Рабочее движеніе и В. Розановъ.
правитьНе удивляйтесь, читатель. Конечно, между тѣмъ и другимъ нѣтъ никакой внутренней связи; но связь эта и не обязательна. Достаточно, если явленія, не соизмѣримыя сами по себѣ, вызываютъ одинаковыя ассоціаціи и наводятъ на размышленія объ одномъ и томъ же предметѣ. А въ этомъ отношеніи Василій Розановъ, право, отстоитъ отъ рабочаго движенія не дальше, чѣмъ отстоитъ хотя бы дарвинизмъ отъ оперетокъ Оффенбаха.
Всѣмъ хорошо извѣстно, и для всѣхъ несомнѣнно, что наша интеллигенція уже давно и довольно рѣзко дифференцирована — по своимъ общественнымъ идеаламъ, по своимъ политическимъ и классовымъ симпатіямъ, по своимъ матеріальнымъ и духовнымъ интересамъ, по своимъ умонастроеніямъ. Не по безпринципности, а изъ принципа, не за страхъ, а за совѣсть, «съ открытымъ забраломъ» пошла служить наша интеллигенція — Богу, мамонѣ, «чистому искусству», православію, танго, скеттинрингу, капиталу, освобожденію труда, «Человѣку съ большой буквы въ вертикальномъ его развитіи»[1] и всевозможнымъ продуктамъ нашихъ столь усложненныхъ дней. Всѣмъ хорошо извѣстно, что процессъ этой дифференціаціи на всѣхъ парахъ идетъ вширь и вглубь. Ничего новаго въ этомъ уже давно нѣтъ, и ничего любопытнаго на этотъ счетъ сказать уже нельзя. Но любопытенъ одинъ частный случай этой интеллигентской дифференціаціи — не въ моральной и умонастроительной, а въ чисто интеллектуальной сферѣ, и при томъ не всей нашей интеллигенціи, а только политически мысляще и ея части. Не то интересно, что эта часть распадается на много различныхъ и противоположныхъ группъ по своимъ политическимъ направленіямъ и симпатіямъ; любопытенъ разбродъ въ самомъ пониманіи, въ интеллектуальной оцѣнкѣ окружающей общественно-политической атмосферы, ея отдѣльныхъ сторонъ и ея движущихся силъ. Живутъ политически мыслящіе люди въ одинаковыхъ условіяхъ, питаются одной и той же духовной нищей, сталкиваются съ одними и тѣми же внѣшними событіями и говорятъ не то, что по разному на разныя темы, а говорятъ на одну и ту же тему на разныхъ языкахъ. Не то, что нельзя столковаться: нельзя объясниться. Любопытно не то, что для однихъ — фактъ желателенъ и хорошъ, а для другихъ онъ вреденъ и опасенъ; любопытно то, что для однихъ это фактъ, а для другихъ, просто пустое мѣсто. — Вотъ къ этому пункту и приходятъ сами собой мысли — по дорогамъ, ведущимъ съ разныхъ концовъ: одна отъ рабочаго движенія, другая — отъ героя «Новаго Времени».
Состоялось не такъ давно въ Петербургѣ общее собраніе членовъ небезызвѣстнаго Религіозно-философскаго Общества. На повѣсткѣ стояло предложеніе Совѣта объ исключеніи изъ числа членовъ небезызвѣстнаго В. В. Розанова Въ мотивировкѣ своего предложенія Совѣтъ обнаружилъ рѣдкую логическую безпомощность. Докладчикъ Совѣта, предъявивъ сначала вполнѣ ясный ультиматумъ: «мы или онъ, но вмѣстѣ мы больше не работники на поприщѣ исканія религіозно-философской истины», — докладчикъ затѣмъ сдѣлалъ все возможное, чтобы запутать вопросъ и обезпечить провалъ совѣтскому предложенію. Судъ или не судъ; надъ человѣкомъ, надъ философомъ или надъ гражданиномъ; при частномъ или публичномъ обвинителѣ; по философскимъ, гражданскимъ или инымъ мотивамъ; если отъ собранія требовался не судъ, а административное воздѣйствіе, то во имя ли общественнаго долга или личной прихоти, или личной психологіи, или прекрасныхъ глазъ даннаго конкретнаго совѣтскаго состава. Ни изъ доклада, ни изъ рѣчей понять было ничего нельзя. Все смѣшалось въ вихрѣ красныхъ словъ обитателей «мохового болота»… Но дѣло, собственно, не въ этомъ. Неизбѣжный провалъ Совѣта выяснился очень скоро. Нашлись предусмотрительные люди, которые подъ громъ рѣчей ухитрились подсунуть вмѣсто совѣтской резолюціи объ исключеніи Розанова другую — объ осужденій его. Первая резолюція была спрятана, а вторая принята. Объ ультиматумѣ, какъ полагается въ хорошемъ обществѣ, сейчасъ-же забыли. Розановъ остался на своемъ мѣстѣ, Совѣтъ тоже остался, и всѣ были очень довольны… Но дѣло, въ сущности, опять-таки не въ этомъ, а вотъ въ чемъ.
Любопытны были нѣкоторыя мѣста въ аргументаціи совѣтскихъ гонителей Розанова. Они говорили примѣрно такъ. Никогда не стали бы мы навязывать Обществу несвойственное ему дѣло, не стали бы мы говорить о репрессіяхъ и судахъ, если бы Розановъ былъ рядовымъ «соревнователемъ» у насъ и не былъ звѣздой первой величины на нашемъ политическомъ горизонтѣ. Но Розановъ не только огромный талантъ: Розановъ — злой геній Россіи, Розановъ — сила, Розановъ — великое общественное бѣдствіе. Что Меньшиковъ, что Столыпинъ! Никому не воспѣть такъ ни маленькихъ гадостей, ни большихъ звѣрствъ. Нѣтъ равнаго ему вдохновителя насилій и людоѣдства. Открывая походъ противъ Розанова, мы боремся съ источникомъ великаго зла и съ огромнымъ отрицательнымъ факторомъ нашей общественно-политической жизни.
На собраніи присутствовали различныя группы петербургской интеллигенціи. И не мало изъ пассивныхъ зрителей жаркаго боя — сидѣли, слушали и недоумѣвали. Розановъ — источникъ нашего россійскаго зла? Розановъ — огромная движущая сила? Розановъ — герой не «новаго», а нашего времени безъ ковычекъ? — Удивительное дѣло! А мы и не знали. Оказывается, слона мы принимали за моську. И реакцію, и ея эксцессы мы объясняли какъ-то совсѣмъ независимо отъ Розанова. Смотрѣли на нашу политическую жизнь, изслѣдовали ея большія и малыя движущія силы, а Розанова среди нихъ не находили, гдѣ онъ? Мы его не видимъ…
Такъ говорили и такъ не понимали интеллигентскія группы, собравшіяся въ одной и той же залѣ на засѣданіе Религіозно-философскаго Общества.
Около того же времени, въ Петербургѣ же состоялось общее собраніе членовъ другого — Всероссійскаго Литературнаго Общества. При участіи многихъ провинціальныхъ гостей обсуждалось отношеніе къ новому законопроекту о печати, разсматриваемому въ Думской комиссіи. Въ обсужденіи участвовали литераторы различныхъ политическихъ направленій: безпартійно-прогрессивные элементы, думскіе «либералы» различныхъ фракцій, марксисты, а также и народники — м. б. именно тѣ, которыхъ на тѣхъ же дняхъ кадетская газета «Рѣчь» окрестила (или заклеймила?) «политически подготовленными элементами народничества». Оцѣнка маклаковскаго законопроекта была, конечно, вполнѣ единодушна: другъ друга тутъ понимали достаточно хорошо. Не то пошло, когда дѣло коснулось формъ реакціи на новый экспериментъ надъ русской культурой. Передъ литераторами всталъ вопросъ, что дѣлать. Будьте гражданами, — говорили одни: станьте на почву общегражданскаго политическаго движенія и изыщите на этой почвѣ раціональныя мѣры борьбы. — Ну, конечно, мы граждане, — отвѣчали другіе; конечно, у насъ здѣсь нѣтъ ни личныхъ, ни профессіональныхъ интересовъ; но вѣдь мы — литераторы, единственное наше орудіе борьбы — это наше перо, и вѣдь мы имъ уже боремся, мы каждый день боремся… Позвольте, — возражали первые, — если вы считаете, что боретесь въ достаточной мѣрѣ, то никакой «тактики» по отношенію къ маклаковскому проекту намъ изыскивать нечего, и вопросъ надо просто снять съ обсужденія; но мы полагаемъ, и мы исходимъ изъ того, что законопроектъ заслуживаетъ и требуетъ нѣкой особой специфической реакціи, требуетъ особой кампаніи, къ которой мы и призываемъ. Вы — литераторы? Слѣдовательно, вамъ доступны и спеціальныя формы литературной борьбы; организуйте спеціальную кампанію, собирайте подписи подъ резолюціями и т. н. — Помилуйте, какъ можно подписи — «отрезвляли» другіе; за кого же вы насъ принимаете? Подписи, резолюціи — это пусть дѣлаютъ рабочія газеты, которыя любятъ, чтобы ихъ конфисковали и собственно для того и издаются; мы же пишемъ для того, чтобы насъ читали въ хорошемъ обществѣ. Да чего вы въ самомъ дѣлѣ отъ насъ хотите? мы и такъ боремся… Напрасно первые, не убѣдивъ рѣчами, взялись за наглядное обученіе. Напрасно «литераторы-марксисты» принесли съ собой пачку своихъ газетъ и демонстрировали, какъ они, литераторы, организуютъ общественное мнѣніе, организуютъ борьбу литературной работой. Напрасно: такъ и не поняли — всякаго рода «политически подготовленные элементы», чего хотятъ отъ нихъ, и какъ это такъ имъ вдругъ начать какую-то особую борьбу за свободу печати. Но, впрочемъ, суть дѣла заключается не въ этомъ, а въ слѣдующемъ.
Въ своихъ призывахъ быть гражданами, въ своей аргументаціи въ пользу перехода къ общегражданскимъ методамъ борьбы за свободу печати — представители крайнихъ лѣвыхъ группъ исходили изъ того убѣжденія, что «только усиліями самихъ гражданъ и воздѣйствіемъ на Государственную Думу можетъ быть отведенъ занесенный надъ русской печатью ударъ». Это было выражено и въ резолюціи Литературнаго Общества, собравшей таки большинство голосовъ (см. эту резолюцію въ предыдущ. кн. «Современника»), Сюда, въ сторону массоваго демократическаго движенія, и призывали «литераторы-марксисты» направить свои взоры всѣхъ истинныхъ демократовъ и друзей свободы. И они указывали, что о безплодности работы, о недѣйствительности его единственнаго средства, говорить не приходится. Ибо-общественный подъемъ налицо; массовое демократическое рабочее движеніе уже развило огромную кинетическую, а главное потенціальную энергію. Оно, это демократическое явленіе, служитъ могущественнѣйшимъ рычагомъ соціальнаго прогресса во всемъ мірѣ. Имъ же добыто все, что до сихъ поръ добыто у насъ. Нѣтъ такихъ, которые бы не вѣрили въ будущее русской культуры. Слѣдовательно, условія для нея созданы будутъ. И они будутъ созданы движеніемъ демократіи. Ибо иныхъ путей для этого нѣтъ. Сюда обращайте взоры, сюда идите, — если вы дѣйствительные друзья культуры и прогресса! — Такъ, примѣрно говорили «политически неподготовленные элементы».
Другіе сидѣли, слушали и недоумѣвали. Чего вы хотите отъ насъ? Массовое движеніе?.. Общественный подъемъ?.. Но гдѣ же они? — съ тоской спрашивали «подготовленные», какъ слѣпые Метерлинка. Гдѣ они? Мы ихъ не видимъ…
И въ Религіозно-философскомъ Обществѣ, и въ Литературномъ присутствовали разнообразныя интеллигентскія группы. Нельзя ручаться, что въ первомъ — не видѣвшіе Розанова видѣли рабочее движеніе. Тѣмъ болѣе нельзя ручаться, что во-второмъ — не видѣвшіе рабочаго движенія видѣли Розанова. Напротивъ, болѣе чѣмъ вѣроятно, что послѣдніе не видѣли ни того, ни другого. Что именно видятъ они въ нашей общественности — трудно сказать. Можетъ быть, одного только урядника, можетъ быть, просто одно сѣрое пятно. Но во всякомъ случаѣ, не видя ни перваго, ни второго — они видятъ нѣчто третье… Живутъ политически мыслящіе интеллигенты въ одной и той же внѣшней обстановкѣ, сталкиваются съ одними и тѣми же общественными событіями, питаются одной и той же духовной пищей — и говорятъ на разныхъ языкахъ, другъ съ другомъ объясниться не могутъ, другъ друга не понимаютъ, и когда одни говорятъ: вотъ фактъ, другіе отвѣчаютъ: это совсѣмъ не фактъ, а пустое мѣсто…
Но какіе же, собственно, выводы? В. Розановъ или рабочее движеніе? Или что-нибудь третье? Гдѣ правда и гдѣ недоразумѣніе? Гдѣ политическая мысль и гдѣ отсутствіе таковой? Гдѣ слѣпые и гдѣ зрячіе?
Выводы мы еще много разъ сдѣлаемъ въ нашемъ журналѣ. Одной изъ основныхъ нашихъ задачъ будетъ — приковывать вниманіе всѣхъ зрячихъ, а особенно слѣпыхъ, къ дѣйствительнымъ факторамъ и движущимъ силамъ соціальнаго процесса, обслуживать ихъ интересы и вносить посильную лепту въ изысканіе путей для ихъ раціональнаго примѣненія… Пока же удовольствуемся фактами безъ выводовъ. На все вышеописанное постараемся взглянуть академически и поставимъ точку.
Впрочемъ, академическое разсмотрѣніе фактовъ еще не исключаетъ теоретическихъ выводовъ. Свои выводы можемъ сдѣлать не только мы; ихъ сможетъ сдѣлать и безпристрастный историкъ, стоящій внѣ общественной борьбы и занятый однимъ отысканіемъ закономѣрностей и причинозависимостей общественныхъ явленій. И можетъ оказаться, что, изучая одни факты, онъ легко сведетъ концы съ концами и найдетъ для нихъ историческое объясненіе. А передъ другими, быть можетъ, онъ станетъ, въ тупикъ и признаетъ свое банкротство. Быть можетъ, ничего удивительнаго онъ не найдетъ, въ томъ, что нововременскаго публициста, извергающаго изъ себя — смотря по направленію вѣтра — то смѣхотворно-людоѣдскій вздоръ, то елейно-народолюбческія крокодиловы слезы, его собственные сотрудники и «соревнователи» принимаютъ за большое политическое явленіе, за важный источникъ зла. Вѣдь на самомъ же дѣлѣ: если взять нашу общественность, если постараться учесть въ ней удѣльный вѣсъ одного Розанова и всего общества его «соревнователей», то перевѣсъ, конечно, окажется на сторонѣ Розанова. Удивительно ли, что ничто сильнѣе «Новаго Времени» не потрясаетъ атмосферы «мохового болота»? Удивительно-ли, что Розановъ производитъ панику среди его обитателей, что онъ, какъ Юпитеръ, отнимаетъ у нихъ логику и здравый смыслъ и, заставляя ихъ безпомощно барахтаться во всенародной борьбѣ съ собою, оставляетъ на ихъ долю единственный членораздѣльный вопль, сильнѣе звѣря нѣтъ! — Ничего страннаго и непонятнаго не найдетъ во всемъ этомъ безпристрастный историкъ.
Къ другимъ фактамъ ему, быть можетъ, придется отнестись иначе. — Раньше, чѣмъ къ настроеніямъ интеллигентскихъ группъ, ему, вѣроятно, придется обратиться къ объективнымъ даннымъ И разсматривая «дни нашей жизни», сможетъ ли онъ не считаться въ первую очередь хотя бы съ наличностью той новой рабочей и крестьянской прессы, которую демонстрировали на описанномъ собраніи незнакомому съ нею обществу? Онъ увидитъ, что у этой прессы откуда то взялись многіе десятки (если не сотни) тысячъ постоянныхъ ежедневныхъ читателей. А ознакомившись съ содержаніемъ этой прессы, онъ легко убѣдится, что это не только читатели, но и создатели ея. Эта пресса существуетъ на средства самихъ демократическихъ массъ — средства не только матеріальныя, но и духовныя. Это — ихъ пресса, не только потому, что она отражаетъ ихъ интересы, а потому, что онѣ въ ней и посредствомъ ея сами дѣлаютъ свое дѣло. Эта пресса спаяна со своими читателями неразрывными узами; и безпристрастный историкъ констатируетъ, что связь эта уже давно перестала быть только идейной и финансовой, что она уже давно перешла въ организаціонную. Онъ увидитъ огромную, еще небывалую организацію рабочаго класса, хотя, быть можетъ, и не уловить ея внѣшнихъ формъ. И онъ увидитъ, насколько высокъ, при ея небывало-огромныхъ количественныхъ размѣрахъ, ея качественный уровень. Онъ констатируетъ невиданный доселѣ ростъ общественнаго и классоваго самосознанія нашей демократіи. Онъ отмѣтить систематическія активныя выступленія сотенъ тысячъ рабочихъ по высоко квалифицированнымъ поводамъ и чисто идейнымъ мотивамъ. Онъ вспомнитъ, въ какихъ условіяхъ происходить эта борьба, и чего стоятъ эти выступленія рабочему классу. Онъ взвѣситъ все это, сопоставитъ съ прочими фактами общественной борьбы и… возможно, что не сведетъ концовъ съ концами. Какимъ образомъ «не видѣли» всего этого — не обитатели всякихъ болотъ, а политически мыслящіе, демократически настроенныя, соціалистически заштемпелеванныя группы? Какъ могло случиться, что эти труппы остались въ сторонѣ и отмежевали себя отъ дѣйствительныхъ проявленій общественнаго подъема и отъ дѣйствительныхъ реальныхъ формъ демократическаго движенія? И не только не пытались здѣсь сконцентрировать вниманіе всякихъ «нейтральныхъ» и буржуазныхъ элементовъ, но упорствовали и недоумѣвали, когда самихъ ихъ звали сюда, на ихъ собственное мѣсто?..
Трудно сказать, какъ разъяснить все это будущій безпристрастный историкъ. Но во всякомъ случаѣ мы, ограничиваясь фактами сейчасъ не ставили себѣ такой задачи.
- ↑ См. Вячеславъ Ивановъ. «Символисты о символизмѣ», «Завѣты» 1914 г. № 2, стр. 84.