Проказники (Крылов)/Действие второе
| ← Действие первое | Проказники — Действие второе | Действие третье → |
| См. Оглавление. Дата создания: 1788, опубл.: 1793. Источник: Крылов И. А. Полное собрание сочинений: в 3 томах / Редакция текста и примечания Н. Л. Бродского — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1946. — Т. II. [Драматургия]. — С. 242—267.. |
Действие второе
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Княжна Тройкина (одна). Какой несчастливый день! все тузы и короли меня оставили, а с ними вместе и неверный Тянислов меня покидает! Он женится на Прияте! Я б лучше согласилась дней десять сряду играть sans honneurs [1] нежели слышать такую ведомость. Но постараюсь отыграться. Уже здесь велено подать столы. Если счастие ко мне возвратится, так и Тянислов опять будет мой. Любезные тузы, на вас моя надежда! Правда, говорят, вы часто изменяете, но зато если вы держите сторону какого-нибудь и дурака, то всегда приносите ему счастие.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Азбукин. Сатана тебя побери, проклятый дом! ни минуты долее в тебе не останусь!
Тройкина. Что с тобою сделалось, братец?
Азбукин. У меня здесь в передней плащ украли!
Тройкина. Кто?
Азбукин. Кто!.. или господин, или его слуги, чорт ведает, кто из них у кого перенимает: он ли у них, или они у него... Эти бездельники все у меня обобрали: шляпу, трость, и плащ.
Тройкина. И из такой безделицы ты столько шуму делаешь! Да ежели бы у меня все взяли...
Азбукин. У тебя уже взять нечего, сестрица, а живешь ты картами.
Тройкина. Опомнись, братец: ты позабываешь, кто я?
Азбукин. Помню, помню, ваше сиятельство: ты княжна Тройкина и, проживши девичьи лета, нейдешь замуж для того, что надеешься быть графинею.
Тройкина. Ты мне в этом указать не можешь.
Азбукин. Я тебе и никогда не указывал, сестрица: ты издетства у нас сама была догадлива.
Тройкина. Да, для того-то я ни с кем не советую и стою того, чтобы со мной советовали.
Азбукин. Кто с тобою?
Тройкина. А хотя бы ты.
Азбукин. Будто мало на тебя всхожих: я сам также ни с кем не советую.
Тройкина. Однако не стыдно ли приехать сюда с тем, чтобы женить племянника на Прияте, и отменить, не знаю для чего.
Азбукин. Для того, что, ничего не видя, меня обокрали.
Тройкина. Да если это слуги...
Азбукин. Полно, сестрица! Сказывали мне, каков и он!
Тройкина. Ах, братец! вот и он с женою! Воздержись, пожалуй!
Азбукин. Нет, я хочу!..
Тройкина (зажимая ему рот). Опомнись!
Азбукин. Дай мне...
Тройкина. Нет, я не дам тебе насказать им грубостей и, против воли твоей, тебя с ними познакомлю.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Тройкина. Вот, сударь, мой родной братец: я вам его рекомендую.
Рифмокрад. Я, сударь, с превеликим удовольствием вижу вас у себя.
Таратора. Это чудно, мать моя, что вы родные: ты княжна, а он не князь.
Тройкина. А это от того, свет мой, что мы одной матери, да не одного отца. Мать моя сперва вышла за дворянина, от которого родился он, а потом за князя, от которого родилась я; это ясно, кажется.
Рифмокрад. О! очень ясно, сударыня! Я знаю во многих фамилиях многих детей от одной матери и разных отцов.
Тройкина. Да вот-таки, сударь, и нас после матушки покойницы осталось не мало, все разных батюшек.
Азбукин. Перестань, сестра! Я, сударь, хочу донести...
Рифмокрад. Донести! Вы можете мне приказывать, сударь!
Таратора. Вы не поверите, как мы всегда довольны, видя в нашем доме нового человека. В нынешнем свете надобно уметь всем пользоваться. Поверите ли, что всякому новому знакомству я ужасно рада. Разумный человек, — хотя еще мы их не видали, — приносит мне удовольствие своим знанием, а дурак со своею глупостию меня не меньше забавляет.
Тройкина. Мой братец хочет вам сказать, что ему очень хочется поскорее быть вам роднёю...
Азбукин (сестре). Дай мне наперед о плаще...
Рифмокрад. Я, жена, дочь и весь мой дом к вашим услугам, сударь; распоряжайте, повелевайте.
Азбукин. У меня, сударь, в передней...
Таратора. Муж мой удивительный в терпении человек: ему говори всякий, что хочет, он рад целые сутки слушать и вечно не скажет — нет...
Азбукин. Однако я не добьюсь сказать...
Рифмокрад. Скажите, сударь, скажите все, что вам надобно.
Азбукин. У меня сегодня...
Таратора. Ему только стоит сказать один раз, и он вечно помнить будет: это такая крепкая память, какой на свете нет. Я думаю, что у него и теперь тысячи две французских стихов в голове.
Азбукин (кричит). У меня в передней плащ украли!
Таратора. Ха, ха, ха! это забавное приключение! Верите ли, что здесь во многих домах люди живут только воровством.
Рифмокрад. Да как же и не воровать людям, когда господа за ними не смотрят!
Азбукин. Да это сделалось...
Таратора. Верю, верю! Конечно, госпожа этого дому какая-нибудь ветреная кокетка, которой не остается времени посмотреть в доме.
Рифмокрад. А муж, может быть, кто-нибудь из писателей и занимается более стихами, нежели домом.
Азбукин. Да это...
Таратора. Мне кажется, ничто не может быть глупее и смешнее женщины, которая не умеет своих людей в узде держать. Вы не поверите, как меня все люди боятся, и мне кажется, в каком бы доме я ни была, мне ничего не стоит привести их в страх.
Рифмокрад. По крайней мере, муж должен принуждать к тому свою жену, чтобы в доме была благоустройность.
Азбукин. Да вы не дадите мне выговорить; я с час добиваюсь вам сказать, что у меня в вашей передней украли плащ, трость и шляпу.
Тройкина. Постыдись, братец, из такой малости тревожить честных людей!
Рифмокрад. Я сердечно о сем сокрушаюсь.
Таратора. Правда, это малость...
Азбукин. Какая малость! Плащ был в мою меру и обертывался раза три кругом меня, а шляпа и трость также друг друга стоили. У меня же ведь все было свое, а не Расиново и не Мольерово.
Рифмокрад. Вы говорите прекрасно, сударь!
Азбукин. Я еще доношу, что я свое условие...
Таратора. А я вам за него ручаюсь, что он никогда не льстит. Посмотрите, он сам это пишет в своих одах.
Азбукин. У меня, сударь, голова закружилась.
Рифмокрад (не вслушаясь). Самая истина, сударь! Ну, право, вы делаете честь всему дворянству.
Азбукин. Тьфу, какая дьявольщина! ну есть ли способ сказать хотя одно слово!.. Да дайте вымолвить: я не хочу более...
Рифмокрад. Мы все ваши слова святыми почитаем, сударь...
Азбукин. Нет, видно, в этом доме говорят только одни хозяева! Чорт его побери! Сестра, скажи им, что я Милона женю лучше на сатане, нежели на их дочери. Прощайте, государи мои!
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Таратора. Ха, ха, ха! какой глупец этот твой братец, княжна: можно, право, подумать, что у вас и батюшка один!
Тройкина. Да; по грехам моим. Верите ли, какой это дурак, что в картах счету не знает! Я вас удивлю: он не знает различить короля от дамы.
Рифмокрад. По крайней мере вы заглаждаете собою это незнание.
Тройкина. О, мой батюшка, я уж лет с тридцать учусь их различать!
Таратора. Мне чудно, что он ни одного слова не сказал умного, все так не остро, так глупо; и думаю, пошел отселе уверен, что разумнее Соломона!
Рифмокрад. Это слабость человеческая: мы все о себе много думаем.
Таратора. Нет! Да таки вот ты, мой батюшка, о себе не много думаешь; я, право, о себе также мало думаю.
Рифмокрад. Я признаюсь, что я о себе никогда много не думаю.
Тройкина. Верю, верю, мой батюшка! Ты, сказывали мне, исстари таков. Лет пять, шесть тому назад, говорят, настроил такие штуки, которые совершенно доказывают, что ты мало думаешь о своей головушке.
Рифмокрад. Помню, помню, сударыня! Но, оставя это, поговорим лучше о Прияте. Он, кажется, приходил просить, чтобы мы с ним сделали это родство.
Таратора. Так, так, и просил прямо по-деревенски. Приметил ли ты, батюшка, что он чуть в ноги не повалился?
Рифмокрад. И, матушка, допущу ль я человека до такой слабости! Ты видела, что я его удержал.
Таратора. Но со всем тем он ужасно мне не понравился. Послушай, душа моя, мне сватали другого жениха моей дочери, — как ты думаешь?
Рифмокрад. Очень хорошо! это прекрасно вздумано! Как ты изволишь, радость моя! Да кто это такой? и кто его представляет?
Таратора. Представляет господин Ланцетин, наш лекарь, а жених господин Тянислов.
Рифмокрад. Тянислов! Ну что ж, человек очень изрядный!
Тройкина. Ах, плут! Тянислов, матушка? Да он прегорький пьяница и волокита престрашный; он во всех, я думаю, женщин в городе влюблен; он и меня любит.
Таратора. И! ну, право, он малый добрый!
Тройкина. Спроси-ко, жизнь моя, хорошенько о нем того же лекаря: он его короче знает... Ах, и я по грехам моим его узнала!
Таратора. Ну да, братец твой сущая деревенщина! В нем ни капли городского нет.
Тройкина. То так, матушка, это правда, что у него все еще тянется деревенское.
Рифмокрад. Братец ваш, правда, забавный человек... Да что он говорил о пропаже?
Таратора. Кстати! Ну есть ли в этом путь? у него в передней плащ украли, а нам об этом доносить? Ну, льзя ли за всем усмотреть?
Тройкина. Конечно, он сглуповал. Я сама по себе знаю, что за всем усмотреть нельзя: иное проглядишь, как проглядишь.
Рифмокрад. И как в эту мелочь входить, чтобы с людьми связываться! Я ж, признаюсь, так мягкосердечен... Впрочем, мы все смертные: ну что же, если и украли?
Тройкина. Так, мой батюшка, так; надобно по себе и о людях судить.
Таратора. Так, право, за Тянислова? а у нас ведь будет же сегодни бал, так вот и сделаем помолвку.
Тройкина (особо). Что мне делать?
Рифмокрад. Как изволишь, душа моя! ты знаешь, что я всем этим мало занимаюсь. Да какой у нас сегодни бал?
Таратора. Я было приготовила его для помолвки дочери с Милоном. Как здесь много денег надобно! Княжна, куда ни обернись, везде деньги нужны; за что ни схватись, все денег стоит.
Рифмокрад. Однако, душа моя, чтобы не нести лишних убытков, ты бы записывала, когда сколько даешь.
Таратора. И, батюшка, это будет бесконечный счет!
Тройкина (особо). Хорошо, господин Тянислов, отучу я тебя быть изменником: полюбишь ты меня и нехотя! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Рифмокрад. Мне кажется, можно, не зная, угадать, что княжна сестра Азбукину.
Таратора. Ах, батюшка! я с роду такой дуры не видала! Но что же о Прияте, душа моя?
Рифмокрад. Воля твоя, свет мой; жени на ней, кого ты хочешь. Сама ты знаешь, что я в эти дела не вступаюсь. Правда, Милон во многие дома вхож, малый не дурак, а Тянислов простенек.
Таратора. Но как ты думаешь: ведь и Прията-то очень проста! Я, право, не помню, в кого она родилась: ни в тебя, ни в меня.
Рифмокрад. Так! у ней очень вздорный разум; нет такой скорости, какую ты имеешь.
Таратора. И такой тонкости, какая у тебя находится, жизнь моя.
Рифмокрад. В ней нет такой глубокости и обширности, какая у тебя.
Таратора. Она совсем не так проницательна, как ты, свет мой! Приметь сам: ну, право, в ней ни капли твоего нет; а Тянислову-то бы она была кстати: он парень простой.
Рифмокрад. То-то, не слишком ли уже прост?
Таратора. Тем лучше, душа моя: мне хочется, чтобы во всей нашей родне никого умнее нас не было.
Рифмокрад. Но кстати: сегодня Тянислов хотел мне читать свои стихи. Ты знаешь, может ли он хорошо писать?
Таратора. И ты знаешь, что я всегда хохочу!
Рифмокрад. Он мне хотел принести их на суд. Но тебе известен мой нрав, что я ничего хулить не люблю и все называю прекрасным.
Таратора. Разумею! Ты хочешь, чтобы, вместо тебя, я ему хорошенько напела.
Рифмокрад. Если бы стихи хороши были, то бы я и сам отдал им справедливость.
Таратора. Да чем они дурны?
Рифмокрад. Я... я еще их не видал. Ну, да довольно того, что здесь никто не может хорошо писать.
Таратора. Довольно и того, душа моя, что они не твои! Пожалуй же, сядь возле меня и тихонько дерни меня за платье, когда надобно будет.
Рифмокрад. Хорошо, хорошо. И когда я стану хвалить, да тебя дерну, то ты старайся как можно более замечать во всех родах... Ну, да тебя уже не переучивать, радость моя!
Таратора. Знаю, батюшка! Признаться, я люблю ценить всех, кого знаю; и если б ты не был моим мужем, то бы и в тебе нашла я тысячу глупостей... Только, пожалуй, дергай меня почаще, а то ты так терпелив, что я часто и тебя не дожидаюсь.
Рифмокрад. Не бойся, уже я и сам не замедлю.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Ланцетин (Тянислову тихо). Уже надейся на меня; только, пожалуй, не перебивай моих слов.
Тянислов. Лишь говори по грамматике.
Ланцетин (с ораторскою декламациею). Прогнав столь много раз горячку или лихорадку из вашего дома и из вас самих, надеюсь...
Тянислов (оттаскивая его). Надобно говорить: прогоняя, мон шер, ибо «прогнав» будет в прошедшем; так, чтобы возбудить более страсти, говори в настоящем, то есть, что ты выгоняешь из них горячку, а не выгнал уже.
Ланцетин. Негодный человек! ну что я теперь скажу? Приготовил было я малую диссертацию, но ты у меня все из головы вышиб, что в ней ни было.
Тянислов. Ах, да неужели ты ничего не вспомнишь?
Ланцетин. Одни только имена болезней.
Рифмокрад. Вы, государи мои, кажется, что-то хотели мне сказать?
Ланцетин (со смущением). Да, сударь — что — у вас — горячка.
Тянислов (кланяясь). И лихорадка, сударь! Какие еще имена болезней?
Ланцетин (особо). Спазмы, подагры и водяная.
Тянислов. Спазмы, подагры и водяная, сударь!
Рифмокрад. Вы говорите истину, сударь! Правда, точная правда! (Дергает жену.)
Таратора. И, господин Ланцетин, где ж у него водяная и горячка? Право, это неправда.
Ланцетин (в пущем замешательстве). Извините меня, сударыня, он бредит.
Таратора. И, батюшка! с тех пор, как я его знаю, он все таков.
Ланцетин. Я говорю, что бредит Тянислов, сударыня! Он, сударь, помешал сказать мне перед вами маленькую речь на все болезни, в том числе про него, что он пленен вашей дочерью, как Санградо кровопусканием.
Тянислов. Кстати ли, сударь! Я ею пленен, как Александр Гомером; он положил его сочинения в золотой ящик, а я, если бы мне можно было, положил бы вашу дочь в бриллиантовый.
Рифмокрад. Вы ей много чести делаете, сударь, сим желанием.
Ланцетин. А чтобы излечить свою болезнь, то есть любовь, он желает на ней жениться.
Рифмокрад. Мне ничто не может быть приятнее этого предложения. Он человек молодой и ученый, а я ищу себе приятелей из таких людей.
Тянислов. Да, сударь! у меня из младости к учению охота, а особливо я плотно прилежал к латинскому языку, так что, бежавши из школы, унес с собою латинскую грамматику.
Рифмокрад. Это очень похвально, сударь, в молодом человеке. Не изволите ль знать еще каких наук?
Тянислов. Многие знаю, сударь, а особливо я очень старался о генеалогии; если угодно, и вам могу служить сим знанием.
Рифмокрад. Вы меня обяжете, сударь! Каким же образом?
Тянислов. Например: вы знаете, Александру Великому доказали, что отец его Юпитер, для того, что он любил гром; а как вы любите науки, то я услужу вам совсем другим образом. Скажите наперед, какой народ вам более своими науками и своим красноречием нравится.
Рифмокрад. Признаюсь, что я очень замечательно внимаю французов.
Тянислов. Ну, так я вам докажу, мой благодетель, что ваши дети французы!
Таратора. Оставь это; я очень верю, что ты ученый человек, и рада за тебя отдать мою дочь.
Тянислов. Я так восхищен, сударыня, что я без ума; в состоянии написать теперь оду, которая будет самая прекраснейшая из моих творений.
Рифмокрад. Ваши сочинения все прекрасны, сударь! в них греческая простота.
Тянислов. Нет, право, я с греческого ничего не крал, а в них простота моя собственная.
Таратора. Ну, да мудрено ль, мой батюшка? ты сам у нас так чуден, что похож на грека.
Тянислов. А что, сударыня? это легко станется! Ведь мы все от Адама, а Адам-то, может быть, грек был, — так вот и я грек.
Рифмокрад. Это, сударь, вам честь делает, что, несмотря на то, что у вас русское прозванье, вы изволите быть греком.
Ланцетин. Так, это дело решено. Пойдем же, мой друг, я тебе для лучшего цвету кровь пущу да дам десятка два-три пилюль.
Тянислов. Я было хотел прочесть свою оду.
Ланцетин. Поговори лучше у невесты.
Тянислов. Хорошо, хорошо! я у ней побываю; а к вам-таки буду, моя благодетельница! (Уходит с Ланцетиным.)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Плутана. Pardonnez moi, monsieur [2] что, не имея чести вас знать, я рискую своими знаниями к вам адресоваться. Ваше познание, monsieur, и ваша слава, мадам, так фрапировала мои уши, что я сам, интересуясь Парнасом, должностью почел сделать с вами connoissanee [3].
Рифмокрад. Я, сударь, ищу приятелей, и вам очень рад.
Таратора. Прошу почаще жаловать, сударь: такие гости очень мне приятны. (Особо.) Какой любезный мужчина!
Рифмокрад. В каком роде сочинений изволите упражняться, сударь?
Плутана. Я все пишу, что мне вздумается, сударь, и пишу бесподобно. Sans vanité [4] сказать: я довольно умен; иные говорят, что я невежа, по прошу вас им не верить, для того, что я сам анонсирую, что я умен; а мне ведь самому себя знать гораздо легче можно.
Рифмокрад. С вами грешно об этом спорить.
Таратора. Я бы, сударь, желала видеть ваши сочинения и думаю, что они так же прекрасны, как и вы.
Плутана. О сударыня! вы им много чести делаете! Mais diable m’emporte [5], я и сам об них хорошего мнения, например: вот стихи, которые я сделал вашей красоте... Но эти стихи до такой степени чувствительны, что и французский мой парикмахер смеялся, как русский толстый откупщик, когда я их ему читал.
Таратора. И, сударь! будто моя красота так совершенна.
Плутана. Ваша красота, сударыня!.. Чорт меня возьми, если ей можно быть совершеннее. У рыси не могут быть так востры глаза, как у вас, а ваши зубы, сударыня, не уступают слоновым; и, словом, если вы еще триста и пятьдесят лет проживете, то, божусь вам, что вы прекраснее не будете; и я всем парирую за эту истину.
Рифмокрад. Позвольте мне удивляться вашим стихам!
Плутана. Извольте, сударь! Сколько пчел ни налетает Красоту твою сосать... Пчелами разумею я время, дни, часы, то есть, что на нее находит время или находят часы, которые будто борются с ее красотою… Но это ясно, кажется! Сколько пчел ни налетает Красоту твою сосать, Но она не увядает, А неволит процветать; Зальвом ты по всем стреляешь Из твоих прелестных глаз; Ты пленишь и разрешаешь Всякий день и веяний час. Тут кажется, и без изъяснения не темно... Вот и все. Как вам кажется?
Рифмокрад. Прекрасны, сударь, можете ли вы в том сомневаться?
Плутана. Я? Чорт меня возьми, сударь, если я о том сомневаюсь; по крайней мере, за всякими двумя стихами я сгрыз три пера. Я вам, сударыня, их дарю (вполголоса) и с таким сердцам.
Таратора (вполголоса). Я тебе дарю свое! (Взяв стихи, обертывает на другую сторону и говорит тихо.) Ба! это письмо и, верно, ко мне, любовное. Прощайте, сударь! Я пойду любоваться вашими, стихами и твоею красотою.
Плутана. Но скоро ли я буду любоваться твоею?
Таратора. Чрез минуту, mon coeur [6], как ты нетерпелив!
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Плутана. Позвольте, сударь, прибегнуть под ваше покровительство несчастной девке.
Рифмокрад. Что я слышу? Вы шутите!
Плутана. Ах, нет, сударь! мои несчастия докажут вам истину моих слов.
Рифмокрад. Я нетерпеливо желаю слышать вашу историю и, чем могу вам помочь... Сядемте, сударыня!
Плутана. Я, сударь, дочь дворянина города Захолустья, в котором учился Тянислов. Мы полюбили друг друга; он обещал мне вечную верность; уже я думала скоро увенчать браком с ним мою любовь, как вдруг он скрылся из школы. Я уведомилась, что он здесь; писала к нему, но не получала от него ответов. Думая, что мои письма к нему не доходят, переоделась я в мужское платье и ушла тайно от моих родителей. Приезжаю сюда, уведомляюсь, что он у вас. И, ах! что еще несноснее, что он женится на Прияте, вашей племяннице, тогда... Простите моим слезам, мне нет сил более продолжать!
Рифмокрад. Боже мой! ваши несчастия достойны быть изданы четырьмя тиснениями... (В сторону.) Как она прекрасна!
Плутана. Итак, я принуждена была взять совсем мне несвойственный характер молодого ветреника, чтобы войти в ваш дом и чтобы он меня тем более не узнал. Теперь, сударь, избираю вас судьею между неверным Тянисловом.
Рифмокрад (в сторону). Она меня восхищает! (Вслух.) Чего же вы желаете, сударыня?
Плутана (смотря на него нежно). Я уже не чувствую к нему любви. Но вы знаете, что мщениe всегда занимает в нашем сердце место, если нас принудят изгнать из него любовь: так могу ли я видеть Тянислова счастливым, бывши сама так несчастлива?
Рифмокрад. Разумею, сударыня: вы хотите, чтобы я отказал ему; и племяннице?
Плутана. Могу ли я желать чего другого?
Рифмокрад. Но моя жена уже дала ему слово; я бы хотел...
Плутана. Ах, сударь! я всем рада пожертвовать, лишь бы отмстить сему изменнику... Позвольте мне у ног ваших просить сeй милости.
Рифмокрад. Что вы делаете, сударыня?
Плутана. Но, ах! я чувствую, что моя слабость умножается! мне не дожить до моих счастливых минут! Прощайте, сударь! (Падает в обморок.)
Рифмокрад. Ах, что мне делать!.. она без чувства! (Сажает ее на кресла.) Боюсь глядеть на сию полумертвую красавицу, и надобно ей помочь!
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Тянислов. Где ж моя невеста, любезный Рифмокрад?.. Я...
Рифмокрад. Ах! вы все со стихами!
Тянислов. Нет, я ей еще ничего не сделал, но уже купил две дести бумаги и хочу приготовить для нее мадригал. Но это что значит? Не стихами ли ты его своими усыпил?
Рифмокрад. Ах! это господин, которого схватил обморок! Я бегу послать в аптеку и сказать жене...
Тянислов. Хорошо! Так чтобы привесть кровь в движение посредством жара, я прочту ему свою оду.
Рифмокрад. Ах, нет! вы его простудите... не читайте ничего, только побудьте с ним.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Тянислов. Так, мне надобно доказать, что мои стихи могут воскрешать из мертвых, и сделать себе вечную славу. (Вынимает стихи и читает над Плутаной.) В полунощь нощи мрак восстал, Вихрь в твердь вдруг дхнул — И твердь тряхнулась, Марс бодр вмиг одр свой оставлял, Утроба гневом в нем раздулась. Посмотрим, что произвели мои стихи! (Щупая рукою голову Плутаны.) Ах! какой в нем жар появился! Не уморить бы мне его первою строфою; но посмотрю, если от жару легче ему не будет, так я распахну ему грудь. Цветки листки, склубясь, свивали.
Плутана. Ах! какое мучение!
Тянислов. Он оживает! я не на шутку автор.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Таратора. Он в обмороке! Поскорее, господин Ланцетин; его надобно расстегать, чтобы провеять.
Ланцетин. Нет; он не оживет без того, доколе из обеих рук и из обеих ног по три тарелки крови не выпущу и не дам ему выпить полведра воды.
Таратора. Ах, нет! лучше спирту в нос...
Тянислов. Не беспокойтесь; мои стихи стоят спирту: в нос ему ударились, и он ожил.
Таратора. Он ожил! правда ли это?
Плутана. Oui, madame, к вашим услугам!
Ланцетин. Как! вы были в обмороке и ожили, не дождавши меня? это очень неучтиво, сударь!
Тянислов. Не вини его, любезный друг, он, право, не виноват; этому мои стихи причиною.
Ланцетин. Как! и ты против меня? Женю же я тебя, мой друг, на Прияте! женю! Да знаешь ли ты, бедный Тянислов, что от твоих стихов можно умереть, а не ожить!
Тянислов. О! так ты еще не видал в последний раз мною сделанных! Послушай-ка...
Ланцетин. Прочь от меня! вступаться в состояние больных есть долг лекарей, а не стихотворцев.
Тянислов. Да выслушай...
Ланцетин. Я разрываю с тобою все дружество и бегу от тебя, как от заразы.
Тянислов. А я поймаю тебя и насильно тебе прочту.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Таратора. Как я перепужалась, душа моя! мне сказали, что ты умер. Ну, ты не поверишь, я этим так сконфузилась, что у меня все волосы дыбом стали.
Плутана. По крайней мере, сударыня, я был в опасности оставить свет, не видя ваших прелестей.
Таратора. Как ты прекрасно шутишь! Я читала твое письмо: склад ей-ей хорош.
Плутана. Раrbleu, madame [7], мне не учиться писать любовные письма... Но я еще не получал от вас ответа, неужели вам это первоучинка?
Таратора. То нет, но я, право, боюсь сделаться слабою... а должность...
Плутана. Diable m’emporte! если у вас не другое теперь на уме... Я бешусь! вы делаете меня ревнивым, сударыня!
Таратора. Помилуй, свет мой! чем я это заслужила?
Плутана. Ах, мадам ваше нежное сердце приводит меня в смущение; ваши острые глаза, которые, кажется, все хотят палить огнем любви, заставляют по справедливости ревновать, вас ко всякому; и, воля ваша, если я еще буду у вас в доме видеть тех людей, кого подозреваю, то, думаю, что я умру с отчаяния.
Таратора. Ах, нет! не умирай! ты нужен... Но кого тебе надобно, чтобы здесь не было? только скажи, — всех с двора собью, и первого мужа!
Плутана. Нет, ничего; а этого Тянислова, который, кажется, вам кур делает.
Таратора. Ах, да он нареченный моей племяннице муж...
Плутана. Воля ваша, сударыня, или он, или я должен отсель выйти; мне с ним не только у вас, но и в целом свете кажется тесно.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Рифмокрад (особо). Она уже ожила, — как я счастлив! (Азбукину.) С моей стороны, сударь, с превеликим удовольствием, ежели жена согласится.
Таратора. Что такое?
Азбукин. А вот что, мать моя: давича ваш знакомый сказал мне, что ваш муж вор, и для того я отменил было свое слово; а как мне добрые люди, по просьбе моего племянника, растолковали, что он крадет, не греша противу заповедей, чему, я думал, быть нельзя, то соглашаюсь утвердить наше слово.
Таратора. Я бы охотно, мой батюшка; но как мы также дали слово, так позволь и нам подумать с своей стороны.
Рифмокрад. Так, сударь; я у вас о том же прошу, а впрочем, я за честь ставлю...
Азбукин. Хорошо, брат, думай, только думай своею головой, а то говорят, что ты все чужими думаешь...
Рифмокрад. Вам, сударь, конечно, завистники обнесли меня; но, чтобы доказать, что я сам могу вздумать что-нибудь достойное примечания...
Таратора. А что там ты вздумал, душа моя?
Рифмокрад. О, преславное дело! Но мне надобно еще посекретничать, чтобы кто другой не перехватил.
Таратора. Господа, пожалуйте в эту комнату: мы тотчас к вам будем. (Азбукин и Плутана уходят.) Что ж ты вздумал?
Рифмокрад. Новый род стихов.
Таратора. Какой?
Рифмокрад. Я сделаю таким образом, чтоб было в стопе четыре долгих и одна короткая.
Таратора. Прекрасно, свет мой! Но не лучше ли, чтоб коротких-то ни одной не было, а все бы долгие?
Рифмокрад. Да это уже очень трудно набирать будет.
Таратора. Долгие-то придают более важности.
Рифмокрад. Добро, я подумаю. (Особо.) Пойду поскорей к моей прекрасной незнакомке.
Таратора. Признаться: что если муж меня делает славною, то не меньше и он мною славен. Но как бы ни было, новая выдумка его прибавит о нем много шуму; а мне его слог при долгих еще более понравится. Признаюсь: я бы и ныне им восхищалась, но беда, что у него почти всегда бревис [8] помоги мне!.
Примечания
- ↑ фр. sans honneurs — Без онеров, в карточной игре.
- ↑ фр. Pardonnez moi, monsieur — Простите меня, господин.
- ↑ фр. connoissanee — Знакомство.
- ↑ фр. Sans vanité — Не хвастаясь.
- ↑ фр. Mais diable m’emporte — Чорт меня побери.
- ↑ фр. mon coeur — Сердце мое.
- ↑ фр. Раrbleu, madame — Чорт возьми, мадам!
- ↑ лат. Brevis — короткий, краткий.