1802 год
август.В 1802 г., августа 7-го дня, определен я был начальником над двумя кораблями, которые назначено было отправить в Камчатку и к северо-западным берегам Америки. Предполагаемо было отправить сию экспедицию в сем же году, чего, однако ж, произвести в действие было не можно. Быв уверен, что кораблей, на таковой конец годных, не только совсем не было, но и сыскать их в России нельзя, почитал я предприятие сие невозможным, хотя для отвращения сего препятствия думали послать грузы в Гамбург и там купить корабли; но как надлежало в таком случае весьма спешить и покупкою и нагрузкою кораблей и при всем том нельзя было отправиться прежде октября или ноября, то счел я за необходимо нужное представить о всех вредных следствиях, какие могут произойти от позднего отправления и поспешной покупки кораблей, от благонадежности которых должен зависеть успех экспедиции, тем более что я имел намерение идти около мыса Горна, к которому, по выходе из Гамбурга в октябре или ноябре месяце, следовало прийти в самое худое время года. Представление сие было уважено, и отправление отложено до другого лета.
Выбор начальника другого корабля предоставлен был моей воле. Я избрал капитан-лейтенанта Лисянского, отличного морского офицера, служившего со мною вместе во время последней войны в английском флоте и уже бывшего в Америке и Ост-Индии, почему я и имел случай узнать его. Путешествие наше долженствовало быть продолжительно, и для благополучного окончания оного требовалось общей ревности, всегдашнего единодушия, честных и беспристрастных поступков. Противное сему могло бы подвергнуть нас многим весьма неприятным, а может быть, и бедственным приключениям, тем более что вся экспедиция хотя и состояла из людей военных, однако была не совсем военною, но частию и коммерческою. Таковые причины налагали на меня обязанность избрать начальником другого корабля человека беспристрастного, послушного, усердного к общей пользе. Таковым признал я капитан-лейтенанта Лисянского, имевшего как о морях, по коим нам плыть надлежало, так и о морской астрономии в нынешнем усовершенствованном ее состоянии достаточные познания.
сентябрьСчастливый успех путешествия зависел от верной на хорошие корабли надежды, почему необходимость требовала поступить при покупке оных с величайшей осторожностью. Для сего капитан-лейтенант Лисянский, вместе с корабельным мастером Разумовым, молодым, знающим человеком, отправлены были в сентябре месяце в Гамбург в надежде найти там удобные для сего путешествия корабли, каковых, однако ж, они по прибытии в сей город отыскать не могли. Итак, не теряя времени, поспешили в Лондон, как такое место, в котором уже с достоверностью найти их уповали; но и там находили покупку сию не весьма легкой. Наконец получено в С.-Петербурге известие, что куплены ими в Лондоне два корабля, за которые заплачено 17 000, да за исправление оных еще 5 000 фунтов стерлингов; один в 450 т., трехлетний; другой в 370 т., пятнатцатимесячный. Первому дано имя «Надежда», второму — «Нева».
В январе 1803 г. оставил я Ревель, тогдашнее место моего пребывания, 1803 год
январьи отправился в С.-Петербург, дабы самому лично находиться для приготовления нужных вещей к путешествию. По прибытии моем в сей город узнал я о новом расположении. Его императорскому величеству представлено было, что при сем путешествии может быть весьма удобным посольство в Японию. В 1792 году во время царствования Екатерины II таковое же посольство было предприемлемо, но некоторые обстоятельства много намерению сему повредили. Во-первых, грамота к японскому императору написана была не от самой императрицы, но от сибирского ее наместника. Во-вторых, российское с посольством судно пришло тогда не прямо в Нагасаки, единственное место, определенное для кораблей иностранных, но остановилось в гавани острова Иессо. Сии два обстоятельства крайне огорчили высокомерного японского монарха. Сверх того, и выбор лица, которому препоручено было исполнение сего важного предприятия, оказался неудачным. Лаксман был человек мало способный к уловкам, могшим приобресть доверенность от державы завистливой и подозрительной. Но, невзирая на то, японцы приняли его хорошо, и он привез с собою письменное позволение, состоявшее в том, что один российский корабль может ежегодно приходить для торговли в Нагасаки, но только в одно сие место и притом в безоружном состоянии; в противном случае корабль и люди будут удержаны как пленные. Десять лет прошло, но Россия не воспользовалась таким позволением. Ныне, когда особенно стали помышлять о распространении торговли, казалось, наступило удобное время испытать, не можно ли вступить в торговый союз с Японией. Для произведения сего в действие назначили посланником действительного статского советника Резанова. Собрание, бывшее по сему предмету[1], рассуждало, что отправляемое на сих судах посольство задержит возвращение оных целым годом долее, а чрез сие торговые выгоды понести могут немаловажный ущерб. Государь император, дабы не причинить коммерции сего убытка, принял один корабль на свое полное содержание с предоставлением притом компании права нагрузить оный своими товарами настолько, сколько удобность позволять будет. Сие благоволение монарха достаточно вознаградило предполагаемые Американскою компанией убытки. Выше сказано, что одному только кораблю позволено приходить в Нагасаки. Итак, положено кораблям разлучиться у островов Сандвича, откуда «Надежда» долженствовала идти прямо в Японию; по совершении же дел посольственных — на зимование или в Камчатку, или к острову Кадьяку; «Нева» же прямо к берегам Америки, а оттуда на зимование к Кадьяку. Следующим потом летом оба корабля, соответственно первому предположению, нагрузясь товарами, должны были отправиться в Кантон, а из оного в Россию. По распоряжении всего, таким образом, утвержден был г-н Резанов в звании чрезвычайного к японскому двору посланника и пожалован камергером и орденом Св. Анны 1-й степени. Американская компания уполномочила его в учреждении лучшего управления селениями на островах и на берегу Америки и вообще в заведении всего, что к выгодам компании способствовать может. Для императора Японии и его вельмож готовились богатые подарки. Между тем, дабы более надеяться на хороший прием в Нагасаки, послали в Иркутск за теми японцами, которые, по претерпении кораблекрушения в 1793 г. у островов Алеутских, находились там с 1797 г.; к сему приглашены были из них только не принявшие христианской веры и желавшие возвратиться в свое отечество. Также, дабы придать посольству более блеска, позволено было посланнику взять с собою несколько молодых благовоспитанных особ в качестве кавалеров посольства. По удовольствовании посольства свитою, состоящею из молодых путешественников, любопытствующих видеть свет и отправляющихся на казенном содержании, оставалось пожелать и таких долговременно упражнявшихся в науках людей, которые могли бы в путешествии сем собрать более полезных примечаний. Сего ради представил я его сиятельству графу Румянцеву, чтоб пригласить к сему путешествию искусного астронома, который тем более нужен, что Южное полушарие редко посещаемо было астрономами и что там к усовершенствованию как сей науки, так и физики могут открыться важные предметы. Сей министр, оказывающий всегда усердие к пользе и славе своего отечества, обрадовал меня скорым своим на то согласием и взялся немедленно доложить о том государю, которого отеческое попечение не позволяло уже мне в исполнении моего желания сомневаться. Скоро потом граф Румянцев написал к славному астроному Зеебергской обсерватории, от коего по кратком времени получил ответ, что ученик его астроном Горнер, уроженец швейцарский, решился предпринять с нами путешествие. Да позволено будет мне изъявить здесь благодарность достойному наставнику сего астронома, бывшего мне таким спутником, которого дружеством я могу хвалиться. Прошедшею осенью еще приглашен также был к сему путешествию естествоиспытатель, доктор Тилезиус из Лейпцига. Сверх того, назначили двух живописцев Академии художеств, из коих один, по недостатку на корабле места, должен был остаться.
Июнь, 5В 5-й день июня 1803 г. прибыли купленные корабли из Англии в Кронштадт; я немедленно поспешил туда из С.-Петербурга для осмотрения оных и нашел оба как в рассуждении построения, так и внутреннего расположения их в хорошей исправности. Г-н посланник Резанов желал находиться на моем корабле, и как он имел при себе немалую свиту, то и надлежало мне избрать для себя корабль «Надежду», превосходивший «Неву» величиною. По точнейшем осмотрении корабля моего нашел я нужным переменить на нем две мачты и весь такелаж, что стоило нам многих трудов и времени. Без ревностного содействия и пособия г-на капитан-командора Мясоедова, бывшего тогда капитаном над портом, и помощника его, капитана Быченского, долго не мог бы я окончить сей работы. Обязанность требует изъявить им здесь мою благодарность.
Июль. 6Июля 6-го дня, отдал я приказ вывести корабли на Кронштадтский рейд, в чаянии через несколько дней отправиться в путь; но прежде отшествия нашего имели мы счастие увидеть в Кронштадте государя императора, прибывшего туда с намерением обозреть те корабли, которые в первый раз понесут российский флаг округ света. Такое происшествие, последовавшее через целое столетие от начала преобразования России, предоставлено было царствованию Александра I. Его величество изволил со шлюпки сойти прямо на корабли наши. Он обозрел все с величайшим вниманием и был доволен добротою как кораблей, так и разных вещей, привезенных для путешествия из Англии; благоволил разговаривать с корабельными начальниками и с удовольствием смотрел несколько времени на работу, которая тогда на кораблях производилась. Я особенно почитаю себя счастливым, что имел удобный случай принести государю императору всеподданнейшую мою благодарность за оказанные мне милости; ибо незадолго пред сим благоволил он пожаловать жене моей на 12 лет с одной деревни доходы, составляющие ежегодно около 1500 рублей, дабы, по собственному его величества изречению обезопасить благосостояние жены моей во время продолжительного и неизвестности подверженного отсутствия ее мужа. Сие не ожидаемое благодеяние было столь для меня лестно, что я чувствовал цену оного более, нежели когда бы то пожаловано было собственно мне.
Капитан-лейтенант Лисянский, купивший, как выше сказано, корабли в Лондоне, привез с собой оттуда и все необходимо нужные для путешествия английские вещи. Между оными находились: знатный запас лучших противоцинготных средств, как то: похлебочный, солодовый и еловый экстракты, сушеные дрожжи и горчица; сверх того, лучшие лекарства, купленные по доставленной ему в Англию росписи, сделанной корабля моего доктором Еспенбергом. При сем выписал я шесть хронометров, также полное собрание астрономических и нужных физических инструментов. Четыре хронометра были работы арнольдовой, а два пеннингтоновой. По получении оных, отвез я их немедленно в С.-Петербург и вручил академику Шуберту, принявшему с охотою на себя труд оные поверить; за сие обязан я ему тем большею благодарностью, что он должен был пожертвовать для сего немалым временем, уделяя оное от ученых своих упражнений, сделавшихся необходимыми для всех европейских математиков. Инструменты были все работы траутоновой. Оные состояли для каждого корабля из одного окружного инструмента, 12 дюймов в поперечнике, с подвижным нониусом и подножием к оному, изобретения Мендозова; из двух десятидюймовых секстантов с подножиями, из одного пятидюймового секстанта, двух искусственных горизонтов, одного теодолита, двух пель-компасов, одного барометра, одного гигрометра, нескольких термометров и одного искусственного магнита. Стрелка наклонения и трехфутовый ахроматический телескоп для наблюдения на берегу закрытий звезд и затмений юпитеровых спутников, хотя также выписываемы были мною, но Траутон оных не доставил. Недостаток сей вознагражден после в бытность нашу в Англии. Инструменты, привезенные астрономом Горнером из Гамбурга и другие купленные им потом в Англии, были следующие:
1. Инструмент прохождений, подвижный, с кругом для измерения высот, показывающий до 10 секунд.
2. Десятидюймовый секстант Траутонов.
3. Секундник.
4. Прибор для определения длины секундного отвеса г-на Цаха с серебряными двойными конусами и микрометрическим циркулем.
5. Прибор с непременным отвесом или маятником.
6. Квадрант 1 фута в полупоперечнике с разделением на 90 и на 96°, который можно ставить горизонтально и вертикально.
7. Трехфутовый инструмент прохождений, г-на Траутона.
8. Часы с деревянным отвесом Брукбенкса.
9. Термометр Сиксова изобретения, показующий степень прежде бывшей теплоты и холода, служащий дополнением машины, употребляемой к измерению холода воды в глубине моря, полученный мною от г-на адмирала Чичагова и сделанный российским художником Шишориным.
10. Дорожный барометр Траутонов.
11. Электрометр Соссюров.
12. Гигрометр Траутонов.
13. Гигрометр г-на де Люк.
14. Два карманные секстанта.
Сверх сего, знатное собрание морских карт и отборных книг удовлетворяло с сей стороны совершенно моему желанию, но драгоценная вещь, которую мы имели и коею одолжены достохвальному рвению к общей пользе барона Цаха, состояла в прекрасной копии новых Бирговых лунных таблиц, удостоенных Французским национальным институтом награждения, которое после первым консулом удвоено. Нам предоставлено было сделать первое употребление славных таблиц сих, исправленных даже до апреля сего года. Удивительная верность делает их для мореплавания чрезвычайно полезными. Посредством оных определяется географическая долгота на море с такою точностью, которая превосходит все изобретенные до сего к тому способы. Они показывают место луны даже до трех секунд, Мейеровых же, исправленных Мазоном, погрешность простирается иногда до 30 секунд.
Не совсем почитаю я излишним сказать здесь нечто вообще о приготовлении кораблей наших к походу. Оно было первое такого рода в России, а потому многое заслуживает быть известным, хотя и не для каждого читателя будет то равно стоящим внимания. Выбор всех для корабля моего офицеров и матросов предоставлен был мне совершенно; и так избраны мною: первым, лейтенант и кавалер Ратманов. Он служил в сем чине 13 лет, из коих 10 был сам начальником военного судна, и в последнюю войну против французов, за отличную храбрость и деятельность, награжден был орденом Св. Анны 2-й степени. Вторым, лейтенант Ромберг, служивший в 1801 г. под начальством моим на фрегате «Нарве», где и имел я случай узнать его достоинство. Третьим, лейтенант Головачев; сего назначил я, не знав его вовсе, а единственно потому, что похваляем был всеми. Он был офицер весьма искусный, и я во все путешествие в выборе его не раскаивался, даже до того несчастного с ним приключения, которое последовало на возвратном пути нашем в бытность на острове Св. Елены. Четвертым, лейтенант Левенштерн, находившийся прежде шесть лет в Англии и Средиземном море под начальством адмиралов Ханыкова, Ушакова и Карцова. Он, по окончании войны, желая получить сведения о мореходстве чужих держав, вышел незадолго пред сим в отставку и отправился во Францию для вступления там в службу, откуда, услышав о моем путешествии, поспешил обратно в Россию и в Берлине нашел уже отправленное от меня к нему приглашение. Мичман барон Беллингсгаузен, коего избрал я, не знав его прежде лично, так же как и лейтенанта Головачева, но отзыв других о хороших его знаниях и искусстве, в разных до мореплавания относящихся предметах, был тому причиною. Врачом для корабля моего избрал я доктора медицины г-на Еспенберга, человека в науке своей весьма искусного, опытного и бывшего уже с давнего времени моим приятелем[2]. Известный г-н Коцебу, желая, чтобы оба в Первом шляхетном кадетском корпусе воспитавшиеся его сына могли воспользоваться сим путешествием и чтобы они находились на моем корабле, просил о том высочайшего соизволения, в котором и не было ему отказано. Сколь ни прискорбно было г-ну Коцебу разлучиться с своими сыновьями столь молодых лет, но следствия разлуки с избытком вознаградили сие его пожертвование, ибо путешествие сие было для них весьма полезно; они возвратились благополучно к своим родителям, обогатив ум свой новыми познаниями.
Команда корабля моего состояла из 52 человек, между коими находилось 30 матросов, молодых и здоровых, явившихся ко мне охотою еще при начале предположенной экспедиции. Пред самым кораблей отходом нашел, однако, я нужным двух из них оставить, потому что у одного оказались признаки цинготной болезни, другой же, за 4 месяца пред тем женившийся, сокрушаясь о предстоящей с женой разлуке, впал в глубокую задумчивость. Хотя и обеспечил я жену сего последнего, выдав ей наперед полное его годовое жалованье, в 120 рублях состоявшее, и хотя он действительно был здоров, однако, невзирая на то, не хотел я взять с собою человека, в коем приметно было уныние, ибо думал, что спокойный и веселый дух в таком путешествии столько же нужен, как и здоровье, а потому и не надлежало делать принуждения.
Каждый из матросов снабжен был достаточно бельем и платьем, выписанными большей частью из Англии; для каждого из них приказал я заготовить тюфяки, подушки, простыни и одеяла; сверх того, для большей благонадежности, еще запасное белье и платье. Корабельная провизия была вообще самая лучшая. Приготовленные в С.-Петербурге белые сухари не повредились чрез целые два года. Солонина взята мною санкт-петербургская и гамбургская; первая оказалась отменной доброты, так что чрез все время путешествия не повредилась нимало. Поелику это был первый опыт, что мясо, посоленное российской солью, через три года во всех климатах осталось неповрежденным, то признательность требует, чтобы имя приготовлявшего оное было известно. Это был Обломков, санкт-петербургский купец третьей гильдии.
Масла взял я малое количество, для того что оно между поворотными кругами обыкновенно портится и делается для здоровья вредным; вместо оного запасся довольно сахаром и чаем как лучшим противоцинготным средством. Всего более к сохранению здоровья людей надеялся я на действие кислой капусты и клюквенного сока. Итак, казалось, что все приведено в надлежащую исправность, но, к немалой заботе, усмотрел я еще при нагрузке, а особливо в походе, что бочки были ненадежны, отчего и произошло, что многое испортилось прежде времени; особенно сожалел я о потере большей части кислой капусты, которой почти две трети принужден был бросить в море. Большую часть сухарей, по недостатку на корабле места, должны были переложить в мешки, хотя и опасались, что оные в таком состоянии подпадут скорейшей порче. Главнейшее затруднение в приготовлении моего корабля состояло в наблюдении сугубой выгоды; хотя корабль и принадлежал императору, однако он позволил Американской компании, как выше упомянуто, нагрузить его по возможности своими товарами, о количестве коих, равно и о назначенных в Японию подарках, не мог я прежде получить точного сведения; особливо же о последних оставался до самого конечного времени в неизвестности. Мы находились уже на рейде, но и тогда привозили еще из С.-Петербурга многие вещи. Не имея для погрузки оных места, пришел я в немалое затруднение. Обстоятельства принудили меня при сем случае взять такие меры, которые впоследствии могли быть неприятны, а именно: я должен был оставить девятимесячную провизию солонины, сухарей и немалое количество такелажа; невзирая на то, корабль был так наполнен, что не только служители помещались с теснотою, опасною для здоровья, но даже и самый корабль во время крепкого ветра мог от излишнего груза потерпеть бедствие. Если бы груз и провизия, также и назначенные в Японию подарки, доставлены были в Кронштадт благовременнее, тогда бы можно было легко расчислить, сколько чего с удобностью поместится; но сверх позднего отправления, еще и беспрестанные западные ветры причиняли в привозе вещей из С.-Петербурга немалую остановку. Находясь на рейде целые три недели, могли бы мы иметь довольно времени перегрузить корабль, но ежедневное ожидание посланника учинить того не позволяло; притом же предоставлял я себе сделать сие в Копенгагене, где и без того надобно было перегружаться, потому что надлежало взять нам 80 оксофтов французской водки и поместить на корабле нашем. Во время стояния на Кронштадтском рейде часто посещали нас многие из С.-Петербурга; причем оказываемо было великое удивление, что мы с таким тяжелым и, следственно, опасным грузом дерзаем пускаться в столь далекое путешествие. По донесению моему его сиятельству графу Румянцеву о весьма ненадежном нашем положении прибыл он августа 2-го числа вместе с товарищем министра морских сил на мой корабль, чтобы изыскать средства к отвращению помянутого неудобства. Они рассудили, что облегчение корабля должно сделать в Копенгагене снятием с него такого груза, какой покажется излишним. В рассуждении же тесноты на оном положено, чтоб из 25 офицеров пятерых отменить, из числа тех, кои в свите посланника находились волонтерами. Хотя рвение господ сих было так велико, что они охотно соглашались отказаться от всех удобностей и быть наравне с матросами, однако я не мог принять сего как потому, что почитал крайне жестоким исключение благородных воспитанных юношей из своего общества, так и потому, что служители и без того стеснены были чрезмерно, и я охотно желал бы для доставления им лучшего покоя несколько из них оставить, если бы число оных не было мало. После такового распоряжения министров мог я почитать себя совершенно готовым к отходу; почему отдав капитан-лейтенанту Лисянскому сигналы и предписания, как поступать в походе, и в каких местах в случае разлучения опять соединяться, ожидал только благополучного ветра. Июля 20-го доставлены на корабль мой хронометры, находившиеся четыре недели на Академической обсерватории, где поверены они были г-ном статским советником Шубертом по солнцу и многим звездам.
Июля 18-го, в полдень, на обсерватории больший арнольдов хронометр под № 128 (Box time keeper) показывал менее среднего времени С.-Петербурга 2 часами 9′,4″ суточное оного отставание было 9,376''. Арнольдов же карманный под № 1857 показывал менее среднего времени С.-Петербурга 1 часом 55′42,97″. Суточное его отставание было 7,513''. Третий карманный пеннигтонов хронометр показывал более среднего времени С.-Петербурга 0°0′22,63″, суточное же отставание его было 5,215''. С.-Петербургская обсерватория восточнее Гринвичской 2 часами 1′12,4″.
Ход сих хронометров в продолжении двух месяцев весьма переменился, ибо при приеме оных г-ном Лисянским в Лондоне было:
Отставание № 128 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
4,88. |
Отставание № 1856 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
2,60. |
Отставание Пеннигтонова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . |
0,70. |
Я поставляю обязанностью поместить здесь не только имена офицеров, но и служителей, которые все добровольно первое сие столь далекое путешествие предприняли. Русские мореплаватели никогда так далеко не ходили: самое дальнейшее их плавание по Атлантическому океану не простиралось никогда до поворотного круга. Ныне же предлежало им от шестидесятого градуса северной перейти в тот же градус южной широты, обойти дышащий бурями Кап-Горн[3], претерпеть палящий зной равноденственной линии. Все сие, равно как и долговременное от отечества удаление и многотрудное около света странствование, казалось бы, долженствовало произвести в них более страха, нежели в других народах, которым плавания сии, по причине частого оных повторения, сделались обыкновенными; однако, невзирая на то, любопытство их и желание увидеть отдаленные страны было так велико, что если бы принять всех охотников, явившихся ко мне с просьбами о назначении их в сие путешествие, то мог бы я укомплектовать многие и большие корабли отборными матросами Российского флота.
Мне советовали принять несколько и иностранных матросов, но я, зная преимущественные свойства российских, коих даже и английским предпочитаю, совету сему последовать не согласился. На обоих кораблях, кроме г-д Горнера, Тилезиуса, Лангсдорфа и Лабанда, в путешествии нашем ни одного иностранца не было.
Капитан-лейтенант, начальник экспедиции
Иван Крузенштерн.
Старший лейтенант, произведенный во время путешествия в капитан-лейтенанты, и кавалер Макар Ратманов.
Лейтенанты:
Фёдор Ромберг,
Пётр Головачёв,
Ермолай Левенштерн.
Мичман, произведенный во время путешествия в лейтенанты, барон Фадей Беллингсгаузен.
Штурман Филипп Каменщиков.
Подштурман Василий Сполохов.
Доктор медицины Карл Еспенберг.
Помощник его Иван Сидгам. Астроном Горнер.
Естествоиспытатели:
Тилезиус,
| Лангсдорф. | Сей оставил корабль «Надежду» 25 июня 1805 г. в Камчатке и перешел на судно Американской кампании «Марию» для предпринятия путешествия к северо-западному берегу Америки. |
Артиллерии сержант, пожалованный во время путешествия в офицеры, Алексей Раевский.
Кадеты сухопутного кадетского корпуса:
Отто Коцебу,
Мориц Коцебу.
Клерк Григорий Чугаев.
Парусник Павел Семёнов.
Плотничный десятник Тарас Гледианов.
Плотник Кирилл Щекин.
Конопатный десятник Евсевий Паутов.
Конопатчик Иван Вершинин.
Купор Пётр Яковлев.
Бомбардиры:
Никита Жегалин,
Артемий Карпов.
Слесарь Михаил Звягин.
Подшкипер Василий Задорин.
Боцман Карп Петров.
Квартирмейстеры:
Иван Курганов,
Евдоким Михайлов,
Михаил Иванов,
Алексей Федотов.
Егор Черных, Иван Елизаров, Федосей Леонтьев, Иван Яковлев, Егор Мартюков, Василий Фокин, Филипп Биченков, Феодор Филиппов, Матвей Пигулин, Перфилий Иванов, Куприян Семёнов, Иван Михайлов 1-й, Филипп Харитонов, Даниил Филиппов, Николай Степанов, |
Нефёд Истреков, Мартимиян Мартимиянов, Иван Михайлов 2-й, Алексей Красильников, Григорий Конобеев, Спиридон Ларионов, Еммануил Гамкеев, Розеп Боязитов, Сергей Иванов, Дмитрий Иванов, Клим Григорьев, Иван Логинов, Ефим Степанов. Егор Григориев. Иван Щитов. |
Денщики:
Степан Матвеев,
Иван Андреев.
Принадлежавшие к свите посланника, господина камергера Николая Петровича Резанова:
Свиты его императорского величества майор Ермолай Фридериций.}}
Гвардии поручик граф Фёдор Толстой.
Надворный советник Фёдор Фос.
Живописец Степан Курляндцев.
Доктор медицины и ботаники Бринкин.
Приказчик Американской компании Фёдор Шемелин.
Капитан-лейтенант и кавалер
Юрий Лисянский.
Лейтенанты:
Павел Арбузов,
Пётр Повалишин.
Мичманы:
Фёдор Коведяев,
Василий Берг.
Штурман Даниил Калинин.
Доктор медицины Мориц Либанд.
Служителей 45 человек.
Принадлежавшие к свите посланника: Иеромонах Гедеон.
Приказчик Американской компании Коробицын.
1803 год
августАвгуста 4-го по новому стилю, везде мною употребляемому, настал ветер восточный. Немедленно сделал я сигнал сниматься с якоря; но не прошло и двух часов, как ветер опять переменился из восточного в западный свежий, продолжавшийся до 7 августа, день, в который нам предопределено было оставить Кронштадт.
Примечания править
- ↑ Собрание сие составляли министр коммерции его сиятельство граф Румянцев, товарищ министра морских сил Чичагов, сделавшийся за несколько месяцев перед тем преемником адмирала Мордвинова, г-н Резанов и директоры Американской компании.
- ↑ Для другого же корабля избрал я врачом г-на Лабанда, рекомендованного мне в Санкт-Петербурге как человека весьма хороших познаний и похвальных нравственных качеств, которые во время нашего путешествия самим опытом были оправданы.
- ↑ нидерл. Kaap Hoorn. См. в Википедии мыс Горн — Примечание редактора Викитеки.