Путеводитель в пустыне, или Озеро-море (Купер)/ДО

Путеводитель в пустыне, или Озеро-море
авторъ Джеймс Фенимор Купер, пер. МИхаил Катков, Иван Панаев и Михаил Яковлев

Оригинал: англ. The Pathfinder, or The Inland Sea, опубл.: 1840. — Источникъ: az.lib.ru • (1840)
«Этот роман переведен М. Н. Катковым, И. И. Панаевым и М. А. Языковым, причем первый при своей работе руководился английским…, а два последние — французским переводом…» («Русский вестник», 1897, № 8, с. 143).

ПУТЕВОДИТЕЛЬ ВЪ ПУСТЫНѢ,
ИЛИ
ОЗЕРО-МОРЕ.

Романъ Джемса Фенимора Купера (*).

(*) The Pathfinder, or the Inland Sea, by James Fenimor Cooper, 3 vols. — Для большаго удобства въ размѣщеніи этого, только-что вышедшаго и полученнаго въ Петербургѣ романа въ двухъ книжкахъ вашего журнала, мы раздѣлили его, вмѣсто трехъ частей, на двѣ, не выпустивъ впрочемъ изъ него ни одного слова. Ред.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

Планъ этого произведенія представился автору за нѣсколько лѣтъ назадъ, хотя изобрѣтеніе подробностей относится къ недавнему времени. Когда мысль собрать моряковъ и дикихъ посреди обстоятельствъ, могущихъ характеризовать большія озера Америки, была сообщена издателю, то сей послѣдній взялъ съ автора нѣчто въ родѣ обѣщанія осуществить когда-нибудь мысль, что онъ и исполняетъ теперь, хотя нѣсколько поздно и несовершенно.

Въ главномъ лицѣ этой легенды, читатель можетъ узнать стараго друга въ новыхъ обстоятельствахъ^[1]. Если появленіе этого стариннаго знакомца здѣсь, среди новыхъ обстоятельствъ, не уменьшитъ оказанной уже ему благосклонности со стороны публики, это доставитъ большое удовольствіе автору, принимающему въ этомъ человѣкѣ почти такое же участіе, какое могла внушить дѣйствительность. Впрочемъ, трудъ нелегкій — представить одно и то же лицо въ четырехъ различныхъ произведеніяхъ, и выдержать особный характеръ такъ, чтобы онъ вездѣ оставался вѣрнымъ самому-себѣ, не подвергаясь опасности утомить читателя однообразіемъ. Этотъ опытъ отсрочивался на долгое время, столько же по сомнѣнію въ его успѣхѣ, сколько по вся другой причинѣ. Въ такомъ предпріятіи, какъ и во всякомъ другомъ, конецъ долженъ вѣнчать дѣло.

Характеръ индійскій представляетъ такъ мало разнообразія, что здѣсь я избѣгалъ случаевъ слишкомъ-часто обращаться на него; боюсь даже, что сближеніе Индійца и моряка не показалось болѣе новымъ, нежели интереснымъ.

Непосвященные почтутъ за анахронизмъ корабли на озерѣ Онтаріо въ половинѣ XVIII столѣтія; но факты оправдаютъ то, что могло бы показаться вольностію вымысла. Можетъ-быть, суда, упомянутыя въ этомъ сочиненіи, все не существовали не только на Онтаріо, но и нигдѣ; извѣстно однакожъ, другія суда плавали по этому озеру-морю еще прежде означенной эпохи; сходство между вторыми и первыми дало достаточное право ввести ихъ вымышленное сочиненіе. Очень-хорошо извѣстно, хотя и мало припомнится, что вдоль по берегамъ большихъ озеръ разбросаны урочища, которыя выходятъ столь же далеко, какъ и большая часть древнихъ городовъ Америки, и которыя были мѣстопребываніемъ нѣкоторой цивилизаціи задолго того времени, когда даже самые древніе штаты вышли окончательно изъ пустынной дикости.

Онтаріо въ наше время было сценой важныхъ эволюцій. Флоты маневрировали на этихъ водахъ, которыя, столѣтіемъ назадъ, были такъ пустынны, какъ только могутъ быть пустынны воды, — и недалекъ тотъ день, когда эта длинная цѣпь озеръ включится въ предѣлы образованной власти и будетъ представлять весь интересъ, какой можетъ возбуждать человѣческое существо. Взглядъ, брошенный мимоходомъ, даже въ вымышленномъ сочиненіи на то, чѣмъ была такъ недавно эта обширная страна, долженъ содѣйствовать пріобрѣтенію свѣдѣній, необходимыхъ для оцѣнки дивныхъ средствъ, коими Провидѣніе пріуготовляетъ путь образованію во все протяженіе материка американскаго.

Декабрь 1859.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

«Мурава будетъ моимъ благоуханнымъ алтаремъ; этотъ сводъ, которымъ ты, Господь, покрываешь мою голову, будетъ храмомъ моимъ; воздухъ горъ содѣлается ѳиміамомъ кадила моего, и мои молчаливыя мысли будутъ единственными молитвами. Муръ.

Чувство возвышеннаго, соединенное съ впечатлѣніемъ огромнаго пространства, доступно для всякаго, у кого есть глаза. Самые выспренніе, самые дальновидные, самые дерзкіе помыслы столпятся въ воображеніи поэта, когда онъ взглянетъ въ глубины безпредѣльной пустоты. Рѣдко непривычный взоръ можетъ смотрѣть равнодушно на протяженіе океана, и душа, даже во мракѣ ночи, находитъ паралель тому величію, которое, кажется, нераздѣльно соединено съ образами, недоступными для чувствъ. Съ ощущеніемъ, похожимъ на благоговѣйное удивленіе, различныя особы, которыя прежде прочихъ должны выйдти на сцену въ нашей исторіи, смотрѣли на зрѣлище, открывавшееся ихъ взорамъ. Ихъ было четверо, по двѣ изъ обоего пола. Онѣ успѣли взобраться на громаду деревьевъ, вырванныхъ бурею и сваленныхъ другъ на друга, — чтобы лучше видѣть окружавшіе ихъ предметы. Еще и теперь называются эти мѣста wind-rows, поленицы, сваленныя вѣтромъ. Пропуская небесный свѣтъ въ мрачные и сырые тайники лѣса, они образуютъ родъ оазисовъ въ торжественной мглѣ дебрей Америки. Поленица, о которой мы теперь говоримъ, была наверху небольшой возвышенности, и, не смотря на ея незначительность съ вершины ея открывалось далекое зрѣлище — рѣдкость для путешествующаго въ лѣсахъ. Какъ обыкновенно, пространство бы, по невелико; но такъ-какъ эта громада деревьевъ находилась на вершинѣ возвышенности, и прогалина, вырѣзанная вѣтромъ, тянуласъ по отлогости, то она представляла для взора особенныя выгоды. Наука не опредѣлила еще свойства силы, производящей въ лѣсахъ такія опустошенія; Одни приписываютъ ее вихрямъ, причиняющимъ смерть на океанѣ, другіе отъискиваютъ ее во внезапномъ и буйномъ порывѣ электрическихъ токовъ. Какъ бы то ни было, дѣйствія ея въ лѣсахъ общеизвѣстны. При входѣ въ прогалину, эта невидимая сила такъ сгромоздила деревья, что двумъ мужчинамъ можно было не только взобраться на высоту тридцати футовъ надъ уровнемъ земли, но и безъ большаго труда и поощреній помочь подняться туда же и своимъ спутницамъ. Огромные пни, поверженные ударомъ вѣтра, сокрушенные какъ соломенки, и сплетшіеся между собою вѣтвями, съ полувысохшими листьями, но еще непотерявшими своего запаха, были свалены такъ, что ихъ сучья могли служить достаточною опорою для рукъ. Одно большое дерево было совершенно искоренено, и его корни, взброшенные къ-верху, вмѣстѣ съ землею, наполнявшею ихъ промежутки, представляли нѣчто въ родѣ площадки для четырехъ странниковъ, когда они поднялись на это возвышеніе.

Въ описаніи группы, которымъ мы сейчасъ займемся, читатель пусть не ожидаетъ встрѣтить что-нибудь обличающее людей высшаго сословія. То были путешественники по пустынѣ; да и притомъ, ни усвоенныя ими привычки, ни положеніе, которое занимали они въ обществѣ, не могли бы ихъ пріучить къ потребностямъ свѣтской роскоши. Двое изъ нихъ, мужчина и женщина, были изъ числа древнихъ владѣльцевъ почвы, т. е. Индійцы, и принадлежали къ извѣстному племени Тускароровъ.

Спутники ихъ были: мужчина, котораго вся наружность обличала человѣка, проводившаго жизнь на океанѣ въ званіи немного-повыше простаго матроса, и дѣвушка, которая, казалось, была поставлена не слишкомъ-выше его на общественной лѣстницѣ, но молодая, съ физіономіей кроткою, скромною и оживленною умнымъ выраженіемъ, которое придаетъ столько очарованія красотѣ. Ея большіе голубые глаза отражали въ себѣ высокое чувство, которое порождали въ ней эти сцены, а милыя черты ея были подернуты тою задумчивостію, которую всѣ сильныя ощущенія, даже и тогда, когда они доставляютъ самое полное удовольствіе, отражаютъ на физіономіи существъ простодушныхъ и мыслящихъ.

И дѣйствительно, это зрѣлище могло произвести глубокое впечатлѣніе на душу, къ западу, куда были обращены взоры путешественниковъ (ибо только съ этой стороны можно было безпрепятственно смотрѣть вдаль), взоръ владычествовалъ надъ океаномъ роскошныхъ и великолѣпныхъ листьевъ, океаномъ живой и разнообразной зелени могучихъ растеній, имѣвшей всѣ оттѣнки, принадлежащіе 42° сѣверной широты. Вязъ съ своею граціозною и плакучею вершиною; кленъ въ своемъ прекрасномъ разнообразіи; большая часть благородныхъ видовъ американскаго дуба; липа широколиственная — смѣшивали свои верхнія вѣтви и составляли широкій коверъ изъ листьевъ; этотъ коверъ былъ безконеченъ для глаза, простирался до самаго солнечнаго заката и ограничивалъ горизонтъ, смѣшиваясь съ облаками точно такъ же, какъ волны и твердь соединяются для взора при самомъ основаніи небеснаго свода. Тамъ и здѣсь, небольшая прогалина, — въ-слѣдствіе бури или прихоти природы, — среди исполиновъ лѣса, давала возможность дереву низшаго разряда возноситься къ небу и воздымать свою скромную голову почти въ уровень съ зеленою поверхностью, его окружавшею. Къ числу такихъ деревьевъ принадлежали береза, непризираемая въ тѣхъ странахъ, гдѣ природа не очень-богата, тополь съ своими тревожными листьями, различные роды орѣшника, и другія, похожія на низкую чернь, брошенную обстоятельствами въ присутствіе могучихъ земли. Мѣстами прямой возвышенный стволъ сосны разрѣзывалъ сводъ и взбѣгалъ вверхъ надъ уровнемъ, подобно великому памятнику, воздвигнутому искусствомъ на лиственной долинѣ.

Вся величественность этого зрѣлища заключалась въ его нескончаемомъ протяженіи, въ этой необозримой, непрерывной поверхности зелени; красота его состояла въ нѣжныхъ переливахъ и оттѣнкахъ, усиливаемыхъ частыми измѣненіями въ постепенности свѣта и тѣни. Торжественное спокойствіе природы внушало чувствованіе, граничившее съ благоговѣніемъ…

— Дядюшка, сказала молодая дѣвушка, удивленная и очарованная, своему спутнику, слегка прикасаясь къ его рукѣ, чтобы крѣпче стоять на своихъ легкихъ, но твердыхъ ногахъ: — это похоже на тотъ океанъ, который вы такъ любите.

„Вотъ, что значитъ невѣжество и дѣвичье воображеніе, Магнитъ“, — такъ часто называлъ свою племянницу морякъ, намекая на привлекательность ея — „кто, кромѣ дѣвочки, вздумалъ бы сравнивать эту пригоршню листьевъ съ Атлантическимъ Моремъ! Всѣ эти древесныя верхушки можно бы прикрѣпить къ камзолу Нептуна вмѣсто букета.“

— Въ вашихъ словахъ, дядюшка, болѣе воображенія, нежели истины, какъ мнѣ кажется. Посмотрите: тысячи, тысячи тысячъ, — а вы видите только листья. Что же больше увидѣли бы вы на океанѣ?

„Что больше?“ повторилъ дядя, двинувъ нетерпѣливо локтемъ, котораго касалась племянница; руки его, сложенныя крестомъ, были погружены въ камзолъ изъ краснаго сукна, по модѣ того времени. „Но гдѣ же, гдѣ пѣна валовъ, голубая вода, буруны, киты, смерчи и вѣчные перекаты волнъ въ этомъ лѣсномъ миньятюрѣ, моя милая?“

— А гдѣ же эти древесныя вершины, это торжественное молчаніе, эти благоуханные листья и прекрасная зелень на океанѣ, дядюшка?

„Зелень! Глупость, милая! Если бы ты что-нибудь смыслила въ этомъ, ты бы узнала, что зеленая вода — казнь моряку.“

— Но зелень деревьевъ совсѣмъ другое дѣло. Слышите этотъ звукъ? Это воздухъ дышетъ между деревьями.

„Послушала бы ты дыханіе сѣверо-западнаго вѣтра на открытомъ морѣ, ребенокъ, и потомъ бы ужь говорила о дыханіи вѣтра! Но гдѣ же правильные вѣтры и ураганы, гдѣ жь пассатные вѣтры въ этрмъ букетѣ деревьевъ? И какія рыбы плаваютъ подъ этой коркой изъ листьевъ?“

— Мѣсто, на которомъ мы теперь, доказываетъ, что здѣсь бывали бури, дядюшка; и если подъ этими деревьями нѣтъ рыбъ, то есть звѣри.

„Ну, не знаю“ отвѣчалъ дядя догматическимъ тономъ моряка. „Намъ въ Альбани насказали много исторій о дикихъ звѣряхъ, которыхъ будто-бы встрѣтимъ мы, — и однакожь мы не видали еще ничего, что могло бы испугать морскаго тюленя. Не думаю, чтобы какое-нибудь изъ вашихъ животныхъ на землѣ могло сравниться съ акулою южной широты.“

— Посмотрите! — вскричала племянница, болѣе-занятая величественною красотою этого безконечнаго лѣса, нежели аргументами своего дяди: видите ли, тамъ, надъ деревьями поднимается дымъ? Какъ вы думаете, не выходитъ ли онъ изъ жилья?

„Вижу, вижу. Въ этомъ дымѣ я вижу признакъ, что тутъ живутъ люди, а это стъитъ тыоячи деревьевъ. Надобно показать Арроугеду^[2], который можетъ пройдти мимо порта, не замѣтивъ его. Тамъ, гдѣ есть дымъ, вѣроятно есть также и камбузъ.“

Старый морякъ вынулъ руку изъ камзола и тронулъ легонько за плечо Индійца, стоявшаго возлѣ, и показалъ ему маленькій столбецъ дыма, который выбѣгалъ изъ среды листьевъ, около мили отъ нихъ, и который, раздѣляясь на нити почти-неуловимыя, исчезалъ въ атмосферѣ. Тускарора былъ одинъ изъ тѣхъ юнцовъ съ благородною физіономіею, которые часто встрѣчаясь за столѣтіе предъ симъ между туземцами; и хотя онъ нерѣдко бывалъ въ поселеніяхъ и имѣлъ случай познакомиться съ обычаями и даже языкомъ бѣлыхъ, однакоже сохранилъ дикое величіе и спокойное достоинство „вождя“. Его отношенія къ моряку были дружественны, но безъ всякой короткости, ибо Индіецъ, имѣвъ много офицеровъ въ различныхъ военныхъ постахъ, не могъ не замѣтить, что его спутникъ занималъ между ими подчиненное мѣсто. Въ-самомъ-дѣлѣ, спокойная гордость Тускароры внушала къ нему такое уваженіе, что Чарльзъ Капъ (такъ назывался старый морякъ), даже въ самомъ сильномъ припадкѣ своего догматизма или хвастливости, какъ-то не могъ дойдти до короткости въ отношеніяхъ къ нему, продолжавшихся ужь болѣе недѣлю. Однако, видъ дыма поразилъ моряка, какъ неожиданное появленіе паруса на открытомъ морѣ, и онъ въ первый разъ осмѣлился коснуться плеча Индійца, какъ уже было сказано.

Быстрый глазъ Тускароры въ-мигъ усмотрѣлъ дымъ. Съ минуту стоялъ Индіецъ, легко поднявшись на пальцахъ, раздувъ ноздри, подобно сернѣ, чующей новую струю въ воздухѣ, и неподвижно устремивъ въ ту сторону взоры, какъ гончая собака, ожидающая выстрѣла своего хозяина. Потомъ, когда онъ снова спустился на подошвы, изъ груди его раздалось тихое восклицаніе, звукъ мягкій и нѣжный, который такъ странно противорѣчилъ другимъ звукамъ индійскаго же голоса, дикимъ воплямъ индійскаго воина; впрочемъ, въ немъ незамѣтно было никакого движенія. Видъ его былъ спокоенъ, и только быстрый, черный орлиный глазъ пробѣгалъ лиственной панорамѣ, какъ-бы для-того, чтобъ уловить могущее пояснить его догадки. И дядя и племянница очень хорошо знали, что ихъ продолжительное путешествіе по пустынѣ было сопряжено съ опасностями: но они не могли рѣшить, хорошее или дурное предвѣстіе этотъ знакъ, говорящій о присутствіи другихъ людей въ ихъ сосѣдствѣ.

„Или Онейды, или Тускароры должны быть по близости, Арроугедъ“ сказалъ Капъ, называя Индійца его условнымъ именемъ. „Не отправиться ли намъ къ нимъ, и спокойно провести ночь въ ихъ вигвамѣ?“

— Нѣтъ вигвама здѣсь, отвѣчалъ Арроугедъ, оставаясь въ своемъ неподвижномъ спокойствіи: — много деревьевъ.

„Но должны же быть здѣсь Индійцы; можетъ-быть, тутъ кто-нибудь изъ вашихъ старинныхъ друзей, мэстэръ Арроугедъ?“

— Нѣтъ Тускароры, нѣтъ Онейды, нѣтъ Могаука — огонь блѣднолицаго.

„Что за дьяволъ! Вотъ, Магнитъ, это уже превосходитъ философію моряка: мы, старыя морскія собаки, можемъ отличить табакъ матроса отъ табака, который употребляется солдатомъ, — и гнѣздо матроса прѣсной воды отъ койки настоящаго моряка; нъ я не думаю, чтобы и самый старый адмиралъ во флотѣ его величества могъ отличить королевскій дымъ отъ дыма угольщика.“

Мысль, что есть человѣческія существа въ ихъ сосѣдствѣ, въ этомъ океанѣ пустыни, оживила румянецъ на цвѣтущей щекѣ и взоръ стоявшей возлѣ него прекрасной дѣвушки; но она скоро обратилась съ видомъ изумленія къ дядѣ, и, не зная что подумать — потому-что они оба часто имѣли случай удивляться знанію, или лучше сказать, инстинкту Тускароры, — сказала:

— „Огонь блѣднолицаго! Не можетъ быть, дядюшка, чтобы онъ узналъ это!“

„Десять дней назадъ, моя милая, я поклялся бы, что не можетъ быть; но теперь я почти не знаю, чему вѣрить. Позвольте мнѣ спросить васъ, Арроугедъ, почему вы думаете, что это дымъ блѣднолицаго, а не краснокожаго?“

— Свѣжее дерево, возразилъ воинъ съ такимъ спокойствіемъ, съ какимъ педагогъ объясняетъ своему безтолковому ученику ариѳметическую задачу: — много сырости — много дыма; много воды — дымъ черный.»

«Но съ вашего позволенія, мэстэръ Арроугедъ, дымъ не черенъ, да и немного его. На мой глазъ онъ такъ же легокъ и воздушенъ, какъ и тотъ, который выходитъ изъ капитанскаго чайника, когда, чтобы развести огонь, отъищутся какія-нибудь двѣ-три щепочки въ трюмѣ.»

— Много воды, возразилъ Арроугедъ, слегка качая головою: — Тускарора хитеръ и не будетъ дѣлать огня изъ воды; блѣднолицый — много книгъ, и сжетъ все; много книгъ, — мало знанія.

«Вотъ это такъ, это совершенно-справедливо» сказалъ Капъ, который не слишкомъ благоговѣлъ передъ наукою. «Эту стрѣлу пустилъ онъ въ ваши книги, Магнитъ; индійскій вождь имѣетъ здравыя сужденія о вещахъ по-своему. Теперь скажите, Арроугедъ, какъ, по вашему разсчету, мы далеки отъ этого пруда, который вы зовете великимъ озеромъ, и къ которому мы пробираемся столько дней?»

Тускарора посмотрѣлъ на моряка съ видомъ спокойнаго превосходства и отвѣчалъ:

— Онтаріо, подобное небу; одно солнце — и великій путешественникъ узнаетъ его.

«Да, это правда, я могу назваться великимъ путешественникомъ; но изъ всѣхъ мовхъ путешествій это было самое продолжительное, менѣе всѣхъ поучительное и самое отдаленное отъ океана. Если эта лужа прѣсной воды такъ близка отъ насъ, Арроугедъ, и въ то же время такъ велика, то пара добрыхъ глазъ должна бы, кажется, увидѣть ее отсюда.»

— Смотри, сказалъ Арроугедъ, простирая руку съ спокойною граціею: — Онтаріо!

— «Дядюшка, вы привыкли кричать „берегъ“, а еще не привыкли кричать „вода“! Вы и не видите ея», сказала племянница, смѣясь, какъ смѣются всѣ молодыя дѣвушки своимъ собственнымъ словамъ, безотчетно слетѣвшимъ съ языка.

«Какъ, Магнитъ, ты думаешь, что я не узнаю моей родной стихіи, когда она у меня въ виду?»

— «Но Онтаріо не родная ваша стихія, любезный дядюшка; вы сроднились съ соленой водою, а это прѣсная.»

«Это различіе могло бы сбить съ толка молодаго моряка, а не меня стараго и опытнаго. Я узнаю воду хоть въ Китаѣ, моя милая.»

— Онтаріо! повторилъ Арроугедъ съ усиленнымъ выраженіемъ, снова простирая руку къ сѣверо-западу.

Капъ, впервые отъ начала знакомства съ Тускаророю, посмотрѣлъ на него съ чѣмъ-то похожимъ на презрѣніе, хотя и послѣдовалъ за направленіемъ руки и глаза вождя, который, по видимому, указывалъ на одно мѣсто въ небѣ, ничѣмъ незаслоненное, немного-повыше лиственной равнины.

«Да, да, этого самаго я и ожидалъ, когда оставилъ берегъ океана, чтобы идти къ этому пруду прѣсной воды» сказалъ Капъ, пожавъ плечами съ видомъ человѣка, который знаетъ, что знаетъ и не видитъ нужды разпространяться. «Онтаріо, можетъ-быть, тамъ, или пожалуй въ моемъ карманѣ. Я думаю, однакожь, что въ немъ будетъ мѣсто повернуться нашей лодкѣ, когда мы дойдемъ до него. Но, Арроугедъ, если неподалеку отъ насъ есть бѣлокожіе, то мнѣ бы хотѣлось подойдти къ нимъ на такое разстояніе, чтобы можно ихъ окликать.»

Тускарора тихо склонилъ голову въ знакъ согласія, и путники сошли съ корней поверженнаго дерева. Когда они ступили на землю, Арроугедъ объявилъ свое намѣреніе идти къ огню и развѣдать, кто зажегъ его; всѣмъ же другимъ, въ томъ числѣ и женѣ своей, онъ совѣтовалъ воротиться въ лодку, оставленную ими въ протекающей неподалеку рѣкѣ и дожидаться тамъ его прихода.

«Какъ же это, Арроугедъ?» возразилъ старый Капъ: «въ странѣ, намъ неизвѣстной, было бы безразсудно отпустить лоцмана такъ далеко отъ корабля, и потому, съ вашего позволенія, я пойду съ вами.»

— Чего хочетъ мой братъ? спросилъ Индіецъ важно, хотя и вовсе незамѣтно было, чтобъ онъ оскорбился такимъ очевиднымъ недовѣріемъ.

«Идти съ вами, господинъ Арроугедъ, и ничего болѣе. Я пойду съ вами и самъ буду говорить съ незнакомцами.»

Тускарора согласился безъ затрудненія и снова приказалъ женѣ своей, терпѣливой и покорной, которой черные, прекрасные глаза всегда обращались на него съ выраженіемъ уваженія, страха и любви, — возвратиться къ лодкѣ. Но здѣсь Магнитъ произвела остановку. Хотя и рѣшительная, владѣвшая необыкновенною силою воли среди трудныхъ обстоятельствъ, она все же была женщина; и мысль, что будетъ совершенно оставлена обоими своими защитниками, среди пустыни, которая сейчасъ только явилась ея взору во всей своей неизмѣримости, такъ мучительно начала тревожить ее, что она объявила желаніе слѣдовать за своимъ дядею.

— Движеніе, любезный дядюшка, послѣ продолжительнаго плаванія въ лодкѣ, будетъ для меня полезно, прибавила она, между-тѣмъ, какъ живая кровь начала тихо выступать въ лицѣ, поблѣднѣвшемъ, не смотря на всѣ усилія ея быть спокойною: — между незнакомцами, можетъ-быть, есть и женщины.

«Ну, что жь, пойдемъ, моя милая! все разстояніе не болѣе длины кабельтова, и мы возвратимся еще за часъ до заката солнца.»

Получивъ это позволеніе, дѣвушка, которой настоящее имя было Мабель Дунгамъ, приготовилась къ отправленію; между-тѣмъ, какъ Іюньская-Poca (Dew-of-June) — такъ называлась жена Арроугеда, безпрекословно пошла къ рѣкѣ, безпрекословно, потому-что она привыкла къ послушанію, уединенію и мраку лѣсовъ.

Трое, оставшіеся посреди поверженныхъ деревьевъ, старались выбраться изъ окружавшаго ихъ лабиринта и наконецъ вошли въ лѣсъ. Для Арроугеда было достаточно нѣсколькихъ взглядовъ; но старый Капъ, прежде, чѣмъ ввѣрился мраку древесной чащи, посовѣтовался съ карманнымъ компасомъ — въ какую сторону должно идти, чтобы достигнуть дыма.

«Направлять путь по чутью носа, Магнить, можетъ-быть и прилично Индійцу, но неприлично человѣку ученому и знающему свойство этой иглы» сказалъ дядя, идя по слѣдамъ легкихъ ногъ Тускароры. «Америка никогда бы не была открыта, повѣрь мнѣ, еслибъ у Коломба не было ничего кромѣ ноздрей. Другъ Арроугедъ, видѣлиль вы когда-нибудь такую машинку?»

Индіецъ оборотился, бросилъ взглядъ на компасъ, который Капъ держалъ такъ, какъ-бы направлялъ по немъ путь, и съ важностію отвѣчалъ:

— Глазъ блѣднолицаго. Тускарора смотритъ въ свою голову. Соленая-Вода (такъ Индіецъ называлъ своего спутника) весь будь глазъ, — не имѣй языка.

«Онъ хочетъ сказать, дядюшка, что мы должны молчать; можетъ-быть, онъ сомнѣвается въ тѣхъ людяхъ, къ которымъ мы идемъ.»

— Да, это ужь такъ водится у Индійцевъ, когда они идутъ куда слѣдуетъ. Видишь ли, онъ осмотрѣлъ затравку у своего ружья, и, можетъ-быть, будетъ хорошо, если и я взгляну на свои пистолеты.

Мабель, ни мало не смущаясь этими приготовленіями, къ которымъ она уже привыкла въ продолжительное путешествіе по пустынѣ, такъ же легко и такъ же эластически, какъ и Индіецъ, шла за своими спутниками, ни на шагъ отъ нихъ не отставая. На первой полумили не было взято никакой предосторожности, кромѣ строгаго молчанія. Но когда они подошли ближе къ тому мѣсту, гдѣ, какъ имъ было извѣстно, разведенъ огонь, нужно было принять другія мѣры.

Въ лѣсу, какъ обыкновенно, зрѣніе подъ вѣтвями преграждалось только огромными и прямыми пнями деревьевъ. То, въ чемъ проявляется растительность, взбѣгало къ свѣту, и этотъ лиственный пологъ былъ какъ-бы естественнымъ сводомъ, Поддерживаемымъ миріадами безъискусственныхъ сельскихъ колоннъ. Эти колонны, или деревья, часто, однакожъ, служили прикрытіемъ для авантюриста, охотника или врага; и когда Арроугедъ приблизился къ тому мѣсту, гдѣ его опытное и безошибочное чутье велѣло ему искать незнакомцевъ, — шаги его становились все легче, глазъ бдительнѣе, и онъ тщательнѣе прятался за деревья.

— Смотри, Соленая-Вода, сказалъ онъ Капу съ торжествомъ, указывая въ то же время на одно мѣсто сквозь чащу деревьевъ: — блѣднолицаго огонь.

«Клянусь Богомъ, чудакъ-то вѣдь не ошибся» пробормоталъ Капъ: «вотъ они сидятъ-себѣ и ѣдятъ, какъ-будто въ каютѣ трехпалубнаго судна.»

— «Арроугедъ только въ-половину правъ!» прошептала дѣвушка: «тутъ два Индійца и только одинъ бѣлый.»

«Блѣднолицые» сказалъ Тускарора, поднявъ два пальца: «краснокожіе» — поднявъ одинъ.

--и"Да" сказалъ Капъ: «трудно рѣшить, кто правъ, кто неправъ. Одинъ совершенно-бѣлый, стройный молодецъ, съ такимъ живымъ и почтительнымъ видомъ; другой краснокожій столько, сколько можетъ быть человѣкъ краснокожимъ, какъ по природѣ, такъ и отъ краски; но третіи оснащенъ только въ-половину, и не то бригъ, не то шкуна.»

— «Блѣднолицые» сказалъ Арроугедъ, снова поднявъ два пальца: «краснокожій» — показывая одинъ палецъ.

— Должно-быть, онъ говоритъ правду, дядюшка: глазъ его, кажется, никогда не ошибается. Но теперь всего нужнѣе узнать — друзей или враговъ встрѣтимъ мы. Можетъ-быть, они и Французы.

«Одинъ окликъ, и мы будемъ удовлетворены въ этомъ пунктѣ» возразилъ Капъ: «стань за этимъ деревомъ, Магнитъ, а то эти негодяи, пожалуй, заберутъ въ голову стрѣлять недождавшись переговоровъ! Я тотчасъ узнаю подъ какимъ флагомъ они крейсируютъ.»

Дядя приставилъ обѣ свои руки ко рту въ видѣ трубы, и готовъ уже былъ прокричать обѣщанный окликъ, какъ быстрое движеніе руки Арроугеда уничтожило это намѣреніе, разстроивъ инструментъ.

— «Краснокожій Могиканъ» сказалъ Тускарора: хорошо; блѣднолицые Инглизы (Англичане)."

«Счастливое, небесное извѣстіе» тихо сказала Мабель, которой было не слишкомъ-пріятно видѣть въ перспективѣ кровавую распрю среди глубокой пустыни. «Подойдемъ всѣ вмѣстѣ, любезный дядюшка, и объявимъ себя друзьями.»

— «Хорошо» сказалъ Арроугедъ: «красный холоденъ и знаетъ; блѣднолицый скоръ, — огонь. Пусть идетъ сквау^[3].»

«Что?» сказалъ Капъ въ изумленіи: «послать впередъ малютку Магнитъ для осмотра, тогда какъ два лѣнивца — вы да я, ляжемъ въ дрейфъ и будемъ смотрѣть, какъ она причалить къ неизвѣстной пристани? Да я…»

— Это всего благоразумнѣе, дядюшка, прервала великодушная дѣвушка: мнѣ нисколько нестрашно. Никакой христіанинъ, увидя женщину одну, безпомощную, не станетъ стрѣлять; и мое присутствіе будетъ залогомъ мира. Пустите меня впередъ, какъ хочетъ Арроугедъ, и все кончится счастливо. Мы еще не замѣчены, и удивленіе незнакомцевъ не будетъ соединено съ тревогою.

— «Хорошо» сказалъ Арроугедъ, который не скрывалъ, что мужество Мабели оцѣнено и одобрено имъ.

«Это что-то несогласно съ честію моряка» отвѣчалъ Капъ: «но, такъ-какъ мы въ лѣсу, то никто не узнаетъ этого. Если ты думаешь, Мабель…»

— Дядюшка, я знаю, мнѣ нечего бояться; къ-тому же это такъ близко, что вы будете въ состояніи защитить меня.

«Хорошо же, возьми одинъ изъ моихъ пистолетовъ, да…»

— Нѣтъ, я лучше положусь на мой возрастъ и слабость, сказала дѣвушка, улыбаясь, между тѣмъ, какъ румянецъ ярче и ярче разгорался на щекахъ ея. «Среди христіанъ лучшая защита женщины — ея право на ихъ покровительство. Я не умѣю владѣть оружіемъ и не хочу умѣть.»

Дядя не возражалъ, и, получивъ нѣсколько предостерегательныхъ наставленій отъ Тускароры, Мабель собрала всѣ силы своего духа и отправилась къ группѣ, разположенной вокругъ огня. Хотя сердце дѣвушки билось сильно, однако шагъ ея былъ твердъ, и въ движеніяхъ ея не видно было никакого раздумья. Гробовое молчаніе царствовало во всемъ лѣсу, ибо тѣ, къ которымъ она приближалась, были такъ заняты удовлетвореніемъ сильной естественной потребности своей, голода, что ни на минуту не отрывались отъ своего важнаго дѣла. Однакожъ, когда Мабель, будучи уже во стѣ шагахъ отъ огня, наступила нечаянно на засохшую вѣтку, шумъ, произведенный ея легкою ножкою, поднялъ на ноги съ быстротою мысли — Могикана, какъ Арроугедъ называлъ этого Индійца, и его товарища, о которомъ были противоположныя мнѣнія. Оба взглянули на ружья, прислоненныя къ дереву и оба однакожъ стояли неподвижно, не протягивая къ нимъ рукъ, пока наконецъ взоры ихъ упали на дѣвушку. Индіецъ сказалъ нѣсколько словъ своему товарищу, сѣлъ на прежнее мѣсто и снова принялся за свое занятіе, какъ-будто ничего, не бывало. Бѣлый же пошелъ на встрѣчу къ Мабели.

Пока онъ приближался, Мабель увидѣла, что человѣкъ, встрѣчавшій ее, быль одинакаго съ ней цвѣта, хотя платье его представляло такую смѣсь изъ одѣянія обоихъ племенъ, что нужно было поближе всмотрѣться въ его лицо, чтобы увидѣть въ немъ бѣлаго. Онъ былъ среднихъ лѣтъ, и физіономія его, изполненная честности и благородства, безъ которыхъ она не могла бы назваться привлекательною, вполнѣ увѣрила молодую дѣвушку, что она внѣ всякой опасности. Однакожь она остановилась, повинуясь если не закону своей природы, то своихъ обычаевъ, который не позволялъ ей показывать видъ, будто она спѣшитъ на встрѣчу къ человѣку другаго пола, въ обстоятельствахъ, среди которыхъ была теперь.

— Не боитесь ничего, сказалъ незнакомецъ, или охотникъ, сколько можно было судить по его костюму: — вы встрѣтили христіанскія души въ пустынѣ, такихъ людей, которые умѣютъ нѣжно обращаться со всякимъ, кто любитъ миръ и справедливость. Я человѣкъ хорошо-извѣстный во всѣхъ этихъ мѣстахъ, и можетъ-быть одно изъ моихъ именъ дошло и до вашего слуха. Французы и краснокожіе по ту сторону Великихъ Озеръ (Big-Laken) меня зовутъ Длиннымъ Карабиномъ (La longue Carabine); Могиканы, племя честное и справедливое, по-крайней-мѣрѣ еще уцѣлѣвшій остатокъ ихъ, Соколинымъ Глазомъ (Hawk-Eye); а между войсками и охотниками по сю сторону воды имя мое — Патфайндеръ (открыватель слѣдовъ или тропинокъ), потому что я никогда не ошибался въ одномъ концѣ тропы, когда на другомъ ея концѣ былъ или Минго, или другъ, которому я нуженъ.

Все это было произнесено безъ малѣйшаго хвастовства, а съ простотою и откровенностію человѣка, который твердо увѣренъ, что подъ какимъ бы именемъ онъ ни былъ извѣстенъ, ему нѣтъ никакой причины краснѣть за себя. Дѣйствіе, произведенное этою рѣчью на Мабель, было мгновенно. Услышавъ послѣднее имя, она въ ту жь минуту сплеснула весело руками и повторила:

«Патфайндеръ!»

— Такъ именно зовутъ меня, и иные вельможи далеко не такъ заслужили свои титла, какъ я мое; хотя, правду сказать, я болѣе горжусь, когда открываю себѣ дорогу тамъ, гдѣ нѣтъ слѣдовъ, нежели тамъ, гдѣ они есть. Но регулярныя войска не слишкомъ-много смыслятъ въ этомъ и не знаютъ различія между тропою и слѣдомъ, хотя для открытія тропы нуженъ только глазъ, а слѣдъ требуетъ чего-то немножко-побольше чутья."

«Такъ вы, стало быть, тотъ другъ, котораго отецъ мой обѣщалъ послать къ намъ на встрѣчу?»

— Если вы дочь сержанта Дунгама, то великій пророкъ Делаваровъ никогда ничего не говорилъ справедливѣе.

«Я Мабель, а тамъ, за деревьями, спрятались мой дядя, котораго имя Капъ, и Тускарора, котораго зовутъ Арроугедомъ. Мы надѣялись васъ встрѣтить не прежде, какъ достигнувъ береговъ озера.»

— Я бы хотѣлъ, чтобы другой, болѣе справедливый Индіецъ былъ вашимъ путеводителемъ, сказалъ Патфайндеръ: — я не слишкомъ люблю Тускароровъ, которые далеко отошли отъ гробовъ отцовъ своихъ, и потому едва-ли всегда могутъ помнить о Великомъ Духѣ; Арроугедъ вождь честолюбивый. А Іюньская Роса съ нимъ?

«Да, и она съ нами. Какое она кроткое, смиренное созданіе!»

— Да, и чистосердечное: это больше, нежели можетъ сказать объ Арроугедѣ всякій, кто его знаетъ. Что жь! надобно принимать все, что посылаетъ намъ Богъ, пока мы пробираемся тропинкою жизни. Я думаю, что могли бы найдтись путеводители и хуже Тускароры, хотя въ немъ и болѣе крови Минговъ, нежели сколько позволительно для друга Делаваровъ.

«Если такъ, то, можетъ-быть, счастье наше, что мы васъ встрѣтили» сказала Мабель.

— Во всякомъ случаѣ — не несчастіе, потому что я обѣщалъ сержанту провести благополучно его дочь въ гарнизонъ, хотя бъ пришлось и умереть за это. Мы надѣялись съ вами встрѣтиться прежде, чѣмъ вы достигнете до водопада, гдѣ мы оставили нашу лодку; я подумалъ, что не будетъ никакой бѣды, если мы подвинемся впередъ на нѣсколько миль, чтобъ быть готовыми къ службѣ, если понадобится. Мы хорошо сдѣлали, потому-что я сомнѣваюсь, можетъ ли Арроугедъ провести лодку черезъ быстрину.

«Вотъ идутъ сюда дядюшка и Тускарора.»

Когда Мабель произнесла послѣднее слово, Капъ и Арроугедъ, которые, видя, что объясненіе произходило дружественно, приблизились уже. Нѣсколькихъ словъ было достаточно, чтобы увѣдомитъ ихъ обо всемъ, что узнала молодая дѣвушка. Въ-слѣдъ за этимъ, они всѣ подошли къ двумъ человѣкамъ, сидѣвшимъ у огня.

ГЛАВА II.

Да, пока смиреннѣйшій сынъ природы священнодѣйствовалъ въ неоскверненномъ храмѣ ея, прекрасныя явленія представляла ему земля; онъ монархъ и его престолъ посреди небесъ. Вильсонъ.

Могиканъ продолжалъ ѣсть, между-тѣмъ, какъ другой бѣлый всталъ и учтиво снялъ передъ Мабелью свою шапку. Онъ былъ молодъ, полонъ здоровья и имѣлъ мужественный видъ; одежда его обличала человѣка, свыкшагося съ водою, хотя и не такъ рѣшительно, какъ платье Капа. Въ это время, коренные моряки составляли классъ совершенно-отдѣльный отъ остальнаго человѣчества: ихъ понятія, способъ объясненія, костюмъ, все въ нихъ такъ же рѣзко опредѣляло ихъ промыслъ, какъ мнѣнія, языкъ и одѣяніе Турка обнаруживаютъ въ немъ мусульманина. Хотя Патфайндеръ былъ еще не въ перезрѣломъ возрастѣ, однако Мабель встрѣтила его съ твердостію, вѣроятно бывшею слѣдствіемъ напряженія нервъ, съ которымъ она готовилась къ этому свиданію; но когда глаза ея встрѣтились съ глазами молодаго человѣка, они опустились передъ взоромъ удивленія, съ которымъ, какъ она видѣла, или какъ, можетъ-быть, воображалось ей, онъ привѣтствовалъ ее. Въ-самомъ-дѣлѣ, они не могли не интересоваться другъ другомъ: оба они были молоды, хороши собою, стояли на одной общественной ступени и находились въ новомъ для нихъ обоихъ состояніи.

— Вотъ, сказалъ Патфайндеръ, обращаясь съ улыбкою, которую можно назвать благородною, къ Мабели: — вотъ друзья, которыхъ послалъ къ вамъ на встрѣчу вашъ отецъ. Это великій Делаваръ, человѣкъ, который столько же пріобрѣлъ себѣ чести въ жизни, сколько бѣдствій было съ нимъ. Его индійское имя какъ нельзя лучше идетъ вождю племени; но какъ этотъ языкъ нелегко дается произносить тѣмъ, кто не привыкъ къ нему, то мы и перевели его имя по-англійски, и зовемъ его Великимъ Змѣемъ (the Big-Serpent). Но вы не должны думать, что, называя его такъ, мы хотимъ сказать, что онъ измѣнникъ болѣе, нежели сколько позволительно быть краснокожему — нѣтъ, это значитъ, что онъ мудръ и знаетъ всѣ хитрости, какія нужно знать воину. Вотъ Арроугедъ понимаетъ, что я хочу сказать.

Между-тѣмъ, какъ Патфайндеръ объяснялся такимъ-образомъ, оба Индійца пристально смотрѣли другъ на друга; потомъ Тускарора подошелъ къ Могикану и заговорилъ съ нимъ, какъ казалось, дружески.

— Мнѣ пріятно видѣть это, продолжалъ Патфайндеръ: взаимное привѣтствіе двухъ краснокожихъ въ дикомъ лѣсу, мэстэръ Капъ, похоже на то, какъ два дружественные корабля окликаются на океанѣ. Но, заговоривъ о водѣ, я вспомнилъ о моемъ молодомъ другъ, Джасперѣ Уэстернѣ, — вотъ онъ; онъ долженъ знать кое-что объ этихъ вещахъ, потому-что всю свою жизнь провелъ на Онтаріо.

«Радъ васъ увидѣть, другъ» сказалъ Капъ, радушно пожимая руку молодому плавателю прѣсной воды: «радъ, хотя вамъ и многому кое-чему нужно еще поучиться, если взять въ соображеніе школу, въ которую вы были отданы. Это моя племянница, Мабель; я называю ее Магнитомъ, по такой причинѣ, которой она и не подозрѣваетъ, а вы можетъ-быть получили столько образованія, что догадаетесь, если имѣете претензіи на знаніе компаса.»

— Эту причину легко понять, сказалъ молодой человѣкъ, устремивъ въ то же время свои яркіе черные глаза на покраснѣвшее лицо дѣвушки: и я убѣжденъ, что пловецъ, который будетъ руководствоваться вашимъ магнитомъ, никогда не попадетъ въ дурную пристань.

«А! я вижу, что вы употребляете нѣкоторые термины, и употребляете ихъ прилично, какъ слѣдуетъ; но все боюсь, что вы больше видѣли зеленой, чѣмъ голубой воды.»

— Неудивительно, что мы употребляемъ иногда выраженіе, которое принадлежитъ землѣ, потому-что рѣдко теряемъ ее изъ вида въ-продолженіе двадцати-четырехъ часовъ.

«Тѣмъ хуже, молодой человѣкъ, тѣмъ хуже. Очень, очень-немного земли должно идти въ великій путь съ мореходцемъ. Но, господинъ Уэстернъ, я думаю, что вокругъ всего вашего озера непремѣнно есть болѣе или менѣе земли.»

— «А развѣ вокругъ океана, дядюшка, не также болѣе или менѣе земли?» сказала Магнитъ съ живостію: она опасалась, чтобы догматизмъ, или лучше, педантизмъ стараго моряка не возбудилъ слишкомъ-скоро неудовольствія противъ него.

«Нѣтъ, мидая, напротивъ: океанъ болѣе или менѣе вокругъ земли. Вотъ это я всегда говррилъ тѣмъ, которые живутъ на сушѣ, молодой человѣкъ. Они живутъ, такъ-сказать, посреди моря, сами того не зная, — и живутъ какъ-бы страдательно, потому-что вода гораздо-могущественнѣе и гораздо-обширнѣе земли. Но нѣтъ конца суетамъ въ этомъ мірѣ! Иной чудакъ, въ жизнь свою невидавшій соленой воды, часто воображаетъ, что она ему извѣстнѣе, нежели тому, кто обогнулъ Мысъ Горнъ. Нѣтъ, нѣтъ, эта земля не болѣе какъ островъ, и все то, что не можетъ быть названо островомъ — вода.»

Молодой Уэстернъ имѣлъ глубокое уваженіе къ плавателю по океану, къ которому онъ такъ часто стремился душою; но тѣмъ неменѣе онъ естественно былъ привязанъ къ великой водной равнинѣ, на которой провелъ свою жизнь и которая была не безъ красотъ въ глазахъ его.

— То, что вы говорите, сказалъ онъ скромно: можетъ быть справедливо въ-отношеніи къ Атлантическому Океану, но здѣсь мы уважаемъ землю, здѣсь, на Онтаріо.

«Это потому-что земля у васъ всегда въ глазахъ» возразилъ Капъ, смѣясь отъ души: «но вотъ Патфайндеръ, какъ его называютъ, несетъ дымящееся блюдо и приглашаетъ насъ заняться имъ; сознаюсь, что дичи нечего ужь и искать на морѣ. Господинъ Уэстернъ, въ ваши лѣта услуживать молодой дѣвушкѣ такъ же легко, какъ подтянуть веревку флагъ-фала, и, если вы будете поглядывать на ея стаканъ и тарелку, между-тѣмъ, какъ я стану раздѣлять трапезу съ Патфайндеромъ и нашими индійскими друзьями, я не сомнѣваюсь, что она будетъ помнить это.»

Капъ сказалъ болѣе, нежели сколько могъ знать тогда. Джасперъ Уэстернъ былъ внимателенъ къ желаніямъ Мабели, и она долго помнила нѣжныя и заботливыя услуги, оказанныя ей при первомъ свиданіи. Онъ придвинулъ пѣнь, приглашая сѣсть на него, предложилъ ей лучшую часть дичины, наполнилъ ея стаканъ чистою водою изъ источника, и, сидя близко и притомъ напротивъ ея, онъ еще болѣе выигралъ въ ея уваженіи деликатностію и благородствомъ, съ которыми заботился о ней. Никогда почесть женщинѣ такъ не пріятна и такъ не льститъ, какъ когда она оказывается молодостію молодости, сильнымъ нѣжному. Подобно большей части тѣхъ, которые проводятъ жизнь вдали отъ сообщества съ нѣжнымъ поломъ, молодой Уэстернъ былъ искрененъ, прямъ, вѣжливъ въ своихъ услугахъ, и если его манерамъ недоставало условной утонченности, которой отсутствіе можетъ-быть и не замѣчала Мабель, за то онѣ имѣли другія привлекательныя качества. Пусть эти неопытные и безхитростные молодые люди знакомятся другъ съ другомъ болѣе посредствомъ ощущеній, нежели выраженныхъ мыслей, — мы обратимся къ той группѣ, въ которой Капъ, съ своею всегдашнею и никогда-неизмѣнявшею ему способностію заботиться о самомъ-себѣ, успѣлъ уже явиться главнымъ дѣйствователемъ.

Эта группа была разположена вокругъ большаго блюда съ кусками дичи, общаго для всѣхъ; характеръ каждаго лица естественно долженъ былъ отразиться въ бесѣдѣ. Индійцы были молчаливы и заняты дѣломъ: аппетитъ американскихъ аборигеновъ къ дичинѣ былъ, казалось, ненасытимъ. Двое же бѣлыхъ были разговорчивѣе, и.каждый изъ нихъ упорно держался своего взгляда на вещи. Но такъ-какъ ихъ разговоръ познакомитъ читателя съ нѣкоторыми фактами, бросающими свѣтъ на дальнѣйшій ходъ нашего повѣствованія, то нехудо будетъ передать его:

— Вы, конечно, довольны вашимъ образомъ жизни, г. Патфайндеръ, продолжалъ Капъ, когда путешественники столько уже утолили свой голодъ, что начали выбирать куски получше и посочнѣе: въ вашей жизни встрѣчается много такого, что мы, моряки, любимъ; и если у насъ все вода, то у васъ все земля.

«Ну, и намъ также встрѣчается вода въ нашихъ путешествіяхъ и походахъ» возразилъ его бѣлый собесѣдникъ: «мы, пограничные люди, умѣемъ владѣть весломъ и острогою такъ же, какъ ружьемъ и охотничьимъ ножомъ.».

— Такъ, но умѣете ли вы обрасопить реи, бросать лотъ, владѣть штуромъ, кабалочнымъ стропомъ и обращаться со снастями? Весло хорошая вещь, безспорно, при лодкѣ; но что оно такое на кораблѣ?

«Я уважаю всякій промыслъ, и увѣренъ, что всѣ эти вещи имѣютъ свое употребленіе. Кто, какъ я, побывалъ между многими племенами, тотъ пойметъ различіе въ обычаяхъ. Минго красится иначе, нежели Делаваръ, и тотъ бы очень ошибся, кто сталъ бы ожидать, что увидитъ воина въ одеждѣ сквау. Я еще не очень-старъ, но жилъ въ лѣсахъ и пріобрѣлъ нѣкоторыя познанія природы человѣческой. Я никогда много не довѣрялъ знаніямъ тѣхъ, кто живетъ въ городахъ: вотъ я еще по-сю-пору не встрѣчалъ ни одного, у кого былъ бы вѣрный глазъ попасть въ цѣль изъ ружья, или найдти слѣдъ въ лѣсу.»

— Я точь-въ-точь также сужу, господинъ Патфайндеръ. Бродя по улицамъ, ходя въ церковь по воскресеньямъ и слушая проповѣди, не сдѣлаешься человѣкомъ. Пошлите молодца на широкій океанъ, если хотите открыть ему глаза, и дайте ему посмотрѣть на другія націи, или на то, что я называю лицомъ природы, если хотите, чтобъ онъ понялъ свой собственный характеръ. Вотъ, теперь зять мой, сержантъ; онъ добрый человѣкъ, хорошій человѣкъ на своемъ мѣстѣ и не уступитъ никому изъ всѣхъ, кто когда-либо жевалъ сухарь; но что же онъ такое? солдатъ и больше ничего! Конечно, онъ сержантъ, ну, да вѣдь это то же почти, что солдатъ, сами вы знаете. Когда онъ сватался за бѣдную Бриджетъ, сестру мою, я, по обязанности моей, раэтолковалъ ей, что онъ такое и что изъ него можетъ выйдти; но вѣдь вы знаете, что такое дѣвушки, когда онѣ помѣшаны отъ любви. Правда, сержантъ былъ повышенъ въ своемъ званіи, и, говорятъ, онъ теперь человѣкъ важный въ крѣпости; но его бѣдная жена не дожила до этого: вотъ ужь четырнадцать лѣтъ, какъ умерла она.

«Званіе солдата — честное званіе, только сражайся онъ за справедливую сторону» возразилъ Патфайндеръ: «а какъ французы всегда виноваты, а его величество и наши колоніи всегда правы, и ручаюсь, что у сержанта и совѣсть спокойна, и нравъ хорошій. Я никогда такъ сладко не сыпалъ, какъ послѣ битвы съ Мингами, хотя у меня правило сражаться всегда какъ слѣдуетъ бѣлому человѣку, а не какъ Индійцу. Вотъ, на-примѣръ, у Змѣя свои обычаи, у меня свои; а все же мы съ нимъ много лѣтъ сражались рука объ-руку, и ни-раза ничего дурнаго не подумали о привычкахъ другъ друга. Я говорю ему, что есть только одно небо и одинъ адъ, вопреки всѣмъ его преданіямъ, но что есть много тропинокъ какъ къ тому, такъ и къ другому.»

— Это такъ, это умно, и онъ долженъ вамъ повѣрить, хотя думаю, что большая часть дорогъ къ аду — на сухой землѣ. Море есть то, что моя бѣдная сестра Бриджета называла «очистительнынъ мѣстомъ», и тотъ далекъ отъ пути соблазна, кто потерялъ изъ вида берегъ. Я не думаю, чтобы можно было примѣнитъ къ вашимъ озерамъ.

«Что города и поселенія ведутъ къ грѣху, съ этимъ я согласенъ; но наши озера окружены лѣсами, а это достойный храмъ для поклоненія Богу. Я также согласенъ, что люди невсегда одинаковы даже въ пустынѣ: разница между Минго и Делаваромъ такъ же ясна, какъ между солнцемъ и мѣсяцемъ. Какъ бы то ни было, я радъ, другъ Капъ, что мы встрѣтились, хотя бы только для-того, чтобъ вы сообщили Великому-Змѣю, что есть озера, въ которыхъ вода солона. Мы часто сходились въ мнѣніяхъ съ-тѣхъ-поръ, какъ началось наше знакомство, и если Могиканъ имѣетъ половину той вѣры ко мнѣ, какую я имѣю къ нему, такъ онъ не сомнѣвается въ томъ, что я ему говорилъ объ обычаяхъ бѣлыхъ людей и законахъ природы; но мнѣ всегда казалось, что никто изъ краснокожихъ нетакъ искренно, какъ бы хотѣлось всякому честному человѣку, вѣритъ разсказамъ о великихъ соленыхъ озерахъ, о томъ, что есть рѣки, которыя текутъ вверхъ.»

— Это все отъ-того, что ложно понимаются вещи, отвѣчалъ Капъ съ видомъ снизходительности. Вы думали о вашихъ заливахъ и быстринахъ, какъ о кораблѣ, а объ океанѣ и о его приливахъ, какъ о лодкѣ. Ни Арроугедъ, ни Змѣй ни мало не должны сомнѣваться ни въ томъ, ни въ другомъ, хотя, признаюсь, я самъ съ трудомъ могу проглотить разсказы о томъ, что есть внутреннія моря, и еще болѣе о томъ, что есть море прѣсной воды. Я пустился въ это продолжительное путешествіе столько же для того, чтобы удостовѣрить въ томъ мои собственные глаза и нёбо, сколько чтобы услужить сержанту и Магниту, хоть сержантъъ и мужъ моей сестры, а Магнитъ я люблю какъ свою дочь.

— «Вы грѣшите, грѣшите, другъ Капъ, вы очень, грѣшите, недовѣряя и могуществу Бога въ чемъ бы то ни было!» возразилъ важно Патфайндеръ. — Toтъ, кто живетъ въ поселеніяхъ и городахъ, имѣетъ ограниченныя и несправедливыя мнѣнія о его могуществѣ; но мы живемъ въ его присутствіи и иначе смотримъ на вещи, — то-есть я хочу сказать, тѣ изъ насъ, которые имѣютъ природу бѣлыхъ людей. У краснокожаго свои понятія; это такъ и быть должно; эти понятія краснокожаго несовсѣмъ-одинаковы съ понятіями бѣлаго христіанина, — въ этомъ также нѣтъ бѣды. Но есть такія вещи, которыя принадлежатъ къ порядку Божьяго провиденія; и эти озера съ соленой и прѣсной водой всѣ идутъ сюда. Я не хочу объяснять эти вещи, но думаю, что всякому должно имѣть вѣру къ нимъ. Что до меня, я принадлежу къ числу тѣхъ, которые думаютъ, что рука, сотворившая прѣсную воду, можетъ сотворить и соленую."

— "Держитесь этого, Патфайндеръ, прервалъ Капъ съ нѣкоторымъ жаромъ: въ вѣрѣ твердой и справедливой; я никому не обращу тыла, когда корабль мой подъ вѣтромъ. Хотя я болѣе привыкъ подбирать на гитовы одни паруса и разпускать другіе, чѣмъ молиться, когда наступаетъ ураганъ, — но знаю, что мы всѣ по-временамъ безпомощные смертные, и воздаю почтеніе тому, кому подобаетъ почтеніе. Я хотѣлъ только сказать, — да и то не сказать, а такъ, какъ бы это…. слегка замѣтить, что привыкнувъ видѣть соленую воду въ большихъ размѣрахъ, я бы очень хотѣлъ прежде попробовать ее, а потомъ уже вѣрить, что она прѣсна.

«Богъ даль соленыя земли^[4] звѣрямъ; онъ же далъ человѣку краснокожему и бѣлокожему, свѣжій источникъ утолять жажду. Безразсудно было бы думать, чтобы онъ не могъ произвесть озеръ чистой воды на западѣ и озеръ нечистой воды на востокѣ.»

Капъ былъ озадаченъ, вопреки своему надменному догматизму величавой простотою Патфэйндера, хотя ему было очень-непріятно вѣрить тому, чему онъ столько лѣтъ упорно отказывался вѣрить. Не желая уступить, и, въ то же время, не будучи въ состояніи поддержать свое мнѣніе противъ сужденія для него не привычнаго и имѣвшаго въ себѣ и силу истины, и убѣжденіе, и достовѣрность, — онъ бы очень хотѣлъ выскользнуть какъ-нибудь изъ этого разговора.

— Ну, ну, хорошо, другъ Патфайндеръ! сказалъ онъ: — мы оставимъ аргументъ тамъ, гдѣ ужь онъ есть; и какъ сержантъ послалъ васъ съ тѣмъ, чтобъ вы были намъ лоцманомъ къ этому самому озеру, мы изпробуемъ воду, когда прибудемъ туда. Только замѣтьте мои слова; — я не говорю, чтобъ она не могла быть пресною на поверхности, — и Атлантическій Океанъ иногда прѣсенъ на поверхности, близь устьевъ большихъ рѣкъ, — но я покажу ваы средство попробовать воду на нѣсколько саженъ глубины, о чемъ вы вѣрно никогда не помышляли, и тогда мы болѣе узнаемъ объ этомъ.

Путеводитель, казалось, былъ доволенъ устраненіемъ этого предмета, и разговоръ перемѣнился.

«Мы не слишкомъ тщеславимся нашими водопадами и быстринами» замѣтилъ Патфайндеръ послѣ короткой паузы: «мы знаемъ очень-хорошо, что съ тѣми, которые живутъ въ городахъ и близь моря…»

— На морѣ, перервалъ Капъ.

«На морѣ, если хотите, другъ, — бываютъ случаи, которыхъ не бываетъ съ нами, жителями пустыни. Однакожь, мы знаемъ наши способности, и именно то, что я почитаю природными способностями, и не испорчены ни тщеславіемъ, ни самохвальствомъ. Вотъ — мои способности въ ружьѣ, да въ отъискиваніи по лѣсу слѣдовъ, и я употребляю ихъ для охоты или для какихъ-нибудь открытій; я не могу владѣть острогою и весломъ, да и не гоняюсь за этою честію. Вотъ у того молодаго человѣка, Джаспера, который разговариваетъ съ дочерью сержанта, — другая натура: онъ, можно сказать, дышетъ водою, словно рыба. Индійцы и французы Сѣвернаго Берега зовутъ его Eau-douce, Прѣсная-Вода, по его способностямъ въ этомъ дѣлѣ. Ему кажется лучше быть съ весломъ и съ удою, нежели зажигать огонь на найденной тропѣ.»

— Дѣйствительно, есть что-то въ способностяхъ, о которыхъ вы говорите, сказалъ Капъ: — вотъ этотъ огонь, признаюсь, онъ перевернулъ всѣ мои мореходныя познанія. Арроугедъ сказалъ, что дымъ произходилъ отъ огня блѣднолицаго, а это такая философія, которую я могу поставить наравнѣ съ искусствомъ управлять кораблемъ въ темную ночь мимо рифа.

«Это не великая тайна, не великая тайна» возразилъ Патфайндеръ, смѣясь весело, хотя привычка къ предосторожности не допустила его обнаружить смѣхъ слышимыми звуками. «Нѣтъ ничего легче для насъ, проводящихъ время въ великой школѣ Провидѣнія, какъ учиться его урокамъ. Мы такъ же были бы безполезны, когда бы намъ пришлось отъискивать слѣды, или переносить извѣстія черезъ пустыни, какъ и эти пни, если бы не могли сейчасъ же узнать такія мелочи. Прѣсная-Вода, какъ мы зовемъ его, до того любитъ свою воду, что подложилъ въ нашъ огонь двѣ или три сырыя зеленыя вѣтви, тогда-какъ множество совершенно-сухихъ сучьевъ разсѣяно по землѣ; а сырость производитъ дымъ черный, какъ вы морскіе жители конечно знаете. Это не великая тайна, не великая тайна — хотя все тайна для тѣхъ, кто не старается узнать Бога и его могущество съ смиреніемъ и благодарностію.»

— Стало-быть, у Арроугеда очень-острое зрѣніе, если онъ могъ замѣтить такую ничтожную разницу?

«Безъ этого онъ былъ бы плохой Индіецъ. Нѣтъ, теперь военное время, и красная кожа не отправится въ путь не наостривъ всѣхъ своихъ чувствъ. Каждая кожа имѣетъ свою натуру, а каждая натура свои законы и свою кожу. Прошло много лѣтъ прежде, чѣмъ я какъ слѣдуетъ познакомился со всѣми отраслями лѣснаго образованія, потому-что познанія краснокожаго нелегко даются натурѣ бѣлокожаго, такъ же, какъ, я думаю, и познанія бѣлокожаго краснокожему, хоть я и самъ мало имѣю послѣдняго рода познаній, проведя большую часть моего времени въ пустынѣ.»

— Вы хорошо выучились, мэстэръ Патфайндеръ, вы такъ славно знаете всѣ эти вещи! Но я думаю, что невеликая была бы важность человѣку, воспитанному на морѣ, выучиться всѣмъ этимъ мелочамъ: пожелай онъ только заняться ими.

«Этого я не знаю. Бѣлому человѣку трудно приноровиться къ обычаямъ красныхъ, а красному къ обычаямъ бѣлыхъ. Что же до дѣйствительной натуры, то, по моему мнѣнію, ни одинъ не можетъ подлинно войдти въ натуру другаго.»

— А мы, моряки, странствуя такъ много по свѣту, говоримъ, что есть только одна натура, одна — и въ Китайцѣ, и въ Голландцѣ. Я совершенно увѣренъ въ этомъ, ибо вездѣ видѣлъ, что всѣ народы любятъ золото и серебро, и что большей части людей нравится табакъ.

«Такъ мало же вы знаете, морскіе ѣздоки, краснокожихъ! Случалось ли вамъ знавать кого-нибудь изъ вашихъ Китайцевъ, который бы могъ пѣть свои предсмертныя пѣсни, тогда какъ въ тѣло ему вонзаютъ деревянныя спицы, рѣжутъ его ножами, когда окружаютъ его голаго огнемъ, и смерть смотритъ ему прямо въ лицо? Пока не найдете мнѣ такого Китайца, или христіанина, до-тѣхъ-поръ не найдете бѣлаго съ натурою краснокожаго, будь онъ какимъ хочетъ храбрецомъ съ вида и умѣй читать всѣ книги, которыя только были напечатаны.»

— Только другъ съ другомъ дикіе могутъ такъ адски поступать! сказалъ Капъ, бросая вокругъ тревожные взоры подъ безконечные своды лѣса. — Никогда бѣлый человѣкъ не былъ осуждаемъ на такія мученія.

«Вотъ и въ этомъ вы опять ошибаетесь» возразилъ Патфайндеръ, хладнокровно выбирая получше кусокъ на закуску: «хоть только натура краснокожаго можетъ мужественно вынести такія мученія, однакожь и натура бѣлокожаго можетъ подвергнуться имъ, и часто подвергалась».

— Къ-счастію, сказалъ Капъ, съ усиліемъ придать твердость своему голосу: никто изъ союзниковъ его величества, вѣроятно, не покусится подвергнуть такимъ жестокостямъ кого-нибудь изъ честныхъ подданныхъ его величества. Я недолго служилъ въ королевскомъ флотѣ, его правда; но все-таки служилъ, и это что-нибудь да значитъ. Что же касается до корсарской службы — налетать на непріятельскіе корабли и захватывать ихъ со всѣмъ багажемъ, — то здѣсь послужилъ я довольно на свой пай. Но надѣюсь, что на этой сторонѣ озера нѣтъ дикарей, покорныхъ французамъ; притомъ же вы, кажется, говорили, что Онтаріо очень-обширно?

«Да, оно обширно въ нашихъ глазахъ» возразилъ Патфайндеръ, не стараясь скрыть улыбки, освѣтившей его лицо, опаленное солнцемъ и получившее красноватый цвѣтъ: «но я думаю, что нѣкоторымъ оно можетъ показаться узкимъ, да и въ-самомъ-дѣлѣ ово невелико, когда нужно подальше держать отъ себя врага. Онтаріо о двухъ концахъ, и если врагъ не осмѣлится переплыть его, такъ можетъ легко его обойдти».

— А! вотъ что значатъ ваши проклятыя прѣсныя лужи! проворчалъ Капъ, громко кашляя., какъ-бы раскаяваясь въ своей нескромности. Ни одинъ человѣкъ еще не слыхалъ, чтобы какой-нибудь пиратъ или просто корабль съ одного конца Атлантическаго Океана сдѣлалъ объѣздъ кругомъ.

«Можетъ-быть, у океана нѣтъ концовъ.»

— Ни концовъ нѣтъ, ни боковъ нѣтъ, ни дна нѣтъ. Народъ, который плотно ошвартовленъ на одномъ изъ береговъ Атлантическаго Океана, не имѣетъ никакой нужды бояться другаго народа, сидящаго на якорѣ въ противоположной сторонѣ, хотя бы онъ былъ разпредикій, если только не умѣетъ строить корабли. Нѣтъ, народъ, который живетъ на атлантическихъ берегахъ, нисколько не боится ни за свою кожу, ни за черепъ! Человѣкъ въ этихъ странахъ можетъ ложиться на ночь спать въ полной надеждѣ найдти утромъ волосы свои на головѣ цѣлыми, если только онъ не носить парика.

«Ну, здѣсь не такъ. Я не стану входить въ подробности, чтобъ не напугать молодой дѣвушки, хоть она, кажется, и очень-прилежно слушаетъ Прѣсную-Воду, какъ мы его называемъ. Но, еслибъ я иначе былъ воспитанъ, то почелъ бы безразсудствомъ отправиться именно въ это время и именно черезъ все пространство, которое лежитъ между нами и гарнизономъ, при теперешнемъ состояніи этой границы. Теперь столько же Ирокезовъ по сю сторону Онтаріо, сколько по ту. По этой-то самой причинѣ, другъ Капъ, сержантъ просилъ насъ идти къ вамъ на встрѣчу и проводить васъ.»

— Какъ? Не-уже-ли негодяи осмѣливаются крейсировать такъ близко къ орудіямъ одного изъ укрѣпленій его величества?

«Не собираются ли вороны вокругъ убитой лани, хоть охотникъ и близко? Что они пришли сюда, въ томъ нѣтъ ничего мудренаго. Между крѣпостями и поселеніями ходятъ бѣлые, и они увѣрены, что съумѣютъ открыть ихъ слѣды. Змѣй шелъ по одной сторонѣ рѣки, я шелъ по другой, чтобы развѣдать объ этихъ негодяяхъ, а Джасперъ велъ по рѣкѣ лодку, какъ смѣлый и опытный пловецъ. Сержантъ со слезами на глазахъ разсказывалъ ему о своей дочери, какъ онъ любитъ ее, какъ она пріятна и послушна, разсказывалъ до того, что Джасперъ бросился бы въ станъ Минговъ, съ одними своими руками, а ужь не отказался бы идти съ нами.»

— Спасибо ему, спасибо! Мы еще лучше будемъ думать объ немъ за такую услужливость; но, мнѣ кажется, онъ не слишкомъ-большимъ опасностямъ подвергался.

«Только опасности быть застрѣленнымъ, когда онъ переправлялъ лодку черезъ крутую быстрину, да потомъ еще, когда огибалъ локоть рѣки, не спуская глазъ съ водоворотовъ. Изъ всѣхъ опасныхъ путешествій, путешествіе по рѣкѣ, окруженной засадами, самое страшное, но моему мнѣнію, и этой опасности подвергался Джасперъ.»

— За какимъ же чортомъ сержантъ заставилъ меня сдѣлать триста-пятьдесятъ миль такъ глупо и странно? Дайте мнѣ открытое мѣсто, поставьте врага въ виду, и я поиграю съ нимъ, какъ ему будетъ угодно, и какъ долго ему захочется, продольными выстрѣлами, или бордъ о бордъ; но быть застрѣленнымъ подобно заснувшей птицѣ, это мнѣ непонутру. Еслибы дѣло не стало за моимъ миленькимъ Магнитомъ, я бы тотчасъ поворотилъ оверштагъ, пустился бы назадъ въ Йоркъ, и пусть бы Онтаріо само постаралось развѣдать, соленая оно вода, или прѣсная.

«Это бы не много помогло, другъ-морякъ: дорога назадъ дальше и почти такъ же опасна, какъ и впередъ. Довѣрьтесь намъ, и мы благополучно проведемъ васъ, или оставимъ наши волосы у дикихъ.»^[5]

Волосы у Капа обыкновенно связывались въ солидную косу, потянутую угревою кожею, между-тѣмъ, какъ макушка головы была почти-совсѣмъ гола; онъ машинально провелъ рукой по косѣ и по лысинѣ, какъ бы для-того, чтобы освѣдомиться все ли обстоитъ благополучно. Въ сущности, онъ былъ, однакожь, далеко не трусъ, и часто хладнокровно смотрѣлъ въ лицо смерти; но онъ не видалъ ея никогда подъ такими ужасными формами, въ какихъ представляло ее краткое, но выразительное описаніе его собесѣдника. Было уже поздно думать объ отступленіи, и онъ рѣшился бодро смотрѣть впередъ, хотя и не могъ удержаться, чтобы не проклясть внутренно сержанта, поставившаго его въ такое затруднительное положеніе.

— Я не сомнѣваюсь, мэстэръ Патфайндеръ, отвѣчалъ онъ, когда его мысли успѣли уже собраться и установиться въ головѣ: что мы благополучно достигнемъ пристани. Какъ далеко теперь отъ крѣпости?

«Съ небольшимъ пятьнадцать верстъ; рѣка течетъ быстро, и мы скоро промахнемъ эти мили, если только Минги не будутъ мѣшать намъ.»

— И, конечно, лѣсъ будетъ тянуться у насъ и по штирборду, и по бакборду, какъ до-сихъ-поръ?

«Что такое?»

— Я говорю, что мы будемъ держать нашъ путь промежь этихъ проклятыхъ деревьевъ.

«Нѣтъ, нѣтъ, вы поѣдете въ лодкѣ, а Освего очищена отъ пловучаго лѣса войсками. Лодка побѣжитъ внизъ по теченію рѣки, а теченіе ея очень-быстро.»

— Да кой же чортъ помѣшаетъ этимъ Мингамъ, или какъ тамъ вы ихъ называете, стрѣлять въ насъ, когда мы будемъ огибать мысъ, или будемъ заняты маневромъ, чтобъ не наткнуться на камни?

«Богъ! Тотъ, кто такъ часто помогалъ другимъ, и не въ такихъ опасностяхъ. часто, очень-часто съ головы моей могли быть содраны и волосы, и кожа, и все, — еслибъ Богъ не былъ на моей сторонѣ. Я никогда нейду на военное дѣло, другъ-морякъ, не подумавъ объ этомъ великомъ союзникѣ, который въ битвѣ можетъ сдѣлать больше, чѣмъ всѣ батальйоны 60-го полка, будь они всѣ вытянуты въ одну линію.»

— Да, да, все это очень-хорошо для вашего брата, лѣснаго пролаза, но мы, моряки, любимъ, чтобъ было широко, и идемъ въ дѣло, не имѣя ничего другаго въ головѣ, кромѣ самого дѣла.

— Повѣрьте моему слову, мэстэръ Капъ, никакое сраженіе не испортится, если Богъ будетъ на вашей сторонѣ. Посмотрите на голову Великаго-Змѣя: замѣчаете ли вы слѣдъ ножа вдоль лѣваго уха? только пуля изъ этого длиннаго ружья спасла его черепъ. Ножъ славно было-началъ свое дѣло, и пройди еще полминуты, быть бы ему безъ кудрей. Когда онъ жметъ мнѣ руку и говорить, что я поступилъ съ нимъ какъ другъ въ этомъ дѣлѣ, я говорю ему: нѣтъ, это Богъ привелъ меня именно къ тому мѣсту, гдѣ должно было произойдти убійство, и я узналъ по дыму объ опасности. Конечно, когда я былъ приведенъ куда должно, я кончилъ дѣло по собственному побужденію; потому-что другъ подъ томагоукомъ^[6] заставитъ и думать скоро, и дѣйствовать скоро, какъ и было со мною, иначе бы духъ Великаго-Змѣя охотился въ счастливой странѣ его предковъ.

«Полно, полно Патфайндеръ! Говорить объ этомъ хуже, чѣмъ быть распластаннымъ съ кормы до носа; день на изходѣ, лучше было бы, если бы мы теперь дрейфовали внизъ по теченію этой рѣки, о которой вы говорите. Магнитъ, готова ли ты сняться съ якоря?»

Мабель вздрогнула, ярко зарумянилась, и начала готовиться къ немедленному отправленію. Ни полслова изъ разговора, бывшаго между Капомъ и Патфайндеромъ, не слыхала она, потому-что Прѣсная-Вода, какъ часто называли Джаспера, занималъ ея слухъ описаніемъ гавани, еще далекой, къ которой она держала путь, разсказами объ ея отцѣ, котораго она не видала съ самаго дѣтства, и объ образѣ жизни, которую ведутъ въ пограничныхъ гарнизонахъ. Безсознательно она увлеклась этими разсказами, и вниманіе ея такъ было поглощено ими, что ни на минуту не могло обращаться на предметы менѣе-пріятные, о которыхъ шла рѣчь близко ея. Приготовленія къ походу положили конецъ разговору, и такъ какъ багажъ проводниковъ, или развѣдывателей, былъ очень-невеликъ, то въ нѣсколько минутъ все общество было готово тронуться. Но вдругъ, къ удивленію даже своихъ товарищей въ путеводствѣ, Патфайндеръ, собравъ нѣсколько вѣтвей, изъ которыхъ нѣкоторыя были вовсе сыры, бросилъ ихъ въ тлѣвшійся огонь, чтобъ произвести дымъ какъ-можно-гуще и чернѣе.

— Если ты можешь скрыть свой слѣдъ, Джасперъ, сказать онъ: — такъ дымъ, при уходѣ съ мѣста привала, вмѣсто вреда, принесетъ пользу. Если на десять миль отъ насъ есть Минги, то ужъ непремѣнно нѣкоторые изъ нихъ гдѣ-нибудь на возвышеніяхъ или на деревьяхъ высматриваютъ дымъ; пусть же они увидятъ этотъ, на здоровье себѣ, и пусть пожалуютъ сюда въ гости.

«Но если они откроютъ нашу дорогу?» спросилъ молодой человѣкъ, для котораго опасность была теперь грознѣе, послѣ встрѣчи съ Магнитомъ: «мы оставимъ широкую тропу къ рѣкѣ.»

— Чѣмъ шире, тѣмъ лучше; когда они прійдутъ туда, нужно бытъ похитрѣе Минговъ, чтобъ узнать, какой дорогой пошла, лодка: внизъ или вверхъ по теченію. Только одна вода можетъ совершенно смыть слѣдъ, да и вода впрочемъ невсегда, если слѣдъ оставляетъ сильный запахъ. Видишь ли, Прѣсная-Вода, когда Минги увидятъ нашъ слѣдъ за водопадомъ, они прогуляются къ этому дыму, а потомъ, разумѣется, подумаютъ, что тотъ, кто началъ плыть вверхъ по рѣкъ и кончить плывя вверхъ по рѣкѣ. Если они знаютъ кое-что, такъ знаютъ только, что нѣсколько человѣкъ вышло изъ крѣпости, и ужь было бы слишкомъ-много для Минга вообразить, что мы пришли сюда такъ, небольше, какъ для удовольствія воротиться въ тотъ же самый день, рискуя нашими черепами.

«Конечно» прибавилъ Джасперъ, который разговаривалъ отдѣльно съ Патфайндеромъ, подвигаясь къ знакомой намъ прогалинѣ: «они ничего не могутъ знать о дочери сержанта, потому что это хранилось въ крѣпкой тайнѣ.»

— И они ничего не узнаютъ здѣсь, возразилъ Патфайндеръ, показывая, что онъ съ величайшимъ стараніемъ наступаетъ на всѣ слѣды, оставленные на листьяхъ маленькою ножкою Мабели.

«Развѣ, можетъ-быть, эта старая рыба изъ соленой воды таскала съ собою свою племянницу вдоль и поперегъ въ прогалинѣ, точь-въ-точь какъ олень молодую лань.»

— Какъ козелъ, ты хочешь сказать, Патфайндеръ.

«Вотъ чудакъ-то! Я могу сойдтись съ морякомъ, какъ ты, Прѣсная-Вода, и не нахожу ничего противнаго въ нашихъ занятіяхъ: хотя твои на озерахъ, а мои въ лѣсахъ. Послушай, Джасперъ» продолжалъ развѣдыватель слѣдовъ, смѣясь своимъ глухимъ смѣхомъ: «что, еслибъ попробовать закалъ его клинка и заставить его перемахнуть черезъ водопадъ?»

— А что же мы сдѣлаемъ на это время съ его племянницей?

«Ни-ни! съ ней не должно быть ничего; она пройдетъ пѣшкомъ то мѣсто, гдѣ обносится лодка; а мы съ тобою попробуемъ этого атлантическаго моряка, и тогда съ обѣихъ сторонъ будетъ покороче знакомство. Мы посмотримъ, стрѣляетъ ли его ружье и поучимъ его кое-чему изъ нашихъ здѣшнихъ хитростей».

Молодой Джасперъ улыбнулся; онъ былъ не прочь отъ того, чтобъ позабавиться; къ-тому же его нѣсколько задѣлъ надменный догматизмъ Капа; но Мабель, съ своимъ прекраснымъ лицомъ, съ своими легкими, граціозными формами, съ очаровательною улыбкою, стояла подобно щиту между своимъ дядею и замышляемымъ опытомъ.

— Можетъ-быть, дочь сержанта испугается? сказалъ онъ.

«Не испугается, если въ ней есть хоть сколько-нибудь сержантова духа. Она и смотритъ не такъ, чтобы пугаться. Предоставь это мнѣ; Прѣсная-Вода; я одинъ поведу дѣло.»

— Нѣтъ, Патфайндеръ; ты утопишь и себя и его; если лодкѣ идти черезъ водопадъ, я буду въ ней.

«Хорошо, пусть такъ; чтожь? выкуримъ трубку согласія.»

Джасперъ засмѣялся, склонилъ голову въ знакъ согласія, и объ этомъ уже болѣе не было слова. Наконецъ они прибыли къ лодкѣ, гдѣ нѣсколько словъ было переброшено для рѣшенія болѣе-важныхъ дѣлъ.

ГЛАВА III.

До той поры, какъ эти поля были вспаханы и обработаны, рѣки лились, полныя анвэрѣзъ; мелодія водъ наполняла свѣжій безграничный лѣсъ и низвергались потоки, и играли ручьи, и ключи били подъ тѣнью. — Брайантъ (Bryant).

Извѣстно, что рѣки, впадающія въ южную оконечность Онтаріо, почти всѣ узки, медленны и глубоки. Есть нѣсколько исключеній, къ которымъ относятся рѣки, отличащіяся въ нѣкоторыхъ мѣстахъ быстринами, или рифтами (rifts), какъ они называются на языкѣ той страны, и имѣющія пороги. Къ этимъ послѣднимъ принадлежала преимущественно та, по которой держали путь наши странники. Освего состоитъ изъ соединенія Онейды и Онондаги, вытекающихъ изъ озеръ; она ведетъ свои воды черезъ страну немного-взбугренную, на пространствѣ 8 или 10 миль, пока, достигнувъ окраины террассы, устроенной самою природою, падаетъ съ нея внизъ на 10 или на 15 футовъ, до другаго уровня, по которому скользить съ молчаніемъ и таинственностію глубокой воды, наконецъ ввергаетъ свою дань въ огромный резервуаръ озера Онтаріо. Лодка, въ которой Капъ съ спутниками плылъ изъ крѣпости Стануиксъ, послѣдней военной станція на Могаукѣ, была у берега, и все общество вошло въ нее, за исключеніемъ Патфайндера, который остался на берегу для-того, чтобъ оттолкнуть отъ него легкій чолнъ.

— Джасперъ, обороти корму лодки! сказалъ обитатель лѣсовъ молодому плавателю по озернымъ водамъ, присвоившему себѣ весло, бывшее въ управленіи Арроугеда, и занявъ мѣсто, принадлежавшее ему, какъ кормчему: — обороти, будто плывемъ назадъ! Если кто-нибудь изъ этихъ промятыхъ Минговъ откроетъ нашъ слѣдъ и дойдетъ по немъ сюда, такъ уже они не упуститъ осмотрѣть знаки въ тинѣ, и когда увидитъ, что носъ лодки обороченъ противъ теченія, то, разумѣется, подумаютъ, что мы поплыли вверхъ.

Когда это было исполнено, Патфайндеръ, бывшій въ цвѣтѣ силы, крѣпкій и гибкій, оттолкнувъ мощною рукою лодку, легкимъ прыжкомъ очутился въ ея передней части, не мало не нарушивъ равновѣсія. Достигнувъ середины рѣки, ботикъ былъ перевернутъ и пошелъ, скользя безъ шума внизъ по теченію.

Это была одна изъ тѣхъ лодокъ, сдѣланныхъ изъ древесной коры, которыя въ такомъ употребленіи у Индійцевъ, и которыя по своей необыкновенной легкости и удобству въ движеніи какъ-нельзя-больше приспособлены къ плаванію, такъ часто сдерживаемому отмелями, пловучимъ лѣсомъ и другими препятствіями. Двоимъ мужчинамъ, составлявшимъ первоначальный экипажъ этой лодки, часто доводилось нести ее, опорожнивъ отъ поклажи, по нѣсколько сотъ саженъ, и силы одного человѣка было достаточно, чтобы взвѣсить ея тяжесть. Она была однакожь длинна и довольно-широка для обыкновенной лодки. Чрезмѣрная легкость ея должна показаться важнымъ недостаткомъ глазамъ неопытнымъ; но нѣсколько часовъ практики поможетъ этому злу: Мабель и дядя такъ хорошо привыкли къ капризамъ ея движеній, что могли крѣпко и совершенно-спокойно держаться на своихъ мѣстахъ; тяжесть же трехъ присоединившихся проводниковъ неслишкомъ обременила лодку, потому-что ширина ея дна давала ей возможность выдавливать нужное количество воды, не приближая слишкомъ-ощутительно краевъ ея къ поверхности рѣки. Лодка вообще сработана была хорошо; ребра ея были малы, скрѣплены ремнями, и вся она, будучи такъ утла и ненадежна на взглядъ, могла вѣроятно поднять несравненно-большую тяжесть.

Капъ сидѣлъ на низкой скамьѣ въ средоточіи лодки; Великій-Змѣй стоялъ на колѣняхъ возлѣ него; Арроугедъ, покинувшій свое прежнее мѣсто назади, и жена его занимали мѣста впереди ихъ обоихъ. Мабель прилегла къ одному изъ своихъ узловъ позади дяди, между-тѣмъ, какъ Патфайндеръ и Джасперъ стояли, одинъ напереди, другой у кормы, каждый держа по веслу съ длинными, крѣпкими потесями и дѣйствуя ими безъ всякаго шума. Разговоръ производился тихимъ голосомъ, потому-что всѣ начинали чувствовать необходимость въ осторожности, приближаясь къ крѣпости и не будучи уже прикрыты деревьями.

Освего, въ этомъ мѣстѣ, была мрачно-глубока, но неширока, и темное теченіе ея извивалось между свисшихъ деревьевъ, которыя иногда почти-вовсе заслоняли свѣтъ неба. Мѣстами какой-нибудь лѣсной исполинъ, полуупавшій, почти-горизонтально склонялся надъ рѣкою, и потребны были значительныя усилія, чтобъ не задѣть за его сучья; а нижнія вѣтви кустарника и небольшихъ деревьевъ совсѣмъ купались въ водѣ. Картина, такъ превосходно начертанная нашимъ дивнымъ поэтомъ и помѣщенная нами эпиграфомъ къ этой главѣ, здѣсь осуществилась на самомъ дѣлѣ. Земля, утучненная разложеніемъ отжившихъ вѣковыхъ растеніи и черная отъ своего тука, рѣка почти до разлива наполнявшая свои берега, и «зеленый безграничный лѣсъ», — все точно-такъ же представлялось глазу, какъ представляется воображенію въ стихахъ Брайента. Словомъ, то было зрѣлище природы богатой и благодѣтельной, когда она еще не была покорена потребностямъ и желаніямъ человѣка, роскошная, дикая, полная обѣщаній, и не безъ живописнаго очарованія даже въ самомъ суровомъ своемъ состояніи. Надо припомнить, что дѣйствіе нашей повѣсти произходить въ 175… году, то-есть задолго до той поры, когда разсчеты начали вводить западныя части Нью-Йорка въ предѣлы гражданственности или въ планы прожектёровъ. Въ это давнее время были два пуги военнаго сообщенія между населенною частію колоніи Нью-Йорка и мѣстами, граничащими съ Канадою: одинъ черезъ озера Чамплейнъ и Джорджъ, другой черезъ Могаукъ, Вудъ-Крикъ, Онейду и рѣки, описанныя нами. Вдоль этихъ обѣихъ линій были основаны военные посты, но на пространствѣ ста миль между послѣднею крѣпостію при истокѣ Могаука и до впаденія Освеги не было ни одного, а это составляло большую часть разстоянія, пройденнаго Капомъ и Мабелью подъ покровительствомъ Арроугеда.

— Я иногда желаю, чтобы опять былъ миръ, сказалъ Патфайндеръ: — чтобы попрежнему можно было бродить по лѣсамъ не ища никакихъ другихъ враговъ, кромѣ звѣрей и рыбъ. Ахъ! много счастливыхъ дней провели мы съ Великимъ-Змѣемъ на берегахъ рѣкъ, питаясь дичью, лососиной и форелью, не заботясь ни о Мингахъ, ни о волосахъ своихъ! Да, иногда я желаю, чтобы воротились эти благословенные дни, потому-что не въ природѣ моей убивать себѣ подобныхъ. Я увѣренъ, что дочь сержанта не почитаетъ меня за нечестивца, которому пріятно терзать человѣческую природу?

Сдѣлавъ это замѣчаніе полувопросительнымъ тономъ, Патфайндеръ оглянулся; хотя самый пристрастный другъ не назвалъ бы красивыми его загорѣвшихъ и жесткихъ чертъ, однакожь Мабель нашла привлекательною его улыбку, по его безхитростному добродушію и по искренности, выражавшейся во всѣхъ оттѣнкахъ его честной физіономіи.

— Я не думаю, чтобы мой отецъ послалъ такого человѣка провожать свою дочь черезъ пустыню, — отвѣчала молодая дѣвушка, возвращая улыбку съ такою же искренностію, только конечно съ большею граціею.

«Онъ не сдѣлалъ бы этого, нѣтъ, никакъ не сдѣлалъ бы! Сержантъ человѣкъ съ душею, и во многихъ походахъ, во многихъ сраженіяхъ бывали мы съ нимъ, какъ говоритъ онъ, плечо съ плечомъ — хоть я и больше люблю, чтобъ мои члены были свободны, когда возлѣ меня Французъ или Минго.»

— Такъ вы, стало-быть, тотъ самый молодой другъ, о которомъ мой отецъ такъ часто говоритъ въ своихъ письмахъ?

«Его молодой другъ? — Сержантъ обогналъ меня тридцатью годами; да, сержантъ старѣе меня тридцатью годами; стало-быть, въ тридцать разъ и лучше меня.»

— «Только можетъ-быть не въ глазахъ его дочери, другъ Патфайндеръ» вмѣшался Капъ, въ которомъ бодрость начала оживать, когда онъ увидѣлъ вокругъ себя воду. «Тридцать лѣтъ не очень-часто могутъ служить къ выгодѣ въ глазахъ девятнадцатилѣтней дѣвушки.»

Мабель покраснѣла, и, отворотивъ лицо отъ взоровъ тѣхъ, которые были въ передней части лодки, встрѣтила любовавшійся сю взоръ молодаго человѣка. Наконецъ, нѣжно-голубые глаза ея обратились къ водѣ, какъ къ послѣднему прибѣжищу. Въ эту самую минуту глухой, тяжелый шумъ раздался подъ сводомъ аллеи, образованной надъ рѣкою деревьями, и принесенный легкимъ движеніемъ воздуха, чуть-чуть рябившимъ воду.

— «Пріятные звуки» сказалъ Капъ, настороживъ уши, какъ собака, послышавшая лай въ отдаленіи: «это, должно-быть, шумъ буруна у береговъ вашего озера? а?»

«Нѣтъ» отвѣчалъ Патфайндеръ: «это только рѣка перепрыгиваетъ черезъ скалы, за полмили далѣе внизъ.»

— Такъ, стало-быть, въ этой рѣкѣ есть водопадъ? спросила Мабель, и щеки ея ярче загорѣлись.

— «Чортъ возьми! мэстэръ Патфайндеръ, или вы, мэстэръ Прѣсная-Вода (Капъ уже такъ началъ называть Джаспера, чтобы приспособиться къ пограничнымъ обычаямъ): „не лучше ли будетъ подойдти поближе къ берегу? эти водопады обыкновенно начинаются быстринами. Да лучше броситься въ норвежскій Маэльстромъ, чѣмъ бѣжать на эти насосы.“

„Довѣрьтесь намъ, довѣрьтесь намъ, другъ Капъ!“ отвѣчалъ Патфайндеръ: „мы небольше, какъ прѣсноводные плаватели, это правда, и я немного значу даже и тутъ; но мы знаемъ рифты, и быстрины, и водопады; и спускаясь по этому водопаду, мы постараемся не ударить себя лицомъ въ грязь.“

— „Спускаясь по водопаду!“ воскликнулъ Капъ: „что вы, чортъ возьми! или въ-самомъ-дѣлѣ хотите переѣхать водопадъ въ этой орѣховой скорлупѣ?“

„А что жь такое? Дорога лежитъ черезъ водопадъ, и гораздо легче переѣхать черезъ него, чѣмъ тащить лодку со всѣмъ, что въ ней есть, цѣлую милю сушею.“

Мабель обратила свое, поблѣднѣвшее лицо къ молодому человѣку на кормѣ лодки, потому-что въ ту же минуту снова раздался ревъ водопада, и этотъ ревъ дѣйствительно былъ ужасенъ, теперь, когда причина его была извѣстна.

— „Мы думаемъ, что, высадивъ на землю женщинъ и двухъ Индійцевъ“ замѣтилъ спокойно Джасперъ: „мы трое бѣлыхъ, трое такихъ, которые свыклись съ водою, можемъ благополучно переправить лодку по водопаду, какъ часто намъ и случалось“.

„А мы полагались на вашу помощь, другъ морякъ!“ сказалъ Патфайндеръ, мигнувъ Джасперу черезъ плечо; „вѣдь вы присмотрѣлись уже къ тому, какъ падаютъ валы; притомъ же, если никто не останется поддерживать равновѣсіе лодки, всѣ наряды дочери сержанта попадаютъ въ воду и сгибнутъ.“

Капъ былъ озадаченъ; мысль переправиться по водопаду была серьезнѣе для него, чѣмъ для другаго, неимѣющаго понятія о томъ, что относится къ плаванію: онъ хорошо зналъ силу воды и слабость человѣка, испытывающаго ея ярость. Но въ то же время его самолюбіе возмущалось при мысли покинуть лодку, между-тѣмъ, какъ другіе не только безъ боязни, но и совершенно-хладнокровно намѣревались остаться въ ней. Не смотря на это послѣднее чувствованіе, не смотря даже на врожденную и пріобрѣтенную готовность спокойно и мужественно встрѣчать опасность, онъ бы вѣроятно покинулъ свой постъ, если бы образъ Индійцевъ, сдирающихъ волосы съ человѣческихъ головъ, сильно овладѣвъ его воображеніемъ, не заставлялъ его почитать лодку чѣмъ-то въ родѣ святилища.

— Но что жь мы сдѣлаемъ съ Магнитомъ? спросилъ онъ. — Любовь къ племянницѣ возбудила въ немъ новое опасеніе, и зашевелила совѣсть. Какъ же мы высадимъ Магнить, если вблизи есть враждебные Индійцы?

„Ни одинъ Минго не будетъ близко отъ мѣста переноски: это мѣсто слишкомъ-открыто, и они не пойдутъ сюда для своихъ дьявольскихъ затѣй“ отвѣчалъ Патфайндеръ тономъ довѣрчивости. „Натура всегда натура, а натура Индійца — являться тамъ, гдѣ его вовсе не ждутъ. Не бойтесь его на пробитой дорожкѣ: онъ старается напасть на васъ, когда вы неприготовлены къ встрѣчѣ; эти разбойники почитаютъ за честь для себя обмануть человѣка такъ или иначе. Причаливай, Прѣсная-Вода! мы высадимъ сержантову дочь на этотъ пень, и она, не обмочивъ своихъ ножекъ, достигнетъ берега.“

Джасперъ сдѣлалъ по сказанному, и черезъ нѣсколько минуть въ лодкѣ остались только Патфайндеръ и оба моряка. Не смотря на свою спѣсь по профессіи, Капъ съ радостію послѣдовалъ бы за высаженными; но ему никакъ не хотѣлось обнаружить такую слабость въ присутствіи прѣсноводнаго плавателя.»

— Я призываю всѣ руки биться объ закладъ, сказалъ онъ, когда высаженные начали удаляться, что все это дѣло небольше какъ лодочный манёвръ въ лѣсу. Не нужно никакихъ мореходныхъ свѣдѣній, чтобы переѣхать по водопаду: это сдѣлаетъ и ученикъ нисколько не хуже самаго стараго моряка.

«Нѣтъ, не презирайте пороговъ Освеги!» сказалъ Патфайндеръ: «хотѣ это и не ніагарскіе, и не дженесскіе, и не кагусскіе, и не Тленнскіе, и не тѣ, что въ Канадѣ; но они потрясутъ нервы у новичка. Пусть сержантова дочь взойдетъ на ту скалу, она увидитъ, какъ мы, несмышленные лѣсные жители, шагаемъ черезъ преграду, когда не можемъ пройдти подъ ней. Теперь, Прѣсная-Вода, держи ухо востро! Все зависитъ отъ тебя; Капа же мы можемъ и считать не больше, какъ пассажиромъ.»

Лодка отдалилась совсѣмъ отъ берега, когда онѣ окончилъ эти слова. Между-тѣмъ Мабель, дрожа отъ страха, поспѣшно бѣжала къ скалѣ, которая была ей указана, говоря своему спутнику объ опасности, неминуемо-грозившей ея дядѣ, и не спуская глазъ съ мужественной и красивой фигуры Джаспера, стоявшаго на кормѣ легкаго челна и управлявшаго его движеніями. Но какъ-скоро она достигла мѣста, съ котораго открывался водопадъ, она невольно вскрикнула и, тотчасъ же задушивъ въ себѣ этотъ крикъ, закрыла глаза руками. Черезъ минуту, она снова открыла глаза, и очарованная, въ какомъ-то изступленіи, стояла неподвижно какъ изваяніе и смотрѣла едва дыша на все, что произходило передъ нею. Оба Индійца сѣли на пень и спокойно смотрѣли на рѣку, между-тѣмъ, какъ жена Арроугеда приблизилась къ Мабели и, казалось, слѣдила за движеніями лодки съ такимъ же любопытствомъ, съ какимъ дитя смотритъ на прыжки фигляра.

Когда челнъ выходилъ на середину, Патфайндеръ опустился на колѣни, продолжая править весломъ, но медленно, какъ-бы опасаясь помѣшать усиліямъ своего товарища. А товарищъ его все также стоялъ, не трогаясь съ мѣста; взоры его были вперены во что-то позади водопада, и безъ-сомнѣнія онъ тщательно выглядывалъ мѣсто, удобное къ переѣзду.

— Ближе къ западу, другъ, ближе къ западу, кричалъ Патфайндеръ: — вонъ туда, гдѣ пѣнится! Сведи въ одну линію верхушку мертваго дуба съ пнемъ того дерева, что сломлено.

Джасперъ не отвѣчалъ ни слова: лодка достигла центра и съ направленнымъ къ водопаду носомъ быстрѣе полетѣла, влекомая усиленнымъ стремленіемъ потока. Капъ охотно отказался бы отъ всякаго участія въ славѣ, которую можно было пріобрѣсти этимъ подвигомъ, чтобы только быть въ безопасности на берегу. Онъ слышалъ ревѣ воды, подобный отдаленному грому, становившемуся все явственнѣе и явственнѣе, все сильнѣе и сильнѣе, и увидѣлъ передъ собою водную линію, разрѣзывавшую лѣсъ, вдоль котораго зеленая, злобная стихія, казалось, разпространялась, сверкая, какъ-будто частицы ея теряли свою когезію.

— Внизъ руль, внизъ руль! опусти! вскричалъ онъ, не будучи въ-силахъ болѣе подавлять тоскливое чувство, когда лодка подходила ужь къ окраинѣ водопада.

«Да, да, внизъ, будьте покойны!» отвѣчалъ Патфайндеръ, оглянувшись на мгновеніе, съ своимъ молчаливо веселымъ смѣхомъ: «мы идемъ внизъ, это вѣрно! Руль на-верхъ, Джасперъ! выше! выше.»

Остальное свершилось, какъ незримый перебѣгъ вѣтра. Прѣсная-Вода ударилъ весломъ, лодка взвилась, и нѣсколько секундъ Капу казалось, что онъ вертѣлся въ клокочущемъ котлѣ. Онъ чувствовалъ, какъ склонялся носъ лодки, видѣлъ, какъ кипящая вода съ бѣшенствомъ стремилась на него, между-тѣмъ, какъ легкій челнокъ бросало подобно орѣховой скорлупѣ, и вдругъ, къ величайшей его радости и удивленію, лодка побѣжала въ бассейнѣ тихой воды, по другую сторону порога, управляемая сильнымъ весломъ Джаспера.

Патфайндеръ продолжалъ смѣяться; но потомъ, поднявшись съ колѣнъ и взявъ жестяной горшокъ и роговую ложку, заботливо началъ измѣрять воду, захваченную горшкомъ въ переѣздѣ.

— Четырнадцать ложекъ, Прѣсная-Вода; ровно четырнадцать ложекъ! Сознайся, я видалъ, какъ ты проходилъ, захвативъ не болѣе десяти.

«Мэстэръ Капъ такъ сильно напиралъ противъ потока» возразилъ Джасперъ съ важностію: «что мнѣ трудно было править лодкою.»

— Можетъ-быть, очень можетъ-быть; я не сомнѣваюсь, что было такъ, если ты говоришь; но я видѣлъ, какъ ты проходилъ, захвативъ не болѣе десяти.

Тутъ Капъ страшно закашлялъ, ощупалъ свою косу, какъ-бы для удостовѣренія, что она въ благополучномъ состояніи, и потомъ оглянулся, чтобъ измѣрить опасность, которой сейчасъ подвергался. Его спасеніе легко можетъ быть объяснено. Большая частъ рѣкъ падаетъ отвѣсно съ высоты въ десять и двадцать футовъ; но на серединѣ вода такъ проточила камень, что могла низвергаться узкою полосою, образуя уголъ въ 40° и 45°. По этому трудному спуску лодка проскользнула среди обломковъ скалъ, водоворотовъ пѣны и злобнаго клокотанія разъяренной стихіи, что все вмѣстѣ для неопытнаго взора грозило разрушеніемъ утлой лодочкѣ. Но именно эта самая утлость и легкость лодки способствовала благополучному спуску. Скользя по верхушкамъ валовъ, управляемая вѣрнымъ глазомъ и сильною рукою, она перелетѣла какъ перо съ одной массы пѣны на другую, и ни одна капля не проникла въ ея внутренность. Надо было только избѣжать нѣсколькихъ камней, строго держаться извѣстнаго направленія, — сила теченія довершитъ уже остальное^[7].

Сказать, что Капъ былъ изумленъ, значило бы только въ-половину выразить его чувствованія; онъ былъ въ состояніи столбняка: сильный страхъ, возбуждаемый въ большой части моряковъ скалами, усилилъ его изумленіе передъ отчаянною смѣлостью подвига. Но со всѣмъ тѣмъ онъ не былъ разположенъ выражать свои чувствованія, боясь слишкомъ-много придать чести Прѣсной-Водѣ и внутренней навигаціи, и какъ-скоро онъ очистилъ свой голосъ донесеннымъ уже нами кашлемъ, языкъ его разрѣшился, и онъ снова вошелъ въ свою обычную колею и заговорилъ тономъ гордаго сознанія своего превосходства.

«Я не буду спорить, что вы знаете каналъ, мэстэръ Прѣсная-Вода (онъ религіозно держался этого прозванія Джаспера); и, разумѣется, знать каналъ въ такомъ мѣстѣ — главное дѣло. У меня были лодочники, которые также могли бы спуститься съ этого водопада, еслибъ только знали каналъ.»

— Мало знать каналъ, другъ морякъ, сказалъ Патфайндеръ: — нужны нервы и умѣнье держать прямо лодку и держать ее такъ, чтобъ она не наткнулась на камни. Во всей здѣшней странѣ, кромѣ Прѣсной-Воды, нѣтъ другаго боцмана, который бы могъ спуститься по водопаду Освеги, съ полной увѣренностію, хоть иной и перевалится черезъ него кое-какъ. Я самъ не смогу этого, развѣ только съ помощію Божіею. Притомъ же нужны джасперова рука и джасперовъ глазъ, чтобы, не замочившись, перепрыгнуть черезъ порогъ. Четырнадцать ложекъ не Богъ-знаетъ что, хоть я бы и желалъ, чтобы ихъ было только десять, взявъ въ разсчетъ, что сержантова дочь смотрѣла на насъ.

«Вы, однакожь, говорили ему, какъ править лодкой и какъ держать ее.»

— Человѣческая суета, господинъ-морякъ; тутъ было немножко натуры бѣлокожихъ. Еслибъ Великій-Змѣй былъ въ лодкѣ, онъ ни слова бы не вымолвилъ, ни одной мысли не обнаружилъ бы. Индіецъ умѣетъ держать языкъ на привязи; но нашъ брать, бѣлый, всегда почитаетъ себя умнѣе другаго. Я уже началъ изцѣляться отъ этой болѣзни, но надо время, чтобы искоренить дерево, которому ужь за тридцать лѣтъ.

«Я не вижу ничего особеннаго въ этомъ, сэръ, даже ровно ничего не вижу, если ужь говорить правду. Это такъ, просто брызги… Вотъ, подходить подъ лондонскій мостъ — другое дѣло, а это дѣлаютъ каждый день сотый людей, и часто самыя деликатныя дамы. Его королевское величество проходилъ подъ лондонскимъ мостомъ самъ своею особою.»

— Я не впущу въ мою ладью ни деликатныхъ дамъ, ни ихъ величествъ королей (спаси и помилуй ихъ Богъ!), проходя черезъ эти пороги, потому-что будь лодка через-чуръ широка съ той или другой стороны, такъ тотчасъ я пойдешь здѣсь ко дну. Прѣсная-Вода! намъ бы переправить сержантова брата черезъ ніагарскій водопадъ, чтобы показать ему, что у насъ умѣютъ дѣлать на границѣ.

«Фу, чортъ возьми, мэстэръ Патфайндеръ! вы, кажется, очень-веселы? а? Можно ли же лодкѣ переправиться черезъ такой водопадъ?»

— Никогда, можетъ-быть, вы такъ жестоко не ошибались, мэстэръ Капъ, какъ теперь. Нѣтъ ничего легче этого. Я видѣлъ своими собственными глазами множество лодокъ, которыя переправлялась черезъ него; и если мы оба будемъ живы, надѣюсь доказать вамъ, что это возможно. Что до меня, я думаю, самый большой корабль, изъ всѣхъ кораблей плавающихъ по океану, можетъ спуститься по этому водопаду, еслибъ только какъ-нибудь удалось кораблю приблизиться къ нему.

Капъ не замѣтилъ взора, которымъ Патфайндеръ помѣнялся съ Джасперомъ, и замолчалъ на нѣсколько времени; надо сказать правду, онъ никогда не подозрѣвалъ возможности спуститься съ ніагарскаго водопада, между-тѣмъ, какъ всякій, при вторичномъ взглядѣ, убѣдится въ этой возможности, ибо дѣйствительная трудность не въ томъ, какъ сойдти съ него, а какъ взойдти на него.

Между-тѣмъ, они прибыли къ тому мѣсту, гдѣ Джасперъ оставилъ свою лодку, прикрывъ ее кустарникомъ. Капъ, Джасперъ и Мабель заняли одинъ челнокъ; Патфайндеръ, Арроугедъ и жена послѣдняго — другой. Могиканъ же подвигался вдоль по рѣкѣ берегомъ, съ осторожностію и ловкостію, свойственными этому племени, выглядывая, нѣтъ ли гдѣ признаковъ непріятеля.

Щеки Мабели не прежде разцвѣли, какъ когда лодка снова побѣжала легко по потоку, ускоряемая, время-отъ-времени, весломъ Джаспера. Она смотрѣла на переѣздъ по водопаду съ ужасомъ, отнимавшимъ у ней языкъ; но какъ ни былъ великъ страхъ ея, онъ не лишилъ ея возможности удивляться твердости, съ какою молодой человѣкъ управлялъ движеніемъ лодки. Въ-самомъ-дѣлѣ, и въ существѣ менѣе живомъ, менѣе воспріимчивомъ, пробудилось бы чувство при видѣ хладнокровія и граціозной мужественности Джаспера въ совершеніи этого подвига. Онъ стоялъ твердо и прямо, не смотря на склоненіе лодки; бывшіе на берегу видѣли, что только его ловкость и сила, употребленныя въ-время, отстранили лодку отъ утеса, черезъ который низвергается вода и дробится въ брызги, — то обнажая темный камень, то снова покрывая его прозрачной пеленою, какъ-будто какой-нибудь механизмъ управлялъ ея игрой. Языкъ не всегда можетъ выразить то, что видятъ глаза; но Мабель, несмотря на ужасъ, столько видѣла въ эту минуту, что навсегда въ ея воображеніи запечатлѣлись и сопряглись видъ лодки, увлеченной быстрымъ паденіемъ — и образъ неподвижнаго кормчаго. Она разкрыла свое сердце этому коварному, льстивому ощущенію, которое такъ сильно привязываетъ женщину къ мужчинѣ, какъ къ надежному защитнику, — и въ первый разъ по отъѣздѣ изъ Станвикской Крѣпости почувствовала себя совершенно безопасною на утломъ челнокѣ. Такъ-какъ другая лодка плыла возлѣ, и Патфайндеръ былъ всѣхъ ближе, то онъ преимущественно и поддерживалъ разговоръ; Джасперъ же говорилъ мало, и то когда къ нему обращались другіе; заботливость, съ которою онъ управлялъ лодкою, была бы тотчасъ замѣчена человѣкомъ, приглядѣвшимся къ его всегдашней безпечности, если бы тутъ былъ такой праздный наблюдатель.

«Мы хорошо знаемъ женскій нравъ, и потому вовсе не думали перевозить дочь сержанта черезъ водопадъ» сказалъ Патфайндеръ, смотря на Мабель, хотя и адресуясь къ ея дяди. «Однакожь, въ этой сторонѣ, я зналъ женщинъ, для которыхъ это было бы совершенными пустяками.»

— Мабель робостью походитъ на мать свою, возразилъ Капъ: и вы сдѣлали хорошо, другъ, что пощадили ея слабость. Вспомните, что малютка никогда не видала моря.

«Нѣтъ, нѣтъ, это было легко замѣтить! А вотъ вы, своимъ безстрашіемъ показали, что васъ это вовсе не потревожило. Разъ былъ со мною одинъ молокососъ, который бросился съ лодки въ ту самую минуту, когда она спускалась, и вы сами можете судить о…

— Что же сталось съ бѣднягой? спросилъ Капъ, не зная какъ понимать тонъ Патфайндера, въ обращеніи котораго было столько сухости, не смотря на природное добродушіе, что голова менѣе-тупая, чѣмъ у стараго моряка, не могла бы не усомниться въ его искренности. — Кто разъ прошелъ черезъ этотъ водопадъ, не можетъ не принять въ немъ участія.

„Онъ былъ именно бѣдняга, какъ говорите вы: бѣдняга, который пришелъ-было показать намъ свои знанія, намъ невѣждамъ! Что сталось съ нимъ? — Полетѣлъ вверхъ ногами внизъ водопада, точно такъ же, какъ полетѣли бы судебная палата или крѣпость…..“

— Если бы они спрыгнули съ лодки, перервалъ Джасперъ, улыбаясь, хотя видно было, что онъ гораздо-болѣе своего друга разположенъ былъ забыть переѣздъ черезъ водопадъ.

„Правда“ подхватилъ Патфайндеръ съ улыбкою, смотря на Мабель, между-тѣмъ, какъ лодки такъ сблизились, что почти сталкивались. „Онъ говорить совершенную правду. Но еще вы не сказали намъ, что думаете о нашемъ скачкѣ?“

— „Онъ былъ опасенъ и отваженъ“ сказала Мабель: „смотря на него, я хотѣла бы, чтобы его вовсе не было; теперь же, когда онъ свершенъ, могу только удивляться искусству и мужеству тѣхъ, которые свершили его.“

„Не думайте, однакожь, чтобы мы хотѣли выказаться черезъ это въ глазахъ женщины. Молодымъ людямъ, можетъ-быть, пріятно выигрывать другъ у друга доброе мнѣніе дѣлами похвальными и смѣлыми; но ни Прѣсная-Вода, ни я не принадлежимъ къ этому десятку. Въ моей натурѣ, — и Великій-Змѣй всѣхъ лучше можетъ засвидѣтельствовать это, — мало излучинъ: это прямая натура, и она врядъ-ли можетъ допустить меня до такого тщеславія, когда на мнѣ лежитъ обязанность. Что жъ до Джаспера, то онъ охотнѣе перепрыгнетъ черезъ освежскій порогъ безъ свидѣтелей, чѣмъ передъ сотнею глазъ. Я знаю его, часто съ нимъ бывалъ въ дѣлѣ, и увѣренъ, что онъ нехвастливъ и нетщеславенъ.“

Мабель наградила Путеводителя улыбкою, которая на нѣсколько времени какъ-бы связала обѣ лодки; ибо видъ юности и красоты былъ такъ необыкновененъ на этой отдаленной границѣ, что даже затвердѣвшее отъ самоотреченія сердце лѣснаго скитальца было тронуто свѣжестію и милою прелестію дѣвушки.

„Мы сдѣлали это къ лучшему“ продолжалъ Патфайндеръ: „все это было къ лучшему. Если бъ мы стали обносить лодку на рукахъ, время было бы потеряно, а когда нужно опасаться Минговъ, тогда нѣтъ ничего драгоцѣннѣе времени.“

— Но теперь намъ нечего бояться. Лодки бѣгутъ быстро, и вы сказали, что черезъ два часа мы будемъ въ крѣпости.

„Тотъ Ирокезъ былъ бы ужь черезъ-чуръ хитеръ, который бы сорвалъ хоть волосъ съ вашей головы, потому-что мы обязались передъ сержантомъ, а еще болѣе, могу теперь сказать, передъ вами, сберечь васъ отъ всякой опасности. Эй! Джасперъ! что тамъ на рѣкѣ, — тамъ у изгиба, вонъ подъ кустарникомъ… то-есть, я хочу сказать, на камнѣ ..“

— Это Великій-Змѣй, Патфайндеръ; онъ дѣлаетъ намъ какіе-то знаки, которыхъ я не понимаю.

„Да, это Змѣй, такъ же вѣрно, какъ у меня бѣлая кожа. Онъ хочетъ, чтобъ мы приблизились къ берегу. Что-нибудь да не такъ; иначе человѣкъ съ его твердостію и благоразуміемъ не сталъ бы дѣлать тревоги. Но, — не унывать, друзья! мы мужчины, и встрѣтимъ этихъ демоновъ, какъ прилично людямъ нашего цвѣта и званія. Эхъ! никогда ничего добраго не выйдетъ отъ хвастовства: не успѣлъ я похвастаться, что мы безопасны, какъ является опасность и уличаетъ меня во лжи!“.

ГЛАВА IV.

„Искусство, споря съ природою, устроило зеленую бесѣдку, перевитую плющемъ и яркимъ шиповникомъ…..“ Спенсеръ.

Освего, ниже водопада, становится быстрѣе и не столь ровна, какъ выше. Есть мѣста, гдѣ рѣка льется съ спокойнымъ безмолвіемъ глубокой воды, но встрѣчаются отмели и быстрины; и въ то давнее время, когда все еще было въ своемъ естественномъ состоянія, нѣкоторыя мѣста были небезопасны для переѣзда. Немного усилій нужно было для управленія лодкою, исключая тѣ мѣста, гдѣ быстрота потока и камни требовали большихъ стараній; тутъ не просто бдительность, но и величайшее хладнокровіе, твердость и сила руки были необходимы для избѣжанія опасностей. Могиканъ зналъ все это, и разсчетливо выбралъ мѣсто, гдѣ рѣка шла спокойно для принятія лодокъ, — чтобы вступить въ сообщеніе съ сидѣвшими въ нихъ, не подвергая ихъ въ то же время ни малѣйшей опасности.

Патфайндеръ, лишь только узналъ фигуру своего краснаго друга, какъ сильнымъ ударомъ весла бросилъ носъ своей лодки прямо къ берегу, давая знакъ Джасперу послѣдовать за нимъ. Черезъ минуту оба чёлна уже безмолвно дрейфовали внизъ по рѣкѣ, прикрываемые свисшими вѣтвями; сидѣвшіе въ лодкахъ соблюдали глубокое молчаніе, одни изъ страха, другіе по обычной предосторожности. Когда они подъѣхали къ Индійцу, онъ сдѣлалъ имъ знакъ остановиться, и тогда началось у него съ Патфайндеромъ краткое, но важное совѣщаніе на языкѣ Делаваровъ.

— Вождь не привыкъ видѣть врага въ мертвомъ пнѣ, — замѣтилъ Патфайндеръ своему красному другу: — зачѣмъ сказалъ онъ намъ остановиться?

„Минги въ лѣсу.“

— Мы это думали въ послѣдніе два дня: вождь знаетъ это.

Могиканъ спокойно поднялъ трубку, сдѣланную изъ камня. „Лежала на свѣжей тропѣ, которая ведетъ къ гарнизону.“ Въ то время въ пограничныхъ мѣстахъ былъ обычай такъ называть военное укрѣпленіе, безъ разбора, есть ли въ немъ дѣйствительно гарнизонъ, или нѣтъ.

— Это должно быть трубка отъ чубука какого-нибудь солдата. Многіе изъ нихъ курятъ нэѣ трубокъ краснокожихъ.

„Смотри!“ сказалъ Великій-Змѣй, все еще держа найденную имъ вещь передъ глазами своего друга.

Трубка была изъ камня и выдѣлана тщательно, даже съ большимъ искусствомъ; въ центрѣ ея былъ маленькій латинскій крестъ, сдѣланный съ отчетливостію, непозволявшею ошибиться въ изображеніи.

— Въ этомъ я вижу злое предвѣщаніе, сказалъ Патфайндеръ, вполнѣ раздѣлявшій провинціальный ужасъ предъ этимъ священнымъ символомъ, разпространившійся тогда въ той сторонѣ, и такъ слившійся съ тамошними предразсудками черезъ смѣшеніе людей съ вещами, что и теперь еще остались рѣзкіе слѣды его на нравственныхъ чувствованіяхъ народа. — Ни одинъ Индіецъ, не подбитый хитрыми попами Канады, не вырѣзалъ бы такой вещи на своей трубкѣ. Я могу тебя увѣрить, что негодяй молится этому образу всякій разъ, какъ хочетъ обмануть невиннаго и сдѣлать какую-нибудь гнусность. Трубка недавно была въ дѣлѣ, Чингачгукъ?

„Табакъ еще горѣлъ, когда я нашелъ ее.“

— Дѣло плохо, вождь. Гдѣ тропа?

Могиканъ показалъ ему мѣсто во стѣ саженяхъ отъ нихъ.

Дѣло начало теперь принимать важный характеръ, и оба главные вожатаи провели нѣсколько минуть въ совѣщаніяхъ. Потомъ оба поднялись на берегъ, подошли къ указанному мѣсту, и начали съ величайшею тщательностію разсматривать слѣдъ. Послѣ этого наблюденія, продолжавшагося съ четверть часа, бѣлый возвратился одинъ; красный другъ его исчезъ въ лѣсу.

Обыкновенно, на физіономіи Патфайндера выражалась простота, честность и искренность, соединенныя съ самоувѣренностію, всегда внушавшею сильное чувство безопасности въ тѣхъ, которые находились подъ его попеченіемъ; теперь какое-то безпокойство бросало тѣнь на его честнѣе лицо, что поразило всѣхъ его спутниковъ.

„Что тамъ такое, мэстэръ Патфайндеръ?“ спросилъ Капъ, спуская свой голосъ, обыкновенно густой, громкій и звучавшій беззаботно, до тона предосторожности, который былъ приличнѣе среди опасностей пустыни: „или непріятель крейсируетъ между нами и нашимъ портомъ?“

— Что такое?

„Я хочу сказать, что размалеванные шуты видно бросили якорь у той гавани, къ которой мы идемъ, думая отрѣзать насъ, когда подойдемъ?“

— Все это можетъ быть такъ, какъ вы говорите, другъ Капъ, но я не буду умнѣе отъ вашихъ словъ. Въ трудныя времена, чѣмъ ровнѣе человѣкъ говоритъ по-англійски, тѣмъ легче его понять. Я ничего не знаю о вашихъ гаваняхъ и якоряхъ, знаю только, что во стѣ саженяхъ отсюда есть проклятый слѣдъ Минговъ, такъ же свѣжій, какъ несоленая дичина. Если одинъ изъ этихъ дьяволовъ прошелъ тутъ, то прошла ихъ и дюжина; а что всего хуже, они отправились по направленію къ гарнизону; ни одна душа не можетъ вступить теперь въ просѣку, окружающую крѣпость, не будучи замѣчена ихъ острыми глазами, и тогда ужь навѣрное полетятъ пули.

„А развѣ крѣпость не можетъ шарахнуть залпомъ со всего борта и очистить все на разстояніи кабельтова?“

— Здѣшнія крѣпости не походятъ на тѣ, что въ поселеніяхъ. Двѣ или три маленькія пушки, только — обращены у нихъ къ устью рѣки; да притомъ стрѣлять по дюжинѣ Минговъ, скрытыхъ за деревьями въ лѣсу, значило бы жечь по-пусту порохъ. Намъ остается только одно средство, и то не безъ трудностей. Мы теперь придержимся этого мѣста: обѣ лодки скрыты отсюда берегомъ и кустарникомъ, и насъ могутъ замѣтить только съ той стороны. Стало-быть, мы можемъ теперь остаться здѣсь безъ особенныхъ опасеній. Но какъ заставить этихъ дьяволовъ прогуляться вверхъ по рѣкѣ?… А! нашелъ! нашелъ!… Если это не принесетъ намъ пользы, то и не повредитъ. Видишь ли ты это густое каштановое дерево, Джасперъ, у послѣдней излучины рѣки… по сю сторону рѣки, хочу я сказать?

— „Что возлѣ поваленной сосны?“

— Именно. Возьми огниво и кремень, ступай туда скорѣе, вдоль по берегу, и разведи огонь; можетъ-быть, дымъ притянетъ ихъ къ себѣ. А мы пока спустимъ лодки, вонъ до того мѣста, и поищемъ другаго убѣжища. Кустарниковъ много и скрыться въ этихъ мѣстахъ легко: вѣдь здѣсь бывали же засады!

— „Все будетъ сдѣлано по сказанному, Патфайндеръ“ сказалъ Джасперъ, выпрыгнувъ на берегъ. „Въ десять минуть огонь будетъ разведенъ.“

— И на этотъ разъ, Прѣсная-Вода, не жалѣй сыраго лѣса, прошепталъ Патфайндеръ, смѣясь по-своему: — когда нуженъ дымъ, вода дѣлаетъ его гуще.

Молодой человѣкъ очень-хорошо понималъ свою обязанность и не медлилъ ни минуты. Мабель хотѣла оказать что-то объ опасности, которой онъ могъ подвергнуться, но онъ не обратилъ на это вниманія и быстро побѣжалъ къ назначенному мѣсту. Другіе начали немедленно приготовляться къ перемѣнѣ мѣста, потому что лодки могли быть видимы оттуда, гдѣ Джасперъ долженъ былъ развести огонь. Однакожь не было большой нужды торопиться, и потому приготовленія дѣлались разсчетливо и съ нужными предосторожностями. Лодки были выведены изъ-подъ кустарника и снова поплыли внизъ, пока достигли до того мѣста, откуда уже не было видно каштановое дерево, возлѣ котораго Джасперъ зажигалъ огонь, и взоры всѣхъ обратились въ ту сторону.

„Вонъ и дымъ!“ вскричалъ Патфайндеръ, когда вѣтерокъ поднялъ маленькую колонну дыма, которая спирально возвышалась надъ русломъ рѣки. „Добрый кремень, маленькій кусочикъ стали да сухіе листья, — вотъ вамъ и славный огонь. Надѣюсь, что Прѣсная-Вода будетъ уменъ, не пожалѣетъ сыраго лѣса теперь, когда это вамъ полезно.“

— Слишкомъ-много дыма, слишкомъ-много хитрости, — сказалъ Арроугедъ тономъ сентенціи.

„Справедливо, какъ-нельзя справедливѣе, Тускарора, еслибъ Минги не знали, что они въ сосѣдствѣ солдатъ; а солдаты, какъ извѣстно, сдѣлавъ привалъ, думаютъ болѣе о своемъ обѣдѣ, чѣмъ о предосторожностяхъ и опасности. Нѣтъ, пусть онъ больше подкладываетъ дровъ: чѣмъ гуще дымъ, тѣмъ лучше, все это отнесутъ къ глупости какого-нибудь шотландскаго или ирландскаго дурака, который болѣе заботится о своей похлебкѣ или картофелѣ, чѣмъ о засадахъ и ружьяхъ Индійцевъ.“

— Я однакожь думала, сказала Мабель: вѣря всему, что мнѣ разсказывали въ городахъ, что на этой границѣ солдаты привыкли къ хитростямъ своихъ непріятелей, и что они сами сдѣлались такими же хитрецами, какъ и краснокожіе?

„Нѣтъ! опытность нисколько не дѣлаетъ ихъ благоразумнѣе. Они вертятся направо и налѣво, свертываются въ колонны и батальйоны въ лѣсу, будто на парадѣ въ своей родинѣ, о которой они такъ много толкуютъ. Одинъ краснокожій имѣетъ болѣе хитрости въ своей натурѣ, чѣмъ цѣлый полкъ, прибывшій изъ-за морей, — то-есть я хочу сказать болѣе лѣсныхъ хитростей. Но по совѣсти, вотъ ужь и очень-довольно дыма, и намъ нужно искать другаго убѣжища. Джасперъ бросилъ цѣлую рѣку на свой огонь; можно опасаться, чтобы Минги не подумали, будто цѣлый полкъ вышелъ изъ крѣпости.“,

Говоря это, Патфайндеръ высвободилъ свою лодку изъ вѣтвей кустарника, которыя ее удерживали, и черезъ двѣ минуты локоть рѣки скрылъ отъ ихъ глазъ и дымъ и дерево. Къ-счастію, въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ обогнутой ими излучины, берегъ представилъ имъ небольшую выемку, и обѣ лодки вошли въ нее съ помощію веселъ.

Наши путешественники не могли бы найдти мѣста болѣе благопріятнаго ихъ цѣли. Кусты были густы и разпростирались своими вѣтвями надъ водою, образуя лиственный пологъ. Во глубинѣ этой маленькой пристани, берегъ покрыть былъ пескомъ, и большая часть путниковъ перебралась туда, чтобъ быть посвободнѣе. Только съ одной точки можно было ихъ замѣтить — съ другаго берега, напротивъ ихъ. Впрочемъ они мало подвергались опасности быть открытыми даже и съ этой стороны, потому-что кустарники были тамъ еще гуще, и земля, позади имъ, такъ болотиста, что врядъ-ли можно было ходить по ней.

„Это мѣстечко недурно“ сказалъ Патфайндеръ, осмотрѣть тщательно свою позицію: „но подобно сдѣлать его еще лучше. Мэстэръ Капъ, прошу насъ только объ одномъ — чтобъ вы молчали и не дѣлали никакого употребленія изъ всего того, чему вы научились на морѣ, между-тѣмъ, какъ мы съ Тускаророю займемся приготовленіями на случай бѣды.“

Онъ углубился съ Индійцемъ въ ближній кустарникъ, и они вырѣзали тамъ нѣсколько сучьевъ ольхи и другихъ деревьевъ, стараясь не производить ни малѣйшаго шума; потомъ повтыкали эти сучья концами въ тину передъ лодками, гдѣ вода была неглубока, и въ десять минутъ такимъ-образомъ обвели себя оградою отъ того мѣста, которое могло имъ быть опасно. Все это было сдѣлано такъ же искусно, какъ и быстро; цѣли ихъ благопріятствовала самая форма берега, — выемка, о которой уже было упомянуто, мелкость воды и склоненіе верхнихъ вѣтвей кустарника надъ рѣкою. Патфайндеръ благоразумно выбралъ такія сучья, которыхъ верхушки перегнулись сами собою; онъ срѣзалъ ихъ ниже перегиба и чуть чуть довелъ верхушки до воды, такъ что съ противоположной стороны можно было подумать, будто эти сучья — живые кусты, начавшіе рости горизонтально на окраинѣ берета, прежде чѣмъ могли подняться головами своими къ свѣту. Однимъ-словомъ, эта лазѣйка была такъ хитро и такъ искусно устроена, что только глазъ демонски-подозрительный могъ бы хоть на минуту обратиться сюда, ища засады.

„Никогда мнѣ не случалось укрываться такъ ловко“ сказалъ Патфайндеръ съ обычнымъ своимъ беззвучнымъ смѣхомъ, осмотрѣвъ снаружи свою работу. „Листья нашихъ новыхъ деревьевъ мѣшаются съ листьями вѣтвей, что надъ нашами головами, и самъ живописецъ, который недавно былъ въ гарнизонѣ, не могъ бы сказать, которая принадлежитъ природѣ, которая намъ. Тс! вотъ и Прѣсная-Вода. Какъ малый умный, онъ идетъ въ водѣ, чтобы скрыть свой слѣдъ. Мы скоро увидимъ, годится ли на что-нибудь наша лазѣя.“

Джасперѣ, возвратившись, не нашелъ болѣе лодокъ и тотчасъ догадался, что онѣ обогнули излучину, чтобы скрыться изъ вида того мѣста, гдѣ быль разведенъ имъ огонь. Обычная предосторожность заставила его идти въ водѣ, чтобы не было никакого видимаго сообщенія между слѣдами, оставленными ими на берегу, и мѣстомъ, гдѣ, по его предположенію, лодки должны находиться. Если бы канадскіе Индійцы возвратились на свои собственные слѣды и открыли бы слѣды, оставленные Патфайндерромъ и Великимъ-Змѣемъ, то тутъ у рѣки они должны были бы остановиться, потому-что вода не сохраняетъ отпечатковъ слѣда. Потому-то молодой человѣкъ шелъ по колѣни въ водѣ до самой излучины и, обогнувъ ее, продолжалъ тихо идти по окраинѣ рѣки, тщательно высматривая мѣсто, гдѣ скрывались лодки.

Скрывшіеся за кустами могли, приставивъ глаза къ листьямъ, находить маленькія скважины и смотрѣть сквозь нихъ; но тѣ, которые отдалялись хоть на самое малое разстояніе, теряли эту выгоду; и еслибы даже посчастливилось взору упасть на какую-нибудь скважину, — песокъ и тѣни позади помѣшали бы ему открыть формы и размѣры, могшіе обличить бѣглецовъ для тѣхъ, которые, находясь въ лодкахъ, наблюдали изъ-за лиственной ограды за движеніями Джаспера, было очевидно, что онъ рѣшительно недоумѣвалъ, гдѣ бы могъ пріютиться Патфайндеръ. Обогнувъ уголъ и потерявъ изъ вида разведенный огонь, Джасперъ остановился и началъ разсматривать внимательно берегъ. Онъ подавался на восемь и на десять шаговъ, и снова останавливался, и снова начиналъ всматриваться. Чѣмъ далѣе, тѣмъ вода становилась глубже, онъ приблизился къ берегу, чтобы удобнѣе идти, и такъ близко прошелъ мимо искусственнаго кустарника, что могъ тронуть ей рукою. Онъ не открылъ однакожь ничего и прошелъ-было мимо какъ Патфайндеръ развелъ вѣтви и тихимъ голосомъ пригласилъ его войдти.

— Это очень-хорошо, сказалъ Патфайндеръ, смѣясь: — хотя, впрочемъ, большая разница между глазами блѣднолицаго и глазами краснокожаго. Я побьюсь объ закладъ съ дочерью сержанта ставлю пороховой рожокъ противъ пояса изъ вампума, которымъ она стягивается, что весь полкъ ея отца прошелъ бы мимо вашей засады, не подозрѣвая ни малѣйшаго обмана. Но если бы Минги вошли въ рѣку и достигли того мѣста, гдѣ Прѣсная-Вода былъ сей-часъ, я испугался бы. Но и ихъ глаза были бы обмануты съ того берега, а это намъ можетъ быть полезно.

„Не лучше ли будетъ, мастеръ Патфайндеръ, подняться съ якоря и пуститься на всѣхъ парусахъ внизъ по рѣкѣ, какъ скоро мы будемъ удостовѣрены, что эти мерзавцы позади насъ? Мы, моряки, думаемъ, что погоня съ кормы самая долгая погоня.“

— Ни за весь порохъ крѣпостнаго магазина, не дождашись Змѣя, не двинусь я съ этого мѣста, имѣя на своей отвѣтственности дочь сержанта! Намъ не избѣжать или вѣрнаго плѣна, или вѣрной смерти. Если бы молодая лань могла перебѣжать лѣсъ, какъ старые олени, то мы могли бы оставить лодки; сдѣлавъ обходъ, мы еще до разсвѣта пришли бы въ крѣпость.

„Ну, сдѣлаемъ же такъ!“ сказала Мабель, вскочивъ съ своего мѣста и повинуясь внезапному порыву пробудившейся энергіи. „Я молода, крѣпка, привыкла къ движенію и не разъ утомляла въ ходьбѣ моего любезнаго дядюшку. Не считайте же меня препятствіемъ для своего предпріятія. Я не потерплю, чтобы кто-нибудь изъ васъ подвергалъ опасности жизнь свою изъ-за меня.“

— Нѣтъ, нѣтъ, милая дѣвушка! мы не почитаемъ васъ препятствіемъ и ничѣмъ такимъ, чѣмъ вамъ не должно быть; мы согласимся два раза подвергаться одной и той же опасности, чтобы только оказать услугу сержанту и его дочери. Вѣдь и ты то же думаешь, Прѣсная-Вода?

— „Чтобы оказать ей услугу!“ сказалъ Джасйеръ съ усиленнымъ выраженіемъ: „ничто не заставитъ меня покинуть Мабель Дунгамъ прежде, чѣмъ не будетъ она совершенно-безопасна въ объятіяхъ своего отца.“

— Хорошо сказано, молодецъ! мужественно и честно сказано! Я отдаю этиму дѣлу и сердце мое и руку. Нѣтъ, нѣтъ, вы не первая женщина, которую я провожаю черезъ пустыню, и только съ одною еще случилось несчастіе. Это былъ черный день… Но дай Богъ, чтобы мы никогда не видали такого!

Мабель смотрѣла то на одного изъ своихъ защитниковъ, то на другаго, и нѣжные глаза ея наполнились слезами. Довѣрчиво пожавъ руку тому и другому, она отвѣчала растроганнымъ голосомъ:

— „Я не должна васъ подвергать опасности за себя. Отецъ мой будетъ благодаренъ вамъ, я благодарю васъ, Богъ васъ наградитъ; но за-чѣмъ же ненужная отвага? Я могу идти далеко; я часто пробѣгала по нѣсколько миль изъ какой-нибудь глупой причуды: отъ-чего же мнѣ не сдѣлать надъ собою усилія, когда дѣло идетъ о моей жизни и, что еще важнѣе, вашей жизни?“

„Это настоящая голубка, Джасперъ“ сказалъ Патфайндеръ, не выпуская ея руки, пока Мабель сама, по естественной скромности, не почла за приличное отдернуть ее. „И какъ чудесно привлекательна! Мы грубѣемъ и часто ожесточаемся въ лѣсахъ, Мабель; но видъ такого созданья, какъ вы, отводитъ насъ къ нашимъ прежнимъ молодымъ чувствованіямъ и дѣлаетъ насъ лучшими на остальные наши дни. Я думаю, что и Джасперъ скажетъ вамъ то же самое, потому-что, такъ же какъ и я живя въ лѣсахъ, онъ немного встрѣчалъ на Онтаріо такихъ женщинъ, какъ вы, — такихъ, которыя были бы въ состояніи смягчить сердце и пробудить въ немъ любовь къ ближнимъ. Говори, Джасперъ не правда ли?“

— Я не думаю, чтобъ гдѣ-нибудь можно было встрѣтить такихъ, какъ Мабель Дунгамъ, — отвѣчалъ учтиво молодой человѣкъ, и честная искренность блистала въ его глазахъ, которые говорили болѣе, чѣмъ языкъ. — Ты напрасно говоришь, что подобной не встрѣтишь съ лѣсахъ; нѣтъ, едва-ли встрѣтишь и въ поселеніяхъ и въ городахъ.»

— «Лучше будетъ, если мы оставимъ лодки» оказала Мабель поспѣшно: «я чувствую, что мы болѣе небезопасны здѣсь.»

«Вамъ этого нельзя, вы этого не сдѣлаете!» сказалъ Патфайндеръ. «Нужно было бы идти болѣе двадцати миль, ночью, черезъ корни, пни, сваленныя деревья и болота. Притомъ же мы бы оставили за собою слишкомъ широкій слѣдъ, и пришлось бы, можетъ-быть, драться на дорогѣ къ гарнизону. Подождемъ Могикана.»

Таково было рѣшеніе того, отъ кого всѣ другіе въ настоящемъ положеніи ожидали совѣтовъ, и болѣе не было уже говорено объ этомъ предметѣ, все общество раздѣлилось на группы. Арроугедъ съ женою сѣли въ сторонѣ подъ кустомъ и тихо говорили между собою; голосъ Индійца былъ строгъ, жена же отвѣчала ему съ видомъ совершеннаго самоуничтоженія, показывающимъ самое жалкое положеніе женщины у дикарей. Патфайндеръ и Капъ занимали лодку и толковали о различныхъ своихъ приключеніяхъ на сушѣ и на морѣ; Джасперъ и Мабель были въ другой лодкѣ, сближаясь другъ съ другомъ въ одинъ часъ болѣе, чѣмъ могли бы сблизиться въ годъ при другихъ обстоятельствахъ. Не смотря на опасность положенія, время текло быстро для нихъ, и они были изумлены, когда Капъ извѣстилъ сколько времени длилась ихъ бесѣда.

«Эхъ! если бъ можно было закурить трубку» замѣтилъ старый морякъ: «такъ намъ было бы здѣсь очень-ловко! Если ужь воздавать чорту должное, такъ надо сказать, что мы здѣсь такъ хорошо ошвартовлены, что никакой вѣтеръ не страшенъ. Одно нехорошо — курить нельзя.»

— Табачный дымъ измѣнилъ бы намъ, отвѣчалъ Патфайндеръ. Зачѣмъ же бы и брать столько предосторожностей противъ глазъ Минговъ, если мы откроемъ ихъ носамъ гдѣ должно искать насъ? Нѣтъ, укротите свой аппетитъ и учитесь у краснокожаго, который проведетъ недѣлю безъ ѣды, чтобы содрать шкуру съ черепа у врага. Ты ничего не слыхалъ, Джасперъ?

«Змѣй идетъ»

— Хорошо же; посмотримъ, лучше ли глазъ у Могикана, чѣмъ у молодаго человѣка, живущаго на озерѣ.

Могиканъ шелъ съ той же стороны, откуда прибылъ Джасперъ; но лишь только онъ обогнулъ излучину и скрылся отъ тѣхъ, которые могли быть выше по рѣкѣ, — вмѣсто того, чтобы подаваться впередъ, приблизился къ берегу и поглядѣлъ назадъ, укрываясь съ величайшимъ стараніемъ въ кустарникахъ, чтобы не быть усмотрѣннымъ съ этой стороны.

— Змѣй видитъ негодяевъ! прошепталъ Патфайндеръ. Они попались на удочку и крадутся теперь къ дыму: это такъ же вѣрно какъ и то, что я христіанинъ и что кожа у меня бѣлая.

Здѣсь веселый, хотя и беззвучный смѣхъ перервалъ его рѣчь, и, толкнувъ Капа локтемъ, онъ продолжалъ слѣдить за всѣми движеніями Чингачгука въ глубокомъ молчанія. Могиканъ оставался минутъ десять неподвижнымъ, какъ камень, на которомъ онъ стоялъ; потомъ, какъ-будто увидѣвъ то, чего ожидалъ, онъ поспѣшно отправился, внимательно и тревожно смотря вдоль берега и тщательно потопляя слѣды своихъ ногъ. Очевидно онъ былъ озабоченъ, потому-что безпрестанно то обертывался назадъ, то вглядывался въ каждое мѣсто берега, гдѣ могъ предположить лодки.

«Позови его» сказалъ Джасперъ: «позови его, или будетъ поздно.» — Погоди еще, погоди! не къ чему спѣшить; повѣрь мнѣ, иначе Змѣй поползъ бы животомъ. Господи, помоги намъ и наставь въ своей мудрости! Кажется, самъ Чингачгукъ, у котораго глазъ такъ же вѣренъ, какъ у собаки чутье, не откроетъ вашего убѣжища.

Онъ слишкомъ поторопился провозгласить свое торжество, потому-что едва произнесъ онъ эти слова, какъ Индіецъ, бывшій уже на нѣсколько футовъ ниже, вдругъ остановился, устремилъ свои проницательные глаза на кустарникъ, быстро сдѣлалъ нѣсколько шаговъ назадъ, и, разведя вѣтви, явился посреди ихъ.

— Что? проклятые Минги? сказалъ Патфайндеръ, когда его другъ подошелъ къ нему такъ близко, что можно было, не преступая правилъ благоразумія, начать разговоръ.

«Ирокезы» возразилъ лаконически Индіецъ.

— Не въ томъ дѣло, не въ томъ дѣло! Ирокезы, дьяволы, Минги, Менгвизы, черти — это все одно и то же. Я всѣхъ этихъ мерзавцевъ называю Мингами. Подвинься, вождь, и поговоримъ порядкомъ.

Они оба сѣли въ сторонкѣ и начали разговоръ на языкѣ Делаваровъ. По окончаніи совѣщанія, Патфайндеръ соединился съ другими и сообщилъ имъ все, что узналъ.

Могиканъ слѣдилъ за непріятелями нѣсколько времени по направленію къ крѣпости; но когда они увидѣли дымъ отъ огня, зажженнаго Джасперомъ, то тотчасъ же воротились на свои слѣды. Чингачгукъ, какъ-нельзя-болѣе рисковавшій быть открытымъ долженъ былъ тогда скрыться, пока они не прошли совсѣмъ. Счастье, можетъ-быть, было для него, что дикари, столь сильно занятые своимъ открытіемъ, менѣе обыкновеннаго обращали вниманія на предметы ихъ окружавшіе. Какъ бы то ни было, они быстро прошли мимо его, въ числѣ пятнадцати человѣкъ, слегка наступая на шаги другъ друга, — и онъ могъ снова слѣдовать за ними издали. Пришедь къ тому мѣсту, гдѣ были слѣды Патфайндера и Могикана, Ирокезы пошли къ рѣкѣ по слѣдамъ перваго, куда и прибыли въ ту самую минуту, когда Джасперъ только-что исчезъ за излучиной. Дымъ былъ тогда уже совершенно въ виду, и дикіе погрузились въ лѣсъ, стараясь незамѣтно подкрасться къ огню. Чингачгукъ воспользовался этимъ мгновеніемъ, сошелъ въ рѣку и обогнулъ ея излучину, не будучи, какъ онъ говорилъ самъ, замѣченъ. Тутъ онъ остановился, какъ уже и было сказано, и оставался до-тѣхъ-поръ, пока увидѣлъ непріятелей у самаго огня, гдѣ, однакоже, они не долго медлили.

О намѣреніяхъ Ирокезовъ Могиканъ могъ судить только по ихъ дѣйствіямъ. Онъ думалъ, что они догадались, что значитъ огонь, ибо, поспѣшно осмотрѣвъ мѣсто, раздѣлились: — одни углубились въ лѣсъ, другіе, въ числѣ 7 или 8 человѣкъ, пошли по слѣдамъ Джаспера вдоль берега и достигли мѣста, гдѣ лодки приставали къ землѣ. О томъ, что они могли предпринять послѣ этого, можно было только догадываться, ибо Великій-Змѣй чувствовалъ, что дѣло требовало поспѣшности, и потому не могъ откладывать долѣе возвращеніе къ своимъ друзьямъ. По нѣкоторымъ признакамъ, которые онъ усмотрѣлъ въ ихъ тѣлодвиженіяхъ, онъ думалъ, что они пойдутъ по теченію рѣки, но не могъ утверждать достовѣрно.

Между-тѣмъ, какъ Патфайндеръ пересказывалъ все эте своимъ товарищамъ, двое другихъ бѣлыхъ невольно обратилась къ тому, что было ихъ промысломъ, пріискивая въ немъ средства къ спасенію.

«Выведемъ тотчасъ же отсюда лодки» сказалъ Джасперъ съ живостію: «теченіе быстро и, дѣйствуя сильнѣе веслами, мы уйдемъ далеко отъ этихъ бродягъ.»

— А этотъ бѣдный цвѣтокъ, только-что распустившійся на лугу, долженъ ли онъ увянуть въ лѣсу? возразилъ его другъ поэтическимъ языкомъ, къ которому онъ безсознательно пріучился во время своего продолжительнаго пребыванія между Делаварами.

«Скорѣе мы всѣ умремъ!» отвѣчалъ молодой человѣкъ, и благородный румянецъ показался на лицѣ его. «Мабель и жена Арроугеда лягутъ на дно лодки, а мы исполнимъ нашъ долгъ какъ мужчины.»

— Да, ты умѣешь владѣть весломъ, Прѣсная-Вода, я согласенъ; но проклятый Минго еще искуснѣе умѣетъ надѣлать пакостей. Лодки легки, но пули летаютъ еще скорѣе.

«Мы дали торжественное обѣщаніе отцу, почтившему насъ своею довѣренностію, и потому нашъ долгъ смѣло смотрѣть на эту опасность.»

— Но не забывать предостереженій благоразумія.

«Благоразумія! Благоразуміе можетъ наконецъ довести до того, что сдѣлаешься трусомъ.»

Они стояли на узкой песчаной полосѣ берега; Патфайндеръ опирался на ружье, держа руками дуло, касавшееся концомъ его плечъ. Когда Джасперъ произносилъ эти строгія, но незаслуженныя слова, темный цвѣтъ лица его товарища нисколько не измѣнился; но молодой человѣкъ замѣтилъ, что его пальцы сжимали желѣзо ружья съ силою винта. Это былъ единственный признакъ движенія.

— Ты молодъ и голова у тебя горяча, возразилъ Патфайндеръ съ достоинствомъ, которое внушало его слушателямъ чувство уваженія къ его нравственному превосходству: — но моя жизнь протекла между опасностями такого рода, и опытность моя не подчинится распоряженіямъ нетерпѣливаго мальчика. Чтожь до трусости, Джасперъ, то я не пошлю гнѣвнаго и необдуманнаго слова на встрѣчу гнѣвному и необдуманному слову; я знаю, что ты вѣренъ своему долгу, соображаясь съ своими свѣдѣніями; но вѣрь человѣку, который лицомъ къ лицу встрѣчался съ Мингами, когда ты еще былъ въ колыбели, и знай, что легче обмануть ихъ хитрость благоразуміемъ, чѣмъ одолѣть безуміемъ.

«Прошу у тебя прощенія, Патфайндеръ» сказалъ Джасперъ, раскаиваясь и сжимая его руку. «Прошу у тебя прощенія униженно и искренно. Съ моей стороны было глупо и подло говорить такъ человѣку, котораго мужество въ защитѣ добраго дѣла такъ же твердо, какъ и скалы береговъ Онтаріо.»

Тутъ только изкрасна-смуглый цвѣтъ лица Патфайндера покраснѣлъ еще болѣе, и тотъ торжественный видъ, который онъ принялъ, повинуясь естественному побужденію, исчезъ въ выраженіи простодушной искренности, составлявшей основаніе его характера. Онъ дружески отвѣчалъ на пожатіе своего юнаго друга, какъ-будто ни на минуту ни одна струна не разстроивалась въ ихъ отношеніяхъ; брови его, слегка-нахмуренныя, расправились и глаза снова засвѣтились взоромъ доброты.

— Ну, ну, хорошо, Джасперъ! хороши! отвѣчалъ онъ смѣясь: — я нисколько не сержусь и не хочу, чтобы на меня сердились. Моя натура — натура бѣлокожаго и, слѣдовательно, не должна быть злопамятна. Не мудрено, что было бы плохо, если бы хоть половина того же была сказана Змѣю, не смотря на то, что онъ Делаваръ: цвѣтъ кожи…

Онъ перервалъ свою рѣчь, почувствовавъ чье-то прикосновеніе на своемъ плечѣ. Мабель стояла въ лодкѣ, склонивъ впередъ свой легкій, но полный станъ въ положеніи граціознаго вниманія, приложивъ палецъ къ губамъ, устремивъ глаза въ скважину межъ листьями и простирая назадъ одну руку съ удочкою, концомъ которой она коснулась Патфайндера. Патфайндеръ приложилъ глазъ къ другой скважинкѣ и шепнулъ Джасперу:

— Проклятые Мнити! Къ оружію, друзья; но будьте такъ же неподвижны, какъ и пни мертвыхъ деревьевъ!

Джасперъ подбѣжалъ быстро, но безъ всякаго шума, къ лодкѣ, и легкимъ усиліемъ принудилъ Мабель принять положеніе, скрывавшее ея тѣло, хотя его усилія было бы недостаточно, чтобы заставить ее склонить голову и не слѣдить за движеніями враговъ. Тогда онъ сталъ возлѣ нея, держа наготовѣ ружье со взведеннымъ куркомъ. Арроугедъ и Чингачгукь подползли къ кустарнику и легли въ немъ какъ змѣи, также держа наготовѣ свое оружіе, между-тѣмъ, какъ жена перваго склонила свою голову къ колѣнямъ, покрыла ее своимъ платьемъ изъ калико и оставалась неподвижною. Капъ вынулъ изъ-за пояса пистолеты, но казалось не зналъ, что дѣлать далѣе. Патфайндеръ не сдѣлалъ ни одного движенія. Съ самаго начала онъ занялъ положеніе удобное, какъ для-того, чтобы слѣдить за непріятелями, такъ и для-того, чтобы стрѣлять по нимъ; въ немъ было столько твердости, что онъ не могъ показать смущенія въ столь критическую минуту.

Эта минута въ-самомъ-дѣлѣ была страшна. Когда Мабель прикоснулась къ плечу своего путеводителя, три Ирокеза показались въ водѣ, при излучинѣ рѣки, во стѣ саженяхъ отъ путниковъ и остановились, смотря внизъ по рѣкѣ. Они были всѣ обнажены по поясъ, вооружены и окрашены, какъ требовалось военнымъ предпріятіемъ. Видно было, что они не рѣшались, куда направиться, чтобъ найдти бѣглецовъ. Одинъ указывалъ по теченію рѣки, другой вверхъ, третій на противоположный берегъ; видно было, что они колебались.

ГЛАВА V.

Смерть здѣсь и смерть тамъ, смерть грозить вездѣ.
Шелли.

Это была такая минута, что дыханье спиралось. Бѣглецы могли заключать о намѣреніяхъ своихъ враговъ только по ихъ жестамъ и по ярости, производимой въ нихъ неудачею. Было явно, что частъ ихъ воротилась и что, слѣдовательно, обмануть огнемъ не удалось. Но это обстоятельство не могло имѣть въ сію минуту большой важности для путешественниковъ, которымъ грозила опасность быть открытыми тремя Ирокезами, шедшими по теченію рѣки. Все это представилось ясно, и какъ-бы по вдохновенію, уму Патфанндера; который почувствовалъ необходимость немедленнаго рѣшенія и твердаго, единодушнаго дѣйствія. Не производя ни малѣйшаго шума, онъ подалъ знакъ двумъ Индійцамъ и Джасперу приблизиться и шопотомъ сказалъ имъ:

— Мы должны быть готовы. Этихъ негодяевъ только трое, а насъ пятеро; четверо изъ насъ какъ-нельзя-больше привыкли къ такимъ передѣлкамъ. Прѣсная-Вода! возьми на свою долю того урода, что окрашенъ красками смерти^[8]. Ты, Чингачгукъ, позаботься о вождѣ, а Арроугедъ пусть наведетъ глазъ на того, что помоложе. Да смотрите, не перемѣшайте! двѣ пули въ одно тѣло было бы слишкомъ-расточительно въ такую минуту, когда дочь сержанта въ опасности. Я же буду въ резервѣ на всякій случай: можетъ быть, подойдетъ еще кто-нибудь изъ этихъ гадовъ, и можетъ-быть, рука у кого-нибудь изъ васъ дрогнетъ. Не стрѣлять прежде, чѣмъ я дамъ сигналъ! Только въ крайнемъ случаѣ нужно будетъ стрѣлять; иначе товарищи этихъ мерзавцевъ тотчасъ же прибѣгутъ. Джасперъ, если негодяи нападутъ на насъ сзади, тебѣ поручаю я лодку съ сержантовой дочерью, пустись по рѣкѣ и отвези ее, если Богу будетъ угодно, въ гарнизонъ.

Лишь только успѣлъ Патфайндеръ дать эти наставленія своимъ друзьямъ, какъ приближеніе Ирокезовъ потребовало глубокаго молчанія. Ирокезы тихо шли въ водѣ, и по необходимости держались близко къ кустарникамъ, между-тѣмъ, какъ шумъ листьевъ и трескъ сучьевъ доносилъ бѣглецамъ страшную вѣсть, что другой отрядъ Индійцевъ шелъ берегомъ позади ихъ, наравнѣ съ тремя первыми. Разстояніе между искусственнымъ кустарникомъ и настоящимъ берегомъ было причиною, что оба отряда могли увидѣть другъ друга, подошедши къ мѣсту, гдѣ скрывались бѣглецы. Какъ тѣ, такъ и другіе остановились, и начали между собою совѣщаніе, въ полномъ смыслѣ происходившее надъ головами путниковъ, которыхъ скрывали только листья и вѣтви растеній столь гибкихъ, что малѣйшее движеніе воздуха колебало ихъ, а порывъ вѣтра немного-посильнѣе обыкновеннаго непремѣнно раздвинулъ бы. Къ-счастію, линія зрѣнія обоихъ отрядовъ проходила выше кустарниковъ и настоящаго и искусственнаго, которыхъ листья мѣшались такъ, что не могло возникнуть никакого подозрѣнія. Можетъ-быть, самая отважность этой мѣры спасла путниковъ на эту минуту. Разговоръ, начавшійся между Индійцами, былъ живъ, но производился тихимъ голосомъ, какъ-будто они опасались тайныхъ подслушивателей. Языкъ былъ понятенъ обоимъ индійскимъ воинамъ, такъ же какъ и Патфайндеру. Даже Джасперъ понялъ часть того, что было говорено.

— Слѣдъ смытъ водою! сказалъ одинъ изъ бывшихъ въ рѣкѣ и стоявшій такъ близко къ искусственному кустарнику, что могъ быть проколотъ острогою, лежавшею на днѣ джасперовой лодки.

«Вода такъ чисто смыла слѣдъ, что и ингизская собака не могла бы отъискать его.»

— Блѣднолицые отправились на лодкахъ, сказалъ одинъ изъ бывшихъ на берегу.

«Не можетъ быть. Ружья нашихъ воиновъ, тамъ, ниже, не осѣклись бы.» Патфайндеръ бросилъ значительный взглядъ на Джаспера и стиснулъ зубы, чтобъ задушить легкій звукъ своего дыханія.

— Молодые люди мои должны смотрѣть глазами орлиными, сказалъ старѣйшій воинъ изъ числа бывшихъ въ водѣ. — Мы цѣлый мѣсяцъ провели на дорогѣ войны, и добыли волосы только съ одного черепа. Между ними есть дѣвушка, а нѣкоторые изъ нашихъ воиновъ нуждаются въ женахъ.

Къ-счастію, Мабель не поняла этихъ словъ; но брови Джаспера угрюмо сдвинулись и лицо его ярко вспыхнуло.

Дикіе перестали говорить; но по шуму листьевъ и вѣтвей можно было догадаться, что отрядъ, который находился на землѣ, двинулся въ путь и удалялся. Тѣ же, которые стояли въ водѣ, оставались еще и разсматривали берега рѣки своими огненными, какъ раскаленные угли, глазами. Спустя двѣ или три минуты, они начали медленнно спускаться по рѣкѣ, какъ-будто люди, ищущіе чего-то потеряннаго. Они прошли наконецъ искусственный кустарникъ, и Патфайндеръ открылъ ротъ, засмѣяться, по своему обыкновенію, беззвучно. Но его торжество было непродолжительно ибо въ эту самую минуту тотъ изъ дикихъ, который шелъ позади прочихъ, посмотрѣлъ назадъ, вдругъ остановился и пристально сталъ глядѣть на искусственный кустарникъ: видно было, что въ немъ пробудились какія-то подозрѣнія.

Къ-счастію для путешественниковъ, Индіецъ, обнаружившій эти грозные знаки недовѣрчивости, былъ молодъ и еще не составилъ себѣ имени. Онъ понималъ, какъ важна въ воинѣ его лѣтъ молчаливость и скромномъ, и болѣе всего страшился насмѣшекъ и презрѣнія, которыя бы непремѣнно навлекъ на себя въ случаѣ ложной тревоги. Вмѣсто того, чтобы позвать своихъ двухъ товарищей, онъ обратился назадъ, и тогда, какъ ты спускались по рѣкѣ, онъ тихонько приблизился къ кустарнику, будто околдовавшему глаза его. Нѣсколько листьевъ, обращенныхъ къ солнцу, висѣли словно увядшіе на своихъ стебляхъ — и это едва-замѣтное уклоненіе отъ обычныхъ законовъ природы поразило зрѣніе Индійца. Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, потому-что чувства дикихъ до такой степени нѣжны и остры, особенно во время военныхъ дѣйствій, что малѣйшая бездѣлица подаетъ имъ нить, приводящую ихъ прямо къ цѣли.

Но случай, на этотъ разъ возбудившій подозрѣніе молодаго Индійца, даже ему-самому показался такъ незначителенъ, что онъ счелъ безразсуднымъ сообщить о немъ товарищамъ. Если бы онъ сдѣлалъ въ-самомъ-дѣлѣ какое-нибудь открытіе, то для него же было бы-славнѣе воспользоваться имъ одному, а въ противномъ случаѣ избѣгнуть насмѣшекъ, всегда необыкновенно страшныхъ для молодаго Индійца. Онъ вполнѣ понималъ опасности засады и нечаянности, и потому приближался къ кустарнику тихими шагами, съ величайшею предосторожностію; когда онъ подкрался къ этому кустарнику, такъ-что могъ дотронуться до него рукою, его разсчитанная медленность дала возможность обоимъ отрядамъ Индійцевъ уйдти уже на пятьдесятъ или шестьдесятъ саженъ впередъ.

Не смотря на свое отчаянное положеніе, путешественники не спускали глазъ съ безпокойнаго лица молодаго Ирокеза, сердце котораго въ эту минуту было раздираемо различными чувствованіями. Сначала онъ воспламенился при мысли о успѣхѣ, котораго не могъ пріобрѣсти другой и изъ опытнѣйшихъ воиновъ его племени; онъ думалъ упрочить этимъ успѣхомъ свою славу, рѣдко пріобрѣтаемую Индійцами въ его лѣта, или воиномъ въ первомъ военномъ предпріятіи. Потомъ имъ овладѣло сомнѣніе, ибо вѣтеръ колыхалъ эти увядшіе листки, и они, казалось, принимали свою прежнюю свѣжесть. Ко всему этому, еще страхъ скрытой опасности ясно выражался въ чертахъ лица его. Жаръ такъ мало измѣнилъ листья тѣхъ вѣтокъ, концы которыхъ опускались въ воду, что, дотронувшись до нихъ рукою, онъ подумалъ, что обманулся въ своихъ предположеніяхъ. Наконецъ, желая выйдти изъ сомнѣнія, онъ отвелъ двѣ вѣтви, сдѣлалъ шагъ впередъ и увидѣлъ передъ собою бѣглецовъ, недвижныхъ какъ статуи. Онъ содрогнулся, его глаза засверкали, и едва слышное восклицаніе вырвалось изъ устъ его. Чингачгукъ поднялъ свой томагогукъ^[9] и опустилъ его на голову Индійца съ страшною силою. Ирокезъ поднялъ руки, отпрыгнулъ назадъ и упалъ въ воду въ такомъ мѣстѣ, гдѣ быстрина увлекла его, тогда-какъ онъ боролся еще въ смертныхъ судорогахъ. Делаваръ сдѣлалъ необычайное усиліе, чтобы схватить Индійца за руку и содрать съ его черепа волосы, но тщетно: вода увлекла трупъ, оставляя кровавый слѣдъ.

Все это совершилось но болѣе, какъ въ минуту, и происшествія эти, столь быстрыя и нежданныя, привели бы въ совершенное недоумѣніе людей неопытныхъ; но не таковы были Патфайндеръ и его спутники, привыкшіе къ лѣснымъ войнамъ.

— Не надо терять ни одного мгновенія, сказалъ Джасперъ, вырывая сучья и говоря скоро, но въ полголоса. — Дѣлайте то, что я дѣлаю, мэстэръ Капъ, если вы хотите спасти вашу племянницу, а вы, Мабель, ложитесь на дно лодки.

Едва успѣлъ онъ произнести это, какъ уже прыгнулъ въ рѣку и ухватился за носъ легкаго челна, толкнувъ его на середину рѣки; между-тѣмъ Капъ подталкивалъ челнъ сзади, не отдаляясь отъ берега, чтобы не быть примѣченнымъ дикими, находившимися впереди; они старались, плывя вверхъ по рѣкѣ, обогнуть рѣчную излучину и такимъ-образомъ скрыться вѣрнѣе отъ глазъ непріятелей. Лодка Патфайндера была ближе къ берегу и должна была отплыть послѣдняя. Могиканъ выскочилъ на берегъ и углубился въ лѣсъ, чтобы слѣдить за движеніями непріятеля, а Арроугедъ дѣлалъ знакъ Патфайндеру, чтобы онъ выдвинулъ носъ лодки впередъ и слѣдовалъ за Джасперомъ. Все это было дѣломъ минуты; но когда Патфайндеръ обогнулъ излучину и достигъ быстрины, то почувствовалъ внезапную перемѣну къ тяжести, которую влачилъ и, обернувшись назадъ, увидалъ, что Тускароры и жены его не было въ лодкѣ. Мысль объ измѣнѣ тотчасъ представилась уму его; но размышлять было не время, потому-что неистовые крики раздавались ниже по рѣкѣ и удостовѣрили его, что быстрина донесла уже тѣло молодаго Индійца до того мѣста, до котораго дошли его товарищи. Раздался ружейный выстрѣлъ, и онъ увидѣлъ потомъ Джаспера, который, обогнувъ излучину, хотѣлъ переплыть рѣку, стоя на кормѣ. Капъ сидѣлъ за носу и оба сильно работали веслами, чтобы ускорить ходъ лодки. Одинъ мимолетный взглядъ — и у Патфайндера тотчасъ родилась мысль и средство привести ее въ дѣйствіе, ибо никто лучше его не зналъ превратности пограничныхъ войнѣ. Прыгнувъ на корму своей лодки, онъ двинулъ ее въ быстрину сильнымъ упоромъ весла и также началъ переплывать рѣку, только гораздо-ниже своего товарища, такъ-что тѣло его сдѣлалось цѣлью для ружей непріятельскихъ, а онъ очень-хорошо зналъ, что желаніе овладѣть его волосами будетъ первою ихъ мыслію.

— Продолжай, плыть вверхъ по теченію, Джасперъ! закричалъ онъ, разсѣкая воду мощными и широкими взмахами весла: — и старайся причалятъ къ этому ольховому кустарнику, что на другомъ берегу. Прежде всего заботься о безопасности дочери сержанта, а мы вдвоемъ съ Великимъ-Змѣемъ перевѣдаемся съ этими негодяями Мингами.

Джасперъ размахивалъ весломъ на воздухѣ, давая тѣмъ знать что онъ услышалъ его; между-тѣмъ ружейные выстрѣлы быстро слѣдовали одинъ за другимъ, и всѣ они были устремлены на человѣка, который одинъ сидѣлъ въ лодкѣ, ближайшей къ дикимъ.

— Да, да, хорошо, разряжайте, глупцы, ваши ружья! — говорилъ Патфайндеръ, проведшій большую часть своей жизни въ уединеніи лѣсовъ и привыкшій отъ этого говорить съ самимъ-собою: — тратьте порохъ, не нацѣливъ порядочно ни одного выстрѣла, и дайте мнѣ время уйдти отъ васъ. Я не буду проклинать васъ, какъ Делаваръ или Могиканъ, потому-что я бѣлый, а не Индіецъ; воину же христіанскому неприлично хвастать сражаясь; но такъ про себя скажу, что вы не много искуснѣе городскихъ обитателей, стрѣляющихъ по воробьямъ въ огородѣ. А! вотъ это недурно! — прибавилъ онъ, потряхивая головою, потому-что пуля пролетѣла мимо его головы, оторвавъ клочекъ волосъ его: — но свинецъ, промахнувшійся на одинъ палецъ, право, полезенъ не болѣе того, который никогда не выходилъ изъ ружья. Браво, Джасперъ! ужь если мы должны оставить здѣсь свои волосы, то по-крайней-мѣрѣ надобно, чтобы милая дочь сержанта была спасена.

Патфайндеръ находился въ эту минуту на серединѣ рѣки, почти противъ своихъ непріятелей. Другая же лодка, благодаря мощнымъ рукамъ Капа и Джаспера, готова была причалить къ противоположному берегу, именно въ томѣ мѣстѣ, которое было назначено. Старый морякъ мастерски разъигрывалъ свою роль, ибо находился теперь среди родной стихіи своей, къ-тому же искренно любилъ свою племянницу, разумѣется, не забывалъ и о собственной особѣ и былъ привыченъ къ военному огню, хотя пріобрѣлъ свою опытность въ войнахъ совершенно другаго рода. Еще нѣсколько дружныхъ ударовъ веслами — и лодка влетѣла въ кустарники. Джасперъ поспѣшилъ высадить изъ лодки Мабель, и въ эту минуту трое бѣглецовъ были уже въ безопасности.

Не таково было положеніе Патфайндера. Его смѣлость и усердіе подвергли его величайшей опасности, и эта опасность увеличилась еще болѣе, потому-что въ ту самую минуту, когда онъ приблизился къ непріятелямъ, Ирокезы, находившіеся на берегу, присоединились къ тѣмъ, которые были на водѣ. Освего въ этомъ мѣстѣ имѣетъ почти кабельтовъ въ ширину, и лодка, бывшая ни серединѣ, была только на обыкновенномъ разстояніи ружейныхъ выстрѣловъ, которые не умолкали ни на минуту.

Въ такой крайности, хладнокровіе и твердость Патфайндера очень пригодились ему. Онъ звалъ, что спасеніе зависѣло только отъ постояннаго движенія, ибо ни одинъ выстрѣлъ, направленный на предметъ неподвижный, не могъ дать промаха на такомъ разстояніи. Но и движенія по прямому направленію было еще недостаточно: тогда легко могли бы догнать его непріятели, такъ привычные къ охотѣ за ланями. Онъ долженъ былъ безпрестанно измѣнять направленіе своей лодки, то слѣдуя по теченію съ быстротою стрѣлы, то вдругъ останавливая бѣгъ и проплывая двѣ или три сажени въ ширину рѣки. Къ-счастію, Ирокезы не могли заряжать своихъ ружей въ водѣ, а густой кустарникъ, которымъ рѣка отовсюду была окружена какъ рамою, препятствовалъ имъ видѣть бѣглецовъ, спасавшихся на берегу. Вспомоществуемый такими обстоятельствами, подъ огнемъ непріятельскимъ, то спускаясь внизъ по теченію, то плывя поперегъ рѣки, Патфайндеръ удалялся понемногу, какъ внезапно суждено было ему подвергнуться новой опасности отъ прибытія сторожеваго отряда, оставленнаго внизу по рѣкѣ.

Это были тѣ самые воины, о которыхъ упоминалось въ краткомъ разговорѣ, переданномъ нами выше. Ихъ было не менѣе десяти, и они понимали свои выгоды, расположась въ такомъ мѣстѣ, гдѣ вода, съ яростію устремляясь на выдавшіеся камни и отмели, образовала быстрину, или рифтъ (rift), какъ ее называютъ въ этой землѣ. Патфайндеръ видѣлъ, что если онъ войдетъ въ рифтъ, непремѣнно очутится возлѣ самой той точки, которую занимали Ирокезы, ибо непреодолимая сила потока увлекла бы его, а камни заградили бы ему всякій другой путь, и тогда смерть или плѣнъ были бы непремѣннымъ слѣдствіемъ этого покушенія. Онъ употребилъ всѣ усилія, чтобы достичь западнаго берега, противоположнаго тому, на которомъ находились непріятели. Но это было свыше силъ человѣческихъ, и, пробуя плыть противъ теченія, онъ замедлилъ бы только ходъ своей лодки, а черезъ то далъ бы вѣрное средство непріятелю догнать его. Въ этомъ затруднительномъ положеніи, онъ однако съ обычнымъ своимъ хладнокровіемъ и быстротою рѣшился на трудное предпріятіе и въ одно мгновеніе сдѣлалъ всѣ нужныя приготовленія. Вмѣсто того, чтобы обойдти каналъ между камнями, онъ устремился къ тому мѣсту, гдѣ вода была мельче и, доплывя туда, схватилъ свое длинное ружье, бросился въ воду и началъ перепрыгивать съ камня на камень, приближаясь къ западному берегу. Покинутая лодка быстро умчалась въ разъяренный рифтъ, то поднимаясь на камни, то черпая воду, то снова выплескивая ее, и наконецъ ударилась о берегъ за нѣсколько саженъ до того мѣста, гдѣ расположились Ирокезы.

Но еще Патфайндеръ не вышелъ изъ опасности; правда, въ первую минуту Индійцы, пораженные его смѣлостію и быстротою, — достоинствами, которыя сильно дѣйствуютъ на нихъ, — оставались неподвижными; скоро однакожь палящая жажда мщенія и желаніе овладѣть кровавымъ трофеемъ побѣдило въ нихъ это мгновенное чувство и вывело ихъ изъ бездѣйствія. Ружейные выстрѣлы возобновилась, и свистъ пуль, пролѣтавшихъ надъ головою бѣглеца, смѣшивался съ ропотомъ волнъ. Платье его было прострѣлено во многихъ мѣстахъ, но самъ самъ даже не оцарапавъ. Казалось, жизнь его охранялась силами сверхъ-естественными.

Патфайндеръ долженъ былъ иногда идти по локоть въ водѣ; тогда онъ поднималъ вверхъ надъ водою свое ружье и огнестрѣльный снарядъ. Все это было утомительно, и онъ очень обрадовался, найдя большой камень, возвышавшійся надъ водою, вершина котораго была совершенно-суха. Онъ положилъ на него свой рожокъ съ порохомъ, а самъ сѣлъ за камнемъ, чтобы сколько-нибудь защитить тѣло свое отъ пулъ. Западный берегъ находился отъ него только въ 50 шагахъ, но темная и спокойная, хотя быстрая вода, протекавшая въ этомъ каналѣ, показывала, что ему иначе нельзя было достичь до берега, какъ вплавь.

Индійцы за нѣсколько минутъ прекратили стрѣльбу; они столпились всѣ вокругъ лодки и, нашедъ въ ней весла, приготовлялись переплыть рѣку.

— Патфайндеръ! раздался голосъ изъ чащи кустарника на лѣвомъ берегу, въ томъ мѣстѣ, которое было ближе къ камню, гдѣ онъ отдыхалъ.

«Что тебѣ надобно, Джасперъ?»

— Мужайся. Отъ тебя недалеко друзья, и ни одинъ Минго не переплыветъ рѣки, не заплативъ дорого за свою дерзость. Не лучше ли оставить тебѣ свое ружье на камнѣ да переправиться къ вамъ вплавь, покуда эти негодяи не успѣли вывести лодки?

«Коренной обитатель лѣсовъ, не оставляетъ никогда своего ружья до-тѣхъ-поръ, покуда у него порохъ въ рожкѣ и пуля въ карманѣ. Знаешь ли, Прѣсная-Вода, я еще ни раза не выстрѣлилъ сегодня, я не люблю, разставаться съ этими гадинами безъ того, чтобы не оставить имъ по себѣ памяти. Вода не повредитъ ногамъ моимъ. Къ тому же и узналъ между этими бродягами негодяя Арроугеда; онъ заслужилъ награду за свою вѣрность, и я награжу его. Надѣюсь, что ты не привелъ сюда дочери сержанта подъ ихъ выстрѣлы?»

— Она въ безопасности, по крайней-мѣрѣ теперь. Но все зависитъ отъ-того, чтобы не допустить непріятелей переплыть рѣку. Они должны теперь знать о нашемъ безсиліи, и если переплывутъ сюда, то вѣрно оставить часть своего отряда на другомь берегу.

«Все, что касается до лодокъ, ближе къ тебѣ, молодой человѣкъ; впрочемъ, я подпущу къ себѣ на разстояніе весла храбрѣйшаго изъ Минговъ, который когда либо прокалывалъ лосося. Ежели они переплывутъ рѣку выше рифта, не можемъ ли мы переплыть ее еще выше и поиграть такимъ-образомъ въ барры съ этими волками?»

— Невозможно! Я ужь сказалъ тебѣ, что вѣрно часть ихъ останется на томъ берегу. Да и захочешь ли ты оставить Мабель на жертву ружейнымъ выстрѣламъ этихъ Ирокезовъ?

«Надобно спасти дочь сержанта, Прѣсная-Вода!» отвѣчалъ Патфайндеръ съ спокойною энергіею: «ты правъ; она не должна подвергать свое милое лицо и нѣжное тѣло ружейному выстрѣлу Минга. Что же мы теперь будемъ дѣлать? Если есть возможность, должно стараться, чтобы они не переплыли рѣки ранѣе часа или двухъ, а мы воспользуемся между-тѣмъ темнотою.»

— Хорошо, если это удастся. Но развѣ мы такъ сильны, что это можетъ удасться?

«Господь поможетъ намъ, Джасперъ. Намъ было бы неблагоразумно думать, чтобъ Провидѣніе допустило погибнуть такому существу, какъ дочь сержанта. Къ-тому же, нѣтъ ни одного судна между водопадомъ и гарнизономъ, исключая нашихъ двухъ лодокъ, — а я думаю не такова натура этихъ краснокожихъ, чтобы они переплыли рѣку, увидѣвъ мой карабинъ и твое ружье, устремленные на нихъ дулами. Я не хочу хвастаться, Джасперъ, но на этой границѣ очень-хорошо знаютъ, что мой лане-бой^[10] рѣдко даетъ промахъ.»

— Вездѣ отдаютъ справедливость твоимъ талантамъ, Патфайндеръ, здѣсь и вдали; но вѣдь надо время на то, чтобъ заряжать ружье, теперь же ты не на землѣ, подъ доброй защитой, и не можешь сражаться съ обыкновенной выгодой. Если бы у тебя была моя лодка, могъ ли бы ты переплыть на этотъ берегъ, не замочивъ своего ружья?

«Летаетъ ли орелъ?» отвѣчалъ Патфайндеръ, смѣясь, по своему обыкновенію, беззвучно, и, бросивъ взглядъ на противоположный берегъ, прибавилъ: «неблагоразумно было бы подвергать тебя опасности на водѣ: я вижу, эти нечестивцы хотятъ снова прибѣгнуть къ пороху и пулямъ.»

— Ты можешь воспользоваться лодкой, не подвергая никого опасности. Мэстэръ Капъ отправился на лодку и оттуда броситъ въ рѣку древесную вѣтку, чтобы удостовѣриться, принесетъ ли ее потокъ къ твоему камню. Видишь ли, она ужь на водѣ? Если она приплыветъ къ тебѣ, ты поднимешь руку, и Капъ оттолкнетъ лодку. Если же лодка пройдетъ и ты не успѣешь захватитъ ее, тамошній водоворотъ примчитъ ее снова къ этому берегу, и тогда я легко овладѣю ею.

Джасперъ продолжалъ еще говорить, когда вѣтка, несясь быстрѣе и быстрѣе по мѣрѣ силы потока, очутилась у камня и проплыла мимо Патфайндера, который схватилъ ее и поднялъ вверхъ, въ знакъ успѣха. Капъ увидѣлъ сигналъ и толкнулъ лодку въ потокъ съ ловкостію и осторожностію, свойственною опытному моряку. Лодка поплыа по направленію вѣтки и въ минуту была подхвачена Патфайндеромъ.

— Это сдѣлано съ благоразуміемъ людей, привыкшихъ къ по граничной жизни, Джасперъ, — сказалъ путеводитель улыбаясь: — твоя натура влечетъ тебя къ водѣ, а моя влечетъ меня къ лѣсу. Теперь пусть же Минги заряжаютъ свои ружья и цѣлятся, пользуясь послѣдній разъ выгодой нападать на беззащитнаго.

«Толкни лодку по направленію къ берегу, потомъ впрыгни въ нее и ложись на дно. Глупо было бы идти на явную опасность безъ нужды.»

— Я люблю стоять лицомъ къ лицу съ моими врагами, какъ слѣдуетъ мужчинѣ, если они сами подаютъ мнѣ такой же примѣръ, отвѣчалъ Патфайндеръ съ гордостію: — я не краснокожій; а бѣлый всегда дерется открыто и не любить засадъ.

«А Мабель?»

— Правда твоя, Джасперъ, правда; надобно спасти дочь сержанта и, какъ ты говоришь, избѣгать опасностей безъ нужды; иначе будешь похожъ на безразсуднаго мальчишку. Можешь ли ты достать лодку рукою тамъ, гдѣ стоишь теперь?

«Разумѣется, если ты сильнѣе толкнешь ее.»

И Патфайндеръ толкнулъ ее изъ всѣхъ силѣ. Легкая лодка быстро переплыла пространство, отдѣлявшее ее отъ берега. Когда же она приблизилась къ Джасперу, онъ схватилъ ее и удержалъ. Поставивъ лодку въ безопасное мѣсто и выбравъ въ кустарникѣ выгодное положеніе, что было сдѣлано въ одну минуту, Патфайндеръ и Джасперъ пожали другъ другу руки, какъ два друга, свидѣвшіеся послѣ долгой разлуки.

— Теперь, Джасперъ, посмотримъ, осмѣлится ли который-нибудь изъ этихъ Минговъ переплыть Освего, когда лане-бой оскалитъ свои зубы. Съ весломъ и съ рулемъ ты конечно болѣе свыкся, чѣмъ съ ружьемъ; но у тебя сердце храброе и рука твердая, а это много значитъ въ битвѣ.

«Я стану между Мабелью и ея непріятелями.»

— Да, да, мы должны оберегать дочь сержанта. Я всегда любилъ тебя, Джасперъ, а теперь люблю еще болѣе за то, что ты заботишься объ этой бѣдной дѣвушкѣ въ такую минуту, когда всѣ силы твои необходимы для самого тебя. Но — вотъ трое изъ негодяевъ входятъ въ лодку. Вѣрно они думаютъ, что мы обратились въ бѣгство, иначе не осмѣлились бы рѣшиться переплыть рѣку лицомъ къ лане-бою.

Индійцы точно располагались переплыть Освего, не видя Патфайндера и его друга, искусно притаившихся, и думая, что они стараются избѣгнуть ихъ. Большая часть бѣлыхъ въ-самомъ дѣлѣ охотно бы послѣдовала этому, если бы на попеченіе ихъ не была отдана Мабель, а они, слишкомъ-хорошо-знакомые съ лѣсными войнами, не могли не понять, что только защищая рѣку могутъ спасти дѣвушку.

На лодкѣ было три воина, какъ говорилъ Патфайндеръ: два съ ружьемъ въ рукѣ на колѣняхъ, готовые выстрѣлить, третій стоялъ на кормѣ и управлялъ весломъ. Такъ, отплыли они отъ берега, вверхъ по теченію, чтобы переплыть рѣку выше рифта, въ томъ мѣстѣ, которое было не такъ быстро. Нетрудно было замѣтить, что дикій, управлявшій весламъ, превосходно зналъ свое дѣло, потому-что легкій чолнъ летѣлъ по водѣ, какъ перо по воздуху.

«Не выстрѣлить ли?» спросилъ тихо Джасперъ, дрожа отъ нетерпѣнія.

— Нѣтъ еще, Джасперъ; ихъ только-трое, и если мэстэръ Капъ не оставить въ бездѣйствіи пистолета, что у него за поясомъ, то мы даже позволимъ имъ выйдти на беретъ и возвратимъ нашу лодку.

«А Мабель?»

— За дочь сержанта бояться нечего. Ты мнѣ сказалъ, что она безопасна въ пустомъ дуплѣ дерева, котораго отверзтіе закрыто терновникомъ, и если точно ты уничтожилъ слѣдъ къ этому мѣсту, какъ говорилъ мнѣ, то она смѣло можетъ пробыть тамъ хотъ цѣлый мѣсяцъ, смѣясь надъ этими Мингами.

«Никогда нельзя ни въ чемъ быть увѣрену. Я желалъ бы, чтобъ она была поближе къ намъ.»

— Для чего же, Прѣсная-Вода? Не для того ли, чтобъ подставить ея голову и трепещущее сердце подъ пули Минговъ? Нѣтъ, ей лучше и безопаснѣе тамъ, гдѣ она теперь.

«Можно ли быть такъ увѣрену въ этомъ? Мы воображали себя въ совершенной безопасности за кустарникомъ, который натыкали вокругъ себя, однакожь насъ открыли.»

— И негодяй Минго славно наказанъ за свое любопытство, — такъ же, какъ будутъ наказаны и эти негодяи, которые…

Патфайндеръ смолкнулъ, ибо въ эту самую минуту раздался выстрѣлъ. Индіецъ, стоявшій на кормѣ лодки, вспрыгнулъ судорожно и упалъ въ воду съ весломъ въ рукѣ… Тонкая лента дыма вытянулась изъ-за кустарника восточнаго берега и скоро исчезла въ воздухѣ.

— Это свиснулъ Великій-Змѣй, сказалъ Патфайндеръ торжествующимъ голосомъ. — Ни въ одномъ Делаварѣ не билось сердце болѣе храброе и вѣрное! При всемъ томъ лучше, если бы онъ не поднималъ тревоги, но вѣдь онъ не могъ знать, никакъ не могъ знать нашего положенія.

Едва лодка лишилась своего кормчаго, оставленная на произволъ теченія, какъ тотчасъ же была унесена быстриною потока. Два оставшіеся на ней Индійца бросали вокругъ себя смущенные взоры, но они не въ-силахъ были бороться съ разъяренною стихіею. Къ счастію Чингачгука, все вниманіе Ирокезовъ устремлялось на двухъ ихъ товарищей: иначе ему трудно или невозможно было бы избѣжать ихъ рукъ. Ни одинъ изъ нихъ не пошевельнулся, и глаза всѣхъ устремлены были на лодку. Въ гораздо-кратчайшее время, чѣмъ то, котораго требуетъ описаніе этихъ послѣднихъ приключеній, легкій чолнъ по прихоти быстраго потока до того началъ кружиться и колебаться, что два дикіе, для сохраненія равновѣсія, должны были лечь на дно. Эта мѣра не надолго спасла ихъ, потому-что лодка, ударившись о камень, опрокинулась, и два воина упали въ рѣку. Вода рѣдко глубока въ рифтѣ, изключая тѣхъ мѣстъ, гдѣ она промываетъ каналы, и они не подвергались опасносты утонуть. Но они потеряли свое оружіе и должны были, для достиженія западнаго берега, то идти въ водѣ, то пускаться вплавь, смотря по надобности. Лодка остановилась на камнѣ посреди рѣки, такъ-что въ ту минуту она не могла быть полезна ни одной сторонѣ.

— Вотъ благопріятная минута, Патфайндеръ! сказалъ Джасперъ, когда два Индійца шли въ водѣ выше пояса: — я возьму на свою долю одного, а ты другаго.

Сказавъ это, онъ выстрѣлилъ; но все произшедшее до такой степени взволновало его, что рука измѣнила. Ни одинъ, изъ бѣглецовъ не былъ убитъ, и оба они подняли руки, насмѣхаясь надъ промахомъ. Патфайндеръ не стрѣлялъ.

«Нѣтъ, нѣтъ, Прѣсная-Вода!» отвѣчалъ онъ: «я не проливаю крови непріятеля безъ нужды. Моя пуля хорошо завернута въ кожѣ; зарядъ моего ружья крѣпко забитъ, и я берегу выстрѣлъ для крайней необходимости. Ненавижу по справедливости Минговъ отъ-того, что такъ давно сжился, съ Делаварами, но никогда не выстрѣлю ни въ одного Минга, не будучи убѣжденъ, что смерть его можетъ принести пользу. Я никогда не убивалъ лани изъ одного удовольствія. Проживъ большую часть жизни въ пустынѣ, наединѣ съ Богомъ, научаешься познавать правоту такихъ чувствованій. Подождемъ; еще намъ представится случай употребить въ дѣло лане-бой для помощи Великому Змѣю, который такъ смѣло далъ знать этимъ пресмыкающимся дьяволамъ о своемъ близкомъ сосѣдствѣ съ ними. А! да вотъ, точно такъ же вѣрно, какъ то, что я грѣшникъ, одинъ изъ нихъ шатается тамъ вдоль берега, какъ-будто кто-нибудь изъ гарнизонныхъ ребятъ, прячущихся за сломаннымъ деревомъ, чтобы выстрѣлить въ векшу.»

Патфайндеръ указалъ пальцемъ на Индійца, о которомъ онъ говорилъ, и Джасперъ скоро увидѣлъ его. Одинъ изъ молодыхъ ирокезскихъ воиновъ, сгарая желаніемъ отличиться, отсталъ отъ своихъ товарищей и приближался къ кустарнику, въ которомъ спрятался Чингачгукъ. Сей послѣдній, обманутый мнимою безпечностію своихъ непріятелей и занятый придумываніемъ какого-то новаго плана, подпустилъ къ себѣ Ирокеза на такое разстояніе, что тотъ могъ открыть его. Хотя съ западнаго берега невозможно было видѣть Могикана, но въ этомъ предположеніи нельзя было усомниться, потому-что, судя по движеніямъ дикаго, онъ приготовлялся выстрѣлить. Могиканъ находился очень-близко отъ своихъ непріятелей по прямой линіи; слѣдуя же излучинамъ рѣки, онъ былъ отъ нихъ въ нѣсколькихъ стахъ шагахъ, ибо образованіе восточнаго берега Освего представляетъ видъ расгянутой кривой линіи, и при этомъ загибѣ теченіе ея необыкновенно-быстро. Чингачгукъ, Ирокезы и два бѣлые образовывали тогда три угла равносторонняго треугольника, котораго каждая сторона имѣла по-крайней-мѣрѣ около ста саженъ.

— Великій Змѣй долженъ быть тутъ гдѣ ни будь, сказалъ Патфайндеръ, нетерявшій ни на минуту изъ вида молодаго воина. Видно онъ плохо сторожитъ непріятеля, если дозволилъ такъ близко подойдти къ себѣ этому проклятому Минго, который такъ выразительно обнаруживаетъ жажду крови.

«Посмотри» сказалъ Джасперъ: «вонъ тѣло Индійца, убитаго Могиканомъ. Потокъ примчалъ его къ камнямъ и голова и плечи высунулись изъ воды.»

— Немудрено, Прѣсная-Вода, немудрено! И человѣческое тѣло нелучше обрубка дерева, когда жизнь оставляетъ его. Ужь конечно, этотъ Ирокезъ не въ-состояніи теперь сдѣлать зла никому, но вотъ тотъ молодой бродяга рѣшился, кажется, овладѣть волосами лучшаго, испытаннаго моего друга.

Онъ замолчалъ, поднялъ свое ружье, длина котораго была необычайна и, приставивъ его къ своему плечу, выстрѣлилъ. Ирокезъ, находившійся на противоположномъ берегу, нацѣлился на Чингачгука въ ту секунду, когда роковой посолъ лане-боя достигъ до своей цѣли. Ружье Ирокеза выстрѣлило, но на воздухъ — а онъ упалъ въ кустарникъ, если не убитый, то сильно-раненый.

— Негодяй самъ виноватъ! сказалъ Патфайндеръ, угрюмо опустивъ прикладъ своего ружья на землю и начавъ заряжать его съ величайшимъ вниманіемъ. Мы еще въ дѣтствѣ сжились съ Чингачгукомъ и вмѣстѣ съ нимъ бились на Гориканѣ, на Могаукѣ, на Онтаріо и на всѣхъ кровавыхъ границахъ, отдѣляющихъ наши земли отъ Французскихъ. Не-уже-ли же глупецъ думалъ, что я останусь со сложенными руками, когда лучшій другъ мой можетъ быть убитъ въ засадѣ?

«За важную услугу, оказанную намъ Зіяемъ, мы отплатили ему такою же. Но посмотри, Патфайндеръ, негодяи встревожены. Они отступаютъ и ищутъ убѣжищъ, видя, что наши пули достигаютъ берега.»

— Этотъ ударъ еще ничего, Джасперъ, совершенно ничего. Справься-ка ты въ 60-мъ полку: тамъ скажутъ тебѣ, какъ дѣйствовалъ лине-бой, да еще въ такую минуту, когда пули сыпались на насъ градомъ. Нѣтъ, нѣтъ! теперь еще ничего; этотъ безразсудный негодяй самъ навлекъ на себя смерть"

«Что это — собака, или лань плыветъ къ намъ?»

Патфайндеръ содрогнулся, ибо въ-самомъ-дѣлѣ увидѣлъ что-то плывущее по рѣкѣ выше быстрины и приближавшееся медленно, по причинѣ необыкновенно-быстраго теченія воды. Вглядѣвшись пристально, они оба ясно увидѣли, что то былъ человѣкъ, и, кажется, Индіецъ, хотя въ послѣднемъ они не совсѣмъ еще были увѣрены. Боясь какой-нибудь военной хитрости, они съ величайшимъ вниманіемъ стали слѣдить за малѣйшими движеніями незнакомца.

— Плывя, онъ что-то толкаетъ передъ собою, сказалъ Джасперъ: — его голова походитъ на кустарникъ, несомый вѣтромъ по теченію воды.

«Это, можетъ-статься, какая-нибудь чертовщина, которою хотятъ морочить насъ Индійцы; но христіанская прямота и честность восторжествуютъ надъ ихъ коварствомъ.»

По мѣрѣ того, какъ незнакомецъ приближался, два друга начинали сомнѣваться въ справедливости своихъ первыхъ предположеній — и истина открылась передъ ними тогда только, когда юнъ переплылъ двѣ трети рѣки.

— Клянусь жизнію, это Великій-Змѣй! вскричалъ Патфайндеръ, смѣясь, по своей привычкѣ, беззвучно, но отъ всего сердца, такъ-что даже слезы показались у него на глазахъ. — Онъ напуталъ себѣ наголову вѣтки, чтобы спрятать ее и кверху прикрѣпилъ свой рожокъ съ порохомъ, ружье свое привязалъ къ обрубку — и толкаетъ его передъ собою… Онъ скоро присоединится къ друзьямъ! О, сколько со мной и съ нимъ было подобныхъ приключеній въ окрестностяхъ Тэя, передъ лицомъ Минговъ, жаждавшихъ нашей крови!

«Богъ знаетъ, онъ ли это, Патфайндеръ… Я не узнаю ни одной черты его.»

— Его черты? Развѣ есть какія-нибудь черты у краснокожихъ? Нѣтъ, я узнаю его по краскамъ, которыми онъ расписанъ… А никто такъ не расписывается, какъ Делаваръ. Онъ носитъ свои цвѣта, Джасперъ, какъ твое судно, на озерѣ крестъ св. Георгія, или какъ французскія лодки развертываютъ на вѣтрѣ свои салфетки съ пятнами отъ рыбьихъ костей и отъ ломтей дичи. Теперь ты отсюда увидишь его глаза. У него настоящій взглядъ вождя. Но, знаешь ли, Прѣсная-Вода, при всей его свирѣпости въ бою, при всемъ его наружномъ безстрастіи посреди лѣсовъ (произнося это, Патфайидеръ дотронулся пальцемъ до руки своего товарища), у него иногда слезы льются рѣкою. Да! подъ этой красной кожей есть и душа, и сердце, повѣрь мнѣ, — хотя это сердце и эта душа различной съ нами природы.

«Никто изъ знающихъ вождя не сомнѣвался въ этомъ.»

— А я такъ достовѣрно знаю это, замѣтилъ Патфайндеръ съ гордостію: — потому-что я дѣлилъ съ нимъ и печаль и радость. Я видѣлъ его глубоко пораженнаго горемъ, видѣлъ и въ минуты удовольствій: тогда онъ былъ вождемъ, знавшимъ, что жены его племени всегда веселы. Но тише! Я ужь слишкомъ похожу на городскихъ жителей, шопотомъ разхваливая одного человѣка другому, а у Змѣя слухъ превосходный. Онъ знаетъ, что я люблю его и что всегда отзываюсь о немъ съ похвалою, только такъ, чтобы онъ не могъ слышать. Вѣдь онъ большой скромникъ по природѣ, хотя дѣлается ужаснѣйшимъ хвастуномъ, когда привязываютъ его къ столбу для истязаній.

Великій-Змѣй достигъ въ это время берега прямо у того мѣста, гдѣ стояли оба его товарища, ибо, отплывая еще отъ восточнаго берега, онъ вѣроятно зналъ, гдѣ они находятся.

Вышедъ изъ воды, онъ отряхнулся какъ собака и воскликнулъ но своему обыкновенію: гуфъ!

ГЛАВА VI.

«Эти измѣняющіяся времена года, о Всемогущій! суть то же божество являющееся, только въ различныхъ видахъ…» Томсонъ.

Патфайндеръ приблизился къ вождю, когда тотъ вышелъ на берегъ, и заговорилъ съ нимъ на языкѣ его племени.

— Благоразумно ли было, Чингачгукъ, сказалъ онъ ему съ упрекомъ: устроивать тебѣ засаду одному противъ дюжины Минговъ?.. Правда, лане-бой рѣдко обманываетъ мое ожиданіе, но вѣдь отъ одного берега Освего до другаго далеко, а эти гадины выказываютъ только свои головы и плечи изъ-за кустарника, и рука неопытная легко можетъ промахнуться. Тебѣ, вождь, обо всемъ этомъ заранѣе надобно было подумать, непремѣнно заранѣе.

«Великій Змѣй воинъ могиканскій; онъ видитъ только своихъ враговъ на военной дорогѣ, и его предки были всегда въ тылу Минговъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ потекли воды.»

— Я знаю твою природу, вождь, и уважаю ее; знаю, что не стыдно быть краснокожимъ. Но воину необходимо точно такъ же благоразуміе, какъ и храбрость, и еслибы эти дьяволы Ирокезы не засмотрѣлись на своего товарища, который былъ въ водѣ, — они нашли бы тебя по горячему слѣду."

— «Что замышляетъ Делаваръ?» спросилъ Джасперъ, видя вождя, съ неудовольствіемъ оставившаго Патфайндера и приближавшагося къ водѣ, какъ-бы съ намѣреніемъ опять броситься въ рѣку. «Надѣюсь, что онъ не сдѣлаетъ глупости и не возвратится на тотъ берегъ за какой-нибудь бездѣлицей, которую забылъ тамъ?»

— Нѣтъ, нѣтъ, онъ въ-самомъ дѣлѣ столько же благоразуменъ, сколько храбръ, хотя и былъ неостороженъ въ послѣдней засадѣ. Послушай, Джасперъ, прибавилъ Патфайндеръ, отошедъ съ нимъ въ сторону, — послушай: Чингачгукъ ни бѣлый, ни христіанинъ, какъ мы; это могиканскій вождь, у котораго своя природа, у котораго свои преданія, руководствующія его дѣйствіями, — и тотъ, кто живетъ съ людьми, не совсѣмъ-похожими на него, лучше сдѣлаетъ, если оставитъ товарищей на произволъ ихъ природы и обычаевъ. Королевскій солдатъ станетъ клясться и пить, и ты почти-безполезно сталъ бы мѣшать ему и пить и клясться; богачу нужно его богатство, красавицѣ ея наряды, — и ты не заставишь ихъ отказаться ни отъ богатства, ни отъ нарядовъ… А природа и наклонности Индійца несравненно-сильнѣе, и вѣрно Богъ наградилъ ихъ этимъ не безъ особенной цѣли, хотя мы и не въ состояніи узнать, въ чемъ состоитъ эта цѣль.

«Но что онъ хочетъ дѣлать? Посмотри! Могиканъ плыветъ къ тѣлу, которое лежитъ на камняхъ… Что у него за цѣль подвергаться опять такой опасности?»

— Честь, слава, доброе имя. Онъ дѣйствуетъ точно такъ же, какъ эти знатные господа, оставляющіе по ту сторону моря спокойныя жилища свои, гдѣ, по ихъ же словамъ, у нихъ всего вдоволь, т. е. полное удовлетвореніе въ жизни, — и пріѣзжающіе сюда, чтобы покушать дичи да подраться съ Французами.

«Я понимаю тебя. Другъ твои отправился за волосами убитаго имъ?»

— Такъ ужь требуетъ его природа; предоставимъ ему полную свободу. Мы — бѣлые, и потому для насъ непонятно какъ можно рѣзать тѣло мертваго врага; но честь краснокожаго этого требуетъ. Можетъ, тебѣ, Прѣсная-Вода, покажется страннымъ, но я слышалъ отъ бѣлыхъ — отъ людей извѣстныхъ и знатныхъ, самыя странныя и смѣшныя разсужденія о чести. Да, да, отъ бѣлыхъ!

«Дикій всегда останется дикимъ, Патфайндеръ, не смотря на общество, въ которомъ онъ находится.»

— Намъ хорошо говорить это; но я повторю тебѣ, что и честь бѣлыхъ не всегда согласна съ законами разума и съ Божьею волею… Я по цѣлымъ днямъ размышлялъ объ этомъ въ молчаливыхъ лѣсахъ, и убѣдился, что Провидѣніе, управляющее всѣмъ, каждому даетъ особенную природу съ какою-нибудь мудрою и необходимою цѣлію. Еслибы Индійцы были никуда не годны, оно не допустило бы существованія Индійцевъ, а если ты можешь проникать въ глубину вещей, то убѣдишься, что даже Минги сотворены для какой нибудь мудрой и полезной цѣли, хотя я тебѣ и не могу сказать, что это за цѣль.

«Великій-Змѣй отважно подвергается огню непріятельскому, чтобы только овладѣть волосами! Отъ этого мы можемъ потерять всѣ выгоды нынѣшняго дня.»

— А онъ не такъ думаетъ, Джасперъ. По понятіямъ Великаго-Змѣя, гораздо-болѣе чести овладѣть этими волосами, чѣмъ оставить поле битвы, усѣянное трупами непріятелей, не содравъ шкуры съ ихъ череповъ. Знаешь ли, что въ послѣдней нашей схваткѣ съ Французами, капитанъ 60-го полка, прекраснѣйшій молодой человѣкъ, пожертвовалъ своею жизнію для того только, чтобы овладѣть трехфунтовою пушкою: онъ полагалъ, что ему честь повелѣваетъ это сдѣлать. Я видѣлъ молодаго прапорщика, смертельно раненаго; онъ обнималъ древко своего знамени и засыпалъ, плавая въ собственной крови и мечтая, что онъ покоится на чемъ-то мягкомъ, мягче буйволовыхъ кожъ.

«Да, да… я понимаю, что честь повелѣваетъ защищать свое знамя.»

— Что жь! эти волосы — знамя Чингачгука; онъ сохранитъ ихъ, чтобы показать дѣтямъ дѣтей своихъ. Но что я говорю? задумчиво прибавилъ Патфайндеръ: — не остается ужь ни одного отпрыска отъ вѣтви стараго Могикана. У него нѣтъ ни дѣтей, которыя бы носили эти трофеи, ни поколѣнія, которое бы гордилось его подвигами. Онъ одинъ въ цѣломъ мірѣ, — и все-таки вѣренъ своей природѣ и своимъ обычаямъ. Убѣдился ли ты, Джасперъ, что во всемъ этомъ есть что-то благородное, что-то заслуживающее уваженіе?

Въ эту минуту Ирокезы подняли страшный крикъ, за которымъ послѣдовали ружейные выстрѣлы. Желаніе дикихъ воспрепятствовать Могикану овладѣть волосами и схватить его самого, было такъ велико, что они вошли въ воду — и многіе изъ нихъ шаговъ на сто приблизились къ пѣнящемуся рифту, думая, кажется, преодолѣть буйство потока. Чингачгукъ ни мало не заботился о собственномъ положеніи; онъ окончилъ свое дѣло съ скоростію и ловкостію, пріобрѣтенною долгимъ навыкомъ, и возвращался невредимый, потрясая въ воздухѣ своемъ трофеемъ и испуская побѣдные крики, сопровождаемые страшнымъ стономъ… Съ минуту безмолвные своды лѣсовъ и длинная просѣка, образуемая теченіемъ рѣки, повторяли эти страшные крики. Испуганная Мабель наклонила голову, а дядя ея чуть било не вздумалъ обратиться въ бѣгство.

— Такихъ криковъ я никогда еще не слыхалъ отъ этихъ презрѣнныхъ! сказалъ Джасперъ, затыкая уши отъ ужаса и отвращенія.

«Это ихъ музыка, Прѣсная-Вода» отвѣчалъ Патфайндеръ, необнаруживъ ни малѣйшаго волненія. «Звуки эти замѣняютъ имъ барабаны, флейты и трубы; они не могутъ обойдтись безъ нихъ, и, замѣть, въ этомъ завываніи есть какая-то дикость и жажда крови. Въ юности, эти дикіе звуки казались мнѣ страшными, но теперь они такъ же обыкновенны для моего слуха, какъ пѣніе птицы. Если бы эти гадины загромоздили собою всю дорогу отъ водопада до самаго гарнизона и еслибы всѣ подняли крикъ въ одинъ голосъ, то и это теперь нисколько бы не подѣйствовало на мои нервы. Не подумай, чтобы я хвастался, Джасперъ, — нѣтъ: крики и шумъ могутъ скорѣе пугать женщинъ и дѣтей, чѣмъ тѣхъ, которые охотятся въ лѣсахъ и сходятся лицомъ-къ-лицу съ непріятелемъ. Ну, теперь вѣрно Великій-Змѣй удовлетворенъ вполнѣ… Вотъ онъ возвращается съ волосами, висящими на его поясѣ.»

Джасперъ отвернулся съ омерзѣніемъ, увидя Могикана, выходящаго изъ воды; напротивъ, Патфайндеръ смотрѣлъ на своего друга съ обычнымъ своимъ равнодушіемъ, какъ человѣкъ, невидящій въ этомъ ничего особеннаго. Между-тѣмъ, Делаваръ, на лиць котораго совершенно исчезли слѣды волненія отъ послѣдняго подвига, бросивъ торжествующій взглядъ на товарищей, углубился въ чащу кустарника, чтобы выжать воду изъ своего платья и приготовить къ дѣйствію ружье.

«Джасперъ» возразилъ Патфайндеръ, «поди-ка отъищи мэстэра Капа и попроси его присоединиться къ намъ. Мы не можемъ терять времени на совѣщаніе, и надобно въ минуту начертать планъ нашихъ дѣйствій, — не то Минги сейчасъ воспользуются случаемъ захватить насъ.»

Молодой человѣкъ ушелъ, и нѣсколько минутъ спустя, они всѣ четверо собрались на берегу, совершенно-скрытые, что впрочемъ отчасти мѣшало имъ сторожить непріятеля и по движенію Ирокезовъ располагать своими дѣйствіями.

День вечерѣлъ. Черезъ нѣсколько минутъ должна была наступить ночь, по всѣмъ признакамъ обѣщавшая быть очень-темною. Солнце уже сѣло, и сумракъ быстро смѣнялся мракомъ. Главная надежда путешественниковъ возлагалась на эту темноту, хотя въ то же время она могла подвергнуть ихъ и опасности, покровительствуя ихъ бѣгству и вмѣстѣ скрывая движенія ихъ коварныхъ враговъ.

— Наступила минута, друзья мои, сказалъ Патфайндеръ: — хладнокровно придумать и начертать планъ, чтобы дѣйствовать соединенно и опредѣлительно. Черезъ часъ такъ стемнѣетъ въ лѣсахъ, какъ въ полночь, и, пользуясь только этою темнотою, мы можемъ достичь крѣпости. Что вы объ этомъ думаете, мэстэръ Капъ? Хотя вы не слишкомъ-опытны въ нашихъ лѣсныхъ войнахъ и отступленіяхъ, однакожь лѣта даютъ вамъ право первому подавать голосъ въ совѣтѣ.

«И мое близкое родство съ Мабелью должно въ этомъ случаѣ также принять въ соображеніе.»

— Ну, объ этомъ я не могу ничего сказать. Привязанность все привязанность, происходить ли она отъ природы, отъ наклонности, или въ-слѣдствіе размышленія. Я не стану говорить ничего о Великомъ-Змѣѣ, потому-что онъ черезъ-чуръ устарѣлъ, и ему ужь нечего думать о женщинахъ, — но мы съ Джасперомъ, мы готовы защищать дочь сержанта противъ непріятелей такъ, какъ защитилъ бы ее отецъ. Правду ли говорю я, Прѣсная-Вода?

— «О, Мабель можетъ положиться на меня! Я буду защищать ее до послѣдней капли крови» отвѣчалъ Джасперъ тихо, по съ жаромъ.

«Очень-хорошо, очень-хорошо!» перебилъ дядя: «мы объ этомъ спорить не будемъ, потому-что всѣ вы, кажется, расположены услуживать ей одинъ другаго лучше. По моему мнѣнію, намъ надо сѣсть на лодку тотчасъ же, какъ стемнѣетъ, чтобы непріятельская стража насъ не замѣтила, и плыть къ пристани такъ скоро, какъ только позволитъ вѣтеръ и морской приливъ.»

— Это легко сказать, но не такъ-то легко исполнить, отвѣчалъ Путеводитель. На водѣ мы подвергнемся большей опасности, чѣмъ въ лѣсахъ; къ-тому-же, тамъ, ниже рифтъ Освего, а я не полагаю, чтобы даже самъ Джасперъ могъ провести черезъ него безопасно лодку въ темнотѣ. — Можешь ли ты, Прѣсная-Вода, поручиться намъ за свою ловкость?

— «Я согласенъ съ мнѣніемъ мэстэра Капа, что намъ должно сѣсть на лодку. Мабель не въ состояніи ходить по болотамъ и по древеснымъ пнямъ въ такую темную ночь, какая, кажется, предстоитъ намъ; — у меня же всегда сердце покойнѣе и глазъ вѣрнѣе на водѣ.»

— У тебя всегда сердце твердо, Джасперъ, и глазъ вѣренъ столько, сколько можетъ быть у человѣка, жившаго такъ долго на солнцѣ и такъ мало въ лѣсахъ… Ахъ, на Онтаріо нѣтъ деревьевъ, а какъ бы сердце охотника порадовалось на такую равнину! Что же касается до вашихъ совѣтовъ, то можно сказать и въ пользу и противъ нихъ. Въ пользу, потому-что вода не оставляетъ слѣдовъ…

«Не оставляетъ слѣдовъ!» воскликнулъ Капъ наставительнымъ тономъ: «да развѣ корабль не оставляетъ послѣ себя струи?»

— Что такое?…

— «Продолжай» сказалъ Джасперъ: «мэстэръ Капъ думаетъ, что онъ на океанѣ… Вода не оставляетъ слѣдовъ, сказалъ ты…»

— Никакихъ, Джасперъ, здѣсь, по-крайней-мѣрѣ; я не берусь рѣшать, что бываетъ на морѣ. Къ-тому же, лодка легка и въ ней удобно плыть по теченію, а движеніе не утомитъ нѣжныхъ членовъ дочери сержанта. Съ другой стороны, рѣка не имѣетъ никакого покрова, кромѣ небеснаго свода; рифтъ трудно пройдти даже и днемъ — а отсюда по водѣ еще шесть добрыхъ миль до гарнизона. Замѣтьте еще, что слѣдъ, совсѣмъ нелегко отъискивать въ лѣсахъ ночью… Я, право, въ затрудненіи, Джасперъ, какой подать совѣтъ въ этомъ случаѣ.

— «Что, если мы съ Змѣемъ пустимся вплавь за другою лодкою и притащимъ ее сюда? Кажется, на водѣ мы будемъ безопаснѣе.»

— Разумѣется! Но это надобно сдѣлать, когда еще немного стемнѣетъ. Да, да, взявъ въ соображеніе дочь сержанта и ея полъ, какъ-то соглашаешься, что это будетъ всего вѣрнѣе. Не будь съ нами женщины, — для людей сильныхъ и храбрыхъ было бы удовольствіе въ родѣ охоты играть въ прятки съ гадинами, которыя на томъ берегу. Итакъ, Джасперъ, — продолжалъ Путеводитель, въ характерѣ котораго не было ни малѣйшаго военнаго тщеславія, ни театральныхъ выходокъ: — возмешься ли ты привести сюда лодку?

— «Я возмусь за все, что послужить къ пользѣ Мабели.»

— Это благородно и, думаю, это въ твоемъ характерѣ. Великій-Змѣй, который ужь почти раздѣлся до нага, можетъ пособить тебѣ. Добывъ лодку, мы, между-прочимъ, отнимемъ средство у этихъ чертей вредить намъ.

Согласившись такимъ-образомъ, начали готовиться къ исполненію плана, который вдругъ былъ остановленъ. Ночныя тѣни быстро спустились на лѣсъ, и когда все было изготовлено, невозможно сдѣлалось уже отличатъ ни одного предмета на противоположномъ берегу. Медлить было невозможно, ибо хитрые Индійцы могли изобрѣсти разные способы, чтобы переплыть такую неширокую рѣку и замедлить отплытіе Патфайндера. Въ ту минуту, когда Джасперъ и Делаваръ входили въ лодку, Путеводитель пошелъ къ мѣсту убѣжища Мабели и сказалъ ей, чтобы она отправилась съ дядею по теченію рѣки до быстрины; потомъ вошелъ въ оставленную для него лодку, чтобы поплыть туда же.

Сдѣлавъ все это безъ затрудненій, онъ причалилъ лодку къ берегу. Мабель и дядя ея вошли въ лодку, заняли въ ней обыкновенныя мѣста свои, а Патфайндеръ, стоя на кормѣ, держалъ сукъ дерева, боясь, чтобы лодка не была увлечена силою потока. Протекла минута мучительнаго безпокойства, покуда они ожидали слѣдствій смѣлаго предпріятія двухъ товарищей своихъ.

Между-тѣмъ наши два искателя приключеній переплывали глубокій и быстрый каналъ, чтобы достигнуть вплавь до рифта, гдѣ они могли стать на землю… Эта половина ихъ предпріятія была скоро совершена, и Джасперъ съ Великимъ-Змѣемъ почувствовали въ одно время дно. Ставъ на ноги, они пошли рука-объ-руку медленно и съ величайшими предосторожностями въ ту сторону, гдѣ, по ихъ предположенію, находилась лодка. Но мракъ уже былъ такъ глубокъ, что зрѣніе не помогало имъ, и они принуждены были руководствоваться тѣмъ инстинктомъ, который указываетъ жителю лѣса дорогу послѣ заката солнечнаго, когда не видно ни одной звѣздочки на небѣ и когда все кажется хаосомъ непривыкшему къ лабиринту лѣсовъ. Въ такихъ обстоятельствахъ Джасперъ предоставилъ себя волѣ Могикана, который во своей опытности могъ служитъ лучшимъ путеводителемъ. Трудно однако было идти въ такой поздній часъ среди бунтующей стихіи и сохранить въ памяти всѣ подробности мѣстности. Когда они полагали, что достигли половины рѣки, оба берега исчезли передъ ними, они едва различали густыя и темныя массы этихъ береговъ, и только нѣкоторыя вершины деревьевъ слабо рисовались на горизонтѣ. Два раза путники должны были перемѣнить направленіе, потому-что неожиданно попадали въ глубину, а между тѣмъ знали, что лодка остановилась въ той части рифта, гдѣ вода была мельче. Руководствуясь такими открытіями, замѣнявшими для нихъ компасъ, она шли въ водѣ около четверти часа, на мало не приближаясь къ цѣла своего путешествія, и это время показалось молодому человѣку безконечнымъ. Въ ту минуту, когда Делаваръ остановился и предложилъ своему товарищу возвратиться къ землѣ, чтобы лучше удостовѣриться въ направленіи, которому должно было слѣдовать, они увидѣли человѣка, идущаго въ водѣ на разстояніи руки, и тотчасъ поняли, что Ирокезы рѣшилась на такое же предпріятіе, какъ и они.

«Минго!» сказалъ онъ на ухо Джасперу. «Великій-Змѣй покажетъ своему брату, что такое хитрость.» Молодой морякъ, замѣтивъ незнакомца, сей-часъ понялъ въ чемъ дѣло. Чувствуя, что ему надо во всемъ положиться на Могикана, онъ держался сзади, между-тѣмъ, какъ другъ его приближался къ той сторонѣ, куда скрылся Ирокезъ. Онъ скоро снова увидѣлъ его и сталъ приближаться къ нему по прямой линіи. Вода такъ страшно шумѣла въ этомъ мѣстѣ, что говорить можно было совершенно-безопасно, и вождь, обернувшись, сказалъ въ-торопяхъ своему товарищу:

«Положись на хитрость Великаго-Змѣя.»

— Гуфъ! закричалъ Ирокезъ, и потомъ прибавилъ на своемъ языкѣ: — Я нашелъ лодку, только мнѣ некому помочь. Поди за мною, и мы ее поднимемъ съ камня.

«Охотно!» отвѣчалъ Чингачгукъ, который зналъ ихъ языкъ: «веди насъ, мы пойдемъ за тобою.»

Ирокезъ не могъ разслышать ни голосъ, ни выговоръ среди шума буйнаго потока и шелъ впередъ, ничего не отвѣчая; наши пріятели слѣдовали за нимъ, и всѣ трое скоро подошли къ лодкѣ. Ирокезъ взялъ ее за одинъ конецъ, Джасперъ за другой, а Чингачгукъ въ срединѣ. Всего важнѣе было то, чтобы непріятель не замѣтилъ одного изъ новыхъ товарищей своихъ — бѣлаго, а это открытіе ему не трудно было сдѣлать, потому что Джасперъ большую часть своей одежды оставилъ на берегу.

— Поднимай! сказалъ Ирокезъ съ лаконизмомъ, такъ свойственнымъ Индійцамъ. И безъ большихъ усилій лодку приподняли, минуту держали на воздухѣ, чтобы вылить изъ нее воду и потомъ снова осторожно опустили на воду; однако всѣ трое еще продолжали ее придерживать, боясь, чтобы сила потока не увлекла ея. Ирокезъ, державшій лодку за носъ, тащилъ ее къ восточному берегу, къ тому мѣсту, гдѣ друзья ожидали его возвращенія.

Джасперъ и Делаваръ, догадываясь, что еще множество другихъ Ирокезовъ находится въ потокѣ, — ибо появленіе ихъ ни мало не удивило того, котораго они встрѣтили, — поняли необходимость вести себя какъ-можно-осторожнѣе. Люди менѣе смѣлые и рѣшительные побоялись бы отважиться попасть въ среду непріятелей; но они были недоступны страху, они сроднились съ опасностями и рѣшились бы еще на большія опасности, зная, какъ важно воспрепятствовать непріятелямъ овладѣть лодкою. Джасперъ думалъ или овладѣть ею, или изломать ее, — отъ этого зависѣла безопасность Мабели, — онъ досталъ свой ножъ, чтобы изрѣзать бока лодки, и такимъ-образомъ хоть на первую минуту сдѣлать ее негодною къ употребленію, еслибы что-нибудь заставило Могикана оставить ее въ рукахъ непріятеля.

Между-тѣмъ Ирокезъ, идя тихо въ водѣ, влекъ за собою лодку; два товарища слѣдовали за нимъ противъ воли. Чингачгукъ одинъ разъ поднялъ свой томагоукъ и уже готовъ былъ поразить имъ черепъ Индійца, ничего неподозрѣвавшаго, но онъ побоялся, что или крикъ умирающаго, или трупъ, который будетъ увлеченъ водою, подниметъ тревогу и, изъ благоразумія, перемѣнилъ свое намѣреніе. Черезъ минуту онъ началъ жалѣть о своей нерѣшимости, потому-что увидѣлъ еще четырехъ Ирокезовъ, подходившихъ къ нимъ и также занимавшихся отъискиваніемъ лодки.

Послѣ лаконическаго восклицанія, которымъ обыкновенно дикіе выражаютъ свое удовольствіе, всѣ они устремились къ лодкѣ, нужной имъ и для нападенія на непріятеля и для обезпеченія своего отступленія. Неожиданное умноженіе числа Ирокезовъ доставило имъ столь значительный перевѣсъ, что въ эту минуту хитрость и быстрота Великаго Змѣя были безполезны. Пять Ирокезовъ, отлично-свѣдущихъ въ своемъ дѣлѣ, употребляли всѣ свои усилія, чтобы достичь до своего берега, не останавливаясь и не произнося ни одного слова. Они вознамѣрились взять весла, которыми запаслись заблаговременно, и посадить на лодку трехъ или четырехъ воиновъ съ ружьями и съ пороховымъ запасомъ, ибо только одна трудность перенесть эти вещи, не замочивъ ихъ, препятствовала имъ переплыть рѣку, когда стемнѣло.

Этотъ небольшой отрядъ, состоявшій изъ друзей и враговъ, достигъ такимъ-образомъ восточнаго берега быстрины, гдѣ вода, какъ и у быстрины западнаго берега, чрезвычайно-глубока, оть-чего надобно было пуститься вплавь… Здѣсь на минуту остановились они, чтобы рѣшить, какимъ-образомъ довести лодку до берета. Одинъ изъ четырехъ прибывшихъ Ирокезовъ былъ «вождь», — и уваженіе, которое обыкновенно питаютъ американскіе Индійцы къ достоинству, опытности и званію «вождя», — заставило всѣхъ ихъ молчать въ ожиданіи его слова.

Отсрочка эта только еще увеличила бѣдственность двухъ друзей, въ особенности Джаспера, подвергая ихъ большей опасности быть открытыми. Джасперъ изъ предосторожности бросилъ свою шапку на дно лодки, и какъ на немъ не было ни верхняго платья, ни рубашки, то могло показаться вѣроятнымъ, что онъ не будетъ узнанъ. Къ этому еще много способствовало и то, что всѣ Ирокезы были впереди, обращенные лицомъ къ рѣкѣ, а онъ стоялъ за кормою, которая могла скрывать его отъ непріятеля. — Не таково было положеніе Чингачгука: онъ находился въ самой серединѣ смертельныхъ враговъ своихъ; но всѣ его чувства были насторожѣ, и онъ готовъ, былъ въ-минуту ускользнуть и нанесть ударъ, еслибы представился случай. Остерегаясь оборачиваться, чтобы не замѣтили его стоявшіе сзади, онъ выжидалъ съ неистощимымъ терпѣніемъ Индійца минуты дѣйствія.

— Пусть всѣ молодые люди мои, изключая двухъ, изъ котоярыхъ каждый станетъ по концамъ лодки, переправятся вплавь и приготовятъ оружіе, — сказалъ ирокезскій вождь, а остальные два пусть толкаютъ лодку.

Индійцы повиновались въ молчаніи, оставивъ Джаспера сзади лодки, а Ирокеза, ее нашедшаго, впереди. Чингачгукъ такъ глубоко погрузился въ воду, что другіе прошедшіе мимо его, совершенно его не замѣтили. Шумъ пловцовъ, движеніе ихъ рукъ, взыванье другъ къ другу обнаружили скоро, что четыре Индійца, присоединившіеся къ первому, были уже въ каналѣ. Лишь только Великій-Змѣй убѣдился въ томъ, — онъ тотчасъ поднялъ голову, расположился по прежнему, и подумалъ, что минута дѣйствовать наступила.

Еслибы на мѣстѣ стараго воина былъ человѣкъ менѣе его привыкшій повелѣвать самимъ-собою, то онъ вѣрно бы тотчасъ нанесъ ударъ, такъ давно обдуманный. Но Могиканъ полагалъ, что онъ можетъ еще оставить Ирокезовъ въ быстринѣ и не хотѣлъ жертвовать чѣмъ-нибудь безъ крайней необходимости. Онъ допустилъ Индійца, находившагося впереди лодки, втащить ее въ глубь и они всѣ трое поплыли къ восточному берегу. Когда же Чингачгукъ и Джасперъ доплыли до мѣста, гдѣ сила потока гораздо-значительнѣе, они, вмѣсто того, чтобы заставить лодку перерѣзать этотъ потокъ въ прямомъ направленіи, старались, чтобы она описала кривую линію и черезъ это замедлила ходъ свой… Разумѣется, это сдѣлано было не вдругъ, не съ торопливостію человѣка образованнаго, который вздумалъ бы прибѣгнуть къ подобной хитрости; — на противъ, со всевозможною медленностію и осторожностію, чтобы обмануть Ирокеза, стоявшаго впереди, заставивъ его подумать, что они борятся съ буйствомъ потока. Во время этого манёвра лодка, плывшая по теченію, черезъ минуту достигла самаго глубокаго мѣста на берегу потока. Тогда Ирокезъ замѣтилъ, что должна быть какая-нибудь особенная причина, замедляющая ходъ лодки. Онъ вдругъ обернулся и увидѣлъ, что причиною этого сопротивленія были два товарища его.

Привычка, иногда замѣняющая вторую натуру, указала Ирокезу, что онъ былъ одинъ съ двумя непріятелями. Съ быстротой разсѣкая воду, онъ схватилъ одною рукою за горло Чингачгука; и два Индійца, оставивъ лодку, вцѣпились одинъ въ другаго, какъ тигры. Во мракѣ, окруженные стихіею, страшною для человѣка, когда онъ въ борьбѣ съ непріятелемъ, они забыли все, кромѣ взаимной вражды своей и желанія восторжествовать другъ надъ другомъ.

Джасперъ остался послѣ сего полнымъ хозяиномъ лодки, которая летѣла по водѣ, какъ перо по вѣтру. Первою мыслію его было пуститься вплавь на помощь къ Могикану, но вспомнивъ о необходимости завладѣть лодкою, онъ, не смотря на слышимое имъ тяжелое дыханіе двухъ воиновъ, старавшихся задушить другъ друга, направилъ лодку со всею быстротою къ западному берегу и скоро достигъ до него. Онъ недолго отъискивалъ друзей своихъ, надѣлъ свое платье и разсказалъ потомъ въ короткихъ словахъ все произшедшее.

Глубокая тишина послѣдовала за этимъ разсказомъ. Каждый слушалъ со вниманіемъ, въ надеждѣ услышать какой-либо звукъ, долженствовавшій возвѣстить слѣдствіе борьбы между двумя Индійцами, если она еще не была окончена, — но ничего не слышалось, кромѣ однообразнаго и немолчнаго рева потока. Дикіе, находившіеся на противоположномъ берегу, хранили мертвое молчаніе.

— Возьми это весло, Джасперъ, — сказалъ Патфайндеръ спокойно, но голосомъ звучавшимъ какъ-то грустнѣе обыкновеннаго: — неблагоразумно оставаться долѣе.

«Но Змѣй?»

— Теперь онъ въ рукахъ Великаго Духа, какъ говоритъ онъ. Останется ли онъ живъ, или умретъ, то и другое будетъ по назначенію Провидѣнія. Мы для-него ничего не можемъ сдѣлать, а сами погибнемъ, если сложимъ руки, какъ бабы, да станемъ болтать о своемъ горѣ. Ночь драгоцѣнна для насъ, и…

Пронзительный и долгій крикъ раздался съ другаго берега и прервалъ рѣчь Путеводителя.

— Что значитъ этотъ вопль? спросилъ Капъ… Онъ походитъ больше на адскій крикъ дьяволовъ; ужь вѣрно эти крики выходятъ не изъ человѣческаго я христіанскаго горла.

«Они не христіане и не желаютъ быть ими; но, называя ихъ дьяволами, вы также ошибаетесь. — Это крики радости, возвѣщающіе ихъ побѣду. Нѣтъ сомнѣнія, что тѣло Великаго Змѣя, живое или мертвое, въ ихъ рукахъ.»

— А мы!.. воскликнулъ Джасперъ, великодушно упрекая самого-себя въ эту минуту при мысли, что такого несчастія не случилось бы съ его товарищемъ, еслибъ онъ не покинулъ его.

«Мы ничѣмъ, любезный, не поможемъ теперь вождю; надобно намъ самимъ какъ-можно-скорѣй убираться отсюда.»

— Какъ? не сдѣлавъ ни малѣйшаго усилія къ его спасенію? Даже не узнавъ, живъ ли онъ?

— «Джасперъ говорить правду» сказала Мабель задыхающимся я трепещущимъ голосомъ. — «Я, право, не боюсь, дядюшка, и охотно останусь здѣсь до-тѣхъ-поръ, покуда мы узнаемъ, что сдѣлалось съ нашимъ другомъ.»

«Что жь! это, кажется, разсудительно, Патфайндеръ» сказалъ Капъ: «истинный морякъ никогда не покидаетъ своего товарища, и, признаюсь, я очень-радъ, что такое благородное чувство нечуждо плавателямъ прѣсноводнымъ.»

— Ахъ! замѣтилъ Путеводитель съ нетерпѣніемъ, толкая лодку въ глубь: — вы ничего не подозрѣваете и ничего не боитесь. Если вамъ дорога жизнь, то думайте о томъ только, чтобы достигнуть крѣпости, и оставьте Могикана на волю Провидѣнія. Что дѣлать? Лань, которая часто ходитъ лизать соленыя земли (lick), наконецъ попадается въ руки охотника.

ГЛАВА VII.

«Такъ это-то Ярроу? Такъ это тѣ быстрыя воды, что такъ живо и картинно представлялись моему воображенію, — и все это былъ только сонъ, образъ, мелькнувшій и исчезнувшій? О, зачѣмъ нѣтъ близь меня какого-нибудь менстреля? Веселые звуки арфы его нарушили бы эту тишину въ воздухѣ, которая подавляетъ грустію сердце мое!» Вордсвортъ.

Чудно-хороша была эта сцена. Лодка двинулась, — и въ ту минуту великодушная и пламенная Мабель почувствовала, что кровь стала быстрѣе обращаться въ ея жилахъ и выступала на щекахъ ея. Тучи разсѣялись, туманъ рѣдѣлъ; но лѣса, покрывавшіе берега рѣки, деревья, далеко распростиравшіяся надъ русломъ Освего, придавали такую мрачность рѣчнымъ окраинамъ, что бѣглецы, казалось, никакъ не могли быть открытыми. Впрочемъ, они сами совсѣмъ не почитали себя внѣ опасности, и Джасперъ, начинавшій страшиться за Мабель, обращалъ кругомъ себя безпокойные взоры при каждомъ необычайномъ звукѣ, выходившемъ изъ глубины лѣса. Онъ тихо и съ большими предосторожностями дѣйствовалъ веслами, ибо малѣйшій шумъ посреди ночнаго безмолвія и въ такомъ мѣстѣ могъ измѣнить имъ и тотчасъ дойдти до бдительныхъ ушей Ирокезовъ.

Такія обстоятельства внушали еще больше участія къ положенію Мабели: то были самыя тревожныя минуты въ ея жизни. Пылкая, увѣренная въ самой-себѣ, подкрѣпляемая гордою мыслію, что она дочь воина, Мабель не поддавалась вліянію страха; однакожь сердце ея билось гораздо-сильнѣе обыкновеннаго, и ея прекрасные голубые глаза выражали рѣшимость, хотя выраженіе ихъ въ темнотѣ никѣмъ не было замѣчено. Все это вмѣстѣ придавало какую-то возвышенность этой сценѣ и ночнымъ приключеніямъ.

— Мабель! — сказалъ Джасперъ тихимъ голосомъ, когда обѣ лодки были такъ близко другъ отъ друга, что онъ могъ дотронуться рукою до той, въ которой сидѣла она: — я увѣренъ, что вы не боитесь, и вполнѣ положились на наши попеченія и на нашу рѣшимость защищать васъ?

«Вы знаете, Джасперъ Уэстернъ, что я дочь воина и должна бы была покраснѣть отъ стыда, если бы созналась въ страхѣ.»

— Положитесь на меня и на всѣхъ насъ. Вашъ дядюшка, Патфайндеръ, Могиканъ, если бъ несчастный былъ съ нами, и я, — мы рѣшились на все для вашего спасенія.

«Я вѣрю вамъ, Джасперъ» отвѣчала Мабель, и въ эту минуту рука ея безсознательно играла въ водѣ. «Я знаю, что дядюшка меня любитъ, и что онъ всегда прежде подумаетъ обо мнѣ, а потомъ о себѣ, — вѣрю также, что вы, друзья отца моего, не оставите безъ помощи его дочери. Не воображайте же, чтобы я была такъ слаба. Какъ горожанка, можетъ-статься, я расположена видѣть опасность тамъ, гдѣ ея нѣтъ; но, Джасперъ, даю вамъ слово, что я моей глупой боязнью не помѣшаю вамъ исполнять вашу обязанность.»

— Дочь сержанта права, сказалъ Патфайндеръ. Она достойна имѣть такого храбраго отца, какъ Томъ Дунгамъ. Ахъ, сколько разъ, бывало, мы вдвоемъ съ отцомъ вашимъ, вотъ точно въ такую же темную ночь, какъ теперь, поддразниваемъ непріятеля со всѣхъ сторонъ, ежеминутно подвергаясь опасности попасть въ засаду! Я былъ возлѣ него въ ту минуту, какъ его ранили въ плечо. Когда увидите его, онъ разскажетъ вамъ, какъ мы успѣли переплыть рѣку, бывшую позади насъ, и какимъ-образомъ онъ сберегъ свои волосы.

«Я знаю это произшествіе» отвѣчала Мабель съ такою твердостію, которая, можетъ-быть, не совсѣмъ гармонировала съ ихъ положеніемъ. «Онъ мнѣ писалъ объ этомъ, и я благодарю васъ отъ всего моего сердца за услугу, которую высказали отцу моему. Богъ наградитъ васъ за это, — вы можете требовать, что вамъ угодно отъ дочери Дунгама.»

— Да, да, такъ всегда говорятъ всѣ добрыя дѣвушки… Нѣкоторыхъ изъ нихъ я самъ видѣлъ, а о другихъ слыхалъ. Сержантъ разсказывалъ мнѣ о своей молодости, и о томъ, какимъ-образомъ онъ влюбился въ вашу матушку, какія были при этомъ препятствія и непріятности, и какъ онъ наконецъ одолѣлъ ихъ.

«Матушка жила такъ немного, что не успѣла вознаградить его за всѣ страданія, перенесенныя имъ для полученія руки ея…» И губы Мабели дрожали, когда она произносила это.

— Именно такъ. Благородный сержантъ ничего не скрывалъ отъ меня; старѣе меня годами, онъ во время нашихъ наѣздовъ считалъ меня какъ-бы своимъ сыномъ.

«А можетъ-быть, онъ и былъ бы радъ, если бы ты въ-самомъ-дѣлѣ былъ его сыномъ» сказалъ Джасперъ голосомъ, вовсе несоотвѣтствовавшимъ этой шуткѣ.

— Что жь, еслибы и такъ, Прѣсная-Вода. Я думаю, тутъ не было бы ничего дурнаго?.. Онъ знаетъ, что я кое-что значу, когда приходится разъискивать слѣдъ, и онъ видѣлъ меня лицомъ-къ-лицу съ Французами. Я иногда думалъ, что всѣ мы непремѣнно должны жениться, отъ-того, что человѣкъ постоянно-живущіий въ лѣсу и только гоняющійся за звѣрьми да непріятелями, какъ ни говори, а теряетъ что-нибудь изъ своихъ природныхъ свойствъ.

«Послѣ всего, что теперь вижу» замѣтила Мабель: «я нахожу, что долго-живущіе въ лѣсахъ не имѣютъ ни пороковъ, ни лицемѣрія городскихъ жителей.»

— Трудно, Мабель, жить всегда предъ лицомъ Божіимъ, и не чувствовать его благости. Я присутствовалъ при богослуженіи въ крѣпостяхъ, и всячески старался, какъ слѣдуетъ доброму солдату, усердно молиться вмѣстѣ съ другими… Вы знаете, что хотя я собственно и не въ службѣ короля, но не разъ таки-сражался за него… Такъ я говорю, что я хотѣлъ молиться такъ же усердно, какъ молился весь гарнизонъ, — но что жь? Я не могъ породить въ себѣ, какъ ни усиливался, того торжественнаго чувства, которое ощущаю въ лѣсу. Тамъ я одинъ съ Богомъ. Тамъ, мнѣ кажется, я стою передъ нимъ лицомъ-къ-лицу; все окружающее меня свѣжо и дѣвственно, какъ въ минуту созданія; тамъ нѣтъ ни формъ, ни уставовъ, охлаждающихъ сердце. Да, лѣса — вотъ истинный храмъ его, тамъ окриляются мысли и могутъ возноситься даже выше облаковъ.

«Правда ваша, Патфайндеръ» сказалъ Капъ: «и это очень-хорошо понимаютъ живущіе въ уединеніи. Отъ-чего, на-примѣръ, всѣ моряки вообще такъ набожны, такъ совѣстливы въ дѣлахъ своихъ? Отътого, что они по-большой-части все наединѣ съ Провидѣніемъ, не имѣютъ никакихъ сношеній съ мірскими треволненіями. Бывало, стоишь въ звѣздную ночь на вахтѣ, или подъ экваторомъ, или на Южномъ Океанѣ, ну вотъ такъ и чувствуешь, въ эти минуты, какъ совѣсть очищается. Именно, еще только въ лѣсу или на морѣ можно найдти человѣка истинно-богомольнаго.»

— Я думала, дядюшка, что моряковъ вообще считаютъ не очень-религіозными?

«Адская клевета, племянница! Спроси-ка у моряка его задушевное мнѣніе о вашихъ жителяхъ суши, о проповѣдникахъ и другихъ, и ты отъ него узнаешь этотъ вопросъ съ другой стороны… Ни на кого такъ жестоко не клеветали, какъ на моряковъ въ этомъ случаѣ, и все за то только, что они не остаются на землѣ, чтобы защищаться отъ этихъ клеветъ, да не платятъ церковныхъ требъ. Можетъ-статься, они не такъ сильны въ нѣкоторыхъ церковныхъ уставахъ, но что касается до существеннаго въ христіанствѣ, такъ ужь морякъ перещеголяетъ въ этомъ вашихъ земляныхъ-то господчиковъ.»

— Можетъ-быть, мэстэръ Капъ, замѣтилъ Патфайндеръ: — во всемъ этомъ есть и правда. Мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, не нужно ни грома, ни молніи, чтобы вспоминать о Богѣ. Никогда въ смутахъ и скорбяхъ моихъ живѣе не помышляю я о его щедротахъ, какъ въ тихій день, такъ торжественный и безмятежный въ лѣсу. Тогда я слышу голосъ Его и въ трескѣ засохшей вѣтви, и въ пѣніи птицы и еще лучше чѣмъ въ бурѣ и ураганѣ. Что ты объ этомъ скажешь, Джасперъ? Ты вѣдь такъ же хорошо извѣдалъ бури, какъ и мэстэръ Капъ, и долженъ-таки кое-что знать о впечатлѣніяхъ, которыя онѣ производятъ.

«Я думаю, что я еще слишкомъ-молодъ и неопытенъ, потому и не могу разсуждать о такомъ предметѣ» отвѣчалъ Джасперъ съ скромностію.

— «Но у васъ есть чувства» съ живостію замѣтила Мабель: «вы не можете, — никто не можетъ жить среди такихъ явленій, не возлагая полнаго упованія на Создателя.»

«Я не стану охуждать своего воспитанія, говоря, что такія мысли совсѣмъ не приходятъ мнѣ въ голову; но мнѣ кажется, это случается со мною не такъ часто, какъ бы надобно было.»

— Прѣсная-Вода! съ видомъ сожалѣнія произнесъ Капъ. — Ты однако не очень слушай этого молодчика, Мабель. — Прѣсная-Вода! Васъ вѣдь, кажется, мэстэръ Джасперъ, такъ называютъ? Не правда ли, Eau-de-vie?

«Eau-douce» спокойно отвѣчалъ Джасперъ, который, плавая по озеру, научился по-французски и узналъ разныя нарѣчія индійскаго языка. «Это французское прозваніе дали мнѣ Ирокезы, чтобы отличить меня отъ другихъ товарищей моихъ, плававшихъ на морѣ и разсказывавшихъ Индійцамъ исторію про ихъ великія озера соленой воды.»

— И прекрасное дѣло! Осмѣлюсь замѣтить, что они не дѣлали этими разсказами никакого вреда дикимъ. Если не образовывали ихъ, за то и не погружали въ большее невѣжество. Да, да, Eau-douce — по настоящему, бѣлая водка, которая, право, никуда негодна и можетъ смѣло назваться deuce^[11], потому-что это самый дьявольскій напитокъ.

«Eau-douce значитъ сладкая вода, то-есть пріятный напитокъ; этими же словами Французы называютъ и прѣсную воду (freshwater)», отвѣчалъ Джасперъ, немного-оскорбленный такимъ объясненіемъ своего прозвища, не смотря на то, что Капъ былъ дядя Мабели.

— Да какъ же, чортъ ихъ возьми, они дѣлаютъ воду изъ Eau-douce, когда это значить по-французски «водка»? Это, можетъ, на томъ французскомъ языкѣ, на которомъ говорятъ здѣсь у васъ, а не въ Бэрду^[12] и не въ другихъ французскихъ гаваняхъ? Eau — у моряковъ всегда значитъ водка, а Eau-de-vie — водка самаго лучшаго сорта. Я не упрекаю васъ за это невѣжество, молодой человѣкъ: что дѣлать, въ вашемъ положеніи это очень-натурально! Вотъ если бы вы, на-примѣръ, возвратились со мною назадъ, да исплавали бы разъ или два по Атлантическому Океану, то это было бы чрезвычайно-полезно вамъ для будущаго. Тогда бы и Мабель и другія молодыя дѣвушки, живущія у моря, получили бы объ васъ лучшее мнѣніе, особенно, когда бы вы сравнялись годами съ деревьями этого лѣса.

"Нѣтъ, нѣтъ, « сказалъ Путеводитель: „могу васъ увѣрить, что въ этой странѣ у Джаспера нѣтъ недостатка въ друзьяхъ. Видѣть свѣтъ и его обычаи полезно было бы для него, какъ и для всякаго другаго; но если онъ и безвыѣздно пробудетъ съ нами, мы все-таки будемъ не меньше уважать его. Eau-douce, или Eau-devie, какъ хотите называйте его, онъ храбрый молодой человѣкъ, на котораго можно положиться, и я всегда сплю мертвымъ сномъ, когда онъ на стражѣ, потому-что увѣренъ въ немъ, какъ въ самомъ-себѣ. Это мое глубокое убѣжденіе. И вѣрно дочь сержанта (онъ обратился къ ней) не думаетъ также, чтобы Джасперу нужно было непремѣнно побывать на морѣ для пріобрѣтенія уваженія другихъ.“

Мабель ничего не отвѣчала на это и невольно обернулась къ западному берегу, хотя это движеніе было напрасно, потому-что темнота совершенно и безъ того скрывала лицо ея. Но Джасперу хотѣлось непремѣнно объясниться. Его гордость возмущалась при мысли, что онъ не можетъ возбуждать къ себѣ уваженіе своихъ товарищей, или заслуживать вниманіе молодыхъ дѣвушекъ одинаковаго съ нимъ званія. При всемъ томъ, онъ не хотѣлъ сказать дядѣ Мабели ничего такого, что бы могло показаться ему непріятнымъ, и эта власть, которую онъ имѣлъ надъ самимь-собою, дѣлала ему еще болѣе чести, нежели его скромность и живость.

— Я не хвалюсь тѣмъ, чего не знаю, сказалъ онъ: и охотно признаюсь, что не знаю ни океана, ни мореплаванія; мы плаваемъ на нашихъ озерахъ съ помощію звѣздъ и компаса, переходя отъ мыса къ мысу, не имѣя надобности прибѣгать къ цифрамъ и вычисленіямъ. Но мы имѣемъ также своего рода притязанія, какъ я часто слышалъ отъ людей, проведшихъ многіе годы на океанѣ. У насъ всегда земля въ виду, очень-часто она близка подъ вѣтромъ, а это образуетъ хорошихъ моряковъ, какъ я слышалъ. Порывы нашего вѣтра такъ внезапны и сильны, что намъ должно безпрестанно укрываться въ гаваняхъ.

„А вы употребляете лоты?“ спросилъ Капъ.

— Лотъ не помогаетъ намъ, и мы рѣдко его бросаемъ.

„Въ открытомъ морѣ?..“

— Я никогда не бывалъ въ открытомъ морѣ — и потому не знаю…

„Чортъ возьми, молодой человѣкъ! вы не имѣете ни малѣйшаго права быть морякомъ. Слыхано-ли, чортъ возьми, чтобы морякъ не зналъ, что такое открытое море.“

— Я не имѣю претензіи ни на какое особенное знаніе…

— „Кромѣ переправъ черезъ водопады и рифты, Джасперъ. Въ этомъ случаѣ, мэстэръ Капъ, вы вѣрно согласитесь, что онъ не безъ достоинствъ. По-моему, каждаго должно порицать или уважать, смотря по его способностямъ. Если мэстэръ Капъ совершенно-безполезенъ въ случаѣ переправы черезъ водопадъ Освего, то я знаю, что онъ становится человѣкомъ чрезвычайно-нужнымъ на открытомъ морѣ, и если Джасперъ безполезенъ въ семъ послѣднемь случаѣ, то у него вѣрный взглядъ и твердая рука, когда приходится переправляться черезъ водопадъ.“

— Но Джасперъ точно также полезенъ и на открытомъ морѣ! возкликнула Мабель среди торжественнаго молчанія этой сцены такимъ выразительнымъ голосомъ, что всѣ присутствовавшіе вздрогнули. — Я хочу сказать, прибавила она, что нельзя быть безполезнымъ тамъ, когда приносишь такую пользу здѣсь; хотя я понимаю, что мэстэръ Джасперъ не такъ свѣдущъ въ корабельномъ искусствѣ, какъ дядюшка.

„Да, поддерживайте другъ друга въ своемъ невѣжествѣ!“ сказалъ Капъ съ насмѣшкою: „мы, моряки, такъ всегда бываемъ поглощаемы этимъ многолюдствомъ, когда находимся на землѣ, что, признаться, рѣдко отдаютъ намъ должную справедливость. Когда же дѣло дойдетъ до того, чтобъ защищать васъ, или переносить ваши товары, — тогда всѣ сломя голову бѣгутъ за нами.“

— Но, дядюшка, обитатели суши не осаждаютъ нашихъ береговъ и моряки сражаются только съ моряками.

„Экое невѣжество! Да гдѣ же всѣ эти непріятели, приплывшіе въ нашу землю, Французы и Англичане? Гдѣ они, позвольте спросить васъ, племянница?“

— Въ-самомъ-дѣлѣ, гдѣ же они? воскликнулъ Патфайндеръ. Объ этомъ никто не знаетъ лучше насъ, обитателей лѣсовъ, мэстэръ Капъ. Часто отъискивалъ я тотъ путь, по которому шли они, потому-что этотъ путь былъ усѣянъ ихъ костями, обмытыми дождемъ, и много лѣтъ спустя, когда уже память и о непріятеляхъ и о ихъ гордости исчезла, я находилъ слѣды ихъ по могильнымъ насыпямъ. Генералы и солдаты, всѣ они равно разбросаны въ этой землѣ, какъ доказательство, что такое люди, живущіе для одной славы и мучимые желаніемъ быть выше себѣ подобныхъ.

„Должно признаться, мэстэръ Патфайндеръ, что — вы, человѣкъ, живущій ружьемъ, дышащій порохомъ и выходящій изъ своего убѣжища только для преслѣдованія непріятеля, — вы что-то ужь черезъ-чурь умно и выше своего званія изволите разсуждать.“

— Если вы полагаете, что я провожу всю жизнь въ войнѣ съ себѣ подобными, то вы не знаете ни меня, ни моей жизни. Пограничный обитатель лѣсовъ долженъ быть готовъ на все, что можетъ случиться вокругъ него. Я не подвергаюсь никакой отвѣтственности въ такомъ случаѣ, потому-что я простой путеводитель, стрѣлокъ безъ всякой власти. Моя же настоящая обязанность охотиться для арміи и во время войны и во время мира, хотя я собственно состою при одномъ офицерѣ, находящемся теперь въ поселеніяхъ, куда я за нимъ никогда не послѣдую. Все-таки мнѣ, какъ и всякому другому, не слѣдуетъ убѣгать непріятеля; что же касается до Минго, то я смотрю на него, какъ на змѣю, то-есть, какъ на созданіе, которое должно раздавить ногою при удобномъ случаѣ.

„Очень-хорошо, очень-хорошо; я ошибся въ вашемъ промыслѣ. Я думалъ, что ваши занятія такъ же регулярны, какъ занятія корабельнаго пушкаря. Вотъ мой зять: онъ солдатъ съ 16-ти-лѣтняго возраста и воображаетъ, что его званіе во всѣхъ отношеніяхъ такъ же достойно уваженія, какъ званіе моряка… Ну, да объ этомъ съ нимъ и спорить не стоитъ.“

— „Да, батюшка увѣренъ въ томъ, что званіе воина благородно“ сказала Мабель: „отецъ его сдѣлался солдатомъ еще моложе его.“

— Точно, сказалъ Патфайндеръ: у сержанта натура воинственная, и онъ смотритъ на всѣ произшествія здѣшняго міра черезъ дуло ружья своего. Онъ предпочитаетъ королевское ружье вотъ такому длинному ружью. Привычка порождаетъ въ человѣкѣ такіе предразсудки, — и это, можетъ-быть, самый общій недостатокъ человѣческой природы.

„На землѣ, пожалуй и такъ, возразилъ Капъ. Правду сказать, всякій разъ, возвращаясь изъ путешествія, я замѣчалъ то же самое. Вотъ и въ послѣдній разъ, — въ Нью-Йоркѣ, я едва могъ отъискать одного человѣка одинаковаго со мною образа мыслей. Всѣ, которые мнѣ попадались, казалось, только обращали мысли свои въ ту сторону, откуда дулъ вѣтеръ, отклоняясь только для-того, чтобы какъ-можно-скорѣе поворотить оверштагъ и идти бейдевиндъ на другой галсъ.“

— Понимаете ли вы это, Джасперъ? спросила Мабель въ полголоса, обращаясь съ улыбкою къ молодому человѣку, который такъ близко держалъ свою лодку, что былъ почти возлѣ нея.

— „Разница очень-невелика между прѣсной и соленой водой — и мы легко можемъ понимать другъ друга. Понимать же языкъ своего званія, Мабель, вовсе немудрено.“

„Даже религія“ продолжалъ Капъ: „ошвартовлена не тамъ, гдѣ она была въ моей молодости. И на нее смотрятъ, какъ на все остальное, и съ ней обращаются съ такимъ же небреженіемъ, какъ во время хода корабля со снастями. Чго же мудренаго послѣ этого, что снасти скоро спутываются? Все, кажется, измѣнилось, кромѣ компаса, да, впрочемъ, даже и тотъ имѣетъ свои измѣненія.“

— А я думалъ, что религія и компасъ неизмѣняемы! сказалъ Патфайндеръ.

„Да, только на морѣ. Религія на морѣ и теперь та же самая, что была въ ту минуту, когда я первый разъ выпачкалъ руки въ смолѣ. Всякій, имѣющій въ душѣ страхъ Божій, не станетъ спорить объ этомъ. На кораблѣ она рѣшительно не подвергалась ни малѣйшей перемѣнѣ съ самаго вступленія моего въ морскую службу, а на землѣ! ужасъ какъ измѣнилась. — Честію увѣряю васъ, мэстэръ Патфайндеръ, что не найдешь человѣка, — я говорю только, разумѣется, о жителяхъ суши, — не найдешь изъ нихъ человѣка, который бы разсматривалъ этотъ предметъ теперь такъ же, какъ, на-примѣръ, хоть чётыре года назадъ.“,

— А между-тѣмъ Богъ не измѣнился; творенія его не измѣнились; его святое слово не измѣнилось; кажется и тѣмъ, которые должны чествовать и благословлять его имя, не слѣдовало бы также измѣняться.

„Хуже этого невозможно ничего сказать о землѣ. Вотъ видите ли, хоть воздухъ на землѣ и густъ, а на ней вѣчно все въ непрерывномъ движеніи. Посадите ли вы дерево и потомъ года на три куда-нибудь отправитесь, — возвратитесь — вы ужь не узнаете этого дерева. Города ростутъ, являются новыя улицы, украшаются набережныя, словомъ, на землѣ безпрестанныя перемѣны. Корабль же совсѣмъ другое: онъ возвращается изъ Восточной-Индіи точно такимъ же, какимъ и отправился туда, не смотря ни на порчи свои, ни на разныя морскія приключенія.“

— Это, къ-сожалѣнію, правда, мэстэръ Капъ; всѣ эти такъ называемыя улучшенія только изпортили наружную красоту земли. Ежедневно разрушаются и уничтожаются дивныя творенія Божіи, и рука человѣка презрительно возстаетъ противъ Его всемогущей воли. Говорятъ, что на югѣ и на западѣ большихъ озеръ есть уже страшные признаки будущихъ переворотовъ; но я въ тѣхъ странахъ не бывалъ еще.

— „Что же это такое?“ спросилъ Джасперъ.

— Я говорю о тѣхъ мѣстахъ, ознаменованныхъ гнѣвомъ Божіимъ, и, можетъ-быть, именно для того и назначенныхъ, чтобы дать торжественный урокъ безумцамъ-опустошителямъ этой страны. Эти мѣста называютъ степями, — и я слышалъ отъ многихъ очень-честныхъ Делаваровъ, съ которыми не былъ знакомъ прежде, что гнѣвъ Божій до того тяготѣетъ на этихъ обширныхъ земляхъ, что на нихъ не встрѣтишь ни одного деревца. Это грозный бичъ, наказующій безвинную землю, и вѣроятно съ тою цѣлію, чтобы показать, какія страшныя слѣдствія рождаются отъ безумнаго желанія разрушать.»

— «Однакожь я знавалъ многихъ поселенцевъ, очень-любившихъ эти земли безъ деревьевъ, потому-что онѣ не требуютъ удобренія. Ты любишь хлѣбъ, Патфайндеръ, а вѣдь хлѣбъ не ростетъ въ тѣни.»

— А честность, а любовь къ Богу, а простыя желанія ростуть, Джасперъ. Вотъ и самъ мэстэръ Капъ скажетъ тебѣ, что пространство земли безъ деревьевъ походитъ на пустынный островъ.

«По-моему» сказалъ "Капъ: «и пустынные острова не совсѣмъ безполезны, да и равнины безъ деревьевъ очень-недурны. Вѣдь человѣку даны глаза для-того, чтобы видѣть, а солнце, чтобъ свѣтить ему. Такъ ли?… И я думаю, что дерево только и годно для постройки судовъ, да иногда для выстройки дома.»

Путеводитель ничего не отвѣчалъ на это замѣчаніе; изъ груди его вырвался глухой звукъ, послѣ чего товарищи его смолкли и тишина водворилась. Въ-продолженіе того времени, какъ мы передавали читателямъ только-что-приведенный нами разговоръ, произходившій въ-полголоса, лодки мало-по-малу вошли въ быстрину близь западнаго берега, ибо весла употреблялись только для-того, чтобы удерживать лодки въ надлежащемъ направленіи. Сила этой быстрины была неодинакова: въ иныхъ мѣстахъ вода была совершенно-тиха, въ другихъ она протекала двѣ или три мили въ часъ; въ рифтахъ же быстрота ея была даже страшна для непривычнаго глаза. Джасперъ полагалъ, что, слѣдуя по этой быстринѣ, можно черезъ два часа достигнуть устья рѣки, считая съ той минуты, когда они оставили берегъ. Патфайндеръ и онъ были убѣждены, что не нужно ускорять бѣгъ лодокъ, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока онѣ проплывутъ самыя опасныя мѣста. Они не позволяли себѣ говорить громко; глубокое безмолвіе, царствовавшее въ этомъ обширномъ лѣсу, нарушалось только голосомъ природы, владѣющей тысячами языковъ, и въ эту минуту краснорѣчиво говорившей ночью въ пустынѣ. Воздухъ дышалъ между безчисленными деревьями, вода журчала окрестъ, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, вдоль по рѣкѣ, глухо ревѣла, и время-отъ-времени слышался шумъ вѣтвей, колеблемыхъ вѣтромъ и ударявшихся одна объ другую. Нигдѣ не обнаруживалось ни малѣйшаго признака жизни. Правда, Патфайндеръ одинъ разъ услышалъ въ отдаленіи завываніе волка, но то былъ звукъ сомнительный и минутный, можетъ-быть, порожденный воображеніемъ. Однако въ то мгновеніе, когда онъ просилъ товарищей своихъ смолкнуть, его чуткое ухо поражено было страннымъ трескомъ сухой вѣтки, казалось, переломившейся, и если онъ не обманывался, этотъ трескъ слышался съ западнаго берега. Всѣ, привыкшіе къ этому особенному звуку, поймутъ, какъ легко различить въ лѣсу шаги человѣка, наступившаго на сухую вѣтку, отъ всякаго другаго шума.

— По берегу идетъ человѣкъ, сказалъ Патфайндеръ Джасперу, говоря такъ, чтобы вдали нельзя было услышать его голоса. Неуже-ли проклятые Ирокезы безъ лодки и съ оружіемъ переплыли рѣку?

«Можетъ-быть, это Могиканъ. Онъ вѣрно слѣдовалъ за нами вдоль по берегу, зная, гдѣ найдти васъ. Постой-ка, я приближусь къ берегу, чтобы удостовѣриться въ этомъ.»

— Отправляйся, Прѣсная-Вода; но только помни, что надо грести осторожно и, пожалуйста, не отваживайся выходить на берегъ не обдумавъ хорошенько, что ты дѣлаешь.

— «Но благоразумно ли это будетъ?» воскликнула Мабель съ живостію, совершенно забывъ, что нельзя говорить громко.

— Разумѣется, нѣтъ, если вы будете говорить такъ громко! — отвѣчалъ путеводитель. Я, привычный болѣе къ голосамъ мужчинъ, съ удовольствіемъ слышу вашъ голосъ нѣжный и пріятный, но теперь не время такъ громко разговаривать. Батюшка вашъ, храбрый сержантъ, скажетъ вамъ при свиданіи, что молчаніе становится величайшимъ достоинствомъ въ ту минуту, когда попадешь на слѣдъ. — Отравляйся, Джасперъ, и поддержи доброе мнѣніе о твоемъ благоразуміи.

Минутъ десять продолжалось безпокойство послѣ отъѣзда Джаспера, исчезнувшаго въ мракѣ безъ малѣйшаго шума, будто онъ былъ поглощенъ потокомъ, — и Мабель воображала, что, рѣшившись на такой подвигъ одинъ, онъ подвергается величайшей опасности. Между-тѣмъ, лодка ихъ слѣдовала по теченію. Никто не говорилъ, даже, можно было сказать, никто не дышалъ, потому-что каждый прислушивался къ малѣйшему звуку, который могъ быть слышимъ съ берега… Никакъ прежде, повсюду царствовало молчаніе — дивное, торжественное молчаніе. Лишь волны съ шумомъ ударялись объ отмели, да вѣтеръ колебалъ вѣтви деревьевъ, нарушая глубокій сонъ лѣса. Вотъ, однако, снова послышалось, хотя слабо, будто нѣсколько сухихъ вѣтокъ хрустнули подъ ногами; вотъ, до слуха Патфайндера дошли задушаемые звуки нѣсколькихъ голосовъ…

— Можетъ, я ошибаюсь, сказалъ онъ: воображеніе часто живо представляетъ желаемое, но, мнѣ кажется, это звуки голоса Великаго-Змѣя.

«Развѣ мертвецы у дикихъ бродитъ?» спросилъ Капъ.

— Да, да, они даже охотятся, только въ царствѣ духовъ. Краснокожій не имѣетъ болѣе ничего общаго съ землею съ той минуты, когда душа его разстанется съ тѣломъ. Не въ его натурѣ бродить по смерти вокругъ своего вигвама.

— «Вонъ что-то на водѣ» произнесла Мабель тихо, потому-что взоры ея, съ той поры, какъ исчезъ Джасперъ, непрестанно, казалось, хотѣли уловить что-то въ мракѣ.

— Это лодка! сказалъ Путеводитель съ радостію. Видно все идетъ хорошо, иначе бы Джасперъ ранѣе возвратился къ намъ.

Черезъ минуту двѣ лодки сошлись борть съ бортомъ, и тогда только увидѣли, что Джасперъ стоялъ на кормѣ своей лодки, а другой человѣкъ сидѣлъ въ ней на носу. Напоромъ весла молодой человѣкъ придвинулъ свою лодку такъ, что лицо товарища его очутилось прямо противъ Патфайндера и Мабели — и они узнали Делавара.

— Чингачгукъ! братъ мой! воскликнулъ Путеводитель дрожащимъ голосомъ, обнаружившимъ силу его внутренняго волненія. О, какъ бьется сердце мое отъ радости, вождь могиканскій! Сколько разъ мы вмѣстѣ сражались съ тобою, и я боялся, другъ, что ужь этого не случится болѣе…

«Гуфъ! Минги — настоящія сквау. Три пука волосъ ихъ привязаны къ моему поясу. Нѣтъ, не имъ убить Великаго-Змѣя делавэрскаго! Въ ихъ сердцахъ нѣтъ крови, отъ-того они и думають возвратиться назадъ черезъ воды Великаго Озера.»

— Такъ ты былъ посреди ихъ, вождь? Что же сдѣлалось съ тѣмъ воиномъ, съ которымъ ты боролся въ рѣкѣ?

«Онъ обратился въ рыбу, и теперь тамъ на днѣ съ угрями; братья его могутъ закинуть уду, чтобы поймать его… Патфайндеръ, я пересчиталъ враговъ и касался ихъ ружей!»

— О, я былъ заранѣе увѣренъ въ его отважности! сказалъ Путеводитель по-англійски. Онъ былъ среди ихъ и разскажетъ намъ о нихъ. Говори, Чингачгукъ, а я разсказъ твой передамъ друзьямъ нашимъ.

Могиканъ тихимъ голосомъ передалъ ему на своемъ языкѣ все, что онъ открылъ съ-тѣхъ-поръ, какъ Джасперъ оставилъ его, боровшагося въ водѣ съ Ирокезомъ. Онъ ни слова не сказалъ болѣе объ участи своего непріятеля, — таковъ обычай индійскихъ воиновъ, никогда нехвастающихъ своими подвигами, когда они принуждены бываютъ разсказывать нихъ. Оставшись побѣдителемъ въ этой отчаянной борьбѣ, онъ поплылъ къ восточному берегу, безъ труда достигъ его, и подъ покровомъ мрака смѣшался съ Ирокезами, не только неузнанный, но и нелодозрѣваемый. Одинъ разъ спросили у него: «кто онъ?» онъ отвѣчалъ: Арроугедъ, — и болѣе ужь не спрашивали его. По замѣчаніямъ, слышаннымъ имъ, онъ узналъ, что Ирокезы пустились на этотъ подвигъ именно за тѣмъ, чтобы овладѣть Мабелью и ея дядею, въ званіи котораго они обманулись. Онъ также удостовѣрился въ томъ, что Арроугедъ измѣнилъ имъ, хотя нелегко было угадать причину его вѣроломства, ибо онъ еще не успѣлъ получитъ награду за свои услуги.

Изъ всего слышаннаго, Патфайндеръ счелъ за нужное сообщить своимъ товарищамъ только то, что могло, по его мнѣнію, уменьшить ихъ боязнь, и сказалъ имъ въ то же время, что они непремѣнно должны удвоить свои усилія, не допустивъ Ирокезовъ прійдти въ себя отъ потерь, ими претерпѣнныхъ.

— Я не сомнѣваюсь, что мы встрѣтимся съ ними въ рифтѣ, продолжалъ онъ: и надобно будетъ обойдти ихъ, или попасть въ ихъ руки. Разстояніе же до крѣпости невелико, и мнѣ бы очень хотѣлось, высадивъ Мабель на берегъ, провести ее по извѣстнымъ мнѣ тропинкамъ, а лодки пусть-себѣ плыли бы къ рифту.

«Это невозможно, Патфайндеръ!» съ живостію сказалъ Джасперъ. «Мабель не въ силахъ будетъ скитаться по лѣсамъ въ такую темную ночь. Пересадите ее въ мою лодку, и я или лишусь жизни, или безопасно переправлю ее черезъ рифтъ, не смотря на темноту.»

— Въ этомъ я не сомнѣваюсь, Прѣсная-Вода, и никто не сомнѣвается въ томъ, что ты желаешь быть полезенъ дочери сержанта. Но не твой глазъ, а только глазъ Провидѣнія можетъ провести ее черезъ рифтъ Освего въ такую темную ночь.

«Кто же безопасно проведетъ ее лѣсомъ, если она будетъ на землѣ?… Развѣ ночь не такъ же темна на берегу, какъ и на водѣ? Или ты думаешь, что я не такъ хорошо знаю мое ремесло, какъ ты свое?»

— Все это прекрасно, молодой человѣкъ. Но если бы я заблудился въ лѣсу, чего, кажется, со мной никогда не случалось, то мы провели бы только ночь въ лѣсу, этимъ все дѣло кончилось бы, тогда, какъ одинъ не удачный взмахъ весла на рифтѣ, или нечаянное наклоненіе лодки — и вы оба свалитесь въ рѣку; тогда дочь сержанта погибаетъ навѣрное.

«Мабель сама должна рѣшить это. Я увѣренъ, что ей будетъ покойнѣе на лодкѣ.»

— «Я полагаюсь на обоихъ васъ» сказала Мабель: «я знаю, что вы готовы сдѣлать все отъ васъ зависящее, въ доказательство вашего расположенія къ батюшкѣ; но, признаюсь, мнѣ не хотѣлось бы оставитъ лодки, потому-что въ лѣсу мы уже видѣли непріятелей. Впрочемъ, пусть рѣшитъ это дядюшка.»

« — Нечего думать о лѣсѣ» сказалъ Капъ: «когда мы такъ славно идемъ по теченію; къ-тому же, мэстэръ Патфайндеръ, не говоря уже о дикихъ, вы забываете акулъ.»

— Акулъ! что съ вами? да развѣ въ лѣсу есть акулы?

« — Подъ акулами я разумѣю волковъ я медвѣдей. Впрочемъ, чортъ возьми, я думаю дѣло не въ имени, которое даютъ животному! Вѣдь ваши волки и медвѣди также славно кусаются?»

— Боже мой, Боже мой! не-уже-ли вы боитесь этихъ животныхъ, бродящихъ въ американскихъ лѣсахъ? Леопардъ, я полагаю, стоить каково нибудь вниманія, но и онъ совсѣмъ не страшенъ для опытнаго охотника. Скажите-ка лучше о Мангахъ: они пострашнѣе, только пожалуйста не пугайте васъ напрасно вашими волками и мѣдвѣдями.

« — Вамъ хорошо такъ разсуждать, мэстэръ Патфайндеръ: вамъ эти звѣри наперечетъ извѣстны. Привычка — великое дѣло. Она придаетъ смѣлость и боязливому человѣку. Я видалъ многихъ моряковъ въ южной широтѣ, плававшихъ въ-продолженіе цѣлыхъ часовъ посреди акулъ На разстояніи пятнадцати или двадцати футовъ, и эти молодцы такъ же мало заботились о нихъ, какъ крестьянинъ заботится о другихъ крестьянахъ, выходящихъ съ нимъ въ воскресенье изъ церкви»

«Это очень-странно» замѣтилъ Джасперъ, еще непривыкшій къ неизбѣжному качеству своего званія — искусству выдумывать небылицы: «я всегда слышалъ, что одно и то же быть близь акулы или близь смерти.»

« — Правда, я забылъ сказать, что они всегда запасались вымбовкою, или аншпугомъ, чтобы, въ случаѣ нужды, щолкать акулъ по носу. Признаюсь, мнѣ совсѣмъ не по сердцу ваши волки и медвѣди, хотя на мои глаза и киты-то почти такая же рыба, какъ просоленная и высушенная сельдь. Но мы съ Мабелью все-таки предпочитаемъ водяное путешествіе.»

«Мабель сдѣлала бы лучше, еслибъ пересѣла въ мою лодку» сказалъ Джасперъ. «Лодка у меня никѣмъ незанята, и вѣрно Патфайндеръ согласится, что на водѣ мой глазъ гораздо-вѣрнѣе его.»

— Да, я совершенно въ этомъ согласенъ; вода твоя стихія, и ты съ нею вполнѣ знакомъ. Ты имѣешь полное право думать, что дочь сержанта, будетъ гораздо-безопаснѣе въ твоей лодкѣ, чѣмъ въ моей, хотя я и былъ бы очень-счастливъ, если бы она осталась со мною; но, слушай, я забочусь о ея безопасности, и потому вотъ мой совѣтъ отъ чистаго сердца. Поставь свою лодку рядомъ съ моею, Джасперъ, и тогда я ввѣрю твоимъ попеченіямъ драгоцѣнное сокровище.

«Ты правъ» отвѣчалъ молодой человѣкъ, который въ ту же минуту придвинулъ свою лодку, и Мабель, перешедъ въ все, сѣла на поклажи, составлявшія весь грузъ лодки.

Послѣ этого перемѣщенія обѣ лодки отошли на нѣкоторое разстояніе одна отъ другой, и тогда весла пришли въ движеніе, хотя ими дѣйствовали съ большою осторожностію, чтобъ не надѣлать шума. Разговоръ умолкалъ по мѣрѣ приближенія ихъ къ свирѣпому рифту, и каждый думалъ только о важности этой минуты. Не было никакого сомнѣнія, что непріятели искали случая достигнуть прежде ихъ того же самаго мѣста; но осмѣлиться переплыть его въ такую, страшную темноту казалось невозможнымъ, и Патфайндеръ былъ почти убѣжденъ, что часть Ирокезовъ расположилась на каждомъ берегу рѣки, чтобъ ихъ захватить при выходѣ на берегъ. Онъ предлагалъ проводить Мабель сухимъ путемъ, ибо былъ увѣренъ, что, въ такомъ случаѣ, онъ можетъ легко уничтожить планы Ирокезовъ. Въ сію же минуту все зависѣло отъ искусства тѣхъ, кто управлялъ лодками. Если бы эти легкіе челны коснулись скалы, то тотчасъ же раскололись бы объ острія ея, или опрокинулись, и тогда всѣ пассажиры, въ-особенности Мабель, подвергались опасности потонуть или непремѣнно отдаться въ руки непріятелей. Въ такихъ обстоятельствахъ необходимы были величайшія предосторожности, и потому каждый былъ погруженъ въ свою думу, вовсе не имѣя желанія говорить о какихъ-либо постороннихъ предметахъ.

Во время этого безмолвнаго плаванія, вдругъ послышался ревъ потока, возвѣщавшій о приближеніи къ нему. Капа уговартвали не шевелиться, и онъ съ свойственнымъ ему мужествомъ исполнялъ эту просьбу, хотя звуки потока не предвѣщали ничего добраго и темнота едва позволяла видѣть очеркъ лѣсовъ, величественно возвышавшихся по обоимъ берегамъ, а темный сводъ небесъ страшно висѣлъ надъ его головою. Ко всему этому, впечатленіе, произведенное на душу Капа водопадомъ, еще несовершенно изгладилось, и его воображеніе увеличивало опасности. Потокъ представлялся ему въ 12 или 15 футовъ вышиною, какъ водопадъ, черезъ который онъ перешелъ въ этотъ день, даже еще выше, потому-что сомнѣніе и неизвѣстность мучили его. Но опасенія стараго моряка были напрасны, ибо рифтъ и водопадъ освежскій чрезвычайно различны между собою: первый просто потокъ, бѣгущій по камнямъ и по отмелямъ, тогда какъ другой вполнѣ заслуживаетъ названіе, которымъ его величали.

Мабель также не была совершенно-спокойна; однако новость ея положенія и увѣренность въ путеводителѣ заставляли ее сохранять спокойствіе духа, которое можетъ-быть оставило бы ее, еслибъ она знала какъ ничтожна сила человѣка въ-сравненіи съ силою и могуществомъ природы.

— Объ этомъ-то мѣстѣ вы мнѣ говорили? сказала она Джасперу, когда ревъ рифта становился слышнѣе и слышнѣе.

«Да; но я прошу васъ ввѣриться мнѣ, Мабель. Мы еще мало-знакомы, но и одинъ день много значить въ этихъ пустыняхъ. Мнѣ кажется, будто бы я уже давно знаю васъ.»

— Мнѣ также кажется, что и вы не чужды мнѣ, Джасперъ. Я совершенно-увѣрена и въ вашемъ искусствѣ и въ желаніи быть мнѣ полезнымъ.

«Посмотримъ, посмотримъ. Патфайндеръ уже вошелъ въ самый потокъ, почти на серединѣ рѣки, русло которой ближе къ восточному берегу; жаль, что ему нельзя будетъ услышать моего голоса… Держитесь крѣпче за лодку, Мабель, и не бойтесь ничего.

Спустя немного, быстрина увлекла лодку въ рифтъ, и въ-продолженіи трехъ или четырехъ минутъ Мабель, болѣе-удивленная, чѣмъ встревоженная, видѣла кругомъ себя только клубящуюся пѣну и слышала одинъ только ревъ воды. Двадцать разъ лодка готова была сдѣлаться добычею крутящихся волнъ, которыя даже виднѣлись во мракѣ, но столько же разъ мужественная рука того, кто управлялъ ея движеніями, безопасно направляла ее на настоящій путь. Одинъ только разъ Джасперъ, казалось, какъ-будто-бы потерялъ свою власть надъ лодкой и она нѣсколько секундъ вертѣлась на одномъ мѣстѣ; но отчаянное усиліе снова возвратило ему надъ нею прежнюю власть, и онъ скоро переплылъ каналъ, будучи вполнѣ вознагражденъ за свою опасную работу и за свои попеченія: лодка его плыла по водѣ тихой и глубокой и была уже по ту сторону рифта, въ совершенной безопасности, зачерпнувъ воды не болѣе, какъ на одинъ стаканъ.

„Теперь все кончено, Мабель!“ вскрикнулъ обрадованный молодой человѣкъ: „опасность миновалась, и вы теперь можете надѣяться увидѣть нынѣшнюю ночь своего батюшку.“

— Слава Богу! И этимъ счастіемъ я буду вамъ обязана, Джасперъ?

„Столько же, сколько и Патфайндеру. Но гдѣ же другая лодка?“

— Я вижу что-то на водѣ недалеко отъ насъ. Не правда ли, что это лодка нашихъ друзей?

Джасперъ сталъ гресть сильнѣе и тотчасъ приблизился къ предмету, привлекшему ихъ вниманіе. Это точно была другая лодка, но порожняя и опрокинутая. Увидѣвъ это, онъ сталъ искать своихъ товарищей, и, къ величайшему удовольствію, скоро подмѣтилъ Капа, плывшаго по теченію, который предпочиталъ лучше утонуть, чѣмъ попасться въ руки дикихъ. Не безъ труда Джасперъ втащилъ его въ лодку и уже не продолжалъ своихъ разъисканій, убѣжденный въ томъ, что Патфайндеръ вѣрно не разстанется съ своимъ любезнымъ ружьемъ и достигнетъ берега, идя по водѣ, которая не такъ глубока въ этомъ мѣстѣ.

Остальной переходъ совершился скоро, не смотря на темноту. Но черезъ нѣсколько времени вдругъ послышался глухой шумъ, уподоблявшійся отдаленному грому, смѣшанному съ клокотаньемъ воды. Джасперъ сказалъ своимъ товарищамъ, что шумъ, слышанный ими, произходитъ отъ буруна на озерѣ. Оконечности земли показались передъ ними, и лодка вошла въ рукавъ, образуемый одною изъ нихъ, причаливъ къ песчаному берегу. Перемѣна эта была такъ неожиданна, что Мабель съ трудомъ понимала все, что произошло. По прошествіи нѣсколькихъ минутъ, они прошли мимо часовыхъ; ворота отворились, и Мабель очутилась въ объятіяхъ своего отца, котораго вовсе не знала.

ГЛАВА VIII.

Страна любви и свѣта, безъ солнца, безъ луни, безъ ночи, гдь рѣка разливается быстрымъ потокомъ, а свѣтъ лучомъ чистымъ и небеснымъ; страна видѣній, представляющаяся сномъ тихимъ и вѣщимъ. Queen 's Wake.

Отдохновеніе, которому предается человѣкъ послѣ усталости, это отдохновеніе, порождающее въ немъ чувство безпечности и спокойствія, бываетъ обыкновенно глубоко и пріятно. Въ такомъ именно расположеніи была и Мабель, покинувшая скромное ложе свое: можно себѣ представить, каково были ложе дочери сержанта, въ крѣпости расположенной на отдаленной границѣ. Между-тѣмъ весь гарнизонъ, послушный обыкновенному зову барабаннаго боя, давно уже былъ готовъ къ утреннему смотру. Сержантъ Дунганъ, на котораго возложенъ былъ надзоръ за ежедневными дѣйствіями гарнизона, изполнилъ свои обязанности, и хотѣлъ приступить къ завтраку прежде, чѣмъ дочь его оставила свою комнату и, чрезвычайно-довольная перемѣною своего положенія, вышла подышать свѣжимъ утреннимъ воздухомъ.

Въ то время, когда произходили описываемыя нами событія, крѣпость на Освего была однимъ изъ постовъ крайней границы англійскихъ владѣній въ Америкѣ. Она не такъ давно была занята, и гарнизонъ ея состоялъ изъ цѣлаго батальйона шотландскаго полка, въ который, однакоже, вскорѣ по прибытіи его, приняты были многіе Американцы, и это нововведеніе способствовало назначенію отца Мабели въ званіе старшаго сержанта, званіе хоть скромное, но обремененное большою отвѣтственностію. Въ этомъ отрядѣ войска находились также нѣкоторые молодые офицеры, родившіеся въ колоніяхъ. Крѣпость Освего, какъ и большая часть подобныхъ мѣстъ, могла скорѣе вынести нападеніе дикихъ, чѣмъ противостать правильной осадѣ. Впрочемъ, привести въ эти мѣста тяжелую артиллерію было дѣло столь трудное, что подобная осада и не приходила на умъ инженерамъ, строившимъ укрѣпленія. На дворѣ крѣпости было нѣсколько легкихъ орудій, которыя во всякое время можно было перенести съ одного мѣста на другое; а на вершинѣ двухъ выдавшихся угловъ виднѣлось цѣлое собраніе огромныхъ желѣзныхъ пушекъ, которыя, казалось, должны были остановить каждаго, кто дерзнулъ бы приблизиться къ крѣпости.

Когда Мабель, покинувъ свою уютную и уединенную хижину, гдѣ отецъ ея получилъ позволеніе помѣстить ее, вышла подышать свѣжимъ воздухомъ, взорамъ ея представился бастіонъ, который, казалось, приглашалъ ее взойдти на него, и съ котораго можно было видѣть все, что мракъ предшествовавшей ночи скрывалъ отъ ея взоровъ. Взойдя по дерновому скату бастіона, молодая дѣвушка, умъ которой былъ столь же быстръ, какъ и ноги, вдругъ очутилась на такомъ мѣстѣ, откуда взору со всѣхъ сторонъ представлялось совершенно-новое зрѣлище.

На югѣ отъ нея тянулся тотъ страшный и густой лѣсъ, въ которомъ она путешествовала въ продолженіе столькихъ тягостныхъ дней. Онъ отдѣлялся отъ частокола просѣкою. Лѣсъ же, вырубленный въ этомъ мѣстѣ, былъ употребленъ на постройку военныхъ зданій, окружавшихъ теперь Мабель. Гласисъ этотъ, — ибо таково было истинное назначеніе этого мѣста, — заключалъ въ себѣ около ста акровъ земли. И здѣсь оканчивались всѣ слѣды гражданственности; сзади уже чернѣлся лѣсъ — густой и безконечный, представлявшійся воспоминанію Мабели со всѣми его скрытными озерами, съ рѣками мутной воды, и со всею разнообразною природою.

Оборотясь въ другую сторону, Мабель почувствовала прикосновеніе къ лицу своему свѣжаго, пріятнаго дуновенія вѣтра, чего не ощущала она съ-тѣхъ-поръ, какъ покинула берегъ. Тутъ еще новое зрѣлище представилось ея взорамъ, и хотя она этого ожидала, но-все таки невольный трепетъ овладѣлъ ею и громкое восклицаніе радости вырвалось изъ груди ея, когда она увидѣла красоту этой картины. На сѣверѣ, на востокѣ, на западѣ, словомъ, съ трехъ сторонъ виднѣлась свѣтлая полоса, за которой лежало поле катящихся водъ. Цвѣтъ этихъ водъ не былъ зеленоватый, какъ вообще цвѣтъ всѣхъ водъ Америки, ни темносиній цвѣтъ океана, — нѣтъ, это былъ кристаллъ чистый и прозрачный, слегка-подернутый блескомъ янтарнымъ. Нигдѣ не видно было земли, кромѣ прилежащаго берега, тянувшагося по правую и лѣвую сторону, образующаго то высокіе мысы, то большіе заливы, и покрытаго непрерываемою полосою густаго лѣса. И большая часть этого берега прорѣзывалась утесами, въ ущелія коихъ врывалась вода съ глухимъ шумомъ, подобно отдаленнымъ пушечнымъ выстрѣламъ. Ни одинъ парусъ не показывался на этой гладкой поверхности; не было видно ни кита, ни другаго животнаго, которое возмутило бы спокойствіе этихъ водъ, — ничто не представлялось взору, кромѣ однообразной и величественной безпредѣльности: неизмѣримаго лѣса и необозримаго моря. Природа, казалось, о умысломъ соединила здѣсь море съ лѣсомъ, чтобы взоръ зрителя могъ съ удивленіемъ и восторгомъ переходить отъ этого обширнаго поля зелени на такую же обширную массу воды, отъ безпрерывнаго и томительнаго воздыманія озера къ спокойствію и поэтическому уединенію лѣса.

Мабель Дунгамъ, дѣвушка съ сердцемъ нѣжнымъ и непорочнымъ, прямодушная и искренняя, какъ большая часть ея соотечественницъ въ эту эпоху, — вполнѣ могла чувствовать поэзію этой чудной окружающей насъ природы. Почти-невоспитанная, ибо въ то время женщины этой страны получали въ Англіи только самыя первыя основанія образованности, она научилась впрочемъ многому, что казалось необыкновеннымъ для дѣвушки ея состоянія, и образомъ мыслей своихъ дѣлала честь своимъ наставникамъ. Вдова ффицера, служившаго въ одномъ полку съ отцомъ Мабели, по смерти ея матери приняла ее къ себѣ въ домъ, и, благодаря попеченіямъ этой женщины, Мабель рѣзко отличалась отъ всѣхъ другихъ дѣвушекъ одинаковаго съ ней званія. Она была принята въ этомъ домѣ не какъ служанка, но какъ подруга; слѣдствія этого тотчасъ были видны и въ ей нарядѣ, и въ формѣ выраженія, и даже въ самыхъ ея чувствованіяхъ; однакожь, не смотря на все это, она еще не могла равняться съ такъ называемыми дамами. Она была чужда пошлыхъ привычекъ своего низкаго состоянія, но не достигла той степени свѣтскости, которая могла бы только тяготить ее въ той общественной сферѣ которая предназначалась ей рожденіемъ. Впрочемъ, она была обязана своей природѣ всѣмъ, что отличало ее и что казалось въ ней особеннымъ.

Послѣ всего нами сказаннаго, читатель вѣрно не будетъ удивленъ тѣмъ, что зрѣлище, представившееся взорамъ Мабели, породило въ ней не просто удивленіе, свойственное всякому, но чувство высшаго, поэтическаго наслажденія. Мало того, что она оцѣняла обыкновенныя красоты этого зрѣлища, какъ оцѣнили бы ихъ и многія другія: она могла вполнѣ чувствовать и его величіе, и безмятежное уединеніе, и торжественное спокойствіе, и краснорѣчивое безмолвіе, — словомъ, все, что представляютъ взору великія картины природы, покуда еще рука человѣка не коснулась ея святыни.

— Какой очаровательный видъ! воскликнула она въ забытьи. стоя на бастіонѣ и обратясь лицомъ къ озеру, откуда дулъ легкій вѣтеръ, освѣжая и духъ и тѣло ея. — Какой очаровательный видъ! и между тѣмъ сколько въ немъ чего-то страннаго!

Эта слова и мысли, слѣдовавшія за ними, были прерваны кѣмъ-то, положившимъ палецъ на ея плечо. Мабель повернулась, полагая, что къ ней подошелъ отецъ ея, и увидѣла Патфайндера. Онъ стоялъ облокотившись за свое длинное ружье и, смѣясь по своему обыкновенію, указывалъ ей рукою на эту панораму воды и лѣса.

— Вы видите наши владѣнія, сказалъ онъ ей: — владѣнія Джаспера и мои. Ему принадлежитъ озеро, мнѣ лѣса. Онъ хвалится иногда обширностью своихъ владѣній, но я говорю ему, что мои деревья занимаютъ на поверхности этой земли столько же мѣста, какъ и вода его. И вы, Мабель, также созданы для того, чтобы жить посреди всего, теперь окружающаго васъ, потому-что, кажется, ни наше ночное скитанье, ни страхъ, который могли навесть на васъ эти Минги и водопады, ничто не повредило свѣжести вашего лица.

„Патфайндеръ хочетъ показаться въ новомъ видѣ, говоря любезности глупой дѣвушкѣ“

— Глупой, Мабель? О, нѣтъ! Дочь сержанта не дѣлала бы чести отцу своему, если бы она была въ состояніи говорить или дѣйствовать въ-самомъ-дѣлѣ глупо.

„Такъ она не должна слишкомъ довѣрять лести. Но я очень-рада, что вижу васъ опять съ нами, Патфайндеръ“, я боялась, чтобы съ вами и съ вашимъ другомъ не случилось какого-нибудь несчастія на этомъ страшномъ рифтѣ, не смотря на то, что Джасперъ, казалось, не безпокоился объ васъ.»

— Онъ хорошо знаетъ насъ обоихъ и былъ увѣренъ, что мы не потонемъ, потому-что это несообразно съ моею природой. Правда, мнѣ было трудно плыть съ моимъ длиннымъ ружьемъ въ рукѣ, а вѣдь я старый товарищъ лане-боя. Мы съ нимъ всегда были вмѣстѣ, и на охотѣ, и въ битвахъ съ дикими и Французами, такъ намъ не такъ то легко было бы разстаться другъ съ другомъ. Мы шли до берега въ водѣ, — она довольно мелка въ этомъ мѣстѣ на рифтѣ, — и благополучно достигли берега съ оружіемъ въ рукахъ. Впрочемъ, намъ надо было избрать для этого благопріятную минуту; мы знали, что лишь только эти проклятые Ирокезы завидятъ фонари, которые пошлетъ къ вамъ на лодку сержантъ, то тотчасъ же уберутся, опасаясь посѣщенія гарнизонныхъ солдатъ. Итакъ, мы сѣли на утесъ и преспокойно просидѣли тамъ около часа, пока миновалась опасность. Терпѣніе — величайшее достоинство въ человѣкѣ, живущемъ въ лѣсу.

«Я очень рада, что вижу васъ внѣ опасностей; хоть я чувствовала сильную усталость, но опасенія мои за васъ долго мѣшали мнѣ заснуть»

— Да благословитъ и защититъ васъ Господь, Мабель! Вы дѣвушка съ добрымъ сердцемъ. Признаюсь, и я былъ очень-доволенъ, когда увидѣлъ фонари, приближавшіеся къ водѣ… Я увѣрился тогда въ вашей безопасности. Мы, охотники и разъискатели слѣдовъ конечно, немножко-грубы, но и мы, видите-ли, такъ же хорошо мыслимъ и чувствуемъ, какъ и начальники армій. Джасперъ и я скорѣе бы умерли, чѣмъ допустили бы васъ до какого-нибудь несчастія, — да, мы скорѣй бы умерли.

«Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали, Патфайндеръ, благодарю васъ отъ всего сердца! Будьте увѣрены, что все это будетъ извѣстно отцу моему. Я уже разсказала ему о многомъ, но обязана передать ему все, случившееся съ нами.»

— Полноте, Мабель; сержантъ коротко-знакомъ съ этими лѣсами и съ краснокожими, такъ нѣтъ особенной надобности говорить ему объ этомъ. Ну, вы наконецъ увидѣли вашего батюшку? Что, удовлетворилъ ли вашимъ ожиданіямъ этотъ храбрый старый солдатъ?

"Я нашла въ немъ отца нѣжнаго, который принялъ меня, какъ только отецъ можетъ принять дочь свою. Давно ли вы его знаете?

— Вотъ видите ли, это смотря по тому, какъ станешь считать время. Мнѣ было двѣнадцать лѣтъ, когда онъ взялъ меня для иска слѣдовъ, а ужь болѣе двадцати лѣтъ прошло съ-тѣхъ-поръ. И мы были свидѣтелями многихъ сраженій, — вы тогда еще не родились, — и, можетъ статься, у васъ не было бы отца, если бы не мое длинное ружье.

«Какъ это?»

— Дѣло очень-просто, и я вамъ объясню его немногими словами. Мы находились въ засадѣ; сержантъ былъ тяжело раненъ и съ него содрали бы волосы, если бы инстинктъ не заставилъ меня употребитъ въ дѣло это ружье. Какъ бы то ни было, намъ удалось спасти сержанта, и теперь вы не найдете ни одного человѣка въ цѣломъ полку, у котораго были бы такіе прекрасные волосы, какъ у него, не смотря на лѣта.

«Вы спасли жизнь отца моего, Патфайндеръ?» съ живостію воскликнула Мабель, сжимая, въ порывѣ чувства, своими руками его жесткую и жилистую руку. «Да вознаградитъ васъ Богъ за этотъ благородный поступокъ и за всѣ другіе!»

— Я не говорю утвердительно, чтобъ спасъ ему жизнь; я сохранилъ ему только волосы; человѣкъ же можетъ жить и безъ нихъ. Джасперъ могъ бы тоже сказать, что онъ спасъ вашу жизнь, потому-что безъ его глаза и безъ его руки чолнь не переплылъ бы счастливо рифта въ такую ночь, какъ вчерашняя. Онъ созданъ для воды, какъ я для охоты и для отъискиванія слѣда. А! да вонъ онъ сидитъ въ этой бухтѣ, не спуская глазъ съ своего любезнаго судна. По-моему, во всей здѣшней сторонѣ нѣтъ молодца красивѣе Джаспера Уэстерна.

Въ первый разъ послѣ того, какъ Мабель покинула свою комнату, она взглянула внизъ, и тутъ представился ей такъ-сказать первый планъ картины, которую она созерцала съ такимъ неизъяснимымъ удовольствіемъ. Освего впадало въ озеро между двухъ довольно высокихъ береговъ, изъ коихъ восточный былъ выше и болѣе выдавался къ сѣверу. На западномъ же берегу возвышалась крѣпость, а внизу ея разбросано было нѣсколько хижинъ, построенныхъ изъ древесныхъ пней; эти хижины, не препятствуя оборонѣ мѣста, служили къ храненію различныхъ предметовъ, вывозимыхъ изъ порта Онтаріо въ другой портъ, или ввозимыхъ въ него. Быстрое тененіе Освего и противные сѣверные вѣтры произвели въ этой рѣкѣ двѣ необыкновенно правильныя песчаныя отмели, изъ которыхъ образовались небольшія бухты, гдѣ можно было укрываться отъ бурь озера. Изъ нихъ западная, вдаваясь глубже въ землю и заключая въ себѣ болѣе воды, была какъ бы живописною гаванью крѣпости. На крутомъ берегу, отдѣлявшемъ эту бухту отъ гавани, были выстроены эти хижины, о которыхъ мы сей-часъ только говорили.

Суда и лодки были вытащены на песокъ, а въ бухтѣ виднѣлось небольшое судно, которое давало Джасперу право называться морякомъ; оно было оснащено какъ куттеръ и по-видимому могла вмѣщать грузъ въ сорокъ тоннъ. Построенное и раскрашенное съ большимъ стараніемъ, оно походило на военное судно, хотя и не имѣло шканцевъ; оснащено же оно было съ такимъ умѣньемъ, съ такимъ тщательнымъ вниманіемъ и отъ-того казалось такъ красиво и правильно, что даже Мабель не могла не замѣтить этого. Формы его были чудно-хороши; ибо судно было сдѣлано по плану, присланному изъ Англіи и составленному нарочно искуснѣйшимъ кораблестроителемъ, по просьбѣ одного офицера, который самъ наблюдалъ за постройкою. Темный цвѣтъ, которымъ оно было окрашено, придавалъ ему воинственный видъ, а длинный вымпелъ, развѣвавшійся на немъ, показывалъ, что то было королевское судно. Оно называлось Бѣгуномъ (The Scud).

«Такъ это-то судно Джаспера?» сказала Мабель, которая смѣшивала хозяина этого небольшаго судна съ самимъ куттеромъ. «Есть ли на озерѣ еще другія суда?»

— У Французовъ три, и одно изъ нихъ, по ихъ словамъ, настоящій корабль, какъ тѣ, что плаваютъ по океану; другое бригъ, а третье куттеръ, который они называютъ Бѣлкою. Но эта «Бѣлка» питаетъ, кажется, врожденную ненависть къ Бѣгуну, и едва Джасперъ покажется на озерѣ, какъ «Бѣлка» тотчасъ и начинаетъ его преслѣдовать.

«А развѣ Джасперъ такой человѣкъ, который въ состояніи бѣжать отъ Французовъ, хотя бы они были въ видѣ бѣлки — и еще на водѣ?»

— Храбрость безполезна, когда нельзя воспользоваться ею. Что Джасперъ храбръ, это знаютъ всѣ націи пограничные; но у него, кромѣ гаубицы, нѣтъ другаго оружія, а весь экипажъ его состоятъ изъ двухъ человѣкъ и одного мальчика. Я сопровождалъ его въ одномъ изъ его путешествій, и тутъ-то увидѣлъ вполнѣ его неустрашимость. Представьте, онъ подвелъ насъ такъ близко къ непріятелю, что тотъ началъ стрѣлять по насъ, а надобно сказать, что у Французовъ пушки очень исправны, да къ тому же они не высовываютъ носа изъ Фронтенака безъ того, чтобы не подкрѣпитъ своей «Бѣлки» по-крайней-мѣрѣ человѣками двадцатью на особомъ куттерѣ. Нѣтъ, «Бѣгунъ» такъ устроенъ, что онъ просто летаетъ по водѣ, и майоръ говоритъ, что нарочно не снабжаетъ его людьми и орудіями, опасаясь, чтобы онъ въ задорѣ не погубилъ самого себя. Правда, въ этихъ дѣлахъ я не слишкомъ-то свѣдущъ, потому-что это не моя натура; но неменѣе того я предугадываю причину этого, — да, предугадываю, хоть Джасперъ и ничего не подозрѣваетъ.

«А! вотъ дядюшка идетъ посмотрѣть на это внутреннее море! Послѣ нашего плаванья онъ, кажется, также нисколько не измѣнился.»

Капъ, возвѣстившій о своемъ прибытіи нѣсколькими громогласными «гмъ!» появился въ эту минуту на бастіонѣ и, кивнувъ головою своей племянницѣ и своему товарищу, принялся разсматривать великолѣпную картину необозримой пелены водъ, разстилавшуюся передъ его глазами. Но, чтобы удобнѣе и вполнѣ насладиться этимъ зрѣлищемъ, онъ влѣзь на одну изъ старыхъ желѣзныхъ пушекъ, сложилъ руки на грудь и, пуская облака табачнаго дыма изъ коротенькаго чубука, сталъ покачиваться изъ стороны въ сторону, будто на лодкѣ.

— Ну, что же, мэстэръ Капъ? съ простодушіемъ спросилъ его Патфайндеръ, незамѣтившій выраженія презрѣнія, постепенно изображавшагося въ чертахъ стараго моряка: — не правда ли, что это славная водяная равнина, и не справедливо ли заслуживаетъ она названіе моря?

— «Такъ это-то называете вы вашимъ озеромъ?» сказалъ Капъ, показывая своею трубкою на сѣверный горизонтъ. «А? — отвѣчайте это что ли ваше озеро-то?»

— Разумѣется, это. И если вѣрить мнѣніямъ людей, жившихъ за берегахъ другихъ озеръ, то это самое обширное озеро.

— «Точь-въ-точь то самое, что я ожидалъ: прудъ по величинѣ, а на вкусъ — бочка прѣсной воды. Вовсе ненужно путешествовать по землѣ, чтобы видѣть что-нибудь чудесное или полезное. Я зналъ заранѣе, къ чему все это приведетъ.»

— Что же находите вы дурнаго въ Онтаріо, мэстэръ Капъ? Это огромное озеро, на которое пріятно посмотрѣть, и даже привыкшіе къ ключевой водѣ не могутъ нахвалиться его водою.

— «И вы это-то называете великимъ озеромъ?» сказалъ Капъ, описывая полукругъ своею трубкою: «ну, теперь позвольте васъ спросить, что вы тутъ находите? Самъ Джасперъ говорить, что отъ одного берега до другаго не болѣе двадцати миль.»

«Но, дядюшка» сказала Мабель: «вѣдь кругомъ не видно совсѣмъ земли, кромѣ той, гдѣ стоимъ мы. По-моему, это озеро — настоящій океанъ.»

— «Этотъ миньятюрный прудъ — настоящій океанъ?.. Покорно прошу, и это говоритъ дѣвушка, у которой есть родственники коренные моряки. Вздорь, Магнитъ, вздоръ! Что тутъ есть сколько-нибудь похожаго на море?»

«Что тутъ есть, дядюшка? вода — и вода — и все только одна вода, разливающаяся такъ далеко, что глазъ не въ состояніи слѣдить за нею.»

— «А развѣ въ тѣхъ рѣкахъ, по которымъ ты плавала, нѣтъ воды — воды — и воды, и разливающейся точно также далеко, что глазъ не въ состояніи слѣдить за нею?»

«Да, дядюшка; но рѣки эти узки и у нихъ берега, поросшіе деревьями.»

— «А развѣ мы здѣсь не за берегу? Развѣ ты не видишь на немъ тысячи деревьевъ? Да и скажи по совѣсти, развѣ двадцать миль — не узкое пространство?^[13]

„Но, дядюшка, вѣдь за этомъ озерѣ взоръ не можетъ перебѣжать съ одного берега на другой, какъ на рѣкѣ.“

— „Эхъ, совсѣмъ не то, Магнить! Амазонка, Ориноко, ла-Плата; то-же рѣки, но между-тѣмъ съ одного берега ихъ не увидишь другаго. Послушайте-ка, Патфайндеръ, я не шутя сомнѣваюсь, чтобы эта небольшая полоска воды была озеро. Ужь не рѣка ли это? Я вижу, что вы не слишкомъ-знакомы съ географіею въ вашихъ лѣсахъ.“

— Въ этомъ случаѣ вы ошибаетесь, мэстэръ Капъ: за каждомъ концѣ этого озера есть рѣка и рѣка славная; но вода, которая передъ вами, — это старое Онтаріо, и хотя вода не моя стихія, во мнѣ кажется, что лучше этого озера не найдешь нигдѣ.

„А если бы мы были на берегу моря въ Рокавеѣ (Rockaway), дядюшка, мы то же бы увидѣли что и здѣсь. Тамъ также берега и деревья.“

— „Это сущій развратъ, Магнитъ! молодая дѣвушка не должна ни въ чемъ упрямиться.“

Мабель замолчала, и Капъ съ торжественнымъ лицомъ продолжалъ разсуждать, еще болѣе одушевленный своею побѣдою.

— „И притомъ же эти деревья не могутъ быть сравниваемы съ деревьями въ Рокавеѣ. На берегахъ океана видишь города, фермы, деревни, монастыри, замки, маяки, — да, маяки; а тутъ что? — ничего! Эхъ, эхъ, мэстэръ Патфайндеръ! слыханное ли дѣло, что за берегу моря нѣтъ маяковъ? Хоть бы какой-нибудь фонарикъ былъ здѣсь.“

— За-то здѣсь есть кое-что получше: этотъ величественный лѣсъ — истинный храмъ Божій!

— „Конечно, лѣсъ какъ-то еще идетъ къ озеру; но что было бы съ океаномъ, если бы земля, его окружающая, вся покрывалась лѣсомъ? Тогда корабля сдѣлались бы безполезны, торговля погибла бы, а что сдѣлалось бы въ мірѣ безъ торговли? Я совершенно-согласенъ съ тѣмъ философомъ, который сказалъ, что человѣкъ созданъ именно только для торговли. Удивляюсь, Магнитъ, какъ ты могла найдти сходство въ этой водѣ съ морскою. Бьюсь объ закладъ, мэстэръ Патфайндеръ, что во всемъ вашемъ озерѣ нѣтъ ни одного кита?“

— Признаюсь, не слыхалъ. Впрочемъ, кромѣ рѣчныхъ рыбъ, я не знаю рѣшительно никакихъ.

— „Ни кашалота, ни морской свинки, ни даже какой-нибудь несчастной акулы?“

— Почемъ же я знаю, какія тамъ у васъ водятся? Я не морякъ, мэстэръ Капъ.

— „Ни сельди, ни албатроса, ни летучей рыбы?“ продолжалъ Капъ, устремивъ глаза на проводника, чтобы видѣть, до чего простиралось его невѣжество: „есть ли у васъ въ этомъ озерѣ летучія рыбы, а?“

— Летучія рыбы! Мэстэръ Капъ, мэстэръ Капъ, не-уже-ли вы думаете, что мы, живущіе здѣсь на границѣ, не имѣемъ ужь никакого понятія о природѣ? Я знаю, что есть векши, которыя летаютъ, но…

— „Летучія векши! Какъ, чортъ возьми, мэстэръ Патфайндеръ, не воображаете ли вы, что передъ вами юнга, который въ первый разъ путешествуетъ?“

— Я не знаю вашихъ путешествій, мэстэръ Капъ, хотя и полагаю, что вы попутешествовали-таки на своемъ вѣку довольно; что же касается до лѣсной природы, то я скажу въ глаза всякому, что хорошо-знакомъ съ нею.

— „Не-уже-ли въ-самомъ-дѣлѣ я повѣрю вамъ, что вы видѣли летучихъ бѣлокъ?“

— Если вы хотите повѣрить могуществу Творца, мэстэръ Капъ, то вы повѣрите и этому и другимъ подобнымъ вещамъ; не сомнѣвайтесь въ истинѣ словъ моихъ.

„Однако, Патфайндеръ“ сказала Мабель, глядя на него съ дружескою привѣтливостію: „вы, говорящій съ такимъ благоговѣніемъ о могуществѣ Бога, вы между-тѣмъ, кажется, сомнѣваетесь, чтобъ рыба могла летать?“

— Я этого не говорилъ, нѣтъ! и если мэстэръ Капъ подтвердить сказанное имъ, какъ бы невѣроятнымъ оно ни казалось, я буду готовъ повѣрить. Я полагаю, что не смотря ни на что, каждый долженъ вѣрить всемогуществу Бога.

— „И почему же моя рыба не могла бы имѣть такія же крылья, какъ и ваша векша?“ спросилъ Капъ на этотъ разъ гораздо-разсудительнѣе обыкновеннаго. „То, что рыба можетъ летать и что она дѣйствительно летаетъ, это и разумно и вѣрно“

— Не совсѣмъ-то. Снабдить рыбу, живущую въ водѣ, крыльями, совершенно ей безполезными въ этой стихіи, вовсе, кажется, неразумно.

— „Да не-уже-ли вы воображаете, что рыбы-такъ глупы, что станутъ летать въ водѣ, когда у нихъ есть крылья?“

— Право, ничего не понимаю; рыба летающая въ воздухѣ — еще удивительнѣе той, которая бы летала въ своей родной стихіи; летать въ воздухѣ — это совсѣмъ противно ея природѣ.

— „Вотъ что значитъ имѣть ограниченныя понятія, Магнитъ. Рыба летаетъ внѣ воды для того, чтобы взбѣжать своихъ непріятелей, которые у нея тамъ въ водѣ; видите ли, здѣсь и истина самаго явленія, и причина его?“

— Ну, теперь я вѣрю, спокойно сказалъ Путеводитель: — а далеко ли онѣ летаютъ?

— „Не такъ далеко, какъ голуби, можетъ-быть, но такъ далеко, что улетаютъ отъ непріятеля. Что же касается до вашихъ векшъ, любезный Патфайндеръ, то мы не станемъ болѣе говорить объ этомъ; вѣдь вы вѣрно выдумали о нихъ, чтобы похвастаться, что и у васъ въ лѣсахъ, какъ у насъ въ водѣ, есть разныя диковинки. А что это тамъ подъ горой-то на якорѣ?“

„Это куттеръ Джаспера, дядюшка“ съ живостью возразила Мабель. „Мнѣ кажется, это очень-недурное судно. Оно называется Бѣгунъ“

— „Да, оно для озера еще годится, а впрочемъ вещь ничтожная. Бугшпритъ его стоить прямо; ну, а гдѣ же видано, чтобы на такихъ куттерахъ бугшприты стояли прямо?“

„А можетъ-быть это такъ нужно на озерѣ, дядюшка?“

— „Конечно! не должно забывать, что это озеро не океанъ, хотя оно нѣсколько и имѣетъ съ нимъ сходства.“

„А-га, дядюшка! такъ Онтаріо похоже на океанъ?“

— „Да, въ глазахъ Патфайндера и твоихъ, племянница, только не въ моихъ. Посадите меня въ самый маленькій челнокъ въ такую ночь, что эти не видно, и попробуйте пустить за середину этой лужи, я тотчасъ угадаю, что это озеро. И моя Доротея (такъ называлось его судно) не ошиблась бы въ этомъ случаѣ. Она также бы увидѣла разницу между Онтаріо и Атлантическимъ Океаномъ. Я ввелъ ее однажды въ одинъ изъ большихъ заливовъ Полуденной Америки, и что же? Ей, бѣдняжкѣ, было тамъ неловко, какъ дураку въ церкви, наполненной народомъ. А Джасперъ плаваетъ на этомъ суднѣ? Гм! Я непремѣнно долженъ прокатиться съ нимъ, прежде чѣмъ разстанусь съ вами, Магнитъ, — непремѣнно. Не хочу, чтобы потомъ толковали, что я былъ возлѣ самаго этого пруда, и не плавалъ по немъ.“

— Такъ вамъ недолго ждать этого, сказалъ Патфайндеръ: сержантъ отправляется завтра съ своимъ отрядомъ на Тысячу-Острововъ для занятія тамъ поста, и, какъ я слышалъ, что онъ намѣревается взять Мабель съ собою, то и вы можете также сопутствовать ему.

— „Правда ли это, Магнитъ?“

„Я думаю“ отвѣчала Мабель, и легкая краска, незамѣченная никѣмъ, выступила на лицѣ ея: „но я такъ мало имѣла времени разговаривать съ батюшкой, что не совсѣмъ въ этомъ увѣрена. Ахъ, да вотъ онъ самъ, и вы можете спросить его объ этомъ.“

Лицо сержанта Дунгама, не смотря на его незначительный чинъ, имѣло выраженіе, вселявшее къ нему невольное почтеніе. Онъ былъ высокаго роста, имѣлъ видъ важный и серьёзный, и во всѣхъ его мысляхъ и дѣйствіяхъ была замѣтна опредѣлительность. Самъ Капъ, — этотъ высокомѣрный нравоучитель со всякимъ, кто не былъ морякъ, — не позволялъ себѣ тѣхъ вольностей въ обращеніи съ старымъ солдатомъ, къ которымъ привыкъ онъ, говоря съ другими своими друзьями. Часто замѣчали, что Дунканъ Лэнди, лэрдъ шотландскій, начальствовавшій надъ крѣпостью, оказывалъ Дунгэму болѣе вниманія, чѣмъ всѣмъ другимъ своимъ подчиненнымъ офицерамъ; ибо, по мнѣнію этого ветерана-майора, опытность и заслуги имѣли не меньшее достоинство, чѣмъ знатность произхожденія и богатство. Хотя сержантъ и не надѣялся на повышеніе, но онъ такъ уважалъ самого-себя и свое настоящее званіе, что поступки его всегда обращали за него вниманіе всѣхъ. Строгій и важный видъ, который онъ часто долженъ былъ принимать на себя для укрощенія страстей и дурныхъ наклонностей своихъ подчиненныхъ, придавалъ ему это невольное уваженіе и неизбѣжно подвергалъ ихъ его вліянію. Капитаны обходились съ нимъ ласково, какъ съ старымъ своимъ товарищемъ; поручики рѣдко осмѣливались оспоривать его мнѣнія касательно военной службы, а прапорщики оказывали ему необыкновенное уваженіе. Итакъ нисколько не удивительно, что его приходъ тотчасъ прекратилъ этотъ странный разговоръ, только-что приведенный нами, — хотя не разъ было замѣчено, что одинъ только Патфайндеръ изъ всѣхъ пограничныхъ жителей низшаго сословія обращался съ сержантомъ, какъ съ равнымъ себѣ и разговаривалъ съ нимъ совершенно по-дружески.

— Здравствуй, братъ Капъ, сказалъ сержантъ, важно всходя на бастіонъ и приложивъ руку къ шляпѣ вмѣсто поклона. — Обязанности службы, которыя я долженъ былъ исполнить сегодня утромъ, были причиною того, что я совсѣмъ забылъ тебя и Мабель; но теперь я часа на два свободенъ, и мы можемъ покороче познакомиться. Не замѣчаешь ли ты, братъ, что моя дочь очень-походитъ на жену мою, которой я такъ давно лишился?

„Мабель вылитый портретъ своей матери, сержантъ, только съ прибавленіемъ твоего мужественнаго выраженія, хотя, надобно сказать правду, что и Капы никогда не нуждались въ силѣ и дѣятельности.“

Мабель робко взглянула на суровыя и строгія черты отца своего, о которомъ она всегда думала съ нѣжностію, какъ думаютъ всѣ добросердечныя дѣти о родителяхъ, будучи съ ними въ разлукѣ, и — замѣтивъ на лицѣ его какое-то движеніе, она готова была броситься на грудь его и заплакать; одна только наружность холодная и скрытная, которой она не ожидала найдти въ немъ, удержала бы ее отъ этого порыва чувствъ, даже если бы она была наединѣ съ нимъ.

— Ты совершилъ изъ любви ко мнѣ, братъ, путешествіе долгое и трудное, и мы постараемся, чтобы ты былъ всѣмъ доволенъ, пока пробудешь здѣсь съ нами.

„Говорятъ, вы только ожидаете приказаній, чтобы сняться съ якоря, сержантъ, и повѣсить свою койку въ той части свѣта, гдѣ говорятъ, есть Тысячи Острововъ?“

— Это, вѣрно ты проговорился, Патфайндеръ?

„Нѣтъ, сержантъ, я не проговаривался; но я думалъ, что нѣтъ никакой надобности скрывать ваши намѣренія отъ твоего близкаго родственника.“

— Всѣ военныя движенія должны производиться съ большою скрытностію, — отвѣчалъ сержантъ съ видомъ упрека, дружески ударивъ однакожь проводника по плечу. — Ты провелъ большую часть своей жизни въ битвѣ съ Французами и долженъ, кажется, вполнѣ цѣнить скромность. Впрочемъ, ничего: скоро это дѣло и безъ того сладится, и теперь нѣтъ особенной надобности скрывать его. Да, мы скоро командируемъ отрядъ для смѣны караула на озерѣ, хотя еще собственно неизвѣстно, пойдемъ ли мы на Тысячу Острововъ. Быть-можетъ, я тоже буду въ этомъ отрядѣ. Въ такомъ случаѣ я возьму Мабель съ собою, для-того, чтобы она варила мнѣ супъ, и надѣюсь, братъ, что ты не станешь гнушаться солдатскими харчами въ-продолженіе мѣсяца.

„Это, смотря, братецъ, по тому, по какимъ мѣстамъ вы будете идти. Я вѣдь не люблю ни лѣсовъ, ни болотъ.“

— Мы отправимся на Бѣгунѣ; и вся эта экспедиція, которой и мы не чужды, должна особенно быть по-нраву человѣку, привыкшаго къ водѣ.

„Къ морской водѣ — такъ; но только не къ озерной. Какъ бы то ни было, если у васъ нѣтъ никого, кто бы могъ управлять вашимъ куттеромъ, то я не прочь васъ сопровождать, хоть, признаюсь, все это по-моему потерянное время. Говорить, что мы будемъ крейсировать по этому пруду — значитъ смѣяться надъ добрыми людьми.“

— Джасперъ, братъ Капъ, очень-искусно управляетъ Бѣгуномъ, и мы въ этомъ случаѣ не нуждаемся въ твоихъ услугахъ; имѣть же тебя товарищемъ — другое дѣло. Тебѣ нельзя будетъ возвратиться въ поселенія, пока не пошлютъ туда какого-нибудь отряда, а это будетъ, вѣроятно, не прежде, какъ послѣ моего возвращенія. Патфайндеръ, вѣдь въ первый разъ отъискиваютъ слѣдъ Минговъ безъ тебя, тогда-какъ въ подобныхъ случаяхъ ты всегда впереди всѣхъ?

„Правду сказать, сержантъ“ отвѣчалъ проводникъ не безъ замѣшательства, вдругъ поблѣднѣвъ, что сейчасъ сдѣлалось замѣтно на его лицѣ, отъ дѣйствія солнца и воздуха принявшемъ цвѣтъ красноватый: — сегодня утромъ я не чувствовалъ себя расположеннымъ къ этому. Во-первыхъ, я очень-хорошо знаю, что солдаты 55-го полка не мастера ловить Ирокезовъ въ лѣсу, а тѣ не стали бы дожидаться ихъ, чтобы позволить окружить себя, особенно когда узнали, что Джасперъ прибылъ въ крѣпость. Во-вторыхъ, человѣкъ, проведшій цѣлое лѣто въ тяжелой работѣ, можетъ немного и отдохнуть послѣ трудовъ, и его не за что упрекать въ такомъ случаѣ. А ко всему этому, вѣдь Великій-Змѣй съ ними, и если возможно отъискать этихъ нечестивцевъ, то ты смѣло можешь положиться на его къ нимъ ненависть, которая гораздо-сильнѣе моей, и на его глазъ, который такъ же вѣренъ, какъ и мой. Мои же чувства къ Мингамъ — это только натура Делавара, привитая къ христіанскому дереву. Нѣтъ, я хотѣлъ на этотъ разъ предоставить честь экспедиція молодому прапорщику, который ею командуетъ. Если онъ не потеряетъ въ этомъ дѣлѣ своихъ волосъ, то можетъ похвалиться своимъ походомъ и написать о немъ, по возвращеніи, своей матери. Я только разъ въ жизни хотѣлъ съиграть роль лѣнивца.»

— И никто не имѣетъ на то болѣе права — отвѣчалъ сержантъ ласково: — если только долговременныя и ревностныя услуги даютъ право за полученіе отставки. Мабель вѣрно не станетъ хуже о тебѣ думать за то, что ты предпочелъ ея общество преслѣдованію дикихъ, и отвѣчаю за нее, что она будетъ очень рада-предложить тебѣ позавтракать, если у тебя есть аппетитъ. Впрочемъ, не подумай, Мабель, чтобы Патфайндеръ допустилъ этихъ мерзавцевъ, шатающихся около крѣпости, уйдти не услышавъ звука его ружья.

«Если бы я подумалъ, сержантъ, что она такого мнѣнія обо мнѣ, то, хоть я и не охотникъ до парадныхъ сценъ, но въ ту же секунду положилъ бы на плечо свой лане-бой и вышелъ бы изъ крѣпости прежде, нежели она успѣла бы мигнуть. Нѣтъ, Мабсль хорошо меня знаетъ, хотя мы и недавно знакомы: вѣдь мы, чтобы сдѣлать разнообразнѣе нашу небольшую прогулку, не избѣгали Минговъ.

— „Мнѣ нужны сильныя доказательства, Патфайндеръ, чтобы заставить меня перемѣнить мнѣніе о васъ, особенно въ такомъ случаѣ“ отвѣчала Мабель. „И отецъ и дочь обязаны вамъ жизнью; будьте увѣрены, что они никогда этого не забудутъ.“

„Благодарю васъ, Мабель, благодарю васъ отъ души. Но я долженъ сказать вамъ, что моя услуга вовсе не такъ велика, какъ вы думаете: если бы вы и попались въ руки Минговъ, они бы не дотронулись ни до одного волоска на вашей головѣ. Волосы мэстэра Капа, Джаспера, Великаго-Змѣя и мои, конечно, просушились бы порядкомъ на ихъ огнѣ, но, повторяю, что они не дотронулись бы до вашего волоска.“

— „Вѣдь дикіе не щадятъ ни женщинъ, ни дѣтей, отъ-чего же бы они вдругъ почуствовали такое состраданіе ко мнѣ? Нѣтъ, нѣтъ вамъ, Патфайндеръ, я обязана моею жизнію.“

„Еще повторяю вамъ, Мабель, что они не сдѣлали бы вамъ ни малѣйшаго зла; ни одинъ изъ этихъ Минговъ не коснулся бы волоска вашего. Какъ ни злы эти кровопійцы, они не были бы въ состояніи совершить такое злодѣйство. Они бы, можетъ-быть, заставили васъ сдѣлаться женою одного изъ ихъ начальниковъ, — болѣе вамъ нечего было бы опасаться.“

— „Все-же я вамъ обязана избавленіемъ отъ этого несчастія“ сказала Мабель, сжимая руку благороднаго Путеводителя, который не могъ скрыть своей радости. „Сдѣлаться женою дикаго было бы для меня хуже смерти.“

„Ужь такова ея натура, сержантъ“ воскликнулъ Патфайндеръ, обратясь къ старому своему товарищу, и черты лица его прояснились отъ удовольствія. „Дай Богъ, чтобы она никогда не измѣнилась! Я говорилъ Великому-Змѣю, что даже и Делавару трудно сдѣлаться бѣлокожимъ, точно такъ же, какъ бѣлокожему краснокожимъ. Мабель рождена отъ христіанскихъ родителей, и такова ужь должна быть ея натура!…“

— Ты правъ, Патфайндеръ; и Мабель никогда не измѣнится. Но пора завтракать. Пойдемъ-ка съ нами, брать Капъ, я покажу тебѣ какъ мы, бѣдные солдаты, поживаемъ на этой отдаленной границѣ.

ГЛАВА IX.

Скажите мнѣ, товарищи моего изгнанія, привычка не содѣлываетъ ли этой простой жизни пріятнѣе, чѣмъ жизнь раскрашенная и пышная? — Въ этихъ лѣсахъ не безопаснѣе ли, чѣмъ въ дворцахъ, гдѣ господствуетъ зависть? Здѣсь мы терпимъ только то, что навлекъ на себя Адамъ.» As you like it. Комедія Шекспира.

Сержантъ Дунгамъ не думалъ хвастаться тѣмъ, что было сказано имъ въ концѣ предшествовавшей главы. Не смотря на отдаленность пограничной крѣпости, жившіе въ ней имѣли такой столъ, которому во многихъ отношеніяхъ позавидовали бы князья и то судари. Въ эпоху нами описываемую, или даже полвѣка позже, вся эта обширная страна, названная Западомъ или Новыми Землями, съ революціонной войны была пустынна; но эта пустыня была надѣлена отъ природы всѣми произведеніями, принадлежащими тому климату, кромѣ животныхъ и человѣка. Бродившіе по лѣсамъ Индійцы не могли уменьшить дичи; солдаты и охотники, появлявшіеся тамъ и сямъ на необозримой поверхности земли, производили то же дѣйствіе, какъ пчела въ полѣ, засѣянномъ гречихой, или колибри на цвѣткѣ.

Чудесныя преданія о числѣ животныхъ, птицъ и рыбъ, которыхъ находили тогда въ этой странѣ, преимущественно на берегахъ большихъ озеръ, основаны на свидѣтельствѣ людей еще живущихъ, безъ чего мы не рѣшились бы и пересказывать ихъ; но бывъ очевидцами нѣкоторыхъ изъ этихъ чудесъ, мы постараемся съ несомнительною точностью выполнить обязанность историка. Освего по-преимуществу могла бы удовлетворить записнаго эпикурейца. Множество всякаго рода рыбъ было въ этой рѣкѣ; рыбаку только стояло забросить удочку, чтобы вытащить окуня или какого-либо другаго члена безчисленнаго семейства, населявшаго тогда это обильное пространство воды, подобно тому, какъ воздухъ надъ тамошними болотами населенъ безчисленными насѣкомыми. Тамъ ловилась превосходная семга, почти неуступавшая той, которая ловится въ Сѣверной Европѣ. Въ такомъ же множествѣ слетались въ тамошніе лѣса и на озера различные роды птицъ. Гуси и утки тучами покрывали большіе заливы Онтаріо; лани, медвѣди, бѣлки и другія четвероногія, между коими показывался иногда и лось, дополняли это изобиліе природы, щедро надѣлявшей крѣпости, расположенныя на отдаленныхъ границахъ, въ вознагражденіе за необходимыя лишенія въ тѣхъ краяхъ.

Здѣшнія яства, могшія показаться величайшею роскошью, были въ такомъ изобиліи, что даже послѣдній солдатъ крѣпости Освего ѣлъ дичь, которая составила бы славу парижскаго стола. И — вотъ примѣръ прихотей вкуса и странностей желаній человѣческихъ: пища, которая въ иномъ мѣстѣ была бы предметомъ зависти, тамъ возбуждала даже отвращеніе. Съѣстные припасы арміи, по-необходимости сберегаемые, потому-что привозъ ихъ издалека очень-затруднителенъ, уважаются солдатами, которые охотно мѣняютъ семгу, оленей, утокъ и голубей на ветчину, дряблую рѣпу и кислую капусту.

За обѣдомъ сержанта Дунгама замѣтны были и роскошь и недостатки того края. Жареная семга дымилась на деревянномъ блюдѣ; теплая разрѣзанная дичина и нѣсколько блюдъ съ холоднымъ, тоже изъ дичины, были разставлены на столѣ въ честь новоприбывшихъ и въ доказательство гостепріимства стараго солдата.

— Знать не полу-порціоны получаютъ въ этой части свѣта, сержантъ? сказалъ Капъ, разрѣшивъ уже таинства нѣкоторыхъ блюдъ. — Семга ваша удовлетворила бы и Шотландца.

«Этого недостаточно, братъ Капъ; изъ двухъ или трехъ сотъ человѣкъ, составляющихъ гарнизонъ, нѣтъ и полдюжины, которая не поклялась бы, что семга никуда не годится. Даже есть такіе, которые не отвѣдывали дичи, кромѣ откормленной дома и которые презираютъ самою жирною ляжкою лани, какую только можно достать.»

— «Это обычай бѣлыхъ» сказалъ Патфайндеръ: «и смѣло скажу — онъ не дѣлаетъ имъ чести. Краснокожій никогда не показываетъ отвращенія, но всегда доволенъ пищею, которую ему предлагаютъ, будетъ ли она жирна или суха, лань ли то, медвѣдь ли, ножка ли индѣйскаго пѣтуха, или крыло дикаго гуся. Къ стыду нашему, должно признаться, что мы бѣлые пользуемся благами провидѣнія безъ всякой благодарности, и на бездѣлицы смотримъ, какъ на вещи важныя.

„Такъ бываетъ у васъ въ 55 полку, отвѣчаю за то“ сказалъ сержантъ: — „что жь касается до прочихъ христіанъ, то не могу отвѣчать Дунканъ Лэнди самъ клянется, что пироги изъ ячменной муки стоятъ освегскаго окуня и вздыхаетъ по водѣ текущей съ горъ шотландскихъ, тогда, какъ въ его распоряженіи все озеро Онтаріо для утоленія жажды.“

— „А у майора Дункана есть жена и дѣти?“ спросила Мабель, которая естественно желала видѣть женщину, находясь одна въ кругу мужчинъ.

„Нѣтъ, но говорятъ, у него есть невѣста въ томъ краю. Кажется, она разсудила лучше дожидаться, нежели подвергать себя лишеніямъ и непріятностямъ въ этой дикой сторонѣ, что нисколько не согласуется съ моимъ образомъ мыслей объ обязанностяхъ женщины, братъ Капъ. Твоя сестра иначе думала, и еслибъ Богу угодно было оставитъ ее въ живыхъ, ты увидѣлъ бы ее теперь сидящею за скамьѣ, которую занимаетъ дочь ея.“

— Надѣюсь, сержантъ, что ты не думаешь выдавать Мабель за солдата?» сказалъ Капъ важнымъ голосомъ. — Наше семейство заплатило уже свою дань арміи; пора подумать снова о морѣ.

«Я и не помышляю выбирать мужа для дочери ни въ 55-мъ ни въ какомъ другомъ полку, брать, могу тебя увѣрить, хотя и полагаю, что время ея замужества подошло.»

— «Батюшка!…»

— «Объ этихъ вещахъ открыто говорить не слѣдуетъ, сержантъ» сказалъ Патфайндеръ. «Я дозналъ опытомъ, что если кто хочетъ идти по слѣду дѣвушки, не долженъ кричать ей громко о своемъ намѣреніи. Итакъ, съ вашего позволенія, потолкуемъ о чемъ-нибудь другомъ.»

«Ну, братъ Капъ, надѣюсь, что этотъ поросенокъ, хотя и холодный, понравится тебѣ: онъ приготовленъ по твоему вкусу.»

— Да, да! дай намъ образованнаго мяса, если хочешь, чтобъ я ѣлъ. Грубая же дичина хороша для васъ, прѣсноводныхъ плавателей, а мы, моряки океана, любимъ только то, въ чемъ знаемъ толкъ."

Патфайндеръ положилъ на столъ ножъ и вилку, и, засмѣявшись своимъ беззвучнымъ смѣхомъ, сказалъ съ видомъ любопытства:

— «Вамъ ничего, что на поросенкѣ нѣтъ кожи, а? ничего, мэстэръ Капъ?»

— Конечно, Патфайндеръ, онъ былъ бы лучше въ своей рубашкѣ; но я полагаю, что у васъ въ лѣсахъ такимъ манеромъ приготовляютъ поросятъ.

— «Ну, вотъ видите ли! можно объѣхать весь свѣтъ и кой-чего не знать. Еслибъ вы взяли на себя трудъ содрать кожу съ этой твари, мэстэръ Капъ, то она дала бы знать себя вашимъ пальцамъ — это дикообразъ!»

— Да, мнѣ показалось, что это не совсѣмъ-настоящая свинина. Но, я думалъ что здѣсь, чвъ этихъ лѣсахъ, и самый поросенокъ можетъ утратить нѣкоторыя изъ своихъ качествъ; мнѣ казалрсь, что свинья прѣсной воды не такъ была хороша, какъ свинья воды соленой. Полагаю, что это для тебя все равно, сержантъ?

«Лишь бы не сдирать кожи, братъ Капъ… — Патфайндеръ, надѣюсь, что на походѣ Мабель не упрямилась?»

— «О, нѣтъ, нѣтъ, сержантъ; если Мабель въ-половину такъ довольна Патфайндеромъ и Джасперомъ, какъ Джасперъ и Патфайндеръ довольны ею, то мы на цѣлый вѣкъ останемся друзьями.»

Говоря эти слова, онъ взглянулъ на нее, какъ-бы спрашивая, какъ она о томъ думаетъ; и потомъ съ врожденной деликатностію, доказывавшею, что онъ былъ далеко-выше пошлаго желанія проникать въ святилище женскихъ ощущеній, Патфайндеръ опустилъ глаза въ тарелку, будто раскаяваясь въ своей смѣлости.

«Да, да! надо намъ держать въ умѣ, что женщины не мужчины» возразилъ сержантъ: «и побольше обращать вниманія на ихъ нравъ и воспитаніе. Рекрутъ не ветеранъ. Всякому извѣстно, что требуется гораздо болѣе времени на обученіе солдата, чѣмъ на какое-нибудь другое дѣло.»

— Вотъ это новость, сержантъ! — воскликнулъ Капъ съ живостію. А мы, моряки, думаемъ, что меньше нужно времени научить отличныхъ шестерыхъ солдатъ, нежели образовать одного моряка."

«Да, да, братъ Капъ» мнѣ извѣстны кой-какія мнѣнія, которыя имѣютъ о себѣ, моряки" отвѣчалъ сержантъ съ такою привѣтливой улыбкою, какую дозволялъ его суровый и воинственный видъ: «ибо я нѣсколько лѣтъ пробылъ въ одной изъ приморскихъ крѣпостей. Мы уже толковали объ этомъ предметѣ, и я боюсь, что не сойдемся. Но если хочешь знать, какое различіе между истиннымъ солдатомъ и человѣкомъ, какъ я говорю, въ состояніи природы, то приходи на парадъ полюбоваться батальонномъ 55 полка послѣ обѣда; а потомъ когда возвратишься въ Йоркъ, посмотри на милиціонные полки.

— По-моему, сержантъ, тутъ разница небольшая, — такая же, какъ между бригомъ и шнявой. Всѣ ваши солдаты — на одинъ ладъ: красные мундиры, перья, порохъ, глиняная трубка…

„Вотъ, какъ судить объ этомъ дѣлѣ морякъ!“ произнесъ сержантъ съ достоинствомъ: „но, можетъ-быть, ты не знаешь, что нуженъ цѣлый часъ для того, чтобы выучить солдата ѣсть.“

— Тѣмъ для него хуже. Солдаты милиціи оказываютъ себя въ этомъ дѣлѣ знатоками съ перваго дня. Я часто слышалъ, что они въ первомъ своемъ походѣ пожираютъ все, что имъ попадется на дорогѣ. Они вѣдь только тѣмъ и занимаются.»

— «Я думаю, что у нихъ своя натура, какъ и у другихъ людей» сказалъ Патфайндеръ, стараясь возстановить миръ, которому грозила упорная привязанность каждаго изъ братьевъ къ своему роду жизни. «И какъ всякая натура есть дѣло Божіе, то и безполезно желать измѣнить ее. Въ 55-мъ полку мастера покушать, сержантъ, я давно знаю этотъ полкъ; но думаю есть такіе корпуса въ милиціи, которые еще превзойдутъ и его въ этомъ.»

« — Если вы окончили завтракъ, дядюшка, то нельзя ли вамъ проводить меня на бастіонъ?» сказала Мабель. «Я еще въ-половяну не видала озера; мнѣ кажется, было бы неприлично молодой дѣвушкѣ съ перваго дня ея пріѣзда начать расхаживать одной.»

Капъ понялъ побудительную причину этого предложенія, и, питая истинную дружбу къ зятю, рѣшился отложить свои докасательства до другаго времени, когда они по-болѣе сживутся другъ съ другомъ. Впрочемъ, ему, съ его догматическимъ и упрямымъ характеромъ, и въ голову не приходило отказаться отъ своихъ мнѣній. Онъ пошелъ съ племянницей, оставя наединѣ сержанта съ Патфайндеромъ. Когда противникъ ретировался, Дунгамъ, непонявшій уловки дочери своей, обратился къ другу съ торжествующей улыбкой.

— Армія, Патфайндеръ, не отдаетъ еще себѣ должной справедливости и никогда не умѣла предъявлять своихъ правъ. Хотя скромность похвальна въ человѣкѣ, какое бы на немъ ни надѣто было платье, красное или черное, — но не смотря на то, я люблю замолвить словцо въ пользу арміи. Ну, другъ; прибавилъ онъ, крѣпко пожимая руку своего товарища, — нравится ли тебѣ, дочь моя?

«Тебѣ есть чѣмъ гордиться, сержантъ; отецъ смѣло можетъ величаться такою прекрасною дочерью. Видалъ я красавицъ, видѣлъ и знатныхъ дамъ; но мнѣ не случалось встрѣтить ни одной, которая была бы надѣлена отъ провидѣнія такими разнообразными дарами.»

— И могу тебя увѣрить, Патфайндеръ, что она о тебѣ такого же мнѣнія. Вчера вечеромъ она только и говорила, что о твоемъ хладнокровіи и храбрости, и особенно о твоей добротѣ; а доброта для женщины равняется половинѣ всѣхъ остальныхъ качествъ вмѣстѣ, другъ мой! Итакъ, первый смотръ удовлетворилъ обѣ стороны. Теперь почисти-ка свое платье, да займись нѣсколько своей наружностію, и тогда рука и сердце ея — твои.

«Я воспользуюсь твоими совѣтами, сержантъ, и употреблю всѣ силы, чтобы ей такъ же понравиться, какъ она начинаетъ нравиться мнѣ. Сегодня утромъ съ восхожденіемъ солнца я вычистилъ и выполировалъ мой лане-бой, и никогда это ружье не было такъ блестяще, какъ теперь.»

— Это согласно съ твоимъ охотничьимъ образомъ мыслей, Патфайндеръ. Правда, всякое огнестрѣльное оружіе должно сіять и горѣть на солнцѣ. Что за краса, когда стволъ ружья тусклъ!

«Лордъ Гоу иначе думалъ, сержантъ, и, не смотря на то, прослылъ добрымъ солдатомъ.»

— Правда. Его милость сдѣлалъ тусклыми всѣ ружейные стволы своего полка; но что же хорошаго изъ этого вышло? Теперь можно прочесть его эпитафію въ англійской церкви, въ Альбани. Нѣтъ, достойный другъ мой, солдату слѣдуетъ быть солдатомъ, и онъ никогда не долженъ краснѣть, нося знаки своего почетнаго званія. Ты много говорилъ съ Мабелью, плывучи вмѣстѣ въ лодкѣ?

«Да почти не о чемъ было говорить-то, сержантъ; а когда представлялся случай, то я чувствовалъ себя ниже ея въ понятіяхъ. Я только о томъ и могъ заговорить, что до меня касается.»

— Ты вполовину правъ и вполовину виноватъ, другъ мой. Женщины любятъ разговоръ легкій, хотя и находятъ удовольствіе быть въ немъ главными участницами. Тебѣ извѣстно, что я не люблю давать языку воли, высказывать тотчасъ всѣ суетныя мысли, которыя входятъ въ голову. Впрочемъ, мать Мабели не думала обо мнѣ худо и въ то время, когда я сбавлялъ съ себя немного важности. Уже прошло 22 года съ тѣхъ поръ! Теперь я самый старшій сержантъ въ полку, а тогда былъ моложе всѣхъ. Важный видъ приличенъ мужчинѣ; но если хочешь нравиться женщинѣ, то надобно быть немного и снизходительнымъ при случаѣ.

«Ахъ, сержантъ, боюсь, что въ этомъ я никогда не успѣю.»

— Зачѣмъ отчаяваться въ томъ, въ чемъ, какъ я думалъ, мы были оба убѣждены?

«Мы согласились, если Мабель такова, какъ ты говорилъ, и если ей будетъ не непріятно, что я охотникъ и провожатый, то я частію откажусь отъ моей кочевой жизни и постараюсь пріучить себя къ семейному кругу. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ я увидѣлъ Мабель, — во мнѣ родились грустныя предчувствія.»

— Что это значитъ? воскликнулъ сержантъ суровымъ голосомъ: — или я тебя не такъ понялъ? Не самъ ли ты сказалъ мнѣ, что она тебѣ понравилась — что жь, развѣ Мабель обманула твои надежды?

«Ахъ, сержантъ, я боюсь обмануться въ самомъ-себѣ! Я не болѣе, какъ простой, бѣдный житель лѣса, и можетъ-быть вовсе не то въ сущности, что вы обо мнѣ думаете и что я самъ о себѣ думаю.»

— Если ты не довѣряешь собственному мнѣнію, Патфайндеръ, то прошу тебя не сомнѣваться въ моемъ. Развѣ я не привыкъ судить о характерѣ людей? Развѣ это не моя обязанность? И много ли разъ я ошибался? Спроси у майора Дункана, если нужно тебѣ свидѣтельство въ этомъ случаѣ.

«Вѣдь мы старые друзья, сержантъ; мы не разъ дрались рядомъ и услуживали другъ другу. Въ такихъ случаяхъ, немудрено, что люди другъ о другѣ слишкомъ-хорошо думаютъ; но я боюсь, что дочь не будетъ смотрѣть такъ благосклонно, какъ отецъ, на простаго неуча-охотника.»

— Полно, полно, Патфайндеръ! Ты самъ себя не понимаешь, другъ. Вѣрь моему сужденію. Во-первыхъ, ты человѣкъ опытный, а въ опытности, извѣстно, нуждаются всѣ молодыя женщины; никакая благоразумная дѣвушка не будетъ пренебрегать такимъ достоинствомъ. Къ-томуже ты не принадлежишь къ числу тѣхъ свистуновъ, которые, вступивъ въ полкъ, вздергиваютъ носы. Ты человѣкъ, знающій службу. Вѣдь ты, я думаю, бывалъ въ огнѣ тридцать или сорокъ разъ, если сосчитать всѣ схватки и засады, въ которыхъ ты участвовалъ?

«Все это правда, сержантъ, правда; да поможетъ ли это мнѣ заслужить любовь дѣвушки?»

— Объ этомъ стоитъ похлопотать одинъ день. Опытъ столько же полезенъ въ любви, какъ и въ военномъ дѣлѣ. Впрочемъ, ты одинъ изъ самыхъ честныхъ и прямыхъ подданныхъ короля, да сохранитъ его Богъ!…

«Все это можетъ-быть, можетъ-быть, сержантъ; но я слишкомъ непривѣтливъ, старъ, дикъ, не могу угодить такой молодой и нѣжной дѣвушкѣ, какъ Мабель, которая не привыкла къ нашимъ лѣснымъ ухваткамъ, и, можеть, болѣе имѣетъ склонности къ городской жизни, сообразной съ ея воспитаніемъ и наклонностями.»

— Такихъ предчувствій у тебя не бывало, другъ мой, и я удивляюсь, какъ ихъ прежде въ тебѣ не было.

«Это можетъ-быть потому-что я и не думалъ о своей ничтожности до-тѣхъ-поръ, пока не увидѣлъ Мабели. Я странствовалъ со многими женщинами, провожалъ черезъ лѣса и видалъ ихъ въ горести и радости; но онѣ всѣ были далеко-выше меня, такъ-что я могъ чувствовать только обязанность защищать и охранять ихъ. А теперь не то: Мабель и я, мы поставлены такъ близко другъ къ другу, что я чувствую невыносимую тяжесть, видя, какъ мы непохожи другъ на друга. Я бы желалъ помолодѣть десятью годами, сержантъ, имѣть видъ привѣтливый, который могъ бы понравиться молодой дѣвушкѣ.»

— Успокойся, мой храбрый другъ, и положись на мое знаніе женскаго сердца. Мабель уже любить тебя вполовину, а двѣ недѣли, проведенныя тамъ на островахъ, окончатъ остальное. Она почти все это сказала мнѣ вчера вечеромъ.

«Быть не можетъ, сержантъ?» вскричалъ путеводитель, который по своей скромности не могъ думать о себѣ такъ выгодно: «не-уже-ли это правда? Возможно ли? Я бѣдный охотникъ, а Мабель — она достойна быть женою офицера! Не думаешь ли ты, что она откажется отъ всѣхъ городскихъ привычекъ своихъ и, вмѣсто того, чтобы ходить въ церковь, въ гости, согласится жить въ лѣсу съ простымъ охотникомъ? Не будетъ ли она вспоминать о прошломъ и сожалѣть, что не имѣетъ лучшаго мужа?»

— Лучшаго мужа, Патфайндеръ, мудрено найдти. Чтожь касается до городскихъ привычекъ, то свобода, которою она будетъ пользоваться, заставитъ ее позабыть ихъ скоро. Мабель такъ умна, что не будетъ скучать на нашихъ отдаленныхъ границахъ. Я такъ же хорошо обдумывалъ планъ этой женитьбы, мой другъ, какъ генералъ обдумываетъ планъ похода. Сначала я хотѣлъ-было опредѣлить тебя въ полкъ, чтобъ ты, co-временемъ, замѣстилъ меня, но, поразмысливъ, увидѣлъ, что ты вовсе не созданъ для регулярной службы. Впрочемъ, если ты не военный человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ, то ты воинъ въ лучшемъ значеніи этого слова, и я знаю, что тебя уважаютъ всѣ офицеры нашего корпуса. Пока я живъ, Мабель можетъ жить у меня, и ты всегда будешь имѣть пристанище, возвращаясь съ похода или съ розъиска слѣдовъ.

«Ахъ, объ этомъ пріятно думать, сержантъ! Хорошо, если бы Мабель имѣла одинаковыя съ нами мысли. Но, мнѣ кажется, что такой человѣкъ, какъ я, не можетъ ей нравиться. Еслибъ я былъ еще моложе и красивѣе, какъ, на-примѣръ, Джасперъ Уэстернъ, тогда была бы надежда… да, въ-самомъ-дѣлѣ, была бы надежда.»

Сержанть прищелкнулъ пальцами, и показавъ шишъ, сказалъ:

— Вотъ, что Джасперу Прѣсной-Водѣ и всѣмъ молодчикамъ въ крѣпости и не въ крѣпости! Если ты и не молодъ, то помоложавѣе да и покрасивѣе начальника Бѣгуна.

«Что такое?» спросилъ Патфайндеръ, сомнительно посматривая на своего собесѣдника, какъ-бы не понимая его.

— Я говорю, что если ты не моложе числомъ лѣтъ, за то крѣпче и осанистѣе Джаспера и всякаго другаго изъ его братій. Тебя и черезъ тридцать лѣтъ станетъ противъ ихъ всѣхъ. Съ чистой совѣстью человѣкъ никогда не старѣется.

«У Джаспера совѣсть чище, нежели у всѣхъ молодыхъ людей мнѣ извѣстныхъ, сержантъ, и въ этомъ смыслѣ онъ вѣроятно также никогда не состарѣется.»

— Но ты — мой другъ, сказалъ сержантъ, сжимая его руку: мой испытанный, вѣрный, неизмѣнный другъ.

«Да, сержантъ, почти двадцать лѣтъ, какъ мы друзья; Мабели еще тогда не было на свѣтѣ.»

— Да, точно. Мабели еще не было тогда, какъ мы были уже съ тобою испытанными друзьями, и какъ же она откажется выйдти за человѣка, который былъ другомъ ея отца, когда еще ея и на свѣтѣ не было?

«Ну, этого мы еще не знаемъ, сержантъ, этого мы еще не знаемъ. Всякій любитъ подобнаго себѣ: молодые молодыхъ, старые старыхъ.»

— Этого нельзя сказать о женщинахъ, Патфайндеръ. Я не зналъ такого старика, который бы отказался отъ женитьбы на молодой женщинѣ. Впрочемъ, какъ я тебѣ уже сказалъ, что всѣ офицеры тебя уважаютъ и почитаютъ, то и ей будетъ лестно понравиться такому человѣку, котораго всѣ любятъ.

«Да, я думаю, что у меня нѣтъ другихъ враговъ, кромѣ Минговъ» отвѣчалъ тотъ, перебирая волосы съ задумчивымъ видомъ: «я всегда старался дѣлать людямъ добро, и, казалось бы, долженъ былъ пріобрѣсти друзей, хоть это и не всегда удается.»

— Ты, можно сказать, всегда находишься въ лучшемъ обществѣ: старый Дунканъ Лэнди всегда радъ тебѣ, и ты у него бываешь по цѣлымъ часамъ. Онъ имѣетъ къ тебѣ довѣрія болѣе, нежели ко всѣмъ другимъ проводникамъ.

«Да, да, люди еще гораздо-высшаго званія путешествовали со мной и разговаривали какъ съ братомъ; но общество ихъ не сдѣлало меня гордымъ, потому-что лѣсъ ровняетъ всѣхъ людей, какъ бы ни были они неравны въ городахъ.»

— Однакоже ты первый стрѣлокъ въ цѣломъ краю нашемъ.

«Еслибъ за это меня полюбила Мабель, тогда мнѣ нечего было бы отчаяваться. А между-тѣмъ, сержантъ, я иногда думаю, что обязанъ столько же моему лане-бою, сколько своей ловкости. Чудесное ружье! оно и въ другихъ рукахъ дѣлало бы такія же чудеса.»

— Ты ужь слишкомъ-скромно думаешь о себѣ, Патфайндеръ; но мы частенько видали, какъ плохо владѣли другіе твоимъ ружьемъ, тогда-какъ ты также чудесно стрѣлялъ изъ чужихъ ружей, и потому я не могу согласиться съ тобой. На-дняхъ должно быть назначено стрѣлянье въ цѣль, ты можешь показать свое искусство, и тогда Мабель лучше пойметъ и оцѣнитъ тебя.

«Не знаю, будетъ ли это честно, сержантъ? Всякому извѣстно, что лане-бой рѣдко даетъ промахъ, а можно ли испытывать то, въ чемъ никто не сомнѣвается?»

— Ну, я вижу, что мнѣ самому прійдется волочиться вмѣсто тебя. Странно, что ты, такой отважный въ дыму перепалки, оказываешься такимъ робкимъ любовникомъ. Вспомни, что Мабель произходить отъ храбраго поколѣнія; она вѣрно будетъ дорожить въ мужчинѣ тѣмъ же, чѣмъ дорожила ея мать.

Сержантъ всталъ и пошелъ къ своей должности, не извинясь передъ Патфайндеромъ. Отношенія, въ которыхъ находился Путеводитель ко всѣмъ обитателямъ крѣпости, дѣлали ненужными подобныя форменности.

Читатель могъ узнать изъ предшествовавшаго разговора, для чего сержантъ Дунгамъ призвалъ дочь свою на границу. Хотя онъ былъ лишенъ ея дѣтскихъ ласкъ, услаждавшихъ жизнь его въ-продолженіе двухлѣтняго вдовства, однако онъ сохранилъ къ ней сильную привязанность, которая, впрочемъ, рѣдко выражалась наружными знаками. Привыкши повелѣвать безъ возраженій и точно также повиноваться, онъ не въ-силахъ былъ себѣ представить, что дочь его можетъ оказать сопротивленіе при выборѣ ей мужа, хотя онъ былъ далекъ отъ того, чтобы противорѣчить ея наклонностямъ. Дѣйствительно, люди, коротко-знавшіе Патфайндера, смотрѣли на него, какъ на человѣка, одареннаго необыкновенными достоинствами. Всегда одинаковый, простодушный и безхитростный, благоразумный и недоступный страху, всегда первый защитникъ праваго дѣла, онъ никогда не участвовалъ въ томъ, что заставило бы его краснѣть. Кто жилъ долго съ этимъ существомъ, которое по своему образу жизни было типомъ простоты первобытнаго человѣка, тотъ не могъ не чувствовать къ нему почтенія и удивленія, не смотря на его низкое званіе.

Замѣчено было, что ни одинъ Офицеръ не проходилъ мимо Патфайндера, не поклонясь ему, какъ равному себѣ; низшіе говорили съ нимъ свободно и довѣрчиво, какъ съ товарищемъ. Особенно удивительно было совершенное равнодушіе, съ которымъ онъ смотрѣлъ на всѣ повышенія, независящія отъ личнаго достоинства. Онъ отдавалъ почтеніе высшимъ по привычкѣ, не разъ исправлялъ ихъ ошибки и охуждалъ пороки съ неустрашимостію, показывавшею, какую цѣну придавалъ онъ вопросамъ важнѣйшимъ, и сколько природное сужденіе выше того, которое пріобрѣтается воспитаніемъ. Словомъ, еслибы кто думалъ, что человѣкъ безъ помощи образованія не въ-силахъ отличать зло отъ добра, тотъ поколебался бы въ своемъ вѣрованія, видя необыкновенный характеръ этого пограничнаго жителя. Его чувства дышали свѣжестію лѣсовъ, въ которыхъ онъ провелъ большую часть своей жизни; и ни одинъ казуистъ не могъ бы съ такою отчетливостію толковать о томъ, что право и что неправо. Впрочемъ, онъ былъ не безъ предразсудковъ, хотя ихъ было и немного. Эти предразсудки, оттѣняясь его характеромъ и обычаями, были глубоко въ немъ вкоренены и составляли какъ-бы часть его существа. Но отличительною чертою нравственной организаціи Патфайндера было его прекрасное и безошибочное чувство справедливости. Эта благородная черта, безъ которой ни одинъ человѣкъ не можетъ быть истинно-великимъ и достойнымъ уваженія, вѣроятно имѣла нечувствительное вліяніе на окружавшихъ его. Часто солдаты самые безпорядочные въ гарнизонѣ и неимѣвшіе никакихъ правилъ, побывавъ съ нимъ въ экспедиціи, начинали говорить инымъ языкомъ, обнаруживали болѣе человѣческихъ чувствованій и тѣмъ доказывали, что примѣръ его подѣйствовалъ на нихъ. При такихъ качествахъ, само-собою разумѣется, его вѣрность была скалою непоколебимою, и измѣна была для него невозможна. Онъ никогда не отступалъ отъ врага и никогда не оставлялъ друга въ сомнительныхъ обстоятельствахъ. Его задушевные друзья были болѣе или менѣе одинаковаго съ нимъ характера. Хотя онъ и случайно сходился съ своими товарищами, но всѣ они были замѣчательные люди въ нравственномъ отношеніи. Онъ, казалось, обладалъ какимъ-то инстинктомъ распознавать людей, вѣроятно, самъ не замѣчая этого, и привязывался преимущественно къ тѣмъ, которыхъ характеръ могъ удовлетворительнѣе отвѣчать на его дружбу. Словомъ, человѣкъ, привыкшій изучать себѣ подобныхъ, могъ бы указать на Патфайндера какъ на прекрасный примѣръ, до чего можетъ достигнуть человѣкъ, одаренный умомъ здравымъ и чистымъ, никогда недопускающій до себя желаній незаконныхъ и честолюбивыхъ, слѣдующій влеченію непопорченнаго чувства; покорный благородному вліянію природы въ ея уединенномъ величіи; недоступный соблазнамъ гражданственной жизни; никогда не забывавшій Существа Всемогущаго, котораго духъ владычествуетъ и въ городахъ и въ пустыняхъ.

Такого-то человѣка сержантъ Дунгамъ избралъ супругомъ своей дочери. Дѣлая этотъ выборъ, онъ, быть-можетъ, не столько руководствовался внимательнымъ и разсудительнымъ изслѣдованіемъ его достоинствъ, сколько личною къ нему любовію. Онъ коротко зналъ Патфайндера, но уважалъ его не столько за всѣ эти добродѣтели, сколько по безотчетному чувству. Что его дочь могла сдѣлать нѣкоторыя возраженія касательно женитьбы, это никогда и на умъ не приходило старому солдату; съ другой же стороны, передъ нимъ открывалась перспектива, выгодная для него самого: онъ думалъ о преклонности лѣтъ своихъ, и о томъ, что вечеръ жизни своей проведетъ въ кругу своихъ внучатъ, столь же для него любезныхъ, какъ и тѣ, которые бы дали имъ жизнь. Онъ первый сдѣлалъ это предложеніе другу, который съ благодарностію принялъ его. И сержанту было пріятно, что онъ отвѣчалъ его намѣреніямъ съ горячностію, равною боязливымъ сомнѣніямъ произходившимъ отъ его смиренной недовѣрчивости къ самому-себѣ.

ГЛАВА X.

«Не вѣрьте мнѣ, что я люблю его, когда о немъ спрашиваю: это мальчикъ причудливый; онъ говоритъ красно, да что же мнѣ въ словахъ?»

Прошла недѣля въ обычныхъ крѣпостныхъ занятіяхъ. Мабель начала привыкать къ своему положенію, которое было для нея хотя ново, но нѣсколько-скучно. Солдаты и офицеры по-немногу освоились съ присутствіемъ молодой прекрасной дѣвушки, которой видъ и одежда имѣли столько благородной простоты, занятой ею въ семействѣ ея покровительницы. Они уже не утомляли ея своимъ дурно-скрытымъ удивленіемъ. Причину почестей, которыя воздавали ей, она находила въ уваженіи къ ея отцу; въ самомъ же дѣлѣ эта причина заключалась болѣе въ ея собственной привѣтливости, чѣмъ въ уваженіи къ достойному сержанту.

Кругъ знакомства въ лѣсу, или въ другихъ необыкновенныхъ обстоятельствахъ, не можетъ быть великъ. Для Мабели довольно было пробыть одну недѣлю въ Освего, чтобы узнать, съ кѣмъ ей должно знакомиться и кого удаляться. Званіе отца ея, среднее между офицерскимъ и солдатскимъ, отдаляя ее отъ двухъ главныхъ классовъ военнаго званія, уменьшило число тѣхъ, съ которыми она могла поддерживать знакомство.. Однакожь она скоро замѣтила, что даже изъ числа имѣющихъ право занимать мѣсто за комендантскимъ столомъ, нѣкоторые готовы были забыть незначительный чинъ сержанта для ея прекрасной таліи и привлекательнаго личика, и по прошествіи двухъ или трехъ дней, она нашла поклонниковъ даже между джентльменами. Особливо квартирмейстеръ, человѣкъ среднихъ лѣтъ, не разъ вкусившій сладость супружеской жизни, теперь вдовецъ, очевидно старался сблизиться съ сержантомъ, хотя и безъ того долгъ службы требовалъ ихъ частаго свиданія. Молодые застольные собесѣдники тотчасъ замѣтили, что этотъ шотландскій офицеръ, по имени Мюйръ, чаще прежняго сталъ посѣщать сержанта. Улыбка или шутка въ честь «сержантовой дочери» — вотъ, однако, все, что они позволяли себѣ; поручики и прапорщики не спѣсивились предлагать тосты за здоровье Мабели Дунгамъ.

Въ концѣ недѣли, вечеромъ, когда пробили зорю, комендантъ крѣпости, майоръ Дунканъ Лэнди, послалъ за сержантомъ Дунгамомъ для личныхъ переговоровъ. Майоръ жилъ въ подвижномъ домикѣ, поставленномъ на колесахъ и передвигавшемся во всѣ дворы крѣпости, смотря по надобности. Тогда домикъ этотъ находился почти въ серединѣ; сержантъ былъ введенъ къ своему начальнику тотчасъ, не дожидаясь долго въ передней. Въ-сущности, мало было различія между квартирами солдатъ и офицеровъ; у послѣднихъ квартиры были только попросторнѣе; по-этому Мабель и отецъ ея пользовались почти-такимъ же помѣщеніемъ, какъ и комендантъ.

«Войди, сержантъ, войди, мой добрый другъ!» сказалъ Лэнди дружескимъ тономъ, между-тѣмъ, какъ его подчиненный стоялъ почтительно у двери комнаты, въ которую его ввели, и которая отвѣчала за библіотеку и за спальню: «Войди, садись-ка на этотъ стулъ. Я призвалъ тебя для такого дѣла, которое не относится ни до смотровъ, ни до счетовъ. Вѣдь мы съ тобой давно товарищи, и такое продолжительное время можетъ сблизить майора съ сержантомъ и Шотландца съ Янки. Садись, пожалуйста. Погода славная сегодня, сержантъ.»

— Да, славная, майоръ Дунканъ, отвѣчалъ Дунгамъ, садясь по его приказанію. Но, старый служака, онъ соблюдалъ должное уваженіе и въ тонѣ и въ пріемахъ своихъ. — Чудесный день, сэръ! можно надѣяться, что будутъ и еще такіе же дни въ это время года.

«Дай Богъ, дай Богъ. Ныньче, кажется, будетъ урожайный годъ и ты увидишь, что солдаты пятьдесятъ-пятаго полка такіе же славные фермеры, какъ и воины. Я никогда въ Шотландіи не видалъ такого картофеля, какъ у насъ здѣсь.»

— Да, есть надежда за хорошій урожай, и потому нынѣшняя зима будетъ пріятнѣе прошлой.

«Жизнь успѣваетъ во всемъ, что пріятно, сержантъ, и потребности пріятнаго не уменьшаются, а размножаются. Мы старѣемъ, и, кажется, пора было бы подумать объ отставкѣ и пожить для себя. Я чувствую, что дѣятельность моя изтощается.»

— Король, — да сохранитъ его Господъ! — можетъ еще много заслугъ ожидать отъ васъ, майоръ.

«Быть-можетъ, особливо, если у него остается мѣсто подполковника.»

— День, когда получитъ этотъ чинъ майоръ Дунканъ Лэнди, будетъ праздникомъ для пятьдесять-пятаго полка.

«И для Дункана Лэнди этотъ день будетъ такъ же праздникомъ. Но, сержантъ, если ты никогда не былъ подполковникомъ, за то у тебя была добрая жена; а послѣ чина, только это и можетъ сдѣлать человѣка счастливымъ.»

— Да, майоръ, я былъ женатъ, но давно овдовѣлъ и теперь мнѣ остается только любить короля моего и службу.

«Какъ? и ты ни за что считаешь эту миленькую, полненькую дѣвушку, съ розовыми щечками, дочь твою, которую увидѣлъ я на-дняхъ въ крѣпости? Что ты, сержантъ! Я какъ ни старъ, а могъ бы полюбить эту плутовку, и послать къ чорту чинъ подполковника.»

— Намъ всѣмъ извѣстно, гдѣ сердце майора Дункана. Тамъ, въ Шотландіи, живетъ прекрасная дама, готовая осчастливить его, какъ-скоро обязанности службы позволять ему туда возвратиться.

«Ахъ, сержантъ! надежда всегда вдалекѣ, а добрая Шотландія не близко» отвѣчалъ майоръ, и облако грусти прошло по жесткимъ чертамъ его шотландскаго лица. «Ну, что жь! если у насъ нѣтъ ячменной муки, за то есть дичь, стоящая пороха и пули, и множество семги, не меньше чѣмъ въ Бервикѣ-на-Твидѣ. Правда ли, сержантъ, будто наши солдаты жалуются, что имъ даютъ съ нѣкотораго времени много дичины и голубей?»

— Нѣтъ, майоръ; въ это время ланей и птицъ не такъ много бываетъ въ здѣшнихъ окрестностяхъ. Они только жалуются на семгу. Что жь касается до съѣстнаго, я надѣюсь, что лѣто пройдетъ безъ затрудненія. Впрочемъ, правда, Шотландцы, болѣе нежели сколько благоразуміе позволяетъ, толкуютъ о недостаткѣ ячной муки и ропщутъ по временамъ противъ нашего пшеничнаго хлѣба.

«Эхъ, такова ужь натура человѣческая, сержантъ — чистая натура шотландская, безъ примѣси! Пирогъ изъ ячной муки, правду сказать, лакомый кусокъ. Бываютъ минуты, когда и я охотно съѣлъ бы кусочикъ.»

— Если это желаніе такъ докучливо, майоръ, — то-есть, я говорю о солдатахъ, не думая нисколько касаться вашей чести; если, говорю, солдаты серьёзно сожалѣютъ о своей привычной пищѣ, то я нижайше осмѣлился бы посовѣтовать вамъ выписать сюда ячменной муки или велѣть посѣять ячмень здѣсь; хлопотъ большихъ не будетъ, сэръ.

«Ты злой насмѣшникъ, сержантъ! но повѣсь меня, если я не увѣренъ въ истинѣ того, что ты говоришь. На свѣтѣ есть вещи гораздо вкуснѣе ячной муки, и между прочимъ у тебя есть очень-привлекательная дочка, Дунгамъ?»

— Дочь вся въ мать и можетъ выдержать всякій смотръ, сказалъ сержантъ съ гордостію. Та и другая были воспитаны на доброй американской мукѣ. Да, дочь моя выдержитъ смотръ, сэръ.

«Я за это отвѣчаю. Итакъ, приступимъ прямо къ дѣлу и двинемъ резервный корпусъ въ первую линію. Деви Мюйръ, квартирмейстеръ, намѣренъ жениться на твоей дочери: онъ просилъ меня переговорить съ тобой объ этомъ, боясь срѣзаться. Къ-тому же половина офицеровъ нашихъ пьютъ за ея здоровье и толкуютъ о ней съ утра до вечера.»

— Много чести для нея, майоръ, сказалъ отецъ холодно: — я думаю, джентльмены могутъ найдти что-нибудь достойнѣе для своихъ разговоровъ. Я надѣюсь выдать ее за честнаго человѣка черезъ нѣсколько недѣль, сэръ.

«Да, Деви человѣкъ честный, а этого нельзя сказать обо всѣхъ квартирмейстерахъ, сержантъ» возразилъ Лэнди съ усмѣшкою. «Ну, что же? могу ли я сказать этому юношѣ, уязвленному стрѣлою Купидона, что дѣло почти слажено?»

— Благодарю вашу честь; но Мабель невѣста другаго.

«Какъ, чортъ возьми! Да это встревожитъ весь гарнизонъ. Впрочемъ, я не сержусь за это, сержантъ; скажу тебѣ откровенно, что не люблю неровныхъ браковъ.»

— Я думаю, какъ и ваша честь, и вовсе не имѣю желанія видѣть дочь мою женою офицера. Для благоразумной дѣвушки достаточно быть тѣмъ, чѣмъ была и мать ея.

«А позволь спросить, кто такой этотъ счастливецъ, желающій называться твоимъ зятемъ?»

— Патфайндеръ, сэръ.

«Патфайндеръ!»

— Онъ именно, майоръ; назвавъ его, я уже вамъ сказалъ всю его исторію. Никто такъ не извѣстенъ здѣсь на границѣ, какъ мои честный, прямой и благородный другъ.

«Все это такъ; но способенъ ли онъ сдѣлать счастливою двадцатилѣтнюю дѣвушку?»

— Почему жь нѣтъ, майоръ? Онъ какъ-нельзя-лучше знаетъ свое дѣло, и нѣтъ ни одного разъискателя или проводника при арміи, который бы и вполовину такъ славился, какъ Патфайндеръ.

«Я согласенъ, сержантъ; но репутаціей проводника при арміи можно ли заслужить любовь дѣвушки?»

— Обращать вниманіе на капризы молодой дѣвушки, майоръ Дунканъ, по моему мнѣнію, все равно, что смотрѣть за разсужденія молодаго рекрута. Если мы сдѣлаемъ фланговымъ какого-нибудь урода, то никогда хорошо не построимъ батальйона въ линію.

«Но дочь твоя вовсе не уродъ: во всей старой Англіи не найдешь такой ловкой женщины изъ ея званія. Такъ ли она думаетъ, какъ ты, объ этомъ дѣлѣ? Ужь вѣрно такъ, если она сосватана.»

— Мы съ ней не говорили еще объ этомъ, майоръ; но изъ кой-какихъ мелочей я знаю, какъ она объ этомъ думаетъ.

«А какія же это мелочи, сержантъ?» спросилъ майоръ, начиная принимать большее участіе въ предметѣ разговора. «Я самъ былъ холостякомъ, какъ ты знаешь, и признаюсь, мнѣ немножко любопытно узнать о мысляхъ дѣвушки.»

— Вотъ что, майоръ: когда я говорю ей о Патфайндерѣ, она не сводитъ съ меня глазъ и рада, когда хвалю его, да притомъ такъ открыто, такъ прямо, какъ-будто она слушаетъ о своемъ мужѣ.

«Гм! И ты думаешь, что такъ надобно понимать чувства твоей дочери?»

— Конечно, майоръ. Когда солдатъ смотритъ мнѣ прямо въ глаза, хваля своего офицера, — не во гнѣвъ вамъ, солдаты иногда разсуждаютъ-таки о своихъ начальникахъ — когда, говорю, солдатъ смотритъ мнѣ прямо въ лицо, хваля своего капитана, то я увѣренъ въ томъ, что онъ честенъ и думаетъ, какъ говоритъ.

«Да вѣдь мнѣ кажется, большая разница въ лѣтахъ между Патфайндеромъ и твоею дочерью?»

— Разумѣется, майоръ. Патфайндеръ подвигается къ сороковому, а у Мабели въ будущемъ всѣ блага, которыми можетъ насладиться женщина, имѣя опытнаго мужа. Мнѣ самому было слишкомъ сорокъ лѣтъ, когда я женился за ея матери.

«Ну, вѣроятно ли, чтобъ охотничья зеленая куртка, да лисья шапка нашего почтеннаго провожатаго понравились дочери твоей больше, нежели красивый мундиръ пятьдесять-пятаго волка?»

— Можетъ-быть и нѣтъ, майоръ; въ такомъ случаѣ она сдѣлаетъ очень-умно, если не послѣдуетъ своему вкусу, и вполнѣ заслужитъ названіе хорошей женщины.

«А ты не боишься, что дочь твоя можетъ овдовѣть въ молодыхъ лѣтахъ? Вѣчно между дикихъ звѣрей и еще болѣе дикихъ Индійцевъ, Патфайндеръ можетъ ли поручиться за свою жизнь?»

— Всякая пуля знаетъ свою дорогу, Лэнди, отвѣчалъ сержантъ, — ибо майоръ иногда любилъ, чтобъ его такъ называли въ домашней бесѣдѣ: — и никто изъ пятьдесятъ пятаго полка не можетъ поручиться за то, что избѣгнетъ внезапной смерти. Въ этомъ отношеніи Мабель ничего не выиграетъ, если выйдетъ за другаго. Къ-тому же, я сомнѣваюсь, чтобы Патфайндеръ былъ убитъ на сраженіи и лишился жизни какимъ-нибудь внезапнымъ случаемъ, который можетъ встрѣтиться въ пустынѣ.

«А почему такъ, сержантъ?» спросилъ майоръ Дунканъ съ какимъ то благоговѣніемъ, которое Шотландцы того времени чувствовали гораздо-живѣе нынѣшнихъ ко всему таинственному. «Онъ такъ же можетъ подвергнуться опасности, какъ и солдатъ, а можетъ-быть и болѣе еще. Почему же бы ему избѣжать внезапной смерти, когда другіе не избѣгаютъ ея?»

— Я не думаю, майоръ, чтобы Патфайндеръ имѣлъ какія-нибудь особенныя выгоды передъ другими, но онъ не умретъ отъ пули. Я такъ часто видалъ, какъ онъ дѣйствуетъ своимъ ружьемъ, вертя имъ, будто пастушьей дубинкой, оглушаемый свистомъ пуль, что, признаюсь, не думаю, чтобы Провидѣніе судило ему такую смерть. А между-тѣмъ, нѣтъ человѣка во всѣхъ владѣніяхъ его королевскаго величества, который заслуживалъ бы такой славной смерти, какъ Патфайндеръ.

«Нѣтъ, этого нельзя знать, сержантъ!» отвѣчалъ Лэнди съ видомъ важнымъ и задумчивымъ: «и чѣмъ меньше говорятъ объ этомъ, тѣмъ лучше. Но дочь твоя, Мабель, — кажется, такъ зовутъ ее? — согласится ли она выйдти замужъ за человѣка, который только числится при арміи, а не находится въ дѣйствительной службѣ? Для провожатаго нѣтъ никакой надежды на производство, сержантъ.»

— Онъ уже и такъ выше всѣхъ въ своемъ званіи, майоръ. Впрочемъ, Мабель рѣшилась, а вы вѣрно будете такъ милостивы, передадите господину Мюйру, что она ужь занумерована.

«Очень-хорошо; мы теперь говорили о нашихъ дѣлахъ. А теперь… Сержантъ Дунгамъ!»

— Майоръ Дунканъ! отвѣчалъ сержантъ, отдавая обычную честь, по-военному.

«Вамъ извѣстно, что этотъ мѣсяцъ я хочу послать васъ на Тысячу-Острововъ. Всѣ офицеры справляли поочереди свою службу на этомъ постѣ, — покрайней мѣрѣ, всѣ тѣ, которымъ я могъ довѣрять; теперь, наконецъ, настала ваша очередь; хотя поручикъ Мюйръ и говорить, что его очередь; но такъ какъ онъ квартирмейстеръ, то я и не хочу нарушать установленнаго порядка. Брошенъ ли жребій, кому отправляться?»

— Все готово, господинъ-майоръ. Жребій брошенъ и пріѣхавшая послѣднею нрчью лодка привезла извѣстіе, что отрядъ, находящійся теперь тамъ, ждетъ смѣны.

«Знаю — и вы должны отправиться послѣ-завтра днемъ, или завтра ночью… Воспользоваться темнотою было бы благоразумнѣе.»

— То же думаетъ Джасперъ, майоръ Дунканъ; и я не знаю, кому можно было бы болѣе повѣрить въ этомъ случаѣ, какъ не молодому Джасперу Уэстерну.

«Джасперу Прѣсной-Водѣ?» сказалъ Лэнди, улыбаясь: «такъ и онъ съ вами ѣдетъ?»

— Ваша честь можете вспомнить, что Бѣгунъ никогда не оставлялъ пристани безъ Джаспера Уэстерна.

«Твоя правда; но нѣтъ правила безъ изключенія. Мнѣ кажется, на этихъ дняхъ прибылъ какой-то морякъ въ нашу крѣпость?»

— Точно такъ, господинь-мдйоръ; это мэстэръ Капъ, братъ жены моей, который проводилъ дочь мою сюда.

«Нельзя ли на этотъ разъ посадить его на Бѣгуна, а Джаспера оставить здѣсь? Для этого Капа было бы новостію покрейсировать по прѣсной водѣ, и тебѣ будетъ веселѣе съ нимъ.»

— Я хотѣлъ просить у васъ позволенія взять его съ собою, майоръ; но не болѣе, какъ въ качествѣ волонтера. Храбрый Джасперъ не заслуживаетъ того, чтобы его лишить комаиды безъ причины. Впрочемъ, я думаю, что братъ Капъ презираетъ прѣсную воду и не станетъ исполнять отчетливо свою должность.

«Правда, сержантъ; я предоставляю все на ваше усмотрѣніе. Точно, Джасперу должно удержать за собою свою команду. Патфайндеръ пойдетъ ли съ вами?»

— Если вамъ будетъ угодно, господинъ-майоръ; тамъ будетъ работы для обоихъ провожатыхъ — для Индійца и для бѣлаго.

«Хорошо. Желаю счастливаго окончанія! Помните, что, исполнивъ порученіе, вы должны будете срыть тамошнія укрѣпленія. Они или принесутъ намъ пользу, или мы вовсе не достигнемъ цѣли, — а эта позиція слишкомъ-опасна и мы не должны удерживать ея безъ необходимости. Можете удалиться.»

Сержантъ отдалъ честь, повернулся на пяткахъ и затворилъ дверь, но былъ опять позванъ коммендантомъ.

«Я забылъ сказать тебѣ, что офицеры наши просили позволенія стрѣлять въ цѣль, и для этого я назначилъ завтрашній день. Всѣ соискатели допускаются; призами же будутъ: роговая пороховница, украшенная серебромъ, кожаная фляжка ditto, и шелковый калашъ^[14]. Этотъ послѣдній предназначается побѣдителю, съ тѣмъ, чтобы онъ могъ показать свою ловкость, поднеся его въ подарокъ той, которую больше всѣхъ любитъ.»

— Это очень-пріятно, особенно для того, кто останется побѣдителемъ. Можетъ ли быть допущенъ Патфайндеръ?

«Я не вижу причины, по которой можно бы изключить его изъ числа соискателей, если онъ самъ захочетъ явиться; но я замѣтилъ, что съ нѣкотораго времени онъ не принимаетъ участія въ подобныхъ увеселеніяхъ. Не потому ли, что онъ не видитъ себѣ равнаго?»

— Точно такъ, майоръ. Онъ знаетъ, что нѣтъ никого на границѣ, кто бы могъ съ нимъ поспорить въ стрѣльбѣ; а потому онъ и не желаетъ нарушать удовольствіе другихъ. Во всякомъ случаѣ можно бы положиться на его деликатность, и лучше всего оставить это за его произволъ.

«Именно такъ, сержантъ: увидимъ, будетъ ли онъ имѣть успѣхъ какъ прежде. Добрый вечеръ, Дунгамъ.»

Сержантъ удалился, оставивъ Дункана Лэнди его собственнымъ думамъ. По-временамъ улыбка, мелькавшая на суровомъ, воинственномъ лицѣ Шотландца, показывала, что эти думы не были непріятны. Прошло не болѣе получаса, какъ послышался стукъ у дверей, и на его приглашеніе вошелъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, въ офицерскомъ мундирѣ, небрежно впрочемъ надѣтомъ. Майоръ привѣтствовалъ его именемъ Мюйра.

— Я пришелъ къ вамъ, сэръ, съ вашего позволенія узнать о моей участи, сказалъ квартирмейстеръ, съ рѣзкимъ шотландскимь выговоромъ, садясь на указанный ему стулъ. — Право, майоръ, эта молодая дѣвушка производить въ гарнизонѣ такую тревогу, какъ производили Французы въ Тэѣ. Въ такое короткое время всѣ дѣла разстроились.

«Конечно, Деви, ты не думаешь увѣрить меня, что твое молодое и невинное сердце въ одну недѣлю запылало такимъ страшнымъ пламенемъ. Право, это ужь хуже твоей шотландской исторіи, когда, какъ говорили, огонь, горѣвшій внутри тебя, былъ такъ силенъ, что прожегъ въ твоемъ драгоцѣнномъ тѣлѣ отверзтіе, черезъ которое всѣ быстроглазыя плутовки могли видѣть какого рода было въ тебѣ горючее вещество.»

— Вамъ все шутки, майоръ! Я ничего не вижу необыкновеннаго въ томъ, что молодые люди слѣдуютъ своимъ желаніямъ и наклонностямъ.

«Но ты такъ уже часто слѣдовалъ споимъ желаніямъ и наклонностямъ, Деви, что это наконецъ должно потерять для тебя прелесть новизны. Со включеніемъ упомянутой шотландской исторіи, когда еще ты былъ молокососомъ, ты уже четыре раза надѣвалъ на себя брачные узы.»

— Только три, майоръ; это такъ же справедливо, какъ и то, что я надѣюсь жениться въ четвертый разъ… Еще комплектъ не полонъ. Нѣтъ, нѣтъ, только три, три раза!

«Кажется, ты забываешь свадьбу безъ священника, Деви?»

— А зачѣмъ бы мнѣ о ней помнить, майоръ? Въ судѣ вѣдь этотъ бракъ не признанъ былъ дѣйствительнымъ, чего же еще? Эта женщина воспользовалась моей легонькой вспышкой, всегдашней моей слабостію, чтобы завлечь меня въ связь, которая признана незаконною.

«Если я не ошибаюсь, Мюйръ, тогда говорили, что вопросъ могъ быть разсматриваемъ съ двухъ сторонъ.»

— Всякая вещь имѣетъ двѣ стороны, любезный майоръ; а я зналъ вещь и о трехъ сторонахъ; но бѣдняжка умерла бездѣтна, такъ-что изъ этого ничего не вышло. Со второй женой моей потомъ я былъ особенно-несчастливъ… я называю ее второю изъ уваженія къ вамъ, майоръ, уступая вашему ложному предположенію, что первый мой бракъ былъ заключенъ какъ водятся. Но былъ ли онъ первымъ, или вторымъ, все равно, дѣло въ томъ, что я былъ очень-несчастливъ съ Дженни Грагамъ, которая умерла бездѣтна послѣ перваго люстра нашего соединенія. Я думаю, еслибъ она была жива, я бъ и не подумалъ жениться.

«Но такъ какъ ея нѣтъ, ты успѣлъ жениться уже на двухъ, и теперь хочешь взять третью.»

— Отпираться отъ правды не слѣдуетъ, майоръ Дунканъ, и я всегда готовъ признаться… Но мнѣ кажется, Лэнди, что вы что-то грустны, а вечеръ такой прекрасный.

«О, нѣтъ, Мюйръ, не то, чтобы грустенъ, а такъ, маленькое раздумье. Я вспомнилъ о дняхъ моей юности, когда мы — я, сынъ лэрда, и ты, сынъ священника, взбирались на наши родные холмы, беззаботныя, счастливыя дѣти, вовсе не думая о будущемъ. Потомъ пришли мнѣ въ голову и другія мысли — печальныя мысли, Мюйръ, объ этомъ будущемъ, — теперь, когда оно уже не существуетъ для меня.»

— Право, Лэнди, вамъ не на что жаловаться; вы сдѣланы майоромъ, и, если вѣрить письмамъ, скоро будете подполковникомъ; я же только одною степенью повысился съ-тѣхъ-поръ, какъ вашъ почтенный батюшка далъ мнѣ дипломъ на первый чинъ… Я и до-сихъ-поръ остаюсь жалкимъ квартирмейстеромъ.

«А четыре-то жены?»

— Три, только три, Лэнди, законныя, даже по нашимъ священнымъ и свободнымъ правамъ.

«Ну, пожалуй, три. Тебѣ извѣстно, Деви» продолжалъ майоръ, нечувствительно заговоривъ на своемъ родномъ нарѣчіи, что случается даже и съ хорошо-воспитанными Шотландцами, когда они говорятъ о задушевныхъ предметахъ: "тебѣ извѣстно, что мой выборъ сдѣланъ давно. Какъ долго и какъ мучительно ожидалъ я, когда назову моею — женщину, которую такъ долго любилъ, тогда какъ ты, бѣдный, безъ имени, безъ состоянія, безъ достоинства, то-есть я хочу сказать безъ особеннаго достоинства.. «

— Та… та… та… полно-те, Лэнди! Мюйры происходятъ отъ хорошей крови.

„Да, безъ другихъ особенныхъ качествъ, кромѣ хорошей кроки, — ты былъ женатъ на четырехъ женахъ.“

— Я говорю вамъ, Лэнди, что только на трехъ. Вы ослабите нашу старую дружбу, если будете говорить четыре…

„Считай какъ хочешь, Деви, а все-таки больше законнаго числа. Намъ выпалъ совершенно-различный жребій, по-крайней-мѣрѣ въ-отношеніи къ женитьбѣ: согласись съ этимъ, старый дружище.“

— Кто жь изъ насъ въ выигрышѣ, майоръ? скажите-ка искренно, какъ, бывало, говаривали мы въ дѣтствѣ.

„Мнѣ нечего скрывать. Моя жизнь протекла въ неосуществившейся надеждѣ, а твоя…“

— Въ надеждѣ неосуществившейся, майоръ Дунканъ, честью увѣряю васъ въ томъ. При каждомъ новомъ опытѣ, я ждалъ новаго успѣха; но человѣкъ рожденъ длѣ разочарованіи. Ахъ! все суета на семъ свѣтѣ, Лэнди, и ничего нѣтъ суетнѣе женитьбы!

„А между тѣмъ ты самъ подставляешь шею въ петлю пятый разъ.“

— Позвольте вамъ напомнить, что въ четвертый, майоръ, сказалъ положительно квартирмейстеръ. Потомъ вдругъ лицо его приняло выраженіе юношескаго порыва, и онъ прибавилъ: — но эта Мабель настоящая rara avis! Наши Шотландки хороши, пріятны; но, признаюсь, здѣсь въ колоніяхъ женщины далеко превосходятъ ихъ.

„Ты хорошо бы сдѣлалъ, еслибъ вспомнилъ о своемъ чинѣ и о. своей крови, Деви. Я полагаю, что всѣ твои четыре жены…“

— Я хотѣлъ бы, мой любезный Лэнди, чтобъ вы были немного по-аккуратнѣе въ вашей ариѳметикѣ: однажды-три = три!

„Очень хорошо! И всѣ три жены были вѣдь, кажется, хорошей крови…“

— Справедливо, майоръ, всѣ три, какъ вы говорите, были хорошей крови; браки совершенно-равные.

„А первый изъ этихъ браковъ, съ дочерью садовника моего отца, былъ не равный. Но развѣ не боишься ты, женясь на дочери унтер-офицера одного съ тобою корпуса, потерять въ-послѣдствіи уваженіе въ полку?“

— Вотъ въ томъ-то и бѣда моя, что, собираясь жениться, я никогда не думалъ о послѣдствіяхъ. У всякаго своя слабость, — ну, а моя слабость — страсть къ женитьбѣ. Потолковавъ теперь о правилахъ женитьбы, я нахожу наконецъ приличнымъ обратиться къ вамъ съ вопросомъ: говорили ли вы сержанту о моемъ дѣлѣ?

„Да Деви, и мнѣ непріятно сказать тебѣ, что надежда на успѣхъ плоха.“

— Плоха! Офицеръ, и въ-добавокъ квартирмейстеръ, и плоха надежда на сержантову дочь!

„O томъ-то я тебѣ и говорю, Деви.“

— А почему жь бы это такъ, Лэнди? Не соблаговолите ли вы отвѣчать мнѣ за этотъ вопросъ?

„Что по рукамъ ударено, слово дано, въ любви поклялись, я не скажу этого, ни за что не скажу, хоть повѣсь меня, но — она невѣста.“

— Да, это препятствіе, надо признаться, майоръ! Но это бездѣлица, если сердце дѣвушки свободно.

„Конечно, и я думаю, что сердце нашей дѣвушки свободно, по тому-что женихъ, кажется, выбранъ отцомъ, а не дочерью.“

— А кто это такой, майоръ? спросилъ квартирмейстеръ, съ тѣмъ хладнокровіемъ, которое пріобрѣтается привычкой. — Я не знаю ни одного изъ такихъ, которые могли бы загородить мнѣ дорогу.

„О, да ты только одинъ достойный претендентъ во всемъ здѣшнемъ краѣ, Деви! Но счастливецъ-то не ты, а Патфайндеръ.“

— Патфайндеръ, майоръ?

„Патфайндеръ, Деви Мюйръ, Патфайндеръ. Но чтобы немного успокоить твою ревность, я скажу тебѣ, что, кажется, этотъ бракъ рѣшенъ болѣе въ головѣ отца, чѣмъ въ сердцѣ дочери.“

— Я такъ и думалъ, воскликнулъ квартирмейстеръ, вздохнувъ свободнѣе. Рѣшительно невозможно, чтобы я, съ моимъ знаніемъ человѣческой природы…

„И особенно природы женской, Деви…“

— Что бы ни было, у васъ все шутки, Лэнди. Рѣшительно невозможно, чтобы я могъ ошибиться въ склонностяхъ этой дѣвушки, и смѣло могу сказать, что ея требованія гораздо-выше состоянія Патфайндера. Что же касается до самого этого человѣка, то время покажетъ…

Майорѣ расхаживая по комнатѣ, вдругъ остановился и, взглянувъ прямо въ лицо Мюйра съ комическо-серьёзнымъ видомъ сказалъ:

„Объяви мнѣ по чистой совѣсти, Деви, полагаешь ли ты, что молодая дѣвушка, такая, какъ Мабель Дунгамъ, могла нешутя полюбить человѣка твоихъ лѣтъ, твоей наружности и твоей опытности?“

— Э-ге, Лэнди, вы еще не знаете вовсе женщинъ! И вотъ почему вы не женаты до-сихъ-поръ, между-тѣмъ, какъ вамъ уже сорокъ-пять лѣтъ.

„Поручикъ Мюйръ, смѣю ли я вамъ сдѣлать деликатный возросъ: сколько вамъ лѣтъ?“

— Сорокъ-семь, Лэнди, и не отрекусь отъ своихъ лѣтъ. Если я женюсь на Мабели, то нашей супружеской жизни станетъ на два люстра. Но я не думаю, чтобъ у Дунгама были такіе смиренные виды, чтобъ ему дѣйствительно пришла фантазія отдать свою прекрасную дочку за такого человѣка, какъ Патфайндеръ…

„Тутъ нѣтъ никакой фантазіи, Деви: сержантъ такъ же серьёзенъ, какъ солдатъ, котораго хотятъ прогонять сквозь строй.“

— Хорошо, хорошо, майоръ; мы старые друзья и можемъ шутить другъ съ другомъ, когда не на службѣ. Очень-вѣроятно, что этотъ почтенный человѣкъ не понялъ моихъ намековъ, а не то, онъ никогда бы не подумалъ о такомъ бракѣ. Между женою офицера и женою проводника при арміи такая же огромная разница, какъ между древностью Шотландіи и древностью Америки. Я произхожу отъ древней крови, Лэнди.

„Древность твоя ни къ чему тебѣ не послужитъ, повѣрь моему слову, Деви; что жь касается до твоей крови, то она не старше твоихъ костей. Я передалъ отвѣть сержанта, и ты самъ видишь, что мое вліяніе, на которое ты такъ надѣялся, не помогло тебѣ. Разопьемъ-ка по стаканчику, Деви, за наше старое знакомство, а потомъ тебѣ не худо позаботиться о завтрашнемъ походѣ и позабыть о Мабели Дунгамъ.“

— Ахъ, майоръ! Всегда легче забывать о женѣ, чѣмъ о той дѣвушкѣ, которую любишь. Когда чета обвѣнчана, тогда можно сказать: „все кончено до самой смерти“, и мнѣ кажется неуважительнымъ возмущать прахъ умершихъ, заботясь слишкомъ о нихъ. Съ любимой же дѣвушкой, напротивъ, столько безпокойствъ, надеждъ и ожиданій будущихъ наслажденій… умъ всегда занятъ..

„Точно такъ я и думалъ о твоемъ состояніи, Деви: я никогда не полагалъ, чтобъ ты ожидалъ большихъ наслажденій отъ всѣхъ своихъ женъ. Впрочемъ, я встрѣчалъ и такихъ глупцовъ, которые надѣялись, что будутъ блаженствовать съ своими женами даже за гробомъ. Пью за успѣхъ твоей новой любви, поручикъ Мюйръ, — или за благополучное излеченіе отъ этой болѣзни, и совѣтую тебѣ впередъ смотрѣть за собой повнимательнѣе, иначе не сдобровать тебѣ.“

— Благодарю васъ, любезный майоръ. А я пью за благополучное окончаніе старой любовной исторіи, о которой я кое-что знаю. Этотъ напитокъ — настоящая горная роса, Лэнди; онъ разгорячаетъ сердце и напоминаетъ намъ нашу добрую Шотландію. Что жь касается до тѣхъ людей, о которыхъ вы говорите, они могутъ только имѣть по одной женѣ; имѣй же они по нѣскольку женъ, тогда бы они разошлись тамъ за гробомъ по различнымъ дорогамъ. Итакъ я полагаю, что благоразумный мужъ долженъ довольствоваться на этомъ свѣтѣ одною женою и не мечтать о вещахъ недостижимыхъ. Благодарю васъ, майоръ, какъ за эти, такъ и за всѣ другія доказательства вашей дружбы. Если же вы сдѣлаете мнѣ еще одно одолженіе, то я буду вполнѣ увѣренъ, что вы не забыли товарища вашихъ дѣтскихъ игръ.

„Согласенъ, Деви, если просьба твоя благоразумна и если начальникъ можетъ принять ее. Говори, въ чемъ дѣло.“

— Еслибъ вы могли найдти мнѣ какое-нибудь порученіе на Тысячу-Острововъ хотя недѣли на двѣ, или около того, тогда бы дѣло кончилось удовлетворительно для всѣхъ сторонъ. Возьмите въ разсчетъ, Лэнди, что за всей здѣшней границѣ изъ бѣлыхъ одна только и есть невѣста — Мабель.

„По твоей должности всегда можно найдти порученіе; но то, о которомъ идетъ дѣло, сержантъ исполнитъ такъ же хорошо, какъ и генерал-квартирмейетеръ, да можетъ-быть еще и получше.“

— Но не лучше простаго квартирмейстера. Въ полку большой недостатокъ въ солдатахъ.

„Я объ этомъ думалъ, Мюйръ“ отвѣчалъ Дунканъ смѣясь: „ты получишь отвѣть завтра утромъ. Завтра ты будешь имѣть случай отличиться въ глазахъ дамы твоего сердца. Ты хорошій стрѣлокъ, и есть выигрышные призы. Рѣшись показать свое искусство. Кто знаетъ, что будетъ прежде отправленія Бѣгуна?“

— Я думаю, что наша молодежь захочетъ испытать себя въ этомъ увеселеніи, майоръ?

„Я то же думаю, и если ты будешь тамъ присутствовать, то найдешь нѣкоторыхъ изъ старыхъ офицеровъ. А чтобы не быть одному тебѣ, Деви, я самъ сдѣлаю выстрѣла два или три; а ты знаешь, вѣдь я не изъ послѣднихъ стрѣлковъ.“

— Да, можно имѣть успѣхъ. Къ женскому сердцу подходятъ различными путами, иногда такими, которые отвергаются правилами философіи. Есть женщины, которыя требуютъ, чтобы осада ведена была правильно, и онѣ тогда только сдаются, когда не могутъ долѣе держаться; иныя любятъ нападенія штурмомъ; есть и такія, которыя тогда только сдаются, какъ заведешь ихъ въ засаду. Первый способъ благороднѣе и болѣе приличенъ офицеру; но я думаю, что послѣдній — самый пріятный.

„Видно, что ты пріобрѣлъ эти свѣдѣнія долговременною опытностію. Ну, а что же о нападеніи штурмомъ?“

— Въ такихъ нападеніяхъ успѣваютъ люди помоложе насъ, Лэнди, отвѣчалъ квартирмейстеръ, вставъ и выразительно мигнувъ своему коменданту — свобода, которую онъ часто позволялъ себѣ въ-слѣдствіе короткости, существовавшей между ними: — каждый имѣетъ свои особенности, и я думаю, въ 47 лѣтъ лучше полагаться на разсудокъ. Желаю вамъ доброй ночи, майоръ Дунканъ, увольненія отъ подагры и пріятнаго сна.

„Благодарю. Желаю и тебѣ того же, Мюйръ. Не забудь же о завтрашней рыцарской, потѣхѣ.“

Квартирмейстеръ удалился, оставя Лэнди размышлять въ его библіотекѣ обо всемъ предшествовавшемъ. Время такъ пріучило майора Дункана къ характеру и обращенію поручика Мюйра, что поведеніе этого офицера не казалось ему страннымъ, какъ покажется, можетъ-быть, читателю. Дѣйствительно, хотя всѣ люди подчинены одному общему закону, называемому природой, различія въ ихъ наклонностяхъ, мнѣніяхъ, чувствованіяхъ и формахъ, въ которыхъ выражается ихъ эгоизмъ, — неизчислимы.

ГЛАВА XI.

„Заставъ невыношеннаго сокола сѣсть къ тебѣ за руку, или необученную собаку идти по слѣду лани; заставь свободнаго человѣка надѣтъ противъ воли оковы, или печальнаго слушать веселый разсказъ: ты не успѣешь въ томъ и только потеряешь время. Такъ и любовь не соединяетъ сердецъ насильно; она служить только тѣмъ, которые чувствуютъ сладостное влеченіе другъ къ другу.“ Mirror for Magistrates.

Не всегда такъ увѣнчиваются надежды, какъ, увѣнчались желанія молодыхъ людей гарнизона. На слѣдующій день погода была прекрасная.

Можетъ, то и всегдашняя людская странность, но только Американцы часто гордятся такими вещами, которыя умному человѣку покажутся самыми обыкновенными, тогда какъ они не цѣнятъ тѣхъ преимуществъ своихъ, которыя, конечно, ставятъ ихъ наравнѣ съ другими, если не выше. Въ число такихъ преимуществъ можно включить климатъ, который хотя и не имѣетъ никакихъ особенныхъ совершенствъ, но очень-здоровъ и безконечно-пріятнѣе климата большей части странъ, объявляющихъ самое громкое притязаніе на это преимущество.

Въ это время зной лѣтній не былъ такъ чувствителенъ за берегахъ Освего, какъ теперь, когда мы пишемъ эти строки… Лѣсная тѣнь и свѣжій вѣтерокъ съ озера уменьшали вліяніе солнца. Ночи всегда были прохладны, тогда-какъ дневной жаръ рѣдко дѣлался удушливъ.

Былъ сентябрь, — мѣсяцъ, въ который вѣтры часто дуютъ съ океана и проникаютъ до большихъ озеръ. Плавающіе по этимъ внутреннимъ морямъ ощущаютъ благотворное вліяніе вѣтровъ океана, которые укрѣпляютъ тѣло, освѣжаютъ голову и возвышаютъ нравственныя силы. Въ одинъ изъ такихъ дней, весь гарнизонъ собрался на „рыцарскую потѣху“, какъ называлъ ее въ-шутку командиръ, который слылъ за. человѣка образованнаго, по-крайней-мѣрѣ между своими. Лэнди находилъ большое удовольствіе въ томъ, чтобы пріохочивать молодыхъ людей, находившихся подъ его начальствомъ, къ чтенію, приличному ихъ званію. Онъ имѣлъ довольно-большую, хорошо-составленную библіотеку и охотно позволялъ желающимъ пользоваться его книгами. Одна изъ фантазій, порожденныхъ въ гарнизонѣ чтеніемъ этихъ книгъ, была страсть къ подобнымъ потѣхамъ, которымъ рыцарскія хроники придавали романическій колоритъ, отчасти согласовавшійся съ характеромъ и расположеніемъ гарнизона, находившагося въ лѣсу, въ странѣ отдаленной и дикой. Однакожь, не смотря на все это, тѣ, которые были поставлены на караулъ, строго исполняли свою обязанность. Кто взглянулъ бы съ крѣпостнаго вала на обширное, свѣтлое и спокойное пространство воды, ограничивающій горизонтъ съ сѣвера, и на дремлющій безпредѣльный лѣсъ, составлявшій другую половину этой панорамы, тотъ вообразилъ бы себѣ невольно, что находится среди мира и безопасности. Но Дунканъ Лэнди очень-хорошо понималъ, что эти лѣса могли извергнуть изъ себя сотни дикарей на гибель крѣпости и всего, что къ ней принадлежало, а по вѣроломному озеру пролегалъ легкій путь для непріятеля болѣе-образованнаго, во и болѣе-коварнаго — для Французовъ, которые могли сдѣлать внезапное нападеніе на крѣпость. Въ лѣсу были разставлены патрули подъ начальствомъ старыхъ, испытанныхъ офицеровъ, мало-заботившихся объ удовольствіяхъ этого дня; цѣлый отрядъ оставался въ крѣпости подъ ружьемъ, получивъ самыя строгія приказанія, какъ-будто непріятель находился вблизи; При такихъ мѣрахъ остальные офицеры и солдаты нетерпѣливо ожидали увеселеній утра.

Мѣсто, выбранное для состязанія, имѣло видъ площадки и находилось на самомъ берегу озера, нѣсколько къ западу отъ крѣпости. Эта площадка была выгодно защищена сзади озеромъ и съ одной стороны крѣпостью. Деревья нарочно были вырублены и корни ихъ вырыты. Такимъ-образомъ можно было сдѣлать нападеніе только съ двухъ сторонъ, а такъ-какъ съ юга и запада лѣсъ былъ вырубленъ, то непріятель легко могъ быть видимъ издалека еще прежде, чѣмъ могъ быть опаснымъ.

Кромѣ обыкновенныхъ солдатскихъ ружей, за этотъ разъ явилось около полусотни ружей охотничьихъ. Каждый офицеръ имѣлъ охотничье ружье для своей забавы. Тутъ были также ружья лѣсныхъ разъискателей и мирныхъ Индійцевъ, которые часто появлялись въ крѣпости. Былъ также общій запасъ ружей для тѣхъ, которые бы захотѣли принять участіе въ игрѣ съ рѣшительнымъ намѣреніемъ получить призъ. Въ числѣ владѣвшихъ оружіемъ, пятеро или шестеро особенно славились своимъ искусствомъ; человѣкъ двѣнадцать такихъ, которые признавались лучшими изъ обыкновенныхъ стрѣлковъ, и много посредственныхъ, которые нигдѣ впрочемъ не уронили бы себя.

Должно было стрѣлять безъ сошекъ на разстояніи 50-ти саженъ. Цѣлью служила доска съ бѣлыми кругами съ небольшимъ бѣлымъ кружкомъ въ центрѣ. Началось состязаніе между стрѣлками нижняго разряда, желавшими показать свое искусство безъ притязаній на призы. Тутъ участвовали солдаты, которые мало занимали зрителей. Изъ офицеровъ еще никто не появлялся. Шотландцы составляли большую часть солдатъ, потому-что полкъ былъ набранъ въ Стирлингѣ и его окрестностяхъ; но многіе Американцы, такъ же, какъ и сержантъ Дунгамъ, были приняты въ колоніяхъ съ самаго ихъ прибытія. Они-то и были лучшіе стрѣлки. Черезъ полчаса всѣмъ стало извѣстно, что нѣкто, молодой человѣкъ, рожденный въ нью Йоркской колоніи, изъ Голландцевъ, носившій благозвучное имя Фан Фальтенбургъ, но котораго обыкновенно называли Фоллокъ, показалъ себя самымъ искуснымъ между состязателями. Въ ту минуту, когда вниманіе всѣхъ обращено было на Голландца, старшій капитанъ, сопровождаемый большею частію офицеровъ и дамъ, приблизился къ площади. Около двадцати женщинъ изъ низшаго сословія слѣдовали за ними, и между прочими Мабель Дунгамъ, съ своей граціозной таліей, съ своимъ умнымъ, цвѣтущимъ, оживленнымъ лицомъ, въ простои и опрятной одеждѣ.

Между всѣми этими женщинами было только три, которыя по праву могли называться дамами. То были важныя офицерскія жены, которыхъ наружность являла странную смѣсь грубыхъ привычекъ средняго общества съ понятіями, которыя онѣ составляли себѣ объ общественномъ превосходствѣ, о правахъ и обязанностяхъ касты и о чиновномъ этикетѣ. Другія были жены унтер-офицеровъ и частныхъ людей. Мабель, по рѣшенію квартирмейстера, была одна только невѣста; правда, тутъ было болѣе двѣнадцати дѣвушекъ, но онѣ не могли имѣть притязанія на званіе невѣстъ по своему несовершеннолѣтію. Для принятія женщинъ сдѣланы были нѣкоторыя приготовленія. Скамьи, сбитыя изъ досокъ, были разставлены по берегу озера. Невдалекѣ отъ нихъ развѣшаны призы. Первая скамья назначена для трехъ дамъ и ихъ дѣтей. Вторую занимала Мабель, также жены и дочери унтер-офицеровъ; прочія помѣстились позади на третьей скамейкѣ; а тѣ, которымъ не достало мѣста, должны были стоять. Мабель, уже принятая въ общество нѣкоторыхъ офицерскихъ женъ, была осматриваема съ головы до ногъ дамами, сидѣвшими на первой скамьѣ, которыя однѣ и могли цѣнить ея скромность и благородство манеръ, не смотря на то, что всѣ онѣ были надуты чиновною спѣсью.

Едва усѣлись эти важныя особы, какъ майоръ Дунканъ подалъ знакъ приступить къ состязанію въ предписанномъ имъ порядкѣ. Восемь или десять лучшихъ стрѣлковъ гарнизона выступили тогда къ мѣсту, назначенному для стрѣльбы — и начали стрѣлять одинъ послѣ другаго. Въ томъ числѣ находились офицеры и солдаты безъ различія. Даже и временные посѣтители крѣпости не были изключены. Всѣмъ удавалось попадать въ цѣль, чего и можно было ожидать отъ людей, для которыхъ главное удовольствіе и главное средство къ добыванію пищи заключалось въ умѣньи стрѣлять. Рука и глазъ другихъ, которые ихъ смѣнили, не были такъ вѣрны; но пуля почти каждаго изъ нихъ попадала въ круги, ближайшіе къ центру.

Слѣдуя постановленіямъ этой потѣхи, тотъ не могъ приступить къ другому состязанію, кто промахнулся въ первомъ. Адьютантъ исправляющій должность церемоніймейстера или маршала, провозглашалъ имена тѣхъ, которые попадали въ цѣль, чтобы они готовились къ вторичному испытанію, объявляя, что тѣ совсѣмъ изключаются, которые не попадутъ въ центральный кружокъ. Въ эту минуту майоръ Дунканъ, квартирмейстеръ Мюйръ и Джасперъ Уэстернъ стали отдѣльною группою на мѣстѣ состязанія, между-тѣмъ, какъ Патфайндеръ тихо прохаживался въ сторонѣ. Съ нимъ не было его любимаго ружья — и это было доказательствомъ для всѣхъ, что онъ не бывъ намѣренъ оспоривать почесть того дня. Всѣ разступились передъ майоромъ Дунканомъ, который, весело приблизясь къ мѣсту, остановился и, небрежно прицѣлившись, выстрѣлилъ. Пуля на нѣсколько дюймовъ не достигла цѣли.

— Майоръ Дунканъ изключается изъ слѣдующаго состязанія! провозгласилъ громко церемоніймейстеръ. Старые офицеры и сержантъ очень хорошо поняли, что майоръ съ намѣреніемъ далъ промахъ. Но молодежь и солдаты были ободрены безпристрастіемъ и соблюденіемъ правилъ игры. Ничто такъ не дѣйствуетъ на простыя души, какъ строгая справедливость, которая, впрочемъ, рѣдко выполняется.

„Теперь вашъ чередъ, мэстэръ Прѣсная-Вода“ сказалъ Мюйръ: „и если вы не побѣдите майора, тогда я скажу, что рука ваша болѣе способна управлять весломъ, нежели ружьемъ.“

Джасперъ покраснѣлъ, сталъ на мѣсто, быстро взглянувъ на Мабель, которая подвинулась впередъ, чтобы удобнѣе видѣть результатъ выстрѣла, небрежно схватилъ ладонью лѣвой руки дуло ружья, съ минуту цѣлился неподвижно и твердо — и выстрѣлилъ. Пула прошибла самый центръ бѣлаго кружка. Выстрѣлъ былъ лучшій изъ всѣхъ, ибо другіе только касались края.

„Браво, мэстэръ, Джасперъ!“ вскричалъ Мюйръ, когда удача была провозглашена. „Этотъ выстрѣлъ могъ бы сдѣлать честь человѣку и постарѣе васъ и поопытнѣе. Кажется, вамъ больше послужило счастіе, потому-что вы не очень старались цѣлиться. Вы можете имѣть быстроту въ движеніи, Прѣсная-Вода, но вы еще недовольно-учены и не получили философскаго образованія въ искусствѣ стрѣлянья. Теперь прошу васъ, сержантъ Дунгамъ, пригласить дамъ обратить вниманіе на обстоятельство совершенно-особенное. Теперь я хочу сдѣлать такое употребленіе изъ этого оружія, которое можетъ быть названо — умственнымъ. Джасперъ непремѣнно остался бы побѣдителемъ, въ томъ нѣтъ сомнѣнія, но такой выстрѣлъ не такъ удовлетворителенъ, какъ тотъ, который произведенъ ученымъ образомъ.“

Въ-продолженіе этого времени онъ приготовлялся къ своему ученому выстрѣлу, но не приступилъ къ дѣлу, пока не увидѣлъ, что глаза Мабели, какъ и другихъ женщинъ, смотрѣли на него съ любопытствомъ. Подлѣ него стоялъ комендантъ, а другіе находились поодаль изъ уваженія къ его чину.

„Видите, Лэнди, можно кое-что выиграть, если возбудишь женское любопытство; это чувство самое живое, и если разшевелишь его, въ такомъ случаѣ можно надѣяться на нѣкоторыя весьма-пріятныя новизны.“

— Справедливо, Деви; но ты насъ заставляешь ждать своими приготовленіями, а вотъ подошелъ и Патфайндеръ взять у тебя урокъ, какъ у человѣка опытнѣйшаго въ этомъ дѣлѣ.

„Что, Патфайндеръ, ты пришелъ поучиться у насъ философіи стрѣльбы? Я нисколько не.желаю оставлять мое знаніе подъ спудомъ: въ добрый часъ!.. Ничего не скрою. Не хочешь ли самъ попробовать хоть разъ выстрѣлить?“

— Зачѣмъ мнѣ стрѣлять, квартирмейстеръ? зачѣмъ мнѣ стрѣлять? Мнѣ призы не нужны. Что же касается до чести, если можно назвать честью стрѣлять лучше васъ, то съ меня будетъ. Къ тому же я не женщина, — мнѣ не нуженъ капоръ.

„Такъ; но ты можешь подарить его той женщинѣ, которая тебѣ дорога и которая…“

— „Ну, Деви, или стрѣляй, или убирайся!“ сказалъ майоръ: „маршалъ въ нетерпѣніи.“

„Квартирмейстеръ съ адъютантомъ рѣдко въ согласіи, Лэнди. Ну, я готовъ… Посторонись ка немного, Патфайндеръ, чтобы дамы могли видѣть…“

Поручикъ Мюйръ сталъ на мѣсто, принявъ изученое положеніе, тихо поднялъ ружье, опустилъ его и, повторивъ то же самое нѣсколько разъ, спустилъ курокъ.

„ — Пуля пролетѣла мимо доски!“ провозгласилъ адъютантъ, которому продолжительныя приготовленія квартирмейстера надоѣли.

„Невозможно“ вскричалъ Мюйръ, покраснѣвъ отъ стыда и негодованія: „не можетъ быть, адьютантъ! Въ жизни моей не дѣлалъ я такой неловкости… Приглашаю дамъ судить меня.“

— Ваши долгія приготовленія встревожили дамъ, и онѣ зажмурились, когда вы выстрѣлили, сказалъ одинъ изъ полковыхъ весельчаковъ.

„Я ничему не вѣрю“ кричалъ квартирмейстеръ, и рѣчь его, по мѣрѣ того, какъ онъ разгорячался, отзывалась шотландскимъ нарѣчіемъ: „это клевета на дамъ и на мою ловкость, заговоръ, — чтобы отнять у человѣка что ему слѣдуетъ!“

— Нечего дѣлать, Мюйръ, промахъ, надо покориться этому несчастію — сказалъ майоръ смѣясь.

— „Нѣтъ майоръ“ сказалъ Патфайндеръ: „квартирмейстеръ стрѣлокъ хорошій на небольшомъ разстояніи и при большемъ времени. Кто захочетъ посмотрѣть на доску, тотъ увидитъ, что его пуля покрыла джасперову.“

Уваженіе къ искусству Патфайндера и вѣрности его взгляда было такъ велико, что едва онъ произнесъ эти слова, какъ всѣ зрители начали сомнѣваться въ справедливости собственнаго мнѣнія. Человѣкъ двѣнадцать бросились къ доскѣ, чтобы ее освидѣтельствовать, и увидѣли, что пуля прошла черезъ то самое отверзтіе, которое пробила пуля Джаспера. Это не было подвержено ни малѣйшему сомнѣнію, когда въ деревѣ, къ которому прислонена была доска, нашли пулю Мюйра на пулѣ Джаспера.

„Не говорилъ ли я вамъ, милостивыя государыни“ сказалъ квартирмейстеръ, подходя къ нимъ: „что вы на дѣлѣ увидите, что значитъ стрѣлять по правиламъ науки. Майоръ Дунканъ смѣется надъ математическими разсчетами при стрѣляньи въ цѣль, но я все-таки скажу ему, что философія украшаетъ, увеличиваетъ, совершенству отъ и поясняетъ все, что принадлежитъ къ жизни человѣческой — будь то стрѣльба въ цѣлъ, или проповѣдь. Словомъ, философія есть философія, — вотъ и все.“

— Мнѣ кажется, что вы изключаете любовь изъ каталога предметовъ, которые принадлежатъ къ жизни, — сказала жена капитана, знавшая исторію всѣхъ браковъ квартирмейстера, и никогда неупускавшая случая кольнуть человѣка, хотѣвшаго быть монополистомъ ея пола. — Кажется, философія мало имѣетъ общаго съ любовью…

„Вы не говорили бы такъ, сударыня, еслибъ сердце ваше нѣсколько разъ уже испытало любовь. Только тѣ, которые не одинъ разъ извѣдали ощущенія любви, и извѣдовали ихъ съ каждымъ разомъ совершеннѣе, только люди опытные могутъ основательно судить объ этомъ предметѣ. И, повѣрьте, изъ всѣхъ родовъ любви, философскій родъ самый благоразумный и продолжительный.“

— Такъ, по вашему мнѣнію, опытностью совершенствуется любовь?

„Вашъ быстрый умъ схватилъ на-лету мою мысль. Самыя счастливыя супружества — то, въ которыхъ молодость, красота и взаимная довѣренность соединяются съ благоразуміемъ, умѣренностію и зрѣлостію лѣтъ, то-есть, я хочу сказать среднихъ лѣтъ. Вотъ прекрасная дочь сержанта Дунгама вѣрно согласится съ моими сужденіями: ея разсудительность очень уже извѣстна всѣмъ въ гарнизонѣ, хотя она здѣсь и недавно.“

— Дочь сержанта Дунгама плохая посредница между мною и вами, поручикъ Мюйръ, отвѣчала дама съ чувствомъ собственнаго достоинства… Перемѣнимте лучше разговоръ. Посмотрите вотъ на Патфайндера: онъ, кажется, готовится испытать свое счастье.

„Я протестую, майоръ!“ кричалъ Мюйръ, побѣжавъ къ мѣсту стрѣльбы съ поднятыми руками, желая усилилъ слова свои: „я протестую, господѣ, противъ допущенія Патфайндера съ его лане-боемъ. Кромѣ того, что онъ привыкъ къ своему ружью, это ружье длиннѣе установленной мѣры.“

— Лане-бой отдыхаетъ, квартирмейстеръ, отвѣчалъ хладнокровно Патфайндеръ: — и никто не думаетъ его тревожить. Я было и вовсе не хотѣлъ участвовать въ сегодняшнемъ состязаніи, но — вотъ сержантъ Дунгамъ сказалъ мнѣ, что если я отстану отъ другихъ, то не окажу должной почести его милой дочери, которую я провожалъ сюда. Я взялъ ружье Джаспера, квартирмейстеръ, — а оно, какъ сами вы видите, нисколько не лучше вашего.

Поручику Мюйру нечего было возражать. Глаза всѣхъ устремились на Патфайндера, когда онъ сталъ въ позицію. Видъ и осанка знаменитаго Путеводителя были поразительны, когда онъ выпрямилъ свой сухощавый станъ и поднялъ ружье. Во всей фигурѣ его выражалось полное самообладаніе и совершенная увѣренность въ самомъ-себѣ. Патфайндеръ вовсе не былъ тѣмъ, что обыкновенно зовется красивымъ человѣкомъ, хотя видъ его внушалъ величайшую довѣренность и возбуждалъ уваженіе. Тонкій, мускулистый станъ его могъ бы возбуждать удивленіе, еслибъ не былъ черезъ-чуръ сухощавъ. Члены его были необыкновенно-тверды и вмѣстѣ съ тѣмъ изумительно-гибки. Но, не смотря на то, что его контуры были слишкомъ-угловаты, его движенія, всегда естественныя, были граціозны, и, всегда спокойныя, разсчитанныя, давали ему видъ достоинства, согласовавшійся съ общимъ уваженіемъ къ его заслугамъ и личнымъ качествамъ. По лицу его, опаленному солнцемъ, можно было судить, какую дѣятельную жизнь велъ онъ. Его жилистыя руки обличали силу и привычку къ труду, хотя онѣ нисколько не были грубы и не носили на себѣ слѣдовъ черной работы… Да, онъ вовсе быль не красавецъ; но когда онъ поднялъ ружье, то глаза всѣхъ женщинъ, какъ-бы приколдованные къ нему, любовались свободой его движеніи и мужествомъ его вида.

Мысль не могла бы сравниться съ быстротою его выстрѣла, и когда дымокъ поднялся надъ его головою, прикладъ ружья былъ уже на землѣ. Рукою онъ опирался на дуло и благородное лицо его оживлялось беззвучнымъ, задушевнымъ смѣхомъ.

— Если кто-нибудь докажетъ мои слова, я скажу, что Патфайндеръ промахнулся, вскричалъ майоръ Дунканъ.

„Нѣтъ, нѣтъ, майоръ“ возразилъ Путеводитель: „вы слишкомъ поторопились дѣлать заключеніе. Я не заряжалъ ружья, и потому не знаю, что было въ немъ; но если оно было заряжено, то отвѣчаю, что моя пуля теперь на пуляхъ Джаспера и квартирмейстера, или я не Патфайндеръ.“

Крики, раздавшіеся у доски, оправдали справедливость словъ его.

„Нѣтъ, это еще не все“ сказалъ Патфайндеръ, приближаясь медленно къ тѣмъ скамьямъ, гдѣ сидѣли дамы: „это еще не все друзья. Если пуля только коснулась доски, тогда я согласенъ, что промахъ. Квартирмейстеръ разщемилъ дерево, и вы увидите, что моя пуля не разширила отверзтія.“

— Это правда, Патфайндеръ! сказалъ Мюйръ, который стоялъ недалеко отъ Мабели, хотя и не смѣлъ съ ней заговорить въ присутствіи офицерскихъ женъ: — точно, квартирмейстеръ разщемилъ дерево, и тѣмъ далъ свободный ходъ твоей пули.

„Ну, квартирмейстеръ, пусть подадутъ гвоздь; посмотримъ, кто изъ насъ вдавить его глубже въ доску. Хотя я сегодня и вовсе и думалъ показывать, что можно сдѣлать ружьемъ, но въ этом случаѣ не уступлю ни одному изъ служащихъ королю Георгу. Онъ заставилъ бы меня показать вамъ, что значить искусство стрѣлять изъ ружья. А съ вами, квартирмейстеръ, толковать долго нечего. Если вамъ удастся опытъ надъ гвоздемъ, за то картофель будетъ для васъ камнемъ преткновенія.“

— „Ты ныньче утромъ что-то разхвастался, Патфайндеръ; но тебѣ покажу, что я не какой-нибудь новичокъ изъ поселенія, или изъ города. Будь увѣренъ…“

„Знаю это, квартирмейстеръ, очень знаю, и не отрицаю вашей опытности. Вы много лѣтъ провели на границахъ и многіе уже успѣли родиться и состарѣться съ-тѣхъ-поръ, какъ ваше имя повторяется въ колоніяхъ и даже между Индійцами.“

— „Нѣть, нѣтъ“ вскричалъ Мюйръ: „это несправедливо! Я вовсе не такь старъ, какъ ты разсказываешь.“

„Я отдамъ вамъ справедливость, поручикъ, даже и тогда, когда вы отличитесь въ стрѣльбѣ по картофелю. Я только говорю, что для солдата вы пожили довольно въ такихъ мѣстахъ, гдѣ ружье — первая потребность. Знаю, что вы вообще хорошій стрѣлокъ, но не настоящій стрѣлокъ въ цѣль. Въ хвастовствѣ же укоряете меня напрасно: кажется, я не люблю болтать о своихъ подвигахъ. Но отвергать способности, данныя намъ свыше, не годится; это значило бы оскорблять Бога. Пусть дочь сержанта судить васъ, если у васъ достанетъ смѣлости быть подсудимымъ такого прекраснаго судьи.“

Патфайндеръ избралъ Мабель въ посредницы, потому-что она ему нравилась; а чинъ въ глазахъ его не имѣлъ почти никакого значенія. Но присутствіе трехъ офицерскихъ женъ остановило немного поручика Мюйра. Конечно, ему очень хотѣлось бы постоянно находиться въ глазахъ и воображеніи той, которая была предметомъ его желаній; однако еще старые предразсудки имѣли за него большое вліяніе; къ-тому же онъ былъ остороженъ, и не рѣшался, можетъ-быть, открыто волочиться, не бывъ увѣренъ заранѣе въ успѣхѣ. Не смотря на полную довѣренность къ майору Дункану, онъ могъ также предположить, что, если какимъ-либо образомъ распространится слухъ о томъ, что дочь унтер-офицера отказала ему въ рукѣ, то его ожидали бы очень непріятныя послѣдствія, еслибы онъ вздумалъ посвататься за женщину равнаго ему состоянія. И, не смотря на нерѣшительность и на эти сомнѣнія, Мабель ему все-таки казалась очаровательною: она такъ мило краснѣла, такъ пріятно улыбалась, она блистала и юностью и красотою, и скромностію… Поручикъ не могъ долѣе противиться искушенію и вознамѣрился непремѣнно занять не иначе, какъ первое мѣсто въ ея воображеніи. Теперь онъ сталъ изъискивать средства начать съ нею разговоръ по-свободнѣе.

— Пожалуй, изволь, Патфайндеръ, отвѣчалъ онъ, какъ скоро его сомнѣнія уступили мѣсто рѣшимости. — Пусть дочь сержанта… его прекрасная дочь, долженъ бы я сказать… пусть она будетъ посредницей между нами, и ей поднесемъ мы призъ, котовый, разумѣется, кто-нибудь изъ насъ получитъ. Сами изволите видѣть, милостивыя государыни, нечего дѣлать, надо потѣшить Патфайндера; въ противномъ случаѣ мы должны были бы непремѣнно подчиниться посредничеству одной изъ дамъ вашего высокопочтеннаго общества…

Вызовъ прекратилъ этотъ разговоръ, и черезъ нѣсколько минуть началось второе испытаніе. Обыкновенный гвоздь, съ шляпкой, окрашенной бѣлою краскою, былъ слегка вколоченъ въ доску, и стрѣлку слѣдовало или коснуться его, или потерять право на слѣдующія испытанія. Въ этомъ опытѣ никто не могъ участвовать, не успѣвъ въ первомъ.

Оказалось семеро соискателей, изъ коихъ одинъ удалился, довольствуясь передъ тѣмъ своимъ успѣхомъ и боясь посрамить себя въ испытаніи болѣе-трудномъ. Трое стрѣляли одинъ за другимъ: пули ихъ прострѣливали доску подлѣ гвоздя, но ни одинъ не коснулся его. Четвертымъ кандидатомъ былъ квартирмейстеръ, который, сначала, по своему обыкновенію, нѣсколько минутъ эффектно рисовался передъ зрителями, а потомъ уже выстрѣлилъ, сорвавъ частичку шляпки у гвоздя и всадивъ пулю у самаго острія. Этотъ подвигъ, хотя не показался необыкновеннымъ, но далъ ему право на слѣдующее испытаніе.

„Вы выкупили ваше право на слѣдующій выстрѣлъ, квартирмейстеръ“ сказалъ Патфайндеръ засмѣясь: „но надо много употребить времени для постройки дома съ такимъ молоткомъ, какъ вашъ. Вотъ Джасперъ, если еще не утратилъ твердости руки и зрѣнія, покажетъ, какъ вколачиваютъ гвоздь… Вы же, поручикъ, лучше бы сдѣлали, еслибы поменьше красовались, принимаясь за ружье. Умѣнье стрѣлять есть даръ природы, и употребляя этотъ даръ, не слѣдуетъ удаляться отъ природы.“

— Посмотримъ, Патфайндеръ. Выстрѣлъ — чудо! и я сомнѣваюсь, чтобы въ 55-мъ полку нашелся другой молотокъ, какъ ты называешь, который бы также ловко стукнулъ по гвоздю.

„Джасперъ не принадлежитъ къ 55-му полку; но посмотрите, какъ онъ стукнетъ.“

Патфайндеръ продолжалъ еще говорить, какъ Джасперъ попалъ прямо въ шляпку гвоздя и вбилъ его въ доску до самой шляпки.

„Приготовьтесь-ка, друзья, загнуть гвоздь съ той стороны!“ кричалъ Патфайндеръ, занимая мѣсто своего друга. „Не нужно новаго гвоздя; ничего, что съ него стерлась краска: я вижу, — а въ то, что я вижу, могу попасть въ 50-ти саженяхъ, хоть-бы то былъ глазъ комара. Приготовьтесь-ка загнуть гвоздь!“

Пуля пошла по назначенію, и шляпка гвоздя была далеко втиснута въ дерево, покрытое разгонявшимся свинцомъ.

„Да, да, любезный Джасперъ“ продолжалъ Патфайндеръ, опустивъ прикладъ за землю и ни мало не обращая вниманія на свой подвигъ: „ты съ каждымъ днемъ совершенствуешься! Раза два еще со мной побываешь въ лѣсахъ, и лучшій стрѣлокъ въ здѣшнемъ краю задумается вступить съ тобой въ состязаніе. Квартирмейстеръ хорошо стрѣляетъ, но ему далеко не уйдти, а ты, съ твоими способностями, можешь co-временемъ вызвать на споръ любаго стрѣлка.“

— „Но не верхъ ли это искусства“ вскричалъ Мюйръ: „оторвать частичку отъ шляпки гвоздя? Всякому, даже безъ утонченныхъ и возвышенныхъ чувствъ, извѣстно, что легкое прикосновеніе болѣе обличаетъ великаго мастера, тогда-какъ удары съ плеча молотомъ производятся рукою грубою и неученою. Согласись, Патфайндеръ, если кто не попалъ въ цѣль — тотъ не попалъ, промахнулся ли онъ только на волосокъ, или на цѣлую милю; если же попалъ, то все-равно, ранилъ ли только, или убилъ.“

„Лучшее средство рѣшить вопросъ — сдѣлать опытъ надъ картофелемъ. Но вы, поручикъ Мюйръ, Шотландецъ, и можете приготовить пирогъ изъ ячменной муки, или хоть изъ чертополоха; но пограничный законъ гласитъ въ пользу американскихъ овощей: итакъ, пусть идетъ картофель…“

Видъ майора Дункана показывалъ нетерпѣніе. Мюйръ изъ приличія пересталъ говорить, чтобы не задерживать испытанія и заботливо началъ приготовляться къ слѣдующему вызову. Правду сказать, пускаясь на послѣднюю попытку, квартирмейстеръ не былъ въ себѣ совершенно-увѣренъ. Еслибъ онъ предвидѣлъ это испытаніе, то вѣрно не сталъ бы въ рядъ соискателей. Но майоръ Дунканъ любилъ пошутить, не смотря на свое шотландское спокойствіе, и тайно велѣлъ приготовить все нужное къ этому опыту, нарочно съ тѣмъ, чтобы озадачить квартирмейстера. Будучи самъ лэрдомъ, Лэнди не былъ свободенъ отъ предразсудковъ касты, и потому вообще не одобрялъ неровныхъ браковъ. Какъ скоро все было готово, Мюйръ былъ вызванъ. Но очень-вѣроятно, что этотъ родъ увеселенія можетъ быть вовсе незнакомъ читателю, а потому надо будетъ сказать нѣсколько словъ въ поясненіе.

Въ такихъ случаяхъ обыкновенно выбираютъ большую картофелину, и человѣкъ, стоящій въ десяти саженяхъ отъ мѣста стрѣльбы, беретъ ее и, по данному знаку, бросаетъ въ-верхъ. Прежде, нежели она упадетъ на землю, нужно, чтобы пуля пробила ее.

Квартирмейстеръ болѣе ста разъ пускался на этотъ трудный подвигъ, и одинъ разъ только имѣлъ успѣхъ. Онъ рѣшался снова испытать счастіе съ какой-то слѣпой надеждой, которой не суждено было осуществиться. Картофелина была кинута, выстрѣлъ раздался — летучая цѣль упала на землю нетронутая.

— Направо кругомъ и изъ ряду вонъ, квартирмейстеръ! сказалъ майоръ, радуясь успѣху своего предпріятія. Шелковый калашъ будетъ принадлежать Джасперу Прѣсной-Водѣ, или Патфайндеру.

„А чѣмъ кончится опытъ, майоръ?“ спросилъ послѣдній. „Опытъ будетъ черезъ двѣ картофелины, или черезъ центръ и кожу?“

— Черезъ центръ и кожу; если же пули пройдутъ въ равномъ разстояніи отъ центра, то черезъ двѣ картофелины.

— „Страшная минута для меня, Патфайндеръ!“ замѣтилъ Джасперъ, приближаясь къ мѣсту, и лицо, его было блѣдно.

Патфайндеръ пристально взглянулъ на Джаспера, потомъ попросилъ Дункана подождать немного, и отвелъ своего молодаго друга на такое разстояніе, чтобы разговоръ ихъ не могъ быть слышимъ.

„Тебя, кажется, это слишкомъ тревожитъ, Джасперъ?“ сказалъ онъ ему, неподвижно смотря въ глаза молодаго человѣка.

— Признаюсь, Патфайндеръ, никогда еще я такъ не желалъ успѣха, какъ въ сію минуту.

„Тебѣ непремѣнно хочется одержать верхъ надо мною, твоимъ старымъ, испытаннымъ другомъ, и одержать верхъ въ томъ, что я называю моимъ промысломъ. Стрѣльба — моя натура, и ни чья рука не сравнится съ моею.“

— Я это знаю, знаю, Патфайндеръ… но…

„Но, что же, Джасперъ? что, другъ? говори откровенно. Ты говоришь другу.“

Джасперъ сжалъ губы, провелъ рукой по глазамъ, краснѣя и блѣднѣя, какъ признающаяся въ любви дѣвушка, вдругъ схватилъ руку товарища, и сказалъ спокойно, какъ-будто одно рѣшенье пересилило всѣ другія его чувства:

— Я отдалъ бы руку, Патфайндеръ, чтобы только имѣть право поднести этотъ подарокъ Мабели Дунгамъ.

Охотникъ опустилъ глаза и, тихо отходя назадъ, казалось, глубоко размышлялъ о томъ, что сейчасъ слышалъ.

„Тебѣ никогда не удавался два раза этотъ опытъ, Джасперъ?“ сказалъ онъ.

— Никогда! этого и тревожитъ меня.

„Что за созданіе человѣкъ! Онъ желаетъ того, чего не дала ему природа, и не заботится о томъ, чѣмъ наградило его Провидѣніе! Но такъ и быть, такъ и быть, я готовъ, Джасперъ! майоръ ждетъ, и послушай: пуля моя должна же коснуться кожи; иначе могу ли я показать глаза въ крѣпости?“

— Я долженъ покориться своей участи, сказалъ Джасперъ, измѣняясь опять въ лицѣ: но во что бы то ни стало, я сдѣлаю все, что могу,

„Что за созданіе человѣкъ!“ повторилъ Патфайндеръ, отступая на нѣсколько шаговъ, чтобы дать просторъ своему другу. „Онъ не видитъ своихъ способностей и завидуетъ способности другихъ.“

Картофелина была брошена вверхъ, Джасперъ выстрѣлилъ, и крики многихъ предупредили объявленіе, что пуля прошла черезъ средину или почти черезъ средину картофеля,

— „Вотъ тебѣ достойный соперникъ, Патфайндеръ!“ воскликнулъ съ восторгомъ майоръ, между-тѣмъ, какъ Путеводитель становился за мѣсто. „Видно прійдется дѣлать испытаніе надъ двумя картофелинами.“

„Что за созданіе человѣкъ!“ снова повторилъ Патфайндеръ, который такъ былъ погруженъ въ свои размышленія, что ни за что не обращалъ вниманія. „Бросайте!“

Картофелина была брошена, выстрѣлъ раздался именно въ ту самую минуту, когда бѣлый шарикъ остановился въ воздухѣ передъ паденіемъ; ибо Патфайндеръ, казалось, цѣлилъ съ особеннымъ стараніемъ. Но неудовольствіе и удивленіе изобразились на лицахъ тѣхъ, которые подхватили падавшую цѣль.

— „Въ одно ли мѣсто попали обѣ пули?“ спросилъ майоръ.

„Кожа, кожа!“ былъ отвѣтъ: „только кожа задѣта!“

— „Что это значитъ, Патфайндеръ? не-уже-ли честь нынѣшняго дня принадлежитъ Джасперу Прѣсной-Водѣ?“

„Калашъ его“ отвѣчалъ охотникъ, кивнувъ головой, и тихо пошелъ, говоря про себя: „Что за созданіе человѣкъ! Никогда недовольный тѣмъ, что дано ему, онъ желаетъ того, въ чемъ ему отказало Провидѣніе.“

И призъ былъ немедленно присужденъ Джасперу. Когда онъ получилъ калашъ, квартирмейстеръ подошелъ къ нему и дружески поздравилъ своего счастливаго противника съ побѣдой.

„Но послушайте, Джасперъ“ прибавилъ онъ: „этотъ калашъ вамъ вѣдь совершенно-безполезенъ: изъ него не сдѣлаешь ни паруса, ни даже флюгера. Вы, вѣрно, не откажетесь, Прѣсная Вода, промѣнять его на порядочную сумму денегъ. А?“

— Его не купишь золотомъ, поручикъ! отвѣчалъ Джасперъ, у котораго горѣли глаза о гъ удовольствія. — Лучше выиграть этотъ калашъ, нежели 50 новыхъ парусовъ для Бѣгуна.

„Что съ вами, Джасперъ? И вы, кажется, совсѣмъ рехнулись, какъ и прочіе. Я готовь предложить вамъ даже пол-гинеи за эту бездѣлицу, только чтобъ она не валялась въ какой-нибудь каюткѣ вашего корабля и не украшала головы какой-нибудь сквау.“

Онъ выслушалъ это предложеніе равнодушно и не зналъ, что Мюйръ предлагалъ ему за калашъ только половину настоящей цѣны. Покачавъ отрицательно головой, Джасперъ приблизился къ скамьямъ, гдѣ сидѣли дамы, и приближеніе его произвело замѣтное безпокойство, потому-что каждая изъ офицерскихъ женъ ожидала отъ учтиваго Джаспера этого подарка. Но, по недовѣрчивости къ самому себѣ, если бы у него и не было избранной, онъ все-таки никакъ не рѣшился бы предложить призъ одной изъ тѣхъ дамъ, которыхъ онъ почиталъ гораздо-выше себя.

— Мабель! сказалъ онъ: этотъ калашъ для васъ, если только…

„Если только… Джасперъ?“ повторила Мабель, побѣдивъ свою робость и желая вывесть его изъ замѣшательства. Но они оба покраснѣли такъ, что едва не обнаружили своихъ чувствованій.

— Если только онъ будетъ удостоенъ какого-нибудь вниманія, потому что… онъ предлагается вамъ человѣкомъ, который не имѣетъ права надѣяться, что его подарокъ будетъ принятъ.

„Я принимаю его, Джасперъ; онъ будетъ для меня воспоминаніемъ о тѣхъ опасностяхъ, которымъ мы вмѣстѣ съ вами подвергались, воспоминаніемъ вашихъ обо мнѣ попеченій, за которыя я такъ благодарна вамъ и Патфайндеру.“

— „Не думайте обо мнѣ“ вскричалъ Путеводитель: „не думайте обо мнѣ; счастливый выстрѣлъ принадлежитъ Джасперу, и этотъ подарокъ — его. Повѣрьте мнѣ, моя очередь прійдетъ въ другой разъ, такъ же, какъ и очередь квартирмейстера, который, кажется, завидуетъ призу молодаго человѣка. Впрочемъ, я не понимаю, для чего ему такъ хочется имѣть калашъ: вѣдь у него нѣтъ жены?“

— А у Джаспера развѣ есть жена? спросилъ поручикъ Мюйръ. „Да ты самъ, Патфайндеръ, развѣ ты женатъ? Знаешь ли, что этотъ калашъ, можетъ-быть, нуженъ мнѣ хоть для-того, чтобы добыть новую жену, или напомнить мнѣ о моихъ покойницахъ, или вообще, чтобъ доставить мнѣ удобный случай показать уваженіе къ прекрасному полу, или для другой какой-нибудь уважительной причины.. Позволь спросить тебя, не самое ли лучшее доказательство, что тотъ мужъ отличнѣйшій мужъ, кто послѣ смерти, первой жены своей тотчасъ хлопочетъ какъ-можно-скорѣе жениться на другой? Любовь — это даръ Провидѣнія, и тѣ, которые были вѣрны своимъ женамъ и любили ихъ, ясно доказываютъ въ какой степени они были надѣлены этимъ даромъ, тотчасъ же по смерти ихъ почувствовавъ привязанность къ другимъ.“

— „Что же, дѣло возможное! Я тутъ человѣкъ совершенно-неопытный, и потому не могу противорѣчить вамъ. Вотъ, поговорите-ка объ этомъ лучше съ Мабелью, дочерью сержанта. Ну, Джасперъ, намъ хоть и нечего дѣлать, а все-таки останемся посмотрѣть, какъ будутъ дѣйствовать ружья другихъ.“

Патфайндеръ съ товарищами отошелъ въ сторону, ибо игра снова началась. Но уже дамъ не слишкомъ занимала стрѣльба: у нихъ не выходилъ и къ головы калашъ. Онъ переходилъ изъ рукъ въ руки; всѣ разсматривали доброту его шелка, критиковали его отдѣлку, съ важностію обсуживали вопросъ: прилично ли дочери унтер-офицера владѣть такимъ прекраснымъ уборомъ?

— Можетъ-быть, Мабель, вы продадите эту вещицу черезъ нѣсколько времени, — сказала капитанша: — вѣдь вамъ нельзя ее носить?

„Можтъ-быть, я и не стану ее носить“ отвѣчала скромно наша героиня: „но продавать ея не намѣрена.“

— Конечно, сержантъ Дунгамъ не довелъ бы васъ до необходимости продавать ваши наряды, моя милая, однако я вамъ замѣчу, что беречь вещь, которую нельзя носить, неблагоразумно. Вѣдь это пропащія деньги.»

«Я люблю беречь подарки друзей.»

— Но если вы теперь поступите благоразумно, вѣрно молодой человѣкъ еще больше станетъ васъ уважать за это, когда забудетъ о своей сегодняшней побѣдѣ. Это премиленькая вещица — и жаль, если она пропадетъ такъ.

«Нѣтъ, повѣрьте, она не пропадетъ у меня. Я сохраню ее навсегда.»

— Какъ хотите, милая! Дѣвушки вашихъ лѣтъ часто пренебретнь своими существенными выгодами. Однако не забудьте, что вели вы хоть разъ надѣнете этотъ калашъ, такъ я уже потомъ не возьму его.

«Я не забуду этого» отвѣчала Мабель самымъ кроткимъ голосомъ, хотя глаза ея засверкали, какъ брильянты, и щеки зардѣлись румянцемъ, какъ розы. Она надѣла на голову калашъ, какъ-будто примѣривая его, и черезъ минуту сняла.

Окончаніе этихъ игръ не было занимательно. Вообще стрѣляли довольно-вѣрно, но новыхъ состязателей никакъ нельзя было сравнить съ предшествовавшими, и они скоро остались одни, ибо дамы и офицеры разошлись; за ними послѣдовали другія женщины и всѣ остальные зрители. Мабель возвращалась берегомъ озера, усѣяннъімъ камнями, и несла свой прекрасный калашъ на пальчикѣ, еще болѣе прекрасномъ. Здѣсь она встрѣтила Патфайндера. Онъ шелъ съ тѣмъ ружьемъ, изъ котораго только-что стрѣлялъ въ цѣль; но на лицѣ его не было уже того открытаго довольства, которое всегда выражалось въ немъ; взоры его были безпокойны и тусклы… Сказавъ нѣсколько незначительныхъ словъ о красотѣ озера, которое разстилалось передъ ними, онъ вдругъ обратился къ ней съ выраженіемъ сильнаго участія:

— Джасперъ выигралъ вамъ этотъ калашъ, Мабель, не слишкомъ затруднивъ свои природныя способности.

«Онъ пріобрѣлъ его по праву, Патфайндеръ.»

— Конечно, конечно; его пуля прострѣлила картофель, и никто не могъ этого сдѣлать, хотя нѣкоторые могли бы сдѣлать и больше.

«Однакоже никто не сдѣлалъ этого» воскликнула Мабель съ живостію, въ которой она тотчасъ и раскаялась, увидя изъ взоровъ Путеводителя, что его опечалило замѣчаніе и чувствомъ которымъ оно было произнесено.

— Правда, правда, Мабель, никто не сдѣлалъ этого. Но къ чему же скрывать то, что дало мнѣ Провидѣніе? Да, да, никто не сдѣлалъ этого тамъ; но вы увидите, что можетъ быть сдѣлано здѣсь: замѣчаете ли вы этихъ чаекъ, пролетающихъ надъ нашими головами?

«Разумѣется, Патфайндеръ: ихъ такъ много, что нельзя не замѣтить.»

— Видите ли, какъ онѣ пересѣкаютъ другъ другу путь на лету? прибавилъ онъ, взводя курокъ и поднимая ружье. Двѣ, двѣ… смотрите!

Онъ прицѣлился съ быстротою мысли въ двухъ птицъ, летѣвшихъ на одной линіи, хотя, на разстояніи нѣсколькихъ саженъ. Выстрѣлъ раздался — и пуля пронизала обѣ жертвы. Еще чайки не упали въ озеро, Патфайндеръ опустилъ ружье на землю и за смѣялся своимъ обычнымъ смѣхомъ. На лицѣ его не оставалось и тѣни прежняго горькаго чувства.

— Это стоитъ чего-нибудь, Мабель, стоить чего-нибудь, хотя у меня и нѣтъ калаша, чтобы подарить вамъ. Впрочемъ, спросите у самаго Джаспера: Джасперъ вамъ все разскажетъ, потому-что во всей Америкѣ нѣтъ человѣка съ сердцемъ болѣе-честнымъ и языкомъ болѣе правдивымъ.

«Стало-быть, Джасперъ не себѣ обязанъ, выигравъ этотъ призъ?»

— Не то, не то; онъ сдѣлалъ, что могъ — и сдѣлалъ хорошо. Какъ человѣкъ, болѣе привывшій къ водѣ, чѣмъ къ землѣ, Джасперъ необыкновенно-искусенъ. И какъ на землѣ, такъ и за водѣ на Джаспера смѣло можно положиться, но — это ужь моя вина, Мабель, что калашъ достался не мнѣ; хотя это все равно, все равно, потому-что онъ въ добрыхъ рукахъ.

«Кажется, я понимаю васъ, Патфайндеръ» сказала Мабель, покраснѣвъ невольно. «Этотъ подарокъ сдѣланъ столько же вами, сколько Джасперомъ.»

— Это значило бы не отдавать ему должной справедливости. Онъ выигралъ этотъ уборъ и имѣлъ полное право дарить его. Будьте только въ томъ увѣрены, Мабель, что еслибы я выигралъ его, онъ достался бы той же особѣ.

«Я не забуду этого, Патфайндеръ, и постараюсь, чтобъ и другіе узнали о вашемъ искусствѣ, которое вы показали сейчасъ надъ этими бѣдными птицами.»

— Зачѣмъ, Мабель? Въ здѣшнемъ краю не нужно разсказывать о моемъ искусствѣ въ стрѣльбѣ, точно такъ же, какъ не нужно говорить, что въ озерѣ — вода, а на небѣ — солнце. Кто здѣсь не знаетъ этого? Ваши слова были бы брошены на вѣтеръ. Это все равно, что говорить по-французски съ американскими медвѣдями.

«Такъ вы думаете, что Джасперъ зналъ о вашей уступкѣ, которою онъ воспользовался такъ неделикатно?» сказала Мабель — и блескъ, свѣтившійся въ глазахъ ея, исчезалъ постепенно, и лицо ея становилось задумчиво…

— Я не говорю этого, я вовсе не думаю этого. Мы забываемъ все, когда насъ сильно занимаютъ какія-нибудь желанія. Джасперъ хорошо зналъ, что я могу прострѣлить одной, пулей двѣ картофелины, такъ же, какъ сейчасъ прострѣлилъ двухъ птицъ. Онъ знаетъ также, что никто во всемъ здѣшнемъ краю не можетъ того сдѣлать; но этотъ калашъ и надежда подарить его вамъ ослѣпили Джаспера. Молодой человѣкъ рѣшился въ эту минуту на то, что было ему не совсѣмъ по силѣ. Нѣтъ, нѣтъ, въ Джасперѣ Прѣсной-Водѣ грѣхъ сомнѣваться. Во всѣхъ молодыхъ людяхъ есть желаніе, нравиться молодымъ, красивымъ дѣвушкамъ.

«Я постараюсь забыть все, кромѣ добра, которое вы оба оказали бѣдной дѣвушкѣ, лишенной матери» сказала Мабель, желая утишить волненіе, которое она сама не могла изтолковать себѣ. «Я никогда не забуду, повѣрьте мнѣ, Патфайндеръ, то, что сдѣлали вы для меня, вы и Джасперъ, — и очень чувствую это новое доказательство вашего ко мнѣ вниманія. Вотъ, возьмите эту серебряную булавку въ воспоминаніе того, что я одолжена вамъ жизнью и свободой.»

— Что мнѣ дѣлать съ нею, Мабель? спросилъ изумленный охотникъ, держа въ рукѣ булавку. Я не употребляю ничего, кромѣ кожаныхъ ремней изъ доброй оленьей шкуры. Эта вещь очень-красива, но она будетъ гораздо-красивѣе на васъ, чѣмъ на мнѣ.

«Зашпильте ею вашъ воротъ: это будетъ вамъ къ-лицу; помните, Патфайндеръ, что это залогъ дружбы между нами — и знакъ того, что я никогда не забуду ни васъ, ни вашихъ услугъ.»

Мабель улыбнулась, кивнула ему головой, легкими прыжками побѣжала вдоль берега и скоро скрылась за крѣпостью.

ГЛАВА XII.

«Мрачныя массы представляются сомнительно вдоль осажденныхъ стѣнъ и береговъ рѣки, покрытыхъ оружіемъ словно щетиною, а между-тѣмъ неопредѣленный звѣздный свѣтъ начинаетъ проникать сквозь туманы…» Байронъ.

Нѣсколько часовъ послѣ того, Мабель Дунгамъ, погруженная въ глубокую думу, стояла на бастіонѣ, господствовавшемъ надъ озеромъ и лѣсомъ. Вечеръ былъ тихій и пріятный. По случаю штиля еще не было рѣшено отправится, или нѣтъ отрядъ, назначенный на Тысячу-Острововъ въ эту ночь. Припасы, оружіе и аммуниція находились на берегу; ужь и вещи Мабели были перенесены туда. Впрочемъ, люди, которые назначались къ отправленію на куттерѣ, въ неизвѣстности еще прохаживались по берегу, и не замѣтно было никакихъ особенныхъ приготовленій къ отплытію. Джасперъ вывелъ Бѣгуна изъ бухты и поставила его на якорѣ довольно-высоко, такъ, чтобы тотчасъ быть готовымъ, въ случаѣ нужды, переплыть устье рѣки.

Послѣ веселаго и шумнаго утра царствовала теперь тишина совершенно-гармонировавшая съ прекрасною сценою, которою любовалась Мабели. И все это имѣло сильное вліяніе на ея чувствованія, въ которыхъ она не привыкла отдавать себѣ отчета, и которыхъ причины никогда не доискивалась.

То, что окружало ее, было такъ отрадно и успокоительно, а торжественное спокойствіе безмолвныхъ лѣсовъ и обширная равнина тихаго озера придавали всему колоритъ величія, которое не всегда соединяется съ другими достоинствами пейзажа. Впервые замѣтила Мабель, что власть гражданственной жизни надъ ея привычками ощутительно ослабѣвала, — и дѣвушка, у которой горячо билось сердце, начала думать, что жизнь, проведенная среди предметовъ, окружавшихъ ее, теперь можетъ быть гораздо-счастливѣе. Въ эту раннюю эпоху нашей исторіи, мы можемъ только подозрѣвать, а не утверждать, въ какой мѣрѣ воспоминаніе послѣднихъ десяти дней помогло святому, успокоительному впечатлѣнію этого вечера произвести въ душѣ ея это новое убѣжденіе.

— Прекрасный закатъ, Мабель! послышался голосъ ея дяди такъ близко надъ ея ухомъ, что она вздрогнула: прекрасный закатъ на горизонтѣ прѣсной воды; ну, на океанѣ, разумѣется, и смотрѣть на него не стали бы.

«Развѣ природа не одинаково-хороша, на берегу и на морѣ, на этомъ озерѣ и на океанѣ? Не на все ли равно свѣтитъ солнце, дядюшка? И на этой отдаленной границѣ не должны ли мы такъ же быть благодарны Провидѣнію за его благость, какъ и на нашемъ островѣ Мангатанѣ?»

— Это ты вѣрно вычитала изъ книгъ своей матушки; но не думаю, чтобы сержантъ отправился во вторичный походъ съ такою ветошью въ своемъ багажѣ. Развѣ природа не одинакова? Да не думаешь ли ты, что натура солдата то же, что натура моряка? Кажегся, у тебя есть и тамъ и здѣсь родные, и ты можешь отвѣчать за этотъ вопросъ.

«Но, дядюшка, я говорю о человѣческой натурѣ…»

— Ну, и я, племянница, и я говорю о человѣческой натурѣ, о натурѣ моряка и о натурѣ молодцовъ 55-го полка, не изключая впрочемъ и твоего отца. Вотъ у нихъ, на-примѣръ, сегодня утромъ была стрѣльба, то-есть не стрѣльба, а какое-то щелканье. Боже мой, какая разница — стрѣльба-то на морѣ! Тамъ дали бы залпъ со всего борта изъ пушекъ, заряженныхъ ядрами, въ цѣль по крайней-мѣрѣ на пол-мили разстоянія; а еслибы, сверхъ всякаго чаянія, на корабельномъ бортѣ очутился картофель, то онъ преспокойно бы остался въ котлахъ у повара. Солдатская служба, Мабель, конечно, почтенна, но глазъ опытный, глазъ знатока подмѣтить пропасть глупостей и оплошностей въ этихъ крѣпостяхъ. Объ этомъ же миньятюрномъ озерѣ ты знаешь мое мнѣніе: я, впрочемъ, не хочу ничего безславить — да, таковы свойства настоящаго моряка, — но чортъ возьми, я не могу же иначе смотрѣть на это такъ называемое Онтаріо, какъ на корабельную бочку съ прѣсной водой. Посмотри-ка, Мабель; если хочешь узнать разницу между океаномъ и озеромъ, — ты это сейчасъ увидишь, стоитъ только взглянуть. Вотъ это, если хочешь, штиль, въ томъ смыслѣ, что вѣтра нѣтъ, хотя, правду сказать, я не думаю, чтобъ ваши озерные штили походили на тѣ, что бываютъ у насъ на океанѣ..

«Воздухъ совершенно-недвижимъ, дядюшка; ни одинъ листокъ въ лѣсу не шелохнется.»

— Листья, дитя! что такое листья? ихъ нѣтъ на океанѣ! Если хочешь узнать, совершенный штиль или нѣтъ, испытай это надъ свѣчкой; по колебаніи пламени можно тотчасъ увидѣть, есть вѣтеръ, или нѣтъ. Если бы ты была въ такой широтѣ, гдѣ воздухъ такъ густъ, что трудно дышать, ты приняла бы это за штиль! Въ безвѣтренныхъ широтахъ, воздуха то отпускается по полупорціону. Посмотри, говорю, на эту воду. Она какъ молоко въ чашкѣ, безъ всякаго движенія, точно въ неоткупоренной бочкѣ; а вѣдь океаны никогда не бываютъ недвижны, какъ бы воздухъ ни былъ тихъ.

«Будто вода на океанѣ въ вѣчномъ движеніи, дядюшка? даже и во время штиля?»

— Да, конечно. Океанъ дышетъ, какъ живое существо, и грудь его безпрерывно колышется, какъ говорятъ стихотворцы. Никто не видалъ океана въ спокойствіи. Онъ подымается и опускается, какъ-будто у него есть легкія.

«Но это озеро также не совсѣмъ-спокойно: около берега замѣтно легкое движеніе, и даже слышенъ плескъ волнъ о камни.»

— Все это проклятая поэзія! Пожалуй, можно называть плескъ волнъ приливомъ и отливомъ; а мытье палубъ на какомъ-нибудь суднѣ буруномъ. Онтаріо такъ же похоже на Атлантическій Океанъ, какъ пирога Паульза Гука на линейный корабль. Этимъ я не хочу порочить Джаспера, нѣтъ, ему не достаетъ только образованія, чтобы сдѣлаться человѣкомъ.

«Такъ вы полагаете, что онъ невѣжда?» спросила Мабель, поправляя своя волосы и оборотивъ въ сторону лицо свое, вспыхнувшее яркимъ румянцемъ — «Мнѣ кажется, что Джасперъ гораздо-образованнѣе другихъ молодыхъ людей его состоянія. Онъ мало читалъ, потому-что здѣсь мало книгъ; но, мнѣ кажется, онъ для своихъ лѣтъ много размышлялъ.»

— Онъ невѣжда, невѣжда, и таковы всѣ, которые плаваютъ по этой водѣ. Онъ умѣетъ сдѣлать простой кнопъ и коушъ — я согласенъ; но ни за что не сдѣлаетъ канатнаго стопора такъ, чтобы нельзя было взять якорь на катъ. Впрочемъ, Мабель, мы оба одолжены Джасперомъ и Патфайндеромъ, и мнѣ бы хотѣлось имъ отплатить за это чѣмъ-нибудь, — ничего нѣтъ хуже неблагодарности въ этомъ мірѣ.

«Вы правы, дядюшка: мы должны стараться сдѣлать для нихъ все, что отъ васъ зависитъ, чтобы только доказать имъ, какъ мы цѣнимъ тѣ услуги, которыя они намъ оказали.»

— Ты говоришь, племянница, какъ покойница твоя мать — и это дѣлаетъ честь тебѣ и фамиліи Капъ. Я придумалъ для этого одно средство, которое будетъ, вѣрно, всѣмъ по-сердцу, и намѣренъ предложить его тогда, какъ воротимся изъ нашей небольшой поѣздки по озеру.

«Это прекрасно, это благородно, любезный дядюшка! А вы мнѣ скажете, въ чемъ состоитъ ваше намѣреніе?»

— Отъ тебя я не имѣю нужды скрывать его, Мабель; но объ этомъ не слѣдуетъ говорить твоему отцу: онъ человѣкъ съ предразсудками и можетъ помѣшать вамъ. Ни Джасперъ, ни другъ его Патфайндеръ здѣсь ничего не въ-состояніи сдѣлать, рѣшительно ничего, и я провожу ихъ на морской берегъ, выведу ихъ въ открытое море. Черезъ двѣ недѣли ужь Джасперъ будетъ не то, а годовое путешествіе сдѣлаетъ его человѣкомъ. Вотъ что! Ну, для Патфайндера, конечно, потребуется больше времени, и даже, я думаю, онъ никогда не будетъ включенъ въ штатъ экипажа; впрочемъ что жь? онъ будетъ хорошъ на вахтѣ: у него вѣдь отличное зрѣніе…

«И вы думаете, что они согласятся на это, дядюшка?»

— Да что они, дураки что ли? Какой благоразумный человѣкъ откажется отъ повышенія? Пусти-ка Джаспера по его дорогѣ, да онъ непремѣнно умретъ начальникомъ какого нибудь брига.

«Будетъ ли онъ отъ этого счастливѣе, дядюшка? Развѣ не все равно быть начальникомъ брига, или какого-нибудь простаго судна?»

— Полно, полно, Магнить! ты не разумѣешь, что говоришь. Предоставь мнѣ это — я улажу все какъ слѣдуетъ. А! да вотъ и Патфайндеръ. Я намекну ему о моихъ намѣреніяхъ касательно его.

Капъ кивнулъ головой племянницѣ и замолчалъ. Патфайндеръ приблизился, но на лицѣ его и въ этотъ разъ не было того открытаго довольства, которое прежде всегда выражалось на немъ. Онъ былъ въ замѣшательствѣ и, казалось, сомнѣвался, какъ его пріймутъ.

— «Не будетъ ли общество посторонняго человѣка непріятно для родственниковъ?» сказалъ Путеводитель, подойдя къ нимъ.

— Вы намъ не посторонній, мэстэръ Патфайндеръ, — отвѣчалъ Капъ: — и мы ни кого не встрѣтили бы съ такимъ удовольствіемъ, какъ васъ. Сейчасъ только мы говорили о васъ, а когда друзья говорятъ объ отсутствующемъ, то можно угадать, что говорятъ они.

— «Я не хочу знать чужія тайны; у всякаго есть враги — и у меня также; но я ни васъ, ни прекрасную Мабель не включаю въ ихъ число, мэстэръ Капъ. Вотъ о Мингахъ не говорю ни слова; но даже и они не имѣютъ достаточной причины ненавидѣть меня.»

— Я въ этомъ увѣренъ, Патфайндеръ, потому-что знаю вашу благонамѣренность и правоту. А знаете ли, что есть средство избавить васъ отъ этихъ враговъ, отъ этихъ Минговъ, и, если вы хотите, я вамъ охотно укажу это средство — и даже ничего не потребую съ васъ за это.

— «Я не желаю имѣть враговъ, Соленая-Вода (Патфайндеръ, почти самъ того не замѣчая, началѣ звать Капа тѣмъ прозвищемъ, которое дали ему Индійцы, посѣщавшіе крѣпость); я не желаю имѣть враговъ и готовъ зарыть мою сѣкиру съ Мингами и съ Французами^[15]. Но вы знаете, что не въ вашей слабой власти совершенно изкоренять изъ сердецъ чувство враждебности.»

— По возвращеніи нашемъ изъ небольшаго крейсированія, которое предстоитъ намъ, снимитесь-ка съ якоря, да отправьтесь вмѣстѣ со мною на морской берегъ, — тамъ вы не будете уже слышать крики дикихъ Индійцевъ, и пули ихъ не долетятъ до васъ.

— «Что жь я буду дѣлать тамъ? Охотиться что ли, въ вашихъ городахъ? Ходить по слѣду людей, идущихъ съ рынка или на рынокъ? Устроиватъ засады для собакъ и дворовыхъ птицъ? Вы не желаете мнѣ счастья, мэстэръ Капъ, если хотители лишить меня тѣни моихъ лѣсовъ и заставить жить за солнечномъ припёкѣ.»

— Я только не хочу, чтобъ вы оставались въ поселеніяхъ, Патфайндеръ; надо пустить васъ въ открытое море: тамъ только человѣкъ можетъ дышать свободно.

— «А какъ думаетъ Мабель, къ чему бы повела эта перемѣна? Она вѣрно знаетъ, что у всякаго своя природа, и безполезно желать измѣнить ее, противясь тому назначенію, которое указано намъ Провидѣніемъ. Я охотникъ, разъискатель слѣдовъ и проводникъ, Соленая-Вода; я не долженъ ослушиваться воли небесъ, и идти противъ своего назначенія. Правъ ли я, Мабель? или вы судите такъ же легко, какъ всѣ женщины, и желаете, чтобы я измѣнилъ свою природу?»

«Не измѣняйтесь ни въ чемъ, Патфайндеръ» отвѣчала Мабель съ такою дружескою откровенностію, которая дошла до самаго сердца охотника: «какое бы сильное уваженіе дядюшка ни питалъ къ морю, какія бы эта перемѣна ни представляла вамъ выгоды, я все-таки не хотѣла бы, чтобъ лучшій и благороднѣйшій изъ лѣсныхъ охотниковъ сдѣлался адмираломъ. Оставайтесь тѣмъ, что вы есть, и не бойтесь ничего, кромѣ гнѣва Божія.»

— «Слышетели вы это, Соленая-Вода? Слышетели вы, что говорить дочь Сержанта? И это ея откровенное, прямодушное мнѣніе: взгляните на лицо ее, вы увидите, что она не станетъ говорить того, чего не думаетъ. Пока она довольна мною въ моемъ теперешнемъ состояніи, я не пойду противъ своей природы и останусь тѣмъ, чѣмъ я созданъ. Здѣсь въ крѣпости, конечно, я могу показаться безполезнымъ; некогда мы будемъ на Тысячѣ-Островахъ, я надѣюсь, тамъ не разъ представятся случаи для доказательства, что доброе ружье, на которое можно положиться, есть даръ Божій.»

«Вы также будете принадлежать къ отряду?» спросила Мабель проводника, такъ пріятно улыбнувшись, что онъ готовъ былъ идти за ней на край свѣта. «Изъ женщинъ; кромѣ меня и жены солдата, никого не будетъ въ этомъ отрядѣ — и если вы въ числѣ нашихъ защитниковъ, то я не буду бояться никакихъ опасностей.»

— «Васъ будетъ защищать сержантъ, Мабель; онъ сталъ бы защищать васъ и тогда, когда бы вы не были одной съ нимъ крови. Да и кто бы отказался быть вашимъ защитникомъ?… Эта экспедиція вѣрно понравится вашему дядюшкѣ: ему будетъ весело смотрѣть, когда мы поплывемъ поэтому внутреннему морю.»

— Не велика важность, мэстэръ Патфайндеръ, ваше внутреннее море! Я отъ него ровно-ничего не ожидаю. А признаюсь, мнѣ бы очень хотѣлось знать о цѣли этой крейсировки. Отъ зятя моего ничего не добьешься: сержантъ молчаливъ, какъ Франкъ-Масонъ. Не знаешь ли ты чего-нибудь объ этомъ; Мабель?

«Нѣтъ, дядюшка. Я не смѣю спрашивать батюшку о томъ, что касается до его службы: онъ мнѣ сказалъ бы, что это не женское дѣло. Знаю только, что мы отправимся, какъ скоро позволить вѣтеръ, и на мѣсяцъ.»

— Можетъ-быть, не скажетъ ли чего-нибудь Патфайндеръ; это бы доставило мнѣ удовольствіе, а то — старому моряку путешествовать безъ цѣли непріятно.

«Предметъ нашей поѣздки и пристань, къ которой мы будемъ держать путь, не большая тайна, Соленая-Вода, хотя объ этомъ въ гарнизонѣ запрещено говорить. Впрочемъ, я не солдатъ, и могу свободно разсказывать все; что хочу; болтать же пустяки, всѣмъ извѣстно, я не охотникъ, и въ этомъ никто не упрекнетъ меня. Къ-тому же, мы всѣ отправляемся скоро, — нельзя же вамъ не знать цѣли нашей экспедиціи. Я думаю, вы слышали, мэстэръ Капъ, что есть мѣсто, называемое Тысяча-Острововъ?»

— Да, слыхалъ; однако я предполагаю, что это нестоящіе острова, какіе встрѣчаются на океанѣ, и тысяча — если считаютъ такъ, какъ считаютъ убитыхъ и раненыхъ послѣ сраженія… Что, въ-самомъ-дѣлѣ, вмѣсто тысячи наберется ли хоть два-три островка?

«Мои глаза недурны, Соленая-Вода, а между-тѣмъ, я не разъ тщетно пытался сосчитать ихъ.»

— Гм! да я знавалъ многихъ, которые могли только считать до извѣстной степени. Ваши земныя птицы не узнаютъ даже гнѣздъ своихъ, прилетая на берегъ. Сколько разъ, бывало, я первый завижу морской берегъ, даже домы и церкви, а пассажиры не видятъ ничего, кромѣ воды! Не постигаю только, какъ можно совершенно потерять изъ вида берегъ, плавая по прѣсной водѣ. Это просто невозможно!

«Вы не говорили бы такъ, мэстэръ Капъ, если бъ знали наши озера. Прежде нежели доплывете до Тысячи-Острововъ, вы уже перемѣните объ этомъ мнѣніе и увидите, что сдѣлала природа въ этой пустынѣ»

— Я просто-таки сомнѣваюсь, есть ли хоть одинъ настоящій островъ во всемъ здѣшнемъ краю. По-моему, первое — островъ, то есть островъ bony fidy^[16] не можетъ быть на прѣсной водѣ.

«Мы вамъ покажемъ порядочное количество: не одну тысячу, а столько, сколько можетъ видѣть глазъ, не имѣя никакой возможности сосчитать.»

— Какого же рода эти острова?

«Это земля, окруженная со всѣхъ сторонъ водою.»

— Да; но какая земля и какой водою? Увѣренъ, что когда хорошенько ихъ разсмотришь, то и увидишь, что это не иное что, какъ полуострова или мысы; мои слова, я думаю, не совсѣмъ понятны вамъ. Но это дѣло постороннее; скажите, какая же цѣль этой крейсировки?

«Вамъ, брату сержанта и его дочери, отправляющимся вмѣстѣ съ нами, я могу кое-что сообщить о томъ, что предстоитъ намъ. Вы долго служили во флотѣ, мэстэръ Капъ, и вѣрно знаете о Фронтенакской Гавани?»

— Кто жь объ ней не слыхалъ? Правда, я не входилъ въ нее, но плавать мимо приходилось.

«Стало-быть, вы будете въ знакомой сторонѣ… Только я не понимаю, какъ же вы могли попасть туда изъ океана?… Но какъ бы то ни было, вамъ не худо знать, что большія озера составляютъ цѣпь между собою, начиная съ Эріэ, такого же огромнаго озера, какъ и Онтаріо, на западѣ. Вода, выходя изъ Эріэ, доходитъ до небольшой горы, чрезъ которую устремляется…»

— Какъ это можно?

«Что же тутъ мудренаго, мэстэръ Капъ?» отвѣчалъ Патфайндеръ, смѣясь по-своему. «Если бы я сказалъ, что вода течетъ на гору, то это было бы нелѣпо; но я думаю, что ничего не можетъ быть проще, когда вода стекаетъ съ горы, то-есть, а говорю о прѣсной водѣ.

— Да вѣдь вы говорите объ озерѣ, которое будто-бы спускается сверху горы? Разсудокъ при этомъ можетъ оскалить зубы, если у разсудка есть зубы.»

"Перестанемъ спорить объ этомъ; что я видѣлъ, то видѣлъ. Не знаю, есть ли зубы у разсудка, « но они есть у совѣсти, и они даютъ таки себя чувствовать. Влившись въ Онтаріо, воды всѣхъ озеръ текутъ въ море посредствомъ одной рѣки, и въ самой-то узкой части, которую нельзя назвать ни озеромъ, ни рѣкой, толпятся тѣ острова, о которыхъ идетъ рѣчь. Фронтенакъ же, Французскій постъ, повыше этихъ самыхъ острововъ; а такъ какъ Французы занимаютъ крѣпость внизу, то они и отправляютъ свои припасы и аммуницію по рѣкѣ до Фронтенака, для раздачи ихъ дикимъ по берегамъ Онтаріо и другихъ озеръ, давая имъ средства производить разную дьявольщину и сдирать кожу съ христіанскихъ череповъ.»

«А наше присутствіе прекратитъ эти ужасы?» спросила Мабель

— «Можетъ-быть да, а можетъ-быть и нѣтъ: это въ волѣ Божіей. Лэнди, комендантъ здѣшняго гарнизона, послалъ отрядъ на Тысячу-Острововъ, чтобы перехватить нѣсколько французскихъ барокъ. До-сихъ-поръ захватили немного: — только двѣ барки, наполненныя разными вещами для Индійцевъ. Но на прошедшей недѣлѣ посланный привезъ сюда такія вѣсти, что майоръ рѣшился окончательно раздѣлаться съ этими бездѣльниками. Джасперу извѣстенъ путь, и мы будемъ въ добрыхъ рукахъ, а сержантъ благоразуменъ и знатокъ своего дѣла. Да, онъ столько же благоразуменъ, какъ и быстръ.»

— Только-то и всего? сказалъ Капъ презрительнымъ тономъ. — По всѣмъ приготовленіямъ, я думалъ, что надобно крейсировать противъ контрабандистовъ и что, вмѣшавшись въ это дѣло, можешь честнымъ образомъ добыть себѣ деньжонокъ. Но я думаю, на прѣсной водѣ не дѣлятъ добычи?

— «Что вы хотите сказать?»

— Вѣдь король, вѣрно, все беретъ себѣ?…

— «Объ этомъ я ничего не могу сказать, мэстэръ Капъ. Я беру мою долю пуль и пороха, а до остальнаго мнѣ и дѣла нѣтъ. Впрочемъ пора, пора бы и мнѣ завестись своимъ хозяйствомъ.»

Патфайндеръ, произнеся это, не смѣлъ взглянуть на Мабель, тогда какъ онъ отдалъ бы все на свѣтѣ, чтобы знать, слышала ли она эти послѣднія слова его, и видѣть выраженіе ея лица въ эту минуту. Но Мабель вовсе не подозрѣвала смысла этихъ словъ, и черты ея не показывали ни малѣйшаго смущенія, когда она обернулась къ рѣкѣ… Тамъ на бортѣ куттера началось уже нѣкоторое движеніе…

— «Джасперъ хочетъ спустить куттеръ на воду» сказалъ Путеводитель, взоры котораго обратились къ палубѣ въ ту минуту, когда на ней раздался шумъ отъ паденія какой-то тяжелой вещи: «вѣрно онъ замѣчаетъ признаки вѣтра и желаетъ этимъ воспользоваться.»

— Да, теперь мы будемъ имѣть случай взять урокъ въ мореплаваніи, сказалъ Капъ съ насмѣшкою. — Есть особенный способъ сниматься съ якоря, по которому сейчасъ узнаешь хорошаго моряка, сейчасъ, точно такъ же, какъ хорошаго солдата, смотря по тому, застегиваетъ ли онъ свой мундиръ сверху или снизу;

— «Не знаю, сравняется ли Джасперъ съ вашими тамошними моряками» сказалъ Патфайндеръ, чуждый низкихъ страстей — ревности и зависти: «но онъ славно управляетъ своимъ куттеромъ, по-крайней-мѣрѣ на озерѣ. Вы, мэстэръ Капъ, кажется, не находили его неловкимъ, когда онъ такъ мастерски спускался по освегскому водопаду.»

Капъ не отвѣчалъ и нахмурился. Никто не говорилъ. Всѣ, бывшіе на бастіонѣ, слѣдовали за движеніемъ куттера съ участіемъ весьма-естественнымъ, потому-что они скоро должны были на немъ отправиться. Ничто не возмущало тишины, и поверхность озера горѣла послѣдними лучами солнца. Куттеръ подтянулся къ якорю на 50 туазовъ выше устья рѣки, гдѣ было довольно мѣста для маневрированія въ рѣкѣ, образующей гавань освегской крѣпости. Но совершенное безвѣтріе препятствовало манёврамъ, и нужно было прибѣгнуть къ помощи веселъ, чтобы сдѣлать этотъ переходъ. Ни одинъ парусъ не былъ распущенъ; но какъ-скоро якорь всталъ, весла дружно ударили по волнамъ и куттеръ сталъ приближаться къ центру теченія. Достигнувъ до этого мѣста, судовщики перестали гресть, и «Бѣгунъ» пошелъ по теченію. Даже въ самомъ узкомъ переходѣ онъ шелъ быстро, и менѣе нежели чрезъ пять минутъ уже плылъ выше двухъ песчаныхъ отмелей, раздѣлявшихъ воды озера. Судно удалялось отъ земли до-тѣхъ-поръ, пока оно показалось на поверхности озера въ четверти мили отъ мыса, образовавшаго восточную оконечность того мѣста, которое можно было назвать внѣшнею гаванью или рейдомъ. Тамъ быстрина рѣки прекращалась, и куттеръ остановился.

«Этотъ куттеръ, кажется, очень-хорошъ, дядюшка» сказала Мабель, нетерявшая ни на минуту изъ вида «Бѣгуна», въ то время, какъ онъ перемѣнялъ позицію. «Вы можете находить ошибки въ постройкѣ и въ способѣ манёврированія; но мнѣ, совершенно непонимающей этого, кажется, что и то и другое превосходно выполнено.»

— Да, да, онъ довольно-порядочно плаваетъ по теченію, не хуже какой-нибудь деревянной щепки. Но если войдти въ подробности, то такому старому моряку? какъ я, не нужно надѣвать очки, чтобы открыть въ немъ важные недостатки.

— «А я, мэстэръ Капъ» сказалъ Патфайндеръ, всегда защищавшій Джаспера, если при немъ отрицали его дарованія, что впрочемъ случалось рѣдко: «а я не разъ слышалъ отъ моряковъ старыхъ и опытныхъ, отъ моряковъ соленой воды, что „Бѣгунъ“ — такъ признавались они, — одно изъ прекраснѣйшихъ небольшихъ судовъ, когда-либо плававшихъ на водѣ. Я хоть въ этомъ толка к не знаю, а все-таки имѣю свои мысли объ этомъ куттерѣ, конечно, можетъ-быть, и ложныя, только скажу вамъ, мэстэръ Капъ, что никто не можетъ меня увѣрить въ томъ, будто Джасперъ содержитъ свой куттеръ не въ надлежащемъ порядкѣ.»

— Я не говорю, чтобъ этотъ куттеръ былъ худо построенъ; но въ немъ есть недостатки, и большіе недостатки.

«Какіе же, дядюшка? Еслибъ Джасперъ объ нихъ зналъ, то вѣрно охотно исправилъ бы.»

— Какіе недостатки?.. Да ихъ болѣе пятидесяти… то-есть болѣе сотни, хотѣлъ я сказать, — ошибки важныя и существенныя

«Укажите же ихъ, дядюшка. Патфайндеръ передастъ это своему другу.»

— Укажи ихъ! Покорно прошу! Сосчитать звѣзды не совсѣмъ-то легко, именно потому-что ихъ безчисленное множество. Укажи! Видишь ли что! Ну, любезная племянница, миссъ Магнитъ, какъ думаете вы объ этомъ гикѣ? Моимъ невѣжественнымъ глазамъ кажется, что онъ, по-крайней-мѣрѣ, на футъ выше, чѣмъ слѣдуетъ; ну… вымпелъ также запутался… и… и… да, чортъ возьми, я вижу, что у него съ подвѣтренной стороны на марсѣ виситъ каболочный стропъ, и ни мало не удивлюсь, если у него на канатѣ въ клюзѣ, при бросаніи якоря, окажутся колышки. Недостатки! гм! да всякій морякъ только взглянетъ на этотъ куттеръ, такъ сейчасъ найдетъ въ немъ столько же недостатковъ, сколько находятъ въ слугѣ, когда тотъ приходитъ за жалованьемъ.

«Можетъ-быть, это все и правда, дядюшка, но вѣрно Джасперъ не знаетъ объ этомъ. Какъ вы думаете, Патфайндеръ, онъ вѣрно исправитъ все, если ему укажутъ?»

— Пусть Джасперъ самъ заботится о своемъ куттерѣ, Мабель; предоставьте это ему. Это его жизнь. Отвѣчаю, что лучше его никто не сохранитъ «Бѣгуна» отъ Фронтенакскихъ Французовъ или отъ ихъ адскихъ союзниковъ, Минговъ. Что за нужда, мэстэръ Капъ, что вымпелъ, запутался или гикъ на футъ выше? Дѣло въ томъ, чтобъ «Бѣгунъ» плавалъ хорошо, да увертывался отъ Французовъ. Здѣсь, на озерахъ, нѣтъ моряка лучше Джаспера; я не знаю, каковъ бы онъ былъ на океанѣ: онъ никогда не бывалъ на немъ."

Капъ улыбнулся снизходительно, разсудивъ на этотъ разъ прекратить свою критику; но видъ его дѣлался постепенно все надменнѣе и презрительнѣе, хотя онъ и желалъ казаться равнодушнымъ. Между-тѣмъ, куттеръ началъ отчаливать по теченію озера, носъ его поперемѣнно принималъ различныя направленія, съ большою, впрочемъ, медленностію, какъ-бы для-того, чтобы не привлечь особеннаго вниманія. Въ эту минуту парусъ фокъ быль поднятъ — и скоро надулся береговымъ вѣтромъ, хотя поверхность озера была по-прежнему неподвижна. Какъ ни было слабо движеніе воздуха, легкій куттеръ ему уступилъ, и минуту спустя, «Бѣгунъ» пересѣкалъ уже потокъ рѣки, двигаясь такъ легко и такъ тихо, что иногда казалось, будто онъ стоитъ за одномъ мѣстѣ… Вьннедши изъ устья, онъ быстро понесся къ землѣ, подъ то возвышеніе, на которомъ была крѣпость, и тамъ Джасперъ бросилъ якорь.

— Не дурно! пробормоталъ Капъ, будто говоря съ самимъ-собою, — не совсѣмъ-дурно! Есть впрочемъ… вотъ, напримѣръ, зачѣмъ онъ…

" — Джасперъ малый ловкій, прервалъ своего зятя сержантъ Дунгамъ, только-что пришедшій: «и мы надѣемся на его искусство въ эту экспедицію. Но пойдемте. Намъ остается только полчаса до отплытія, и тотчасъ какъ будемъ готовы, сядемъ на лодки, да и съ Богомъ!»

Послѣ этого всѣ отправились приготовляться къ отъѣзду и собирать свои остальныя вещи, еще неперенесенныя на берегъ… Барабанный бой былъ сигналомъ для солдатъ, и въ минуту все пришло въ движеніе.

ГЛАВА XIII.

«Вотъ часъ, когда домовой тревожить глупца, вѣдьмы сходятся колдовать, кошемаръ давить дремлющаго безумца и все пляшутъ на муравѣ…» Коттонъ.

Отправленіе такого небольшаго отряда не могло причинить больше хлопотъ; весь отрядъ, порученный попеченію Дунгама, состоялъ изъ двухъ солдатъ и двухъ унтер-офицеровъ. Впрочемъ, скоро стало достовѣрно извѣстно, что поручикъ Мюйръ также принимаетъ участіе въ экспедиціи; но онъ отправлялся только въ качествѣ волонтера и его квартирмейстерская должность, какъ было условлено между имъ и его начальникомъ, служила достаточнымъ для того предлогомъ. Ко всѣмъ имъ должно присоединить Патфайндера и Капа, не считая Джаспера съ его подчиненными, изъ которыхъ одинъ былъ малолѣтный. Итакъ, всѣхъ мужчинъ было только двадцать, со включеніемъ четырнадцатилѣтняго мальчика: женщинъ же всего двѣ: Мабель и жена одного солдата.

Сержантъ Дунгамъ, отведши свою команду въ большую шлюпку, воротился на землю для полученія послѣднихъ приказаній за своимъ шуриномъ и дочерью, еще находившимися на берегу. Показавъ Капу лодку, назначенную для него и для Мабели, сержантъ поднялся на возвышеніе и взошелъ въ крѣпость для послѣдняго свиданія съ майоромъ. Лэнди стоялъ на бастіонѣ, о которомъ мы такъ часто упоминали; оставивъ его на короткое время съ сержантомъ, мы возвратимся къ шлюпкѣ.

Уже почти стемнѣло, когда Мабель сѣла въ шлюпку, приготовлявшуюся отвести ее на куттеръ. Поверхность озера была такъ спокойна, что не почли за нужное вводить лодку въ рѣку для нагрузки, и пассажиры входили въ нее прямо съ берега озера, потому-что не было ни малѣйшаго прибоя волнъ, и вода стояла такъ же тихо, какъ въ прудѣ, нисколько не походя на «дыханіе океана и колебаніе его груди», какъ говорилъ Капъ. Онтаріо не Атлантическое Море, гдѣ вѣтеръ тревожить стихію въ одномъ мѣстѣ, когда тишина царствуетъ въ другомъ. Этого не могла бы позволить ограниченность пространства. По общему замѣчанію моряковъ, вода воздымается и опускается скорѣе на большихъ озерахъ запада, чѣмъ на всѣхъ извѣстныхъ имъ моряхъ, и потому, когда лодка отчалила отъ земли, Мабель почти не чувствовала, что она находилась на водѣ такого огромнаго озера. Гребцы не успѣли взмахнуть двѣнадцать разъ веслами, какъ шлюпка очутилась уже у самаго куттера.

Джасперъ былъ готовъ къ принятію своихъ пассажировъ; такъ-какъ палуба у «Бѣгуна» возвышалась не болѣе двухъ или трехъ футовъ надъ водою, тотіе могло быть никакого затрудненія при всходѣ на бортъ. Молодой человѣкъ проводилъ Мабель и бывшую съ ней женщину въ комнату, назначенную для принятія ихъ, и онѣ расположились тамъ. Въ промежуткѣ дековъ «Бѣгуна» было четыре каюты, согласно съ назначеніемъ его — перевозить офицеровъ и солдатъ съ ихъ женами и семействами. Первая по рангу — та, что зовется заднею каютою, была невелика, и въ ней были четыре кровати; передъ прочими она имѣла ту выгоду, что небольшія окна пропускали въ нее свѣтъ и воздухъ. Эта комната всегда отдавалась женщинамъ, когда онѣ бывали въ числѣ пассажировъ. Для двухъ: для Мабели и ея спутницы, она была помѣстительна и удобна. Большая каюта, несравненно-просторнѣйшая, освѣщалась сверху: въ ней помѣщались квартирмейстеръ, сержантъ, Капъ и Джасперъ. Патфайндеръ же располагался вездѣ, гдѣ ему только хотѣлось, исключая женской комнаты. Капралы и солдаты занимали пространство подъ главнымъ люкомъ, а экипажъ помѣщался на бакѣ. Хотя этотъ куттеръ былъ изъ числа судовъ, неподнимающихъ болѣе 50 тоннъ, но, при незначительной поклажѣ солдатъ и офицеровъ, въ немъ было очень-просторно, и онъ могъ бы въ случаѣ необходимости принять на себя втрое-большее число пассажировъ.

Мабель, оглядѣвшись въ своей комнаткѣ, которая была точно удобна и красива, не могла удержаться отъ пріятной мысли, что именно для нея Джасперъ такъ заботливо приготовилъ ее, — скоро снова взошла на палубу. Тамъ все было въ движеніи: люди бѣгали изъ стороны въ сторону съ своими котомками и другими вещами; но привычка къ дисциплинѣ скоро все привела въ порядокъ, и тишина, наступившая на куттерѣ, имѣла въ себѣ даже что-то торжественное, соединяясь съ мыслію о будущихъ приключеніяхъ и о приготовленіяхъ, пророчившихъ что-то недоброе.

Темнота начинала уже совершенно скрывать предметы на берегу. Земля представляла глазамъ черную массу, обозначавшуюся очерками лѣсныхъ вершинъ, и отличалась отъ висѣвшаго надъ нею неба только тѣмъ, что твердь его не была такъ мрачна. Скоро начали показываться одна за другою звѣзды, теплясь своимъ кроткимъ, тихимъ свѣтомъ, и приводя съ собою то чувство міра и спокойствія, которое всегда сопутствуетъ ночи. Было что-то успокоительное и въ то же время раздражающее въ цѣломъ зрѣлищѣ. Мабель, сидѣвшая на палубѣ, чувствовала и то и другое. Патфайндеръ стоялъ возлѣ нея, по-обыкновенію опираясь на свое длинное ружье; ей казалось, не смотря на возраставшій мракъ, что на лбу его собралось болѣе-обыкновеннаго морщинъ, и что лицо его было задумчиво.

— Для васъ, Патфайндеръ, такая экспедиція не новость, — сказала она: но меня удивляетъ молчаливость и задумчивость всѣхъ меня окружающихъ.

«Васъ это удивляетъ, потому-что вы не знаете, что такое война съ Индійцами. Солдаты вашей милиціи велики на словахъ и малы на дѣлѣ; но солдатъ, часто встрѣчавшійся съ Мингами, знаетъ, какъ полезно держать свой языкъ на привязи. Въ лѣсахъ войско вдвое усиливаетъ себя молчаніемъ, а шумливое дѣлается вдвое слабѣе. Еслибъ въ языкѣ была сила солдата, то бабы, которыя тащатся за войскомъ, всегда одерживали бы побѣду.»

— Но мы не въ лѣсахъ и не составляемъ войска. Можно ли же на «Бѣгунѣ» опасаться Минговъ?

«Спросите у Джаспера, какъ онъ пріобрѣлъ начальство надъ этимъ куттеромъ, и вы получите отвѣтъ на это. Никто небезопасенъ отъ Минговъ, если не знаетъ ихъ настоящей натуры, и зная, не дѣйствуетъ, соображаясь съ своимъ знаніемъ. Спросите у Джаспера, какъ онъ пріобрѣлъ начальство надъ этимъ куперомъ…»

— А какъ же онъ пріобрѣлъ это начальство? спросила Мабель съ живостію и участіемъ, порадовавшимъ ее простосердечнаго и честнаго собесѣдника, которому ничто столько не доставляло удовольствія, какъ случай сказать что-нибудь въ пользу друга: — въ его лѣта достигнуть такого мѣста — большая честь.

«Это правда, но онъ заслужилъ его… Онъ заслужилъ еще болѣе. Начальство надъ фрегатомъ невполнѣ бы наградило его за то мужество и хладнокровіе, которое оказалъ онъ. Фрегата было бы ему мало, говорю я, еслибы фрегаты были на Онтаріо.»

— Но Джасперъ? Вы еще не сказали мнѣ, за что онъ получилъ начальство надъ куттеромъ?

«Это длинная исторія, Мабель, и вашъ отецъ, сержантъ, лучше разскажетъ вамъ объ этомъ. Онъ видѣлъ самъ, а меня не было… Я далеко оттуда отьискивалъ слѣдъ. Джасперъ же плохой разсказчикъ, надобно сказать правду. Часто слышалъ я, когда его разспрашивали объ этомъ дѣлѣ, и никогда не могъ онъ разсказать хорошенько, хотя всѣмъ извѣстно, что то было славное дѣло. Нѣтъ, нѣтъ, Джасперъ плохой разсказчикъ, въ этомъ сознаются его лучшіе друзья. „Бѣгунъ“ попалъ бы въ руки Французовъ и Минговъ, еслибы Джасперъ не спасъ его такимъ дѣйствіемъ, на которое могъ бы отважиться только человѣкъ съ умомъ быстро-рѣшающимъ и съ безтрепетнымъ сердцемъ. Сержантъ разскажетъ это лучше меня. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы спросили его когда-нибудь на досугѣ. Джаспера же нечего мучить. Онъ испортить всё дѣло: онъ вовсе не умѣетъ разсказывать»

Мабель рѣшилась спросить у своего отца объ этомъ дѣлѣ въ эту же ночь, потому-что для ея молодаго воображенія казалось всего пріятнѣе слушать похвалу тому, кто былъ плохимъ историкомъ собственныхъ своихъ подвиговъ.

— Останется ли при насъ «Бѣгунъ», когда мы достигнемъ острова? спросила она, подумавъ съ минуту о томъ, приличенъ ли такой вопросъ: — или мы будемъ предоставлены самимъ-себѣ?

«Смотря по обстоятельствамъ. Джасперъ не оставляетъ своего куттера празднымъ, когда есть какое-нибудь дѣло — и мы можемъ ожидать отъ него живой дѣятельности. Но моя натура совсѣмъ почти не лежитъ къ водѣ и къ кораблямъ, изключая развѣ когда я въ лодкѣ на быстринахъ и водопадахъ, и потому я не могу судить объ этомъ. Я только увѣренъ, что все пойдетъ хорошо съ Джасперомъ, который такой же мастеръ находить слѣдъ на Онтаріо, какъ Делаваръ въ лѣсу.»

— А нашъ Делаваръ, Патфайндеръ, Великій-Змѣй, отъ-чего же онъ не съ нами теперь?

«Лучше было бы, еслибъ вы спросили: отъ-чего онъ здѣсь, Патфайндеръ? Змѣй на своемъ мѣстѣ, а я не на своемъ; онъ отправился съ своимъ товарищемъ для развѣдываній по берегу и присоединится къ намъ на островахъ съ извѣстіями, какія ему удастся собрать. Змѣй хорошо знаетъ свое дѣло и не забываетъ о тылѣ, когда идетъ лицомъ къ непріятелю. Очень-досадно и жалко, Мабель, что вашъ отецъ не родился генераломъ, какъ многіе бывавшіе у насъ Англичане. Я увѣренъ, что онъ въ недѣлю очистилъ бы всю Канаду отъ Французовъ, дай ему только возможность раздѣлаться съ ними по-своему.»

— Такъ вы думаете, что мы встрѣтимъ тамъ непріятеля? спросила Мабель улыбаясь, и въ первый разъ слегка почувствовала въ себѣ мысль объ опасностяхъ экспедиціи. — Стало-быть, должно ожидать битвы?

«Если будетъ битва, Мабель, то здѣсь довольно такихъ, которые съ радостію станутъ между вами и опасностію; но вы дочь солдата, и мы всѣ знаемъ, въ васъ есть отцовское мужество. Пусть же боязнь сраженія не мѣшаетъ вашимъ глазкамъ уснуть ныньче покойно.»

— Я чувствую себя еще бодрѣе здѣсь, среди лѣсовъ, чѣмъ въ городахъ, хотя я и всегда старалась быть достойною своего отца.

«Вы очень походите на свою мать, Мабель… „Патфайндеръ“ говорилъ мнѣ сержанть: „ты увидишь, что дочь моя во всемъ похожа на свою мать. Она не плакса, не слабонервная дѣвочка: она не будетъ кричать и разстроивать человѣка, когда ему нужны всѣ силы. Нѣтъ, она еще болѣе будетъ ободрять своего мужа и поддержитъ въ немъ храбрость среди опасностей.“ Все это говорилъ онъ мнѣ, а я еще не видалъ тогда вашего милаго лица…»

— А для чего отецъ мой говорилъ вамъ это, Патфайндеръ? спросила дѣвушка съ нѣкоторою живостію: — можетъ-быть онъ думалъ, что вы получите обо мнѣ лучшее мнѣніе, если узнаете, что я не такъ слабонервна, какъ любятъ казаться многія изъ моего пола.

Въ натурѣ Патфайндера такъ мало было способности обманывать кого-нибудь, кромѣ развѣ вооруженныхъ непріятелей, и не только обманывать, но и скрывать какую-нибудь мысль, что его очень смутилъ этотъ вопросъ. Какой-то инстинктъ, котораго онъ не умѣлъ растолковать себѣ, говорилъ ему, что открыть прямо истину было бы неприлично, затаить же ее онъ не могъ. Въ такомъ внутреннемъ раздвоеніи, онъ невольно попалъ на средній путь, и отвѣчалъ, не открывая того, чего, казаэалось ему, не должно было говорить и не совсѣмъ это скрывая:

«Надобно вамъ знать, Мабель» сказалъ онъ: «что мы съ сержантомъ старые друзья, и во многихъ сраженіяхъ, въ кровавыхъ жестокихъ сраженіяхъ, Мабель, мы съ нимъ бились рука-объ-руку, или, если ужь говорить какъ слѣдуетъ, то не совсѣмъ рука-объ-руку: я нѣсколько впереди, какъ и прилично разъискателю слѣдовъ, непривадлежащему къ регулярной службѣ, а вашъ отецъ передъ фрунтомъ своихъ солдатъ, какъ должно сержанту королевской арміи. Мы, дѣйствующіе налётомъ, тотчасъ забываемъ о битвѣ лишь только замолкнутъ ружья, и ночью, вокругъ огней, или въ походѣ, разговариваемъ о своихъ любимыхъ предметахъ, точне такъ же, какъ вы, молодыя дѣвушки, разговариваете о своихъ задушевныхъ мысляхъ, когда собираетесь вмѣстѣ, чтобъ посмѣяться и похохотать. Что же мудренаго, что сержантъ, имѣя такую дочь, какъ вы, любить ее выше всего на свѣтѣ и говоритъ о ней болѣе, нежели о чемъ-нибудь другомъ? А у меня нѣтъ ни дочери, и сестры, ни матери, мнѣ некого любить, кромѣ Делавара, и потому въ знакъ согласія, я кивалъ головой на всѣ его рѣчи, — и я полюбилъ васъ, Мабель, прежде чѣмъ увидѣлъ; да, да, Мабель, полюбилъ, потому-что такъ много слышалъ о васъ.»

— А теперь, какъ вы видѣли меня, — сказала улыбаясь Мабель, совершенно-непринужденнымъ и простодушнымъ голосомъ, потому-что эти слова Патфайндера она приняла за выраженіе привязанности отцовской или братской: — теперь вы вѣрно поняли, какъ неблагоразумно чувствовать дружбу къ тому, котораго только заочно знаешь.

«Не дружбу, нѣтъ, не дружбу, Мабель, я чувствую къ вамъ. Я другъ Делаваровъ, и былъ другомъ имъ съ самаго дѣтства; но мои чувства къ нимъ, къ самому лучшему изъ нихъ, совсѣмъ не тѣ, что родились во мнѣ къ вамъ при разсказахъ сержанта о васъ, совсѣмъ не тѣ, что теперь во мнѣ, когда я начинаю ближе узнавать васъ. Иногда мнѣ приходить въ голову, что человѣку, постоянно-занятому обязанностями проводника, разъискателя слѣдовъ и даже солдата, не хорошо питать дружбу къ женщинѣ, и особенно къ молодой женщинѣ: это должно, кажется, ослабить въ немъ духъ предпріимчивости и отвратить его отъ обычныхъ его занятій.»

— Вы вѣрно этимъ не хотите сказать, Патфайндеръ, что наша дружба ко мнѣ уменьшить вашу храбрость и заставить васъ не такъ охотно встрѣчаться съ Французами?

«Нѣтъ, нѣтъ, если бъ вы, на-примѣръ, были въ опасности, я боялся бы только того, чтобъ моя смѣлость не дошла до безумія. Но до-тѣхъ-поръ, покуда мы не были съ вами такъ коротки, — теперь я могу сказать это, — я любилъ думать о моихъ лѣсныхъ поискахъ, о моихъ походахъ, о засадахъ, о битвахъ и другихъ приключеніяхъ моей жизни; а теперь все это ужь не такъ занимаетъ меня. Я какъ-то больше думаю о казармахъ, о вечернихъ бесѣдахъ нашихъ, о томъ, что не имѣетъ никакой связи съ кровавыми сценами и опасностями; о молодыхъ дѣвушкахъ съ ихъ звонкимъ смѣхомъ, съ ихъ веселыми и нѣжными голосами, съ ихъ милыми лицами и съ привлекательнымъ обращеніемъ. Я иногда говорю сержанту, что онъ и дочь его испортятъ лучшаго и самаго опытнаго лѣснаго разъискателя на здѣшнихъ линіяхъ.»

— Совсѣмъ нѣтъ, Патфайндеръ; они будутъ стараться, чтобы тотъ, кто уже и безъ того такъ совершенъ въ своемъ дѣлѣ, сдѣлался еще совершеннѣе. Вы не знаете насъ, если думаете, чтобъ кто-нибудь изъ насъ хотѣлъ видѣть въ васъ хоть какую-нибудь перемѣну. Останьтесь тѣмъ, что вы есть: проводникомъ неустрашимымъ, свѣдущимъ, достойнымъ полной довѣренности, правдивымъ и честнымъ — и ни отецъ мой, ни я никогда не перестанемъ думать о васъ, какъ думаемъ въ сію минуту.

Было уже слишкомъ-темно, и Мабель не могла видѣть, по выраженію лица Патфайндера, что произходило въ душѣ его; но ея лицо было обращено къ нему, она говорила ему съ жаромъ, съ откровенностію, и это еще болѣе убѣждало въ искренности рѣчей ея, и въ томъ, что она не чувствовала ни малѣйшаго замѣшательства, передавая ему свои мысли. Правда, черты лица ея были необыкновенно одушевлены, и это потому-что она чувствовала себя увлеченною силой истины, но ея нервы не содрогались, члены ея не трепетали и біеніе пульса нисколько не ускорялось. Словомъ, видъ ея и обращеніе показывали дѣвушку глубоко-чувствующую и открытую, признававшуюся въ своемъ уваженіи и привязанности къ человѣку, котораго заслуги и добрыя качества она вполнѣ цѣнила; но въ ней нисколько не видно было этого волненія, неразлучнаго съ сердечными чувствованіями, доводящими до признанія болѣе-нѣжнаго.

Патфайндеръ былъ слишкомъ-неопытенъ и не могъ понимать подобныхъ различій; его скромный характеръ былъ ободренъ открытою силою словъ имъ слышанныхъ. Онъ не могъ, или, лучше, не хотѣлъ сказать ничего болѣе, и потому отошелъ въ сторону. Опершись на ружье, онъ минутъ десять смотрѣлъ на звѣзды, безмолвный и задумчивый.

Въ-продолженіе этого времени, майоръ Лэнди и сержантъ разговаривали на крѣпостномъ бастіонѣ.

— Осмотрѣны ли солдатскія сумки? спросилъ майоръ, взглянувъ на рапортъ, представленный ему сержантомъ, котораго онъ не могъ прочесть въ темнотѣ.

«Да, майоръ, и все въ порядкѣ.»

— Аммуниція, оружіе?

«Все, какъ слѣдуетъ, майоръ, хоть сей-часъ въ дѣло.»

— Вы взяли съ собой людей надежныхъ?

«Надежныхъ безъ малѣйшаго изключенія, сэръ. Лучшихъ нельзя найдти во всемъ полку.»

— Вамъ нужны лучшіе солдаты, сержантъ. Эта попытка дѣлалась три раза, подъ начальствомъ трехъ нашихъ прапорщиковъ, которые завѣряли меня въ полномъ успѣхѣ, и, не смотря на это, она не удавалась. Я не хотѣлъ бы совершенно оставить планъ, стоявшій столькихъ приготовленій и издержекъ; но ужь это, конечно, послѣдняя попытка, и успѣхъ преимущественно будетъ зависѣть отъ васъ и отъ Патфайндера.

«Вы на обоихъ можете положиться, майоръ Данканъ. Служба, которую вамъ угодно было возложить на насъ, не превышаетъ нашей опытности и нашихъ привычекъ, и мы надѣемся съ ней справиться. Патфайндеръ ни въ чемъ не даетъ промаха.»

— На него можно, Дунгамъ, положиться вполнѣ. Это человѣкъ необыкновенный; онъ для меня долго былъ необъяснимъ, но теперь, когда я его хорошо узналъ, я уважаю его больше, нежели всякаго генерала въ службѣ его величества.

«Надѣюсь, сэръ, что вы одобрите замышленный мною бракъ Патфайндера съ моею дочерью?»

— Что касается до этого, сержантъ, то время покажетъ… отвѣчалъ майоръ улыбаясь, хотя въ темнотѣ Дунгамъ не могъ замѣтить этой улыбки. — Женщиной часто труднѣе управлять, чѣмъ цѣлымъ полкомъ. А, кстати, знаешь ли, что квартирмейстеръ желавшій быть твоимъ зятемъ, долженъ отправиться также съ вами? Надѣюсь, что ты доставишь и ему такую же возможность стараться заслужить благосклонность твоей дочери?

«Еслибы его чинъ меня не обязывалъ къ этому, то въ такомъ случаѣ достаточно было бы вашего желанія, майоръ.»

— Спасибо, сержантъ; мы долго служимъ вмѣстѣ и должны уважать взаимно наши званія. Ты понимаешь меня: я только прошу тебя, чтобы ты далъ возможность Деви Мюйру дѣйствовать свободно, не оказывая ему предпочтенія. Въ любви и на войнѣ человѣкъ долженъ быть обязанъ побѣдой самому себѣ… Разсчитаны ли раціоны, какъ слѣдуетъ, сержантъ?

«Я отвѣчаю за это, майоръ; впрочемъ, еслибы и не такъ, то мы все-таки не потерпимъ недостатка въ пищѣ съ двумя такими охотниками, какъ Патфайндеръ и Змѣй.»

— Этого недостаточно, Дунгамъ, перервалъ Лэнди съ живостію. Ваша американская натура и ваши американскія привычки сейчасъ видны. Солдату его величества должно полагаться въ этомъ случаѣ на одинъ коммиссаріатъ — и я хочу, чтобы всѣ въ моемъ полку слѣдовали этому примѣру.

«Вамъ стоитъ только приказать, майоръ Дунканъ; но еслибы я осмѣлился…»

— Говори свободно, ты говоришь другу.

«Я только хотѣлъ вамъ доложить о моемъ замѣчаніи, что шотландскіе солдаты любятъ дичину столько же, сколько ветчину, съ-тѣхъ-поръ, какъ дичь стала рѣже.»

— Это, можетъ-быть, и правда; но то, что они любятъ или не любятъ, не можетъ имѣть ничего общаго съ системой: я получилъ письмо отъ неизвѣстнаго, въ которомъ совѣтуютъ мнѣ какъ-можно оберегаться Джаспера Уэстерна, или Джаспера-Прѣсной Воды, какъ называютъ его; прибавляютъ еще, что онъ передался непріятелю и обѣщаютъ обо всемъ этомъ увѣдомить меня гораздо-подробнѣе и точнѣе.

«Въ военное время, майоръ, нельзя обращать ни малѣйшаго вниманія на письма безъ подписей.»

— Также и въ мирное время, Дунгамъ. Если дѣло не важно, то въ такомъ случаѣ никто хуже меня не думаетъ о сочинителяхъ безъименныхъ писемъ: это просто доказательство подлости, низости и, часто, обмана. Но когда дѣло касается военныхъ дѣйствій, то на эту мѣру должно смотрѣть совсѣмъ-иначе; къ-тому же, мнѣ указываютъ именно на такіе случаи, которые кажутся подозрительными.

«Таковы ли они, чтобъ ихъ можно было сообщить подчиненному, майоръ?»

— Да, когда къ нему имѣютъ такую довѣренность, какую я имѣю къ тебѣ, Дунгамъ. Мнѣ говорятъ, на-примѣръ, что Ирокезы нарочно пропустили твою дочь и ея провожатыхъ, чтобы только усилить мою довѣренность къ Джасперу, и что во Фронтенакѣ считаютъ несравненно-важнѣе захватить «Бѣгуна» съ сержантомъ и его отрядомъ и уничтожить совершенно всѣ наши любимыя намѣренія… Слышишь ли? гораздо важнѣе, чѣмъ захватить молодую дѣвушку и содрать кожу съ головы ея дяди.

«Понимаю, майоръ, понимаю; но не вѣрю ни одному слову. Если Джасперъ измѣнилъ, тогда и на Патфайндера не вполнѣ можно положиться; что же до Патфайндера, то я въ немъ такъ же могу усомниться, какъ въ васъ, майоръ.»

— Такъ, я согласенъ съ тобой; но Джасперъ не Патфайндеръ, сержантъ, и признаюсь, я все-таки имѣлъ бы къ нему болѣе довѣренности, если бы онъ не говорилъ по-французски.

«Конечно, и въ моихъ глазахъ это не рекомендація, повѣрьте, сэръ; но вѣдь онъ выучился этому языку почти по необходимости, и, осмѣлюсь доложить, за это его нельзя слишкомъ обвинять: не его вина, что онъ говоритъ по-французски.»

— Это дьявольскій языкъ — и онъ никому никогда не сдѣлалъ добра… то-есть, я хочу сказать ни одному британскому подданному; Французамъ-то, правда, надобно же говорить на какомъ-нибудь языкѣ. Да, я къ Джасперу имѣлъ бы больше довѣренности, еслибъ онъ не говорилъ по-французски. Однимъ словомъ, это письмо безпокоитъ меня, и если бы нашелся человѣкъ, которому бы можно было поручить куттеръ, я подъ какимъ-нибудь предлогомъ удержалъ бы Джаспера здѣсь. Я тебѣ, кажется, говорилъ о твоемъ шуринѣ. Вѣдь онъ морякъ, не правда ли?

«Настоящій морякъ океана, майоръ; но у него есть предубѣжденіе противъ прѣсной воды. Я не думаю, чтобы онъ согласился управлять судномъ на озерѣ; къ-тому же онъ не съумѣеть привести насъ къ мѣсту назначенія.»

— Послѣднее очень-вѣроятно; онъ же не знаетъ, какъ затруднительно плаваніе по этому коварному озеру. Тебѣ нужна будетъ двойная бдительность, Дунгамъ. Слушай, сержантъ, я даю тебѣ полную власть, и если ты изобличишь этого Джаспера въ какой-либо измѣнѣ, то исполни надъ нимъ правосудіе немедленно.

«Онъ числится въ королевской службѣ, майоръ, и подсудимъ только военному суду.»

— Правда. Ну, въ такомъ случаѣ заключить его въ желѣза съ ногъ до головы и прислать сюда на его же куттерѣ. Побывавъ на Тысячѣ Островахъ, вѣрно твой шуринъ будетъ въ состояніи довести куттеръ обратно."

«Кажется, нельзя сомнѣваться, майоръ Дунканъ, чтобы мы съ нимъ не исполнили всего, что будетъ нужно, если Джасперъ окажется въ-самомъ-дѣлѣ таковъ, какимъ вы его подозрѣваете; но я думаю, что могу не рискуя поручиться за его вѣрность моею жизнію.»

— Твоя довѣренность къ нему мнѣ нравится; она говоритъ въ его пользу… Но это проклятое письмо! Въ немъ все такъ похоже на истину; въ немъ есть также и другіе правдоподобные намеки.

«Вы изволили, кажется, замѣтить, майоръ, что оно безъ подписи, а на это честный человѣкъ не рѣшится.»

— Правда, Дунгамъ, что одинъ только какой-нибудь негодяй, подлый негодяй рѣшится посылать письма безъ подписи, если они касаются частныхъ дѣлъ; но во время войны, я говорю тебѣ, это дѣло другое; тогда и ложныя депеши и вообще другія хитрости могутъ быть извиняемы.

«Точно такъ, майоръ; но подъ хитростію вы разумѣете засады, нечаянныя или ложныя нападенія и даже шпіонство. Невѣроятно, чтобъ истинный солдатъ рѣшился чернить изъ-подтишка имя честнаго молодаго человѣка и такими средствами.»

— Въ-продолженіе моей жизни я былъ свидѣтелемъ странныхъ произшествій и видалъ самыхъ странныхъ людей… Но прощай, сержантъ, я не стану тебя удерживать болѣе… Вы уже совсѣмъ готовы. Прошу тебя о неусыпной бдительности. Кажется, Мюйръ думаетъ скоро оставить службу, и если ты успѣешь въ теперешнемъ предпріятіи, я употреблю все мое стараніе, чтобъ доставить тебѣ его мѣсто, на которое ты имѣешь много правъ.

«Усердно благодарю васъ, майоръ Дунканъ» холодно отвѣчалъ старый сержантъ, привыкшій уже въ-продолженіе двадцати лѣтъ къ такого рода обѣщаніямъ: «какой бы я ни имѣлъ чинъ, я никогда не посрамлю его. Впрочемъ, я доволенъ тѣмъ, чѣмъ природа и судьба наградили меня.»

— Ты не забылъ гаубицы?

«Джасперъ взялъ ее на бортъ сегодня утромъ, сэръ.»

— Будь благоразуменъ и безъ нужды не довѣряйся ему. Сдѣлай своимъ повѣреннымъ Патфайндера. Онъ можетъ быть намъ полезенъ. Если есть какія-нибудь злоумышленія, то ему легче открыть ихъ. Его честная простота облегчить ему средства за всѣмъ наблюдать, потому-что онъ будетъ внѣ подозрѣній Онъ долженъ быть вѣренъ.

«За него-то, майоръ, я смѣло отвѣчаю собственной головой, даже моимъ чиномъ; я такъ знаю Патфайндера, что не могу сомнѣваться въ немъ.»

— Изъ всѣхъ ощущеній, Дунгамъ, самое мучительное — недовѣрчивость, когда она падаетъ на такого человѣка, кому поневолѣ принужденъ бываешь довѣрять… Запаслись ли вы ружейными кремнями?

«Въ этихъ мелочахъ можно положиться на стараго сержанта, майоръ.»

— Ну, дай же мнѣ руку, Дунгамъ. Да благословитъ тебя Богъ! Желаю тебѣ полнаго успѣха… Мюйръ, я говорилъ, хочетъ выйдти въ отставку — и знаешь ли, что я тебѣ скажу мимоходомъ, — не мѣшай ему ухаживать за твоей дочерью, а этотъ бракъ пособить моимъ предположеніямъ о твоемъ повышеніи. Имѣя такую подругу, какъ Мабель, онъ скорѣе рѣшится просить увольненія, чѣмъ въ печальномъ вдовствѣ, когда нечего любить, кромѣ собственной своей особы, — и если эта особа притомъ Деви Мюйръ!'

«Я увѣренъ, сэръ, что дочь моя сдѣлаетъ благоразумный выборъ, и полагаю, что она уже почти рѣшила въ пользу Патфайндера. Я предоставлю ей въ этомъ полную свободу, хотя, по моему, непослушаніе есть такое преступленіе, которое только одною степенью легче возмущенія противъ законной власти.»

— Осмотри хорошенько аммуницію и вели высушить ее тотчасъ, какъ будешь на берегу. Сырость на озерѣ можетъ проникнуть ее. Еще разъ прощай, сержантъ. Присматривай за Джасперомъ и постарайся какъ-нибудь сладить съ Мюйромъ въ случаѣ затрудненій. Надѣюсь, что черезъ мѣсяцъ ты возвратишься побѣдителемъ

«Благослови васъ Господь, майоръ! Если что нибудь случится со мной, я надѣюсь на васъ, майоръ Дунканъ; надѣюсь, что вы не забудете стараго сержанта, что вы позаботитесь ö его чести.»

— О, положись на меня, Дунгамъ, положись на своего друга. Будь бдителенъ, помни, что ты будешь въ пасти льва…. Тьфу, что я говорю льва? Въ пасти подлаго тигра. Да, въ пасти тигра, и некому будетъ помочь тебѣ. Каждое утро пересчитывай и осматривай ружья… и… Ну, прощай, Дунгамъ, прощай.

Сержантъ пожалъ съ уваженіемъ руку, протянутую начальникомъ, и они наконецъ разстались. Лэнди отправился въ свой подвижной домикъ; сержантъ оставилъ крѣпость, сошелъ съ берега и сѣлъ въ шлюпку.

Дунканъ Лэнди сказалъ совершенную истину, назвавъ подозрѣніе самымъ мучительнымъ чувствомъ. Изъ всѣхъ ощущеній человѣческой души, подозрѣніе — самое коварное въ своихъ дѣйствіяхъ, самое вкрадчивое и самое неуступчивое въ борьбѣ съ благороднымъ характеромъ. Пока существуетъ сомнѣніе, ничто не ускользаетъ отъ подозрѣній. Такъ-какъ мысли не имѣютъ опредѣленныхъ фактовъ, чтобъ установить свое броженіе, то трудно опредѣлить, какой объемъ пріймутъ догадки, или до какой степени мнительность послѣдуетъ за ними. То, что прежде казалось невиннымъ, принимаетъ цвѣтъ преступленія, какъ-скоро это недоброе чувство овладѣваетъ нашими мыслями; и все, что ни будетъ сказано, все, что ни будетъ сдѣлано, оттѣняется и искажается подозрѣніемъ и боязнію. Если это справедливо въ обыкновенныхъ дѣлахъ, то вдвое-справедливѣе, когда дѣло идетъ о жизни и смерти, когда тяжелая отвѣтственность тяготѣетъ на душѣ человѣка, одержимаго подозрѣніемъ, на душѣ такого человѣка, на-примѣръ, какъ военный начальникъ или агентъ какихъ-нибудь великихъ политическихъ интересовъ. И потому не должно думать, что сержантъ Дунгамъ, разставшись съ своимъ командиромъ, тотчасъ же и позабылъ о сообщенныхъ ему подозрѣніяхъ. Онъ имѣлъ вообще высокое мнѣніе о Джасперѣ, но сомнѣніе уже успѣло прокрасться между прежней его довѣренностію и отвѣтственностію долга. Чувствуя, что все зависѣло отъ его бдительности, онъ, достигнувъ «Бѣгуна», былъ въ такомъ состояніи души, что ни одно хоть сколько-нибудь-двусмысленное обстоятельство не могло не обратить на себя его вниманія, ни одно хоть сколько-нибудь необыкновенное движеніе молодаго моряка не могло пройдти мимо его, не подвергшись его толкованію. Разумѣется, онъ видѣлъ вещи въ томъ свѣтѣ, который отражалъ на нихъ его личныя характеръ, и его предостереженія, такъ, какъ и самая его недовѣрчивость, оттѣнялись его привычками, его образомъ мнѣнія и воспитаніемъ, которое получилъ онъ.

Якорь «Бѣгуна» былъ вытащенъ, когда шлюпка съ сержантомъ отчалила отъ берега, потому-что его только и ожидали — и носъ куттера былъ обращенъ къ востоку съ помощію веселъ. Солдаты приняли участіе въ греблѣ, и достаточно было немногихъ сильныхъ ударовъ веслами, чтобы ввести легкое судно въ струю рѣчнаго потока, еще неслившагося съ озеромъ. Вѣтра вовсе не было: легкое, чуть ощутительное вѣяніе воздуха съ озера, бывшее передъ закатомъ, совершенно стихло.

Во все это връмя необыкновенная тишина царствовала на куттерѣ; казалось, всѣ бывшіе на немъ чувствовали, что имъ предстояло что-то неизвѣстное въ ночномъ мракѣ; казалось, возложенная на нихъ обязанность, часъ и образъ ихъ Отправленія придавали какую-то торжественность ихъ движеніямъ. Къ этимъ чувствованіямъ присоединялась дисциплина. Большая часть пассажировъ хранила молчаніе; если же кто и говорилъ, то говорилъ рѣдко и почти шопотомъ. Такимъ-образомъ куттеръ тихо вдавался въ озеро до-тѣхъ-поръ, пока несло его теченье рѣки. Потомъ онъ сталъ неподвижно, ожидая вѣтерка отъ берега. Прошло полчаса, какъ стоялъ куттеръ безъ малѣйшаго движенія, подобно пню, колыхаемому водою. Пока происходили всѣ эти перемѣны судна, хотя на бортѣ и царствовало всеобщее молчаніе, однакожь не совсѣмъ былъ прерванъ всякій разговоръ. Сержантъ Дунгамъ, удостовѣрившись, что его дочь и спутница ея были на палубѣ, привелъ Патфайндера въ заднюю каюту, и заперевъ тщательно дверь и увѣрившись, что его никто не можетъ подслушать, началъ такъ:

— Много ужь лѣтъ, мой другъ, прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ ты началъ раздѣлять со мною труды и опасности въ лѣсахъ

«Такъ, сержантъ, такъ. Я иногда боюсь, не слишкомъ ли я старъ для Мабели, которая еще не родилась, когда мы вмѣстѣ съ тобою били Французовъ, какъ товарищи.»

— Не бойся, Патфайндеръ. Я былъ почти твоихъ лѣтъ, когда полюбилъ ея мать; а Мабель, ты знаешь, умная дѣвушка, и для ней, конечно, всего важнѣе нравъ человѣка. Такой молодецъ, какъ Джасперъ Прѣсная-Вода, на-примѣръ, никогда бы не понравился ей, хоть онъ и красивъ и молодъ.

«А Джасперъ развѣ думаетъ жениться?» спросилъ Путеводитель тономъ обыкновеннымъ, но съ нѣкоторымъ движеніемъ.

— Не думаю. Ему еще должно доказать, достоинъ ли онъ того, чтобъ владѣть женщиной.

«Джасперъ благородный малый и съ славными способностями къ своему дѣлу. Онъ столько же имѣетъ права думать о женѣ, сколько и всякій другой.»

— Скажу тебѣ прямо и откровенно, Патфайндеръ, я за тѣмъ и привелъ тебя сюда, чтобъ поговорить объ этомъ молодчикѣ. Майоръ Дунканъ получилъ нѣкоторыя извѣстія, внушающія подозрѣніе, что Прѣсная-Вода фальшивить и подкупленъ непріятелемъ Я хочу слышать твое мнѣніе объ этомъ.

«Что такое?»

— Я говорю, что майоръ подозрѣваетъ Джаспера въ измѣнѣ — въ томъ, что онъ Французскій шпіонъ и, что всего хуже, продался съ тѣмъ, чтобъ обмануть насъ. Майоръ получилъ письмо объ этомъ и просилъ меня не спускать глазъ съ него. Видишь ли, онъ боится, чтобы, по его милости, мы не встрѣтили нечаянно непріятеля.

«Дунканъ Лэнди сказалъ вамъ это, сержантъ Дунгамъ?»

— Да, да, онъ сказалъ это, Патфайндеръ, — и хоть мнѣ и не хотѣлось бы дурно думать о Джасперѣ, но во мнѣ есть какое-то чувство, которое такъ и подталкиваетъ на подозрѣніе. Вѣришь ли ты въ предчувствіе, другъ?

«Во что, сержантъ?»

— Въ предчувствіе. Это родъ тайнаго предвидѣнія будущаго. Шотландцы въ нашемъ полку вѣрятъ этому какъ-нельзя-больше. Мое мнѣніе о Джасперѣ такъ скоро стало измѣняться, что я начинаю бояться, нѣтъ ли точно правды въ ихъ толкахъ.

«Вы говорили съ Дунканомъ Лэнди о Джасперѣ, и его слова произвели въ васъ эти предчувствія?»

— Не то, совсѣмъ не то. Когда я говорилъ съ майоромъ, у меня были-совсѣмъ другія чувствованія. Я всячески старался увѣрить его, что онъ несправедливъ къ Джасперу. Но вижу, что нѣтъ никакихъ средствъ удержаться отъ предчувствій и боюсь, нѣтъ ли тутъ въ-самомъ-дѣлѣ основаній для подозрѣнія.

«Я не знаю, что такое предчувствіе, сержантъ, но знаю Джаспера Прѣсную-Воду съ самаго его дѣтства и столько увѣренъ въ его честности, сколько въ своей, или какъ даже въ честности самого Змѣя.»

— Ну что Змѣй, Патфайндеръ! и Змѣй мастеръ на засады и не хуже другаго обманываетъ въ военное время.

«Это его натура, сержантъ, и ужь таково все его племя. Ни краснокожій, ни блѣднолицый не можетъ передѣлать своей натуры. Чингачгукъ не такой человѣкъ, чтобы имѣть какія-нибудь предчувствія.»

— Такъ, такъ; я и самъ не думалъ ничего дурнаго о Джасперѣ, даже нынѣшнее утро. Съ-тѣхъ-поръ, какъ мной овладѣло это предчувствіе, Патфайндеръ, мнѣ кажется, что Джасперъ и ходить по палубѣ какъ-то особенно, иначе какъ-то, не по-прежнему, что онъ молчаливъ, задумчивъ, точно какъ-будто у него камень на совѣсти.

«Джасперъ никогда не бывалъ шутливъ, и онъ говорилъ мнѣ, что шумливые корабли всегда плохіе корабли. Мэстэръ Капъ согласенъ также съ этимъ… Нѣтъ, ничему не повѣрю я о Джасперѣ, пока не увижу доказательствъ… Пошлите за своимъ братомъ, сержантъ, и спросимъ его объ этомъ, потому-что, сержантъ, лечь спать съ подозрѣніемъ противъ друга — то же, что лечь спать съ свинцомъ на сердцѣ. У меня нѣтъ никакой вѣры къ вашимъ предчувствіямъ.»

Сержантъ согласился на это требованіе, хотя почти не зналъ къ чему оно послужитъ, и Капъ явился на совѣщаніе. Патфайндеръ, который былъ гораздо-спокойнѣе своего товарища, потому-что вполнѣ былъ убѣжденъ въ невинности обвиняемаго, — заговорилъ первый.

«Мы просили васъ прійдти сюда, мэстэръ Капъ, чтобъ спросить, не замѣтили ли вы чего-нибудь необыкновеннаго въ движеніяхъ Джаспера сегодня вечеромъ.»

— «Взявъ въ разсчетъ то, что мы находимся на прѣсной водѣ, я не нахожу ничего необыкновеннаго въ его манёврахъ, мэстэръ Патфайндеръ; хотя онъ во многомъ поступилъ противъ правилъ, когда снимался съ якоря.»

«Да, да, мы знаемъ, что вы никогда не сойдетесь съ нимъ въ способѣ управлять этимъ куттеромъ; мы спрашиваемъ вашего мнѣнія о другомъ предметѣ.»

Тутъ Патфайндеръ объявилъ Капу о подозрѣніяхъ сержанта и о томъ, какъ они родились въ немъ, и даже кѣмъ были сообщены ему.

— «Молодецъ болтаетъ по-французски? а?» спросилъ Капъ.

— Сказываютъ, что онъ говорятъ по-французски лучше, чѣмъ бы слѣдовало, — отвѣчалъ сержантъ съ важностію. — Патфайндеръ знаетъ, что это справедливо.

«Я не скажу, что нѣтъ; я не скажу, что нѣтъ» отвѣчалъ Путеводитель: «по-крайней-мѣрѣ я слышалъ это отъ всѣхъ. Но это не могло бы оподозрить какого-нибудь Миссиссагуи, не только такого человѣка, какъ Джасперъ. Я самъ говорю на языкѣ Минговъ, выучившись ему во время моего плѣна у этихъ гадовъ; но кто же скажетъ, что я другъ ихъ? Я не хочу сказать, чтобы я былъ ихъ врагъ по индійскимъ понятіямъ, хоть я и точно врагъ ихъ согласно съ христіанскими убѣжденіями.»

— Да, Патфайндеръ; но Джасперъ выучился по-французски не въ плѣну; онъ началъ говорить этимъ языкомъ съ дѣтства, когда душа легко принимаетъ впечатлѣнія и пріобрѣтаетъ коренныя понятія, когда натура какъ-будто чувствуетъ, на какую сторону co-временемъ наклонится характеръ.

— «Совершенно-справедливое замѣчаніе» присовокупилъ Капъ: «это именно то время жизни, когда мы учимся катихизису и разнымъ назидательнымъ вещамъ. Слова сержанта показываютъ, что онъ понимаетъ природу человѣческую, и я съ нимъ совершенно-согласенъ. Да, врядъ ли можно ожидать чего-нибудь путнаго отъ молодца, который, плавая по этой лужѣ, говорить по-французски! Еслибъ это случилось, на-примѣръ, на Атлантическомъ Океанѣ, гдѣ мореходцу иногда нужно говорить съ кормчимъ или съ какимъ-нибудь ученымъ на этомъ языкѣ, тутъ не было бы никакой особенной важности, хоть мы, признаюсь, и тамъ смотримъ съ подозрѣніемъ на того моряка, который слишкомъ-хорошо знаетъ этотъ языкъ; но здѣсь, на Онтаріо, я почитаю это самымъ подозрительнымъ обстоятельствомъ.»

«Но вѣдь Джасперъ долженъ говорить по-французски съ тѣми, которые живутъ на томъ берегу» сказалъ Патфайндеръ: «или вовсе молчать, потому-что тамъ не говорятъ на другомъ языкѣ.»

— "Не вздумаете ли вы меня увѣрять, Патфайндеръ, что Франція находится на томъ берегу, сказалъ Капъ, указывая большимъ пальцомъ черезъ плечо, по направленію къ Канадѣ: — «что по одну сторону этой прѣсноводной лужи Йоркъ, а по другую Франція?»

«Я хочу сказать вамъ, что здѣсь Йоркъ, а тамъ Верхняя Канада; что здѣсь говорятъ по-англійски, по-голландски и по-индійски, а тамъ по-французски и по-индійски. Даже Минги приняли въ свои языкъ нѣсколько французскихъ словъ, и это ужь, конечно, не было улучшеніемъ.»

— Справедливо. А что за народъ Минги, мой другъ? спросилъ сержантъ, коснувшись его плеча, какъ-бы усиливая этимъ свои слова, справедливость которыхъ ощутительно возрастала въ его глазахъ: — никто не знаетъ ихъ лучше тебя, и я тебя спрашиваю, что за народъ эти Минги?

«Джасперъ не Минго, сержантъ!»

— Онъ говоритъ по-французски, и потому то же, что и Минго, въ этомъ отношеніи. Братъ Капъ, не можешь ли ты припомнить какого-нибудь манёвра, сдѣланнаго этимъ несчастнымъ молодымъ человѣкомъ, который бы могъ обличить его измѣну?

— "Не помню хорошенько, сержантъ… Было что-то такое… одинъ изъ его подчиненныхъ складывалъ бухту противъ солнца. Я спросилъ его, что онъ дѣлаетъ, — онъ отвѣчалъ мнѣ, что собираетъ веревку. Впрочемъ, я не полагаю тутъ ничего особеннаго, хотя знаю, что Французы очень-дурно производятъ половину бѣгучихъ маневровъ и употребляютъ это слово.

«Не мудрено, что Джасперъ усвоилъ себѣ нѣсколько канадскихъ понятій о корабельныхъ маневрахъ, проживъ такъ долго на томъ берегу» сказалъ Патфайндеръ: «но заимствовать какую-нибудь мысль или слово вовсе не значить быть измѣнникомъ. Часто и я бралъ у самихъ Минговъ какую-нибудь мысль, но мое сердце всегда оставалось съ Делаварами. Нѣтъ, нѣтъ, Джасперъ не можетъ быть измѣнникомъ, и самъ король могъ бы повѣрить ему свою корону, точно такъ же, какъ повѣряетъ онъ ея своему старшему сыну, который, готовясь носить ее въ свое время, меньше всѣхъ способенъ ее украсть.»

— «Красно сказано, красно сказано!» замѣтилъ Капъ, приподнявшись и плюнувъ въ окно каюты, какъ человѣкъ, глубоко-почувствовавшій свою нравственную силу и привыкшій жевать табакъ: — «все это очень-красно сказано, но что за жалкая логика! Во-первыхъ, его королевское величество не можетъ никому дать на подержаніе своей короны: это противно законамъ государства, которое требуетъ, чтобъ онъ всегда носилъ ее самъ, на тотъ конецъ, дабы его священная особа могла бытъ признаваема, такъ же, какъ серебряное весло есть необходимый признакъ шерифскаго офицера на кораблѣ. Во-вторыхъ, со стороны старшаго сына его величества было бы государственною измѣною думать о присвоеніи короны, или имѣть незаконнорожденныхъ дѣтей, ибо, какъ то, такъ и другое нарушило бы порядокъ наслѣдованія. Отсюда ясно видно, другъ Патфайндеръ, чтобы имѣть здравое разсужденіе, надобно, такъ-сказать, пуститься въ море на прочномъ кораблѣ… Вѣдь законъ есть разсудокъ, а разсудокъ есть философія, а философія — надежный багоръ для прицѣпки. Итакъ, видишь ли, что коронами распоряжаются по закону, разсудку и философіи.»

«Я мало въ этомъ знаю толка, мэстэръ Капъ. Вы только тогда заставите меня назвать Джаспера измѣнникомъ, когда дадите мнѣ увидѣть и ощупать его измѣну»

— «Опять вы ошибаетесь, Патфайндеръ! Есть гораздо-лучшій способъ убѣдиться въ чемъ-нибудь, чѣмъ видѣть и ощупать; гораздо-вѣрнѣе можно убѣдиться черезъ обстоятельства…»

«Можетъ-быть, такъ бываетъ въ поселеніяхъ; но у насъ на границахъ иначе.»

— «Такъ бываетъ въ природѣ, а природа царствуетъ надъ всѣмъ. Будемъ разсуждать. Согласно съ увѣреніемъ нашихъ чувствъ, Джасперъ находится сію-минуту за палубѣ, и взойдя туда, каждый изъ насъ можетъ увидѣть и ощупать его; буде же въ-послѣдствіи окажется, что какое-нибудь извѣстіе было сообщено Французамъ въ сію же самую минуту, и что этого извѣстія никто не могъ сообщить кромѣ Джаспера, тогда мы должны будемъ повѣрить обстоятельству и признаться, что ваши глаза и пальцы насъ обманули. Вамъ это скажетъ всякій законовѣдецъ.»

«Это нелѣпо и невозможно!» сказалъ Патфайндеръ: «потому-что это именно противорѣчило бы дѣлу.»

— «Это больше, чѣмъ возможно, мой достойный проводникъ! это законъ, положительный законъ государства, и потому долженъ быть уважаемъ и исполняемъ. Я бы повѣсилъ моего брата-сержанта, не взявъ въ разсчетъ никакихъ родственныхъ связей…»

— Богъ знаетъ, какъ все это можетъ быть приложено къ Джасперу, хотя, я думаю, мэстэръ Капъ правъ въ-разсужденіи закона, Патфайндеръ, потому-что обстоятельства во всякомъ случаѣ сильнѣе доказываютъ, нежели наши чувства. Мы всѣ должны смотрѣть въ оба глаза и не упускать ничего подозрительнаго.

— «Теперь я припоминаю» продолжалъ Капъ, снова значительно взглянувъ въ окно: «точно было одно обстоятельство, когда мы взошли на бортъ нынѣшнимъ вечеромъ, обстоятельство крайне-подозрительное, которое можетъ перевѣсить всѣ обстоятельства въ пользу этого молодца. Джасперъ собственноручно подвязывалъ королевское знамя, притворяясь, что смотритъ на Мабель, которая въ это время взошла на бортъ съ солдаткою, и будто этакъ показывая имъ, какъ пройдти внизъ въ каюту, онъ, видите ли, флагъ то и опустилъ.»

— Это могло быть случайно, — возразилъ сержантъ: — со мной было почти то же…..

«Такъ, такъ, но теперь, когда ты сообщилъ мнѣ о твоихъ подозрѣніяхъ, я буду смотрѣть на этотъ манёвръ съ флагомъ, какъ на обстоятельство, и не выпущу этого изъ головы. Надѣюсь однако, что не забудутъ объ ужинѣ, еслибы даже весь трюмъ биткомъ былъ набитъ измѣнниками.»

— Объ этомъ не безпокойся, брать Капъ; но я буду полагаться на тебя, буду надѣяться, что ты возьмешь на себя управленіе надъ «Бѣгуномъ», если что-нибудь заставить меня арестовать Джаспера.

— «Хорошо, я буду готовъ услужить тебѣ, сержантъ, и тутъ ты увидишь, что можно сдѣлать даже изъ этого кутгера.»

«А я» сказалъ Патфайндеръ, глубоко вздохнувъ: «я буду твердо держаться моего убѣжденія, что Джасперъ невиненъ, и совѣтую вамъ дѣйствовать открыто; спросить его сейчасъ же, измѣнникъ онъ или нѣтъ. Я буду защищать Джаспера Уэстерна противъ всѣхъ предчувствій и обстоятельствъ.»

— Этого никакъ нельзя, возразилъ сержантъ: — отвѣтственность за это дѣло лежитъ на мнѣ, и я обязываю васъ не говорить ничего и никому объ этомъ, безъ моего вѣдѣнія. Мы будемъ смотрѣть въ оба глаза и замѣчать всѣ обстоятельства.

— «Да, да, обстоятельства важнѣе всего» сказалъ Капъ: «одно обстоятельство стоитъ пятидесяти доказательствъ. Такъ, я знаю, гласитъ государственный законъ; много людей было повѣшено по соображенію обстоятельствъ.»

Тугъ разговоръ прекратился и всѣ трое прошли за палубу, каждый съ расположеніемъ смотрѣть на поведеніе Джаспера согласно съ своимъ характеромъ и привычками.

ГЛАВА XIV.

«…Такой-то человѣкъ слабый, убитый, тяжелый, мертвецъ съ вида, подавленный скорбію — отдернулъ пологъ пріамова ложа въ гробовый часъ ночи, возвѣстить ему, что половина Трои обращена въ пепелъ…» Шекспиръ.

Въ-продолженіе всего этого времени дѣла шли обыкновеннымъ своимъ порядкомъ. Джасперъ, такъ же, какъ его куттеръ и сама погода, ждалъ вѣтра съ берега, и солдаты, привыкшіе вставать рано сошли въ свои каюты, находившіяся подъ большимъ люкомъ. На палубѣ остался только экипажъ куттера, Мюйръ и двѣ женщины. Квартирмейстеръ изъ всѣхъ силъ старался любезничать съ Мабелью, однако героиня наша мало обращала вниманія на его любезности, приписывая ихъ отчасти вѣжливости, свойственной вообще людямъ военнымъ, а отчасти, можетъ-быть, своему хорошенькому личику. Она вполнѣ наслаждалась новостію картины, представлявшейся ей.

Паруса были распущены, но ни малѣйшаго движенія нельзя было ощутить въ воздухѣ — и воды озера лежали гладко какъ зеркало, такъ-что на куттерѣ непримѣтно было никакого колебанія. Рѣчной потокъ отнесъ его по-крайней-мѣрѣ на четверть мили отъ земли — и онъ остановился тамъ, красуясь соразмѣрностію своихъ частей, будто прикованный къ мѣсту желѣзомъ и гвоздями. Джасперъ стоялъ на кормѣ, такъ близко къ Мабели, что легко могъ слышать разговоръ ея съ поручикомъ Мюйромъ; но онъ, скромный, застѣнчивый и необыкновенно-внимательный къ своимъ обязанностямъ, не могъ принять участія въ этомъ разговорѣ. Прекрасные голубые глаза Мабели слѣдили за всѣми его движеніями съ какимъ-то ожиданіемъ и любопытствомъ, и квартирмейстеръ по нѣсколько разъ принужденъ былъ повторять свои любезности, чтобъ заставить себя выслушать: такъ равнодушна была она къ его краснорѣчію и такъ сильно занимало ее все происходящее за куттерѣ. Наконецъ, господинъ Мюйръ замолчалъ, — и почти въ ту же минуту весло упало въ лодкѣ у берега подъ самой крѣпостью; — шумъ, произведенный этимъ паденіемъ, такъ громко раздался на «Бѣгунѣ», какъ-будто это случилось за его палубѣ. Потомъ послышался тихій шопотъ, подобный ночному вздоху, скрыпъ бушприта и хлопанье фока. Въ-слѣдъ за этими знакомыми звуками куттеръ заколебался, и всѣ паруса его наполнились.

— Вѣтеръ свѣжѣетъ, Андерсонъ! — закричалъ Джасперъ старшему изъ матросовъ: — право руля!

Приказаніе исполнили, руль былъ положенъ право; носъ куттера пошелъ влѣво и черезъ нѣсколько минутъ вода съ ропотомъ запѣнилась подъ форштевеномь — «Бѣгунъ» пошелъ по пяти миль въ часъ. Все это совершилось среди глубокой тишины, и скоро Джасперъ скомандовалъ: «травить шкотъ и идти паралельно берегу».

Въ эту минуту сержантъ, его шуринъ и Путеводитель вышли изъ задней каюты на палубу.

— Вы не хотите, Джасперъ, держаться слишкомъ-близко къ нашимъ сосѣдямъ Французамъ? сказалъ Мюйръ, который воспользовался этимъ случаемъ, чтобы возобновить разговоръ: — и, право, я не охуждаю васъ за ваше благоразуміе, потому-что я, такъ же какъ и вы, не жалую Канады.

«Я держусь этого берега по причинѣ вѣтра, господинъ Мюйръ; береговой вѣтеръ тѣмъ свѣжѣе, чѣмъ ближе къ берегу. Впрочемъ, не надо слишкомъ-близко подходить къ берегу, иначе заслонишь себя отъ вѣтра деревьями. Намъ прійдется переплыть черезъ Заливъ Мексико — и это при нашемъ курсѣ выведетъ насъ на довольно открытое мѣсто.»

— «Я очень-радъ, что не черезъ Мексиканскій Заливъ» сказалъ Капъ: «это такой уголокъ океана, по которому бы я не рѣшился плыть на какомъ-нибудь вашемъ озерномъ суднѣ. Вашъ куттеръ слушается ли руля, мэстэръ Прѣсная-Вода?»

«Какъ-нельзя-лучше, мэстэръ Капъ; но онъ любитъ также слушаться и вѣтра, когда вѣтеръ разгуляется.»

— «А у васъ есть такія штуки, какъ, на-примѣръ, рифы? Впрочемъ, врядъ ли вы въ нихъ и имѣете когда-либо нужду.»

Зоркій глазъ Мабели подмѣтилъ улыбку, которая на мгновеніе освѣтила лицо Джаспера; но никто больше не замѣтилъ этой улыбки, выражавшей удивленіе и презрѣніе.

«У насъ есть рифы, и мы часто въ нихъ нуждаемся» спокойно возразилъ молодой человѣкъ. «Еще не доѣзжая до мѣста, мэстэръ Капъ, можетъ-быть, встрѣтится случай показать вамъ, какъ мы въ нихъ нуждаемся и какъ мы употребляемъ ихъ, потому-что небо со стороны востока начинаетъ что-то чернѣть, а вѣтеръ на самомъ океанѣ врядъ-ли бѣгаетъ быстрѣе, чѣмъ по озеру Онтаріо.»

— «Вотъ что значитъ быть-то несовсѣмъ-свѣдущимъ! На Атлантическомъ Океанѣ я видалъ, какъ вѣтеръ вертѣлся будто колесо, въ-продолженіе цѣлаго часа, колебля паруса, — и корабль оставался совершенно-неподвижнымъ, не зная въ какую сторону вернуться.»

«У насъ, конечно, не бываетъ такихъ перемѣнъ» отвѣчалъ съ кротостію Джасперъ: «но и мы подвергаемся также неожиданнымъ капризамъ вѣтра; я надѣюсь, впрочемъ, унести этогъ береговой вѣтерокъ до первыхъ острововъ; а достигнувъ ихъ, мы менѣе можемъ опасаться быть замѣченными и подвергнуться преслѣдованіямъ фронтенакскихъ крейсеровъ.»

— Ты думаешь, Джасперъ, что у Французовъ есть шпіоны на озерѣ? спросилъ Патфайндеръ.

«Намъ извѣстно, что есть. Въ ночь на прошлый понедѣльникъ, одинъ изъ нихъ посѣщалъ Освего: лодка подплывала къ самой восточной оконечности и высадила какого-то Индійца и офицера. Если бъ ты былъ въ эту ночь внѣ стѣнъ крѣпости, какъ Обыкновенно, то мы арестовали бы хотъ одного изъ нихъ.»

Въ темнотѣ невозможно было замѣтить краски, оживившей загорѣлое лицо Патфайндера при этихъ словахъ; эту ночь онъ долженъ былъ провести въ крѣпости, потому-что слишкомъ-поздно оставался тамъ, заслушавшись прекраснаго голоса Мабели, которая пѣла баллады своему отцу, и заглядѣвшись на черты ея, такъ привлекательныя для него; и теперь онъ упрекалъ себя за это. Цѣломудренность въ мысляхъ и дѣйствіяхъ была отличительнымъ характеромъ этого необыкновеннаго человѣка; онъ почувствовалъ что-то въ родѣ стыда; ему и въ голову не могла прійдти мысль отпираться отъ своей оплошности или извинять ее.

— Правда твоя, Джасперъ, правда, — отвѣчалъ онъ съ кротостію: — если бы въ эту ночь я былъ внѣ крѣпости, — а помнится я не имѣлъ никакой извинительной причины, чтобы оставаться въ ней, — если бы я былъ внѣ крѣпости, то очень могло бы случиться то, о чемъ говорить ты.

— «Этотъ вечеръ вы провели съ нами, Патфайндеръ» замѣтила Мабель съ наивностію. «Человѣку, который проводитъ большую часть своего времени въ лѣсахъ, передъ глазами непріятелей, очень-извинительно удѣлить нѣсколько часовъ своему старому другу и его дочери.»

— Нѣтъ, нѣтъ, съ самаго возвращенія моего въ гарнизонъ я рѣшительно ничего не дѣлаю, — отвѣчалъ Путеводитель вздыхая: и хорошо, что Джасперъ напомнилъ мнѣ это. Лѣнтяй стоитъ упрека, --да, стоитъ!

«Упрека, Патфайндеръ? Я вовсе не думалъ сказать тебѣ что-нибудь, непріятное; я совсѣмъ не хотѣлъ упрекать тебя за то, что шпіонъ и Индіецъ ускользнули отъ васъ. И теперь, когда я узналъ, гдѣ ты былъ, твое отсутствіе мнѣ кажется такъ понятно.»

— Я не сержусь, Джасперъ, я не сержусь за твое замѣчаніе: я заслужилъ его.

«Это не по-дружески, Патфайндеръ.»

— Дай мнѣ руку, любезный, дай мнѣ руку. Не ты далъ мнѣ этотъ урокъ, а моя совѣсть.

" — Очень, очень-хорошо, сказалъ Капъ: «но теперь, когда вы ужь покончили между собою, вы, можетъ-быть, скажете намъ, какъ узнали, что шпіонъ такъ недавно были въ нашемъ сосѣдствѣ? Это что-то удивительно походить на обстоятельство.»

Предлагая этотъ вопросъ, морякъ легонько наступилъ за ногу сержанта, коснулся Путеводителя локтемъ и мигнулъ, — хотя эти знаки нельзя было замѣтить въ темнотѣ.

«Узнали, потому-что Змѣй нашелъ ихъ слѣдъ на другой день утромъ, — слѣдъ военнаго сапога и моккасина^[17], — и одинъ изъ нашихъ охотниковъ видѣлъ потомъ лодку, плывшую къ Фронтенаку.»

«Слѣдъ шелъ къ крѣпости, Джасперъ?» спросилъ Патфайндеръ голосомъ, походившимъ на голосъ ученика, только-что получившаго выговоръ.

— Намъ показалось, что нѣтъ, хотя онъ и не продолжался за рѣкой. Мы шли по немъ до восточной оконечности, къ устью рѣки, откуда можно было видѣть все произходившее въ гавани.

— «А зачѣмъ же вы на парусѣ не погнались за ними?» спросилъ Капъ: "во вторникъ утромъ былъ славный вѣтерокъ; при такомъ вѣтрѣ этотъ куттеръ могъ идти по девяти узловъ.

«На океанѣ это можно, мэстэръ Капъ, а на Онтаріо нельзя. Вода не оставляетъ слѣда, и Минго или Французъ настоящіе дьяволы, когда за ними гонишься.»

— «Къ-чему же тутъ слѣдъ, когда можно видѣть лодку, за которой гонишься?» воскликнулъ Капъ. «Джасперъ вѣдь сказалъ, что онъ видѣлъ лодку… Да хоть бы двадцать вашихъ Минговъ или Французовъ плавали по своимъ водамъ на хорошемъ суднѣ англійской постройки… что жь такое? Повѣрьте, мэстэръ Прѣсная-Вода, если бъ вы меня позвали въ сказанный день, то0зесть во вторникъ, мы сей-часъ бы нагнали этихъ негодяевъ.»

«Совѣтъ такого стараго моряка, какъ вы, мэстэръ Капъ, былъ бы, конечно, полезенъ такому молодому моряку, какъ я; но позволите замѣтить вамъ, что это была бы долгая погоня, и въ лодкѣ изъ коры — безполезная погоня.»

— «Стоило бы только хорошенько потѣснить ее, чтобы она бросилась къ берегу.»

«Къ берегу, мэстэръ Капъ? Вы нисколько не знаете нашей озерной навигація, если думаете, что такъ легко заставить лодку броситься къ берегу… Едва увидѣли бы они, что ихъ тѣснятъ, они стали бы грести изъ всѣхъ силъ по вѣтру, и прежде чѣмъ вы успѣли бы опомниться, они милю или двѣ были бы впереди васъ.»

— «Не хотители вы меня увѣрить, мэстэръ Джасперъ, что можетъ найдтись такой молодчикъ, который бы захотѣлъ утопиться, плавая во время вѣтра въ одной изъ такихъ яичныхъ скорлупъ по этому озеру?»

«Я часто плавалъ по Онтаріо въ пирогѣ въ самый сильный вѣтеръ. Если хорошо управлять этими лодками, такъ онѣ на водѣ безопаснѣе всякихъ другихъ.»

Капъ отвелъ въ сторону своего шурина и Патфайндера, и началъ увѣрять ихъ, что слова Джаспера о шпіонахъ — есть «обстоятельство и важное обстоятельство», заслуживающее особеннаго ихъ вниманія; все же сказанное имъ о лодкахъ сущая невѣроятность, и что онъ явно смѣялся надъ тѣми, кому говорилъ объ этомъ. Капъ прибавлялъ еще, что Джасперъ съ такою увѣренностію описывалъ двухъ пристававшихъ къ берегу незнакомцевъ, какъ-будто зналъ о нихъ гораздо-болѣе, чѣмъ можно было узнать по одному ихъ слѣду; что моккасины носятъ въ этой странѣ не только Индійцы, но и бѣлые; что онъ купилъ себѣ также пару, и что сапоги не есть отличительный признакъ солдатъ. Большая часть этихъ разсужденій ускользнула отъ вниманія сержанта; но они все-таки произвели на него нѣкоторое впечатлѣніе. Странно показалось ему, что шпіоны были открыты такъ близко отъ крѣпости, а онъ ничего не зналъ объ этомъ; онъ никакъ не полагалъ, чтобъ эти свѣдѣнія могли входить въ сферу свѣдѣній Джаспера. Правда, что на молодаго моряка возлагалась обязанность брать на куттеръ шпіоновъ, съ тѣмъ, чтобы отвозить ихъ къ какому-нибудь мѣсту берега, или привозить обратно; но сержанту было достовѣрно извѣстно, что начальникъ куттера въ этихъ случаяхъ игралъ роль второстепенную и зналъ нисколько не болѣе людей своего экипажа, какое порученіе исполняли эти господа, которыхъ онъ принималъ къ себѣ на бортъ. Онъ не понималъ также, отъ-чего онъ одинъ былъ увѣдомленъ о послѣднемъ посѣщеніи шпіоновъ. Патфайндеръ же горько упрекалъ себе за то, что измѣнилъ своей бдительности, и ставилъ въ большую заслугу Джасперу, что тотъ узналъ о произшествіи, которое онъ самъ долженъ былъ знать непремѣнно. Его нисколько не удивляло, что молодой морякъ провѣдалъ объ этихъ шпіонахъ; но ему казалось ново, если не стыдно, узнать объ этомъ только въ сію минуту.

— Что же до моккасиновъ, мэстэръ Капъ, сказалъ онъ, воспользовавшись краткой минутой молчанія: — совершенная правда, ихъ могутъ носить блѣднолицые точно такъ же, какъ и краснокожіе; но они оставляютъ не одинаковый слѣдъ. Опытный глазъ сейчасъ отличитъ слѣдъ Индійца отъ слѣда Европейца, вдавленъ ли онъ сапогомъ или моккасиномъ. Мнѣ нужны доказательства посильнѣе этихъ въ томъ, что Джасперъ измѣнникъ.

«Однакожь вы согласитесь съ тѣмъ, Патфайндеръ, что въ мірѣ существуютъ измѣнники?» возразилъ Капъ удивительно-логически.

— Я не зналъ ни одного Минго, на котораго бы можно было положиться, когда онъ видитъ выгоду измѣнить. Обманъ — ихъ жизнь, и я думаю иногда, что они достойны въ этомъ случаѣ сожалѣнія, а не наказанія.

«Почему же не можетъ быть этой слабости у Джаспера. Человѣкъ все человѣкъ. Я знаю по опыту, какъ иногда бываетъ жалка человѣческая натура. Да, знаю по опыту, по-крайней-мѣрѣ могу судить по самому-себѣ.»

Это было началомъ другаго длиннаго разговора, въ которомъ толковали о возможности преступленія или невинности Джаспера. Съ помощію разсужденій, сержантъ и его шуринъ почти рѣшили наконецъ, что Джасперъ виновенъ; но Патфайндеръ еще съ большею горячностію, чѣмъ прежде, защищалъ своего молодаго друга и утверждалъ, что безъ несправедливости нельзя обвинять его въ измѣнѣ. Въ этомъ не было ничего необыкновеннаго; чтобы совершенно проникнуться духомъ какой-либо мысли, стоитъ только взяться защищать ее, и къ числу самыхъ упорныхъ нашихъ мнѣній принадлежатъ тѣ, которыя родились въ насъ въ-слѣдствіе споровъ, потому-что въ спорѣ мы часто натягиваемся находить истину, а въ-самомъ-дѣлѣ только укореняемъ въ себѣ предразсудокъ. Сержантъ дошелъ до такого состоянія духа, что сталъ смотрѣть съ подозрѣніемъ на все, что мы дѣлалъ молодой морякъ, а скоро сталъ даже раздѣлять мнѣнія своего шурина, что свѣдѣнія полученныя Джасперомъ о появленіи шпіоновъ, принадлежали къ такимъ, которыя вовсе не входили въ сферу обыкновенныхъ его обязанностей и что это было «обстоятельство».

Между-тѣмъ, какъ разсуждали объ этомъ дѣлѣ на передней части куттера, Мабель молча сидѣла подъ тентомъ; господинъ Мюйръ сошелъ внизъ для собственнаго спокойствія, а Джасперъ стоялъ недалеко отъ нея со сложенными руками, и глаза его поперемѣнно переходили отъ парусовъ къ облакамъ, отъ облаковъ къ мрачнымъ береговымъ очеркамъ, отъ нихъ къ озеру, и потомъ снова къ парусамъ. Героиня наша вступила тогда въ бесѣду съ собственными своими мыслями. Различныя приключенія въ ея путешествіи, обстоятельства, ознаменовавшія день пріѣзда ея въ крѣпость, соединеніе ея съ отцомъ, который былъ почти-чужой для нея, новость ея положенія, и теперь это плаваніе по озеру, — все представилось ей въ перспективѣ, которая, казалась, растягивалась на нѣсколько мѣсяцевъ. Едва могла она вѣрить, что такъ недавно оставила городъ и всѣ привычки образованной жизни; но болѣе всего удивляло ее то, что эта страшная переправа чрезъ Освего оставила въ ней такое слабое впечатлѣніе. Она, по своей неопытности, еще не знала, что когда въ короткій промежутокъ времени столпится много происшествій, то время всегда кажется долѣе, и что предметы, быстро одинъ за другимъ проходящіе передъ нами въ путешествіи, дѣлаются отъ этого особенно-замѣчательны и важны для насъ. Она припоминала числа и дни, желая увѣриться, точно ли пятнадцать дней прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ она познакомилась съ Джасперомъ, Патфайндеромъ и отцомъ своимъ. Сердце Мабели было еще сильнѣе ея воображенія, и она спрашивала у самой себя, какъ она могла чувствовать такую глубокую привязанность къ людямъ, которыхъ она такъ недавно узнала; она еще не умѣла анализировать своихъ впечатлѣній, чтобъ объяснить ихъ себѣ вполнѣ. Чистая душа ея не знала подозрѣній; она не могла догадываться о видахъ своихъ обожателей — и мысль, что, быть, одинъ изъ окружавшихъ ее измѣнникъ своему королю и отечеству, почти не могла прійдти ей въ голову.

Америка, въ эпоху, описываемую нами, отличалась своею приверженностію къ ганноверской династіи, занимавшей тронъ великобританскій. Почти-всегда случается, что въ провинціяхъ добродѣтели и достоинства, близь центра власти имѣющія только политическое значеніе, становятся въ отдаленіи членомъ вѣры для людей невѣжественныхъ и малодушныхъ. Этотъ фактъ существуетъ и въ наши дни; только онъ относится теперь къ идоламъ республики, какъ тогда относился къ этимъ отдаленнымъ властелинамъ, добродѣтелямъ которыхъ всегда выгодно было рукоплескать, и обнаруживать недостатки которыхъ считалось государственной измѣной. Въ-слѣдствіе этой-то мысленной зависимости, общественное мнѣніе доселѣ служитъ такимъ сильнымъ орудіемъ для интригановъ — и люди, безумно хвалясь своими познаніями и улучшеніями, смотрятъ на все, что относится къ интересамъ держащихъ власть, сквозь призму, выгодную для тѣхъ, чья рука движетъ пружины общества. Тѣснимые Французами, окружавшими тогда британскія колоніи поясомъ крѣпостей, которыя отдавали имъ дикіе въ полную власть, какъ союзники, — трудно было сказать, американскіе поселенцы больше ли любили Англичанъ, или больше ненавидѣли Французовъ; и жившіе въ то время сочли бы несбыточнымъ произшествіемъ союзъ, заключенный двадцатью годами позже между европейскими подданными Англіи и древнею соперницею англійской короны. Словомъ, мнѣнія, какъ и моды, были преувеличены въ провинціи; и праводушіе, отчасти руководствовавшее политическою системою Лондона, въ Нью-Йоркѣ обратилось въ вѣру, почти двигавшую горами. Недовольство считалось порокомъ рѣдкимъ, и измѣна, имѣвшая цѣлію благопріятствовать Франціи или Французамъ, казалась особенно презрительна въ глазахъ поселенцевъ. Отъ-того Мабель никакъ не могла бы подозрѣвать Джаспера виновнымъ въ томъ преступленіи, въ которомъ его тайно обвиняли, и тогда, какъ нѣкоторые изъ окружающихъ ее терзались недовѣрчивостію, сердце ея было полно великодушной довѣренности, такъ свойственной женщинѣ. До-сихъ-поръ она не слыхала ничего такого, что могло бы поколебать въ ней эту довѣренность, которую съ первой минуты знакомства съ молодымъ морякомъ она почувствовала къ нему, и никогда такая мысль не могла бы родиться въ умѣ ея. Въ картинахъ прошедшаго и настоящаго, быстро-представлявшихся ея живому воображенію, ни малѣйшая тѣнь не падала на тѣ лица, въ которыхъ она принимала участіе, и до той минуты, какъ она погрузилась въ размышленія, переданныя нами, зрѣлище, окружавшее ее, доставляло ей полное удовлетвореніе.

Въ это время года и въ такую ночь, ощущенія, производимыя новизною въ сердцѣ молодомъ, полномъ здоровья и счастія, должны быть особенно-сильны. Погода была жаркая, что не всегда случается въ этой странѣ даже и лѣтомъ; воздухъ съ стороны земли порывисто дышалъ свѣжестью и благоуханіемъ лѣса; вѣтеръ былъ совсѣмъ не силенъ, хотя онъ и быстро несъ «Бѣгуна» и возбуждалъ внимательность среди неизвѣстности, сопровождающей мракъ ночи. Джасперъ былъ очень-доволенъ этимъ вѣтромъ, что ясно открывается изъ краткаго разговора, завязавшагося между имъ и Мабелью:

— Если мы будемъ все также плыть, Прѣсная-Вода, сказала наша героиня, привыкшая уже называть такъ молодаго моряка: то мы скоро доѣдемъ до мѣста вашего назначенія.

«Вашъ батюшка не говорилъ вамъ, что это за мѣсто, Мабель?»

— Нѣтъ, онъ ничего не говорилъ мнѣ. Онъ такъ сроднился съ своей полковой службой и имѣлъ такъ мало случая свыкнуться съ семейною жизнію, что не сталъ бы говорить мнѣ объ этимъ. Вѣдь запрещено сказывать куда мы ѣдемъ?

«Нашъ путь недалекъ; проплывя по этому направленію 60 или 70 миль, мы будемъ, въ Рѣкѣ Св. Лаврентія, гдѣ можетъ-быть намъ будетъ жарко отъ Французовъ. По этому озеру нельзя уйдти очень-далеко.»

— То же говоритъ и дядюшка. Что же касается до меня, Джасперъ, то Онтаріо и океанъ почти-одинаковы для меня.

«Такъ вы были на океанѣ? а я, называя себя морякомъ, я никогда не видалъ соленой воды! Вы должны очень презирать въ душѣ такого моряка, какъ я, Мабель Дунгамъ.»

— Ничего этого нѣтъ въ моей душѣ, Джасперъ. Какое право имѣю я, дѣвушка безъ всякихъ свѣдѣній, презирать кого-нибудь, и еще менѣе васъ: вы пользуетесь довѣріемъ майора и начальствуете надъ такимъ прекраснымъ куттеромъ! Я никогда не была на океанѣ, хотя и видѣла его, и повторяю, я не вижу никакого различія между этимъ озеромъ и Атлантическимъ Моремъ.

«Такъ вы не различаете также и плавающихъ по озеру и по океану? Я испугался, Мабель: вашъ дядюшка такъ много наговорилъ противъ насъ, плавателей прѣсной воды, что я сталъ-было смотрѣть на себя, какъ на самозванца.»

— Не огорчайтесь словами моего дяди, Джасперъ; я знаю будучи въ Йоркѣ, онъ такъ же говорилъ о живущихъ на сушѣ, какъ говорить теперь о плавателяхъ прѣсной воды. О, нѣтъ! ни мой отецъ ни я не увлекаемся его мнѣніемъ. Если бы мой дядя говорилъ мнѣ вполнѣ-откровенно, то казалось бы, что онъ гораздо-хуже думаетъ о солдатѣ, нѣмъ о морякѣ, невидавшемъ моря.

«Но вашъ батюшка, Мабель, ни о какомъ званіи такъ хорошо не думаетъ, какъ о званіи солдата. Онъ хочетъ, чтобъ вы были женою солдата?»

— Джасперъ Прѣсная-Вода! Я — жена солдата? Мой отецъ хочетъ этого? За чѣмъ бы онъ сталъ хотѣть этого? Кто жъ тотъ солдатъ въ гарнизонѣ, за котораго бы я захотѣла выйдти? — который бы хотѣлъ на мнѣ жениться?

«Можно до такой степени любить свое званіе, чтобъ не видать, изъ-за него тысячи недостатковъ въ человѣкѣ.»

— Но нельзя любить свое званіе до такой степени, чтобъ не видать ничего, кромѣ его. Вы говорите, что мой отецъ желаетъ меня выдать за солдата? Но въ крѣпости Освего нѣтъ такого солдата, за котораго онъ могъ бы отдать меня. Я нахожусь въ странномъ положеніи. Я не такъ высоко стою, чтобы быть женою кого-нибудь изъ здѣшнихъ офицеровъ, и слишкомъ высоко, согласитесь съ этимъ, Джасперъ, чтобы сдѣлаться женою простаго солдата.

Говоря съ такою искренностію, Мабель покраснѣла, сама не зная отъ-чего; но мракъ скрылъ это отъ глазъ ея собесѣдника. Она тихо засмѣялась, какъ-бы чувствуя, что предметъ этотъ, не смотря на свою затруднительность, требовалъ основательнаго разсмотрѣнія. Джасперъ же, казалось, смотрѣлъ на ея положеніе совершенно иначе, чѣмъ она.

— Правда, сказалъ онъ: вы не можете назваться леди въ обыкновенномъ свѣтскомъ значеніи.

«Ни въ какомъ значеніи, Джасперъ!» съ живостію прервала его благородная дѣвушка: «на это званіе я не имѣю никакихъ претензій. Я родилась дочерью сержанта, и безъ ропота останусь въ томъ званіи, въ которомъ родилась.»

— Не всѣ же остаются въ томъ званіи, въ которомъ родились, Мабель: одни восходятъ выше, другіе сходятъ ниже. Есть сержанты, сдѣлавшіеся офицерами, даже генералами. Почему же дочерямъ сержантовъ нельзя стать женами офицеровъ?

«Но о дочери сержанта Дунгама можно сказать только, что еще не отъыскался такой офицеръ, которому бы угодно было удостоить ее своимъ выборомъ» возразила Мабель смѣясь.

— Вы можете такъ думать; но въ 55-мь полку кое-кто лучше знаетъ объ этомъ. Въ этомъ полку есть офицеръ, Мабель, который хочетъ на васъ жениться.

Быстрая мысль Мабели Дунгамъ молніей промелькнула надъ пятью или шестью офицерами, которые по своимъ лѣтамъ и по своему характеру могли бы имѣть такое желаніе, и мы, можетъ-быть, погрѣшили бы, утаивъ, что живое чувство удовольствія мгновенно возникло въ ея груди при мысли о возможности возвыситься надъ тою сферою, для которой она была слишкомъ-хорошо-воспитана, и потому не могла исполнять ея удовлетворительно для себя; — она сама чувствовала это, не смотря на высказанное ею желаніе довольствоваться своимъ званіемъ. Но это ощущеніе мелькнуло въ ней такъ же быстро, какъ и внезапно, потому-что въ Мабели Дунгамъ было столько чистоты и женственности, что она не могла смотрѣть на бракъ сквозь призму мірскихъ выгодъ. Это мимолетное ощущеніе возникло въ ней въ-слѣдствіе нѣкоторой привычки къ искусственности общественной жизни; но твердая и постоянная ея мысль объ этомъ принадлежала ея натурѣ и нравственнымъ началамъ.

— Я не знаю, — сказала она, — никакого офицера ни въ 55-мъ, ни въ какомъ другомъ полку, который бы захотѣлъ рѣшиться на такую глупость, и я сама не рѣшусь на такую глупость.

«Глупость, Мабель?»

— Да, глупость, Джасперъ. Вы знаете, такъ же, какъ и я, какъ смотритъ свѣтъ на такіе поступки, и мнѣ было бы горько, очень-горько, Джасперъ, если бъ мужъ мой сталъ сожалѣть, что уступилъ минутному увлеченію и женился на дочери человѣка низшаго званія, на дочери сержанта.

«Вашъ мужъ, Мабель, навѣрное забылъ бы о званіи отца.»

Мабель говорила съ полнымъ сознаніемъ своихъ словъ, хоть сердце ея также принимало сильное участіе въ разговорѣ. Но послѣ этого замѣчанія Джаспера, она съ минуту оставалась въ молчаніи; потомъ начала тономъ болѣе серьёзнымъ, съ какою-то тихою задумчивостію:

— Надобно, чтобъ отецъ и дѣти имѣли одно сердце, одинъ образъ мыслей. Единство интересовъ небходимо для счастія мужа и жены, какъ и вообще въ семейной жизни. Всего же болѣе, ни мужъ, ни жена не должны имѣть никакого особеннаго повода къ несчастію, — въ жизни и безъ того много бѣдствій.

«Такъ ли я понимаю васъ, Мабель? Вы бы не вышли за офицера потому только, что онъ офицеръ?»

— А имѣете ли вы право дѣлать мнѣ такіе вопросы, Джасперъ? сказала Мабель улыбаясь.

«Право на этотъ вопросъ дается мнѣ только однимъ сильнымъ желаніемъ видѣть васъ счастливою; можетъ-быть, это слишкомъ-слабое право. Мое безпокойство увеличилось, когда я случайно узналъ, что вашъ отецъ имѣетъ намѣреніе выдать васъ за поручика Мюйра.»

— Мой отецъ не можетъ имѣть такого смѣшнаго, такого жестокаго намѣренія.

«Такъ вы почитаете жестокимъ желаніе видѣть васъ женою квартирмейстера?»

— Я ужь сказала вамъ объ этомъ мое мнѣніе и не могу сдѣлать словъ моихъ сильнѣе. Отвѣчавъ вамъ такъ откровенно, Джасперъ, я имѣю право спросить васъ, какъ вы узнали, что у моего отца есть такое намѣреніе?

"Что онъ выбралъ вамъ мужа, я это слышалъ отъ него самого. Онъ касался этого въ различныхъ разговорахъ, которые мы часто вели съ нимъ, когда онъ ѣзжалъ за фуражомъ на моемъ куттерѣ. А что мистеръ Мюйръ ищетъ вашей руки, я знаю это отъ него самого, потому-что онъ также самъ говорилъ мнѣ объ этомъ. Сообразивъ то и другое, я могъ сдѣлать то заключеніе, которое вамъ сейчасъ передалъ.

— Но, можетъ-быть, мой отецъ, Джасперъ, — и лицо Мабели пламенѣло, какъ огонь, когда она говорила это, но слова тихо и какъ бы невольно выходили изъ устъ ея: — можетъ-быть, мой отецъ думалъ о другомъ? Изъ того, что вы сказали, еще не слѣдуетъ, чтобы онъ думалъ о Мюйрѣ.

«Развѣ это не становится вѣроятнымъ, Мабель, если сообразить все что дѣлается вокругъ? Зачѣмъ здѣсь квартирмейстеръ? Прежде не было никакой необходимости отправляться ему при отрядѣ на экспедицію по озеру. Нѣтъ, онъ ищетъ вашей руки и вашъ отецъ хочетъ, чтобы вы были его женою. Уже-ли вы не видите, Мабель, что Мюйръ преслѣдуетъ васъ?»

Мабель ничего не отвѣчала; впрочемъ, ея женскій инстинктъ сказалъ уже ей, что она обращала на себя особенное вниманіе квартирмейстера, хотя ей и не приходило въ голову, чтобъ этъ вниманіе достигало до такой степени, какъ говорилъ Джасперъ. Она также подозрѣвала изъ нѣкоторыхъ намековъ своего отца, что онъ не шутя думалъ о ея замужествѣ, но она никакъ не могла бы дойдти до мысли, что выборъ его палъ на мистера Мюйра. Она и теперь не вѣрила этому, хотя все еще не догадывалась объ истинѣ, и думала, что эти случайные намеки отца ея имѣли своимъ источникомъ простое желаніе устроить ее, а не относились жъ какому-нибудь лицу. Но она умолчала обо всѣхъ этихъ догадкахъ, потому-что уваженіе къ себѣ и женская скромность запрещали ей вводить ихъ въ разговоръ съ Джасперомъ. Послѣ довольно-долгаго молчанія, которое становилось для ихъ обоихъ затруднительнымъ, она сказала, перемѣнивъ предметъ разговора:

— Въ одномъ вы можете быть увѣрены, Джасперъ, и только одно это могу сказать я теперь: поручикъ Мюйръ, будь онъ полковникомъ, никогда не будетъ мужемъ Мабели Дунгамъ… Теперь скажите о нашемъ путешествіи… скоро ли оно кончатся?

«Это неизвѣстно. Ступивъ на воду, мы отдаемся произволу вѣтровъ и волнъ. Патфайндеръ скажетъ вамъ, что тотъ, кто пустится въ погоню за ланью по утру, не знаетъ, гдѣ прійдется ему провести ночь.»

— Но мы не гонимся за ланью, и теперь не утро: такъ слова Патфайндера были бы брошены на вѣтеръ.

«Мы не за ланью гонимся, такъ, мы гонимся за тѣмъ, что будетъ трудно поймать. Я не могу вамъ сказать больше того, что уже сказалъ; наша обязанность — крѣпко держать языкъ во всякомъ случаѣ. Я боюсь однако, боюсь, чтобы вы не пробыли слишкомъ-долго на куттерѣ и чтобы вамъ не привелось узнать, что онъ можетъ дѣлать въ случаѣ нужды.»

— Мнѣ кажется, неблагоразумны тѣ женщины, которыя выходятъ за моряковъ — сказала Мабель отрывисто и почти-случайно.

«Это странное мнѣніе. Почему же вамъ такъ кажется?»

— Потому-что жена моряка должна раздѣлять любовь мужа съ его кораблемъ. Вотъ и дядя мой Капъ говоритъ, что моряку не слѣдуетъ жениться.

«Онъ разумѣетъ моряковъ соленой воды» сказалъ Джасперъ, смѣясь: «если ему кажется, что женщины недостойны быть подругами тѣхъ, которые плаваютъ но океану, то вѣроятно озерные плаватели, по его мнѣнію, не уронятъ своего достоинства черезъ женитьбу. Я надѣюсь, Мабель, вы не думаете объ насъ, плавателяхъ прѣсной воды, такъ, какъ вашъ дядюшка?»

— «Гей, гей, парусъ!» закричалъ Капъ… «то-есть, лучше сказать, гей, лодка!»

Джасперъ побѣжалъ къ носу, и дѣйствительно, точка едва замѣтная чернѣлась во стѣ саженяхъ отъ куттера. Съ перваго взгляда онъ увидѣлъ, что это пирога, ибо, не смотря на темноту, взоръ, привыкшій къ ночному мраку, могъ различать формы на недальнемъ разстояніи, и Джасперъ, совершенно сроднившійся съ своимъ промысломъ, могъ легко усмотрѣть очерки лодки и такъ утвердительно назвать ее.

«Это долженъ быть непріятель», сказалъ молодой человѣкъ: «не худо будетъ задержать егол ъ.»

— «Онъ гребетъ изъ всѣхъ силъ, Джасперъ» замѣтилъ Патфайндеръ: «хочетъ перерѣзать вамъ дорогу и идти противъ вѣтра; тогда гнаться за нимъ то же самое, что гнаться за оленемъ за лыжахъ.»

«Лѣво руля!» закричалъ Джасперъ: «лѣво руля, еще лѣво, что бы румпель затрещалъ… такъ, такъ… крѣпче держи.»

Рулевой повиновался. «Бѣгунъ» быстро разсѣкалъ воду и, спустя минуту или двѣ, онъ пересѣкъ лодкѣ вѣтеръ такъ, что ускользнуть ей было невозможно. Тогда Джасперъ самъ схватилъ руль и, ловко вернувъ имъ, такъ близко подошелъ къ лодкѣ, что могъ легко закинуть на нее багоръ. Двоимъ сидѣвшимъ въ лодкѣ приказано было оставить ее, и лишь только взошли они на палубу куттера, то въ нихъ тотчасъ узнали Арроугеда съ его женой.

ГЛАВА XV.

— Что же это за перлъ, котораго богачъ не можетъ купить, котораго ученый не подниметъ изъ гордости; но бѣднякъ, презираемый всѣми, ищетъ его и находить, и часто даже не ища находить? Скажите мнѣ это, — и тогда я вамъ скажу, что такое истина. Коуперъ.

Встрѣча съ Арроугедомъ не возбудила никакого удивленія въ большей части присутствовавшихъ. Но Мабели и всѣмъ тѣмъ, которые знали, какимъ-образомъ вождь оставилъ Капа и его товарищей, тотчасъ пришли въ голову разныя подозрѣнія, хотя они и не были убѣждены въ ихъ основательности. Одинъ только Патфайндеръ обращался свободно съ плѣнниками, — ихъ можно было назвать такъ. Онъ отвелъ Арроугеда въ сторону и имѣлъ съ нимъ довольно продолжительный разговоръ для-того, чтобы узнать, почему онъ оставилъ тѣхъ, которыхъ онъ былъ обязанъ провожать, и что онъ дѣлалъ въ-продолженіе этого времени. Тускарора отвѣчалъ на этотъ допросъ съ безстрастною твердостію, свойственною Индійцу. Побѣгъ свой онъ истолковалъ очень-просто и правдоподобно.

Когда, по его словамъ, онъ увидѣлъ, что ихъ убѣжище было открыто Ирокезами, то очень-естественно, что онъ позаботился о своемъ спасеніи и скрылся въ лѣсу, не сомнѣваясь, что всѣ тѣ, которые не поступятъ также, будутъ умерщвлены на мѣстѣ. Однимъ словомъ, онъ убѣжалъ, чтобъ спасти свою жизнь.

«Очень-хорошо» отвѣчалъ Патфайндеръ, притворяясь, что довѣряетъ Индійцу: «мой братъ поступилъ благоразумно; но жена моего брата послѣдовала за нимъ?»

— Развѣ жены блѣднолицыхъ не слѣдуютъ за своими мужьями? Развѣ Патфайндеръ не обернется назадъ, чтобъ узнать, слѣдуетъ ли за нимъ женщина, которую онъ любитъ?

Этотъ вопросъ улучилъ Путеводителя въ такомъ состояніи духа, когда онъ готовъ былъ признать всю его силу, потому-что Мабель во всемъ очарованія своей граціи постоянно представлялась его воображенію.

Тускарора видѣлъ, что его оправданіе было принято, хотя и не могъ угадать причину этого; онъ стоялъ съ спокойною важностію, ожидая еще другихъ вопросовъ.

«Да, это благоразумно, натурально» сказалъ Патфайндеръ по-англійски, ибо онъ всегда прибѣгалъ къ этому языку, когда говорилъ съ самимъ собою: «это очень можетъ быть, — это натурально. Да, разумѣется, жена должна слѣдовать за человѣкомъ, которому дала клятву вѣрности, потому-что мужъ и жена составляютъ одну плоть. Очень-вѣроятно, что и Мабель послѣдовала бы за сержантомъ, еслибъ онъ былъ тамъ, и принужденъ былъ бы отступать такимъ образомъ, — и нѣтъ никакого сомнѣнія, нѣтъ-сомнѣнія, она послѣдовала бы также и за своимъ мужемъ. — Ты правъ, Тускарора» продолжалъ онъ, говоря по-индійски: «ты правъ; но почему брать мой такъ долго не являлся въ крѣпость? Его друзья часто думали о немъ, но не видали его.»

— Если лань слѣдуетъ за самцомъ своимъ, развѣ самецъ не долженъ также слѣдовать за своей самкой? — отвѣчалъ улыбаясь Тускарора, положивъ свой палецъ на плечо товарища съ выразительнымъ взглядомъ. — Жена Арроугеда слѣдовала за нимъ, а Арроугедъ слѣдовалъ за своей женою. Она потеряла дорогу и приготовляла свой обѣдъ въ чужомъ вигвамѣ. «Я тебя понимаю. Она попалась въ руки Минговъ, и ты отьискивалъ ихъ слѣдъ.»

— Патфайндеръ можетъ такъ же легко усмотрѣть причину, какъ усматриваетъ мохъ на деревьяхъ. Это правда.

«А какъ давно выручилъ ты свою звену и какимъ образомъ?»

— Назадъ тому два солнца. Іюньская Роса не заставила себя ждать, когда мунь шепнулъ ей, куда идти.

«Да, да, все это очень-естественно и согласно съ понятіемъ о бракѣ. Но, Тускарора, какъ добылъ ты эту лодку и зачѣмъ ты гребешь къ Св. Лаврентію, а не къ гарнизону?»

— Арроугедъ можетъ отличить, что принадлежитъ ему, что принадлежитъ другому. Эта лодка моя, я нашелъ ее на берегу, возлѣ крѣпости.

«Это похоже на дѣло: лодка должна же принадлежать кому-нибудь, а Индіецъ не задумается взять ее. Только вотъ что странно: какъ мы не видали ни его, ни жены его? вѣдь лодка должна была выйдти изъ рѣки прежде насъ?»

Эта мысль, быстро пробѣжавъ въ умѣ путеводителя, была предложена Индійцу въ видѣ вопроса.

— Патфайндеръ знаетъ, что воину бываетъ иногда стыдно. Отецъ спросилъ бы меня о своей дочери: я ничего не могъ бы сказать ему. Я послалъ Іюньскую-Росу за лодкой, и никто не обращался съ рѣчью къ женщинѣ Тускарорская женщина не любитъ говорить съ чужими мужчинами.

Все это было естественно и притомъ согласовалось съ характеромъ и обычаями Индійцевъ. Арроугедъ, по-обыкновенію, получилъ половину вознагражденія, слѣдовавшаго ему за услугу, передъ отправленіемъ изъ Могаука, и, не требуя остальнаго, далъ этимъ доказательство того добросовѣстнаго уваженія ко взаимнымъ правамъ, которое часто столько же отличаетъ нравственность дикаго, какъ и христіанина. Въ глазахъ такого прямаго человѣка, какъ Патфайндеръ, Арроугедъ велъ себя какъ должно, хотя съ открытымъ характеромъ Путеводителя болѣе согласовалось пойдти къ отцу и разсказать все дѣло. Впрочемъ, приглядѣвшись къ обычаямъ Индійцевъ, онъ не находилъ ничего необыкновеннаго въ поступкахъ Арроугеда.

«Это течетъ какъ вода съ горы, Арроугедъ» отвѣчалъ онъ, послѣ краткаго молчанія: «я долженъ согласиться съ этимъ. Натура краснокожаго допускаетъ такой поступокъ, хотя врядъ-ли то же можно сказать о натурѣ блѣднолицаго. Ты не хотѣлъ видѣть печали отца дѣвушки?»

Арроугедъ слегка склонился тѣломъ, какъ-бы въ знакъ согласія.

«Еще одно пусть скажетъ, мнѣ братъ мой» продолжалъ Патфайндеръ: «и не будетъ больше тумана между его вигвамомъ и крѣпкимъ домомъ Йингиза. Если братъ мой развѣетъ своимъ дыханіемъ это облако, его друзья будутъ смотрѣть на него, когда мы сядемъ у огня, и онъ смѣло взглянетъ на нихъ, когда они сложатъ свои оружія и забудутъ, что они воины. Зачѣмъ носъ арроугедовой лодки смотрѣлъ къ Св. Лаврентію, гдѣ нѣтъ никого, кромѣ враговъ?

— А зачѣмъ Патфайндеръ и его друзья смотрятъ въ ту же сторону? спросилъ Тускарора спокойно. Тускарора можетъ смотрѣть въ ту же сторону, въ какую смотритъ Йингизъ.

„Сказать правду, Арроугедъ, мы здѣсь ищемъ слѣдъ, то-есть плывемъ или исполняемъ королевскую службу, и мы имѣемъ право быть здѣсь, хотя и не имѣемъ права сказать, зачѣмъ мы здѣсь.“

— Арроугедъ видѣлъ большую лодку, а онъ любитъ смотрѣть въ лицо Прѣсной-Водѣ. Онъ отправлялся вечеромъ къ солнцу, возвращаясь въ свой вигвамъ, но, увидя, что Прѣсная-Вода шелъ въ другую сторону, повернулъ и самъ туда же. Прѣсная-Вода и Арроугедъ въ послѣдній разъ вмѣстѣ искали слѣда.

„Все это можетъ быть справедливо, Тускарора, и потому милости просимъ. Ты отвѣдаешь нашей дичины, и потомъ разстанемся. Солнце садится позади насъ, и мы идемъ скоро: братъ мой уйдетъ далеко отъ того, что ищетъ, если не поворотить въ другую сторону.“

Послѣ этого Патфайндеръ присоединился къ своимъ спутникамъ и донесъ имъ результатъ своихъ вопросовъ. Онъ, казалось, довѣрялъ словамъ Арроугеда, но почиталъ благоразумнымъ принять нѣкоторыя предосторожности противъ человѣка, который ему нисколько не нравился. Что же касается до другихъ, то они всѣ, за исключеніемъ Джаспера, менѣе были расположены вѣрить отвѣтамъ Тускароры.

— Этого негодяя должно забить въ оковы, брать Дунгамъ! сказалъ Капъ, когда Патфайндеръ окончилъ свой разсказъ. — Его должно передать съ рукъ на руки командиру морскихъ солдатъ, если есть такой офицеръ на прѣсной водѣ, и какъ только мы достигнемъ пристани, должно учредить военный судъ.

„Я почитаю необходимымъ задержать его“ отвѣчалъ сержантъ: „но въ оковахъ нѣтъ никакой надобности, пока онъ будетъ оставаться на куттерѣ. Завтра поутру мы строже допросимъ его.“

Арроугеду было объявлено это рѣшеніе. Индіецъ слушалъ съ важностію, не дѣлая никакихъ возраженій, съ спокойствіемъ и сосредоточеннымъ достоинствомъ, съ какимъ американскіе аборигены подчиняются всякому жребію. Онъ стоялъ поодаль, внимательнымъ, но безмолвнымъ наблюдателемъ того, что производило вокругъ его. „Бѣгунъ“ приспустился и пошелъ быстрѣе.

Наступилъ часъ вахты, когда всѣ расходятся для ночнаго отдохновенія. Большая часть сошла внизъ, и на палубѣ остались только Капъ, сержантъ, Джасперъ и двое изъ экипажа. Арроугедъ съ женою остались такъ же: первый стоялъ поодаль съ своимъ гордымъ смиреніемъ, а послѣдняя своимъ положеніемъ обнаруживала страдательное самоуничтоженіе, составляющее отличительный характеръ индійской женщины.

— Ты можешь помѣстить свою жену внизу, Арроугедъ: тамъ дочь моя позаботится о ней, сказалъ ласково сержантъ, который самъ намѣревался уже оставить палубу: — вотъ тамъ найдешь ты парусъ, на который можешь лечь спать.

„Благодарю моего отца… Тускароры не бѣдны. Женщина возьметъ мою подстилку въ лодкѣ.“

— Какъ хочешь, другъ. Мы почитаемъ необходимымъ задержать тебя; но нѣтъ никакой необходимости стѣснять тебя и обращаться съ тобою дурно. Пошли свою сквау въ лодку за подстилками, ты можешь послѣдовать за нею самъ и принести намъ сюда весла. Такъ-какъ на „Бѣгунѣ“ большая часть будетъ спать, Прѣсная-Вода, прибавилъ сержантъ въ полголоса, то не худо будетъ прибрать весла къ рукамъ.

Джасперъ согласился, и Арроугедъ съ женою, непоказывавшіе ни малѣйшаго вида сопротивленія, безмолвно повиновались сдѣланному распоряженію. Когда они оба вошли въ лодку, слышно было, что Индіецъ дѣлалъ женѣ своей строгій выговоръ, который она слушала смиренно, съ уничиженнымъ спокойствіемъ и тотчасъ же исправила свою ошибку, отложивъ въ сторону взятую ею подстилку и ища чего-то другаго, чего болѣе хотѣлось ея тирану.

— Ну, подавай же руку, Арроугедъ! — сказалъ сержантъ, стоявшій на шкафутѣ и смотрѣвшій за ихъ движенія, слишкомъ-медленныя для человѣка; хотѣвшаго спать. — Ужь поздно и у насъ солдаты бьютъ зорю для-того, чтобы раньше ложиться и раньше вставать.

„Арроугедъ идетъ“ былъ отвѣтъ Тускароры, который въ это время стоялъ на носу лодки.

Одинъ взмахъ его остраго ножа пересѣкъ веревку, которая держала лодку — и куттеръ рванулся впередъ, оставивъ легкій челнъ, который на минуту, какъ бы потерявшись, былъ почти неподвиженъ. Такъ внезапно и ловко исполненъ былъ этотъ манёвръ, что лодка очутилась позади куттера прежде, чѣмъ сержантъ могъ замѣтить это и быстро понеслась, прежде, чѣмъ онъ успѣлъ сообщить это своимъ товарищамъ.

— Лѣво руля! закричалъ Джасперъ, натягивая шкотъ у фока собственными руками — и куттеръ быстро, понесся къ вѣтру, такъ-что паруса его захлопали, или „вѣтеръ дулъ ему въ лобъ“, какъ говорятъ моряки, до-тѣхъ-поръ, пока куттеръ очутился на сто футъ впереди отъ своего прежняго мѣста. Какъ ни быстро и какъ ни ловко было это движеніе, оно не превосходило въ быстротѣ и ловкости движеніи Тускароры; съ искусствомъ, обличавшимъ умѣнье обращаться съ судами, онъ схватилъ весло и разсѣкалъ воду, вспомоществуемый усиліями своей жены. Онъ устремился по направленію къ юго-западу, по линіи, которая равно вела и къ вѣтру и къ берегу, и ушелъ такъ далеко отъ куттера, что находился внѣ опасности встрѣтиться съ нимъ, когда бы онъ пошелъ другимъ галсомъ. Какъ ни быстро летѣлъ „Бѣгунъ“, какъ ни далеко ушелъ онъ впередъ, Джасперъ видѣлъ, что нужно лечь въ дрейфъ, чтобы уклониться отъ своего курса, и не прошло двухъ минутъ съ-тѣхъ-поръ, когда руль былъ положенъ лѣво, какъ уже легкое судно лежало въ дрейфѣ, съ тѣмъ, чтобы поворотить на другой галсъ въ бейдевиндъ.

— Онъ уйдетъ! сказалъ Джасперъ, опредѣливъ относительное положеніе куттера и лодки: хитрый негодяй гребетъ до упаду къ вѣтру, и „Бѣгуну“ не догнать его.

„У васъ есть лодка!“ вскричалъ сержантъ, обнаруживая юношескую живость и желаніе пуститься въ погоню: „спустимъ ее и погонимся за нимъ.“

— Это будетъ безполезно, отвѣчалъ Джасперъ. Еслибы Патфайндеръ былъ на палубѣ съ своимъ лане-боемъ, то еще можно было бы что-нибудь сдѣлать, а теперь ничего. Для-того, чтобы спустить лодку, надо употребить три или четыре минуты, а этого времени было бы достаточно для намѣреній Арроугеда.

И Капъ и сержантъ видѣли справедливость этого, что было бы очевидно даже для человѣка, неимѣющаго никакого понятія о мореплаваніи. Берегъ былъ на разстояніи не болѣе полумили, и лодка уже скользила подъ его тѣнью, какъ бы показывая этимъ, что она достигнетъ земли прежде, чѣмъ ея преслѣдователи успѣютъ пройдти половину разстоянія. Сама лодка могла быть захвачена, но въ этомъ мало было бы толка, потому-что Арроугедъ вѣроятно рѣшился бы обойдти лѣсомъ до другаго берега съ большею безопасностію, чѣмъ снова на удачу пуститься въ озеро, хотя бы исполненіе этого рѣшенія и стоило большаго труда. Руль былъ снова положенъ право, и куттеръ, поворотя позади своего мѣста, пошелъ другимъ галсомъ, какъ-бы дѣйствуя по инстинкту. Все это было сдѣлано Джасперомъ въ глубокомъ молчаніи; подчиненные его видѣли сами, что нужно — и дѣйствовали механически, подражая своему начальнику. Пока производились эти манёвры, Капъ взялъ сержанта за пуговицу и, отведя его къ двери каюты, гдѣ никто не могъ ихъ слышать, началъ слѣдующимъ образомъ развивать свои мысли:

— Слушай, братъ Дунгамъ, сказалъ онъ съ зловѣщимъ лицомъ: такого рода дѣло требуетъ зрѣлаго размышленія и большой осмотрительности.

„Жизнь солдата, братъ Капъ, есть постоянное размышленіе и осмотрительность. На этой границѣ безъ того и безъ другаго наши волосы давно были бы содраны съ череповъ, въ первый разъ какъ бы мы заснули.“

— Но я смотрю на задержку Арроугеда, какъ на обстоятельство, а на побѣгъ его, какъ на другое. Этотъ Джасперъ Прѣсная-Вода долженъ подумать объ этомъ.

„Да, это точно два обстоятельства, братъ; только они говорятъ совершенно-различно: если побѣгъ Индійца есть обстоятельство противъ Джаспера, то задержка его есть обстоятельство въ его пользу.“

— Такъ, такъ; но два обстоятельства не противорѣчатъ другъ другу, какъ два отрицанія. Если ты послушаешься совѣта стараго моряка, сержантъ, то должно сію же минуту принять мѣры, необходимыя для безопасности судна и всѣхъ, кто на немъ находится. Куттеръ идетъ теперь по 6 узловъ, а такъ-какъ дистанціи на этой лужѣ малы, то мы еще до утра очутимся во Французской пристани и до ночи во Французской тюрьмѣ.

„Все это можетъ быть справедливо. Что же ты мнѣ посовѣтуешь, братъ?“

— По моему мнѣнію, ты долженъ сію же минуту арестовать этого мэстэра Прѣсную-Воду, сослать его внизъ подъ надзоръ часоваго и передать команду надъ куттеромъ мнѣ. Ты имѣешь право это сдѣлать, потому-что куттеръ принадлежитъ арміи — а ты главный командиръ въ этой экспедиціи.

Сержантъ Дунгамъ болѣе часа обдумывалъ этотъ совѣть, ибо хотя онъ дѣятельно и быстро приступалъ къ исполненію рѣшенія однажды принятаго, но самое рѣшеніе никогда не позволялъ себѣ принимать опрометчиво. Онъ имѣлъ время хорошо познакомиться съ характеромъ Джаспера и привыкъ имѣть объ немъ хорошее мнѣніе; но этотъ тонкій ядъ подозрѣнія вошелъ въ его душу. Хитрости и козни Французовъ возбуждали сильное опасеніе; сержантъ получилъ нарочное предостереженіе отъ своего начальника, и потому не должно удивляться, что воспоминаніе о безукоризненномъ поведеніи Джаспера въ-продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ уступило силѣ подозрѣнія, по-видимому, столь основательнаго. Въ такомъ затруднительномъ положеніи, сержантъ рѣшился посовѣтоваться съ квартирмейстеромъ, котораго мнѣніе онъ не могъ не уважать, зная хорошо субординацію, хотя на этотъ разъ онъ былъ совершенно-независимъ отъ него. Тотъ поступаетъ неудачно, кто, находясь въ нерѣшимости, проситъ совѣта у другаго, желающаго пріобрѣсти его благосклонность, потому-что совѣтникъ будетъ всегда-почти стараться о томъ, чтобы думать одинаково съ просящимъ совѣта. Въ настоящемъ случаѣ было также неблагопріятно для безпристрастнаго рѣшенія вопроса, что Капъ, а не самъ сержантъ изложилъ дѣло Мюйру, ибо старый морякъ ни мало не затруднился дать знать квартирмейстеру, на какую сторону онъ долженъ склониться. Поручикъ Мюйръ былъ хорошій политикъ и не рѣшился бы противорѣчить дядѣ и отцу дѣвушки, руки которой онъ искалъ, еслибы даже дѣло и представилось ему сомнительнымъ. Узнавъ же его въ томъ видѣ, въ какомъ постарался представить его Капъ, онъ искренно согласился въ томъ, что начальство надъ „Бѣгуномъ“ должно было временно передать Капу, и черезъ то обезоружить измѣну. Это мнѣніе рѣшило сержанта, который тотчасъ же и приступилъ къ исполненію принятыхъ мѣръ.

Не входя ни въ какія объясненія, сержантъ Дунгамъ просто объявилъ Джасперу, что по своей обязанности почитаетъ нужнымъ лишить его на время начальства надъ куттеромъ и передать оное своему шурину. Естественное и невольное удивленіе, которое обнаружилъ при этомъ молодой человѣкъ, было встрѣчено спокойнымъ замѣчаніемъ, что военная служба часто требуетъ скрытности, и что обязанность необходимо требуетъ такого распоряженія. Хотя удивленіе Джаспера не было уменьшено, — сержантъ тщательно удерживался намекать на свое подозрѣніе, — молодой человѣкъ привыкъ къ военной дисциплинѣ; онъ не дѣлалъ никакихъ возраженій, самъ объявилъ своему маленькому экипажу ожидать впредь приказаній отъ Капа; но когда потребовали, чтобы не только онъ самъ, но и главный его помощникъ, который, по причинѣ своего долгаго знакомства съ озеромъ, обыкновенно назывался кормчимъ, оставался внизу, то выраженіе лица и жестъ обнаружили, что это на него сильно подѣйствовало; однакожь онъ такъ умѣлъ владѣть своими ощущеніями, что даже самъ подозрительный Капъ не могъ понять, что значило выраженіе, мелькнувшее на его физіономіи. Впрочемъ, какъ бываетъ всегда подъ вліяніемъ недовѣрчивости, онъ тотчасъ же перетолковалъ это значеніе въ самую дурную сторону.

Когда Джасперъ и кормчій сошли внизъ, то подъ люкомъ поставленъ былъ часовой съ секретнымъ предписаніемь тщательно смотрѣть за ними обоими, не пропускать ихъ на палубу, не давая знать объ этомъ въ ту же минуту начальнику, и просить ихъ воротиться внизъ какъ-можно-скорѣе. Эта предосторожность, впрочемъ, была безполезна: и Джасперъ и его помощникъ оба молча бросились на свои постели и не покидали ихъ въ-продолженіе всей ночи.

— Ну, теперь, сержантъ, сказалъ Капъ, увидя себя хозяиномъ палубы: — сдѣлай одолженіе, увѣдомь меня, куда и какъ должны мы плыть, чтобы я могъ держать носъ куттера въ приличномъ направленіи.

„Ужь я не знаю, братъ Капъ“ возразилъ Дунгамъ, приведенный въ затрудненіе этимъ вопросомъ „Мы должны достигнуть одного мѣста на Тысячѣ-Островахъ; тамъ мы высадимся, смѣнимъ караулъ, который тамъ теперь находится, и получимъ нѣкоторыя извѣстія, съ которыми должно будетъ соображаться. Слово-въ-слово, такъ сказано въ письменной инструкціи.“

— Но ты можешь дать мнѣ карту, что-нибудь такое, почему бы я могъ опредѣлить дистанціи и пункты, иначе, какъ же я узнаю дорогу?

„Не думаю, чтобы у Джаспера было что нибудь такое.“

— Какъ? нѣтъ карты, сержантъ Дунгамъ?

„Нѣтъ, братъ Капъ. Наши моряки плаваютъ по этому озеру, не нуждаясь въ ней.“

— Чортъ знаетъ, что это такое! Стало-быть, они настоящіе Ягузы, и не-уже-ли ты думаешь, сержантъ Дунгамъ, что я могу найдти одинъ изъ Тысячи-Острововъ, не зная ни его имени, ни положенія, ни дистанціи, ни курса?

„Что касается до имени, брать Капъ, то въ немъ нѣтъ особенной нужды, потому-что ни одинъ изъ Тысячи-Острововъ не имѣетъ имени; стало-быть, въ этомъ отношеніи не можетъ произойдти никакой ошибки. О позиціи, не бывавъ тамъ ни раза, я ничего не могу сказать теби, да и не думаю также, чтобъ необходимо было ее знать, лишь бы только найдти мѣсто. Можетъ-быть, кто-нибудь изъ экипажа скажетъ намъ, куда идти.“

— Стой, сержантъ! стой на минуту, сержантъ Дунгамъ! Если ужь я начальствую надъ судномъ, то, съ вашего позволенія, буду начальствовать надъ нимъ не держа военныхъ совѣтовъ съ поваромъ или юнгой. Капитанъ есть капитанъ, и долженъ имѣть свое мнѣніе — нѣтъ нужды, дурное или хорошее. Кажется, ты хорошо знаешь службу, и, стало-быть, понимаешь, что командиръ пусть лучше плохо идетъ, чѣмъ вовсе нейдетъ. Во всякомъ случаѣ, самъ великій адмиралъ не могъ бы поддержать свое достоинство, начальствуя надъ яликомъ, если бъ всякій разъ, причаливая къ землѣ, совѣтовался съ матросомъ. Нѣтъ, милостивый государь, если мнѣ идти ко дну, такъ пойду ко дну! Но, годдемъ, я и ко дну пойду, какъ слѣдуетъ моряку, не теряя достоинства.

„Но, брать Капъ, я вовсе не имѣю желанія идти куда-нибудь въ другое мѣсто, кромѣ мѣста, что на Тысячѣ-Островахъ.“

— Хорошо, хорошо, сержантъ вмѣсто того, чтобы идти просить прямаго и наличнаго совѣта у матроса или у кого-нибудь другаго, живущаго на бакѣ, а не на шканцахъ, я скорѣе обойду всѣ эти Тысячи-Острововъ и буду осматривать каждый изъ нихъ по-одиначкѣ, пока не найдемъ того, который требуется. Но есть средство обойдтись безъ совѣщанія и не показаться невѣждою: я такъ поведу рѣчь съ этими людьми, что вывѣдаю отъ нихъ все и дамъ имъ высокое понятіе о моей опытности. Иногда на морѣ приводится намъ смотрѣть въ зрительную трубу, когда вовсе не на что смотрѣть. Я думаю, вы въ арміи знаете, сержантъ, что всего лучше узнаешь желаемое, показывая видъ, что уже все знаешь. Въ молодости, я сдѣлалъ два путешествія при капитанѣ, который вотъ точно такимъ способомъ добывалъ свѣдѣнія, нужныя для управленія кораблемъ, и это иногда очень-полезно.

„Я знаю, что мы теперь идемъ по настоящему направленію“ возразилъ сержантъ: „но черезъ нѣсколько часовъ мы подойдемъ къ мысу.“

— Тутъ надо будетъ принятъ побольше предосторожностей.

„Постой-ка, я попробую того, что у штурвала, брать, и ты увидишь, какъ я изъ него буду выкачивать насосомъ нужныя свѣдѣнія.“

Капъ и сержантъ отправились на корму и подошли къ матросу, стоявшему у руля. Капъ принялъ видъ важный и спокойный, какъ человѣкъ вполнѣ увѣренный въ себѣ.

— Славная погода, любезный! — замѣтилъ Капъ, какъ-будто мимоходомъ, съ тою снисходительностію, которую иногда оказываетъ офицеръ на бортѣ корабля въ разговорѣ съ любимымъ матросомъ. — У васъ каждую ночь вѣетъ такой вѣтерокъ съ земли?

„Да, сэръ, въ это время года“ возразилъ матросъ, прикоснувшись къ своей шляпѣ, въ знакъ уваженія къ новому начальнику и родственнику сержанта Дунгама.

— У Тысячи-Острововъ должно быть тоже самое; вѣтеръ не перемѣнится, хотя мы со всѣхъ сторонъ будемъ окружены землею.

„Какъ подвинемся далѣе на востокъ, сэръ, вѣтеръ перемѣнится, потому-что не будетъ поддувать съ берега.“

— Да, да! вотъ что значитъ ваша прѣсная вода! Въ ней ужь всегда что-нибудь да есть противо-естественное. На-примѣръ, между островами Западной-Индіи можно быть всегда увѣрену, что будешь имѣть и береговой вѣтеръ и морской вѣтеръ; въ этомъ отношеніи тамъ нѣтъ никакого различія, а здѣсь, на этомъ прудѣ, разумѣется, надобно различать это. Вѣдь, конечно, молодецъ, ты знаешь объ этихъ Тысячѣ-Островахъ все, что нужно знать?»

— Богъ съ вами, мэстэръ Капъ! да кто же можетъ знать о нихъ что-нибудь? Они затрудняютъ и самыхъ старыхъ моряковъ Онтаріо, а мы и назвать ихъ не умѣемъ. Къ-тому же, большая часть изъ нихъ вовсе не имѣетъ именъ, какъ ребенокъ, умершій до крещенія.

«Ты католикъ?» спросилъ сержантъ.

— Нѣтъ, сэръ, я генералистъ въ религіи, и не трогаю того, что меня не трогаетъ.

«Гм, генералистъ! Это безъ-сомнѣнія одна изъ новыхъ сектъ, которыя раздираютъ эту страну» проворчалъ Дунгамъ, котораго дѣдъ былъ нью-джерзейскій квакеръ, отецъ пресвитеріанинъ, и который самъ пріобщился къ англійской церкви, по вступленіи въ армію.

— Послушай-ка, Джонъ, имя твое, кажется, Джакъ?

«Нѣтъ, сэръ, меня зовутъ Робертъ.»

— Да, Робертъ, — это почти все одно и то же, Джакъ или Бобъ^[18]; мы употребляемъ и то и другое безъ различія. Послушай-ка, Бобъ, вѣдь тамъ… то-есть тамъ, куда мы ѣдемъ, есть хорошее якорное мѣсто?

«Господь съ вами, сэръ! я такъ же мало знаю объ этомъ, какъ какой-нибудь Morayкъ, или солдатъ 55-го.»

— Да развѣ вы тамъ не бросали якоря?

«Никогда, сэръ. Мэстэръ Прѣсная-Вода всегда плотно прикрѣпляетъ кутгерь къ берегу.»

— Но, приближась къ городу, вѣдь вы конечно берете лотъ и намазываете его саломъ…

«Сало, да еще городъ!… Боже мой, мэстэръ Капъ! здѣсь столько же городовъ, сколько на вашемъ подбородкѣ, и въ половину не столько сала..»

Сержантъ улыбнулся, сдѣлавъ гримасу; но его шуринъ не замѣтилъ этого признака веселости.

--Какъ? нѣтъ ни колокольни, ни маяка, ни крѣпости? Эхе, хе, хе! да вѣдь тамъ есть же, по-крайней-мѣрѣ, гарнизонъ, какъ вы зовете освегскую крѣпость?

"Спросите сержанта Дунгама, сэръ, если хотите узнать объ этомъ. Весь гарнизонъ на бортѣ «Бѣгуна».

— Но какъ войдешь въ острова, Бобъ, какой каналъ по-твоему лучше? Тотъ, по которому вы шли… въ послѣдній разъ… а?… ну… или.. или другой какой…

«Не могу сказать, сэръ; я не знаю ни того, ни другаго.»

— Да вѣдь ты, я думаю, любезный, не спишь, стоя у штурвала? а?

«У штурвала не сплю, сэръ, а сплю внизу на своей койкѣ. Мэстэръ Прѣсная-Вода ссылаетъ насъ внизъ — и солдатъ и всѣхъ, и оставляетъ только кормчаго, а мы вовсе не знаемъ дороги, какъ-будто никогда не плавали туда. Это онъ дѣлывалъ всегда на пути и туда и оттуда. И хоть убейте, я ничего не могу сказать ни о каналѣ, ни о курсѣ, какъ подъѣдемъ къ островамъ. Только Джасперъ да кормчій и знаютъ это.»

— Вотъ тебѣ и еще обстоятельство, сержантъ, сказалъ Капъ, отводя своего зятя въ сторону: — здѣсь не изъ кого и не изъ чего выкачивать: не успѣешь взяться за качалку насоса, какъ изъ него и польется невѣжество. Какъ же, чортъ возьми, найду я теперь дорогу?

«Да, братъ Капъ, легче сдѣлать такой вопросъ, чѣмъ отвѣчать на него. Нельзя ли какъ-нибудь узнать это по правиламъ навигаціи? Я думалъ, что для васъ, моряковъ соленой воды, ничего не стоитъ такая малость. Я часто читалъ о томъ, какъ они открывали острова.»

— Правда, братъ, такъ; но это открытіе было бы самое великое открытіе, потому-что мы открыли бы не одинъ островъ, а цѣлую тысячу. Урони иголку на палубу, я найду ее, какъ у меня ни стары глаза; но, если уронишь ее въ стогъ сѣна, то врядъ ли тамъ ее отъищешь.

«Но вотъ озерные плаватели умѣютъ находить мѣста, какія нужно.»

— Если я понялъ тебя, сержантъ, — этотъ постъ, или эта крѣпость, находится въ потаенномъ мѣстѣ?

«По-крайней-мѣрѣ, приняты всѣ предосторожности, чтобъ положеніе его оставалось тайною для непріятеля.»

— Такъ какъ же ты хочешь, чтобы я, вовсе-незнакомый съ вашимъ озеромъ, отъискалъ этотъ постъ безъ карты, курса, дистанціи, широты, долготы, безъ лота, — да, годдемъ, и безъ сала! Позволь мнѣ спросить тебя, не думаешь ли ты, что моряки руководствуются чутьемъ, какъ патфайндеровы собаки?

«Однако нельзя ли, братъ, чего-нибудь узнать отъ этого молодца, что у руля? Я не думаю, чтобы онъ былъ такъ несвѣдущъ, какъ хочетъ казаться.»

— Гм! Это что-то походитъ на новое обстоятельство. Дѣло начинаетъ такъ наполняться обстоятельствами, что не знаешь, право, куда ступить. Но мы сейчасъ узнаемъ, какія свѣдѣнія имѣетъ этотъ малый.

Капъ и сержантъ возвратились къ штурвалу, и первый возобновилъ свой допросъ:

«Случалось ли тебѣ слышать о широтѣ и долготѣ того острова?» спросилъ онъ.

— Что такое, сэръ?

«О широтѣ или долготѣ; мнѣ все равно о томъ или о другомъ: вѣдь я тебя спрашиваю, любезный, за тѣмъ, чтобы узнать, какое образованіе получаютъ молодые люди на этомъ прудѣ.»

— И для меня все равно: я не знаю ни того, ни другаго, сэръ; мнѣ никогда не случалось слышать о томъ, что вы говорите.

«Что вы говорите! такъ ты не знаешь что такое широта, — говоря ученымъ языкомъ, латитуда.»

— Нѣтъ, сэръ, возразилъ молодой человѣкъ въ раздумьѣ: да, вспомнилъ! Латитуда — кажется, это Французское названіе верхнихъ озеръ.

Капъ свистнулъ, издавая изъ своей груди звукъ, подобный тому, который издаетъ лопающійся мѣхъ въ органѣ.

«Вотъ тебѣ на! Французское названіе верхнихъ озеръ!…Слушай, молодецъ, знаешь ли ты, что такое долгота?»

— Кажется, знаю, сэръ. Можетъ-быть, это 5 футовъ 6 дюймовъ, мѣра для солдатовъ королевской службы.

«Вотъ тебѣ и долгота, сержантъ, разсчитанная какъ-нельзя-лучше. Имѣешь ли ты какое-нибудь понятіе о градусахъ, то-есть о степеняхъ?..»

— Да, сэръ, степени, то-есть чины, а минуты и секунды — это короткія и длинныя линіи лага. Это-то ужь мы хорошо знаемъ, не хуже тѣхъ, которые плаваютъ по соленой водѣ.

«Годдемъ, братъ Дунгамъ! сама вѣра не прошла бы по этому озеру, хоть и говорятъ, что она двигаетъ горами. Нѣтъ, братъ, тутъ ужь и опытность ничего не поможетъ. Смыслить ли ты, что такое азизнусъ? Умѣешь ли размѣрять разстояніе и владѣть компасомъ?»

— Перваго, что вы сказали, сэръ, я не знаю; разстояніе же мы знаемъ всѣ, потому-что не мудрено отмѣрить отъ одной точки до другой; что же касается до компаса, то я не уступлю въ этомъ любому адмиралу во флотѣ его величества: нордъ, нордъ къ осту, нордъ-нордъ-остъ, нордъ-ость къ норду, нордъ-остъ; нордъ-остъ къ осту, остъ-нордъ-остъ, остъ къ нордъ-осту…

«Довольно, довольно! Ты выведешь корабль изъ-подъ вѣтра, если будешь продолжать такимъ-образомъ. Я ясно вижу, сержантъ» продолжалъ Капъ, отходя опять въ-сторону и понижая голосъ: «нечего и ожидать отъ этого урода. Я буду еще часа два идти этимъ галсомъ, потомъ мы ляжемъ въ дрейфъ и бросимъ лотъ, а тамъ будемъ ужь соображаться съ обстоятельствами.»

Сержантъ, который былъ, если можно такъ выразиться, большимъ идіосинкратистомъ, не сдѣлалъ на это никакого возраженія; и такъ-какъ вѣтеръ дулъ слабѣе, по мѣрѣ того, какъ подвигалась ночь, что почти всегда бываетъ, и не было непосредственыхъ препятствій къ плаванію, онъ подостлалъ себѣ на палубѣ парусъ и скоро забылся глубокимъ, солдатскимъ сномъ. Капъ продолжалъ расхаживать по палубѣ; его желѣзная натура побуждала усталость, и во всю ночь онъ ни на минуту не смыкалъ глазъ.

Уже давно было утро, когда проснулся Дунгамъ. Вставъ на ноги и осмотрѣвшись кругомъ, онъ громко вскрикнулъ отъ удивленія, что мало согласовалось съ его характеромъ, нелюбившимъ чтобъ его порывы и движенія были видимы или слышимы другими. Онъ нашелъ, что погода совершенно перемѣнилась; зрѣніе останавливали бродящіе туманы, которые ограничивали видимый горизонтъ, имѣвшій около мили въ діаметрѣ; озеро бушевало и пѣнилось, и «Бѣгунъ» лежалъ въ дрейфѣ. Нѣсколько словъ его шурина объяснили ему тайну этихъ внезапныхъ перемѣнъ.

По словамъ Капа, вѣтеръ около полуночи смѣнился штилемъ — именно въ ту самую минуту, когда онъ думалъ лечь въ дрейфъ для-того, чтобы бросить лотъ, потому-что вдали начинали уже показываться острова. Въ часъ по полуночи, вѣтеръ начавъ дуть съ нордъ-оста, сопровождаемый мелкимъ дождемъ, и Капъ шелъ къ нордъ-весту, зная, что нью-йоркскій берегъ былъ на противоположной сторонѣ. Въ часъ съ половиною онъ принужденъ былъ взять рифъ у фока, потомъ то же у грота; въ два часа взялъ по другому рифу, а въ два съ половиною по остальному, и легъ въ дрейфъ.

— Надобно признаться, что куттеръ ведетъ себя хорошо, сержантъ, присовокупилъ старый морякъ: — вѣтеръ дуетъ съ силою сорока-двухъ пушекъ, и я никакъ не думалъ, чтобъ могли быть такіе сильные порывы въ воздухѣ надъ этой лужей. Впрочемъ, я объ этомъ нисколько не забочусь… Это даетъ болѣе натуральный видъ вашему озеру и… тутъ онъ выплюнулъ съ омерзѣніемъ нѣсколько капель пѣны, брызнувшей ему въ ротъ: — и еслибы эта проклятая вода хотя сколько нибудь имѣла въ себѣ соли, то здѣсь было бы очень-ловко.

«Какъ давно плывешь ты по этому направленію, братъ Капъ?» спросилъ благоразумный и основательный сержантъ: «и какъ скоро идемъ мы по водѣ?»

— Да ужь часа два или три, какъ мы идемъ этимъ курсомъ, и два часа куттеръ бѣжалъ, точно невзнузданный конь… О, теперь мы на открытомъ мѣстѣ! Признаюсь, не желая встрѣтиться съ повстрѣчавшимися намъ островками, хотя они у насъ были на вѣтру, я самъ взялъ руль и отвелъ куттеръ на милю или на двѣ отъ нихъ: теперь мы у нихъ подъ вѣтромъ, ручаюсь! Да, я говорю подъ вѣтромъ, хоть иногда и желательно быть на вѣтру у острова, или даже у полдюжины острововъ; но когда ихъ тысяча, то лучше всего тотчасъ же уклониться и скользнуть какъ-можно-скорѣе къ нимъ подъ вѣтеръ. Нѣтъ, нѣтъ, они вонъ тамъ въ туманѣ — и пусть-себѣ тамъ остаются. Чарльсъ Капъ о нихъ мало заботится.

«Сѣверный берегъ лежитъ теперь отъ насъ на 5 или на 6 миль, братъ Капъ; къ-тому я знаю, что съ этой стороны есть широкая бухта, и потому не худо было бы посовѣтоваться съ кѣмъ-нибудь изъ экипажа касательно теперешней нашей позиціи, — не то прійдется вывесть Джаспера и поручить ему отвести насъ обратно въ Освего; вѣдь совершенно-невозможно достигнуть поста, когда вѣтеръ дуетъ намъ прямо въ лобъ.»

— Нѣкоторыя важныя причины, составляющія основаніе навигаціи, возстаютъ противъ твоихъ предложеній: во-первыхъ, признаніе въ невѣжествѣ со стороны командира разстроило бы дисциплину… Ты трясешь головою? я понимаю это, но мнѣ мало въ этомъ нужды… Да, ничто такъ не разстроиваетъ дисциплины, какъ признаніе въ невѣжествѣ. Я зналъ одного капитана, который цѣлую недѣлю шелъ по ложному курсу, для-того только, чтобы не сознаться въ ошибкѣ, и ты себѣ представить не можешь, какое уваженіе пріобрѣлъ онъ отъ своихъ подчиненныхъ, именно потому-что они не понимали его.

«Это можно дѣлать на соленой водѣ, братъ Капъ, но едва-ли на прѣсной. Я лучше выпущу Джаспера изъ-подъ ареста, чѣмъ подвергнуться опасности быть выброшеннымъ со всею командою моею на берегъ Канады; — да, скорѣе выпущу Джаспера.»

— Съ тѣмъ, чтобы стать на рейдѣ въ пристани Фронтенака? Нѣтъ, сержантъ! «Бѣгунъ» въ хорошихъ рукахъ и понаучится кое-чему въ мореходномъ искусствѣ. Мы теперь на открытомъ мѣстѣ и только съумасшедшій рѣшится при такомъ вѣтрѣ подъѣзжать къ берегу. Я буду поворачивать на другой галсъ съ каждой вахтой, и тогда мы избѣжимъ всѣхъ опасностей, кромѣ относа, что въ такомъ легкомъ и низкомъ суднѣ ничего не значитъ. Предоставь мнѣ все это, сержантъ, и я ручаюсь тебѣ именемъ Чарльза Капа, что все пойдетъ хорошо.

Сержантъ Дунгамъ принужденъ былъ уступить: онъ имѣлъ полное довѣріе къ мореходнымъ познаніямъ своего шурина, надѣялся, что онъ займется съ величайшею рачительностію куттеромъ и вполнѣ оправдаетъ доброе о себѣ мнѣніе. Къ-тому-же извѣстно, что подозрѣніе, подобно заботѣ, увеличивается отъ того, чѣмъ питается, и сержантъ такъ страшился измѣны, что. всякому, кромѣ Джаспера, повѣрилъ бы судьбу куттера. Сверхъ-того мы должны указать еще и на другую причину. Порученіе, для котораго онъ былъ посланъ, слѣдовало бы, по настоящему, возложить на офицера, и майоръ Дунканъ возбудилъ уже неудовольствіе между своими подчиненными, довѣривъ исполненіе этого порученія человѣку такого низкаго чина. Сержантъ чувствовалъ, что воротиться, недостигнувъ поста, значило бы уронить себя въ общемъ мнѣніи и подать поводъ къ назначенію на его мѣсто другаго, старѣе чиномъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I.

«Ты, великолѣпное зерцало, въ которомъ ликъ Всемогущаго блещетъ въ буряхъ, во всякое время спокойное или встревоженное, — въ вѣтеръ, ураганъ или бурю, — оледеняющее полюсъ или тяжело дышащее въ знойномъ климатѣ, безграничное, безконечное и возвышенное — образъ вѣчности, престолъ незримаго! Даже и изъ тины твоей созданы чудовища пучины; всѣ поясы послушны тебѣ; ты идешь и уходишь страшное, неизмѣрное и единое!» Байронъ.

Около полудня, всѣ бывшіе на куттерѣ и пользовавшіеся полною свободою ходить гдѣ хотѣли, вышли на палубу. Такъ-какъ волны были неслишкомъ-сильны и высоки, можно было заключить, что куттеръ находился подъ вѣтромъ острововъ; но для знавшихъ озеро было ясно, что имъ грозилъ тяжелый осенній ураганъ, свирѣпствующій въ этой странѣ. Земли не было видно ни съ одной стороны, и горизонтъ отовсюду представлялъ ту мрачную пустоту, которая придаетъ морскому виду какую-то священную таинственность. Волны были невысоки и пѣнились, сокрушаясь, по-необходимости, скорѣе, чѣмъ высокіе валы океана, а вода, вмѣсто того, чтобы красоваться своимъ очаровательнымъ цвѣтомъ, который могъ бы поспорить съ темною синевою южнаго неба, была зелена, сердита и не имѣла того блеска, который придаютъ ей лучи солнца.

Солдатамъ скоро приглядѣлось это зрѣлище, и они исчезли одинъ за другимъ; на палубѣ остались только экипажъ, сержантъ, Капъ, Патфайндеръ, квартирмейстеръ и Мабель. Лицо Мабели было подернуто тѣнью: она знала уже о состояніи дѣлъ на куттерѣ, и тщетно просила о возстановленіи правъ Джаспера. Въ-продолженіи ночи, проведенной столько же въ отдохновеніи, сколько и въ размышленіяхъ, Патфайндеръ еще болѣе утвердился въ своемъ мнѣніи о невинности молодаго человѣка; онъ также горячо ходатайствовалъ за своего друга и также безъ успѣха.

Прошло нѣсколько часовъ; вѣтеръ становился все сильнѣе и сильнѣе, вода воздымалась выше, и наконецъ качка куттера заставила Мабель и квартирмейстера сойдти съ палубы. Капъ часто поворачивалъ судно, и было ясно, что вѣтеръ отнесъ «Бѣгуна» на самую открытую и самую глубокую частъ озера. Волны свирѣпствовали и бились объ него съ такою силою, что только судно лучшаго устройства и болѣе-прочной постройки могло бы долго выдерживать ихъ напоръ. Все это однакожь нисколько не смутило Капа; напротивъ, какъ охотничья собака, настороживающая уши при звукѣ рога, или какъ боевой конь, топающій ногами и ржущій при звукѣ трубы, онъ пробудился весь, и всѣ силы его встрепенулись и напряглись въ немъ; уже онъ не былъ больше надменнымъ, докучливымъ и догматическимъ критикомъ, заводящимъ споръ по случаю всякой бездѣлки и придающимъ великую важность вещамъ ничтожнымъ: онъ явился тѣмъ, что онъ былъ въ сущности — смѣлымъ и опытнымъ морякомъ. Матросы скоро почувствовали уваженіе къ его искусству, и хотя они удивлялись удаленію своего прежняго начальника и кормчаго, не зная къ тому никакой причины, тѣмъ не менѣе, однакожь, отчетливо и строго повиновались новому начальнику.

— Эта прѣсная лужица, братъ Дунгамъ, признаться, таки съ душкомъ, — воскликнулъ Капъ, потирая руки отъ удовольствія, что будетъ имѣть случай еще разъ побороться съ стихіями; кстати надо замѣтить, что тогда уже былъ полдень. — Вѣтеръ кажется мнѣ честнымъ старомоднымъ ураганомъ, и волны имѣютъ какое-то волшебное сходство съ волнами залива. Я люблю это, сержантъ, люблю это, и буду уважать ваше озеро, если оно продержится въ такомъ видѣ хоть только двадцать-четыре часа.

«Гей, гей! земля!» закричалъ вахтенный съ бака. Капъ бросился къ нему и дѣйствительно увидѣлъ землю, сквозь туманъ и мелкій дождь, на разстояніи полумили, прямо противъ носа куттера. Первымъ движеніемъ стараго моряка было скомандовать «лечь въ дрейфь и поворотить на другой галсъ»; но хладнокровный сержантъ остановилъ его.

— Подойди немного-поближе, сказалъ онъ: мы можемъ, или покрайней-мѣрѣ кто-нибудь изъ насъ можетъ разузнать мѣсто. Мы почти всѣ знаемъ американскій берегъ въ этой части озера и, можетъ-быть, что-нибудь выгадаемъ, узнавъ свою позицію.

«Справедливо, совершенно-справедливо, и пока возможно — мы будемъ идти тѣмъ же курсомъ. Что тамъ такое, на линіи нашего вѣтра? это какъ-будто низенькій мысокъ.»

— Гарнизонъ, клянусь Юпитеромъ! вскричалъ сержантъ, котораго опытный глазъ скорѣе различилъ очерки крѣпостныхъ укрѣпленій.

Сержантъ не ошибся. Это точно была крѣпость, хотя она очень-тускло и смутно представлялась сквозь частый дробный дождь, будто въ сумеркахъ вечера или въ туманѣ утра. Низкіе и зеленые валы, темные палиссады, которые теперь отъ дождя казались еще темнѣе, кровли двухъ или трехъ домовъ, тонкое и одинокое древко флага, и самъ флагъ, изогнувшійся въ воздухѣ неподвижно и твердо, — все это скоро можно было различить, хотя незамѣтно было никакого признака жизни. Даже самъ часовой укрылся въ своей будкѣ и сначала казалось, что ничей глазъ оттуда не открывалъ приближенія «Бѣгуна». Но бдительность пограничнаго гарнизона не дремала. Кто-то уже успѣлъ сдѣлать это интересное открытіе; нѣсколько человѣкъ показалось на возвышеніи, и вскорѣ весь валъ, ближайшій къ озеру, покрылся народомъ. Возвышенность представлявшагося зрѣлища какъ-то особенно соединялась съ живописнымъ очарованіемъ. Ярость бури имѣла въ себѣ характеръ какой-то прочности, такъ что легко можно было почесть ее всегдашнею принадлежностью этой картины. Вѣтеръ ревѣлъ безумолка, и бѣшеная вода отвѣчала на его глухіе взрывы свистомъ, плесканьемъ и грознымъ шумомъ валовъ. Дождь представлялъ среду для глаза и походилъ на тонкій туманъ, смягчая сквозившіе въ немъ предметы и придавая имъ какую-то таинственность; но мощное ощущеніе, производимое въ душѣ сшибкою вѣтра съ водою, усиливало и раздражало всѣ другія болѣе кроткія впечатлѣнія этой минуты. Черный, безграничный, лѣсъ выходилъ изъ мрака величественный, таинственный, между-тѣмъ, какъ одинокіе признаки человѣческой жизни въ крѣпости, живописно разсѣянные вокругъ нея, представляли убѣжище для взора, утомленнаго видомъ болѣе суровыхъ предметовъ природы,

«Они видятъ насъ» сказалъ сержантъ: «и думаютъ, что мы воротились но причинѣ бури и попали подъ вѣтеръ пристани. Да, вонъ и самъ майоръ Дунканъ на сѣверо-восточномъ бастіонѣ: я узнаю его по осанкѣ и по офицерамъ, которые его окружаютъ.»

— А что, сержантъ: вѣдь не бѣда, если бы они надъ нами и пошутили, лишь бы только войдти въ рѣку да бросить якорь, а? неправдали? — Къ-тому жь мы могли бы высадить на землю этого мэстэра Прѣсную-Воду и очистить куттеръ…

«Да, конечно, это было бы хорошо; но хоть я и плохой морякъ, а вижу, что это дѣло невозможное. Ни одно судно на этомъ озерѣ не можетъ поворотить черезъ вѣтеръ; да притомъ же, здѣсь нѣтъ такого мѣста, гдѣ бы можно было кинуть якорь въ такую погоду.»

— Я знаю это, вижу, сержантъ, и хоть вамъ, жителямъ суши, очень нравится видъ земли, мы однакожь покинемъ ее. Что же касается до меня, я почитаю себя счастливымъ во время бури, когда увѣренъ, что земля далеко позади меня.

«Бѣгунъ» находился тогда такъ близко къ землѣ, что было необходимо поворотить на другой галсъ, чтобы выйдти за открытое мѣсто. Руль былъ положенъ право, и легкій корабликъ, игравшій какъ утка съ водою, нѣсколько накренился, послушался руля, ускорилъ ходъ, и полетѣлъ по верхушкамъ валовъ. Скоро крѣпость и толпы солдатъ исчезли во мракѣ, хотя земля еще долго виднѣлась съ бак-борда. Тутъ нужно было прибѣгнуть къ различнымъ эволюціямъ, чтобы держать куттеръ къ вѣтру, и онъ снова пошелъ своею тяжелой дорогой къ сѣверному берегу. Прошло нѣсколько часовъ безъ всякой перемѣны; вѣтеръ усиливался, такъ-что наконецъ самъ педантъ Капъ признался, что то былъ славный ураганъ. Къ вечеру «Бѣгунъ» еще разъ поворотилъ за другой галсъ, чтобъ не наткнуться на сѣверный берегъ въ темнотѣ, и около полуночи, его временной начальникъ, который успѣлъ отобрать отъ экипажа, послѣ нѣсколькихъ косвенныхъ разспросовъ, общія свѣдѣнія о положеніи и формѣ озера, думалъ, что находился въ центрѣ на равномъ разстояніи отъ обоихъ береговъ. Величина волнъ усилила вѣроятность этого предположенія, и должно присовокупить, что Капъ въ это время началъ чувствовать уваженіе къ прѣсной водѣ, надъ которою за двадцать-четыре часа смѣялся и трунилъ. Съ наступленіемъ ночи, ярость вѣтра такъ усилилась, что Капъ признался въ невозможности противиться ему болѣе; вода падала на палубу маленькаго судна такими массами, что колебала его до самаго центра и грозила подавить его своею тяжестью. Экипажъ «Бѣгуна» признался, что никогда не испытывалъ такой бури, и это было справедливо, потому-что Джасперъ, совершенно зная всѣ рѣки, мысы и бухты озера, подвелъ бы свой куттеръ къ берегу еще задолго до этого и поставилъ бы его гдѣ-нибудь въ безопасномъ мѣстѣ на якорь; но Капъ никакъ не хотѣлъ совѣтоваться съ молодымъ начальникомъ, все еще остававшимся внизу, и рѣшился дѣйствовать такъ, какъ бы дѣйствовалъ онъ на обширномъ океанѣ.

Хотя всѣ почти паруса были убраны, однакожь легкое судно благородно доказывало свое право на названіе «Бѣгуна»: оно точно бѣжало въ-продолженіе восьми часовъ и не уступало въ быстротѣ чайкамъ, дико кружившимся надъ нимъ во время бури и будто боявшимся попадать въ клокотавшее и кипѣвшее озеро. День принесъ съ собою очень-малыя перемѣны; не было видно другаго горизонта, кромѣ тѣснаго круга, очеркнутаго дождливымъ небомъ и водою, какъ уже было сказано нами, и въ этомъ кругу, казалось, всѣ стихіи боролись между собою въ какомъ-то хаотическомъ смѣшеніи.

Въ-продолженіе этого времени, экипажъ и пассажиры куттера понеобходимости оставались въ бездѣйствіи; Джасперъ и кормчій все еще были внизу; но когда качка судна нѣсколько поутишилась, почти всѣ кромѣ ихъ собрались на палубу. За завтракомъ царствовало общее молчаніе, и взоры встрѣчались со взорами, какъ-бы спрашивая другъ друга, чѣмъ должна кончиться эта борьба стихій. Капъ, однако, былъ совершенно спокоенъ; его лицо было свѣтло, шагъ его становился тверже, и во всей его фигурѣ выражалась самоувѣренность, возрастая вмѣстѣ съ бурею, какъ-бы вызывавшею его искусство и мужество на бой съ собою. Онъ стоялъ на бакѣ, сложивъ крестомъ руки и раскачиваясь всѣмъ тѣломъ съ инстинктомъ моряка, между-тѣмъ, какъ взоры его были устремлены на верхушки валовъ, разбивавшихся о куттеръ и такъ же быстро набѣгавшихъ на него, какъ падалъ дождь съ неба. Въ эту торжественную минуту, одинъ изъ матросовъ закричалъ неожиданно: «Гей, парусъ!»

Онтаріо представляло собою столь дикую пустыню, что врядѣли можно было ожидать встрѣчи съ кораблемъ на водахъ его. Самъ «Бѣгунъ» могъ быть сравненъ людьми, бывшими на немъ, съ путникомъ, одиноко блуждающимъ въ лѣсу, и встрѣча его съ другимъ судномъ была подобна встрѣчѣ двухъ охотниковъ подъ необозримымъ пологомъ листьевъ, простирающимся надъ столькими мильйонами акровъ американскаго материка. Буря придавала что-то романтическое и даже что-то сверхъестественное этой встрѣчѣ. Только Капъ смотрѣлъ хладнокровными и опытными глазами на происходившее передъ нимъ; но даже и его желѣзные нервы были потрясены ощущеніями, которыя возбуждала дикая и странная картина.

Чужое судно было на разстояніи неболѣе двухъ кабельтововъ отъ «Бѣгуна»; оно находилось у него подъ вѣтромъ и шло такимъ курсомъ, что куттеръ неизбѣжно, проходя мимо, долженъ былъ приблизиться къ нему на нѣсколько саженъ. То былъ корабль съ прямыми парусами, и сквозь дождь онъ не представлялъ для опытнаго взора ни малѣйшаго недостатка ни въ своемъ оснащеніи, ни въ постройкѣ; изъ всѣхъ парусовъ на немъ были поставлены только крѣпко-зарифленный грот-марсель да фокстаксель и бизань. Сила вѣтра однакожь была такъ велика, что накреняла его корпусъ, который снова приподнимался напоромъ вала съ надвѣтренной стороны. Онъ не потерпѣлъ ни малѣйшаго поврежденія, и по его движенію, которое повидимому равнялось четыремъ узламъ въ часъ, можно было заключать, что онъ шелъ довольно-свободно.

— Чудакъ, кажется, знаетъ хорошо свое мѣсто, сказалъ Капъ, между-тѣмъ, какъ куттеръ несся къ кораблю съ быстротою самаго вѣтра: — да, онъ знаетъ, потому-что смѣло смотритъ къ югу, гдѣ надѣется найдти хорошее якорное мѣсто или пристань. Никто, будучи въ полномъ умѣ, не шолъ бы такъ, какъ идетъ онъ, не зная хорошо, куда ведетъ его курсъ. Мы — другое дѣло, мы идемъ по неволѣ такъ.

«Мы идемъ дурной дорогой, капитанъ» сказалъ матросъ, къ которому обращено было это замѣчаніе. «Это французскій королевскій корабль Ли-майкальмъ (le Montcalm); онъ идетъ къ Ніагарѣ, гдѣ есть французскій гарнизонъ и гавань. Эхъ! мы шли дурной дорогой!»

--Да; но дурно-то не намъ, а ему! Настоящій Французъ! тотчасъ и бѣжитъ спрягаться въ гавань, завидѣвъ англійскій флагъ.

«Хорошо было бы намъ, еслибъ мы могли сдѣлать то же» возразилъ матросъ, качая головою. «Да, не худо бы, потому-что мы идемъ теперь прямо въ бухту, что тамъ въ концѣ озера, и врядѣли когда-нибудь выйдемъ изъ нея.»

— Полно братъ, полно! Мы теперь на открытомъ мѣстѣ и подъ нами доброе англійское судно; мы не Джонни-Крапо^[19] и не будемъ прятаться за крѣпость отъ всякаго легонькаго дуновенія вѣтра. Не зѣвай, рулевой!

Это предостереженіе было сдѣлано по причинѣ неизбѣжно-грозившей опасности. «Бѣгунъ» шелъ прямо на встрѣчу Французу; пространство между обоими кораблями заключало въ себѣ не боле пятидесяти саженъ; на одно мгновеніе было даже сомнительно пройдетъ ли онъ.

— Лѣво руля! вскричалъ Капъ. Весь руль на бортъ, проходи подъ корму!

Экипажъ Французскаго корабля собрался на палубѣ съ навѣтренной стороны и нѣсколько мускетовъ устремились ужена «Бѣгуна», какъ-бы для того, чтобы заставить его измѣнить направленіе. Но озеро было такъ грозно и свирѣпо, что военныя дѣйствія не могли производиться. Вода лилась изъ отверстій двухъ или трехъ легкихъ пушекъ, бывшихъ на бортѣ корабля, и никто не могъ и думать употребить ихъ въ дѣло въ такую бурю. Черные борты корабля, выходя изъ-подъ волнъ, блистали и будто хмурились; но вѣтеръ со свистомъ пробѣгалъ по снастямъ, извлекая изъ нихъ, какъ изъ струнъ, тысячу звуковъ, такъ что почти вовсе нельзя было разобрать громкихъ криковъ, раздававшихся съ борта.

— Орите громче, пока охрипнете! ворчалъ Капъ: теперь не такое время, чтобы нашептывать другъ другу секреты. Лѣво руля, сэръ! лѣво руля!

Рулевой повиновался, и первый поднявшійся валъ бросилъ «Бѣгуна» такъ близко къ кораблю, что даже самъ старый морякъ ступилъ шагъ назадъ, безотчетно испугавшись, чтобъ бушпритъ куттера не увязъ въ снастяхъ другаго судна. Этого однакожь не случилось. Поднявшись какъ барсъ, готовящійся прыгнуть на свою добычу, куттеръ ринулся впередъ и черезъ минуту былъ уже позади кормы непріятельскаго судна, чуть-чуть-было не коснувшись его своимъ рангоутомъ.

Молодой Французъ, начальствовавшій надъ «Монкальмомъ», вспрыгнулъ на шкафутъ, и съ тою изящною учтивостію, которая облагороживаетъ даже и не совсѣмъ-хорошія дѣла его соотечественниковъ, снялъ шляпу и съ улыбкою привѣтствовалъ проходившаго мимо его «Бѣгуна». Въ этой учтивости было то, что Французы зовутъ bonhomie и общительность; но то и другое было потеряно для Капа, который, повинуясь своему народному инстинкту, погрозилъ ему кулакомъ и проворчалъ про себя:

— Да, да, счастье твое, что на моемъ бортѣ нѣтъ орудій; я бъ тебя славно отдѣлалъ. Вѣдь онъ, мерзавецъ, смѣется надъ нами, сержантъ?!

«Онъ поступаетъ вѣжливо, братъ Капъ» возразилъ тотъ, опуская свою руку, поднятую имъ для военнаго салюта. «Онъ поступаетъ вѣжливо, и чего же больше ожидать отъ Француза? Нельзя утвердительно сказать, что онъ думалъ про себя, когда привѣтствовалъ насъ.»

— Онъ не безъ цѣли плаваетъ по этому озеру; ну, да хорошо! пусть онъ убирается въ свою пристань, если ему удастся достигнуть ея; мы останемся господами озера какъ слѣдуетъ настоящимъ англійскимъ морякамъ.

Хотя эти слова отзывались хвастовствомъ, но Капъ съ завистію смотрѣлъ на черный корпусъ «Монкальма», за его фокъ и на снасти, котирыя, рисуясь все слабѣе и слабѣе, наконецъ исчезли въ туманѣ, какъ воздушный призракъ. Капъ охотно послѣдовалъ бы его курсу, еслибъ могъ рѣшиться на это, потому-что, говоря правду, перспектива другой такой же бурной ночи на этихъ пустынныхъ водахъ, свирѣпствовавшихъ вокругъ него, представляла мало утѣшительнаго. Но гордость моряка заставила его скрыть это безпокойное ощущеніе, и тѣ, которые отдались его попеченіямъ, твёрдо полагались на его знаніе и искусство, съ слѣпой довѣрчивостію, часто бывающею признакомъ невѣжества.

Прошло нѣсколько часовъ; наступившая темнота увеличивала опасности, которымъ подвергался «Бѣгунъ». Ураганъ однакожь немного поукротился, и Капъ, въ-слѣдствіе этого, рѣшился держаться еще ближе къ вѣтру, и въ-продолженіе всей ночи лежалъ въ дрейфѣ, подвигаясь впередъ по своему курсу, а иногда поворачивая на другой галсъ, чтобы не наткнуться на землю. Нѣтъ никакой нужды останавливаться намъ на описаніи всѣхъ происшествій, бывшихъ въ эту ночь: ураганъ былъ какъ ураганъ, безъ особенныхъ случаевъ. Килевая качка, ревъ и свистъ воды, хлестанье волнъ, удары, грозившіе гибелью легкому судну, когда оно погружалось въ набѣгавшій валъ, безпрерывное завываніе вѣтра, принуждавшаго судно дрейфовать, — вотъ все, что происходило въ-продолженіе ночи. Дрейфъ былъ всего опаснѣе, ибо хотя «Бѣгунъ» держалъ круто къ вѣтру и не былъ обремененъ верхнимъ рангоутомъ, однакожь онъ былъ такъ легокъ, что валы низвергали его подъ вѣтеръ съ такою же быстротою, съ какою вставали и падали сами.

Въ эту ночь Капъ заснулъ крѣпкимъ сномъ на нѣсколько часовъ. Дневной свѣтъ начиналъ уже брезжить, когда онъ почувствовагь чью-то руку за своемъ плечѣ; проснувшись и поднявшись, онъ увидѣлъ подлѣ себя Патфайндера. Въ-продолженіе урагана, Путеводитель рѣдко показывался на палубѣ, повинуясь своей природной скромности, которая говорила ему, что только одни моряки могутъ мѣшаться въ управленіе судна; онъ хотѣлъ оказывать къ тѣмъ, на кого была возложена эта обязанность, такую же довѣренность, какой требовалъ самъ отъ своихъ спутниковъ въ лѣсахъ. Но, не смотря за то, онъ почиталъ себя въ эту минуту вправѣ сдѣлать свое замѣчаніе, которое онъ и сдѣлалъ съ своею всегдашнею искренностію и простодушіемъ.

— Сонъ сладокъ, мэстэръ Капъ, сказалъ онъ, когда Капъ очнулся и протеръ глаза: — сонъ сладокъ, я это знаю по опыту; но жизнь еще слаще. Взгляните вокругъ себя и скажите, такое ли теперь время, чтобы спать начальнику корабля?

«Что тамъ? что тамъ, мэстэръ Патфайндеръ?» пробормоталъ Капъ въ первую минуту пробужденія: «не хотите ли и вы перейдти за сторону ворчуновъ? На берегу я удивлялся, какъ искусно и благоразумно пробирались вы чрезъ чащу лѣса безъ компаса; когда же мы ступили на воду, я радовался, найдя въ васъ такую же довѣренность къ другимъ на чуждой вамъ стихіи, какую прежде вмѣли вы къ самому-себѣ на своей. Признаюсь, я не ожидалъ отъ васъ никакихъ безпокойныхъ замѣчаній.»

— Что касается до меня, мэстэръ Капъ, я чувствую, какія мнѣ даны способности отъ природы и увѣренъ, что онѣ не столкнутся съ способностями другаго и не будутъ вмѣшиваться въ ихъ дѣла, но теперь рѣчь иная, когда Мабель Дунгамъ съ нами. У ней также свои способности, это правда, но ея натура не то, что наша: это натура нѣжная и женская. Я для нея говорю, а не для себя.

«Да, да, да, понимаю теперь; эта дѣвушка — добрая дѣвушка, мой почтенный другъ; но она дочь солдата и племянница моряка, и не должна пугаться и нѣжничать во время урагана. Что жь? она боится?»

— О нѣтъ, нѣтъ! Мабель женщина, но она благоразумна и умѣетъ молчать. Ни слова не слыхалъ я отъ нея по случаю того, что происходить теперь, но все же я думаю, мэстэръ Капъ, что ей было бы лучше, еслибы Джасперъ Прѣсная-Вода былъ возвращенъ на свое мѣсто, и чтобъ дѣла пошли своимъ прежнимъ ходомъ. Такова ужь натура человѣческая.

«Хорошо, хорошо! именно такъ слѣдуетъ думать дѣвушкѣ, да еще той, которая носитъ фамилію Дунгамъ. Всякая дрянь лучше стараго дяди и знаетъ больше, чѣмъ старый морякъ! Это-то человѣческая натура, мэстэръ Патфайндеръ? Но чортъ меня возьми, если я хоть на шагъ уклонюсь отъ своего курса на право или на лѣво на всю человѣческую натуру, какую только можно найдти въ девятнадцати лѣтней дурочкѣ. Да» прибавилъ онъ, понизивъ голосъ: «и на ту, которая вытягивается на парадѣ въ 55 пѣхотномъ полку его величества. Я не для того провелъ на морѣ 40 лѣтъ, чтобы прійдти на эту прѣсную лужу учиться, что такое человѣческая натура… Какъ же упорно держится этотъ ураганъ! такой вѣтеръ, что какъ-будто самъ Борей собственноручно раздуваетъ мѣха. Но что это тамъ такое у васъ подъ вѣтромъ?» прибавилъ онъ, протирая глаза: «земля! такъ же вѣрно, какъ я зовусь Капомъ, это берегъ, да еще въ добавокъ крутой берегъ!»

Патфайндеръ не отвѣчалъ ничего, но только покачалъ головою и съ тревожнымъ безпокойствомъ всматривался въ выраженіе лица Капа.

"Земля! такъ же вѣрно, какъ мы теперь на «Бѣгунѣ», повторилъ Капъ: «берегъ подъ вѣтромъ и на милю разстоянія отъ насъ, украшенный самою лучшею цѣпью подводныхъ камней, какую только можно найдти на протяженіи всего Лонг-Айланда!»

— Что жь, это хорошо или дурно? спросилъ Патфайндеръ.

«Эхъ! хорошо — дурно! Ну, что тутъ хорошаго? а если подъ дурнымъ вы разумѣете то, что отнимаетъ бодрость, такъ знайте, что у моряка ничто не можетъ отнять бодрости; вѣдь вы никогда не теряли ея въ лѣсу, мой другъ, и ничего тамъ не пугались?»

— Нѣтъ, я не скажу этого, не скажу. Когда опасность велика, я стараюсь увидѣть ее, узнать и потомъ стараюсь избѣжать ея; а не то — мои волосы давно бы ужь сушились въ вигвамѣ какого-нибудь Минго. Но на этомъ озерѣ я не могу отъискать никакого слѣда, и потому молчаливо долженъ подчиняться распоряженіямъ другихъ; но вѣдь мы должны же вспомнить, что съ вами Мабель Дунгамъ. А вотъ и отецъ ея; у него, конечно, сердце расположено въ пользу своего дѣтища.

— «Мы находимся въ затруднительномъ положеніи, братъ Капъ» сказалъ подошедши сержантъ. «Я говорю это, взявъ въ соображеніе все, что мнѣ сказано двумя матросами, которые на бакѣ. Они сказали, что куттеръ не можетъ ужь больше поднять паруса, и что вѣтеръ относитъ такъ сильно, что мы черезъ часъ или черезъ два будемъ выброшены на берегъ. Надѣюсь, страхъ обманулъ ихъ?»

Капъ не отвѣчалъ ничего. Съ зловѣщимъ выраженіемъ на лицѣ взглянулъ онъ на берегъ, потомъ на вѣтеръ, и тутъ физіономія его приняла какое-то буйное и свирѣпое выраженіе, какъ-будто онъ хотѣлъ вызвать вѣтеръ на бой.

— «Не лучше ли будетъ, брать» продолжалъ сержантъ: «послать за Джасперомъ и посовѣтоваться съ нимъ? Здѣсь теперь нечего бояться Французовъ, и въ теперешнихъ обстоятельствахъ онъ, можетъ-быть, спасетъ насъ.»

«Да, да! эти проклятыя „обстоятельства“ всему виною. Но позовите его, пусть онъ прійдетъ Сдѣлавъ нѣсколько ловкихъ вопросовъ, я вытащу изъ него всю правду; вотъ увидите.»

Не успѣлъ еще Кэпъ договорить своихъ словъ, какъ уже сержантъ послалъ за Джасперомъ, который тотчасъ и явился. Во всей его фигурѣ и въ чертахъ лица выражалось чувство оскорбленнаго достоинства и вмѣстѣ смиреніе; окружавшіе его прочли въ его наружности только стыдъ и досаду. Едва поставивъ ногу на палубу, Джасперъ бросилъ быстрый и тревожный взглядъ вокругъ себя, какъ-бы желая узнать положеніе куттера; и, казалось, этого взгляда было достаточно, чтобъ посвятить его въ тайны всѣхъ грозившихъ опасностей. Прежде всего взглянулъ онъ на вѣтеръ, по обыкновенію моряковъ, потомъ обѣжалъ взоромъ горизонтъ и, встрѣтивъ береговую возвышенность, мгновенно понялъ все дѣло.

— Я послалъ за вами, мэстэръ Джасперъ, сказалъ Капъ, сложивъ руки и раскачиваясь всѣмъ корпусомъ съ достоинствомъ обитателя бака: чтобы узнать отъ васъ что-нибудь о гавани, ксторая у васъ подъ вѣтромъ. Мы увѣрены, что вы не простираете такъ далеко вашей злобы, чтобы утопить насъ и особенно женщвпъ; я думаю также, что въ васъ достанетъ мужества помочь намъ пріютить гдѣ-нибудь куттеръ до-тѣхъ поръ, пока укротится ураганъ.

«Я лучше соглашусь умереть, чѣмъ видѣть Мабель Дунгамъ въ опасности» отвѣчалъ молодой человѣкъ съ живостію.

— «Я звалъ это, я зналъ это!» воскликнулъ Патфайндеръ, ударивъ дружески по плечу Джаспера. «Этотъ молодой человѣкъ вѣрнѣе самаго лучшаго компаса, который когда-либо выводилъ человѣка на прямую дорогу. — Смертный грѣхъ думать о немъ худо!»

— Гм! промычалъ Капъ: — я сказалъ: особенно женщинъ, какъ будто-бы онѣ въ какой-нибудь особенной опасности. Ну, да что до этого за дѣло, молодой человѣкъ; мы поймемъ другъ друга, говоря какъ слѣдуетъ двумъ знающимъ морякамъ; не знаете ли вы какой-нибудь пристани у насъ подъ вѣтромъ?

«Никакой. Здѣсь на этомъ концѣ озера широкій заливъ, но онъ не извѣстенъ никому изъ насъ, и къ тому же трудно войдти въ него.»

— А этотъ берегъ подъ вѣтромъ — въ немъ вѣдь, кажется, нѣтъ ничего особеннаго, почему бы можно было рекомендовать его, не правда ли? а?

«Этотъ берегъ пустыня, которая тянется до устья Ніагары съ одной стороны, и до Фронтенака съ другой. Мнѣ сказывали, что къ сѣверу и западу тутъ нѣтъ на тысячу миль ничего, кромѣ лѣса и степей.»

— Слава Богу! Стало-быть, здѣсь нѣтъ Французовъ. А дикихъ много здѣсь, на этомъ берегу?

— Индійцевъ найдете вы вездѣ, куда ни пойдете, хотя и не въ большомъ числѣ. Можно случайно повстрѣчать толпу дикихъ гдѣ-нибудь здѣсь, и можно провести тутъ нѣсколько мѣсяцевъ не повстрѣчавъ ни одного."

— Стало-быть, въ разсужденіи этихъ негодяевъ мы должны отдаться за волю судьбы; но, говоря откровенно, мэстэръ Уэстернъ, еслибъ не было этого маленькаго непріятнаго дѣла съ Французами, что бы вы теперь сдѣлали съ куттеромъ?

«Я моложе васъ, и не такой опытный морякъ, какъ вы, мэстэръ Капъ» сказалъ Джасперъ: «и потому мнѣ неприлично давать мамъ совѣты.»

— Ну да, мы всѣ знаемъ это. Въ обыкновенномъ дѣлѣ — конечно неприлично; но это дѣло необыкновенное, это «обстоятельство», и на этой прѣсной лужѣ оно можетъ имѣть разныя свои странности; итакъ, взявъ все это въ соображеніе, вы не можете почесть неприличнымъ дать совѣтъ даже родному отцу. Какъ бы то ни было, вы можете говорить, я могу обсудитъ ваше мнѣніе согласно съ моею опытностію.

«Я думаю сэръ, что прежде, чѣмъ пройдутъ два часа, куттеръ долженъ стать на якорь.»

— На якорь? какъ это? на озерѣ? здѣсь?

«Нѣтъ сэръ, не здѣсь, а тамъ поближе къ землѣ.»

— Ужь не хотите ли вы, мэстэръ Прѣсная-Вода, бросить якорь у подвѣтренаго берега въ такой ураганъ?

«Еслибы я хотѣлъ спасти мое судно, я бы именно это сдѣлалъ, мэстэръ Капъ.»

Капъ свиснуль посвоему, какъ уже разъ было говорено, то-есть, подобно лопнувшему мѣху въ органѣ, и сказалъ:

— Вотъ тебѣ на! Слушайте, молодой человѣкъ, я старая морская собака, коренной морякъ; сорокъ лѣтъ провелъ я на морѣ, ребенкомъ и человѣкомъ взрослымъ, и никогда не слыхалъ такой вещи. Я скорѣе выкину за бортъ все нужное къ тому, чтобъ стать на якорь, чѣмъ рѣшусь на такое нелѣпое дѣло.

«А мы такъ рѣшаемся на это здѣсь, на Онтаріо» скромно возразилъ Джасперъ: «когда приходится плохо. Конечно, мы поступали бы лучше, еслибы насъ лучшему научили.»

— Вотъ, что правда, то правда! Нѣтъ, никто не заставитъ меня сотворить такой грѣхъ передъ морскимъ искусствомъ. Никогда бы я не осмѣлился показать глазъ въ Санди-Гукъ, еслибъ рѣшился на такой невѣжественный поступокъ. Фу, чортъ возьми! ужь на что Патфайндеръ, а я думаю и въ немъ больше морскихъ познаній, чѣмъ въ томъ, кто рѣшается на это! Можете опять сойдти внизъ, мэстэръ Уэстернъ."

Джасперъ молча поклонился и пошелъ; однакожь, приблизившись къ лѣстницѣ, онъ, какъ нѣкоторые замѣтили, бросилъ тревожный взглядъ на навѣтренный горизонтъ и на берегъ подъ вѣтромъ. Внутреннее безпокойство выразилось во всѣхъ чертахъ его лица, и съ этимъ выраженіемъ на лицѣ сошелъ онъ внизъ.

ГЛАВА II.

"Онъ повторяетъ свои тонкія умствованія, всякій разъ отвергаемыя; новыя возраженія онъ встрѣчаетъ новыми тонкостями; онъ защищаетъ ихъ, погружаясь въ сыпучій песокъ; онъ умираетъ среди пренія, и преніе прекращается. Коуперъ.

Такъ-какъ жена солдата занемогла и лежала въ своей койкѣ, то въ задней каютѣ находилась одна Мабель, когда Джасперъ вошелъ туда; надобно замѣтить, что по особенной благосклонности сержанта, ему было дозволено являться въ эту часть куттера. Мы придали бы слишкомъ-много простоты характеру нашей героини, еслибъ сказали, что арестъ молодаго человѣка не возбудилъ въ ней ни малѣйшаго подозрѣнія; но мы оскорбили бы ея горячее сердце, еслибъ не прибавили, что это подозрѣніе, было незначительно и мгновенно. И теперь, когда онъ сѣлъ возлѣ нея съ мрачнымъ выраженіемъ на лицѣ по причинѣ опасности куттера, все, что отзывалось сомнѣніемъ, исчезло изъ ея души, и она видѣла въ Джасперѣ только оскорбленнаго человѣка.

— Это дѣло ужь не слишкомъ ли сильно тяготить вашу душу, Джасперъ? сказала она съ живостію и съ тѣмъ самозабвеніемъ, которое часто измѣняетъ сокровеннымъ чувствованіямъ молодыхъ дѣвушекъ, когда онѣ увлекаются сильнымъ и благороднымъ участіемъ. — Никто изъ знающихъ васъ не можетъ сомнѣваться и не почитаетъ васъ виновнымъ. Патфайндеръ говоритъ, что поручится за васъ своею жизнію.

«Такъ вы, Мабель» возразилъ молодой человѣкъ, и глаза его засверкали огнемъ: «такъ вы не почитаете меня, какъ вашъ батюшка, измѣнникомъ?»

— Мой отецъ солдатъ, и за немъ лежатъ особенныя обязанности. Дочь моего отца свободна отъ нихъ и будетъ думать о васъ, что должна думать о человѣкѣ, оказавшемъ ей столько услугъ.

«Мабель, я не привыкъ говорить съ такими, какъ вы, и не могу, говоря съ кѣмъ бы то ни было, высказать все, что думаю и чувствую. У меня не было сестры, мать моя умерла, когда я быль еще ребенкомъ, такъ я мало знаю, какимъ-образомъ и что должно говорить особѣ вашего пола; да, я…»

Мабель отдала бы все на свѣтѣ, чтобы узнать, что за смыслъ скрывается въ томъ словѣ, надъ которымъ задумался Джасперъ: но безотчетное и строгое чувство женской скромности подавило ея женское любопытство. Она ждала въ молчаніи продолженія его рѣчи.

«Я хочу сказать, Мабель» продолжалъ молодой человѣкъ, послѣ паузы, которая только увеличила еги замѣшательство: «что я не привыкъ… къ манерамъ и мнѣніямъ такихъ… какъ вы, и вамъ нужно будетъ многое добавлять своимъ воображеніемъ…»

Мабель для этого имѣла достаточно воображенія; но есть такія чувствованія, которыя женщина любитъ прежде выслушать, а потомъ уже предаваться имъ, и Мабель смутно сознавала, что чувствованія Джаспера относились именно къ этому разряду, и потому съ ловкостію и присутствіемъ духа, свойственнымъ ея полу рѣшилась лучше перемѣнить разговоръ, чѣмъ дозволить ему продолжаться такъ неловко и такъ неудовлетворительно.

— Скажите мнѣ одно, Джасперъ, и я буду довольна, сказала она съ твердостію, обличавшею довѣренность не только къ себѣ-самой но и къ собесѣднику: — вѣдь вы не заслуживаете того жестокаго подозрѣнія, которое тяготѣетъ надъ вами?

«Нѣтъ, Мабель» отвѣчалъ Джасперъ, смотря въ ея большіе голубые глаза съ такою искренностію, съ такою откровенностію, которая уничтожила бы и сомнѣніе болѣе сильное: «такъ же вѣрно, какъ я надѣюсь на будущую жизнь, я его не заслуживаю!»

— Я знала это! Я могла бы поклясться за васъ, возразила съ увлеченіемъ дѣвушка: — и однако отецъ мой человѣкъ благомыслящій… но вы не тревожтесь этимъ, Джасперъ.

«Теперь столько другихъ причинъ тревожиться, что я почти и не думаю объ этомъ.»

— Джасперъ!

«Я не хочу пугать васъ, Мабель; мнѣ бы хотѣлось только, чтобы вашъ дядя перемѣнилъ свои мнѣнія о томъ, что должно теперь дѣлать съ куттеромъ; но онъ гораздо-старѣе и опытнѣе меня, и потому имѣетъ право, можетъ-быть, довѣрять своему мнѣнію болѣе, чѣмъ моему.»

— Развѣ вы думаете, что куттеръ теперь въ опасности? быстро спросила Мабель.

«Я боюсь, что такъ; по-крайней-мѣрѣ, мы всѣ на этомъ озерѣ почли бы его теперь въ большой опасности; можетъ-быть, старый морякъ океана знаетъ какія-нибудь особенныя средства вывесть его изъ этой опасности.»

— Джасперъ, всѣ согласны въ вашемъ искусствѣ управлять этимъ куттеромъ. Вы его знаете, вы знаете также озеро: вы должны быть лучшимъ судьею нашего положенія.

«Можетъ-быть, безпокоясь за васъ, Мабель, я сталъ трусливѣе обыкновеннаго, но скажу вамъ искренно, я вижу только одно средство спасти куттеръ отъ гибели, которой онъ необходимо подвергнется черезъ два или три часа, и вашъ дядя отвергъ это средство. Впрочемъ, можетъ-быть, это только мое невѣжество; онъ говоритъ, что Онтаріо не больше, какъ лужа прѣсной воды.»

— Прѣсная ли, соленая ли вода, я не думаю, чтобъ вы находили въ этомъ какую-нибудь разницу. Подумайте объ отцѣ моемъ, Джасперъ! подумайте о самомъ-себѣ, о всѣхъ тѣхъ, чья жизнь зависитъ отъ одного вашего слова, сказаннаго во-время, чтобъ спасти ихъ.

«Я думаю о васъ, Мабель, и это больше, безконечно больше, чѣмъ все взятое вмѣстѣ» возразилъ молодой человѣкъ съ энергіею и съ пламеннымъ взоромъ, говорившимъ въ тысячу разъ болѣе чѣмъ слова.

Быстро забилось сердце Мабели, и лучъ благодарности и удовольствія блеснулъ на ея зарумянившемся лицѣ; но опасность была слишкомъ-велика и не дозволяла предаваться другимъ болѣе-пріятнымъ помысламъ. Она не старалась потушить взоръ благодарности, но скоро однакожь обратилась къ тому чувствованію, которое естественно должно было взять въ ней верхъ надъ другими.

— Упорство моего дяди не должно же быть причиною такого несчастія. Взойдите на палубу, Джасперъ, и попросите батюшку въ мою комнату.

Пока молодой человѣкъ исполнялъ это приказаніе, Мабель прислушивалась къ свисту вѣтрл и къ шуму волнъ, разбивавшихся о куттеръ, — съ страхомъ, котораго она была чужда дотолѣ. Говоря, терминомъ, употребляющимся на корабляхъ между пассажирами, она имѣла превосходное «морское сложеніе», и до-сихъ-поръ вовсе не помышляла ни о какой опасности; съ самаго начала бури, она проводила время въ женскихъ занятіяхъ, какія дозволяло ея положеніе. Но теперь, когда въ ней пробуждено было безпокойство, она не могла не замѣтить, что никогда еще ей не случалось быть на водѣ въ такую бурю. Двѣ минуты, проведенныя ею въ ожиданіи отца, показались часомъ, и она едва могла перевести дыханіе, когда увидѣла его сходившаго съ лѣстницы вмѣстѣ съ Джасперомъ. Быстро, какъ только языкъ могъ повиноваться ей, она объявила отцу мнѣніе Джаспера о ихъ положеніи и упрашивала его, изъ любви къ ней и для сохраненія собственной жизни и жизни подчиненныхъ ему людей, уговорить Капа передать начальство надъ куттеромъ тому, кто былъ дѣйствительно его начальникомъ.

— Джасперъ вѣренъ, батюшка, прибавила она съ живостію: — если же и не такъ, то для чего жь бы сталъ онъ губить насъ и себя вмѣстѣ съ нами въ этой отдаленной части озера. Я ручаюсь жизнію за его вѣрность.

«Все это очень-понятно въ молодой, перепугавшейся дѣвушкѣ» флегматически отвѣчалъ сержантъ: «но все это было бы непростительно въ человѣкѣ, на котораго возложено начальство надъ экспедиціею. Почему же бы Джасперу не думать, что возможность утонуть вмѣстѣ съ нами выкупается возможностію спастись и ускользнуть, если удастся достигнуть берега.»

— «Сержантъ Дунгамъ!»

«Батюшка!»

Эти восклицанія были произнесены въ одно и то же время, но различнымъ тономъ, обличавшимъ различныя чувствованія. Въ Джасперѣ преобладало удивленіе, въ Мабели упрекъ. Но старый солдатъ, привыкшій къ нецеремонному обращенію съ своими подчиненными, оставилъ это безъ вниманія и, подумавъ съ минуту, продолжалъ, какъ-будто никто не прерывалъ его:

— Къ-тому же, и братъ Капъ не такой человѣкъ, чтобы дать себя учить на бортѣ корабля.

«Но, батюшка, когда жизнь всѣхъ насъ находится въ величайшей опасности ..»

— Именно тогда. Начальствовать надъ кораблемъ въ хорошую погоду не велика важность; когда дѣла идутъ дурно, тогда-то и показать себя хорошему офицеру. Чарльзъ Капъ врядъ-ли покинетъ руль, потому-что корабль въ опасности. Сверхъ-того, Джасперъ Прѣсная-Вода, онъ говоритъ, что ваше предложеніе имѣетъ въ себѣ что-то подозрительное, и что оно больше отзывается измѣною, чѣмъ знаніемъ дѣла.

— «Онъ можетъ такъ думать, но пусть же пошлетъ онъ за кормчимъ и выслушаетъ его мнѣніе. Извѣстно всѣмъ, что я не видался съ нимъ со вчерашняго вечера.»

— Это кажется мнѣ благоразумно, и мы попробуемъ. Ступайте за мною на палубу: надобно, чтобъ все это происходило открыто и честно.

Джасперъ повиновался, и участіе Мабели во всемъ этомъ было такъ сильно, что она рѣшилась послѣдовать за ними до самой верхушки лѣстницы, гдѣ была достаточно защищена отъ свирѣпства вѣтра и отъ брызговъ волнъ. Здѣсь дѣвическая скромность заставила ее остановиться, но она тѣмъ не менѣе вся отдалась вниманію.

Кормчій скоро явился, и нельзя было не прочесть на его лицѣ безпокойства, когда онъ успѣлъ окинуть взоромъ все вокругъ себя. Правда, слухи объ опасности, которой подвергался «Бѣгунъ», распространились и подъ палубой; но опасность была непреувеличена, какъ обыкновенно водится, а уменьшена въ этихъ слухахъ. Ему дали время оглядѣться, потомъ спросили, что онъ почелъ бы теперь за лучшее.

— Я не вижу другаго средства спасти куттеръ, какъ стать на якорь, — отвѣчалъ онъ просто и безъ замедленія.

«Какъ, здѣсь на озерѣ?» воскликнулъ Капъ, повторяя вопросъ, сдѣланный уже имъ прежде Джасперу.

— Нѣтъ, но тамъ ближе къ берегу, возлѣ передней цѣпи подводныхъ камней.

Этотъ отвѣтъ не оставилъ никакого сомнѣнія въ умѣ Капа, что начальникъ куттера и кормчій тайно сговорились выбросить судно на берегъ, вѣроятно надѣясь ускользнуть при семъ случаѣ. Въ-слѣдствіе этого, онъ съ такимъ же презрѣніемъ встрѣтилъ мнѣніе послѣдняго, какъ и мнѣніе перваго.

— Я говорю тебѣ, братъ Дунгамъ, сказалъ онъ въ отвѣть на представленіе сержанта, совѣтовавшаго обратить вниманіе на это сходство мнѣній: — я тебѣ говорю, что ни одинъ морякъ не дастъ по совѣсти такого совѣта. Бросить якорь у подвѣтреннаго берега, въ бурю, значило бы поглупѣть, и я никакъ бы не могъ оправдаться въ такой глупости передъ страховщиками судна; но бросить якорь у подводныхъ камней — это совершенное безумство!

«Его величество король страховщикъ этого судна, братъ, и на мнѣ лежитъ отвѣтственность за жизнь моихъ подчиненныхъ. Эти люди лучше нашего знаютъ озеро Онтаріо, и такъ-какъ они разсказываютъ одну и ту же сказку, то мнѣ кажется нельзя имъ отчасти не повѣрить.»

— Дядюшка! воскликнула Мабель съ живостію. Но движеніе Джаспера заставило ее удержаться.

«Насъ такъ быстро относитъ къ подводнымъ камнямъ» сказалъ молодой человѣкъ: «что объ этомъ больше нечего толковать. Черезъ полчаса дѣло должно рѣшиться такъ или иначе; но я предувѣдомляю мэстэръ Капа, что человѣкъ съ самыми твердыми ногами изъ насъ не устоитъ ни минуты на палубѣ этого низкаго судна, когда оно набѣжитъ на подводные камни. Я даже не сомнѣваюсь, что оно пойдетъ ко дну, не успѣвъ пройдти второй ихъ цѣпи.»

— Но какъ же якорь-то поможетъ этому дѣлу? спросилъ Капъ, съ какимъ-то дикимъ остервѣненіемъ, какъ-будто возлагая на Джаспера отвѣтственность за послѣдствія урагана и того мнѣнія, которое было имъ высказано.

«По-крайней-мѣрѣ, онъ не испортитъ дѣла» возразилъ съ кротостію Джасперъ. «Поставивъ куттеръ носомъ противъ вѣтра, мы уменьшимъ силу дрейфа; если жь мы и будемъ дрейфовать между камнями, то въ этомъ гораздо-менѣе опасности. Я надѣюсь, мэстэръ Капъ, что вы дозволите мнѣ и кормчему приготовить все къ бросанію якоря, — только приготовить, а тамъ, пожалуй, хоть не бросайте. Отъ этого вѣдь не будетъ худа?»

— Разводите ваши бухты, если хотите; приготовляйте ваши якори: дозволяю отъ всего сердца. Наше положеніе не будетъ ужь хуже отъ того. Сержантъ, слова на два.

Капъ отвелъ своего зятя въ сторону, и обнаруживая, какъ въ своемъ голосѣ, такъ и во всей фигурѣ гораздо-болѣе человѣческаго ощущенія, чѣмъ обыкновенно бывало съ нимъ, откровенно заговорилъ о настоящемъ положеніи.

— Это чувствительное дѣло для нашей бѣдной Мабели, сказалъ онъ сморкаясь и голосомъ слегка-дрожавшимъ. — Ты и я, сержантъ, мы люди старые и привыкли ко встрѣчамъ съ смертію, если не къ самой смерти; ужь таковъ нашъ промыселъ, брать Дунгамъ. Но бѣдная Мабель! она славная дѣвушка, съ нѣжнымъ сердцемъ; я надѣялся, что увижу со-временемъ, какъ она устроится и будетъ матерью семейства…Ну, да что объ этомъ говорить! Надо принимать и дурное и хорошее, все, что случается въ путешествіи, и лишь одно сожалѣніе позволительно старому моряку, сожалѣніе, что такое несчастіе приключилось на этой проклятой прѣсной лужѣ.

Сержантъ Дунгамъ былъ человѣкъ неустрашимый и показалъ свое мужество въ обстоятельствахъ гораздо-болѣе страшныхъ; но во всѣхъ этихъ обстоятельствахъ онъ имѣлъ возможность защищаться отъ враговъ, а теперь ему нечѣмъ было защититься отъ врага, его тѣснившаго. О себѣ онъ вовсе не такъ заботился, какъ о своей дочери, чувствуя въ себѣ ту самоувѣренность, которая рѣдко покидаетъ человѣка мужественнаго и крѣпкаго, привыкшаго къ напряженію силы въ трудныхъ обстоятельствахъ; но, помышляя о Мабели, онъ не находилъ для нея никакого средства къ спасенію и рѣшилъ, повинуясь родительской нѣжности, что если ужь гибнуть ей, такъ гибнуть и ему вмѣстѣ съ нею.

— Такъ ты думаешь, что опасность неизбѣжна? спросилъ онъ Капа, и хотя голосъ его былъ твердъ, но въ немъ слышалось сильное ощущеніе.

«Черезъ двадцать минутъ мы войдемъ въ подводные камни; и посмотри самъ, сержантъ, есть ли какая-нибудь надежда для самаго крѣпкаго изъ насъ въ этомъ клокочущемъ котлѣ, что у насъ подъ вѣтромъ?»

Въ-самомъ-дѣлѣ, этотъ видъ могъ мало внушить надежды. «Бѣгунъ» былъ тогда на милю отъ берега, и вѣтеръ несъ его по прямой линіи съ такою силою, которая не позволяла и думать о поднятіи еще нѣсколькихъ парусовъ для того, чтобы удалиться отъ берега. Небольшая частица грота, которая не была зарифлена и служила только къ тому, чтобы держать носъ куттера поближе къ вѣтру, черезъ то не давая волнамъ разбиваться объ его борты, дрожала и билась, такъ-что крѣпкіе узлы, которыми она держалась, казалось, готовы были порваться. Дождь пересталъ, но воздухъ на пятьдесятъ футовъ надъ поверхностію озера былъ наполненъ водяными частицами, походившими на блестящій туманъ, надъ которымъ торжественно горитъ солнце въ безоблачномъ небѣ. Джасперъ замѣтилъ эту перемѣну и предсказалъ скорое прекращеніе урагана; но, не смотря на то, судьба ихъ все же должна была рѣшиться черезъ часъ или черезъ два. Пространство между куттеромъ и берегомъ все еще представляло зрѣлище дикое и страшное. Цѣпь подводныхъ камней простиралась почти на полмили; между ими кипѣла вода совершенно-бѣлая отъ пѣны; надъ ними воздухъ былъ весь наполненъ брызгами и парами, такъ, что земля позади являлась въ какомъ-то смутномъ и неопредѣленномъ видѣ. Можно было только различить, что она была возвышена, — это рѣдко случается на берегахъ Онтаріо, — и что она была покрыта зеленою мантіею безконечнаго лѣса.

Пока сержантъ и Капъ молча смотрѣли на это зрѣлище, Джасперъ съ своими подчиненными дѣятельно работалъ на бакѣ. Только-что былъ онъ введенъ въ свои прежнія права, какъ тотчасъ же, позвавъ къ себѣ на помощь нѣсколько человѣкъ солдатъ съ пятью или съ шестью помощниками, живо приготовлялъ то, что такъ долго откладывалось. На озерахъ якори никогда не принайтовливаются и канаты остаются неотвязанными; Джасперь такимъ-образомъ былъ освобожденъ отъ половины того труда, который былъ бы необходимъ на морѣ. Бухтъ и плехтъ были уже совсѣмъ готовы къ бросанію, бухты разведены и Джасперъ, пріостановивъ работу, оглянулся вокругъ. Никакой перемѣны къ лучшему не произошло въ это время: куттеръ продолжалъ понемногу дрейфовать и съ каждою минутою становилось достовѣрнѣе, что онъ не могъ подвинуться на вершокъ ближе къ вѣтру.

Еще разъ оглядѣвъ пристально озеро, Джасперъ далъ новое приказаніе съ такою поспѣшностію, что можно было заключить, какъ дорого цѣнилъ онъ время. Два якоря были поставлены на палубѣ и все приготовлено къ тому, чтобъ бросить ихъ когда потребуется. Послѣ всего этого, видъ Джаспера перемѣнился: сначала онъ весь былъ тревожное движеніе, весь забота; теперь онъ казался спокойнѣе, хотя брови его все еще были нахмурены. Сойдя съ бака, на который хлестали волны всякій разъ, какъ спускался носъ «Бѣгуна», и на которомъ работалъ онъ большую часть времени въ водѣ, Джасперъ отправился на шканцы, гдѣ было посуше. Тамъ нашелъ онъ Патфайндера, стоявшаго подлѣ Мабели, и квартирмейстера. Большая часть другихъ пассажировъ была внизу: одни искали на своихъ постеляхъ какого-нибудь облегченія отъ физическихъ страданій, другіе хватились за поздній разсчетъ съ совѣстью. Первый разъ, можетъ-быть, съ-тѣхъ-поръ, какъ киль «Бѣгуна» коснулся прозрачной воды Онтаріо, голосъ молитвы слышался на его бортѣ.

— Джасперъ, началъ другъ его, Путеводитель: — я ни къ чему не былъ полезенъ все это утро, потому-что способности мои, какъ ты самъ знаешь, вовсе не такія, чтобъ работать на этомъ куттерѣ; но если Богу будетъ угодно, чтобы дочь сержанта вышла живая на берегъ, то мои лѣсныя свѣдѣнія могутъ еще благополучно довести ее въ гарнизонъ.

«Но вѣдь это ужасно далеко, Патфайндеръ» сказала Мабель: «и я опасаюсь, что никто изъ насъ не увидитъ больше крѣпости.»

— Лѣсной путь точно не безъ опасности, Мабель, и къ-тому жь мы должны сдѣлать большой крюкъ; однако бывали женщины, которыя ходили въ этой пустынѣ еще болѣе-опаснымъ и болѣе-продолжительнымъ путемъ. Джасперъ, послушай: или ты, или я, или оба мы спустимъ эту пирогу; остается одна возможность спасти Мабель: провести ее въ этой лодочкѣ черезъ камни.

— «Я готовъ сдѣлать все, чтобъ только спасти Мабель» отвѣчалъ Джасперъ съ грустною улыбкой: «но человѣческая рука, Патфайндеръ, не въ-силахъ провести лодку черезъ тѣ камни въ такой ураганъ. У меня есть еще, однако, надежда на якорь: разъ удалось намъ такимъ же образомъ спасти „Бѣгуна“ отъ неменьшей бѣды.»

— Если ужь бросать якорь, Джасперъ, сказалъ сержантъ: такъ отъ-чего же не бросить его сей-часъ же? Каждая четверть, которую мы теперь теряемъ, могла бы вѣроятно намъ послужить въ пользу, когда мы будемъ дрейфовать на якорѣ.

Джасперъ подошелъ къ сержанту, взялъ его руку и крѣпко сжалъ ее, обнаруживая этимъ чувство сильное и почти неодолимое.

— Сержантъ Дунгамъ, сказалъ онъ торжественно: я уважаю васъ, хотя вы оскорбили меня. Вы любите дочь свою?

«Въ этомъ нечего сомнѣваться, Джасперъ» отвѣчалъ сержантъ задыхающимся голосомъ.

— Хотите ли вы дать ей, дать намъ-всѣмъ единственную вельможность спасти жизнь свою?

«Что жь долженъ я дѣлать? что жь дѣлать мнѣ, скажите? Я поступалъ до-сихъ-поръ согласно съ тѣмъ, что казалось мнѣ лучше; теперь скажите что мнѣ дѣлать?»

— Поддержите меня минутъ на пять, не болѣе, противъ мэстэра Капа, и все, что человѣкъ можетъ сдѣлать, будетъ сдѣлано для спасенія «Бѣгуна».

Сержантъ задумался, потому-что, свыкшись съ дисциплиной, онъ съ трудомъ могъ рѣшиться отмѣнить данное разъ приказаніе. Онъ не любилъ также показывать видъ, что колеблется въ своихъ убѣжденіяхъ; къ-тому же онъ питалъ глубокое уваженіе къ корабельному искусству своего шурина. Пока онъ раздумывалъ, Капъ отошелъ отъ штурвала, возлѣ котораго стоялъ вмѣстѣ съ рулевымъ, и приблизился къ нимъ.

— Мэстэръ Прѣсная-Вода, сказалъ онъ: — я пришелъ спросить васъ, не знаете ли вы какого-нибудь мѣста здѣсь на берегу, куда бы можно было удобнѣе выбросить куттеръ? Пришла минута, въ которую не остается намъ ничего, кромѣ этого жестокаго средства.

Это мгновеніе нерѣшительности со стороны Капа довершило торжество Джаспера. Джасперъ взглянулъ на сержанта и, уловивъ желанный знакъ, не терялъ ни одной изъ тѣхъ минуть, которыя становились теперь такъ драгоцѣнны.

«Я возьму руль» сказалъ онъ Капу: «и посмотрю, нельзя ли какъ-нибудь достигнуть той бухты, что у насъ подъ вѣтромъ.»

— Ступайте, возьмите, отвѣчалъ Капъ, откашливаясь, чтобы прочистить горло, потому-что онъ чувствовалъ на себѣ всю тяжесть отвѣтственности, которая еще сильнѣе давила его при сознаніи своего невѣжества въ озерной навигаціи. — Дѣлайте то, что вы говорите, Прѣсная-Вода, потому-что, скажу вамъ откровенно, я не могу пріискать ничего лучшаго. Надобно выброситься на берегъ или идти ко дну.

Джасперу того только и надобно было. Онъ побѣжалъ къ штурвалу и схватилъ руль. Кормчій заранѣе былъ наученъ тому, что должно было дѣлать, и по знаку своего молодаго начальника мгновенно убралъ послѣдній остававшійся парусъ. Джасперъ положилъ руль право; конецъ топсейля напереди былъ отданъ, и легкій куттеръ, какъ-будто чувствуя себя подъ властію знакомой руки, наклонился и упалъ въ промежутокъ валовъ. Это опасное мгновеніе прошло благополучно, и черезъ минуту легкое судно неслось уже на подводные камни съ быстротою, которая грозила немедленною гибелью. Разстояніе было такъ невелико, что пяти или шести минутъ было достаточно для того, чего хотѣлось Джасперу. Онъ снова положилъ руль лѣво и носъ «Бѣгуна» снова обратился къ вѣтру, не смотря на ярость воды, съ такою же граціею, съ какою лебедь мѣняетъ свои направленія на поверхности пруда. По знаку Джаспера, все пришло въ движеніе на бакѣ, и съ каждой стороны было брошено по якорю. Сила потока открылась тогда ясно даже Мабели, потому-что оба каната быстро бѣжали и крутились. Джасперъ бросилъ два верпа, закрѣпивъ кабельтовъ почти у самаго конца. Было нетрудно удержать столь легкое судно съ помощію превосходныхъ орудій; не прошло десяти минуть съ-тѣхъ-поръ, какъ Джасперъ взялся за руль, куттеръ оборотился уже носомъ противъ вѣтра; два каната тянулись отъ него прямыми линіями, твердые, какъ желѣзные брусья.

— Это нехорошо, мэстэръ Джасперъ! сердито вскричалъ Капъ, замѣтивъ хитрость: — это нехорошо, сэръ! Я вамъ приказываю обрѣзать канаты и безъ малѣйшаго отлагательства выбросить на берегъ куттеръ.

Никто однакожь не спѣшилъ исполнять это приказаніе, потому-что, какъ только Прѣсная-Вода вступилъ въ свои прежнія права, экипажъ не былъ расположенъ повиноваться никому, кромѣ его. Увидѣвъ, что матросы оставались неподвижными и почитая куттеръ въ величайшей опасности, Капъ съ гнѣвомъ обратился къ Джасперу:

— Отъ-чего вы не правили къ бухтѣ, о которой говорили? сказалъ онъ послѣ нѣкоторыхъ бранныхъ замѣчаній, которыхъ нѣтъ никакой нужды передавать здѣсь: — а? для чего вы правите къ этому мысу, о которой въ дребезги расшибется судно и который погубить насъ всѣхъ?

«Такъ зачѣмъ же вы хотите обрубить канаты и попасть на землю именно въ этомъ самомъ мѣстѣ?» сказалъ Джасперъ, смотря на него насмѣшливо.

— Бросьте сію же минуту лотъ! закричалъ Капъ матросамъ, бывшимъ на бакѣ. По знаку Джаспера они тотчасъ же исполнили данное приказаніе, и всѣ, бывшіе на палубѣ, сбѣжались къ этому мѣсту и ждали, едва перевода дыханіе, что окажется. Свинецъ еще не успѣлъ коснуться дна, какъ линь вытянулся и черезъ двѣ минуты оказалось, что куттеръ дрейфовалъ къ мысу. Джасперъ принялъ важный видъ: онъ хорошо зналъ, что ничто не могло бы спасти куттера, еслибъ онъ вошелъ въ водоворотъ подводныхъ камней, которые то показывались, то скрывались на разстояніи кабельтова.

— Измѣнникъ! вскричалъ Капъ, грозя съ яростію пальцемъ молодому начальнику: — Ты жизнію заплатишь за это! Еслибъ я былъ начальникомъ этой экспедиціи, сержантъ, я сейчасъ повѣсилъ бы его на грот-мачтѣ, чтобы онъ не улизнулъ вплавь.

— «Умѣрь себя, братъ, я прошу тебя, успокойся. Джасперъ, какъ мнѣ кажется, сдѣлалъ все къ лучшему, и дѣло можетъ-быть вовсе не въ такомъ дурномъ положеніи, какъ ты думаешь.»

— Отъ-чего онъ не правилъ къ бухтѣ, о которой говорилъ? Зачѣмъ онъ привелъ насъ сюда на вѣтеръ этого проклятаго мыса и въ такое мѣсто, гдѣ подводные камни вполовину меньше отстоятъ другъ отъ друга, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, какъ-будто его такъ и подмываетъ утопить насъ скорѣе?

«Я правилъ къ этому мысу именно по той причинѣ, что камни здѣсь тѣснѣе» отвѣчалъ Джасперь, стараясь быть хладнокровнымъ, хотя изъ него такъ и рвались оскорбительныя слова на встрѣчу оскорбительныхъ словъ.

— Не хотите ли вы увѣрить стараго моряка, что куттеръ хоть на пять минутъ уцѣлѣетъ средь этихъ камней?

«Нѣтъ, сэръ, не хочу. Я думаю, что онъ пошелъ бы ко дну, еслибъ наткнулся на переднюю цѣпь этихъ камней, и что, еслибъ онъ проникъ далѣе, то на берегъ были бы выброшены только обломки его. Я надѣюсь однако, что онъ уцѣлѣетъ и избѣгнетъ подводныхъ камней.»

— Дрейфуя всею длиною въ минуту?

«Якорь не произвелъ еще всего своего дѣйствія, а я надѣюсь, что дѣйствіе его будетъ спасительно.»

— А на чемъ же основывается ваша надежда, и не думаете ли вы ошвартовить куттеръ, прикрѣпивъ его къ вѣрѣ, надеждѣ и любви?

«Нѣтъ, сэръ, моя надежда основана на нижнемъ потокѣ. Я правилъ къ этому мысу, зная, что въ этомъ мѣстѣ нижній потокъ особенно силенъ, и что мы можемъ подойдти ближе къ землѣ, не входя въ средину подводныхъ камней.»

Все это было выговорено горячо, но безъ всякаго гнѣва. Слова Джаспера произвели замѣтное впечатлѣніе на Капа; но господствовавшее чувство въ немъ было удивленіе.

«Нижній потокъ?» повторилъ онъ. «Какой же дьяволъ до-сихъ-поръ слышалъ, что можно избѣгнуть кораблекрушенія посредствомъ какого-то нижняго потока?»

— Этого, можетъ-быть, никогда не бывало на океанѣ, сэръ; но здѣсь бывало.

— «Джасперъ правъ, брать» вмѣшался сержантъ: «хотя я и не слишкомъ-много смыслю въ этомъ дѣлѣ, мнѣ случалось однако слышать объ этомъ отъ озерныхъ моряковъ. Лучше будетъ, если мы на эту пору довѣримся Джасперу.»

Капъ ворчалъ и клялся про себя; но такъ какъ онъ не находилъ никакого другаго средства, то по-необходимости долженъ былъ уступить. Когда Джаспера просили объяснить, что разумѣлъ онъ подъ нижнимъ потокомъ, онъ объяснилъ это такъ: вода, гонимая къ берегу вѣтромъ, по необходимости должна стремиться назадъ къ своему уровню и возвращаться къ озеру скрытными каналами. Она не можетъ возвращаться сверху, гдѣ вѣтеръ и волны безпрестанно гонять ее къ землѣ, и потому, образуя внизу нѣчто въ родѣ водоворота, она отливаетъ посредствомъ его назадъ къ своему прежнему, собственному ложу. Потому-то этотъ потокъ и называется нижнимъ потокомъ; и такъ-какъ его дѣйствіе необходимо должно было давать себя чувствовать судну, выдавливавшему столько воды, какъ «Бѣгунъ», то Джасперь и надѣялся, что съ помощію этого противодѣйствія воды снизу, канаты уцѣлѣютъ. Однимъ словомъ, оба потока, верхній и нижній, нейтрализировали такимъ-образомъ свою силу. Какъ ни проста и ни остроумна была эта теорія, однако не было большой очевидности, что практика подтвердитъ ее. Дрейфъ продолжался, хотя по мѣрѣ того, какъ якоря начали забирать, онъ ощутительно уменьшался. Наконецъ матросъ, державшій лотъ, провозгласилъ радостное извѣстіе, что якоря перестали уже чертить лапою и что судно остановилось на нихъ. Въ эту минуту передняя цѣпь подводныхъ камней была на сто футовъ разстоянія отъ «Бѣгуна», и казалась еще ближе, когда волны, удаляясь, уносили съ собою пѣну, покрывавшую ихъ. Джасперъ бросился на бакъ, кинулъ взглядъ на томбуи и улыбнулся съ видомъ торжества, показывая на канаты. Они не были уже протянуты, какъ прежде, подобно желѣзнымъ брусьямъ: теперь они ослабли и скривились внизъ, доказывая этимъ взору всякаго моряка, что куттеръ поднимался и понижался вмѣстѣ съ волнами, въ той мѣрѣ, какъ они набѣгали, такъ же легко, какъ корабль находящійся на теченіи прилива, когда сила вѣтра встрѣчаетъ себѣ противодѣйствіе въ давленіи воды.

— Это нижній потокъ! воскликнулъ онъ въ восторгѣ, побѣжавъ вдоль палубы и желая положить руль такъ, чтобы куттеръ мои лучше стать на своихъ якоряхъ. — Провидѣніе навело насъ именно на этотъ потокъ, и нѣтъ болѣе никакой опасности!

«Да, да, Провидѣніе — добрый морякъ» бормоталъ Капъ: «и часто помогаетъ невѣждамъ высвобождаться изъ опасности. Нижній ли потокъ, верхній ли потокъ, только вѣтеръ начинаетъ стихать и къ счастію для насъ, якори нашли грунтъ. Но ужь эта проклятая прѣсная вода выходитъ совсѣмъ изъ порядка природы и дѣлаетъ совершенно-противоестественныя вещи.»

Люди рѣдко бываютъ расположены къ ссорѣ въ счастливую минуту, только въ дурную становятся они сварливы и задорны Почти всѣ были увѣрены, что ихъ спасло отъ гибели только искусство Джаспера и не обращали вниманія на замѣчанія Капа.

Правда, что еще съ полчаса оставались нѣкоторыя сомнѣнія, и въ-продолженіе этого времени безпрестанно справлялись съ лотомъ; но потомъ чувство совершенной безопасности распространилось, и утомленные крѣпко заснули, не видя уже передъ собою смерти наяву.

ГЛАВА III.

Существо это все создано изъ вздоховъ и слезъ, все создано изъ вѣрности и служенія, изъ фантазіи, изъ страсти и изъ желаній; все создано изъ благоговѣнія, покорности и долга; изъ терпѣнія и нетерпѣнія, изъ цѣломудрія и опыта. Шекспиръ.

Въ полдень ураганъ стихнулъ такъ-же быстро, какъ возникъ. Менѣе нежели черезъ два часа, на озерѣ уже не пѣнились волны, хотя оно все еще колебалось; спустя еще нѣсколько времени, оно представляло уже обыкновенное зрѣлище волнующееся воды, непотревоженной свирѣпствомъ бури. Волны все еще ударялись о берега; подводные камни все еще скалились, но отъ нихъ ужь не отскакивала накипавшая пѣна, и волны вставали и катились безъ всякаго буйства.

Это безпокойное состояніе воды и противный вѣтерокъ, дувшій съ востока, не на шутку препятствовали отправленію; нельзя было и подумать поднять паруса въ остававшуюся половину этого дня. Джасперъ, спокойно принявшій начальство надъ «Бѣгуномъ», занялся снятіемъ съ якорей по порядку. Верпы были также подняты, и все было готово къ отправленію при первой возможности. Между-тѣмъ, тѣ, которымъ нечего было дѣлать, искали какого-нибудь развлеченія, дозволявшагося обстоятельствами.

Непривыкшая къ корабельному заключенію, Мабель съ завистію глядѣла на берегъ, сказавъ между-прочимъ, какъ бы рада была она, если бы можно было побывать на немъ. Патфайндеръ, находившійся въ ту минуту возлѣ нея, увѣрялъ, что нѣтъ ничего легче этого, потому-что у нихъ на палубѣ была лодка изъ коры, на которой можно очень удобно переплыть черезъ бурунъ. Послѣ нѣсколькихъ сомнѣній и колебаній, какъ обыкновенно водится, спросили на то согласія сержанта; его мнѣніе было въ ихъ пользу, и въ минуту все было готово.

Сержантъ Дунгамъ, его дочь и Патфайндеръ вошли въ лодку. Уже привыкшая къ такого рода челнокамъ, Мабель расположилась въ серединѣ безъ всякой боязни. Сержантъ занялъ мѣсто впереди, а Путеводитель стоялъ сзади, исправляя должность кормчаго. Почти не нужно было употреблять весла, ибо волны еще были довольно велики и толкали лодку впередъ съ такою силою, что едва можно было ею управлять. Прежде чѣмъ достигли до берега, Мабель раскаявалась неразъ въ своей смѣлости; но Патфайндеръ ободрялъ ее и дѣйствовалъ съ такимъ хладнокровіемъ, присутствіемъ духа и силою, что даже женщина не рѣшилась бы, смотря за него, обнаружить страхъ. Героиня наша не была труслива, и хотя для нея было ново плыть черезъ бурунъ, но она находила въ этомъ какое-то особенное удовольствіе, содрогалась отъ испуга, когда челнокъ взлеталъ на гребень подводнаго камня, чуть-чуть, какъ ласточка, задѣвая воду, — и потомъ, зарумянившись, смѣялась, когда челнокъ, покинутый назади волною, пріостанавливался, какъ бы стыдясь, что былъ опереженъ въ стремительномъ бѣгѣ.

Вышедъ изъ лодки, сержантъ съ нѣжностію поцаловалъ Мабель: только тутъ, на твердой землѣ, почувствовалъ онъ себя, вмѣстѣ съ дочерью, въ совершенной безопасности. Положивъ на плечо ружье, онъ сказалъ ей, что пойдетъ поохотиться на часокъ въ лѣсу.

«Патфайндеръ останется съ тобою» прибавилъ онъ: «и я увѣренъ, что онъ разскажетъ тебѣ какое-нибудь здѣшнее преданіе, или одно изъ своихъ приключеній съ Мингами.»

Путеводитель улыбнулся, обѣщалъ оберегать Мабель, и черезъ нѣсколько минутъ, отецъ, взойдя на возвышеніе, исчезъ въ лѣсу. Патфайндеръ и Мабель пошли по другому направленію. Взобравшись на утесистый мысъ, они достигли такого мѣста, откуда открывалась обширная и чудесная панорама. Мабель, утомившись, сѣла на обрывѣ скалы, между-тѣмъ, какъ ея спутникъ, въ которомъ незамѣтно было ни малѣйшей усталости, стоялъ подлѣ нея, опершись по обыкновенію и съ какою-то граціею на свое длинное ружье. Нѣсколько минуть прошло въ молчаніи. Мабель восхищалась картиною, представлявшеюся глазамъ ея.

Мѣсто, гдѣ они остановились, было высоко и господствовало надъ большимъ пространствомъ озера со стороны сѣвера. Эта почти-необозримая поверхность воды блистала лучами солнечными, и волны еще ходили по ней послѣ утихнувшей бури. Съ другой стороны, земля ограничивала озеро въ Видѣ огромнаго полукружія, исчезавшаго вдали на юго-востокѣ и сѣверѣ. Далѣе, кромѣ лѣса, ничего не было видно, и ни малѣйшій признакъ гражданственности не тревожилъ торжественнаго и однообразнаго величія природы. «Бѣгунъ» былъ занесенъ вѣтромъ за линію тѣхъ крѣпостей, которыми Французы хотѣли тогда опоясать владѣнія Англичанъ на сѣверѣ Америки; ибо, держась рѣкъ, соединяющихъ большія озера, они расположили свои посты на берегахъ Ніагары, между-тѣмъ, какъ наши авантюристы ушли за нѣсколько миль къ западу отъ этой знаменитой рѣки. Куттеръ стоялъ на одномъ якорѣ передъ цѣпію подводныхъ камней, и казался издали игрушкою, прекрасно отдѣланною и достойною красоваться подъ стекломъ, а вовсе не бороться съ стихіями, какъ боролся онъ недавно; лодка же, лежавшая на берегу, недосягаемая для волнъ, казалась чернымъ пятнышкомъ на пескѣ.

«Теперь мы далеко, очень-далеко отъ людскихъ жилищъ!» воскликнула Мабель, вглядѣвшись въ эту картину, которой главныя черты сами-собой врѣзывались въ ея дѣятельное и живое воображеніе. «Это въ полномъ смыслѣ граница.»

— А есть ли такіе виды около моря и вокругъ большимъ городовъ? — спросилъ Патфайндеръ съ участіемъ, которое онъ принималъ въ подобныхъ предметахъ.

«Не думаю. Конечно, тамъ чаще, нежели здѣсь, приходится помышлять о ближнемъ; но рѣже, можетъ-быть, о Богѣ.»

— Да, Мабель, и я такъ думаю. Я не больше какъ бѣдный охотникъ; я ничего не знаю, меня не учили ничему; но я чувствую присутствіе Бога въ этомъ домѣ моемъ такъ же близко, какъ и государь въ своихъ палатахъ.

«Кто же не согласится съ этимъ?» сказала Мабель, удивленная энергіею его словъ и голоса, — и, забывая видъ, которымъ восхищалась, взглянула на его смуглыя черты, оживленныя искренностію. «Да, въ этихъ мѣстахъ чувствуешь себя ближе къ Богу, нежели тамъ въ городахъ, гдѣ столько развлеченій.»

— Именно это хотѣлъ бы я сказать, Мабель; но я не въ-силахъ такъ хорошо это сказать, и мнѣ стыдно, что другіе должны выговаривать то, что я чувствую. До начала войны я плавалъ около этихъ береговъ для добыванія звѣриныхъ шкуръ, и уже былъ здѣсь; впрочемъ, не на самомъ этомъ мѣстѣ: мы вышли вонъ тамъ, — гдѣ видѣнъ изсохшій дубъ повыше еловаго куста.

«Какъ можете вы, Патфайндеръ, запомнить съ такою точностію всѣ эти мелочи?»

— Это ваши домы и улицы, наши церкви и дворцы. Мнѣ ли ихъ не помнить! Разъ мы съ Великимъ-Змѣемъ назначили себѣ свидѣться черезъ шесть мѣсяцевъ, въ полдень, возлѣ ели, находясь тогда отъ ней въ трехъ стахъ миляхъ. Это дерево еще и теперь должно существовать, если не сожгла его молнія, середи лѣса миляхъ въ пятидесяти отъ всѣхъ поселеній, и замѣчательное по множеству бобровъ, которые водились тамъ.

«И вы встрѣтились въ этомъ самомъ мѣстѣ въ назначенный часъ?»

— Восходитъ ли и не заходитъ ли солнце? Когда я пришелъ туда, Великій-Змѣй уже стоялъ у дерева, прислонившись къ его стволу; ноги и мокасины его были въ грязи и тинѣ. Делаваръ попалъ въ болото, изъ котораго онъ съ трудомъ выбрался; но какъ солнце, которое утромъ подымается изъ-за восточныхъ горъ и вечеромъ садится за горы западныя, такъ былъ вѣренъ онъ назначенному мѣсту и часу. Не бойтесь за Чингачгука: онъ никогда не обманетъ ни друга, ни недруга. Да, онъ со всѣми одинаковъ.

«А гдѣ онъ теперь? почему нѣтъ его съ нами?»

— Онъ слѣдитъ Минговъ, и мнѣ, по-настоящему, должно бы тамъ быть, еслибъ не слабость человѣческая.

«Вы, кажется, выше всякой слабости, Патфайндеръ. Я не видала еще человѣка, въ которомъ бы такъ мало было слабостей человѣческой природы, какъ въ васъ.»

— Если вы разумѣете силу и здоровье, Мабель, то благодарю Провидѣніе. Думаю, однакожь, что чистый воздухъ, дѣятельная жизнь и простая лѣсная пища избавятъ всякаго отъ нужды въ лекарѣ. Но вѣдь и я также человѣкъ, — да, я вижу по нѣкоторымъ моимъ чувствамъ, что во мнѣ очень-много человѣческой слабости.

Мабель казалась удивленною, и мы съ своей стороны замѣтимъ только отличительную черту ея пола, если скажемъ, что на ея прекрасномъ лицѣ выразилось между прочимъ и любопытство; языкъ ея, однако, былъ скромнѣе физіономіи.

«Есть что-то чарующее въ вашей лѣсной жизни, Патфайндеръ» воскликнула Мабель и лицо ея одушевилось восторженнымъ чувствомъ. «Я чувствую, что начинаю любить величественное безмолвіе лѣсовъ и скоро совсѣмъ стану пограничною дѣвушкою. Въ городахъ мнѣ скучно; отецъ мой, вѣроятно, проведетъ остатокъ дней своихъ здѣсь, гдѣ жилъ такъ долго, и я убѣждена, что, оставаясь здѣсь съ нимъ, я буду счастлива и никогда не захочу возвратиться на берегъ океана.»

— Лѣса никогда не безмолвны для тѣхъ, которые желаютъ слышать, что говорятъ они. Часто по цѣлымъ днямъ ходилъ я въ нихъ одинъ, не чувствуя нужды ни въ чьемъ обществѣ, и рѣчи, которыя ведутся тамъ, разумны и поучительны — надобно только понимать ихъ.

«Я думаю, вы счастливѣе, Патфайндеръ, когда бываете одни, нежели съ людьми.»

— Я не скажу этого, — я не то хотѣлъ сказать. Было время, когда въ лѣсу я ни о комъ не помышлялъ, кромѣ Бога, и ничего другаго не желалъ, кромѣ его милостей и покровительства. Но теперь надъ мною берутъ верхъ иныя чувства: природа, какъ кажется, всегда вытребуетъ свое. Всякая тварь ищетъ себѣ пары, Мабель, и человѣку велѣно то же.

«И вы никогда не думали жениться и дѣлиться своимъ жребіемъ?» спросила его Мабель тономъ откровеннымъ, простодушнымъ, идущимъ прямо отъ непорочнаго сердца, и съ чувствомъ участія, врожденнымъ ея полу. «Мнѣ кажется, что, для полнаго счастія, вамъ не достаетъ только дома, куда бы вамъ возвращаться изъ своихъ странствованій. Еслибъ я была мужчина, съ какимъ удовольствіемъ ходила бы я на свободѣ по этимъ лѣсамъ и плавала бы по этому прекрасному озеру.»

— Я васъ понимаю, Мабель; и Богъ наградитъ васъ за то, что вы думаете о счастіи такихъ ничтожныхъ людей, какъ мы! Правда, у насъ есть свои удовольствія, такъ же какъ есть свои способности, но мы могли бъ быть счастливѣе; да, я думаю, что мы могли бъ быть счастливѣе.

«Счастливѣе! какимъ же образомъ, Патфайндеръ? А этотъ чистый воздухъ, этотъ прохладный, мрачный лѣсъ, это чудесное озеро, чистая совѣсть при средствахъ удовлетворить всѣ истинныя потребности, — развѣ всего этого мало для полнаго счастія?»

— Всякое созданіе имѣетъ свою натуру, Мабель: человѣкъ также имѣетъ свою натуру, — отвѣчалъ Путеводитель, взглянувъ украдкою на прекрасную собесѣдницу, которой лицо и глаза горѣли огнемъ живаго ощущенія: — и всѣ должны покоряться своей натурѣ. Видите ли вы голубя, вонъ тамъ на берегу, гдѣ повалилось каштановое дерево?

«Вижу; въ этой обширной пустынѣ онъ только одно живое существо съ нами.»

— Нѣтъ, Мабель, нѣтъ. Ничто живущее не должно быть одно. Вотъ летитъ его подруга; она была на другомъ берегу и скоро съ нимъ соединится.

«Я понимаю васъ, Патфайндеръ» сказала Мабель улыбаясь, но съ такимъ же спокойствіемъ, какъ говорила бы съ отцомъ. «Но вѣдь охотникъ можетъ найдти себѣ подругу въ этомъ дикомъ краю. Индійскія женщины добры и привязанны, вотъ какъ жена Арроугеда, хотя ея мужъ чаще хмурилъ брови, нежели улыбался.»

— Нѣтъ, Мабель, нѣтъ! Изъ этого ничего добраго не выйдетъ. Надо, чтобъ было одно племя, иначе не будетъ счастія. Еслибъ я встрѣтилъ созданіе такое, какъ вы, и еслибъ оно согласилось быть женою охотника и не презирало бы моего невѣжества и моей грубости, тогда всѣ мои прошлые труды показались бы мнѣ легкими прыжками лани, а вся моя будущность солнечнымъ сіяніемъ.

«Такое созданіе какъ я? мудрено, чтобы дѣвушка моихъ лѣтъ и такая нескромная, какъ я, могла годиться въ жены самому смѣлому изъ провожатыхъ и охотнику самому искусному на всей границѣ.»

— Ахъ, Мабель, я боюсь, не смѣшана ли во мнѣ натура бѣлаго съ натурою краснокожаго… Съ достоинствами, которыя вы находите во мнѣ, я могъ бы навѣрное добыть себѣ жену въ индійскомъ селеніи.

«О, безъ сомнѣнія, Патфайндеръ, вы не захотѣли бы имѣть женою такую несвѣдущую, вѣтренную и неопытную дѣвушку, какъ я…» Она чуть не прибавила: «и закую молоденькую»; но инстинктивное чувство деликатности остановило ее на этихъ словахъ.

— А почему же нѣтъ, Мабель? Если вы несвѣдущи въ нашихъ пограничныхъ обычаяхъ, за то знаете лучше насъ преданія и обычаи городскіе. Вы говорите, будто вы капризны; я не знаю этого слова; и если оно значитъ «прекрасны», ахъ, Мабель! это не порокъ въ моихъ глазахъ, и я боюсь за себя… Вы не вѣтрены: вы слушаете такъ внимательно мои пустые разсказы объ охотѣ и о лѣсныхъ приключеніяхъ, а опытность прійдетъ съ лѣтами. Впрочемъ, Мабель, мужчины мало думаютъ обо всемъ этомъ, когда замышляютъ жениться: такъ мнѣ кажется.

«Патфайндеръ, ваши слова… ваши взгляды… Конечно, все это шутка; все это не больше, какъ шутка.»

— Мнѣ всегда пріятно быть подлѣ васъ, Мабель; еслибъ я могъ надѣяться, что разговоръ нашъ вамъ такъ же по сердцу, какъ мнѣ, я бы уснулъ въ эту счастливую ночь такъ спокойно, какъ не спалъ еще въ-продолженіе всей минувшей недѣли.

Мы не скажемъ, чтобы Мабель не замѣчала, что находится въ милости у Путеводителя. Инстинктъ ея пола давно открылъ ей это. Можетъ-быть, даже ей видѣлась въ его всегдашнемъ уваженіи и внимательности къ ней та мужеская нѣжность, которую мужчина не можетъ не оказывать женщинѣ, существу слабому и столь прекрасному въ своей слабости; но мысль, что Патфайндеръ желалъ бы имѣть ее своею женою, никогда не приходила ей въ голову. Въ эту же минуту лучъ истины поразилъ ее, и тому причиною были не столько слова его, сколько физіономія, пріемы, все, въ чемъ непосредственно сказывалось существо его. Черты ея были серьёзны и важны, когда она взглянула на открытое и искреннее лицо Путеводителя; когда же она заговорила, то притягательная сила ея мягкихъ и нѣжныхъ звуковъ властительнѣе дѣйствовала на него, чѣмъ отталкивающая сила словъ ея.

«Мы должны понять хорошенько другъ друга, Патфайндеръ, чтобъ не оставалось ни одного облачка между нами. Вы такъ откровенны и искренни, что мнѣ было бы грѣшно не платить вамъ такою же искренностію. Не правда ли, все это шутка? вы говорили о дружбѣ, которую человѣкъ съ вашей опытностію и характеромъ можетъ естественно чувствовалъ къ такой молодой дѣвушкѣ, какъ я?»

— Я думаю, что все это очень-естественно, Мабель. Да, да, такъ я думаю. Мнѣ говорилъ сержантъ, что онъ то же чувствовалъ къ вашей матушкѣ, и такія же, кажется, чувствованія, замѣчалъ я въ молодыхъ людяхъ, которымъ иногда служилъ путеводителемъ въ пустынѣ. Да, да, все это очень-естественно, и потому-то, видно, эти чувствованія такъ легко входятъ въ душу, а на душѣ станоновится такъ хорошо, такъ отрадно.

«Мнѣ тяжело слушать васъ, Патфайндеръ; говорите яснѣе или оставимъ навсегда этотъ разговоръ. Вѣдь вы не хотите сказать… вы не думали…» Тутъ Мабель остановилась и нѣсколько мгновеній не могла произнести того, что такъ сильно хотѣлось сказать ей. Наконецъ, собравшись съ духомъ и рѣшившись, во что бы ни стало и какъ-можно-скорѣе и яснѣе узнать всю правду, она продолжала: «Не правда ли, Патфайндеръ, вы не думали сказать, что желаете имѣть меня женою?»

— Да, Мабель, да, я желаю, и вы взглянули на это лучше и выразились лучше, чѣмъ я съ моею лѣсною натурою, съ моимъ невѣжествомъ. Мы съ сержантомъ именно такъ рѣшили дѣло, если только вамъ не будетъ это противно; а онъ говорилъ, что вамъ не будетъ противно. Самъ же я не думаю, что могу понравиться той, которая достойна имѣть своимъ мужемъ самаго лучшаго человѣка въ Америкѣ.

Сначала, на лицѣ Мабели выражалось тяжелое чувство замѣшашательства, потомъ на немъ мелькнуло удивленіе, которое наконецъ перешло въ болѣзненную скорбь

«Мой отецъ!» вскричала она: «мой отецъ хочетъ, чтобъ я была вашею женою, Патфайндеръ?»

— Да, Мабель, онъ этого хочетъ. Онъ думаетъ даже, что и вамъ будетъ это не противно и заставилъ меня почти повѣрить себѣ.

«А вы сами, вы навѣрное не заботитесь о томъ, осуществится ли это странное желаніе?»

— Что такое?

«Я хочу сказать, что вы говорили объ этомъ бракѣ только для-того, чтобъ сдѣлать удовольствіе батюшкѣ, безъ всякаго другаго намѣренія, и, — неправда ли, — вы не оскорбитесь, каковъ бы ни былъ мой отвѣть?..»

Искатель слѣдовъ быстро взглянулъ на прекрасное лицо Мабели, которое покрылось живымъ румянцемъ; восторженное благоговѣніе выражалось во всѣхъ оттѣнкахъ его открытой и благородной физіономіи.

— Я почиталъ себя счастливымъ, Мабель, когда, послѣ удачной охоты, бродилъ по лѣсамъ, крѣпкій и здоровый, вдыхая въ себя чистый горный воздухъ; но теперь я вижу, что все это глупость, все вздоръ въ-сравненіи съ тѣмъ, что почувствовалъ бы я, когда бы узналъ, что вы думаете обо мнѣ немножко-лучше, нежели о многихъ другихъ.

«О, да! Патфайндеръ, да! я объ васъ думаю лучше, нежели о многихъ другихъ. Я даже не знаю, кого бы могла сравнить съ вами. О, едва-ли найдешь другаго съ такою прямотою, правдивостію, съ такимъ мужествомъ, съ такимъ чистымъ сердцемъ!…»

— Ахъ, Мабель! ваши слова такъ сладостны, такъ ободрительны; сержантъ не обманулся, и я стало-быть напрасно опасался.

«Бога ради, ради всего, что есть святаго, Патфайндеръ, мы должны понять другъ друга! Этотъ предметъ такъ великъ и такъ важенъ!… Я почитаю, я уважаю васъ глубоко, свято, какъ моего отца; но вашею женою не могу быть… Я…»

Перемѣна, происшедшая въ лицѣ Путеводителя, была такъ велика и мгновенна, что едва Мабель замѣтила въ его чертахъ впечатлѣніе, произведенное ея словами, какъ тотчасъ же умолкла, не смотря на сильное желаніе объясниться опредѣленнѣе. Оба молчали нѣсколько минуть; чувство обманутой надежды въ Патфайндерѣ доходило до болѣзненной тоски, до страданія почти нестерпимаго. Казалось, онъ задыхался; онъ схватился рукою за шею, какъ-бы желая облегчить физическую муку. Испуганная Мабель въ ужасѣ затрепетала, увидѣвъ, какъ судорожно сжимались его пальцы.

«Патфайндеръ!» вскричала она, получивъ наконецъ власть надъ своимъ голосомъ: «я, можетъ-быть, сказала больше, сказала рѣзче, чѣмъ хотѣла; все это очень-возможно, и говорятъ, что въ иныхъ случаяхъ женщины сами не знаютъ, что хотятъ сказать. Я желала вамъ только дать почувствовать, что мы едва ли когда ни будь можемъ смотрѣть другъ на друга такъ, какъ смотрятъ другъ на друга мужъ и жена.»

— Я не смотрю такъ, я не буду такъ смотрѣть на васъ, Мабель, отвѣчалъ Патфайндеръ голосомъ, показывавшимъ, что онъ только-что освободился отъ давленія прилившей крови, которое мѣшало ему говорить: — нѣтъ, нѣтъ, я никогда не буду такъ смотрѣть на васъ… ни на васъ и ни на кого…

«Патфайндеръ, любезный Патфайндеръ, не придавайте словамъ моимъ больше значенія, чѣмъ сколько есть въ нихъ. Такой бракъ былъ бы неблагоразуменъ, можетъ-быть противъ природы.»

— Да, противъ природы! Я это говорилъ сержанту, но онъ мнѣ не вѣрилъ.

«О, зачѣмъ я это сказала!… Дайте мнѣ вашу руку, Патфайндеръ, мой милый, благородный Патфайндеръ! докажите, что въ васъ нѣтъ ко мнѣ ненависти! Бога ради, взгляните на меня по-веселѣе!»

— Мабель! мнѣ васъ ненавидѣть! весело смотрѣть на васъ!… Ахъ!…

«Дайте мнѣ руку вашу, эту мужественную, эту вѣрную руку, — обѣ, обѣ, Патфайндеръ! Мнѣ будетъ тяжело, мнѣ будетъ горько, пока не узнаю, что мы еще друзья и что все это было только недоразумѣніе.»

— Мабель, сказалъ Путеводитель, смотря задумчиво въ лицо благородной дѣвушкѣ, — которая въ своихъ нѣжныхъ маленькихъ пальчикахъ держала его жесткія, загорѣвшія руки, — и смѣясь своимъ беззвучнымъ смѣхомъ, между-тѣмъ, какъ сильная тоска выражалась во всѣхъ его чертахъ, которыя не теряли однако своего благородства и искренности. — Мабель, сержантъ въ этомъ виноватъ!

Онъ не могъ долѣе владѣть собой. Крупныя слезы потекли по его щекамъ: онъ снова судорожно сжалъ пальцами свою шею; грудь его вздымалась, будто подавленная невыносимою-тяжестію и будто напрягаясь съ отчаяннымъ усиліемъ свалить ее съ себя.

— Патфайндеръ, вскричала Мабель: — что вы хотите, чтобы я для васъ сдѣлала? говорите!… Скажите одно слово, Пагьайндерь, улыбнитесь еще разъ; одно слово, одно нѣжное слово, одну улыбку, что-нибудь въ знакъ прощенія.

«Сержантъ въ этомъ виноватъ, сержантъ ошибся» сказалъ Путеводитель, улыбаясь сквозь страдальческое выраженіе своего лица, такъ-что Мабель затрепетала, увидѣвъ эту неестественную смѣсь муки и наружной веселости. «Я это зналъ, зналъ, и говорилъ ему. Да, сержантъ ошибся…»

" — Если я не могу быть вашею женою, то мы можемъ быть друзьями, — возразила Мабель, почти такъ же разтроганная, какъ и ея спутникъ, почти не сознавая сама, что говоритъ: — мы можемъ всегда быть друзьями… мы вѣрно всегда будемъ друзьями.

«Я такъ и думалъ, что сержантъ ошибся» сказалъ Патфайндеръ, употребивъ большое усиліе, чтобъ пріобрѣсти власть надъ собою. «Я зналъ, моя натура не такова, чтобъ понравиться дѣвушкѣ, воспитанной въ городѣ. Лучше бы онъ ничего мнѣ не говориль о своихъ планахъ, Мабель, и лучше бы вы не были со мной такъ ласковы и искренни. Да, это было бы лучше…»

— Если я какъ-нибудь невольно подала вамъ надежду, Патфайндеръ, то этого себѣ не прощу никогда… О, повѣрьте: я готова лучше сама страдать, чѣмъ причинять вамъ страданія!

«Вотъ, именно это, Мабель, именно это… вотъ, они, — все тѣ же рѣчи и тотъ же сладкій голосъ, къ которому не привыкъ я въ лѣсу, — они всему причиной. Но теперь я вижу ясно, да, я начинаю видѣть разницу между мной и вами. Я разгоню всѣ свои мысли, и примусь опять искать дичину и враговъ, какъ бывало прежде. Ахъ, Мабель! по ложному слѣду пошелъ я съ-тѣхъ-порь, какъ васъ увидѣлъ.»

— Но вы найдете истинный; вы должны забыть все это, и думать обо мнѣ, какъ о другѣ, который обязанъ вамъ жизнію.

«Это, можетъ-быть, обычай городской; но я сомнѣваюсь, чтобъ такова была лѣсная натура. Когда глазамъ случайно встрѣтится прекрасный видъ, мы долго не можемъ оторваться отъ него, и когда сердце приняло въ себя чувство справедливое и великое, то не легко отъ него отречься.»

— Но у меня ничего нѣтъ общаго съ прекраснымъ видомъ, и любить меня не значитъ имѣть чувство великое. Вы забудете все это, когда хорошенько размыслите, что я нисколько не гожусь быть вашею женою.

«Это я говорилъ сержанту, а тотъ настаивалъ въ противномъ! Я зналъ, вы слишкомь-молоды и прекрасны, не подъ-пару человѣку моихъ лѣтъ, который и въ молодости былъ не очень-красивъ. Къ-тому же ваша натура не то, что моя, и хижина охотника не можетъ быть приличнымъ жилищемъ для дѣвушки, воспитанной, можно сказать, среди вождей. Еслибъ я былъ моложе и красивѣе, какъ на-примѣръ, Джасперъ…»

— Къ-чему теперь Джасперъ? вскричала нетерпѣливо Мабель. Станемъ говорить о другомъ.

«Джасперъ славный малый, Мабель, да и красивъ, очень-красивъ» отвѣчалъ Путеводитель простосердечно и смотря на нее съ недоумѣніемъ. «Если бы я въ-половину былъ такъ красивъ, какъ Джасперъ, тогда бы менѣе боялся, и, можетъ, имѣлъ бы причину не бояться.»

— Перестанемъ говорить о Джасперѣ, сказала Мабель, зарумянившись: — онъ хорошъ во время урагана на озерѣ; но стоитъ ли онъ того, чтобы теперь говорить о немъ?

«Я знаю, Мабель, что онъ стоитъ того, кто, вѣроятно, будетъ называться вашимъ мужемъ, хотя сержантъ и говорить, что не бывать тому. Но вѣдь онъ уже разъ обманулся; почему жь ему не обмануться и другой?»

— А кто вѣроятно можетъ быть моимъ мужемъ, Патфайндеръ? Это такъ-же странно какъ все, что происходило между нами теперь.

«Подобный ищетъ подобнаго, и тѣмъ, которыя бывали дружны съ женами офицеровъ, почему же не желать и самимъ быть женами офицеровъ? Но, Мабель, я могу говорить съ вами откровенно, — я это знаю: и надѣюсь, что слова мои не огорчатъ васъ. Мнѣ теперь извѣстно, что значитъ обмануться въ такомъ чувствѣ, и я не желалъ бы никому причинять горесть въ этомъ родѣ — нѣтъ, даже и самому Минго. Но не всегда бываетъ больше счастія подъ богатой палаткой, чѣмъ подъ шатромъ изъ грубой холстины, и хотя квартиры офицеровъ лучше другихъ квартиръ въ казармахъ, но и за дверьми офицерскихъ квартиръ бываетъ часто, что мужъ съ женою живутъ несчастливо.»

— Въ этомъ я нисколько не сомнѣваюсь, Патфайндеръ, и еслибъ нужно было выбирать, то я охотнѣе бы послѣдовала за вами въ лѣсную хижину раздѣлить вашу участь, чѣмъ вошла бы въ жилище какого-нибудь офицера изъ тѣхъ, которые мнѣ извѣстны, и осталась тамъ его женою.

«А Лэнди не такъ думаетъ, Мабель, Лэнди говорить другое.»

— Какое мнѣ дѣло до Лэнди? Онъ майоръ 55-го полка, можетъ вертѣть солдатъ своихъ направо и налѣво, и заставлять ихъ маршировать какъ ему угодно; но онъ не властенъ принудить меня выйдти за мужъ ни за одного изъ своихъ офицеровъ. Впрочемъ, какъ могли вы узнать желаніе Лэнди о такомъ предметѣ?

«Отъ него самого. Сержантъ сказалъ ему, что желаетъ имѣть меня зятемъ, и майоръ, какъ мой старый и истинный другъ, говорилъ мнѣ объ этомъ. Онъ говорилъ и спрашивалъ меня, не будетъ ли съ моей стороны благороднѣе уступить какому-нибудь офицеру, чѣмъ заставить васъ раздѣлять бѣдный жребій охотника; я согласился съ нимъ, да, я согласился; но когда онъ заговорилъ мнѣ о квартирмейстерѣ, тогда я никакъ не соглашался. Нѣтъ, нѣтъ, Мабель; я хорошо знаю Деви Мюйра, и, вышедъ за него, вы хотя и можете называться леди, но никогда не будете счастливою женой. Я говорю это по совѣсти, говорю по чести, потому-что теперь ясно увидѣлъ какъ ошибся, какъ виноватъ былъ сержантъ.»

— Да, Патфайндеръ, онъ очень-виноватъ, если онъ словомъ или дѣломъ причинилъ вамъ огорченіе; и такъ велико мое уваженіе къ вамъ, такъ искрення моя дружба, что еслибъ… Я хочу сказать, что никто не долженъ бояться, что я подчинюсь вліянію поручика Мюйра. Я лучше останусь безъ всякой перемѣны въ судьбѣ до конца моей жизни, нежели сдѣлаюсь его женою.

«Я увѣренъ, что слова ваши согласны съ вашими мыслями.»

— Особенно въ эту минуту, въ разговорѣ о такомъ предмегѣ, и что всего болѣе — въ разговорѣ съ вами, Патфайндеръ. Нѣтъ; пусть поручикъ Мюйръ ищетъ себѣ женъ, гдѣ хочетъ: мое имя не увеличитъ ихъ списка.

«Благодарю васъ за то, Мабель, благодарю; хотя для меня самого нѣтъ ужь больше надежды, но я навсегда прощусь съ счастіемъ, если вы выйдете за квартирмейстера. Я опасался, что въ глазахъ вашихъ его чинъ будетъ имѣть какое-нибудь значеніе; да, я этого боялся, хотя и зналъ, что за птица Мюйръ. Не ревность заставляетъ меня говорить такъ, а истина, потому-что я знаю, что такое Мюйръ. Если бы вы вздумали полюбить достойнаго молодаго человѣка, какъ на-примѣръ Джаспера Уэстерна…»

— Что вамъ дался этотъ Джасперъ Уэстернъ, Патфайндеръ? что въ немъ общаго съ нашей дружбой? Поговоримъ лучше о васъ и о томъ, какъ вы проведете нынѣшнюю зиму.

«Говорить обо мнѣ, Мабель! Но что же я значу? я только и былъ годенъ отъискать слѣдъ или выстрѣлить изъ ружья; а теперь, какъ открылъ ошибку сержанта, я еще менѣе значу; что жь обо мнѣ и толковать! Мнѣ было очень-пріятно быть около васъ, и даже воображать, что сержантъ не обманулся; но теперь все ужь ясно. Я спущусь съ Джасперомъ по озеру; у насъ будетъ тамъ много работы, и, можетъ-быть, разсѣются безполезныя думы.»

— И вы забудете о томъ, что было, вы забудете меня? Нѣтъ, вы меня не забудете, Патфайндеръ, но вы возвратитесь къ вашимъ прежнимъ занятіямъ, къ вашимъ лѣснымъ поискамъ, и дѣвушка, которая не стоитъ васъ, не будетъ больше тревожить вашего спокойствія.

«Я этого прежде не зналъ, Мабель; но теперь вижу, что дѣвушки, какъ говорите вы, много, очень-много значатъ въ этой жизни. Прежде, когда еще я не зналъ васъ — и младенецъ не спалъ такъ спокойно, какъ я. Едва успѣвалъ я прилечь на камень или на корень дерева, или иногда на звѣриную кожу, какъ тотчасъ же и терялъ всѣ свои чувства; лишь изрѣдка мелькаетъ, бывало, во снѣ вчерашняя работа или трудъ завтрашняго дня. Я спалъ до той минуты, когда нужно было вставать, и не такъ вѣрно ласточка поднималась съ восходомъ солнечнымъ, какъ я вставалъ на ноги въ тотъ именно часъ, который назначалъ себѣ. Все это казалось мнѣ моею натурою, которая меня не обманывала даже и въ станѣ Минговъ, потому-что въ другіе годы, я бывало-дѣлалъ набѣги на селенія этихъ бродягъ.»

— И все это прійдетъ снова, Патфайндеръ, потому-что человѣкъ съ вашимъ благоразуміемъ не захочетъ лишиться счастія изъ чистой мечты. Вы опять будете мечтать о своей охотѣ, о ланяхъ, о бобрахъ.

«Увы, Мабель, я не хочу болѣе мечтать! До встрѣчи съ вами, я еще находилъ какое-то удовольствіе мечтая, что слѣжу за собаками, что открываю слѣдъ Ирокеза, что готовлю засаду или дерусь въ какой-нибудь свалкѣ, — и былъ доволенъ: это была моя натура. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ узналъ я васъ, ничто не имѣетъ для меня прелести. Не тѣ сны мнѣ снятся теперь. Въ послѣднюю проведенную нами ночь въ крѣпости, мнѣ снилось, что у меня былъ шалашъ въ кленовой рощѣ, и подъ каждымъ деревомъ сидѣла Мабель Дунгамъ, и птицы на вѣтвяхъ пѣли баллады, вмѣсто своихъ обыкновенныхъ пѣсень. Я схватилъ свое ружье, чтобъ выстрѣлить въ павлина, но ружье осѣклось, павлинъ началъ мнѣ смѣяться въ лицо такъ пріятно и звонко, какъ смѣется веселая дѣвушка, потомъ убѣжалъ, дѣлая прыжки и оборачиваясь по-временамъ, будто посматривая, слѣжу ли я за нимъ.»

— Перестаньте говорить объ этомъ, Патфайндеръ! сказала Мабель, отирая глаза: его простосердечіе, которое дало увидѣть до какой степени вкоренилась въ немъ любовь, произвело скорбное впечатлѣніе на сердце дѣвушки. — Теперь пойдемте навстрѣчу къ батюшкѣ; онъ долженъ быть близко, потому-что я слышу выстрѣлъ невдалекѣ.

«Сержантъ былъ виноватъ. Да, онъ виноватъ! можно ли соединять горлицу съ волкомъ?»

— Вотъ и батюшка! — сказала Мабель, принимая веселый и довольный видъ. — Патфайндеръ, вѣдь друзья должны быть довольны другъ другомъ, и взаимно хранить свои тайны?

За тѣмъ послѣдовало молчаніе; послышался трескъ сухихъ вѣтвей, и вскорѣ увидѣли сержанта, выходившаго изъ лѣса и взбиравшагося на высоту. Подошедъ ближе, онъ взглянулъ за Патфайндера, потомъ на свою дочь и сказалъ ей:

— Мабель, моя милая, ты молода и легка; поди, подними-ка птичку, которую я убилъ. Она упала въ сосновый кустарникъ вонъ тамъ въ концѣ лѣса у берега. А такъ-какъ Джасперъ подаетъ знакъ къ отплытію, то ты и не безпокойся всходить сюда: мы сами къ тебѣ сойдемъ на берегъ.

Мабель послушалась и мгновенно сбѣжала съ горы. Но какъ ни легко бѣжала она, у ней тяжко было на сердцѣ; и лишь только деревья скрыли ее отъ глазъ отца и провожатаго, она припала къ дереву и залилась горькими слезами. Сержантъ гордо смотрѣлъ на нее до-тѣхъ-поръ, покуда она не исчезла, потомъ обратился къ своему товарищу съ улыбкою дружеской и даже нѣжной, сколько позволяла его суровость.

— Она такъ же легка, какъ и мать ея; есть въ ней немножко и отцовской силы, сказалъ онъ. Я даже думаю, что мать была не такъ красива, какъ дочь: впрочемъ, Дунгамы вообще, какъ мужчины такъ и женщины, всегда были красивы. Ну, Патфайндеръ, надѣюсь, что ты не упустилъ случая и все ясно высказалъ? Въ этихъ дѣлахъ женщины любятъ откровенность.

«Я думаю, что я и Мабель мы другъ друга наконецъ поняли, сержантъ» отвѣчатъ Путеводитель, смотря въ другую сторону, чтобы не встрѣтиться съ глазами своего друга.

— Тѣмъ лучше! Есть люди, которые воображаютъ, что въ сомнѣніи и нерѣшительности любовь находитъ болѣе заманчивости; я же принадлежу къ числу тѣхъ, которые думаютъ, что чѣмъ яснѣе языкъ говоритъ, тѣмъ легче умъ понимаетъ. Была ли удивлена Мабель?

«Да, кажется, сержантъ… да, она была удивлена.»

— Вѣдь нечаянности въ любви то же, что засады на войнѣ, и онѣ также позволительны. Но застигнуть женщину въ расплохъ не такъ легко, какъ напасть нечаянно на непріятеля. Мабель вѣдь не обратилась въ бѣгство, мой достойный другъ?

«Нѣтъ, сержантъ, она не старалась убѣгать; это я могу сказать по чистой совѣсти.»

— Надѣюсь, что она и не показала большаго нетерпѣнія. Мать ея была осторожна и цѣлый мѣсяцъ жеманилась. А все-таки откровенность есть рекомендація какъ для женщины, такъ и для мужчины.

«Такъ, такъ; но точно то же и разсудительность.»

— Не должно ожидать большой разсудительности оъ девятнадцатилѣтней дѣвушки: это прійдетъ своимъ чередомъ. Вотъ насъ съ тобой не легко можно простить за какую-нибудь ошибку; Мабель же такъ молода, что не надо дѣлать большихъ усилій проглотить букашку, чтобъ не проглотить верблюда.

Читатель замѣтитъ, что сержантъ плохо смыслилъ по-еврейски.

Пока сержантъ говорилъ, лицо Путеводителя измѣнялось нѣсколько разъ, хотя онъ уже успѣлъ отчасти возвратить свой обычный стоицизмъ, который, можетъ-быть, вошелъ въ его натуру въ-слѣдствіе частыхъ сношеній съ Индійцами. Онъ то поднималъ, то опускалъ глаза и на мгновеніе можно было подумать, что черты его выражали его обыкновенный молчаливый смѣхъ; но въ ту жь минуту онѣ приняли выраженіе болѣзненной тоски. То была та неестественная смѣсь душевной агоніи съ веселостью, которая такъ страшно поразила Мабель. Видя, съ какимъ дѣтскимъ простодушіемъ Путеводитель представлялъ себѣ веселость и счастіе, она нѣсколько разъ покушалась думать, что произвела на него только легкое и незначительное впечатлѣніе; но тотчасъ же и отгоняла отъ себя эту мысль, замѣтивъ въ немъ мучительныя ощущенія, которыя, казалось, терзали его душу. Правда, въ этомъ отношеніи Патфайндеръ былъ совершенный ребенокъ. Безъ всякой опытности въ обращеніи съ людьми, онъ никогда не скрывалъ своихъ мыслей, и всегда умъ его принималъ и отражалъ всѣ ощущенія съ такою скоростію и безхитростностію, какія свойственны дѣтскому возрасту. Онъ такъ же подчинялся своимъ личнымъ чувствамъ, какъ и ребенокъ быстролетнымъ впечатлѣніямъ своего мягкаго воображенія. Но въ то же время онъ былъ твердъ, непреклоненъ, суровъ и строгъ во всемъ, что входило въ кругъ его обыкновенныхъ занятій.

— Ты правду говоришь, сержантъ; въ такомъ человѣкѣ какъ ты, ошибка есть дѣло важное.

«И ты скажешь самъ, какъ открыта и искрення Мабель — дай срокъ.»

— Ахъ, сержантъ!

«Человѣкъ съ такими достоинствами, какъ ты, и на скалу произведетъ впечатлѣніе; дай только срокъ ему.»

— Сержантъ Дунгамъ, мы старые товарищи, во многихъ походахъ были вмѣстѣ, и столько разъ услуживали другъ другу, что можемъ говорить свободно. Съ чего ты взялъ, чтобъ такая дѣвушка, какъ Мабель, могла имѣть склонность къ человѣку, какъ я?

«Какъ съ чего, другъ любезный? Причинъ была тысяча: напримѣръ, оказанныя нами другъ другу услуги; наши походы, какъ ты сейчасъ говорилъ… да, ты мой испытанный, мой надежный товарищъ.»

— Все это хорошо звучитъ для насъ съ тобой, сержантъ, но это нисколько не касается твоей милой дочери. Она можетъ подумать, что походы, о которыхъ мы сейчасъ говорили, сдѣлали грубыми мои черты, которыя, прежде, были, можетъ-быть, не много пріятнѣе; и врядъ ли можно пріобрѣсти особенную любовь дѣвушки старою дружбою съ отцомъ. Только сходные сходятся, увѣряю тебя въ томъ; а моя натура совсѣмъ не такова, какъ у Мабели Дунгамъ.

«Ты скромничаешь, Патфайндеръ, и этимъ не попадешь въ милость къ дѣвушкѣ. Женщины не имѣютъ довѣренности къ мужчинамъ, которые сами въ себѣ неувѣрены; онѣ только тѣхъ любятъ, которые не сомнѣваются ни въ чемъ. Скромность — вещь хорошая въ рекрутѣ, и особенно въ прикомандированномъ къ полку прапорщикѣ, который не будетъ насмѣхаться надъ подпрапорщиками, не узнавъ еще своего дѣла. Она можетъ быть не неумѣстна въ военномъ коммиссарѣ, или въ священникѣ; но, чортъ возьми все, если она овладѣетъ настоящимъ солдатомъ — или любовникомъ! Старайся какъ-можно-болѣе отдѣлаться отъ своей скромности, если хочешь побѣдить сердце женщины. Что же касается до твоего ученія, что только сходные сходятся, — въ дѣлахъ такого рода это не имѣетъ смысла. Еслибы это была правда, то женщины любили бы женщинъ, а мужчины мужчинъ. Нѣтъ, нѣтъ; вотъ какъ надо сказать: несходные сходятся, — и въ этомъ отношеніи тебѣ нечего бояться Мабели. Посмотри-ка на поручика Мюйра: говорятъ, у него было пять женъ, а скромности-то столько же, сколько въ девятихвостой плети.»

— Ужь какъ поручикъ Мюйръ себѣ не потряхивай своими крылушками, все-таки ему не бывать мужемъ Мабели Дунгамъ.

«Умная рѣчь, Патфайндеръ: потому-что я давно рѣшилъ, что ты будешь моимъ зятемъ. Онъ могъ бы имѣть еще нѣкоторую надежду, когда бъ я былъ офицеръ, но время замкнуло между имъ и дочерью моею дверь, которая не отопрется, хотябъ она была дверь и офицерской палатки.»

— Пустъ Мабель слѣдуетъ своему влеченію, сержантъ. Она молода, у нея еще ничего нѣтъ на сердцѣ; и Боже меня сохрани, хоть малымъ перушкомъ отяготить ея душу, полную веселія и счастія!

«Ты съ ней откровенно говорилъ?» спросилъ сержантъ отрывисто.

Патфайндеръ былъ такъ правдивъ, что не могъ отвѣчать отрицательно на этотъ вопросъ; но при всемъ томъ, онъ имѣлъ столько благородства, что старался не подвергнуть ея гнѣву отца, который иногда бывалъ строгъ и раздражителенъ.

— Мы открылись другъ другу, отвѣчалъ онъ: и хотя всякій желадъ бы что-нибудь выгодное для себя прочесть въ сердцѣ Мабели, я нашелъ въ немъ, немногое, что бы давало мнѣ право имѣть о себѣ высокое мнѣніе.

«Она не смѣла же отказать тебѣ — отказать лучшему другу своего отца?»

Патфайндеръ отвернулся, чтобы скрыть выразившуюся на лицѣ своемъ скорбь, и сказалъ своимъ тихимъ и твердымъ голосомъ:

— Мабель слишкомъ-нѣжна, и не можетъ отказать грубо; она не обидитъ и собаки. Впрочемъ, я не такъ спрашивалъ, чтобы получить рѣшительный отказъ.

«А ты думалъ, что дочь моя такъ и прыгнетъ тебѣ на шею, прежде, нежели узнаетъ о твоихъ положительныхъ намѣреніяхъ? Еслибъ она такъ поступила, то не была бы дочерью матери своей, и я усомнился бы въ томъ, что она моя дочь. Дунгамы любятъ откровенность, да ужь не такого же рода. Предоставь мнѣ вести дѣло, Патфайндеръ, и дѣло пойдетъ скоро. Я ныньче же вечеромъ переговорю съ дочерью, и отъ твоего имени.»

— Нѣтъ, сержантъ, нѣтъ, я не совѣтую тебѣ. Оставь это между мной и Мабелью; я думаю, что наконецъ мы поймемъ другъ друга. Молодыя дѣвушки — птицы робкія: онѣ не любятъ, чтобы ихъ слишкомъ принуждали или говорили сурово. Оставь это дѣло между нами.

«Я на все согласенъ, Патфайндеръ, но только на условіи, что ты мнѣ дашь честное слово говорить съ нею ясно и безъ обиняковъ при первомъ удобномъ случаѣ.»

— Я спрошу ее, сержантъ; да, я спрошу ее, лишь-бы ты далъ мнѣ обѣщаніе не мѣшаться въ это дѣло. Я спрошу у Maбели, желаетъ ли она выйдти за меня, хотя бы она расхохоталась мнѣ въ лицо, слушая это предложеніе.

Сержантъ Дунгамъ охотно далъ требуемое отъ него обѣщаніе: онъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что человѣкъ, котораго самъ столько уважалъ, не можетъ не понравиться его дочери. Онъ взялъ въ замужство дѣвушку гораздо-моложе себя, и разность лѣтъ между Мабелью и Путеводителемъ ничего не значила въ его глазахъ. По воспитанію, она стояла гораздо-выше отца, который этого однако и не подозрѣвалъ. Всего непріятнѣе въ столкновеніи образованія съ необразованностію, вкуса съ безвкусіемъ, что благороднѣйшія качества часто подчиняются сужденію тѣхъ, которые не въ состояніи ихъ оцѣнить. Такимъ-образомъ сержантъ Дунгамъ не могъ быть настоящимъ судьей въ чувствахъ своей дочери, ни угадать, какое направленіе пріймутъ они, что чаще рѣшается увлеченіемъ страсти, нежели разсудкомъ. Однакожь почтенный воинъ не такъ ужь ошибался, какъ могло бы показаться съ перваго взгляда. Зная всѣ достойныя уваженія качества этого человѣка, его вѣрность, правдивость, преданность, мужество, безкорыстіе, онъ могъ предполагать, что такой характеръ произведетъ впечатлѣніе на сердце женщины, когда она будетъ имѣть время оцѣнить его; но сержантъ ошибался лишь въ томъ, что думалъ, будто дочь его можетъ по какому-то вдохновенію узнать то, чему научила его двадцатилѣтняя связь.

Между-тѣмъ, какъ два друга спускались съ горы къ берегу, разговоръ ихъ не прекращался. Сержантъ старался убѣдить Путеводителя, что одна только недовѣрчивость къ самому-себѣ помѣшала полному успѣху. Но Патфайндеръ былъ отъ природы слишкомъ-скроменъ; къ-тому же, онъ упалъ духомъ послѣ разговора съ Мабелью, не смотря на всю ея деликатность, и потому не могъ увѣриться въ истинѣ словъ Дунгама. Сержантъ успѣлъ однако привести столько доказательствъ, что слова его начинали уже казаться Патфайндеру нѣсколько правдоподобными; этому безхитростному сыну природы было такъ отрадно думать, что Мабель можетъ еще принадлежать ему, и потому читатель не удивится, когда узнаетъ, что послѣднее объясненіе съ Мабелью представлялось его глазамъ въ томъ свѣтѣ, въ какомъ хотѣлось ему. Онъ, правда, и не вѣрилъ всему, что говорилъ сержантъ, но не могъ отогнать отъ себя мысли, что дѣвическая робость и незнаніе. своихъ собственныхъ чувствованій заставили Мабель поступить такъ.

— Квартирмейстеръ не въ милости у Мабели, сказалъ Патфайндеръ въ отвѣтъ на замѣчаніе сержанта. Она не иначе смотритъ на него, какъ на человѣка, у котораго было четыре или пять женъ.

«Которыхъ и будетъ съ него. Можно жениться на двухъ, не оскорбляя законовъ нравственности и приличія, я согласенъ, но на четырехъ — непростительно.»

— Я бы подумалъ, что и одинъ-то разъ жениться есть, какъ говоритъ мэстэръ Капъ, «обстоятельство», — сказалъ Патфайндеръ съ своимъ беззвучнымъ смѣхомъ; умъ его началъ уже пріобрѣтать свою всегдашнюю гибкость и упругость.

«Да, конечно, другъ мой, и самое торжественное обстоятельство! Я бы тебѣ посовѣтовалъ навсегда остаться холостякомъ, еслибъ въ жены тебѣ назначалась не дочь моя. Но вотъ она. Тс! молчаніе.»

— Ахъ, сержантъ, я боюсь, что ты ошибаешься.

ГЛАВА IV.

«Это мѣсто, представляя разнообразный видъ, — было счастливымъ сельскимъ убѣжищемъ». Мильтонъ.

Мабель ожидала ихъ на берегу, и лодка тотчасъ была спущена на воду. Патфайндеръ переправилъ своихъ спутниковъ черезъ бурунъ съ такою же ловкостію, какъ и прежде, и они подошли къ «Бѣгуну» такъ, что ни одна капля воды отъ плескавшихъ волнъ не долетѣла до нихъ.

Онтаріо похоже на человѣка съ горячимъ характеромъ, въ минуту вспыхивающаго гнѣвомъ и въ ту же минуту утихающаго. Вода была уже спокойна; только подводные камни, тянувшіеся вдоль берега на такое пространство, какъ могъ завидѣть глазъ, ярко обозначались кругами, подобными тѣмъ, которые образуетъ брошенный въ воду камень. Канатъ «Бѣгуна» едва выказывался изъ воды и Джасперъ поднялъ паруса, въ ожиданіи попутнаго вѣтра.

Солнце уже сѣло, когда гротъ надулся вѣтромъ и куттеръ началъ разсѣкать волны. Небольшой вѣтеръ дулъ съ юга, и судно было обращено своимъ носомъ къ южному берегу, чтобы тотчасъ могло повернуться къ востоку. Слѣдующая ночь была тиха, и сонъ находившихся за куттерѣ былъ глубокъ и спокоенъ.

По недовѣрчивости къ Джасперу произошли нѣкоторыя затрудненія относительно командованія куттеромъ; но все уладилось наконецъ дружелюбно. Капъ сохранилъ власть главноначальствующаго, а молодому человѣку поручено было маневрировать, но подъ надзоромъ стараго моряка и съ его одобренія. Джасперъ согласился на это, чтобъ только не подвергать Мабели новымъ опасностямъ: онъ былъ увѣренъ, что теперь, когда буря утихла, Монкальмъ пустится въ погоню за «Бѣгуномъ». Впрочемъ, онъ былъ такъ скроменъ, что ни мало не обнаруживалъ этихъ опасненій, ибо мѣры, которыя онъ хотѣлъ принять, чтобы ускользнуть отъ непріятеля, могли возбудить новыя подозрѣнія въ тѣхъ, которые имѣли власть уничтожить его планы.

Полагая, что командующій Монкальмомъ, молодой и храбрый Французскій офицеръ, снимется съ якоря у ніагарской крѣпости, какъ скоро позволитъ ему вѣтеръ и поплыветъ вверхъ по озеру, держась середины, чтобы охватывать взоромъ большее пространство воды и имѣть въ виду «Бѣгуна», Джасперъ рѣшилъ, что съ его стороны будетъ гораздо благоразумнѣе держаться берега, не только для избѣжанія встрѣчи съ непріятельскимъ судномъ, но и для-того, чтобъ мачты и снасти, смѣшиваясь съ предметами, находившимися на берегу, могли пройдти незамѣченными. Онъ предпочелъ южный берегъ за тѣмъ, что вѣтеръ дулъ съ той стороны, да и непріятелю труднѣе было предположить, что онъ пойдетъ этимъ берегомъ, близь Французскихъ поселеній и мимо самыхъ постовъ, занимаемыхъ Франціею въ этой части свѣта.

По счастію, Капъ ничего не зналъ о томъ, а сержантъ былъ занятъ подробностями возложеннаго на него порученія, и ему некогда было заботиться о томъ, что принадлежало къ службѣ другаго рода. Итакъ, никто не могъ противиться планамъ Джаспера и онъ еще задолго до утра, мало-по-малу, незамѣтно забралъ къ себѣ по-прежнему всю власть, и отдавалъ приказанія, не совѣтуясь ни съ кѣмъ, а экипажъ довѣрчиво и безпрекословно повиновался ему.

Лишь только стала заниматься заря, всѣ собрались на палубу и, по-обыкновенію, взоры всѣхъ прежде всего обратились къ восточному горизонту: предметы уже постепенно начали выходить изъ мрака, и панорама болѣе и болѣе расширялась по мѣрь распространенія свѣта. На востокѣ, западѣ и сѣверѣ ничего не было видно, кромѣ воды, позлащенной лучами восходящаго солнца, на югѣ зеленѣли лѣса, опоясывавшіе въ то время Онтаріо. Вдругъ впереди совершенно выяснѣло, и на берегу широкой рѣки открылись массивныя стѣны какого-то замка, хорошо-укрѣпленнаго съ внѣшней стороны бастіонами и палисадами. Въ ту минуту, какъ открылась эта крѣпость, казалось, бѣлое облако поднялось надъ нею. Скоро узнали, что то былъ бѣлый флагъ Франціи.

При такомъ непріятномъ зрѣлищѣ, Капъ вскрикнулъ, и взглядъ его, устремленный въ эту минуту на зятя, показывалъ недовѣрчивость.

— Грязная салфетка развѣвается въ воздухѣ, да! — и это такъ же вѣрно, какъ то, что я называюсь Чарльзъ Капъ, проворчалъ онъ. — Мы такъ жмемся къ этому проклятому берегу, какъ-будто намъ должно тамъ свидѣться съ дѣтьми и женами, въ первый разъ по возвращеніи изъ Индіи! Послушаніе, Джасперъ, къ чему вы такъ близко держитесь къ этой новой Франціи? Вѣдь вы, кажется, здѣсь не на ловлѣ лягушекъ?

«Я держусь берега, сэръ, потому-что надѣюсь пройдти мимо непріятельскаго судна, не бывъ замѣченнымъ; я увѣренъ, что оно должно находиться гдѣ-нибудь здѣсь, подъ вѣтромъ.»

— Хорошо, хорошо, на словахъ-то все это хорошо, и я увѣренъ, что и на дѣлѣ будетъ такъ, какъ вы говорите. Надѣюсь, что здѣсь нѣтъ нижняго потока?

«У этого берега мы подъ вѣтромъ» отвѣчалъ Джасперъ улыбаясь: «а я думаю, вы согласитесь, мэстэръ Капъ, что не дурно стоять на якорѣ въ томъ мѣстѣ, гдѣ есть сильный нижній потокъ. Нижнему потоку этого озера мы одолжены жизнію.»

— Французскія бредни! проворчалъ Капъ въ-полголоса, ни мало не заботясь о томъ, что Джасперъ услышалъ его. — Подавай намъ честный, благородный, открытый англо-американскій потокъ, который не боится дневнаго свѣта, а то, что толку въ вашихъ подлыхъ, негодныхъ, нижнихъ потокахъ, которые прячутся подъ водяною поверхностью такъ, что и не увидишь ихъ? Если ужь выводить все на чистую воду, то надобно сказать, что этотъ нижній потокъ, будто-бы, говорятъ, спасшій намъ жизнь, просто дѣло заранѣе-приготовленное.

— «По-крайней-мѣрѣ, братъ» сказалъ сержантъ: «мы имѣемъ случай разузнать теперь непріятельскій постъ при Ніагарѣ. Не надо зѣвать, проходя мимо его: не забудьте, что мы находимся почти лицомъ-къ-лицу съ непріятелемъ.»

Эти слова сержанта были почти-безполезны, потому-что для всѣхъ казалось новостію видѣть уголокъ, обитаемый людьми, среди этой обширной и пустынной природы, и любопытство всѣхъ возбуждено было этимъ въ высшей степени. Вѣтеръ помогалъ «Бѣгуну» разсѣкать волны быстро; Джасперъ взялся за руль и подвелъ куттеръ близко къ устью этой благородной рѣки. Въ ту минуту послышался глухой и отдаленный шумъ, принесенный вѣтромъ по теченію воды; можно было подумать, что то были торжественные звуки какого-то гигантскаго органа, и казалось, время-отъ времени, что отъ этихъ звуковъ дрожала земля.

— Этотъ шумъ какъ-будто отъ береговаго буруна, сказалъ Капъ, слухъ котораго въ эту минуту былъ пораженъ странными звуками.

«Да, да» сказалъ Патфайндеръ: «это буруны, какіе бываютъ у насъ въ нашей странѣ. Это не нижній потокъ, мэстэръ Капъ. Волны, которыя, видите ли, бьются тамъ о скалы, тамъ же и остаются, или, по-крайней-мѣрѣ, не возвращаются назадъ. Вы слышите голосъ Ніагары, которая падаетъ съ высоты своихъ горъ.»

— Ужь вѣрно никто не будетъ имѣть столько безстыдства, чтобы увѣрять, что эта большая и прекрасная рѣка падаетъ съ высоты тѣхъ горъ?

«А между-тѣмъ это точно такъ, мэстэръ Капъ, за неимѣніемъ лѣстницы, по которой она могла бы спуститься. Такова наша здѣшняя природа, хоть, вѣроятно, у васъ на морѣ и лучше. Ахъ, Мабель! какъ пріятно было бы, еслибъ мы могли прогуляться десять или пятнадцать миль вдоль по берегу этой рѣки до тѣхъ горъ, и видѣть тамъ чудеса творенія Божія!»

— «Такъ вы видѣли этотъ знаменитый водопадъ, Патфайндеръ?»

«Видѣлъ ли я его, Мабель? Да, я его видѣлъ, я видѣлъ чудесное и страшное зрѣлище! Мы съ Великимъ-Змѣемъ наблюдали за дѣйствіями гарнизона этой крѣпости, и Змѣй между-прочимъ сказалъ мнѣ, что въ преданіяхъ его племени говорится о большомъ водопадѣ въ этихъ окрестностяхъ, и предложилъ мнѣ идти посмотрѣть это диво. Я слыхалъ о немъ отъ нѣкоторыхъ солдатъ 60-го полка, который есть какъ-бы природный мой полкъ; съ 55-мъ же я сошелся гораздо-позже; но во всѣхъ полкахъ есть ужасные лжецы, и я на половину вѣрилъ разсказамъ ихъ… Вотъ мы и пошли съ Великимъ-Змѣемъ, думая, что нашъ слухъ доведетъ насъ до водопада, что мы будемъ поражены такимъ же громомъ, какъ и въ сію минуту. Но природа не гремѣла тогда такъ сильно, какъ въ нынѣшнее утро. Точно такъ и въ лѣсахъ, мэстэръ Капъ, бываютъ минуты, когда Господь, кажется, вооружается всѣмъ своимъ могуществомъ; а иной разъ такъ тихо, какъ-будто Его духъ покоится въ мирѣ на всей землѣ. Ну, такъ мы вдругъ очутились на берегу рѣки нѣсколько повыше водопада; и бывшій съ нами молодой Делаваръ нашелъ лодку и хотѣлъ-было переплыть быстрину, чтобы попасть на островокъ, который находится въ самой серединѣ водоворота. Мы говорили ему, что это безумно, — да, мы говорили; мы сказали ему также, что съ Провидѣніемъ шутить не должно и не должно подвергать себя безполезной опасности. Но молодые Делавары почти то же, что молодые солдаты — тщеславны и черезъ-чуръ отважны. Наши слова не подѣйствовали, и онъ отправился. Мнѣ кажется, Мабель, во всемъ, что истинно-велико и могущественно, всегда есть какое-то величавое спокойствіе, совершенно-противоположное шумливости и суетности ничтожества, которое, на-примѣръ, видите вы въ этихъ быстринахъ. Лодка сначала понеслась быстро, какъ птица въ воздухѣ, и потомъ закрутилась: ни ловкость, ни сила иолодаго Делавара не могли противиться потоку. Онъ дѣлалъ однако неимовѣрныя усилія весломъ, до послѣдней минуты, чтобъ спасти жизнь свою, какъ лань, которая бросается въ воду отъ преслѣдованія собакъ. Онъ сталъ пересѣкать потокъ съ такою скоростью, что мы сначала были увѣрены въ его успѣхѣ; но онъ худо разсчиталъ разстояніе, и когда увидѣлъ это, то сталъ подниматься вверхъ по рѣкѣ и съ такими усиліями, что смотрѣть было страшно. Если бы даже онъ былъ Минго, мнѣ и тогда стало бы жаль его. Усилія его въ-продолженіе нѣсколькихъ мгновеній были такъ отчаянны, что онъ превозмогъ-было силу водопада; но природа имѣетъ свои предѣлы: промахнувшись весломъ, онъ повалился въ лодкѣ — и вершокъ за вершкомъ, футъ за футомъ, началъ проигрывать изъ того, что успѣлъ выиграть. Онъ достигъ до того мѣста, гдѣ рѣка имѣла видъ гладкій и зеленоватый, какъ-бы сотканная изъ мизьноновъ водяныхъ нитей, перетянутыхъ черезъ огромную скалу, и вдругъ, пустясь стрѣлою, исчезъ изъ вида. Спустя нѣсколько лѣтъ, я встрѣтилъ одного Могаука, который видѣлъ все это тогда съ другой стороны; онъ сказывалъ мнѣ, что Делаваръ не переставалъ махать весломъ въ воздухѣ, пока не исчезъ въ пѣнѣ водопада.»

— «Что же сдѣлалось съ несчастнымъ?» спросила Мабель, въ которой природное и простое краснорѣчіе Путеводителя возбудила живѣйшій интересъ.

«Вѣрно онъ переселился въ тѣ счастливыя страны, гдѣ души его племени забавляются охотою. Хотя онъ былъ тщеславенъ и дерзокъ, но былъ также и справедливъ и мужественъ. Его безразсудство было причиною его гибели, но Маниту краснокожихъ любитъ свои созданія.»

Въ это время изъ крѣпости послышался пушечный выстрѣлъ, и ядро со свистомъ пролетѣло надъ мачтами куттера, что было знакомъ не приближаться болѣе. Джасперъ стоялъ у руля и удалялся съ улыбкою, мало обращая вниманія на это неучтивое привѣтствіе. «Бѣгунъ» отплылъ по теченію далеко и не боялся уже вторичнаго выстрѣла. Когда куттеръ поравнялся съ рѣкою, Джасперъ увѣрился, что Монкальмъ не стоялъ на якорѣ, и матросъ, находившійся на верху мачты, донесъ, что ни одного паруса на озерѣ не было видно. Тогда Джасперъ увѣрился, что его предосторожность была не напрасна, потому-что начальникъ Французскаго судна держался середины въ то время, какъ онъ плылъ близь берега.

Въ-продолженіе цѣлаго дня вѣтеръ дулъ съ юга, и куттеръ шелъ на разстояніи мили отъ земли, дѣлая отъ 6 до 8 узловъ въ часъ по водѣ совершенно-спокойной. Хотя безпрерывное зрѣлище лѣса было довольно-однообразно, но оно не было совершенно лишено занимательности. Виднѣлось нѣсколько мысовъ, и, переходя отъ одного къ другому, «Бѣгунъ» переплывалъ такія глубокія бухты, которыя были достойны названія заливовъ. Нигдѣ не было замѣтно никакого знака гражданственности. Кое-гдѣ рѣка вливала дань свою въ огромный резервуаръ озера; на нѣсколько миль по берегу зеленѣлись деревья, и кромѣ деревьевъ ничего не было видно; даже огромныя бухты, сообщавшіяся съ Онтаріо узкими каналами, показывались и исчезали, не представляя ни малѣйшаго признака жилья человѣческаго.

Патфайндеру болѣе всѣхъ нравилась эта картина. Онъ не могъ наглядѣться на безграничную перспективу лѣса, и хотя ему было хорошо близь Мабели, хотя онъ слушалъ ея пріятный голосъ, но все-таки нѣсколько разъ, въ продолженіе дня, рождалось въ немъ желаніе быть подъ этими сводами кленовъ, дубовъ и липъ, и этомъ уединеніи, гдѣ только онъ и думалъ по своимъ привычкамъ найдти счастіе прочное и долгое. Капъ былъ совсѣмъ другаго мнѣнія. Онъ нѣсколько разъ жаловался, что не видитъ ни башенъ, ни маяковъ, ни усѣянныхъ судами рейдовъ, и говорилъ, что такого берега нѣтъ въ цѣломъ свѣтѣ; потомъ, отведя сержанта въ сторону, увѣрялъ его съ важностію, что этотъ край никогда не можетъ процвѣтать, потому-что здѣсь гавани въ пренебреженіи, что рѣка текутъ здѣсь безъ пользы, и что самый вѣтеръ имѣетъ лѣсной запахъ, отъ чего онъ очень сомнѣвается въ его благорастворенности.

Однако, различныя чувствованія пассажировъ куттера не мѣшали его бѣгу; и когда солнце закатилось, онъ уже сдѣлалъ сто миль, приближаясь къ Освего. Сержантъ Дунгамъ почиталъ тогда своею обязанностію явиться туда для принятія новой инструкціи, которую могъ ему датъ майоръ Дунканъ, и Джасперъ, по-этому, цѣлую ночь продолжалъ идти около берега. Хотя къ утру вѣтеръ сталъ понемногу утихать, но онъ все еще дулъ до-тѣхъ-поръ, пока куттеръ не достигъ до одного мыса, который находился миляхъ въ двухъ отъ крѣпости. Тамъ легкій вѣтерокъ подулъ съ сѣвера, и куттеръ отдалился отъ земли съ тѣмъ, чтобы въ случаѣ увеличенія вѣтра или перемѣны его быть ближе къ открытому мѣсту.

Съ появленіемъ дня, куттеръ находился у устья Освего подъ вѣтромъ, на разстояніи двухъ миль, и какъ скоро съ крѣпости раздался выстрѣлъ заревой пушки, Джасперъ велѣлъ ослабить шкоты и направиться къ пристани. Въ это время крикъ на бакѣ обратилъ взоры всѣхъ къ мысу, составлявшему восточный берегъ рѣки, и тамъ-то именно стоялъ на пушечный выстрѣлъ Монкальвъ, ожидая возвращенія «Бѣгуна».

Пройдти мимо корабля было невозможно, потому-что, усиливъ паруса, онъ легко могъ пересѣчь линію «Бѣгуна» въ нѣсколько минуть, и обстоятельства требовали немедленнаго рѣшенія. Послѣ краткаго совѣщанія, сержантъ снова перемѣнилъ свои планъ и рѣшился пуститься какъ-можно-скорѣе къ мѣсту своего перваго назначенія, увѣренный, что куттеръ оставитъ такъ далеко непріятеля, что успѣетъ скрыть отъ него свои движенія. «Бѣгунъ» поднялъ всѣ свои паруса и со всевозможною скоростію спустился по вѣтру. Изъ крѣпости раздались выстрѣлы и на валъ высылали солдаты. Но Лэнди ничего, кромѣ этой безполезной почести, не могъ оказать куперу. Монкальвъ съ своей стороны сдѣлалъ нѣсколько выстрѣловъ изъ хвастовства, поднялъ флагъ Франціи и пустился въ погоню, поставивъ всѣ паруса.

Въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ; два судна разрѣзали воду съ неимовѣрною быстротою, бѣжа короткими галсами, чтобы держать гавань подъ вѣтромъ, одинъ стараясь войдти въ гавань, другой пресѣчь ему дорогу.

Въ полдень видны были только вершины мачтъ Французскаго судна. Впереди «Бѣгуна» было нѣсколько острововъ, и Джасперъ думалъ пройдти сзади ихъ, чтобы скрыть отъ непріятеля будущія движеніе куттера. Не смотря на то, что Капъ, сержантъ и въ особенности поручикъ Мюйръ все еще сильно подозрѣвали молодаго моряка, даже не смотря на близость Фронтенака, мнѣніе Джаспера было одобрено; къ-тому же разсуждать было некогда, и квартирмейстеръ справедливо замѣтилъ, что Джасперъ иначе не могъ измѣнить имъ, какъ введя куттеръ открыто въ непріятельскую гавань, а этому еще всегда можно было воспрепятствовать, потому-что единственный крейсеръ, который имѣли Французы въ сію минуту на озерѣ, былъ у нихъ подъ вѣтромъ и, слѣдовательно, не могъ имъ вредить покуда.

Свободный въ своихъ дѣйствіяхъ, Джасперъ скоро сдѣлалъ все, что способенъ былъ сдѣлать.. Онъ прошелъ позади острововъ, оставилъ ихъ на востокѣ и удалился отъ нихъ, не имѣя ничего въ виду ни вблизи, ни вдали. При закатѣ солнечномъ, куттеръ встрѣтилъ первый изъ острововъ, находящихся въ большомъ заливѣ, который образуетъ своими берегами исходъ озера, и еще до наступленія ночи вошелъ въ узкій каналъ, ведущій къ назначенному посту. Между-тѣмъ, послѣ девяти часовъ, Капъ настаивалъ, чтобы бросить якорь, ибо лабиринтъ острововъ былъ такъ запутанъ, что онъ боялся, при каждомъ встрѣтившемся ему открытомъ мѣстѣ, попасть подъ выстрѣлы пушекъ Французской крѣпости. Джасперъ согласился на это безъ затрудненія, имѣя особую инструкцію не приближаться къ посту, не принявъ предварительно необходимыхъ мѣръ, чтобы ни одному человѣку изъ экипажа не былъ опредѣлительно извѣстенъ путь или расположеніе пути, — изъ предосторожности, чтобы какой-нибудь дезертёръ не далъ знать объ этомъ непріятелю.

«Бѣгунъ» бросилъ якорь въ небольшую отдаленную бухту, гдѣ и днемъ трудно было-бы съискать его. Тогда всѣ пошли внизъ отдохнуть, кромѣ часоваго. Капъ до того утомился въ эти два дня, что спалъ долго и глубоко, и когда проснулся, уже былъ день. Между-тѣмъ, едва онъ открылъ глаза, какъ морской инстинктъ далъ ему почувствовать, что куттеръ снялся съ якоря. Взойдя на палубу, онъ увидѣлъ «Бѣгуна», пробиравшагося между острововъ, тогда-какъ, кромѣ Джаспера и лоцмана, на палубѣ никого не было, за исключеніемъ развѣ часоваго, которому не было никакой нужды до движенія и которому все казалось правильнымъ и необходимымъ.

— Что это все значитъ, Джасперъ? вскричалъ онъ гнѣвно. Не имѣете ли вы намѣренія ввести насъ въ гавань Фронтенака, пока мы спимъ?

«Я исполняю данныя мнѣ приказанія, мэстэръ Капъ. Майоръ Дункану мнѣ велѣлъ никогда не приближаться къ посту, не отославъ прежде всѣхъ внизъ. На этихъ водахъ ему не нужно имѣть лоцмановъ болѣе, чѣмъ сколько требуетъ королевская служба.»

Капъ свиснулъ.

— Славно! мы въѣхали въ средину этихъ кустарниковъ и утесовъ, а на палубѣ никого не было!… Клянусь честью, самый лучшій Йоркскій лоцманъ не выберется изъ этого канала!

«Я всегда думалъ, сэръ» сказалъ Джасперъ улыбаясь: «что вы гораздо-лучше сдѣлали бъ, если бы оставили этотъ куттеръ въ моихъ рукахъ, до-тѣхъ-поръ, покуда онъ дойдетъ до мѣста своего назначенія.»,

— Мы сдѣлали бы это, Джасперъ, мы сдѣлали бы это, если бы не обстоятельства. Но эти обстоятельства очень-важны, и каждый благоразумный человѣкъ долженъ обратить на нихъ вниманіе.

«Что же, сэръ? кажется, мы ужь близко къ цѣли. Мы менѣе нежели въ часъ достигнемъ нашего поста, если вѣтеръ будетъ благопріятствовать, и тогда вы будете предохранены отъ всѣхъ обстоятельствъ, которыя вамъ воображаются.»

— Гм-м!

Капъ не нашелъ возразить ничего болѣе; по всему было, кажется, замѣтно, что Джасперъ дѣйствовалъ открыто — и безъ труда успѣлъ преклонить всѣхъ на свою сторону. Въ-самомъ-дѣлѣ, трудно было вообразить даже человѣку, расположенному вѣрить обстоятельствамъ, какъ говорилъ Капъ, чтобъ «Бѣгунъ» находился въ эту минуту въ самомъ близкомъ сосѣдствѣ съ Фронтенакомъ, съ гаванью, такъ давно-занимаемою Французами и такъ хорошо извѣстною на границѣ. Число острововъ, можетъ-быть, и не доходило ровно до тысячи; но ихъ точно было множество, и нѣкоторые изъ нихъ были такъ малы, что вѣрный счетъ имъ составить было невозможно, хотя и между ими попадались нѣкоторые побольше. Джасперъ вышелъ изъ большаго канала и, вспомоществуемый попутнымъ вѣтромъ, переплывалъ по теченію самые узкіе проливы, и трудно было представить, чтобъ «Бѣгунъ» могъ пройдти тутъ, не задѣвъ своими снастями деревьевъ; иногда же онъ проходилъ небольшія бухты, гдѣ, казалось, погребался въ кустарникахъ, лѣсахъ и скалахъ. По совершенной прозрачности воды, лотъ былъ безполезенъ, и не могло предстоять никакой опасности, потому-что глубина вездѣ была одинакова, хотя Капъ, привыкшій къ океану, находился въ непрестанномъ страхѣ, чтобы куттеръ не сталъ на мель.

— Ну, признаюсь, Патфайндеръ, признаюсь, — вскричавъ наконецъ старый морякъ, когда «Бѣгунъ» безопасно прошелъ двадцать этихъ узкихъ проливовъ, руководимый отважностію Джаспера: — признаюсь, это значить пренебрегать наукой мореплаванія и отсылать къ чорту всѣ законы я правила.

«Нѣтъ, нѣтъ, Соленая-Вода, это верхъ искусства. Вы видите, что Джасперъ никогда не колеблется. Онъ, какъ добрая собака, бѣжитъ, поднявъ голову къ верху, надѣясь на чутьё свое. Отвѣчаю головой, что Прѣсная-Вода наконецъ вывезетъ насъ, и онъ бы сдѣлалъ это давно, если бъ сначала дали ему волю.»

— Безъ лоцмана, безъ лота, безъ маяка, безъ…

«Безъ слѣда» сказалъ Патфайндеръ, прерывая его: «вотъ это для меня совершенно непостижимо. Всякому извѣстно, что вода не оставляетъ слѣда, а Джасперъ однако идетъ впередъ смѣло, какъ-будто видитъ слѣды моккасиновъ на листахъ, какъ мы всѣ видимъ солнце.»

— Чортъ знаетъ! кажется, у него и компаса-то нѣтъ!

— «На фока гитовы!» закричалъ Джасперъ, который только улыбался на замѣчанія своихъ спутниковъ. «Спустите его теперь. Право руля! Еще право, на бортъ! Хорошо! Клади руль тихо и веди его легче. Теперь прыгни на землю съ канатомъ; нѣтъ, лучше брось его: на берегу есть люди, они захватятъ его.»

Все это произошло такъ быстро, что зрители не имѣли даже времени замѣтить этихъ различныхъ эволюціи. Судно было приведено къ вѣтру, такъ что гротъ заполоскалъ; потомъ, съ помощію только одного руля, его поставили вдоль природной набережной, образуемой утесомъ, и ошвартовили на этомъ мѣстѣ. Словомъ, куттеръ достигъ поста, и солдаты 55 полка были съ радостію встрѣчены своими товарищами, которымъ натурально очень хотѣлось смѣниться съ такого скучнаго караула.

Мабель съ безотчетнымъ удовольствіемъ прыгнула на берегъ, а отецъ ея повелъ своихъ солдатъ съ нетерпѣніемъ, показывавшимъ какъ ему наскучилъ куттеръ. Притинъ, какъ называли это мѣсто солдаты 55 полка, казалось, обѣщалъ много удовольствій людямъ, которые пробыли взаперти такъ долго и на такомъ маленькомъ суднѣ. Вообще, всѣ эти острова не были слишкомъ-высоки, хотя, правда, они столько возвышались надъ уровнемъ воды, что жить на нихъ можно было въ безопасности и не разстраивая здоровья. Всѣ они были лѣсисты, и многіе изъ нихъ въ эту эпоху покрывались еще дѣвственнымъ лѣсомъ; тотъ же островъ, на которомъ расположенъ былъ постъ, заключалъ въ себѣ только двадцать акровъ земли, и, вѣроятно, за нѣсколько сотъ лѣтъ предъ симъ, по какому-нибудь случаю, лишился большей части своихъ деревьевъ, потому-что прогалина, поросшая травою, занимала половину его пространства. Офицеръ, выбравшій этотъ островъ для военнаго поста, думалъ, что источникъ, находившійся тутъ, рано обратилъ на себя вниманіе Индійцевъ и заставилъ ихъ посѣщать это мѣсто, когда они выходили на охоту и для ловли семги, что воспрепятствовало росту втораго поколѣнія деревьевъ и дало время травамъ укорениться въ землѣ и распространиться по почвѣ.

Впрочемъ, по какой бы то ни было причинѣ, этотъ островъ казался несравненно-красивѣе всьхъ окружавшихъ его, и онъ какъ-будто имѣлъ видъ цивилизаціи, которой не доставало этой обширной странѣ.

Всѣ берега Острова-Притина были опушены мелкимъ кустарникомъ, сохраняемымъ тщательно, потому-что онъ служилъ оградою, за которою скрывались и люди и вещи, находившіяся на островѣ. Подъ защитою этого кустарника и лѣса, занимавшаго другую половину острова, выстроили семь или восемь хижинъ для жительства офицеровъ и солдатъ и для помѣщенія фуража, кухни, больницы и проч. Эти хижины были изъ бревенъ, по туземному обычаю, и покрыты корою, а матеріалы для постройки доставлены съ другаго отдаленнаго острова изъ предосторожности, чтобъ слѣды человѣческой руки не возбудили вниманія. Эти хижины, обитаемыя только въ-продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, были столько покойны, сколько могутъ быть покойны такого рода жилища.

Восточная оконечность острова, выдаваясь впередъ, образовала мысъ, заключавшій въ себѣ одинъ акръ пространства, совершенно покрытый лѣсомъ, подъ деревьями котораго переплетался густой кустарникъ, такъ-что сквозь деревья невозможно было ничего видѣть, пока еще листья оставались на вѣтвяхъ. Близь узкаго перешейка, соединявшаго этотъ мысъ съ островомъ, былъ выстроенъ небольшой деревянный блокгаузъ, который обыкновенно назывался крѣпостью и снабженъ былъ средствами къ защитѣ. Для постройки этого зданія выбраны были бревна толстыя, которыя бы могли вытерпѣть удары ядеръ; ихъ отесали четвероугольно и связали такъ плотно, что эта крѣпостца не представляла ни одной слабой точки ни съ которой стороны. Окна служили бойницами, двери были массивны и малы, а крыша сложена изъ такихъ же толстыхъ бревенъ, какъ и стѣны, и покрыта корой, чтобъ дождь не могъ проходить во внутренность. Въ нижнемъ этажѣ, по обыкновенію, хранились аммуниція и фуражъ; верхній этажъ служилъ и жильемъ и цитаделью. Низенькій чердакъ раздѣлялся на двѣ или на три комнаты, гдѣ могли спать человѣкъ пятнадцать. Все это устройство было чрезвычайно просто, но вмѣстѣ съ тѣмъ достаточно для того, чтобы защитить солдатъ отъ внезапнаго нападенія. Деревья, окружавшія со всѣхъ сторонъ это зданіе, были несравненно-выше его, и совершенно скрывали его отъ тѣхъ, которые находились внѣ острова. Изъ бойницъ въ верхнихъ этажахъ видна была прогалина, по нижняя часть зданія почти вся скрывалась въ кустарникахъ.

Это зданіе, назначенное собственно для защиты, нарочно было выстроено близь источника, о которомъ мы упомянули, чтобъ во время осады можно было черпать оттуда воду бадьею; для удобнѣйшаго добыванія воды, верхніе этажи его были устроены такъ, что они на нѣсколько аршинъ выдавались впередъ отъ нижней части зданія, и всѣ этажи имѣли между собой сообщеніе посредствомъ лѣстницы. Если мы прибавимъ къ этому, что такого рода блокгаузы имѣли назначеніе цитадели, куда отступалъ гарнизонъ и вообще окрестное народонаселеніе, въ случаѣ нападенія, то читатель вѣрно довольно подробно представить себѣ ихъ устройство, которое мы старались теперь объяснить ему.

Но положеніе острова было чрезвычайно-удобно для военной позиціи, и это составляло главное его достоинство. Среди группы двадцати другихъ острововъ, не легко было отъискать его, потому-что суда могли, проходя отъ него даже въ недальнемъ разстояніи, принять его за часть другаго острова: каналы, коими онъ былъ окруженъ, были такъ узки, что, находясь въ самомъ центрѣ этой группы, съ намѣреніемъ разглядѣть его, почти невозможно было отличить, точно ли это были острова: такъ они сливались другъ съ другомъ. Входъ въ маленькую бухту, служившую гаванью Джасперу, былъ совершенно-закрытъ кустарниками и сосѣдними островами, такъ-что однажды экипажъ «Бѣгуна», возвращаясь съ рыбной ловли, заблудился и въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ отьискивалъ эту бухту. Во всѣхъ отношеніяхъ, мѣсто, описываемое нами, было чрезвычайно-удобно для цѣли, къ которой предназначалось, и эти природныя удобства еще были усилены, сколько позволяли умѣренныя средства пограничнаго поста.

Хотя уже прошелъ часъ послѣ прибытія «Бѣгуна», но никто еще не думалъ объ отдыхѣ. О смѣнѣ съ караула нечего разсказывать: всѣ солдаты, составлявшіе смѣнявшійся отрядъ, считали пребываніе на островѣ изгнаніемъ и нетерпѣливо ждали возвращенія въ Освего. Когда офицеръ, командовавшій этимъ отрядомъ, сдалъ сержанту начальство надъ постомъ, онъ тотчасъ же перешелъ на «Бѣгуна» со всѣми своими людьми, и Джасперъ, который очень-охотно провелъ бы этотъ день на островѣ, получилъ приказаніе немедленно сняться съ якоря, чтобъ воспользоваться благопріятнымъ вѣтромъ. Но еще до отплытія «Бѣгуна», поручикъ Мюйръ, Капъ и сержантъ имѣли особое совѣщаніе съ отъѣзжавшимъ офицеромъ, чтобы сообщить ему свои подозрѣнія касательно Джаспера. Офицеръ обѣщалъ имъ строго наблюдать за его поведеніемъ, и не прошло трехъ часовъ послѣ прибытія, какъ уже Джасперъ снялся съ якоря.

Мабель расположилась въ хижинѣ, назначенной для ея отца. Эта хижина была лучшая изъ всѣхъ, и потому всегда была занимаема начальниками. Для уменьшенія работы, изъ ближней хижины сдѣлали и кухню и столовую, въ которой собирались за общимъ обѣденнымъ столомъ главные члены отряда; кушанье же готовила имъ жена солдата. Мабель сдѣлала въ хижинѣ сержанта всѣ нужныя хозяйственныя распоряженія, которыя служили къ удобствамъ ея и отца ея и могли быть позволены обстоятельствами; въ первый разъ по прибытіи на границу, она была вполнѣ довольна своимъ жилищемъ. Устроивъ все, что было нужно, она вышла прогуляться по острову и, перейдя небольшую просѣку, пошла по той дорожкѣ, которая вела къ единственному мѣсту на островѣ, несовсѣмъ-покрытому лѣсомъ. Тамъ, смотря на прозрампую воду, которая едва-едва была подернута рябью, она раздумалась о своемъ новомъ положеніи, не безъ смущенія припоминала о происшествіяхъ, случившихся съ нею въ послѣдніе дни, и предалась догадкамъ о томъ, что ожидало ее въ будущемъ.

— Прелестный предметъ въ прелестномъ мѣстѣ, мистрисъ Мабель, сказалъ ей Деви Мюйръ, внезапно явившійся: и ужь безъ всякаго сомнѣнія, самый предметъ, то-есть я хочу сказать вы… прелестнѣе мѣста, въ которомъ находитесь.

«Если бъ я сказала вамъ, мистеръ Мюйръ, что ваша любезность мнѣ непріятна» отвѣчала Мабель: «вы не повѣрили бы мнѣ; но надѣюсь, что вы не считаете меня неспособной понимать разговоры другаго рода.»

— Вашъ умъ, очаровательная Мабель, такъ же выполированъ, какъ дуло солдатскаго ружья, и вашъ разговоръ, признаюсь, слишкомъ уменъ и слишкомъ скроменъ для того, кто провелъ здѣсь въ лѣсу четыре года и не могъ пріобрѣсти большихъ познаній… Но скажите, я полагаю, миссъ Мабель, что вамъ не непріятно снова ступить на твердую землю вашей прекрасной маленькой. ножкой?

«Да, я такъ думала два часа назадъ тому, мистеръ Мюйръ; но „Бѣгунъ“ такъ хорошъ отсюда, вотъ сквозь эту прогалину; онъ плыветъ по озеру такъ красиво, что я, право, почти сожалѣю, что теперь не на его бортѣ.»

Произнеся это, она замахала платкомъ, отвѣчая на прощальные знаки Джаспера, который не спускалъ съ нея глазъ до-тѣхъ-поръ, пока куттеръ обогнулъ мысъ, за которымъ скрылся.

— Они пошли, но я не скажу, чтобы съ ними пошла радость… Но дай Богъ имъ счастливаго пути, потому-что, если случится съ ними несчастіе, тогда мы рискуемъ или зазимовать здѣсь, или быть отправленными въ Квебекскій Замокъ. Этотъ Джасперъ Прѣсная-Вода большой плутъ, и о немъ, право, не знаешь, что и думать. Про него ходятъ такіе недобрые слухи въ гарнизонѣ. Вашъ почтенный батюшка и неменѣе почтенный дядюшка вашъ также не совсѣмъ-хорошаго мнѣнія о немъ.

«Мнѣ непріятно это слышать, мистеръ Мюйръ, но я увѣрена, что время уничтожить ихъ подозрѣнія.»

— О, если бы время могло уничтожить мои подозрѣнія, прелестная Мабель! возразилъ квартирмейстеръ: я не позавидовалъ бы тогда нашему главнокомандующему. Я полагаю, что если я рѣшусь выйдти въ отставку, то сержанту очень и очень-недурно будетъ занять мое мѣсто.

«Если отецъ мой достоинъ занять ваше мѣсто, мистеръ Мюйръ» сказала Мабель съ лукавой улыбкой: «то, я думаю, и вы столько же достойны занять его мѣсто.»

— Какъ, чортъ возьми! не-уже-ли, миссъ Мабель, вы хотите меня разжаловать въ непатентованные офицеры?

«О, нѣтъ, право нѣтъ, мистеръ Мюйръ! я вовсе и не помышляла объ арміи во время вашего разговора… Я думала о томъ, что вы мнѣ очень напоминаете батюшку своею опытностію и благоразуміемъ; вы могли бы быть такъ же, какъ онъ, главой семейства.»

— Какъ новобрачный, прелестная Мабель, но не какъ отецъ или какъ настоящій глава семейства… Я вижу, въ чемъ дѣло, и мнѣ очень нравятся ваши возраженія: они сверкаютъ умомъ. А надобно вамъ сказать, что я не прочь отъ того, чтобы въ молодой женщинѣ былъ умъ, только не плутовской умъ… Патфайндеръ очень-странный человѣкъ, надо сказать правду.

«Да, о немъ надобно говорить или правду, или ничего не говорить, мистеръ Мюйръ. Патфайндеръ мнѣ другъ, другъ, — и я не буду слушать молча, когда въ моемъ присутствіи станутъ говорить о немъ дурно.»

— Я ничего не хочу сказать о немъ дурнаго, увѣряю васъ, но я думалъ, что и слишкомъ-то хорошаго нельзя сказать о немъ.

«По-крайней-мѣрѣ, онъ отличный стрѣлокъ» отвѣчала Мабель улыбаясь… «Ужь вѣрно вы не будете этого оспоривать?»

— Пусть онъ хвалится всѣми подобными подвигами, но онъ такой же невѣжда, какъ Могоукъ.

«Можетъ-быть, онъ не знаетъ по-латинѣ, за то никто лучше его не знаетъ по-ирокезски, а этотъ языкъ гораздо полезнѣе латинскаго въ этой части свѣта.»

— Если бы самъ Лэнди вздумалъ спросить меня, чѣмъ я болѣе восхищаюсь: вашимъ умомъ или красотой, прелестная и остроумная Мабель, я, право, не нашелся бы, что отвѣчать ему. Въ васъ я восхищаюсь равно и тѣмъ и другимъ; иной разъ хочешь отдать пальму первенства вашей красотѣ, иной разъ вашему уму. Ахъ! покойница мистрисъ Мюйръ была точно въ такомъ же родѣ, какъ вы.

«Послѣдняя мистрисъ Мюйръ, хотите сказать вы, сэръ?» спросила Мабель, смотря на него съ совершенною наивностію.

— А! это вѣрно сплетни Патфайндера. Ужь вѣрно этотъ чудакъ старался увѣрить васъ, что у меня было нѣсколько женъ?

«Въ такомъ случаѣ онъ только напрасно терялъ бы время, сэръ. Здѣсь всѣ очень-хорошо знаютъ, что вы имѣли несчастіе лишиться четырехъ женъ.»

— Трехъ только; это такъ же вѣрно, какъ то, что меня зовутъ Деви Мюйръ. Четвертая подъ сомнѣніемъ, или лучше сказать, очаровательная Мабель, она еще только in petto, какъ говорятъ въ Римѣ; въ любовныхъ дѣлахъ это значитъ то же, что въ сердцѣ.

«Признаюсь, я бы совсѣмъ не хотѣла быть ни этой четвертой особой in petto, ни другой какой, потому-что не люблю быть подъ сомнѣніемъ.»

— О, на этотъ счетъ не безпокойтесь, прелестная Мабель! Если вы будете этой четвертой, остальныя всѣ будутъ забыты: ваша красота, ваши достоинства въ минуту возвысятъ васъ надъ всѣми и сдѣлаютъ васъ первою. Не опасайтесь быть четвертою ни въ чемъ.

«Послѣднее увѣреніе очень-утѣшительно, мистеръ Мюйръ» сказала Мабель смѣясь: «и я гораздо-лучше желаю состоять въ четвертомъ рангѣ по красотѣ, чѣмъ быть четвертой женой кого бы то ни было.»

Съ этими словами она побѣжала, оставивъ квартирмейстера разсуждать о его успѣхѣ. Мабель рѣшилась употребить всѣ женскія средства для своей защиты, потому-что съ нѣкотораго времени ея преслѣдователь слишкомъ-явно обнаруживалъ къ ней свое вниманіе, и ей должно было поступить рѣшительно; къ-тому же, ей были непріятны его наговоры на Джаспера и Патфайндера. Хотя живая и рѣшительная, она была далека отъ-того, чтобъ позволить себѣ грубость, но обстоятельства вынудили ее поступить такъ съ Мюйромъ. Оставляя его, она думала, что навсегда избавилась отъ его несносной, докучливой внимательности. Но она не знала Деви Мюйра. Дерзкій и настойчивый, привыкшій къ такимъ отказамъ, онъ вовсе и не помышлялъ отчаяваться, и когда она уходила, онъ поклонился ей съ выраженіемъ какой-то угрозы и самодовольствія, и этотъ поклонъ обнаруживалъ, что онъ затѣвалъ что-то недоброе. Въ минуту его раздумья, Патфайндеръ приближался и подошелъ къ нему незамѣченный.

— Не бѣгайте за нею, квартирмейстеръ, не бѣгайте за нею! сказалъ онъ, смѣясь по своему обыкновенію: — она молода и проворна; надобно имѣть слишкомъ-легкія ноги, чтобъ догнать ее. Говорятъ, что вы ее преслѣдуете, хоть вамъ никогда не догнать ея.

«Мнѣ то же говорили о тебѣ, но такая претензія съ твоей стороны ужь черезъ-чуръ велика, и я не могъ повѣрить этому.»

— Я боюсь, чтобъ ваши слова не походили на истину; да, я боюсь. Когда я подумаю о томъ, что я такое, и о томъ, какъ я мало знаю даже о жизни, которую веду, тогда чувствую, что не имѣю права ни одной минуты помышлять о такой ласковой, такой веселой, такой нѣжной дѣвушкѣ.

«Ты забылъ сказать: о такой хорошенькой» прервалъ его Мюйръ.

— Да, и о такой хорошенькой, долженъ былъ сказать я, вычисляя ея достоинства. Не такъ привлекательна для глазъ охотника молодая лань, когда она только учится прыгать, какъ Мабель привлекательна для глазъ моихъ! Признаюсь, помышляя о ней, я становлюсь слишкомъ-тщеславенъ и гордъ.

«Ну, если ты, любезный другъ, самъ такъ думаешь о себѣ, по своей природной скромности, то я долженъ сказать тебѣ, какъ твой старый товарищъ и соратникъ…»

— Квартирмейстеръ! сказалъ Путеводитель, смотря ему прямо въ лицо: мы часто встрѣчались съ вами за крѣпостными оградами, но рѣдко были вмѣстѣ въ лѣсахъ или въ битвѣ съ врагомъ.

«Въ гарнизонѣ, или въ палаткѣ — все равно, Патфайндеръ; къ-тому же, моя должность часто обязываетъ меня не слишкомъ отдаляться отъ фуражныхъ магазиновъ; но это совершенно противъ мѣей склонности, какъ ты самъ можешь представить, потому-что въ твоемъ темпераментѣ пылаетъ воинскій жаръ. Но еслибъ ты слышалъ, что мнѣ сейчасъ говорила о тебѣ Мабель, то вѣрно въ ту же минуту бросилъ бы старанія нравиться этой наглой жеманницѣ.»

Патфайндеръ внимательно посмотрѣлъ на квартирмейстера. Онъ не могъ не интересоваться мнѣніемъ, которое имѣла о немъ Мабель, а по своему благородству онъ не сталъ бы выспрашивать о томъ, что говорилъ о немъ другой. Онъ молчалъ; но Мюйръ не хотѣлъ, чтобъ уваженіе, которое Путеводитель питалъ къ самому-себѣ и къ приличіямъ, разстроило его планы; зная, что имѣетъ дѣло съ человѣкомъ прямодушнымъ и откровеннымъ, квартирмейстеръ рѣшился воспользоваться довѣрчивостію Патфайндера и этимъ средствомъ избавиться отъ соперника. Замѣтивъ, что скромность его пересиливаетъ любопытство, онъ снова заговорилъ:

«Надобно, чтобы ты узналъ ея мнѣніе о тебѣ, потому-что каждому человѣку необходимо знать, какое мнѣніе имѣютъ or немъ его друзья и знакомые. Итакъ, вотъ что я узналъ отъ нея о твоемъ характерѣ и о твоихъ чувствованіяхъ; слушай, я постараюсь передать тебѣ въ немногихъ словахъ все, что она мнѣ сказала. Ты знаешь, что въ ту минуту, когда она хочетъ пускать въ кого-нибудь раскаленныя ядра, у нея глаза дѣлаются прелукавые и презлые…»

— Ея глаза мнѣ казались всегда нѣжными я привлекательными, поручикъ Мюйръ, хотя, правда, иногда я видѣлъ смѣхъ въ этихъ глазахъ… да, смѣхъ — простосердечный, добродушный смѣхъ.

«Ну, вотъ именно это. Ея глаза были необыкновенно-насмѣшливы, и въ самомъ разгарѣ своей веселости, она вскрикнула… Надѣюсь, что я не оскорбляю твоей чувствительности, Патфайндеръ?»

— Право, не знаю, квартирмейстеръ; право, не знаю. Доброе мнѣніе Мабели дороже мнѣ, нежели мнѣнія многихъ другихъ.

«Въ такомъ случаѣ я буду скроменъ и не скажу тебѣ ни слова болѣе. Къ-чему, въ-самомъ-дѣлѣ, пересказывать человѣку то, что о немъ говорятъ его друзья, если знаешь, что ему непріятно будетъ слушать?.. Теперь я не скажу болѣе ни слова.»

— Я не могу заставить васъ говорить, квартирмейстеръ, если вы не хотите говорить. Къ-тому же, можетъ-быть, лучше, что я не узнаю, какое мнѣніе имѣетъ обо мнѣ Мабель, потому-что вы намекаете мнѣ, что это мнѣніе невыгодно для меня. Ахъ, еслибъ мы могли быть тѣмъ, чѣмъ хотимъ, а не тѣмъ, что мы есть, какая бы разница была въ нашихъ нравахъ, въ вашихъ свѣдѣніяхъ, во всей нашей наружности. Можно быть суровымъ, грубымъ, невѣждой — и счастливымъ, если не знаешь объ этомъ; но тяжело выслушивать о собственныхъ недостаткахъ въ такую минуту, когда менѣе всего бываешь расположенъ слышать о нихъ.

«Это именно то, что Французы называютъ rationale въ дѣлѣ, и вотъ объ этомъ-то я и говорилъ Мабели въ ту минуту, когда она меня такъ внезапно оставила. Ты замѣтилъ, какъ она вдругъ исчезла, когда ты подходилъ?»

— Да, это было замѣтно, отвѣчалъ Патфайндеръ, тяжело вздохнувъ и стиснувъ дуло ружья своего такъ крѣпко, какъ-будто пальцы его вдавливались въ желѣзо.

«Это не только было замѣтно, а очевидно. Вотъ настоящее слово и лучшаго нельзя съискать въ лексиконѣ, еслибъ цѣлый часъ рыться въ немъ. Ну, Патфайндеръ, надобно тебѣ сказать, — я удовлетворю твое желаніе въ этомъ случаѣ, хоть, можетъ-быть, это неблагоразумно, — надобно тебѣ сказать, что сирена убѣжала такъ скоро, потому-что не хотѣла слушать моихъ возраженій въ твою пользу.»

— А что бы вы могли сказать ей въ мою пользу, квартирмейстеръ?

«Разумѣется, я руководствовался бы обстоятельствами, и не пустился бы въ общія мѣста, а приготовился бы отвѣчать на частности частностями. Еслибъ она сказала, что ты кажешься ей страннымъ, полудикимъ, съ пограничными манерами, тогда я могъ бы отвѣчать ей, что это происходитъ отъ-того, что ты все жилъ на границѣ, велъ въ лѣсахъ жизнь полудикую, и всѣ ея возраженія прекратились бы, или ужь ей пришлось бы спорить съ самимъ Провидѣніемъ.»

— И вы это сказали ей, квартирмейстеръ?

«Я не побожусь, чтобъ я собственно употреблялъ эти выраженія, но эта мысль преобладала въ моей головѣ. Она не имѣла терпѣнія выслушать и половину того, что я хотѣлъ сказать ей, и убѣжала, какъ ты видѣлъ собственными глазами, будто ея мнѣніе о тебѣ уже укоренилось, и она не хотѣла слушать ничего болѣе. Я боюсь, чтобы она не рѣшила этого окончательно въ своемъ умѣ.»

— Я боюсь этого, поручикъ, я боюсь этого, — и отецъ ея точно ошибся. Да, сержантъ горько обманулся!

«Ну, чтожь, Патфайндеръ, не-уже-ли ты заплачешь и потеряешь прекрасную репутацію, которою столько лѣтъ пользуешься? Возьми-ка свое ружье, — ты имъ мастерски владѣешь, — и отправляйся съ нимъ въ лѣса. Нѣтъ такой женщины въ свѣтѣ, которая бы заслуживала быть любимой хоть одну-минуту. Я говорю по опыту. Повѣрь человѣку, имѣвшему двухъ женъ, повѣрь, что женщины вовсе не то, что мы воображаемъ. Если ты хочешь отмстить Мабели, тебѣ представляется такой случай, лучше котораго нельзя желать отвергнутому любовнику.»

— Сохрани меня Богъ и подумать о томъ, чтобы мстить Мабели!

«Со-временемъ ты непремѣнно дойдешь до того; ужь натура человѣческая всегда требуетъ дѣлать непріятности тѣмъ, кто намъ дѣлаетъ. непріятности. Но именно теперь представляется тебѣ превосходный случай заслужить еще большее расположеніе друзей твоихъ, а это вѣрное средство заставить враговъ мучиться отъ зависти.»

— Мабель — не врагъ мой, квартирмейстеръ; но еслибъ она была врагомъ моимъ, и тогда я не захотѣлъ бы причинить ей ни малѣйшей непріятности.

«Если ты такъ говоришь, Патфайндеръ, то вѣрно такъ и думаешь; но разсудокъ и природа противъ тебя — и они наконецъ восторжествуютъ. Ты знаешь пословицу: „кто любитъ меня, тотъ любитъ и собаку мою“. Что же выйдетъ наоборотъ? „кто не любитъ меня, тотъ не любитъ и собаки моей.“ Теперь выслушай, что тебѣ можно сдѣлать. Ты знаешь, что мы занимаемъ здѣсь позицію очень-невѣрную и опасную: мы почти въ пасти льва?»

— Подъ львомъ вы разумѣете Французовъ, квартирмейстеръ, а подъ пастью этотъ островъ?

«Да, это метафора, любезный, потому-что Французы не львы, а этотъ островъ не пасть; я боюсь только, чтобъ онъ не превратился въ челюсти осла.»

Проговоривъ это, квартирмейстеръ захохоталъ во все горло, какъ-бы желая показать этимъ смѣхомъ, какъ неблагоразумно сдѣлалъ другъ его Лэнди, избравъ этотъ островъ мѣстомъ своихъ военныхъ дѣйствій.

— Лучше этого поста выбрать было невозможно, сказалъ Патфайндеръ, смотря кругомъ себя съ видомъ человѣка, испытующаго мѣстность.

«Я не отрицаю этого, вовсе не отрицаю. Лэнди великій человѣкъ на малыя дѣла — и отецъ его былъ великій лэрдъ въ этомъ же смыслѣ. Я родился въ ихъ домѣ и такъ долго былъ неразлученъ съ майоромъ, что привыкъ уважать всѣ его слова и поступки. Ты знаешь, это моя слабая сторона, Патфайндеръ. Итакъ, я скажу тебѣ, что этотъ постъ могъ быть избранъ или осломъ, или лисицею, — можно подумать и то и другое; но его положеніе, какъ ты хочешь, не отлично, что видно изъ всѣхъ предосторожностей и приказаній Лэнди. Дикіе разсыпаны повсюду на этихъ Тысячѣ-Островахъ и во всемъ лѣсу; они оттискиваютъ именно это мѣсто, о чемъ самъ Лэнди получилъ достовѣрныя извѣстія. И ты можешь оказать великую услугу 55-му полку, если пронюхаешь ихъ слѣдъ и отведешь ихъ отъ настоящаго слѣда. Къ-несчастію, сержантъ Дунгамъ забралъ себѣ въ голову, что всѣ бѣды нагрянуть съ той стороны — сверху по теченью рѣки, потому-что Фронтенакъ выше насъ; опытность же научаетъ насъ, что Индійцы появляются вѣчно съ той стороны, откуда и не воображаешь; слѣдовательно, мы должны ожидать ихъ совершенно съ противоположной стороны. Возьми свое ружье и спустись по рѣкѣ между острововъ, чтобъ увѣдомить насъ, не предстоитъ ли намъ опасность съ этой стороны. Если же ты пройдешь нѣсколько миль материкомъ, особенно по Йоркскому берегу, то извѣстія, которыя доставишь намъ, будутъ еще вѣрнѣе и, натурально, важнѣе.»

— Великій-Змѣй сторожитъ съ той, стороны; а такъ-какъ онъ очень-хорошо знаетъ постъ, то нѣтъ сомнѣнія, что во время увѣдомитъ насъ, если что-нибудь противъ насъ затѣвается.

«Но вѣдь Змѣй Индіецъ, Патфайндеръ, а это — дѣло, необходимо требующее свѣдѣній бѣлаго человѣка. Лэнди будетъ обязанъ великою благодарностію тому, кто успѣетъ въ этомъ небольшомъ предпріятіи. Коли сказать тебѣ правду, любезный, онъ чувствуетъ, что самъ никогда не покусится на это: въ немъ есть упорство стараго лэрда, и онъ никогда не сознается въ своемъ заблужденіи, хоть бы оно было такъ ясно, какъ утренняя звѣзда.»

Квартирмейстеръ продолжалъ резонировать съ своимъ товарищемъ, и, чтобы убѣдить его оставить островъ безъ отлагательства, прибѣгалъ ко всевозможнымъ доводамъ, представлявшимся его уму и иногда противорѣчившимъ другъ другу. Какъ ни въ довѣрчивъ Патфайндеръ, онъ понялъ неосновательность сужденій поручика, хотя вовсе не подозрѣвалъ, что онъ хлопоталъ о его удаленіи единственно для того, чтобъ избавиться отъ соперника. На плохіе доводы онъ отвѣчалъ основательными; хорошо зная всѣ возложенныя на него обязанности, онъ не поддался пустымъ совѣтамъ, и, по своему обыкновенію, не хотѣлъ слушать ничего противнаго правдѣ и чести. Не подозрѣвая тайныхъ замысловъ поручика, онъ все-таки не увлекся его софизмами и послѣ долгаго разговора они разстались, питая другъ къ другу подозрѣнія, хотя источникомъ подозрѣній Путеводителя былъ его характеръ благородный, открытый и безкорыстный.

Но, немного спустя послѣ этого, разговоръ, бывшій между сержантомъ и поручикомъ, имѣлъ слѣдствія гораздо-важнѣйшія. По окончаніи его, отданы были солдатамъ какія-то тайныя приказанія, и человѣкъ, привыкшій къ военнымъ движеніямъ, сейчасъ увидѣлъ-бы, что приготовляется экспедиція. Послѣ солнечнаго заката, сержантъ, который былъ очень-занятъ въ такъ-называемой гавани, вошелъ въ свою хижину съ Капомъ и Патфайндеромъ и, занявъ свое обычное мѣсто за ужиномъ, началъ такъ:

— Судя по тому, какъ ты распорядилась этимъ ужиномъ, дочь моя, видно, что ты можешь быть здѣсь не безъ пользы, и когда настанетъ минута, я надѣюсь, докажешь, что происходишь отъ такихъ людей, которые умѣютъ встрѣчаться съ непріятелемъ лицомъ-къ-лицу.

«Вы вѣрно не потребуете, батюшка, чтобъ я разъиграла роль Жанны д’Аркъ и повела на битву вашихъ солдатъ?»

— Кого разъиграть, дочь моя? Не знаешь ли ты, о комъ это она говоритъ, Патфайндеръ?

— «Нѣтъ, сержантъ. Но что въ этомъ? Какое мнѣ дѣло до этого имени? Я невѣжда, безъ воспитанія — и мнѣ пріятно слышать только звуки голоса Мабели.»

— А я такъ знаю, сказалъ Капъ рѣзкимъ голосомъ: — это имя морлакскаго корсерскаго судна, которое понахватало-таки порядочные призы въ послѣднюю войну.

Мабель покраснѣла, увидя какъ не къ-стати сдѣлала она этотъ намекъ, превышавшій историческія познанія ея отца и дяди; но она не позволила себѣ даже улыбнуться при искреннемъ и простомъ замѣчаніи Патфайндера.

«Вы вѣрно не хотите сказать, батюшка, что я должна стать въ ряды съ солдатами и помогать имъ защищать островъ?»

— Однако женщины не отказывались и отъ такихъ подвиговъ въ этой части свѣта; спроси у Патфайндера, дочь моя… Послушай-ка, чтобы ты не испугалась, вставъ завтра утромъ и не найдя насъ, я долженъ предувѣдомить тебя, что мы намѣрены въ эту ночь отправиться въ экспедицію.

«Вы, батюшка? И вы оставите меня одну съ Дженни на этомъ островѣ?»

— Нѣтъ, Мабель, нѣтъ; мнѣ немножко-лучше извѣстны военныя правила. Мы оставимъ здѣсь поручика Мюйра, брата Капа, капрала Мак-Наба и еще трехъ человѣкъ, которые будутъ составлять гарнизонъ въ наше отсутствіе. Дженни останется съ тобой въ этой хижинѣ, а дядя твой займетъ мою.

«А поручикъ Мюйръ?» сказала Мабель почти-безсознательно. Она предвидѣла, что это распоряженіе навлечетъ ей много непріятностей.

— Онъ будетъ ухаживать за тобой, если только это забавляетъ тебя, Мабель; потому-что онъ молодой человѣкъ очень-влюбчивой комплекціи, и былъ женатъ четыре раза; а въ доказательство того, какъ чтитъ онъ память своихъ женъ, поручикъ хочетъ жениться на пятой.

— «Квартирмейстеръ увѣрялъ меня» возразилъ съ наивностію Патфайндеръ: «что когда сердце человѣческое вспахано горестію, то надобно взборонить его, чтобъ изгладить слѣды прошедшаго.»

— Тутъ вся разница въ словахъ «боронить» и «пахать» — сказалъ сержантъ съ насмѣшливой улыбкой. Но пусть онъ выболтаетъ Мабели все, что у него есть въ головѣ, и тогда преслѣдованія его прекратятся. Я очень-хорошо знаю, что моя дочь не будетъ женою поручика.

Это было сказано такимъ голосомъ, который ясно обнаруживалъ, что онъ никогда не согласится отдать дочь свою за квартирмейстера. Мабель вздохнула, покраснѣла, улыбнулась едва-замѣтно и почувствовала, что ей дурно; но, собравъ всѣ свои силы и скрывая свое волненіе, сказала довольно-весело:

"Но, батюшка, мнѣ кажется, надобно прежде дождаться, чтобъ мистеръ Мюйръ изъявилъ свое желаніе быть моимъ мужемъ, или, лучше сказать, имѣть своею женою дочь вашу, — а то намъ могутъ напомнить басню о зеленомъ виноградѣ.

— «Что же это за басня, Мабель?» — спросилъ Патфайндеръ: «вы такъ мило разсказываете; разскажите же намъ эту басню; я полагаю, что и сержантъ не знаетъ ея.»

Мабель, по желанію Патфайндера, очень-мило передала всѣмъ извѣстную басню «Лисица и Виноградъ», и во все время ея разсказа Путеводитель не спускалъ съ нея глазъ; лицо его сіяло удовольствіемъ.

— «Таковъ именно языкъ лисицы!» воскликнулъ онъ, выслушавъ басню: «да, и языкъ Минго таковъ же, потому-что эти гадины имѣютъ большое сходство между собою: одинаково вѣроломны и хитры. Виноградъ же вообще въ этой странѣ киселъ, даже для тѣхъ, которые могутъ достать его, хотя я не сомнѣваюсь, что въ иное время года и въ иныхъ мѣстахъ, онъ кажется еще кислѣе для тѣхъ, которые не доросли до него. Я думаю, что мои волосы теперь очень-зелены для Минговъ.»

— На зеленый виноградъ, дитя моя, станемъ жаловаться не мы, а мистеръ Мюйръ. Вѣдь ты вѣрно, Мабель, никогда не захочешь выйдти замужъ за этого человѣка?

« — Она!» воскликнулъ Капъ: «нѣтъ, нѣтъ! За чудака, который еще и не настоящій солдатъ, а такъ полусолдатъ. Исторія этого винограда есть именно обстоятельство!»

«Батюшка… дядюшка… я не думаю ни за кого выходитъ замужъ; поговоримте лучше о чемъ-нибудь другомъ, если вамъ угодно; но, когда бы я и думала о замужствѣ, то мой выборъ вѣрно не палъ бы на человѣка, который уже былъ женать четыре раза.»

Сержантъ мигнулъ Путеводителю, какъ-бы желая сказать ему: «видишь ли, какъ хорошо идутъ дѣла», и потомъ, по желанію дочери, перемѣнилъ разговоръ.

— Ни ты, ни Мабель, брать Капъ, сказалъ онъ: не будете имѣть никакой законной власти надъ маленькимъ гарнизономъ, который остается на островѣ; но вы можете подавать свои мнѣнія и имѣть на него небольшое вліяніе. Въ мое отсутствіе капралъ Мак-Набъ останется командиромъ; я старался поселить въ немъ чувство собственнаго достоинства, боясь, чтобы онъ не слишкомъ уступалъ высшему чиномъ, то-есть поручику Мюйру, неимѣющему никакого право распоряжаться здѣсь, потому-что онъ пріѣхалъ волонтеромъ. Смотри, братъ Капъ, поддерживай капрала; вѣдь если квартирмейстеръ однажды заберетъ себѣ власть въ этой экспедиціи, такъ потомъ онъ, пожалуй, захочетъ повелѣвать и мною точно такъ же, какъ Мак-Набомъ.

" — Особенно, если Мабель посадитъ его на мель во время твоего отсутствія, брать Дунгамъ; но, надѣюсь, сержантъ, что ты оставишь подъ моей командой все, что находится на водѣ… Иногда величайшіе безпорядки происходятъ отъ ссоры между фельдмаршаломъ и адмираломъ.

— Вообще, братъ, капралъ останется главнокомандующимъ. Мы видимъ примѣры въ исторіи, что раздѣленіе власти влекло за собою большія непріятности, а я долженъ избѣгать опасности. Надобно, чтобъ капралъ былъ командиромъ; но ты можешь ему подавать совѣты, особенно, если дѣло коснется до ботовъ… Я вамъ оставляю одинъ ботъ на случай, если ретирада будетъ необходима. Капрала же я хорошо знаю: онъ добрый и храбрый солдатъ, человѣкъ, на котораго можно положиться, если отнять у него стаканчикъ съ ромомъ. Не забудьте только, что онъ Шотландецъ, и потому легко можетъ подвергнуться вліянію квартирмейстера; будьте же вы съ Мабелью на сторожѣ.

«Но зачѣмъ же вы оставляете насъ здѣсь, батюшка? Я съ тѣмъ пріѣхала къ вамъ, чтобъ не разлучаться съ вами. Отъ-чего жь бы мнѣ не слѣдовать за вами?»

— Ты добрая дѣвушка, Мабель; въ тебѣ истинная кровь Дунгамовъ; но все-таки тебѣ надобно остаться здѣсь. Мы до-разсвѣта завтра оставимъ островъ, чтобы никакой мародёръ не замѣтилъ, что мы вышли изъ гавани. Мы возьмемъ два большіе бота, а вамъ оставимъ третій съ лодочкой. Мы войдемъ въ тотъ каналъ, по которому гуляютъ Французы, и будемъ тамъ, можетъ-быть, съ недѣлю, подстерегать ихъ, чтобъ перехватить тѣ боты, на которыхъ перевозятъ они во Фронтенакъ различные товары, назначаемые для Индійцевъ.

« — Всѣ ли, братъ, необходимыя бумаги съ тобой?» спросилъ Капъ съ видомъ безпокойства: ты долженъ знать, что захватить судно на открытомъ морѣ считается морскимъ разбойничествомъ, если не имѣется надлежащаго вида, какой нужно отъ крейсера его величества, или хоть просто, патента на крейсерство.

— Я имѣлъ честь получить назначеніе отъ моего полковника, какъ старшій сержантъ 55-го, — отвѣчалъ сержантъ, приподнявшись съ достоинствомъ: — и этого достаточно даже для самого короля Французскаго. Въ противномъ случаѣ, у меня есть письменныя приказанія майора Дункана.

« — И нѣтъ бумагъ на право королевскаго крейсера?»

— Тѣхъ, которыя у меня есть, мнѣ достаточно, братъ, а другихъ нѣтъ у меня. Чрезвычайно-важно для пользы его величества въ этой части свѣта, чтобъ боты, о которыхъ я говорю, были захвачены и приведены въ Освего, потому-что они нагружены ружьями, аммуниціей, словомъ, всѣми предметами, съ помощію которыхъ Французы заставляютъ этихъ проклятыхъ дикарей, своихъ союзниковъ, совершать ужасныя злодѣянія, попирая ногами правила нашей святой религіи, законы человѣчества и все, что только люди имѣютъ роднаго и святаго. Захвативъ эти вещи, мы разстроимъ ихъ намѣренія и выиграемъ время, отъ-того, что другихъ они не могутъ послать въ эту сторону прежде конца осени.

«Но вѣдь и англійскій король тоже употребляетъ въ дѣло Индійцевъ?» спросила Мабель съ любопытствомъ.

— Да, конечно, и, — да сохранитъ его Богъ, онъ имѣетъ на то право! Большая разница, это каждый пойметъ, Англичане или Французы употребляютъ въ дѣло дикихъ.

« — Это ясно, братъ Дунгамъ; но дѣло-то несовсѣмъ-ясно, касательно бумагъ, которыхъ нѣтъ у тебя.»

— Инструкція, данная англійскимъ полковникомъ, должна убѣдить всѣхъ французовъ въ томъ, что я имѣю право такъ дѣйствовать; а главное-то въ томъ, братъ, что они и не потребуютъ другихъ патентовъ.

«Но я не вижу никакой разницы, батюшка, Французы или Англичане употребляютъ въ дѣло дикихъ… развѣ это не все равно?»

— Неизмѣримая разница, дочь моя. Во-первыхъ, Англичане человѣколюбивы и храбры, а Французы жестоки и робки.

— «И прибавь къ этому, братъ, они плясали бы съ утра до ночи, еслибъ было можно.»

— Совершенно-справедливо, сказалъ сержантъ очень-серьёзно.

«Но я все-таки не понимаю, батюшка, если Французы нехорошо дѣлаютъ, платя дикимъ, чтобъ они дрались съ ихъ врагами, то вѣдь и Англичанамъ, я думаю, это не дѣлаетъ чести? Согласитесь съ этимъ, Патфайндеръ.»

« — Это правда; да, совершенная правда. Я никогда не принадлежалъ къ числу тѣхъ, которые ставятъ Французамъ въ ужаснѣйшее преступленіе то, что мы сами дѣлаемъ. Впрочемъ, гораздо-хуже имѣть союзниками Минговъ, чѣмъ Делаваровъ. Если бы это благородное поколѣніе существовало, я не считалъ бы преступленіемъ послать ихъ драться съ нашими непріятелями.»

«Однако они сдираютъ кожу съ черепа и убиваютъ стариковъ и молодыхъ, дѣтей и женщинъ?»

« — Это ихъ натура, Мабель. Натура — все натура, хотя она и не во всѣхъ поколѣніяхъ одинакова. Вотъ я, такъ бѣлый, и потому стараюсь соблюдать обычаи бѣлыхъ.»

Всѣ, кромѣ Мабели, были довольны тѣмъ, что споръ принялъ такое направленіе, и никто не счелъ нужнымъ продолжать его. Масса обыкновенію толкуетъ наобумъ безъ всякаго основанія о всѣхъ предметахъ, и три человѣка, разговоръ которыхъ мы сейчасъ привели не безъ особеннаго намѣренія, принадлежали къ массѣ по своимъ сужденіямъ. Мы, можетъ-быть, совсѣмъ не передали бы этого разговора, если бъ заключающееся въ немъ не имѣло никакихъ отношеній съ приключеніями нашей исторіи, и образъ мыслей, обнаруженный въ этомъ разговорѣ, не былъ побудительными причинами, по которымъ дѣйствовали нѣкоторыя лица этой исторіи.

Послѣ ужина, сержантъ простился съ своими гостями и, оставшись наединѣ съ дочерью, имѣлъ съ ней откровенный разговоръ. Онъ не привыкъ предаваться нѣжнымъ ощущеніямъ, однако новость положенія, въ которомъ онъ находился теперь, пробудила въ немъ чувствованія ему непривычныя. Солдатъ, или морякъ, дѣйствующій подъ бдительнымъ надзоромъ своего начальника, мало думаетъ о предстоящихъ ему опасностяхъ; но съ той минуты, когда онъ самъ чувствуетъ на себѣ начальническую отвѣтственность, у него въ головѣ безпрестанно вертится предпріятіе, которое надобно выполнить; ему безпрестанно представляется или счастіе успѣха, или боязнь неудачи. Онъ не столько думаетъ о собственной, сколько о всеобщей опасности, и сомнѣніе чаще всего волнуетъ его. Въ такомъ-то состояніи находился сержантъ Дунгамъ. Вмѣсто того, чтобъ, по своему обыкновенію, быть заранѣе-увѣреннымъ въ побѣдѣ, онъ почувствовалъ, что, можетъ-бытъ, въ послѣдній разъ видитъ дочь свою.

Никогда Мабель не казалась ему такъ прекрасна, какъ въ этотъ вечеръ. И въ-самомъ-дѣлѣ, никогда, можетъ-быть, она не была еще такъ нѣжна и такъ обходительна съ своимъ отцомъ, потому-что она начинала безпокоиться за него; къ-тому же, любовь ея была ободрена неожиданнымъ изъявленіемъ отцовской любви, всегда крѣпко-накрѣпко заключенной въ твердой груди ветерана… Она до-сихъ-поръ не совсѣмъ чувствовала себя свободною при отцѣ. Воспитаніе, полученное ею, раздѣляло ихъ рѣзкою чертою, казавшеюся еще рѣзче отъ военной суровости, которую пріобрѣлъ сержантъ въ слѣдствіе продолжительной и короткой связи съ существами, подчинявшимися только одной строгой дисциплинѣ. Но въ такихъ обстоятельствахъ, наединѣ, разговоръ между отцомъ и дочерью сдѣлался гораздо-довѣрчивѣе обыкновеннаго, и Мабель съ радостію замѣчала, что отецъ ея говорилъ въ этотъ разъ съ нѣжностію, постепенно возраставшею, которой съ самого ея прибытія тайно жаждало ея горячее сердце.

— Такъ матушка была со мной одинаковаго роста? сказала Мабель, держа руку отца въ своихъ рукахъ и смотря на него влажными глазами: — мнѣ кажется, она была выше меня?

«Дѣтямъ всегда это такъ кажется, Мабель. Привычка смотрѣть съ уваженіемъ на отца и мать всегда возвышаетъ ихъ въ дѣтскихъ глазахъ. Она имѣла совершенно твой ростъ.»

— А ея глаза, батюшка?

«У нея были голубые глаза, кроткіе и привлекательные, какъ твои, дитя мое, хотя въ твоихъ больше веселаго выраженія.»

— Они навсегда лишатся этого выраженія, батюшка, если вы не будете заботиться о себѣ въ этой экспедиціи.

«Спасибо тебѣ, Мабель, — гм! спасибо тебѣ, дитя мое; но мнѣ должно исполнить мою обязанность. Я желалъ бы, чтобъ ты устроилась и вышла замужъ въ Освего до твоего отъѣзда; я былъ бы гораздо-покойнѣе.»

— Выйдти замужъ? но за кого же, батюшка?

«Ты знаешь человѣка, котораго бы я желалъ, чтобъ ты любила. Конечно, ты можешь найдти другаго, съ умомъ болѣе-блестящимъ, очень-красиво-разряженнаго; но ты не отыщешь, другъ мой, ни одного человѣка съ такимъ благороднымъ сердцемъ, съ такимъ здравымъ умомъ.»

— Ни одного, батюшка?

«Я не знаю ни одного. Патфайндеръ, по-крайней-мѣрѣ, въ этомъ отношеніи не имѣетъ себѣ равнаго.»

— Но развѣ я необходимо должна выйдти замужъ? Вы одни — и я хотѣла бы остаться при васъ, заботиться о васъ.

«Богъ наградитъ тебя за это, Мабель! Я знаю, что ты сдѣлала бы это, и не осуждаю твоихъ чувствованій: они должны быть таковы, они справедливы; но есть чувства еще справедливѣйшія…»

— Что же можетъ быть справедливѣе чувства почтенія къ родителямъ?

«Почтеніе къ мужу.»,

— Но у меня нѣтъ мужа, батюшка.

«Такъ выйдь же поскорѣй замужъ, чтобъ уважать мужа. Моя жизнь не вѣчна, Мабель: природа, или война должны скоро положить ей предѣлъ; а ты молода, ты можешь жить долго и тебѣ надобно имѣть покровителя, который бы охранялъ тебя и потомъ, въ лѣта зрѣлыя, заботился бы о тебѣ такъ же, какъ ты заботишься теперь обо мнѣ.»

— И не-уже-ли вы думаете, батюшка, сказала Мабель, лукаво улыбаясь и перебирая своими маленькими ручками жилистые пальцы сержанта: — и не-уже-ли вы думаете, что только Патфайндеръ, только одинъ онъ можетъ быть моимъ мужемъ? Вѣдь онъ десятью или двѣнадцатью годами моложе васъ.

«Что за нужда? Онъ велъ жизнь воздержную и дѣятельную; лѣта ни мало не дѣйствуютъ на хорошее сложеніе. Кто жь бы другой могъ бытъ твоимъ покровителемъ?»

Мабель не знала, на, кого она могла указать въ этомъ случаѣ, потому-что никто другой не дѣлалъ ей предложенія, хотя, можетъ-быть, въ ней и были нѣкоторыя надежды и желанія.

— Но вѣдь мы говоримъ о Патфайндерѣ, отвѣчала она, избѣгая этого вопроса: — еслибъ онъ былъ моложе, тогда я скорѣе могла бы вообразить его своимъ мужемъ.

«Я тебѣ говорю, что дѣло не въ лѣтахъ, а въ сложеніи. И если взять это въ разсчетъ, то повѣрь, что онъ моложе многихъ молодыхъ нашихъ офицеровъ.»

— Конечно, моложе поручика Мюйра. — Мабель весело засмѣялась, не смотря на то, что на сердцѣ ея лежала тяжкая забота.

«По моложавости, Патфайндеръ годился бы ему во внуки, но онъ и дѣйствительно моложе его по лѣтамъ. Сохрани тебя Богъ, Мабель, быть женою офицера, по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, покуда ты не будешь дочерью офицера.»

— Ужь конечно я никогда не буду женою офицера, если выйду замужъ за Патфайндера, батюшка, сказала Мабель, лукаво смотря на сержанта.

«Въ королевской Службѣ онъ ничего не значить, но онъ первый въ своемъ званіи, другъ и товарищъ генераловъ. Я умеръ бы счастливымъ, если бъ ты, Мабель, была его женою.»

— Батюшка!

«Скучно идти на битву, тяжело на сердцѣ, когда подумаешь, что, можетъ-быть, оставишь дочь безъ покровителя.»

— О, я хотѣла бы облегчить ваше сердце, батюшка!

«Ты это можешь сдѣлать» сказалъ сержантъ, смотря на дочь съ нѣжностію: «но я не хочу, чтобъ тяжесть съ моего сердца перешла на твое.»

Онъ говорилъ это важнымъ, но дрожащимъ голосомъ. Еще ни разу не изъявлялъ онъ дочери такъ сильно любви своей. На его чертахъ, обыкновенно-суровыхъ, отразилось душевное волненіе, и никогда лицо его не было привлекательнѣе. Сердце дочери горѣло желаніемъ успокоить встревоженную душу отца.

— Батюшка, объяснитесь! воскликнула она въ сильномъ волненіи.

«Нѣтъ, Мабель! можетъ, это было бы несправедливо; твои желанія могутъ быть несходны съ моими.»

— У меня нѣтъ никакихъ желаній; я не знаю, что вы хотите сказать… вы говорите о моемъ будущемъ замужствѣ?

«Если бъ я увидѣлъ тебя невѣстою Патфайндера; если бъ я зналъ, что ты будешь его женою, какова бы ни была моя участь, кажется, я умеръ бы покойно. Но я не требую отъ тебя никакихъ обѣщаній, дитя мое, я не требую отъ тебя этой жертвы; ты можешь со-временемъ раскаяваться. Поцалуй меня, Мабель, и поди ложись спать.»

Если бъ сержантъ Дунгамъ рѣшительно потребовалъ обѣщанія отъ Мабели, котораго онъ такъ желалъ въ глубинѣ сердца, онъ встрѣтилъ бы сильное сопротивленіе, и ему трудно было бы побѣдить его. Но, предоставивъ дочь самой себѣ, онъ поступилъ гораздо благоразумнѣе, и великодушная Мабель чувствовала въ себѣ возможность скорѣе уступить любви, чѣмъ угрозамъ. Въ эту минуту она только и думала объ отцѣ своемъ, и ея горячая къ нему любовь, отчасти, можетъ-быть, взлелѣянная воображеніемъ и которая начала-было охлаждаться суровостію сержанта, снова воспламенилась. Теперь отецъ былъ для нея — все, и не было жертвы, ко. торой бы она не была готова принесть ему. Тяжелая мысль, что надежды, утѣшавшія ее до-сихъ-поръ, ни на чемъ не основывались, быстро промелькнула въ головѣ ея, и рѣшимость ея чуть-было не поколебалась. Но она привыкла управлять своими склонностями — и мысли ея опять перенеслись къ отцу.

— Батюшка, сказала она съ спокойствіемъ, почти съ святымъ спокойствіемъ: — Богъ благословляетъ послушную дочь.

«Да, Мабель, такъ говоритъ намъ святая книга.»

— Я выйду замужъ по вашему выбору.

«Нѣтъ, Мабель, ты сама должна выбрать себѣ мужа.»

— Мнѣ не изъ кого выбирать: никто не искалъ руки моей, кромѣ Патфайндера и Мюйра, и ни вы, ни я не поколеблемся въ выборѣ между ними… Нѣтъ, батюшка, я выйду за мужъ за него, если будетъ вамъ угодно.

«Ты знаешь мой выборъ, другъ мой; никто не сдѣлаетъ тебя вполнѣ-счастливою, кромѣ Патфайндера.»

— Что жь, если онъ все еще желаетъ жениться на мнѣ, пусть онъ сдѣлаетъ предложеніе… вы вѣрно не захотите, чтобы дочь ваша сама или кто-нибудь другой за нее сдѣлалъ ему это предложеніе. И когда она говорила, кровь снова появилась на ея блѣдномъ лицѣ, потому-что великодушное самопожертвованіе, на которое она рѣшилась, отозвало всю жизнь ея къ сердцу. — Нѣтъ, не нужно, чтобы кто-нибудь говорилъ ему объ этомъ; но если онъ еще хочетъ жениться на мнѣ, если послѣ всего, слышаннаго имъ, всего, что можетъ высказать дѣвушка откровенная человѣку, который домогается быть ея мужемъ, если, послѣ всего этого, онъ хочетъ жениться на мнѣ, я буду принадлежать ему.

«Да наградитъ тебя Господь, дочь моя! да благословитъ онъ тебя и наградитъ тебя, какъ примѣрную дочь!»

— Успокойтесь, батюшка, отправляйтесь веселымъ въ экспедицію и положитесь на Бога. Теперь вамъ нечего безпокоиться обо мнѣ. Будущую весну, — я прошу васъ до этого времени оставить меня на свободѣ, батюшка, — будущую весну я выйду замужъ за Патфайндера, если его благородное сердце все еще будетъ желать этого.

«Мабель, онъ любитъ тебя такъ, какъ я любилъ твою мать. Когда онъ говорилъ мнѣ о чувствахъ его къ тебѣ, онъ плакалъ, какъ дитя.»

— Я вѣрю, я убѣдилась сама, что онъ имѣетъ обо мнѣ мнѣніе лучшее, нежели я заслуживаю и я никого такъ не уважаю, какъ Патфайндера, даже не исключая и васъ, батюшка.

«Такъ и должно, дочь моя, и этотъ союзъ благословитъ небо. Могу ли я сказать это Патфайндеру?»

— Лучше ничего не говорите ему, батюшка. Пусть все идетъ само-собою. Женщина не должна начинать первая — это дѣло мужчины.

И когда Мабель говорила это, лицо ея сіяло улыбкою, ангельскою улыбкою, какъ думалъ отецъ ея, но человѣкъ, болѣе привыкшій узнавать по лицу внутреннія ощущенія, нашелъ бы въ ея улыбкѣ что-то странное и принужденное.

— Нѣтъ, батюшка, продолжала она: пусть все идетъ само-собою; но я вамъ дала торжественное обѣщаніе…

«И мнѣ болѣе ничего не надобно, Мабель. Теперь поцалуй меня. Да благословитъ и защититъ, тебя Господь! Ты примѣрная дочь!

Мабель бросилась въ объятія отца: это было первый разъ въ ея жизни, — и она, обнимая его, плакала, какъ ребенокъ. Твердое сердце воина размягчилось, и слезы отца смѣшались съ слезами дочери. Но сержантъ тотчасъ же оправился, будто устыдясь своей слабости, и, высвободясь изъ объятій Мабели, пошелъ спать. Она также пошла къ постели, приготовленной для нея, и нѣсколько минутъ послѣ этого, въ хижинѣ слышалось только звучное храпѣніе ветерана.

ГЛАВА V.

Блуждая посреди развалилъ, я нашелъ близь старыхъ солнечныхъ часовъ, поросшихъ мхомъ, уединенную розу, уцѣлѣвшую на своемъ стеблѣ, какъ-бы для доказательства, что на этомъ мѣстѣ былъ нѣкогда садъ. Кампбелъ.

Солнце уже стояло высоко, когда Мабель проснулась. Сонъ ея былъ сладокъ и спокоенъ. Когда она ложилась, у нея было такъ легко на душѣ; къ-тому же предшествовавшій день утомилъ ее, и шумъ, произведенный раннимъ отъѣздомъ ея отца, не достигъ ея слуха. Вскочивъ съ постели и поспѣшно одѣвшись, она выбѣжала подышать свѣжимъ утреннимъ воздухомъ. Въ первый разъ еще въ своемъ новомъ мѣстопребываніи она была поражена оригинальной красотою его и дикою пустынностію. То былъ прекрасный осенній день, столь животворный и освѣжительный въ томъ климатѣ, который рѣдко цѣнится по достоинству. Онъ подѣйствовалъ благодѣтельно и на Мабель, сердце которой сжималось при одной мысли объ опасностяхъ, предстоявшихъ ея отцу, котораго она такъ полюбила, какъ только умѣетъ полюбить женщина того, кому она вполнѣ ввѣрилась.

Островъ теперь показался ей совершенно-пустыннымъ. Еще въ ночь пріѣзда, суматоха, неизбѣжная въ такихъ случаяхъ, придавала ему, по-крайней-мѣрѣ, наружный признакъ жизни; по въ эту минуту все было тихо, и героиня наша долго смотрѣла вокругъ, не встрѣчая ни одного человѣческаго существа. Наконецъ, она замѣтила своихъ спутниковъ, собравшихся около огня. Видъ ея дяди, котораго она такъ хорошо знала, тотчасъ разсѣялъ небольшой страхъ, внушенный ей чувствомъ совершеннаго одиночества, и она продолжала разсматривать эту дикую картину природы съ любопытствомъ, очень-естественнымъ въ ея положеніи. Группа состояла, за исключеніемъ Капа, изъ квартирмейстера, капрала, трехъ солдатъ и женщины, которая занималась приготовленіемъ завтрака. Хижины были безмолвны и пусты; вершина блокгауза, не смотря на незначительную высоту свою, казалась башнею среди кустарниковъ, вполовину ее закрывавшихъ. Солнце разливало волны лучей на обнаженныя долины; на небѣ не было ни малѣйшаго облачка, и казалось, эта природа, такъ спокойная, такъ прекрасная, давала вѣрное ручательство въ безопасности.

Видя, что каждый занимался важнѣйшимъ дѣломъ въ жизни, завтракомъ, — Мабель, никѣмъ незамѣченная, приблизилась къ оконечности острова, гдѣ деревья и кустарники могли скрыть ее; она раздвинула слишкомъ-низко-опустившіяся вѣтви, подошла почти къ самой водѣ и остановилась здѣсь, заглядѣвшись на приливъ и отливъ мелкихъ волнъ, едва прикасавшихся берега. Ей представилась безмятежная и привлекательная картина, и героиня наша, умѣвшая понимать все прекрасное, въ минуту уловила самыя рѣзкія черты пейзажа. Разсматривая виды острововъ съ разныхъ точекъ, она думала, что ничего еще до-сихъ-поръ не видала прекраснѣе.

Но Мабель вдругъ испугалась: ей представилась тѣнь человѣческой фигуры между кустарниками, скрывавшими берегъ противоположнаго острова. Отъ одного берега до другаго не было и пятидесяти саженъ, и, не смотря на то, что Мабель была разсѣяна въ ту минуту, когда эта тѣнь мелькнула передъ нею, — она однакоже была увѣрена, что зрѣніе не обмануло ея. Зная, что ея полъ не защититъ ея отъ пули, если какой-нибудь Ирокезъ замѣтитъ ее, она невольно отошла назадъ, стараясь скрыться за кустарниками, и не спускала глазъ съ противоположнаго берега. Послѣ тщетнаго ожиданія, она рѣшилась-было оставить это мѣсто и хотѣла возвратиться скорѣе къ своему дядѣ, чтобъ сообщить ему свои подозрѣнія, но въ эту минуту она увидѣла на противоположномъ берегу ольховую вѣтку, возвышавшуюся надъ кустарниками, которою невидимая рука махала въ знакъ дружбы. Это было мучительное и трудное испытаніе для Мабели, незнавшей образа пограничныхъ войнъ; однако она почувствовала необходимость сохранить присутствіе духа и дѣйствовать съ твердостію и благоразуміемъ.

Постоянныя опасности, которымъ подвергаются пограничные американскіе жители, возвели нравственную силу женщины до такой степени, до которой едва-ли бы она могла достигнуть при другихъ обстоятельствахъ. Мабель знала, что ея соотечественники любили прославлять въ своихъ легендахъ мужество и ловкость своихъ женъ или сестеръ, которую они оказывали въ рѣшительныя минуты. Эти воспоминанія и мысль, что наступилъ для нея тотъ часъ, когда она должна показать въ себѣ дочь, достойную сержанта Дунгама, укрѣпила ея душу. Знакъ, поданный ей съ противоположнаго острова, показался ей знакомъ дружбы, и, послѣ минутнаго колебанія, она отломила вѣтку, обвила ее вокругъ сучка и въ отвѣтъ на поданный ей знакъ замахала сама вѣткою.

Этотъ безмолвный разговоръ продолжался нѣсколько минутъ; вдругъ Мабель увидѣла, что листья тихо раздвинулись и человѣческая фигура явилась передъ нею. То была краснокожая женщина и, взглянувъ за нее пристальнѣе, она тотчасъ узнала въ ней Іюньскую-Росу — жену Арроугедэ. Въ-продолженіе путешествія, когда онѣ были вмѣстѣ, Мабель замѣтила, что эта Индіянка обращалась съ своимъ мужемъ привѣтливо, съ тихою покорностію и уваженіемъ, соединеннымъ съ любовію. Одинъ разъ показалось Мабели, что Тускарора посмотрѣлъ на нее пристальнѣе обыкновеннаго — и тогда досада и зависть выразились въ лицѣ ея подруги. Но Мабель своею внимательностію и расположеніемъ къ ней вознаградила ее съ излишкомъ за эти непріятности, которыя невольно причинила ей. Іюньская-Роса также, казалось, была къ ней расположена, и наша героиня думала, что онѣ разстались друзьями.

Безполезно было бы вычислять всѣ случаи, внушавшіе Мабели довѣренность къ Индіянкѣ; довольно замѣтить, что жена Арроугеда до такой степени внушила къ себѣ это чувство въ сердцѣ нашей героини, что Мабель ничему дурному не могла приписать нежданное появленіе ея и захотѣла войдти съ ней въ непосредственныя сношенія. Ни мало не колеблясь, она вышла изъ-за кустарника, и обрадовалась, увидѣвъ, что и Іюньская-Роса также вышла изъ своего убѣжища. Тогда они показали другъ другу, хотя безмолвно, дружеское расположеніе, и Мабель подала ей знакъ, чтобы она приблизилась къ ней, потому-что ей самой сдѣлать этого было невозможно. Исчезнувъ на одну минуту, Іюньская-Роса снова появилась, но уже на носу лодки, которую вполовину выдвинула изъ кустарниковъ и остальная половина которой оставалась въ небольшой береговой выемкѣ, совершенно-закрытой деревьями. Мабель хотѣла просить ее подойдти ближе, но въ эту минуту услышала громкій голосъ своего дяди, который звалъ ее. Сдѣлавъ знакъ Іюньской-Росѣ, чтобы она спряталась, Мабель побѣжала въ ту сторону, откуда ей послышался голосъ, и увидѣла, что все общество занималось завтракомъ. Капъ сдѣлалъ большое насиліе своему аппетиту, оторвавшись отъ стола, чтобъ позвать Мабель. Мысль, что это самая благопріятная минута для свиданія съ Іюньской-Росой, мелькнула въ головѣ дочери сержанта, и удалясь, подъ предлогомъ, что она нерасположена еще завтракать, она снова возвратилась на прежнее мѣсто и возобновила разговоръ съ молодой Индіанкой.

Іюньская-Роса въ минуту поняла знакъ Мабели: она взмахнула не болѣе двѣнадцати разъ веслами безъ малѣйшаго шума, и лодка ея нырнула уже подъ кустарники Острова-Притина. Мабель взяла ее за руку и повела лѣсомъ къ своей хижинѣ, которая, къ-счастію, стояла на такомъ мѣстѣ, что не могла быть видима ея спутниками — и онѣ незамѣщенныя вошли туда. Объяснивъ Іюньской-Росѣ, что на нѣсколько минуть ей необходимо было оставить ее одну, Мабель просила ее расположиться въ этой комнаткѣ и, увѣренная, что Индіанка безъ ея зова не выйдетъ оттуда, присоединилась къ своимъ спутникамъ, стараясь казаться спокойною.

— Семеро одного не ждутъ, Мабель! сказалъ ей дядя, набивъ ротъ кусками пережареной семги, ибо искусство приготовленія кушанья на этой отдаленной границѣ было еще во младенчествѣ, хотя самые припасы были всегда отличные. — Семеро одного не ждутъ — это доброе правило, которое должно дѣйствовать на лѣнивцевъ.

„Я совсѣмъ не лѣнива, дядюшка: уже болѣе часа, какъ я встала и осмотрѣла весь нашъ островъ.“

— „Это занятіе не очень-трудное, миссъ Мабель“ сказалъ Мюйръ: „Островъ невеликъ. Лэнди, или при нашихъ слушателяхъ лучше сказать, майоръ Дунканъ (это относилось къ капралу и солдатамъ, которые, впрочемъ, завтракали немного въ отдаленіи), майоръ Дунканъ, говорю я, не расширилъ владѣній его величества, завладѣвъ этимъ островомъ, который по доходамъ имѣетъ чрезвычайно-большое сходство съ островомъ знаменитаго Санчо… Я не сомнѣваюсь, мэстэръ Капъ, что вы знакомы съ Санчо; вы вѣрно читали его исторію въ часы досуга — преимущественно во время штиля.“

— А! я знаю это мѣсто, о которомъ вы говорите, квартирмейстеръ; островъ Санчо — коралловая скала, недавно образовавшаяся; признаюсь, въ темную ночь и при сильномъ вѣтрѣ съ нею бѣда встрѣтиться! Грѣшникъ долженъ ея бояться. Этотъ островъ Санчо замѣчателенъ кокосовыми орѣхами и горькой водой.

— „Онъ не слишкомъ-то славится по съѣстной части“ возразилъ Мюйръ, изъ уваженія къ Мабели удерживая улыбку, показавшуюся на его губахъ: — „его продукты не лучше здѣшнихъ. По-моему, мэстэръ Капъ, здѣсь плохой военный постъ, и я предчувствую, что на немъ рано или поздно быть потѣхѣ.“

„Но вѣрно ужь послѣ нашего отъѣзда“ замѣтила Мабель: „я вовсе не имѣю желанія усовершенствоваться во Французскомъ языкѣ.“

— „Дай Богъ только, чтобъ намъ не пришлось учиться ирокезскому. Я разсуждалъ, касательно занятія этой позиціи, съ майоромъ Дунканомъ, но упрямаго не переиначишь. Цѣль моего присоединенія къ экспедиціи была, во-первыхъ: употребить все мое стараніе быть пріятнымъ и полезнымъ для вашей прекрасной племянницы, мэстэръ Капъ; во-вторыхъ, сдѣлать подробное донесеніе о провіантѣ, который будетъ захваченъ у непріятеля.“

— Развѣ наше положеніе такъ затруднительно? спросилъ Капъ, и отвѣть такъ занималъ его, что онъ пересталъ жевать кусокъ дичи, потому-что онъ, какъ денди нашего времени, переходилъ отъ рыбы къ мясу и наоборотъ: — развѣ опасность такъ велика?

— „Не скажу да, не скажу и нѣтъ. Война сопряжена всегда съ опасностями, и опасность еще сильнѣе въ передовыхъ постахъ, чѣмъ въ главномъ корпусѣ арміи. Неудивительно, если Французы застанутъ насъ врасплохъ.“

— Но чортъ возьми, что же намъ дѣлать въ такомъ случаѣ? Шести мужчинамъ и двумъ женщинамъ защищать такое мѣсто, какъ это, совсѣмъ не забавно. Вѣдь Французы-то, безъ-сомнѣнія, прійдутъ сюда въ порядочномъ количествѣ?

— „Надо такъ думать… Но такъ-какъ, вѣроятно, у насъ окажется недостатокъ въ необходимой силѣ, то нужно будетъ защищать островъ по законамъ тактики. Прежде всего послать для этого отрядъ на берегъ, съ приказаніемъ дразнить непріятеля, когда онъ захочетъ высадиться; тотчасъ за этимъ отрядить достаточное число солдатъ въ крѣпость, потому-что къ этой точкѣ различные отряды будутъ ретироваться, по мѣрѣ приближенія Французовъ. Можно также вокругъ крѣпости расположить траншеи, потому-что допустить непріятеля къ самымъ стѣнамъ было бы противъ всѣхъ правилъ военнаго искусства. Рогатки станутъ сдерживать напоръ кавалеріи… Что же касается до артиллеріи, то редуты можно будетъ выстроить изъ этого лѣса. Волтижеры принесутъ большую пользу, сдавивъ маршъ осаждающихъ, — а эти хижины, если бы только онѣ были окружены окопами, могли бы сдѣлаться выгодными позиціями.“

Капъ свиснулъ.

— Превосходно, квартирмейстеръ!.. Но, чортъ возьми, гдѣ же Вы найдете людей для исполненія этого плана?»

— "А! объ этомъ долженъ король заботиться, мэстэръ Капъ; вѣдь это до него касается: его война, — слѣдовательно, онъ долженъ нести и бремя ея.

— Но насъ только шестеро! Ну, клянусь, чудесные проекты! можемъ мы отправить къ берегу, чтобы воспрепятствовать вы садкѣ непріятеля; Мабель будетъ помогать намъ, по-крайней-мѣрѣ, своимъ языкомъ; жена солдата съиграеть роль рогатки; капралъ станетъ начальствовать траншеями; эти три солдата займутъ пять хижинъ, а я расположусь въ крѣпости. Ай-да поручикъ! вы расписываете славно; вамъ бы сдѣлаться живописцемъ вмѣсто солдата! — Тутъ Капъ снова свиснулъ.

— «Нѣтъ, я представилъ дѣло точно, какъ оно должно быть. И если мы не можемъ привести этотъ планъ въ исполненіе, такъ это ужь не моя вина, а министровъ его величества.»

«Но если непріятель точно прійдетъ» спросила Мабель съ любопытствомъ, вспомнивъ о женщинѣ, оставленной ею въ хижинѣ: «тогда что мы будсмъ дѣлать?»

— «Мой совѣтъ, прекрасная Мабель, послѣдовать примѣру знаменитаго Ксенофонта…»

«Кажется, вы хотите намекнуть на отступленіе, если я понимаю васъ?»

— «Здравый умъ, которымъ надѣлены вы, прекрасная Мабель, понялъ какъ-нельзя-лучше что я хочу сказать. Вашъ достойный батюшка далъ капралу наставленіе, какъ защищать островъ въ случаѣ нападенія Французовъ; но почтенный сержантъ, — хотя изъ всѣхъ владѣющихъ эспонтономъ никто не найдется храбрѣе его, — все-таки не лордъ Стэръ, даже не герцогъ Мальборугъ. Я не порицаю достоинства сержанта въ его обыкновенной сферѣ, и, не смотря на это, не могу однакоже сравнить его достоинства, какъ бы они велики ни были, съ достоинствомъ людей, которые могутъ быть въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ его старшими. Сержантъ Дунгамъ посовѣтовался не съ умомъ, а съ сердцемъ своимъ, и потому отдалъ такія приказанія; если же крѣпость сдастся, то вина падетъ на того, кто приказывалъ, а не на того, кто защищалъ ее. И каково бы ни было намѣреніе послѣдняго, я все-таки скажу, что пока Французы и ихъ союзники еще не высадились, слѣдуетъ заранѣе увѣриться въ возможности отступленія. — Я совѣтую мэстэръ Капу, адмиралу нашего флота, держать ботъ наготовѣ, чтобы оставить островъ тотчасъ же въ случаѣ необходимости. Самый большой ботъ, какой здѣсь есть у насъ, имѣетъ довольно-большой парусъ, и, приведя его ближе сюда и поставивъ подъ кустами, мы будемъ готовы къ отплытію. — Вы видите, прелестная Мабель, что отсюда едва наберется двадцать-пять саженъ до канала, по которому мы можемъ тайкомъ уйдти отъ тѣхъ, кто овладѣетъ островомъ.»

«Можетъ-быть, все это такъ, мэстэръ Мюйръ; но развѣ Французы не могутъ прійдти по этому самому заправленію? Если это мѣсто удобно для отступленія, то оно точно также удобно и для нападенія.»

— «Куда имъ поступить такъ благоразумно!» возразилъ Мюйръ, посматривая украдкою и съ безпокойствомъ въ ту сторону: «они неосторожны… у всѣхъ вашихъ Французовъ вѣтреныя головы; они всегда идутъ на удачу, и если появятся, то вѣроятно съ другой стороны острова.»

Скоро разговоръ совершенно перемѣнился, хотя, правда, довольно-часто снова возвращался на тотъ же предметъ — и опять начинались толки о возможности набѣга и о томъ, какими бы средствами лучше освободиться отъ угрожавшей бѣды.

Но уже Мабель почти не слушала продолженія разговора. Она только удивлялась, почему поручикъ Мюйръ, въ храбрости котораго никто не сомнѣвался, открыто совѣтовалъ отступленіе, казавшееся ей вдвойнѣ-преступнымъ, потому-что честь отца ея была сопряжена съ защищеніемъ острова. Но мысли ея болѣе всего были заняты Іюньской-Росой: она воспользовалась первою возможностію выйдти изъ-за стола и черезъ минуту уже была въ своей хижинѣ. Тщательно заперевъ двери и удостовѣрясь, что маленькое окно занавѣшено, Мабель привела Іюгіьскую-Росу, или просто Росу, какъ называли ее обыкновенно, въ глубину комнаты, показывая ей знаками свою любовь и довѣренность.

«Я очень-рада тебя видѣть» сказала Мабель ласковымъ голосомъ и съ привѣтливою улыбкою: «очень-рада тебя видѣть. Зачѣмъ ты пришла и какъ ты открыла этотъ островъ?»

— Ты говоришь тихо, сказала Роса съ улыбкою же и пожимая маленькую ручку Мабели своею также маленькою ручкой, только загрубѣлой отъ работы: — очень-тихо, очень-скоро.

Мабель повторила свои вопросы, показывая нетерпѣніе и заговорила громче.

— Я другъ, отвѣчала Индіянка.

«Я тебѣ вѣрю, вѣрю отъ всей души. Развѣ это имѣетъ что-нибудь общее съ твоимъ приходомъ?»

— Другъ ходитъ смотрѣть на друга, сказала Іюньская-Роса, снова улыбаясь.

«Есть какая-нибудь другая причина; иначе бы ты не рѣшилась на такую опасность и — одна. Ты вѣдь одна, не правда ли?»

— Іюньская-Роса съ тобой, никого больше. Іюньская-Роса одна, пришла на лодкѣ.

«О, я увѣрена въ этомъ, я твердо увѣрена. Ты вѣдь не захочешь обмануть меня, измѣнить мнѣ?»

— Что… измѣнить?

«Ты не захочешь измѣнить мнѣ, предать меня Французамъ . Ирокезамъ… Арроугеду?…»

Индіянка качала головой съ живостію.

«Ты не захочешь продать мои волосы?»

Іюньская-Роса обвила одной рукой тонкую талію Мабели и прижала ее съ такою любовію къ своему сердцу, что у героини нашей выступили слезы на глазахъ. — Въ этой безмолвной ласкѣ заключалась вся нѣжность женщины — и невозможно было другой женщинѣ, молодой и довѣрчивой, сомнѣваться въ искренности этого чувства. Мабель тоже прижала ее къ груди своей, потомъ, не отпуская ея отъ себя и глядя на нее пристально, продолжала свои разспросы.

«Если ты хочешь что нибудь сообщить своей подругѣ, то можешь говорить откровенно» сказала она: «я тебя слушаю.»

— Іюньская-Роса боится, Арроугедъ убьетъ ее.

«Но Арроугедъ никогда не узнаетъ этого.» И Мабель покраснѣла, произнося эти слова, чувствуя, что уговариваетъ жену измѣнить мужу. «Мабель не скажетъ ему ничего.»

— Онъ голову томагаукомъ раздробитъ Росѣ.

«Этого никогда не будетъ, моя милая. Лучше ничего не говори; я не захочу тебя подвергнуть такой опасности.»

— Крѣпость хорошее мѣсто спать, хорошо тамъ остаться.

«Ты хочешь сказать, что я спасу свою жизнь, оставшись въ крѣпости? Ужь вѣрно Арроугедъ не разсердится на тебя за то, что ты мнѣ сказала это; онъ не можетъ желать мнѣ зла, потому-что я никогда не оскорбила его.»

— Арроугедъ не хочетъ никакого зла блѣднолицой красавицѣ, отвѣчала Индіянка отвернувшись, — и хотя она продолжала говорить тихимъ и нѣжнымъ женскимъ голосомъ, вообще свойственнымъ ея народу, но выговаривала слова медленно, казалось, съ выраженіемъ грустнымъ и робкимъ. — Молодую блѣднолицую любитъ Арроугедъ.

Мабель опять покраснѣла, сама не зная почему, и на минуту прервала свои вопросы, по чувству приличія; но ей необходимо надо было знать болѣе; ея подозрѣнія были такъ живо возбуждены — и она снова начала разспрашивать.

«Арроугедъ не имѣетъ никакой причины любить или ненавидѣть меня» сказала она: «онъ съ тобою?»

— Мужъ всегда съ женою здѣсь, сказала Роса, положивъ руку на свое сердце.

«Какое прекрасное созданіе!… Ну, что же, Роса, мнѣ оставаться въ крѣпости сегодня, — идти туда сейчасъ же?»

— Крѣпость очень-хороша, хороша для женщинъ: волосъ не тронуть.

«Я боюсь, такъ ли я тебя понимаю. Хочешь ли ты видѣть отца моего?»

— Нѣтъ здѣсь; ушелъ.

«Какъ же тебѣ знать это? видишь, на островѣ много солдатъ.»

— Немного, ушли. Индіянка подняла четыре пальца и сказала: красныхъ платьевъ только.

«Ну, а не хочешь ли ты видѣть Патфайндера? Онъ съ тобой можетъ поговорить на ирокезскомъ языкѣ.»

— Языкъ съ нимъ пошелъ, сказала Роса смѣясь: — у него во рту языкъ.

Дѣтскій смѣхъ Росы былъ такъ нѣженъ, такъ заразителенъ, что и Мабель невольно засмѣялась, хотя ея опасенія увеличивались.

«Ты, кажется, Роса, знаешь, или хочешь показать, что знаешь все, что дѣлается здѣсь; но если нѣтъ Патфайндера, то Прѣсная-Вода можетъ говорить по-французски, ты вѣдь знаешь его? Хочешь, я сбѣгаю за нимъ и приведу сюда, чтобъ поговорить съ тобою?»

« — Прѣсная-Вода ушелъ также, только сердце здѣсь, вотъ здѣсь…» Говоря это, Индіянка снова засмѣялась и начала смотрѣть въ разныя стороны, какъ-бы не желая видѣть замѣшательство Мабели; потомъ она положила свою руку на ея грудь.

Героиня наша часто слыхала объ удивительной понятливости Индійцевъ, о прозорливости, съ которой они замѣчаютъ все, по видимому ничего не замѣчая; во она никакъ не ожидала, чтобь разговоръ принялъ такое направленіе. Желая перемѣнить его и въ нетерпѣніи узнать, велика ли была опасность, угрожавшая имъ, она встала съ табурета, на которомъ сидѣла, и, рѣшась быть какъ-можно-осторожнѣе въ своемъ обращеніи, _%надѣялась достигнуть своей цѣли и избѣжать намековъ, затруднявшихъ ее.

— Ты знаешь, сказала она, что надобно и что не надобно говорить. Надѣюсь, ты столько любишь меня, что скажешь мнѣ все, что мнѣ необходимо знать. Дядя мой здѣсь же на островѣ; ты вѣрно и ему, такъ же, какъ и мнѣ, желаешь добра, и мы оба не забудемъ твоихъ услугъ, когда возвратимся въ Освего.

«Можетъ, никогда не воротится; кто знаетъ?»

Это было сказано съ выраженіемъ сомнѣнія, какъ предположеніе невѣрное, безъ шутки и безъ желанія испугать.

— Одному Богу извѣстно, что будетъ: наша жизнь въ его рукахъ. Я думаю, что онъ избралъ тебя для нашего спасенія.

Глаза выражали; что эти слова были непонятны ей, но очевидно, что она желала быть полезной.

«Крѣпость очень-хороша» сказала она въ ту минуту, когда на лицѣ ея исчезло сомнѣніе, сильно ударяя на два послѣднія слова.

— Я понимаю это — и проведу здѣсь эту ночь. Я скажу дядюшкѣ то, что ты сообщила мнѣ.

Іюньская-Роса вздрогнула и обнаружила сильное безпокойство. «Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!» сказала она съ пылкостію и живостію, слѣдствіемъ частаго обращенія съ канадскими Французами: «не хорошо говорить Соленой-Водѣ; онъ много говоритъ — и длинный языкъ. Онъ думаетъ, лѣсъ — вода; онъ не понимаетъ ничего; Арроугеду скажетъ, Іюньская-Роса умретъ.»

— Ты несправедлива къ моему дядѣ; онъ менѣе всѣхъ способенъ измѣнить тебѣ.

«Не понимаю. Соленая-Вода — языкъ; но нѣтъ глазъ, нѣтъ ушей, нѣтъ носа, одинъ языкъ, языкъ, языкъ!

Мабель несовсѣмъ раздѣляла это мнѣніе, но видѣла, что молодая Индіянка не имѣла довѣрія къ Капу, и нельзя было надѣяться, чтобъ она согласилась сдѣлать его посредникомъ.

— Ты, кажется, думаешь, что тебѣ хорошо извѣстно наше положеніе, продолжала она: — развѣ ты была прежде на этомъ островѣ?

„Только-что пришла.“

— Какъ же ты увѣрена въ томъ, что говоришь? Батюшка, Патфайндеръ и Прѣсная-Вода такъ близки, что могутъ услышать меня отсюда, если я позову ихъ.

„Всѣ ушли“ сказала Роса съ увѣренностію, весело улыбаясь.

— Но какъ же ты можешь говорить такъ положительно, не осмотрѣвъ острова, чтобы убѣдиться въ этомъ?

„Хорошіе глаза. Видѣла барку — и тамъ люди; видѣла корабль — и тамъ Прѣсная-Вода.“

— Такъ ты подсматривала за нами? Но я думаю по-крайней-мѣрѣ, ты не считала оставшихся здѣсь?

Индіянка засмѣялась, подняла опять четыре пальца, потомъ, показавъ только два большіе, на первый изъ нихъ положила палецъ и повторила слова: „красное платье“ а, коснувшись другаго пальца, прибавила: „Соленая-Вода, квартирмейстеръ.“ Все это было такъ вѣрно, что Мабель серьёзно начала думать, благоразумно ли будетъ отпустить ее, не отобравъ у нея объясненій положительныхъ. Но воспользоваться довѣренностію, которую оказало ей это нѣжное, любящее созданіе, было бы противно чувствамъ Мабели, и мысль, сначала мелькнувшая въ ней объявить обо всемъ дядѣ, была отброшена ею, какъ недостойная ея и несправедливая въ-отношеніи къ ея подругѣ; къ-тому же, она начала убѣждаться, что Іюньская-Роса, еслибы и подвергнули ее допросамъ, не вымолвила бы ни одного слова, не смотря ни на какія принужденія.

— Такъ ты думаешь, возразила Мабель: что я сдѣлаю лучше, оставшись въ этой крѣпости?

„Хорошее мѣсто женщинамъ крѣпость — волосъ не тронутъ… бревна крѣпкія.“

— Ты такъ положительно говоришь объ этомъ, будто сама была въ крѣпости и осматривала стѣны.

Индіянка улыбнулась значительно, хотя не сказала ни слова.

„Знаетъ ли кто-нибудь другую дорогу на этотъ островъ? Видѣлъ ли его кто-нибудь изъ Ирокезовъ?“

Іюньская-Роса грустно и съ безпокойствомъ начала озираться, какъ-будто боясь быть подслушанной.

— Тускарора вездѣ. Освего, здѣсь, Фронтенакъ, Могаукъ, вездѣ. Увидитъ онъ Іюньскую-Росу, убьетъ ее.

„Но мы думали, что никто не зналъ этого острова и что намъ нечего бояться нашихъ враговъ, пока мы будемъ здѣсь.“

— Ирокезы видятъ далеко.

„Не всегда достаточно одного зрѣнія, Іюньская-Роса; это мѣсто скрыто отъ глазъ, и немногіе изъ нашихъ знаютъ сюда дорогу.“

— Человѣкъ сказать могъ, есть Йингизы, — говорятъ по-французски.

Мабель почувствовала ледяной холодъ на сердцѣ. Всѣ подозрѣнія противъ Джаспера, подозрѣнія, которыя она отвергала доселѣ, вдругъ пришли ей въ голову, и сила этого ощущенія была такъ велика, что она едва не лишилась чувствъ. Но преодолѣвъ самое-себя и вспомнивъ обѣщаніе, данное отцу, она встала и нѣсколько минутъ ходила взадъ и впередъ по хижинѣ, воображая, что совершенно равнодушна къ преступленію Джаспера, хотя все еще во глубинѣ сердца она хотѣла считать его невиннымъ.

— Я понимаю твою мысль, сказала она потомъ; ты хочешь сказать, что измѣнникъ показалъ твоимъ этотъ островъ?…

Индіянка улыбнулась, потому-что военная хитрость была въ глазахъ ея не преступленіемъ, а достоинствомъ. Преданная своему племени, она открыла только то, что требовали обстоятельства. Ея цѣль была спасти Мабель, одну только Мабель, — она ничего не хотѣла болѣе.

— Блѣднолицая знаетъ теперь, прибавила она: крѣпость хороша для женщинъ; для мужчинъ и воиновъ не знаю.

— Но мнѣ нельзя молчать объ этомъ, Роса; одинъ изъ этихъ мужчинъ мой дядя, я люблю его, а другіе — мои соотечественники и друзья. Я должна имъ сказать о всемъ, что произошло.

„Тогда Роса убита“ отвѣчала Индіянка спокойно, хотя нельзя было не замѣтить ея грусти.

— Нѣтъ! они не узнаютъ, что ты приходила сюда. Но имъ надо принять предосторожности и мы всѣ отправимся въ крѣпость.

„Арроугедъ знаетъ все, видитъ все, — Роса убита. Пришла сказать другу, блѣднолицей дѣвушкѣ, а не мужчинамъ сказать. Всякій воинъ береги самъ свои волосы. Роса женщина и говоритъ женщинѣ; не говоритъ она мужчинѣ.“

Мабель была очень-опечалена этимъ признаніемъ своей подруги. По всему было видно, Роса полагала, что ея довѣренность останется тайною. Мабель не знала до какой степени священно для этого народа сохраненіе тайны; она не подозрѣвала, что нескромность съ ея стороны подвергнетъ опасности жизнь молодой Индіанки, Все это однако вдругъ мелькнуло въ головѣ ея, и когда она стала размышлять объ этомъ, ей стало еще тяжеле и мучительнѣе. Іюньская-Роса такъ же казалась печальною; она взяла Мабель за руку и приготовилась идти, собирая свои вещи, которыя отложила въ сторону. Мабель уже не думала о томъ, чтобы удержать ее, но разстаться, съ нею такъ, послѣ всего, чему она подвергалась для нея, этого не въ состояніи была сдѣлать наша героиня.

— Роса, сказала она съ чувствомъ, прижимая къ своему сердцу это нѣжное хотя и необразованное существо: — мы друзья. Тебѣ нечего бояться меня, никто не узнаетъ о твоемъ посѣщеніи. Если можешь, подай мнѣ сигналъ въ минуту опасности, какой-нибудь знакъ, что мнѣ пора отправляться въ крѣпость.

Роса остановилась, потому-что она еще не кончила своихъ приготовленій, потомъ сказала тихо:

„Принеси голубя Росѣ.“

— Голубя? гдѣ же мнѣ взять его?

„Въ хижинѣ близкой, возьми стараго. Роса пойдетъ на лодку.“

— Кажется, я понимаю тебя; но не лучше ли проводить тебя до кустарниковъ, ты можешь встрѣтить кого-нибудь изъ нашихъ.

„Выходи прежде ты, считай людей — одинъ, два, три, четыре, пять, шесть…“ Роса, смѣясь, подняла пальцы. „Всѣ не на дорогѣ, хорошо, — всѣ, — кромѣ одного, его отозвать въ сторону, — потомъ пѣть, потомъ искать голубя.“

Мабель не могла не улыбнуться, выслушавъ эту остроумную выдумку молодой женщины, и готова была уже исполнить ея требованіе; но, подошедъ къ двери, остановилась и, оборотясь, посмотрѣла на Росу съ умоляющимъ видомъ.

— Итакъ, нѣтъ надежды узнать больше? сказала она.

„Все знаешь теперь: крѣпость очень-хороша, голубь скажетъ, Арроугедъ убьетъ.“

Этихъ словъ было достаточно. Мабель не могла болѣе ни о чемъ разспрашивать, узнавъ отъ нея, что въ наказаніе за такое открытіе мужъ убьетъ ее своею рукою. Отворивъ дверь, она сдѣлала прощальный знакъ Росѣ и вышла изъ хижины, чтобъ узнать, чѣмъ занимались въ эту минуту обитатели острова. Она воспользовалась простымъ совѣтомъ молодой своей подруги, и вмѣсто того, чтобы вглядываться въ лица и платья, просто перечла людей, и нашла, что трое сидѣли у огня, а двое отправились на лодку, изъ коихъ одинъ былъ Мюйръ. Шестой былъ дядя Мабели, спокойно приготовлявшій свою удочку, чтобъ ловить рыбу вблизи отъ мѣста, гдѣ быль разведенъ огонь; солдатка же пошла въ свою хижину. Тогда Мабель притворилась, будто уронила что-то, и возвратясь напѣвая къ хижинѣ, только-что оставленной ею, наклонилась, какъ бы поднимая вещь, лежавшую на землѣ — и побѣжала къ другой хижинѣ, которую указала ей Іюньская-Роса. То было развалившееся зданіе; солдаты сдѣлала изъ него нѣчто въ родѣ магазина для провизіи. Тамъ было также съ полдюжины голубей, расположившихся около груды пшеницы, которая досталась изъ одной разграбленной канадской фермы. Мабель безъ затрудненія схватила одного изъ нихъ, спрятала подъ платкомъ и возвратилась въ хижину, въ которой уже никого не было; мелькомъ заглянувъ въ нее, она побѣжала къ берегу. Ей очень-легко было избѣжать всякихъ наблюденій, потому-что деревья и кустарники совершенно-скрывали ее. Іюньская-Роса была уже въ лодкѣ; она взяла голубя, положила его въ коробъ своей собственной работы и, повторяя слова: „крѣпость хороша, хороша“, выскользнула изъ кустарниковъ и переплыла небольшой заливъ такъ же неслышно, какъ и въ первый разъ. Мабель еще оставалась нѣсколько минутъ, ожидая прощальнаго или дружескаго знака, когда Индіянка выйдетъ на берегъ; но она не подавала никакого знака. На всѣхъ прилежащихъ островахъ было тихо, какъ-будто дивное спокойствіе природы никогда не нарушалось. И не было ни малѣйшаго признака, чтобъ опасность, о которой предупреждала Роса, была такъ близка.

Возвращаясь съ берега, Мабель была поражена совершенно-ничтожнымъ обстоятельствомъ, которое въ обыкновенномъ положеніи не могло бы обратить на себя ея вниманія, и которое теперь, когда подозрѣнія уже были возбуждены въ ней, безпокойный взоръ ея тотчасъ замѣтилъ. Небольшой лоскутъ краснаго полотна, употребляемаго на флаги судовъ, качался на нижней вѣткѣ невысокаго дерева.

И взволнованная Мабель, съ необыкновенною быстротою, неуступавшею быстротѣ Іюньской-Росы, осмотрѣла со всѣхъ сторонъ этотъ лоскутъ, который, по ея мнѣнію, долженъ былъ нарушить безопасность ея соотечественниковъ. Она тотчасъ замѣтила, что этотъ лоскутъ можетъ быть видимъ съ ближайшаго острова. Онъ висѣлъ между ея хижиной и лодкой, такъ что Роса должна была непремѣнно пройдти близь него, если только не подъ нимъ. Онъ могъ служитъ сигналомъ, чтобы возвѣститъ о какомъ-нибудь событіи, благопріятствовавшемъ нападенію тѣхъ, которые находились, вѣроятно, неподалеку въ засадѣ. Сорвавъ съ дерева этотъ лоскутъ, Мабель продолжала свой путь, не зная хорошенько, что требовалъ отъ нея ея долгъ. Жена Арроугеда могла обманутъ ее; но ея взгляды, ея привязанность къ ней, нравъ, обнаруженный ею во время путешествія, — все было противъ этого предположенія; потомъ ей пришелъ въ голову намекъ о склонности Арроугеда къ красотамъ блѣднолицыхъ; она припоминала, какъ Тускарора смотрѣлъ на нее, и не безъ страха думала, что мало такихъ женъ, которыя бы благосклонно смотрѣли на своихъ соперницъ. Всѣ эти мысли представлялись ей неопредѣленно; онѣ молніей пробѣгали въ ея воображеніи, ускоряли движеніе крови и шаги ея, не внушая ей этого яснаго и быстраго рѣшенія, которое всегда почти бывало результатомъ ея размышленій. Она скоро шла къ хижинѣ, занимаемой женою солдата, съ намѣреніемъ тотчасъ же отправиться съ нею въ крѣпость, потому-что никто болѣе не могъ ей сопутствовать… Вдругъ она остановилась, услышавъ возлѣ себя голосъ Мюйра.

— Куда такъ скоро, очаровательная Мабель? воскликнулъ онъ. И отъ-чего вы такъ ищете уединенія? Почтенный сержантъ будетъ обо мнѣ дурнаго мнѣнія, если узнаетъ, что дочь его всѣ утренніе часы проводитъ одна; вѣдь ему весьма-хорошо извѣстно, что мое пламенное желаніе — быть ея плѣнникомъ и ежеминутно слѣдовать за нею.

„Вы, вѣрно, имѣете здѣсь какую-нибудь власть, мэстэръ Мюйръ“ сказала Мабель, вдругъ остановившись: „вашъ чинъ даетъ вамъ право отдавать приказанія по-крайней-мѣрѣ хоть капралу?“

— Не знаю, право не знаю, прервалъ Мюйръ съ нетерпѣніемъ и съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, которое Мабель можетъ-быть замѣтила бы въ другихъ обстоятельствахъ. — Команда командой, дисциплина дисциплиной и власть властью. Вашъ почтенный батюшка будетъ очень-оскорбленъ, если найдетъ меня въ такую минуту, когда я протяну руку къ лаврамъ, которые уже онъ готовъ былъ пожать — и отдавая приказанія капралу, я буду отдавать въ то же время приказаніе и сержанту. Мнѣ надо остаться въ тѣни, какъ просто частному человѣку, совершенно чуждому экспедиціи: это будетъ всего благоразумнѣе. Такъ, по-край ней-мѣрѣ, думаютъ всѣ, не исключая и самого Лэнди.

„Все это я знаю, все это очень можетъ быть. Я не желаю ничего непріятнаго моему отцу; но вы можете имѣть вліяніе на капрала для его же пользы.“

— Да, конечно, возразилъ Мюйръ съ тонкою хитростію Шотландца. Вообще, люди, прекрасная Мабель, имѣютъ свои странности: наставлять ихъ на путь истинный очень-трудно, между-тѣмъ, какъ нѣтъ ничего легче заставлять ихъ идти по ложному пути. Не забывайте это, любезная Мабель; да, сохраните это навсегда въ своей памяти, для собственной пользы! Но что это такое вы вертите въ своихъ нѣжныхъ пальчикахъ, точно такъ же, можно сказать, какъ вертите сердца?

„Это лоскутокъ полотна, что-то въ родѣ флага, бездѣлка, которая едва-ли бы заслуживала вниманіе, если бъ не…“

— Эта бездѣлка не такъ ничтожна, какъ вы, можетъ-быть, думаете, миссъ Мабель. — Говоря это, онъ взялъ лоскутокъ полотна, развернулъ его во всю длину, растопыривъ свои руки, и началъ разсматривать. Лицо Мюйра нахмурилось и въ глазахъ выразилось безпокойство. Не нашли ли вы это, Мабель Дунгамъ, за томъ мѣстѣ, гдѣ мы завтракали?

Мабель указала ему то мѣсто, гдѣ нашла этотъ лоскутъ. Въ то время, какъ она говорила, глаза квартирмейстера не были ни одной минуты спокойны: онъ смотрѣлъ поперемѣнно то на Maбель, то на лоскутъ, который она держала. Не трудно было замѣтить, что его подозрѣнія вдругъ пробудились теперь, и онъ тотчасъ же обнаружилъ ихъ.

— Мы не въ такой части свѣта, Мабель Дунгамъ, гдѣ можно было бы развѣшивать на вѣтеръ наши знамена и флаги, сказалъ онъ, покачивая головой подозрительно.

„Я совершенно съ вами согласна, мэстэръ Мюйръ, и потому сняла этотъ лоскутокъ, боясь, чтобъ онъ не открылъ непріятелю нашего пребыванія здѣсь, хотя онъ, можетъ-быть, привѣшенъ на деревѣ безъ всякаго умысла. Не нужно ли объ этомъ обстоятельствѣ увѣдомить дядюшку?“

— Нѣтъ, я полагаю, что въ этомъ нѣтъ необходимости, прелестная Мабель; вы справедливо замѣтили, что это „обстоятельство“, а обстоятельства иногда очень смущаютъ нашего достойнаго моряка. Но этотъ флагъ, если его можно такъ назвать, долженъ принадлежать какому-нибудь судну. Вы видите, что лоскутъ сдѣланъ изъ такого полотна, которое только и употребляется для этого; наши же знамена бываютъ или шелковыя, или изъ разкрашеннаго полотна, но знаете ли, этотъ лоскутокъ удивительно какъ похожъ на вымпелъ „Бѣгуна“, и теперь только я припоминаю, что именно конецъ вымпела на куттерѣ былъ отрѣзанъ.

Мабель почувствовала, что ей дурно; но она имѣла довольно власти надъ собой, и ничего не возразила.

— Это заслуживаетъ вниманія. Я думаю, что не худо бы посовѣтоваться съ мистеръ Капомъ, потому-что во всемъ британскомъ королевствѣ нѣтъ вѣрнѣйшаго подданнаго.

„Лоскутъ этотъ произвелъ на меня такое сильное впечатлѣніе“ сказала Мабель: „что я хочу совершенно переселиться въ крѣпость и взять съ собой Дженни.“

— Мѣра, признаюсь вамъ, не совсѣмъ-благоразумная; нападеніе прежде всего будетъ на крѣпость, а должно сознаться, что намъ нѣтъ никакихъ средствъ выдержать осаду. Позвольте мнѣ подать мнѣніе въ такомъ тонкомъ обстоятельствѣ: я совѣтую вамъ отправиться на ту лодку, которую вы вѣрно видите отсюда, и которая стоитъ въ этомъ противоположномъ каналѣ, въ мѣстѣ чрезвычайно-удобномъ для ретирады, потому-что острова совершенно скроютъ васъ на двѣ, или на три минуты. Вода не сохраняетъ слѣда, какъ справедливо говоритъ Патфайндеръ, изъ этомъ же мѣстѣ пересѣкается столько путей, что успѣхъ ретирады очень-вѣроятенъ; я всегда думалъ, что Лэнди рискуетъ, занявъ постъ, такъ дурно-расположенный и такой открытый.

„Теперь слишкомъ-поздно сожалѣть объ этомъ, мистеръ Мюйръ; намъ ничего болѣе не остается, какъ только думать о собственной безопасности.“

— И о чести короля, прелестная Мабель, о благѣ оружія его величества и о его славномъ имени, — объ этомъ ни въ какомъ случаѣ не надобно забывать.

„Мнѣ кажется“ сказала улыбаясь Мабель: „вмѣсто того, чтобъ искать спасенія въ лодкѣ, гораздо было бы лучше возвратиться назадъ всѣмъ вмѣстѣ къ тому мѣсту, которое нарочно выстроено для защиты. И такъ, мистеръ Мюйръ, я намѣрена отправиться въ крѣпость, и тамъ ожидать возвращенія моего отца съ его отрядомъ. Онъ огорчится, если мы въ его отсутствіе обратимся въ бѣгство: онъ надѣется, что мы останемся вѣрны нашимъ обязанностямъ, какъ онъ своимъ.“

— Ради неба, не думайте этого! вскричалъ Мюйръ въ какомъ-то ужасѣ: — я не рѣшусь никому совѣтовать, кромѣ женщинъ, искать спасенія въ лодкѣ. Мы, мужчины, другое дѣло; наша обязанность ясна: я съ первой минуты рѣшился защищать крѣпость, или пасть подъ ея развалинами.

„Но развѣ вы думаете, сэръ, что двѣ женщины могутъ управлять этой тяжелой лодкой, и спастись такъ легко, какъ спасся Индіецъ въ лодкѣ изъ коры?“

— Ахъ, прелестная Мабель, любовь дурно разсуждаетъ; ея страхъ, ея безпокойство затмѣваютъ разумъ. Я только и помышлялъ о средствахъ къ спасенію вашей драгоцѣнной особы и выпустилъ изъ вида трудность привести ихъ въ исполненіе; но вы вѣрно не будете такъ жестоки, вы не сочтете преступленіемъ этой необычайной грусти, раздирающей меня при одной мысли объ опасностяхъ, которымъ вы можете подвергнуться.

Мабель уже не одинъ разъ слышала все это. Она была слишкомъ-занята происшествіемъ этого утра, и вовсе не намѣрена была выслушивать до конца повтореніе этого любовнаго объясненія, очень-непріятнаго для нея даже и въ веселыя минуты. Поспѣшно простясь съ квартирмейстеромъ, она уже пошла къ хижинѣ, которую занимала солдатка, но Мюйръ остановилъ ее, взявъ за руку.

— Еще одно слово, Мабель, — сказалъ онъ: — прежде, чѣмъ мы разстанемся. Этотъ лоскутъ можетъ быть или предвѣстіемъ чего-нибудь особеннаго, или онъ просто ничего не значитъ; въ первомъ случаѣ, не лучше ли его опять повѣсить туда же, гдѣ онъ висѣлъ; кто знаетъ, мы можемъ посредствомъ его подмѣтить что-нибудь, могущее обнаружить заговоръ. Ну, а въ другомъ случаѣ и выйдти ничего не можетъ.

„Вы, можетъ-быть, говорите справедливо, мистеръ Мюйръ; но этотъ флагъ легко можетъ открыть крѣпость, если онъ висѣлъ случайно.“

Сказавъ это, Мабель побѣжала и скоро скрылась изъ вида. Но квартирмейстеръ долго еще оставался на томъ же мѣстѣ, и въ такомъ же положеніи, смотря то на легкій станъ Мабели, то на этотъ лоскутъ полотна, который еще держалъ въ нерѣшимости; но онъ колебался недолго, ибо, спустя минуту, очутился подъ деревомъ, къ вѣткѣ котораго привязалъ лоскутъ; вѣроятно, не зная положительно того мѣсто, гдѣ Мабель нашла его, квартирмейстеръ повѣсилъ его тамъ, гдѣ онъ былъ гораздо-болѣе видѣнъ, чѣмъ прежде, съ рѣки и менѣе съ самого острова.

ГЛАВА VI.

„Каждый получилъ свою вечернюю долю; сыръ положенъ форму, мисы и чаши была разставлены вдоль стѣны молочни“. Коттонъ.

Странно казалось Мабели, когда она шла къ хижинѣ за женою солдата, что всѣ другіе были такъ спокойны, тогда-какъ она чувствовала на себѣ всю тяжесть отвѣтственности за жизнь и смерть. Правда, сомнѣніе въ Іюньской Росѣ примѣшивалось къ ея предчувствіямъ; но когда Мабель припоминала искренность и привязанность, выражавшіяся во всемъ существѣ молодой дикарки, и то чистосердечіе, ту честность, которыя не разъ обнаруживались въ ихъ общемъ путешествіи по лѣсу, она уничтожала это сомнѣніе, повинуясь благородному побужденію души, отказывающейся вѣрить дурному. Она однакожь видѣла, что не было возможности предупредить другихъ, не открывъ имъ тайны своей бесѣды съ Іюньской-Росою; она была вынуждена дѣйствовать съ такою осмотрительностію и обдуманностію, которыя были ей непривычны, особенно въ дѣлахъ столь важныхъ.

Жена солдата получила приказаніе перенести всѣ нужныя вещи въ крѣпость и не удаляться отъ нея ни на минуту въ-продолженіе цѣлаго дня. Мабель не объявила ей причины этого приказанія; она сказала только, что во время прогулки ей удалось случайно открыть нѣкоторые признаки, которые заставляютъ опасаться, что непріятель гораздо-лучше знаетъ положеніе острова, нежели какъ прежде думали, и что въ-слѣдствіе этого, по-крайней-мѣрѣ, обѣимъ имъ должно быть въ готовности искать убѣжища при первой тревогѣ. Было нетрудно возбудить опасеніе въ этой женщинѣ, которая — хотя въ ней и текла шотландская кровь, — всегда была готова внимать тому, что подтверждало въ ней страхъ, возбуждаемый жестокостями Индійцевъ. Мабель, увѣрившись, что Дженни была достаточно напугана и будетъ держаться на-сторожѣ, постаралась внушить ей мысль, что было бы безполезно сообщать солдатамъ свои опасенія во всемъ ихъ объемѣ. Этимъ она хотѣла избѣгнуть разспросовъ и споровъ, которые могли бы затруднить ее; она надѣялась иными средствами побудить къ осторожности своего дядю, капрала и его солдатъ. Къ-несчастію, во всей британской арміи не было человѣка столь мало способнаго къ начальству надъ оставленнымъ постомъ, какъ капралъ Мак-Набъ, замѣстившій сержанта Дунгама. Съ одной стороны, онъ былъ рѣшителенъ, храбръ, извѣдалъ всѣ случаи солдатской жизни и свыкся съ войною; съ другой же — онъ смотрѣлъ надменно на американскихъ провинціаловъ, имѣлъ упорныя мнѣнія обо всемъ, что входило въ тѣсный предѣлъ его званія, воображалъ британскую державу центромъ всего, что есть лучшаго въ мірѣ, а Шотландію по-крайней: мѣрѣ фокусомъ всякаго нравственнаго совершенства внутри самой этой державы. Однимъ словомъ, онъ представлялъ собою какъ-бы сокращенное изданіе, согласно съ своимъ званіемъ, тѣхъ качествъ, которыми преимущественно отличаются служители короны, посылаемые въ колоніи, уважающіе самихъ-себя по мѣрѣ презрѣнія къ туземцамъ. Въ его глазахъ, Американецъ былъ существо низшей породы въ-сравненіи съ уроженцами самой метрополіи; особенно же мнѣнія Американцевъ о военной службѣ казались ему нелѣпыми и безсмысленными. Самъ Брэддокъ не былъ бы менѣе расположенъ принимать совѣтъ отъ провинціала, чѣмъ его смиренный подражатель, и было извѣстно, что не разъ онъ откладывалъ исполненіе приказаній двухъ или трехъ офицеровъ, американскихъ уроженцевъ, только по этой причинѣ, позаботившись однако въ то же время съ истинною шотландскою хитростію обезопасить себя отъ наказанія, которое могло бы быть навлечено на него рѣшительнымъ неповиновеніемъ. Итакъ, едвали бы могъ повстрѣчаться Мабели человѣкъ менѣе доступный для ея намѣреній; однакожь она чувствовала, что не должно было терять ни минуты времени для исполненія задуманнаго ею плана.

— Мой отецъ возложилъ тяжелую отвѣтственность на васъ, капралъ, сказала она, какъ только улучила Мак-Наба нѣсколько поодаль отъ другихъ солдатъ: — если островъ попадетъ въ руки непріятеля, не только мы будемъ захвачены, но и весь отрядъ, который отправился въ дѣло, вѣроятно будетъ также взятъ въ плѣнъ.

„Не нужно ѣхать сюда изъ Шотландіи, чтобъ знать это“ возразилъ Мак-Набъ сухо.

— Я увѣрена, что вы это знаете, Мак-Набъ; но я опасаюсь, чтобъ вы, ветеранъ, привыкшій къ опасностямъ и битвамъ, не пренебрегли нѣкоторыми предосторожностями, необходимыми въ нашемъ теперешнемъ положеніи.

„Говорятъ, что Шотландія не есть страна завоеванная; но я думаю иначе: мы, дѣти Шотландіи, упорны, и привыкли къ нечаяннымъ нападеніямъ.“

— Нѣтъ, мой добрый другъ, вы не поняли меня. Во-первыхъ, я говорю вовсе не о Шотландіи, а объ этомъ островѣ; во-вторыхъ, я не сомнѣваюсь въ вашей осмотрительности, когда она необходима; я боюсь только, чтобъ ваша храбрость не сдѣлала васъ равнодушнымъ къ опасности, которая можетъ случиться.

„Моя храбрость, мистрисъ Дунгамъ, конечно такъ, дрянь, потому-что она не больше, какъ шотландская храбрость. Вотъ отецъ вашъ другое дѣло, — онъ Янки; еслибъ онъ былъ теперь здѣсь, то мы безъ сомнѣнія увидѣли бы иныя приготовленія. Да! пришли плохія времена: иностранцы получаютъ чины и носятъ аллебарды въ шотландскомъ войскѣ; неудивительно, что проигрываются сраженія и не удаются походы.“

Мабель была почти въ отчаяніи; но слова Іюньской-Росы еще живо звучали въ ея головѣ и запрещали ей уступить такъ скоро. Она нѣсколько измѣнила планъ аттаки, все еще надѣясь привлечь всѣхъ своихъ товарищей въ крѣпость, не открывая источника, откуда до нея дошли извѣстія, вынуждающія самую строгую бдительность.

— Вы говорите справедливо, капралъ Мак-Набъ, замѣтила она. Я часто слыхала о герояхъ вашей родины, которые стоятъ на ряду со всѣми великими людьми образованнаго міра, если все то правда, что мнѣ о нихъ разсказывали.

„Читали ли вы исторію Шотландіи, мистрисъ Дунгамъ?“ спросилъ капралъ, взглянувъ въ первый разъ на свою прекрасную собесѣдницу, и на лицѣ его, жесткомъ и неблагообразномъ, появилось что-то въ родѣ улыбки.

— Да, я и читала, капралъ, но гораздо-больше слышала. Дама, у которой я воспитывалась, была Шотландка и любила говорить о Шотландіи.

„Ужь навѣрное сержантъ нисколько не заботился о славѣ той страны, гдѣ былъ набранъ его полкъ?“

— У моего отца много другихъ заботъ, и все, что я знаю, знаю отъ той дамы.

„Она не забыла сказать вамъ объ Уаллесѣ?“

— О немъ я даже и читала много.

„И о Брюсѣ, и о дѣлѣ баннокбэрнскомъ?“

— О, какъ же! И о дѣлѣ куллоден-мюйрскомъ.

Эта послѣдняя битва жила тогда въ свѣжемъ воспоминаніи; героиня наша упомянула о ней совершенно случайно; къ-тому же, свѣдѣнія ея объ этой битвѣ были такъ невелики, что она едва-ли могла оцѣнитъ дѣйствіе этого имени на ея товарища. Она знала только, что то была побѣда, и часто слыхала, какъ восторженно отзывались о ней посѣтители дома ея покровительницы; она думала, что это имя должно возбуждать сочувствіе во всѣхъ великобританскихъ воинахъ. Но, къ-несчастію, Мак-Набъ въ этотъ роковой день дрался за претендента, и глубокій шрамъ, проходившій по его лицу, былъ дѣломъ сабли нѣмецкаго солдата, служившаго ганноверскому дому. Капралу казалось, когда Мабель произносила послѣднія слова, что раны его снова открылись; и въ-самомъ-дѣлѣ, кровь съ такою силой прилила къ его щекамъ, что можно было подумать, не хочетъ ли она открыть себѣ путь чрезъ старую рану.

— Будетъ, будетъ! вскричалъ онъ: подите вы съ вашимъ Куллоденомъ и Шеррифъ-Мюйрами; вы ничего тутъ не смыслите. Толкуйте лучше о своей родинѣ и объ ея многочисленныхъ недостаткахъ: это будетъ благоразумнѣе да и скромнѣе. Король Джорджъ, конечно, найдетъ нѣсколько вѣрныхъ подданныхъ въ колоніяхъ; но ему еще долго-прійдется ждать, пока изъ нихъ выйдетъ что-нибудь путное.

Вспышка капрала удивила Мабель, которая вовсе не подозрѣвала, что могло бы задѣть его такъ сильно; но она все еще не рѣшалась оставить аттаки.

— Я всегда слышала, что Шотландцы обладаютъ двумя превосходными воинскими качествами, сказала она: храбростію и осмотрительностію; я убѣждена, что капралъ Мак-Набъ поддержитъ національную честь.

„Спросите вашего отца, мистрисъ Дунгамъ: онъ знакомъ съ капраломъ Мак-Набомъ и съ охотой укажетъ вамъ его недостатки. Мы бывали вмѣстѣ на сраженіяхъ; онъ мой начальникъ, онъ имѣетъ право судить о поведеніи и нравѣ своихъ подчиненныхъ.“

— Мой отецъ имѣетъ о васъ хорошее мнѣніе, Мак-Набъ; иначе онъ вамъ не ввѣрилъ бы этого острова со всѣмъ, что въ немъ содержится и съ своею дочерью въ добавокъ. Я знаю между-прочимъ, что онъ особенно полагался на ваше благоразуміе и надѣется, что крѣпость будетъ строго охраняться.

„Если онъ хочетъ защищать честь 55-го полка бревнами и досками, то лучше было бы, еслибъ онъ остался и начальствовалъ самъ, потому-что, скажу откровенно, кровь и убѣжденіе Шотландца запрещаютъ бить ретираду, когда даже и нападеніе не сдѣлано. Широки шотландскіе клейморы — и мы любимъ встрѣчать непріятеля лицомъ-къ-лицу. Американская манера сражаться, которая теперь все болѣе и болѣе распространяется, повредитъ славѣ войскъ его величества, если не повредитъ ихъ мужеству.“

— Но опытный воинъ не презираетъ предосторожности; самъ майоръ Дунканъ, котораго здѣсь никто не превосходитъ въ храбрости, извѣстенъ своею заботливостію о подчиненныхъ.

„У Лэнди своя слабая сторона, и онъ промѣнялъ наши клейморы и наши открытыя удолья на здѣшніе ружья и лѣса. Но, мистрисъ Дунгамъ, повѣрьте слову стараго солдата, который доживаетъ 55-й годъ, повѣрьте, что ничѣмъ нельзя такъ ободрить непріятеля, какъ показывая видъ, что боишься его; повѣрьте, что въ этой индійской войнѣ нѣтъ опасности, которой бы не успѣло преувеличить воображеніе вашихъ Американцевъ, готовыхъ видѣть дикаго въ каждомъ кустѣ. Мы, Шотландцы, пришли изъ открытой страны, и не имѣемъ нужды прятаться; вы увидите, мистрисъ Дунгамъ…“

Капралъ вспрыгнулъ на воздухъ, упалъ лицомъ на землю и покатился. Все это произошло такъ внезапно, что Мабель едва услышала выстрѣлъ ружья, пославшаго пулю въ капрала. Наша героиня не закричала, даже не задрожала: эта катастрофа была такъ страшна, такъ неожиданна, что всякая слабость была бы неумѣстна. Напротивъ, повинуясь естественному побужденію, она бросилась на помощь къ поверженному. Въ Мак-Набѣ оставалось еще столько жизни, что было видно, какъ онъ хорошо сознавалъ все происшедшее. На лицѣ его было дикое и свирѣпое выраженіе человѣка, застигнутаго неожиданною смертію; и Мабель послѣ, когда она успѣла подумать объ этомъ хладнокровно, воображала, что въ физіономіи его выразилось позднее раскаяніе упорнаго и закоренѣлаго грѣшника.

— Ступайте въ крѣпость какъ-можно-скорѣе! прошепталъ Мак-Набъ, когда Мабель наклонилась къ нему, чтобъ принять послѣднія слова его.

Наша героиня тогда вполнѣ поняла свое положеніе и необходимость немедленнаго рѣшенія. Она бросила быстрый взглядъ на капрала, лежавшаго у ногъ ея, увидѣла, что онъ уже не дышетъ болѣе, и побѣжала. Черезъ нѣсколько минутъ она была уже подъ самой крѣпостью; но вдругъ дверь была захлопнута передъ нею женою солдата, Дженни, которая, въ слѣпомъ страхѣ, забыла все, кромѣ своего спасенія. Раздалось пять или шесть выстрѣловъ, пока Мабель громко просила отворить ей дверь; новый страхъ, который возбудили эти выстрѣлы въ женщинѣ, былъ причиною, что она не могла такъ же скоро отодвинуть запоры, какъ задвинула ихъ. Черезъ минуту, однакожь, Мабель почувствовала, что дверь мало-по-малу уступала ей, и какъ-скоро открылось малое отверстіе, едва-достаточное, чтобъ пройдти ея нѣжному и тонкому стану, она тотчасъ же протѣснилась въ него. Сердце Мабели не билось уже такъ тревожно, и она успѣла пріобрѣсти столько власти надъ собою, что могла дѣйствовать обдуманно. Вмѣсто того, чтобъ уступить Дженни, почти съ судорожнымъ усиліемъ напрягавшейся запереть снова дверь, она нѣсколько времени держала ее отворенною, чтобъ удостовѣриться, не явится ли кто-нибудь изъ друзей искать убѣжища; но, не видя никого, она позволила наконецъ запереть дверь и начала поступать съ большею отчетливостію и хладнокровіемъ. Только одинъ запоръ былъ задвинутъ, и Дженни было приказано стоять подлѣ двери въ готовности отпереть ее при первомъ требованіи друга. Потомъ, она взошла по лѣстницѣ въ комнату верхняго этажа, откуда черезъ бойницу могла видѣть весь островъ, сколько позволяли лѣса я кустарники. Ободряя Дженни, стоявшую внизу, она тщательно осматривала окрестности.

Къ величайшему удивленію, Мабель не могла усмотрѣть сначала ни одной живой души на островѣ, друга или недруга. Нигдѣ не показывался ни Французъ, ни Индіецъ, хотя бѣлое облачко, волновавшееся по вѣтру, показывало ей, съ какой стороны должно было ожидать ихъ. Выстрѣлы раздались со стороны того острова, гдѣ показалась Іюньская-Роса; но Мабель не знала, оставались ли еще тамъ непріятели, или они успѣли уже перейдти на ея островъ. Когда она взглянула въ бойницу, выходившую на то мѣсто, гдѣ лежалъ убитый Мак-Набъ, то холодъ ужаса обдалъ ее: три солдата были распростерты возлѣ капрала. Они сбѣжались сюда при первой тревогѣ и были повержены одинъ за другимъ невидимымъ врагомъ, котораго капралъ старался презирать.

Невидно было ни Капа, ни поручика Мюйра. Съ трепещущимъ сердцемъ, Мабель всматривалась въ каждую прогалину между деревьями и взошла даже на самый верхній этажъ крѣпости, но все безъ успѣха. Она боялась увидѣть тѣло своего дяди гдѣ-нибудь на травѣ, подобно тѣламъ солдатовъ, — и нигдѣ не видала. Обратившись къ тому мѣсту, гдѣ находился ботъ, Мабель увидѣла, что онъ все еще былъ прикрѣпленъ къ берегу: стало-быть, какой-нибудь случай помѣшалъ Мюйру отступить въ эту сторону. Словомъ, могильная тишина царствовала на островѣ, и тѣла солдатовъ придавали всей сценѣ столько же ужаснаго, сколько въ ней было страннаго.

— Ради Господа Бога, мистрисъ Мабель, — кричала снизу женщина, которая хотя не въ силахъ была преодолѣть страхъ и не нарушать молчанія, подчинялась однако вліянію высшей личности нашей героини, личности, дѣйствовавшей гораздо-болѣе, нежели чинъ ея отца: — ради Бога, мистрисъ Мабель, скажите, живъ ли кто-нибудь изъ нашихъ? Мнѣ чудятся стоны, которые становятся все слабѣе и слабѣе, и я боюсь, что они всѣ перебиты!

Мабель вспомнила тутъ, что одинъ изъ солдатъ былъ мужъ этой женщины, и задрожала при мысли, что могло бы случиться съ ней, если бы она вдругъ узнала о смерти мужа. Стоны подавали еднакожь ей небольшую надежду, хотя она боялась, чтобы они не происходили отъ ея дяди, котораго она напрасно искала взорами.

— Мы въ Его святой власти, Дженни, отвѣчала она. Мы должны поручить себя Ему, не оставляя, однакожь, ни одного средства помочь самимъ-себѣ. Стереги дверь и не отворяй ея ни подъ какимъ видомъ безъ моего позволенія.

„О, скажите мнѣ, мистрисъ Мабель, не видители вы гдѣ-нибудь Санди. Еслибъ только можно было ему дать знать, что я въ безопасности, ему, доброму моему мужу, было бы легче на душѣ, — на свободѣ ли онъ или въ плѣну.“

Но Санди лежалъ безжизненный передъ бойницей, въ которую смотрѣла тогда наша героиня.

„Что же не скажете вы мнѣ? видите ли вы Санди?“ повторила женщина, все еще оставаясь внизу, хотя и съ величайшимъ нетерпѣніемъ ждала отвѣта на свой вопросъ.

— Нѣсколько солдатъ лежитъ вокругъ Мак-Наба, былъ отвѣтъ, потому-что положительная ложь казалась Мабели святотатствомъ среди столь страшныхъ обстоятельствъ.

„Санди между ними?“ спросила женщина страшнымъ и дикимъ голосомъ.

— Кажется, да; постой… одинъ, два, три, четыре — и всѣ въ красныхъ мундирахъ 55-го полка.

„Санди!“ закричала женщина съ какимъ-то бѣшенствомъ: „что ты не заботишься о себѣ, Санди? бѣги сюда сію же минуту и подѣлись съ женою своею участью дурною или хорошею. Теперь не время думать о вашей дисциплинѣ и вашей чести. Санди, Санди!“

Мабель услышала звукъ запора, и дверь заскрипѣла на своихъ петляхъ. Ожиданіе чего то, смѣшанное съ ужасомъ, удержало ее у бойницы, и скоро она увидѣла Дженни, бѣжавшую черезъ кусты туда, гдѣ лежали трупы. Черезъ минуту Дженни была уже на роковомъ мѣстѣ. Ударъ былъ такъ внезапенъ, такъ силенъ, что она въ своемъ ужасѣ, казалось, еще не понимала всего значенія его. Дикая мысль представилась ея помутившемуся разсудку: ей вообразилось, что солдаты забавляются ея страхомъ. Она схватила руку своего мужа, которая была еще тепла, и на губахъ его почудилась ей насмѣшливая улыбка.

— Какъ ты можешь такъ играть своею жизнію, Санди? вскричала она, дергая его за руку. — Васъ всѣхъ убьютъ эти проклятые Индійцы, если вы не скроетесь въ крѣпости, какъ слѣдуетъ хорошимъ солдатамъ. Пойдемъ, пойдемъ! Не будемъ терять дорогихъ минуть.

Сдѣлавъ отчаянное усиліе, Дженни успѣла перевернуть трупъ своего мужа и увидѣла вполнѣ лицо его: маленькая язвинка на вискѣ, въ которую прошла пуля, и нѣсколько капель крови, остановившейся на кожѣ, открыли ей причину его молчанія. Тогда страшная истина обнаружилась передъ ней во всей своей силѣ: бѣдная женщина сложила руки, испустила крикъ, распространившійся по равнинамъ сосѣднихъ острововъ, и упала на безжизненное тѣло солдата. Какъ ни пронзителенъ, какъ ни страшенъ былъ этотъ крикъ, то была нѣжная мелодія въ-сравненіи съ тѣмъ, который послѣдовалъ за нимъ съ такою быстротою, что звуки ихъ смѣшались. Страшный крикъ поднялся со всѣхъ сторонъ, и человѣкъ двадцать дикихъ, придавшихъ себѣ красками и другими изобрѣтеніями индійской хитрости ужасающій видъ, бросились впередъ изъ-за кустовъ, горя желаніемъ овладѣть волосами убитыхъ. Арроугедъ былъ впереди и его томагоукъ раздробилъ голову безчувственной Дженни. Не прошло двухъ минуть, какъ она оставила крѣпость, а ея волосы, дымившіеся кровью, висѣли уже на поясѣ дикаря. Его товарищи дѣйствовали также быстро. Мак-Набъ и солдаты не представляли уже болѣе спокойнаго вида заснувшихъ людей. Изувѣченные трупы плавали въ своей крови.

Все это произошло гораздо-скорѣе, нежели мы могли разсказать, и Мабель была невольною зрительницею страшной сцены. Она стояла неподвижно, какъ-будто прикованная къ мѣсту какимъ-нибудь чародѣйствомъ, и ни разу мысль о себѣ и о своей опасности не представлялась уму ея. Но увидѣвъ, что все мѣсто, гдѣ лежали трупы, покрылось дикими, торжествовавшими свой успѣхъ, она вспомнила, что дверь крѣпости осталась незапертою. Сердце ея сильно забилось, потому-что эта дверь была единственною ея защитою; она бросилась къ лѣстницѣ, съ намѣреніемъ сбѣжать съ нея и запереться; но еще не достигла середины лѣстницы, какъ услышала, что дверь повертывалась на своихъ петляхъ, и почла себя совершенно погибшею. Упавъ на колѣни, устрашенная, но мужественная дѣвушка силилась приготовить себя къ смерти, возвысить свои мысли къ Богу. Но инстинктъ самосохраненія былъ слишкомъ-силенъ и не могъ дозволитъ ей молиться; губы ея шевелилась, но чувства жадно стерегли малѣйшее движеніе внизу. Когда она услышала, что запоры, удерживаемые стержнями, вдѣланными въ центрѣ двери, возвращались на свои мѣста, не одинъ, какъ она прежде приказывала сама, съ цѣлію отворить скорѣе своему дяди, еслибы онъ явился, но всѣ три, — тогда она встала: всѣ религіозныя помышленія исчезли изъ ея головы, и, казалось, всѣ ея способности сосредоточились въ чувствѣ слуха.

Въ подобную минуту умъ дѣйствуетъ быстро. Сначала, Мабель подумала, что въ крѣпость вошелъ ея дядя; она готова была уже сбѣжать и броситься въ его объятія, какъ вдругъ мысль, что это могъ быть Индіецъ, который заперъ дверь, чтобъ воспрепятствовать войдти другимъ и грабить на просторѣ, эта мысль остановила ее мгновенно. Глубокая тишина, господствовавшая внизу, не допускала думать, что то былъ Капъ, всегда безпокойный и шумный; эта тишина походила болѣе на хитрость врага. Изъ друзей могли быть только Капъ или квартирмейстеръ; потому что наша героиня сію минуту видѣла страшное доказательство, что отъ всего общества оставались только она и эти два человѣка, если они еще живы. Эта мысль удерживала Мабель, изъ-продолженіе двухъ минутъ могильная тишина царствовала во всемъ зданіи. Мабель все это время стояла у подножія первой лѣстницы Возлѣ подъемной двери, ведшей въ нижній этажъ. Взоры Мабели были прикованы къ этому мѣсту, и она ежеминутно ожидала, что увидитъ ужасную фигуру дикаго. Страхъ ея дошелъ наконецъ до такой степени, что она стала озираться вокругъ, ища мѣста, гдѣ бы спрятаться. Все, что могло хоть на минуту замедлить развязку, казалось, облегчило бы ея страданіе. Въ комнатѣ было нѣсколько бочекъ, и Мабель спряталась за двумя изъ нихъ, приставивъ глазъ къ узенькому промежутку между ими и не сводя взора съ подъемной двери. Она сдѣлала новое усиліе молиться, но минута была уже слишкомъ-ужасна, и мысли ея не могли собраться. Вдругъ ей послышался легкій шорохъ: кто то всходилъ на лѣстницу перваго этажа съ столь большими предосторожностями, что онѣ измѣняли себѣ своимъ собственнымъ излишествомъ; потомъ даже послышался ей скрипъ, какъ казалось, отъ одной ступеньки, которая заскрипѣла даже и подъ ея легкими ногами давича, когда она всходила. Это была одна изъ тѣхъ минутъ, которыя заключаютъ въ себѣ всѣ ощущенія человѣческаго существованія: жизнь, смерть, вѣчность, нестерпимыя физическія страданія являлись вмѣстѣ, какъ страшныя слѣдствія событій одного дня. Мабель можно было бы принять за прекрасный блѣдный образъ ея же самой, безъ движенія, безъ жизни. Не смотря на это, во все время краткаго ея поприща не было минуты, когда бы она слышала явственнѣе, видѣла зорче и осязала живѣе. До-сихъ-поръ, однакожь, ничто не показывалось въ подъемной двери; но слухъ ея, утонченный напряженными чувствованіями, увѣрялъ, что кто-то былъ уже на нѣсколько дюймовъ отъ отверстія. Скоро за этимъ убѣдились и глаза ея, увидѣвшіе сначала черные волосы и верхъ головы, поднимавшейся такъ тихо въ отверстіе двери, что движеніе ея можно было сравнить съ движеніемъ минутной стрѣлки на часахъ; потомъ показалась темнокрасная кожа, наконецъ поднялось и открылось вполнѣ индійское лицо. Человѣческое лицо рѣдко показывается въ выгодномъ свѣтѣ, когда показывается не вполнѣ, и Мабели воображалось, что она видитъ что-то ужасное по мѣрѣ того, какъ мало-по-малу открывалась дикая физіономія; но когда показалась вся голова, другой, болѣе вѣрный взглядъ убѣдилъ нашу героиню, что передъ нею находилось встревоженное, но кроткое и даже прекрасное лицо Іюньской-Росы.

ГЛАВА VII.

„Хотя я и призракъ, но я посланъ не для того, чтобы устрашить или обмануть тебя, я посланъ въ награду за Твою вѣрность.“ Вордсвортъ.

Когда Мабель вскочила съ своего мѣста и выбѣжала на середину комнаты, трудно было рѣшить, кто изъ двухъ былъ довольнѣе, героиня ли наша, узнавшая въ посѣтителѣ жену Арроугеда, а не самого Арроугеда, или Іюньская-Роса, увидѣвшая, что совѣтъ ея быль исполненъ и нашедшая въ крѣпости ту, которую съ такимъ безпокойствомъ и почти-безнадежно искала. Онѣ обнялись, и тускарорская женщина, безхитростное дигя природы, засмѣялась своимъ гармоническимъ смѣхомъ, обвивъ рукою свою подругу, какъ-бы желая еще болѣе убѣдиться въ ея присутствіи.

— Крѣпость хороша, сказала молодая Индіанка: волосъ не тронуть?

„Да, она точно хороша, Роса“ отвѣчала Мабель съ содраганіемъ и закрывая глаза, какъ-бы желая защитить ихъ отъ тѣхъ ужасовъ, которыхъ она такъ недавно была свидѣтельницею. „Скажи мнѣ, Бога ради, не знаешь ли ты, что сталось съ моимъ дядею? Я смотрѣла во всѣ стороны и нигдѣ не могла увидѣть его.“

— Нѣтъ здѣсь, въ крѣпости? спросила Роса съ нѣкоторымъ любопытствомъ.

„Въ крѣпости его нѣтъ; я здѣсь одна. Дженни, женщина, которая была со мною, выбѣжала къ своему мужу и погубила себя своимъ неблагоразуміемъ.“

— Роса знаетъ, Роса видитъ; дурно, Арроугедъ не имѣетъ чувства къ женщинѣ, не имѣетъ чувства и къ своей женѣ.

„Ахъ, Роса! твоя жизнь по-крайней-мѣрѣ въ безопасности!“

— Не зіюю. Арроугедъ узнаетъ, Роса убита.

„Богъ благословитъ и защититъ тебя, Роса! Да, Онъ благословитъ, Онъ защититъ тебя за твои благородныя, человѣческія чувствованія. Скажи, что дѣлать мнѣ теперь, и живъ ли еще мой бѣдный дядя?“

— Не знаю. У Соленой-Воды ботъ; можетъ, идетъ по рѣкѣ.

„Ботъ все еще на берегу, но ни моего дяди, ни квартирмейстера нигдѣ не видно.“

— Не убиты, — Іюньская-Роса видѣла бы. Спрятались! Красный прячется — не стыдно блѣднолицому.

„Я забочусь не о томъ, стыдно или не стыдно имъ было спрятаться, я боюсь только, что имъ не удалось спрятаться. Ваше нападеніе было такъ страшно, неожиданно, Роса!“

— Тускарора! отвѣчала она съ улыбкою, и какъ-бы гордясь ловкостію своего мужа: — Арроугедъ великій воинъ.

„Ты такъ добра, въ тебѣ столько нѣжности, Роса! ты не можешь быть счастлива, ведя такую жизнь.“

Лицо Іюньской-Росы помрачилось, и Мабели показалось, что въ глазахъ ея сверкалъ дикій огонь индійскаго вождя, когда она произносила слѣдующія слова:

— Йингизы очень-жадны, отнимаютъ лѣса, охоту; гонятъ шесть племенъ съ утра до ночи; злой король, злой народъ. Блѣднолицый очень-дуренъ.

Мабель знала, что въ этихъ словахъ много правды, хотя, по своему образованію, понимала, что монархъ, какъ въ этомъ, такъ и въ тысячѣ другихъ случаяхъ подвергался укоризнамъ за дѣла, которыхъ вѣроятно и не зналъ вовсе. Чувствуя однако жь справедливость укоризненныхъ словъ, она не рѣшалась опровергать ихъ, и ея мысли естественно перенеслись къ собственному положенію.

„Что мнѣ дѣлать теперь, Роса?“ спросила она: „скоро твои соплеменники будутъ осаждать это зданіе.“

— Крѣпость хороша, волосъ не тронутъ.

„Но они скоро узнаютъ, что въ ней нѣтъ гарнизона, если еще не узнали. Ты сама сказала мнѣ число людей, оставшихся на островѣ; безъ-сомнѣнія, ты узнала это отъ Арроугеда?“

— Арроугедъ знаетъ, отвѣчала Роса, поднявъ шесть пальцевъ, для означенія числа людей. — Все краснокожій знаетъ. Четверо потеряли волосы, у двоихъ волосы цѣлы еще.

„Не говори объ этомъ, Роса, это оледѣняетъ во мнѣ кровь. Твои не знаютъ, что я одна въ крѣпости; они могутъ подумать, что мой дядя и квартирмейстеръ здѣсь со мною и подожгутъ зданіе, чтобъ заставить ихъ выйдти. Ничего не можетъ быть опаснѣе для такого зданія, какъ огонь.“

— Не сожгутъ крѣпости, сказала Роса спокойно.

„Почему ты можешь знать это, моя добрая Роса? Вспомни также, что у меня нѣтъ никакихъ средствъ остановить ихъ“

— Не сожгутъ крѣпости. Крѣпость хороша, не тронутъ волосъ.

„Но скажи мнѣ, почему ты знаешь это, Роса? Какъ хочешь, я не могу не бояться.“

— Крѣпость мокра, дождя много, бревна сырыя, не загорится скоро. Красный человѣкъ знаетъ это, вещь славная; сжечь крѣпость — сказать Йингизамъ: Ирокезы были здѣсь. Отецъ прійдетъ назадъ, не увидитъ крѣпости, не найдетъ. Нѣтъ, нѣтъ! Индіецъ очень-много хитеръ, не тронетъ ничего.

„Я понимаю тебя, Роса, и надѣюсь, что твое предсказаніе оправдается; если же мой отецъ… Ахъ, Роса! можетъ-быть, онъ ужь убитъ или въ плѣну.“

— Не тронутъ отецъ — не знаютъ куда пошелъ, — на водѣ нѣтъ слѣда; красный человѣкъ не ищетъ слѣда на водѣ. Не сожгутъ крѣпости, крѣпость хороша; не тронутъ волѣсъ.

„Такъ ты думаешь, что я здѣсь безопасна до самой той минуты, когда возвратится мой отецъ?“

— Не знаю когда; дочь скажетъ лучше, когда отецъ прійдетъ.

Недоброе ощущеніе застонало въ груди Мабели, когда она уловила взглядъ черныхь глазъ Іюпьской-Росы при этихъ послѣднихъ словахъ; она не могла на эту минуту защититься отъ тяжелой мысли, что ея подруга старается вывѣдать то, открытіе чего могло бъ быть полезно ея соплеменникамъ, но погубило бы отца Мабели со всѣмъ его отрядомъ. Она хотѣла отдѣлаться двусмысленнымъ отвѣтомъ и перемѣнить разговоръ, какъ вдругъ сильный ударъ въ наружную дверь вмигъ сосредоточилъ всѣ ея мысли на настоящей опасности.

„Они идутъ!“ воскликнула она: „можетъ-быть, Роса, это мой отецъ или квартирмейстеръ. Въ такую минуту я не могу не отворить двери, даже для Мюйра.“

— Поглядѣть можно; много дыръ въ стѣнахъ».

Мабель послушала совѣта и подбѣжала къ одной изъ бойницъ, которая выходила надъ самымъ фундаментомъ зданія; она осторожно вынула деревянный брусокъ, которымъ обыкновенно закладывалось малое отверстіе бойницы, и бросила взглядъ на то, что происходило у дверей. Измѣненіе лица Мабели дало знать ея подругѣ, что то были Индійцы.

— Красный человѣкъ! сказала Роса, положивъ палецъ на губы и давая этимъ знакъ бытъ какъ-можно-благоразумнѣе.

«Четверо, страшно раскрашенные, съ своими кровавыми трофеями. Арроугедъ между ними.»

Іюньская-Роса въ это время подошла къ углу, гдѣ сложено было нѣсколько ружей, она взяла уже одно изъ нихъ въ руки, какъ вдругъ, услыша имя своего мужа, остановилась и задумалась Это продолжалось однако не болѣе минуты; она подошла къ бойвицѣ и хотѣла уже просунуть въ нее дуло ружья, какъ вдругъ Мабель схватила ее за руку, не будучи въ-силахъ одолѣть нравственнаго отвращенія.

«Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, Роса!» сказала она: «не поднимай руки на мужа, лучше пусть я умру.»

— Ничего Арроугеду, возразила Роса, слегка содрогнувшись: ничего всѣмъ краснымъ. Не стрѣлять въ нихъ — только страхъ.

Мабель поняла тогда намѣреніе Росы и не противилась болѣе. Послѣдняя просунула дуло ружья въ отверстіе и, постаравшись произвесть какъ-можно-болѣе шума, чтобы привлечь вниманіе, спустила курокъ. Еще выстрѣлъ не успѣлъ раздаться, какъ Мабель начала упрекать свою подругу.

«Ты указала, что не будешь стрѣлять… можетъ-быть, ты убила своего мужа.»

— Убѣжали всѣ, выстрѣлить не дали! возразила Роса смѣясь, и, перейдя къ другой бойницѣ, чтобы слѣдить за движеніями своихъ друзей, начала смѣяться еще громче. Смотри — по кустамъ всѣ воины. Думаютъ, соленая-Вода и квартирмейстерѣ здѣсь; берегутся теперь.

«Слава Богу! Теперь, Роса, я могу надѣяться, что мнѣ дастся нѣсколько минутъ приготовить мои мысли къ молитвѣ, чтобъ не умереть, какъ умерла Дженни, въ житейскихъ и мірскихъ помыслахъ.»

Роса положила ружье, подошла и сѣла подлѣ сундука, на который опустилась Мабель, изнемогая отъ сильнаго физическаго ощущенія, обыкновенно сопровождающаго внезапную радость и внезапное горе. Индійская женщина неподвижно устремила взоры на лицо нашей героини; физіономія ея, такъ по-крайней-мѣрѣ казалось Мабели, приняла выраженіе строгости, смѣшанной съ безпокойствомъ.

— Арроугедъ великій воинъ, сказала жена Тускароры: — всѣ дѣвушки наши смотрятъ много на него. У блѣднолицей красавицы есть глаза.

«Іюньская-Роса! что значатъ эти слова, этотъ странный взглядъ? Что хочешь сказать ты?»

— За чѣмъ боялась — Роса убьетъ Арроугеда?

«Не ужасно ли мнѣ было видѣть, что жена поднимаетъ руку на мужа? нѣтъ, Роса, лучше бы рѣшилась я умереть сама.»

— Право? все тутъ?

«Все тутъ, Роса, Богомъ клянусь, и какъ-будто этого мало? Нѣтъ, нѣтъ, я ужь и такъ слишкомъ-много видѣла ужасовъ сегодня… Но какую же другую причину могла подозрѣвать ты?»

— Не знаю. Бѣдная тускарорская дѣвушка очень-глупа. Арроугедъ великій вождь, смотритъ на все вокругъ себя. Говорилъ о блѣднолицей красавицѣ во снѣ. Великій вождь любитъ много женщинъ.

«Развѣ вождь можетъ имѣть много женъ, Роса, въ вашемъ народѣ?»

— Сколько женъ кормить можетъ. Великій охотникъ часто женится; у Арроугеда только Іюньская-Роса теперь, но онъ смотрѣлъ много, видѣлъ много блѣднолицую дѣвушку, говорилъ о ней много.

Мабель сама знала это и нѣсколько разъ, во время путешествія ихъ по лѣсу, ее оскорбляла внимательность Арроугеда; но ее поразилъ намекъ на это, сдѣланный самою женою его. Она знала, что различіе въ обычаяхъ производитъ различіе во взглядахъ на такіе предметы; но кромѣ тяжелаго и даже мучительнаго чувства, которое она испытывала, увидя себя какъ-бы невольною соперницею жены Тускароры, она не могла не бояться также, что ревность Іюньской Росы будетъ плохимъ ручательствомъ ея личной безопасности въ настоящемъ положеніи. Но, вглядѣвшись пристальнѣе въ Іюньскую-Росу, она начала разувѣряться; если легко было читать въ безхитростныхъ чертахъ этой дочери природы горесть обманутой любви, то никакой подозрительный взоръ не могъ бы принять живое выраженіе ея открытаго лица за выраженіе измѣны или ненависти.

«Ты вѣдь не измѣнишь мнѣ, Роса?» сказала Мабель, сжимая ея руку и уступая порыву благородной откровенности: «Ты вѣдь не отдашь меня, существо одного съ тобою пола, не отдашь подъ томагоукъ?»

— Тебя не тронетъ томагоукъ. Арроугедъ не позволитъ. Если у Росы должна быть сестра жена, Роса хочетъ, чтобъ ты была.

«Нѣтъ, Роса, моя вѣра, мои чувствованія запрещаютъ это, и еслибъ мнѣ суждено было стать женою Индійца, я никогда бы не согласилась занять твоего мѣста въ вигвамѣ.»

Роса не отвѣчала, но во взорѣ ея выразилась живая признательность. Она знала, что, можетъ-быть, ни одна изъ всѣхъ индійскихъ дѣвушекъ, знакомыхъ Арроугеду, не могла бы поспорить съ нею въ красотѣ и привлекательности; и хотя мужъ ея могъ взять за себя ещё цѣлую дюжину женъ, она не знала ни одной, кромѣ Мабели, чье вліяніе могло бъ быть ей страшно. Красота, привлекательность, кротость, женственная нѣжность нашей героини внушали ей такое живое участіе, что даже самая ревность не только не ослабляла его, но напротивъ усиливала, и причудливое вліяніе этого участія было одно изъ главныхъ причинъ, побудившихъ ее отважиться настолько опасностей, чтобъ спасти воображаемую соперницу отъ послѣдствій внезапнаго нападенія на островъ. Однимъ-словомъ, Іюньская-Роса женскимъ инстинктомъ угадала чувство Арроугеда къ Мабели, и вмѣсто того, чтобы подчиниться мучительному ощущенію ревности, которое заставило бы ее ненавидѣть соперницу, и которому непремѣнно подчинилась бы женщина менѣе-привыкшая уважать высшія права владычествеинаго пола она начала изучать пріемы и характеръ блѣднолицей красавицы, и, не найдя въ нихъ ничего противнаго своимъ чувствоніямъ, а напротивъ еще болѣе ободренная ими, она восторженно полюбила ее, и любовь ея, хотя и совершенно-инаго свойства, не уступала въ силѣ любви ея мужа. Арроугедъ самъ послалъ ее предупредить Мабель о грозившей опасности, но онъ не зналъ, что жена его прокралась на островъ вмѣстѣ съ воинами и что она находилась теперь въ цитадели вмѣстѣ съ предметомъ ихъ общей заботливости. Напротивъ, онъ думалъ, такъ-какъ и сказала его жена, что вмѣстѣ съ Мабелью были Капъ и Мюйръ, что выстрѣлъ былъ сдѣланъ однимъ изъ нихъ.

— Росѣ жалко, что «Лилія» — такъ Индіянка называла на своемъ поэтическомъ языкѣ нашу героиню — не хочетъ быть женою Арроугеда. Его вигвамъ просторенъ; великому вождю нужно много женъ наполнить его.

«Благодарю тебя, Роса, за это великодушное предложеніе; но оно противорѣчитъ понятіямъ бѣлыхъ женщинъ» возразила Мабель, улыбаясь, не смотря на свое страшное положеніе: «къ-тому же, я, можетъ-быть, никогда не рѣшусь выйдти замужъ.»

— Тебѣ нуженъ хорошій мужъ, сказала Роса: возьми Прѣсную-Воду, когда не нравится Арроугедъ.

«Мнѣ теперь неумѣстно думать о такомъ предметѣ, Роса. Богъ знаетъ, доживу ли я до слѣдующаго часа. Мнѣ бы хотѣлось узнать, еслибъ было можно, живъ ли, въ безопасности ли мой дядя.»

— Роса пойдетъ смотрѣть.

«Какъ, ты хочешь идти? не опасно ли тебѣ быть замѣченною на этомъ островѣ? знаютъ ли воины твоего племени, что ты здѣсь? и пріятно ли имъ будетъ узнать, что женщина послѣдовала за ними на военное дѣло?»

Всѣ эти вопросы Мабель выговорила быстро одинъ за другимъ, какъ-бы боясь получить отвѣтъ, противный ея желанію. Ей казалось странно, что Роса послѣдовала за воинами, и она думала, не смотря на невѣроятность такой мысли, что Роса послѣдовала за Ирокезами въ своей собственной лодкѣ и упредила ихъ единственно для того, чтобы дать ей совѣтъ, которому обязана она была жизнію. Но всѣ эти предположенія были ложны, что и открыла ей Роса на своемъ неясномъ языкѣ.

Арроугедъ, хотя и былъ вождь, однако онъ не пользовался уваженіемъ своего народа и дѣйствовалъ за одно съ Ирокезами, вступивъ съ ними въ союзъ, хотя и временный, но искренній. У него былъ вигвамъ, но онъ рѣдко посѣщалъ его; притворяясь въ дружбѣ къ Англичанамъ, онъ цѣлое лѣто провелъ, по-видимому, на ихъ службѣ, въ самомъ же дѣлѣ служилъ Французамъ; жена сопутствовала ему въ его странствованіяхъ, большая часть которыхъ производилась на лодкѣ. Словомъ, ея присутствіе не было тайною: мужъ ея рѣдко пускался въ путь безъ нея. Это достаточно оправдывало желаніе Мабели, чтобы ея подруга вышла изъ крѣпости освѣдомиться объ участи Капа; и онѣ скоро условились, что Индіянка оставитъ крѣпость въ первую благопріятную минуту.

Сначала онѣ осмотрѣли островъ изъ всѣхъ бойницъ, и увидѣли, что побѣдители, разграбивъ хижины, дѣлали приготовленія къ пиру. Хотя большая часть провизіи была въ крѣпости, но и въ хижинахъ нашлось достаточно для награжденія Индійцевъ за нападеніе, которое имъ такъ мало стоило. Трупы были уже унесены, и Мабель увидѣла, что оружіе убитыхъ солдатъ было свалено возлѣ мѣста, назначеннаго для пиршества. Роса поняла изъ нѣкоторыхъ извѣстныхъ ей признаковъ, что тѣла были унесены въ чащу для того ли, чтобъ погребсти ихъ тамъ, или скрыть отъ взоровъ; но ни одинъ изъ такихъ предметовъ на островѣ, которые бросались въ глаза, не былъ измѣненъ, потому-что побѣдители надѣялись завлечь отрядъ сержанта, какъ-скоро онъ возвратится въ засаду. Роса показала своей подругѣ человѣка на деревѣ, который сторожилъ, какъ говорила она, приближеніе бота, хотя экспедиція отправилась такъ недавно, что только неожиданный случай могъ заставить ее скоро воротиться. Ничто не обличало намѣренія напасть непосредственно на блокгаузъ; но по всѣмъ признакамъ, какъ понимала ихъ Роса, должно было думать, что Индійцы намѣревались держать его въ осадѣ до возвращенія сержантова отряда, опасаясь, чтобъ слѣды нападенія на него не были замѣчены глазомъ столь опытнымъ, какъ глазъ Патфайндера. Ботъ, однакожъ, былъ прибранъ и спрятанъ подъ тѣми же кустарниками, подъ которыми были спрятаны и лодки Индійцевъ. Роса объявила тогда намѣреніе отправиться къ своимъ, потому-что эта минута, казалось, была благопріятна для-того, чтобъ выйдти изъ крѣпости. По душѣ Мабели слегка пробѣжало чувство недовѣрчивости, когда онѣ сходили съ лѣстницы; но она тутъ же устыдилась этого чувства, какъ несправедливаго въ-отношеніи къ ея подругѣ и недостойнаго въ-отношеніи къ ней-самой; и въ то время, когда онѣ обѣ совсѣмъ сошли съ лѣстницы, возвратилась ея прежняя довѣренность. Дверь отпирали онѣ съ величайшею осторожностію; когда былъ повернутъ послѣдній запоръ, Роса стояла уже у то то мѣста, гдѣ должно было образоваться отверстіе, и когда оно открылось на столько, сколько можно было пройдти ея тѣлу, Роса скользнула въ него и исчезла. Мабель снова заперла дверь съ судорожнымъ движеніемъ; и когда запоръ былъ придвинутъ къ своему мѣсту, сердце ея забилось такъ, что можно было слышать его біеніе. Тутъ ей стало легче, и она повернула два другіе запора съ большимъ спокойствіемъ. Приведя все въ прежнее положеніе, она взбѣжала на первый этажъ, откуда могла видѣть, что происходило внѣ крѣпости.

Долгіе, тяжелые и мучительные часы протекли пока Мабель оставалась въ совершенномъ невѣдѣніи о томъ, что сталось съ Росою. До нея достигали крики дикарей; крѣпкіе напитки заставили ихъ выйдти изъ предѣловъ обычной осторожности; отъ времени до времени бросала она взглядъ на ихъ безумныя оргіи, и они безпрестанно напоминали ей о себѣ такими звуками, такими сценами, которыя оледенили бй кровь въ томъ, кто не былъ бы недавно свидѣтелемъ зрѣлищъ гораздо-болѣе страшныхъ. Къ полудню показался ей на островѣ бѣлый человѣкъ, котораго по костюму и дикому виду можно было бы принять за новоприбывшаго дикаря. Вглядѣвшись попристальнѣе въ его лицо, впрочемъ очень-смуглое само-по-себѣ и загорѣвшее очъ солнца, она уже не сомнѣвалась болѣе въ своей догадкѣ: на душѣ ея стало какъ-будто полегче, когда она увѣрилась въ присутствіи существа, по своему роду, болѣе близкаго къ ней, къ которому она могла прибѣгнуть въ послѣдней крайности. Бѣдная дѣвушка не знала, какъ слабо вліяніе бѣлыхъ на ихъ дикихъ союзниковъ, когда эти отвѣдаютъ крови, и какъ трудно отвратить ихъ отъ жестокостей.

День показался цѣлымъ мѣсяцемъ Мабели, и единственныя минуты, которыхъ тягости она не чувствовала, были минуты молитвы; къ ней прибѣгала она отъ времени до времени, и съ каждымъ разомъ чувствовала себя тверже, спокойнѣе, преданнѣе. Она поняла доводы Росы и почитала вѣроятнымъ, что крѣпость будетъ нетронута до самаго возвращенія ея отца, котораго Индійцы надѣялись уловить въ засаду, — и въ-слѣдствіе этого, менѣе безпокоилась о настоящей опасности; но будущее представляло ей мало надежды, и она не могла не помышлять о томъ, что будеть съ нею, когда она попадется въ плѣнъ. Тогда Арроугедъ и его оскорбительное чувство являлись передъ нею въ углубленіи перспективы. Наша героиня знала хорошо, что Индійцы уводятъ, обыкновенно, въ свои селенія тѣхъ плѣнныхъ, которые не предназначаются къ умерщвленію, и плѣнникъ становится принадлеюностію того, кто захотѣлъ бы принять его къ себѣ. Мабель даже слышала о многихъ женщинахъ, проведшихъ остатокъ жизни въ вигвамахъ своихъ похитителей. Послѣ такихъ размышленій, Мабель опускалась невольно на колѣни и молилась.

Какъ ни страшно было положеніе нашей героини въ-продолженіе дня, оно стало еще страшнѣе, когда вечернія тѣни легли на островъ. Дикіе дошли въ это время до неистовства; они употребили по назначенію всѣ крѣпкіе напитки, найденные ими у Англичанъ, и ихъ крики и тѣлодвиженія обличали въ нихъ людей, какъ-бы одержимыхъ злымъ духомъ. Всѣ усилія Французскаго начальника удержать ихъ въ границахъ, были безплодны, и онъ заблаговременно удалился на сосѣдній островъ, гдѣ былъ у него разложенъ бивуакъ. Однакожь, прежде, чѣмъ удалился, — онъ съ опасностью своей жизни постарался потушить огонь и овладѣть всѣми средствами, которыя могли бы возобновить его. Онъ принялъ эту предосторожность изъ опасенія, чтобъ Индійцы не сожгли крѣпости, сохраненіе которой было необходимо для его дальнѣйшихъ плановъ. Онъ желалъ бы также овладѣть и оружіемъ, но долженъ былъ отказаться отъ этого желанія, ибо воины удерживали свои ножи и томагоуки съ упорствомъ людей, дорожащихъ честію до послѣднихъ силъ; что жь касается до ружей, то уносить ихъ, оставляя ножи и томагоуки, которые дикіе употребляли обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, было бы вовсе безполезно и ненужно. Скоро оказалось, что Французъ поступилъ благоразумно, затушивъ огонь, потому, что едва онъ удалился, — одинъ изъ воиновъ предложилъ зажечь крѣпость. Арроугедъ удалился также изъ толпы опьянѣвшихъ Ирокезовъ, какъ-скоро замѣтилъ, что они начали терять разсудокъ; помѣстившись въ одной изъ хижинъ, онъ бросился на солому, чтобъ отдохнуть послѣ двухъ ночей, проведенныхъ въ бодрствованіи и трудахъ. Стало-быть, не оставалось никого между Индійцами, кто бы заботился о Мабели; можетъ-быть, даже никто изъ нихъ и не зналъ о ея существованіи. Вотъ почему предложеніе пьянаго дикаря было принято съ радостными криками восьмью или десятью его товарищами, столь же пьяными и столь же свирѣпыми, какъ онъ.

То была страшная минута для Мабели. Индійцы въ своемъ настоящемъ состояніи не боялись уже ружей, сколько бы ни находилось ихъ въ крѣпости, хотя они еще и сохраняли смутное воспоминаніе, что въ ней были заключены живыя существа; это еще болѣе раздражало и побуждало ихъ къ задуманному предпріятію. И вотъ они приблизились къ" стѣнамъ зданія, завывая и прыгая, какъ демоны. Крѣпкіе напитки только раздражили ихъ тѣлесныя силы, ни мало не обременивъ. Первое нападеніе было учинено на дверь, къ которой они бросились всѣ вмѣстѣ; но крѣпкая, бревенчатая дверь посмѣвалась надъ ихъ усиліями. Сто человѣкъ, соединивъ противъ нея всѣ свои силы, не могли бы повредить ей. Этого однакожь не знала Мабель. Сердце ея сильно колотилось въ груди, и она вздрагивала въ испугѣ при каждомъ тяжеломъ ударѣ. Наконецъ, когда она увидѣла, что дверь противилась изъ усиліямъ, какъ-будто была изъ камня, — не дрожа, не подаваясь, и обнаруживая свое существованіе чуть слышнымъ скрипомъ своихъ тяжелыхъ петель, — тогда ободрилась, и, какъ только умолкъ звукъ послѣдняго удара, взглянула въ бойницу, чтобъ узнать опасность во всемъ ея объемѣ. Тишина, которую трудно было объяснить, удивила ее: тѣмъ, которые чувствуютъ приближеніе неминуемой опасности, всего мучительнѣе не быть въ состояніи опредѣлить степень ея близости.

Мабель увидѣла, что два или три Ирокеза, разворачивая золу, нашли нѣсколько угольковъ и старались раздуть огонь. Общая жажда разрушенія и сила привычки сдѣлали ихъ способными дѣйствовать единодушно и ловко. Бѣлый нѣсколько разъ уже успѣлъ-бы отказаться отъ попытки развесть огонь изъ углей, которые свѣтились въ пеплѣ подобно искоркамъ; но эти дѣти лѣса знали много средствъ, неизвѣстныхъ нашему образованію. Съ помощію нѣсколькихъ сухихъ листьевъ, которыхъ только они одни знали гдѣ отъискать, вспыхнуло наконецъ пламя; горсть сухихъ сучьевъ повершила ихъ усилія. Когда Мабель взглянула въ бойницу, Индійцы сложили костеръ у двери, зажгли его, огонь запрыгалъ по вѣтвямъ, и скоро занялся весь костеръ, пылая и треща. Тутъ Индійцы испустили вопль торжества и возвратились къ своимъ товарищамъ, увѣренные, что уже дѣло разрушенія началось. Мабель все еще смотрѣла внизъ, сдва-ли даже будучи въ-силахъ двинуться съ мѣста; огонь, грозившій ей страшною опасностью, какъ-бы приколдовалъ ея взоры къ себѣ. Пламя, поднимаясь все выше и выше, засверкало наконецъ передъ самыми ея глазами. Въ ту минуту, какъ она укрылась въ противоположный уголъ комнаты, пламя ворвалось въ бойницу, которой она не заложила, освѣтило всю комнату — и въ ней Мабель и ея отчаяніе. Наша героиня не могла не подумать, что пришелъ послѣдній часъ ея, потому-что дверь, представлявшая единственную возможность выйдти, съ адскою хитростію была заграждена пламенѣвшимъ костромъ; она начала молиться, въ послѣдній разъ, какъ она думала. Глаза ея закрылись — и минуты на двѣ душа ея совершенно сосредоточилась въ себѣ; но чувство жизни было слишкомъ-сильно и не могло долго оставлять ее въ забытьи. Невольно открывъ глаза, она увидѣла, что пламя не врывалось болѣе въ комнату, хотя дерево около маленькаго отверстія бойницы занялось и огонь тихо распространялся, раздуваемый слегка вѣтеркомъ извнѣ. Бочка съ водою стояла въ углу, и Мабель, повинуясь болѣе инстинкту, чѣмъ отчетливому сознанію, схватила большую кружку, наполнила ее, и поливая дрожащею рукою на огонь, успѣла затушить его въ этомъ мѣстѣ. Дымъ нѣсколько времени мѣшалъ ей смотрѣть внизъ, но когда наконецъ удалось ей взглянуть, — сердце ея сильно забилось отъ радости и надежды: она увидѣла, что костеръ былъ разбросанъ, а дверь, по которой стекала вода, только дымилась, но ужь не горѣла.

«Кто тамъ?» сказала Мабель, приложивъ губы къ отверстію. «Кого Провидѣніе прислало мнѣ на помощь?»

Легкій шагъ послышался внизу и раздались тихіе удары въ дверь.

«Кто стучится? Не вы ли это, мой добрый, милый дядюшка?»

— Соленой-Воды нѣтъ, въ св. Лаврентіи Прѣсная-Вода, — былъ отвѣтъ. Отвори скорѣй, нужно войдти мнѣ.

Никогда шагъ Мабели не былъ такъ легокъ, никогда движенія ея не были такъ быстры и живы, какъ въ то время, когда она сбѣгала съ лѣстницы и отдвигала запоръ. Въ эту минуту она думала только, чтобъ убѣжать, и отворила дверь быстро, — безъ малѣйшей осторожности. Первымъ движеніемъ ея было броситься подъ открытое небо, въ слѣпой надеждѣ оставить крѣпость; до Іюньская-Роса остановила ее и, войдя, спокойно заперла дверь снова, прежде чѣмъ замѣтила движеніе Мабели, съ живостью желавшей обнять ее.

«О, благодарю тебя, благодарю тебя, Роса!» вскричала наша героиня съ жаромъ: «ты послана Провидѣніемъ быть моимъ ангеломъ-хранителемъ!»

— Ты жмешь очень-крѣпко, отвѣчала тускарорская женщина: блѣднолицая женщина вся плачетъ или вся смѣется. Дай Росѣ запереть дверь.

Мабель успокоилась, и чрезъ двѣ минуты онѣ уже были въ верхней комнатѣ, сидя другъ возлѣ друга, взявшись за руки; всякое чувство недовѣрчивости или ревности между ими было изгнано; одна сознавала, чѣмъ была обязана, другая чѣмъ обязала.

«Теперь скажи мнѣ, Роса» начала Мабель, горячо и крѣпко обнявшись съ своею подругою: «не видала ли ты моего бѣднаго дяди, или не слыхала ли чего-нибудь о немъ?»

— Не знаю. Никто на видалъ, никто не слыхалъ, никто не знаетъ. Можетъ, Соленая-Вода побѣжалъ въ рѣку. Не то, гдѣ жь онъ? Квартирмейстеръ тоже. Я смотрѣла, смотрѣла, смотрѣла, но не видала ихъ, ни того, ни другаго, — нигдѣ.

«Слава Богу! они какъ-нибудь ускользнули, хотя мы не можемъ придумать, какъ. Кажется, я видѣла здѣсь Француза на островѣ, Роса?»

— Да, Французскій капитанъ пришелъ и опять ушелъ. Много Индійцевъ на островѣ.

«О, Роса! нѣтъ ли какого-нибудь средства предупредить моего отца и не дачъ ему попасться въ руки враговъ?»

— Не знаю. Думаю, воины ждутъ въ засадѣ, и Йингизы потеряютъ волосы.

«Вѣрно, и ѣрно, Роса, сдѣлавъ столько для дочери, ты не откажешься помочь отцу?»

— Не знаю отца, не люблю отца. Роса помогаетъ своему племени, помогаетъ Арроугеду: мужъ любитъ волосы.

«Роса, я не узнаю тебя. Я не могу, я не хочу вѣрить, что ты желаешь видѣть умерщвленіе нашихъ солдатъ.»

Роса спокойно обратила свои черные глаза на Мабель, и на минуту взоръ ея выразилъ суровость, но скоро смѣнился взоромъ грустнаго состраданія.

— Лилія — йингизская дѣвушка? сказала она вопросительно.

«Да, и какъ йингизская дѣвушка, я хотѣла бы спасти моихъ соотечественниковъ.»

— Очень-хорошо, если можешь. Роса не йингизская женщина, Роса тускарорская женщина; у ней тускарорскій мужъ, тускарорское сердце, тускарорское чувство — все тускарорское. Лилія не захочетъ побѣжать сказать Французу, что отецъ ея пришелъ за побѣдой?

«Можетъ-быть, нѣтъ» возразила Мабель, сжавъ рукою голову, которая, какъ она чувствовала, мутилась: «можетъ-быть, нѣтъ. Ты служила мнѣ, помогала мнѣ, спасла меня, Роса. Для чего ты сдѣлала это, если ты чувствуешь только какъ Тускарора?»

— Чувствую не только какъ Тускарора, чувствую какъ сквау, чувствую какъ женщина. Люблю красавицу-Лилію, и жму ее къ груди.

Слезы полились изъ глазъ Мабели и она крѣпко прижала къ своему сердцу это милое и любящее созданіе. Прошло съ минуту прежде, чѣмъ она могла начать разговоръ, но послѣ она уже начала выражаться спокойнѣе и связнѣе.

«Скажи мнѣ, что меня ждетъ, Роса» сказала она: «твои друзья веселятся теперь ночью; что думаютъ они дѣлать завтра?»

— Не знаю. Боюсь видѣть Арроугеда, боюсь спрашивать; думаю, что спрячутся, пока не пріидутъ назадъ Йингизы.

«Не сдѣлаютъ ли они опять нападенія на крѣпость? Ты сама видѣла, что они начали-было дѣлать.»

— Много рома. Арроугедъ спитъ, а то бы никто не смѣлъ; Французскій капитанъ ушелъ, а то никто бы несмѣлъ. Всѣ пошли спать теперь.

«Ты думаешь, что я безопасна на эту ночь, по-кравней-мѣрѣ?»

— Очень-много рома. Походила бы Лилія на Росу, — много бы сдѣлала для своего народа.

«Я похожу на тебя если желаніе служить моимъ соотечественникамъ можетъ уподобить меня такой отважной, такой благородной женщинѣ, какъ ты.»

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! шептала ей Роса. Не станетъ духа, и Роса не пустила бы, еслибъ и стало. Мать Росы была разъ въ плѣну, — и воины напились. Мать побила ихъ всѣхъ томагоукомъ. Вотъ что краснокожая женщина, когда народъ въ опасности и хочетъ волосъ.

«Ты говоришь правду» возразила Мабель съ содраганіемъ и безсознательно выпустивъ руку Росы. «Я не могу этого сдѣлать. У меня не достаетъ ни силы, ни духа, ни воли обагрить мои руки въ кровно»

— Сама думаю такъ; только останься здѣсь. Крѣпость хороша, не тронутъ волосъ.

«Такъ ты думаешь, что я могу безъ боязни оставаться здѣсь, пока возвратится мой отецъ съ своимъ отрядомъ?»

— Знаю такъ. Никто не смѣетъ тронуть крѣпость утромъ. Послушай, все тихо теперь — пили ромъ — и голова опустилась, и спятъ, какъ бревна.

«Нельзя ли мнѣ убѣжать? Кажется, много лодокъ на островѣ? Нельзя ли мнѣ взять одну и поплыть и увѣдомить моего отца о томъ, что случилось?»

— Знаешь, какъ грести? сказала Роса, бросивъ украдкою взглядъ на свою подругу.

«Не такъ хорошо, какъ ты; но думаю, могу такъ грести, чтобы скрыться изъ вида до утра.»

— Что жь послѣ? можешь грести шесть, десять, восемь миль?

«Не знаю могу ли; но я сдѣлаю все, чтобы увѣдомить моего отца, благороднаго Патфайндера и всѣхъ другихъ объ опасности.»

— Любишь Патфайндера?

«Кто же можетъ не любить его? Ты также полюбила бы его, да, ты полюбила бы его, еслибъ узнала его сердце.»

— Не люблю его, совсѣмъ не люблю. Очень хорошее ружье, очень-хорошій глазъ, очень-много застрѣлилъ Ирокезовъ и очень-много братьевъ Росы. Сорвала бы волосы, если можно.

«А я должна спасти его, если можно. Здѣсь мы расходимся съ тобою, Роса. Я пойду и отъищу лодку, пока они всѣ спятъ, и оставлю островъ.»

— Не можешь. Роса не пуститъ, позоветъ Арроугеда.

«Роса, ты не захочешь измѣнить мнѣ, послѣ всего, что сдѣлала для меня?»

— Да, да, хочу, возразила Роса, дернувъ рукою назадъ и говоря съ жаромъ и живостію, которую не замѣчала въ ней доселѣ Мабель. — Роса громко позоветъ Арроугеда. Женщина закричитъ, воинъ проснется. Роса не пуститъ Лилію помочь врагу, — не пуститъ Индійца убить Лилію.

«Я понимаю тебя, Роса, я оправдываю твои чувствованія; конечно, будетъ лучше, если я останусь здѣсь; кажется, я ужь слишкомъ-много подумала о своихъ силахъ. Но скажи мнѣ одно: если мой дядя прійдетъ и попросится войдти, пустишь ли ты меня отворить ему дверь?»

— Да, да, онъ плѣнникъ здѣсь, а Роса любитъ лучше дѣлать плѣнниковъ, чѣмъ сдирать волосы; волосы — для чести хорошо; плѣнникъ — для чувства хорошо. Но Соленая-Вода такъ хорошо спрятался, что самъ не знаетъ, гдѣ спрятался.

Тутъ Роса звонко захохотала, ибо сцены ужаса и буйства были слишкомъ-хорошо знакомы ей, не могли произвести на нее слишкомъ глубокаго впечатлѣнія и измѣнить ея природный характеръ. Между подругами завязался продолжительный разговоръ, въ которомъ Мабель старалась узнать что нибудь опредѣленнѣе о своемъ настоящемъ положеніи и отчасти надѣялась, что новыя свѣдѣнія могутъ послужить ей въ пользу. Роса отвѣчала на всѣ ея разспросы просто, но съ осторожностію, показывавшею, что она хорошо различала, что было неважно и что могло навлечь опасность на ея друзей, или затруднить ихъ дальнѣйшія дѣйствія. Наша героиня была неспособна хитрить и лукаво вывѣдывать тайны отъ своей подруги, къ-тому же она чувствовала, что это было столько же безполезно, сколько низко. Все, что передала ей Роса, ограничивалось слѣдующимъ:

Арроугедъ давно уже былъ въ сношеніяхъ съ Французами, но тутъ только въ первый разъ онъ рѣшительно сбросилъ съ себя маску; онъ не имѣлъ уже болѣе намѣренія искать довѣренности Англичанъ, потому-что открылъ признаки сомнѣнія, преимущественно въ Патфайндерѣ, и съ индійскимъ хвастовствомъ, онъ болѣе хотѣлъ обнаружить свою измѣну, чѣмъ скрывать ее. Онъ предводительствовалъ дикими въ нападеніи на островъ, подчинись однако надзору Француза, о которомъ уже было говорено; Іюньская-Роса не говорила однакоже, что онъ, или не онъ успѣлъ открыть положеніе острова, который почитался столь затаеннымъ отъ непріятеля. Объ этомъ она упорно умалчивала, но призналась, что они оба съ мужемъ сторожили отплытіе «Бѣгуна» и наблюдали за нимъ въ то время, какъ были взяты и задержаны куттеромъ. Французъ только недавно узналъ настоящее положеніе Острова-Притина. Мабель чувствовала, какъ-будто острое желѣзо погружалось въ ея сердце, когда ей показалось изъ скудныхъ намековъ индійской женщины, что главныя свѣдѣнія сообщилъ блѣднолицый, находящійся подъ начальствомъ Дункана Лэнди. Но когда Мабель имѣла время обдумать слова своей подруги и припомнить, какъ кратки и загадочны были ея фразы, она позволлла сеоѣ ласкаться надеждою, что не хорошо поняла ее и что Джасперъ Уэстернъ снова выйдетъ изъ этого дѣла чистымъ и свободнымъ отъ всѣхъ оскорбительныхъ подозрѣній.

Роса сказала прямо, что ее послали на островъ съ цѣлію узнать въ точности число и занятіе оставшихся на немъ; но она также съ своею всегдашнею наивностію дала замѣтить, что желаніе быть полезной Мабели болѣе всего побудило ее рѣшиться на это порученіе, изъ ея донесеній и изъ другихъ, различнымъ образомъ собранныхъ свѣдѣній, непріятели знали въ-точности силу своихъ противниковъ. Имъ было извѣстно также число солдатъ, отправившихся съ сержантомъ Дунгамомъ и цѣль ихъ экспедиціи, хотя они не знали того мѣста, гдѣ сержантъ думалъ встрѣтить Французскіе боты. Чудесное зрѣлище представляли тогда эти два прекрасныя и чистосердечныя созданія, эти двѣ женщины, изъ которыхъ каждая желала узнать что-нибудь полезное для своихъ друзей и каждая въ то же время по природной деликатности остерегалась дѣлать нескромные вопросы своей подругѣ, съ чувствомъ почти инстинктивнымъ избѣгая малѣйшихъ намековъ, могшихъ повредить своему народу. Во всемъ, что касалось до нихъ лично, онѣ было совершенно-откровенны, но молчаливы и скромны во всемъ что касалось друзей каждой изъ нихъ. Росѣ также бы хотѣлось узнать о мѣстѣ, куда отправился сержантъ, и о времени его возвращенія, какъ Мабели хотѣлось бы узнать о другихъ интересныхъ для нея предметахъ; но Роса удерживалась отъ всякаго вопроса объ этомъ, съ осторожностію, которая сдѣлала бы честь самому развитому и образованному существу; еще менѣе старалась она достигнуть до свѣдѣнія, котораго столько желала, косвеннымъ путемъ; однакожь, когда Мабель сама собою касалась въ разговорѣ чего-нибудь, что могло бросить свѣтъ на предметъ интересный для тускарорской женщины, она прислушивалась жадно, почти удерживая дыханіе.

Такимъ-образомъ часы пролетали незамѣтно. Обѣ онѣ говорили и слушали съ такимъ участіемъ, что забыли о снѣ. Къ утру однакожь природа предъявила свои права; Мабель согласилась лечь на одну изъ соломенныхъ постелей, приготовленныхъ для солдатовъ, и скоро заснула крѣпкимъ сномъ. Роса легла возлѣ нея, и совершенная тишина воцарилась на цѣломъ островѣ, какъ-будто никогда въ лѣсныя владѣнія не врывался человѣкъ.

Когда Мабель проснулась, солнце свѣтило въ отверстія бойницъ и стояло уже высоко на небѣ. Ея подруга все еще спала подлѣ нея такъ крѣпко, какъ-будто лежа, не скажемъ на мягкомъ пуху, а на французскомъ матрасѣ, — итакъ спокойно, какъ будто никогда въ жизни не испытывала никакой заботы. Движенія Мабели скоро однакожь разбудили ее, привыкшую къ бодрствованію; потомъ онѣ обѣ встали и начала осматривать островъ въ отверстія благодѣтельныхъ бойницъ.

ГЛАВА VIII.

«Не-уже-ли вѣчный Творецъ требуетъ отъ тебя помощи, чтобъ поддерживать вселенную въ ея непрерывномъ движеніи, — отъ тебя, которая разоблачаешь все и не допускаешь взирать на красоты! Его творенія? Тѣло безчувственное, любящее подкрѣплять сномъ свои безсильные члены, любящее погружать въ бездѣйствіе свои презрѣнный умъ, часто выхваляетъ тебя, и слѣпотствуя въ своемъ заблужденіи, изъ глубины стиксовыхъ болотъ взываетъ къ тебѣ, какъ къ своей богинѣ, и, къ прислужницѣ этой знатной дамы, — природѣ веселящей все созданіе.» (Faerie Queen) Царица Фей.

На другой день все было такъ же, какъ и въ протекшую ночь. Мабель и Іюньская-Роса безпрестанно переходили отъ одной бойницы къ другой, и не замѣчали на всемъ островѣ ни одного живаго существа. На мѣстѣ, гдѣ Мак-Набъ и товарищи его готовили себѣ обѣдъ, догоралъ еще слабый огонекъ, и дымъ, кругами подымавшійся кверху, какъ-бы приманивалъ къ себѣ отсутствующихъ. Вокругъ хижинъ все было въ порядкѣ и благоустройствѣ. Но вдругъ Мабель вздрогнула: взору ея представилась группа, состоявшая изъ трехъ человѣкъ, одѣтыхъ въ красные мундиры 55-го полка, небрежно развалившихся на травѣ, и по-видимому разговаривавшихъ съ величайшею безпечностію; она стала пристальнѣе, вглядываться въ нихъ, и кровь остановилась въ жилахъ ея и холодный потъ выступилъ у нея на лбу, когда она увидѣла, что то были блѣдныя лица и тусклые глаза мертвецовъ. Они лежали такъ близко отъ крѣпости, что когда Мабель подошла къ бойницѣ, чтобъ осмотрѣть островъ, ея первые тревожные взоры какъ-бы перебѣжали черезъ нихъ, устремившись далѣе, и она не могла ихъ замѣтить. Они лежали такъ легко и непринужденно, потому-что ихъ окоченѣвшіе члены были нарочно разложены, какъ у живыхъ — возмутительно ужасно! Однако, какъ ни страшно было это зрѣлище для тѣхъ, которые могли смотрѣть вблизи и видѣть поразительную разницу между поддѣлкою подъ жизнь и настоящею жизнію, трупы были такъ искусно положены, что во стѣ шагахъ навѣрное обманули бы равнодушнаго зрителя. Осмотрѣвъ со вниманіемъ всѣ части острова, Роса указала своей подругѣ на четвертаго солдата, который сидѣлъ свѣсивъ ноги надъ водою и прислонившись спиною къ дереву, съ удочкой въ рукѣ. Головы этихъ несчастныхъ, съ содранными волосами, были накрыты шапками, и на нихъ не было видно ни малѣйшаго слѣда крови.

Сердце Мабели сжалось отъ ужаса при этомъ противоестественномъ зрѣлищѣ. Она сѣла, закрыла лицо передникомъ и нѣсколько минутъ пробыла въ такомъ положеніи. Но ея подруга дала ей знать въ-полголоса, чтобъ она подошла къ бойницѣ. Тутъ Іюньская-Роса указала ей трупъ Дженни, стоявшій у дверей одной хижины и наклонившійся нѣсколько впередъ, какъ-будто глядѣвшій за группу солдатъ; въ рукахъ трупа была щетка, и чепчикъ, надѣтый на головѣ его, колебался отъ вѣтра. Разстояніе было такъ велико, что нельзя было ясно разглядѣть черты лица; не смотря на то, Мабели показалось, что челюсти трупа были сдавлены какъ-бы для-того, чтобы придать устамъ ужасающую улыбку.

«Іюньская-Роса!» воскликнула она: «это превосходить все, что я только когда-нибудь слышала и воображала о коварствѣ и вѣроломствѣ твоего племени.»

— Тускарора очень-хитеръ, отвѣчала Іюньская-Роса такимъ голосомъ, который показывалъ, что она не только не охуждала, а напротивъ, одобряла этотъ поступокъ съ трупами. — Солдатамъ не больно теперь — Ирокезамъ польза; взять сперва волосы, теперь заставитъ трупы работать, а тамъ ихъ сжечь.

Эти слова показали Мабели, какъ далеко была она отъ своей подруги въ образѣ чувствованій. Мабель нѣсколько минутъ не могла говоритъ съ нею; но это минутное отвращеніе было вовсе не замѣчено Росою, которая съ обыкновенною своею дѣятельностію приготовляла простой завтракъ, совершенно-равнодушная къ чувствамъ ей непонятнымъ. За завтракомъ, Мабель ѣла очень-мало, но у подруги ея аппетитъ нисколько не измѣнился; послѣ того каждая изъ нихъ на свободѣ предалась мечтамъ своимъ. Героиня наша, движимая непреодолимымъ влеченіемъ, безпрестанно устремляла взоры къ одной изъ бойницъ, и потомъ отворачивалась отъ нея съ отвращеніемъ, и, снова тревожимая страхомъ, смотрѣла туда при малѣйшемъ шорохѣ листьевъ, колеблемыхъ вѣтромъ. Въ самомъ-дѣлѣ, мрачное и торжественное зрѣлище представляла эта пустыня, населенная мертвецами, которые будто предавались веселому отдыху или обычнымъ занятіямъ, какъ живые. Мабели казалось, что она видитъ въ страшномъ, тяжеломъ снѣ міръ демоновъ и адскихъ ужасовъ.

Въ-продолженіе этого долгаго дня, не замѣтно было ни одного Индійца, ни Француза, и ночь облекла покровомъ своимъ этотъ страшный и недвижный маскарадъ по тому же твердому и неизмѣнному чину, по которому земля всегда повинуется своимъ законамъ, равнодушная къ жалкимъ актерамъ и жалкимъ сценамъ, которыя они ежедневно разъигрываютъ на ея поверхности. Ночь эта была еще спокойнѣе предшествовавшей, и Мабель спала крѣпче, убѣжденная, что участь ея не рѣшится прежде возвращенія ея отца. Она ждала его на слѣдующій день и, проснувшись утромъ, тотчасъ же побѣжала къ бойницѣ, чтобъ посмотрѣть какова погода, каково небо, и что дѣлается на островѣ. Страшная группа была въ томъ же положеніи: рыболовъ все еще держалъ свою удочку, по-видимому, наслаждаясь своимъ мирнымъ занятіемъ, и обезображенный трупъ Дженни все еще стоялъ у дверей хижины. Погода измѣнилась: вѣтеръ дулъ съ юга, и хотя воздухъ былъ еще чисгъ, но предвѣщалъ бурю.

«Я не могу болѣе выносить этого зрѣлища» сказала Мабель, отойдя отъ окна: «о, лучше встрѣтиться съ врагомъ, чѣмъ смотрѣть на этихъ страшныхъ мертвецовъ!»

— Слушай, идутъ они! Іюньской-Росѣ послышался крикъ, какъ кричитъ воинъ, когда сдираетъ волосы.

«Что ты говоришь? — Убійство прекратилось и не можетъ опять начаться.»

— Соленая-Вода! вскрикнула Индіянка, глядя въ одну изъ бойницъ и смѣясь.

«Дядюшка! Слава Богу, онъ живъ еще! О, Роса, Роса, ты не допустишь его до погибели?»

— Роса — бѣдная сквау. Какой воинъ послушается, что она скажетъ? Арроугедъ ведетъ его сюда.

Мабель взглянула въ окно и увидѣла, что дядя ея и майоръ были въ рукахъ враговъ; восемь или десять дикихъ вели плѣнниковъ къ крѣпости, ибо, захвативъ ихъ въ плѣнъ, они удостовѣрились, что тамъ не могло быть болѣе ни одного мужчины. Мабель едва переводила дыханіе, видя, что весь этотъ отрядъ располагался прямо противъ дверей; но она очень обрадовалась, замѣтивъ между Индійцами Французскаго офицера. Бѣлый начальникъ и Арроугедъ тихо, но горячо говорили съ своими плѣнниками. И послѣ этого Мюйръ началъ звать Мабель громкимъ голосомъ.

— Прелестная Мабель, прелестная Мабель! взгляните на насъ въ одну изъ этихъ бойницъ и — умоляю васъ, сжальтесь надъ нашимъ положеніемъ. Намъ угрожаетъ близкая смерть, если вы не отворите двери побѣдителямъ. Не теряйте ни минуты; иначе, увы! чрезъ полчаса на головахъ нашихъ уже не будетъ ни одного волоска.

Насмѣшливый и шуточный тонъ этого воззванія еще болѣе утвердилъ намѣреніе Мабели держаться въ этомъ мѣстѣ до-тѣхъ-поръ, пока будетъ возможно.

«Говорите, дядюшка» сказала она, прильнувъ губами къ одной изъ бойницъ: «скажите мнѣ, что должна я дѣлать.»

— О, благодарю тебя, Боже! воскликнулъ Капъ: — звукъ твоего нѣжнаго голоса, Магнить, облегчилъ сердце мое отъ тяжкаго бремени. Я боялся не подверглась ли ты одной участись бѣдной Дженни. Ботъ ужь двадцать-четыре часа, какъ мнѣ кажется, что сердце мое нагружено, вмѣсто баласта, свинцомъ. Ты спрашиваешь меня, что ты должна дѣлать, дитя мое; не знаю, право, что оы тебѣ и присовѣтовать, хоть ты и родная дочь моей сестры. Мнѣ нечего сказать теперь, бѣдная моя дѣвушка, кромѣ того, что я отъ всего сердца проклинаю тотъ день, когда мы съ тобой увидѣли эту лужу прѣсной воды.

«Но, дядюшка, точно ли въ опасности жизнь ваша? Какъ вы думаете, отворить ли мнѣ эту дверь?»

— Эта башня — славное якорное мѣсто, и я не посовѣтовалъ бы тѣмъ, кто еще не въ рукахъ у этихъ дьяволовъ, впускать ихъ къ себѣ добровольно. Что же касается до квартирмейстера и до меня, то мы съ нимъ пожилые люди и почти-ничего не значимъ для остальнаго человѣчества, какъ сказалъ бы честный Патфайндеръ. Для мэстэра Мюйра, право, небольшая разница, въ нынѣшній годъ или будущій подвести итогъ подъ свои провіантскія книги. Вотъ, еслибъ я былъ на бортѣ корабля, тогда я зналъ бы что дѣлать! А здѣсь, на этомъ пустынномъ болотѣ — совсѣмъ другое дѣло… Здѣсь только и могу сказать, что если бы я сидѣлъ за этими стѣнами, то вся логика Индійцевъ не могла бы меня вытянуть оттуда.

— «Не обращайте ни малѣйшаго вниманія на слова вашего дядюшки, прелестная Мабель» возразилъ Мюйръ: «несчастіе, по-видимому, разстроило его умственныя способности, и онъ не въ состояніи обдумать того, что требуютъ обстоятельства. Мы, признаться, въ рукахъ значительныхъ и почтенныхъ людей, и намъ нечего опасаться какого-нибудь непріятнаго насилія. Все, что съ нами случилось, очень-обыкновенно во время военныхъ дѣйствій и не можетъ измѣнить того уваженія, которое мы питаемъ къ непріятелю, потому-что по всему видно, съ плѣнниками поступятъ правосудно. Ни я, ни мэстэръ Капъ не имѣемъ, кажется, и малѣйшаго повода къ неудовольствію съ-тѣхъ-поръ, какъ отдали себя въ руки мэстэръ Арроугеда, который, по своей доблести воздержности, чрезвычайно напоминаетъ мнѣ древнихъ Римлянъ и Спартанцевъ; вспомните также, что наши обычаи совершенно различны, и мэстэръ Арроугедъ вправѣ принести въ жертву наши волосы за упокой души падшихъ, если вы не спасете ихъ капитуляціей.»

«Я поступлю благоразумнѣе, оставшись въ крѣпости до-тѣхъ-поръ, пока не рѣшится участь острова», отвѣчала Мабель. «Нашимъ непріятелямъ нечего слишкомъ заботиться обо мнѣ; я я могу сдѣлать имъ никакого зла. Мнѣ лучше остаться здѣсь, это будетъ гораздо приличнѣе для моего пола и возраста.»

— Если бы дѣло касалось собственно вашихъ приличій, Мабель, мы съ величайшею радостію согласились бы на ваши желаніе но вотъ эти господа воображаютъ, что крѣпость можетъ быть полезна для ихъ дѣйствій, и очень желаютъ овладѣть ею. Скажу вамъ откровенно, что, находясь съ вашимъ дядюшкой въ такомъ критическомъ положеніи и не желая подвергаться чему либо болѣе, я воспользовался моею властію — властію офицера его величества — заключилъ словесный договоръ, по которому обязался сдать крѣпость и островъ. Это судьба войны, и надо ей покориться. Итакъ отворите двери, прелестная Мабель, выступите изъ крѣпости и ввѣрьтесь попеченіямъ тѣхъ, которые знаютъ какъ должно обращаться съ красотою и добродѣтелью въ несчастій. Во всей Шотландіи нѣтъ ни одного человѣка любезнѣе и вѣжливѣе этого вождя, и лучше знающаго законы приличія.

— «Не оставлять крѣпость» шептала Іюньская-Роса, стоявшая возлѣ Мабели и со вниманіемъ смотрѣвшая на все происходившее. «Крѣпость хороша — нельзя взять волосъ.»

Безъ этого совѣта, наша героиня готова была сдаться: она уже начинала думать, что гораздо благоразумнѣе примирить непріятеля уступкою, чѣмъ раздражить его сопротивленіемъ. Мюйръ и ея дядя были во власти дикихъ, которые знали, что въ крѣпости не было мужчинъ, и она полагала, что если добровольно не согласится впустить ихъ, то они могутъ насильно вломиться въ двери или изрубить топорами бревна стѣнъ, ибо ружей ужь нечего было опасаться. Но слова ея подруги остановили ее, выразительно пожатіе руки и умоляющіе взоры Росы подкрѣпили ея намѣреніе, начинавшее колебаться.

— «Не сдавайся!» продолжала Индіянка. «Пусть сами возьмутъ, говори смѣло, Роса справится.»

Тогда Мабель начала смѣлѣе вести переговоры съ Мюйромъ, потому-что дядя ея, казалось, для успокоенія своей совѣсти, хранилъ молчаніе, и она на-отрѣзъ объявила, что не сдастъ крѣпости.

— Но вы забываете о моей капитуляціи, мистрисъ Мабель, сказалъ Мюйръ: вѣдь тутъ идетъ дѣло о чести подданнаго его величества и даже о чести самого короля черезъ посредство его служителя. Вспомните, что честь военнаго человѣка такъ же нѣжна, какъ и задорлива.

«Я все это знаю, мистеръ Мюйръ, очень-хорошо знаю, что вы ни надъ чѣмъ не начальствуете въ этой экспедиціи, и потому не имѣете никакого права сдавать крѣпость. Къ тому же, помнится, я какъ-то слышала отъ батюшки, что плѣнникъ во все время плѣна теряетъ власть свою.»

— Чистые софизмы, прелестная Мабель! Это измѣна противъ короля и безчестіе его имени въ лицѣ офицера. Вы не станете долго упорствовать въ вашемъ намѣреніи, если дадите время вашему здравому уму подумать о настоящихъ обстоятельствахъ и взвѣсить ихъ.

— «Вотъ ужь, чортъ возьми, это настоящія обстоятельства, чтобъ чортъ ихъ побралъ!» пробормоталъ Капъ.

« — Не надо смотрѣть на дядю, сказала Іюньская-Роса, занимавшаяся чѣмъ-то въ дальнемъ углу комнаты. Крѣпость хороша; не тронуть волосъ.»

«Я останусь здѣсь, господинъ Мюйръ, пока не получу извѣстій о батюшкѣ. Онъ дней черезъ десять будетъ здѣсь.»

— Ахъ, Мабель, эта хитрость не обманетъ непріятеля, который знаетъ всѣ наши намѣренія и планы, и если бъ мы не подозрѣвали въ измѣнѣ этого несчастнаго молодаго человѣка, то невозможно было бы объяснить, какимъ-образомъ непріятель узналъ обо всемъ этомъ. Сержантъ съ своимъ отрядомъ будетъ вечеромъ во власти враговъ, а можетъ-быть еще и ранѣе. Послушайте меня, покорность Провидѣнію есть добродѣтель истинно-христіанская.

«Мистеръ Мюйръ, вы, кажется, не знаете еще, какъ крѣпко это зданіе… Хотите ли видѣть, что я могу сдѣлать, если рѣшусь защищаться?»

— Посмотримъ, отвѣчалъ квартирмейстеръ.

«Какъ, на-примѣръ, покажется вамъ вотъ это? взгляните на верхнюю бойницу.»

Только-что Мабель произнесла это, какъ взоры всѣхъ обратились кверху; тамъ изъ бойницы выглядывало дуло ружья. Іюньская-Роса употребила прежнюю хитрость, которая и теперь оказалась полезною. Едва Индійцы замѣтили роковое оружіе, какъ тотчасъ же бросились въ сторону и менѣе, чѣмъ въ минуту, всѣ скрылись за кустами. Французскій офицеръ взглянулъ на дуло ружья и, удостовѣрясь, что оно не было направлено на него, преспокойно взялъ щепотку табака и понюхалъ съ чувствомъ. Мюйру и Капу нечего было бояться этого оружія, грознаго для дикихъ, и они остались на своихъ мѣстахъ.

— Будьте благоразумны, прелестная Мабель, будьте благоразумны! воскликнулъ Мюйръ: не начинайте безполезнаго боя. Ради всѣхъ альбіонскихъ королей, скажите, кто же съ такими кровожадными намѣреніями скрывается въ этой деревянной башнѣ? Тутъ просто кроется какое-то колдовство; надо объяснить все это, иначе мы подвергнемъ сомнѣнію нашу честь.

«А что вы сказали бы, сэръ, если бъ Патфайндеръ замѣнялъ гарнизонъ въ этомъ мѣстѣ, которое само-по-себѣ укрѣплено достаточно?» воскликнула Мабель, прибѣгнувъ къ двусмысленности, которую извиняли обстоятельства. «Что думаютъ ваши Французскіе и индійскіе товарищи о мѣткости патфайндерова ружья?»

— Сжальтесь надъ нами, прелестная Мабель, и не смѣшивайте вѣрныхъ служителей короля, — да благословитъ Господь его и его сподвижниковъ! — съ непріятелями короля. Если Патфайндеръ дѣйствительно въ крѣпости, то пусть онъ непосредственно, лично ведетъ съ нами переговоры. Онъ знаетъ, что мы его друзья, и увѣрены въ немъ, особенно я, потому что вамъ извѣстно — онъ мой соперникъ, а между людьми благородными соперничество — лучшее поручительство за дружбу; любовь къ одной и той же женщинѣ есть доказательство симпатіи въ чувствахъ и во вкусахъ.

Французскій офицеръ, очень-рѣшительно и храбро стоявшій до сей минуты, отступилъ на нѣсколько шаговъ, услышавъ страшное имя. Этотъ человѣкъ съ желѣзными нервами, издавна привыкшій къ пограничнымъ войнамъ, вовсе не желалъ оставаться на разстояніи выстрѣла лане-боя, который былъ такъ же извѣстенъ и славенъ на всей границѣ, какъ Мальбругъ въ Европѣ. Удаляясь, Французъ настаивалъ, чтобъ оба плѣнника послѣдовали за нимъ. Мабель была очень-довольна, избавясь отъ своихъ непріятелей, и потому не слишкомъ огорчилась удаленіемъ союзниковъ; но она послала своему дядѣ, неохотно и лѣниво отходившему отъ крѣпости, прощальный поцалуй рукою и сказала ему нѣсколько словъ въ привѣтствіе.

Непріятель, казалось, отложилъ на этотъ разъ намѣреніе овладѣть крѣпостію, и Іюньская-Роса, черезъ подъемную дверь взошедшая за крышу, откуда могла обнять взоромъ все пространство острова, извѣстила свою подругу, что непріятели собрались въ отдаленномъ и скрытномъ мѣстѣ острова ужинать, и что Мюйръ и Капъ, по-видимому довольно-спокойные, ѣли вмѣстѣ съ ними. Это извѣстіе нѣсколько облегчило Мабель, и она стала думать о томъ, какъ бы ей ускользнуть отъ непріятеля, или какимъ бы образомъ дать знать отцу объ угрожавшей ему опасности. Она ждала сержанта послѣ полудня и знала, что отъ одной минуты зависѣло рѣшеніе судьбы его.

Прошли еще три или четыре часа. Островъ опять погрузился въ глубокое безмолвіе, день склонялся къ вечеру; но Мабель ничего еще не рѣшила. Ея подруга приготовляла внизу умѣренный ужинъ, а она въ свою очередь пошла на крышу, откуда взору ея со всѣхъ сторонъ представилось обширное зрѣлище, мѣстами загражденное вершинами деревъ. Бѣдная дѣвушка, не смотря на свое безпокойство, не смѣла однакоже совершенно выказаться, зная, что жестокость дикихъ была безпредѣльна, и что навѣрно кто нибудь изъ нихъ выстрѣлилъ бы въ нее. Она рѣшилась только выставлять голову изъ подъемной двери, и послѣ полудня часто выглядывала оттуда, осматривая разные пути, которые вели къ острову, какъ «Анна, сестра Анна» окрестности замка Синей-Бороды.

Солнце закатилось, но ничто не возвѣщало прибытія лодокъ, и Мабель снова взошла на крышу, чтобъ взглянуть на островъ въ послѣдній разъ, надѣясь, что отецъ ея съ своимъ отрядомъ воспользуется, можетъ-быть, мракомъ ночи, въ которую засада Индійцевъ не была бы такъ страшна, какъ днемъ; къ-тому-же, въ темнотѣ ему удобнѣе было бы подать какіе нибудь знаки посредствомъ огня. Она со вниманіемъ окинула взоромъ весь горизонтъ и уже готова была удалиться, какъ вдругъ новый предметъ поразилъ ея зрѣніе. Острова были такъ тѣсно сжаты, что между ими можно было замѣтить шесть или восемь различныхъ каналовъ или проходовъ. Мабели показалось, будто-бы въ одномъ изъ этихъ каналовъ, который былъ болѣе защищенъ и частію закрытъ береговымъ кустарникомъ, таится пирога; всматриваясь пристальнѣе, она увѣрилась, что не ошиблась: въ челнокѣ, безъ всякаго сомнѣнія, скрывался человѣкъ. Подумавъ, что если это и непріятель, то сигналъ ея не сдѣлаетъ никакого вреда, тогда какъ онъ принесетъ пользу, если это другъ, она махнула въ ту сторону, гдѣ былъ незнакомецъ, маленькимъ знаменемъ, приготовленнымъ ею для предъувѣдомленія отца, принявъ однакоже всѣ предосторожности, чтобы этотъ знакъ не былъ замѣченъ съ острова.

Мабель махнула восемь или десять разъ и начала уже отчаяваться въ успѣхѣ, какъ вдругъ, въ отвѣтъ ей, былъ поданъ знакъ движеніемъ весла и въ ту же минуту показался человѣкъ, въ ко торомъ она узнала Чингачгука. Наконецъ, передъ нею былъ другъ, другъ, который могъ и вѣрно хотѣлъ помочь ей; ея энергія и мужество снова оживились; Могиканъ видѣлъ и конечно узналъ ее; ему извѣстно было, что она отправилась вмѣстѣ съ отцомъ своимъ, и Мабель надѣялась, что когда совершенно стемнѣетъ, онъ употребитъ всѣ средства, чтобъ явиться къ ней на помощь. Судя по всѣмъ предосторожностямъ, которыя принималъ онъ, присутствіе непріятеля на островѣ ему было извѣстно, а она имѣла полное довѣріе къ его благоразумію и ловкости. Но теперь важнымъ затрудненіемъ было присутствіе Іюньской-Росы, ибо Мабель, не смотря на привязанность къ ней ея подруги, слишкомъ-хорошо знала приверженность этой женщины къ своему племени; знала, что она не согласится впустить въ крѣпость Индійца-непріятеля, или выпустить ее-самоё оттуда съ тѣмъ, чтобы разстроить планы Арроугеда. Уже полчаса прошло послѣ того, какъ Мабель Дунгамъ увидѣла Великаго-Змѣя, и то были самыя тяжелыя минуты ея жизни. Она какъ-бы коснулась уже рукою той цѣли, къ которой стремилась такъ пламенно, и между-тѣмъ эта цѣль такъ легко могла ускользнуть отъ нея. Она знала хладнокровіе и твердость Іюньской-Росы и вмѣстѣ ея нѣжность и чувствительность, и къ-сожалѣнію видѣла, что ей не оставалось другаго средства, какъ обмануть свою подругу и покровительницу. Правда, этотъ обманъ казался возмутителенъ дѣвушкѣ съ такимъ чистымъ сердцемъ, такой благородной и откровенной, какъ Мабель, но дѣло шло о спасеніи отца ея; къ-тому же, подруга ея нисколько бы не пострадала отъ этого.

Съ приближеніемъ ночи, сердце Мабели забилось сильнѣе; ее занимали различные планы, и въ-продолженіе часа она разъ двѣнадцать перемѣняла ихъ. Присутствіе Іюньской-Росы всего болѣе затрудняло ее. Она была увѣрена, что Чингачгукъ скоро прійдетъ къ дверямъ крѣпости, но не знала, какъ бы ей подстеречь минуту его прихода; къ-тому же, могла ли она впустить его въ крѣпость, не потревоживъ своей бдительной подруги? А время шло, а Могиканъ могъ прійдти и снова у идти, если она не подстережетъ его; къ-тому же Делаваръ не могъ долго оставаться на островѣ, не подвергнувъ себя опасности. Пора было на что-нибудь рѣшиться. Послѣ продолжительнаго колебанія и передумыванія, Мабель подошла къ своей подругѣ и съ спокойствіемъ, какое только могла принять на себя, сказала:

«Не опасаешься ли ты, Роса, что соплеменники твои подожгутъ теперь крѣпость, думая найдти здѣсь Патфайндера?»

— Нѣтъ, нельзя бояться, не сожгутъ крѣпости; крѣпость хороша, не тронутъ волосъ.

«Богъ знаетъ; вѣдь они спрятались, думая, что Патфайндеръ съ нами.»

— Это страхъ. Страхъ — вдругъ, и пройдетъ вдругъ. Страхъ скажетъ человѣку: поди, умъ скажетъ человѣку: воротись; страхъ дѣлаетъ глупость въ дѣвушкахъ, дѣлаетъ глупость въ воинѣ.

Сказавъ это, Роса засмѣялась, какъ смѣются всѣ молодыя дѣвушки, когда въ голову имъ прійдетъ что-нибудь смѣшное.

«Я что то начинаю безпокоиться; мнѣ хотѣлось, чтобы ты съ крыши осмотрѣла все кругомъ, не замышляютъ ли противъ насъ чего-нибудь.»

— Роса пойдетъ — Лилія хочетъ; но Роса очень знаетъ, Индійцы спятъ: ждутъ отца. Воинъ ѣстъ, пьетъ, спитъ всегда, когда не идетъ надорогу войны. А тутъ никогда не спитъ, не пьетъ, не ѣстъ, ничего не чувствуетъ. Воинъ спитъ теперь.

«Дай Богъ, чтобъ это было такъ! Но посмотри, мой другъ, хорошенько кругомъ. Бѣда можетъ нагрянуть вдругъ, когда ея вовсе не кидаешь.»

Іюньская Роса встала и хотѣла идти на крышу, но остановилась на первомъ оборотѣ лѣстницы. Сердце Мабели забилось такъ сильно, что она боялась-даже, чтобъ подруга ея не услышала этого біенія, и ей показалось, будто бы Іюньская-Роса начинала отгадывать настоящія ея намѣренія. Эти опасенія были отчасти справедливы: Іюньская-Роса остановилась, чтобъ обдумать: небезразсудно ли за готовится поступить? Сначала она подозрѣвала, что Мабель хочетъ убѣжать, но потомъ отвергла это подозрѣніе, подумавъ, то блѣднолицая никакъ не могла уйдти съ острова и что крѣпость была для нея лучшимъ и вѣрнѣйшимъ убѣжищемъ. Потомъ она начала опасаться, чтобъ Мабель посредствомъ какого-нибудь знака не открыла скораго прибытія своего отца. Впрочемъ, эта мысль не болѣе минуты занимала ее, потому-что она смотрѣла на свою подругу со стороны способности къ подобнымъ открытіямъ, такъ же, какъ женщина большаго свѣта смотритъ вообще на свою горничную, и вполнѣ была увѣрена, что Мабель не могла бы открыть того, что укрылось бы отъ ея собственной проницательности. Болѣе никакого противорѣчія не возникло въ ней, и она тихо всходила по лѣстницѣ.

Въ ту минуту, какъ Роса поднялась къ верхнему этажу, счастливая мысль представилась нашей героинѣ, и, передавъ ее торопливо по неизмѣнившимся голосомъ, она много способствовала исполненію своего плана.

«Я сойду внизъ» сказала она: «и буду подслушивать у дверей пока ты будешь на крышѣ; будемъ въ одно время обѣ на стражѣ — ты наверху, я внизу.»

Хотя Роса и думала, что такая предосторожность излишня, очень-хорошо зная, что никто не могъ бы войдти въ крѣпость безъ ихъ содѣйствія, и что онѣ заранѣе могли быть предувѣдомлены, если бъ какая-нибудь внѣшняя опасность угрожала имъ, — и потому, отнеся предложеніе Мабели къ ея боязливости и неопытности она приняла его такъ же довѣрчиво, какъ искренно повидимому оно было сдѣлано. Итакъ, наша героиня могла теперь сойдти внизъ пока подруга ея поднималась на крышу; Іюньская-Роса не имѣла никакой особенной причины присматривать за нею. Разстояніе между ими сдѣлалось такъ велико, что онѣ не могли уже продолжатъ разговора, и въ-продолженіе трехъ или четырехъ минуть одна изъ нихъ внимательно смотрѣла кругомъ крѣпости, сколько позволила ей темнота, а другая прислушивалась у дверей съ такимъ вниманіемъ, что, казалось, вся обратилась въ слухъ.

Іюньская-Роса ничего не открыла съ высоты, гдѣ находилась къ-тому же, мракъ былъ непроницаемъ; но за то трудно было бы изобразить ощущеніе Мабели, когда послышалось ей, что кто-то слегка и осторожно толкалъ дверь. Борясь обмануться и между тѣмъ желая дать знать Чингачгуку, что она тутъ, Мабель запѣла тихимъ и дрожащимъ голосомъ. Ночь была такъ тиха, что эти робкіе звуки достигли вершины крѣпости; Роса тотчасъ начала спускаться. Въ это время послышался легкій стукъ въ двери. Мабель была въ отчаяніи: нельзя было терять ни минуты. Но надежда пересилила ея страхъ, и дрожащею рукою она стала поднимать дверные запоры. Въ ту минуту, какъ былъ повернутъ первый запоръ, она услышала шумъ мокассинъ Тускароры въ верхнемъ этажѣ, а когда повернула второй, Роса была уже насерединѣ послѣдней лѣстницы.

— Что дѣлаешь? вскричала она сердито. — Бѣжать? безумная! крѣпость оставить? крѣпость хороша.

И обѣ подруги схватились за послѣдній запоръ, который тотчасъ бы уступиль ихъ усиліямъ, еслибы сильный толчокъ снаружи не слишкомъ прижалъ его къ дереву. Тогда между двумя молодыми женщинами началась непродолжительная борьба, впрочемъ съ обѣихъ сторонъ безъ малѣйшаго насилія. Іюньская-Роса, вѣроятно, одержала бы верхъ, если бы второй ударъ въ двери, еще сильнѣе перваго, не уничтожилъ малаго препятствія, державшаго запоры. Двери отворились, вошелъ человѣкъ, и равно испуганная этимъ появленіемъ, обѣ женщины тотчасъ бросились на лѣстницу. Незнакомецъ тщательно заперъ за собою двери, внимательно осмотрѣлъ нижнюю комнату и осторожно и тихо сталъ подниматься по лѣстницѣ. Когда наступила ночь, Іюньская-Роса заложила отверстіе бойницы нижняго этажа и зажгла свѣчу. При ея тускломъ мерцаньи, обѣ женщины со страхомъ ожидали появленія пришельца, осторожные, но твердые шаги котораго онѣ ясно могли разслышать. Невозможно передать удивленіе ихъ обѣихъ, когда въ представшемъ передъ ними незнакомцѣ онѣ узнали Патфайндера.

— Слава Богу! воскликнула Мабель, мгновенно представляя себѣ, что съ такимъ защитникомъ крѣпость сдѣлалась неприступною. О, Патфайндеръ! что стало съ моимъ отцомъ?

«До-сихъ-поръ сержантъ побѣдитель и въ безопасности; но не въ натурѣ человѣка предвидѣть, чѣмъ все это кончится… Это, кажется, жена Арроугеда прижалась вонь тамъ въ углу?»

— Не говорите о ней такимъ укоряющимъ голосомъ, ПатфайнДеръ; я одолжена ей жизнью и теперешнею безопасностію. Скажите, гдѣ отрядъ батюшки? кіжъ сами очутились вы здѣсь? А я разскажу вамъ всѣ ужасы, происшедшіе на этомъ островѣ.

«Немного словъ нужно для вашего разсказа, Мабель. Кто привыкъ къ адскимъ хитростямъ дикихъ, для того не нужны длиною разсказы о такихъ предметахъ. Экспедиція наша имѣла желанный успѣхъ, потому-что для развѣдыванія былъ посланъ Змѣй, и, онъ сообщилъ намъ все, чего душа желала. Мы завладѣли тремя лодками, выгнали оттуда всѣхъ Французовъ и, согласно даннымъ предписаніямъ, потопили лодки въ самомъ глубокомъ мѣстѣ канала. Дикіе Верхней-Канады останутся эту зиму безъ Французскихъ товаровъ. Ни пороха, ни пуль не будетъ у нихъ теперь столько, сколько бы хотѣлось имѣть хорошимъ охотникамъ и дѣятельнымъ воинамъ. Мы же не потеряли ни одного человѣка: ни у одного изъ насъ даже кожа неоцарапана. Впрочемъ, я думаю, и уронъ непріятеля невеликъ. Словомъ, это была одна изъ такихъ экспедицій, Мабель, какія любить Лэнди: много вреда непріятелю, а сами мы ничего не потерпѣли.»

— О, Патфайндеръ! я боюсь, чтобъ майоръ Дунканъ, услышавъ все, что было, не сталъ раскаяваться.

«Я знаю, что вы хотите сказать, знаю; но дайте мнѣ кончить, тогда вы лучше поймете меня. При первомъ же успѣхѣ, сержантъ послалъ сюда насъ, меня и Змѣя, на лодочкахъ, чтобъ объявить вамъ о ходѣ дѣлъ; а самъ хотѣлъ отправиться въ-слѣдъ за нами на двухъ ботахъ, которые, по своей тяжести, не могутъ прибыть сюда ранѣе завтрашняго утра. Мы разстались съ Чингачгукомъ нынчье послѣ полудня, уговорившись плыть разными каналами, чтобъ удостовѣриться, свободенъ ли путь. Съ-тѣхъ-поръ я не видѣлъ вождя.»

Выслушавъ это, Мабель разсказала какимъ образомъ она увидѣла Могикана, прибытія котораго въ крѣпость ожидала.

«Нѣтъ, нѣтъ… Чингачгукъ не спрячется за каменными стѣнами или за деревьями, когда онъ можетъ быть на вольномъ воздухѣ да еще дѣйствовать тамъ съ пользою. Я и самъ не пришелъ бы сюда, Мабель, если бъ не обѣщалъ сержанту ободрить васъ и позаботиться о вашей безопасности… Ахъ, Боже мой! какъ у меня; сильно сжалось сердце, когда я осмотрѣли нынчье послѣ полудня островъ; горька была та минута, когда я подумалъ, что и вы, можетъ-быть, въ числѣ убитыхъ.»

— Какой же счастливый случай избавилъ васъ отъ рукъ непріятеля? Вѣдь вы могли бы смѣло грести прямо къ острову.

«Одинъ изъ тѣхъ случаевъ, Мабель, которыми Провидѣніе даетъ знать собакѣ, что лань недалеко, и научаетъ лань, какъ убѣжать отъ собаки. Нѣтъ, нѣтъ! эти дьявольскія хитрости съ трупами могутъ провести солдатовъ 55-го и королевскихъ офицеровъ, но не тѣхъ, кто всю жизнь свою прожилъ въ лѣсахъ. Я плылъ противъ того мѣста, гдѣ сидѣлъ мнимый рыболовъ; не смотря на то, что эти гадины мастерски усадили бѣдняжку, ихъ искусство не могло обмануть опытный глазъ: никогда бы такъ высоко не могъ поднять удочку солдатъ 55-го, которому пора бы научиться удить въ Освего, если не умѣлъ прежде; да къ-тому же, никогда рыболовъ, у котораго не беретъ рыба и поплавокъ не шевелится, не сталъ бы сидѣть такъ неподвижно. Мы никогда не приближаемся къ посту, закрывъ глаза, и я переночевалъ внѣ крѣпости. Ни меня, ни Змѣя не надуешь такой неловкой хитростью. Вѣрно они думали обмануть этимъ Шотландцевъ, которые хоть и очень-хитры во многихъ обстоятельствахъ, но не мастера угадывать плутни Индійцевъ.»

— Но какъ вы думаете, вѣдь батюшка и отрядъ его могутъ обмануться? спросила Мабель торопливо.

«Нѣтъ, если я успѣю воспрепятствовать этому, Мабель. И если, какъ говорите вы, Змѣй также на сторожѣ, то мы имѣемъ двойное средство дать знать сержанту объ опасности. Мы не знаемъ только, съ какой стороны прійдетъ войско.»

— Патфайндеръ! сказала торжественнымъ голосомъ героиня наша, которой, послѣ всего, что совершилось передъ ея глазами, смерть казалась еще ужаснѣе: — Патфайндеръ, вы говорили, что любите меня, вы хотѣли, чтобы я была вашею женою?

«Я ужь осмѣлился разъ говорить вамъ объ этомъ, Мабель; и сержантъ сказалъ мнѣ недавно, что вы согласны; но я не могу мучить того, кого люблю.»

— Выслушайте меня, Патфайндеръ; я почитаю, я уважаю васъ; спасите моего отца отъ этой ужасной смерти, и я буду благоговѣть передъ вами. Вотъ вамъ рука моя: пусть она будетъ торжественнымъ залогомъ моего слова.

«Да благословитъ васъ Господь, Мабель! Да благословитъ васъ Господь! Я не заслуживаю этого. Я боюсь, что не буду умѣть оцѣнить, какъ должно, такое сокровище. Но и безъ этого, я все, что могу, сдѣлалъ бы для сержанта: мы съ нимъ старые товарищи и взаимно обязаны другъ другу жизнію. Но мнѣ страшно думать, Мабель, что старое товарищество съ отцомъ не всегда хорошая рекомендація въ глазахъ молодой дочери.»

— Ваши дѣла, ваша храбрость, ваша вѣрность — вотъ ваша рекомендація, вамъ не нужно другой. Все, что вы говорите и дѣлаете, Патфайндеръ, все, это согласно съ моимъ образомъ мыслей, и я надѣюсь, я увѣрена, что мое сердце не отдалится отъ мыслей.

«О, такого счастія я не ожидалъ нынѣшнюю ночь! но мы въ рукахъ Бога, и Онъ защититъ насъ по своей волѣ. Ваши слова сладки, Мабель; но ли безъ нихъ сдѣлалъ бы все, что человѣкъ въ силахъ сдѣлать; впрочемъ, они нисколько и не уменьшатъ моего рвенія.»

— Теперь, Патфайндеръ, мы понимаемъ другъ друга, сказала Мабель ослабѣвающимъ голосомъ. — Не станемъ же терять ни одной изъ этихъ драгоцѣнныхъ минутъ. Можемъ ли мы сѣсть въ вашу лодку и отправиться на встрѣчу батюшкѣ?

«Нѣтъ, я не такого мнѣнія. Можно прибыть сюда двадцатью путями, и я не знаю который изъ нихъ выберетъ вашъ батюшка. Положитесь на Змѣя: онъ обѣжитъ ихъ всѣхъ. Нѣтъ, нѣтъ; мое мнѣніе остаться здѣсь. Бревна этой крѣпости еще свѣжи и сыры, ихъ трудно поджечь, и я могу держаться здѣсь противъ цѣлаго племени. Ирокезы не выживутъ меня изъ крѣпости до-тѣхъ-поръ, пока я могу предохранить ее отъ огня. Сержантъ вѣрно расположился теперь на какомъ нибудь островѣ и не будетъ сюда ранѣе утра. Оставшись здѣсь, мы можемъ, на-примѣръ, нѣсколькими ружейными выстрѣлами дать знать ему, чтобы онъ былъ осторожнѣе; если же онъ рѣшится напасть за дикихъ, какъ сдѣлалъ бы это каждый съ его нравомъ, то все-таки будетъ очень нехудо удержать за собою это зданіе. Если цѣль наша — помогать сержанту, то разумъ мой говоритъ мнѣ: оставайся здѣсь, хотя обмануть Индійцевъ и обоимъ намъ ускользнуть отсюда — дѣло нетрудное.»

— Останьтесь же, Патфайндеръ, прошептала Мабель: ради Бога, останьтесь; все, все на свѣтѣ для него… для моего отца!

«Это натура, да, это натура. Мнѣ пріятно, Мабель, слышать это отъ васъ, потому-что должно непремѣнно пособить теперь сержанту. До-сихъ-поръ онъ хорошо поддерживалъ свою славу, и если ему удастся прогнать этихъ гадинъ и отступить съ честію, обративъ въ пепелъ крѣпость и хижины, то нѣтъ сомнѣнія, нѣтъ никакого сомнѣнія, что Лэнди припомнитъ это и наградитъ его по заслугамъ. Да, да, Мабель, надо спасти не только жизнь вашего отца, но и честь его.»

— Дикіе взяли этотъ островъ неожиданно, и потому вина не можетъ пасть на моего отца.

«Какъ знать! какъ знать; военная слава невѣрна. Я слышалъ, какъ порицали Делаваровъ за такія дѣла, которыя заслуживали несравненно болѣе похвалы, чѣмъ какая-нибудь побѣда. Очень ошибается тотъ, кто думаетъ пріобрѣсти себѣ славу успѣхомъ, а особенно успѣхомъ на войнѣ. Я не знаю, къкъ судятъ о чести воина горожане, во дикіе эту честь полагаютъ только въ одномъ счастіи. Для солдата всего важнѣе не потерпѣть пораженія; но о томъ, какъ сраженіе выиграно или потеряно, думаю, люди заботятся мало. Я же, Мабель, принялъ за правило, стоя противъ непріятеля, стрѣлять въ него до упада силъ, а оставшись побѣдителемъ, обращаться съ побѣжденнымъ умѣренно. Въ случаѣ же потери битвы, нечего и говорить объ умѣренности, потому-что побѣжденный — по-неволѣ тише воды, ниже травы. Священники проповѣдуютъ гарнизону смиреніе; но если смиреніе дѣлаетъ христіаниномъ, то королевскіе солдаты должны бы быть святыми, потому-что они въ-теченіе всего этого года только и дѣлали, что брали у Французовъ уроки, начиная съ дѣла подъ крѣпостью Дюкень и до Тая.»

— Батюшка никакъ не могъ подозрѣвать, чтобъ положеніе острова было извѣстно непріятелю, продолжала Мабель, которой очень хотѣлось знать, какое впечатлѣніе произведутъ на сержанта настоящія происшествія.

«Это правда; и я не понимаю, какъ могли Французы открыть его. Мѣсто выбрано удачно: даже тѣмъ, которые уже были на островѣ, не такъ-то легко отъискать его; я боюсь, не было ли измѣны. Да, да, тутъ должна быть измѣна.»

— О, можетъ ли это быть, Патфайндеръ?

«Очень-легко, Мабель; для нѣкоторыхъ людей измѣна такъ же естественна, какъ голодъ. Когда я встрѣчаюсь съ человѣкомъ сладкорѣчивымъ, я строго разбираю его поступки, потому-что человѣкъ прямодушный и доброжелательный говорить всегда дѣлами, а не языкомъ.»

— Джасперъ Уэстернъ не изъ такихъ людей, сказала Мабель съ жаромъ. — Нѣтъ ни одного молодаго человѣка чистосердечнѣе и откровеннѣе его. Онъ неспособенъ говорить только языкомъ безъ участія сердца.

«Джасперъ Уэстернъ! Его языкъ и сердце одинаково справедливы, повѣрьте, Мабель. Мнѣніе о немъ Лэнди, квартирмейстера, сержанта и вашего дяди такъ же нелѣпы, какъ нелѣпа была бы мысль, что солнце свѣтить ночью, а звѣзды днемъ. Нѣтъ, нѣтъ, я отвѣчаю за честность Прѣсной-Воды, моимъ черепомъ и, въ случаѣ нужды, моимъ ружьемъ.»

— Да благословитъ васъ Богъ, Патфайндеръ! воскликнула Мабель, протянувъ къ нему руку и пожавъ его желѣзные пальцы съ чувствомъ, котораго она сама не могла объяснить себѣ. — Вы такъ великодушны, такъ благородны… Богъ наградитъ васъ!

«Ахъ, Мабель! если бъ это было такъ, то я можетъ-быть не сталъ бы домогаться руки вашей и желалъ бы, чтобы васъ избралъ кто-нибудь изъ офицеровъ гарнизона, какъ вы этого вполнѣ заслуживаете».

— Теперь довольно объ этомъ, — отвѣчала Мабель едва слышнымъ голосомъ. — Теперь, Патфайндеръ, мы должны болѣе думать о друзьяхъ нашихъ, чѣмъ о себѣ. Но я отъ души рада, что вы увѣрены въ невинности Джаспера… Теперь поговоримъ о другомъ. Не выпустить ли намъ на свободу жену Арроугеда?

«Я уже думалъ о ней. Неосторожно было бы съ нашей стороны, если бъ мы закрыли глаза, а ее оставили смотрѣть то, что дѣлается у насъ внутри крѣпости. Если бъ посадить ее въ верхній этажъ и отнять лѣстницу, тогда она была бы по-крайней-мѣрѣ нашей плѣнницею.»

— Нѣтъ, я не могу обращаться такъ съ женщиною, которой я обязана жизнью; лучше отпустить ее; она ко мнѣ очень привязана и вѣрно не захочетъ мнѣ зла.

«Вы не знаете этого племени, Мабель; вы не знаете этого племени. Въ ней, правда, не совсѣмь кровь Минговъ, но она въ связяхъ съ этими бродягами и, должно-быть, ужьпонаучилась отъинихъ разнымъ плутнямъ.»

— Чтоэто?

«Это шумъ веселъ; какая-нибудь шлюпка идетъ по каналу».

Патфайндеръ закрылъ подъемную дверь, которая вела въ нижнюю комнату, чтобы не допустить Іюньскую-Росу убѣжать, и, загасивъ свѣчу, поспѣшно подбѣжалъ къ одной изъ бойницъ. Мабель, едва переводя духъ, глядѣла черезъ плечо его. Между-тѣмъ, прошло двѣ или три минуты, и когда глазъ проводника начиналъ уже сквозь темноту различать предметы, онъ увидѣлъ, что двѣ лодки, тянувшіяся по берегу острова, остановились на разстояніи пятидесяти ярдовъ отъ крѣпости, въ мѣстѣ, удобномъ для высадки. Темнота препятствовала Патфайндеру видѣть болѣе, и онъ сказалъ на ухо Мабели, что новопріѣзжіе легко могутъ быть и враги точно такъ же, какъ друзья, потому-что онъ не полагалъ возможнымъ, чтобъ отецъ ея прибылъ такъ рано. Тогда они увидѣли, что нѣсколько человѣкъ вышло изъ лодокъ и вслѣдъ за тѣмъ раздались три восклицанія на англійскомъ языкѣ, неоставлявшія уже никакого сомнѣнія на счетъ этого отряда. Патфайндеръ бросился внизъ по лѣстницѣ и, достигнувъ дверей, началъ поднимать запоры съ поспѣшностью, доказывавшею, какъ опасна казалась ему каждая минута. Мабель послѣдовала за нимъ, но она скорѣе затрудняла, чѣмъ помогала его усиліямъ, и едва успѣли они повернуть запоры, какъ раздался ружейный залпъ.

Они еще прислушивались съ мучительною тревогою, какъ вдругъ воинскій крикъ дикихъ раздался изъ всѣхъ окружныхъ кустовъ. Только-что двери были отперты, Патфайндеръ и Мабель выбѣжали изъ крѣпости.

Все утихло. Но вдругъ чуткому слуху Патфайндера почудилось глухое стенаніе близь ботовъ; шумъ вѣтра и шорохъ листьевъ препятствовали хорошенько разслушать этотъ стонъ. Мабель, увлекаемая тоскою и страхомъ, опередила Патфайндера и пошла прямо къ ботамъ.

«Нѣтъ, Мабель» сказалъ проводникъ твердымъ, хотя тихимъ голосомъ, схвативъ ее за руку: «нѣтъ, этого не будетъ; васъ ожидаетъ тамъ вѣрная смерть, и вы никому не поможете; надо возвратиться въ крѣпость.»

— Батюшка, мой бѣдный батюшка убить! — воскликнула молодая дѣвушка въ отчаяніи; но привычка къ осторожности и въ эту страшную для нея минуту ослабила ея голосъ. — Если вы меня любите, Патфайндеръ, пустите меня къ батюшкѣ.

«Нѣтъ, Мабель, это невозможно! Странно, что не слышно ничьего говора и съ судовъ не было отвѣтнаго залпа. А я оставилъ свой лане-бой въ крѣпости! Впрочемъ, зачѣмъ ружье, когда никого не видно?»

Въ эту самую минуту проницательный взоръ Патфайндера, неперестававшій углубляться во мракъ, замѣтилъ черные контуры пяти или шести человѣкъ, которые ползли по землѣ, стараясь опередить его, вѣроятно съ намѣреніемъ пресѣчь ему дорогу къ крѣпости. Патфайндеръ схватилъ Мабель на руки какъ ребенка; преслѣдуемый въ нѣсколькихъ шагахъ сзади дикими, онъ изо всѣхъ силъ бросился бѣжать въ крѣпость — и скоро достигъ ея. Войдя въ зданіе, онъ опустилъ свою ношу и, поспѣшно обернувшись, заперъ дверь; но едва успѣлъ онъ положить первый запоръ, какъ въ дверь раздался ударъ, грозившій сорвать ее съ петель. Въ одну минуту Патфайндеръ заложилъ прочіе запоры. Между-тѣмъ, какъ онъ караулилъ внизу, Мабель взошла въ первый этажъ. Героиня наша была въ такомъ состояніи, когда тѣло дѣйствуетъ безъ всякаго вліянія мыслей. Она машинально зажгла свѣчу, потому-что Патфайндеръ просилъ ее объ этомъ, и сошла въ комнату, гдѣ онъ ожидалъ ее. Взявъ свѣчу, Путеводитель сталъ внимательно осматривать вездѣ и переходилъ изъ одного этажа въ другой, чтобъ удостовѣриться не спрятался ли кто-нибудь.

Убѣдившись, что въ блокгаузѣ никого не было, кромѣ его и Мабели, потому-что Іюньская Роса убѣжала, Патфайндеръ сошелся съ Мабелью въ главной комнатѣ, и, поставивъ свѣчу на полъ, осмотрѣлъ курокъ своего ружья и потомъ уже сѣлъ.

— Самыя страшныя опасенія наши сбылись! — сказала Мабель, которой казалось, что въ-продолженіе этихъ пяти ужасныхъ минутъ только-что миновавшихъ, она пережила цѣлую жизнь. — Мой батюшка, мой милый батюшка — онъ или убитъ, или въ плѣну со всѣми своими товарищами!

«Это еще не извѣстно. Завтра узнаемъ мы все. Я не думаю, чтобы это было такъ; иначе мы услышали бы завываніе этихъ бродягъ Минговъ, торжествующихъ свою побѣду здѣсь, около крѣпости; одно только вѣрно: если непріятели точно одержали верхъ, то тотчасъ же явятся сюда съ требованіями, чтобъ мы сдались. Сквау разсказала имъ о нашемъ положеніи, а какъ имъ очень-хорошо извѣстно, что покуда лане-бой будетъ въ-силахъ поддерживать свою славу, до-тѣхъ-поръ крѣпость нельзя будетъ поджечь днёмъ, то повѣрьте, что они непремѣнно станутъ пытаться сдѣлать это ночью.

— Слышете стонъ? да, это стонъ!

„Это мечта, Мабель; когда мы, въ-особенности же женщины, бываемъ взволнованы, то намъ всегда мерещется такое, чего нѣтъ въ-самомъ-дѣлѣ. Я зналъ такихъ людей, которые вѣрили снамъ.“

— Нѣтъ, я не ошибаюсь; тамъ внизу навѣрно кто-нибудь мучится.

Патфайндеръ долженъ былъ сознаться, что слухъ Мабели не обманывалъ ея. Но онъ умолялъ ее успокоиться и напоминалъ ей, на какія хитрости пускаются дикіе для достиженія своей цѣли, и что вѣроятно этотъ стонъ, слышимый ими, — притворный, только чтобы выманить ихъ изъ крѣпости, или по-крайней-мѣрѣ, заставить ихъ отворить дверь.

— О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! — быстро проговорила Мабель: — въ этихъ стонахъ нѣтъ притворства, въ нихъ слышится если не душевное, то тѣлесное страданіе. Они такъ страшно натуральны…

„Если такъ, то мы сейчасъ же узнаемъ, другъ или не-другъ это. Спрячьте свѣчку, Мабель; я поговорю съ нимъ черезъ бойницу.“

Патфайндеръ, благоразумный и опытный, съ величайшею осторожностію исполнилъ это. Онъ не разъ бывалъ свидѣтелемъ, что многіе за свою небрежность и невнимательность, по ихъ мнѣнію излишнюю, платили жизнію. Онъ не прикоснулся ртомъ къ самому отверстію, но приблизился къ нему такъ, чтобъ только слышать и быть услышаннымъ, не возвышая голоса.

„Кто тамъ?“ спросилъ Патфайндеръ, расположившись такимъ образомъ: „кто это стонетъ? Если другъ, то пусть отвѣчаетъ смѣло и положится на нашу помощь.“

„Патфайндеръ!“ отвѣчалъ голосъ, знакомый и Мабели и Путеводителю — голосъ сержанта: „Патфайндеръ, ради Бога, скажи мнѣ что сталось съ моею дочерью?“

— Батюшка, я здѣсь, въ безопасности, я не ранена. Боже, все бы отдала я, лишь бы съ вами было то же!

Мабель и Патфайндеръ ясно услышали восклицаніе благодарности; но оно сливалось съ стономъ страданія.

— Сбылись страшныя предчувствія мои, — сказала Мабель, съ какимъ-то спокойнымъ отчаяніемъ. — Патфайндеръ, надо перенести отца моего въ крѣпость во что бы то ни стало.

„Это натура, это законъ Божій Успокойтесь, Мабель, всякая помощь, какая только въ силахъ человѣка, будетъ ему оказана. Только объ одномъ прошу васъ — успокойтесь.“

— Я спокойна, совершенно спокойна, Патфайндеръ; никогда еще въ жизни я не была такъ увѣрена въ самой-себѣ, какъ въ эту минуту. Но вспомните, какъ дорога и какъ опасна для насъ каждая минута; ради Бога, не мѣшкая сдѣлаемъ все, что надо сдѣлать.

Патфайндеръ былъ изумленъ, услышавъ, какимъ твердымъ голосомъ Мабель произнесла эти слова, и можетъ-быть обманувшись въ ея наружномъ и вынужденномъ спокойствіи. Какъ-бы-то ни было, онъ не почелъ нужнымъ объясняться долѣе и сошелъ внизъ, чтобъ отпереть дверь; онъ приступилъ къ этому съ обыкновенною своею осторожностью, но въ ту минуту, когда повертывалъ запоры, почувствовалъ такой натискъ на дверь, что хотѣлъ-было уже опять запирать ее, однако заглянувъ въ щель, онъ немедленно отворилъ; тѣло сержанта, прислоненное къ двери, пошатнулось и упало. Патфайндеръ втащилъ его въ крѣпость, гдѣ они безпрепятственно могли подать помощь раненому.

Во все продолженіе этой тяжелой сцены, Мабель сохранила ту сверхъестественную энергію, которую женщины часто показываютъ въ минуты сильныхъ потрясеній. Она принесла свѣчу; помочила водою запекшіяся губы своего отца и приготовляла ему постель вмѣстѣ съ Патфайндеромъ. Все это было исполнено старательно и безмолвно; Мабель не уронила ни одной слезинки до тѣхъ-поръ, пока не услышала голоса отца, который благословлялъ ее за ея нѣжность и попеченія о немъ. Во все это время, она только и занята была думою и догадками о положеніи, въ которомъ находился отецъ ея. Между-тѣмъ, Патфайндеръ заботливо осматривалъ рану сержанта. Онъ увидѣлъ, что пуля прошла сквозь тѣло и что было мало надежды спасти жизнь сержанта, потому-что Путеводителю очень-хорошо были извѣстны раны такого рода.

ГЛАВА IX.

Упивайся слезами моими, пока текутъ онъ. О! если бы кровь моего сердца была бальзамомъ, — ты знаешь, я пролилъ бы всю ее, чтобъ хотя на минуту успокоить тебя! Муръ.

Съ той минуты, какъ принесена была свѣча, глаза сержанта Дунгама не отрывалась отъ дочери. Одинъ только разъ посмотрѣлъ онъ на дверь блокгоуза, чтобы узнать крѣпка ли она (онъ лежалъ внизу) — и потомъ снова взоръ его обратился къ Мабели. Когда жизнь потухаетъ, тогда чувство любви воспринимаетъ всю свою силу, и тогда только вполнѣ мы начинаемъ цѣнить то, чего скоро должны лишиться навѣки.

— Слава Богу, милое дитя мое! сказалъ онъ съ твердостію и какъ-будто не страдая болѣе: — по-крайней-мѣрѣ, ты избѣгнула ихъ пуль. Разскажи мнѣ объ этомъ несчастномъ событіи, Патфайндеръ.

„Ахъ, сержантъ! въ-самомъ-дѣлѣ, это несчастное событіе. Я полагаю, что мы были преданы, и это такъ же вѣрно, какъ то, что эта крѣпость покуда еще принадлежитъ намъ; но…“

— Майоръ Дунканъ былъ правъ, возразилъ сержантъ, положивъ руку на плечо своего товарища.

„Только не въ томъ смыслѣ, въ какомъ ты разумѣешь, сержантъ: ты смотришь на это не такъ. Я знаю, природа слаба, — то-есть, я хочу сказать, человѣческая природа, — и никто не долженъ превозноситься, ни краснокожіе, ни бѣлокожіе; но я не думаю, чтобы за границахъ нашелся человѣкъ благороднѣе и честнѣе Джаспера Уэстерна.“

— „Господь наградить васъ за эти слова, Патфайндеръ!“ воскликнула Мабель изъ глубины души, и слезы градомъ покатились изъ глазъ ея отъ сердца, измученнаго различными и сильными ощущеніями. „Господь наградить васъ за это! Люди благородные должны всегда поддерживать другъ друга.“

Отецъ посмотрѣлъ на нее въ эту минуту съ выраженіемъ глубокой тоски, и Мабель закрыла лицо свое передникомъ, чтобъ унять слезы; потомъ сержантъ взглянулъ на Путеводителя, какъ-бы желая спросить его о чемъ-то. Лицо Патфайндера сохраняло обычное свое выраженіе благородства, праводушія и искренности, и Дунгамъ сдѣлалъ ему знакъ продолжать.

„Ты помнишь, гдѣ и когда мы, Змѣй и я, оставили васъ“ продолжалъ Патфайндеръ. „Нѣтъ нужды говорить тебѣ о томъ, что было прежде. Теперь ужь поздно сожалѣть о томъ, что сдѣлано, о томъ, что прошло. Не такъ бы, кажется, кончилось все это, если бъ я остался на ботѣ. Ни слова: можно сдѣлаться хорошимъ проводникомъ, но природа раздаетъ свои дары какъ ей захочется, и потому есть проводники хорошіе, а другіе есть лучше. Я увѣренъ, что бѣдный Джильбертъ, занявшій мое мѣсто, былъ порядкомъ наказанъ за свою неосмотрительность.“

— Онъ убить возлѣ меня, грустно отвѣчалъ сержантъ: — мы всѣ наказаны за нашу неосмотрительность.

„Нѣтъ, нѣтъ сержантъ; я нисколько не обвиняю тебя: въ этой экспедиціи ты славно командовалъ своими людьми, и никто бы не могъ распорядиться лучше тебя. Я съ роду не видывалъ лучшей фланкировки, и искусство, съ которымъ повелъ ты свой ботъ на непріятельскую гаубицу, могло бы послужить урокомъ самому Лэнди.“

Глаза сержанта засверкали, и лицо его приняло выраженіе воинскаго торжества.

— Да, это было не дурно сдѣлано, другъ мой, сказалъ онъ: мы приступомъ взяли ихъ деревянный парапетъ.

„Это было славно сдѣлано, сержантъ; однакоже я очень опасаюсь, что, когда все обнаружится, мы увидимъ, что эти бродяги снова завладѣли своею гаубицею. Но ничего, ничего; ободрись, сержантъ, постарайся забыть все непріятное въ этомъ дѣлѣ и помви то, что дѣлаетъ тебѣ честь. Это теперь для тебя лучшая философія и лучшая религія. Если непріятель владѣетъ еще своей гаубицей, то онъ имѣетъ только то, что ему принадлежало, и мы не могли ему въ томъ препятствовать; крѣпость, по-крайней-мѣрѣ; принадлежитъ намъ, и они, воспользовавшись мракомъ ночи, могутъ развѣ только поджечь ее, иначе имъ никакъ ею не овладѣть. — Я разлучился съ Змѣемъ миляхъ въ десяти внизъ по теченію рѣки. Мы приняли обыкновенныя наши предосторожности даже на пути въ дружескій станъ. Что случилось съ Чингачгукомъ — не знаю; Мабель говоритъ, что онъ недалеко отсюда; я увѣренъ, что благородный Делаваръ исполняетъ свою обязанность, хотя мы его и не видимъ. Припомни мое слово, сержантъ: еще прежде окончанія этого дѣла, мы услышимъ о Чингачгукѣ, и онъ, осторожный, ловкій, вдругъ явится на помощь къ намъ въ самую трудную минуту. Змѣй — мудрый и доблестный вождь, и многіе бѣлые могутъ позавидовать его натурѣ и способностямъ, хотя надо сказать правду, его ружье не такъ вѣрно, какъ лане-бой… Приближаясь къ острову, я не замѣтилъ дыма; это заставило меня быть осторожнымъ: я зналъ, что солдаты 55-го люди не хитрые: они ни мало не заботятся о томъ, что дымъ можетъ открыть ихъ, не смотря на все, что было говорено имъ объ опасности. Это заставило меня быть осторожнымъ; но когда я увидѣлъ мнимаго рыболова, — я сейчасъ только говорилъ объ этомъ Мабели, — тутъ все адское искусство Минговъ открылось предо мною такъ ясно, какъ-будто все это было у меня на ладони. Не нужно говорить тебѣ, сержантъ, что первыя мысли мои были о Мабели, и когда я узналъ, что она въ крѣпости, тотчасъ же самъ явился сюда — жить или умереть вмѣстѣ съ нею.“

Огецъ съ удовольствіемъ посмотрѣлъ на свою дочь, и сердце Мабели замерло: она почувствовала, что въ такую минуту, когда она должна была бы только думать объ одномъ отцѣ, ее терзали еще и другія горести. Она схватила его руку, поцаловала ее и упала передъ нимъ на колѣни, залившись слезами, будто сердце ея готово было разорваться.

— Мабель! твердо сказалъ сержантъ: надобно покориться волѣ Божіей. Намъ не для-чего обманывать другъ друга. Часъ мой насталъ, и я счастливъ, что умираю какъ солдатъ. Лэнди отдастъ мнѣ справедливость, потому-что добрый другъ нашъ, Патфайндеръ, разскажетъ ему, что было сдѣлано, и какъ все происходило. Ты не забыла нашего послѣдняго разговора?

— „О, батюшка! вѣрно и мой часъ близокъ!“ воскликнула Мабель, чувствуя, что для нея былобы отрадно умереть въ эту минуту. „Я не избѣгну рукъ враговъ, и лучше, если бы Патфайндеръ оставилъ насъ здѣсь и возвратился въ Освего съ этими печальными новостями, пока это еще возможно.“

„Мабель Дунгамъ“ сказалъ Патфайндеръ съ укоризною, взявъ однако съ нѣжностью руку молодой дѣвушки: „я не заслужилъ такихъ словъ. Знаю, что я человѣкъ грубый, необразованный, неловкій.“

— „Патфайндеръ!“

„Хорошо, хорошо; забудемъ это. Вы сказали это, но вы этого не думали. Теперь намъ нечего помышлять о побѣгѣ, потому-что сержанта нельзя перенести. Во что бы то ни стало, надо защитить крѣпость. Можетъ-быть, Лэнди будетъ извѣщенъ о нашемъ бѣдствія и подошлетъ къ вамъ отрядъ для отраженія непріятеля.“

— Патфайндеръ! Мабель! сказалъ сержантъ, собравшій послѣднія силы свои, чтобы побороть страданія, между-тѣмъ, какъ холодный потъ выступалъ на челѣ его: — подойдите ко мнѣ оба. Надѣюсь, вы понимаете другъ друга?

— „Батюшка, не говорите ничего объ этомъ. Ваша воля — священна.“

— Слава Богу! Дай мнѣ твою руку, Мабель; Патфайндеръ, возьми ее. Я знаю, что ты будешь ей добрымъ мужемъ. Не отлагайте вашего брака по случаю моей смерти; къ исходу осени въ Освего прибудетъ священникъ: пусть онъ соединитъ васъ. Брать мой, если онъ живъ, вѣрно захочетъ возвратиться на свой корабль, и тогда дочь моя останется безъ покровителя. Я надѣюсь, Мабель, что тебѣ будетъ пріятно имѣть мужемъ друга твоего отца.

„Положись на меня“ отвѣчалъ Патфайндеръ: „положись на меня во всемъ; повѣрь, все будетъ сдѣлано какъ должно.“

— Я совершенно полагаюсь на тебя, вѣрный другъ мой; даю тебѣ полную власть дѣйствовать во всемъ такъ, какъ бы я самъ дѣйствовалъ. Мабель, дитя мое… ты никогда не станешь съ горестію вспоминать объ этой ночи… Да благословитъ тебя Господь, дитя мое, да благословитъ тебя Господь, и да прійметъ Онъ тебя подъ святое свое покровительство!

Эти слова невыразимо-глубоко тронули сердце Мабели. Она почувствовала, что никакой обрядъ не могъ бы такъ освятить союзъ ея съ Патфайндеромъ, какъ благословеніе, данное въ эту минуту. Несмотря на то, какое-то свинцовое бремя тяготило ея сердце, и ей казалось, что смерть была бы для нея теперь высшимъ счастіемъ. Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія, сержантъ, прерывистымъ голосомъ, разсказалъ въ короткихъ словахъ все, что съ нимъ случилось съ того времени, какъ-омъ разстался съ Патфайндеромъ и Делаваромъ. — Вѣтеръ сдѣлался благопріятнѣе, и, вмѣсто того, чтобъ расположиться на какомъ-нибудь островѣ, какъ сначала было условлено, онъ рѣшился продолжать свой путь и въ ту же самую ночь войдти въ крѣпость. Онъ полагалъ, что прибудетъ съ своимъ отрядомъ незамѣченный непріятелемъ и избѣгнетъ половины опасности; но, къ-несчастію, они пристали сначала къ оконечности одного сосѣдняго острова, и шумъ людей, выходившихъ изъ лодокъ, вѣроятно, извѣстилъ непріятелей о ихъ приближеніи и приготовилъ ихъ къ нападенію. Они вышли на берегъ, удивясь, что не нашли караульныхъ, но ни сколько не подозрѣвая опасности. Оружіе же свое оставили въ лодкахъ, съ тѣмъ, чтобъ сначала положить въ безопасное мѣсто свои ранцы и съѣстные припасы. Но они очутились такъ близко подъ непріятельскимъ огнемъ, что, не смотря на темноту, каждый выстрѣлъ былъ смертеленъ. Всѣ солдаты попадали, только два или три тотчасъ же встали и скрылись; четверо или пятеро были убиты на мѣстѣ, или умерли чрезъ нѣсколько минутъ. Неизвѣстно, почему непріятели небросились, какъ обыкновенно, сдирать волосы съ убитыхъ. Сержантъ упалъ вмѣстѣ съ другими и услышалъ голосъ Мабели, выбѣжавшей въ ту минуту изъ крѣпости. Родительская любовь пробудилась въ немъ при этихъ словахъ, раздирающихъ сердце, и придала ему силы дотащиться до двери блокгоуза, къ которой онъ прислонился, какъ уже говорили мы. — Послѣ этого простаго объясненія, сержантъ впалъ въ сильное разслабленіе; ему необхо димо нужно было успокоиться. Мабель и Патфайндеръ сторожили малѣйшее его желаніе и нѣсколько времени ничего не говорили. Путеводитель воспользовался временемъ, чтобъ посмотрѣть въ отверстіе бойницъ и съ кровли, что дѣлается на островѣ. Онъ оглядѣлъ ружья: ихъ было въ крѣпости всего около дюжины, потому-что солдаты, отправляясь въ экспедицію, взяли съ собою свои полковыя ружья. Мабель не покидала ни на минуту страждущаго отца своего, и, замѣтивъ по его дыханію, что онъ заснулъ, стала на колѣни и начала молиться.

За тѣмъ послѣдовала страшная, торжественная тишина, продолжавшаяся около получаса и только изрѣдка прерываемая шумомъ патфайндеровыхъ моккасинъ наверху, да стукомъ отъ приклада ружья, опускавшагося на полъ, потому-что Путеводитель разсматривалъ въ подробности, въ порядкѣ ли ружья и заряжены ли они. И послѣ этого снова водворяласъ тишина, и ничто не нарушало ея, кромѣ тяжкаго дыханія раненаго. Мабель чувствовала сильное желаніе еще разъ поговорить съ отцомъ своимъ, съ отцомъ, котораго она скоро должна была лишиться навѣки; но она боялась нарушить его сонъ; ей казалось, что онъ спитъ, хотя Дунгамъ совсѣмъ не спалъ: онъ находился въ томъ состояніи духа, когда свѣтъ вдругъ теряетъ въ глазахъ человѣка всю красоту свою, все обольщеніе, всю силу, и невѣдомое будущее предстаетъ предъ нимъ, безпредѣльное и таинственное. Всю жизнь свою онъ неуклонно соблюдалъ строгую нравственность, замѣчательную въ человѣкѣ его званія; но мысль о торжественной минутѣ, предшествующей смерти, никогда не занимала его. Еслибы еще въ ушахъ его раздавался шумъ битвы, онъ могъ бы до послѣдней минуты жизни сохранить свой воинскій пылъ; но въ тишинѣ этого необитаемаго зданія, гдѣ ни одинъ звукъ не напоминалъ ему о жизни, никакой призывъ не возбуждалъ въ немъ ложныхъ чувствованій, гдѣ надежда на побѣду не могла уже прійдти ему въ голову, жизнь явилась передъ нимъ въ настоящемъ своемъ свѣтѣ, и онъ начиналъ понимать ея значеніе. Въ эту минуту, еслибъ онъ обладалъ сокровищами, онъ отдалъ бы всѣ эти сокровища за утѣшенія религіозныя, — а кто ему могъ подать такія утѣшенія? Патфайндеръ? но сержантъ не имѣлъ довѣрія къ его знанію. Мабель? но какъ могъ отецъ просить такой помощи у дочери: не было ли бы это противно законамъ природы? Сержантъ подумалъ также, что на немъ лежала священная отвѣтственность, сопряженная съ званіемъ отца, и онъ спрашивалъ у самого-себя: исполнилъ ли онъ эту обязанность къ дочери, которая, лишась матери, оставалась единственно на его попеченіи. Между-тѣмъ, какъ мысли эти толпились въ головѣ его, Мабель, наблюдавшая за малѣйшею перемѣною въ его движеніи, услышала легкій стукъ въ дверь. Полагая, что это долженъ быть Чингачгукъ, она встала, повернула два первые запора, во прежде еще, чѣмъ отворила дверь, спросила кто стучится, и въ отвѣть услышала голосъ своего дяди, который умолялъ ее поскорѣе отворить дверь. Мабель тотчасъ же повернула послѣдній запоръ, и Капъ вошелъ. Едва переступилъ онъ порогъ, какъ Мабель снова заперла дверь: привычка къ опасности сдѣлала ее опытною и осторожною. — Добрый морякъ былъ радъ до слезъ, увидѣвъ Мабель и брата, хотя и раненаго, но въ безопасности. Онъ разсказалъ, что обязанъ своимъ приходомъ въ крѣпость оплошности своихъ караульщиковъ, полагавшихъ, что онъ и квартирмейстеръ заснули отъ большаго употребленія крѣпкихъ напитковъ, которыми ихъ поили нарочно, чтобъ они не могли принять никакого участія въ предполагавшемся замыслѣ. Мюйръ спалъ, или притворялся спящимъ, а Капъ, въ минуту нападенія спрятался въ кустарникахъ и, найдя лодку Патфайндера, бросился въ нее и прибылъ на ней въ блокгоузъ, съ тѣмъ, чтобы спастись вмѣстѣ съ Мабелью по водѣ. Но увидѣвъ, въ какомъ состояніи находился зять его и увѣрясь въ видимой безопасности своего положенія, онъ, разумѣется, перемѣнилъ свои намѣренія.

— Если дѣла пойдутъ слишкомъ-худо, другъ Патфайндеръ, сказалъ онъ, мы спустимъ флагъ и это дастъ намъ право на пощаду. Но наше собственное достоинство требуетъ, чтобы мы сдались не вдругъ, и для собственной безопасности должны спустить флагъ въ минуту, которая покажется намъ удобнѣе для заключенія выгодныхъ условіи. Хорошо было бы, еслибъ Мюйръ сдѣлалъ то же самое, когда насъ захватили эти люди, которыхъ вы очень-удачно называете бродягами; — дѣйствительно, въ цѣломъ мірѣ нѣтъ презрѣннѣе этихъ бродягъ…

„Вы честите ихъ по заслугамъ“ прервалъ Патфайндеръ, всегда готовый вторить тѣмъ, которые бранили Минговъ и хвалили друзей его. „Еслибы вы попали въ руки Делаваровъ, вы увидѣла бы большую разницу.“

— Э! да по мнѣ они всѣ одного покроя; какъ тѣ, такъ и другіе, отъявленные мошенники, разумѣется, за исключеніемъ нашего друга Змѣя, онъ — просто дворянинъ между Индійцами. Когда дикіе напали на насъ и убили капрала Мак-Наба и его людей, какъ зайцовъ, поручикъ Мюйръ и я, мы скрылись въ одно изъ ущелій, которыхъ здѣсь такое множество между скалами; по словамъ квартирмейстера, это настоящая геологическая нора, вырытая водою. Тамъ притаились мы, какъ два заговорщика, на днѣ трюма, и оставались до-тѣхъ-поръ, пока голодъ не выгналъ насъ оттуда. Голодъ, можно сказать, есть фундаментъ человѣческой натуры. Я хотѣлъ, чтобы квартирмейстеръ вступилъ въ переговоры, потому-что какъ худо ни было наше мѣстопребываніе, мы еще могли защищаться въ немъ часъ или два; но онъ не согласился на это, подъ тѣмъ предлогомъ, будто эти мошенники ни за что не сдержатъ своего слова, если кто-нибудь изъ ихъ раненъ, — такъ и вступать съ ними въ переговоры не за чѣмъ. Я согласился спустить флагъ, во-первыхъ, потому-что они могли и безъ того сказать, что мы его спустили: спрятаться на днѣ трюма значитъ то же, что отказаться отъ защищенія судна; во-вторыхъ, потому-что въ желудкѣ у насъ сидѣлъ врагъ, пуще всякаго другаго. Голодъ — чертовское обстоятельство! въ этомъ сознается всякій, кто сорокъ восемь часовъ не имѣлъ ничего во рту.

„Дядюшка“ сказала Мабель печальнымъ и умоляющимъ голосомъ: „бѣдный батюшка раненъ, очень-опасно раненъ.“

— Правда, Магнитъ, правда; вотъ я присяду возлѣ него да постараюсь какъ могу его утѣшить. Хорошо ли заложены запоры, дружечикъ? Въ подобныхъ случаяхъ умъ долженъ быть совершенно-спокоенъ, рѣшительно ничѣмъ не развлекаться.

„Кажется, въ эту минуту намъ нечего болѣе бояться, кромѣ этого ужаснаго удара, которымъ грозить намъ Провидѣніе.“

— Хорошо, хорошо, Магнитъ; старайся-ка успокоиться, да ступай во второй этажъ, а Патфайндеръ между-тѣмъ влѣзетъ на крышу. Мы останемся наединѣ съ твоимъ отцомъ, потому-что ему, можетъ-статься, нужно будетъ что-нибудь сообщить мнѣ по секрету. Это будетъ разговоръ торжественный, а люди неопытные, какъ я, не всегда любятъ, чтобъ слышали ихъ рѣчи при такихъ случаяхъ.

Хотя Мабель и не могла подумать, чтобы дядя ея былъ въ состояніи принесть умирающему утѣшенія религіозныя, но она полагала, что ему необходимо о чемъ-нибудь переговорить съ нимъ, чего она не могла подозрѣвать, и потому согласилась за предложеніе дяди. Патфайндеръ уже взошелъ на крышу, чтобы обозрѣвать окрестности, и оба свояка остались наединѣ. Капъ сѣлъ возлѣ сержанта, съ важностію помышляя о великой обязанности, къ которой онъ готовъ былъ приступить. Въ-продолженіе нѣсколькихъ минутъ молчанія, морякъ нашъ обдумывалъ содержаніе рѣчи, которую онъ началъ своимъ всегдашнимъ особеннымъ тономъ.

— Надобно тебѣ сказать, сержантъ Дунгамъ, что въ этой экспедиціи сдѣлана была какая нибудь важная ошибка. Торжественное обстоятельство, въ которомъ мы оба находимся въ сію минуту, обязываетъ меня говорить только одну правду и объясниться съ тобою откровенно. Однимъ словомъ, сержантъ никакъ не можетъ быть двухъ различныхъ мнѣній объ этомъ предметѣ; ужь если я, морякъ, не солдатъ, замѣтилъ много промаховъ, то вѣрно не требуется особеннаго знанія, чтобы открыть ихъ.

„Какъ быть, братъ Капъ!“ отвѣчалъ умирающій слабымъ голосомъ: „что сдѣлано, то сдѣлано; теперь уже поздно поправлять ошибки.“

— Такъ, братъ Дунгамъ; но раскаяваться никогда не поздно, Этому научаетъ насъ священное писаніе, и я всегда слышалъ, что минута раскаянія есть самая драгоцѣнная минута. Если у тебя есть что на сердцѣ, сержантъ, то ты передай мнѣ откровенно, — я твой другъ; ты былъ мужемъ моей сестры, и бѣдная малютка Магнитъ — дитя родной сестры моей; живой или мертвой, ты всегда будешь въ моихъ глазахъ — братомъ. Большое несчастіе, что ты не пріостановилъ своего бота и не послалъ предварительно какой-нибудь шлюпки для рекогносцировки: это бы поддержало твою славу и избавило бы насъ всѣхъ отъ такой гибели. Ну, сержантъ, всѣ мы смертны: это конечно утѣшительно; ты отправляешься отсюда нѣсколько раньше насъ, мы отправимся нѣсколько позже. Это должно тебя нѣсколько утѣшить.

„Я все это знаю, братъ Капъ, и надѣюсь, что приготовился встрѣтить жребій солдата; но бѣдная Мабель…“

— О! это бремя тяжкое, я согласенъ съ тобой; но ты вѣдь не захотѣлъ бы взять ее съ собою, если бы и могъ, неправда ля, сержантъ? Лучше всего, сколько можно надо стараться облегчить вашу разлуку. Мабель — дѣвушка добрая, точно такова была и ея мать; она дочь сестры моей, и я употреблю всѣ старанія, чтобы отъискать ей хорошаго мужа, если наша жизнь и наши волосы уцѣлѣюгь.

„Братъ, дочь моя уже невѣста; она будетъ женою Патфайндера.“

— Ну, конечно, братъ Дунгамъ, у каждаго свой образъ мыслей, и свой взглядъ на вещи. Я не имѣю причины думать, что это распоряженіе непріятно Мабели; я не могу также сдѣлать никакого возраженія касательно лѣтъ ея жениха. Я не изъ тѣхъ людей, которые думаютъ, что только двадцатилѣтій мальчикъ можетъ сдѣлать молодую дѣвушку счастливою. Лучшіе мужья — мужья въ пятьдесятъ лѣтъ. Но дѣло въ томъ, что между мужемъ и женой не должны быть обстоятельства, которыя могли бы сдѣлать ихъ несчастливыми. Обстоятельства — настоящіе черти въ супружествѣ; я нахожу, что Патфайндеръ не имѣетъ такой образованности, какъ моя племянница, и вотъ это уже одно изъ обстоятельствъ. Ты мало знаешь эту дѣвушку, сержантъ, и не имѣешь ни малѣйшаго понятія о ея познаніяхъ; но если бы она была такъ же непринужденна въ обращеніи съ тобою, какъ съ тѣми, которыхъ она коротко знаетъ, ты увидѣлъ бы, что даже не всякій учитель былъ бы въ состояніи поспорить съ нею.

„Она дѣвушка добрая, милая, добрая дѣвушка“ прошепталъ сержантъ, и глаза его налились слезами: „несчастіе мое, что я такъ мало зналъ ее.“

— Она слишкомъ-учена для Патфайндера, человѣка, впрочемъ, очень-умнаго по-своему, и опытнаго проводника, но который имѣетъ такое понятіе о дѣлахъ человѣческихъ, какое ты, сержантъ, о сферической тригонометріи.

„Ахъ, братъ Капъ! еслибы Патфайндеръ былъ съ нами на ботахъ, тогда бы не случилось этого несчастія.“

— Можетъ-статься; злѣйшій врагъ его сознается, что нѣтъ проводника лучше его. Но надо сказать тебѣ всю правду, сержантъ, эту экспедицію ты повелъ совершенно навыворотъ. Ты долженъ былъ бы лечь въ дрейфъ, не доходя до пристани, и, какъ я сказалъ, выслать лодку для рекогносцировки. Тебѣ, конечно, непріятно это слышать, но я говорю тебѣ объ этимъ потому-что въ такихъ случаяхъ надо говорить правду, сержантъ.

„За мои ошибки было дорого заплачено, братъ, и я боюсь, чтобы бѣдная Мабель не пострадала отъ нихъ. Я однакоже думаю, этого несчастія не случилось бы, если бъ намъ не измѣнили. Я боюсь, братъ, не въ самомъ ли дѣлѣ Джасперъ былъ нашимъ предателемъ?“

— Я то же думаю; ужь эта прѣсная вода рано или поздно непремѣнно подмоетъ нравственность человѣка. Мы толковали объ этомъ съ Мюйромъ, когда скрывались въ ущельи, и онъ также соглашался съ тѣмъ, что именно измѣна Джаспера наткнула насъ на такой дьявольскій подводный камень. Тебѣ надо теперь, сержантъ, успокоить свой духъ и подумать о другихъ дѣлахъ, потому-что судну, которое готовится во идти въ чужую гавань, гораздо благоразумнѣе подумать о томъ, какъ стать на якорь, чѣмъ перебирать всѣ приключенія, случившіяся во время путешествія. Есть книга или шканечный журналъ, въ который вписываются всѣ таковаго рода случаи. Тутъ размѣщены по столбцамъ всѣ наши добрыя и дурныя дѣла… А! вотъ и вы, Патфайндеръ; ну, что тамъ подъ вѣтромъ, что вы такъ бѣжите внизъ по лѣстницѣ, будто Индіецъ, который гонится за клочкомъ волосъ?

Путеводитель поднялъ палецъ въ знакъ молчанія, пригласивъ Капа слѣдовать за собою и уступить свое мѣсто при сержантѣ Мабели.

— Намъ надо вести себя осторожно и смѣло, продолжалъ онъ въ-полголоса. — Эти гады намѣрены поджечь крѣпость; они знаютъ, что теперь нѣтъ никакой выгоды оставлять ее невредимою. Между ими я слышу голосъ бродяги Арроугеда, и онъ понуждаетъ ихъ въ нынѣшнюю же ночь привести въ исполненіе этотъ адскій умыселъ. Надо дѣйствовать, Соленая-Вода, дѣйствовать съ напряженіемъ. Къ-счастію, въ крѣпости есть четыре или пять бочекъ воды; а это что-нибудь да значить при осадѣ; сверхъ-того, если я не ошибаюсь въ своихъ расчетахъ, намъ много пособить Змѣй. Хорошо, что этотъ честный Делаваръ теперь на свободѣ.

Не дожидаясь втораго приглашенія, Капъ поспѣшно оставилъ свое мѣсто, уступивъ его Мабели, и взошелъ съ Патфайндеромъ въ самый верхній этажъ. Проводникъ открылъ одну изъ бойницъ, спряталъ огонь, чтобы не подвергнуться непріятельскимъ выстрѣламъ, и потомъ остановился въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ отверстія, приготовясь отвѣчать на требованія, которыхъ онъ ожидалъ. Молчаніе вскорѣ было нарушено голосомъ Мюйра.

— Мэстэръ Патфайндеръ! воскликнулъ Шотландецъ: — съ тобой хочетъ вести переговоры другъ; посмотри безъ опасенія въ одну изъ бойницъ: тебѣ нечего страшиться, имѣя дѣло съ офицеромъ 55-го полка.

„Что вамъ угодно, квартирмейстеръ, что вамъ угодно? Я знаю 55-й полкъ, и думаю, что это полкъ храбрый, хотя болѣе люблю 60-й, а Делаваровъ предпочитаю тому и другому. Но какія ваши намѣренія, квартирмейстеръ? Вѣрно что-нибудь очень-важное заставляетъ васъ явиться подъ самыя бойницы въ такой часъ ночи, когда вы знаете, что лане-бой въ крѣпости.“

— О! я знаю, Патфайндеръ, что ты не сдѣлаешь никакого зла другу, и потому увѣренъ въ собственной безопасности. Ты человѣкъ благомыслящій, и храбрость твоя такъ извѣстна на всей границѣ, что ты конечно, не нуждаешься въ лишнемъ убійствѣ для поддержанія своей славы. Ты легко можешь понять, что, когда сопротивленіе невозможно, тогда гораздо-лучше добровольно сдаться, чѣмъ сопротивляться вопреки всѣмъ правиламъ войны. Непріятель слишкомъ-силенъ, храбрый мой товарищъ; я пришелъ посовѣтовать тебѣ сдать крѣпость на томъ условіи, чтобы съ вами обходились какъ съ военноплѣнными.

„Благодарю васъ, квартирмейстеръ, за вашъ совѣтъ, который тѣмъ пріятнѣе, что ничего не стоитъ. Но я думаю, что не въ моей натурѣ сдавать такое мѣсто, покуда есть въ немъ вода и съѣстные припасы.“

— Такъ, Патфайндеръ. Я и самъ никогда не сталъ бы опровергать такое храброе намѣреніе, если бы видѣлъ какія-нибудь средства поддержать его. Но я долженъ сказать тебѣ, что мэстэръ Капъ уже не существуетъ, онъ палъ.

— „Совсѣмъ нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ!“ закричалъ Капъ въ отверстіе другой бойницы. „Онъ существуетъ, и не только не упалъ, но еще поднялся наверхъ этой крѣпости, и не имѣетъ ни малѣйшаго желанія поручить свои волосы опять такимъ парикмахерамъ, пока еще ему можно держаться отъ нихъ поодаль. Смотря на этотъ блокгоузъ какъ на обстоятельство, я намѣренъ имъ воспользоваться.“

— Если это голосъ живаго существа, — отвѣчалъ Мюйръ, — то я очень-радъ услышать его; мы всѣ полагали, что тотъ, кому онъ принадлежитъ, палъ въ послѣднемъ дѣлѣ. Но хотя, мэстэръ Патфайдеръ, ты и наслаждаешься сообществомъ друга нашего Капа, которое очень-пріятно, — это я знаю по опыту, — вѣдь я провелъ съ нимъ два дня въ глубинахъ земли, — однако мы лишились сержанта Дунгама, который палъ со всѣми храбрыми товарищами своими. Видно Лэнди хотѣлъ этого; потому-что гораздо благоразумнѣе и приличнѣе было бы поручить командованіе какому-нибудь офицеру. Не смотря на то, Дунгамъ былъ храбрый воинъ, и его памяти будетъ отдана справедливость. Словомъ, мы сдѣлали все, что было въ нашихъ силахъ, и ни принцъ Евгеній, ни герцогъ Мальборугъ, ни даже самъ великій графъ Стэйръ, никто изъ нихъ не могъ бы сдѣлать болѣе.

— Вы опять-таки ошибаетесь, квартирмейстеръ, опять ошибаетесь, возразилъ Патфайндеръ, прибѣгнувъ къ хитрости, чтобъ увеличить свой гарнизонъ. — Сержантъ въ крѣпости, можно сказать, въ кругу своего семейства.

„Въ-самомъ-дѣлѣ? Очень радъ слышать; а мы полагали сержанта также въ числѣ убитыхъ. Если прелестная Мабель въ крѣпости, то пусть она ради неба покинетъ ее какъ-можно-скорѣе, потому-что непріятель готовится зажечь это зданіе. Ты самъ знаешь страшную силу огня и вѣрно не захочешь, чтобъ развалины крѣпости обрушились надъ твоей головою и надъ головами твоихъ товарищей; но какъ воинъ опытный и осторожный, какимъ тебя всѣ признаютъ, просто покинешь мѣсто, котораго не въ состояніи защитить.“

— Я знаю силу огня, какъ вы сами это говорите, квартирмейстеръ; но я знаю также и то, что въ такой поздній часъ разводятъ его только для приготовленія ужина. Вы вѣрно также слышали что-нибудь и о силѣ лане-боя; послушайте, вы! кто осмѣлится подкинуть къ этому строенію хоть одну хворостинку, тотъ испытаетъ на себѣ его силу. Стрѣлы не могутъ поджечь крѣпости; крыша же крѣпости покрыта не дранью, а твердыми и свѣжими бревнами — и она такъ плоска, какъ вы видите, квартирмейстеръ, что мы легко можемъ ходить по ней; слѣдовательно, съ той стороны нѣтъ никакой опасности, покуда у насъ будетъ вода. Я очень-кротокъ, когда меня не трогаютъ; но загашу огонь кровью того, кто будетъ пытаться поджечь эту крѣпость.

„Все это романтическія бредни, Пантфайндеръ; и вы перестанете говорить это, когда поразмыслите о послѣдствіяхъ. Я увѣренъ, что вы не отвергаете неустрашимости 55-полка, и убѣжденъ, что военный совѣтъ присудилъ бы, въ такомъ случаѣ, непремѣнно сдаться. Нѣтъ, нѣтъ, Патфайндеръ, слѣпая храбрость такъ же далека отъ мужества Уалеса и Брюса, какъ Албани-на-Гудзонѣ отъ древняго города Эдимбурга.“

— Квартирмейстеръ, мы оба, кажется, тверды въ своихъ мысляхъ, и потому долѣе разговаривать безполезно. Если окружающія васъ твари намѣрены исполнить свой адскій умыселъ, то пусть они начинаютъ тотчасъ же; пусть себѣ жгутъ дерево, а я буду жечь порохъ. Впрочемъ, я такъ же могъ бы хвастать, какъ и они, если бъ я былъ Индіецъ, привязанный къ столбу; но я бѣлый по природѣ и по чувствамъ, и мнѣ больше по нраву дѣйствовать, чѣмъ разговаривать. Вы, какъ королевскій офицеръ, насказали довольно и даже слишкомъ-много, и если мы всѣ сгоримъ, то никто изъ насъ не станетъ сердиться на васъ.»

«Но ты, Патфайндеръ, ты не подвергнешь такому бѣдствію прелестной Мабели Дунгамъ?»

— Мабель Дунгамъ теперь возлѣ раненаго отца своего, и Богъ будетъ пещись о безопасности благочестивой и нѣжной дочери. Ни одинъ волосъ не падетъ съ головы ея, пока рука моя тверда и глазъ мой вѣренъ! Вы, мэстэръ Мюйръ, кажется, полагаетесь на честь Минговъ, а я не имѣю къ нимъ никакого довѣрія. Съ вами негодяй Тускарора; онъ такъ хитеръ и золъ, что ему ничего не стоитъ запятнать честь племени, къ которому онъ присоединился, но Минги и безъ него, кажется, потеряли свою честь. Довольно! Теперь пусть дѣйствуетъ каждая сторона по своимъ средствамъ и способностямъ.

Въ-продолженіе этого разговора, Патфайндеръ не показывался изъ-за бойницы, опасаясь, чтобъ кто-нибудь не выстрѣлилъ въ него. Онъ далъ знакъ Капу взлѣсть на крышу, чтобъ быть готову при первомъ нападеніи. Но не смотря на то, что Капъ чрезвычайно поспѣшно исполнилъ это, онъ уже нашелъ на крышѣ по-крайней-мѣрѣ до десяти за жженыхъ стрѣлъ. Въ ту же минуту раздались страшные крики и дикій вой непріятелей, ружейные залпы и свистъ пуль, ударявшихся о бревны. Это было предвѣстіемъ, что осада началась не на шутку.

Но шумъ этотъ ни мало не встревожилъ ни Патфайндера, ни Капа; а Мабель, вся поглощенная своимъ горемъ, не могла чувствовать никакого страха; къ-тому же, она имѣла столько здраваго смысла, что могла понять важность и значительность средствъ къ защитѣ. Отецъ ея, при этихъ звукахъ, такъ знакомыхъ его слуху, встрепенулся, будто снова былъ призванъ къ жизни; Мабель съ грустію видѣла, что онъ прислушивался къ шуму битвы — и потухшіе глаза его разгорались по прежнему; на блѣдныхъ щекахъ его снова выступала кровь. Мабель замѣтила, что разсудокъ его начиналъ помрачаться.

— Застрѣльщики впередъ! лепеталъ онъ: — гренадеры, заряжай! Они осмѣлились напасть на насъ въ крѣпости? Что же артиллерія, что же она не пугнетъ ихъ?

Въ эту самую минуту раздался громъ пушечнаго выстрѣла и деревянная стѣна крѣпости затрещала; бомба прошибла бревно и, упавъ въ верхнемъ этажѣ, потрясла все зданіе. Патфайндеръ спасся какъ-бы посредствомъ чуда; Мабель вскрикнула въ испугѣ: ей показалось, что все рушится на все — и зданіе и люди. И, какъ-бы къ довершенію ея ужаса, сержантѣ закричалъ въ эту минуту громовымъ голосомъ: «Заряжай!»

— Мабель, сказалъ Патфайндеръ, просунувъ голову въ отверстіе подъемной двери: — Минги больше нашумѣли, чѣмъ сдѣлали вреда. Эти бродяги захватили гаубицу, которую мы отняли у Французовъ, и выстрѣлили изъ нея въ крѣпость. Но, къ-счастію, у нихъ была только одна бомба, и они теперь уже не повторятъ выстрѣла. Тамъ на-верху сдѣлано небольшое поврежденіе; впрочемъ никто не раненъ, и вашъ дядюшка все еще на крышѣ. Я же привыкъ къ ружейному грому и не испугаюсь гаубицы, особенно если она въ рукахъ Индійцевъ.

Мабель прошептала нѣсколько словъ въ благодарность и снова обратила все свое вниманіе на отца, который старался приподняться, но слабость преодолѣвала его усилія. Въ-продолженіе послѣдовавшихъ за тѣмъ ужасныхъ минуть, она такъ была занята попеченіями около раненаго, что раздававшіеся около нея крики едва доходили до ея слуха. И если бы она не была такъ погружена въ свои заботы, то этотъ страшный шумъ скорѣе бы оглушилъ и помутилъ ея сознаніе, чѣмъ потревожилъ.

Капъ сохранялъ удивительное спокойствіе; онъ все болѣе и болѣе пріобрѣталъ уваженіе къ силѣ дикихъ и даже къ величію прѣсной воды; но ужасъ, который внушали ему первые, происходилъ вовсе не отъ страха смерти, но изъ боязни, что ему сдерутъ волосы съ головы и предадутъ пыткѣ. Хотя онъ былъ и не на корабельной палубѣ, а на крышѣ дома, но ему все-таки нечего было опасаться абордажа. Онъ ходилъ взадъ и впередъ съ такою непринужденностью и смѣлостью, что и самъ Патфайндеръ осудилъ бы его за это, если бъ видѣлъ. Вмѣсто того, чтобъ, по обычаю Индійцевъ во время войны, укрываться отъ непріятелей, онъ показывался на крышѣ въ разныхъ мѣстахъ, заливая огонь водою съ такимъ хладнокровіемъ, какъ-будто убиралъ корабельные паруса во время морскаго сраженія. Его видъ еще болѣе раздражалъ осаждавшихъ, которые рѣдко видѣли такое спокойствіе въ непріятелѣ, и преслѣдовали его страшнымъ воемъ, какъ стая собакъ, завидѣвшая лисицу. Но, казалось, какая-то чародѣйственная сила охраняла его, потому-что, не смотря на всѣ пули, свистѣвшія надъ его головою и часто пробивавшія его платье, онъ оставался невредимъ. Когда бомба прошибла стѣну, старый морякъ выронилъ изъ рукъ кадку, замахалъ своею шляпою въ воздухѣ, и громкимъ голосомъ три раза прокричалъ ура! Онъ все еще продолжалъ геройствовать, какъ вдругъ бомба разразилась передъ нимъ. Эта замѣчательная выходка, вѣроятно, спасла его жизнь, потому-что Индійцы съ этой минуты перестали въ него стрѣлять и пускать на крышу зажженныя стрѣлы. Они рѣшили, что Соленая-Вода былъ сумасшедшій. По странному великодушію, дикіе никогда не поднимаютъ руки на того, кого они считаютъ помѣшаннымъ.

Патфайндеръ велъ себя совершенно-иначе; въ каждомъ движеніи его видна была осторожность и соображеніе человѣка опытнаго, привыкшаго къ размышленіе; онъ старался прикрыть себя бойницами и потому избранное имъ мѣсто было внѣ всякой опасности. Знаменитый Путеводитель не разъ видѣлъ свои надежды обманутыми. Однажды онъ попался въ руки дикарей и былъ привязанъ къ столбу, гдѣ вытерпѣлъ самыя ужасныя мученія, какія только можетъ придумать ихъ изобрѣтательный геній, и ни разу не вскрикнулъ; по всей этой далекой границѣ, гдѣ только обитали и сражались люди, легенды о его подвигахъ, о его спокойствіи и смѣлости переходили изъ устъ въ уста. Но тѣ, которые не знали его исторіи, его славы, могли бы подумать въ настоящемъ случаѣ, что необыкновенная его заботливость о самосохраненіи происходила отъ другой причины, недостойной его. Эти люди не поняли бы Патфайндера. Онъ думалъ о Мабели и объ ея участи, въ-случаѣ, если его убьютъ, и эта мысль еще болѣе усиливала его обычную бдительность и осторожность. Въ-самомъ-дѣлѣ, страхъ былъ такъ далекъ его мыслей, что онъ ни мало не помышлялъ о томъ, какъ другіе будутъ судить о его поступкахъ. Когда являлась опасность, онъ дѣйствовалъ съ мудростію змѣи и съ простотою ребенка.

Въ-продолженіе первыхъ десяти минуть нападенія, Патфайндеръ поднималъ свое ружье только для того, чтобъ переходить съ нимъ съ мѣста на мѣсто; ему хорошо было извѣстно, что пули непріятеля не могли бы пробить толстыхъ бревенъ, изъ которыхъ сложены были стѣны блокгоуза и, находясь при взятіи гаубицы, онъ также очень-хорошо зналъ, что у дикихъ не было болѣе бомбъ. И такъ, нечего было бояться огня осаждавшихъ, развѣ только пуля, влетѣвъ въ отверстіе бойницы, могла бы повредить. Это и случилось раза два; но когда Индійцы стрѣляли вблизи, то пули ихъ, ударяясь объ край бойницы, теряли свою силу; если же они отходили подалѣе, то едва одна изо ста пуль ихъ могла пройдти въ отверстіе. Вдругъ Патфайндеръ услыхалъ шумъ мокассина и трескъ сухихъ вѣтвей у самаго подножія блокгоуза и догадался, что непріятели хотятъ поджечь зданіе. Позвавъ своего товарища, стоявшаго на крышѣ, гдѣ не оставалось уже никакой видимой опасности, онъ велѣлъ ему стать возлѣ бойницы, находившейся прямо надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ непріятель складывалъ хворостъ, и имѣть въ готовности воду.

Воинъ не такъ опытный, какъ нашъ герой, поспѣшилъ бы тотчасъ уничтожить опасный замыселъ непріятеля и преждевременно воспользовался бы всѣми своими средствами; но Патфайндеръ поступилъ иначе. Намѣреніе его было не только затушить огонь, который мало устрашалъ его, но дать вмѣстѣ съ тѣмъ добрый урокъ непріятелю и обезопасить себя этимъ на остальную часть ночи. Чтобъ привести въ исполненіе это намѣреніе, онъ долженъ былъ дождаться, пока зарево отъ пожара позволитъ ему нѣсколько различать предметы; ибо онъ былъ увѣренъ, что тогда достаточно будетъ самыхъ слабыхъ его усилій. Ирокезы свободно могли собрать хворостъ, навалить его передъ крѣпостью, поджечь и удалиться, не будучи нисколько тревожимы въ своихъ дѣйствіяхъ. Патфайндеръ позволилъ Капу придвинуть къ бойницѣ кадку съ водою, чтобъ употребить ее въ дѣло въ приличную минуту. По его мнѣнію, эта минута должна была наступить не ранѣе того, когда пламя освѣтить окружные кусты. Тогда вѣрный глазъ его подмѣтилъ въ кустахъ фигуры двухъ или трехъ дикихъ, наблюдавшихъ за разгоравшимся огнемъ съ равнодушіемъ людей, привыкшихъ апатически смотрѣть на человѣческія бѣдствія. Послѣ этого Патфайндеръ заговорилъ:

— Готовы ли вы, другъ Капъ? Жаръ начинаетъ проникать сквозь трещины, и хотя эти сырыя бревна не такъ легко воспламеняются, какъ натура человѣка съ горячимъ нравомъ, однакоже пламя разольется слишкомъ далеко, если не остановишь его. Что, кадка у васъ подъ рукой? Посмотрите хорошенько, точно ли подъ этой бойницей огонь, чтобъ намъ не потеряіъ воды попустому.

«Все готово!» отвѣчалъ Капъ тономъ моряка, отвѣчающаго на приказъ.

— И такъ, ждите моего слова. Не будьте никогда нетерпѣливы въ рѣшительную минуту, ни безразсудно-смѣлы во время сраженія; ждите команды.

Отдавая эти приказанія, Патфайндеръ между-тѣмъ дѣлалъ свои приготовленія, ибо онъ полагалъ, что время дѣйствовать наступило. Онъ хладнокровно приподнялъ лане-бой, прицѣлился и выстрѣлилъ: все это сдѣлано было въ полминуты. Когда прикладъ ружья коснулся земли, стрѣлокъ приставилъ глазъ свой къ отверстію бойницы.

— Однимъ пресмыкающимся меньше, произнесъ онъ, говоря самъ съ собою въ полголоса. — Я ужь видѣлъ этого бродягу: это самый безжалостный дьяволъ. Ну! онъ поступалъ какъ требовала его натура и награжденъ теперь, какъ требовала его натура… Еще бы отправить одного негодяя, и тогда довольно было бы на эту ночь. Съ разсвѣтомъ, намъ, можетъ-быть, будетъ пожарче.

Между-тѣмъ, ружье было снова заряжено, и другой дикій свалился на землю. Въ-самомъ-дѣлѣ, этого было достаточно; ибо дикіе, скрывавшіеся въ кустахъ вокругъ крѣпости, не желая дожидаться третьяго доказательства мѣткости той же руки, и не зная, которые изъ нихъ были и которые не были скрыты, бросились всѣ изъ своихъ засадъ и разбѣжались по сторонамъ, чтобы избавиться опасности.

— Теперь выливайте вашу воду, мэстэръ Капъ, сказалъ Патфайндеръ. — Я наложилъ свое клеймо на этихъ мерзавцевъ, и мы уже болѣе не увидимъ огня нынѣшнюю ночь.

«Посторонись, оболью!» закричалъ Капъ, выливъ воду съ такимъ искусствомъ, что огонь тотчасъ потухъ.

Такъ окончилось это страшное нападеніе, и ночь протекла спокойно. Патфайндеръ и Капъ караулили поперемѣнно, и ни тотъ, ни другой не засыпалъ. Имъ почти и не хотѣлось спать, потому-что оба привыкли къ продолжительному бдѣнію. Въ нѣкоторыя времена года, Патфайндеръ въ буквальномъ смыслѣ не чувствовалъ ни голода, ни жажды, ни усталости.

Мабель не отходила ни на минуту отъ отца своего. Она начинала чувствовать, какъ много счастіе нашей жизни зависитъ отъ вещей воображаемыхъ. До-сихъ-поръ она жила безъ отца — и ея отношенія къ нему были болѣе идеальныя отношенія, чѣмъ положительныя; но теперь, когда она должна была лишиться его, ей казалось, что безъ него міръ будетъ для нея пустынею, что безъ него нѣтъ для нея счастія.

ГЛАВА X.

Цѣлую ночь ревѣлъ вѣтеръ; дождь лился потоками; но теперь восходить солнце спокойно и свѣтло; птицы запѣли въ лѣсу. Вордсвортъ.

Съ разсвѣтомъ дня, Патфайндеръ и Капъ снова взошли на кровлю съ тѣмъ, чтобы еще разъ обозрѣть положеніе дѣлъ на островѣ. Кровля имѣла видъ террасы, окруженной парапетомъ, который былъ достаточною защитою для находившихся въ серединѣ, и былъ устроенъ съ тѣмъ, чтобы стрѣлкамъ укрываться за нимъ и палить черезъ него. Изъ-за этой-то ограды, хотя низкой, но достаточно-твердой и толстой для защиты, Патфайндеръ и Капъ могла обозрѣвать почти весь островъ, за исключеніемъ мѣстъ, покрытыхъ лѣсомъ, и большую часть протоковъ, ведшихъ къ острову.

Вѣтеръ свѣжо дулъ съ юга, и въ нѣкоторыхъ мѣстахъ рѣки поверхность воды была зелена и сердита, хотя вѣтеръ едва былъ въ силахъ взбивать легкую пѣну. Маленькій островъ имѣлъ почти-овальную форму, и самое большое протяженіе его было отъ востока къ западу. Плывя при попутномъ вѣтрѣ по каналамъ, омывавшимъ его, большое судно легко могло обогнуть островъ съ обѣихъ главныхъ его сторонъ и имѣло всегда возможность лечь въ дрейфъ. Капъ тотчасъ усмотрѣлъ все это и открылъ своему товарищу, потому-что они оба могли надѣяться только на помощь изъ Освего. Въ эту минуту, когда они съ безпокойствомъ смотрѣли вокругъ себя, Капъ закричалъ своимъ громкимъ и зычнымъ голосомъ:

— Гей, парусъ!

Патфайндеръ обернулся въ ту сторону, въ которую смотрѣлъ его товарищъ, и мгновенно увидѣлъ предметъ, вызвавшій восклицаніе у стараго моряка. Возвышенность, на которой они стояли, позволяла имъ видѣть низменныя мѣста многихъ сосѣднихъ острововъ, и паруса судна сквозили между кустарниковъ, окаймлявшихъ берегъ одного изъ острововъ, лежавшихъ къ югу и западу. Изъ парусовъ были подняты только тѣ, которые моряки зовутъ нижними парусами; но такъ велика была сила вѣтра, что бѣлая форма парусовъ «Бѣгуна», виднѣясь сквозь прогалины зелени, казалось, летѣла съ быстротою скаковой лошади и походила на облако, бѣгущее по небу.

— Это не можетъ быть Джасперъ, сказалъ съ видомъ непріятнаго разочарованія Патфайндеръ, который не призналъ въ этомъ быстромъ воздушномъ явленіи куттера своего друга: — нѣтъ, нѣтъ, Джасперъ упустилъ время, и это какое-нибудь судно, посланное Французами на помощь своимъ друзьямъ, проклятымъ Мингамъ.

«На этотъ разъ вы промахнулись, другъ Патфайндеръ; что дѣлать? промахнулись!» возразилъ Капъ съ своимъ всегдашнимъ догматизмомъ, не смотря на критическія обстоятельства, въ которыхъ они находились. «Прѣсная вода, или соленая, только это верхній уголъ грота на „Бѣгунѣ“; у него гротъ хорошо стоитъ, я согласенъ съ этимъ, только гафель слишкомъ-задрайенъ, и вотъ по-этому-то не трудно его узнать.»

— Я ничего этого не вижу я не понимаю, отвѣчалъ Патфайндеръ, для котораго термины его товарища были греческимъ языкомъ.

«Какъ? не видите? это удивляетъ меня. Я думалъ, что ваши глаза могутъ-таки кое-что видѣть! А для меня самый ясный признакъ этотъ гротъ и этотъ гафель. Признаюсь, мой почтенный другъ, на вашемъ мѣстѣ я сталъ бы бояться, не портится ли у меня зрѣніе.»

— Если это точно Джасперъ, то ужь намъ нечего больше опасаться. Мы можемъ защищаться противъ всего племени Минговъ по-крайней-мѣрѣ въ-продолженіе восьми или десяти часовъ; а если еще Прѣсная Вода будетъ прикрывать наше отступленіе, такъ тогда рѣшительно ужь не въ чемъ отчалваться. Дай Богъ только, чтобъ онъ остерегся и не попалъ въ засаду, какъ сержантъ!

«Вотъ въ этомъ-то и вся опасность; должно было бы условиться въ сигналахъ, увѣриться въ якорномъ мѣстѣ, даже карантинъ и лазаретъ были бы полезны намъ, если бъ эти Минки, или Минги, уважали законы. Если этотъ молодецъ станетъ гдѣ-нибудь въ окружности острова — кончено дѣло, куттеръ погибъ. Да еще вотъ что, другъ Патфайндеръ, не должно ли въ-самомъ-дѣлѣ почитать Джаспера скорѣе тайнымъ союзникомъ Французовъ, нежели нашимъ другомъ? Я знаю, сержантъ именно такъ смотритъ на это дѣло, и должно сознаться, что оно отзывается измѣною.»

— Мы скоро узнаемъ, мы скоро узнаемъ, другъ Капъ: вотъ уже куттеръ обогнулъ сосѣдній островокъ и черезъ пять минутъ дѣло будетъ ясно какъ день. Не худо бы, однакожь, подать Джасперу какой-нибудь предостерегательный знакъ. Будетъ несправедливо, если онъ попадетъ въ западню потому только, что мы не предостережемъ его.

Но безпокойство, въ которомъ они оба находились, помѣшало имъ попытаться подать сигналъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, не легко было рѣшить, какой сигналъ могъ быть избранъ для этого, а куттеръ между-тѣмъ бѣжалъ пѣня воду въ протокѣ съ навѣтренной стороны острова такъ быстро, что некогда было думать. Къ-тому же, на палубѣ не видно было никого; даже руль былъ оставленъ, хотя судно бѣжало съ такою же увѣренностію, какъ и быстротою.

Капъ безмолвно удивлялся этому зрѣлищу, столь необыкновенному. Но когда «Бѣгунъ» подошелъ ближе, опытный глазъ моряка открылъ, что руль приводился въ движеніе посредствомъ штур-троссовъ, хотя не видно было того, кто приводилъ его въ движеніе. Такъ-какъ на куттерѣ сѣтки были довольно-высоки, то тайна объяснилась, и не оставалось никакого сомнѣнія, что экипажъ укрывался за ними въ безопасности отъ непріятельскихъ ружей. Это также доказывало, что на бортѣ «Бѣгуна» не было другой силы, кромѣ его малочисленнаго экипажа; и когда Патфайндеръ выслушалъ это объясненіе отъ своего товарища, онъ печально покачалъ головой.

— Это доказываетъ, что Змѣй не дошелъ до Освего, и намъ нечего ожидать помощи отъ гарнизона. Я надѣюсь, что Лэнди не забралъ себѣ въ голову вздорной мысли замѣстить кѣмъ нибудь Джаспера. Джасперъ Уэстернъ одинъ стоитъ цѣлой арміи въ такомъ дѣлѣ… Мы втроемъ, другъ Капъ, должны будемъ крѣпко защищаться. Вы, какъ морякъ, вы будете поддерживать сношенія съ куттеромъ. Джасперъ, какъ озерной плаватель, сдѣлаетъ на водѣ все, что нужно будетъ сдѣлать, а я съ моими способностями, которыя не уступятъ способностямъ любаго Минга, я… ну, да что объ этомъ говорить, я знаю, что дѣлать. Говорю вамъ, нужно будетъ крѣпко защищаться, чтобъ спасти Мабель.

«Разумѣется, разумѣется» отвѣчалъ Капъ съ нѣкоторымъ жаромъ, потому-что онъ начиналъ болѣе вѣровать въ безопасность своихъ волосъ, когда увидѣлъ солнце. «Я почитаю прибытіе „Бѣгуна“ за обстоятельство, а честность этого О-Дьюсъ за другое. Этотъ Джасперъ молодой человѣкъ не безъ благоразумія; онъ держится поодаль острова и, кажется, рѣшился прежде узнать, какъ здѣсь обстоятъ дѣла, а тамъ уже причалить.»

— Нашелъ, нашелъ! вскричалъ Патфайндеръ съ какимъ-то восторгомъ: — вонъ, вонъ змѣева лодка на палубѣ куттера; вождь, стало-быть, теперь на бортѣ, и разумѣется, онъ извѣстилъ какъ-нельзя-лучше нашихъ друзей о нашемъ положеніи; Делаваръ не то, что Минго: онъ или скажетъ всю правду, или ни слова не скажетъ.

«Но, можетъ-быть, эта лодка принадлежитъ куттеру» сказалъ недовѣрчивый морякъ. «У Джаспера О-Дьюсъ была лодка за бортѣ, когда мы плыли.»

— Это правда, другъ Капъ; но если вы знаете ваши парусы и мачты, ваши гроты и ваши гафели, то я знаю мои лодки и лѣсные слѣды. Если вы можете узнать новую парусину на парусѣ, то я могу узнать, изъ новой или изъ старой коры лодка. Эта лодка Змѣя. Благородный Делаваръ, онъ отправился тотчасъ же въ Освего, какъ только замѣтилъ, что крѣпость осаждена. Онъ повстрѣчался съ «Бѣгуномъ» и, разсказавъ свою исторію, привелъ куттеръ сюда. Дай Богъ только, чтобъ Джасперъ Уэстернъ былъ еще на бортѣ!

«Да, да, это точно было бы не худо: измѣнникъ онъ или честный человѣкъ, только надобно признаться, онъ ловко умѣетъ извернуться въ ураганъ.»

— А также и тогда, когда нужно переправиться черезъ водопадъ, « сказалъ Патфайндеръ, толкнувъ локтемъ своего товарища, и отъ души засмѣявшись по-своему. — Въ этомъ ему должно отдать справедливость даже и тогда, когда бы онъ самъ сталъ сдирать шкуру, съ вашихъ череповъ.

„Бѣгунъ“ въ это время подошелъ такъ близко, что Капъ не отвѣчалъ ничего. Зрѣлище, представлявшееся въ эту самую минуту глазамъ, было такъ странно, что даже заслуживаетъ особенное описаніе. Это описаніе поможетъ также читателю вѣрнѣе представить себѣ картину, которую мы сбираемся изобразить

Вѣтеръ все еще сильно дуль. Маленькія деревца склоняли свои вершины, какъ-будто силясь во что бъ то ни стало коснуться земли, а ревъ вѣтра, пробѣгавшаго между вѣтвями кустарниковъ, походилъ на глухой шумъ катящихся вдали колесницъ.

Воздухъ былъ наполненъ листьями, которыя въ это позднее время года, оторвавшись отъ своихъ стеблей, перелетали отъ острова къ острову, какъ стаи птицъ. Впрочемъ, все вокругъ было безмолвно, какъ въ гробѣ. Дикіе были еще здѣсь: это можно было заключать изъ того, что лодки ихъ и боты 55 полка, собранные вмѣстѣ, находились въ маленькой береговой выемкѣ, служившей вмѣсто пристани. Кромѣ этого не было никакихъ другихъ признаковъ ихъ присутствія. Хотя они были застигнуты совершенно врасплохъ неожиданнымъ прибытіемъ куттера, но такъ глубоко вкоренена была въ нихъ привычка къ предосторожности въ военное время, что въ-минуту всѣ они успѣли попрятаться съ инстинктомъ и хитростью лисицы, уходящей въ свою нору. Такая же тишина царствовала въ блокгоузѣ; ибо Патфайндеръ и Капъ, совершенно видя каналъ, приняли однакожь предосторожности, необходимыя для-того, чтобъ не быть самимъ замѣченными. Отсутствіе всякой жизни на палубѣ „Бѣгуна“ было при этомъ еще поразительнѣе. Индійцы, смотря на его движенія, по-видимому ничѣмъ не управляемыя, ощущали невольное смущеніе, смѣшанное съ страхомъ, и самые смѣлые изъ нихъ начинали сомнѣваться въ благополучномъ исходѣ предпріятія, которое пошло-было такъ счастливо. Самъ Арроугедъ, привыкшій къ сношеніямъ съ бѣлыми по обѣ стороны озеръ, находилъ дурное предзнаменованіе въ появленіи корабля безъ людей; въ эту минуту онъ даже желалъ бы снова быть на материкѣ.

Во все это время, куттеръ шелъ съ прежнею увѣренностію и быстротою. Онъ держался середины протока, то наклоняясь при шквалѣ, то снова поднимаясь, подобно практическому философу, сгибающемуся предъ бѣдствіями жизни, съ тѣмъ, чтобъ снова воспрянуть, когда они минуютъ, — но подъ форштевнемъ куттера все еще пѣнилась вода. Хотя у парусовъ его были взяты не всѣ рифы, онъ бѣжалъ очень-быстро, и не прошло болѣе десяти минуть съ-тѣхъ-поръ, когда онъ виднѣлся вдали подобно бѣлому облаку въ зелени деревьевъ и кустарниковъ, какъ онъ уже находился противъ крѣпости. Капъ и Патфайндеръ, когда куттеръ подходилъ подъ самыми ихъ глазами, наклонились впередъ, чтобъ лучше увидѣть его палубу, и тогда, къ радости ихъ обоихъ, Джасперъ Прѣсная-Вода вскочилъ на ноги съ громкимъ восклицаніемъ. Капъ, забывъ всѣ опасности, вспрыгнулъ на парапетъ и отвѣчалъ восклицаніемъ на восклицаніе. Къ-счастію для него, непріятели были слишкомъ-осторожны и, не дерзая показываться, не сдѣлали ни одного выстрѣла.

Патфайндеръ же, имѣя въ виду болѣе полезную, нежели драматическую сторону дѣла, въ ту самую минуту, какъ увидѣлъ своего друга Джаспера, закричалъ ему голосомъ стентора:

— Помоги намъ, Джасперъ, и день будетъ нашъ! Пошли имъ перцу вонъ въ тѣ кусты, и ты поднимешь ихъ, какъ стаю куропатокъ

Нѣсколько словъ достигло ушей Джаспера; другія жь унеслись на крыльяхъ вѣтра. Между тѣмъ, „Бѣгунъ“ прошелъ уже мимо блокгоуза, и чрезъ минуту скрылся изъ вида за деревьями, которыми отчасти маскировался блокгоузъ.

Минуты двѣ проведены были въ тревожномъ ожиданіи; но по прошествіи ихъ, снова блеснули паруса между деревьями; Джасперъ поворотилъ черезъ фордевиндъ и другимъ галсомъ пошелъ подъ вѣтромъ острова. Вѣтеръ былъ довольно-силенъ, какъ уже было сказано, и куттеръ, дрейфуя по теченію съ подвѣтренной стороны, могъ, по выходѣ изъ маленькаго пролива, попасть на навѣтренную сторону острова безъ всякаго затрудненія. Вся эта эволюція была исполнена съ величайшею легкостію; ни одна изъ снастей не была тронута, паруса направлялись сами, и лишь одинъ руль господствовалъ надъ движеніемъ граціознаго судна. Цѣль Джаспера была по-видимому рекогносцировать мѣсто. Но когда „Бѣгунъ“ обогнулъ кругомъ всего острова и, снова обратившись къ вѣтру, вступилъ въ тотъ самый протокъ, по которому онъ прежде приблизился, руль положенъ былъ лѣво, и онъ поворотилъ на другой галсъ. Гротъ, хотя зарифленный, такъ сильно заполоскалъ, что шумъ отъ него былъ подобенъ пушечному залпу, и Капъ испугался, чтобы не распоролись его швы.

— Его величество даетъ хорошую парусину, надобно признаться, бормоталъ старый морякъ: — надобно также признаться, что вашъ молодецъ управляетъ своимъ судномъ какъ человѣкъ совершенно-знающій свое дѣло, какъ опытный капитанъ! Годдемъ, Патфайндеръ, что вы ни толкуйте, чортъ меня возьми, если я повѣрю, чтобы этотъ мэстэръ О-Дьюсъ научился своему искусству на этой прѣсной лужѣ.

„Но все же это такъ, а не иначе; все же онъ научился здѣсь, а не гдѣ-нибудь. Онъ никогда не видалъ океана, и научился своему искусству здѣсь, на Онтаріо. Я часто думалъ, что у него въ натурѣ есть способности управляться со шкунами и шлюпами, — думалъ, и потому уважалъ его. Что жь касается до измѣны, до лжи и до всѣхъ черныхъ и подлыхъ пороковъ, другъ Капъ, Джасперъ Уэстернъ такъ же свободенъ отъ нихъ, какъ самый доблестный изъ делавэрскихъ воиновъ, а Делавары таковы, что если вы захотите увидѣть истинно-честнаго человѣка, ступайте въ ихъ племя, и найдете тамъ.“

— Вотъ онъ поворачиваетъ! воскликнулъ восторженно Капъ, увидя, какъ „Бѣгунъ“ наполнялъ паруса на прежній галсъ. — Теперь мы увидимъ, что замышляетъ молодецъ; конечно, онъ не будетъ ходить взадъ и впередъ по этимъ протокамъ, какъ дѣвушка, которая пляшетъ въ контрдансѣ.

Паруса у „Бѣгуна“ такъ обезвѣтрились, что оба наблюдателя съ минуту опасались, чтобъ Джасперъ не вздумалъ лечь въ дрейфъ. И дикіе смотрѣли на него изъ своихъ норъ съ такою же кровожадною радостію, какую долженъ ощущать тигръ, когда видитъ неосторожное приближеніе жертвы къ своему логовищу. Но у Джаспера было не такое намѣреніе: совершенно зная берегъ и глубину воды во всѣхъ протокахъ, омывающихъ островъ, онъ, стало-быть, хорошо зналъ, что Бѣгунъ безъ всякой опасности могъ приближаться къ берегамъ острова. Безъ малѣйшаго опасенія онъ вошелъ въ малую бухту, отвязалъ оба ошвартовленные здѣсь бота буксиромъ и повлекъ ихъ за собою въ каналъ. Такъ-какъ всѣ лодки были привязаны къ двумъ ботамъ Дунгама, то этимъ отважнымъ и успѣшнымъ покушеніемъ дикіе были лишены всѣхъ средствъ оставить островъ, кромѣ развѣ вплавь, и они тотчасъ же увидѣли и поняли это. Въ-мигь поднялись они всѣ, наполнили воздухъ своими воплями, и выстрѣлили, не имѣя однако возможности повредить никому. Но въ ту самую минуту, какъ они обнаружились, забывъ предосторожность, со стороны ихъ противниковъ было сдѣлано два выстрѣла: сначала раздался выстрѣлъ съ кровли блокгоуза, и одинъ изъ Ирокезовъ упалъ мертвый съ раздробленнымъ черепомъ. Другой выстрѣль былъ сдѣланъ съ борта „Бѣгуна“ Делаваромъ, который, не столъ меткій, какъ его другъ, изувѣчилъ на всю жизнь другаго Ирокеза. Экипажъ „Бѣгуна“ испустилъ крикъ торжества, и дикіе снова исчезли всѣ, будто провалились сквозь землю.

— Это Змѣй подалъ голосъ! — сказалъ Патфайндеръ, какъ только раздался выстрѣлъ съ „Бѣгуна“: — я такъ же знаю звукъ его ружья, какъ звукъ моего лане-боя. Славное дуло, хоть и не всегда шлетъ вѣрную смерть. Хорошо, хорошо! Чингачгукъ съ Джасперомъ на водѣ, а мы съ вами, другъ Капъ, здѣсь въ крѣпости, мы поучимъ бродягъ Минговъ, что значитъ разумное сраженіе.

„Бѣгунъ“ между-тѣмъ подвигался. Лишь только онъ достигнулъ оконечности острова, Джасперъ отпустилъ захваченные суда во теченію и вѣтеръ отнесъ ихъ къ берегу другаго острова на полмилю оттуда. Тутъ онъ поворотилъ на другой галсъ и, снова держась теченія, вошелъ въ другой каналъ. Капъ съ Патфайндеромъ замѣтили, что что-то готовится на палубѣ „Бѣгуна“, и, къ величайшей ихъ радости, какъ только куттеръ очутился у главной бухты противѣтого мѣста, гдѣ скрывалась большая часть дикихъ, вдругъ выставилось жерло единственнаго орудія, бывшаго на бортѣ „Бѣгуна“ — гаубицы, и градъ картечи посыпался въ кусты. Стая перепеловъ не поднимается такъ быстро, какъ поднялись Ирокезы отъ этого желѣзнаго града; посолъ лане-боя снова свалилъ одного дикаря, а другой поползъ въ кустъ, поцалованный пулею Чингачгука. Дикіе быстро бросились въ другіе кустарники, и обѣ стороны начали, по-видимому, приготовляться къ новому бою. Но вдругъ появилась Іюньская-Роса съ бѣлымъ флагомъ въ рѣкахъ, сопровождаемая Французскимъ офицеромъ и Мюйромъ, и остановила руки всѣхъ, какъ предвѣстница новаго переговора.

Переговоръ происходилъ подъ стѣнами крѣпости и такъ близко, что всѣ тѣ изъ непріятелей, которые не укрывались въ кустарникахъ, находились во власти патфайндерова ружья. Джасперъ бросилъ якорь прямо у крѣпости, и гаубица была нацѣлена на переговорщиковъ такъ, что осажденные и друзья на куттерѣ, за исключеніемъ человѣка; державшаго фитиль, могли безъ всякаго опасенія обнаружить себя. Одинъ лишь Чингачгукъ держался въ своей западнѣ болѣе по привычкѣ, нежели изъ предосторожности.

— Вы восторжествовали, Патфайндеръ, началъ квартирмейстеръ: — и капитанъ Сангліе является предложить вамъ свои условія: вы не откажете храброму врагу въ честной ретирадѣ послѣ того, какъ онъ законно сражался съ вами, и сдѣлалъ все, чего требовала честь его короля и отечества. Вы сами вѣрный подданный и не захотите поступить слишкомъ-жестоко съ тѣмъ, кто дѣйствовалъ честно и вѣрно. Непріятель обѣщаетъ черезъ меня очищеніе острова, размѣнъ плѣнниковъ и возстановленіе волосъ. Не имѣя багажа и артиллеріи, вы не можете требовать большаго.

Такъ, какъ все это было сказано очень-громко, сколько по причинѣ вѣтра, столько и по причинѣ разстоянія, то всѣ слова равно были услышаны въ блокгаузѣ и на куттерѣ.

„Что ты скажешь на это, Джасперъ?“ закричалъ Патфайндеръ: „ты слышалъ предложеніе: отпустить ли намъ этихъ бродягъ, или не заклеймить ли намъ ихъ, какъ клеймятъ барановъ въ поселеніяхъ, чтобъ можно было узнать, когда опять встрѣтимся?“

— „Что случилось съ Мабелью Дунгамъ?“ спросилъ молодой человѣкъ, и брови его нахмурились, и прекрасное лицо его приняло выраженіе угрозы, что могли видѣть бывшіе въ блокгаузѣ: „если хоть одинъ волосъ на головѣ ея погибъ, то горе всему племени Ирокезовъ!“

— Нѣтъ, нѣтъ; она теперь внизу, жива и здорова, ухаживаетъ за своимъ умирающимъ отцомъ, какъ и прилично ея полу. Сержантъ раненъ, но за рану его намъ не слѣдуетъ мстить: его постигла общая участь войны; что жь касается до Мабели…

— Она здѣсь! воскликнула молодая дѣвушка, которая взошла на кровлю, какъ только узнала, какое направленіе приняли дѣла. Она здѣсь! и во имя нашей святой религіи, во имя Бога, которому всѣ мы покланяемся, не проливайте больше крови! довольно уже было пролито ея. Если эти люди хотятъ оставить островъ, Патфайндеръ, если они хотятъ мирно удалиться, Джасперъ… о, не удерживайте ни одного изъ нихъ! Мой бѣдный отецъ при послѣднемъ издыханіи; дайте ему умереть спокойно, примиренному со всѣмъ и со всѣми. Ступайте, ступайте, Французы, Индійцы — всѣ! Мы ужь болѣе не враги ваши, и не хотимъ никому изъ васъ зла.

„Ну, ну, хорошо, Магнитъ“ вмѣшался Капъ: однакожь непріятель озадаченъ; Джасперъ на якорѣ, готовый дать лихой залпъ; рука у Патфайндера не дрожитъ, а глазъ его вѣренъ и метокъ, какъ всегда. Мы можемъ набрать денегъ, назначить выкупъ съ головы, да сверхъ-того добыть и честь, и славу, и все; дай намъ только срока полчаса.»

— Ну, сказалъ Патфайндеръ: — я перехожу на сторону Мабели. Довольно уже было пролито крови, и мы сдѣлали все, что требовалъ долгъ. Что жь касается до чести и славы, въ томъ смыслѣ, какъ вы говорите, другъ Капъ, то искать такой чести приличнѣе молодымъ прапорщикамъ и рекрутамъ, чѣмъ людямъ разсудительнымъ, людямъ опытнымъ, христіанамъ. Честь въ томъ, чтобы сдѣлать справедливое, безчестье же въ томъ, что несправедливо; и мнѣ кажется, несправедливо отнять жизнь даже у Минго безъ пользы; да, я такъ думаю; я думаю также, что разума должно слушаться во всякое время. Итакъ, поручикъ Мюйръ, посмотримъ, что предлагаютъ намъ ваши друзья, Французы и Индійцы.

— «Мои друзья!» сказалъ Мюйръ содрогнувшись: «не-уже-ли вы будете называть враговъ короля моими друзьями, Патфайндеръ, потому-что судьба войны ввергла меня въ ихъ руки? Многіе изъ величайшихъ воиновъ древнихъ и новыхъ временъ бывали военноплѣнными; а вонъ мэстэръ Капъ, онъ можетъ засвидѣтельствовать, что мы сдѣлали все, зависѣвшее отъ насъ, чтобъ избѣжать этого бѣдствія.»

— Да, да! — сухо отвѣчалъ Капъ: — только надобно сказать: не избѣжать, а убѣжать. Мы убѣжали внизъ, въ самый трюмъ и такъ запрятались, что могли бы оставаться въ нашей норѣ до самого этого часа, еслибъ не почувствовали необходимости наполнить наши опустѣвшіе хлѣбные закромы. Вы влѣзли, квартирмейстеръ, въ нору, будто лисица; и ужь чортъ-знаетъ какъ вы успѣли отъискать эту нору? Это по истинѣ чудо для меня. Лѣнтяй матросъ не пробирается такъ ловко куда-нибудь въ уголокъ назади корабля, когда нужно отдать фокъ, какъ вы забились въ вашу нору.

— «Развѣ вы не послѣдовали за мною? Есть минуты въ жизни человѣка, когда разсудокъ восходить до инстинкта…»

— А люди низходятъ въ норы, возразилъ Капъ захохотавъ. Патфайндеръ, по своему обыкновенію, засмѣялся беззвучно; даже Джасперъ, хотя все еще полный заботы о Мабели, не могъ не улыбнуться. — Говорятъ, что самъ чортъ не сдѣлаетъ человѣка матросомъ, если онъ не умѣетъ смотрѣть вверхъ; а теперь, кажется, солдатъ не солдатъ, если не смотритъ внизъ.

Эта внезапная веселость, хотя вовсе не была пріятна Мюйру, очень однакожь содѣйствовала къ установленію мира. Капъ былъ доволенъ, сказавъ острое слово, и это расположило его уступить въ главномъ пунктѣ, лишь бы только товарищи его признали въ немъ новое притязаніе на остроуміе. Послѣ небольшихъ переговоровъ, всѣ дикіе были собраны въ одно мѣсто, безоружные, на разстояніи ста саженъ отъ блокгауза, на выстрѣлъ отъ гаубицы «Бѣгуна»; тогда Патфайндеръ вышелъ въ двери блокгауза, и объявилъ условія, на которыхъ островъ окончательно долженствовалъ быть очищенъ непріятелемъ. При соображеніи всѣхъ обстоятельствъ, эти условія не были невыгодны ни одной изъ договаривавшихся сторонъ. Индійцы получили приказаніе выдать все свое оружіе, не изключая ножей и томагоуковъ; французскій офицеръ, мосьё Сангліе, какъ его обыкновенно называли и какъ онъ называлъ себя самъ, воспротивился-было этому условію, которое, говорилъ онъ, могло всего болѣе въ этомъ дѣлѣ запятнать его, какъ начальника; но Патфайндеръ, бывшій не разъ свидѣтелемъ индійской рѣзни и знавшій ненадежность обѣщаній дикихъ, которыя вынуждены у нихъ необходимостію и противны ихъ выгодамъ, былъ непреклоненъ. Второе условіе было неменѣе-важно; оно требовало, чтобы капитанъ Сангліе выдалъ всѣхъ своихъ плѣнниковъ, которые содержались въ той самой норѣ или ущеліи, гдѣ укрывались Капъ и Мюйръ. Когда плѣнники были приведены, оказалось, что четверо изъ нихъ были вовсе не ранены: во время нападенія они бросились на землю, и тѣмъ спасли свою жизнь: — обыкновенная уловка въ войнѣ съ дикими. Двое другихъ были такъ легко ранены, что могли продолжать свою службу. Они принесли съ собою ружья, — и Патфайндеръ вздохнулъ еще свободнѣе, когда увидѣлъ, что сила его такъ значительно увеличилась. Собравъ все непріятельское оружіе въ блокгаузѣ, онъ отправилъ своихъ солдатъ занять его и поставилъ часоваго у двери. Остальные солдаты умерли; раненые изъ нихъ были добиты дикарями, жаждавшими овладѣть скорѣе ихъ волосами. Какъ-скоро Джасперъ былъ извѣщенъ о заключенныхъ условіяхъ и увидѣлъ, что могъ отлучиться безъ опасности для остававшихся на островѣ, онъ направилъ «Бѣгуна» къ тому мѣсту, гдѣ стояли боты. Взявъ ихъ на буксиръ, онъ ввелъ ихъ въ протокъ съ подвѣтренной стороны; тутъ, велѣвъ всѣмъ дикимъ сѣсть въ нихъ, онъ взялъ снова на буксирь лодки и, быстро побѣжавъ по вѣтру, заставилъ ихъ продрейфовать цѣлую милю подъ вѣтромъ острова. Индійцамъ дано было только по одному веслу на каждое судно: молодой морякъ очень хорошо зналъ, что, держась по вѣтру, они пристали бы еще до вечера къ берегамъ Канады. Капитанъ Сангліе, Арроугедъ и Іюньская-Роса оставались одни, между-тѣмъ, какъ всѣхъ прочихъ Джасперъ угонялъ въ озеро. Сангліе нужно было подписать нѣкоторыя бумаги съ поручикомъ Мюйромъ, который въ его глазахъ имѣлъ всѣ свойства, сопряженныя съ офицерскимъ патентомъ; а Арроугедъ не хотѣлъ самъ, по какимъ-то своимъ причинамъ, отправиться съ свой мы друзьями Ирокезами. Оставлены были однакожь лодки для, отправленія ихъ въ свое время.

Въ-продолженіе этого времени, Патфайндеръ и Капъ, вспомоществуемые другими своими товарищами, занимались приготовленіемъ завтрака: они почти ничего не ѣли въ-продолженіе цѣлыхъ сутокъ. Большой промежутокъ времени, проведенный такимъ-образомъ до возвращенія куттера, мало прерывался разговорами. Патфайндеръ улучилъ однако минуту навѣстить сержанта, сказать нѣсколько дружескихъ словъ Мабели и сдѣлать нѣкоторыя распоряженія для того, чтобъ облегчить послѣднія минуты умиравшаго. Онъ упросилъ Мабель хоть сколько нибудь подкрѣпить пищею свои силы, и не находя болѣе причинъ удерживать солдатъ въ крѣпости, распустилъ ихъ, чтобы они не могли какъ-нибудь обезпокоить Мабель въ ея заботахъ объ отцѣ. Сдѣлавъ всѣ эти распоряженія, нашъ герой возвратился къ огню, вокругъ котораго собралось уже все общество, не исключая и Джаспера.

ГЛАВА XI.

Ты видѣлъ горесть уже передъ концомъ когда она была подобна морю, еще неуспокоившемуся послѣ бури, по которому утомленныя волны катятся съ слабымъ ропотомъ, но скоро падутъ и заснуть. Драйден.

Люди, привыкшіе къ такой войнѣ, какую мы описывали, мало подчиняются, во время битвы, нѣжнымъ чувствованіямъ. Не смотря на это, многіе однакожь переносились мыслію въ крѣпость къ Мабели во время описанныхъ нами происшествіи; даже самые грубые изъ солдатъ, въ часъ своей обычной закуски, ѣли уже не съ тѣмъ апетитомъ, какъ бывало, потому-что они ожидали съ мимуты на минуту кончины сержанта.

Патфайндеръ, выходя изъ крѣпости, встрѣтилъ Мюйра, который отвелъ его въ сторону, чтобы переговорить съ нимъ наединѣ. Обращеніе квартирмейстера было ласково до приторности, но подъ этой маской видимо скрывалось лукавство. Хотя науки физіономики и черепословія очень прихрамываютъ и такъ же часто приводятъ къ заблужденію, какъ и къ истинѣ, но, по нашему мнѣнію, самые безошибочные признаки обмана — лицо, улыбающееся безъ всякой нужды, и языкъ черезъ-чуръ переслащенный. Этими признаками особенно отличался Мюйръ, соединявшій съ уклончивостію мнимую откровенность, которой еще очень много и какъ-то странно пособлялъ его шотландскій выговоръ и шотландскія выраженія. Сказать правду, онъ былъ обязанъ своимъ повышеніемъ льстивому уваженію, которое издавна оказывалъ Лэнди и всему его семейству. Хотя самъ майоръ имѣлъ довольно проницательности и не позволилъ бы себя обмануть человѣку несравненно-ограниченнѣе его и въ способностяхъ и въ познаніяхъ, — во есть люди, уступающіе льстецу даже и тогда, когда они несовсѣмъ увѣрены въ его искренности и даже знаютъ настоящія причины, побуждающія его къ лести. И теперь сошлись два человѣка, съ характерами рѣшительно противоположными, неимѣвшіе между собой ничего общаго. Патфайндеръ былъ столько же простодушенъ, сколько квартирмейстеръ хитрь, столько же искрененъ, сколько квартирмейстеръ обманчивъ; первый всегда шелъ по прямому пути, послѣдній всегда выбиралъ извилистую дорогу. Впрочемъ, оба они были благоразумны, оба храбры по-своему, хотя и не въ равной степени. Мюйръ всегда любилъ оберегать свою особу, и если иногда рисковалъ ею, то для того только, чтобъ произвести эффектъ; Путеводитель считалъ опасеніе чувствомъ благоразумнымъ, которому необходимо покоряться, если оно ведетъ къ хорошимъ послѣдствіямъ.

— Любезнѣйшій мой другъ, — началъ Мюйръ: — ты для всѣхъ насъ теперь еще въ тысячу разъ дороже, послѣ услугъ, недавно оказанныхъ тобою. Ты еще болѣе упрочилъ свою славу въ послѣднемъ случаѣ; правда, тебя не произведутъ въ офицеры, — такое производство было-бы не по твоей линіи, — да ты, вѣрно, и не добиваешься этого; но ты составилъ себѣ громадную извѣстность какъ путеводитель, какъ совѣтникъ, какъ вѣрный подданный, какъ несравненный стрѣлокъ. Не знаю, и самый главнокомандующій пользуется ли въ Америкѣ большею славою. Тебѣ бы прожить теперь остатокъ дней въ спокойствіи. Женись-ка, другъ любезный, не откладывая, да подумай о своемъ счастіи, потому-что о славѣ тебѣ нечего уже думать. Ради Бога, возьми себѣ въ жены Мабель Дунгамъ — и ты будешь вдругъ обладать и доброю женой и добрымъ именемъ.

«Мнѣ что-то странно слышать, квартирмейстеръ, такой совѣть отъ васъ. Я слышалъ, будто вы мои соперникъ.»

— Да, я былъ твоимъ соперникомъ и, скажу тебѣ, соперникомъ страшнымъ. Пять разъ принимался я волочиться — и ни разу не далъ промаха… по счету Лэнди, четыре, но это рѣшительно вздоръ; онъ не воображаетъ, что истина пробьется сквозь его ариѳметику. Да, Патфайндеръ, да, я былъ твоимъ соперникомъ, но теперь нѣтъ, и отъ всей души искренно желаю тебѣ успѣха у Мабели. Если храбрый сержантъ переживетъ свою рану, то, будь увѣренъ, я непремѣнно замолвлю ему словцо за тебя.

«Благодарю васъ за ваше расположеніе, квартирмейстеръ, хотя въ вашемъ ходатайствѣ не нуждаюсь. Сержантъ Дунгамъ старинный мой другъ. Это дѣло я считаю вѣрнымъ, какъ только можно считать вѣрными дѣла въ военное время. Мабель и отецъ ея согласились на мое желаніе — и весь 55 полкъ не можетъ помѣшать этому. Ахъ, врядъ-ли увидитъ бѣдный отецъ то, чего такъ давно желало его сердце!»

— Но, умирая, онъ будетъ утѣшенъ тѣмъ, что его желаніе исполнилось. О, тотъ чувствуетъ большое утѣшеніе, Патфайндеръ, кто, разлучаясь съ этимъ міромъ, увѣренъ, что любимыя имъ существа остаются счастливыми послѣ его смерти! Всѣ мистрисы Мюйръ чувствовали то же самое, при своей кончинѣ.

«И не мудрено, что всѣ ваши жены утѣшали себя этимъ, квартирмейстеръ.»

— Тс! — довольно, любезный! Я не думалъ, чтобы ты былъ такой острякъ. Ну да старые друзья не обижаются шутками. Хоть я и не могу жениться на Мабели, тѣмъ не менѣе, однакожь, я буду считать долгомъ питать къ ней уваженіе, расхваливать и ее и тебя всѣмъ, при всякомъ случаѣ; но, Патфайндеръ, тотъ, кто лишается счастія обладать такой дѣвушкой, долженъ быть хоть чѣмъ-нибудь утѣшенъ. — Не правда ли?

«Конечно, конечно, квартирмейстеръ» отвѣчалъ Путеводитель съ своею обычною простотою: «я знаю, какъ тяжело было бы лишиться Мабели. Можетъ-быть, вамъ и непріятно будетъ видѣть ее моею женою, но смерть сержанта вѣроятно заставитъ насъ отсрочить нашъ бракъ, и вамъ еще останется довольно времени, чтобъ свыкнуться съ этою мыслію.»

— Я перенесу этотъ ударъ; да, я перенесу его, хотя бы порвались всѣ артеріи моего сердца; но ты могъ бы пособить мнѣ, давъ пищу для моей дѣятельности. Ты самъ видишь, что эта экспедиція престранная. Я, имѣющій патентъ короля на званіе Офицера, я здѣсь только простой волонтеръ, -тогда-какъ безпатентный офицеръ — командиръ. Я согласился на это по многимъ причинамъ, хотя вся кровь во мнѣ кипѣла отъ желанія начальствовать тѣми, которые шли сражаться за честь отечества и за права королевскія….

«Квартирмейстеръ!» перебилъ Путеводитель: «вы такъ скоро попали въ руки непріятелей, что совѣсть ваша можетъ быть покойна на этотъ счетъ; такъ полноте, перестанемте говорить объ этомъ.»

— Именно, я также думаю, Патфайндеръ. Объ этомъ никому изъ насъ не должно говорить. Сержантъ Дунгамъ ужь теперь hors de coinbat.

«Что такое?» спросилъ Путеводитель.

— Сержантъ не можетъ теперь начальствовать и, по моему мнѣнію, неприлично капралу быть во главѣ этого побѣдоноснаго отряда; растенія, цвѣтущія въ саду, засыхаютъ за полѣ, и я хочу требовать власти, принадлежащей мнѣ, какъ человѣку, имѣющему дипломъ на званіе поручика. Солдаты не посмѣютъ воспротивиться этому. Ну, а ты, любезный другъ, — теперь, когда ты пользуешься такою извѣстностію, теперь, когда Мабель твоя и когда совѣсть твоя чувствуетъ, что ты совершенно исполнилъ свой долгъ, — что, надо признаться, всего дороже, — ты, ужь конечно, будешь скорѣе моимъ союзникомъ, нежели противникомъ?

«Я думаю, квартирмейстеръ, что вы имѣете полное право командовать солдатами 55-го, и никто здѣсь, вѣрно, не станетъ противиться этому, хотя вы и были военноплѣннымъ и хотя есть люди, которые не легко покорятся власти плѣнника, обязаннаго имъ своею свободою. Впрочемъ, я все-таки думаю, что никто здѣсь не воспротивится вашимъ желаніямъ.»

— Это очень-хорошо, Патфайндеръ; и когда я буду отдавать отчетъ во всемъ и сдѣлаю донесеніе о взятіи Французскихъ ботовъ, о защитѣ блокгауза и вообще о всѣхъ дѣйствіяхъ, ты увидишь, что я не забуду о тебѣ и о твоихъ заслугахъ.

«Оставьте меня и мои заслуги, квартирмейстеръ! Лэнди знаетъ, каковъ я въ лѣсу и каковъ въ крѣпости, а генералъ знаетъ еще лучше, чѣмъ онъ; не безпокойтесь обо мнѣ: разскажите лучше о собственномъ приключеніи и позаботьтесь отдать справедливость отцу Мабели, который еще все-таки покуда командиръ.»

Мюйръ объявилъ, что онъ чрезвычайно-доволенъ этимъ распоряженіемъ и подтвердилъ, что непремѣнно отдастъ всѣмъ должную справедливость. Между тѣмъ, они приблизились къ группѣ, расположившейся вокругъ огня. Здѣсь квартирмейстеръ въ первый разъ, послѣ своего отъѣзда изъ Освего, началъ показывать власть, которую можно было считать принадлежностію его чни.а. Отведя въ сторону капрала, онъ ясно и выразительно объявилъ ему, что намѣренъ вступить въ права своего чина, и поручилъ ему наѣвстить объ этомъ всѣхъ солдатовъ. Эта перемѣна начальства совершилась, безъ всякихъ признаковъ неудовольствія: всѣ знали о законныхъ правахъ поручика на званіе командира, и никто небыль расположенъ противиться его распоряженіямъ. Квартирмейстеръ увѣрилъ капрала, что онъ съ Лэнди имѣлъ сначала совсѣмъ-другія намѣренія, и что теперь, по причинамъ, только ему одному извѣстнымъ, онъ находитъ нужнымъ измѣнить ихъ. Солдаты удовольствовались этими резонами; къ-тому же, рана сержанта Дунгама могла служить объясненіемъ этой внезапной перемѣны начальства, еслибъ объясненія были нужны.

Въ это время капитанъ Санглье занимался своимъ завтракомъ съ беззаботностію философа, съ равнодушіемъ ветерана, съ искусствомъ и ловкостію Француза и съ обжорливостію строуса. Онъ уже около тридцати лѣтъ жилъ въ колоніяхъ, прибывъ туда изъ Франціи при арміи, въ которой онъ занималъ почти такое же мѣсто, какъ Мюйръ въ 55 полку. Его желѣзное сложеніе, его безчувственность, ловкость, съ какою онъ умѣлъ управлять дикими, его отчаянная храбрость, — всѣ эти достоинства давно сдѣлали его извѣстнымъ главнокомандующему, который и назначилъ его распорядителемъ военныхъ дѣйствій союзныхъ Индійцевъ. Это назначеніе доставило ему чинъ капитана, и скоро послѣ своего производства онъ перенялъ много привычекъ и даже заимствовалъ много мнѣній у своихъ союзниковъ, съ тою легкостію, которая въ этой части свѣта считается неотъемлемою принадлежностію его соотечественниковъ. Часто предводительствовалъ онъ отрядами Ирокезовъ, когда они отправлялись на грабительство, то увеличивая, то уменьшая бѣдствія, неизбѣжныя въ войнахъ этого рода, придавая этимъ экспедиціямъ болѣе обширные виды и болѣе-совершенныя средства цивилизаціи. Другими словами, онъ составлялъ планы предпріятія, которое, по своей важности и по своимъ послѣдствіямъ, далеко превосходило обыкновенную политику Индійцевъ, — и потомъ старался уменьшать бѣдствія, имъ же самимъ причиненныя. То былъ искатель приключеній, котораго обстоятельства бросили въ такое положеніе, въ которомъ люди его разбора тотчасъ выказываютъ себя съ хорошей или съ дурной стороны, и характеръ его былъ не таковъ, чтобы отказываться отъ счастія изъ какой-нибудь неумѣстной деликатности, которая могла быть слѣдствіемъ впечатлѣній его юности, или употреблять во зло благосклонность счастія, безъ необходимости навлекая на себя его немилость безполезною жестокостію. Но такъ-какъ имя его было связано со многими неистовыми дѣйствіями его подчиненныхъ, то въ американскихъ провинціяхъ онъ слылъ злодѣемъ, который забавлялся пролитіемъ крови и считалъ величайшимъ блаженствомъ терзать невинныхъ и безпомощныхъ. И имя Санглье (Кабанъ), какъ называлъ онъ самъ себя, или Каменное-Сердце, какъ на границахъ обыкновенно называли его, было такъ же страшно для дѣтей и женщинъ въ этой части свѣта, какъ въ позднѣйшее время имена Бутлера и Брандта.

Встрѣча Патфайндера съ Санглье нѣсколько походила за знаменитое свиданіе Веллингтона съ Блюхеромъ, столько разъ и такъ подробно описанное. Оба они болѣе минуты внимательно и безмолвно осматривали другъ друга, и тотъ и другой чувствовали, что находятся въ-присутствіи грознаго врага, и тотъ и другой понимали, что имъ надо обойдтись съ своимъ противникомъ съ довѣренностію, которую заслуживалъ воинъ, и оба они видѣли безконечную разницу между своими характерами и интересами. Одинъ имѣлъ цѣлію возвыситься и обогатиться; другой проходилъ свое поприще, потому-что жизнь закинула его въ пустыню, а отечество нуждалось въ его рукѣ и опытности. Желаніе быть выше своего званія никогда не тревожило Патфайндера; никогда и никакая честолюбивая мысль не приходила ему въ голову до той минуты, когда онъ увидѣлъ Мабель. Правда, съ-тѣхъ-поръ въ немъ возникло недовѣріе къ самому-себѣ; онъ благоговѣлъ передъ нею, онъ хотѣлъ, чтобъ она занимала въ обществѣ мѣсто выше того, на которое имѣла право по рожденію, и часто мучился; но правдивость и простота его характера скоро восторжествовали: онъ по чувствовалъ, что женщина, рѣшающаяся бытъ его женою, вѣрно согласится раздѣлить и его участь, какъ бы она ни была смиренна. Онъ уважалъ Санглье за его отвагу и, какъ человѣкъ, много-испытавшій, не вѣрилъ всѣмъ дурнымъ слухамъ, которые распускали о немъ, думая, что чѣмъ менѣе люди знаютъ предметъ, тѣмъ упорнѣе въ своемъ мнѣніи о немъ и нетерпимѣе къ нему; но онъ не одобрялъ его эгоизма, его хладнокровныхъ разсчетовъ, онъ не прощалъ ему то, что онъ, забывая свою натуру, обращался въ краснокожаго. Съ другой стороны, Патфайндеръ былъ совершенною загадкою для капитана Санглье. Санглье рѣшительно не понималъ его: онъ часто слышалъ о его безкорыстіи, справедливости, искренности — и въ нѣкоторыхъ случаяхъ они вводили его въ заблужденіе, вѣрно по поговоркѣ, которая гласить, что дипломатъ открытый и говорливый лучше сохраняетъ тайну, чѣмъ молчаливый и хитрый.

Когда два героя молча осмотрѣли другъ друга, капитанъ Санглье поднесъ руку къ шапкѣ; грубость пограничной жизни еще не совсѣмъ истребила въ немъ прежнюю вѣжливость, не совсѣмъ изгладила на лицѣ его выраженіе той bonhomie, которая, кажется, врожденна Французу.

— Мосьё, Патфайндеръ, сказалъ онъ съ дружескою улыбкою, я мѣшая Французскія слова съ англійскими: un militaire… то-есть, у воина честь, le courage et la loyauté. Вы говорите по-ирокезски?

«Да, я знаю языкъ этихъ гадинъ, и, въ случаѣ необходимости, могу говорить на немъ» отвѣчалъ Путеводитель, всегда простой и откровенный: «но ни этотъ языкъ, ни это племя не по моему вкусу. По-моему, встрѣтить Минго, мэстэръ Каменное-Сердце, значить встрѣтить негодяя. Я часто видалъ васъ, хотя, правда, это было въ битвахъ, и всегда въ переднихъ рядахъ, надо признаться… Вы ужь вѣрно знакомы съ нашими пулями?»

— Только не съ вашими, мосьё Патфайндеръ: une balle, пущенная вашею благородною рукою — вѣрная смерть. Вы убили на разныхъ островахъ моего лучшаго воина.

«Очень можетъ быть, хотя, правду сказать, всѣ они страшные негодяи. Я не хочу оскорблять васъ, мэстэръ Каменное-Сердце, но надо признаться, что вы живете въ дурномъ обществѣ.»

— Oui, monsieur, возразилъ Французъ, который, рѣшившись быть вѣжливымъ и съ трудомъ понимая по-англійски, воображалъ, что ему отпускаютъ комплименты. Вы очень добры; но un brave всегда comme èa. Что это значитъ? Что дѣлаютъ съ этимъ молодымъ человѣкомъ?

Капитанъ Санглье указалъ Патфайндеру въ сторону, противоположную той, гдѣ былъ разведенъ огонь. Тамъ два солдата вдругъ и совершенно врасплохъ грубо схватили Джаспера и связывали ему руки по приказанію Мюйра.

— Въ-самомъ-дѣлѣ, что это значить? воскликнулъ Путеводитель, бросившись впередъ и отталкивая обоихъ солдатъ съ силою, которой противиться было невозможно. Кто можетъ обращаться такъ съ Джзсперомъ Прѣсною-Водою? Кто смѣетъ это дѣлать при мнѣ?

«Это по моему приказанію, Патфайндеръ» отвѣчалъ квартирмейстеръ: «и ужь я беру на себя отвѣтственность. Вы, конечно, не станете оспоривать законное приказаніе, которое отдалъ королевскій офицеръ королевскимъ солдатамъ.»

— Я сталъ бы оспоривать слова самого короля, когда бы даже они выходили изъ его королевскаго рта, еслибы онъ сказалъ, что Джасперъ заслужилъ такое обращеніе. Не спасъ ли этотъ храбрый молодой человѣкъ волосы у всѣхъ насъ? Не онъ ли отнялъ у враговъ нашихъ побѣду и доставилъ ее намъ? Нѣтъ, нѣтъ, квартирмейстеръ, если вы такъ будете пользоваться вашею властію, какъ воспользовались ею теперь въ первый разъ, то я объявляю, что не стану уважать ее.

«Это ужь немножко отзывается нарушеніемъ субординаціи» отвѣчалъ Мюйръ: «но Патфайндеру можно простить многое. Точно, Джасперъ по-видимому услужилъ намъ въ этомъ дѣлѣ; но мы не должны забывать прошедшаго. Развѣ самъ майоръ Дунканъ не объявилъ своихъ подозрѣній сержанту Дунгаму передъ отъѣздомъ нашимъ изъ Освего? Развѣ мы не ясно видѣли, что васъ кто-то, предалъ, и развѣ можно сомнѣваться въ томъ, что этотъ молодой человѣкъ предатель? Эге, Патфайндеръ, да ты никогда не будешь, великимъ государственнымъ человѣкомъ, или великимъ военоначальникомъ, если будешь слишкомъ довѣрять наружности. Ахъ Боже мой! если истина должна обнаружиться, какъ ты часто говоришь, Патфайндеръ, то обнаружится, что лукавство еще въ бдльпіемъ ходу у людей, чѣмъ зависть, и это бичъ человѣческой натуры.»

Капитанъ Санглье, глядя поперемѣнно то на квартирмейстера то на Джаспера, пожималъ плечами.

— Что мнѣ за нужда до вашей зависти, до вашего лукавства и до вашей натуры человѣческой! возразилъ Патфайндеръ: — Джасперъ Прѣсная Вода — мой другъ; Джасперъ Прѣсная Вода храбрый, честный, благородный малый. Ни одинъ солдатъ 55-го полка не коснется его пальцемъ, если только не прикажетъ Ланди, — я не допущу до этого. Вы можете имѣть полную власть надъ вашими солдатами; но вы, мэстэръ Мюйръ, не имѣете никакой власти ни надо мною, ни надъ Джасперомъ.

— «Bon!» воскликнулъ Санглье, и въ этомъ звукѣ сказалось столько же энергіи гортани, сколько энергіи носовыхъ органовъ.

«Что жь, ты не хочешь слушать разсудка, Патфайндеръ? Не уже-ли ты позабылъ наши догадки и подозрѣнія? А! да вотъ еще новое обстоятельство, которое ихъ увеличиваетъ и подтверждаетъ взгляни на этотъ лоскутъ флага: вотъ видишь ли, его нашла Мабель Дунгамъ; онъ былъ привязанъ къ вѣткѣ дерева на этомъ островѣ, за часъ или около до нападенія непріятеля. Если хочешь, возьми на себя трудъ, осмотри флагъ „Бѣгуна“, ты увидишь, что этотъ лоскутъ отрѣзанъ отъ него… Ну, что же можетъ быть очевиднѣе этого доказательства?»

— «Ma foi, c’est un peu fort, ceci» проворчалъ Санглье сквозь зубы.

— Не говорите мнѣ ни о флагахъ, ни о знакахъ, когда я знаю; сердце, возразилъ Патфайндеръ. — У Джаспера честность въ натурѣ, а честность рѣдкій даръ, и ею нельзя забавляться, какъ совѣстію Минго. Нѣтъ, нѣтъ, оставьте его въ покоѣ, — или мы посмотримъ, кто лучше будетъ драться, вы и ваши солдаты 55-го, или Змѣй да лане-бой, да Джасперъ съ своими подчиненными. Вы увеличиваете ваши силы, поручикъ Мюйръ, на столько, на сколько уменьшаете честность Джаспера.

— «Très-bon!» сказалъ Сангльё.

«Ну, если нужно, чтобы я говорилъ ясно, Патфайндеръ, изволь. Капитанъ Санглье, который вотъ здѣсь, и Арроугедъ — этотъ храбрый Тускарора, они оба извѣстили меня, что этотъ несчастный молодой человѣкъ измѣнникъ. Послѣ такихъ свидѣтельствъ, ты ужь вѣрно не станешь препятствовать мнѣ наказать его и согласишься въ необходимости этого.»

— «Scélérat!» прошепталъ Французъ.

«Капитанъ Санглье — храбрый солдатъ и не захочетъ клеветать на честнаго моряка» сказалъ Джасперъ. «Есть ли здѣсь измѣнникъ, капитанъ Каменное-Сердце?»

— Да, прибавилъ Мюйръ: — пусть онъ говорить сію минуту, если уже ты этого хочешь, несчастный молодой человѣкъ — и пусть истина откроется! Капитанъ, скажите, видите ли вы, или нѣтъ, измѣнника между нами?

— «Oui, oui, monsieur; bien sûr.»

— Много лжешь! сказалъ Арроугедъ громовымъ голосомъ, ударяя Мюйра въ грудь ладонью съ неудержимымъ бѣшенствомъ. — Гдѣ мои воины? гдѣ волосы Йингизовъ? Много лжешь!

Мюйръ былъ не лишенъ ни храбрости, ни даже чего-то въ родѣ чувства личной чести, когда дѣло касалось собственно до него. Ему представилось, что бѣшенство, съ которымъ замахнулся Арроугедъ, должно было сообщиться и удару; можетъ-быть, совѣсть, мгновенно пробудившаяся, была причиною этого; и, отступя на шагъ, онъ протянулъ руку къ ружью. Лицо его пламенѣло яростію и ясно выразило внутреннее намѣреніе. Но Арроугедъ былъ слишкомъ-проворенъ для него: дико посмотрѣлъ кругомъ себя Тускарора, просунулъ руку за поясъ, выхватилъ ножъ, и въ одну секунду вонзалъ его до самой рукоятки въ тѣло квартирмейстера. — Мюйръ рухнулся къ ногамъ капитана Санглье. Капитанъ посмотрѣлъ на лицо его, на которомъ замерло чувство человѣка, застигнутаго врасплохъ, и сказалъ очень-спокойно, понюхавъ табаку и пожавъ плечами:

— «Voila l’affaire finie, mais ce n’est qu’un scélérat de moins.»

Убійство совершилось такъ внезапно, что предупредятъ его было невозможно, и когда Арроугедъ, испустивъ дикій крикъ, бросился въ лѣсъ, бѣлые въ оцѣпенѣніи не двигались съ мѣста. Чингачгукъ сохранилъ больше хладнокровія: едва вѣтви кустарника, за которымъ скрылся Тускарора, успѣли задвинуться за нимъ, какъ Делаваръ снова раздвинулъ ихъ и пустился въ погоню.

Джасперъ Уэстернъ совершенно понималъ по-французски; слона Санглье поразили его.

«Скажите, капитанъ» сказалъ онъ: «скажите, измѣнникъ я!»

— «Le voilà» отвѣчалъ хладнокровный Французъ: «это — нашъ espion, notre agent, нашъ другъ. Ma foi, c'était un grand scélérat — voici!»

Произнося эти слова, Санглье наклонился къ тѣлу квартирмейстера и, всунувъ руку въ одинъ изъ его кармановъ, досталъ оттуда кошелекъ. Онъ тряхнулъ его, и множество луидоровъ покатилось на землю къ ногамъ солдатовъ, которые въ одну минуту подобрали ихъ; потомъ онъ съ презрѣніемъ отбросилъ отъ себя кошелекъ и занялся своимъ супомъ, который приготовлялъ съ величайшимъ стараніемъ. Супъ ему понравился, и онъ принялся ѣсть съ такимъ равнодушнымъ видомъ, которому бы, навѣрно, позавидовалъ самый безстрастный индійскій воинъ.

ГЛАВА XII.

«Одинъ неувядающій цвѣтовъ на землѣ — добродѣтель; одно сокровище нетлѣнное — истина.» Коуперъ.

Читатель можетъ представить себѣ нѣкоторыя изъ происшествій, послѣдовавшихъ за внезапною смертію Мюйра. Между-тѣмъ, какъ солдаты, покрывъ его тѣло плащомъ, относили его въ отдаленное мѣсто, Чингачгукъ воротился и молча сѣлъ у огня. Санглье и Патфайндеръ оба замѣтили, что у него къ поясу были привязаны волосы только-что содранные и окровавленные. Однако никто его не разспрашивалъ. Французскій капитанъ, вполнѣ убѣжденный, что Арроугедъ палъ, не обнаруживалъ ни любопытства, ни сожалѣнія, и продолжалъ спокойно кушать свой супъ, какъ-будто бы ничего особеннаго не случилось во время его обѣда. Въ этомъ была замѣтна и надменность, и принужденный стоицизмъ, заимствованные у Индійцевъ, а еще болѣе привычка владѣть собою, и природная жестокость. Чувствованія же Патфайндера, хотя и были различны, но они казались тѣми же. Онъ не любилъ Мюйра: его сладенькія рѣчи вовсе не гармонировали съ открытымъ и прямымъ характеромъ Путеводителя; но онъ, хотя и привыкшій къ подобнымъ сценамъ, былъ пораженъ его насильственною и неожиданною смертію, и изумленъ нечаяннымъ открытіемъ его измѣны. Желая узнать о ней подробнѣе, онъ сталъ разспрашивать капитана, когда тѣло было унесено. Санглье, послѣ смерти своего шпіона, не имѣя болѣе причинъ таиться, разсказалъ ему, въ-продолженіе своего завтрака, слѣдующія обстоятельства, которыя послужатъ къ поясненію нѣкоторыхъ второстепенныхъ приключеній нашей исторіи.

Незадолго до прибытія 55 полка на границу, Мюйръ предложилъ непріятелю свои услуги. Тогда онъ пользовался искреннею дружбою Лэнди, и потому могъ доставлять свѣдѣнія болѣе-точныя и болѣе-важныя, чѣмъ тѣ, которыя могли доставляться обыкновенными шпіонами. Его условія были приняты, и мосьё Санглье нѣсколько разъ имѣлъ съ нимъ свиданіе въ окрестностяхъ крѣпости Освего — и даже однажды тайно ночевалъ въ самой крѣпости.

Арроугедъ былъ постоянный посредникъ ихъ сообщеній: безъименное письмо къ майору Дункану, сочиненное Мюйромъ, сначала было послано въ Фронтенакъ для того, чтобы тамъ списали его, и доставлено Тускаророй, который, возвращаясь послѣ исполненія этого порученія, былъ захваченъ «Бѣгуномъ». Не нужно говорить, что Джасперъ долженъ былъ погибнуть, чтобъ прикрыть собою измѣну квартирмейстера, и что островъ былъ открыть непріятелю симъ послѣднимъ. Кошелекъ, туго набитый золотомъ, заставилъ его присоединиться къ отряду сержанта Дунгама, чтобъ въ минуту, удобную для нападенія, подать сигналъ.

Мюйръ имѣлъ слабость къ прекрасному полу и женился бы на Мабели, или на всякой другой, которая бы согласилась быть его женою; но онъ ухаживалъ за Мабелью преимущественно съ тою цѣлію, чтобы имѣть какой-нибудь предлогъ отправиться вмѣстѣ съ отрядомъ, безъ всякой отвѣтственности, въ случаѣ его пораженія; къ-тому же, этотъ предлогъ могъ показаться довольно-вѣроятнымъ. Капитанъ Санглье зналъ все это, и, въ особенности, его отношенія къ Мабели; онъ посвятилъ въ эти тайны своихъ слушателей, и часто смѣялся съ колкостію, разсказывая о различныхъ продѣлкахъ квартирмейстера.

— Touchez là, сказалъ беззаботный воинъ, кончивъ свой разсказъ и протягивая свою жилистую руку Патфайндеру: — вы честный человѣкъ, а это много значитъ. Мы принимаемъ къ себѣ шпіона, какъ принимаемъ la médecine, для пользы, mais je le détes’te, — touchez là.

«Съ охотою, капитанъ; вы законный и натуральный врагъ» отвѣчалъ Патфайндеръ: «но тѣло этого квартирмейстера никогда не осквернитъ англійской земли. Я было-хотѣлъ отвести его къ Лэнди, чтобъ тотъ велѣлъ проиграть надъ нимъ похоронный маршъ. Да нѣтъ, пусть лучше онъ останется здѣсь, въ томъ мѣстѣ, которое было свидѣтелемъ его подлости, и пусть его измѣна будетъ ему надгробнымъ камнемъ. Капитанъ Каменное-Сердце, я знаю, что сношенія съ такими негодяями допускаются въ регулярной военной службѣ, но чистосердечно скажу вамъ, что это было бы не по мнѣ — и хорошо, что не я, а вы, имѣете это дѣло на совѣсти. Какой страшный грѣшникъ! Направо и налѣво продавать свое отечество, своихъ друзей и свою вѣру! Джасперъ, другъ мой, поди-ка сюда на минуту, на одно только слово.»

Патфайндеръ отвелъ молодаго человѣка въ сторону, и, пожавъ его руку, сказалъ со слезами на глазахъ:

«Ты знаешь меня, Прѣсная-Вода, — и я тебя довольно знаю; все, что произошло здѣсь, ни мало не измѣнило моего о тебѣ мнѣнія. Я никогда не вѣрилъ ихъ сказкамъ, хоть, признаюсь тебѣ, дѣло было такъ серьёзно, что я на минуту призадумался; да, дѣло казалось мнѣ очень-серьёзнымъ, отъ-того и я сдѣлался серьёзнымъ; во тебя я не подозрѣвалъ ни одной минуты: я знаю, что измѣна не въ твоей натурѣ, — однако надо сказать, что я не подозрѣвалъ и квартирмейстера.»

— И онъ былъ въ королевской службѣ, Патфайндеръ!

«Это еще не важно, Джасперъ Уэстернъ; онъ былъ въ Божіей службѣ; Богъ создалъ его дѣлать добро, благородно поступая съ ближними, и онъ сірашно измѣнилъ своему долгу.»

— А его мнимая любовь къ Мабели, къ которой онъ ничего не чувствовалъ!

«Да, это очень-дурно; вѣрно, у него была кровь Минго въ жилахъ. Только мулатъ можетъ обманывать женщину, потому-что Богъ создалъ женщинъ слабыми, и мы должны снискивать ихъ любовь нѣжностію и услугами. Бѣдный сержантъ на смертной постели отдалъ мнѣ руку своей дочери, и она, милая дѣвушка, согласилась быть моей женою; я чувствую теперь, что долженъ охранять двѣ жизни, заботиться о двухъ натурахъ, веселить два сердца.. Ахъ, Джасперъ, мнѣ иногда кажется, что я недостоинъ этой милой дѣвушки!»

У Джаспера почти замеръ духъ, когда онъ услышалъ эту новость, и, не смотря на усилія скрыть настоящую причину волненія, щеки его были блѣдны, какъ у мертвеца; однако еще у него достало силы отвѣчать не только твердо, но и энергически:

— Не говори этого, Патфайндеръ; ты достоинъ…

«Да, да, по твоимъ понятіямъ, потому-что я лучше всѣхъ изъ пограничныхъ могу убить лань или Минго, — что у меня вѣрный глазъ для отъисканія слѣда въ лѣсу, что и знаю положеніе-звѣздъ, а другіе не знаютъ этого. Разумѣется, разумѣется, у Мабели вдоволь будетъ и дичи, и рыбы, и голубей; но когда мы поживемъ другъ съ другомъ и коротко узнаемъ другъ друга, я боюсь, что она не найдетъ во мнѣ ни достаточной образованности, ни мыслей, ни пріятнаго разговора.»

— Надобно только коротко знать тебя, Патфайндеръ, — и тогда самая знатная дама будетъ съ тобой счастлива. Съ этой стороны тебѣ нечего бояться.

«Такъ ты обо мнѣ думаешь, Джасперъ; да, я это знаю. И это очень-натурально, потому-что ты другъ мнѣ; мы всегда думаемъ хорошо о томъ, кого любимъ. Да, если бы я женился на тебѣ, я былъ бы покоенъ, я былъ бы увѣренъ, что ты на всѣ дѣла мои смотрѣлъ бы благосклонно. Но, что ни говори, а молодая дѣвушка всегда лучше пожелаетъ имѣть молодаго мужа, равнаго ей по всему, чѣмъ такого, который бы годился ей въ отцы и можетъ испугать ее своею суровостію. — Я удивляюсь, Джасперъ, какъ Мабель, вмѣсто меня, не вздумала обратить вниманія на тебя?»

— Обратить вниманіе на меня, Патфайндеръ! повторилъ молодой человѣкъ, усиливаясь придать твердость своему голосу и скрыть свое волненіе. — Чѣмъ же я могу нравиться Мабели Дунгамъ? То, чего недостаетъ тебѣ, точно также нѣтъ и у меня, а я не имѣю тѣхъ достоинствъ, которыя заставляютъ самихъ генераловъ питать къ тебѣ уваженіе.

«Ну, хорошо, хорошо! Говори, что хочешь, а все это только случай — не больше; много женщинъ проводилъ я черезъ лѣса, путешествовалъ, жилъ въ крѣпостяхъ съ ними, но ни къ одной женщинѣ ничего не чувствовалъ до-тѣхъ-поръ, покуда не увидѣлъ Мабели Дунгамъ. Правда, что сержантъ еще прежде своими разговорами заставилъ меня думать объ его дочери, — но довольно было провести возлѣ нея нѣсколько дней, чтобъ ночь и день только и думать о ней безъ всякихъ разговоровъ. Я твердъ, да, очень-твердъ, Джасперъ; вы всѣ знаете, что во мнѣ довольно мужества; однакожь, я чувствую, что если бы теперь лишился Мабели Дунгамъ, меня бы сломило совсѣмъ.»

— Довольно объ этомъ, Патфайндеръ, сказалъ Джасперъ, сжимая въ свою очередь руку своего друга и медленно приближаясь къ огню, съ видомъ человѣка, которому все равно куда ни идти: — довольно объ этомъ; ты вполнѣ достоинъ Мабели и Мабель вполнѣ достойна тебя. Ты любишь Мабель и она тебя любитъ; — отецъ ея избралъ тебя ей мужемъ, и никто не имѣетъ права противорѣчить этому. Притворная же любовь квартирмейстера къ Мабели несравненно-хуже его измѣны.

Они приблизились къ огню, и разговоръ долженъ былъ перемѣниться; къ-счастію, въ эту минуту показался Капъ, только-что пришедшій отъ умирающаго зятя и ничего незнавшій о томъ, что произошло послѣ договора. Онъ приблизился къ группѣ, печальный и задумчивый. Его педантскій видъ, выражавшій презрѣніе ко всему его окружавшему, совершенно исчезъ: на лицѣ его было видно, если не смиреніе, то, по-крайней-мѣрѣ сильная дума.

— Эта смерть, джентльмены, сказалъ онъ, приблизясь: — непріятное дѣло, съ какой стороны ни разсматривай его. Вотъ, на-примѣръ, сержантъ Дунгамъ: онъ славный солдатъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, а пришлось ему теперь травить канатъ, — такъ вѣдь нѣтъ: онъ уцѣпился за него такъ, какъ-будто вовсе не хочетъ продернуть его въ клюзъ — и все, кажется, отъ-того, что любитъ свою дочь. А я, когда другу нужно отправляться въ долгое путешествіе, всегда желаю ему всевозможнаго счастія и скорѣйшаго отъѣзда.

«Еще, видно, не пришелъ часъ его: вѣдь вы, вѣрно, не захотите отправить его преждевременно?» отвѣчалъ Патфайндеръ съ укоризною. «Жизнь сладка даже и для стариковъ, и я знавалъ такихъ, которые начинали дорожить ею именно тогда, когда она уже сбавила съ себя почти всю свою цѣну.»

Ничто не было такъ далеко отъ Капа, какъ желаніе ускорить смерть своего несчастнаго зятя. Утишить страданія умирающаго — было для него слишкомъ-затруднительно, и онъ выражалъ только свое искреннее желаніе, чтобъ сержантъ счастливо освободился отъ всѣхъ безпокойствъ и мукъ. Немного-оскорбленный тѣмъ, что его слова дурно растолковали, онъ отвѣчалъ съ досадою, хотя нѣсколько умягченною тайнымъ упрекомъ самому-себѣ, что не выразилъ яснѣе своихъ чувствованій.

— Вѣдь вы, кажется, пожили довольно и имѣете разсудокъ, Патфайндеръ: что жь вы напали на человѣка и безъ того огорченнаго, которому, право, не до того, чтобы прибирать слова? Сержантъ Дунгамъ мой зять и другъ, столько искренній другъ, сколько можетъ быть солдатъ другомъ моряка, — и тутъ нѣтъ ничего дурнаго, что я пожелалъ ему поскорѣй ошвартовиться въ небесахъ. Мы всѣ люди смертные и лучшій изъ насъ долженъ умереть; объ этомъ вѣрно вы не станете спорить, и вотъ урокъ тѣмъ, кто хвастаетъ своею красотою и силою. Гдѣ же квартирмейстеръ, Патфайндеръ? Ему слѣдовало бы проститься съ бѣднымъ сержантомъ, за которымъ скоро и намъ прійдется отправляться.

«Вы и сами не знали, до какой степени ваши слова истинны, мэстэръ Капъ, и въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, потому-что люди чаще всего говорятъ рѣзкія истины тогда, когда ни мало не помышляютъ о томъ. Вамъ, однако, слѣдовало бы прибавить ко всему сказанному, что и худшій изъ насъ долженъ также умереть: объ этомъ напомните было бы полезнѣе, чѣмъ о томъ, что лучшій изъ насъ долженъ умереть. О прощаніи же квартирмейстера съ сержантомъ и говорить нечего:, онъ отправился преніе, не заботясь ни о себѣ, ни о другихъ.»

— Вы что-то противъ своего обыкновенія не такъ ясно выражаетесь, Патфайндеръ. Я знаю, что при такихъ обстоятельствахъ у всѣхъ насъ должны быть мысли серьёзныя; но а не вижу никакой необходимости говорить загадками.

«Слова мои, можетъ-быть, не совсѣмъ ясны, но мысль ясна, Капъ; между-тѣмъ, какъ сержантъ тихо и обдуманно приготовляется къ долгому пути, какъ человѣкъ совѣстливый и честный, — квартирмейстеръ вдругъ далъ стречка прежде его, и хотя не слѣдовало бы слишкомъ-утвердительно говорить о такомъ предметѣ, но я все-таки не скрою моего мнѣнія: они пойдутъ по разнымъ дорогамъ и никогда не встрѣтятся другъ съ другомъ.»

— Объяснитесь, мой другъ, сказалъ удивленный морякъ, озираясь кругомъ, какъ-бы ища Мюйра, отсутствіе котораго начинало возбуждать въ немъ подозрѣнія. — Я что-то не вижу квартирмейстера; кажется, онъ не таковъ, чтобъ прятаться въ минуту побѣды; если бы насъ ожидало сраженіе впереди, — тогда другое дѣло: тогда бы это было понятно.

«Все, что осталось послѣ него — вотъ подъ этимъ плащомъ» отучалъ Путеводитель и разсказалъ въ короткихъ словахъ о смерти квартирмейстера. «Тускарора укусилъ ядовито, какъ гремучій змѣй, который менѣе опасенъ, потому-что даетъ знать о своемъ приближеніи. Я много разъ видѣлъ самыя звѣрскія битвы и нечаянныя вспышки дикой натуры, но никогда еще не видалъ, чтобъ душа человѣческая такъ внезапно оставила тѣло и въ такую горькую минуту для надеждъ умирающаго. Его дыханіе вмѣстѣ съ ложью остановилось на губахъ и, можно сказать, что Духъ его улетѣлъ въ самомъ разгарѣ зла.»

Капъ слушалъ разиня ротъ, и когда Патфайндеръ пересталъ говорить, ему необходимо должно было два или три раза прокашлять, чтобы перевести духъ.

— Ваша жизнь ненадежна и тяжела, мэстэръ Патфайндеръ, здѣсь между прѣсной водой и дикими, и чѣмъ скорѣй отправлюсь я отсюда, тѣмъ лучше. Теперь, послѣ всего, что вы разсказали, я понимаю, почему этотъ человѣкъ съ такимъ инстинктомъ, который тогда показался мнѣ удивительнымъ въ офицерѣ, побѣжалъ скрыться между утесами, какъ только-что непріятель напалъ на насъ; но мнѣ было не до него, и я необратилъ на это особеннаго вниманія и не записалъ этого обстоятельства въ мой лог-букъ. Господи Боже мой! Измѣнникъ, говорите вы, готовый продать свое отечество, да еще добро бы кому, а то негодяямъ Французамъ!

«Готовый продать все: отечество, душу, тѣло, Мабель и всѣ ваши волосы, — и увѣряю васъ, ему было все равно, кто бы ни былъ покупщикъ. На этотъ разъ плательщиками его были соотечественники капитана Санглье.»

— Ужь я знаю ихъ: они всегда готовы купить, чего не могутъ взять силою и ускакать въ галопъ, когда не могутъ ни взять, ни купить.

Санглье поднялъ свою шапку съ ироническою важностію и принялъ эту любезность съ выраженіемъ учтиваго презрѣнія, которое не было понято тѣмъ, къ кому относилось; но Патванндеръ, по своей врожденной вѣжливости и справедливости, не могъ не отвѣчать на эту нападку.

«По-мѣему» сказалъ онъ: «что ни толкуй, а нѣтъ большой разницы между Англичаниномъ и Французомъ: и тотъ и другой говорятъ своимъ языкомъ, имѣютъ своего короля; и тотъ и другой — люди, и когда нужно, покажутъ человѣческія чувствованія. Если Французъ бываетъ иногда неровенъ, то и съ Англичаниномъ случается то же. Что же касается до того, что вы называете галопомъ, то почему же иногда человѣку, какъ и лошади, не обратиться въ бѣгство, какой бы онъ ни былъ земли?»

Капитанъ Каменное-Сердце, какъ называлъ его Патфайндеръ, поклонился въ другой разъ, но уже съ дружескою, а не съ ироническою улыбкою: онъ чувствовалъ, что, не смотря на образъ выраженія, намѣреніе Патфайндера было доброе. Онъ былъ большой философъ и, ни мало не заботясь о мнѣніи такого человѣка, какъ Капъ, докончилъ свой завтракъ очень-спокойно, не допуская себя развлечься ничѣмъ постороннимъ.

— Я пришелъ сюда именно за квартирмейстеромъ, продолжалъ Капъ, посмотрѣвъ на пантомиму капитана. Сержантъ близокъ къ концу, и я думалъ, что онъ передъ послѣднимъ прощаньемъ захочетъ сказать нѣсколько словъ тому, кто долженъ быть его преемникомъ. Но вѣдь вотъ вы говорите, что я опоздалъ, что квартирмейстеръ опередилъ сержанта….

«Да, опередилъ, хотя онъ пошелъ и по другой дорогѣ. Теперь, и полагаю, капралъ имѣетъ полное право принять команду надъ остаткомъ отряда, который очень невеликъ, да къ-тому же утомленъ, если не сказать — запуганъ. Но если будетъ какое-нибудь дѣло, то я съ охотой возьмусь за него. Впрочемъ, я думаю, теперь вамъ ничего болѣе не остается сдѣлать, какъ похоронить мертвыхъ, зажечь блокгаузъ и хижины, потому-что они поставлены на землѣ непріятеля — и не слѣдуетъ оставлять ихъ въ его распоряженіи. О возвращеніи же сюда говорить нечего: теперь Французы знаютъ мѣстность этого острова и прибыть снова сюда значило бы добровольно, съ открытыми глазами просунуть руку въ волчью западню. Змѣй и я займемся этимъ дѣломъ, мы такъ же умѣемъ отступать, какъ и идти впередъ.»

— Все это очень хорошо, любезнѣйшій другъ; но подумаемте теперь о моемъ бѣдномъ братѣ. Хоть онъ и солдатъ, но нельзя же, кажется, намъ бросить его и отпустить въ путь, не сказавъ ни одного утѣшительнаго слова и не простившись съ нимъ. Это самое несчастное дѣло во всѣхъ отношеніяхъ, да и чего добраго можно было ожидать при такомъ порядкѣ вещей и такой навигаціи?.. Однако мы должны теперь какъ-можно-лучше выпутаться изъ этого дѣла и пособить достойному человѣку сдвинуться съ якорнаго мѣста безъ натуги. Вѣдь и смерть — тоже обстоятельство, мэстэръ Патфайндеръ, и еще общее для всѣхъ, потому-что мы всѣ рано или поздно должны покориться ему.

«Правда, истинная правда — и вотъ по-этому-то надобно мнѣ, кажется, всегда быть на-готовѣ. Я часто думалъ, Соленая-Вода, что тотъ счастливый человѣкъ, кто, отходя отсюда, ничего не оставляетъ за собою. Вотъ я, на-примѣръ, я простой охотникъ, путеводитель, разъискатель слѣдовъ, я, неимѣющій ни шага собственной земли, я счастливѣе и богаче владыки Албани. Надъ моею головою небо, напоминающее мнѣ о послѣдней великой охотѣ, и когда подъ ногами моими сухіе листья, я хожу по землѣ свободно, будто властелинъ ея. Чего мнѣ желать больше?.. Я не скажу, что не люблю ничего на землѣ, — нѣтъ, кромѣ Мабели Дунгамь, я бы еще кое-что хотѣлъ унести съ собою. У меня въ крѣпости есть собаки, которыхъ я цѣню дорого; но онѣ слишкомъ шумливы, и потому въ военное время я живу съ ними врознь. Еще жаль мнѣ будетъ разстаться съ моимъ лане-боемъ; но почему жь бы его не положить въ гробъ вмѣстѣ со мною? вѣдь мы съ нимъ совершенно одного роста, ровно въ шесть футовъ. Ну, что бы еще? трубка, которую сержантъ подарилъ мнѣ, и нѣсколько вещей, данныхъ мнѣ на память путешественниками, которыя всѣ можно сложить въ одну сумку, да положить мнѣ подъ голову… Да, когда часъ мой пробьетъ, я буду готовъ въ минуту. Это я тоже, съ вашего позволенія, мэстэръ Капъ, называю обстоятельствомъ.»

— Я совершенно съ вами согласенъ — сказалъ морякъ, и оба они отправились къ крѣпости. Они были такъ заняты своими нравственными воззрѣніями, что имъ и не приходила въ голову печальная обязанность, которую они должны были исполнить.

— Именно, я точно также думаю и разсуждаю. Сколько разъ, во время кораблекрушенія, я утѣшался мыслію, что не я хозяинъ корабля! Если онъ пойдетъ ко дну, говорилъ я самъ-себѣ, то и жизнь моя пойдетъ ко дну, а все же гибнетъ не моя собственность, — а это, я вамъ скажу, большое утѣшеніе. Я сдѣлалъ открытіе вовремя моихъ путешествій отъ мыса Горна къ Сѣверному Мысу, — не здѣсь на прѣсной лужѣ будь сказано объ этой поѣздкѣ, — я сдѣлалъ открытіе, что на-примѣръ, если есть у человѣка нѣсколько долларовъ и онъ положитъ ихъ въ сундукъ съ висячимъ замкомъ и ключомъ, то это все равно, что онъ запретъ въ сундукъ свое сердце; — а потому я и ношу все, что имѣю, на поясѣ кругомъ тѣла, чтобы сердце мое было на приличномъ мѣстѣ. Чортъ меня возьми, Патфайндеръ, если человѣкъ безъ сердца лучше рыбы съ проколотымъ пузыремъ!

«Я не знаю, какимъ образомъ можетъ это быть, другъ Капъ; но человѣкъ безъ совѣсти — жалкое созданіе, — и всякій, кто будетъ имѣть дѣло съ Минго, убѣдится въ этомъ. Я мало забочусь о долларахъ, о полу-джояхъ, любимой монетѣ въ этой части свѣта; но я видалъ на своемъ вѣку людей и легко повѣрю, что если у инаго человѣка есть сундукъ, наполненный тою или другою монетою, то можно сказать, что его сердце заперто въ этомъ сундукѣ. Въ послѣднее перемиріе я охотился два лѣта съ-ряду и собралъ столько мѣховъ, что мнѣ было-показалось, что здравыя и справедливыя чувства во мнѣ начинаютъ уступать мѣсто жадности. Одно меня безпокоитъ, если я женюсь на Мабели, то, для доставленія ей удовольствій, и я, пожалуй, пристращусь къ этимъ вещамъ.»

— Вы философъ, — это ясно, Патфайндеръ, и думаю, что вы христіанинъ.

«Я разсердился бы на того, кто усомнился бы въ этомъ, мэстэръ Капъ. Правда, я не обращенъ моравскими братьями, какъ многіе Делавары, — но я христіанинъ, и у меня натура бѣлыхъ. По-моему, такъ же нечестно бѣлому быть не христіаниномъ, какъ краснокожему не вѣрить въ охоту въ счастливыхъ странахъ, обѣщанныхъ ему. Право, какъ внимательно посмотришь за разницу преданіи и, на нѣкоторыя различія въ занятіяхъ душъ послѣ смерти, такъ увидишь, что добрый Делаваръ такой же добрый христіанинъ, хоть онъ и въ глаза не видалъ моразскаго брата, и что добрый христіанинъ то же, что добрый Делаваръ, сколько позволяетъ ему его натура. Мы часто разсуждаемъ объ этомъ съ Змѣемъ, потому-что у него большая наклонность къ христіанской религіи.»

— Ого! воскликнулъ Капъ: ужь не хочетъ ли онъ отправиться въ церковь со всѣми волосами, содранными имъ съ головъ и привязанными къ его поясу?

«Берегитесь ошибиться, другъ Капъ; вѣдь вся разница тутъ въ кожѣ, и все зависитъ отъ воспитанія и натуры. Посмотрите вокругъ на міръ, и скажите, отъ-чего вы видите здѣсь краснокожаго воина, тамъ чернаго, а въ другомъ мѣстѣ армію бѣлыхъ? Это, и еще разныя другія вещи въ такомъ же родѣ, которыя я могъ бы припомнить вамъ, все это-есть по какой-нибудь особенной причинѣ, и не намъ пренебрегать тѣмъ, что есть, и отвергать истину. Нѣтъ, нѣтъ! каждый цвѣтъ имѣетъ свою натуру, свои законы, свои преданія, и одинъ не долженъ порочить другаго, потому только, что хорошенько не понимаетъ его.»

— Видно вы, Патфайндеръ, много читали: у васъ такія свѣтлыя мысли, — сказалъ Капъ, который очень былъ мистифированъ простыми вѣрованіями своего товарища. Все это теперь для меня ясно, какъ день, хотя, признаюсь, прежде я совсѣмъ не такъ думалъ объ этомъ. Къ какому разряду христіанъ принадлежите вы, другъ?

«Что такое?»

— Какой секты придерживаетесь вы? Къ какой церкви вы причислены?

«Посмотрите кругомъ себя и судите сами, Я теперь въ моей церкви; здѣсь я и пью, и ѣмъ, и сплю; земля — храмъ Господа и, кажется, я непрерывно и усердно служу Ему день и ночь. Нѣтъ, нѣтъ, я не отрекаюсь отъ моей крови и отъ моего цвѣта; я родился христіаниномъ и умру христіаниномъ. Моравскіе братья за мной очень ухаживали, и одинъ изъ королевскихъ капеллановъ порядочно помучилъ меня, хоть эти капелланы плохіе знатоки въ такихъ предметахъ; также миссіонеръ, присланный изъ Рима, долго говорилъ со мною, когда я провожалъ его черезъ лѣсъ, въ послѣднее перемиріе. Но я всѣмъ имъ отвѣчалъ одно: я и безъ васъ христіанинъ, и не имѣю никакой нужды быть ни моравцемъ, ни англиканцемъ, ни папистомъ. Нѣтъ, нѣтъ, я не отрекусь ни отъ моего рожденія, ни отъ моей крови!»

— Я полагаю, что ваше словцо можетъ очень поддержатъ сержанта среди подводныхъ камней смерти, мэстэръ Патфайндеръ; возлѣ него только бѣдняжка Мабель, — а вы знаете, что хоть она и дочь, но вѣдь она дѣвушка и еще ребенокъ.

«Мабель слаба тѣломъ, другъ Капъ; но въ такихъ случаяхъ она посильнѣе многихъ мужчинъ. Однако сержантъ Дунгамъ — мой другъ, а вашъ зять — и теперь, когда намъ уже не нужно защищать правъ нашихъ, мы должны оба посѣтить его и присутствовать при его кончинѣ. Я видалъ много умирающихъ людей, мэстэръ Капъ» продолжалъ Патфайндеръ, особенно любившій разсказывать о томъ, что онъ извлекъ изъ своей опытности; — онъ остановился, и придерживая своего товарища за пуговицу платья, прибавилъ: «да, много разъ случалось быть мнѣ возлѣ умирающаго свидѣтелемъ его послѣдняго трепета, его послѣдняго дыханія; когда волненіе и тревога битвы кончаются, тогда поучительно смотрѣть на страдальцевъ, замѣчать въ эти торжественныя минуты, какъ различна бываетъ человѣческая натура. Одни отходятъ безсмысленно и глупо, какъ-будто Богъ вовсе не далъ имъ разума, а другіе оставляютъ жизнь съ радостію, какъ люди, сбрасывающіе, съ себя тяжелую ношу. Я думаю, что въ такія минуты душа видитъ яснѣе, другъ, и воспоминанія прошедшаго толпятся въ памяти.

— Бьюсь объ закладъ, что такъ, Патфайндеръ; я то же видалъ, и послѣ всегда чувствовалъ себя какъ-то лучше. Разъ, помню, я ужь было совсѣмъ подумалъ, что пришелъ мой часъ, — что жь? я сталъ перелистывать свой шканечный журналъ съ такимъ прилежаніемъ, какого я не подозрѣвалъ прежде въ себѣ. Я хоть не былъ большимъ грѣшникомъ, другъ Патфайндеръ, но, надо признаться, что если говорить правду, то и у меня набралась бы порядочная кучка небольшихъ вещицъ, какъ и у всякаго другаго; но я неповиненъ ни въ морскомъ разбойничествѣ, ни въ чемъ такомъ… Ну вотъ на-счетъ контрабанды и другихъ этакихъ… есть грѣшокъ, да вѣдь я морякъ, и всякое званіе имѣетъ свою слабую сторону… и ваше-то ремесло, я думаю, не смотря на свою полезность и честность, все-таки не безъ грѣшка.

„Много изъ проводниковъ и лѣсныхъ разъискателей есть негодяевъ, и, какъ квартирмейстеру, имъ платятъ и съ той и съ другой стороны. Кажется, я не изъ такихъ, хотя во всякомъ занятіи есть своего рода соблазны. Три раза въ жизни я подвергался страшному искушенію и разъ почти покорился ему; но думаю, что этотъ грѣхъ не можетъ возмутить послѣднія минуты человѣка. Первый разъ, я нашелъ въ лѣсу кожаный свертокъ и зналъ, что онъ принадлежитъ Французу, который охотился на нашихъ границахъ; въ этомъ сверткѣ было двадцать-шесть бобровыхъ шкурокъ такихъ, что только бы любоваться ими. Искушеніе было сильное: законъ былъ въ мою пользу, хоть это было и мирное время; но потомъ я вспомнилъ, что эти законы не относились къ намъ, охотникамъ, и подумалъ, что бѣдняга, можетъ-быть, на слѣдующую зиму надѣялся продать эти шкурки и много получить за нихъ, — и я оставилъ ихъ тамъ, гдѣ онѣ лежали. Многіе изъ нашихъ говорили, что я глупо сдѣлалъ; но сонъ той же ночи убѣдилъ меня, что я сдѣлалъ доброе дѣло. Въ другой разъ я нашелъ ружье, — такое ружье, что послѣ лане-боя, ужь конечно, нѣтъ лучшаго въ этой части свѣта; это было второе искушеніе: я зналъ, что, взявъ его, или спрятавъ его, я могу вдругъ сдѣлаться здѣсь первымъ стрѣлкомъ. Тогда я быль молодъ, не такъ искусенъ, какъ теперь, — а молодость честолюбива и предпріимчива. Но, слава Богу! я побѣдилъ мое желаніе — и что хорошо-то, другъ Капъ, я потомъ побѣдилъ моего соперника, да еще въ какой стрѣльбѣ! гарнизонъ никогда не видывалъ подобной, — онъ былъ съ своимъ ружьемъ, а я съ лане-боемъ, — и побѣдилъ его въ-присутствіи генерала.“

Сказавъ это, Патфайндеръ смолкнулъ на минуту и засмѣялся по своему обыкновенію; радость побѣды еще горѣла въ его глазахъ и за загорѣлыхъ щекахъ его. „Послѣдняя борьба моя съ дьяволомъ была еще труднѣе: я вдругъ въ лісу наткнулся на шайку Минговъ: ихъ было шестеро, всѣ они спали, ихъ ружья и томагоуки лежали такъ, что я легко могъ овладѣть ими, не разбудивъ ни одного изъ этихъ гадовъ… Вотъ была бы чудная находка для Великаго-Змѣя: онъ, скорѣй, чѣмъ я это разсказываю, всѣхъ бы ихъ отдѣлалъ одного за другимъ и привязалъ бы ихъ волосы къ своему поясу! О, Чингачгукъ мужественный воинъ, честный и храбрый и столь же добрый, сколько честный!“

— Ну, что же вы сдѣлали, мэстэръ Патфайндеръ? спросилъ Капъ, желавшій узнать окончаніе этого разсказа: — кажется, это и счастливая и вмѣстѣ несчастная встрѣча.

„Да, счастливая и несчастная, если только вы поймете это, несчастная, потому-что испытаніе было трудно, и вмѣстѣ счастливая, потому-что всегда конецъ вѣнчаетъ дѣло. Я не дотронулся ни до одного волоска ихъ, и не въ натурѣ бѣлаго сдирать волосы; но я не дотронулся и до ихъ оружія. Я усомнился въ самомъ-себѣ, потому-что я не люблю Минговъ.“

— Что касается до волосъ, я думаю, вы совершенно-правы, мой достойный другъ; — ну, а ужь касательно оружія и фуража, — Богъ знаетъ!

„Это постороннее дѣло. Дѣло въ томъ, что бѣлый человѣкъ никогда не нападаетъ на безоружнаго и спящаго непріятеля. Нѣтъ, нѣтъ, я сдѣлалъ то, что слѣдовало сдѣлать по моему нраву, по моему цвѣту и по моей религіи. Я ожидалъ ихъ пробужденія, ожидалъ, когда они отправятся въ свой путь, а самъ, въ засадѣ, то съ той, то съ другой стороны задавалъ имъ перцу. Одинъ, одинъ изъ шести возвратился въ свою деревню и вошелъ, хромая, въ свой вигвамъ. Къ-счастію, что Змѣй только немного отсталъ отъ меня потому-что стрѣлялъ дичь, и потомъ тотчасъ отъискалъ меня по слѣду. Когда онъ явился, у него на поясѣ висѣло ужь пять пучковъ. Видите ли, поступая справедливо, ничего не теряешь ни для чести, ни для выгоды.“

Капъ проворчалъ что-то въ одобреніе, хотя надо сказать, что онъ несовсѣмъ-ясно понялъ, что и какъ допускаетъ или не допускаетъ нравственность. Оба они тогда находились возлѣ блокгауза, и оба вдругъ остановились, какъ-будто что-нибудь необыкновенное ихъ удержало. Но они подошли уже такъ близко къ зданію, что ни тотъ, ни другой не хотѣли продолжать разговора — и тотъ и другой приготовлялись къ послѣднему свиданію съ сержантомъ Дунгамомъ.

ГЛАВА XIII.

„Ты, нагая земля, опустошенная гнѣвною зимою, ты теперь зеркало, въ которомъ я вижу состояніе души моей: прежде, весна покрывала тебя свѣжими цвѣтами, потомъ лѣто возгордило тебя, украсивъ тебя нарцисами; а теперь пришла зима, жестокая и лютая, и обезобразила твою одежду.“ Спенсеръ.

Въ тревогѣ битвы воинъ можетъ равнодушно встрѣчать опасность и самую смерть; но если часъ смерти отсроченъ и настаетъ, когда человѣкъ уже успѣлъ успокоиться и одуматься, то онъ обыкновенно ведетъ съ собою торжественныя размышленія, сожалѣнія о прошломъ, страхъ грядущаго. Иной умираетъ съ геройскимъ словомъ на устахъ, но съ тяжелымъ сомнѣніемъ на сердцѣ; потому-что какъ бы ни было велико разнообразіе въ религіозныхъ вѣрованіяхъ, — есть убѣжденіе общее всѣмъ людямъ, что смерть — не больше, какъ переходъ отъ этой формы существованія къ другой, высшей. Сержантъ Дунгамъ былъ человѣкъ храбрый; но онъ отправлялся въ страну, гдѣ рѣшительность и храбрость были бы ему безполезны; по той мѣрѣ, какъ онъ постепенно отрѣшался отъ узъ этого міра, его помыслы и чувствованія принимали направленіе болѣе-согласное съ его положеніемъ. Если справедливо можно назвать смерть общимъ уровнемъ, то это названіе особенно вѣрно въ томъ смыслѣ, что смерть заставляетъ всѣхъ и каждаго взглянуть съ одной точки зрѣнія на тщету жизни.

Патфайндеръ, не смотря на особенность своихъ привычекъ и мнѣній, былъ всегда склоненъ къ задумчивости и смотрѣлъ на все окружавшее болѣе или менѣе въ религіозномъ и торжественномъ свѣтѣ. Потому сцена, происходившая въ блокгаузѣ, не пробуждала въ немъ никакихъ новыхъ ощущеній. Не то было съ Капомъ: грубый, упрямый, буйный и, въ-дибавокъ, съ педантическими замашками, старый морякъ не былъ расположенъ глядѣть даже на самую смерть съ такимъ уваженіемъ, какого требуетъ ея строгое величіе; и, не смотря на все происходившее, не смотря на непритворную любовь къ своему зятю, онъ вошелъ въ комнату, гдѣ умиралъ человѣкъ, съ видомъ безчувственнаго равнодушія, плодомъ долгаго пребыванія въ школѣ, гдѣ хотя и даются уроки въ высокихъ истинахъ, но гдѣ эти уроки теряются безъ выгоды для учениковъ, мало-расположенныхъ ими пользоваться.

Капъ тотчасъ же доказалъ, что на него не такъ, какъ на всѣхъ прочихъ, дѣйствовала торжественность этой минуты, начавъ разсказывать о послѣднихъ происшествіяхъ, заключившихся смертію Мюйра и Арроугеда. — Оба подняли свои якори, какъ глазомъ мигнуть, братъ Дунгамъ, прибавилъ онъ: и ты можешь утѣшать себя тѣмъ, что незадолго передъ тобою другіе отправились въ великое путешествіе, и отправились такіе люди, которыхъ ты не слишкомъ любилъ, и будь я на твоемъ мѣстѣ, я былъ бы очень этимъ утѣшенъ. — Моя мать говаривала, другъ Патфайндеръ, что не должно разнѣживать душу умирающаго, а напротивъ, надо укрѣплять ее всякими благоразумными мѣрами. Эти новости очень облегчатъ нашего бѣднаго Дунгама, если онъ чувствуетъ къ дикимъ то же, что я чувствую.

Іюньская-Роса, услышавъ извѣстіе, принесенное Капомъ, встала и неслышными шагами вышла изъ блокгауза. На лицѣ Дунгама не выразилось никакого чувствованія, потому-что нити, связывавшія его съ жизнію, такъ ослабились, что онъ совершенно забылъ Арроугеда, и нисколько не заботился о Мюйрѣ; но онъ спросилъ слабымъ голосомъ о Джасперѣ, Молодой человѣкъ, тотчасъ же позванный, незамедлилъ явиться. Сержантъ посмотрѣлъ на него съ нѣжностію, и въ глазахъ его выразилось раскаяніе въ оскорбленіи, которое онъ нанесъ ему такъ несправедливо. Въ блокгаузѣ въ это время находились Патфайндеръ, Капъ, Мабель, Джасперъ и умирающій. Всѣ, за исключеніемъ Мабели, стояли вокругъ одра сержанта, ожидая его послѣдней минуты. Мабель преклонила колѣни возлѣ него, то прижимая къ своему лбу руку, покрытую холоднымъ потомъ, то омочая засохшія губы своего отца.

— Теперь ты, а завтра мы, сержантъ, сказалъ Патфайндеръ, который такъ часто бывалъ свидѣтелемъ торжества смерти, что не могъ чувствовать никакого особеннаго благоговѣйнаго смущенія при видѣ умиравшаго, однако вполнѣ чувствовалъ, какъ различно ея торжество въ пылу битвы и въ тишинѣ домашняго круга: — и я не сомнѣваюсь, что мы встрѣтимся тамъ послѣ. Арроугедъ пошелъ своимъ путемъ, это правда; но онъ пошелъ не тѣмъ путемъ, какимъ ходятъ справедливые Индійцы. Ты его не увидишь тамъ, потому-что тропа его не есть тропа справедливаго. Это говоритъ разумъ; то же говоритъ онъ и о поручикѣ Мюйрѣ. Ты исполнилъ свой долгъ въ жизни, — и теперь, когда отправляешься на долгое странствованіе, у тебя должно быть и сердце легко и ноги легки.

„Я надѣюсь, другъ мой; я старался исполнять долгъ мой.“

— Да, да — вмѣшался Капъ: коли рѣшился, такъ вполовину сразился; и хоть было бы лучше, еслибъ ты легъ въ дрейфъ на открытомъ мѣстѣ, и послалъ лодку разузнать, что дѣлается на берегу; но что и говорить! никто изъ насъ не сомнѣвается, что ты думалъ сдѣлать все къ лучшему… Ну, да я думаю, что всегда бываетъ такъ, судя по всему, что я видѣлъ въ этомъ свѣтѣ и читалъ о томъ свѣтѣ.

„Такъ, я думалъ сдѣлать все къ лучшему.“

„ — Батюшка! милый батюшка!“

— Магнитъ очень накренилась отъ удара этого шквала, Патфайндеръ; она ни сказать ни сдѣлать ничего не можетъ, чтобъ помочь отцу своему обойдти подводные камни; за то ужь намъ надо какъ нибудь постараться провести его благополучно.

„Ты что-то сказала, Мабель?“ спросилъ Дунгамъ, обративъ свои взоры къ ней, и не будучи въ силахъ повернуться всѣмъ тѣломъ.

„ — Да, батюшка… Я прошу васъ, забудьте теперь обо всемъ, что было сдѣлано вами добраго и хорошаго; надѣйтесь только на одну любовь Сына Божія!“

„Что-то въ этомъ родѣ говорилъ намъ священникъ, брать Капъ. Милое дитя мое, кажется, говоритъ справедливо.“

— Да, да, что и говорить, это справедливо. Онъ будетъ нашимъ судьею, Онъ ведетъ шканечный журналъ всѣхъ нашихъ дѣлъ, и въ послѣдній день скажетъ, кто дѣлалъ добро, кто дѣлалъ худо. Да, Мабель говоритъ справедливо; ну, а если такъ, то тебѣ нечего и хлопотать: счетъ навѣрное былъ веденъ аккуратно.

„ — Дядюшка! милый дядюшка, это суетное обольщеніе! О, возложите всю вашу надежду на любовь божественнаго Искупителя! Не часто ли вы чувствовали свое безсиліе въ исполненіи самыхъ обыкновенныхъ желаній: какъ же теперь думаете вы собственными силами удостоить свою грѣшную и тлѣнную природу явиться въ присутствіе чистоты совершенной? Нѣтъ надежды, кромѣ любви Христа!“

— „Вотъ это же самое говаривали намъ моравскіе братья, сказалъ Патфайндеръ Капу шопотомъ: — повѣрьте, она говорить истину.“

— Да, истину, другъ Патфайндеръ, касательно дистанцій, но только не курса. Я боюсь, чтобъ дитя не заставило сержанта дрейфовать теперь, когда онъ выплылъ на форватеръ, въ самую надежную часть канала.

— „Предоставьте все Мабели, предоставьте ей; она знаетъ лучше всѣхъ насъ и не можетъ сдѣлать зла.“

„Я слыхалъ это прежде“ отвѣчалъ наконецъ Дунгамъ. „Ахъ, Мабель! странно какъ-то отцу опираться на дѣтище свое въ такую минуту.“

„ --Поручите себя Богу, батюшка! ищите опоры въ любви Его Сына. Молитесь, о мой милый, милый батюшка, молитесь ему, чтобъ онъ поддержалъ васъ!“

„Я не привыкъ молиться, брать Капъ, не умѣю… Патфайндерь, Джасперъ, помогите мнѣ прибрать слова для молитвы.“

Капъ едва-ли даже зналъ, что такое молитва, и не далъ никакого отзыва. Патфайндеръ часто молился, молился ежедневно, если не ежечасно; но молился внутренно, въ цѣломудренной простотѣ своего сердца и безъ помощи словъ. Потому въ этомъ случаѣ онъ былъ такъ же безполезенъ, какъ морякъ, и также ничего не отвѣчалъ. Что же касается до Джаспера Прѣсной-Воды, то хотя, для облегченія Мабели, онъ бы съ радостію покусился сдвинуть гору; но это требованіе превосходило его силы, и онъ пошелъ въ сторону съ тѣмъ стыдомъ, который ощущаютъ молодые и крѣпкіе люди, когда ихъ призываютъ на дѣло, вынуждающее у нихъ безмолвное признаніе въ своей слабости и въ зависимости отъ другаго высшаго могущества.

— „Отецъ мой!“ сказала Мабель, отирая свои глаза, вся дрожа отъ волненія и блѣдная какъ смерть. Я буду молиться съ вами, за васъ, за себя, за всѣхъ насъ. Богъ внемлетъ молитвѣ слабаго и смиреннаго.»

Было что-то возвышенное, что-то трогательное въ этомъ проявленіи дочерняго благочестія. Спокойствіе, и вмѣстѣ горячности съ которою это юное созданіе приготовлялось къ священному долгу; самоуничтоженіе, съ которымъ она забывала радость и застѣнчивость своего пола, чтобъ поддержать отца въ годину испытанія; возвышенность торжественной цѣли, къ которой она направляла всѣ свои силы, съ женственною преданностію и съ женственнымъ величіемъ, вся проникнутая любовью; святое смиреніе просвѣтлявшее ея страданіе, все вмѣстѣ, окружало ее какъ-бы ореоломъ и заставляло благоговѣть передъ нею всѣхъ присутствовавшихъ.

Мабель получила религіозное и разумное воспитаніе, равно чуждое всякихъ преувеличеній и высокоумствованій. Ея преданность къ Богу была исполнена отрады и надежды; но она уже по природѣ своей была самое кроткое, самое преданное существо. Еще съ дѣтства привыкла она обращаться съ молитвою къ Божеству, соображаясь всегда съ божественнымъ предписаніемъ самаго Христа, повелѣвавшаго своимъ послѣдователямъ удерживаться отъ суетныхъ повтореній, и оставившаго въ образецъ молитву несравненную по своей возвышенности и полнотѣ, какъ-бы для того, что-бы устыдить людей, склонныхъ почитать свои несвязныя и случайныя мысли за жертву самую угодную для Божества. — Церковь, къ которой Мабель принадлежала, снабдила своихъ послѣдователей многими прекрасными молитвословіями, способными настроивать душу къ религіознымъ помысламъ. Привыкшая къ этого рода молитвамъ, столько же общественнымъ, сколько и частнымъ, душа Мабели легко отдалась стремленію возвышенныхъ помысловъ. Навыкъ къ молитвѣ былъ въ ней усовершенствованъ образованіемъ, давшимъ языку ея возвышенность и краснорѣчивую прелесть. Однимъ словомъ, Мабель, въ этомъ отношеніи, представляла образецъ, какъ легко могутъ быть усвоены точность мыслей, отчетливость выраженій и благородство пріемовъ даже тѣми, которые не имѣли возможности пользоваться высшими уроками. Когда она преклонила колѣни у одра своего отца, то благоговѣніе, выразившееся какъ въ ея положеніи, такъ и во всемъ ея видѣ, приготовило зрителей къ чему-то святому; и когда ея любящее сердце начало изливаться въ словахъ, вспомоществуемое памятью, — славословія и моленія, излетавшія изъ устъ ея, были бы достойны ангельскаго хора. Хотя слова ея не были рабскимъ повтореніемъ, но выраженія, запечатлѣнныя простымъ величіемъ литургіи той церкви, къ которой принадлежала Мабель, безъ сомнѣнія были угодны Тому, къ Кому относились. На слушателей произвели они полное дѣйствіе; ибо достойно замѣчанія, что, не смотря на гибельное вліяніе грубаго и ложнаго вкуса, если долго подчиняется ему душа, — прекрасное и святое такъ родственно связано съ человѣческою природой, что не можетъ не найдти отзыва во всякомъ сердцѣ.

Но когда наша героиня коснулась положенія умирающаго, дѣйствіе, производимое ею, стало еще сильнѣе, потому-что тогда она почувствовала себя еще ревностнѣе, еще усерднѣе. Рѣчь ея была чиста и прозрачна; но вся сила заключалась въ простомъ могуществѣ любви, и слова ея, согрѣтыя святымъ усердіемъ, возносились до величаваго краснорѣчія. Мы могли бы привести здѣсь нѣкоторыя изъ ея выраженій, но, почитая несовсѣмъ приличнымъ подвергать здѣсь эти священные предметы ближайшему разбору, удерживаемся.

Эта чудная и торжественная сцена произвела различныя впечатлѣнія на различныхъ особъ, присутствовавшихъ при ней. Самъ Дунгамъ скоро былъ поглощенъ предметомъ молитвы, — и онъ почувствовалъ такую же отраду, какую почувствовалъ бы человѣкъ, который, колеблясь на краю пропасти, обремененный тяжкой ношею, вдругъ ощутилъ бы, что ноша его облегчается, и вдругъ увидѣлъ бы ее на раменахъ болѣе-сильныхъ. — Капъ былъ пораженъ, хотя впечатлѣніе, произведенное на его душу, не могло быть ни очень-глубоко, ни очень-продолжительно. Онъ отчасти удивлялся своимъ собственнымъ чувствованіямъ и самъ не могъ рѣшить, Такъ ли они были мужественны, такъ ли геройски, какими бы должны быть; онъ, однакожь, былъ способенъ почувствовать вліяніе истины, человѣчественности, религіозной преданности, и былъ далекъ отъ-того, чтобъ сдѣлать какое-нибудь изъ своихъ грубыхъ и жесткихъ возраженій. — Джасперъ стоялъ на колѣняхъ противъ Мабели, закрывъ свое лицо и слѣдуя за ея словами съ пламеннымъ желаніемъ соединить съ ея молитвою свою, хотя можно было сомнѣваться, не больше ли были заняты его помыслы мягкими и нѣжными звуками голоса молящейся, чѣмъ предметомъ ея моленія.

Впечатлѣніе, произведенное на Патфайндера, было поразительно и очевидно, — очевидно потому-что онъ стоялъ также противъ Мабели, и въ игрѣ его физіономіи, какъ обыкновенно, обнаруживалась игра внутреннихъ ощущеній его духа. Онъ опирался на свое ружье; по временамъ мускулистые пальцы его сжимали дуло съ такою силою, что, казалось, желѣзо уступало имъ; два или три раза, когда выраженія, произносимыя Мабелью, соприкасались съ его собственными мыслями, имъ поднималъ свои взоры къ-верху, какъ-бы думая узрѣть очевидные признаки присутствія того Существа, къ которому взывала она. Потомъ снова его чувствованія переносились къ прекрасному созданію, которое, казалось, изливало всю свою душу въ горячей, но кроткой молитвѣ за умирающаго отца: — блѣдность исчезла съ лица Мабели, румянецъ высшаго вдохновенія горѣлъ на щекахъ ея, и ея голубые глаза, облитые свѣтомъ прямо-падавшимъ на нихъ, уподобляли ее изображенію изъ картины Гвидо-Рени. Въ эти минуты все, что есть благороднаго въ привязанности мужчины, блистало на открытомъ лицѣ Патфайндера, — и онъ смотрѣлъ на нее такимъ взоромъ, какимъ смотритъ нѣжнѣйшій отецъ на дитя своего сердца.

Сержантъ Дунгамъ положилъ ослабѣвшую руку на голову Maбели, когда она, окончивъ молитву, склонилась и скрыла свое лицо на его постели.

«Будь благословенно, дитя мое, будь благословенно!» — прошепталъ онъ: — «это истинное утѣшеніе. Какъ бы мнѣ хотѣлось молиться также!»

— Батюшка, вы знаете молитву Христа; вы сами учили ей меня, когда я была еще ребенкомъ.

Лицо сержанта освѣтилось улыбкой: онъ вспомнилъ, что покрайней мѣрѣ исполнилъ хоть малую частицу родительскаго долга, и такое воспоминаніе доставило ему невыразимое удовольствіе въ это торжественное мгновеніе. Потомъ нѣсколько минутъ онъ оставался безмолвнымъ, и всѣ присутствовавшіе вѣрили, что онъ сообщался съ Богомъ.

«Мабель, дитя мое!» сказалъ онъ наконецъ голосомъ, который, казалось, оживился: «Мабель, я оставляю тебя.» — Душа, при своемъ великомъ и окончательномъ переходѣ, кажется, всегда смотритъ на свое тѣло какъ на ничто. — «Я оставляю тебя, мое дитя; гдѣ рука твоя?»

— Вотъ, милый батюшка — вотъ обѣ…

«Патфайндеръ, прибавилъ сержантъ, бродя рукою по противоположной сторонѣ постели, гдѣ все еще Джасперъ стоялъ на колѣняхъ, и ошибкою схвативъ руку молодаго человѣка: „возьми ее — будь ей отцомъ — будь тѣмъ, чѣмъ хочешь, чѣмъ хочетъ она — благословляю васъ — благословляю обоихъ.“

Въ эту торжественную минуту ни у кого не доставало духа сказать сержанту о его ошибкѣ, и онъ умеръ минуту или двѣ спустя, держа обѣими руками руки Джаспера и Мабели. Наша героиня не знала сама и не видала съ чьей рукой соединена ея рука до той минуты, какъ восклицаніе Капа возвѣстило ей смерть отца. Тогда, поднявъ лицо, она встрѣтила глаза Джаспера, устремленные на нее, и почувствовала горячее прикосновеніе его руки. Но въ это мгновеніе только одно чувствованіе владычествовало въ ней: она отошла въ сторону плакать, почти не отдавая себѣ отчета въ томъ что случилось. Патфайндеръ взялъ за руку Джаспера и вышелъ съ нимъ изъ крѣпости.

Оба друга въ безмолвіи прошли мимо огня, и черезъ прогалину достигли противоположнаго берега острова, ни разу не прервавъ молчанія. Здѣсь они остановились. Патфайндеръ началъ:

— Все кончено, Джасперъ, сказалъ онъ: — все кончено. Ахъ, бѣдный сержантъ Дунгамъ остановился на своемъ маршѣ, и чья же рука? — рука мерзавца Минго остановила его. Да, никогда нельзя знать, что случится съ нами впереди — и завтра, послѣ завтра можетъ быть то же со мною или съ тобою.

„А Мабель? что будетъ съ Мабелью, Патфайндеръ?“

— Ты слышалъ предсмертныя слова сержанта: онъ поручилъ дитя свое мнѣ, Джасперъ, и порученіе это свято, свято; да, это святое порученіе.

„Это такое порученіе, Патфайндеръ, отъ котораго всякій съ радостью освободилъ бы тебя“ возразилъ молодой человѣкъ съ горькой улыбкою.

— Я часто думалъ, что оно возложено на недостойнаго. Я не тщеславенъ, Джасперъ; я не тщеславенъ, кажется нѣтъ; но если Мабель Дунгамъ проститъ мнѣ всѣ мои недостатки и все мое невѣжество, мнѣ не слѣдуетъ противиться ей, хотя я и хорошо знаю свое ничтожество.

„Никто не будетъ упрекать тебя, Патфайндеръ, если ты женишься на Мабели Дунгамъ, точно такъ же, какъ никто не сталъ бы упрекать тебя, увидя на груди твоей безцѣнный алмазъ, свободно подаренный тебѣ другомъ.“

— Такъ ты думаешь, что будутъ упрекать Мабель, другъ Джасперъ? Да, и у меня были безпокойныя мысли объ этомъ: вѣдь не всѣ же смотрятъ на меня такими глазами, какъ ты и дочь сержанта. (Джасперъ Прѣсная-Вода вздрогнулъ, какъ-будто внезапно почувствовавъ тѣлесную боль.) — А люди, продолжалъ Путеводитель: завистливы и правы имѣютъ дурные, особенно тѣ, что живутъ въ гарнизонахъ; ужь такова натура! Знаешь что, Джасперъ, иногда приходитъ мнѣ въ голову мысль: что бы Мабели полюбить тебя? Да, да, я иногда желаю этого; а также, чтобы и ты полюбилъ ее, потому-что мнѣ всегда казалось, что съ тобою она была бы гораздо-счастливѣе, чѣмъ со мною.

„Полно, полно говорить объ этомъ, Патфайндеръ“ прервалъ Джасперъ нетерпѣливо и почти задыхаясь: „ты будешь мужемъ Мабели, и не слѣдуетъ никого другаго даже въ разговорахъ, даже въ мысляхъ, сближать съ Мабелью. А я — я послѣдую совѣту Капа, пойду на океанъ, познакомлюсь съ соленою водою и, можетъ-быть, стану человѣкомъ.“

— Ты, Джасперъ Уэстернъ! ты хочешь покинуть озера, лѣса и границы! ты хочешь промѣнять ихъ на города и поселенія и на малую разницу во вкусѣ воды! Развѣ нѣтъ у насъ солончаковъ, если ужь соль такъ нужна тебѣ? И не долженъ ли человѣкъ довольсвоваться тѣмъ, чѣмъ довольствуются всѣ другія твари Божіи? Я надѣялся на тебя, Джасперъ, я надѣялся на тебя и думалъ, что теперь, когда Мабель и я будемъ жить въ одной хижинѣ, ты черезъ нѣсколько времени выберешь также себѣ подругу и пріидешь и поселишься въ нашемъ сосѣдствѣ. Есть чудесное мѣсто, миль пятьдесятъ къ западу отъ гарнизона: тамъ думалъ бы я поселиться; а миль десять оттуда есть славная пристань, въ которой ты можешь держать свой куттеръ и можешь разгуливать на немъ въ досужіе часы. Я радовался, воображая, что ты съ своею женою занялъ бы одно изъ этихъ мѣстъ, а я съ Мабелью другое. Мы жили бы такъ близко другъ отъ друга; охотясь, я успѣлъ бы дойдти до твоего жилища, нисколько не утомившись, и если Богъ позволяетъ своимъ созданіямъ быть счастливыми на землѣ, какъ бы мы были счастливы вчетверомъ!

„Ты забываешь, мой другъ“ отвѣчалъ Джасперъ, взявъ руку Путеводителя и усиливаясь улыбнуться: „ты забываешь, что нѣтъ четвертой особы, которую бы я могъ полюбить, и я не думаю, чтобъ я могъ полюбить кого-нибудь такъ, какъ люблю тебя и Мабель.“

— Благодарю тебя, добрый Джасперъ, благодарю тебя отъ всего сердца. Ты говоришь, что ты любишь Мабель; но вѣдь любовь твоя къ ней есть не больше, какъ дружба, а я, я совсѣмъ другое чувствую къ ней. Теперь, знаешь ли, теперь я не сплю такъ крѣпко, какъ спитъ природа въ полночную пору, какъ спалъ я прежде самъ: цѣлую ночь мнѣ все снится Мабель Дунгамъ. Молодыя лани бѣгаютъ и рѣзвятся вокругъ меня, и когда я поднимаю мое ружье, чтобъ выхватить одну изъ нихъ, звѣрки обертываются назадъ, и мнѣ тогда чудится, что будто у каждаго изъ нихъ милое личико Мабели, и что будто они улыбаются и смѣются, и будто хотятъ сказать: „стрѣляй въ меня, если смѣешь!“ Потомъ я слышу звуки ея сладкаго голоса среди пѣсень птицъ… И вотъ, недальше какъ въ послѣднюю ночь, мнѣ снилось, будто мнѣ должно было переходить черезъ Ніагару: я схватилъ Мабель на руки, и ни за что въ свѣтѣ не хотѣлъ разлучиться съ нею. Самыя горькія минуты были тѣ, когда навожденіемъ дьявола или какого-нибудь ирокезскаго колдуна представлялось мнѣ во снѣ, будто я теряю Мабель по какому-то необъяснимому несчастію: она ли вдругъ перемѣняется ко мнѣ, или кто-то вырываетъ ее у меня…

„О, Патфайндеръ, если это такъ горько тебѣ во снѣ, то каково жь тому, кто чувствуетъ это въ дѣйствительности? каково жь тому, кто знаетъ, что это наяву, наяву, наяву? кто чувствуетъ, что ужь нѣтъ никакой надежды, никакой?…“

Эти слова вырвались у Джаспера, какъ вытекаетъ жидкость изъ сосуда, внезапно разбитаго. Они были произнесены невольно, почти безсознательно, но съ выраженіемъ истиннаго чувства, непозволявшимь ни минуты сомнѣваться въ ихъ глубокой искренности. Патфайндеръ вздрогнулъ и съ минуту глядѣлъ на своего друга, какъ громомъ пораженный; и, не смотря на все его простодушіе, истина наконецъ сверкнула ему прямо въ глаза. Нужно ли говорить, какъ проворно начинаетъ дѣйствовать, умъ когда наконецъ вдругъ находитъ ключъ къ тому, чего прежде не подозрѣвалъ; какъ быстро бѣгутъ тогда догадки и возстаютъ воспоминанія въ подтвержденіе того, что открылось внезапно и неожиданно? Нашъ герой былъ такъ довѣрчивъ отъ природы, такъ благороденъ, такъ склоненъ думать, что всѣ друзья его желали ему такого же счастія, какого желалъ онъ имъ, что никогда до самой этой несчастной минуты подозрѣніе любви Джаспера къ Мабели не возникало въ груди его. онъ зналъ однакожь теперь очень-хорошо тѣ ощущенія, въ которыхъ обнаруживается страсть, и вспышка чувства въ его другѣ была такъ сильна и такъ естественна, что не могла оставить въ немъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Чувствованіе, которое послѣдовало за этимъ открытіемъ, было глубочайшее самоуничиженіе, едва-выносимая мука. Онъ вспомнилъ тогда и о юности Джаспера, и о его привлекательной наружности, и о всѣхъ другихъ его свойствахъ, по которымъ казалось вѣроятнымъ, что Мабель предпочла бы Джаспера ему. Благородная правдивость духа, которая была характеристическимъ отличіемъ Путеводителя, воспріяла тогда свою силу; она была подкрѣплена всегдашнею строгостію, съ которою онъ судилъ о самомъ-себѣ, и тѣмъ уваженіемъ къ правамъ и чувствованіямъ другихъ, которое, казалось, было вкоренено въ его природѣ. Взявъ Джаспера за руку, онъ подвелъ его къ пню, на который почти заставилъ его сѣсть усиліемъ своихъ желѣзныхъ мускуловъ; потомъ самъ сѣлъ возлѣ него.

Джасперъ, въ ту минуту, когда прорвалось его чувство, въ одно и то же время встревожился его силою и устыдился ея. Онъ отдалъ бы все, чѣмъ владѣлъ за землѣ, лишь бы только возвратить три послѣднія минуты; но онъ былъ такъ откровененъ, такъ привыкъ говорить искренно съ своимъ другомъ, что ему и въ голову не приходило таиться или отказаться отъ объясненія, котораго по видимому тотъ хотѣлъ потребовать отъ него. Онъ дрожалъ, предчувствуя, что должно произойдти; но ни на минуту мысль о возможности обмана не представлялась ему.

— Джасперъ, началъ Патфайндеръ тономъ, котораго торжественность заставляла дрожать всѣ нервы въ тѣлѣ его слушателя: — это удивило меня! Я не думалъ, чтобы въ тебѣ были такія чувствованія къ Мабели; и если только мое тщеславіе, мои дерзкіе помыслы не обманули меня жестоко, то я сожалѣю о тебѣ, Джасперъ, видитъ Богъ, сожалѣю! Да, я умѣю теперь сожалѣть о томъ, кто отдалъ свое сердце такому созданію, какъ Мабель, и не имѣетъ надежды, что она взглянетъ на него такъ же, какъ самъ смотритъ онъ на нее. Дѣло должно прояснѣть, Прѣсная Вода, какъ говорятъ Делавары, и чтобъ не было ни облака между нами!

„Что туть прояснять, Патфайндеръ? Я люблю Мабель Дунгамъ, а Мабель Дунгамъ не любитъ меня: она избрала тебя, она предпочитаетъ тебя, — и лучшаго ничего не могу я придумать, какъ пойдти на соленую воду и забыть васъ обоихъ.“

— Забыть меня, Джасперъ! но за что же? чѣмъ заслужилъ я это? Какъ же ты знаешь, что Мабель предпочитаетъ меня, какъ ты знаешь это, другъ? Мнѣ кажется это невозможно!

„Не рѣшилась ли она выйдти за тебя? а развѣ Мабель рѣшится выйдти за человѣка, котораго не любитъ?“

— Сержантъ усильно упрашивалъ ее… а она такъ покорна, такъ смиренна… ей, можетъ-быть, было трудно противиться желаніямъ умирающаго отца. Говорилъ ли ты когда нибудь Мабели, что ты предпочитаешь ее, Джасперъ, что ты имѣешь къ ней такія чувствованія?

„Никогда, Патфайндеръ! никогда бы не рѣшился я такъ погрѣшить предъ тобою.“

— Я вѣрю тебѣ, Джасперъ, вѣрю тебѣ, и думаю, что ты пойдешь на соленую воду и твоя тайна умретъ съ тобою. Да я этого не хочу! этого не должно быть! Мабель все узнаетъ: пусть свободно выберетъ она, хотя бъ даже сердце мое разорвалось отъ такого испытанія, — пусть свободно выберетъ. Такъ, стало-быть, ни одного слова не перебѣжало между вами, Джасперъ?

„Ни одного слова положительнаго, ни одного слова прямаго. Но я признаюсь тебѣ во всѣхъ моихъ безумствахъ, Патфайндеръ, и не затаю ничего отъ такого благороднаго друга; потомъ — конецъ дѣлу! Ты знаешь, какъ молодые люди понимаютъ другъ друга, или думаютъ, что понимаютъ, не говоря однакожь между собою открыто и ясно; какъ они узнаютъ мысли другъ друга, или думаютъ, что узнаютъ посредствомъ тысячи различныхъ мелочей, которыхъ и уловить трудно?“

— Нѣтъ, Джасперъ, нѣтъ, я не знаю этого, отвѣчалъ откровенно Путеводитель, потому-что надо сказать правду, его любовь ни разу не встрѣчала тѣхъ сладкихъ и чарующихъ ободреній, которыя безмолвно свидѣтельствуютъ о симпатіи. — Нѣтъ, Джасперъ, я не знаю ничего этого. Мабель всегда обращалась со мною ласково и то, что хотѣла сказать мнѣ, всегда говорила ясно.

„Такъ ты, стало-быть, слышалъ отъ нея, что она любитъ тебя, Патфайндеръ?“

— Постой, Джасперъ, нѣтъ, на словахъ было не такъ. Она сказала мнѣ, что мы никогда не можемъ, никогда не должны быть мужемъ и женою; что будто она не стоитъ меня; но она тутъ же говорила, что почитаетъ меня, что уважаетъ меня. А потомъ, сержантъ говорилъ мнѣ, что ужь всегда такъ бываетъ съ молодыми и робкими дѣвушками; что мать ея то же дѣлала и то же говорила! и что я долженъ совершенно удовольствоваться, если она согласилась почему бы то ни было выйдти за меня… Я подумалъ потомъ самъ, и повѣрилъ, что все это правда… чтожь? я повѣрилъ!

Мы были бы невѣрными историками, если бъ не сказали, что Джасперъ, вопреки всей своей дружбѣ къ счастливому сопернику, вопреки всѣмъ своимъ благороднымъ и искреннимъ желаніямъ счастія ему, почувствовалъ, что сердце его забилось неодолимымъ чувствомъ радости при этомъ извѣстіи. Нельзя сказать, чтобы онъ почувствовалъ какую-нибудь надежду; но было отрадно ревнивой жадности безпредѣльной любви узнать, что никто другой не слыхалъ сладкаго признанія, отказаннаго ей.

— Скажи мнѣ еще что-нибудь объ этомъ умѣньи говорить безъ помощи языка, продолжалъ Патфайндеръ, котораго лицо становилось все сумрачнѣе и сумрачнѣе, и который сдѣлалъ этотъ вопросъ своему другу съ видомъ человѣка, предчувствующаго недобрый отвѣтъ. — Я умѣю говорить такъ съ Чингачгукомъ, я бывало такъ и разговаривалъ съ нимъ и съ его сыномъ Онкасомъ, когда еще Онкасъ былъ живъ^[20]; но я не зналъ, что молодымъ дѣвушкамъ извѣстно это искусство, а ужь особенно Мабели Дунгамъ.

„Не то, Патфайндеръ; я говорю только о взорѣ, объ улыбкѣ, о трепетѣ, о дрожаньи рукъ, когда молодая дѣвушка случайно подойдетъ и прикоснется ко мнѣ; а такъ-какъ я былъ столько слабъ, что дрожалъ даже отъ дыханія Мабели, даже отъ легкаго шороха ея платья, то мои безумные помыслы обманули меня. Я никогда ясно не говорилъ о своемъ чувствѣ Мабели, а теперь было бы безполезно, потому-что нѣтъ для меня никакой уже надежды!“

— Джасперъ, возразилъ Патфайндеръ, просто, но съ такимъ достоинствомъ, которое заставляло невольно подчиниться ему и согласиться съ нимъ: — будемъ говорить о похоронахъ сержанта и о нашемъ отъѣздѣ съ этого острова; послѣ будетъ довольно времени поговорить подробнѣе о дочери сержанта. Мнѣ должно пристально вглядѣться въ это дѣло, потому-что отецъ мнѣ поручилъ свое дитя.

Джасперъ былъ даже радъ устраненію этого разговора, и друзья разстались, каждый озабоченный своею обязанностію.

Послѣ полудня, всѣ тѣла были похоронены; могила сержанта Дунгама возвысилась въ серединѣ прогалины подъ тѣнью высокаго вяза. Мабель горько плакала во время церемоніи, и слезы облегчили нѣсколько ея горесть. Ночь прошла спокойно такъ же, какъ и слѣдующій день, въ который они еще не могли отправиться, потому-что Джасперъ объявилъ, что вѣтеръ былъ слишкомъ-силенъ и не позволялъ пускаться въ озеро. Та же причина удержала капитана Санглье, который оставилъ островъ только утромъ на третій день послѣ смерти Дунгама, когда погода поуспокоилась и подулъ попутный вѣтеръ. Передъ отъѣздомъ онъ простился съ Патфайндеромъ, и по всему казалось, что онъ видѣлъ въ немъ существо особеннаго разряда и дорого цѣнилъ время, проведенное въ его сообществѣ. Оба они разстались съ взаимнымъ уваженіемъ, не переставая быть однакожь загадкою другъ для друга.

ГЛАВА XIV.

„Весело обернулась она, чтобъ онъ могъ видѣть улыбку, пробѣгавшую по устамъ ея; но лишь только она замѣтила, какъ угрюмо встрѣтились его взоры съ ея взорами, эта улыбка исчезла“. Lalla-rookh.

Нравственныя силы нашей героини были такъ напряжены событіями послѣднихъ дней, что отчаяніе не могло уже овладѣть ею совершенно и безпомощно. Она плакала по своемъ отцѣ, вздрагивала по временамъ, припоминая внезапную смерть Дженни и всѣ тѣ ужасныя сцены, которыхъ была свидѣтельницею; но она также не давала себѣ воли и не долго оставалась въ томъ глубокомъ уныніи, которое обнаруживается въ упадкѣ силъ, и, обыкновенно, сопровождаетъ горесть. Можетъ-быть, цѣпенящая тоска, подавлявшая бѣдную Росу, и державшая ее около 24-хъ часовъ въ состояніи совершеннаго окаменѣнія, помогла Мабели одолѣть собственное ощущеніе, потому-что Мабель чувствовала себя какъ-бы призванною утѣшить молодую Индіянку. Она исполнила этотъ долгъ съ тѣмъ спокойствіемъ, съ тою мягкостью и тою вкрадчивой кротостью, которыми обыкновенно обнаруживается сила ея мола въ подобныхъ случаяхъ.

Утро третьяго дня было назначено для отплытія „Бѣгуна“. Джасперъ сдѣлалъ всѣ нужныя приготовленія; различныя вещи были уже принесены на бортъ, и Мабель разсталась съ Росою послѣ мучительнаго, но нѣжнаго прощанья. Словомъ, все было готово и на островѣ не оставалось уже никого, кромѣ индійской женщины, Патфайндера, Джаспера и нашей героини. Первая пошла въ чащу плакать; послѣдніе же приближались къ тому мѣсту, гдѣ находились три лодки, изъ которыхъ одна принадлежала Росѣ, а двѣ другія ожидали ихъ, чтобы перевести на „Бѣгуна“. Патфайндеръ шелъ впереди; но, приблизившись къ берегу, онъ, вмѣсто того, чтобы идти прямо къ лодкамъ, попросилъ своихъ спутниковъ слѣдовать за нимъ и привелъ ихъ къ упавшему дереву, которое лежало на самой окраинѣ прогалины, невидное съ борта куттера. Сѣвъ на его пѣнь, онъ попросилъ Мабель занять мѣсто возлѣ него съ одной стороны, а Джаспера съ другой.

— Сядьте здѣсь, Мабель; сядь тутъ, Прѣсная-Вода, — началъ онъ, какъ только сѣлъ самъ. — На душѣ у меня лежитъ что-то тяжелое, и теперь время снять съ нея эту тяжесть. Сядьте, Мабель, дайте мнѣ облегчить сердце, если не совѣсть, пока еще хватаетъ у меня на это силы.

Пауза, послѣдовавшая за этимъ, продолжалась двѣ или три минуты, и оба слушателя съ удивленіемъ ожидали, что будетъ далѣе. Обоимъ имъ казалось невѣроятнымъ, чтобъ какая-нибудь тяжесть давила совѣсть Патфайндера.

— Мабель! — сказалъ наконецъ нашъ герой: — мы должны поговорить ясно и открыто другъ съ другомъ, прежде, чѣмъ соединимся съ нашимъ дядею на куттерѣ… А знаете ли, что Соленая-Вода послѣднія три ночи спалъ на куттерѣ? Онъ говоритъ, что только тамъ и можетъ человѣкъ быть увѣренъ въ безопасности волосъ на своей головѣ, — право, такъ.. Ахъ, Боже мой! что за вздоръ лѣзетъ мнѣ въ голову, и время ли теперь толковать о такихъ глупостяхъ? Я стараюсь быть шутливымъ и веселымъ, но сила человѣка не можетъ же заставить воду литься назадъ къ ея истоку. Мабель, вы знаете, что сержантъ, покидая насъ, рѣшилъ быть намъ другъ другу мужемъ и женою, жить намъ вмѣстѣ и любить другъ друга, пока Богу будетъ угодно хранитъ насъ на землѣ, и тамъ также, гдѣ будемъ послѣ.

Отъ свѣжаго утренняго воздуха на лицѣ Мабели заигралъ-было слегка прежній румянецъ; но при этой неожиданной рѣчи, легкій румянецъ исчезъ, и щеки ея приняли прежнюю блѣдность, положенную на нихъ горестью. Она дружески, хотя и угрюмо взглянула на Патфайндера и даже силилась улыбнуться.

„Это правда, мой благородный другъ“ отвѣчала она: „это было желаніе моего бѣднаго отца. Чувствую, что, посвятивъ всю мою жизнь вашему счастію, я едва ли бы могла заплатить вамъ за все что вы для насъ сдѣлали.“

— Я думаю, Мабель, что мужа и жену должны соединять связи покрѣпче, чѣмъ такія чувствованія; да, я это думаю. Вы ничего не сдѣлали для меня, или по-крайней-мѣрѣ, ничего важнаго, а мое сердце мучительно рвется къ вамъ… да, да, Мабель, сильно рвется; потому мнѣ кажется: чтобы возбудить такія чувствованія, мало спасти волосы и провести черезъ лѣсъ.

Щеки Мабели снова зарумянились, и хотя она вынудила себя улыбнуться, но голосъ ея дрожалъ, когда она отвѣчала.

„Не лучше ли будетъ отложить этотъ разговоръ, Патфайндеръ“ сказала она: „мы не одни, а говорятъ, что нѣтъ ничего непріятнѣе, какъ слушать семейный разговоръ, въ которомъ не принимаешь никакого участія.“

— Потому-то самому, что мы не одни, Мабель, то-есть потому-что Джасперъ теперь съ нами, я и хочу говорить теперь объ этомъ дѣлѣ. Сержантъ думалъ, что я гожусь быть вамъ мужемъ, и хоть я много сомнѣвался въ этомъ, — да, да, я много сомнѣвался, — онъ успѣлъ наконецъ убѣдить меня, и все было рѣшено между нами, какъ вы знаете. Но когда вы такъ скромно, съ такою кротостію обѣщали отцу своему выйдти за меня, Мабель, и отдать мнѣ вашу руку, было обстоятельство, какъ говоритъ вашъ дядя, — обстоятельство, котораго вы не знали, и я подумалъ, что справедливость требуетъ сказать вамъ о немъ, пока еще дѣло не кончилось совсѣмъ. Часто бралъ я тощую лань для своего обѣда, когда не могъ найдти хорошей дичины; но очень-натурально не брать дурнаго, когда подъ руками хорошее.

„Вы говорите такъ, Патфайндеръ, что трудно понять васъ. Если вамъ точно необходимо говорить со мною теперь, то пожалуйста, будьте яснѣе.“

— Хорошо, Мабель; я думалъ, что, соглашаясь на желанія сержанта, вы не знали, какого рода чувствованіе имѣетъ Джасперъ Уэстернъ къ вамъ…

„Патфайндеръ!“ и лицо Мабели покрылось смертной блѣдностію, потомъ вспыхнуло и покраснѣло какъ карминъ; все тѣло ея дрожало. Патфайндеръ, однакожь, слишкомъ-занятый своею думою, не замѣтилъ этого волненія, а Джасперъ не могъ его замѣтить, потому-что, услышавъ свое имя, закрылъ лицо руками.

— Я говорилъ съ нимъ, и, сравнивая его чувствованія съ моими чувствованіями, его желанія съ моими желаніями, опасаюсь, не слишкомъ ли сходно думаемъ мы съ нимъ, когда думаемъ о васъ, — не слишкомъ ли — для моего и для его счастія.

„Патфайндеръ, вы забываете… вы должны вспомнить, что мы обручены!“ сказала Мабель быстро, но столь тихимъ голосомъ, что слушатели только при самомъ напряженномъ вниманіи могли уловлять и различать звуки ея словъ. — Къ-тому же, послѣднее слово было не совсѣмъ-понятно Путеводителю, и онъ признался въ своемъ невѣжествѣ своимъ обычнымъ:

— Что такое?

„Вы забываете, что вы мой женихъ, что я невѣста ваша — и такіе намеки неприличны и мучительны.“

— Все то прилично, что справедливо, Мабель, а все то справедливо, что ведетъ къ истинѣ и законности; но это мучительно, какъ вы говорите, точно мучительно, — я это самъ чувствую. Вотъ что, Мабель: если бъ вы знали, что Прѣсная-Вода думаетъ о васъ одинаково со мною, вы, можетъ-быть, никакъ не согласились бы выйдти за такого стараго, за такого некрасиваго, какъ я.

„Къ-чему такое жестокое испытаніе, Патфайндеръ? Къ-чему можетъ вести оно? — Джасперъ Уэстернъ не думаетъ ничего подобнаго; онъ не говоритъ ничего, онъ не чувствуетъ ничего.“

— „Мабель!“ Это восклицаніе вырвалось изъ устъ молодаго человѣка съ силою, обличившею въ немъ ощущеніе неодолимое; и онъ не произнесъ болѣе ни слова.

Мабель закрыла лицо обѣими руками. И она и Джасперъ были подобны двумъ преступникамъ, уличеннымъ въ такомъ дѣлѣ, которое нарушало счастіе ихъ общаго покровителя.

Въ эту минуту, можетъ-быть, Джасперъ готовъ былъ отречься отъ своей страсти, потому-что боязнь огорчить друга доходила въ немъ до послѣдней степени. А Мабель… это положительное извѣщеніе о томъ, на что она почти-безсознательно надѣялась, сама не довѣряя своей надеждѣ, такъ неожиданно застигло ее, такъ поразило, такъ взволновало, что она съ минуту была въ какомъ-то странномъ состояніи, не зная, плакать ей, или радоваться. Она, однакоже, первая начала прерванный разговоръ, потому что Джасперъ не рѣшался ни солгать, ни объявлять того, что могло бы причинить страданія его другу.

„Патфайндеръ, какъ дико говорите вы! Къ-чему все это?“

— Мабель, не мудрено, что я говорю дико: вѣдьмы знаете, я полудикій и не по однимъ моимъ привычкамъ, можетъ-быть, но и по натурѣ. — Говоря это, онъ силился засмѣяться своимъ обычнымъ, беззвучнымъ смѣхомъ, но его усиліе произвело какой-то нестройный, удушающій звукъ. — Да, я долженъ быть дикъ, — не стану спорить противъ этого.

„О, мой милый Патфайндеръ! о, мой лучшій, единственный другъ! Вы не подумали, вы не могли подумать, что я сказала это съ намѣреніемъ“ вскричала Мабель, почти-задыхаясь отъ поспѣшности и испугавшись, не оскорбила ли его. „Если мужество, правдивость, благородство души, непоколебимыя правила и множество другихъ прекрасныхъ качествъ возбуждаютъ въ насъ любовь и уваженіе, то нѣтъ никого въ свѣтѣ, кто бы имѣлъ право болѣе васъ быть уважаемымъ и любимымъ.“

— Какіе у нихъ нѣжные и вкрадчивые голоса, Джасперъ! сказалъ Путеводитель, засмѣявшись уже свободно и естественно. — Да, природа, кажется, нарочно создала ихъ для того, чтобъ онѣ пѣли для нашего слуха, когда умолкаетъ музыка лѣсовъ… Но мы должны понять другъ друга, мы должны объясниться. Я снова спрашиваю васъ, Мабель, если бъ вы знали, что Джасперъ Узстэрнъ любитъ васъ такъ, какъ я, или даже больше, — хотя это рѣшительно невозможно, — что въ своихъ снахъ онъ видитъ ваше лицо въ водѣ озера; что въ своихъ снахъ онъ разговариваетъ съ вами, разговариваетъ о васъ, думаетъ, что нѣтъ ничего прекраснѣе Мабели Дунгамъ, что нѣтъ ничего ея лучше и добродѣтельнѣе, и что онъ не зналъ счастія до-тѣхъ-поръ, пока не узналъ васъ, что ему сладко цаловать землю, по которой вы ходите, что онъ забылъ бы всѣ радости своего промысла и лишь мечталъ бы о васъ и о радости смотрѣть на вашу красоту и о радости слушать вашъ голосъ, — согласились бы вы тогда выйдти за него?

Мабель не могла отвѣчать на этотъ вопросъ, даже если бъ и желала; но хотя лицо ея было закрыто руками, яркій румянецъ сквозилъ между пальцами и даже сообщался имъ. Природа однако же сохраняла свою власть: была минута, когда изумленная, почти испуганная дѣвушка, бросила украдкой взглядъ на Джаспера, какъ-бы еще недовѣряя разсказу Патфайндера о его чувствованіяхъ; этотъ быстрый взглядъ открылъ ей всю истину, и она въ то же мгновеніе снова закрыла свое лицо, какъ бы желая избѣгнуть сама всякаго наблюденія.

— Возьмите срокъ подумать, Мабель, продолжалъ Путеводитель: — дѣло не шуточное выйдти за одного, когда мысли и желанія клонятъ къ другому. Мы съ Джасперомъ говорили объ этомъ дѣлѣ откровенно, какъ старые друзья, и хотя я зналъ, что мы смотрѣли съ нимъ на все почти одинаково, но я не думалъ, что мы ужь рѣшительно всегда будемъ встрѣчаться съ нимъ въ мысляхъ, — не думалъ, пока не объяснились другъ съ другомъ, заговоривъ о васъ. Джасперъ признался, что съ перваго свиданія онъ началъ почитать васъ лучшимъ, прекраснѣйшимъ созданіемъ въ мірѣ; что вашъ голосъ ласкалъ его слухъ, будто журчанье воды; что ему воображалось, будто паруса его были ваши одежды, развѣваемыя вѣтромъ; что вашъ смѣхъ проникалъ даже въ его сонъ, и что не разъ онъ вскакивалъ въ-просонкахъ, вообразивъ, что васъ похищаютъ съ „Бѣгуна“, на которомъ вы будто поселились. Да, да, онъ признался мнѣ, что часто плачетъ, какъ подумаетъ, что вы будете проводить ваши дни съ другимъ, а не съ намъ.

„Джасперъ?“

— Это истинная правда, Мабель — и справедливость требуетъ, чтобъ вы узнали это. Теперь встаньте — и выбирайте между нами. Я вѣрю, что Прѣсная-Вода любитъ васъ такъ же, какъ я; онъ старался убѣдить меня, что любитъ васъ больше, однако я съ этимъ не соглашаюсь, потому-что почитаю это невозможнымъ, хотя вѣрю, что молодой человѣкъ любитъ васъ, любить душою и сердцемъ и долженъ быть выслушанъ. Сержантъ оставилъ меня вашимъ покровителемъ, а не тираномъ. Я сказалъ, что буду вамъ столько же отцомъ, сколько мужемъ, — а ни одинъ отецъ, съ чувствомъ въ душѣ, не откажетъ своему дѣтищу въ такомъ небольшомъ правѣ. Встаньте же, Мабель, и говорите со мною такъ свободно, какъ-будто бы я самъ былъ сержантъ. Я желаю вамъ счастія — и ничего болѣе.

Мабель открыла свое лицо, поднялась и стала прямо противъ нихъ обоихъ; румянецъ, покрывавшій ея щеки, былъ скорѣе багрянцомъ горячки, нежели стыда.

„Чего хотите вы отъ меня, Патфайндеръ?“ спросила она. „Я обѣщала моему бѣдному отцу дѣлать все, что вы ни захотите.“

— Такъ вотъ же чего я хочу. Здѣсь стою я — обитатель лѣсовъ, и дикарь и невѣжда; хотя во мнѣ есть желаніе, которое превышаетъ все, чего я стою, но употреблю всѣ мои силы, чтобы отдать справедливость обѣимъ сторонамъ. Прежде всего скажу я, какъ уже и сказалъ, что наши чувствованія одинаковы что мы любимъ васъ равно. Джасперъ думаетъ, что его чувствованія должны бытъ сильнѣе, но я не скажу, не скажу по чистой совѣсти, чтобы это могло быть справедливо; будь это такъ, я бы сказалъ откровенно, я бы тотчасъ признался. Итакъ, въ этомъ отношеніи, Мабель, мы стоимъ передъ вами съ равными правами. Что касается до меня, то я, будучи старѣе васъ обоихъ, прежде скажу немного, скажу все, что можно сказать въ свою пользу и противъ меня. Въ стрѣльбѣ и въ охотѣ, смѣло говорю, нѣтъ ни одного человѣка въ этомъ краю, кто бы могъ превзойдти меня. Если бъ недостало когда-нибудь въ нашей хижинѣ дичи, медвѣжьяго мяса и даже птицъ и рыбы, то ужь это конечно была бы скорѣе вина природы, чѣмъ моя. Словомъ сказать, мнѣ кажется, что женщина, которая ввѣрится мнѣ, едва-ли когда-нибудь будетъ нуждаться въ пищѣ. Но я невѣжда, страшный невѣжда! Правда, я говорю на многихъ языкахъ, но я мало свѣдущъ въ своемъ собственномъ. Я прожилъ гораздо больше-годовъ, чѣмъ вы; — что я былъ стариннымъ товарищемъ сержанта, это вѣдь не можетъ быть большимъ достоинствомъ въ вашихъ глазахъ. Было бы недурно также, если бы я былъ покрасивѣе, — да, это было бы недурно; но ужь мы всѣ таковы, какими создала насъ природа, и менѣе всего человѣкъ можетъ жаловаться, кромѣ развѣ особенныхъ случаевъ, на свою наружность. Припомнивъ все: возрастъ, наружность, свѣдѣнія и привычки, Мабель, я долженъ по совѣсти признаться теперь, что не гожусь для васъ, если не вовсе васъ недостоинъ. Я сію же минуту оставилъ бы всякую надежду, еслибъ не чувствовалъ чего-то особеннаго въ своемъ сердцѣ, чего-то такого, отъ чего трудно, кажется, освободиться.

„Патфайндеръ, благородный, великодушный Патфайндеръ!“ воскликнула наша героиня, схвативъ его руку и цалуя ее съ какимъ-то священнымъ благоговѣніемъ. „Вы несправедливы къ себѣ, — вы забываете моего бѣднаго отца и свое обѣщаніе… вы не знаете меня.“

— Теперь, вотъ Джасперъ, — продолжалъ Путеводитель, не допуская ласкамъ молодой дѣвушки поколебать его рѣшеніе: — онъ совсѣмъ другое дѣло. Онъ также будетъ снабжать продовольствіемъ свою жену, это не должно слишкомъ затруднять въ выборѣ между имъ и мною: онъ человѣкъ дѣятельный, заботливый, попечительный; о любви его также нечего говорить; но онъ ученый, знаетъ языкъ Французовъ, читалъ много книгъ и много такихъ — я это знаю — которыя вы любите читать; онъ можетъ понимать васъ всегда, и вотъ этого-то, кажется, я не могу сказать о себѣ…

„Но къ-чему все это?“ прервала съ нетерпѣніемъ Мабель: „зачѣмъ вы говорите объ этомъ теперь, и нужно ли говорить объ этомъ когда-нибудь?“

— Потомъ, Джасперъ умѣетъ такъ высказывать свои мысли, какъ ужь мнѣ никогда не удастся. Если что-нибудь на землѣ могло бы развязать мой языкъ и сдѣлать его смѣлѣе и убѣдительнѣе, такъ это вы, Мабель, — а вотъ въ нашихъ послѣднихъ разговорахъ, Джасперъ превзошелъ меня даже и въ этомъ, такъ что мнѣ стало стыдно за себя. Онъ говорилъ мнѣ, какъ много въ васъ искренности, нѣжности, простоты, какъ вы презираете всякое тщеславіе, потому-что, сказалъ онъ, хоть вы и достойны быть женою офицера, но ваша душа способна только отзываться ни истинное чувство, и что вы скорѣе согласитесь остаться вѣрною самой-себѣ, чѣмъ стать женою полковника. Онъ говорилъ такъ о васъ, что кровь въ жилахъ моихъ потекла теплѣе; да, да, онъ говорилъ, что вы прекрасны и сами не знаете того, что во всѣхъ вашихъ движеніяхъ столько прелести, столько естественности, и что все это само собою, безъ вашего вѣдома. Онъ мнѣ говорилъ, какъ вѣрны и истинны всѣ ваши мысли, какъ горячо и благородно ваше сердце…

„Джасперъ!“ воскликнула Мабель, уступая наконецъ чувствованіямъ, которыя, будучи такъ долго удерживаемы, пріобрѣли неодолимую силу, и она упала въ объятія молодаго человѣка, плача какъ ребенокъ, въ совершенномъ изнеможеніи… „Джасперъ, Джасперъ, зачѣмъ было скрывать отъ меня это?..“

Отвѣтъ Джаспера былъ не очень-вразумителенъ, такъ же, какъ и послѣдовавшій діалогъ не былъ особенно замѣчателенъ по свази мыслей и выраженій. Но языкъ любви ясно понимается. Часъ пробѣжалъ, будто нѣсколько минутъ обыкновенной жизни; и когда Мабель пришла наконецъ въ себя и вспомнила о существованіи другихъ людей, ея дядя шагалъ по палубѣ куттера съ нетерпѣніемъ, удивляясь, что Джасперъ такъ долго не думаетъ воспользоватѣся благопріятнымъ вѣтромъ. Первая мысль Мабели была однакоже о томъ, кто по-видимому подвергался жестокому испытанію, открывъ ея истинныя ощущенія.

— О, Джасперъ! воскликнула она, будто въ-просонкахъ, Патфайндеръ.

Джасперъ задрожалъ, но не отъ страха и робости, а отъ мучительной мысли о страданіи, которое причинилъ своему другу, к онъ озирался вокругъ себя, думая увидѣть его. Но Патфайндеръ удалился съ такимъ тактомъ, съ такою деликатностію, которые бы могли сдѣлать честь чувствительности и вѣжливости придворнаго. Нѣсколько минутъ оба любящіе сидѣли безмолвно, ожидая его возвращенія, не отдавая себѣ отчета, какъ слѣдовало поступить имъ теперь, среди обстоятельствъ столь важныхъ и» столь исключительныхъ. Наконецъ они увидѣли своего друга тихо приближавшагося къ нимъ съ задумчивымъ видомъ.

— Теперь я понимаю, Джасперъ, какъ можно говорить безъ языка и слушать безъ ушей, сказалъ Патфайндеръ, когда подошелъ такъ близко къ дереву, что слова его могли быть слышны. — Да, я понимаю это теперь, понимаю — и какой должно быть это пріятный разговоръ, когда ведешь его съ Мабелью Дунгамъ! Ахъ а говорилъ сержанту, что я и старъ, и невѣжда, и дикъ; но онъ не вѣрилъ мнѣ и настаивалъ на своемъ.

Джасперъ и Мабель, сидѣвшіе другъ возлѣ друга, походили на изображеніе нашихъ первыхъ прародителей въ поэмѣ Мильтона, когда сознаніе грѣха тяжко легло на ихъ души. Ни тотъ ни другой не говорилъ, ни дѣлалъ ни одного движенія, по оба они были готовы въ эту минуту отречься отъ своего счастія, лишь бы возвратить утраченный миръ ихъ другу. Джасперъ былъ блѣденъ, какъ смерть; но дѣвическая стыдливость призвала кровь къ лицу Мабели и покрыла его такимъ роскошнымъ румянцемъ, который, можетъ-быть, никогда не игралъ на щекахъ ея въ часы самой легкосердечной, самой игривой радости. Чувство, которое въ ея полѣ всегда сопровождаетъ сознаніе раздѣленной любви, придало мягкій, нѣжный колоритъ ея лицу, и никогда она не была такъ прекрасна, какъ теперь. Патфайндеръ смотрѣлъ на нее съ жаромъ, котораго не старался скрыть; потомъ онъ началъ смѣяться по своему и съ какимъ-то самозабвеніемъ, какъ обыкновенно люди, мало выполированные общежитіемъ, выражаютъ свое удовольствіе; но это мгновенное забытье было вымѣщено мучительнымъ сознаніемъ, что юное и прекрасное созданіе потеряно для него навсегда. Нужна была по-крайней-мѣрѣ минута для того, чтобъ простодушный сынъ природы могъ оправиться отъ удара, которымъ поразило его это созданіе; потомъ онъ принялъ свой спокойный, величавый видъ и заговорилъ важнымъ, почти-торжестве инымъ, голосомъ:

— Я всегда зналъ, Мабель Дунгамъ, что у каждаго человѣка своя натура, сказалъ онъ: — но я забылъ, что не въ моей натурѣ нравиться молодымъ дѣвушкамъ красивымъ я ученымъ; я надѣюсь, что моя ошибка не великій и не тяжелый грѣхъ, а еслибъ и грѣхъ, то я тяжко наказанъ за него, тяжко… Мабель, я знаю, что вы хотите сказать, но этого не нужно; я чувствую это, какъ-будто уже слышу. Этотъ часъ былъ горекъ для меня, Мабель, этотъ часъ былъ очень-горекъ для меня, Джасперъ…

«Часъ?» повторила Мабель. Когда Патфайндеръ только что произнесъ это слово, кровь, которая начала было отливать къ сердцу, снова бурно бросилась къ ея лицу. «Не можетъ быть, чтобы прошелъ часъ, Патфайндеръ.»

— «Часъ?» воскликнулъ Джасперъ въ ту же самую минуту: «нѣтъ, нѣтъ, мой благородный другъ, не прошло и десяти минутъ; какъ ты оставилъ насъ.»

— Можетъ-быть, можетъ-быть, только мнѣ это время показалось цѣлымъ днемъ. Я начинаю однако думать, что счастливые считаютъ время минутами, а несчастливые мѣсяцами. Но не будемъ больше говорить объ этомъ; все теперь кончено; разговорами не сдѣлаешь васъ счастливѣе, а я, говоря объ этомъ, только бы сильнѣе чувствовалъ, что потеряно мною и, можетъ статься, по-дѣломъ. Нѣтъ, нѣтъ, Мабель, не прерывайте меня; это было бы безполезно. Я допускаю все, что бы вы ни сказали; но все, что вы мнѣ ни скажете, хотя бы съ самымъ лучшимъ намѣреніемъ, ни сколько не перемѣнитъ моего рѣшенія. Такъ, Джасперъ, она твоя; и, хоть это горько сказать, я увѣренъ, что она съ тобою будетъ счастливѣе, чѣмъ со мною, потому-что твоя натура больше приспособлена къ ея счастію, чѣмъ моя, хотя я также думаю, если только не ошибаюсь въ самомъ-себѣ, что и я сдѣлалъ бы все, что въ моихъ силахъ, для ея счастія. Лучше было бы не вѣрить сержанту: я бы долженъ былъ повѣрить больше тому, что говорила мнѣ Мабель возлѣ озера, потому-что разсудокъ тогда же убѣждалъ меня въ истинѣ ея словъ; но намъ бываетъ такъ отрадно думать о томъ, чего желаемъ, и люди такъ легко убѣждаютъ насъ въ томъ, въ чемъ мы сами хотимъ убѣдиться… Но къ-чему говорить объ этомъ? не самъ ли я сейчасъ сказалъ, что не къ-чему говорить объ этомъ?.. Правда, Мабелі, казалось, соглашалась сама; но это происходило отъ желанія быть угодной отцу и отъ страха попасться въ руки дикихъ.

«Патфайндеръ!»

— Я понимаю васъ, Мабель, и во мнѣ нѣтъ ничего горькаго противъ васъ, ничего нѣтъ. Мнѣ-было вдругъ пришло въ голову поселиться неподалеку отъ васъ и смотрѣть на ваше счастіе; но, впрочемъ лучше покинутъ мнѣ 55 полкъ и возвратиться въ 60-й, который какъ-будто природной мой полкъ. Юыло бы еще лучше, можетъ-быть, если бы я никогда не оставлялъ 60 полка, хотя мои услуги и были полезны въ этомъ краю и хотя я былъ старымъ товарищемъ со многими изъ 55-го полка, на-примѣръ съ сержантомъ Дунгамомъ, когда онъ былъ въ другомъ корпусѣ. Однакожь, Джасперъ, я не жалѣю, что узналъ тебя.

«А меня, Патфайндеръ?» порывисто перебила его Мабель: «не сожалѣете ли вы, что узнали меня? О, если это такъ, я никогда не помирюсь съ собою!»

— Васъ, Мабель! возразилъ Путеводитель, взявъ руку нашей героини и смотря ей въ лицо съ младенческимъ простодушіемъ, но съ живымъ участіемъ: — могу ли я досадовать, что солнечный лучъ проникнулъ туманъ безрадостнаго дня? что свѣтъ блеснулъ во мракѣ, хотя и на одно мгновеніе? Я не хочу обманывать себя надеждою, что у меня по-прежнему будетъ легко сердце, и будутъ легки ноги, и что я буду спать по-прежнему крѣпко; но я всегда буду вспоминать, какъ близко я былъ къ незаслуженному счастію, — о, всегда! Сохрани меня Богъ упрекать васъ, Мабель; я упрекаю только самого-себя за глупую, тщеславную мысль, будто могу нравиться такому созданію, какъ вы. Не всю ли правду сказали вы мнѣ, когда мы разговаривали объ этомъ — помните — на горѣ? и я бы долженъ былъ повѣрить вамъ тогда, потому-что, разумѣется, молодыя дѣвушки должны гораздо лучше знать, что дѣлается у лихъ въ душѣ, нежели ихъ отецъ… Ахъ! все теперь кончено! и мнѣ остается только проститься съ вами передъ вашимъ отъѣздомъ. Я думаю, Капъ потерялъ ужь терпѣніе, и пожалуй, онъ сойдетъ на землю посмотрѣть, что дѣлается съ нами."

— Проститься? воскликнула Мабель.

«Проститься?» повторилъ Джасперъ: «не-уже-ли жь ты думаешь разстаться съ нами, другъ мой?»

— Это всего лучше, Мабель, — всего лучше, Джасперъ, и всего благоразумнѣе. О, я конечно бы остался жить и умереть съ вами, если бы послушался чувства; но если слушаться разума, то мнѣ слѣдуетъ разстаться съ вами здѣсь. Вы возвратитесь въ Освего и станете мужемъ и женою, какъ-скоро прибудете туда — Капъ только и думаетъ о томъ, какъ-бы поскорѣе снова свидѣться съ моремъ, а кто можетъ знать, что случится. Я же возвращусь въ пустыню къ Творцу моему… Подойдите, Мабель, — продолжалъ Патфайндеръ, вставая и приближаясь къ вашей героинѣ съ видомъ важнымъ и торжественнымъ: — поцалуйте меня; Джасперъ не будетъ сердиться на меня за одинъ прошальный поцалуй; вѣдь мы сей-часъ же и разстанемся.

«О, Патфайндеръ!» воскликнула Мабель, бросаясь въ объятія Путеводителя и нѣсколько разъ цалуя его въ щеки съ такою свободою и горячностію, какой далеко не обнаруживала она, когда Джасперъ прижималъ ее къ груди своей: «Богъ благословитъ васъ, милый мой, милый Патфайндеръ! Вы прійдете къ намъ послѣ. Мы еще увидимъ васъ. Когда вы состарѣетесь, то вѣдь вы прійдете въ наше жилище? и я буду вамъ дочерью?..»

— Да, это такъ, — возразилъ Путеводитель, едва дыша. — Я буду стараться думать о васъ такъ, а не иначе; да, мнѣ приличнѣе думать о васъ, какъ о дочери, а не какъ о женѣ. Прощай, Джасперъ. Теперь пойдемъ же къ лодкѣ — пора ужъ вамъ, пора!

Патфайндеръ пошелъ впередъ съ видомъ спокойнымъ и торжественнымъ. Достигнувъ лодки, онъ снова взялъ Мабель за. руки и, держа ее отъ себя за разстояніи длины своей руки, пристально смотрѣлъ ей въ лицо, и непрошенныя слезы, пробившись изъ глубочайшаго источника чувства, полились ручьями по его загорѣлымъ щекамъ.

— Благословите меня, Патфайндеръ! — сказала Мабель, благоговѣйно преклонивъ передъ нимъ колѣна. — О, по-крайней-мѣрѣ благословите меня передъ разлукой!

Путеводитель исполнилъ ея желаніе, и, помогши ей войдти въ лодку, казалось, съ самымъ тяжкимъ напряженіемъ оторвался отъ ней. Потомъ, взявъ Джаспера за руку, онъ отвелъ его въ сторону и началъ такъ:

— У тебя, я знаю, кроткое сердце и нѣжная натура, Джасперъ; но мы оба съ тобою грубы и дики въ сравненіи съ этимъ милымъ созданіемъ. Береги ее, заботься о ней и остерегайся опечалить какъ-нибудь грубостію мужской натуры ея нѣжную душу. Ты поймешь ее со-временемъ; и Господь, держащій подъ властію своей и озеро и лѣсѣ, взирающій съ улыбкою за добродѣтель и съ гнѣвомъ за порокъ, Господь сохранитъ васъ счастливыми, и что еще болѣе, достойными счастія.

Патфайндеръ подалъ своему другу знакъ къ отъѣзду. Онъ оставался все на томъ же мѣстѣ, опершись за ружье, пока лодка не достигла куттера. Мабель плакала, будто сердце ея разрывалось на части; она ни разу не сводила своихъ глазъ съ прогалины, гдѣ виднѣлась фигура Патфайндера, пока куттеръ не обогнулъ одного мыса, который совершенно скрылъ за собою островъ. До самого послѣдняго мгновенія, какъ были видны мощныя формы этого необыкновеннаго человѣка, онъ оставался совершенно-неподвиженъ, будто изваяніе, поставленное въ этомъ уединенномъ мѣстѣ въ память событій, такъ недавно тутъ совершившихся.

ГЛАВА XV.

О, позволь мнѣ только дышать воздухомъ, тѣмъ благословеннымъ воздухомъ, которымъ дышешь ты; и что бы онъ ни несъ на своихъ крыльяхъ: исцѣленіе или смерть, — онъ сладокъ мнѣ! Муръ.

Патфайндеръ привыкъ къ уединенію; но когда «Бѣгунъ» исчезъ изъ вида, Путеводитель былъ подавленъ чувствомъ своего одиночества. Никогда прежде не ощущалъ и не сознавалъ онъ своей отдѣльности въ мірѣ; въ послѣднее же время, его чувствованія мало по-малу пріучились къ отрадамъ и потребностямъ общественной жизни, особенно къ потребностямъ, связаннымъ съ семейными отношенія мы. Теперь все исчезло для него, какъ-бы въ одну минуту, и онъ остался одинъ безъ друга и безъ надежды; даже и Чингачгукъ оставилъ его, хотя и на время, но все же Чингачгука не было въ эту минуту, которую можно назвать критическою въ жизни нашего героя.

Патфайндеръ стоялъ, опершись на свое ружье, въ положеніи, описанномъ въ предшествовавшей главѣ, долго послѣ того, какъ исчезъ «Бѣгунъ». Напряженіе его мускуловъ нисколько, казалось, не ослабло — и только человѣкъ, привыкшій подвергать свои члены суровымъ испытаніямъ, могъ оставаться столь долгое время въ одномъ положеніи, съ неподвижностію мрамора. Наконецъ онъ сошелъ съ этого мѣста; но прежде, чѣмъ тѣло его двинулось, онъ вздохнулъ будто изъ самой сокровенной глубцны своей груди.

Къ особенностямъ этого необыкновеннаго существа принадлежало то, что его чувства и члены никогда не отказывались отъ служенія, какъ бы ни былъ занятъ и встревоженъ духъ его. И теперь они не измѣнили ему: хотя его мысли были исключительно заняты Мабелью, ея красотою, ея любовью къ Джасперу, ея слезами, ея отъѣздомъ, — онъ шелъ однако по прямой линіи къ тому мѣсту, гдѣ Іюньская-Роса все еще оставалась на могилѣ своего мужа. Разговоръ, завязавшійся между ими, происходилъ на языкѣ тускарорскомъ, на которомъ Патфайндеръ говорилъ очень-бѣгло; но такъ-какъ этотъ языкъ понятенъ только людямъ черезъ-чуръ-ученымъ, то мы переведемъ его на свой языкъ, хотя и вольно, но сохраняя сколько-можно тонъ мысли и особенности выраженія того и другаго изъ разговаривавшихъ лицъ.

Іюньская-Роса, съ волосами, распущенными по лицу, сидѣла на камнѣ, извлеченномъ изъ могильной ямы, склонившись къ тому мѣсту, въ которомъ было схоронено тѣло Арроугеда, и не замѣчая приближенія другаго существа. Она думала, что никого не было на островѣ, кромѣ ея, а шумъ отъ моккасинъ Путеводителя былъ не такъ великъ, чтобы вывесть ее изъ заблужденія.

Патфайндеръ съ безмолвнымъ вниманіемъ смотрѣлъ на женщину нѣсколько минуть. Видъ ея горести и отчаянія, воспоминаніе объ ея невозвратимой потерѣ произвели благотворное вліяніе на его собственныя чувствованія. Его разсудокъ сказалъ ему, во сколько источники горести въ молодой женщинѣ, такъ внезапно и насильственно лишившейся мужа, были глубже, чѣмъ въ немъ-самомъ.

— Іюньская-Роса! сказалъ онъ торжественно и съ живостію, обнаруживавшею всю силу его сочувствія: — ты не одинока въ своей печали; оборотись — и пусть глаза твои взглянутъ на друга.

«У Іюньской-Росы нѣтъ болѣе друга» отвѣчала женщина. «Арроугедъ пошелъ въ страны счастливой охоты и некому больше заботиться объ Іюньской-Росѣ. Тускароры выгонятъ ее изъ своихъ вигвамовъ; Ирокезы ненавистны ея глазамъ, и она не можетъ смотрѣть на нихъ. Нѣтъ, оставь Росу умирать съ голода на могилѣ мужа.»

— Этого не будетъ! нѣтъ, этого не будетъ, это противъ разума и противъ справедливости. Ты вѣришь въ Маниту, Роса?

«Онъ скрылъ свое лицо отъ Росы онъ сердитъ теперь. Онъ оставилъ ее одну — умирать.»

— Послушай того, кто издавна знакомъ съ натурою краснокожихъ, хотя самъ имѣетъ натуру бѣлыхъ и лицо бѣлое. Когда Maниту блѣднолицаго хочетъ оказать благодѣяніе сердцу блѣднолицаго, онъ поражаетъ его горестію, потому-что, Роса, только въ горести смотримъ мы вѣрными глазами на самихъ-себя и дальновидными глазами, и лучше понимаемъ справедливость. Великій Духъ желаетъ тебѣ добра и взялъ вождя къ себѣ, пока еще онъ не совратилъ тебя съ дороги своимъ лживымъ языкомъ — и пока твой нравъ не сроднился еще съ Мингами, между которыхъ ты ужь и такъ долго жила.

«Арроугедъ былъ великій вождь!» возразила женщина съ гордостію.

— У него были свои достоинства, — были, и были также пороки. Но, Роса, ты не осталась безпомощною, ты не останешься безпомощною. Дай свободу своей горести, дай ей свободу, — это въ натурѣ; но когда прійдетъ пора, я кое-что больше скажу тебѣ.

Патфайндеръ возвратился къ своей лодкѣ и покинулъ островъ. Въ-продолженіе дня Роса раза два или три слышала выстрѣлы его ружья; и солнце уже садилось, когда онъ появился снова, неся ей совсѣмъ изготовленную дичь, которой видъ и запахъ могли бы раздражить аппетитъ даже эпикурейца. Такого рода отношенія длились мѣсяцъ — и Роса во все это время упорно отказывалась оставить могилу своего мужа, не отвергая однакоже дружескихъ приношеній своего покровителя. По-временамъ, они встрѣчались и разговаривали — и Патфайндеръ развѣдывалъ состояніе чувствованій молодой Индіянки; но эти свиданія были коротки и рѣдки. Роса спала въ одной изъ хижинъ, склоняясь на изголовье съ чувствомъ безопасности, зная, что находится подъ защитою друга, хотя Патфайндеръ неизмѣнно каждую ночь удалялся на сосѣдній островъ, гдѣ построилъ себѣ хижину.

Къ концу мѣсяца, однако, осень такъ придвинулась къ зимѣ, что положеніе Іюньской-Росы становилось уже очень-непріятно. Деревья обнажились и ночи стали холодны и вѣтрены. Настала пора отъѣзда. Въ это время явился Чингачгукъ. Онъ имѣлъ на островѣ долгій и важный разговоръ съ своимъ другомъ. Роса издали видѣла движенія разговаривавшихъ, и замѣтила, что ея хранитель былъ опечаленъ. Прокравшись къ нему, она старалась умягчить его тоску съ женскою кротостію и нѣжностію, съ женскимъ инстинктомъ.

— Спасибо тебѣ, Роса, спасибо тебѣ! сказалъ онъ: но все это безполезно. Время теперь покинуть это мѣсто. Завтра мы отправляемся. Ты поѣдешь съ нами; теперь ты начала уже слушаться разума.

Роса согласилась съ мягкою покорностію индійской женщины и пошла провести остатокъ времени на могилѣ Арроугеда. Не обращая вниманія ни на время года, ни на время сутокъ, молодая вдова не преклоняла своей головы въ-продолженіи всей холодной осенней ночи. Она сѣла возлѣ мѣста, скрывавшаго останки ея мужа, и молилась по обычаю своего народа за его успѣхи на безконечной охотѣ, на которую онъ отправился недавно, и за свое соединеніе съ нимъ въ странѣ праведныхъ. Можетъ-быть, на нее съ презрѣніемъ взглянули бы люди мудрствующіе; но образъ Бога былъ въ душѣ ея, обличавшей свое небесное происхожденіе стремленіями и чувствованіями, которыя бы удивили людей, притворяющихся больше, чувствующихъ меньше.

Утромъ они отправились всѣ трое: Патфайндеръ заботливый и дѣятельный, какъ и всегда; Великій-Змѣй молчаливый, во всемъ согласовавшійся съ дѣйствіями своего друга, — и совершенно-покорная, смиренная, но глубоко-печальная Роса. Они отправились на двухъ лодкахъ; лодка же Росы была оставлена. Чингачгукъ плылъ впереди, Патфайндеръ слѣдовалъ за нимъ, восходя вверхъ по теченію. Два дня гребли они къ западу, проводя ночи на островахъ. Къ-счастію, погода стала тише, и когда они вошли въ озеро, оно было гладко и ровно, какъ прудъ. То было индійское лѣто; кроткое іюньское спокойствіе царствовало въ атмосферѣ.

На утро третьяго дня, они прибыли къ устью Освего, куда крѣпость и недвижный флагъ тщетно приглашали ихъ войдти. Не бросая ни одного взгляда въ сторону, Чингачгукъ пересѣкалъ темныя воды рѣки, и молча слѣдовалъ за нимъ Патфайндеръ. Валъ былъ покрытъ зрителями; но Лэнди, узнавъ своихъ старыхъ друзей, запретилъ даже и окликать ихъ. Въ полдень, Чингачгукъ вошелъ въ маленькую бухту, гдѣ «Бѣгунъ» стоялъ на якорѣ. Отъ берега, такъ же, какъ и прежде, шла вверхъ просѣка, а у самой окраины озера стоялъ новый бревенчатый домикъ, хотя и довольно-грубой работы, но со всѣми удобствами. Все въ немъ и вокругъ него, не смотря на дикую уединенность мѣста, говорило о довольствѣ и изобиліи, какое только возможно въ пустынномъ и пограничномъ краю. — Джасперъ стоялъ на берегу, и когда Патфайндеръ причалилъ, первый подалъ ему руку для опоры. Они свидѣлись просто, но дружественно; никакихъ вопросовъ не было сдѣлано; видно было, что Чингачгукъ далъ уже прежде всѣ нужныя объясненія. Никогда Патфайндеръ не сжималъ такъ крѣпко, съ такимъ участіемъ руки своего друга, какъ въ это свиданіе; онъ даже засмѣялся весело, смотря ему въ лицо и говоря, какой у него счастливый и здоровый видъ.

— Гдѣ она, Джасперъ? гдѣ она? прошепталъ наконецъ Путеводитель, которому сначала было страшно отважиться на этотъ вопросъ.

«Она ждетъ насъ въ домѣ, милый другъ мой. Вонъ Іюньская-Роса ужь успѣла опередить насъ.»

— Можетъ-быть, у Росы легче ноги, но сердце не можетъ бытъ легче, когда нужно идти на встрѣчу къ Мабели. Итакъ, другъ, вы нашли священника въ гарнизонѣ, и дѣло было окончено?

«Мы были обвѣнчаны черезъ недѣлю послѣ того, какъ разсталисъ съ тобой, и Капъ уѣхалъ на другой день. Ты и забылъ спросить о своемъ старомъ другѣ, Соленой-Водѣ?»

— Нѣтъ, нѣтъ, не забылъ. Змѣй разсказалъ мнѣ все это: но я такъ люблю слушать о Мабели и объ ея счастіи. Что, она улыбнулась, или заплакала, когда окончилась церемонія?

«И то и другое, мой другъ; но…»

— Да, да, это ихъ натура: слезы и радость. Ахъ, все это было такъ отрадно намъ лѣснымъ жителямъ!.. Да, что ни сдѣлай Мабель, мнѣ все понравится. А какъ ты думаешь, Джасперъ, вспомнила ли она обо мнѣ въ эту радостную минуту?

«О, какъ же, Патфайндеръ! я знаю это на вѣрно. Она вспоминаетъ о тебѣ и говорить о тебѣ ежедневно, почти ежечасно. Никто не можетъ любить тебя, какъ мы.»

— Да, я знаю, что немногіе любятъ меня больше, Джасперъ: Чингачгукъ, можетъ-быть, одинъ онъ… Ну, да объ этомъ нечего болѣе говорить… Но что же мы медлимъ? вѣдь надобно же наконецъ идти… идти такъ идти. Веди меня, Джасперъ, и я постараюсь еще разъ взглянуть на ея милое лицо.

Джасперъ повелъ своего друга, и скоро они очутились въ-присутствіи Мабели. Она встрѣтила его съ яркимъ румянцемъ; всѣ члены ея дрожали, такъ-что она едва могла стоять; но радушіе ея пріема тѣмъ не менѣе было искренно и полно любви. Въ-продолженіе часа, который провелъ у нихъ Патфайндеръ (его посѣщеніе было не долѣе часа, хотя онъ обѣдалъ въ домѣ своихъ друзей), человѣкъ, привыкшій наблюдать за движеніями души, опредѣлилъ бы тотчасъ чувствованія Мабели по ея обращенію съ Патфйндеромъ и мужемъ. Съ мужемъ она была нѣсколько-застѣнчивѣе, какъ всегда бываютъ молодыя супруги; но звуки ея голоса были сладостнѣе обыкновеннаго, взоры ея были нѣжны, и всякій, разъ, какъ она обращала ихъ на него, алый румянецъ пробѣгалъ по лицу ея, обличая чувствованія, которыя не притупились еще привычкою и временемъ и не застыли въ совершенномъ спокойствіи. Съ Патфайндеромъ она была совершенно-свободна, искренна и откровенна; въ обращеніи ея было, впрочемъ, что-то тревожное, но голосъ ея ни разу не задрожалъ, взоръ ни разу не опустился, и если иногда загоралось ея лицо, то это было не больше, какъ дѣйствіе живаго и заботливаго участія.

Наконецъ наступила минута, когда Патфайндеръ долженъ былъ отправиться въ путь. Чингачгукъ оставилъ уже лодку и стоялъ на тропинкѣ, ведшей во внутренность лѣса у самой его окраины. Тамъ онъ спокойно дожидался своего друга. Лишь только Патфайндеръ былъ извѣщенъ объ этомъ, какъ тотчасъ поднялся съ своею всегдашнею важностію, чтобъ проститься.

— Я было-подумалъ, что судьба моя немножко-сурова, сказалъ онъ: — но вотъ судьба этой женщины, Мабель, пристыдила меня, и навела на разумъ…

«Роса останется и будетъ жить у меня» съ живостію прервала наша героиня.

— Это я и думалъ. Если кто-нибудь можетъ исцѣлить ее отъ ея горести и возбудить въ ней желаніе жить, такъ это вы, Мабель, хотя я сомнѣваюсь даже и въ вашемъ успѣхѣ Бѣдное созданіе, безъ племени и безъ мужа! Не легко утѣшить себя въ такихъ потеряхъ. Ахъ, Боже мой! до того ль мнѣ теперь, чтобы заниматься несчастіями, женитьбами и замужствами другихъ? развѣ мало у меня своихъ горестей?… Не говорите мнѣ, Мабель; не говори мнѣ, Джасперъ; дайте мнѣ уйдти съ миромъ и какъ слѣдуетъ мужчинѣ. Я видѣлъ ваше счастіе, и этого будетъ съ меня: мнѣ будетъ легче переносить мою печаль… Нѣтъ, я уже не буду больше просить у васъ поцалуя, Мабель; никогда не буду у васъ просить поцалуя. Вотъ моя рука, Джасперъ, пожми ее, другъ, пожми ее крѣп че — не бойся, не задрожитъ она, это рука мужа… Теперь Мабель, хотите ли вы пожать ее… Нѣтъ, нѣтъ, вы не должны этого дѣлать — и онъ отдернулъ свою руку, которую Мабель хотѣла поцаловать и оросить своими слезами. — Этого не должно дѣлать…

«Патфайндеръ!» спросила Мабель: «когда мы свидимся?»

— Я думалъ объ этомъ, да, да, я думалъ обо всемъ этомъ, думалъ. Если настанетъ наконецъ время, когда я буду въ состояніи смотрѣть на Мабель, какъ на сестру или какъ на дочь, — мнѣ бы слѣдовало сказать просто на дочь, — вы такъ молоды, что годитесь мнѣ въ дочери, — тогда, повѣрьте, я пріиду къ вамъ; сердцу моему легче будетъ при видѣ вашего счатія; если же нѣтъ… Прощайте, прощайте… Сержантъ былъ виноватъ, — да, сержантъ былъ очень-виноватъ!

То были послѣднія слова, слышанныя Джасперомъ Уэстерномъ я Мабелью Дунгамъ отъ Патфайндера. Онъ отворотился, какъ-будто эти слова задушали его, и быстро соединился съ своимъ другомъ. Какъ-скоро послѣдній увидѣлъ его приближеніе, тотчасъ же взвалилъ на плеча свою ношу и скользнулъ между деревьями, не дожидаясь словъ Патфайндера. Мабель, ея мужъ и Роса не спускали глазъ съ Путеводителя, ожидая еще отъ него прощальнаго жеста или мгновеннаго взгляда; но онъ не обертывался. Раза два или три имъ показалось, будто онъ потрясъ головою, какъ человѣкъ, у котораго горько на душѣ; онъ даже махнулъ рукою, какъ-будто зная, что на него смотрятъ, но скоро быстрыми шагами, которыхъ твердости не могла ослабить никакая тоска, скрылся изъ вида, и исчезъ и чащѣ лѣса.

Ни Джасперъ, ни жена его не видали больше Патфайндера. Еще годъ оставались они на берегахъ Онтаріо; но потомъ, уступивъ просьбамъ Капа, они отправились соединиться съ нимъ въ Нью-Йоркъ, гдѣ Джасперъ скоро сталъ богатымъ и уважаемымъ негоціантомъ. Трижды въ-продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, Мабель получала въ подарокъ дорогіе и прекрасные мѣха, и ея чувство сказывало ей, откуда приходили эти подарки, хотя они и не сопровождались именемъ посылавшаго. Въ позднѣйшую эпоху жизни, когда Мабель была уже матерью многихъ дѣтей, ей привелось побывать, во внутреннихъ странахъ, на берегахъ Могоука, въ-сопровожденіи своихъ сыновей, изъ которыхъ старшій былъ въ такихъ лѣтахъ, что могъ служить ей защитникомъ. Тутъ случилось ей увидѣть человѣка странно-одѣтаго, который смотрѣлъ на нее издали съ такимъ вниманіемъ, что она не могла не освѣдомиться о немъ. Ей отвѣчали, что то былъ знаменитый охотникъ въ этой части Соединенныхъ-Штатовъ (это было послѣ революціи); что онъ былъ также извѣстенъ чистотою своихъ нравовъ и нѣкоторыми странностями, что въ этой странѣ онъ слылъ подъ названіемъ «Кожанаго Чулка».^[21] Болѣе ничего не могла узнать мистрисъ Уэстернъ; однакожь эти взоры, брошенные на нее издали, и странный видъ этого незнакомаго охотника, заставили ее провести безсонную ночь и набросили на ея лицо, все еще прекрасное, тѣнь грусти на долгое время.

Что касается до Іюньской-Росы, то двойная потеря мужа и племени произвела то, что предсказывалъ Патфайндеръ. Она умерла въ хижинѣ Мабели на берегу озера. Джасперъ перевезъ ея тѣло на островъ, гдѣ она и была похоронена возлѣ своего мужа.

Лэнди дожилъ до брака съ тою, которая была давно любима имъ, и вышелъ изъ службы ветеранъ, утомленный войною; но его имя было прославлено въ наше время дѣлами младшаго брата, который, наслѣдовавъ свое потомственное титло, скоро однакожь перемѣнилъ его на другое, пріобрѣтенное собственными подвигами на океанѣ.

(Съ англійскаго.)

"Отечественныя Записки", №№ 8—9, 1840

---

<Вспоминая о появлении «Путеводителя в пустыне…» Д. Ф. Купера на страницах «Отечественных записок», И. И. Панаев писал: «Катков взял на себя перевод двух первых, а я двух последних частей; Катков переводил с английского, я — с французского» (Панаев, с. 235). Сообщение Панаева уточняется письмом В. Г. Белинского к В. П. Боткину от 12 августа 1840 г. Имея в виду девятую книгу журнала, он заметил: «Перевод Каткова, Панаева, Языкова. Глубокое, дивное создание» (ИАН, т. 11, с. 541). В «Материалах для жизнеописания M. H. Каткова» также читаем: «Этот роман переведен М. Н. Катковым, И. И. Панаевым и М. А. Языковым, причем первый при своей работе руководился английским…, а два последние-- французским переводом…» (Рус. вестн., 1897, № 8, с. 143)>

---

1. См. «Послѣдній изъ Могиканъ», «Труеры», «Степи». Всѣ эти романы Купера, къ которымъ теперь присовокупляется новое произведеніе его, «The Pathfinder», не смотря на округленность и отдѣльный интересъ каждаго порознь, соединены между собою родственными связями. Во всѣхъ ихъ на переднемъ планѣ является колоссальный образъ этого дивно-оригинальнаго существа, этого сына природы, величаваго и простаго какъ она, этого вѣчнаго жителя лѣсовъ и степей еще тогда дѣвственной Америки, извѣстнаго подъ именемъ Соколинаго Глаза, Длиннаго Карабина, или, какъ здѣсь слово-въ-слово, Открывателя Слѣдовъ (Pathfinder). Другія лица также болѣе или менѣе соединяютъ собою всю чудную тетралогію, одно изъ благороднѣйшихъ созданій куперова генія; изъ нихъ, въ этомъ отношеніи, особенно-примѣчателенъ вѣрный другъ знаменитаго охотника, Великій Змѣй (The Big Serpent), изъ краснокожихъ туземцевъ Америки, Могиканъ, или почти все-равно, Делаваръ, ибо Могиканы составляли одну изъ главныхъ отраслей великаго племени Делаваровъ, котораго послѣднимъ и достойнымъ представителемъ и этотъ самый Великій Змѣй. — Тѣ, которые читали хотъ одинъ романъ изъ этой цѣпи романовъ, знаютъ уже, чего можно ожидать отъ этого новаго созданія Купера; тѣ, кому пока не удавалось читать ни одного изъ нихъ, вѣроятно будутъ поражены зрѣлищемъ міра, который разкроется здѣсь для нихъ, и будутъ увлечены самымъ могущественнымъ интересомъ, который когда-либо возбуждало эпическое произведеніе въ духѣ нашаго времени. Перев.
2. Слово-въ-слово: Стрѣлоголовый.
3. Squaw — женщина на языкѣ дикарей.
4. Lick.
5. Обычай дикарей Сѣверной Америки сдирать съ черепа убитаго врага кожу съ волосами. Это служитъ для нихъ побѣднымъ трофеемъ. Какъ-будто нарочно, чтобы удобнѣе было производить эту операцію, дикіе носятъ нѣчто въ родѣ чуба.
6. Родъ палицы у дикихъ.
7. Чтобы читатель не почелъ всего этого за чистый вымыслъ, авторъ прибавляетъ отъ себя, что онъ видѣлъ самъ, какъ тридцати-двухъ фунтовое оружіе было совершенно-успѣшно перевезено по этому самому водопаду.
8. Чернымъ и бѣлымъ цвѣтомъ, перемѣшанными вмѣстѣ. Прим. Перев.
9. Родъ палицы, употребляемой дикими. Пр. Пер.
10. По-англійски Killdeer — имя патфайндерова длиннаго ружья, собственно: убійца-ланей. Прим. Пер.
11. Deuce (дьюсъ) значатъ дьяволъ; въ подлинникѣ — игра словъ.
12. Бордо.
13. Въ подлинникъ, въ этомъ и въ другомъ мѣстѣ далѣе, Капъ играетъ словами; этой игры словъ передать невозможно. Пер.
14. Дамскій головной уборъ въ родѣ капора (calash).
15. Символъ мира у дикихъ Американцевъ. Пр. Пер.
16. Вмѣсто Bona fide.
17. Обувь Индійцевъ.
18. Уменьшительное отъ Роберта.
19. Прозвище, которое даютъ Англичане Французамъ.
20. См. „Послѣдній изъ Могиканъ.“ Прим. Пер.
21. Leather stoking. — См. «The Pioners». Этотъ романъ, хотя написанный прежде, слѣдуетъ однако въ связи четырехъ романовъ за «Путеводителемъ». Пр. Пер.