КОНСТАНТИНА СЕРГѢЕВИЧА
изданныя подъ редакціей
Въ типографіи П. Бахметева.
РАЗНЫЯ ОТДѢЛЬНЫЯ ЗАМѢТКИ (1).
править(1) Онѣ писаны въ разное время, иногда въ записныхъ книжкахъ, иногда на отдѣльныхъ лоскутахъ бумаги, иногда на ноляхъ рукописей. Прим. изд.
Отечество — слово искусственное; родина (отчизна) вовсе не значила того, что значитъ теперь. Слово patria нѣтъ на Русскомъ языкѣ: просто говорилось Русская земля, земля своя, Святая Русь. Доказательства не родоваго быта.
Русская Исторія имѣетъ значеніе Всемірной Исповѣди. Она можетъ читаться, какъ житія Святыхъ.
Государство не есть проповѣдникъ истины. Западъ потому и развилъ законность, что чувствовалъ въ себѣ недостатокъ внутренней правды. — Пріѣхавъ въ Россію, гдѣ нѣтъ такой законности, ибо есть другое начало, иностранецъ являлся во всей своей дикой натурѣ, ибо внутреннихъ преградъ для него нѣтъ, или мало. Цѣль Государства — сдѣлать не нужною совѣсть.
Просвѣщенный міръ едва ли представлялъ что-либо подобное тому легкомыслію, съ которымъ отзываются у насъ о древней Россіи. Въ этомъ легкомысліи много дѣтскаго, много желанія казаться большими, къ которому такъ склонны дѣти, не замѣчая, что въ эту минуту они всего болѣе дѣти. Это осужденіе, это пренебреженіе къ древней Россіи весьма похоже также на чувство мѣщанина во дворянствѣ. Конечно, это не просвѣщеніе; этото полупросвѣщеніе, которое научаетъ только поднимать голову надъ всѣмъ, что кажется не просвѣщеннымъ. Похвалить древнюю Русь, — признать ее значеніе для себя — боятся какъ mauvais genre. Это все равно, что человѣкъ, вышедшій въ люди, вступившій въ родство съ дворянскою знатью и стыдящійся своего семейства, а на повѣрку выйдетъ, можетъ-быть, что эта послѣдняя среда всего выше. Какъ видно, что мы недавно надѣли европейскій фракъ; видно, что мы еще не наглядѣлись на него, и какъ страненъ и противенъ кажется намъ зипунъ!
Правительство должно опасаться рабскаго чувства къ себѣ по крайней мѣрѣ столько же, сколько и вольнодумства.
У насъ не было завоеванія. Петръ произвелъ искусственное завоеваніе, поставилъ отношенія завоевателей къ завоеваннымъ.
Петръ обратилъ вниманіе на кору, на наружность, но не въ томъ сила, крѣпка ли кора, а въ томъ сила, здорова ли сердце- вина.
Петрово преобразованіе полезно развѣ, какъ привитіе оспы.
Колесо Русской Исторіи оборачивается въ 150 лѣтъ.
Холопями назывались дворовые люди относительно помѣщиковъ и служилые люди (бояре и пр.) относительно Государя. Крестьяне, купцы (народъ, земля) холопями не назывались. — Переворотъ удался и потому, что Земля сама но себѣ мирна и безоружна; отдѣлившись рѣшительно отъ Государства, она должна была уступить ему, и великая уже ея побѣда въ томъ, что она сохранилась сама, какъ есть, но она можетъ побѣдить вполнѣ.
Москва выработываетъ Русскую мысль.
Въ Новгородѣ не было смертной казни. Киданіе въ Волховъ и умерщвленіе оставалось всегда только убійствомъ, и хотя оно совершалось народомъ, но всегда какъ вещь случайная, а не положенная закономъ.
Замѣчательно очень, что крестьянинъ, не имѣя собственности, часто продаетъ свой участокъ. Онъ говоритъ: земля моею владѣнья. Здѣсь продаетъ онъ не собственность, а только право своего владѣнія, свое мѣсто, свое положеніе въ общинѣ, и отношеніе къ землѣ; онъ передаетъ за деньги свое право, какъ можно передать подрядъ и проч. Частной собственности нѣтъ.
Замѣчательно, что, при своей осѣдлости съ одной стороны, Русская община имѣла въ себѣ много элементовъ подвижности. Это доказывается многимъ, между прочимъ и допущеніемъ вотчинниковъ переводить крестьянъ. Это показываетъ право на землю не только общины, но и человѣка: послѣднее въ извѣстномъ смыслѣ, но не въ смыслѣ частной собственности. Это право не становилось частнымъ и неподвижнымъ. Лицо не дѣлалось необходимо, Семенъ, Петръ, и пр., все равно, а земля необходима, именно такая-то, съ лѣскомъ на право и съ рѣчкою на лѣво. Человѣкъ не могъ быть безъ земли, а какой именно человѣкъ живетъ на этой землѣ, и какая именно земля принадлежитъ этому человѣку, это вовсе не входило въ непремѣнное отношеніе. Общинѣ не было вовсе дѣла, если кто-нибудь изъ ея лицъ продавалъ свой жеребій, т. е. продавалъ свое мѣсто въ общинѣ, и община, проснувшись по утру, вдругъ вмѣсто Семена видѣла Петра, выѣзжающаго на работу. Еслибъ здѣсь не было понятіе о продажѣ, передачѣ права, какимъ бы образомъ помѣщикъ могъ продавать свое помѣстье? Такъ и помѣщикъ могъ переводить крестьянъ: крестьяне не могли быть безъ земли, земли онъ лишить ихъ не могъ, — а какой именно — это не входило въ разсчетъ; переводъ крестьянъ помѣщикомъ былъ, конечно, ограниченъ волею крестьянской общины. — Одни, и то не вполнѣ, были безземельные крестьяне, — это крестьяне переходные. Въ нихъ перемѣна мѣстности является исключительно и невольно; если онъ могъ переходить, то не могъ остаться на мѣстѣ, когда бы и хотѣлъ. Но укрѣпленіе дало имъ эту возможность, это право, и не болѣе, какъ мы думаемъ.
Устройство государственное было извѣстно всему народу, пріобрѣталось не черезъ училище и преподаваніе профессоровъ, но принадлежало къ общенародному вѣденію. Пословъ на сѣкутъ, ни рубятъ. Эта пословица, выражая постановленіе государственное, выражала въ тоже время взглядъ народа, собственный взглядъ, которому такъ вѣренъ оставался онъ, по признанію самихъ Поляковъ, въ часы возстанія противъ Лжедимитрія. Иное перешло въ игры. Такъ: «безъ соли — съ солью» указывало на таможенное положеніе. Такъ наконецъ дѣтская игра: тіунъ намъ не судья, намъ судья владыка"[1] указываетъ какъ на общее народное вѣденіе учрежденій и законовъ, такъ въ особенности на то, что это знали сами дѣти. Дѣти, зная права свои, составляли сами какъ бы общину; они могли сказать и почти говорили: мы, дѣти, не подлежимъ гражданскому суду, а суду владыки.
Вообще замѣчательно значеніе игръ народныхъ. Все то, что является въ жизни, какъ важное дѣло и трудъ, все это игры для дѣтей. Въ дѣтскомъ возрастѣ дѣти уже сближаются и съ грядущими трудами и со всѣмъ порядкомъ общественнымъ. Теряя свою тяжесть, все это обращается въ игру для ребячьяго возраста. Мы уже указали на одну игру. Земледѣльческія работы: макъ, рѣдька и др., относятся къ такимъ же играмъ.
Къ пословицамъ, отражающимъ въ себѣ вѣденіе государственнаго устройства, относятся, между прочимъ: гдѣ рука, тамъ и голова; что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ. Впередъ не забѣгай, сзади не отставай.
Говорятъ: какой же результатъ великой эпохи междуцарствія? А Земскія Думы? Ихъ значеніе мы легко принимаемъ. Онѣ имѣли значеніе огромное, въ особенности послѣ эпохи междуцарствія; до того было всего двѣ Земскія Думы: тутъ же онѣ идутъ почти непрерывно.
Замѣчательно, какъ съ одной стороны народъ ставитъ высоко міръ, совѣтъ и пр., — какъ высшее выраженіе ума и жизни вообще; съ другой видитъ въ собраніи людей — множество людей, толпу, и въ ней силу стихійную, которая неразумна, почему толпа и можетъ двигаться съ силою, невольно все и всѣхъ увлекающею и часто увлекаемою незнаніемъ. Міръ судитъ Богъ, говоритъ народъ; и въ тоже время: міръ силенъ какъ вода, а глупъ какъ дитя. Міръ уменъ. Міръ глупъ.
Личность въ Русской общинѣ не подавлена; она только лишена своего буйства, эгоизма, исключительности; пословица говоритъ: одинъ въ полѣ не воинъ, одному и у каши не споро; и потомъ: что головъ, то и умовъ; свой умъ въ головѣ. Личность поглощена въ общинѣ только эгоистическою стороною, но свободна въ ней, какъ въ хорѣ.
Хоровое чувство земли. Личность какъ фальшивая нота въ хорѣ.
Священное значеніе дѣвы изъ самаго имени и другихъ преданій. Судъ Любуши. Въ нашихъ пѣсняхъ дѣвушка гадаетъ. Также изъ свадебныхъ пѣсенъ и обрядовъ. Также нѣтъ насмѣшки надъ старыми дѣвушками. Также вѣковыя дѣвушки[2].
Петербургъ забавенъ съ своимъ патріотизмомъ. Видно, что это дѣло для него вновь, и какъ всегда бываетъ съ иностранцемъ, желающимъ показать, что онъ Русской, Петербургъ пересаливаетъ. Забавнѣе всего, что Петербургъ упрекаетъ Москву въ недостаткѣ патріотизма. Да у насъ и вовсе нѣтъ того патріотизма, какой у него. Но разница въ томъ, что Москва Русской городъ, городъ народный, которому и въ голову не придетъ доказывать свой руссицизмъ. Да за нее громко говоритъ исторія и народъ Русской. О Sanctpetersbürger’цы! вспомните ваше имя, добровольно вамъ данное и посмотрите, не утверждаетъ ли вашъ патріотизмъ за вами значеніе не Русскаго города? — Петербургъ съ своимъ патріотизмомъ напоминаетъ мнѣ одного Нѣмца, съ которымъ встрѣтился я въ Швейцаріи. Этотъ Нѣмецъ былъ изъ Россіи и Русской подданный: узнавъ, что я Русской, онъ заговорилъ со мною ломанымъ Русскимъ языкомъ и требовалъ, чтобъ я прочелъ Русскіе стихи. Смотря съ любопытствомъ на этотъ Русской патріотизмъ Нѣмца, я прочелъ ему что-то изъ Пушкина. Но Нѣмецъ былъ очень недоволенъ; онъ непремѣнно требовалъ, чтобъ я прочелъ ему такіе стихи, гдѣ есть голюбушька и матюшька, и конечно, за мой выборъ Пушкина, обвинилъ меня въ недостаткѣ патріотизма. Но это былъ по крайней мѣрѣ Нѣмецъ; а Петербургъ не Русской, и даже не Нѣмецъ, а иностранецъ вообще.
Въ западныхъ народахъ, на всѣхъ проявленіяхъ общественности, лежитъ печать государственности; нѣтъ простоты жизни, нѣтъ свободы. Вездѣ внѣшнее, условное, искусственное. Митинги, обѣды, общества, собранія, — все условно, все не имѣетъ истинной общественности.
Русской народъ не есть народъ; это человѣчество; народомъ является онъ отъ того, что обставленъ народами съ исключительно народнымъ смысломъ, и человѣчество является въ немъ потому народностью. Русской народъ свободенъ, не имѣетъ въ себѣ государственнаго внѣшняго элемента, не имѣетъ въ себѣ ничего условнаго; даже нѣтъ условнаго восклицанія, восклицанія привѣта или восторга.
Новгородъ какъ бы остался на моментѣ призванія. Онъ отдѣлялъ себя отъ Русской земли и иначе относился къ Рюрикову роду. Татары тоже не были для него тѣмъ, чѣмъ для остальной Россіи. На Татаръ онъ смотрѣлъ почти какъ на Половцевъ. Новгородъ какъ бы и не замѣтилъ, что между тѣмъ княженія изчезли, вся остальная Русь сплотилась въ одно цѣлое, и въ величавой силѣ явилась передъ нимъ. — Постепенности этого перехода, этого сплоченія Новгородъ не зналъ, не принималъ въ ней участія. Новгородъ, отдѣляя себя, хотѣлъ однакоже, кажется, сохранить свои союзъ съ Русью.
Все значеніе Москвы — это единство, совокупленіе, цѣлость Руси, — значеніе Москвы есть лишеніе всея Руси. Отсюда многое и все существенное объясняется.
Смыслъ общій Русскаго человѣка — свобода, свобода истинная, и отсутствіе условности всюду. — Придется при этомъ разстаться со многими красивыми пріемами и заманчивыми штучками свободы внѣшней, политической.
Въ Русской землѣ (народѣ) единство во всѣхъ ея проявленіяхъ; всюду проводится тоже начало и тотъ же образъ: языкъ, одежда, общественное устройство, пѣсня (содержаніе), музыка (напѣвъ), поэтическая рѣчь (стихъ), сказка, пословица, шутка, обычаи, пляска, — однимъ словомъ все проникнуто тѣмъ же духомъ. Чрезвычайно замѣчательны обычаи, гдѣ вся жизнь, не переходя въ міръ искусства, а оставаясь вполнѣ жизнью, проникается духовнымъ свѣтомъ и мыслію, гдѣ слово также просвѣтлено и становится поэтическимъ. Всѣ разговоры, всѣ дѣйствія, все проникнуто значеніемъ высокимъ, внутреннимъ смысломъ жизни.
Бралось за безчестье, и съ одного болѣе, съ другаго менѣе. Это, впрочемъ, объясняется. Личное оскорбленіе — такое дѣло, которое въ языческомъ государствѣ предоставляется личной мести. Въ государствѣ Христіанскомъ — это подвигъ личнаго прощенія (при искаженіи понятія это иное). Поэтому государство въ эти дѣла не мѣшалось. Какъ же скоро обиженный отвергалъ личный путь и относился къ суду государственному, что было государству дѣлать? Въ личное положеніе оскорбленнаго оно стать не можетъ, не можетъ сдѣлать его дѣло своимъ дѣломъ, да и вообще личнаго оскорбленія для государства нѣтъ. Если обиженный отвергъ личный путь примиренія, то государство не можетъ за него обидѣться, а должно взвѣсить и цѣнить его обиду, какъ другое нарушеніе порядка. Это не значитъ, чтобъ въ этомъ постановленіи была оцѣнка настоящая личной обиды. Деньгами она не цѣнится; это само собой разумѣется: для личной обиды и путь личный. Какъ же скоро этотъ путь отвергнетъ, какъ скоро это доведено до свѣденія государства, то государство цѣнитъ обиду уже не съ личной точки зрѣнія, а какъ нарушеніе порядка, и кладетъ денежную пеню. При разкладкѣ пени, оно также смотритъ не на личное достоинство лица; это не его судъ и до этого оно касаться смѣть не должно, не должно сдѣлать себя офиціальнымъ оцѣнщикомъ душевнаго человѣка. Оно смотритъ на то, какое мѣсто занимаетъ обиженный въ разпорядкѣ государственномъ, и наказывая какъ оскорбленіе не личное, а съ точки зрѣнія государственной, оно не равную полагаетъ за то пеню. Въ этомъ случаѣ смотритъ оно на государственное отношеніе лицъ между собою, и по тому соразмѣряетъ наказаніе.
Система пошлинъ, столь многообразная въ Россіи, столь подробная, прямо указываетъ: 1) на финансовыя отношенія власти съ одной стороны, 2) съ другой стороны на то именно, что не было произвола во взиманіи государственныхъ доходовъ, но вездѣ нуженъ былъ предлогъ, нужно было извиненіе при сборѣ денегъ. Къ тому же сборъ денегъ, подверженный мелкимъ оттѣнкамъ, могъ быть наиболѣе справедливъ. Если даже тутъ были придирки, крючки, то даже это самое показываетъ, что не было отношенія произвольнаго, при которомъ крючки и придирки не нужны. Древній крестьянинъ платилъ пошлины своему господину съ суда и пр.; но это самое и показываетъ, что отношенія не были произвольны. Теперь помѣщикъ не нуждается въ пошлинахъ; онъ увѣренъ, что и крестьянинъ и все крестьянское — его; если онъ не беретъ, то по той случайности, что онъ добръ, что онъ не хочетъ.
Прежде было наружное, формальное униженіе; со времени Петра оно сдѣлалось внутреннимъ. Холопъ древнихъ временъ — мизернѣйшій рабъ Петрова времени. Просто, безъ всякого внутренняго значенія говорилось первое; это только безстрастная форма. Во второмъ видно, что человѣкъ получилъ вкусъ въ униженіи, смакуетъ его; самое иностранное, слово доказываетъ это; теперь тутъ душа.
Крестьянинъ въ народѣ уменъ умомъ народнымъ. По этому всякой человѣкъ въ народѣ, глупъ онъ или нѣтъ, имѣетъ значеніе и голосъ: глупаго человѣка при народной жизни быть не можетъ.
Мы какъ Евреи, видѣвшіе Египетъ; Палестины мы не увидимъ; но благо, если мы выйдемъ изъ Египта и освободимся отъ Египетской работы, заданной намъ Западомъ!
- ↑ См. Москов. Сборникъ 1652 г., статью А. С. Хомякова: «Примѣчаніе къ русскимъ пѣснямъ».
- ↑ Вѣковыми дѣвушками называются въ нашемъ народѣ тѣ дѣвушки, которыя обрекаютъ себя на незамужство, садятся на вѣкъ и посвящаютъ себя или ученію дѣтей грамотѣ (какъ въ нѣкоторыхъ селахъ Владимірской губерніи), или уходу за больными, или другимъ благочестивымъ занятіямъ. Это родъ свѣтскаго монашества. Онѣ очень уважаются народомъ. Пр. изд.