Евгений Петрович Карнович править
Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий править
Прусскій почтъ-директоръ Вагнеръ
(1759—1763)
править
Въ 1759 году, наши войска заняли все королевство прусское, жители котораго приносили присягу на вѣрноподданство императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ, а всѣ государственные доходы королевства велѣно было собирать въ пользу русской казны. Между тѣмъ нѣкоторые изъ прусскихъ чиновниковъ, оставаясь вѣрными прежнему королевскому правительству, сносились съ нимъ секретно и пересылали тайкомъ въ его распоряженіе, поступавшіе къ нимъ казенные доходы. Къ числу такихъ чиновниковъ принадлежалъ и почтъ-директоръ въ Пилавѣ Іоганъ-Людвигъ Вагнеръ. На него, однако, былъ сдѣланъ доносъ инспекторомъ-отъ-строеній Лангомъ, и онъ, какъ нарушившій присягу, данную имъ русской императрицѣ, былъ признанъ государственнымъ преступникомъ и дорого поплатился за это.
О жизни Вагнера до захвата его русскими ничего намъ неизвѣстно, а по возвращеніи его изъ Россіи въ Пруссію онъ горько жаловался на то, что королевскимъ правительствомъ были забыты оказанныя имъ услуги, за которыя — какъ писалъ онъ — если бы только знали о нихъ русскіе, его непремѣнно подвергли бы смертной казни. Король вознаградилъ Вагнера за всѣ перенесенныя имъ страданія только предоставленіемъ ему должности почтъ-директора сперва въ Пилавѣ, а потомъ въ Грауденцѣ. Находясь на этомъ послѣднемъ мѣстѣ, Вагнеръ написалъ свои воспоминанія о Россіи и издалъ ихъ въ 1789 году въ Берлинѣ подъ заглавіемъ: «Johann Ludwig Wagners Schicksale während seiner unter den Russen erlittenen Staatgefangenschaft in den Jahren 1759 bis 1763, von ihm selbst beschrieben und mit unterhaltenden Nachrichten und Beobachtungen über Sibirien und das Königreich Casan dure hiebt», т. e. «Участь Іогана Людвига Вагнера. испытанная имъ во время государственной его ссылки русскими отъ 1759 до 1763 г., описанная имъ самимъ съ присовокупленіемъ дополнительныхъ свѣдѣній и наблюденій о Сибири и царствѣ Казанскомъ». Книга эта заключаетъ въ себѣ не поденныя записки, но только воспоминанія о времени, проведенномъ Вагнеромъ въ Россіи, или, говоря точнѣе, въ Сибири. Она, какъ надобно полагать, возбудила интересъ за границей, потому что, на другой же годъ послѣ своего появленія въ Берлинѣ, была переведена на французскій языкъ и издана въ Бернѣ. Переводъ, однако, былъ крайне неудовлетворителенъ какъ въ отношеніи вѣрности съ подлинникомъ, такъ и полноты. Вагнеръ, заявляя о несомнѣнной достовѣрности внесенныхъ въ его книгу фактовъ, а также и о томъ, что онъ не пользовался записками другихъ путешественниковъ, проситъ снисхожденія читателей только въ отношеніи географическихъ данныхъ, которыя могутъ оказаться у него не точными.
Разсказывая о своей невольной побывкѣ въ Сибири, Вагнеръ начинаетъ съ того, какъ 25-го февраля 1759 года, въ 10 часовъ вечера, когда онъ аккомпанировалъ на клавесинѣ пѣнію своей сестры, въ комнату къ нимъ вошелъ русскій маіоръ фонъ-Виттксе, въ сопровожденія плацъ-маіора Репнина. На вопросъ Вагнера, что вызвало посѣщеніе маіора въ такую позднюю пору? — послѣдній отвѣчалъ, что коменданту нужно сейчасъ же имѣть четыре почтовыя лошади и карету и что онъ объ этомъ хочетъ лично переговорить съ Вагнеромъ. Вагнеръ попытался было уклониться отъ свиданія съ русскимъ комендантомъ, но тогда маіоръ Виттксе прямо объявилъ ему, что онъ арестованъ. Вагнеръ долженъ былъ покориться военной силѣ; его вывели изъ дому, посадили въ карету и подъ сильнымъ конвоемъ отвезли въ Кенигсбергъ, гдѣ и засадили въ Фридрихсбургскую цитадель, въ которой впрочемъ содержали его очень хорошо.
Спустя пятнадцать дней послѣ привоза Вагнера въ Кенигсбергъ, явился къ нему русскій генералъ, баронъ Корфъ, для допроса, при немъ произведена была Вагнеру очная ставка съ Лангомъ; на ней этотъ послѣдній предъявилъ собственноручную записку Вагнера, въ которой тотъ просилъ Ланга разузнать, сколько находится русскаго гарнизона въ Гейлигенбейлѣ. Вагнеръ далъ такой оборотъ этой уликѣ, что будто онъ писалъ представленную ему записку только для шутки надъ Лангомъ, который, какъ болтунъ и хвастунъ, служилъ посмѣшищемъ даже для русскихъ офицеровъ: Такая отговорка Вагнера лишь вспылила Корфа и онъ разразился угрозами не только противъ арестанта, но и противъ самого короля прусскаго. Далѣе Корфъ сталъ обвинять Вагнера въ пересылкѣ какого-то плана графу Гордту отъ капитана Шамбо. Вагнеръ, возражая на это обвиненіе, замѣтилъ, что при такой пересылкѣ онъ только исполнялъ свои служебныя обязанности, какъ почтамтскій чиновникъ; но объясненія эти не были приняты Корфомъ въ уваженіе. По прошествіи нѣкотораго времени, генералъ Корфъ и надворный совѣтникъ Клингенбергъ сняли съ Вагнера вторичный допросъ, на которомъ онъ опять ни въ чемъ не признался.
Спустя мѣсяцъ послѣ этого, Корфъ и Клингенбергъ снова вошли къ Вагнеру; за ними какой-то человѣкъ несъ въ рукахъ кнутъ, который и былъ положенъ на столъ. Вагнеръ зналъ, однако, что русскіе никогда не употребляли противъ нѣмцевъ этого страшнаго оружія истязанія и потому принесеніе къ нему кнута счелъ только пустою угрозою. Но баронъ Корфъ, объяснивъ Вагнеру способъ употребленія русскими кнута для принужденія подсудимыхъ къ сознанію, прибавилъ, что въ случаѣ дальнѣйшаго упорства со стороны Вагнера и противъ него будетъ употреблена эта понудительная мѣра, почему и предлагалъ ему сказать сущую правду, положившись на милосердіе императрицы; но такъ какъ Вагнеръ и послѣ этого не сознавался, то въ комнату, гдѣ производился допросъ, былъ призванъ заплечный мастеръ. Вагнеръ поспѣшилъ замѣтить Корфу, что пытка будетъ напрасна, такъ какъ подъ ударами кнута онъ поневолѣ дастъ противъ себя ложное показаніе. Этотъ доводъ подѣйствовалъ на Корфа, кнутъ былъ прибранъ со стола и Корфъ отложилъ допросъ Вагнера на нѣкоторое время.
По прошествіи нѣсколькихъ дней, Вагнеру были предъявлены письменныя показанія капитана Шамбо, сдѣланныя имъ въ улику Батнеру, и тогда обвиняемому не оставалось уже никакихъ средствъ къ оправданію. Вскорѣ надъ нимъ былъ произнесенъ приговоръ, которымъ опредѣлялось: подвергнуть Вагнера смертной казни четвертованіемъ посредствомъ привязки къ четыремъ лошадямъ. При объявленіи этой ужасной казни, Вагнеръ упалъ въ обморокъ и когда пришелъ въ себя, то увидѣлъ подлѣ своей кровати своего однофамильца, пастора Вагнера, явившагося напутствовать приговореннаго въ будущую жизнь. Увѣщанія пастора не имѣли, однако, никакого успѣха на раздраженнаго до послѣдней степени Вагнера, который смотрѣлъ на представителя церкви съ такимъ ожесточеніемъ, что даже не хотѣлъ разговаривать съ нимъ. Между тѣмъ заботливая пасторша доставила Вагнеру костюмъ, въ который, по обыкновенію, существовавшему тогда въ сѣверной Германіи, одѣвали отправлявшихся на смертную казнь. Растерявшійся въ конецъ Вагнеръ надѣлъ этотъ костюмъ и оставался въ немъ нѣсколько дней съ-ряду. но онъ не понадобился Вагнеру для предназначенной цѣли, такъ какъ, спустя нѣсколько времени послѣ произнесенія смертнаго приговора, къ нему вошелъ генералъ Корфъ, опять въ сопровожденіи Клингенберга, прочитавшаго при этомъ высочайшій указъ, по которому Вагнера, освобожденнаго отъ смертной казни, повелѣно было сослать въ Сибирь. При объявленіи этого приговора, Корфъ обнадежилъ Вагнера, что, по заключеніи мира, онъ будетъ возвращенъ на родину.
8-го или 9-го іюля, — Вагнеръ въ точности числа не помнитъ, — его посадили въ телѣжку, набитую соломой; въ двѣ другія тележки сѣли капитанъ Шамбо и инспекторъ Лангъ, и такимъ образомъ всѣхъ троихъ повезли въ Сибирь. Въ Пилавѣ посадили его на судно съ 150 ранеными русскими, отправлявшимися на родину. На этомъ суднѣ Вагнеръ пріѣхалъ въ Дюнаминдъ, откуда его, въ сопровожденіи капитана «Ивана Микеферовича», повезли на почтовыхъ прямо въ Сибирь.
Съ этихъ поръ начинается описаніе, хотя и весьма поверхностное, тогдашней Россіи, но интересное въ томъ отношенія, что показываетъ какое замѣтное различіе существовало въ ту пору между нашимъ отечествомъ и Пруссіею относительно общаго благоустройства и многихъ сторонъ домашняго быта. Такъ, Вагнеръ удивлялся тому, чему впрочемъ можетъ иностранецъ подивиться еще и теперь, а именно, что въ крестьянской избѣ печка, служившая для отопленія, замѣняла въ то же время и кухонную печь, при чемъ изба была наполнена удушливымъ дымомъ, не дѣйствовавшимъ, однако, нисколько на привыкшихъ къ тому русскихъ крестьянъ и солдатъ. Русская пища, и въ особенности черный хлѣбъ, щи и квасъ, не пришлись по вкусу пруссаку. Его изумляла также и видѣнная имъ всюду нечистота; поражала его и неопрятность русскихъ. Такъ, онъ разсказываетъ, что его тошнило, когда онъ видѣлъ, какъ русскіе черпаютъ изъ ведра квасъ ковшомъ и, отпивъ изъ него, опускаютъ его опять въ ведро, но за то ему понравились калачи, и за тѣмъ, мало по малу, первоначально разборчивый въ пищѣ нѣмецъ попривыкъ къ простонароднымъ русскимъ яствамъ. Крайне неудобно казалась ему покрышка нашихъ дорожныхъ кибитокъ рогожею, черезъ которую проходилъ свободно дождикъ. Не смотря на то, что со времени проѣзда Вагнера по Россіи прошло слишкомъ сто лѣтъ, но, конечно, и нынѣшніе по ней путешественники могутъ еще вносить въ свои описанія подобныя замѣтки.
Въ началѣ октября 1759 года, Вагнера доставили въ Москву, но онъ не могъ даже взглянуть на этотъ городъ, потому что при въѣздѣ туда кибитку его закрыли Hà-глухо. Въ день его проѣзда черезъ Москву былъ какой-то царскій праздникъ и колокольный звонъ ошеломилъ Вагнера. По разсказамъ его, въ Москвѣ, по случаю торжества, стрѣляли изъ пушекъ такого огромнаго калибра, что кибитка его какъ будто подпрыгивала на воздухѣ при каждомъ выстрѣлѣ и онъ запряталъ голову подъ подушку, чтобы не слышать этой страшной канонады. По всей вѣроятности, разсказы о царь-пушкѣ сильно настроили воображеніе Вагнера и безъ того уже слишкомъ раздраженнаго постигшимъ его несчастьемъ и истомленнаго мучительною ѣздою.
Изъ Москвы Вагнера везли далѣе безъ всякой остановки ни днемъ, ни ночью, и онъ на восьмой день пріѣхалъ въ Козьмодемьянскъ, который, по замѣчанію его, былъ городокъ довольно порядочный. За тѣмъ Вагнеръ миновалъ Соликамскъ, Тюмень, Верхотурье и въ ноябрѣ былъ на берегахъ Иртыша въ семи верстахъ отъ Тобольска. Такъ какъ переѣздъ черезъ эту рѣку, по причинѣ шедшаго по ней тогда льда, былъ невозможенъ, то Вагнеръ оставался въ одной деревнѣ, гдѣ хозяинъ-татаринъ, узнавъ, что Вагнеръ и спутникъ его, Шамбо, нѣмцы и при томъ подданные прусскаго короля, отлично принялъ ихъ. Татаринъ угостилъ ихъ прекраснымъ обѣдомъ и чаемъ, а потомъ игралъ съ ними въ шахматы. По описанію Вагнера, татаринъ этотъ жилъ не только богато, но даже роскошно; такъ, на приготовленной для Вагнера постели простыня была изъ тонкаго полотна, подушки были обтянуты зеленою китайскою шелковою тканью, а одѣяло было изъ стеганаго атласа. По словамъ Вагнера, онъ провелъ у татарина ночь такъ, какъ будто былъ въ раю. Все это до такой степени изумило Вагнера, что онъ предполагалъ, не держитъ ли его хозяинъ нѣмецкой прислуги, но таковой вовсе не оказалось. Въ особенности же полюбился Вагнеру татаринъ за свое нерасположеніе къ русскимъ; это чувство Вагнера, конечно, очень понятно при томъ положеніи, въ какомъ онъ находился.
Когда же ледъ на Иртышѣ сталъ, то Вагнеръ съ своими спутниками — хотя и не безъ опасности — переправился черезъ эту рѣку. На другой день по прибытіи Вагнера въ Тобольскъ, онъ, въ сопровожденіи молодаго прапорщика «Ивана Александровича», былъ отправленъ далѣе. Не смотря на жестокую стужу, Вагнеру путешествіе это казалось очень пріятнымъ. Сопровождавшій его офицеръ нисколько не стѣснялъ своего арестанта и Вагнеръ пользовался свободою, между прочимъ и для того, чтобы осматривать церкви и заходить къ священникамъ, которые принимали его очень привѣтливо. Невольное путешествіе Вагнера по Россіи въ значительной степени облегчалось, по его словамъ, тѣмъ, что онъ зналъ по-русски. Вагнеръ не говоритъ, гдѣ онъ пріобрѣлъ знаніе русскаго языка, но по всей вѣроятности, онъ успѣлъ нѣсколько научиться по-русски во время занятія Пруссіи нашими войсками.
Изъ Тары Вагнеръ поѣхалъ Барабинскою Степью и наканунѣ заговѣнья пріѣхалъ въ Енисейскъ. Изъ окошка той комнаты, въ которую посадили Вагнера подъ карауломъ солдата, онъ видѣлъ масленичныя забавы русскихъ. Его очень заняли невидѣнныя имъ никогда прежде качели, которыя, однако, онъ находить опасною забавою. Дешевизна жизненныхъ припасовъ въ Енисейскѣ также поразила его и онъ даже съ грустью оставлялъ этотъ понравившійся ему городъ.
Изъ Енисейска Вагнера повезли далѣе, къ крайнему его изумленію, на собакахъ въ Мангазею въ сопровожденіи казаковъ. Онъ въ подробности описываетъ этого рода поѣздку и надобно полагать, что эта именно часть его воспоминаній представляла, самыя любопытныя страницы для тогдашнихъ иностранныхъ читателей. Страшныя мятели вынудили однако «Ивана Александровича», послѣ пятнадцати-дневнаго странствованія по безлюднымъ мѣстамъ, вернуться въ Енисейскъ, гдѣ Вагнеръ и прожилъ до 7 іюня 1760 года. Въ этотъ день поручикъ «Семенъ Семеновичъ» объявилъ ему, что завтра онъ долженъ отправиться съ нимъ въ дальнѣйшій путь, и дѣйствительно на другой день Вагнеръ поплылъ на баркѣ внизъ по Енисею и, наконецъ, въ іюлѣ прибылъ въ Мангазею, въ мѣсто, назначенное для постояннаго его пребыванія. Тамъ ему принялись строить особый деревянный домъ, невдалекѣ отъ дома воеводы, на берегу рѣки Турухана. По отстройкѣ дома, состоявшаго изъ двухъ комнатъ, перевели туда Вагнера съ барки, приставивъ къ нему караулъ изъ трехъ солдатъ и одного сержанта.
Особое вниманіе къ Вагнеру, какъ нѣмцу, выразилось въ томъ, что печь той комнаты, которая предназначалась для него, топилась снаружи, такъ что Вагнеру не приходилось жить въ курной избѣ и задыхаться отъ дыму.
Если странствованія Вагнера изъ Пруссіи въ глубину Сибири представляютъ интересъ своего рода, то въ свою очередь небезъинтересны и хлопоты около него русскихъ властей, снаряжавшихъ значительные караулы, какъ для препровожденія его въ ссылку, такъ и для наблюденія за нимъ въ мѣстѣ его постояннаго пребыванія, строившихъ для него особый домъ и выдававшихъ ему ежедневно на харчи по 20 коп., что для того времени составляло вообще значительную денежную дачу для ссыльнаго.
Въ Мангазеѣ жилось Вагнеру не очень дурно; онъ запасался хорошею провизіею, которую въ изобиліи привозили туда на судахъ изъ Енисейска, обзаводился домашнею утварью, ловилъ тенетами птицъ и сѣтями рыбу, ходилъ на охоту, прогуливался на лыжахъ, игралъ на скрипкѣ и флейтѣ, читалъ бывшія у него три книги, которыя онъ, наконецъ, выучилъ наизусть. Говоря о своихъ занятіяхъ музыкой, Вагнеръ замѣчаетъ, что русскіе съ особеннымъ удовольствіемъ слушали его игру и, по поводу этого, прибавляетъ, что у русскихъ есть свои музыкальные инструменты, изобрѣтенные ими помимо всякаго подражанія; что они кромѣ музыки еще очень способны къ рѣзьбѣ изъ дерева и что онъ не разъ удивлялся ихъ искусству по этой части. Вообще, — говоритъ Вагнеръ — русскій отличается способностями и ему нужно только учиться, для того, чтобы сдѣлаться замѣчательнымъ художникомъ.
Вагнеръ былъ доволенъ своимъ новымъ положеніемъ и рѣшился выжидать терпѣливо благопріятнаго переворота въ своей судьбѣ. Такъ тянулась спокойно его жизнь въ продолженіи пятнадцати мѣсяцевъ, какъ вдругъ онъ вздумалъ повздорить съ приставленнымъ къ нему сержантомъ за то, что тотъ не выдавалъ всѣхъ слѣдовавшихъ Вагнеру, по положенію, свѣчей. Сержантъ нажаловался на него воеводѣ и дѣло кончилооь тѣмъ, что ставни въ комнатѣ были заколочены наглухо. «Если онъ такъ любитъ свѣчи — съострилъ воевода, — то ему не нужно дневнаго свѣта», и вслѣдствіе этого приказалъ, чтобы въ совершенно-темной комнатѣ Вагнера постостоянно горѣла свѣчка. Въ іюлѣ 1760 года, мѣсто прежняго воеводы занялъ знакомый уже Вагнеру прапорщикъ "Семенъ Семеновичъ!. Новый воевода разсказалъ Вагнеру, что полученіе имъ этой должности обошлось ему въ Петербургѣ, въ сенатѣ, въ 30,000 руб., но — замѣчаетъ Ватеръ — по всей вѣроятности онъ не останется въ накладѣ.
Для тогдашнихъ сибирскихъ воеводъ, — по разсказамъ Вагнера, — пушные промыслы составляли самый главный источникъ легкой, скорой и безопасной наживы.
«Должности воеводъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ производятся этого рода промыслы — пишетъ Вагнеръ — чрезвычайно выгодны. Когда осенью посылаютъ казаковъ за Енисей, въ тѣ мѣстности, въ которыхъ собираются состоящіе подъ покровительствомъ Россіи инородцы, для взиманія съ нихъ ясака, то казаки очень быстро истрачиваютъ свое жалованье на пьянство и потомъ не въ состояніи бываютъ пріобрѣсти на свой счетъ товары, необходимые для мѣновой торговли съ дикарями. II вотъ они занимаютъ тогда деньги у воеводы, который имъ въ этомъ не отказываетъ и даетъ имъ столько, сколько они попросятъ. Но если заемщики благоразумны, то они никогда не возьмутъ большой суммы, такъ какъ потомъ за каждый рубль должны будутъ расплачиваться мѣхами, несравненно дороже стоющими той суммы, въ какой они будутъ приняты при разсчетѣ съ воеводой. При существованіи такихъ доходовъ, воеводы дорого платятъ за свои мѣста и послѣ трехлѣтняго пребыванія на мѣстѣ, когда ихъ сживаютъ другіе, они успѣваютъ наживаться порядочно и нерѣдко просятъ сами объ отставкѣ». Вагнеръ видѣлъ, что за такіе мѣха, за которые купцы, пріѣзжавшіе въ Сибирь изъ Москвы или Петербурга, давали воеводѣ по 20 и даже по 30 рублей, самъ воевода платилъ не болѣе рубля. Казаки сами пріобрѣтали мѣха не высокою цѣною и на деньги, полученныя отъ воеводы за мѣха, они для мѣны съ дикими покупали бусы, шелкъ для шитья, ножи, топоры, китайскія трубки, курительный табакъ, пуговицы и разныя побрякушки, и въ обмѣнъ на какія бездѣлицы они получали отъ дикихъ драгоцѣнные мѣха.
«Для сбора ясака — передаетъ Вагнеръ — не требовалось значительной военной силы, и какихъ нибудь шесть казаковъ сбирали ясакъ среди орды, состоявшей изъ 200, и иногда и болѣе человѣкъ. Передъ отъѣздомъ казаковъ въ юрты, являвшіеся въ казацкое становище инородцы удостовѣряли, что между ними не было оспы, и въ подтвержденіе этого оставляли заложниковъ. Въ свою очередь и дикіе съ такими же предосторожностями вступали въ сношеніе съ казаками. Сборъ ясака производился по числу душъ и взимался съ каждаго, достигшаго годоваго возраста. Послѣ сбора ясака начиналась торговля, выгода отъ которой постоянно была на сторонѣ казаковъ, платившихъ, напримѣръ, за песцовый мѣхъ не болѣе трехъ копѣекъ. За тѣмъ казаки отбирали лучшіе мѣха и представляли ихъ воеводѣ, который тайкомъ сбывалъ ихъ купцамъ и въ числѣ сбытыхъ имъ мѣховъ бывали и такіе, самые превосходные мѣха, которые должны были бы быть предназначены для императрицы».
По разсказамъ Вагнера, даже петербургскіе вельможи участвовали въ злоупотребленіяхъ пушнымъ промысломъ въ Сибири. Они сбывали вывезенные оттуда мѣха за границу, при чемъ, пользуясь своимъ вліяніемъ, устроивали дѣло такъ, что за вывозъ мѣховъ изъ Россіи не платили таможенныхъ пошлинъ, которыя, однако, были очень высоки.
Наконецъ, 27-го іюля 1763 года, воевода «Семенъ Семеновичъ» пришедшему къ нему Вагнеру, остававшемуся постоянно при свѣчкѣ, въ силу прежняго воеводскаго распоряженія, прочелъ высочайшій указъ объ освобожденіи его изъ ссылки; при этомъ было сдѣлано распоряженіе о препровожденіи Вагнера съ должнымъ почетомъ до границъ Курляндіи съ угрозою за неисполненіе этого предписанія наказаніемъ кнутомъ. Только послѣ упомянутаго указа были открыты ставни, заколоченныя прежнимъ воеводою, такъ что Вагнеръ отсидѣлъ безъ дневнаго свѣта около двухъ лѣтъ. Освобожденный изъ ссылки Вагнеръ былъ приглашенъ на ужинъ къ «Семену Семеновичу». Тамъ онъ былъ встрѣченъ чрезвычайно радушно, а на другой день мангазейское общество устроило въ честь его вечеръ, на которомъ музыкантами были казаки и мѣщане. Дамское общество состояло изъ казачекъ, изъ которыхъ многихъ — какъ говоритъ Вагнеръ — онъ предпочелъ бы великосвѣтскимъ нѣмецкимъ дамамъ, и предпочелъ бы не за ихъ платья изъ золотой и серебряной парчи, но за ихъ красоту и за тонкія черты лица. Описывая казачекъ, Вагнеръ замѣчаетъ, что у нихъ маленькія ноги, которыя, однако, онѣ очень безобразятъ тѣмъ, что не поддерживаемые подвязками чулки спускаются на туфли. Весь ихъ головной уборъ — говоритъ Вагнеръ — ограничивается китайскимъ шелковымъ платкомъ такъ хорошо перевитымъ золотымъ и серебрянымъ галуномъ, что такой уборъ заставлялъ забывать отсутствіе вкуса въ обуви. Танцовали всю ночь и Вагнеръ возбудилъ ревность въ кавалерахъ и въ мужьяхъ, по поводу чего и замѣчаетъ, что онъ могъ бы поплатиться за это жизнью, если бы не поспѣшилъ уѣхать изъ Мангазеи.
Вагнеръ, оставляя городокъ, въ которомъ провелъ четыре года, такъ описываетъ его: «Мангазея расположена въ пустынѣ по близости трехъ рѣкъ; рѣки эти прорѣзываютъ густой лѣсъ, находящійся вдали отъ города. Въ Мангазеѣ считалось въ ту пору 60 домовъ, построенныхъ изъ бревенъ, а жители были казенные крестьяне. Каждый изъ нихъ получаетъ отъ казны крупу, муку и по три рубли въ каждую четверть года. Они не платятъ никакихъ податей, не занимаются земледѣліемъ, а только въ волю косятъ сѣно. Вдали отъ города на горизонтѣ виднѣется цѣпь горъ, покрытыхъ лѣсомъ, въ долинахъ болота и рѣки, впадающія въ Енисей. Въ окрестностяхъ города нѣтъ никакой возможности ходить пѣшкомъ по топямъ и нѣтъ ни одной равнины, которая могла бы быть приспособлена къ хлѣбопашеству. Въ этихъ мѣстностяхъ встрѣчаются девяностолѣтніе старики, которые, отродясь, не видывали хлѣбнаго зерна, но за то трава достигаетъ здѣсь человѣческаго роста и это особенно удивляло Вагнера, такъ какъ зима оканчивалась только въ іюнѣ и начиналась опять въ августѣ. Мангазейскіе жители содержали лошадей, коровъ и свиней, а зимою ѣздили на лошадяхъ въ окрестные лѣса за дровами. Овесъ и всѣ жизненные припасы привозили въ Мангазею изъ Енисейска и обмѣнивали здѣсь все это на мѣха. Въ лѣсахъ — продолжалъ Вагнеръ — ростутъ кедровыя деревья громадной величины. Лѣтомъ молнія безпрестанно падаетъ на нихъ и производитъ пожары, которые продолжаются цѣлые годы, но лѣсовъ отъ этого не убавляется, такъ какъ новыя деревья выростаютъ съ неимовѣрною быстротою. По Енисею жили въ хатахъ русскіе, промышлявшіе единственно охотою и рыбною ловлею».
Изъ Мангазеи Вагнеръ выѣхалъ по Енисею на баркѣ, которая шла тягою.
Пользуясь теперь свободою, Вагнеръ, на пути изъ Сибири, старался ознакомиться съ обитающими тамъ инородцами и оставилъ замѣтки объ остякахъ, жившихъ въ подземельяхъ и отказывавшихся отъ постройки домовъ и отъ занятія земледѣліемъ. Якутамъ онъ отдаетъ преимущество предъ остяками, находя, что первые гораздо способнѣе и склоннѣе къ промышленности нежели послѣдніе. По дорогѣ къ Якутску они построили большія деревни, сѣяли и жали хлѣбъ, а также разводили домашній скотъ въ громадномъ количествѣ. Въ отношеніи чистоплотности и домашняго порядка онъ предпочитаетъ ихъ русскимъ. По замѣчанію Вагнера, только племя якутовъ было искренно предано Россіи, тогда какъ нельзя сказать того же самаго о тунгусахъ, чукчахъ и камчадалахъ. Русское правительство должно было уступчиво дѣйствовать противъ нихъ, чтобы не вызвать возмущенія. Вагнеръ изумлялся тому, какимъ образомъ русскіе могли покорить сибирскихъ туземцевъ и заставить ихъ быть данниками Россіи, такъ какъ необъятныя пустыни, густые лѣса и тѣсные проходы давали жителямъ всѣ способы обороняться отъ непріятельскаго нападенія. Кромѣ того, сибирскіе туземцы не имѣли никакой надобности въ русскихъ, потому что имъ вовсе не нужны ни хлѣбъ, ни соль, ни одежда — они питались охотою и рыбною ловлею, а одѣвались въ звѣриныя шкуры. По всей вѣроятности — говоритъ Вагнеръ — русскіе употребляли къ покоренію инородцевъ разные обманы и хитрости, чтобы принудить ихъ платить дань, которую они вносятъ теперь чрезвычайно исправно въ назначенные сроки. По свѣдѣніямъ, собраннымъ Вагнеромъ, изъ сибирскихъ инородцевъ было всего болѣе якутовъ и камчадаловъ, за ними, по численности, слѣдовали чукчи, тунгусы и юраки, менѣе всѣхъ было остяковъ.
Замѣчательно, что освобожденный изъ ссылки Вагнеръ не слишкомъ спѣшилъ на родину. Такъ, пріѣхавъ въ половинѣ августа 1763 года въ Енисейскъ, онъ остался тамъ на нѣсколько недѣль. Между тѣмъ спутникъ Вагнера, тамошній куцецъ Токаревъ познакомилъ его съ енисейскими жителями и теперь Енисейскъ также полюбился ему, какъ и въ первый разъ. Онъ намѣревался остаться тамъ подолѣе, если бы съ нимъ не случилось романическое происшествіе, которое, по словамъ его, угрожало ему отравою. Вагнеру очень нравились енисеянки, отличавшіяся бѣлизною и нѣжнымъ цвѣтомъ лица. Въ одну изъ нихъ, дочь прожившагося купца, влюбился Вагнеръ и мать этой дѣвушки, бывшая въ крайней нуждѣ, продала свою дочь Вагнеру за 6 рублей. Вагнеръ хотѣлъ отвести эту покупку на свою родину и, вѣроятно забывъ свою нѣмецкую невѣсту, намѣревался никогда не разставаться съ енисейскою дѣвушкою, но влюбившаяся въ него жена Токарева изъ ревности задумала отравить его пельменями и только счастливый случай открылъ Вагнеру этотъ страшный противъ него замыселъ. Тогда Вагнеръ поспѣшилъ поскорѣе выбраться изъ Енисейска и повезъ съ собою купленную имъ дѣвушку, но къ страшному отчаянію ея любовника, она была задержана на дорогѣ, какъ безпаспортная, и вскорѣ Вагнеръ получилъ поразившее его извѣстіе объ ея смерти.
Въ ту пору, когда ѣхалъ Вагнеръ Сибирью, въ ней, по большимъ дорогамъ, были выстроены на разстояніи 100 или 150 верстъ, на счетъ казны, постоялые дворы, гдѣ пріѣзжіе должны были получать для себя продовольствіе безплатно. На содержаніе этихъ дворовъ были приписаны нѣкоторыя деревни, лежавшія въ верстахъ 400—500 отъ большой дороги, а за исполненіе упомянутой повинности жители этихъ деревень были освобождены отъ всякихъ податей и налоговъ и, кромѣ того, имѣли право занимать земли, сколько имъ оказывалось нужнымъ для производства хлѣбопашества. Разумѣется — говоритъ Вагнеръ — что крестьяне предпочли бы селиться не вдали, а вблизи большой дороги, гдѣ была превосходная земля, но они избѣгали этого и уходили въ дремучіе лѣса, чтобы сколько возможно болѣе охранить себя отъ притѣсненій, дѣлаемыхъ имъ военными командами. Дѣйствительно, прибавляетъ онъ, военные чины расправлялись съ крестьянами вовсе не по-человѣчески, заставляли ихъ дѣлать все подъ палочными ударами, почему крестьяне и были забиты и запуганы. Такую же крутую расправу съ крестьянами замѣтилъ Вагнеръ и со стороны десятскихъ и сотскихъ, при чемъ особенно удивляло его то, что крестьянинъ не имѣлъ права отлучиться съ мѣста своего постояннаго жительства.
Не лишены интереса замѣтки Вагнера о бѣглыхъ каторжникахъ. Убѣжавъ изъ мѣста ссылки, они — пишетъ Вагнеръ — соединяются въ разбойничьи шайки и принимаются грабить деревни, скрываясь послѣ грабежей въ лѣсахъ, гдѣ устроиваютъ для себя избы. Если со временемъ мѣстное начальство откроетъ ихъ убѣжище, то оно, не зная о происхожденіи этихъ поселковъ, считаетъ тамошнихъ жителей честными людьми и потому не возвращаетъ ихъ на каторгу. Бѣглые каторжники похищаютъ женщинъ и уводятъ ихъ къ себѣ; уведенныя должны оставаться тамъ на всегда, такъ какъ имъ трудно пробраться оттуда въ прежнія мѣста. Бѣглые каторжники утоняютъ скотъ въ большомъ количествѣ. Добраться же къ нимъ весьма трудно, потому что они проводятъ къ своимъ притонамъ, находящимся или въ лѣсу, или въ горахъ, или за болотами, извилистыя тропинки и если ихъ могутъ выдать начальству, то развѣ только ихъ же измѣнники-сотоварищи. Водворяясь гдѣ нибудь, каторжники бываютъ опасны для окрестныхъ жителей только на первыхъ порахъ, но за тѣмъ когда они обстроятся и обзаведутся, то ведутъ себя смирно. По словамъ Вагнера, поселковъ, составленныхъ изъ каторжниковъ, было въ Сибири очень много, такъ что тамъ находилось не мало такихъ деревень, о существованіи которыхъ правительственныя власти вовсе даже и не знали.
Вообще Сибирь была наполнена людьми, жившими только разбоемъ, который невозможно было истребить. Причина этому заключалась въ томъ, что страна слишкомъ обширна, а горы, болота, озера, рѣки, дремучіе лѣса, препятствуютъ розыскамъ, которые нельзя производить иначе какъ только въ сопровожденіи цѣлаго обоза съѣстныхъ припасовъ, да и тогда невозможно быть увѣреннымъ, чтооы посланная команда не умерла отъ голода на возвратномъ пути. Я думаю — продолжаетъ Вагнеръ — русское правительство не имѣетъ понятія о половинѣ подвластныхъ ему въ Сибири племенъ. Есть цѣлыя области, въ которыя нѣтъ никакой возможности проникнуть по неимѣнію тамъ вовсе средствъ къ продовольствію.
Въ половинѣ ноября Вагнеръ пріѣхалъ въ Тобольскъ; въ девятый день, послѣ его пріѣзда прибылъ туда новый губернаторъ Чичеринъ (The-Therin), получившій эту должность въ видѣ вознагражденія за свою гвардейскую службу въ Петербургѣ. Вагнеръ сдѣлалъ ему визитъ, а Чичеринъ былъ на столько уже предваренъ въ его пользу, что попросилъ его переѣхать на житье въ губернаторскій домъ.
Вотъ какъ описываетъ Вагнеръ тогдашній Тобольскъ.
«Тобольскъ обширенъ, но обстроенъ дурно, всѣ дома деревянные, за исключеніемъ губернаторскаго дома и церкви, архіерейскій домъ также, каменный, построенъ на горѣ противъ крѣпости, а та гора, на которой живетъ губернаторъ, высока, крута и окружена стѣною. Мѣсто это похоже на цитадель; около стѣны устроена земляная насыпь, на которой разставлены пушки, а въ самой стѣнѣ сдѣланы бойницы, для того, чтобы съ нихъ стрѣлять въ непріятеля. Городъ расположенъ на очень болотистомъ мѣстѣ, дома построены на сваяхъ, а улицы соединены бревенчатыми мостами. Въ городѣ есть нѣкоторые кварталы до того сырые, что въ ниіхъ невозможно жить».
Первые дни своего пребыванія въ Тобольскѣ, Вагнеръ провелъ очень пріятно; онъ обѣдалъ то у губернатора, то у архіерея, то у главнаго коменданта генералъ-маіора фонъ-Фюрстенберга. Обыкновенно каждый вечеръ былъ балъ, на которомъ танцовали только русскія и казацкія пляски. Вагнера всюду принимали какъ желаннаго гостя.
Послѣ побывки въ Тобольскѣ, Вагнеръ продолжалъ свое путешествіе безпрерывно, останавливаясь лишь по временамъ для того, чтобы заходить въ монастыри къ архимандритамъ, которые всѣ вообще, а въ особенности архимандритъ въ Верхотурьѣ, принимали Вагнера чрезвычайно ласково и приглашали къ себѣ обѣдать.
Верхотурье, послѣ Тобольска — главнаго города во всей Сибири — казался самымъ большимъ изъ всѣхъ провинціальныхъ тамошнихъ городовъ, но всѣ дома въ немъ были деревянные, а иные переулки до того были узки, что въ комнатахъ отъ этого было темно. Въ дальнѣйшей своей поѣздкѣ Вагнеръ не обращалъ особаго вниманія на другіе города, ничѣмъ впрочемъ не отличавшіеся отъ деревень. По замѣчанію его, во всей Сибири, какъ въ городахъ, такъ и въ деревняхъ, не было оконныхъ стеколъ, но ихъ замѣняли тонкіе пласты слюды (Marienglas), вдѣланные въ жестяныя рамы. Тамъ же, гдѣ слюды было мало, ее на зиму вынимали изъ оконъ, замѣняя льдомъ. Для этого — пишетъ Вагнеръ — обрубаютъ кусокъ льда въ величину окна, вставляютъ его туда, плотно обкладываютъ снѣгомъ и поливаютъ водою; послѣ этого ледъ такъ крѣпнетъ, что не совсѣмъ разстаиваетъ даже въ теченіе лѣтнихъ жаровъ.
Въ Сибири въ ту пору занимались выдѣлкою полотна изъ азбеста (горнаго льна). Для приготовленія такого полотна, разсказываетъ Вагнеръ, азбестъ дробятъ молоткомъ и чрезъ это обращаютъ его въ бѣлыя волокна, которыя прядутъ какъ обыкновенный ленъ. Но немногіе изъ русскихъ знакомы съ этимъ производствомъ; такимъ тканьемъ занимаются женщины весьма мало, потому что оно чрезвычайно трудно. Вагнеръ купилъ за 4 рубли рубашку изъ азбестовой ткани, но, къ своему сожалѣнію, потерялъ ее въ дорогѣ.
Соликамскъ обратилъ на себя вниманіе Вагнера приготовленіемъ соли, которую добывали изъ озера, находящагося близь города. Вотъ какъ въ ту пору производилась ея добывши или вырѣзали куски соли изъ толстаго пласта, покрывающаго озеро, или выпаривали озерную воду, отъ него образовывалась соль. Вагнеръ разсказываетъ, что ближайшіе къ озеру владѣльцы земли — вельможи, генералы и сенаторы — проводили изъ него въ свои имѣнія канавы и, получивъ такимъ образомъ соленую воду, устраивали у себя солеварни. Почти всюду въ этихъ мѣстностяхъ Вагнеръ видѣлъ насосы для выкачиванія озерной воды. «Я убѣжденъ — пишетъ онъ — что все это дѣлается безъ вѣдома императрицы, и такъ какъ въ означенномъ злоупотребленіи участвуютъ всѣ, то пикто и не дѣлаетъ на счетъ этого доносовъ, да и если бы, наконецъ, и былъ сдѣланъ доносъ, то никто не сталъ бы и тревожиться этимъ. Вельможи скорѣе владѣльцы значительной части московскаго и казанскаго государствъ, нежели подданные императрицы и большая часть волостей не платятъ податей казнѣ; большинство же жителей находится въ крѣпостномъ состояніи у какого нибудь генерала или гражданскаго сановника».
Не смотря почти на пятилѣтнее удаленіе изъ Пруссіи, Вагнеръ, какъ мы уже замѣтили, не спѣшилъ на родину. Онъ не только останавливался на болѣе или менѣе продолжительное время въ лежавшихъ на пути его городахъ, но даже сдѣлалъ особую поѣздку по Казанской провинціи, внеся, впрочемъ, объ этой поѣздкѣ въ свою книгу самыя скудныя и не представляющія уже для насъ интереса свѣдѣнія о вотякахъ и раскольникахъ.
Казань, по описанію Вагнера, была большимъ и хорошо обстроеннымъ городомъ. Улицы въ ней были широки, но дома большею частію бревенчатые. Двѣ только церкви отличались громадностію размѣровъ. Домъ губернаторскій былъ расположенъ на горѣ. Населеніе города состояло частію изъ русскихъ и изъ татаръ. Губернаторъ былъ татаринъ по происхожденію, сѣдой старикъ, никакъ не менѣе 80 лѣтъ, но сохранившій бодрость зрѣлаго возраста; онъ отличался радушіемъ и сердечною добротою. Оставаясь въ Казани восемь дней, Вагнеръ очень часто посѣщалъ губернатора, который любилъ слушать его подробные разсказы о семилѣтней войнѣ.
По замѣчанію Вагнера, нигдѣ во всей Россіи и Сибири жизненные припасы не были такъ дешевы какъ въ Казани. На рынкахъ дичь продавалась въ такомъ изобиліи, что продавцы ея приставали къ проходившимъ съ неотступными предложеніями. За куропатку платили по 1 копѣйкѣ, а глухарь стоилъ 6 копѣекъ. Вагнеръ оставилъ Казань съ сожалѣніемъ. Онъ замѣчаетъ, что въ Казанской губерніи превосходная, но очень плохо воздѣлываемая почва и что тамъ нѣтъ никакихъ другихъ фабрикъ кромѣ сафьянныхъ.
Въ декабрѣ мѣсяцѣ Вагнеръ добрался до Москвы и остался тамъ на восемь дней съ цѣлью осмотрѣть городъ. По пріѣздѣ, онъ тотчасъ же отправился по лавкамъ, въ которыхъ нашелъ множество богатыхъ китайскихъ тканей, а также дорогихъ мѣховъ въ такомъ громадномъ количествѣ, какого онъ себѣ не могъ представить. Онъ жалуется на безпрестанные случаи воровства и полагаетъ, что жители Москвы склонны къ убійствамъ и грабежамъ, и разсказываетъ, что для совершенія этихъ преступленій они устраиваютъ засады, такъ что не проходитъ дня, чтобы не было совершено убійства. Онъ самъ въ Нѣмецкой Слободѣ подвергся однажды нападенію шайки злоумышленниковъ, не смотря на то, что ходилъ не одинъ, а въ сопровожденіи двухъ солдатъ. Вообще, по его мнѣнію, Москва богата такими злодѣями, какихъ не отыщется въ Германіи. Даже женщины, шляющіяся изъ дома въ домъ, безпрестанно воруютъ. Женскій полъ, среди котораго была сильно развита любострастная болѣзнь, показался Вагнеру очень некрасивымъ изъ себя. «Женщины сильно румянятся — говоритъ онъ, — но цвѣтъ ихъ щекъ напоминаетъ цвѣтъ кровельныхъ черепицъ. Правда, что и въ Сибири румянятся, но тамъ употребляютъ совсѣмъ другія румяна, которыя отличаются благовоніемъ и натираются ими болѣе по этой причинѣ, а не изъ одного кокетства». При этомъ Вагнеръ особенно хвалитъ сибирскія бѣлила, привозимыя изъ Китая, придающія колеѣ бѣлизну снѣга. Онъ хвалитъ также и сибирскія румяна, описывая въ подробности способъ употребленія этихъ косметическихъ притираній, и замѣчаетъ, что когда бѣлила и румяна по прошествіи нѣсколькихъ часовъ высохнутъ, то краску нельзя отличить отъ натуральнаго цвѣта кожи. Почему онъ и совѣтуетъ ввести въ Германіи въ употребленіе сибирскія бѣлила и румяна.
Окружность Москвы Вагнеръ полагаетъ въ 86 верстъ. Дома въ ней были большею частію деревянные; каменныя же строенія были только: церкви, домъ губернатора и присутственныя мѣста (die Häuser der Staatsrähte); они поразили его своею громадностію. Вагнеру разсказывали, что въ Москвѣ 400 церквей; но онъ полагаетъ, что это число смѣло можно уменьшить на половину.
Онъ не видалъ большаго колокола потому, что никто не могъ проводить его; по разсказамъ же московскихъ жителей, колоколъ былъ такъ великъ, что подъ нимъ могъ бы помѣститься цѣлый баталіонъ солдатъ. При паденіи, колоколъ углубился въ землю и, какъ тогда говорили, не представлялось никакой возможности вытащить его изъ земли. «Въ одной изъ большихъ улицъ — продолжаетъ Вагнеръ — находятся четыре пушки съ такимъ огромнымъ жерломъ, что. въ нихъ удобно можетъ ходить на четверенькахъ самый полный человѣкъ. Пушки эти стоятъ подъ деревяннымъ навѣсомъ безъ всякаго употребленія и ихъ показываютъ только, какъ одно изъ чудесъ свѣта».
Изъ Москвы Вагнеръ поѣхалъ по бревенчатой настилкѣ, замѣчая, что по ней очень часто ломаются экипажи, такъ какъ бревна сдѣлались дырявыми отъ гнили. Изъ Москвы онъ хотѣлъ проѣхать въ Петербургъ, но ему не дали на это надлежащаго дозволенія, а сопровождавшей его командѣ пригрозили кнутомъ, если она повезетъ туда Вагнера. Поэтому онъ и былъ принужденъ отправиться въ Новгородъ, а оттуда черезъ Лифляндію въ Ригу. Причина запрещенія ѣхать въ Петербургъ осталась для Вагнера неизвѣстной.
25-го февраля 1764 года, Вагнеръ пріѣхалъ наконецъ въ Кенигсбергъ, откуда онъ, ровно день въ день, пять лѣтъ тому назадъ, былъ отправленъ въ Сибирь.
Въ Берлинѣ Вагнеръ представлялся королю, который принялъ его благосклонно и поздравить съ возвращеніемъ изъ Сибири, но когда Вагнеръ обратился къ нему съ просьбою о вознагражденіи за понесенные имъ убытки, то король приказалъ отвѣчать, что хотя его величество и очень желалъ бы вознаградить Вагнера соотвѣтственно его заслугамъ, но что потери, понесенныя Пруссіею въ теченіе семилѣтней войны, не позволяютъ казнѣ производить денежныя выдачи, почему король и приказалъ начальнику почтъ въ Берлинѣ предоставить Вагнеру первое хорошее вакантное мѣсто, присовокупивъ, впрочемъ, что впослѣдствіи онъ особенно позаботится объ участи просителя.
Картинка изъ «Записокъ» Вагнера, изданныхъ на нѣмецкихъ языкѣ въ 1700 г.
Разсказъ свой о личныхъ впечатлѣніяхъ Вагнеръ дополняетъ особыми извлеченіями изъ описаній Россіи, сдѣланныхъ разными путешественниками, съ прибавленіемъ къ этимъ извлеченіямъ собственныхъ весьма немногихъ замѣчаній и притомъ исключительно относящихся къ Сибири. Главнымъ источникомъ при составленіи дополненій служили записки извѣстнаго натуралиста Далласа. По поводу этихъ дополненій Вагнеръ пишетъ, что онъ, разсказывая о своемъ пребываніи въ Россіи, не желалъ прерывать послѣдовательную часть разсказа и обставлять его такими частностями, которыя не шли прямо къ дѣлу. Поэтому, онъ посвятилъ имъ особый отдѣлъ своей книги, замѣчая при этомъ, что въ разсказѣ его русскіе выставлены въ неблагопріятномъ свѣтѣ, но что всѣ тѣ, которые, какъ онъ, знаютъ ихъ близко, найдутъ, что въ книгѣ его нѣтъ никакого преувеличенія. Въ подтвержденіе этого, онъ ссылается на распоряженія Екатерины II и на нѣкоторыя русскія театральныя піесы, появившіяся недавно въ нѣмецкомъ переводѣ; по мнѣнію его, какъ тѣ, такъ и другія, доказываютъ, какъ мало успѣховъ сдѣлали русскіе на пути цивилизаціи въ теченіи двадцати лѣтъ. За тѣмъ слѣдуютъ: коротенькая замѣтка о происхожденіи русскихъ, основанная на догадкахъ Ломоносова, географическое описаніе Россіи и въ частности Сибири съ живущими въ ней инородцами; но все это уже не представляетъ никакого особеннаго интереса.
Первое издание: Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий / [Соч.] Е. П. Карновича. — Санкт-Петербург: А. С. Суворин, 1884. — 520 с., 13 л. портр.; 24 см.