Мы взбирались на утесы, будучи оглушаемы ревомъ водопадовъ, которые со всѣхъ сторонъ стремились въ пропасти по гранитамъ. Чѣмъ выше всходишь на Брокенъ, тѣмъ чувствительнѣе уменьшаются растенія; чѣмъ болѣе приближаешься къ вершинѣ его, тѣмъ мѣльче и малолиственнѣе деревья, такъ что на самомъ верху горы нѣтъ уже ни одного кустарника.
Окруженные туманомъ облаковъ, взошли мы наконецъ на Брокенъ; я стоялъ на высочайшей горѣ во всей Германіи, и однимъ взоромъ окидывалъ ея обширныя окрестности. Какіе виды! какой живописецъ способенъ изобразить ихъ! —
Вѣтеръ былъ холодный и сильный; облака клубились подъ ногами моими; я дышалъ свободнѣе обыкновеннаго.
Мы вошли въ трактиръ, единственное убѣжище на Брокенѣ. Здѣсь, не смотря на монополію трактирщика, получаете вы за дешевую цѣну все, чего только желать можетъ усталый путешественникъ. Прежде ка сей горъ находилась одна бѣдная хижина и пришельцы терпѣли совершенный во всемъ недостатокъ; но, за пять лѣтъ передъ симъ, Графъ Штольбергъ Вернигероде, ко владѣніямъ коего принадлежитъ Брокенъ, построилъ здѣсь каменный, весьма покойный домъ — (однѣ стѣны его толщиною въ пять футовъ) — куда всякой день доставляются съѣстные припасы изъ Вернигероде — городка, лежащаго при подошвъ Брокена. На верху находится маленькая башня. Этотъ домъ стоитъ на высочайшемъ мѣстѣ во всей Германіи, такъ какъ С. Готарская гостинница на высочайшемъ мѣстѣ во всей Европѣ. Здѣсь, въ лѣтніе жары, подъ ногами вашими сбираются тучки, сверкаетъ молнія; и раздаются удары грома.
Когда при подошвъ Брокена видно еще было заходящее солнце и вершины сосѣдственныхъ горъ позлащены были послѣдними лучами его, тогда на самомъ Брокенѣ царствовала уже ночь, и сіе необозримое сліяніе свѣта и тѣней (clair obscur) представляло глазамъ нашимъ зрѣлище восхитительное: позлащенные лѣса мало по малу мрачились; слабые лучи солнца блѣднѣли; города, деревни и хижины; разсѣянныя при подошвъ Брокена въ разныхъ разстояніяхъ, одни за другими изчезали — мы все еще находились на вершинъ горы, восхищенные величественною картиною вечера, теряясь въ созерцаніи Природы… наконецъ мало по малу все покрылось мракомъ, и ночь воцарилась повсюду.
Взошла луна; облака пролетали мимо ея, и наводили тѣни на сѣдую поверхность горы нашей.
Какую почтенную древность, какія неприкосновенныя громады попираетъ нога моя! Сіи скалы, которыхъ огромность приводитъ меня въ изумленіе, конечно остатки первобытнаго міра предъ которыми благоговѣло самое время; никакая сила не могла ихъ сдвинутъ съ того мѣста, на которое поставлены онѣ Природою, онѣ свидѣтели минувшихъ тысячелѣтій, и останутся памятниками древняго міра для временъ грядущихъ.
На другой день мы встали вмѣстѣ съ солнцемъ. Оно взошло, и облака тумановъ разсѣялись.
Кто наслаждался восхожденіемъ солнца на высотъ Брокена, тотъ въ совершенствѣ насладился красотою и величествомъ Природы. Мы взошли на башню — предъ нами разстилались Вернигеродскія, Галберштадскія, Ангальтскія, Тюрингскія, Брауншвейгскія, Люнебургскія и Гессенскія владѣнія; вдали чернѣлись Магдебургскія башни. Говорятъ, что съ помощію зрительной трубки можно видѣть отсюда и Гамбургъ; но лежащіе между имъ и Брокеномъ города, Брауншвейгъ, Ганноверъ, Целле и Люнебургъ — отъ низкаго ли ихъ положенія, или отъ окружающихъ отвсюду ихъ лѣсовъ — не видны.
Желалъ бы находишься на вершинъ Брокена во время грозы. Громъ и молнія всегда почти бываютъ съ нею наравнѣ; но весьма рѣдко ее превышаютъ. Зрѣлище восхитительное, когда мгновенный и яркій лучь молніи повременно разсѣкаетъ мрачность; когда онъ, быстро извившись надъ темною глубиною пропасти вдругъ освѣтивши ее изчезаетъ. Естьли въ тихой долинъ громъ производитъ сильное впечатлѣніе на душѣ нашей, то какое должно быть его дѣйствіе здѣсь, такъ сказать, въ собственной его области, гдѣ онъ повторяемъ бываетъ безчисленными отголосками дикихъ утесовъ!
Однако на самой высотъ Брокена громъ не такъ слышенъ, какъ думаютъ; здѣсь воздухъ очень рѣдокъ и громовые звуки, не встрѣчая для себя никакихъ препятствій, не могутъ отражаться и быть передаваемы въ отголоскахъ. Естьли вы хотите слышать страшный и многозвучный трескъ грома, то опуститесь съ вершины Брокена на такъ называемую Гейнрихову высоту, гдѣ звуки, отражаемые сосѣдственными горами, соединяются, такъ сказать, въ единую точку. Всегда надобно брать съ собою проводника, чтобы не заблудиться здѣсь, такъ какъ весьма часто случается съ путешественииками. Отъ густоты тумана, вы ничего не можете видѣть на разстояніи трехъ шаговъ: самые звуки умираютъ прежде, нежели вы успѣете услышать сказанное слово. Горный воздухъ, будучи рѣже и сырѣе обыкновеннаго, весьма мало имѣетъ въ себѣ упругости; его сотрясеніе слишкомъ слабо, и звуки передаются вамъ весьма невнятно.
Всякой, кто только всходилъ на Брокенъ, конечно видѣлъ такъ называемые олтарь и каѳедру волшебницъ, на которыхъ онѣ, по преданію, отравляли таинственныя торжества свои. Сіи кучи камней, сами по себѣ ни мало непримѣчательныя, прославлены древнимъ суевѣріемъ.
Сколько ученыхъ диссертацій читала Германія о Брокенскихъ вѣдьмахъ, и сколько гоненій претерпѣли за нихъ бѣдныя, обманутыя своимъ невѣжествомъ люди! Не одни простолюдимы увѣрены были въ существованіи сихъ Брокенскихъ чародѣекъ, многіе магистры Философіи, съ важностію ученыхъ, писали о сеймахъ волшебницъ на Брокенѣ. Въ семнадцатомъ столѣтіи, одинъ Лейпцигскій ученый выводилъ Этимологически имена всѣхъ Германскихъ народовъ изъ названія тѣхъ животныхъ, на которыхъ вѣдьмы каждаго народа пріѣзжали на Брокенъ, напримѣръ Катты (или Гессы) на кошкахъ (Katzen) Датчане (Daenen) на пѣтухахъ, (Haehnen) Швабы на лебедяхъ (Schwaenen) и такъ далѣе. И y насъ есть и были подобные предразсудки; но Руской народъ всегда отличался духомъ терпимости — напримѣръ наши Кіевскія вѣдьмы никогда не были гонимы. Въ Германіи, напротивъ, съ какимъ безчеловѣчіемъ соединено было сіе суевѣріе! Ктобъ могъ подумать, чтобы въ 17-мъ столѣтіи, слѣдовательно уже послѣ реформаціи, тогда, когда уже въ Германіи процвѣтали Академіи и университеты, въ одной Геннебергской провинціи — въ продолженіе 79 лѣтъ сожжено было 197 вѣдьмъ! Я разскажу одинъ только случай: Пасторъ Мекленбургскаго города Гагенова, Поліяуріусъ, обвинилъ Марію Дремеръ, шестнадцатилѣтнюю дѣвушку, въ чародѣйствѣ. По требованію его Марія взята подъ стражу. Ее допрашивали — въ чемъ же? не вѣдьма ли она, не имѣетъ ли сношенія съ злыми духами? — Она заперлась во всемъ — натурально! Ее подвергли мучительной пыткѣ — она не могла ее вынести, обвинила себя въ тѣхъ преступленіяхъ, которыя приписывали ей пристрастные судьи, и 27 Апрѣля 1676 года, во славу Бога и Отца (такъ сказано въ актахъ) сожжена медленнымъ огнемъ! Самъ Пасьоръ Поліяріусъ, съ благочестіемъ священника, приготовлялъ ее къ смерти! Вся вина бѣднои Маріи, вѣроятно, состояла въ томъ, что она лучше хотѣла подвергнуть себя мщенію гонителя своего, нежели удовлетворить его сладострастію.
Басня о собраніяхъ вѣдьмъ на Брокенѣ и о таинственныхъ торжествахъ ихъ имѣетъ въ основаніи своемъ историческія произшествія. Она получила свое начало въ тѣ мрачныя времена идолопоклонства, когда еще Саксонцы приносили жертвы главному божеству своему Кродо, котораго Карлъ великій называлъ великимъ дьяволомъ. Долго спустя по введеніи Христіанской религіи, послѣдователи Кродо, покоренные мечемъ Карла великаго могуществу Св. Петра или его преемника, искали убѣжища съ своимъ идоломъ на высотахъ Брокена и тамъ поклонялись ему, защищаемые неприступными скалами отъ грозныхъ служителей миролюбивой Христовой Церкви. Въ семъ дикомъ святилищѣ хранили они своихъ Пенатовъ — послѣдній остатокъ ихъ древней свободы. Подобно бѣднымъ Финнамъ, которые охотно отказывались отъ рая потому единственно, что въ раю вмѣстѣ съ ними были бы и Нѣмцы), Саксонцы не вѣрили тому вѣчному блаженству, которое проповѣдывали имъ съ мечемъ въ рукахъ. Тамъ, куда ни Франкъ съ мечемъ, ни тучный монахъ съ окровавленнымъ крестомъ не могли за ними послѣдовать, приносили они сокровенныя жертвы своей Гертѣ (матери землѣ); ее одну благодарили они за сей Вавилонскій столпъ, который она воздвигла, дабы спасти ихъ отъ наводненія свирѣпыхъ завоевателей и проповѣдниковъ новой религіи. Вѣроятно, что сіи кучи камней, сіи такъ называемые олтаpu и каѳедры волшебницъ, служили имъ вмѣсто жертвенниковъ при ихъ священныхъ обрядахъ. Карлъ наконецъ узналъ о тайныхъ сборищахъ Саксонскихъ идолопоклонниковъ, избравшихъ своими храмами лѣса и крутые утесы Гарца; онъ повелѣлъ разставить по всему Брокену Христіянскую стражу, которая заградила всѣ пути на вершину горы и въ средину лѣсовъ ея. Слабость вооружила себя хитростію. Саксонцы., покрытые страшными масками, пугали робкихъ стражей, которые разбѣгались и давали имъ пропускъ свободный: таково происхожденіе нелѣпыхъ басенъ о Брокенскихъ летучихъ огняхъ и вѣдьмахъ. Испуганные мнимыми призраками суевѣры увеличивали въ разсказахъ своихъ видѣнные ими ужасы; преданіе сохранило басни сіи для потомства!
Тридцать лѣтъ великій Карлъ покорялъ Саксокцевъ, и тридцать лѣтъ неустрашимость ихъ противоборствовала могуществу завоевателя. Нѣсколько разъ принимали они религію, между ими вводимую, и нѣсколько разъ — при первомъ благопріятномъ случаѣ — оставляли ее снова; наконецъ Карлъ предалъ ихъ во власть угодниковъ Папы, и сіи ненасытные жрецы Тибрскаго Далай Ламы, вооруженные мечемъ Петра и буллами его намѣстника, слишкомъ доказали свое усердіе въ покореніи новыхъ рабовъ тому, кто называлъ себя рабомь рабовъ Божіихъ! Карлъ великій между тѣмъ обнародовалъ законъ, по которому всякой, отказывающійся принять религію Христову Саксонецъ, осуждаемъ былъ на смертную казнь!
Какъ различны духомъ наше духовенство и Римское! Вездѣ, гдѣ Римскіе миссіонеры проповѣдывали Христіянское ученіе, окровавленный мечь предшествовалъ кресту! Но Греческіе учители наши никогда любви ко ближнему не доказывали гоненіями или насильствомъ, и предки наши безъ прекословія погрузились во Днепръ и Почайну. Владиміръ великій не имѣлъ нужды прибѣгать къ насилію, илт подобно Карлу побѣждать ужасами смерти суевѣріе и упорство. Можетъ быть и Саксонцы отказывались отъ принятія новой религіи менѣе изъ привязанности къ старой, нежели отъ страха потерять нѣкоторыя удовольствія, неразлучныя съ обрядами языческаго ихъ богослуженія. Христіянская религія велитъ искать наслажденій духовныхъ, быть можетъ непривлекательныхъ для дикаго сына природы! И въ самой вещи, кто произвольно разстается съ обычаями отцевъ своихъ, съ тѣми утѣхами, которыми наслаждался онъ въ своемъ дѣтствѣ? Спросите старика: не чувствуетъ ли онъ удовольствія, смѣшаннаго съ какою то пріятною горестію, когда въ душѣ его возобновляется воспоминаніе о щастливыхъ, давно протекшихъ минутахъ младенчества? Онъ, забываясь, играетъ въ воображеніи своемъ тѣми игрушками, которыя забавляли его еще въ колыбели,
Болѣе всего не нравилась древнимъ, сохранившимъ нѣкоторую независимость Саксонцамъ подать, извѣстная и y насъ (при Владимірѣ) подъ именемъ десятины, подать, которую они обязаны были платить духовенству. Народы независимые и дикіе съ трудомъ пріучаются къ такимъ учрежденіямъ, которыхъ польза, для нихъ непонятная, можетъ быть ощутительна для одного только класса людей. Идолъ, которому поклонялся грубый Саксонецъ, не требовалъ отъ него ни яицъ, ни сыру, ни масла: вдругъ на мѣстѣ его является монахъ, который, по какому-то праву, отнимаетъ y земледѣльца десятую долю скудной его промышленности и всѣхъ произведеній земли, воздѣланной имъ въ трудахъ и потъ лица. Вмѣстѣ съ религіею прародителей Саксонцы должны были потерять и свободу, которая для грубаго ихъ понятія конечно была драгоцѣннѣе всего того, что обѣщали имъ монахи въ будущей жизни. Для сего-то одинъ изъ любимцевъ Карла великаго, Алкуинъ, Англо-Саксонецъ, учитель Риторики, Астрономъ и Астрологъ, совѣтовалъ ему тогда только ввести между покоренными, едва изъ язычества вышедшими Саксонцами десятинную подать, когда уже Христіянская религія между ими распространится и озаритъ умы ихъ нѣкоторымъ свѣтомъ. Но Карлъ великій, не смотря на то, что самъ приписывалъ худые успѣхи Христіянства болѣе корыстолюбію проповѣдниковъ его, нежели отвращенію Саксонцевъ отъ новаго богослуженія, далъ, въ угоду монахамъ, новые, гораздо жесточайшіе законы, по которымъ каждый некрещеный или укрывающійся отъ крещенія Саксонецъ, также какъ и тотъ, который, по обычаю предковъ своихъ, сожигалъ тѣла усопшихъ родственниковъ и милыхъ ближнихъ (какъ говаривали наши праотцы), неминуемо подвергалъ себя смертной казни. Одинакій жребій назначенъ былъ и тому, кто позволялъ себѣ во время великаго поста ѣсть мясо. Таковы были законы среднихъ вѣковъ! Родители, которые въ продолженіе одного года не могли окрестить своихъ дѣтей, и вообще всѣ тѣ, которые сохраняли какіе-нибудь языческіе обычаи, должны были платить денежную пеню; — нищаго, въ такомъ случаѣ, отдавали въ подданство духовнымъ. Тогда безъ сомнѣнія не имѣли еще никакого понятія о Христіянской терпимости. Но всѣ сіи жестокія мѣры не уничтожили идолопоклонства: слѣды его и по сіе время замѣтны въ Германіи; множество старинныхъ сохранившихся въ ней обычаевъ знакомятъ насъ съ Миѳологіею древнихъ ея обитателей и объясняютъ нѣкоторые обряды ихъ богослуженія. На примѣръ, на Гарцѣ и въ окрестностяхъ его ведется и теперь обыкновеніе, котораго я самъ былъ свидѣтелемъ: ввечеру свѣтлаго Воскресенья зажигать по горамъ огни, вокругъ которыхъ рѣзвые Саксонскіе юноши и дѣвушки цѣлую ночь веселятся. Ихъ называютъ огнями Остеры, — имя Германской богини, которой праздникъ бывалъ обыкновенно въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ, то есть около того времени, въ которое теперь y Христіянъ бываетъ Святая недѣля. Весьма вѣроятно, что и Нѣмецкое слово Ostere, означающее Святую недѣлю, происхожденіемъ своимъ обязано сей богинѣ. Мѣсяцъ Апрѣль назывался встарину Ostermonat, мѣсяцомъ Остеріи. Всего yдивительнѣе, что и y насъ въ Россіи находится точно такое же обыкновеніе, какое и y древнихъ Германцовъ было соединено съ огнемъ богини Остеріи. Этотъ огонь вытирали веревкою изъ сухаго дерева для того, что бы предохранить сады и поля отъ вредныхъ насѣкомыхъ, a скотъ отъ падежа. Я самъ видѣлъ, будучи въ Рязанской Губерніи, въ И--ѣ, какъ мужики въ то время, когда во всѣхъ окрестныхъ деревняхъ начинался скотской падежъ, собрали поутру все свое стадо, и нѣсколько разъ прогнали его между двумя кострами, зажженными вытертымъ изъ дерева огнемъ. Отъ чего сіе великое сходство въ Германскихъ обычаяхъ съ нашими? У насъ никто не думалъ указами истреблять сихъ предразсудковъ, и еще менѣе помышляли о нихъ на Соборахъ; — въ Германіи, напротивъ, сей языческой обычай былъ запрещенъ еще на первомъ Нѣмецкомъ Соборѣ въ Регенсбургѣ, 742 года. —
Гарцовскія горы столь много наполнены памятниками глубочайшей древности, что путешественникъ невольнымъ образомъ переселяется въ область прошедшаго и на нѣсколько минутъ забываетъ о настоящемъ. Но возвратимся снова на Брокенъ, и разсмотримъ его вмѣстѣ съ другими окружающими его горами.
Послѣ Брокена, высочайшими вершинами Гарца почитаются Брухбергъ, Ворисбергъ и Ахшерманштеге — всѣ онъ однако ниже Швейцарскихъ передовыхъ горъ; a въ сравненіи съ Швейцарскими и Савойскими первобытными горами — пригорки! Самъ Брокенъ вчетверо менѣе сихъ послѣднихъ. Тѣ, кои путешествовали по Швейцарскимъ и Гарцовскимъ горамъ, увѣряютъ, что послѣднія по наружности своей кажутся древнѣе Алпійскихъ; и видно по всему, что онъ претерпѣли гораздо сильнѣйшіе перевороты. Конечно вода дѣйствовала при образованіи Гарца, и известковый составъ второкласныхъ Гарцовскихъ горъ, произшедшій отъ сгнитія раковинъ и морскихъ животныхъ, доказываетъ, что весь Гарцъ составлялъ нѣкогда глубокое дно морской бездны. Самъ Брокенъ, повидимому, есть не иное что, какъ утесъ, который возвышался надъ поверхностію моря и гранитною своею крѣпостію отражалъ усиліе волнъ его. Здѣсь можно сказать съ Делилемъ:
Et l’homme, а qui des tems lesfaftes font ouverts,
Lit jusqu’au haut des monts le voyage des mers.
Между всѣми Гарцовскими горами одинъ только Брокенъ принадлежитъ къ тѣмъ, которыя отъ Геологовъ названы первобытными. Другія однимъ уже известковымъ составомъ и окаменѣлостями своими доказываютъ претерпѣнныя ими измѣненія. Второкласныя: горы суть, такъ сказать, книги бытія, въ которыя Натура сильною рукою вписала исторію земныхъ переворотовъ. Напротивъ того горы первобытныя, изъ вѣчныхъ гранитовъ образованныя, не такъ легко измѣняются, и наблюдатель Натуры долженъ благоговѣть предъ ними — ибо онъ знаетъ, что громады сіи древнѣе человѣчества, древнѣе всего органическаго творенія.
Естьли сравнить Гарцовскія горы съ Альпами, то конечно и Брокенъ покажется малолѣтнымъ младенцемъ передъ Сенъ-Готаромъ и Монбланомъ; но замѣтимъ, что Альпы болѣе уцѣлѣли, нежели Гарцъ; и самый Брокенъ, сіе первоначальное произведеніе Природы, великъ — въ однѣхъ развалинахъ! Тамъ одна гора заслоняетъ другую и наводитъ вѣчныя тѣни на снѣга, покрывающіе вершины: Брокенъ, напротивъ, не имѣетъ никакой защиты; его разрываютъ сильные вѣтры, его разъѣдаетъ вода, его разпаляетъ солнце. Тамъ вѣчный сонъ — здѣсь вѣчная борьба стихій. Не смотря на снѣжную высоту Альповъ, видъ ихъ весьма привлекателенъ; видъ Гарца и дикъ и ужасенъ. Первыя были отчизною Геснера, вторыя могли бы произвести задумчиваго Оссіяна; между ими такое же различіе, какъ и между Геніями сихъ двухъ Поэтовъ.
Самое имя Брокена изъясняетъ его исторію: оно происходитъ отъ Нѣмецкаго слова brechen, gebrochen (встарину говорили breken, gebroken) ломать, переломленный. Безъ сомнѣнія, гора сія была нѣкогда гораздо выше нежели теперь; гранитиыя груды, по ея поверхности разбросанныя — сіи олтари и каѳедры, о которыхъ говорили мы выше — суть мѣлкія части огромнаго цѣлаго. Отломки сіи составляли вѣроятно вершину Брокена, и свержены въ низъ внутреннимъ потрясеніемъ — или унесены водою. Послѣднее вѣроятнѣе, какая сила могла потрясти сіи твердыни? Какая сила развѣяла, подобно песку, сіи громады? Сила дождевой капли! Не смотря на крѣпость и плотность гранита, вода вбирается въ смѣшенный составъ его, чрезъ непримѣтныя скважины, и, мало по малу скопившись, раздираетъ гранитъ, какъ тонкую дощечку. Кто бы подумалъ, чтобы отъ облачной влажности, въ воздухѣ разпространенной, или, лучше сказать, отъ дождевой капли, пробирающейся между гранитными зернами, разпадались и самыя первобытныя, несокрушимыя горы! Наблюдатель-Философъ, взирая съ одной стороны на сіи утесы, съ другой на сіи разбросанные отломки, постигаетъ въ Природѣ двѣ безпрерывно противуборствующія силы: зиждущую и разрушающую.