитіемъ, распространеніе идей становится интенсивнѣе.
Мы не будемъ изслѣдовывать, шагъ за шагомъ, этого прогресса, но разберемъ лишь послѣднее звено, именно отношенія, свойственныя новѣйшимъ обществамъ.
Государство составляетъ по виду вполнѣ самостоятельное и замкнутое политическое цѣлое, народъ же — культурное. Но ни первое, ни второй не обладаютъ теперь экономическою независимостью. Международное раздѣленіе труда уничтожило ее. Каждый изъ насъ связанъ неосязательнымъ, но крѣпчайшимъ образомъ съ отдаленнѣйшими странами и отвѣчаетъ постоянно за чужіе грѣхи. Гдѣ-то, на другомъ полушаріи, улучшили технику перевозки мяса и масла, продукты эти въ громадномъ количествѣ изъ Америки и Австраліи привозятся въ Европу, вызываютъ пониженіе цѣнъ на рынкахъ нашей части свѣта и уничтожаютъ благосостояніе европейскихъ земледѣльцевъ. Фабрики хлопчато-бумажныхъ издѣлій въ какой-то странѣ произвели слишкомъ много товара, рынокъ переполненъ, возникаетъ кризисъ, И тысячи ткачей въ Лодзи и Москвѣ лишаются всякаго заработка. И куда бы мы ни посмотрѣли, какія бы стороны жизни ни изслѣдовали, мы найдемъ вездѣ тѣ же самыя картины. Международное раздѣлевіе труда распространяется все шире и шире и соединяетъ между собой отдаленнѣйшія мѣста. Параллельно съ этимъ развитіемъ увеличивается идейное воздѣйствіе одной страны на другую. Отдѣльная страна теряетъ свою экономическую и даже историческую самостоятельность. Напр., Англія среди народовъ земного шара представляетъ какъ будто громаднѣйшій городъ, получающій извнѣ сырые и съѣстные припасы и отдающій взамѣнъ фабричныя издѣлія. Всякій перерывъ обмѣна продуктовъ вызвалъ бы въ этой странѣ большія бѣдствія. Желѣзныя дороги, почты и телеграфы, срочные транзакціи и международный обмѣнъ векселей, — все это лишь видимыя, осязательныя проявленія возрастающей съ каждымъ днемъ взаимной зависимости между отдаленными странами. Надъ культурной жизнью народовъ, надъ политическими стремленіями государствъ, экономическая, стихійно-созрѣвающая организація воздвигаетъ свое зданіе и мало-по-малу соединяетъ государства и народы въ организмъ высшаго разряда — въ организмъ международнаго раздѣленія труда и международнаго обмѣна. Страны становятся лишь провинціями этого болѣе широкаго общественнаго отношенія, просто даже новаго международнаго общества.
И послѣднее все увеличивается съ теченіемъ времени. Лѣтъ десять тому назадъ, только въ видѣ исключенія, мы могли встрѣтить въ политическомъ отдѣлѣ газетъ извѣстія, относящіяся къ Африкѣ или Японіи. Теперь страны эти не сходятъ съ газетныхъ столбцовъ, имѣя тамъ свою спеціальную рубрику. Еще нѣсколько десятковъ лѣтъ, и желѣзныя дороги избороздятъ Азію и Африку, сѣть морскихъ телеграфическихъ проволокъ возрастетъ и количество пароходныхъ линій увеличится, — и весь земной шаръ будетъ составлять сплошной организмъ раздѣленія труда.
Вмѣстѣ съ развитіемъ взаимной зависимости, обмѣнъ продуктовъ становится не только шире, но и интенсивнѣе, и подвижнѣе. Мертвый продуктъ нашей усидчивости и умѣнья уходить все въ болѣе отдаленныя страны. И его примѣру слѣдуютъ безчисленныя толпы людей, покидающія родной уголокъ и ищущія счастья за тридевять земель. Великое переселеніе племенъ осталось навсегда на страницахъ исторіи индо-германскихъ народовъ. Но, что касается его размѣровъ, оно ничтожно въ сравненіи съ величиной теперешней эмиграціи, когда нѣсколько сотъ тысячъ людей оставляютъ ежегодно старую Европу и уходятъ за океанъ.
Точно также интенсивнѣе распространяются и идеи. Новое требованіе, высказанное въ какой-нибудь странѣ, вскорѣ проникаетъ въ самыя отдаленныя захолустья международнаго общества. Достаточно будетъ указать на скорость, съ какой распространилась идея Генриха Джорджа о націонализаціи земли. Простой, но оригинальный и даровитый наборщикъ, совершенно незнакомый съ исторіей развитія экономическихъ доктринъ, высказалъ теорію, въ которой обобщилъ факты и явленія соціальной жизни въ Соединенныхъ Штатахъ, особенно же въ Калифорніи. Теорія его была лишь воспроизведеніемъ физіократическаго ученія, но отличалась радикально-практическими требованіями. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ она распространилась широко и вызвала къ жизни движеніе къ націонализаціи земли. (Говоря о Джорджѣ, мы оставляемъ въ сторонѣ научную стоимость его доктрины, по нашему мнѣнію, очень ничтожную, но занимаемся лишь механизмомъ ея воздѣйствія).
Также точно дѣло происходитъ и въ другихъ случаяхъ. Благодаря взаимной зависимости, идея, возникшая въ какой-нибудь провинціи международнаго организма, т. е. въ странѣ, въ которой вещественныя отношенія созрѣли надлежащимъ образомъ, проникаетъ въ другія части этого общества и становится факторомъ дальнѣшаго развитія. Широта и интенсивность мѣстной иниціативы и личнаго почина возрастаютъ. Джоржъ, родившись въ средневѣковомъ бургѣ, повліялъ бы на нѣсколько тысячъ согражданъ родного города. Въ наши дни онъ оказалъ вліяніе на далекія страны. Когда-то геній погибалъ, связанный раздробленіемъ соціальныхъ условій и ихъ мѣстной автономіей, теперь же нерѣдко случается, что человѣкъ обыкновенныхъ, дюжинныхъ способностей можетъ оказать громадное вліяніе, тѣмъ болѣе широкое, чѣмъ интенсивнѣе обмѣнъ продуктовъ.
Страну, которая развивается медленно, просто наполняютъ иностранныя идеи, т. е. чужой историческій опытъ. Можетъ быть, по недостатку соотвѣтственныхъ вещественныхъ условій, вліяніе ихъ ничтожно и поверхностно, но все-таки оно существуетъ. За то, если подходящіе матеріальные элементы, хотя бы и не сознающіе еще своей исторической задачи, уже явились, идея оказываетъ громаднѣйшее вліяніе, она дѣйствуетъ какъ важнѣйшій факторъ исторіи, организуетъ соціальную армію изъ людей, находящихся въ извѣстномъ общественномъ положеніи. Движеніе растетъ не по днямъ, а по часамъ. И даже когда данныя матеріальныя отношенія не обняли всей страны, но составляютъ лишь прогрессивную формацію среди экономическихъ устоевъ старины, даже тамъ идея, пришедшая извнѣ, вліяетъ также. Данный классъ, хотя малочисленный, пріобрѣтаетъ значеніе, по своей величинѣ, не сообразное съ его размѣрами: онъ становится выразителемъ требованій, которыя гдѣ-то доказали свою практическую способность и, быть можетъ, уже начали преобразовывать общественный строй. Выдвинутая проникшей извнѣ идеей группа — только авангардъ большой международной арміи, авангардъ, который въ запоздалой странѣ выступаетъ, пользуясь авторитетомъ своихъ международныхъ собратьевъ.
Все равно, какую идею ни возьмемъ, прогрессивную или ретроградную — механизмъ воздѣйствія тотъ же. Идея, какъ удачно выразился Энгельсъ, становится сама матеріальной, вещественной силой, коль скоро овладѣетъ умами людей. Движеніе, которое начало развиваться въ какой-нибудь запоздалой странѣ, не только производитъ въ обществѣ такую матеріальную силу, воплощенную въ умахъ людей, но еще даетъ ей размахъ и интенсивность гораздо большую, чѣмъ слѣдовало ожидать по ея размѣрамъ, снабжаетъ ее частью той силы, которая присуща аналогичнымъ стремленіямъ въ передовыхъ странахъ.
IV.
правитьГоворятъ, — и съ такимъ мнѣніемъ встрѣчаешься часто, — что общественная жизнь новѣйшихъ временъ отличается не только большимъ разнообразіемъ, но что она необыкновенно сложна. Возникло столько занятій и профессій, наука накопила столько знаній, духъ человѣческій пріобрѣлъ способность проявлять такія разнообразныя и утонченныя чувства, жизненная борьба такъ тяжела и требуетъ столько энергіи и находчивости! Въ будущемъ дѣла примутъ еще болѣе сложный характеръ. По мѣрѣ развитія цивилизаціи требованія жизни станутъ все тяжелѣе. Лишь ловкій и сильный пловецъ будетъ въ состояніи удержаться на волнахъ житейскаго моря и не потонуть въ омутѣ трудныхъ запросовъ жизни.
Факты эти истинны, хотя мы нѣсколько сомнительно относимся къ высказанному пророчеству насчетъ будущаго и думаемъ, что оно горько подшутитъ надъ пророками, которые изъ обычаевъ и явленій современнаго режима строютъ картины грядущаго. Но что бы ни говорили, мы должны сознаться, что ни одинъ изъ прошедшихъ періодовъ исторій не требовалъ отъ человѣка такого расхода силъ и не держалъ всѣхъ его способностей въ такомъ напряженномъ состояніи. Эпохѣ натуральнаго хозяйства свойственны немногочисленныя потребности; къ тому же онѣ очень просты. Согласно съ этимъ, и проявленія человѣческаго духа очень примитивны и незамысловаты. Мелкое производство, составляющее необходимую основу этого періода экономической исторіи, укладывало всѣ характеры въ тотъ же шаблонъ и подавляло, такъ или иначе, всѣ инстинкты и всѣ влеченія, которыя не соотвѣтствовали тогдашнимъ условіямъ и препятствовали надлежащему исполненію задачъ будничной жизни. Художники слова неоднократно посвящали свои разсказы представленію печальной судьбы артистическихъ мальчугановъ, которымъ пришлось родиться въ крестьянской хатѣ. Мечтательныя натуры, порывающіяся отъ сельскихъ занятій въ волшебный міръ звуковъ и красокъ, всю жизнь свою сгибались подъ бременемъ отвратительныхъ для нихъ работъ. Раздѣленіе труда, совмѣстно съ другими сторонами теперешней экономической жизни, создало запросъ на способности и таланты, которыя когда-то погибали безслѣдно по недостатку возможности ихъ приложенія. Проявленія человѣческаго духа сдѣлались болѣе сложными не только потому, что нашъ психическій организмъ измѣнился, но просто по той причинѣ, что зародыши, дремлющіе въ глубинѣ нашего естества, увядали безплодно во времена натуральнаго хозяйства, такъ точно, какъ погибаетъ слабый цвѣтокъ среди лопуха и крапивы. Но въ нашу эпоху матеріальная основа общественнаго быта разрослась разносторонне и широко, усложнилась и сдѣлалась разнообразной, и вмѣстѣ съ тѣмъ представители человѣческаго рода, занимающіе различные посты, пріобрѣтаютъ болѣе сложную и заманчивую физіономію, какъ восковая бумага, подъ которую мы подложили замысловатый рисунокъ. Мало того! Развитіе производительныхъ силъ, которымъ слишкомъ тѣсно въ оковахъ индивидуальнаго режима, вызываетъ постоянное перепроизводство товаровъ, знаній и людей, создаетъ конкурренцію и взаимную жизненную борьбу, принуждаетъ всѣ наши способности къ лихорадочной и разстраивающей дѣятельности, нездоровымъ распредѣленіемъ общественныхъ правъ и общественныхъ обязанностей и негигіеническими условіями жизни и труда уродуетъ и калѣчитъ нашъ духъ. Взаимное и всеобщее соревнованіе дало начало очень сложному строю жизненныхъ условій; матеріально-соціальныя силы, вызванныя изъ небытія человѣческой рукой, становятся «желѣзными законами» природы, несутъ съ собой бѣдствія и всегда въ своихъ нѣдрахъ скрываютъ возможность личнаго несчастія. Все это отражается въ человѣческомъ существѣ и усложняетъ его — иногда дѣйствительнымъ, иногда только мнимымъ образомъ.
Не смотря, однако, на такое разнообразіе и сложную структуру психическихъ отправленій, общественный строй теперь проще, чѣмъ-былъ нѣкогда. Наше мнѣніе можетъ показаться читателю парадоксомъ, но мы все-таки думаемъ, что оно согласно съ дѣйствительностью. Структура теперешней жизни проще. Это значитъ: общественныя отношенія отличаются однообразіемъ на значительномъ пространствѣ, причемъ такое однообразіе все возрастаетъ. Эта черта новѣйшаго общества обнаруживается уже при самомъ поверхностномъ анализѣ. Достаточно будетъ сопоставить прошлыя отношенія съ отношеніями, свойственными нашей цивилизаціи, и мы сразу поймемъ, какъ значительно и велико это однообразіе. Вмѣсто пестроты костюмовъ, различныхъ обычаевъ, даже блюдъ, распространяется все большій шаблонъ. Изъ оконъ поѣзда, который мчитъ насъ поперекъ мѣстности, не потерявшей еще своей отличительной физіономіи, мы можемъ удобно наблюдать это нашествіе общественнаго однообразія и упадокъ мѣстныхъ прадѣдовскихъ устоевъ. Вдали на горизонтѣ мы видимъ крестьянскія избы особенной архитектуры, глазъ останавливается на селянинѣ, одѣтомъ въ мѣстный костюмъ, ухо можетъ подхватить звуки народной мелодіи. Но вблизи станціи уже господствуетъ типъ архитектуры, который повторяется отъ одного конца международной территоріи до другого, шляпы и покрой платья тѣ же, шарманка вездѣ играетъ тѣ же мелодіи изъ вульгарной оперетки. Мы наталкиваемся постоя и но на такое явленіе! Большіе города составляютъ центръ новой эпохи — однообразныхъ отношеній и однообразнаго способа жизни. Желѣзныя дороги служатъ артеріями, по которымъ новая культура, городская, по существу своему космополитическая, распространяется вдоль и поперекъ прежнихъ культурныхъ, національныхъ организмовъ.
Такое паденіе стародавняго разнообразія показываетъ, что въ нѣдрахъ соціальной жизни происходятъ и произошли глубокія перемѣны. Свободная конкурренпія создала громадныя производительныя силы, важнѣйшая характеристическая черта которыхъ это концентрація и централизація. Сосредоточеніе орудій труда въ вѣдѣніи того же капитала и соціализація самаго труда сдѣлались факторомъ развитія, всѣхъ послѣдствій котораго нашъ умъ не въ силахъ обнять сразу. Распространяясь, концентрація условій производства упрощаетъ общественныя отношенія. Путешественникъ, который прежде отправлялся изъ Петербурга въ Парижъ, вынужденъ былъ ѣхать въ дилижансѣ, тратилъ на поѣздку много времени и подвергался безчисленнымъ хлопотамъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ, предпринимая то же самое путешествіе, онъ могъ воспользоваться прежнимъ опытомъ въ самыхъ незначительныхъ размѣрахъ. Теперь желѣзная дорога перевозитъ насъ въ двое сутокъ. Концентрація транспорта упростила всѣ условія поѣздки, и, находясь въ купэ, мы почти не замѣчаемъ, что отправляемся въ далекое путешествіе.
Или обратимся къ продукціи мяса въ Соединенныхъ Штатахъ. Въ Чикаго, Омахѣ, Канзасъ-Сити и въ другихъ городахъ возникли громадные заводы, на которыхъ бьютъ милліоны рогатаго скота. Изо дня въ день, изъ степей, отдаленныхъ на тысячу и болѣе верстъ, пріѣзжаютъ сотни вагоновъ, везущихъ скотъ, и также точно отъѣзжаютъ многочисленные поѣзда, наполненные мясомъ и распредѣляющіе продуктъ по всѣмъ городамъ штатовъ. Этотъ промыселъ ведется въ такихъ широкихъ размѣрахъ, такъ упрощены всѣ задачи и такъ съорганизованы, что великая республика Сѣверной Америки легче можетъ націонализировать продукцію мяса, чѣмъ Берлинъ отдать ее въ вѣдомство городской думы.
И такія гигантскія фирмы распространяются во всѣхъ сферахъ производства, транспорта и обмѣна. Возрастающее однообразіе исходитъ изъ этого источника. Иногда оно обращается въ пошлѣйшій шаблонъ, хотя мы должны сдѣлать замѣчаніе, что это явленіе не столько происходитъ отъ концентраціи человѣческихъ стремленій, сколько отъ правовыхъ условій, при которыхъ оно дѣйствуетъ. Такое сосредоточіе и соціализація выдвигаютъ на первый планъ не отдѣльныя личности, но массы, т. е., какъ говорить теорія вѣроятностей, большія цифры.
Это обстоятельство создаетъ постоянство тамъ, гдѣ нѣкогда господствовали случай и своеволіе.
Если мы наблюдаемъ отдѣльную личность, мало намъ знакомую, мы никоимъ образомъ не сможемъ предвидѣть впередъ ея поведенія: можетъ быть, она кончить самоубійствомъ, но, можетъ статься, умретъ самымъ приличнымъ образомъ. Отдѣльная личность — это своеволіе и капризъ, которые не поддаются никакому предвидѣнію. Но дѣло принимаетъ сразу другой видъ, когда мы производимъ нашъ разсчетъ, исходя изъ массовыхъ цифръ. Статистика показала, что даже число поступковъ, по виду столь случайныхъ, какъ ошибки въ адресѣ на письмѣ или самоубійства, держится въ данномъ обществѣ извѣстнаго уровня, и если переступаетъ его, то все-таки тяготѣетъ къ нему, какъ къ своему центру. Намъ трудно было бы найти болѣе подходящій примѣръ, доказывающій, что общежитіемъ и его дѣятельностью руководятъ постоянство и правильность.
Концентрація создаетъ вездѣ группы и выдвигаетъ ихъ вмѣсто отдѣльныхъ личностей. Въ прежнія времена каждый ремесленникъ и каждый крестьянинъ жили самостоятельно, какъ «у Бога за пазухой», деревни и города составляли взаимно независимые центры жизни. Такое раздробленіе, въ сферѣ соціальныхъ силъ и соціальныхъ стремленій, производило безпредѣльную разрозненность и открывало широкое поприще для своеволія и случая, не поддающихся никакому обобщенію. Соціальныя силы, каждая приложенная къ безчисленному множеству самостоятельныхъ пунктовъ, уничтожались взаимно и уравновѣшивались другъ другомъ. Каждый изъ членовъ даннаго народа напоминалъ собой полипа, т. е., застрявъ на мѣстѣ рожденія, даже мысленно не выходилъ за предѣлы родной усадьбы. Онъ дѣйствовалъ и былъ орудіемъ историческаго развитія, но его стремленія сливались въ одно цѣлое со стремленіями небольшой кучки непосредственныхъ сосѣдей. Новѣйшія времена разрушили такую неподвижность и раздробленіе, т. е. взаимное отчужденіе соціальныхъ факторовъ. Вмѣсто сотенъ и тысячъ ремесленниковъ, занимающихся промысломъ каждый въ другихъ условіяхъ, они создали фабрики, зависящія отъ одного и того же международнаго рынка, соединили эти единицы нашей цивилизаціи въ національные и даже международные синдикаты, на одномъ полюсѣ. На другомъ же онѣ произвели армію фабричныхъ рабочихъ.
Общественная жизнь каждаго народа, по мѣрѣ возрастающей промышленной концентраціи, становится все проще, такъ какъ вмѣсто множества независимыхъ группъ стремится къ созданію двухъ ярко обособленныхъ лагерей.
Прежде человѣкъ долженъ былъ разрѣшать чисто мѣстныя задачи при помощи мѣстныхъ же средствъ; теперь возникаютъ болѣе широкіе вопросы, относящіеся ко всему международному обществу, что однако не значитъ, чтобы вездѣ они были тожественны во всѣхъ своихъ подробностяхъ.
Объединеніе и однообразіе, концентрація и соціализація, тѣ же вездѣ вещественные элементы будничной и исторической жизни, тѣ же самыя задачи, тѣ же борющіяся силы и тѣ же орудія исторической развязки, наконецъ большія массы и большія цифры!
Такова отличительная черта общежитія Западной Европы, бросающаяся въ глаза при сравненіи нашей эпохи съ средними вѣками. И, живя въ такой обстановкѣ, мы сознали и убѣдились, что соціальнымъ развитіемъ руководятъ извѣстныя законы и что мы должны подчиняться ихъ дѣйствію. Въ эпоху раздробленія и взаимнаго отчужденія индивидуальныхъ стремленій, человѣку казалось, что его личная воля есть всесильный факторъ, способный въ каждое время преобразовывать общественныя учрежденія въ любомъ направленіи. Но индивидуальныя стремленія, перекрещиваясь другъ съ другомъ или дѣйствуя въ одномъ пунктѣ, не производили никакого результата.
Большія цифры доказали намъ, что изъ стихійныхъ влеченій могутъ возникать постоянныя и сознательныя стремленія.
Познакомившись съ ними, мы можемъ сознательно воздѣйствовать на ходъ общественнаго развитія, разумѣется, не въ каждомъ любомъ направленіи. Африканскій шаманъ имѣетъ противъ грома множество средствъ: амулеты, заклинанья, жертвы. Если бы мы сказали, что это явленіе природы происходить по неподлежащимъ измѣненію законамъ, то онъ, можетъ быть, разгнѣвавшись, сказалъ бы, что мы ограничиваемъ значеніе личности, низводимъ ее на уровень простого орудія, отрицаемъ вліяніе сознательной дѣятельности, — словомъ, наговорилъ бы намъ всякой чепухи, которую приходится очень часто слышать защитникамъ діалектическаго пониманія исторіи. Но наука, изслѣдовавъ природу электричества, нашла, что, дѣйствуя на основаніи ея законовъ, мы можемъ предупредить вредъ, причиняемый громомъ, т. е. поработить его и подчинить своему сознанію. То же самое относится и къ «законамъ» общественнаго развитія. Болѣе близкое знакомство съ историческимъ развитіемъ и уразумѣніе стихійнаго элемента не только не ограничиваетъ вліянія индивидуальной, личной дѣятельности, но, напротивъ, увеличиваетъ и укрѣпляетъ ее, такъ какъ освобождаетъ насъ отъ утопій, т. е. отъ безполезныхъ и напрасныхъ попытокъ. Ваше пониманіе есть историческій детерминизмъ, но не фатализмъ. Для сидѣнія у моря, съ заложенными руками, и пассивнаго выжиданія погоды, здѣсь нѣтъ мѣста и быть не можетъ.
Сознаніе составляетъ одинъ изъ факторовъ историческаго развитія, вопросъ состоитъ лишь въ томъ, какъ это сознаніе появляется, т. е. изъ какихъ источниковъ черпаетъ оно свое содержаніе, и, затѣмъ, въ какомъ направленіи должно дѣйствовать на ходъ событій. Оно не создаетъ своевольно формъ общественнаго общежитія, но лишь осуществляетъ то, къ чему общество накопило всѣ требуемыя условія.
- ↑ См. «Міръ Божій», 1897, май, «Генезисъ идей».