Раскол после закона 3-го мая 1883 года (Арсеньев)/ДО

Раскол после закона 3-го мая 1883 года
авторъ Константин Константинович Арсеньев

Опубл.: 1883. Источникъ: az.lib.ru

Библіотека «Общественной Пользы»

К. К. Арсеньевъ.

Свобода совѣсти и вѣротерпимость

Сборникъ статей

С.-ПЕТЕРБУРГЪ

Типографія Товарищества «Общественная Польза». Б. Подъяческая 39, с. д.

РАСКОЛЪ ПОСЛѢ ЗАКОНА 3-го МАЯ 1883 года.

По словамъ отчета оберъ-прокурора св. синода за 1883 г. — перваго со времени введенія въ дѣйствіе новаго порядка, — въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ имперіи постановленія закона 3-го мая возбудили въ умахъ раскольниковъ, особенно вожаковъ ихъ, неправильную мысль, будто высшее правительство признало истинность ихъ старой вѣры и правильность ихъ обрядовъ. Наоборотъ, раскольники Смоленскіе и Самарскіе находили, что все осталось по старому, положеніе раскола вовсе не измѣнилось. Объясненіе этому послѣднему взгляду отчетъ видѣлъ въ томъ, что всѣми дарованными льготами раскольники давно и прежде фактически пользовались, хотя и подвергались нерѣдко преслѣдованію за нарушеніе дѣйствовавшихъ законовъ. Что-же это, однако, за пользованіе, которое въ каждую данную минуту могло повлечь за собою уголовное преслѣдованіе? Еслибы законъ 3-го мая оградилъ раскольниковъ вполнѣ отъ тѣхъ преслѣдованій, которымъ они прежде нерѣдко подвергались, то значеніе перемѣны было бы почувствовано всѣми; равнодушное отношеніе къ ней возможно только потому, что она не признала за раскольниками — по предмету устройства молитвенныхъ зданій — никакихъ правъ, точно опредѣленныхъ и независящихъ отъ усмотрѣнія начальства. Вообразить себѣ, что правительство «признало истинность старой вѣры», раскольники никакъ не могли, за исключеніемъ развѣ первой минуты радостнаго удивленія; но они могли увидѣть въ законѣ 3-го мая новый, хотя и небольшой шагъ въ сторону вѣротерпимости — и этого было достаточно, чтобы приподнять, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, завѣсу, скрывавшую отъ оффиціальнаго глаза настоящую численность раскола… «Многіе изъ заблуждающихся, — говоритъ отчетъ, — которые до сего времени прикрывались званіемъ православныхъ или единовѣрцевъ, со времени обнародованія закона 3 мая, нимало не стѣсняясь, стали заявлять, что къ установленной церкви они никогда не принадлежали». Отчетъ усматриваетъ въ этомъ, повидимому, неблагопріятный результатъ новаго закона; намъ кажется, наоборотъ, что ясное положеніе всегда лучше неяснаго, двусмысленнаго. Заявленіе, упомянутое въ отчетѣ, знаменуетъ собою не усиленіе раскола, не приращеніе числа раскольниковъ, а только открытое признаніе факта, издавна существовавшаго. Лицемѣріе, обусловливаемое страхомъ, одинаково вредно для обѣихъ сторонъ для вводимыхъ въ обманъ точно такъ же, какъ и для вводящихъ. Для сожалѣнія о томъ, что законъ 3-го мая вызвалъ, кое-гдѣ, большую откровенность со стороны тайныхъ раскольниковъ или мнимо-православныхъ, представляется тѣмъ менѣе основаній, что измѣнившееся, хотя и слегка, отношеніе къ расколу успѣло уже уменьшить непріязнь раскольниковъ къ православной церкви. Перемѣна къ лучшему была замѣтна, по словамъ отчета, во многихъ епархіяхъ, изъ которыхъ иныя (напр. нижегородская) принадлежали до тѣхъ поръ къ числу главныхъ твердынь раскола. Большую роль въ борьбѣ съ расколомъ начала играть народная школа, Такъ напримѣръ въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ Пензенской губерніи раскольники охотно отдавали своихъ дѣтей въ общія народныя училища, между тѣмъ какъ за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ они не хотѣли объ этомъ и слышать'. Въ Казани особая школа для старообрядческихъ дѣтей обучала ихъ по старопечатнымъ книгамъ, но въ духѣ православной церкви. По справедливому замѣчанію отчета, особенно важнымъ представляется привлеченіе въ школу дѣвочекъ изъ раскольническихъ семействъ, такъ какъ грамотность въ средѣ раскола поддерживается и распространяется преимущественно женщинами. «Расколъ былъ бы потрясенъ въ самомъ основаніи, — читаемъ мы въ отчетѣ, — еслибы обученіе дѣтей въ школахъ производилось не вновь введенною методою обученія, заучиваніемъ басенъ, сказокъ, пѣсенъ и тому подобнаго, а по книгамъ церковнаго содержанія, и не чрезъ свѣтскихъ только учителей». Фактическихъ доказательствъ этого тезиса отчетъ не приводитъ, да едва ли они и могутъ быть приведены. «Вновь введенная метода обученія» заключается не въ одномъ только заучиваніи басенъ, сказокъ и т. п.; она отнюдь не исключаетъ чтенія церковныхъ книгъ, которому въ свѣтской начальной школѣ отводится все больше и больше мѣста. Въ какое время, далѣе, началось констатируемое отчетомъ сближеніе раскольниковъ съ народной школой? Во время безусловнаго господства земской школы, въ предшествовавшую эпоху, когда въ нашихъ деревняхъ не было почти никакихъ иныхъ училищъ, кромѣ церковно-приходскихъ. И это вполнѣ понятно. Главнымъ предметомъ раскольническихъ предубѣжденій всегда служило православное духовенство. Опредѣлить своихъ дѣтей въ школу, исключительно и всецѣло руководимую священникомъ, для раскольниковъ гораздо труднѣе, чѣмъ опредѣлить ихъ въ школу, во главѣ которой стоитъ хотя и православное, но свѣтское лицо. Правда, и въ земской школѣ преподаваніе ведется отчасти лицомъ духовнаго званія, — но ученики находятся подъ его вліяніемъ лишь нѣсколько часовъ въ недѣлю, а не каждый день, съ начала до конца ученія. Нерасположеніе раскольниковъ къ духовенству начинаетъ ослабѣвать, но до радикальной и повсемѣстной перемѣны въ чувствахъ, воспитанныхъ вѣками, еще далеко, и свѣтская школа должна сохранять, въ глазахъ большинства раскольниковъ, преимущество передъ церковно приходской… Въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ въ Саратовѣ существовала особая начальная школа, учрежденная и руководимая раскольниками безпоповщинскаго толка — и все таки дѣти, принадлежащія къ этому толку, встрѣчались и въ другихъ городскихъ школахъ, устроенныхъ на общемъ основаніи. Само собою разумѣется, что преподаваніе въ этихъ послѣднихъ школахъ было несравненно лучше, чѣмъ въ первой — и это сумѣли понять многіе изъ раскольниковъ. А между тѣмъ, въ саратовскихъ городскихъ школахъ допускалось, какъ и вездѣ, «заучиванье басенъ и сказокъ».

Отчетъ за 1884-ый годъ констатируетъ еще разъ, что въ нѣкоторыхъ епархіяхъ «расколъ измѣняетъ свой вѣковой характеръ, слабѣетъ въ своемъ фанатизмѣ». Такихъ епархій въ одномъ мѣстѣ отчета насчитывается одиннадцать, въ другомъ мѣстѣ — еще десять. Наоборотъ, особымъ упорствомъ отличаются раскольники двѣнадцати епархій Европейской Россіи, кавказской и большинства сибирскихъ. Выводы отчета основываются, однако, преимущественно на этой второй группѣ. «Между условіями, содѣйствовавшими къ поддержанію въ средѣ раскола упорства и благопріятствовавшими его распространенію», — читаемъ мы въ отчетѣ, — «можно считать дарованіе раскольникамъ льготы, по закону 3-го мая 1883 г. Законъ этотъ, справедливый съ точки зрѣнія государственной, по заявленіямъ многихъ преосвященныхъ привелъ на практикѣ къ послѣдствіямъ, какихъ, конечно, никакъ не могло ожидать и предвидѣть правительство. Расколоучители и вожаки раскола стали указывать простецамъ на этотъ законъ, какъ на доказательство, что правительство начинаетъ сознавать правоту раскола и что нужно ожидать въ скоромъ времени полнаго признанія раскола наравнѣ съ господствующею церковью… Московскіе раскольники идутъ (въ отношеніи къ смѣлости) впереди всѣхъ другихъ. Высочайше дарованныя права и льготы развязали имъ руки, какъ будто именно для провозглашенія и приложенія къ жизни самыхъ нечестивыхъ и возмутительныхъ ученій… Можно сказать со всею справедливостью, что теперь не раскольникамъ чинятся притѣсненія, а, напротивъ, они открыто и смѣло притѣсняютъ православныхъ, особенно тѣхъ, которые обращаются изъ раскола. При всемъ томъ, однако же, старообрядцы продолжаютъ жаловаться на мнимое стѣсненіе своего положенія, почти что на гоненія, ими претерпѣваемыя. Усиленіе раскола пріурочивается иногда не только къ закону 3-го мая, но и къ другой, болѣе ранней мѣрѣ, первой въ ряду тѣхъ, которыми улучшено положеніе раскольниковъ: къ закону 19-го апрѣля 1874 г., установившему для лицъ, издавна состоящихъ въ расколѣ, особыя метрическія книги, съ цѣлью облегчить доказательство правъ попроисхожденію и имуществъ».

Итакъ, существуетъ мнѣніе, безусловно враждебное всякимъ льготамъ по отношенію къ раскольникамъ и расколу. Отчетомъ оно не усвоивается вполнѣ, но и не отклоняется положительно и прямо. Если законъ 3-го мая повлекъ за собою вредные результаты, которыхъ «правительство не могло ни ожидать, ни предвидѣть», то отсюда только одинъ шагъ до мысли объ отмѣнѣ или ограниченіи самаго закона. Если «снисходительное или равнодушное отношеніе гражданскихъ и судебныхъ властей къ сектаторамъ и пропагандистамъ раскола» является одною изъ причинъ распространенія и обостренія раскола, то отсюда логически вытекаетъ необходимость возобновленія преслѣдованій, цѣлесообразность карательныхъ и полицейскихъ мѣръ въ борьбѣ въ расколомъ. Правда, законъ 3 то мая называется въ одномъ мѣстѣ отчета «справедливымъ съ государственной точки зрѣнія» — но вслѣдъ затѣмъ дѣло представляется въ такомъ видѣ, какъ будто изданіе закона 3-го мая было ошибкой, которую теперь слѣдуетъ сначала констатировать, потомъ — исправить. Посмотримъ, прежде всего, было ли что-нибудь «неожиданное», «непредвидѣнное» въ результатахъ новаго закона. Каждый разъ, когда выдвигался на первый планъ вопросъ о болѣе снисходительномъ отношеніи къ расколу — а это случалось весьма часто, потому что реформа, начатая въ 1874 г. и продолженная, но не оконченная въ 1883 г., стояла на очереди уже съ первой половины шестидесятыхъ годовъ, — защитники status quo ссылались на то, что льготы, данныя раскольникамъ, будутъ истолкованы въ смыслѣ признанія раскола, равноправнымъ съ православіемъ. Этому аргументу придавалось особое значеніе; онъ считался чуть не главнымъ доказательствомъ опасности, сопряженной съ преобразованіемъ. Если онъ не остановилъ законодателя, не помѣшалъ реформѣ, то какое же значеніе можетъ онъ имѣть въ настоящее время? Слухи и толки, идущіе въ разрѣзъ съ истиннымъ характеромъ закона, были предусмотрѣны заранѣе. Скажемъ болѣе — они были неизбѣжны, потому что желаемое всегда кажется возможнымъ, вѣроятнымъ, потому что человѣку свойственна наклонность вѣрить въ наступленіе того, что онъ считаетъ необходимымъ и справедливымъ. Отъ неправильныхъ толкованій не огражденъ ни одинъ законъ, но они не должны быть разсматриваемы ни какъ препятствіе къ его изданію, ни какъ поводъ къ его отмѣнѣ. Единственное и вмѣстѣ съ тѣмъ вполнѣ достаточное противъ нихъ средство — это опытъ, указанія дѣйствительности. Встрѣчаясь на каждомъ шагу съ стѣсненіями и преградами, убѣждаясь фактически въ живучести ограниченій, издавна тяготѣющихъ надъ расколомъ, самые легковѣрные «простецы» изъ среды раскольниковъ не могутъ не понять, что увѣренія расколоучителей о признаніи раскола лишены всякой реальной основы. Нельзя же предположить, въ самомъ дѣлѣ, что раскольники лишены способности видѣть очевидное, разумѣть безспорное; нельзя же утверждать, что для нихъ недоступна и непостижима разница между терпимостью — терпимостью, притомъ, до крайности условною и далеко неполною — и настоящею религіозною свободой. Не только раскольникамъ, побывавшимъ въ одной изъ столицъ или въ одной изъ западныхъ губерній, но и раскольникамъ приволжскимъ случалось видѣть въ городахъ и селахъ лютеранскія и католическія церкви, магометанскія мечети, существующія открыто, съ крестами, куполами или минаретами, съ духовенствомъ, носящимъ костюмъ своего званія. Заключалъ ли отсюда кто-нибудь изъ нихъ, что лютеранство, католицизмъ, мусульманство стоятъ въ глазахъ правительства на одномъ уровнѣ съ православіемъ? Везъ сомнѣнія — нѣтъ; ничего подобнаго не приходило и не приходитъ въ голову ни раскольникамъ, ни самимъ православнымъ. Гдѣ же причина опасаться недоразумѣній по отношенію къ расколу, и теперь, несмотря на изданіе закона 3-го мая, поставленному въ положеніе гораздо менѣе благопріятное, чѣмъ иновѣрныя исповѣданія, христіанскія и даже не-христіанскія? Гдѣ причина думать, что постройка какой-нибудь часовни, не имѣющей даже внѣшняго вида молитвеннаго зданія, — постройка, на которую нужно было испросить, быть можетъ не безъ труда, предварительное разрѣшеніе начальства — возбудитъ въ средѣ раскольниковъ такія широкія надежды, которыя никогда не соединялись съ торжественнымъ, безпрепятственнымъ открытіемъ роскошнаго иновѣрнаго храма? Мы нимало не сомнѣваемся въ томъ, что въ равноправность свою съ православными масса раскольниковъ не повѣрила бы даже и при преобразованіи гораздо болѣе широкомъ, чѣмъ законъ 3-го мая. Иллюзіи, кое-гдѣ возбужденныя этимъ закономъ, не могли быть ни сильно распространены, ни продолжительны, и для разсѣянія ихъ, если онѣ не угасли еще сами собою, нѣтъ надобности ни въ движеніи назадъ, ни въ мѣрахъ строгости.

Раскольники, говорятъ намъ, «открыто и смѣло притѣсняютъ православныхъ». Мы желали бы знать, въ чемъ именно состоятъ и гдѣ проявляются эти притѣсненія? О насильственныхъ дѣйствіяхъ раскольниковъ по отношенію къ православнымъ, о явномъ неуваженіи къ церкви или священникамъ, о преслѣдованіи вновь обращенныхъ изъ раскола приходится слышать до крайности рѣдко, хотя каждый поступокъ этого рода можетъ служить поводомъ къ возбужденію судебнаго дѣла, не только по усмотрѣнію полицейской или обвинительной власти, но и по жалобѣ обиженнаго или потерпѣвшаго. Весьма можетъ быть, что переходъ изъ раскола въ православіе сопряженъ иногда съ нѣкоторыми матеріальными невыгодами — съ потерей, напримѣръ, той поддержки, которую оказываютъ другъ другу послѣдователи одного и того же толка; но въ этомъ нѣтъ ничего новаго, законъ 3-го мая здѣсь рѣшительно ни причемъ. Напротивъ того, чѣмъ меньше озлобленіе раскольни ковъ противъ православныхъ, — а уменьшеніе его во многихъ мѣстахъ признается, какъ мы видѣли, и отчетомъ, — тѣмъ легче обращеніе къ православію, тѣмъ спокойнѣе и удобнѣе положеніе новообращенныхъ. Гонимое ученіе всегда ревнивѣе къ твердости своихъ приверженцевъ, всегда безпощаднѣе къ тому, что оно называетъ измѣной; терпимость, оказываемая ученію, дѣлаетъ и его болѣе терпимымъ. По словамъ отчета, раскольникамъ не чинятъ теперь больше никакихъ притѣсненій. Согласиться съ этимъ можно было бы въ такомъ только случаѣ, еслибы со времени изданія новаго закона исполнялись всѣ просьбы раскольниковъ объ исправленіи, возобновленіи, открытіи молитвенныхъ зданій. Законъ 3-го мая не далъ раскольникамъ, въ этомъ отношеніи, никакихъ строго опредѣленныхъ, неотъемлемыхъ правъ; онъ поставилъ ихъ въ полную зависимость отъ административнаго «усмотрѣнія». Отказъ въ удовлетвореніи такой насущной потребности, какъ обладаніе мѣстомъ для молитвенныхъ собраній, при дѣйствіи закона 3-го мая всегда возможенъ — а пока онъ возможенъ, до тѣхъ поръ нельзя утверждать, что «раскольникамъ не чинится болѣе никакихъ притѣсненій». Не говоримъ уже о высылкѣ раскольническихъ «поповъ», о закрытіи раскольническихъ школъ, о неотмѣненномъ до сихъ поръ запрещеніи печатать старопечатныя книги гдѣ-либо, кромѣ московской синодальной и единовѣрческой типографій. Можно быть того или другого мнѣнія о необходимости стѣснительныхъ постановленій по отношенію къ расколу, но нельзя отрицать существованіе такихъ постановленій — а между стѣсненіями и притѣсненіями мы большой разницы не видимъ.

Рядомъ съ доводами въ пользу строгости въ отчетѣ идутъ доводы противоположнаго свойства, рядомъ съ сожалѣніями о бездѣйствіи администраціи и суда — восхваленія системы, довольствующейся однимъ духовнымъ оружіемъ. «По мѣрѣ того, какъ выясняется значеніе раскола, противъ него принимаются и болѣе вѣрныя мѣры. Мѣры эти разнообразны, но повсюду имѣютъ одинъ и тотъ же характеръ, проникнуты однимъ и тѣмъ же духомъ терпимости, христіанской любви и снисхожденія къ заблуждающимся, исходятъ изъ одного общаго начала — дѣйствованія на расколъ чрезъ раскрытіе и уясненіе неправоты его и непогрѣшимой истинности православной церкви». Разъ что это такъ — для возвращенія къ прошедшему, очевидно, нѣтъ и не должно быть мѣста; жалобамъ на «снисходительность гражданской власти» долженъ быть положенъ конецъ, потому что она вполнѣ согласна съ «духомъ терпимости и христіанской любви», возводимымъ на степень руководящаго начала въ борьбѣ съ расколомъ. Въ самомъ дѣлѣ, если миссіонерская дѣятельность, направленная къ возсоединенію раскольниковъ съ православною церковью, не имѣла до сихъ поръ особенно замѣтныхъ результатовъ, то это объясняется именно тѣмъ, что параллельно съ нею шли мѣры другого рода, озлоблявшія раскольниковъ и удалявшія ихъ отъ церкви. Теперь шансы успѣха мирной проповѣди, братскаго поученія значительно возрасли — и возрастутъ еще больше, когда лучше будутъ обезпечены права раскольниковъ, да и самый способъ обращенія съ ними (напр. во время такъ называемыхъ собесѣдованій) освободится отъ придатковъ, завѣщанныхъ недавнимъ прошлымъ.

Съ различными, отчасти противоположными взглядами на послѣдствія закона 3-го мая 1883 г. мы встрѣчаемся и въ отчетѣ за 1885-ый годъ — но на этотъ разъ нота, враждебная терпимости, слышится гораздо яснѣе, чѣмъ прежде. Отзъівъ, прямо благопріятный закону 3-го мая, приведенъ въ отчетѣ только одинъ. Онъ принадлежитъ саратовскому преосвященному, по словамъ котораго «расколъ потерялъ для многихъ сектантовъ значеніе мученичества за древле-отеческую вѣру; утратилось и то обаяніе, какое имѣлъ онъ въ прежнее время, такъ какъ нынѣ послѣдователи раскола по закону не подвергаются преслѣдованіямъ со стороны представителей церковной и гражданской власти и свободны отъ всякаго рода стѣсненій и ограниченій правъ личныхъ и общественныхъ. Призванные къ правамъ гражданства, безъ различія религіозныхъ убѣжденій, именуемые старообрядцы стали входить въ общеніе съ православными и обнаруживать болѣе стремленія къ возвращенію въ лоно православной церкви; вмѣстѣ съ тѣмъ и слѣпой фанатизмъ сектантства сталъ болѣе и болѣе уступать мѣсто здравому смыслу и непредубѣжденному отношенію къ православной вѣрѣ». Другой преосвященный — тобольскій — приводитъ факты, изъ которыхъ можно вывести точно такое же заключеніе. Онъ сообщаетъ, что во время объѣзда епархіи онъ получилъ отъ жителей одного села — раскольниковъ-безпоповцевъ — просьбу посѣтить ихъ часовню. Его встрѣтила тамъ толпа народа, внимательно выслушала его поученіе, приняла отъ него противораскольническіе листки и провожала его на разстояніи десяти верстъ, съ пѣніемъ священныхъ пѣсенъ. Такія же встрѣчи были устроены преосвященному въ двухъ другихъ раскольническихъ часовняхъ, и между раскольниками, имъ посѣщенными, началось движеніе въ пользу присоединенія къ православію на правилахъ единовѣрія. Совершенно иной характеръ имѣютъ отзывы десяти другихъ епархіальныхъ архіереевъ, приводимые въ отчетѣ. По ихъ словамъ, раскольники, послѣ изданія закона 3-го мая 1883 г., стали дѣйствовать смѣлѣе прежняго: «сооружаютъ безбоязненно моленныя, устраиваютъ алтари, разсылаютъ миссіонеровъ для совращенія православныхъ въ расколъ и нисколько не опасаются отвѣтственности за совращеніе». Мнѣніе большинства преосвященныхъ усвоено, повидимому, и составителемъ отчета, утверждающимъ отъ своего лица, что «между раскольниками распространилось и упорно держится ложное убѣжденіе, будто правительство, сознавая правоту раскола, намѣрено признать его наравнѣ съ господствующею церковью». Это убѣжденіе относится отчетомъ къ числу условій, «служащихъ къ поддержанію и упроченію раскола». Въ другомъ мѣстѣ отчета дѣлается, однако, оговорка, не вполнѣ согласная съ мнѣніемъ большинства епархіальныхъ архіереевъ: пропаганда приписывается только сибирскимъ раскольникамъ (особенно томскимъ и иркутскимъ), а отличительною чертою раскола въ европейский Россіи признается лишь «упорство къ принятію просвѣтительнаго воздѣйствія церкви». Судя по нѣкоторымъ отдѣльнымъ даннымъ, даже въ Сибири раскольники не такъ энергичны и воинственны, какъ можно было бы заключить изъ общей характеристики, только-что нами приведенной. Не говоря уже о пріемѣ, сдѣланномъ преосвященному тобольскому, — и въ томской епархіи раскольники сами просили викарнаго архіерея прислать къ нимъ представителя православнаго духовенства для собесѣдованія о вѣрѣ. Въ одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ уголковъ енисейской епархіи — въ усинскомъ краѣ — упорство раскольниковъ не устояло противъ присылки въ мѣстную православную церковь иконы и напрестольнаго Евангелія, пожертвованныхъ синодальнымъ оберъ-прокуроромъ. До тѣхъ поръ усинскіе сектанты не хотѣли брать отъ православныхъ ни одной книги — а теперь берутъ, и посылаютъ своихъ дѣтей въ православную школу. Не ясно ли, что такая крупная перемѣна, происшедшая вслѣдствіе такой незначительной причины, исключаетъ возможность говорить объ ожесточенности сибирскаго раскола?

Доказательствомъ усиленія въ Сибири раскольнической пропаганды отчетъ признаетъ, между прочимъ, слѣдующій фактъ: въ томской консисторіи производилось, въ отчетномъ году, множество дѣлъ по просьбамъ довѣренныхъ отъ разныхъ обществъ объ отчисленіи ихъ съ довѣрителями изъ православія въ расколъ, хотя они по рожденію и не принадлежатъ къ расколу. Для правильной оцѣнки этого факта необходимо имѣть въ виду, что тайныхъ раскольниковъ, т. е. именуемыхъ православными, но на самомъ дѣлѣ давно отпавшихъ отъ церкви, весьма много не въ одной только Сибири. Вотъ что сообщаетъ, напримѣръ, преосвященный уфимскій: «многіе православные, не исполняя въ теченіе пяти лѣтъ христіанскихъ обязанностей у православнаго священника, заявляютъ потомъ, что, пробывши въ расколѣ пять лѣтъ и нынѣ познавши свое заблужденіе, они желаютъ пока присоединиться къ православной церкви на правилахъ единовѣрія. По личнымъ наблюденіямъ преосвященнаго, въ уфимской епархіи есть огромныя села, жители коихъ по документамъ именуются православными, а по сердечному убѣжденію примыкаютъ къ расколу». Если это такъ, если отпаденіе въ расколъ цѣлыми селами совершалось уже много лѣтъ тому назадъ, въ епархіи, не отличающейся особенно широкимъ развитіемъ раскола, то что же необыкновеннаго представляютъ собою вышеупомянутыя ходатайства томскихъ раскольниковъ? Гдѣ основаніе связывать ихъ съ закономъ 3-го мая, приписывать ихъ новымъ завоеваніямъ, сдѣланнымъ разнузданною раскольническою пропагандой? Не проще ли предположить, что въ томской губерніи, какъ и въ другихъ, сельскія общества, православныя по имени, но раскольническія на самомъ дѣлѣ, тяготятся своимъ фальшивымъ положеніемъ и пытаются промѣнять его на другое, болѣе нормальное?.. Какъ образуется на практикѣ разладъ между вѣроисповѣданіями дѣйствительнымъ и номинальнымъ — не это мы находимъ указаніе въ самомъ отчетѣ. Въ томской епархіи, въ 1885 г., присоединилось изъ раскола къ православію четыреста человѣкъ — но, по словамъ преосвященнаго, «присоединенія происходили не по убѣжденію, а ради браковъ съ православными; присоединившіеся живутъ послѣ брака по прежнему въ расколѣ, не ходятъ въ церковь и къ православному священнику за требами не обращаются». Отъ такихъ-то мнимо-православныхъ родителей и рождаются дѣти, числящіяся православными, но въ сущности никогда не знавшія ничего, кромѣ раскола. Законъ, видящій въ нихъ безповоротно-православныхъ, ставитъ передъ ними такую дилемму: или остаться безъ всякой богослужебной организаціи, безъ всякихъ средствъ къ доказательству правъ по происхожденію и имуществу — т.-е. безъ возможности заключить законный бракъ, оформить положеніе дѣтей, наслѣдовать послѣ родственниковъ, — или продолжать тактику, выработанную ихъ предками, т.-е. вѣнчаться въ православной церкви и крестить дѣтей по православному обряду, сохраняя въ душѣ и передавая дѣтямъ непоколебимую предай ность расколу. Совершенно понятно, что они тяготятся этою двойственностью, желаютъ положить ей конецъ; отсюда ходатайства, повторяющіяся несмотря на ихъ безрезультатность. Быть можетъ, ихъ стало нѣсколько больше послѣ изданія закона 3-го мая; надежда, при подобныхъ условіяхъ, воскресаетъ весьма быстро и гаснетъ весьма медленно — но нѣсколько отказовъ, слѣдующихъ одинъ за другимъ, убѣдятъ самыхъ упорныхъ оптимистовъ, что все здѣсь осталось по прежнему. А между тѣмъ противорѣчіе, нами указанное, принадлежитъ къ числу явленій, неблагопріятныхъ не для одного только раскола. Правдѣ всегда лучше смотрѣть прямо въ глаза; отъ того, что дѣйствительный раскольникъ получитъ право называться раскольникомъ, число православныхъ на самомъ, дѣлѣ не уменьшится, положеніе раскола на самомъ дѣлѣ не усилится. Наоборотъ, будетъ приподнята завѣса, скрывающая теперь часть истины, будетъ устранена одна изъ преградъ, стоящихъ на пути сближенія раскольниковъ съ православною церковью. Тайные послѣдователи раскола ускользаютъ иногда отъ вниманія противораскольнической проповѣди именно потому, что они считаются сынами церкви; названные своимъ настоящимъ именемъ, они сдѣлаются, наравнѣ съ другими раскольниками, предметомъ особой заботливости православныхъ миссіонеровъ. Никѣмъ не понуждаемый къ исполненію церковныхъ обрядовъ, раскольникъ скорѣе приблизится къ нимъ добровольно; не включаемый насильно въ составъ православной паствы, онъ охотнѣе вступитъ въ ея среду сознательно и свободно. Еслибы раскольники, теперь именующіеся или числящіеся православными, получили возможность открыто примкнуть къ своей сектѣ, номинальная цифра сектантовъ увеличилась бы, на первое время, весьма значительно, въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія — но истинное ихъ число столь же несомнѣнно стало бы клониться къ пониженію. Еще меньше неудобствъ и затрудненій представляло бы, какъ намъ кажется, разрѣшеніе мнимымъ православнымъ присоединиться къ единовѣрію. Въ случаяхъ подобныхъ тѣмъ, о которыхъ говоритъ преосвященный уфимскій, отказъ въ ходатайствѣ гарантируетъ, конечно, внѣшнюю неприкосновенность церкви, предупреждаетъ паденіе оффиціальной цифры православныхъ — но не способствуетъ ли онъ, зато, увеличенію реальнаго числа раскольниковъ?

Глубже вникая въ отзывы епархіальныхъ архіереевъ о послѣдствіяхъ закона 3-го мая, мы приходимъ къ убѣжденію, что они не столько противорѣчатъ одни другимъ, сколько касаются различныхъ сторонъ вопроса. «Смѣлость», кое-гдѣ обнаруживаемая раскольниками и непріятно рѣжущая глаза оффиціальныхъ наблюдателей, есть, можетъ быть, не что иное, какъ нѣкоторая увѣренность въ настоящемъ и будущемъ, нѣкоторая бодрость духа, вызванная хотя бы и ничтожнымъ ослабленіемъ вѣкового гнета. Она можетъ выразиться въ усиленной ревности къ вѣрѣ предковъ — но можетъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и смягчить старинные предразсудки, уменьшить старинную вражду. Открытіе моленныхъ, устройство алтарей, ношеніе богослужебныхъ одеждъ, даже посылка миссіонеровъ — все это нисколько не исключаетъ сближенія съ церковью, примиренія съ православнымъ духовенствомъ. Очень естественно, что раскольники стараются воспользоваться своимъ новымъ положеніемъ — но столь же естественно и то, что оно дѣлаетъ ихъ болѣе воспріимчивыми къ совѣту и увѣщанію. Не даромъ же собесѣдованія съ раскольниками, которымъ справедливо придаетъ большую цѣну отчетъ оберъ-прокурора, получили широкое распространеніе именно вслѣдъ за изданіемъ закона 3-го мая. Пока борьба съ расколомъ сохраняла характеръ преимущественно внѣшній и духовенство дѣйствовало преимущественно руками свѣтской власти, трудна было ожидать, чтобы раскольники охотно шли слушать поученія православныхъ проповѣдниковъ и миссіонеровъ: въ гонителѣ трудно видѣть наставника, хотя бы въ данную минуту рѣчь шла дѣйствительно только о наставленіи. Скажемъ болѣе: даже теперь успѣху собесѣдованій вредитъ недостаточная обезпеченность положенія раскольниковъ, все еще не вполнѣ увѣренныхъ въ томъ, что диспутъ не сдѣлается для нихъ преддверіемъ къ тюрьмѣ, монастырю или административной ссылкѣ. Вотъ что мы читаемъ, напримѣръ, въ описаніи диспута, происходившаго, въ петербургской духовной академіи. Миссіонеръ спрашиваетъ раскольника: «скажи, съ кѣмъ я буду вѣсти бесѣду?» --«Вамъ все равно, — отвѣчаетъ тотъ, — а я не скажу, потому что могутъ пострадать мои интересы». Другой раскольникъ восклицаетъ изъ среды толпы: «я вышелъ бы съ вами говорить, если мнѣ выдадутъ открытый листъ». Ему объясняютъ, что никакихъ листовъ здѣсь не выдаютъ — и онъ не принимаетъ участія въ бесѣдѣ. Въ публикѣ раздаются голоса: «Василій Филиппычъ Коняевъ хочетъ говорить, да его не пускаютъ раскольники». Оказывается, что раскольники удерживаютъ Коняева, опасаясь для него высылки изъ Петербурга… Не всегда, съ другой стороны, представители православнаго духовенства соблюдаютъ, во время диспута, уваженіе къ противникамъ, необходимое для правильной организаціи преній. Такъ, напримѣръ, руководитель собесѣдованій, происходящихъ, каждую зиму, въ Москвѣ (на Рогожской), сравнилъ однажды старообрядцевъ съ душевно-больными, преданность ихъ своему ученію — съ бѣснованіемъ, о которомъ говорится въ Евангеліи. Удивляться этому, впрочемъ, едва ли можно, разъ что недостатокъ сдержанности не чуждъ, мѣстами, даже такому оффиціальному документу, какъ отчетъ синодальнаго оберъ-прокурора. «Заправители и вожаки раскола, — читаемъ мы въ отчетѣ, — доселѣ пользовавшіеся неограниченнымъ довѣріемъ своихъ собратій, наконецъ поняли, что вести за собою массу темныхъ людей при помощи одного только послабленія и потворства ихъ разнообразнымъ прихотямъ — въ настоящее время невозможно, и что необходимо представить болѣе или менѣе опредѣленныя и состоятельныя основанія для ихъ вѣрованій». Огульныя обвиненія всегда несправедливы. Еслибы вліяніе раскольническихъ наставниковъ коренилось только въ «послабленіи и потворствѣ прихотямъ темныхъ людей», то оно давно бы уже не существовало. Въ этой средѣ, какъ и во всякой другой, искренность всегда переплеталась съ лицемѣріемъ, живая вѣра — съ обрядностью и рутиной, попеченіе о ближнихъ — съ эгоистическою заботливостью о собственныхъ интересахъ. Отрицать въ противникахъ все хорошее, объяснять ихъ образъ дѣйствій исключительно низменными побужденіями — значитъ рисковать ошибкой, почти неизбѣжной. У раскольниковъ есть цѣлая литература, цѣлый арсеналъ доводовъ и аргументовъ; какимъ же образомъ можно утверждать, что они только теперь стали пріискивать «болѣе или менѣе состоятельныя и опредѣленныя основанія для своихъ вѣрованій»?..

По справедливому замѣчанію отчета, «весьма важнымъ и могучимъ средствомъ къ противодѣйствію расколу и къ его ослабленію служитъ школьное обученіе дѣтей раскольниковъ въ православныхъ училищахъ. Благотворное вліяніе школы на подрастающее поколѣніе раскольниковъ мало уловимо, особенно въ періодъ самаго обученія, и медленно, но оно безспорно». Сомнѣніе можетъ возникнуть здѣсь только насчетъ того, какое преподаваніе болѣе пригодно къ борьбѣ съ расколомъ — то ли, которое прямо направлено къ этой цѣли, или то, которое ведетъ къ ней косвенно, расширяя кругозоръ ученика и развивая въ немъ истинно-религіозныя чувства? Мы узнаемъ изъ отчета, что въ одной изъ сельскихъ школъ Саратовской губерніи, посѣщаемой, между прочимъ, дѣтьми раскольниковъ, учитель-миссіонеръ читаетъ и разъясняетъ ученикамъ тѣ мѣста старопечатныхъ книгъ, «которыя со всею силой изобличаютъ раскольническія заблужденія»; затѣмъ онъ даетъ дѣтямъ на домъ книги и брошюры полемическаго характера, опровергающія ученіе сектантовъ. Мѣстнымъ условіямъ такой образъ дѣйствій, быть можетъ, и соотвѣтствуетъ, но едва ли онъ можетъ быть рекомендованъ какъ общее правило. Раскольники только-что начинаютъ сближаться съ народной школой; обращеніе ея въ непосредственное орудіе противораскольнической пропаганды легко можетъ остановить движеніе, успѣхъ котораго зависитъ именно отъ его постепенности и неторопливости.

Судя по отчету за 1886 г., въ борьбѣ съ расколомъ все большую и большую роль играли мирныя средства. Только въ немногихъ случаяхъ продолжали быть въ ходу, повидимому, и мѣры другого рода; такъ напр., въ нижегородской епархіи благочиннымъ поручено было собрать точныя свѣдѣнія о томъ, нѣтъ ли въ приходахъ лицъ, которыя считаютъ себя раскольниками, но по метрикѣ должны быть православными. Много мѣста занимаютъ въ отчетѣ сообщенія о противораскольническихъ миссіяхъ, о собесѣдованіяхъ съ раскольниками, о привлеченіи раскольническихъ дѣтей въ общія народныя школы. По свидѣтельству преосвященнаго харьковскаго, въ селахъ, гдѣ существуютъ школы, раскольническія дѣти, обучающіяся вмѣстѣ съ православными, по выходѣ изъ школы становятся совершенно равнодушными къ родительскому старовѣрію. Преосященный уфимскій сообщаетъ, что въ дѣлѣ обращенія раскольниковъ вниманіе его главнымъ образомъ обращено на школы, гдѣ дѣти раскольниковъ обучаются совмѣстно съ православными. Законоучителямъ внушено «дѣйствовать на заблуждающихъ съ мягкостью и кротостью, не порицать передъ ними двуперстія и не осуждать читателей старопечатныхъ книгъ, а напротивъ, стараться говорить о послѣдователяхъ старыхъ обрядовъ съ снисходительностью и любовью». Въ виду этихъ инструкцій, заслуживающихъ полнѣйшаго сочувствія, не своевременно ли было бы отказаться и и въ оффиціальныхъ документахъ отъ выраженій, обидныхъ для раскола — напримѣръ отъ столь употребительнаго сравненія раскола съ заразой?… По заявленію миссіонеровъ саратовскаго братства св. Креста, раскольники охотно посылаютъ своихъ дѣтей въ школы, гдѣ законоучителями состоятъ священники, и не запрещаютъ дѣтямъ слушать уроки по закону Божію наряду съ дѣтьми православныхъ родителей и даже участвовать въ общей школьной молитвѣ. Съ неменьшею охотой въ послѣднее время раскольники посылаютъ дѣтей и въ церковно-приходскія школы; въ одной изъ такихъ школъ (Аткарскаго уѣзда) дѣтей православныхъ родителей числится 15, а дѣтей раскольниковъ — 54. Въ Нижегородской губерніи открыто значительное число школъ, съ православными законоучителями и учителями, въ такихъ селеніяхъ, гдѣ это прежде было немыслимо; школы эти переполнены учащимися; даже въ Семеновскомъ уѣздѣ, знаменитомъ въ прежнее время своими скитами, теперь семнадцать православныхъ училищъ. Ошибочно было бы думать впрочемъ, что довѣріе раскольниковъ къ общей начальной школѣ — явленіе безусловно новое, зародившееся лишь въ послѣдніе годы; оно было замѣтно еще въ концѣ прошедшаго десятилѣтія, какъ естественный результатъ всего сдѣланнаго земствомъ на пользу народнаго образованія. Во всякомъ случаѣ это довѣріе растетъ непрерывно, отчасти благодаря перемѣнѣ, внесенной въ наше законодательство о расколѣ правилами 3-го мая 1883 г. О примѣненіи этихъ правилъ въ отчетѣ оберъ-прокурора за 1886 г. говорится очень мало. По прежнему замѣтно, однако, существованіе двухъ противоположныхъ мнѣній. Одно изъ нихъ приписываетъ закону 3-го мая «нѣкоторыя явленія, неблагопріятныя для православной церкви»; другое видитъ въ немъ, наоборотъ, средство къ сближенію между раскольниками и православными. Число епархій, въ которыхъ держится первое мнѣніе, повидимому, уменьшалось; въ отчетѣ за 1886 г. ихъ названо только три. До какой степени разнообразны взгляды на законъ 3-го мая, это видно, между прочимъ, изъ отношенія къ нему самихъ раскольниковъ. Въ одной и той же епархіи (пензенской) одни раскольники увидѣли въ немъ опасность гоненій и стали искать убѣжища въ землянкахъ и подпольяхъ; другіе, основываясь на томъ же законѣ, свободно строили новыя часовни и молельни и открыто совершали крестные ходы. Огня безъ дыма не бываетъ — и потому весьма любопытно было бы узнать, что именно заставляетъ раскольниковъ относиться столь различно къ новому положенію, созданному для нихъ закономъ 3-го мая. Часто ли поступаютъ къ губернаторамъ просьбы объ исправленіи или возобновленіи существующихъ моленныхъ, и какъ великъ, въ различныхъ губерніяхъ, процентъ подобныхъ ходатайствъ, оставляемыхъ безъ удовлетворенія? Бываютъ ли случаи самовольныхъ починокъ, и если бываютъ, то почему? Не потому ли, что слишкомъ долго приходится ожидать отвѣта отъ губернскаго начальства? Много ли дано министерствомъ внутреннихъ дѣлъ разрѣшеній на капитальную перестройку моленныхъ и на устройство новыхъ молитвенныхъ зданій? Пока нѣтъ отвѣта на всѣ эти вопросы, до тѣхъ поръ нельзя составить себѣ точнаго понятія о практическомъ значеніи новыхъ правилъ. Характеръ ихъ — преимущественно дискреціонный; весьма немногое дозволяется ими прямо, въ большинствѣ случаевъ требуется согласіе власти, зависящее не отъ соблюденія тѣхъ или другихъ условій, а отъ усмотрѣнія. При такомъ положеніи дѣлъ возможенъ довольно широкій просторъ, возможно и крайнее стѣсненіе раскольниковъ; возможны переходы отъ одной системы къ другой, противоположной, возможны рѣзкія различія между двумя сосѣдними губерніями.

Изъ отчета за 1887 г. видно, что все больше и больше распростанялось мнѣніе, по которому увеличеніе терпимости къ раскольникамъ уменьшаетъ ожесточеніе ихъ противъ православныхъ и облегчаетъ сближеніе ихъ съ церковью. Отчетъ признаетъ, что «расколъ вообще слабѣетъ и теряетъ прежнюю свою устойчивость. Увлеченіе расколомъ, которому въ прежнее время поддавались многіе изъ православныхъ, стало не такъ сильно. И сами раскольники во многихъ мѣстахъ въ воскресные и праздничные дни ходятъ въ церковь, молятся вмѣстѣ съ православными и не уклоняются отъ бесѣды съ ними. Многіе раскольники отдаютъ своихъ дѣтей въ православныя школы, гдѣ они наравнѣ съ православными мальчиками слушаютъ уроки закона Божія». Правда, «во многихъ мѣстахъ расколъ остается еще въ неизмѣнно-упорномъ положеніи и сохраняетъ фанатическую непріязнь къ православію»; но это, очевидно, только исключенія изъ общаго правила. Несмотря на отдѣльныя явленія упорства и даже фанатизма, — читаемъ мы нѣсколько дальше, — «въ общемъ состояніи раскола замѣчается значительный упадокъ и ослабленіе». Это приписывается отчетомъ преимущественно дѣятельности миссіонеровъ и публичнымъ собесѣдованіямъ съ раскольниками, не остающимся безъ вліянія даже въ такой губерніи, какъ Саратовская. Въ этой губерніи «находятся во множествѣ послѣдователи едва-ли не всѣхъ раскольническихъ толковъ и сектъ. Здѣсь есть безпоповцы, съ раздѣленіемъ ихъ на поморцевъ, ѳедосѣевцевъ, филипповцевъ, странниковъ, средниковъ, спасовцевъ или нѣтовцевъ; есть бѣглопоповцы, австрійскіе окружники и неокружники, духовные христіане или молокане, пашковцы-евангелики, субботники-караимы и талмудисты, воскресники, пріемлющіе водное крещеніе (баптисты) и непріемлющіе его; есть хлысты, голуби и скопцы; есть послѣдователи неизвѣстной, по скрытности, секты, не признающіе ни Бога, ни власти, ни таинствъ, ни іерархіи, ни внѣшней обрядности церковной. Въ селахъ, расположенныхъ по Волгѣ, почти вездѣ устроены по большей части безъ надлежащаго разрѣшенія — молельни, снаружи имѣющія видъ православныхъ молитвенныхъ домовъ, а внутри снабженныя всѣми принадлежностями храма. Здѣсь австрійскіе попы, а иногда и лжеепископы, ничѣмъ не стѣсняясь, совершаютъ богослуженія, завлекая на оныя и православныхъ. Раскольники въ послѣднее время большею частью уклоняются отъ публичныхъ состязаній, и если являются, то болѣе молчатъ, считая для себя болѣе выгоднымъ такое положеніе». И что же, парализуется ли всѣмъ этимъ миссіонерская дѣятельность? Нисколько. По заявленіямъ миссіонеровъ, «среди саратовскихъ раскольниковъ въ настоящее время появляется менѣе нетерпимости въ отношеніи къ православной церкви, православному духовенству и православной школѣ». Болѣе яснаго доказательства тому, что уменьшеніе стѣсненій не ведетъ къ распространенію и укрѣпленію раскола, нельзя себѣ и представить. Въ Саратовской губерніи, судя по даннымъ отчета, законъ 3-го мая 1883 г. не только примѣняется весьма широко, но даже нарушается въ пользу раскольниковъ — и все-таки расколъ теряетъ почву, больше и больше отступаетъ передъ православіемъ. Не слѣдуетъ ли заключить отсюда, что настаетъ время для новаго шага впередъ въ направленіи, указанномъ законами 1874 и 1883 г. — или, по меньшей мѣрѣ, для возможно-льготнаго толкованія и примѣненія этихъ законовъ? О какихъ-либо распоряженіяхъ свѣтской власти, клонящихся къ противоположной цѣли, отчетъ не упоминаетъ; мы узнаемъ только, что съѣздъ миссіонеровъ, состоявшійся въ Москвѣ лѣтомъ 1887 г., возбудилъ цѣлый рядъ ходатайствъ, имѣющихъ въ виду возвращеніе къ репрессивной системѣ (о закрытіи московскаго Преображенскаго кладбища, о преслѣдованіи раскольническихъ поповъ, носящихъ священническую одежду, о включеніи раскольниковъ въ полицейскія метрическія записи не иначе, какъ по сношеніи съ православнымъ духовенствомъ, о недопущеніи къ обращенію раскольническихъ сочиненій, печатаемыхъ на гектографѣ, и т. п.). Намъ кажется, что возбужденіе такихъ ходатайствъ мало соотвѣтствуетъ характеру миссіонерской дѣятельности, никого ни къ чему не принуждающей, а только поучающей, убѣждающей, обращающейся къ сердцу и совѣсти слушателей.

Къ 1887-му году относится слѣдующій фактъ, оглашенный въ газетной корреспонденціи: въ одной изъ деревень сызранскаго уѣзда (симбирской губерніи) раскольническое населеніе рѣшило открыть молельню и обратилось къ губернатору съ ходатайствомъ о разрѣшеніи. Разрѣшеніе, по словамъ корреспондента, «конечно дано не было». Тогда раскольники обратились съ тою же просьбою къ министру внутреннихъ дѣлъ, но и тамъ успѣха не имѣли. Послѣ этихъ двухъ отказовъ раскольники рѣшили открыть молельню самовольно. Съ этою цѣлью крестьянинъ той же деревни Ковалевъ построилъ новую избу и подарилъ ее раскольническому обществу для молельни. Молельня была открыта, но не прошло и мѣсяца, какъ ее, по распоряженію начальства, закрыли, а противъ Ковалева было возбуждено уголовное преслѣдованіе, окончившееся въ обѣихъ инстанціяхъ (т.-е. въ симбирскомъ окружномъ судѣ и въ казанской судебной палатѣ) оправданіемъ Ковалева, на томъ основаніи, что молельня была открыта не имъ, а цѣлымъ обществомъ". Въ началѣ письма корреспондентъ, очевидно, ошибся: открытіе новой моленной разрѣшается, въ силу закона 3 мая, не губернаторомъ, а министромъ внутреннихъ дѣлъ. Губернаторъ не могъ, слѣдовательно, отклонить ходатайство раскольниковъ, а могъ только оставить его безъ разсмотрѣнія, объяснивъ имъ, куда они должны съ нимъ обратиться. Какъ бы то ни было, фактъ отказа остается на-лицо — а между тѣмъ потребность въ моленной, безъ сомнѣнія, была очень велика, если раскольники рѣшились открыть ее самовольно. Всего характеристичнѣе слова корреспондента: разрѣшенія, конечно, дано не было. Итакъ, ходатайства о примѣненіи закона 3 мая всегда, по крайней мѣрѣ въ данной мѣстности, предпринимаются безъ надежды на успѣхъ? Не служитъ ли это новымъ доказательствомъ тому, что въ сферѣ вѣротерпимости, какъ и во всѣхъ другихъ, нельзя создать ничего прочнаго на почвѣ «усмотрѣнія»?

Въ главѣ отчета за 1888 и 1889 гг.^[1], посвященной обзору духовной литературы, подробно изложено содержаніе статьи: «Пропагандисты расколовъ и сектъ предъ закономъ гражданскимъ» (напечатанной въ журналѣ: «Христіанское Чтеніе»). Авторъ этой статьи, «отличающейся жизненнымъ интересомъ», доказываетъ, «ссылаясь на авторитеты, исторію и факты изъ современной жизни, что снисходительная система дѣйствій правительства въ отношеніи расколовъ и сектъ содѣйствуетъ ихъ распространенію, а отсюда приходитъ къ заключенію о необходимости твердыхъ внѣшнихъ ограничительныхъ мѣръ по отношенію къ пропагандѣ раскола и сектантства, не заслуживающей снисхожденія и съ государственной точки зрѣнія. Авторъ разъясняетъ также и пути, какими, часто обходится гражданскій законъ, карающій преступленія противъ вѣры и церкви, и даетъ практическія указанія, какъ, въ случаѣ надобности, надежнѣе и вѣрнѣе бороться съ расколами и сектами на почвѣ гражданскаго закона». Казалось бы, что не для такихъ «указаній» существуетъ духовная журналистика; ихъ настоящее мѣсто — въ руководствѣ для полицейскихъ чиновниковъ. Кто производитъ дознанія и розыски, тому, быть можетъ, полезно знать «пути обхода» гражданскаго закона; но вѣдь не къ этой роли призвано духовенство, не ей оно должно обучаться, читая спеціально предназначенныя для него изданія. Еще важнѣе, конечно, другая, принципіальная ошибка автора. Прошедшее и настоящее, если смотрѣть на нихъ безъ предвзятой мысли, одинаково убѣждаютъ въ томъ, что распространенію сектъ и расколовъ гоненія и стѣснительныя мѣры способствуютъ гораздо больше, чѣмъ «снисходительная система дѣйствій». Основанія для такого вывода, съ особенною ясностью вытекающаго изъ всей исторіи русскаго раскола, можно найти въ самомъ отчетѣ. Отзывовъ о возрастающей смѣлости и самоувѣренности раскола мы не встрѣчаемъ въ немъ вовсе; на ряду съ «отрадными явленіями, обнаруживающимися въ большинствѣ епархій и свидѣтельствующими объ ослабленіи въ раскольникахъ нетерпимости и фанатизма», констатируется только значительная, кое-гдѣ, устойчивость раскола. Если принять во вниманіе, что расколъ существуетъ больше двухъ вѣковъ, а льготы, предоставленныя раскольникамъ закономъ 1883 г., къ концу отчетнаго періода находились въ дѣйствіи только шесть лѣтъ, то удивляться слѣдуетъ не тому, что расколъ продолжаетъ держаться, а тому, что онъ успѣлъ нѣсколько пошатнуться. Ничто не измѣняется столь медленно и постепенно, какъ вѣрованія, завѣщанныя предками и сросшіяся со всѣми сторонами жизни. Торопливость, въ этой сферѣ, ни къ чему привести не можетъ; еще менѣе пользы можно ожидать отъ поворота назадъ, отъ отмѣны или ограниченія только-что данныхъ разрѣшеній. Стремленіе къ такому ограниченію проглядываетъ, однако, въ нѣсколькихъ мѣстахъ отчета. По его словамъ, «немалое значеніе для устойчивости раскола имѣетъ свободная, не стѣсняемая никакими законами религіозно-общественная жизнь раскольниковъ. Выборъ и устраненіе, по своему усмотрѣнію, разнаго рода служителей духовнымъ потребностямъ (лже-епископовъ и поповъ, наставниковъ, уставщиковъ, попечителей), безотчетность въ распоряженіи церковно-общественными суммами, отсутствіе всякаго рода формальностей, въ особенности при заключеніи браковъ, удоборасторжимость этихъ браковъ — все это составляетъ для раскольниковъ своего рода выгоды и можетъ казаться какъ бы ихъ привилегіей передъ православными. Подобною же привилегіей можетъ считаться и практикуемое въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ раскольниками погребеніе своихъ умершихъ не на приходскихъ кладбищахъ, а при своихъ селеніяхъ, такъ какъ благодаря этому раскольники сберегаютъ время и подвергаются меньшимъ затратамъ». Болѣе чѣмъ сомнительнымъ кажется намъ примѣненіе къ этимъ особенностямъ раскольническаго быта понятія о привилегіи. Извѣстно, съ какими трудностями или даже опасностями сопряжено отправленіе обязанностей раскольническаго епископа или священника. До крайности затруднительно, иногда, даже пріисканіе лица, могущаго и желающаго принять на себя эти обязанности; «духовныя потребности» раскольниковъ остаются, сплошь и рядомъ, вовсе безъ удовлетворенія или удовлетворяются цѣною большихъ, не для всякаго доступныхъ усилій и издержекъ. Оффиціальная «безотчетность въ распоряженіи церковно-общественными суммами» далеко не равносильна фактической безотвѣтственности; корпоративный надзоръ часто бываетъ болѣе реальнымъ и строгимъ, чѣмъ казенный. Бракъ, заключенный раскольниками при «отсутствіи всякаго рода формальностей», вовсе не признается бракомъ; въ глазахъ закона это только внѣ-брачное сожительство, которое и для православныхъ не обставлено никакими формальностями. Для дѣйствительности раскольническаго брака законъ 17-го апрѣля 1874 г. установляетъ условія отнюдь не менѣе формальныя, чѣмъ требуемыя православною церковью. Оффиціально оглашенный и записанный въ надлежащую книгу, бракъ раскольниковъ, какъ и всякій другой, перестаетъ быть «удоборасторжимымъ». Не думаемъ, наконецъ, чтобы сами раскольники особенно цѣнили «привилегію» хоронить своихъ покойниковъ вдали отъ церкви или моленной, въ мѣстѣ неосвященномъ, не имѣющемъ видимыхъ признаковъ божьей нивы. Допустимъ, однако, что все это привилегіи, и притомъ привилегіи, способствующія устойчивости раскола; слѣдуетъ ли отсюда, что онѣ должны быть отмѣнены или ограничены? Необходимо ли, возможно ли, напримѣръ, предварительное утвержденіе раскольническихъ по новъ, уставщиковъ, наставниковъ и т. п.? Противъ него возстали бы, прежде всего, наиболѣе ревностные гонители раскола; оно было бы, въ ихъ глазахъ, равносильнымъ оффиціальному признанію раскола, уравненію его съ иновѣрными исповѣданіями. Тотъ же самый аргументъ былъ бы выставленъ и противъ правительственнаго контроля надъ хозяйствомъ раскольническихъ моленныхъ, противъ устройства особыхъ раскольническихъ кладбищъ, противъ вѣнчанія раскольниковъ ихъ собственными попами, съ соблюденіемъ всѣхъ формъ, обязательныхъ для православнаго духовенства. Для уничтоженія «привилегій» оставался бы, затѣмъ, только одинъ путь: систематическое неутвержденіе лицъ, представляемыхъ раскольниками для занятія разныхъ должностей въ ихъ духовной іерархіи, и систематическое требованіе, чтобы раскольники вѣнчались въ православныхъ церквахъ, хоронили умершихъ на православныхъ кладбищахъ. Другими словами, оставалось бы лишь возвратиться къ порядку вещей, существовавшему до изданія законовъ 1874 и 1883 гг., и отказаться, этимъ самымъ, отъ всѣхъ благотворныхъ плодовъ примирительной системы.

Кромѣ такъ-называемыхъ привилегій, поддержанію раскола способствуютъ, по словамъ отчета, еще раскольническіе скиты, сборища на могилахъ дорогихъ раскольникамъ усопшихъ, пропаганда раскольническихъ лжеархіереевъ, лжесвященниковъ и миссіонеровъ, богатство нѣкоторыхъ раскольниковъ, строящихъ моленныя и поддерживающихъ ихъ благолѣпіе, и, наконецъ, вліяніе, заимствуемое раскольниками отъ занимаемыхъ ими общественныхъ должностей. Пропаганда раскола, и по дѣйствующему закону составляющая преступленіе, преслѣдуется, вѣроятно, съ такою же строгостью, какъ и распространеніе всякаго другого не-православнаго ученія; все остальное является естественнымъ выраженіемъ терпимости, дарованной расколу. Разъ что допущено существованіе моленныхъ и скитовъ, они не могутъ не привлекать къ себѣ набожныхъ людей изъ среды раскольниковъ, не могутъ не быть центральными пунктами для сбора пожертвованій. Разъ что раскольники пользуются свободой передвиженія, совершенно неизбѣженъ большой ихъ притокъ къ мѣстамъ особенно ими чтимымъ. Разъ что дозволено избраніе раскольниковъ въ общественныя должности, избранные не могутъ не пользоваться почетомъ и властью, сопряженными съ должностью. Предупредить послѣдствія можно не иначе, какъ удаливъ причину; чтобы положить конецъ явленіямъ, указаннымъ въ отчетѣ, нужно было бы наложить запретъ на моленныя, закрыть скиты, устранить раскольниковъ изъ числа лицъ, могущихъ быть избираемыми на общественныя должности. И здѣсь, слѣдовательно, мы встрѣчаемся опять съ тою же дилеммой: или поворотъ назадъ, или признаніе новаго порядка, со всѣми его неизбѣжными послѣдствіями… «Лжеіерархія австрійскаго священства — читаемъ мы въ отчетѣ — уподобляется православной іерархіи и имѣетъ въ своемъ составѣ лжеархіереевъ, лжепоповъ и лжедіаконовъ, которые при богослуженіи нисколько не отличаются, по внѣшнему виду, отъ православнаго священства; они одѣваются въ такія же ризы, какъ и православные, или даже гораздо лучшія, носятъ длинные волосы, совершаютъ литургіи и другія богослуженія; часовни у нихъ украшены богатыми иконами въ серебряныхъ ризахъ; есть даже моленныя, имѣющія видъ православной церкви и украшенныя богатыми иконостасами». Что же, слѣдуетъ ли приказать представителямъ лжеіерархіи обстричься, снять нарядныя ризы, спрятать богатыя иконы? Все это дѣлалось много разъ, и дѣлалось съ такою основательностью, о которой едва-ли можетъ быть рѣчь въ наше время (припомнимъ хотя бы исторію иргизскихъ монастырей) — и расколъ не только держался, но продолжалъ расти, между тѣмъ какъ теперь замѣчается противоположное явленіе. Въ самой роскошной моленной, въ виду самыхъ блестящихъ иконъ и ризъ, сердца раскольниковъ едва-ли бьются такой горячей любовью къ своему ученію и своей религіозной общинѣ, такою готовностью все для нихъ принести въ жертву, какою они бились въ бѣдныхъ избахъ, наскоро обращенныхъ въ мѣсто молитвы, при ежеминутномъ ожиданіи полицейскаго погрома…

Въ виду того, что въ нѣсколькихъ отчетахъ почти не было рѣчи о смѣлости, внушаемой раскольникамъ дѣйствіемъ закона 3 мая 1883 г., можно было думать, что мнѣніе о вредѣ терпимости окончательно отошло въ прошедшее и что никто не стоитъ болѣе за возвращеніе къ прежнимъ порядкамъ и пріемамъ. Отчетомъ за 1890 и 1891 гг. это предположеніе не оправдывается. Законъ 3-го мая 1883 г. опять выставляется, съ разныхъ сторонъ, источникомъ зла, причиною обостренія раскола. По заявленію преосвященнаго тобольскаго, «расколъ чрезвычайно поднялъ голову и потерялъ всякую мѣру сдержанности, въ особенности съ изданія закона 3-го мая. Превратно понимая этотъ законъ и давъ ему слишкомъ широкое толкованіе — въ смыслѣ полнаго разрѣшенія дѣйствовать среди православныхъ всѣми способами въ свою пользу, — руководители раскола возмнили, что симъ закономъ имъ дозволено почти все, и потому почти открыто повели обширную пропаганду раскола». «Нынѣшніе расколоучители, — говорится, далѣе, уже въ видѣ общаго тезиса, не пріуроченнаго къ какой-нибудь отдѣльной мѣстности, — ложно истолковывая законъ 3-го мая 1883 г., мало заботятся о сохраненіи въ тайнѣ своей пропагандистской дѣятельности. По мѣстамъ же, напримѣръ въ епархіяхъ смоленской, самарской и особенно уфимской, раскольническая пропаганда ведется совершенно открыто и безбоязненно… Между нынѣшними раскольниками, благодаря ложно понятому ими закону 3-го мая 1883 г., укоренилось убѣжденіе, что расколу предоставлена особая свобода дѣйствій и никто не имѣетъ права ни стѣснять, ни ограничивать этой свободы. Это же ложное убѣжденіе относительно свободы дѣйствій и правъ раскола сектанты стараются внушить и православнымъ, особенно слабымъ въ вѣрѣ, въ видахъ привлеченія послѣднихъ на свою сторону. Къ сожалѣнію, настойчивое распространеніе такихъ ложныхъ взглядовъ на счетъ правъ раскола является одною изъ дѣйствительнѣйшихъ причинъ устойчивости раскола. Это съ особенною силою обнаруживается тамъ, гдѣ мѣстныя свѣтскія власти не только не содѣйствуютъ, въ указанныхъ закономъ предѣлахъ, православнымъ миссіонерамъ въ ихъ борьбѣ съ расколомъ, но обнаруживаютъ или равнодушіе, или потворство послѣднему». Не вполнѣ понятнымъ кажется намъ самый фактъ, указываемый въ вышеприведенныхъ словахъ отчета. Въ законѣ 3-го мая 1883 г. нѣтъ ни одной статьи, которая, даже съ величайшей натяжкой, могла бы быть истолкована въ смыслѣ предоставленія расколу, какъ вѣроученію, особой или вообще какой бы то ни было свободы дѣйствій. Раскольникамъ, какъ гражданамъ, дана свобода передвиженія и торговли, дано равное съ православными право на занятіе, по выборамъ, общественныхъ должностей; но во всемъ томъ, что касается ихъ вѣроисповѣданія и богослуженія, они не могутъ сдѣлать ни шага безъ разрѣшенія администраціи. Яснымъ для всѣхъ и каждаго признакомъ неполноправности раскола является, самая необходимость просить о томъ, что для другихъ составляетъ безспорное право. А запрещеніе «публичнаго оказательства» раскола — развѣ оно совмѣстимо съ предположеніемъ о свободѣ дѣйствій и правахъ раскола? Развѣ не возникаютъ вновь уголовныя преслѣдованія раскольниковъ за противозаконное открытіе моленныхъ, за совращеніе православныхъ? Допустить можно только одно — что эти преслѣдованія возбуждаются не столь часто и ведутся не столь энергично, какъ того желали бы сторонники традиціонной политики по отношенію къ расколу.

Много разъ повторенныя, настойчивыя указанія на ложное толкованіе закона 3-го мая могутъ имѣть двоякую цѣль: побудить свѣтскую власть къ болѣе усердному пользованію правами, принадлежащими ей въ силу закона — или выставить на видъ недостаточность закона, подготовить его пересмотръ, въ смыслѣ огра ниченія «льготъ», предоставленныхъ расколу. Первая цѣль высказана совершенно ясно въ тѣхъ словахъ отчета, которыя заключаютъ въ себѣ упрекъ свѣтскимъ властямъ за «равнодушіе или потворство расколу»; но и вторая цѣль не чужда, повидимому, той сферѣ, взгляды которой выражаются въ отчетѣ. Къ этому выводу насъ приводятъ въ особенности постановленія второго съѣзда противораскольническихъ и противосектантскихъ миссіонеровъ, состоявшагося въ Москвѣ въ 1891 г. «Много вниманія, — читаемъ мы въ отчетѣ, — посвящено было съѣздомъ на разсмотрѣніе вопроса о степени вреда каждой изъ раскольническихъ сектъ прежде всего въ отношеніи церкви православной, а затѣмъ и государства. Степень вреда сектъ раскольническихъ съѣздъ опредѣлилъ по легкости совращенія въ извѣстную секту православныхъ и по трудности возвращенія изъ секты въ православіе, а также по свойству вліянія секты на нравственное состояніе совращаемыхъ и ихъ отношеніе къ православной церкви и государству. Съ этой точки зрѣнія важнѣйшими изъ раскольничьихъ сектъ признаны секты австрійская, ѳедосѣевцевъ и странниковъ». Итакъ, предлагается новое и весьма значительное расширеніе понятія о сектахъ особенно вредныхь, — другими словами, новое и весьма существенное ограниченіе правъ, охватывающее сотни тысячъ или, вѣрнѣе, милліоны русскихъ гражданъ. Приравнять раскольниковъ-австрійцевъ и ѳедосѣвцевъ къ скопцамъ — значило бы не только лишить ихъ свободы передвиженія и права общественной службы, но и признать преступленіемъ, уголовно-наказуемымъ, самый фактъ принадлежности къ данной сектѣ. Вотъ участь, которой московскій съѣздъ желалъ бы подвергнуть наиболѣе многочисленную группу раскольниковъ — группу наименѣе далекую, по своему ученію, отъ православной церкви и даже въ прежнее время не причислявшуюся къ особенно вреднымъ. Объясняется это, какъ намъ кажется, ошибкою въ исходной точкѣ съѣзда. Вредъ, приносимый ученіемъ, ни въ какомъ случаѣ не можетъ и не долженъ быть соразмѣряемъ съ легкостью усвоенія этого ученія и съ приверженностью къ нему тѣхъ, кто его усвоилъ. Послѣдователи австрійскаго согласія, въ особенности если они принадлежатъ къ нему по рожденію и воспитанію и вовсе не думаютъ о дальнѣйшей его пропагандѣ, отнюдь не виноваты въ томъ, что оно привлекаетъ къ себѣ нетвердыхъ въ вѣрѣ православныхъ, и привлекаетъ настолько сильно, что затрудняетъ возвращеніе ихъ къ православію. Съ точки зрѣнія уголовнаго права и уголовной политики все это совершенно безразлично, потому что не измѣняетъ самаго характера секты, не вліяетъ на отношеніе ея къ церкви и государству. Говорить о вредѣ ученія, какъ объ основаніи къ гражданскимъ правоограниченіямъ и уголовнымъ карамъ, можно только тогда, когда оно прямо ведетъ къ преступнымъ или безнравственнымъ дѣйствіямъ — безправствеи нымъ въ такой мѣрѣ, которою оправдывалась бы репрессія со стороны свѣтской власти. Вѣковой опытъ показалъ, что внѣ этихъ условій преслѣдованіе ученія никогда не приводитъ къ желанной цѣли.

Внѣшняя форма отзывовъ о расколѣ отличается въ отчетѣ, по прежнему, большою рѣзкостью. «Характеристическими чертами современнаго раскола въ его массѣ (курсивъ подлинника) Ч остаются тьма, невѣжество и загрубѣлая косность мысли, поражающая крайней нетерпимостью, обманъ, лукавство, мелочность, пустота. Такова именно масса раскола, таковы и его вожди-рукодители, въ буквальномъ смыслѣ слѣпіи, но съ инстинктами и страстями хищныхъ волковъ»… Въ новгородской епархіи «едва ли можно найти въ раскольническихъ семействахъ дѣвицу, которая сохранила бы себя до совершеннолѣтія и замужества»… «Томскіе раскольники, не считая ложь въ отношеніи къ православнымъ грѣхомъ для себя, нерѣдко сочиняютъ слезныя жалобы на мнимое насиліе ихъ совѣсти и стѣсненіе свободы въ отправленіи богослуженія по ихъ обрядамъ». Такія выраженія, какъ "мѣстности зараженныя расколомъ, «пресловутое рогожское кладбище», «заманчивыя для темнаго простого народа сѣти, раскинутыя расколомъ», «фарисейство», «разнузданность», «жалкіе владыки» — встрѣчаются весьма часто. Замѣчательно, однако, что въ одномъ мѣстѣ отчета раскольники являются не въ столь мрачномъ свѣтѣ, какъ въ остальныхъ. Задаваясь вопросомъ, «въ чемъ заключаются причины устойчивости раскола», отчетъ признаетъ, что расколъ «имѣетъ для своихъ послѣдователей какія-то приглядныя, привлекательныя стороны, и посему удерживаетъ ихъ въ своихъ обольстительныхъ сѣтяхъ. По словамъ преосвященнаго пермскаго, расколъ нерѣдко привлекаетъ очень религіозныхъ людей хотя неправильнымъ, но внимательнымъ, настойчивымъ обученіемъ христіанина по всѣмъ его должностямъ и обязанностямъ». Въ отчетѣ преосвященнаго вологодскаго заявляется, что «видимо строгая жизнь» раскольниковъ (вмѣстѣ съ другими причинами) «дѣлаетъ расколъ привлекательнымъ не только для послѣдователей его, но и для православныхъ. Православные часто, особенно подъ старость, переходятъ въ старую вѣру, полагая при этомъ, что они какъ бы вступаютъ на высшую ступень жизни, въ родѣ монашества». «Внимательное, настойчивое обученіе обязанностямъ христіанина» едва ли совмѣстно съ «обманомъ и лукавствомъ», при господствѣ которыхъ едва ли была бы мыслима и «строгая жизнь», импонирующая не однимъ только единомышленникамъ, но и постороннимъ наблюдателямъ… Справедливость огульныхъ порицаній, направленныхъ противъ массы раскольниковъ, возбуждаетъ невольное сомнѣніе уже потому, что масса всегда и вездѣ ближе къ среднему уровню, чѣмъ къ какой-либо крайности. Невѣжественной масса безспорно можетъ быть, потому что это зависитъ отъ внѣшнихъ, историческихъ условій; но лживыми, лукавыми, мелочными, пустыми, недобросовѣстными бываютъ только отдѣльные люди. Если ученіе исповѣдуется сколько-нибудь значительнымъ числомъ лицъ, если оно не содержитъ въ себѣ, слѣдовательно, ничего противнаго основнымъ свойствамъ человѣческой природы, оно не можетъ низводить всѣхъ или почти всѣхъ своихъ послѣдователей на низшій уровень нравственности. Въ самомъ содержаніи наиболѣе распространенныхъ раскольническихъ вѣрованій нѣтъ, притомъ, ничего такого, чѣмъ можно было бы объяснить поголовное нравственное паденіе. Слишкомъ обобщенныя, слишкомъ далеко идущія укоризны — едва ли лучшее средство побудить раскольниковъ къ сближенію съ церковью. Къ причинамъ устойчивости раскола отчетъ относитъ, прежде всего, давность его существованія: «приверженцы его, по справедливому замѣчанію преосвященнаго полоцкаго, сжились съ нимъ, привыкли считать себя чѣмъ-то совершенно отличнымъ отъ православія, выработали себѣ свой особый строй и складъ жизни, тѣсно связанный съ религіозными воззрѣніями, и имъ трудно уже отстать отъ того, въ чемъ они родились, и что всосали съ мололокомъ матери. Весьма обычна среди раскольниковъ, едва ли не каждой епархіи, фраза: въ какой вѣрѣ мы родились, въ той и помереть должны». Изъ этихъ безспорныхъ фактовъ вытекаютъ два столь же безспорныхъ заключенія: если раскольникамъ дорога вѣра предковъ, то меньше всего они могутъ быть поколеблены въ ней рѣзкимъ ея хуленіемъ — и если устойчивость раскола обусловливается его давностью, то нельзя и ожидать быстраго его ослабленія, нельзя обращать «упорство» раскольниковъ въ аргументъ противъ закона 3-го мая 1883 г.

Сравнительно съ давностью раскола, всѣ остальныя причины его устойчивости, перечисляемыя въ отчетѣ, имѣютъ весьма второстепенное значеніе. Объ одной изъ нихъ уже упомянуто выше, при разборѣ отчета за 1888 и 1889 гг. Это — «свобода общественной жизни» раскола, дающая раскольникамъ будто бы привилегію передъ православными: «выборъ и устраненіе ими самими разнаго рода лицъ, служащихъ ихъ духовнымъ потребностямъ, безконтрольное распоряженіе средствами, собираемыми при общественныхъ богомоленіяхъ, отсутствіе оффиціальности въ отношеніяхъ между паствой и пастырями, отсутствіе формальностей, особенно при заключеніи браковъ, удоборасторжимость браковъ». Право выбора священниковъ болѣе чѣмъ уравновѣшивается постоянною опасностью потерять ихъ, а часто и трудностью ихъ пріисканія (въ особенности у бѣглопоповцевъ, «крайне затруднительное положеніе» которыхъ констатируется и отчетомъ). «Безконтрольное распоряженіе средствами» — если и допустить, что контроль самихъ плательщиковъ имѣетъ характеръ исключительно номинальный — привлекательно только для самихъ распоряжающихся, которыхъ всегда немного, и ужъ конечно нисколько не симпатично для всѣхъ остальныхъ. «Отсутствіе оффиціальности въ сношеніяхъ между пастырями и паствой» если и не всегда существуетъ, то должно существовать и въ сношеніяхъ между православнымъ священникомъ и его прихожанами. Объ отсутствіи формальностей при заключеніи раскольническихъ браковъ и о ихъ удоборасторжимости можетъ быть рѣчь только до тѣхъ поръ, пока они вовсе не являются браками съ точки зрѣнія закона; въ противномъ случаѣ они подчинены столь же строгимъ формамъ и столь же неудоборасторжимы, какъ и браки, заключаемые по правиламъ православной церкви.

«Самую привлекательную, соблазнительную сторону раскола» составляетъ, по словамъ отчета, «существующая среди раскольниковъ взаимопомощь». Еслибы подъ этимъ именемъ разумѣлась поддержка, постоянно, во всѣхъ случаяхъ жизни, встрѣчаемая каждымъ раскольникомъ со стороны всѣхъ другихъ, еслибы взаимопомощь была чѣмъ-то въ родѣ братскаго общенія и единенія, о которомъ мечтаютъ вѣрящіе въ лучшее будущее, тогда притягательная ея сила могла бы бть очень велика, хотя все же едва ли равнялась бы могуществу традиціи, унаслѣдованной отъ предковъ. Не эту форму взаимопомощи, однако, имѣетъ въ виду отчетъ: онъ говоритъ о подачкахъ, раздаваемыхъ богачами, о кабалѣ, въ которой послѣдніе держатъ бѣдняковъ, о разныхъ видахъ матеріальной зависимости, являющейся средствомъ удержанія въ расколѣ колеблющихся его приверженцевъ и совращенія въ расколъ православныхъ. Отрицать существованіе и силу подобныхъ вліяній нельзя; но что же въ нихъ «привлекательнаго и соблазнительнаго»? Вѣдь это только разновидность эксплуатаціи, отъ которой вообще страдаетъ наше крестьянство. Въ дѣйствительность подкупа, какъ цемента, которымъ держится зданіе раскола, можно было бы повѣрить, еслибы раскольниковъ было нѣсколько тысячъ или хотя бы нѣсколько десятковъ тысячъ; но подкупать милліоны нельзя, да и незачѣмъ, такъ какъ ихъ связываетъ съ расколомъ могущественная формула: «въ какой вѣрѣ мы родились, въ той и помереть должны»… Далеко не лишена значенія, наконецъ, послѣдняя изъ причинъ устойчивости раскола, указываемая отчетомъ: «умственная темнота» раскольниковъ. Просвѣщеніе вообще распространено въ нашемъ народѣ очень слабо; большинство раскольниковъ не возвышается, въ этомъ отношеніи, надъ массой, а въ мѣстностяхъ, гдѣ раскольники чуждаются народной школы — даже ей уступаетъ. Съ полнымъ основаніемъ отчетъ возлагаетъ большія надежды на школу, какъ на средство сближенія между раскольниками и православными; едва ли только церковно-приходской школѣ принадлежитъ, съ этой точки зрѣнія, какое-либо особое преимущество передъ школами другого типа. Мы узнаёмъ изъ отчета, что въ церковныхъ школахъ обучается сравнительно меньше раскольниковъ и сектантовъ, чѣмъ въ школахъ министерства народнаго просвѣщенія и другихъ вѣдомствъ. Отчетъ объясняетъ это отчасти тѣмъ, что «церковная, въ своемъ возрожденномъ видѣ, школа существуетъ очень недавно, въ сравненіи со школами другого типа», отчасти тѣмъ, что «раскольники и сектанты предчувствуютъ миссіонерскую ея силу, хотя и плѣняются строемъ ея жизни». Первое изъ этихъ двухъ объясненій едва ли правильно, такъ какъ изъ недавняго существованія церковно-приходскихъ школъ логически вытекаетъ лишь абсолютно, но не сравнительно меньшее число учащихся въ нихъ раскольниковъ; второе объясненіе очень правдоподобно — но именно потому и нельзя разсчитывать, для борьбы съ расколомъ, на одну только церковную школу. Внушая раскольникамъ меньше опасеній, свѣтская начальная школа можетъ привлечь къ себѣ больше дѣтей изъ раскольническихъ семействъ — а уменьшенію религіозной розни способствуетъ самый фактъ совмѣстнаго обученія раскольниковъ и православныхъ, въ какой бы школѣ оно ни происходило.

Отчетъ за 1892 и 1893 г.г. даетъ немало фактовъ, свидѣтельствующихъ о примирительномъ настроеніи раскольниковъ. Въ екатеринославской епархіи «раскольники пропагандой не занимаются, живутъ съ православными въ мирѣ, отдаютъ дѣтей своихъ въ школы и среднія учебныя заведенія». Въ литовской епархіи они «не чуждаются православныхъ, посылаютъ дѣтей своихъ въ церковно-приходскія школы, заходятъ и въ церкви, въ житейскихъ разныхъ обстоятельствахъ обращаются къ православнымъ священникамъ». Въ псковской епархіи «раскольники особеннаго фанатизма по отношенію къ православной церкви не проявляютъ», хотя и избѣгаютъ общенія и единенія съ нею. Въ херсонской епархіи раскольники «къ православію не враждебны и крайнихъ взглядовъ своихъ ничѣмъ не обнаруживаютъ». Въ концѣ главы о расколѣ сдѣланъ слѣдующій общій выводъ: «совмѣстныя усилія! высшей церковной власти, епархіальныхъ начальствъ, братствъ, миссіонеровъ и всего вообще духовенства видимо не остаются безъ успѣха. Конечно, ничему иному нужно приписать тѣ утѣшительныя вѣсти, которыя все чаще и чаще въ послѣднее время стали появляться изъ разныхъ, и даже очень многихъ, епархій, что расколъ начинаетъ ослабѣвать въ своемъ упорствѣ и фанатизмѣ, выходитъ изъ своей замкнутости и дѣлается доступнѣе просвѣтительному вліянію со стороны православной церкви… Многіе раскольники охотно начинаютъ посѣщать собесѣдованія, благодарятъ миссіонеровъ за ихъ трудъ, сами приглашаютъ ихъ для бесѣдъ… Нѣкоторые изъ извѣстнѣйшихъ раскольническихъ вождей состоятъ даже въ дружественной перепискѣ съ миссіонерами, посвященной мирному рѣшенію спорныхъ вопросовъ».

Все это, казалось бы, не оставляетъ никакого сомнѣнія въ томъ, что законъ 3-го мая по меньшей мѣрѣ не затрудняетъ, а можетъ быть и облегчаетъ борьбу съ расколомъ. Не таково, однако, заключеніе, къ которому приходитъ отчетъ. И раньше, даже въ то время, когда изъ епархій слышались только утѣшительные отзывы о слабѣющей энергіи раскола, въ отчетахъ проводилась мысль о необходимости новыхъ стѣсненій, о вредѣ «свободной религіозно-общественной жизни раскольниковъ». Не совсѣмъ яснымъ оставалось только одно — какъ предполагается парализовать этотъ вредъ: путемъ ли болѣе строгаго примѣненія закона и устраненія неправильныхъ толкованій, которымъ онъ подвергается со стороны раскольниковъ, или путемъ измѣненія самаго закона, въ смыслѣ возвращенія къ прежнему порядку. Восторжествовалъ, повидимому, послѣдній взглядъ. «Нѣкоторыя льготы, дарованныя раскольникамъ, — читаемъ мы въ отчетѣ, — понимаются ими въ превратномъ смыслѣ и, при такомъ пониманіи, служатъ къ большему утвержденію ихъ въ расколѣ, а по отношенію къ православнымъ — и нѣкоторымъ средствомъ къ совращенію въ расколъ». Къ числу такихъ льготъ отчетъ относитъ: 1) освобожденіе раскольниковъ отъ всякихъ сборовъ и платы на содержаніе православнаго духовенства, а также отъ разныхъ раскладокъ и повинностей на построеніе церквей и домовъ для священноцерковно-служителей, при чемъ большія матеріальныя выгоды оказываются на сторонѣ раскольниковъ, чѣмъ на сторонѣ православныхъ, и 2) полную безнаказанность раскольниковъ за сводныя сожительства, которыя большею частью никуда не записываются, никѣмъ не контролируются, при которыхъ часто не разбирается ни родства, ни совершеннолѣтія, и возможны самовольные разводы и перемѣны сожительницъ. Все это, по словамъ отчета, «составляетъ значительную приманку для слабыхъ, не утвержденныхъ въ православной вѣрѣ душъ, преданныхъ чувственности и матеріальнымъ интересамъ. Дозволеніе раскольникамъ, особенно австрійскаго толка, совершать въ своихъ молельняхъ литургію и обряды таинствъ ведетъ нерѣдко, особливо въ мѣстахъ удаленныхъ отъ православнаго храма, къ ложному представленію въ народѣ о равноправности раскольничьихъ молеленъ съ православными храмами». Невысказанный прямо, но логически вытекающій отсюда выводъ ясенъ: нужно воспретить раскольникамъ совершеніе богослуженія въ ихъ молельняхъ — т.-е. отмѣнить важнѣйшую часть закона 3-го мая 1883 г.; нужно подвергать раскольниковъ уголовной карѣ за внѣбрачное сожительство, для лицъ другихъ исповѣданій не составляющее уголовно-наказуемаго проступка; нужно привлечь раскольниковъ къ участію въ расходахъ на содержаніе православнаго духовенства, т.-е. отступить если не отъ буквы, то отъ смысла дѣйствующихъ узаконеній о расколѣ. Всѣ эти мѣры, вмѣстѣ взятыя, клонились бы къ возстановленію системы, осужденной вѣковымъ опытомъ — системы, дѣйствовавшей съ неумолимою послѣдовательностью въ продолженіе многихъ десятилѣтій и не только не искоренившей расколъ, но способствовавшей его укрѣпленію. На почвѣ, созданной законами 1874 и 1883 г. и вообще измѣнившеюся политикою правительства по отношенію къ расколу, началось — какъ это признано и признается оффиціально — сближеніе раскола съ церковью и духовенствомъ, о которомъ четверть вѣка тому назадъ не было и не могло быть и рѣчи. Если оно не достигло значительныхъ размѣровъ, то конечно не потому, что черезчуръ ослаблены стѣсненія, тяготѣвшія надъ расколомъ, а потому, что слишкомъ еще мало времени прошло послѣ поворота — далеко, притомъ, неполнаго — на новую дорогу. Въ эпоху безусловно-строгаго отношенія къ расколу, полицейскія и вообще свѣтскія средства борьбы оттѣсняли на задній планъ мѣры увѣщанія и вразумленія; широкую организацію онѣ получили только въ послѣднія десятилѣтія. По словамъ отчета, наиболѣе могущественнаго противодѣйствія расколу слѣдуетъ ожидать отъ школы — а давно ли оживилась и разрослась наша начальная школа, давно ли духовенство стало играть въ ней активную роль, давно ли она стала побѣждать недовѣріе раскольниковъ? Эта побѣда была ли мыслима при прежней ненависти раскольниковъ противъ духовенства и всѣхъ православныхъ?…

Въ числѣ мѣръ, проектированныхъ, въ отчетномъ періодѣ, съ цѣлью искорененія раскола, встрѣчается, между прочимъ, слѣдующая: вмѣненіе въ обязанность лицамъ, занимающимся веденіемъ раскольническихъ метрикъ, чтобы они не записывали браковъ раскольничьихъ, не получивъ отъ приходскаго священника свѣдѣнія, что лица брачущіяся не суть православныя. Едва ли можно сомнѣваться въ томъ, что эта мѣра, ничуть не способствуя ослабленію раскола, уменьшила бы только число зарегистрованныхъ раскольничьихъ браковъ, къ явному вреду для правильной семейной жизни и для подростающихъ поколѣній. И теперь одна изъ причинъ, ограничивающихъ, на практикѣ, дѣйствіе закона 19 апрѣля 1874 г., заключается въ томъ, что онъ не распространяется на лицъ значащихся православными (хотя, можетъ быть, никогда къ православной церкви не принадлежавшихъ). Въ случаѣ принятія мѣры, упомянутой выше, затрудненіе вступить въ бракъ увеличилось бы даже для лицъ, никогда православными не числившихся, потому что имъ пришлось бы обращаться съ просьбою о выдачѣ удостовѣренія къ чуждому для нихъ представителю господствующаго исповѣданія.

Безпоповцевъ, наравнѣ съ молоканами, пашковцами, штундистами и жидовствующими, отчетъ признаетъ подлежащими изъятію изъ дѣйствія закона3 мая 1883 г., съ воспрещеніемъ имъ не только постройки вновь молитвенныхъ домовъ, но и всякихъ вообще молитвенныхъ собраній, а также принятія въ услуженіе православныхъ, по крайней мѣрѣ не достигшихъ гражданскаго совершеннолѣтія, и покупки и аренды въ большихъ количествахъ земельныхъ участковъ. Предлагается также закрыть имъ доступъ къ должностямъ сельскихъ старостъ, писарей, старшинъ, судей и сотскихъ, на 5 ітомъ основаніи, что сектанты, занимающіе общественныя должности, нерѣдко притѣсняютъ православныхъ и помогаютъ ихъ совращенію. Желательно было бы знать, были ли подобные случаи обнаружены и доказаны оффиціально, по суду? Трудно допустить, что крестьянскія власти, вполнѣ зависимыя отъ земскихъ начальниковъ, могли, на глазахъ у послѣднихъ, обращать свои весьма небольшія права и свой весьма невысокій авторитетъ въ орудіе раскольнической пропаганды… Чтобы отмѣнить равноправность, дарованную раскольникамъ, въ гражданскомъ быту, закономъ 3 мая 1883 г., нужны основанія чрезвычайно сильныя; вѣдь этотъ законъ состоялся не въ періодъ великихъ реформъ, а послѣ наступленія другой эпохи, по отношенію къ которой не можетъ быть и рѣчи объ увлеченіяхъ, о слишкомъ поспѣшномъ разрывѣ съ традиціей и привычкой. Мысль о необходимости облегчить положеніе раскольниковъ и сектантовъ созрѣвала медленно, въ продолженіе всего царствованія Александра II; между первымъ шагомъ къ ея осуществленію (закономъ 19 апрѣля 1874 г.) и закономъ 3 мая 1883 г. прошло девять лѣтъ, ознаменованныхъ нѣсколькими крутыми поворотами въ нашей внутренней политикѣ. Если движеніе, начавшееся при однихъ условіяхъ, продолжалось при другихъ, во многомъ противоположныхъ, то это нельзя объяснить ничѣмъ инымъ, какъ глубокимъ и, конечно, не безпричиннымъ разочарованіемъ въ системѣ, построенной на стѣсненіяхъ и запрещеніяхъ.

Когда эта система была еще въ полной силѣ, центромъ такъ называемой поповщины (главною составною частью которой является въ настоящее время расколъ австрійскаго согласія или толка) служило въ Москвѣ рогожское, а центромъ безпоповщины — Преображенское кладбище. Какъ противъ того, такъ и противъ другого предлагается ударъ, какому они не подвергались даже въ эпоху наибольшей строгости по отношенію къ расколу. Рѣчь идетъ о томъ, чтобы не только не дозволять совершенія на рогожскомъ кладбищѣ «самочинныхъ службъ», но и. «самому этому мѣсту дать иное назначеніе, сообразно съ закономъ», а Преображенскому кладбищу «дать назначеніе человѣколюбивое и согласное съ постановленіями православной церкви». Если мы не ошибаемся, какъ на томъ, такъ и на другомъ кладбищѣ существуетъ цѣлый рядъ установленій, благотворительныхъ и иныхъ, представляющихъ собою большую матеріальную цѣнность. Пожертвованія и взносы, съ помощью которыхъ они образовались, были сдѣланы, безъ сомнѣнія, на опредѣленный предметъ, при опредѣленныхъ условіяхъ, въ томъ предположеніи, что и предметъ, и условія останутся неизмѣнными. Въ виду неприкосновенности воли жертвователей, признаваемой законодательствами всѣхъ культурныхъ странъ, для насъ не совсѣмъ ясно, какимъ образомъ раскольническимъ кладбищенскимъ учрежденіямъ въ Москвѣ могло бы быть дано другое назначеніе, хотя бы и человѣколюбивое. Всѣ эти учрежденія — совершившійся фактъ, и притомъ совершившійся весьма давно; если при ихъ основаніи и было допущено какое-нибудь отступленіе отъ буквы закона, то едва ли отсюда вытекаетъ возможность передачи ихъ изъ однѣхъ рукъ въ другія, съ измѣненіемъ ихъ характера и цѣли. Конфискація допускается нашимъ закономъ только при особыхъ, исключительныхъ обстоятельствахъ, не имѣющихъ ничего общаго съ настоящимъ случаемъ; экспропріація примѣнима только къ недвижимымъ имуществамъ, а не къ учрежденіямъ, въ полномъ ихъ составѣ; остается только правонарушеніе — но мысль о немъ устраняется самой почвой, на которой возникъ данный вопросъ.

Въ отчетѣ за 1894 и 1895 гг. расколу отведено сравнительно мало мѣста; ничего не говорится о совокупности ограничительныхъ и принудительныхъ мѣръ, на необходимость которыхъ указывалъ, хотя и не прямо, отчетъ за 1892 и 1893 гг. Двѣ точки зрѣнія на расколъ, съ которыми намъ постоянно приходилось встрѣчаться въ предъидущихъ отчетахъ, остаются, по прежнему, непримиренными между собою. Упорнымъ и безусловно враждебнымъ православію расколъ, по словамъ отчета, является въ особенности тамъ, гдѣ «мѣстныя условія — громадныя малонаселенныя пространства, лѣсныя чащи и болота, горы, сибирскія тайги — даютъ ему возможность укрыться отъ проповѣдниковъ и служителей православной церкви… Пройдетъ еще не мало времени, пока эти мѣста окажутся въ болѣе благопріятныхъ условіяхъ, т. е. въ достаточной степени заселятся, увидятъ православные храмы Божіи и съ ними церковныя школы; только тогда расколъ въ этихъ мѣстахъ потеряетъ свою силу, нынѣ еще трудно одолимую». Здѣсь намѣчается, такимъ образомъ, постепенная, мирная борьба съ расколомъ, не разсчитывающая на быстрый успѣхъ, направленная всецѣло къ измѣненію условій, среди кото рыхъ живутъ раскольники. Храмъ и школа, какъ источники духовнаго просвѣщенія — вотъ единственныя средства, отъ которыхъ ожидается успѣхъ. Что такое ожиданіе не напрасно — это подтверждаетъ констатируемое отчетомъ ослабленіе раскола подъ вліяніемъ миссіонерскихъ бесѣдъ и церковно-приходской школы. Мы узнаемъ, что церковная школа находитъ иногда благопріятную почву даже въ деревняхъ, имѣющихъ почти сплошное раскольничье населеніе (напр., въ дер. Камельчикѣ, Калужскаго уѣзда), — т. е. именно тамъ, гдѣ, по словамъ отчета, расколъ отличается особымъ упорствомъ. Въ другомъ мѣстѣ (с. Агатово, пензенской епархіи) дѣти раскольниковъ продолжаютъ посѣщать церковноприходскую школу, несмотря на угрозы вожаковъ раскола. Не менѣе убѣдительнымъ свидѣтельствомъ въ пользу податливости раскола на увѣщаніе и убѣжденіе является распространеніе единовѣрія, къ которому обратилось, напримѣръ, сразу до 2.000 раскольниковъ-бѣглопоповцевъ въ Чериленной станицѣ, Терской области. Со всѣми этими фактами мало гармонируетъ проводимая въ отчетѣ мысль о вредѣ и опасности льготъ, предоставленныхъ расколу — напримѣръ, наиболѣе многочисленному отдѣлу поповщины, такъ называемой австрійщинѣ или австрійской (бѣлокриницкой) сектѣ. «Поповщинская австрійская секта» — читаемъ мы въ отчетѣ «имѣетъ, по внѣшнему виду, такую же трехчминую іерархію, какъ и церковно-православная. Вслѣдствіе сего въ ней совершаются внѣшнимъ видомъ, хотя и незаконно, всѣ таинства. Во многихъ городахъ имперіи у послѣдователей этой секты существуютъ большія моленныя, украшенныя съ большимъ благолѣпіемъ и даже роскошью и по внутреннему устройству близко сходныя съ православными храмами. Въ этихъ моленныхъ раскольническіе лжеіереи и лжеархіереи облачаются въ такія же священныя одежды, какъ и священно-служители церкви православной. Это внѣшнее сходство австрійской секты съ церковью православною дѣлаетъ ее весьма опасною сектою… Кромѣ того, австрійская секта является вредною и въ томъ отношеніи, что ея лжеіереи и лжеархіереи пользуются полною свободою не только при отправленіи службъ, но и для переѣздовъ по Россіи, предпринимаемыхъ ими для утвержденія своихъ единомышленниковъ и совращенія православныхъ». Источникомъ вреда и опасности выставляются, такимъ образомъ, именно тѣ права которыя дарованы раскольникамъ закономъ 3-го мая 1883 г. Разрѣшивъ раскольникамъ имѣть моленныя, законъ не регулировалъ ни ихъ размѣры, зависящіе, очевидно, отъ числа раскольниковъ въ данной мѣстности, ни степень внутренняго ихъ благолѣпія, зависящую отъ матеріальныхъ средствъ раскольническаго населенія и отъ усердія его къ своей вѣрѣ. Установить, въ томъ или другомъ отношеніи, какія-либо предѣльныя нормы, значило бы извратить характеръ мѣры, необходимость которой была сознана правительствомъ послѣ продолжительнаго опыта, и, если можно такъ выразиться, отнять по частямъ только-что данное въ цѣломъ. Изъ права на большее само собою вытекаетъ право на меньшее: изъ права на моленную вытекаетъ право на иконостасъ, изъ права на иконостасъ — право на украшеніе иконъ золотыми ризами или драгоцѣнными камнями, изъ права на совершеніе богослуженія — право на облаченіе въ богослужебныя одежды. Недалеко еще отъ насъ то время, когда раскольничьи моленныя, существуя внѣ закона, подъ ежеминутной угрозой закрытія, помѣщались чуть не въ подвалахъ, а ихъ убранство сводилось къ минимуму, вслѣдствіе постояннаго риска конфискаціи — и это было временемъ наибольшей приверженности раскольниковъ къ своему ученію. Какъ бы роскошна ни была обстановка оффиціально дозволенной моленной, чувства, ею возбуждаемыя, едва ли интенсивнѣе тѣхъ, которыя внушалъ когда-то страхъ за самыя скромныя принадлежности богослуженія… Если внутреннее устройство «австрійскихъ» моленныхъ сходно съ устройствомъ православныхъ храмовъ, если іерархія «австрійщины» трехчинна на подобіе православной, то это коренится въ исторіи раскола, въ отличительныхъ чертахъ поповщины, неустранимыхъ насильственными или принудительными мѣрами. Когда идетъ рѣчь о сектантствѣ въ собственномъ смыслѣ слова, т. е. о «раціоналистическоj мистическихъ» ученіяхъ, отрицающихъ не только внѣшнюю форму православной церкви, но и самое существо православной вѣры, они признаются опасными именно въ виду громаднаго разстоянія, отдѣляющаго ихъ отъ православія; можно ли, затѣмъ, усматривать опасность и въ явленіяхъ прямо противоположнаго свойства? Вѣдь если обряды и іерархическій строй поповщины напоминаютъ собою соотвѣтствущія черты православной церкви, то именно въ этомъ лежитъ залогъ исчезновенія раскола, хотя бы и въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ. Не даромъ же, между расколомъ (понимаемымъ въ смыслѣ старообрядства) и церковью существуетъ посредствующая ступень (единовѣріе), немыслимая между церковью и сектантствомъ… Въ одной изъ епархій, по словамъ отчета, «не только православные изъ простого народа, но даже иные изъ православныхъ высшаго состава не отличаютъ лжесвященниковъ раскольническихъ отъ священниковъ православной церкви». Какимъ образомъ это можетъ случиться — понять довольно трудно. Ясныхъ и яркихъ отличій между церковью и расколомъ законъ 3-го мая 1883 г. сохранилъ немало. Какъ раскольническая моленная не можетъ имѣть наружнаго вида православнаго храма, такъ и раскольническій попъ не можетъ — внѣ моленной, гдѣ его видятъ только одни раскольники^[2] — напоминать своею внѣшностью православнаго священника. Для раскола недоступно все то, что имѣетъ характеръ оказательства, т. е. открытаго заявленія особенностей^[3]; этого одного достаточно, чтобы устранить возможность смѣшенія его съ господствующею церковью. Еще болѣе нагляднымъ напоминаніемъ объ отрицательномъ отношеніи власти къ расколу служатъ строгія наказанія, назначенныя за пропаганду. Если бы «австрійскіе» лжеіереи и лжеархіереи пользовались своими переѣздами по Россіи для совращенія православныхъ, то это едва ли долго могло бы оставаться тайной — а будучи раскрыто, едва ли избѣжало бы уголовнаго преслѣдованія. Изъ того, что о такихъ преслѣдованіяхъ не слышно, позволительно заключить, что разъѣзды руководителей «австрійщины» не имѣютъ другой цѣли, кромѣ «утвержденія ихъ единомышленниковъ» — а этого имъ запретить нельзя, пока не поколеблена относительная терпимость, установленная закономъ 3-го мая. Свобода передвиженія ограничена этимъ закономъ только для скопцовъ.

По поводу отчета за 1894 и 1895 гг. въ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» появилось письмо старообрядца (г. Петра Созонова), выражающаго убѣжденіе, что дѣйствительное число раскольниковъ-старообрядцевъ превышаетъ почти вчетверо оффиціальную ихъ цифру и сѣтующаго о томъ, что отчетъ «смѣшиваетъ почти во-едино сущность духовной жизни старообрядцевъ съ жизнью духовной и общественной штундистовъ, духоборовъ, молоканъ и иныхъ сектантовъ» «За что же, — восклицаетъ г. Созоновъ, — насъ, русскихъ людей, преданныхъ Россіи, ея Царямъ и исторіи, смѣшивать и причислять къ сектамъ, намъ самимъ не симпатичнымъ и одинаково намъ враждебнымъ, какъ и православію? Едва ли это правильно и возможно. Заподозривать въ насъ, старообрядцахъ, нашъ исконный русскій патріотизмъ, тысячекратно доказанный, значитъ не признавать насъ русскими». И дѣйствительно, все прошедшее раскола доказываетъ съ полною ясностью, что понятіе: русскій не совпадаетъ съ понятіемъ: православный. Что касается до давно извѣстной, громадной разницы между оффиціальной и неоффиціальной цифрой раскольниковъ, то она объясняется тѣмъ, что православными значатся милліоны лицъ, рожденныхъ и воспитанныхъ въ расколѣ, но происходящихъ, хотя бы не въ первомъ колѣнѣ, отъ родителей, числившихся православными.

Въ 1896 г. въ Калужской губерніи духовное начальство обратилось къ губернской администраціи съ просьбою сдѣлать распоряженіе, чтобы раскольническіе лже-попы отнюдь не употребляли шляпъ, носимыхъ православнымъ духовенствомъ, и непремѣнно остригли бы волосы по примѣру мѣщанъ и крестьянъ, къ сословію которыхъ они принадлежатъ. Калужское губернское правленіе, находя, что ношеніе раскольническими лже-попами священнослужительскаго или подобнаго тому одѣянія является нарушеніемъ 3-го пункта примѣчанія къ ст. 59 уст. о предупр. и пресѣч. преступленій, предписало циркулярно всѣмъ полицейскимъ управленіямъ губерніи обязать раскольническихъ лже-поповъ подписками не носить неприсвоеннаго имъ одѣянія и длинныхъ при этомъ волосъ, а за нарушеніе подписки привлекать ихъ къ законной отвѣтственности. Ст. 59 уст. о пред. и прес. прест. запрещаетъ публичное оказательство раскола, а публичнымъ оказательствомъ, на основаніи 3 пун. прим. къ этой статьѣ, признается, между прочимъ, употребленіе внѣ домовъ, часовенъ и молитвенныхъ зданій церковнаго облаченія или монашескаго и священнослужительскаго одѣяній. О длинныхъ волосахъ здѣсь не говорится ни слова — а распространеніе запретительной мѣры дальше точно установленныхъ ея предѣловъ представляется явно несовмѣстнымъ съ основными правилами толкованія законовъ. Да и что такое длинные волосы? Какъ опредѣлить, когда именно ихъ длина пріобрѣтаетъ предосудительный характеръ? Развѣ для крестьянъ и мѣщанъ существуетъ особая сословная прическа, отъ которой они не должны уклоняться? Что касается до шляпъ, носимыхъ православными священниками, то онѣ едва-ли настолько типичны, настолько отличаются отъ другихъ, сходныхъ съ ними головныхъ уборовъ, чтобы ихъ можно было подвести подъ понятіе о «священнослужительскомъ одѣяніи», предусмотрѣнномъ въ 3 пун. прим. къ ст. 59 уст. о пред. и прес. прест. Едва ли желательно занимать суды вопросомъ о томъ, тождественна ли данная шляпа со шляпой, обыкновенно носимой православнымъ священникомъ, или только болѣе или менѣе на нее похожа. Едва ли, наконецъ, ношеніе подобной шляпы, хотя бы и на длинныхъ волосахъ, въ такой степени напоминаетъ, само по себѣ, внѣшній видъ православнаго священника, чтобы служить «оказательствомъ» раскола и «соблазномъ» для православныхъ.

По словамъ отчета за 1898-ой годъ, великое препятствіе въ дѣлѣ духовно-нравственнаго воздѣйствія на расколъ представляютъ раскольническія моленныя. «Замѣчается, что раскольники, довольствующіеся домашнею молитвою, менѣе фанатичны, податливѣе на убѣжденіе и скорѣе присоединяются къ православной церкви. Наоборотъ, въ мѣстахъ, гдѣ раскольники имѣютъ моленныя, расколъ отличается особенною дерзостью и упорствомъ. Однако число раскольническихъ моленныхъ не только не уменьшается, но все увеличивается. Такъ напр., число моленныхъ въ нижегородской епархіи достигло въ 1898 г. 184, изъ коихъ только 12 разрѣшены подлежащимъ начальствомъ. Въ вятской епархіи разрѣшенныхъ моленныхъ 5, а не разрѣшенныхъ — до 60 (въ 1897 г. ихъ было 53). При незначительномъ, сравнительно, количествѣ раскольниковъ въ Вологодской губерніи (7.841 чел.) имѣются 23 раскольническія моленныя, всѣ безъ разрѣшенія правительства, и кромѣ того въ 19 домахъ бываютъ для общественной молитвы собранія раскольниковъ. Число раскольническихъ моленныхъ стало увеличиваться особенно послѣ рѣшенія уголовнаго кассаціоннаго департамента Прав. Сената (по дѣлу Сорокина) о томъ, что на устройство общественнаго богомоленія въ частномъ домѣ разрѣшенія не требуется. Съ того времени раскольники не только усердно поддерживаютъ существующія молельни, но начали въ нѣкоторыхъ мѣстахъ открывать домашнія моленныя, имѣющія связь съ жилыми избами, цѣлыми десятками». — Въ увеличеніи числа моленныхъ едва ли можно видѣть что-либо иное, кромѣ свойственнаго всѣмъ вѣрующимъ, безъ различія исповѣданій, стремленія къ молитвенному общенію въ мѣстахъ, спеціально для того назначенныхъ и приспособленныхъ. Съ непреодолимой силой это стремленіе проявлялось, въ средѣ раскольниковъ, и до изданія закона 3 мая 1883 года, когда устройство раскольническихъ моленныхъ было безусловно воспрещено, подъ страхомъ уголовной кары. Несмотря на преслѣдованія и наказанія, моленныя существовали почти вездѣ, гдѣ имѣлось сколько-нибудь значительное раскольническое населеніе. Понятно, что ихъ много и въ настоящее время, при господствѣ нѣсколько болѣе снисходительнаго взгляда на расколъ. Фактъ существованія въ вятской епархіи 60 неразрѣшенныхъ моленныхъ и только пяти дозволенныхъ, въ нижегородской — 172 неразрѣшенныхъ и 12 дозволенныхъ, кажется намъ прискорбнымъ не потому, чтобы онъ знаменовалъ собою особое упорство раскольниковъ, а потому, что онъ указываетъ на недостаточное примѣненіе закона 3-го мая. Въ основаніи этого закона лежала мысль, что раскольники не должны быть стѣсняемы въ отправленіи богослуженія по обрядамъ своего ученія, лишь бы только при этомъ не было «оказательства», разсматриваемаго какъ соблазнъ для православныхъ. Если устройство новыхъ моленныхъ, при соблюденіи извѣстныхъ условій, не было дозволено однажды навсегда, а было поставлено въ зависимость отъ особаго, каждый разъ, разрѣшенія, то этимъ, по всей вѣроятности, имѣлось въ виду предупредить толкованіе закона въ смыслѣ уравненія раскола съ другими вѣроисповѣданіями, издавна признанными государствомъ. Соотвѣтствуетъ ли, затѣмъ, духу закона такая явная непропорціональность между числомъ раскольниковъ и числомъ разрѣшенныхъ моленныхъ, какую, судя по вышеприведеннымъ цифрамъ, представляютъ епархіи нижегородская и вятская? Что такое пять моленныхъ для населенія, оффиціально опредѣляемаго почти въ сто тысячъ, а на самомъ дѣлѣ, конечно, еще гораздо болѣе многочисленнаго и, въ добавокъ, разбросаннаго на огромномъ пространствѣ? Что такое двѣнадцать моленныхъ для семидесяти-пяти тысячъ раскольниковъ нижегородской епархіи? Не ясно ли, что для громаднаго большинства нижегородскихъ и вятскихъ раскольниковъ разрѣшеніе столь незначительнаго числа моленныхъ равносильно полному ихъ запрещенію, т.-е, возвращенію къ положенію дѣлъ, существовавшему до закона 3-го мая? Съ еще большимъ правомъ это можно сказать о раскольникахъ вологодской епархіи, гдѣ разрѣшенной моленной нѣтъ ни одной. Не таково было, очевидно, первоначальное намѣреніе законодателя; не для того былъ изданъ законъ, чтобы оставаться почти вовсе безъ примѣненія. Прежде, во времена суроваго преслѣдованія раскола, привязанность раскольниковъ къ мѣстамъ, гдѣ они, скрываясь и трепеща, сходились для молитвы, была тѣмъ глубже, чѣмъ сильнѣе грозила опасность полицейскаго разгрома и судебной волокиты. Едва ли мы ошибемся, если скажемъ, что и теперь самовольно открытою моленною раскольники дорожатъ больше, чѣмъ оффиціально разрѣшенною, именно потому, что существованіе первой постоянно виситъ на волоскѣ и его нужно хранить въ тайнѣ… Законъ 3-го мая изложенъ, къ сожалѣнію, такъ, что легко можетъ обратиться въ мертвую букву: все зависитъ отъ дискреціонной власти, т. е. отъ усмотрѣнія администраціи. Нельзя не пожелать, чтобы пересмотръ этого закона, если онъ будетъ поставленъ на очередь, былъ направленъ не къ ограниченію, а къ расширенію круга его дѣйствій, путемъ точнаго опредѣленія условій, при соблюденіи которыхъ раскольники имѣли бы право капитальнаго ремонта существующихъ и постройки новыхъ молитвенныхъ зданій. Фактически отъ этого ничего бы не измѣнилось. Если число моленныхъ, открываемыхъ безъ разрѣшенія, непрерывно растетъ, если администрація воздерживается отъ возбужденія процессовъ, самая многочисленность которыхъ не могла бы не произвести тяжелаго впечатлѣнія, то не лучше ли было бы прямо и открыто даровать юридическую санкцію тому, что существуетъ на самомъ дѣлѣ? Уравненіемъ раскола съ другими исповѣданіями это не было бы уже потому, что зданія раскольническихъ моленныхъ продолжали бы отличаться не только отъ церквей — православныхъ, католическихъ, лютеранскихъ, — но даже отъ синагогъ и мечетей, назначеніе которыхъ ясно отражается въ ихъ наружномъ видѣ.

Чѣмъ больше затрудненія, съ которыми сопряжено, на практикѣ, открытіе настоящей молельни — т. е. зданія, оффиціально и исключительно предназначеннаго для общественнаго богослуженія, — тѣмъ естественнѣе увеличеніе числа «домашнихъ моленныхъ», т. е. помѣщеній, не отдѣленныхъ отъ жилыхъ построекъ и только по временамъ обращаемыхъ въ мѣста молитвенныхъ собраній. Что для устройства такой моленной нѣтъ надобности въ административномъ разрѣшеніи — это вытекаетъ съ полною очевидностью какъ изъ буквы закона 3-го мая 1883-го г. (т. XIV Уст. о пред. и прес. прест., изд. 1890 г., ст. 48), безъ всякихъ ограниченій разрѣшившаго раскольникамъ творить общественную молитву въ частныхъ домахъ и установившаго стѣснительныя правила лишь относительно часовень и другихъ молитвенныхъ зданій, — такъ и изъ положенія комитета министровъ 4-го іюля 1894-го года, воспретившаго общественныя молитвенныя собранія только однимъ штундистамъ и, слѣдовательно, сохранившаго ихъ свободу для всѣхъ остальныхъ раскольниковъ и сектантовъ. Ни къ какому другому выводу не могъ придти кассаціонный сенатъ, стоящій на стражѣ закона; никакого другого вывода не допускаютъ и указанія жизни. Опытъ нѣсколькихъ вѣковъ съ достаточною ясностью свидѣтельствуетъ о томъ, что преслѣдованія, даже самыя настойчивыя и строгія, безсильны противъ религіозныхъ вѣрованій, уступающихъ только медленному дѣйствію убѣжденія. Подтвержденіе этому мы находимъ, впрочемъ, и въ разсматриваемомъ нами отчетѣ. По словамъ оберъ прокурора св. синода, «не подлежитъ никакому сомнѣнію всеобщее ослабленіе и постепенное разложеніе старообрядческаго раскола въ Россіи. Такъ и должно быть, ибо главная причина поддержанія и усиленія раскола есть невѣжество и недостатокъ просвѣщенія. Въ этомъ отношеніи въ теченіе минувшей четверти вѣка произошли перемѣны ощутительныя, съ умноженіемъ просвѣтительныхъ средствъ и съ оживленіемъ учительской и миссіонерской дѣятельности духовенства, возрастающей по мѣрѣ того какъ ослабляется исключительная, въ прежнее время, дѣятельность гражданскихъ властей въ преслѣдованіи раскола». Все клонящееся къ смягченію законодательства о расколѣ, къ ограниченію административныхъ стѣсненій, налагаемыхъ на раскольниковъ, способствуетъ, такимъ образомъ, усиленію тѣхъ средствъ борьбы, которыя одни только могутъ быть признаны дѣйствительными и цѣлесообразными.

Отчетъ за 1899-ый годъ признаетъ расколъ въ однихъ мѣстахъ ослабѣвающимъ и теряющимъ прежнее упорство, въ другихъ — разгорающимся и усиливающимся. Къ числу причинъ, обусловливающихъ живучесть и устойчивость раскола, отчетъ относитъ — кромѣ матеріальной состоятельности раскольниковъ и разселенія ихъ отдѣльными группами, — дарованныя расколу льготы и недостаточное иногда усердіе администраціи. Освобожденіе отъ сборовъ въ пользу православнаго духовенства и дозволеніе обращать жилыя строенія въ молельни толкуется раскольниками, по словамъ отчета, въ смыслѣ покровительства, оказываемаго имъ властью; точно такъ же понимается ими и формальное, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, отношеніе властей къ оказательству раскола, вызываемое «ложнымъ представленіемъ о мнимой свободѣ совѣсти» и невѣдѣніемъ настоящаго значенія раскола. — Возможность подобныхъ толкованій отрицать нельзя, но едва ли они имѣютъ широкое распространеніе. Для громаднаго большинства раскольниковъ едва ли можетъ существовать какое-либо сомнѣніе въ томъ, что сравнительная терпимость, которою они пользуются въ послѣднее время, не имѣетъ ничего общаго съ покровительствомъ. Гдѣ имѣются на лицо храмы инославныхъ христіанскихъ исповѣданій, или хотя бы мечети и синагоги, тамъ ихъ купола и кресты, башни и минареты служатъ нагляднымъ доказательствомъ тому, что лютеранамъ, католикамъ, магометанамъ, евреямъ разрѣшено многое, о чемъ христіане-раскольники могутъ только мечтать. Гдѣ раскольники видятъ около себя только православное населеніе, тамъ достаточнымъ напоминаніемъ о ихъ неполноправности являются затрудненія — нерѣдко непреодолимыя, — съ которыми сопряжено устройство и даже исправленіе самой простой, самой скромной молельни, ничѣмъ не отличающейся снаружи отъ обыкновенныхъ зданій. Все это — и многое другое — не только устраняетъ мысль о покровительствѣ, но свидѣтельствуетъ объ ограниченныхъ до крайности размѣрахъ, къ которымъ сведена самая терпимость. Если и допустить, что оказательство раскола не всегда вызываетъ отпоръ со стороны административной власти, то и отсюда еще очень далеко до предположенія о равноправности раскола хотя бы съ исповѣданіями, оффиціально признанными государствомъ. Многолѣтній опытъ не могъ не убѣдить раскольниковъ, — а вмѣстѣ съ тѣмъ и живущихъ рядомъ съ ними православныхъ, — что случайное снисхожденіе не имѣетъ ничего общаго съ гарантіей права. Мало вѣроятно, наконецъ, и систематическое перетолкованіе такого простого факта, какъ освобожденіе раскольниковъ отъ сборовъ въ пользу православнаго духовенства — освобожденіе, вызываемое, очевидно, не покровительствомъ, а самою элементарною справедливостью. Какъ плательщики налоговъ, раскольники несутъ свою долю государственныхъ расходовъ на содержаніе православнаго духовенства; они освобождены только отъ платежей, обусловливаемыхъ непосредственными отношеніями между причтомъ и прихожанами — отношеніями, въ которыхъ раскольники никакого участія не принимаютъ. Эта свобода не распространяется, притомъ, на раскольниковъ, оффиціально признаваемыхъ православными. О многочисленности такихъ раскольниковъ даетъ нѣкоторое понятіе рядъ цифръ, приводимыхъ въ отчетѣ и заимствуемыхъ съ одной стороны изъ данныхъ всеобщей переписи 1897 года, съ другой — изъ свѣдѣній, доставленныхъ епархіальными начальствами. По послѣднимъ свѣдѣніямъ раскольниковъ въ десяти епархіяхъ оказывается около 807 тыс., по первымъ — около 900 тыс.; другими словами, въ этихъ епархіяхъ насчитывается почти сто тысячъ человѣкъ, православныхъ только по имени. А между тѣмъ, едва ли можно сомнѣваться въ томъ, что и при всеобщей [переписи раскольниками именовали себя далеко не всѣ на самомъ дѣлѣ принадлежащіе къ расколу. Въ нѣкоторыхъ епархіяхъ разница между обѣими категоріями цифръ чрезвычайно велика: въ Саратовской губерніи, напримѣръ, по епархіальнымъ свѣдѣніямъ раскольниковъ оказывается 69.803, по даннымъ всеобщей переписи — 113.496. Въ самарской епархіи соотвѣтствующія цифры — 75.870 и 96.905, въ нижегородской — 74.211 и 87.625, въ оренбургской (въ составъ которой входятъ губернія оренбургская и области тургайская и уральская) — 87.000 и 115.000. Только въ трехъ епархіяхъ отношеніе измѣняется въ другую сторону: въ черниговской епархіи по епархіальнымъ свѣдѣніямъ раскольниковъ 72.433, по даннымъ всеобщей переписи — 43.515; въ полоцкой епархіи (обнимающей собою Витебскую губернію) соотвѣтствующія цифры — 85.000 и 83.002, въ псковской — 36.380 и 35.610. Въ послѣднихъ двухъ случаяхъ разница невелика, но очень интересно было бы узнать, чѣмъ объясняется рѣзкое уклоненіе отъ обычной пропорціи, представляемое черниговскою епархіею?

Изъ различныхъ разновидностей раскола всего болѣе затрудненій для православной церкви представляетъ, по словамъ отчета, секта, пріемлющая австрійское или бѣлокриницкое священство. «Великимъ соблазномъ для православныхъ» она служитъ потому, что имѣетъ такую же, по внѣшнему виду, трехчинную іерархію, какъ и православная церковь, и обширныя моленныя, по внутреннему устройству близко сходныя съ православными храмами. Никакихъ мѣръ противъ этихъ источниковъ соблазна отчетъ, однако, не предлагаетъ, — и это вполнѣ понятно, потому что борьба съ ними была бы возможна только на почвѣ преслѣдованій, тщету которыхъ доказалъ многовѣковый опытъ. Разъ что законъ 3-го мая 1883 года разрѣшилъ открытіе раскольническихъ моленныхъ, внутреннее ихъ устройство не подлежитъ, очевидно, никакой регламентаціи; нельзя запретить и совершеніе въ нихъ богослуженія тѣми лицами, которыхъ раскольники признаютъ своими іереями и архіереями. Констатируя, дальше, вредъ, приносимый разъѣздами австрійскихъ лжеархіереевъ, отчетъ воздерживается и здѣсь отъ предложенія респрессивныхъ мѣропріятій. Свобода передвиженія предоставлена раскольникамъ закономъ, и произвольное ограниченіе ея было бы не только нелегально, но и безцѣльно: пути къ распространенію и укрѣпленію расколъ находилъ и тогда, когда дѣятельность его вождей встрѣчала на каждомъ шагу самыя разнообразныя преграды… Весьма любопытны свѣдѣнія, сообщаемыя отчетомъ о попыткахъ возсоединенія окружниковъ съ неокружниками^[4]. Ихъ иниціативу взялъ на себя донской казакъ Картушинъ, котораго окружники признаютъ епископомъ московскимъ. Предположено было созвать за границей соборъ, но онъ не состоялся за болѣзнью Кирилла, главы неокружниковъ, и все свелось къ пропагандѣ среди неокружниковъ, особенно въ стародубскихъ слободахъ (Черниговской губерніи). Съ другой стороны, окружники стараются привлечь къ себѣ бѣглопоповцевъ, пользуясь затрудненіями, которыя испытываютъ послѣдніе въ пріисканіи бѣглыхъ священниковъ. Въ Москвѣ около Картушина возникъ какъ бы постоянный раскольническій синодъ, не безъ вѣдома котораго, вѣроятно, издаются распоряженія Картушина (о неношеніи нѣмецкаго платья, о небритьѣ бороды, о некуреніи табаку, о неношеніи женщинами шляпъ вмѣсто платковъ, и т. п.). Тяготѣніе къ раскольникамъ австрійскаго согласія существуетъ и среди безпоповцевъ: въ концѣ 1898 г. они отправили депутацію къ константинопольскому патріарху, съ цѣлью выясненія вопроса о степени законности австрійской іерархіи. При этомъ безпоповцы имѣли въ виду, въ случаѣ полученія благопріятнаго отвѣта, соединиться съ раскольниками австрійскаго согласія и ходатайствовать передъ правительствомъ о признаніи законности бѣлокриницкой іерархіи, хотя бы наравнѣ съ католическою или армянскою. Депутація успѣха не имѣла.

Въ 1901 г. старообрядческій міръ Поволжья съ нетерпѣніемъ ожидалъ результатовъ ходатайства, подъ которымъ подписались 49.753 старообрядца. Основная мысль ходатайства — сохраненіе за старообрядцами тѣхъ правъ, которыя имъ предоставилъ законъ 1 и 3-го мая 1883 г. Законъ этотъ избавилъ старообрядцевъ отъ «преслѣдованій за мнѣніе ихъ о вѣрѣ», разрѣшилъ «уставщикамъ, наставникамъ и другимъ лицамъ безпрепятственное исполненіе духовныхъ требъ», въ своей средѣ дозволилъ имъ «творить общественную молитву, совершая богослуженіе какъ въ частныхъ домахъ, такъ и въ особо предназначенныхъ для сего зданіяхъ, открываемыхъ съ надлежащаго разрѣшенія»… «Упомянутымъ закономъ» — пишутъ въ своемъ ходатайствѣ старообрядцы — «намъ не предоставлено религіозныхъ правъ, какими открыто пользуются лица всѣхъ другихъ исповѣданій, а дарована лишь условная свобода, полная ограниченій, и тѣмъ не менѣе къ нему приноровлено нравственное существованіе не одного милліона русскаго старообрядческаго населенія, успѣвшаго свыкнуться и сжиться съ тѣмъ положеніемъ, какое ему отведено Высочайшей волей Царя-миротворца. Но въ дѣйствительности въ обыденной жизни мы далеко не пользуемся и этими предоставленными намъ скромными, ограниченными правами. Смягченный закономъ 1883 г. предубѣжденный взглядъ на старообрядцевъ вновь и съ особенной настойчивостью сталъ проводиться въ послѣдніе годы и послужилъ причиною новыхъ стѣсненій старообрядцевъ. Молитвенныя зданія наши безъ достаточныхъ поводовъ отнимаются, запечатываются и закрываются, хотя бы зданія эти были разрѣшены министерствомъ; церковная утварь, священныя облаченія, святыя иконы, нами чтимыя, отбираются. Отъ духовныхъ нашихъ пастырей требуются подписки — отказаться отъ священнаго званія и совершенія службъ, закономъ 1883 г. дозволенныхъ. Всякое доброе благотворительное дѣло, исходящее отъ чисто нравственныхъ побужденій, обыкновенно истолковывается превратно въ худую для насъ сторону». Трудно предположить, чтобы ходатайство, направленное только къ соблюденію закона, могло пройти безслѣдно… Какая участь постигала еще недавно нѣкоторыхъ отдѣльныхъ лицъ изъ среды старообрядцевъ — объ этомъ свидѣтельствуетъ корреспонденція изъ Нижняго Новгорода, напечатанная въ газетѣ «Россія». «Въ Нижнемъ-Новгородѣ» — пишетъ корреспондентъ, — «вотъ уже три года проживаетъ бывшій священникъ церкви села Таможникова, Нижегородскаго уѣзда, Петръ Золотницкій. Болѣе 30 лѣтъ тому назадъ онъ былъ отлученъ отъ церкви и сосланъ въ Суздальскій монастырь, гдѣ пробылъ 31 годъ, живя въ одиночномъ заключеніи въ кельѣ и не выходя за ворота монастырской обители. Тридцатилѣтнее пребываніе въ одиночномъ заключеніи (Золотницкій жилъ въ кельѣ, имѣвшей одно небольшое окно вверху, сквозь которое падалъ только слабый свѣтъ въ его убѣжище, но видѣть никого въ это окно Золотницкій не могъ) оставило глубокій слѣдъ на заключенномъ. нервная система его потрясена, воля парализована, и онъ въ настоящее время влачитъ невеселые дни. Золотницкій окончилъ курсъ въ нижегородской духовной семинаріи. Священствовалъ онъ въ Нижегородскомъ уѣздѣ болѣе 15 лѣтъ, много читалъ, писалъ сочиненія. Однажды онъ исчезъ изъ прихода. Долго его искали, но безуспѣшно, и только спустя нѣкоторое время нашли въ одномъ раскольничьемъ селѣ. Не скрываясь, онъ заявилъ, что по своимъ убѣжденіямъ вполнѣ сочувствуетъ раскольникамъ и, не желая вносить разладъ въ свою душу, рѣшилъ дѣйствовать открыто, какъ повелѣваютъ ученія св. отцовъ, и оставить священничество въ православной церкви. Надъ нимъ состоялся судъ и, какъ результатъ послѣдняго, явилось тридцатилѣтнее заключеніе въ монастырѣ». Такой кары законъ не назначаетъ даже за самыя тяжкія преступленія.

Въ 1894 г. въ уголовномъ кассаціонномъ департаментѣ Прав. Сената разсматривалось дѣло, чрезвычайно интересное не только въ юридическомъ, но и въ бытовомъ отношеніи. Мѣщанинъ Парфеновъ, раскольникъ безпоповщинской секты, вступилъ въ бракъ, записанный, на точномъ основаніи закона 19-го апрѣля 1874 г., въ надлежащую книгу. Нѣсколько лѣтъ спустя, онъ принялъ православіе и вступилъ, при живой женѣ, во второй бракъ, по православному обряду, не расторгнувъ перваго брака и скрывъ самое его существованіе. Преданный суду за двоеженство, онъ былъ осужденъ московской судебной палатой. Въ кассаціонной жалобѣ на этотъ приговоръ повѣренный Парфенова, присяжный повѣренный Розенблюмъ, утверждалъ, что раскольническій бракъ, совершенный посредствомъ записи въ полицейскія книги, не можетъ быть приравниваемъ къ браку, освященному церковью, а слѣдовательно и поступокъ Парфенова не можетъ быть разсматриваемъ какъ обыкновенное двоеженство; къ нему примѣнима, по аналогіи, лишь ст. 1558 улож. о наказ., карающая лицъ не-христіанской вѣры за вступленіе въ новый или новые, при существованіи прежнихъ, браки, когда это противно законамъ ихъ вѣры или особымъ о смѣшанныхъ между протестантами и магометанами бракахъ постановленіямъ правительства Въ заключеніи своемъ по этому дѣлу исполнявшій обязанности оберъ-прокурора, сенаторъ А. Ѳ. Кони, установилъ, прежде всего, что раскольническій бракъ, соотвѣтутвующій требованіямъ закона 19-го апрѣля 1874 г., есть именно бракъ, а не блудное сожительство, и притомъ бракъ законный. Обвиненіе Парфенова въ двоеженствѣ вовсе не равносильно уравненію религіознаго значенія браковъ церковнаго и раскольническаго. «Такое уравненіе, — продолжалъ А. Ѳ. Кони, — выходитъ изъ области вѣдѣнія уголовнаго суда и путемъ приложенія карательнаго закона достигнуто быть не можетъ. Наказывая за двоебрачіе, законъ вовсе не касается вопроса о предпочтительности одного брака предъ другимъ, о большемъ или меньшемъ религіозномъ вѣсѣ того или другого; онъ не ограждаетъ ту или другую вѣру и обязательства, налагаемыя ея таинствами, не наказываетъ и за супружескую невѣрность впавшаго во многобрачіе супруга. Онъ ограждаетъ начало единобрачія, необходимое для устойчивости общественнаго порядка въ культурномъ государствѣ, нужное для поддержанія и для обезпеченія правильнаго развитія наростающихъ поколѣній и потребное для приданія нравственнаго элемента союзу, заключаемому обыкновенно подъ вліяніемъ физическаго влеченія, но долженствующему быть не только maris et foeminae conjunctio, но и consortium omnis vitae. Ботъ почему преслѣдованіе за многобрачіе возбуждается не по частной жалобѣ, какъ за прелюбодѣяніе; вотъ почему Правительствующій Сенатъ призналъ, что заключеніе даже чисто-гражданскаго брака, безъ церковнаго благословенія, тамъ, гдѣ такой бракъ установленъ, не устраняетъ отвѣтственности по ст. 1554 улож. въ случаѣ вступленія затѣмъ того же лица въ другой бракъ по обрядамъ церкви, въ странѣ, гдѣ не допускается гражданскій бракъ». Возражая противъ мнѣнія кассатора, будто раскольническій бракъ, совершенный полицейскимъ порядкомъ, не есть бракъ христіанскій и съ точки зрѣнія закона долженъ считаться даже ниже брака не-христіанъ, А. Ѳ. Кони замѣтилъ, что это мнѣніе свидѣтельствуетъ о «непониманіи значенія, которое имѣетъ въ русскомъ языкѣ слово расколъ, и о забвеніи причинъ и условій происхожденія того важнаго историческаго и бытового явленія русской жизни, которое характеризуется этимъ словомъ». Никакого значенія для оцѣнки дѣйствій Парфенова не можетъ имѣть и переходъ его въ православіе. «Переходъ въ православіе не долженъ служить средствомъ для расторженія надоѣвшихъ или нежелательныхъ супружескихъ узъ, или способомъ осуществленія низменныхъ и эгоистическихъ вожделѣній. Переходя въ лоно православія, человѣкъ долженъ быть движимъ свободнымъ, глубокимъ и искреннимъ побужденіемъ души, чуждымъ разсчетамъ удобства и выгодъ или голосу страсти. Эта мысль неоднократно находила себѣ подтвержденіе въ отмѣнѣ постановленій, связывавшихъ съ принятіемъ православія или вообще христіанства какія-либо льготы или смягченія. Разрѣшеніе бывшему раскольнику, по переходѣ въ православіе, вмѣнять свой прежній бракъ въ ничто или въ очень немногое — было бы именно такою льготою, несправедливость которой еще усугублялась бы тѣмъ просторомъ для разгула страстей, устраненіе котораго входило въ цѣль законодателя при установленіи условій узаконенія раскольничьихъ браковъ. Семья, находящаяся постоянно подъ угрозою фактическаго разрушенія и нравственнаго разложенія, вслѣдствіе возможности каждому изъ супруговъ безнаказанно вступить въ новый бракъ, лишь перейдя въ православіе, была бы пародіей на семейный союзъ, проникнутый, притомъ, взаимнымъ недовѣріемъ и подозрительностью»…

Правительствующій Сенатъ, согласно съ заключеніемъ А. Ѳ. Кони, оставилъ безъ послѣдствій ту часть жалобы Парфенова, которая касалась вопроса о виновности его въ двоеженствѣ. Въ правильности и справедливости этого рѣшенія не можетъ быть никакого сомнѣнія; слишкомъ странно было бы, въ самомъ дѣлѣ, признавать раскольниковъ какъ бы не-христіанами, а бракъ, совершенный на точномъ основаніи закона и остающійся въ полной силѣ, не составляющимъ безусловнаго препятствія къ заключенію новаго брака. На разсмотрѣнье уголовнаго кассац. д-та Прав. Сената поступаютъ изъ его отдѣленій либо дѣла особенно важныя, либо дѣла особенно спорныя. Дѣло Парфенова принадлежало, очевидно, къ первой изъ этихъ двухъ категорій; менѣе чѣмъ всякое другое оно могло почитаться спорнымъ, допускающимъ два противоположныя рѣшенія. Открывая раскольникамъ путь къ узаконенію своихъ браковъ, законодательство не могло имѣть въ виду ничего иного, какъ утвержденіе раскольничьей семьи на тѣхъ же прочныхъ основахъ, на которыхъ семья вообще держится во всемъ христіанскомъ мірѣ, у всѣхъ цивилизованныхъ народовъ.

---

1. Пять отчетовъ оберъ-прокурора св. Синода (за время съ 1888 по 1897 г.), обнимаютъ собою, каждый, двухлѣтній періодъ времени. Съ 1898 г. отчеты по прежнему появляются ежегодно.
2. Въ отчетѣ упоминается о публичномъ совершеніи лжеархіепископомъ Савватіемъ богослуженія въ домовой его церкви, на огородахъ Покровскаго монастыря, а также о публичномъ отправленіи раскольнической службы въ часовняхъ Рогожскаго кладбища; но ко всему совершающемуся въ стѣнахъ раскольнической моленной или часовни едва ли приложимъ эпитетъ публичный.
3. Исключеніе, какъ указано въ отчетѣ, составляетъ, въ этомъ отношеніи, часть Бессарабіи, вновь присоединенная къ Россіи въ 1878 г.; но вѣдь исключеніемъ подтверждается правило.
4. Раздѣленіе австрійскаго согласія на двѣ враждующія между собою группы" (вызвано такъ называемымъ окружнымъ посланіемъ (1862 г.), знаменовавшимъ собою нѣкоторое приближеніе къ церкви. Приверженцы посланія называются окружниками, противники его — неокружниками или противуокружниками.