Прошлое и настоящее монголовъ.
правитьЭкспедиція моя въ Монголію лѣтомъ 1889 года имѣла цѣль какъ этнографическую, такъ и археологическую, поэтому, передавая свои впечатлѣнія и наблюденія въ Монголіи, позволю себѣ остановиться столько же на прошломъ, какъ и настоящемъ Монголіи.
Мое вниманіе и изслѣдованіе остановились на странѣ и на мѣстности, откуда низвергались нѣсколько столѣтій на Европу орды дикихъ народовъ. Это была мѣстность въ вершинахъ Орхона, гдѣ былъ центръ монгольской имперіи, ея могущества; здѣсь мы нашли еще развалины монгольскихъ столицъ.
При воспоминаніи о томъ, что когда-то европейскій міръ трепеталъ предъ нашествіемъ гунновъ, Чингиза и Тамерлана, что эти орды варваровъ угрохали всходамъ европейской цивилизаціи, наводили ужасъ на Европу, естественно являлся вопросъ, что же такое представляютъ нынѣ монголы? Не угрожаетъ ли еще разъ нашествіе на Европу изъ Азіи, или это уже невозможно болѣе? Но тогда желательно имѣть въ этомъ увѣренность, а для этого необходимо изученіе сосѣднихъ намъ странъ, и Монголія особенно, какъ бывшей метрополіи этихъ ордъ. Какія измѣненія произошли здѣсь, что такое составляютъ монголы и что осталось отъ прежней воинственной Монголіи? — вотъ вопросы столь же любопытные для этнографа, какъ и для историка.
Было время, когда страхъ и отвращеніе къ варварамъ охватывали Европу. Эти люди считались тогда дьяволами, посланными въ наказаніе. Поэтому среди возбужденныхъ страстей не было мѣста изученію быта этихъ варваровъ. Осталось также темнымъ въ исторіи, что двигало ими, что были за причины, которыя выкидывали изъ внутренней Азіи, какъ изъ кратера, волны народовъ? что за причины были великаго переселенія народовъ изъ Азіи въ Европу? Теперь на эти вопросы, остающіеся темными, можно отчасти отвѣтить, изучая бытъ кочевыхъ народовъ.
Этнографія, въ связи съ археологіей, можетъ возстановить любопытнѣйшую страницу человѣческой исторіи.
10 іюня мы выступили верхами, съ вьюками, изъ Кяхты, по Селенгѣ и Орхону, въ глубь Монголіи, по направленію къ Хонгою. Пересъ вами раскинулась горная Монголія, съ степными голыми плато. Горы сначала покрывались хвойнымъ лѣсомъ на сѣверной сторонѣ, а потомъ и этотъ лѣсъ исчезъ. Мы увидѣли волнистую степь; по ней неслись бойкіе монгольскіе всадники въ яркихъ костюмахъ: красныхъ и синихъ халатахъ, въ китайскихъ шапочкахъ съ лентами; тянулись верблюды, богомольцы въ монастыри съ своими палатками, а по почтовой дорогѣ прыгала двухколесная китайская повозка съ поперечнымъ дышломъ, которое кладется на шеи степныхъ бѣшеныхъ лошадей. Мы провели первую ночь въ юртѣ у монгола, служившаго у кяхтинскаго заргучея въ канцеляріи. Этотъ чиновникъ жилъ совершенно по монгольскому обычаю. Онъ всякій день ѣздилъ въ Кяхту на службу, но ни малѣйшаго вліянія русскаго осѣдлаго центра на немъ не было замѣтно. Онъ былъ одѣтъ по монгольской модѣ, съ китайскими аттрибутами. Коронка его шляпы была украшена китайскимъ перомъ. Ткань на платьѣ — китайская. Юрта его была обыкновенная монгольская, съ очагомъ и котломъ посрединѣ. Мы пили кирпичный монгольскій чай съ молокомъ. У главной стѣнки юрты, передъ входомъ, теплился фонарь передъ маленькимъ буддійскимъ алтаремъ, который украшаетъ всѣ монгольскія юрты; онъ уставленъ бронзовыми бурханами, жертвенными чашечками, колокольцами, ачирами, ручными буддійскими молитвенными мельницами, сабурганами (пирамидками) и т. п. Въ юртѣ присутствовала хозяйка въ халатѣ изъ китайскаго шелка, въ серебряномъ уборѣ; волосы ея были вѣеромъ, но бокамъ нарочно склеены клеемъ съ серебряными поперечниками, а далѣе спускались сплетенные на грудь.
Нечего удивляться роскошному костюму монголовъ, — вы видите также щегольскія одежды бурятъ: шелковые халаты, серебряныя украшенія, китайскіе ножи блестятъ на нихъ. Но все это покупное, и привозная мануфактура — отъ китайцевъ; отчасти въ Монголію идетъ и наше русское сукно.
Одного недостаетъ при этомъ щегольствѣ: опрятности и бѣлья, — монголъ и монголка часто предпочитаютъ обходиться безъ рубашки или носить синюю дабовую распашонку (кофту), которую никогда не мѣняютъ. Роскошь кочевника поэтому обманчива. Только когда совершается у полудикарей переходъ къ земледѣлію и осѣдлости, въ лѣсахъ вы видите утилизацію крапивы, дикой конопли и льна, — здѣсь является тканье и бѣлье. Это важный культурный шагъ, котораго недостаетъ у кочевыхъ скотоводовъ[1].
Что касается типа монголовъ, то при изученіи типа народовъ урало-алтайской группы замѣчается, что группа эта, выдѣляясь рѣзко отъ средиземцевъ, семитовъ, индо-европейцевъ, сама себѣ представляетъ разнообразіе.
Что касается центральной Монголіи, то и здѣсь единство типа не вездѣ сохранилось.
Типическія монгольскія лица сохранились лучше среди бурятъ и даже якутовъ. Но въ центрѣ Монголіи есть признаки смѣси съ другими племенами. Правда, всѣ смуглы и блондина мы не видѣли, но въ очертанія лица, формъ глазъ и проч. видны переходныя и смѣшанныя черты, также какъ и у китайцевъ. И это понятно: монголы смѣшивались съ другими племенами. Исторія нашествій и притокъ плѣнныхъ породили смѣсь. Лица монголовъ бываютъ даже сравнительно красивы. Женщины-монголки болѣе монголообразны и безобразны.
По мѣрѣ нашего отдаленія отъ границы мы все болѣе знакомились съ нравами Монголіи. На второй уже день степь дала намъ монгольское зрѣлище. Степь была усѣяна всадниками. Они неслись по степи, причемъ дѣвушки и женщины соперничали удалью съ мужчинами, — и. все это тянулось въ одномъ направленіи. Мы слѣдовали въ томъ же направленіи въ жаркій лѣтній день. Около полудня мы наткнулись на праздникъ и были свидѣтелями монгольскихъ олимпійскихъ игръ. Густая толпа народа расположилась на холмѣ, гдѣ былъ поставленъ «омбонъ». Омбоны украшаютъ весьма часто холмы, горы и степи Монголіи. Это — или шалаши изъ вѣтвей, или срубы. Они служатъ буддійскими часовнями ламаистовъ, гдѣ совершается временами богослуженіе, въ остальное время это мѣста священныя. Послѣ богослуженія здѣсь обыкновенно совершаются игры и бѣга. Надъ этимъ мѣстомъ, какъ мы замѣтили издали, носилась стая птицъ, ястребовъ. Когда мы подъѣхали (богослуженіе кончилось и были игры), то увидѣли въ средѣ сидящихъ зрителей монгольскихъ властей, расположенныхъ кругомъ борцовъ въ оригинальныхъ костюмахъ. Одного изъ этихъ борцовъ вспрыскивали водой: съ нимъ было дурно. Борьба совершалась но всѣмъ правиламъ и съ весьма торжественною обстановкой. Борцовъ выходило двѣ пары, при каждой парѣ была пара ассистентовъ или секундантовъ, которые наблюдали за борьбою, и, въ случаѣ нарушенія правилъ, могли остановить ее. Борцы были почти голые, только въ небольшомъ поясѣ и въ особой курткѣ, покрывающей спину и часть рукъ, но въ сапогахъ. Борцамъ позволялось хвататься за эту куртку сзади. Стальные, сильные мускулы атлетовъ, молодыхъ людей, щеголевато показывались. Борцы выступали съ извѣстными жестами, въ тактъ, и сходились, наклонясь, затѣмъ они сцѣплялись. Долго шла борьба, кончившаяся побѣдою, причемъ соперника опрокидывали сразу. Послѣ этого борецъ-побѣдитель кидался и падалъ ницъ передъ омбононъ, часовней, затѣмъ вставалъ, подходилъ, накладывалъ руки на побѣжденнаго соперника въ видѣ примиренія я съ гимнастическими жестами начиналъ дѣлать прыжки и присѣдать, подходя къ распорядителямъ, экспертамъ и почетнымъ гостямъ. Нѣсколько монголовъ на табличкахъ записывали имя побѣдителя. Борецъ подходилъ, съ благоговѣніемъ протягивая горсть, къ начальникамъ. Передъ ними стояли чашки съ мелкимъ сыромъ, которымъ они и одаряли побѣдителя. Онъ бралъ только часть въ ротъ, остальное бросалъ на воздухъ, какъ бы символъ жертвы. Сыръ разсыпался по полю, а дикіе ястреба, кружившіеся надъ головами, быстро мчались надъ ареной и уносили добычу. Это шныряніе ястребовъ среди толпы людей, составляя живописную часть картины, выражало также и отношеніе человѣка къ животному міру. Птица не боится здѣсь человѣка, потому что буддистъ не бьетъ ее. На насъ смотрѣли съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ, когда мы охотились. Дичь бродила стадами по полямъ, какъ въ Австраліи, такъ что стыдно ее было стрѣлять. Журавли и величественные лебеди ни мало не стѣснялись приближеніемъ человѣка, въ чемъ мы убѣдились на Угейнорѣ.
Беречь птицъ — древній буддійскій обычай. Нельзя не видѣть въ этомъ смягченія нравовъ въ дикой Монголіи, принесеннаго прямо буддизмомъ.
Это жалостливое отношеніе къ животнымъ и птицамъ очень трогательно разсказывается въ легендѣ о Сакъ-Ямуни. Когда этотъ великій основатель буддизма, человѣкъ страшно чуткій и геніальный, шелъ разъ съ Дравагадой по полю, его спутникъ пустилъ мѣткую стрѣлу въ летящаго лебедя. Лебедь палъ пронзенный въ ногамъ основателя буддизма. Эта бѣлая прекрасная птица теперь была окровавленною. Изумленіе и чувство отвращенія охватило Сакъ-Ямуни. Тогда Сакъ-Ямуни взялъ стрѣлу и укололъ себя, и онъ въ первый разъ почувствовалъ боль и понялъ человѣческое страданіе. Онъ убѣждалъ съ тѣхъ поръ никому не дѣлать вреда, даже животному. Въ этой поэтической индѣйской легендѣ сказался гуманизмъ буддійской философіи. Мы видѣли, что буддисты строго выполняютъ это: не бьютъ птицъ, не ловятъ рыбы, а когда-то во времена шаманизма это были завзятые охотники, извѣстные въ исторіи грандіозныхъ охотъ монгольскихъ хановъ. Охотничьи соколы вывозились изъ Монголіи. О нихъ упоминаетъ Марко Поло, Пляно Барпини и Рубриквистъ.
Докончимъ теперь разсказъ объ олимпійскихъ играхъ монголовъ. Онѣ, какъ видно, составляютъ остатокъ торжественныхъ собраній. Какъ борцамъ, такъ спортсменамъ и конямъ, выставляемымъ для скачки, ведутся списки, а скачкамъ — лѣтописи. Баждый хошунъ и родъ гордится своимъ представителемъ — конемъ на скачкахъ. Скачутъ обыкновенно мальчики верстъ 10 и 15.
Мнѣ передавалъ нашъ консулъ въ Ургѣ объ особенной торжественной обстановкѣ скачекъ и борьбы въ Ургѣ. Онѣ длятся нѣсколько дней. Хошуны выставляютъ до 2,000 борцовъ. Борьба идетъ три дня. Побѣдители борятся парами между собою; изъ нихъ избирается 30 лучшихъ борцовъ, имъ предоставляется еще состязаться и въ концѣ остается 13. Тогда-то происходитъ, говорятъ, самое интересное зрѣлище. Силачи нерѣдко уступаютъ ловкимъ. На бѣга является 2,000 всадниковъ изъ разныхъ аймаковъ. Всѣ они отличаются цвѣтными костюмами и составляютъ эскадроны. Скакуны составляютъ гордость волостей и хошуновъ.
Кромѣ скачекъ и борьбы, у монголовъ существуетъ еще соперничество въ стрѣльбѣ изъ лука. Лукъ — древнее монгольское оружіе и доведенъ до совершенства. Онъ состоитъ изъ рога и склеенныхъ жилъ, а тетивы обвиты проволокой. Стрѣльба производится на большихъ разстояніяхъ. Въ Ургу съѣзжаются иногда стрѣлки, и это упражненіе изображено на фотографіи, сдѣланной г. Соловьевымъ, которую мы имѣемъ.
Вмѣсто мишени, употребляются кожаныя кольца, наложенныя группами. Есть стрѣлки чрезвычайно мѣткіе. Прежде подобная стрѣльба была верхомъ. Нынѣ лукъ замѣняется вездѣ китайскими ружьями, часто съ фитилемъ. Такую коллекцію ружей мы видѣли на праздникѣ въ монастырѣ Эфдени-Цзу.
Чѣмъ дальше мы двигались но Монголіи, тѣмъ характеръ ея выступалъ рѣзче и опредѣленнѣе. По обѣ стороны Орхона тянулись горы, сама Монголія представляла возвышенную мѣстность отъ 2,000 до 4,000 и 5,000 футовъ. Исключая главныхъ рѣчныхъ долинъ, остальная мѣстность — голая и безводная; рѣдки даже ключи, такъ какъ мѣста безлѣсны, и эти ключи пересыхаютъ въ срединѣ лѣта. Мѣстность оказывается поэтому печальною, растительность и живописныя мѣста появляются только въ Альпійскихъ мѣстахъ, какъ, наприм., въ вершинахъ Орхона и между Ургой и Кяхтой. За то повсюду обиліе степныхъ пастбищъ, что способствуетъ кочевому хозяйству. Способы передвиженія монголовъ со стадами просты: на конѣ, на верблюдѣ и на двухколесной телѣгѣ. Телѣга эта крайне первобытна; она на двухъ колесахъ и съ вертящеюся осью. Прежде, однако, были телѣги, на которыхъ ставилась юрта, но теперь онѣ исчезли. Переходы монголовъ на верблюдахъ и коняхъ весьма быстры. Монголъ — неутомимый ѣздокъ и при этомъ обладаетъ сноровкой. На Оріонѣ мы соединились съ монголомъ-ламой. Согоръ оказался неоцѣненнымъ проводникомъ для насъ. Онъ насъ вывелъ на р. Толу по высокимъ хребтамъ съ Хора-Гола. Мы прошли безъ отдыха, т.-е. безъ дневокъ, до 400 верстъ. Движеніе начиналось съ ранняго утра, а иногда ночью, въ 2 и 3 часа, затѣмъ около 11—12 часовъ отдыхъ часа два-три, а затѣмъ опять походъ до 8 и 9 часовъ вечера. Въ горахъ около Хора-Гола намъ пришлось дѣлать большіе переходы, такъ какъ нужно было проходить безводную мѣстность. Монголъ былъ въ высшей степени предусмотрителенъ. Иногда лошади проводили ночь на свѣжей травѣ, но безъ питья. Монголъ во время ѣзды дѣлаетъ легкіе роздыхи. Пройдя верстъ 15, онъ садится около коня на корточки и отдыхаетъ минуть десять. Когда онъ ѣдетъ съ монголкой, то они сидятъ въ компаніи, и эти всадники, сидящіе на корточкахъ и держащіе въ поводу лошадей, составляютъ обыкновенную картину. Монгольскія женщины также выносливы въ верховой ѣздѣ. Монголу сдѣлать заразъ 50 — 60 верстъ подрядъ не составляетъ дурости, между тѣмъ какъ подобныя экскурсіи насъ приводили въ утомленіе. Монголъ же, дѣлавшій съ нами 50 и 80 верстъ, еще отправлялся въ гости. Монголъ любитъ ѣздить вскачь, а не рысью, и это гарцованье составляетъ любимое занятіе въ степи. На гладкихъ плато и степяхъ мы сами испытали всю легкость и наслажденіе ѣзды по гладкой поверхности, какъ по паркету. Перевалы черезъ хребты очень легка и представляютъ особую поэзію. Здѣсь открываются воздушныя выси панорамы, воздухъ чистъ и прозраченъ, онъ дѣйствуетъ животворно на духъ человѣка и придаетъ ему бодрость и горделивость. Нечего говорить, что привязанность у монгола къ верховой уѣздѣ и къ коню очень сильна. Это — его гордость и щегольство. Монгольскій всадникѣ очень красивъ и ловокъ. Легкость передвиженія и создала когда-то такую кавалерію, которая облегчила монголамъ покореніе міра. Марцелинъ, Тьери и другіе описываютъ гуннскія и монгольскія орды всадниковъ, появляющіеся, какъ демоны, внезапно то здѣсь, то тамъ. Переходы и быстрота монгольской конницы поражали европейскихъ кавалеристовъ. Тяжелое рыцарство, на своихъ тяжелыхъ коняхъ, въ желѣзныхъ и стальныхъ доспѣхахъ, само собою, не могло соперничать съ легкими монголами, которые накидывали арканы на неподвижныхъ всадниковъ и увлекали ихъ съ коней. Угнаться за ними было невозможно. Пышные рыцари, въ тяжелыхъ доспѣхахъ, гордые и храбрые на турнирахъ, заслуженные въ крестовыхъ походахъ, падали на поляхъ и не могли удержать стремительнаго движенія монголовъ въ Европѣ.
Обстановка монгола, благодаря постоянному передвиженію, крайне проста и бѣдна, но она очень компактна и приноровлена къ переноскѣ. Юрта — обыкновенная принадлежность его обихода. Несмотря на простоту этой кочевой обстановки, въ ней приходится все изучать тщательно. Юрта — это одно изъ совершеннѣйшихъ, незамѣнимыхъ передвижныхъ жилищъ. Она быстро складывается, состоитъ вся изъ складныхъ частей. Куполообразная форма ея сопротивляется вѣтру. Отверстіе наверху замѣняетъ окно и трубу. Въ отверстіи находится круглая рама, «чегарокъ»; онъ бываетъ складной, изъ стрѣлъ, остроумно спаянныхъ. Кочевникъ со всѣмъ обиходомъ можетъ собраться и навьючиться въ полчаса. Это — вѣчный вояжеръ, хозяйство котораго въ разныхъ дорожныхъ нессесерахъ. Поэтому все здѣсь цѣлесообразно. Кочевое хозяйство и пріемы ухода за скотомъ также достойны тщательнаго изученія. Небрежно и высокомѣрно поэтому относиться къ кочевому хозяйству — напрасно. Напомнимъ, что заслуга номада и кочевника состоитъ въ томъ, что своимъ тщательнымъ уходомъ онъ намъ далъ домашнее окивотное, а это была цѣлая эпоха въ развитіи человѣчества. Какъ бы ни была проста, груба, первобытна и грязна обстановка", надо видѣть въ ней, все-таки, извѣстную стадію прогресса. Поэтому мы не можемъ, стоя на научной почвѣ, раздѣлять тѣхъ взглядовъ отвращенія и пренебреженія къ кочевникамъ вообще, которые вносятся туристами, говорящими о монгольской грубости и нечистоплотности. Кочевой бытъ номадовъ имѣлъ свое значеніе въ исторіи человѣчества. Благодаря ему, можетъ быть, совершилось такъ быстро разселеніе народовъ и племенъ по лицу земли изъ ихъ прародины — Азіи. Недаромъ Катрфанъ, въ своемъ послѣднемъ сочиненіи Vorigine de la race humaine, указываетъ, какъ человѣкъ шелъ за мамонтомъ. У кочевыхъ народовъ завязались, благодаря передвиженію, болѣе постоянныя торговыя сношенія, и корабли пустыни дали возможность въ древнѣйшія времена сообщаться Аравіи и Индіи съ сѣверомъ Азія и съ Европой. Согласно указанію китайской исторіи, къ сѣверу отъ Хонгоя, за 2,200 лѣтъ до P. X., находились кочевые народы хунь-гой, впослѣдствіи получившіе различныя названія: сянь-юнь, гуй-дюнь, ядь-юнь, хунну (что не слѣдуетъ смѣшивать съ динами), сяньби, жу-жунь, тулга, кидонь, наконецъ, тотань и монголъ. Татары и монголы были сосѣдними племенами до XIII в. и какъ бы принадлежали къ одной вѣтви. Недаромъ около ордъ Чингиза были патнаны, керапты, хопхо, упгуры (племена турецкія). Татары и монголы то враждовали, то соединялись и шли на Европу. Гдѣ была первая родина монголовъ, гдѣ они первоначально имѣли отечество до XIII в. — остается вопросомъ спорнымъ и неизвѣстнымъ. Одни отводятъ имъ мѣста къ сѣверу отъ Гоби, другіе думаютъ, что они обитали прежде къ сѣверу у берега Байкала и потомъ передвинулись южнѣе. Основой сѣвернаго ихъ происхожденія кладутъ родство бурятъ съ монголами. Въ историческое время XII и XIII в. мы застаемъ ихъ между бассейномъ Амура и бассейномъ Орхона, т.-е. по Онону и Керулену, между манджурскими и тюркскими племенами. Они вытѣснили послѣднихъ. При разсмотрѣніи этого темнаго вопроса, на происхожденіе монголовъ можетъ указать отчасти ихъ культура. Мы видимъ у нихъ слѣды кочевой степной жизни, издавна сложившейся. Видно, что они обитали въ степяхъ, а не въ горныхъ и лѣсныхъ полосахъ Хонгоя. Они не знаютъ дерева и не умѣютъ его употреблять (ихъ топливо — аргалъ, остатки помёта). Они не умѣли обдѣлывать камня, не любятъ горъ и предпочитаютъ долины и плато. Они умѣютъ обходиться при крайне ограниченномъ количествѣ воды. Скотъ ихъ воспитанъ на степной травѣ и способенъ къ лишеніямъ. Все это говоритъ, что они привыкли обитать среди скудной природы, и именно около окраинъ Гоби, гдѣ и теперь разселились ихъ потомки. Горная Монголія — Хонгой съ лѣсною переходною полосой — былъ населенъ когда-то другимъ народомъ, народомъ другихъ привычекъ, другой культуры. На это указываютъ оставшіеся древніе памятники въ видѣ каменныхъ могилъ и историческія указанія въ турецкой и китайской литературѣ.
Привычки и складъ жизни монголовъ носятъ печать жителя пустыни. Всѣ обвиняютъ монголовъ въ нечистоплотности, въ томъ, что они не моются. Дѣйствительно, путешественнику приходится удивляться этой нечистоплотности. Но мы мало вникали въ причины этого. Во многихъ мѣстахъ во время кочевки воду приходится привозить ведерками, бадьями и дорожить ею. Воду употребляютъ въ юртѣ для варки чая, пищи, и роскошествовать не приходится. Мы нашли указанія даже на религіозный предразсудокъ. Когда Чингизъ-ханъ вызвалъ къ себѣ китайскаго философа, даоскаго монаха Чонь-Чуня, тотъ обратился съ слѣдующею рѣчью къ Чингизъ-хану: «Горный дикарь слышалъ, что подданные твои лѣтомъ моются въ рѣкахъ, не моютъ платья, не дѣлаютъ войлоковъ и запрещаютъ собирать въ полѣ грибы, — все для того, что боятся небеснаго гнѣва (изъ боязни быть убитымъ громомъ), но это не составляетъ уваженія къ Небу» (Путешествіе Чонъ-Чуня, переводъ Палладія въ Запискахъ пекинской миссіи).
Исторія кочеваго быта и кочевая культура въ исторіи человѣчества представляютъ различныя стадіи и переходы. Нынѣшній бытъ монголовъ не похожъ на древній. Въ древнія времена, благодаря простору, кочевья не имѣли границъ. Кочевникъ двигался неопредѣленно, въ прямомъ направленія. Кочевья хунну описываются въ такомъ родѣ. У монголовъ были кибитки ша телѣгахъ, и китайцы упоминаютъ о народѣ, имѣющемъ высокія телѣги — гоо-че. Еще при Чингизъ-ханѣ юрты были на телѣгахъ, движенія громадны и неопредѣленны, но понемногу кочевой маятникъ долженъ былъ сокращаться. По мѣрѣ увеличенія населенія, кочевники стали дорожить пастбищами. Районы пастбищъ раздѣлялись по племенамъ. Увеличиваніе каждаго племени побуждало на захватъ чужихъ сосѣднихъ пастбищъ. Вотъ начало раздоровъ и войнъ, которые занесены въ исторію Азіи и которые были началомъ передвиженія. Ордами двигали сначала, какъ видно, экономическіе стимулы, въ связи съ кочевымъ бытомъ. Захваты пастбищъ создаютъ силу и могущество одной орды надъ другою. До появленія монголовъ на историческомъ горизонтѣ, мы видимъ другихъ кочевниковъ, предшественниковъ ихъ, завоевавшихъ Китай, а именно хунну, киданей. На почвѣ народно-экономической борьбы появляются понемногу политическія самолюбія. Чингизъ, вторгшійся съ Керулена въ землю кераптовъ и напмоновъ вѣроломно поступившій съ своимъ благодѣтелемъ и зятемъ, кераптскимъ ханомъ, обольщается успѣхами завоеванія и понемногу является завоевателемъ-честолюбцемъ, топчущимъ и чужихъ, и своихъ. У монгольскаго сотника внезапно является политическое тщеславіе, какъ у Наполеона, покорить міръ. Это появленіе политическихъ самолюбій у варварскихъ народовъ не составляетъ рѣдкости. Для этого не нужно высокаго умственнаго развитія, а нуженъ характеръ, воля и извѣстная ловкость. Нечего удивляться монголамъ, когда впослѣдствіи и у народовъ цивилизованныхъ проявлялись эти инстинкты тщеславія покорять народы силою, — тщеславія, стоившаго столько крови и горя.
Кочевыя племена, при своихъ свойствахъ, представляли благопріятные элементы, чтобы двинуть ихъ куда угодно. Кочевой бытъ являлся чрезвычайно удобнымъ для осуществленія завоевательныхъ стремленій. Онъ подготовилъ прекрасную передвижную кавалерію. Кочевникъ не боялся за свое отечество, ибо у него его не было. Стада, какъ и семьи, слѣдовали за нимъ или находились у покоренныхъ. Завоеванные принимались въ ряды и усиливали армію. Такъ увеличивалась лавина, шедшая на Европу. Здѣсь кочевой бытъ создалъ бѣды.
Въ XIII в. къ монгольскимъ владыкамъ, основавшимъ столицу на Оріонѣ на мѣстѣ уйгурскаго города Каракорума, тянулись изъ Европы трепещущіе посланники. Сюда шли францисканскіе монахи отъ Людовика Святаго, миссіи папы Иннокентія IV, сюда являлись венеціанцы, какъ Марко Поло, Ярославичи, греческіе монахи, армянскіе принцы и нормандскій епископъ изъ Руана.
Эту долину, спустя много столѣтій, суждено было посѣтить намъ. Ее безъ трепета приближались мы къ этимъ мѣстамъ, когда завидѣли синѣющія развалины Хора-Болгосуна (Чернаго Города)[2]. Передъ нами встали въ этой пустынѣ историческія воспоминанія. Цѣлые мѣсяцы шли сюда европейскіе миссіонеры, не зная, какая судьба ожидаетъ ихъ передъ лицомъ могущественнаго хана. Здѣсь бѣдный Рубрюкъ дрожалъ отъ холода на высотахъ Хонгоя и дрожалъ отъ страха предъ лицомъ азіатскаго владыки. Здѣсь искалъ убѣжища среди дикихъ ордъ гонимый несторіанинъ, разносившій христіанство въ сѣверныхъ степяхъ Азіи. Теперь здѣсь лежали развалины и земляные валы того дворца и города, которые строили плѣнные китайцы, туркестанцы и соперничавшіе съ ними персіяне. Сюда, въ дальнія степи, увлечены были европейскіе плѣнники. Парижскій золотыхъ дѣлъ мастеръ Вильямъ-Буше дѣлаетъ здѣсь Монгу-хану великолѣпное серебряное дерево, съ змѣями, откуда лилось вино, кумысъ и медъ во время пировъ[3]. Здѣсь были плѣнницы, приведенныя изъ Венгріи, француженка изъ Метца, замужемъ за русскимъ. Здѣсь было много европейскихъ христіанокъ, ютившихся около несторіанъ. Сотни азіатскихъ посланниковъ сбирались сюда на «курилтай» — собраніе монголовъ изъ Индіи, изъ Персіи и Битая. Здѣсь шли пиры, свершались казни, лилась кровь и трепетало полміра передъ монгольскимъ завоевательнымъ геніемъ.
Хотя періодъ, въ который татары фигурировали на міровой сценѣ со времени вторженія, не заключаетъ болѣе двухъ столѣтій, однако, побѣды были столь велики, и господство столь обширно, имѣло такое вліяніе на Азію и Европу, что нѣтъ другой исторіи, которая представляла бы подобный примѣръ въ такое короткое время. Впіапгіег говоритъ (Les Mongoles d’après l’histoire arménienne): «Съ начала вещей до нашихъ дней, — восклицаетъ китаецъ-авторъ Буанъ-и, — никакое могущество варварской націи, которая когда-либо существовала, не можетъ быть сравнено съ могуществомъ монголовъ. Мы видѣли, какъ уничтожали они людей и царства, какъ стебли травы, которую скашиваютъ и бросаютъ. по вѣтру. Увы! до какой степени могущества поднялась эта варварская нація отъ той незамѣтной точки, на которой она находилась, до той, на которой она теперь» (такъ говоритъ комментаторъ Куанхъ-му).
И вотъ этотъ-то народъ мы нашли въ той же долинѣ почти неузнаваемымъ. Мы часто были свидѣтелями монгольской пастушеской идилліи, когда монголки вечерами связывали овецъ и доили ихъ, а дѣти играли и валялись на спинахъ покорныхъ животныхъ; точно также мы были свидѣтелями, какъ самъ монголъ, прежній господинъ, преклонялся униженно и ласкалъ самаго, маленькаго китайскаго чиновника.
Характеръ стараго, жаднаго монгола выражался развѣ только въ томъ безцеремонномъ попрошайничествѣ, которое было отмѣчено Рюбрюкомъ и которое, какъ мы убѣдились, сохранилось до сего времени. За то монголъ до нѣжности проникнутъ любовью къ скоту и особенно къ уходу за молодымъ скотомъ. Ягнята держатся въ юртѣ, а во время бури и дождя барановъ стараются прикрыть и согрѣть собственными шубами, хотя сами хозяева дрогнутъ. Намъ немало предстояло непріятности въ бурную ночь имѣть сосѣдство съ этими мокрыми животными, и нерѣдко мы вынуждены были вести съ ними борьбу изъ-за ложа. Пастушескіе нравы, пастушеская идиллія стали удѣломъ монгола. Несомнѣнно, что современный монголъ уже иной по характеру. Онъ до того миренъ и апатиченъ, что это дало поводъ одному изъ путешественниковъ и знатоковъ Монголіи, профессору А. М. Позднееву, сдѣлать предположеніе, что монголы собственно и прежде неспособны были играть той роли въ завоеваніяхъ Европы и Азіи, которая имъ приписывается. Можетъ быть, здѣсь есть доля истины, но скорѣе исторической, чѣмъ этнографической. Монголы дѣйствительно совершали свои походы и нашествія не одни. Извѣстно, что въ передовыхъ отрядахъ Чингиза были татары-тюрки. Сама Монголія называлась Татаріей. Покоряй царство за царствомъ, монголы вездѣ рекрутировали войска, подкрѣпляли себя покоренными народами и посылали ихъ покорять другіе народы. Какъ огромная лавина, по мѣрѣ движенія, увеличивались полчища Чингиза. Отсюда его громадная армія. Нѣтъ сомнѣнія, что армія монголовъ была разнородная, составная: это была армія покоренныхъ рабовъ, шедшихъ подъ страхомъ и, въ то же время, привлекаемыхъ жаждой добычи. Но при всемъ томъ нельзя отрицать, что иниціатива движенія и завоеванія принадлежала монголамъ. Нынѣшняя пастушеская, мирная Монголія, покорно преклоняющаяся передъ властью Китая, не даетъ основанія отрицать того, что когда-то въ этомъ народѣ проснулся воинственный духъ и завоевательные инстинкты. Это бывало со многими пастушескими народами. Затѣмъ остается вопросъ: что же измѣнило монголовъ и Монголію? Нѣтъ ли наглядныхъ фактовъ въ ихъ исторической судьбѣ въ XIII в.? Съ одной стороны, мы видимъ ихъ сжатыми и усмиренными среди двухъ могущественныхъ сосѣдей: Россіи — съ сѣвера и Китая — съ юга. Послѣ ожесточеннаго сопротивленія кровь монгола остываетъ, и онъ превращается въ мирнагр пастуха. Съ другой стороны, въ XVI стоя, въ Монголіи водворяется буддизмъ и измѣняетъ нравы. Это отмѣчаетъ и китайскій историкъ: «Сначала халхасцы, — говоритъ онъ, — постоянно были первыми храбрецами на сѣверѣ Шамо. Впослѣдствіи, поддавшись внушеніямъ ловкихъ ламъ, они предались изученію санскритскихъ (т.-е. тибетскихъ или буддійскихъ) молитвъ и отвыкли отъ военныхъ упражненій; сверхъ того, народъ былъ преданъ пьянству и отъ этого произошли взаимныя междоусобія. Этимъ воспользовалисъ алюты» (извлеченіе изъ Шенъ-У-Цзю). Какъ бы то ни было, Монголія теперь усѣяна буддійскими монастырями. Эти монастыри — единственныя мѣста осѣдлости и они хе проводники буддійской культуры, явившейся изъ Тибета.
Ламаизмъ или буддизмъ для монголовъ явился высшею религіей; онъ служитъ источникомъ знанія, онъ далъ монголу грамотность, великолѣпіе буддійскаго служенія, приковалъ дикаго кочевника. На фотографіяхъ, привезенныхъ изъ Монголіи, можно видѣть обстановку и изукрашенныя кумирни въ Монголіи. Но я не могу не подѣлиться впечатлѣніемъ буддійскаго богослуженія, видѣннаго мною въ центрѣ Монголіи, въ монастырѣ Эрделу-Цзу.
14 іюля, въ лѣтній жаркій день, мы подъѣзжали къ этому монастырю. Мы увидѣли толпы всадниковъ и богомольцевъ, тянувшихся къ монастырю съ разныхъ концовъ. Въ монастырѣ была масса народу; до 2,000 ламъ съ разныхъ концовъ Монголіи съѣхались на торжество. Здѣсь были мать и жена Туціету-хана въ великолѣпныхъ одеждахъ съ вызолоченными уборами. Сюда явились торгоуты съ Дзайсана, олеты и другіе монголы. Около кумирни, даже на зданіяхъ флигелей, лѣпился народъ. Давка и тѣснота были страшныя. Но въ общемъ картина была блестящая. Это все, что могла дать современная Монголія съ своею буддійскою культурой. Надзорѣ древней кумирни, изукрашенной буддійскими святынями, были раскинуты шатры и балдахины. Подъ балдахинами сидѣли духовенство и музыканты. Слышались звуки торжественной музыки, состоящіе изъ сочетанія колоссальныхъ трубъ, раковинъ, подобія кларнетовъ, тарелокъ и двухъ дюжинъ колоссальныхъ барабановъ. Все это звучало и наполняло молельщиковъ торжественнымъ настроеніемъ. На крыльцѣ храма стояла стража въ алыхъ шелковыхъ халатахъ, съ тигровыми хвостами черезъ плечо. Затѣмъ по правую и по лѣвую сторону тянулись ламы, музыканты и мальчики съ подвѣшенными барабанами. На крыльцѣ у колоннъ два герольда-ламы, въ великолѣпныхъ алыхъ костюмахъ, давали знать ввономъ тарелокъ о выходѣ божествъ-масокъ. На возвышеніяхъ сидѣли на алашанскихъ подушкахъ буддійское духовенство, начальники монастырей и гегелы въ роскошныхъ богослужебныхъ костюмахъ и тіарахъ. Кругомъ цирка развѣвались знамена и ходоки. Толпу сдерживали ламы-полицейскіе въ красныхъ халатахъ и желтыхъ шапкахъ, съ прутьями въ рукахъ. Духовенство состояло изъ буддійскихъ монаховъ; часть изъ нихъ были изъ Тибета. Они были съ голыми, обнаженными руками до плечъ и въ тяжелыхъ коричневыхъ рясахъ, подобныхъ доминиканскимъ рясамъ; лица были бритыя, какъ и головы; огромный капюшонъ лежалъ на этихъ рясахъ. Костюмъ изображалъ простоту и строгость; только у начальника мы замѣтили подъ монашескою рясой золотую парчевую ткань. Во время священнодѣйствія настоятелю накладывали на плечи его желтую мантію; онъ надѣвалъ родъ римскаго шлема изъ шерстяной матеріи; въ одной рукѣ его былъ жезлъ, въ другой — курительныя свѣчи, направленныя на встрѣчу выходящему сонму боговъ. Осанка настоятеля была величественная. Ему служили въ процессіи другіе ламы свѣтскіе, бѣлое духовенство, двухъ цвѣтовъ — красное и желтое. Всѣ они были въ дорогихъ шелковыхъ костюмахъ. У монаховъ, державшихъ свѣчи, ротъ былъ покрытъ респираторами изъ краснаго сукна, чтобы дыханіе не коснулось священныхъ свѣчей. Но вотъ подъ звуки музыки начали показываться божества въ чудовищныхъ маскахъ и пестрыхъ шелковыхъ одеждахъ, увѣшанныя большими до пояса четками и ожерельями; въ рукахъ у нихъ были символическіе предметы. Самыя маски были изъ папье-маше, разноцвѣтныя (онѣ дѣлаются въ монастыряхъ). На головахъ шлемы съ мертвыми головами и символами буддистовъ. Движенія боговъ были медленны и торжественны. Они тихо выступали, дѣлали круги и поднимали руки и ноги, напоминая тѣмъ балетные выходы. Они то поднимались на одну ногу, то опускались, и такими медленными пируэтами становились другъ противъ друга на равное разстояніе, кружились, описывали круги, сходились, расходились и въ массѣ представляли гирлянды, шены и всевозможныя сочетанія правильныхъ фигуръ. Эти танцы совершенно напоминали балетъ, съ тою разницей, что въ немъ было нѣчто мистическое, а чудовищныя маски докшитовъ замѣняли баядерокъ, воздушныхъ фей и балеринъ. Всѣ выходы ламъ сопровождались музыкой. Трубы какъ бы стонали отрывочно, раковины и гомболы звучали, затѣмъ начинали отбивать тактъ, звенѣть тарелки и барабаны. Гигантскія трубы точно издавали вздохи великановъ, — онѣ вторили и ревѣли, заглушая барабаны звонъ тарелокъ; къ этому присоединился звонъ колокольчиковъ и маленькихъ барабановъ въ рукахъ высшихъ духовныхъ. Всѣ ламы къ звукамъ музыки присоединяли речитативъ молитвъ и ловили темпъ. Музыка въ общемъ напоминала фуги въ началѣ оперы и интродукціи, которыя, однако, постоянно повторялись и замирали. Выходы масокъ были многочисленны, — ихъ было до 20. Сцены и пантомимы были разнообразны. 1-й выходъ состоялъ изъ 4-хъ азыровъ, въ черныхъ маскахъ и восточныхъ пестрыхъ золотыхъ одеждахъ, совершенно отличныхъ отъ монгольскихъ. Это были представители Индіи. Во 2-мъ отдѣленіи явилось 4 дошита въ великолѣпныхъ стихаряхъ — розоваго, бѣлаго и зеленаго шелка; затѣмъ въ 3-мъ отдѣленіи — 12 мальчиковъ въ бѣлой, обтянутой одеждѣ, какъ въ трико. Маски ихъ изображали черепа, на бокахъ были нарисованы ребра. Они выполнили какъ бы пляску мертвецовъ. Въ 17-мъ отдѣленіи эти мальчики окружаютъ старика Цагалъ-Эбуге и борются съ нимъ; онъ падаетъ, сраженный ими. Въ 18-мъ — являются два старика: одинъ столѣтній, съ чернымъ лицомъ и желтыми волосами, — онъ падаетъ отъ безсилія. Другой, сѣдой, какъ лунь, еще пляшетъ и смѣшитъ публику. Въ 16-мъ отдѣленіи участвуютъ быкъ и олень. Олень очень живъ, мотаетъ головой, много пляшетъ и выполняетъ разные пантомимы около сора (буддійская эмблема міроваго зла). Быкъ неуклюжъ, но тоже танцуетъ. Животныя въ танцахъ выражаютъ свой характеръ. Въ одномъ изъ выходовъ, въ 19-мъ, появляется 12 воиновъ въ старинныхъ монгольскихъ костюмахъ: въ шлемахъ, въ кольчугахъ, но въ рукахъ ихъ уже не луки, а пищали. Они двигаются подъ торжественное пѣніе и по очереди стрѣляютъ. Наконецъ, всѣ маски сосредоточиваются на аренѣ. Всѣхъ ихъ было до 80-ти. Онѣ соединяются съ ламами, и начинается торжественное шествіе съ эмблематическимъ соромъ. Все это съ трубами и музыкой идетъ за стѣнки монастыря, и здѣсь сжигаютъ «соръ» т.-е. эмблематическую фигуру «міроваго зла». Такъ кончается празднество. Нечего говорить что это великолѣпное и страшное богослуженіе докшитовъ производили потрясающее впечатлѣніе на дикарей-монголовъ. Они падали ницъ передъ выходящими замаскированными божествами, лежали распростертыми въ пыль на аренѣ, прикасались къ священной одеждѣ ихъ. Видно, что здѣсь не только молились, но и каялись и искали исцѣленія. Но и кромѣ внѣшняго великолѣпія, кромѣ внушительной обстановки богослуженія, буддизмъ своей нравственною догмой пропиталъ монголовъ и измѣнилъ ихъ нравы. Останавливаясь на послѣдней страницѣ монгольской исторіи, мы можемъ только удивляться этому перерожденію. Но начало этихъ измѣненій мы можемъ прослѣдить въ довольно отдаленную эпоху. Въ то время, когда монголъ считали себя на высотѣ своего могущества и силы, въ центрѣ Монголіи въ столицѣ ея, ютились храмы. Въ Каракорумѣ было 12 храмовъ. Магометанство, буддизмъ и несторіанство имѣли представителей въ монгольской столицѣ. Жены хана были обращены въ несторіанство. Въ храмахъ, какъ описываетъ Рубрюкъ, шли религіозные дебаты о преимуществѣ религій; Монгольскій міръ, незамѣтно для него, подчинялся другому вліянію. Дикари, разоряя государства и стирая культуру сосѣднихъ народовъ, сами стали подчиняться этой культурѣ въ Китаѣ и Тибетѣ и восприняли буддизму Надъ физическою силой ордъ взяла верхъ другая нравственная сила. Буддизмъ послѣ шаманства явился самою подходящею религіей монгола. Онъ болѣе соотвѣтствовалъ его міросозерцанію. Отъ этого его распространеніе въ Монголіи. Мы видимъ среди степныхъ дикарей и у прежнихъ варваровъ пробужденіе духовныхъ потребностей. Это весьма важный признакъ. Онъ показываетъ, что сила идеи можетъ восторжествовать надъ самымъ грубымъ варварствомъ; это служитъ важнымъ знаменіемъ для будущаго. Воинственная Монголія не воскреснетъ болѣе и нашествіе ордъ не угрожаетъ уже Европѣ. Теперь Европа идетъ на Азію, но изъ всѣхъ орудій ея само" могущественное и неотразимое будетъ орудіе духа знанія.
Двѣ задачи выпадаютъ на европейскую науку: одна — изученіе монголообразныхъ племенъ, другая — привитіе просвѣщенія и изысканіе путей къ этому. У насъ на Востокѣ, въ нашихъ предѣлахъ, находятся тюрко-монгольскія племена, которыя должны вызвать наши заботы, и при умѣломъ веденіи дѣла мы можемъ сдѣлать ихъ проводниками европейскаго образованія. Я считаю умѣстнымъ и своевременнымъ заявить о серьезности и важности подобной задачи. Наши ламаисты-буряты за Байкаломъ представляютъ превосходный элементъ сближенія — они находятся уже незамѣтно подъ вліяніемъ русской культуры. Весь вопросъ, чтобы расположить ихъ, привлечь къ общенію, а не ожесточать гоненіями, что произведетъ обратные результаты, — они замкнутся и сохранятъ тяготѣніе къ монгольско-буддійскому міру.
Въ заключеніе, кончая мою рѣчь о Монголіи, я долженъ, въ качествѣ этнографа, заявить слѣдующую, для многихъ не новую, истину. Желательно, чтобы, при изученіи этихъ племенъ и ихъ нравовъ, образованный человѣкъ Европы измѣнилъ свой взглядъ на азіатскихъ варваровъ. Для насъ они любопытны уже какъ представители предшествовавшей культуры. Бѣденъ, грязенъ и несчастенъ этотъ дикарь, но такъ же былъ грязенъ и убогъ предокъ европейскаго человѣчества. И, тѣмъ не менѣе, когда-то, въ отдаленныя времена, этотъ дикарь въ своей грубой колыбели выняньчилъ поколѣнія для того, чтобы приготовить человѣчеству свѣтлую долину цивилизація. Наша обязанность — поднять дикарей изъ праха, внушить имъ человѣческое достоинство, дать имъ свидѣтельство нашего гуманизма, человѣчности, показать высоту человѣческаго назначенія и пріобщить ихъ къ великой братской семьѣ народовъ.
- ↑ См. ваше Описаніе быта черневыхъ татаръ въ Алтаѣ. Зап. Географ. Общ. 1880 г.
- ↑ Развалины Хора-Болгосуна находятся на 50 в. южнѣе оз. Угейнора. Каракорумъ находился, но всѣмъ показаніямъ, въ долинѣ Орхона. Вся эта долина на югѣ носитъ слѣды городовъ и зданій.
- ↑ Вiblioteque Orientalе; Guillaume de Bubrouck: Becit de son voyage, 1877, p. 33. Marko Polo, Patier.