Брюлловы, род художников русских. Происхождение этой фамилии следует искать до XVII века во Франции, где протестанты Брюло (Brullo) жили терпя притеснения духовенства до уничтожения нантского эдикта, но затем не могли уже оставаться на родине и переселились в Люнебург. Оттуда, уже в 1773 году, скульптор орнаментный Георг Брюло приехал в Петербург, чтобы определиться на фарфоровый завод. В это время Георг имел лет 50 слишком от роду, и успел уже потерять старшего сына Иогана, оставившего на попечительство деда 13-ти-летнего внука Пауля и внучку Катерину (моложе брата). Был у Георга здесь еще младший сын, принятый на фарфоровый завод с отцом вместе. Под руководством деда и дяди, Пауль Брюло сам сделался искусным техником по своей части и впоследствии был академиком скульптуры. Он два раза вступал в брак с здешними уроженками. В первом браке, с девицею Краутведель, родился у Павла Иван. Брюло (Брюло как писали его фамилию в документах) в 1793 году сын Фридрих, впоследствии профессор церковной живописи, написавший много образов и умерший в 1869 году. От второго же брака П. И. Брюло (академика скульптуры орнаментальной и преподавателя этого искусства в акад. 1794—1800), было много детей и два сына особенно получили громкую известность — Александр и Карл Павловичи Брюловы. Мать их, дочь придворного садовника, Мария Елизавета Шредер, вступила в брак со вдовцом в 1795 году и второй сын этой четы (одноименный с первым), Александр, родился 29 ноября 1798 года. Он и теперь здравствует, окруженный почетом, подобающим заслуженному деятелю. Третий сын от Шредер Карл — творец Помпеи. Он родился в Петербурге 12 декабря 1799 г. и наречен при крещении именем восприемника, известного медальера Леберехта. Болезненный ребенок, Карл Брюлов до 4 лет не ходил, проявляя страстную любовь чертить и не выпуская из рук карандаша с очень раннего возраста. Отец не только не препятствовал этому, но даже побуждал ребенка к упражнениям руки и глаза, заставляя его копировать довольно многосложные рисунки, в таких даже летах, когда обыкновенных детей не начинают приучать ни к какому еще занятию. Прямым следствием однако раннего обращения ребенка-сидня с карандашом, оказался, может быть, единственный случай во всемирной истории искусства: дитя шести-семи лет, Карл Брюлов уже был таким рисовальщиком, какие редко оказываются после трех-четырех годов упражнений в рисовальных классах академии художеств. Принятый же туда на казенный счет, всего на десятом году (в апреле 1809 г.), Карл Брюлов уже рисовал античные фигуры с первыми нумерами и скоро, по рисованью допущен в натурный класс. Той же основательной домашней подготовке обязан был Карл Брюлов и своим ранним получением медалей в академии; еще занимая в классах место по возрасту, будущий творец «Помпеи» всех опередил по развитию. В таком герметически закрытом заведении, какова была академия художеств, в годы его юности, особенно при вступлении в президенты ак. А. Н. Оленина и начавшихся строгостях — Карл Брюлов даже ухитрился как-то вводя в свою композицию (Улисс и Навзикая) грациозный женский персонаж, — сообщить лицу царевны игру выражения, удивившую опытных профессоров своею смелостью и живостью. Медаль за экспрессию, назначенная тогда (1818 г.) Карлу Брюлову, была, смело можно сказать, первою молнией, приведшею в сотрясение густую, неподвижную академическую атмосферу непроходимой рутины; «Нарцис» (на вторую золотую медаль), по нашему мнению, меньше замечателен, чем эта попытка на умственную революцию, — хотя и в «Нарцисе» игривая аллегория, не нравящаяся критику нашего времени, привела в такой восторг наставника будущего новатора (А. И. Иванова), что он счел долгом своим купить для себя картину, чтобы постоянно любоваться на свежую попытку молодого таланта, еще не понимавшего силы своей. За Нарцисом последовала, как известно, композиция «Троицы», в виде угощения Авраамом трех ангелов (1821). Этот труд 21-летнего К. Брюлова все, даже новейшие порицатели в нём гения, одинаково находят превосходным. Кто бы подумал после этого, что президент, слывший за страстного любителя искусства, с выдачею первой золотой медали таланту, обещавшему так много, по сравнению с предшественниками, отправленными уже академиею в Италию, чуть не лишил Брюлова этой, им заслуженной, высшей награды его таланта? Факты между тем не оставляют никакого сомнения в том, что без обязательной благовременной жертвы частного общества поощрения художников (тогда только учрежденного), Брюлов Карл не отправился бы в Италию скоро; а может и совсем бы не был отправлен. Ведь лишил же Оленин права пансионерства целые десятки художников, получивших первую золотую медаль, — когда самое замедление в поездке, не от них зависевшее, поставив их самих в затруднительное положение, доставило им случаи жениться и получить академические звания — как будто академическое звание, плохая порука за продолжение полезной деятельности в области искусства. К счастью, общество поощрения художников положило на свой счет, и немедленно, отправить за границу на 6 лет обоих братьев Брюловых. В 1823 году они были уже в Риме. Скоро по приезде их туда, общество поощрения художников вздумало занять К. Брюлова большою картиною «Благословение детей И. Христом», но с присылкою художником эскиза в Петербург (он теперь в Кушелевской галерее, в академии художеств), дело и кончилось. Между тем Брюлов занялся копиями с Рафаэля, по заказу двора, через посланника. Этому обязано русское искусство мастерским воспроизведением «Афинской школы». После неё и во время списыванья этого громадного фреска, К. Брюлов написал итальянское «Утро» и «Полдень», в молодых, полуобнаженных полуфигурах (девушки упивающейся и женщины, срывающей спелый виноград). Несколько мелких жанров, картинка «Преддверие храма» и «Pifferari», принадлежат к этому же времени, пробуждения живого, самостоятельного творчества в молодом художнике. Посещение Неаполя и приезд в Помпею, да прогулка между остатками, погребенных в пепле, развалин города, уничтоженного страшным извержением Везувия при императоре Тите, — зажгли воображение Брюлова ярким огнем творчества. Он горячо и картинно высказал занявшую его мгновенно идею Анатолию Николаевичу Демидову, и тот заказал художнику написать всё то, что ему так ясно рисует воображение. Условие заключено и на другой год уже окончена «Помпея». Восторг итальянцев не знал пределов, и Брюлов был, в полном смысле слова, забросан хвалебными виршами, величавшими русского маэстро первым художником нашего века. Если судить потому, что выставлялось до 1833, когда в Париже явилась «Помпея Брюлова», — восторг итальянцев вполне понятен и разумен. В Париже Брюлова ждало первое разочарование. Едва ли не от того, что хваленое произведение — труд русского, аристархи местные вменили в особенную честь себе, во что бы то ни стало, осудить и унизить «Помпею». Тем не менее, золотая медаль академии изящных искусств и статья Ландона, известного издателя «Annales du Musée» доказали, что и в Париже не все увлеклись, ничем не оправдываемою придирчивостью к пустякам и мнимою неточностью выражения страшного момента с поразительным эффектом, в котором главным фактором выказывается опять гений художника. Увезя «Помпею» из Рима, Брюлов выставил ее в Милане и, влюбившись в певицу тамошней оперы, написал «Убийство Инесы де Кастро», в роли которой отличалась артистка. В Милане восторг был не притворный и от этого произведения, но мы не можем никак уже поставить картину эту рядом с «Помпеею» и готовы согласиться, что позы действующих лиц страшной этой сцены несколько театральны. «Инеса де Кастро» с 1865 года в галерее имп. академии художеств. После «Инесы» Брюлов был не долго в Париже, а затем, воротясь в Рим, принял предложение Давыдова — ехать с ним в Грецию. Виды акварелью особенно поразивших Брюлова местностей классической Эллады, украшают в литографических снимках путешествие Давыдова в Грецию, где болезнь в Афинах не дала Брюлову исполнить его намерения — совершить поездку на восток. Из Пирея, на русском судне, под командою известного впоследствии севастопольского героя Корнилова, Брюлов переехал в Константинополь. Здесь новость всякого рода впечатлений дала обильную пищу наблюдательности великого художника и обогатила его воображение типами восточных людей, к которым (особенно к женским типам) оставался он пристрастен во всё остальное поприще своей художественной карьеры. Декорация для домашнего театра в русском посольстве и много альбомных рисунков, — следы пребывания Брюлова на берегах Босфора, с которых уже перенесся он в Россию, после тринадцати-летнего отсутствия, так сказать, в апогее своей славы. Знакомство с Русью в этот именно проезд до Москвы и пребывание в белокаменной, были единственным случаем соприкосновения художника с русским бытом, который снова расшевелил, казалось благодетельно, чувства художника и его любовь к эффектам, где типы народа сливались в могучее целое, поражавшее глаз новостью. Портреты: скульптора Витали, археолога князя М. А. Оболенского (в костюме русского боярина), гравера Скотникова и многих знакомых, с которыми сошелся художник, да эскиз «Разрушение Рима Гензериком» для В. А. Перовского, вот наиболее выдающиеся творения Брюлова в Москве. Из неё, в начале июня 1836 года, творец «Помпеи» прибыл в Петербург и принят в академии овациею на торжественном обеде, сменившемся задушевным торжеством, где гений нашел искреннее уважение многочисленной семьи друзей искусства. Водворившись в академии как профессор, К. П. Брюлов скоро собрал вокруг себя десятки талантливых учеников и передавая им свои взгляды на искусство, да указывая приемы достижения сильного колорита, дал толчок дремавшей нашей живописи. Брюлову удалось оживить ее на целую четверть века, пока отрицательное направление в литературе, — отнесясь к творчеству Брюлова скорее нетерпимо-враждебно, чем беспристрастно и справедливо, — не вызвало реакции, до сих пор не заявляющей себя еще настолько крупными творениями, как отвергаемый ею и униженный Брюлов с своею школою. Петербургская деятельность его, впрочем, менее блестяща, чем творчество, создавшее Помпею. Едва ли мы однако ошибемся, если скажем, что причиною меньшей силы, выказанной здесь Брюловым, была сама неблагоприятная для дальнейшего развития, среда столичного быта и так сказать недостаток широты умственного кругозора в литературе и науке нашей 30-х и 40-х годов. При подобном положении общества — со смертью Пушкина и Лермонтова — и творчеству Брюлова не доставало шири и высоты полета, хотя он пытался вырваться на волю из круга, где коснел и истрачивался на мелочи его гений, больше всего искавший живучести в современных явлениях мысли.
Тотчас по приезде — вычитав во время путешествия по Черному морю картинный эпизод отбоя псковитянами от стен своих Батория, — Брюлов отправился в Псков, чтобы на месте изучить особенности приступа короля Стефана, не удавшегося благодаря геройству защитников. К осени была уже создана картина в эскизе; но пытливость художника не нашла себе окончательного разъяснения от представителей тогдашней науки, подробностей, которыми другой творец, менее требовательный, легко бы пренебрег, но это неразъяснение у Брюлова произвело разочарование. Он бросил свою картину и, написав несколько живых, говорящих портретов, принялся за запрестольный образ для Казанского собора «Вознесение на небо Богоматери». Как с Помпеею, так и с этой картиною все достаточно знакомы, чтобы напоминать здесь её содержание. Окончив ее, Брюлов с жаром принялся писать «Распятие» в лютеранскую церквовь св. Петра, построенную его братом, на Невском. За «Распятием» следовала «Святая Троица» в Сергиеву пустынь и картины для Исакиевского собора. Раньше их заказан был Брюлову запрестольный образ (в 9 аршин высоты) «Воскресения Христова» для собора Спасителя в Москве и для того написан эскиз Христа, сходящего в ад. Работы для Исакиевского собора заняли между тем три-четыре года у великого художника. Его апостолы в барабане купола и «Вознесение Богоматери на небо, созерцаемое святыми» (патронами августейшего дома), не смотря на все нападки на эту именно композицию антагонистов брюловского направления, всё же остались бы таким творением, которое могло долго говорить о творце своем в его пользу, но тяжкая болезнь не дала Брюлову написать плафона. Под кистью Басина картоны Брюлова оказывались далеко не тем, что сделал бы сам творец «Помпеи». И это обстоятельство дает обильный материал антагонисту острить над творчеством Брюлова. Но едва ли кто назовет справедливыми — упреки, делаемые автору композиции, легко могшей совершенно измениться при его личном выполнении. «Святая Анна» для Бенардаки, «Христос во гробе» для графа Адлерберга, «Покров» в Архангельске, «Пери и Ангел», не оконченная картина, у Наследника престола, «Бахчисарайский фонтан» и «Сладкие воды» — сцена в окрестностях Константинополя, — вот лучшее, что произвел Брюлов, работая над композициями для Исакиевского собора. Портретов за это время написал он также много и, в числе их, первым может назваться собственное изображение художника, изможденного, обессиленного лютою болезнью, но с выражением, разгадка которого не может быть другою, кроме присутствия глубокой, вечно действующей, мысли. Работа её не останавливалась и во время тягчайших кризисов болезни, заставившей художника удалиться на благословенный юг. Он поселился на острове Мадере, с герцогом Максимилианом Лейхтенбергским, для которого нарисована была мастерская композиция «Поле сражения рыцарей с мусульманами» (в таком почти характере, какой привыкли мы потом встречать особенно у недавно умершего Каульбаха). Облегчение губительного недуга нашли здесь одинаково и герцог и художник, по возвращении оттуда, вместе почти (в промежутке 4 месяцев) скончавшиеся: Брюлов в Манчиане близ Рима, от разрыва аневризма (12 июля 1852 г.), герцог здесь, тою же осенью, от чахотки. За последнее время осталось тоже не мало композиций и картин Брюлова в Риме. На Мадере написан им портрет герцога с пистолетом в руке. В Риме, для друга художника, у которого гостил он, дочь хозяина в виде «Девы Орлеанской», «Портрет аббата Ланчи», аллегория «Ночь» и «Конец мира». Последняя композиция, не достигшая еще полной обдуманности, обещала много красот и проявляла замечательную зрелость мысли. Кроме сотен всякого рода композиций, игривая фантазия творца «Помпеи» оставила не мало и остроумных карикатур, где тонкое подмечивание присущей лицу слабости, представлялось с удивительною силою комизма и неистощимостью мотивов оригинальных и картинных. Вот наследство, оставленное Карлом Брюловым, жившим на земле всего пятьдесят два года! Биографии полной достойного памяти, настолько великого, а у нас, прибавим, единственного художника — покуда нет. Биографиею творца «Помпеи» мы не позволим себе назвать резкие, далеко не беспристрастные статьи В. В. Стасова в Русском Вестнике и короткую компиляцию на немецком Добберта, составленную по статьям Стасова и началу нашей биографии Брюлова (в Северном Сиянии). О нас г. Добберт счел нужным умолчать за сделанными заимствованиями.
Александр Павлович Брюлов, профессор архитектуры им. ак. худ., годом старше своего великого брата. Он родился в Петербурге 29 ноября 1798 г. и с Карлом вместе поступил в академию художеств пенсионером. В 1819 г. Александр Брюлов получил 2 серебряные медали за композиции, а потом, вместе же с братом Карлом, получил пенсию от общества поощрения художников. В 1822 году уехали братья Брюловы из Петербурга и провели зиму в Мюнхене и 9 мая 1823 г. прибыли в Рим. В 1824 г. Ал. Брюлов с А. Н. Львовым ездил в Сицилию и изучил там развалины древних городов. Осенью же из Неаполя посетил Помпею. Затем живя в Неаполе, будущий строитель — рисовавший акварелью, также как и брат его Карл, — выполнил портреты членов королевского семейства неаполитанского дома. Поездка в Помпею была поводом реставрации помпейских бань и в 1826 г. им уже выполнены термы помпейские, изданные затем в Париже, в английских гравюрах Сандса. Для императрицы Марии Федоровны выполнил А. П. Брюлов рисунок амфитеатра Флавия. В Париже зимою 1827 г. — на вечере у княгини Голицыной, — нарисовал он портрет Вальтер-Скотта, наиболее схожий из всех известных доселе (с пледом на шее), и сам его выполнил на камне, занимаясь литографиею у Энгельмана. В Париже слушал он курсы Бюона по истории архитектуры; летом ездил в Англию, Шартр, Дре и в замок Д’Ане, а воротясь в Париж слушал курс механики в Сорбоне. Кончив текст к термам и напечатав его по-французски, в 1829 г. А. П. Брюлов воротился в Спб., за «Помпейские термы» получив звание архитектора Его Величества и звание члена корреспондента французского института и члена: королевского института архитекторов в Англии, да академий худ. Миланской и Спб. В 1830 г. поставил он здесь на выставку проект «Инвалидного дома» на берегу Черного моря и акварельный портрет князя Лопухина, приведший в восторг здешних знатоков искусства. Академик Брюлов получил затем поручения: построить Михайловский театр, готическую церковь для графини Полье в Парголове и дом графини Самойловой в Славянке. В 1831 году выполнил он эти работы и написал акварелью портрет благополучно царствующего Государя Императора, окруженного кадетами разных корпусов. В 1832 году А. П. Брюлов составил проект лютеранской церкви св. Петра на Невском, в стиле английского готизма, и в классическом — проект великолепной церкви для столицы, и признанный за него профессором архитектуры, занялся по высочайшему повелению сооружением на Пулковской горе обсерватории. Здание её — самое капитальное творение художника. Постройка его шла одновременно с зданием генерального штаба на дворцовой площади, конечно уступающим обсерватории во вкусе и оригинальной самобытности. Экзерцир-гауз у зимнего дворца и восстановление жилых комнат в нём, после пожара 17 дек. 1837 г., тоже были предоставлены Брюлову. Помпейская орнаментация, давшая имя галерее — торжество таланта декоратора-строителя. Ему поручена затем перестройка мраморного дворца к свадьбе Е. И. В. В. К. Константина Николаевича, по нашему мнению, по части вкуса декорации уступающая отделке зимнего дворца. Вместе с мраморным дворцом производилось и сооружение достойным профессором Александровской больницы, с приложением Надеждинской улицы до Невского. В 1871 г. 15 января в академии художеств отпразднован пятидесятилетний юбилей художественной деятельности Александра Павловича Брюлова, со дня определения его в комиссию Исакиевского собора. Торжество это было искреннее и доказало глубину уважения к профессору (теперь тайному советнику, награжд. орд. Владимира 2 ст.), его многочисленных учеников и почитателей. По этому случаю на медали вырезана Пулковская обсерватория и портрет юбиляра. В 1838 г. он просил дворянского достоинства для своего рода и получил высочайше утвержденный 29 апр. 1838 г. (герб. часть XI № 130) герб, представляющий в лазуревом поле золотую колонну, на спине бобра поставленную, да пчелу; в главе же щита — стропило и звезда. От брака с баронессою Александрой Александровною Раль, А. П. Брюлов имеет несколько детей. Сын его Павел Александрович оказывается замечательным живописцем. Федор Павлович Б. от брака с дочерью пастора Ульмана оставил тоже обильное потомство. Старший сын его, Николай Федорович — теперь профессор архитектуры. И он, и Павел Александрович, после курса в академии, были пенсионерами её за границею. Павел Александрович Б. был комиссаром отдела искусства на Венской всемирной выставке.
Младший из братьев Брюловых (Федора, Александра и Карла) Иван Павлович, принятый в академию художеств в 1830 г. удивлял в 16-ть лет учителей своих, — а не одних соучеников ранним развитием гениальных способностей в композиции и рисовании вообще, но, 20 лет от роду он умер 27 октября 1834 г. от сухотки; оставив только много альбомных рисунков, не менее ценных, как и рисунки брата его, Карла. П—в.