ПУТЕШЕСТВІЯ Г-жъ МЭККЕНЗИ и ИРБИ
ВЪ СЛАВЯНСКИХЪ ЗЕМЛЯХЪ ТУРЦІИ.
править
— Trayels in the Slavonie Provinces of Turkey-in-Europe. By G. Muir Mackenzie and А. P. Irby. With а Preface by the Kight Hon. W. E. Gladstone, M. P.
In two volumes. Second edition revised. London. 1877.
Первое изданіе этой книги появилось въ 1867 году; сколько помнимъ, она осталась не замѣчена въ русской литературѣ, и тѣмъ, кто оцѣнили ее въ то время, нелегко было бы возбудить въ ней тотъ интересъ, какого она заслуживала. Общество, — надо признать этотъ фактъ, — не дальше какъ десять лѣтъ назадъ очень мало интересовалось тѣмъ славянствомъ, о которомъ теперь такъ много говоритъ; переводъ этой книги, — а она вполнѣ и теперь его стоитъ, — не нашелъ бы издателя. Между тѣмъ, это — одна изъ замѣчательнѣйшихъ книгъ о балканскомъ славянствѣ со стороны его внутреннихъ отношеній; скажемъ даже, — самая замѣчательная изъ всей литературы новѣйшихъ путешествій въ эти страны.
Англійскія мнѣнія о восточномъ вопросѣ раздѣлены, и книга г-жъ Маккензи и Ирби принадлежитъ той сторонѣ, которая не ставила англійскихъ интересовъ въ поддержаніи «государства», гдѣ самое свободное сословіе составляютъ баши-бузуки. У насъ высказано было много негодованія противъ партіи, желающей непремѣнно сохраненія Турціи и очевидно готовой даже на войну въ ея защиту; но тѣмъ больше должно признать заслугу другой стороны англійскаго общественнаго мнѣнія и литературы, которая, не полагая англійскаго интереса въ поддержкѣ Турціи, предпочитаетъ видѣть этотъ интересъ — въ раскрытіи бѣдственнаго положенія цѣлыхъ христіанскихъ народовъ, въ исканіи для нихъ сочувствія и помощи. И русской литературѣ особенно слѣдовало бы отдавать справедливость людямъ, которые въ нынѣшнемъ возрожденіи восточнаго вопроса оказали существенныя услуги дѣлу справедливости, возставая — среди своего, дурно расположеннаго общества — противъ турецкаго владычества надъ славянствомъ, съ которымъ не связывали этихъ людей никакія національныя и конфессіональныя связи. Имена Гладстона, Фримэна, Макъ-Гахана, Скайлера, Стильмана найдутъ почетное мѣсто въ исторіи возрожденія балканскаго славянства; на ряду съ ними должны стать имена г-жъ Мэккензи и Ирби.
Ихъ путешествія по европейской Турціи начаты были лѣтъ пятнадцать тому назадъ. Прошло еще немного времени съ парижскаго трактата, сохранившаго полную «независимость» и «цѣлость» турецкой имперіи, или, другими словами, отдавшаго ея христіанскихъ подданныхъ подъ прежній безграничный произволъ. Христіанамъ обѣщана была гарантія дипломатической «Европы», которой въ сущности не было ни малѣйшаго дѣла до ихъ положенія. Результатъ былъ достоинъ такого покровителя, какъ Наполеонъ III. «Гарантіи» и султанскіе указы, которые были ихъ исполненіемъ, оказались простымъ пустословіемъ; это были такія же громкія слова, какими такъ часто бываютъ разныя оффиціальныя великодушныя заявленія, которыхъ ни на минуту не понимаютъ серьёзно тѣ, кто ихъ расточаетъ. Но уже и въ то время находились люди, которыхъ не обманывали эти слова; правда вскорѣ стала выходить наружу изъ-за всего политическаго лганья и лицемѣрія. Г-жи Мэккензи и Ирби путешествовали по Турціи, когда «гарантіи» были еще свѣжи; страна была что называется «спокойна», — тѣмъ не менѣе картина славянскаго быта, видѣнная ими въ Турціи, была такова, что имъ тогда же была очевидна невозможность человѣческаго существованія для милліоновъ тамошнихъ христіанъ. Разсказы г-жъ Маккенви и Ирби тѣмъ больше знаменательны, что ихъ книга не имѣетъ въ себѣ тѣни памфлета: это — простая, спокойная передача дорожныхъ встрѣчъ и видѣнныхъ во-очію фактовъ, гдѣ безпристрастіе не терялось и подъ вліяніями чувства. Англійскихъ путешественницъ влекла въ славянскія земли, повидимому, не одна чистая любознательность; въ нихъ съ самаго начала было великодушное желаніе принести здѣсь посильную пользу — тотъ гуманный идеализмъ, который такъ нерѣдко сглаживаетъ столь осуждаемый нами «эгоизмъ» западнаго общества прекрасными примѣрами общечеловѣческаго великодушнаго чувства, который производилъ Говардовъ и Вильберфорсовъ, «друзей мира», враговъ торговли неграми и т. д., и т. д. Путешественницы хотѣли, кажется, принять участіе въ заботахъ о религіозномъ образованіи христіанской райи; онѣ странствовали съ запасомъ славянскихъ книгъ, которыя раздавали желающимъ и особенно школамъ. Первая поѣздка (изъ Константинополя въ Бѣлградъ и Черногорію) сдѣлана была ими въ 1862. Въ слѣдующемъ году онѣ предприняли путешествіе по другому краю Турціи: онѣ отправились изъ Салоники на сѣверо-западъ, черезъ Монастиръ, Скопію, Приштину въ Старую Сербію, въ боснійской границѣ; отсюда повернули въ Ипевъ (Печъ), знаменитый монастырь Дечаны, Призренъ, и оттуда черезъ Албанію въ Адріатическому приморью. Это путешествіе шло отъ Салоники по западному краю болгарской территоріи, на ея границѣ съ Албаніей; затѣмъ ихъ маршрутъ проходилъ по Старой Сербіи, нѣкогда центру древняго сербскаго царства, гдѣ теперь сербское племя перемежается съ албанцами. Книга оканчивается разсказами о Черногоріи и княжествѣ Сербіи.
Главный трудъ въ описаніи этого путешествія принадлежалъ г-жѣ Маккензи. Къ сожалѣнію, мы не находимъ въ книгѣ никакихъ подробностей ея біографія; знаемъ только, что впослѣдствіи, въ 1871 г., она вышла замужъ за г. Сибрайта (Sir Ch. Sebright, baron d’Everton), и умерла въ Корфу, въ январѣ 1874. Товарищъ ея ірудовъ и путешествій, миссъ Ирби осталась вѣрна тѣмъ стремленіямъ, какія одушевляли ихъ обѣихъ пятнадцать лѣтъ тому назадъ; въ послѣдніе годы она пріобрѣла новую по четную извѣстность своими неутомимыми усиліями на пользу бѣдствующихъ славянъ въ Босніи: съ начала возстанія и до сихъ поръ она отдаетъ свое время и средства на собираніе и раздачу пособій несчастному населенію бѣглецовъ. Въ настоящемъ изданіи прежней книги, г-жѣ Ирби принадлежатъ три вновь прибавленныя главы о Босніи въ 1875, 1876 и 1877 году.
Въ русской литературѣ сдѣлано довольно много для изученія Болгаріи и южнаго славянства, но почти исключительно по ихъ связи съ общеславянской, древностью, съ началомъ славянскаго православія и русской стариной. О современномъ состояніи болгарскаго народа мы имѣемъ двѣ-три книжки и нѣсколько журнальныхъ статей, написанныхъ жившими въ Россіи болгарами о бѣдствіяхъ ихъ отечества; но у насъ не было и нѣтъ книги, которая могла бы быть поставлена въ параллель съ англійскимъ путешествіемъ. Немногіе изъ русскихъ ученыхъ или писателей бывали въ Болгаріи и видѣли сами «политическое» состояніе народа, или даже хорошо видѣвши, какъ, напримѣръ, Григоровичъ, не могли разсказать о немъ: въ тѣ времена нельзя было и заикнуться о «политикѣ». По той же причинѣ отчасти, Болгарія, за двумя, тремя исключеніями, оставалась обыкновенно внѣ района путешествій нашихъ славистовъ. Страннымъ образомъ, тѣ славянскіе интересы, въ которыхъ многіе стали видѣть теперь панацею для подкрѣпленія нашей собственной національной идеи, лѣтъ тридцать-сорокъ тому назадъ обставлены были самымъ подозрительнымъ надзоромъ. Этимъ интересамъ отведена была филологическая и археологическая рамка, и внѣ ея они становились какимъ-то вольнодумствомъ, которое ни мало не поощрялось. Понятно, что это прямо отражалось, во-первыхъ, недостаткомъ свѣдѣній о современномъ славянствѣ, въ томъ числѣ и южномъ, и недостаткомъ самаго интереса къ нему въ обществѣ; а, во-вторыхъ, отражалось и тѣмъ, что новѣйшее славянское развитіе шло мимо насъ, не имѣя понятія о нашей исторіи общественной. Для огромнаго большинства нашихъ образованныхъ людей, Болгарія, Боснія, Герцеговина были совсѣмъ неизвѣстныя страны: нѣсколько знали только княжества Сербію и Черногорію; Больше извѣстій о турецкомъ славянствѣ начинаетъ появляться только съ 60-хъ годовъ, въ случайныхъ и отрывочныхъ корреспонденціяхъ съ юга въ славянофильскихъ изданіяхъ и въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ», въ особенности по поводу болгарскаго церковнаго вопроса; но у насъ не явилось ничего подобнаго книгѣ г-жъ Маккензи и Ирби. Десять-пятнадцать лѣтъ тому назадъ для огромнаго большинства общества вопросъ о славянствѣ все еще казался книжной выдумкой славянофиловъ и ученыхъ; между тѣмъ, книга г-жъ Маккензи и Ирби, какъ вся мысль ихъ путешествія, есть дѣло общественной иниціативы. Наконецъ, для русскаго путешественника въ славянскихъ земляхъ Турціи издавна являлось препятствіе, незнакомое, кажется, никакому другому европейцу: путешествіе по Турціи вообще не безопасно, и для того, чтобы дѣлать его спокойно, нужно имѣть, во-первыхъ, извѣстныя средства, — а наши люди со средствами очень мало расположены такъ употреблять ихъ; во-вторыхъ, путешественнику въ Турціи, чтобы не рисковать непріятностями и даже опасностями, нужно особенное участіе своего посольства… Мы не сомнѣваемся, что послѣдній русскій посолъ въ Константинополѣ оказалъ бы содѣйствіе русскому путешественнику подобнаго рода; но, къ сожалѣнію, вообще русскіе не привыкли встрѣчать отъ представителей своего отечества такого вниманія и содѣйствія. Фактъ тотъ, что изъ нашихъ ученыхъ славистовъ въ Болгаріи были, кажется, только Григоровичъ, путешествіе котораго (еще въ сороковыхъ годахъ), сколько мы знаемъ, исполнено было всякими затрудненіями, и Гильфердингъ, который сдѣлалъ большое путешествіе въ Босніи, Герцеговинѣ и Старой Сербіи въ качествѣ оффиціальнаго лица (онъ былъ консуломъ въ Сараевѣ), а въ Болгаріи сдѣлалъ, уже впослѣдствіи, только небольшую поѣздку.
Англійскія путешественницы принялись за свое дѣло очень добросовѣстно. Нечего говорить о томъ, что въ англійской дипломатической колоніи онѣ не только встрѣчали полное гостепріимство и содѣйствіе, но и могли запастись необходимыми и важными свѣдѣніями. Онѣ получили султанскій фирманъ, обезпечившій имъ вниманіе мѣстныхъ властей; свели знакомства, доставившія имъ много свѣдѣній изъ первыхъ источниковъ, — напр. онѣ бесѣдовали съ самимъ греческимъ патріархомъ. Онѣ, сколько могли, познакомились съ болгарскимъ и сербскимъ языкомъ, — хотя для болѣе сложнаго разговора имѣли при себѣ переводчика, — хорошо познакомились съ исторіей страны, съ современными отношеніями народа, политическими, религіозными, хозяйственными. Съ этой подготовкой онѣ могли тотчасъ видѣть дѣйствительное положеніе вещей. Какъ мы замѣтили, ихъ побужденія были христіанско-филантропическія, но онѣ приступали къ дѣлу безъ предвзятыхъ понятій, ни въ англійскую, ни въ русскую сторону: онѣ искали фактовъ; встрѣченные факты внушили путешественницамъ глубокое состраданіе въ несчастному славянскому народу. Чѣмъ больше онѣ узнавали этотъ народъ, тѣмъ больше возрастало ихъ участіе, тѣмъ больше онѣ цѣнили его характеръ, въ которомъ хотя и не могло не отравиться вѣковое угнетеніе, но не успѣло стереть симпатичныхъ природныхъ свойствъ; чѣмъ дальше, тѣмъ больше разъяснялось для умныхъ наблюдательницъ, что никакая турецкая цивилизація немыслима, что будущее возможно только для этого угнетеннаго славянства, въ которомъ онѣ видѣли и любовь въ труду, и исканіе образованія, и возможно только на условіи освобожденія отъ ига. Простое человѣчное чувство, съ которымъ путешественницы относились къ изучаемому народу, дало имъ понятъ его вѣрнѣе, чѣмъ удалось кому-нибудь изъ многочисленныхъ европейскихъ путешественниковъ, посѣщавшихъ и описывавшихъ Болгарію въ послѣдніе годы.
Указывая выше тотъ общественный характеръ, съ какимъ является книга г-жъ Мэввензи и Ирби въ англійской литературѣ, мы вовсе не думали сравнивать отношеніе русскаго общества къ южно-славянскому вопросу съ отношеніемъ къ нему либеральной части англійскаго общества. Это отношеніе слишкомъ различно и не подлежитъ сравненіямъ: наше общество, идя теперь вслѣдъ за правительствомъ, даетъ такія свидѣтельства своего участія, сильнѣе которыхъ не можетъ дать, — оно жертвуетъ жизнью десятковъ тысячъ людей. Южно-славянскій вопросъ расширился въ цѣлое національное дѣло; война, безъ сомнѣнія, популярна и уже отмѣчена порывами величайшаго энтузіазма. Но, когда является вопросъ о нашемъ ближайшемъ отношеніи въ тѣмъ, изъ-за кого идетъ борьба, мало одного чувства и національнаго инстинкта: нужно, чтобъ этотъ инстинктъ былъ освѣщенъ сознаніемъ. И въ этомъ отношеніи намъ, безъ сомнѣнія, остается еще многаго желать. Указанная нами бѣдность нашей литературы относительно современнаго положенія южнаго славянства можетъ быть мѣркой бѣдности тѣхъ свѣдѣній, какія имѣются въ самомъ обществѣ. Въ большинствѣ мы только теперь узнаёмъ ближе эти народы и составляемъ себѣ о нихъ первыя понятія. Въ сербской войнѣ оказались примѣры печальныхъ недоразумѣній, какія являются слѣдствіемъ этого недостатка сознательнаго отношенія къ другому народу: взаимное охлажденіе, конечно, не составляетъ желательнаго результата встрѣчи двухъ единоплеменниковъ. Настоящая борьба неизмѣримо шире прошлогодней; дѣло ведется самимъ государствомъ, всѣми его средствами; но для общества не превращается та обязанность выяснить себѣ между-національныя отношенія, чтобы не повторилась, въ большихъ размѣрахъ, та же прискорбная ошибка. Наше общество не имѣетъ голоса въ высшихъ рѣшеніяхъ, какія принимаются въ политическихъ вопросахъ, но господствующія понятія общества несомнѣнно отражаются въ многоразличныхъ исполнителяхъ, и если бы даже рѣшенія были безупречны, исполненіе можетъ извращать или ослаблять ихъ, когда исполнители недостаточно изучаютъ дѣло или вносятъ собственныя ошибки въ свое исполненіе. Международныя отношенія представляютъ въ особенности чувствительный барометръ.
Первое — да и послѣднее — условіе въ этихъ отношеніяхъ есть уваженіе къ чужой народной личности. Въ болгарскомъ вопросѣ, гдѣ мы являемся съ помощью, единственной, какой ждетъ народъ, это требованіе особенно настоятельно. Не торопитесь судить по случайнымъ встрѣчамъ, по страшно исключительнымъ обстоятельствамъ. Народы не проходятъ даромъ такихъ несчастій исторіи, какія пришлось вынести болгарамъ: неудивительно, если несчастія подавляли сознаніе, портила народный характеръ, прививали ему непріятныя черты. Надо отдать себѣ отчетъ въ томъ, что мы видимъ; надо отдѣлить явленія, выросшія подъ вѣками рабства и отъ нихъ только происшедшія, и умѣть оцѣнить то, что есть прекраснаго и сочувственнаго въ уцѣлѣвшей основѣ народной личности. Болгары производятъ такое двойственное впечатлѣніе, но лучшая основа ихъ народнаго характера несомнѣнно уцѣлѣла. Станутъ они въ иныя условія, и она должна развиться и стать ихъ господствующей чертой.
Чтобы понять это и остаться справедливымъ въ сужденіи о народѣ, и нужно знакомство съ его бытомъ и исторіей. Книга г-жъ Мэккензи и Ирби можетъ въ этомъ служить хорошимъ пособіемъ для читателя, который найдетъ здѣсь много поучительныхъ фактовъ и наблюденій. Путешественницы умѣли отнестись къ дѣлу замѣчательно правдиво: онѣ не скрываютъ отъ себя и отъ читателя иныхъ непривлекательныхъ сторонъ изучаемаго ими народа, но онѣ умѣютъ отдать справедливость его лучшимъ качествамъ, и — найти первому объясненіе въ бѣдственной исторической судьбѣ народа. Трудъ г-жъ Мэккензи и Ирби успѣлъ уже принести свою великую пользу, внушая человѣколюбивое участіе къ несчастному народу. Гладстонъ, написавшій предисловіе въ настоящему (второму) изданію книги, признаётъ, что именно изъ этой книги больше, чѣмъ изъ какой-либо другой, онъ почерпнулъ справедливыя понятія о дѣйствительномъ положеніи балканскаго христіанства: «Я не хочу, — говоритъ онъ, — уменьшать значенія трудовъ и заслугъ другихъ, но, по моему мнѣнію, ни одинъ дипломатъ, ни одинъ консулъ, ни одинъ путешественникъ, изъ нашихъ соотечественниковъ, не сдѣлалъ такого цѣннаго вклада въ наши свѣдѣнія объ этомъ важномъ предметѣ, какой сдѣлали г-жи Мэккензи и Ирби, когда издали въ 1867 г. свое путешествіе въ нѣкоторыя изъ славянскихъ провинцій Европейской Турціи».
Это замѣчаніе можно распространить не на однихъ только англійскихъ дипломатовъ, консуловъ и путешественниковъ.
Мы дѣлаемъ нѣсколько извлеченій изъ этой книги, предполагая, что читатель съ большимъ любопытствомъ, чѣмъ было бы прежде, прочтетъ разсказы о положеніи балканскаго славянства въ недавніе годы, въ его «нормальномъ» положеніи. Не забудемъ, что въ описываемое время славянскія земли Турціи «наслаждались спокойствіемъ» — въ этомъ «спокойствіи» можно угадывать прошлогоднія убійства и нынѣшнее истребленіе болгарскаго народа.
Въ концѣ мая 1863, г-жи Меккензи и Ирби прибыли въ Салонику, откуда должно было начаться ихъ путешествіе внутрь страны, въ западную окраину Болгаріи. Салоника, входный пунктъ въ Болгарію отъ Эгейскаго моря, есть одинъ изъ главнѣйшихъ торговыхъ городовъ европейской Турціи, еще "сохраняетъ нѣкоторые античные памятники для будущихъ изслѣдователей, и въ славянской исторіи знаменитъ какъ отечество св. Кирилла и Меѳеодія и мѣсто чудесъ св. Димитрія Селунскаго. Прежняя церковь св. Димитрія обращена въ мечеть, гдѣ еще сохраняется, какъ статья дохода съ христіанскихъ паломниковъ, гробница итого святого; въ прошломъ году эта мечеть была сценой убійства германскаго и французскаго консуловъ. «Настоящая достопримѣчательность Салоники есть ея населеніе, странная смѣсь антипатичныхъ одно другому племенъ. „Терма“ древней исторіи, „Ѳессалоника“ посланій ап. Павла представляетъ теперь любопытный примѣръ города, исторически греческаго, политически турецкаго, географически болгарскаго и этнографически еврейскаго». Здѣшніе евреи — потомки испанскихъ евреевъ, переселившихся сюда во время гоненія противъ нихъ; они составляютъ большинство населенія Салоники, до 40 тысячъ изъ 60-ти, но евреи подкупаютъ турецкихъ чиновниковъ, чтобы уклониться отъ податей, и оффиціально ихъ считается только до 11—12 тысячъ.
Относительно славянскаго элемента, Салоника составляетъ пунктъ въ этнографической границѣ, которая въ этой части Турціи дѣлить славянское населеніе отъ греческаго. До извѣстной степени эта граница совпадаетъ съ чертой древней римской дороги, между Салоникой и Охридскимъ озеромъ; тѣмъ не менѣе, болгарскія поселенія идутъ на нѣсколько миль къ югу отъ via Egnаtia, греческія въ сѣверу отъ нея, а въ городахъ населеніе смѣшанное, и отчасти состоитъ изъ турокъ-османлисовъ. Другіе пограничные (этнографически) города — Монастиръ, Бодена и Енидье: во всѣхъ нихъ живетъ мало грековъ или ихъ вовсе нѣтъ, тогда какъ въ Салоникѣ всего только около 500 славянскихъ семей.
Должно замѣтить, что на юго-восточной границѣ масса славянскаго племени вездѣ отступаетъ отъ морского берега и оставляетъ (только изрѣдка прерывая ее) береговую полосу, заключающую часть Ѳракіи, Халкидскій полуостровъ, города Константинополь и Салонику. Этотъ край населенъ такъ разнообразно, такъ важенъ въ стратегическомъ и торговомъ отношеніи — и каждому такъ не понравилось бы, если бы онъ попалъ въ руки всякаго другого, — что люди, имѣющіе въ виду будущее переустройство славяно-греческаго полуострова, обращаютъ особенное вниманіе на этотъ край. Между прочимъ предлагаютъ сдѣлать изъ него нейтральную территорію и присоединить въ двумъ большимъ портамъ, такъ, какъ извѣстные округи земли присоединялись въ вольнымъ городамъ Германіи. «Эти передѣлыватели (modifiers) хотѣли бы отдать Греціи должное ей въ Ѳессаліи и Эпирѣ, а всѣмъ славянскимъ областямъ Турціи дать національное и христіанское самоуправленіе, какое есть въ княжеской Сербіи». Собственныя идеи г-жъ Мэккензи и Ирби[1], въ этомъ пунктѣ совершенно опредѣленны. «Не принимая на себя судить о тѣхъ или другихъ политическихъ проектахъ, мы можемъ замѣтить, что всякое устройство, которое избавитъ бережливаго и трудолюбиваго болгарина отъ ига его нынѣшняго варварскаго господина, несомнѣнно будетъ выигрышемъ для цивилизаціи, и въ одномъ отношеніи особенно для самихъ насъ (т.-е. англичанъ). Прямымъ слѣдствіемъ этого было бы развитіе средствъ страны, и между прочимъ хлопка. Обширная пустынная равнина и сосѣдній округъ, недалеко отъ города Сереса, благопріятны для воздѣлыванія хлопка, которое можетъ обѣщать большія выгоды».
Но г-жа Мэккензи находить совсѣмъ невозможнымъ теперешнее положеніе болгарскаго земледѣльца, который не только платитъ большой налогъ съ земли, платитъ подать за изъятіе отъ военной службы, т.-е. за лишеніе оружія и угнетеніе мусульманами, но подвергается еще грабежу сборщиковъ и насилію отъ всякаго встрѣчнаго мусульманина. Когда налогъ натурой стали замѣнять денежной податью, то положеніе еще ухудшилось, при отсутствіи путей сообщенія и безопасности, которые дали бы возможность поселянину доставить свои произведенія на рынокъ. Онъ долженъ былъ сбывать ихъ въ сосѣдствѣ, а подать назначалась по цѣнамъ, стоящимъ на рынкѣ. «Народъ заявляетъ, что угнетеніе теперь еще хуже, чѣмъ когда-либо, и что это — одна изъ тѣхъ многихъ мнимыхъ реформъ, которыя хороши на бумагѣ, но оказываются зловредными на дѣдѣ, когда ихъ не сопровождаютъ другія реформы».
"Подъ Болгаріей, — замѣчаетъ при этомъ г-жа Мэккензи, — мы понимаемъ не ту незначительную часть ея, которая называется «турецкой провинціей Болгаріей», во всю страну, населенную болгарами[2]. Число жителей ея, обыкновенно полагаемое въ четыре милліона, самимъ народомъ считается отъ нити до шести милліоновъ, и составляетъ восточный отдѣлъ южно-славянскаго племени. Болгары во всѣхъ основныхъ чертахъ характера отличаются отъ своихъ сосѣдей — грека, румына и турка; нѣкоторыми чертами они отличаются и отъ своихъ западныхъ соплеменниковъ, сербо-кроатовъ. Главное изъ этихъ послѣднихъ отличій — недостатокъ того, что называется esprit politique, и соотвѣтственное превосходство въ поняли о матеріальномъ благосостояніи. Не такъ какъ сербъ, болгаринъ не поддерживаетъ своего самоуваженіи воспоминаніями національной славы, и даже стремленіями къ славѣ будущей; съ другой стороны, никакая мѣра притѣсненія не можетъ сдѣлать его равнодушнымъ къ своему полю, къ своей лошади, своему цвѣтнику, даже къ мелочной опрятности его жилища.
"Какъ сильно можетъ сказываться племенное различіе при тожественныхъ условіяхъ климата, религіи и правленія, можно видѣть въ городахъ, гдѣ греки въ теченіи многихъ вѣковъ жили рядомъ съ болгарами. Одинъ любитъ торговлю, уменъ, ловко говорить, но лживъ, грязенъ и безнравственъ; другой любитъ земледѣліе, упрямъ и медленъ въ рѣчахъ, но честенъ, опрятенъ и хорошихъ нравовъ. Послѣднее качество съ древнихъ временъ внушало уваженіе къ южно-славянскимъ народамъ. Ихъ древніе законы наказываютъ открытую безнравственность смертью, и теперь ихъ мнѣніе, неумолимое къ женщинамъ, не оковываетъ, какъ у насъ, снисхожденія и къ мужчинамъ. Одна госпожа говорила вамъ, что въ греческомъ обществѣ она не могла пробыть трехъ недѣль, чтобы не быть посвященной въ chronique scandaleuse; между болгарами она жила цѣлые мѣсяцы и никогда не слышала ни одной «истеріи».
Г-жа Маккензи приводитъ мнѣніе лорда Странгфорда, что"грекъ не можетъ одолѣть болгарина, ни господствовать надъ нимъ, ни поглотить его; онъ (грекъ) менѣе многочисленъ, и раса его не выше; его умъ смѣлѣе, но онъ менѣе основателенъ". Это мнѣніе лица, знавшаго отношенія, любопытно по отношенію къ національной враждѣ двухъ племенъ, и къ притязаніямъ грековъ, которые хвастаются своемъ превосходствомъ надъ болгарами — на подобіе гусей, которыхъ предки спасли Римъ.
"Въ болгарскихъ городахъ мусульмане суть османлисскіе колонисты, составляющіе, такъ-сказать, гарнизонъ провинціи. Славяне, сдѣлавшіеся могаммеданами, большей частью живутъ въ селахъ и продолжаютъ говорить по-славянски.
«Своей храбростью и воинственностью болгарскіе ренегата обнаруживаютъ характеръ націи, прежде чѣмъ она была предана и обезоружена, и они сами приняли могаммеданство только для того, чтобы не попасть въ положеніе райи. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ они извѣстны подъ названіемъ „помаковъ“ (отъ „помагамъ“, помогаю) и, предполагаютъ, что они произошли отъ тѣхъ болгарскихъ войскъ, которыя служили въ арміи султана какъ „союзники“, пока турки настолько усилились, что могли принудить ихъ, выдать свое оружіе или свою вѣру. Въ нашемъ конвоѣ случился разъ одинъ мусульманскій болгаринъ, который согласился, когда въ его присутствіи сказали намъ, что онъ въ душѣ все еще христіанинъ; и въ сосѣдствѣ Салоники мы слышали, какъ могаммеданскіе болгаре извиняли свое отступничество слѣдующей исторіей. Будучи сильно тѣснимы, они назначили извѣстный срокъ, въ продолженіи котораго они будутъ поститься и молиться Христу, а затѣмъ, если помощь не явится, они покорятся Могаммеду. Помощь не пришла, и они стали могаммеданами. Послѣ того, по старой племенной ненависти, они дѣйствовали противъ грековъ во многихъ возстаніяхъ; но они столько же ненавидятъ турокъ, и такимъ образомъ согласны съ своими христіанскими земляками какъ въ ихъ національныхъ антипатіяхъ, такъ и въ привязанности къ родному языку».
Деревенское населеніе Болгаріи — христіане. Г-жа Маккензи судитъ о нихъ безпристрастнѣе, чѣмъ большинство путешественниковъ. Они унылы и угрюмы, и преслѣдованіе, повидимому, отняло у нихъ и умъ, и сердце; но въ послѣдніе годы они оказали большое упорство въ извѣстномъ церковномъ вопросѣ, когда противъ ихъ желанія хотѣли навязать имъ не народныхъ, а греческихъ епископовъ. Болгарскихъ христіанъ укоряютъ за ихъ робость, но эта робость — страха, а не рабскаго униженія; болгаринъ сторонится отъ тѣхъ, кого боится, а не вертитъ передъ ними, хвостомъ. Это послѣднее путешественницы видѣли, напротивъ, у грековъ, и замѣчаютъ, что ихъ льстивое униженіе возстановляетъ многихъ противъ всего племени. Робость болгаръ слишкомъ достаточно объясняется игомъ; ихъ страна лежитъ на самой дорогѣ турокъ къ Дунаю, подвергалась безпрестанному грабежу, и нѣтъ ничего печальнѣе ихъ пустынныхъ большихъ дорогъ и той заботливости, съ какой деревни прячутся отъ глазъ проѣзжаго. Переступите границу свободной Сербіи, и передъ вами явятся опять сельскіе домики.
Г-жа Маккензи отдаетъ полную справедливость тому стойкому сопротивленію, какое болгары оказали греческимъ притязаніямъ въ церковномъ вопросѣ. Были колебанія, бывали ошибки, но въ этомъ сварѣ г-жа Маккензи не сомнѣвается стать на сторону болгаръ, — на ихъ сторонѣ было и полное право.
Относительно такъ называемыхъ реформъ, для г-жи Маккензи уже пятнадцать лѣтъ назадъ не было никакимъ иллюзій.
«Тѣ, — говоритъ она, — кто лоскутья свободы, предоставляемые теперь райѣ, считаетъ за доказательство радикальной перемѣны въ правилахъ турецкаго правительства, должны помнить, что турки дали христіанамъ гораздо лучшія условія пять столѣтій тому назадъ. Тѣ, кто вѣритъ въ турецкія обѣщанія, должны вспомнить, какъ вольности, обѣщанныя христіанскому населеніе, подчинившемуся первымъ султанамъ, были попраны турками, какъ только они сдѣлались господами страны»…
Разсказавъ о церковныхъ волненіяхъ въ началѣ шестидесятыхъ годовъ, г-жа Мэккензи слѣдующимъ образомъ продолжаетъ повѣствованіе о бѣдственномъ положеніи народа.
«Между тѣмъ всякія бѣдствія тяготѣли надъ Болгаріей — возстанія гайдуковъ, отчасти политическихъ изгнанниковъ, отчасти разбойниковъ — приливъ могаммеданскихъ татаръ изъ Крыма, для которыхъ болгаръ заставили построить дома и заготовить пищу — выселеніе болгаръ въ Россію, за которымъ слѣдовало ихъ возвращеніе разоренными — попытка другихъ болгаръ вырваться въ Сербію, разстроенная турецкими властями, — наконецъ, толпа баши-бузуковъ, выпущенная на сельское населеніе, подъ предлогомъ охраненія границы отъ сербовъ. Лѣтомъ 1862 мы были свидѣтелями этого положенія вещей. Другое средство подавить болгарское населеніе есть введеніе могаммеданскихъ колонистовъ, которые пополняютъ упадающее мусульманское населеніе, и хорошо снабжаются оружіемъ, котораго лишены христіане. Послѣ татаръ, введены были черкесы, и принята была идея разселить ихъ по сербской границѣ, чтобы совсѣмъ отрѣзать болгаръ. Татары были лѣнивы, между тѣмъ какъ новые переселенцы пришли съ жаждой — отмстить свои собственныя страданія на всѣхъ, кто носить христіанское имя. Говорятъ, впрочемъ, что черкесскіе горцы не живутъ на болгарскихъ равнинахъ и быстро уменьшаются въ числѣ.
Въ новомъ изданіи разсказа прибавлено замѣчаніе, что болгарскіе ужасы 1875 года были только усиленіемъ хроническаго состоянія» «Они не могутъ удивить никого, но лично знакомъ съ внутренностью страны».
"Въ Константинополѣ мы много слышали о болгарскомъ вопросѣ: о греческой сторонѣ его — отъ патріарха и его секретаря, о славянской — отъ болгарскихъ депутатовъ (т.-е. депутатовъ, хлопотавшихъ по церковному вопросу). Каждая сторона защищала свои аргументы въ памфлетахъ, пересыпанныхъ заявленіями о вѣрноподданствѣ султану, и клеймящихъ противниковъ какъ эмиссаровъ Россіи. Россія въ Турціи играетъ роль «кошки» въ дурномъ хозяйствѣ, — ее обвиняютъ во всякомъ вредѣ, кто хочетъ свалить вину съ самого себя.
"Мы справлялись съ мнѣніями иностранныхъ резидентовъ, какъ вѣроятно безпристрастныхъ судей; они, въ особенности французскій, британскій и американскій, дали свои голоса за болгаръ. Британскіе консулы увѣряли насъ, что они были изумлены, когда нашли въ Турціи такое трудолюбивое, бережливое, моральное и опрятное населеніе. Что касается американцевъ, это — лучшіе: друзья, какіе есть у болгаръ, спокойнымъ образомъ. Ихъ замѣчательный ученый, д-ръ Риггсъ (Riggs), перевелъ ветхій завѣтъ съ древняго на новый славянскій, и много школьныхъ книгъ было переведено съ англійскаго; американскія школы есть въ главныхъ болгарскихъ городахъ, а ихъ книги продаются туземными книгоношами въ равныхъ частяхъ страны.
"Въ теченіи нашего собственнаго путешествія мы видѣли довольно доказательствъ стремленія народа къ улучшенію, и мы въ особенности были поражены его ревностью въ ученью. Горныя цѣли Балканъ и Родопа дѣлятъ Болгарію на три части: сѣверную, центральную и южную. О сѣверной части, между Дунаемъ и Балканами, мы не можемъ говорить, какъ очевидцы, такъ какъ турки объявила тогда, что она слишкомъ неспокойна для путешественниковъ; но, по свидѣтельствамъ лицъ, жившихъ тамъ, болгары, обитающіе между большимъ торговымъ водянымъ путемъ съ одной стороны и ихъ естественными горными крѣпостями съ другой, болѣе независимы и предпріимчивы, чѣмъ ихъ братья на внутреннихъ равнинахъ. Кромѣ того, народъ держитъ здѣсь многочисленныя школы, изъ которыхъ лучшія въ Тарновѣ и Шумлѣ. Тарново, древняя столица, есть мѣсто, предположенное для духовной семинаріи, и если возможно, для типографіи, но до сихъ поръ недовѣрчивость Порта не позволяетъ болгарамъ ни того, ни другого.
"Центральная Болгарія — та, которая лежитъ между хребтами Балканъ и Родопомъ. Здѣсь мы посѣтили школы въ Адріанополѣ, Филиппополѣ, Саматовѣ, Софіи, Нишѣ — всѣ оеѣ ведутся и содержатся христіанскими общинами безъ всякой денежной поддержки отъ правительства или (греческихъ) епископовъ. Школьные дона, большей частью просторные и съ свѣжимъ воздухомъ, опрятны, какъ все въ Болгаріи. Школьныя книги, собранныя изъ разныхъ источниковъ, дополняются книгами американскаго миссіонерства (Board of Missions). Для умягченія турокъ, одного или двухъ учениковъ учатъ турецкому языку, и привѣтственныя фразы въ честь султана собраны въ родъ школьнаго гимна. Правда, что хотъ же мотивъ имѣетъ другой подборъ словъ — въ честь того, кто освободитъ страну отъ турецкаго господства. Тотъ или другой текстъ поется предъ посѣтителемъ, смотря по тому, считаютъ ли его христіаниномъ или туркофиломъ. Мы имѣли случай слышать оба теиста.
"Въ Филипополѣ, Самаковѣ и Софіи есть женскія школы…
"Южная Болгарія лежитъ между Родопомъ и предѣлами древней Греціи. Школы, посѣщенныя вами здѣсь, были меньше и бѣднѣе, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ; по мы не видѣли школы въ Истибѣ и другихъ городахъ, лежащихъ на болѣе сѣверной дорогѣ отъ Салоники до Сколіи…
"Во всѣхъ упомянутыхъ мѣстахъ, греческій епископъ довольствуется тѣмъ, что не хочетъ гнать о болгарской школѣ, или отъ времени до времени выгоняетъ какого-нибудь энергическаго учителя; но ближе къ греко-славянской границѣ мы нашли, что славянскому обученію положительно всячески мѣшаютъ. Боденѣ и Енидье основаны греческія школы, и община должна содержать ихъ; въ случаѣ, если бѣдность не останавливаетъ жителей отъ содержанія также и своей школы, ей ставятъ всевозможныя препятствія.
"Одинъ результатъ этой анти-народной политики тотъ, что болгары, которые въ другихъ мѣстахъ такъ желаютъ учиться, въ стахъ округахъ тупы и нерадивы; другой результатъ, что, отчужденные отъ своего духовенства, они склоняются къ внушеніямъ изъ Рима. Нѣкоторые изъ нихъ разсчитываютъ воспользоваться датской помощью, чтобы отдѣлаться отъ патріарха; другіе все еще опасаются, что иго, имъ неизвѣстное, можетъ оказаться еще тяжеле, чѣмъ извѣстное…
«Между тѣмъ, въ сосѣдствѣ Салоники пробуждается партія, которая размышляетъ, что протестанты не признаютъ ни патріарха, ни папы, и что покровительство Англіи могло бы быть же хуже покровительства Франціи. Они спрашиваютъ, приметъ ли ихъ Англія подъ свое покровительство, если они сдѣлаются протестантами? Въ отвѣтъ они получили рѣшительное; „нѣтъ“. Но они все-таки обращаются къ протестантскому священнику въ Салоникѣ, и просятъ его доставить имъ книгъ и учителей на ихъ Языкѣ, предлагая, конечно, заплатить за то и другое».
Путешественницы выѣхали изъ Салоники въ іюнѣ. Путешествіе было вообще очень трудное. Стояли страшные жары; середину дня надо было пережидать или въ городахъ, или по дорогѣ въ грязныхъ «ханахъ», или постоялыхъ дворахъ. Несмотря на султанскій фирманъ, которымъ путешественницы не упускали пользоваться для внушенія въ себѣ уваженія, имъ приходилось выносить непріятныя исторіи и съ турецкими «кираджи», возчиками, и съ провожатыми заптіями. Большую часть пути надо было дѣлать верхомъ — обыкновенныхъ проѣзжихъ дорогъ, возможныхъ для экипажа, не существовало, да и тѣ, какія были, находились часто въ ужасномъ состояніи. Два-три раза путешественницы, которымъ случилось заболѣть лихорадкой, должны были искать экипажа; послѣ большихъ розысковъ, имъ доставляли эти «экипажи», которые употребляются въ тѣхъ мѣстахъ для перевозки гаремовъ нашей и чиновниковъ: разъ это была коробка на носилкахъ, укрѣпляемыхъ на двухъ лошадяхъ, одна впереди, другая позади, и рискующихъ сваливаться въ бокъ. Когда путешественницамъ случалось останавливаться на отдыхъ или ночлегъ въ христіанскомъ домѣ, онѣ видѣли обыкновенно, какъ перепуганные хозяева прятались отъ грубыхъ заптіевъ, и только когда разъяснялось, что путешественницы — мирныя христіанки, онѣ встрѣчали въ хозяевахъ привѣтливыхъ и порядочныхъ людей. Въ мѣстностяхъ съ мусульманскимъ, особенно албанскимъ населеніемъ, путешественницы бывали на волосъ отъ крупныхъ непріятностей и даже серьёзной опасности отъ дикаго разбойничьяго населенія. Путешествіе черезъ албанскія мѣстности приходилось дѣлать съ настоящимъ конвоемъ — изъ такихъ же разбойниковъ, но подъ надзоромъ турецкаго заптія. Этотъ способъ путешествіи сопровождалъ ихъ по всей дорогѣ въ этомъ краѣ. Англійскія путешественницы умѣли выдержать всѣ эти неудобства и побѣждали тяжесть и опасность пути преданностью своему дѣлу.
Первой станціей отъ Салоники былъ городъ Енидье, близь древней Пеллы, въ девяти часахъ отъ Салоники. Вся дорого идетъ по равнинѣ, большей частью пустынной, и иногда отмѣченной до сихъ поръ неизслѣдованными курганами (tumuli). Черезъ нее идетъ новая «императорская» дорога, — «мошенническое дѣло въ самомъ полномъ смыслѣ слова». Во-первыхъ, она была дурно сдѣлана и набита; лѣтомъ она крѣпка, какъ камень, зимой — это трясина. Постройка ея была мошенничество. Паша собралъ съ здѣшняго народа экстренную подать, съ условіемъ, что вся работа ихъ на дорогѣ будетъ оплачиваться; но, получивши деньги, онъ положилъ ихъ себѣ въ карманъ, и затѣмъ строилъ дорогу принудительнымъ трудомъ. Множество семействъ было разорено этимъ двойнымъ способомъ. «Императорская» дорога пересѣваетъ рѣку Вардаръ и для этого строится мостъ. Онъ начатъ былъ уже давно и давно могъ бы быть конченъ; но это послѣднее не входило въ планы исполнителей: мостъ начатъ съ двухъ концовъ и почти доведенъ до середины, но здѣсь работа была остановлена, и недодѣланное покрывается для переѣзда досками, которыя потомъ могутъ сниматься. Проѣзжающій долженъ каждый разъ платить, чтобы для него положены были доски. Паша, наконецъ, превратилъ этотъ промыселъ; но наши путешественницы видѣли мостъ все еще въ недодѣланномъ видѣ.
Въ Енидье онѣ остановились въ болгарскомъ домѣ. Здѣсь онѣ не получили особенно новыхъ свѣдѣній, но получили подтвержденіе тѣхъ, какія имѣли изъ достовѣрнаго источника въ Салонивѣ. Въ Енидье считается до 6000 домовъ, на-половину болгарскихъ, на-половину турецкихъ османлисовъ. Здѣшніе христіане всѣ — славяне; изъ грековъ только епископъ и школьный учитель. Главные горожане говорятъ по-гречески, по торговымъ дѣламъ; но женщины совсѣмъ не знаютъ этого языка. Здѣсь были болгарскіе уніаты, которыхъ было сначала отъ 50 до 60 семействъ, а въ то время лишь до 35: остальные бросили унію, когда ошиблись въ ожиданія, что она могла освободить ихъ отъ податей. Но число ихъ могло опять увеличиться, еслибъ уніатская церковь была устроена такъ, какъ они привыкли, т.-е. по православному образцу, — «они были увѣрены, что папѣ не зачѣмъ латинизировать ихъ: ему нужно только взять перевѣсъ надъ патріархомъ». Въ сущности, тотъ и другой одинаково имъ чужды. Хозяинъ дома не былъ уніатъ, но онъ объяснялъ дѣло слѣдующимъ образомъ: «Въ чемъ мы нуждаемся, это — въ покровительствѣ, и въ нѣкоторой помощи чтобы подняться. Мы не довольно богаты, чтобы построить вторую школу, и такъ какъ епископъ принуждаетъ насъ содержать греческую, то все, чего мы просимъ, это чтобъ учитель зналъ также по-болгарски. Имѣя покровительство какой-нибудь иностранной державы, мы могли бы успѣть въ этомъ, и если бы разъ была основана школа съ болгарскимъ учителемъ, то мы стали бы посылать дѣтей въ нее. Если бы мы согласились перейти къ романистамъ (т.-е. въ унію), они обѣщаютъ намъ и церковную службу и школьное ученіе на нашемъ собственномъ языкѣ; и хотя мы больше желали бы получить это какимъ-нибудь другимъ образомъ, во лучше получить это такъ, чѣмъ не получитъ вовсе».
Отъ Енидье шесть часовъ ѣзды до Водены. Переступивъ рѣку Козасмакъ, путешественникъ съ каждымъ шагомъ приближается къ воденской долинѣ, гдѣ утомительное однообразіе безлѣсной равнины оттѣняется горами, зеленью и стремительными потоками" Вечеромъ путешественницы вступили въ долину; въ тутовыхъ садахъ, окаймляющихъ дорогу, пѣли соловьи, а легкій вѣтеръ качалъ красныя вѣтви гранатовыхъ деревьевъ въ полномъ цвѣту. Наконецъ, онѣ были при сліяніи потоковъ, отѣненныхъ громадными чинарами, и остановились полюбоваться сценой. Онѣ были у подножія скалы, съ которой падаетъ рѣка не одной полосой, а пятью большими каскадами, между тѣмъ какъ безчисленные маленькіе ручьи брызжутъ изъ зелени, падая сверху въ долину — прелестная смѣсь зелени и пѣны. Вверху, на скалѣ, при началѣ каскадовъ, стоитъ Бодена, болгарскій -городъ водъ", нѣкогда македонская Эдесса.
Здѣсь онѣ остановились въ домѣ швейцарскаго торговца шелкомъ, куда были рекомендованы. Хозяевъ не было и ихъ принялъ завѣдывавшій конторой болгаринъ, получившій образованіе къ Вѣнѣ; онѣ привезли ему письма, и это сдѣлало его пріемъ еще болѣе сердечнымъ. Для избѣжанія дорожныхъ затрудненій, путешественницы пригласили къ себѣ мѣстную власть, мудира, который и явился къ вамъ: «толстѣйшій, тупѣйшій и грубѣйшій» турокъ, какого мы когда-нибудь видѣли", замѣчаетъ г-жа Мэккензи. Путешественницы желали направиться къ Охридскому озеру (съ городомъ Охридой, нѣкогда второй столицей стараго болгарскаго царства, въ юго-западной его части): но оказалось, что дорога въ Касторію, куда онѣ думали ѣхать по направленій къ Охридѣ, была усѣяна препятствіями. Власть воденскаго мудира, подчиненнаго салоникскому пашѣ, не шла дальше Острова, около трехъ часовъ ѣзды отъ Водени, и на этой станціи не было ни чиновниковъ, ни лошадей. Далѣе, мудиръ настаивалъ, что между Островомъ и Касторіей дорога была опасна отъ разбой* никовъ; онъ не зналъ притомъ, и никто не могъ ему сказать, есть ли что-нибудь похожее на дорогу между Касторіей и Наумомъ на Охридскомъ озерѣ. Словомъ, путешественницы должны были отказаться отъ своего плана посѣтить сосѣдство Албаніи и рѣшили ѣхать прямо на Монастиръ.
Бодена отличается какъ городъ совсѣмъ особеннымъ характеромъ; рѣка течетъ въ ней вдоль улицы; ее можно бы назвать Венеціей въ миніатюрѣ, съ той разницей, что вмѣсто спокойнаго канала здѣсь стремительный горный потокъ. Прямо изъ воды поднимаются красивые дома наиболѣе богатыхъ горожанъ, въ томъ числѣ многихъ купцовъ, болгаръ и нѣсколькихъ швейцарцевъ. Нижніе этажи этихъ домовъ каменные, верхніе — деревянные, и здѣсь очень въ модѣ красить стѣны въ бѣлое съ голубымъ. Городское гулянье есть аллея по рѣкѣ, на которую бросаютъ тѣнь чинары. Здѣсь путешественницы видѣли группу мусульманъ, сидѣвшихъ въ кружкѣ за важнымъ разговоромъ. Хозяинъ изъ объяснилъ, что здѣсь на открытомъ воздухѣ чаете держатся совѣты, и что въ настоящее время турки встревожены ожиданіемъ правильнаго подоходнаго налога, тогда какъ до сихъ поръ они умѣли платить одинъ піастръ тамъ, гдѣ райя платила двѣнадцать. Они обдумывали теперь, какъ отдѣлаться отъ новаго закона, и такъ какъ оцѣнку должны были производить мусульмане, то они могли имѣть всю надежду устроить дѣло.
Въ одномъ мѣстѣ на берегу собранъ былъ матеріалъ для постройки школы. «Крутизна берега, на которомъ стоитъ Водена, такъ велика, что гораздо дешевле поднимать камни наверхъ воротомъ, нежели подвозить ихъ по дорогѣ. Съ итого мѣста прелестный видъ, и когда мы съ восклицаніями удивились красотѣ ландшафта, одинъ болгаринъ проворчалъ: — „да, хорошая земля; только она турецкая. Свинья всегда забирается въ лучшій садъ“. Насъ пригласили въ садъ сосѣдняго дома, гдѣ мы могли сѣсть и на свободѣ насладиться видомъ. На краю скалы былъ разостлавъ коверъ и отсюда, съ красными гранатовыми цвѣтами на первомъ планѣ, мы смотрѣли картину такой красоты, которая имѣетъ мало равныхъ. На каждой сторонѣ Бодены идутъ горы, и постепенными спусками долинъ сходятъ въ Вардарскую равнину. Равнина въ своемъ пурпурномъ отдаленіи сливается съ блестящимъ моремъ и на другомъ берегу залива свѣтъ падаетъ на бѣлыя стѣны Салоники. Таковъ видъ вправо отъ насъ; обернитесь налѣво — и передъ вами другая картина: отъ каскадовъ и тутовыхъ рощъ Бодены поднимается низкій рядъ лѣсистыхъ холмовъ, надъ ними другой рядъ выше, и еще выше, и наконецъ все завершаетъ гора Олимпъ, которой широкое снѣжное чело блеститъ теперь золотомъ на заходящемъ солнцѣ. На подобныя сцены надо смотрѣть и смотрѣть, пока онѣ не запечатлѣются въ памяти — каждый цвѣтъ, линія, оттѣнокъ, — такъ чтобы, впослѣдствіи, послѣ скучныхъ уличныхъ стѣнъ и еще болѣе скучныхъ стѣнъ гостиныхъ, довольно было закрыть глаза, чтобы вызвать живую картину. Чтобы унести, такимъ образомъ, съ собой виды изъ Бодены, мы готовы были бы заплатить самую дорогую дѣну, — кромѣ той, какую заплатили. Сидя въ саду послѣ захожденія солнца, мы обѣ получили лихорадку».
На другой день онѣ продолжали путешествіе, и ландшафтъ былъ такой же очаровательный. Онѣ ѣхали вверхъ по рѣкѣ по роскошной долинѣ, съ верху которой рѣка падаетъ каскадомъ. Имъ встрѣтилось тугъ нѣчто въ родѣ шоссейной заставы, гдѣ албанцы брали съ проходящихъ какія-то деньги; но англійскихъ путешественницъ не тронули — у нихъ былъ «буюрди» (подорожная), — и имъ объяснили, что берутъ только съ «бѣдныхъ». Черезъ три часа онѣ круто спустились къ озеру Острово, которое было бы красиво, еслибъ не было слишкомъ черно; изъ воды выглядывалъ небольшой острововъ, съ мечетью: здѣсь было нѣкогда селеніе, но однажды оно было совсѣмъ затоплено поднявшеюся водой озера; недавно вода упала и на мѣстѣ селенія оказалась полоса голаго берега и мечеть. Деревня у озера, гдѣ остановились путешественницы отдохнуть, была бѣдна до крайности. Другая остановка въ «ханѣ» Горнишево была не менѣе тяжела; путешественницы были совсѣмъ больны; болгары, при провожатыхъ туркахъ, утверждали, что у нихъ ничего нѣтъ и нечего продать; только тогда, когда путешественницы, понявши что, отослали турокъ, жители успокоились, принесли молока, куръ и корма для лошадей и заговорили даже (несчастные!), нельзя ли получить болгарской азбуки. Къ концу дня болѣзнь не ослабѣвала; путешественницы серьёзно подумали, что можно и въ самомъ дѣлѣ умереть въ этомъ ужасномъ помѣщеніи и послали къ англійскому консулу въ Монастиръ съ просьбой прислать за ними какой-нибудь экипажъ. «Въ Турціи нѣтъ даже одного изъ ста мѣстъ, гдѣ бы можно было исполнить подобную просьбу; и, быть можетъ, нигдѣ на свѣтѣ нѣтъ мѣста, гдѣ бы больныхъ путешественницъ ждалъ такой пріемъ, какой мы встрѣтили въ домѣ г. и г-жи Кальвертъ въ Монастирѣ».
Здѣсь онѣ провели двѣ недѣли, пока поправились; осмотрѣли городъ, сосѣдніе монастыри, школу. Отъ поѣздки на албанскія озера пришлось отказаться, — ихъ главной цѣлью было посѣтить тѣ мѣста европейской Турціи, которыя наименѣе извѣстны европейцамъ, и онѣ утѣшились, узнавши, что озера хорошо были описаны въ путешествіяхъ мистера Лира (Lear). Онѣ слышали также, что готовится другое описаніе перомъ и карандашомъ — одной «accomplished lady», г-жи Уокеръ, сестры британскаго капеллана въ Константинополѣ[3].
Кромѣ красотъ природы, г-жа Маккензи сожалѣла особенно, что не увидитъ города Охриды, нѣкогда «стоимостной» столицы могущественнаго болгарскаго царства. Въ настоящее время Охрида стала гораздо менѣе значительна, чѣмъ Монастиръ, военная станція турокъ. Этотъ городъ прекрасно расположенъ на краю большой равнины, ограниченной величественнымъ горнымъ хребтомъ, въ которомъ снѣжный гребень Перистери достигаетъ высоты въ 7,500 футовъ. Кромѣ греческаго имени, Монастиръ имѣетъ болгарское: Битолія (изъ стараго Бутель), а турки соединили ихъ въ двойное названіе — Толи-Монастиръ. Различію названій отвѣчаетъ различіе населенія, столь же разнообразнаго, какъ въ Салоникѣ, но отчасти изъ другихъ составныхъ частей. Евреевъ много и здѣсь, но они не превышаютъ числомъ другихъ племенъ; могаммедане — османлисы; славяне, которыхъ немного живетъ въ городѣ, населяютъ окрестность и всю страну кругомъ; грековъ нѣтъ ни въ городѣ, ни въ окрестностяхъ, но они успѣли сдѣлать такъ, что ихъ интересы и языкъ представляются богатыми и хитрыми цинцарами. Цинцары (такъ зовутъ ихъ славянскіе сосѣди; или вуцо-влахи) — отрасль румынскаго племени, которое нѣкогда было, вѣроятно, многочисленно въ Ѳессаліи и Македоніи. На югѣ отъ Дуная, говоритъ г-жа Мэккензи, ню племя представляется торговыми общинами въ турецкихъ городахъ, поселянами въ восточной Сербіи и пастухами на Пиндѣ и въ Балканахъ. Большая часть ихъ до сихъ поръ говоритъ своимъ особымъ языкомъ, который одни называютъ латинизированнымъ варварскимъ нарѣчіемъ, другіе варваризованнымъ латинскимъ языкомъ. Но въ послѣдніе годы греки завели между ними свои школы и съумѣли увѣрить ихъ, что они собственно македонскіе греки, романизированные во время имперіи; поэтому цинцары раздѣляютъ греческія стремленія и антипатіи и дѣйствуютъ за одно съ греческимъ епископомъ для подавленія болгарскаго элемента. «Хитрый, притѣснительный и рабскій характеръ цинцаръ въ Турціи очень ослабляетъ уваженіе, какое могли бы внуши» ихъ трудолюбіе и ловкость; между тѣмъ какъ добродушіе и честность угнетеннаго болгарина возбуждаетъ къ нему сочувствіе даже тогда, когда его умъ остается на самой низшей степени развитія, какъ здѣсь". Единственная болгарская школа въ Монастирѣ принадлежала уніатамъ; ею завѣдывалъ священника изъ Англіи, при помощи болгарскаго школьнаго учителя.
Въ Монастирѣ и въ странѣ около этого города и Охриды мусульманъ, какъ говоритъ, больше, нежели христіанъ. При такомъ отношеніи населенія, положеніе райи, безправной и безоружной, всегда бываетъ самое жалкое; открытыя убійства очень часты и остаются безнаказанными. Г-жа Маккензи приводитъ нѣсколько примѣровъ, случившихся за послѣднее время передъ тѣмъ; указываетъ на такіе же разсказы м-ссъ Уокеръ, путешествовавшей въ Македоніи и Албаніи; приводить свидѣтельство американскаго миссіонера, жившаго близъ извѣстной теперь Эски-Загры, который говорилъ (въ 1863), что въ той окрестности каждый годъ убиваемо было отъ 70 до 100 христіанъ, и никакого изслѣдованія объ этихъ убійствахъ не дѣлалось. — Мы привели выше замѣчаніе г-жи Ирби, что прошлогоднія убійства не могутъ удивить тѣхъ, кто знаетъ обыкновенный, всегдашній порядокъ вещей въ Турціи. Какой это порядокъ вещей, это вновь показываютъ невѣроятные ужасы нынѣшней войны.
Г-жа Мэккензи приводитъ еще примѣръ, изъ котораго видно, что нравы баши-бузуковъ не чужды и высшимъ властямъ; былъ случай въ томъ же Монастирѣ, что самъ великій визирь, объѣзжая провинціи для совершенія правосудія и уничтоженія злоупотребленій, приговорилъ къ смерти христіанскаго, который, защищаясь, осмѣлился наложатъ руку на мусульманскаго мальчика. Сами консулы вмѣшались въ это вопіющее дѣло, но ихъ представленія остались безплодны, и визиръ даже отложилъ свой отъѣздъ, чтобы видѣть, какъ умретъ христіанинъ. «Неудивительно, — замѣчаетъ г-жа Мэккензи, — что болгаринъ чувствуетъ, что нова турокъ управляетъ страной, сопротивляться злоупотребленію власти безполезно; но христіане сербскаго княжества, которые по крайней мѣрѣ въ теченіи одного поколѣнія пользовались свободой, встрѣчаютъ несправедливость уже совсѣмъ иначе». Г-жа Мэккензи разсказываетъ примѣръ упорнаго сопротивленія, оказаннаго сербомъ княжества, имѣвшимъ родство въ Болгаріи, въ одномъ случаѣ каверзнаго притѣсненія со стороны туромъ. Но сербы издавна сносили турецкое иго гораздо менѣе терпѣливо, чѣмъ болгары.
Отъ времени до времени, и часто по настоянію кого-нибудь азъ европейскихъ посланниковъ, турецкое правительство посылаетъ такъ-называемыхъ «уполномоченныхъ» (commissioner) или ревизоровъ, объѣхать провинціи, искоренить и наказать мѣстныя злоупотребленія. «И если нужно дальнѣйшее свидѣтельство негодности турецкаго чиновничества, — замѣчаетъ г-жа Мэккензи, — то результаты изслѣдованій одного имъ такихъ ревизоровъ доставили бы всѣ требуемыя доказательства. Когда мы были въ Moнастирѣ (въ то время тамъ былъ одинъ изъ такихъ ревизоровъ), почти не проходило дня безъ того, чтобы не обнаружилось какое-нибудь злоупотребленіе администраціи, и какъ мы слышали, у Суби-бея (такъ звали ревизора) не было недостатка ни въ энергіи для наказанія, ни въ ловкости для раскрытія вещей. Немало пользы разорить какихъ-нибудь дурныхъ подчиненныхъ чиновниковъ, когда ускользаютъ паши и ихъ секретари; чрезвычайно непріятное впечатлѣніе произвело извѣстіе, что другой ревизоръ въ западныхъ провинціяхъ, который хотѣлъ арестовать одного важнаго чиновника, былъ тотчасъ самъ отозванъ. Было большое опасеніе, что итогъ примѣръ не прибавитъ силы рукамъ Суби-бея и остроты его зрѣнію».
Монастирскій правитель съ удовольствіемъ разсказывалъ въ англійскомъ консульствѣ, гдѣ жили наши путешественницы) что его ревизія прошла отлично, какъ ни у одного изъ сосѣднихъ мудировъ. Но и этотъ правитель, человѣкъ порядочный, не могъ въ сущности ни мало хвастаться положеніемъ своего округа: округъ былъ въ крайнемъ безпорядкѣ, мѣстные мусульмане но обращали вниманія на законы, албанскіе разбойники грабили по дорогамъ. Но это уже не была его вина; ободренный похвалами ревизора, онъ сказалъ ему, что не можетъ ничего сдѣлать, если власть его не будетъ поддержана лучшими людьми, чѣмъ мѣстные заптіи. Ревизоръ обѣщалъ, что ему присланъ будетъ отрядъ регулярнаго войска.
«Къ несчастію, этотъ случай — не единственный. Предположимъ, что новый турецкій губернаторъ является на свой постъ; если это человѣкъ жестокій и грабитель, всѣ, кто служитъ ему, будутъ помогать его грабежу, съ условіемъ дѣлежа добычи. На если это человѣкъ честный, съ желаніемъ быть справедливымъ и вводить порядокъ, онъ увидитъ, что всѣ преданія его предшественниковъ, всѣ его собственные мирмидоны будутъ противъ него; между тѣмъ центральное правительство рѣдко ставитъ его въ такое положеніе, чтобы онъ могъ быть независимымъ отъ мѣстныхъ мусульманъ, которые будутъ терпѣть его лишь на условіи, что югъ предоставлено будетъ продолжать свой негодный образъ дѣйствій. И увы, не одни мусульмане живутъ злоупотребленіемъ и усиливаютъ злыя руки. Мы уже говорили о томъ жалкомъ обстоятельствѣ, что въ Румедіи греческіе епископы находятся въ числѣ самыхъ безславныхъ прихлебателей у самыхъ обезславленныхъ правителей; и племенная ненависть или жадность въ прибыли всегда доставляютъ многочисленныхъ агентовъ изъ райи, готовыхъ явиться на первый зовъ сильнаго мусульманина. Такіе христіане, худшіе образчики своей общины, бываютъ, разумѣется, еще болѣе наглы и низки, чѣмъ ихъ могаммеданскіе товарищи; поэтому-то путешественники, которые всего больше бывали въ оффиціальныхъ кругахъ, и могли говорить, притомъ справедливо, что они нашли христіанъ еще хуже, чѣмъ турки. Но ихъ болѣе честные братья смотрятъ на этихъ христіанскихъ паразитовъ съ такимъ же отвращеніемъ, какое мы чувствуемъ къ нимъ; и они горько жалуются, что матеріальное угнетеніе турецкой системы составляетъ еще не такое большое зло, какъ ея деморализующее дѣйствіе. Изъ числа райи только люди рабскіе и безсовѣстные могутъ достигнуть власти; законныя требованія оставляются безъ всякаго вниманія, открытая рѣчь и независимость характера подавляются; и когда награда отдается корыстолюбію и предательству, то подонки общества возвышаются на его вершину».
Таковы были, десять лѣтъ тому назадъ, разсужденія англійской путешественницы, которой довольно было, не вдаваясь въ тонкости высшихъ дипломатическихъ соображеній, взглянуть на дѣло глазами простого здраваго смысла и человѣческаго чувства, чтобы увидѣть въ Турціи то, что она есть — разбойничье государство, «охраненіе цѣлости и независимости» котораго есть безсмыслица и безсовѣстность. Взглядъ г-жи Маккензи любопытенъ именно какъ взглядъ англичанки, которой очень знакомы были мнѣнія ея соотечественниковъ объ этомъ предметѣ, и которая въ своихъ отношеніяхъ съ представителями «англійскихъ интересовъ» въ Турціи, консулами, имѣла въ особенности возможность изучить положеніе славянскихъ подданныхъ имперіи. Она понимала его дѣйствительно очень хорошо.
Въ Монастирѣ путешественницы собрали свѣдѣнія о средствахъ сообщенія отъ Македоніи до южной границы сербскаго княжества, куда онѣ хотѣли направиться. Онѣ въ такомъ жалкомъ видѣ явились въ Монастиръ, больныя и безсильныя, что теперь стыдились признаться консулу, который ихъ пріютилъ, что намѣрены ѣхать въ дикій округъ Отарой Сербіи, чтобы осмотрѣть всѣ ея достопримѣчательности; но, съ другой стороны, онѣ никакъ не хотѣли отказаться отъ этого любимаго плана. Въ видѣ компромисса рѣшено было, что онѣ поѣдутъ изъ Монастира прямо въ Бѣлградъ, и на пути осмотрятъ Косово-поле и другія знаменитыя мѣста, какія встрѣтятся на дорогѣ. Ихъ здоровье еще такъ мало укрѣпилось, что найдено было необходимымъ подумать, нельзя ли имъ сдѣлать этотъ путь въ экипажѣ. Ихъ слѣдующій пунктъ былъ Новый-Базаръ (въ Старой Сербіи, близъ границы княжества), и путь къ нему отъ Монастира есть одинъ изъ правильныхъ трактовъ внутренней торговли; но добыть экипажъ оказалось нелегко; нужно было сдѣлать настоящее изслѣдованіе, собирать свѣдѣнія и т. д., — такая это была рѣдкость. Консулъ сообщилъ, что кое-какъ онъ ѣхалъ съ женой въ экипажѣ до города Вёлесы; Ганъ, въ своемъ путешествіи, говоритъ, что ѣхалъ въ экипажѣ отъ Вёлесы до Приштины, на самомъ Косовомъ полѣ; но что было за Приштиной до сербской границы, объ этомъ никто ничего не зналъ, точно Новый-Базаръ находился на другомъ концѣ имперіи. Наконецъ, путешественницамъ встрѣтился турецкій офицеръ полякъ, который сдѣлалъ всю эту дорогу и объяснилъ, что по ней можно возить пушки; другіе вспомнили при этомъ, что по этой дорогѣ должны были проѣзжать «талики» съ гаремами: слѣдовательно, экипажный путь есть. Путешественницы добыли нѣчто въ родѣ крытаго экипажа, наняли цинцаръ для перевозки багажа; консулъ далъ имъ провожатаго — смышленаго албанца. Онѣ пустились въ путь.