Пушкин и «Северная пчела» (Столпянский)/Версия 3/ДО

Пушкин и "Северная пчела"
авторъ Петр Николаевич Столпянский

Опубл.: 1914. Источникъ: az.lib.ru

Столпянский П. Н. Пушкин и «Северная пчела» (1825—1837) // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус. яз. и словесности Имп. акад. наук. — Пг., 1914. — Вып. 19/20. — С. 117—190.

http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/psk/psk3117-.htm

Пушкинъ и «Сѣверная Пчела».

I.

(1825—1837).

Л. Н. Майковъ въ своихъ очеркахъ о Пушкинѣ говоритъ между прочимъ (стр. 320): «Очевидно, біографъ (П. В. Анненковъ) придавалъ особое значеніе старинной журнальной полемикѣ и справедливо искалъ въ ней указаній на то, какъ постепенно слагалось въ русскомъ обществѣ воззрѣніе на поэтическую дѣятельность Пушкина».

Журнальная полемика привлекала вниманіе не одного Анненкова, — къ ней обращались и другіе изслѣдователи Пушкина. Но обращенія эти были случайными, не систематическими. Брались на выдержку нѣкоторыя статьи, иногда даже отдѣльныя выраженія и на основаніи этихъ случайныхъ выдержекъ дѣлалось то или иное заключеніе.

Мы рѣшились восполнить тотъ пробѣлъ среди матеріаловъ, посвященныхъ Пушкину, на который дѣлалъ указаніе еще и Анненковъ.

Для этого мы приступили къ пересмотру, страница за страницею, статья за статьею, «Сѣверной Пчелы», начиная съ перваго года ея изданія, отмѣчая весь тотъ матеріалъ, который имѣлъ хотя бы косвенное отношеніе къ интересующему насъ предмету.

При этомъ мы поступали слѣдующимъ образомъ. Статьи, замѣтки, сообщенія, въ которыхъ приводился разборъ того или иного произведенія Пушкина, сообщался тотъ или иной фактъ изъ его жизни, мы выписывали цѣликомъ; затѣмъ изъ статей общаго характера, но въ которыхъ встрѣчались или ссылка на Пушкина или на его произведеніе, или цитата изъ послѣднихъ, мы дѣлали извлеченіе, руководясь при этомъ, конечно, стремленіемъ сохранить связь и дать возможность читателю и по этому извлеченію составить себѣ представленіе о всей статьѣ. Только въ исключительныхъ случаяхъ мы дѣлали пересказъ или простое указаніе, что есть ссылка на Пушкина, — послѣднее особенно тогда, когда приводилось содержаніе альманаха, сборника или очередной книги журнала.

Весь собранный нами матеріалъ мы расположили въ хронологическомъ порядкѣ, снабдивъ его общимъ порядковымъ номеромъ, которымъ мы пользовались при составленіи алфавитно-систематическаго и предметнаго указателя.

Оказалось, что въ «Сѣверной Пчелѣ» за періодъ жизни Пушкина, т. е., съ 1825 по 1837 годъ, имѣлось 265 статей и замѣтокъ, такъ или иначе имѣвшихъ отношеніе къ Пушкину.

Въ статьяхъ, имѣвшихъ прямое отношеніе къ Пушкину, мы выписывали заглавіе статьи цѣликомъ, во всѣхъ остальныхъ случаяхъ заглавіе приводилось сокращенно. Кромѣ заглавія, дѣлается ссылка на No «Сѣверной Пчелы», число мѣсяца и годъ, а также, — такъ какъ въ «Сѣверной Пчелѣ» велся общій счетъ страницъ года, — то и на страницу номера. Такимъ образомъ отыскать извлеченный нами матеріалъ въ самой «Сѣверной Пчелѣ» не представляетъ затрудненія.

Весь собранный нами матеріалъ мы систематизировали въ прилагаемомъ при семъ указателѣ, который состоитъ изъ 257 рубрикъ. Въ этотъ указатель въ алфавитномъ порядкѣ занесены всѣ заглавія произведеній Пушкина, о которыхъ говорится на столбцахъ «Сѣверной Пчелы»; затѣмъ отмѣчено, опять же въ алфавитномъ порядкѣ, содержаніе извлеченныхъ нами замѣтокъ и, наконецъ, отмѣчены наиболѣе характерныя мѣста этихъ замѣтокъпомощью начальныхъ фразъ, какъ, напримѣръ: «Вижу съ завистью, что „Современникъ“ воспользовался моими уроками» или: «Два сотрудника „Современника“ Гоголь и Погодинъ расхвалены не на животъ, а на смерть» и т. д.

Номера въ указателѣ соотвѣтствуютъ порядковому номеру нашихъ извлеченій. Подъ большинствомъ извлеченій петитомъ съ сокращеннымъ названіемъ мы сдѣлали ссылки на тѣ источники, въ которыхъ или дѣлалась простая ссылка на ту или иную статью «Сѣверной Пчелы», или же та или иная статья «Сѣверной Пчелы» подвергалась болѣе или менѣе подробному разбору.

Послѣ систематическаго указателя мы помѣстили списокъ тѣхъ пособій, на которыя дѣлались нами ссылки, съ указаніемъ допущенныхъ сокращеній. Списокъ этотъ, къ сожалѣнію, не великъ — заключаетъ въ себѣ 25 названій, но нѣкоторыя изъ нихъ, какъ, напримѣръ, сборникъ «Пушкинъ и его современники», состоятъ изъ ряда книгъ.

Мы не можемъ быть судьями своей работы, но намъ кажется, что мы въ достаточной степени тщательно дѣлали выборки; пропуски неизбѣжны во всякой библіографической работѣ, особенно если она дѣлается при помощи выборки, а не переписки на карточки всего библіографическаго матеріала. Но во всякомъ случаѣ, составляя эти выборки, намъ удалось наткнуться на статью, напечатанную въ «Сѣверной Пчелѣ» въ 1836 г. (№ 210 нашего указателя) хотя и безъ подписи, но которая, какъ видно изъ нашихъ пояснительныхъ примѣчаній, принадлежитъ перу Пушкина. —

Алфавитно-систематическій и предметный указатель.

Ангелъ, стих. № 43.

Андрей Шенье, стих. № 120.

Анжело, поэма №№ 156. 165. 168. 169.

Антикритика Пушкина № 8.

Анчаръ, стих. № 125.

Анѳологическія эпиграммы № 125.

Балетъ Дидло. № 197.Баратынскому изъ Бессарабіи, стих. № 34.

Барышня-Крестьянка, пов. № 172.

Бахчисарайскій Фонтанъ, поэма №№ 4. 11. 19. 21. 23. 24. 32. 35. 55. 63. 74. 80. 120. 121. 153. 213. 222. 255. 256.

«Библіотека для Чтенія» №№ 174. 175. 179. 182.

Біографическія данныя. №№ 10. 80. 82. 83. 87. 103. 139. 142. 161. 202. 230. 244. 248.

Библіографическія указанія: №№ 3. 17. 18. 20. 26. 47. 50. 52. 58. 59. 66. 69. 73. 84. 85. 88. 89. 94. 99. 102. 110. 112. 124. 130. 140. 144. 147. 148. 150. 154. 155. 160. 164. 166. 177. 178. 188. 192. 195. 198. 206. 224. 237. 249. 257. 259. 260.

Борисъ Годуновъ, трагедія №№ 25. 37. 38. 40. 41. 42. 43. 93. 106. 109. 111. 114. 116. 136. 153. 157. 185. 187. 199. 208.

Борисъ Годуновъ, трагедія Лобанова. № 185.

Бородинская Годовщина, стих. № 133.

Братья-Разбойники, поэма №№ 7. 9. 11. 29. 101.

Будетъ-ли публика равнодушна къ поэзіи № 213.

Будрысъ, баллада. № 162.

Булгаринъ о своей дѣятельности и объ изданіи своихъ сочиненій № 220.

Быстрота распродажи изданій Пушкина № 35.

Бѣсы, стих. № 215.

Бюстъ Пушкина № 254.

Вастола, повѣсть Виланда № 201.

Вижу съ завистью, что «Современникъ» воспользовался моими уроками № 223.

Воевода, баллада № 162.

Возрожденіе, стих. № 38.

Вольно ставить на ряду имя Брамбеуса и Пушкина № 210.

Воронъ къ ворону летитъ, стих. № 70.

Воспоминаніе о 1812 годѣ № 96.

Второе Ноября № 91.

Въ другихъ современныхъ журналахъ излишне хвалятъ друзей редакторовъ № 213.

Выписка изъ Берлинскаго журнала № 161.

Выраженіе: «миѳологическая сволочь» № 170.

Выражение: «Чернь стихотворная» № 169.Выстрѣлъ, повѣсть № 172.

Выясненіе значенія Пушкина № 203.

«Вѣстникъ Европы» и отношеніе его къ Пушкину. № 144.

Графъ Нулинъ, поэма №№ 33. 37. 41. 43. 86.

Гробовщикъ, повѣсть № 172.

Группировка поэмъ Пушкина по достоинству № 74.

Гусаръ, баллада № 154. 155.

Д *** на приглашеніе поѣхать съ нимъ на полуденный берегъ Крыма № 78.

Два сотрудника «Современника» Гоголь и Погодинъ расхвалены не на животъ, а на смерть № 213.

26 Мая 1828, стих. № 91.

19 Октября, стих. № 27.

Делибашъ, стих. № 125.

Демонъ №№ 2. 91. 120.

Домикъ въ Коломнѣ, поэма № 143. 146.

Дороговизна изданій Пушкина № 98. 193.

Евгеній Онѣгинъ №№ 2. 4. 6. 14. 20. 22. 27. 30. 31. 46. 47. 49. 53. 54. 60. 62. 65. 67. 80. 90. 91. 96. 97. 98. 100. 109. 120. 132. 141. 145. 152. 173. 183. 197. 211. 220. 229.

Зачѣмъ безвременную скуку, стих. № 78.

Зимній вечеръ, стих. № 91.

Знаменитый поэтъ не послушалъ Булгарина № 227.

Значеніе перевода поэмы «Цыгане» на франц. и англ. яз. № 120.

Значеніе Пушкина №№ 250. 264.

Изданія Пушкина №№ 11. 13. 16. 78. 79. 200.

Издатель «Сѣверныхъ Цвѣтовъ», замѣтка № 117.

Изъ Андрея Шенье, стих. № 38.

Иллюстраціи къ сочиненіямъ Пушкина. №№ 24. 35. 38.

Имя Греча было выставлено только для формы № 213.

Имя Пушкина имѣетъ въ себѣ нѣчто симпатическое съ любовью и гордостью народной № 210.

Иной пишетъ стихи не лучше Тредьяковскаго, а критикуетъ Пушкина № 184.

Исторія должна стремиться къ прагматизму № 184.

Исторія Пугачевскаго Бунта №№ 170. 172. 180. 181. 184. 213. 223. 227.

Кавказскій Плѣнникъ №№ 11. 19. 49. 55. 62. 63. 80. 118. 120. 121. 166. 213. 251.Какая цѣль русскихъ журналовъ № 213.

Каковъ «Современникъ» въ отношеніи къ важности содержанія статей и въ отношеніи критики № 213.

Какъ можно ставить Олина рядомъ съ Пушкинымъ № 198.

Капитанская Дочка, повѣсть № 240.

Книжная дѣятельность Смирдина № 194.

Коварность, стих. № 78.

Кокеткѣ NNN., стих., № 59.

Косичкинъ, псевд. № 127. 131. 135.

Красавицѣ, стих. № 167.

Краткое руководство къ логикѣ, Рождественскаго (ссылки) № 223.

Критика двухъ сортовъ № 114.

Критическое отношеніе къ стихамъ Пушкина № 26.

Кто можетъ быть истинно великимъ поэтомъ нашего времени № 114.

Къ журнальнымъ пріятелямъ, замѣтка № 10.

Къ NN (при посылкѣ Невскаго Альманаха) № 15.

Къ чему холодныя сомнѣнья, стих. № 3.

Лирическія стихотворенія Пушкина — колыбельныя пѣсни младенческой романтической музы № 195.

Литературные враги содѣйствуютъ другъ другу № 110.

Литературная Газета №№ 90. 92. 96. 213. 227.

Литературная Лѣтопись № 91.

Люблю васъ, сумракъ неизвѣстный, стих. № 78.

Менцель нынѣшнихъ дней № 136.

Метель, повѣсть № 172.

Мода во Франціи на изданіе сочиненій покойниковъ № 172.

Московскій Вѣстникъ № 25. 213.

Московскій Наблюдатель № 223.

Моцартъ и Сальери, драм. сцены №№ 125. 128. 136.

Музыка и Пушкинъ. №№ 70. 108. 122. 126. 133. 151. 163. 171. 242. 261.

На взятіе Варшавы, стих. № 115.

На переводъ Илліады, стих. № 123.

Насмѣшки надъ пропусками въ Евгеніи Онѣгинѣ № 96.

Насъ грѣшныхъ [Булгарина] выгоняютъ за фрунтъ № 213.

Наталья, баллада № 136.

Неправильное названіе поэмы Полтава поэмою Мазепа № 71.

Нераспечатанное дѣло о Пугачевѣ № 184.

Неуваженіе журналистовъ къ публикѣ № 223.Нижеподписавшійся Ѳ. Б. въ теченіе почти 15 лѣтъ есть цѣль или мишень, въ которую стрѣляли всѣ журналы № 213.

Ни Шиллеръ, ни Гете не участвовали въ мелкой враждѣ писакъ и не держались партій № 213.

Новое дѣйствующее лицо въ поэмѣ Евгеній Онѣгинъ — жукъ № 96.

Ночной Зефиръ, стих. № 78.

О князѣ Вяземскомъ № 213.

О критикѣ на поэму Цыгане № 81.

О критикѣ Олина Бахчисарайскаго Фонтана №№ 4. 8.

О любителяхъ классическихъ формъ № 28.

О неуспѣхѣ Бориса Годунова № 120.

О продажѣ сочиненій Пушкина № 104.

О сходствѣ Бориса Годунова и драмы Розена Россія и Баторій № 157.

Обязанность критика и его назначеніе № 114.

Одна страница Исторіи Пугачевскаго Бунта даетъ матеріалъ для трагедіи въ 5 дѣйствіяхъ № 184.

Ожиданіе новыхъ произведеній Пушкина отъ поѣздки въ Грузію №№ 80. 87.

О замедленіи въ изданіи Евгенія Онѣгина. № 31.

Олегъ Вѣщій, баллада № 2.

Опечатки въ изданіяхъ Пушкина № 31. 54. 119.

Опредѣленіе Булгаринымъ русскаго писателя № 206.

Опредѣленіе значенія Пушкина № 245.

Опредѣленіе поэта №№ 28. 41.

Отношеніе Московскихъ журналовъ къ Пушкину №№ 84. 85. 204.

Отношеніе Пушкина къ Булгарину № 227.

Отношеніе «Сѣверной Пчелы» къ русскимъ писателямъ. № 213.

Отрекаюсь отъ авторства № 223.

Отрывки изъ Историческаго романа №№ 66. 172.

Отчего «Современникъ» преслѣдуетъ Булгарина № 227.

Памятникъ Гнѣдичу № 202.

Парнасскіе аристократы не отвѣчаютъ на критику № 177.

Переводы сочиненій Пушкина №№ 21. 23. 49. 72. 120. 190. 216. 247. 251. 255.

Переводы на Итальянскій языкъ № 251.

Переводы на Малороссійскій языкъ №№ 216. 265.

Переводы на Нѣмецкій языкъ №№ 72. 120. 247.

Переводы на Польскій языкъ № 21.Переводы на Французскій языкъ №№ 23. 49.

Первыя слабыя нападки на Пушкина № 74.

Петербургъ, отрывокъ изъ поэмы № 179.

Пиковая Дама, повѣсть № 172. 205. 218. 226.

Пиръ во время чумы, поэма № 123.

Повѣсти Бѣлкина № 119. 127. 158. 172.

Повѣсти и поэмы. № 193. 196.

Повѣсть Гоголя Носъ № 223.

Подражаніе древнимъ, стих. № 174.

Подражаніе «Горю отъ ума» № 96.

Подражанія Пушкину №№ 1. 14. 55. 60. 61. 62. 63. 65. 67. 76. 89. 100. 101. 111. 113. 121. 129. 138. 183. 203. 212. 220. 222. 239. 243.

Полемика Булгарина № 95.

Полемика можетъ вознестись до высокой увлекательной прозы № 210.

Полководецъ №№ 221. 223. 228.

Полтава, поэма №№ 71. 74. 96. 120. 190. 216. 265.

Портреты Пушкина №№ 33. 36. 37. 53. 56. 231. 233. 235. 236. 241.

Портретъ Трифонова — Черное море № 48.

Посланіе къ А., стих. № 9.

Посланіе къ В*, стих. № 52.

Похвалы Пушкину № 93.

Поѣздка Пушкина на Кавказъ №№ 96.

Прекрасно было то незабвенное время нашей литературы, когда играла муза Пушкина № 216.

Приверженцы классицизма № 56.

Приговоръ надъ Дантесомъ № 238.

Продажа произведеній Пушкина № 104.

Продѣлки Московскихъ книгопродавцевъ съ Пушкинымъ № 29.

Прозерпина, стих. № 2.

Публика наша не такъ проста и безотчетна № 213.

Пусть увѣряютъ — Пушкинскій періодъ кончился № 183.

Путешествіе въ Арзрумъ № 213.

Пушкинъ въ 2037 году № 228.

Пушкинъ въ самую пору представилъ Бориса Годунова на судъ литераторовъ въ Отечество Гете и Шиллера № 120.

Пушкинъ и Баратынскій № 19. 34. 153.Пушкинъ и Бенедиктовъ № 214.

Пушкинъ и Веневитиновъ № 109.

Пушкинъ и въ прозѣ Пушкинъ № 68.

Пушкинъ и Кавказъ №№ 80. 82. 83. 84. 107.

Пушкинъ и Кукольникъ № 231.

Пушкинъ и Музыка №№ 70. 108. 122. 126. 133. 151. 163. 171. 242. 261.

Пушкинъ и Подолинскій №№ 250. 252.

Пушкинъ и Сомовъ № 39.

Пушкинъ и театръ №№ 77. 86. 128. 137. 197. 206. 208. 217. 218. 256. 262.

Пушкинъ могъ бы издать народную драму. № 208.

Пушкинъ — новаторъ № 64.

Пушкинъ прекрасно отвѣчалъ словеснымъ и печатнымъ критикамъ № 71.

Пушкинъ принадлежитъ исторіи № 219.

Пушкинъ принадлежитъ къ малому числу счастливыхъ геніевъ № 136.

Пушкинъ проложилъ новый путь въ области стихосложенія № 64.

Пушкинъ — Протей № 78.

Пушкинъ — слѣдствіе Жуковскаго № 203.

Пушкинъ сообщилъ Слѣпушкину мысль о баснѣ № 57.

Пѣсни западныхъ славянъ, стих. № 186.

Разсужденіе о нравственности и безнравственности въ сочиненіяхъ № 41.

Распродажа сочиненій Пушкина №№ 56. 78.

Распространенность сочиненій Пушкина № 45.

Реклама именемъ Пушкина № 5. 44.

Романсы Алябьева на стихотворенія Пушкина № 126.

Русланъ и Людмила №№ 11. 12. 48. 53. 56. 77. 96. 120. 261.

Сводъ неба мракомъ обложился, стих. № 78.

7-ая глава Евгенія Онѣгина — мистификація № 96.

Сербская Пѣсня № 182.

Сказка о Золотомъ Пѣтушкѣ № 189.

Сказка о Мертвой Царевнѣ № 159.

Сказка о Царѣ Салтанѣ № 136. 225.

Сказка о Рыбакѣ и Рыбкѣ № 191.

Слѣпушкинъ № 57.

Смерть Пушкина № 230. 258.Собраніе поэмъ Пушкина № 194.

Собраніе сочиненій № 234.

«Современникъ», журналъ №№ 209. 210. 213. 215. 221. 223. 227. 257. 263.

«Современникъ» говоритъ: у насъ вовсе не было критики № 213.

«Современникъ» несправедливо обвиняетъ другихъ № 215.

«Современникъ» судитъ о востокѣ № 213.

Сообщеніе фамилій по азбучному порядку № 130.

Сравненіе «Бориса Годунова» съ повѣстями Гоголя № 115.

Сравненіе Пушкина съ Баратынскимъ №№ 19. 34.

Сравненіе Пушкина съ Гете № 136.

Сравненіе Пушкина съ Грибоѣдовымъ № 232.

Ссылка на Спартака № 184.

Станціонный Смотритель, повѣсть № 172.

Статьи объ Ирландскихъ садахъ № 213.

Статья о мнѣніи Лобанова № 223.

Стихи, посвященные Пушкину №№ 75. 149. 246. 255.

Стихи Пушкина №№ 69. 78. 79. 134. 136.

Стихотворенія Пушкина отъ соединенія ихъ получаютъ большую прелесть № 136.

«Сѣверный Архивъ» № 213.

Таковъ неизмѣнный духъ редакціи «Сѣверной Пчелы» и «Сына Отечества» № 213.

Талисманъ № 52.

Тверской критикъ А. Б. № 223.

Театръ и Пушкинъ №№ 77. 86. 128. 137. 197. 206. 208. 217. 218. 256. 262.

Телѣга жизни, стих. № 151.

Трагедія Державина ниже посредственности № 223.

Тѣни Шекспира, Шиллера, возрадуйтесь № 42.

Указаніе на мѣсто помѣщенія отдѣльныхъ произведеній № 2.

Указаніе на статью Пушкина № 213.

Упадокъ таланта Пушкина № 216.

Уроки Московскихъ литераторовъ Булгарину № 223.

Хроника Русскаго въ Парижѣ № 213.

Художникъ, какъ завоеватель, долженъ поддерживать свою власть безпрестанно новыми побѣдами № 216.

Хризомонія № 218.

«Художественная Газета», № 231.Цитаты изъ Пушкина №№ 12. 139. 160. 164. 211. 267.

Цыгане, поэма №№ 4. 7. 9. 11. 19. 20. 27. 41. 49. 74. 80. 81. 120. 121. 137. 153. 170. 213.

Челобитная слова «сей», «оный» № 178.

Черепъ, стих. № 43.

Черная Шаль, стих. 61. 70.

IV глава изъ Историческаго Романа № 68.

Что нашъ великій поэтъ сумѣлъ не быть поэтомъ въ Исторіи, это именно вмѣняется въ заслугу № 184.

Что такое Евгеній Онѣгинъ, анекдотъ о Фридрихѣ II № 229.

Что такое журнальная полемика № 210.

Что такое пошлая шутка № 213.

Что такое птенцы школы Левшина № 96.

Что такое редакторъ журнала № 213.

Что такое русская сказка у Пушкина № 136.

Чудное видѣніе, стих. № 126.

Элегія №№ 27. 37. 43. 175.

Эхо, стихотвореніе № 125.

Я васъ любилъ, стих. № 108.

Я сердитъ на Пушкина № 146.

Въ заключеніе приводимъ списокъ источниковъ (съ обозначеніемъ сокращеній), на которые дѣлаются ссылки въ нашемъ указателѣ.

1) Сочиненія Пушкина. Изданіе Императорской Академіи Наукъ. Тома I. II. III…. Акад. Пушкинъ.

2) Сочиненія Пушкина. Изданіе Императорской Академіи Наукъ. Переписка подъ редакціей и съ примѣчаніями В. И. Саитовъ. Т. 1. 2 и 3…. Пер.

3) Сочиненія А. С. Пушкина. Редакція П. А. Ефремова. Изданіе А. С. Суворина. С.-Пб. 1905…. Пушкинъ Ефремовъ.

4) Пушкинъ и его современники. Матеріалы и изслѣдованія. Вып. I—XV…. Совр.

5) Н. О. Лернеръ. Труды и дни Пушкина. Второе, исправленное и дополненное изданіе Императорской Академіи Наукъ. С.-Пб. 1910 г…. Лернеръ.6) И. Н. Ждановъ. О драмѣ А. С. Пушкина. С.-Пб. 1892… Ждановъ.

7) И. Н. Ждановъ. Обозрѣніе литературной дѣятельности А. С. Пушкина. С.-Пб. 1892…. Ждановъ II.

8) Ф. Витбергъ. Библіографическія замѣтки… Сѣв. Вѣст. 1895, X.

9) Н. И. Черняевъ. Критическія статьи и замѣтки о Пушкинѣ. Харьковъ. 1900…. Черняевъ.

10) В. Зелинскій. Русская критическая литература о произведеніяхъ А. С. Пушкина. Выпуски 2. 3. 4…. Зелинскій.

11) В. Межовъ. Puschkiniana. Библіографическій указатель статей о жизни А. С. Пушкина, его сочиненій и вызванныхъ ими произведеній литературы и искусства. С.-Пб. 1886…. Меж. —

12) Къ біографіи А. С. Пушкина. Выпускъ II. М. 1885… Бартеневъ. II.

13) В. В. Каллашъ. Puschkiniana. Матеріалы и изслѣдованія объ А. С. Пушкинѣ… Каллашъ. Puschkiniana.

14) В. Каллашъ. Русскіе поэты о Пушкинѣ. Сборникъ стихотвореній. М. 1899…. Каллашъ.

15) Памяти Леонида Николаевича Майкова, С.-Пб. 1902 г… Памяти Майкова.

16) Памяти Пушкина. Научно-литературный сборникъ, составленный профессорами и преподавателями Императорскаго Университета св. Владиміра. Кіевъ 1899… Памяти Пушкина.

17) Памяти А. С. Пушкина. Юбилейный сборникъ. Изданіе редакціи журнала Жизнь. С.-Пб. 1899…. Жизнь.

18) А. Г. Фоминъ. Пушкинъ и журнальный тріумвиратъ 30-хъ годовъ. Венгеровъ, V, 451—492.

19) В. В. Гиппіусъ. Пушкинъ и журнальная полемика его времени. — Памяти Пушкина, сборникъ Историко-Филологическаго факультета С.-Петербургскаго Университета. 1900…. Стр. 227—328.20) Л. Майковъ. Пушкинъ. Біографическіе матеріалы и историко-литературные очерки, С.-Пб. 1899…. Майковъ.

21) Матеріалы для академическаго изданія сочиненій А. С. Пушкина. Собралъ Л. Майковъ, С.-Пб. 1902.

22) Сигизмундъ Либровичъ. Пушкинъ въ портретахъ, С.-Пб. 1890…. Либровичъ.

23) Дѣло III Отдѣленія Собственной Его Императорскаго Величества Канцеляріи о дозволеніи сочинителю Пушкину въѣзжать въ столицу. Изданіе «Всемірнаго Вѣстника», 1905…. Всем. Вѣст.

24) Сочиненія и переписка Плетнева. С.-Пб. 1885…. Плетневъ.

25) И. А. Шляпкинъ. Изъ неизданныхъ бумагъ А. С. Пушкина, С.-Пб. 1903…. Шляпкинъ.

Питая надежду, что извлеченный нами изъ «Сѣверной Пчелы» матеріалъ будетъ не безполезенъ для изслѣдователей, работающихъ какъ по вопросамъ вообще русской литературы, такъ и въ частности по вопросамъ о Пушкинѣ, мы не могли удовлетвориться лишь перепечатываніемъ этого матеріала, но и позволили себѣ дать попытку до извѣстной степени анализировать его, сдѣлать изъ него нѣкоторые выводы, которые и представляемъ вниманію читателей.

Въ заключеніе должны принести глубокую благодарность А. А. Шахматову, Б. Л. Модзалевскому, В. И. Срезневскому и П. Е. Щеголеву, содѣйствовавшимъ появленію въ свѣтъ нашей работы.

П. Столпянскій.

4 марта 1912.

С.-Петербургъ. II.

Желая выяснить отношеніе «Сѣверной Пчелы» къ Пушкину, необходимо разбить этотъ разборъ въ хронологическомъ отношеніи на двѣ половины. Первая будетъ кончаться № 30 «Сѣверной Пчелы» за 1830 годъ.

Въ этотъ первый періодъ отношеніе единственной въ то время литературно-политической газеты Россіи къ великому поэту можетъ быть охарактеризовано, какъ сплошной панегирикъ.

Наиболѣе характерное опредѣленіе поэзіи Пушкина найдемъ мы въ 1829 году въ небольшой рецензіи о второмъ изданіи «Стихотвореній Александра Пушкина» (см. № 78 нашего списка).

«Сдѣлаемъ только одно замѣчаніе» — говоритъ анонимъ въ № 77 — «которое безъ сомнѣнія приходило на мысль и другимъ читателямъ и почитателямъ Пушкина. Въ элегіяхъ своихъ, посланіяхъ и мелкихъ стихотвореніяхъ онъ является истинно-эклектическимъ поэтомъ, — иногда строгимъ отечественнымъ классикомъ, иногда смѣлымъ, полнымъ жизни романтикомъ. Кажется, Муза его своенравная красавица, которая любитъ переряжаться, но всегда умѣетъ одѣться къ лицу»…

Надо сознаться, что это — отзывъ о поэзіи Пушкина вполнѣ справедливый и характерный, который не рѣдко повторялся и въ послѣдующія времена, вплоть до извѣстнаго стихотворенія Я. П. Полонскаго, написаннаго по поводу юбилейнаго торжества Пушкина.

Не менѣе благопріятный отзывъ давала «Сѣверная Пчела» и о прозѣ Пушкина. Не забудемъ, что Пушкинъ въ это время только приступалъ къ публикованію своихъ прозаическихъ сочиненій, былъ, если такъ можно выразиться, новичкомъ; и вотъ какъ встрѣчала этого новичка Петербургская газета, отмѣчая появленіе въ альманахѣ «Сѣверные Цвѣты» на 1829 «Отрывка изъ историческаго романа, сочиняемаго А. С. Пушкинымъ» (№ 66 и 68): «Въ этомъ отрывкѣ описанъ обѣдъ у русскаго вельможи временъ Петра Великаго и внезапное появленіе Петра въ его домѣ. Картина мастерски нарисованная; характеры рѣзко обозначены. Пушкинъ — и въ прозѣ Пушкинъ» (курсивъ нашъ).

Если же перейдемъ къ деталямъ, то онѣ окажутся еще болѣе интересными: восхваленіе Пушкина дѣлалось не an und für sich, а неизбѣжно связывалось съ какимъ-нибудь явленіемъ современности и такимъ явленіемъ, которое было злобою минуты.

Такъ «Сѣверная Пчела» считала необходимымъ въ слишкомъ даже рѣзкой формѣ (не забудемъ, что все, что выходило изъ-подъ пера пишущей братіи, проходило въ то время черезъ «чопорную» цензуру, которая черкала немилосердно, и многія выраженія, которыя намъ кажутся болѣе, чѣмъ обыкновенными, въ то время казались необыкновенно смѣлыми и возбуждали удивленіе среди читающихъ) подчеркнуть несправедливое отношеніе московскихъ журналистовъ, т. е. Каченовскаго и Надеждина къ Пушкину.

«На какихъ правилахъ основывался „Вѣстникъ Европы“, браня безпощадно Карамзина, Жуковскаго, Пушкина, кн. Вяземскаго и другихъ первоклассныхъ писателей»? — задавала вопросъ «Сѣверная Пчела» (№ 85); «забвеніе всѣхъ приличій дошло въ Московскихъ журналахъ до высшей степени», отмѣчала она въ другой разъ (№ 127).

Отсюда дѣлался очень оригинальный выводъ: если отзывы Московскихъ журналовъ несправедливы, если нѣтъ и не было «правилъ», по которымъ можно было «бранить безпощадно Пушкина» — то, особенно, принимая во вниманіе безпрерывное усовершенствованіе Пушкина, ростъ его таланта, — его непримиримые враги, защитники классицизма, должны были съ нимъ помириться. Такъ и говоритъ «Сѣверная Пчела», разбирая второе изданіе поэмы «Русланъ и Людмила». Указавъ, что Пушкинъ (№ 56 нашего указателя) «сгладилъ то, что ему казалось негладкимъ, замѣнилъ другими тѣ выраженія и часто цѣлые стихи, которые ему не нравились, выпустилъ нѣкоторыя мѣста, которыя казалисьему слишкомъ вольными, и такимъ образомъ пѣсни его сдѣлались не столь грѣшными» и, наконецъ, «добавилъ прологъ, въ которомъ, какъ бы въ волшебномъ фонарѣ, быстро перемѣняя картины, показываетъ цѣлый рядъ Русской сказочной старины», «Сѣверная Пчела» добавляла: "Симъ прологомъ, или, говоря языкомъ нашихъ сказочниковъ, — присказкою, поэма приняла форму болѣе оригинальную, болѣе русскую. Мы даже думаемъ, что это должно примирить съ поэтомъ самыхъ неукротимыхъ приверженцевъ классицизма: они, можетъ быть, согласятся, что послѣ такого вступленія поэту нельзя было начать первую пѣсню затверженнымъ «пою» и обращеніемъ къ видимымъ и невидимымъ; или имъ, т. е. рѣченнымъ «приверженцамъ, останется одно: оспорить у произведенія Пушкина названіе поэмы, назвавъ её простою русскою сказкою или произнести о немъ какое-либо рѣшеніе въ этомъ родѣ».

Какое значеніе для русской общественной жизни имѣли споры классиковъ и романтиковъ, достаточно, кажется, выяснено, и, помня это значеніе, нельзя не сознаться, что предположеніе «Сѣверной Пчелы», приведенное нами выше, отличалось большимъ сарказмомъ и должно было произвести большое впечатлѣніе. Но «Сѣверная Пчела» этимъ не довольствовалась, она продолжала дальше:

«Не думаемъ, чтобъ сіе обидѣло нашего Поэта: ему, можетъ быть, часто удается слышать, что поэмы Байрона — не поэмы, что трагедіи Шекспира — не трагедіи, а большая часть стиховъ Шиллера и Гете — не стихи, потому что безъ риѳмы. И можетъ ли быть для него обидно, когда его станутъ мѣрить такою же мѣркою»?

Это воспоминаніе о борьбѣ классицизма и романтизма, эта безпощадная брань «Вѣстника Европы» позволила «Сѣверной Пчелѣ», разбирая опять таки одно изъ произведеній Пушкина, сдѣлать очень характерное общее опредѣленіе поэзіи и поэта (см. № 28):

«Есть еще и теперь у насъ любители формъ, пущенныхъ зазаконъ обычаемъ и давностью, люди, для которыхъ всякая картина должна быть въ рамкѣ и за стекломъ, иначе она не картина» — вспоминаетъ въ иной формѣ тѣхъ же защитниковъ классицизма «Сѣверная Пчела» и поучительно продолжаетъ:

"Эти люди, вѣроятно, начнутъ спрашивать: почему Сочинитель не исполнилъ того, не вспомнилъ другого, не кончилъ третьяго? Потому, милостивые государи, — отвѣчаетъ газета на заданный ею же вопросъ, и въ этомъ отвѣтѣ звучитъ гордость сознанія своей неизмѣримой высоты надъ противниками: «что онъ писалъ, слѣдуя своему воображенію, которое у поэта подчиняется тѣмъ же уставамъ, какими правятся событія міра существеннаго».

Не правда ли, интересное заключеніе? Но пойдемъ дальше: «Развѣ можно спрашивать у судьбы: почему случилось то, а не это? Почему окончилось такъ, а не вотъ какъ? Поэтъ, въ каждомъ своемъ произведеніи долженъ быть творцомъ, а не подражателемъ (курсивъ нашъ); ему нѣтъ нужды держать постоянно въ своей головѣ, что въ столькихъ то комедіяхъ дѣйствующія лица ссорятся изъ-за любви и мирятся черезъ посредство слугъ и служанокъ, что въ столькихъ то трагедіяхъ постороннее холодное лицо разсказываетъ пространно о плачевной развязкѣ драмы, что въ столькихъ то поэмахъ герой сходитъ въ адъ, повѣствуетъ о минувшихъ своихъ бѣдствіяхъ и сражается съ существами живыми и мечтательными. Онъ свободенъ въ выборѣ своего предмета, и если не избралъ предмета историческаго, то способенъ придавать лицамъ такіе характеры, а происшествіямъ такое направленіе и развязку, какія ему заблагоразсудятся. Не менѣе того онъ свободенъ въ выборахъ формы и отдѣлкѣ стиховъ: во всѣхъ сихъ случаяхъ онъ руководствуется только воображеніемъ, вкусомъ и нѣкоторыми правилами безусловно».

Проповѣдь свободнаго искусства выражена слишкомъ ярко и, что очень важно для читателя того времени, въ черезъ чуръ популярномъ и понятномъ изложеніи. Но вотъ что не безынтересно отмѣтить. Эта статья появилась въ «Сѣверной Пчелѣ» въ № 65-мъ, т. е., въ мартѣ мѣсяцѣ, а 15-го августа того же годаПушкинъ написалъ свое наиболѣе яркое стихотвореніе, посвященное свободѣ искусства:

Пока не требуетъ поэта

Къ священной жертвѣ Аполлонъ…

Наконецъ, считаемъ умѣстнымъ здѣсь же указать на замѣчательное сходство разсужденій, приводимыхъ «Сѣверной Пчелой», съ сонетомъ Пушкина «Поэту». Онъ, т. е. поэтъ, по мнѣнію «Сѣверной Пчелы», свободенъ въ выборѣ своего предмета, а Пушкинъ восклицаетъ:

Ты царь: живи одинъ. Дорогою свободной

Иди, куда влечетъ тебя свободный умъ.

И что сильнѣе: сказать ли, что поэтъ — царь, или же выставить утвержденіе, что «воображеніе поэта подчиняется тѣмъ же уставамъ, какими правятся событія міра существеннаго. Развѣ можно спрашивать у судьбы: почему случилось то, а не это»?

Позволимъ себѣ привести еще рядъ такихъ же характерныхъ опредѣленій «Сѣверной Пчелы». Вотъ что она писала о третьей главѣ «Евгенія Онѣгина» (№ 31 нашего указателя):

«Въ ней описывается любовь Татьяны къ Онѣгину, описывается жаркими стихами Пушкина. Гдѣ умѣлъ онъ найти эти страстныя выраженія, которыми изобразилъ томленіе первой любви! Какъ постигъ онъ простоту невиннаго дѣвичьяго сердца, разсказывая намъ признаніе Татьяны въ ночномъ ея разговорѣ съ нянею и въ письмѣ къ Онѣгину? Сіи стихи, можно сказать, жгучія страницы».

Иногда же восторгъ критика переходилъ всѣ границы и онъ восклицалъ (№ 42):

"Я не могу удержаться, чтобъ не украсить «Пчелы» этимъ отрывкомъ, и, прося извиненія у издателей «Сѣверныхъ Цвѣтовъ», выписываю эту сцену, которая мнѣ кажется совершенствомъ по слогу, по составу и по чувствамъ. Какое познаніе характеровъ, сердца человѣческаго, мѣстныхъ обстоятельствъ! Тѣни Шекспира, Шиллера, возрадуйтесь! Трудно выдумать лучшую похвалу, чѣмъ послѣднее восклицаніе — обращеніе къ тѣнямъ Шекспира и Шиллера.

Изъ отзывовъ «Сѣверной Пчелы» за указанную первую половину слѣдуетъ обратить вниманіе на первый отзывъ о «Евгеніи Онѣгинѣ» и разсужденія о «Графѣ Нулинѣ» (№№ 22 и 41 нашего указателя).

Первый отзывъ особенно любопытенъ между прочимъ и потому, что онъ подписанъ Ѳ. Б., т. е. Ѳ. Булгаринъ; и этотъ отзывъ придется имѣть въ виду, когда будемъ вспоминать послѣдующіе отзывы.

Прежде всего отзывъ отмѣчаетъ большое впечатлѣніе, которое произвелъ «Евгеній Онѣгинъ».

«Читали ли вы Онѣгина? Какъ вамъ кажется Онѣгинъ? что вы скажете объ Онѣгинѣ?» — такими вопросами Ѳ. Б. начиналъ свою статью; далѣе отмѣчая, что «Онѣгинъ — начатая картина», что «онъ только въ абрисѣ», что «онъ скрытъ въ блестящихъ подробностяхъ, какъ актеръ за богатыми декораціями», Ѳ. Б. все-таки находилъ возможнымъ указать — съ одной стороны, что «до сихъ поръ Онѣгинъ принадлежитъ къ числу людей, какихъ встрѣчаемъ дюжинами на всѣхъ большихъ улицахъ и во всѣхъ французскихъ ресторанахъ», а съ другой стороны, — для поясненія характера Онѣгина привести переводъ изъ предисловія Байрона къ «Чайльдъ-Гарольду». Но, приведя объясненіе Байрономъ Чайльдъ-Гарольда, Ѳ. Булгаринъ не дѣлаетъ еще категорическаго утвержденія, что Онѣгинъ — копія Чайльдъ-Гарольда; нѣтъ, онъ довольствуется указаніемъ слѣдующаго рода: «не знаемъ, что будетъ съ Онѣгинымъ; до сихъ поръ главныя черты характера одни и тѣ же…; что будетъ дальше, мы не знаемъ»…

Отзывъ въ общемъ очень благопріятенъ: «должно ли говорить о стихосложеніи, о гармоніи, о счастливыхъ оборотахъ, остроуміи, о сатирическомъ, весьма пріятномъ духѣ сего отрывка? Этимъ преисполнена вторая глава и она написана стихами Пушкина — этого довольно!» (курсивъ нашъ). Въ этомъ отзывѣ, положимъ, вспоминая, каковъ былъ взглядъ на Ѳ. Булгарина, есть одна фраза, нѣсколько колючаго сорта, а именно: описывая жизньОнѣгина въ деревнѣ, Ѳ. Б. добавляетъ: «и, дай Богъ ему здоровья, уменьшилъ оброкъ съ крестьянъ». Въ какомъ смыслѣ употребилъ Булгаринъ выраженіе «дай Богъ ему здоровья», въ прямомъ, или же это — тонкая иронія, мы не знаемъ, но нельзя забывать, что рецензія написана въ 1826 году, когда всякое сочувствіе къ крестьянамъ признавалось чуть ли не государственнымъ преступленіемъ и вызывало соотвѣтственныя репрессіи; а благонадежность Пушкина была въ большомъ подозрѣніи.

Далѣе небезынтересна будетъ маленькая поправка, внесенная Булгаринымъ къ портрету Ленскаго. «Въ его портретѣ», пишетъ Ѳ. Б.: «находится маленькая ошибка: онъ представленъ нѣмецкимъ студентомъ, которые называются буршами и швермерами, а не филистерами, какъ называетъ его поэтъ. Филистеромъ называется, напротивъ того, спокойный гражданинъ, не принадлежащій къ сословію студентовъ».

Разборъ поэмы «Графъ Нулинъ», помѣщенный въ № 4 «Сѣверной Пчелы» отъ 1828 года, еще болѣе характеренъ.

«Графъ Нулинъ — писалъ Пушкинъ — надѣлалъ мнѣ большихъ хлопотъ. Нашли его безнравственнымъ, — разумѣется, въ журналахъ (въ свѣтѣ приняли его благосклонно), и никто изъ журналистовъ не захотѣлъ за него вступиться» и далѣе: «Кстати о моей бѣдной сказкѣ (писанной, будь сказано мимоходомъ, самымъ трезвымъ и благопристойнымъ образомъ): подняли противъ меня всю классическую древность и всю европейскую литературу!… Вѣрю стыдливости моихъ критиковъ, вѣрю, что графъ Нулинъ точно кажется имъ предосудительнымъ… Эти г.г. критики нашли странный способъ судить о степени нравственности какого-нибудь стихотворенія… Безнравственное сочиненіе есть то, коего цѣлью или дѣйствіемъ бываетъ потрясеніе правилъ, на коихъ основано общественное счастіе или достоинство человѣческое. Стихотворенія, коихъ цѣль горячить воображеніе любострастными описаніями, унижаютъ поэзію, превращая ея божественный нектаръ въ воспалительный составъ. Но шутка, вдохновенная сердечною веселостію и минутною игрою воображенія, можетъ показатьсябезнравственною только тѣмъ, которые о нравственности имѣютъ дѣтское или темное понятіе, смѣшивая ее съ нравоученіемъ, и видятъ въ литературѣ одно педагогическое занятіе».

Эти наброски Пушкина относятся къ 1830—31 году. Между тѣмъ въ «Сѣверной Пчелѣ» за 1828 годъ читаемъ:

"Что значитъ нравственное и что значитъ безнравственное сочиненіе? Нравственное сочиненіе есть то, гдѣ порокъ представленъ въ такомъ видѣ, что возбуждаетъ къ себѣ омерзеніе, или гдѣ дѣйствующее лицо представлено въ столь непріятномъ видѣ, что ни одинъ изъ читателей не хотѣлъ быть на его мѣстѣ… безнравственное сочиненіе есть то, гдѣ подъ самыми благовидными формами авторъ скрываетъ пороки, и хотя избѣгаетъ нескромныхъ сценъ и рѣчей, но однимъ положеніемъ своего героя въ свѣтѣ доказываетъ, что и порочный можетъ избѣжать общаго презрѣнія и укрыться отъ наказанія. Легковѣрный читатель или юноша видитъ однѣ розы на пути порока и думаетъ, что въ свѣтѣ можно избѣгнуть шиповъ, т. е. избѣгнуть презрѣнія и наказанія за дурное поведеніе…

Неправда-ли, любопытно сравнить этотъ отрывокъ «Сѣверной Пчелы» съ вышеприведенными мѣстами изъ записокъ Пушкина? Сдѣлавъ такое опредѣленіе «нравственному» и «безнравственному» сочиненію, авторъ статьи самымъ категорическимъ тономъ утверждаетъ:

«Если смотрѣть на предметъ съ сей точки зрѣнія, „Графъ Нулинъ“, въ стихахъ сочиненіе А. С. Пушкина, есть піеса нравственная, въ полномъ смыслѣ слова (курсивъ нашъ). Графъ Нулинъ изображенъ въ такомъ видѣ, что ни одинъ юноша не захочетъ быть на него похожимъ… (когда я пишу сіи строки, у меня такъ и мерещатся передъ глазами толпы Нулиныхъ, въ которыхъ у насъ нѣтъ недостатка)… Это не повѣсть, а картина нравовъ… Быстрота въ слогѣ, блескъ въ изображеніяхъ перемѣняющихся на свѣтѣ лицъ и картинъ, веселость, легкость разсказа, плавность и сладкозвучіе стиховъ поставляютъ піесу сію въ число первоклассныхъ произведеній поэзіи» (курсивъ нашъ). Таковъ былъ отзывъ о графѣ Нулинѣ, при первомъ появленіи его въ свѣтъ. Но какъ же тогда объяснить фразу Пушкина: «и никто изъ журналистовъ не захотѣлъ за него вступиться»? Прошло не болѣе двухъ лѣтъ съ появленія отзыва Булгарина, и неужели Пушкинъ успѣлъ позабыть этотъ отзывъ? Такъ же не вѣроятно будетъ предположеніе, что Пушкинъ не читалъ этой замѣтки. Далѣе, попутно съ разборомъ «Графа, Нулина» указывается и общее значеніе поэзіи Пушкина. Нѣсколькими строчками ниже въ цитированномъ нами уже отзывѣ говорится:

«Нѣкоторые любители поэзіи, привыкшіе къ чтенію серіозныхъ сочиненій, недовольны тѣмъ, что А. С. Пушкинъ пишетъ болѣе легкія піесы. Въ трагедіи „Борисъ Годуновъ“ онъ доказалъ, до какой степени гибокъ талантъ его, какъ онъ умѣетъ владѣть языкомъ и съ какимъ искусствомъ употребляетъ слогъ важный. „Цыгане“ — есть одно изъ лучшихъ созданій поэзіи въ Европѣ, а не въ одной Россіи. Впрочемъ, каждая изъ напечатанныхъ его піесъ имѣетъ свое особенное, свойственное ей достоинство».

Опредѣливъ такими сочувственными, яркими выраженіями значеніе поэзіи Пушкина, критикъ возвращается къ поднимаемому имъ уже не разъ вопросу о свободѣ искусства и даетъ такое опредѣленіе ему:

«Можно ли повелѣвать вдохновеніемъ, приказывать генію? Нѣтъ! Поэтъ (т. е., поэтъ истинный, а не умный человѣкъ, пишущій стихи по желанію писать) — поэтъ пишетъ, что представляетъ ему воображеніе, что диктуетъ сердце. Онъ не можетъ, подобно Математику, разрѣшать темы или писать на заданныя рифмы. Великій Шиллеръ, создавшій Донъ Карлоса и Валленштейна, писалъ застольные гимны. Гете, творецъ Фауста, любилъ отдыхать воображеніемъ въ изображеніи сценъ любви и пировъ. Какъ можно требовать отъ поэта, чтобы онъ безпрестанно доказывалъ нравственныя задачи! Картины природы, сцены изъ общественной жизни, высокіе порывы и заблужденія сердца человѣческаго, умъ и безуміе, — однимъ словомъ все, что только существуетъ въ природѣ, принадлежитъ поэзіи, которая все украшая собою, говоритъ особеннымъ языкомъ. Нѣтъ науки — быть поэтомъ, для поэзіи нѣтъ правилъ, исключая механизма стиховъ. Все, что хорошо, превращается въ правила для потомства, и всѣ роды хороши, если исполнены такъ, какъ исполняетъ Пушкинъ».

Трудно назвать эти строчки не защитою Пушкина отъ обвиненій въ безнравственности. Но у Пушкина такія неточности (вышеприведенное указаніе на то, что поэму «Графъ Нулинъ» никто не защитилъ въ журналѣ) бывали: укажемъ здѣсь еще на одну. Въ своихъ замѣткахъ онъ говоритъ: Путешественникъ Ансело говоритъ о какой то грамматикѣ, утвердившей правила нашего языка и еще неизданной, о какомъ то русскомъ романѣ, прославившемъ автора и еще находящемся въ рукописи, и о какой то комедіи, лучшей изъ всего русскаго театра и еще неигранной и ненапечатанной. Забавная словесность!"

Путешественникъ Ансело былъ предметомъ особенныхъ заботъ Греча и Булгарина, которые даже устроили въ честь него обѣдъ, который и былъ описанъ въ «Сѣверной Пчелѣ». Ансело отплатилъ за гостепріимство въ своихъ запискахъ похвальными отзывами о Булгаринѣ и Гречѣ. Пушкинъ отзывается критически объ этихъ похвалахъ, не отмѣчая, впрочемъ, что «Сѣверная Пчела», приводя отзывъ Ансело, дополнила его (см. № 40 нашего указателя):

«Впрочемъ, г. Ансело пропустилъ еще одну трагедію, а именно „Борисъ Годуновъ“, сочиненіе А. С. Пушкина, которая также находится въ рукописи, но изъ которой напечатанные отрывки заставляютъ каждаго вѣрить, что она прославитъ автора болѣе, нежели всѣ, доселѣ изданныя имъ сочиненія».

Чтобы исчерпать вопросъ о томъ, какъ относилась «Сѣверная Пчела» къ Пушкину до 1830 года, укажемъ, что, говоря о безчисленныхъ подражателяхъ Пушкина, она подчеркивала, что всѣ эти подражатели ниже критики, что они подражаютъ только внѣшности.

«Одинъ извѣстный пѣвецъ сказалъ однажды» — пишетъ «Сѣверная Пчела» въ № 88 за 1828 годъ, дѣлая отзывъ о книжкѣ"Le schale blanc. Par Achille Lestrelin (см. № 61): шутя, А. С. Пушкину: «Ваша черная шаль принесла мнѣ много, — нѣтъ ли у васъ въ запасѣ красной или зеленой шали?»… Эта бѣлая шаль стихотворнымъ своимъ достоинствомъ есть тоже предъ черною шалью гречанки, что какой-нибудь платокъ Московской кустарной работы предъ настоящею драгоцѣнною Кашемирскою шалью".

О романѣ въ стихахъ «Евгеній Вольскій» въ томъ же году писалось (№ 60 нашего указателя):

"Авторъ въ разговорѣ съ книгопродавцемъ (служащимъ вмѣсто предисловія) открываетъ своимъ читателямъ, что есть поэма Пушкина «Евгеній Онѣгинъ»…

И хоть совсѣмъ не Пушкинъ я

Но, можетъ быть….

«Господинъ совсѣмъ не Пушкинъ, сколько отъ него зависело, старался поддѣлать своего Вольскаго подъ Онѣгина: такой же форматъ книжки, такія же буквы, такія же бѣлыя странички, такія же пропущенныя строфы, такой же размѣръ не пропущенныхъ, книжка такъ же мала, и почти такъ же дорого продается. Чего же вамъ болѣе?»

Но иногда «Сѣверная Пчела», говоря о подражателяхъ Пушкину, принимала и иной, не шутливый тонъ. Въ № 2-мъ за 1830 годъ (см. № 89 нашего указателя) она пишетъ:

«Между Московскими стихотворцами есть нѣкто, подписывающійся А. Башиловъ, который въ теченіе года наводнилъ журналы и альманахи своими произведеніями, передразнивая князя Вяземскаго и А. С. Пушкина самымъ жалкимъ образомъ… Можно ли пускать такихъ галиматистовъ съ ихъ ни тпру, ни ну (курсивъ нашъ) въ одну книжку съ княземъ Веземскимъ и Пушкинымъ?» задаетъ газета вопросъ, разбирая альманахъ «Радуга».

Критикуя безпощадно подражателей Пушкина, «Сѣверная Пчела» высказываетъ неподдѣльную радость при извѣстіи о переводахъ произведеній Пушкина на иностранные языки. Такъ, когда появился переводъ «Бахчисарайскаго Фонтана» на польскій языкъ (см. № 21 нашего указателя), «Сѣверная Пчела» высказывалажеланіе, «чтобъ почтенный переводчикъ продолжалъ свои труды на семъ поприщѣ и познакомилъ польскую публику съ нѣкоторыми отличными произведеніями Русскаго Поэта, почти неизвѣстными въ Польшѣ. Давно бы пора сблизить, — восклицаетъ „Сѣверная Пчела“, — какъ можно болѣе словесности сихъ одноплеменныхъ и родственныхъ поколѣній!»

При появленіи перевода того же «Бахчисарайскаго Фонтана» на французскій языкъ «Сѣверная Пчела» спѣшитъ перевести отзывъ о переводѣ поэмы Пушкина изъ «Revue Encyclopédique», а въ этомъ отзывѣ о Пушкинѣ говорится: «Молодой лирическій поэтъ есть драгоцѣннѣйшая надежда Россійскаго Парнаса, который смѣло можетъ поставить его (т. е. Пушкина) наряду съ отличнѣйшими новѣйшими стихотворцами другихъ Европейскихъ народовъ» (см. № 23 нашего указателя).

Наконецъ, «Сѣверная Пчела», неоднократно указывая на быструю распродажу произведеній Пушкина, тѣмъ самымъ подчеркивала ихъ успѣхъ:

«Первое изданіе „Руслана и Людмилы“ напечатано было въ 1820 году (пишетъ „Пчела“ въ 1828 году; см. № 56 нашего указателя) и, не смотря на привязки, кривые толки и прочіе сего рода благонамѣренныя выходки гг. критиковъ, раскуплено было очень скоро; черезъ два года съ трудомъ и за большую цѣну можно было достать экземпляръ сей поэмы».

«Въ 1826 году были изданы Стихотворенія А. С. Пушкина въ одной книгѣ» (замѣтка относится къ 1829 году) «и теперь не осталось уже ни одного экземпляра въ продажѣ» (см. № 78 нашего указателя).

Такимъ образомъ, намъ кажется, что утвержденіе, допущенное нами въ самомъ началѣ нашей статьи, что отношенія «Сѣверной Пчелы» къ Пушкину вплоть до 1830 года можно назвать «сплошнымъ панегирикомъ», достаточно подтверждено выше приведенными выписками. Безусловно, всѣ эти отзывы должны были усилить и безъ того возраставшую популярность нашего геніальнаго поэта. Но уже съ конца 1829 года появляется въ этихъ отзывахъ новая нотка, — сначала робко, неувѣренно, какъ будто случайно и мимолетно…

Въ первый разъ это новое отношеніе какъ будто и не касалось спеціально Пушкина. Разбирая альманахъ «Сѣверные Цвѣты», рецензентъ, приступая къ отдѣлу стихотвореній, пишетъ (см. № 69 нашего указателя):

«Мы не хотимъ мучить себя и выжимать изъ нашего ума пошлыя фразы, чтобы въ родѣ комплимента сказать нѣсколько фразъ-похвалъ каждому изъ поэтовъ, украсившихъ „Сѣверные Цвѣты“ своими произведеніями. Это чрезвычайно утомительно для журналиста и скучно для читателя, хотя иногда пріятно для сочинителя. Что сказать новаго о В. А. Жуковскомъ, А. С. Пушкинѣ, князѣ П. А. Вяземскомъ, Н. М. Языковѣ, Е. А. Баратынскомъ, которыхъ дарованія оцѣнены и переоцѣнены?»

Пушкинъ здѣсь является въ очень привлекательной компаніи и стоитъ на второмъ мѣстѣ, послѣ Жуковскаго, и отзывъ, собственно говоря, является похвалой, хотя не могутъ не возбудить вниманія нѣкоторыя фразы этого отзыва.

«Выжимать изъ нашего ума пошлыя фразы вродѣ комплиментовъ» — не обозначаетъ ли эта фраза, что если не всѣ, то значительная часть предшествующихъ отзывовъ была только пошлой фразою, что восклицаніе: «Тѣни Шекспира, Шиллера возрадуйтесь» (см. № 42) — есть только родъ комплимента.

Также не безъ задней мысли написано: «хотя иногда пріятно для сочинителя».

Мы нарочно подчеркиваемъ: «не безъ задней мысли». Въ дальнѣйшемъ изложеніи будетъ приведено достаточно примѣровъ такой «задней мысли». Ѳ. Булгаринъ былъ слишкомъ опытный журналистъ, слишкомъ хорошо понималъ психологію средняго читателя, «публики», хотя смиренно и утверждалъ, что онъ никогда не бралъ на себя роли руководителя публики, а былъ всего лишь ея оруженосцемъ, стремяннымъ, конюшеннымъ.

«Пріятно для сочинителя»…, а сдѣлать пріятное другомучеловѣку, доставить ему удовольствіе — не правда ли, до извѣстной степени, значитъ, доставить и самому себѣ удовольствіе…

Фигура умолчанія въ журнальной полемикѣ играетъ громадную роль. Читатель, а особливо многострадальный россійскій читатель такъ привыкъ читать между строчекъ, что умѣетъ изъ фигуры умолчанія нарисовать такія картины, возсоздать такіе образы, до которыхъ не додумался бы и самъ авторъ умолчанія…

Но первый отзывъ слишкомъ робокъ. Второй выпадъ былъ уже болѣе смѣлъ. Онъ заключался въ отзывѣ о поэмѣ «Полтава» (см. № 74 нашего указателя). Сперва приводится выписка изъ поэмы, какъ образецъ лучшаго, по мнѣнію критика, скрывшагося подъ таинственными тремя звѣздочками; а далѣе дѣлается такое примѣчаніе: «Но, повторяемъ, что это лучшее мѣсто въ цѣлой поэмѣ; и, не взирая на то, что цѣлая поэма прекрасная, Пушкинская, но если бы въ ней было такихъ десять страницъ, то она была бы въ десятеро лучше».

Конечно, это похвала, но похвала относительная, вслѣдъ за которою появляется уже вполнѣ новое отношеніе къ произведеніямъ Пушкина, — а именно, въ первый разъ допускается ихъ градація, которая безусловно любопытна.

"Безъ дальнѣйшихъ объясненій, которыя будутъ въ «Сынѣ Отечества», считаемъ, что поэму «Полтава» мы почитаемъ третьею по достоинству сочиненій Пушкина, т. е. послѣ «Цыганъ» и «Бахчисарайскаго Фонтана».

Такимъ образомъ ранѣе написанныя Пушкинымъ произведенія являются болѣе лучшими, чѣмъ позднѣйшія. Однако, чтобы позолотить пилюлю, сейчасъ же добавлено:

«Это весьма много еще, чтобъ поэма „Полтава“ была читана, перечитана и расхвалена».

Наконецъ, въ заключеніе выставляется тотъ аргументъ, къ которому такъ любилъ впослѣдствіи прибѣгать Булгаринъ и который заставляетъ насъ признать эту замѣтку, несмотря на то, что она подписана ***, Булгаринской (хотя Булгаринъ неоднократно утверждалъ, что подъ псевдонимомъ онъ не писалъ)."Можетъ быть", какъ будто съ огорченіемъ и съ сожалѣніемъ заявляетъ рецензентъ: «многіе Литераторы, друзья нашего первокласснаго поэта, и онъ самъ будутъ съ нами не согласны. Чтожъ дѣлать? это наше мнѣніе, которое мы подкрѣпимъ доказательствами». Вспомните знаменитое выраженіе Свифта: «Варвара мнѣ сестра, а правда мать», которое такъ любилъ Булгаринъ; оно слышится въ этой фразѣ.

Но переходъ отъ похвалъ къ критикѣ былъ бы слишкомъ рѣзокъ, и Булгаринъ заканчиваетъ: «А между тѣмъ поздравимъ публику съ новою прелестною поэмою, съ новымъ перломъ въ нашей словесности».

III.

Наконецъ, въ № 30 «Сѣверной Пчелы» за 1830 годъ появляется «Анекдотъ»: «Путешественники гнѣваются на нашу старую Англію (Old England), что чернь въ ней невѣжливо обходится съ иноземцами»…. (см. № 95 нашего указателя).

Исторія этого анекдота впервые была указана, кажется, М. И. Сухомлиновымъ, а затѣмъ стала повторяться всѣми изслѣдователями этого періода русской жизни.

Но какъ ни откровененъ — особенно для читателей того времени — былъ анекдотъ, все-таки надо было догадываться, что подъ иноземцемъ, «который во всю жизнь свою не измѣнялъ ни правиламъ своимъ, ни характеру, былъ и есть вѣренъ долгу и чести, любилъ свое отечество» подразумѣвался Ѳ. Булгаринъ, а подъ «французскимъ стихотворцемъ, который, долго морочивъ публику передразниваніемъ Байрона и Шиллера (хотя не понималъ ихъ въ подлинникѣ)……, который служилъ усерднѣе Бахусу и Плутусу, нежели Музамъ, который въ сочиненіяхъ своихъ не обнаружилъ ни одной высокой мысли, ни одной полезной истины, у котораго сердце холодное и нѣмое существо, какъ устрица» — поэтъ Пушкинъ, и Булгаринъ, не довольствуясь эффектомъ своего анекдота, а что эффектъ былъ силенъ, видно хотя изъ этихъ строчекъписьма Пушкина къ Бенкендорфу отъ 24 марта 1830 года: «M-r Boulgarine, qui dit avoir de l’influence auprès de vous, est devenu un de mes ennemis les plus acharnés à propos d’une critique qu’il m’a attribuée. Après l’infame article qu’il a publié sur moi, je le crois capable de tout» (Переп., т. II, стр. 127) — рѣшилъ дѣйствовать еще откровеннѣе и послѣ критическаго обзора 7-ой главы «Евгенія Онѣгина» (въ № 35 и 39 за 1830 годъ) помѣстилъ въ № 94, въ своемъ фельетонѣ: «Второе письмо изъ Карлова на Каменный Островъ», слѣдующія строчки (№ 103 нашего указателя):

«Разсказываютъ анекдотъ, что какой то поэтъ въ Испанской Америкѣ, также подражатель Байрону, происходя отъ мулата или, не помню, отъ мулатки, сталъ доказывать, что одинъ изъ предковъ его былъ негритянскій принцъ. Въ ратушахъ города доискались, что въ старину былъ процессъ между шкиперомъ и его помощникомъ за этого негра, котораго каждый изъ нихъ хотѣлъ присвоить, и что шкиперъ доказывалъ, что купилъ негра за бутылку рома. Думали ли тогда, что къ этому негру природнится стихотворецъ. Vanitas vanitatum.»

Эта замѣтка Булгарина вошла, какъ извѣстно, въ P. S. Пушкинской «Родословной»:

Видокъ Фигляринъ, сидя дома,

Рѣшилъ, что дѣдъ мой Ганибалъ

Былъ купленъ за бутылку рома

И въ руки шкиперу попалъ….

Наконецъ, въ самомъ концѣ жизни Пушкина Булгаринъ еще разъ позволилъ себѣ насчетъ него выходку такого же личнаго характера, нападая на Пушкина не какъ на поэта, а какъ на человѣка. Вотъ эта замѣтка Булгарина [№ 227 нашего указателя]:

«Оскорбленное авторское самолюбіе никогда не прощаетъ критику, — оно платитъ ему рано или поздно. Отчего „Современникъ“ преслѣдуетъ Булгарина съ такимъ ожесточеніемъ? Показатьли вамъ rerum casus? Нѣсколько лѣтъ тому назадъ въ „Пчелѣ“ говорили издателю „Современника“, что онъ тратитъ талантъ свой безъ разсчета, что придетъ горькое время, когда магическое имя любимаго поэта сдѣлается обыкновенною фирмою, что ему неприлично вдаваться въ мелкія литературныя распри и съ свѣтлыхъ вершинъ Геликона спускаться въ сумрачныя долины критики. Знаменитый поэтъ не послушался Булгарина и что же вышло? „Литературная Газета“ умерла скоропостижно; „Исторія Пугачевскаго бунта“ не произвела никакого эффекта и лежитъ на книгопродавческихъ полкахъ; „Современникъ“ чахнетъ и склоняется къ смерти. Не есть ли это явное доказательство, что слова, сказанныя за нѣсколько лѣтъ, сбываются? За эти предсказанія „Современникъ“ мститъ Булгарину, а Булгаринъ чѣмъ виноватъ»…

Что касается до литературныхъ нападеній Булгарина на Пушкина, то они за періодъ 1830—1837 годы выразились въ четырехъ статьяхъ: въ 1830 году — № 35 и 39 («Евгеній Онѣгинъ». Глава 7), въ 1831 — году № 265 («Русская Библіотека для нѣмцевъ») и двѣ статьи въ №№ 127, 128, 129 и 255 за 1836 годъ: «Мнѣніе о литературномъ журналѣ „Современникъ“, издаваемомъ Александромъ Сергѣевичемъ Пушкинымъ за 1836 годъ» и «Мое перевоспитаніе по методѣ взаимнаго обученія».

Первая статья наиболѣе извѣстна. О ней писалъ и самъ Пушкинъ, эту статью подвергли подробному разбору и послѣдующіе изслѣдователи Пушкина. При появленіи своемъ она вызвала даже неудовольствіе Императора Николая I, и за нее Булгаринъ сѣлъ на гаупвахту. Но, читая эту статью въ настоящее время, трудно объяснить, почему она произвела такое впечатлѣніе: статья эта гораздо слабѣе слѣдующихъ, указанныхъ нами, и написана далеко не въ такомъ тонѣ, въ какомъ обыкновенно писалъ Булгаринъ. Наиболѣе язвительныя и оскорбительныя мѣста этой статьи слѣдующія:

…."Можно ли требовать вниманія публики къ такимъ произведеніямъ, каковы, напримѣръ, глава VII Евгенія Онѣгина? Мысперва подумали, что это мистификація, просто шутка или пародія, и не прежде увѣрились, что эта глава VII есть произведеніе сочинителя Руслана и Людмилы, пока книгопродавцы насъ не убѣдили въ этомъ. Эта глава VII — два маленькіе печатные листика, — испещрены такими стихами и балагурствомъ, что въ сравненіи съ ними даже Евгеній Вельскій кажется чѣмъ то похожимъ на дѣло. Ни одной мысли въ этой водянистой VII главѣ, ни одного чувствованія, ни одной картины, достойной возрѣнія! Совершенное паденіе, chute complète!«

….появился опять Онѣгинъ, блѣдный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту безцвѣтную картину.

….Всѣ вводныя и вставныя части, всѣ постороннія описанія такъ ничтожны, что намъ вѣрить не хочется, чтобы можно было печатать такія мелочи!

….На стр. 13 мы съ величайшимъ наслажденіемъ увидѣли двѣ пропущенныя самимъ авторомъ строфы, а вмѣсто нихъ двѣ прекрасныя римскія цифры VIII и IX. Какъ это мило, какъ это пестритъ поэму и заставляетъ читателя мечтать, догадываться о небываломъ. Это производитъ полный драматическій эффектъ и мы благодаримъ за сіе поэта….

….О томъ, что Онѣгинъ есть неудачное подражаніе Чайльдъ-Гарольду и Донъ Жуану, давно уже было объявлено въ русскихъ журналахъ….

….Начинается описаніе Московской жизни и общества. Здѣсь поэтъ взялъ обильную дань изъ „Горе отъ ума“ и, просимъ не прогнѣваться, изъ другой извѣстной книги……

….Въ цѣлой главѣ VII нѣтъ блестящихъ стиховъ, прежнихъ стиховъ автора, исключая двухъ строфъ XXXVI и XXXVII, которыя очень хороши. Двѣ строфы въ цѣлой книгѣ. За то стиховъ прозаическихъ и непонятно-модныхъ — бездна. И всѣ описанія состоятъ только изъ наименованія вещей, изъ которыхъ состоитъ предметъ, безъ всякаго распорядка словъ…..

….Больно и жалко, но должно сказать правду. Мы видѣли съ радостью подоблачный полетъ пѣвца Руслана и Людмилы итеперь съ сожалѣніемъ видимъ печальный походъ его Онѣгина тихимъ шагомъ по большой дорогѣ нашей словесности».

Гораздо сильнѣе написана статья конца 1831 года: «Русская Библіотека для нѣмцевъ» (см. № 120 нашего указателя). Статья эта касается даже не самого Пушкина, а переводовъ его произведеній на нѣмецкій языкъ и, главнымъ образомъ, трагедіи «Борисъ Годуновъ». Булгаринъ въ этой статьѣ не употребилъ ни одного оскорбительнаго выраженія, онъ ни разу не обвинилъ самого Пушкина, — наоборотъ, онъ воздаетъ Пушкину похвалу. Свою статью онъ начинаетъ утвержденіемъ, что «Пушкинъ въ самую пору представилъ Бориса Годунова на судъ литераторовъ въ отечествѣ Гете и Шиллера»; затѣмъ слѣдуетъ выраженіе нетерпѣнія, съ которымъ Булгаринъ ожидаетъ «приговора нѣмецкой ученой критики о завязкѣ и характерахъ сего произведенія нашего поэта». Нетерпѣніе — нетерпѣніемъ, а пока что, — Булгаринъ рѣшается дать совѣтъ нѣмецкимъ критикамъ, какъ надо критиковать «Бориса Годунова», на какія мѣста этой трагедіи надо обратить особенное вниманіе. И этотъ совѣтъ хуже самой мелочной, придирчивой критики! Прежде всего Булгаринъ высказываетъ увѣренность, что въ нѣкоторыхъ частяхъ нѣмецкіе критики будутъ къ автору благосклоннѣе, нежели русскіе, образованные читатели, знакомые съ исторіей Россіи. И вотъ, чтобы критики не были благосклонныя, Булгаринъ указываетъ эти мѣста. По его мнѣнію «богомольный, русскій царь 17-го столѣтія, примѣрный мужъ и отецъ, извѣстный чистотою нравовъ», не могъ «сравнивать свою участь съ любовными утѣхами», не могъ произнести своего монолога: «Шестой ужъ годъ я царствую спокойно». Но нѣмецкіе критики легко могли пропустить эту несообразность, потому что «въ устахъ какого нибудь рыцаря Тогенбурга эти слова имѣютъ силу и значеніе». И кромѣ того, «всѣ герои въ такъ называемыхъ семейныхъ драмахъ» (Familiengemälde) чрезвычайно говорливы и, слѣдовательно, «Борисъ Годуновъ», скончавшійся въ исторіи скоропостижно, отъ кровоизліянія, и разсуждающій, какъ книга, на смертномъ одрѣ, будетъ весьма занимателенъ для нѣмцевъ". Надо, такимъ образомъ, подчеркнуть, что монологъ Бориса — анахронизмъ, и что скончавшійся скоропостижно Борисъ Годуновъ не могъ говорить своихъ предсмертныхъ рѣчей.

Далѣе идетъ мѣсто, наиболѣе яркое по своей злобѣ и зависти къ Пушкину: «Можетъ быть, нѣмецкіе критики, люди вообще начитанные и ученые, найдутъ въ русскомъ произведеніи нѣкоторыя знакомыя мѣста», — высказываетъ свое сомнѣніе Ѳ. Булгаринъ, и хотя увѣряетъ, что «это не можетъ уронить достоинство цѣлаго», но тотчасъ же, предваряя нѣмецкихъ критиковъ, спѣшитъ указать, въ чемъ заключаются заимствованія Пушкина. Заимствованія эти, по мнѣнію Булгарина, слѣдующія: сцена Бориса съ княземъ Шуйскимъ заимствована изъ сцены «Разбойниковъ» Шиллера, когда испуганный Францъ Мооръ разсказываетъ сонъ слугѣ Даніэлю (д. 5, яв. 1). Сцена въ лѣсу между Самозванцемъ и наперсникомъ его Пушкинымъ напоминаетъ сцену въ «Lady of Lack» В. Скотта, а Самозванецъ, засыпающій въ лѣсу, склоня голову на сѣдло послѣ неудачной битвы, — есть картина изъ «Мазепы» Байрона.

Чувствуя, очевидно, несостоятельность этихъ мелочныхъ упрековъ и указаній, Булгаринъ, подчеркнувъ, «что хорошій переводъ „Бориса Годунова“ обратитъ на себя вниманіе Европейской Литературы» и дастъ иностранцамъ «выгодное понятіе о нашей словесности», въ то же время счелъ нужнымъ указать, что, «по мнѣнію многихъ и безпристрастныхъ критиковъ и литераторовъ Русскихъ, Борисъ Годуновъ не есть лучшее произведеніе нашего поэта», и что «если бы лучшее», по мнѣнію Булгарина, «твореніе нашего поэта — „Цыганы“ было бы переведено такъ сильно, какъ оно написано по-Русски, то нѣмцы и англичане сплели бы русскому поэту вѣнокъ изъ тѣхъ же цвѣтовъ, коими они увѣнчали Гете, Шиллера, Байрона и Мура».

Кажется, — похвала достаточна, но чтобы она не произвела должнаго впечатлѣнія, чтобы ослабить ее, Булгаринъ пишетъ заключительный абзацъ своей статьи: "Переводы «Бориса Годунова», «Полтавы», «Евгенія Онѣгина» не дадутъ иностранцамъ такого понятія о томъ небесномъ «пламени, которое согрѣвалоюную душу нашего поэта въ часы свободныхъ, непринужденныхъ вдохновеній».

Статья эта интересна еще и въ томъ отношеніи, что изъ тона ея читатель долженъ былъ вынести непреклонное убѣжденіе, что на нее безусловно обратитъ вниманіе нѣмецкая печать, нѣмецкіе критики — такова, дескать, извѣстность Булгарина за-границею. Намъ не удалось провѣрить, воспользовались ли этою статьею Булгарина нѣмецкіе критики, но на русскихъ читателей статья не произвела впечатлѣнія, и Булгаринъ не достигъ того эффекта, какого онъ ожидалъ.

Прошло пять лѣтъ молчанія. Пушкинъ выпустилъ первую книгу «Современника», — и Булгаринъ, конечно, не могъ оставить безъ вниманія то, что было сказано въ «Современникѣ» и о «Сѣверной Пчелѣ», и лично о немъ, Булгаринѣ. И въ трехъ номерахъ «Сѣверной Пчелы» напечатана обширная статья, явившаяся по своей формѣ отвѣтомъ на обвиненія «Современника», а на самомъ дѣлѣ представляющая изъ себя грозный обвинительный актъ и противъ «Современника», и противъ Пушкина. Эта статья — наиболѣе характерный образчикъ писаній Булгарина, и потому мы остановимся на ней нѣсколько подробнѣе.

Рецептъ для составленія статьи у Булгарина былъ слѣдующій: онъ приводитъ тѣ обвиненія, которыя выставлялъ противъ него «Современникъ» и рядомъ иногда очень удачныхъ фразъ обращаетъ эти обвиненія на самого же обвинителя. Такъ, Булгаринъ говоритъ, что «Современникъ» утверждаетъ, будто бы въ Россіи не было критики, что она была гаерствомъ, что будто бы похвала заключалась въ словахъ: эта книга удивительная, необыкновенная, что авторъ выше Вальтеръ-Скотта, Гумбольдта, Гете, Бальзака, Байрона: возьмите, купите и пр.

Булгаринъ не опровергаетъ этого мнѣнія, не старается доказать его несправедливость: онъ поступаетъ нѣсколько иначе, — просто на просто говоритъ: "два сотрудника «Современника», г.г. Погодинъ и Гоголь, расхвалены не на животъ, а на смерть. Ничего болѣе нельзя сказать ни о Гумбольдтѣ, ни о Вальтеръ-Скоттѣ, ни о Гете, ни о Байронѣ….. на стр. 312 «Современникъ», говоря о Гоголѣ, сотрудникѣ своемъ, сравниваетъ его съ Фонъ-Визинымъ….. и говоритъ безъ всякихъ обиняковъ, что «Тарасъ Бульба» есть твореніе, достойное Вальтеръ-Скотта.

Когда споръ долженъ былъ идти по поводу какого-либо ученаго вопроса, Булгаринъ никогда не начиналъ спора по существу: онъ ограничивался либо общими, ничего не говорящими фразами, либо задавалъ вопросъ: «а знаете ли вы, что говорятъ спеціалисты?» Но, конечно, Булгаринъ не приводилъ мнѣнія спеціалистовъ, но за то перечислялъ фамиліи этихъ спеціалистовъ — и въ такомъ громадномъ числѣ, что читатель невольно приходилъ въ смущеніе передъ этою мнимою ученостью Булгарина, прочитавшаго труды столькихъ спеціалистовъ. Въ самомъ дѣлѣ. «Современникъ» поднялъ вопросъ объ ирландскихъ сагахъ и, ссылаясь на мнѣніе Шлёцера, Карамзина, доказывалъ невѣрность статьи Сенковскаго о сагахъ. Булгаринъ оставляетъ въ сторонѣ сущность вопроса и пишетъ слѣдующія строки: «Булгаринъ не видалъ еще ничего геніальнаго по части Исторіи и даже ничего ученаго отъ издателя „Современника“, котораго не можетъ почитать судьею въ дѣлахъ этого рода, но при всей своей ограниченности Булгаринъ совѣтуетъ ему прочесть хотя нѣсколько изъ того, что было писано о сагахъ, напримѣръ, сочиненія Шимеламена, Эвальда, Абрагамсона, Торнелина, Кирупа, Адлерберга, Бегессена, Майера, Торлецита, Магнусена, Веделя, Симонсена, Стура (Sture), Шелегера, Раски, Гейера, великаго Гердера и другихъ ученыхъ мужей. Если бъ почтенный издатель „Современника“ поработалъ лѣтъ десять надъ изслѣдованіемъ сагъ, выучился древне-ирландскому языку, перебралъ всѣ мнѣнія о сагахъ» и т. д…

О сагахъ — по существу вопроса — не сказано ничего, о самомъ себѣ, о своемъ личномъ знаніи Булгаринъ тоже ничего не говоритъ, но построеніе этого періода таково, что средній, рядовой читатель остается въ полномъ убѣжденіи, что Булгаринъ знаетъ и древне-ирландскій языкъ, и работалъ надъ сагами десятки лѣтъ, и перечиталъ труды всѣхъ тѣхъ спеціалистовъ, которыхъимена онъ выписалъ изъ какого-нибудь словаря — и выписалъ, по всей вѣроятности, какъ это часто бывало съ Булгариновымъ, безъ всякаго толка. Но впечатлѣніе на читателя произведено, читатель загипнотизированъ. Вѣдь Булгаринъ хорошо зналъ, что изъ его читателей — 99/100 знаетъ еще менѣе, чѣмъ онъ, Булгаринъ, и никогда не будетъ провѣрять Булгаринскія писанія, а приметъ ихъ на вѣру.

Затѣмъ, обычная манера Булгарина, — не называя человѣка по имени, приписывать ему различныя постыдныя дѣянія или обвинять его въ невѣжествѣ, незнаніи и т. д.

Говоря о томъ, что «Современникъ» несправедливо обвиняетъ Сенковскаго въ недостаткѣ его оріенталистическихъ работъ, Булгаринъ прорицаетъ слѣдующіе афоризмы: "Ученость — значитъ знать все или многое изъ того, о чемъ хочешь судить. Ограниченность — значитъ знать дѣло поверхностно и судить безъ логики. Невѣжество означаетъ незнаніе предмета. Недобросовѣстность въ литературѣ есть умышленный пропускъ того, что служитъ къ похвалѣ противника. Комментарій къ этому не прилагаемъ, полагаясь на ученость «Современника».

Какъ было реагировать на подобныя фразы? Вѣдь для всѣхъ и каждаго было ясно, что Пушкинъ обвинялся не только въ ограниченности, но и въ невѣжествѣ, и въ недобросовѣстности въ литературѣ. Послѣднее же обвиненіе должно было быть тѣмъ чувствительнѣе для Пушкина, что эта фраза Булгарина была пародіей собственной фразы Пушкина: «такъ и въ письменныхъ, и журнальныхъ спорахъ есть литературная совѣсть, предписывающая свои законы». Но объ этой фразѣ Пушкина и вообще объ его, открытой нами статьѣ, рѣчь будетъ ниже. И самъ Пушкинъ, и большинство читателей понимали, что хотѣлъ сказать Булгаринъ, но для возраженія не было способовъ. А такихъ примѣровъ у Булгарина было очень и очень много.

Но особенной виртуозности достигалъ Булгаринъ тогда, когда ему приходилось выступать на защиту своего дѣтища, своей «Сѣверной Пчелы»."Разбранивъ всѣ журналы, объявивъ неспособными къ литературной службѣ всѣхъ литераторовъ, не принадлежащихъ къ сотрудничеству «Современника», могъ ли онъ" — восклицаетъ Булгаринъ — "пропустить «Сѣверную Пчелу»?

Приступъ сдѣланъ — читатель этимъ вопросомъ подготавливается къ тому, что «Современникъ» хотя и нападаетъ на «Сѣверную Пчелу», но эти нападенія незначительныя. И вотъ какимъ образомъ отражаются Булгаринымъ эти нападенія: «Современникъ» упрекаетъ «Пчелу» въ излишней благосклонности. Иначе и быть не можетъ, отвѣчаетъ Булгаринъ — и вотъ почему: «Если бы мы стали разбирать всѣ россійскія сочиненія по правиламъ строгой Европейской критики и требовать отъ нашихъ авторовъ того, что можно требовать отъ авторовъ французскихъ, англійскихъ и нѣмецкихъ, то поступили бы неблагоразумно и доказали бы, что мы люди неопытные, неосмотрительные….. Нѣтъ! „Сѣверная Пчела“ не можетъ быть излишне строгою, чтобъ не прекратить и безъ того слабаго движенія нашей Литературы. Она возстаетъ тамъ, гдѣ превратныя сужденія и толки могутъ быть вредны Литературѣ, а золотой, безвредной посредственности позволяетъ наслаждаться краткою ея жизнью. Этотъ образъ дѣйствія „Сѣверной Пчелы“ одобренъ всѣми благоразумными людьми, опытными и свѣдующими въ дѣлѣ».

Но такія разсужденія на общую тему не слишкомъ убѣдительны для рядового читателя, и Булгаринъ тотчасъ приводитъ конкретный примѣръ: "Такъ, напримѣръ, мы позволили сотруднику «Современника» напечатать въ «Пчелѣ» похвалу «Исторіи Пугачевскаго Бунта».

Вотъ еще одинъ примѣръ той фигуры умолчанія, о которой мы говорили выше, — у читателя послѣ этой фразы весьма естественно должно было возникнуть подозрѣніе: «такъ вотъ гдѣ собака зарыта: „Сѣверная Пчела“ похвалила Пушкина, а онъ нападаетъ на нее»! Этой фразы Булгаринъ самъ не написалъ, но, подразумѣвая ее, продолжалъ: "Но если мы сами стали разбирать это сочиненіе по всѣмъ законамъ критики, то оно не выдержало быперваго натиска, — все краснорѣчіе этой Исторіи сосредоточено въ выпискахъ изъ рукописныхъ записокъ И. И. Дмитріева о казни Пугачева, — и важность историческая разлетѣлась бы въ прахъ. Что открыто новаго, неизвѣстнаго въ этой Исторіи? Какія послѣдствія извлечены изъ столь важнаго происшествія? Что выиграло человѣчество? Разгаданъ ли этотъ чудовищный феноменъ? На всѣ эти вопросы слабо отвѣчала бы «Исторія Пугачевскаго Бунта», которую превознесъ до небесъ сотрудникъ «Современника» и которая поколебалась въ своемъ основаніи отъ одного замѣчанія покойнаго Броневскаго въ «Сынѣ Отечества».

Вся эта тирада по существу не говоритъ ничего: она вся составлена изъ восклицаній и вопросовъ. Но эти восклицанія, эти вопросы были именно по плечу читателя того времени, они свободно укладывались въ обывательскомъ мозгу, и обыватель вполнѣ вѣрилъ, что, напримѣръ, задавъ вопросъ: что выиграло человѣчество? онъ тѣмъ самымъ произносилъ рѣшительный приговоръ творенію Пушкина…

Отмѣтимъ еще одинъ пріемъ Булгарина, — пріемъ, который въ настоящее время называется «доносомъ». Въ разбираемой нами статьѣ онъ имѣется.

«На страницѣ 195 „Современникъ“ спрашиваетъ» — пишетъ Булгаринъ: «Но какая же цѣль была редакціи „Библіотеки для Чтенія“? Какую задачу предложила она рѣшить?» Сдѣлавъ такую выписку, Булгаринъ какъ-будто съ пренебреженіемъ, мимоходомъ замѣчаетъ: «Фраза, выписанная изъ французской полемики! Журналъ политическій въ странѣ, гдѣ существуетъ оппозиція, можетъ предлагать себѣ задачу для рѣшенія, но всѣ литературные журналы въ мірѣ, но всѣ журналы энциклопедическіе слѣдуютъ по одному и тому же направленію. Всѣхъ ихъ цѣль есть та, чтобы распространять полезныя свѣдѣнія, сообщать литературныя новости и занимать любителей легкаго чтенія. Критику надлежало бы судить, какъ исполнилъ все это журналъ „Библіотека для Чтенія“, а не доискиваться цѣли, которая извѣстна всѣмъ и каждому изъ программы». Смыслъ этой цитаты для насъ ясенъ: «Современникъ» беретъ фразы изъ французской полемики, онъ слѣдуетъ французскимъ журналамъ, онъ предполагаетъ существованіе такихъ условій, которыя могутъ имѣть мѣсто только въ странахъ съ парламентами. А это обвиненіе по тому времени было слишкомъ серьезно и чревато послѣдствіями. Какъ бы предчувствуя возможность появленія такого обвиненія, Булгаринъ въ послѣдней фразѣ цитируемаго отрывка оставилъ для себя лазейку: «критику надлежало судить…. а не доискиваться цѣли….» Булгаринъ могъ съ успѣхомъ обратить эту фразу въ свою пользу.

Заключеніе этой обширной статьи о «Современникѣ» изложено въ видѣ двухъ вопросовъ съ отвѣтами на нихъ.

"Первый вопросъ: каковъ Современникъ въ отношеніи къ критикѣ?

«Отвѣтъ: пристрастенъ и несправедливъ. Онъ дѣйствуетъ не въ духѣ общаго литературнаго блага, не въ духѣ времени, но въ духѣ партіи и щепетильной привязчивости.»

"Второй вопросъ: каковъ «Современникъ» въ отношеніи къ важности содержанія статей.

«Отвѣтъ: мы ищемъ такой статьи, которая вызвала бы читателя изъ обыкновеннаго состоянія души, заставила сердце сильнѣе биться и дала уму высшее направленіе. Для ума нѣтъ ничего новаго, для сердца есть одна статья.»

Теперь обратимся къ послѣдней полемической статьѣ Булгарина: «Мое перевоспитаніе по методѣ взаимнаго обученія» (см. № 223 нашего указателя).

Какъ первая статья Булгарина была вызвана — такъ по крайней мѣрѣ старался доказать Булгаринъ — нападками на него и «Сѣверную Пчелу» статьями «Современника», такъ и вторая статья появилась, какъ слѣдствіе примѣчаній и поясненій Пушкина, сдѣланныхъ имъ послѣ появленія отзыва Булгарина.

Пушкинъ указалъ, что статья: «О движеніи журнальной литературы» (на основаніи которой Булгаринъ и написалъ свой отзывъ о «Современникѣ») "напечатана въ моемъ журналѣ, но изъ сегоеще не слѣдуетъ, чтобы всѣ мнѣнія, въ ней выраженныя съ такою юношескою живостью и прямодушіемъ, были совершенно сходны съ моими собственными. Во всякомъ случаѣ она не есть и не могла быть программою «Современника» и, кромѣ того, въ статьѣ «Объ Исторіи Пугачевскаго Бунта» Пушкинъ писалъ, что "недавно въ «Сѣверной Пчелѣ» сказано было, что сей разборъ (напечатанный въ «Сынѣ Отечества») составленъ покойнымъ Броневскимъ, авторомъ «Исторіи Донского войска».

Этихъ искреннихъ примѣчаній Пушкина было достаточно для Булгарина, — канва была приготовлена, узоръ онъ умѣлъ вышивать. И, взявъ главнымъ объектомъ своего нападенія «Письмо Тверского жителя А. Б.», Булгаринъ направилъ, конечно, свои стрѣлы на Пушкина и его «Современникъ».

«Письмо Тверского жителя» не можетъ быть названо удачнымъ литературнымъ произведеніемъ: въ немъ много недомолвокъ, недосказаннаго, многія выраженія очень неловки. И вотъ одно изъ такихъ выраженій и подхватилъ Ѳ. Булгаринъ. Тверской житель обмолвился слѣдующею фразою: «Пріемля журнальный жезлъ, собираясь проповѣдовать истинную критику, весьма достохвально поступили бы, государь мой, еслибъ предъ стадомъ своихъ подписчиковъ изложили свои мысли о должности критика и журналиста!»

Понятно, въ какомъ смыслѣ здѣсь употреблено слово «стадо своихъ подписчиковъ». Но для Булгарина этой неловкости выраженія было достаточно, чтобы разразиться филиппикой, причемъ нападеніе велось по всему фронту: обвиненъ и Тверской житель, и Пушкинъ, и «Современникъ». Булгаринъ писалъ:

"Г. А. Б. началъ свою критику выпискою изъ Георгія Конискаго: «Первое слово къ вамъ, благочестивые служители, Христовы люди, разсудилъ я сказать о себѣ самомъ. Должность моя, какъ вы сами видите, есть учительская: а учители добрые и нелукавые себя первѣе учатъ, нежели другихъ, своему уху, яко ближайшему, напередъ проповѣдуютъ, нежели чужимъ». Исполнилъ ли это А. Б. и «Современникъ» — спрашиваетъ Булгаринъ и отвѣчаетъ: «предоставляю судить моимъ читателямъ, которыхъя уважаю, какъ собраніе людей умныхъ и здравомыслящихъ, и возопилъ бы: да прильнетъ языкъ къ гортани моей, если бы осмѣлился назвать ихъ стадомъ».

Не довольствуясь такимъ сопоставленіемъ себя лично съ издателемъ «Современника», т. е. Пушкинымъ, Булгаринъ черезъ нѣсколько строкъ возвращается къ этому вопросу — названію подписчиковъ стадомъ. Указавъ, что «не каждый поэтъ можетъ быть посредственнымъ критикомъ или прозаикомъ, хотя бы и чувствовалъ изящно; но чувствовать и знать, а знать и дѣлать — не одно и тоже», Булгаринъ, какъ бы предчувствуя возраженіе, самъ задаетъ себѣ вопросъ: «мнѣ скажутъ, что Гете и Шиллеръ участвовали въ журналѣ. Я буду отвѣчать: Шиллеръ и Гете были люди ученые. Capesco?» (Понятно, что Булгаринъ этотъ латинскій вопросъ переводилъ: «а Пушкинъ не ученый»). «Ни Шиллеръ, ни Гете» — продолжаетъ дальше Булгаринъ, — не «называли своихъ читателей стадомъ». Но этого мало, Булгаринъ поучаетъ своихъ читателей: «ни Шиллеръ, ни Гете не участвовали въ мелкой враждѣ писакъ и не держались партіи, преслѣдующей въ теченіе 16 лѣтъ какого-нибудь писателя и журналиста, но за то Шиллеръ и Гете были великіе люди и на Парнасѣ, и въ гражданскомъ быту! Basta».

Это восклицаніе довольно эффектно — Пушкинъ, по мнѣнію Булгарина, вполнѣ развѣнчанъ, а чтобы въ читателѣ не оставалось ни малѣйшаго сомнѣнія, Булгаринъ начинаетъ оперировать съ тѣми двумя примѣчаніями Пушкина, которыя мы привели выше. Первое примѣчаніе Пушкина о статьѣ «О движеніи журнальной литературы» обращается въ «куріозное замѣчаньице, въ которомъ почтенный издатель объявляетъ, что онъ не раздѣляетъ мнѣнія сочинителя этой статьи. На первый разъ и этого довольно», торжествующе замѣчаетъ Булгаринъ.

Статья Пушкина «Объ Исторіи Пугачевскаго Бунта» названа Булгаринымъ «важнымъ и прелюбопытнымъ для Исторіи Литературы замѣчаніемъ» и главное потому, что Пушкинъ въ этой статьѣ указываетъ, что «Исторія Пугачевскаго Бунта, не имѣя въ публикѣ успѣха, вѣроятно, не будетъ имѣть и новаго изданія». Булгаринъ торжествуетъ: «это сказано самимъ авторомъ Пугачевскаго Бунта, восклицаетъ онъ, которому азъ, многобранимый Ѳ. Б. предсказалъ неуспѣхъ его сочиненія, не взирая на пріятельскія похвалы». И далѣе Булгаринъ уже не стѣсняется въ своей такъ называемой критикѣ: «для меня почти непостижимо, что изъ такого драматическаго сюжета, какъ Пугачевскій бунтъ, поэтъ-авторъ не могъ ничего создать, кромѣ сухой реляціи…; велѣть выписать изъ канцелярій и архивовъ старыя бумаги…. — не значитъ доставить богатые матеріалы…. Вѣрьте мнѣ, что еслибъ Исторія Пугачевскаго Бунта была бы даже посредственна, то была бы съ жадностью раскуплена и прочтена».

Извѣстно, что заглавіе этой работы Пушкина было дано лично Императоромъ Николаемъ I; объ этомъ, очевидно, зналъ и Булгаринъ, что видно изъ нижеслѣдующихъ строчекъ, представляющихъ, поэтому, большій интересъ: «Самое заглавіе, историко-романическое, уже манило къ себѣ» (заглавіе, такимъ образомъ похвалено); «но — продолжаетъ Булгаринъ — по выходѣ книги первые охотники бросились въ книжныя лавки, схватили книгу, прочли, — и вдругъ настали ропотъ и негодованіе…. Тотчасъ вслѣдъ за выходомъ этой книги въ „Сѣверной Пчелѣ“ былъ напечатанъ разборъ барономъ Розеномъ, въ которомъ „Исторію Пугачевскаго Бунта“ превозносили превыше всего, что только вышло въ Европѣ по части Исторіи въ теченіе вѣка! Но публика не попала на удочку и ускользнула отъ приманки. Не за то ли она названа въ Современникѣ стадомъ», — еще разъ вспоминаетъ Булгаринъ неудачное выраженіе Тверского жителя А. Б.

________

Вотъ и всѣ бранчивые разборы Булгарина. Укажемъ еще на одинъ примѣръ своеобразной полемики: этотъ примѣръ совершенно ускользнулъ отъ послѣдующихъ изслѣдователей, но онъ очень характеренъ.

Въ № 79 за 1832 годъ, въ отдѣлѣ «Юмористика», была напечатана статья "Сплетнелогія (письмо къ издателю съ островаНинозы) за подписью «К. Н. Р. Плетешковъ-Косичкинъ. Вѣрно: Ѳ. Б.»

Статья — обычнаго типа «нравственныхъ» статей Булгарина — повѣствуетъ о томъ, какое значеніе имѣетъ сплетня, какъ при помощи сплетенъ можно составить ложное мнѣніе, и что въ сплетняхъ очень часто участвуютъ друзья, которые постараются пустить хорошую сплетню о какомъ-нибудь литературномъ произведеніи и, смотришь, создадутъ успѣхъ. Статья, повторяемъ, ничего интереснаго не представляетъ и едва ли обратила бы на себя большое вниманіе, если бы не странная подпись. Авторъ статьи, судя по подписи, вовсе не Ѳаддей Булгаринъ, — послѣдній только списалъ эту статью, издалъ её въ свѣтъ, пожалуй, такъ же, какъ А. С. Пушкинъ издалъ повѣсти покойнаго Бѣлкина, о которыхъ рецензія уже была напечатана въ «Сѣверной Пчелѣ» (см. № 119 нашего указателя). Самъ авторъ статьи «Сплетнелогія» обладаетъ странной фамиліей: Плетешковъ-Косичкинъ; ни для кого не составляло тайны, что псевдонимъ Косичкинъ — псевдонимъ Пушкина. Очевидно, статья должна была имѣть какое-нибудь отношеніе къ Пушкину, — вниманіе читателя усиливалось, — но изъ самой статьи нельзя было догадаться — при чемъ же тутъ Пушкинъ. И заинтригованный читатель видѣлъ, что черезъ номеръ послѣ Булгаринской статьи появлялся (№ 136 нашего указателя) хвалебный до нельзя разборъ стихотвореній Пушкина, подписанный барономъ Розеномъ, какъ извѣстно, пріятелемъ Пушкина. Ларчикъ просто открывался: очевидно, что разборъ барона Розена и есть та «Сплетнелогія», о которой такъ предупредительно извѣщалъ читателей Булгаринъ; къ этой статьѣ барона Розена надо, слѣдовательно, относиться очень и очень скептически.

Мы лично не можемъ иначе объяснить появленіе статьи Булгарина; можетъ быть, эта наша догадка основана на шаткихъ основаніяхъ, но нельзя забывать, что въ журналистикѣ существуетъ цѣлый рядъ особыхъ пріемовъ, которые постигаются далеко не сразу, но которыми умѣютъ или, вѣрнѣе, умѣли пользоваться журналисты при существованіи самой строгой цензуры. А въ товремя читатель былъ гораздо болѣе внимателенъ, потому что и матеріала для чтенія было гораздо меньше. Нельзя забывать, что только «Сѣверная Пчела» и могла называться газетою, всѣ же остальныя такъ называемыя газеты, какъ, напримѣръ, «С.-Петербургскія Вѣдомости» или «Русскій Инвалидъ», почти не давали литературнаго матеріала, а потому, volens-nolens, читали и перечитывали вплоть до дырокъ (какъ отмѣчаетъ Гротъ въ своей перепискѣ съ Плетневымъ) «Сѣверную Пчелу», судили, рядили каждую ея строчку и дѣлали соотвѣтствующіе комментаріи.

А комментарій, приведенный нами, напрашивался самъ собою.

Лавры нападеній на Пушкина дѣлилъ съ Булгаринымъ и П. М-скій, который напечаталъ (см. № 172 нашего указателя) въ № 192 «Сѣверной Пчелы» за 1834 годъ большой разборъ повѣстей Бѣлкина. Резюме этого разбора слѣдующее: «ни въ одной изъ повѣстей Бѣлкина нѣтъ идеи. Читаешь — мило, гладко, плавно: прочтешь — все забыто, въ памяти нѣтъ ничего, кромѣ приключеній. Повѣсти Бѣлкина читаются легко, ибо онѣ не заставляютъ думать. Въ нихъ нельзя не замѣтить слова: „я“, которое повторяется безпрестанно, почти на каждой страницѣ. Вездѣ Бѣлкинъ, да Бѣлкинъ. Къ чему же? Читатель хочетъ повѣстей, а не Бѣлкина».

Конечно, читатель могъ обратиться къ «Сѣверной Пчелѣ» и съ другимъ вопросомъ: почему газета сравнительно такъ быстро перемѣнила свое мнѣніе, такъ какъ при появленіи перваго изданія Повѣстей Бѣлкина отзывъ былъ совершенно иной. Тогда «Сѣверная Пчела», указавъ, «какъ пріятно въ тѣсномъ дружескомъ кружкѣ передъ каминомъ слушать разсказы умнаго образованнаго человѣка» — сообщаетъ читателямъ, что каждый изъ нихъ можетъ доставить себѣ это удовольствіе, «не трудясь искать разсказчика»: «возьмите Повѣсти Бѣлкина. Въ сей книжкѣ, продолжаетъ „Сѣверная Пчела“, помѣщено 6 анекдотовъ, приключеній, странныхъ случаевъ, — какъ вамъ угодно назвать ихъ, — разсказанныхъ мастеромъ, быстро, живо, пламенно, плѣнительно. Жалуются, — отмѣчаетъ „Сѣверная Пчела“, — что содержаніе сихъповѣстей слишкомъ просто, что, прочитавъ нѣкоторыя изъ нихъ, спрашиваютъ: только-то? Да, только, а если этого недовольно, возьмите, — съ ироніей добавляетъ „Сѣверная Пчела“, книгу потолще, — она будетъ и подешевле» (№ 119 нашего указателя).

Но г-нъ П. М-скій, въ своемъ похвальномъ подражаніи Булгарину, угостилъ читателей еще одною критическою статьею (см. № 215 нашего указателя). Статья была написана по поводу перевода поэмы Полтавы на малороссійскій языкъ Е. Гребенкою.

Воздавъ должное поэмѣ «Полтава», указавъ, «сколько образовъ могучихъ, величавыхъ встаетъ передъ вами (при чтеніи поэмы Полтава), сколько картинъ, оживленныхъ волшебною кистью художника, развертывается въ стройномъ великолѣпіи», П. М-скій начинаетъ изъявлять сожалѣніе, что исчезло «то незабвенное время нашей литературы, когда играла лира Пушкина, когда имя его вмѣстѣ со сладостными пѣснями носилось по Россіи изъ конца въ конецъ и было у всякаго на языкѣ!»

За сожалѣніемъ слѣдуетъ попытка разобрать причины, почему произошло это печальное событіе. П. М-скій задаетъ рядъ вопросовъ: «Но отчего муза поэта умолкла? Ужели поэтическія дарованія старѣють такъ рано, отживаютъ свой вѣкъ такъ преждевременно? Ужели все прекрасное такъ непрочно на землѣ? Неужто талантъ поэта облетѣлъ такъ скоро, какъ листья весенняго цвѣтка, вянетъ столько быстро, какъ вянутъ розы на щекахъ красавицъ?»

На эти вопросы дается утвердительный вопросъ: «видно, что такъ, потому что поэтъ умолкъ и сдѣлался журналистомъ».

Послѣ такого отвѣта начинается описаніе той «печальной перемѣны», которая сдѣлалась съ Пушкинымъ: "поэтъ перемѣнилъ золотую лиру свою на скрипучее, неумолкающее, труженическое перо журналиста; онъ отдалъ даромъ свою свободу…. мечты и вдохновенія свои онъ погасилъ срочными статьями и журнальною полемикою; князь мысли сталъ рабомъ толпы; орелъ спустился съ облаковъ для того, чтобы крыломъ своимъ ворочать тяжелыя колеса мельницы!"Отчего же произошла такая перемѣна; какія причины побудили князя мысли стать рабомъ толпы? Причины, по мнѣнію П. М-скаго, самаго низменнаго свойства: «для того, чтобы имѣть удовольствіе высказать нѣсколько горькихъ укоровъ своимъ врагамъ, т. е. людямъ, которые были не согласны съ нимъ въ литературныхъ мнѣніяхъ, которые требовали отъ дремлющаго его таланта новыхъ, совершеннѣйшихъ созданій, угрожая въ противномъ случаѣ свести съ престола (detrôner) его значительность».

Какой же выводъ можно сдѣлать изъ всего этого? П. М-скій дѣлаетъ выводъ, прямо оскорбительный для Пушкина: онъ проситъ читателей «пожалѣть поэта». Да, такъ и было напечатано въ «Сѣверной Пчелѣ»: «Можетъ быть поэтъ опочилъ на лаврахъ слишкомъ рано и вмѣсто того, чтобы отвѣчать намъ новымъ поэтическимъ произведеніемъ, онъ выдаетъ толстыя, тяжелыя книжки сухого и скучнаго журнала, наполненнаго чужими статьями. Вмѣсто звонкихъ, сильныхъ, прекрасныхъ стиховъ его лучшаго времени читаемъ его вялую, лѣнивую прозу, его горькія и печальныя жалобы. Пожалѣйте поэта!

Вотъ шлемъ того, который былъ

Для готѳовъ, вандаловъ грозою….»

Какъ видно изъ приведенныхъ нами выписокъ, статьи П. М-скаго написаны съ еще большею ядовитостью и клеветою, чѣмъ нападенія Булгарина, и если для объясненія появленія послѣднихъ можно указать на посторониія причины, можно возстановить очень любопытную хронологическую связь, смягчающую впечатлѣніе этихъ статей — обо всемъ этомъ рѣчь будетъ ниже, — то статьи П. М-скаго должны были вызывать негодованіе, но… но надо думать, что онѣ прошли мало замѣченными; по крайней мѣрѣ, указаній на эти статьи мы не встрѣчали ни у современниковъ, ни у позднѣйшихъ изслѣдователей, кромѣ извѣстной, но ненапечатанной статьи Одоевскаго, а если иногда и дѣлались эти указанія, то статьи П. М-скаго приписывались Булгарину. Чтобы быть вполнѣ объективными, приведемъ и другіе отзывы Булгарина. Надо отмѣтить, что за своею подписью Булгаринъ писалъ вообще очень рѣдко о Пушкинѣ; кромѣ вышеприведенныхъ четырехъ статей, мы встрѣтили еще 5 замѣтокъ, въ которыхъ дѣлалось указаніе на Пушкина, и эти указанія противорѣчили вышеприведеннымъ отрицательнымъ отзывамъ о поэтѣ.

Говоря объ изданіи «Библіотеки для Чтенія», Булгаринъ отмѣчалъ помѣщеніе въ первой книжкѣ журнала стихотворенія Пушкина «Гусаръ» (№ 155 нашего указателя) и отзывъ Булгарина объ этомъ стихотвореніи былъ слѣдующій: «Стихотвореніе Пушкина одушевлено веселостью, игривостью и очаровательностію разсказа, превосходящаго волшебство предмета».

Нападая на Сенковскаго, на его сочиненія словъ «сей и оный», Булгаринъ отъ имени этихъ словъ написалъ челобитню, въ которой, между прочимъ, значилось: «ни великій Ломоносовъ, ни творческій Державинъ не избѣгали насъ (т. е. сей и оный) и даже краснорѣчивый Карамзинъ и геніальный Пушкинъ жили въ ладу съ нами» (см. № 178 нашего указателя).

Пушкинъ, какъ мы видимъ, названъ геніальнымъ.

Особенно характерное отношеніе Булгарина къ Пушкину проявилось въ статьѣ, напечатанной въ 1837 году, въ № 7, подъ заглавіемъ: «Правда о 1812 годѣ». Эта статья появилась послѣ нападеній Булгарина на «Современникъ», послѣ всѣхъ тѣхъ клеветническихъ измышленій, съ которыми мы познакомили выше нашего читателя. И что же? Какъ будто забывъ все то, что онъ писалъ раньше, Булгаринъ утверждаетъ, что «имя поэта А. С. Пушкина сохранится въ 2037 году, и что не только поэтическія произведенія, но и прозаическія сочиненія будутъ собраны и перепечатаны». Лучшей похвалы, по тому времени, нельзя и представить (см. № 228 нашего указателя).

Вообще же надо замѣтить, что даже въ самыхъ ядовитыхъ своихъ статьяхъ Булгаринъ, какъ будто желая подтвердить свою объективность, не упускалъ случая похвалить Пушкина. Такъ въ первой статьѣ Булгарина о Современникѣ читаемъ: Статья о сочиненіяхъКонискаго дѣльная по содержанію (см. № 213 нашего указателя), а во второй Булгаринской статьѣ о томъ же «Современникѣ» говорится: «Стихи самого издателя „Полководецъ“ превосходны и статья о мнѣніи г. Лобанова дѣльная и хорошо написанная» (см. № 223 нашего указателя).

Булгаринъ, конечно, понималъ все значеніе такого отношенія, и самъ же восклицаетъ: «Почтенные мои противники! Если вы хотите непремѣнно уронить меня въ общемъ мнѣніи, пишите дѣльно, доказывайте, а теперь вы только доставляете мнѣ необыкновенное удовольствіе, за что премного вамъ благодаренъ» (см. № 223 нашего указателя).

IV.

Одною изъ самыхъ характерныхъ чертъ для русскаго интеллигента является подчиненіе авторитетамъ, слѣдованіе въ своихъ сужденіяхъ разъ установившемуся мнѣнію, безъ желанія его провѣрить, и не допуская даже возможности критическаго къ нему отношенія.

Такъ и въ интересующемъ насъ вопросѣ. Составилось общее мнѣніе, что «Сѣверная Пчела» была противницей Пушкина, что она употребляла всѣ мѣры, чтобы уронить все возраставшій авторитетъ великаго поэта. Этотъ взглядъ повторяетъ и такой осторожный и спокойный изслѣдователь, какъ Л. Н. Майковъ. Въ своемъ сборникѣ статей, посвященныхъ Пушкину, Л. Н. Майковъ говоритъ на страницѣ 380: «Въ половинѣ 30-хъ годовъ „Сѣверная Пчела“ стала рѣшительно во главѣ той литературной партіи, которая избрала Пушкина мишенью для своихъ нападеній».

Мы тщательно, страница за страницею, просмотрѣли «Сѣверную Пчелу» за всю Николаевскую эпоху и, выбравъ всѣ тѣ нападенія, которыя начались не съ половины 30-хъ годовъ, какъ говоритъ Л. Н. Майковъ, а съ самаго ихъ начала, представили ихъ на судъ читателя. Какъ можно было видѣть изъ приводимыхъ вышевыписокъ, этихъ нападеній было не такъ уже много; принадлежали они, главнымъ образомъ, одному лицу, — Булгарину, вызывались совершенно особымъ, специфическимъ обстоятельствомъ, которое для насъ, ушедшихъ отъ Пушкинской эпохи на 85 лѣтъ, требуетъ спеціальнаго разъясненія, а для современниковъ было понятно и ясно безъ всякихъ объясненій.

Вотъ въ чемъ заключалось это специфическое обстоятельство. Пушкинъ и Булгаринъ были первое время даже въ хорошихъ отношеніяхъ. Друзья Пушкина, особенно князь Вяземскій, негодовали на Пушкина, что онъ помѣщаетъ свои стихотворенія въ «Сѣверной Пчелѣ», что онъ принимаетъ приглашенія Булгарина на обѣдъ.

Изъ всего Пушкинскаго кружка особенною нетерпимостью и враждою къ Булгарину отличался князь Вяземской; основаніемъ этой вражды выставляютъ тѣ политическіе доносы, которые посылалъ на князя Вяземскаго Булгаринъ. Документальныхъ данныхъ объ этихъ доносахъ мы не видали, но съ критикою, которую писалъ Ѳ. Булгаринъ на князя Вяземскаго, мы познакомились основательно и думаемъ, что и этой критики было достаточно, чтобы породить то удовольствіе, которое испытывалъ князь Вяземскій — замѣтимъ въ скобкахъ, никогда не отличавшійся особенною свободою и терпимостью взглядовъ (объ этомъ смотри хотя бы шутливыя строчки письма Карамзиной къ Вяземскому въ книгѣ П. И. Бартенева, в. II, стр. 11). Приведемъ одинъ изъ образчиковъ критики Булгарина на Вяземскаго. Воспользовавшись неудачнымъ сопоставленіемъ, допущеннымъ Гоголемъ въ статьѣ: «О движеніи журнальной Литературы», князя Вяземскаго съ Жуковскимъ и Крыловымъ, Булгаринъ писалъ (№ 213 нашего указателя):

«О В. А. Жуковскомъ и И. А. Крыловѣ ни слова. Они были журналистами, писали и составили себѣ справедливую славу. Но какъ каждый человѣкъ, подписывающій свое имя подъ своимъ сочиненіемъ, тѣмъ самымъ ужъ даетъ право каждому читателю и критику судить о своихъ литературныхъ способностяхъ, то мы спрашиваемъ „Современника“: на какомъ основаніи помѣщаетъкнязя Вяземскаго рядомъ съ колоссальными писателями И. А. Крыловымъ и преобразователемъ піитическаго Русскаго языка и формъ поэзіи В. А. Жуковскимъ? Есть ли здѣсь то правосудіе, съ которымъ онъ обѣщалъ управлять общими мнѣніями? Что такое сотворилъ князь Вяземскій, чтобы оно хотя нѣсколько приближалось къ твореніямъ Жуковскаго и Крылова? Если „Современникъ“ хочетъ обучать насъ, то пусть укажетъ на права превозносимаго автора на тріумвиратъ! Правда, — выпускаетъ свое ядовитое жало Булгаринъ, — ни одинъ изъ нашихъ стихотворцевъ (кн. Вяземскій не удостоенъ даже названія „поэта“, а приравненъ къ стихотворцамъ) не написалъ столько альбомныхъ стиховъ и мадригаловъ дамамъ, какъ почтенный кн. Вяземскій, но мы не можемъ припомнить ни одного изъ его произведеній, которое бы по поэтическому достоинству могло быть взвѣшиваемо на однихъ вѣсахъ съ произведеніями поэтовъ, каковы Жуковскій, Крыловъ и самъ издатель „Современника“. Что же касается до критическаго таланта почтеннаго князя Вяземскаго, то мы можемъ судить о немъ по нѣсколькимъ предисловіямъ къ чужимъ сочиненіямъ. Эти критическія творенія суть плоды почвы Лагарповскаго удобренія. Отсутствіе вліянія Англійской и Германской Литературы и критики XIX вѣка ощутительны въ этихъ трудахъ въ самой большой степени».

Ядовитость этой критики усиливалась тѣмъ обстоятельствомъ, что ей нельзя было отказать въ долѣ справедливости и въ объективности.

Но Пушкинъ, несмотря на всѣ уговоры друзей, продолжалъ водить дружбу съ Булгаринымъ и въ то же время, очевидно, подчиняясь общему настроенію, господствовавшему въ его кружкѣ, не былъ воздержанъ во мнѣніяхъ и словахъ о Булгаринѣ и отъ словъ перешелъ къ дѣлу. Появилась Пушкинская эпиграмма на Булгарина. Друзья Пушкина, конечно, постарались дать этой эпиграммѣ самое широкое распространеніе, эпиграмма дошла до Булгарина. Въ отвѣтъ на эту эпиграмму явилась статья Булгарина. И если расположить въ хронологическую таблицу эпиграммы, замѣткиПушкина о Булгаринѣ и выходки Булгарина о Пушкинѣ, то мы увидимъ, что послѣднія являются слѣдствіемъ первыхъ. Булгаринъ самъ не бросалъ перчатки, а только поднималъ ее.

Въ самомъ дѣлѣ. Въ февралѣ 1830 года стала извѣстной эпиграмма Пушкина на Булгарина: «не то бѣда, что ты полякъ». — Въ № 30 «Сѣверной Пчелы» 1830 года, т. е. 12 марта, появилась замѣтка Булгарина «Анекдотъ», а черезъ недѣлю и первая критическая статья о «Евгеніи Онѣгинѣ».

Въ апрѣлѣ 1830 года появляются статьи Пушкина «О Запискахъ Видока», «О личностяхъ въ критикѣ». Въ іюлѣ 1830 года — новая эпиграмма Пушкина на Булгарина: «Не то бѣда, Ѳаддей Булгаринъ». — И въ отвѣтъ и на Записки Видока, и на эпиграммы Булгаринъ помѣщаетъ свое «Второе письмо изъ Карлова на Каменной островъ».

Полемическія статьи Булгарина о «Современникѣ» вызваны были тѣми ядовитыми замѣчаніями о «Сѣверной Пчелѣ», которыя помѣстили сотрудники Пушкина.

Я вовсе не защищаю Булгарина. Мое глубокое убѣжденіе, что прошедшіе дѣятели не нуждаются въ защитѣ такъ же, какъ нельзя къ нимъ предъявлять и обвиненій. Люди жили и дѣйствовали въ извѣстной обстановкѣ, при извѣстныхъ условіяхъ; ихъ дѣйствія и поступки надо разсматривать, только изучивъ и понявъ эти условія, но ни въ какомъ случаѣ нельзя относится къ нимъ съ современной точки зрѣнія. Подобное отношеніе будетъ только способствовать непониманію хода историческаго процесса, не объяснитъ его, а скорѣе затемнитъ.

Въ настоящее время мы должны возстановлять эти хронологическія подробности. Но для читателя 30-хъ годовъ прошлаго столѣтія это возстановленіе не было нужно: онъ самъ присутствовалъ при ходѣ всей этой литературной борьбы, и мы думаемъ, что читатель съ интересомъ слѣдилъ за нею и послѣ каждой Пушкинской эпиграммы задавалъ себѣ вопросъ: «ну, что теперь скажетъ Булгаринъ, какую статью онъ напишетъ?» точно такъ же, какъ послѣ каждой Булгаринской статьи читатель потиралъруки отъ удовольствія, предвкушая появленіе новой Пушкинской эпиграммы.

Читатель тѣмъ болѣе не могъ относиться серьезно къ проявленіямъ этой борьбы, что, сопоставляя мнѣнія Булгарина о произведеніяхъ Пушкина до начала вражды съ мнѣніями, высказываемыми Булгаринымъ во время этой вражды, онъ, т. е. читатель, ясно видѣлъ все несоотвѣтствіе этихъ взглядовъ и понималъ, что они вызваны вовсе не желаніемъ опредѣлить истинное значеніе Пушкина, а единственно стремленіемъ кольнуть Пушкина, нанести ему оскорбленіе.

На эту точку зрѣнія читателя наводила и сама «Сѣверная Пчела», помѣщая одновременно съ отзывами Булгарина — и въ гораздо большемъ количествѣ — хвалебныя статьи о Пушкинѣ, въ которыхъ она, гораздо раньше Бѣлинскаго, опредѣляла и выясняла значеніе Пушкина, при чемъ дѣлала это въ той формѣ, которая была доступна громадной массѣ читателя.

Здѣсь мнѣ придется повторить уже высказанный мною взглядъ на значеніе Булгарина и «Сѣверной Пчелы»^[1]. На Булгарина мы смотримъ въ большинствѣ случаевъ очень просто: мы считаемъ его агентомъ Бенкендорфа или III Отдѣленія и думаемъ, что этою фразою все сказано. Но, къ сожалѣнію, Булгаринъ былъ не только «агентомъ»: Булгаринъ очень рельефно охарактеризовалъ самого себя почти въ концѣ своей дѣятельности, — въ 1851 году. Въ одной изъ своихъ статей, печатавшихся подъ названіемъ «Всякой Всячины» («Сѣв. Пчела» 1851 г., № 82), онъ пишетъ про самого себя:

«Я не дерзнулъ взять на себя такого важнаго званія (рыцаря) и поступилъ къ избранной мною дамѣ въ званіи оруженосца или конюшеннаго. Моя дама, — прекрасная, преумная, любитъ забавы, новости, добрая, великодушная, благодѣтельная… Но дѣлать нечего, надо высказать… Немножко капризна, какъ всѣ красавицы и почти всѣ умницы. Вы хотите знать, кто такова моя дама, правильнѣе, моя госпожа, изъ какого званія и какой фамиліи. Все объяснится однимъ словомъ: это публика».

Да, дѣйствительно, Булгаринъ былъ оруженосцемъ, конюшеннымъ публики, массы обыкновеннаго, ординарнаго обывателя. Въ этомъ и заключалась тайна успѣха Булгарина: онъ служилъ, забавлялъ, но не училъ читателя; онъ умѣлъ подмѣчать общее настроеніе, общее желаніе и излагалъ его въ такой формѣ, которая была вполнѣ доступна большинству. А большинство читало «Сѣверную Пчелу» и она пользовалась выдающимся успѣхомъ, о чемъ свидѣтельствуютъ такіе люди, какъ Никитенко, Гротъ, Плетневъ, которые никогда не были политическими и литературными друзьями Булгарина.

Такъ, Никитенко въ своемъ дневникѣ, во время путешествія по Петербургскому Учебному Округу, подъ 22 іюля 1834 года заноситъ слѣдующія строчки: «Вечеромъ былъ приглашенъ на балъ къ одному изъ здѣшнихъ почетныхъ чиновниковъ; дамы танцовали съ ужимками, а кавалеры всѣ очень необразованные, ничего не читаютъ, кромѣ „Сѣверной Пчелы“, въ которую вѣруютъ, какъ въ священное писаніе. Когда ее цитируютъ, должно умолкнуть всякое противорѣчіе». (Дневникъ Никитенко, изд. 1904 г., т. 1, стр. 248).

Не менѣе характерное мѣсто найдемъ и въ перепискѣ Грота, который пишетъ Плетневу слѣдующее: «Кастренъ (изслѣдователь Финляндіи и Сѣвера Россіи) разсказывалъ, что гдѣ бы онъ ни былъ, даже у самоѣдовъ, въ Обдорскѣ и Березовѣ, самый извѣстный писатель Булгаринъ. „Сѣверная Пчела“ всюду. Сочиненія его совершенно изодраны отъ чтенія, всѣ испещрены отмѣтками противъ мѣстъ, которыя особенно нравятся. Эти мѣста многіе знаютъ наизусть. Наблюденія свои Кастренъ сдѣлалъ особенно надъ священниками, которые въ Булгаринѣ хвалятъ легкость и то, что онъ пишетъ, что ни попало». (Переписка Я. Грота и П. Плетнева, т. II, стр. 252).

Наконецъ, укажемъ, что и самъ Пушкинъ сознавалъ это значеніе «Сѣверной Пчелы». Въ своемъ письмѣ къ Плетневу, въ началѣмая 1830 года, онъ задаетъ вопросъ: «Скажи: имѣлъ ли вліяніе на расходъ Онѣгина отзывъ „Сѣв. Пчелы“? Это для меня любопытно». (Переписка, т. II, стр. 147).

Во всѣхъ приведенныхъ отзывахъ Булгаринъ не отдѣляется отъ «Сѣверной Пчелы», но, какъ будетъ видно изъ нижеслѣдующаго, по отношенію къ Пушкину существовала разница во взглядахъ «Сѣверной Пчелы» и Булгарина. Вообще, надо отмѣтить, что, какъ и въ первое время, т. е. до появленія въ № 30 «Сѣверной Пчелы» 1830 года Булгаринскаго анекдота, такъ и вплоть до самой кончины Пушкина «Сѣверная Пчела» благоговѣла передъ Пушкинымъ.

«Сѣверная Пчела», еще при жизни поэта, провозгласила то, что для насъ является безспорною истиною. При разборѣ курса словесности Георгіевскаго, Я. Труновъ, постоянный сотрудникъ «Сѣверной Пчелы» писалъ слѣдующія строки (№ 219 нашего указателя):

«Никогда не скажу, что Кукольникъ занимаетъ одинаковое мѣсто съ Державинымъ или Пушкинымъ. Имена Державина и Пушкнна принадлежатъ уже Исторіи Литературы именно потому, что событія Литературныя то же самое, что и событія историческія».

Такимъ образомъ уже «Сѣверная Пчела» признала Пушкина принадлежащимъ Исторіи. Этотъ отзывъ Трунова, какъ видимъ, подкрѣпляетъ вышеприведенное мнѣніе Ѳ. Булгарина о томъ, что Пушкина будутъ читать въ 2037 году, — и, пожалуй, не эти ли отзывы дали толчекъ мысли Пушкина, когда онъ писалъ свой «Памятникъ», — по крайней мѣрѣ, въ своемъ «Памятникѣ» Пушкинъ говорилъ почти то же, что утверждала и «Сѣверная Пчела».

Отношенія «Сѣверной Пчелы» послѣ смерти Пушкина будутъ характеризованы слѣдующими отзывами.

Для Пушкина у «Сѣверной Пчелы» былъ только одинъ эпитетъ — «незабвенный» (см. №№ 236, 239, 244, 257 нашего указателя)."Наконецъ дождались мы достойнаго портрета нашего незабвеннаго (курсивъ въ этихъ выпискахъ нашъ) Пушкина", восклицаетъ «Сѣверная Пчела», сообщая о поступленіи въ продажу гравюры Райта; «съ легкой руки незабвеннаго Пушкина», — пишетъ «Пчела» въ рецензіи на книгу «Бубновый Козырь»; «незабвенный Пушкинъ сказалъ», — говоритъ та же «Пчела», разбирая книгу Карла Гросса «Жизнь и дѣянія Петра Великаго».

Давая такой эпитетъ, «Сѣверная Пчела» старалась тотчасъ же послѣ смерти Пушкина выяснить значеніе Пушкина для Русской Литературы, и интересно отмѣтить, что это выясненіе противорѣчило высказанному Булгаринымъ незадолго до смерти Пушкина взгляду. Этотъ взглядъ Булгаринъ впослѣдствіи старался — но безъуспѣшно — пропагандировать. Именно, Булгаринъ писалъ (№ 203 нашего указателя):

«А. С. Пушкинъ при всей своей оригинальности есть только слѣдствіе Жуковскаго. Пушкина создалъ не Гете, не Шиллеръ, не Байронъ, но Жуковскій. Когда Пушкинъ сталъ писать, вдохновленный русскою природою, онъ зналъ только Жуковскаго… Пушкинъ не есть подражатель Жуковскаго, но ученикъ съ собственною оригинальностью. Всѣ подражатели Жуковскаго и Пушкина несносны въ высшей степени».

Таково мнѣніе Булгарина, а вотъ что говоритъ «Сѣверная Пчела»: «прежде всего Пушкинъ — геній» (см. № 243 нашего указателя). Разбирая стихотворенія Якубовича, автора некролога Пушкина, помѣщеннаго въ той же «Сѣверной Пчелѣ», рецензентъ начинаетъ свою рецензію утвержденіемъ:

«Незабвенный Пушкинъ увлекъ за собою толпу подражателей — несомнѣнный признакъ великаго генія… Пушкинъ, какъ геній, создалъ народную поэзію со всѣмъ величіемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ со всею очаровательною легкостью»…

Такимъ образомъ Пушкинъ является создателемъ народной поэзіи, но этого мало (см. № 250 нашего указателя): «Пушкинъ принадлежитъ къ числу тѣхъ рѣдкихъ и необыкновенныхъ феноменовъ литературнаго міра, которые могутъ образовывать поэзіювъ народѣ, могутъ порождать много талантовъ, но которымъ нѣтъ замѣны и двойника: они, какъ все прекрасное въ мірѣ, появляются однажды и на одинъ разъ».

Наконецъ, общее значеніе Пушкина выясняется вполнѣ Д. Струйскимъ въ его небольшой литературной замѣткѣ (№ 245 нашего указателя):

«Пушкинъ, одинъ изъ преобразователей Русской Литературы, сокрушилъ кумиры этихъ классиковъ и они укрылись и, можетъ быть, до сихъ поръ еще тайкомъ оплакиваютъ нашу литературу. Поэтическій взглядъ Пушкина изумилъ и ему обязанъ былъ онъ первымъ блестящимъ успѣхомъ. Кто у насъ до него такъ мыслилъ и чувствовалъ, какъ онъ? Грибоѣдовъ явился послѣ. Намъ укажутъ на тѣнь великаго Державина… Мы благоговѣемъ передъ нею, но Державинъ жилъ въ лирическомъ вѣкѣ, совершенно противуположномъ нашему, и потому сравнивать его съ Пушкинымъ нельзя. И Пушкинъ, какъ Державинъ, — поэтъ народный».

Какъ согласовать послѣ этихъ, приведенныхъ нами отзывовъ замѣчаніе Л. Н. Майкова о томъ, что «Сѣверная Пчела» открыла походъ противъ Пушкина? Намъ кажется, что этими взглядами «Сѣверная Пчела», если и не окончательно, то въ значительной степени ослабляла впечатлѣніе отъ Булгаринскихъ писаній. И надо не забывать, что всѣ эти отзывы появились въ 1837 году, когда еще не улеглось впечатлѣніе острой, жгучей боли отъ невозвратимой потери, когда общество еще чувствовало эту потерю. Всѣ высказываемые «Сѣверною Пчелою» взгляды, такимъ образомъ, падали на благодатную почву, и мы опять таки подчеркиваемъ, что они высказывались въ такой формѣ, что спокойно укладывались въ головѣ средняго обывателя. Обывателю не приходилось перерабатывать эти взгляды, не приходилось ихъ усваивать, — наоборотъ, обывателю могло казаться, что онъ, обыватель, всегда такъ думалъ, что «Сѣверная Пчела» только печатно высказала его мысли, что Пушкинъ — великій геній, народный поэтъ, создатель русской поэзіи, тотъ феноменъ, который не имѣетъ замѣны и двойника…Эти сочувственные взгляды и ихъ обиліе находятся въ несоотвѣтствіи съ указаніями на тѣ цензурныя гоненія, которыя открылъ Уваровъ послѣ смерти Пушкина на русскую журналистику. Или, можетъ быть, «Сѣверная Пчела», находясь подъ покровительствомъ Бенкендорфа, считала себя сильнѣе Уварова и пренебрегала тѣми распоряженіями, которыя дѣлалъ министръ народнаго просвѣщенія по подчиненному ему вѣдомству цензуры? Во всякомъ случаѣ очевидно, что и эта страничка исторіи русской мысли требуетъ пересмотра.

Таково отношеніе «Сѣверной Пчелы» послѣ смерти поэта. Теперь прослѣдимъ, какъ относилась «Сѣверная Пчела» къ Пушкину въ то время, когда Булгаринъ на столбцахъ той же самой «Сѣверной Пчелы» помѣщалъ свои анекдоты и клеветническія замѣтки о Пушкинѣ.

Разборъ 6-ой пѣсни «Онѣгина», сдѣланный Булгаринымъ, вызвалъ общее негодованіе, да и, дѣйствительно, дальше было идти некуда: по мнѣнію Булгарина поэма «Евгеній Вельскій», та самая поэма, которая была раскритикована въ той же «Сѣверной Пчелѣ» (см. № 60 нашего указателя), была лучше "Евгенія Онѣгина. Но вотъ появляется 8 и послѣдняя глава «Евгенія Онѣгина» (см. № 32 нашего указателя), — и рецензентъ, скрывшійся подъ буквами П. С., пишетъ:

«Это окончаніе примиритъ всякаго съ авторомъ. Нужно ли распространяться о достоинствѣ этого произведенія перваго нашего поэта? Оно еще не опредѣлено критикою, какъ и всѣ почти произведенія Русской Литературы, — въ томъ мы согласны, но каждый изъ читателей составилъ себѣ свою идею о семъ произведеніи сообразно своему понятію объ изящномъ. Скажемъ только, что осьмая и послѣдняя глава „Евгенія Онѣгина“ показываетъ, что поэтъ писалъ ее въ состояніи одушевленія, часто вдохновенія, что она принадлежитъ къ лучшимъ главамъ сего поэтическаго романа».

Этотъ отзывъ, конечно, не походитъ на Булгаринскій, — но вотъ въ 1837 году выходитъ отдѣльное изданіе «Евгенія Онѣгина», изданіе третье, — и новый рецензентъ, нѣкто N, начинаетъ свою рецензію вопросомъ: «Что такое Евгеній Онѣгинъ? спрашиваетъ угрюмый теоретикъ и отвѣчаетъ самъ себѣ: Романъ не Романъ, поэма не поэма».

Далѣе, критикъ употребилъ пріемъ, едва ли встрѣчаемый до него и, во всякомъ случаѣ, болѣе не повторяемый въ нашей критикѣ. «Этотъ вопросъ», продолжаетъ рецензентъ, «напоминаетъ мнѣ анекдотъ о Фридрихѣ II. Великій Король, какъ извѣстно, большой гастрономъ, покушавъ однажды съ аппетитомъ какого то дотолѣ ему неизвѣстнаго блюда, призвалъ своего метръ д’отеля и сказалъ ему: не знаю, что я ѣлъ, но кушаніе это прекрасно, и я не хочу знать, какъ оно называется и изъ чего изготовлено. Сдѣлай одолженіе, поступай такъ и впередъ, не выдумывай новыхъ названій, не прилаживайся къ старымъ, а стряпай, какъ теперь, — съ умомъ и вкусомъ».

Выводъ изъ этого анекдота ясенъ: «Евгеній Онѣгинъ написанъ умно, мило, остро, иногда своевольно, иногда съ уклономъ отъ правилъ, но правила люди выдумали, а талантъ — отъ Бога» (№ 229 нашего указателя).

Такимъ образомъ, двумя послѣдующими отзывами должно было изгладиться впечатлѣніе рецензіи Булгарина.

Булгаринскій отзывъ объ «Исторіи Пугачевскаго бунта» (№ 213 нашего указателя) старается доказать несправедливость отзыва барона Розена, помѣщеннаго въ той же «Сѣверной Пчелѣ» (№ 184 нашего указателя). Баронъ Розенъ, дѣйствительно, писалъ уже слишкомъ высокопарно. Свою рецензію онъ начинаетъ общимъ разсужденіемъ о прагматизмѣ въ исторіи, при чемъ дѣлаетъ, на нашъ взглядъ, любопытное опредѣленіе прагматизма. «Каждая исторія», говоритъ баронъ Розенъ, «должна стремиться къ прагматизму, т. е. поставить свой предметъ въ человѣческое къ намъ отношеніе, чтобы имѣть полезное для насъ вліяніе». Чтобы доказать это свое положеніе, баронъ Розенъ приводитъ рядъ примѣровъ, причемъ одинъ изъ нихъ очень характеренъ: вспоминается римскій гладіаторъ Спартакъ и его возмущеніе противъРима. Имя Спартака и вся его исторія, спустя много лѣтъ послѣ Розеновской рецензіи, было признано нецензурнымъ и не позволялось его употреблять; а романъ, написанный на сюжетъ изъ жизни Спартака, былъ изъятъ и изъ библіотекъ, и изъ продажи. Для барона Розена исторія со Спартакомъ понадобилась для того, чтобы оттѣнить передъ читателемъ всю трудность написать исторію Пугачева. О томъ, какъ исполнилъ Пушкинъ свою задачу, баронъ Розенъ говоритъ слѣдующее:

«Онъ, т. е. Пушкинъ, представилъ намъ полное изображеніе сего плачевнаго эпизода царствованія счастливаго и великаго. Мудрая экономія и изящное устройство матеріала; точное, истинно художественное раздѣленіе свѣта и тѣни и, наконецъ, неподражаемая сжатость слога, гдѣ не найдете даже ни одного лишняго эпитета, — все это служитъ отраднымъ доказательствомъ великаго дарованія историческаго.»

Какъ бы предвидя подзнѣйшее возраженіе Булгарина — «для меня почти непостижимо, что изъ такого драматическаго сюжета, какъ несчастный Пугачевскій бунтъ, поэтъ авторъ не могъ ничего создать, кромѣ сухой реляціи», — баронъ Розенъ говоритъ: «Какъ странно притязаніе тѣхъ, кто ожидалъ отъ Пушкина Исторіи, написанной перомъ пламеннымъ, кистью Байрона!! (для большаго впечатлѣнія барономъ Розеномъ ставятся два восклицательные знака). Что нашъ великій поэтъ сумѣлъ быть не поэтомъ въ Исторіи — именно это вмѣняется ему въ лучшую похвалу и доказываетъ, какъ хорошо онъ знаетъ непреложныя границы каждаго изящнаго Искусства.»

Заключительная тирада этого отрывка уже, какъ говорится по пословицѣ, била не въ бровь, а прямо въ глазъ: «Онъ не убоялся неодобренія многихъ, чтобы только угодить строгимъ цѣнителямъ его труда. Что ему до тѣхъ, кто въ Исторіи „Пугачевскаго бунта“ не находитъ ни одного чувства, ни одной искры жизни и думаютъ, что автору не угодно было освѣтить свой трудъ надлежащимъ свѣтомъ и покрыть колоритомъ пугачевщины etc.»

Такимъ образомъ нападенія Булгарина до извѣстной степенипредусмотрѣны, читатель о нихъ предупрежденъ. И если внимательно прочесть отзывъ барона Розена, то его можно назвать хвалебнымъ, сочувственнымъ, но во всякомъ случаѣ онъ вовсе не таковъ, какимъ его старался изобразить Булгаринъ.

Конечно, возникаетъ вопросъ: если Булгаринъ имѣлъ такой отрицательный взглядъ на «Исторію Пугачевскаго бунта», то почему же онъ дозволилъ напечатать отзывъ Розена? Вѣдь трудно, если не невозможно, повѣрить тѣмъ разсужденіямъ, которыя приводитъ Булгаринъ въ своемъ разборѣ «Современника». Можно, конечно, предположить, что рецензію барона Розена помѣстилъ Гречъ, вовсе безъ вѣдома Булгарина, и послѣдній, чтобы скрыть это двоевластіе, и далъ вышеприводимое объясненіе? Все это будетъ предположеніемъ, — фактическихъ данныхъ у насъ не имѣется, — но, очевидно, что отзывъ барона Розена служилъ хорошимъ громоотводомъ отъ отзывовъ Булгарина.

Перейдемъ теперь къ разсмотрѣнію отзывовъ о другихъ произведеніяхъ Пушкина.

О «Борисѣ Годуновѣ» говорится въ №№ 106, 111, 114, 157 и 208. Въ нихъ оно называется «блистательнымъ произведеніемъ» (№ 111) «первокласснаго нашего поэта» (№ 106), указывается, что въ «Борисѣ Годуновѣ» видны «всѣ стихіи народной драмы» (№ 208), и что «нѣтъ однакожъ сомнѣнія, что лучшій, приличнѣйшій языкъ для русской драмы есть языкъ А. С. Пушкина». (№ 157). Рѣшительнаго отзыва о «Борисѣ Годуновѣ» «Сѣверная Пчела» не даетъ, она только указываетъ частности, отмѣчаетъ, что это даже «не драма, а лучше галлерея картинъ, писанныхъ великимъ талантомъ на слова Карамзина», что она писана только для чтенія, а не для сцены, и что истинное ея значеніе будетъ опредѣлено потомствомъ. Разбирая вышедшій въ Москвѣ въ 1831 году критическій отзывъ о «Борисѣ Годуновѣ» подъ названіемъ «Разговоръ», «Сѣверная Пчела» тоже не даетъ окончательнаго отвѣта, но, приведя въ концѣ своей рецензіи стихи Джонсона на смерть Шекспира, стихи въ которыхъ говорится: «Торжествуй, моя Британія, въ замѣну всѣхъ пѣвцовъ, которыхъ произвеланадменная Греція или Гордый Римъ, или которые потомъ возникли изъ ихъ пепла: ты можешь указать на одного, предъ которымъ благоговѣютъ всѣ драматическія сцены Европы! Онъ принадлежалъ не одному вѣку, — онъ есть достояніе всѣхъ временъ»…, тѣмъ самымъ какъ будто указываетъ, что эти стихи могутъ быть примѣнены и къ Пушкину. Слѣдовательно, отношеніе опять-таки сочувственное и оно наблюдается на промежуткѣ времени отъ 1831 до 1836 года.

О «Моцартѣ и Сальери» отзывъ «Пчелы» прямо хвалебный: «Новое превосходное произведеніе нашего поэта… Сколько силы, сколько мыслей въ монологахъ Сальери! Какая быстрота въ разговорахъ и дѣйствіи! Цѣлое стихотвореніе производитъ сильное впечатлѣніе» (№ 125 нашего указателя). Не менѣе сочувственъ и отзывъ о поэмѣ «Домикъ въ Коломнѣ» (№ 146 нашего указателя): «Пушкинъ попробовалъ писать октавами… и въ этой шуточной попыткѣ, въ этой пробѣ пера и чернилъ столько остроты, столько удачныхъ выраженій, столько мѣткихъ выстрѣловъ».

«Пиковая Дама» именуется прелестной повѣстью (№ 216), «Капитанская Дочка» называется лучшимъ произведеніемъ въ прозѣ (№ 240), появленіе стихотворенія «Полководецъ» привѣтствуется, какъ выдающееся событіе, при чемъ стихотвореніе перепечатывается цѣликомъ (№ 221), а поэма «Анджело» называется стихотвореніемъ, какимъ Пушкинъ давно не дарилъ публику: оно исполнено высокой драмы (№ 168).

Позволимъ себѣ нѣсколько подробнѣе остановиться на разборѣ «3-ей части Стихотвореній Пушкина». Этотъ разборъ появился въ 1832 году, т. е. уже тогда, когда Булгаринымъ были напечатаны и его «анекдотъ», и разборъ «Евгенія Онѣгина», и «Письмо изъ Карлова».

Начавъ съ фразы: «А. С. Пушкинъ принадлежитъ къ малому числу тѣхъ счастливыхъ геніевъ, коихъ первые подвиги знаменовались правомъ на тріумфъ и вся литературная жизнь коихъ была и есть безпрерывное торжество», — авторъ рецензіи сравниваетъ Пушкина съ Гете. Это сравненіе понадобилось главнымъ образомъдля полемическихъ цѣлей, какъ ясно видно изъ дальнѣйшаго изложенія, а именно: «хотя вокругъ Гете иногда и шипѣла зависть и злоба, хотя нѣкто — и довольно знаменитый человѣкъ — когда то принялся доказывать, что Гете не знаетъ по-нѣмецки, хотя въ наше время Менцель, фанатикъ какой то ложно-понимаемой нравственной поэзіи, своими почти всегда несправедливыми сужденіями силится разочаровать славу великаго, — но что значатъ сіи тщетныя покушенія?»

Смыслъ этой аллегоріи ясенъ: какъ у Гете былъ Менцель, такъ и у Пушкина есть Булгаринъ.

Рецензія, какъ можно видѣть изъ начальныхъ строчекъ, хвалебная, и въ ней особенно интересно одно мѣсто, которое мы приведемъ ниже цѣликомъ и которое для современнаго читателя будетъ совершенно непонятно. Баронъ Розенъ, — онъ авторъ рецензіи, — счелъ нужнымъ доказывать возможность собранія стихотвореній. Вотъ это мѣсто:

«Долженствовало бы казаться, что сіи піесы, столь рѣзко отличающіяся отъ произведеній другихъ нашихъ поэтовъ, сильнѣе дѣйствуютъ на читателей въ литературномъ сборникѣ (т. е. среди піесъ прочихъ писателей), нежели въ отдѣльномъ изданіи; но мы убѣждаемся на опытѣ, что они и здѣсь не только имѣютъ равное прежнему дѣйствіе, но отъ совокупности своей получаютъ новую прелесть. Вообразимъ, что на свѣтѣ есть возвышенное племя, каждый членъ коего представляетъ собою идею оригинальности и особенной красоты, одушевляющую Творца; представимъ себѣ, что сіе племя разсѣяно на большомъ пространствѣ. Каждый изъ нихъ очаровываетъ отдѣльно, гдѣ бы ни находился, но если всѣ собраны въ одной свѣтлой залѣ — въ домѣ своего отца, — каково должно быть дѣйствіе общаго сего собранія! Сіе уподобленіе само собою представляется уму при видѣ соединенныхъ піесъ нашего поэта».

Говорилъ ли это баронъ Розенъ, слѣдуя правилу: отъ чистаго разума, — или у читающей публики того времени существовало предубѣжденіе противъ изданія собраній стихотвореній («мы ужечитали эти стихотворенія въ альманахахъ, сборникахъ, журналахъ, къ чему покупать собраніе ихъ»), и баронъ боролся противъ этого предубѣжденія, стараясь доказать его несостоятельность, — мы не знаемъ, но думаемъ, что это мѣсто его критической статьи должно обратить вниманіе и подвергнуться изслѣдованію.

Сравнивъ Булгарина съ Менцелемъ, баронъ Розенъ не забылъ и другого обвиненія, взводимаго на Пушкина — въ дороговизнѣ изданій его сочиненій и пишетъ слѣдующія строчки:

«Но въ книгѣ сей есть и новыя піесы, между коими особеннаго вниманія достойна сказка о Царѣ Салтанѣ…… большая, прекрасная піеса, которая отдѣльно составила бы порядочную книжку».

Въ отзывѣ барона Розена не можетъ быть неинтереснымъ для изслѣдователей исторіи русской литературы взглядъ на русскія сказки — «геній старины, омывшись, какъ лебедь въ Кастальскомъ ключѣ Пушкинской поэзіи, носится мимо насъ легкимъ, мелодическимъ полетомъ!»

Но и въ мелочахъ, касающихся Пушкина, «Сѣверная Пчела» была чрезвычайно предупредительна: она отмѣчала съ живѣйшимъ сочувствіемъ всѣ переводы Пушкина на иностранные языки, доводила до свѣдѣнія читателя о появляющихся музыкальныхъ произведеніяхъ на слова Пушкина, дѣлала анонсы о его портретахъ и бюстахъ, наконецъ, не рѣдко цитировала стихи Пушкина, — словомъ, популяризовала имя перваго русскаго поэта (смотри приложенный алфавитно-систематическій указатель).

V.

Теперь приступаемъ къ наиболѣе существенной части нашей работы, а именно къ указанію статьи Пушкина, найденной нами въ «Сѣверной Пчелѣ», и къ доказательствамъ, что эта статья принадлежитъ дѣйствительно Пушкину. Послѣ выясненія сношеній Пушкина съ Гречемъ въ 1832 г. вопросъ о томъ, могъ ли Пушкинъ въ 1836 году пойти въ «Сѣверную Пчелу» съ просьбою помѣстить его статью, намъ кажется, отпадаетъ самъ собою: конечно, Пушкинъ могъ пойти.

Раздраженіе, вызванное нападками Булгарина, улеглось, «Сѣверная Пчела» послѣ 1830 года печатала исключительно похвальные отзывы о Пушкинѣ. Обстоятельства личной жизни Пушкина были еще тяжелѣе, чѣмъ въ 1832 году: денежныя затрудненія душили поэта, петля затягивалась.

«Пугачъ» не далъ Пушкину дохода, субсидія, полученная для печатанія «Исторіи Пугачевскаго бунта», дамокловымъ мечомъ висѣла надъ поэтомъ. Радужныя мечты, которымъ онъ предавался въ письмахъ къ женѣ: «Коли царь позволитъ мнѣ записки, то у насъ будетъ тысячъ 30 чистыхъ денегъ. Заплатимъ половину долговъ и заживемъ припѣваючи» (Переписка, т. III, 51) рушались, оставалось все по прежнему: «Живо воображаю первое число. Тебя теребятъ за долги. Параша, поваръ, извощикъ, аптекарь, m-me Zichler etc., а у тебя не хватаетъ денегъ, Смирдинъ передъ тобою извиняется, ты безпокоишься — сердишься на меня — и по дѣломъ» (ibid., 39) и страстное желаніе во что бы то ни стало выбиться: «Вижу, что непремѣнно нужно мнѣ имѣть 80000 доходу. И буду ихъ имѣть. Не даромъ же пустился въ журнальную спекуляцію, — а вѣдь это все равно, что золотарство, которое хотѣла взять на откупъ мать Безобразова: очищать русскую литературу есть чистить нужники и зависѣть отъ полиціи. Того и гляди, что… Чортъ ихъ побери: у меня кровь въ желчь превращается….»

И въ этотъ моментъ Сеньковскій дѣлаетъ выпадъ противъ «Современника», — выпадъ, вызванный какъ будто заботою сохранить талантъ Пушкина, а на самомъ дѣлѣ являющійся клеветническимъ предупрежденіемъ читающей публики, что изданіе Пушкинымъ «Современника» есть только спекуляція, афера, выгодная для Пушкина, и убыточная для читателей. Съ одной стороны у Пушкина могъ явиться страхъ, не подѣйствуетъ ли эта выходка «Библіотеки для Чтенія» на число подписчиковъ (выше мы приводили вопросъ Пушкина Плетневу: не подѣйствовалъ ли отзывъ «Сѣверной Пчелы» на распродажу «Евгенія Онѣгина»), а съ другой стороны — «кровь превращается въ желчь», является страстное желаніе отвѣтить на эту клевету, опровергнуть ее и сдѣлать это такъ, чтобы отвѣтъ прочло какъ можно больше читателей. Гдѣ же долженъ появиться отвѣтъ? Единственное мѣсто — столбцы «Сѣверной Пчелы».

И Пушкинъ отдалъ свой отвѣтъ Гречу и Булгарину; тѣ напечатали его, но, заботясь о своихъ выгодахъ, соблюдая свои интересы, они позадержали статью Пушкина, дождались, пока выйдетъ первая книжка «Современника» — и, напечатавъ, сдѣлали оговорку, что ими статья была получена для напечатанія до выхода въ свѣтъ «Современника».

Разсчетъ весьма понятный. Появись статья до выхода въ свѣтъ «Современника», она безусловно должна была повліять на подписку, увеличить ее — ну, а теперь… теперь Булгаринъ уже тщательно изучалъ вышедшій номеръ «Современника» и обмакивалъ свое перо… не въ чернила, ибо онъ

Разводилъ опіумъ чернилъ

Слюною бѣшенной собаки.

О томъ, что Пушкинъ помѣстилъ свою статью въ «Сѣверной Пчелѣ», мы находимъ указанія у Булгарина, который въ своей второй статьѣ, посвященной журналу Пушкина «Современникъ» (см. № 213 нашего указателя), отмѣчая, что «Современникъ» обозвалъ «Сѣверную Пчелу» корзинкою, въ которую сбрасывалъ всякій все, что ему хотѣлось, писалъ:

"Но если бы у насъ въ Литературѣ не было такой корзинки, какую имѣлъ въ пасти Венеціанскій левъ для принятія всѣхъ мнѣній, то въ Литературѣ нашей воцарилась вредная для нея монополія, и оскорбленный авторъ не имѣлъ бы мѣста, гдѣ помѣстить свою защиту. Этимъ правомъ воспользовался и самъ издатель"Современника", напечатавъ въ «Пчелѣ» защиту свою противъ «Библіотеки для Чтенія» (курсивъ нашъ).

Подчеркнутая фраза очень характерна и, сколько намъ извѣстно, на нее до сихъ поръ не обратили вниманія. Такъ, А. Г. Фоминъ въ своей работѣ «Пушкинъ и журнальный тріумвиратъ 30-хъ годовъ», помѣщенной въ V томѣ собранія сочиненій Пушкина подъ редакціей С. А. Венгерова (стр. 451—492) и представляющей собою довольно тщательное изученіе отзывовъ «Сѣверной Пчелы» о Пушкинѣ особенно за первые годы изданія, не упоминаетъ не только этой фразы, но и вообще всей статьи Булгарина и, говоря объ отношеніи послѣдняго къ «Современнику», въ доказательство приводитъ замѣтку П. М--скаго изъ № 162 «Сѣверной Пчелы» за 1836 г., которая была написана вовсе не по поводу «Современника», а по поводу перевода Гребенки поэмы «Полтава» на малороссійскій языкъ (см. № 216 нашего указателя); нѣтъ указаній и въ разысканіи профессора П. В. Владимірова «Отношеніе къ Пушкину русской критики съ 1820 г. до столѣтняго юбилея 1899 года», помѣщенной въ "Научно-литературномъ сборникѣ, составленномъ профессорами и преподавателями Императорскаго Университета св. Владиміра. Памяти Пушкина, "отдѣлъ II, стр. 1—64; не отмѣтилъ ее и В. В. Гиппіусъ въ статьѣ «Пушкинъ и журнальная полемика его времени» («Памяти Пушкина. Сборникъ Историко-Филологическаго Факультета С.Петербургскаго Университета» 1900, стр. 227—328).

Булгаринъ вполнѣ категорически, безъ обычныхъ увертокъ утверждалъ, что Пушкинъ напечаталъ въ «Сѣверной Пчелѣ» личную свою статью. Можно ли вѣрить Булгарину, или надо допустить, что Булгаринъ не побоялся публично… сказать неправду. Но, допустивъ ложь, Булгаринъ долженъ былъ ожидать, что ни самъ Пушкинъ, ни его друзья не оставятъ безъ вниманія эту ложь, выставятъ ее на видъ, воспользуются ею для дальнѣйшей полемики и прижмутъ Булгарина къ стѣнѣ.

Булгаринъ былъ слишкомъ опытный журналистъ и прежде, чѣмъ печатать ту или иную статью, онъ внимательно предусматривалъвсѣ могущія послѣдовать возраженія и всегда останавливался на полусловѣ, допускалъ условную форму, чтобы имѣть возможность при дальнѣйшей полемикѣ воспользоваться этою своею формою изложенія и дать дальнѣйшимъ своимъ писаніямъ такой оборотъ, чтобъ читатель подумалъ, что Булгаринъ правъ.

Въ этомъ же случаѣ Булгаринъ допустилъ вполнѣ категорическую форму.

Друзья Пушкина не обратили на это вниманія, — по крайней мѣрѣ, въ сохранившейся перепискѣ мы не нашли слѣдовъ. Есть только одно указаніе въ письмѣ Д. В. Давыдова отъ 20 іюня 1836 г., именно: "Въ «Пчелѣ» есть ругательство на «Современникъ», по слогу видно, Булгаринъ машетъ; нельзя ли махнуть его ладонью по ланитѣ, какъ нѣкогда махнулъ ты въ «Литературной Газетѣ» (Переписка, т. III, 336); но, сообщая Пушкину о статьѣ Булгарина, Давыдовъ не спрашиваетъ его, о какой же статьѣ Пушкина замѣчаетъ въ ней Булгаринъ. Самъ Пушкинъ, видимо, внимательно читалъ эту статью. Доказательствомъ служитъ то обстоятельство, что Пушкинъ дважды указываетъ на нее въ печати. Въ первый разъ онъ коснулся этой статьи въ примѣчаніи къ письму А. Безсонова, говоря, что «статья „О движеніи журнальной литературы“ напечатана въ моемъ журналѣ, но изъ сего еще не слѣдуетъ, чтобы всѣ мнѣнія, въ ней выраженныя съ такою юношескою живостію и прямодушіемъ, были совершенно сходны съ моими собственными. Во всякомъ случаѣ она не есть и не могла быть программою „Современника“». А въ своей статьѣ Булгаринъ именно доказывалъ, что эта статья принадлежитъ Пушкину и является программою «Современника».

Во второй разъ Пушкинъ обращается къ Булгаринской статьѣ въ своемъ разборѣ статьи, напечатанной въ «Сынѣ Отечества» въ январѣ 1835 года. Въ этомъ разборѣ, извѣстномъ подъ заглавіемъ «Объ Исторіи Пугачевскаго Бунта», есть такая фраза: «Недавно въ „Сѣверной Пчелѣ“ сказано было, что сей разборъ составленъ покойнымъ Броневскимъ, авторомъ исторіи Войска Донского». А объ этомъ говорится именно въ разсматриваемой статьѣ Булгарина.

Такимъ образомъ, Пушкинъ не прошелъ безъ вниманія статьи Булгарина, но оставилъ безъ отвѣта указаніе Булгарина на то, что его, Пушкина, статья напечатана была въ «Пчелѣ»; тѣмъ самымъ Пушкинъ какъ бы далъ молчаливое признаніе своего авторства.

Эта статья помѣщена нами въ нашемъ указателѣ подъ № 210, и мы лично считаемъ ее безусловно статьею Пушкина, которую необходимо внести въ Полное собраніе сочиненій Пушкина даже въ томъ случаѣ, если не извѣстна авторская рукопись этой статьи.

Прежде всего надо сравнить эту статью со 2-ою замѣткой отъ редакціи «Современника», напечатанною въ 3-ей книгѣ. Въ этой замѣткѣ (авторство Пушкина установлено) говорится слѣдующее:

"Издатель «Современника» не печаталъ никакой программы своего журнала, полагая, что слова «литературный журналъ» уже заключаютъ въ себѣ достаточное объясненіе.

"Нѣкоторые изъ журналистовъ почли нужнымъ составить программу новаго журнала. Одинъ изъ нихъ объявилъ, что «Современникъ» будетъ имѣть цѣлію уронить «Библіотеку для Чтенія», издаваемую г. Смирдинымъ; въ «Сѣверной же Пчелѣ» сказано, что «Современникъ» будетъ продолженіемъ «Литературной Газеты», издаваемой нѣкогда покойнымъ барономъ Дельвигомъ.

"Издатель «Современника» принужденъ объявить, что онъ не имѣетъ чести быть въ сношеніи съ гг. журналистами, взявшими на себя трудъ составить за него программу, и что онъ никогда имъ того не поручалъ. Отклоняя однакожъ отъ себя цѣль, недостойную литератора и несправедливо ему приписанную въ «Библіотекѣ для Чтенія», онъ вполнѣ признаетъ справедливость объявленія, напечатаннаго въ «Сѣверной Пчелѣ»: «Современникъ», по духу своей критики, по многимъ именамъ сотрудниковъ, въ немъ участвующихъ, по неизмѣнному образу мнѣнія о предметахъ, подлежащихъ его суду, будетъ продолженіемъ «Литературной Газеты».

Если сравнить первую половину этой замѣтки со статьею, приписываемой нами Пушкину, то сходство содержанія обнаруживается сейчасъ же; въ замѣткѣ сокращено только то, о чемъ болѣе подробно говорится въ статьѣ.

Впрочемъ, есть и небольшая разница: въ замѣткѣ говорится, что программа «Современника» не была напечатана потому, что Пушкинъ полагалъ, что слова «литературный журналъ» уже заключаютъ въ себѣ достаточное объясненіе, въ статьѣ же категорически говорится:

«Имя Пушкина такъ извѣстно у насъ, что въ одномъ имени его заключается программа журнала, который онъ намѣренъ издавать».

Напечатать такую фразу въ «Сѣверной Пчелѣ» Пушкинъ, конечно, могъ, но повторить её въ своемъ собственномъ журналѣ, за своею подписью, было бы неудобно, — и Пушкинъ измѣнилъ её такъ, какъ указано выше.

Къ этому измѣненію, быть можетъ, вынудило его и то обстоятельство, что Булгаринъ, — воспользовавшись неловкимъ оборотомъ Гоголя (какъ мы и указали выше), задавшимъ вопросъ «Библіотекѣ для Чтенія»: какая цѣль и задача этого журнала? — намекнулъ, что этотъ вопросъ «отъ лукаваго», что онъ заимствованъ изъ «французской полемики». Пушкинъ понялъ намекъ Булгарина и поспѣшилъ снять съ себя это обвиненіе и вмѣсто указанія, что «имя Пушкина — программа журнала», замѣнилъ его обычною фразою: «литературный журналъ».

Что такъ писать о программѣ журнала могъ Пушкинъ, что на его взглядъ программа журнала была дѣломъ вовсе не первой важности, — ясно изъ его переписки.

«Какую программу хотите вы видѣть?» спрашиваетъ Пушкинъ М. П. Погодина въ письмѣ отъ первой половины сентября 1832 года, когда поднимался вопросъ объ изданіи Пушкинымъ газеты: «часть политическая — офиціально ничтожная; часть литературная --существенно-ничтожная; извѣстія о курсѣ, о пріѣзжающихъ и отъѣзжающихъ: вотъ вамъ и вся программа» (Переписка, т. II. стр. 388).

Пушкинъ хорошо понималъ, что въ любую программу можно влить любое содержаніе: все зависитъ отъ исполненія и поэтому особенно не безпокоился о составленіи такой широковѣщательной программы, которою можно было бы завлечь публику. Конечно, для людей, лишенныхъ творческой способности, для людей, привыкшихъ къ мышленію по разъ навсегда составленному трефарету, необходима программа, необходима своего рода указка; Пушкинъ въ ней не нуждался.

Тонъ разбираемой нами статьи вполнѣ подходитъ къ тому настроенію, въ которомъ находился Пушкинъ. Читая со вниманіемъ эту статью, вы уже предугадываете, что идея «Памятника» («Я памятникъ себѣ воздвигъ нерукотворный») носилась передъ Пушкинымъ.

Въ самомъ дѣлѣ, кромѣ вышеприведенной фразы: «Имя Пушкина такъ извѣстно у насъ», въ статьѣ встрѣчаются и такія мѣста: «избрать человѣка (т. е. Пушкина), коего имя, по крайней мѣрѣ для Русскаго, имѣетъ въ себѣ нѣчто симпатичное съ любовью и гордостью народною», «котораго (т. е. Пушкина) она (т. е. „Библіотека для Чтенія“) именуетъ поэтическимъ геніемъ перваго разряда»; они уже заставляютъ предугадывать дивныя строки:

Къ нему не заростетъ народная тропа …..

……………………

И долго буду тѣмъ любезенъ я народу

……………………

Указаніе въ статьѣ на Пушкина въ третьемъ лицѣ является одною изъ любимыхъ формъ Пушкина. Такъ, напримѣръ, въ отрывкахъ изъ разговоровъ (1830 года) онъ пишетъ: «Не пріятно ли было бы видѣть Пушкина, разбирающаго трагедію Хомякова?» и далѣе: «Извините, Пушкинъ читаетъ всѣ NoNo „Вѣстника Европы“, гдѣ его ругаютъ, что значитъ, по его энергическому выраженію, --подслушивать у дверей, что говорятъ о немъ въ прихожей», и т. д.

Слѣдовательно, указанія въ статьѣ на Пушкина не могутъ служить доказательствомъ, что эта статья написана не Пушкинымъ; наоборотъ, эти-то мѣста и служатъ лучшимъ, на нашъ взглядъ, подтвержденіемъ нашего предположенія.

Затѣмъ, если сравнить взгляды о журнальной полемикѣ, высказанные въ этой статьѣ, съ замѣчаніями Пушкина, раскиданными въ его различныхъ статьяхъ и замѣткахъ, то мы обнаружимъ большое сходство. Пушкинъ всегда признавалъ необходимость журнальной полемики; къ этому вопросу онъ неоднократно возвращался въ своихъ черновыхъ замѣткахъ.

«Нѣкоторые писатели ввели обыкновеніе, весьма вредное литературѣ: не отвѣчать на критики», — пишетъ Пушкинъ въ 1830—31 году; почти въ то же время онъ отмѣчаетъ, что при помощи критики «возрастаетъ могущество общаго мнѣнія, на которомъ въ просвѣщенномъ народѣ основана чистота нравовъ. Мало по малу образуется и уваженіе къ личной чести гражданина». Въ своемъ дневникѣ, 7 апрѣля 1835 года, Пушкинъ занесъ: «Гоголь, по моему совѣту, началъ исторію русской критики»; точно также въ замѣткѣ о Баратынскомъ Пушкинъ пишетъ: «вторая причина равнодушія есть отсутствіе критики и общаго мнѣнія»…

«Витійствовать противъ нея (т. е. полемики) есть или необходимость, или литературное ханжество. Единогласія въ мнѣніяхъ требовать нельзя. Говорить всегда свое и отъ себя, не слушая другихъ, не объясняясь съ другими, не возражая при случаѣ другимъ, есть физическое упражненіе языка безъ цѣли и послѣдствія». Какъ это мѣсто изъ цитируемой нами статьи, такъ и рядъ другихъ вполнѣ сходны съ вышеприведенными мнѣніями Пушкина о журнальной полемикѣ.

Наконецъ, въ этой статьѣ есть рядъ выраженій, написать которыя могъ только Пушкинъ и только онъ одинъ: такъ не писали въ то время. Приведемъ эти наиболѣе характерныя мѣста.

«Есть полемика и полемика, какъ есть писатель и писатель, человѣкъ и человѣкъ». Это вполнѣ Пушкинскій оборотъ рѣчи, какъ и слѣдующій: «Вопреки мнѣнію критика, который называетъ полемику родомъ прозы низкимъ и отвратительнымъ, мы утверждаемъ и сошлемся на убѣдительные примѣры, что полемика можетъ вознестись до высокой увлекательной прозы»; наконецъ, еще одно выраженіе: «такъ и въ письменныхъ и журнальныхъ спорахъ есть литературная совѣсть, предписывающая свои законы».

Упоминаніе о литературной совѣсти появляется, насколько намъ удалось отмѣтить, въ первый разъ въ русской литературѣ, и оно, безусловно, могло быть достояніемъ одного Пушкина. Ни одинъ журналистъ того времени не могъ употребить этого выраженія.

Вообще, познакомившись съ общимъ характеромъ статей «Сѣверной Пчелы» за разсматриваемый нами промежутокъ времени, нельзя не отмѣтить сразу бросающейся въ глаза разницы между этой статьею и обычно появлявшимися въ «Сѣверной Пчелѣ» статьями; она стоитъ совершенно одиноко и сразу бросается въ глаза, выдѣляется своею индивидуальностью. Такъ не писали въ «Сѣверной Пчелѣ» и не могли писать.

Въ самомъ дѣлѣ — кто, кромѣ Пушкина, можетъ быть заподозрѣнъ въ авторствѣ этой статьи?

Булгаринъ? — Но онъ, конечно, не указалъ бы на неё, не приписалъ бы её Пушкину.

Гречъ? — Но Гречъ вообще писалъ очень мало и его монотонный, грамматически правильный, но въ то же время безжизненный слогъ вполнѣ не похожъ на яркій, своеобразный тонъ статьи.

Баронъ Розенъ? — Но въ этой статьѣ нѣтъ обычныхъ кудреватостей слога, столь свойственныхъ барону Розену, нѣтъ и обыкновенной принадлежности статей Розена — ссылокъ на Шекспира, Гете, Шиллера. Слогъ статьи слишкомъ простъ для барона Розена. О другихъ, болѣе мелкихъ сотрудникахъ «Сѣверной Пчелы», конечно, не приходится вспоминать.

Итакъ, на нашъ взглядъ, все говоритъ за то, что эту статью должно приписать Пушкину. Житейская необходимость заставляла его не только написать эту статью, но и помѣстить её именно въ «Сѣверной Пчелѣ»^[2].

VI.

Выводъ, къ которому мы пришли послѣ долгаго, тщательнаго разсмотрѣнія собраннаго нами матеріала, будетъ слѣдующій:

Общераспространенное мнѣніе, что «Сѣверная Пчела» вела систематическій походъ противъ Пушкина, является образчикомъ одного изъ тѣхъ печальныхъ недоразумѣній, которыя твердо укоренились въ нашей литературѣ и обоснованы на недостаточно тщательномъ изученіи источниковъ.

«Сѣверная Пчела», какъ органъ печати, наоборотъ, являлась страстной защитницей Пушкина и популяризовала поэта въ широкихъ слояхъ читающей публики задолго до появленія Бѣлинскаго, попытавшагося въ первый разъ выступить съ обоснованнымъ толкованіемъ и разъясненіемъ Пушкина.

Но «Сѣверная Пчела» не объясняла, не поясняла Пушкина, она даже не разбирала его, а высказывала рядъ афоризмовъ о Пушкинѣ и объ его произведеніяхъ. Эти афоризмы (самая большая статья «Сѣверной Пчелы» о Пушкинѣ едва ли займетъ 2—3 страницы) легко запоминались читающею публикою, легко укладывались въ головѣ обывателя и принимались имъ какъ бы за собственное мнѣніе.

Булгаринскія полемическія и клеветническія нападки на Пушкина не имѣли и не могли имѣть такого вліянія, какое имъ приписывалось и приписывается позднѣйшими изслѣдователями. Прежде всего онѣ были не многочисленны и являлись исключеніемъ, а не общимъ мнѣніемъ не только «Сѣверной Пчелы», но и самого Булгарина, который наравнѣ съ ними высказывался очень сочувственно о Пушкинѣ; далѣе, онѣ опровергались и общимъ отношеніемъ «Сѣверной Пчелы» къ Пушкину, и, наконецъ, личная ихъ подкладка была слишкомъ очевидна для читателя того времени.

П. Столпянскій. (Продолженіе въ слѣдующей книжкѣ).

---

1. Ежегод. Имп. Театровъ 1911 г., статья: «Образчики театральной критики».
2. Статья могла быть только прислана отъ Пушкина, но написана могла быть и не имъ (напр., княземъ В. Ѳ. Одоевскимъ): увертливая фраза Булгарина (выше, стр. 181—182) допускаетъ и такое толкованіе. — Ред.