Расколъ и его изслѣдователи.
правитьI.
правитьИзъ того, что говорили мы о значеніи сектанства въ русской народной жизни[1], ясно само собою, что расколъ, въ мѣстахъ его распространенія, оказываетъ огромное вліяніе на умственный, нравственный и бытовой строй жизни русскаго народа…. А гдѣ-же не распространенъ расколъ?
Возьмемъ-ли мы центры Россіи, возьмемъ-ли ея окраины, вездѣ и всюду мы встрѣтимся съ расколомъ. Гнѣздится онъ и въ Москвѣ, и въ Петербургѣ, и въ Казани, и въ Одессѣ. Широко раскинулся онъ по Волгѣ, по Ванѣ, по Уралу, по Дону, по Двинѣ; крѣпко упрочился онъ въ лѣсахъ и тундрахъ сѣвера, въ степяхъ юга, въ горахъ Байкала и Сибири.
Необычайная, поразительная живучесть раскола, его огромное, повсемѣстное распространеніе среди народа и непрерывное возникновеніе все новыхъ и новыхъ сектъ ясно свидѣтельствуютъ о значеніи его въ народной жизни.
Но несмотря на все это, наши свѣдѣнія о расколѣ крайне отрывочны, не точны, не полны. Ни администрація, ни духовенство, ни миссіонеры не знаютъ раскола, хотя и ведутъ борьбу съ нимъ. Точно также и наше общество, наша интеллигенція никогда не знали и до сихъ поръ не знаютъ раскола. Мы до сихъ поръ не имѣемъ исторіи религіозно-бытовыхъ движеній русскаго народа. Извѣстный трудъ покойнаго Щапова, по его собственнымъ словамъ, есть «не болѣе какъ только первыя попытки раскрыть историческія причины появленія и распространенія въ Россіи раскола-старообрядчества». При всѣхъ несомнѣнныхъ достоинствахъ, трудъ этотъ является въ настоящее время уже въ значительной степени устарѣвшимъ, такъ какъ, будучи написанъ въ пятидесятыхъ годахъ, онъ совсѣмъ не касается весьма многочисленной и самой интересной труппы нашихъ сектантовъ, извѣстной подъ общимъ именемъ «духовныхъ христіанъ», группы, получившей свое развитіе, главнымъ образомъ, въ послѣдніе 30—40 лѣтъ. Весь этотъ трудъ исключительно посвященъ исторіи старообрядчества, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, т. е. двумъ первымъ группамъ раскола вообще: поповщины и безпоповщшы.
Эта первая попытка филосовскаго изслѣдованія причинъ возникновенія и быстраго развитія раскола до сихъ поръ остается единственною въ этомъ родѣ. Нельзя, разумѣется, сказать, чтобъ расколъ не имѣлъ своей литературы. Напротивъ, по вопросу этому писалось и до сихъ поръ пишется весьма много. Но дѣло въ томъ, какъ пишется?
Прежде всего мы видимъ цѣлый рядъ изданій по расколу чисто спекулятивнаго свойства, предпринятыхъ нерѣдко съ самыми темными побужденіями. Типомъ такихъ изданій могутъ считаться извѣстныя писанія г. Ливанова. Говорятъ, наши старообрядцы имѣютъ обычай скупать всѣ тѣ произведенія печати, которыя направлены къ изобличенію раскола. Этимъ вѣроятно и объясняется «успѣхъ» сочиненій въ родѣ г. Ливанова; благодаря этому обстоятельству, подобныя писанія расходятся въ огромномъ числѣ экземпляровъ и нерѣдко выдерживаютъ нѣсколько изданій. И чѣмъ грубѣе эти обличенія, чѣмъ больше они приближаются къ доносу, тѣмъ вѣрнѣе и скорѣе расходятся они.
Потомъ идутъ многочисленныя изслѣдованія, составленныя лицами духовнаго званія или вѣдомства; тутъ вы встрѣчаете и сельскаго священника, и архіепископа, и профессора духовной семинаріи и академіи. Отдавая должную дань искренности этихъ трудовъ, необходимо замѣтить, однако, что всѣ они страдаютъ крайнею односторонностію взгляда, такъ какъ смотря на дѣло раскола исключительно съ точки зрѣнія церковно-догматической, обращая главное вниманіе на разные, чисто богословскіе, теологическіе вопросы. Бытовое-же и соціальное значеніе раскола обыкновенно совершенно не затрогивается ими. Къ тому же, почти всѣ изслѣдованія этого рода носятъ рѣзко полемическій характеръ и съ предвзятою цѣлью уронить, унизить расколъ и сектантство и превознести православіе во всѣхъ отношеніяхъ.
Наконецъ, третью, послѣднюю группу изслѣдованій о расколѣ составляютъ труды лицъ, смотрящихъ на дѣло болѣе или менѣе разносторонне и безстрастно. Къ сожалѣнію, эта группа изслѣдованій крайне малочисленна и, притомъ, за исключеніемъ упомянутой уже нами попытки Щапова, всѣ остальные труды представляютъ изслѣдованія лишь отдѣльныхъ сектъ или же отдѣльныхъ эпизодовъ изъ исторіи раскола безъ общей связи историческаго развитія раскола и его современнаго состоянія.
О современномъ состояніи раскола или сектантства общество знаетъ еще гораздо менѣе, чѣмъ о его исторіи. Оно не знакомо какъ слѣдуетъ съ ученіями даже главныхъ наиболѣе распространяющихся теперь сектъ, не говоря уже о массѣ болѣе мелкихъ и менѣе распространенныхъ сектъ и толковъ, которые чуть не ежедневно возникаютъ въ разныхъ концахъ и углахъ Россіи. Оно не знакомо съ внутреннимъ строемъ многочисленныхъ сектанскихъ общинъ, и почти ровно ничего не знаетъ о тѣхъ процессахъ и движеніяхъ, которые непрестанно и безпрерывно совершаются въ развитіи большей части сектъ и ученій въ духѣ раскола.
Наше грубое, полное незнаніе такого крупнаго явленія народной жизни, какъ расколъ, бросалось въ глаза и поражало даже иностранцевъ. Такъ, баронъ Гакстгаузенъ, которому нельзя отказать въ серьезномъ и безпристрастномъ отношеніи къ дѣлу изученія различныхъ сторонъ русской народной жизни, говоритъ: «Вообще русское сектанство еще совершенно не изучено: о немъ ничего нельзя узнать ни отъ православнаго духовенства, ни отъ чиновниковъ, такъ какъ они въ самомъ дѣлѣ ничего о немъ не знаютъ». Затѣмъ, далѣе, выясняя значеніе раскола, онъ продолжаетъ: «такъ какъ нельзя узнать и правильно оцѣнить жизнь я бытъ народа, его общественныя и политическія учрежденія, не выяснивъ его религіи, то я, во время моего путешествія повсюду собиралъ данныя о русскихъ сектахъ. Я не могу утвердить, чтобъ вполнѣ исчерпалъ этотъ предметъ, но все-же, въ концѣ концовъ, знаю о немъ больше, нежели всѣ иностранцы, даже нежели большинство русскихъ, не исключая и чиновниковъ»[2]. И дѣйствительно, нельзя не отдать въ этомъ случаѣ должной справедливости ученымъ иностранцамъ путешественникамъ, посѣщавшимъ Россію: изъ ихъ сочиненій (для примѣра укажу хоть на Маккензи-Уолеса) русское общество, говоря вообще, чуть-ли не впервые черпало свѣдѣнія о русскомъ сектантствѣ… Не странно ли это?
Недостаточнымъ знакомствомъ съ расколомъ слѣдуетъ, безъ сомнѣнія, объяснить существованіе въ нашемъ обществѣ и печати самыхъ противоположныхъ взглядовъ на значеніе раскола, какъ историческаго явленія народной жизни. Поставьте вопросъ: «что такое расколъ? что такое раскольники?» — и вы услышите "самые разнообразные отвѣты.
«Расколъ, — говорятъ одни, — это порожденіе грубаго народнаго невѣжества и вѣками накопившагося суевѣрія».
"Расколъ, говорятъ другіе, — это крупное явленіе народнаго умственнаго прогресса.
Далѣе раздаются такіе отвѣты и заявленія:
«Расколъ — это результатъ тупой, безсмысленной приверженности въ буквѣ и старинѣ. Это синонимъ застоя и неподвижности. Это Лотова жена, обернувшаяся назадъ и оставшаяся неподвижною».
«Расколъ — это нашъ русскій народный протестантизмъ, постепенно и безостановочно прогрессирующій свое ученіе. Онъ давно доказалъ свою поразительную живучесть и свои права на существованіе, а потому необходимо признать его и примириться съ нимъ».
«Расколъ — это язва, разъѣдающая народный организмъ, это нравственная болѣзнь, которая искусственно вызывается и поддерживается лишь разными вожаками и наставниками раскола. Изъ своихъ личныхъ видовъ и разсчетовъ они порочатъ темный людъ и создаютъ разныя нелѣпыя секты».
«Расколъ — это протестъ подневольнаго, закрѣпощеннаго земства, это — возстаніе противъ иноземныхъ началъ русской жизни; это — вопль противъ имперіи и правительства, смѣлый протестъ противъ подушныхъ переписей, податей и „даней многихъ“, противъ рекрутства, крѣпостнаго права и областнаго начальства».
«Расколъ, по самому существу своему, не можетъ имѣть никакого политическаго будущаго, равно какъ и въ настоящее время онъ лишенъ всякаго политическаго смысла и значенія. Побольше миссій и школъ и онъ исчезнетъ самъ собою».
О сектантахъ же слышатся такіе отзывы:
«Раскольники — кто лучшіе представители нашего земства, нашей народной массы, это самая трезвая, самая работящая, промышленная и грамотная часть нашего крестьянства; это лучшіе представители ума и гражданственности въ русской простонародной средѣ».
«Раскольники — это дикіе, невѣжественные изувѣры, вносящіе развратъ и деморализацію въ народную среду, увлекающіе подкупомъ голодный, обнищалый людъ въ свои гнусныя секты».
И такъ: кто же правъ? Кому вѣрить?
Несомнѣнно, что мы имѣемъ очень много выводовъ, много обобщеній, много цѣльныхъ приговоровъ, но очень мало фактовъ, мало точныхъ данныхъ, цифръ, наблюденій. Одно только не можетъ подлежать никакому сомнѣнію, что умственныя и нравственныя особенности нашего народа проявились, по преимуществу, въ расколѣ; поэтому изученіе раскола необходимо для всякаго общественнаго дѣятеля, который захотѣлъ бы идти не ощупью и не наугадъ въ своихъ дѣйствіяхъ и предложеніяхъ.
Наше общество не только плохо знакомо съ ученіями и внутреннею жизнію различныхъ сектантскихъ общинъ; но оно до сихъ поръ не знаетъ даже приблизительно числа ихъ приверженцевъ. Объ этомъ довольно иного и подробно писалось въ нашихъ журналахъ и газетахъ и потому здѣсь мы лишь вкратцѣ коснемся этого вопроса. Прежде всего необходимо замѣтить, что всѣ тѣ статистическія свѣдѣнія, которыя мы имѣемъ о числѣ сектантовъ, не заслуживаютъ никакого вѣроятія и не даютъ ни малѣйшаго понятія о степени развитія и распространенія раскола. Обыкновенно свѣдѣнія полиціи о числѣ раскольниковъ говорятъ одно, духовное вѣдомство совершенно другое, статистическій комитетъ третье и такъ далѣе. Наконецъ изслѣдованія частныхъ лицъ обыкновенно совершенно расходятся въ этомъ вопросѣ со всѣми извѣстіями и данными оффиціальныхъ учрежденій.
Каждый разъ, когда въ той или другой мѣстности предпринимались болѣе или менѣе точныя и обстоятельныя изслѣдованія, каждый разъ они обнаруживали полную, вопіющую невѣрность имѣвшихся до тѣхъ поръ статистическихъ данныхъ о расколѣ. Тамъ напримѣръ, когда въ 1852 году были назначены правительствами «статистическія экспедиціи» для изученія раскола въ губерніяхъ Нижегородской и Ярославской, онѣ пришли къ слѣдующимъ результатамъ:
Въ Нижегородской губернія, по оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, числилось 20.246 раскольниковъ обоего пола. По изслѣдованію же статистической экспедиціи, ихъ оказалось 172.600 человѣкъ, т. е. болѣе въ восемь съ половиною разъ.
Въ Ярославской губерніи оффиціально показывалось 7,454 раскольника; по изслѣдованію же статистической экспедиціи ихъ оказалось 278.417 человѣкъ, т. е. болѣе въ тридцать семъ разъ.
Г. фонъ-Бушенъ, въ «Статистическихъ таблицахъ», изданныхъ по распоряженію г. министра внутреннихъ дѣлъ, въ 1863 г., высчитываетъ, что всѣхъ старообрядцевъ и раскольниковъ въ Россіи до 8.000.000 или вѣрнѣе, одна шестая всего православнаго населенія. Онъ предполагаетъ:
1. Послѣдователей поповщины — 5.000.000 чел.
2. Поморцевъ — 2.000.000 "
3. Ѳедосѣевцевъ, филиповцевъ и бѣгуновъ — 1.000.000 "
4. Молоканъ и духоборцевъ — 110.000 "
5. Хлыстовъ и скопцовъ — 110.000 "
Всего — 8.220.000 чел.
Г. Мельниковъ по поводу этихъ данныхъ замѣчаетъ, что въ исчисленіи этомъ опущена цѣлая отрасль сектъ, составляющихъ средину между поповщиной и безпоповщиной. Это именно Спасово согласіе, которое особенно распространено о всѣхъ приволжскихъ губерніяхъ. Большая часть ихъ въ православныхъ церквахъ креститъ дѣтей и вѣнчается. Такихъ, по мнѣнію г. Мельникова, болѣе 2.000.000 чел., что, вмѣстѣ съ цифрою г. фонъ-Бушева, составитъ слишкомъ 10.000.000 чел.
Съ своей стороны, мы не можетъ не замѣтить, что цифра, выставленная г. фонъ-Бушеномъ противъ молоканъ и духоборцевъ, ни въ какомъ случаѣ, не можетъ считаться даже приблизительно вѣрною. Все, что до сихъ поръ извѣстно о распространеніи молоканства, заставляетъ думать, что число послѣдователей этого ученія нужно считать, по крайней мѣрѣ, сотнями тысячъ, Варадиновъ въ своей «Исторіи министерства внутреннихъ дѣлъ», въ одной Тамбовской губерніи опредѣляетъ число молоканъ въ 200.000…. А духоборцы, воздыханцы, субботники, общіе? Наконецъ, въ этихъ свѣдѣніяхъ ни слова не говорится о числѣ штундистовъ, ученіе которыхъ въ послѣднее время получило, какъ мы видѣли, огромное распространеніе.
Нѣкоторые изъ новѣйшимъ изслѣдователей раскола опредѣляютъ цифру сектантовъ, въ настоящее время, въ 13.000.000—14.000.000[3]. Но нельзя не замѣтить, конечно, что всѣ эти цифры черезчуръ произвольны и гадательны. Если же мы обратимся съ чисто оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, то увидимъ, что численность сектантовъ опредѣляется рѣдко болѣе одного милліона. Такъ, въ 1870 году, по этимъ свѣдѣніямъ, числилось въ Европейской Россіи лишь 997.600 раскольниковъ, въ цѣлой-же Россіи ихъ насчитывалось 1.171.006[4]. Эта цифра вошла и во всѣ календари.
Чѣмъ-же объясняется такое поразительное противорѣчіе?
Объясняется оно главнымъ образомъ тѣмъ, что въ оффиціальныхъ свѣдѣніяхъ значатся только «записные раскольники», то-есть потомки платившихъ въ XVIII вѣкѣ двойной окладъ. «Да и тѣ не всѣ, — говоритъ г. Мельниковъ, — въ иныхъ уѣздахъ цифры не измѣнялись по сорока лѣтъ, и, несмотря на естественное приращеніе населенія, вслѣдствіе перевѣса числа рожденій надъ числомъ умершихъ, число раскольниковъ показывалось или одно и тоже чрезъ цѣлые десятки лѣтъ, или съ каждымъ годомъ по немножку убавлялось исправниками, чтобъ показать предъ начальствомъ благополучіе уѣзда и усердіе свое къ ослабленію раскола».
Точно также поступаютъ и священники и духовныя консисторіи при донесеніяхъ своихъ духовному начальству о числѣ уклоняющихся отъ церкви. Поэтому, свѣдѣнія духовнаго вѣдомства точно также не могутъ заслуживать ни малѣйшаго вѣроятія. Какъ тѣ. такъ и другія одинаково произвольны и фантастичны.
До какихъ колоссальныхъ курьезовъ доходила въ этомъ отношеніи оффиціальная статистика, можно судить по слѣдующему примѣру. Въ Пермской губерніи, въ 1826 году, показывалось 112.000 раскольниковъ; въ тридцатыхъ годахъ, при бывшемъ тамъ архіепископѣ Аркадіѣ, обращено изъ нихъ въ православіе, не больше, не меньше, какъ 100.000 чел., но въ 1841 г., по оффиціальнымъ свѣдѣніямъ, раскольниковъ остается еще 108.000. Откуда явилась эта новая сотня тысячъ раскольниковъ, повидимому никто не интересовался знать. Въ сороковыхъ годахъ въ пермской епархіи снова обращено было изъ раскола еще до 100.000 человѣкъ, а въ 1850 году, все-таки, показывается 72.899 раскольниковъ; затѣмъ, въ пятидесятыхъ годахъ было обращено еще до сотни тысячъ, а въ 1864 году, все-таки показывается 70.000 раскольниковъ…. И подобныхъ примѣровъ можно было бы привести многое множество; но мы не дѣлаемъ этого, такъ какъ и сказаннаго, надѣемся, совершенно достаточно, чтобы составить понятіе о точности нашей статистики раскола.
Справедливость требуетъ, однако, замѣтить при этомъ, что причины столь жалкаго состоянія статистики раскола лежатъ не столько въ пріемахъ и способахъ, которые употребляются при исчисленій сектантовъ, сколько въ условіяхъ общественнаго положенія нашихъ сектантовъ въ государствѣ. По этому поводу я считаю не лишнимъ привести слова профессора казанской духовной академіи г. Ивановскаго. Въ статьѣ своей: «о численности раскольниковъ», г. Ивановскій говоритъ: "репрессивныя мѣры правительства по отношенію съ расколу, въ какой бы формѣ онѣ ни проявлялись, ставятъ непреодолимыя препятствія создать раскольническую статистику; потому что при такихъ отношеніяхъ раскольники будутъ всегда скрываться отъ взора правительства; только подъ условіемъ вѣротерпимости (полной и безусловной — замѣтимъ мы отъ себя) и возможна болѣе или менѣе вѣрная статистика раскола[5].
Въ прошлой статьѣ мы упомянули, что какъ крестьянская земельная община является наиболѣе яркимъ выразителемъ экономическихъ отношеній народной жизни, такъ точно расколъ представляетъ собою самое характерное явленіе интеллектуальной жизни нашего народа. Въ изученію и тщательному изслѣдованію земельной общины мы уже приступили. Многія земства работаютъ по этому вопросу. Наши ученыя общества, вольное экономическое и географическое, стали во главѣ этого дѣла. Пройдутъ два-три года, и мы, безъ сомнѣнія, получимъ полную картину экономической жизни вашего земледѣльческаго класса, картину современнаго состоянія крестьянской общины со всѣми ея свѣтлыми и темными сторонами, со всѣми ея достоинствами и недостатками.
Это будетъ прочное начало для нашего фактическаго, серіезнаго знакомства съ народомъ, съ тѣмъ народомъ, о которомъ въ сущности, до сихъ поръ мы знаемъ весьма немного и который вслѣдствіе этого, до сихъ поръ представляется какимъ-то таинственнымъ, загадочнымъ сфинксомъ, котораго каждый разгадываетъ, толкуетъ и комментируетъ вкривь и вкось, надѣляя этого сфинкса разными добродѣтелями и пороками, стремленіями и желаніями, сообразно своихъ собственныхъ вкусовъ и симпатій. Но кто будетъ только началомъ дѣла; для того-же, чтобы узнать народъ ближе, тѣснѣе, необходимо также тщательно, фактически и всесторонне узнать расколъ.
Починъ въ этомъ дѣлѣ должны принять на себя ученыя общества, поставившія своею цѣлью изученіе жизни русскаго народа. Необходимо выработать подробную, однообразную программу для собиранія свѣдѣній о современномъ религіозно-соціальномъ состояніи русскаго народа, программу, которая служила бы руководствомъ для изслѣдователей, обращая ихъ вниманіе на болѣе важныя и выдающіяся стороны народнаго религіозно-бытоваго культа. Между тѣмъ, до настоящаго времени ни одно изъ нашихъ ученыхъ обществъ не обратило должнаго вниманія на изученіе раскола. Всѣ они совершенно игнорировали это явленіе. Знакомясь съ программами, которыя въ разное время изданы учеными обществами для изслѣдованія различныхъ сторонъ русской народной жизни, вы не находите въ нихъ ни одного прямаго вопроса, который обращалъ бы вниманіе изслѣдователя народной жизни на состояніе раскола въ изучаемой имъ мѣстности…. Это-ли не аномалія?!
Впрочемъ, такой пробѣлъ въ значительной степени понятенъ и объясняется тѣмъ, что еще недавно было время, когда вопросъ о расколѣ облекался въ непроницаемую тайну и составлялъ чуть-ли не государственный секретъ. "Намъ кажется, — говоритъ поэтому поводу Кельсіевъ, — что только цензура и полицейское управленіе мѣшали русскимъ ученымъ заняться серіезнымъ изученіемъ раскола; иначе мы не можемъ объяснить невниманія къ этому многозначительному явленію въ великорусской жизни, которое до сихъ поръ занимало только духовенство и чиновниковъ министерства внутреннихъ дѣлъ[6].
Года три тому назадъ въ одномъ изъ губернскихъ статистическихъ комитетовъ (архангельскомъ) нами былъ возбужденъ вопросъ о необходимости изученія мѣстнаго раскола. Когда записка, трактовавшая объ этомъ вопросѣ, была прочитана въ комитетѣ и члены его готовы были заняться ея обсужденіемъ — предсѣдатель комитета (губернаторъ г. Игнатьевъ) вдругъ объявляетъ, что расколъ — дѣло секретное, отнюдь неподлежащее огласкѣ и что вопросъ этотъ представляетъ собою не больше не меньше, какъ административный, государственный секретъ. Онъ не допустилъ до обсужденія записки и даже лишилъ права слова тѣхъ членовъ комитета, которые пытались было возражать ему….[7]. Понятно, что при подобныхъ условіяхъ гласное, открытое изслѣдованіе раскола было невозможно. Но это время, слава Богу, уже прошло и прошло, конечно, не за тѣмъ, чтобы вернуться снова.
II.
правитьМы уже не разъ упоминали о «статистическихъ экспедиціяхъ», имѣвшихъ цѣлью спеціальное изслѣдованіе раскола въ мѣстахъ его наиболѣе сильнаго развитія. Эти учено-административныя изслѣдованія, какъ извѣстно, производились главнымъ образомъ въ теченіе 1852 года. На основаніи тѣхъ данныхъ, которыя собраны были на мѣстахъ, чиновники-изслѣдователи составили «записки» и «отчеты о современномъ состояніи раскола» и представили ихъ въ министерство внутреннихъ дѣлъ. «Отчеты эти, — говоритъ г. Розовъ — не были публикованы, во правительство приняло ихъ за норму, по которой установило свой взглядъ на расколъ и его развитіе, взглядъ, который до сихъ поръ опредѣляетъ дѣйствія министерства по дѣламъ о раскольникахъ»[8].
Уже одного этого обстоятельства вполнѣ достаточно для того, чтобы повнимательнѣе остановиться на этихъ изслѣдованіяхъ. Но къ этому побуждаютъ еще и другія соображенія. Въ извѣстной части вашего общества сложилось и до сихъ поръ существуетъ черезчуръ преувеличенное мнѣніе о серьезности и капитальности этихъ изслѣдованій, вслѣдствіе чего каждый разъ какъ только заходитъ рѣчь объ отсутствіи у васъ необходимыхъ изслѣдованій по вопросу о расколѣ, — сейчасъ же побѣдоносно выдвигаются на видъ труды этихъ «статистическихъ экспедицій». И такъ, посмотримъ же, что это за труды.
Вотъ въ двухъ словахъ исторія этихъ изслѣдованій. Въ ноябрѣ 1850 года исполнилось двадцатипятилѣтіе царствованія императора Николая Павловича. Всѣ министры и главно-управляющіе отдѣльными частями, кромѣ обычныхъ годовыхъ отчетовъ по своему управленію, представили государю отчеты за послѣдніе 25 лѣтъ. При отчетѣ министерства внутреннихъ дѣлъ бывшій тогда министромъ графъ Л. А. Перовскій представилъ особую записку о расколѣ. Авторомъ этой записки былъ извѣстный ученый, бывшій передъ тѣмъ профессоромъ московскаго университета и редакторомъ журнала Телескопъ — Н. И. Надеждинъ. Въ запискѣ этой главнымъ образомъ обращалось вниманіе на то, какъ скудны и неточны свѣдѣнія, которыми обладаетъ администрація о расколѣ вообще и о численности раскольниковъ въ особенности. По прочтеніи записки, государь приказалъ графу Перовскому придумать средства, какимъ бы образомъ собрать возможно вѣрныя свѣдѣнія о числѣ раскольниковъ, хотя въ нѣкоторыхъ губерніяхъ.
Графъ Перовскій возложилъ это дѣло на Надеждина, поручивъ ему придумать средства въ исполненію государевой воли и выбрать способныхъ на то людей, какъ изъ министерскихъ чиновниковъ, такъ и изъ лицъ постороннихъ. Въ концѣ-концовъ рѣшено было образовать на первый разъ двѣ статистическія экспедиціи: одну въ Ярославскую губернію, другую — въ Нижегородскую. Начальникомъ первой назначенъ былъ предсѣдатель петербургской уголовной палаты г. Синицынъ, а начальникомъ второй чиновникъ министерства внутреннихъ дѣлъ г. Мельниковъ. Что касается до остальнаго состава этихъ учено-административныхъ экспедицій, то большинство членовъ ихъ состояло изъ болѣе или менѣе крупныхъ административныхъ чиновниковъ; таковы напримѣръ, были: тайный совѣтникъ графъ Сиверсъ (бывшій нѣкогда московскимъ губернаторомъ), дѣйствительный статскій совѣтникъ Григорьевъ (бывш. владимірскій губернаторъ), статскій совѣтникъ графъ Гуттенъ-Чайской (быв. петербургскій вице-губернаторъ), камеръ-юнкеръ Галаховъ и нѣкоторые другіе. Въ Костромскую губернію были посланы: дѣйств. ст. совѣтн. Брянчаниновъ (бывшій ставропольскій губернаторъ) и стат. сов. Арнольди (быв. калужскій губернаторъ).
Спрашивается: насколько всѣ эти лица были подготовлены къ тѣмъ занятіямъ, которыя ожидали ихъ? Обладали-ли они достаточными знаніями народной среды и тѣхъ мѣстныхъ условій, среди которыхъ имъ предстояло дѣйствовать? — на всѣ эти вопросы мы поищемъ отвѣтовъ въ ихъ собственныхъ запискахъ и отчетахъ. Прежде всего, при чтеніи этихъ отчетовъ невольно бросается въ глаза то обстоятельство, что почти всѣ оффиціальные изслѣдователи стараются представить расколъ какимъ-то пугаломъ, страшнымъ не столько для церкви, но еще болѣе для государства. Всѣ ихъ изслѣдованія имѣютъ цѣлью запугать правительство антигосударственными, чуть-ли не революціонными стремленіями раскола. Особенно же въ этомъ отношеніи выдаются гг. статскій сви. Синицынъ и дѣйств. ст. сов. Алябьевъ.
Первый изъ нихъ при каждомъ удобномъ и неудобномъ случаѣ заявляетъ и докладываетъ объ антиправительственномъ направленіи раскола. Сообщая напримѣръ о томъ, что у одного крестьянина Романовскаго уѣзда найдена была книга «Цвѣтникъ», въ которой говорилось между прочимъ, что «антихристъ есть царь злочестивый и что вообще цари, вельможи, архіереи и учители — наши грабители и мучители» — г. Синицынъ, этотъ, быть можетъ, единичный, быть можетъ, совершенно исключительный случай тотчасъ же обобщаетъ и утверждаетъ, что среди раскольниковъ ходитъ множество рукописей, «наполненныхъ ругательствами и проклятіями на царей и вельможъ». Далѣе, онъ разсказываетъ о существованіи среди петербургскихъ филиповцевъ тайнаго общества, ученіе котораго состоитъ въ томъ, что оно всѣхъ людей считаетъ «равными братьями», царемъ признаетъ только царя небеснаго, т. е. Бога. Общество это, состоящее изъ богатыхъ крестьянъ, собирается будто бы въ первомъ часу ночи и расходится въ 6 часовъ утра, и что въ члены его допускаются только люди, испытанные въ скромности и въ умѣніи хранить тайну.
Онъ не пропускаетъ ни одного случая проявленія изуверства, которые могутъ компрометировать раскольниковъ въ глазахъ властей. Одинъ крестьянинъ послѣ причастія выплюнулъ св. дары на грязный церковный полъ и растеръ ихъ сапогомъ. Женщина приходитъ съ священнику съ вопросомъ: «не знаетъ-ли онъ, скоро-ли будетъ гоненіе?» и при этомъ прибавляетъ: «охъ, если бы Господь привелъ пострадать за святую вѣру!» Одинъ филиповецъ высказалъ, что каждый изъ нихъ съ радостію пойдетъ на мученичество и т. д. и т. д. Что же касается странниковъ или бѣгуновъ, то они являются въ запискахъ г. Синицина настоящими конспираторами. По его словамъ, они ходятъ съ оружіемъ въ рукахъ; одинъ странникъ подстерегъ помѣщика въ кустарникѣ, зарѣзалъ и бросилъ его на дорогѣ; другой при поимкѣ стрѣлялъ изъ пистолетовъ и т. д.
Въ своемъ стремленіи выставить раскольниковъ какими-то заклятыми революціонерами г. Синицынъ нерѣдко доходить просто до нелѣпостей, до абсурдовъ. Такъ, желая доказать, что «ученіе о братствѣ и равенствѣ — общее у всѣхъ филиповцевъ», онъ разсказываетъ слѣдующій случай, который въ устахъ г. ученаго изслѣдователя является на столько характернымъ, что я не могу отказать себѣ въ удовольствіи привести этотъ разсказъ цѣликомъ.
"На границѣ Тверской губерніи и Мышкинскаго уѣзда, — повѣствуетъ г. Сигицынъ, — съ однимъ изъ членовъ экспедиціи встрѣтились два крестьянина деревни Подосиновки, Михаилъ Устиновъ и сынъ его Григорій, мужчина огромнаго роста и, не снимая шапокъ, при разговорѣ съ нимъ нерѣдко употребляли слово «братцы» Когда полицейскій служитель замѣтилъ: какъ они смѣютъ тамъ обращаться съ чиновникомъ министерства, одинъ изъ нихъ грубо отвѣчалъ: «а што-жъ такое? по вашему кто чарь, кто енералъ, кто ваше высокоблагородіе, а по нашему всѣ равные братья!»
Такой отвѣтъ повергаетъ ученаго изслѣдователя въ ужасъ. Но этого мало. Когда взволнованный этой встрѣчей, изслѣдователь пріѣзжаетъ въ ближайшую деревню, онъ наталкиваетъ тамъ на нѣчто еще гораздо болѣе ужасное. Войдя въ одинъ домъ, онъ застаетъ тамъ какую-то дряхлую старуху. Представьте себѣ его ужасъ, когда эта старуха, вступивши съ нимъ въ разговоръ, начала…. величать его «братцемъ» и, болтая о разныхъ вещахъ, «намекнула на старорусское возмущеніе».
Наблюденія и «изслѣдованія» г. Синицына приведи его въ убѣжденію, что «главная причина, поддерживающая расколъ, есть поблажки духовенства и полиціи». Онъ горько жалуется на то, что раскольникамъ предоставлена будто бы «полная свобода дѣйствовать, какъ хотятъ». И все это писалось въ то время, когда всякаго рода преслѣдованія и гоненія были въ видномъ ходу. Г. Синицынъ не указываетъ, въ сожалѣнію, тѣхъ мѣръ, которыя могли бы, по его мнѣнію, уничтожить расколъ. Болѣе прямо и откровенно дѣйствуетъ другой изслѣдователь раскола, дѣйств. ст. сов. Алабьевъ. Въ своей «запискѣ о страннической или сопелковской ереси» онъ предлагаетъ цѣлый рядъ мѣръ, которыми онъ надѣется уничтожить эту секту. Всѣ эти мѣры имѣютъ чисто полицейскій характеръ и направлены главнымъ образомъ на усиленіе полицейскаго надзора. Такъ, онъ предлагаетъ «поставить въ обязанность земской полицій производить по временамъ обыски въ лѣсахъ, гдѣ укрываются странники, причемъ эти обыски во избѣжаніе огласки должны производиться безъ соблюденія существующихъ по этому предмету законоположеній. Кромѣ того, чрезъ каждые 3—4 года, слѣдуетъ дѣлать „общіе обыски лѣсовъ съ обѣихъ сторонъ смѣжныхъ между собою Ярославской и Вологодской губерній“. Такіе обыски должны производятся непремѣнно чиновниками министерства внутреннихъ дѣлъ. Такіе же точно періодическіе обыски слѣдуетъ производить и въ домахъ всѣхъ тѣхъ крестьянъ, которые почему-нибудь навлекаютъ на себя подозрѣніе мѣстныхъ властей. Затѣмъ, онъ предлагаетъ увеличить штрафы за пристанодержательство вдвое противъ существующихъ, и, наконецъ, считаетъ необходимымъ разъ навсегда опредѣлить: „какое должно быть допущено внутреннее устройство крестьянскихъ избъ, чтобы преградить впредь устройство тайниковъ въ избахъ“. Но г. Алябьевъ не останавливается и на этомъ и требуетъ срыть съ лица земли все селеніе Сопелки; такъ какъ, по его словамъ, „доколѣ будетъ существовать село Сопелки, дотолѣ никакими мѣрами не уничтожится распространеніе страннической секты“.
Дальше этого, кажется, идти уже некуда. Замѣчательно, что подобные взгляды не составляли исключительной особенности г. Алябьева. Но раздѣлялись, болѣе или менѣе, и всѣми остальными изслѣдователями раскола. Такъ, гг. Брянчаниновъ и Арнольди рекомендуютъ слѣдующія мѣры для „уничтоженія раскола“. 1) удаленіе (вѣроятно въ монастырскія тюрьмы) главныхъ двигателей раскола. 2) уничтоженіе всѣхъ молитвенныхъ домовъ и часовень, какъ явныхъ, дозволенныхъ правительствомъ, такъ и тайныхъ. 3) воспрещеніе выбирать въ удѣльныхъ и казенныхъ имѣніяхъ старшинъ и старостъ не только изъ раскольниковъ явныхъ, но и изъ тѣхъ даже, которые не усердны къ церкви и могутъ быть подозрѣваемы въ принадлежности къ расколу. 4) учрежденіе тайнаго полицейскаго надзора надъ лицами, подозрѣваемыми въ пристанодержательствѣ бѣглыхъ раскольниковъ. 5) частые обыски въ домахъ пристанодержателей посредствомъ благонадежныхъ чиновниковъ. 6) медицинское освидѣтельствованіе тѣхъ изъ раскольниковъ, которые подозрѣваются въ принадлежности къ сектѣ скопцовъ и, наконецъ, 7) поимка хлыстовъ во время ихъ ночныхъ собраній». Это «единственныя мѣры», которыя, по мнѣнію названныхъ изслѣдователей, могутъ «уничтожить расколъ».
Г. Липранди съ своей стороны рекомендуетъ окружить раскольниковъ шпіонами, которые слѣдили-бы за каждымъ шагомъ ихъ. Между прочимъ, онъ проэктируеть «заключеніе всѣхъ вообще скопцовъ въ монастыри, гдѣ имъ приличнѣе было-бы спасать свои души; такъ какъ большая часть изъ нихъ показываетъ, что поводомъ въ оскопленію было желаніе спасти душу». Онъ нѣсколько разъ настаиваетъ на необходимости разрушить могилу скопца Шилова, умершаго во время заключенія въ Шлиссельбургской крѣпости и похороненнаго близъ города Шлиссельбурга. Онъ отказывается понять, почему всѣ его указанія въ этомъ смыслѣ до сихъ поръ не приведены въ исполненіе. Липранди говоритъ, что къ сектѣ бѣгуновъ слѣдуетъ присоединить многочисленный разрядъ такъ называемыхъ ходебщиковъ или разнощиковъ мелкихъ товаровъ, по его словамъ, «почти весь состоящій изъ раскольниковъ». Но онъ и этимъ не ограничивается и причисляетъ въ расколу всѣхъ нашихъ славянофиловъ и затрудняется только въ одномъ: куда именно отнести ихъ, т. е. поповщинѣ или безпоповщинѣ. Онъ обвиняетъ славянофиловъ въ томъ, что они будто-бы заискиваютъ у раскольниковъ, знакомятся съ ними съ какою-то «тайною цѣлью». «Какая-же это цѣль»? спрашиваетъ онъ и отвѣчаетъ: «мнѣ не представляется другой кромѣ той, которая можетъ еще болѣе возбуждать грубую массу раскольниковъ противъ существующаго порядка»[9]. «И такъ, по мнѣнію т. Липранди, славянофилы составляютъ особую раскольническую секту. Идя далѣе въ этомъ направленіи, можно было открыть въ Москвѣ согласія: Аксаковщину, Хомяковщину, Кирѣевщину; но далѣе г. Липранди не пошелъ»[10].
Но за то онъ черезчуръ далеко пошелъ въ своихъ обличеніяхъ и обвиненіяхъ, направленныхъ противъ раскола. Такъ, напримѣръ, безпоповцевъ онъ обвиняетъ въ дѣланіи фальшивой монеты, въ фабрикаціи фальшивыхъ кредитныхъ билетовъ и паспортовъ, въ систематическомъ укрывательствѣ всякаго рода самыхъ возмутительныхъ преступленій, въ родѣ, напримѣръ, дѣтоубійства и проч.
«Кровосмѣшеніе, мужеложство, сообщеніе женщинъ съ женщинами не преслѣдуется, по его словамъ, даже въ монашескихъ обществахъ. Сами наставники, безъ укоризны отъ прихожанъ, предаются разврату съ духовными своими дѣтьми», и т. д. и т. д.
Главнымъ условіемъ успѣха мѣръ, предлагаемыхъ изслѣдователями для искорененія раскола, они ставятъ строгую тайну, строгій секретъ. Г. Липранди съ умиленіемъ разсказываетъ о графѣ Перовскомъ, который наиболѣе важныя раскольничскія дѣла производилъ такъ тайно, что не сдавалъ ихъ даже въ свою канцелярію (не имѣвшую вовсе понятія объ этихъ дѣлахъ) и держалъ у себя въ кабинетѣ, во все время управленія министерствомъ. "Теперь, говоритъ г. Липранди, содрагаешься отъ ужаса, когда видишь, что подобныя дѣла таскаются какими нибудь коллежскими секретарями по ихъ жилищамъ, гдѣ могутъ служить достояніемъ, можно сказать, всенароднаго любопытства[11]. Все это, ужъ нельзя болѣе, доказываетъ, какъ мало понимали изслѣдователи-чиновники истинныя причины, вызывающія усиленіе и распространеніе раскола.
Посѣщеніе раскольническихъ деревень этими учеными изслѣдователями имѣли характеръ какихъ-то облавъ, обысковъ и набѣговъ. Въ сопровожденіи полицейскихъ чиновъ, они обходили крестьянскіе дома, стараясь найдти въ нихъ какіе нибудь признаки раскола въ родѣ старыхъ книгъ, лѣстовокъ, подручниковъ, ручныхъ кадильницъ и т. п. При этомъ, большею частію, книги и иконы безцеремонно отбирались гг. изслѣдователями. Замѣчательно, что съ подобнымъ мѣрамъ нерѣдко прибѣгали даже наиболѣе гуманные изъ членовъ экспедицій, какъ напр., г. Мельниковъ.
Понятно, что подобный образъ дѣйствій неизбѣжно долженъ былъ вооружить противъ изслѣдователей все раскольническое населеніе, для котораго старыя книги и иконы составляютъ самую дорогую, завѣтную святыню. А разъ эти отношенія приняли враждебный характеръ, изслѣдователи непремѣнно должны были на каждомъ шагу встрѣчать и испытывать цѣлую кучу всевозможныхъ мелкихъ и крупныхъ затрудненій для достиженія своихъ цѣлей. Г. Синицынъ жалуется, что "при входѣ въ крестьянскую избу, прежде всякаго спроса о чемъ нибудь, хозяинъ или хозяйка всегда встрѣчали входившаго члена экспедиціи словами: «у насъ нѣтъ ничего раскольническаго». «Вообще, говоритъ онъ, жители до того предупреждены противъ всѣхъ пріѣзжающихъ къ нимъ чиновниковъ, что едва-ли не каждаго изъ нихъ подозрѣваютъ въ намѣреніи открывать и преслѣдовать раскольниковъ». Услышавъ о пріѣздѣ въ село члена экспедиціи, крестьяне спѣшатъ попрятать скорѣе «все то, что можетъ вызвать подозрѣнія относительно ихъ вѣрованій. Г. Синицынъ говоритъ, что во многихъ избахъ онъ находилъ образныя полки пустыми ясно, что крестьяне, въ ожиданіи непрошенныхъ гостей, прятали даже иконы.
Нѣкоторые изъ членовъ экспедицій вооружили противъ себя населеніе поступками, невольно возмущающими нравственное чувство. Г. Алябьевъ, напр., сознается, что онъ нерѣдко прибѣгалъ къ личному освидѣтельствованію дѣвушекъ, заподозрѣнныхъ въ принадлежности къ страннической сектѣ.
Г. Липранди не только не совѣстится признаться въ томъ, что при своихъ изслѣдованіяхъ онъ дѣйствовалъ рука объ руку съ агентами III отдѣленія; но не безъ гордости упоминаетъ каждый разъ о тѣхъ допросахъ, какимъ онъ подвергалъ раскольниковъ въ III отдѣленіи, съ цѣлью добиться отъ нихъ извѣстныхъ показаній.
Изъ приведеннаго нами разсказа о встрѣчѣ члена экспедиціи съ крестьянами деревни Подосиновки видно, что изслѣдователи раскола совсѣмъ не знали народа, не умѣли говорить съ нимъ, совсѣмъ не понимали его рѣчи. Мужикъ, въ разговорѣ съ изслѣдователемъ, случайно встрѣченнымъ на дорогѣ, называетъ его „братцемъ“, тоже дѣлаетъ старуха-крестьянка; — и вотъ на основаніи такого обращенія строится выводъ о противогосударственномъ направленіи раскольниковъ, причемъ они объявляются непризнающими властей и мечтающими о всеобщемъ братствѣ и равенствѣ всѣхъ людей. Насколько научны, насколько точны подобные пріемы — ясно само собою.
Ясно, что этотъ изслѣдователь народнаго быта ни разу не говорилъ по душѣ ни съ однимъ мужикожъ; иначе, конечно, онъ не приходилъ-бы въ ужасъ отъ такихъ словъ, какъ „братецъ“. Кому неизвѣстно, что „братецъ“, „милый человѣкъ“, „другъ любезный“ — любимыя словечки у каждаго крестьянина, будь онъ раскольникъ или православный. Приписывать-же раскольникамъ, на основаніи подобныхъ данныхъ, разныя демократическія и чуть-ли не революціонныя стремленія — по меньшей мѣрѣ несправедливо.
Этимъ мы вовсе же хотимъ сказать, что нашъ расколъ совершенно чуждъ политическаго значенія. Нѣтъ, мы въ первой статьѣ замѣтили, что какъ прежде, такъ и теперь политическій элементъ играетъ видную роль въ дѣлѣ развитія и распространенія русскаго сектантства. Но мы хотимъ только обратить вниманіе на то, что тѣ данныя и факты, на которыхъ основывали свои заключенія оффиціальные изслѣдователи о противогосударственныхъ стремленіяхъ раскола — въ сущности ровно ничего не доказываютъ.
III.
правитьКакъ-же приняты были эти изслѣдованія въ административныхъ сферахъ? Какъ повліяли они на отношенія власти къ расколу? Мы видимъ, что къ сожалѣнію, этимъ изслѣдователямъ придано было гораздо большее значеніе, чѣмъ они заслуживали на самомъ дѣлѣ. Что-же касается вопроса о томъ, какъ отразились они на отношеніяхъ власти къ расколу; то нетрудно догадаться, что онѣ неизбѣжно должны были еще болѣе укрѣпить мысль о необходимости строгихъ, суровыхъ мѣръ противъ раскола. По этому поводу я позволю себѣ привести здѣсь слова г. Мельникова, высказанныя имъ въ запискѣ его о русскомъ расколѣ въ 1857 году. „Въ послѣднія 15 лѣтъ стѣснительныя мѣры противъ раскольниковъ стали усиливаться. Сначала было воспрещено имъ давать награды, потомъ, во время ревизіи 1850 года, женъ ихъ велѣно записывать въ отдѣльныхъ отъ нихъ семействахъ, а дѣтей считать незаконнорожденными. Съ 1853 года (т. е. съ того именно времени, когда статистическія экспедиціи закончили свои изслѣдованія) эти стѣсненія еще болѣе увеличились. Часовни раскольниковъ, построенныя и снабженныя драгоцѣнными иконами на ихъ счетъ и слѣдовательно, составлявшія ихъ частную собственность, правительство стадо отбирать и отдавать единовѣрцамъ; не только поповъ, во и важныхъ, по своему вліянію, мірянъ безъ суда и слѣдствія посылать въ ссылку; потомъ раскольникамъ запрещено записываться въ купцы, чѣмъ сравнили ихъ съ мѣщанами, подвергли ихъ рекрутской очереди и возможности тѣлеснаго наказанія. Такому ограниченію правъ подпали значительные капиталисты, лица, фабричная и торговая дѣятельность которыхъ, кормила и кормитъ сотни тысячъ подданныхъ имперіи, Наконецъ, стали смотрѣть на раскольниковъ какъ на заговорщиковъ, нарушителей спокойствія государственнаго; цѣлыя селенія, въ полномъ ихъ составѣ, подчинены надзору полиціи; систематическое соглядатайство за ихъ поступками повергло въ уныніе и отчаяніе огромное число русскихъ людей, виновныхъ только въ томъ, что они признаютъ противнымъ ихъ совѣсти подчиниться главенству епархіальныхъ архіереевъ, ибо всѣ прочіе обряды, соблюдаемые иму, дозволены въ церквахъ единовѣрческихъ“[12].
Если мы припомнимъ, что 53—55 года ознаменовались цѣлымъ рядомъ указовъ и распоряженій, направленныхъ противъ раскола, что за этотъ періодъ времени были закрыты и запечатаны почти всѣ наиболѣе извѣстныя старообрядческія часовни и моленныя, уничтожены всѣ наиболѣе знаменитые и славные въ исторіи раскола скиты: Выговскіе-Даниловскіе, Керженскіе, Оленевскій, Топозерскій и др. — то для насъ будетъ вполнѣ понятна та печальная роль, какую сыграли въ этомъ дѣлѣ оффиціальный изслѣдованія раскола. Если съ 1853 года правительство стало смотрѣть на раскольниковъ, какъ на заговорщиковъ — то виною этому были изслѣдованія гг. Синицына, Алябьева, Арнольди, Липранди, Брянчанинова и друг.
Справедливость требуетъ однако выдѣлить изъ среды всѣхъ этихъ лицъ двухъ изслѣдователей, невиновныхъ въ той односторонности, на которую мы только что указали. Это П. П. Мельниковъ и И. С. Аксаковъ. О первомъ изъ нихъ мы уже упоминали. Что касается г. Аксакова, то онъ въ противоположность всѣмъ остальнымъ изслѣдователямъ раскола, довольно вѣрно опредѣлилъ тѣ причины, которыя вызываютъ и поддерживаютъ расколъ. Вотъ его мнѣніе:
„Главнѣйшія изъ причинъ усилившихъ и поддерживавшихъ расколъ суть слѣдующія: 1) протестъ противъ современнаго порядка вещей, 2) отношеніе церкви къ государству и, по мнѣнію раскольниковъ, казенный характеръ русской церкви, 3) отвращеніе отъ церкви, внушаемое народу духовенствомъ, 4) потребность умственной дѣятельности и броженіе умовъ, неимѣющихъ другаго правильнаго способа въ удовлетворенію этой духовной потребности“.
„Обязанный высказывать по совѣсти свое убѣжденіе, — говоритъ г. Аксаковъ, — я долженъ сознаться, что не вижу никакихъ мѣръ, которыя, при настоящемъ порядкѣ вещей, могли бы принести существенную пользу. Главная причина, поддерживающая и усиливающая расколъ: — протестъ противъ правительства, невѣжество и корыстюлюбіе духовенства, корыстолюбіе земской полиціи и вообще жадность чиновнаго міра къ раскольническимъ дѣламъ“. Безъ сомнѣнія, такая постановка вопроса страдаетъ нѣкоторою неясностію, недоговоренностію, такъ какъ тутъ не указано въ чемъ именно проявляется протестъ раскола противъ правительства; но тѣмъ не менѣе, въ общемъ, мнѣніе г. Аксакова ближе всѣхъ другихъ изслѣдователей подходить къ истинѣ.
Но несмотря на такой взглядъ на причины развитія раскола, г. Аксаковъ, вмѣстѣ съ другими изслѣдователями, признаетъ необходимость иногда чисто полицейскихъ мѣръ для борьбы съ расколомъ и, между прочимъ, рекомендуетъ „чистые и внезапные обыски“ домовъ раскольниковъ при посредствѣ надежныхъ чиновниковъ».
Въ довершеніе всего, изслѣдователи не были снабжены одинаковой программой дѣйствій, вслѣдствіе чего каждый изъ нихъ дѣйствовалъ по собственному усмотрѣнію. Когда передъ отправленіемъ изъ Петербурга статистическихъ экспедицій гг. Синицынъ и Мельниковъ, какъ начальствующіе экспедиціями, откланивались графу Перовскому, министръ, на вопросъ какіе употреблять пріемы при собираніи свѣдѣній о числѣ раскольниковъ, сказалъ имъ: «подробныхъ инструкцій вамъ дать нельзя, все зависятъ отъ мѣстныхъ условій, здѣсь намъ неизвѣстныхъ. Вы посылаетесь на первый разъ въ видѣ опыта; самыя ошибки ваши въ моемъ новомъ дѣлѣ будутъ полезны при производствѣ такихъ же работъ по другимъ губерніямъ».
Такъ какъ изслѣдователи дѣйствовали каждый по своему; то, конечно, одинъ насчиталъ раскольниковъ больше, другой меньше. Такъ напримѣръ, Синицынъ, въ Ярославской губерніи, признаками раскола считалъ домашнее употребленіе лѣстовокъ, подручниковъ, разныхъ кадильницъ и т. п. Насколько подобные признаки могутъ считаться точными — пойметъ каждый, кто хотя сколько нибудь знакомъ съ бытомъ великороссійскаго населенія нашихъ сѣверныхъ губерній. «Если бы этотъ признакъ былъ принятъ въ основаніе по Нижегородской губерніи, говоритъ г. Мельниковъ, то мнѣ пришлось бы все населеніе Заволожья отнести къ числу раскольниковъ поголовно».
Уже отсюда видно, насколько подобныя изслѣдованія могутъ претендовать на точность.
Все это вмѣстѣ взятое способствовало къ тому, что изслѣдованія, добытыя подобными путями, вышли крайне односторонни и совершенно не точны. Недостаточность и неудовлетворительность всѣхъ произведенныхъ въ то время изслѣдованій по расколу признано даже Высочайшею властью.
20 января 1858 года, т. е. спустя лишь нѣсколько лѣтъ по окончаніи этихъ изслѣдованій, Государь Императоръ, при разсмотрѣнія представленныхъ ему дѣлъ о раскольникахъ, изволилъ замѣтить, что «несмотря на обиліе у насъ печатныхъ книгъ и рукописныхъ записокъ, исторія, статистика и законодательство раскола еще весьма мало обработаны и что поэтому незнаніе всѣхъ обстоятельствъ раскола затрудняетъ правительство не только при рѣшеніи частныхъ случаевъ о раскольникахъ, но въ особенности при избраніи правильной и твердой системы дѣйствій въ отношеніи къ расколу вообще»[13].
Между тѣмъ, съ тѣхъ поръ и до настоящаго времени ни администраціею, ни учеными обществами не было предпринято никакихъ попытокъ къ изученію раскола. Если даже признать за прежними, оффиціальными изслѣдованіями хотя какое-нибудь значеніе (труды г. Мельникова); то въ настоящее время никоимъ образомъ невозможно уже довольствоваться ими. Съ тѣхъ поръ прошло почти тридцать лѣтъ, въ теченіе которыхъ появилось не мало новыхъ, совершенно неизвѣстныхъ прежде сектъ и ученій въ духѣ раскола. Нѣкоторыя изъ нихъ, какъ напримѣръ, штунда, успѣли пустить глубокіе корни, раскинуться на обширные районы и въ самое короткое время съумѣли привлечь къ себѣ огромную массу послѣдователей.
И такъ, повторяемъ еще разъ: крайне настоятельная необходимость систематическаго и всесторонняго изученія раскола или сектантства не можетъ подлежать никакому сомнѣнію. Кто хочетъ служить народу, кто хочетъ быть полезенъ ему — тотъ долженъ знать расколъ, долженъ знать тѣ внутренніе стимулы, идеи и стремленіи, благодаря которымъ расколъ поражаетъ каждаго наблюдателя своею необычайною живучестью и во имя которыхъ онъ ведетъ упорную, виковую борьбу. Необходимо знать, откуда черпаетъ расколъ свою могучую силу, свою страстную энергію, беззавѣтную преданность и вѣру въ свое дѣло. Необходимо знать тотъ душевный, нравственный процессъ, какимъ доходитъ нашъ народъ до готовности сгорѣть на кострѣ или сгнить въ монастырской тюрьмѣ за тотъ или другой догматъ, за то или другое положеніе своего ученія.
Только при такомъ знакомствѣ съ народомъ мы будемъ въ состояніи безошибочно рѣшить старый, но вѣчно новый, вѣчно роковой, мучительный вопросъ: «что дѣлать»? Только при этихъ условіяхъ мы не будемъ ежеминутно рисковать, что вся наша дѣятельность на пользу народу останется безпочвенною, безрезультатною, что она холодно и безучастно встрѣтится народомъ, который не пойметъ ее и не оцѣнитъ.
Само собою разумѣется, что для подобной цѣли нужно изучать расколъ не въ однѣхъ книгахъ. Мало изучать расколъ въ архивахъ и библіотекахъ, какъ дѣлали до сихъ поръ. Необходимо стать съ нимъ лицомъ въ лицу, необходимо непосредственное изученіе раскола въ мѣстахъ его распространенія, необходимо личное, близкое и тѣсное знакомство съ послѣдователями ученій раскола. На необходимость подобнаго изученія указывалъ еще г. Мельниковъ въ своихъ «письмахъ о расколѣ». «Необходимо, говоритъ онъ, пожить въ раскольническихъ монастыряхъ, въ скитахъ, въ колибахъ, въ заимкахъ, въ келіяхъ и лѣсахъ, необходимо изучить расколъ въ живыхъ проявленіяхъ его, въ преданіяхъ и повѣрьяхъ, не переданныхъ бумагѣ, но свято сохраняемыхъ цѣлымъ рядомъ поколѣній»[14].
Однако и до сихъ поръ въ нашей литературѣ почти совсѣмъ не встрѣчается такихъ изслѣдованій. которыя бы основывались на личныхъ, непосредственныхъ наблюденіяхъ надъ жизнью и бытомъ сектантовъ. За то весьма часто встрѣчаются изслѣдователи, которые пишутъ и издаютъ цѣлые томы о расколѣ, несмотря на то, что отъ роду не видѣли ни одного раскольника, ни разу не живали въ раскольничьихъ общинахъ, не видѣли ни одной раскольничьей библіотеки, не прочитали ни одной раскольничьей рукописи.
Въ оправданіе подобныхъ явленій обыкновенно указываютъ на замкнутость и недовѣрчивость сектантовъ, лишающія будто бы изслѣдователя всякой возможности проникнуть въ ихъ среду. Но такъ-ли это на самомъ дѣлѣ? Прежде всего необходимо замѣтить, что ходячее въ обществѣ мнѣніе о чрезмѣрной скрытности и недовѣрчивости сектантовъ черезъ-чуръ преувеличено. Мнѣніе это сложилось давно, а именно въ то время, когда сектанты подвергались суровымъ и жестокимъ преслѣдованіямъ и гоненіямъ. Понятно, что эти преслѣдованія неизбѣжно должны были заставить сектантовъ замкнутся, уйти въ себя, должны были развить въ нихъ недовѣрчивость и подозрительность. Но вѣкъ крутыхъ и суровыхъ гоненій миновалъ и теперешнія поколѣнія сектантовъ выросли уже при иныхъ условіяхъ, чѣмъ ихъ предки; они почти не испытали на себѣ тѣхъ неблагопріятныхъ вліяній, которыя бы способствовали выработкѣ въ нихъ названныхъ нами качествъ. Нерѣдко они только по традиціямъ, по преданію, знакомы съ этими вліяніями. Что же касается до послѣдователей тѣхъ сектъ, которыя возникли въ самое послѣднее время, но среди ихъ нѣтъ даже этихъ традицій. А эти то именно секты и представляютъ наибольшій интересъ; такъ какъ, во-первыхъ, они всего менѣе изслѣдованы, а во-вторыхъ, необычайно быстрое распространеніе нѣкоторыхъ изъ нихъ невольно заставляетъ серьезно и внимательно отнестись къ этому явленію. Люди, имѣвшіе случай жить среди щтундистовъ, увѣряютъ, что coйтись и заслужить довѣріе этихъ сектантовъ не представляетъ никакого особеннаго труда. Каждый желающій можетъ безъ особеннаго затрудненія получить доступъ на ихъ собранія, богомоленія и т. п. Почти тоже самое слѣдуетъ сказать и о молоканахъ. На ихъ собраніяхъ постороннія лица имѣютъ право даже говорить поученія, толковать и объяснять библію и т. д. Вообще сектанты отнюдь не чуждаются, не дичатся посторонняго, заѣзжаго человѣка — всѣмъ имъ свойственъ обычай гостепріимства. Съ необыкновеннымъ радушіемъ встрѣчаютъ они каждаго проѣзжаго или прохожаго человѣка. Духоборцы, напримѣръ, по словамъ Лопухина, съ проѣзжающихъ чрезъ ихъ селенія не берутъ ничего ни за постой, ни за пищу. Для проѣзжающихъ у нихъ на молочныхъ водахъ построенъ былъ даже особый общественный домъ. По отзыву путешественниковъ, они весьма сообщительны и словоохотливы.
Мы глубоко убѣждены, что, при извѣстномъ тактѣ, изслѣдователь сектантства можетъ получить возможность непосредственно изучить даже тѣ секты, которыя, считаясь «особенно вредными», до сихъ поръ находится въ опалѣ и принуждены таиться и скрываться. Убѣжденіе это основывается отчасти на личномъ опытѣ, на который я позволю себѣ сослаться здѣсь. Послѣдніе два года я прожилъ въ Архангельской губерніи; въ качествѣ уроженца этого края, мнѣ не предстояло особеннаго труда оріентироваться среди тѣхъ своеобразныхъ условій, которыя такъ или иначе вліяютъ на жизнь мѣстнаго населенія. Въ теченіе одного лѣта мнѣ удалось перезнакомиться со многими представителями всѣхъ сектъ, распространенныхъ въ губерніи; въ нѣкоторыми изъ нихъ я сошелся на столько близко, что они охотно показали мнѣ всѣ свои рукописи, книги, возили меня въ скиты, водили въ молельни и хотя, какъ иновѣрцу и «церковнику», не позволяли присутствовать въ моленныхъ во время богослуженія; но охотно разрѣшали находиться въ это время въ сосѣднихъ сѣнцахъ, откуда можно было слышать и видѣть все, что происходило въ моленныхъ.
— «Мы вѣримъ, — обыкновенно говорили они въ такихъ случаяхъ, — что вы не сдѣлаете вреда намъ».
«Не дѣлать вреда» — вотъ почти все, что нужно для него, чтобы сойтись съ сектантами. Они явно недовѣрчиво, иногда даже враждебно относятся лишь въ такимъ лицамъ, со стороны которыхъ они издавна привыкли встрѣчать разнаго рода придирки, оскорбленія, которыя отбирали у нихъ ихъ любимыя книги и иконы, доносили, запечатывали часовни, возбуждали дѣла, «усовѣщевали» при помощи разныхъ полицейскихъ мѣръ, издѣвались надъ ихъ ученіями и т. д.
Въ Архангельскѣ я имѣлъ случай, между прочимъ, познакомиться съ представителями даже такой фанатичной секты, какъ бѣгунская или странническая. Какъ извѣстно, послѣдователи этой секты раздѣляются на двѣ группы: на странниковъ, которые бѣгаютъ и скрываются и пристанодержателей, которые обязаны укрывать своихъ единовѣрцевъ. Мои знакомые принадлежали ко второй группѣ сектантовъ; но если бы обстоятельства позволили мнѣ пробыть въ Архангельскѣ еще нѣкоторое время: то я навѣрное получилъ бы возможность сойтись также и съ представителями первой группы этой противообщественной секты.
Прошлою весною мною былъ замѣченъ «Проектъ программы для собиранія свѣдѣній о современномъ состояніи русскаго раскола или сектантства». Проэктъ этотъ былъ представленъ мною въ Отдѣленіе Этнографіи Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, вмѣстѣ съ особой запиской, въ которой доказывалась необходимость всесторонняго изученія раскола. Отдѣленіе Этнографіи отнеслось сочувственно къ этому предложенію и вполнѣ согласилось съ идеею о необходимости тщательнаго изученія раскола[15]. Въ настоящее время записка эта вмѣстѣ съ проэктомъ программы отпечатана Географическимъ Обществомъ и разослана всѣмъ членамъ Этнографическаго Отдѣла и знатокамъ раскола, съ тѣмъ, чтобы они доставили въ Общество своя замѣчанія и заключенія по поводу этого проэкта. По полученіи этихъ отзывовъ, Отдѣленіе Этнографіи не замедлитъ выработать окончательную редакцію программы для собиранія свѣдѣній о расколѣ. Такимъ образомъ, дѣлу систематическаго изученія раскола положено начало. Этнографическій Отдѣлъ Императорскаго Общества Любителей естествознанія, антропологіи и этнографіи также выразилъ со своей стороны готовность заняться собираніемъ свѣдѣній до этому вопросу.
Уже одинъ призывъ по стороны ученыхъ обществъ къ изученію раскола, безъ всякаго сомнѣнія, можетъ оказать значительную услугу дѣлу этнографіи. На этотъ призывъ не замедлятъ, разумѣется, отозваться всѣ тѣ лица, которыя, искренно интересуясь народной жизнью, заняты въ настоящее время изученіемъ различныхъ сторонъ народнаго быта. Эти лица съ готовностію откликнутся на призывъ ученыхъ обществъ и не откажутся посвятить свои силы дѣлу изученія русскаго сектантства, такъ глубоко захватывающаго устои народной жизни.
И они не пожалѣютъ о своемъ рѣшеніи: много поучительнаго, много интереснаго и существеннаго извлекутъ они изъ изученія раскола. Они увидятъ ясно, что у насъ въ народѣ таятся огромныя силы для всякаго рода самобытнага развитія, убѣдятся въ крѣпкой силѣ народной мысли, во-очію увидятъ, сколько характера, энергіи, силы воли, сколько готовности къ самопожертвованію проявилось въ расколѣ. Они преклонятся передъ рѣшимостью простаго, русскаго человѣка отдать все, пожертвовать всѣмъ во имя идеи, которая кажется ему истиною, «правдою».
Да, изучая постепенное развитіе раскола, знакомясь съ его безчисленными развѣтвленіями, ученіями и толками, лично сходясь и знакомясь съ представителями и послѣдователями этихъ ученій, вы невольно проникаетесь чувствомъ глубокаго благоволенія къ этому «многострадальному племени», и въ тоже время, въ вашу душу проливается глубокая вѣра въ несокрушимую нравственную силу «темнаго» русскаго люда. На душѣ становится легче, тяжелыя гнетущія сомнѣнія въ возможности лучшаго, свѣтлаго будущаго исчезаютъ, является надежда, является увѣренность, что это будущее, и возможно и близко.
- ↑ «Русская Мысль» 1881 годъ № 1.
- ↑ Изслѣдованія внутреннихъ отношеній народной жизни и въ особенности сельскихъ учрежденій Россіи". Москва 1870 г. 221—222.
- ↑ Г. Юзовъ, «Слово», 1878 годъ №№ 7 и 8 «Старовѣріе».
- ↑ Статистическій временникъ россійской имперіи. Серія II-я, выпускъ 9. Петербургъ. 1875 г.
- ↑ «Православный Собесѣдникъ» 1867 г. № 2.
- ↑ Сборникъ правительствен. свѣдѣній о раскольникахъ. Выпускъ. I.
- ↑ Исторія съ этой запиской была довольно подробно разсказана нами въ «Голосѣ» за 1880 г. № 51.
- ↑ «Вѣстникъ Европы» 1872 г. № 11. Статья г. Розова: «Странники или бѣгуны».
- ↑ «Обозрѣніе русскихъ расколовъ, ересей и сектъ». Москва, 1870 г. стр. 76.
- ↑ Андреевъ. Расколъ и его значеніе. Спб. 1870 г. 363 стр.
- ↑ Обозрѣніе русскихъ расколовъ, ересей и сектъ.
- ↑ Сборникъ прав. свѣд. о расколѣ. Вып. I. стр. 167.
- ↑ «Православный Собесѣдникъ», 1867 г. № 2.
- ↑ «Письма о расколѣ» П. И. Мельниховъ, стр. 14-я.
- ↑ Эта записка вмѣстѣ съ проектомъ программы поѵѣщева въ III выпускѣ Извѣстій Императорскаго Русскаго Географическаго Общества за 1880 годъ.