Публика и Журналистъ. править
Я давно знаю, что безъ дѣла не должно посѣщать до полудня людей, обременённыхъ срочною работою, и развлекать ихъ пустымъ болтаньемъ. Но часто праздность Мининъ меня изъ дому, куда глаза глядятъ; самолюбіе увѣряетъ, что моя особа вездѣ и всякому доставитъ удовольствіе, и я, по дороги, захожу къ знакомымъ, которые не защищены отъ нечаянныхъ нападеніи грозными Швейцарами, полудюжиною крѣпкихъ дверей и всегдашнимъ откликомъ: «нѣть дома!» Хотя я часто примѣчаю но отрывистымъ отвѣтамъ хозяина, по его потупленнымъ взорамъ, поглядыванію на часы, перевертыванію бумагъ и пробѣ пера, что я лишній въ его кабинетѣ, но, находя удовольствіе только въ перемѣнѣ мѣста, я въ моихъ посѣщеніяхъ смотрю лишь на декораціи и группы, и не забочусь о словахъ Оперы и о содержаніи Балета. Наскучивъ въ чужомъ кабинетѣ перевертывать книги и терять изъ нихъ замѣтки, заглядывать въ рукописи и обновлять старыя вѣсти, я отправляюсь обѣдать въ гости, и раскалываю выдуманные мною или слышанные отъ моей собратіи анекдоты, на счетъ посѣщенныхъ мною того утра лицъ. За все это я пользуюсь славою человѣка … какъ бишь это назвать! — положимъ, человѣка порядочнаго: подъ этимъ именемъ разумѣютъ въ свѣтѣ людей, которые не уличены юридически ни въ какомъ проступкѣ, и которымъ не представлялся случай обнаружишь свое невѣжество.
Однажды я зашелъ поутру къ журналисту, наканунѣ выхода въ свѣтъ его листка. Но его пасмурному взгляду и привѣтствію, процѣженному сквозь зубы, я догадался, что мое посѣщеніе столь же пріятно ему, какъ визитъ заимодавца. Напрасно онъ вертѣлся въ своихъ большихъ креслахъ, потиралъ лобъ, перевертывалъ исписанный имъ листъ бумаги, и отстрѣливался отъ моихъ вопросовъ словами: да и нѣть. Я такъ хорошо усѣлся на софѣ, что рѣшился непремѣнно отдохнуть здѣсь съ полчаса, и нагрузишься новостями къ званому обѣду. Вдругъ вбѣгаетъ служитель и докладываетъ, что пріѣхала незнакомая дама. — Едва журналистъ успѣлъ поправить галстухъ и сбросить свой колпакъ, дама вошла въ кабинетъ. Лице ея было свѣжее и прекрасное, станъ стройный; по странность ея одежды поразила меня. Она была въ длинномъ Нѣмецкомъ платьѣ, на головѣ имѣла модный французскій чепецъ, на ногахъ Англійскіе высокіе башмаки, поверхъ платья Русскую душегрѣйку, подбитую Сибирскимъ мѣхомъ. Посмотрѣвъ пристально въ двойной лорнетъ на журналиста, дама поздоровалась съ нимъ на Французскомъ языкѣ, и спросила, знаетъ ли онъ ее. Журналистъ вѣжливо отвѣчалъ, что не имѣетъ сей чести. — «Какъ!» воскликнула дама: «вы не узнаете своей владычицы, которую вы безпрестанно величаете почтеннѣйшею, просвѣщенною, благосклонною, которую вы утомляете нѣжными своими объясненіями въ объявленіяхъ, и на которую взводите небылицы, взявшись быть истолкователемъ ея мнѣнія?
Журналистъ (съ низкимъ поклономъ). Какъ!. Неужели вы… Смѣю ли думать! — Неужели вы Публика?
Публика. Точно такъ, я Публика.
При сихъ словахъ, журналистъ отступилъ два шага назадъ, кашлянулъ три раза, утеръ лобъ платкомъ, и началъ говорить похвальную рѣчь, которая все сбивалась на объявленіе. Публика прервала его.
Публика. Это все старое: замолчите! Нынѣ Издатели и Сочинители начинаютъ свое поприще похвалою самимъ себѣ, а не лестью мнѣ, какъ прежде бывало. Элю средство удается теперь, какъ всякая новость. Конечно мнѣ смѣшно, когда неучи берутся учить меня, и говорятъ со мною школярнымъ, рѣзкимъ тономъ, какъ съ ребенкомъ. Но какъ я бросаю охотно деньги за не, что меня смѣшитъ, или что поражаетъ новостью, то ловкіе граматѣи воспользовались этимъ — и очень хорошо сдѣлали!
Журналистъ. Я Словесникъ стараго покрою, почтеннѣйшая Публика, и всегда съ уваженіемъ обращаюсь съ вами; предлагаю мои мнѣнія, открываю мой образъ мыслей, но не смѣю по-учительски относиться къ вамъ. Теперь я не знаю, какъ изъявить вамъ мою благодарность за оказанное вами ко мнѣ вниманіе, за посѣщеніе, которымъ я горжусь….
Публика. Не гордитесь и не благодарите: я только теперь возвращаюсь изъ кукольной комедіи, и ѣду отъ васъ прямо къ восковымъ фигурамъ.
Журналистъ. Но могу ли надѣяться, что вы окажете мнѣ благодѣяніе, благосклонная Публика, и научите, чѣмъ я могу вамъ нравиться?
Публика. Новостью.
Журналистъ. Но если нѣтъ ничего новаго, достойнаго вашего вниманія?…
Публика (прерываетъ его). Сочиняйте ! --Что вамъ стоитъ, однимъ махомъ пера убить на повалъ нѣсколько десятковъ тысячъ Турокъ или Американскихъ инсургентовъ? Чего ихъ жалѣть! Наводняйте города чернилами, разрушайте крѣпости фразами. Вѣдь вамъ не жить въ нихъ, и не управлять ими. Выдумывайте имена и происшествія, соображая успѣхъ всякаго дѣла съ моимъ вкусомъ и образомъ мыслей. Я буду читать ваши листки.
Журналистъ. Однако жъ, мнѣ было бы пріятно сохранишь ваше уваженіе и довѣренность.
Публика. Эти вещи совсѣмъ постороннія. Посмотрите, какъ нѣкоторые Французскіе и Англійскіе Журналы коверкаютъ всѣ происшествія, какъ они двигаютъ несуществующія арміи, покоряютъ и раздаютъ воображаемыя царства, составляютъ законы для необитаемыхъ острововъ, и представляютъ блистательныя описанія небывалыхъ подвиговъ! Я не вѣрю имъ, смѣюсь надъ ихъ глупостью, но охотно читаю, потому, что они льстятъ моему самолюбію, заманиваютъ новостью, и привлекаютъ вниманіе даже самою нелѣпостью.
Журналистъ. У насъ это невозможно и некстати.
Публика. У насъ есть другія средства. Представляйте мнѣ какъ можно болѣе необыкновеннаго, удивительнаго, рѣдкаго, страннаго, сверхъестественнаго, страшнаго, смѣшнаго и вздорнаго. Журналъ вашъ долженъ быть родъ косморамы, гдѣ предметы представляются въ искуственномъ свѣтѣ, и въ увеличительное стекло. Кушайте, если угодно, ананасы, но хвалите кислую капусту и соленые огурцы; покупайте вещи въ три-дорога въ Англійскомъ магазинѣ, а восхищайтесь національными произведеніями; давайте какъ можно болѣе анекдотовъ….
Журналистъ. Я не вспомню всего: позвольте записать.
Публика. Это лишнее: можетъ быть, я завтра перемѣню свое мнѣніе. А propos des bottes: старайтесь, чтобъ ваши книжки были какъ можно толще, а оглавленія ихъ пестрѣе. Нѣтъ нужды, хотя бы ваши новости были давно уже объявлены въ другихъ Журналахъ Я не читаю толстыхъ книжекъ, но сужу о ихъ достоинствѣ по пестротѣ обертки.
Журналистъ. Это что-то походитъ на шарлатанство, и я въ этомъ дѣлѣ, право, не мастеръ.
Публика. Этого нѣтъ ничего легче. Я васъ научу. Вотъ, напримѣръ, обыкновенная газетная фраза: „Турецкій Султанъ пожаловалъ почетную шубу Дамасскому Пашѣ, за соблюдаемое имъ правосудіе.“ — Изъ этого вы можете составить на оберткѣ нѣсколько статей. Напримѣръ:
1. О Турецкомъ Султанѣ — См. стр. NN
3. О почетныхъ шубахъ въ Турціи — См. стр. NN
3. О мѣховой торговлѣ на Востокѣ — См. стр. NN
4. О ловлѣ соболей въ Сибири — См. стр. NN.
5. О Дамасскомъ Пашѣ — См. стр. NN
6. О правосудіи въ Турціи — См. стр. NN.
7. О правосудіи вообще — См. стр. NN.
8. О великодушіи Турецкаго Султана — См. стр. NN.
9. О неправильномъ наименованіи Падишаха Султаномъ — См. стр. NN.
10. О правосудіи Дамасскаго Паши — См. стр. NN.
11. О не правосудіи другихъ Пашей — См. стр. NN.
12. О награжденіи, полученномъ Дамасскимъ Пашею — См. стр. NN.
13. О награжденіяхъ и наказаніяхъ, по правиламъ Бентама, Филанджери, Беккаріи и пр. — См. стр. NN.
Теперь понимаете ли? —
Журналистъ. Это сущее шарлатанство!
Публика. Нѣтъ, сударь, это называется Физіологія, или наука, необходимая Журналисту и всякому Артисту, имѣющему со мною дѣло. Названіе сіе происходитъ отъ слова pfiffig (хитро), и, какъ всѣ новыя имена для старыхъ вещей, изобрѣтено въ Германіи.
Журналистъ. По неужели нельзя заслужить вашего вниманія и благоволенія, сообщая статьи оригинальныя историческія, статистическія, философическія, литературныя?
Публика. Полно-те, полно-те! — Вы на меня наводите сонъ. Скажите мнѣ рѣшительно: чего вы отъ меня хотите, уваженія или благосклонности?
Журналистъ. Мнѣ кажется, что одно не бываетъ безъ другаго.
Публика. Извините: видно, вы не знаете прекраснаго пола. Камоэнсъ, творецъ Лузіады, умеръ въ госпиталѣ, а Бомарше нажилъ домъ и корабли. Перваго я уважала, а ко второму была благосклонною. Я могла бы вамъ указать множество примѣровъ и у насъ, но я не люблю личностей, а къ тому жъ мнѣ нѣкогда. Изъ кабинета восковыхъ фигуръ, я должна поспѣшишь на аукціонъ, гдѣ продаютъ каррикатуры, оттуда заѣду въ книжную лавку заглянуть въ Журналъ съ картинками, и прочесть статью, которая надѣлала много шуму въ свѣтѣ необыкновенною своею глупостью: j’aime par fois la bêtise! Прощайте, до свиданья!»
Дама вышла, а Журналистъ стоялъ на мѣстѣ, какъ громомъ пораженный. Я побѣжалъ домой, написалъ все, что слышалъ, и любопытенъ знать, что скажетъ объ этомъ почтенная дама, которая подала случаи къ сей статьѣ. Ѳ. Б.