Путешествие в степи осаджей, через Луизиану и Миссури (Тиксье)/ДО

Путешествие в степи осаджей, через Луизиану и Миссури
авторъ Виктор Тиксье, пер. А. Бутаков

Оригинал: фр. Voyage aux Prairies Osages, Louisiane et Missouri, 1839-40, опубл.: 1844. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 10, 12, 1846, №№ 1, 2, 1847.

ПУТЕШЕСТВІЕ ВЪ СТЕПИ ОСАЖЕЙ, ЧЕРЕЗЪ ЛУИЗІАНУ И МИССУРИ, ВИКТОРА ТИКСЬЕ (*)

Выпускаю нѣкоторыя незанимательныя подробности перехода путешественника изъ Европы до Мехиканскаго-Залива и начинаю прямо съ входа его въ Миссиссиппи. Переводчикъ.

Статья первая.

I.

25-го января 1840 года, американскій трехмачтовикъ Республиканецъ доставилъ насъ (меня и университетскаго товарища, возвращавшагося въ Луизіану по окончаніи курса) благополучно къ юговосточному или главному входу въ Миссиссиппи, на видъ маяка Бализъ. Малая вода не позволяла намъ войдти въ потокъ, а потому, по совѣту пріѣхавшаго съ маяка лоцмана, старавшегося казаться настоящимъ джентльменомъ, мы продержались ночь подъ парусами около устьевъ Отца-Водь, Месшасебе, котораго коренное названіе Европейцы превратили въ Миссиссиппи. Около двадцати купеческихъ, судовъ разныхъ націй ждали, подобно намъ, возможности войдти. На слѣдущее утро, мы увидѣли въ рѣкѣ три буксирные парохода, которые, въ ожиданіи прилива, разводили пары, и наконецъ одинъ изъ нихъ, Левъ, подхватилъ насъ на буксиръ и повлекъ за собою.

Берега устій Миссиссиппи представляются путешественнику въ видѣ широкой, протягивающейся въ уровень съ водою красноватой полосы, отъ которой далеко выдаются въ море заостренные теченіями мысы, предшествуемые цѣлыми архипелагами низменныхъ острововъ, покрытыхъ желтою травой и увязшими въ илу безжизненными деревьями. Путь нашъ ко входу затруднялся препятствіями, умножавшимися съ каждымъ оборотомъ колесъ «Льва». Кучи ила и безпрестанно приносимыхъ теченіемъ деревьевъ накопляются въ устьяхъ потока и увлекаются далѣе, когда онъ вздувается отъ періодическихъ дождей, такъ что дельта его съ каждымъ годомъ замѣтно подается впередъ, образуетъ новую почву и отодвигаетъ отъ материка воды Мехиканскаго-Залива. Путешественникъ какъ-будто присутствуетъ при рожденіи этихъ новыхъ земель.

Осадокъ мутныхъ водъ Местасебе обнаруживается въ большомъ разстояніи отъ входовъ возвышеніемъ дна залива. По мѣрѣ приближенія къ берегу, вода мелѣетъ больше и больше; наконецъ, начинаютъ появляться надъ уровнемъ моря стволы деревьевъ, сначала далеко разбросанные одинъ отъ другаго, потомъ сближающіеся мало-по-малу и покрытые тонкимъ слоемъ земли; еще далѣе, они образуютъ настоящіе островки, съ которыхъ поднимаются на нѣсколько футъ водяныя травы. Наконецъ, довольно-значительные косы и полуострова, образовавшіеся такимъ же образомъ и увеличивающіеся новыми осадками ила и плавника, присоединяются къ материку, исчерченному множествомъ маленькихъ заливчиковъ, которыхъ глубина съ каждымъ днемъ уменьшается.

Самое прибережье низменно, совершенно-плоско и покрыто въ это время года длинными желтыми травами. На всемъ протяженіи, обхватываемомъ взоромъ, нѣтъ признаковъ жилищъ, которыя являются только на берегахъ самого потока. Проведя насъ благополучно по всѣмъ изгибамъ дельты, «Левъ» оставилъ насъ на якорѣ въ рѣкѣ, а самъ пошелъ за другими двумя судами, американскимъ трехмачтовикомъ и гаванскимъ брикомъ; потомъ, втащивъ ихъ по очереди въ рѣку, онъ прикрѣпить къ каждому борту по одному трехмачтовому судну, взялъ брикъ на буксиръ и повлекъ всѣхъ трехъ къ Новому-Орлеану. Могучіе буксирные пароходы, плавающіе по Миссиссиппи, походятъ на пловучіе домы: надъ низкимъ корпусомъ судна возвышаются два этажа, изъ которыхъ въ нижнемъ машины и дрова для топлива, а въ верхнемъ каюты для пассажировъ и матросовъ. Рулевой помѣщенъ впереди судна, въ маленькой каюту со стеклянными окнами, находящейся во второмъ этажѣ, для того, чтобъ ему лучше было видно, какъ править между всѣми изворотами и отмелями Отца-Водъ.

Начиная подниматься противъ теченія, мы увидѣли себя между необъятными низменными равнинами страннаго вида, склоняющимися весьма-отлого къ самому морю, слѣдуя направленію потока. Наиболѣе-возвышенная часть этихъ стѣпѣй покрыта камышами, тростникомъ и вѣерообразными пальмами; ниже, трава дѣлается рѣже, а еще ниже, подлѣ самой воды, земля совершенно нага и усѣяна увязшими въ тинѣ и грязи наносными деревьями, на вѣтвяхъ которыхъ сидятъ стаи цапель, баклановъ пеликановъ и чирковъ. Деревья не растутъ въ этой пустынѣ, гдѣ только изрѣдка, на большихъ разстояніяхъ другъ отъ друга, виднѣются тамъ-и-сямъ рыбачьи хижины, выстроенныя на самыхъ возвышенныхъ мѣстахъ.

Миссиссиппи, названный краснокожими Индійцами — Отцомъ-Водъ, необычайно величестненъ; желтыя воды его текутъ со скоростью пяти миль въ часъ (около девяти верстъ) между низменными берегами, которые онъ затопляетъ совершенно въ разливы дождливаго времени года. Тогда кажется, что онъ образуетъ въ глубинѣ Мехиканскаго-Залива особенное море, на которомъ всплываютъ, подобно островкамъ, жилища, построенныя, какъ я уже сказалъ, на самыхъ возвышенныхъ пунктахъ.

Поднимаясь дальше, мы увидѣли болѣе-сильную растительность на прочнѣе-образованной и болѣе-поднятой почвѣ: сначала показались въ изобиліи широколиственныя вѣерныя пальмы, потомъ куны низкаго ивняка разныхъ родовъ, а наконецъ большія деревья, на одномъ изъ которыхъ я разсмотрѣлъ знаменитаго коршуна (aura), называемаго Американцами carrion-crow, изъ чего креолы сдѣлали каранкро. Эти хищныя птицы очищаютъ страну отъ множества мертвыхъ животныхъ, находимыхъ въ большомъ изобиліи въ лѣсахъ и даже по близости селеній. Въ-слѣдствіе приносимой ими пользы, жизнь ихъ охранена закономъ, и убившій такую птицу платить пять долларовъ пени.

Настала ночь и стало очень-холодно. Сухая трава одной степи горѣла; пламя ея освѣщало темнокрасными отблесками воды потока и верхи деревьевъ. Вскорѣ поднялся густой туманъ, который принудилъ насъ стать на якорь, потому-что въ темныя ночи плаваніе по Миссиссиппи весьма-опасно, какъ отъ множества ходящихъ взадъ и впередъ судовъ, съ которыми можно столкнуться, такъ и отъ мѣстной особенности, свойственной большимъ рѣкамъ Сѣверной-Америки — отъ такъ-называемыхъ пней (snags). Это огромныя деревья, которыхъ одна оконечность зарылась въ днѣ рѣки, а другая направлена по теченію. Днемъ ихъ легко избѣжать, потому-что они большею частію торчать надъ водою, да притомъ, хотя въ разливы ихъ и не видно, но опытные лоцманы умѣютъ ихъ распознавать по особенной треугольной струѣ, болѣе или менѣе замѣтной, судя по углубленію дерева; за то ночью весьма-трудно видѣть эти подводныя опасности новаго рода, который легко пробиваютъ подводную часть жидко-выстроенныхъ рѣчныхъ пароходовъ и могутъ пустить ихъ на дно.

Деревья, образующія эти пни, приносятся теченіемъ съ верховьевъ Отца-Водъ и его многочисленнымъ данниковъ, а потому они являлись чаще и чаще по-мѣрѣ-того, какъ мы поднимались вверхъ. Разливы рѣкъ отторгаютъ отъ береговъ значительные клочки земли и влекутъ внизъ вырванныя съ корнемъ деревья; корни ихъ, сырые и обремененные землею, тяжелѣе вершины: поэтому они вязнутъ и легко зарываются въ подвижномъ грунтѣ дна, тогда-какъ теченіе наклоняетъ впередъ вершину и оставляетъ дерево въ такомъ положеніи. Чтобъ очистить потоки отъ этихъ опасныхъ помѣхъ судопроизводству, на Миссиссиппи и Миссури содержатся особаго рода пловучія пильни, которыя прикрѣпляются къ пнямъ и перепиливаютъ ихъ посредствомъ паровой машины на значительномъ углубленіи подъ водою.

Лишь-только туманъ сталъ прочищаться, мы снялись и пошли впередъ подъ малыми парами. Понемногу лѣса стали появляться вдоль закраинъ берега, такъ-какъ они расположены по всему потоку; эта лѣсная полоса, недалеко простирающаяся въ глубину, распространяется во внутрь земель по-мѣрѣ-того, какъ почва дѣлается тверже. За лѣсомъ начинаются дрожащія степи, которыя протягиваются къ озерамъ или къ морю. Селенія въ этой части многолюднѣе и обширнѣе. Являются уже обработанныя поля; насыпи, скрѣпленныя бревнами, защищаютъ плодоносную и богатую Бычачью-Землю отъ наводненій разливовъ. Здѣсь видно просвѣщеніе, потому-что тутъ ходятъ негры, нагруженные ношами; дѣвственная природа исчезаетъ — человѣкъ уже вторгся сюда съ своими вѣчными хлопотами и улучшеніями. Вскорѣ мы поравнялись съ небольшою равниной: это поле сраженія, на которомъ генералъ Джексонъ разбилъ, въ J815 году, англійскую пѣхотную дивизію, посланную для нападенія на Новый-Орлеанъ.

Наконецъ, 27-го января, «Левъ», протащившій насъ 104 мили, привелъ «Республиканца» къ набережной Новаго-Орлеана, и мы вскорѣ распростились съ своими спутниками-пассажирами.

II.
ЛУИЗІАНА.

Черезъ пять дней, мы отправились на пароходѣ «Робертъ Фультонъ» изъ Новаго-Орлеана въ Акадію.

Характеристическій типъ націи сильно проявляется въ пассажирахъ пароходовъ. Ясно видны старанія Американцевъ казаться джентльменами, не смотря на то, что они отбрасываютъ въ сторону приличія, хотя нѣсколько-стѣснительныя. Американецъ путешествуетъ какъ-будто онъ совершенно одинъ и какъ-будто его сотоварищи пассажиры созданы только для того, чтобъ помогать ему провести время перехода и развлекать его своими разговорами. Французскіе креолы теряютъ съ каждымъ днемъ свой національный характеръ и уже предпочитаютъ языкъ и привычки Американцевъ. Надобно сказать правду, на пароходахъ всѣ классы общества перемѣшаны между собою какъ-нельзя-болѣе; но даже истинные джентльмены, вѣроятно изъ уваженія къ системѣ всеобщего равенства, подражаютъ тону и манерамъ людей низшего разряда, такъ-что ихъ часто можно видѣть разсуждающими съ какимъ-нибудь матросомъ или господиномъ въ протертомъ костюмѣ о современныхъ политичеекихъ вопросахъ. Джентльмены, сидя въ своемъ любимомъ комфортабельномъ положеніи, т. е. уперши во что-нибудь ноги наравнѣ съ головою и стругая лучинку ножикомъ, котораго они почти не выпускаютъ изъ рукъ, спорятъ о политикѣ, горячатся, кричатъ и крупно бранятся между собою, нисколько не стѣсняясь даже въ присутствіи дамъ. Первое правило этихъ господъ — совершенная безцеремонность съ кѣмъ бы то ни было. Г. де-Салиньи, Французскій повѣренный въ дѣлахъ въ Техасѣ, ѣхалъ однажды на пароходѣ изъ Луисвилля въ Новый-Орлеанъ; товарищемъ его въ каютѣ былъ одинъ Яньки, при которомъ онъ дѣлалъ свой туалетъ, и который, находя употребленіе зубной щетки вещью весьма-замысловатою и совершенно ему неизвѣстною, попросилъ г. де-Салиньи, чтобъ онъ позволилъ ему попользоваться ею. Вычистивъ себѣ зубы, Американецъ хотѣлъ возвратить щетку ея владѣльцу, но г. де-Салиньи предложилъ ему оставить ее у себя, чѣмъ Яньки остался весьма-доволенъ.

На пароходахъ можно видѣть сцены еще необыкновеннѣе: часто политическіе споры кончаются кулачными ударами и даже смертоубійствомъ, чему, впрочемъ, здѣсь никто не удивляется. Разъ, въ-слѣдствіе долгаго и ожесточеннаго спора о государственныхъ дѣлахъ, одинъ Американецъ выстрѣлилъ по своему противнику изъ пистолета, но промахнулся а попалъ въ какого-то безгрешнаго пассажира, преспокойно спавшаго въ сторонѣ, и убилъ его на мѣстѣ. Убійца вручилъ за себя присяжному суду въ закладъ приличную сумму денегъ и переѣхалъ въ другой штатъ. Таковъ здѣсь ходъ уголовнаго правосудія! нѣсколькихъ тысячь конфискованныхъ долларовъ достаточно, чтобъ выкупить жизнь смертоубійцъ, которые свободно могутъ выѣхать изъ штата, гдѣ совершено преступленіе, воротиться черезъ болѣе или менѣе продолжительный промежутокъ времени, очиститься въ неявкѣ къ суду, и дѣло кончено.

Могучій пароходъ несъ насъ противъ быстраго теченія одного изъ величайшихъ потоковъ земнаго шара, котораго берега представляли мнѣ совершенно-новое зрѣлище. Меня поразила узкость участковъ обработанныхъ земель, окраенныхъ безконечною опушкою лѣсовъ; участки эти раздѣлены между собою оградами, проведенными подъ прямымъ угломъ къ направленію потока, котораго теченіе чрезвычайно извилисто, такъ-что сдѣлавъ, значительный крюкъ, мы возвращались почти къ тому же мѣсту. Внутри земель, омываемыхъ Отцомъ-Водъ, нѣтъ жилищъ — заселены только берега его. Жилища, расположенныя на землѣ, склоняющейся отъ береговъ потока къ озерамъ и къ морю, защищены отъ разливовъ Миссиссиппи высокими насыпями, которыя скрѣплены бревнами и такъ прочны, что могутъ выдержать напоръ разливающихся въ періодическіе дожди водъ. За этими оплотами проведены дороги, слѣдующія по всѣмъ извиливамъ рѣки — другихъ почти нѣтъ во всей Нижней-Луизіанѣ. За обработанными землями, на которыхъ выстроены домы владѣльцевъ со всѣми службами и принадлежностями, слѣдуютъ леса. Сперва видны дубы, орѣшники, хлопчатые тополи, магноліи, и проч., потомъ идутъ мрачныя и величественныя кипарисныя рощи, за которыми слѣдуютъ степи, покрытыя высокими травами, — степи еще плодородныя, — а за ними тянется дрожащая степь, колеблющаяся трясина, поглощающая безвозвратно безразсудныхъ, отваживающихся ступать по ея обманчивой травѣ; наконецъ, озера и море. Вотъ общій топографическій характеръ всей Нижней-Луизіаны, начинал отъ устій Миссиссиппи до прихода Вознесенія.

Мы прибыли въ Акадію уже поздно вечеромъ; проливной дождь заливалъ костры, зажженные на берегу, чтобъ указать пароходу якорное мѣсто. Г. де-Луаньи принялъ насъ съ величайшимъ радушіемъ и угостилъ превосходнымъ ужиномъ.

На слѣдующее утро, такъ-какъ дождь не унимался и нельзя было идти на охоту, я пошелъ осматривать въ подробности жилище и заведенія нашего хозяина. Домъ его, выстроенный изъ кирпичей и дерева, расположенъ такимъ образомъ, чтобъ по возможности избѣгать несгерпимыхъ жаровъ, господствующихъ здѣсь въ-продолженіе большей части года. Строеніе защищено отъ нихъ широкою галереею, обведенною вокругъ; большіе корридоры, въ которые изъ каждой комнаты есть двери, даютъ воздуху свободное движеніе, такъ-что ни одно дуновеніе вѣтерка не пропадаетъ даромъ; а огромные луизіанскіе орѣшники и гигантскія акаціи представляютъ солнечнымъ лучамъ, непроницаемую преграду и сохраняютъ въ комнатахъ свѣжесть. Мы обошли сады, сахарный заводъ, на которомъ сахаръ однако не рафинируется, а только приготовляется песокъ, подверженный разнымъ стененямъ очистки, паровыя пильныя машины, и проч., и, наконецъ, станъ негровъ.

Станъ этотъ состоитъ изъ двухъ рядовъ деревянныхъ хижинъ и расположенъ такимъ образомъ, чтобъ за ними удобно было надсматривать. При выборѣ мѣстности, господинъ ихъ старается больше всего о томъ, чтобъ негры жили подальше отъ береговъ рѣки и не могли имѣть удобныхъ сношеній съ язвою Луизіаны — лодочниками и каботёрами Миссиссиппи: эти люди, извѣстные подъ названіемъ похитителей куръ, подстрекаютъ невольниковъ къ воровству, обѣщая имъ крѣпкіе напитки за украденныя вещи. Домъ смотрителя помѣщается обыкновенно ближе къ берегу потока, а больница — на другой оконечности стана.

Хижины негровъ довольно-просторны, и каждая окружена навѣсомъ въ родѣ галереи, образующейся изъ значительнаго продолженія крыши, а раздѣлена на двѣ половины, гдѣ помѣщены семейства негровъ, состоящія обыкновенно изъ трехъ или четырехъ членовъ. Я говорю семейства, хотя для этого злосчастнаго племени такое названіе не совсѣмъ сообразно съ истиной: мужъ и жена никогда не соединены между собою узами духовнаго или гражданскаго брака: они сходятся и расходятся по взаимному согласно. Жены не затрудняютъ себя чрезмѣрною вѣрностью мужьямъ, которымъ это очень-хорошо извѣстно, почему они и не питаютъ къ своимъ дѣтямъ особенной родительской нѣжности. Негрёнокъ, родившійся на плантаціи, принадлежитъ господину его матери: это правило устраняетъ всякій поводъ къ спорамъ, хотя и часто случается, что мужъ негритянки принадлежитъ къ сосѣдней плантаціи.

Негровъ кормятъ хорошо и одѣваютъ прилично; работы ихъ распредѣлены регулярно: въ каждый будній день недѣли, негръ обязанъ исполнить заданный урокъ, который соразмѣряется съ его лѣтами и силами; послѣ того онъ воленъ располагать своимъ временемъ какъ ему угодно. Онъ можетъ спать или работать для своего господина, который тогда платить ему какъ вольнонаемному работнику. Воскресенья принадлежатъ ему — тогда онъ работаетъ только за деньги. Послѣ главныхъ работъ на заводѣ, неграмъ дается отдыхъ на недѣлю или на десять дней въ которые онѣ почти свободны.

Нѣкоторые изъ нихъ счастливѣе: дворовые негры, употребляемые для прислуги въ домахъ, пользуются почти участью бѣлой прислуги. Во многихъ креольскихъ домахъ можно видѣть негритянокъ, которыя неразлучны съ своими госпожами и съ которыми обращаются какъ съ своими. Еще чаще можно видѣть мулатовъ, квартероновъ, и въ особенности дѣвушекъ смѣшанной крови, живущихъ въ домахъ своихъ господъ на поразительно-короткой ногѣ съ ними, потому-что имъ предназначено быть невольниками дѣтей дома, съ которыми они обращаются какъ съ братьями; но эти избранники и избранницы имѣютъ на то почти всегда весьма-основательныя причины…

Безчеловѣчные законы о неграхъ (le Code Noir) вышли изъ употребленія. Господинъ уже не имѣетъ неограниченныхъ правъ на жизнь и смерть своихъ невольниковъ: онъ, можетъ убить негра только тогда, когда послѣдній его ударилъ, но во всѣхъ другихъ случаяхъ смертный приговоръ признается законнымъ не иначе, какъ тогда, когда онъ произнесенъ судомъ присяжныхъ, избранныхъ изъ жителей прихода. Наказанія, предоставленныя господину — плеть и кандалы.

Достойно вниманія, что негры, которые еще не были подвержены тѣлеснымъ наказаніямъ, стараются избѣгать ихъ добрымъ поведеніемъ: они даже славятся передъ другими тѣмъ, что ихъ не наказывали; но послѣ перваго удара плетью, нанесеннаго имъ исполнителемъ правосудія ихъ господина или смотрителя, все перемѣняется — певольникъ пренебрегаетъ наказаніями и смѣется подъ плетью, которая истязуетъ его тѣло и обагряется его кровью.

Въ сущности, негры не такъ несчастны, какъ вообще думаютъ; но въ наши дни филантропія въ модѣ и звонкія фразы на всѣхъ устахъ. «Свобода неграмъ! Негры такіе же люди, какъ, бѣлые!» — вотъ великая тэма, служащая источникомъ для потоковъ самаго цвѣтистаго краснорѣчія; но истинный другъ человѣчества долженъ напередъ спросить: созрѣли ли негры для свободы и могутъ ли они по умственнымъ и нравственнымъ качествамъ стать наряду съ бѣлыми? Такой вопросъ требуетъ внимательнаго разсмотрѣнія характера черныхъ и оцѣнки результатовъ ихъ освобожденія.

Въ-отношеніи разума, черное племя рѣшительно ниже бѣлаго; но страсти его необузданны, и лѣности его нѣтъ предѣловъ. Если оставить негровъ безъ регулярной и принужденной работы, то страсти ихъ развернутся въ полной силѣ, когда ихъ не будетъ укрощать усталость послѣ трудовъ. Правда, племя это огрубѣло отъ неволи; но развернутся ли у него умственныя способности отъ одного только освобожденія, когда негры будутъ преданы одинмъ животнымъ инстинктамъ? Легко ли искоренить въ бѣлыхъ предразсудокъ цвѣта кожи, который такъ сильно отталкиваетъ ихъ отъ черныхъ и всегда будетъ отталкивать, — предразсудокъ, который такъ безчеловѣчно укорененъ противъ негровъ даже въ самыхъ пламенныхъ аболинистахъ?

Въ Америкѣ, въ штатахъ, гдѣ существуетъ невольничество, не говорятъ объ освобожденіи негровъ, но улучшаютъ ихъ участь и стараются привязать ихъ къ земли, которую они обработываютъ. Новые привозы негровъ объявлены противозаконными, почему они случаются рѣдко; но негры, родившіеся на плантаціяхъ, довольно-счастливы и плантаціи благоденствуютъ, почему южные штаты стараются держать своихъ невольниковъ въ сносномъ рабствъ, и плантаторы, на основаніи особеннаго закона (the Linch law), вѣшаютъ безъ суда запальчивыхъ аболинистовъ, пойманныхъ на дѣлѣ съ возмутительными прокламаціями и старающихся взбунтовать невольниковъ противъ господъ ихъ. Еслибъ Конгрессъ вздумалъ решить вопросъ объ освобожденіи въ пользу аболинистовъ, то южные штаты непременно отдѣлились бы отъ сѣверныхъ, ибо они убѣждены, что не могутъ существовать безъ невольничества.

Мы посѣтили хижины негровъ во время ихъ ужина. Комнаты ихъ опрятны и кровати ограждены отъ мускитовъ пологами. Мужчины смотрѣли на насъ робко и униженно, но женщины, особенно молодыя, казались гораздо-смелѣе; негрята обоего пола, почти совершенно нагіе, играли на улицѣ.

Больница, состоящая изъ двухъ большихъ комнатъ, раздѣленныхъ крытою террассой, гдѣ выздоравливающіе пользуются свѣжимъ воздухомъ, была тогда безъ паціентовъ. Десятка два хорошо-расположенныхъ кроватей, весьма-опрятныхъ, было поставлено на случай нужды, и маленькая аптека заключала въ себе хорошо-выбранные медикаменты. Жители здѣшніе все более или менее медики и прибѣгаютъ къ помощи старыхъ мулатокъ, непреклонно убѣжденныхъ въ своемъ искусствѣ. Врачи Луизіаны очень-хорошо знаютъ достоинство этихъ старухъ, которыя лечатъ какими-то неизвѣстными зельями, умеютъ разными шарлатанствами пріобретать себе довѣренность не только черныхъ, но даже многихъ бѣлыхъ, мѣшаютъ лечить настоящимъ медикамъ, а потомъ сваливаютъ на нихъ все свои промахи.

Когда мы выходили изъ больницы, негры, чтобъ потѣшить насъ, вздумали насъ угостить пляскою караикро, которая заключается въ подражаніи длиннымъ прогулкамъ недовѣрчиваго коршуна вокругъ мертваго тела, когда онъ старается убѣдиться, дѣйствительно ли въ трупе нѣтъ никакихъ признаковъ жизни. Одинъ негръ раскрасился и нарядился такъ, что дѣйствительно походилъ нѣсколько на пернатаго любителя мертвечины; многіе другіе негры аккомпанировали печальнымъ пѣніемъ эволюціямъ плясуна, кружившегося около лежавшаго на землѣ, чернаго мальчишки; гримасы и ужимки плясуна были такъ забавны и такъ истинны, что мы отъ души ему апплодировали. Плясунъ много разъ наблюдалъ за движеніями своего образца и внимательно изучалъ ихъ, прежде нежели рѣшился подражать ему публично.

На слѣдующее утро мы выѣхали верхомъ, чтобъ осмотрѣть поля или саваны, называемыя пустыней. Саваны Луизіаны не то, что степи (prairie): это природныя пастбища, окруженныя хорошими оградами; оне кормятъ домашній скотъ и считаются въ числѣ наиболѣе-полезныхъ и плодородныхъ полей принадлежащихъ къ плантаціямъ. Степь (prairie), напротивъ того, есть не что иное, какъ пространный пустырь, заросшій травою, по которому плугъ никогда не провелъ ни одной борозды; это дикая и безплодная земля, которую человѣческая рука можетъ удобрить не иначе, какъ посредствомъ величайшихъ и самыхъ неблагодарныхъ трудовъ. Въ первой саване, по которой намъ пришлось проѣзжать, я замѣтилъ множество пустыхъ земляныхъ цилиндровъ, высотою около фута и состоящихъ изъ слоевъ, наложенныхъ одинъ на другой: ихъ называютъ раковыми трубами.

Въ Луизіанѣ водится особенная порода раковъ, которая живетъ въ землѣ и повидимому даже избѣгаетъ воды. Эти черепокожныя роютъ себѣ диры на большую глубину и окружаютъ отверстіе ихъ цилиндрами, о которыхъ я сейчасъ говорилъ и которые не впускаютъ туда дождевой воды, такъ-что жилища ихъ остаются сухи, хотя земля бываетъ въ это время покрыта нѣсколькими дюймами воды. Раковыя трубы сдѣланы изъ грязи, которая, высохши, дѣлается такъ тверда, что даже не пропитывается сыростью, и такъ крѣпки, что ихъ трудно сбить даже сильнымъ ударомъ ноги. Земляные раки очень-схожи съ нашими обыкновенными; они только нисколько продолговатѣе и зеленоватѣе нашихъ. Эти раки опасные враги жителей Луизіаны, какъ мы послѣ увидимъ.

Изъ саваны мы въѣхали въ лѣсъ, но не могли въ немъ далеко углубиться, потому-что кипарисная роща была затоплена водою, отъ-чего дороги сдѣлались непроходимыми. Мы однако слышали удары топоровъ негровъ по кипарисамъ, назначеннымъ на дрова. Добываніе лѣса представляетъ здѣсь большія затрудненія. Вообще, для построекъ и топлива употребляется кипарисъ, или такъ называемый лысый кипарисъ, превосходное прямослойное дерево, которое колется весьма-легко на длинныя и довольно тонкія доски; но его надобно вырубать въ кипарисницѣ и доставлять къ берегамъ потока, куда пристаютъ за дровами пароходы. Кипарисы растутъ преимущественно на болотистой почвѣ, по которой весьма-трудно таскать бревна и дрова. Чтобъ легче понять здѣшній способъ доставки, неизлишне сказать нѣсколько словъ о стокѣ водъ.

Во всей Нижней-Луизіанѣ уровень Миссиссиппи выше окрестныхъ земель, и въ него не впадаетъ ни одна рѣка или рѣчка: наклонность почвы къ кипарисніицѣ подала мысль о направленіи туда воды. Для этого въ каждомъ селеніи прорываютъ каналъ, куда стекаетъ вода изъ всѣхъ канавокъ и проходитъ черезъ кипарисницу въ байю (bayous), природные каналы, о которыхъ я буду имѣть случай говорить въ-послѣдствіи. Въ дождливое время года, кипарисница затоплена на нѣсколько футовъ, и въ каналахъ полноводіе. Тогда человѣкъ пять сильныхъ негровъ, ловко владѣющихъ топоромъ, садится на лодку и отправляются по каналу въ кипарисницу. Избранное дерево срубается вровень съ водою, при чемъ негры должны заботиться о томъ, чтобъ оно падая не раздавило ихъ; потомъ обрубаютъ вѣтви, протаскиваютъ стволъ между другими деревьями въ каналъ, а каналомъ прибуксировываютъ къ жилищу, гдѣ его распиливаютъ, колятъ и укладываютъ дрова на насыпи въ ожиданіи пароходовъ. Когда кипарисница не затоплена, то изъ нея почти невозможно вытаскивать деревья: тогда берутъ, только тѣ, которыя растутъ по берегамъ канала.

Не смотря на предусмотрительность здѣшнихъ жителей, имъ часто приходится страдать отъ обваловъ, производимыхъ разливами Миссиссиппи, извилистымъ его теченіемъ и возвышеніемъ его водъ надъ уровнемъ страны. Отецъ-Водъ, какъ извѣстно, описываетъ на пути своемъ безчисленные извороты; теченіе его, слѣдующее всегда по прямому направленію отъ одного выдавшагося пункта къ другому, подмываетъ берега, въ которые оно ударяется; но обвалы — неизбѣжное слѣдствіе такого разрушенія низшихъ частей почвы — бываютъ только тогда, когда высокія полноводія его глубоко пропитаютъ верхніе слои береговъ. Когда вода начинаетъ убывать, массы размокшей земли, не будучи поддержаны напоромъ потока, обваливаются съ большимъ шумомъ и рушатся въ него; чѣмъ дальше мысы выдаются и чѣмъ они уже, тѣмъ вѣроятнѣе и неизбѣжнѣе ихъ разрушеніе. Но отъ этого потокъ нисколько не дѣлается шире, потому-что онъ осаживаетъ въ противоположной мысу вдавшейся губѣ отторгнутую землю, отъ-чего въ ней образуется новая почва, возвышающаяся съ каждымъ годомъ и принадлежащая владѣльцу селенія, передъ которымъ она нарастаетъ. Вотъ отъ-чего кажется, что одни селенія съ каждымъ годомъ углубляются во внутрь земель, а другія болѣе и болѣе приближаются къ берегамъ потока.

Но если Миссиссиппи во многихъ случаяхъ оказывается врагомъ Луизіанцевъ, то онъ вознаграждаетъ ихъ за это безчисленными услугами: — чѣмъ была бы безъ него торговля страны, въ которой единственныя дороги возможны только вдоль береговъ потока? По немъ ходятъ трехмачтовички, брики, шкуны, плоскодонныя шаланды, огромные пароходы и проч.; онъ составляетъ просторный путь сообщенія между Луизіаной и сѣверными, восточными и западными штатами, которыхъ произведенія стекаются въ нее по немъ. Ничего не можетъ быть великолѣпнѣе этихъ флотовъ, проходящихъ взадъ и впередъ по величественному Месшасебе; часто можно видѣть трехмачтовыя суда въ пятьсотъ тонновъ на якорѣ передъ господскимъ домомъ плантаціи, пагруженныя сахаромъ и готовыя къ отплытію.

Около половины февраля, мы отправились изъ Акадіи къ г. Сове, котораго земли расположены миляхъ въ двадцати выше Новаго-Орлеана. Мутныя воды потока начинали уже возвышаться и катили нѣсколько огромныхъ деревьевъ, оторванныхъ отъ береговъ данниками Отца-Водъ, которые уже раздувались отъ начавшихся въ тѣхъ мѣстахъ разливовъ. Земли г. Сове служили въ это время убѣжищемъ нѣсколькимъ семействамъ Шактасовъ, такъ красноречиво описанныхъ Шатобріаномъ и оставившихъ свою Большую-Деревню, расположенную на Красной-Рѣкѣ, чтобъ провести зиму въ Луизіанѣ. Дикари эти соорудили себѣ у опушки лѣса десятка два шалашей, покрытыхъ широкими листьями вѣерной пальмы.

Первымъ стараніемъ моимъ было посѣтить первобытныхъ, жителей здѣшнихъ странъ. Я надѣялся найдти настоящихъ дикарей съ раскрашенными лицами, говорящихъ на неизвѣстномъ языкѣ, одѣтыхъ въ звѣриныя шкуры, употребляющихъ чудную домашнюю утварь и рѣзное оружіе. Недалеко отъ ихъ становища встрѣтилъ я одного Шактаса, окутаннаго грязнымъ шерстянымъ одѣяломъ, въ шляпѣ, украшенной жестяными бляхами и красивыми перьями, едва стоявшаго на ногахъ, съ раскраснѣвшимся лицомъ и пьяными взглядомъ. Вмѣсто торжественнаго оахъ! онъ привѣтствовалъ меня по-французски. Пропали мои драгоцѣнныя мечты! Нѣсколько молодыхъ дѣвушекъ, сидившихъ въ кружке передъ шалашами, плели корзины изъ тростинка; увидя меня, все они вскочили и спрятались. Я направился къ группѣ мужчинъ, окутанныхъ также въ одеяла и лежавшихъ на землѣ вокругъ огромной деревянной чашки съ сагамите (маисомъ, варенымъ въ соленой водѣ): они поклонились мне и одинъ предложилъ по-французски, не желаю ли я разделить ихъ трапезу. Я принялъ это гостепріимное приглашеніе. Тѣ изъ Шактасовъ, которые не говорили по-французски, показывали мнѣ свое кушанье, повторяя: чукуманфинанъ, т. е. это хорошо; хотя я не совершенно раздѣлялъ ихъ мнѣніе, однако замѣчалъ и съ своей стороны: чукуманфинанъ. Произношеніе мое возбуждало ихъ веселость. Они просили у меня виски^[1], единственнаго произведенія просвѣщенія, которое они уважаютъ. Я поподчивалъ ихъ табакомъ; одинъ дикарь вытащилъ изъ кожаннаго мишка бѣлую глиняную трубчонку, въ родѣ тѣхъ, которыя называются во Франціи brule-gueules (рыложоги): и тутъ разочарованіе! я надѣялся видѣть трубку мира изъ краснаго камня съ чудными изображеніями и тростниковымъ чубукомъ!

У всехъ этихъ дикарей были широкія лица съ выдавшимися скулами и безсмысленными черными глазами; длинные, жирные, черные волосы висѣли въ безпорядкѣ по плечамъ ихъ. Все, мужчины и женщины, были татуированы извилистою синею полосою, начинавшеюся съ угловъ рта и проходившею косвенно къ вершине челюстей. Пока мы курили трубку мира, одна молодая женщина замѣчательной красоты вышла изъ сосѣдняго шалаша, пріятнымъ и мелодическимъ голосомъ позвала одного изъ говорившихъ по-фpaнцузски дикарей, Батиста, и тотчасъ же исчезла.

Вскорѣ, однако, дикія девы пріободрились и вышли, чтобъ продолжать прерванную работу; все онѣ были малы, но стройны, совершенно-дурны и грязны. Жена Батиста также вышла; лицо ея было болѣе выразительно, нежели правильно; но трудно описать пріятность ея улыбки и кроткій блескъ глазъ. Кромѣ имени своего мужа, она не знала ни слова по-французски. Я отпустилъ Батисту комплиментъ на-счетъ красоты его тагикъ, и онъ взглянулъ на меня не слишкомъ-косо, когда я сказалъ, что жена его заслуживаетъ по своей красотѣ быть предводительницею народа Шактасовъ.

Батистъ сказалъ мне, что Шактасы самый древній и самый знаменитый изъ всѣхъ краснокожихъ народовъ — это притязаніе имѣетъ каждый изъ нихъ. Онъ разсказывалъ мнѣ о войнахъ своего народа противъ Шикассовъ и о періодическихъ перекочевкахъ своего племени. «Мы живемъ на берѣгахъ Крaсной-Рѣки» сказалъ онъ: «и приходимъ въ здѣшнія селенія, чтобъ провести снѣжное время года. Намъ доводится проходить пространныя кипарисницы и степи, но мы идемъ всегда прямо; бѣлые стали бы дѣлать безпрестанные извороты и заблудились бы. Мы умѣемъ избѣгать множества змѣй, которыя водятся въ проходимыхъ нами странахъ; но мы ихъ не боимся, потому-что имѣемъ вѣрныя средства вылечиваться отъ ихъ ужаленія».

Шактасы живутъ въ Луизіанѣ охотою; они истребляютъ ежегодно множество кроликовъ и оленей, которыхъ продаютъ въ селеніяхъ или въ Новомъ-Орлеанѣ; но, не смотря на эту торговлю, они въ самомъ жалкомъ положеніи, потому-что употребляютъ всѣ свои барыши на пьянство, не заботясь нисколько о снабженіи себя необходимыми потребностями жизни. Женщины продаютъ корзины своея работы.

Въ селеніяхъ охотно держатъ Шактасовъ, потому-что они ведутъ себя скромно, не воруютъ и не рѣжутъ для своего употребленія сахарнаго тростника на плантаціяхъ, гди располагаютъ шалаши свои. Одни только любители охоты не позволяютъ имъ селиться на своихъ земляхъ. Дикари эти знаютъ много цѣлительныхъ растеній и умѣютъ ихъ употреблять съ пользою. Вообще, краснокожіе южныхъ странъ имѣютъ больше медицинскихъ познаній, чѣмъ жители сѣверныхъ или западныхъ. Не потому ли, что цѣлебныя травы водятся въ большомъ изобиліи на югѣ?

Многимъ изъ Шактасовъ привита оспа; врачи ихъ умѣютъ кстати давать слабительныя, рвотныя и потогонныя лекарства. Отъ ужаленія ядовигыхъ змѣй они лечатъ колокольчатою травой и корнемъ хлопчатника, которые они толкутъ и потомъ прикладываютъ мякоть къ ранѣ, а сокъ даютъ принимать во внутрь.

Соприкосновеніе съ просвѣщенными сосѣдями погубило этихъ бѣдныхъ дикарей, а виски низвелъ ихъ ниже степени животныхъ. То же самое произошло со всѣми краснокожими племенами, которыя рѣшились вкусить такъ-называемыхъ плодовъ просвѣщенія. Отъ краснокожего можно получить все за крѣпкіе напитки; цѣлыя племена ихъ сдѣлаютъ что угодно и возстанутъ противъ кого угодно за нисколько бочекъ водки: поэтому законы строго воспрещаютъ привозъ крѣпкихъ напитковъ въ страны, гдѣ живутъ они; но въ Луизіанѣ Шактасы живутъ небольшими отдѣльными кочевьями и не внушаютъ никому опасеній, и потому имъ не мѣшаютъ пропивать все, что у нихъ есть. Племена дикихъ, мало-по-малу исчезаютъ отъ болѣзней и пороковъ, необходимыхъ слѣдствій «плодовъ просвѣщенія» — можетъ ли быть иначе?

Въ концѣ марта, Миссиссиппи, разбухшій отъ разлива своихъ сѣверныхъ и западныхъ данниковъ, катилъ къ морю огромныя деревья, и вскорѣ обширная его поверхность, почти сравнившаяся высотою съ насыпями или валами, казалась озеромъ, готовымъ затопить окрестный страны. Дернъ, вѣтви, кустарники и величайшія деревья неслись одни за другими, увлекаемые быстриною. Тогда появляется у мѣстныхъ жителей новая промышленость: негры, на легкихъ челнокахъ, выбираютъ между этимъ флотомъ деревьевъ лучшія, завязываютъ за нихъ конецъ веревки а прибуксировываютъ къ берегу, гдѣ шпили, движимые людьми или лошадьми, вытаскиваютъ ихъ на сушу. Этотъ плавникъ^[2], котораго добываніе и доставка не требуютъ большаго труда, — важное пособіе для здѣшняго края, особенно для тѣхъ участковъ, гдѣ мало лѣса: въ-продолженіе одного разлива, легко можно съ сотнею негровъ собрать двухгодовой запасъ дровъ и лѣса, не трогая кипарисницы.

Г. Гюйо, одинъ изъ моихъ новыхъ знакомцевъ, пригласилъ меня поохотиться за оленемъ. Мы выѣхали верхомъ въ ясное утро и углубились въ лѣсъ. Дивная и могучая растительность Америки, огромнѣйшія деревья, обвитыя безчисленнымъ множествомъ разнородныхъ ліанъ, широкіе листья вѣерной пальмы, — всѣ это было для меня зрѣлищемъ новымъ и поражало меня удивленіемъ; но заглядываться на красоты природы было мнѣ довольно-опасно: давъ волю мечтамъ вмѣсто того, чтобъ править лошадью, я бы скоро упалъ съ нея. Мни приходилось то перескакивать черезъ лежащій поперегъ дороги стволъ дерева, то выбираться изъ страшнѣйшей путаницы корней и ліанъ, переплетшихся между собою въ почти-неодолимую преграду; потомъ опять надобно было беречь шапку, которой грозили нависшія сучья, или выпутывать свои ноги и ружье изъ кустарника, или дѣлать обходъ, чтобъ не провалиться въ какую-нибудь дыру съ жидкою тиной, или слѣзать съ лошади и вести ее черезъ жерди, перекинутыя въ видѣ мостовъ и выкатывавшіяся у нея изъ-подъ ногъ, и много тому подобнаго.

Наконецъ, мы добрались до нѣсколько-болѣе возвышенной мѣстности, на которой была рощица магноліи. Охотники наши прибыли туда съ восемью прекрасными собаками. Насъ было пятеро; трое должны были занять постъ на каналѣ (прорытомъ въ кипарисницу), чтобъ отрѣзать оленю отступленіе, а я послѣдовалъ за г-мъ Гюйо: мы должны были поддерживать собакъ и ожидать возвращенія оленя. Я очень обрадовался такому распоряженію, ибо оно доставило мнѣ случай побывать въ кипарисницѣ съ человѣкомъ, знающимъ ея совершенно.

Съ четверть часа пробирались мы вдоль канала. Дубы и хлопчатые тополи (cotton-wood) стали рѣдѣть, а вѣерныя пальмы, напротивъ, появлялись чаще и чаще; вскорѣ мы нашли нѣсколько кипарисовъ, сперва разбросанныхъ, но потомъ болѣе-сближенныхъ между собою. Эта часть лѣса называется фальшивою кипарисницей. Тогда мы удалились отъ канала; спутникъ мой замѣтилъ часъ, высоту солнца и направленіе тѣни — необходимая предосторожность, чтобъ, послѣ не заблудиться, и мы углубились въ настоящую кипарисницу, гдѣ спустили со своры ищейку и борзыхъ. Мы пробирались съ величайшимъ трудомъ между вѣерниками и на каждомъ шагу натыкались въ высокой травѣ на корни, гнилые пни и деревья. Вдругъ, г. Гюйо остановилъ меня и показалъ на толстую змѣю конго, грѣвшуюся на солнцѣ на опрокинутомъ деревѣ. Животное это ужаснаго вида и весьма-опасно, потому-что не возвѣщаетъ своего присутствія, какъ гремучая змѣя, и смело нападаетъ на людей и звѣрей. Товарищъ мои пошелъ пряло къ змѣѣ, отбросилъ ее дуломъ ружья въ сторону и вскочилъ на дерево безъ дальнѣйшихъ околичностей; я послѣдовалъ его примѣру, но старался держаться подальше отъ змѣи, которая была не одна, потому-что тотчасъ же увидѣлъ я одну изъ нашихъ собакъ, убѣгавшую со всѣхъ ногъ отъ бросившагося на нее конго. Прошедъ насколько шаговъ, которые я ступалъ съ большою осторожностью, снова увидѣлъ я предъ собою трехъ змѣй той же породы, смотрѣвшихъ на меня съ большимъ вниманіемъ; чтобы не безпокоить ихъ, я нѣсколько отклонился отъ прямаго пути и весьма-благоразумно обошелъ ихъ стороною.

Собака лаяла, направляясь по горячему сладу; внезапный шорохъ листьевъ вѣерниковъ возвѣстилъ намъ, что олень поднятъ; спутникъ мой послалъ меня занять не вдалекѣ постъ за нашею стаей, которой лай вскорѣ пересталъ долетать до моего слуха. Я безъ труда отъискалъ назначенную мнѣ прогалину, выбралъ себя мѣсто посуше и приготовился выстрѣлить, а между-тѣмъ, смотрѣлъ вокругъ себя съ удивленіемъ и любопытствомъ.

Лысый кипарисъ (cypressus distycha) великолѣпное дерево; стебель его, совѣршанно-прямой, поднимается безъ единаго сучка на высоту отъ шестидесяти до восьмидесяти футовъ. Плоская вершина его состоитъ изъ горизонтальныхъ вѣтвей, покрытыхъ темными и густыми листьями, образующими сводъ, почти-непроницаемый солнечными лучами. Комель дерева раздѣляется на множество корней, отъ которыхъ горизонтальный разрѣзъ его имѣетъ звѣздообразный видъ. Корни его протягиваются весьма-далако и образуютъ колѣна, изъ которыхъ выходятъ твердые наросты, гладкіе и заостренные, поднимающіеся иногда фута на четыре или на пять. Этихъ наростовъ, называемыхъ Испанцами boscoyos, безчисленное множество въ кипарисницѣ. О нихъ весьма-невыгодно ушибаться.

Кипарисы отстояли одинъ отъ другаго фута на четыре или на пять. Пни растутъ, какъ я уже упоминалъ, на болотной почвѣ, такъ-что около нихъ то вязнешь въ жидкой грязи, то стоишь по колѣно въ водѣ, или, оступившись, попадаешь въ нору мускусовой крысы или въ берлогу крокодила. Около деревьевъ растутъ высокія, густыя травы, поднимающiяся фута на три или на четыре, и множество вѣерниковъ. Сцена оживляется большими сѣрыми бѣлками, цѣпляющимися по деревьямъ, между которыми порхаютъ американскіе голуби, красныя тангары и синія флоридскія сои (родъ сорокъ). Болѣе-возвышенныя міѣста населены оленями и ямайскими медвѣдями. Болотная вода кишитъ мускусовыми крысами, крокодилами, раками, лягушками; миріады черепокожныхъ и насѣкомыхъ шевелятся въ водяныхъ травахъ. Въ прогалинахъ грѣются на солнцѣ, на опрокинутыхъ деревьяхъ, нѣсколько родовъ змѣй конго и большихъ ужей.

Нетъ ничего торжественнѣе и унылѣе кипарисницы. Ея мракъ, величественное безмолвіе, пустынность и опасности на каждомъ шагу потрясаютъ душу. Вѣковыя сосны величайшихъ лѣсовъ Европы не могутъ дать понятія о ея угрюмомъ величіи. Товарищъ мой былъ уже далеко и животныя, умолкавшія на минуту испугавшись лая собакъ, ободрились и зашумѣли снова; тогда я услышалъ въ первый разъ между ихъ разнообразными голосами мычаніе лягушки-вола (bull-frog), называемой у креоловъ уараронгъ.

Созерцаніе мое было прервано лаемъ собакъ, снова входившихъ въ кипарисницу послѣ погони за оленемъ по степи. Эхо лѣсовъ повторило ружейный выстрѣлъ въ сторонѣ, гдѣ поджидали звѣря наши охотники. Собаки пріумолкли и залаяли снова; потомъ я услышалъ другой выстрилъ, болѣе отдаленный, послѣ котораго собаки замолчали.

Три ружейные выстрѣла, раздавшіеся одинъ послѣ другаго, дали мнѣ знать, что время оставить мой постъ. Отъискивая ихъ, я чуть не заблудился, потому-что не имѣлъ благоразумія замѣтить высоту солнца и направленіе тѣни; а деревья всѣ такъ похожи другъ на друга, что по нимъ невозможно отъискивать путь. Мнѣ разсказывали въ-послѣдствіи, что многіе, принявъ даже нужныя предосторожности, заблуждались въ кипарисницѣ. Я прислушивался съ большимъ вниманіемъ къ ружейнымъ выстрѣламъ, которыми мнѣ дѣлали сигналы и, замѣтивъ въ одной прогалинѣ направленіе звука по тѣни, присоединился наконецъ благополучно къ своимъ товарищамъ, довольнымъ удачною охотой.

Около этого времени, потокъ прорвалъ одну изъ насыпей, защищавшихъ имѣніе близкаго сосѣда, г. Сове, и сдѣлалъ, какъ здѣсь говорится, щель. Я поѣхалъ туда и увидѣлъ щель шириной футовъ въ двадцать, черезъ которую вода потока наполнила бассейнъ, заключавшійся между двумя насыпями; вторая, выстроенная вновь и еще не окрѣплая, также начала уступать напору воды. Къ-счастію, промоина второй насыпи не совершенно соотвѣтствовала первой, такъ-что теченіе ударяло въ нее не прямо, а уже потерявъ нѣсколько своей силы. Вода подмывала края щелей, которыя расширялись болѣе и болѣе; такъ-какъ уровень рѣки выше дороги, то вода катилась на все каскадомъ и безпрестанно подрывала землю за первымъ валомъ. Дорога была уничтожена, ограды снесены, огромное озеро разливалось на обработанныхъ земляхъ и стекало въ лѣса. Триста негровъ, собравшихся изъ ближайшихъ селеній, старались завалить прорывъ второй насыпи: о первой нечего было и думать до пониженія воды въ Миссиссиппи. Въ бассейнѣ между насыпями составили родъ клѣтки изъ толстыхъ кольевъ, наколоченныхъ въ землю въ два ряда, и навалили туда фашинъ и дерна; четырехсуточная упорная и безпрерывная работа остановила наконецъ расширеніе второй щели, которую вскорѣ совершенно задѣлали. Наводненіе было остановлено, и сообщенія возобновлены, но убытокъ хозяина былъ невознаградимъ: потокъ, проходя по землямъ, засорилъ канавы и унесъ сахарный тростникъ; хлѣбъ также пропалъ совершенно. Еслибъ, вмѣсто двухъ насыпей, поддерживающихъ одна другую, была только одна, то поврежденія были бы несравненно-больше, потому-что промоину невозможно задѣлать прежде, чѣмъ вода въ потокѣ прійдетъ въ свой обыкновенный уровень; въ такихъ случаяхъ, наводненіе продолжается нѣсколько мѣсяцевъ, и когда оно кончится, на землѣ остается толстый слой ила, возвышающего почву и обѣщающаго изобильныя жатвы, но за то неминуемо сопровождаемаго тяжкими повальными болѣзнями. Чтобъ охранить себя отъ такихъ несчастій, здѣшніе жители берегутъ свои насыпи съ величайшею заботливостью: замѣтивъ, что одинъ валъ ненадеженъ, они тотчасъ же выводятъ позади его въ нѣкоторомъ разстояніи другой; но эти работы дѣлаются всегда заблаговременно, чтобъ новый валъ успѣлъ осѣсть и окрѣпнуть прежде, чѣмъ разливъ смоетъ старый.

Когда вода въ Миссиссиппи начинаетъ подниматься, жители проводятъ на берегу цѣлыя ночи и внимательно слѣдятъ за успѣхами повышенія потока, подкрѣпляютъ старыя плотины и воздвигаютъ новыя. Но есть родъ бѣды, отъ которой очень-трудно оборониться: мускусовыя крысы и земляные раки, роющіе себѣ норы и подземные ходы въ насыпяхъ, бываютъ часто причиною щелей. Земляной ракъ можетъ въ одну ночь прорыть насыпь насквозь; вода, проникнувъ въ этотъ новый каналъ, расширяетъ его, промываетъ себѣ просторный путь, и черезъ сутки валъ разрушенъ. Раки въ особенности дѣятельны въ эпохи разливовъ, почему жители тщательно затыкаютъ малѣйшія отверстія, лишь только они покажутся; но бѣда въ томъ, что ихъ не всегда можно разсмотрѣть и что нѣтъ никакихъ средствъ, истребить этихъ опасныхъ черепокожныхъ.

Вовремя полноводій, возвышеніе уровня Миссиссиппи надъ окрестными землями весьма-ощутительно. Изъ перваго этажа домовъ вы можете видѣть многочисленныя суда, проходящія по потоку выше васъ; еслибъ эта страшная масса воды прорвала плотины, то вся Нижняя-Луизіана была бы въ одинъ мигъ затоплена.

Ближе къ Новому-Орлеану, на низменныхъ мѣстахъ, много дрожащихъ степей, по которымъ можно ходить не иначе, какъ очень-скоро и съ большими предосторожностями, стараясь всегда ступать по корнямъ деревьевъ или кучкамъ тростника. Идучи по этой колеблющейся почвѣ, всегда думаешь, что находишься ниже того мѣста, съ котораго ступилъ, потому-что тонкая пловучая кора болота опускается подъ тяжестью, которую она поддерживаетъ. Охотники, пускающіеся за дичью въ дрожащія степи, всегда, держатъ ружье горизонтально, чтобъ въ случаѣ, еслибъ имъ пришлось провалиться, имѣть опорную точку; многіе, однако, не возвращались изъ этихъ опасныхъ прогулокъ. Мнѣ самому случалось охотиться въ дрожащей степи, и я нѣсколько разъ проваливался въ трясину, поддерживающую болѣе-плотную кору, по которой шелъ я; но мнѣ удавалось выбираться оттуда благополучно и. снова попадать на достаточно-твердый, хотя и болотистый грунтъ, на которомъ шевелилось смѣшанное населеніе черныхъ ужей, лягушекъ всѣхъ родовъ и раковъ.

Одинъ Американецъ, г. Миллигэнъ, пригласилъ насъ на нисколько дней въ свое жилище, находящееся близь поля сраженія, прославленнаго побѣдою генерала Джексона. Поохотившись за бекасами въ дрожащей степи, мы рѣшились предпринять на другой день болѣе-интересную охоту. Сзади имѣнія начинается байю (болотное озеро) Уатча. Рано утромъ, вооруженные карабинами, мы съ сыномъ г. Миллигэна сели въ лодку, въ сопровожденіи одного негра, и отправились по каналу помѣстья. Намъ каждую минуту приходилось вылѣзать, чтобъ протаскивать лодку, которой путь затруднялся водяными травами, мѣшавшими весламъ; послѣ двухъ часовъ утомительной работы, пробрались мы черезъ сухую степь, находящуюся за лѣсомъ, и въѣхали въ байю. Негръ, сидя въ кормѣ, правилъ лодкою, а мы расположились въ носу и приготовились стрѣлять крокодиловъ.

Часть байю, соединяющаяся съ каналомъ, не шире ста футовъ. Иловатые берега его скрываются подъ густыми камышами и тростникомъ, за которымъ поднимается прекрасный лесъ кожевенныхъ деревьевъ (sumac), хлопчатниковъ и орѣшниковъ разнаго рода, покрытыхъ черными ліанами съ длинными узловатыми стеблями. Бѣлыя ліаны съ благовонными цвѣтами и плющъ разнаго рода обвивали стебли старыхъ деревьевъ и молодили ихъ своею свѣжею зеленью. Вода байю, густая и красноватая, была совершенно-гладка и отражала солнечные лучи; множество крокодиловъ спало на поверхности; они скорѣе походили на плавающіе чурбаны, чѣмъ на живыя существа. При нашемъ приближеніи, оно уходили въ воду, но такъ медленно, что вода почти не шевелилась надъ темъ мѣстомъ, гдѣ они скрывались. Одинъ изъ нихъ подпустилъ насъ къ себѣ довольно-близко; вся верхняя часть его тѣла выходила изъ воды; я тщательно прицѣлился и выстрѣлилъ. Пуля попала мѣтко, потому-что животное опрокинулось на бокъ, судорожно зашевелило лапами и сильно ударяло хвостомъ по водѣ. Мы поѣхали къ нему, гребя изо всѣхъ силъ, но онъ исчезъ, а большая глубина байю въ этомъ мѣстѣ не позволила намъ его вытащить, почему пришлось пытаться не будемъ ли счастливѣе въ другой разъ. Выстрѣлы наши не умолкали, но крокодилы не пугались и выныривали снова, лишь-только лодка проѣзжала мимо. Товарищъ мой убилъ троихъ, но все они нырнули такъ же, какъ и первый, и намъ нельзя было добыть ихъ.

Я надѣялся найдти нѣсколько крокодиловъ въ камышахъ и просилъ, чтобъ меня высадили. Прошатавшись вдоль берега съ четверть часа, увидѣлъ я голову огромнаго крокодила, выходившую изъ воды шагахъ въ двадцати отъ меня и медленно приближавшуюся къ берегу. Животное, по-видимому, меня не замѣтило, потому-что я закрыть былъ кустарникомъ, а можетъ-быть, оно имѣло на меня какіе-нибудь виды: я выбралъ благонрiятмый моментъ, прицѣлился и всадилъ ему пулю между глазами. Крокодилъ пріостановился на мгновеніе, потомъ переплылъ черезъ байю, чтобъ спрятаться въ камышахъ противоположнаао берега, окрашивая воду своею кровью. Я вскочилъ въ лодку, и мы немедленно пустились за нимъ въ погоню; но трудъ былъ напрасенъ: мы видѣли, какъ онъ съ величайшею ловкостью скользилъ между травами, куда намъ нельзя было отважиться, и оставлялъ за собою на камышахъ большія кровавыя пятна.

Наконецъ, товарищу моему удалось убить четырех-футоваго крокодила и втащить его въ лодку. Послѣ того, мы ранили еще одного взрослаго въ довольно-мелкой водѣ, и пока онъ утекалъ, мнѣ удалось схватить одну изъ заднихъ лапъ животнаго и мы втащили его въ лодку общими силами еще живаго. Намъ стоило большаго труда привязать неугомонное животное, потому-что оно сильно рвалось и металось.

Я не видалъ въ этомъ байю крокодиловъ длиннѣе восьми футовъ. Теперь здѣсь рѣдко попадаются огромные крокодилы, которыхъ прежде было такое множество: пароходы изгнали ихъ съ береговъ потока, и теперь они попадаются только въ бухточкахъ, въ байю и въ большихъ кипарисницахъ; но тамъ ихъ еще удовлетворительное количество. Вообще, крокодилы здѣсь неопасны, и несчастія отъ нихъ рѣдки: по землѣ они не могутъ скоро бѣгать, а байю далеки отъ селеній и такъ болотисты, что ни кому не вздумается въ нихъ купаться. Впрочемъ, неосторожныя дѣти иногда бывали жертвами большихъ крокодиловъ.

Желая посмотрѣть, какъ горятъ степи, мы вздумали зажечь ту, которая отдѣляетъ байю отъ лѣса, и бросили въ нее подъ вѣтромъ отъ себя нѣсколько пучковъ зажженной сухой травы. Въ нѣсколько мгновеній раздуваемое вѣтромъ пламя обхватило всю равнину; трава горѣла съ искрами и трескомъ, и черный густой дымъ поднялся столбами. Вскорѣ мы услышали крики испуганныхъ маленькихъ четвероногихъ обитателей степи, убѣгавшихъ отъ гибели. Не было бы возможности остановить пламя, которое скоро погасло само собою, дойдя до воды — тѣмъ и кончилось устроенное нами великолѣпное зрѣлище.

Мы возвратились но берегу канала, ведя лодку бечевою, а на другой день отправились сухимъ путемъ въ Новый-Орлеанъ. Спутникъ мой обратилъ наше вниманіе на разстилавшуюся по лѣвому берегу потока Бычью-Зѣмлю, которой подобной нѣтъ по всей Нижней-Луизіанѣ. На этой равнинѣ обработанный поля занимаютъ нѣсколько миль протяженія, отъ береговъ Миссиссиппи до озеръ, а жилища не расположены по одной линіи вдоль потока, какъ въ мѣстахъ выше или ниже Бычьей-Земли; здѣсь также нѣтъ ни болотъ, ни кипарисницы.

На Бычьей-Землѣ водится особенная порода гремучихъ змѣй, которыя не длиннѣе восьмнадцати дюймовъ: это crotalus miliaris. Онѣ рѣдки, но весьма-ядовиты и тѣмъ болѣе опасны, что ихъ труднѣе замѣтить, чѣмъ другой видъ той же породы, crotalus korridus, которыхъ размѣры гораздо-больше.

Вообще, Луизіана изобилуетъ ядовитыми змѣями разныхъ породъ и видовъ. Величайшія изъ нихъ и самыя обыкновенныя — гремучія змѣи, crotalus horridus; длина ихъ доходитъ иногда отъ пятнадцати до восьмнадцати футовъ. У одной изъ самыхъ большихъ насчитали тридцать двѣ гремушки. Но теперь экземпляры такой длины рѣдки: чѣмъ больше успѣховъ дѣлаетъ земледѣліе, тѣмъ рѣже большія змѣи — это общее правило.

Змѣи эти лѣнивы и вялы. Не смотря на то, что онѣ вооружены смертельнымъ ядомъ, онѣ бѣгутъ отъ человѣка и жалятъ только тогда, когда ихъ испугаютъ, или когда нападаютъ на нихъ самихъ. Дѣйствіе ихъ яда такъ быстро, что часто бываетъ невозможно спасти раненныхъ. Однажды, негръ, работавшій на сахарной плантаціи, былъ ужаленъ гремучею змѣею: онъ только успѣлъ вскрикнуть и упалъ мертвый.

Извѣстно, что ядъ змѣй заключенъ въ ядохранилищѣ особеннаго устройства, находящейся въ ихъ верхней челюсти; онъ дѣйствуетъ даже на нихъ самихъ, такъ, что онѣ сами могутъ лишить себя жизни. Мясо ихъ бѣло и безвредно, и негры ѣдятъ его съ большимъ аппетитомъ, отрѣзавъ напередъ голову гада.

Гремучія змѣи любятъ мѣста сухія; ихъ можно найдти на возвышенныхъ земляхъ, въ лѣсахъ магнолій, въ степи и даже иногда въ жилыхъ строеніяхъ. Когда мѣста ихъ жительства поняты наводненіемъ отъ прорыва щели и т. п., ихъ можно видѣть въ большомъ количествѣ на тѣхъ пунктахъ, которые остались сухи; такая не любовь къ водѣ не мѣшаетъ имъ, однако, плавать: ихъ часто видали переплывающими черезъ Миссиссиппи. Гремучія змѣи поднимаются на деревья только тогда, когда стебель очень наклоненъ; такъ же точно они не могутъ, подобно боа, обвиваться вокругъ деревьевъ. Позвоночный хребетъ ихъ весьма-слабъ: достаточно ударить гибкимъ хлыстомъ по спинѣ, чтобъ убить ихъ.

Змѣя болѣе-рѣдкая, мокассинъ, имѣетъ такую же узорчатую кожу, какъ и гремучія змѣи; она только ростомъ меньше ихъ и безъ гремушекъ. Нравы ея почти общіе съ ними, но она опаснѣе, потому-что не возвѣщаетъ о своемъ присутствіи.

Самая рѣдкая изъ здѣшнихъ ядовитыхъ змѣй, мѣдноголовая (copperhead); говорятъ, что она очень-цроворна и опасна.

Кипарисницы, а также низменныя и болотистыя мѣста населены тремя видами черныхъ ехиднъ, называемыхъ конго: они страшны своимъ множествомъ, своею силой и дѣятельностью своего яда. Этотъ родъ змѣй, самый ужасный, имѣетъ отвратительную наружность. Глаза конго, необыкновенно-блестящіе и свирѣпые, вправлены въ маленькую голову, плоскую, короткую и тупорылую, присоединенную къ тѣлу тонкою шеей, которая раздувается, когда животное разъярено; тѣло его, толстое и уродливое, оканчивается безъ всякой постепенности тупымъ хвостомъ, длиною не болѣе трехъ дюймовъ. Кольца этихъ короткихъ и тяжелыхъ змѣй не имѣютъ никакой граціозности; но онѣ бросаются съ силою на предметъ своей ярости. Готовясь нападать, конго сперва вытягивается въ почти-вертикальномъ положеніи, держась на одномъ хвостѣ, потомъ сгибается въ дугу и быстро кидается впередъ. Луизіанскія конго малоизвѣстны въ Европѣ; все различіе между ихъ тремя видами заключается въ длинѣ и цвѣтѣ кожи: одинъ видъ этой породы совершенно-черный; другой, черный съ грязно-сѣрыми переливами, а третій имѣетъ на спинѣ темнокрасныя пятна.

Ни у какой породы отличительный характеръ ядовитыхъ змѣй не выражается такъ замѣтно, какъ у конго: землянистый цвѣтъ ихъ и свирѣпое выраженіе кровавыхъ глазъ возбуждаютъ недовѣрчивость съ перваго взгляда. Механизмъ уязвленія ихъ хорошо извѣстенъ: онѣ не кусаютъ, а ударяютъ свои жертвы. Нижняя челюсть ихъ разинутой пасти упирается въ шею, и змѣя наноситъ головою ударъ, отъ котораго остроконечные зубы ея входятъ всею длиною въ рану.

Разъ мнѣ принесли престранную змѣю. Ее нашли на связкѣ сахарнаго тростника; когда подошли къ ней, чтобъ ее убить, она быстро начала ускользать, выпуская, какъ мнѣ сказали, изъ конца хвоста бѣловатую жидкость нестерпимо-отвратительнаго запаха. Разсматривая ее, я не нашелъ однако никакихъ признаковъ, отличающихъ ядовитыхъ змѣй: у нея была маленькая голова, толстая шея и цилиндрическое тѣло; хвостъ продолжалъ туловище безъ особенно-отличительнаго разграниченія. Шестіугольныя чешуи, черныя и плоскія, отдѣлялись другъ отъ друга бѣлыми промежутками; бока ярко-краснаго цвѣта и такія же полосы тянулись вдоль брюха. Пасть ея, маленькая и такая же, какъ у ужей, не была вооружена крючковатыми зубами, и наконецъ, хвостъ оканчивался совeршенно-коничeскимъ рогомъ, въ которомъ я, однако, не нашелъ никакого канала внутри, равно-какъ никакого отверстія на концѣ.

Кромѣ ядовитыхъ змѣй, въ Луизіанѣ водится безчисленное множество ужей всѣхъ родовъ и размѣровъ. Я вывезъ оттуда экземпляръ крошечной змѣй, достигшей уже полнаго развитія, которой длина три дюйма. Многіе изъ здѣшнихъ ужей замѣчательны по красотѣ своихъ формъ, яркости цвѣтовъ и живости и граціозности движеній. Они попадаются вездѣ: въ лѣсахъ, канавкахъ, на дворахъ, въ домахъ. Нѣкоторые, прозванные яйцеѣдами, опустошаютъ курятники. Иногда ихъ убиваютъ даже въ комнатахъ.

Есть еще одна порода, замѣчательная по своей длинѣ, необыкновенному проворству и большому тонкому хвосту: это змѣя-хлестунъ. Она обвивается около ногъ тѣхъ, которые испугаютъ ее, и бьетъ ихъ своимъ хвостомъ съ изумительнымъ проворствомъ; хлестунъ нисколько не опасенъ.

Приближалось время моего отъѣзда въ Сѣверные-Штаты. Я распростился со всѣми своими луизіанскими знакомыми, которыхъ объѣхалъ нарочно для этого, и взялъ себѣ мѣсто на пароходѣ Генерала Прэттъ, отправлявшемся изъ Новаго-Орлеана въ Сен-Луи, находящійся при впаденіи Миссури въ Миссиссиппи.

III
МИССУРИ.

Товарищами моими въ путешествіи на сѣверъ были г. Геренъ, прибывшій въ Америку вмѣстѣ со мною, Джемсъ Миллиганъ, съ которымъ я охотился за крокодилами въ байю, и одинъ молодой Французъ, отправлявшійся въ Канаду. Въ числѣ пассажировъ нашего парохода было также семейство генерала Бернарда Прэтта, одного изъ главныхъ членовъ Американской Мѣховой Компаніи; другой членъ этой компаніи, майоръ Шуто, которому мы были усердно рекомендованы, оказывалъ намъ особенную любезность. Онъ долго прожилъ въ степяхъ Осажей и считался между ними изъ лучшихъ охотниковъ. Майоръ пригласилъ насъ посѣтить краснокожее племя, съ которымъ онъ долго странствовалъ и у котораго торговалъ мѣха для своей компаніи; онъ обѣщалъ познакомить насъ-съ ихъ главными предводителями, и такъ-какъ Осажи должны были въ скоромъ времени начать лѣтнюю охоту за бидономъ (bison, bos jubatus), то уговаривалъ насъ присоединиться къ нимъ и не упускать такого удобнаго случая. Я согласился на это съ радостью: мнѣ предстояло вести кочевую жизнь краснокожихъ, жить мѣсяца три между ними, охотиться вмѣстѣ съ ними — чего жь лучше!

На другой день пути, мы пришли къ Батон-Ружу, съ котораго начинаются насыпи, защищающія Луизіану отъ разливовъ Миссиссиппи. На третій день, мы очутились передъ Нэтшезомъ, на нѣсколько миль выше котораго пароходъ Персіанинъ запасался дровами. Каждый день, а иногда и по два раза въ день, Миссиссиппскіе пароходы останавливаются часа на два для возобновленія своего запаса топлива; отставшіе отъ нихъ пароходы топятъ въ это время сильнѣе, чтобъ воспользоваться ихъ остановкою, а потому тѣ, которымъ, хочется поддержать репутацію отличныхъ ходоковъ, стараются забрать свой запасъ, приготовленный всегда заранѣе по уговору съ мѣстными жителями, какъ-можно-скорѣе. Такъ-какъ экипажъ парохода очень-малочислeнъ, и не можетъ перенести въ два часа суточный запасъ дровъ, то пассажиры втораго разряда, неимѣющіе права входить въ каюту, обязаны помогать матросамъ.

Мы безъ труда обошли нѣсколько малыхъ пароходовъ, поднимавшихся подобно намъ по Миссиссиппи; но на нѣсколько миль выше впаденія въ Огайо, насъ самихъ подогналъ пароходъ Огайо, котораго ходкость была хорошо извѣстна. Тогда и мы принялись топить что было силъ, и летѣли противъ теченія миль по двѣнадцати въ часъ (около 21 версты). Гонка двухъ пароходовъ, гдѣ каждый изъ пассажировъ принимаетъ самое живое участіе, представляетъ зрѣлище, на которое нельзя смотрѣть хладнокровно. Американцы имѣютъ къ нимъ страсть, доходящую до безумія, не смотря на многіе жестокіе уроки, которые должны были бы проучить ихъ. Не проходитъ ни одного года, чтобъ на американскихъ потокахъ не случилось нисколько ужасныхъ несчастій: но Яньки смотрятъ на человѣческую жизнь съ самымъ философскимъ равнoдyшіемѣ и все идутъ впередъ (go ahead), не заботясь о частыхъ взрывахъ своихъ паровыхъ котловъ. Огайо замѣтно, настигалъ насъ; капитанъ Прэтта безпрестанно поощрялъ своихъ машинистовъ и кочегаровъ криками: fire up, my boys! (топи жарче, ребята!). Къ-счастью, для чести нашего парохода, мы подошли къ устью Прекрасной-Рѣки, или Огайо, и остановились передъ Каиромъ, будущимъ большимъ городомъ, а Огайо пошелъ не останавливаясь далѣе къ Луисвиллю.

Планъ Каира великолѣпный; выгодное географическое положеніе сдѣлаетъ его средоточіемъ продуктовъ, которые Миссиссиппи доставитъ ему съ сѣвера и запада, а Огайо съ востока. Компанія спекулаторовъ купила мысъ, раздѣляющій двѣ рѣки, и начертала планъ предполагаемаго города: его можно видѣть во всѣхъ большихъ городахъ сѣверныхъ штатовъ съ готовыми и названными улицами, разрисованными монументами и публичными зданіями — не достаетъ только домовъ и жителей. Покупщики мѣстности не взвѣсили этого маленькаго недостатка, который бросился намъ въ глаза, когда мы проходили мимо. Вода въ потокѣ была высока и доходила до нижнихъ этажей домовъ, выстроенныхъ на самой оконечности мыса, такъ-что городъ скорѣе могъ бы назваться Венеціей, чѣмъ Каиромъ.

На берегахъ потоковъ Соединенныхъ-Штатовъ безчисленное множество городовъ, которые должны были бы дать весьма-высокое понятіе о многолюдствѣ страны, если, смотря на карту, держаться европейской географической номенклатуры. Но тутъ надобно помнить прежде всего, что въ Америкѣ нѣтъ ни деревень, ни селъ, ни даже мѣстечекъ: всякое собраніе домовъ называется городомъ, отъ-чего смыслъ этого слова, при такихъ общихъ притязаніяхъ, гораздо-нeопредѣлительнѣе, чѣмъ гдѣ-нибудь. Иногда подъ словомъ городъ разумѣютъ то же, что и вездѣ: это очевидно, когда рѣчь идетъ о Нью-Йоркѣ, Бостонѣ, Филадельфіи и проч. Но за то есть другіе такъ-называемые города, которые, не желая быть принятыми за деревни, избираютъ себѣ имена, дѣлающія всякую ошибку такого рода невозможною; таковы, напримѣръ, въ штатѣ Миссури, Гаррисонвилль, Джорджтоунъ, Джефферсонсити, Варренбургъ. Иперболическое окончаніе этихъ именъ какъ-будто указываетъ, путешественникамъ, что они должны говорить жителямъ: «нашъ городъ». Во всѣхъ такихъ самозванцахъ-городахъ можно найдти одинъ капитальный домъ, вокругъ котораго группируются другіе — это биржа; потомъ магазинъ, гдѣ продаются всѣ возможные товары; наконецъ, гостинница и булочная. Вокругъ этихъ главныхъ зданій иногда не больше двухъ или трехъ деревянныхъ домиковъ, и такому собранію домовъ даются громкія названія величайшихъ древнихъ и новыхъ городовъ, какъ напримѣръ: Спарта, Мемфисъ, Мехика, Парижъ, Лондонъ, и т. п. Жители этихъ заносчивыхъ деревень имѣютъ всѣ замашки гражданъ большихъ городовъ.; у нихъ нѣтъ никакихъ мѣстныхъ оттѣнковъ, никакой оригинальности: они вездѣ одинаково-трудолюбивы, предпріимчивы, тщеславны и спорщики. Самый смирный земледѣлецъ постыдился бы назваться поселяниномъ; онъ планторъ или горожанинъ, и ходитъ въ черномъ фракѣ.

Америка — страна противоположностей: здѣсь потокъ катить воды свои между двумя рядами дѣвственныхъ лѣсовъ, обитаемыхъ одними дикими звѣрями; тамъ, путешественникъ видитъ только-что раждающійся городъ, котораго вновь-очищенная мѣстность показываеть еще на незастроенныхъ улицахъ пни свѣже-срубленныхъ деревьевъ, а по этимъ улицамъ ходятъ люди, нисколько неотступающіе отъ обычаевъ и костюмовъ городовъ Новой-Англіи.

12 мая мы прибыли въ Сен-Луи и остановились въ домѣ одного соотечественника, въ главной улицѣ (Main-Street), гдѣ еще существуетъ противъ рынка старинный домъ, въ родѣ тѣхъ, которые прежде строились въ Луизіанѣ. Въ одной стѣнѣ его видны бойницы, продѣланныя для защиты отъ нападенія Осажей, жившихъ, лѣтъ двадцать-пять назадъ, по сосѣдству Сен-Луи. Тогда спускались по Миссиссиппи въ Новый-Орлеанъ еще на парусныхъ судахъ; путешествіе совершалось мѣсяцевъ въ шесть, и отправлявшіеся, собираясь въ путь, дѣлали заранѣе духовныя завѣщанія. Но времена перемѣнились, Сен-Луи сдѣлался американскимъ городомъ; 1221 миля разстоянія отсюда до Новаго-Орлеана переплываются на пароходахъ сутокъ въ пять или шесть, а Осажи вытѣснены за границу штата Миссури.

Г. Эдуардъ Шуто, сынъ майора, повелъ насъ къ двумъ Осажамъ, находившимся въ то время въ Сен-Луи. Одинъ изъ нихъ, прекрасный молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-пяти, былъ раскрашенъ краснымъ; грива такого же цвѣта украшала его пучокъ войны; онъ стоялъ, завернувшись въ шерстяное одѣяло и важно протягивалъ намъ руку, говоря каждому кроткимъ голосомъ: оэхъ! по мѣрѣ того, какъ г. Шуто представлялъ ему насъ по очереди. Другой Осажъ сидѣлъ подъ навѣсомъ дома и спокойно курилъ трубчонку. Опять представленія, оэхъ и пожатія руки. Этотъ дикарь, лѣтъ сорока-пяти, былъ изъ числа Осажей, посѣтившихъ за нѣсколько лѣтъ Францію, и носилъ на груди бронзовую медаль съ изображеніемъ Лафайетта. Г. Шуто сказалъ намъ, что этотъ достойный дикарь, слывшій въ Парижѣ за великаго предводителя, былъ по-просту поваренокъ, т. е. не принадлежалъ даже къ числу воиновъ своего народа, а занимался кухнею храбрыхъ; не смотря на то, онъ величаетъ себя именемъ Нuко-уссатанг''о («Толстый-Воинъ»). Онъ много говорилъ о Франціи и нашихъ соотечественникахъ и изъявилъ удовольствіе видѣть Французовъ. Г. Эдуардъ перевелъ намъ, что дикарь удивлялся всему, виданному имъ во Франціи, и въ-особенности припоминаетъ съ большимъ удовольствіемъ, что былъ тамъ три раза женатъ. Послѣ того, онъ горько жаловался на приведшихъ его во Францію, потому-что въ Гаврѣ задержали всѣ деньги и вещи его и его товарищей, въ уплату долговъ, сдѣланныхъ на ихъ имя.

Старый поваренокъ говорилъ съ необыкновенною скоростью на своемъ пріятномъ и выразительномъ языкѣ; онъ просилъ передать намъ, что посѣщеніе наше будетъ очень-пріятно Осажамъ, которые любятъ Французовъ, и что всѣ воины его народа пріймутъ насъ съ удовольствіемъ въ шалашахъ своихъ. Потомъ онъ жаловался на притѣсненія, дѣлаемыя его народу правительствомъ Сoeдиненныxъ-Штатовъ, которое оттѣсняетъ ихъ все далѣе и далѣе въ степи, и худо платитъ за купленныя у нихъ земли. Онъ говорилъ также съ большимъ чувствомъ о генералѣ Лафайеттѣ.

Мы заказали себѣ все нужное для странствованія по степямъ Осажей. Черезъ трое сутокъ, снаряженные какъ слѣдуетъ оружіемъ и сбруею, запасшись отъ гг. Шуто рекомендательными письмами къ жителямъ мѣстъ, по которымъ приходилось проѣзжать, а въ-особенности къ г. Папёну, агенту компаніи у Осажей, мы перебрались вечеромъ на пароходъ Unitad-States-Mail, долженствовавшій довезти насъ до Лексингтона. Чемоданы наши остались въ Сен-Луи, а лошадей мы располагали купить въ Индепенденсѣ.

На слѣдующее утро, 16 мая, мы проснулись уже въ Миссури. Плаваніе по этой рѣке весьма-опасно. Грязная вода ея засариваетъ паровые котлы такъ скоро, что ихъ необходимо очищать каждый день отъ накопляющагося внутри осадка, подъ опасеніемъ взрыва. Дно рѣки состоитъ изъ песчаныхъ отмелей, до того подвижныхъ, что нѣтъ возможности хорошо знать фарватеръ, отъ-чего мы часто становились на мель, и подводную часть парохода заносило пескомъ, непозволявшимъ двигаться ни взадъ, ни впередъ. Чтобъ выбраться изъ него, съ носовой части парохода спустили заранье-приготовленныя большія стрѣлы, посредствомъ которыхъ приподняли носъ судна на здоровыхъ таляхъ; потомъ дали машинѣ полный ходъ и подвинулись впередъ на нѣсколько футовъ. Послѣ нѣсколькихъ подобныхъ попытокъ, мы снова попадали на глубину, промѣривъ напередъ на шлюпкѣ по тому направленію, куда сдвигали пароходъ. Подобнаго рода механическіе опыты приходилось дѣлать насколько разъ.

Берега Миссури, который такъ широкъ, что могъ бы быть въ Европа первокласснымъ потокомъ, не представляли ничего особенно-замѣчательнаго. По обѣимъ сторонамъ тянулись высокіе, округленные холмы, покрытые лѣсомъ, и живописныя скалы, на которыхъ росло насколько красныхъ кедровъ; между холмами и по скатамъ ихъ виднѣлись недавно-очищенныя для воздѣлыванія мѣста, одни уже съ красивыми жильями и полями маиса, другія съ маленькою лачужкой, окруженною обожженными и еще на срубленными деревьями, между которыми также зеленѣлись колосья маиса, или широкіе листья тыквъ и арбузовъ.

Луна благопріятствовала намъ; однако густой туманъ принудилъ простоять одну ночь на якорѣ, что было гораздо-благоразумнѣе, чемъ идти впередъ, рискуя наткнуться на пни, которые легко пробили бы судно насквозь и пустили бы его ко дну, или зарыться въ пескахъ. Пароходъ нашъ шелъ превосходно и шутя обгонялъ всѣхъ, кого намъ только случалось завидѣть впереди себя. Мы прибыли въ Лексингтонъ черезъ трое сутокъ, проплывъ изъ Сен-Луи 311 морскихъ миль.

Лексингтонъ расположенъ на возвышенномъ мѣстѣ, на берегу Миссури. Городъ состоитъ изъ 120 домовъ, занимающихъ пространство, на которомъ безъ труда умѣстилось бы ихъ вдесятеро больше: мѣста здѣсь достаточно, и всякій строится попросторнѣе. Отсюда въ Индепенденсъ ходитъ три раза въ неделю дилижансъ, отправившійся въ дань нашего прибытія за нѣсколько часовъ до насъ. Мы наняли себѣ телегу и на другой день пріѣхали въ Индепенденсъ по ужасной дорогѣ., переночевавъ на одной фермѣ.

Въ Индепенденсѣ остановились мы въ самой блестящей гостинницѣ. Насъ ввели въ какую-то худо-запиравшуюся казарму, въ которой было разставлено безъ всякой симметріи восемь большихъ кроватей, предназначенныхъ для помѣщенія шестнадцати проѣзжихъ. Каждому изъ насъ пришлось выдержать допросъ трактирщика, который всѣми силами старался вывѣдать наши намѣренія и цѣль нашего путешествія: онъ не хотѣлъ вѣрить тому, что мы ѣдемъ къ Осажамъ просто изъ любопытства и для своего удовольствія, и былъ твердо убѣжденъ, что мы имѣемъ въ виду другую цѣль. Въ странѣ гдѣ всѣ спекулируютъ, не постигаютъ ничего кромѣ спекуляцій. Я оставилъ его въ заблужденіи, отъ котораго онъ ни за что не хотѣлъ отказаться, и принялся развѣдывать о средствахъ купить лошадей. Это стоило неимовѣрныхъ трудовъ, потому-что, какъ насъ увѣряли, лошади были въ то время и рѣдки и дороги, каждый отзывался дурно о лошадяхъ своего сосѣда, — словомъ, изъ насъ хотѣли извлечь всю возможную выгоду. Мы попробовали счастья въ Вест-Портѣ, но и тамъ не нашли лошадей; наконецъ дикари племени Шоуни (Schawne) продали намъ лошадку, за которой пришлось еще гоняться по степи, гдѣ она наелась на свободѣ и гдѣ ее съарканили не безъ труда. Но дѣло еще не кончилось, когда мы купили лошадь и заплатили деньги: мы должны были взять отъ агента американскаго правительства свидѣтельство въ дѣйствительности покупки, сдѣланной у дикарей — предосторожность благоразумная, потому-что краснокожіе, съ которыми запрещена какая бы то ни была продажа или покупка безъ позволенія агента, не поцеремонились бы взять на задъ проданную лошадь, даже получивъ за нее деньги, еслибъ засвидѣтельствованный магистратомъ актъ не ограждалъ противъ нихъ покупщика.

Американскій агентъ, котораго власть подкрѣплена отрядомъ пограничныхъ драгунъ, — законный посредникъ между бѣлыми и краснокожими. Онъ принимаетъ жалобы тѣхъ и другихъ, разбираетъ ихъ и творитъ правосудіе въ дѣлахъ торговыхъ и полицейскихъ. Кромѣ того онъ обязанъ представлять правительству вѣдомостѣ объ убыткахъ, понесенныхъ пограничными жителями отъ грабительства дикарей и давать имъ денежныя вознагражденія.

Путешественникъ, проѣзжающій съ товарами или лошадьми земли краснокожихъ, долженъ для своей безопасности получить отъ агента правительства паспортъ, въ которомъ прописаны названія и цѣны его товаровъ, число и примѣты лошадей. Этотъ документъ даетъ ему возможность отъискать пропажи, еслибъ дикари обокрали его ночью, что иногда случается; если онъ не запасся такимъ свидѣтельствомъ, ему не чѣмъ подкрѣпить своихъ требованій, которыя въ такомъ случаѣ не принимаются.

Мы возвратились въ Индепенденсъ съ нашимъ непокорнымъ пони и купили себѣ довольно-дорого еще пять лошадей, удовлетворительно соотвѣтствовавшихъ нашей цѣли. Потомъ мы раздѣлили ихъ между собою по жребію, и на мою долю досталась шаунійская лошадка, чѣмъ я былъ доволенъ, зная быстроту и неутомимость лошадей Ша-уаноновъ (настоящее имя племени Шауни). Такимъ-образомъ, каждый изъ насъ имѣлъ верховаго коня, и двѣ лошади остались для вьюковъ.

Въ 7 часовъ утра 20 мая мы выѣхали изъ Ипдепендсиса и направились безъ проводника, прямо на перевалъ черезъ степи, въ Гаррисонвиль, до котораго было 45 миль пути. Лошадь моя долго артачилась прежде, чѣмъ позволила сѣсть на себя. Наконецъ, послѣ двухъ или трехъ неудачныхъ попытокъ, мнѣ удалось удержаться въ сѣдлѣ, и добрый ударъ шпоръ угомонилъ упрямое животное, которое, убидившись въ нравственномъ превосходствѣ, доставляемомъ сѣдоку длинными зубцами racachas (испанскихъ шпоръ), тотчасъ исправилось въ поведеніи.

Мы проѣзжали то черезъ узкія луговыя полосы, то черезъ косы лѣса. Косою (pointe) называютъ здѣсь неширокую лѣсную полосу, окраивающую рѣчку или ручей. Но чѣмъ дальше мы подавались, тѣмъ больше расширялись степи, тѣмъ рѣже и уже становились лѣса. Низкія и густыя травы покрывали рядъ холмиковъ и мѣстныхъ равнинъ, пересѣкаемыхъ многочисленными ручьями, протекавшими между двумя рядами деревьевъ; на берегахъ ихъ виднѣлись мѣстами маленькія фермы; на равнинахъ мы встрѣчали небольшія стада оленей, ходившихъ по пяти или шести вмѣсти, рябчиковъ и длиннохвостыхъ папаботтовъ (papabottes), какъ ихъ называютъ въ Луизіанѣ. Въ лѣсахъ, цѣлыя стаи попугайчиковъ поднимались при нашемъ приближеніи и улетали, испуская рѣзкіе, нестройные крики.

Караванъ нашъ остановился на часъ у одного ручейка и мы расположились обѣдать около полдня. Послѣ этого, мы догнали двухъ фермеровъ, направлявшихся въ одну сторону съ нами; они, такъ же какъ и хозяинъ нашъ въ Индепенденсѣ, непремѣнно хотѣли видѣть въ нашей поѣздкѣ тайную торговую цѣль.

Передъ наступленіемъ ночи, мы прибыли къ подошвѣ возвышенія, на которомъ выстроенъ Гаррисонвилль. Мы слѣзли съ лошадей, вручивъ рекомендательное письмо трактирщику, капитану Джобсону. Не мѣшаетъ упомянуть мимоходомъ, что всѣ Американцы, а въ-особенности жители западныхъ штатовъ, имѣютъ страсть къ военнымъ чинамъ: каждый изъ нихъ, — или полковникъ, или майоръ, или капитанъ, никакъ не ниже. Еслибъ вамъ пришлось позвать перваго прохожаго, совершенно вамъ незнакомаго, стоитъ только кликнуть: «гей, капитанъ!» и онъ навѣрно отзовется. Насъ помѣстили въ такого же рода казармѣ, какъ въ Индепенденсѣ, въ сообщество нѣсколькихъ человѣкъ, Американцевъ, недававшихъ намъ спать своею болтовнею. Они, вѣроятно, полагая, что мы не понимаемъ ихъ языка, предавались самымъ забавнымъ разсужденіямъ на нашъ счетъ. Мы просили ихъ по-англійски не мѣшать намъ спать, но они, воображая, что мы знаемъ только нѣсколько англійскихъ словъ, замѣтили намъ это довольно-безцеремонно. Тогда Джемсъ произнесъ имъ довольно-длинный спичѣ (speech — рѣчь), и они умолкли.

Уѣзжая, мы заплатили значительно-дорого за оказанное намъ гостепріимство и снова направились безъ проводника въ страну, гдѣ лѣса и жилья дѣлались все рѣже и рѣже, и гдѣ степь безпрестанно расширялась передъ нами. По даннымъ намъ наставленіямъ, мы ѣхали по битой дорожкѣ и часто останавливались въ недоумѣніи, когда она раздваивалась передъ нами; въ такихъ случаяхъ, мы прибѣгали къ карманному компасу, по которому держали на WS, какъ намъ было сказано.

Фермы, разбросанныя въ этихъ степяхъ, очень-удалены другъ отъ друга; они состоятъ изъ маленькаго домика въ двѣ комнаты, или скорѣе, изъ двухъ домиковъ, подведенныхъ подъ одну крышу, такъ-что въ промежуткахъ между ними образуется третья комната, открытая съ двухъ сторонъ и служащая столовою въ теплое время года. Хозяйственныя строенія и конюшни расположены такъ, что образуютъ собою дворъ, заключенный спереди оградою, входъ въ которую по крыльцу, въ отверстіе на высоту отъ земли до пояса. Домы выстроены изъ толстыхъ бревенъ, покрытыхъ еще корою, а ограды складываются изъ толстыхъ и длинныхъ полѣньевъ, положенныхъ одно на другое. Обработанныя поля окружены такими же оградами.

Фермы расположены по берегамъ опушенныхъ лѣсомъ ручьевъ. Косы доставляютъ строевой лѣсъ и топливо; вода подъ рукою. Въ этомъ отдаленномъ краю годны къ разработкѣ только земли, тянущіяся вдоль рѣчекъ и ручьевъ. Подаваясь къ западу, почва дѣлается постепенно безплоднѣе, и тамъ можно воздѣлывать только тѣ земли, на которыхъ растутъ лѣсныя косы. Чѣмъ деревья лучше, тѣмъ богаче земля, но въ степи хлѣбопашество невозможно.

Мы располагались переночевать у одного фермера, къ которому имѣли письмо; но солнце давно уже зашло, и намъ приходилось ѣхать, такъ-сказать, ощупью. Лошади были утомлены; что до насъ самихъ, всякому извѣстно, что второй день продолжительной верховой ѣзды, для людей непривыкшихъ или отвыкшихъ, несравненно-тяжеле перваго.

Наконецъ, около девяти часовъ, подъѣхали мы къ фермѣ, гдѣ намъ дали пріютъ и тощій ужинъ. Хозяинъ былъ толстый выходецъ изъ Кентукки, окруженный сыновьями которые, говоря съ нимъ величали его не иначе, какъ сэромъ. Послѣ ужина, мы больше всего желали уснуть, но почтенный патріархъ не переставалъ разговаривать; не взирая на наши намеки и частые косвенные взгляды, брошенные съ нетерпѣніемъ на постланные для нашего успокоенія на полу тюфяки, онъ продолжалъ съ однимъ изъ своихъ сыновей споръ о президентѣ и современныхъ политическихъ дѣлахъ. Спросить о постеляхъ было бы въ высшей степени неучтиво, ибо хотя здѣсь и платится за гостепріимство, но путешественникъ не можетъ быть такъ свободенъ, какъ въ гостинницѣ. Отданныя хозяину деньги вознаграждаютъ его за издержки; но за любезность его можно заплатить не иначе, какъ величайшею вѣжливостью. Не имѣя силъ бодрствовать дольше, я рѣшился заснуть на стулѣ, по примѣру громко-храпевшаго г. Герена. Патріархъ кончилъ засѣданіе въ одиннадцать часовъ, и мы немедленно поспѣшили подкрѣпить свои силы давно-желаннымъ сномъ.

Мы хотѣли выѣхать рано утромъ слѣдующаго дня, чтобъ посѣтить одного Француза, г. Колена, живущаго нисколько летъ на рѣкѣ Осажѣ, въ трехъ миляхъ ниже Миссіи Гармони (Harmony-Mission). Мы освѣдомились о дорогѣ у хозяина, но онъ утверждалъ, что не знаетъ во всемъ околодке ни одного фермера этого имени. Онъ совѣтовалъ ѣхать лучше прямо въ Гармони, къ старому фермеру Оллену; мы послушались и пріѣхали туда около двухъ часовъ пополудни. Новые разспросы о Колонѣ остались также безъ всякой пользы.

Строенія Гармони, принадлежавшія въ прежніе годы миссіонерамъ, посланнымъ для обращенія Осажей, теперь разваливаются. Огромный огородъ, снабжавшій ихъ овощами, запущенъ и производитъ то, что на немъ само выростетъ. Олленъ угостилъ насъ довольно-хорошимъ обѣдомъ, за которымъ, разумѣется, хлѣба не было; мы не ѣли его съ самого Лексингтона. Выѣхавъ изъ миссіи, не безъ труда переправились мы на паромѣ черезъ рѣку Осажъ. Лошади съ большимъ усиліемъ вскарабкались на крутой и скользкій противоположный берегъ. Намъ пришлось проѣхать черезъ косу леса, потомъ мили три по наводненной степи, и наконецъ, сдѣлавъ еще семнадцать миль, мы остановились у генерала Доглесса, у котораго должны были провести двое сутокъ, чтобъ дать отдыхъ себѣ и лошадямъ; у него же мы должны были получить обещаннаго г-мъ Эдуардомъ Шуто вьючнаго мула.

Генералъ Доглессъ препочтенный и премиролюбивый человѣкъ, никогда небывшій подъ знаменами, хотя онъ и считается генераломъ въ пограничной милиціи, которая должна вооружаться въ случаѣ нападенія дикихъ, и въ которой, скажемъ мимоходомъ, по-меньшей-мѣрѣ столько же ффицеровъ, сколько рядовыхъ. Но здѣсь, какъ я уже имѣлъ случай замѣтить, всѣ любятъ чины, хотя и говорятъ о демократіи: здѣсь капитанъ называетъ себя генераломъ, а сержантъ капитаномъ: даже простой работникъ хочетъ быть джентльменомъ.

Ферма генерала прекрасна и обширна. Плодородныя поля, обработанныя съ большимъ тщаніемъ, окружены высокими оградами. Многочисленное стадо рогатаго скота, подъ предводительствомъ превосходнаго шотландскаго быка, пасется въ степи вмѣстѣ съ жерёбыми кобылами. Домомъ править мистриссъ Доглессъ, которая успеваетъ смотрѣть за всѣмъ и сама трубитъ въ длинный жестяной рожокъ, призывающій работниковъ къ обѣду.

Отдохнувъ вдоволь у почтеннаго генерала, мы пустились въ дальнѣйшій путь на третій день утромъ, въ сопровожденіи двухъ верховыхъ метисовъ. Вскорѣ мы миновали ферму г. Эдуарда Шуто, на которой насъ привѣтствовали два осажскіе вождя, Шонке (Волкъ) и Кагике-шинка (Малый-Предводитель); оба они были въ послѣдствіи нашими неразлучными друзьями. Переѣхавъ послѣ того нѣсколько холмиковъ, на которыхъ росли довольно-жалкіе дубы, мы очутились въ чистой степи. Черезъ милю отъ холмовъ, переѣхали мы черту, проведенную сохою: это была граница. Итакъ, мы теперь въ землѣ Осажей.

Столбъ бѣлаго дыма поднимался на горизонтѣ и казался все въ томъ же разстояніи, не смотря на то, что мы уже съ часъ къ нему приближались. Вскорѣ послѣ того мы увидѣли толпу всадниковъ, и, подъѣхавъ къ нимъ, узнали трехъ дикарей, гнавшихъ стадо быковъ на сохраненіе къ фермерамъ, на время охоты. Одинъ Канадецъ, Андре, возвращался вмѣстѣ съ ними домой; онъ далъ намъ нужныя наставленія насчетъ предстоящего намъ пути и сообщилъ, что дымъ поднимался отъ огня горѣвшей высокой травы, зажженной костромъ, разложеннымъ ими на бивуакѣ, гдѣ они провели ночь.

Намъ пришлось проѣзжать по каменистой почвѣ, умощенной широкими плитами и усѣянной крупнымъ булыжникомъ. Бѣдные, усталые кони убавляли шагу, а потому, добравшись до рощицы, мы расположились на отдыхъ у ручейка. Къ обѣду имѣли мы застрѣленную въ степи чудеснѣйшую дикую индѣйку, зажаренную по четвертямъ на угольяхъ, по обычаю Осажей. Посль этого роздыха, ѣхали мы впередъ до солнечнаго заката, и такъ-какъ здѣсь зари почти нѣтъ, то намъ подобно было немедленно расположиться бивуакомъ, хотя и оставалось еще миль пятнадцать пути до Ніон-Шу. Мы выбрали мѣсто, гдѣ трава была повыше и погуще, разсѣдлали лошадей, стреножили ихъ и пустили въ степь, привязавъ длинную веревку къ аркану ихъ недоуздки. Потомъ развели костеръ, разостлали вокругъ него попоны, подложили себѣ подъ головы сѣдла и грѣлись, покуривая, завернувшись въ плащи, потому-что воздухъ былъ холодный и роса сильная. Метисы взялись сторожить бивуакъ и лошадей, а мы растянулись на попонахъ и заснули богатырскимъ сномъ.

Метисы наши, однако, заснули, и на другое утро изъ всѣхъ нашихъ лошадей осталась одна моя; надобно было отъискать въ степи остальныхъ, изъ которыхъ, послѣ трехчасовыхъ поисковъ, мы нашли только лошадь Джемса и двухъ вьючныхъ. Мы стали держать совѣтъ и положили: во-первыхъ, поохотиться вокругъ бивуака, чтобъ добыть себѣ завтракъ, а во-вторыхъ, чтобъ двое изъ насъ, въ сопровожденіи метиса, нашедшаго свою лошадь, отправились къ г. Папену за помощью. Охота была неудачна. Мы съ Джемсомъ поѣхали въ Ніон-Шу съ однимъ изъ проводниковъ и вьючными лошадьми.

Проѣхавъ миль пятнадцать по пустымъ степямъ, добрались мы до ручья, у котораго нашли слѣды стариннаго жилья Осажей. Далѣе начался великолѣпный лѣсъ и плодородная земля; битая тропинка привела насъ къ броду рѣки Ніон-Шу, и черезъ четверть мили мы встрѣтили человѣка, привѣтствовавшаго насъ: «ээхъ!» Онъ указалъ намъ тропинку, ведшую прямо къ шалашамъ Осажей; мы снова въѣхали въ лѣсъ и, выходя изъ него, очутились въ виду шалашей Деревни-касающейся-неба.

Статья вторая.

IV.
НІОН-ШУ.

Между мною и послѣдними жилищами просвѣщенія осталось пятьдесятъ миль пустынныхъ степей; единственный признакъ просвѣщенія здѣсь — деревянная хижина, поднимающаяся на концѣ селенія краснокожихъ Осажей.

Мы ѣхали вдоль селенія между группами мужчинъ, безпечно лежавшихъ на земль на своихъ разостланныхъ одѣялахъ; ни одинъ не взглянулъ на насъ; ни малѣйшаго признака изумленія или любопытства не обнаружилось на ихъ безстрастныхъ лицахъ. Дѣти продолжали играть, не повернувъ даже головы въ нашу сторону. Женщины не выглянули даже изъ шалашей, чтобъ посмотрѣть на насъ.

Не подражая равнодушію дикарей, я смотрѣлъ съ любопытствомъ на величавыя позы мужчинъ и на первобытную изящную простоту ихъ жилищъ. Ніон-Шу состоитъ десятковъ изъ трехъ шалашей, расположенныхъ безъ всякой правильности. Малѣйшіе изъ нихъ, которыхъ число меньше остальныхъ, конусообразны, съ узкимъ отверстіемъ наверху для выхода дыма; единственный входъ, завѣшенный шкурою дикаго быка или камышевою циновкой, которыя опускаются на ночь, обращенъ на востокъ. Большіе шалаши, длиною отъ сорока до пятидесяти футовъ, высотою футовъ около пятнадцати или восьмнадцати и шириною около двадцати, имѣютъ видъ паралеллограма съ полуцилиндрическою крышей, въ которой два отверстія, соотвѣтствующія зажигаемымъ внутри огнямъ. Въ эти хижины два входа въ южной половинѣ, выходящіе съ боковъ на востокъ и западъ; самыя хижины расположены длиною по меридіану.

Тѣ же матеріалы входятъ въ постройку какъ большихъ, такъ и малыхъ шалашей; стѣны составлены изъ грубыхъ досокъ и толстой древесной коры, футовъ на пять или на шесть въ высоту; камышевыя циновки или бычьи шкуры составляютъ крышу. Разсмотрѣвъ жилища дикарей, мы явились къ г. Папену, которому Джемсъ вручилъ наше рекомендательное письмо. Пока онъ читалъ его, я замѣтилъ, что у него одинъ глазъ стеклянный.

Негръ взялъ нашихъ лошадей, и мы вошли въ хижину г. Папена, уже двадцать-пять лѣтъ торгующаго отъ компаніи съ Осажами. Онъ объявилъ намъ, что мы начнемъ у него жизнь дикарей. Дѣйствительно, внутренность его дома представляла странную смѣсь мебели, изобрѣтенной цивилизаціею, и вещей, употребляемыхъ краснокожими: двѣ кровати, нѣсколько циновокъ, три или четыре стула, деревянныя тарелки, роговыя ложки или микуэнъ, два стола, кожаные чемоданы, раскрашенная литографія, изображающая Осажей въ Парижѣ, оружіе разнаго рода, и проч., составляли домашнюю утварь и украшенія кухни и спальни.

Я просилъ нашего хозяина, чтобъ онъ немедленно послалъ помощь отставшимъ товарищамъ, и онъ тотчасъ же отправилъ изъ Піои-Шу гонца къ Пани-Таига, т. е. ручью, подлѣ котораго мы ночевали такъ неудачно. Другой Осажъ поѣхалъ къ г. Доглессу съ извѣщеніемъ о потерѣ нашихъ лошадей, которыя, вѣроятно, возвратились на его ферму, если не были украдены.

Домашніе г. Папена довольно-многочисленны: Софія, женщина полукровная, недурная собою, помогаетъ ему переносить бремя земнаго существованія; она уже подарила ему наслѣдника; Уишит''е, краснокожая мать ея, занимается въ домѣ кухнею. Эта дикарка имѣла первымъ мужемъ Канадца, уведшаго ее въ Сен-Луи, гдѣ она выучила нѣсколько французскихъ словъ и пріобрѣла вссьма-легкій оттѣнокъ просвѣщенія; не нужно говорить, что бракъ ея былъ заключенъ по обычаю Осажей. Послѣ смерти мужа, она не могла выдержать городской жизни и возвратилась въ Ніон-Шу, гдѣ Шаге-Шинка (Малый-Бобръ) сдѣлался ея вторымъ супругомъ. Г-жа Папенъ родилась отъ перваго брака, а отъ втораго произошли Піита-Сна (Бѣлый-Глазъ) и его братъ, и дочь Ангам''и, живущая въ домѣ Папена. Эта хорошенькая дикарочка помогаетъ иногда своей матери, во чаще всего играетъ съ Мина-Пиче, тринадцатилѣтнею метиской. Мужчинъ въ домѣ шестеро. Робертъ, негръ уже намъ знакомый, занимается воздѣлываніемъ маленькаго поля маиса. Онъ весьма-доволенъ своею участью. Осажи, для которыхъ нѣтъ никакого различія между бѣлымъ и чернымъ, между человѣкомъ свободнымъ и невольникомъ, потому-что и тотъ и другой въ ихъ глазахъ люди, выдали за него замужъ одну изъ своихъ первыхъ красавицъ. Г. Папенъ усвоилъ себѣ почти всѣ понятія Осажей и обращается съ Робертомъ лучше, чѣмъ въ Европѣ обращаются съ бѣлыми слугами. Господина и невольника часто приглашаютъ вмѣстѣ на пиршества въ шалаши, и оба садятся около того же блюда, но негръ всегда помѣщается позади своего господина и ѣстъ не иначе, какъ послѣ него. Два молодые метиса, Канадецъ, Мехиканецъ и Осажъ заботятся о тридцати лошадяхъ нашего хозяина. Мехиканець былъ долго въ плѣну у племени Команчей, и убѣжалъ отъ нихъ почти чудомъ, на дикой лошади.

Осажъ Багаб''е — сынъ одного изъ величайшихъ воиновъ своего племени, убитаго въ сраженіи. Двадцать разъ пытался онъ слѣдовать по достославнымъ стопамъ отца, но враждебная судьба не доставила ему ни одного случая выказать свою храбрость; въ желаніи и терпѣливости онъ не имѣлъ недостатка, потому-что, сидя однажды въ засадѣ, въ жестокую зиму, отморозилъ себѣ ноги и лишился почти всѣхъ пальцевъ на ногахъ. Такая неудача причиною, что бѣдный Багабе остался поваренкомъ.

Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ дома, вблизи селенія, обширный магазинъ, въ которомъ тщательно запираются всѣ товары, продаваемые или промѣниваемые Осажамъ. Ввозъ крѣпкихъ напитковъ запрещенъ, но позволяется продавать дикарямъ ружья, порохъ, румяна, сукна и бумажныя матеріи яркихъ цвѣтовъ, одѣяла, топоры, стеклярусъ и т. п.

Торгующимъ съ дикарями выгоднѣе платить за получаемыя отъ нихъ звѣриныя шкуры товаромъ, чѣмъ деньгами; на-примѣръ, двѣ коробочки румянъ, которыя стоютъ не болѣе четверти доллара, продаются въ Ніон-Шу за долларъ, а промѣниваются весьма-легко за буйволовый плащъ^[3], за который въ Сен-Луи навѣрно дадутъ три или четыре доллара. Американская Мѣховая Компанія, которой центральная контора въ Сен-Луи, торгуетъ со всѣми пограничными Соединеннымъ-Штатамъ краснокожими народами, и не боится ничьего совмѣстничества; огромные капиталы позволяютъ ей дѣлать пожертвованія, которыя обанкрутили бы всякихъ соперниковъ. Сверхъ того, повѣренные ея, чтобъ затруднить частныя предпріятія, не сообщаютъ никому свѣдѣній о торговлѣ своей съ краснокожими; я могъ узнать только то, что видѣлъ своими глазами.

Въ нынѣшнія времена, торговля съ дикими несравненно легче, чѣмъ была лѣтъ за двадцать назадъ. Въ каждомъ народѣ, даже среди селеній краснокожихъ, устроены постоянныя мѣновыя конторы; промышленики живутъ въ большомъ ладу съ дикарями, и даже часто усвоиваютъ себѣ ихъ языкъ и обычаи. Но въ прежніе годы, компаніи нужны были укрѣпленія съ гарнизонами и артиллеріею для защиты своихъ агентовъ и товаровъ отъ нападенія дикихъ. Тогда было весьма-опасно удаляться отъ фортовъ, ибо красные воины, постоянно скрывавшіеся по сосѣдству въ засадахъ, убивали неосторожныхъ и сдирали кожу съ череповъ ихъ.

Даже внутри укрѣпленій не всегда было безопасно, вогому-что дикари умѣли проникать въ нихъ за волосами своихъ непріятелей^[4]. Однажды Саунъ^[5] вошелъ, въ темную ночь, черезъ амбразуру пушки, въ крѣпостцу, гдѣ были тогда Французы и Осажи. Народъ его былъ въ воинь съ одними только Осажами, а потому, чтобъ не поразить друга, онъ ощупывалъ уши всѣхъ спавшихъ; почувствовавъ проткнутыя уши, онъ испустилъ крикъ смерти, убилъ и содралъ волосы Осажа и скрылся прежде, чѣмъ изумленные такою дерзостью Французы успѣли опомниться.

Крѣпости промышлениковъ выстроивались обыкновенно при совпаденіи двухъ рѣкъ; такая мѣстность была самою выгодною. Баржи, родъ плоскодонныхъ судовъ, отправлялись изъ укрѣпленій, поднимались вверхъ по рѣкамъ и вымѣнивали драгоцѣнные мѣха у дикарей, а потомъ спускались съ своимъ грузомъ въ Сен-Луи. Промышленики и матросы этихъ баржей были довольно-многочисленны и выбирались изъ самыхъ отчаянныхъ смѣльчаковъ, потому-что имъ часто приходилось прибѣгать къ силѣ для защиты своихъ грузовъ отъ краснокожихъ, которые, получивъ уже должную плату за мѣха, готовы были безъ зазрѣнія совѣсти взять ихъ назадъ, если бѣлые бывали слабѣе ихъ. Случалось также, что дикіе, спрятавшись въ прилежащихъ къ рѣкамъ лѣсахъ, нападали на баржи, чтобъ отбить товары или мѣха, а вмѣстѣ съ тѣмъ украситься волосами бѣлыхъ. Однажды канадскій промышленикъ былъ раненъ въ щеку пулею, которая вышибла у него два зуба и остановилась во рту: «Греби сильнѣе», сказалъ онъ одному изъ товарищей, «вотъ тебѣ жвачка табака», и съ этими словами онъ подалъ ему окровавленную пулю. Суда съ такимъ народомъ почти-всегда возвращались въ свои форты. Теперь пароходы плаваютъ безпрепятственно по тѣмъ самымъ рѣкамъ, гдѣ такъ недавно происходили подобныя сцены; однако онѣ еще случаются по-временамъ на просторѣ, т. е. въ самыхъ отдаленныхъ частяхъ степей.

Двадцать лѣтъ назадъ нужна была отчаянная рѣшимость, чтобъ основать мѣновую контору среди краснокожаго народа. Въ особенности неугомонны были Арикары; но они превосходно выдѣлывали шкуры, и мѣховая компанія старалась открыть съ ними болѣе-тѣсныя сношенія.

Такое опасное порученіе досталось одному родственнику г. Папена, который отправился къ Арикарамъ съ образчиками своихъ товаровъ. Когда онъ вошелъ въ ихъ селеніе, дикари хотѣли его убить и онъ былъ обязанъ жизнью одному-метису, котораго нѣкогда зналъ, но котораго давно уже потерялъ изъ вида. Человѣкъ этотъ сдѣлался однимъ изъ главныхъ предводителей Арикаровъ; онъ узналъ отважнаго промышленика, увлекъ его въ свой шалашъ и спасъ такимъ образомъ на время. «Если ты выйдешь отсюда, тебя убьютъ», говорилъ онъ ему: «оставайся въ моемъ домѣ, и пока ты мой гость, тебѣ никто не сдѣлаетъ зла». Метисъ напрасно пытался уговорить другихъ предводителей, чтобъ они выкурили съ его стариннымъ знакомцемъ трубку мира — это бы его спасло; но, видя свои старанія тщетными, онъ рѣшился на послѣднее отчаянное средство.

Ему удалось привлечь на сторону несчастнаго промышленика двухъ могущественныхъ предводителей. Трое дикарей нарядились на смерть^[6], вышли изъ дома вмѣстѣ съ промышленикомъ, вооруженные съ головы до ногъ, приготовившись дорого продать свою жизнь, и запѣли пѣснь смерти. Арокары, тронутые такимъ великодушіемъ, приняли къ себѣ агента компаніи и позволили ему торговать съ собою.

Въ нынѣшнія времена, пограничные промышленики живутъ весьма-счастливо между дикарями, и большая ихъ часть нисколько не жалѣетъ о жизни въ просвѣщенныхъ странахъ: если имъ иногда приходится переносить скуку, опасаться подчасъ ненависти и отдѣлываться отъ нѣкоторыхъ хитростей, они наслаждаются, въ замѣну, спокойною жизнію, полною свободою въ привычкахъ и костюмѣ, хорошимъ аппетитомъ, здоровьемъ и совершеннымъ отсутствіемъ скучныхъ законовъ этикета. Бѣлыя женщины, пугаясь, вѣроятно, магическаго слова: дикіе — не легко согласились бы жить вдали отъ цивилизаціи, гдѣ онѣ царствуютъ. Промышленики утѣшаются, вступая въ супружество, по обычаю дикихъ, съ хорошенькими дикарками или метисками, которыя проводятъ жизнь въ стараніяхъ осчастливить мужей своихъ. Женщины эти съ радостью выходятъ за бѣлыхъ, ибо хотя промышленики и живутъ почти-совершенно какъ дикіе, но у и ихъ все-таки сохраняется достаточно природныхъ качествъ бѣлыхъ, чтобъ оказывать женамъ больше нѣжности, чѣмъ сколько имѣли бы къ нимъ краснокожіе мужья. Промышленики говорятъ, что они счастливы, а чтобъ человѣкъ высказалъ это, ему непремѣнно надобно быть втрое счастливѣе, чѣмъ онъ можетъ желать быть. Они не сожалѣютъ нисколько о городахъ и часто проводятъ многіе годы, не возвращаясь въ свои бѣлыя семейства.

Два метиса безпрестанно ходили взадъ и впередъ изъ дома г. Папена въ магазинъ. Братья Монгренъ, сыновья одного Канадца и осажской красавицы, служатъ мѣховой компаніи въ качествѣ переводчиковъ: оба говорятъ по-французски и по-осажски. Старшему, Батисту, лѣтъ пятьдесятъ; онъ большаго роста, а цвѣтъ лица его темнѣе, чѣмъ у дикихъ. Голова его обвязана грязнымъ чернымъ платкомъ, изъ-подъ котораго выходятъ съ каждой стороны черные волосы, связанные назади; Батистъ ходитъ въ совершенно-грязной цвѣтной рубашкѣ, въ митахъ (mitas, штиблеты, доходящіе до половины бедра) и мокассинахъ (обувь изъ оленьей шкуры); кусокъ ярко-краснаго сукна проходитъ у него между ногами и привязанъ спереди и сзади къ поясу, на которомъ привѣшены мѣшокъ съ табакомъ, трубка и ножъ для сдиранія кожи съ череповъ непріятелей. Вотъ какова наружность начальника деревни Ніон-Шу!

Младшій братъ его, Жозефъ, одинъ изъ воиновъ селенія, но считается еще столь молодымъ, что не допускается къ засѣданію въ совѣтѣ и подаванію голоса. Батистъ, чтобъ имѣть больше вліянія самому, удаляетъ его отъ костра храбрыхъ, не смотря на права Жозефа, основанныя на доказанной храбрости. Оба брата главы хижины^[7], и у каждаго по двѣ законныя краснокожія жены.

Г-нъ Папенъ и двое метисовъ, свободные отъ дѣлъ вечеромъ, расположились вмѣстѣ съ нами передъ дверьми домовъ, гдѣ нѣсколько Осажей молча курили, сидя на корточкахъ. Мы долго бесѣдовали между собою, и я узналъ отъ нихъ много любопытныхъ подробностей.

Большая часть краснокожихъ народовъ извѣстна бѣлымъ подъ именами, которыя можно назвать условными, потому-что они совершенно отличны отъ настоящихъ. На своемъ языкѣ, Осажи называютъ себя Уачачехами, Делавары Денапехами, Команчи Потоками, Конзы Канзесами. Настоящія имена народовъ сохраняются между ними свято; если бѣлые крестятъ ихъ по-своему, то и краснокожіе даютъ разными, образованнымъ народами, имена своего изобрѣтенія.

Осажи, считавшіеся прежде изъ числа самыхъ могущественныхъ народовъ, много потеряли въ своей числительной силѣ: раздоры, воины, повальныя болѣзни, и въ-особенности оспа, истребили множество этихъ дикарей. Теперь число ихъ не превышаетъ трехъ тысячь человѣкъ, и въ случаѣ степной войны, они могутъ выставить около тысячи воиновъ.

Съ давнихъ временъ Нани-Мошики, отдѣлившіеся отъ Осажей, составляютъ совершенно-независимый народъ; даже языкъ ихъ, первоначально осажскій, много измѣнился. Жестокая вражда раздѣляетъ эти два народа, составлявшіе прежде одинъ. Ненависть между ними такъ сильна, что на осажскомъ языкѣ одно и то же слово означаетъ Нани и врага, къ какому бы народу ни принадлежалъ онъ. Свирѣпая, безпрерывная и безпощадная война возгорѣлась между ними съ-тѣхъ-поръ, какъ Нани, зарывъ уже въ землю топоръ войны, пришли къ Осажамъ подъ предлогомъ дружескаго посѣщенія и украли лошадей ихъ воиновъ.

Разнаго рода мелочные раздоры отдѣлили отъ Осажей Конзовъ или Канзасовъ, между которыми еще сохранился коренной языкъ; за разрывомъ послѣдовала кровопролитная война; по теперь оба народа живутъ между собою въ добромъ согласіи. Недавно еще отдѣлилась отъ Осажей партія Клермо, прозваннаго Чернымъ-Псомъ (Мапка-Шонке), который перенесъ своя жилища на рѣку Ніон-Шу, на нѣсколько миль выше селенія Осажей, и основалъ тамъ двѣ деревни, извѣстныя подъ названіемъ Дубовой и Толстаго-Ребра.

Собственно такъ-называемые Осажи раздѣляются на двѣ главныя отрасли, на Большихъ-Осажей (Уасса-тапга) и Малыхъ-Осажей (Уассашинка). Великій глава всего народа, прямой потомокъ царственной фамиліи Бѣлыхъ-Волосъ, живетъ съ Большими-Осажами^[8], а Толстый-Глава, подчиненный Великому-Осажу, управляетъ Малыми-Оссами.

Большіе-Осажи живутъ въ четырехъ селеніяхъ, расположенныхъ въ нѣсколькихъ миляхъ одно отъ другаго: Ніон-Шу, прозванный Манринхаботсо (деревня, касающаяся небесъ), торговая столица Осажей и резиденція г. Папена, агента Американской Мѣховой Компаніи, и переводчиковъ правительства и компаніи. Частнымъ начальникомъ Ніон-Шу знакомецъ нашъ Батистъ Монгренъ. Другая деревня Наніонпи (Деревня-Трубки), названная такъ по находимому вблизи красному камню, изъ котораго дѣлаются трубки, состоитъ изъ сорока-пяти или пятидесяти жилищъ. Ею управляетъ Старый-Бѣлый-Волосъ, дядя великаго главы народа. Потомъ Пестрые-Домы, резиденція Мажакиты, великаго предводителя Осажей; и наконецъ деревня Спокойныхъ-Сердецъ, управляемая вождемъ Ман-Чап-Че-Мани (Крадущійся-по-3емлѣ), обитаема молодыми воинами, принявшими прозвище Cmau-Собакъ.

Пятое селеніе, котораго вождь Уачинка-Лагри (Красивая-Птица), составляетъ маленькую отдѣльную республику. Ловкій и предпріимчивый Начальникъ ея никогда не смѣшивается съ остаткомъ народа и пользуется большою властью надъ своими. Прозвище Красивая-Птица выбрано неудачно, потому-что онъ очень-дурень собою и хромаетъ. При этомъ случаѣ, г. Папенъ даль намъ добрый совѣть никогда не смотрѣть со вниманіемъ на дикарей, имѣющихъ какой-нибудь тѣлесный недостатокъ: напомнить имъ объ этомъ считается величайшимъ оскорбленіемъ, а нескромные взгляды принимаются за косвенные упреки.

Осажи жили прежде по берегамъ Миссиссппи и Миссури, на протяженіи около трехъ-сотъ морскихъ миль. Послѣ колонизаціи Французами Сен-Луи, они были постепенно оттѣснены до рѣки Осажа, на берегахъ которой жили не далѣе, какъ двадцать-пять лѣтъ тому назадъ. Грозные Осажи отступали шагъ-за-шагомъ передъ превосходною силой, у которой долго и упорно оспоривали свою землю. Жители Сен-Луи часто страдали отъ кровавыхъ возмездій, и много волосъ, содранныхъ съ череповъ Французскихъ, сохло передъ вигвамами Осажей. Американцы, принявъ эту землю въ свое владѣніе, стали держаться другой системы: оружіе перестало употребляться противъ дикарей — его замѣнилъ меркантильный духъ. Торговые договоры, заключенные съ краснокожими со времени сдачи Французами Луизіаны, отодвинули Осажей до рѣки Ніон-Шу. Но берега этой рѣки плодородны: американскій топоръ срубитъ co-временемъ прекрасныя деревья лѣсной косы, растущей вдоль воды, и новый уговоръ приблизитъ краснокожихъ къ рѣкѣ Арканзасъ.

Теперь земли Осажей протягиваются миль на сто вдоль границы штата Миссури, и миль на 350 въ глубину, на западъ. Американское правительство покупаетъ земли дикарей за безцѣнокъ; за тѣ, которыя они покинули на рѣкѣ Осажѣ, въ-слѣдствіе заключеннаго въ 1838 году условія, Соединенные-Штаты обязаны въ продолженіе двадцати лѣтъ уплачивать ежегодно по 18,000 долларовъ. Каждый членъ народа получаетъ изъ этой суммы часть, соразмѣрную его званію, лѣтамъ и полу; метисы и бѣлые, принятые краснокожими въ число своихъ, получаютъ также свою долю. Почти вся сумма, выплачиваемая правительствомъ дикарямъ, переходитъ въ руки Американской-Мѣховой-Компаніи: въ 1840 году, 16,000 долларовъ поступили въ кассу г. Папена.

Такого рода условія доставляютъ дикарямъ нѣкоторыя удобства и много содѣйствуютъ ихъ природной лѣни. Когда выйдетъ срокъ платежамъ, у Осажей явятся новыя потребности, для удовлетворенія которыхъ они пріймутъ новыя предложенія и удалятся еще дальше во внутрь земель.

У краснокожаго не въ природѣ разсчетъ и бережливость. Дикари не имѣютъ никакого понятія объ относительной цѣнности денегъ: въ торговлѣ, они будутъ запрашивать за свой товаръ десятерную цѣну, а потомъ уступятъ за кусокъ алаго сукна или за какія-нибудь дрянныя стекляныя бусы вещь, которая стоитъ во сто разъ дороже. Если у нихъ заведутся деньги, они тратятъ ихъ безъ малѣйшаго разсчета, какъ дѣти. Они не имѣютъ привычки помышлять о завтрашнемъ днѣ; если у Осажа брюхо полно, есть табакъ, и ему снятся вещи пріятныя, то онъ засыпаетъ спокойно, не заботясь нисколько о будущемъ.

Не смотря однако на ихъ природную безпечность и ежегодно получаемыя отъ американскаго правительства деньги, Осажи очень-хорошо понимаютъ, что ихъ обманываютъ въ оцѣнкѣ уступаемыхъ ими земель, почему они отъ души ненавидятъ Американцевъ, которыхъ называютъ манге-танга (большіе ножи); прозвищемъ этимъ Яньки обязаны саблямъ пограничныхъ драгунъ. Осажи очень любятъ тита-дже (Французовъ и креоловъ), съ которыми имъ часто приходится быть въ сношеніяхъ; они очень-хорошо умѣютъ отличать Французовъ отъ Американцевъ, и креоловъ отъ Французовъ изъ Франціи, приходящихъ съ другой стороны Великой Воды.

На слѣдующее утро послѣ нашего прибытія, Мехиканецъ г. Папена отправился съ тремя лошадьми за нашими отсталыми товарищами, которые пріѣхали въ Ніон-Шу въ тотъ же вечеръ. Послѣ нашего отправленія, они питались четырьмя папаботтами, которыхъ имъ удалось застрѣлить въ лѣсу; но какъ птицы эти весьма-тощи въ началѣ лѣта, когда онѣ несутся, то голодъ ихъ былъ весьма-слабо утоленъ и они рѣшились попробовать, не будетъ ли счастливѣе рыбная ловля. Изъ согнутой на огнѣ иголки они сдѣлали удочку, но толстый карпъ оборвалъ ее и унесъ съ собою послѣднюю надежду на обѣдъ. Аппетитъ нашихъ товарищей превратился уже въ сильный голодъ, когда ихъ отъискалъ нашъ гонецъ съ посланною провизіей. Лошадей они не могли найдти; ночь показалась имъ весьма-печальною, а на утро они были разбужены просвиставшею надъ ихъ головами пулею. То быль дикарь, который, по степному обычаю, выстрѣлилъ, проснувшись, изъ своего карабина; онъ подсѣлъ къ ихъ огню; они подѣлились съ нимъ остатками провизіи и уже начали воображать себя забытыми, когда къ нимъ пріѣхалъ Мехиканецъ съ лошадьми.

Вѣсть о нашемъ прибытіи распространилась по всѣмъ селеніямъ Осажей, и вскорѣ насъ посѣтили многіе вожди и знаменитѣйшіе изъ воиновъ; они приближались къ намъ торжественно, протягивали руку и привѣтствовали словомъ оэхъ! Мы отвѣчали имъ тѣмъ же, и, усѣвшись въ кружокъ съ храбрыми, закурили трубку дружбы. Передъ нами поставили блюдо сагамите, и мы ѣли поочереди одною микуенъ.

Осажи наговорили намъ много весьма любезныхъ вещей, которыхъ мы, къ-сожалѣнію, не поняли; они казались весьма-довольны нами и курили охотнѣе нашъ табакъ, чѣмъ свой, приговаривая: нанигу диттанг''е, вита пиче, т. с. твой табакъ хорошъ, а мой дуренъ. Они безъ церемоніи брали у насъ трубки изо рта, лишь только мы успѣвали закурить ихъ, и возвращали ихъ не прежде, какъ выкуривъ до тла. Я надѣялся избѣжать этой черезъ-чуръ дружеской короткости, предложивъ своимъ краснокожимъ друзьямъ сигареты, въ надеждѣ, что они не съумѣютъ курить ихъ и не станутъ мѣшать мнѣ. Дѣйствительно, они сначала не знали, что съ ними дѣлать; но дикари изобрѣтательны: они развернули сигареты, высыпали изъ нихъ табакъ въ свои трубки и закуривали ихъ посредствомъ бумажекъ.

Дикари наши никогда не закуриваютъ своихъ трубокъ огнемъ другой трубки или сигары: они полагаютъ, что такой способъ накличетъ имъ бѣду. Имъ надобно пламя или уголь, которыми никто еще по пользовался. Я замѣтилъ, что они что-то бормочутъ, поднося огонь къ своему табаку: это молитва трубки, которую они обращаютъ только въ этомъ случаѣ къ Великому-Духу, Уакочда. Приближая къ трубкѣ огонь, Осажъ проситъ себѣ у Великаго-Духа какой-нибудь милости: лошади, волосъ непріятеля, любовницу; онъ никогда не начнетъ курить прежде окончанія мольбы.

Осажи прежде курили папуа, вторую кору одного дерева, весьма-обыкновеннаго въ здѣшнихъ степяхъ; дымъ отъ нея весьма-пріятенъ. Осажи никогда не кладутъ табакъ за щеку.

Новые знакомцы наши простились съ нами около солнечнаго заката и возвратились въ свои селенія. Передъ тѣмъ, чтобъ садиться на лошадей, они еще разъ пожали намъ руки со словами: оэхъ, унчинга! (прощай, другъ). Такое дружеское прощаніе заключало въ себѣ торжественное обязательство не воровать у насъ ничего, потому-что одни только друзья краснокожихъ въ безопасности отъ ихъ рукъ. Въ степяхъ, такъ же какъ въ древней Спартѣ, искусный воръ имѣетъ право на уваженіе: одна только неловкость считается преступленіемъ.

Г. Папенъ отдалъ жителямъ Ніон-Шу корову, которую тотчасъ же убили выстрѣломъ изъ карабина, раздѣлили и унесли въ селеніе. Одинъ изъ знаменитѣйшихъ воиновъ пришелъ пригласить насъ на большой пиръ, который онъ давалъ въ своей хижинѣ. Дикаря этого звали Поразителемъ-Вождей — имя, пріобрѣтенное на полѣ сраженія, гдѣ онъ поразилъ военнымъ топоромъ своимъ одного непріятельскаго вождя среди его храбрыхъ. Мы отправились къ нему.

Хижина его была полна воинами; одни сидѣли на циновкахъ, завернувшись въ свои одѣяла, другіе наблюдали за кухнею. Женщины сидѣли на корточкахъ поодаль, въ глубинѣ покоя. Любопытно было видѣть собраніе этихъ людей въ живописныхъ костюмахъ, съ раскрашенными лицами; одни изъ нихъ сидѣли неподвижно, другіе хлопотали и говорили съ живостью, въ полусвѣтъ хижины, съ отблесками и тѣнями, бросаемыми на нихъ пламенемъ двухъ костровъ, разложенныхъ въ ямахъ, вырытыхъ въ землѣ.

Внутри хижинъ стѣны увѣшаны камышевыми циновками, оружіемъ и нѣкоторыми земледѣльческими принадлежностями. Въ оконечностяхъ лежитъ домашній скарбъ, сѣдла и сбруи; туда кладутъ запасъ сушенаго мяса и драгоцѣнные ящички изъ сушеной буйволовой кожи, гдѣ тщательно сберегаются, каждое отдѣльно, украшенія воиновъ и наряды осажскихъ красавицъ, съ коробочками зеленой краски и румянъ, столь необходимыхъ для туалета дикихъ. Въ коробочкахъ этихъ лежатъ истертыя въ порошокъ краски, которыми разрисовываютъ себя краснокожіе, разводя ихъ въ жирѣ. Въ оконечностяхъ же хижинъ подвѣшиваютъ вмѣстѣ со щитомъ, колчаномъ и любимымъ лукомъ, знаменитую воинскую циновку — трофей, на которомъ можно видѣть права дикаря на бранную славу.

Передъ багажомъ разостланы на землѣ бизоновыя шкуры съ шерстью. На нихъ женщины сидятъ на корточкахъ днемъ, если домашнія работы не заставляютъ ихъ быть на ногахъ. Два костра, разложенные въ ямахъ, соотвѣтствуютъ отверстіямъ, оставляемымъ въ крышахъ для выхода дыма, а на крѣпко-утвержденныхъ кольяхъ подвѣшены надъ огнемъ котлы, въ которыхъ варится мясо и маисъ. Наконецъ, въ промежуткѣ между кострами, циновки, свернутыя обыкновенно днемъ, разстилаются на землѣ на ночь и когда воины намѣрены приступить къ трапезѣ.

Подъ нами поставили на циновку деревянное блюдо, на которомъ недовареное мясо плавало въ бульйонѣ. Насъ было четверо передъ огромнымъ кускомъ говядины, и такъ-какъ о вилкахъ никто не помышлялъ, то мы храбро принялись за мясо пальцами и ножами; роговая ложка служила намъ поочереди для почерпанія бульйона. За первымъ кушаньемъ слѣдовало почтенныхъ размѣровъ жаркое; потомъ подали необычайной длины колбасу, и пиршество заключилось чашкою кофе, который здѣсь по справедливости называютъ манка-сабе или чернымъ лекарствомъ; его сопровождали лепешки изъ маисовой муки, поджаренной въ жирѣ, — любимое лакомство дикарей. Разумѣется, что нечего было и думать о хлѣбѣ или салфеткахъ.

Недоѣденныя нами кушанья остались передъ нами. Все, чѣмъ Осажъ подчуетъ своего гостя, принадлежитъ ему, и онъ можетъ ѣсть предлагаемое или унести съ собою. Чтобъ сдѣлать вѣжливость, мы послали остатки своего обѣда женщинамъ, которыя заглядывались на нихъ съ жадностью.

Право гостей уносить домой предложенную имъ хозяиномъ пищу наводитъ меня на рѣчь о гостепріимствѣ Осажей. И между ними есть бѣдные; а бѣдные — тѣ, у кого нѣтъ лошадей и слѣдственно нѣтъ средствъ охотиться за бизономъ, чтобъ запастись его мясомъ. У бѣдныхъ нѣтъ ни хижинъ, ни одѣялъ; они живутъ, можно сказать, на счетъ ближнихъ. Если одинъ изъ такихъ бѣдняковъ подойдетъ къ жилищу храбраго и скажетъ: «я пришелъ въ твой домъ», тотъ отвѣчаетъ: «хорошо!» и бѣдный дѣлается его застольнымъ товарищемъ. Онъ будетъ ѣсть, курить и грѣться у огня воина; будетъ дѣлать что хочетъ, и никто не спроситъ у него отчета въ его дѣйствіяхъ; ему будутъ прислуживать, не обязывая его въ вознагражденіе ни къ какой работѣ. Если ему наскучитъ у одного, онъ отправляется, не прощаясь и не благодаря хозяина, къ огню другаго. Если у него нѣтъ одѣяла, онъ идетъ смѣло къ богатому воину и говорятъ ему: «настаетъ время снѣговъ, а у меня нѣтъ одѣяла; твое уже старо, отдай его мнѣ», — и богатый дастъ ему одѣяло.

Если чужестранецъ прійдетъ къ дикарю и проживетъ цѣлый годъ въ его хижинѣ, никто не скажетъ ни слова; хозяинъ отдастъ ему лучшіе куски дичины, положитъ его спать на лучшую изъ своихъ шкуръ, и, когда гость уйдетъ, дикарь не прійметъ никакихъ подарковъ, никакой благодарности; онъ же поблагодаритъ путешественника за то, что тотъ избралъ его изъ среды остальныхъ, что обратился прямо къ нему. Такіе нравы, можетъ-быть, поощряютъ нѣкоторыхъ къ лѣности: но источникъ ихъ такъ чистъ и благороденъ, что это прекрасное и простое гостепріимство можетъ заставить простить многіе пороки краснокожимъ народамъ, называемымъ варварами.

Возвращаясь къ г. Папену, я любовался стройностью и воинственною осанкой Осажей, прогуливавшихся по селенію, и граціозною развязностью тѣхъ, которые забавлялись, бросая вдоль провеленныхъ по землѣ полосъ разноцвѣтные камешки.

Мужчины высокаго роста и превосходно сложены. Станъ ихъ соединяетъ въ себѣ всѣ физическія качества, возвѣщающія силу, ловкость и граціозность движеній. Члены ихъ тонки, сухи и жилисты, хотя мускулы и не выказываются слишкомъ; грудь высока и широка вверху; талія тонкая и шея короткая; плечи широки и высоки; руки нѣсколько-длинны; ноги тонки и сухи; колѣно, кисти рукъ и ступни маленькія. Головы у нихъ маленькія, и задняя часть ихъ сплюснута. Они весьма уважаютъ этотъ странный родъ красоты; чтобъ доставить его дѣтямъ, они прижимаютъ головы новорожденныхъ младенцевъ къ доскѣ, служащей имъ вмѣсто колыбели; наши головы казались имъ слишкомъ-длинными и безобразными. Лобъ ихъ высокъ и узокъ, виски широкіе, глаза маленькіе, черные, впалые; скулы выдавшіяся; носъ огромный, слегка загнутый, съ широко-открытыми ноздрями. Верхняя губа у нихъ плоская, нижняя толстая и выдается впередъ; ротъ широкій съ маленькими, сжатыми зубами, нѣсколько-почернѣвшими отъ жеванія сушенаго мяса; на подбородкѣ маленькая ямочка. Уши дикарей, изрѣзанныя ножомъ, дѣлаются огромными и отвислыми отъ множества навѣшенныхъ на нихъ украшеній. Бровей и бороды у нихъ вовсе нѣтъ: они ихъ тщательно выдергиваютъ.

Спокойная и степенная физіономія Осажей носитъ на себѣ отпечатокъ большой тонкости; вообще, выраженіе ея серьёзно и воинственно. Волосы у нихъ густые и черные. Осажи брѣютъ себѣ всю голову, кромѣ темени, съ котораго спускаются двѣ расходящіяся черты волосъ, растущихъ прямо и превращающихся на затылкѣ въ пучокъ, который низпадаетъ до низа шеи; въ промежуткѣ между этими двумя чертами родятся двѣ косы, которыхъ длина составляетъ красоту. Таковъ пучокъ воины. Въ знакъ печали Осажи отращиваютъ себѣ волосы.

Краснокожіе рѣдко выходятъ изъ своихъ шалашей не раскрасившись: для этого служатъ имъ киноварь, зеленая и желтая краски, которыя покупаются у промышлениковъ; за недостаткомъ этихъ красокъ употребляютъ вохру, мѣлъ, даже грязь. Лицо, покрытое слоемъ разжиженной земли, означаетъ постъ или трауръ. Осажи всегда окрашиваютъ краснымъ вокругъ волосъ, вокругъ глазъ и уши: это національный цвѣтъ, украшеніе воиновъ. Остальные цвѣта, которыми разрисовываютъ прочія части лица и тѣло, не подлежатъ никакимъ правиламъ; тутъ все зависитъ отъ фантазіи.

Между ногъ они пропускаютъ кусокъ синяго или краснаго сукна, котораго концы поддерживаются шерстянымъ поясомъ, украшеннымъ бусами; къ этому поясу они привѣшиваютъ ножъ, въ ножнахъ изъ разрисованной кожи, трубку въ чехлѣ, мѣшокъ съ табакомъ, мѣшечекъ съ румянами, зеркальце и щипчики для выдергиванія рѣдкихъ волосъ, растущихъ на бородѣ и бровяхъ. Миты и мокассины изъ оленьей шкуры покрываютъ имъ ноги и служатъ обувью. Осажи никогда не пропускаютъ подъ слѣдъ ремни своихъ мокассиновъ, въ противоположность своимъ непріятелямъ Паніямъ, которыхъ слѣды они по этому узнаютъ. Подвязки ихъ, такъ же, какъ и пояса, украшаются крупными бѣлыми или синими бусами. Вмѣсто плащей имъ служатъ бѣлыя, синія и зеленыя шерстяныя одѣяла; но красныя предпочитаются всѣмъ остальнымъ. Промышленики выписываютъ ихъ изъ Франціи, но наиболѣе уважаемыя, извѣстныя подъ названіемъ макана, приходятъ изъ Англіи. Нынѣ Осажи рѣдко носятъ плащи изъ бизоновой кожи; гораздо-удобнѣе и менѣе-утомительно купить одѣяло у промышлениковъ, чѣмъ выдѣлать, разрисовать и вышить узорами шкуру бизона.

Украшенія туалета краснокожихъ состоятъ изъ висячихъ серегъ, фарфоровыхъ ожерелій, браслетовъ разнаго вида — мѣдныхъ, желѣзныхъ, даже серебряныхъ. Бусы, позвоночные хребты и шкуры змѣй, чучелы птицъ и перья служатъ имъ также нарядными украшеніями. Орлиныя перья могутъ носить только тѣ, кому удалось украсть хоть одну лошадь у непріятелей. Воины, убившіе человѣка изъ враждебнаго народа, имѣютъ одни только право украшаться погремушками и носить топоръ храбрыхъ. Въ степяхъ мы увидимъ у нихъ другія украшенія и наряды.

Женщины ихъ далеко не такъ щедро одарены природою, какъ мужчины. Некрасивость ихъ вошла въ пословицу; онѣ малы ростомъ, но сильны и хорошо сложены. Онѣ носятъ длинные и распущенные волосы. Молодыя дѣвушки и полукровныя женщины заплетаютъ себѣ волосы въ косы, или собираютъ ихъ въ два локона передъ ушами, удерживая ихъ въ такомъ положеніи красною лентой, украшенною серебряными кольцами.

Старухи носятъ родъ тюники, которая проходить съ одной стороны подъ мышкою и привязывается на противоположномъ плечѣ. Молодыя носятъ также родъ мужской рубашки самыхъ яркихъ цвѣтовъ. Всѣ, старыя и молодыя, носятъ юбки изъ синяго или краснаго сукна; миты надѣваютъ красныя, суконныя, если юбка синяя, и обратно, и мокассины изъ оленьей шкуры. Почти у всѣхъ осажскихъ женщинъ тѣло татуировано синими чертами, которыя пересѣкаются между собою и образуютъ правильные рисунки. Дѣвушекъ татуируютъ обыкновенно, когда онѣ прійдутъ въ возрастъ. Шея ихъ, грудь, спина, руки, верхъ кистей, брюхо до бедра., нижняя часть лядвій и ноги расчерчены этими неизгладимыми синими полосами, которыя проводятся раскаленнымъ желѣзомъ и углемъ. Часто можно видѣть подлѣ этихъ узоровъ бѣлые шрамы, результаты обжоговъ.

Дѣти замѣчательны выпуклостью брюха; они ходятъ почти совершенно нагія до десятилѣтняго возраста; тогда они начинаютъ носить одѣяла, а нѣкоторыхъ наряжаютъ во что-то похожее на сюртукъ изъ краснаго сукна, который едва закрываетъ имъ спину.

Соскучившись питаться соленою свининой и сушенымъ мясомъ, я предложилъ г. Герену поохотиться за дикими индѣйками въ лѣску, прилегающемъ къ Ніон-Шу. Мы отправились рано утромъ, но, къ несчастію нашему, комары поднялись раньше насъ, и едва мы успѣли войдти въ рощу, какъ были аттакованы цѣлыми роями этихъ страшныхъ враговъ. Я обвернулъ себѣ голову платкомъ и надѣялся избѣжать ихъ жалъ скорою ходьбою; но ни движенія мои, ни платокъ не защитили меня. Индѣйка поднялась близехонько отъ меня; я выстрѣлилъ по ней наудачу, потому-что не было возможности прицѣлиться. Только-что руки мои перестали защищать лицо, какъ на него насѣла цѣлая стая комаровъ, которая заставила меня отказаться отъ охоты и бѣжать безъ оглядки домой, гдѣ я какъ-можно-скорѣе окунулъ голову въ воду. Бѣдный товарищъ мой возвратился вскорѣ послѣ меня съ совершенно-раздутымъ лицомъ. Оба мы были такъ красивы, что невольно расхохотались, взглянувъ другъ на друга.

Въ нашей комнаткѣ помѣстили пятерыхъ метисовъ, прибывшихъ наканунѣ въ Ніон-Шу, чтобъ участвовать въ предстоявшей охотѣ. Жара была ужасная, тѣмъ болѣе, что мы принуждены были запереть двери и окна для защиты отъ комаровъ; но проклятыя насѣкомыя уже успѣли овладѣть спальнею, и намъ приходилось выдерживать подъ одѣялами нестерпимую температуру, чтобъ только какъ-нибудь отдѣляться отъ своихъ крылатыхъ враговъ. Мы вздумали-было выкурить ихъ дымомъ изъ нашей комнаты, но способъ этотъ не удался, и мы были вынуждены уступить голоднымъ мускитамъ свои мѣста, и пытаться уснуть подъ открытымъ небомъ. Тогда я хорошо понялъ одну изъ основательныхъ причинъ, почему дикари удаляются отъ своихъ шалашей въ началѣ лѣта.

Нашъ годъ соотвѣтствуетъ двумъ годамъ Осажей, осеннему и лѣтнему году, изъ которыхъ каждый имѣетъ свою охоту. Осенній годъ начинается въ октябрѣ и кончается въ мартѣ; въ-продолженіе его собираютъ и выдѣлываютъ всякаго рода шкуры: бизоновыя, оленьи, волчьи, и проч. Лѣтняя охота начинается съ первыхъ чиселъ іюня и продолжается до половины августа: тогда оставляютъ селенія, чтобъ избѣжать комаровъ, терзающихъ людей, и слѣпней, которые преслѣдуютъ лошадей и даже иногда ихъ убиваютъ. Въ-продолженіе лѣтняго года, перемежающіяся лихорадки и другія повальныя болѣзни часто истребляютъ краснокожихъ воиновъ. Запасы сушенаго мяса, собранные въ осеннюю охоту, приходятъ тогда къ концу: маисъ уже посѣянъ и выполотъ, такъ-что больше не нуждается въ попеченіяхъ, и Осажи приготовляются покинуть свои шалаши, въ которыхъ остаются только больные, слабые старцы, немогущіе переносить труды охоты, и бѣдные, у которыхъ нѣтъ ни хижинъ, ни лошадей. Тогда женщины начинаютъ плакать, чтобъ вымолоть у Великаго-Духа удачную охоту, и по ихъ предложенію собирается совѣтъ воиновъ, который разсуждаетъ о необходимости отправленія и рѣшаетъ по какой дорогѣ идти охотникамъ каждой деревни.

Женщины плакали уже нѣсколько дней сряду и воины были созваны къ огню совѣта. Насъ съ г. Папеномъ пригласили въ собраніе, долженствовавшее засѣдать въ селеніи Ніон-Па, отстоящемъ отъ Ніон-Шу на нѣсколько миль пути по степи. Мы отправились вмѣстѣ съ Батистомъ, который разговаривалъ по-французски съ г. Папеномъ и обнаруживалъ сильную ненависть къ Великому-Главѣ, а въ особенности къ женщинѣ Главѣ, о которой онъ отзывался неприличнѣе, чѣмъ бы слѣдовало даже дикому. Источникомъ этой ненависти было непомѣрное честолюбіе Батиста, которому хотѣлось бы пользоваться большимъ вліяніемъ, чѣмъ его соперникъ, но который, не смотря на всѣ свои уловки, на всю свою политику, добился только почти до равной съ нимъ власти. Ему хотѣлось быть больше, нежели главою одного только своего селенія. Батистъ человѣкъ себялюбивый и сварливый; то же, что говорятъ о мулатахъ, можно примѣнить и къ дикимъ метисамъ: они имѣютъ пороки обоихъ племенъ, отъ смѣси которыхъ происходятъ.

Ѣдучи степью, я удивлялся, не видя слѣдовъ оспы ни на одномъ лицѣ изъ окружавшихъ насъ дикарей: дѣло въ томъ, что Осажамъ давно уже прививаютъ оспу. Имъ доказали предохранительныя слѣдствія прививанія, и они убѣдились въ фактахъ, которые видѣли собственными глазами. Сосѣди и непримиримые враги Осажей, Пани-Могавки, не хотѣли послѣдовать ихъ примѣру и лишились множества людей, тѣмъ болѣе, что образъ жизни дикихъ какъ-нельзя-больше способствуетъ распространенію оспы и повальныхъ болѣзней.

Отправлявшіеся на совѣтъ воины красовались около насъ на своихъ рьяныхъ и разукрашенныхъ коняхъ. Они то пускались въ скачь попарно, стараясь перегнать другъ друга и поощряя лошадей криками и плетью, то снова принимали важный и степенный видъ, и ѣхали шагомъ. Ничто не можетъ сравниться съ ловкостью и граціозностью краснокожихъ всадниковъ, которыхъ одѣяла развѣвались за ними въ воздухѣ живописными складками, какъ драпировки древнихъ статуи.

Мы прибыли въ Наніонпа и сошли съ коней передъ хижиною совѣта. Внутри ея, въ самой серединъ, былъ разведенъ огонь, вокругъ котораго молча сидѣли и курили воины. Чтобъ развязать умъ, вожди начали наполнять свои желудки, почему и передъ нами поставили кусокъ разваренаго сушенаго мяса. Осажи, еще незнакомые съ нами, пожимали намъ руки со словомъ «оэхъ», и потомъ всѣ расположились по пяти человѣкъ вокругъ каждаго блюда съ мясомъ. Тѣ, которымъ приходилось ждать своей очереди послѣднимъ, не обнаруживали ни досады, ни нетерпѣнія. Послѣ трапезы всѣ курили въ безмолвномъ ожиданіи; насталъ уже часъ совѣщанія, а Великій-Глава еще не являлся. Воины предложили между собою нѣсколько мнѣній. Вскорѣ пришелъ гонецъ Малыхъ-Оссовъ съ извѣстіемъ, что народъ его не можетъ тронуться прежде, какъ черезъ двѣ ночи, почему и просилъ подождать, на что присутствующіе согласились послѣ нѣкотораго пренія. Случился одинъ затруднительный вопросъ, для рѣшенія котораго послали за Старымъ-Бѣлымъ-Волосомъ, Несторомъ Осажей. Старикъ этотъ, еще бодрый, не смотря на свои восемьдесятъ лѣтъ по грегоріанскому счету, вошелъ, опираясь на длинный, украшенный рѣзьбою посохъ. Словамъ его внимали съ почтеніемъ, и всякій разъ, когда онъ пріостанавливался, волны отвѣчали уэхъ (да) или танге (хорошо).

Въ блестящемъ обществѣ самыхъ образованныхъ столицъ Европы, въ самыхъ ученыхъ собраніяхъ, въ самыхъ высокихъ дипломатическихъ кругахъ найдутся люди, которые могли бы почерпнуть для себя полезный урокъ, еслибъ имъ случилось, подобно мнѣ, присутствовать при совѣщаніи краснокожихъ дикарей. Каждый изъ вождей говорилъ поочереди, взявъ напередъ нужное время, чтобъ собраться съ мыслями; иногда они пріостанавливались и дѣлали довольно-продолжительныя паузы, въ полной увѣренности, что никто ихъ не прерветъ и что ничей голосъ не возвысится прежде, чѣмъ они заключатъ свою рѣчь словами: «я сказалъ», или чѣмъ-нибудь подобнымъ. Они умѣли выслушивать возраженія, не показывая ни малѣйшаго знака неудовольствія; я замѣтилъ даже, что они утруждали себя должнымъ обсуживаніемъ этихъ возраженій прежде, чѣмъ рѣшались отвѣчать, или прежде, чѣмъ возражали сами. Никогда не случалось мнѣ слышать, чтобъ два оратора говорили вдругъ за огнемъ воиновъ. Если двумъ храбрымъ случалось не соглашаться между собою, то въ споръ ихъ никогда не вмѣшивалось непрошеное третье лицо. Метисы, которые во многомъ сходствуютъ съ дикарями, не умѣютъ однако слушать и спорить, какъ они: тутъ сейчасъ видна примѣсь крови бѣлыхъ.

Между-тѣмъ, совѣщаніе было пріостановлено въ ожиданіи Великаго-Главы, къ которому послали одного изъ воиновъ. Въ этотъ промежутокъ времени, я подсѣлъ, вмѣстѣ съ Джемсомъ, къ огню стараго Бѣлаго-Волоса. Онъ принялъ насъ радушно, попотчивалъ мятымъ сушенымъ мясомъ, и по обычаю хозяевъ, желающихъ особенно почтить своихъ гостей, ѣлъ не иначе, какъ когда мы передавали ему блюдо. Онъ разсказалъ моему товарищу, что зналъ его дѣда, бывшаго губернаторомъ Сен-Луи, и что очень-радъ видѣть внука своего стариннаго друга.

Послѣ того мы были приглашены въ хижину молодаго Бѣлаго-Волоса. Онъ двоюродный братъ теперешняго Великаго-Главы и имѣлъ больше правъ на это званіе, чѣмъ Мажакита, потому-что онъ сына, брата послѣдняго Великаго-Главы, а теперешній преемника, его сынъ сестры покойника. Когда прежній Великій-Глава умеръ безъ прямыхъ наслѣдниковъ, Осажи оставались за. нѣкоторомъ недоумѣніи на-счетъ выбора одного изъ двоюродныхъ братьевъ; но какъ у нихъ нѣтъ адвокатовъ для защиты законныхъ правъ каждаго, да притомъ вмѣшались интриги Мѣховой Компаніи, то совѣтъ храбрыхъ избралъ главою народа Мажакиту, за отсутствіемъ молодаго Бѣлаго-Волоса, который, будучи женатъ въ племени Малыхъ-Осажей, не могъ находиться при выборахъ для поддержанія правъ своихъ. Онъ показывалъ намъ разныя бумаги, написанныя на французскомъ, англійскомъ и испанскомъ языкахъ, въ подтвержденіе своихъ притязаній.

Такимъ-образомъ Бѣлый-Волосъ остался простымъ вождемъ. Къ чести его должно сказать, что онъ не дѣлалъ никакихъ покушеній для пріобрѣтенія себѣ званія, слѣдовавшаго ему по справедливости; онъ не старался вооружить въ свою пользу партію и не тревожилъ никакими тайными происками, для удовлетворенія личнаго честолюбія, внутренняго мира своего народа. Подобные примѣры благонамѣренности и безкорыстія рѣдки между бѣлыми, если вѣрить исторіи.

Выходя отъ него, мы встрѣтили Мажакиту, шедшаго въ совѣтъ, въ костюмѣ, нисколько неотличавшемъ его отъ прочихъ воиновъ. Великій-Глава одинъ изъ самыхъ некрасивыхъ Осажей; на лицъ его выражаются тонкость и жестокость, а толстыя губы доставили ему прозваніе Мажакита (Губастый). Онъ вошелъ въ собраніе, пожалъ намъ руки и трубки задымились снова. Великій-Глава долго и съ колкостью оспаривалъ Батиста; не смотря на безстрастность, которою вообще отличаются дикари, въ его оживленныхъ взглядахъ и жестахъ проявлялась ненависть, хотя онъ и старался казаться совершенно-спокойнымъ. Когда онъ пріостанавливался въ своей рѣчи, волны отвѣчали не уэхъ, но гаи-гай. Слова эти имѣютъ то же самое значеніе, но гаи-гай выраженіе болѣе дружеское — Великій-Глава отецъ народа.

Рѣшено было дожидаться Малыхъ-Осажей еще двѣ ночи, а также опредѣлили дорогу, по которой слѣдовало идти охотникамъ; послѣ чего засѣданіе кончилось.

Ухода отъ костра совѣта, я замѣтилъ одного дикаря съ длинными, всклоченными волосами и выпачканнымъ грязью лицомъ; онъ пѣлъ унылымъ и отчаяннымъ голосомъ однообразную пѣснь, которую сопровождалъ горькими слезами. Человѣка этого прозвали Пиче (Злой), потому-что онъ однажды въ сраженіи убилъ семерыхъ непріятелей и содралъ волосы съ головъ двухъ изъ нихъ. Теперь онъ набиралъ партію воиновъ и плакалъ у дверей храбрыхъ, которыхъ уговаривалъ идти подъ своимъ начальствомъ на ненавистныхъ Панieвъ и помочь ему исполнить данный имъ за годъ тому назадъ, послѣ смерти жены, обѣтъ истребить въ честь ея нѣсколькихъ враговъ. Онъ обѣщалъ воинамъ славную побѣду и множество волосъ, и клялся, что позволитъ себя убить, если хоть одинъ изъ его сподвижниковъ лишится жизни.

Вождей и простыхъ воиновъ, набирающихъ такого рода партіи, креолы называютъ партизанами; они обязаны свято исполнять нѣкоторыя церемоніи и поститься ежедневно до солнечнаго заката. Съ утра они кладутъ себя въ землю, т. е. покрываютъ себѣ лицо грязью; послѣ чего начинаютъ пѣть съ плачемъ, чтобъ возбудить состраданіе храбрыхъ, которымъ въ пѣсняхъ своихъ объясняютъ причины, заставляющія ихъ предпринимать воину. Почти всегда цѣль войны религіозная; или по-крайней-мѣрь они прикрываютъ религіознымъ предлогомъ свое честолюбіе и жажду къ воинской славь. То они должны принести Паніевъ въ жертву въ честь умершаго родственника; то Владыка жизни явился имъ во снѣ и потребовалъ отъ нихъ непріятельскихъ волосъ; или Уаконда (Великій-Духъ) извѣстилъ ихъ тѣмъ же путемъ, что противъ Осажей готовится нападеніе: что Паніи взяли соли на солончакахъ Осажей, или, наконецъ, что Великому Духу желательно видѣть пожаръ какого-нибудь селенія Могавковъ. Подобныя рѣчи партизановъ всегда находятъ себѣ готовыхъ слушателей; онѣ подстрекаютъ воиновъ, напоминая имъ о славныхъ подвигахъ ихъ отцовъ, обѣщаютъ молодымъ людямъ лошадей и волосы непріятелей, и всегда успѣваютъ увлечь за собою болѣе или менѣе многочисленныя партіи.

Къ вечеру, партизанъ смываетъ землю и принимаетъ пищу; ѣсть, имѣя лицо въ землѣ, считается величайшимъ святотатствомъ. Можно нарушить постъ, но нельзя ни подъ какимъ видомъ ѣсть съ покрытымъ грязью лицомъ. Постящіяся женщины также кладутъ себя въ землю; но онѣ ограничиваются тѣмъ, что накладываютъ себѣ на волосы комъ грязи.

Не смотря на раздѣленіе народа на селенія, признающія надъ собою отдѣльныхъ начальниковъ, партизаны имѣютъ право ходить по всѣмъ деревнямъ для набора храбрыхъ, которые могутъ въ такихъ случаяхъ отказаться на время экспедиціи отъ своихъ настоящихъ вождей и подчиниться другимъ.

Узнавъ, что я медикъ, меня приглашали къ нѣкоторымъ больнымъ, гдѣ мы непремѣнно встрѣчали уакантаку, т. е. врачей или колдуновъ (у Осажей эти два званія составляютъ одно), которые очень удивились, видя, что мы не прибѣгаемъ ни къ какимъ чарамъ и заклинаніямъ, въ которыхъ заключается вся наука ихъ-самихъ. Наши бѣдные краснокожіе собратья недалеко ушли въ медицинѣ; чаще всего они предоставляютъ природѣ исцѣленіе недуговъ своихъ паціентовъ; они даже не лечатъ переломовъ. Впрочемъ, я убѣдился собственнымъ опытомъ въ совершенной невозможности уговорить Осажа, чтобъ онъ носилъ какую бы то ни было хирургическую перевязку.

Болѣзни, чаще всего замѣченныя мною у краснокожихъ, во-первыхъ, бѣльма на роговой глазной плевѣ и слѣпота, здѣсь весьма обыкновенны. Потомъ слѣдуютъ безконечныя перемежающіяся лихорадки, ревматизмы и воспаленія въ дыхательныхъ органахъ. Я видѣлъ также нѣсколько больныхъ гнилыми горячками и двухъ или трехъ золотушныхъ. Сифилитическая болѣзнь здѣсь довольно-обыкновенна и вылечивается потогонными; признаковъ слѣдствій ея мнѣ не случалось видѣть: говорятъ, что они не проявляются никогда у дикихъ. Всѣ болѣзни, отъ которыхъ страдаютъ просвѣщенные люди, не щадятъ также и краснокожихъ; но коренные недуги Осажей такъ же просты, какъ ихъ нравы, хотя они бываютъ иногда довольно-опасны.

Мы уже давно были готовы къ отправленію; чтобъ сократить время ожиданія, мы вздумали учиться по-осажски. Такъ-какъ г. Папенъ и его метисы были слишкомъ-заняты своими приготовленіями, а слѣдственно имъ было не до того, чтобъ учить насъ, то мы спрашивали у нихъ только самыя необходимыя слова; въ надеждѣ съумѣть посредствомъ ихъ разспросить у дикарей о томъ, чего намъ нужно. Я записалъ всѣ слова, которыхъ переводъ желалъ имѣть; потомъ, подойдя къ одному молодому воину и указывая на его ножъ, спросилъ: mama-пиръ? т. е. какое имя? Онъ отвѣчалъ мнѣ: Манге. Я хотѣлъ узнать имя моего услужливаго учителя и спросилъ, какъ меня научили: тата-ча-чаниръ? (какъ твое имя?). Онъ по-видимому остался доволенъ моимъ вопросомъ и сказалъ Ман-Чап-че-Мани (Крадущійся по Землѣ). Прежде-чѣмъ я рѣшился записать такое безконечное имя, я попросилъ повторить его разъ шесть или десять. Новый пріятель мой выучилъ меня множеству названій общеупотребительныхъ предметовъ; но что касается до небесныхъ свѣтилъ, мнѣ стоило большаго труда быть понятымъ. Солнце было въ то время скрыто за облаками; не могши указать на него, я попробовалъ описать ему рукою движеніе этого свѣтила; но такъ-какъ я началъ не съ самаго востока, то онъ меня не понялъ. Когда же я указалъ ему рукою въ настоящую сторону востока, онъ, подумавъ немного, показалъ на солнце, которое въ это время выглянуло, и сказалъ: дэхъ! меге (вотъ солнце). Глаголы осажскаго языка приводили меня въ отчаяніе, тѣмъ болѣе, что мнѣ трудно было разспросить о нихъ толкомъ у своего любезнаго дикаря; однако, подражая пантомимою дѣйствію нѣкоторыхъ, мнѣ удалось узнать соотвѣтствующія имъ осажскія слова, какъ, на-примѣръ: ѣсть, пить, спать и т. п. Я пріобрѣлъ также достаточное количество именъ существительныхъ, нѣсколько прилагательныхъ, но весьма-мало глаголовъ. Собранный такимъ-образомъ маленькій словарь былъ мнѣ въ-послѣдствіи весьма-полезенъ, и мнѣ часто приходилось въ него заглядывать. Къ-сожалѣнію, я его потерялъ во время тяжкой болѣзни, которою страдалъ по возвращеніи въ Сен-Луи.

Осажскій языкъ не богатъ словами, по очень-плодовитъ окончаніями, которыя измѣняютъ и часто превращаютъ ихъ значеніе: вотъ почему, какъ увѣряютъ промышленики, на немъ весьма-трудно хорошо говорить. Одинъ изъ переводчиковъ увѣрялъ меня, что г. Эдуардъ Шуто единственный бѣлый, который говоритъ по-осажски, какъ настоящій Осажъ. Языкъ этотъ пріятенъ и благозвученъ; онъ не имѣетъ множества находимыхъ въ языкахъ другихъ дикарей гортанныхъ звуковъ; можно сказать, что на немъ поютъ, ибо медленное произношеніе одного какого-нибудь слога, на который съ намѣреніемъ дѣлается удареніе, придаетъ слову большую выразительность. Есть, на-примѣръ, прилагательныя, которыхъ превосходная степень получается протяжнымъ произношеніемъ окончательнаго слога; но есть также прилагательныя, которыхъ превосходная степень нисколько не походитъ на положительную: на-примѣръ, танг''е значитъ хорошій, а лаггени очень-хорошій. Выразительность превосходной степени этого прилагательнаго усиливается еще больше, если къ нему присовокупить другое прилагательное; на-прим. у''аггени, лаггени значитъ необычайно-хорошій, тогда какъ въ буквальномъ смыслѣ одно изъ нихъ значитъ очень-большой; а другое очень-хорошій. Вообще, звуки осажскаго языка казались мнѣ болѣе гармоническими, когда говорили мужчины, чѣмъ когда мнѣ случалось слушать женщинъ, у которыхъ голосъ нѣсколько-крикливый.

Произношеніе языка пріятно, такъ-что смягчаетъ даже гортанные звуки; но есть у нихъ одно восклицаніе, чрезвычайно-грубое, которое Осажи употребляютъ очень-часто. Произношеніе его такъ странно, что его почти-невозможно написать: это что то похожее на хугхъ!

Въ ариѳметикѣ Осажи недалеки; они однако держатся десятичной системы. Они считаютъ: віехъ, одинъ; номпа, два; лабени, три, и проч., до гребенанъ, десяти; потомъ гребенанъ-віехъ, десять одинъ, до номпа-гребенанъ, два — десять или двадцать; тогда говорится: номпа-гребенан-віехъ, два десять-одинъ, номпа-гребнпан-помпа, два-десять-два, и такъ-далѣе до л''абени-гребенанъ, три-десять; такимъ-образомъ продолжается до гребенанъ-гребенанъ, десять-десять, или сто — крайній предѣлъ числа ихъ ариѳметическихъ единицъ. Надобно имѣть нѣкоторую привычку, чтобъ не смѣшать, на-примѣръ, гребепап-таупа, четырнадцать, съ таупа-гребепапъ, сорокъ, и обратно.

Два года осажскихъ не въ точности соотвѣтствуютъ нашему одному, потому-что въ каждомъ ихъ годѣ ровно по шести лунныхъ мѣсяцевъ; мы считаемъ время днями, а они ночами. Часы дня указываетъ имъ высота солнца. Осажи знаютъ также планету Венеру и нѣсколько звѣздъ: Большую-Медвѣдицу, Полярную-Звьзду.

На другой день послѣ совѣта, Толстый, глава Малыхъ-Осажей, пришелъ извѣстить г. Папена, что такъ-какъ воины его готовы ранѣе назначеннаго времени и не хотятъ идти по одной дорогѣ съ нами къ рѣкѣ Арканзасу, то они отправятся завтра же и будутъ насъ ждать, чтобъ вмѣстѣ переправиться черезъ Піи-Судге, Рѣку-Луковъ или Арканзасъ. Ясно было, что онъ требовалъ въ совѣтѣ отсрочки затѣмъ только, чтобъ имѣть время уйдти впередъ: почему намъ не должно было надѣяться встрѣтиться съ нимъ въ-продолженіе всей охоты, что дѣйствительно и случилось. Вождь этотъ названъ по справедливости Толстымъ-Главою: онъ былъ единственный дикарь съ толстымъ брюхомъ, котораго мнѣ случилось видѣть.

Уачинка-Лагри (Красивая-Птица) прибылъ также въ Ніон-Шу и возвѣстилъ, что онъ, по своему обыкновенію, не расположенъ охотиться вмѣстѣ съ остальными Осажами. Онъ обѣщалъ присоединиться къ намъ у Краснаго-Кедра, или у большаго солончака, чтобъ вмѣстѣ торговать съ Патоками или Команчами. Новость эта никого не удивила.

Я просилъ г. Папена объяснить мнѣ, какого рода торговля, о которой говорилъ Уачинка-Лагри. Осажи, послѣ кровопролитной войны съ Патоками, завели съ ними наконецъ дружескія сношенія, которыхъ требовали выгоды обоихъ народовъ. Съ одной стороны, Осажи имѣли дѣло съ народомъ гораздо-многочисленнѣе и сильнѣе себя; въ-продолженіе войнъ съ ними, они опасались Патоковъ до того, что часто, узнавъ, что они охотятся въ окрестностяхъ Арканзаса, Осажи измѣняли направленіе своихъ собственныхъ охотъ, не желая переходить рѣку, за которою имъ приходилось выдерживать безпрестанныя непріязненныя дѣйствія; окружая бизоновъ, Осажи были въ безпрестанной опасности отъ засѣвшихъ въ засадѣ непріятелей, которые нападали врасплохъ на ихъ воиновъ и украшались волосами многихъ изъ нихъ. Съ другой стороны, уже года два, какъ прервались сношенія Патоковъ, народа совершенно кочеваго, съ бѣлыми, а въ-особенности съ Техасцами, отъ-чего Патоки не могутъ добывать себѣ никакихъ вещей, дѣлаемыхъ бѣлыми. Вотъ почему они старались завести дружбу съ Осажами, которые находятся въ частыхъ и легкихъ сношеніяхъ съ людьми образованными, почему имъ безъ труда можно доставать себѣ все, въ чемъ нуждаются Патоки. Слѣдствіемъ всѣхъ этихъ причинъ былъ родъ ярмарки, открывающейся ежегодно въ каждое іюльское полнолуніе: тогда оба народа сходятся между собою. Осажи привозятъ румяна и другія краски, домашнюю утварь, одѣяла, сукна, желѣзные товары, а Патоки даютъ за это въ обмѣнъ лошадей, которыхъ они разводятъ и воспитываютъ, муловъ, которыхъ крадутъ у Техасцевъ, разнаго рода шкуры и тому подобное.

Когда зарыли въ землю топоръ воины, храбрые обоихъ народовъ условились въ опознательномъ знакѣ, по которому Осажи и Патоки могли бы узнавать другъ друга. Прошло два года, и ничто не нарушало ихъ взаимнаго согласія; но весною 1840 года, одинъ осажскій вождь, Безухій, встрѣтилъ двухъ Патоковъ, находившихся въ партіи Пани-Могавковъ, смертельныхъ враговъ Осажей, шедшихъ со словами, т. е. съ мирными предложеніями, къ другой отрасли Паніевъ. Безухій напалъ на нихъ и, не взирая на ихъ знаки, убилъ также Патоковъ и содралъ съ нихъ волосы. Это происшествіе заставило г. Папена бояться слѣдствій свиданія, долженствовавшаго произойдти у большаго солончака; но онъ рѣшился на все, лишь бы только ему увидѣться съ Патоками, съ которыми ему было поручено условиться на-счетъ выкупа одной молодой техасской плѣнницы. Уачинка-Лагри также обнаружилъ нѣкоторыя опасенія на-счетъ возмездія, котораго можно было ожидать отъ Патоковъ во время торга: весьма-немудрено, что они могли бы захотѣть заплатить за измѣну измѣною, по обычаю дикарей.

Когда Уачинка-Лагри ушелъ, г. Папенъ сказалъ намъ: "Вы знаете, что у меня одинъ глазъ стеклянный; онъ не совершенно-одинаковаго цвѣта съ настоящимъ, да это мнѣ все равно: онъ меня не безпокоитъ, а больше мнѣ ничего не нужно. Лишившись глаза, котораго у меня не достаетъ, я долгое время ходилъ кривымъ, и Осажи привыкли видѣть меня одноглазымъ. Всѣ друзья и родственники упрашивали меня пріѣхать въ Сен-Луи, куда я не возвращался послѣ смерти моей бѣдной матери, потому-что мнѣ нравится въ Ніон-Шу, а тамъ я бы вездѣ встрѣчалъ одни только горестныя воспоминанія. Наконецъ, прошло уже лѣтъ девять съ-тѣхъ-поръ, какъ я не былъ въ городѣ, какъ вдругъ пріѣзжаетъ майоръ Шуто. Онъ увезъ меня съ собою, и я, проживъ мѣсяца два между своими родными, возвратился сюда съ обоими глазами, изъ которыхъ одинъ ворочался почти не хуже другаго, хоть, правда, стеклянный глазъ немножко-лѣнивѣе настоящаго. Осажи сначала не хотѣли меня узнать; они долго меня разсматривали и, наконецъ, однажды спросили: «Откуда ты взялъ этотъ глазъ?» Я отвѣчалъ, что купилъ и что въ городѣ мнѣ его вставили на мѣсто. «Да кто же тебѣ продалъ свой глазъ?» Послѣ многихъ догадокъ и разсужденіи, они кончили убѣжденіемъ, что я вижу своимъ стекляннымъ глазомъ; ихъ затрудняла только до нѣкоторой степени разность цвѣта между старымъ и новымъ глазомъ, на что я возразилъ: «Да вѣдь это чужой глазъ», и они сказали, «это правда». Тогда Уачинка-Лагри, котораго вы сейчасъ видѣли и который хромаетъ, и кривой Иштаска просили меня свезти ихъ въ Сен-Луи, чтобъ одному перемѣнили ногу, а другому вставили хорошій глазъ.

Я нехотя поддерживаю ихъ въ такомъ заблужденіи, потому-что когда я на охотѣ вмѣстѣ съ Осажами, никогда не вынимаю своего стекляннаго глаза, такъ-что онъ у меня на мѣстѣ и днемъ и ночью такъ же, какъ настоящій. Да къ-тому же, у меня зрѣніе хорошо, и они вѣрятъ всему, что я имъ сказалъ.

Подлѣ меня сидѣлъ молодой слѣпецъ. «Этотъ бѣднякъ» сказалъ г. Папенъ: "желалъ бы отъ души, чтобъ и ему перемѣнили глаза. Это молодой Пани, взятый въ плѣнъ, когда онъ еще былъ ребенкомъ, и усыновленный Осажами. Онъ ослѣпъ отъ болѣзни; но не безпокойтесь, онъ не заблудится даже въ лѣсу, тогда-какъ ей, бѣлые, вы не съумѣете даже пройдти прямо черезъ маленькую рощицу, ни даже ваши пограничные драгуны, которые непремѣнно заблудятся, когда имъ приходится проѣхать какихъ-нибудь двадцать миль степью. Двое было попробовали, да одного нашли черезъ недѣлю умершимъ съ голода, а другаго отчаянно-больнаго и съ весьма-пустымъ желудкомъ. Все равно, а непріятно такъ умирать; этими вещами шутить нельзя: бывали уже дурные примѣры. «А вамъ» прибавилъ онъ: «совѣтую не разлучаться съ нами въ степи и не рыскать далеко по сторонамъ, потому-что Пани всегда скитаются по слѣдамъ Осажей; если вы какъ-нибудь заблудитесь, то можете почувствовать нужду въ парикѣ, если не оставите своихъ костей въ степи, — этимъ не надобно шутить.»

Потомъ, указывая намъ на Швейцара, одного изъ метисовъ, пріѣхавшихъ охотиться вмѣстѣ съ нами, г. Папенъ прибавилъ: «Этотъ молодецъ можетъ вамъ разсказать, что въ прежніе годы было еще гораздо-опаснѣе теперешняго». Дѣйствительно, отецъ этого человѣка нанимался въ качествѣ охотника въ одномъ изъ промышленыхъ укрѣпленій, выстроенномъ на рѣчки Вердегри. Пушки недостаточно устрашили краснокожихъ, которые приближались къ крѣпостцамъ на ружейный выстрѣлъ, чтобъ при случаѣ поживиться волосами бѣлыхъ. Швейцаръ, отдалившись нисколько отъ своихъ съ однимъ товарищемъ, былъ убитъ, и съ него содрали волосы. Черезъ мѣсяцъ послѣ этого, Осажи пришли въ укрѣпленіе. Они отъискали слѣдъ Паніевъ, дошли по немъ до ихъ селенія, возвратились съ волосами двухъ человѣкъ и съ именами убійцъ.

Не знаю, чему тутъ больше удивляться: дерзости и быстротѣ этихъ ударовъ, которые не даютъ даже времени подать помощь обреченнымъ жертвамъ, или сметливости и настойчивости, съ которыми другіе дикари отъискали, мѣсяцъ спустя, слѣдъ, заросшій уже травою, и преслѣдовали по немъ убійцъ. Вообще, много удивительныхъ примѣровъ тонкости физическихъ чувствъ у этихъ первобытныхъ людей, которые могутъ видѣть, обонять и слышать то, чего мы, люди бѣлые и усовершенствованные просвѣщеніемъ, не можемъ даже постигнуть.

Между-тѣмъ, приближалось время отправленія. Планъ охоты былъ утвержденъ: каждое селеніе Осажей должно двинуться отдѣльно и идти къ общему сборному пункту на Вердегри, но мы уже знали, что Уачинка-Лагри идетъ одинъ и что вѣроятно и Малые-Осажи дѣлаютъ со своей стороны то же самое.

Отъ Вердегри положено было идти на сѣверо-западъ, пока не дойдутъ къ быку; потомъ направиться прямо на западъ, на военныя тропинки, и оттуда къ большому солончаку для торга съ Патоками; наконецъ, послѣ торга, возвратиться въ свои селенія къ жатвѣ маиса, т. е. къ 10 или 15 августа.

Остававшихся Осажей было недостаточно, чтобъ въ случаѣ нужды защитить хижины отъ нападенія. То было нѣсколько бѣдняковъ, да старики и больные, неспособные слѣдовать за охотою; а такъ-какъ въ отсутствіе жителей непріятельскія военныя партіи часто приходятъ выжигать селенія, до Осажи сняли съ своихъ хижинъ циновки и спрятали все, чего не могли взять съ собою. Они оставили въ домѣ г. Папена лишнее оружіе, разобравъ ружейные замки и скрывъ въ разныхъ мѣстахъ курки, полки и проч., чтобъ ружья ихъ не могли служить непріятелю.

Въ концѣ каждаго селенія возвышался такъ-называемый креолами чуланъ, составленный изъ крѣпко-связанныхъ между собою чурбановъ, въ которыхъ не было повидимому никакого отверстія — туда сложили циновки и древесную кору съ шалашей. Болѣе-цѣнные предметы зарыли въ другія мѣста, извѣстныя только тѣмъ, кто ихъ сдѣлалъ. Деревня представляла тогда одни только остовы хижинъ, въ которыхъ виднѣлись жители съ собаками и вьюками лошадей. Нѣсколько семействъ тронулось въ путь въ тотъ же вечеръ, по большая часть рѣшилась дождаться завтрашняго дня.

Въ послѣдній вечеръ, проведенный нами въ Ніон-Шу, г. Папенъ далъ намъ нѣкоторыя наставленія. Онъ уговаривалъ насъ еще разъ не отлучаться отъ Осажей, а въ-особенности не идти и не ѣхать никогда по старымъ слѣдамъ, еслибъ понадобилось возвратиться къ мѣсту оставленнаго ночлега; ибо Пани слѣдуютъ всегда днемъ по стопамъ Осажей, и мы весьма-легко могли бы наткнуться на партію непріятелей. За Арканзасомъ, мы должны были идти съ величайшею осторожностью, чтобъ избѣжать гремучихъ змѣй, которыхъ въ этихъ степяхъ необычайное множество. Не проходитъ ни одной лѣтней охоты безъ нѣсколькихъ несчастій отъ этихъ гадовъ: они жалятъ лошадей, которыя издыхаютъ въ нѣсколько часовъ; рѣдко случается, чтобъ одинъ или два человѣка не сдѣлались жертвою этихъ ужасныхъ животныхъ.

Разъ одинъ Осажъ спалъ въ степи на своемъ разостланномъ одѣялѣ, держа руку на груди; вдругъ онъ былъ разбуженъ ощущеніемъ холода и движенія. Онъ открылъ глаза и увидѣлъ гремучую змѣю, которой отвратительная голова была уже на груди его. Дикарь не встревоживается ничѣмъ: вѣрный этому великому правилу краснокожихъ, онъ рѣшился ждать. Когда змѣя приблизилась къ его рукѣ, онъ вдругъ схватилъ ее за шею и отбросилъ далеко отъ себя; потомъ, не перемѣняя мѣста, спокойно заснулъ снова. Какова душевная сила! Разсчитывать, имѣя передъ глазами ужасную смерть, что вѣрнѣйшее средство избѣжать ея — дожидаться терпѣливо удобнаго случая, потомъ съ ловкостью отвратить опасность и наконецъ, подавивъ внутреннее волненіе, заснуть снова какъ ни въ чемъ не бывало!

V.
СТЕПЬ.

4 іюня, еще до разсвѣта, мы были въ сѣдлѣ и на пути къ сѣверо-западу. Мы проѣхали мимо одного развалившагося дома, выстроеннаго на холмѣ, возвышающемся надъ Ніон-Шу. Прежде въ немъ жилъ майоръ Шуто, но послѣ повальной оспы, убѣдившей Осажей въ необходимости прививанія, домъ этотъ, въ которомъ умерло множество людей, сожгли. Два столба изъ кирпичей еще стояли и какъ-будто служили доказательствомъ отвращенія краснокожихъ къ просвѣщенію.

Мы прибыли къ Горѣ-Гробницъ. Могилы были покрыты маленькими дерновыми возвышеніями въ видѣ алтаря; на нихъ не было видно никакого украшенія, ни одной вѣтки, зеленой или высохшей — онѣ казались покинутыми. Между-тѣмъ, дикари наши представили мнѣ много доказательствъ почтенія своего къ усопшимъ. Часто видалъ я воина или женщину, которые со слезами выходили изъ рядовъ каравана; раздирая воздухъ своими жалобными криками, они направлялись къ какому-нибудь неизвѣстному бугорку, скрывавшему останки роднаго или друга, и клали на могильный дернъ кусокъ дичины, чтобъ утолить голодъ покойника, ожерелье, чтобъ онъ украсился имъ въ царствѣ мертвыхъ, оружіе, чтобъ ему охотиться въ обиталищѣ душъ.

Часто видалъ я какую-нибудь бѣдную старуху, которая ѣхала верхомъ, ища чего-то взорами; потомъ она вдругъ принимала задумчивый видъ, узнавъ вдали бугорокъ, котораго мы не могли даже разсмотрѣть; наконецъ, сойдя съ лошади, она брала какое-нибудь приношеніе и начинала плакать и пѣть. Она пускала другихъ впередъ и направлялась одна, рискуя жизнью, къ могилѣ, которую отъискивала; тогда мнѣ говорили: «эта женщина лишилась въ прошедшую охоту дочери». Бѣдная мать возвращалась на другой день; она провела ночь за могилѣ дѣтища и слышала, какъ подъ землею кости его шевелились, благодаря ее за посѣщеніе.

Горесть эта пробуждается повидимому только въ то время, когда приходится исполнить благочестивый долгъ, и утихаетъ, когда глазъ не можетъ больше разсмотрѣть мѣста, гдѣ покоится милый прахъ. Но кто знаетъ, что происходитъ въ душѣ людей, которые такъ хорошо управляютъ своими физіономіями?

Взъѣхавъ на вершину Горы-Гробницъ, я увидѣлъ передъ собою степь, разстилавшуюся какъ море травы, на которомъ лѣски кажутся островами, а гряды округленныхъ холмовъ поднимаются какъ волны; тутъ виднѣлись бугорки, потомъ равнины, перерѣзанныя теченіемъ ручьевъ съ опушенными лѣсомъ берегами; потомъ опять равнины, опять холмы и снова равнины, на всемъ протяженіи, обхватываемомъ взоромъ. Видъ этой пустыни производитъ на душу странныя и унылыя впечатлѣнія. Степь необъятна и нага; это зеленѣющая пустыня, въ которой часто, какъ и въ песчаныхъ степяхъ, нѣтъ ни деревьевъ, ни тѣни, ни воды, ни свѣжести. До Арканзаса степи покрыты высокими травами, прекрасными лѣсами, въ которыхъ ліаны и бобки образуютъ густую чащу; онѣ еще плодородны по берегамъ рѣкъ; но за Арканзасомъ, земля не произращаетъ даже достаточнаго количества травъ, которыя бы скрывали ея пески: на неизмѣримыхъ голыхъ равнинахъ видны только остролиственные кактусы. На берегахъ ручьевъ, протекающихъ по песчаному грунту, между песчаными буграми, видны только мѣстами чахлыя деревья и разбросанные кустарники; въ безлѣсныхъ степяхъ, рѣки не имѣютъ тѣни, почва не что иное, какъ песчаная пыль, и, чтобъ развести огонь, путешественники или охотники должны собирать высохшій калъ бизона.

Проѣхавъ двадцать-пять миль, которыя показались мнѣ втрое-длиннѣе, мы прибыли къ Вердегри, хорошенькой рѣчкѣ, впадающей въ Арканзасъ на нѣсколько миль выше Форта-Гибсона, недалеко отъ устья Ніон-Шу. Растущій по берегамъ его лѣсъ — прекраснѣйшій изъ всѣхъ, которые мнѣ случалось видѣть въ здѣшнихъ краяхъ. Прекрасные деревья его, вѣроятно, упадутъ co-временемъ подъ топорами Янькіевъ.

Охотничьи шалаши наши были расположены по кривой чертѣ, описываемой теченіемъ. Вода и лѣсъ, вещи необходимыя въ степномъ лагерѣ, были подъ рукою. Г. Папенъ выбралъ себѣ мѣсто нѣсколько въ сторонѣ отъ прочихъ; лошади были тотчасъ же развьючены, стреножены и пущены на волю. Женщины нашего хозяина оставили одну лошадь для себя и отправились съ нею въ лѣсъ; вскорѣ онѣ возвратились съ цѣлымъ грузомъ кольевъ: то были гибкіе сучья, длиною около двѣнадцати футовъ. Ихъ воткнули въ землю въ два ряда, такъ-что между ними образовалось шесть сводовъ, перекинутыхъ поперегъ и присоединенныхъ одинъ къ другому прикрѣпленными къ нимъ по длинѣ легкими шестами. Пять растянутыхъ буйволовыхъ шкуръ образовали стѣны шалаша и подстилку, на которую тотчасъ же положили багажъ; столько же шкуръ, перекинутыхъ черезъ легкія стропила и надежно къ нимъ привязанныхъ, составили полуцилиндрическую крышу. Итакъ, мы въ шалашѣ, котораго высота фута четыре съ половиною, длина пятнадцать футъ, а ширина семь; свѣтъ и воздухъ проходятъ съ концовъ и въ отверстіе передняго фасада. Строительницы этихъ шалашей, дикарки, никогда не отступаютъ отъ основнаго правила, по которому онѣ всегда обращаютъ на востокъ передній фасъ своихъ зданій, какова бы ни была сила солнечныхъ лучей: цѣль ихъ та, чтобъ избѣжать проливныхъ дождей, неизмѣнно сопровождающихъ западные вѣтры.

Къ вечеру, станъ нашъ состоялъ уже изъ 200 шалашей, 1,500 человѣкъ, столькихъ же собакъ и около 3,000 лошадей. Днемъ лошади паслись на свободѣ въ степи; у каждой хижины былъ свой маленькій табунъ, подъ присмотромъ молодаго Осажа, который водилъ его на водопой, тщательно обмывалъ каждую лошадь и потомъ отводилъ на пастбище. Молодые воины, закусивъ, пошли на охоту. Мы послѣдовали за ними, и я шелъ вдоль рѣчки, надѣясь убить какую-нибудь дикую индѣйку или напасть на интересный слѣдъ; но трудъ былъ безполезный: тамъ, гдѣ прошли Осажи, бѣлому охотнику немного надежды на поживу. Не найдя ничего на сухомъ пути, я подумалъ о Вердегри, гдѣ видѣлъ нѣсколько толстыхъ карповъ, поднимавшихся противъ теченія. Молодые дикари, съ лукомъ въ рукѣ и въ водѣ по колѣно, пронзали карповъ стрѣлами, лишь-только они успѣвали показаться; раненная рыба уходила съ быстротою, унося въ своемъ тѣлѣ смертоносную стрѣлу, которая указывала ея убѣжище. Краснокожая молодёжь безъ труда отъискивала и вытаскивала свои жертвы; но они бросали ихъ на берегу: Осажи никогда не ѣдятъ рыбы.

Позабавившись этою охотой, я возвратился въ нашъ станъ. Передъ каждымъ шалашомъ женщины вырыли ямы для костровъ, въ такихъ мѣстахъ, чтобъ вѣтръ не заносилъ дыма вовнутрь жилищъ. Надъ каждымъ огнемъ висѣли котелки, въ которыхъ варилось сушеное мясо, оставшееся отъ прошедшей зимы. Мясо это, нарѣзанное тонкими ремнями, заплетается въ косы и сушится; когда его надобно варить, его ломаютъ съ усиліемъ, потому-что оно жестко, какъ высохшая кожа. Потомъ его опускаютъ въ кипятокъ и черезъ четверть часа подаютъ желающимъ. Трудно себѣ представить, какъ отвратительна эта вареная говядина: къ невообразимой жесткости присоединяется весьма-ощутительная затхлость. Но я рѣшился не гнушаться ничѣмъ, и такъ-какъ аппетитъ мой былъ изощренъ долгою прогулкой на воздухѣ, я смѣло принялся грызть длинный кусокъ косы, въ которомъ чуть не оставилъ нѣсколько зубовъ. Человѣкъ привыкаетъ ко всему: въ-послѣдствіи, не имѣя ничего другаго, я съ удовольствіемъ ѣлъ это жосткое, вязкое и затхлое мясо. Послѣ перваго блюда, котораго пріятность я сейчасъ описалъ, подали лепешку изъ хорошей муки, поджаренную въ жирѣ — такую роскошь позволяетъ себѣ одинъ г. Папенъ, а краснокожіе довольствуются лепешками изъ простой маисовой муки; затѣмъ насъ угостили чашкою манка-сабе.

Черное лекарство, которымъ насъ потчивали, было, вѣроятно, зелье пищеварительное, — такъ по-крайней-мѣрь мнѣ бы хотѣлось думать — потому-что оно не имѣло ни малѣйшаго сходства съ нашимъ, употребляемымъ въ Европѣ и на европейскій образецъ кофе; Осажи, бывшіе во Франціи, не узнавали въ нашемъ кофе своего степнаго манка-сабе или чернаго лекарства. Я удивился тому, что послѣ такого существеннаго обѣда чувствовалъ себя еще голоднымъ; товарищи мои, такъ же какъ и я, во все пребываніе наше въ степи, были во всякое время готовы пировать, такъ-что мы были въ состояніи принимать какъ слѣдуетъ вѣжливости и гостепріимныя приглашенія нашихъ краснокожихъ друзей.

Пусть читатель не удивится тому, что я такъ часто говорю объ аппетитѣ, ѣдѣ, мясахъ и вообще о предметахъ, касающихся пищи: я попрошу его вспомнить, что Осажи выступаютъ на охоту не для одного удовольствія, а затѣмъ, чтобъ запастись провизіею на время житья своего въ деревняхъ, и чтобъ ѣсть въ волю въ-продолженіе лѣта. Аппетитъ Осажей заставляетъ вѣрить чудесамъ самаго невѣрующаго, въ чемъ мнѣ часто приходилось убѣдиться; а потому весьма-естественно говорить о предметахъ, наиболѣе-занимавшихъ въ то время нашихъ добрыхъ хозяевъ. Упрекаютъ путешественниковъ за то, что они безпрестанно говорятъ объ этихъ вещахъ; но читатель, которому, вѣроятно, никогда не приходится безпокоиться о завтрашнемъ обѣдѣ, увидитъ въ-послѣдствіи, что я на этотъ счетъ былъ не всегда такъ обезпеченъ, какъ онъ.

Въ нашей хижинѣ было достаточное число голодныхъ желудковъ, семейство г. Папена, насъ четверо, переводчики-мстисы и прислуга, составляли всѣ вмѣстѣ тринадцать душъ обоего пола, которыя спали въ одномъ шалашѣ, на пространствѣ пятнадцати футовъ длиною.

Послѣ заката солнца, лошадей привели въ галерею и привязали, стреноженныхъ, къ коновязямъ передъ шалашами. Каждый бѣгунъ былъ привязанъ къ особенному колу веревкою, какъ-разъ достаточно-длинною, чтобъ позволить ему лечь и ходить вокругъ коновязнаго столба, не завертываясь; узелъ вяжется такъ, чтобъ не могъ спуститься, а еслибъ лошадь испугалась, что съ лошадьми иногда бываетъ отъ разныхъ причинъ, и выдернула свой колъ, то узелъ соскочитъ вверхъ и лошадь можетъ бѣжать, не рискуя переломать себѣ ноги.

Когда наступила ночь, мы собрались вокругъ огня, и, завернувшись въ одѣяла, курили по обычаю Осажей. Батистъ удостоилъ насъ своимъ посѣщеніемъ, и вскорѣ завязался между нимъ и г. Папеномъ споръ о сравнительномъ достоинствѣ лошадей каждаго. Батистъ имѣлъ притязаніе на обладаніе лучшими бѣгунами во всемъ народѣ; г. Папенъ увѣрялъ съ своей стороны, что и у него лошади превосходныя. Ударились объ закладъ и положили гоняться на лучшемъ конѣ каждой стороны, но этой скачки и теперь еще приходится ждать. Въ степяхъ часто можно слышать о предполагаемыхъ скачкахъ какихъ-нибудь знаменитыхъ коней, при цѣломъ народъ; а между-тѣмъ, очень-рѣдко случается, чтобъ такія скачки состоялись, ибо одинъ воинъ боится проиграть пари, а другіе остерегаются рисковать репутаціею своихъ лучшихъ скакуновъ. Заставляютъ гоняться только посредственныхъ лошадей: за лучшихъ держатъ пари, но имъ никогда не приходится выигрывать или проигрывать ихъ своимъ хозяевамъ.

Когда, завернувшись въ одѣяла и положивъ голову на чемоданы, мы растянулись на буйволовыхъ шкурахъ, день нашъ не былъ еще конченъ: насъ аттаковали непріятели новаго рода, собаки Осажей — смѣшанная порода отъ волковъ и собакъ, соединяющая въ себѣ столько же качествъ волчьихъ, сколько собачьихъ, и никогда нелающая, а воющая по-волчьи. Эти животныя заслуживаютъ особеннаго вниманія. Наружность ихъ волчья, съ пушистымъ хвостомъ и прямыми ушами; проницательные и свирѣпые глаза ихъ часто сѣры; ростъ средній между волкомъ и лисицей. Собаки эти, которымъ никто не мѣшаетъ рости и плодиться на свободѣ, могутъ почти причислиться къ предметамъ роскоши, потому-что польза ихъ ничѣмъ еще не доказана.

Онѣ никогда не оставляютъ хижинъ или шалашей Осажей; въ селеніяхъ, онѣ живутъ добычей, которою имъ удастся поживиться, а такъ-какъ ихъ никогда не кормятъ, то онѣ непомѣрно-тощи. При началѣ охоты, собаки въ-продолженіе дня робки и трусливы; но за то ночью дерзости ихъ нѣтъ предѣловъ: онѣ скитаются по лагерю и хватаютъ все, что только можно жевать; нападаютъ на заднія части шалашей, гдѣ кладется запасъ сушенаго мяса, приподнимаютъ бычьи шкуры, если онѣ плохо прикрѣплены снизу, а если хорошо, то прорываютъ подъ тѣмъ мѣстомъ землю; потомъ вытаскиваютъ кожаные мѣшки съ мясомъ, раздираютъ ихъ зубами и пожираютъ то, что въ нихъ хранилось. Если имъ не удастся обмануть бдительность дикарей, онѣ хватаютъ мокассины, узды и сѣдла, отъ которыхъ оставляютъ только дерево и желѣзо. Въ-послѣдствіи, когда онѣ отъѣдятся свѣжимъ мясомъ, то дѣлаются необыкновенно-смѣлы и кусаютъ всѣхъ, какъ ночью, такъ и днемъ; тогда множество ихъ бѣсится, и приходится убивать очень многихъ. Въ лагерѣ, онѣ безпрестанно грызутся между собою то за кость, то за суку. Ночью, онѣ бросаются на всѣхъ, но въ особенности нападаютъ на людей, одѣтыхъ не такъ, какъ дикари, отчасти защищенные отъ ихъ зубовъ одѣялами, въ которыя они завертываются. Лучшій способъ избѣжать собакъ состоитъ въ томъ, что надобно выходить, завернувшись въ одѣяло, и присѣсть, лишь только послышится ихъ вой. Но и этотъ способъ не совершенно-надеженъ: я знаю многихъ несчастливцевъ, которымъ онѣ жестоко искусали ноги.

Въ первую ночь нашего походнаго ночлега, собаки дѣлали намъ частыя посѣщенія: то входили въ шалашъ и прохаживались по нашимъ тѣламъ, за что бывали строго наказаны, то пробовали вытаскивать изъ-подъ стѣнныхъ шкуръ наши сѣдла и узды, или будили насъ, шевеля тюки съ сушенымъ мясомъ. Но прежде, чѣмъ мы успѣвали наградить ихъ по заслугамъ, ночные воры наши, внимательные къ малѣйшему шороху, поспѣшно исчезали.

Постель моя была довольно-жестка, а потому я не могъ тотчасъ же заснуть. Я видѣлъ шалаши, озаренные мерцающимъ свѣтомъ потухающихъ огней, голодныхъ псовъ, скитающихся какъ тѣни или какъ скелеты за добычей, и молодыхъ воиновъ, искавшихъ любовныхъ приключеній.

Не успѣло еще разсвѣсти, какъ я былъ разбуженъ странными криками. Сначала я вообразилъ, что случилось какое-нибудь несчастіе, но я ошибался: плакуны пѣли однообразнымъ напѣвомъ нѣкоторыя слова, которыя повторяли безпрестанно; между ними я чаще всего разслушивалъ слово тсет-гука — значитъ дѣло шло о бизонѣ или буйволѣ. Религіозная пѣснь дикарей обращалась къ Великому-Духу, Уакондѣ, у котораго они выпрашивали удачной охоты и покровительства противъ гнѣва Злаго-Духа. Мольба ихъ сопровождалась обильными слезами.

Осажи плачутъ съ религіозною цѣлью: это молитва, въ которой они выражаютъ Владыкѣ-жизни свои печали и нужды; иногда она обращается къ духу зла, если молящійся опасается какого-нибудь несчастія. Такимъ образомъ, воины, которымъ предстоитъ походъ, умоляютъ со слезами Злаго-Духа: они надѣятся, что постъ и молитва помогутъ имъ избѣжать смерти, угрожающей имъ въ битвахъ съ непріятелемъ, и что добровольныя лишенія, на которыя они себя обрекаютъ, укротятъ его гнѣвъ, такъ-что онъ дозволитъ имъ возвратиться здравымъ и невредимымъ въ ихъ селенія.

Пѣснь слезъ имѣетъ установленныя правила: мужчины начинаютъ свои шумныя мольбы задолго до разсвѣта, а женщины могутъ начать не раньше, какъ когда перестанутъ мужчины. Въ хижинахъ плачутъ тогда въ-продолженіе цѣлаго дня, а особенно утромъ. Днемъ плачутъ сидя на конѣ или въ станѣ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ шалашей. Слезы непремѣнно сопровождаютъ посты и наложенія земли, но плакунъ не обязалъ поститься. Давъ какой-нибудь обѣтъ, дикари плачутъ нѣсколько дней сряду; но есть также пѣсни слезъ, которыя поются только послѣ какого-нибудь несчастія.

Если умретъ Осажъ, родственники его плачутъ нѣсколько времени передъ шалашомъ покойника; потомъ они идутъ возвѣстить о своей потерѣ друзьямъ. Къ домамъ ихъ они приходятъ съ совершенно-спокойными лицами, но у дверей всѣ вмѣстѣ испускаютъ три громкіе крика и начинаютъ пѣснь слезъ съ рыданіями и всхлипываніями. Въ-продолженіе нѣсколькихъ слѣдующихъ дней, покойнаго оплакиваютъ съ большею правильностью.

Часто случалось мнѣ видѣть, какъ наша старая кухарка Упчинге вдругъ прерывала свои домашнія занятія и спокойно усаживалась передъ дверьми шалаша; послѣ нѣкоторыхъ предварительныхъ приготовленій, она начинала свою пѣснь весьма-тихимъ голосомъ; потомъ постепенно одушевлялась, голосъ дѣлался громче и рѣзче, глаза наполнялись слезами, и она дрожала всѣмъ тѣломъ; испускала страшные крики и стоны, раздиравшіе уши, а крупныя слезы струились по ея щекамъ. Дойдя до крайняго предѣла остервенѣнія, она пѣла съ бѣшенствомъ, такъ, что казалась безумною; потомъ мало-по-малу успокоивалась, отирала слезы и снова принималась за свою обычную работу.

Дикари не вдругъ умѣютъ хорошо плакать: чтобъ быть хорошимъ плакуномъ, нужны привычка и практика — до этого доходятъ постепенными упражненіями. Дѣти начинаютъ учиться еще съ малыхъ лѣтъ; часто можно видѣть маленькихъ дѣвочекъ, собирающихся съ этою цѣлью въ кружокъ передъ шалашомъ. Краснокожіе сосредоточиваютъ на этомъ всѣ свои способности, разгорячаютъ себѣ воображеніе и доходятъ до лихорадочно-изступленнаго состоянія, похожаго на восторженность фанатиковъ. Это какое-то религіозное бѣшенство, которое находитъ на нихъ и оставляетъ ихъ по произволу.

Съ наступленіемъ дня, одинъ изъ стариковъ, герольдъ лагеря, объявилъ, что пора свернуть шалаши. Тотчасъ же обнаружилась большая дѣятельность во всемъ станѣ; плакуны и плакальщицы были такъ же веселы, какъ и всѣ; черезъ нѣсколько минутъ лошадей осѣдлали и нагрузили, и Осажи сидѣли уже верхомъ. Лагерь превратился въ пустыню: отъ него остались только мѣстами курящіяся головни между остовами шалашей.

Дикари выстроились въ длинный рядъ; лошади каждаго шалаша шли гуськомъ, одна за другою; верховые воины ѣхали въ сторонѣ маленькими группами. Степь покрылась на большихъ разстояніяхъ другъ отъ друга всадниками, служившими каравану передовыми; другіе забавлялись, гоняясь за оленями.

Женщины сдѣлали блестящій туалетъ. Молодыя дѣвушки завязали себѣ волосы красными шерстяными лентами и нарядились въ рубашки яркихъ цвѣтовъ, пупсовыя юбки и одѣяла, и синія миты, расшитыя бѣлыми и желтыми узорами. Нѣкоторыя выкрасили краснымъ проборъ между волосами на серединѣ головы и вокругъ ушей; но это раскрашиваніе не есть необходимость туалета осажскихъ дамъ, изъ которыхъ многія не употребляютъ никакихъ красокъ, а между-тѣмъ считаются крашеными^[9]. Женщины сидѣли на своихъ лучшихъ коняхъ, которыхъ ярко-красныя суконныя узды были покрыты бубенчиками, а на шеѣ, украшенной широкою пестрою лентой, висѣлъ большой колокольчикъ: подхвостники изъ узорчатой кожи были также покрыты погремушками. Одни только извѣстные скакуны украшались орлиными перьями на лбу и на хвостѣ.

Мы ѣхали съ боку, разсматривая всѣ эти новые для насъ предметы. Тутъ можно было видѣть маленькихъ дѣтей, окруженныхъ щенятами, которые немогли еще ходить между нагроможденными на большую лошадь тюками; далѣе, разрисованная и рѣзная доска съ украшеннымъ бубенчиками обручемъ, обтянутымъ кускомъ матеріи, была привязана плашмя къ вьючной лошади. Доска эта служила колыбелью, и на ней спалъ или визжалъ маленькій воинъ или шевелилась будущая осажская красавица, которымъ предназначено быть современемъ славою или украшеніемъ народа.

Я удивлялся смѣлости, съ какою ѣздятъ верхомъ осажскіе мальчики пяти или шести лѣтъ, совершенно-голые, безъ сѣдла, на годовалыхъ жеребятахъ, которыми оно правятъ просунутою имъ въ ротъ веревкою.

Жеребенокъ лягается, прыгаетъ, поднимается на дыбы подъ своимъ маленькимъ всадникомъ; но тотъ держится на немъ крѣпко, шпоритъ его, бьетъ прутомъ или плеткой. Ничего не можетъ быть забавнѣе ловкости и хладнокровія этихъ миньятюрныхъ наѣздниковъ, которые всегда кончаютъ тѣмъ, что берутъ верхъ надъ своими конями, хотя бы имъ и пришлось слетать съ нихъ по нѣскольку разъ.

Осажи, какъ изъ этого легко можно видѣть, пріучаются съ раннихъ лѣтъ къ верховой ѣздѣ, въ которой достигаютъ неимовѣрнаго искусства. Они на всемъ скаку умѣютъ заслонять себя конемъ отъ непріятельскихъ стрѣлъ и свѣшиваются такъ ловко на сторону, что представляютъ врагамъ своимъ одну только ногу; въ играхъ своихъ они несутся стрѣлою на разсѣдланныхъ скакунахъ, наклоняются на бокъ такъ, что почти теряютъ равновѣсіе, и стрѣляютъ въ это время изъ лука съ изумительною вѣрностью. Рѣдко случается, чтобъ Осажъ упалъ съ лошади, а если это и случится, то лошадь отъ него не уйдетъ: кромѣ поводьевъ испанской узды, которые они тогда тотчасъ же выпускаютъ изъ рукъ, на шеѣ лошади надѣтъ длинный волосяной арканъ, оканчивающійся большимъ узломъ; бухты аркана, развертывающагося свободно, привѣшены къ поясу всадника. Упавшій дикарь хватаетъ тотчасъ же веревку аркана, который выскользаетъ изъ его руки, пока не задержится самъ собою узломъ. Лошадь пробѣжитъ тогда еще нѣсколько шаговъ, такъ-что не можетъ ушибить своего всадника, и потомъ остановится поенволѣ отъ затянувшейся глухой петли.

Ноги ѣздока не могутъ запутаться въ деревянныхъ стременахъ на мавританскій образецъ, ибо онѣ такъ тѣсны, что не могутъ пропустить въ себя всю ступню. Стремянные ремни всегда очень-коротки. Сѣдло, собственнаго произведенія дикарей, состоитъ изъ двухъ лукъ, сдѣланныхъ изъ раздвоившихся сучьевъ; онѣ соединяются между собою съ боковъ дощечками. Верхніе концы каждой луки сѣдла загибаются, передняя впередъ, а задняя назадъ, и между ними привязывается пущенный довольно-слабо широкій ремень, служащій всаднику сѣдалищемъ. Этотъ остовъ сѣдла накрывается сложенною въ нѣсколько разъ оленьею шкурой, а щеголи накидываютъ еще сверхъ ея бизоновую кожу, выбѣленную и выдѣланную, окраенную бахромою изъ красныхъ, черныхъ и зеленыхъ украшеній. Подпруга, весьма-простая, завязывается надежными узлами. Осажи вскакиваютъ на лошадь съ боку, не кладя ноги въ сіремя. Мужчины и женщины садятся одинаково; къ лукамъ сѣдла воины привязываютъ свой тюкъ, щитъ, лукъ и мясо, которое убиваютъ.

Широкія полосы вышитаго пунсоваго сукна украшаютъ уздечку и поддерживаютъ испанскій мундштукъ, къ которому привязаны повода изъ краснаго сукна или узорчатой и разрисованной кожи, такіе же широкіе, какіе бывали у древнихъ рыцарей.

Краснокожій наѣздникъ, прежде чѣмъ сядетъ на коня, крѣпко обвязываетъ себѣ одѣяло поясомъ; онъ оставляетъ верхнюю часть его достаточной длины, чтобъ въ случаѣ дождя обвернуть ею голову или охранить ружье, которое постоянно держитъ въ рукѣ.

Дикарь на конѣ прекрасенъ. Скакунъ его, шевеля головою или хвостомъ, потрясаетъ орлиными перьями, знакомъ его собственнаго достоинства, или бренчитъ тысячью бубенчиковъ, если всадникъ его принадлежитъ къ числу витязей. Всадникъ, кажется, какъ-будто составляетъ одно тѣло съ конемъ; его пучокъ воины, украшенный красною гривой и цвѣтами чера-уа, выходитъ изъ-подъ складокъ бѣлаго или краснаго одѣяла; за спиною свободно виситъ щитъ въ раскрашенномъ кожаномъ чехлѣ, или безъ чехла, и тогда на немъ видны затѣйливые узоры и украшающіе его длинныя журавлиныя перья; иногда воины накидываютъ себѣ на спину шкуру кугуара (американскаго тигра), съ хвостомъ и когтями животнаго; на поясѣ виситъ ножъ и топоръ храбрыхъ. Такова наружность осажскаго наѣздника, у котораго, сверхъ того, въ рукѣ ружье или длинный раздвоенный на концѣ шестъ, который помогаетъ ему арканить дикихъ лошадей. Но если ему нужна вся быстрота его коня, вся собственная его сила и ловкость, то всадникъ сбрасываетъ съ себя все лишнее, даже оружіе, если оно только можетъ помѣшать быстротѣ его бѣга.

Въ значительномъ разстояніи отъ насъ показалось нѣсколько оленей, и сотня охотниковъ пустилась преслѣдовать ихъ; черезъ часъ, многіе изъ нихъ были уже пойманы или убиты. Сначала, кажется непонятнымъ, что лошади Осажей, которыхъ быстрота не имѣетъ ничего необыкновеннаго, могутъ на бѣгу настигнуть лань, сайгу или канадскаго оленя; но тутъ надобно вспомнить, что эти животныя, пробѣжавъ нѣкоторое разстояніе, всегда пріостанавливаются, чтобъ посмотрѣть на своихъ преслѣдователей, потомъ пускаются слова впередъ, и опять останавливаются; кромѣ того, они не бѣгутъ прямо, а дѣлаютъ безпрестанные завороты и крюки. Охотникамъ это очень-хорошо извѣстно, а потому они разсыпаются на большомъ пространствѣ, такъ, чтобъ перерѣзать путь бѣдному животному, которое часто бросается къ одному всаднику, убѣгая отъ другаго; тогда этотъ всадникъ гонится за нимъ, и бѣдный олень, растерявшись совершенно, не знаетъ куда дѣваться и вскорѣ падаетъ отъ пули или стрѣлы, проливая обильныя слезы. Убивъ оленя, охотники слѣзаютъ съ лошадей, и каждый указываетъ, дотронувшись до нея, на часть животнаго, которую желаетъ получить. Всякій прохожій, участвовалъ ли въ охотѣ или нѣтъ, имѣетъ право на часть добычи; оленя разрѣзываютъ; каждый беретъ кусокъ, на который онъ указалъ, и часто случается, что самые плохіе куски достаются тому, кто убилъ звѣря; но это ничего, — онъ вознаградитъ себя въ другой разѣ. Если одинъ Осажъ встрѣтилъ другаго съ оленемъ или ланью на плечахъ, и ему хочется дичины, онъ безъ церемоніи останавливаетъ охотника и молча укажетъ ему на животное: тотъ сбрасываетъ свое бремя на землю и не помѣшаетъ ему взять хоть половину звѣря, если ему заблагоразсудится.

Черезъ пятнадцать миль перехода, герольды объявили роздыхъ. Только-что караванъ успѣлъ остановиться, какъ вдругъ изъ лѣска поднялось стадо дикихъ индѣекъ и полетѣло вдоль стѣпи. Осажи наши снова пустилась вскачь и нагнали спустившихся на землю птицъ; индѣйки, пролетѣвъ еще нѣкоторое разстояніе, опустились и вздумали-было убѣжать, но были тотчасъ же и настигнуты охотниками, которые убили штукъ десять этихъ жирныхъ, неповоротливыхъ птицъ.

Расположились лагеремъ; каждый выбралъ себѣ мѣсто; воины передали лошадей своихъ женщинамъ, и, разсѣвшись на землѣ, закурили трубки. Женщины развьючили лошадей, нарубили кольевъ и шестовъ; по возвращеніи изъ лѣска, первымъ попеченіемъ ихъ было воткнуть въ землю по два кола и развѣсить на нихъ одѣяла, чтобъ предохранить своихъ воиновъ отъ солнечныхъ лучей. Когда соорудили шалаши, храбрые преспокойно разлеглись въ тѣни ихъ; тогда женщины вырыли ямы для костровъ, принесли дровъ и воды, и принялись за стряпню, между-тѣмъ, какъ мужья, отцы и братья ихъ спокойно спали, ища въ пріятныхъ сновидѣніяхъ благополучныхъ предзнаменованій.

Во всемъ этомъ обнаруживалось мало почтенія къ прекрасному полу. Пока женщины г. Папена готовили намъ завтракъ, я невольно задумался объ этихъ нравахъ, такъ далеко несходныхъ съ нашими. Всѣ дикари считаютъ женщинъ существами нисшаго разряда; между-тѣмъ, они удостоиваютъ ихъ иногда нѣкоторой внимательности, потому-что онѣ имъ необходимы, потому-что онѣ матери воиновъ. Сквау (жена) строитъ шалашъ, смотритъ за хозяйствомъ, принимаетъ отъ витязя осѣдланную и навьюченную лошадь, съ которой сниметъ бережно все прежде, чѣмъ передастъ ее кашѣ или конюху. Она воспитываетъ дѣтей, сѣетъ маисъ и дѣлаетъ все, что у насъ возлагается на работниковъ. Воину остается война, совѣтъ, охота, сны и табакъ. Онъ продаетъ шкуры, выдѣланныя руками его женъ. Воинъ голова дома, а жена — рука.

Осажи не понимаютъ нашихъ европейскихъ нравовъ, о которыхъ наслышались отъ своихъ земляковъ, бывшихъ въ Парижѣ. Они не могутъ постигнуть, какое наслажденіе находимъ мы въ томъ, что избавляемъ отъ трудовъ и усталости нашихъ сквау. «Взгляните на нашихъ», говорили они: «развѣ онѣ жалуются? развѣ онѣ менѣе счастливы, чѣмъ ваши? Вы наряжаете женщинъ больше, чѣмъ самихъ себя; одни только воины должны быть раскрашены, а у васъ женщины пользуются румянами храбрыхъ. Вы живете безвыходно въ деревняхъ, не выходя на охоту: мужчина долженъ охотиться, чтобъ жить; въ вашей странѣ нѣтъ бизона». Осажи могли бы найдти въ нашихъ нравахъ пороки и недостатки гораздо-поважнѣе.

Осажи не вѣрятъ, чтобъ жизнь бѣлыхъ была счастлива; большинство бѣлыхъ не понимаетъ счастья краснокожихъ. Кто разсудитъ тѣхъ и другихъ? Дикари безпечны, забывчивы и спятъ среди опасностей; но физическія чувства дикарей, которымъ они ввѣряются не безъ причины, всегда предостерегаютъ ихъ во-время; ловкость, хитрость и смѣлость доставляютъ имъ торжество надъ препятствіями и спасаютъ ихъ отъ гибели. Вкусы ихъ просты, нужды ограниченны; въ изобиліи, они предаются скотской прожорливости; при недостаткѣ провизіи и на войнѣ, довольствуются нѣсколькими кореньями и никогда не жалуются. Въ мирное время они беззаботны и лѣнивы до крайности; на войнѣ, неутомимы и пройдутъ сто миль не останавливаясь, не ѣвши; въ счастіи, они спокойны; въ несчастій — велики. Всѣ знаютъ, какъ они умѣютъ умирать, и самоубійство между ними неизвѣстно. Отнимите у краснокожихъ нѣкоторыя рѣзкія странности, которыя въ ихъ нравахъ, и вы найдете въ сущности великихъ философовъ, умѣющихъ торжествовать надъ житейскими нуждами и покорять своей волѣ самыя сильныя душевныя движенія.

Въ сторонѣ отъ лагеря воздвигли два большіе шалаша. На южной сторонѣ каждаго воткнули въ землю длинныя вѣтви съ листьями, такъ-что составились довольно-обширныя зеленыя бесѣдки, въ центрѣ которыхъ были разведены большіе огни, а на нихъ жарились четверти оленины. Одинъ шалашъ, назначенный для старыхъ воиновъ, назвали огнемъ-старцевъ; а другой, наполненный молодыми, огнемъ-воиновъ, или шаланіемъ-воиновъ:-- опытность и смѣлость. Приготовленія эти были сдѣланы по случаю предстоявшаго избранія партизана деревни, который долженъ былъ распоряжаться охотою.

Герольдъ пришелъ пригласить насъ на пиръ, даваемый въ шалашѣ-войны, въ которомъ собрались старые и молодые воины. Только-что мы обтерли о траву свои ножи послѣ окончанія трапезы, какъ явился другой герольдъ, вооруженный топоромъ храбрыхъ, и позвалъ по именамъ всѣхъ воиновъ селенія, которые тотчасъ же собрались къ огню-старцевъ. Мы послѣдовали за ними и участвовали еще въ одномъ пиршествѣ. Вертелы съ превосходнымъ жаркимъ слѣдовали одни за другими; потомъ подавалась въ половину довареная оленина, по принятому обычаю. Кому хотѣлось пить, тотъ кричалъ только: нги! (воды!) и поваренокъ (лапани) разносилъ кругомъ полную чашу, которой края вскорѣ покрывались жиромъ, застывавшимъ отъ свѣжести стихійной жидкости. Нѣтъ картины безъ тѣни: чтобъ насладиться простотою первобытныхъ нравовъ, не должно быть брезгливымъ.

Наѣвшись, присутствующіе принялись курить. Топоръ (трубка; осажскія трубки красныя или черныя, сигары и сигаретки) все задымилось вмѣстѣ у костра совѣта. Воины молча собирались съ мыслями, и старый Бѣлый-Волосъ открылъ засѣданіе. Послѣ него говорили другіе старцы. Предлагали многихъ кандидатовъ и Шонке, вождь, видѣнный нами на фермѣ г. Эдуарда Шуто, былъ провозглашенъ партизаномъ. Онъ былъ хозяиномъ хижины изъ четырнадцати шкуръ и обладалъ прекраснымъ табуномъ лошадей: слѣдственно, онъ представлялъ за себя на всякій случай достаточныя обезпеченія. Герольды всенародно объявили Шонке главнымъ распорядителемъ охоты.

Прежде, чѣмъ буду говорить объ обязанностяхъ партизана, считаю долгомъ сказать нѣсколько словъ о составѣ правительства Осажей. Весь народъ признаетъ власть наслѣдственнаго великаго-главы, которому подчинены всѣ прочіе вожди. Великій-Осажъ государь самодержавный, который умѣетъ, однако, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, забывать о своей власти. На-примѣръ, если какой-нибудь партизанъ предпринимаетъ военную экспедицію, властелинъ народа вступаетъ добровольно, въ качествѣ простаго воина, подъ начальство предводителя, котораго самъ себѣ выбралъ; онъ, однако, предоставляетъ себѣ право взять назадъ верховную власть, когда ему заблагоразсудится. Въ продолженіе охотъ, онъ повинуется также партизанамъ селенія; но если партизанъ прикажетъ что-нибудь противное волѣ великаго-главы, то исполняется желаніе послѣдняго. Я часто видалъ, какъ Мажакита отмѣнялъ распоряженія Шонке, и всегда его приказанія были наиболѣе сообразны съ разсудкомъ и благоразуміемъ; но онъ никогда не противился дѣльнымъ мѣрамъ партизана.

Званіе главы селенія также наслѣдственное. Не нужно говорить, что салическіе законы въ полной силѣ у краснокожихъ. Храбрыми называютъ простыхъ вождей, имѣющихъ право собирать военныя партіи.

Наконецъ, есть вожди избираемые: это партизаны. Осажи совершенно-вольны повиноваться или нѣтъ своимъ наслѣдственнымъ или избираемымъ вождямъ. Они могутъ переходить изъ одного селенія въ другое и оставлять по произволу охотничьи партіи. Они могутъ даже уклониться отъ власти великаго-главы, отдѣлясь отъ своего народа.

Всѣ эти вожди неотрѣшаемы, за исключеніемъ партизановъ селенія, которыхъ можетъ смѣнить совѣтъ воиновъ и старцевъ.

Партизанъ дѣлается верховнымъ предводителемъ своего отряда или селенія; но въ важныхъ случаяхъ, онъ обязанъ принимать мнѣнія совѣта храбрыхъ; впрочемъ, власть его продолжается на все время охоты: тогда ему подчинены начальники селеній, военные партизаны и даже самъ великій-глава народа. Онъ никого не можетъ принудить слѣдовать за собою; но идущіе съ нимъ повинуются ему. Онъ отвѣчаетъ за селеніе, распоряжаетъ его движеніями и предсѣдательствуетъ въ совѣтѣ, который имѣетъ право сзывать, когда сочтетъ нужнымъ; онъ печется о безопасности шалашей и возвѣщаетъ народу черезъ герольдовъ обо всемъ, что ему кажется благопріятнымъ или опаснымъ; онъ назначаетъ мѣста роздыховъ, распоряжается движеніями лагеря, избираетъ броды для переправъ, приказываетъ, когда окружать бизона, назначаетъ мѣста охотникамъ и опредѣляетъ время возвращенія въ постоянныя селенія народа. Таковы обязанности партизана.

Партизанъ долженъ быть храбръ, благоразуменъ, остороженъ, хитеръ и богатъ. Почему богатъ? А потому-что партизанъ, распоряжаясь людьми по своему произволу, долженъ отвѣчать за жизнь и имущество этихъ людей: того требуетъ справедливость. Военный партизанъ требуетъ отъ своихъ сподвижниковъ побѣды и волосъ непріятелей. Если воины побѣдятъ, они получаютъ новыя права на уваженіе своихъ собратій; но слава экспедиціи, волосы враговъ, дикія лошади и взятые въ плѣнъ непріятели принадлежатъ партизану. Также точно, партизанъ селенія имѣетъ право на кусокъ отъ каждаго добытаго на охотѣ звѣря; если охота удачна, вся слава распоряженія ею принадлежитъ партизану. При такихъ условіяхъ, партизаны, пользуясь всѣми выгодами предпріятій, должны также переносить и невыгоды. Если храбрые убиты на войнѣ или лишатся лошадей, то военный партизанъ обязанъ замѣнить лошадей и заплатить выкупъ за убитыхъ, или быть убитымъ самому родственниками лишившихся жизни подъ его предводительствомъ. Если украдутъ лошадей селенія, или непріятель поживится чьими-нибудь волосами изъ лагеря, то партизанъ селенія долженъ заплатить за людей и лошадей. На военнаго или охотничьяго партизана падаетъ весь стыдъ пораженія или дурно-управляемой охоты. Таковы правила Осажей.

Послѣ выбора партизана назначили воиновъ, называемыхъ солдатами, которыхъ служба должна была начаться послѣ переправы черезъ Арканзасъ. Герольды, собранные изъ старѣйшихъ воиновъ, должны были каждый вечеръ извѣщать все селеніе о вѣроятныхъ опасностяхъ ночи, часѣ выступленія и мѣстахъ, назначенныхъ для слѣдующаго роздыха.

Когда воины разошлись отъ костра совѣта, мы взяли ружья и отправились охотиться въ лѣсъ, гдѣ вскорѣ разбрелись кому куда вздумалось. Долго бродилъ я не встрѣчая ничего замѣчательнаго; но, пройдя густой кустарникъ, я вдругъ увидѣлъ передъ собою кугуара, величаемаго у креоловъ тигромъ, который бѣжалъ и прятался отъ меня. Я послалъ ему вслѣдъ пулю, и онъ исчезъ, не дожидаясь другаго выстрѣла. Говорятъ, что эти животныя весьма-свирѣпы. Г. Папенъ разсказалъ намъ о многихъ битвахъ съ ними; по-видимому, они не очень-страшны, потому-что одному негру удалось убить кугуара ножомъ, тогда какъ самъ онъ вышелъ изъ боя съ двумя или тремя ранами.

Г. Геренъ возвратился въ лагерь съ четырьмя великолѣпными вѣтвистыми утками, которыхъ мы собственноручно ощипали и зажарили на вертелѣ. Желая отплатить нашимъ краснокожимъ друзьямъ вѣжливостью за вѣжливость, мы пригласили ихъ къ себѣ на пиръ; они пришли, закурили съ нами трубку дружбы, но не хотѣли ѣсть нашихъ утокъ. Метисы также не дотронулись до нихъ и сказали намъ, что Осажи никогда не ѣдятъ ни малыхъ птицъ, ни маленькихъ четвероногихъ, ни рыбы.

— Отъ-чего же? спросилъ я Батиста.

— Да это не хорошо.

— Но если они никогда не отвѣдывали этихъ вещей, почему имъ знать вкусны онъ или нѣтъ?

— Не можетъ быть хорошо; скучно имѣть во рту маленькія косточки.

Вотъ неоспоримыя причины, исключающія маленькихъ животныхъ со стола Осажей.

Пока мы ѣли въ кругу курившихъ около насъ краснокожихъ гостей, г. Геренъ разсказалъ, что, углубясь въ лѣсъ, онъ вошелъ въ чащу кустарника по недавно-протоптанной между обломанными вѣтками тропинкѣ, и пришелъ на довольно-широкое мѣсто, также потоптанное. Этотъ разсказъ возбудилъ вниманіе метиса Жозефа; онъ сдѣлалъ г. Герену нѣсколько подробныхъ вопросовъ и перевелъ присутствующимъ Осажамъ слышанную новость. Собрался совѣтъ; приступили къ разспросамъ, и узнали, что никто изъ охотниковъ не направлялся въ ту сторону, о которой говорилъ нашъ товарищъ. По просьбѣ партизана, онъ сѣлъ на лошадь и отправился на описанное имъ мѣсто, отстоявшее отъ шалашей мили на четыре, въ сопровожденіи шести отборныхъ всадниковъ и Жозефа, посланнаго въ качествъ переводчика.

Въ лагерь распространился слухъ, что военная шайка Паніевъ скрывается въ окрестности, и что видѣли ихъ слѣды. Позднее время не дозволило нашему разъѣзду разсмотрѣть эти слѣды, почему подробнѣйшее изслѣдованіе было отложено до завтрашняго дня. На ночь приняли большія предосторожности; герольды и партизанъ обошли по всѣмъ шалашамъ, и вечерняя рѣчь гласила: «Воины осажскіе! Видѣли слѣды Паніевъ, и Шонке будетъ бодрствовать надъ своими братіями; но заботьтесь и вы сами о своихъ лошадяхъ и волосахъ. Если вы будете спать, то можете завтра проснуться безъ лошадей, а можете не проснуться и вовсе.» Намъ сказали, что въ этомъ самомъ мѣстѣ, два года назадъ, Уачинка Лагри лишился пятидесяти лошадей и воротился раненный въ свое селеніе; но воины его погнались за Паніями и возвратились къ домамъ, т. е. къ постоянному селенію, съ сорока-пятью изъ украденныхъ лошадей и тремя пучками волосъ.

Не знаю, испугались ли лошади такихъ чрезмѣрныхъ предосторожностей, или людей, ходившихъ безпрестанно для присмотра между ними, только въ табунѣ нашемъ обнаружились признаки испуга, и Осажи говорили: «Паніи сдѣлали лекарство, чтобъ испугать нашихъ лошадей, которыя чувствуютъ непріятеля». Не нужно напоминать, что у Осажей слова «лекарство» и «колдовство» имѣютъ одинаковое значеніе.

Трудно вообразить себѣ, какую странную суматоху поднимаютъ въ лагерь эти испуги. Нѣсколько тысячъ лошадей, сорвавшись съ коновязей, носятся съ дикимъ ржаніемъ взадъ и впередъ; онѣ разбрасываютъ головни и уголья костровъ, сбиваютъ шалаши, стаптываютъ людей. Дѣти кричатъ, собаки воютъ въ ночной темнотѣ. Вотъ сокращенный очеркъ испуга; а на утро послѣ него, лошади рыщутъ по степи, и половина ихъ навѣрно украдена. То же самое угрожало и намъ въ тотъ вечеръ. Къ-счастію, у насъ оторвалось немного лошадей, да и тѣ были такъ хорошо стреножены, что ушли недалеко. Пока продолжался этотъ паническій страхъ, боязливость нашихъ лошадей была удивительна и безпрестанно усиливалась; намъ удалось кое-какъ успокоить ихъ, гладя и приговаривая; но при малѣйшемъ шумѣ заразительный страхъ снова переходилъ отъ одной коновязи къ другой. Отъ нашего шалаша не убѣжала, однако, ни одна лошадь. Всю ночь никто по смыкалъ глазъ; мы наблюдали внимательно, сколько позволялъ слабый свѣтъ изрѣдка-показывавшейся луны, за сорвавшимися лошадьми, рыскавшими по степи, недалеко отъ лагеря: намъ очень-хорошо было извѣстно, что непріятели нарочно пугаютъ лошадей, которыхъ хотятъ украсть, ибо ихъ легче ловить внѣ табора. Мы знали также, что они могутъ съ помощью особенно-выдѣланныхъ шкуръ принимать видъ разныхъ животныхъ для того, чтобъ удобнѣе проникнуть въ непріятельскій лагерь. Шкуры эти прекрасны и называются военными шкурами. Ноги, уши и глаза на нихъ украшены щетинами дикобраза, а внутренняя сторона расписана разными красками.

Въ-продолженіе ночи насъ нѣсколько разъ посѣщалъ Ман-Чап-че-Мани. Этотъ храбрый Осажъ имѣетъ истинную страсть къ воинѣ; онъ рыскаетъ каждую ночь около лагеря, рискуя быть нечаянно убитымъ кѣмъ-нибудь изъ своихъ. Онъ прячется со своимъ топоромъ и лукомъ въ какомъ-нибудь углубленіи степи и высматриваетъ вокругъ себя окружающіе предметы, едва освѣщенные слабымъ мерцаніемъ горизонта. Карауля такимъ образомъ, онъ добылъ три пучка непріятельскихъ волосъ въ-продолженіе одной охоты. Его военная птица украшена двѣнадцатью содранными съ череповъ непріятельскихъ волосами.

Ночь, однако, прошла спокойно, а на слѣдующее утро разъѣздъ пустился на поиски. Узнали слѣды мокассиновъ, которыхъ ремень не былъ взятъ подъ низъ ступни: слѣдовательно, то были не Паніи; другіе слѣды, ведшіе къ тому же мѣсту, доказывали, что они были оставлены молодыми Осажами. Зачѣмъ же они молчали? Изъ благоразумія и осторожности, а не изъ злонамѣренности: развѣ непріятели не могли прійдти къ тому же мѣсту?

Въ-продолженіе слѣдующаго перехода, намъ угрожала гроза; но мы успѣли раскинуть шалаши прежде, чѣмъ она разразилась. Пока мы ѣхали, дикари не обнаруживали никакого опасенія быть вымоченными, будучи увѣрены, что прибудутъ за мѣсто прежде дождя. Но только-что мы успѣли расположиться лагеремъ, на насъ полился одинъ изъ тѣхъ ливней, которыхъ въ Европѣ даже не постигаютъ. Но мы были къ нему приготовлены: оконечности и передній фасадъ нашего шалаша завѣсили толстыми шкурами, а вокругъ вырыли канавку для стока воды, чтобъ она не пробралась во внутрь шалаша низомъ; эта благоразумная предосторожность совершенно оберегла насъ отъ сырости. Лошади были привязаны къ кольямъ передъ шалашомъ; вѣтръ перемѣнялся нѣсколько разъ и сильно гналъ передъ собою дождевую воду, но при каждой перемѣнѣ лошади оборачивались къ нему хвостомъ и такимъ образомъ защищали отъ него свои головы.

Осажскій языкъ дѣлался намъ болѣе и болѣе необходимымъ, потому-что хозяева наши не понимали ни слова ни по-французски, ни по-англійски. Г. Папенъ былъ часто занятъ, а переводчики не отличались особенною услужливостью. Надобно было говорить, во что бы ни стало, помощью составленныхъ нами словарей. Я кое-какъ добивался того, что меня понимали, помогая себѣ жестами, и начиналъ съ горемъ пополамъ понимать что и мнѣ говорили. Мнѣ хотѣлось знать, подъ какими названіями мы извѣстны у Осажей, потому-что они не могли выговорить нашихъ французскихъ именъ. Прозвища наши были очень-просты и основывались на нашихъ физическихъ качествахъ: Джемсъ, довольно-большаго роста, былъ Ишта-хе-гранле, большой Французъ; г. Фуро, высокій и сухощавый, былъ Ишта-хе-тсе-тсе, длинный Французъ; г. Геренъ, довольно полный, былъ Ишта-хе-таша, толстый Французъ, а я сдѣлался Ишта-хе-шинка, маленькимъ Французомъ.

Осажи вообще даютъ имена или по физическимъ качествамъ: на-примѣръ, Мажакита, значитъ губастый; Пшту-ска, бѣлый глазъ; Качикетанга, толстый вождь, — или по привычкамъ, какъ Ман-Чап-че-Мани, Ползающій-по-Землѣ, и т. п.; или названія разныхъ животныхъ: Шои-ке, волкъ; Шабе-шинка, малый-бобръ. Иногда имена у нихъ совершенно-произвольныя: Та-уанъ-ли, бизоновая шкура, и проч.

Около солнечнаго заката, герольды возвѣстили, что завтра кассе-уаінонъ, походъ. Когда мы тронулись, воины наши выстроились въ двѣ линіи и поѣхали фронтомъ изъ тридцати человѣкъ въ рядъ, напѣвая военныя пѣсни и аккомпанируя себѣ ударами въ бубны, обтянутые двумя кожами. Двое храбрыхъ были вооружены воинскими копьями. Это длинные шесты, украшенные вверху широкою полосою краснаго сукна, по краямъ которой прикрѣплены поперемѣнно бѣлыя и черныя перья; на украшенныя такимъ образомъ древки насажены длинные мечи. На слѣдующемъ роздыхѣ опять пѣсни. Воины собирались передъ шалашами по двое; одинъ напѣвалъ теноромъ нѣсколько тактовъ, потомъ умолкалъ и ждалъ, пока другой повторялъ тоже самое, послѣ чего они начинали снова вмѣстѣ и кончали басомъ, болѣе и болѣе тихимъ голосомъ. Пѣсни Осажей весьма-однообразны; иногда тактъ бываетъ довольно-живой, но скоро замедляется и звуки непремѣнно слабѣютъ при концѣ пѣнія. Куплеты вообще коротки, и тѣ же слова повторяются часто; каждая нота обозначена рѣзко; она начинается громко, а потомъ поется тише и тише. Въ лагерѣ поютъ не иначе, какъ послѣ солнечнаго заката. Мнѣ только разъ случилось слышать пѣніе женщинъ: это было во время отсутствія воиновъ.

Пѣсни Осажей — ихъ вечернія молитвы. Они прославляютъ благодѣянія Великаго-Духа или подвиги осажскихъ воиновъ. Нѣкоторыя пѣсни, пѣтыя только молодыми людьми, суть сатиры на женщинъ дурной репутаціи. Въ степяхъ, какъ и въ странахъ образованныхъ, мужчины губятъ женщинъ, а потомъ сами надъ ними смѣются. Иногда они поютъ довольно-многочисленными хорами.

Съ каждымъ днемъ прибывали къ намъ изъ селеній новые воины. Чтобъ приготовиться къ экспедиціи, они сперва клали себя въ землю и постились въ-продолженіе четырехъ дней, отпуская волосы въ знакъ печали. Они приходили къ намъ пѣшкомъ и безъ оружія, не переставая поститься. Но, пришедъ въ лагерь, они обмывали себѣ лица, выбривали головы, разрисовывались, и тогда только позволяли себѣ отдыхъ и пищу.

Къ мысли о войнѣ дикари непремѣнно присоединяютъ религіозныя идеи, почему они и готовятся къ войнѣ разными религіозными обрядами. Они начинаютъ постомъ и слезами, чтобъ смягчить гнѣвъ Духа-Зла, а потомъ поютъ, чтобъ умилостивить Великаго-Духа.

Въ лагеряхъ, молодые воины безпрестанно бѣгали въ лѣса за любовными приключеніями, а другіе собирались между собою, чтобъ играть въ разныя игры. Осажи особенно любятъ карточную игру, походящую нѣсколько на игру въ марьяжъ. Какъ всѣ дикари, Осажи страстные игроки. Развалившись на землѣ, они ставятъ сначала фарфоровыя бусы, потомъ свои костюмы, лошадей, домы, все состояніе.

Молодыя дѣвушки ходили купаться въ свѣжихъ водахъ рѣчекъ, протекавшихъ между деревьями рощицъ, то съ родителями, то однѣ; онѣ удалялись отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ плавали мужчины; но молодёжь находила средство спрятаться гдѣ-нибудь въ кустахъ, чтобъ любоваться въ волю на ихъ нагія прелести. Если въ это время намъ случалось проходить мимо, они указывали намъ на красавицъ съ самыми выразительными жестами.

Мы также ходили купаться, чтобъ освѣжиться въ нестерпимые жары, начавшіеся въ степяхъ, а отчасти и затѣмъ, чтобъ предохранить себя отъ ужасныхъ насѣкомыхъ, пожиравшихъ нашихъ краснокожихъ друзей. Мы плавали вмѣстѣ съ ними. Осажи плаваютъ не такъ, какъ мы: они бьютъ по водѣ вытянутыми ногами; но когда имъ нужно приблизиться безъ шума, они дѣлаютъ такія же движенія, какъ и мы, не вынимая изъ воды ногъ. Ихъ манера плавать не такъ граціозна, какъ наша, но они плаваютъ скорѣе и держатся на водѣ дольше, чѣмъ Европейцы.

Въ особенности вовремя купанья, насъ осаждали нескромными вопросами каши (конюхи) и даже воины. Часто они предлагали намъ женщинъ за какую-нибудь монету. Если намъ случалось плавать около нихъ, они просили позволить имъ разсмотрѣть наше тѣло; надобно было объявлять имъ довольно-рѣзко, чтобъ они оставили насъ въ покоѣ.

Эти сыны природы чрезвычайно-сладострастны; молодые люди рыщутъ днемъ и ночью въ лѣскахъ и около шалашей, чтобъ найдти какую-нибудь не слишкомъ-строптивую дикарку На войнѣ, если экспедиція не должна быть продолжительна, они берутъ съ собою-женщинъ для услажденія воинскихъ трудовъ. Любовь старинныхъ временъ, воспѣтая трубадурами, и даже тепленькая любовь нашихъ дней, не встрѣчаются у Осажей; по-крайней-мѣрѣ, я не слыхалъ ни о чемъ подобномъ.

Браки здѣшніе основаны на прочныхъ выгодахъ. Молодой воинъ избираетъ себѣ жену не столько по красотѣ ея, сколько по трудолюбію и физической силѣ. Онъ хочетъ, чтобъ жена его исправляла всѣ работы, кромѣ тѣхъ, которыя предоставлены мужчинамъ; онъ беретъ себѣ число женъ, соразмѣрное своему состоянію и обширности своего шалаша, а не сану. У Шонке, на-примѣръ, пять женъ, а у великаго-главы только одна. Надобно сказать, что званіе мажакиты не доставляетъ ему никакихъ особенныхъ доходовъ.

Статья о бракѣ, въ гражданскомъ уложеніи Осажей, довольно-замѣчательна. Всякому разрѣшено имѣть столько женъ, сколько онъ можетъ прокормить. Супруги могутъ разойдтись по взаимному согласію, и въ такомъ случаѣ мужъ беретъ назадъ то, что заплатилъ за жену своему тестю. Кто хочетъ жениться, тотъ даетъ отцу невѣсты столько лошадей, бизоновыхъ шкуръ, одѣялъ, сколько по оцѣнкѣ жена должна стоить: онъ покупаетъ себѣ работницу и платитъ за нее. Тотъ, кто женится на старшей изъ нѣсколькихъ сестеръ, дѣлается, по праву, мужемъ всѣхъ младшихъ, за которыхъ не обязанъ платить ничего. Мужъ имѣетъ право убить невѣрную жену, и тогда соблазнитель обязанъ заплатить ея родителямъ то, чего она стоила.

Первая жена Осажа играетъ у него роль любимой султанши; она хозяйка въ домѣ, и всѣ занятія ея состоятъ въ томъ, что она раздаетъ работы остальнымъ женамъ, которыя служатъ ей безропотно. Этотъ маленькій гаремъ бываетъ смиренъ въ такихъ только случаяхъ, если всѣ жены воина между собою сестры или родственницы; иначе въ немъ вѣчный раздоръ. Мужъ долженъ быть равномѣрно благосклоненъ ко всѣмъ своимъ женамъ и доказывать первой, что онъ предпочитаетъ ее всѣмъ прочимъ, хотя бы она была дурна и беззуба. Шабе-Шинка, мужъ нашей кухарки Уишинге, имѣлъ вторую жену моложе и не такую гадкую, какъ первая; но онъ свято исполнялъ свои обязанности и ночевалъ поперемѣнно то въ нашемъ шалашѣ, то у своей второй жены.

Брачная церемонія проста до-нельзя: женихъ приноситъ родителямъ невѣсты требуемую за нее плату и уводитъ ее къ себѣ, вмѣстѣ съ ея родными мужескаго пола, которыхъ онъ обязанъ угостить пиромъ.

Осажскія сквау, на счетъ строгаго соблюденія супружеской вѣрности, имѣютъ такія же понятія, какъ блѣднолицыя дамы; дѣвушки также не очень-суровы; мужья не ревнивы, хотя никоторые и мстятъ иногда за невѣрность женъ. Партизанъ Пиче, плакавшій въ Наніонпа, получилъ однажды тяжелую рану отъ одного обманутаго супруга.

Наслѣдства также очень-просты: старшему сыну достаются лошади отца, а старшая дочь получаетъ шалашъ; младшимъ сыновьямъ и ждать нечего, а младшія дочери безъ труда находятъ себѣ мужей, потому-что за нихъ не надобно платить. Молодые люди могутъ, однако, помощью лошадей отца своего, наловить для себя лошадей въ степи, а имѣя ихъ, легко составить себѣ состояніе.

Многочисленный табунъ лошадей истинное богатство степнаго дикаря. Пока Осажи жили въ лѣсахъ, они легко могли обходиться безъ коней, но въ степяхъ безъ нихъ невозможно жить. Краснокожіе народы знаютъ это очень-хорошо, и потому ухаживаютъ за лошадьми съ величайшею заботливостью. Потеря лошади оплакивается у нихъ, какъ потеря друга. Чѣмъ больше лошадей у дикаря, тѣмъ больше скакуновъ можетъ онъ выслать на охоту, а это значитъ, что тѣмъ больше будетъ у него въ запасѣ мяса и у костра его женъ, потому-что ему будетъ чѣмъ кормить ихъ; жены же исправляютъ всѣ его домашнія работы, строятъ ему шалашъ, занимаются кухнею и выдѣлываютъ звѣриныя кожи.

На охотѣ и на войнѣ, Осажъ не можетъ обойдтись безъ лошадей: онѣ везутъ его шалашъ, коновязи, дѣтей, женъ и его-самого; на охотѣ, пока дикарь разрѣзываетъ затравленнаго бизона, лошадь сторожитъ своего хозяина, и ея безпокойство предупреждаетъ его о близкой опасности. Пѣшкомъ, дикарь протеръ бы въ степи очень-скоро тонкія подошвы своихъ мокассиновъ; длинныя травы изорвутъ его мяты; ноги его будутъ изъязвлены, и на нихъ откроются раны.. Лошадь избавляетъ всадника отъ многихъ укушеній гремучихъ змѣй, которыхъ иногда дѣлается сама жертвою, но чаще, предупрежденная инстинктомъ, она успѣваетъ отскакивать въ сторону, внѣ покушеній ядовитаго гада.

Канги безпрестанно надоѣдали намъ съ своими вѣчными просьбами: нанигу, табаку. Имъ можно отказать, не опасаясь оскорбить ихъ, но съ условіемъ никогда не требовать ничего отъ нихъ-самихъ.

Съ разсвѣта до одиннадцати часовъ, мы проводили время на конѣ; потомъ раскидывается лагерь, и мы пируемъ у вождей, которые по очереди приходятъ приглашать насъ къ себѣ. Мы въ дружбѣ съ величайшими воинами цѣлаго народа. Послѣ пировъ, мы уходимъ въ шалашъ, чтобъ не изпечься на солнцѣ, и играемъ въ шахматы; дикари усаживаются вокругъ насъ и стараются понять смыслъ игры, при чемъ неизмѣнно доходятъ до заключенія, что это какое-нибудь лекарство или колдовство. Я пользуюсь тогда совершенною неподвижностью дикарей, чтобъ рисовать ихъ портреты; они обращаютъ вниманіе на мою работу и охотно сидятъ передо мною. Великій-глава просилъ меня нарисовать его портретъ, на что я согласился очень-охотно. Меня безпрестанно разспрашиваютъ о назначеніи этихъ портретовъ: «Ты повезешь ихъ черезъ Великую-Воду» говорятъ мнѣ: — «въ страну Французовъ и покажешь имъ Осажей». Они оставались довольны моими трудами.

Такимъ образомъ, послѣ нѣсколькихъ переходовъ, прибыли мы къ Арканзасу, не встрѣчая нигдѣ и слѣда Малыхъ-Осажей.

Статья третья.

VI.
БИЗОНЪ.

Мы готовились вступить въ безлѣсныя степи; нужно было сдѣлать нѣкоторые запасы, прежде, чѣмъ проникнуть въ пустыни, гдѣ нѣтъ ничего, кромѣ оленей, бизоновъ и Паніевъ. Нарубили заранѣе кольевъ для шалашей и коновязей, теперь особенно необходимыхъ, потому-что за лошадьми надобно было смотрѣть бдительнѣе, чѣмъ когда-нибудь. Воины нарѣзали себѣ длинныхъ раздвоенныхъ шестовъ, помощію которыхъ они удобнѣе набрасываютъ арканъ на шею дикихъ лошадей, или, какъ ихъ называютъ креолы, бѣглыхъ лошадей, cheveaux marrons. Вожди рѣшили, что черезъ рѣку можно переправляться въ-бродъ, что отложено до слѣдующаго утра.

Въ лѣскахъ рѣки Арканзаса водится множество оленей. Ихъ убили достаточное число, но здѣсь Осажи охотятся съ осторожностью, потому-что Пани имѣютъ обыкновеніе посылать въ эти мѣста военныя партіи. Они скрываются въ засадахъ и убиваютъ стрѣлами отдѣлившихся охотниковъ, если увѣрены, что ихъ никто не увидитъ.

Въ лагерѣ, мальчики забавлялись, бросая съ удивительнымъ искусствомъ ружейные стволы, которые должны были упасть между двумя заколоченными въ землю, въ небольшомъ разстояніи одинъ отъ другаго, колышками. Другіе избирали крошечную цѣль и старались попасть въ нее издали концами ножей; тотъ, кто всаживалъ ножъ въ цѣль, получалъ отъ своихъ соперниковъ связку зеленыхъ вѣтокъ. Почти всѣ упражнялись въ стрѣляніи изъ лука; для этого втыкали въ землю стрѣлу, такъ чтобъ она представляла какъ-можно-меньше поверхности — ее должно было изломать другими стрѣлами. Каждый стрѣлокъ становился на то мѣсто, на которомъ стоялъ первый.

Батистъ предложилъ заставить мальчиковъ гоняться на бѣгу. Лапани или поваренокъ, исправлявшій должность крикуна, провозгласилъ бѣгъ, размахивая на длинномъ шестѣ кускомъ ярко-краснаго сукна, предназначеннаго въ награду побѣдителю. Всѣ канги ниже восьмнадцати лѣтъ были допущены на ристалище. Верховой воинъ отвелъ дѣтей на мѣсто, откуда они должны были пробѣжать мили двѣ разстоянія, къ шесту съ краснымъ сукномъ, до котораго побѣдитель долженъ былъ дотронуться первый. Мальчики сбросили съ себя все платье, которое могло бы ихъ стѣснять, и пустились по данному знаку впередъ. У нихъ особенная манера бѣгать: сначала они бѣгутъ рысью, чтобъ не слишкомъ утомиться, а потомъ пускаются вскачь. Многіе изъ нихъ остановились на дорогѣ; изъ пятидесяти соперниковъ, только трое пробѣжали все разстояніе, и побѣдитель отнесъ своей матери выигранный призъ.

На другой день мы переправились въ-бродъ черезъ Арканзасъ, послѣ чего порядокъ нашего похода нѣсколько измѣнился. Отрядъ храбрыхъ предшествовалъ каравану, и каждая лошадь тащила подвѣшенныя съ боковъ сѣдла, шесты и колья для шалашей и коновязей.

На первомъ роздыхъ за Арканзасомъ, шалаши были раскинуты подлѣ маленькой рѣчки, протекавшей по песку; по берегамъ ея не росло деревьевъ, а вода была такъ мелка, что мы для купанья вырывали себѣ ямы въ пескъ. Мы набрали въ ней руками множество черепокожной рыбы, похожей нѣсколько на щуку, съ тою разницей, что у ней голова и челюсти длиннѣе, чѣмъ у щуки. Рыба эта водится въ изобиліи во всѣхъ рѣкахъ Соединенныхъ-Штатовъ; кожа ея очень-жестка, а спинное плавательное перо вооружено твердыми остріями. Мы ѣли ихъ вмѣстѣ съ Шонке — единственнымъ Осажемъ, рѣшившимся отвѣдать кушанье, которое мы нашли превосходнымъ, хотя имъ и пренебрегаютъ краснокожіе.

Степь вокругъ насъ была нага и безплодна; на горизонтѣ ни одного дерева; для разведенія огня мы должны были довольствоваться сухимъ хворостомъ, но и того мы вскорѣ не находили. Земля была мѣстами покрыта поблѣднѣвшими на солнцѣ и отъ росы буйволовыми остовами.

Мы шли нѣсколько дней, питаясь сушенымъ мясомъ, изрѣдка попадавшимися оленями и бѣлымъ корнемъ, который ѣдятъ сырой; онъ извѣстенъ у промышлениковъ подъ названіемъ бѣлаго яблока и походитъ вкусомъ и видомъ на хрѣнъ. Вскорѣ началъ обнаруживаться недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ. Тогда завелась мѣна: крикуны ходили по лагерю и предлагали румяна, сукно, матеріи и сбруи въ обмѣнъ на косы сушенаго мяса.

Наконецъ хворостъ пересталъ попадаться, пришлось собирать высохшій калъ бизона для разведенія огня. Когда выпадали обильные дожди, мы размачивали на нихъ косы сушенаго мяса, что составляло весьма-тощую пищу. Часто приходилось отказываться отъ свѣжей дичины, за недостаткомъ огня, на которомъ бы ее можно было варить или жарить. Мы подались немного къ югу и опять очутились въ мѣстахъ, оживленныхъ нѣкоторою растительностью.

На переходахъ намъ всякій день попадались остовы только-что убитыхъ бизоновъ, а все таки мы не доходили до быка. Разъѣзды ежедневно увѣдомляли, что вблизи насъ должны быть большія стада; но когда мы приближались къ тѣмъ мѣстамъ, бизоновъ уже не было, а оставались только жертвы, которыхъ, вѣроятно, не успѣвали убрать шедшіе впереди насъ Малые-Осажи. Послѣ одного форсированнаго перехода, мы расположились въ виду ихъ лагеря, а за другой день разошлись, не вступивъ съ ними ни въ какія сношенія; они направились на сѣверъ, а мы продолжали подаваться къ западу.

Собравшійся совѣтъ послалъ впередъ разъѣзды для отъисканія бизоновъ. Они воротились черезъ два дня съ добрыми вѣстями, что узнали въ лагерь, лишь-только успѣли разглядѣть ихъ вдали: возвращавшіеся всадники шли криво, т. е. ѣхали не по прямой линіи къ своимъ, а дѣлали крюки въ ту и другую сторону. Этотъ маневръ увѣдомилъ насъ, что дикихъ быковъ много. Пріѣхавъ назадъ, разъѣздные донесли совѣту, что нѣсколько стадъ пасется вблизи нашего стана, на равнинахъ, гдѣ ихъ легко будетъ окружать.

Герольды объявили эту новость, а вмѣстѣ съ тѣмъ и повелѣніе партизана, чтобъ никто, подъ опасеніемъ наказанія плетью, не смѣлъ стрѣлять изъ ружья или дѣлать какой-нибудь шумъ, который могли бы услышать бизоны. Запрещеніе это было намъ не совсѣмъ понутру, потому-что на пескахъ рѣчки, снабжавшей насъ водою, видны были прехорошенькія водяныя птицы (recurvirostra americana), изъ которыхъ мы хотѣли сдѣлать чучелы; но мы понимали всю важность распоряженія партизана и надѣялись встрѣтить этихъ птицъ въ-послѣдствіи. Тогда только началась служба воиновъ, называемыхъ солдатами, обязанность ихъ состоитъ въ полицейскомъ надзорѣ за порядкомъ лагеря, для чего они прохаживаются между шалашами, вооруженные длинными и толстыми плетьми, способными внушить самымъ кичливымъ идеи безусловной покорности. Я охотно подчинился заведенному порядку, хотя меня и увѣряли, что воины легко простятъ ружейный выстрѣлъ гостю своего народа; но я рѣшился воздержаться: живя съ Осажами, я хотѣлъ жить по-осажски, хотѣлъ быть въ степяхъ истиннымъ Осажемъ.

Крики, смѣхъ и вечернія пѣсни прекратились; не слышно было даже ни одного храпѣнія. Дикарь, привыкшій и всегда приготовленный къ засадамъ, долженъ умѣть всячески скрывать свое присутствіе, которое можетъ обнаружиться храпѣніемъ. Во все время пребыванія моего въ степяхъ, я никогда не слышалъ, чтобъ краснокожіе громче дышали во снѣ, чѣмъ на яву. Не-уже-ли и тутъ дѣйствуетъ воля, когда всѣ остальныя способности въ онѣмѣніи?

Мы выступили рано и въ добромъ порядкѣ. Партизанъ ѣхалъ впереди всѣхъ, предшествуя фронту солдатъ. Торопливые или нетерпѣливые, которые попробовали-было заскакивать впередъ, чтобъ лучше видѣть, получали по такому здоровому удару плетью, что слѣды отъ него долго не изглаживались. Нѣсколько человѣкъ, назначенныхъ Шонке, объѣзжали верхомъ по окрестнымъ высотамъ и внимательно рекогносцировали степь; когда они останавливались, весь караванъ слѣдовалъ ихъ примѣру. Объѣздчики подвигались впередъ медленно и осторожно; они поднимались на хребты холмовъ не прежде, какъ удостовѣрившись, что дикіе быки не увидятъ ихъ.

Мы ѣхали по узкой песчаной покатости, среди которой возвышались цѣлыя сотни маленькихъ коническихъ курганчиковъ, имѣвшихъ сверху отверстіе дюймовъ шести въ діаметрѣ: то было селеніе степныхъ собакъ. Одна изъ нихъ, стоявшая какъ-будто на часахъ, возвѣстила о нашемъ прибытіи маленькимъ взвизгомъ и тотчасъ же скрылась въ свою нору. Нѣсколько совъ, летавшихъ надъ нами, также спрятались подъ землю.

Караванъ пріостановился на мгновеніе, слѣдуя разъѣзднымъ, разсмотрѣвшимъ вдали три черныя точки, по-видимому медленно двигавшіяся. Партизанъ, съ которымъ я ѣхалъ рядомъ, сказалъ мнѣ съ сіяющимъ лицомъ: Діэ уаномбре тсетъ-гука, «ты будешь ѣсть бизоновъ», на что я отвѣчалъ какъ могъ: «вижу трехъ бизоновъ».

Животныя эти были одни; мы приблизились къ нимъ безъ труда, но партизанъ не приказалъ ихъ трогать, для того, чтобъ, погнавшись за ними, не спугнуть другихъ стадъ, къ которымъ они бы присоединились, уходя отъ насъ, и которыя обратились бы въ бѣгство. Они спокойно проскакали мимо насъ. Бизоны, хорошо извѣстные въ нынѣшнее время, неуклюжи и повидимому не созданы для быстрыхъ движеній; однако я удивился скорости, съ какою они пронеслись мимо насъ. Нуженъ добрый конь, чтобъ догнать на бѣгу кайяка, или дикаго быка, и превосходный скакунъ, чтобъ настичь дикую корову, которая легче и проворнѣе кайяка.

Вывели скакуновъ, на которыхъ воины вскочили на неосѣдланныхъ; вьючныя лошади были также приготовлены для мяса. Селенію велѣно было расположиться на бывшей въ виду рѣчкѣ, и охотники выстроились во фронтъ за линіею солдатъ, впереди которыхъ ѣхалъ партизанъ.

Вскорѣ мы приблизились къ стаду, состоявшему десятковъ изъ двухъ бизоновъ; охотники осторожно подъѣхали къ нимъ на разстояніе полумили. Тогда только замѣтили ихъ кайяки: они медленно подняли головы и побѣжали, направляясь къ рѣчки, за которою тянулась широкая равнина. Шонке испустилъ военный крикъ, и по этому знаку охотники помчались впередъ во всю прыть. Лучшему коню лучшій звѣрь; поэтому и говорятъ въ степяхъ: моя лошадь убила столько-то быковъ.

Я остался на одномъ холмѣ и любовался на совершенно-новое для меня зрѣлище. Огромныя животныя, убѣгая стадомъ, переправились черезъ ручеекъ и разсыпались по равнинѣ. Осажи преслѣдовали ихъ съ бѣшенствомъ; они вскорѣ настигли ихъ и перемѣшались со стадомъ. Поднялись облака пыли. Вдали видны были черные быки, на которыхъ нажимали летѣвшія во весь духъ лошади. Нѣсколько быковъ упало; остальные разсѣялись за холмами, неутомимо преслѣдуемые охотниками.

Во время погони, каждый охотникъ выбираетъ себѣ звѣря, за которымъ намѣренъ гнаться; прискакавшіе первыми имѣютъ, разумѣется, право выбора, и тогда никто не можетъ преслѣдовать животное, за которымъ они пустились, развѣ если они сами откажутся отъ дальнѣйшей погони. Стрѣльщики и вооруженные карабинами держатся по правую сторону быка; вооруженные пистолетами и копьями предпочитаютъ лѣвую.

Но охотнику приходится долго гнаться прежде, чѣмъ онъ достаточно приблизится къ своей жертвѣ, чтобъ стрѣлять. Преслѣдованный звѣрь, видя, что онъ начинаетъ терять разстояніе на равнинѣ, по которой ему легко бѣжать, выбираетъ мѣста болѣе-трудныя и опасныя: онъ переносится черезъ рѣки, овраги, рытвины; но дикарь тутъ никогда не задумывается: если лошадь его устрашится предстоящаго прыжка, онъ возбуждаетъ ее голосомъ, хлещетъ плетью, и конь перелетаетъ черезъ всѣ препятствія. Бизонъ, тѣснимый все больше-и-больше, бросается въ стороны, хитритъ съ своимъ гонителемъ; наконецъ, видя себя настигнутымъ, онъ приходитъ въ бѣшенство и обращается противъ непріятеля. Вѣрный признакъ его гнѣва — внезапно-поднятый дугою хвостъ. Лошадь, привычная къ этой охотѣ, отскакиваетъ при такомъ знакѣ въ сторону: она знаетъ, что быкъ готовится броситься на нее. Тогда охотникъ начинаетъ убѣгать передъ звѣремъ, котораго онъ сейчасъ самъ преслѣдовалъ, не отказываясь, однако, отъ намѣренія побѣдить его. Иногда, и это бываетъ во время случки, когда кайякъ особенно страшенъ, онъ вдругъ останавливается, и лошадь получаетъ съ размаха ужасный ударъ рогами въ брюхо; бѣшеный кайякъ затаптываетъ и коня и всадника, но хорошія выѣзженныя лошади умѣютъ уклоняться отъ такихъ внезапныхъ нападеній. Настаетъ часъ смерти бизона: пуля, пущенная между ребрами или въ шею жертвы, низвергаетъ ее; стрѣла, направленная искусною рукою, вонзается косвенно въ грудь животнаго изъ-за послѣдняго ребра — она вся уходитъ въ его тѣло и часто прохватываетъ кожу съ другой стороны. Если стрѣла недостаточно углубится, дикарь доталкиваетъ ее ногою. Рѣдко случается, чтобъ понадобилось пустить другую стрѣлу. Вообще, стрѣла убиваетъ вѣрнѣе, чѣмъ пуля. Шабе-Шинка, охотникъ г. Папена, не помнитъ, чтобъ ему когда-нибудь случилось стрѣлять два раза по одному же бизону.

Смертельно-раненный звѣрь изрыгаетъ потоки крови, падаетъ на колѣни и рухнетъ. Охотникъ, дождавшись его смерти, слѣзаетъ съ коня, опрокидываетъ свою жертву на спину и привязываетъ лошадь къ одному изъ роговъ. Прежде всего, онъ отрѣзываетъ хвостъ и языкъ, которые принадлежатъ по праву тому, кто убилъ звѣря; хвостъ его — трофей побѣдителя. Потомъ дикарь разсѣкаетъ кожу подъ брюхомъ; если ему случится убить дойную корову, онъ пьетъ ея молоко, потомъ обрѣзываетъ вымя и кожу. Послѣ этого Осажъ отдѣляетъ себѣ мясо; откинувъ плечи и паха, онъ снимаетъ полости брюха и груди, считаемыя самыми лакомыми кусками, разрубаетъ ребра и откладываетъ въ сторону филейныя части. Если за охотникомъ слѣдуетъ другая лошадь, онъ нагружаетъ на нее все это и пускается за другимъ быкомъ, потому-что добрый конь можетъ въ одну погоню загнать трехъ или четырехъ бизоновъ; въ противномъ случаѣ, дикарь кладетъ на спину своей лошади одну брюшную полость, потомъ перекидываетъ черезъ нее часть грудины съ ребрами, накладываетъ на это другую полость, привязываетъ вырѣзанными изъ кожи звѣря ремнями длинныя кишки и филейныя части спереди и сзади этого импровизированнаго сѣдла и прикрываетъ все шкурою.

Пока охотникъ разрѣзываетъ быка, лошадь бодрствуетъ надъ нимъ и предостерегаетъ его объ опасности: она навостряетъ тогда уши, тревожится, и всадникъ, покидая добычу, уносится во весь духъ. Осажи уговорились между собою, чтобъ, въ случаѣ внезапной тревоги, раскидывать свои одѣяла, которыя будутъ развѣваться за ними въ воздухѣ во время бѣгства. Такой предосторожности научило ихъ одно ужасное происшествіе: лѣтъ семь или восемь тому назадъ, пятьдесятъ Осажей лишились жизни и волосъ отъ неожиданнаго нападенія Патоковъ въ-продолженіе одной погони.

Когда за охотникомъ слѣдуетъ вьючная лошадь, которую онъ нагружаетъ мясомъ, то скакунъ возвращается въ лагерь, не имѣя на своемъ хребтѣ ничего, кромѣ всадника. Дикари возвращаются къ шалашамъ, стараясь не отклоняться отъ своихъ слѣдовъ, потому-что во время жаркой погони имъ некогда замѣчать дорогу; такимъ образомъ, если имъ случится запоздать такъ, что темнота не дозволитъ разсмотрѣть слѣды, они переночевываютъ на томъ мѣстѣ, гдѣ убитъ быкъ, чтобъ не заблудиться отъискивая лагерь, котораго относительное положеніе имъ не достовѣрно извѣстно.

Кромѣ упомянутыхъ сейчасъ опасностей, ничего не можетъ быть ужаснѣе паденія съ лошади: всадникъ, заскакавшій въ середину стада, рискуетъ быть смятымъ и стоптаннымъ ногами тяжелыхъ животныхъ. Часто случается также, что дурно-направленная пуля товарища поражаетъ несчастнаго охотника. Во время случекъ, когда мясо кайяковъ имѣетъ сильный мускусовый вкусъ, почему ихъ и не стараются убивать, они защищаютъ своихъ самокъ и храбро нападаютъ на охотниковъ. Это случается только въ іюлѣ мѣсяцѣ, ибо въ одно это время кайяки и дикія коровы смѣшиваются въ стадахъ между собою; во всю остальную часть года, коровы съ телятами и кайяки ходятъ отдѣльными стадами. Случается, что въ большихъ погоняхъ раненные быки, преслѣдуемые или заблудившіеся, бываютъ иногда причиною несчастій въ лагерѣ или около него; по ихъ всегда скоро убиваютъ.

Одной хорошо-направленной стрѣлы или пули достаточно, чтобъ повалить быка; но я разъ видѣлъ одного несчастнаго кайяка, преслѣдуемаго кангами, у котораго все тѣло было утыкано стрѣлами; другой, у котораго я имѣлъ честь обрѣзать хвостъ, получилъ уже больше двадцати пуль передъ тѣмъ, какъ я его довершилъ.

Погони сѣверныхъ краснокожихъ племенъ различны отъ осакскихъ: тѣ дикари дѣйствительно окружаютъ стада, заставляя бизоновъ бѣжать вмѣстѣ, чтобъ они мѣшали другъ другу, между двумя рядами охотниковъ, которые не въѣзжаютъ въ середину стадъ, какъ въѣхали наши друзья.

Изъ двадцати кайяковъ, — потому-что тогда стада еще не состояли изъ коровъ и быковъ, — девятнадцать было убито на первой охотѣ. Вездѣ воздвиглись вертелы; полости, рубцы, ребра, филейныя части и горбы жарились на всѣхъ огняхъ; въ другихъ мѣстахъ варили говядину и дѣлали колбасы. Намъ скоро пришлось отличаться на многихъ званыхъ пирахъ, гдѣ насъ угощали знаменитыми бизоновыми горбами, которые дѣйствительно заслуживали бы свою репутацію, еслибъ не были черезъ-чуръ жирны. Я предпочиталъ имъ ребра, а въ особенности осажскія колбасы, въ составъ которыхъ не входитъ кровь: для нихъ берутъ длинныя кишки бизона, вымываютъ ихъ и выворачиваютъ, такъ, чтобъ наружный жиръ ихъ былъ внутри; потомъ впускаютъ туда мясо, нарѣзанное тонкими ремнями, подбавляютъ воды, завязываютъ съ обоихъ концовъ и поджариваютъ на горячихъ угольяхъ. Это кушанье въ большомъ почетѣ у Осажей; дикарь съѣстъ безъ труда цѣлый аршинъ такой колбасы, нисколько не обижая ни жаркаго, ни вареной говядины.

У каждаго огня разсказывались подвиги скакуновъ: если вѣрить нашимъ правдолюбимымъ Осажамъ, каждый конь заскакалъ первый въ стадо бизоновъ. Конями своими хвастались даже многіе изъ тѣхъ, которые поживились мясомъ отъ болѣе-счастливаго или болѣе-искуснаго сосѣда.

Шабе-Шинка принесъ намъ вмѣстѣ съ мясомъ два хвоста и два языка, не говоря ни слова о своей лошади. Джемсъ убилъ на этой погонь одного кайяка выстрѣломъ изъ пистолета: хвостъ животнаго доказывалъ, что онъ говорилъ правду.

Насъ посѣтилъ Ман-Чап-че-Мани; онъ видѣлъ на берегу рѣчки свѣжіе слѣды, оставленные, по-видимому, не Осажами, и кромѣ того замѣтили человѣка, притаившагося въ высокой травъ. Герольды подтвердили эту новость, и пріятель нашъ отправился, въ намѣреніи украситься лишнимъ пучкомъ волосъ. Ночь прошла спокойно, и на разсвѣтѣ нашли, что не пропала ни одна лошадь. Рѣшили остаться еще сутки на томъ же мѣстѣ, чтобъ приготовить добытое мясо.

На погонѣ, все мясо принадлежитъ охотнику, который убилъ быка; но если Осажу удастся убить двухъ бизоновъ, онъ почти-всегда отдаетъ половину другаго менѣе-счастливому товарищу; возвратясь въ лагерь, онъ обыкновенно раздаетъ подарки тѣмъ, кому не удалось добыть себѣ мяса, и всегда посылаетъ по куску въ каждый военный шалашъ. Изо всей дичины дикари наиболѣе предпочитаютъ мясо бизоновъ; дикая корова считается лучше кайяка, и въ-особенности уважаются жирныя коровы. Телятъ убиваютъ они очень-рѣдко.

Жиръ замѣняетъ у Осажей масло — это неизбѣжный соусъ къ сушеному мясу; его же употребляютъ для приправы сагамите и для жаренія лепешекъ. Жиръ собирается тщательно и растапливается съ водою въ котлахъ; потомъ имъ набиваютъ сшитыя кожи молодыхъ ланей. Мясо въ запасъ также приготовляется особеннымъ-образомъ: полости быка утоньшаютъ и сшиваютъ съ кусками коры, такъ-что изъ всего выходитъ довольно-обширная поверхность; мясо другихъ частей животнаго нарѣзывается въ длинные ремни, которые подвѣшиваютъ за середину на палку, наложенную перекладиною на два шеста. Мясо это получаетъ на солнцѣ первую степень вяленія; тогда его сплетаютъ въ косы изъ тридцати или сорока прядей и кладутъ на рѣшетки изъ прутьевъ, между огнемъ и солнечными лучами; потомъ его перегибаютъ въ нѣсколько разъ такъ же, какъ и брюшныя или грудныя полости, и укладываютъ, когда все хорошенько высохнетъ, въ шкуры. Женщины часто открываютъ эти мѣшки, раскладываютъ мясо на солнцѣ и пропитываютъ жиромъ, въ предохраненіе отъ плѣсени. Такимъ образомъ приготовленныя косы вяленой говядины дѣлаются жесткими, какъ смоленыя веревки, и могутъ сберегаться въ-продолженіе двухъ или трехъ лѣтъ.

Зимою выдѣлываютъ шкуры, которыхъ длинная и крѣпкая шерсть годна для бизоновыхъ плащей. Шкура звѣря всегда принадлежитъ тому, кто его убилъ. Лѣтомъ шкуры не такъ хороши, потому-что шерсть съ нихъ слѣзаетъ. Шкуры, употребляемыя для накрыванія шалашей, растягиваются на колышкахъ по землѣ и съ нихъ соскребываютъ шерсть кускомъ желѣза.

Пока сушится наше мясо, поговоримъ немножко о самомъ тсет-гука. Бизоны, водившіеся въ прежніе годы, какъ извѣстно, по всему пространству Соединенныхъ-Штатовъ, встрѣчались еще, за нѣсколько лѣтъ тому назадъ, около устьевъ Миссури; но теперь ихъ находятъ только на сто-двадцать миль за Арканзасомъ, на высотѣ осажскихъ селеніи. Животное это ходитъ большими стадами, которыя однако уменьшаются съ каждымъ годомъ отъ ожесточеннаго и неутомимаго преслѣдованія дикарей; можно даже сказать, что краснокожіе расточаютъ ихъ. Осажи, на-примѣръ, оставляютъ на каждомъ остовѣ пуда по четыре и больше превосходнаго мяса; зимою, во время изобилія въ станахъ, часто случается, что они бьютъ быковъ для однихъ только языковъ и шкуръ.

Невозможно вразумить этихъ безпечныхъ людей, для которыхъ завтра не существуетъ, что, убивая такимъ-образомъ быковъ, они ускоряютъ ихъ истребленіе. Эти полезныя животныя, охота за которыми есть и необходимость и наслажденіе для краснокожихъ, непремѣнно должны со-временемъ исчезнуть, и тогда дикари просвѣтятся, ибо для поддержанія своего существованія имъ не останется ничего, кромѣ земледѣлія и торговли; но, судя по ихъ вкусамъ, дикари сохранятъ большую часть своихъ первобытныхъ привычекъ, пока бизоны будутъ ходить достаточно-многочисленными стадами и останется возможность жить охотою.

Бизоны дѣлаютъ ежегодно два большія переселенія, которыхъ періоды опредѣляются временемъ года и качествомъ травы. Весною они перекочевываютъ изъ Техаса въ Канаду и возвращаются на югъ къ наступленію зимы, такъ-что стада ихъ переходятъ два раза въ годъ черезъ земли, гдѣ охотятся Осажи. Одинъ кочевой краснокожій народъ, Команчи или Патоки, весьма-мало извѣстный, слѣдуетъ за всѣми переселеніями бизоновъ: такой образъ жизни причиною, почему бѣлые до-сихъ-поръ не могутъ завести съ нимъ постоянныхъ сношеній.

Бизоны ходятъ сгадами, въ которыхъ иногда собирается до нѣсколькихъ тысячъ головъ. Цвѣтъ ихъ большею частію черный или черный съ бѣлыми пятнами; г. Папенъ увѣрялъ меня, что онъ разъ видѣлъ трехъ бѣлыхъ кайяковъ. Дикари полагаютъ, что между дикими быками есть также гермафродиты, которыхъ быстрота необычайна и мясо высоко цѣнится. Каждый искусный охотникъ, если вѣрить ихъ разсказамъ, убилъ двухъ или трехъ животныхъ этого рода.

Всю ночь раздавался въ степи вой волковъ, привлеченныхъ на мѣсто охоты мясомъ, оставленнымъ на остовахъ Осажами. Воины наши прислушивались къ нимъ тщательно, ибо Паніи такъ искусно подражаютъ этому заунывному пѣнію, что даже сами дикари бываютъ имъ обмануты. Знакъ этотъ дается передовыми непріятелей товарищамъ, чтобъ они знали, съ которой стороны удобнѣе напасть въ-расплохъ на лагерь.

На другой день, во время похода, Осажи увидѣли слѣды подкованной лошади. Нѣсколько воиновъ тотчасъ же пустились вскачь по этому слѣду, незамѣтному для насъ; однако они скоро возвратились, потому-что онъ направлялся въ сторону, изъ которой намъ не должно было ожидать никакой опасности.

Вскорѣ послѣ того, одинъ изъ всадниковъ, объѣзжавшихъ сосѣднія высоты, прискакалъ во весь духъ и шепнулъ нѣсколько словъ партизану, который тотчасъ же испустилъ военный крикъ и устремился въ сопровожденіи двухъ-сотъ воиновъ къ указанному имъ холму. Осажи раздѣлились на нѣсколько кучекъ, чтобъ окружить одинъ пригорокъ, и вскорѣ исчезли за возвышеніями. Караванъ остановился, не сходя съ лошадей, и женщины начали свою пѣснь-слезъ, повторяя безпрестанно: «Пани! Пани!»

Поднявшій тревогу воинъ увидѣлъ свѣжій конскій слѣдъ, приведшій его на небольшую высоту, гдѣ, по-видимому, всадникъ слѣзалъ съ коня. Хорошо-обозначившіеся слѣды и сорванная трава убѣдили его окончательно, что весьма-недавно былъ тутъ человѣкъ, останавливавшійся для одной весьма-важной физіологической потребности; исполнивъ, что ему было нужно, онъ опять сѣлъ на коня, и слѣдъ показывалъ, что онъ пустился оттуда вскачь. Осажи долго и со вниманіемъ разсматривали слѣды и возвратились послѣ безполезныхъ поисковъ. Караванъ тронулся снова. Тогда только объявилъ одинъ Осажъ, что слѣдъ былъ оставленъ имъ; подробное описаніе, данное этимъ человѣкомъ, разсѣяло всѣ сомнѣнія.

Такого рода поступкамъ не должно удивляться, потому-что дикари не имѣютъ привычки говорить некстати. Еслибъ онъ объявилъ съ самаго начала, что проѣзжалъ по тому мѣсту, то слѣдовъ не стали бы разсматривать; а могъ ли онъ утверждать, что въ то же самое утро, на томъ самомъ мѣстѣ, не былъ какой-нибудь Пани? Вотъ почему было благоразумнѣе, рискуя даже встревожить всѣхъ и причинить безполезные поиски, обезпечить навѣрное спокойствіе селенія. Осажъ всегда дѣйствуетъ съ осторожностью.

Вскорѣ послѣ того, мы наѣхали на слѣды недавней погони. Воины подводили своихъ лошадей къ тѣламъ мертвыхъ буйволовъ, чтобъ лучше пріучить ихъ къ виду и запаху животныхъ. Осажи разсуждали между собою о томъ, кто бы могъ тутъ охотиться? Малые-Осажи были для этого слишкомъ-далеко къ сѣверу. Послали впередъ отборный разъѣздъ, который черезъ нѣсколько дней возвратился съ извѣстіемъ, что въ разстояніи двухъ сутокъ пути расположенъ лагерь изо ста шалашей Конзовъ. Двое сутокъ охотничьяго пути составляютъ миль сорокъ разстоянія. Конзы радушно угостили нашихъ воиновъ; они наслаждались изобиліемъ и приглашали насъ раздѣлить ихъ благополучіе.

Только-что разъѣздные наши успѣли сойдти съ коней, къ намъ явился лапани въ сопровожденіи двухъ канговъ канзасскихъ, которыхъ сѣдла были обвѣшаны свѣжимъ мясомъ. Лапани представлялъ собою настоящій типъ краснокожаго поваренка: соединеніе дерзости, наглости, лукавства, тщеславія и низости; онъ безпрестанно гримасничалъ и кривлялся; вообще, лапани никогда не имѣютъ наружнаго достоинства и спокойствія, которыми отличаются краснокожіе воины. Не успѣлъ этотъ Конза явиться, какъ тотчасъ же высмотрѣлъ одинъ шалашъ, передъ которымъ стояли превосходныя лошади; онъ искусно провѣдалъ объ имени ихъ хозяина и прокричалъ нѣсколько разъ по всему нашему лагерю, что Ишта-Ска величайшій изъ осажскихъ воиновъ. Такое провозглашеніе платится дорого, что нашему лапани было очень-хорошо извѣстно: онъ получилъ въ награду добрую лошадь. Самолюбіе дикаря побуждаетъ его награждать тѣхъ, кто ему льститъ. Его провозгласили передъ всѣмъ народомъ какъ храбрѣйшаго, богатѣйшаго и великодушнѣйшаго изъ всѣхъ: онъ и платитъ за то, какъ человѣкъ богатый и щедрый. Въ Европѣ и въ степяхъ, вездѣ слабая струна людей — самолюбіе.

Конза повторилъ вамъ приглашеніе, которое мы уже получили черезъ нашихъ разъѣздныхъ. На другой день онъ пріѣхалъ въ нашъ новый лагерь и маневрировалъ такъ ловко, что его одарили въ каждомъ шалашѣ. Мы пришли къ лагерю нашихъ друзей на вторыя сутки.

Осажи соорудили шалаши свои въ небольшомъ разстояніи отъ лагеря Конзовъ. Недовѣрчивые дикари боятся измѣны, и станы двухъ народовъ, встрѣчающихся въ степи, располагаются всегда отдѣльно другъ отъ друга. Какая-нибудь ссора между молодыми людьми можетъ повлечь за собою общее столкновеніе, а въ случаѣ разрыва, шалаши каждой стороны превратятся въ отдѣльные сборные пункты.

Не успѣли мы накрыть свои шалаши, какъ явился герольдъ Великаго-Главы Конзовъ съ приглашеніемъ на большой пиръ осажскихъ воиновъ и блѣднолицыхъ Осажи, не теряя времени на приготовленіе, собрались въ сторонѣ отъ шалашей. Мажакита поговорилъ съ своими воинами и пошелъ рядомъ съ ними; мы, бѣлые, двинулись въ головѣ колонны и вошли къ вашимъ хозяевамъ, предшествуемые герольдомъ и лапани, о которомъ я говорилъ. Осажи не обращали, по-видимому, никакого вниманія на жителей селенія; они считаютъ недостойнымъ себя обнаруженіе любопытства, хотя въ сущности замѣчаютъ лучше и скорѣе насъ. Уступая влеченію бѣлой натуры и не стыдясь смотрѣть съ любопытствомъ на новыя для меня вещи, для которыхъ я пришелъ изъ такихъ дальнихъ странъ, я разглядывалъ походныя жилища Конзовъ, во многомъ различныя отъ нашихъ. Стропила каждаго шалаша были накрыты кожами, украшенными красными, желтыми, синими и черными рисунками, напоминавшими собою египетскую живопись во всей ея первобытной простотѣ. Шалаши Конзовъ, которыхъ нижняя часть походила на наши, имѣли полуцилиндрическія крыши, приподнятыя въ серединѣ кверху, въ родѣ вершины палатки. У многихъ воиновъ были настоящія палатки, сдѣланныя изъ расписанныхъ кожъ.

Конзаскія дѣвушки, которыя гораздо-привлекательнѣе осажскихъ, смотрѣли на насъ безъ малѣйшей застѣнчивости; ихъ одушевленные взгляды были даже весьма-ободрительны. Мы вошли въ шалашъ Великаго-Главы Конзовъ, просторный и обширный, гдѣ, однако, не могли бы помѣститься всѣ осажскіе воины. Бѣлое-Перо позвалъ туда Мажакиту, Батиста, нѣкоторыхъ первоклассныхъ вождей и насъ, блѣднолицыхъ воиновъ. Сначала всѣ мы курили молча, потомъ наѣлись въ волю жареной говядины, за которою слѣдовала сушеная тыква съ бобами и чашка манка-сабе, приготовленнаго изъ жженыхъ жолудей и услащеннаго сиропомъ, извлекаемымъ изъ американскаго клена.

Бѣлое-Перо, предводитель Конзовъ, маленькій, сухой человѣкъ, съ орлинымъ носомъ и проницательнымъ взглядомъ. Костюмъ его такой же, какой носятъ Осажи, и онъ, какъ Мажакита, не отличается по наружности ничѣмъ отъ своихъ воиновъ. Онъ носитъ цвѣтную рубашку, на которой виситъ ожерелье изъ фарфоровыхъ бусъ. У него двѣ жены, изъ которыхъ одна очень-хороша собою и отличается такимъ благородствомъ осанки и пріемовъ, какого я не встрѣчалъ ни у одной изъ краснокожихъ женщинъ. Я получилъ позволеніе нарисовать ея портретъ.

Мы получили еще одно приглашеніе отъ Бьлаго-Пера, который сказалъ намъ, что первый пиръ его былъ данъ для осажскаго народа, но что теперь онъ намѣренъ угостить лично насъ. Онъ сказалъ намъ также, что видѣлъ за нѣсколько лунъ тому назадъ блѣднолицыхъ воиновъ, направлявшихся съ фурами къ Скалистымъ-Горамъ (Rocky-Mountains). Въ тотъ же день насъ угощали однимъ пиромъ послѣ другаго, отъ-чего, однако, нисколько не страдали наши пищеварительные органы.

Войдя въ свой шалашъ, мы не имѣли покоя отъ собакъ Конзовъ. Еслибъ докучливость ихъ вывела насъ изъ терпѣнія и заставила убить нѣсколькихъ, то хозяева ихъ непремѣнно потребовали бы отъ насъ предполагаемой цѣны собакъ. У дикарей непремѣнно должно вознаграждать какого бы ни было рода сдѣланные имъ убытки: убейте собаку не бѣшеную, и какъ бы дружески съ вами ни обращались, а за нее прійдется заплатить. За смертоубійство, вольное или невольное, законъ возмездія исполняется во всей силѣ: смерть за смерть, кровь за кровь; впрочемъ, обычай предоставляетъ преступнику возможность откупиться. Одинъ Осажъ, поссорившись съ жителемъ сосѣдняго селенія, убилъ его: чтобъ выкупить свою жизнь, онъ предложилъ родственникамъ убитаго все свое состояніе, т. е. шалашъ и лошадей. Предложеніе его было отвергнуто, потому-что семейство убитаго требовало крови. Убійца пошелъ въ сопровожденіи своихъ друзей на мѣсто, гдѣ долженъ былъ принять смерть. Когда онъ упалъ, прострѣленный пулею, родственники набросили на него одѣяло, чтобъ скрыть его предсмертныя муки, унесли трупъ и похоронили съ честью. Ни одинъ голосъ не возвысился въ пользу виновнаго, ни одна рука не взялась за оружіе, чтобъ освободить его отъ заслуженной казни.

Другой Осажъ, чистя карабинъ, убилъ совершенно-нечаянно воина, проходившаго по близости. Родственники его потребовали шалашъ и лошадей убійцы, который живетъ теперь то въ одномъ шалашѣ, то въ другомъ.

Красота конзаскихъ дѣвушекъ сильно озабочивала Батиста. У него есть дочь, которую онъ считаетъ прекраснѣйшею изъ всѣхъ женщинъ, когда-либо родившихся подъ небомъ американскихъ степей; онъ даетъ ей богатые наряды, велитъ ѣздить на своемъ лучшемъ конь, убранномъ со всею извѣстною у дикарей роскошью. Онъ заставлялъ даже нѣсколько разъ прокричать имя своей дочери: когда хотятъ прославить имя витязя или красавицы, то даютъ молодымъ воинамъ лошадей, оружіе, красныя одѣяла, чтобъ они ходили по селенію и провозглашали имя того или той, кто причина такой щедрости. Если въ такихъ случаяхъ встрѣтится совмѣстничество, то провозглашается имя щедрѣйшаго. Батистъ, тщеславный какъ метисъ, далъ однажды десять лошадей, чтобъ заставить прокричать имя своей дочери, розы-степей^[10].

Батистъ нѣсколько разъ давалъ намъ ясно почувствовать, что онъ не хотѣлъ бы выдать дочь свою за дикаря: извѣстно, что онъ отказалъ въ ея рукѣ одному Осажу, который предлагалъ пятьдесятъ лошадей. Достойный родитель, вѣроятно, надѣялся убѣдить насъ послѣдовать примѣру молодыхъ Европейцевъ, которые, путешествуя въ здѣшнихъ краяхъ, забыли родину и семейство, чтобъ сдѣлаться дикарями и жить съ какою-нибудь красавицей, умѣвшей приковать ихъ сердца. Онъ намекалъ намъ, что еслибъ мы вздумали попробовать этого счастья, то предложеніе наше удостоилось бы благосклоннаго пріема. Но, къ-несчастію, красота его дочери была совершенно-помрачена прелестями конзасскихъ дѣвушекъ, почему Батистъ отзывался о нихъ особенно дурно и безпрестанно старался выставлягь намъ на видъ богатство, большой шалашъ и умъ своей дочери. Къ-сожалѣнію, труды его пропадали даромъ, ибо никто изъ насъ не имѣлъ намѣренія осуществить его надежды, хотя осажскіе брачные узы и очень-легко расторгнуть.

Нравы конзаскихъ женщинъ не принадлежатъ къ числу самыхъ строгихъ. Дѣвушки приходили купаться по сосѣдству отъ насъ, плескали въ насъ водою, бросали пескомъ и всячески заигрывали съ нами.

За нѣсколько дней до нашего прибытія сюда, Пани украли у Конзовъ шестьдесятъ лошадей. Ночью у насъ тщательно сторожили лагерь. Молодые люди прятались въ засады на нѣкоторомъ разстояніи отъ шалашей, въ надеждѣ подстеречь непріятеля; но это было уже безполезно, потому-что благоразумные Пани всегда удаляются послѣ удачныхъ экспедицій, опасаясь быть открытыми и преслѣдованными.

Одинъ изъ конзаскихъ охотниковъ былъ убитъ на погонѣ. Смерть его сначала приписали Паніямъ, но видя, что волосы его цѣлы, а руки и ноги не отрублены, разсудили, что онъ сдѣлался жертвою несчастнаго случая. Родственники его, за недостаткомъ примѣтъ, по которымъ можно было бы открыть истину, отказались отъ преслѣдованія убійцы, а тотъ, разумѣется, не явился къ нимъ съ повинною головою.

Похищеніе еще двухъ лошадей оживило воинственный духъ Конзовъ; они уже взяли уголь; но узнавъ, что и наши храбрые намѣревались начать пляску войны, многіе изъ нихъ рѣшились слѣдовать за Осажами, чтобъ составить болѣе-многочисленную военную партію.

Въ-продолженіе шести сутокъ, оба народа шли и охотились вмѣстѣ; послѣ этого времени, проведеннаго въ скачкахъ и общихъ удовольствіяхъ, Бѣлое-Перо и Волкъ (Шонке) разстались; мы продолжали свои путь въ сопровожденіи десяти конзаскихъ шалашей.

На слѣдующемъ роздыхѣ, одна молодая женщина наступила нечаянно на гремучую змѣю самой малой породы (crotalus miliaris) и была ужалена въ пятку. Меня позвали къ ней на помощь, хотя дикари уже считали ее безвозвратно-погибшею.

Несчастіе это случились за десять минутъ до моего прихода, недалеко отъ лагеря, куда нѣсколько дикарей перенесли больную. Вокругъ нея уже собрались женщины и запѣли свою унылую погребальную пѣснь, прерываемую рыданіями. Я съ величайшимъ трудомъ пробрался къ ней и былъ изумленъ жестокостью общихъ признаковъ.

Женщина эта, которой было не больше двадцати лѣтъ, лежала на землѣ въ самомъ ужасномъ томленіи. Лицо ея было искажено, болѣзненно и покрыто крупнымъ холоднымъ потомъ; кожа на тѣлѣ суха и холодна, пульсъ малъ и сжатъ; судорожная дрожь во всемъ тѣлѣ перемежалась съ совершеннымъ оцѣпенѣніемъ, въ-продолженіе котораго можно было видѣть частыя подергиванія пальцевыхъ сухихъ жилъ. Я снялъ съ ея ноги миты изъ толстаго синяго сукна и мокассины изъ оленьей шкуры, и крѣпко перетянулъ ей ремнемъ ногу ниже колѣна.

Вся нога сильно опухла; она была блѣднаго и мертвеннаго краснаго цвѣта съ большими фіолетовыми пятнами; страдалица ощущала въ ней сильныя боли, особенно съ внутренней стороны ноги; ступня была красна и уже отекла. Ниже внутренней ложки, на серединѣ пространства, отдѣляющаго ее отъ ахиллесовой сухой жилы, были видны двѣ маленькія округлыя ранки, шириною въ одну линію, удаленныя между собою на восемь линій и расположенныя вертикально одна надъ другою. Ранки эти имѣли видъ мѣстъ уколотыхъ; вокругъ нихъ не было ни крови, ни красноты.

Я приподнялъ щипчиками складку кожи, на которой были обѣ ранки, и вырѣзалъ ее бистуріемъ; потомъ снялъ клѣтчатую перепонку. Я обнажилъ ахиллесову жилу на протяженіи двухъ или трехъ линій по ея внутреннему краю; сдѣланная мною рана давала много крови, что я приписываю завалу крови, произведенному тугою лигатурою, наложенною надъ подколѣнкомъ; ни одна малая артерія не давала крови. Я насыпалъ въ рану мелкаго пороха, пока накаливали желѣзный прутъ; только что онъ былъ готовъ, я выбралъ изъ раны порохъ и прижегъ глубоко и тщательно всѣ части внутри ея, чтобъ по возможности уничтожить ядъ, который бы могъ въ ней оставаться; потомъ наложилъ за рану сухой корпіи, присыпанной порохомъ. Тогда можно было пріослабить лигатуру, и больную перенесли въ шалашъ, положили на бизоновыя шкуры, оставя ногу въ приподнятомъ положеніи и накрывъ ее только чистою тряпкой, которую я велѣлъ постоянно смачивать холодною водою.

Только тогда удалось мнѣ пріостановить на минуту крики и слезы — единственныя средства, употребляемыя Осажами противъ ужаленія ядовитыхъ змѣй. Больная была очень-слаба, пульсъ очень-слабъ и медленъ; по-временамъ были у ней порывы на рвоту и судорожныя движенія рукъ.

Около шести часовъ вечера больную рвало пищевыми веществами; въ семь часовъ еще рвота, но я не видѣлъ чѣмъ. Сильные позывы тошноты жестоко утомляли бѣдную женщину; дикари увѣряли, что эта рвота признакъ близкой смерти. Ложка камфорной водки остановила тошноту, и рвота не возобновлялась. Въ девять часовъ. она приняла еще ложку камфорной водки; сильныя боли во всей ногѣ; сильная головная боль; языкъ весьма-красный и сухой; мучительная жажда, которую не могло утолить большое количество выпитой больною воды.

Десять часовъ. Сонливость, бредъ, безпокойство, причиняемое криками и пѣніемъ плакальщицъ, которыхъ нельзя совершенно удалить.

На другой день ступня и нога въ сильнѣйшей опухоли, жостки и причиняютъ боль: языкъ сухъ и красенъ; пульсъ бьется слабо, часто жостко; больная безпрестанно проситъ пить; она спокойна, но весьма-уныла. Судорожныя движенія прекратились.

Фіолетовая краснота кожи, покрытой синими пятнами, крайняя натянутость кожи, нѣкоторыя плоскія выдавшіяся Мѣста на ея поверхности, вмѣстѣ съ другими признаками, заставляли меня опасаться общаго воспаленія ноги, почему я сдѣлалъ на ней три разрѣза; одинъ на переднемъ краю голени, другой на внутренней нижней части ноги, а третій надъ внѣшнимъ краемъ подошвеннаго мускула. Лигатуру сняли совсѣмъ. Продолженіе холодныхъ примочекъ.

Сдѣланная наканунѣ рана имѣла видъ глубокаго обжога съ черноватою корою на днѣ; края красны и тверды. Приложена щипанная корпія, пропитанная бизоновымъ жиромъ; пища прописана питательная, бульйоны и жареное мясо.

Осажи дождались, прежде чѣмъ пуститься въ дальнѣйшій путь, чтобъ состояніе больной позволило ее перенести. Они сложили шалаши на третій день послѣ того, какъ она была ужалена, и молодые люди несли ее поперемѣнно до слѣдующаго роздыха. Переноска утомляла ее нѣсколько, но въ ногѣ боль облегчалась; я нашелъ на днѣ раны нѣсколько отрывковъ сѣроватой клѣтчатой плевы, которыхъ края красны.

Въ-продолженіе вечера, не смотря на мои совѣты, одинъ осажскій врачъ сдѣлалъ нѣсколько поверхностныхъ скарификацій на верху ступени. Надрѣзы эти, сдѣланные тупымъ ножомъ, не произвели никакого дѣйствія. Раны заживлялись приличными средствами, и на двадцать-второй день больная выздоровѣла окончательно.

Женщина эта не умерла отъ ужаленія по слѣдующимъ причинамъ: 1) змѣя была изъ самой маленькой породы (crotalus miliaris); 2) она была ужалена въ іюнѣ — въ такую пору, когда ядъ гремучихъ змѣй менѣе изобиленъ и дѣятеленъ, чѣмъ въ то время, когда они выходятъ изъ своего оцѣпенѣнія; 3) зубы гада должны были пробить двойную оленью шкуру мокассина, что не дозволило имъ проникнуть глубоко въ тѣло; 4) наконецъ, поглощеніе яда кровью было остановлено черезъ десять минутъ послѣ ужаленія.

Врачи или колдуны осажскіе не одобряли сначала моего леченія и пугались моей смѣлости; но, увидя достигнутые результаты, они обѣщали слѣдовать въ подобныхъ случаяхъ моей методѣ и приписывать меньше цѣлебныхъ свойствъ крикамъ и слезамъ, считавшимся дотолѣ дѣйствительнымъ лекарствомъ противъ укушенія гремучихъ змѣй.

Леченіе это доставило мнѣ достославный титулъ уакантаку-шинка — маленькій-врачъ или колдунъ, какъ угодно.

Подобные случаи здѣсь вовсе-нерѣдки; но если принять въ соображеніе невѣроятное множество гремучихъ змѣй, населяющихъ эти степи, то невольно удивишься тому, что они не бываютъ гораздо-чаще. На всякомъ шагу, во время переходовъ, попадались намъ змѣи. Мы слѣзали съ лошадей и убивали ихъ безъ труда, переламывая позвоночный хребетъ ударомъ хлыста. Дикари собираютъ гремушки этихъ змѣй для украшенія, прибавляемаго ими къ орлиному перу, которое они носятъ въ своемъ военномъ пучкѣ.

Въ степяхъ два рода гремучихъ змѣй: crotalus durissus, весьма-различный отъ гремучихъ змѣй Луизіаны: длина его между тремя и пятью футами. Другая порода, crotalus miliaris, отличается краснымъ брюхомъ отъ змѣй Бычьей-Земли; длина его восьмнадцать дюймовъ. Онъ опаснѣе перваго по малому росту и слабому звуку своей гремушки.

Есть люди, которые вѣрятъ тому, что гремучая змѣя живетъ въ дружномъ обществѣ со степными собаками и совами: въ этомъ нѣсколько лишней поэзіи. Гремучія змѣи охотно питаются этими двумя родами животныхъ, у которыхъ инстинктъ такъ вѣренъ, что не позволяетъ имъ жить по сосѣдству съ такими страшными врагами: совы и змѣи живутъ отдѣльно другъ отъ друга, въ норахъ, покинутыхъ степными собаками; а эти, съ своей стороны, поторопятся уступить свои жилища змѣямъ, еслибъ онѣ вздумали попросить у нихъ гостепріимства.

Къ концу іюня мы прибыли на военныя тропинки, около 400 миль за Арканзасомъ. Далѣе къ западу не нужно было подвигаться; путь нашъ къ Большому-Солончаку лежалъ на юго-востокъ.

Статья четвертая и послѣдняя.

VII.
ВОЕННЫЙ СТАНЪ.

Совѣть рѣшилъ, чтобъ лагерь нашъ оставался на военныхъ тропинкахъ во все время отсутствія воиновъ. Избрали удобное мѣсто и воздвигли шалаши на покатости, спускавшейся къ прелестному ручейку, окруженному красивымъ лѣскомъ, въ которомъ было множество ключей и шелковичниковъ съ плодами. Женщины подложили подъ шкуры тростнику, такъ-что постели наши сдѣлались мягче обыкновеннаго.

Вокругъ табора паслись многочисленныя стада бизоновъ, которыя обѣщали намъ изобиліе. Только-что кончили постройку шалашей, охотники пустились въ погоню за дикими быками. Во время охоты разразилась такая ужасная гроза, что одну изъ нашихъ лошадей убило громомъ шагахъ въ двадцати отъ лагеря. Это заставило насъ пріостановить погоню; громъ гремѣлъ въ степи съ ужасною силою; яркія молніи слѣдовали одна за другою почти безъ промежутковъ; крупный дождь, сопровождаемый сильнымъ градомъ, принудилъ насъ искать убѣжища: я послѣдовалъ примѣру нѣсколькихъ Осажей, укрывшихся под брюхомъ своихъ лошадей, снялъ сѣдло и накрылъ имъ голову. Намъ стоило большаго труда удерживать испуганныхъ лошадей. Послѣ грозы мы возобновили погоню, и удачная охота доставила намъ возможность роскошно попировать въ шалашахъ.

Нѣкоторые изъ нашихъ дикарей видѣли пѣшихъ Паніевъ; вечеромъ герольды объявили эту новость въ лагерѣ и совѣтовали всѣмъ нежелающимъ лишиться волосъ и лошадей быть какъ-можно-бдительнѣе. Рѣшено было, чтобъ я и четверо моихъ товарищей караулили поочередно нашъ шалашъ. Лишь-только стемнѣло, я вступилъ въ исполненіе своей обязанности. Скрываясь за шалашомъ, въ сторонѣ отъ лагеря, я видѣлъ, какъ мало-по-малу гасли огни; по степи бѣгало нѣсколько оторвавшихся лошадей; онѣ подходили къ убитой наканунѣ громомъ, обнюхивали ее и опять продолжали щипать траву. На опушкѣ лѣска появлялись и исчезали свѣтлыя точки то въ воздухѣ, то на землѣ; еслибъ я не видалъ подобныхъ вещей довольно-часто въ Луизіанѣ, то принялъ бы ихъ за блудящіе огоньки: это были свѣтящіяся по ночамъ жесткокрылыя насѣкомыя, которыхъ креолы называютъ огненными мухами. Около полуночи, меня смѣнилъ на часы одинъ изъ товарищей, и я вскорѣ заснулъ крѣпкимъ сномъ; но сонъ мой былъ недологъ: едва успѣлъ я сомкнуть глаза, какъ былъ пробужденъ зловѣщимъ воемъ собакъ, затянувшихъ хоромъ свой адскій напѣвъ. Черезъ четверть часа, опять все затихло. Осажи увѣряли, что вой собакъ служитъ вѣрнымъ признакомъ близкаго присутствія Паніевъ, что однако не мѣшало имъ уснуть снова.

Военныя пляски должны были начаться съ завтрашняго дня. Утро употреблено на охоту. Множество любопытныхъ птицъ показывалось въ окрестности: сѣверный сарычъ, желтоголовый скворецъ, арканзасская мухоловка и нѣсколько разнаго рода воробьевъ и травниковъ. Степь была покрыта полынью и бобоноснымъ растеніемъ съ желтыми цвѣтами, котораго листья, подобно листьямъ недотроги, съёживаются отъ прикосновенія; они сжимаются также на ночь, или когда срываютъ растеніе со стеблемъ. Большіе бѣлые маковники съ колючими листьями и красивые вьюнки съ красными цвѣтами показывались мѣстами около тыквенниковъ, пспачинавшихъ еще цвѣсти.

Возвращаясь въ лагерь, я услышалъ издали произносимыя съ гнѣвомъ слова: мнѣ сказали, что это воины ударяютъ столбъ. Подойдя ближе, я увидѣлъ воткнутый въ землю и выкрашенный красной краской колъ; храбрые приближались къ нему одинъ за другимъ, ударяя по немъ топоромъ войны; потомъ, протянувъ къ нему руку, исчисляли свои подвиги и причины ненависти къ Паніямъ. Обычай этотъ напоминаетъ отчасти древнихъ рыцарей, которые дотрогивались остріемъ копья до щита вызываемаго противника.

Военные партизаны обошли по шалашамъ, возбуждая гнѣвъ и отвагу молодыхъ людей, напоминая имъ о подвигахъ отцовъ и упрекая въ трусости тѣхъ, которые отказывались отъ войны. Передъ шалашомъ старцевъ и шалашомъ храбрыхъ водрузили два флага, американскій и испанскій. Шонке пересталъ быть главнымъ начальникомъ и сдѣлался по-прежнему простымъ воиномъ; Пиче, храбрѣйшій изъ партизановъ, замѣнилъ его. Онъ имѣлъ право собирать во всѣхъ шалашахъ, для прокормленія своихъ воиновъ, дань свѣжаго и сушенаго мяса, жира, маиса, и проч.; остатки отсылалъ онъ семействамъ, нуждавшимся въ провизіи.

У одного изъ военныхъ огней навалили большую груду угля, превращеннаго въ мелкій порошокъ; его развели въ жирѣ, а на огонь поставили котелъ-войны.

Храбрые, желающіе принять участіе въ военной экспедиціи, должны сперва ударить столбъ, потомъ сѣсть на коня, объѣхать шагомъ вокругъ всего лагеря и остановиться передъ партизаномъ, котораго желаютъ сдѣлать своимъ предводителемъ. Произносятся рѣчи. Партизанъ принимаетъ или отвергаетъ вызывающагося кандидата въ витязи, смотря по доказательствамъ его храбрости или выраженному передъ партизаномъ желанію сдѣлаться достойнымъ его сподвижникомъ. Если онъ принятъ, то входитъ въ шалашъ воины, наряжается во все, что у него есть лучшаго; ѣстъ изъ котла храбрыхъ и выкрашивается съ головы до ногъ приготовленнымъ углемъ; это называется брать уголь. Когда соберется достаточное число храбрыхъ, начинаются пляски.

Двѣ толпы, пускаясь каждая отъ одного изъ шалашей войны въ разныя стороны, кружились около нихъ и пріостанавливались лицомъ къ-лицу всякій разъ, когда встрѣчались между собою. Воины кривлялись и корчились, какъ бѣшеные, прыгали, какъ безумные. Эти люди, степенные, серьёзные, величавые наканунѣ, походили теперь на ватагу одержимыхъ бѣсомъ. Они гримасничали, такъ-что чуть не вывихивали себѣ челюсти, страшно вращали глазами, судорожно корчили члены, произносили какія-то слова, испускали вполголоса военный крикъ, ударяли въ барабанчики или дико свистали въ тсу-тсе, тростниковыя дудочки. Нѣкоторые запѣвали воинскія пѣсни, которымъ аккомпанировали ударами вѣеровъ по деревяшкамъ. Потомъ, сдѣлавъ еще одинъ кругъ около всего лагеря, они возвратились въ шалаши, запыхавшись, покрытые потомъ, и принялись за ѣду. Такова была первая часть пляски-угля.

Костюмы плясуновъ весьма-живописны. У однихъ были на головахъ оленьи хвосты, прикрѣпленные на подобіе гривъ старинныхъ шлемовъ; у другихъ были на лбу повязки, унизанныя клювами ворона, выкрашенными зеленымъ. Въ рукѣ каждый держалъ копье или трубку, палку, вѣеръ, топоръ храбрыхъ или старинный томагавкъ. Пучки лебяжьяго пуха, орлиныя перья, буйволовые хвосты, маленькія тыквы, пустыя внутри и наполненныя камешками, шкуры волчьи или пантеровыя, входятъ также въ нарядъ Осажей, вмѣстѣ съ крыломъ птицы-трубки, т. е. бѣлоголоваго орла, которое служитъ имъ вмѣсто опахала. Знаменитѣйшіе изъ воиновъ носятъ ворона, и одинъ только великій глава держалъ въ рукѣ извѣстный кривой-жезлъ.

Воронъ — украшеніе, сдѣланное изъ перьевъ птицы этого имени; его привязываютъ къ поясницѣ сзади, вышитымъ узорами поясомъ. Голова и хвостъ животнаго составляютъ оконечности массы черныхъ развѣвающихся перьевъ, прикрѣпленныхъ къ подушкѣ, изъ которой выходятъ четыре вѣтви, съ загнутыми кверху концами, украшенныя щетинами дикобраза и оканчивающіяся кистями бубенчиковъ. Подушка касается тѣла плясуна выпуклою стороною, такъ-что онъ каждымъ движеніемъ своимъ сообщаетъ вѣтвямъ сильное сотрясеніе; вѣтви шевелятъ перья и заставляютъ звенѣть бубенчики. Во время военныхъ плясокъ, тѣ только воины имѣютъ право украшаться ворономъ, которымъ удалось убить непріятеля, окруженнаго своими, и снять съ него волосы. Нарядъ этотъ сберегается съ величайшимъ тщаніемъ въ ящикѣ изъ сушеной бизоновой шкуры; во время экспедицій его никогда не берутъ съ собою.

Кривой-жезлъ не что иное, какъ согнутый въ полкруга прутъ, обверченный лебяжьимъ пухомъ; внутри его дуги висятъ бубенчики и орлиныя перья: это знамя краснокожихъ воиновъ, которое непремѣнно должно возвратиться въ цѣлости. Одному только совѣту храбрыхъ предоставляется назначеніе воина, который понесетъ этотъ священный залогъ на войну; удостоенный такой чести признается самымъ храбрѣйшимъ изъ храбрыхъ. Онъ первый долженъ бросаться въ середину враговъ и указывать Осажамъ путь къ побѣдѣ. Когда экспедиція кончится, кривой жезлъ бросаютъ въ огонь и въ случаѣ надобности дѣлаютъ новый.

Въ-продолженіе плясокъ, партизаны, растрепанные, похудѣлые отъ поста, слѣдовали за плясунами, то куря трубки съ величайшимъ спокойствіемъ, то испуская крики и стоны, отъ которыхъ растерзалось бы каменное сердце. Пока воины ѣли, они подносили имъ пищу, не касаясь сами ни до чего.

Пляски не переставали въ-продолженіе всего дня, съ тою только разницей, что за часъ до солнечнаго заката обѣ толпы стали у задней оконечности лагеря и принялись кружиться въ противоположныя стороны на самомъ тѣсномъ пространствѣ. Пѣнію ихъ аккомпанировали музыканты, стучавшіе въ барабаны или палками; они стояли подъ конецъ между плясунами и лагеремъ, такъ, чтобъ не заслонять отъ воиновъ лучей заходящаго солнца. Вотъ единственный фактъ, по которому я могъ заключить, что Осажи имѣютъ особенное благоговѣніе къ солнцу.

Сдѣлавъ кругъ во время пляски, обѣ толпы останавливаются, и одинъ воинъ, потрясая оружіемъ, которое у него въ рукѣ, выходитъ изъ рядовъ и восклицаетъ; «народъ осажскій храбрѣйшій изъ всѣхъ народовъ, а я храбрѣйшій изъ Осажей!» Потомъ онъ хвастаетъ однимъ изъ своихъ подвиговъ, и всѣ снова начинаютъ вертѣться. Послѣ каждаго раза онъ долженъ назвать ударъ, такъ-что знаменитому витязю нужно много времени, чтобъ разсказать свои дѣянія. Дикари говорятъ только о себѣ; во время плясокъ, они ставятъ себя выше всѣхъ героевъ въ мірѣ. Скромность, по-видимому, не въ ихъ натурѣ; можетъ-быть, эта добродѣтель исключительно христіанская? Когда воинъ кончалъ разсказъ о своемъ подвигѣ, партизаны изъявляли ему свое одобреніе, говоря: тапіе нико-уасса, «хорошо, мой храбрецъ», если фактъ былъ не выдуманъ; въ противномъ случаѣ они молчали.

Когда всѣ воины кончили свою похвальбу, которую они неминуемо заключаютъ обращеннымъ къ непріятелю вызовомъ, они выстроились въ полукругъ, впалою стороною къ заходящему солнцу. Каждая толпа размѣстилась на одной изъ половинѣ полукруга; потомъ, присѣвъ на корточки, храбрые начали новую пляску. Воинъ, находившійся на внутренней оконечности одной половины, приподнявшись нѣсколько, начиналъ выть, сильно тряся головою; вскорѣ онъ выпрямлялся совершенно, подвигался на середину, привскакивая въ тактъ обѣими ногами и принимая болѣе или менѣе живописныя позы; потомъ онъ представлялъ, какъ войнъ, сидя въ засадѣ, замѣчаетъ непріятеля, гонится за нимъ, настигаетъ и убиваетъ его; тогда онъ вдругъ останавливался, восклицалъ: танг''е! «хорошо», или «довольно», и возвращался на мѣсто. За нимъ начиналъ первый отъ середины другой толпы и дѣлалъ то же самое; потомъ второй изъ первой половины, и такъ далѣе, то съ одной стороны, то съ другой, до того времени, какъ солнце совершенно закатилось подъ горизонтъ, послѣ чего пляски прекращались, и воины садились ужинать; партизаны также смывали съ себя землю и принимали пищу.

Такова у Осажей пляска угля, повторяющаяся сряду четыре дня, по истеченіи которыхъ партія отправляется въ походъ.

Ишта-Ска, сынъ нашей старой пріятельницы Уишинге, былъ однимъ изъ великихъ воиновъ народа. Онъ былъ женатъ и уже отцомъ семейства; но ему не доставало друга, брата по оружію; въ-продолженіе плясокъ, онъ избралъ для этого молодаго воина, однихъ лѣтъ съ собою. По принятому обычаю, оба они спали двѣ ночи въ одномъ шалашѣ, покрытые одною бизоновою шкурой; потомъ они обмѣнялись украшеніями и оружіемъ, и стали называть другъ друга братьями.

Дружба эта, торжественно утвержденная клятвою, есть союзъ прочный, неразрывный; такимъ-образомъ скрѣпленная, она можетъ составиться одинъ только разъ, исключая того случая, если одинъ изъ братьсвъ умретъ или погибнетъ. Если онъ падетъ въ бою, товарищъ обязанъ употребить всѣ возможныя человѣку средства, чтобъ спасти его тѣло; если онъ обратится въ бѣгство, не спасши, по-крайней-мѣрѣ, волосъ своего брата, онъ обезчещенъ, и на него смотрятъ, какъ на лживаго друга. Поссорившись между собою, братья по оружію могутъ разорвать свой союзъ и разлучиться; но еслибъ имъ вздумалось составить новый, то трудно найдти воина, который бы пожелалъ привязаться къ нимъ, не говоря уже о томъ, что новые друзья потребуютъ лошадей и подарковъ въ залогъ будущаго постоянства.

Человѣкъ сорокъ молодыхъ воиновъ и лапаніевъ не хотѣли принять участія въ пляскахъ-угля, не взирая на приглашенія партизановъ и на то, что многіе, за отвращеніе къ войнѣ, получили по нѣскольку добрыхъ ударовъ плетью. Желая доказать свою храбрость, они осѣдлали лошадей за два дня до отъѣзда въ походъ военной партіи и отправились до-свѣта, не сказавъ никому куда. Они возвратились въ то самое утро, когда наши воины собирались выступать, и объявили партизанамъ, что миль за сорокъ отъ лагеря видѣли огромное селеніе съ многочисленными табунами лошадей. Они не смѣли, чувствуя себя слишкомъ-слабыми, осмотрѣть, какой народъ воздвигъ эти шалаши, но полагали, что это или семь деревень Паніевъ-Могавковъ, соединившихся между собою для нападенія на нихъ, или станъ Патоковъ, направлявшихся къ Большому-Солончаку. Можно было также думать, что это была партія Патоковъ, которая, по словамъ одного изъ ихъ вождей, Тсет-гука (Бизона), намѣревалась наказать Осажей за нарушеніе договоровъ. Патока этотъ дѣйствительно встрѣтилъ нѣсколько Осажей послѣ убійства, о которомъ я говорилъ выше, и угрожалъ имъ кровавымъ возмездіемъ.

Г. Папенъ обѣщалъ Осажамъ, что пойдетъ на войну вмѣстѣ съ ними; намъ очень хотѣлось послѣдовать за воинами, но онъ доказалъ намъ, что наши лошади, хотя въ сущности довольно-хорошія, не были достаточно-крѣпки для трудовъ и усталости степной войны, гдѣ ихъ никогда не разсѣдлываютъ и даже не разнуздываютъ. Тамъ необходимо быть вѣчно на сторожѣ; часто приходится вскакивать на коня и убѣгать или нападать въ минуту удовлетворенія какой-нибудь нетерпящей физіологической потребности, или при самомъ началѣ отдыха послѣ длиннаго и быстраго перехода. «Улепетывающій Осажъ не станетъ ждать отца роднаго»; говорилъ намъ почтенный нашъ хозяинъ: «а если вы какъ-нибудь отстанете, то можете поплатиться волосами за ваше любопытство». Джемсъ, у котораго лошадь была лучше нашихъ, сопровождалъ г. Папена, который поручилъ моей заботливости свой шалашъ, свое хозяйство и семейство.

Мы часто ѣли изъ котла-воиновъ, но это не обязывало насъ ни къ чему. Одна только трапеза считается торжественнымъ обѣщаніемъ слѣдовать за партизанами: это послѣдняя пища, принимаемая въ лагерѣ, передъ выступленіемъ воиновъ, изъ котла-лекарства. Такъ называется блюдо вареныхъ въ водѣ бобовъ. Въ день выступленія, воиновъ созвали къ котлу-лекарства, около котораго г. Папенъ и Джемсъ также заняли свои мѣста. Партизаны выбрили себѣ къ тому времени головы; они ѣли вмѣстѣ съ храбрыми, которые смыли съ себя уголь и раскрасились для войны.

Послѣ этого приступило къ открытію циновокъ-войны, откуда вынули военныхъ-птицъ. Циновка-войны у Осажей соотвѣтствуетъ отчасти мѣшку-лекарства нѣкоторыхъ другихъ краснокожихъ народовъ. Циновки эти сотканы весьма-правильно изъ бизоновой шерсти и сдѣланы въ видѣ дорожныхъ мѣшковъ; внутри, ткань ихъ гораздо-тоньше, чѣмъ снаружи. Въ нихъ лежитъ военная птица — мѣшокъ изъ бѣлой кожи, въ который кладутся волосы, содранные съ непріятельскихъ череповъ; кромѣ ея, въ циновкѣ хранятся кусочки дерева, опредѣляющіе число и родъ нанесенныхъ воиномъ ударовъ; нѣсколько небольшихъ, уродливо-изсѣченныхь или вырѣзанныхъ кусковъ камня или дерева, соотвѣтствующихъ, вѣроятно, пенатамъ; наконецъ, нѣкоторыя украшенія, необходимыя воину, который наряжается на смерть. Къ шнурку этой циновки обыкновенно привѣшенъ пучокъ добытыхъ на войнѣ волосъ.

Открытіе циновки непремѣнно должно быть сдѣлано жрецомъ-воиномъ, который выдаетъ храброму нужныя ему вещи; онъ же кладетъ въ нее послѣ экспедиціи завоеванные на войнѣ трофеи и возвращаетъ на свое мѣсто военную птицу. Циновка, которую всегда хранить первая жена воина, не должна никогда касаться земли; сходя съ лошади, уакау привязываетъ ее къ своему поясу и вколачиваетъ въ землю шестъ, чтобъ ее повѣсить, пока сооружается шалашъ. Осажъ не уступитъ своей военной циновки ни за какія сокровища въ свѣтѣ; она сопровождаетъ его въ могилу, если онъ умретъ въ своемъ селеніи. Ее никогда не берутъ на войну; одна только военная-птица украшаетъ тогда спину храбраго.

Каждый воинъ разсказывалъ въ своемъ шалашѣ сны, видѣнные имъ въ предъидущую ночь, и выводилъ изъ нихъ благополучныя или несчастныя предзнаменованія.

Около десяти часовъ утра, партизаны вышли изъ селенія пѣшкомъ и безъ оружія; но лошади и всѣ военныя принадлежности ожидали ихъ на сосѣдней высотѣ, назначенной сборнымъ мѣстомъ.

Храбрые, на красивыхъ коняхъ, легко вооруженные и красиво драпированные своими одѣялами, выѣхали одинъ послѣ другаго, не прощаясь съ женами и дѣтьми. Никто не обнаружилъ горести, потому-что она считается дурнымъ признакомъ; прощаніе какъ-будто показываетъ опасеніе никогда не увидѣться — Осажи фаталисты. Швейцаръ, Батистъ и Жозефъ отправились также; послѣдняго я не могу отпустить, не оказавъ нѣсколько словъ о его блестящемъ костюмъ. На немъ были миты и мокассины совершенно-новые; великолѣпный пунсовый сюртукъ, съ синими отворотами, обшитый золотымъ галуномъ; бѣлая рубашка съ жабо и круглая европейская шелковая шляпа, украшенная тремя этажами лентъ самыхъ яркихъ цвѣтовъ и тремя рядами перьевъ всѣхъ возможныхъ отливовъ. Къ этому надобно прибавить синее одѣяло, лукъ со стрѣлами, пистолетъ и лихаго американскаго коня въ щегольской осажской сбруи. — «Я хочу» говорилъ онъ передъ отъѣздомъ: «чтобъ Паніи знали, если они меня убьютъ, что они имѣли дѣло съ человѣкомъ порядочнымъ.» Вездѣ есть аристократія!

Партизаны предоставило управленіе лагеремъ огню старцевъ; у насъ осталось еще вдвое больше воиновъ, чѣмъ отправилось въ экспедицію. Храбрые оставили въ шалашахъ лучшее свое оружіе, и лагерь былъ въ состояніи выдержать нападеніе непріятеля, Часто случалось, что селенія бывали защищаемы однѣми женщинами, которыя съ успѣхомъ отражали непріятеля и заставляли его отступать съ значительнымъ урономъ. Онѣ умѣютъ не хуже воиновъ сдирать волосы съ побѣжденныхъ. Дикари не питаютъ большаго почтенія къ прекрасному полу, а потому не пренебрегаютъ и женскими волосами, хотя мужскіе и въ большемъ почетѣ; за то женщины съ своей стороны обдираютъ черепа тѣхъ, кого имъ удается убить.

Великій-Глава, отправившійся въ качествѣ простаго воина, несъ знаменитый кривой-жезлъ. Три женщины послѣдовали за партіями, и жена главы не хотѣла, въ числѣ прочихъ, отстать отъ своего мужа. Была ли это ревность? Или, можетъ-быть, ее побудило то, что мужъ ея, раненный въ ногу, до того страдалъ на конѣ, что долженъ былъ отказаться отъ экспедиціи и возвратиться въ лагерь на слѣдующее утро, передавъ кривои-жезлъ въ доблестныя руки Ман-Чан-че-Мани.

Двѣ партіи, составлявшія экспедицію, были подъ предводительствомъ Изсѣченнаго и Пиче. Онѣ должны были напередъ увѣриться въ положеніи непріятельскаго стана, о которомъ донесли молодые воины, напасть на него и украсть у него лошадей, потомъ посѣтить Каменистый-Солончакъ, прогнать изъ него Паніевъ, если они тамъ, и возвратиться, доведя свои поиски до Арканзаса.

Храбрые поднялись на одно возвышеніе, отстоявшее отъ васъ мили на двѣ, и остановились на два часа, въ-продолженіе которыхъ произошли еще нѣкоторыя церемоніи. Партизаны подробно осматривали каждаго воина, ходя вокругъ него; по результату этого обзора они раздѣлили всѣхъ на два отряда, изъ которыхъ второй, не знаю почему, былъ названъ Тѣлами-Быковъ. Воины, ѣвшіе изъ котла-лекарства, не могутъ ни подъ какимъ предлогомъ отказаться слѣдовать за партизаномъ; но онъ имѣетъ право отсылать назадъ тѣхъ, кого не сочтетъ способными къ исполненію своихъ намѣреній.

Послѣ роздыха отряды отправились далѣе, догнали стадо бизоновъ, убили нѣсколькихъ, приготовили мясо и съѣли его до солнечнаго заката; потомъ они тронулись снова и остановились не ранѣе десяти часовъ вечера; тогда расположились на ночь въ густомъ лѣсу. На второмъ роздыхѣ не зажигали огней и доѣли убитое утромъ мясо. Разставили часовыхъ, и каждый воинъ легъ спать, завернувшись въ свое одѣяло и держа лошадь за поводъ, въ совершенной готовности вскочить на нее при малѣйшей тревогъ.

Осажи, храбрые днемъ, боязливы ночью; они страшатся привидѣній, а въ особенности Паніевъ, которые могутъ имъ сдѣлать гораздо-больше зла, укравъ лошадей; поэтому они избираютъ для походныхъ ночлеговъ самыя вѣрныя убѣжища.

На слѣдующее утро, воины выстрѣлили изъ ружей, по обычаю, и зарядили ихъ снова, чтобъ быть увѣренными въ своихъ будущихъ выстрѣлахъ; потомъ пустились далѣе. Осажи вскорѣ напали на слѣды пѣшей партіи, которая сначала направилась-было на нихъ, но потомъ пошла въ другую сторону. Это былъ, вѣроятно, небольшой отрядъ Паніевъ, который, услышавъ утренніе выстрѣлы, угадалъ присутствіе Осажей. Пришедши на мѣсто, гдѣ, по сказанію молодыхъ людей, долженъ былъ находиться многолюдный лагерь, на который наши воины должны были напасть, они не нашли ни шалашей, ни какихъ-либо слѣдовъ давно или недавно перебравшагося селенія. Бизоновъ, напротивъ того, было множество.

Вечеромъ другаго дня, расположились на одномъ островку среди Арканзаса, гдѣ было невѣроятное множество гнѣздъ арканзасскихъ мухоловокъ. Между партизанами возникли несогласія: экспедиція была дурно поведена. Дѣйствительно, Жозефъ открылъ партію Паніевъ, поднялъ тревогу, и воины, готовившіеся тогда завтракать, вскочили тотчасъ же на коней, бросивъ и кухню и нѣсколько пойманныхъ наканунѣ дикихъ лошадей. Партизаны, вмѣсто того, чтобъ вести воиновъ долинами, чтобъ они могли приблизиться къ непріятелю незамѣтно, взяли прямое направленіе; ихъ увидѣли, и когда они приблизились къ тому мѣсту, гдѣ были Паніи, то нашли тамъ только подвязку мокассина. По запаху ея, Осажи заключили, что она принадлежала Панію Могавку, въ чемъ они окончательно убѣдились, разсмотрѣвъ внимательно слѣды, оставленные ихъ мокассинами на землѣ. Такимъ-образомъ, непріятель ускользнулъ отъ нихъ.

Недовольные неискусствомъ партизановъ, войны поворотили назадъ и пошли по прямому пути къ своему селенію. Быстрый переходъ не помѣшалъ, однако, нѣкоторымъ, у кого лошади были получше, наловить мимоходомъ бѣглыхъ лошадей. Ман-Чап-че-Мани ѣхалъ въ сторонѣ отъ всѣхъ и горевалъ о томъ, что ему не удалось помѣряться съ непріятелемъ. Не доходя на нѣкоторое разстояніе до лагеря, партія напала на свѣжіе слѣды, оставленные по-видимому отрядомъ человѣкъ изъ пятидесяти. Нѣсколько-далѣе, они замѣтили круглое вытоптанное пространство, гдѣ непріятель дѣлалъ лекарство или колдовство; слѣды отъ этого мѣста направлялись прямо въ нашъ станъ. Осажи подумали, что на васъ было сдѣлано нападеніе и поскакали во всю прыть, пока не очутились въ виду шалашей; но замѣтивъ, что у насъ все спокойно, они вспомнили о своемъ достоинствѣ и пріѣхали домой шагомъ.

Въ экспедиціяхъ подобнаго рода, не смотря на власть партизановъ, каждый дѣлаетъ почти что ему угодно и ѣдетъ безъ всякаго условленнаго порядка; но при малѣйшей опасности, всѣ храбрые соединяются въ мгновеніе ока и готовы устремиться на Паніевъ. Время познакомить читателя съ образомъ войны этихъ вѣчныхъ враговъ.

Паніи-Могавки, живущіе на сѣверѣ отъ Небраски или Плоской-Рѣки, величайшіе враги Осажей. У нихъ похищеніе лошадей цѣнится выше, чѣмъ волосы непріятелей: цѣль ихъ экспедиціи — добываніе чужихъ лошадей. Они проходятъ среди безчисленныхъ опасностей необъятную степь, отдѣляющую ихъ отъ селеній и охотничьихъ земель, гдѣ другіе народы проводятъ часть года. Военныя партіи Паніевъ никогда не бываютъ многочисленны: онѣ состоятъ человѣкъ изъ шести, восьми, пятнадцати, которые отправляются пѣшкомъ, безъ всякихъ запасовъ, вооруженные ножами, стрѣлами, топорами, рѣдко ружьями. Бизона насущнаго они ждутъ отъ милосердія Великаго-Духа, прячутся для добыванія его въ засады и бьютъ этихъ животныхъ стрѣлами. Они сидятъ неподвижно въ своихъ ямахъ, допускаютъ бизоновъ окружать себя и потомъ застрѣливаютъ послѣдняго изъ стада. Усталость, голодъ, жары, недостатки, — ничто на нихъ не дѣйствуетъ. Бывали случаи, что молодые люди, пускаясь въ первый разъ на предпріятія этого рода, умирали, не доходя еще до непріятеля. Горестно видѣть, что столько терпѣнія, воздержанія, смѣлости и душевной силы расточается на кражу лошадей.

Нашелъ на слѣдъ непріятеля, Паніи-Могавки должны прибѣгать къ замысловатѣйшимъ уловкамъ, ко всѣмъ затѣямъ самаго плодовитаго воображенія, чтобъ достигнуть своей цѣли. Они идутъ по отъисканнымъ слѣдамъ и стараются догнать тѣхъ, кто ихъ оставилъ; удвоивая хитрость и осторожность, они уничтожаютъ слѣды своихъ собственныхъ шаговъ и не оставляютъ ни малѣйшаго знака, по которому враги ихъ, безпрестанно бодрствующіе и остерегающіеся, могли бы угадать ихъ движенія. Звѣрей бить имъ уже нельзя: оставленные остовы животныхъ возбудятъ подозрѣнія; они питаются кореньями, идутъ въ руслахъ рѣчекъ и ручьевъ, или стараются перемѣшать свои слѣды съ тѣми, которые оставили на пути другіе дикари, перенося свой лагерь съ мѣста на мѣсто. Днемъ они слѣдуютъ за ихъ переходомъ и прибываютъ къ новому роздыху. Скрываясь въ лѣсахъ, они выжидаютъ, не пройдетъ ли кто-нибудь за разстояніи полета ихъ стрѣлъ, а съ наступленіемъ ночи помышляютъ о лошадяхъ непріятеля. Покрытые бизоновою, лошадиною или оленьею шкурой, они рыскаютъ вокругъ шалашей; если не представится благопріятнаго случая сдѣлать ударъ, они дождутся слѣдующей ночи. Если нужно, они не отстанутъ отъ партіи въ-продолженіе всей охоты и дойдутъ за нею даже до постоянныхъ селеній.

Паніи въ-особенности предпочитаютъ для своихъ ударовъ темныя и бурныя ночи; подражая голосамъ дикихъ звѣрей, они дѣлаютъ другъ другу условные знаки, возбуждаютъ безпокойство и производятъ испугъ между лошадьми: потому-то Осажи и говорятъ, что Паніи колдуны, что лекарства ихъ имѣютъ силу призывать грозу, затемнять ночи, усыплять воиновъ, тревожить лошадей. Но если всѣ способы окажутся безуспѣшными, имъ остается еще одна, послѣдняя уловка. Одинъ изъ нихъ идетъ прямо и открыто въ непріятельскій лагерь, ласкаетъ и гладитъ лошадей, не возбуждая недовѣрчивости; между-тѣмъ, онъ обрѣзываетъ недоуздки и ремни, которыми лошади привязаны къ коновязямъ и стреножены, а потомъ, вскочивъ вдругъ на одного изъ лучшихъ скакуновъ, испускаетъ военный крикъ и уносится съ быстротою вѣтра; освобожденныя имъ лошади разбѣгаются по степи, гдѣ Паніямъ не стоитъ большаго труда переловить ихъ. Иногда, если всѣ воины спятъ, онъ заползаетъ, тащась на брюхѣ, въ какой-нибудь шалашъ, молча убиваетъ и обдираетъ черепъ храбраго, а потомъ похищаетъ его лошадей. Но Осажи знаютъ всѣ эти хитрости; въ-продолженіе лѣтней охоты 1839 года, они добыли одиннадцать пучковъ паніевскихъ волосъ, которые сохнутъ въ селеніи Малыхъ-Оссовъ.

Могавки не теряютъ бодрости; воины ихъ такъ доблестны, что часто отправляется какой нибудь витязь одинъ, на разстояніи пяти или шестисотъ миль, за добычей непріятельскихъ лошадей. Такія экспедиціи часто стоютъ жизни смѣльчакамъ, ибо всѣ краснокожіе народы въ непримиримой враждѣ съ Паніями.

Однажды Пани скрывался въ ожиданіи благопріятнаго случая за осажскимъ шалашомъ, Ман-Чап-че-Мани, рыская по своему обыкновенію, замѣтилъ его, подползъ къ нему, потомъ, поднявшись вдругъ, взялъ его въ плѣнъ. Молодой воинъ былъ до того пристыжень этимъ неожиданнымъ нападеніемъ, что рѣшился искупить свой позоръ славною смертью. Осажи хотѣли было дать ему свободу. «Если, вы меня отпустите» сказалъ онъ имъ: «я все-таки ворочусь и украду вашихъ лошадей, потому-что женщины наши станутъ указывать на меня дома пальцами и скажутъ: Вотъ тотъ, кого Осажи поймали врасплохъ, когда онъ лежалъ на землѣ, какъ сквау». — Осажи хотѣли его усыновить. — «Вы думаете сдѣлать изъ меня Осажа; но сердце воина останется Паніемъ, и онъ убѣжитъ съ лошадьми Осажей». — Онъ требовалъ смерти; его привязали къ столбу-мученія, и онъ умеръ съ мужествомъ.

Солончаки были всегда спорнымъ пунктомъ между краснокожими народами: каждый приписывалъ себѣ исключительное право на обладаніе ими. Въ штатѣ Миссури три солончака, которые часто посѣщаются дикими: Большой-Солончакъ, Каменистый-Солончакъ и Ямистый-Солончакъ. Первый изъ нихъ хорошо-извѣстенъ; Каменистый получилъ свое названіе отъ большихъ грудъ находимой въ немъ каменной соли; онъ описалъ въ подробности майоромъ Лонгомъ. Около него находится огромный красивый кедръ, особенно-чтимый Паніями, къ которому воины ихъ приходятъ съ разными приношеніями и даже иногда дѣлаютъ тамъ жертвоприношенія. Вѣроятно, они считаютъ это дерево маниту или божественнымъ стражемъ солончака. Къ этому же солончаку Осажи приходятъ преимущественно передъ другими.

Два года тому назадъ, г. Папенъ былъ въ экспедиціи, приходившей за солью къ Каменистому-Солончаку, на которомъ въ то время, за большомъ разстояніи отъ партіи, тридцать два Панія запасались солью. Двадцать осажскихъ воиновъ пустились, чтобъ отрѣзать отступленіе своимъ вѣчнымъ врагамъ; видя себя открытыми, добыватели соли попытались бѣжать; но ихъ пѣшихъ скоро стѣснили до того, что они нашлись вынужденными спрятаться въ почти-неприступномъ убѣжищѣ, оставя на солончакѣ одного раненнаго. Шабе-Шипка поскакалъ, чтобъ добить его; не смотря на все его стараніе спрятаться за лошадью, одна нога Осажа осталась на виду: умирающій Пани пустилъ въ нее стрѣлу, которая надолго лишила Шабе-Шипку способности къ верховой ѣздѣ. Передъ горою, куда спрятались остальные, развели огонь, чтобъ ихъ задушить дымомъ: еслибъ не вступился нашъ великодушный промышленикъ, то всѣ они былибъ навѣрно убиты, но, уступая его просьбамъ, Осажи отказались отъ ихъ волосъ и дали имъ свободу; такимъ вліяніемъ немногіе пользуются надъ краснокожими.

Ямистый-Солончакъ посѣщенъ былъ г. Эдуардомъ Шуто; онъ находится въ почти-неприступныхъ скалахъ, въ сторонѣ отъ земель, гдѣ охотятся Осажи; партіи ихъ рѣдко туда ходятъ.

Осажи ведутъ войну не такъ, какъ Паніи; цѣль ихъ благороднѣе — имъ надобны непріятельскіе волосы, а похищеніе лошадей считается дѣломъ второстепеннымъ. Иногда Осажи отправляются на войну пѣшкомъ, но большей частью партіи ихъ верховыя и всегда довольно-многочисленны; рѣдко выступаетъ ихъ меньше двадцати-пяти человѣкъ.

Воина краснокожихъ не сходна ни въ чемъ съ войною другихъ народовъ. Правила ихъ совершенно-другія: они предпочитаютъ хитрость открытой силѣ и считаютъ достославнѣе обмануть бдительность непріятеля, чѣмъ добыть много вражьихъ волосъ; у нихъ тотъ партизанъ, который приведетъ назадъ всѣхъ своихъ воиновъ и съумѣеть избѣжать пораженія, цѣнится выше вождя, который бы убилъ множество непріятелей, но лишился хоть одного изъ своихъ. Война краснокожихъ не что иное, какъ борьба хитрости и лукавства, гдѣ изворотливость ума играетъ самую важную роль: тотъ, кто ловче и сметливье, получаетъ большее количество непріятельскихъ волосъ. На войнѣ они обнаруживаютъ всю душевную силу, всю терпѣливость, прозорливость, замысловатость и утонченность физическихъ чувствъ, которыми ихъ надѣлила природа.

Когда военная партія нападаеть на слѣды непріятелей, то идетъ по нимъ съ тою же запальчивостью, смышленостью, съ тѣмъ же ожесточеніемъ, какъ стая гончихъ за оленемъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ она тщательно скрываетъ свои собственныя движенія, чтобъ не быть застигнутою врасплохъ: храбрые хотятъ приблизиться къ врагамъ своимъ тайно и напасть на нихъ неожиданно. Но часто воины обѣихъ сторонъ встрѣчаются, и бой завязывается общимъ залпомъ или отдѣльными поединками; потомъ прибѣгаютъ къ хитростямъ, показываютъ видъ миролюбія. Если, однако, сраженіе неизбѣжно, то каждый воинъ старается прикрыться всѣми естественными преградами, какія попадутся ему подъ руку. Рѣдко случается, чтобъ они ограждали себя самыми простыми окопами. Когда дикари сражаются издали, бой бываетъ часто прерываемъ разными обстоятельствами: если, на-примѣръ, падетъ воинъ съ которой-нибудь стороны, то друзья его перестаютъ пускать стрѣлы въ непріятеля и окружаютъ убитаго съ печальною пѣснью-смерти, но тогда непріятели бросаются впередъ съ дикимъ воплемъ-смерти, чтобъ воспользоваться его волосами; битва у трупа дѣлается страшнѣе, ожесточеннѣе чѣмъ когда-нибудь; пѣснь прекращается — дѣло идетъ о спасеніи волосъ товарища. Враги схватываются грудь съ грудью, бьются на ножахъ, на топорахъ; обезоруженные воины терзаютъ своихъ противниковъ зубами и ногтями.

Рѣдко случается, чтобъ такія стычки бывали продолжительны: онѣ жарки, но коротки, и часто побѣдитель, удовольствовавшись однимъ пучкомъ волосъ, оставляетъ поле битвы побѣжденному. Торжествующій партизанъ пріобрѣлъ себѣ трофей, люди его цѣлы, и вотъ почему очень-часто побѣжденные не знаютъ чему приписать его внезапное отступленіе. Побѣдитель возвращается въ свое селеніе; но въ головѣ его бродитъ новый планъ, честолюбіе подстрекаетъ его впередъ, онъ возвращается и снова начинаетъ наступательныя дѣйствія.

Партизанъ рѣдко принимаетъ личное участіе въ дѣлѣ; онъ управляетъ движеніями храбрыхъ, жизнь которыхъ на его отвѣтственности. Былъ однако случай, что молодой осажскій партизанъ, видя, что люди его неминуемо будутъ подавлены числомъ, послалъ въ свое селеніе стараго воина съ извѣстіемъ о гибели храбрыхъ и погибъ самъ вмѣстѣ съ ними.

Побѣдоносные партизаны входятъ съ гордостью въ свои лагери или деревни и хвалятся свершенными ими подвигами; они посылаютъ въ сосѣднія селенія герольдовъ съ извѣстіемъ о побѣдъ, и такъ-какъ жители ихъ всегда имѣютъ наклонность сомнѣваться въ фактахъ, которыхъ справедливость не подтверждена очевидными доказательствами, то герольдъ разноситъ по шалашамъ лоскутки отъ каждаго пучка добытыхъ волосъ, обрамленные въ кружкахъ, украшенныхъ лебяжьимъ пухомъ.

Тогда женщины и молодыя дѣвушки, нарядившись въ костюмъ и доспѣхи воиновъ, начинаютъ пляску-волосъ. Онѣ обнажаются до пояса и разрисовываютъ краснымъ или желтымъ цвѣтомъ пространства, оставленныя между чертами, которыми татуированы тѣла ихъ. Руки ихъ вооружены тамагавками, и онѣ пляшутъ вокругъ краснаго столба, на которомъ повѣшены непріятельскіе волосы, дѣлая множество гримасъ и кривляніи; наконецъ, онѣ вызываютъ на битву Паніевъ.

Волосы такъ высоко цѣнятся дикарями, что если обстоятельства заставляютъ ихъ торопиться и время не терпитъ, то они охотнѣе обдерутъ черепъ непріятеля, чѣмъ убьютъ его. Я видѣлъ Осажа, у котораго одинъ Патока содралъ часть военнаго пучка, не нанеся ему никакой другой раны.

Мнѣ нѣсколько разъ случалось употреблять выраженіе: нанести ударъ, пора объясниться. Нанести ударъ значитъ украсть у непріятеля лошадей, ударить или убить человѣка, добыть волосы. Все это трудно и достославно, ибо почти невозможно обмануть бдительность дикарей. Какъ я уже говорилъ, нужны тысячи хитростей и уловокъ, а часто дерзкое пренебреженіе жизнью, чтобъ похищать лошадей; но укравъ ихъ, надобно уйдти, а бѣгство представляетъ новыя затрудненія, и разстоянія между селеніями или лагерями огромны, такъ-что воръ сильно рискуетъ быть пойманнымъ.

Ударить непріятеля требуетъ такой же храбрости и цѣнится у краснокожихъ такъ же высоко, какъ убить его или содрать волосы; достаточно, впрочемъ, ранить врага въ бою грудь съ грудью, или просто дотронуться до него хоть только рукою, когда онъ окруженъ своими. Рѣшающійся на такой опасный подвигъ идетъ открыто подъ градомъ стрѣлъ и пуль къ непріятелю, котораго намѣренъ поразить, и подвергается вблизи ударамъ холоднаго оружія всѣхъ своихъ враговъ. Нужно больше храбрости, чтобъ идти подъ выстрѣлами изъ луковъ и ружей, и коснуться рукою до вооруженнаго воина среди его собратій, чѣмъ для того, чтобъ убить человѣка издали. Дикари очень-хорошо понимаютъ, что и трусъ можетъ быть отличнымъ стрѣлкомъ и убивать безопасно для себя самыхъ доблестныхъ воиновъ, а потому человѣкъ, рѣшающійся ударитъ своего непріятеля, считается у нихъ храбрецомъ перваго разряда.

Каждый изъ этихъ разнородныхъ ударовъ удостоивается особеннаго отличія: воины, похитившіе лошадей, носятъ орлиное перо въ волосахъ своего военнаго пучка; тѣ, которые убили, ударили врага или содрали съ него волосы, имѣютъ право носить постоянно топоръ храбрыхъ и бубенчики.

Волосы и бѣглыя или непріятельскія лошади, добытыя на войнѣ, принадлежатъ, но обычаю, побѣдоноснымъ партизанамъ. Впрочемъ, часто случается, что нѣкоторые изъ нихъ, желая пріобрѣсти привязанность воиновъ на будущее время, не пользуются своимъ правомъ и предоставляютъ лошадей и пучки волосъ тѣмъ, кто ихъ добылъ. Такое великодушіе трогаетъ воиновъ, которые охотнѣе пойдутъ за щедрымъ партизаномъ въ другой разъ, и еслибъ слѣдующая экспедиція оказалась неудачною, то бываютъ больше расположены къ снисхожденію.

Если партизанъ побѣжденъ, то, кромѣ стыда за пораженіе, онъ платитъ за лошадей и людей, которые на войнѣ погибли или были отбиты. Бѣгущіе отъ враговъ Осажи бросаютъ свое оружіе только въ такихъ случаяхъ, когда оно стѣсняетъ ихъ движенія. Быстрота ихъ переходовъ изумительна: сто миль въ сутки (175 верстъ) безъ отдыха и пищи; часъ сна, — а на другой день снова въ пути и опять съ тою же скоростью. Побѣжденные входятъ въ свои селенія ночью; тамъ они прячутся и показываются не ранѣе, какъ по прошествіи нѣсколькихъ дней. Если Оссажи убиты, т. е., если который-нибудь изъ храбрыхъ палъ, то партизанъ останавливается одинъ въ виду деревни и входитъ туда не иначе, какъ за тѣмъ, чтобъ принять смерть или отдать все свое имущество, въ замѣну жизни воина; но и тутъ онъ долженъ напередъ дождаться позволенія жителей.

Война считается у Осажей чѣмъ-то въ родѣ религіозной церемоніи, которой цѣль поднести Уакондѣ, или душамъ умершихъ волосы Паніевъ. У Осажей, война и религія такъ тѣсно связаны между собою, что ихъ невозможно раздѣлить. Религія Осажей окружена глубокимъ мракомъ; немногія бѣлые постигли ея истинный духъ. Извѣстно только, что Осажи признаютъ одного Бога всемогущаго, котораго называютъ Уаконда или Великимъ Духомъ; у нихъ, по-видимому, есть разница между имъ и Владыкою-жизни; не означаетъ ли это названіе одного изъ аттрибутовъ верховнаго существа? Богъ благой — источникъ всякаго добра и счастья; ему молятся въ пѣсняхъ и закуривая трубку; въ случаѣ несчастія, Осажи не ропщутъ, а говорятъ: Владыка жизни допустилъ это. Тутъ проявляется фатализмъ, похожій на мусульманскій.

Они боятся Духа Зла: это божество, покровительствующее Паніямъ, позволяетъ душамъ усопшихъ блуждать по ночамъ на землѣ и мучить воиновъ. Духъ этотъ — творецъ всѣхъ бѣдъ; Осажи надѣются отвратить его гнѣвъ слезами и постомъ.

У нихъ есть маниту, или домашніе боги. Они бережно сохраняютъ въ своихъ военныхъ циновкахъ, а иногда носятъ и на себѣ украшенія, которыя можно считать въ родѣ пенатовъ; къ нимъ они имѣютъ особенное благоговѣніе, но перемѣняютъ ихъ всякій разъ, когда бываютъ ими недовольны.

Осажи вѣрятъ въ будущую жизнь, по не допускаютъ воскресеній тѣлъ. Души храбрыхъ переселяются въ страны, изобильныя звѣрями всякаго рода, гдѣ они встрѣтятъ души предшествовавшихъ имъ воиновъ; они счастливы, по Духъ Зла можетъ заставить ихъ скитаться ночью по землѣ. Лапани и трусы будутъ послѣ смерти въ степяхъ безлѣсныхъ, гдѣ нѣтъ дичи. Мнѣ не сказали, имѣютъ ли краснокожія женщины право войдти въ осажскій рай.

Воины бесѣдуютъ съ Великимъ-Духомъ и тѣнями мертвыхъ въ сновидѣніяхъ, которыя открываютъ имъ будущность. Непоколебимые въ этомъ вѣрованіи, Осажи желаютъ сновъ и неутомимо бьются надъ истолкованіемъ ихъ. Убѣжденіе въ прорицательную силу сновъ такъ велико, что если кому приснится, что онъ долженъ умереть въ сраженіи, то онъ надѣваетъ нѣкоторыя украшенія, нарочно для этого хранящіяся въ военныхъ циновкахъ, и обрекается на смерть съ удивительною твердостью и хладнокровіемъ. Тогда онъ прощается съ своими, говоря: «такъ повелѣлъ Владыка-жизни».

Въ прежніе годы, Великому-Духу приносили въ жертву людей; за недостаткомъ плѣнниковъ, убивали иногда какого-нибудь бѣдняка изъ своихъ. Миссіонеры и агенты мѣховой компаніи употребили все свое вліяніе, чтобъ уничтожать этотъ варварскій обычай, въ чемъ они отчасти успѣли. Военноплѣнные, однако, все еще привязываются къ пагубному столбу и подвергаются самымъ ужаснымъ пыткамъ; но часто, по усильнымъ просьбамъ бѣлыхъ промышлениковъ, Осажи даютъ имъ свободу или принимаютъ ихъ въ число своихъ.

Жрецы, такъ же, какъ и вожди осажскіе, не имѣютъ никакихъ отличительныхъ наружныхъ знаковъ. Есть воины, которые вмѣстѣ съ тѣмъ и жрецы и врачи. Они скрывались отъ насъ для исполненія своихъ обязанностей. Впрочемъ, я видѣлъ, какъ они открывали и закрывали военныя циновки безъ всякихъ гримасъ и кривляній.

Миссіонеры пытались-было просвѣтить и обратить въ христіанство Осажей; имъ удалось улучшить въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ ихъ нравы, но они не могли убѣдить дикарей принять свою вѣру. Нѣсколько вѣроисповѣданій и сектъ посылали къ нимъ своихъ миссіонеровъ; но такъ-какъ каждый представлялъ краснокожимъ ту же религію въ разныхъ видахъ, то они приняли за противоположности различные оттѣнки христіанской вѣры.

Они съ уваженіемъ выслушивали поученія всѣхъ этихъ миссіонеровъ, передававшіяся имъ черезъ переводчиковъ, и отвѣчали всѣмъ однимъ разсужденіемъ: «У насъ» говорили они: «есть Уаконда, который нами управляетъ, и мы довольны тѣмъ, что ему покланяемся; отцы наши его видѣли и боготворили его. Вы предлагаете намъ новаго Уаконду, котораго мы не знаемъ; вы говорите, что онъ благъ и великъ, что онъ могущественнѣе нашего. Покажите намъ вашего Уаконду такъ, какъ отцы наши видѣли нашего, и мы станемъ поклоняться вашему Уакондѣ.»

У Осажей существуетъ однако одна церемонія, по-видимому перешедшая къ нимъ отъ миссіонеровъ, потому-что она во многомъ сходствуетъ съ нашимъ крещеніемъ. Черезъ нѣсколько дней послѣ рожденія младенца, собираются его родственники, и послѣ пира, ребенка моютъ и даютъ ему имя, которое остается при немъ, пока онъ не заслужитъ себѣ какого-нибудь отличительнаго прозвища.

VIII.
БОЛЬШОЙ СОЛОНЧАКЪ.

Когда воины наши отправилось въ походъ, о которомъ я говорилъ выше, лагерь нашъ пріунылъ на нѣсколько часовъ, но вскорѣ принялъ снова свой оживленный видъ. Старые вожди пеклись о безопасности всѣхъ. Они разставили молодыхъ людей на часы по окрестнымъ высотамъ, наказавъ имъ, чтобъ они извѣщали обо всемъ, что увидятъ необыкновеннаго. Бизоны проходили мимо большими стадами, и каждый день Конзе-Танга приносилъ мнѣ запасъ свѣжаго мяса. Между-тѣмъ, трава дѣлалась по сосѣдству рѣже, такъ-что канги должны были отводить лошадей на пастбище на большое разстояніе отъ лагеря, это потребовало болѣе-бдительнаго присмотра, потому-что въ окрестностяхъ видѣли нѣсколько пѣшихъ партій Паніевъ, которыхъ старцы не сочли нужнымъ преслѣдовать.

Великій-Глава возвратился на другой день послѣ выступленія партіи; язва на ногѣ мучила его до того, что онъ былъ принужденъ отказаться отъ экспедиціи. Онъ велѣлъ позвать меня, и когда я предписалъ, что было нужно, онъ представилъ мнѣ свою жену, у которой сильно болѣло плечо. Я разспросилъ ее и узналъ ея исторію. Мажакита развелся съ первою женою, чтобъ жениться на Витиме; но первая жена не хотѣла оставить эту обиду безнаказанною: она отмстила соперницѣ ударомъ копья, который непремѣнно стоилъ бы жизни, еслибъ былъ вѣрнѣе направленъ. Съ того времени Витиме чувствуетъ въ раненномъ мѣстѣ мучительныя боли, которыя мнѣ удалось успокоить, прикладывая цвѣты бѣлаго мака, растущаго въ большомъ изобиліи въ этой части степей.

Жены отсутствующихъ воиновъ плакали регулярно по утрамъ. На второй день, вмѣсто того, чтобъ класть себя въ землю и поститься, онѣ провели себѣ на волосахъ и щекахъ четыре полосы, поперемѣнно, синія и красныя. Старая Уишинге объяснила мнѣ, что эта разрисовка замѣняетъ землю въ отсутствіе мужей; женщина эта не обнаруживала ни малѣйшаго безпокойства, ни малѣйшей грусти, хотя у нея мужъ и два сына были на войнѣ; младшій сынъ, которому было только шестнадцать лѣтъ, отправлялся на войну въ первый разъ.

Женщины забавлялись игрою въ четъ и нечетъ, или разговаривали передъ шалашами, спокойно сидя на-корточкахъ. Канги играли по-прежнему, а маленькія дѣвочки рѣзвясь передразнивали занятія своихъ матерей. Одна шла на четверенькахъ, какъ навьюченная багажемъ лошадь; другія разгружали ее и потомъ общими силами строили маленькій шалашъ изъ нѣсколькихъ палокъ и одѣяла; когда шалашъ былъ готовъ, дѣти прятались въ него съ веселыми криками и хохотомъ. Другія втыкали въ землю колья, на подобіе лошади, и садились на нихъ верхомъ.

Хорошенькая малютка Апгами, дочь старой Уишинге, поразила меня поступкомъ, который оправдывается нравами и обыкновеніями степей: мать сдѣлала ей какое-то замѣчаніе, а она съ сердцемъ велѣла ей молчать, и мать замолчала. Нѣсколько дней спустя, дочь сосѣда нашего Шабе дала своей матери пощечину; множество женщинъ собралось въ шалашъ Шабе и затянули пѣснь слезъ, которая продолжалась часа два, въ оплакиваніе этого происшествія. Онѣ справедливо считали поступокъ дѣвочки дурнымъ предзнаменованіемъ для ея будущности.

Такое грубое неуваженіе тѣмъ болѣе предосудительно, что осажскіе родители безпримѣрно нѣжны и слабы съ своими дѣтьми; если есть на свѣтѣ избалованныя дѣти, то вѣрно съищется мало такихъ, какъ у краснокожихъ. Маленькіе воины и дѣвочки помыкаютъ своими родителями какъ онъ угодно, и тѣ безпрекословно исполняютъ пустѣйшія ихъ прихоти; когда у нихъ-самихъ заведутся дѣти, то имъ настанетъ очередь повиноваться. Въ шалашѣ больше всего трудится мать семейства, а молодёжь смотритъ на нее, нисколько не безпокоясь. Сынъ Шабе, маленькій пятилѣтній канга, билъ своихъ сестеръ и мать, если онѣ не въ ту же минуту бросались исполнять его капризы; но тогда женщины не собирались для гореванія надъ преступленіемъ будущаго витязя, который уже обнаруживалъ, какъ всѣ говорили, дерзость, необходимую храброму.

Въ совѣтѣ, мнѣнія и опытность стариковъ пользуются большимъ уваженіемъ; они исполняютъ въ селеніяхъ обязанность герольдовъ и заботятся о безопасности всѣхъ, а молодые люди, когда надъ ними бодрствуютъ старцы, только курятъ, разговариваютъ и спятъ.

Разъ молодые люди подняли въ лагерѣ тревогу: они видѣли нѣсколькихъ всадниковъ, осторожно пробиравшихся по долинамъ и оврагамъ къ шалашамъ. Совѣтъ собрался у огня старцевъ и человѣкъ тридцать хорошо-вооруженныхъ наѣздниковъ поскакали на указанное мѣсто для рекогносцировки. Они скоро возвратились въ сопровожденіи Уачинка-Лагри и сорока конныхъ воиновъ. Вождь этотъ занялъ мѣсто у костра совѣта и объявилъ старцамъ, что къ нему приходитъ посланецъ Патоковъ, чтобъ напомнить о свиданіи, назначенномъ на Большомъ-Солончакѣ въ день іюльскаго полнолунія. Желая отправиться на солончакъ вмѣстѣ съ нами, онъ уговорился съ нашими старцами, что зажжетъ снопъ, когда сложитъ шалаши и тронется въ путь. Онъ удостоилъ и насъ довольно-долгаго посѣщенія, при чемъ дружески поручилъ Софіи, чтобъ она передала мужу принесенныя имъ къ Осажамъ вѣсти, ибо онъ замѣтилъ въ совѣтѣ старцевъ нѣкоторыя опасенія на-счетъ мстительности Патоковъ.

Г. Папенъ очень желалъ свиданія съ этимъ сильнымъ народомъ. Мы, подобно ему, горѣли любопытствомъ увидѣть свирѣпыхъ воиновъ, у которыхъ одинъ только бѣлый, г. Шуто, гостилъ въ степяхъ.

Жизнь въ нашемъ лагерь дѣлалась съ каждымъ днемъ непріятнѣе. Убитая громомъ лошадь все еще лежала въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ; другая издохла по близости отъ укушенія гремучей змѣи. Эти два трупа, вмѣстѣ съ сушившимися шкурами и выброшеннымъ мясомъ, издавали самый нестерпимый смрадъ. Осажи бросаютъ лишнее мясо на другой день послѣ того, какъ убито животное; можно вообразить, сколько его валялось при нашемъ настоящемъ изобиліи. Къ скудности травы и безднѣ всякихъ нечистотъ присоединились еще ужасныя насѣкомыя, которыхъ развелось неимовѣрное множество. Нѣсколько собакъ взбѣсилось; жары изсушили многіе ручейки, а остававшіеся большею частію превращены кангами и лошадьми въ жидкую грязь: необходимо было перенести лагерь въ другое мѣсто.

Однажды утромъ, старуха Уишинге объявила мнѣ, что воины наши возвратятся въ лагерь около полудня; она указала даже съ подробностью на мѣсто, съ котораго они должны были появиться. Я не хотѣлъ вѣрить такому предсказанію, которое казалось мнѣ сомнительнымъ. Однако, около полудня, длинная вереница нашихъ храбрыхъ дѣйствительно показалась на томъ самомъ холмѣ, о которомъ говорила Уишинге. Они привели съ собою нѣсколько пойманныхъ во время похода степныхъ лошадей. Я спросилъ, удалось ли военной партіи добыть волосъ, но г. Папенъ отвѣчалъ, что еслибъ у воиновъ были эти трофеи, то собаки навѣрно возвѣстили бы о томъ гораздо-прежде прибытія ихъ въ лагерь; онъ присовокупилъ, что собаки дикарей всегда воютъ особеннымъ образомъ, когда партизаны возвращаются съ содранными съ головъ непріятельскихъ волосами.

Къ вечеру зажгли степную траву, чтобъ извѣстить Уачинка-Лагри о прибытіи воиновъ. Свѣжій вѣтръ быстро распространялъ пламя, и когда ночь совершенно стемнѣла, можно было видѣть, какъ длинная полоса огня пожирала степь съ искрами и шумомъ, похожимъ на трескъ зажженнаго сухаго хвороста. Пламя, раздуваемое вѣтромъ, поднималось на холмы и разстилалось широкою скатертью по равнинамъ. Мѣстами, огненный потокъ, обогнувъ хребетъ пригорка, по-видимому, вдругъ прерывался и останавливался у подошвы косогора. Красноватое зарево, постепенно теряясь въ дымѣ, вѣнчало эту необъятную картину, передъ которою промелькивали какъ тѣни сорвавшіяся лошади и ночныя птицы.

Не смотря на всѣ наши старанія, лошади часто успѣвали освобождаться изъ своихъ путъ и убѣгали щипать траву; потомъ онѣ по нѣскольку разъ и всѣ вмѣстѣ прискакивали назадъ къ лагерю, вѣроятно, убѣгая отъ преслѣдованія волковъ, которыхъ зловѣщій вой раздавался вдали по степи. Чтобъ устроить непреодолимую преграду этимъ ночнымъ прогулкамъ, въ-продолженіе которыхъ Паніи легко могли бы украсть бѣглецовъ, мы утвердили надежныя перекладины между каждымъ изъ шалашей, окружавшихъ лагерь. Въ случаѣ нечаяннаго нападенія, онѣ могли бы служить намъ полезною обороною. Предосторожность эта не мѣшала намъ, однако, удвоивать бдительность, когда приближался разсвѣтъ, потому-что военныя партіи всегда избираютъ для своихъ нападеній время за часъ до восхода солнца.

Шонке снова облекся властью, переданною имъ на время военнымъ партизанамъ. Рѣшено было дать воинамъ и конямъ два дня отдыха.

Одинъ Осажъ досталъ себѣ какъ-то отъ бѣлыхъ промышлениковъ часть кларнета; дополнивъ и усовершенствовавъ его по-своему, онъ принялся дуть изо всей мочи въ свой чудный инструментъ. Терпѣніемъ и частыми упражненіями достигъ онъ наконецъ до того, что могъ выдувать три ноты, которыя повторялъ безпрестанно, занимаясь музыкою каждый вечеръ по нѣскольку часовъ. Тѣ, кому случалось жить по сосѣдству съ любителями, начинавшими учиться играть на флейтѣ или на англійскомъ рожкѣ, могутъ вообразить, до какой степени насъ услаждала его музыка.

Инструментальная музыка вообще не далеко подвинулась впередъ у Осажей. Они аккомпанируютъ своему пѣнію, ударяя въ тактъ вѣеромъ по палкѣ; кромѣ этого, у нихъ есть еще тсу-тсе, или тростниковыя дудочки, бубны съ двумя кожами, и наконецъ, въ торжественныхъ случаяхъ, они натягиваютъ смоченную шкуру на котелъ, въ видѣ литавра: искусство у нихъ еще въ младенчествѣ.

Въ послѣдніе дни пребыванія въ лагерѣ, намъ не давали покоя тучи большихъ мухъ, привлеченныхъ въ наше сосѣдство выброшенными остатками мяса. Пожаръ степи удалилъ бизоновъ, и такъ-какъ мяса не было насушено въ запасъ, то недостатокъ провизіи сдѣлался ощутителенъ; между-тѣмъ, огни Уачинка-Лагри давали намъ знать, что пора тронуться на соединеніе съ нимъ.

Великій-Глава возвѣстилъ воинамъ недавнее посѣщеніе Уачинка-Лагри и передалъ имъ слова его. Батистъ перетолковалъ ихъ по-своему: по его мнѣнію, цѣль Красивой-Птицы состояла въ томъ, чтобъ заманить насъ въ засаду, пока самъ онъ будетъ возвращаться въ свое селеніе; онъ увѣрялъ воиновъ, что Патоки, разъяренные на бѣлыхъ послѣ дѣла техасскихъ плѣнниковъ, непремѣнно захотятъ насъ убить, а Осажи, слишкомъ-слабые и-немогущіе защитить гостей своихъ, выдадутъ насъ. Мы такъ хорошо знали характеръ Осажей, что не могли слѣпо вѣрить словамъ метиса. Въ сущности, Батистъ боялся возмездія Патоковъ и готовъ былъ пожертвовать своей безопасности выгодами назначенной мѣновой торговли, для которой онъ привезъ изъ Ніон-Шу разные товары. Мнѣніе его было принято многими, въ томъ числѣ партизаномъ Шонке; но, съ другой стороны, самъ Великій-Глава увѣрялъ, что не предстоитъ никакой опасности, если идти, какъ было условлено, къ Большому-Солончаку. Когда сложили шалаши, чтобъ тронуться въ путь, лагерь вашъ былъ раздѣленъ на двѣ партіи.

Передъ самымъ выступленіемъ пришелъ къ намъ молодой конза, измученный до полусмерти голодомъ и усталостію. Онъ блуждалъ уже десятый день по степи и шелъ на удачу, какъ вдругъ огни наши указали ему дорогу къ лагерю и привели къ шалашамъ. Взрослый не заблудился бы въ степи, по бѣдному конзѣ было только шестнадцать лѣтъ. Ему дали кусокъ мяса и лошадь, и онъ присоединился къ шедшимъ вмѣстѣ съ нами конзамъ.

Намъ пришлось проходить совершенно-пустынную страну, и мы направили путь къ югу. Земля была покрыта чернымъ пепломъ и полусгорѣвшими травами; нѣсколько деревьевъ съ порыжѣлыми листьями возвѣщали также, что разрушительная стихія прошла по этому мѣсту. Совершенно-измѣнившійся наружный видъ почвы представлялъ уже взору не гладкія зеленыя равнины, окруженныя волнистыми холмами, но изрытые косогоры, трещины и глубокіе овраги съ густыми кустами терновника.

На слѣдующемъ роздыхѣ, собрали новую военную партію, которая оставила насъ, не дѣлая лекарства-угля. Она состояла изъ тридцати человѣкъ, которыхъ отрядили для рекогносцировки Каменистаго-Солончака и которые должны были воротиться на третьи сутки.

Время наше проходило въ погоняхъ за бизономъ, довольно-безуспѣшныхъ. Воины упражнялись въ стрѣльбѣ изъ лука пѣшкомъ; цѣлью служили два одѣяла, растянутыя шагахъ въ ста-двадцати одно отъ другаго. Чья стрѣла пролетала мимо, тотъ выключался изъ числа стрѣлковъ; призъ отдавался тому, кто попадетъ въ самый центръ одѣяла.

Вечеромъ другаго дня пути, мы увидѣли пѣшую военную партію, которая шла прямо на насъ: то были шестьдесятъ человѣкъ Малыхъ-Осажей, направлявшихся въ свой лагерь, который находился миляхъ въ тридцати отъ насъ. Они провела ночь вмѣстѣ съ вами. На утро послѣ ихъ ухода, одинъ изъ вашихъ конзовъ жаловался, что у него украли коня, купленнаго имъ у одного изъ воиновъ, съ которыми мы только-что разстались. Такъ-какъ краснокожіе берутъ свое добро вездѣ, гдѣ оно имъ попадется, не утруждая себя воспоминаніемъ о полученныхъ въ замѣну его вещахъ, то пѣшій Малый-Осажъ счелъ удобнѣе возвратиться къ шалашамъ на своемъ прежнемъ конѣ, котораго онъ и взялъ у конзы, не сказавъ ему ни слова. Этотъ пошелъ вытребовать свою лошадь, которую ему тотчасъ же и отдали, а Малый-Осажъ получилъ отеческое увѣщаніе, на долго оставившее на его кожѣ замѣтные слѣды.

Двое молодыхъ людей, бывшихъ въ отряженной отъ насъ военной партіи, возвратились въ тотъ вечеръ въ лагерь съ печальными извѣстіями: они сказали, что партія встрѣтила Патоковъ, которые убили всѣхъ Осажей, кромѣ ихъ, и что сами они обязаны спасеніемъ единственно прыткости лошадей своихъ. Уныніе распространилось во всемъ лагерѣ; женщины плакали; совѣтъ собрался для совѣщаній. Тотчасъ же послали гонцовъ къ Уачинкѣ-Лагри и Катке-Танга (Толстому-Вождю). Мнѣнія въ совѣтѣ были различны; слѣдовало ли, какъ предлагалъ Батистъ, сложить шалаши и отправиться въ постоянныя селенія, или соединиться съ другими отраслями осажскаго народа и ждать? — Вожди говорили, что молодымъ людямъ нельзя еще вполнѣ довѣрять; они могли ошибиться или струсить при первой встрѣчѣ съ непріятелемъ, и въ такомъ случаѣ, чтобъ скрыть свой стыдъ, они выдумали повѣсть о Патокахъ. Благоразумнѣе дождаться вѣрныхъ свѣдѣній о происшедшемъ отъ порядочнаго человѣка; а если послѣ срока, назначеннаго для возвращенія храбрыхъ, никто не явится черезъ двое сутокъ, то можно укрѣпиться въ надежной позиціи и ждать, что будетъ.

На ночь назначили сильный караулъ, который долженъ былъ вступить въ должность черезъ два часа послѣ солнечнаго заката. Хорошо-вооруженные всадники собирали подъ вечеръ пасшихся въ степи лошадей и отводили ихъ къ шалашамъ, какъ вдругъ услышали недалеко въ лѣскѣ ружейный выстрѣлъ. Воины схватились за оружіе и устремились въ чащу, испуская военный крикъ. Они нашли только пристрѣленнаго пулею волка и молодаго Осажа, скрывавшагося въ кустарникѣ. Канга этотъ, отъискивая въ лѣсу лошадей, замѣтилъ волка, который прятался въ хворостникѣ; думая, что это переряженный Пани, онъ выстрѣлилъ по немъ изъ ружья, но, услышавъ военный крикъ Осажей въ отвѣтъ на свой огонь, счелъ благоразумнымъ прижаться, чтобъ его самого не приняли въ-потьмахъ за непріятеля.

Не смотря на всѣ признаки скорой и сильной грозы, воины отправились на опредѣленные имъ на ночь посты. Гроза между-тѣмъ приближалась и разразилась съ ужасною силой; проливной дождь вскорѣ залилъ огни и наводнилъ шалаши; молніи ослѣпляли глаза, громъ гремѣлъ безпрерывно оглушительными раскатами. Испуганныя лошади порывались отъ своихъ коновязей, угрожая общею суматохой. Надобно было ласкать ихъ, приговаривать, а потоки дождя промочили между-тѣмъ одѣяла наши до нитки. Такая ночь была бы истиннымъ кладомъ для Паніевъ. Громъ и молнія не переставали во всю ночь; удары ихъ низвергали старыя деревья, среди столба дождевой воды, крутимаго бѣшеными порывами вѣтра.

Шонке хотѣлъ подняться на другой день послѣ грозы, дождавшись, по обычаю, до полудня, чтобъ дать время просохнуть шкурамъ шалашей; партизанъ дѣйствовалъ во всемъ по совѣтамъ Батиста. Когда все высохло, онъ велѣлъ складывать шалаши. Великій-Глава прислалъ намъ сказать, чтобъ мы не трогали нашего; онъ не хотѣлъ выступать до возвращенія партіи нашихъ воиновъ, потому-что между ними могутъ быть раненные, которымъ понадобится скорая помощь, и въ такомъ случаѣ они, вѣроятно, не будутъ въ-состояніи идти по нашему слѣду до будущаго роздыха.

Со всѣхъ сторонъ выводили навьюченныхъ лошадей и складывали шкуры. Боевой конь Мажакиты стоялъ передъ его шалашомъ, и потомокъ Бѣлыхъ-Волосъ, разряженный во все, что у него было лучшаго и блестящаго, вскочилъ въ сѣдло и вооружился своимъ длиннымъ копьемъ. Великій-Глава Осажей вознамѣрился взять въ свои руки верховную власть. Онъ объѣхалъ вокругъ всего лагеря и приказалъ выстроить снова шалаши. Повелѣніе его было исполнено немедленно и безропотно; самый покорный бѣлый не повиновался бы, не сказавъ, по-крайней-мѣрѣ, что еслибъ приказаніе пришло хоть немного-ранѣе, то избавило бы его отъ труда снимать и накладывать кожи на стропила шалаша.

Костюмъ Великаго-Главы произвелъ полный эффектъ, котораго онъ, вѣроятно, ожидалъ заранѣе. Къ всегдашней одеждѣ своей онъ прибавилъ кое-что, заимствованное отъ просвѣщенія. Просторный красный сюртукъ съ синими отворотами, воротникомъ и обшлагами, обшитый широкимъ золотомъ галуномъ, былъ обхваченъ вокругъ стана серебрянымъ военнымъ шарфомъ; на бритой головѣ его красовалась большая треугольная шляпа, украшенная необъятнымъ султаномъ изъ красныхъ перьевъ. Ничего не могло быть смѣшнѣе Мажакиты, величественно разъѣзжавшаго въ своемъ чудно-составленномъ костюмѣ.

Въ тотъ же вечеръ воины наши возвратились въ лагерь въ добромъ здоровьѣ и привезли съ собою большіе кристаллы горной соли, навѣшенные съ боковъ сѣдла. Они разсказали, что, увидя вдалекѣ конную военную партію, они бросились въ аттаку; потомъ съ обѣихъ сторонъ обмѣнялись издали нѣсколькими выстрѣлами, которые, къ счастью, никого не ранили, и наконецъ, сойдясь ближе, Осажи узнали союзниковъ своихъ Конзовъ, возвращавшихся отъ Каменистаго Солончака. Два вѣстника несчастія убѣжали прежде, чѣмъ узнали, кто такіе были непріятели. Осажи гонялись вмѣстѣ съ Конзами за бизономъ и бѣглыми лошадьми и потомъ направились къ своимъ.

Молодые люди, поднявшіе въ лагерь тревогу, находились подъ особымъ покровительствомъ Батиста и, вѣроятно, по его наущенію привезли дурныя вѣсти, чтобъ заставить селеніе подняться и идти въ обратный путь. Истина, конечно, не замедлила бы открыться; но метисъ хорошо зналъ, что еслибъ Осажи тронулись, то уже не стали бы возвращаться туда, откуда вышли.

Въ сосѣдствѣ нашемъ появились большіе табуны бѣглыхъ лошадей. Человѣкъ пятьдесятъ всадниковъ, вооруженныхъ на всякій случай только луками и стрѣлами, отправились на ловлю съ жердями, на раздвоенномъ концѣ которыхъ были провѣшены длинныя кожаныя веревки съ широко-открытою петлею въ удавку, — эту петлю ловецъ долженъ былъ набросить на шею лошади. Въ тотъ день поймали и привели въ лагерь девять дикихъ лошадей.

Креолы назвали бѣглыми лошадей, живущихъ въ дикомъ состояніи въ безпредѣльныхъ степяхъ Сѣверной и Южной-Америки. Полагаютъ, что онѣ происходятъ отъ лошадей, потерянныхъ испанскими завоевателями Мехико; табуны ихъ умножились всѣми тѣми, которыя сбѣжали у пограничныхъ жителей. Такимъ образомъ составилась конская порода изъ смѣси англійскихъ и андалузскихъ лошадей. Онѣ вообще хорошо сложены и жирны. Въ Сѣверной-Америкѣ такія лошади ходятъ немногочисленными табунами: ихъ рѣдко попадается больше шестидесяти вмѣстѣ, но за то онѣ попадаются часто, и всѣ дикари поспѣшно за ними охотятся.

Послѣ переправы черезъ Арканзасъ, идучи на охоту за бизонами, Осажи запасаются тонкими жердями, длиною въ восемь или десять футъ, съ раздвоеннымъ концомъ, наподобіе небольшихъ вилъ. Войдя въ степи, гдѣ водятся дикія лошади, т. е. миль за полтораста или двѣсти отъ рѣки Арканзаса, они посылаютъ передовые разъѣзды для отъискиванія бизоновъ и лошадей; если поиски успѣшны, они возвращаются, дѣлая кривой путь, какъ я уже говорилъ выше, и отдаютъ партизану подробный отчетъ обо всемъ видѣнномъ. Тогда собирается совѣтъ, и если возвѣщенное по близости число лошадей достаточно, то назначается охота и объявляется воинамъ.

Тогда выводятъ скакуновъ, на которыхъ охотники садятся безъ сѣделъ, съ лукомъ, колчаномъ и жердью; ремень отъ петли привязанъ вмѣстѣ съ длиннымъ концомъ недоуздка къ поясу всадника. Иногда ловцамъ приходится проѣхать миль пятнадцать прежде, чѣмъ они доберутся до дикихъ лошадей.

На ловлѣ, такъ же, какъ и на погонѣ за бизономъ, есть солдаты, назначенные для наблюденія за исполненіемъ приказаній партизана, который уравниваетъ случайности для всѣхъ; горе тому, кто вздумаетъ выѣхать за линію солдатъ! Дикія лошади обращаются въ бѣгство, лишьтолько завидятъ ловцовъ, и уходятъ отъ нихъ съ самаго начала на значительное разстояніе впередъ, а самыя быстроногія почти всегда совершенно скрываются. По знаку партизана, ловцы устремляются во всю прыть, испуская военный крикъ, раздѣляются на нѣсколько кучекъ и приближаются къ бѣглецамъ. Испуганныя лошади тѣснятся, жмутся, мѣшаютъ другъ другу, потомъ и сами разсыпаются по степи. Еслибъ бѣглыя лошади ускакивали прямо, то ловцамъ ихъ никогда бы не поймать; но онѣ мечутся по сторонамъ и дѣлаютъ крюки, которые охотники безпрестанно пересѣкаютъ и такимъ образомъ подгоняютъ ихъ, не утомляя черезъ-чуръ своихъ собственныхъ лошадей. Впрочемъ, тотъ, кто ускачетъ дальше прочихъ, передаетъ настигнутую лошадь слѣдующему, а самъ пускается за другою. Настоящее испытаніе сравнительной быстроты начинается не прежде, какъ когда охотникъ значительно приблизится къ бѣглой лошади, за которою онъ гонится; но она уже утомлена, и ему скоро удается надѣть ей посредствомъ палки петлю на шею.

Бѣдная лошадь удвоиваетъ усилія; но петля затягивается болѣе и болѣе, и мѣшаетъ ея бѣгству; она мечется, лягается, поднимается на дыбы, но усталость останавливаетъ ее, и часто она падаетъ безъ движенія на землю. Тогда овладѣваютъ ею два дикаря и заставляютъ ее идти между собою, держа съ каждой стороны за недоуздки; они слѣдуютъ за всѣми ея движеніями: когда она остановится, они заставляютъ ее идти и скачутъ рядомъ съ нею. Метода ловли краснокожихъ не такъ блистательна, какъ мехиканская, которая требуетъ отъ всадника наѣздничества и большаго искусства набрасывать арканъ, а отъ коня его силы, сметливости и ловкости.

Приведя пойманныхъ бѣглыхъ лошадей въ лагерь, Осажи крѣпко привязываютъ ихъ къ деревьямъ множествомъ длинныхъ ремней, которые берутся за голову и поперегъ тѣла; если лошади не стоятъ смирно, имъ завязываютъ глаза. Осажи держатся правила пускать лошадямъ кровь въ первые восемь дней ихъ плѣна. Обыкновенно, недѣли черезъ двѣ, бѣглыя лошади уже идутъ на переходахъ вмѣстѣ съ селеніемъ безъ всякихъ путъ, и не стараются возвратить себѣ потерянную свободу.

Въ продолженіе этой ловли, Мажакита упалъ съ коня и переломилъ себѣ правую ключицу. Я имѣлъ честь быть приглашену къ его осажскому величеству и сдѣлать ему перевязку изъ бинтовъ всѣхъ цвѣтовъ. Но непокорный паціентъ мой ни за что не хотѣлъ носить стѣснявшую его перевязку, отъ которой пришлось поневолѣ отказаться. Я предупредилъ его обо всемъ, чему онъ подвергается, предсказалъ ему злокачественное затвердѣніе въ плечѣ, отъ котораго онъ никогда не будетъ свободно владѣть рукою, — но трудъ былъ напрасенъ: ничто не могло убѣдить его лечиться систематически.

Вскорѣ я увидѣлъ другой примѣръ этого упрямаго отвращенія къ перевязкамъ. Одинъ мальчикъ переломилъ себѣ нижнюю оконечность лучевой кости. Мать не хотѣла оставить на мѣстѣ бинтовъ, и ребенокъ выздоровѣлъ калѣкой. Краснокожихъ не удерживаетъ въ этихъ случаяхъ страхъ боли, потому-что они не морщась вытерпливаютъ мучительныя операціи: эти дѣти природы боятся больше всего продолжительнаго принужденія.

Мы расположились лагеремъ миляхъ въ пятнадцати отъ прежняго мѣста. Тогда обнаружились между нашими Осажами признаки сильнаго броженія. Составились двѣ рѣзко-отдѣлявшіяся одна отъ другой партіи: одна, признававшая видимымъ предводителемъ Шонке, а тайнымъ Батиста, не хотѣла идти на соединеніе съ Уачинка-Лагри, ни торговать съ Патоками; они намѣревались возвратиться въ безлѣсныя степи, въ которыхъ, по разсказамъ, ходили многочисленныя стада бизоновъ; другая партія, управляемая Великимъ-Главою и г. Папеномъ, хотѣла отправиться во что бы ни стало къ Большому-Солончаку. Когда лагерь поднялся, обѣ партіи разлучились: Шонке пошелъ съ своими къ сѣверо-востоку, а мы продолжали путь къ солончаку. Батистъ послѣдовалъ сначала за Шонке; но онъ вскорѣ присоединился къ намъ со всѣмъ своимъ семействомъ, боясь, вѣроятно, прослыть трусомъ въ мнѣніи Осажей и, слѣдственно, лишиться значительной степени своего вліянія.

Во время похода, нѣсколько воиновъ и женщинъ выѣхали изъ рядовъ и помчались въ сторону; я послѣдовалъ за ними, и мы вскорѣ подъѣхали къ густой купѣ сливъ. Деревца эти, попадающіяся только по берегамъ Арканзаса и его данниковъ, покрываютъ значительное пространство земли; они возвышаются здѣсь не болѣе, какъ фута на два съ половиною. Крупныя сливы, красныя какъ хорошія вишни, до того обременяютъ кусты, что чаща кажется красною. Каждый изъ моихъ товарищей съѣлъ ихъ больше, чѣмъ бы даже слѣдовало — прожорливость, которую легко объяснить совершеннымъ недостаткомъ фруктовъ. Мы набрали ихъ въ карманы, въ одѣяла, во что могли, и угощали ими тѣхъ, кто не покидалъ каравана. Подаваясь далѣе, мы начали встрѣчать сливы въ большемъ количествѣ, отъ-чего въ лагерь развелись въ скоромъ времени довольно-опасныя лихорадки и кровавые поносы.

Мы расположились таборомъ у Кедра. Въ этомъ мѣстѣ, одинъ изъ дикарей показалъ мнѣ два тополя хлопчатника, миляхъ въ трехъ-стахъ отъ Ніон-Шу. Пѣшая военная партія Осажей сдѣлала здѣсь ударъ въ третьемъ году и воротилась къ постояннымъ селеніямъ въ трое сутокъ. Осажи по справедливости славятся своими ходоками. Если всадникъ отправляется куда-нибудь въ товариществѣ съ пѣшимъ Осажемъ, то на третій день пути пѣшеходъ непремѣнно опередитъ коннаго. На переходахъ мы часто видали шедшихъ пѣшкомъ впереди насъ дикарей, которые пріостанавливались, поджидая насъ, и потомъ, безъ малѣйшаго усилія, снова уходили отъ насъ впередъ. Въ продолженіе ночи, проведенной у этихъ тополей, насъ оглушали тучи шумѣвшихъ безъ устали стрекозъ.

20 іюля прибыли мы къ послѣднему своему роздыху по пути къ солончаку. Степь была нага и гориста; горизонтъ окраивался значительными возвышеніями. Нѣсколько рѣкъ, отѣненныхъ прекрасными деревьями, струились между холмами. На всякомъ шагу встрѣчались взсохшія соленыя болота, на которыхъ кристаллы соли оставляли бѣлую кору; лошади наши останавливались и лизали ихъ. Лагерь расположился въ довольно-крѣпкой позиціи, окруженной глубокими оврагами. На равнинахъ ходило множество дичи: канадскіе олени, сайги, дикіе быки и лани двигались большими стадами; сѣрые и черные медвѣди обитали въ оврагахъ, поросшихъ густымъ кустарникомъ.

Знаменитый сѣрый медвѣдь бываетъ до того свирѣпъ, что когда Осажи отправляются на него, то собираютъ военныя партіи, доходящія иногда до пятидесяти человѣкъ. Убить сѣраго медвѣдя считается у краснокожихъ въ числѣ первоклассныхъ подвиговъ; побѣдитель имѣетъ право носить ожерелье изъ когтей звѣря. Такія украшенія драгоцѣнны дикарямъ: я видѣлъ въ Сен-Луи одного Саука, который отказался отъ значительной суммы, предложенной ему за ожерелье изъ медвѣжьихъ когтей.

Мы ждали нѣсколько сутокъ огней, долженствовавшихъ возвѣстить намъ прибытіе Патоковъ или Уачинка-Лагри. Не видя никакихъ условленныхъ знаковъ, рѣшились идти за солью къ Большому-Солончаку, Нискуре-Танга, и зажечь степь, чтобъ увѣдомить о нашемъ приходѣ Патоковъ, если они гдѣ-нибудь въ окрестности. Въ-продолженіе пяти или шести дней мы наслаждались прекрасною погодой, почему надѣялись найдти соль въ изобиліи. Сухая погода тутъ весьма-важное условіе, потому-что соль Большаго-Солончака лежатъ мелкою пылью въ довольно-тонкомъ слоѣ, который растворяется при малѣйшемъ дождѣ и кристаллизуется тогда только, когда песокъ, съ которымъ соль смѣшана, совершенно сухъ. Въ продолжительныя засухи, толщина этого слоя доходитъ иногда до четырехъ дюймовъ.

Въ одно утро, часа за два до разсвѣта, отправились мы на солончакъ въ числѣ пятидесяти или шестидесяти всадниковъ; за нами шли вьючныя лошади и мулы съ кожаными мѣшками для соли. Мы ѣхали скоро, потому-что Большой-Солончакъ былъ миляхъ въ двадцати-пяти отъ лагеря, а намъ слѣдовало возвратиться до наступленія ночи. Переѣхавъ черезъ нѣсколько ручьевъ, впадающихъ въ рѣку Нискуре-Танга, мы увидѣли около солнечнаго восхода чудный миражъ: довольно-густой туманъ покрывалъ Большой-Солончакъ; куски засохшаго кала буйволовъ казались такими огромными массами, что мы, бѣлые, неожидавшіе миража, приняли ихъ за стада пасущихся вдали бизоновъ. Осажи, которымъ мы сообщили свое открытіе, такъ хорошо знакомы съ этимъ феноменомъ, что даже женщины ихъ смѣялись надъ нами; мы и сами узнали вскорѣ свою ошибку, видя, какъ ноги передовыхъ лошадей вытягивались отъ преломленія лучей свѣта до безмѣрной длины. Все приняло свой настоящій видъ, когда солнце разсѣяло туманъ, который казался намъ издали пространнымъ разливомъ воды: тогда представился глазамъ нашимъ солончакъ въ видѣ обширной гладкой равнины, шириною миль девяти, но гораздо-длиннѣе; къ югу онъ ограничивался высокими холмами, а къ сѣверу рѣкою, которой далъ свое имя. Соль образовала на поверхности его кору не толще нѣсколькихъ линій, на которой мы разсмотрѣли свѣжіе слѣды муловъ, направлявшіеся къ мѣсту, вытоптанному множествомъ муловъ и лошадей; туда же направлялись двойные слѣды лошадей, приходившихъ по-видимому съ противоположной стороны. Не безъ причины можно было думать, что Патоки приходили къ назначенному мѣсту свиданія и торговали съ кѣмъ-нибудь. Батистъ увѣрялъ, что это были слѣды непріятелей.

Соль не скристаллизовалась въ достаточномъ количествѣ, чтобъ ее можно было собирать чистую, почему мѣшки мы наполнили солью и пескомъ и нагрузили лошадей. Нѣсколько Осажей отдѣлилось отъ нашей дружины на погоню за бизонами, которые постоянно бродятъ около солончака; охота ихъ была удачна, и мы напировались досыта; потомъ сѣли на коней и поскакали къ лагерю, пріостановившись только на время, миляхъ въ шести отъ него, чтобъ полакомиться превосходными дикими сливами.

Слѣдующій день былъ употребленъ на приготовленіе соли. Песокъ съ солью варили въ большихъ котлахъ съ водою, въ которой растворялась соль; потомъ песокъ выбрасывали, а выпариваніе воды оставляло на днѣ котловъ чистую соль.

Пока женщины занимались этимъ дѣломъ, воины пришли съ донесеніемъ, что они нашли недалеко отъ лагеря двухъ лошадей изъ партіи Уачинка-Лагри, прострѣленныхъ нѣсколькими пулями; около того же мѣста видны были слѣды недавняго сраженія. Многочисленный объѣздъ отправился для подробнѣйшаго изслѣдованія справедливости этого разсказа и возвратился съ тѣми же вѣстями.

Частыя и ужасныя грозы продержали насъ долгое время у Большаго-Солончака. Разъ Осажи, видя, что къ вечеру очень стемнѣло, собрали своихъ лошадей съ пастбища на ночь и удивлялись тому, что мы не мѣшали нашимъ щипать траву; они пришли уговаривать насъ, чтобъ мы поторопились привести своихъ лошадей въ лагерь, иначе мы можемъ опоздать. Но мы оставались непреклонными, и они не могли надивиться такому упрямству. Они вообразили, что уже наступаетъ ночь и мы никакъ не могли ихъ увѣрить, что солнце зайдетъ не ранѣе, какъ черезъ часъ, по-крайней-мѣрь. Между-тѣмъ, небо прояснилось, и Осажи, убѣдившись въ истинѣ нашихъ словъ, говорили, что у блѣднолицыхъ есть лекарство, которое показываетъ имъ время. Лекарство это было не что иное, какъ наши карманные часы.

Наконецъ, насталъ день собирать шалаши, чтобъ двинуться назадъ къ домамъ. На пути отъ Большаго-Солончака до рѣки Арканзаса намъ не встрѣтилось ничего особенно-примѣчательнаго; то мы ѣли мало, то плавали въ изобиліи. Осажи сдѣлали большіе запасы и рѣшились возвратиться въ постоянныя селенія. Роздыхъ, на которомъ намъ попалось самое большое количество бизоновъ, былъ на рѣкѣ Багабе, которая получила свое имя отъ отца нашего пріятеля съ отмороженными пальцами на ногахъ. Великій воинъ Багабе былъ убитъ на ея берегахъ, лѣтъ десять тому назадъ, въ одномъ кровопролитномъ сраженіи съ Патоками. Осажи отступали, тревожимые безпрестанно своими грозными врагами. Багабе отличился уже въ нѣсколькихъ стычкахъ и однажды поразилъ непріятельскаго вождя. На другой день битва возобновилась; такъ-какъ, по преданіямъ краснокожихъ, воинъ, сдѣлавшій ударъ, непремѣнно долженъ погибнуть на другой день, если приходится сражаться два дня сряду, то Багабе, видя, что непріятель намѣренъ напасть, открылъ военную циновку и нарядился на смерть. Онъ пошелъ въ битву и не возвращался. Послѣ этого, рѣка получила имя погибшаго на берегахъ ея витязя. Такіе примѣры здѣсь обыкновенны: имя храбраго почти-всегда переходитъ къ мѣсту, гдѣ онъ былъ убитъ.

Около того же времени, большая битва происходила между Осажами и Патоками, миляхъ въ тридцати отъ рѣки Багабе; много воиновъ легло на томъ мѣстѣ и осталось безъ погребенія. Мнѣ очень хотѣлось посѣтить поле сраженія, чтобъ добыть себѣ по черепу каждаго народа; я предлагалъ-было собрать небольшую партію для этого путешествія, но оно было неудобоисполнимо; ибо мы дѣлали по два перехода въ сутки и вскорѣ удалились оттуда на слишкомъ-большое разстояніе. Вечеромъ сдѣлали только степной роздыхъ, т. е. шалашей не воздвигали, а просто воткнули въ землю колья и натянули на нихъ вертикально шкуры, для обороны отъ западныхъ вѣтровъ.

Въ окрестности было много дикихъ индѣекъ, которыми мы угощали себя съ роскошью. Я поймалъ пару молодыхъ, съ намѣреніемъ привезти ихъ въ Европу. Уишинге сдѣлала мнѣ клѣтку изъ гибкихъ прутьевъ; я посадилъ въ нее своихъ птицъ и помѣстилъ ихъ на одной изъ вьючныхъ лошадей. Онѣ скоро привыкли къ неволѣ, выросли и растолстѣли до того, что я долженъ былъ вскорѣ соорудить имъ клѣтку гораздо большихъ размѣровъ; такимъ-образомъ, я довезъ ихъ до хребта холмовъ, извѣстнаго подъ названіемъ Петушьихъ-Гребней, но тамъ долженъ былъ дать имъ свободу, потому-что уже не было для ихъ корма ни маиса, ни кузнечиковъ, ни свѣжаго мяса.

Осажи забавлялись на одномъ изъ роздыховъ игрою особеннаго рода. Воткнули въ землю кривой сукъ, къ концу котораго при вѣсили на ремнѣ кусокъ мяса, длиною дюймовъ шести и весьма-узкій; въ эту подвижную цѣль верховые дикари должны были попадать стрѣлами. Въ двадцати шагахъ отъ нея воткнули нѣсколько сухихъ вѣтокъ, чтобъ заставить всадниковъ соблюдать разстояніе. Человѣкъ сто вскочили на коней безъ сѣделъ, вооруженные луками и взявъ только по двѣ стрѣлы; они выстроились въ линію, шагахъ въ двухъ-стахъ отъ цѣло. По данному знаку, воины поскакали впередъ и, проѣзжая одинъ за однимъ мимо цѣли, бросали поводья, наклонялись до невѣроятности и пускали стрѣлы, оборачиваясь всѣмъ тѣломъ назадъ. Лошади слѣдовали близехонько одна за другою и часто даже сталкивались. Давъ проѣхать всѣмъ стрѣлкамъ, судьи возвращали имъ стрѣлы, изъ которыхъ каждая была намѣчена, для избѣжанія споровъ. Всѣ стрѣлы вонзились въ землю вокругъ цѣли, въ кружкѣ не болѣе двухъ футъ въ діаметрѣ. Кусокъ мяса былъ до того истерзанъ, что его надобно было перемѣнить для слѣдующаго раза, но такъ-какъ онъ не остался ни на одной стрѣлѣ, то призъ не могъ быть присужденъ побѣдителю.

Стрѣлки проскакали нѣсколько разъ мимо цѣли, прежде чѣмъ призъ былъ выигранъ. Принявъ стрѣлы изъ рукъ судей, они снова выстраивались и опять пускались вскачь. Люди эти, почти нагіе, безъ сѣделъ, наклонялись для прицѣла, сжимая мускулы, чтобъ укрѣпиться на коняхъ и не упасть, стрѣляя назадъ. Кусокъ мяса шевелился безпрестанно и часто стрѣла пробивала его среди этихъ быстрыхъ колебаній. Игра была необычайно интересна.

Осажи вообще превосходно стрѣляютъ изъ лука, котораго длина не превосходитъ трехъ футъ, и почти не цѣлятся; они стрѣляютъ какъ-будто по вдохновенію и смотрятъ, на цѣль, по-видимому не думая о стрѣлѣ, хотя рѣдко случается, чтобъ она дала промахъ. Луки ихъ малы, но очень-туги и сильны: стрѣла, пущенная въ тѣло бизона, часто исчезаетъ въ немъ совершенію, и остріе выходитъ изъ противоположной стороны животнаго. Мнѣ разъ случилось видѣть стрѣлу, впившуюся въ грудь кайяка, которая согнулась внутри его тѣла между двумя ребрами.

Изъ ружья они стрѣляютъ иначе. Дикарь цѣлится долго и попадаетъ метко; но изъ лука или изъ ружья они очень-рѣдко бьютъ птицъ на лету. Осажи были въ восторгѣ, видя, какъ мы убивали птицъ въ воздухѣ, а двойные выстрѣлы изъ двуствольныхъ ружей исторгали у нихъ крики удивленія. У всѣхъ ихъ ружей замки съ кремнями; они тщательно осматриваютъ затравочный порохъ и такъ-какъ употребленіе пыжевника имъ неизвѣстно, они каждое утро выстрѣливаютъ изъ ружей, заряженныхъ наканунѣ. Ударныхъ замковъ они не любятъ, потому-что не всегда можно доставать пистоны, тогда-какъ кремней въ степяхъ вдоволь.

Мы должны были переправиться черезъ Арканзасъ на другой день послѣ стрѣльбы въ кусокъ мяса. Совѣтъ рѣшилъ послать гонцовъ къ домамъ, за вѣстями, тотчасъ же послѣ переправы. Вода въ этой рѣки была тогда очень-высока, но я переправился верхомъ вплавь, вымочивъ себѣ только всю нижнюю часть тѣла. Вьючныя лошади не могли переплыть рѣку съ своимъ грузомъ, почему должно было выстроить перевозныя суда для багажа. Растянули шкуры, служившія для покрышки шалашей, приподняли и крѣпко связали между собою ихъ края, такъ-что составился родъ четвероугольныхъ плашкоутовъ; ихъ спустили на воду, нагрузивъ, кромѣ багажа, маленькими дѣтьми и щенятами; потомъ, мужчины и женщины, раздѣвшись до нага, поплыли съ боковъ, подталкивая ихъ впередъ къ противоположному берегу. Послѣ этого вогнали въ Арканзасъ лошадей, и когда переправа кончилась, пловцы одѣлись снова, и весь таборъ пустился въ дальнѣйшій путь.

Нѣсколько лѣтъ назадъ, Софія переплыла Арканзасъ въ томъ же мѣстѣ, хотя была беременна и близка отъ разрѣшенія. Жены дикарей не оставляютъ самыхъ тяжелыхъ работъ до послѣдняго предѣла беременности. Когда сильныя и непрерывныя боли возвѣстятъ близкіе роды, то другія женщины, если это случится на походѣ, сооружаютъ наскоро круглый шалашъ, въ которомъ родильницу укладываютъ на разостланныя шкуры. Разрѣшеніе отъ бремени бываетъ большею частію своевременно и благополучно; если оно представитъ краснокожимъ повивальнымъ бабкамъ препятствія, непреодолимыя для ихъ ограниченныхъ познаній, то родильница умираетъ вмѣстѣ съ младенцемъ. Если роды благополучны, мать обмываетъ ребенка, прикрѣпляетъ его къ доскѣ, которая должна служить ему колыбелью, потомъ садится верхомъ и идетъ дальше, какъ ни въ чемъ не бывала.

Слѣдующій роздыхъ былъ въ лѣскѣ, гдѣ мы не раскидывали шалашей, ибо собирались расположиться на ночь на одной изъ сосѣднихъ возвышенностей, чтобъ избѣжать комаровъ. Вечеромъ, пока мы готовились перемѣнять мѣсто, сдѣлалась ужасная гроза; громъ и молнія оглушали и ослѣпляли насъ; дождь лился въ такомъ изобиліи, что я нѣсколько разъ долженъ былъ выливать воду изъ своихъ сапоговъ. Одѣялами мы не хотѣли защищаться, а накрыли ими нашъ багажъ, чтобъ имѣть хоть послѣ сухую одежду. Вся степь была наводнена, а между-тѣмъ намъ пришлось спать на размокшей землѣ, въ сырой травѣ — не вѣчно же на розахъ! Огня развести, а слѣдственно просушиться и сварить ужинъ, нѣтъ возможности. Я уже съ мѣсяцъ страдалъ медленною лихорадкой: можно судить, каково мнѣ было, когда я улегся въ грязи. Вещи наши всѣ вымокли, а табакъ отсырѣлъ до того, что нельзя было утѣшиться хотя куреніемъ.

Весь слѣдующій день мы не трогались съ мѣста, чтобъ дать просохнуть шкурамъ и багажу, а потомъ пустились черезъ старыя дубовыя рощи, которыя раскинуты по берегамъ рѣки Ника-Уасса-Танга и покрываютъ отчасти прекрасные холмы Пѣтушьихъ-Гребней. Насъ задержала нѣсколько смерть одного молодаго Осажа, умершаго отъ гнилой горячки, почему лагерь не поднимался до-тѣхъ-поръ, пока онъ не отправился въ царство душъ.

Лишь-только онъ испустилъ послѣдній вздохъ, вдова его принялась плакать и выть; она подходила къ каждому шалашу и всплескивала трижды руками, испуская три вопля. Обойдя по всему лагерю, она возвратилась въ свой шалашъ. Тогда покойника разрисовали какъ на войну, надѣли на него одѣяло и посадили, окруженнаго полнымъ оружіемъ, въ заранѣе-приготовленную могилу, надъ которою вскорѣ возвысился надгробный бугорокъ. Герольды объявили походъ, а вдова осталась одна надъ тѣломъ своего мужа.

Мы переправились черезъ Скользкій-Камень, прелестную рѣчку, катящуюся по гладкимъ камнямъ. Лѣса дѣлались обширнѣе, растительность могущественнѣе. Дубовыя рощи поднимались вровень съ холмами; прекрасные лѣса и луга, пересѣкаемые рѣчками и скалами, составляли пріятное разнообразіе для глазъ, привыкшихъ съ давнихъ поръ къ зрѣлищу безплодныхъ степей и тощихъ лѣсковъ и кустарниковъ.

Высокія травы были покрыты бѣловатою пѣной, въ которой зараждаются слѣпни. Въ Луизіань такія накипи называютъ слюною гремучихъ змѣй, полагая, что эти гады испускаютъ свою слюну на траву. Въ каждой изъ нихъ видны были по три, по четыре и по пяти шевелящихся куколокъ слѣпней. Насѣкомыхъ этихъ было такое множество, что многіе предложили идти, во избѣжаніе ихъ, только по ночамъ. Г. Папенъ возсталъ противъ этого плана, зная очень-хорошо, что если Осажи разъ начнутъ дѣлать ночные переходы, то дойдутъ до постоянныхъ селеній не разнуздывая лошадей, а ему не хотѣлось сдѣлать въ одинъ конецъ, шагомъ, восемьдесятъ миль, остававшихся намъ до Ніон-Шу.

Намъ, между-прочимъ, пришлось на дневныхъ переходахъ страдать отъ этихъ огромныхъ мухъ, которыя нападаютъ на людей такъ же, какъ и на лошадей; особенно страшна одна порода сѣрыхъ и толстыхъ слѣпней, которые тотчасъ же начинаютъ сосать кровь, лишь только сядутъ на тѣло. Меня самого нѣсколько разъ жалили такіе слѣпни; произведенная ими язва долго болитъ. Слѣпней неимовѣрное множество по всему пространству отъ границы области Миссури до рѣки Арканзаса, потому-что въ обширныхъ степяхъ этихъ мѣстъ не водятся бизоны, а слѣдственно не ѣдятъ травы, на которой образуются куколки; степей здѣсь почти вовсе не зажигаютъ, такъ-что слѣпнямъ раздолье плодиться въ волю. Нападая на лошадь, они совершенно покрываютъ ей шею, хребетъ, брюхо; они смѣняютъ другъ друга и какъ вампиры сосутъ кровь несчастнаго четвероногаго, которое, наконецъ, выведенное изъ терпѣнія болью, бѣсится и мчится куда ни попало, пока не упадетъ отъ изнеможенія и не издохнетъ. Лошади, идущія въ караванѣ, страдаютъ меньше, потому-что слѣпнямъ предстоитъ мучить большее число жертвъ; разумѣется, въ такихъ случаяхъ больше всего достается передовымъ, потому-что на нихъ нападаютъ всѣ слѣпни, которыхъ онѣ поднимутъ: вотъ почему на походахъ Осажи ведутъ между собою очередь, такъ-что лошади каждаго шалаша идутъ поперемѣнно, около часа времени, передовыми въ караванѣ.

Мы расположились ночевать на Вердегри, куда должны были возвратиться гонцы наши изъ Ніон-Шу. Форсированные переходы значительно усилили мою лихорадку; сонъ исчезъ, и я очень страдалъ. Около полуночи увидѣлъ я Ман-Чап-че-Мани, грѣвшагося у большаго костра. Я подсѣлъ къ нему, и послѣ непродолжительнаго разговора онъ спросилъ меня, ударялъ ли я въ столбъ: это значитъ на иносказательномъ языкѣ Осажей, не имѣлъ ли я связи съ которою-нибудь изъ здѣшнихъ женщинъ. Потомъ, помолчавъ немного, онъ прибавилъ: «Уакау, тате!» (женщина, это хорошо!) и предложилъ мнѣ привести въ шалашъ какую-нибудь красавицу, если я дамъ ему долларъ; послѣ этого, онъ показалъ мнѣ на свою жену, спавшую около насъ, и сказалъ послѣ нѣкотораго размышленія: Манесска гребепапъ, «десять долларовъ». Я побоялся оскорбить услужливаго дикаря рѣзкимъ отказомъ и притворился непонимающимъ; онъ, однако, не повторилъ своего предложенія.

Надобно сказать, что Ман-Чап-че-Мани еще самый любезный супругъ изъ осажскаго народа, такъ-что надъ нимъ за это иногда и посмѣиваются: я видалъ нѣсколько разъ, какъ онъ помогалъ работать своей женѣ. Когда, на-примѣръ, она ходила за водою, онъ несъ на плечѣ одинъ изъ концовъ шеста, на которомъ висѣлъ котелъ; правда, котелъ былъ гораздо-ближе къ женѣ, чѣмъ къ мужу, но одинъ этотъ фактъ, столь необыкновенный у краснокожихъ, обнаруживалъ въ немъ чувства, какія здѣсь рѣдко встрѣчаются. И между-тѣмъ, онъ же предлагалъ мнѣ свою жену за десять долларовъ! Странные люди!

Гонцы возвратились съ добрыми вѣстями: въ Ніон-Шу все было спокойно, и насъ тамъ ожидали. За Малыми-Осажами слѣдовала до самыхъ деревень ихъ военная партія Паніевъ, которой сила была неизвѣстна и которая нѣсколько разъ покушалась украсть лошадей. Въ Ніон-Шу думали, что около селенія Малыхъ-Осажей произошло сраженіе.

На разсвѣтѣ слѣдующаго утра, мужчины отправились впередъ, а женщины сложили шалаши, чтобъ возвратиться въ деревню. Вскорѣ мы въѣхали на Гору-Гробницъ и наконецъ сошли съ коней передъ великолѣпнымъ дворцомъ г. Папена, въ которомъ ожидали насъ столы, стулья и постели, — словомъ, всѣ принадлежности просвѣщенія. Тамъ угостили насъ незрѣлою пшеницей, поджаренною на угляхъ. Кушанье это показалось намъ лакомствомъ, но оно худо переваривается въ желудкѣ и утомляетъ его. Мы всѣ потеряли привычку къ стульямъ и кроватямъ: мы ѣли, спали и бесѣдовали на землѣ, на открытомъ воздухѣ.

Дикари знали, что мы скоро съ ними разстанемся, и часто посѣщали насъ. Они просили не забывать ихъ, когда мы будемъ на той сторонѣ Великой-Водыі я всегда съ благодарностью вспоминаю о гостепріимствѣ нашихъ радушныхъ краснокожихъ друзей.

Въ Ніон-Шу я узналъ, что Уанчика-Лагри видѣлся съ Патоками на Большомъ-Солончакѣ. Зажегши степь, онъ ждалъ насъ нѣсколько времени, но, видя, что мы не являемся, двинулся далѣе, нашелъ Патоковъ на условленномъ мѣстѣ и торговалъ съ ними, что объяснило слѣды, видѣнные нами на соли.

Г. Папенъ показалъ намъ двухъ телятъ, происшедшихъ отъ смѣси кайяка съ обыкновенною коровой; не смотря на свою молодость, они были очень-дики, но ихъ надѣялись сдѣлать ручными. Ихъ пріобрѣли выгоняя обыкновенныхъ коровъ на пастбище въ степь, гдѣ ходили бизоны, и давъ имъ тамъ свободу на нѣсколько дней. Ничего бы не стоило наловить арканами молодыхъ бизоновъ и потомъ, мало-по-малу, укротить ихъ.

Одинъ воинъ изъ Малыхъ-Осажей принесъ въ Ніон-Шу клочокъ кожи съ волосами, обдѣланный въ деревяиный кружокъ и обрамленный лебяжьимъ пухомъ. Показывая этотъ трофей, онъ провозгласилъ, что Малые-Осажи воинственнѣе своихъ братій и вызывалъ нашихъ похвастать такимъ же доказательствомъ доблести. Большіе-Осажи отвѣчали на это, что они убили больше Паніевъ, чѣмъ малые, и что у нихъ больше добытыхъ на войнѣ непріятельскихъ волосъ.

Семеро Паніевъ слѣдовали за Малыми-Осажами вплоть до ихъ селенія, не могши украсть ни одной лошади. Возвратясь домой, Осажи узнали о ихъ сосѣдствѣ по слѣдамъ, найденнымъ въ маисовыхъ поляхъ, гдѣ Паніи рвали колосья маиса для своего пропитанія. Скрываясь въ лѣсахъ, они ждали удобнаго случая украсть лошадей, чтобъ не возвращаться къ своимъ съ пустыми руками. Малые-Осажи спрятались въ засаду и убили одного Панія, а шестеро остальныхъ бросили оружіе, чтобъ удобнѣе убѣжать. Эти несчастные, безоружные, безъ обуви и безъ одѣялъ, скрывались въ лѣсахъ, подверженные жаламъ мильйоновъ комаровъ; босикомъ имъ бы не дойдти до своихъ селеній, а кромѣ того они не смѣли рвать маисъ, потому-что тамъ ихъ поджидали Осажи. Имъ проходилось оставаться въ своихъ убѣжищахъ, ждать, сдѣлать ударъ или умирать съ голода. Г. Папенъ придумывалъ, какъ бы имъ спасти жизнь, но онъ не имѣлъ средствъ переговорить съ ними. «Еслибъ эти гадины» говорилъ онъ: «которыя меня знаютъ и которымъ извѣстно, что на меня они могутъ положиться, пришли и сѣли ночью у моего огня, то я могъ бы еще скрыть ихъ на нѣкоторое время. Я бы собралъ осажскихъ вождей и сказалъ бы имъ: у меня сидятъ Паніи, которыхъ надобно отпустить. Но дѣло въ томъ, что у этой дряни никогда не явится путной идеи, а кто знаетъ, гдѣ они спрятались? Осажъ не пойдетъ къ нимъ съ совѣтомъ, чтобъ они пришли ко мнѣ: онъ лучше сдеретъ съ нихъ волосы. Мудрено придумать что-нибудь. Ну, да все-равно, надобно будетъ угостить стариковъ — можетъ-быть, и удастся спасти мошенниковъ.» Отъѣздъ нашъ лишилъ насъ возможности узнать, чѣмъ кончилась эта драма. Если несчастные Паніи не догадались и ввѣрились великодушію г. Папена, то они умерли съ голода или были убиты.

Г. Папенъ не хотѣлъ принять вознагражденія за издержки, причиненныя ему нашимъ пребываніемъ. Гостепріимство его было искренно и безкорыстно.

8-го августа распростились мы съ народомъ, который принялъ насъ такъ радушно, и отправились назадъ въ страны просвѣщенныя вмѣстѣ съ метисомъ Швейцаромъ, Ман-Чап-че-Мани и его братомъ, которые оба хотѣли проводить насъ до рѣки Осажа. Вечеромъ мы отдыхали въ степи, безъ шалашей, пустивъ своихъ стреноженныхъ лошадей пастись на свободѣ. Лишь-только мы остановились, къ намъ подъѣхало человѣкъ двѣнадцать знаменитѣйшихъ осажскихъ вождей; они отправились посѣтить г. Эдуарда Шуто, о которомъ узнали, что онъ уже возвратился въ свою ферму на рѣчкѣ Лапани.

Часовъ около одиннадцати слѣдующаго дня, мы расположились на роздыхъ около границы и закусили въ послѣдній разъ во владѣніяхъ Осажей. Воины раскрасились и сдѣлали блестящій туалетъ. Три часа спустя, мы уже были у Доглесса.

Я вообразилъ себѣ, что вхожу во дворецъ и увидѣлъ первую книгу съ неописаннымъ наслажденіемъ. Осажскій языкъ пересталъ раздаваться около меня; всѣ были блѣднолицы и говорили по-англійски. Мы сами до того загорѣли отъ солнца и воздуха, что насъ можно было принять за краснокожихъ. Въ первый разъ послѣ долгаго промежутка времени, нашелъ я туалетъ свой не совсѣмъ-приличнымъ и замѣтилъ со стыдомъ одну старинную прорѣху на своихъ панталонахъ; я поторопился закрыть ее фуражкою и поскорѣе вышелъ, чтобъ переодѣться.

Генералъ Доглессъ угостилъ насъ великолѣпнымъ обѣдомъ, состоявшимъ изъ всего, что только кухня образованности производила изъисканнѣйшаго: намъ дали превосходный ростбифъ съ картофелемъ, маисоваго хлѣба, масла и разнаго молочнаго. Я уже отучился отъ вилокъ и замѣтилъ, что товарищи мои, подобно мнѣ, готовились брать мясо пальцами; мы взглянули другъ на друга съ улыбкою и взялись за вилки. Въ числѣ кушаній было также блюдо чера-уасъ, которое въ степяхъ казалось намъ весьма-лакомымъ, но которымъ мы пренебрегли у Доглесса.

Чера-уасъ — корень одного водоросля, который близко подходитъ къ nymphea. Блѣдножелтые цвѣты его издаютъ нѣжный запахъ; посреди лепестковъ видна ярко-желтая маковка, которой форма походитъ на наконечникъ лейки; изъ верхней части ея, плоской, выходитъ до половины пять или шесть совершенно-черныхъ сѣменъ. Растеніе это водится въ большомъ изобиліи въ Луизіанѣ; въ степныхъ болотахъ оно раскидываетъ по волѣ свои широкіе зеленые листья. Корни его пронизаны во всю длину шестью или восемью каналами, отъ которыхъ чера-уасъ и получилъ свое названіе. Вкусомъ оно нѣсколько походитъ на вареные каштаны; его поливаютъ растопленнымъ бизоновымъ жиромъ.

Г. Эдуардъ Шуто пріѣхалъ къ намъ съ визитомъ съ своей фермы и пригласилъ насъ къ себѣ обѣдать вмѣстѣ съ прибывшими съ нами дикарями. Мы ѣли въ послѣдній разъ сушеныя брюшныя полости бизона и осажскую колбасу, и наконецъ закурили трубку прощанія.

IX.
РѢКА ОСАЖЪ.

На другой день послѣ обѣда, мы отправились вмѣстѣ съ г. Шуто; Ман-Чап-че-Мани и братъ его провожали насъ до фермы Колена, расположенной на рѣкѣ Осажѣ, мили на три ниже миссіи Гармони. Слѣдующій день былъ назначенъ къ отправленію далѣе; но мы напрасно искали своихъ лошадей, пущенныхъ на траву въ ближнемъ лѣскѣ. Дикари пустились по слѣдамъ лошадей, но отъискали только двухъ. Какъ тутъ быть съ нашимъ багажомъ? Мы держали между собою совѣтъ и рѣшили, что Джемсъ отправится съ оставшимися лошадьми сухимъ путемъ до Индепенденса, а другіе два товарища наши и я спустимся въ лодкѣ по Осажу до Миссури, гдѣ найдемъ пароходъ, чтобъ добраться до Сен-Луи. Намъ предстояло плыть двое сутокъ по теченію рѣки.

Мы бесѣдовали между собою въ послѣдній остававшійся намъ вечеръ, и г. Шуто сообщилъ намъ нѣсколько подробностей о Патокахъ, съ которыми онъ нѣсколько разъ былъ въ сношеніяхъ. Онъ однажды сопровождалъ Осажей въ лѣтнюю охоту, увидѣлъ Патоковъ или Команчей на Большомъ-Солончакѣ и рѣшился завести съ ними мѣновую торговлю. Зная хорошо степь, онъ поѣхалъ съ двумя человѣками къ этимъ дикарямъ; но по дорогѣ ему встрѣтилась партія того же народа, которая взяла его въ плѣнъ и уже хотѣла убить, какъ одинъ воинъ, видѣвшій его у Осажей, вступился, и ему дали свободу. Въ-послѣдствіи, онъ прожилъ нѣсколько времени у Патоковъ и выучился говорить на ихъ языкѣ — онъ единственный бѣлый, которому извѣстенъ этотъ языкъ.

Патоки или Команчи такъ многочисленны, что могутъ выставить въ случаѣ нужды тысячь десять воиновъ. Они раздѣлены на нѣсколько отраслей, и каждая имѣетъ своего Великаго-Главу, котораго санъ ни наслѣдственный, ни избирательный. Можно сказать, что званіе его подлежитъ конкурсу, ибо для пріобрѣтенія его надобно добыть волосы съ десяти непріятельскихъ череповъ. Воинъ, представившій старцамъ требуемое число пучковъ, смѣняетъ предводителя, котораго власть признавалась всѣмъ племенемъ; также точно и онъ слагаетъ съ себя верховное владычество, если найдется витязь, пріобрѣвшій себѣ право на власть. Не нужно и говорить, что всѣ племена воинственны какъ-нельзя-болѣе.

Образъ жизни Патоковъ удаляетъ ихъ отъ бѣлыхъ больше, чѣмъ кого-нибудь изъ другихъ краснокожихъ народовъ; бѣлые едва знаютъ ихъ по имени. Патоки ведутъ жизнь вполнѣ-кочевую и слѣдуютъ постоянно за всѣми переселеніями бизоновъ, которыхъ мясомъ исключительно питаются, отъ Техаса до Канады и обратно; не смотря на то, имъ довольно-часто случается терпѣть недостатокъ въ дичинѣ, когда, на-примѣръ, бизоны уходятъ въ долины Скалистыхъ-Горъ, или когда война удаляетъ ихъ самихъ отъ пастбищъ этихъ животныхъ. Тогда они ѣдятъ лошадей, которыхъ изобиліе составляетъ главное ихъ богатство; они воспитываютъ большіе табуны ихъ и производятъ обширную мѣну съ Осажами, которые получаютъ за какое-нибудь одѣяло, за дрянное ружье или коробочку румянъ болѣе или менѣе добрыхъ коней или муловъ. Сверхъ того, они промѣниваютъ Осажамъ за стеклярусъ или домашнюю утварь прекрасные бизоновые плащи, отлично-выдѣланные, разрисованные или вышитые щетинами дикобраза, довольно-цѣнные мѣха, трубки и т. п. Деньгамъ они вовсе не знаютъ цѣны и никогда не берутъ ихъ, — что имъ съ ними дѣлать?

Костюмъ Патоковъ еще первобытнѣе осажскаго, съ которымъ онъ, впрочемъ, имѣетъ много сходства. Мокассины у нихъ такіе же; миты изъ бѣлой замши украшены пучками непріятельскихъ волосъ; бизоновый плащъ разрисованъ уродливыми фигурами или изображеніями сценъ войны и охоты. Рисунки дикарей очень-странны: на той же кожѣ можно видѣть, какъ охотникъ напалъ на слѣдъ звѣря; далѣе, онъ изображенъ въ разныхъ періодахъ погони, такъ-что зритель видитъ и начало ея и конецъ. Фигуры охотниковъ сильно напоминаютъ египетскіе рисунки. На иныхъ кожахъ можно видѣть желтыхъ охотниковъ, верхомъ на синихъ лошадяхъ, гоняющихся за красными или зелеными бизонами.

Щеголи, однако, замѣняютъ бизоновые плащи одѣялами. Почти всѣ краснокожіе, живущіе около границъ Соединенныхъ-Штатовъ, носятъ одѣяла въ томъ видѣ, какъ они имъ были проданы. Осажскіе львы украшаютъ ихъ, впрочемъ, синими или красными пологами своего изобрѣтенія; но Патоки располагаютъ цвѣта на своихъ одѣялахъ иначе: одна половина ихъ красная, а другая синяя, бѣлая или зеленая. Между ногъ они пропускаютъ кусокъ кожи, которой концы прикрѣплены сзади и спереди къ полу. Длинные волосы свои заплетаютъ они въ косы, которыя висятъ по шеѣ и плечамъ, и украшаются серебряными пряжками и стеклярусомъ; вампумы или ожерелья Патоковъ состоятъ изъ ракушекъ и бѣлыхъ камешковъ. Женщины носятъ юпки и туники изъ разрисованныхъ кожъ.

Кочевья Патоковъ всегда располагаются по переходамъ бизоновъ; они охотно остаются въ степяхъ, гдѣ есть лѣски и вода подъ рукою; иначе они бываютъ принуждены брать съ собою запасъ кольевъ и дровъ, ибо имъ часто приходится странствовать по безконечнымъ степямъ, гдѣ не растетъ ни одного дерева. У нихъ можно видѣть первоначальную идею экипажей: Патоки привязываютъ съ боковъ лошади шесты, которые тащатся по землѣ, и на которые накладывается багажъ; туда же садятся на перекочевьяхъ женщины и дѣти. Шалаши у нихъ коническіе, съ отверстіемъ наверху для выхода дыма.

Храбрые Патоки воюютъ почти безпрестанно. Они въ вѣчной враждѣ съ Паніями, Шауанонами, Шайенками и разными племенами Сіусовъ. Они обыкновенно сражаются верхомъ и ходятъ на войну малыми партіями; впрочемъ, въ важныхъ случаяхъ, они собираются весьма-сильными ополченіями.

Въ одномъ сраженіи, девятьсотъ Патоковъ сражались противъ пятисотъ Осажей и ста Сауковъ; триста человѣкъ погибло въ бою, и побѣда досталась Осажамъ отъ одной рѣдко-употребляемой дикими военной хитрости: боясь быть подавленными большинствомъ непріятеля, Осажи вырыли въ землѣ ямы, и, спрятавшись туда, стрѣляли изъ почти-закрытой позиціи; поле битвы осталось за ними, хотя это и не доставило имъ рѣшительныхъ выгодъ.

Страшные всѣмъ своимъ краснокожимъ сосѣдямъ, храбрые Патоки боятся однихъ только Шауаноновъ или Шауніевъ, которыхъ воинскія доблести цѣнятъ высоко. Разъ партія послѣднихъ, не болѣе какихъ-нибудь пятидесяти человѣкъ, была расположена лагеремъ вблизи селенія Патоковъ, состоявшаго изъ двухъ-сотъ шалашей. У нихъ украли моку или жестяную чашку; они тотчасъ же послали къ Патокамъ воина съ объявленіемъ, что если завтра на разсвѣтѣ чашка не будетъ отъискана и возвращена, то они нападаютъ на селеніе. Чашка была имъ возвращена. Такая выходка, поддержанная дерзкою храбростью, совершенно въ характерѣ Шауніевъ.

Многочисленность лошадей у Патоковъ возбуждаетъ зависть въ другихъ народахъ, которымъ почти-всегда удается украсть значительное число ихъ. Осажъ Манка-Шонке увелъ у нихъ однажды пятьсотъ лошадей въ одну ночь — народъ его былъ тогда въ войнѣ съ Патоками. Осажскій вождь хотѣлъ, чтобъ непріятели знали имя отважнаго похитителя; приготовивъ все къ поспѣшному бѣгству, онъ вошелъ въ одинъ шалашъ, поразилъ топоромъ перваго попавшагося ему воина, сказавъ во всеуслышаніе: «Я Манка-Шонке» (Черный-Воинъ), и скрылся въ потьмахъ.

Патоки вооружены ножами и ружьями, которые вымѣниваютъ у своихъ союзниковъ, и топорами и стрѣлами собственнаго произведенія; вмѣсто желѣза, они употребляютъ очень-хорошо обдѣланные острые кремни. Отважность этихъ гордыхъ дикарей безпримѣрна. Они умѣютъ лучше другихъ краснокожихъ прикрываться тѣломъ своихъ коней, но презираютъ подобныя средства: Патоки нападаютъ на непріятеля съ открытою грудью и распростертыми руками, испуская военный крикъ и какъ-будто призывая на себя вражьи пули и стрѣлы; они не боятся смерти, ибо увѣрены, что убитый въ бою витязь будетъ наслаждаться вѣчнымъ блаженствомъ, которое они, разумѣется, понимаютъ по-своему. Они аттакуютъ воиновъ враждебнаго народа въ виду ихъ стана и внушаютъ тѣмъ, къ кому посылаютъ топоръ войны, такой страхъ, что воины противниковъ не осмѣливаются отдаляться поодиначкѣ отъ своего селенія. Патокамъ нужны во что бы ни стало непріятельскіе волосы: десять пучковъ волосъ доставляютъ первенство между своими; волосы женщинъ не входятъ въ этотъ счетъ.

Понятно, что они рѣдко берутъ плѣнниковъ; впрочемъ, они уводятъ къ себѣ въ рабство женщинъ и дѣтей выжженнаго селенія дикихъ или бѣлыхъ, которыхъ удается поймать на разграбленной фермѣ, такого рода экспедиціи въ ихъ вкусѣ, а въ особенности со стороны Техаса. Участь ихъ плѣнниковъ такъ же ужасна, какъ тѣхъ несчастныхъ, которые попадаются въ руки дикарей, обитающихъ въ пампахъ Южной-Америки: лучше, еслибъ они прямо привязывали ихъ къ столбу мученія и лишали жизни.

Плѣнныхъ мальчиковъ нѣкоторымъ-образомъ усыновляютъ воины, у которыхъ они служатъ въ качествѣ конюховъ или невольниковъ. Когда они вырастаютъ, имъ даютъ больше свободы, ибо они не могутъ жалѣть о своихъ семействахъ, которыхъ почти не знали или очень-мало знали, и не захотятъ покинуть своихъ покровителей.

Женщины и дѣвушки дѣлаются женами какого-нибудь воина, но участь ихъ все-таки хуже, чѣмъ участь женщинъ Патоковъ; ихъ употребляютъ въ шалашахъ въ самыя тяжелыя работы. Впрочемъ, тѣ, которыя не пренебрегутъ случаемъ пококетничать съ какимъ-нибудь краснымъ воиномъ, разрисованнымъ киноварью и украшеннымъ окровавленными пучками волосъ, — такія философки могутъ доставить себѣ довольно-сносную участь.

За то мужчинамъ приходится страдать жестоко. Ихъ употребляютъ, во-первыхъ, въ работы, предоставленныя у дикарей однѣмъ женщинамъ, что уже есть знакъ презрѣнія; ихъ заставляютъ объѣзжать самыхъ бѣшеныхъ лошадей; однимъ словомъ, побѣдители употребляютъ въ свою пользу всѣ дарованія, все искусство, которымъ природа и воспитаніе надѣлили несчастливцевъ. Они не смѣютъ и помышлять о женитьбѣ; еслибъ плѣнникъ воспользовался минутною благосклонностью какой-нибудь дикарки, то Патоки накажутъ его съ ужасною жестокостью за такую обиду ихъ народу.

Часто собирается совѣтъ воиновъ, передъ который призываютъ плѣнника и объявляютъ ему близкую и мучительную смерть; его привязываютъ къ столбу, костры зажигаютъ, и несчастный думаетъ, что мученія его прекратятся съ жизнью; начинается уже пытка, но вдругъ воины останавливаются, разсѣкаютъ узы осужденнаго и начинаютъ смѣяться: дѣло въ томъ, что храбрые хотѣли позабавиться. Бѣгство почти невозможно плѣнникамъ: горе тому, кого поймаютъ снова — его неудачная попытка будетъ наказана медленною и мучительною смертью.

Подлѣ такихъ неимовѣрно-варварскихъ поступковъ, проявляются у Патоковъ многія рѣдкія добродѣтели. Если имъ попадется человѣкъ заблудившійся, слабый или раненный, то будь онъ хоть изъ враждебнаго народа, его накормятъ, вылечатъ и отправятъ съ подарками; еслибъ ему вздумалось остаться между ними, его усыновятъ и съ нимъ будутъ обращаться какъ съ братомъ. Одинъ Осажъ, прозванный Патокой, былъ ими найденъ въ степи полумертвый отъ голода; они держали его у себя цѣлые два года, не смотря на то, что были въ то время въ войнѣ съ народомъ своего гостя.

Дикари умерщвляютъ человѣка сильнаго, который можетъ защищаться и вредить имъ самимъ, но никогда не откажутъ въ помощи слабому и безобидному. Они помогутъ страждущему и накормятъ голоднаго.

На другой день, мы купили себѣ лодку, отдали бывшимъ съ нами дикарямъ одѣяла, такъ долго служившія намъ вмѣсто плащей, и пригласили ихъ отобѣдать вмѣстѣ съ нами въ послѣдній разъ. Тогда я не находилъ ничего страннаго въ пріемахъ нашихъ двухъ Осажей, сидѣвшихъ на стульяхъ съ тарелками передъ собою и вилками въ рукахъ; теперь я бы засмѣялся отъ такого зрѣлища. Это напоминаетъ мнѣ одинъ анекдотъ стараго Бѣлаго-Волоса.

Въ 1820 году, президентъ Соединенныхъ Штатовъ пригласилъ въ Вашингтонъ предводителей главныхъ краснокожихъ народовъ. Чтобъ дать имъ понятіе о могуществѣ Американцевъ, онъ показалъ имъ войска, корабли, укрѣпленія, и далъ имъ уразумѣть, что имъ выгоднѣе оставаться въ дружбѣ, чѣмъ воевать съ Манге-Танга (Большими Ножами). Старый Бьлый-Волосъ присутствовалъ также на этомъ собраніи. Вождей угостили обѣдомъ, и они считали себя обязанными употребить за столомъ вилки, по примѣру дѣда (такъ дикари называютъ президента Соединенныхъ-Штатовъ); но наскучивъ совершенно-чуждымъ для него инструментомъ, Бѣлый-Волосъ обратился къ президенту: «Уаконда» сказалъ онъ «далъ намъ руки, чтобъ подносить ко рту пищу, а ты даешь намъ для этого какіе-то инструменты, съ которыми мы не знаемъ что дѣлать; позволь намъ употреблять руки, которыя мы получили отъ Уаконды».

Мы вышли изъ-за стола около полудня. Все было уже готово къ отправленію: весла и гребки, которые мы сами себѣ сдѣлали, необходимый багажъ, оружіе наше и мѣшокъ съ нѣсколькими фунтами соленой свинины, были погружены въ лодку. Г. Шуто и Коленъ разсчитывали, что намъ остается миль шестьдесятъ до Миссури; они обнаруживали нѣкоторыя опасенія и уговаривали насъ отказаться отъ нашего намѣренія; но мы и слышать о томъ не хотѣли, — я считалъ путешествіе внизъ по быстринамъ Осажа, на челнокѣ дикарей, необходимымъ дополненіемъ своихъ странствій по степямъ. Мы вскочили въ челнокъ, простившись съ покидаемыми друзьями, и отвалили отъ берега. Ман-Чап-че-Мани и братъ его въѣхали верхомъ въ воду, чтобъ пожать намъ руку въ послѣдній разъ. Осажскій воинъ сказалъ мнѣ растроганнымъ голосомъ: Оэосъ, Уакантаку Шинка! потомъ, переправившись черезъ рѣку, онъ и товарищъ его скрылись за деревьями. Нѣсколько взмаховъ веслами вывели насъ на теченіе, и челнокъ очутился въ кипящей пѣнѣ быстрины.

Вскорѣ мы потеряли изъ вида домъ Колена; вода несла насъ съ изумительною скоростью; мы должны были грести изо всѣхъ силъ, чтобъ можно было править лодкою, и прилагать все наше вниманіе, чтобъ держаться на глубокихъ мѣстахъ и не наткнуться на огромные камни, которые безпрестанно попадались на пути. Первый опытъ нашъ былъ блистателенъ: пронесшись минутъ пять съ невѣроятною скоростію по бѣшеной быстринѣ, мы опять очутились на болѣе-спокойной водѣ, бывъ только два раза въ опасности опрокинуться.

Рѣка Осажъ раждается нѣсколькими источниками въ области Миссури, къ сѣверу отъ Ніон-Шу, пересѣкаетъ дорогу къ Санта-Фё (въ Мехикѣ, въ Скалистыхъ Горахъ) и направляется къ юго востоку, описывая множество изворотовъ. Потомъ она входитъ въ штатъ Миссури и называется, до нѣкотораго разстоянія ниже миссіи Гармони, Лебяжьимъ Болотомъ. Оттуда она заворачивается къ сѣверо-востоку. Дѣлая нѣсколько длинныхъ изгибовъ, до впаденія своего въ Миссури съ правой стороны, на 144 миле отъ сліянія его съ Миссиссипп. Въ верховьяхъ Осажа множество быстринъ, которыя слѣдуютъ одна за другою почти не прерываясь, потомъ понемногу растягиваются между собою и наконецъ совершенно исчезаютъ, миляхъ въ двѣнадцати или пятнадцати отъ Миссури. Быстрины эти неопасны для легкихъ челноковъ дикарей, въ родѣ нашего, но слишкомъ-мелки для судовъ большаго размѣра. Въ промежуткахъ между ними, теченіе нестерпимо медленно, а когда въ Миссури вода высока, то въ Осажъ дѣлается почти отливъ назадъ.

Намъ не предстояло ни пороговъ, ни пучинъ, а потому мы смѣло подавались впередъ, рискуя только по-временамъ опрокинуться и вымочиться. То челнокъ нашъ летѣлъ стремглавъ по водамъ, то подвигался только на греблѣ по лѣнивому теченію между быстринами. Въ первый день пути, быстрины были многочисленны, силы наши свѣжи, и не смотря на то, что форма челнока не позволяла сгибать ногъ, мы много подвинулись впередъ. Ночь была свѣтлая, лунная; очаровательная свѣжесть оживляла наши силы, и мы гребли припѣвая въ тактъ весламъ извѣстную пѣсню канадскихъ лодочниковъ:

Мы поѣдемъ по водѣ,

Мы поѣдемъ гулять…

Видъ съ рѣки былъ единственный. Ясная ночь позволяла разглядѣть сквозь прозрачный туманъ прекрасный лѣсъ, росшій на берегу. Часто мы сушили весла, и челнокъ безмолвно скользилъ по сонному теченію. Я наслаждался прелестями дивной ночи, но вдругъ снова шумѣла передъ нами бурливая быстрина, и мы опять ударяли въ весла и проносились между камнями.

Прошло уже за полночь. Руки наши устали; надобно было подумать объ отдыхѣ. Долго мы искали мѣста, куда-бы пристать, но вездѣ берега были высоки и круты; наконецъ мы приткнулись къ одному утесу и выкарабкались наверхъ, привязавъ лодку къ корнямъ, выходившимъ изъ трещины. Только-что мы успѣли подняться и зажечь гомерическій костеръ, какъ ночь вдругъ стемнѣла, — то было лунное затмѣніе.

Первымъ попеченіемъ нашимъ было утолить вопіющій голодъ, изощренный двѣнадцатью часами напряженной гребли. Послѣ ужина, каждый расположился спать, какъ могъ; мы караулили поочереди, прислушиваясь внимательно ко всякому шуму. Нѣсколько разъ часовому случалось слышать, какъ сухіе сучья хрустѣли подъ тяжелыми стопами: то были медвѣди, любопытствовавшіе, вѣроятно, узнать, кто осмѣливался тревожить ихъ уединеніе.

Лишь-только восточный горизонтъ началъ багровѣть отъ утренней зари, мы снова сѣли въ свой челнокъ, и, не взирая на вчерашнюю усталость, дружно загребли, быстро удаляясь отъ мѣста ночлега.

Очищенныя для воздѣлыванія мѣста находятся здѣсь въ большихъ разстояніяхъ одно отъ другаго; ихъ можно узнать издали по пустымъ пространствамъ въ лѣсу или по сѣрымъ сучьямъ, оставшимся на обожженныхъ еще въ прошломъ году деревьяхъ. Фермы большей давности имѣютъ смѣющійся видъ. Бревенчатый домъ возвышается среди полей, покрытыхъ прекраснымъ маисомъ, вокругъ котораго возвышается со всѣхъ сторонъ лѣсъ, недавно еще дѣвственный; другія, новѣйшихъ временъ, покрыты мертвыми деревьями, почернѣвшими отъ огня, между которыми показываются клочки почвы, засѣянной маисомъ и арбузами. Напослѣдокъ, жители помѣщаются въ бѣдныхъ хижинахъ, составленныхъ изъ худо сколоченныхъ досокъ, куда набиваются цѣлыя семейства; но пройдетъ нѣсколько лѣтъ, и обгорѣлые пни исчезнутъ, а плантеры помѣстятся съ комфортомъ въ другихъ домахъ, болѣе роскошныхъ и удобныхъ.

Между-тѣмъ, усталость начинала одолѣвать насъ, а рѣка, расширявшаяся болѣе и болѣе по-мѣрѣ-того, какъ мы по ней спускались, текла медленнѣе. Чтобъ подаваться впередъ, надобно было грести сильнѣе; но утомленіе усугублялось, и мы по-временамъ опускались на дно лодки, чтобъ хоть немного отдохнуть. Солнце жгло безъ милосердія; но вдругъ погода, постоянно-прекрасная, внезапно перемѣнилась, и пошелъ проливной дождь. Мы думали было укрыться подъ нависшими надъ водою вѣтвями ивъ, опутанными ліанами и дикимъ виноградомъ; но убѣжища эти, непроницаемыя для солнечныхъ лучей, не надолго укрыли насъ отъ потоковъ дождя, которые вскорѣ пробили насквозь и попоны, единственную, взятую нами съ собою защиту отъ непогодъ. Мы пожалѣли тогда объ отданныхъ дикарямъ одѣялахъ и бизоновыхъ плащахъ, но было уже поздно.

Не смотря на дурную погоду, мы прибыли въ Осцеолу, первый городъ, попадающійся путешественникамъ, которые спускаются по Осажу. Въ августѣ 1840 года, Осцеола состояла изъ двѣнадцати или тринадцати домовъ. Жители, которыхъ мы нашли почти всѣхъ въ магазинѣ, были въ неизбѣжныхъ черныхъ фракахъ, разсуждали о политикѣ и поглядывали на насъ довольно-косо, вѣроятно по причинъ отросшихъ бородъ, болѣе чѣмъ небрежнаго костюма и французскаго произношенія; но звукъ нѣсколькихъ кстати обнаруженныхъ долларовъ доставилъ вамъ вскорѣ болѣе вниманія. Я хотѣлъ напиться молока, чтобъ утолить мучившую меня лихорадочную жажду, но въ этомъ исключительно-земледѣльческомъ городъ не было возможности достать его, и мнѣ предлагали въ замѣнъ соленаго масла!

Мы уѣхали изъ Осцеолы, и часа въ четыре пристали къ одной фермъ, гдѣ мнѣ наконецъ дали чашку молока; тамъ же огорчили насъ извѣстіемъ, что отъ Осцеолы до устья Осажа считается 231 миля разстоянія; а такъ-какъ ферма Колена въ 70 миляхъ отъ этого города, то намъ отъ нея до Миссури приходилось проѣхать 301 милю вмѣсто обѣщанныхъ шестидесяти. Уныніе овладѣло нами до того, что мы въ тотъ вечеръ немного подвинулись впередъ. Возвратиться не было возможности, а потому, скрѣпя сердце, мы пристали къ берегу и развели съ горя исполинскій огонь. Но, увы! несчастія наши этимъ не кончились: мѣшокъ съ провизіею былъ изорванъ и пустъ! Пока мы были на фермѣ, собаки забрались въ челнокъ, пожрали все и, какъ-будто въ насмѣшку, оставили на днѣ мѣшка одну чисто-оглоданную кость.

Горестный день! Все вооружилось противъ насъ: дождь, усталость, голодъ; ночь мы провели весьма-грустно. Когда у человѣка лихорадка, пустой желудокъ, и ему предстоитъ не видать жилья въ-продолженіе двухъ сутокъ, то онъ вообще дурно спитъ. Къ-тому же, бивуакъ былъ прескверный. Мокрый песокъ покрывалъ островишко, на которомъ мы расположились; попоны наши были въ прорѣхахъ, и комары мучили нестерпимо. Я бы готовъ былъ забыть всѣ эти неудобства, еслибъ меня не мучила лихорадка и еслибъ я не имѣлъ въ перспективѣ пропоститься весь завтрашній день. Впрочемъ, философія, которой спасительнымъ урокамъ мы поучились у Осажей, взяла мало-по-малу верхъ, а съ нею возвратилась и веселость.

На разсвѣтѣ слѣдующаго дня, проѣзжая подъ деревьями, мы увидѣли множество сидѣвшихъ на вѣтвяхъ, внѣ нашихъ выстрѣловъ, дикихъ индѣекъ. Глупыя птицы вытягивали шею, чтобъ взглянуть на насъ; мы тщетно старались свалить которую-нибудь изъ нихъ, но не было возможности. Мы поочередно садились грести и править челнокомъ; гребля натерла намъ руки, а ноги нестерпимо болѣли отъ неловкаго положенія, въ которомъ мы должны были сидѣть. Я забывалъ голодъ и лихорадочный жаръ, чтобъ только не оставлять всего труда моимъ измученнымъ товарищамъ; но часто противъ воли весло выпадало у меня изъ рукъ, и я сонный опускался на дно челнока.

Мы было-надѣялись, что теченіе усилится и что намъ попадутся какія-нибудь жилья; видя и эти ожиданія обманутыми, мы не-на-шутку стали тужить, особенно къ вечеру — намъ встрѣчались только покинутыя, выжженныя для посѣвовъ мѣста. Наконецъ, когда уже наступила ночь, я разглядѣлъ впереди дымокъ, а потомъ и домикъ; при этомъ видѣ, силы наши удвоились, и челнокъ полетѣлъ стрѣлою къ желанному жилью. Приставъ къ берегу, я такъ настоятельно уговаривалъ своихъ товарищей переночевать въ этомъ мѣстѣ, что они согласились на мою просьбу, хотя и располагали запастись здѣсь только провизіей и ѣхать дальше. Никакое ложе не казалось мнѣ никогда въ жизни восхитительнѣе кровати, которою подѣлился со мною одинъ старый янки, не смотря на то, что онъ во снѣ надѣлялъ меня толчками безъ счета и что ноги его рѣдко оставались въ покоѣ.

Мы отправились далѣе съ хорошимъ запасомъ и плыли въ-продолженіе цѣлаго дня то вдоль великолѣпныхъ лѣсовъ, населенныхъ оленями и дикими индѣйками, то мимо остроконечныхъ скалъ, которыхъ подошва омывалась рѣкою; изъ трещинъ ихъ выходили сосны и красные кедры, а надъ вершинами пароли бѣлоголовые орлы.

Всѣ попадавшіеся намъ обыватели переселились сюда изъ восточныхъ штатовъ Союза; всѣ они казались людьми здороваго сложенія, но въ каждомъ семействѣ было по три или по четыре больныхъ неизлечимыми перемежающимися лихорадками; дѣти, родившіяся на этихъ нездоровыхъ берегахъ, обнаруживали сильное расположеніе къ золотухѣ.

Предпріимчивость Американцевъ внушила имъ идею попытаться устроить пароходство по рѣкѣ Осажу; не смотря на опасности быстринъ, два парохода поднялись весною 1840 года до Осцеолы; но одинъ разбился на обратномъ пути, миляхъ въ 150 отъ Миссури; мы видѣли обмелѣвшій кузовъ его, до половины зарытый въ пескѣ.

Вновь запаслись мы провизіей въ городѣ Уассоу (Wassaw). Я не могъ его видѣть, потому-что лежалъ на днѣ челнока въ жестокой лихорадкѣ и не имѣлъ даже силы грести. Наконецъ, мы почувствовали, что приближаемся къ Миссури: вода дѣлалась глубже, теченіе почти уничтожилось; по-временамъ казалось даже, что въ Осажѣ дѣлался родъ отлива, въ которомъ мы подвигались весьма-медленно и съ большими усиліями. Миссури, разбухшій значительно отъ разлива своихъ верхнихъ данниковъ, былъ гораздо-выше Осажа, которому удѣлялъ часть водь своихъ, такъ-что уровень между обѣими рѣками возстановлялся застоемъ Оссажа.

Прошло десять дней съ-тѣхъ-поръ, какъ мы оставили ферму Колена. Вечеромъ мы попросили гостепріимства у одного прибрежнаго жителя. Онъ не могъ насъ принять, потому-что шестеро изъ его дѣтей были больны, но указалъ намъ покинутую лачужку на противоположномъ берегу, въ которой мы могли расположиться на свободѣ; при этомъ случаѣ, онъ объявилъ намъ, что до Миссури остается только двѣнадцать миль. Такая вѣсть обрадовала насъ невыразимо — тяжкіе труды наши приближались къ концу. Мы нашли хижину въ довольно-хорошемъ состояніи и съ печью, но почти совершенно-спрятавшуюся за хворостникомъ и густыми травами, которые снова овладѣли почвою, отнятою у нихъ на время для земледѣлія. Мы развели огромный огонь, набросавъ туда сорванныя съ крыши доски, и спокойно уснули на полу, завернувшись въ свои попоны, которыя на этотъ разъ были сухи.

Желаніе поскорѣе пріѣхать, усталость и медленность теченія, сдѣлала для меня безконечными остававшіяся двѣнадцать миль; а между-тѣмъ, виды были живописцы и оживлялись многочисленными полями, паровыми пильными машинами, большими стадами и несчетными стаями крикливыхъ попугайчиковъ. Но я не обращалъ вниманія ни на что и думалъ только о цѣли. Около полудня, мы выѣхали изъ прозрачныхъ водъ Осажа въ мутный и быстрый Миссури, широкій какъ озеро. Мы пристали къ берегу на милю ниже совпаденія обѣихъ рѣкъ и вышли къ г. Вилльямсу, у котораго прожили четверо сутокъ, въ ожиданіи парохода, который доставилъ бы насъ въ Сен-Луи. Наконецъ, пришелъ этотъ желанный пароходъ и высадилъ насъ на другой день 25 августа на набережной Сен-Луи. Джемсъ прибылъ сюда шестью сутками раньше и очень безпокоился на нашъ счетъ.

Въ Сен-Луи я слегъ въ постель отъ усилившейся лихорадки, и въ-продолженіи семи дней не видѣлъ и не зналъ ничего, что вокругъ меня происходило. Я обязанъ жизнію стараніямъ доктора Трюдо, по милости котораго могъ отправиться 6 сентября на пароходѣ въ Цинциннати. Г. Геренъ былъ вмѣстѣ со мною и также очень пострадалъ отъ лихорадки, а остальные наши спутники въ странствіяхъ по осажскимъ степямъ поѣхали большими озерами въ Нью-Йоркъ. Мы, больные, избрали себѣ болѣе-спокойный, но не менѣе-прекрасный путь: поднялись по Огайо до Питтсбурга, потомъ по Пенсильванійскому-Каналу до горъ Длеггани, а оттуда по единственной въ мірѣ желѣзной дорогѣ въ Голлидейсбургъ, и наконецъ, снова каналами, до Гаррисбурга.

На рѣкахъ и каналахъ попадалось намъ множество лодокъ, украшенныхъ отличительными знаками двухъ кандидатовъ на президентство Соединенныхъ-Штатовъ: генерала Гаррисона и г. Фан-Бюрена. По берегамъ, у каждаго дома возвышалась мачта, на которой развѣвался флагъ съ написаннымъ огромными литерами именемъ избираемаго президента. Когда встрѣчались два парохода, то всѣ пассажиры выходили на палубу, чтобъ узнать политическое мнѣніе проходившихъ; тогда, смотря по согласію или разногласію этихъ мнѣній, раздавались рукоплесканія или брань и упреки.

Въ городахъ, черезъ которые мы проѣзжали, въ числѣ прочихъ и въ Ланкастрѣ, видѣли мы длинныя процессіи избирателей, важно шествовавшихъ за знаменами, на которыхъ можно было прочитать какія-нибудь восклицанія въ пользу или противъ одного изъ кандидатовъ на президентство. На площадяхъ, окруженные кучками народа и взгромоздившись на что-нибудь, ораторствовали, размахивая руками, жаркіе партизаны Гаррисона или Фан-Бюрена. Крикомъ своимъ, жестами и декламаціею, люди эти напоминали мнѣ лекарство-угля моихъ краснокожихъ друзей.

Желѣзныя дороги доставили насъ въ Филадельфію, а потомъ въ Нью-Йоркъ, откуда я отправился въ Гавръ 25 сентября. Въ Гавръ прибылъ я 24 октября, послѣ одиннадцатимѣсячнаго отсутствія.

А. БУТАКОВЪ.

"Отечественныя Записки", №№ 10, 12, 1846, №№ 1, 2, 1847

---

1. Хлѣбная водка.
2. Плавникомъ называютъ поморскіе жители Астраханской-Губерніи лѣсъ, выбрасываемый моремъ на берега. Находя это названіе соотвѣтственнымъ, я рѣшился употребить его и здѣсь. Прим. переводчика.
3. Выдѣланная шкура бизона, котораго Американцы и креолы называютъ также буйволомъ.
4. Извѣстно, что краснокожіе воины сдираютъ съ макушки головъ своихъ непріятелей кожу съ волосами и носятъ эти трофеи на поясѣ въ знакъ торжества.
5. Сауки — отрасль большаго народа «Сіусовъ».
6. Когда дикарю приснилось, что онъ долженъ умереть, или когда онъ добровольно обрекаетъ себя на смерть, онъ надѣваетъ все, что у него есть лучшаго и самаго блестящаго. Онъ хочетъ дать знать своимъ врагамъ, что они убили великаго воина, порядочнаго человѣка, какъ выражаются промышленики-креолы.
7. Такъ называютъ хозяевъ хижинъ, въ которыхъ иногда помѣщается нѣсколько семействъ.
8. Креольское сокращеніе слова Осаусъ; сами дикари называютъ себя обыкновенно Уасса вмѣсто Уачачахъ.
9. Крашеныя дѣвушки или женщины — значить женщины дурнаго поведенія.
10. За Арканзасомъ попадается много дикихъ розъ: это маленькій дикій шиповникъ, стелющійся по землѣ; цвѣтокъ его темнорозовый.