ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ СИБИРСКОЙ ПЕЧАТИ.
правитьI.
правитьВъ нынѣшнемъ году минетъ десятилѣтіе общественной сибирской печати, десятилѣтіе, какъ она встала впервые прочно на ноги, такъ что могла держаться безъ перерыва десятилѣтіе, поддерживаемая мѣстными писателями, народившимися и вышедшими изъ образованной среды сибирскаго общества. Значеніе этого явленія въ духовной и исторической жизни края весьма немногими доселѣ было сознаваемо и оцѣнено, поэтому о немъ не мѣшаетъ поговорить теперь, когда въ Иркутскѣ готовится юбилей первой общественной газеты. Не мѣшаетъ припомнить, среди какихъ условій зарождалась эта печать на окраинѣ, что дала она, чѣмъ дорога она для общества, въ чемъ заключаются тѣ требованія, которыя общество можетъ предъявлять печати. Вѣдь сибирское гражданское общество изъ старожиловъ и урожденцевъ края начинаетъ жить гражданскою сознательною жизнью. Съ людьми, преданными своему краю, съ людьми по преимуществу честными мы хотимъ вести свою рѣчь.
Литература и печать есть естественное выраженіе и проявленіе духовной и умственной жизни всякаго народа и отдѣльнаго общества. Такою мы должны разсматривать и печать на Востокѣ. Не смотря на то, что наша Сибирь завоевана уже 300 лѣтъ, что здѣсь существовало гражданское общество, — печать, какъ проявленіе общественной жизни, здѣсь появилась весьма поздно, хотя давно существовала литература объ области. Эрою дѣйствительнаго нарожденія этой печати, какъ органа общественной мысли, должно считаться появленіе мѣстныхъ литературныхъ силъ и частныхъ общественныхъ литературныхъ органовъ, гдѣ могли выразиться опредѣленныя общественныя сремленія, нужды, желанія и идеалы. Конечно, для этого требовалось прежде всего накопленіе образованія въ самомъ обществѣ, выдѣленіе умственныхъ силъ и, наконецъ, извѣстная терпимость для выраженія частныхъ мнѣній, но все это могло появиться не сразу.
Нельзя сказать, чтобы наша окраина, давно формирующаяся въ гражданское общество, не нуждалась въ частной почати. Мысль объ изданіяхъ явилась давно, но самые органы, возникавшіе здѣсь, стояли, такъ сказать, внѣ общественнаго движенія, самое созданіе этой печати было искусственное, весьма долго здѣсь господствовала одна оффиціальная литература губернскихъ вѣдомостей. Общество созрѣло не сразу, не могъ появиться сразу частный голосъ, какъ и общественное мнѣніе въ печати. Для возникновенія самой областной печати много было неблагопріятныхъ условій въ прежнихъ цензурныхъ условіяхъ, доселѣ еще не устраненныхъ.
Попытки создать періодическую печать на восточной окраинѣ и въ Сибири то появляются, то исчезаютъ, и перерывы эти громадны.
Не смотря на то, что съ начала XV’III-го ст. уже начинаются изслѣдованія Сибири, а именно съ Петра Великаго она привлекаетъ вниманіе ученыхъ: Мессершмидта, Палласа, Гмелина, Фалька, идетъ разработка сибирскихъ архивовъ Миллеромъ и Фишеромъ, — первая попытка изданія нѣкоего подобія періодическаго изданія «Иртышъ, превращающійся въ Ипокрену» Сумарокова является только въ послѣдней четверти прошлаго столѣтія, и при этомъ это скорѣе частная литературная попытка, чѣмъ органъ, обусловленный мѣстною духовною жизнью и имѣвшій цѣлью служить выраженіемъ мѣстныхъ интересовъ. Перерывъ между этими изданіями и началомъ новыхъ губернскихъ вѣдомостей продолжается чуть не 70 лѣтъ. Гдѣ же въ это время ютится литература о краѣ, гдѣ пишутъ образованные люди, живущіе въ краѣ? Они ищутъ выхода въ различныхъ органахъ печати внѣ Сибири, но попытки эти не всегда могли удаваться. Мы имѣемъ свидѣтельства, что многіе цѣнные литературные и ученые матеріалы о краѣ не могли появиться и доселѣ хранятся подъ спудомъ; таковы, напримѣръ, ученыя записки сибиряка землемѣра Лосева при Сперанскомъ, составляющія превосходное этнографическое описаніе; затерялись труды замѣчательнаго писателя и поэта Александрова, пропало множество записокъ и мѣстныхъ историческихъ хроникъ.
Съ другой стороны, благодаря отсутствію печати въ Сибири, распространилось о краѣ немало заблужденій. Дѣятельность Сперанскаго на время освѣжила Сибирь и пролила на послѣднюю новые взгляды. — «Я, подобно Ермаку, открылъ Сибирь для государства», — говорилъ Сперанскій. Но странно, въ его время, однако, не появилось въ Сибири никакихъ литературныхъ изданій, не смотря на то, что здѣсь ужо работалъ другъ Сперанскаго, сибирскій историкъ Словцовъ. Сороковые года отличались господствомъ различныхъ ложныхъ представленій и взглядовъ на Сибирь. Сибиряки знаютъ хорошо, какой ужасною страной рисовалась и до сихъ поръ рисуется ихъ родина въ воображеніи русскаго человѣка, не бывавшаго, въ Сибири, какими красками она описывается людьми, на минуту заѣхавшими и по вынесшими ничего, кромѣ предубѣжденія, какимъ ужасомъ она является для людей, поневолѣ являющихся въ край ссылки. Все это способствовало распространенію страшныхъ предразсудковъ и предубѣжденій, которые дорого обошлись Сибири. Они стоили того, что эта страна считалась страною годною только для ссылки, а не для гражданской жизни. Нечего говорить, что такой странѣ немыслимо было думать о гражданскихъ правахъ, о благоустройствѣ, о матеріальномъ и духовномъ прогрессѣ. Страна исключительная, страна проклятія была недостойною этого. Все задерживало развитіе края, какъ страны гражданской, и задержало это развитіе почти на 100 лѣтъ. Только при Екатеринѣ II для Сибири слагаются до нѣкоторой степени покровительственные взгляды въ государственной политикѣ. Ее дѣлаютъ намѣстничествомъ, ей даютъ гербъ, монету, инородцамъ предоставлены льготы въ торгѣ, масса земель укрѣпляется за инородцами. Нельзя, однако, не замѣтить, что Екатерина Великая имѣетъ воззрѣнія на Сибирь, какъ на инородческую колонію. Въ царствованіе Александра І-го и во время Капкрипа на Сибирь падаетъ лучъ свѣта, ее величаютъ, «Мехика и Перу», по лучъ этотъ свѣтитъ не надолго. Страна въ исключительныхъ условіяхъ, обреченная на многія бѣды при воеводствахъ, испытавшая Крылова въ Иркутскѣ, Нарышкина въ Нерчинскѣ, пережившая тяжкое время Пестеля и Трескина, — эта страна, обезсиленная и изнуренная, наконецъ, издаетъ свою жалобу, вопль предъ Александромъ Благословеннымъ и проситъ правосудія и милости.
Долго, еще надъ отдаленною страною царятъ предразсудки невѣжества, между тѣмъ какъ ее уже посѣщаютъ и ей обольщены европейскіе путешественники. Достаточно припомнить Герсевоновскіе взгляды въ 40-хъ годахъ.
Герсевоновъ рисовалъ Сибирь въ литературѣ, какъ страну никуда непригодную, какъ тундру, гдѣ не возможна жизнь, какъ страну, которая никогда не будетъ приносить выгоды государству, какъ страну, которая никогда не будетъ имѣть гражданскаго значенія. Герсевоновъ опредѣлялъ назначеніе Сибири, какъ страны транзитной. Противъ этого взгляда въ защиту Сибири выступилъ Мордвиновъ, начавшій полемику съ Герсевоновымъ. Это была первая литературная полемика за Сибирь, она возникла вскорѣ послѣ того, когда сентиментальный и восторженный Словцовъ, первый патріотъ Сибири, въ Тобольскѣ, склонившись надъ архивною лѣтописью плакалъ надъ судьбами края и прислушивался къ начинающейся жизни. У этого перваго писателя Сибири зародилась первая любовь къ своей несчастной родинѣ, которую онъ выразилъ словами: «О сколько пролито слезъ на землѣ Сибири, и стала ли она счастливѣе, благословеннѣе?» По сколько нужно было времени, чтобы та же любовь сознательно зародилась въ другихъ. Для этого нужны были еще поколѣнія. Причиною всѣхъ заблужденій о краѣ, было отсутствіе мѣстныхъ образованныхъ силъ, невѣжественный туземецъ безмолвно вздыхалъ и не смѣлъ защитить свою родину. Писали о Сибири люди заѣзжіе подъ своими субъективными впечатлѣніями; проѣхавъ Сибирь иногда до Камчатки, или посѣтивъ суровый сѣверъ, они выносили впечатлѣніе, что это — страна вѣчнаго льда, упуская изъ виду, что и на Новой Землѣ бываетъ весна, а не только на роскошномъ югѣ Сибири. Образованный ссыльный, подъ вліяніемъ мрачнаго состоянія духа и внутренняго горя, постоянной жолчи и озлобленія, точно также не могъ быть безпристрастнымъ. Что такое была для него эта чуждая ему страна, самое солнце его здѣсь не грѣло и міръ былъ вѣчно подернутъ туманомъ. Посмотрите записки и лирическія изліянія ссыльнаго хотя въ стихахъ какого нибудь поэта:
«Звѣзда надеждъ моихъ мрачна,
Пуста мнѣ стала прелесть міра,
А чаша бѣдъ моихъ полна!
Здѣсь камни, грозныя громады,
Какъ стѣны душныя тюрьмы,
Мнѣ тяжки. Въ чемъ искать отрады
Подъ вѣчнымъ саваномъ зимы?
Здѣсь нѣтъ красотъ роскошныхъ юга»….
и т. д. *)
- ) «Сибирская грусть», стихотвореніе.
Или:
«Встрѣчалъ я всюду грустнымъ взоромъ
Громаду горъ, иль море, или степь:
Въ странѣ то было безотрадной,
Въ странѣ зимы жестокой, хладной
И ни участья сладостной слезы,
Разбитыхъ чувствъ живительной росы,
Ни рѣчи нѣжной утѣшенья
Я не знавалъ» *).
- ) Воспоминаніе о Байкалѣ, «Сибирскія мелодіи», изд. 1840 г.
Могучая природа и красота не трогаютъ ссыльнаго, онъ посылаетъ только стопы тѣни даптова ада.
Ложные взгляды, предубѣжденія въ отношеніи Сибири въ первое время впитывались изъ чужихъ устъ даже сибиряками; чтобы быть образованнымъ, интеллигентнымъ чело вѣкомъ, принято было бранить свою страну, насмѣхаться надъ ней и бѣжать изъ нея. Мѣстной печати и уроженцамъ Сибири пришлось, поэтому, и приходится доселѣ бороться за свою родину, за безпристрастный взглядъ, за ея гражданственное существованіе, за ея лучшее будущее.
Субъективное настроеніе изгнанниковъ, являвшихся въ Сибирь, было понятно, понятна ихъ тоска и мука. Не будемъ сводить счеты, на сколько ихъ жалобы на сибирское населеніе были справедливы. Мы не будемъ считать и напоминать, какъ Сибирь прокармливала огромный контингентъ ссыльныхъ и какъ русскій народъ далъ названіе ссыльному «несчастный». Когда чувство тоски, жолчи и раздраженія на минуту умолкало, когда многіе изгнанники оставляли Сибирь, у нихъ являлись иныя воспоминанія: таковы воспоминанія ссыльныхъ поляковъ и нѣкоторыхъ декабристовъ, которыя мы могли бы привести. Но не въ этомъ дѣло, не осуждать несчастныхъ за ихъ раздраженіе и несправедливость къ краю желаемъ мы. Мы понимаемъ также тоску образованнаго человѣка въ Сибири, его отчужденность. Нѣтъ! мы хотимъ только спросить, всегда ли были спокойны и безпристрастны эти сужденія? Можно ли было по этимъ субъективнымъ взглядамъ, по исключительнымъ чувствамъ судить о странѣ, разсматривать ея гражданское значеніе? Вѣдь это была ещё наполовину пустыня, молодая колонія, у которой все въ задаткахъ, все въ будущемъ. Вѣдь у этого населенія, прошедшаго эти пустыни и лѣса, была своя жизнь, своя исторія, свое горе, свои несчастія. Вѣдь это населеніе также требовало участія, сожалѣнія, оно хотѣло жизни, счастія, оно хотѣло имѣть своего сына, оно ждало заступника. Читатель пойметъ, какую гидру предубѣжденій, предразсудковъ, накипѣвшей злобы цѣлыхъ поколѣній, сколько клеветы должна была преобороть рождающаяся мѣстная печать, сколько трудности ей было добиться того, чтобы ей позволили сказать слово въ защиту страны, на которую всѣ нападали и которая не находила одного — справедливости. Поймешь ли ты, читатель, какое родство связываетъ тебя съ этой печатью, зачѣмъ она народилась, въ защиту кого стала горою, гдѣ любовь ея, гдѣ мечты, гдѣ ея идеалы?