ИЗБРАННЫЯ СОЧИНЕНІЯ
Перевелъ съ греческаго Н. Д. ЧечулинъТип. Главн. Управл. Удѣл., Моховая, 40
РАЗГОВОРЫ БОГОВЪ. править
1.
Зевсъ. — Прометей.
править
Прометей. Освободи ты меня, Зевсъ! много ужъ я выстрадалъ!!
Зевсъ. Освободить тебя!! Да на тебя надо бы наложить цѣпи еще потяжелѣе, весь Кавказъ навалить тебѣ на голову, надо, чтобъ дюжина коршуновъ не только печенку твою трепала, а и глаза тебѣ выклевала — за то, что ты поднесъ намъ этихъ скотовъ людей, огонь у насъ стащилъ и женщину создалъ!.. А какъ ты меня обманулъ при дѣлежкѣ мяса — кости, обернутыя въ говядинку, мнѣ подсунулъ, а лучшую-то часть себѣ припряталъ, объ этомъ что скажешь? А?.".
Пр. Да ужъ довольно я за это поплатился, столько времени я на Кавказѣ прикованъ и печенкой своей прокармливаю этого проклятаго орла…
Зев. Да это ничтожная доля того, что слѣдовало бы тебѣ испытать!
Пр. Да и не даромъ ты отпустишь меня, Зевсъ, я тебѣ открою очень важную штуку!
Зев. Надуть ты меня хочешь, Прометей!!
Пр. А какая мнѣ отъ этого выгода? Вѣдь Кавказъ никуда не уйдетъ, да и цѣпей у тебя хватитъ, если окажется, что я вру!?
Зев. Ну, говори напередъ, чѣмъ это ты важнымъ мнѣ заплатишь?
Пр. Если я теперь тебѣ скажу, куда ты идешь — будешь ты вѣрить и другому, что я скажу?
Зев. Ну, пожалуй…
Пр. Ты идешь къ Ѳетидѣ, которая готова тебѣ отдаться.
Зев. Это ты угадалъ… Ну, а дальше-то что? Я начинаю думать, что ты скажешь правду.
Пр. Не связывайся ты съ Нереидой, Зевсъ: если она отъ тебя родитъ, тотъ, кто родится, сдѣлаетъ то же, что ты самъ сдѣлалъ когда то!
Зев. Престола меня лишитъ?! Ты это хочешь сказать?!
Пр. Избавь отъ этого Богъ, но чего же другого ждать отъ вашей связи?!
Зев. Ну, такъ пусть себѣ остается Ѳетида по добру, по здорову!… А Гефестъ тебя за совѣть отвяжетъ…
2.
Зевсъ. — Эротъ.
править
Эротъ. Если я въ чемъ и провинился, прости меня, Зевсъ, я вѣдь еще маленькій и глупенькій!
Зевсъ. Ты маленькій, Эротъ?! Да ты гораздо старше Япета! Только потому, что у тебя нѣтъ бороды и сѣдыхъ волосъ, такъ потому, ты думаешь, надо считать тебя за младенца, хоть ты старый и злой хитрецъ!
Эр. Да что же такого сдѣлалъ этотъ старикъ, какъ ты меня называешь, что ты хочешь меня заковать?
Зев. А этого мало, негодный, что ты меня такъ оборачивалъ, что нѣтъ ужъ того, чѣмъ бы ты меня не дѣлалъи сатиромъ, и быкомъ, и золотомъ, и лебедемъ, и орломъ, — а ли одной женщины ты не заставилъ любить меня самого; изъ за тебя я спокойно не имѣлъ дѣла ни съ одной, а всегда мнѣ нужно ихъ обманывать и отъ нихъ скрываться. Любятъ онѣ быка или. тамъ, лебедя, а меня какъ только увидятъ — умираютъ отъ страху.
Эр. Это понятно: онѣ, какъ смертныя, не выносятъ твоего лика, Зевсъ.
Зев. А какъ же Аполлона любятъ Браихъ и Гіацинтъ?.
Эр. А Дафна и отъ него убѣжала, хоть у него роскошные волосы и нѣтъ еще бороды… Если ты хочешь, чтобъ тебя любили, не тряси своей эгидой, не носи съ собой молніи, а стань хорошенькимъ, нѣжнымъ, завей себѣ волосы, подбери ихъ подъ шапочку, одѣнь порфиру, подвяжи позолоченныя сандаліи, ходи, словно приплясываешь подъ флейты и тимпаны, — и увидишь, что за тобой побѣжитъ больше, чѣмъ менадъ у Діониса!
Зев. Ну тебя! Не хочу я, чтобъ меня и любили, если я такимъ стану!
Эр. Ну, Зевсъ, такъ и не ищи любви, это проще!
Зев. Нѣтъ! Любить я хочу, по хочу достигать и цѣли безъ особыхъ хлопотъ — только съ этимъ уговоромъ я тебя и отпускаю…
3.
Зевсъ. — Гермесъ.
править
Зевсъ. Гермесъ, знаешь ты хорошенькую дочь Инаха?
Гермесъ. Да! ты объ Іо говоришь?
Зев. Она ужъ больше не дѣвица, а корова.
Гер. Дивное дѣло!! Какъ же это случилось?
Зев. Гера изъ ревности оборатила ее… Да мало того, у этой злючки и еще придумано: она приставила къ ней ужасно глазастаго пастуха, Аргуса, и онъ ни днемъ ни ночью не спить, все корову сторожитъ.
Гер. Что-жъ намъ теперь дѣлать?
Зев. А лети-ка ты въ Немею, гдѣ то тамъ пасетъ Аргусъ нашу Іо — и убей его, а Іо переправь за море, въ Египетъ, и сдѣлай ее тамъ Изидой. Пусть она тамъ будетъ богиней, пусть управляетъ водами Нила, вѣтрами и пусть спасаетъ плавающихъ…
4.
Зевсъ. — Ганимедь.
править
Зевсъ. Ну, Ганимедъ, мы теперь на мѣстѣ, обними же меня — и увидишь, что у меня нѣтъ ни птичьяго клюва, ни острыхъ когтей, ни перьевъ, какъ я тебѣ представился, обернувшись въ птицу.
Ганимедъ. Дяденька, развѣ не ты былъ давеча орломъ, что съ налету унесъ меня отъ животинъ?! Куда же перье-то дѣвалось? и какъ это ты ужѣ совсѣмъ другимъ объявился?
Зев. Не человѣка ты видишь, малышъ, не орла: я царь всѣхъ боговъ, навремя перемѣнившій свой видъ.
Ган. Что ты?! Такъ ты, стало, Панъ?! А почто же у тебя нѣту ни дудки, ни роговъ, ни ногъ козлиныхъ?
Зеи, Ты думаешь, что богъ только онъ одинъ?!
Ган. Вѣстимо. Мы ему и жертвы приносимъ, по цѣльному козлу, въ пещеру его отводимъ, гдѣ онъ и стоитъ… А ты, мнѣ сдается, просто ребятъ крадешь?…
Зев. Скажи мнѣ: неужели ты не слыхалъ имени Зевса и не видѣлъ на Гаргарѣ его алтаря, Зевса, который даетъ дождь, громъ, молнію?
Ган. Ты говоришь, дѣдушка, что это ты тотъ, что намъ намедни послалъ большущій градъ, что ты живешь высоко — высоко, дѣлаешь громъ, что это тебѣ батька мой недавно принесъ въ жертву цѣлаго барана?.. Царь боговъ, нешто я провинился въ чемъ, что ты меня схватилъ!? А тамотко волки набросятся на стадо, да безъ призору то и уволокутъ всѣхъ…
Зев. Что тебѣ до стада, когда ты станешь безсмертнымъ и съ нами здѣсь будешь жить?!
Гаи. Какъ? нешто на Иду-то ты не отнесешь меня сегодня?!
Зев. Ну нѣтъ — этакъ-то я даромъ бы изъ бога въ орла обращался!
Ган. Ой, да взыщется меня батька, осерчаетъ, коли не найдетъ, да и отдеретъ, что стадо-то я бросилъ!!
Зев. Да гдѣ же онъ тебя увидитъ?
Ган. Нѣтъ! Хочу къ нему!… Отнеси меня — обѣщаюсь тебѣ, что въ выкупъ за меня онъ тебѣ пожертвуетъ и еще барана — у насъ есть большущій трехлѣтокъ, все стадо водить…
Зев. Какъ мальчикъ милъ и простъ, совсѣмъ дитя! — Миленькій Ганимедъ, оставь ты все это въ покоѣ, забудь объ этомъ, и о стадѣ, и объ Идѣ. Ты уже небожитель, будешь благотворить отсюда и отцу, и отечеству, а вмѣсто сыра и молока будешь питаться амирозіей и нектаромъ, да и намъ всѣмъ станешь это разливать и подносить. А самое главное — ты станешь уже не человѣкомъ, а безсмертнымъ, я сдѣлаю, что звѣзда твоя заблеститъ ярко и ты будешь наверху блаженства!…
Ган. А какъ мнѣ захочется поиграть, кто будетъ со мной играть? На Идѣ насъ много товарищевъ…
Зев. Съ тобой будетъ здѣсь играть Эротъ, будутъ у тебя и бабки, сколько хочешь — только будь веселъ, здоровъ, и не печалься о томъ, что на землѣ.
Ган. Да на что я вамъ нуженъ-то? Или и здѣсь надо пастуха?
Зев. Нѣтъ! ты будешь разливать вино, подносить нектаръ, услуживать на пирахъ.
Гаи, Ну это не трудно! Я знаю, какъ разливать молоко и подавать чашки.
Зев. Смотри! Опять онъ вспоминаетъ о молокѣ и воображаетъ, что будетъ служить людямъ! Вѣдь здѣсь небо и пьемъ мы, какъ я сказалъ тебѣ, нектаръ!…
Ган. А онъ слаще молока, Зевсъ?
Зев. А вотъ скоро увидишь и, попробовавши, никогда уже не захочешь молока…
Ган. А гдѣ я буду спать ночью? Вѣрно съ мальчикомъ Эротомъ?
Зев. Ну нѣтъ: я тебя для того унесъ, чтобъ намъ спать вмѣстѣ.
Ган. А одинъ развѣ ты не можешь заснуть, или лучше тебѣ спать со мной?
Зев. Конечно лучше съ такимъ, какъ ты. Ганимедъ, съ такимъ красивымъ…
Ган. Да на что-же тебѣ красота моя во снѣ-то?
Зев. Ты ужасно милъ, и сонъ мой станетъ слаще…
Ган. А вотъ батюшка сердился на меня, когда мы спали вмѣстѣ, и поутру журилъ меня, что я мѣшалъ ему спать, все вертѣлся, бился, говорилъ громко во снѣ, такъ что чаще онъ отсылалъ меня спать къ мамкѣ… И лучше тебѣ, если ты на то меня унесъ, чтобы спать со мной, скорѣе отнести меня на землю, а то возня тебѣ будетъ не спать, я тебѣ наскучу, какъ буду постоянно вертѣться…
Зев. Этимъ сдѣлаешь ты мнѣ еще больше удовольствія, если я буду меньше спать съ тобой — чаще я буду тебя обнимать и цѣловать.
Ган. Ну, увидишь — я сейчасъ засну, какъ только ты меня станешь цѣловать.
Зев. Тогда увидимъ и мы, что дѣлать… А теперь, Гермесъ, возьми его и, напоивъ его безсмертіемъ, приводи разливать вино, только сначала немного подъучи подавать кубокъ…
5.
Зевсъ. — Гера.
править
Гера. Какъ принесъ ты сюда, Зевсъ, этого фригійскаго мальчишку съ Иды на меня почти ужъ и не смотришь…
Зевсъ. И къ нему ты меня уже ревнуешь, Гера, и на него злишься, хоть онъ совсѣмъ ни при чемъ; а я то думалъ, что ты злишься только на женщинъ, съ которыми я имѣю дѣло.
Гер. И то ужъ не хорошо и неприлично было, что ты, царь боговъ, бросаешь меня, законную жену, и идешь безобразничать на землѣ, оборачиваясь то въ золото, то въ сатира, то въ быка. Да хоть тѣ всѣ остаются на землѣ. А этого мальчишку ты притащилъ сюда съ Иды, — ишь, превосходнѣйшій орелъ какой! — и живетъ онъ у насъ, чуть не на головѣ у меня, виночерпій, вишь, онъ! Виночерпіевъ у тебя было мало!!! Геба, что ли, или Гефестъ отказались у тебя служить?! У него же ты чашу берешь не иначе, какъ расцѣловавъ его — на глазахъ у всѣхъ! — и поцѣлуи эти тебѣ слаще нектара! И часто ты, хоть тебѣ вовсе не хочется, спрашиваешь нектара, иногда только пригубишь, и отдаешь ему снова — а когда онъ пилъ, ты берешь чашу и тоже, что осталось, пьешь и именно оттуда, откуда мальчишка этотъ пилъ, и приближаешь губы такъ, чтобы вмѣстѣ пить и цѣловать… А недавно! царь и отецъ всѣхъ, отложивъ въ сторону эгиду и молнію, съ этакой то бородой, въ бабки съ нимъ игралъ! Я все это вижу, ты и не думай, будто это незамѣтно!
Зев. Что же удивительнаго, Гера, такого хорошенькаго мальчика цѣловать, пока пьешь, и наслаждаться тѣмъ и другимъ, поцѣлуями и нектаромъ!? Если бы я позволилъ ему, чтобы онъ разъ тебя поцѣловалъ, ты не стала бы бранить меня, что я нахожу поцѣлуи его слаще нектара…
Гера. Ну, чисто рѣчи влюбленнаго — въ этого мальчишку! Я не съ ума сошла, чтобы цѣловаться съ этимъ изнѣженнымъ слюняемъ, похожимъ на бабу…
Зев. Ну, ты, матушка, не очень приставай ко мнѣ съ этимъ мальчишкой! Этотъ изнѣженный, чужой слюняіі мнѣ милѣе и дороже… не хочу ужъ и говорить кого, чтобы тебя еще больше не разбѣсить!
Гера. Такъ и женился бы на немъ вмѣсто меня!.. Попомнишь ты у меня, какъ меня обидѣлъ изъ-за этого виночерпія!..
Зев. Да, вотъ нужно, небось, чтобы Гефестъ, твой хромой сынъ, разливалъ намъ вино: только что вернется отъ своего горна, весь въ желѣзныхъ опилкахъ, только что оставитъ свои щипцы, — изъ его лапъ нужно намъ брать чаши, иногда притягивать къ себѣ и цѣловать его, котораго и ты сама, мать, неособенно то охотно цѣлуешь, съ его запачканнымъ сажею рыломъ?! Такъ лучше, неправда-ли?! Конечно, такой виночерпій куда приличнѣе для пира у боговъ!! Ганимеда надо немедленно отослать на Иду: онъ слишкомъ чистъ, руки у него слишкомъ бѣлы, онъ слишкомъ ловко разливаетъ и, что тебя особенно злитъ, цѣлуетъ онъ такъ, что слаще нектара!..
Гера. Вотъ теперь и Гефестъ хромъ, и пальцы у него не достойны твоей чаши, и лицо у него въ сажѣ, и смотрѣть на него тебѣ противно — съ тѣхъ поръ какъ ты своего завитого прислужника принесъ къ намъ съ Иды. Раньше ты этого не видалъ, и опилки и кузница не мѣшали тебѣ пить изъ рукъ Гефеста.
Зев. Себя только, матушка, разстраиваешь, а у меня своей ревностью лишь разжигаешь эту любовь. Если тебѣ не доставляетъ удовольствія принимать чашу изъ рукъ этого хорошенькаго мальчика, такъ пусть тебѣ и наливаетъ твой сынъ… Ганимедъ! ты мнѣ одному подавай чашу и съ каждой чашей по два раза цѣлуй меня — тогда когда будешь подавать мнѣ полную, и тогда опять, когда будешь у меня брать… Да что это? Ты плачешь?!.. Не бойся! самъ будетъ у меня плакать всякъ, кто попробуетъ тебя обидѣть!
Зевсъ, — Гера.
Гера. Какъ думаешь ты, Зевсъ, вообще объ Иксіонѣ?
Зевсъ. Я нахожу, что онъ человѣкъ порядочный пріятный собесѣдникъ. Да вѣдь, если бы онъ того не стоилъ, такъ не бывалъ бы у насъ.
Гера. Но… онъ не стоитъ… онъ нахалъ… онъ не долженъ бывать….
Зев. Онъ чѣмъ нибудь тебя оскорбилъ?.. Я думаю, я долженъ знать…
Гера. Да, видишь… мнѣ просто неловко сказать… вотъ на что онъ рѣшился.
Зев. Такъ теперь тѣмъ больше говори, что это онъ такое выкинулъ? Что онъ какую нибудь богиню… того… Воображаю, что это такое, о чемъ ты даже говорить затрудняешься…
Гера. За мной самой, Зевсъ, онъ пріударилъ, не за кѣмъ другимъ, и уже давно! Сначала я не понимала, что это онъ не сводитъ съ меня глазъ, иногда вдыхаетъ, и даже слезы у него на глазахъ… Бывало, когда я, выпивъ чего нибудь, отдавала кубокъ Гаинмеду, онъ просилъ, чтобъ ему дали пить изъ этого же самаго кубка и, взявши его. какъ бы цѣловалъ, подносилъ къ глазамъ, и опять глядѣлъ на меня — такъ всегда выражается влюбленность. Я ужъ давно хотѣла и сказать тебѣ, да все думала, что пройдетъ у него эта блажь. Но когда онъ рѣшился заговорить, бросившись на колѣни, я оттолкнула его, заткнула уши, чтобы не слышать такихъ дерзостныхъ рѣчей и вотъ пришла къ тебѣ чтобы ты все узналъ, и рѣшилъ, что съ нимъ дѣлать!..
Зев. Каково! Негодяй!!.. Меня самого!!.. Геру!.. Вотъ до чего нектару допился!.. Дамы сами виноваты, слишкомъ ужъ къ людямъ снисходительны, вонъ въ гости къ себѣ принимаемъ! Вотъ они, зазнавшись, что пьютъ то же, что мы, и видятъ красу небесную, какой на землѣ то никогда не видывали, вздумали обманывать насъ, амурами заняться… Амуръ силенъ, и не людьми только, но подчасъ и нами распоряжается…
Гера. Тобой то ужъ особенно, прямо за носъ тебя, какъ говорится, водитъ и ты бѣжишь за нимъ всюду, куда онъ тебя, тащитъ и обращаетъ онъ тебя свободно во что захочетъ, игрушка ты просто въ рукахъ Эрота и малый ребенокъ!.. Вижу я, что ты и Иксіону подыскиваешь извиненіе, потому, что самъ, то — помнишь? — съ женой его слюбился, еще она тебѣ Пейрпеоя родила…
Зев. Все еще ты поминаешь, чѣмъ я забавлялся, сходя на землю!.. А знаешь, что я придумалъ? Не наказывать Иксіона никакъ и не разрывать знакомства — неловко это… Ну, онъ влюбленъ, и, какъ сама ты говоришь, плачетъ, сильно убивается…
Гера. Да что ты, Зевсъ!.. Боюсь я, что ты неприличное скажешь…
Зев. Да нисколько… а сдѣлаемъ мы изъ облака куклу, совсѣмъ похожую на тебя, и какъ разойдемся отъ ужина и онъ, какъ всѣ влюбленные, не будетъ спать — принесемъ, да и подложимъ ему — вотъ онъ и перестанетъ вздыхать, подумавъ, что достигъ желаемаго… хо, хо, хо!…
Гера. Да ну тебя! Чтобъ тебѣ пусто было, вишь чего захотѣлъ!..
Зев. Да ну, Гера, погоди! Что тебя то убудетъ, если Иксіонъ съ облакомъ станетъ возиться?
Гера. Да вѣдь облако то будетъ на меня похоже, на меня и стыдъ падетъ изъ-за сходства!
Зев. Пустое говоришь! Ни облако тобой не станетъ, ни ты облакомъ, только Иксіона мы обманемъ…
Гера. Но люди всѣ очень хвастливы — и онъ, какъ только сойдетъ внизъ, сейчасъ разславитъ и всѣмъ разскажетъ, онъ. дескать, любовникъ Геры, совмѣстникъ Зевса, и всѣ заговорятъ тотчасъ же, что и я влюблена въ него, а иные и повѣрятъ, не зная, что онъ былъ съ облакомъ.
Зев. Да если онъ что нибудь такое скажетъ, такъ я его швырну въ Аидъ, привяжу къ колесу, и онъ будетъ вѣчно и безпрерывно съ нимъ вертѣться, наказанный не за амуры — это вина не великая — а за хвастовство!
7.
Аполлонъ. — Гефестъ.
править
Гефестъ. Видѣлъ ты, Аполлонъ, новорожденнаго Майина сынка? Какой онъ хорошенькій, всѣмъ улыбается, и видно, что выйдетъ изъ него нѣчто превосходное!
Аполлонъ. Какъ назвать, Гефестъ, младенцемъ и ждать добра отъ того, который, что касается плутней, словно Аридовы вѣки прожилъ!?
Геф. Но что же могъ худого сдѣлать новорожденный?
Ап. А вотъ опроси Посейдона — у него онъ укралъ трезубецъ, или Арея — у него онъ незамѣтно вытащилъ изъ ноженъ мечъ, не говорю ужъ о себѣ — у меня онъ утащилъ стрѣлы и лукъ!
Геф. Это новорожденный то, который еще едва стоитъ, еще въ пеленкахъ?
Ап. А вотъ увидишь, Гефестъ, какъ только онъ къ тебѣ подойдетъ.
Геф. Да онъ ужъ подходилъ.
Ап. Ну и что же? Всѣ у тебя инструменты, ничего не пропало?
Геф. Всѣ, Аполлонъ.
Ап. А посмотри-ка хорошенько…
Геф. Господи! Клещей не нахожу!
Ап. Ну, такъ вотъ поищи ихъ въ пеленкахъ у мои op ожде инаго.
Геф. Зацѣпистая-же у него ручка… Что онъ, во чревѣ матери, что-ли, ужъ упражнялся въ воровствѣ?!..
Ап. Ты еще не слышалъ, какъ проворно онъ болтаетъ и остригъ! Онъ хочетъ и прислуживать намъ… А вчера вызвалъ Эрота бороться, тотчасъ же повалилъ его, ужасно ловко давъ ему подъножку. И тутъ же, подъ шумокъ похвалъ, стянулъ у Афродиты поясъ, когда она хотѣла поцѣловать его за побѣду, а у Зевса, который началъ хохотать надъ этимъ — утащилъ скипетръ! Не будь молнія такъ тяжела и такъ горяча, онъ бы и ее укралъ…
Геф. Ловкій, выходитъ, паренекъ-то!
Ап. Мало того, онъ еще и музыкантъ!
Геф. Это ты откуда знаешь?
Ап. А нашелъ онъ гдѣ-то мертвую черепаху — и сдѣлалъ себѣ изъ нея инструментъ! Стянулъ ея концы какъ у лиры, укрѣпилъ колки, подставилъ кобылку, натянулъ семь струнъ и наигрывалъ, Гефестъ, очень стройно и красиво, такъ что мнѣ просто завидно стало, а я ужъ давно играю. А Майя говоритъ, что ночью онъ еще и на небѣ не остается, а по проворству своему въ Аидъ бѣгаетъ, — вѣроятно, и тамъ хочетъ что-нибудь стащить! У него, вѣдь, крылья и какой-то удивительный жезлъ, которымъ онъ повелѣваетъ надъ душами и возитъ мертвыхъ.
Геф. Это я ему далъ, какъ игрушку.
Ап. Ну, вотъ онъ за это и стянулъ у тебя клещи.
Геф. Спасибо, что напомнилъ! Пойду и отниму ихъ у него, можетъ и впрямь, какъ ты говоришь, въ пеленкахъ отыщутся…
8.
Зевсъ — Гефестъ.
править
Гефестъ. Что же, Зевсъ, дѣлать-то? Я принесъ, какъ ты велѣлъ, топоръ, такой острый, что камень можно перерубить съ одного удара.
Зевсъ. Вотъ и прекрасно, Гефестъ; ну, раскрои ты мнѣ голову!..
Геф. Ты хочешь просто узнать, не спятилъ ли я съ ума… Вели мнѣ то, что тебѣ надо.
Зев. Сдѣлай именно это, разруби мнѣ голову!.. Станешь спорить — не въ первой испытаешь мой гнѣвъ… Соберись съ духомъ — и разомъ! Я не могу больше терпѣть этихъ страданій — голова у меня, прямо, лопается…
Геф. Смотри, Зевсъ, не надѣлать бы намъ бѣдъ! Топоръ у меня больно остеръ, не умереть бы тебѣ отъ потери крови!..
Зев. Руби только, Гефестъ, скорѣе, я знаю, что дѣлаю!..
Геф. Очень неохотно повинуюсь… что съ тобой дѣлать, если ты такъ велишь. Что это?!.. Дѣвица!.. и вооруженная!.. Вотъ, Зевсъ, отчего у тебя ужасно болѣла голова! Понятно, что бывалъ ты и гнѣвливъ, когда въ черепѣ у тебя зарождалась такая дѣвица, да еще и съ оружіемъ!.. Какъ это мы и не знали, что у тебя казарма, а не голова… А она то, какъ расхаживаетъ, маршируетъ, щитомъ дѣйствуетъ, копьемъ потрясаетъ — и съ какимъ азартомъ!.. Да и хороша она, и ужъ въ настоящемъ возрастѣ! Немного глаза у нея на выкатѣ, но это идетъ къ ея шлему… Вотъ что, Зевсъ: за мой трудъ отдай ее за меня!..
Зев. Невозможнаго ты просишь, Гефестъ, она хочетъ оставаться въ дѣвицахъ; впрочемъ, я со своей стороны ничего не имѣю противъ.
Геф. Только мнѣ и надо; остальное мое дѣло — ужъ она будетъ моею…
Зев. Если но боишься, дѣлай, какъ хочешь: по я знаю, что ты желаешь невозможнаго…
9.
Посейдонъ — Гермесъ.
править
Посейдонъ. Нельзя-ли мнѣ, Гермесъ, видѣть Зевса?
Гермесъ. Невозможно, Посейдонъ…
Пoc. Доложи, все-таки, ему.
Гер. Не настаивай, пожалуйста: сейчасъ не время… Нельзя его видѣть…
Пос. Значитъ, онъ съ Герой?
Гер. Совсѣмъ напротивъ…
Пос. Понимаю — у него Ганимедъ.
Гер. Тоже нѣтъ. Онъ.. нездоровъ…
Пос. Что же съ нимъ, Гермесъ? Надѣюсь, ничего опаснаго…
Гер. Мнѣ совѣстно сказать… Тутъ нѣчто особенное…
Пос. Неужели же нельзя сказать мнѣ, его брату?!
Гер. Онъ только что родилъ, Посейдонъ.
Пос. Что такое?!.. Онъ родилъ?!.. Отъ кого? Что онъ «обоего пола особа» — это новость! Да и брюха то у него совсѣмъ не было замѣтно…
Гер. Да это и понятно: не тамъ былъ у него ребенокъ.
Пос. А, понимаю! Опять онъ родилъ изъ головы, какъ Аѳину!.. Плодливая же у него голова!..
Гер. Да нѣтъ — онъ въ бедрѣ выносилъ Семелина недоноска!..
Пос. Ну, и молодецъ же! Вездѣ ребятъ носитъ и изо всѣхъ мѣстъ родитъ!.. А Семела кто такая?
Гер. А Ѳивянка, дочь Кадма; онъ къ ней ходилъ, и вотъ сдѣлалъ ребенка.
Пос. А родилъ его за нее самъ, Гермесъ?
Гер. Дѣйствительно такъ, хоть ты и сомнѣваешься. Къ Семенѣ подобралась Гора и подбила ее — ты вѣдь знаешь, какъ она ревнива — просить Зевса, чтобы онъ показался ей съ громомъ и съ молніей. А какъ Зевсъ согласился и пришелъ съ молніей, домъ то и загорѣлся; Семена въ пламени погибла, а онъ велѣлъ мнѣ сдѣлать «кесарево сѣченіе» и вынуть еще недоношеннаго семимѣсячнаго младенца; я это устроилъ, а онъ разрѣзалъ себѣ бедро, зашилъ туда младенца и доносилъ ого, — и вотъ, на третьемъ мѣсяцѣ, родилъ его и теперь самъ нездоровъ.
Пос. А новорожденный гдѣ?
Гер. Я относъ его въ Ниссу и отдалъ нимфамъ, назвавъ его Діонисомъ.
Пoc. Такъ что Діонису этому братецъ мой — и отецъ, и.мать вмѣстѣ?!
Гер. Пожалуй, что такъ. Однако, я пойду къ нему воды додать, да и все нужное сдѣлать.
10.
Гермесъ. — Геліосъ.
править
Гермесъ. Солнышко, вотъ что велѣлъ тебѣ передать Зевсъ: не выѣзжай ты ни сегодня, ни завтра, ни послѣзавтра, а оставайся-ка дома и пусть все время будетъ одна долгая ночь; Часы пусть выпрягутъ коней, ты загаси свой огонь и самъ это время отдохни.
Геліосъ. Вотъ тебѣ разъ! Что за чепуха!… Ужъ не ошибся ли я немного въ дорогѣ или во времени, такъ что онъ на меня разсердился и придумалъ устроить, вмѣсто дня, тройную ночь?
Гер. Ничего подобнаго не было, да, даетъ Боіъ, и не будетъ никогда. Самому нужно, чтобы теперь ночь была подлиннѣе.
Гел. Да гдѣ же онъ и откуда ты посланъ Съ такими вѣстями?
Гер. Изъ Беотіи, Солнышко, изъ дому Амфитріона: онъ съ его женой…
Гел. Такъ что же? Простои то ночи недовольно?!
Гер. Недовольно. Нужно ему теперь родить особеннаго, великаго и мощнаго бога, — ну, а такое дѣло сдѣлать въ одну ночь невозможно…
Гел. Пусть ихъ тамъ работаютъ въ часъ добрый… Только, Гермесъ, не бывало ничего такого при Кроносѣ (вѣдь мы съ тобой одни): никогда Кроносъ не гулялъ на сторонѣ отъ Реи, не бросалъ неба, чтобы кутить въ Ѳивахъ. День — такъ день и былъ, ночь — такъ ночь, длиной какъ слѣдовало по времени года, ничего чудного и несуразнаго но заводилось, со смертными женщинами онъ не связывался. А теперь — изъ за какой то лядащей бабенки изволь все поварачивать вверхъ дномъ: кони останутся попусту не проѣзженными, дорога станетъ труднѣе, какъ безъ прокату-то пробудетъ три дня. люди понапрасну проживутъ во тьмѣ кромѣшной… Вотъ что они потеряютъ изъ-за Зевсовыхъ амуровъ, да будутъ ожидать, сидя въ.этакой тьмѣ, пока сдѣлаетъ онъ тамъ того богатыря, о какомъ ты говоришь!..
Гер. Помалкивай-ка, Солнышко, чтобъ чего худого не вышло изъ этакихъ рѣчей! А я пойду къ Лунѣ и Сну, сказать имъ отъ Зевса — Лунѣ, чтобъ шла съ прохладцемъ, а Сну — чтобъ онъ не отпускалъ людей, чтобъ они и не замѣтили, что ночь что то длинновата…
11.
Афродита. — Луна.
править
Афродита. Что это про тебя разсказываютъ, милая Луна? Говорятъ, будто ты, когда бываешь въ Карій, останавливаешь свою колесницу, чтобы полюбоваться на одного охотника, Эндиміона, когда онъ спитъ подъ открытымъ небомъ, а иногда, среди дороги, даже и спускаешься къ нему?
Луна. Спроси, Афродита, своего сына… онъ тутъ виноватъ…
Афр. Ахъ ужъ не говори! Онъ становится просто невыносимъ! Чего онъ только со мной не продѣлывалъ, со своей матерью: — то на Иду водилъ изъ-за иліонца Анхиза, то вонъ на Ливанъ, изъ-за молоденькаго-то ассирійца, — а потомъ влюбилъ въ него Персефону и на половину отнялъ у меня милаго! Сколько ужъ разъ я ему грозила, если не исправится, сломать его лукъ и колчанъ, крылья у него выдрать! Нашлепаешь его сандаліей — на минуту уймется онъ съ испугу, прощенья проситъ, — а потомъ вскорѣ же опять за старое!… А скажи ты мнѣ — онъ красивъ, твой Эндиміонъ? Вѣдь это самое лучшее утѣшеніе…
Л. Ахъ, Афродита! Мнѣ онъ кажется ужасно хорошъ! А особенно, когда спитъ среди скалъ, на простомъ плащѣ… Лѣвой рукой онъ придерживаетъ свои стрѣлы, а правая у него закинута за голову, — ну, просто картина! Дышетъ онъ во снѣ такъ спокойно, точно амброзіей… Тогда я спускаюсь со своей высоты, подхожу на цыпочкахъ, чтобъ его не разбудить, не испугать… Ты сама это знаешь, что мнѣ говорить тебѣ объ этомъ… Я влюблена въ него до безумія!..
12.
Афродита. Эротъ.
править
Афродита. Подумай, Эротикъ, что ты дѣлаешь! Я ужъ не говорю, что на землѣ ты Богъ-знаетъ что внушаешь людямъ и противъ самихъ себя и противъ другихъ, но вѣдь и на небѣ-то!.. Зевса ты намъ выводишь въ самыхъ разныхъ видахъ, обращаешь его во что тебѣ вздумается, Луну снимаешь съ неба, Солнце заставляешь иногда бѣгать къ Климовѣ, гдѣ оно забываетъ свою дорогу. А что ты со мной продѣлываешь — это же непозволительно дерзко! Наконецъ, ты. разбойникъ, ужъ и Рею — старуху и мать столькихъ боговъ! — влюбилъ въ мальчишку и заставляешь бѣгать за какимъ-то фригійцемъ! И теперь она — изъ-за твоихъ штукъ — совсѣмъ съ ума рехнулась: запрягла своихъ львовъ, собрала корибантовъ, — они такіе же полоумные, какъ и она; — и вонъ они носятся но Идѣ, подъ гору и въ гору, она — благимъ матомъ реветъ по своемъ Атисѣ, а корибанты — тотъ самъ себя деретъ мечемъ, тотъ, распустивъ волосы, мечется по горамъ какъ угорѣлый, тотъ трубитъ въ рогъ, тотъ звенитъ тимпанами, стучитъ кимвалами — на Идѣ просто стонъ стоитъ и дымъ коромысломъ! И я боюсь, ужасно боюсь, какъ твоя мать — родила же я на свѣтъ дитятко! — какъ бы Рея, рехнувшись совсѣмъ, а то. пожалуй, опомнившись, не велѣла своимъ корибантамъ схватить тебя, изрубить на кусочки да и бросить львамъ… Просто, страшно мнѣ за тебя! Что съ тобой тогда будетъ?!…
Эротъ. Не бойся, матушка! Львы ко мнѣ привыкли, я часто сажусь къ нимъ на спину и, держась за гриву, на нихъ катаюсь. А они виляютъ хвостами, или берутъ руку въ ротъ, полижутъ — и ничего… А Роѣ — гдѣ ей теперь думать обо мнѣ. когда она только и занята своимъ Атисомъ! Да и что же я худого сдѣлалъ: показалъ красиваго?! Вы, вѣдь, не пропускаете сами красавцевъ, такъ и меня за это не вините!.. Или ты, мамушка, ужъ не хочешь больше любить, не хочешь любить Арея, и чтобы и онъ тебя не любилъ?..
Афродита. Ахъ, какой ты проказникъ, какой разбойникъ! Но не забывай моихъ словъ, все таки!
13.
Зевсъ. — Асклепій. Гераклъ.
править
Зевсъ. Да перестаньте, Асклепій и Гераклъ, ссориться, точно мужики! Неприлично это и неумѣстно на пирѣ у боговъ!
Гераклъ. Что же, Зевсъ? По твоему, мнѣ сѣсть ниже этого лекаришки?!
Асклепій. Конечно! Я выше тебя.
Гер. Чѣмъ это, глупая твоя голова?! Тѣмъ, чтоли, что Зевсъ тебя за пакости громомъ убилъ — а потомъ ты получилъ безсмертіе такъ себѣ, по снисхожденію?!
Аск. Позабылъ ты видно, Гераклъ, что и самъ сгорѣлъ на Этѣ, что меня коришь смертью отъ огня?
Гер. Да равно ли мы прожили-то?! Я, сынъ Зевса, Богъ знаетъ какіе труды понесъ, очищая землю, чудовищъ истребляя, наказывая разныхъ злодѣевъ, а ты — корешки какіе-то выкапывалъ, фокусы разные выдѣлывалъ! Хворымъ людямъ лекарства подавать ты умѣешь, а богатырскаго ничего ты не сдѣлалъ…
Аск. Вѣрно, братъ, вѣрно: я и тебя выпечилъ, когда ты недавно явился сюда полуизжареннымъ, подгорѣвъ съ обоихъ боковъ — съ одного отъ платьица, а съ другого — отъ костра. Если бы и ничего другого за мной не было, такъ я хоть рабомъ не былъ, какъ ты, не прялъ въ Лидіи, сидя въ красномъ сарафанѣ, не получалъ колотушекъ золотой туфлей отъ Омфалы и въ бѣлой горячкѣ не убивалъ жены и дѣтей…
Гер. Отвяжись ты, или узнаешь сейчасъ, что не очень то поможетъ тебѣ безсмертіе, какъ схвачу тебя да швырну внизъ головой съ неба, такъ что самъ Пэонъ не залечитъ тебѣ расшибленной башки!..
Зев. Перестать, говорю вамъ! Не разстраивайте вы нашего пира, или выгоню я васъ обоихъ!.. Гераклъ, ты долженъ уступить мѣсто Асклепію — онъ раньше тебя умеръ…
14.
Аполлонъ. — Гермесъ.
править
Гермесъ. Что ты грустенъ, Аполлонъ?
Аполлонъ. Все въ любви мнѣ неудача, Гермесъ.
Гер. Да, изъ-за этого стоитъ грустить. Но что ты? Все еще о Дафнѣ скучаешь?
Ап. Нѣтъ, я скорблю о своемъ миломъ лаконцѣ, сынѣ Эй бала.
Гер. А что съ нимъ? Гіацинтъ умеръ?!
Ап. Да, и не своей смертью!
Гер. Что-же такое, Аполлонъ? Неужели-же кто-нибудь былъ такъ жестокъ, что убилъ такого красиваго мальчика?!
Ап. Моихъ собственныхъ рукъ это дѣло…
Гер. Да что ты-съ ума сошелъ, Аполлонъ?!
Ап. Нѣтъ, это несчастный случай…
Гер. Что же такое? Разскажи, пожалуйста.
Ап. Гіацинтъ учился бросать дискъ и я съ нимъ бросалъ. А проклятый Зефиръ — пропади онъ пропадомъ! — давно былъ тоже въ него влюбленъ, но Гіацинтъ на него и не глядѣлъ; и вотъ Зефиръ, взбѣшенный презрѣніемъ, лишь только я метнулъ дискъ, какъ обыкновенно, высоко, — вдругъ какъ задуетъ съ Тайгета и нанесъ дискъ прямо на голову моему мальчику… Кровь хлынула ручьемъ… и онъ тутъ же умеръ. Я кинулся на Зефира — онъ удирать въ горы… Я пустилъ ему въ догонку нѣсколько стрѣлъ. А моему мальчику въ Амиклахъ, гдѣ его сразилъ дискъ, я насыпалъ большой курганъ. Землѣ же велѣлъ изъ его крови выростить цвѣтокъ, прекраснѣйшій изъ всѣхъ цвѣтовъ, а на лепесткахъ у него слова, говорящія о моей скорби по покойникѣ… Ну, какъ по твоему, неужели же я понапрасну грущу?
Гер. Да что же дѣлать, Аполлонъ! Вѣдь ты же зналъ, что любимчикъ твой смертенъ, такъ нечего и печалиться, что онъ умеръ…
15.
Аполлонъ. — Гермесъ.
править
Гермесъ. Вонъ, Аполлонъ, хромой-то нашъ, и по ремеслу кузнецъ, а женился на какихъ красавицахъ — Афродитѣ и Харитѣ!
Аполлонъ. Да, счастье ему, Гермесъ! Дивлюсь я, что онѣ терпятъ его ласки, а особливо, когда видятъ его всего въ поту, разопрѣвшаго у своего горна, съ лицомъ сплошь въ сажѣ… И вотъ такого-то онѣ обнимаютъ, цѣлуютъ и спятъ съ нимъ!
Гер. Я и самъ не понимаю этого и завидую Гефесту… Украшайся тутъ, играй на киѳарѣ, заботься о красотѣ, какъ ты. Аполлонъ, — или, какъ я, будь недуренъ и на лирѣ поигрывай, — а какъ отдохнуть, мы съ тобой спи себѣ въ одиночествѣ!..
Ап. Я ужасно несчастенъ въ погонѣ за любовью… Ужъ какъ любилъ я Дафну и Гіацинта — и вотъ Дафнѣ былъ я такъ противенъ, что она захотѣла лучше обратиться въ дерево, чѣмъ принадлежать мнѣ, а Гіацинта я самъ убилъ дискомъ и теперь, вотъ, вмѣсто нихъ, у меня одни вѣнки
Гер. Ну, а я, во время оно, и съ Афродитой… Впрочемъ, не слѣдъ болтать.
Ап. Знаю, — говорятъ, отъ тебя у нея Гермафродитъ. А скажи-ка ты мнѣ: какъ это не ревнуетъ Афродита къ Харитѣ, а Харита къ Афродитѣ?
Гер. Да, вѣдь, Аполлонъ, одна живетъ съ нимъ на Лемносѣ, а другая — на небѣ. А кромѣ того, вѣдь, Афродита ужасно влюблена въ Арея, только объ немъ и думаетъ и о кузнецѣ своемъ почти ужъ не вспоминаетъ!
Ап. А какъ ты думаешь, знаетъ про это Гефестъ?
Гер. Знаетъ, но что же онъ можетъ подѣлать, видя, какой это молодой человѣкъ интересный, да еще и воинъ! Вотъ онъ и представляется спокойнымъ. Но онъ задумалъ устроить какія-то сѣти и поймать ихъ en flagrant délit…
Ап. He знаю, какъ другіе, а я ужасно хотѣлъ бы быть этимъ пойманнымъ!..
16.
Гера. — Латона.
править
Гера. Хорошихъ дѣтокъ родила ты Зевсу, Латона, нечего сказать!…
Латова. Не всѣмъ, Гера, рожать такихъ, какъ твой Гефестъ!
Гера. Да онъ, хоть и хромъ, а очень полезенъ; такой искусникъ: небо намъ все разукрасилъ, женился на Афродитѣ, и какъ для нея старается! А изъ твоихъ — дочь совсѣмъ и не похожа на дѣвицу. дикая, ушла, въ концѣ концовъ, къ скиѳамъ и тамъ — всѣмъ извѣстно, что она ѣстъ, убивая путниковъ и подражая скиѳамъ, которые людоѣды!.. А Аполлонъ за все хватается: онъ и стрѣлокъ, онъ и музыкантъ, онъ и лечитъ, онъ и предсказываетъ! Устроилъ заведенія для гаданій — въ Дельфахъ, въ Кларѣ, въ Дидимахъ — и надуваетъ себѣ всѣхъ, что къ нему обращается, на всякій вопросъ отвѣчаетъ уклончиво и двусмысленно, такъ что нѣтъ опасности ошибиться. И наживается онъ отъ этого — вѣдь много дураковъ, которые ищутъ, чтобы ихъ обманывали, хоть для тѣхъ, кто поумпѣе, ясно, что онъ большею частью путаетъ. Вотъ онъ — предсказатель, а не зналъ, что убьетъ дискомъ своего любимчика, не предвидѣлъ, что Дафна отъ него убѣжитъ, хоть онъ и красивъ и наряденъ. Ужъ я не знаю, съ чего это ты вообразила, что дѣти твои лучше Ніобиныхъ?!..
Лат. Знаю я. почему для тебя эти дѣти одна людоѣдка, другой лжепророкъ, знаю я, почему они тебя злятъ: потому, что всѣ боги на нихъ любуются: одну хвалятъ всѣ за красоту, а другому дивятся, когда онъ на балахъ играетъ…
Гера. Ха, ха, ха! Это онъ-то хорошій музыкантъ. Онъ, съ котораго Марсій долженъ былъ бы содрать кожу, побѣдивъ его въ состязаніи, если бы Музы по совѣсти рѣшили!! Напрасно Марсій погибъ, несправедливо осужденный… А красавица твоя такъ то ужъ красива, что, какъ только увидалъ ее Актеонъ, она, со страху, чтобы онъ не разсказалъ всѣмъ объ ея уродствѣ, затравила его собаками!.. Я. ужъ не говорю, что не была бы она такой повитухой, будь она дѣйствительно дѣвицей…
Лат. Загордилась ты, Гера, что съ Зевсомъ живешь и царствуешь, вотъ и лаешься..* Погодитка! Ужо и я увижу тебя въ слезахъ, какъ онъ, бросивъ тебя, уйдетъ на землю, обернувшись въ быка или въ лебедя!..
17.
Аполлонъ. — Гермесъ
править
Аполлонъ. Чего хохочешь, Гермесъ?
Гермесъ. Больно смѣшную штуку видѣлъ я, Аполлонъ!
Аи. Разскажи — подѣлись…
Гер. Афродиту застали въ объятіяхъ Арея и Гефестъ связалъ ихъ, поймавши!..
Ап. Да что ты?! Дѣйствительно, смѣшной анекдотъ!…
Гер. Давно ужъ, кажется, онъ зналъ и подстерегалъ ихъ; вотъ и устроилъ онъ западню, разложивъ вокругъ постели невидимыя сѣти, а самъ ушелъ себѣ въ кузницу. Вскорѣ Арей пробрался, увѣренный, что никто его не видитъ: но Солнышко видѣло и сказало Гефесту… Лишь только они улеглись, ну… и прочее… и очутились подъ тенетами — сѣть ихъ охватываетъ, а Гефестъ ужъ тутъ! Жена его — вся голая! нечѣмъ ей при крыться, сгорѣла со стыда!.. Арей же сперва попробовалъ улепетнуть, думалъ сѣти разорвать, но, видя, что ужъ не убѣжишь, сталъ просить прощенія…
Ап. Ну и что же? Гефестъ его отпустилъ?
Гер. Какъ бы не такъ! Онъ созвалъ всѣхъ боговъ и показывалъ, какъ его обманывали! А онито оба — голые, лица прячутъ, связанные краснѣютъ… Потѣха, да и только!… Смѣху то что было! Чуть не все на глазахъ и происходило!..
Ап. Не стыдно это кузнецу то, выставлять на показъ свою обиду?
Гер. Господи! Да онъ тутъ же, со всѣми стоя, хохоталъ… А я, если сказать откровенно, завидовалъ Арею не только, когда онъ ласкалъ прелестную, но даже когда онъ былъ и связанъ съ ней…
Ап. И за это ты согласился бы, чтобы и тебя связали?
Гер. А ты бы, небось, не согласился?!?… Пойдемъ-ка, посмотри! Подивлюсь я, если, взглянувъ, ты не пожелаешь того же.
18.
Зевсъ. — Гера.
править
Гера. Мнѣ, Зевсъ, было бы стыдно, если бы у меня былъ такой сынъ, — какая то рохля, отъ пьянства совсѣмъ размякъ, ходитъ съ митрой на головѣ, возится постоянно съ сумасшедшими бабами и самъ хуже ихъ всѣхъ, кривляется подъ тимпаны, флейты и кимбалы и на кого угодно больше похожъ, чѣмъ на тебя, отца!
Зевсъ. Ну. однако, Гера, этотъ «рохля въ митрѣ» не только прибралъ къ своимъ рукамъ Лидію, покорилъ обитателей Тмола и подчинилъ себѣ ѳракійцевъ, но со своимъ бабьимъ войскомъ ходилъ и въ Индію, слоновъ тамъ забралъ, земли завоевалъ и рабомъ увелъ царя, который попробовалъ было возстать, и все это сдѣлалъ онъ, прогуливаясь и забавляясь со своимъ тирсомъ, увитымъ плющемъ, пьяный и не въ своемъ умѣ, — по твоему… А кто осмѣливался перечить ему или насмѣхаться надъ его таинствами — онъ всякаго наказывалъ: кого связывалъ лозами, на кого напускалъ собственную его мать — и она его потрошила, какъ ягненка!.. Видишь? Это довольно мужественно и вовсе не недостойно отца! А что ему нравятся игры, да выпивка — бѣда не велика и даже скорѣе можно сказать: каковъ же былъ бы онъ трезвымъ, коли и пьяный такія дѣла дѣлаетъ!
Гера. Да ты, пожалуй, станешь хвалить и выдумку его виноградъ и вино, словно не видишь, что люди дѣлаютъ отъ вина: здравый умъ теряютъ, безобразничаютъ, просто бѣшеными становятся отъ винопитія!? Икара-то, — перваго, кому онъ подарилъ лозу, — его же работники на смерть заколотили лопатами…
Зевсъ. Пустое, матушка! Не вино это дѣлаетъ, и не Діонисъ, а неумѣренность въ питьѣ и безобразный обычай пить вино слишкомъ крѣпкое. А кто пьетъ въ мѣру, дѣлается только веселѣе и живѣе и тогда никто изъ собутыльниковъ ничего такого другому не устроитъ. Это ты, Гера, просто злишься изъ ревности, вспоминая Семелу, и ругаешь Діониса за то, что, но настоящему, очень хорошо…
19.
Афродита. — Эротъ.
править
Афродита. Отчего это ты, Эротикъ, всѣхъ боговъ перетревожилъ: и Зевса, и Посейдона, и Аполлона, и Рею, и меня, свою мать, а Аѳины не трогаешь и для нея словно факелъ твой безъ огня, колчанъ безъ стрѣлъ и самъ ты безъ оружія?
Эротъ. Боюсь я ее, мамушка… Очень ужъ она страшная, серьезная, строгая. Иной разъ я натяну лукъ и прицѣлюсь въ нее, она какъ потрясетъ шлемомъ, испугаетъ меня, я просто задрожу и стрѣлы падаютъ у меня изъ рукъ!..
Афр. А Арей что-же не страшнѣе, что на него ты напалъ и побѣдилъ его?
Эр. Да онъ самъ ко мнѣ подходитъ и меня подзываетъ, а Аѳина глядитъ все такъ сердито… Разъ я какъ-то летѣлъ близко отъ нея со своимъ факеломъ, такъ она: «если только подлетишь, говоритъ, вотъ ей-же Богу, пырну тебя копьемъ, либо за ногу схвачу да швырну въ тартарары, либо руками разорву»! Вонъ какъ она говоритъ! И смотритъ такъ сердито, и На груди у нея такое страшилище со змѣями, вмѣсто волосъ… Его я ужасно пугаюсь, страшно мнѣ и я бѣгу!..
Афр. Вотъ Аѳины и Горгоны ты боишься, а Зевсовой молніи нѣтъ!.. А почему ты въ Музъ не стрѣляешь? Развѣ онѣ тоже трясутъ шлемомъ и показываютъ тебѣ Горгону?
Эр. Не смѣю я ихъ трогать: онѣ такія серьезныя, всегда думаютъ или поютъ, и я часто стою и слушаю ихъ пѣніе…
Афр. Ну, Богъ съ ними, если онѣ такія серьезныя. А Артемиды почему ты не трогаешь?
Эр. Да попасть въ нее не легко: она все бѣгаетъ по горамъ; у нея своя особая любовь.
Афр. Что же она любитъ, милый?
Эр. Охоту на оленей, на ланей; ловить ихъ или стрѣлять, этимъ она ужасно увлекается. А вотъ брата ея, хоть онъ тоже стрѣлокъ и охотникъ…
Афр. Знаю, знаю, милый, его ты частенько подстрѣливалъ…
20.
Судъ Париса.
править
Зевсъ. Иди-ка ты, Гермесъ, съ этимъ яблокомъ во Фригію къ пастуху, Пріамову сыну — онъ бродитъ около Иды въ Гаргаріи, — и скажи ты ему, что, дескать, Зевсъ велитъ тебѣ, Парисъ, такъ какъ ты молодецъ красивый и въ дѣлахъ любовныхъ опытенъ, разсудить этимъ богинямъ, которая всѣхъ лучше. Побѣдительница въ этомъ спорѣ въ награду и получитъ яблоко. Ну, и вамъ самимъ надо поити къ этому судьѣ. Я люблю васъ всѣхъ одинаково и отказываюсь тутъ рѣшать: если бы можно было, съ удовольствіемъ видѣлъ бы я побѣдительницами васъ всѣхъ — вѣдь, признавшій одну красивѣйшею, неизбѣжно станетъ страшно ненавистенъ обѣимъ другимъ, — такъ что я и ни берусь быть вамъ судьей. Молодой же фригіецъ, къ которому вы пойдете, царевичъ и милому нашему Гапимеду родня и хоть человѣкъ онъ простой и малообразованный, но никто не можетъ признать его недостойнымъ предстоящаго ему зрѣлища.
Афродитъ Если бы ты, Зевсъ, самого Мома назначилъ намъ въ судьи, и предъ и имъ бы я выступила смѣло. Самъ Момъ, со всѣмъ своимъ злымъ умомъ, что могъ бы во мнѣ осудить?.. Но нужно, чтобъ выбранный тобой человѣкъ былъ угоденъ и этимъ!..
Гера. Да и л, Афродита, не побоялась бы, хоть бы твоего Арея назначили намъ судьей, и согласна и на этого Париса, каковъ бы онъ тамъ ни былъ.
Зев. Согласна и ты на это, дочка? Что ты говоришь?.. Отворачиваешься и краснѣешь… Это ужъ ваше дѣвичье дѣло стыдиться такихъ разговоровъ! Но ты соглашаешься, все-таки. Ну, такъ идите же, только проспорившія ужъ не сердитесь на своего судью и не напускайте какихъ-либо бѣдъ на этого молодца. Вѣдь нельзя же всѣмъ быть совсѣмъ одинаково красивыми.
Герм. Ну, такъ маршъ сейчасъ во Фригію, я васъ поведу, а вы не отставайте… Не бойтесь, я Париса знаю. Молодецъ онъ красивый, женскій полъ любитъ и споръ вашъ разрѣшить отлично можетъ. Онъ ужъ худо не разсудить.
Афр. Очень это хорошо и по мнѣ ты это говоришь. что судья онъ справедливый. А что, онъ холостой или есть у него жена?
Герм. Ну, не совсѣмъ холостой…
Афр. Какъ это?
Герм. Кажется мнѣ, что живетъ онъ съ одной женкой съ Иды, — она ничего себѣ, но деревенщина и совсѣмъ не образованная. Только, кажется, не очень то онъ къ ней льнетъ… А на что ты это спрашиваешь?
Афр. Такъ себѣ.
Аѳ. Не по посольски поступаешь, Гермесъ: что ты съ ней шепчешься?
Герм. Да пустяки, Аѳина, не объ васъ. Она спрашивала, холостъ Парисъ или женатъ?
Же. А ей какое до этого дѣло?
Аѳ. Не знаю. Она говоритъ, что такъ себѣ, вдругъ, спросила..
Аѳ. Ну что же? Холостой опъ?
Герм. Кажется, что нѣтъ.
Аѳ. Ну, а любитъ онъ войну? Любить славу? Или онъ настоящій пастухъ?
Герм. Не могу тебѣ сказать хорошенько, а думаю, что, какъ молодъ онъ, то долженъ онъ и этого желать, думать, какъ бы быть ему первымъ и въ битвахъ.
Аѳ. Ага! Ну, я ничуть не безпокоюсь и не сержусь, что ты съ ней шептался. Дѣла Афродиты не важны!..
Герм. И она почти такъ же говорила. Такъ ты и не гнѣвайся и не дуйся, что я и ей попросту отвѣчалъ. Однако, въ разговорахъ то мы порядкомъ поотошли отъ звѣздъ и ужъ почти во Фригіи. Я уже хорошо вижу и Иду и Гаргаръ, да, если не ошибаюсь, вонъ и самъ вашъ судья, Парисъ.
Гера. Гдѣ? Я но вижу.
Герм. Вонъ тамъ, Гера, смотри налѣво: не у вершины, а внизу, вонъ, гдѣ пещера, гдѣ видно стадо…
Гера. Не вижу я стада…
Герм. Какъ?! Неужели ты не видишь, вонъ тамъ, куда я показываю пальцемъ, что межъ камнями пробираются коровы; не видишь и человѣка, который, съ рожкомъ въ рукахъ, смотритъ съ камня, чтобы стадо не разбрелось?..
Гера. Теперь вижу; такъ это онъ?
Геры, Да, онъ. Такъ какъ мы уже близко, то. я думаю, не пойдти ли намъ лучше по землѣ, чтобы не испугать его. если вдругъ сверху явимся предъ нимъ.
Гера. Хорошо, пойдемте… Мы спустились, Афродита, и, я думаю, ты теперь отлично можешь идти впередъ и указывать дорогу. Ты, вѣдь, кажется, знаешь эти мѣста, частенько ты, говорятъ, спускалась сюда къ Анхизу.
Афр. Я и вниманія не обращаю, Гера, на твои задиранья…
Герм. Да я васъ проведу. Я, вѣдь, бывалъ, во Фригіи, когда Зевсъ увлекся фригійскимъ мальчикомъ! Я частенько приходилъ сюда отъ Зевса наблюдать за нимъ. И когда онъ обернулся въ орла, я вѣдь тоже летѣлъ вмѣстѣ съ нимъ и помогалъ ему уносить красавчика. Помнится, вонъ съ того утеса онъ его и подхватилъ. Мальчуганъ въ это время подыгрывалъ на дудочкѣ своему стаду т Зевсъ налетѣлъ на него сзади, легонечко обхватили его когтями, а клювомъ придерживалъ ему на головѣ шапочку и понесъ мальчика, который страшно перепугался и, обернувъ голову, смотрѣлъ, кто это его… Я тогда его дудочку подхватилъ, со страху онъ ее бросилъ.. Однако, вонъ ужъ Парисъ совсѣмъ близко. Заговоримъ съ нимъ. Здравствуй, пастухъ!
Парисъ. Здравствуй и ты, молодецъ. Чей ты? Откуда? И что это за женщинъ ты ведешь? Не здѣшнія онѣ, не деревенскія, больно ужъ онѣ красивы.
Герм. Не женщины это, Парисъ! Это Геру, Аѳину и Афродиту, да и меня, Гермеса, Зевсть послалъ къ тебѣ… Что ты дрожишь и блѣднѣешь? Ты не бойся, ничего страшнаго нѣтъ: велитъ онъ тебѣ разсудить ихъ красу. Онъ, говоритъ, самъ всѣмъ хорошъ и дѣла любовныя знаетъ, ему и книги въ руки. А рѣшивъ споръ, въ награду лучшей дай это яблоко.
Пар. Дай-ка посмотрѣть, что такое.. «Отдать прекраснѣйшей»… Но гдѣ же мнѣ, господинъ Гермесъ, смертному и совсѣмъ простому человѣку, быть судьей въ такомъ удивительномъ спорѣ рѣшить который совсѣмъ не по силамъ пастуху! Тутъ еще могутъ разсудить люди опытные, городскіе, а мое дѣло: рѣшить, какая коза или какая телка лучше, — это я знаю; эти же всѣ равно хороши, я не знаю, какъ и глаза отвести съ одной на другую… Просто, остановиться нелегко, но, на что ни взглянешь, хочется все туда смотрѣть и все хвалить; а посмотришь на другое, и то больно хорошо, и туда не наглядишься, и что около, тоже очень хорошо!.. Просто ослѣпила меня ихъ красота, совсѣмъ меня побѣдила она… Экая досада, что не могу я разсматривать ихъ всѣмъ своимъ тѣломъ, какъ Аргусъ… Мнѣ кажется: справедливо рѣшить, такъ надо отдать яблоко имъ всѣмъ… А еще и вотъ что: одна изъ нихъ, вѣдь, сестра и жена Зевса, двѣ дочери… Ну, какая же трудная задана мнѣ задача!.
Герм. Ну, что ужъ дѣлать! А нельзя не исполнить велѣнія Зевса.
Пар. Тактэ вотъ что, Гермесъ, ты ихъ уговори, чтобы двѣ, которыя яблока не получаютъ, на меня ужъ не сердились, а рѣшили бы, что просто глаза мои худо видятъ.
Герм. Онѣ такъ и обѣщались… По пора тебѣ разбирать.
На р. Ну, попробуемъ! Что будетъ, то будетъ! Но еще вотъ что: хотѣлъ бы я знать, надо ли ихъ разсматривать, какъ онѣ сейчасъ, или онѣ могутъ и раздѣться для вѣрности разбора?
Герм. Это ужъ дѣло судьи. Ты самъ приказывай.
Пар. Мое?! Такъ я хочу видѣть ихъ безо всего.
Герм. Тогда раздѣвайтесь! Ты смотри, а я поотойду въ сторону…
Гера. Ну, хорошо, Парисъ… И я первая раздѣнусь, чтобы ты видѣлъ, что не только грудь у меня бѣлая и не только глаза такіе большіе, но и вся я одинаково хороша.
Пар. Раздѣвайся и ты, Афродита!
Аѳина. Смотри. Парисъ, чтобъ ока раздѣлась совсѣмъ и поясъ чтобъ сняла! Онъ у нея волшебный и имъ она тебя околдуетъ! Пусть явится безъ всякихъ украшеній и не нарумяненная, точно кокотка, а нагой покажетъ свою красу…
Пар. Вѣрно она говоритъ: снимай и поясъ!
Афр. Такъ и ты, Аѳина, сними шлемъ и явись простоволосой: зачѣмъ потрясать его гривой и судью пугать?! Боишься видно, что если онъ будетъ смотрѣть безъ перепугу, такъ не очень то поразитъ его взглядъ твоихъ очей…
Же. Смотри, вотъ онъ шлемъ: я его сняла.
Афр. Смотри и ты: вотъ поясъ.
Гера. Ну, раздѣлась и я…
Пар. Боже ты мой! Что за картина, что за красота, что за прелесть! Ну и дѣвица!.. А эта: какая царственная, блестящая, поистинѣ достойная Зевса! А эта… какъ нѣжно глядитъ, какая у нея сіяющая и задорная улыбка! Я захлебываюсь отъ восторга… Ну, знаете, я долженъ разсмотрѣть васъ каждую особо, иначе у меня совсѣмъ кружится голова, и я не знаю, на что мнѣ и глядѣть, глаза мои разбѣгаются.
Афр. Хорошо…
Нар. Вы обѣ поотойдите, а Гера ты останься…
Гера. Ладно… А теперь, когда ты меня хорошо видѣлъ, можешь судить и о томъ, хорошо ли я тебя отблагодарю за рѣшеніе въ мою пользу: если ты признаешь меня первой, Парисъ, ты будешь владыкой всей Азіи!
Пар. Подарками меня не подкупить… Ну, довольно. Я скажу но совѣсти. Аѳина, подойди.
Аѳ. Вотъ я… Если меня признаешь красивѣйшей, Парисъ, то никогда не выйдешь изъ битвы побѣжденнымъ, а всегда будешь побѣдителемъ: я сдѣлаю тебя постояннымъ побѣдоносцемъ!..
Пар. Да нисколько мнѣ не нужно, Аѳина, ни войны, ни битвъ. Вѣдь видишь, что теперь во Фригіи и въ Лидіи царитъ миръ, батюшка правитъ спокойно… Впрочемъ, не бойся: я твоихъ правъ не забуду, а за взятки рѣшать не стану… Ну, одѣвайся и надѣвай свой шлемъ; я посмотрѣлъ хорошо… Ну-ка, Афродита…
Афр. Ну, вотъ и я, близехонько… Ты смотри хорошенько, ничего не пропуская, разглядывая каждое мѣстечко… А кромѣ того вотъ что, красавецъ: я ужъ давно, вижу, что ты молодъ и такъ хорошъ, что другого такого и во Фригіи нѣту, радуюсь на твою красоту и очень жалѣю, что ты не живешь въ городѣ, бросивъ эти скалы и утесы, а здѣсь, въ пустынѣ, губишь свою молодость. Какая тебѣ радость отъ этихъ горъ, а коровамъ, — на что твоя красота?! Да пора бы тебѣ и жениться, — но на такой грубой деревенщинѣ, какъ всѣ бабы здѣсь на Идѣ, а на комъ-нибудь изъ Греціи, изъ Аргоса. Коринѳа, или изъ Спарты, напримѣръ на Еленѣ; она молода и хороша, просто ничуть не хуже меня, и что всего важнѣе — сердце у нея горячее. Она, ужъ я навѣрно знаю, если бы только увидала тебя, все бы оставила, чтобъ отдаться тебѣ, пошла бы за тобой и была бы тебѣ хорошею женой… Да ты, навѣрно, слыхалъ о ней…
Пар. И и чего не слыхалъ, Афродита, по твои рѣчи слушаю съ большимъ удовольствіемъ!..
Афр. Она дочь Леды, извѣстной красавицы, той, къ которой леталъ Зевсъ, обращаясь въ лебедя.
Пар. А какова она собой?
Афр. Да ужъ бѣлая, какъ настоящая лебедь: нѣжная, точно въ яичкѣ выхоленная: одѣвается отлично, статная… И до того она очаровательна, что изъ за нея была война, какъ Тезой увезъ ее. когда она была еще подросткомъ. А когда она стала невѣстой, то всѣ самые лучшіе ахейцы искали ея руки, и она вышла за Менелая, Пелопида. Вотъ, если хочешь, я обдѣлаю дѣло, и она будетъ твоей женой.
Пар. Да какъ же это?.. Вѣдь она же замужемъ!..
Афр. Молодъ ты, милый, и простъ, а ужъ я знаю, какъ обдѣлать такое дѣльце…
Пар. Какъ же?? Мнѣ это очень интересно!..
Афр. Ты поѣзжай какъ будто для того, чтобы посмотрѣть Грецію. А когда будешь въ Лакедемонѣ, Елена тебя увидитъ, и тутъ ужъ мое дѣло, чтобы она влюбилась въ тебя и уѣхала бы съ тобой.
Пар. Вотъ это-то и кажется мнѣ совсѣмъ невѣроятнымъ, чтобы она рѣшилась, покинувъ мужа, вдругъ бѣжать съ чужимъ, неизвѣстнымъ ей человѣкомъ!..
Афр. Объ этомъ не безпокойся! Есть у меня два сына, прехорошенькіе, — Страсть и Эротъ; я ихъ дамъ тебѣ въ провожатые, когда ты поѣдешь, и Эротъ проберется къ Еленѣ и влюбитъ ее въ тебя, а Страсть охватитъ самого тебя и сдѣлаетъ тебя самымъ влюбчивымъ и обольстительнымъ.. Да я и сама съ Харитами буду тамъ и постараюсь, и вмѣстѣ мы живо ее уговоримъ…
Пар. Выйдетъ ли что изъ всего этого, я не знаю, Афродита, но самъ я и теперь ужъ совсѣмъ влюбленъ въ Елену… мнѣ просто кажется, что я ее уже вижу… Мнѣ кажется, будто я ужъ плыву въ Элладу… будто я ужъ уѣзжаю съ красавицей, и мнѣ досадно даже, что все это еще лишь въ мечтахъ!…
Афр. Но, Парисъ любимъ ты будешь не прежде, чѣмъ мнѣ, которая тебѣ все это разсказала и станетъ тебѣ помогать, присудишь яблоко! Слѣдуетъ, чтобъ и я была съ вами побѣдительницей, чтобъ я праздновала вмѣстѣ и ваіи у свадьбу и свою побѣду… Этимъ яблокомъ ты можешь купить сразу все: любовь красавицы и свадьбу съ ней!…
Пар. Боюсь я, какъ бы послѣ моего рѣшенія ты и не позабыла обо мнѣ…
Афр. Хочешь, побожусь?!
Пар. Не надо, не надо… а пообѣщай еще разъ…
Афр. Обѣщаюсь, что дамъ тебѣ въ жены Елену и что тебя къ пей буду провожать и ее въ Иліонъ привезу, сама съ вами буду и все дѣло устрою!
Пар. И возьмешь съ собою и Эрота, и Ладу, и Xаритъ?..
Афр. Непремѣнно… возьму съ собой и Преданность и Гименея…
Пар. Ну, съ этимъ даю тебѣ яблоко!
Афр. Съ этимъ и беру!!
21.
Арей. — Гермесъ.
править
Арей. Слышалъ ты, Гермесъ, чѣмъ грозилъ намъ Зевсъ? Какія неслыханныя и невѣроятныя вещи! Если, говоритъ, захочу, спущу съ неба цѣпь, а вы старайтесь, ухватившись за нее, стащить меня. Даромъ будете биться, не стащите. А если я захочу втащить — подниму не только насъ, но и землю съ моремъ вмѣстѣ… и другое, въ томъ же родѣ. — да ты слышалъ. Я не стану спорить: онъ сильнѣе, здоровѣе каждаго изъ боговъ, но чтобы намъ всѣмъ его не перетянуть, особенно, если мы возьмемъ и Землю и Море, не повѣрю!
Гермесъ. Поосторожнѣе, Арей; такія рѣчи говорить но безопасно: не случилось бы намъ худа за болтовню…
Ар. Да ты думаешь, что я со всѣми такъ разговариваю? Нѣтъ, братъ, только съ тобой однимъ, зная, что ты умѣешь держать языкъ за зубами… Но не могу удержаться, чтобы не высказать тебѣ, что всего смѣшнѣе казалось мнѣ, когда я слушалъ это хвастовство; помню я, какъ не очень давно, когда Посейдонъ, Гера и Аѳина, возставши противъ него, рѣшили его схватить и связать, какъ онъ струхнулъ — а ихъ было всего трое! И если бы Ѳетида сжалившись, не позвала ему на помощь сторукаго Бріарея, быть бы ему связану и съ громомъ своимъ и съ молніей!.. Когда я объ этомъ вспомнилъ, смѣяться мнѣ захотѣлось на его хвастовство!..
Гер. Да потише, осторожно! За этакія рѣчи и влетѣть можетъ — и тебѣ, да и мнѣ…
22.
Гермесъ. — Панъ,
править
Панъ. Здравствуй, батюшка!
Гермесъ. Здравствуй, братецъ. Только какой же я тебѣ отецъ?
Панъ. Да вѣдь ты же Гермесъ Килленскій?
Герм. Да, я. Но ты-то какъ мнѣ сынъ?
Панъ. Я незаконный, я — «плодъ любви несчастной»!
Герм. Чертъ побери! Отъ козла ты какого-нибудь родился и отъ козы! Какой ты мнѣ сынъ: съ рогами, съ этакимъ-то носомъ, съ долгой бородой, съ козлиными копытами, съ хвостомъ…
Панъ. Что бы ты во мнѣ ни ругалъ, батюшка, ты себя больше вини, что такого сына сдѣлалъ, я тутъ не виноватъ.
Герм. А кто же твоя мать? Ужъ не пошалилъ ли я какъ ненарокомъ съ козой?
Панъ. Не съ козой ты пошалилъ, а припомни-ка. какъ ты въ Аркадіи… благородную дѣвушку… Что это ты кусаешь ногти и озираешься? Я говорю о Пенелопѣ, дочери Икара.
Герм. Но какъ это она отъ меня, — и родила тебя похожимъ не на меня, а на козла?
Панъ. Вотъ тебѣ ея собственныя слова. Когда она произвела меня на свѣтъ въ Аркадіи, она сказала: «дитятко, мать твоя — это я, Пенелопа спартанка; а отецъ твой, знай это, Гермесъ, сынъ Зевса и Майи. Ты ужъ не огорчайся, что у тебя рога и козлиныя ноги; когда отецъ твой подобрался ко мнѣ, онъ, чтобы обмануть, обернулся въ козла, потому и вышелъ ты похожимъ ни козла».
Герм. Ахъ, Господи… помню, помню, что то такое было… А я-то горжусь своей красотой, самъ еще бороды не имѣю, и вдругъ теперь прослыву твоимъ отцомъ! Да меня теперь всѣ засмѣютъ за этакое дитятко!..
Панъ. Я тебя не осрамлю, батюшка. Я вѣдь отличный музыкантъ, играю на флейтѣ, Діонисъ безъ меня шагу ступить не можетъ, я ему другъ и пріятель, я и хоромъ у него завѣдую. А если посмотришь ты намой стада, сколько ихъ у меня въ Тегеѣ и на Партеніѣ. — истинно порадуешься. Я вѣдь въ Аркадіи просто царствую! И Аѳинянамъ въ Мараѳонскую битву я такъ помогъ, что мнѣ на Акрополѣ посвященъ особый гротъ, — вотъ, будешь въ Аѳинахъ, увидишь, какъ тамъ Наново имя почитается.
Герм. Скажи-ка, ты женатъ. Панъ? Такъ, кажется, тебя звать?
Панъ. Нѣтъ, батюшка. Больно я сладострастенъ и одной женщиной не могъ бы удовольствоваться.
Герм. Что жъ ты? Съ козами, такъ сказать, пошаливаешь?
Панъ. Ну, зачѣмъ съ козами, я имѣю дѣло и съ Эхои, и съ Громой, да и со всѣми Діонисовымя менадами, и много и у меня съ ними дѣла бываетъ.
Герм. Вотъ что, сынокъ, хочешь сдѣлать мнѣ удовольствіе?
Панъ. Приказывай, батюшка.
Геры Вотъ мы съ тобой обо всемъ переговорили, подойди ты ко мнѣ, я тебя поцѣлую, — но. пожалуйста, не называй ты меня отцомъ при другихъ…
23.
Аполлонъ. — Діонисъ.
править
Аполлонъ. Удивительно, Діонисъ, до чего не похожи другъ на друга и съ лица и но замашкамъ — Эротъ, Гермафродитъ и Пріапъ, дѣти одной матери! Одинъ — такой красавецъ, отличный стрѣлокъ, бойкій, всѣми вертитъ, другой — какой то рыхлый, что то въ немъ бабье, да и на видъ ни то, ни сё: не поймешь, дѣвчонка это, или подростокъ. А вотъ Пріапъ — этотъ мужественъ больше чѣмъ надо.
Діонисъ, Что жъ удивляться, Аполлонъ: не Афродита этому причина, а отцы, совершенно различные. Бываютъ часто различными и дѣти одного отца и одной матери, родные братъ и сестра, какъ, напри мѣръ, вы.
Ан. Да, но мы похожи, и занятія у насъ одинаковыя, мы оба стрѣлки.
Діон. Относительно стрѣльбы вѣрно, но въ другомъ, Аполлонъ, не схожи вы: Артемида — вонъ у скиѳовъ убиваетъ всѣхъ чужестранцевъ, а ты здѣсь прорицатель и врачъ.
Ап. А ты думаешь, сестрѣ пріятно у скиѳовъ? Да она только и мечтаетъ, какъ бы уѣхать ей изъ Тавриды, только бы заѣхалъ туда какой-нибудь грекъ, опротивѣли ей убійства-то.
Діон. И хорошо сдѣлаетъ. Но Пріапѣ… смѣшное я тебѣ о немъ разскажу. Недавно былъ я въ Ламисакѣ… иду себѣ но городу, вдругъ, на встрѣчу мнѣ Пріапъ… зоветъ къ себѣ: за отличнымъ ужиномъ немножко мы выпили, затѣмъ улеглись себѣ спать. Вдругъ въ самую полночь, нашъ милѣйшій всталъ… право, мнѣ стыдно говорить…
Ап. Къ тебѣ сталъ подбираться, да?
Діон. …Да, въ такомъ родѣ..
Ап. А ты что же?
Діон. Да что же… расхохотался…
Ап. Ну, конечно, и не стоило оскорбляться или сердиться. Да ему можно и простить: онъ сталъ подбираться къ тебѣ, потому что очень ужъ ты красивъ.
Діон. Такъ вѣдь этакъ онъ и на тебя, Аполлонъ, можетъ направить свои попытки: ты тоже красивъ, — вишь, у тебя какіе волосы, этакъ, пожалуй и ты когда нибудь привлечешь Пріапа подъ хмѣлькомъ.
Ап. Ну, на это онъ не рѣшится, Діонисъ: у меня, вѣдь, не только волосы хорошіе, но и стрѣлы тоже…
24.
Майя. — Гермесъ.
править
Гермесъ. Есть ли, матушка, на небѣ богъ, больше задерганный, чѣмъ я?!
Майя. Ну что ты, Гермесъ…
Герм. Какъ что?! Сколько у меня работы, одинъ я выбиваюсь изъ силъ и разрываюсь на столько дѣлъ! Утромъ, только встанешь, изволь столовую подметать, ковры тамъ разстилать… Только что все устроишь — къ Зевсу являйся и потомъ это — день-деньской, бѣгай вверхъ и внизъ съ его порученіями… Только что вернешься, весь еще въ пыли, амврозію ему подавай, а раньше, пока не взяли этого мальчишки виночерпія, я еще и нектаръ разливалъ. А всего хуже, что и ночью мнѣ одному изъ всѣхъ нѣтъ покою, а изволь-ка я тогда души къ Плутону отводить, мертвецовъ туда сопровождать и въ судилище ихъ являть. Мало мнѣ днемъ то дѣла: въ палестрахъ быть, на собраніяхъ дѣйствовать, мнѣ и ораторовъ подучивать, мнѣ и похороны устраивать надо!.. Вонъ оба сына Леды сидятъ себѣ по очереди каждый на небѣ или въ аду цѣлый день, а я кажинный день изволь быть и тутъ и тамъ… Вонъ, сынъ Алкмены и сынъ Семены, хоть оба отъ простыхъ женщинъ родились, преспокойно себѣ пируютъ, а я, сынъ Майи, внукъ Атланта, имъ служу!.. Вотъ и сейчасъ, только что я пришелъ изъ Сидона, отъ Кадмовой дочери, къ которой онъ посылалъ меня посмотрѣть, что она подѣлываетъ, и передохнуть я не успѣлъ, а онъ ужъ опять посылаетъ въ Аргосъ поглядѣть, что Даная. А оттуда, говорить, по дорогѣ зайди въ Беотію, посмотри, что Антіона!.. Измучился я совсѣмъ. Хоть бы продали меня куда нибудь, какъ на землѣ худыхъ рабовъ продаютъ!..
Майя. Перестань, дитятко! Всячески надо стараться для отца, пока молодъ… Бѣги же, голубчикъ, какъ послали, въ Аргосъ и въ Беотію, да не мѣшкай, чтобы не попало тебѣ, чего добраго… Сердиты бываютъ, кто втюрившись…
25.
Зевсъ. — Геліосъ.
править
Зевсъ. Ты что это надѣлалъ, негодяй! А?! Все, какъ есть на землѣ сгубилъ, давши колесницу въ руки этому дурню! То онъ сожегъ, слишкомъ близко подъѣхавъ; другое — заморозилъ, отъѣхавши съ огнемъ очень далеко; все онъ перепуталъ, все перепортилъ! Если бы я, замѣтивъ, что тамъ дѣлается, не сшибъ бы его молніей, ни одного бы человѣка не осталось! Выпустилъ ты намъ кучера!!
Геліосъ. Виноватъ, Зевсъ! Но ужъ ты не гнѣвайся очень, что я уступилъ сыну на великія его просьбы… Могъ ли я думать, что такая бѣда приключится!.
Зев. Да развѣ ты не зналъ, какое тутъ нужно вниманіе, и что чуть немного свернуть съ пути, какъ все и поѣхало?! Развѣ ты не зналъ норова своихъ коней, не зналъ, какъ крѣпко нужно держать вожжи?! Вѣдь имъ чуть отпустишь вожжи, сейчасъ они взбѣсятся, такъ что ихъ и не удержишь, и понесутъ налѣво, направо, назадъ, вверхъ, внизъ, куда вздумается… Онъ совсѣмъ ничего съ ними подѣлать не могъ…
Гел. Все это я зналъ и долго ему отказывалъ и не давалъ править… Но когда онъ, заливаясь слезами, сталъ цѣловать меня, да и Климена съ нимъ, я пустилъ его, но наказалъ ему, какъ ему ѣхать, насколько ослаблять вожжи, пока подымается вверхъ, и какъ сейчасъ же ихъ подобрать, когда дойдетъ на спускъ, и какъ крѣпко держать все время вожжи и не давать воли конямъ. Я говорилъ, каково опасно, если не прямо онъ направитъ.. А онъ, — вѣдь еще дите!.. какъ съ этакимъ то огнемъ взъѣхалъ да глянулъ въ бездонную глубину, понятно и испугался… А кони то, какъ почуяли, что не я съ ними ѣду, на юнца то и не глядя, вынеслись изъ дороги; вотъ и надѣлали бѣдъ!.. А онъ то, съ перепугу, чтобы самому не упасть, ухватился какъ видно, за ободъ, вожжи же выпустилъ… Онъ ужъ и наказанъ, Зевсъ, да и мнѣ то довольно горя…
Зев. Довольно — за этакое то дѣло?… На этотъ разъ я тебя прощаю, но впередъ, если что ни будь такое сдѣлаешь, или кого подручнаго, вмѣсто себя, пошлешь, узнаешь немедля, насколько моя молнія сильнѣе твоего огня… Ну, а его пусть сестры похоронятъ у Эридана, гдѣ онъ упалъ, пусть оплачутъ его и пусть, съ горя но немъ, обратятся въ черные тополи… Ты почини колесницу, у нея вѣдь ось сломалась и одно колесо слетѣло — и опять ѣзди, но хорошенько помни, что я сказалъ!..
26.
Аполлонъ. — Гермесъ.
править
Аполлонъ. Не можешь ли ты, Гермесъ, объяснить мнѣ, который Касторъ и который Полидевкъ? Я никакъ не могу ихъ различить…
Гермесъ. Который былъ съ нами вчера, тотъ Касторъ, а этотъ Полидевкъ…
Ап. Какъ ты ихъ различаешь? Они совсѣмъ одинаковы!
Герм. А вотъ какъ: у Полидевка на лицѣ шрамы отъ ударовъ, которые онъ получилъ въ дракѣ, а особенно, слѣдъ отъ раны, которую ему нанесъ Бебрикъ Амиковъ, когда они ѣздили съ Язономъ, а у того нѣтъ ничего такого, лицо у него чистое и безъ изъяновъ.
Ап. Спасибо за эту примѣту, а то все остальное у нихъ такъ одинаково: и по половинѣ яйца, и по звѣздѣ во лбу, и по копью въ рукѣ, и кони у обоихъ бѣлые, такъ что я зачастую Кастора называлъ Полидевкомъ, а Полидевка — Касторомъ. А скажи-ка ты мнѣ еще: почему они никогда не бываютъ у насъ оба вмѣстѣ, а всегда они пополамъ, одинъ богъ, а другой покойникъ?
Гер. А это они изъ дружбы: такъ какъ одному изъ сыновей Леды было суждено умереть, а другому стать богомъ, то они такимъ то образомъ и дѣлятъ безсмертіе.
Ап. Странный дѣлежъ, Гермесъ! Вѣдь такъ они никогда не видятся, чего они, вѣроятно, всего болѣе желали бы, коли всегда одинъ съ богами, другой съ мертвецами!? А, кромѣ того, я, вотъ, прорицателемъ. Асклепій — врачемъ, ты — отличный учитель по части борьбы, Артемида — повитухой. и вообще мы, боги, всѣ занимаемся какимъ нибудь ремесломъ, полезнымъ или людямъ, или богамъ… А они, что они дѣлаютъ? или сидятъ себѣ просто за столомъ, этакіе то лѣнтяи?
Гер. Вовсе нѣтъ, у нихъ тоже есть дѣло: они служатъ у Посейдона, объѣзжаютъ море, смотрятъ, не гибнутъ ли гдѣ корабельщики отъ бури, и тогда садятся на судно и спасаютъ его.
Ап. А… ну, это хорошее ремесло, пользительное…